Танец на осколках

1. Пробуждение

Громыхали взрывы, и яркие огни на мгновения преображали темную комнату и сидящего в ней человека. Каждый цвет — по-своему. Алый придавал его ссутуленной фигуре, замершей на краю дивана, демоническое очарование подобравшегося перед броском хищника, зеленый заливал его волнами тоски и безнадежности, делая похожим на старый поросший мхом памятник в заброшенном парке, синий наделял мистическим ореолом и неожиданной сединой, желтый совершал невозможное и все-таки добавлял его силуэту нечто праздничное, хоть и с оттенком печали. И, хотя это могло показаться странным, ни один из них не позволял различить, что сидящий в безмолвной гостиной был юношей семнадцати лет.

Проснувшись уже под вечер, когда отчетливо начало темнеть, он не стал зажигать свет, чтобы полюбоваться на очередное маленькое светопреставление, которое устраивали соседские маги в честь победы над Волан-де-Мортом. Окна гостиной, лишь частично завешанные опрятными занавесками, давали прекрасный обзор всего, что происходило в небе над ближайшими кварталами к северу и востоку от дома.

Он не испытывал ни малейшей радости от этого зрелища, но все-таки оно всегда приковывало его взгляд, позволяя на время погрузиться в уютное состояние отсутствия оформленных мыслей. Пока у празднующих не кончался запас пиротехники, надо заметить, вполне обычной, так как магические салюты вне предназначенных для этого площадок были наспех запрещены, можно было просто сидеть на диване или стоять, прислонившись к столу, и бездумно пялиться в окно, вертя в руках полупустую чашку остывшего чая.

Наверное, магглы всего мира в эти дни испытывали недоумение, наблюдая десятки салютов неподалеку от своих домов. Они не могли понять причину столь пышных празднований, больше всего напоминающих рождественскую эйфорию.

Магический мир праздновал победу.

Маги взрывали фейерверки и считали убитых. Почти в каждой семье, у каждого мага, кроме потерянных для сообщества отшельников, был кто-то, кого забрала эта война.

Он тоже вел собственный список, в котором соседствовали дружеские улыбки, пронзительный изучающий взгляд, мягкое хлопанье крыльев и даже топот маленьких не-человечьих ног. Эти жизни, столь дорогие ему, казавшиеся бесконечными, будто бы рассекло одним взмахом меча. Последовавшая за этим пустота была настолько странной и не похожей на прежнюю жизнь, что он до сих пор не мог прийти в себя.

Но одна смерть стала для него той чертой, за которой он окончательно потерял какие-либо ориентиры. Это был не друг, не родственник… Весь последний год он сам, движимой ненавистью, страстно желал забрать эту жизнь. А теперь это желание представлялось ему черным пятном, которое невозможно смыть.

В его сознании, которое хотелось раз и навсегда очистить одним прикосновением палочки к виску, пусть даже после этого он стал бы тупее тролля, вновь и вновь всплывали слова до тошноты сухо и корректно составленного некролога: «Будучи блестящим волшебником, одним из ведущих экспертов в области зельеварения и защиты от темных искусств… посвятил себя преподаванию соответствующих дисциплин в школе чародейства и волшебства Хогвартс… на протяжении шестнадцати лет безупречно исполнял обязанности декана факультета Слизерин, успешно прививая студентам такие жизненно необходимые для мага качества, как внимательность, собранность и самостоятельность мышления. …Не позволяя себе малейшей слабости… выполнял смертельно опасное задание по внедрению в ближайшее окружение Волан-де-Морта… С момента гибели Альбуса Дамблдора… считался одним из наиболее могущественных сторонников Темного Лорда… потеряв связь с кем-либо из сражающихся против него светлых волшебников, ежеминутно подвергался опасности с обеих сторон… но мужественно и упорно продолжал выполнять возложенную на него миссию. Только после гибели… в самый разгар битвы за Хогвартс, магическая общественность узнала о настоящей роли… в борьбе с Волан-де-Мортом и победе над ним. …Репутация великого светлого волшебника, преданного сторонника Альбуса Дамблдора и одного из самых решительных членов Ордена Феникса была восстановлена благодаря Победителю Темного Лорда Гарри Поттеру… Гарри Поттер был студентом… на протяжении всех лет обучения в Хогвартсе… обучался у него особым способам защиты от Волан-де-Морта… сотрудничал с ним в рамках деятельности Ордена Феникса… По словам Победителя Темного Лорда, профессор… был одним из самых мужественных людей, которых ему доводилось встречать… человеком с несгибаемой волей и удивительной силой духа… К сожалению,… не осталось родных ни в волшебной, ни в маггловской среде… посмертно отдать дань почета и уважения…»

Он помнил эти слова наизусть. Прочитанные лишь единожды в «Ежедневном Пророке», они въелись в его память, как кислота, и каждый раз, когда он, не имея сил остановить себя, мысленно восстанавливал их в воображении, ощущение было сравнимо с тем, как если бы на его незащищенное грудной клеткой сердце действительно лили разъедающую плоть жидкость.

«Магическая общественность узнала…»

Магическая общественность узнала лишь то, что к авторству Победы над Волан-де-Мортом, где огромными буквами значилось его, семнадцатилетнего подростка, имя, следует мелким шрифтом приписать еще одно, встающее рядом с именами тех, кто отдал за эту Победу жизнь.

Он же, Гарри Поттер, Тот-Кто-Выжил-и-Победил, узнал гораздо больше…

Юноша медленно поднялся с дивана и прошел на кухню, все так же не зажигая света. Он знал, что это просторное помещение почему-то выглядит наиболее безлюдным во всем доме и, осветив его, он в очередной раз испытает тягостное изумление оттого, что живет здесь один. Он прекрасно помнил, что пожелал этого сам, однако до сих пор чувствовал себя каким-то потерянным и даже забытым, хотя, на самом деле, забвение теперь грозило ему в последнюю очередь. Порой… и даже слишком часто… в первые мгновения после сна ему казалось, что он лежит в гриффиндорской спальне и рядом мирно посапывают друзья и просто однокурсники… а, может быть, он уже проспал всеобщее радостное утро выходного дня, и теперь ему стоит встать побыстрее и нестись вниз, чтобы успеть отправиться в Хогсмит вместе с остальными… Каждый раз осознание реального положения вещей давалось ему нелегко.

На кухонном столе его ждал открытый пакет с едой из ближайшего фаст-фуда, несколько маггловских газет из почтового ящика, перемешанных с парой более-менее свежих номеров «Пророка», и пачка сигарет с зажигалкой. Нелепая попытка начать курить показалась бы ему бессмысленной еще несколько недель назад…

Несколько недель назад.

Сколько уже? Заливая воду в чайник, он пытался припомнить сегодняшнее число, чтобы высчитать количество дней, прошедших со времени Победы. На шапки газет смотреть себе он запретил. Надо вспомнить самому.

Выходило 23 дня. Мерлин, уже так много! Ему казалось, что все это произошло вчера… позавчера… Усталость, смертельная усталость, долгожданное избавление от боли в шраме и нечеловеческая слабость, будто он только-только пришел в себя после тяжелой операции. Голоса, лица… улыбки, слезы и даже крики отчаяния… Тысячи раз повторенные слова «спасибо», «ты это сделал», «победитель»…

Он знал, что иначе быть не могло, что они хотят выразить ему благодарность. Знал, что совершенно точно этого заслуживает… Он шел умирать и практически умер там, в этом чертовом лесу! За всех них… Но все равно хотелось уйти, исчезнуть, хотя бы на время переложить это бремя славы и всеобщей любви на кого-нибудь другого… Он помнил, что в эти первые дни использовал мантию-невидимку чаще, чем за все время, пока ею владел.

Чайник вскипел. Он налил себе чая и вернулся в гостиную. Фейерверки уже отгремели, и теперь во всем доме стало темно. Пришлось все-таки зажечь свет: щелкнул выключатель, и широкий круг теплого желтого света лег на обстановку комнаты, делая ее довольно уютной. С чашкой в руках он устроился на своем прежнем месте в уголке дивана и начал бездумно прихлебывать чай. Напиток казался непроглядно-черным, будто это был не чай, а какое-то зелье.

Зелье, не позволяющее забыть…

Он вспомнил все в первое утро… утро после его Великой Победы. Нет, накануне он не забывал… он просто вообще ни о чем не думал… Воспоминание обрушилось на него беспощадной волной, лишило дыхания, заставило потерять почву под ногами. Перед глазами встала темная, чудовищно грязная комната и черная фигура на полу у стены. Человек, более всего похожий на большого смертельно раненного нетопыря, неотрывно смотрел на него. Белые, почти светящиеся пальцы пытались зажать рану, чтобы не текла кровь… чтобы он, Гарри, не видел этой крови, которую так страстно мечтал пустить.

Он видел перед собой врага, заклятого врага. Привычно хотелось поднять палочку и ударить заклинанием… тем, которое нельзя применять. Но он смотрел на ненавистное лицо и не мог пошевелиться. Что-то было не так… Что-то до невозможности неправильное крылось в этой измученной позе, в изгибе бледных губ и, более всего, в кромешно-темном взгляде, живом, неразгаданно-исступленном, более осязаемом, чем прикосновение. На миг Гарри даже показалось, что он не знает этого человека… что не его провожал глазами после уроков, каждый раз сжимая кулаки… не на нем хотел выместить всю свою злость и отчаяние после смерти Сириуса… не за ним бежал после падения Дамблдора, собираясь разорвать его же собственным заклятьем… Это был кто-то другой!

Мертвенно-бледные губы разомкнулись, умирающий попытался что-то сказать, но льющаяся в горло кровь не позволила ему произнести ни звука. Гарри показалось, что второй рукой, которую он не прижимал к шее, тот пытается подать знак, чтобы юноша приблизился.

Не оглядываясь на Рона и Гермиону, стоящих позади него, Гарри опустился на колени перед своим бывшим учителем. Внезапно безвольно лежащая рука схватила его за мантию, потянула вперед. Гарри невольно наклонился еще ближе, хотя приближаться к этим неистово сверкающим глазам было страшно. Почему-то жутко. Будто бы их лучистая тьма могла навсегда изменить весь окружающий мир.

— Собери… — донесся до Гарри еле различимый хрип пополам с кровавым бульканьем.

Гарри увидел перламутрово-белые струйки воспоминаний, медленно стекающие по неподвижному лицу, подобно замерзающим на морозе слезам. Он растерялся, не представляя, куда мог бы поместить эти воспоминания. Его по прежнему не отпускал пронзительный взгляд, и, испытывая на себе его сверхъестественную силу, Гарри не мог сомневаться в том, что они имеют огромную ценность.

Вдруг он почувствовал, как в его руку ложится маленький флакон для зелий. Это Гермиона, предусмотрительно носящая с собой огромное количество полезных вещей в маленькой на вид сумочке, отыскала сосуд для воспоминаний. Торопясь — боясь, что не успеет, и одновременно пытаясь не думать о том, почему так холодеет в груди, Гарри кое-как собрал всю полупрозрачную субстанцию в хрустальный флакон и закупорил его пробкой.

Умирающий на мгновение смежил веки, словно бы позволяя себе краткий отдых после тяжелой работы. Но в следующий миг его черные глаза вновь впились в Гарри.

— Тебе больше… не нужно… меня ненавидеть… — с неимоверным трудом проговорил он, и Гарри показалось, что каждое слово пропитано густой теплой кровью, клокочущей в его горле.

Юноша замер, не смея подняться с колен. Он мог лишь бессильно наблюдать за тем, как гаснут эти мятежные глаза… и вместе с ними словно бы гаснет какая-то часть реальности, огромная и совершенно ему неизвестная.

Наверное, уже тогда он начал что-то понимать.

Потом он бежал обратно к Хогвартсу… замершие, словно заколдованные, картины разорения замка… неподвижно лежащие защитники… трупы нападающих… Он не останавливался, потому что знал — стоит это сделать хотя бы на миг: подойти к чьему-то неподвижному телу, попытаться помочь сражающимся, и цепкие лапы реальности не отпустят его, не позволят сделать самое важное… закончить все.

Оказавшись в кабинете Дамблдора, он, не раздумывая, нырнул в Омут памяти и погрузился в воспоминания Снейпа. Ему открылось то, что он никогда не смог бы даже заподозрить: Снейп был способен любить. И он любил мать Гарри… Когда-то давно Лили была гораздо более близким другом угрюмому черноволосому мальчишке-изгою, чем популярному среди однокурсников задире — отцу Гарри. Но затем произошли события, воздвигшие стену между ними, столь несхожими, а потом Лили умерла. Молодой Пожиратель Смерти, подслушавший роковое пророчество, Снейп винил в ее гибели только себя… Ранее, надеясь спасти ее, он, не задумываясь, переметнулся на сторону Дамблдора и поклялся выполнить все, что попросит великий маг. Несмотря на то, что тому не удалось предотвратить трагедию, Снейп согласился выполнить свою часть договора. Он выплачивал этот долг Дамблдору на протяжении нескольких лет. Шпионил, безупречно выполняя роль правой руки убийцы Лили, и одновременно присматривал за Гарри… Он всегда был рядом, придерживал, часто даже осаждал, но неизменно старался уберечь… Гарри просто не знал…

Просто не знал...

Когда в очередном воспоминании Снейпа прозвучали роковые слова Дамблдора «И убить его должен сам Волан-де-Морт, Северус. Это самое важное»… Гарри наконец-то понял, для чего ему было доверено это немое признание, понял, чего от него хотел мудрый и могущественный наставник, до последнего не раскрывавший всех карт. Он услышал спокойный голос Снейпа, спрашивающего «Значит, мальчик… мальчик должен умереть?», и это было последнее, что он пропустил в свое сознание, прежде чем провалиться в черную пропасть отчаяния. Понимание необходимости собственной смерти оглушило его и выместило прочь все остальные мысли и чувства. Едва ли он когда-либо испытывал подобное, и теперь, вспоминая это состояние, Гарри не представлял, как умудрился не сойти с ума, как смог совершить то, что в итоге привело его к Победе.

Но потом, когда все уже закончилось… в то самое первое утро после… Гарри начал вспоминать то, что, казалось, должно было ускользнуть от него, затеряться среди неосознанных и не принятых разумом воспоминаний.

Произнося слова о неизбежности смерти Гарри, Дамблдор закрыл глаза. Он говорил все это, не желая, а, может, и боясь посмотреть на Снейпа. И поэтому старый волшебник не заметил того, насколько спокойный тон Снейпа не соответствовал выражению его глаз… Но незримый Гарри, стоящий позади них, увидел, как от природы бледное лицо профессора зельеварения стало совершенно белым, а взгляд — остановившимся, словно в его грудь вонзили отравленный кинжал.

Потом, когда Дамблдор решился взглянуть на собеседника, Снейп попытался уверить его в том, что ему совершенно безразлична судьба Гарри, и важно лишь то, что имеет отношение к Лили, но каким-то неведомым образом юноша безошибочно распознал ложь. Снейп лгал, скрывая от Дамблдора свои истинные чувства по отношению к нему, Гарри, и юноша это отчетливо видел.

Почему? Зачем он это делал?

Лежа в уютной постели в «Норе» и почти не ощущая избитого, измученного тела, Гарри обнаружил, что знает ответ. Знает безошибочно, как если бы ему доверил эту тайну тот, кто пожелал хранить ее все эти годы.

Его последний взгляд… после увиденного в Омуте памяти, а еще более — после того невидимого, что пропитывало все поздние воспоминания… он уже не казался Гарри столь необъяснимым.

Это был взгляд освободившегося ото лжи и личин, последняя возможность поведать истину, какой бы дикой она ни была.

Чай остыл, а юноша все также продолжал держать в руках чашку, будто пытался согреть от нее замерзшие пальцы, хотя в доме вовсе не было холодно. Еще один вечер тихо соскальзывал в ночь. Привычно не хотелось включать телевизор, который всегда был его отрадой в одинокие вечера, когда Дурсли куда-нибудь уезжали… в далекой прошлой жизни, которой, возможно, никогда и не было.

Он помнил то утро до мелочей, до самых незначительных звуков и запахов, составляющих обычный хаос реальности… Это было первое утро его новой жизни.

Шагая по Запретному Лесу, будучи уверенным, что идет на смерть, Гарри думал, что если бы ему было позволено остаться жить на этой земле, он наслаждался бы каждым новым мигом, просто вдыхая воздух, никуда не спеша, не замирая от страха и опасения, что кто-то может выстрелить Авадой из-за ближайшего дерева.

Но вот он остался жив, а Волан де Морт был мертв, с ним было покончено навсегда… с плеч был снят неподъемный груз ответственности, долга, предназначения… а эта жизнь почему-то казалась ему такой чуждой, незнакомой… будто бы он — древний воин, выпавший из горнила сражения и внезапно оказавшийся в веке космических кораблей.

Здесь, в этом незнакомом ему мире скорбное молчание окутывало гостеприимную «Нору», в которой никогда раньше не стихали веселые голоса обитателей… на полу залов полуразрушенного Хогвартса лежали тела погибших учеников и учителей… в доме, которого он никогда не посещал, в кроватке спал его крохотный будущий крестник, в одночасье ставший сиротой…

Он не понимал, как жить здесь… что делать… что говорить оставшимся в живых…

Он надеялся, что ему все-таки будет позволено хотя бы прийти в себя… что ему дадут на это немного времени. Нужно было расставить все по местам, решить, с чего начать. Его ждали, и он знал, что должен появиться там, где его ожидают.

Но в тот момент своим единственным настоящим долгом он считал возвращение в Визжащую хижину. В этом заброшенном здании все еще лежало тело в раскинувшейся по полу черной мантии… и никому не было известно, что оно там… кроме Рона и Гермионы, но они едва ли вспомнили о нем…

Вряд ли кого-то волновало, куда подевался предатель. Ликующий волшебный мир наверняка сквозь пальцы смотрел на необходимость разыскать всех бывших приспешников Волан-де-Морта, считая, что этим они успеют заняться и после всеобщего празднования Победы.

Гарри помнил, как он спустился на первый этаж, застав в гостиной всю семью Уизли. Они не говорили друг другу ни слова, просто держались вместе, рядом, словно опасаясь оставить друг друга в одиночестве. Боясь что-то нарушить, будто бы проходя по залу с невероятно хрупкими механизмами, которые могут сломаться от любого случайного дуновения, он невнятно пробормотал извинения за то, что должен отлучиться, и выскочил из дома.

Дальнейшее… как он трансгрессировал в Хогсмид и начал искать тех, кто был готов пойти с ним за телом Снейпа… как вновь оказался в грязной нелюдимой комнате… как кто-то из его спутников с помощью магии поднял тело в воздух и заставил медленно плыть вслед за ними… все это превратилось в сознании Гарри в какой-то странный кинофильм, в котором участвовал актер, очень похожий на него самого, но все ж таки не он… Единственным, что он осознал, как свое собственное действие, были слова, обращенные к профессору Макгонагалл, на лице которой, при виде мертвого Снейпа, отразилось крайнее отвращение… Наверное, именно тогда Гарри впервые испытал эту новую боль, которая с тех пор стала его привычной спутницей…

Юноша поежился и решительно потянулся за пледом, перекинутым через противоположный от него подлокотник дивана. Спать совершенно не хотелось, и он не представлял, как сможет скоротать эту ночь. Наивное детское желание написать кому-нибудь письмо и немедленно отправить с совой вспыхнуло и тут же погасло. Кому он может написать? Джинни? Она забеспокоится, примчится сюда, но при этом будет все время нервно посматривать на часы, пока он не измучается чувством вины и не отпустит ее обратно. Рону и Гермионе? Результат будет похожим, только вместо целомудренных поцелуев будут их участливые взгляды и попытки заговорить о чем-нибудь несущественном, «чтобы отвлечь его от его мрачных мыслей». Невиллу или Полумне? Матери Тонкс — единственной, кто остался в живых у маленького Тэдди? У всех них сейчас свои заботы, все пытаются хоть как-то наладить жизнь, чтобы… чтобы не сидеть вот так, с пустым взглядом, раз за разом вспоминая то, что случилось…

А он просто не мог иначе. Что-то надломилось внутри, разладилось в нем, и теперь он мог лишь создавать видимость того, что привыкает к новым условиям. Для них, для тех, кто преуспел в этом гораздо больше него. Кто-то наверняка уже сделал вывод, что он спятил, не выдержал всех этих потрясений. Друзья считали, что он просто зациклился на одном, не в силах вырваться из порочного круга. Они верили, что это пройдет.

А он вновь и вновь вспоминал слова: «Тебе больше… не нужно… меня ненавидеть…», и чудовищная стена воздвигнутого им храма ненависти вновь и вновь представала перед ним. Да, он был ребенком, когда впервые испытал это чувство, ему подсунули фальшивую ненависть, которую он с готовностью подхватил и понес, будто флаг… Каждый новый год обучения давал ему еще одну вескую причину для того, чтобы ненавидеть его, и под конец он желал его смерти едва ли не сильнее, чем смерти Волан-де-Морта. Да, он попросту не мог предположить, насколько тонка была грань, на которой шпион поневоле балансировал между своими и чужими, между жизнью и смертью… его воображения никогда не хватило бы на то, чтобы в последних словах Дамблдора различить мольбу о смертельном ударе, а не о спасении…

Но эти доводы казались каким-то нелепым сбивчивым лепетом, когда он представлял себе тот ад, в котором существовал его заклятый враг. На протяжении стольких лет! Если бы он был не одинок в том, что делал, если бы был хоть кто-то, кому небезразлично, жив он или нет, возможно, он не чувствовал бы себя просто орудием… Хотя тот Северус Снейп, которого знали и недолюбливали практически все ученики Хогвартса за исключением подлиз слизеринцев… отталкивающе-холодный и ядовитый, точно самое опасное из его собственных зелий… всегда представлялся Гарри человеком, менее всего нуждающемся в чьем-либо понимании и поддержке. Возможно, таковым он и был… но теперь юноша знал, что в этой почти идеальной броне была брешь. И каждым жгуче-ненавидящим взглядом, каждым сорвавшимся с губ резким высказыванием он, Гарри, расширял ее… не подозревая о том, что безжалостно подтачивает силы своего последнего защитника.

Теперь уже навсегда останется тайной причина, по которой Снейп решил внушить Гарри столь сильную неприязнь к себе… юноша боялся предположить, что с самого первого момента их встречи… нет, это было бы слишком!.. Но, так или иначе, на протяжении всего времени он педантично придерживался своей роли и ни единым словом или жестом не выдал того, что Гарри узнал лишь после рокового приказа Волан-де-Морта преданной Нагайне.

Юноша порывисто натянул на себя теплый плед и постарался устроиться полулежа, опустив голову на подлокотник. Какой-то, наверное, самой будничной частью сознания он прислушивался к царящей в доме тишине, чуть разбавленной обычным для маггловских домов электрическим гулом, но воображение упрямо воссоздавало эпизоды из его прежней жизни в Хогвартсе… те, в которых присутствовала надменно-прямая черная фигура преподавателя зельеварения. В душе Гарри его образ был накрепко связан с ощущением унижения, несправедливой обиды, бессильного гнева и желания отомстить. Даже после всех усилий, направленных на то, чтобы отменить, забыть темные эмоции, которые владели им после того, как он увидел смерть Дамблдора от рук Снейпа, этот образ оставался враждебным… Уничтожая в памяти Снейпа-убийцу, юноша находил лишь Снейпа-мучителя, чьи язвительные насмешки причиняли его подростковому самолюбию столько боли. Слизеринский декан никогда не упускал случая отчитать Гарри, подчеркивая слабые места в его подготовке к предметам и особенно — отсутствие способностей к зельеварению, без конца сравнивая его с отцом и лучшим другом отца Сириусом в их самых недостойных качествах, а более всего — жестоко высмеивая его особое положение среди сверстников, приписывая Гарри банальную жажду славы и известности любой ценой.

Но когда Гарри начинал вспоминать моменты, в которых Снейп был вынужден действовать, а не высказывать свое отношение к чему-либо, связанному с ним… все становилось менее однозначным. Ему, одержимому разросшейся до небес неприязнью, было не до «разборов полетов», он не давал себе труда вспомнить, как Снейп упрямо пытался удержать его в воздухе во время первого для Гарри матча игры в квиддич, когда никем не подозреваемый профессор Квирелл заколдовал его метлу… как быстро Снейп материализовался в Визжащей хижине, в которой Гарри с друзьями оказались в обществе оборотня и беглого преступника… как на глазах у нескольких Пожирателей смерти зельевар снял с Гарри заклятие Круциатус, ловко апеллируя к желанию Волан-де-Морта расправиться с мальчишкой лично… Юноша подозревал, что все это — лишь малая часть тех усилий, которые прилагал Снейп для того, чтобы жизни Гарри ничего не угрожало. Он понимал, что самые трудные сражения, которые приходилось выдерживать лже-Пожирателю смерти, происходили в резиденции Темного Лорда.

Так скольким же он обязан своему бывшему заклятому врагу? В скольких совершенно неизвестных ему битвах пришлось выстоять этому человеку, чтобы мальчишка Гарри Поттер продолжал жить, ходить в школу, нарываться на неприятности, действовать всем на нервы и, в конечном итоге, осуществлять свою миссию, об истинном смысле которой не ведал он сам? И, знай Снейп о том, что Дамблдор готовит жертвоприношение этого мальчишки ради мира во всем мире, стал бы он с той же неукоснительной точностью выполнять дальнейшие приказы главы Ордена Феникса? Почему-то Гарри был уверен в том, что ненавистный ему учитель сделал бы все возможное, чтобы спасти его…

Закутавшись в плед так, будто спасался от лютого холода, юноша все-таки закрыл глаза, хотя твердо знал, что сон не придет к нему еще несколько часов. Он просто лежал в тишине, чувствуя внутри намертво стянутый узел, лишающий каких-либо сил, желаний, устремлений… Это чувство — невозможности ничего исправить — было знакомо ему слишком хорошо, за годы постоянных потерь он почти научился относиться к нему как к неизменному спутнику своей проклятой судьбы «избранного»… но никогда прежде его не охватывало такое отчаяние от понимания, что все возможности что-либо сделать остались в прошлом, в области фантазий… в том мире, откуда нет возврата.

2. Разговоры

По дому разливалось беззастенчиво яркое позднее утро: вездесущий солнечный свет, заставляющий сиять каждую пылинку в воздухе давно не убиравшихся комнат, многоголосый уличный шум, проникающий сквозь запертые окна и двери, и какое-то чужое, но от этого не менее навязчивое чувство, что нужно что-то делать, куда-то собираться… Гарри с бессмысленным видом сидел на кухне, подперев руками все еще сонную взлохмаченную голову. На сковородке жарилась яичница, перед юношей дымилась чашка свежесваренного кофе. Он замер в неподвижности, будто бы пытаясь вспомнить первый шаг, с которого должен начать этот очередной день.

На нем была старая, до невозможности потрепанная, но нежно любимая футболка с бессмысленным абстрактным рисунком — единственная действительно его вещь, оставшаяся со времен жизни у Дурслей, когда он был на протяжении многих лет вынужден донашивать вещи своего толстого кузена — и не менее потрепанные, но уже не от старости, а от слишком богатой на приключения жизни, темно-голубые джинсы. Палочки не было рядом: ни в кармане, ни на столе, ни где-либо на кухне, — большую часть времени, находясь дома, Гарри не использовал волшебство. Видимо, тут сказывалась застарелая привычка жить обычной маггловской жизнью вне школы и общества волшебников. Как и большинство людей, выросших среди магглов, он умел самостоятельно обеспечивать себя всем необходимым для жизни и без палочки.

Прежние хозяева дома, в котором он теперь жил, также были полукровками и совершенно естественно сочетали маггловские привычки с привычками волшебников. Внешне и внутренне дом практически не отличался от обычных коттеджей, в каких привыкли проживать семьи менеджеров среднего звена, в нем имелась вся необходимая в быту техника и множество немагических вещей, хотя кое-что и выдавало здесь двойственную природу хозяев. Например, на кухне присутствовал стандартный набор встроенной техники, посуды и всего прочего, однако в шкафчике для приправ можно было неожиданно наткнуться на множество старинных на вид пузырьков и коробочек с неизвестным ни одной домохозяйке содержимым. Также над крышей дома не было видно ни одной антенны или спутниковой тарелки, однако телевизор исправно показывал пакет из 563 каналов, причем Гарри еще ни разу не видел счетов за телевидение. В ванной комнате никогда не остывала набранная в ванную вода, газон перед домом оставался неизменно идеально подстриженным, а незадолго до появления гостя в гостиной всегда раздавался звон невидимого колокольчика, даже если посетитель успевал передумать и выходил из калитки, так и не дойдя до двери. В гараже Гарри нашел не особенно заметные следы каких-то экспериментов с чарами — видимо, то, что не обнаружили и поэтому не смогли убрать. Кроме того, гараж явно был прежде оборудован под содержание крупного магического существа вроде фестрала или гиппогрифа. Юноша был готов поспорить, что вся эта пристройка была покрыта сетью антимаггловских чар, благодаря которым прежние хозяева могли заниматься в ней всем, что душа пожелает, не боясь ненужного внимания соседей.

Все это совершенно устраивало Гарри, и поэтому, когда он спешно искал себе хоть какое-нибудь жилище, не имея больше сил оставаться в Норе, решение о покупке этого дома заняло у него всего несколько минут. Дом уже простоял пустым какое-то время, так как его прежние хозяева — молодая пара волшебников — эмигрировали в Австралию в самом начале войны с Волан-де-Мортом, и поэтому успел обзавестись атмосферой некоторой запущенности и безлюдья, но Гарри посчитал, что это будет как нельзя лучше соответствовать его внутреннему состоянию.

Солнечный луч добрался до лица юноши и заиграл на стеклах очков, но тот лишь тряхнул головой и поднялся, чтобы снять с плиты забытую и едва не подгоревшую яичницу.

Сегодня Гарри собирался провести день несколько более разнообразно, чем предыдущий. Во-первых, он ждал гостей, а во-вторых, он обещал самому себе, что потратит как минимум пару часов на то, чтобы разместить, наконец, свои вещи в доме. Это вселяло хоть и слабую, но надежду на то, что в его настроении что-то изменится.

Внезапно со стороны окна донесся глухой стук, за которым последовали звуки какой-то возни. Гарри повернул голову и увидел, что за раму форточки уцепилась довольно крупная черная птица, которая явно хотела попасть внутрь, на кухню. Юноша вновь поднялся со своего места и открыл форточку. На стол тут же спрыгнул большой черный грач.

— Привет, Мефисто, — поздоровался с птицей Гарри.

Грач поднял свой непропорционально большой серый клюв, в котором был зажат сверток «Ежедневного Пророка», и внимательно посмотрел на человека. В голове у Гарри тут же сам собой всплыл образ старинного на вид конверта, запечатанного сургучом.

— Да? Спасибо, — проговорил юноша и протянул грачу ладонь. Птица с готовностью положила на нее правую лапку, к которой оказалась привязана записка. Гарри отвязал ее и развернул крошечный кусочек пергамента. На нем аккуратным девичьим почерком было написано: «Завтра, возможно, загляну ближе к вечеру» и вместо подписи была изображена крохотная изящная завитушка, напоминающая одновременно и стилистически изображенную букву G, и, как ни странно, шрам Гарри.

Гарри бережно скатал записку и положил ее на одну из многочисленных полочек кухни, следом забрал газету. Затем он вновь взглянул на грача и серьезно спросил его, будто птица могла ответить ему человечьим языком:

— Ты голодный?

По-прежнему внимательно смотрящий на него грач мигнул, и Гарри тут же увидел в воображении забавную картинку: он сам, улыбающийся, одетый в ярко-желтую пижаму с микки-маусом, протягивает сидящему перед ним грачу целую пригоршню копошащихся длинных червей. Юноша невольно улыбнулся и начал искать шкаф, в который положил коробку с кормом.

Он все никак не мог привыкнуть к тому, что его почтовая птица обладала телепатическим даром. Мефисто подарил ему кто-то из родителей его однокурсников в знак благодарности за то, что он «спас их ребенка». Гарри изо всех сил пытался отказаться от подарка, так как решил никогда больше не заводить почтовых птиц после смерти Букли, однако родитель его однокашника оказался чрезвычайно милым и одновременно удивительно настойчивым человеком. Гарри пришлось взять грача, и вскоре он понял, что ему повезло. Несмотря на претенциозную кличку, Мефисто обладал добродушнейшим нравом и был действительно полезен как почтальон. Дело в том, что Гарри позаботился, чтобы его дом был отключен от каких-либо магических средств связи вроде сети летучего пороха, а также на территорию его дома было запрещено трансгрессировать, поэтому с ним невозможно было связаться иным волшебным способом, кроме совиной, а в его случае — грачиной почты. О том, что Мефисто — телепат, Гарри почему-то не предупредили, и весь первый день он промучился жестокой паранойей, пытаясь определить источник странных образов, время от времени вторгающихся в его сознание. В конечном итоге, Гарри все-таки заметил, что образы эти так или иначе связаны с его действиями по отношению к грачу.

Надо заметить, у Мефисто было своеобразное представление о тех вещах, которые он пытался объяснить своему новому хозяину. Например, задержку в пути он всегда изображал в виде красивой грачихи, скромно опустившей изящный серый клюв, просьба выпустить его полетать выглядела как тесная клетка в зашарпанном зоопарке, а возвращаясь с каким-либо посланием из министерства магии, он неизменно показывал здание, сверху донизу облепленное сидящими на карнизах кошками.

Образ самого Гарри всегда оставался в исполнении Мефисто одинаковым: улыбающийся юноша в желтой пижаме с микки-маусом. Естественно, что у Гарри никогда не было такой нелепой пижамы, однако он знал, откуда она взялась в голове птицы. В одну из ночей две недели назад все жители улицы, на которой стоял дом Гарри, повыскакивали из домов, услышав жуткий шум. Кто-то из гуляющих магов неправильно установил ракету фейерверка, и мощнейшая шутиха начала бить в мусорные баки, стоящие рядом с домом Гарри. Сонные жители окрестных домов долго пытались понять, в чем дело, и среди них был сосед юноши — немолодой служащий местной мерии, одетый в ту самую пижаму. Мефисто, также разбуженный шумом и с интересом наблюдавший за переполохом с верхушки калитки, тут же ее приметил. Видимо, эта одежда показалась ему удивительно красивой, потому что с тех пор грач неизменно наряжал в нее хозяина, когда хотел о чем-то попросить или выразить благодарность.

Гарри насыпал птице корма и вернулся к своей яичнице. Жуя уже успевшую остыть еду, он развернул «Ежедневный Пророк» и начал просматривать заголовки статей. На первой полосе размещался отчет Министерства о восстановлении Хогвартса под бравурным заглавием «НОВАЯ ЖИЗНЬ ЗНАМЕНИТОЙ ШКОЛЫ». Фотография изображала кучку магов-чиновников высшего ранга, стоящих у открытых дверей замка, с лицами, лучащимися самодовольством — именно так, они считали, должна выглядеть праведная гордость — будто это они лично переносили камни от осыпавшихся башен, вставляли стекла в высокие окна, восстанавливали разбитые старинные витражи, убирали с пола и стен следы крови и какой-то неизвестной слизи, а также кропотливо воссоздавали древние чары, окружавшие школу с момента ее создания. Статья заверяла читателя, что все реставрационные работы в Хогвартсе практически завершены и остались лишь мелкие несущественные недоделки. За обилием обтекаемых формулировок в описании «очистки территории и внутренних помещений замка» и «восстановления уникальной архитектуры и ландшафта» Гарри видел нелегкий труд преподавателей, учеников и добровольцев со всех уголков света, которые упорно пытались вернуть к жизни привычный и столь любимый облик Хогвартса после того, как над ним надругались Пожиратели Смерти, великаны и прочая нечисть, что была подконтрольна Волан-де-Морту. Почему-то Мальчик-Который-Выжил-и-Победил был уверен в том, что Хогвартс больше никогда не сможет стать прежним. Он слишком хорошо помнил, как рассыпались на куски мраморные статуи, которые прежде поворачивали голову на звуки шагов идущих по коридору, как разрывались огромные гобелены, заставляя изображенных на них существ в ужасе разбегаться прочь, как с жутким звуком рушились вниз заколдованные лестницы, переносившие юных волшебников и их учителей с этажа на этаж, как пылала Выручай-комната, сотни лет хранившая свои удивительные тайны…

Гарри, так и не закончивший последний год обучения в Хогвартсе, понимал, что не смог бы вернуться туда, даже если бы ему представился такой шанс.

В задумчивости перевернув страницу и начав просматривать названия других статей, юноша неожиданно наткнулся на знакомую фамилию, резанувшую взгляд. Заголовок гласил: «МАКНЕЙРЫ ПРИЗНАЛИСЬ ВО ВСЕХ УБИЙСТВАХ». Ниже — небольшая фотография, на которой каменнолицые мракоборцы выводят из дверей Визенгамота двоих в наручниках — угрюмого мужчину, низко опустившего голову, и хрупкую невысокую женщину, явно пребывавшую в состоянии шока. Вокруг толпились журналисты и фотографы с волшебными фотокамерами, не делавшими слепящих вспышек. Несмотря на то, что мужчина прятал лицо, он был узнаваем. Гарри впервые столкнулся с ним на третьем курсе обучения в Хогвартсе, когда тот прибыл для казни гиппогрифа Клювокрыла. Макнейр был министерским палачом, а по совместительству — одним из Пожирателей Смерти. После возрождения Волан-де-Морта Гарри не раз сталкивался с ним в сражениях, но, в конечном счете, его победил Хагрид в большом зале Хогвартса в тот самый день…

Гарри нетерпеливо тряхнул головой, заставляя мысли вернуться к начальной точке, и углубился в чтение. В этой статье также, как и в предыдущей, явственно чувствовалось стремление Министерства продемонстрировать, насколько эффективно решаются проблемы магического мира, оставшиеся после Второго Падения Волан-де-Морта. Речь шла об очередном деле продолжительного процесса над Пожирателями Смерти. Теперь, когда были схвачены и посажены под стражу практически все известные волшебному миру участники этого «клуба убийц», Визенгамот требовал предоставления полного списка преступлений каждого отдельного Пожирателя, и маги-следователи старались изо всех сил. В случае с Уолденом Макнейром в пособничестве была обвинена вся семья. В связи с несовершеннолетием дети (двое сыновей Макнейра) были отпущены, однако супруга бывшего министерского палача также, как и ее муж, оказалась на скамье подсудимых и в конечном итоге получила десять лет срока в Азкабане. Сам Макнейр, разумеется, повторно получил пожизненный срок, и стражи магического правопорядка заверили общественность в том, что на этот раз никакое предательство дементоров не спасет верного слугу Волан-де-Морта от наказания.

Эта статья не вызвала бы у Гарри удивления, если бы он не оказался одним из немногих людей, посвященных в подробности этого дела.

Совсем недавно, в очередной раз посещая ближайший к своему дому супермаркет, юноша столкнулся с молодым мракоборцем. Трудно было сказать, что подсказало чутью Гарри, что перед ним — волшебник, так как мракоборец выглядел и вел себя как самый обычный маггл, совершающий воскресный поход за покупками. Однако Гарри, ведомый любопытством и медленно нарастающим раздражением от своей догадки, зачем неподалеку от его жилища ошивается замаскированный маг, первый обратился к парню и напрямую начал допытываться, что тому здесь нужно. Незнакомец оказался человеком простым и, как это было ни странно для мракоборца, разговорчивым. Он без особых увиливаний признал, что за Гарри установлено наблюдение, отчего юноша конечно же пришел в бешенство, но затем, с простодушным терпением выслушав все нападки Гарри на нынешнее руководство мракоборческого центра и все Министерство в целом, разговорился и поведал Гарри много интересных новостей. Именно от этого парня Гарри узнал о том, что мракоборцы открыли охоту не только на Пожирателей Смерти, но и на их семьи и ближайших родственников. Присутствовавший при «визите» представителей магического правопорядка в дом Макнейров, собеседник Гарри заверил его в том, что несчастная жена палача была уверена в невиновности мужа и вообще не знала, что он являлся Пожирателем Смерти («В первый-то раз, после падения Того-Кого-Нельзя-Называть, Макнейр ловко отвертелся и даже работу у нас сохранил, но после того, как он участвовал в нападении на Министерство два года назад, ему все-таки впаяли срок в Азкабане… уж не знаю, что он ей наплел про себя, но только бедная дурочка поверила, что он обвинен несправедливо, а уже потом стала верить и другим его россказням: как он сбежал, когда Азкабан покинули дементоры, и куда отлучался, когда его хозяин посылал его договариваться с великанами…»). Несчастная женщина была настолько поражена всеми обвинениями против ее мужа, что в припадке истерики подняла палочку на одного из мракоборцев, после чего ее мгновенно скрутили по рукам и ногам. Ее и двоих ее детей увели для допросов; целые сутки мракоборцы держали женщину и мальчишек 6 и 8 лет в подземельях Визенгамота, выпытывая подробности преступлений, которые совершал их отец. В итоге дети все-таки были отправлены к родственникам, а бедная миссис Макнейр оказалась в статусе сообщника обвиняемого в серии жестоких убийств («Додумалась же она пытаться насылать проклятье на нашего Коула! У него в Визенгамоте больше приятелей судей, чем у меня родственников в моем родном Нордхэмптоне!»)

Мракоборец рассказывал все это Гарри таким тоном, будто бы, сообщая подробности следствия против Пожирателей Смерти, делает ему приятное, а, прибавляя к этому маленькую историю про миссис Макнейр, просто пересказывает забавный случай. Видимо, ему казалось, что Победитель Волан-де-Морта должен испытывать ко всему, что связано с его преступлениями, такую жгучую ненависть, что она должна заставлять его радоваться каждому действию властей против оставшихся в живых пособников темного волшебника. Гарри, который никогда не был особенно мстительным, испытал потрясение от осознания того, что сейчас, уже после окончания войны, кто-то (кроме самих убийц) еще страдает, что чьи-то судьбы продолжают ломаться…

И теперь он вновь и вновь перечитывал строки о приговоре миссис Макнейр, будто бы надеясь, что его недоумение и ужас заставят текст измениться. Как они могли отправить в Азкабан ни в чем не повинную женщину?! А дети? Что будет с ними? «В итоге следствием было установлено, что все члены семьи Макнейров, в том числе и несовершеннолетние, так или иначе участвовали в преступлениях Уолдена Макнейра…» Как? Шестилетний и восьмилетний мальчики помогали отцу мучить и убивать магглов?! Закапывали тела на заднем дворе?!!

Гарри со злостью свернул газету и швырнул ее в мусорное ведро.

То, что он узнал от болтливого мракоборца, было не единственным случаем преследования родственников «врагов волшебного мира». Андромеда Тонкс, мать Нимфадоры и бабушка крестника Гарри — малыша Тедди, рассказывала во время их последней встречи о том, что семьи Пожирателей Смерти полным составом увозят на допросы, порой продолжающиеся по нескольку дней, устанавливают наблюдение за их домами, запрещают куда-либо выезжать, с кем-либо видеться, — в общем, не дают вести даже подобие нормальной жизни. При этом бесконечные «акты народной мести» практически не пресекаются стражами магического правопорядка, если только дело не доходит до открытых нападений. Так, из-за медлительности дежурных мракоборцев пострадали родители Яксли — высокомерные и злобные, но совершенно ни в чем не повинные старики. Обоих отправили в больницу Святого Мунго со множественными магическими ожогами. Какой-то «храбрый мститель» запустил им в окно пылающий магическим огнем неостановимый бумеранг. Мракоборцы появились в доме только тогда, когда комнаты уже вовсю пылали негасимым пламенем, а пожилые колдуны совершенно выбились из сил, пытаясь хоть что-то спасти, и к тому же были сильно обожжены сами. Также с различными травмами в больнице оказались жена Селвина и братья Роули. У Гарри было сильное подозрение, что пока дело не дойдет до чьей-нибудь смерти, все эти нападения будут продолжаться при негласном одобрении наиболее агрессивно настроенной части волшебников и полном безразличии властей, заботящихся только о том, чтобы информация об этих случаях не просочилась в прессу.

Больше всего Андромеда Тонкс могла рассказать про семейство Малфоев. Несмотря на то, что она была родной сестрой Нарциссы Малфой, они не общались уже много лет с тех пор, как Андромеда вышла замуж за магглорожденного. Однако каким-то удивительным образом мать Тонкс оказывалась в курсе многого, что творилось в фамильном особняке, совсем еще недавно бывшем резиденцией Волан-де-Морта. Замок был превращен мракоборцами в настоящую тюрьму для своих хозяев. Никто не мог войти и выйти из него без специального разрешения от мракоборческого центра. Трое Малфоев находились под домашним арестом, ожидая судебного разбирательства, которое без конца откладывалось, так как следователи находили все новых и новых свидетелей и улики по этому делу. Всем троим, даже Драко, который достиг совершеннолетия тем же летом, что и Гарри, грозил срок в Азкабане.

Гарри слышал от многих знакомых о том, что около замка Малфоев день и ночь околачивались горячие головы, надеющиеся хотя бы мельком увидеть арестованных волшебников. Самое меньшее, что они мечтали сделать с бывшими слугами Волан-де-Морта — это осыпать их оскорблениями и попытаться чем-нибудь запустить через ограду. Хотя, как подозревал Гарри, унизить семью Люциуса Малфоя еще больше было невозможно. Этот некогда столь могущественный волшебник потерял все: свое влияние в Министерстве магии, счета в банке Гринготтс, честь одного из древнейших магических родов… большинству его прежних знакомых также грозил пожизненный срок в Азкабане, так как круг общения Люциуса практически полностью совпадал с полным составом Пожирателей Смерти. Будущее Малфоев представлялось совершенно не таким, каким оно виделось им еще год назад, когда Волан-де-Морт был более милостив… когда он все еще был жив.

Как ни удивительно, все надежды на освобождение этой семьи были связаны с Гарри. Именно он мог сказать последнее слово в расследовании дела Малфоев, точно так же, как только он смог вернуть честь имени Северуса Снейпа. В тот самый день… под темными кронами Запретного леса… измученная страхом за судьбу единственного сына, Нарцисса Малфой произнесла роковые для Волан-де-Морта слова «Он мертв» и Мальчик-Который-Выжил получил шанс выжить вновь. Таким образом Нарцисса обменяла уже трещавшую по швам верность своему Темному Лорду на возможность спасти сына. Гарри рассказал об этом сразу после Победы, понимая, что от него зависит судьба целой семьи, троих пусть и ненавистных, но все-таки знакомых ему людей. Он не желал больше оставаться вместилищем этого разъедающего чувства, и, хотя ему было за что поквитаться с Малфоями, юноша решил сделать все возможное, чтобы они избежали Азкабана. Но это оказалось не так просто. Недостаточно было сказать «Они мне помогли. Отпустите их!» Магическая общественность требовала самого сурового наказания этих предателей, и даже то, что они в итоге поспособствовали Победе над Волан-де-Мортом, не могло разубедить большинство волшебников в том, что Малфоям самое место за решеткой. Возможно, у этого коллективного желания была своя подоплека, не имеющая отношение к праведному гневу из-за сотворенных Малфоями злодеяний: эти аристократичные чистокровные волшебники были слишком богаты, влиятельны и самоуверенны, чтобы не породить во многих сердцах зависть и желание видеть их падение.

Так или иначе, Гарри предстояло выступить свидетелем на все еще откладывающемся судебном заседании, и он готовился отстаивать право Малфоев на помилование.

Встав из-за стола, юноша на автомате вымыл немногочисленную посуду, убрал все со стола и вышел из кухни, сопровождаемый веселыми образами, посылаемыми Мефисто, который находился в чудесном расположении духа. Вскоре должны были прийти Рон с Гермионой, и Гарри решил хоть чуть-чуть привести в порядок гостиную. Стремление к внешней аккуратности, столь несвойственное его природе, осталось у него как шрам в напоминание о многолетнем гнете тети Петуньи. С тех пор, как у Гарри появился свой дом, это стремление стало гораздо более явным и навязчивым. Он уже успел позабыть о том благословенном беспорядке, который царил в его комнате в доме на Тисовой улице.

Порой Гарри чувствовал, что из-за таких мелочей становится совсем другим. Он предавал себя прежнего по чуть-чуть, незаметно, все больше и больше отдаляясь от того Гарри, который был до…

Убираясь в комнате, юноша для фона включил телевизор и погрузился в пеструю бессмыслицу маггловских передач. Когда все было закончено, он просто уселся перед экраном и стал ждать.

Невидимый колокольчик зазвонил как раз тогда, когда Гарри уже успел измучиться от скуки, без конца переключая каналы и не находя среди пяти с лишним сотен ровным счетом ничего путного. Он радостно вскочил и бросился открывать дверь.

На пороге стояли Рон и Гермиона. Рон выглядел запыхавшимся и порядком раздраженным, Гермиона же была как всегда невозмутима.

— Привет, — все-таки улыбнулся Рон, увидев Гарри, но тут же начал ворчать. — Представляешь, она заставила меня тащиться на этом… маггловском транспорте! А потом мы еще пешком шли!

— Пришлось воспользоваться автобусом, так как я не смогла точно рассчитать, куда здесь трансгрессировать. Боялась угодить куда-нибудь не туда, — с улыбкой пояснила Гермиона.

Друзья принесли огромный торт, такой же, какой они всегда присылали ему на дни рождения. Гарри отправился на кухню, чтобы поставить чайник и заодно дать Гермионе еще одну возможность вложить в голову Рона ценные указания по поводу того, о чем с ним, Гарри, можно разговаривать, а о чем нельзя… Он не особо любил, когда друзья начинали перемигиваться при нем, а это случалось в последнее время все чаще. Сейчас настроение Гарри было безоблачно, и он готов был делать вид, что все в порядке, сколько угодно.

— Как твои дела? — спросила Гермиона, когда Гарри вернулся с подносом, на котором стояли три чайные чашки.

— Нормально, — бодро ответил юноша и, поставив поднос на журнальный столик, уселся в кресло напротив друзей, занявших диван.

Гермиона обвела взглядом гостиную и на несколько мгновений засмотрелась на большие окна, выходящие на лужайку и зеленую ограду, за которой проходила небольшая улочка. С тех пор как Гарри здесь поселился, друзья были у него лишь однажды и еще не успели ко всему привыкнуть.

— Все-таки у тебя тут здорово. Тебе очень повезло с этим домом.

— Да-а-а, здесь можно жить как минимум вшестером без особых неудобств, — с восхищением добавил Рон. Он как никто ценил возможность иметь достаточно личного пространства, всю жизнь прожив в небольшой по размером «Норе» с восемью домочадцами.

— Дело даже не в его размерах. Он какой-то… очень твой, Гарри. Этот дом очень тебе подходит.

— Наверное, — в задумчивости согласился Гарри, наблюдая за тем, как Гермиона достает палочку, чтобы заставить торт разрезаться на равные куски, как Рон беззвучно приманивает к себе ближайшую чашку чая, изо всех сил стараясь не расплескать ее на ковер. Он помедлил какое-то время, словно бы собираясь с мужеством, а затем осторожно спросил:

— А как дела у вас?

Первой он взглянул на Гермиону, и девушка тепло улыбнулась ему.

— Хорошо. С родителями все уже гораздо лучше. Мне удалось восстановить большинство их воспоминаний обо мне, и теперь остались только всякие мелочи… — мгновение она помедлила, и Гарри представил себе обычные «мелочи», из которых, как из крохотных кирпичиков, и состоят отношения с близкими. Родные люди всегда помнят, когда ты впервые сел на велосипед, что тебе подарили на Рождество много лет назад, какую зубную пасту ты предпочитаешь, о чем любишь поговорить… — По крайней мере, они больше не переспрашивают у меня по сто раз на дню, что я люблю и что не люблю есть, — добавила Гермиона, и ее улыбка стала хрупкой, как хрустальный бокал.

— Я познакомился с ними в прошлую среду, — вдруг заявил Рон, и Гарри несказанно удивился. Нет, конечно, он знал, что Рон и Гермиона уже давно пара, но все равно было неожиданно услышать о том, что они уже представляют друг друга родителям. То есть, Гермиона представляет Рона своим родителям, потому что мистер и миссис Уизли уже давно воспринимали ее как родную.

— Они очень интересные, — поделился впечатлениями Рон. — Когда они впервые соберутся с моими, папа будет на седьмом небе от счастья! Наконец-то кто-то сможет объяснить ему принципы работы всех этих бытовых штуковин, — он махнул рукой в сторону кухни. — Правда, когда Мистер Грейнджер спрашивал меня о британских бегунах с мечом… я не знал, что ему сказать.

Гермиона прыснула.

— Папа по привычке завел разговор о футболе, — пояснила она, хотя Гарри и так уже догадался и тоже заулыбался, глядя на сконфуженного Рона. — Он уверен в том, что с любым англичанином можно найти общий язык, если начать обсуждать последний чемпионат страны.

Но Рон неожиданно встревожился:

— Что значит «по привычке»? Сколько раз ты уже его с кем-то знакомила? А Крам у вас в гостях случайно не бывал?

— Не пори чепухи, Рон! Кстати, если бы Крам и побывал у меня в гостях, собеседник о бегунах с мечом из него вышел бы точно такой же, как из тебя, — заметила явно веселившаяся Гермиона.

Гарри смотрел на них, и на душе у него становилось чуть-чуть легче. Он прекрасно знал, что в жизни его лучших друзей многое изменилось после того, как они прошли с ним почти весь путь до Победы над Волан-де-Мортом. Так же, как и весь мир вокруг, они не смогли остаться теми же, остаться беззаботными подростками, которые просто учились в школе и попадали в разные переделки. Каждый из них, как и сам Гарри, получил такой опыт, который лучше было не приобретать никому… и теперь с этим ничего нельзя было поделать, им оставалось только жить дальше, смотря на жизнь изменившимися глазами. Но, к удивлению и радости Гарри, Рон и Гермиона сумели сохранить в себе что-то прежнее, такое знакомое… он был счастлив видеть в их словах, простых, малозначительных действиях, отблеск их общего прошлого, в котором было все так хорошо…

— Мама с папой хотят познакомиться и с тобой, Гарри. Не возражаешь, если мы как-нибудь встретимся все вместе, впятером?

— Да, конечно! — с энтузиазмом согласился Гарри. Сейчас, когда рядом были друзья, ему казалось, что он уже слишком долго просидел один в этом доме, завяз в своем одиночестве, и все, что он хочет — это вырваться отсюда, вернуться к жизни, в которой есть общение.

— Замечательно! Ведь я столько им о тебе рассказывала. Им будет очень интересно с тобой поговорить.

После слов Гермионы на какое-то время воцарилось молчание. Еще два куска торта, повинуясь легкому движению палочки девушки, перекочевали в их с Роном тарелки.

— А у тебя, Рон, как?.. — Гарри не договорил, пытаясь смягчить вопрос. Он должен был спросить, нельзя было позволять себе трусливо замалчивать эту тему.

Рон мгновенно потух. Гарри даже показалось, что на миг в голубых глазах его лучшего друга шевельнулась холодная пустота. Юноша мог представить, что чувствует сейчас Рон. Он терял близких уже не раз… Но с Роном это случилось впервые. Он, привыкший к атмосфере тепла и заботы, царящей в его семье, считавший целостность этого маленького круга любящих друг друга людей незыблемой, внезапно получил такой удар… Гарри знал, что Рону было стократ больнее от того, что из всех детей семьи Уизли он был особенно близок с близнецами… теперь он мог лишь бессильно наблюдать за тем, как по дому бродит непохожий двойник весельчака Джорджа — странный, почти незнакомый человек с жесткой линией губ и остановившимся тяжелым взглядом. Каково было Джорджу, Гарри даже не силился понять. Близнеца будто бы разорвало на две половины, и теперь он был вынужден существовать в одиночестве, без надежды когда-нибудь залечить эту жуткую рану.

— Ничего нового, — выдавил из себя Рон, не глядя на Гарри. — Мама все также плачет, стоит только появиться Джорджу, папа ушел в работу, а дома вообще почти не разговаривает, правда, Перси теперь всюду с ним, даже хочет перевестись в его отдел… Билл с Флер пока все еще живут у нас… Флер старается помочь, как может, да только что тут сделаешь… Джинни… Джинни молодец! — неожиданно чуть-чуть оживился он, и Гарри наконец-то вновь увидел его глаза. — Это она придумала разобрать старый чердак и сделать там еще один магически-навесной этаж. Благодаря ее идее мама хотя бы чем-то занимается, а не просто сидит в своей комнате… Мы все помогаем понемногу, делаем то и се. Упыря вот переселили… Он, конечно, упирался, но мы втроем с ним справились. Чистим, убираем… Папа раздобыл хорошую схему, и скоро, когда все будет убрано, начнем надстраивать.

Гарри заметил, с какой нежностью Гермиона смотрит на Рона, пока он рассказывает, и невольно позавидовал им. Они не целовались и не обнимались на каждом шагу, довольно часто ругались друг с другом, но в их отношениях было что-то удивительно гармоничное, почти родственное, будто бы они выросли вместе и шли рука об руку всю жизнь.

— Джинни и правда молодец, — согласился Гарри, чтобы поддержать Рона хотя бы в этом, потому что больше он едва ли мог что-либо сделать. — У нее удивительно твердый характер. Помнишь, как она держалась в боях с Пожирателями?

Рон активно закивал.

— Если бы не она, все было бы намного хуже. Раньше я не думал, что моя сестра такая сильная, что она умеет собраться в самое тяжелое время.

— Вспомни, Рон, как часто ты видел ее плачущей в детстве? — мягко спросила Гермиона.

— Практически никогда.

— Ну вот. А ты почему-то считал ее слабенькой. Вот она выросла и преподнесла тебе сюрприз.

— Да, пожалуй.

— Гарри, хочешь еще чаю? — просила Гермиона, вставая с дивана.

Юноша на мгновение задумался, а затем кивнул. Гермиона заставила пустые чашки вернуться на поднос и отправила его левитировать вслед за собой на кухню.

— Тебе повезло, — будто бы доверяя тайну, полушепотом проговорил Рон.

— В смысле?

— Повезло с Джинни, — чуть смущаясь, пояснил он.

Гарри заставил себя улыбнуться в ответ на слова друга. Он не мог признаться Рону в том, что в их с Джинни отношениях было все не так просто, и он не мог сказать, что чувствует между ними такую же гармонию, какую видел между самим Роном и Гермионой. Сейчас он слишком остро ощущал одиночество, и хотя знал, что Джинни думает о нем, что она влюблена, это не заставляло отступить ту тьму, которая привычно кутала сердце Гарри.

— Тебе же тоже повезло, — также заговорщицки заметил Гарри.

— Это точно! — с вдохновением согласился Рон.

Тут вернулась Гермиона, и юноши замолчали, будто при появлении профессора в классе. В руках у нее был утренний номер «Пророка», который Гарри принес Мефисто.

— Ты читал заглавную статью?

Гарри кивнул, беря свою чашку чая.

— Просто гимн министерству! Идеальное сочетание замалчивания и приукрашивания! Я не знаю, кто теперь пишет материалы для первой полосы, но этот человек явно ест из рук нового министра!

— Не все ли тебе равно? — привычным тоном попытался увещевать Гермиону Рон. — Пусть себе пишут все, что им хочется. Все равно мы-то знаем правду. И все знают.

— Нет, не все! Основная масса волшебников не дает себе труда что-то узнать самостоятельно, и они-то и верят таким статьям. «Основная часть работ по восстановлению внешних стен замка с тысячелетней историей успешно завершена…» Я точно знаю, что они еще даже не успели поднять упавшие куски Астрономической башни. На днях пришел ответ от Хагрида, он подробно описал мне, что уже сделано и что еще осталось. Преподавателям и волонтерам удалось расчистить территорию вокруг замка только на этой неделе, и они до сих пор трудятся над тем, чтобы посадить и приживить вывороченные великанами деревья. Опушка Запретного леса сейчас выглядит как после страшного урагана! В замке работают специалисты по магическому восстановлению первоначального вида, но там еще работы на месяцы! Многих фрагментов не хватает, что-то рассыпалось в пыль, что-то убежало и спряталось. Я даже вообразить себе не могу, сколько было утрачено навсегда! Ведь не все можно восстановить…

— Например, Выручай-комнату, — заметил Рон.

У Гарри внутри словно бы сжалась в кулак чья-то ледяная рука. Он вспомнил Выручай-комнату, какой она открывалась ему и его друзьям в самых разных ипостасях. Это загадочное помещение точно угадывало то, что было нужно открывшему ее в данный момент. Она верно служила любому, кто нуждался в помощи… Не разбирая на своих и чужих… Она помогла друзьям создать ОД, спасала мятежных старшекурсников от преследований царивших в Хогвартсе Пожирателей Смерти… но она же позволила Драко Малфою привести в замок врагов… Всего месяц назад (о, Мерлин!) она сгорела в адском пламени, вызванном Крэббом… Если бы Гарри мог очутиться в целой и невредимой комнате сейчас, он попросил бы вернуть ему всего одну вещь…

— Да, — просто ответила Гермиона, внимательно смотря на Гарри, будто бы пытаясь прочесть его мысли. — К сожалению, есть вещи, которые являются невозможными.

Юноша какое-то время переводил взгляд с пьющего чай Рона на журнальный столик с пустыми тарелками, но потом, будто бы набравшись решительности, встретился глазами с Гермионой.

— А ты прочла всю газету? — видимо, сочтя, что лучшая защита, это нападение, неожиданно спросил Гарри.

— Да, а что тебя в ней заинтересовало?

Рон возвел очи горе, давая понять, что обсуждение свежего номера «Ежедневного Пророка» — это не самое интересное занятие в кругу лучших друзей. Но Гарри невозмутимо продолжил:

— Статья о Макнейрах.

— О Пожирателе Смерти, которого победил Хагрид? Бывшем палаче?

— И о его семье, — подчеркнуто уточнил Гарри.

— Да, на днях состоялся процесс над ними, я слышала подробности также и по ВРВ, Волшебному радиовещанию, — непонятно для кого-то, видимо, просто по привычке, пояснила Гермиона. — Уолдена Макнейра обвинили в пособничестве Волан-де-Морту, убийстве пяти волшебников и одного маггла, разжигании розни между волшебниками и великанами… я не помню всех обвинений…

— Я знаю, — перебил ее Гарри, — он убийца, с этим никто не спорит! Но ведь они посадили также и его жену, а она невиновна!

— С чего ты в этом уверен? — встрепенулся Рон.

Гарри пересказал друзьям разговор с мракоборцем, которого встретил в супермаркете. Гермиона нахмурилась, но Рон явно не увидел в рассказанном никаких доказательств.

— Мало ли что он там тебе наплел! По-моему, это был какой-то еще совсем неопытный мракоборец, а, может, и не мракоборец вовсе. Какой-нибудь мелкий секретарь из Министерства. Хотел перед Победителем Волан-де-Морта хвост распушить.

Гарри пожал плечами. Ему тоже приходили в голову подобные мысли, но почему-то он поверил болтливому парню из супермаркета. Уж слишком подробно тот описывал аресты, на которых присутствовал, часто скатываясь в перечисление незначительных мелочей или принимаясь рассказывать о напарниках, будто бы собираясь просить автографы у Гарри для всех своих коллег.

— А мне кажется, что этот парень говорил правду, — заявила Гермиона, сурово глянув на Рона. — Потому что даже в сюжете ВРВ про этот суд было что-то странное. Они долго перечисляли преступления Макнейра, а о том, за что осуждена его жена, ничего не сказали. Уж если называли грехи Пожирателя Смерти, так уж могли бы и про его сообщников больше рассказать.

— Ну так если ты думаешь, что он говорил правду, то ответ очевиден: ее осудили за попытку наслать проклятье на мракоборца.

— Рон, за такой проступок никто не сажает в Азкабан!

— А что же по-твоему делают?

— Если маг пойман на попытке наслать не смертельное проклятье впервые, то дело вообще ограничивается штрафом в пользу потерпевшего.

— Может, она разбрасывалась проклятьями по несколько раз на дню?

— Не смеши меня!

— Она же жена Пожирателя Смерти! Я не верю, что она ничего не знала и была ни в чем не виновна!

— Вот! Вот, Рон! — воскликнула Гермиона. — «Она жена Пожирателя Смерти»! И поэтому она автоматически становится преступником, да?

— Как раз об этом я и хотел сказать, — осторожно, чтобы не распалить друзей еще больше, но при этом уверенно произнес до этого молчавший Гарри. — Даже если мракоборец ошибся, и жена Макнейра лгала, что невиновна, все равно в этом есть что— то неправильное — заранее считать преступниками всех родственников Пожирателей Смерти. Каждый человек имеет право на то, чтобы его выслушали, чтобы он мог защититься от обвинений… У меня такое впечатление, что Министерство просто хочет загладить свою вину за бездействие и панику во время войны с Волан-де-Мортом, пытается создать образ справедливого карательного органа, который накажет всех, причастных к его преступлениям. Это очень похоже на охоту на ведьм…

Гермиона согласно кивнула, а Рон еще больше насупился.

— Мне тоже это все совсем не нравится, — проговорила девушка, излишне резко свернув газету и в итоге порвав ее посередине. — Если мы будем поддерживать нарушение закона даже по отношению к нашим врагам, то станем ничем не лучше их. А что касается их родственников, то они должны иметь право на оправдание и нормальную жизнь! По слухам готовится новый «декрет об образовании», по которому дети Пожирателей Смерти не будут иметь право учиться в Хогвартсе…

— И правильно! — все-таки не выдержал мужественно молчавший Рон. Было видно, что затронутая друзьями непростая тема вызывает в нем живые эмоции, но он остерегается высказывать их при Гермионе, предвидя ее реакцию наперед.

— Правильно? — тут же взвилась Гермиона. — Как ты можешь так говорить? Дискриминация детей из-за того, кем были их родители — это вопиющая несправедливость! Разве они могли выбирать семью, в которой родились? Из-за грехов их отцов они не смогут получить лучшее в Британии волшебное образование!

— Зато в Хогвартсе больше не будет таких, как Драко Малфой, — заметил Рон.

— Драко — это отдельный случай, — попыталась защититься Гермиона, но Рон тут же начал перечислять:

— Крэбб… Гойл… Нотт… это тоже все единичные случаи?

Но Гермиона только сильнее распалилась:

— Даже если бы их всех детей Пожирателей Смерти был только один достойный человек, все равно стоило бы дать равные условия всем! Чего мы добьемся, мстя врагам таким образом?

— Они и их сынки надолго запомнят, чем заканчивается путь к Темным искусствам, — мрачно проговорил Рон. Его лицо выражало такую же непреклонную уверенность в свое правоте, как и взгляд Гермионы, и Гарри было понятно, что в подобных вопросах они оба совершенно не приемлют компромиссов. На самом деле в этом не было ничего удивительного. Гарри никогда не забывал, что Рон и они с Гермионой выросли в совершенно разных мирах: волшебном и маггловском. То, что его друг, чистокровный волшебник, впитал с молоком матери, для Гермионы вовсе не было неоспоримой истиной. Она росла, не слыша от родителей страшных сказок о темном волшебнике, имя которого даже нельзя называть. Для нее нерушимые ценности маггловского мира были выше любых личных счетов.

К сожалению, сами друзья забывали об этом, когда дело касалось спорных тем.

— Возможно, Рон прав, — неожиданно сказал Гарри, и Гермиона гневно вскинула подбородок. — Но причина, по которой лучше не позволять детям Пожирателей учиться в Хогвартсе — их же собственная безопасность. Представь, как будут относиться дети убитых на этой войне волшебников к таким, как сыновья Макнейра? Боюсь, даже самый бдительный присмотр не спасет их от многих бед.

На это девушка не нашлась, что сказать, и Гарри поспешил закончить им же самим неосмотрительно начатую дискуссию. Он стал расспрашивать Гермиону о подробностях восстановления Хогвартса, упомянутых Хагридом в его развернутом письме (как это лесничий умудрился исписать пергамент в треть роста девушки, даже описывая все трудности возвращения замку первоначального вида? Видимо, это было единственное, после чудовищ, что волновало и заботило Хагрида с момента Победы над Волан-де-Мортом, ведь он всегда был фанатично предан школе). Потом Гарри постарался развеять тучи над челом Рона, вытягивая из него новости предстоящего чемпионата мира по квиддичу. В итоге беседа троих друзей постепенно приняла тот вид, о котором юноша мечтал перед их приходом, представляя, как будут медленно сгущаться сумерки за окном, и желтый свет лампы станет как никогда уютным.

Ему было хорошо вновь сидеть с ними рядом, будто бы и не было последних лет, и они все еще были неразлучными студентами в самой замечательной школе чародейства и волшебства на свете… Когда чуть стемнело, Гермиона наколдовала несколько свечей, точно таких же, какие украшали Большой зал в первый день каждого учебного года, и заставила их красиво парить в воздухе.

Говорили обо всем на свете. Рон с интересом расспрашивал Гарри о том, как живут его соседи-магглы, и в эти минуты становился неожиданно сильно похож на отца. Гермиона рассказывала о том, что собирается все-таки закончить обучение в Хогвартсе заочно (ведь из-за войны никто из них троих не приехал на последний год обучения и не сдал ЖАБА). Зная, что Гарри безвылазно сидит дома уже почти неделю, друзья пересказывали ему новости о знакомых, с которыми они сталкивались в Лондоне, или о которых слышали от других знакомых. Среди прочего они поведали Гарри о том, что новым директором Хогвартса станет Минерва МакГонагалл, так как на днях она все-таки дала согласие на предложение министра (прежде декан Гриффиндора заявляла, что не желает занимать эту должность, но после окончания войны она переменила решение, видя, в каком состоянии находится школа и не имея сил бросить ее на произвол судьбы). Также Гермиона рассказала, что совсем недавно столкнулась в Косом переулке с Ксенофилиусом Лавгудом (при упоминании его имени Рон скривился). Увидев Гермиону, он пустился было наутек, но девушка заверила его, что не собирается мстить за предательство, совершенное из страха за дочь. Видя, что Гермиона действительно не спешит заколдовывать его и превращать в одно из выдуманных им же чудовищ, отец Полумны нехотя заговорил с ней. От него она узнала о том, что журнал «Придира» вновь начнет выпускаться в ближайшие месяцы, и что большую часть материалов для него теперь будет писать Полумна.

В какой-то момент Гарри заметил, что Рон явно хочет его о чем-то спросить, но не решается. Выбрав момент, когда Гермиона в очередной раз отправилась на кухню, чтобы наколдовать легких закусок из зачерствелого хлеба, который сиротливо ютился в закромах у Гарри, он полушепотом произнес:

— Гарри, это правда, что ты был… на его похоронах?

Услышав это, юноша замер, будто к его виску приставили дуло пистолета. Рон смотрел на него немного виновато и даже опасливо, будто от этого вопроса Гарри мог прийти в бешенство, но, одновременно с этим, в глазах друга читалось любопытство.

— Да, — тихо проговорил Гарри, и ему вдруг пришло в голову, что он наговорился на неделю вперед и теперь был бы совсем не против вновь остаться один.

— И ты действительно… ушел с них?

Гарри резко встал и отошел к окну, чтобы Рон не видел, как исказилось его лицо. Презрение к тем, кто шпионил за ним даже в такой момент, как похороны… досада, что друзья все-таки узнали о том, что он не смог побороть себя, что он… оказался слишком неустойчивым к такому… боль…

— Откуда тебе это известно?

Собственный голос показался Гарри самым гнусным предателем.

— Профессор Трелони… Она рассказала своим любимым ученицам, когда приходила в больницу навещать Лаванду Браун, а они зачем-то рассказали Джинни… Вроде и дружбы-то никогда не водили с ней… Я не знаю, Гарри, зачем им это понадобилось, просто я…

— Да ладно, — оборвал его Гарри настолько негрубо, насколько мог. — Забудь. Я был на этих похоронах. Также, как и на похоронах Люпина и Тонкс, также как… — он хотел сказать «на похоронах Фреда», но не смог, и он знал, что Рон его понял. — Это было важно для меня. Если бы я этого не сделал…

Тут в гостиную вошла Гермиона. Появившееся на ее лице выражение свидетельствовало о том, что она поняла, о чем шел разговор до ее появления.

— Рон, — с бесконечным осуждением произнесла она, и Рон опустил глаза. Он и без того уже понял, что зря задал свой вопрос, и теперь попросту не знал, куда деться от стыда. Но Гарри был уверен, что в глубине души он был доволен, что все-таки спросил Гарри напрямую, потому что это более всего соответствовало его представлениям о взаимопонимании между лучшими друзьями. И в принципе Гарри был с ним согласен…

Но лучше бы он не спрашивал.

Гермиона постаралась загладить ощущение горечи от повисшего в гостиной мучительного молчания, начав собираться и подгонять Рона, который и сам был рад попрощаться с Гарри. Она быстро заговорила о том, что в следующий раз они, как и договорились, встретятся у нее, выспросила у Гарри, когда ему будет удобно, заверила, что договорится более конкретно ближе ко дню встречи, а затем пожелала Гарри хорошего вечера и выпроводила Рона за дверь звать «Ночного Рыцаря».

Блюдо с закусками так и осталось стоять нетронутым на журнальном столике рядом с остатками торта.

Гарри вернулся от двери и безвольно упал на диван. Ему хотелось закрыть глаза и немедленно отключиться, чтобы ни о чем больше не думать. Невозможность это сделать тонкой иглой впилась в его сердце, пронзая рану от других невозможностей, которые были до…

Они узнали о том, что он был там. Они даже узнали, что он ушел…

Не все ли равно? Им и так было известно, что он в растерянности… что внутри у него что-то бесповоротно изменилось… Гермиона правильно предупреждала Рона: просто не нужно было об этом говорить, и все было бы хорошо.

Не имея сил побороть горькую досаду и какую-то опустошающую безадресную злость, юноша уткнулся головой в подушку и крепко зажмурился. Казалось, его глаза устали видеть лица друзей и теперь были рады полной темноте, но как только они перестали воспринимать внешний мир, подсознание тут же начало свою разрушительную работу.

Он вновь увидел себя на маленьком кладбище деревни Хогсмид, среди покосившихся от старости могильных плит, на которые уже опустились густые летние сумерки. Холодный ветер предгорий бесцеремонно трепал полы черных мантий тех немногих, кто собрался на кладбище, чтобы проститься с последним директором школы Хогвартс. Их застывшие бледные лица были лишены каких-либо эмоций, время от времени раздающиеся голоса казались принадлежащими совсем другим людям, присутствующим не здесь, а где-то еще… слова, которые можно было уловить, были лишены какого-либо смысла… Он стоял среди них, опустив голову и смотря на разросшуюся между памятниками траву, но мечтал лишь о том, чтобы они все исчезли… и он перестал бы чувствовать эту непереносимую фальшь… Он боялся подумать о том, что дело не в них… что их лица — не маски, а слова — не ложь… что что-то не так только с ним одним…

Там, в небольшой скромной деревенской церкви, из которой они все только что вышли, он увидел своего учителя… впервые после того, как оставил его тело служащим Хогвартса. Медленно, будто бы ступая по топкому болоту, он подошел к гробу и всмотрелся в лицо Северуса Снейпа. Впился взглядом в холодный профиль, словно ожидая, что его обманули, приготовились к похоронам другого. С ужасом осознал, что Снейп был почти красив… резкие, далекие от правильности, но запоминающиеся черты лица, будто бы излучающего странный лунный свет, матово блестящий шелк непривычно аккуратно уложенных волос… опущенные ресницы, придающие облику немыслимое для живого Снейпа ощущение умиротворения и спокойствия… До крика, до боли в перехваченном спазмом горле захотелось, чтобы он открыл глаза, чтобы растрепал волосы одним быстрым жестом, чтобы поднял палочку и тихо, вкрадчиво начал отчитывать… за то, что Гарри шляется по коридорам, за то, что не слушает на уроке… за то, что стоит сейчас перед ним, и с исступлением сжимает кулаки, чтобы не заорать что-то бессмысленное, бессвязное…

Когда он вышел на свежий воздух, стало немного легче. Он просто брел за остальными к кладбищу, стараясь не споткнуться на узкой выложенной гравием тропинке. Он уговаривал себя потерпеть еще совсем немного, напоминал об обещании, данном самому себе… и еле сдерживался, чтобы не трансгрессировать в ближайший бар… совершенно забыв, что здесь это невозможно.

Ожидание, когда подтянутся все, было совсем недолгим, но оно помогло собраться. Он приготовился выслушать речь профессора Слизнорта, того, кто теперь занимал должность декана факультета Слизерин, а также преподавал зельеварение. На остальных он старался не смотреть, чтобы не давать себе повода. К счастью и они не привлекали к себе его внимание, не заговаривали с ним…

Горный воздух… этот непрекращающийся ветер… был так приятен. Он напоминал тот воздух, который он вдыхал, идя к своей смерти в Запретном лесу и больше всего на свете желая жить. Древняя, неизменная и неистощимая сила этого места, этого пологого холма наполняла каждую клетку его тела. Почему он раньше никогда не задумывался, не чувствовал?

Рядом кто-то зашептался, кто-то подошел поближе к яме для будущей могилы, задев его рукавом мантии, и он поднял взгляд. Профессор Слизнорт начал свою речь. Он приготовился слушать настолько внимательно, насколько это возможно… о талантливом ученике, коллеге, достигшем гораздо большего… о мужественном директоре, управляющем школой в самое тяжелое для нее время… Но когда маленький пухлый волшебник заговорил, почти слово в слово повторяя то, что только что мысленно произнес он сам, ему внезапно стало невыносимо здесь находиться. Он понял, что не сможет это слушать… не хочет видеть, как чьи-то руки будут бросать крохотные горсти земли вслед ушедшему вниз гробу, как будут колыхаться на ветру черные вуали и втыкаться в свежеразрытую землю щегольские трости.

Он не чувствовал ненависти к ним. Нет, больше никогда! Он просто не мог этого выносить.

Юноша развернулся и, не надевая мантии-невидимки, быстро зашагал в сторону железнодорожной станции.

3. Одиночество

Снопы искр вырывались на свободу, осыпая ярким светом обстановку почти пустого гаража; красивый серебристый олень, вскинув увенчанную раскидистыми рогами голову, скакал в замкнутом пространстве, поворачивая от стены к стене; висящие на крючках инструменты обращались то змеями, то гигантскими насекомыми-палочниками, пытающимися уползти в темноту. Юноша стоял посреди этого безумия с палочкой в руках и наблюдал с видом, который мог бы быть у художника, внезапно решившего бросить почти законченную картину в огонь и в порыве начавшего зарисовывать языки пламени, уничтожающие его труд.

Остролист и перо феникса… он не прикасался к своей волшебной палочке уже давно. Не понимал, почему, но не хотел… Может, боялся потревожить. Как и Джордж Уизли, она лишилась своего близнеца, когда была торжественно преломлена палочка Волан-де-Морта, и если эта тонкая и сложная вещь могла что-то чувствовать, она, наверное, испытывала страдание.

Но в эту ночь он внезапно осознал, что безумно хочет вновь ощутить ток силы, так легко и естественно перетекающий из его собственной руки в эту палочку и превращающийся в то, что он пожелает. С упоением выкрикивая заклинания, вычерчивая в воздухе идеально выверенные жесты, беззвучно приказывая ей повиноваться, юноша пытался забыть о том, что эта сила также не способна изменить мир, как и его собственная воля.

Когда он уже окончательно охрип, прокричав почти все известные ему заклинания, когда рука устала выписывать в воздухе фигуры, когда гараж окончательно перестал походить на помещение, в котором магглы могут держать автомобиль, Гарри устало взмахнул палочкой последний раз — приказал вещам вернуться на место — и вышел, потушив свет.

Дом казался необитаемым, будто бы его хозяева уехали в отпуск на острова и совсем позабыли о том, что когда-то жили в предместьях Лондона, так и остались в раю бирюзовой воды и страстных закатов. Юноша привычным гостем прокрался в гостиную, включил телевизор и вновь устроился на диване. Игнорировать собственные спальни было глупо, но он все никак не мог привыкнуть спать в уютном небольшом помещении (по сравнению со спальней мальчиков в башне Гриффиндор). Большой экран телевизора служил ему хоть и навязчивым, но не однообразным светильником, обычно через несколько часов тупого лежания в темноте он отворачивался и засыпал, предоставляя зачарованной технике отключиться самостоятельно, как только его дыхание станет глубоким и ровным.

Но сегодня у него были другие планы, и это немного вдохновляло. Перевесившись через ручку дивана, юноша дотянулся до огромной толстой книги, лежащей на журнальном столике. Монструозный фолиант, габаритами напоминающий столешницу, с окованными золотом уголками и золотым тиснением на обложке был ни чем иным как «Всеобъемлющей книгой заклинаний 18-20 веков». Гермиона все-таки была права: они пропустили целый год учебы в Хогвартсе, и для того, чтобы рассчитывать на получение желаемой работы не из-за знаменитости, а по праву, должны были восполнить пробел в знаниях. Прежний Гарри (и уж тем более прежний Рон) были бы не в восторге от такой идеи, но теперь… Гарри скрупулезно собрал полный комплект необходимых учебников и книг, а также прикупил что-то «от себя», постаравшись сделать упор на предметы, которые давались ему хуже всего… и он знал, что Рон сделал примерно то же самое, с той лишь разницей, что ему пришлось выбрать менее пафосные издания тех же самых учебников.

Гарри раскрыл книгу и углубился в чтение. Сложнейшие заклинания описывались с помощью многочисленных схем и рисунков, между которыми шли бесконечные пояснения, дополнения и комментарии известных магов-специалистов. Вначале юноше казалось, что он не сможет усвоить ни одного заклинания, но чем больше он читал, тем сильнее проникался духом книги и постепенно начинал понимать что-то такое, что позволяло их систематизировать, а, значит, легко запоминать.

Иногда он откладывал книгу, вставал с дивана и с отрешенным видом принимался репетировать тот или иной жест, шевеля губами — беззвучно проговаривая вербальную часть заклинания. Ему было трудно понять, верно ли он все выполнял, так как рядом не было профессора Флитвика, чтобы подсказать, поправить или похвалить его попытки. Однако Гарри продолжал учить все новые и новые заклинания, надеясь только на свое старание.

Иногда ему попадались заклинания, уже знакомые и испытанные в бою, и Гарри с удивлением узнавал, что далеко не идеально исполнял их в реальности, однако они не раз спасали ему жизнь.

Чем дальше юноша погружался в этот своеобразный мир приказов и просьб, обращенных к материальной и нематериальной природе, тем больше ему хотелось уметь составлять собственные заклинания. Ему казалось странным, что многие великие волшебники ограничивались использованием только тех заклятий, которые были уже кем-то изобретены, хотя он и осознавал риск экспериментаторства на этой почве. Гарри прекрасно помнил те заклинания, которые придумал талантливый ученик Принц-Полукровка, и ему казалось, что это были невероятно эффективные, хоть и опасные формулы.

Прежде всего, необходимо было очень хорошо знать латынь. Также нужно было уметь чувствовать истинную природу вещей и явлений, чтобы описывать свою просьбу кратко и емко. Ну и самое сложное — нужно было уметь создавать движение силы, способной изменить эту самую природу. Конечно же, «Всеобъемлющая книга заклинаний 18-20 веков» не учила ничему подобному, но за шесть лет обучения в Хогвартсе Гарри поднаторел в умении читать между строк. Ни прохладно относящийся к учебе Рон, ни законопослушная Гермиона наверняка даже и не задумывались о подобном…

Чтобы сочетать только что усвоенную теорию с практикой, Гарри навел палочку на стоящую рядом пустую кружку и потребовал воду из чайника и чай из заварника появиться в ней немедленно и смешаться в нужной пропорции. Кружка дрогнула, и со дна начала подниматься жидкость чайного цвета. Гарри отпил глоток. Его любимый бленд китайского черного и зеленого… Все верно. Юноша вновь уткнулся в книгу, для удобства подобрав под себя ноги и прихлебывая свежевызванный чай.

Через два с половиной часа непрерывного впитывания магической мудрости последних веков юноша поймал себя на том, что мысли уходят куда-то в сторону. Он поднял от страниц взгляд порядком уставших глаз и осмотрелся. Все окна гостиной были плотно занавешены, но все равно можно было понять, что постепенно начинает светать. Вздохнув почти с сожалением, Гарри захлопнул фолиант и отложил его на столик. Ему предстояло еще полтора часа бессонницы, прежде чем он получит возможность провалиться в сон, и он знал, что если не начнет эту пытку сейчас, то проспит половину завтрашнего дня. Нет, едва ли в этом новом дне было что-то ценное, однако терять его вот так бездарно совсем не хотелось.

Закончив все нехитрые приготовления ко сну, Гарри вновь забрался на диван, натянул на себя любимый плед и закрыл глаза.

…Чтобы не видеть вновь и вновь, как разрушается Хогвартс, не брести по Запретному лесу к красноглазому воплощению самой смерти, чтобы не стоять посреди немыслимо грязной комнаты в Визжащей хижине… не вдыхать горный воздух на старом хогсмидском кладбище… юноша изо всех сил постарался вспомнить что-нибудь недавнее, какой-нибудь разговор… В его новой жизни разговоры стали редкостью и потому имели особую ценность.

Вспомнился его недавний поход за учебниками и книгами в Косой переулок. Гарри шел по людной улочке, низко опустив голову и спрятав лицо за длинными прядями волос, которые он специально растил ради вот таких редких выходов «в волшебники». Ему пришлось даже сменить свои старые очки, пережившие столько передряг, на новые хамелеоны совершенно другой формы. Хамелеонами они звались не потому, что, как обычные очки магглов, могли темнеть на солнце, а из-за того, что полностью меняли цвет и даже форму глаз носившего, когда ему хотелось остаться неузнанным. Конечно, за время обучения в Хогвартсе Гарри привык к постоянному вниманию к собственной персоне, но теперь он был бы рад терпеть такое же пассивное любопытство хоть всю жизнь, лишь бы к нему не подходил каждый второй маг, как теперь, после его Великой Победы над Волан-де-Мортом! При виде Гарри Поттера каждый волшебник считал своим долгом хоть как-то выразить свою благодарность, уважение, радость, понимание… Но выслушивать это все у юноши просто не было сил, и он быстро приобрел малодушную привычку прятаться и маскироваться.

Наверное, именно поэтому, когда позади него кто-то внезапно произнес «Эй, Гарри!», он вздрогнул. Но когда Гарри обернулся, нехорошие опасения сменились радостью: перед ним стоял Невилл Долгопупс. Друг улыбался ему своей неизменной чуть виноватой улыбкой. На его плече сидел страдалец-Тревор, в руках он держал большую стопку книг в темных переплетах. Гарри с любопытством попытался определить, что это за книги, но Невилл прижимал их корешками к себе.

— Привет. Тоже закупаешься?

— Ага, — ответил Гарри, поздоровавшись.

— Это здорово, что я тебя тут встретил. Я вообще-то поговорить с тобой хотел, — Невилл внимательно глянул ему в глаза, и юноша неожиданно задумался, как это столь рассеянный человек, как Долгопупс, смог легко узнать старательно маскирующегося человека в разношерстной толпе переулка. Однако Гарри тут же напомнил себе, насколько часто и как сильно Невилл удивлял его прежде, как бы невзначай обнаруживая способности, которых в нем даже не чаяли.

— Хорошо, — он махнул в сторону кафе Флориана Фортескью, попутно радуясь тому, что оно вновь открыто. — Только сначала скажи, как ты меня узнал.

— Ну, Гарри, — улыбнулся Невилл на этот раз откровенно лукаво. — Если ты сражаешься под чьим-то предводительством, то спину своего лидера запоминаешь лучше всего, потому что всегда идешь за ним следом.

Онемевший от удивления Гарри не нашелся, что ответить, и просто проследовал вместе с Невиллом до ближайшего столика.

— Как у тебя дела? — спросил Гарри, когда они сели и открыли меню.

— Нормально, — скромно ответил Невилл, ничего не прибавив.

— Бабушка, наверное, просто счастлива? Сбылась ее мечта гордиться тобой как героем?

Невилл чуть покраснел и с чувством кивнул. Глядя на него, Гарри подумал о том, что никогда не знал человека, менее похожего на героя внешностью и поведением и при этом более достойного такого звания, чем Долгопупс. На сетчатке глаз юноши навсегда запечатлелась картина, как объятый пламенем Невилл внезапно сбрасывает оцепеняющее заклятье и одним мощным замахом перерубает голову огромной змее Волан-де-Морта. После победы Невиллу досталась значительная часть славы, и он с достоинством принял ее, не теряя себя и нисколько не лицемеря. Так, как и нужно. Его стоило уважать хотя бы только за это. Гарри не понаслышке знал, как сильно портит характер внезапно свалившаяся на голову известность.

— А как дела у тебя? — в свою очередь спросил Невилл.

— Тоже вполне нормально. Правда, новостей никаких нет. Ни хороших, ни плохих.

— Я думаю, после войны это даже хорошо. Нам всем стоит отдохнуть от новостей.

— Согласен, — с улыбкой откликнулся Гарри. — Так о чем ты хотел поговорить?

Невилл неожиданно вновь покраснел, на этот раз очень заметно.

— Скажи, Гарри… — начал он, явно стесняясь вопроса, который готовился задать, — ведь ты силен в зельеварении?

Юноша вновь замер от удивления от услышанного.

— Я? — даже переспросил он для верности. — Почему ты так решил?

— Ну… ты на шестом курсе показывал такие результаты… Профессор Слизнорт очень тебя хвалил…

Гарри не сразу вспомнил о том, что об учебнике Принца-полукровки он рассказал только Рону и Гермионе. Для него было само собой разумеющимся, что этот предмет никогда не давался ему по-настоящему хорошо.

— Да нет, Невилл, — честно признался Гарри, — я совершенно не силен в зельях. Просто на шестом курсе мне очень повезло, и я получил в руки старый учебник, некогда принадлежавший нашему профессору…

— Профессору Снейпу? — со священным ужасом проговорил Невилл, и Гарри ощутил, как сжимается в груди невидимый узел.

— Да, профессору Снейпу.

— А, вот оно что! — без тени разочарования откликнулся однокашник Гарри. — Так это вообще здорово! Значит, ты получил именно его опыт в приготовлении сложных зелий!

Гарри не понимал, к чему клонит Невилл, и с большим интересом наблюдал за тем, как меняется выражение его лица.

— Дело в том, что я хочу спросить у тебя совета… — смутившись окончательно, Невилл сделал долгую паузу, прежде чем перейти к сути. — Скажи, а ты считаешь, у меня есть шанс… стать в будущем профессором зельеварения?

Гарри непременно подавился бы мороженым, если бы его уже принесли. Он был настолько удивлен, что едва не выдал Невиллу мгновенно вспыхнувшее в голове потрясенное «Чтооооо?», но, к счастью, удержался. Его бесконечно изумило даже не сочетание совершенно несочетаемого — Невилла и зельеварения, а само это желание Долгопупса — стать преподавателем зелий.

Проницательный Невилл видимо прочел мысли Гарри по его лицу, потому что, не дожидаясь ответа, начал сбивчиво объяснять:

— Я понимаю, что это звучит очень странно, ведь я всегда был самым плохим учеником у профессора Снейпа…

— Да нет, — быстро остановил его Гарри, не желая, чтобы Невилл понял его молчание как сомнение в его способностях, — дело не в этом. Я хочу спросить: почему не травология?

— Я почту за большую честь стать коллегой профессору Стебль. — проговорил Невилл несвойственным ему серьезным тоном. — Буду надеяться, что она останется на своем месте еще очень долго и будет учить также прекрасно. А профессор Слизнорт наоборот, я думаю, вскоре покинет Хогвартс и вернется к себе домой. Он говорил об этом желании не раз.

Гарри не мог не согласиться с тем, что профессор Слизнорт явно желал оставить преподавание. Он сам принимал участие в «заманивании» этого волшебника на должность профессора зельеварения и прекрасно помнил, что Слизнорт сделал это частично под давлением обстоятельств.

— Если должность зельевара освободится через год или два, я, возможно, уже буду готов попробовать…

— Через год или два? За такой срок я бы и основной материал седьмого курса бы не осилил… — покачал головой Гарри. При этих словах Невилл стал выглядеть еще более серьезным и решительным.

— Да, я согласен. Это почти невозможно. Но ведь можно попытаться?

Гарри не знал, что сказать. Со стороны эта идея казалась чистым безумием, и он легко мог представить, как будут смеяться его однокурсники (кроме, конечно, Рона и Гермионы), когда это услышат… Но что-то во взгляде, в напряженном тоне Невилла наводило юношу на мысль, что он не должен выносить свое суждение слишком скоро.

— Попытаться можно, — почти эхом повторил он. — Но тебе придется работать, как домовому эльфу, чтобы достичь результата.

На это Невилл лишь улыбнулся, и его улыбка вдруг напомнила Гарри улыбку Сириуса, когда тот готовился совершить что-то бесшабашное, требующее лишь смелости и уверенности в себе.

— Знаю. Я уже приготовился нагнать седьмой курс за ближайшие два месяца. Потом напрошусь на индивидуальный экзамен к профессору Слизнорту. Конечно, он менее строг, чем профессор Снейп, но он все-таки великолепный зельевар.

Гарри одобрительно кивнул.

— Знаешь, Гарри… я не ошибусь, если скажу, что, несмотря на ваши трудные отношения с профессором Снейпом, ты знал его лучше, чем кто-либо из нас. Как, по-твоему, он был бы рад узнать, что новым преподавателем стал кто-то из его учеников, а не просто незнакомый человек?

Юноша хотел было ответить на эти слова, но что-то словно бы сдавило горло, и он опустил голову, притворившись, что закашлялся. Он был несказанно рад, что Невилл смотрел на него безо всякого подозрения, просто ожидая важного для него ответа, а не так, как смотрела бы Гермиона, слишком хорошо знавшая, что творится у Гарри в душе.

— Возможно… Все-таки странно, что ты не стал пуффендуйцем, — наконец проговорил юноша. — Упорства в тебе хватило бы на целый курс черно-желтых…

Невилл вновь улыбнулся чуть виновато, будто бы это он склонил Распределяющую Шляпу отправить себя на Гриффиндор.

— Мне всегда это говорили. Я и сам удивляюсь, почему Шляпа выбрала для меня Гриффиндор.

— О, даже не думай удивляться! — воскликнул Гарри. — Среди гриффиндорцев найдется мало таких же храбрых, как ты! Просто мне кажется, что геройство тебе менее по душе, чем мирные подвиги на почве учебы.

— Это точно! — согласился Невилл.

К ним наконец-то подошел сам хозяин кафе Флориан Фортескью, и Гарри с Невиллом начали расспрашивать его о том, где он пропадал и как ему удалось вновь открыть кафе, которое все так любят. Потом друзья еще долго сидели за столиком, лакомясь самыми экзотическими вкусами мороженого, и Гарри старался заверить Невилла, что у того все получится, обещал помогать ему, чем сможет.

Это воспоминание, проникнутое знакомой суетой Косого переулка, светом погожего солнечного дня и ощущением открытия чего-то нового неожиданно для Гарри наполнило его душу теплом, заставив тупую боль в груди немного отступить. Теперь, по прошествии некоторого времени вспомнив решительное выражение лица Невилла, юноша понял, что уверен в его успехе. Он будет действительно рад тому, что новым профессором зельеварения станет ученик Северуса Снейпа.

Был бы рад этому сам профессор? Гарри попытался представить выражение лица зельевара, когда ему говорят о его преемнике — Долгопупсе… Едва ли оно придало бы уверенности Невиллу. Снейп относился к нему почти с таким же пренебрежением, как и к самому Гарри, и теперь юноша точно знал, в чем причина. Если бы Волан-де-Морт решил, что пророчество говорит о ребенке Долгопупсов, а не Поттеров, Лили была бы жива… погибла бы мама Невилла, и тогда он бы носил этот проклятый шрам…

Как бы тогда Снейп относился к нему, Гарри? Попытался бы внушить ему такую же ненависть к себе, ограждая от проникновения сына проклятого Джеймса Поттера в свою жизнь? Стал бы также неотступно, также незаметно следить за его судьбой, оберегая от опасностей?

Слишком часто, находясь на тонкой невидимой грани между явью и сном, юноша вспоминал те неуловимые моменты… едва заметные вспышки, когда ложь и иллюзии, наведенные уверенной рукой, на миг теряли силу, обнажая истинное…

…Допрос в кабинете зельевара, когда профессор Снейп пришел в ярость, узнав от Малфоя, что Гарри без разрешения посещал Хогсмид… в тот самый год, когда все боялись нападения беглого преступника Сириуса Блэка… и всем было известно, что он охотится именно за Гарри… Как легко мальчик принял доведенное до абсолюта желание уберечь его от беды, запереть в замке, заставить беспрекословно слушаться и оставаться в безопасном месте за плохо скрываемую жажду триумфа! Едва ли тот, кто провел не один год в непосредственной близости от самого сильного в легилименции темного мага, был неспособен скрыть подобную эмоцию.

…Реакция Снейпа на то, что Кубок Огня выкинул имя второго чемпиона от Хогвартса — Гарри… Самоуверенный мальчишка вновь принял пламя недоброго предчувствия, плясавшее в темном взгляде профессора зельеварения, за бешенство из-за очередного успеха недостойного зазнайки.

...И воспоминание, которое Гарри считал ключом… тот миг, когда ледяная стена, надежно скрывавшая все тайны Снейпа, дала жутковато змеящуюся трещину… Урок окклюменции, на котором Гарри наконец удалось отразить нападение сознания зельевара, и он сам, не понимая, что делает, вторгся в голову профессора… Снейп слишком быстро овладел собой, чтобы Гарри смог что-либо понять… но в самое первое мгновение юноша увидел… смертельно бледное лицо… дрожь… Тогда он не мог представить, что эта реакция не имела ничего общего со злостью из-за вторжения в неприятные воспоминания… что причиной была невыносимая боль… испытанная Снейпом в момент, когда он во всей полноте ощутил жар ненависти мальчишки…

Гарри не знал, что делать с этими воспоминаниями и той глухой тоской, которая, точно пойманный в ловушку дикий зверь, выла и стонала внутри, когда он пытался… только пытался!.. представить, что чувствовал его неизменный защитник.

Эти чувства не казались ему странными, отталкивающими… Нет! Как был бы счастлив тот мальчишка, хогвартский студент, знать, что он кому-то нужен, что кто-то хочет ему помочь… Гарри понимал, что это эгоистично, но если бы он мог повернуть время вспять, он бы попытался сломать проклятую стену ненависти… у него хватило бы смелости заговорить с профессором Снейпом…

А теперь он будто бы пытался собрать крохотные осколки прошлого, каждый из них впивался в руку, ранил пальцы… и медленно вырисовывающаяся картина была вся перепачкана кровью.

Юноша чувствовал, что его мысли теряют очертания, уносятся куда-то в даль, прочь от контроля разума. Он попытался сосредоточиться на чем-то хорошем, приносящем удовлетворение, как если бы ему нужно было отогнать прочь дементора. Еще одно воспоминание, которое он призвал себе на помощь, касалось Джинни. Гарри постарался вновь нарисовать в воображении тот вечер, когда его девушка пришла в его тихий окутанный задумчивостью дом.

Джинни прихватила ключи, которые он сделал для нее в первый же день после покупки дома, но дотошный звонок все равно предупредил о ее появлении заранее. Она вошла и поставила у входа увесистый пакет, быстро пересекла гостиную и порывисто обняла выходящего из кухни Гарри. Пахнуло ее легкими духами и ароматом волос, Гарри нежно прижал ее к себе.

— Привет! Как у тебя тут спокойно!

Юноша чуть печально улыбнулся:

— Да, шуметь некому.

— Ну так это здорово!

Она вернулась в гостиную, где вместе с ним уселась на диван, заглянула в глаза, будто бы ища там ожидаемую тень.

— Как твои дела?

— Нормально, — пожал плечами Гарри. Он поймал себя на мысли, что другой ответ уже перестал даже приходить на ум. — Ты же знаешь, я тут целыми днями бездельничаю.

— Вот и прекрасно! — уверенно заявила Джинни. — Тебе как никому в этом мире сейчас стоит просто побездельничать!

Гарри невольно улыбнулся, соглашаясь с ее словами.

— Я вырвалась совсем ненадолго, — предупредила она без тени вины, — так что предлагаю переместиться на кухню, чтобы я могла что-нибудь наколдовать эдакое для тебя.

Она взяла его ладонь в свою и почти как ребенка повела за собой. Когда они вошли, кухня показалась Гарри не такой уж нелюдимой: с появлением Джинни все бытовые предметы тут же приобрели смысл, а дремавший на верхушке собственной клетки Мефисто оживился и, судя по хитро поблескивающим глазам, начал посылать девушке какие-то позитивные образы.

— Привет! — поздоровалась с птицей Джинни и тут же полезла в карман. — Я для тебя кое-что прихватила. Вот, бисквит.

Довольный грач тут же перепорхнул к ней на плечо и начал ловко таскать крошки с ладони.

— Знаешь, что он мне говорит? — с лучезарной улыбкой обернувшись к Гарри, спросила она. — Что если б я была грачиха, он предложил бы мне свить гнездо!

Гарри рассмеялся и для порядка погрозил невозмутимому Мефисто пальцем. Грач склонил голову набок, старательно изображая стандартное птичье непонимание.

Оказалось, что Джинни предусмотрительно прихватила с собой множество продуктов. Так как у нее не было ничего похожего на волшебную сумочку Гермионы, она несла пакет сама, но заклинанием сделала его легким, как перышко. Выложив на стол лакомства, которых эта кухня и ее аскетичный хозяин не видывали уже давно, Джинни взмахнула палочкой, и продукты послушно принялись распаковываться и готовиться.

Гарри присел за стол и стал следить за движениями ее руки, сжимающей волшебную палочку. В такие мгновения Джинни очень напоминала дирижера, самозабвенно отдающегося исполнению, а еще больше — свою маму миссис Уизли. Это сходство было до того разительным, что Гарри порой боялся сбиться на «вы», хотя это было бы более чем странно.

— У тебя вчера были Рон с Гермионой? — полуутвердительно спросила Джинни, повелевая ножу мелко резать свежую зелень для салата.

— Да, мы отлично посидели вместе, — отозвался Гарри, тоже доставая палочку и веля чайнику разлить чай на две кружки.

— Когда Рон пришел домой, он показался мне немного сконфуженным. Он чего-то не того наговорил?

— Нет, — быстро заверил ее Гарри, холодея от воспоминания о вчерашнем окончании разговора с друзьями. — Наверное, ему не понравился новый кондуктор в Ночном Рыцаре. Этот… Эткинс.

— Ааа, может быть, — легко согласилась Джинни. — Рона раз плюнуть вывести из равновесия.

— Он рассказывал нам об упыре… и вообще о твоей идее, — поспешил сменить тему юноша, подсаживаясь ближе к деловито хозяйничающей подруге. Он уже предвкушал великолепный вкус блюда, что готовила Джинни, но предпочел бы, чтобы она вместо готовки просто посидела с ним рядом, пусть даже ничего не говоря. Но Гарри прекрасно знал Джинни и понимал, что у нее сердце будет не на месте, если она не сделает все возможное, чтобы он был накормлен настоящей едой, а не тем, чем привык питаться на своей одинокой кухне.

Джинни повернулась к нему, махнув густыми прядями огненно-рыжих волос, позади нее ножи и лопатки для помешивания продолжили свои занятия, нарезая, пересыпая, смешивая и обжаривая что-то аппетитное.

— Просто я подумала, что так мама с папой и братья хоть немного отвлекутся, что общее дело пойдет им на пользу. По сути нам никакой дополнительный этаж не нужен, это просто…

— Предлог? — тихо произнес Гарри.

— Да, предлог, — подтвердила Джинни, решительно глянув ему в глаза, словно Гарри мог ее обвинить в нечестной игре. Но этот взгляд явно относился не к нему. Юноша понимал, что Джинни готова насмерть биться за благополучие своей семьи, и все, что ей было нужно — ни на мгновение не переставать быть уверенной в своей правоте. Именно так она копила силы для того, чтобы каждый день сражаться с обрушившимся на всех Уизли горем. И Гарри восхищался ее силой.

— Ты прекрасно придумала, — произнес Гарри, не отпуская ее взгляд, — потому что самое ужасное… это бездействие.

Он вспомнил те чудовищно пустые два месяца, которые прошли после смерти Сириуса, то время, когда он жил в доме Дурслей, готовясь к тому, что Волан-де-Морт в любой миг нанесет страшный удар по миру магглов и волшебников… Тогда он раз и навсегда понял, что бездействие тысячекратно усиливает скорбь.

Джинни уверенно кивнула и тут же весело улыбнулась, будто ни она, ни Гарри не думали только что о смерти близкого.

— А упырь был, конечно, не особо рад, — как ни в чем не бывало начала рассказывать она, — это и не удивительно: сменит уютный теплый чердак на какую-то каморку в подвале. Но мы пообещали, что тогда закроем глаза на его поползновения в сторону курятника. Ведь он такой старый, что кроме как курицу стащить ничего не может. Хоть с ложечки корми его, чудовище несчастное! Семейная реликвия уже считай!

Гарри не удержался и прыснул, вспомнив это невероятно уродливое существо, которому Уизли не так давно пытались придать черты Рона, чтобы создать иллюзию его пребывания дома, в то время как Рон был в бегах, как и они с Гермионой.

— А что будет на этом этаже? — полюбопытствовал он, эгоистично радуясь, что Джинни вновь улыбается. Все-таки смена темы оказалась не совсем в яблочко.

— Ну, мы планируем сделать там три более-менее просторные комнаты. Пока еще неясно, кто будет в них жить, но, думаю, желающие найдутся. Одну можем держать специально для тебя.

— О, нет, что ты! — запротестовал Гарри, ощущая, что его щеки чуть краснеют. Гостеприимство и доброта семейства Уизли всегда были для него спасительным кругом в самые тяжелые времена, когда пропасть между счастливой жизнью среди волшебников в Хогвартсе и унылым миром магглов Тисовой аллеи казалась одинокому мальчишке непреодолимой. — Я не буду стеснять мистера и миссис Уизли больше, чем обычным походом в гости.

Джинни ласково улыбнулась ему, показывая, что прекрасно понимает все, что он чувствует.

— Мама была бы рада, если бы ты поселился у нас даже насовсем.

— Я знаю, — окончательно смутившись, ответил юноша. В его голове тут же возник образ: погожий летний день, он стоит в огородике возле «Норы» и выкапывает из земли дождевых червей. — Вон и Мефисто уже размечтался.

Джинни подошла к сидящему на клетке грачу и презентовала ему еще один бисквит.

— Но я все-таки хочу жить в своем доме. Раньше я мечтал, что родным для меня станет дом на площади Гриммо, но потом я понял, что не смогу в нем находиться.

— Кстати, что с ним теперь? — как бы невзначай спросила Джинни, и юноше послышалось в ее голосе сожаление о чем-то, о чем он мог бы догадаться, но не сумел уловить…

— Ничего. Стоит себе также, как был, когда мы его покинули тогда… В нем хозяйничает Кикимер, я знаю, он был бы ужасно счастлив, если бы я вернулся, но я не вернусь никогда.

Тем временем основное блюдо уже готовилось на сковородке, все остальные приборы, прежде задействованные в процессе, мирно улеглись по своим местам. Аппетитный запах дразнил Гарри, и он невольно придвинулся поближе к столу, с благодарностью смотря на спину хлопочущей Джинни.

— Ты хотя бы иногда вызываешь его? А то он окончательно сойдет с ума там, в пустом доме, — сказала она, не поворачиваясь, всецело поглощенная готовкой.

— Да, пару раз вызывал. Все у него хорошо, не беспокойся. Ты даже не представляешь, как он изменился!

— Почему? Представляю. Мне Гермиона рассказывала.

На какое-то время воцарилось молчание. Мефисто в удивлении переводил взгляд с одного на другую, Джинни пыталась достичь совершенства, осыпая готовящееся блюдо какими-то приправами прямо из кончика волшебной палочки, а Гарри просто сидел, подперев подбородок сплетенными пальцами. Он думал о том, что они с Джинни встречаются слишком редко, и получается так, что она гораздо чаще общается с Гермионой, чем с ним. В этом нет ничего удивительного, Гермиона старается проводить все свободное время с Роном и поэтому постоянно гостит в «Норе», тогда как Джинни не может отлучиться из дома дольше, чем на несколько часов, а сам Гарри пока не хочет возвращаться в «Нору» по каким-то неуловимым причинам, неизвестным ему самому. Возможно, он просто боится… Боится… увидеть мистера и миссис Уизли, до неузнаваемости постаревших, поседевших за эти дни? Боится пытаться завести натянутый разговор с Биллом и Перси? Или… столкнуться где-нибудь в коридоре с Джорджем?

— Да? Точно, я и забыл, что она тоже все это видела, — задумчиво произнес он, пытаясь отогнать упорно воскресающие в сознании мрачные мысли.

— На будущей неделе мы вместе с ней пойдем в Косой переулок за покупками. Присмотрим себе что-нибудь к крестинам. Тебе бы тоже стоило пойти с нами.

Гарри растерянно заморгал.

— Я? Нет… может быть. Если это действительно нужно, то я пойду… Хотя, мне кажется, моя праздничная мантия…

Джинни развернулась к нему и посмотрела с явной досадой, какую привыкли видеть все мужчины мира на лицах своих спутниц в первый момент после изречения полнейшей чуши.

— Гарри, в мантии нельзя!

— А, ну да, — покладисто отозвался Гарри, желая, чтобы Джинни скорее закончила готовку и села напротив него. — Я могу купить костюм.

Этот ответ вполне удовлетворил девушку, и она вновь повернулась к плите, продолжив помешивать в сковороде еду, уже давно источавшую волшебный аромат.

— Вот поэтому мы и пойдем все вчетвером — выберем тебе самый лучший костюм! Ты будешь замечательным крестным, — проговорила она, и Гарри вновь послышалось в ее тоне нечто неуловимое, нечто очень важное… Он взглянул бы ей в глаза, чтобы попытаться понять, но как раз в этот момент Джинни начала с самозабвением раскладывать только что приготовленное блюдо по тарелкам.

За едой они разговаривали о предстоящем крещении маленького Тедди, близящейся помолвке Рона и Гермионы, новостях от Полумны, которая теперь стала довольно часто по-соседски заглядывать в «Нору». Рассказывая, Джинни задумчиво водила кончиком волшебной палочки над столом, заставляя солонку и перечницу танцевать вальс между тарелками, а Гарри с упоением уплетал за обе щеки, успевая лишь кивать или делать вопросительное лицо, прося пояснения в соответствующих моментах рассказа.

Когда с ужином было покончено, и они встали из-за стола, оказалось, что весь молчаливый дом, за исключением освещенной теплым желтоватым светом кухни, давно затопили сумерки. Мефисто, уставший от попыток вклиниться в разговор двух людей на своем ментальном уровне, мирно спал в открытой клетке.

Гарри повел Джинни обратно в гостиную, где они уселись на диван и какое-то время просто молчали, обнявшись, наслаждаясь редкой возможностью побыть рядом друг с другом. Гарри пытался представить, какими были бы они, если бы не было пророчества, Волан-де-Морта, Ордена Феникса... На мгновение ему представилось, что он не подружился с Роном, никогда не спасал его отца, не гостил в «Норе», проходил мимо Джинни в хогвартских коридорах, лишь вскользь бросая «Привет». Какой была бы эта жизнь? И был бы он менее счастлив, чем сейчас, столько переживший и в конечном итоге получивший почти все, о чем мечтал: свой дом, друзей, любимую девушку… ставший Победителем?

Устав от непрошенных вопросов самому себе, от бесконечных наплывов отрешенности и грусти, юноша мягко притянул Джинни к себе и коснулся ее губ неуверенным поцелуем. Ответ был столь же осторожным, девушка придвинулась к нему, чтобы продлить поцелуй, но не обняла, будто бы еще не решила, что может себе это позволить.

Гарри легко, почти неощутимо гладил ее плечи, наслаждаясь прикосновениями к нежной коже и шелковистым волосам. Ее аромат всегда казался юноше самым приятным и родным, что он когда-либо чувствовал, рядом с ней он мог верить в то, что у него все будет хорошо…

Джинни целовалась превосходно; когда-то Гарри даже одолевала ревность от мысли о том, что она немало времени потратила на тренировки в обществе Дина и Майкла Корнера. Но в глубине души юноша всегда был уверен в том, что она никогда не думала ни о ком другом, кроме него.

Ему казалось, что и сейчас он может угадать то, о чем она думает, целуя его, теребя его волосы. Ее красивые спокойные глаза лучились нежностью и заботой, она смотрела на него так, будто точно знала, как сделать его счастливым, спасти ото всех бед и разочарований.

Их поцелуи становились все откровеннее, все жарче, но, казалось, оба хотели продолжать балансировать на грани, не позволяя желаниям овладевать ими полностью. Дети войны, они никогда не были по-настоящему близки, и сейчас, в этот миг, когда у них была возможность зайти дальше, они словно бы в нее не верили.

Ни один из них не смог бы ответить, сколько же прошло времени с тех пор, как они вернулись из кухни, но в какой-то миг Гарри понял, что Джинни сейчас засобирается домой. Он сам мягко отстранился от нее и вопросительно взглянул ей в глаза, ожидая, что она скажет об этом.

— Прости, Гарри, — ласково, но уверенно произнесла она. — Ты же понимаешь?

— Да, конечно, — отозвался Гарри, все еще чувствуя ее неуловимый вкус на своих губах. — Тебе надо спешить, если не хочешь застать своих уже спящими.

— Вот именно, — согласилась Джинни, вставая с дивана и привычным жестом приводя в порядок свои густые рыжие волосы. — Я боюсь, что если не поспешу, то придется будить всех шумом кухонной уборки, а если не напомнить папе, что у него все еще есть дом, он заночует на работе, и Перси с ним.

— Я провожу тебя до дома, — Гарри тоже встал и, включив в гостиной свет, принялся искать свою куртку, которая наверняка скромно пряталась где-нибудь в самом темном углу.

— Нет, Гарри, не надо. Я также, как и Рон, вызову «Ночного Рыцаря».

— В десяти минутах ходьбы от моего дома уже можно трансгрессировать. Хочешь, пройдемся немного?

Девушка кивнула и отправилась на кухню, чтобы навести там порядок после того, как они оставили на столе все как есть.

Гарри пошел за ней. Ему нравилось смотреть на то, как она ловко, практически одним движением волшебной палочки расправляется с малейшими проявлениями беспорядка. Джинни настолько естественно смотрелась в любом доме, на любой кухне, будто бы в мире невозможно было найти лучшей хозяйки. Казалось, каждая вещь в жилище Гарри мечтает служить только ей.

Юноша стоял в дверях и наблюдал за ней, когда ему внезапно впервые пришло в голову, что Джинни действительно скорее всего станет хозяйкой этого дома, и, как и любому молодому человеку его возраста, Гарри стало как-то беспокойно на душе от такой определенности… Нет, он этого хотел… действительно хотел… но неужели Джинни с Гермионой вскоре начнут также обсуждать их помолвку, как сейчас обсуждают помолвку Гермионы с Роном? Неужели он будет вовлечен в эту суету с подбором цветов скатертей, костюмов ангелочков для маленьких племянниц, бутоньерок и прочего и прочего? Нет, Джинни, конечно, не такая, она не будет носиться с этими глупостями, но все же…

Не подозревая о легком замешательстве, овладевшем Гарри, девушка обернулась к нему и весело улыбнулась, видимо, желая развеять царившую на его лице сосредоточенность. Гарри рассеянно улыбнулся в ответ и подошел к ней, чтобы обнять… вновь услышать аромат ее волос…

— Все-таки приезжай к нам, Гарри, — проговорила она, привычно запуская пальцы в его черные вихры. — Мама с папой будут так рады тебя видеть… И братья тоже. Приезжай, посмотришь на наши приготовления к строительству. В квиддич сыграем два на два, — она лукаво подмигнула, и Гарри, как по мановению волшебной палочки, погрузился в солнечные воспоминания о самых прекрасных в его жизни каникулах после пятого курса, когда, казалось, почти ничто не мешало ему быть счастливым.

— Как-нибудь приеду... Надо будет всем собраться, чтобы у Гермионы никаких дел не было… учебных.

Джинни прыснула.

— Пока, Мефисто! — прошептала она, глянув на спящего грача, и вместе с Гарри вышла из кухни.

Гарри проводил Джинни до места, с которого она смогла трансгрессировать в «Нору», она поцеловала его, чуть прикусив губу, будто бы все-таки извиняясь за то, что не позволила ему большего, когда они были дома, и исчезла, оставив вместо себя легкое дуновение ночного ветерка.

Юноша вернулся домой, баюкая в душе послевкусие ее присутствия, близости, как невидимый для чужих глаз светоч. Ему было тепло и хорошо, и он хотел бы больше ни о чем не думать, но просто не мог… Джинни была для него больше, чем девушка, почти как сестра. Он знал, что она всегда будет на его стороне, сделает все, чтобы развеять его печали, спасет от одиночества, мрачных мыслей… Он дорожил ею, всегда ждал ее, любил… Но как-то постепенно, совершенно незаметно, неуловимо для осознания, он начал терять что-то очень важное в каждой мысли о ней. С тех пор, как Гарри впервые увидел крохотную рыжеволосую девочку, краснеющую под его взглядом, Джинни изменилась слишком сильно, и Гарри прекрасно понимал, что эти перемены естественны, что именно такой и никакой иной она и должна была стать. Росшая среди старших братьев, она незаметно для окружающих научилась быть сильной и сдержанной, заботливой и снисходительной по отношению к практически неуправляемым мальчишкам. Гарри назвал бы это мудростью… Она действительно стала очень похожа на свою мать, миссис Уизли, виртуозно справляющуюся со всем непоседливым, охочим до приключений семейством. Теперь, когда миссис Уизли так подкосила смерть сына, на Джинни фактически держалось все, и она прекрасно справлялась. Гарри был очень горд за нее, он понимал, что едва ли представляет, насколько нелегко ей приходится… но эта новая Джинни была совсем не той, какую он знал прежде. Исчезли и ее очаровательная робость, и веселое безрассудство, она стала такой спокойной, будто знала наперед все, с чем ей придется столкнуться, будто бы ей были ведомы ответы на любые житейские вопросы. Порой Гарри начинало казаться, что он попросту ее недостоин, что ей нужен кто-то другой… такой же серьезный и основательный, как она. При этом он ловил себя на ощущении, что и ему чего-то недостает, и это что-то очень важное, без чего картина их отношений не будет завершена. Ему не хватало той маленькой толики трепета, вдохновения, которая всегда вплетена в чувства влюбленных… Он тосковал по тем дням, когда был мучим мыслями о Джинни и смертельно боялся, что Рон встанет между ними. Он был бы даже не прочь вернуть жгучую, хоть и бессмысленную постфактум-ревность к Корнеру и Томасу, которую испытывал на шестом курсе.

Гарри, еще совсем неискушенный в любовных тонкостях, должен был по всем законам этого залитого лунным светом мира страстно желать быть с Джинни рядом каждый день, каждую минуту… ждать и сгорать от нетерпения, представляя ее в своих объятьях… представляя, что между ними не осталось никаких преград… Но это было не так. Он вполне спокойно мирился с довольно редкими короткими встречами, не сходил с ума от ожидания и не изводил ее звонками или письмами… что же до их будущей первой ночи, то юноша ловил себя на тревожащем ощущении, что он думает об этом как о гипотетическом пикнике с друзьями: радуясь самой идее такого события, он не нуждается в том, чтобы оно было привязано к определенной дате и готов ждать столько, сколько понадобится, чтобы друзья договорились о конкретном дне. Он уже успел задать себе вопрос, а нужно ли это ему вообще.

Это было похоже на отравление каким-то медленно действующим ядом… Юноша был угнетаем этим чувством, смутно ощущал, что все становится хуже и хуже, но не догадывался, что с этим делать и, кажется, просто безвольно ждал. Больше всего на свете он боялся признаться себе в том, что на самом деле он вновь одинок, и на этот раз одинок страшно, непоправимо, накрепко завязнув в прошлом и не видя ничего светлого в окружающей реальности.

Он вновь лежал на спине с открытыми глазами, смотря на потолок, видя лишь бесконечность бессмысленности, проклиная себя за то, что был создан слишком ранимым, слишком ломким, словно бесполезная хрустальная игрушка.

4. Насмешник

Он стоял перед воротами и смотрел на крылатых вепрей. Не по-северному яркое солнце раскаляло его темные волосы. Перед ним была дорога, по которой он почти всегда проезжал вместе с друзьями, сидя в карете, запряженной невидимыми лошадями, дорога его надежд и счастливых ожиданий… дорога к Хогвартсу.

Он не знал почему, но мысль о том, что он должен посетить Хогвартс, появившись в его голове будто бы случайно, вскользь, постепенно завладела им настолько, что он был вынужден покинуть свое тихое убежище и отправиться в Лондон, чтобы найти возможность попасть в свою прежнюю школу. Все оказалось просто: несмотря на то, что Хогвартс до сих пор оставался закрыт, с вокзала Кингс-Кросс продолжал отправляться поезд в сторону деревни Хогсмид. Это был тот же самый «Хогвартс-экспресс», только вместо шумной толпы школьников его купе занимали немногочисленные волшебники — невозмутимые старички и старушки, отправляющиеся к друзьям или возвращающиеся после небольшого путешествия по Лондону. Также в нем можно было встретить специалистов по восстановлению и добровольцев, все еще стекающихся в Хогвартс для того, чтобы завершить его реставрацию. Среди них Гарри издалека, еще на перроне, приметил несколько знакомых и поспешил скрыть глаза за стеклами хамелеонов, а шрам — под длинными зачесанными на бок прядями волос.

Едва ли он смог бы внятно объяснить даже самому себе, почему нельзя было просто трансгрессировать до Хогсмида, как он это сделал на следующий день после победы, когда направлялся в Визжащую Хижину… возможно, причина была как раз в этом воспоминании, к которому он совершенно не хотел возвращаться. И уж тем более он не испытывал желания лететь до замка на метле, прикрыв себя дезиллюминационным заклинанием и ежеминутно сверяясь с картой, привязанной к рукояти «Молнии». Проведя несколько часов в пустом купе «Хогвартс-экспресса», он вдоволь насмотрелся на умиротворяющие виды северной Англии, успел вспомнить практически все, что случалось с ним в этом поезде за все годы обучения в школе, погрустил о том, что рядом нет Рона и Гермионы, и когда оказался на платформе станции Хогсмид, ему показалось, что он посмотрел целый фильм, снятый о себе кем-то дотошным и подозрительно вхожим в его душу.

До Хогвартса было не так уж близко, но Гарри был рад пройтись этой дорогой. Прежде он был здесь лишь однажды, и тогда над ним расстилалась бескрайняя осенняя ночь, он шел, запинаясь, еще не до конца придя в себя после насланного Малфоем парализующего заклятья, из его сломанного носа капала кровь, а рядом шла странно сосредоточенная Тонкс.

Гарри не сомневался, что вся его сегодняшняя поездка будет проникнута воспоминаниями, большая часть из которых будет отдавать горечью, но он постарался к этому приготовиться, и теперь, вспомнив о том позапрошлогоднем эпизоде, лишь чуть грустно улыбнулся, подумав о том, что тогда впервые увидел нового патронуса Тонкс — знак светлой перемены в ее душе.

Он шел, вдыхая напоенный хвойными ароматами воздух, следя за хитроумными поворотами и извивами неширокой дороги, больше напоминающей разросшуюся тропу, бессознательно любуясь тем, как солнце играет на шершавой коре сосновых стволов, на стеблях густой травы подлеска, и ему казалось, что он вновь спешит в Хогвартс, чтобы провести еще один замечательный год среди друзей и преподавателей, играя в квиддич, до утра просиживая в библиотеке, гуляя по берегу озера…

Путь занял у него не более четверти часа, и вот бывший ученик молча вглядывался в украшения ворот своей школы, пытаясь вспомнить то, что когда-то объясняла Гермиона — почему именно вепри? Старинная история времен Вильгельма Завоевателя никак не хотела вырисовываться в его памяти, и Гарри быстро бросил попытки. В конце концов, может, это просто легенда…

У ворот, к его удивлению, никого не было, и Гарри беспрепятственно перешагнул красивую витую тень от кованой арки. Впереди уже открывался щемяще родной вид частокола башен и башенок, черепичные крыши которых сияли на солнце. Юноша безотчетно прибавил шагу, будто бы издалека услышав радостные приветствующие его голоса. Вскоре он уже был совсем близко к площадке перед входом в замок. Его внимание привлекло то, чего он никогда прежде в этом месте не видел: в самом центре двора перед главными воротами высился монумент из белого, как горный снег, камня, издалека напоминающий стрелу сверхзвукового самолета, вертикально возносящегося ввысь сквозь густое облако. Приближаясь к этому монументу, Гарри все четче различал детали, и вскоре ему стало понятно, что в действительности в камне высечены фигуры волшебников, взрослых и детей, в развивающихся мантиях, с поднятыми вверх руками, сжимающими волшебные палочки, устремленные в небо. Потоки магии из всех палочек сливались в один, и он уходил ввысь, точно небывалый росток. Рядом с людьми в этой скульптуре можно было увидеть и других существ: домовых эльфов, кентавров, гиппогрифов и тритонов. В общем-то, она несколько напоминала тот монумент, который прежде стоял в холле Министерства магии, однако Гарри, имевший возможность рассмотреть тот «шедевр неизвестного скульптора», сразу заметил отличия: лица волшебников и существ, не имеющих волшебной палочки, были естественными, очень живыми, на них застыла решимость, единодушное желание остановить врага, тогда как выражения лиц министерских изваяний напоминали дурную карикатуру на агитационно-патриотические открытки. Подойдя к памятнику ближе, Гарри увидел высеченные в камне слова, переведенные на несколько языков, включая неизвестные юноше символы и те знаки, которые он видел на вывесках в подводном городе.

ПОГИБШИМ ВО ИМЯ ПОБЕДЫ НАД ВОЛАН-ДЕ-МОРТОМ

ТЬМА СМЕРТНА, ПОКА ЖИВЫ ДОБЛЕСТЬ И МУЖЕСТВО

Ниже шли имена всех людей и других существ, павших в битве за Хогвартс. Гарри не хотел читать этот список, не желал находить там знакомые имена, но взгляд словно перестал его слушаться и быстро заскользил по строкам, ища…

Его имени там не было. Юноша не поверил своим глазам и вновь вернулся к месту, где стояли имена на букву «С». Нет, ему не показалось. Северус Снейп не значился защитником Хогвартса.

Гарри словно ударил по лицу кто-то невидимый. Щеки юноши запылали, он сделал шаг назад и остановился. Отстраненно подумалось, что создатели этого памятника не посчитали профессора Снейпа погибшим при защите замка потому, что он был убит вне его стен и территории, потому что номинально не предпринял усилий для спасения учеников и преподавателей… Но юноша невольно сжал кулаки, как если бы собирался защищаться от подлого нападения со всех сторон.

Он изменит это. Найдет того, кто сможет это сделать и заставит изменить. Имя Снейпа будет вписано.

Гарри с трудом оторвал взгляд от списка и повернулся в сторону входа в замок. Возможно, ему не удастся застать того, кто ему нужен, именно сегодня, но он не оставит попыток, пока не добьется своего. Юноша собрался было подняться по ступеням, ведущим в холл замка, когда его окликнул знакомый громоподобный бас.

— Гарри! Гарри! Как я рад!

Со стороны озера к нему приближался солнечно улыбающийся Хагрид, на ходу размахивая огромными ручищами.

— Хагрид! — воскликнул юноша, искренне радуясь появлению старого друга.

Подойдя к Гарри, Хагрид заключил его в свои традиционные костедробительные объятья, но Гарри был совсем не против. Когда его наконец отпустили, он взглянул на полувеликана снизу вверх и тут же заметил, насколько сильно тот изменился. Огромная грива проволочно-жестких черных волос была аккуратно расчесана и уложена, вместо неизменного землисто-коричневого камзола, покрытого ровным слоем многолетней грязи, на нем был совершенно новый зеленый камзол из приятной на ощупь толстой шерсти, цветом удивительно подходящий к загорелому лицу лесничего и словно бы олицетворяющий его любовь к дикой природе и всему естественному. Обнимая друга, Гарри почувствовал вместо привычного приводящего в замешательство духа совершенно жуткого одеколона совсем другой запах, более всего похожий на ненавязчивый аромат пряностей и сушеных трав.

Гарри мог хоть до посинения разглядывать Хагрида с самым нетактичным любопытством, так как его простодушный друг был начисто лишен какой бы то ни было подозрительности, но юноша решил все равно быть вежливым и просто начал расспрашивать о делах в Хогвартсе, тем более что мало кто мог рассказать ему о них лучше, чем Хагрид, болеющий за школу всей душой.

Лучась счастьем оттого, что видит Гарри, Хагрид повел юношу на экскурсию по территории замка, показывая то, что было уже сделано, а также оставшиеся участки, на которых шла активная работа. Для Гарри было настоящим облегчением увидеть, что пейзаж, которым он привык любоваться из окон башни своего факультета, вновь стал практически прежним, за исключением того, что на ближнем берегу озера остались несколько палаток — малая часть от того палаточного городка, который располагался там в начале реставрационных работ, а на опушке Запретного леса все еще топорщилась молодая поросль дубов, которые предстояло с помощью магии дорастить до размера столетних гигантов.

Хижина Хагрида все также возвышалась над тыквенными грядками, из трубы на заросшей мхом крыше поднимался слабый дымок, а у входа грелся на солнышке разомлевший Клык. Лесничий настойчиво звал Гарри зайти к нему в гости и выпить чаю «как в старые добрые времена», но юноша старательно заверял друга, что должен срочно зайти в замок, чтобы решить свои дела, попутно радуясь тому, что Хагрид не выспрашивает о подробностях этих самых дел.

Хагрид с огромной гордостью рассказывал о том, как полторы сотни волшебников поднимали восстановленную из руин часть Астрономической башни на высоту более двухсот футов, как волонтеры несколько дней подряд прочесывали всю огромную территорию вокруг замка, извлекая из земли и вод озера куски камня, из которого была выстроена крепость, осколки витражей и прочие следы разрушений, как самые опытные маги-ботаники заставляли выкорчеванные деревья на глазах подниматься и вновь врастать в почву. Но с самым большим трепетом лесничий рассказывал о таинственных специалистах по восстановлению прежнего облика разрушенных зданий и интерьеров, так называемых Возвращенцах. По словам Хагрида, они прибыли откуда-то издалека, возможно, даже из-за границы, их было всего десять человек, и они жили и работали в Хогвартсе отдельно от остальных. Волонтеры, работающие в замке, рассказывали своим товарищам, занимающимся уборкой окружающей территории, что порой одному из этих волшебников было достаточно войти в совершенно разрушенный кабинет или класс всего на несколько минут, и по его возвращению там царил идеальный порядок и все было совершенно по-прежнему. Хагрид с важным видом пояснял, что восстановление вещей и обстановки помещений после того, как в нем происходили магические битвы, было делом чрезвычайно сложным, так как попадающие туда и сюда, сталкивающиеся и смешивающиеся заклятья порой неузнаваемо меняли все, что было на их пути.

Чтобы сделать другу приятно, Гарри расспрашивал его о Запретном лесе и его обитателях, выслушивая подробные описания того, как бедные волонтеры ловили молодых отпрысков легендарного Арагога, расползшихся по всему замку, как маги-медики во главе с мадам Помфри с огромными трудностями пытались лечить раны гордых кентавров, как Хагрид руководил строительством лесного жилища для Грохха, который после битвы за Хогвартс стал всеми признанным полноправным обитателем Запретного леса. Рассказывая о том, как каждый день навещает Грохха, Хагрид несколько раз употребил местоимение «мы», и в ответ на закономерный вопрос «А кто это мы?» Гарри неожиданно услышал смущенное «Мы с Олимпией…» Тут юноше наконец-то стала понятна причина перемены в облике его обычно совершенно неопрятного друга. Действительно, здесь явно чувствовалась женская рука, о чем Гарри мог бы догадаться и раньше. Он был рад узнать о том, что в жизни Хагрида произошли положительные перемены, но самому почему-то стало немного грустно.

Хагрид также хотел знать, что происходит в жизни Гарри и его друзей, но юноше было почти нечего ему рассказать о себе, и всю обратную дорогу до главного входа в замок он пересказывал новости Рона, Гермионы и Джинни.

Когда они вернулись к белому монументу у главных ворот, Гарри неожиданно для Хагрида спросил:

— Почему в этом списке нет имени профессора Снейпа?

Лесничий озадаченно пробежал глазами высеченные в камне имена, а потом взглянул на Гарри с явным недоумением.

— Не знаю, Гарри. Я эти имена не читал, грустно мне там видеть ребятишек, которых учил… и коллег моих… Не понимаю, почему его нет. Профессор Снейп… я-то сам… прибить его хотел за Дамблдора… а вон оно как оказалось… герой он получается, и Дамблдор ему не зря верил…

Хагрид говорил это с поникшим видом, не поднимая глаз, но стоящий рядом Гарри и не пытался поймать его взгляд. С тех пор, как он переступил границу, отделяющую Хогвартс от остального мира, мучительный узел внутри него начал стягиваться все сильнее. Но он должен был прийти сюда.

— Спасибо тебе, Хагрид. Я пойду, хочу вернуться в Лондон до вечера.

— Конечно, Гарри, — улыбнулся полувеликан, пряча в уголках глаз отблески печали. — Я очень рад был тебя увидеть. Ты приходи почаще, просто отдохнешь тут у нас от города, свежим воздухом подышишь… У нас погостишь. Олимпия-то готовит куда вкуснее, чем я!

— Обязательно, — с теплой улыбкой пообещал Гарри, тронув лесничего за рукав. — Может, не так скоро, как хочется, но приеду.

Он распрощался с Хагридом и, наконец, поднялся по ступеням, ведущим в холл школы чародейства и волшебства.

Гарри не знал, чего ему ожидать в большей степени: того, что все окажется так, как было прежде, будто бы здесь и не пылала чудовищная битва, или того, что все будет иначе, незнакомо, будто вместо родного человека его встретит чужак в привычной одежде. Когда он с освещенной ярким солнцем лестницы шагнул в холл, ему показалось, что отчасти верны были обе догадки. Вся обстановка парадной части первого этажа выглядела совершенно так же, как в тот памятный день, когда Гарри покинул замок после смерти Дамблдора; юноша не смог отыскать ни одного свидетельства произошедших здесь разрушений, однако все в холле казалось каким-то слишком уж новым, вычищенным и отполированным даже тщательнее, чем перед приемом делегаций от других магических школ, который состоялся на четвертом курсе обучения Гарри. Доспехи сияли и рассеивали вокруг себя ослепительные блики, гобелены и картины казались только что законченными художниками, даже люди на них были как будто только что умыты и одеты во все новое, мраморные плиты пола больше не носили следы тысяч и тысяч ног учеников и учителей, за более чем тысячелетнюю историю замка протоптавших своеобразные матовые дорожки по центру любого коридора, теперь в них, как в недвижимой глади горного озера, отражалось все, что было вокруг. Юноша с некоторой оторопью прошел по холлу в сторону преподавательских кабинетов первого этажа. Он надеялся застать в учительской профессора МакГонагалл или кого-нибудь еще из профессоров, кто смог бы ответить на его вопросы и проводить туда, куда Гарри собирался попасть во что бы то ни стало. Но вместо знакомых лиц юноша увидел лишь нескольких молоденьких волонтеров, без дела слонявшихся по коридорам, явно ожидая новых поручений.

Один из них увидел Гарри и поспешил к нему. Мальчишка, по возрасту соответствующий третьему курсу, подскочил к нему и взволнованно затараторил:

— Извините, пожалуйста, но без специального пропуска сюда нельзя заходить посетителям. Сегодня обычный день, день открытых дверей планируется устроить только на следующей неделе и мы…

Гарри даже растерялся, не зная, что сказать парню, чтобы не пришлось выдавать себя, но проблема тут же разрешилась сама собой. К первому волонтеру подошел второй, чуть постарше, и этот юноша гораздо внимательнее всмотрелся в лицо Гарри и вскоре воскликнул:

— Это вы?! Мы не знали, что вы сегодня приедете!

Мальчишка непонимающе взглянул на своего старшего товарища, и тот великодушно пояснил:

— Это же сам Гарри Поттер!

У третьекурсника сделалось такое лицо, будто он внезапно увидел перед собой Наполеона или Юлия Цезаря. Гарри постарался набраться терпения и ничем не выдать своего разочарования в том, что его узнали.

— Я просто хочу посмотреть один из кабинетов преподавателей. Это возможно?

Тут оба волонтера взглянули на него так, будто к ним лично обратился сам премьер-министр Великобритании с просьбой принести ему зубочистку.

— Конечно же! Если это нельзя сделать вам, то кому же тогда можно? Давайте, мы проведем вас.

Гарри уже направился за ними, но тут остановился и спросил на всякий случай:

— А кто из руководящих реставрацией сейчас находится в Хогвартсе?

— По правде говоря… никого. У всех министерских работников сегодня выходной, большинство преподавателей тоже уехало, остались только профессор Флитвик, он дежурит, и профессор Трелони. Также здесь остался проверять нас мистер Филч, — добавил старший волонтер с явной досадой в голосе.

Гарри секунду колебался, но, все же, решился сначала пойти с этими волонтерами, а уже потом заглянуть к профессору Флитвику. Пообщаться с ним было бы очень полезно для него, Гарри даже надеялся напроситься на экзамен, как это сделал Невилл Долгопупс, но юноша почему-то опасался, что Флитвик по какой-нибудь причине запретит ему просто так бродить по замку.

— Какой кабинет вы хотели посмотреть? — с заметным волнением в голосе спросил младший волонтер.

— Кабинет профессора Снейпа.

Только успев ответить, Гарри почувствовал, что что-то не так. Волонтеры разочарованно опустили глаза, всем своим видом показывая, что очень сожалеют о том, что это невозможно.

— В кабинет профессора Снейпа нельзя входить. В нем были запущены сложнейшие чары самовосстановления, и пока их действие не завершится, находиться там попросту опасно.

— Но… почему восстанавливают именно этот кабинет? Он же находится в подземельях, там не было никаких битв…

Гарри показалось даже, что его пытаются обмануть, наплести какой-то чуши, чтобы не дать попасть в этот кабинет, ради которого он сюда и приехал. Но по простодушным лицам волонтеров было понятно, что они говорят правду.

— Если честно, мы точно не знаем. Насколько нам известно, в этом кабинете были разбиты практически все сосуды с зельями…

— Разбиты? — тупо повторил Гарри. Он попытался представить, кто и зачем это сделал. На самом деле, вариантов было великое множество, но он почему-то сразу понял, что произошедшее не имеет непосредственного отношения к битве за Хогвартс, и это настораживало.

Стоя посреди отреставрированного, поблескивающего своей чуждой новизной холла, этого нового облика школы, юноша вдруг почувствовал, что его последующий шаг будет означать выбор. Если он прямо сейчас развернется и пойдет в сторону станции Хогсмид, то никогда не узнает того, что откроется ему в следующий миг, но… возможно, будет гораздо счастливее в своем неведении.

— Тогда мне нужно попасть в кабинет директора, — медленно, будто бы все еще сомневаясь, проговорил Гарри, глядя на замерших в напряженном внимании волонтеров.

— Только если вы назовете пароль. Мы его не знаем, — с виноватым видом признался младший из школьников.

Но это уже не было для Гарри таким уж серьезным препятствием.

— Идемте. У меня получалось угадывать его раньше, значит, и сейчас вполне может получиться.

Гарри направился в сторону лестницы на второй этаж, и волонтеры поспешили за ним. Юноша решил, что их присутствие пригодится, если он встретит на пути еще кого-нибудь из работников, чтобы по нескольку раз не повторять одно и то же.

Гарри был рад убедиться, что в коридорах других этажей разрушений было значительно меньше, и поэтому они оказались в меньшей степени затронуты очищающей и преображающей рукой реставрации. На одном из лестничных пролетов он даже заметил маленький камешек, явно отколовшийся от стены во время какой-то неизвестной схватки. Гарри нагнулся, будто бы чтобы поправить шнурки на ботинках, и незаметно для своих спутников подобрал его — на память о том Хогвартсе, который остался в его сердце единственным настоящим.

В коридоре, где располагалась лестница в кабинет директора, было безлюдно и тихо. Не скрипели даже латы стоящих по обеим сторонам доспехов. Солнечные лучи, проходящие сквозь единственное здесь окно в самом конце коридора, создавали иллюзию уюта и умиротворения, хотя на самом деле в замке было слишком одиноко без гомона учеников и спокойных голосов преподавателей, без однообразия мантий и пестроты вихрастых голов.

Гарри подошел к горгульям и вгляделся в их каменные глаза без зрачков. Когда он был здесь в предыдущий раз, чудовища пропустили его, как только он назвал имя предпоследнего директора школы, Альбуса Дамблдора. Юноша на миг зажмурился, сердито вытесняя из сердца ту боль, которая с готовностью наполнила его от этого воспоминания. У него еще будет предостаточно времени, чтобы предаться меланхолии! Гарри постарался напрячь голову, чтобы отыскать единственное правильное слово.

Он не должен был быть слишком сложным: пароль полагалось помнить всем преподавателям, а среди них были и весьма рассеянные люди, как та же профессор Трелони, к примеру. Едва ли это была очередная сладость… Такие простые и веселые пароли мог устанавливать только Дамблдор, и вряд ли после его смерти кто-то решился бы копировать эту неповторимую манеру. Скорее всего, это слово должно было носить отпечаток личности действующего хозяина кабинета… или будущего хозяина, так как должность директора Хогвартса номинально все еще оставалась свободной.

Так. Если пароль был действительно связан с конкретным человеком, то ответ нужно было искать в личности профессора МакГонагалл. Гарри некоторое время топтался перед бесстрастными мордами горгулий, волонтеры терпеливо ждали за его спиной, но вдруг юноша громко и совершенно уверенно произнес:

— Квиддич! Конечно же, квиддич.

Гарри очень удивился бы, не услышь он после этого знакомого сухого треска — звука камня, трущегося о камень. И проход действительно начал открываться. Юноша через плечо бросил взгляд на своих спутников, отметив их явное потрясение, и шагнул на первую ступень лестницы.

Дверь в кабинет была открыта, и Гарри вошел, стараясь производить как можно меньше шума. Он справедливо полагал, что в этот солнечный день и к тому же в послеобеденное время портреты предыдущих директоров и директрис мирно спят, и юноша вовсе не собирался их будить.

В этом красивом, полном диковинных предметов кабинете практически ничего не изменилось. Насест, на котором сидел Фоукс, пустовал, как и в тот прошлый раз, когда Гарри здесь был. Омут памяти все также мерцал своими тайнами, рассыпая вокруг множество бликов. Странные серебристые приборы на тонконогих столиках все также издавали тихое приятное жужжание.

Портрет Дамблдора висел в самом центре противоположной от входа стены, великий маг крепко спал, сложив длинные узкопалые кисти рук одну на другую и чуть-чуть склонив седовласую голову. Гарри долго не мог отвести от него полного противоречивых чувств взгляда, все смотрел на серебристые нити волос, на изломанную линию носа, опущенные ресницы, будто бы ожидая, что прежний директор Хогвартса поднимет веки и посмотрит на него своими всепонимающими глазами, от взгляда которых становилось неуютно и одновременно всегда прибывало ощущение уверенности в собственных силах, защищенности от самого страшного зла. Юноша понимал, что вся глубина его разочарования в этом человеке, все последствия этого головокружительного падения в неверие были не до конца осознаны и поняты даже им самим. Тогда, в его видении, в холле несуществующего вокзала Кингс-Кросс, Гарри простил своего наставника слишком легко, слишком поспешно при виде слез на щеках этого могущественного и бесконечно мудрого человека. Потом, позже, он не раз ловил себя на мысли, что любое упоминание о его прежнем друге причиняет ему слишком сильную, слишком жгучую боль, к которой явно примешивается что-то другое, куда менее светлое, чем искренняя печаль. Он не забыл, не смог действительно до конца простить Дамблдору все…

Юноша с усилием оторвал взгляд от картины и начал осматривать кабинет. Он искал другую картину, хотел посмотреть в другие глаза, куда более темные, не лучащиеся нечеловеческой мудростью и сверхъестественным всепониманием. Она должна была быть здесь, висеть среди этих бесконечных портретов… Но Гарри не находил ее.

Последнего директора школы Хогвартс Северуса Снейпа не было в этой комнате.

Юноша стоял на мягком ковре посреди директорского кабинета и ощущал, как ярость медленно воспламеняет его кровь, заставляя щеки вновь приобретать алый оттенок, а пальцы — безотчетно сжиматься в кулаки. Он старался успокоить себя, найти какое-то объяснение, оправдание. Он все еще обшаривал кабинет уже невидящим взглядом…

Вдруг ему на глаза попался угол какого-то большого плоского предмета, стоящего в самой глубине комнаты позади массивного стола из красного дерева, предмета, явно задвинутого подальше от чужих глаз и к тому же закрытого толстыми складками материи. Гарри быстро приблизился к нему, при этом юноше показалось, будто бы портрет Дамблдора внезапно открыл глаза и даже сделал предостерегающий жест, но Гарри не стал оборачиваться. Он взялся за край прикрывающей картину материи и медленно поднял ее.

Это был портрет, но с холста на Гарри смотрело вовсе не то лицо, которое он ожидал увидеть. Перед ним был мужчина неопределенного возраста, красивый той холодной и алчной красотой, которую обычно приписывают сверхъестественным существам. Черты его лица были благородными, даже чересчур правильными, но удивительно надменными, в длинных волнистых волосах серебрились нити неестественно ранней седины, яркий рот змеился в язвительной усмешке, аккуратные усы и небольшая борода добавляли его лицу привлекательности и при этом окончательно завершали образ хладнокровного и злого человека. Когда Гарри откинул с портрета покрывало, в него впился острый взгляд зеленых глаз незнакомца. Не таких, как у самого Гарри, цвета молодой дубовой листвы, а холодных абсентово-зеленых.

— Ну, здравствуй, преемник, — с усмешкой проговорил незнакомец, и Гарри почувствовал в звучании его правильной речи что-то старинное, даже древнее.

— Кто вы? — без тени доброжелательности спросил юноша.

— Ммм, — с пренебрежительным сожалением протянул человек, изображенный на картине. — Ты должен знать меня, хотя тебя и перехватил мой менее разборчивый и более безответственный друг.

Гарри пристально вгляделся в портрет зеленоглазого волшебника, чтобы уловить в его чертах хоть что-то знакомое, но ему ничего не приходило в голову.

Его собеседник ждал, улыбаясь все той же холодной и скользкой улыбкой. Вдруг словно бы слабый разряд тока проскользнул в сознании юноши, и он негромко воскликнул:

— Вы — Салазар Слизерин?!

— Тсс, — зашипел на него портрет, и Гарри тут же убедился в своей догадке, потому что на мгновение зеленоглазый показал ему кончик тонкого раздвоенного языка. — Это не метафора, — доверительно прибавил он, все также неприятно улыбаясь.

— Почему вы назвали меня своим преемником? — спросил Гарри, догадываясь, что ответ ему совершенно не понравится.

— Потому что если бы эта чертова выжившая из ума шляпа не предоставила тебе возможности выбора, ты учился бы на моем факультете и стал бы моим истинным последователем.

— Никогда! — вновь громче, чем это следовало, ответил Гарри, на шаг отступая от картины.

— Зря ты так непримирим в своем отторжении Слизерина, Поттер. Этот факультет дал бы тебе гораздо больше, чем знакомство с отпрысками влиятельных семейств и возможность войти в их среду.

— Вы говорите о тяготении учеников факультета к Темным искусствам? Думаете, я мог бы стать вторым Волан-де-Мортом? — с презрением в голосе спросил разозленный и обескураженный Гарри.

Его собеседник нехорошо усмехнулся и на миг прикрыл гипнотически прекрасные холодные глаза.

— Я имею в виду, что если бы ты стал настоящим слизеринцем и сумел воспользоваться тем, что всем достойным предлагаю я, то, возможно, Волан-де-Морт изначально не получил бы назад своей силы, так как у него появился бы достойный конкурент.

— Это бред, — неприятно холодея от едва уловимого, но такого опасного ощущения некоторой гордости, удовольствия, резко оборвал его Гарри.

— Ты знаешь, что это не бред, — полушепотом протянул Салазар Слизерин, не отпуская взгляда юноши. — Ты помнишь не один… множество моментов, когда мог ступить на совсем иной путь… и на этом пути тебя ждало бы могущество и вседозволенность. Ты прекрасно знаешь, что в тебе есть качества, которые позволили бы тебе далеко продвинуться вперед…

— Даже если так, — неожиданно нашел в себе силы согласиться Гарри, — я осознанно отверг эту возможность и стал победителем. Разве факультет Слизерин не превыше всего ценит умение верно определять расстановку сил?

— О да, — еще более откровенно улыбаясь, проговорил Салазар. — Тут ты совершенно прав. Однако меня огорчает то, что ты сделал это слишком… прямолинейно, просто, совершенно не получив никакой выгоды для себя.

— А какая выгода мне нужна?

— Ну как же… возможность стать не просто всенародным героем, а по правде говоря — публичным мучеником, искупающим чужие грехи — а действительно влиятельным, наделенным реальной властью человеком.

— Мне это не нужно, — хладнокровно оборвал его Гарри, но слизеринец невозмутимо продолжал:

— Возможность менять мир так, как тебе кажется правильным… Власть самому исправлять существующие слишком давно несовершенства…

— Меня не интересует политика и уж тем более не привлекает роль тирана, — отрезал юноша, постаравшись отогнать от себя мысли о том, что совсем недавно, буквально только что, намеревался перевернуть замок вверх дном, чтобы добиться того, что считал справедливым и единственно верным.

— Значит, тебя все устраивает? — хищно прищурившись, спросил зеленоглазый маг с картины.

— Да, — как можно тверже ответил Гарри.

— Тогда почему ты здесь? Почему я явственно слышал скрежет твоих зубов, пока ты стоял и обшаривал взглядом этот кабинет? Неужели тебе нечего делать, некого любить, не к кому идти там, в твоей новой жизни?

От этих слов юноша растерялся и не смог этого скрыть. Салазар Слизерин торжествующе приподнял уголок рта в очередной усмешке, которых у него явно были тысячи.

— Мне показалось, когда ты поднял этот полог, ты ожидал увидеть здесь кого-то другого, — вкрадчиво, с почти знакомой интонацией проговорил он, и Гарри окатило нежданным жаром. Юноша какое-то время просто стоял молча, пытаясь понять, что ему стоит сделать: просто закрыть злополучную картину, оставив все как есть и попытавшись найти ответ на интересующий его вопрос в другом месте… или же спросить у этого могущественнейшего из магов, который, очевидно, знал гораздо больше о жизни замка, чем любой из его живых обитателей на данный момент. Желание узнать правду было настолько сильно, что Гарри решил не считаться со внутренним голосом, который настойчиво отговаривал его продолжать разговор с родоначальником факультета Слизерин.

— Я искал портрет последнего директора школы. Его тут нет, — как можно бесстрастнее произнес он.

— Портрет Северуса Снейпа, моего невезучего преемника? — явно забавляясь, промурлыкал Слизерин. Он сделал паузу, за время которой в голове юноши пронеслись сотни лихорадочных мыслей, а узел внутри стянулся до невыносимости. — Он едва ли появится здесь, Поттер.

— Почему? — ощущая себя самоубийцей, перекидывающим ногу через ограждение Тауэрского моста, спросил юноша.

— Потому что он не был написан. Дело в том, что единственный в мире художник, который может сделать посмертный портрет директора школы Хогвартс, уже давно сошел с ума…

— Но ведь не так давно он написал портрет Дамблдора! — совсем забыв об осторожности, воскликнул Гарри.

— Я не договорил… Так вот, уже давно сошел с ума и начал всячески издеваться над заказчиками. Делегации от Хогвартса, пришедшей с просьбой написать Северуса Снейпа, он заявил, что не собирается этого делать, никак не объяснив причин отказа.

— Совсем не объяснив..?

— Ну, если ты можешь принять за объяснение ересь про вампиров, которые придут за ним, если он начнет работу…

Гарри опустил взгляд, пытаясь переварить эту странную новость. Значит, МакГонагалл и другие преподаватели все-таки собирались заказать этот портрет… Им помешало безумие старого художника… Но почему тогда имени Снейпа не было в списке на скульптуре?..

Слизерин, внимательно наблюдавший за его лицом, неестественно мягко спросил:

— Ты хотел поговорить с профессором Снейпом?

Гарри поднял на него взгляд и тут же вновь оказался в плену абсентового моря, мгновенно затопившего его сознание.

— Я не могу предоставить тебе возможность побеседовать с другим мертвым, — будто бы небрежно, почти извиняясь, прошептал Салазар, — но я могу показать тебе…

— Что?!

Портрет загадочно улыбнулся.

— В общем-то, все… Все, что видел мой портрет, висящий в личном кабинете бывшего декана факультета Слизерин.

Гарри мгновенно понял, что уже попался в эти сети. Он не сможет оказаться от возможности увидеть последние дни его некогда злейшего врага, чтобы понять… чтобы убедиться…

— Конечно же, ты понимаешь, что я предлагаю сделку, — насладившись произведенным эффектом, продолжил Слизерин. — Я сразу же озвучу ее условия, чтобы тебе не казалось, что я пытаюсь обмануть тебя, так как ты мне, разумеется, не веришь.

Гарри утвердительно кивнул.

— Наверное, ты догадался, что мой портрет написан иначе, чем портреты всех остальных директоров и директрис Хогвартса. В него вложено больше магии, больше моей сущности. Это почти крестраж, — проговорил он, не обращая внимания на то, что Гарри немилосердно передернуло. — Разумеется, он создан без вплетения темной магии, иначе бы он не мог находиться в школе столь долгое время… (Гарри позволил себе недоверчиво усмехнуться, но продолжил внимательнейшим образом слушать) Но так как в этой вещи слишком велика доля моей истинной сути, она имеет некоторые признаки живого существа… И она нуждается в питании.

— В питании? — ощущая неприятный внутренний скрежет страха, повторил юноша, вновь отступив на шаг от портрета.

— Да… в самом обычном питании. Я говорю о человеческой крови. Ее требуется совсем немного, — поспешно заверил Слизерин, и Гарри вдруг заметил, что в чертах его лица явственно проступает жажда. — Обычно этот неприятный для людей ритуал совершал действующий директор школы, но сейчас эта должность пустует…

Дальше Гарри уже не собирался слушать. Он медленно кивнул, показывая собеседнику, что вполне понял условия и согласен с ними. Возможно, он вел себя слишком опрометчиво, возможно, был попросту глуп, но он был готов сделать то, что просил у него Слизерин.

— Я дам тебе моей крови. Надеюсь, ты не будешь против того, что она не совсем чиста, — неожиданно для самого себя разом отомстив за все усмешки в свой адрес, проговорил Гарри и начал закатывать рукав на запястье.

Слизерин улыбнулся, но как-то слишком беззлобно, будто бы не желал спугнуть неожиданную удачу своей невозможной ядовитостью.

— Промокни ею мои губы, — хриплым голосом попросил он, и Гарри даже стало немного неловко оттого, что он видит великого мага в настолько невыгодном для него положении.

— Сейчас, — откликнулся он, возясь с запястьем, которое никак не желало быть расцарапанным до крови. Когда юноша все-таки добился успеха, он осторожно поднес кровоточащую царапину к тому месту, на котором были нарисованы губы Салазара и на несколько мгновений плотно прижал к холсту. Ему показалось, что он чувствует, как часть крови буквально вытягивается из его руки и моментально впитывается в грубую на ощупь ткань с нанесенным на нее толстым слоем масляной краски. Когда запястье действительно начало пощипывать, Гарри с брезгливостью отдернул руку.

Салазар самозабвенно облизывался, проводя тонким змеиным языком по беззастенчиво поалевшим губам.

— Отлично, — через некоторое время промурлыкал он, вновь поймав Гарри в аркан своих дьявольских глаз. — Теперь приступим к выполнению моей части договора. Мой портрет в кабинете Снейпа… большую часть времени он пустует, но я вижу все, что там происходит. Сейчас в этом кабинете творятся могучие восстанавливающие чары… но не в этом суть. Я, конечно, не буду показывать тебе все воспоминания моего портрета, касающиеся Северуса Снейпа… их слишком много и выбирать что-то нужное тебе, долго просматривая каждое, я не хочу… Полагаю, тебя интересуют поздние воспоминания?

— Да, — в сильном волнении кивнул Гарри.— Мне нужны воспоминания прошлогодней давности, все, что произошло в кабинете перед битвой за Хогвартс.

К Слизерину вновь вернулась способность дарить собеседнику отвратительные усмешки.

— Ну, едва ли у тебя хватит времени посмотреть все события последнего года. Ты бесправно проник в этот кабинет, и рано или поздно за тобой придут, чтобы попросить покинуть его. Да и, по правде говоря, в них нет решительно ничего интересного…

Как только он это сказал, Гарри ощутил ужас, догадавшись, что за этими словами последует сардонический смех и признание в ловком обмане. Однако он ошибся, потому что Слизерин продолжил:

-…Но самое последнее воспоминание перед битвой, возможно, покажется тебе довольно вкусным.

С этими словами Слизерин медленно отодвинулся в сторону и исчез с холста. Грязноватый фон, на котором Гарри впервые различил многочисленные трещины в слое краски, как и подобает очень старым картинам, начал медленно проясняться, и вот Гарри увидел, как в экране телевизора, очертания пустого до боли знакомого кабинета профессора зельеварения. Портрет Салазара Слизерина в этом помещении висел довольно высоко, и можно было хорошо рассмотреть то, что стояло на верхних полках — бесконечные колбы и банки с заспиртованными гадами.

Гарри напряженно вгляделся в изображение на холсте и даже подался вперед, чуть не касаясь картины длинными прядями волос, спускавшихся со лба.

Кабинет оставался безлюдным совсем недолго, но юноша успел передумать бесконечное множество мыслей, прежде чем тяжелая дверь резко распахнулась. Порог стремительно пересек Северус Снейп. Только взглянув на него, Гарри почувствовал, что пошатнувшийся в его сознании образ этого человека рассыпается на части. Казалось, Снейп был вне себя, но его темные глаза источали не ту знакомую юноше ярость, с которой он имел несчастье сталкиваться прежде… бледное лицо зельевара искажала судорога предельного, невыносимого отчаяния. С громким стуком захлопнув за собой дверь, Снейп заметался по кабинету, как объятый пламенем зверь. Тяжелая, обычно неподвижная завеса черных волос рассыпалась по плечам, длинные пальцы намертво сжались в кулаки, движения Снейпа были резкими, точно кто-то невидимый насылал на него Круциатус, как только он пытался остановиться.

В конце концов Снейп усилием воли заставил себя замереть, застыть посреди комнаты. Волосы скрыли лицо, он тяжело дышал, будто переживая пытку… Потом он медленно, словно бы с трудом, выпрямился, тяжелый взгляд обвел все помещение и остановился где-то на стене, ниже портрета, через окно которого Гарри со сжатым в тисках сердцем следил за ним… по легшим на его лицо желтым отсветам юноша понял, что Снейп смотрит на масляную лампу, освещающую кабинет. Гарри догадался, что зельевар пытается вернуть себе спокойствие одним из самых древних способов, известных человеку: неотрывно глядя на огонь. Но в обращенных на пламя глазах, сузившихся до темных щелей, отражался неистовый пожар внутренней борьбы, который невозможно было унять.

Потрясенно следя за каждым движением своего учителя, мучительно всматриваясь в его лицо, Гарри пытался понять… И с каждым мгновением его все сильнее охватывал страх от мысли о том, что он знает причину этого отчаяния… знает слишком хорошо… Он не должен был это увидеть! Это была ошибка! Ему было необходимо прекратить это и покинуть кабинет директора… навсегда!

Но Гарри продолжал смотреть на картину расширившимися от потрясения глазами.

Внезапно Снейп выхватил свою волшебную палочку. Одно мгновение он держал ее перед собой, будто бы вспоминая, для чего она создана, а затем вдруг резко развернулся и направил ее на застекленный стеллаж с бутылями. Вспышка — и стеклянные брызги полетели во все стороны, на пол хлынули потоки разноцветных жидкостей. Затянутая в черное рука повела палочку дальше, и другой взрыв разнес вдребезги все сосуды в соседнем стеллаже. Повалил густой фиолетовый дым, что-то начало взрываться уже на полу, но Снейп даже не подумал прикрыть лицо. Он бросился к другому шкафу и в один миг смел все, что было на одной полке, затем на второй. Осколки колб и ошметки заспиртованных тварей летели во все стороны, тонкий хрустальный звон наполнил помещение до краев, разливаясь, зелья начинали реагировать друг с другом, шипучая, дикая, неконтролируемая магия полезла изо всех щелей.

Казалось, Снейп не замечал ничего, не осознавал, что делает. Он продолжал в бешенстве громить собственный кабинет, явно наплевав на опасность. В какой-то момент одна из банок легла ему в руку, и он запустил ее в стену, даже не отвернувшись, когда мельчайшие стеклянные жала полетели в него. За первой банкой последовала другая, потом еще…

Каким-то чудом Снейп все еще оставался невредим. Хотя позади него давно уже что-то пылало, кое-где разлитая жидкость разъедала дерево и камень, на его лице не было ни единого кровоподтека или царапины, а одежда оставалась целой.

Оглянувшись, чтобы найти еще невредимые сосуды, он внезапно понял, что их больше не осталось. Полки стеллажей усеивали осколки и какие-то склизкие куски, зелья стекали по стенкам и собирались в разноцветные лужи. Это зрелище заставило его медленно опустить руку с зажатой в ней палочкой.

Он вновь стоял в самом центре своего кабинета, теперь уже изуродованного погромом… Прямая, несгибаемая черная фигура посреди хлама и осколков… Противоположность этой стойкости и хрупкости сотен стеклянных сосудов была лишь иллюзией. До того, как быть разбитыми о каменный пол, все они были чем-то полны, хранили что-то в себе… тогда как внутри этого человека зияла разъедающая душу пустота.

Медленно, будто бы во сне, подняв руку к голове, он коснулся пальцами волос чуть выше виска, и когда отнял пальцы, Гарри увидел на них кровь. Все-таки один из осколков задел его…

Внезапно юноше стало дурно… не от вида этой крови, а, скорее, от невыносимого ощущения безысходности, порожденного тем, чему он стал свидетелем… Он прижал руки ко рту и сделал неловкий шаг назад. Но портал старинной рамы неумолимо продолжал показывать ему бывшего учителя.

Снейп смотрел перед собой невидящим взглядом, никак не реагируя на то, что обманчиво кроткие языки пламени уже подбирались к полам его мантии, а фиолетовый дым туманом застилал ему глаза. Для него больше не существовало этого кабинета, зелий, школы с ее учениками… он дошел до дна казавшегося бесконечным колодца своего отчаяния и теперь просто не знал, зачем все это окружает его…

Гарри хотелось крикнуть «хватит», заставить Салазара вернуться в свой портрет, но он словно потерял способность говорить.

Но вот одна смоляная прядь упала на лицо Снейпа… и в следующий миг зельевар стремительно вышел из кабинета, оставив дверь распахнутой.

Изображение начало гаснуть, и вскоре измученному взгляду Гарри вновь предстало лицо основателя факультета Слизерин. Салазар не улыбался, но его недобрые глаза светились хоть и сдерживаемым, но необычайно цепким любопытством. Юноша поймал себя на мысли, что испытывает к нему отвращение. Но эта мысль, только возникнув, растворилась, словно дым, и он вновь погрузился в темные воды неизъяснимого тянущего чувства, которое породило увиденное.

— Это же… было дело всей его жизни, — медленно проговорил юноша, не зная, обращается ли он к Слизерину или, скорее, к самому себе.

— Да, — подтвердил человек на картине, — дело всей его жизни. Значит, причина была важнее, чем его жизнь.

Эти слова заставили Гарри вздрогнуть.

— Полагаю, она тебе известна? — с истинно змеиной осторожностью спросил Слизерин, и его абсентовый взгляд впился в Гарри.

— Нет, — тихо ответил юноша. Он не желал врать… ему казалось, что если он ответит именно так, то сможет изменить реальность, действительно перестанет понимать, что значит это отчаяние, эта пытка…

Его губы пересохли, ему казалось, что он больше не сможет произнести ни слова. Сейчас он мечтал лишь об одном: незамеченным покинуть этот кабинет и Хогвартс, оказаться в пустом вагоне поезда, увозящего его в Лондон…

— Спасибо, — чуть хрипло проговорил он, найдя в себе силы посмотреть Салазару в глаза. Портрет церемонно кивнул, и юноше почудился отблеск алчного предвкушения в черных, как ночь, зрачках могущественного мага древности.

Стараясь ни о чем не задумываться, Гарри направился к выходу из кабинета. Но не успел он сделать и пяти шагов, как его окликнул голос Слизерина.

— Подожди, Поттер. Ты кое-что забыл.

Гарри на мгновение остановился. В его душе зародилось нехорошее предчувствие. Он собрался уже вновь двинуться вперед, когда вдогонку ему прозвучали слова:

— Ты не можешь уйти просто так. Тебе придется забрать меня.

— Это еще почему? — бросил Гарри, не оборачиваясь, будто бы надеясь, что это поможет ему все-таки поскорее уйти.

— Потому что теперь эта картина принадлежит тебе. Ты подписался, как ее владелец, кровью, и должен будешь забрать ее немедленно.

«Так значит, это все-таки был обман!» — пронеслось в голове юноши. — «Ну что ж, сам виноват. Разбирайся теперь».

Он сделал единственное, что пришло ему на ум: просто подошел к двери и открыл ее, собираясь выйти. Но на первой же ступени остановился, пронзенный неприятным чувством, источник которого был ему прекрасно известен.

— Черт! — в сердцах бросил Гарри. С тяжелым сердцем он вернулся обратно к картине, попутно заметив, что ни один портрет в кабинете не спит и Дамблдор смотрит на него одновременно с осуждением и сочувствием. Ему не было до этого никакого дела, он с раздражением напустился на портрет основателя, невозмутимо глядящего на него из старинной рамы.

— Зачем вам понадобился я? Почему вы не хотите остаться здесь, в школе? Поверьте, в этом кабинете происходят куда более интересные вещи, чем в моем доме!

Салазар Слизерин лишь притворно устало прикрыл глаза в ответ на эти вопросы, заданные совершенно неподобающим тоном. Но когда он заговорил, стало заметно, что его улыбка просто-таки светится самодовольством.

— Ну, во-первых, ты все-таки Певерелл, хотя твой отец совершил преступление, разбавив свою драгоценную кровь наполовину, — промурлыкал он, нисколько не смутившись при виде гнева, отразившегося на лице Гарри. — Во-вторых, я убежден, что рано или поздно ты займешь подобающее тебе место в магическом сообществе, и тогда я смогу насладиться зрелищем, скажем, кабинета министра или, на худой конец, главы мракоборческого центра. И, в-третьих, — произнес он тихо, перейдя на шепот, — ты единственный змееуст из известных мне современников. Знаешь, так приятно хоть изредка поговорить с достойным собеседником на родном языке.

Гарри мысленно чертыхнулся вновь, только теперь осознав, что большую часть разговора они говорили на ненавистном ему парсултанге.

— Хорошо, — сквозь зубы процедил он. — Как я должен забрать тебя отсюда?

Салазар немедленно изобразил одну из своих наименее привлекательных усмешек, явно призванную уязвить Гарри в его незнании.

— Это совершенно несложно. Тебе нужно использовать заклинание копии высшего порядка.

— Копии высшего порядка? — машинально переспросил Гарри. Он никогда не слышал о подобном заклинании. Даже от Гермионы, а это о многом говорило.

— Да. Оно позволит тебе оставить в этом кабинете подделку, которую едва ли обнаружат до следующей реставрации портретов основателей, а она будет нескоро. На холсте будет мой двойник, который при случае сможет передать мне все, что здесь происходило, или пригласить меня в свою раму.

— Как она делается? — нетерпеливо спросил Гарри, хотя в глубине его души шевельнулось любопытство к столь необычной магии.

— Тебе просто следует повторять за мной, держа палочку наготове и не делая никаких жестов.

— Хорошо.

Гарри послушно достал волшебную палочку и направил ее на стоящий перед ним портрет. Он приготовился вслушаться в латынь незнакомого заклинания, чтобы постараться запомнить его или хотя бы просто уловить смысл, но Салазар неожиданно заговорил на дневнеанглийском. Слова полузабытого языка, такого родного и при этом столь далекого от современного, заструились серебряной вязью, и Гарри не оставалось ничего другого, как попытаться поспеть за Слизерином, декламирующим ровным певучим голосом.

Это было самое длинное заклинание, которое Гарри когда-либо доводилось прочитывать. Пока он старательно повторял незнакомые слова, тратя все силы на то, чтобы не ошибиться ни в одном звуке, Салазар совершенно бесцеремонно его разглядывал. Великий маг явно забавлялся ситуацией, но не переступал черту, прекрасно понимая, что сам заинтересован в результате.

Когда Гарри уже начало казаться, что он попросту охрипнет или собьется из-за пересохшего языка, Слизерин неожиданно оборвал чтение заклятья. Юноша, не понявший смысла большинства слов, вопросительно уставился на него, ожидая пояснения: было ли заклинание закончено верно или что-то помешало.

— Все, — чуть приподняв остроконечную бровь, пояснил Салазар.

Гарри растеряно огляделся, ища глазами копию, которая должна была возникнуть в результате совершения волшебства.

— Позади тебя, — с ухмылкой сообщил маг.

Обернувшись, Гарри действительно обнаружил точно такой же портрет, с которого на него глядело еще одно узкое лицо в окружении тронутых сединой волос. Двойник Слизерина неприятно улыбнулся, демонстрируя абсолютное сходство с оригиналом.

— Что мне теперь делать? — устало и безразлично спросил Гарри, бесхитростно мечтая оказаться дома и свернуться калачиком на своем диване.

— Как что? Поттер, ты же был одним из самых многообещающих студентов на своем курсе… даже турнирчик какой-то, говорят, выиграл. Неужели тебе трудно сообразить такую простую вещь?

— Да, — буркнул Гарри, желая, чтобы насмешник поскорее отвязался.

— Просто примени заклинание невидимого расширения к твоей сумке и уложи мой портрет туда. Этот — поставь здесь и закрой тканью, как было до тебя.

Гарри быстро выполнил все, что сказал маг, и вскоре портрет одного из четырех основателей школы Хогвартс оказался втиснут в его маленькую на вид сумку. Юноша порадовался, что успел дойти до нужного заклятья в своей новой книге, а иначе пришлось бы выслушать еще одну порцию насмешек, сопровождаемых бесконечно разнообразными, но одинаково неприятными ухмылками.

Вновь притворившись, что не замечает внимательных взглядов всех без исключения прошлых директоров и директрис Хогвартса, Гарри наконец-то покинул кабинет. Внизу лестницы, у горгулий, его все еще дожидались бедные волонтеры. По их лицам Гарри понял, что они успели пожалеть, что впустили его в директорский кабинет, испугаться, что его сожрал какой-нибудь опасный артефакт и попросту заскучать. Он с извиняющимся видом пояснил им, что беседовал с портретом Дамблдора, и оба парня тут же вновь преисполнились осознания важности происходящего и чуть-чуть повеселели. Гарри все-таки пожалел, что с самого начала не воспользовался мантией-невидимкой, которая была у него с собой, но зато так он чувствовал, что действовал законно… хотя бы до того момента, как украл реликвию факультета Слизерин…

На ступенях, ведущих из прохладного холла на залитую солнцем лужайку перед замком, он распрощался с волонтерами и зашагал по направлению к станции Хогсмид.

Короткая тень его силуэта скользила по придорожной траве. Гарри шел прочь от замка, унося не только свой нежеланный трофей, но нечто гораздо более тяжкое, темное, отчего мерк даже яркий погожий день, и все вокруг казалось ненастоящим, будто бы реальность облачилась в свой лучший наряд только ради того, чтобы скрыть свою бессмысленность.

Он так сильно желал узнать правду, убедиться в том, в чем был необъяснимо уверен все это время… Он рвался к истине, не давая себе труда задуматься о том, что будет с ним, когда он получит окончательные доказательства… во что превратится его жизнь, и так истерзанная сомнениями и болью… Это бессмысленное самоубийственное упорство попросту не могло питаться только чувством вины, но юноша был неспособен это понять и потому оставался в неведении о том, что происходило в самой глубине его души.

С тихим шуршанием мантия отца упала на пол. Теперь его едва ли мог кто-либо заметить. Тыльной стороной ладони он отер со лба пот и огляделся.

Комната, посреди которой он стоял, напоминала служебную каморку заброшенной библиотеки. Все стены были заставлены книжными полками, так, что даже цвета обоев было не разглядеть. Свободного пространства было мало, и оно было почти полностью занято старым потертым диваном, таким же обшарпанным креслом и маленьким столом на тонких шатких ножках. Никаких фотографий, никаких безделушек, которыми обычно украшают полки… Даже просто следов того, что здесь кто-то жил, пил чай, сидя в кресле у камина, расхаживал по комнате, бросая на пол оторванные листы календаря, смотрел в окно, читал, опершись на подлокотник дивана… Однообразно темные корешки книг притягивали в комнату темноту, сдавливали пространство, превращая его в камеру… для душевно больного?

Гарри стоял, не шевелясь, чувствуя, как гулко и тяжело бьется сердце. Он не должен был сюда приходить. Не имел на это никакого права. Он забрался сюда, как вор, воспользовавшись мантией человека, которого никогда бы не пустили в этот дом по своей воле.

Дверь была закрыта, створки маленького зарешеченного окна были захлопнуты, но сырость и затхлые запахи этого почти опустевшего квартала все равно наполняли комнату… казалось, что в особенно сырую погоду здесь, в этой крохотной гостиной стоит туман…

Гарри не знал, зачем он сюда пришел… он внушал себе, что причиной было желание взглянуть на фото матери, которое он никогда не держал в своих руках… фото из омута памяти… но в глубине души он знал, что это не так.

Один из стеллажей с книгами стоял как-то странно, чуть выдаваясь вперед. Гарри подозревал, что за ним скрыта потайная дверь. Почему-то здесь не было ни одной обычной двери, кроме входной… будто бы специально создавалось ощущение, что отсюда не выбраться… Юноша сделал несколько шагов по темному зашарканному ковру и осторожно потянул стеллаж на себя.

За ним действительно оказалась незакрытая потайная дверь, за которой обнаружился узкий темный коридор. Гарри достал палочку и зажег на ее кончике свет, чтобы осветить себе дорогу. По обеим сторонам коридора имелось несколько дверей. Юноша открыл первую и оказался в совершенно темной комнате, лишенной окон. Заставив свет стать ярче, Гарри шагнул вперед.

Это оказалась мини-лаборатория. Нечто подобное он и ожидал увидеть здесь, в этом доме. Еще несколько стеллажей с книгами, совершенно старыми, почти рассыпающимися и, по всей видимости, редкими и ценными. Большой стол с аккуратно расставленными колбами и другими стеклянными сосудами для зелий. Множество котлов разного размера: от большого чугунного до миниатюрного котелка из какого-то незнакомого Гарри материала, тускло поблескивающего в свете магического фонарика.

В этой комнате было гораздо больше вещей, чем в гостиной, и все они явно содержались в идеальном порядке и чистоте, пока здесь жил их хозяин. Волшебные приборы, разнообразные сосуды и инструменты для создания зелий, бесчисленные держатели, подставки и ящики для хранения результатов. Как ни странно, эта нежилая комната казалась куда более обжитой, чем гостиная. Будто бы еще совсем недавно здесь проводились эксперименты, варились зелья, из котла валил едкий дым, слышался звон колб, пахло свежей магией…

Гарри боялся додумать эту мысль, запрещал себе вспоминать о другой комнате, очень похожей на эту… в которой тоже некогда готовились зелья, бурлил котел… но все было сметено бледной рукой, которую вело отчаяние…

Юноша неуверенно приблизился к рабочему столу и провел по нему ладонью. Все вокруг уже давно застилала серая пыль. Она покрывала предметы и поверхности, словно бы стараясь сберечь нетронутым то мгновение, когда их в последний раз касался хозяин. Здесь не было никаких отпечатков — темных пятен на ровном слое пыли… никто не приходил в этот дом после смерти Северуса Снейпа.

Гарри вышел из комнаты, оставив ее оберегать свои сокровища в одиночестве и абсолютной тишине. Он притворил за собой дверь и направился дальше по коридору.

Следующая дверь вела на кухню, но юноше было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это тесное и заставленное пустыми склянками помещение использовалось скорее как кладовка, чем как место, где должна была готовиться пища. Едва ли в нем можно было найти хоть что-то интересное. В отличие от лаборатории, оно носило отпечаток пренебрежения хозяина, которому были безразличны житейские заботы.

За последней дверью находилась спальня, такая же тесная и неуютная, как и все остальные комнаты этого нелюдимого жилища. Два зарешеченных окна, выходящих в какой-то глухой двор, превращенный в свалку, неохотно пропускали свет пасмурного дня, придавая всему помещению вид тюремной камеры. Здесь стояла лишь старая продавленная кровать на кривоватых массивных ногах, темный платяной шкаф, напоминающий прислоненный к стене гроб, и две невзрачные тумбочки. Входя в эту комнату, Гарри не мог сдержать дрожи. Он понимал, что дом, в который он беззастенчиво проник, был ненавистен своему хозяину… так же, как и Волан-де-Морт, так же, как и сам Гарри, Снейп считал своим истинным домом только Хогвартс… но Гарри был не в силах представить, как человек мог, пусть даже временно, находиться в этом месте, не сходя с ума от уныния и тоски. Бесконечные темные вечера, проведенные в этих стылых комнатах… вездесущий запах отравленной отбросами реки, промозглая сырость, не позволяющая согреться даже у камина, отсутствие какого-либо намека на уют… Юноше казалось, что хозяин этого дома сам прилагал все усилия к тому, чтобы жизнь здесь становилась невыносима. Он словно бы создал собственную тюрьму, чтобы заточать в нее себя самого, отгораживаясь решетчатыми окнами и потайными дверями от всего, что могло проникнуть в его душу, оставаясь в камере наедине со своей пустотой.

Гарри прошел в комнату и остановился у окна. Ему вдруг безумно захотелось сорвать решетки и распахнуть окна, зажечь теплый домашний свет, преобразить эту темную клетку, сделать ее местом, в котором можно жить…

Словно этим можно было что-то изменить…

Чувствуя, как его стремительно захлестывает волна отчаяния, юноша отпрянул от окна и невидяще оглядел комнату еще раз, пытаясь вытеснить горькие мысли, сосредоточившись на поиске фотографии матери.

Ему почему-то казалось, что он не найдет ее, даже если применит самое сложное заклятие поиска. Это фото было необычайно дорого Снейпу, а он, как никто, умел хранить свои тайны. Гарри не удивился бы, если бы узнал, что маленькая бумажная карточка с улыбающейся рыжеволосой девушкой хранится в тайнике, на котором лежат несколько слоев мощнейшей магической защиты… или находится в одном из таинственно светящихся сосудов, превращенная в заспиртованное существо.

Но все-таки он пришел сюда, взломав старый замок на двери… открывал двери в заброшенные комнаты… бродил по дому своего погибшего учителя… и если у него не было причины, оправдания хотя бы для самого себя, то как он смел это делать?

Гарри принялся осторожно выдвигать ящики тумбочек, стараясь не прикасаться к их содержимому, не желая тревожить мирно дремавшие вещи... Там почти ничего не было, лишь старые и уже давно не используемые бытовые мелочи вроде расчесок, пустых футляров из-под перчаток, записных книжек и прочего. В одном ящике Гарри нашел желтоватые листы, исписанные до боли знакомым мелким летящим почерком. Он внимательно просмотрел их, запретив себе вчитываться в суть, но среди этих листов не было никаких фотографий.

Потратив на поиски не более нескольких минут, на протяжении которых он испытывал тягостное чувство собственной неправоты, юноша оставил в покое тумбочки и шкаф и вновь подошел к окну. Глухая стена противоположного дома закрывала почти весь обзор, лишь узкая полоска неба виднелась выше неровной линии крыши. Из-за этого в комнате почти не было света. Шагнув вдоль окна в сторону, чтобы попытаться рассмотреть, что видится под другим углом, Гарри неожиданно задел носком ботинка что-то тяжелое на полу. Он наклонился и поднял круглый предмет.

Это оказался вредноскоп. Единственная магическая вещь в этой спальне. Прибор имел непривычный вид: изящный остроконечный волчок находился внутри стеклянного шара, по поверхности которого вились кольца серебряной змеи, создавая с одной стороны некое подобие подставки, чтобы прибор не катился по плоскости, а с другой — навершие, оканчивающееся миниатюрной треугольной головкой с изумрудными глазами. Рядом с ней на стекле была выгравирована серебристая надпись «Слизерин».

Почему-то Гарри сразу же уверился в том, что эта вещица — подарок Снейпу от Дамблдора. Он не сомневался, что профессор зельеварения был совершенно равнодушен к любым презентам и дарам, хотя ему никогда не доводилось видеть, как Снейпу что-либо дарят. Но возражение тут же нарисовало картину, в которой Дамблдор приглашает Северуса в свой кабинет и вручает ему этот вредноскоп, терпеливо уговаривая принять полезный подарок… Наверное, эта вещь была чем-то уникальна, раз Снейп в конце концов уступил доводам директора.

Гарри вертел вредноскоп в руках и так и сяк, пытаясь лучше разглядеть тоненький волчок, несмотря на тряску находящийся в покое, но что-то мешало ему и он никак не мог уловить, что. Лишь через какое-то время юноша осознал, что мешает отражение окна на стеклянной поверхности… Оно было каким-то странным: едва заметно колебалось, плыло, будто бы внутри шара был газ. Гарри с удвоенным интересом присмотрелся к вредноскопу, но так и не смог увидеть что-то определенное в этом неспешном движении отсветов. Ему вспомнился магический прибор, который он видел в кабинете у лже-Грюма — Зеркало заклятых, в котором отражались лица злейших врагов Пожирателя Смерти. Возможно, эта вещь действовала похожим образом.

Гарри еще подержал вредноскоп в руках, а потом аккуратно положил на одну из тумбочек. Ему почему-то было жаль оставлять его здесь. Вещь казалась живой, созданной для того, чтобы служить хозяину, а не пылиться в заброшенном доме.

Юноша невесело усмехнулся в ответ на свои мысли. Коллекционер слизеринских реликвий? Или просто вор?

Поколебавшись, он взял вредноскоп и вышел из комнаты. Почему-то казалось, что он поступает верно, что в этом есть какой-то смысл. Возможно, смысл заключался лишь в том, что это была его вещь… может быть, он приходил сюда именно за ней…

Вновь пройдя по темному коридору и миновав унылую гостиную, Гарри покинул этот дом. Он оказался на замусоренной улице, именовавшейся Паучьим тупиком, и хотя день был лишен солнечных красок, в первое мгновение после полумрака заброшенных комнат ему показалось, что вокруг много света и воздуха, пусть даже этот свет был слаб, а воздух — пропитан вонью.

Он обернулся и взглянул на невзрачный фасад дома, ничем не отличающегося от своих серых сородичей, образующих неровный ряд, действительно упирающийся в безрадостный тупик в нескольких сотнях метров от того места, где стоял Гарри.

Еще одна оболочка, маска… скрывавшая то, что никто не должен был узнать о Северусе Снейпе. Как неопрятные черные волосы, как тяжелый неприязненный взгляд и пренебрежительный тон… Этот дом можно было бы назвать идеальным жилищем шпиона и предателя. Он не позволял узнать ровным счетом ничего личного, сокровенного о своем хозяине… только если ищущий не имел в руках ключа… того, что придавало смысл всему, что он видел в этом безжизненном месте.

Гарри было плохо. Он чувствовал, что даже столь недолгое пребывание в вакууме этого жилища оказалось для него чрезмерным. Он так и не смог дать себе однозначного ответа на вопрос, зачем он оказался в этой части Лондона, что искал в комнатах дома, стоящего в грязном заброшенном тупике… в спальне своего погибшего учителя…

Несколько дней назад к нему заходила Гермиона. Она пришла одна. Заскочила на минутку, как это принято говорить. Наспех рассказала пару свежих новостей, похвасталась, что вычислила идеальное место для трансгрессирования к нему в гости… вроде как проверяла. Она смотрела ему в глаза еще пристальнее обычного и задавала вопросы, которые прежде старалась оставить при себе, чтобы не раздражать его излишней заботой. Гарри понимал, что Гермиона была слишком обеспокоенна его настроением и не смогла сдержаться, чтобы не проведать его после того, как он вернулся из Хогвартса… Юноша с досадой представлял себе, какое впечатление он произвел на подругу, находясь в том состоянии духа, которое породило увиденное в кабинете директора школы…

Сидя на кухне с чашкой чая, она сказала ему: «Гарри, я знаю, ты привык жить прошлым. Тебе всегда было труднее существовать в настоящем времени, потому что тебе слишком многого в нем не хватало… Но это тупиковый путь, и как бы ни было бесцветно настоящее, прошлое его заменить не сможет, а ты… никогда не сможешь исправить то, что уже произошло». Конечно же, она была права, но в какой-то миг Гарри захотелось ответить ей вопросом о том, остался ли еще цел хотя бы один маховик времени. Это ужасно бы ее напугало… он знал.

Он не мог иначе. Намертво стянутый в груди узел оказался пружиной, и теперь она была спущена. Его несло вперед, и он не мог сказать, где окажется в следующий момент… что будет делать, чтобы еще сильнее расцарапать зияющую в груди рану.

Гарри в последний раз взглянул на дом Снейпа, бесстрастно взирающий на него темными окнами своих нелюдимых комнат, и зашагал прочь из переулка в сторону тихо шуршащей замусоренными водами реки. Здесь было так пустынно и тихо, будто бы население всей округи было полностью эвакуировано из-за угрозы маггловской войны. В узких проулках между домами ветер гонял пустые пакеты и прочий мусор. Никаких детских площадок с веселым смехом и пестрым мельтешением ребятни, ни прогуливающихся парочек, ни старушек с любимыми собачками… За несколько месяцев новой жизни Гарри уже успел привыкнуть к уюту своего маленького пригорода… По сравнению с ним это место казалось еще более мрачным и безобразным.

Отойдя на достаточное расстояние от ближайших домов, юноша осторожно спустился к самой реке и, оглянувшись по сторонам, трансгрессировал.

Только что он вдыхал мусорное зловоние, а теперь его ноздри наполнял свежий запах еловой смолы. Лицо щекотали пушистые ветки. Он оказался в гуще молодого ельника. Это было то самое место, о котором говорила Гермиона: сюда можно было трансгрессировать, не боясь попасться на глаза проходящим мимо магглам.

Гарри отряхнул с себя иголки, попавшие на одежду, и выбрался из густых еловых зарослей. Он находился в небольшом парке, от которого было всего пять минут до его собственного дома.

Он не удивился тому, что здесь была совсем иная, солнечная погода. Подхватив идею у ирландцев, лондонцы говорили: «Вам не нравится наша погода? Подождите пять минут», и это было тем более верно для удаленных друг от друга пригородов, но Гарри все равно не мог отделаться от ощущения, что только что вернулся из совершенно другого мира. Ласковое летнее солнце не радовало его. Не поднимая взгляда на окружающий жизнерадостный пейзаж, юноша направился к дому.

Войдя к себе в гостиную, он на мгновение замер, будто бы не понимая, зачем сюда пришел. В доме царила тишина. Мефисто, видимо, еще не вернулся с ежедневного облета почтамта и любимых окрестных местечек, где бывали соседские грачи, а кроме него здесь некому было создавать шум.

В конце концов выйдя из ступора, Гарри стянул с себя любимую ветровку и, бросив ее на диван, направился на кухню, чтобы поставить чайник. Порой прийти в себя и добиться от мыслей хоть какой-то четкости и оформленности ему помогал только крепкий чай…

Через четверть часа юноша все еще сидел на кухне, медитируя над второй кружкой черного напитка и вскользь просматривая последний номер «Пророка», когда услышал робкий, неуверенный перезвон колокольчика. Будто бы тот, кто ждал у его калитки, никак не мог решить, стоит ли ему заходить, или нет.

Гарри поднялся со своего места и направился к двери. Выйдя из дома, он увидел, что на дорожке перед калиткой стоит мальчик. Юноша смутно помнил его лицо: это был один из стайки соседских мальчишек, что с утра и до позднего вечера бесшабашно носились по городку на роликах. Маленький сосед Гарри растерянно смотрел на приближающегося к нему хозяина дома. Гарри догадался, что мальчик еще не успел нажать на кнопку звонка у калитки. К тому же ему было не так просто это сделать: в руках мальчик бережно держал что-то большое и темное.

Гарри кольнуло недоброе предчувствие.

— Добрый день, сэр, — поздоровался паренек, серьезно глядя на Гарри.

— Добрый день.

— Я нашел на дороге птицу. Мне кажется, она ваша, сэр. Я несколько раз видел, как она перелетала через вашу изгородь.

Гарри быстро подошел к мальчику. На его ладонях действительно безвольно лежал Мефисто.

— Да, это моя птица, — хрипло проговорил юноша, забирая из рук мальчишки почти невесомое птичье тельце. — Что с ней случилось?

Парень уверенно посмотрел в глаза растерянному и подавленному Гарри, желая доказать, что совершенно невиновен в случившемся.

— Я не знаю. Когда я ее увидел, она уже лежала на земле. Рядом никого не было.

— Спасибо тебе, — произнес Гарри, и мальчик серьезно кивнул в ответ.

С замиранием сердца прислушиваясь к ощущениям пальцев, которые нежно обхватывали мягкое птичье тело… теплое? есть дыхание?.. юноша нес Мефисто в дом. Он мучительно пытался не думать о том, что грач уже мертв.

Не глядя зажег свет в гостиной и, положив бездыханную птицу на одну из диванных подушек, сел рядом. Гарри было страшно к ней притронуться, чтобы убедиться в том, что она… Но он переборол поднимающуюся из глубины души панику и осторожно приподнял голову грача. Клюв был приоткрыт, веки смежены. Крылья безвольно висели вдоль тела, лапки были поджаты. Но под перьевым покровом явственно чувствовалось тепло. Похоже, Мефисто находился в глубоком обмороке, но все-таки был жив. Гарри шумно вздохнул от облегчения.

Он не знал, что делать… как приводить грача в чувство. На теле Мефисто не было видно ран или ожогов, но Гарри понимал, что едва ли мог выявить не особенно заметное глазу, но опасное для жизни птицы повреждение.

Что же все-таки произошло? Кто напал на Мефисто?

Продолжая внимательно присматриваться к находящемуся без сознания грачу, Гарри внезапно заметил обрывок тонкой нитки, привязанный к правой лапке крылатого почтальона. Эта нитка была настолько незаметной, что поначалу юноша просто ее не увидел.

Не без труда отвязав неизвестно откуда взявшуюся нитку, Гарри поднес ее к глазам. Ничего особенного в ней не было. Тонкая, телесного цвета нить с оборванными концами. Но глядя на нее, Гарри явственно чувствовал прикосновение чего-то враждебного.

Этой нитью к Мефисто привязали то, из-за чего с ним и случилось непонятное несчастье. А, возможно, это была просто обыкновенная нитка, которую использовали служащие почтамта, чтобы прицепить к лапке грача очередной конверт, и дело было вовсе не в ней, а в этом конверте…

Внезапно Гарри спохватился и выбежал из дома. Ему пришло в голову, что где-то на улице, рядом с местом, где лежал Мефисто, могут быть обрывки злополучного письма. Но как только он оказался за калиткой, он понял, что не спросил мальчишку о точном месте, где тот нашел грача… он был слишком растерян, увидев своего любимца в таком состоянии.

Юноша начал кружить по улице, просматривая тротуар и проезжую часть, но на асфальте, который в этом маленьком пригородном поселке содержался в идеальной чистоте, ничего не было. Оглядевшись по сторонам, будто собираясь совершить что-то предосудительное, Гарри достал волшебную палочку, которая оказалась в кармане джинсов только потому, что он совсем недавно вернулся из путешествия в Паучий тупик, и прошептал: «Акцио, конверт!»

Как он и ожидал, ничего не произошло. Юноша перепробовал несколько других слов: обрывки, бумага, посылка, письмо, но ничего не вышло. Возможно, маленький сосед нашел Мефисто в нескольких сотнях метров от дома Гарри, или, может быть, конверт просто уже смел дворник.

Вновь оглянувшись на окружающую его тихую и умиротворенную улицу, Гарри пошел обратно в дом.

Мефисто все так же лежал на подушке, бессильно раскинув большие черные крылья. При виде этого зрелища со стороны, у юноши опять болезненно сжалось сердце.

Что же с ним произошло? Была ли это просто обыкновенная маггловская жестокость по отношению к животным или тут была замешана магия, и магия эта была направлена… против него, Гарри?

Только представив себе эту возможность, юноша тут же непроизвольно поморщился. Ему не хотелось даже начинать думать о том, что сейчас, после окончания войны, ему могла грозить какая-то опасность. За семь лет своего «избранничества» он успел набояться, намучиться неизвестностью и наскрываться от врагов на несколько жизней вперед и теперь совершенно не собирался возвращаться к старому, пусть даже это было совершенно неосмотрительно. На миг в его голове даже промелькнула хладнокровная мысль о том, что пускай его безопасностью занимаются мракоборцы, раз уж им так нужно, чтобы герой и великий спаситель был жив, как символ, но только пусть делают это как можно незаметнее… а он будет жить, как раньше, не трясясь за свою шкуру каждую минуту. В конце концов он был одинок, и, несмотря на большое количество друзей и знакомых, вполне мог позволить себе наплевать на свою судьбу.

Гарри вскользь удивился собственному настроению, незаметно успевшему зайти настолько далеко, но не стал углубляться в эту мысль.

Гораздо важнее было подумать о Мефисто. Юноша не был уверен, что грачу-телепату мог помочь обычный врач-маггл, но найти специалиста по волшебным существам было гораздо сложнее. Прежде всего в голову приходила профессор Грабли-Дерг, которая когда-то вылечила Буклю, однако Гарри не имел представления, где ее искать сейчас.

Терять время просто так было нельзя, и юноша вновь собрался в путь. Он нашел в гараже небольшую чистую корзину, застелил ее дно мягкой тканью и бережно уложил туда Мефисто. Самым первым желанием Гарри было укрыть его курткой и нести на своей груди, но юноша не был уверен в том, что у грача нет переломов, а, значит, такой способ транспортировки мог быть опасен.

Потом Гарри достал из кармана куртки тонкую мятую пачку маггловских банкнот, пересчитал их и засунул обратно. Должно хватить. Он накинул куртку, взял корзину с грачом, проверил наличие палочки в кармане джинсов и вышел из дома.

* * *

В очередное пасмурное утро юноша сидел на кухне и с отсутствующим видом пил свежий кофе. В стеклах его очков отражались колеблющиеся от ветра силуэты стоящих за окном деревьев, а то, что творилось за этими стеклами… едва ли мог кто-либо разглядеть. Но скупые и резкие движения, жесты вскользь выдавали его уверенность, решимость действовать выбранным образом.

Он как всегда был один, даже большой черный грач не сидел на верхушке своей клетки, не расхаживал по столу в поисках случайно оставленного крекера. Казалось, что одиночество наконец-то завоевало его полностью, окутало с головой и отгородило от окружающего мира навсегда…

— Кажется, сегодня ты куда-то собираешься, Поттер?

В абсолютной тишине молчаливого дома эти слова, произнесенные язвительным голосом, в котором явственно слышались шипящие нотки, прозвучали неожиданно звонко.

Сидящий за столом юноша не шевельнулся, лишь невидимый за бликующими стеклами очков взгляд скользнул по дальней стене кухни, где, полускрытый за навесными полками, висел большой портрет в старинной вычурно украшенной раме.

— Возможно. Но вас это не касается.

В его голосе не было раздражения, он звучал ровно и безразлично.

— Я мог бы поспорить, что касается и даже очень, но оставлю тебе возможность разбираться самому, надежда и опора всего волшебного мира.

— Спасибо.

— Я лишь хочу предостеречь тебя о том, что ты должен быть осторожнее, чем обычно. История с твоим крылатым почтальоном наводит на определенные размышления…

— Не все ли вам равно, что со мной может случиться?

Человек на висящем в тени портрете покачал головой, не убирая с лица змеиной улыбки.

— Я же говорил тебе один раз и не понимаю, зачем повторять вновь. Меня совершенно не устраивает существование пыльной реликвии в кабинете директора Хогвартса, и именно поэтому я выбрал тебя в качестве своего хранителя и почитателя. Было бы нелогично предполагать, что при этом я безразличен к твоей судьбе, мой мальчик.

Последнее было произнесено настолько искусно подделанным отеческим тоном, что Гарри, целиком ушедший в рассматривание непроглядной поверхности кофе в своей чашке, невольно вскинул глаза на портрет.

— А еще я единственный говорю на парсултанге, — холодно заметил он после недолгого молчания.

— Да, и это неизменно доставляет мне удовольствие, — по-звериному облизнувшись, проговорил собеседник юноши. — Вот видишь, я не могу остаться в стороне от происходящего с тобой, а ты, как я чувствую, явно что-то задумал. Уверен, ты прекрасно понимаешь, что я могу обучить тебя не только таким простым и безобидным заклинаниям, как заклятье копии высшего порядка…

— Вы предлагаете мне выучить парочку смертоносных заклятий, чтобы при случае спалить или превратить в прах кого-нибудь, случайно оказавшегося рядом?

Слизерин лукаво усмехнулся.

— Вовсе не обязательно сразу же переходить к боевой магии, хотя ее знание никогда не было лишним для мага, у которого много врагов. Для начала стоит хотя бы освоить чары, выявляющие опасность.

— Вместо этого можно просто купить хороший вредноскоп или…, — без особой заинтересованности начал юноша и вдруг замер. Салазар с любопытством уставился на него, ожидая продолжения, но вместо этого Гарри быстро вышел из кухни, так и оставив кофе недопитым.

Через минуту он вернулся и подошел прямо к портрету. В руках у него была та самая вещь, которую он принес из дома своего погибшего профессора.

— Вам знаком этот прибор?

Абсентовый взгляд скользнул по ладоням Гарри, лишь на миг задержавшись на стеклянном шаре, и тут же впился в глаза юноши.

— Вам он знаком? — повторил Гарри, не без усилия сохранив свой тон тем же.

Салазар ответил юноше, без сомнения, одной из самых каверзных своих усмешек.

— Да, я знаю эту вещицу. Она принадлежала…

— Это просто вредноскоп? — перебил древнего мага Гарри.

— Нет. Неужели ты думаешь, что наш великий шпион хранил бы у себя обычный вредноскоп из тех, которые истошно верещат, когда в купе поезда спешит кондуктор или соседская кошка намеревается стянуть со стола колбасу?

Гарри, с трудом отвлекшись от разглядывания бликов на поверхности стекла, вновь пытливо посмотрел на человека на портрете.

— Это довольно сложный прибор, позволяющий отслеживать приближение врагов, при этом не выдавая сам факт слежки, если один из них находится рядом… в общем, если ведешь двойную игру.

«К Снейпу наверняка был кто-то приставлен, чтобы Волан-де-Морт мог в любой момент узнать, что он делает» — подумалось Гарри.

— Он служит только одному хозяину?

— Да, это именная вещь, на которой лежат чары распознавания конкретного человека.

— А теперь… после его смерти?

— Должно быть, владение ей автоматически переходит к преемнику хозяина…

Гарри сжал вредноскоп чуть сильнее, ощутив прохладу его идеальной поверхности.

— У Северуса Снейпа не было никого, кто мог бы стать его преемником. Это хорошо известно мне потому, что я участвовал в подготовке к его похоронам…

Салазар не сводил с юноши своих пронзительных глаз, в которых столь свойственное ему легкомысленное хищничье любопытство уже давно сменилось куда более серьезным и откровенным интересом.

— Едва ли ты можешь знать это наверняка, так как магическая вещь способна определить не только юридически закрепленную преемственность, но и иную, более неуловимого духовного свойства. — Слизерин сделал паузу, во время которой еще пристальнее вгляделся в лицо Гарри. — Но почему ты спрашиваешь об этом? Ты видел что-то в этом шаре?

Гарри ответил не сразу.

— Да, — нехотя проговорил он, — кажется. Один раз я заметил на его поверхности… что-то. Это отдаленно напоминало лицо, но я не успел рассмотреть, чье…

Слизерин приподнял изящную бровь.

— Любопытно. Вообще, я думаю, что тонкая чувствительность этого прибора позволяет ему улавливать очень многое, и, возможно, он действительно почуял какую-то опасность, но вот кому она грозила… и почему вредноскоп показал ее тебе? Неужели же все-таки ты, юный гений в зельеварении, оказался тем самым…

— Нет! — внезапно почти крикнул Гарри, желая лишь одного — чтобы Слизерин не договорил своей фразы.

Зеленоглазый маг весело расхохотался.

— Поттер, да сколько же ты будешь мучить себя по этому поводу? Даже если Северус Тобиас Снейп в глубине души испытывал к тебе теплые отцовские чувства и мечтал об усыновлении, это не значит, что ты должен носить по нему траур всю оставшуюся жизнь!

Но Гарри будто бы его не услышал. Он уже отвернулся от картины и подошел к столу. Залпом допил оставшийся в чашке уже прохладный кофе и вышел из кухни, сопровождаемый тихим ироничным шипением.

* * *

Гарри быстро шел по узкой тропе вдоль высокой идеально подстриженной живой изгороди, без любопытства оглядывая окружающий пейзаж. Место, в которое он только что трансгрессировал, находилось к юго-востоку от Лондона в одном из самых престижных пригородов, еще не до конца обросшем гроздьями коттеджных поселков в силу исторической принадлежности здешних земель старинным аристократическим семействам.

Посторонний взгляд отметил бы, что спешащий куда-то юноша выглядел довольно-таки нервным. Но вокруг не было ни души, и это роднило прекрасный парк, по которому он шагал, с погрязшим в мусоре и помоях Паучьим тупиком.

Впереди уже виднелась широкая подъездная дорога, в которую упиралась тропа, а за поворотом живой изгороди, среди густой листвы роскошных тисов можно было разглядеть крышу загородного особняка.

Всматриваясь в очертания крыши с замысловатыми архитектурными украшениями, Гарри мучительно думал о том, зачем он это делает… Зачем идет туда?

Быстро приближаясь к тому месту, где заканчивалась тропа, юноша внезапно почувствовал странное движение воздуха, словно он только что прошел сквозь невидимый барьер. В следующее мгновение все вокруг резко изменилось. Почти над самым его ухом зазвучали громкие крики, и, повернув голову, он увидел, что несколько в стороне от него, среди валяющегося на траве мусора, стоит группа людей. Это явно были маги, хотя они и были одеты практически неотличимо от магглов — в разношерстную одежду, какую Гарри привык видеть на пассажирах в лондонском метро. Их было около двадцати человек, среди них были и подростки, и довольно взрослые люди, но в основном молодежь. Кое-кто держал в руках транспаранты, но Гарри не мог разглядеть, что на них написано, так как в этот момент они были свернуты. Эти люди выкрикивали оскорбления и бросались чем-то через живую изгородь в сторону дома. Удивленно разглядывая их, юноша чуть не натолкнулся на стоящего перед ним человека. Он быстро обернулся и увидел перед собой мракоборца. В двух шагах стоял второй сотрудник Министерства, также одетый в форменную мантию. Чуть не пострадавший от столкновения с Гарри волшебник смотрел на него во все глаза, тогда как его напарник, не заметивший, что к ним кто-то подошел, посматривал на толпу орущих магов с несколько обескураживающим безразличием, немного подкрашенным легким весельем.

— Это вы?.. — удивленно пробормотал мракоборец, и только тогда взгляд второго тоже обратился на Гарри, тут же став восторженным.

— Да, — коротко ответил юноша, не желая даже невольным промедлением поощрять этих ребят к тому, чтобы они засыпали его вопросами, благодарностями или чем-либо еще, чего он уже успел достаточно наслушаться. — У меня есть письмо от главы мракоборческого центра. В нем сказано, что мне дается разрешение посетить находящихся под следствием…

— Конечно-конечно! — замахал руками мракоборец, вскользь глянув на толпу, которая на некоторое время притихла, заметив Гарри. — Мы вас сейчас проводим. Нет никаких проблем… если вы желаете посетить их, это ваше право… вы его заслужили.

Он явно волновался, и Гарри представил, какие мысли сейчас роятся в его голове. Зачем мальчик-победитель приехал сюда? Чего он хочет? Может, он недоволен недостаточной строгостью, в которой содержатся его враги? Не расскажет ли он начальнику о том, что здесь видел? Сейчас ему позволено решительно все, и любое его желание, любой каприз тут же будут исполнены… Надо быть осторожнее с ним!

Второй мракоборец проводил их полным любопытства взглядом, когда спутник Гарри повел юношу по широкой ухоженной подъездной дороге, ведущей к кованым воротам на территорию особняка.

— Эти люди?.. — начал было Гарри, но мракоборец быстро перебил его, затараторив:

— Это? Активисты! Они требуют самого строгого наказания для семьи Малфоев. Устраивают здесь акции протеста каждый день, — говоря это, он явно не знал, как может отнестись к этим словам Гарри, однако спешил дать ему полную информацию.

— Почему здесь, а не у здания Министерства?

— В Лондоне? Нет, там это невозможно, запрещено законом. Слишком велика опасность вовлечения магглов. А здесь… они надеются, что их увидят сами Малфои.

— Малфои будут читать их транспаранты? — не сумев сдержать пренебрежительную усмешку, спросил Гарри. Внимательно следящий за ним мракоборец мгновенно прочел эту интонацию.

— Да, глупо, конечно. За все время, как я тут дежурю, никто из семейства Малфоев не показывался на глаза. Они сидят в своем замке безвылазно. В принципе, я их понимаю.

На это Гарри промолчал.

Они подошли к воротам, и мракоборец взмахнул палочкой, произнеся короткое неизвестное Гарри заклинание. Кованные решетки начали неохотно, с неприятным скрипом раздвигаться, пропуская их внутрь.

Ступая в открытый портал ворот, юноша на мгновение закрыл глаза, вспоминая тот день, когда оказался здесь в прошлый раз. Он не знал, что нужно было делать сейчас с этим воспоминанием: постараться погасить его или, наоборот, держать в памяти наиболее четким… но мысль о том, что совсем еще недавно его волокли мимо этих стоящих по сторонам дороги тисов к главному входу, чтобы он оказался в плену у семейства Пожирателей смерти, не позволила ему любоваться роскошью парка, окружающего особняк Малфоев.

Гарри успел сделать несколько шагов по гравийной дороге, когда где-то немного в стороне пронеслась магическая шутиха. Свистя на лету, ракета пронзила насквозь крону нескольких деревьев и ударила в аккуратно подстриженную изгородь, рассыпавшись фонтаном искр. В следующее мгновение позади идущих к дому раздались ликующие крики. Нестройным хором разных голосов активисты начали выражать поддержку Гарри, крича «Победитель, мы с тобой!», «Громи гнездо предателей!», «Они заплатят за твою кровь!» и все в том же духе.

Юноша остановился и обернулся, хотя скандирующих не было видно из-за поворота живой изгороди. Будучи ловцом и капитаном гриффиндорской команды по квиддичу, он успел привыкнуть к самым разнообразным выкрикам в свой адрес, но сейчас его почему-то слегка передернуло. Неужели эти люди думают, что он пришел сюда, чтобы пытаться что-то доказать униженным Малфоям, чтобы, пользуясь своей популярностью и вседозволенностью, которой всегда бывает наделен победитель, мстить им за то, чего уже не исправить? И неужели они сами не могут найти в этой новой жизни достаточно смысла для того, чтобы не тратить свое время на попытки причинить вред проигравшим?..

Мракоборец терпеливо ждал его, внимательно следя за выражением его лица. Когда они все-таки продолжили путь, над их головами пронеслась вторая ракета. На этот раз Гарри среагировал быстро: он выхватил волшебную палочку и выкрикнув «Импедимента!», заставил петарду зависнуть в воздухе.

Крики позади них все так же продолжались, но, когда Гарри оказался перед главным входом в особняк, он словно бы перестал их слышать. Подняв голову, он окинул взглядом величественное здание в старинном стиле, который юноша затруднялся определить, попытался разглядеть что-то в больших ромбовидных окнах первого этажа, но они были плотно занавешены шторами.

У входа дежурил еще один мракоборец. При виде Гарри он удивленно поднял брови, но не задал ни единого вопроса, видимо, успев прочесть те знаки, которые посылал ему спутник юноши.

— Я провожу вас, — вежливо, явно стараясь, чтобы это прозвучало всего лишь как предложение, произнес сотрудник Министерства, но Гарри отрицательно покачал головой.

— Я найду дорогу сам. Я здесь уже бывал, — добавил он с невеселой улыбкой.

— В доме находятся трое магов, хоть и без волшебных палочек, конфискованных комиссией по расследованию их дела… а также шестеро слуг, также имеющих магические способности.

— Я ручаюсь вам, что со мной ничего не случится, — уже с легким нажимом проговорил Гарри, уверенно глядя в глаза волшебника, стоящего перед ним.

Дежурящему у дверей мракоборцу ничего не оставалось, как позволить Гарри войти в дом и направиться туда, куда ему было нужно.

Оказавшись в огромном роскошно оформленном холле, юноша несколько растерялся. Казалось, что вся окружающая обстановка… вся до мельчайших деталей… была призвана внушать вошедшему превосходство хозяев над кем-либо. Тяжелые шторы, громоздкая вычурная мебель, огромные картины — портреты предков современных Малфоев… Все в темных тонах, порождающих давящее ощущение безвременья, вечной истории, ценность которой здесь была гораздо выше, чем ценность настоящего.

«А чем еще им теперь жить?..» — пронеслось в сознании Гарри, и юноша словно бы очнулся от гипноза.

К нему не вышел никто из слуг, но Гарри это не удивило. Едва ли хозяева этого дома, находящиеся под домашним арестом последние несколько месяцев, были избалованы визитами посетителей. Но в какой-то момент Гарри показалось, что за одним из массивных стульев мелькнула и тут же исчезла ушастая голова домовика. Теперь все в доме узнают, что он пришел.

Пересекая холл по направлению к дверям в гостиную, Гарри успел ощутить мучительно болезненный укол совести за то, что со времени победы еще ни разу не побывал в коттедже «Ракушка» на берегу моря… в том месте, где он своими руками вырыл могилу для маленького храброго Добби. Ведь именно Добби спас его и друзей, перенеся из этого проклятого замка, где их ждала лишь смерть…

Гарри был уже в двух шагах от входа в гостиную, когда услышал шаги со стороны мраморной лестницы на второй этаж, располагающейся в дальнем конце необъятного холла.

— Пришел поглумиться над нами? — произнес знакомый холодный голос.

Обернувшись, Гарри столкнулся взглядом с Драко. Малфой спускался по лестнице, видимо, привлеченный звуком захлопнувшейся в холле двери. Гарри было непривычно видеть своего однокурсника не в мантии ученика, а в роскошном, хоть и несколько отдававшем стариной костюме, в котором его сходство с отцом становилось еще более разительным. Здесь, в этой обстановке, Драко казался еще старше и выглядел совершенно естественно, как сидящий в собственной карете молодой дворянин.

Но Гарри удивило вовсе не это. Он смотрел на своего бывшего врага и чувствовал, что в бледном лице слизеринца что-то сильно изменилось со времени их последней встречи. Чего-то не хватало… чего-то, что прежде составляло основу столь знакомого всем гриффиндорцам выражения… Внезапно Гарри понял, что Драко больше не излучает высокомерного презрения. Его тон остался почти прежним, однако из глаз исчезло это бесконечное пренебрежение… он смотрел на Гарри без ненависти… настороженно и как-то натянуто, почти растерянно, будто бы совсем недавно ощутил, как из-под ног уходит привычная твердая почва.

— Нет, Драко, — спокойно произнес Гарри. — Не за этим.

— Тогда что тебе здесь нужно, Поттер?

Гарри на мгновение опустил взгляд, раздумывая, отвечать ли ему или просто молча уйти.

— Я хочу кое-что спросить у твоего отца.

— Оставь его в покое, Поттер. С него достаточно ваших расспросов!

Даже гнев Драко выглядел совершенно не таким, как прежде. Чувство абсолютной вседозволенности, ощущение, что весь мир согнется перед ним в поклоне, если это потребуется, навсегда ушло из его души. Теперь он мог лишь требовать, угрожать, но в то же время чувствовать, что желаемое может так никогда и не сбыться.

— Не беспокойся, — уверенно ответил Гарри, — я не буду вести допроса. Меня интересует лишь одна вещь, и я уйду.

— Прекрасно! Надеюсь, я больше тебя здесь не увижу!

Светловолосый юноша развернулся и быстро зашагал вверх по лестнице.

Гарри, все еще находясь под впечатлением от этого неожиданного несоответствия, какое-то время постоял перед дверями в задумчивости, но затем уверенно потянул бронзовую ручку на себя.

В гостиной было пусто. Высокие окна были зашторены, и скупой свет этого пасмурного дня проникал в комнату лишь через тонкие щели меж складок тяжелой расшитой серебром ткани. Вычурные старинные кресла стояли так, будто здесь уже давно никто не сидел, не двигал их по своему усмотрению. Как и весь особняк, это помещение создавало ощущение музейного зала, в котором попытались сохранить нетронутым дух истории, каких-то давно прошедших значимых событий…

Заметив сразу несколько дверей в другом конце гостиной, Гарри быстро прошел ее насквозь и наугад открыл одну из них.

Он оказался в рабочем кабинете Люциуса Малфоя. Сам хозяин сидел в кресле возле стола и, до того, как Гарри привлек его внимание своим появлением, бездумно разглядывал что-то в пустом камине.

— Великий Поттер, — медленно протянул он с улыбкой, достойной самой высшей похвалы от Салазара Слизерина. Гарри тут же понял, что весь тот недостаток ненависти и презрения, который он ощутил при встрече с Драко, он сможет с лихвой восполнить здесь, разговаривая с его отцом. — Чем обязан такой честью?

— Мне нужно задать вам один вопрос, — без приветствия ответил Гарри, с мрачным удовлетворением отметив, что его голос звучит именно так, как надо: прохладно и абсолютно спокойно.

Люциус Малфой вопросительно поднял бровь.

Смотря на него, Гарри замечал глубокие перемены и в его облике. Но эти перемены носили совсем другой характер, нежели у Драко. Говоря с Малфоем-младшим, юноша в какой-то момент допустил, что Драко сможет начать другую жизнь, станет совсем иным человеком, с которым он, Гарри, когда-нибудь сможет спокойно разговаривать о прошлом…

Люциус Малфой остался прежним. Но эта верность самому себе, столь несоответствующая происходящим в его жизни переменам, начала разрушать его изнутри. Испытав на себе гнев и ярость Волан-де-Морта, он, возможно, и перестал быть предан своему прежнему господину, но все то, что привело его к Пожирателям Смерти, все, что составляло основу его восприятия мира: высокомерное презрение к магглам и магглорожденным, желание принадлежать к особому кругу избранных и алчное стремление к безграничной власти — никуда не исчезло. Этот человек, столь привыкший вести свою тонкую игру и всегда добиваться в ней победы, оказался вышвырнутым из привычной среды, лишенным каких-либо прежних ориентиров и опоры для дальнейшего существования. Он напоминал Гарри огромную океаническую медузу, столь величественную и опасную в воде, но в данный момент лежащую на песке беззащитным склизким комом.

Казалось, что каждый новый день, лишенный смысла, каждая мысль, отдающая безысходностью, оставляли отпечаток во внешнем облике Малфоя-старшего. Некогда обладавший особым лоском, этакой нарочитой безупречностью, внушающей всем окружающим ощущение его безоговорочного превосходства, теперь он выглядел рассеянным и почти неопрятным. Дорогой деловой костюм сидел на нем как-то странно, словно прежде принадлежал другому человеку, который был выше и шире в плечах, в нагрудном кармане не было традиционного белоснежного платка, а манжеты казались засаленными. Длинные светлые волосы, как и прежде, рассыпались по плечам густой гривой, но выглядели тусклыми и неухоженными. Но самой неожиданной для Гарри чертой оказались глубокие морщины, преобразившие лицо бывшего слуги Темного Лорда. Прежде юноша не мог и представить, что когда-нибудь увидит на этом лице явственно проступающую горечь…

На заваленном бумагами столе Малфоя стояла бутылка виски и наполовину наполненный стакан, и Гарри подозревал, что хозяин осажденного мракоборцами особняка уже не раз его наполнял за этот день. Это, как ничто иное, говорило о том, что Люциус Малфой был окончательно сломлен. Люди, подобные ему, опускались до спиртного только тогда, когда совершенно переставали чувствовать в себе силы как-то влиять на ситуацию.

Все это, увиденное только что вошедшим Гарри, породило в нем тягостное чувство, которое трудно было описать однозначно. Он совершенно точно знал, что не испытывал к бывшему приспешнику Волан-де-Морта никакой жалости. Его не волновала дальнейшая судьба этого человека и он не желал ничего знать о нем. Однако эта разительная перемена в облике некогда столь уверенного в себе могущественного волшебника не могла не оставлять ощущения какой-то потери... понесенной будто бы самой этой новой жизнью, в которой все стало несколько бледнее.

— Ты без позволения проникаешь в мой дом, врываешься ко мне и при этом надеешься, что я соглашусь отвечать на твои вопросы? — медленно, растягивая слова в своей обычной манере, проговорил Малфой-старший.

— Да, — пристально глядя в его глаза, ответил Гарри. Он знал, что от этого взгляда, от уверенного тона… от создаваемой им иллюзии непоколебимой правоты будет зависеть то, получит ли он желанный ответ или нет.

— Я подозреваю, что ты просто пришел, чтобы поглазеть на то, как унижена моя семья. Тебе, как выходцу из бедной семьи грязнокровок, доставляет удовольствие видеть, как кто-то оказывается лишен всего имени и состояния. Думаю, ты доволен тем видом, который открывается из ворот этого особняка. Почему же ты не стоишь рядом с этой кучкой оборванцев, исходящих слюной от одной мысли о том, что они могут увидеть, как меня конвоируют в Азкабан?

В сузившихся глазах Малфоя искрилась ненависть, чистая, не замутненная никакими моральными ограничениями. Наблюдая за каждым его жестом, каждым мимолетным движением черт, Гарри вдруг осознал, что ему легко разговаривать с этим человеком. Легко опираться на то, что он знал и понимал еще до победы, смешавшей все карты. Люциус ненавидел и презирал его всегда. Презирает и теперь. Хоть что-то осталось неизменным.

— Мне совершенно все равно, что делают у ваших ворот эти люди и что происходит здесь, в вашем особняке. Меня и моих друзей пытали здесь и чуть не убили, здесь хозяйничал убийца моих родителей и очень многих других людей, но я не мщу ни вам, ни этому месту. Я просто хочу остаться выше этого, если вы понимаете, о чем я, — холодно проговорил Гарри, отстраненно заметив некоторое высокомерие, проскользнувшее в его собственном тоне. Что ж, это чувство было вполне знакомо Люциусу Малфою.

Слизеринец слегка откинулся в кресле, что могло означать, что он внимательно слушает Гарри, ожидая продолжения с некоторым любопытством.

— Я пришел для того, чтобы поговорить об одном из бывших Пожирателей Смерти.

— Ты хочешь, чтобы я свидетельствовал против других обвиняемых? Кажется, я уже достаточно подробно обсудил все со следователями…

— Нет, — перебил его юноша, — речь идет не о ваших… приятелях, которые сейчас ожидают суда или уже сидят в Азкабане. Я говорю о человеке, который исполнял роль Пожирателя по приказанию Ордена Феникса.

— Ааа, — на лице Малфоя появилась легкая улыбка, в которой презрение необъяснимым образом мешалось с некоторым уважением. — Ты о Северусе Снейпе?

— Да, — вновь коротко ответил Гарри, на этот раз ощутив волну холода, мгновенно прокатившуюся по всему телу.

— И что же тебе интересно узнать об этом двуликом Янусе, вскормленном Дамблдоровыми сказками о любви и доброте?

— Только одну вещь. Я уверен, что это единственное, что вы знаете о нем лучше, чем я.

— Надо же, как трогательно. Всеми любимый профессор зельеварения и последний директор школы магловедения и волшебства приобрел такую посмертную популярность, что даже самые бездарные его ученики готовы на все ради того, чтобы узнать милые подробности жизни своего кумира.

Эти слова неизбежно произвели бы на Гарри то самое впечатление, которого и добивался Малфой, если бы юноша не получил достаточного количества ценнейших уроков психологической устойчивости к подобным нападкам от личности, многократно превосходящей самого Малфоя своими способностями в этой области.

— Я хочу знать, причастен ли Северус Снейп ко всем тем издевательствам и убийствам, которые совершали Пожиратели Смерти?

Произнося это, Гарри знал, что обнажает нечто настолько уязвимое в своей душе, что Малфою ничего не стоит нанести один хорошо рассчитанный удар и уничтожить его. Но он должен был это спросить… должен был знать… он опять летел прямо в центр сетей, которые были готовы опутать его болью и отчаянием прошлого, затянуть в глубины памяти, где он окончательно потеряет себя… Он не мог иначе.

Люциус Малфой расхохотался. Он смеялся искренне, с удовольствием, и каждый звук этого смеха звучал, как издевка. Почему-то Гарри подумалось, что это хороший знак. Когда Малфой, наконец, остановился, он произнес с довольно кривоватой улыбкой:

— Ты спрашиваешь у меня, не убивал ли Снейп магглов также легко и с удовольствием, как и мы? Хочешь знать, не числится ли за ним мелких грешков в виде неопознанных трупов, зарытых на заднем дворе?

— Я спрашиваю о том, удалось ли Северусу Снейпу остаться чистым среди одержимых убийц, выполняя свое задание, которое едва ли могло быть под силу кому бы то ни было другому.

Они не отрывали взглядов друг от друга, и пронизывающе холодная ненависть Малфоя перекрещивалась с неистовой решимостью Гарри.

— А как ты определишь, что я скажу правду? Почему ты уверен, что сможешь узнать у меня, потерявшего все из-за тебя и твоих выскочек-друзей, ответ на этот вопрос?

Какое-то время Гарри просто молчал, глядя на бывшего Пожирателя Смерти и некогда вернейшего сторонника Волан-де-Морта, пытаясь понять, сможет ли он оставить этот вопрос без ответа, но Люциус ждал и его усмешка становилась все глумливее. Наконец, юноша тихо произнес:

— Потому что от меня зависит судьба вашей семьи.

Гарри ненавидел себя за то, что ему пришлось это сказать. Меньше всего на свете он желал играть роль беспринципного шантажиста, дергающего за самые сокровенные нити… Но ему нужен был этот ответ! И он должен был быть уверенным в его истинности.

Презрительная усмешка исчезла с лица Люциуса Малфоя также стремительно, как наступила его бледность. Гарри был уверен в том, что слизеринец знал, на что должна была опираться защита в предстоящем суде над ним, его женой и сыном. Он прекрасно знал, что только показания знаменитого Поттера могут спасти их троих от Азкабана. Разговаривая со своим будущим спасителем, он позволял себе не больше, чем было достаточно для того, чтобы великодушный победитель передумал… Он сдержался бы совсем, если бы имел на это силы.

— Твой обожаемый Снейп, — медленно начал отец Драко, выговаривая слова так, будто каждое из них вонзало иглы в его гортань, — всегда отличался особенной щепетильностью в вопросе своего участия в наших развлечениях. Он морщился каждый раз, когда Темный Лорд заговаривал о магглах и предлагал наказать кого-нибудь из них. Казалось, ему претила даже мысль о том, чтобы поднимать на них руку, так как это, по его мнению, было недостойно истинного волшебника. Сейчас это все кажется смешным… мы должны были заподозрить его… но он всегда был крайне последователен в своих высказываниях, всегда так убедителен. Темный Лорд верил ему, и мы тоже были вынуждены верить.

Малфой сделал паузу, наполнив стакан виски и выпив его с быстротой, которая выдавала привычку, уже успевшую пустить корни за столь короткое время. Гарри ждал продолжения так, будто его самого должны были вот-вот приговорить к пожизненному заключению в тюрьме для магов, и сейчас при нем оглашался окончательный вердикт суда.

— К сожалению, никто из нас не мог выполнять ту миссию, которую выполнял по приказу Волан-де-Морта Северус Снейп, и поэтому он представлялся нам незаменимым. Именно поэтому ему было позволено то, что считалось непростительным для остальных. Он не участвовал в наших вылазках и казнях магглов, а также неугодных нам волшебников. Темный Лорд не заставлял его убивать кого-либо, чтобы испытать его решимость. Он только присутствовал… смотрел, как это делают другие, — Малфой сделал еще один глоток виски и глянул на Гарри со злостью, сквозь которую явственно проступало бессилие. — Так что ты можешь быть спокоен: твой герой почти сумел не запачкаться.

Не отпуская ледяного взгляда Люциуса Малфоя, Гарри молча кивнул. Ему не нужно было благодарить его, он мог просто развернуться и уйти, чтобы покинуть этот особняк навсегда. Так он и сделал, но стоило ему шагнуть к двери, как сидящий за столом маг окликнул его:

— Ах, да, Поттер! Надеюсь, ты понимаешь, что все, сказанное мной, относится лишь к тому времени, которое наступило после твоего рождения и падения Темного Лорда. В начале своего пути, будучи Пожирателем Смерти, Снейп убивал. И убивал много…

Юноша замер, не обернувшись, и это спасло его от хлыста очередной усмешки, потому что Малфой не увидел, как дрогнули его губы.

— Но, по крайней мере, он сумел остаться человеком, в отличие от всех вас, — чьим-то чужим голосом проговорил Гарри и вышел из кабинета.

Ему больше нечего было делать в этом месте. Разоренное гнездо Малфоев производило угнетающее впечатление, которое, впрочем, едва ли могло хоть как-то усугубить то состояние, в котором находился юноша.

Ничего не видя, он прошел обратно тем же самым путем, каким попал в кабинет, и поспешил ко входной двери в холле. Но, уже взявшись за прохладную бронзу дверной ручки в виде какого-то очередного аспида, он услышал негромкий оклик.

— Гарри!

Обернувшись, он увидел в противоположном конце холла высокую светловолосую женщину в изысканном платье. Нарцисса Малфой жестом поманила его к себе, мимолетно оглянувшись на лестницу, ведущую на второй этаж.

«Неужели мне сегодня суждено увидеться со всеми Малфоями?..» — отстраненно подумал Гарри. Не желая показаться грубым, он направился за хозяйкой дома, которая быстро подошла к одной из боковых дверей и скрылась за ней. Миссис Малфой явно опасалась, что кто-то из ее домочадцев может увидеть, как она разговаривает с Поттером.

Войдя в небольшое помещение, которое наверняка именовалось малой гостиной и служило для конфиденциальных разговоров с значимыми гостями, и притворив за собой дверь, Гарри оказался наедине с матерью Драко.

— Я давно хотела поговорить с вами, но не имела возможности сделать это, — произнесла Нарцисса тоном, которого юноша никогда бы не мог ожидать услышать от этой хладнокровной и бесконечно высокомерной женщины, если бы не знал, что она имела основания считать его спасителем своего единственного сына.

Нарцисса Малфой изменилась ничуть не меньше, чем Драко или Люциус, но если оба они в той или иной степени были потеряны в новых и непривычных для них условиях, то она единственная выглядела так, будто точно знала, что ей делать. Тревоги и волнения не могли не оставить след на ее все еще красивом лице, но в глазах этой женщины светилась решимость бороться со всеми трудностями. Самые дорогие ей люди: муж и любимый сын — остались живы, а остальное было не так важно. Гарри всегда знал, что женщины способны гораздо лучше приспосабливаться к новым, пусть даже гораздо более сложным, условиям, и в этом смысле миссис Малфой была живым доказательством этой истины.

— Я должна поблагодарить вас за то, что вы дважды спасли жизнь Драко. Он ничего не рассказал мне, но я все равно это узнала.

Гарри медленно покачал головой, будто бы пытаясь опровергнуть свои собственные мысли.

— Вы ничем мне не обязаны, потому что вы спасли жизнь мне самому и должны всегда об этом помнить. Если бы не вы, я был бы мертв, а Волан-де-Морт продолжал бы свое дело…

— Все, что я делала, я делала для своего сына…

— Я знаю, мэм. Можете не сомневаться: я все понимаю.

На ее бледном от природы аристократическом лице на несколько мгновений появилась слабая улыбка.

— У меня есть кое-что для вас. Вещь, которая должна принадлежать вам.

С этими словами она освободила от рукава правое запястье и осторожно сняла с него какой-то тонкий браслет.

— Возьмите.

Миссис Малфой протянула его Гарри, и только тогда юноша увидел, что это не браслет, а сплетенная вручную нить, смотанная в несколько слоев. Она была неровной и довольно грубой на ощупь, и в ней можно было разглядеть несколько более тонких нитей разных цветов, сплетенных в некое подобие косицы.

— Что это? — удивленно спросил Гарри.

— Я не могу вам сказать, потому что я связана клятвой, но заверяю вас, что в этой вещи нет ничего опасного. Наоборот, она может вам еще пригодиться… В любом случае, именно вы должны ею владеть.

Гарри недоуменно разглядывал невзрачный подарок, лежащий у него на ладони.

— Вы не обязаны мне верить, но если все-таки вы посчитаете возможным прислушаться к моим словам, я хочу посоветовать вам всегда хранить эту вещь у себя.

— Хорошо, — просто ответил Гарри, глядя в светлые глаза урожденной Нарциссы Блэк. — Мне нужно идти. Желаю вам хорошего дня, миссис Малфой.

— До свидания…

Она прошла к двери и открыла ее, пропуская Гарри к выходу. В этот момент взгляд юноши случайно упал на ее левую руку, держащую дверную ручку. На долю секунды из-под края длинного рукава показалось запястье, и Гарри заметил край глубокого шрама, отпечатавшегося на белоснежной коже.

Не провожаемый никем, Гарри вновь прошел через холл и наконец-то покинул особняк Малфоев. К его счастью, у входа его не ждали мракоборцы, и юноша зашагал по гравийной дорожке в совершенном одиночестве.

Кивнув дежурившим у ворот волшебникам в форме, он свернул на тропу, по которой пришел сюда. Людей с транспарантами уже не было, хотя время еще было раннее. Он не стал даже задумываться о том, куда они так быстро подевались…

Свинцово-тяжкие мысли заставляли Гарри опускать голову ниже. Он брел, даже не глядя перед собой. Юноша понимал, что ему стоило разозлиться на себя за то, что он вновь и вновь подвергал себя этим странным моральным пыткам, но у него не хватало душевных сил даже на это.

Все, что он хотел — оказаться у себя дома и немедленно заснуть, и даже если ему сказали бы, что он никогда не проснется, он не изменил бы своего решения.

Таинственный подарок Нарциссы лежал у него в кармане. Гарри подумал было о том, что надо взять его с собой в следующую поездку в Хогвартс, когда бы она ни состоялась, чтобы показать преподавателю по защите от темных искусств, но вдруг вспомнил, что он не знает этого человека… и внезапно на душе у него стало совсем плохо. Со слабой надеждой на какое-то облегчение он подумал о возможности напиться в одиночестве, но тут ему вспомнилось лицо Люциуса Малфоя, и он решил, что не станет этого делать. Пока у него еще есть хоть какие-то силы держать себя в руках.

Дойдя до места, в которое трансгрессировал из дома, Гарри остановился. Ему совершенно не хотелось доставать волшебную палочку и перемещаться туда, куда он собирался. Но он должен был это сделать.

Юноша привычно сконцентрировался на пункте назначения, и в следующее же мгновение перед ним открылся новый пейзаж. Он стоял на вершине небольшого холма, с которого, тем не менее, можно было увидеть окрестности на много миль, так как поблизости не было никаких лесов. Оглянувшись в сторону запада, Гарри увидел то, что ожидал: заметные издалека очертания весьма странного дома, более всего напоминающего плохо собранную не особо устойчивую детскую пирамидку.

* * *

Гарри вернулся в свой тихий пригород только поздно вечером. Уизли никак не хотели отпускать его, все норовили закормить и заговорить до невменяемого состояния. На то, чтобы скрывать от них свое мрачнейшее настроение, ушло слишком много сил. При этом Гарри знал, что сами обитатели Норы бодрились и изображали беззаботность с не меньшими душевными потерями.

Гарри был рад увидеться с Джинни, но они, как обычно, не смогли даже толком поговорить. В итоге он вынужден был распрощаться с ее семьей и с тысячей благодарностей забрать Мефисто домой. По сути Гарри отправился в Нору именно за этим. Его грач уже почти выздоровел, и теперь ему не требовался такой внимательный присмотр, которого юноша не смог бы обеспечить.

Мефисто пробыл в Норе целую неделю и за это время успел обзавестись новыми нагловатыми привычками — следствием потворства любым его капризам, которое практиковалось всеми без исключения членами семейства Уизли, а еще безумно соскучился по Гарри. Счастливое воссоединение с хозяином было выражено им в образе, в котором Гарри кутал Мефисто в желтую пижаму и прижимал к сердцу. Юноша был безумно рад забрать своего грача домой, и, уже трансгрессировав в парк неподалеку от дома, позволил Мефисто какое-то время ехать у него на плече, наплевав на удивленные взгляды встречных.

Впрочем, Гарри все-таки пришлось попросить грача лететь домой самому, так как юноша собирался заглянуть в ближайший супермаркет и купить продуктов.

Вернувшись домой, Гарри бросил пакеты с покупками прямо на кухонный стол, прошел в гостиную и, не раздеваясь, лег на диван. Веки опускались сами собой, и Гарри успел только подумать о том, что ночью явно будет гроза, а затем уже сонно удивиться тому, что он впервые не встретил в супермаркете дежурящего мракоборца. Но через несколько минут он уже крепко спал.

Гарри проснулся в полной темноте. За окнами была глубокая ночь. Никаких звуков в доме и на улице. Ему ничего не мешало. Но грудь сдавило какое-то дурное чувство. Так, словно на него надвигалась волна опасности, готовая раздавить и смять, но еще не подобравшаяся слишком близко. Он чувствовал… что что-то заставляет его встрепенуться, встать, приготовиться… он даже смутно определял источник этого ощущения… там, наверху, на втором этаже.

Неосознанно проверив наличие волшебной палочки в заднем кармане джинсов, Гарри встал и направился к лестнице наверх. Проходя мимо кухни, он заглянул в нее и увидел, что Мефисто мирно спит у себя на клетке и совершенно ничем не встревожен.

Юноша поднялся на второй этаж и прошел по коридору к дверям, ведущим в комнаты. Первой дверью была его собственная спальня. Именно туда, как он чувствовал, нужно было заглянуть. Достав палочку и крепко сжав в руке, он подошел к двери и распахнул ее.

Спальня была пуста. Это можно было понять сразу, даже не зажигая света, потому что вся она была освещена ярким сиянием, испускаемым маленьким круглым предметом, находящимся на прикроватной тумбочке. Волчок вредноскопа бешено вращался, по поверхности быстро скользили образы, которые можно было разглядеть без труда… чьи-то незнакомые лица, искаженные безумной ненавистью. Расширившимися глазами юноша смотрел на вредноскоп и ощущал исходящие от него волны напряжения и тревоги… это он разбудил его посреди ночи! Он о чем-то предупреждал!

Гарри подошел к тумбочке и осторожно протянул руку к обезумевшему магическому прибору. Но стоило ему только коснуться поверхности вредноскопа, как свет в миг погас и тошнотворное ощущение близкой угрозы исчезло.

Но тревога, порожденная им, осталась. Гарри положил вредноскоп на место и замер в задумчивости. Что означало это предупреждение? Кому оно было адресовано? Неужели ему? Но пока поблизости не было ничего опасного, так как чары, наложенные на дом и окружающую территорию лучшими магами Министерства, вроде бы оставались в покое.

Юноша не знал, что и думать. Ему было не по себе от того чувства, которое он испытал по вине прибора, но он не представлял, где может быть скрыта опасность и есть ли она вообще… В конце концов он решил вернуться в гостиную и подождать там какое-то время, внимательно ко всему прислушиваясь. Он вышел из комнаты и спустился по лестнице вниз. Гостиная встретила его уютным молчанием и темнотой. Большие панорамные окна были черны и лишь привычные маячки фонарей светились вдоль дороги. Гарри засмотрелся на них, черпая в этом приятном мягком свете уверенность в том, что все в порядке. Но внезапно он увидел вспышку.

Что-то ярко сверкнуло вдалеке, на миг пронзив насквозь даже густую живую изгородь, окружающую территорию дома. За вспышкой не последовало ни взрыва, ни какого-либо шума. Так, словно кто-то вздумал сфотографировать что-то в абсолютной темноте.

Гарри вздрогнул. Он знал, что это было. Такие вспышки сопровождают заклятия, применяемые при нападении на врага. Там, совсем недалеко от дороги, сражались волшебники. Юноша подошел к окну и вгляделся в глухую тьму между огнями фонарей. Через какое-то время он вновь увидел вспышку, на этот раз гораздо ближе. Гарри заворожено смотрел, как белые всполохи возникали то тут, то там, вкрадчиво подбираясь к тому месту, где должны были быть его ворота. Кто бы там ни сражался, бой был яростным…

Вот уже вспыхнуло совсем близко.

Внезапно в уши Гарри ударил жуткий вой. Казалось, взвыли сами стены и потолок, завизжала каждая вещь в гостиной. Юноша ошарашено огляделся, пытаясь определить источник шума. До него не сразу дошло, что это был звук, издаваемый чарами, наложенными на дом. Кто-то потревожил их.

Усилием воли заставив себя выйти из оцепенения, Гарри вновь выхватил волшебную палочку и бросился к выходу из дома. Он выбежал на улицу и остановился, настороженно оглядываясь по сторонам.

Внезапно вой оборвался, и в наступившей тишине стали отчетливо слышны чьи-то удаляющиеся шаги и шорох мантии. Кто-то бежал прочь от дома Гарри… и, кажется, он был не один.

Юноша не мог больше оставаться в неизвестности. Он прокричал «Люмос!» и выбежал из калитки на дорогу. В свете фонарей он увидел две бегущие фигуры в плащах, направляющиеся в сторону парка. Тот, кто бежал вторым, внезапно замахнулся и, прокричав какое-то заклятье, отправил сверкающую волну на первого, уже успевшего добраться до границ парка. От звука его низкого голоса Гарри пробила дрожь, и он против своей воли бросился вперед. Казалось, преследуемый остановился, осознав, что не успеет скрыться… он все еще находился на территории, с которой нельзя было трансгрессировать… но в следующий миг он словно бы взорвался фонтаном заклятий, полетевших в сторону его преследователя, который никак не мог успеть увернуться. На бегу Гарри увидел, как тот упал где-то у корней первых деревьев, а его противник бросился бежать.

Уже задыхаясь от бега, Гарри понял, что не успеет догнать беглеца, и поспешил к тому месту, где, как он видел, упал второй. Последний фонарь стоял в десятке метров от границы парка, и приближающемуся юноше ничего не было видно. В какой-то момент он подумал о том, что не найдет там никого, но в следующий миг он услышал шорох сухой листвы, а затем краткий стон. Выставив фосфоресцирующую волшебную палочку перед собой, Гарри приблизился к корням дерева, у которых ожидал увидеть незнакомца.

Сначала круг неяркого голубоватого света осветил край плаща, перепачканный землей, а затем и тело упавшего волшебника. Когда свет добрался до его лица, Гарри не смог сдержать крика. К нему было повернуто мерцающее призрачной бледностью лицо, на котором светились абсолютной тьмой неистовые глаза.

Глядя в них, Гарри забыл, как идти вперед, и лишь по инерции, спотыкаясь, продолжил приближаться к лежащему на земле магу. Кончик волшебной палочки со светящимся ореолом начал медленно, но неуклонно двигаться вниз, вслед за бездумно опускающимися руками.

В этот момент волшебник попытался приподняться от земли и хрипло крикнул:

— Не опускай палочку, Поттер! Это ловушка! Подними ее немедленно!

Но Гарри будто не слышал. Как во сне, он подходил все ближе, и его рука уже не была направлена вперед, на того, кого он видел перед собой.

Лежащий на земле человек в последнем усилии поднял свою палочку и навел ее конец на юношу.

— Сейчас ты умрешь, проклятый щенок!

— Нет, — сухими губами прошептал Гарри и, не обращая внимания на угрозу и кончик палочки, направленный прямо ему в сердце, опустился перед волшебником на колени. Он выглядел совершенно потерянным, будто на его глазах только что произошло нечто невозможное, но когда он заговорил вновь, его голос прозвучал уверенно:

— Дайте мне руку, профессор.

Казалось, черные, как дьявольская бездна, глаза сейчас прожгут его насквозь. Но, не дожидаясь ответа, юноша протянул руку.

— Убирайся, — после долгого молчания прошипел раненный маг. В его голосе прозвучало настоящее бешенство, но это было меньше, чем то, что услышал в нем Гарри.

— Нет, — вновь упрямо проговорил юноша и наклонился к волшебнику. Он заранее приготовился к отпору, но раненный неожиданно легко позволил ему удобнее перехватить себя и поднять на ноги. — Помогите мне довести вас до дома, и там мы оба будем в безопасности.

Ответом ему был тихий злобный смешок.

— Твоя защита не пропустит носителя метки, Поттер. И в этом она права. Тем более ее не обмануть оборотным зельем.

— Я не позволил бы кому-либо устанавливать защитные чары, если бы не знал, как их снять, — в тон ответил Гарри, приноравливаясь вести раненного, который был значительно тяжелее его самого.

Они медленно брели по совершенно пустынной улице, и за ними тянулся тонкий темный след. Чувствуя, что его спутник истекает кровью, Гарри торопился, но когда они проходили мимо круга света очередного фонаря, было видно, что на его губах играет слегка безумная улыбка.

В этот момент Гарри казалось, что вся вселенная сжалась, точно узкий зрачок чудовищного Йормунганда, и реальным осталась лишь эта освещенная фонарями улица и они двое, медленно, тяжело бредущие в сторону его дома. Он понимал… понимал, что раненный маг прав, что это ловушка, и с минуты на минуту он будет убит, но Гарри просто ничего не мог с собой поделать. Он видел этот взгляд… чувствовал тяжесть руки, вцепившейся в его плечо… его уха касались непокорные пряди длинных черных волос…

Безнадежный идиот, он ловил последний отблеск надежды на чудо, как глоток воздуха перед казнью.

Вот и калитка его дома. За ней — территория, защищенная почти так же надежно, как Хогвартс. И сейчас он собирался впустить на нее человека, смерть которого видел собственными глазами. Зажмурившись на мгновение, будто бы в последний раз спросив себя, хочет ли он жить вообще, Гарри протянул руку с волшебной палочкой к маленькой табличке с вымышленным именем владельца дома.

«Я, Гарри Поттер, приказываю тебе впустить моего спутника внутрь и закрыть проход другим».

Прошептав это, он легонько стукнул кончиком палочки по последней букве написанного имени, а затем коснулся своего лба. Надпись вспыхнула золотистым светом и тут же погасла. Гарри торопливо отпер калитку и втащил раненного в свой внутренний двор.

— Когда будете уходить, просто коснитесь ее моей палочкой, — с горькой усмешкой проговорил юноша и повел своего спутника в дом. Раненый ничего не ответил. Он явно слабел с каждым шагом, и когда Гарри довел его до дивана в гостиной, тот смог лишь бессильно повалиться на него.

— Подождите немного, — проговорил Гарри и быстро прошел на кухню. Там он трясущимися руками открыл один из верхних шкафчиков и достал коробку с лекарствами. С трудом нашел в царящем в ней беспорядке бинт и антисептическое средство, кляня себя за то, что напрочь забыл все заклинания, которые могут заменить эти маггловские способы помощи.

В этот миг в его сознании билось отчаянное «Кто он? Кто же он?». Юноша чувствовал себя так, будто находился в каком-то бредовом сне, порожденном жаром или душевной болезнью. Но все-таки он считал себя обязанным действовать быстро и четко, потому что этот сон явно грозил окончиться реальными последствиями… которые представлялись юноше очень мрачными.

Наполнив стакан холодной водой, Гарри подхватил все найденные лекарства и поспешил обратно в гостиную. На одну секунду он представил, что не застанет в ней никого, но раненный маг был там, не собираясь никуда исчезать. Когда Гарри вошел, он поднял голову и пристально посмотрел на юношу.

— Что это? — хрипло спросил он, и Гарри вновь вздрогнул от звука его голоса.

— Я перевяжу вам рану, только позвольте мне снять ваш плащ…

— Перевяжешь этим? — с уничижительной иронией переспросил черноволосый маг, делая слабую попытку привстать на своем месте, будто бы с любопытством ожидая того, как Гарри начнет исполнять задуманное.

— Исцеляющая магия никогда не была моей сильной стороной, профессор, — попытавшись добавить в свой тон хоть немного яда, ответил Гарри. — Лучше уж воспользоваться маггловскими средствами, чем дать вам истечь кровью, не правда ли?

Его голос отчаянно дрожал, и Гарри ничего не мог с этим поделать.

Раненный маг до озноба знакомым жестом поднял руку и откинул с лица мешающие пряди волос.

— Поттер, просто дай мне свою палочку. Мою ты подобрать не удосужился.

— А вы и не попросили, — почти огрызнулся Гарри, но покорно протянул палочку гостю, внутренне готовясь к последующему за этим удару.

Но волшебник не сделал того молниеносного замаха, который ожидал от него покорный судьбе юноша, а направил конец волшебной палочки на себя.

— Вулмера Санентум, — нараспев прошептал он, очерчивая над пропитанной кровью одеждой границы раны. Гарри, который пристально следил за каждым его движением, не заметил, чтобы что-то изменилось, но сказал себе, что едва ли смог бы сквозь ткань увидеть, как сворачивается кровь.

— Я так понимаю, глупо надеяться на то, что в твоем доме найдутся хотя бы простейшие ингредиенты для восстанавливающего зелья? — холодно осведомился раненный.

— Мне придется разочаровать вас, профессор, — ответил Гарри в том же духе.

Со стороны это было похоже на странный спектакль на двоих, в котором каждая реплика цеплялась за предыдущую маленьким острым стальным крючком. Юноше было легко… он чувствовал вдохновение, хотя его нещадно трясло, а перед глазами стоял лишь один образ: его собственное тело, распростертое посреди гостиной без каких-либо признаков жизни.

— Ну что ж, придется обходиться имеющимся, — проговорил гость и сунул руку в складки пропитанной кровью мантии. Оттуда он извлек крохотный флакон с темной жидкостью.

— Дай мне этот стакан, — указал он на стакан с водой, который все еще держал в руках оцепеневший Гарри.

— Сейчас… я вылью воду.

— В этом нет необходимости, — ответил гость и протянул руку за стаканом. Один взмах волшебной палочки, и вместо воды в стакане закачалась жидкость, более всего напоминающая виски. Раненный залпом выпил ее, а затем вылил в сосуд все содержимое своего флакона и вновь осушил его до дна.

— Кто вы? — невпопад спросил Гарри, устало садясь напротив гостя в кресло. В его голосе явственно прозвучала тоска и безнадежная мольба узнать правду.

Волшебник на миг закрыл глаза, будто бы собираясь с силами для ответа, а потом взглянул на юношу так, словно перед ним было какое-то бессловесное животное, вызывающее жалость и сострадание.

— Тебе вновь повезло, Поттер. Как и много раз прежде…

Он хотел что-то добавить, но внезапно Гарри заметил, как и без того бледное лицо его гостя стало белым, как снег, а взгляд утратил свою остроту… в следующее мгновение темные глаза закатились, и раненный медленно сполз на сидение дивана.

Гарри вскочил со своего места.

— Профессор! — крикнул он. — Снейп!

Он начал трясти раненного за воротник, но тот оставался без сознания.

— Проклятье! — в панике прошептал Гарри, вглядываясь в посеревшее лицо человека, носящего облик его умершего учителя. Если бы он хоть что-то понимал… мог хоть что-то сделать…

Внезапно Гарри вскочил на ноги и кинулся на кухню. Он вновь, уже второй раз за эту безумную ночь, зажег свет, умудрившись не разбудить Мефисто, и в два шага оказался перед портретом, висевшем в дальнем углу.

Салазар не спал. Он стоял в глубине картины, спиной прислонившись к своему невнятному темному фону, скрестив руки на груди, и, как всегда, улыбался.

— Я тебя слушаю, ученик.

— Мне нужно знать, как приготовить восстанавливающее зелье, — выпалил Гарри, совершенно не заботясь о том, как эта спешка будет воспринята дьявольски любопытным древним магом.

— Прямо сейчас? — Салазар картинно зевнул, демонстрируя бесконечную усталость.

— Да!

Слизерин ухмыльнулся, будто бы говоря «Ну раз ты так взволнован, так уж и быть, снизойду до того, чтобы разобраться в твоих незначительных проблемах».

— Поттер, ты ранен? Измучен?

— Нет!

— Хорошо, — правдоподобно изобразив облегчение от этой новости, заключил Салазар. — Для начала мне интересно, что у тебя есть из ингредиентов.

— Почти ничего… разве что…, — лихорадочно соображая, Гарри вдруг вспомнил о том, что помимо его собственных весьма скудных магических запасов в доме имеется целая коллекция склянок и пузырьков, оставшихся от прежней хозяйки. Как же он раньше не догадался?! — Если чего-то не хватит, я готов отправиться за этим в Лондон.

— Сейчас, посреди ночи?

— Если это потребуется!

Салазар, наконец, оторвался от стены и шагнул ближе, вновь заняв привычное место внутри рамы. Его гипнотические глаза сияли неподдельным интересом.

— Доставай все, что есть, и читай мне названия. Я знаю не менее трех десятков зелий, подходящих тебе по эффекту. Остается лишь прикинуть, что из этого ты сможешь приготовить здесь и сейчас.

Гарри открыл верхнее отделение самого дальнего кухонного шкафа, который как нельзя кстати оказался ближе всего к картине, и начал извлекать из него флаконы с самым разнообразным содержимым. Он читал этикетки, на которых витиеватым старинным шрифтом от руки были написаны названия, а те, которые были подписаны рунами, показывал Слизерину. Салазар давал краткий комментарий к каждому новому веществу, поясняя для Гарри, для какого зелья оно сможет сгодиться. Когда шкаф полностью опустел, а на кухонном столе выстроилась целая колония самых разнообразных сосудов для хранения магического содержимого, Гарри окинул все это растерянным взглядом.

По пояснениям основателя Хогвартса он все-таки понял, что с имеющимися ингредиентами возможно приготовить только одно зелье, но для него не хватает двух компонентов.

— Совиные когти вполне можно заменить дроблеными костями пустельги, — задумчиво проговорил Салазар, не глядя на Гарри, — а вот кровь оборотня…

— Кровь оборотня? — потрясенно переспросил юноша. — Но ведь… ее нельзя добывать… они же тоже люди, как и мы…

Слизерин хищно осклабился.

— Это сейчас оборотни стали считаться почти людьми. А когда-то они были вполне себе чудовищами, и их кровь добывалась также, как, к примеру, кровь дракона. Очень, кстати, прибыльное дело было для тех, кто ее, хм, собирал… На них же все заживает, как на собаках! Думаешь, почему?

От этих слов, воскресивших в воображении юноши образ одного из его друзей, давнего друга его отца и самого лучшего преподавателя по защите от темных искусств, Гарри передернуло.

— Ну нет так нет, — видимо, продолжая думать в своем направлении, произнес Слизерин и весело заключил. — Тогда мы можем взять твою!

— Мою кровь?

— Ну а почему бы нет?

Гарри поднял на портрет взгляд, полный недоверия.

— В прошлый раз моя кровь была использована совершенно не по назначению.

— О, только не говори, что ты недоволен! Может, ты знаешь еще кого-то, готового нянчиться с тобой в любое время дня и ночи и разбираться со всеми твоими бредовыми идеями?

На это Гарри совершенно не нашелся, что ответить.

— Замена может повлиять на свойства зелья?

— Разве что несколько их ослабить, — с улыбкой ответил Салазар. — Как я уже говорил, твой отец значительно разбавил ценнейший эликсир своей крови, однако она все-таки осталась кровью Певереллов… И даже при том, что твой организм едва ли имеет способность заживлять раны за считанные часы, в смысле получения из тебя основного компонента для зелья ты куда более полезен, чем любой маггл.

Эти пространные рассуждения о человеческой крови заставили бы Гарри испытать неприятное чувство в любой другой момент, но только не сейчас, когда в его гостиной лежал человек, потерявший сознание от кровопотери… и когда этот человек…

— Хорошо, — юноша оборвал себя на середине мысли и принялся искать малый котел для зельеварения, который не доставал с тех самых пор, как переехал в этот дом. Найдя его и не без странного ощущения водрузив на керамическую поверхность современной маггловской плиты, замер в ожидании указаний Слизерина.

— Раньше, еще до самых первых попыток волшебников начать жить в мире и согласии с магглами, основой практически любого зелья была кровь. Современные рафинированные поколения называют это варварством и темными временами, однако мало кто из нынешних волшебников имеет представление о том, насколько эффективнее были наши старые зелья... — Объяснив Гарри первые шаги в приготовлении зелья, продолжил свою лекцию древний маг. — Приворотное было способно влюбить человека на всю жизнь, оборотное позволяло держать личину на протяжении нескольких дней…

— А сейчас? — задал вопрос Гарри, замерев над котлом с очередным флаконом в руке. Ему показалось, что даже сердце перестало стучаться в грудную клетку, чтобы не мешать ему расслышать ответ.

— Сейчас можно приготовить оборотное зелье, которое будет действовать не более трех часов. Старый рецепт был утерян, но я могу точно сказать одно: в его основе была свежая, не успевшая свернуться кровь чернокожего юноши.

На этот раз Гарри все-таки подурнело, но он усилием воли заставил себя не подать виду. Нужно было сосредоточиться на зелье…

Сонный Мефисто следил за движениями его рук с верхушки своей клетки, с истинно телепатской проницательностью не вмешиваясь в процесс, Салазар продолжал свою лекцию о крови как основном компоненте старинных варев… Гарри потерял счет времени, и ему начало казаться, что он уже не успеет ничего сделать, и человек, без сознания лежащий в гостиной, умрет… Но вот он последний раз помешал кипящую в котле жидкость, и Слизерин констатировал, что зелье готово.

— Остуди его заклинанием, — приказал древний маг. — Тебе будет достаточной смочить им губы, чтобы зелье начало действовать.

Юноша перелил получившееся зелье в небольшой хрустальный флакон и направил на него волшебную палочку, из конца которой подул холодный воздух. Когда поверхность сосуда вновь стала прохладной, Гарри убрал палочку и закупорил флакон.

— Спасибо, — произнес он, глянув на человека, изображенного на картине.

Слизерин ответил ему веселым взглядом недобрых искристых глаз.

— Передай привет твоему гостю, кем бы он ни был, — проговорил он на парсултанге.

Уже собравшийся уходить Гарри остановился в дверях.

— Вам известно, что у меня в доме кто-то есть…

— Конечно же. Я не думаю, что ты стал бы варить восстанавливающее зелье для самого себя. Тебе не свойственно заботиться о будущем, а в данный момент ты не похож на того, кому нужно залечить раны. Зато ты взволнован и совершенно растерян. Это означает, что маленькая неприятность в виде истечения большей части крови произошла с кем-то другим.

Гарри кивнул и вышел из кухни.

В волнении он приблизился к неподвижно лежащему магу. За то время, пока юноша готовил зелье, раненный, кажется, стал еще бледнее, хотя это и представлялось Гарри невозможным. Юноша испытал отчаянное желание схватить мужчину за руку и прощупать пульс, но он заставил себя успокоиться и внимательно к нему приглядеться, ища признаки дыхания.

Закрытая сюртуком и просторным черным плащом грудь волшебника почти незаметно глазу вздымалась и опускалась.

Переведя дух, Гарри медленно, словно боясь, что раненный сейчас откроет глаза и бросится на него, начал склоняться с флаконом в руке. На мраморно-белые губы упало несколько карминовых капель.

Не будучи ни в чем уверенным, даже в собственном рассудке, юноша убрал флакон. Теперь ему оставалось лишь ждать.

Чего же? Своей нелепой смерти, закономерного следствия доверия незнакомцу? Или же того самого чуда, на веру в которое у него уже не хватало сил?..

Это лицо… неизменно надменное выражение даже сейчас, когда он был без сознания… тяжелые пряди иссиня-черных волос… этот плащ, так напоминающий распростертые крылья огромного нетопыря…

Внезапно Гарри подумал о том, что раненному тяжело дышать в этой одежде, застегнутой на все пуговицы до самого горла. Осознавая, что в его действиях есть что-то странное, юноша осторожно протянул руку к воротничку лежащего без сознания волшебника и расстегнул две верхние пуговицы. Затем отошел, будто боясь, что прямо сейчас на его глазах маг обернется огромным черным зверем.

Больше он ничего не мог сделать. Ему действительно оставалось только ждать… когда закончится действие оборотного зелья и когда незнакомец придет в себя.

Спотыкаясь от усталости, которая навалилась на него в тот самый миг, когда он подумал о сне, Гарри побрел в свою спальню. В абсолютной темноте он поднялся по лестнице и вошел в комнату. Дальше… тьма затопила все остальное, и он перестал осознавать себя.

* * *

Солнце навязчиво проникло под ресницы, разбудив пронзительную зелень его взгляда. Юноша сонно потянулся и тут же почувствовал что-то непривычное. Кажется… он заснул не на своем любимом диване, а в кровати в спальне… Почему бы это? Все еще не освободившись от мягких пут бессмысленного утреннего сна, он попытался вновь смежить веки, чтобы украсть у наступающего дня еще часок… но неожиданно пришедшее понимание заставило глаза распахнуться, а тело напрячься каждым мускулом.

Он все еще жив?

Гарри рывком встал и зашарил вокруг в поисках очков. Быстро, не задумываясь, оделся и выбежал из комнаты. Врываясь в гостиную, он был готов к тому, что увидит там кого угодно… думал, что будет готов…

Он остановился, будто с размаху налетел невидимую стену.

Оборотное зелье… не прекратило своего действия… или перед ним был Северус Снейп.

Чувствуя, что ноги отказываются держать его, Гарри сел в ближайшее кресло и тупо уставился на своего ночного гостя. Все мысли и чувства будто бы вынесло из его головы одним стремительным потоком.

Как это возможно?..

Последний директор школы чародейства и волшебства Хогвартс все еще оставался без сознания, а, может быть, просто спал под действием двух зелий… Его лицо больше не казалось смертельно бледным, а дыхание было ровным.

Гарри потрясенно смотрел на него, не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше.

Если… если это действительно его бывший учитель… бывший враг… как он сумел выжить? И что же тогда происходило на похоронах? Чьими были эти похороны? Гарри отчетливо помнил… он не был не в себе в тот день… и все вокруг…

Где он скрывался все это время? И… зачем? Кто сражался с ним прошлой ночью? Кто пытался его убить, но бежал, завидев Гарри?

Юноша уткнулся лицом в ладони. Ему казалось, что от этих вопросов у него сейчас начнет адски раскалываться голова. Никакой разум, даже самый стойкий, не мог этого вынести…

Может, следовало позвать сюда друзей? Спросить их совета? Может… ему нужно было сообщить в Министерство… о чем? О том, что у него в доме находится погибший во время битвы с Волан-де-Мортом и прилюдно похороненный Северус Снейп? А хотел ли сам Снейп, чтобы кто-то знал о том, что он жив?

Что он жив…

От этой мысли по телу Гарри прошла горячая волна. Все это время… он винил себя в том, что ненавидел этого человека и лишь после его смерти узнал об истинных мотивах его поступков… что он уже ничего не мог сделать, чтобы исправить то, что было… Все эти недели… образ последнего, самого преданного, сторонника Дамблдора не выходил у него из головы…

Гарри чувствовал, что не может признать в происходящем реальную действительность. Это было похоже на странный сон, сотканный из чувства вины и мучительного желания что-то изменить… но ведь вселенная не умела читать его мысли и воплощать в жизнь его сны…

Что он должен был делать? Юноша был совершенно растерян.

Гарри так и остался сидеть в кресле, не спуская глаз со спящего человека в черных одеждах, перепачканных землей и кровью.

Он ждал очень долго. Солнце успело подняться настолько высоко, что перестало светить в окна гостиной… Гарри слышал, как на кухне Мефисто привычно открыл задвижку окна и вылетел на улицу. Со стороны дороги доносились звуки проезжающих машин и голоса гуляющих детей.

В конце концов юноша почувствовал, что больше не может оставаться без движения, и если просидит здесь еще немного, то просто не сможет встать на ноги. Он поднялся и направился на кухню, чтобы приготовить себе чашку чая, а, может быть…

— Как подействовало зелье? — услышал он знакомый голос уже с порога.

— Я не знаю, — честно признался Гарри.

Ему не нужно было смотреть в сторону старинной картины, висящей в дальнем углу, чтобы получить представление о том цепком, полном любопытства взгляде, который вонзился в него с первого мгновения, как он появился в поле зрения портрета.

— Ты использовал его всего несколько часов назад. Твой несчастный подопытный, умирающий от потери крови, наверняка сейчас находится в состоянии глубокого восстановительного сна. Не думаю, что ты сможешь спросить его об ощущениях от твоего варева раньше, чем через сутки…

— А что же мне делать сейчас? — почти в отчаянии спросил Гарри, вложив в этот вопрос куда больше, чем мог объяснить Салазар Слизерин.

— Пока что только время от времени проверять пульс и пить чай здесь, в моем, столь благотворно влияющем на тебя, обществе.

— Прекрасно, — с мрачным смирением отозвался Гарри и действительно уселся за стол с чашкой, полной дымящегося черного напитка.

Но привычная чайная медитация показалась ему какой-то совершенно бесполезной, не способной заставить осколки его сознания вновь собраться воедино. Он чувствовал себя так, будто рассыпал их на большой территории, и теперь был вынужден заглядывать под каждую мысль, чтобы найти и попытаться восстановить собственный рассудок.

Ему казалось, что время остановилось, и весь его дом с молчащим колокольчиком и лишенными света окнами оказался где-то между мирами, где все теряло смысл и становилось лишь имитацией самого себя.

Юноша был не в состоянии поддерживать сколько-нибудь содержательную беседу со своим единственным собеседником, который был всегда готов наполнить его голову древней мудростью, замешанной на предельном цинизме и демоническом хитроумии.

Допив чай, он покинул кухню и начал бесцельно слоняться по дому, будто бы ища какую-то оставленную неизвестно где безделушку.

Больше всего на свете Гарри хотел хоть что-то делать, чтобы не сидеть так… Он с радостью отправился бы в Косой переулок и скупил бы там всю лавку, торгующую ингредиентами для зелий, если бы не безумный страх по возвращению обнаружить, что его гость пропал… и что, возможно, его никогда и не было в этом доме… Единственное, на что Гарри все-таки решился — это совершить кратковременную вылазку за оброненной его гостем волшебной палочкой.

Палочка нашлась без труда. Отлетевшая в сторону небольшого овражка, она не попалась на глаза ни снующим там и сям детям, ни выгуливаемым в парке собакам. Гарри поднял ее и повертел в руках, удивленно разглядывая. Она была совершенно ему незнакома.

Юноша с максимальной поспешностью вернулся в дом и, осторожно положив находку на журнальный столик рядом со спящим, продолжил свое неприкаянное шатание по дому.

Так прошло еще несколько часов. В какой-то момент он вспомнил о своей книге заклинаний, которая всегда спасала его тогда, когда он пытался бороться с медленным течением времени. Спустившись за ней в гостиную, он внезапно замер, не успев шагнуть на последнюю ступень лестницы.

Холл был пуст, а входная дверь — распахнута.

Не помня себя, юноша рванулся вперед и выбежал из дома. Остановился перед запертой калиткой.

— Ты решил, что я буду твоим пленником, Поттер? — прозвучал сзади него чуть хрипловатый низкий голос. Гарри нервно обернулся.

Снейп стоял в нескольких шагах от него у живой изгороди, окружающей всю территорию дома и защищающей ее от посторонних взглядов с улицы. Казалось, что он вовсе не был ранен, но в его резком темном облике было что-то непривычное, отличающееся от того образа, который был намертво впечатан в память Гарри. Юноша не стал даже пытаться понять, что же это было, обескураженный тем, что в этот момент от волнения он буквально забыл английский язык.

— Защита твоего дома действительно надежна, — проговорил Снейп, обведя взглядом границы магического купола так, будто мог видеть сеть искусно сплетенных заклинаний.

Не дожидаясь ответа, маг развернулся и пошел обратно в дом. Только теперь Гарри заметил, что его все еще пошатывало от слабости, хотя он практически сумел это скрыть. Юноша пошел за ним следом, пытаясь набраться смелости для того, чтобы задать те вопросы, которые буквально сжигали его внутренности.

В гостиной Снейп опустился на диван. Темный взгляд проводил Гарри, который подошел и сел в кресло напротив. Сейчас этот взгляд был спокоен и невозмутим, но юноше тут же вспомнилось, как раненный маг смотрел на него ночью… так, будто сквозь эти непроглядные зрачки медленно вытягивали его душу.

— Чем ты меня напоил? — неожиданно задал вопрос Снейп, подавшись вперед так, что Гарри в какое-то мгновение подумал, что он сейчас встанет и нависнет над ним с волшебной палочкой, зажатой в бледных пальцах.

— Я дал вам восстанавливающего зелья, — проговорил Гарри, внезапно ощутив приступ уверенности в своих действиях. Если бы еще и голос его звучал не так по-детски растерянно!

— Кажется, ты говорил мне… — начал Снейп, но Гарри перебил его:

— Я ошибся: у меня оказалось достаточно ингредиентов для этого зелья.

— И даже фрагмент кожи морского дьявола? — в тоне Снейпа прозвучало пренебрежительное недоверие, заставившее Гарри с головой окунуться в воспоминания о школьных годах, когда этот тон вызывал у него желание наслать на ненавистного преподавателя какое-нибудь проклятие.

— Я использовал другой рецепт, — быстро ответил юноша, изо всех сил надеясь, что ему каким-то волшебным образом удастся избежать пояснений на этот счет. — Я расскажу вам обо всем, о чем вы захотите узнать, но, прошу, скажите… как вам удалось остаться в живых?

Ему показалось, будто время совершило скачок назад, и они вернулись к тому моменту, когда вот так же были в гостиной, и он, Гарри, с мольбой в голосе спрашивал: «Кто вы?»

Черноволосый маг на мгновение закрыл глаза, как будто бы для того, чтобы справиться с приступом головной боли… а потом спокойно произнес:

— Не все ли тебе равно, Поттер? Вчера ночью ты не счел важным спросить у меня хоть какое-то подтверждение того, что я действительно тот, о ком ты думаешь, хотя я и призывал тебя быть осторожным. Сегодня ты мог бы уже быть мертв.

— Я прекрасно это понимал, профессор, — с нажимом на последнем слове произнес юноша, обретая необходимую ему стойкость в самый трудный момент разговора. — Помочь вам дойти до этого дома было моим взвешенным решением, и я представлял, что за свою ошибку могу поплатиться жизнью.

В его лицо впился темный взгляд, за считанные мгновения ставший невыносимо тяжелым.

— Не зная, как распорядиться собственным существованием, ты пытаешься бравировать пренебрежением к своей жизни? И тебе плевать на то, сколько сил было отдано, чтобы она была сохранена?

— Кажется, это моя жизнь, — начиная злиться, колко ответил Гарри. — И я распоряжаюсь ей так, как считаю нужным. Если бы я оставил вас там, на земле в парке, вы, возможно, не дожили бы до утра. Моя осторожность должна стоить больше, чем ваша жизнь?

Снейп сделал резкий жест рукой, говорящий «хватит!»

— Твоя доверчивость переходит все возможные границы, Поттер. Ни учеба в Хогвартсе, ни война ничего в тебе не изменили. Ты все также надеешься на свое сверхъестественное везение, которое никогда тебя не оставляет. А что будет, если этот момент когда-нибудь наступит?

— Тогда я стану живым доказательством вашей правоты, профессор. Точнее, мертвым. Но пока этого не произошло, я все-таки прошу вас объяснить мне хоть что-то… возможно, это поможет мне выжить в дальнейшем, потому что сейчас я ничего не понимаю.

— Хорошо, — к удивлению Гарри вдруг согласился Снейп. — Ты действительно должен знать, что происходит.

Гарри быстро кивнул, боясь спугнуть свою удачу.

— Твоей жизни угрожает опасность, о которой известно только мне. По крайней мере, господа мракоборцы не имеют о ней никакого представления, — добавил он, презрительно скривившись. — Все это время после второго падения Темного Лорда ты ежеминутно подвергался угрозе, и я не могу объяснить, как тебе все-таки удалось избежать смерти, учитывая твою совершенную безалаберность. Каждый раз, когда ты покидал этот дом, ты рисковал жизнью. На твое счастье, ты делал это нечасто, и в большинстве случаев за тобой все-таки велось наблюдение сотрудниками министерства.

По напряженному тону Снейпа Гарри чувствовал, что угроза, о которой говорил зельевар, была действительно более чем реальной, однако мысли юноши сами собой начали развиваться в другом направлении.

— Откуда вам это известно? Почему вы скрываетесь ото всех и следите за мной? Если вы действуете в одиночку, вас самого могут убить! Впрочем, вчера они, кажется, именно это и попытались сделать, — мрачно закончил Гарри.

Кажется, эти слова вызвали в Снейпе самое настоящее бешенство, и он с трудом сдержался, чтобы не начать кричать. Гарри даже приготовился закрыться щитом внешнего холодного спокойствия, но когда Снейп заговорил, его тон оказался лишь несколько раздраженным.

— Мотивы своих поступков я оставлю при себе. Что до твоей трогательной заботы о моей судьбе, то теперь уже поздно волноваться: после вчерашнего столкновения они узнали обо мне и теперь будут пытаться воплотить в жизнь свои планы куда осторожнее. Если бы я мог остаться незамеченным, я так бы и сделал, но тогда, возможно, мы не разговаривали бы сейчас. — Произнося это, он достал из кармана сюртука свою волшебную палочку и сделал краткое резкое движение ее кончиком в сторону Гарри. Тот увидел, как его собственная палочка, оставленная на каминной полке еще утром, быстро летит к нему по воздуху, повинуясь невербальному приказу зельевара. Оказавшись над юношей, палочка упала к нему на колени, больно ударив костяшку пальца. — Предлагаю тебе хотя бы для разнообразия подумать о собственной безопасности.

— А что я могу сделать? — спросил Гарри, упрямо игнорируя свалившуюся из воздуха волшебную палочку. — Я не знаю о том, кто эти люди и почему они хотят моей смерти. Хотя… в принципе, об этом-то несложно догадаться.

— Для начала ты должен стать внимательнее. Неужели за все время твоего проживания здесь ничего тебя не насторожило?

Гарри честно попытался вспомнить хоть какие-то настораживающие моменты, но вся его жизнь последних месяцев представлялась ему одним долгим днем, заполненным бессмысленным ожиданием и мучительным копанием в себе. И, кажется… теперь этому пришел конец…

— Ничего особенного со мной не происходило, — уверенно заявил Гарри. — До того, как я увидел вас этой ночью в парке, я жил, как обычный маггл.

Юноша готов был молиться кому угодно о том, чтобы оказалось, что зельевар не осведомлен о его путешествиях в самые разнообразные места, связанные с ним самим… и особенно о поездке в Паучий Тупик…

— Зная тебя, я уверен, что это невозможно, — раздраженно проговорил Снейп, и у Гарри немного отлегло от сердца.

— Однако же…, — юноша хотел закончить фразу «это правда», но остановился, вдруг вспомнив о Мефисто. — Единственное, что произошло странного… это неприятность с моей птицей-почтальоном, — нехотя закончил он, досадуя на то, что придется дать пищу для язвительных замечаний Снейпа.

— Твоя сова была убита? — пронзая Гарри пытливым взглядом, быстро спросил маг.

— Нет. У меня не сова… грач. Кажется, на него напали. Несколько дней назад мне принесли его, раненного. К его лапке было что-то привязано, но остался только обрывок нитки…

Вспоминая этот момент, Гарри внезапно разозлился на себя, потому что только сейчас ему пришло в голову, что нападение на Мефисто могло быть частью какого-то более серьезного плана и что…

— В этот момент тебя не было дома, ведь так? — заставившим Гарри похолодеть вкрадчивым тоном осведомился Снейп.

— Да. Я пришел позже. К этому моменту то, что было привязано к лапке Мефисто, уже исчезло. Я искал это на улице, но так ничего и не нашел.

— Это был темный артефакт. Простейший.

— Откуда вы знаете?..

— Поттер, это стало бы очевидно и тебе, если бы ты хоть на минуту об этом задумался! — гневно воскликнул зельевар. — Это была проверка защитных чар. Твоей птице привязали сверток с каким-нибудь средней силы проклятым медальоном и отправили ее к дому, следя за тем, где именно она наткнется на стену заклятий. В результате артефакт сгорел, а птица рухнула от удара о невидимую преграду.

Казалось, Снейп сейчас встанет и уйдет, презрительно бросив напоследок что-то вроде «если тебе действительно все равно, жить или умирать, мне больше не о чем с тобой говорить». Но профессор зельеварения продолжал сидеть напротив него, скрестив руки на груди и буравя его непроглядно-темными глазами, в которых невозможно было ничего прочесть кроме бесконечного пренебрежения и разочарования.

— Почему я не могу рассказать обо всем мракоборцам? — осторожно спросил Гарри, заранее прикидывая варианты оборотов, с помощью которых Снейп будет его унижать за глупость и недальновидность.

— Потому что это небезопасно. Ты не сможешь предоставить им никаких реальных доказательств, и при этом существует вполне определенная вероятность того, что об этом узнают те, кто не должен ничего знать. Мракоборческий центр — это всего лишь структурное подразделение Министерства, а Министерство никогда не было защищено от утечек информации. Те, кто пытались напасть на твой дом, отчаянны, но малочисленны. Но если об их действиях станет известно другим сочувствующим, то кто-то может попытаться помочь им. Думаю, ты еще не забыл историю Барти Крауча-младшего.

— Но ведь… практически все бывшие Пожиратели Смерти сейчас арестованы…, — говоря это, Гарри чувствовал, что ему действительно становится не по себе, и причиной была вовсе не угроза его собственной жизни… все его друзья и близкие также сражались против Волан-де-Морта. Неужели теперь они также в опасности?

— Пожиратели — да, но это далеко не все, — проговорил Снейп, неприязненно скривившись, будто бы вспомнив что-то отвратительное. — Арестованы только те, кто как-то проявлял себя в то время, когда Волан-де-Морт был в силе. Однако в его окружении было достаточно волшебников, стремящихся использовать свои силы только в определенных ситуациях. Среди них были весьма известные личности в магическом мире.

— Нечто вроде маггловских политиков, тайно сочувствующих нацизму? — спросил Гарри, вспомнив о своем детском пристрастии смотреть, когда это возможно, новостные передачи, а также читать при свете фонарика не совсем обычные для ребенка книги.

— Да, именно. Им было проще всего отвертеться от обвинений в прошлый раз, и они также избежали каких-либо проблем сейчас. Я уверен, что среди них найдутся те, кто испытывает сожаление оттого, что решительный и бесстрашный проводник их идей был так внезапно побежден.

— Это люди, которые… желают, чтобы Статут был отменен?

— Да, — вновь подтвердил Снейп тоном, в котором Гарри прочел некоторое облегчение оттого, что разговор с ним, поверхностно мыслящим юнцом, наконец-то приобрел нужное направление. — Эта идея до сих пор искушает слишком многих.

— Но, все-таки, мне прежде всего угрожают те, кто не боится попасться мракоборцам?.. Вы так и не сказали, кто они.

— Потому что ты не был готов меня слушать, — неожиданно резким тоном проговорил зельевар. — Я не желаю тратить свое время на разговор, который будет благополучно пропущен мимо ушей.

— Я слушаю вас внимательно, — со всем смирением, на которое только был способен его довольно-таки независимый характер, проговорил Гарри. Ему показалось, что Снейп по привычке попытался уловить в его тоне иронию, чтобы еще больше рассвирепеть, однако Гарри был искренен, и зельевару ничего не оставалось, как сдержанно продолжить:

— Много лет назад, когда Том Реддл еще только начинал набирать единомышленников, готовых выполнять любые его приказы, он сделал одно открытие. Он узнал, что некоторые душевнобольные волшебники имеют способности, которые во много раз превосходят возможности обычных магов. Он познакомился с некоторыми такими людьми и имел неосторожность посвятить их в свои планы. Никогда не обладавший достаточными знаниями в области людской психологии, Волан-де-Морт решил привлечь этих хитрых и нестандартно мыслящих волшебников на свою сторону. В результате он получил бесконечно преданных ему, но совершенно неуправляемых слуг. Несколько раз эти Пожиратели срывали его планы своими непредсказуемыми выходками. В конце концов, Волан-де-Морт понял, что эти люди могут серьезно повредить ему. Но просто убить их ему не хотелось, так как их безграничная вера в его силу и величие чрезвычайно ему льстила. Тогда он связал их сознания единым заклинанием, которое заставляло их вести себя тихо и повиноваться каждому его слову. Это было нечто гораздо более сложное, чем заклятье Империус. Независимые каждый в своем персональном безумии волшебники думали и действовали, как одна стая, почти как живой организм. Волан-де-Морт мог направить их на выполнение любого задания и не сомневаться в успехе.

— Когда он умер, связующие чары пали… — тихо проговорил Гарри, пытающийся представить себе этих неизвестных ему сумасшедших, которые в один миг пришли в себя и лихорадочно начали искать своего повелителя. Снейп неотрывно следил за ним своими темными глазами, в которых Гарри на миг почудилось понимание, снисхождение.

— Этих людей мало, в сражении во время битвы за Хогвартс они непременно бы проиграли, но они никогда не действуют в открытую. Как и все одержимые маниями душевнобольные, они чрезвычайно хитры и изворотливы. Положительный момент лишь в том, что им очень трудно договориться между собой, но за время, пока они служили Волан-де-Морту, они все-таки немного друг к другу привыкли.

— Теперь они желают убить меня.

— Думаю, у каждого из них свое мнение насчет того, что нужно с тобой сделать, — с неприятной интонацией в голосе проговорил Снейп.

— Прекрасно! — слегка хлопнув в ладоши, Гарри поднялся с кресла. — До меня хочет добраться стая прикормленных Волан-де-Мортом маньяков, а министерство ничего не может с этим поделать. Профессор, я предлагаю вам выпить со мной за мое здоровье и пожелать долгих лет жизни!

Это была худшая формулировка его впечатления от этих тревожных новостей, какую можно было высказать при Северусе Снейпе, однако Гарри ничего не смог с собой поделать. Иммунитет к опасности, полученный им за годы постоянной угрозы нападения Волан-де-Морта, не давал возможности ощутить хоть какой-то страх за себя, хотя, возможно, сейчас он был бы очень кстати.

Гарри увидел, как гнев все-таки исказил тонкие черты лица его чудесным образом выжившего учителя, и тот встал с дивана, но вряд ли для того, чтобы проследовать вместе с юношей на кухню, приняв предложение выпить по такому поводу.

В голове Гарри молниеносно пронеслась мысль о том, что сейчас профессор все-таки уйдет, и тогда он, действительно нахальный юнец, потеряет какую-либо возможность искупить перед ним свою вину. Юноша открыл рот, еще не придумав, что сказать для того, чтобы задержать Снейпа, чтобы хотя бы попытаться нейтрализовать его гнев, но в этот момент в гостиной раздался тревожный перезвон колокольчика.

— Это должно быть… я сейчас… — внезапно вновь утратив контроль над своим языком, проговорил Гарри, лихорадочно соображая, кто это может быть и что следует делать. — Профессор, я прошу вас…

Гарри жестом указал на лестницу на верхний этаж и умоляюще взглянул в холодные глаза Снейпа. Тот не двинулся с места, но вот колокольчик затрезвонил вновь, на этот раз отчетливо настойчиво, и юноше пришлось оставить его и отправиться к выходу.

Осторожно приоткрыв дверь, чтобы ожидающий у калитки не мог случайно увидеть гостиную, Гарри вышел на улицу, неожиданно удивившись тому, что небо уже успело потемнеть.

Высокая фигура, стоящая внутри арки живой изгороди, показалась ему смутно знакомой. Юноша сделал несколько шагов по песчаной дорожке по направлению к калитке, и понял, что перед ним — министр магии Эмилиус Ньюман. К бесконечной досаде Гарри, привилегия постоянно видеться с действующими министрами магического мира также оказалась частью обязанностей избранного, и, хотя он успел привыкнуть к ней так же, как и к постоянной опасности, эта особенность всегда вызывала его раздражение.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо, но без излишней любезности, поздоровался Гарри, отперев калитку и выйдя к стоящему возле нее министру.

— Здравствуй, Гарри, — с располагающей к себе улыбкой проговорил мистер Ньюман. Он стоял, немного опираясь на кованые завитки дверцы, и эта поза ненавязчиво создавала эффект, что министр ниже, чем это было на самом деле. Впрочем, ту же функцию выполнял и его безупречно подобранный костюм, который был скроен так, чтобы максимально нивелировать излишнюю долговязость министра, которую его советники — политтехнологи справедливо считали несколько некорректной по отношению к его оппонентам. Впрочем, как Гарри успел заметить, уже имев удовольствие несколько раз пообщаться с высшим магическим чиновником, на самом деле большой рост был очень естественен для Эмилиуса Ньюмана как человека энергичного, привыкшего широко и быстро шагать к своей цели.

Ньюман был на сто процентов политиком нового, мирного времени. Его предшественники точно соответствовали каждый своему периоду: нерешительный и недоверчивый Корнелиус Фадж — смутным предвоенным годам, а резкий и уверенный в себе Руфус Скримджер — периоду войны. Теперь магическое сообщество желало видеть в своей главе человека деятельного и решительного, но такого, чья энергия направлена на восстановление мира и процветания. За недолгий срок своего правления Эмилиус Ньюман еще не успел разочаровать своих избирателей. Все его действия представлялись общественности наполненными здоровым прагматизмом и совершенно логичными в новых условиях. Ньюман напоминал дорогостоящего менеджера высшего звена, который был способен наладить бизнес-процесс в любой компании и поэтому постоянно курсировал от одного промышленного гиганта к другому, так как после выполнения поставленной задачи ему становилось нечего делать и даже попросту скучно. Возможно, по окончанию срока своих полномочий он готовился поменять гражданство и стать министром какой-нибудь другой страны, в которой есть маги.

К Гарри министр относился как к чрезвычайно значимой среди своего электората капризной и избалованной знаменитости, к которой нужно было найти свой особый подход, чтобы все будущее взаимодействие проходило легко и эффективно. Несколько раз в течение предыдущих коротких разговоров с юношей он пытался выведать, что Гарри планирует делать в новой жизни, кем видит себя и чего хочет добиться. Сам Гарри подозревал, что его уклончивые ответы только раззадорили деловое любопытство этого человека, и он несомненно поставил себе цель во что бы то ни стало раскусить Мальчика-Который-Выжил-Аж-Два-Раза.

— Чем я могу вам помочь? — произнес Гарри, видя, что министр раздумывает, как изложить цель своего визита в удобной для него форме.

Ньюман вновь улыбнулся, но эта улыбка оказалась настолько формальной и так быстро исчезла, что Гарри в который раз за сутки замер в не особо добром предчувствии.

— Я проезжал мимо и решил зайти, чтобы сообщить некоторые новости, мистер Поттер, — проговорил министр с видом, с которым начальник, не любящий тратить время на излишние эмоции и неконструктивное поведение, начинает совещание, посвященное внезапно возникшей серьезной проблеме. — Дело в том, что вчера ночью было совершено нападение на одного из мракоборцев, который занимался патрулированием территории в вашем поселке.

— Он жив? — нахмурившись, быстро спросил Гарри.

— Да, теперь с ним все в порядке, — ответил министр, явно показывая своим тоном, что считает, что ситуация находится под контролем. — Однако сам факт, что кто-то неизвестный напал на сотрудника министерства, занимающегося обеспечением вашей безопасности, требует принятия особых мер. Я надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к тому, что в течение какого-то срока наблюдение за вашим домом и этим населенным пунктом будет усилено.

«Понятно», — сказал про себя Гарри.

Министр был уверен, что мракоборцы в считанные сроки разберутся с этой проблемой. Единственным реально значимым моментом во всей этой истории Эмилиус Ньюман считал душевное равновесие «звезды», которой предстояло играть роль символа победы света над тьмой в течение неопределенного срока, естественно, превышающего все возможные сроки работы одного конкретно взятого министра.

— Да, конечно, — великодушно согласился Гарри, так как у него попросту не было свободных мыслительных ресурсов, чтобы представить, какие неудобства это может породить, так как все мысли юноши были устремлены к тому, кто без особого энтузиазма ждал его в гостиной. — Единственное, сэр, о чем я хочу попросить вас — это не задействовать слишком много сотрудников, потому что в этом маленьком пригороде им будет очень сложно оставаться незамеченными, — добавил он, будто бы кто-то другой говорил и думал за него.

— Хорошо. Через несколько минут у меня состоится рабочая встреча с Дереком Фоусикером, руководителем мракоборческого центра, и я обязательно передам ему ваше пожелание. Думаю, у вас не возникнет никаких проблем, мистер Поттер. Все ребята мракоборцы настоящие профессионалы, и они смогут обеспечить вашу абсолютную безопасность. Вам совершенно не о чем волноваться.

Он вновь добавил к своим словам рабочую улыбку, призванную закрепить их позитивный смысл.

— Я не волнуюсь, министр, — спокойно проговорил Гарри, не удержавшись от того, чтобы не попустить некоторую неоднозначность в свой тон, словно бы говорящий о том, что сам министр не так уж глубоко разбирается в том, что такое настоящая опасность. Если Эмилиус Ньюман и уловил этот намек, он совершенно не подал виду, скорее всего отнеся его в мысленный раздел «причуды мальчика-знаменитости».

После недолгого молчания, во время которого юноша не без труда пытался припомнить, о чем же он забыл в этом разговоре, Гарри произнес:

— Может быть, вы уделите мне несколько минут и зайдете выпить со мной чашечку кофе, — он глянул в сторону своего дома, окна которого даже сквозь шторы излучали теплый уютный желтый свет, в душе отчаянно надеясь на хронический недостаток времени, которым страдает любой министр.

— Спасибо, — с чуть более искренней улыбкой отозвался мистер Ньюман, — но я никак не могу задерживаться здесь еще дольше. Желаю вам хорошего вечера, мистер Поттер.

— Спасибо, сэр. И вам удачного вечера. До свидания.

— До свидания.

Распрощавшись с министром, Гарри заторопился в дом, но у самой двери остановился, задумавшись о том, что еще он упустил из виду, говоря с Эмилиусом Ньюманом. У юноши осталось неприятное ощущение, что он все-таки не сделал нечто важное… И тут он понял, что именно. Кажется, он совсем забыл изобразить хотя бы самое фальшивое удивление от сообщенной министром неприятной новости. Едва ли это не показалось Ньюману странным, однако он совершенно не подал виду, и это обстоятельство неожиданно встревожило Гарри. Меньше всего ему хотелось, чтобы мракоборцы считали, что он располагает какой-то информацией о случившемся… Они могут решить, что его следует подробно расспросить о том, что он мог видеть и слышать прошлой ночью. Более того, им может прийти в голову идея о том, что нужно внимательно осмотреть его дом и окружающую территорию на предмет наличия опасных магических объектов…

Он и так находился под круглосуточным наблюдением мракоборцев, а теперь в ближайшее время оно будет в несколько раз усилено, и сколько это продлится совершенно неизвестно.

Гарри тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и, постаравшись заранее приготовиться к вопросам Снейпа, потянул ручку входной двери на себя.

— Куда вы?

Вопрос прозвучал слишком растерянно, но это уже не имело значения.

Снейп ожидал его у входа. Высокая темная фигура, напоминающая мрачную статую, по ошибке оказавшуюся в уютном окружении домашних вещей. Он не произнес ни слова, но юноша безошибочно понял, что маг ждал его только для того, чтобы поставить в известность, что он уходит.

— Это был министр, — невпопад сказал Гарри, будто бы надеясь задержать Снейпа разговором.

— Твоя популярность все продолжает расти? — с привычной едкостью, но как-то почти безразлично осведомился зельевар.

— Нет. Он просто выполняет свои обязанности. А среди них значится и оберегание символов победы, одним из которых являюсь я. Если со мной что-то случится, ему крайне тяжело будет оправдать себя перед избирателями.

Гарри постарался сказать это как можно более буднично и скучно, чтобы доказать учителю, который всегда подозревал его в запредельном тщеславии, что все это его совершенно не волнует.

— И кто же был избран на этот раз? — осведомился Снейп, заставив Гарри непонимающе на него уставиться.

— Эмилиус Ньюман, бывший глава отдела Международного магического сотрудничества. Но… как вы можете этого не знать? Ведь сразу же после его избрания каждому взрослому волшебнику страны было выслано письмо… в котором новый министр поздравлял всех с победой и излагал основные тезисы программы восстановления мира и порядка. Письма разносили совы, и они точно знали, где находится каждый адресат…

— Ничего о нем не слышал, — резко, будто бы одним своим словом отсекая сразу несколько щупалец у любопытства Гарри, произнес Снейп.

— Где же вы скрывались последние месяцы? — без надежды на ответ, просто из упрямства спросил юноша.

Темный взгляд даже не коснулся его лица, будто бы Снейпу было жаль тратить силы на нечто столь незначительное, как безмолвное выражение своего отношения к этому вопросу.

— Я не надеюсь, что ты станешь осторожнее после того, что я тебе рассказал, Поттер. Однако я уверен, что сделал все, что мог, чтобы предупредить тебя. Больше я не намерен принимать участия в твоей судьбе.

Произнеся это, он шагнул к двери и открыл ее, позволив любопытным сумеркам на мгновение заглянуть в гостиную.

Гарри ощутил настоящую панику, цепкими когтями вцепившуюся в самое сердце. Он не представлял, как искупить свою вину перед этим человеком, но точно знал, что должен был это сделать во что бы то ни стало. Должен был не позволить ему вновь исчезнуть, на этот раз навсегда.

Юноша сделал странный нелепый жест, будто бы призванный остановить своего мрачного гостя, и в этот момент в его голове отчетливо прозвучал шипящий голос: «Скажи ему о зелье…»

О зелье?

Гарри удивленно оглянулся, как будто говорящий на самом деле стоял у него за спиной, но тут же опомнился и вновь повернулся к Снейпу.

— Я бы хотел, чтобы перед уходом вы еще раз приняли моего зелья, — медленно, боясь ошибиться даже в каком-нибудь звуке, проговорил юноша.

Только что собиравшийся шагнуть за порог Снейп замер, будто бы Гарри неожиданно обратился на его глазах в нечто совершенно странное.

— Твоего зелья? — неуловимо двусмысленным тоном переспросил он.

— Да, — уверенно ответил Гарри, чувствуя себя шарлатаном, выступающим с оправдательной речью перед огромной толпой, желающей его повесить. Говорить нужно было непринужденно и вдохновенно. А главное — нужно было быстро придумывать, что именно говорить. — Пока вы спали, я дал вам всего несколько капель, но этого недостаточно, чтобы рана зажила полностью. Вы собираетесь уходить, но будет ли у вас в ближайшее время возможность приготовить себе полноценное восстанавливающее зелье? Ведь, как я понимаю, никто, кроме меня, не знает о том, что вы живы… а, значит, вам придется продолжать скрываться…

— Покажи свое зелье, — приказал Снейп, полностью проигнорировав все остальное из сказанного Гарри.

Юноша, радуясь хотя бы этому, быстро пошел на кухню, где взял с полки флакон с зельем, попутно заметив подозрительное веселье в ледяном взгляде, кольнувшем его из дальнего угла.

— Вот, — он протянул флакон Снейпу, гадая, это ли нужно было сделать или что-то совсем другое.

Зельевар взял маленький тонкий сосуд и поднес его к глазам, держа так, чтобы было хорошо видно, как нехотя колышется внутри карминовая жидкость. По виду зелье больше всего напоминало вино. Почему-то Гарри боялся, что из-за этого подозрительного вида Снейп подумает что-то дурное…

Хотя зелье действительно было необычным, и Гарри было что скрывать от своего учителя…

— Ты приготовил это сам? Здесь, на своей кухне? — в голосе профессора явственно слышалось подозрение, но даже прекрасно знавший Снейпа Гарри удивился тому, насколько глубоким, судя по странно напряженному тону, оно было.

— Д-да… У меня есть котел. Я храню его на всякий случай… И некоторые ингредиенты остались от предыдущих хозяев дома… Но почему вы спрашиваете?

Снейп, полностью поглощенный разглядыванием флакона, встряхивающий его так и эдак, ответил не сразу.

— Потому что мне кажется, что ты лжешь, — наконец, произнес он, уперев острый взгляд в Гарри. — Что это за зелье? Как оно называется? Где ты вычитал этот рецепт? Припоминаю, что ты обещал рассказать мне все.

На миг юноша ощутил тот самый безумный холод, прокатившийся по венам, который испытал два года назад, когда Снейп выдернул его из Омута Памяти. Так, словно его поймали на настоящем преступлении… Но ведь это было не так! Ему было чем оправдаться!

Гарри быстро пришел в себя.

— Это действительно восстанавливающее зелье! Я не лгу! Зачем мне делать вам вред, профессор?

Снейп сделал один молниеносный шаг, и оказался перед юношей, почти навис над ним, впившись раскалено-черным взглядом в его лицо.

— Сушеные крылья ядовитых стрекоз, порошок из толченых троллиных костей, экстракт цветов пламяцвета, фрагмент кожи морского дьявола, «лунный дым»… — начал он перечислять, с каждым новым названным ингредиентом все более и более распаляясь. — Это все у тебя есть? Просто хранишь дома?!

Чувствуя неподъемную тяжесть этого взгляда и опасную близость своего давнего мучителя, Гарри совсем потерялся в путах прошлых ощущений. За один краткий миг ему вспомнился весь тот страх, который он испытывал перед грозным преподавателем на первых курсах… и вся та злоба, презрение, которыми буквально захлебывался под конец обучения в Хогвартсе… Но Гарри слишком хорошо помнил, чем обернулись впоследствии эти темные чувства. Заставив себя вернуться в настоящее, он распрямил плечи и, отступил на шаг, чтобы почувствовать себя свободнее, а затем произнес:

— Я уже говорил вам, профессор, что использовал совсем другой рецепт, более… старый. Именно поэтому зелье имеет непривычный для вас цвет и кажется вам незнакомым.

— А что ты скажешь по поводу его побочных действий? — почти угрожающе задал вопрос Снейп.

В это мгновение Гарри почудился шипящий змеиный смех.

— О каких побочных действиях вы говорите? — растерянно переспросил он, уже подозревая худшее.

— Ты должен их знать, раз давал мне это зелье, Поттер!

— Я… не знаю, — честно признался Гарри. Смотря на взбешенного Снейпа, он представил себе, как душит и бьет головой о стены большую абсентово-зеленую змею.

— Немедленно покажи мне все ингредиенты, из которых ты готовил это зелье!

Темноволосый маг резко толкнул юношу вперед, в сторону кухни, справедливо полагая, что тот хранит магические вещества именно там. Гарри ничего не оставалось, как подчиниться. В конце концов он не обязан был прятать и выгораживать того, кто уже дважды успел его подставить!

— Добрый вечер, Северус! — прозвучал из глубины кухни, в которую они вошли, прохладный скользкий голос. — Должен сказать, что смерть придала твоим чертам некоторую аристократичность.

От этого очевидного намека на безродное происхождение Снейпа Гарри просто-таки вздрогнул.

Снейп резко повернулся на звук и в несколько шагов оказался перед портретом. Гарри побоялся приблизиться, ожидая, что волшебник набросится на портрет и разорвет его на куски, отчего произойдет что-нибудь ужасное… ведь это не простой холст с изображением человека в вычурной раме.

— Что здесь делает эта картина?

Голос Снейпа прозвучал так, будто по нему, как по каменному желобу, вот-вот должна была потечь раскаленная лава его гнева.

— Это…, — начал было Гарри, не в силах придумать ни одного достойного объяснения, но его перебил Салазар:

— Ты не ответишь на приветствие, коллега? — тон основателя магической школы просто-таки распускался изумрудными цветами предвкушения веселья.

Но Снейп повернулся к Гарри и вновь задал вопрос:

— Откуда у тебя эта картина?

— Северус, опустим все формальности и разбор пробелов в твоем воспитании. Может, ты все-таки прекратишь пытать мальчика и поговоришь со мной?

— Мальчика? — зельевар резко обернулся к портрету, в ответ на что и без того довольная улыбка змееуста стала откровенно ликующей.

— Да, моего способного ученика, которого ты со свойственной тебе недальновидностью проворонил, и который теперь постигает мою древнюю мудрость.

Слыша это, Гарри хотелось провалиться сквозь тысячи геологических пород к самому центру земли… он не смел даже шевельнуться, чтобы неосторожным звуком не напомнить о своем присутствии двум препирающимся магам.

— На твой портрет не было наложено заклятие вечного молчания только потому, что ты являешься одним из основателей Хогвартс! — вскричал разъяренный Снейп. — Но это не значит, что ты волен манипулировать безмозглыми учениками по своему усмотрению!

— Но ведь на момент, когда Гарри пришел ко мне, попрошу заметить — сам, чтобы спросить совета! — он уже не был учеником моей школы, Северус, — с истинной невозмутимостью, породившей в душе Гарри самую черную зависть, произнес Слизерин.

— Какого совета он мог у тебя попросить? — вмиг перейдя на вкрадчивый полушепот, проговорил Снейп, и Гарри понял, что пропал.

Но Слизерин невозмутимо ответил:

— Совета по поводу его способности говорить на парсултанге. Гарри очень тревожило, что даже после смерти Волан-де-Морта он не потерял эту способность. Он опасался, что какая-то часть темного волшебника все еще осталась в его душе даже после уничтожения последнего крестража. Он пришел ко мне, потому что все остальные змееусты неожиданно уехали в отпуск и перестали отвечать на письма, — с ухмылкой закончил он.

Юноше показалось, что ему стало легче дышать. Он совершенно не желал лгать своему бывшему учителю, однако раскрытие правды представлялось ему вариантом, равноценным с самоубийством. И, похоже, версия Салазара показалась Снейпу достаточно убедительной, потому что он на мгновение обернулся на Гарри, а потом вновь обратился к картине:

— И ты не упустил шанса покинуть директорский кабинет.

— Совершенно верно. Мне давно уже надоело то существование, на которое обрекает статус главного портрета основателя, тем более, что ваша подозрительность лишила меня какой-либо возможности вести беседы с учениками… а ты знаешь, Северус, что больше всего на свете я люблю учить …

На это Снейп ответил лишь едким смешком.

— Хорошо. Мне безразлично, что в кабинете директора, который я покинул навсегда, теперь будет висеть фальшивка. Я хочу знать, Салазар, что за зелье изготовил Поттер по твоему рецепту!

— О! Неужели я слышу в твоем тоне ревность прежнего наставника? — Салазар глянул на Гарри и вдруг подмигнул ему с возмутительно хитрым заговорщицким видом.

— Мне нужен рецепт! — прошипел Снейп, и Гарри показалось, что он сам сейчас перейдет на парсултанг.

Слизерин прикрыл глаза, будто бы устав от обращенного к нему грубого требовательного тона.

— Ты и сам его прекрасно знаешь. Это мой любимый старинный рецепт восстанавливающего зелья на основе оборотневой крови, в который я добавил парочку ингредиентов для получения более сильного и красивого эффекта, — проговорил он с артистической ленцой, сквозь которую, как звезды сквозь ночные тучи, просвечивала хитрость.

— И что же ты понимаешь под красивым эффектом? — Снейп произнес это так, что Гарри захотелось отступить на шаг назад.

— То, что ты чувствуешь сейчас, — засиял улыбкой Слизерин. — Легкую эйфорию, снижение критичности мышления и, конечно же, жажду. Желание выпить еще…

Юноша растерянно уставился на спину своего учителя, безрезультатно пытаясь представить все эти побочные эффекты в рамках личности зельевара. У него возникло стойкое ощущение, что Салазар ходит по краю бездны, и еще одно слово, способное задеть Снейпа, может стать последней каплей…

— Сколько будет длиться его действие? Ведь ты использовал заменитель крови оборотня, ведь так?

Юноша в который раз удивился тому, как быстро Снейп смог взять себя в руки. А ведь раньше он не замечал подобной сдержанности в своем преподавателе зельеварения… особенно в моменты, когда Снейп срывал свою злость на нем самом…

— Естественно, мой друг и коллега! Я использовал кровь Гарри, так что…

Но договорить он не успел, потому что на его глазах Снейп бешено крутанулся на каблуках и оказался лицом к лицу с Гарри. Рука зельевара вцепилась в плечо юноши, и Гарри сквозь резкую боль услышал свистящее шипение:

— Ты добавлял в зелье свою кровь?! Ты не знаешь, какие последствия может иметь ее применение?! Ты вообще присутствовал на моих уроках, Поттер?!!

— Северус! Эйфория значительно прибавляет физических сил, а ключица у парня не такая уж крепкая! Может, ты все-таки дослушаешь меня вместо того, чтобы наносить увечья молодому талантливому зельевару?

Но Снейп попросту проигнорировал реплику Салазара. Он ждал ответа Гарри, а его пальцы все сильнее сжимали плечо юноши.

Уже второй раз оказавшись в этой ловушке, придавленный силой гнева разъяренного мага, Гарри вновь почувствовал, что реальность исчезает, разбиваясь, как витрина, под напором сотен и тысяч крошечных кричащих образов из прошлого, осыпаясь звонким водопадом ему под ноги… Он почувствовал себя ребенком, не способным справиться с ситуацией, растерянным… на этот раз никакой ответ не пришел ему на ум, он не смог изобразить спасительную уверенность в своей правоте… и, возможно, причиной был этот взгляд, разрушающий любые логические построения, сметающий все доводы и уничтожающий даже саму возможность как-то оправдаться, освободиться…

Все что мог делать Гарри… это смотреть в глаза Снейпа, не отрываясь, изо всех сил пытаясь показать, уверить, что он всегда действовал из лучших побуждений, никогда не желал совершать никакого зла…

Наконец, зельевар отпустил его плечо, и юношу тут же выдернуло обратно в настоящее, где не было каменных стен подземелья, где они оба находились в его, Гарри, доме, где звенела ночная тишина и заинтересованно молчал портрет Салазара.

— Я хотел сделать хоть что-то, чтобы помочь… вам, — тихо проговорил Гарри, не ведая, какой будет реакция на его слова, — у меня не было другой возможности, кроме как попросить помощи у основателя…

Молчание Снейпа казалось более тревожным, чем затишье перед атакой противника в разгар войны. Гарри смотрел на него и не мог понять, способна ли его искренность хоть сколько-то повлиять на мнение его учителя о нем...

— И ты выполнил то, что предложил тебе один из самых опасных мертвых собеседников? — все-таки заговорил Снейп, и голос его прозвучал глухо и отстраненно.

— О, способность доверять — это сокровище, которое дается далеко не всем, — отозвался Салазар, и Гарри вдруг показалось, что в его тоне впервые прозвучала толика серьезности. — Побочные эффекты сойдут на нет в течение ближайших часов, а пользу зелья ты можешь оценить уже сейчас. Это лучшее, что можно было сделать в таких условиях, которыми мы с Гарри располагали.

— Что ж, — ледяным тоном проговорил зельевар, — должно быть, мне следует поблагодарить вас обоих.

Он развернулся, так же резко, как делал это всегда, когда считал, что его собеседники не достойны того, чтобы продолжать с ними разговор, и вышел из кухни, оставив Гарри в полной растерянности стоять напротив портрета Слизерина, который задумчиво закусил тонкую надменную губу.

— Еще несколько минут… — загадочно произнес Салазар, на миг продемонстрировав раздвоенный кончик своего языка, чтобы Гарри понял, что он говорит на парсултанге. — Ступай.

Будто заколдованное безвольное существо, юноша послушно последовал за Снейпом, совершенно не представляя, что теперь делать. Он вошел в гостиную и увидел, как его гость открывает дверь и выходит из дома прочь, навстречу подступающей ночи. Гарри поспешил за ним, на этот раз точно зная, что ему нечего сказать своему бывшему учителю, чтобы тот остался.

Вот сейчас профессор обернется к нему и потребует, чтобы он приложил свою волшебную палочку к надписи у калитки, чтобы защитные чары выпустили его…

Но вместо этого Гарри увидел, как Снейп неожиданно быстро отпрянул в сторону и растворился в воздухе. В следующий миг из гостиной, дверь в которую осталась открыта, донесся мелодичный перезвон колокольчика.

Растерявшийся окончательно Гарри обернулся в сторону калитки и увидел в портале зеленой арки силуэт очередного посетителя.

«Черт!» — выругавшись про себя, Гарри сделал шаг в сторону незнакомца.

— Добрый вечер, — негромко поздоровался с ним человек, которого было трудно разглядеть из-за того, что он стоял несколько в стороне от входа на территорию дома Гарри, и тень от зеленой ограды ложилась на его лицо.

— Добрый, — отозвался юноша, подходя ближе.

Голос нового посетителя показался ему знакомым, и через несколько мгновений он узнал в нем главу мракоборческого центра Дерека Фоусикера. Это был человек средних лет, всегда одетый во все серое и внешностью удивительно напоминающий спокойного и уверенного в себе матерого волка. При первой встрече Гарри решил даже, что Фоусикер — оборотень, однако он сказал себе, что это просто стереотип.

«Быстро же они провели встречу с министром! Не иначе как на соседней лавочке совещались», — подумалось Гарри. Впрочем, он прекрасно понимал, что угроза безопасности Мальчика-Который-Выжил-И т. д. потребовала от чиновников экстренных мер.

— Дерек Фоусикер, начальник мракоборческого центра, — быстро представился гость, предвидя, что Гарри может не узнать или не вспомнить его, так как они виделись лишь однажды.

— Я помню вас, мистер Фоусикер, — ответил Гарри. — Совсем недавно вы оказали мне большую услугу…

— Что вы, Гарри, — проговорил мракоборец, смутившись, кажется, совершенно искренне, — вы имеете на это право…

— Как никто другой? — закончил за него юноша. — На самом деле нет. Даже находящиеся под следствием волшебники имеют право на неприкосновенность частной жизни, и я не должен был нарушать ее. Так же, как это не должен делать кто-либо другой. Но это дело… было очень важно для меня, и мне пришлось попросить вас…

— Я был рад выполнить вашу просьбу.

— Спасибо, — вновь поблагодарил Гарри и решил все-таки перейти к делу, досадуя на себя, что пришлось затронуть тему, которую совершенно не хотел упоминать при Снейпе, стоящем в стороне под дезиллюминационными чарами и без сомнения внимательно слушавшем разговор. — Вы пришли, чтобы рассказать мне о ходе расследования?

— Да. Прежде всего, я должен поставить вас в известность о том, что наши специалисты только что закончили установку дополнительного барьера охранных чар вокруг вашего дома.

— Дополнительного барьера? — удивленно переспросил Гарри. За то время, пока он разговаривал в доме со своим бывшим учителем, он не заметил ничего, что могло бы говорить о том, что на его жилище накладываются еще какие-то чары… Впрочем, в этом не было ничего удивительного…

— Это временная мера, направленная на усиление вашей безопасности. Щит охранных чар не позволит никому приблизиться к вашему дому и тем более в него проникнуть. В непосредственной близости будет круглосуточно дежурить специальная группа мракоборцев, которая сможет мгновенно пресечь любую попытку снять этот барьер. Основным критерием распознавания врага по прежнему будет наличие метки Пожирателя Смерти, но чары смогут распознать и любого другого нарушителя закона с опасными намерениями.

— Погодите-погодите…, — быстро проговорил Гарри, который во время этого обстоятельного объяснения пребывал в состоянии растерянности и пытался лихорадочно думать о том, чем все это может обернуться для него. — То есть помимо тех чар, которые уже есть на моем доме, теперь вокруг него установлен еще один щит, через который не пройдет ни один Пожиратель Смерти… Он будет… уничтожен при первой же попытке?

— Нет, не совсем. При соприкосновении со щитом чар нарушитель получит смертельное проклятье, снять которое сможем только мы. У него не будет возможности убежать или как-то дать нам отпор. Он просто упадет практически замертво.

Фоусикер говорил спокойно, деловито, и под звук его уверенного голоса Гарри представлял, как падает, скошенный смертоносным проклятьем, Снейп… и по его лицу вновь разливается неживая бледность…

Кажется… теперь ему не придется придумывать повод задержать профессора…

— И на какое время вы планируете установить этот щит вокруг моего дома?

Мракоборец задумчиво покачал головой.

— Пока мы не поймаем того, кто напал на Хатчинсона. Министр требовал, чтобы я назвал конкретные сроки, но что-то подсказывает мне, что этот преступник заставит нас посидеть в засаде…

— У вас же ничего нет по нему, так? — спросил Гарри, изо всех сил постаравшись, чтобы это прозвучало не как укор мракоборцев в их состоятельности как подразделения, обеспечивающего защиту от магов-преступников.

По-волчьему пронзительный взгляд поймал взгляд юноши. В этот момент Гарри подумалось, что если Фоусикер не оборотень, то уж точно анимаг и принимает форму кого-то из дружного семейства Canidae.

— Это не так-то просто, учитывая, что этот тип оглушил Хатчинсона заклинанием со спины и преспокойно скрылся. На данный момент ведется работа по поиску возможных свидетелей и прочесывание территории поселка со специальным магическим оборудованием.

— Я уверен, вы сможете найти его. Мне кажется, это просто какой-то псих… Но, я думаю, вы все-таки прорабатываете версию, что этот человек — бывший Пожиратель Смерти?

— Разумеется. Мы опрашиваем всех Пожирателей, которые находятся под арестом, требуем их еще раз уточнить списки сторонников Волан-де-Морта. Вы можете не беспокоиться… все, что от нас зависит…

— Я и не беспокоюсь, — второй раз за этот день произнес Гарри, совершенно не интересуясь тем, верят ему или нет.

— Гарри, еще одно. — Фоусикер даже несколько подался вперед, и его лицо полностью показалось из узорчатой тени от арки зеленой ограды. — Я хочу попросить вас ответить на несколько вопросов нашему следователю. Он приедет завтра, чтобы не беспокоить вас в такое позднее время. Я понимаю, что вы едва ли что-то слышали или видели, но нам пригодятся любые ваши наблюдения и мысли по поводу произошедшего. В какое время вам будет удобно?

— В два часа, — наобум сказал Гарри и устало улыбнулся. — Спасибо, что зашли, чтобы лично сообщить мне новости, сэр. Прошу простить меня… сегодня был слишком долгий день…

Он говорил абсолютную правду. Стоя у калитки в своем дворе и разговаривая с начальником мракоборцев, он внезапно ощутил, как все события дня, все переживания и сомнения разом опустились ему на плечи и потянули вниз… Он знал, что обстоятельства не дадут ему возможности привычно завалиться на диван и закрыться от всего окружающего мира большой подушкой, но на миг возмечтал о том, чтобы просто провалиться в сон и проснуться только завтра к середине дня, чтобы появились хоть какие-то силы разобраться в произошедшем.

— Да, конечно. Всего доброго, Гарри! Извините за такой поздний визит, просто я обязан был сообщить вам о том, что было сделано для обеспечения вашей безопасности.

— Всего хорошего!

Погасив свою усталую улыбку только тогда, когда Фоусикер исчез за стеной зеленой изгороди, Гарри еще какое-то время простоял на одном месте у калитки, внимательно прислушиваясь к звуку шагов мага по опустевшей вечерней улице. Ему не хотелось поворачиваться и беспомощно искать глазами Снейпа, который, как он был уверен, все еще стоял недалеко от него. Пусть мастер зелий решит, что он просто задумался или залюбовался огнями окутанного сумерками пригорода.

Не прошло и полминуты, как Гарри услышал, как хлопнула входная дверь. Негромко, но звук удивительно напоминал голос раздраженного человека. Хотя… Гарри сильно подозревал, что раздражение — это было еще очень оптимистическое предположение относительно того, в каком состоянии пребывает Снейп.

Уже привычно находясь в полной растерянности, юноша побрел в дом.

— Вот чего ты добился, Поттер! Своими бессмысленными разговорами ты задержал меня, и теперь я вынужден остаться здесь на неопределенное время!

Казалось, все предыдущие вспышки негодования Снейпа, виной которым было поведение Гарри, являлись лишь прелюдией к тому бешенству, которое охватило его сейчас. На мага было просто страшно смотреть: он метался по гостиной, ища, на чем выместить всю свою злость в этом чужом ему доме, черные полы плаща мели по креслам и столикам, будто бы пытаясь затянуть эти бесхитростные предметы в черную дыру снейповой ярости, зажатая в его правой руке палочка рассыпала алые искры, видимо, готовясь к тому, чтобы изрыгнуть какое-нибудь проклятье, а взгляд зельевара…

Гарри инстинктивно отступил назад от двери, но усилием воли взял себя в руки и заставил медленно пройти к дивану и сесть, своим видом показывая, что он не видит в произошедшем ничего страшного.

На самом деле сквозь усталость в нем начинало медленно прорастать удовлетворение, так как самому задержать раненного мага у него никак бы не получилось. Внезапно юноше вспомнилось выражение лица Салазара перед тем, как прозвучал звонок, и его слова «Еще несколько минут…», и Гарри чуть не подпрыгнул от неожиданного понимания.

Чертов змей! Он знал, что мракоборцы ставят барьер! Откуда? Не важно!

— Профессор, я прошу вас…, — осторожно проговорил Гарри, пытаясь поймать взгляд расхаживающего туда-сюда в совершенном неистовстве Снейпа. — Нет ничего страшного в том, что вы проведете в моем доме несколько дней. Так будет даже удобнее для вас…

Он и не представлял, что когда-нибудь произнесет нечто подобное, обращаясь к ненавистному учителю, к убийце Дамблдора, к виновному (как он думал) в смерти Сириуса… что будет пытаться увещевать человека, которого считал вторым своим врагом после Волан-де-Морта… Все изменилось слишком сильно…

Зельевар замер, будто бы совсем близко прозвучал выстрел, а потом одним стремительным движением пересек всю гостиную и навис над Гарри… именно так, как тот представлял себе несколькими часами ранее. Тяжелые черные пряди скользнули вниз с плеч и завесили бледное лицо мага, но не смогли скрыть ослепительной ярости темного взгляда.

— Ты полагаешь, что можешь реально оценить ситуацию?! Думаешь, что пока я буду заперт здесь, эти безмозглые увальни мракоборцы поймают преступников? Они ничего не смогут сделать! Ни-че-го! И никого не найдут! А я буду вынужден сидеть в этом проклятом доме в обществе своего самого бездарного ученика! Единственное, на что ты можешь надеяться — это то, что пока я тут, ты не погибнешь в результате воплощения их хитроумных планов, что тоже еще под вопросом!

Гарри понимал, что любое его возражение лишь усугубит ситуацию, но промолчать он попросту не мог.

— Зато вы сами проведете это время в пусть и относительной, но безопасности, и сможете залечить рану, а также рассказать мне обо всем, что вы знаете, и я передам эти важные сведения следователю мракоборцев. Если вы не хотите раскрывать им всех карт, то хотя бы дайте зацепку!

В отчаянном желании убедить своего бывшего учителя в разумности собственных доводов, он не отпускал его упрямым взглядом, через который желал передать свою уверенность в том, что так будет лучше. Но смотря в глаза Снейпа, которые были сейчас так пугающе близко, он чувствовал, что сила его зеленых глаз растворяется в едкой черноте, как крошечная капля… Ему было не убедить мастера зелий… да и был ли он прав на самом деле?

Гарри ни в чем не был уверен…

Кроме одного. Он знал, что должен был вернуть то, что так бездумно растрачивал все эти годы… терпение, понимание… доверие.

Даже если это и представлялось ему невозможным.

— Поттер, — словно в подтверждение горьких мыслей юноши в голосе зельевара зазвучало презрение. — Если бы ты счел возможным запомнить хотя бы часть из сказанного мной, ты бы понял, что этого делать нельзя!

— Но что-то же нужно сделать! — воскликнул Гарри, попытавшись отстраниться от нависшего над ним Снейпа и встать с дивана, будто бы из-за внутренней невозможности спокойно сидеть, а на самом деле — из-за безотчетного желания уйти, убежать от этого презрительного тона.

— И я бы сделал все, что нужно, если бы не твоя забота, Поттер, — прошипел ему вслед зельевар.

Гарри резко развернулся.

— Что сделали бы, профессор? Уничтожили бы их всех в одиночку?!

Внезапно он ощутил почти физическую боль. Тугой узел, о котором он успел забыть за то короткое время, как убедился в том, что Снейп жив, вновь заставил его вздрогнуть и внутренне сжаться от мысли о том, что маг вновь будет рисковать своей жизнью ради него… ради его проклятого неведения и спокойствия. И отчаяние от осознания, что Снейп его не понимает и не верит ему, не желает принять никакой помощи, только усилило это щемящее чувство.

— Это не твоя забота! Ты всегда мешал мне. Каждым своим действием усложнял мою и без того непростую работу… Проклятую работу, Поттер!

Казалось, Снейп также чувствовал нечто сродни отчаянию… от понимания того, что ему некуда уйти, невозможно просто развернуться и покинуть этот дом, оставив все глупые вопросы и заявления ненавистного ему мальчишки.

Ненавистного… Сейчас Гарри просто не мог верить в то, что явственно видел в Омуте памяти… в ночном парке в нескольких шагах от его собственного дома… Это была ошибка, просто ошибка.

Юноша медленно опустил взгляд, а затем тихо произнес:

— Думаете, я не понимаю? Вам кажется, что я все еще тот подросток, который делает все вопреки единственно потому, что так ему больше нравится? Ведь это не только моя жизнь! Своей я могу распоряжаться по своему усмотрению, но я больше не хочу, чтобы кто-то жертвовал ради нее чем бы то ни было! И мне не важны причины такой жертвы! Я хочу остановить это.

Он боялся услышать ответ. Этот обоюдоострый ледяной тон, эту неистощимую бездну язвительности…

Но Снейп молчал. Когда Гарри все-таки осмелился поднять глаза, он увидел, что его гость, завернувшийся в свой непроглядно черный плащ, стоял, прислонившись к стене на значительном расстоянии от него. Казалось, его ярость в мгновение ока трансфигурировалась в холодное безразличие. Гарри даже не нужно было закрывать глаза, чтобы представить этот жест, которым профессор зельеварения столь привычно отгораживался от всего, что вызывало его неприятие, всего, что считал нелепым и возмутительным.

«Да, я знаю…, — шептал про себя юноша, — моя мать… клятва, данная Дамблдору… Она все еще действует, даже после его смерти, даже после смерти Волан-де-Морта… кажется, она будет действовать всегда… Но я должен отменить ее! Хватит! Хватит этого…»

О, если бы существовал артефакт, в котором была заключена сила этого обещания, если бы можно было уничтожить его одним ударом клыка василиска или сжечь в Адском Пламени… поступить также, как Гарри поступал со всеми крестражами Волан-де-Морта… это было бы просто! Еще очень просто…

Война научила Гарри разрушать, но он никак не мог восстановить то, что было разрушено… собрать воедино эти осколки, оставшиеся от прежних жизней…

— Профессор…, — вновь тихо произнес Гарри, не глядя на Снейпа напрямую, но боковым зрением отслеживая, что тот даже не повернул головы, — если вы намерены уничтожить этих преступников, я должен помочь вам. Я просто не могу остаться в стороне. Если эти люди все-таки убьют меня, они не остановятся на этом и постараются добраться до всех, кто принимал участие в битве… благодаря кому Победа стала возможной… а это мои друзья, это все, что у меня на самом деле есть…

Он говорил это, не надеясь на то, что дождется ответа, радуясь уже тому, что Снейп не перебивает его и не заставляет замолчать. Ему казалось, что эти слова могут посеять в душе зельевара хотя бы крохотное зерно сомнения в том, что он, ни на что не годный зазнайка Поттер, может быть полезен в деле.

— Я отдаю себе отчет в том, что я не ахти какой боевой маг… и что я даже не доучился до последнего курса, не знаю огромного количества базовых защитных заклинаний, но, все же, я на что-то способен. Мне не раз приходилось сталкиваться с Пожирателями Смерти, и я как-то ухитрялся им противостоять. И… все-таки, я несколько раз сражался с Волан-де-Мортом…

— Тебе помогали, Поттер, — с усталостью и раздражением в голосе отозвался Снейп.

— Да, я знаю, — с готовностью согласился Гарри, — мне всегда помогали… начиная с мамы…

— И твоего экстраординарного везения.

— Да… но ведь не только я… никто бы не смог противостоять Волан-де-Морту на равных. Даже Дамблдор…

Снейп скрестил руки на груди, и Гарри впервые подумалось о том, что упоминание о прежнем директоре Хогвартса, должно быть, причиняет мастеру зелий боль.

Между ними пролегла пропасть очередного молчания. Гарри уже отчаялся найти хотя бы какие-то слова, чтобы убедить Снейпа. Он просто стоял, замерев посреди своей гостиной, которая почему-то вдруг стала такой неуютной и пустынной. Стилизованные под старину большие часы мерно отсчитывали секунды… он всегда засыпал, когда старался сосредоточиться на этом звуке…

Его гость словно бы действительно превратился в статую и замер навсегда в своей отчужденной позе. Гарри потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что ему остается только уйти в свою комнату и оставить Снейпа в покое.

— Спокойной ночи, профессор, — хрупким от сомнений тоном проговорил юноша и вышел из гостиной.

Проходя мимо кухни, он испытал неожиданно сильное желание подойти к картине и заговорить с Салазаром, спросить у него мнения… но Гарри пришлось признаться себе, что у него совершенно не осталось душевных сил на что-либо подобное.

Он поднялся наверх и походкой тряпичной куклы, которую студенты-первокурсники заставили встать и пройтись по столу, дошел до своей комнаты. Там он просто повалился на кровать, не позаботившись даже о том, чтобы снять кроссовки, и закрыл глаза.

Вселенная тут же вспыхнула и закружилась вокруг него с бешеной скоростью его мысли. Он в один миг вспомнил все события дня и в смятении попытался заставить себя успокоиться, остановиться и начать рассуждать трезво.

Снейп действительно жив… и это он, не может быть никаких сомнений! Он не желает раскрывать тайну того, как сумел выжить. У него есть цель — не позволить сумасшедшим последователями Волан-де-Морта убить его, Гарри… Чувство долга продолжает двигать зельеваром даже после того, как все, кто так или иначе были причинами его возникновения, уже погибли. Снейп все так же связан с мальчишкой, которого безрезультатно пытался научить противостоять тьме и который проявил удивительный талант лишь в одном — в способности вызывать бесконечное раздражение. А теперь, с сегодняшнего дня, он является заложником не только собственного долга, но и этого дома, где тот самый мальчишка проводит свои бессмысленные дни…

С шахматной точки зрения эту ситуацию можно назвать патом. Будучи заперт в доме Гарри, мастер зелий не может выполнить то, что считает себя обязанным сделать, а ждать помощи извне он не намерен.

Самого Гарри он в качестве своего сторонника и помощника не рассматривает, так как ему очевидно, что мальчишка не обладает достаточными навыками для борьбы со скрытым врагом, а, самое главное, именно мальчишка является основной целью этого врага.

В результате вся его злость на ситуацию, в которой он оказался, может быть выражена лишь в нападках на мальчишку, но Снейп желает держать себя в руках, так как подобное поведение представляется ему недостойным.

Все, что остается делать прежнему директору Хогвартса — это ждать, пока не будет снят внешний барьер заклинаний с дома Гарри.

Все, что остается делать мальчишке… вести себя как можно тише и не делать положение профессора еще более невыносимым, чем оно является…

Но как это сделать, если Гарри не может смириться с происходящим? Как сохранять молчание, когда ему хочется высказать все, что он думает об этом проклятом долге, об этой шпионской жизни, которая должна была прекратиться в тот момент, когда тело мертвого змееуста с красными глазами коснулось земли? Как доказать профессору с неподъемно тяжким взглядом, что даже мальчишке, не успевшему стать настоящим магом из-за проклятой войны, мальчишке, который всегда умудрялся показывать себя с худшей стороны… мальчишке, обладающим врожденным даром неосознанно причинять боль… можно верить?

Да, Гарри сын своих родителей… да, он слишком похож на Джеймса Поттера, чтобы хоть кто-нибудь из знавших его отца, мог об этом забыть… и да, он стал тем, за кого отдала жизнь его мать… но все-таки Гарри — это не Лили и Джеймс!

Почему же так трудно… исправить то, что единожды было сломано… воссоединить картину, собрав кусочки по-другому, в более верном порядке?..

Почему в разговоре со своим прежним учителем, который больше не является для Гарри врагом, юноше так трудно… пробиться сквозь свинцовую стену его презрения… Разве он не стал взрослее? Разве не доказал, что его нужно слушать и его мнению можно доверять?

Внезапно Гарри подумалось, что если бы он собственноручно убил Волан-де-Морта при первой же встрече и принес его голову на урок зельеварения, Снейп привычно скривился и начал бы отчитывать его за желание порисоваться перед классом… и неправильный способ перерезания глотки врага.

Пытаясь плавно перейти вместе со всеми своими мыслями в состояние хотя бы полусна, Гарри промучился неопределенное время, которое показалось ему долгими часами. Он вертелся в непривычной кровати, устраиваясь то так, то эдак, а когда случайно открыл глаза, то увидел, что комнату до краев заполнило необычайно яркое лунное сияние.

Юноша привстал и заглянул в окно. Оказывается, этой ночью было полнолуние. Бесцеремонное ночное светило распустилось в полную силу и в этот момент вызывающе качалось на самых верхушках далеких деревьев какого-то парка…

Наверное, в эту ночь Дереку Фоусикеру было тоже не до сна… и причиной было не только срочное задание от самого министра магии…

Тэдди Люпин… самый обычный мальчик по заверению его бабушки, если не считать безобидной способности к морфизму… даже он наверняка чувствовал в эту ночь что-то особенное и беспокойно ворочался в своей кроватке.

Но Гарри думал не о нем… он представлял, как в эту минуту в его собственной гостиной сидел мрачный, как древнее проклятье, человек, и всю его неподвижную фигуру заливало волнами расплавленного серебра, превращая густое покрывало черных волос в седую гриву, высвечивая каждую морщину… и этот холодный изгиб тонких губ…

Гарри сидел в гостиной на своем любимом диване, который в эту минуту необъяснимо раздражал своим неудобством, своими неровностями… и пытался собраться с мыслями, чтобы правильно ответить на вопросы человека, сидящего напротив. Это был тот самый следователь, о котором Гарри любезно предупредил главный мракоборец Дерек Фоусикер. Его располагающая улыбка совершенно не располагала, а непринужденный тон никак не убеждал в том, что по отношению к его собеседнику не будет применяться принуждение для того, чтобы получить ответы на интересующие его вопросы.

— Итак, мистер Поттер, расскажите мне, как вы провели день… числа… когда было совершено нападение на…

…Гарри проснулся по обыкновению поздно. Вновь, уже во второй раз обнаружив себя в кровати комнаты наверху, он мгновенно погрузился в омут воспоминаний о событиях предыдущего дня и, припомнив их все до единого, быстро выпростался из простыней.

Теперь он был здесь не один, и нужно было прекращать валяться в кровати до полудня. Мерлин знает, что может произойти за это время…

Юноша спешно оделся, неосознанно пытаясь подражать военным из просмотренных им маггловских фильмов, водрузил на переносицу очки и вышел из комнаты. Перед лестницей вниз он замедлил шаг и спустился в гостиную настолько осторожно, насколько это позволяла его врожденная аккуратность.

Снейп был там. Он сидел в кресле в пол-оборота к коридору и, кажется, читал. Ну конечно! «Всеобъемлющая книга заклинаний 18-20 веков»! Он наверняка несказанно удивился, найдя этот фолиант на журнальном столике Поттера…

Гарри быстро отпрянул назад, но зельевар всегда отличался просто дьявольски острым слухом.

— Поттер, ты выглядишь, как идиот, — бесстрастно констатировал Снейп, не поднимая взгляда от страниц.

Гарри с возмущением отметил пробежавшие по спине мурашки и уверенно шагнул в гостиную.

— Доброе утро, профессор, — произнес он, безнадежно пытаясь придать тону непринужденность речи хозяина дома.

Снейп не ответил. Гарри мельком оглядел гостиную, пытаясь определить, ложился ли профессор спать этой ночью или так и просидел в кресле, перечитывая давно знакомые ему заклинания. Комната казалась совершенно такой же, какой юноша оставил ее ночью… плед все так же был свернут и перекинут через спинку кресла, а диванные подушки лежали идеально ровно.

Господи… неужели он не сомкнул глаз? Этот человек как будто из другого мира! Он совершенно не нуждается ни в чем, что требуется любому живому существу.

— Профессор, я хотел бы попросить вас занять комнату наверху. Это гостевая спальня, в которой еще никто никогда не жил. Так будет удобнее и вам и мне. Вас никто не будет беспокоить, и люди, которые, возможно, будут приходить сюда, не увидят вас.

Снейп посмотрел на Гарри с совершенным безразличием, как будто пропустил все только что сказанное мимо ушей, и произнес:

— Это не имеет для меня никакого значения.

— Понимаю, — с некоторой заминкой отозвался юноша, про себя думая о том, насколько далеко распространяется это студеное равнодушие. Желая задержать зельевара прошлой ночью, он не задумывался об этом, но сейчас поймал себя на мысли, что не представляет, как можно сосуществовать с этим человеком в одном замкнутом пространстве. Каждый жест, каждый взгляд Снейпа создавал и поддерживал ощущение, что рядом с ним не должно происходить ровным счетом ничего из того, что может вызвать его раздражение… то есть, желательно — вообще ничего. Этот дом должен замереть, как на неподвижном изображении маггловской фотографии, и в нем ничего не должно меняться до тех пор, пока Снейп не сможет покинуть его навсегда.

Гарри подумалось, что скоро он перестанет верить в то, что это его дом и он здесь живет своей жизнью…

Но тут он неожиданно вспомнил то ощущение, которое пронзило его в крохотной спальне дома, принадлежащего самому Снейпу… то страстное желание вдохнуть жизнь в пустоту, изменить то, что казалось застывшим навеки…

— Гостевая спальня находится наверху, четвертая комната, та, что напротив ванной. Я… пожалуй, пройдусь до супермаркета, чтобы купить еды, — невпопад закончил он и отправился собираться.

— …Сколько раз вы выходили из дома и каковы были цели этих выходов?..

Не без труда найдя свою банковскую карточку — единственный источник маггловских денег, который был ему доступен, Гарри накинул джинсовую куртку и прошагал к двери.

— Поттер, я надеюсь, ты не собираешься покидать границы защитного барьера без своей волшебной палочки?

Гарри аж подпрыгнул, как застигнутый врасплох вор. Нет, хуже! Как застигнутый врасплох подросток, который занимался просмотром отцовского запретного видео.

Волшебная палочка, взявшаяся совершенно непонятно откуда, с размаху нырнула в его карман и больно кольнула бедро сквозь джинсовую ткань.

«Черт!» — выругался про себя Гарри, но нашел силы промолчать и просто выйти за порог, сохраняя хотя бы жалкие остатки собственного достоинства.

Неужели теперь ему придется каждый раз ждать, что на него набросятся Пожиратели с палочками наперевес посреди бела дня на его мирной улице? Ну уж нет!

Гарри открыл калитку и вышел, постаравшись отделаться ото всех мрачных мыслей подобного направления. Самым мрачным на самом деле было то, что в его доме теперь гостил настоящий тиран!

На улице сияло совершенно беспечное августовское солнце, и в первые несколько мгновений юноше показалось, что он провел уже целую неделю в заточении в своем доме, окутанном сумерками. Он бодро зашагал по тротуару в сторону видневшегося вдали супермаркета.

Эта жизнь… такая обычная, такая притягательная… почему у него все никак не получается стать ее частью? Неужели у него на роду написано всегда быть в стороне от простых радостей и огорчений по пустякам? Когда же он сможет стать счастливым?

Гарри шел и вскользь оглядывал прохожих, цепляясь взглядом за самые обычные мелочи. Вот девочка едет на роликах… ей лет пять, она просто радуется погожему деньку и, наверное, ждет, когда к ней присоединятся подружки… она никогда не видела дементоров… никогда не слышала крика своей матери, которая…

Вот группа подростков, увлеченно обсуждающих последний выпуск любимого шоу. Таких серьезных в своей юношеской увлеченности, таких отстраненных от всего, что кажется им «не крутым»… таких забавных…

А вот молодая пара… О том, как может быть хорошо и спокойно, когда рядом с тобой живет твой любимый человек, с которым ты хочешь провести всю жизнь, лучше вообще не думать…

Зайдя в холл супермаркета, Гарри привычно поискал глазами дежурных мракоборцев, которые обычно ошивались возле касс, будто бы присматривая что-то из громоздящихся там бесполезных мелочей. Никого подозрительного, вызывающего безотчетное желание подойти и завести разговор о последних новостях из «Пророка» не наблюдалось, но Гарри поймал сразу два цепких дежурных взгляда от самых неприметных, обычных на вид покупателей, и понял, что патрулирование вновь налажено.

Стараясь не обращать внимания на этих мимикрировавших под магглов волшебников, Гарри прошел через автоматические ворота в зал и начал выбирать продукты.

Его обычный набор — хлеб, сыр, сок, сосиски и всякие снеки на перекус — показался вдруг ему каким-то убогим. Его гость… наверняка был человеком привередливым… было совершенно непонятно, что нужно брать для него… Бекон в нарезке? Яйца? Джем? Классический английский завтрак? Или что-то более сложное… что-то, что Гарри никогда бы не догадался взять сам?

Внезапно Гарри осознал, что Снейп вообще не принимал пищи за все то время, что находится у него в доме. От шока, вызванного открытием собственной бесконечной глупости, все вокруг на миг прекратилось в негативный снимок с вывернутыми наизнанку цветами.

Если ему, привыкшему к бессистемному питанию, еще простительно было забыть о еде на целые сутки, то человек, только что перенесший значительную потерю крови…

В порыве самоуничижения Гарри сжал в ладони ручку корзины и принялся скидывать в нее все, что казалось ему сытным и питательным.

«Идиот, идиот», — шептал он сам себе. — Ты не можешь подумать об элементарных вещах, а уже размечтался о том, чтобы кому-то в чем-то помогать!»

Когда корзина оказалась заполнена настолько, что юноше стало тяжело ее нести, он наконец-то прекратил лихорадочную скупку всего, что можно есть, и задумался о том, что будет с этим всем делать. Как жаль, что у него нет в приятелях домового эльфа, которого можно было бы попросить помочь с готовкой… хотя… Кикимер!

На этот раз откровение оказалось позитивным, и Гарри даже заулыбался, представляя, как легко и изящно решит возникшую проблему. Кикимер будет счастлив помочь хозяину и без задней мысли пообещает никому не рассказывать о Снейпе… а самое главное — сможет сделать все необходимое совершенно незаметно!

Гарри никогда бы не пришло в голову использовать Кикимера для обслуживания своих нужд, но теперь он не один в доме, и ему нужно думать не только о себе...

Как странно звучало в мыслях это «не один». Стоя на кассе, Гарри глубоко задумался о том, что впервые чувствует себя не одиноким с тех пор, как покинул Хогвартс… Пусть его одиночество и нарушено таким странным образом, пусть он вынужден сосуществовать с одним из самых невыносимых людей, которых когда-либо знал, но он… теперь… не один. И в этом есть что-то удивительное, новое, неуловимо чудесное…

Гарри вернулся домой в довольно приподнятом настроении. Вошел в гостиную, ожидая увидеть зельевара в той же позе в кресле, каким оставил его, уходя, но в холле никого не оказалось. Юношу слегка кольнуло опасение, но в следующий миг он услышал приглушенные голоса из кухни и успокоился. Снейп разговаривал с портретом Слизерина. В этом не было ничего страшного. Даже наоборот. Гарри оставил пакеты на диване и прокрался по лестнице наверх, надеясь, что за разговором маг не услышит его шагов.

Оказавшись в своей комнате, юноша немедленно вызвал своего домовика и передал ему распоряжения, терпеливо выслушав все восторги по поводу того, что Кикимер впервые за долгое время получил возможность доказать хозяину свою преданность и послужить ему самым лучшим образом.

Когда Кикимер исчез с характерным хлопком, Гарри постарался натянуть на свою улыбающуюся физиономию маску солидного спокойствия и спустился вниз.

Подходя к кухне, Гарри несколько помедлил, надеясь разобрать хотя бы какие-то фразы из разговора, происходящего в этот момент между Слизерином и Снейпом, однако ему удалось уловить лишь общий тон, и по нему юноша сделал вывод, что Снейп настойчиво напоминал Салазару о чем-то, что было для змееуста не особенно приятно.

Слегка разочарованный тем, что не услышал ничего определенного, Гарри с невинным видом зашел в кухню и поздоровался с портретом.

— Я собираюсь выпить чаю. Присоединитесь ко мне, профессор? — осторожно спросил он у зельевара, который стоял, чуть опершись спиной о кухонный шкаф, скрестив руки на груди.

— Нет, — холодно ответил Снейп, но Гарри был готов к этому.

— Я хотел бы извиниться перед вами за то, что вчера не предложил вам ужин…, — искренне признался он, — Я и сам совершенно забыл о еде вчера… Но сегодня постараюсь исправить это. Через несколько минут будет готов завтрак. Очень прошу вас не отказываться от него…

— Поверь мне, Поттер, я не удивился, — еще более отстраненно, будто бы в противовес открытому, искреннему тону Гарри проговорил Снейп. Он взглянул на портрет и быстро вышел из кухни.

Оставшись один, Гарри тоже машинально обратил взгляд на Салазара. Нарисованный потемневшими от времени красками мужчина стоял к нему в пол оборота и вертел в длинных пальцах какую-то драгоценную безделушку.

— Годы, проведенные в подземельях в компании с засушенными и заспиртованными тварями, а также с бездарными учениками, к сожалению, не способствовали оттачиванию его коммуникативных навыков, — прошипел змееуст с улыбкой. Гарри в который раз удивился, насколько изящно и даже почти мелодично может звучать парсултанг в его исполнении. Ему казалось, что он сам говорит грубо и примитивно, как турист из страны, где в школах плохо преподают английский.

Юноша придвинул к себе стул и уселся за кухонный стол лицом к портрету. Перед Гарри стояла чашка с холодным чаем, видимо, оставленная им еще вчера днем, и он с рассеянным непониманием уставился на неподвижную гладь темной жидкости.

— Я просто не знаю, как себя вести, — признался он древнему магу, — чтобы не вызывать его раздражения.

Даже он сам мог без труда уловить в своем шипении нотки растерянности и досады. Слизерин же, без сомнения, уже построил в своем изощренном уме целую теорию относительно того, что не давало Гарри покоя.

— Это невыполнимая задача. Он будет раздражаться на каждое твое слово, перечеркивать любую попытку заговорить с ним, как с обычным человеком. Он заперт здесь, как в клетке, и это приводит его в бешенство.

— Но что я могу сделать? Оставить этот дом и вернуться к Дурслям? Или отправиться в Лондон, чтобы просить у министра магии снять барьер? Он должен понимать, что я также являюсь заложником этой ситуации… и я не виноват в ней.

Гарри сокрушенно покачал головой, а потом взял кружку и сделал большой глоток холодного чая.

Как и ожидалось, Слизерин усмехнулся, но Гарри неожиданно для себя уловил в его усмешке подозрительный намек на сочувствие.

— У тебя есть два выхода. Либо ты попытаешься как-то изменить существующее положение вещей, скорректировать отношение к себе… либо будешь терпеть это все и дальше, и в этом случае я советую тебе обратиться в буддизм, потому что Северус Снейп — это человек, чья способность ввергать людей в отчаяние стоит далеко за рамками возможного.

— Изменить отношение к себе, — грустно повторил Гарри. — Я даже не представляю, как это сделать…

Зеленоглазый маг лукаво посмотрел на юношу.

— Ну, если ты действительно хочешь, чтобы что-то изменилось, и ты не боишься всех трудностей, которые встанут на твоем пути, то в таком случае тебе должна подсказать интуиция.

— Подсказать…, — вновь безрадостно повторил Гарри, с легким удивлением разглядывая опустевшую кружку, еще минуту назад бывшую наполненной старым холодным чаем, который он совершенно не собирался пить. И вдруг он вспомнил нечто важное. Встрепенувшись, Гарри пристально посмотрел на висящий перед ним портрет.

— Ведь это вы подсказали мне, как задержать профессора Снейпа здесь! Как вы это сделали? И самое главное — зачем вам это понадобилось?

Салазар слегка наклонил голову вперед и улыбнулся. Именно улыбнулся, а не породил на свет очередную колкую ухмылку, чего юноша совсем от него не ожидал.

— Тогда… позапрошлой ночью… ты прибежал ко мне в совершенном смятении и потребовал рецепт восстанавливающего зелья. Я еще не знал, кого ты привел в дом, но мне стало ясно, что этот человек по каким-то причинам тебе важен. И я решил сделать для тебя одну маленькую полезную вещь. В зелье был включен компонент, вызывающий не слишком навязчивое, но все-таки не дающее покоя привыкание. Если тебе было так важно, чтобы этот человек восстановил свои силы, то вполне имело смысл оставить его в доме на какое-то время, даже если сам он и собирался уходить. Это была просто предосторожность. Действие про запас. Когда же я увидел, что твоим гостем является не кто иной как Снейп, мне стало очевидно, что оно обязательно пригодится.

Забыв о тактичности, Гарри пристально вглядывался в эти холодные звериные глаза, мучительно пытаясь понять, есть ли хоть один шанс, что великий основатель школы Хогвартс хоть иногда говорит правду. Верить Слизерину после второго по счету обмана, приведшего к совершенно неожиданным последствиям, было до смешного глупо, но почему-то Гарри продолжал относиться к его словам с большим вниманием и чувствовал, что все еще хочет ему доверять.

— Если тебе интересно, каким образом я смог подать тебе идею о том, чтобы напомнить о зелье, то это было совершенно не сложно…

— Ваш голос прозвучал в моей голове…

— Мне не составляет труда общаться с тобой на ментальном уровне, потому что на самом деле ты слизеринец, Гарри. Слизеринец до мозга костей. Мне всегда хорошо удавалось понимать тех, кто имеет качества, значимые для моего факультета.

Гарри решительно отставил кружку от себя и, встав из-за стола, приблизился к картине.

— Нет! Я никогда не был и не буду слизеринцем! Во мне нет этой подлости и низости…

Салазар сокрушенно покачал головой.

— Пытаться отрицать очевидное глупо. Ты просто неверно представляешь себе истинного слизеринца. С моих времен этот образ сильно изменился. И в этом нет ничего удивительного. Все постепенно утрачивает первоначальный смысл…

— Да? — взволнованно прошипел Гарри. — Хотите сказать, что на ваш факультет можно принимать хоть кого-то, кто не обладает запредельным тщеславием, завистью к богатству и умением идти по головам ради достижения своих целей? А, я еще забыл про трусость!

На лице Салазара отразилось искреннее сожаление, что его собеседник заблуждается настолько глубоко.

— Ты думаешь, что только у Гриффиндора были смельчаки? Это не так. Раньше на моем факультете училось ничуть не меньше смелых и благородных учеников. Это совершенно не противоречило тем качествам, которые требовались для поступления на Слизерин. Просто по прошествии стольких веков чистокровные студенты сильно измельчали. Это обратная сторона медали. Когда занимаешься евгеникой с помощью старинных методов, этот эффект всегда следует иметь в виду, — философски заметил змееуст.

Гарри тряхнул головой. В глубине души он понимал, что ему еще предстояло решить, как относиться к большинству из того, что говорил ему Салазар, но храбрые слизеринцы — это было слишком нереально!

— Даже если вы действительно можете передавать мне свои мысли по этой причине… Как же вы узнали о том, что мракоборцы создают барьер? Ведь вы это знали!

— Знал, — легко согласился древний маг. — Видишь ли… твой дом окружает такой замечательный газон… на нем частенько отдыхают ужи…

— И вы все видите и чувствуете их глазами? — не смог удержаться и договорил Гарри, пребывая в искреннем изумлении от способностей магического портрета.

— И другими органами чувств, — кивнул Слизерин.

Но тут Гарри опомнился.

— У меня остался только один вопрос. Знали ли вы о том, что профессор Северус Снейп жив?

Мужчина на грязноватом фоне, ограниченном вычурной позолоченной рамой, внимательно посмотрел в глаза юноши, стоящего перед ним в залитой солнечным светом кухне.

— Но ведь если я отвечу на этот вопрос отрицательно, ты не поверишь мне.

— Возможно, — мрачно отозвался Гарри, представляя себе саму эту возможность. — Но у меня все-таки есть право спросить и ждать, что ответ будет искренним.

Как ни странно, Салазар не ухмыльнулся.

— Конечно. И я заверяю тебя, что не был осведомлен о том, что наш обожаемый профессор ядосмешения остался жив. Однако справедливости ради нужно сказать, что я вполне предполагал такой оборот дела.

Гарри даже пришлось поднять руку ко лбу и полуосознанно его потереть, как будто юношу мучила головная боль — настолько нелепым показалось ему стремление собственной души поверить в эти слова.

— Хорошо, — устало проговорил он. — Допустим, что вы не знали. По сути это ничего не меняет.

Слизерин, на какое-то время переставший вертеть в руках золотое украшение, вновь принялся за старое.

— Разумеется, не меняет. Важным остается лишь вопрос о том, что тебе делать теперь, когда ты точно знаешь, что он жив. Ведь, если я правильно понял, именно чувство вины двигало тобой все последние месяцы… и когда ты посещал Хогвартс, чтобы забрать меня к себе домой (тут он позволил себе осклабиться), и когда ездил в Паучий тупик… и когда добивался разрешения поговорить с Малфоями…

Осведомленность мага-основателя повергла Гарри в настоящий шок.

— Это все… вам нашептали ужи?

— Да нет же, Поттер! — Слизерин махнул в сторону Гарри. — Это написано на твоем лице старинным готическим шрифтом с завитушками! Мне надо было бы совсем перестать думать, чтобы не догадаться о том, откуда ты притащил именной вредноскоп и куда намеревался попасть, заручившись поддержкой начальника мракоборческого центра. Ведь Мефисто вылетает в эту форточку… а она не так уж далеко от моего холста…

Впервые за долгое время Гарри почувствовал себя, как на уроке, на котором его вызвали к доске, а он совершенно ничего не выучил.

— Ну хорошо… Вы верно все говорите. Я действительно хотел бы… сделать что-то… что позволило бы мне вернуть ему хотя бы часть долга...

Гарри понимал, что из этого признания не выйдет ровным счетом ничего хорошего, но почему-то чувствовал, что иначе сделать просто не может.

Салазар смотрел на него все тем же неизменным гипнотизирующим взглядом, из чего юноша заключил, что это признание совершенно его не удивило.

— Ты хочешь, чтобы профессор стал относиться к тебе лучше и, более того, позволил как-то помочь себе, тем самым признав, что ты не так безнадежен, как он считал все эти годы?

— Да, именно, — с грустным видом кивнул Гарри. — Хотя я понимаю, что это что-то из разряда невозможного.

— Невозможного? Ты знаешь, когда-то давно я сказал своим ученикам: «Степень возможности чуда зависит лишь от времени произнесения соответствующего заклинания, направленного на его осуществление».

С этими словами древний маг неожиданно покинул картину, чего не делал еще ни разу с тех пор, как его холст оказался в доме Гарри. С минуту его озадаченный собеседник просто бессмысленно пялился на то место, где он только что находился, но потом все-таки нашел в себе силы оторвать взгляд от пустой рамы и покинуть кухню.

…— Не случалось ли с вами чего-либо странного, необъяснимого в течение этого дня?..

Идти в гостиную и становиться жертвой очередной порции холодных насмешек Гарри совершенно не хотелось, но он уже успел начать злиться на себя за то, что не может почувствовать себя хозяином в собственном доме, поэтому был вынужден придумать незначительный предлог, чтобы там появиться.

Снейп сидел на диване за книгой заклинаний. Это была именно та картина, которую мысленно представил себе Гарри за секунду до того, как миновать поворот коридора.

Стараясь не тревожить читающего профессора, юноша прошелся по комнате, собирая разбросанные повсюду вещи, которые якобы требовалось унести в комнату наверху. Попутно обругав себя свиньей, он собрал с журнального столика бесполезные чеки и записки и направился к выходу, но тут за дверью послышался громкий шорох крыльев, и что-то с шуршанием ткнулось в запертую входную дверь.

Снейп быстро отложил книгу и встал с дивана, сжав в руках волшебную палочку, которая, видимо, никогда не оказывалась дальше, чем на расстоянии вытянутой руки от него.

При виде этой мгновенной реакции учителя Гарри представил себе, что за дверью находится в лучшем случае дементор в развевающейся призрачной мантии, но здравый смысл все-таки возобладал над буйным воображением.

— Профессор, это мой почтальон. Он всегда приводит чужих сов ко входной двери, когда они несут объемные посылки.

С этими словами Гарри открыл дверь, и в гостиную действительно ввалилась крупная сова с объемистым свертком, а за ней, вальяжно паря, влетел Мефисто.

— Ты что-то заказывал? — резко задал вопрос Снейп, не сводя глаз с лежащей на столике посылки.

— Вроде нет… — неуверенно протянул Гарри, тут же испугавшись за судьбу невинной посылки. — Хотя сова кажется мне знакомой…

Но не успел он договорить, как Снейп быстрым движением руки направил палочку на сверток, и вокруг него тут же образовался прозрачный шар, отгородивший неизвестную вещь ото всех, кто был в гостиной, включая сову и Мефисто. Шар начал подниматься выше, оставив на полу лишь обрывок веревки, которая тянулась от принесшей посылку птицы, и когда остановился, зельевар сделал еще одно, совершенно незаметное движение волшебной палочкой, и сверток начал быстро разворачиваться в воздухе, да так красиво, что Гарри захотелось сбегать за фотоаппаратом, лежащим в его комнате наверху.

Внутри него оказались книги. Гарри сделал было шаг вперед, чтобы извлечь их из шара, но Снейп жестом свободной руки запретил ему. Только после того, как все четыре довольно объемные книги были перелистаны невидимой силой, царящей внутри шара, маг позволил посылке опуститься обратно на столик.

— Мне кажется, эта проверка была лишней, — мрачно заметил Гарри, задумавшийся о том, что лишь очень смутно представляет себе истинные масштабы подозрительности бывшего профессора защиты от темных искусств.

Тяжелый взгляд на мгновение метнулся к его лицу и будто бы поставил жирную точку на его лбу, какие обычно следуют после выведения пером неутешительной оценки за письменную работу.

— Не сомневаюсь, Поттер, что твои представления о принципах обеспечения безопасности мало чем отличаются от бесформенных псевдомыслей первокурсника! В ситуации, когда враг не имеет никакой возможности проникнуть в дом, совершенно очевидно, что ко входящей корреспонденции следует относиться с огромной осторожностью.

Гарри оставалось лишь опустить подбородок пониже. Ведь профессор был совершенно прав, хотя юноше меньше всего хотелось это признавать. Чтобы как можно скорее уйти от этой ситуации, Гарри осторожно взял книги со стола, сделал вид, что просматривает их, а потом собрался уходить, чтобы отнести книги к себе наверх. Но его остановило странное ощущение… скорее даже, не ощущение, а мысленный образ, неожиданно вторгшийся в сознание.

Снейп.

Гарри обернулся. Снейп стоял в стороне, привычно скрестив руки на груди, и внимательно смотрел на птицу. Мефисто. Гарри совсем забыл поблагодарить его, а еще забыл выпустить чужую сову…

Снейп.

Мефисто посмотрел на хозяина внимательными черными глазами.

Это был вопрос. Грач интересовался, кто стоял перед ним. Что за незнакомец появился в его доме.

— Мефисто, это мой гость. Его зовут профессор Северус Снейп.

Произнося это, Гарри чувствовал себя до невозможности глупо, подозревая, что Снейп мысленно уже ставит ему диагноз, но отмахиваться от своего верного любимца он не собирался.

Грач наклонил голову и задал конкретизирующий вопрос. Снейп выходит из здания, засиженного кошками, одна из них сидит у него на голове.

— Нет, — ответил Гарри. — Профессор не является сотрудником министерства.

Затем он увидел Снейпа, парящего над какими-то крышами на метле и ведущего за собой целую вереницу детишек на метлах в одинаковых черных мантиях. Картинка получилась настолько забавная, что Гарри едва сдержался, чтобы не прыснуть.

— Да, он из школы Хогвартс, где я учился. Профессор учил меня волшебству.

Затем Мефисто невозмутимо повернулся к Снейпу и явно что-то показал ему. Гарри тут же охватило жгучее любопытство, и он осторожно спросил:

— Профессор, скажите, что он вам показал?

Но маг проигнорировал его вопрос. С полминуты он еще смотрел на птицу, а затем развернулся и прошел к дивану, на котором лежала раскрытая книга заклинаний.

Гарри внимательно посмотрел в глаза грача, пытаясь немо выспросить у него ответ. И увидел.

Снейп и Гарри сидят на крыше дома, в котором они сейчас находятся, вокруг них — бархатистая летняя ночь, с неимоверной высоты светят звезды. У обоих в руках чашки с дымящимся чаем, они разговаривают… сидят на самом краю и совершенно не боятся упасть…

Брови Гарри поползли вверх. Он попытался попросить Мефисто повторить образ, дать какое-то объяснение, но грач вспорхнул с места и невозмутимо улетел на кухню. Юноше оставалось лишь выпустить несчастную почтовую сову за дверь и отправиться к себе в комнату, чтобы оставить там новые книги, которые, как обнаружил Гарри, оказались развернутыми курсами нескольких предметов, обещанными ему Гермионой во время их последнего разговора.

По дороге он усиленно пытался понять, почему Мефисто пришел в голову такой странный образ… Он и Снейп на крыше… ночью, с кружками чая в руках? Гарри трудно было бы представить себе что-либо более странное, чем эта картинка. Если бы он мог предположить, что грач шутил… но он точно и доподлинно знал, что Мефисто не умеет шутить, он всегда показывает именно то, что думает, даже если это выдает его с головой. Все-таки это птица, а не человек…

Если ночь и сидение на крыше можно было трактовать как представление пернатого о спокойной и уютной обстановке, то эти кружки чая… представляли себе совершенно чуждый Мефисто мотив, явно почерпнутый из повседневной жизни Гарри… Обычно Мефисто использовал лишь свои собственные коды, которые становились понятны Гарри лишь после многочисленного повторения в разных контекстах.

И почему он решил показать ему и Снейпу именно это? Почему он считает, что Гарри и мрачный профессор зельеварения могут… нет, судя по характеру образа, должны оказаться в такой ситуации… ситуации, располагающей к доверительным разговорам и близкому общению…

Гарри даже постыдным образом пропустил самую последнюю ступеньку лестницы и чуть не растянулся в коридоре второго этажа. Нет, определенно нужно было заканчивать со всеми этими размышлениями на разные темы… Так и руки-ноги можно себе переломать!..

— Таким образом, я делаю заключение, что в течение этого дня с вами не происходило ровным счетом ничего, что могло бы дать ключ к событиям последовавшей ночи?

Этот вопрос заставил Гарри очнуться от своих мыслей, в которые он погрузился, пока следователь что-то записывал в своем блокноте.

— Ну да, — как можно непринужденнее проговорил юноша, совершая очередную попытку устроиться поудобнее на своем собственном диване под пристальным взглядом служителя закона.

— Мистер Поттер, — начал следователь, и Гарри сразу почувствовал в его тоне что-то нехорошее, — я вынужден констатировать, что вы скрываете от нас обстоятельства, которые могут оказаться важными для расследования дела. В день нападения на нашего сотрудника несколько раз отлучались из дома и покидали город.

Несомненно достойный преемник Фоусикера, этот человек со взглядом опытного крысолова пристально уставился на Гарри, и тот внезапно вспомнил слова своего гостя, сказанные накануне, о том, что за ним всегда велась слежка, куда бы он ни уходил из своего дома. Неужели эти люди следовали за ним и в тот день?.. были и в Норе, и в поместье Малфоев?

Что ему было делать? Разыгрывать полное непонимание или честно признаваться в том, что он соврал? Но, как это часто с ним случалось, он начал действовать еще до того, как успел что-либо обдумать.

— Сэр… простите, я не запомнил вашего имени… я не совсем понимаю, зачем вы задаете мне вопросы, ответы на которые вы знаете не хуже меня? Если вы располагаете информацией о том, что я отлучался из дома в этот день, при этом я сам не говорю об этих поездках, значит, я не хочу, чтобы о них стало кому-либо известно! Это мое личное дело и я совершенно не обязан ни перед кем отчитываться, даже перед служителями правопорядка, хотя бы потому, что это не я напал на вашего сотрудника!

В запале Гарри даже забыл о том, что следует говорить тихо, чтобы находящийся на втором этаже Снейп не мог услышать его слов. Чтобы эффект его негодования был полным, ему даже захотелось встать со своего места и быстрым шагом подойти к двери, открыть ее, недвусмысленно давая понять этому следователю, что он не хочет больше ни о чем разговаривать. Однако Гарри понимал, что это было бы уже слишком, к тому же наблюдение за лицом собеседника постепенно начало уверять его в том, что следователь нисколько не смутился.

— Прошу прощения, мистер Поттер, но вы являетесь свидетелем по этому делу, а значит, обязаны дать нам максимально точные и полные показания, — ровным тоном, по которому, как масло по большому куску хлеба, был равномерно распределен интонационный нажим, проговорил следователь…

-…Совпадающие со сведениями, полученными в результате непрерывной слежки за моим домом и моими перемещениями? — почти с вызовом перебил его Гарри. В этот момент он был действительно уверен в своей правоте, так как никогда и никому не заявлял, что желает быть защищаемым мракоборцами. Все это было сделано против его воли!

Сидящий напротив него человек негромко вздохнул, и на его лице отразилась смесь осуждения и сожаления, что ему приходится сталкиваться с упрямым нежеланием молодости задумываться о собственной безопасности. Но в поведении этого мракоборца не было того замешательства и неуклюжего угодничества, с которым обычно приходилось сталкиваться Гарри при разговоре с любыми должностными лицами магического мира, и это импонировало юноше. На самом деле он не желал противодействовать этому человеку в его работе…

— Даже если вы уверены в том, что за время ваших поездок вы не заметили ничего существенного и важного, что могло бы помочь следствию раскрыть планы злоумышленников, это может быть совсем не так, мистер Поттер. Я понимаю, что вы недовольны тем, что за вами ведется наблюдение, однако это распоряжение было сделано на самом высшем уровне и все мы, сотрудники министерства, обязаны выполнять его.

«Да, все действительно обстоит именно так. Они просто делают свою работу», — с досадой на самого себя подумал Гарри.

— Хорошо, я признаю, что покидал дом. Вы можете сказать, что написано по этому поводу в вашем отчете, и я все объясню. Но предупреждаю вас, что эти сведения носят сугубо личный характер и я требую, чтобы они не были разглашены больше никому!

Следователь, явно испытавший облегчение от такого поворота разговора, начал перечислять те места, в которые отправлялся Гарри в тот судьбоносный день, когда увидел двух сражающихся магов перед своим домом, а юноша принялся давать комментарии. На самом деле ему было не сложно объяснить, зачем он посещал особняк Малфоев, так как он готовился выступить свидетелем защиты по делу их семьи, так же как и не было никаких проблем в том, чтобы рассказать о том, что он заглядывал в Нору, но что-то, сидящее глубоко внутри, не давало ему расслабиться и говорить об этом уверенно и непринужденно. Юноше казалось, что за его вполне логичными объяснениями следователь легко различает истинные причины его поездок, знает, что он ездил к Малфоям только для того, чтобы выпытать у Люциуса правду о Снейпе… а из Норы забирал свою птицу, которая была ранена при попытке неизвестных ему врагов подкинуть в его дом темный артефакт.

— И, наконец, последний вопрос, мистер Поттер, и я покину ваш дом, — проговорил следователь, внимательно вглядываясь в глаза Гарри. — Что происходило ночью возле вашего дома?

В один миг перед внутренним взглядом юноши пронеслись картины сражения волшебников в ночи у его ворот, а потом этот стремительный фильм замер на кадре с мертвенно-бледным лицом, выступающим из темноты…

Гарри медленно поднял руку к длинной челке, свисающей на глаза и якобы мешающей ему что-то разглядеть…

— Происходило? — также медленно переспросил он, будто бы надеясь, что время, затраченное на произнесение растянутого до невозможности слова позволит ему собраться с мыслями.

— Да, — ответил следователь. — Что случилось той ночью? Ведь злоумышленники напали на нашего сотрудника лишь для того, чтобы беспрепятственно подойти к вашему дому, это очевидно.

— Решительно ничего… — не в силах перебороть неуверенность в голосе, проговорил Гарри. — Вернувшись домой из Норы, я устроил птицу на кухне и вскоре пошел спать. У меня был не самый легкий день, и я очень устал…

— И вы не просыпались ночью от какого-либо шума? Не спускались вниз и не выходили из дома?

Гарри прекрасно понимал, что у следователя не может быть никаких доказательств обратного, что пронзительный звук вредноскопа, а также звон защитных чар мог слышать только он сам, а соседи в это время мирно спали… но ему казалось, что этот пытливый человек каким-то сверхъестественным чутьем знает, что произошло на самом деле, будто видел это собственными глазами…

— Нет… а какой шум вы имеете в виду? У нас очень тихий пригород, и хотя у меня в доме хорошая звукоизоляция, я бы услышал любой резкий звук снаружи… но ничего такого не было. Я проспал до утра, ни разу не вставая и не зажигая света… Так что извините, мне нечем больше вам помочь.

Он ждал какого-либо проявления недоверия, ждал, что следователь вновь напомнит ему о недопустимости дачи ложных показаний, но, как ни странно, мракоборец начал собираться.

— Хорошо. Спасибо, мистер Поттер, что помогли нам в расследовании. Можете не беспокоиться, я выполню свое обещание и информация о вашем посещении особняка Малфоев останется между нами.

Гарри кивнул, мучительно раздумывая над тем, как ему удалось соврать хоть сколько-то правдоподобно, чтобы этот человек оставил его в покое. Он проводил следователя и устало плюхнулся на диван, не желая двигаться и думать больше вообще.

Когда на лестнице послышались шаги, ему даже не захотелось поднять голову, чтобы увидеть, как в гостиную входит закутанный в черное силуэт.

— Весьма предсказуемо, — послышался мрачный голос зельевара, и что-то крошечное стремительно вылетело из-под диванной подушки как раз в том месте, где лежала голова Гарри. Юноша испуганно вскочил.

— Что это было?!

— Твои предположения, Поттер, — с легким налетом уничижения проговорил Снейп. В его правой руке была волшебная палочка, а в левой было что-то зажато… И это что-то издавало приглушенное жужжание.

— Эээ… вы хотите сказать, что он установил…

— Жучок, — приподняв уголки губ в довольно неприятной полуухмылке, ответил Снейп. Он раскрыл ладонь, и Гарри действительно увидел на ней средних размеров жука с чуть подрагивающими черными крылышками и длинными изогнутыми усиками. Зельевар направил на него кончик волшебной палочки и проговорил очередное неизвестное Гарри заклинание. Жучок подпрыгнул, и когда вновь приземлился на ладонь человека, его крылышки и брюшко оказались не черными, а буровато-зелеными.

— Что вы сделали?

— Снял заклятье слежения, разумеется, — холодно проговорил Снейп, видимо, в очередной раз испытывая недовольство и разочарование познаниями Гарри в области защитной магии.

Он явно собирался развернуться и уйти, как это делал всегда, едва только произнеся одну-две фразы в адрес Гарри, но юноша не выдержал и попытался остановить его:

— Подождите! Профессор… я ничего не сказал этому человеку. Ни про вас, ни про нападавших. Как вы и хотели…

— И ты ждешь какого-то поощрения от меня?

Черная бровь Снейпа саркастически изогнулась.

— Н-нет, — проговорил Гарри, на ходу начиная злиться на профессора за его невыносимое пренебрежение, — я лишь хотел, чтобы вы знали об этом. В конце концов, это вы настояли на том, чтобы я скрыл от мракоборцев информацию, которая на самом деле могла бы им помочь… и я до сих пор не считаю, что это правильно…

— Для того, чтобы что-то считать правильным или неправильным, ты, Поттер, располагаешь слишком скудной информацией, — теперь уже действительно раздраженно отчеканил Снейп.

— Я с удовольствием стал бы обладателем большей информации, если бы вы дали мне такую возможность, профессор! — неминуемо распаляясь в ответ, проговорил Гарри, вставая с дивана и, видимо, готовясь исполнить любимый трюк профессора с эффектным исчезновением после веско произнесенной фразы. Тем более, что после довольно-таки непростого разговора со следователем он почувствовал смертельный голод и в любом случае собирался пойти на кухню.

Снейп лишь презрительно фыркнул.

— Мой опыт подсказывает, что чем меньше ты знаешь, тем меньше можешь натворить глупостей.

Гарри уже повернулся к профессору спиной и, направляясь в коридор, ведущий на кухню, не без удовольствия заметил в ответ:

— Ну, по крайней мере то, до чего я дошел сам, располагая лишь скудными намеками от Дамблдора, в итоге привело к победе.

Он прекрасно понимал, что любое упоминание победы из его уст автоматически выведет Снейпа из себя, но оказался не в силах удержаться от последнего слова. В конце концов, если его гостю было совершенно безразлично, какую реакцию вызовут его слова, то почему он, Гарри, должен был вести себя так, будто принимал у себя потенциального партнера по бизнесу, готовясь подписать с ним контракт на миллион долларов?

Все-таки Гарри сумел добраться до кухни живым и невредимым, хотя и ожидал, что в его спину будет запущено какое-нибудь гадкое заклятье вроде тех, какими любили разбрасываться Крэбб и Гойл.

Такой привычный маршрут… кухня-гостиная-комната наверху… он и сам оказался заперт здесь точно также, как его нелюдимый гость. И хотя судьба неожиданно подарила ему целых двух собеседников, ни с одним из них нельзя было поговорить по-человечески, по душам…

Тем более, что Салазар так и продолжал отсутствовать, его холст был пуст и от этого фон казался еще более грязным, невразумительным.

«Где это его черти носят», — с недоумением подумал Гарри, совершая свой обычный чайный ритуал. Пока он гремел посудой, от души накладывая себе порцию невыразимо вкусного блюда, приготовленного Кикимером, краем глаза заметил, как черный силуэт скользнул вверх по лестнице. Гарри справедливо решил, что Снейп вновь запрется в своей новой комнате, и его он не увидит своего бывшего учителя до завтрашнего дня.

«У тебя есть два выхода. Либо ты попытаешься как-то изменить существующее положение вещей, скорректировать отношение к себе… либо будешь терпеть это все и дальше…» — вспомнились ему слова змееуста.

Как? Все, что он посоветовал — это не считать задачу невозможной и слушать свою интуицию. Гарри не надо был даже пытаться настроиться на мифическую волну этой самой интуиции, чтобы понять, что ее голос начисто перебивается тяжелой, давящей атмосферой неприятия и неприязни, ощущаемой в присутствии профессора…

Это действительно невозможно, — мысленно прошептал отчаявшийся юноша. Не-воз-мож-но. Я должен быть счастлив хотя бы тем, что он жив… и мне не стоит больше так корить себя за ту свою старую ненависть, потому что сейчас он возвращает мне ее с лихвой…

Он отставил полупустую тарелку и по-детски уткнулся головой в сложенные на столе руки.

Следователь… мракоборцы… таинственные сумасшедшие убийцы и он… почему так оказывается, что он чувствует себя одиноким, одним против всех? И звать друзей, чтобы они помогли ему, как раньше… совсем не хочется. Это его дело. Это продолжение его войны…

Ну так борись, как ты это делал раньше! Борись с обстоятельствами, с опасностью… и с его неприятием так же, как ты совсем еще недавно боролся с Волан-де-Мортом! Все просто… берешь волшебную палочку — и вперед!

Гарри резко выпрямился.

Действительно. Просто нужно быть тверже. Не раскисать, не мямлить, не сдаваться.

Он тряхнул головой, встал из-за стола и уверенно щелкнул пальцами, призывая Кикимера.

— Да, хозяин?

Огромные глазищи старого эльфа блеснули слезами радости от того, что хозяин вновь, как раньше, дает ему приказания.

— Ты отнес обед профессору, как я просил?

— Конечно, хозяин. Поставил на столик и ушел. Меня никто не увидел.

— Спасибо тебе, Кикимер. Пожалуйста, забери пустой поднос так же незаметно.

— Обязательно, хозяин!

Гарри на минуту задумался, а потом добавил:

— Кикимер, а можно попросить тебя незаметно поставить несколько блюдечек с молоком в укромных местах моего двора?

— Я все сделаю, хозяин! — при этом на сморщенном лице домовика отразилось живописное недоумение.

— Это… для ужей, — рассеянно проговорил Гарри и принялся складывать в раковину грязную посуду.

— Для ужей… — с еще большим непониманием и даже опаской повторил эльф, но тут же забыл об этом, поняв, что собирается сделать его хозяин и придя в ужас.

— Нет-нет, Кикимер, спасибо, но я сам помою за собой, — мягко, но настойчиво проговорил Гарри, слегка оттесняя уже было потянувшегося к мойке эльфа, которому пришлось встать на край приоткрытой дверцы нижнего шкафчика, чтобы достать до нее. Кикимер разочарованно пискнул, но уступил и потопал к холодильнику, чтобы достать молоко.

Где же все-таки черти носят Салазара?..

Разобравшись с посудой, Гарри не без некоторого внутреннего удовлетворения отправился к себе и забрался в кровать, прихватив с собой одну из новоприбывших книг от Гермионы. Война войной, а учение по расписанию, решил он. К тому же, для того, чтобы решиться на какие-то действия по отношению к его ледяному гостю, требовалось абсолютное спокойствие, а для его достижения великолепно подходило чтение занудных описаний, которые так любила подруга Гарри.

Когда наступили сумерки, и Гарри заметил, что сидеть с книгой у окна стало бесполезно, он отложил учебник и устало потер переносицу.

Нужно было идти. Попытаться.

Было страшновато и потому немного не хотелось. В это предвечернее время Гарри всегда тянуло просто закутаться в одеяло и лежать, свернувшись клубком, не важно, спать или просто смотреть в потолок… Но он изо всех сил старался не позволять себе подобного, считая, что лень может окончательно убить его волю. Он и так сидел дома целыми днями и ничего не предпринимал, чтобы изменить свою жизнь.

Юноша решительно поднялся, провел рукой по волосам, которые стали куда послушнее благодаря новой прическе, но все-таки пытались топорщиться в разные стороны даже при такой значительной длине.

Иди уже…

Он прошелся по коридору второго этажа, зачем-то глуша шаги, и остановился у двери комнаты Снейпа. За дверью разливалась абсолютная тишина. В какой-то момент Гарри подумалось, что профессор вполне может спать в это время, и стук обязательно его разбудит… однако юноша тут же отмел это предположение. Нет, Снейп не может спать вечером. Он и ночью-то не спит. Он вообще, кажется, не человек и ему все это не нужно.

Гарри медленно поднял руку и слегка коснулся двери костяшками пальцев. Без звука.

— Входи, Поттер, — послышался из комнаты не особенно дружелюбный голос зельевара.

Гарри вздрогнул, но все же медленно открыл дверь и вошел.

Снейп сидел в кресле с уже полюбившейся ему книгой заклинаний. На столике возле него стоял поднос, и Гарри отметил, что половина того, что на нем было, уже была съедена. На спинку кресла был накинут плащ зельевара, а сам он был в своем неизменном сюртуке, который до мельчайших деталей знал каждый ученик Хогвартса.

Снейп бросил на Гарри спокойный безразличный взгляд, в котором, к счастью для внутреннего настроя юноши, на этот раз не было раздражения.

— Как вы узнали, что я хотел войти? Оповещающее заклинание?

— Нет, Поттер, просто хороший слух. Зачем ты пришел?

Чтобы собраться с духом, Гарри не придумал ничего умнее, чем представить себя в оранжевом одеянии буддистского монаха, вертящим колесо молитв, и начал:

— Я хочу, чтобы вы… рассказали мне, как вам удалось остаться в живых.

Снейп нахмурился, и Гарри счел это весьма дурным знаком, но все-таки вознамерился гнуть свою линию и дальше.

— Поттер, я же достаточно ясно дал тебе понять, что не собираюсь этим с тобой делиться, — его тон был жестким, будто бы свитым из нескольких нитей стальных ноток в голосе следователя, еще совсем недавно добивавшегося от Гарри правды. — Моя позиция нисколько не изменилась.

В это мгновение внезапно наступившего отчаяния от осознания, что ему никогда не разговорить этого невыносимого замкнутого человека, Гарри вновь окинул взглядом небольшую комнату, в которой они находились… стоящий на столике поднос с пустой чайной чашкой, аккуратно повешенный на спинку кресла плащ… пока еще застеленную кровать… раскрытую книгу… эти незаметные и незначительные символы уюта… и вдруг почувствовал уверенность в собственных силах. Он попытается… и не оставит попыток.

— Знаете, профессор… это не совсем честно по отношению ко мне, — твердо заявил юноша, глядя в черные глаза своего извечного оппонента.

На это Снейп изобразил все то же пренебрежительно изумление, слегка приподняв изогнутую бровь.

— К тебе, Поттер? И по какой же, любопытно, причине?

Гарри быстро вздохнул и продолжил:

— Вы конечно же в праве обвинять меня в том, что из-за меня вам пришлось выполнять ту работу, которую вы никогда не хотели и не просили… вы также можете припоминать мне мое собственное недостойное поведение во время обучения в Хогвартсе… и плохую успеваемость по вашему предмету, но все это не отметает того, что я хорошо знал вас и ваша смерть стала для меня тяжелым ударом.

Он знал… знал, что это звучит глупо и, вероятнее всего, с точки зрения Снейпа, крайне неубедительно, но был уверен в одном: его спасет только отсутствие запинок и, самое главное, молчание самого профессора.

Самое удивительное было в том, что Снейп не пытался перебить его.

— Я не лишен совести и чувство вины мне доступно, профессор. Поэтому я понимаю, что не имею права что-либо у вас требовать. Но я могу попросить… потому что мне это действительно важно.

Юноша остановился сам и смело, даже почти дерзко посмотрел на замершего в своем кресле человека. Снейп не отводил взгляда, и если Гарри и мог что-либо прочесть в этой негостеприимной бездне, то это не имело ничего общего с доверием и пониманием.

— Ты выразился совершенно верно. Я в праве обвинить тебя во многих вещах и ты не имеешь никакой возможности требовать, — медленно, медленнее, чем обычно, проговорил зельевар, будто бы подбирая более приемлемые слова, чем те, что приходили ему на ум.

— Да, — с покорностью отозвался Гарри. — Это так. Я лишь хотел, чтобы вы знали, что мне это важно и что я очень хочу знать… как все было на самом деле.

— Что ж, твоя цель достигнута. Теперь ты соизволишь оставить меня в покое?

Изогнутая бровь вновь взлетела вверх, бледная кисть поднялась и указала на дверь, но Гарри не двинулся с места.

— Но почему?

Он выглядел как полный идиот. Он вел себя, как идиот и заслуживал, чтобы к нему соответственно отнеслись. Но он кое-что обещал себе и стоял до конца.

— Потому что я не желаю разговаривать с тобой об этом, Поттер! Потому что мне безразлично, что ты испытывал после моей смерти и как тебя мучила совесть. Это не дает тебе право допрашивать меня, так что будь любезен — убирайся из этой комнаты!

Ярость Снейпа, столь привычная, но от этого не менее опасная, разлилась по небольшой комнате и захлестнула Гарри жаркой волной, но он не сделал и шагу к двери.

— Хорошо, — тихо, как-то даже хрипло проговорил он, все-таки опуская взгляд. — Я оставлю вас в покое. Но я не перестану ждать, когда вы поймете, что мне можно доверять. И не надо говорить, что я упрям, как Джеймс. Потому что я куда упрямее и могу сравниться в этом только в сами!

Гарри едва успел заметить, как Снейп одним молниеносным взмахом заставляет дверь раскрыться настежь, и быстро вышел прочь.

Расстояние до его собственной комнаты оказалось слишком незначительным для того, чтобы успеть успокоиться хотя бы внешне, и Гарри по инерции спустился вниз, в темную гостиную, а потом, повинуясь порыву, вышел на улицу.

Огни городка уже вовсю сияли вокруг, разукрашивая темную завесу живой изгороди. Густая трава лужайки обхватывала босые ноги юноши влажными теплыми объятиями. Хотелось вырваться, хотелось бежать… нет!

Гарри порывисто ощупал карманы и выхватил свою волшебную палочку.

— Акцио, метла! — раздался в ночной тишине его звонкий голос, и ему было все равно, что кто-то может услышать эти слова.

Спустя несколько мгновений полированная рукоять его верной спутницы ткнулась в ладонь, и Гарри, не глядя, оседлал метлу. В этот момент ему показалось, что земля даже специально накренилась, чтобы дать ему возможность удобнее оттолкнуться. Он пружинисто ударил в нее ногами и взмыл в ночной воздух… тягучий, как патока, и свежий, как дыхание бури.

Опасность обнаружить себя и подвергнуться нападению, запрет показываться магглам, его негодование… Все это быстро уменьшалось вместе с огоньками, оставшимися на земле, становясь похожим на открытку… Он несся, не помня себя, не думая ни о чем. Несся вверх, чтобы как можно быстрее достичь давно уже взошедшей луны и прогуляться по ее пористой поверхности, бесшабашно распевая какую-нибудь из похабных песенок Пивзза.

Ему хотелось порвать все узы, забыть все на свете и просто стать самим собой… но чем быстрее он мчался прочь от земли, чем гуще становилась окружающая тьма, тем сильнее он чувствовал…

Бессилие. Ему просто не хватало сил. Как не хватило бы выносливости связок, чтобы прочесть то самое заклинание, которое делало чудо реальностью.

(Маленькая заметка: в моем дневнике в этой записи размещены арты к этому фанфику: http://www.diary.ru/~Svartlo/p169351045.htm)

Он быстро шел по улице и раздраженно пинал прилипчивые газетные листы, которые разносило холодным предосенним ветром. Какой-то нерадивый курьер зазевался и потерял половину своей утренней пачки, и теперь макулатура заботливо укрывала тротуары и маскировала грязные углы домов, облюбованные собаками.

Весь день Гарри страдал от собственного крайне дурного расположения духа. Промучившись бессонницей полночи, он, тем не менее, встал рано и все долгое серое утро неприкаянно бродил по дому, пытаясь не приближаться к кажущейся завороженной двери комнаты профессора, которая практически не открывалась за всю эту бесконечно долгую, полную тишины неделю. Больше всего на свете ему хотелось броситься на эту дверь с кулаками и вперемешку с беспорядочными ударами орать что-нибудь оскорбительное. Но Гарри слишком привык терпеть. Он терпел насмешки, издевательства, ненависть врагов и завистников… совершенно ненужное внимание и даже обожание… он всегда мужественно сносил любые выходки окружающих, потому что понимал: его судьба такова, что ему приходится быть стойким. Но сносить пренебрежительное безразличие своего бывшего учителя он почему-то был не в силах…

В конце концов решительно наплевав на предостережение Снейпа о том, что не стоит покидать дом и уж тем более уходить далеко от него, Гарри быстро собрался и отправился в Лондон. У него не было конкретной цели, только зудящее желание покинуть это темное гнездо немого противостояния, сменить картинку перед глазами… и, конечно же, показать, что он не собирается слушаться приказов и волен поступать так, как заблагорассудится.

И вот теперь он уже третий час мерил шагами столичные улицы, решительно не зная чем занять себя после посещения Косого переулка, в котором он практически ничего не купил из-за своего скверного настроения. В какой-то момент у него в голове промелькнула мысль о доме на площади Гриммо, но юноша попросту побоялся туда идти, представив, с какой силой на него обрушатся горькие воспоминания о любимом крестном.

Отчасти он все-таки находил успокоение в самой безостановочной ходьбе от одного перекрестка к следующему, в разглядывании непонимающим взглядом спешащих по своим делам магглов, разномастных автомобилей, сливающихся в один плавно скользящий поток, крохотных сквериков и необычных зданий, попадающихся в самых неожиданных местах.

Возможно, ему хотелось остановиться, никуда не бежать, а наоборот, посидеть с кем-нибудь за чашкой кофе, поговорить… вот только с кем? Он вновь, как и много раз до этого, оказался в самодельной ловушке: мечтал увидеть друзей, но не желал беспокоить их и лишь сожалел, что они не могут вспомнить о нем сами, неожиданно прийти на помощь, будто бы прочтя его сокровенные мысли.

Но больше всего его угнетало загнанное как можно глубже в душу, но все-таки осознанное понимание того, что на самом деле его тянет домой. Иррационально, бессмысленно и попросту нелепо. Ему не за что было любить этот дом, в котором он проводил дни один скучнее другого, нечего было делать там… тем более теперь, когда он по воле судьбы перестал чувствовать себя хозяином этого места… Ведь он только что сбежал оттуда с таким удовольствием?! Почему же ему казалось, что он должен немедленно найти какой-нибудь безлюдный переулок и трансгрессировать прямиком в еловые заросли, от которых всего несколько сотен шагов до его калитки? Отчего было так неспокойно на сердце? И почему этот привычный узел внутри продолжал со скрипом скользящей ткани стягиваться все туже и туже…

Гарри не понимал самого себя. Он никогда прежде не замечал в себе склонности к самоистязанию, а добровольное нахождение в одном замкнутом пространстве с Северусом Снейпом нельзя было счесть чем-либо иным… Да, он был во многом виноват перед чудесно спасшимся от смерти магом, да, он очень хотел выплатить ему долг… но при этом совершенно не обязан был терпеть такое к себе отношение и, более того, считать это нормальным. Гарри полагал, что у него все еще есть гордость. Но тогда зачем ему нужно было спешно возвращаться, будто бы он был ребенком, сбежавшим от родителей?.. Почему он так хотел продолжить не доведенный до конца разговор, превратившийся в противостояние двух упрямств?

Вновь прогнав в своем сознании целую вереницу невеселых мыслей, Гарри принял для себя решение и уверенно повернул в сторону первого же попавшегося кафе. Он вознамерился проторчать в Лондоне как можно дольше и вернуться только под вечер. В конце концов он слишком долго безвылазно сидел дома, если не считать невеселой поездки к Малфоям и эпизодического заглядывания в Нору.

Но как только он зашел в помещение, наполненное веселящимися магглами, как только сел за столик, рядом с которым расположилась целая компания гомонящих и смеющихся молодых людей, ему тут же расхотелось проводить здесь много времени. Хронический безработный, он конечно же не дал себе труда вспомнить, что сегодня была пятница и многие уже успели покинуть свои рабочие места, чтобы собраться вместе и отдохнуть от однообразных офисных коридоров в теплом и уютном месте. Глядя на них, Гарри вновь пожалел о том, что рядом нет незаменимых Рона и Гермионы…

Уже успев порядочно проголодаться, он заказал себе какое-то горячее блюдо, руководствуясь картинкой в меню, кофе и десерт. В конце концов он не школьник, чтобы специально пропадать вне дома в целях воспитания своей семьи! Он живет один… почти один… и может делать все, что хочет! Уходить и возвращаться в любое время… А что касается грозящей ему опасности, то он очень сильно сомневается, что Волан-де-Мортовы прихвостни настолько сумасшедшие, что решатся напасть на него посреди улицы или в заведении, полном магглов. К тому же никто не отменял работу доблестных наблюдателей за его персоной от мракоборческого центра.

С досадой ощущая все возрастающее беспокойство, в итоге Гарри просидел в шумном кафе ровно столько времени, сколько потребовалось для приготовления заказанного блюда, а также для того, чтобы съесть его, выпить кофе и проглотить десерт, а потом сразу же расплатиться. Выходя, Гарри уже не мог вспомнить, что он только что спешно поглощал, его мысли уже были заняты поиском места, откуда можно трансгрессировать домой.

Он вновь быстро шагал по тротуару, когда совсем рядом с ним раздался резкий визг тормозов и сразу же звон удара одной машины о другую. Гарри ошарашено обернулся и увидел, что произошло. Один автомобиль въехал в другой под странным углом… россыпь осколков стекла, непрекращающийся гул гудка и отсутствие видимого движения в обеих кабинах.

Гарри мгновенно пришел в себя и сорвался с места, бросился к автомобилям, на ходу машинально доставая волшебную палочку. Он даже не заметил, как пронесся прямо перед капотом машины, пытающейся объехать пострадавших как можно быстрее, чтобы потом не оказаться в пробке. Подбежал к первому авто, заглянул в кабину. Молодой человек лет тридцати безжизненно висел на руле, но крови видно не было. Совершенно не раздумывая, Гарри взмахнул палочкой, и разделяющее их стекло исчезло. Он просунул в проем окна руку и дотронулся до шеи мужчины. От волнения ему трудно было различить пульс, но через какое-то время он все-таки почувствовал слабое биение.

К удивлению Гарри, словесная формула простенького заклинания приведения в чувство сама всплыла у него в голове, как только он попытался вспомнить хоть что-то подходящее. Юноша быстро прошептал ее, спиной чувствуя, что через несколько мгновений к нему уже подойдут и колдовать будет нельзя.

Раздался тихий стон. Водитель медленно зашевелился. Гарри попытался помочь ему выпрямиться и вдруг услышал оклик:

— Хэй! Что вы там делаете?!

К нему спешил незнакомец, не похожий на полицейского… видимо, еще один очевидец, успевший все-таки выйти из своей машины или сошедший с тротуара, как и сам Гарри.

— Ему нужно оказать первую помощь, — спокойно произнес Гарри, но подбежавший самоуверенно оттеснил его от кабины и начал пристально разглядывать. Волшебную палочку Гарри успел спрятать в рукав куртки.

— Вы чем-то направляли в него! – взволнованно выкрикнул незнакомец, но Гарри принялся мотать головой.

— Нет, ничем! Я просто проверил, жив ли он… просунул руку в окно…

— Эээ… а где стекло? – человек недоуменно пошарил внутри оконной рамы, ища признаки опущенного стекла.

— Понятия не имею, — ответил Гарри, глядя на то, как пострадавший пытается поднять голову, не понимая, что с ним произошло. – Вам не кажется, это не имеет значения? Пожалуйста, вызовите 911, а я посмотрю, что со вторым водителем…

— Нет! – запротестовал незнакомец, явно глядя на Гарри с каким-то безотчетным недоверием. – Это вы вызывайте 911, а я пойду посмотрю, что с ним.

— Я не могу.

— Почему это?

— У меня нет мобильного телефона, — бесхитростно признался Гарри, что еще более усилило подозрительность его собеседника. К счастью для Гарри, к ним уже спешили другие люди, и среди них юноша наконец-то разглядел полицейского.

Кто-то уже подоспел ко второй машине, и Гарри увидел, как из нее с трудом вылез водитель, лицо которого было разукрашено кровоподтеками. Ему помогли встать и прийти в чувство.

Все, теперь ему нечего было тут делать.

Гарри собрался было идти прочь, но его кто-то окликнул. Это оказался дорожный полицейский.

— Сэр, я прошу вас не уходить. Пока. Вы являетесь свидетелем происшествия и ваши показания могут оказаться важными.

Опять… показания…

Гарри с досады закусил губу, но повиновался, отойдя в сторону, чтобы не мешать работе полиции. Вдалеке уже начала свою тревожную песню сирена скорой помощи.

Ему пришлось ждать более часа, прежде чем полицейский подошел к нему и задал свой минимум вопросов. Когда юношу наконец-то отпустили, он уже едва сдерживал свое раздражение, причиной которого на самом деле была глубоко въевшаяся в душу тревога.

В какой-то момент он даже представил себе, что вернется домой и обнаружит… павшие защитные чары, разбитые окна и дверь, почти слетевшую с петель… искромсанную мебель в гостиной… и следы крови на лестнице… неподвижно лежащего профессора Снейпа…

Нет!

Откуда это странное наваждение? Почему он чувствует себя так… тревожно?

Гарри почти бегом добрался до ближайшего тихого переулка и, вскользь оглядевшись, трансгрессировал домой.

Одна из еловых лап несильно хлестнула его по лицу, оставив на коже свой дурманящий рождественский запах. Юноша встал с колен и отряхнулся. Приземление оказалось жестковатым.

Но это не имело значения.

Гарри решительно освободился из пут молодого ельника и быстрым шагом направился к своему дому. Как он ни запрещал себе поддаваться неизвестно откуда взявшейся паранойе, дурные мысли никак не выходили из головы, навязчиво подбрасывая воображению пугающие картины.

Уютный тихий пригород вновь окутали сумерки. На улицах уже почти никого не было. Лишь изредка по дороге бесшумно прокатывались автомобили, увозящие их хозяев к вечерним развлечениям в городе.

Калитка его дома была заперта. Еще сквозь изгородь можно было разглядеть, что в гостиной горит свет. Каким-то десятым чувством Гарри распознал, что с защитными чарами все в порядке. Значит, не о чем было волноваться.

Он открыл калитку, прошел по гравиевой дорожке к дому и вошел в гостиную.

Снейп был там. Сидел в кресле и читал какую-то незнакомую Гарри тонкую книгу в темном переплете. И где интересно он ее достал?..

Профессор зельеварения медленно поднял голову и взглянул на вошедшего Гарри своим тяжелым отталкивающим взглядом.

— Добрый вечер, — пробурчал юноша, входя и запирая дверь. Ответа не последовало.

Кажется, его внутреннее чутье подвело его в который раз. Здесь все было по-прежнему. И даже более чем. Не стоило волноваться и спешить домой, он мог бы пойти по гостям и вернуться сюда только назавтра. Ничего бы не изменилось.

Гарри поднялся к себе, переоделся в домашнее и поплелся на кухню, единственное свое пристанище. Салазар, конечно же, был там, но, как ни странно, выглядел не расположенным к беседе. Гарри и не настаивал. Он был бы рад побыть тут совсем один, но его кухонная живность не давала такой возможности. Любопытный Мефисто задал юноше несколько вопросов, прежде чем отстать от него и заняться выковыриванием остатков корма из поддона своей раскрытой клетки.

Есть Гарри не хотелось, и какое-то время он просто ходил по кухне взад-вперед, пытаясь поймать обрывки мыслей, медленных, но совершенно неразборчивых, крадущихся по его затуманенному сознанию.

Потом он сел за стол, уткнулся головой в скрещенные руки и застыл.

Неожиданно ему ужасно захотелось напиться. Одному. До совершенно невменяемого состояния. Напиться и перестать думать… о чем-либо вообще!

Гарри решительно встал из-за стола и полез в навесной шкафчик, где у него хранился алкоголь. Он очень редко пил что-либо спиртное, поэтому у него дома вполне могло не оказаться алкоголя вообще, но Гарри помнил… где-то была бутылка дорогого виски.

Она тут же нашлась, и Гарри с упрямым подростковым злорадством принялся открывать ее.

Возможно, Салазар следил в этот момент за ним. Наверняка следил. Но Гарри подозревал, что повелитель шипящих гадов был уверен в том, что любой разговор сейчас окажется непродуктивным. А, может быть, он просто хотел понаблюдать за тем, что будет.

Первый наполовину наполненный стакан убедил Гарри в том, что он имеет полное право совершать глупости и вести себя, как заблагорассудится. Второй подкрепил его в уверенности, что он просто обязан чувствовать себя комфортно в собственном доме. Третий заставил задуматься о том, не слишком ли сильно ему приходится подстраиваться под его своенравного гостя, характер которого оставлял желать чего угодно, только не того, что было на самом деле…

Виски нещадно обжигал горло. Гарри даже не пытался найти что-нибудь из съестного, чтобы хотя бы немного ослабить эффект опьянения. Он сидел и задумчиво крутил стакан в пальцах, наблюдая за игрой электрического света на его гранях… тяжелый, бесконечно изменчивый, сливающийся с тем, что его наполняет, и такой хрупкий…

Вся эта неделя была для Гарри пыткой. Он пытался пойти навстречу, не мешать, не досаждать… он просто хотел, чтобы с ним разговаривали, как с равным, принимали за равноправного собеседника и участника происходящего. Он должен знать все о грозящей ему опасности, но также ему нужно… просто необходимо знать, что произошло тогда… в Визжащей хижине!

В лучшем случае Снейп с мрачным видом односложно отвечал на его бытовые вопросы… в худшем – просто игнорировал его. Как сейчас.

Почему?

Неужели желание узнать правду было преступлением, а простое теплое отношение – чем-то омерзительным?

Он не мог понять этого человека… даже после всего, что выпало на его долю… нельзя было становиться таким… холодным!

Волан-де-Морт, убийца… Лили Эванс, уже погиб, кажется, пора было начинать жить… неужели жизнь сама по себе не имела для него никакой ценности?

Или… это просто отвращение к нему, Гарри? Ведь последний долг связан именно с ним… именно из-за него Снейп заточен здесь…

От этой мысли Гарри почувствовал озноб. Ему захотелось забраться на уютный диван и укутаться в плед… Он решил так и сделать, наплевав на то, что Снейп все еще находится в гостиной.

Юноша вернулся туда, не глядя на высокую черную фигуру профессора, все также сидящего в дальнем кресле с книгой в руках. При его появлении Снейп вновь лишь поднял голову. Темные глаза профессора мгновенно сузились. Совершенно сверхъестественный нюх Снейпа, граничащий с магической способностью, всегда приводил Гарри в замешательство. Сейчас он был особенно некстати.

Гарри успел добраться до своего любимого уголка дивана, устроиться там, забравшись с ногами, и даже набросить на плечи шерстяной плед.

— Поттер, ты стал алкоголиком? – с явным пренебрежением в голосе осведомился Снейп спустя пару минут, не отрываясь от книги.

— Нет, просто всенародным героем, — мрачно ответил Гарри, старательнее закутываясь в теплую толстую ткань. – Если вы смотрели хоть один маггловский фильм о героях, вы должны знать, что образ обязывает…

Казалось, Снейп попросту не слушал…

Через какое-то время Гарри почувствовал, что его не спасет даже этот чертов плед, и посреди уже четвертьчасового молчания заявил:

— Мне холодно.

Снейп взглянул на него своими дьявольски-черными глазами, не давая себе труда изобразить на лице хоть какую-то эмоцию. Это начинало злить Гарри. Он был готов терпеть от Снейпа что угодно, только не это безразличие.

— Ты ожидаешь, что я буду прислуживать тебе, Поттер? – раздраженно отозвался зельевар.

— Нет…

— Бессмысленные капризы были свойственны тебе еще до Великой Победы над Волан-де-Мортом, поэтому я даже не надеялся, что что-то может измениться после, но ты ошибаешься, если думаешь, что я буду нянчиться с тобой.

— Меня не обманешь этим тоном, профессор, — нагло ответил Гарри, попутно поражаясь сам себе.

— Чего ты хочешь от меня? — обманчиво спокойно спросил Снейп.

— Мне нужно согреться. Помогите мне…

Гарри не сразу понял, что эти слова произнес не один из миллиона гипотетических Поттеров в его воображении, а он сам. Только что. Вслух. Он не поднимал взгляда на Снейпа, но краем глаза отслеживал его движения – тот остался неподвижен. Либо он попросту проигнорировал сказанное, либо сейчас находился в шоке. Внезапно Гарри стало страшно. Сказанного было не вернуть.

Да и что он сам хотел этим сказать? Гарри понятия не имел, какой смысл заключил в эти роковые слова. Он просто… отчаянно замерзал и чувствовал, что ему нужна помощь.

Он увидел, как Снейп медленно поднялся со своего места и направился к нему, огибая углы стоящих на его пути кресел и журнального столика. В его взгляде было что-то… странное. Гарри попытался зарыться в плед поглубже, будто бы ожидал, что его сейчас начнут пытать. Его руки нещадно дрожали…

— Мне очень холодно, — осипшим голосом повторил он, будто бы пытаясь оправдаться, давить на жалость.

С ним происходило нечто непонятное.

Снейп приблизился к нему, и Гарри, будучи уже не в состоянии двинуться из-за сковавшей его странной морозящей слабости, уткнулся взглядом в черные, как полярная тьма, складки его одежды. Ткань казалась такой близкой, что он без труда мог разглядеть, как сплетаются ее волокна… все незначительные неровности и приставшие инородные волоски…

Но вот профессор склонился над ним и заглянул в лицо. На какое-то мгновение Гарри буквально засосало в омут пылающих яростью глаз… которые к его слабому полубессознательному удивлению оказались вовсе не черными, а бархатисто-темно-карими… такими глубокими, что ему никогда не долететь до дна, задумай он броситься в них…

Не отрываясь от созерцания этого удивительного чуда, забыв даже о пленившем его холоде, Гарри почувствовал, как цепкие длинные пальцы без церемоний берут его за подбородок, поднимая лицо выше к свету лампы, быстро разводят веки одного глаза…

Что же он хотел увидеть там? Зрачок с разорванной к чертям радужкой? Белок в крови?

Потом те же прохладные… но очень теплые по сравнению с его собственным телом пальцы схватили его запястье и буквально впились в нежную кожу между тонкими костями предплечья.

Все это время Гарри продолжал смотреть в глубины омута и мечтать, что хотя бы там он сможет найти тепло, потому что чувствовал еще более ясно, чем эти электризующие прикосновения, — озноб расползался по всему телу, без боя завоевывая каждый новый капилляр, каждую нервную клетку…

— Что ты пил, Поттер?! Говори немедленно!

Голос обрушился на его барабанные перепонки, заставив испуганно вздрогнуть, но лишь чуть-чуть, потому что тело совсем не слушалось. В этом голосе он смог различить все. Разложить на составляющие, расплести тугой жгут из ярости, страха, боли и неистового желания сделать хоть что-то…

Почему?.. Откуда в нем столько?..

Губы не слушались. Гарри попытался выговорить слово «виски», но не смог, лишь скосил глаза в сторону кухни, отчего невыносимый холод пронзил мышцы, оплетающие его глазные яблоки.

Снейп тут же исчез из поля зрения, бросив его кисть, которую все это время держал в руках. Юноша впервые за все время смог различить его шаги. Сначала удаляющиеся, но вскоре – приближающиеся к нему вновь.

— Только это?

Перед его глазами закачалась бутылка виски, сквозь которую он сумел разглядеть всю свою гостиную… и не удивился бы, если бы в следующий миг его взгляду стало бы доступно то, что находится за стенами дома. Он собрал в кулак все силы, которые все еще оставались в его теле, и едва заметно кивнул.

Что с этим голосом? Снейп никогда… никогда не позволял себе, чтобы эти алые, невыносимо алые нити эмоций проникали в него… так явно…

Он услышал краткий свист и догадался, что это звук волшебной палочки, рассекающей воздух. Близко, над самым его ухом. В следующий момент ему стало легче. Совсем ненамного, но все-таки легче. Ушла дурнота, бессвязность мыслей. Похоже, к нему было применено заклятье отрезвления. Но этого явно было мало.

Потом перед глазами вновь оказалась черная ткань, которая исчезла в следующий миг. Послышались шаги и оглушительный плеск жидкости внутри стеклянного сосуда.

Он остался один. Вокруг разливалось море тепла, но ему было не дано почувствовать ни крохотной толики этого дара. Мороз сковал его окончательно, всецело, протянув безмерно тонкие цепочки внутри каждой вены, каждой артерии… Теперь его тело напоминало хрустальный гроб, застывший в том виде, который придал ему мастер… а разум… разум был затоплен дурной бесконечностью звуков, мельчайших деталей видимого и ощущений прикосновений к коже. Он видел все, абсолютно все, что мог различить глаз человека, но в тысячи раз острее, и эта острота впивалась в его мозг, заставляя кровоточить от неспособности все вместить, осознать.

Он хотел кричать, звать Снейпа, но не мог сделать абсолютно ничего. Даже закрыть глаза.

Одиночество, безысходность были ничуть не менее реальными, осязаемыми, чем все то, что он чувствовал. Он понимал, что одинок абсолютно, и никто не может дать ему тепло. Он остался один, все остальные умерли или просто бесконечно отодвинулись от него, скованного холодом.

Это был конец. Он слышал, как падают в пропасть небытия отработанные секунды и минуты, и вечность уже представала ему во всем своем сияющем великолепии…

Но вдруг он вновь уловил что-то. Среди океана окружающих звуков различил тот единственный, который был ему нужен. Шаги. Приближающиеся. Шорох одежды. Дыхание.

Вновь жалобно свистнул рассекаемый воздух, и что-то оглушительно зашумело, испугав его. Кажется… он узнал этот жуткий звук. Это огонь. Гул огня в камине. Теперь он был практически глух, потому что этот звук перебивал все остальное. Но он мог чувствовать остальными органами…

И он ощутил… прикосновение… и запах. Аромат сотен трав, скошенных в точный день и час лунного календаря, тесно переплетшийся с запахом зверя… густой теплой шерсти, ость которой не переломить с первого раза… и к этому странному, но вместе с тем гармоничному сочетанию примешивалось что-то еще… неуловимое, как лунный блеск на волнах темной реки… что-то, заставляющее мучиться в догадках и желать слышать это еще и еще…

А потом его тело ощутило тепло. Слабое, неверное, как свет свечи, но не призрачное. Живое тепло тела. Оно пробивалось сквозь тысячи ледяных стен, с трудом проникая в крохотные трещины в этой жутковатой броне… но оно согревало!

…И через какое-то время Гарри почувствовал, что может закрыть глаза. Точнее, они закрылись сами, не дожидаясь его приказа, будто бы ему пора было уснуть. Но он не спал, не мог спать, все еще оставаясь все тем же хрустальным гробом для чувств и мыслей. Он просто был рядом с драгоценным теплом, ощущал его каждой клеткой своего тела, боялся потерять… Оно не уходило.

Кажется, он смог поверить… что не один… что кто-то спасет его от этой бесконечности, страшнее которой он едва ли смог бы себе что-либо представить…

Забытье приходило к нему на время и сменялось полубессознательным состоянием, в котором он все видел и слышал, но не мог разобрать ничего из того, что поступало в его мозг. Звуки, цвета, запахи и прикосновения к коже слились в один поток, и он бессильно плыл в его радужных водах, не чувствуя ни боли, ни страха, лишь бесконечное желание, чтобы то тепло, которое было рядом, никогда не уходило от него.

Он не мог вспомнить, с чего все это началось и не мог помыслить о том, что с ним будет дальше.

Кажется, его губы размыкали, и в горло лилась какая-то жидкость… возможно, это было не единожды… он почти ничего не помнил. Но каждый раз, когда бесценное тепло внезапно покидало его, ему хотелось умереть, чтобы не превращаться в глыбу льда вновь…

Он открыл глаза. Огляделся, хотя смотреть было особо не на что. Потолок. Верхняя полка над камином. Стена, оклеенная неброскими обоями. В комнате было довольно темно, но еще не так, как бывает ночью. Сумерки? Вечер? Какого дня?

Он сделал усилие, чтобы подняться и словно бы наткнулся на стену. Тело не слушалось совсем. Более того… он осознал, что весь дрожит. Дрожит так, что кончики пальцев буквально сводит от непрестанных мелких движений… какого-то внутреннего гула. Будь его зубы сомкнуты, они непременно бы застучали друг о друга. Все мышцы и даже лицевые совершенно его не слушались.

Если бы он не был так слаб и растерян, ему стало бы страшно.

И еще… что-то ушло. Исчезло. Что-то, что пытало, мучило его очень долго… Он не мог вспомнить, что же. Что же с ним было?

Судя по ощущению приятной мягкой тяжести над ним, он был укрыт пледом. Под головой лежала подушка… его любимая подушка, которая всегда находилась в его комнате наверху… а сейчас он лежал в гостиной, он знал это точно.

Никаких звуков, кроме мерного тиканья часов. Никого…

Но ведь… он был здесь. Гарри помнил… все это время он был рядом, заставлял пить какую-то обжигающую дрянь… и это тепло… это было…

Его тепло…

То, что не дало ему умереть, потому что теперь Гарри чувствовал, что опасность отступила. Хотя он все еще не мог двинуться.

Внезапно он услышал какой-то приближающийся шорох. Что-то легкое опустилось на спинку дивана над ним. В следующий миг в его воображение вторглась картина, дополненная звуками: Мефисто щурился в ярких солнечных лучах. Он сидел на какой-то маковке вроде купола храма и отовсюду слышался хлопанье крыльев, а на его шее слепящее блестело аляповатое украшение из связанных между собою женских зеркалец для макияжа.

Научившийся довольно быстро расшифровывать ребусы своего грача Гарри понял, что этот образ означает гордость от свершения какого-то подвига. В ответ юноша попытался мысленно нарисовать себя с непониманием в глазах и разведенными в стороны руками.

Невидимый ему Мефисто незамедлительно ответил, изобразив, как он летит сквозь жуткую бурю, буквально огибая хищные ветки молний, крепко сжав в своем большом сером клюве какой-то полупрозрачный сверток, сквозь который можно было разглядеть… ну конечно же, копошащихся червей! В следующем мыслеобразе грач уже сидел подле лежащего на диване Гарри и протягивал ему одного жирного червя, поражающего воображение удивительной расцветкой. Гарри с видимым удовольствием съедал предложенное лакомство и тут же вскакивал с дивана, отбросив плед.

Этот трогательный рассказ мог означать лишь одно: Снейп отправлял Мефисто за каким-то лекарством… благодаря которому Гарри в итоге выжил.

Но где же сам Снейп?

Юноша постарался нарисовать в своем воображении образ, наполненный благодарностью к Мефисто, а потом изобразил профессора и попытался скосить глаза, чтобы посмотреть на грача вопросительно. Но Мефисто сидел так, что Гарри невозможно было его увидеть.

Послышался тихий шелест крыльев, и юноша понял, что грач улетел на кухню.

Гарри надеялся, что Мефисто догадается как-нибудь позвать профессора, сказать, что он пришел в себя, но, судя по всему, птица этого не сделала. Юноша вновь оказался один.

Лежа совершенно неподвижно и бессильно дрожа всем телом, Гарри мучительно пытался вспомнить все, что с ним произошло, но события уходили в никуда, как лесная тропинка, заворачивающая в густой туман. Ему казалось, что он провел в постели не меньше нескольких месяцев, хотя он вполне допускал, что на самом деле неведомая беда случилась с ним вчера… Когда он пытался проанализировать то, что с ним было, разум пасовал, окунаясь в какую-то жутковатую мешанину из невозможно обостренных чувств и болезненных образов. Он бредил… едва ли человек был способен так немыслимо тонко различать цвета, звуки и запахи…

Внезапно ему вспомнился тот запах… что он уловил в момент, когда, смертельно замерзая, впервые почувствовал присутствие настоящего живого тепла… Он был удивительным, невозможно тонким, скрытым за сотнями других запахов и при этом… особенным. Гарри прекрасно понимал, что его сверхчувствительность была фантомом крайне опасного состояния, но никак не мог перестать думать о том запахе, пытаться вспомнить его суть…

Лежа в совершенной тишине и темноте, слушая лишь тиканье часов, он вскоре вновь заснул.

Пробуждение оказалось настолько резким, что он по-настоящему испугался. Что-то жесткое раздвинуло ему губы и в горло потекла невыносимо обжигающая жидкость. Казалось, она сейчас выжжет все его внутренности дотла. Гарри попытался дернуться, отстраниться, но он все еще оставался неподвижным. Отчаянно распахнув глаза, он в животном ужасе уставился на своего мучителя.

Снейп склонился над ним с тонким хрустальным сосудом в руках, наполненным карминово-красной жидкостью, слабо светящейся в окружающей темноте. Он не смотрел в глаза юноши, его интересовало лишь то, что не должно было пропасть ни капли лекарства. Лишь когда зельевар влил в рот Гарри все содержимое флакона, он ответил на безмолвно кричащий взгляд.

Выражения этих глаз как всегда было не расшифровать.

— Ты пришел в себя, Поттер, — констатировал Снейп, будто бы Гарри требовалась помощь в осознании этого факта. Хотя юноша не был уверен, что он действительно не нуждался в элементарных объяснениях.

— Ты выпил отравленный виски и погрузился в заколдованное состояние. Мне удалось сделать противоядие, и благодаря этому ты остался жив. Если ты считал меня чем-то обязанным себе после той ночи, когда увидел мою схватку с Пожирателями Смерти, теперь даже этот весьма сомнительный долг можно считать отплаченным.

Льдистый холод в его голосе напомнил неподвижно лежащему Гарри то жуткое состояние бесконечного замерзания, из которого он только что выкарабкался. Но он помнил не только это… и в его сознании смутно закопошилось недоверие.

Снейп смотрел на него сверху вниз, как начальник тюрьмы на опасного преступника, закованного в кандалы у самого пола. Было видно, что это положение весьма комфортно для него. Гарри мог лишь неотрывно следить за его движениями и мимикой, не в силах даже как следует выразить хотя бы простейшую эмоцию. В этот миг он очень жалел, что Снейп не является телепатом, как Мефисто.

— Слабость и неспособность двигаться будут продолжаться еще сутки. Все это время я буду давать тебе противоядие. Отказ от него крайне опасен, поэтому будь добр сделай так, чтобы мне не приходилось вливать его силой.

Гарри непременно бы кивнул, если бы мог. Но у него получилось лишь очень медленно опустить веки и вновь поднять их. Профессору было явно достаточно и этого, потому что он тут же развернулся и исчез из поля зрения Гарри.

…Еще сутки…

Гарри было тошно думать об этом, но по сравнению с осознанием того, что он выжил, оставил позади смертельную опасность, это было не так уж существенно. Ему совершенно не хотелось теряться в догадках, кто именно попытался отравить его и когда эта злосчастная бутылка оказалась у него… гораздо более важным представлялось разобраться в том, что происходило с ним тогда… когда он был уверен, что останется ледяной глыбой навсегда…

Почему-то он был уверен, что Снейп не просто сделал все, что мог, чтобы спасти его. Ему казалось, что он буквально чувствовал… насколько сложно это было… и насколько важно было для Снейпа вернуть его к жизни.

Неужели все, о чем он думал в последние дни, все, чем он мучился… было обманом? Неужели единственной и нерушимой истиной оставался лишь тот предсмертный взгляд, о котором Гарри почти успел забыть, спасаясь от града язвительных насмешек и волн ледяного безразличия? И может ли он быть уверенным в том, что верно истолковал тот взгляд… ту тонкую, но не рвущуюся цепь, что на одно мгновение приковала друг к другу два сознания, две воли…

Он вновь не успел даже заметить, как пришла сонливость, и вскоре его как мыслящего субъекта вновь не существовало. Лишь сны продолжали жить. Сны, которых он не мог запомнить. Когда-то давно ему говорили, что замерзающий на морозе человек перед самой смертью видит чудесные сны… Возможно, они не отпускают и того, кого пытаются забрать у вечной мерзлоты…

В следующее свое пробуждение Гарри мгновенно почувствовал, что ему стало лучше. Еще в полудреме он захотел повести головой, и мышцы шеи, хоть и с трудом, но повиновались ему. Юноша открыл глаза и огляделся. Он все еще лежал в гостиной, по-прежнему укутанный в свой любимый плед… за окном было светло, но как-то еще несмело, будто это было раннее утро или очень пасмурный день. Гарри уже и забыл, когда последний раз видел солнце…

Внезапно его охватило жгучее желание выйти на улицу и вдохнуть в легкие свежий влажноватый воздух, наполненный запахами... Он осторожно приподнял голову, внимательно прислушиваясь к ощущениям во всем теле. Сейчас на нем не было тех невидимых пут, которые сковывали его еще совсем недавно. Казалось, что стоит немного поднапрячься, и ему удастся встать, а уж потом он сможет расходиться…

Гарри долго возился в объятиях пледа, прежде чем ему удалось выпростать одну ногу и поставить ее на пол. Даже ощущения от прикосновения стопы к чему-то жесткому казались ему совсем позабытыми, почти новыми. Через несколько мгновений ему удалось нормально сесть, спустив вниз обе ноги. Плед он отбросил в сторону, как воин отбрасывает плащ, собираясь вступить в одиночную схватку.

Теперь оставалось лишь одно – решиться встать на ноги. Гарри немного опасался, что у него не получится, но это ощущение собственного бессилия казалось ему таким неестественным, что хотелось его как можно быстрее перебороть.

Он начал подниматься, опираясь на диванное сидение, но вскоре почувствовал, что в этом нет необходимости. Хотя его ощутимо пошатывало, стоять на ногах он вполне мог. Это была победа.

Гарри огляделся еще раз, опасаясь заметить в каком-нибудь дальнем углу бесстрастно наблюдающего за ним Снейпа, но того не было в гостиной.

И прекрасно. Гарри не сомневался, что профессор не позволил бы ему даже двинуть пальцем без разрешения. А пройтись безумно хотелось…

Первые же шаги по гостиной убедили Гарри в том, что если немного подстраховываться, кладя руку на спинки кресел, то ничего страшного не будет. Он прогулялся от своего дивана до выхода в коридор и обратно, ни разу не споткнувшись и не почувствовав ничего особенного. Конечно же, он был еще очень слаб, но слабость можно было держать в рамках, превозмогая ее и не потворствуя ей.

В конце концов Гарри решился и направился в сторону входной двери. Открыл ее как можно тише, чтобы из комнаты на втором этаже нельзя было расслышать никаких звуков, а потом вышел наружу.

Все-таки это было утро. Судя по слабому свечению неба и по абсолютной тишине на улице, сейчас было не более шести часов. Отправляющиеся на работу в Лондон не успели еще позавтракать и покинуть свои дома… Еще не было слышно характерного шелеста гаражных ворот…

Гарри с наслаждением зевнул и скрестил руки на груди. Все-таки в это время на улице было еще прохладно. Выходить за ворота не было смысла, но ему хотелось просто потоптаться по своему газону, и юноша сделал шаг вперед.

Он не успел понять, как это произошло, но ноги внезапно перестали слушаться, и он деревянным истуканом рухнул в траву. Очки слетели и упали где-то в стороне. Он больно ударил плечо и локоть, но было бы еще хуже, если бы под ногами оказалось что-то более жесткое, чем густая газонная трава.

«Поттер, ты настоящий гриффиндорец!» — с горьким весельем мысленно констатировал Гарри, бездумно пялясь в гущу травы, лезущей в глаза, чувствуя, как онемение быстро расползается по всему телу и ожидая, как в следующую секунду он не сможет дышать.

Внезапно позади него послышался щелчок замка открываемой двери.

— Нагулялся? – прозвучал где-то высоко-высоко саркастически звенящий голос.

«Что он делает тут в такую рань?» – подумалось Гарри, которому почему-то тут же стало легче – грудь перестало сдавливать предчувствие удушья.

— Я не предупреждал тебя об этом только потому, что полагал это очевидным. Видимо, необходимость сохранять постельный режим после смертельно опасной болезни не является само собой разумеющейся для гриффиндорцев…

«Надо же, а он читает мои мысли», — вновь весело подумалось Гарри, которого в следующий миг подхватили и начали тащить, как мертвецки пьяного гуляку.

— А я думал, что самым естественным для слизеринца в такой ситуации будет заклинание Левикорпус, — с удовольствием парировал Гарри, вися на плече идущего Снейпа.

— Единственным полезным следствием такой процедуры было бы то, что кровь наконец-то прилила бы к твоей голове, Поттер! – не на шутку распаляясь, прорычал зельевар и без всяких церемоний скинул бессильного больного обратно на диван, бросив поверх чудом не разбившиеся очки.

Теперь Гарри наконец-то смог увидеть его перед собой. Снейп стоял над ним с волшебной палочкой в руках, и выражение его лица не сулило беглецу совершенно ничего хорошего. В эту минуту Гарри ужасно захотелось превратиться в простого дождевого червя и быть проглоченным прожорливым Мефисто, лишь бы Снейп не смотрел на него так…

…Будто он – самое отвратительное и жалкое существо на земле.

— Я признаю, что это было глупо… — неожиданно для самого себя сменив тон с дерзкого на покорный, проговорил Гарри. – Я даже не знаю, сколько я пробыл здесь… Просто все тело как будто бы разучилось двигаться… Мне захотелось проверить, умею ли я все еще ходить…

Снейп скрестил руки на груди, что можно было счесть добрым знаком – он не собирался в эту же минуту развернуться и уйти.

— А чего ты ожидал? Ты пролежал без сознания трое суток, находясь в опасном для жизни состоянии. Твои мышцы отвыкли от движения. Это уже не говоря о том, что сам яд, который еще не полностью вышел из твоего организма, имел нейротропную природу.

— Нейротропную? – с живым интересом переспросил Гарри, будто речь шла о каком-то очередном зелье из «Расширенного курса…», а не о том веществе, которое чуть не убило его самого.

— Да, — сухо ответил Снейп, которому явно не понравилось это безоблачное любопытство. – Этот яд должен был быстро и весьма эффективно уничтожить всю твою нервную систему.

— И почему же у него это не получилось?

Гарри продолжал говорить с легкой иронией, жалея, что из-за слабости не может принять какую-нибудь вальяжную позу, чтобы эффект был сильнее.

— Можно лишь предполагать. Отравленная бутылка простояла в твоем доме несколько месяцев и, возможно, за это время яд в ней подвергся воздействию поля магической защиты и это ослабило его свойства.

С каждым новым словом Снейп становился все мрачнее, и Гарри уже начал подумывать о том, чтобы перестать его провоцировать своей безалаберностью, ведь на самом деле…

— …И благодаря этому ослаблению свойств вы успели приготовить противоядие?

— Да.

— Вы сумели уговорить Мефисто отправиться в Косой переулок за нужными ингредиентами?

— Да. Твой грач оказался довольно сообразительным.

— У вас все получилось… хотя я бы удивился, если бы это оказалось не так. Вы спасли мне жизнь, профессор…

Гарри попытался взглянуть Снейпу в глаза, чтобы дать понять, что на этот раз он говорит совершенно искренне и без иронии, но тот быстро отвернулся и прошел за спинку дивана, на котором лежал юноша.

— Сейчас ты выпьешь очередную порцию противоядия и заснешь. Я добавил в него соответствующие ингредиенты. И когда ты соизволишь проснуться, вспомни о том, что произошло с тобой только что. Я не собираюсь сидеть возле твоей постели круглые сутки и следить за тем, чтобы ты не угробил себя.

Этот колючий тон вполне можно было использовать в качестве защиты от воров, если предварительно обмотать им забор вокруг дома Гарри. Но слушая его, он неожиданно поймал себя на том, что рад… просто рад тому, как все закончилось. Рад тому, что остался жив и тому, что Снейп, этот беспросветно мрачный тип, спас его от смерти… рад, что ему не нужно рассказывать о произошедшем кому-то еще… и никто не будет волноваться, потому что обо всем будут знать только они двое…

На следующий же день Гарри вовсю ходил по дому. Теперь он мог сам заварить себе чай, подняться в комнату наверху и наконец-то добраться до душа… Тело казалось таким легким, будто бы после болезни в нем остались только кости.

Гарри привел себя в порядок, помыл и расчесал невозможно спутавшиеся за время лежания волосы, переоделся в любимую футболку и джинсы, проветрил почти все помещения в доме и теперь довольный, как сытый леопард, сидел в кресле в гостиной и смотрел телевизор.

Ему вспомнилось, как впервые после болезни он зашел на кухню, и к нему тут же устремился цепкий абсентовый взгляд.

— Ну что Гарри? Когда не знаешь, как справиться с проблемой, помогает алкоголь?

В первый момент Гарри с непривычки вздрогнул, а потом посмотрел на картину с укоризной.

— Помогает? Я чуть не умер…

— Ну это всего лишь побочный эффект в общем-то полезной и действенной процедуры.

— И в чем же ее польза, хотел бы полюбопытствовать? – произнес Гарри и в этот момент увидел Снейпа, проходящего по коридору мимо кухни. Юноша было замолчал, но Салазар заговорщицки показал ему свой длинный тонкий язык, и Гарри в который раз вспомнил, что они общаются исключительно на парсултанге.

— А польза в том, что состояние опьянения дает шанс расставить все точки над «и», не советуясь ни со своей воспитанностью, ни с совестью, ни с чем-либо иным. И, подозреваю, ты чего-то да достиг…

Змееуст заинтригованно умолк, вызывая Гарри на откровенность… и ту же секунду в ушах юноши прозвучала та самая фраза, которую о произнес в гостиной, будучи пьяным… а еще отравленным смертельным ядом… Он совсем забыл об этом, галлюцинации вымыли из него память о том вечере, и только после слов Салазара он вспомнил…

— Мне нужно согреться. Помогите мне…

Как он мог произнести это вслух?!

Гарри потрясенно выдохнул и спрятал лицо в ладонях…

— Я же говорил… — прошипел Салазар таким тоном, будто Гарри только что признался в том, что они со Снейпом скрепили вечную дружбу кровью и поклялись никогда не расставаться.

— Ничего особенного я не сказал и не сделал, — резко оборвал его Гарри, мозг которого уже начало жечь ощущение непоправимой катастрофы.

Древний маг усмехнулся, как бы говоря: «Ну конечно, можешь идти рассказывать это картинкам с сельскими пейзажами!», А Гарри ничего не оставалось, как спешно залить заварку в кружке, которую он уже успел заготовить, пока разговаривал с Салазаром, и ретироваться в гостиную, мечтая не появляться на кухне ближайшие триста лет.

В конце концов какое дело уже давно истлевшему колдуну до его отношений с кем-либо! Если Салазар продолжит совать свой нос в чужие дела, он имеет полное право отнести картину наверх и повесить в кладовой, для надежности укрыв под слоем толстой ткани.

Через какое-то время юноша сумел-таки успокоиться, сказав себе, что в том, что он пролепетал в совершенно нетрезвом состоянии, не было ничего криминального. Все закончилось и закончилось благополучно. Так зачем же вспоминать, как он пытался… пытался что?

Гарри включил телевизор и сделал звук погромче, чтобы пустая эфирная болтовня заглушила непрошенные мысли.

Он просидел перед мерцающим в полутьме экраном не меньше двух часов, когда вдруг услышал позади себя знакомый негромкий хлопок.

— Хозяин Гарри…

Морщинистое личико Кикимера осторожно показалось из-за угла дивана. На нем как на белом листе бумаги четким почерком учителя начальных классов была написана тревога и забота.

— Хозяину Гарри уже стало лучше?

Гарри, не на шутку перепугавшийся из-за резкого звука, раздавшегося совсем близко от него, успокоился и приветливо махнул Кикимеру рукой.

— Все в порядке, Кикимер. Я уже почти здоров. А ты видел, как я лежал здесь без сознания?

Тщедушный старый эльф затряс большой головой, подтверждая слова юноши.

— Я все видел, хозяин Гарри! Видел, как вы лежали здесь и весь дрожали под тремя одеялами… видел, как Тот волшебник поил вас чем-то из скляночки… все время! Он только успевал приготовить варево и тут же вливал вам в рот… Я знаю, бывают зелья, которые нужны только совсем свежие, их надо делать все время, иначе тот, кого лечат, тут же умрет… Знаю.

— Тот волшебник? – переспросил Гарри, но не столько для того, чтобы понять, о ком говорил Кикимер (он и так это знал), а скорее для того, чтобы эльф пояснил, почему называет его именно так.

— Да, Тот! – с каким-то особым почти безотчетным трепетом повторил Кикимер, глаза которого сделались огромными, как блюдца. – Который всегда был рядом с Тем-Кого-Нельзя-Называть…

И тут Гарри понял. Он прекрасно знал всю глубину раскаяния Кикимера, который прежде служил семейству Блэков и наиболее ревностно – их самым недостойным отпрыскам вроде Белатрисы Лестрейндж, и ему было нетрудно представить, какие чувства вызывал в этом домовике живой Северус Снейп, один из самых близких советников Темного Лорда.

— Но Кикимер, профессор Снейп был главным помощником Дамблдора и все, что он делал, он делал ради победы над Волан-де-Мортом. Снейп защищал идеалы твоего хозяина Регулуса, который отдал жизнь ради победы над злом…

Слушая терпеливый тон Гарри, пытавшегося все объяснить, Кикимер все равно медленно водил своей огромной головой из стороны в сторону, будто бы внутренне сопротивляясь правде, даже зная, что она действительно такова.

— Но хозяин, этот волшебник знает много темного, что знал Тот-Кого-Нельзя-Называть… Кикимер опасается его и боится за хозяина Гарри…

— Не стоит, Кикимер, — примирительно сказал Гарри. – Он только что спас мне жизнь.

Выражение лица Кикимера мгновенно преобразилось и на нем отразилось совершенно абстрагированное от всего сказанного только что безграничное счастье.

— Да, хозяин Гарри жив! Хозяин Гарри снова бодрый и прекрасный!

Юноша улыбнулся в ответ на незамутненную и бесхитростную искренность эльфа.

— Кикимер… скажи, а как вел себя профессор, пока я был без сознания?

Задав этот неожиданно пришедший в голову вопрос, Гарри напряженно ждал ответа маленького волшебного существа.

Глаза Кикимера вновь округлились, как будто его заставили вспомнить, как он увидел привидение, эльф нервно потер одну морщинистую руку о другую, а потом почему-то полушепотом проговорил:

— Тот волшебник… профессор Снейп… почти все время проводил на кухне… Там кипел его котел и там он спорил со старой картиной… в которой живет душа волшебника, похожего…

— На Волан-де-Морта, — закончил за него Гарри, в тоне которого явственно зазвучало некоторое нетерпение.

— Да, — с трепетом кивнул старый эльф, — который умеет говорить на змеином языке… Волшебники все время спорили и профессор… часто кричал на того, второго… Они спорили из-за того, что нужно положить в котел… чтобы зелье, которое получится, могло спасти вас, хозяин Гарри… А вы лежали тут совсем белый и так сильно дрожали, что глядя на вас Кикимер тоже весь дрожал. Кикимер боялся подойти к своему хозяину Гарри и помочь, потому что Тот волшебник постоянно вбегал в эту комнату и смотрел на вас… У него был такой страшный взгляд, хозяин Гарри! Совсем черный! А лицо было еще белее вашего… Кикимер думал, что если бы он показался на глаза этому волшебнику, то он превратил бы Кикимера в таракана… Простите Кикимера, хозяин!!...

Домовик бухнулся на колени, но Гарри, имеющий уже весьма внушительный опыт в этом деле, быстро подхватил эльфа за локоть и поднял на ноги.

— Не надо, Кикимер! Ты вовсе не должен был пытаться помочь мне, тем более что ты все равно ничего не смог бы сделать. Ты очень правильно рассудил, что профессор не должен был тебя увидеть. Он сделал все сам. Только профессор Снейп смог бы спасти меня, понимаешь?

Кикимер сделал один крохотный микроскопический кивок, всем своим видом желая показать, что не считает Снейпа героическим спасителем все равно.

— Спасибо тебе за то, что все мне рассказал, Кикимер. Это было очень важно для меня. А теперь у меня есть к тебе поручение.

Гарри перечислил все мелкие дела, которые хотел возложить на благодарные плечи домового. В основном они касались готовки, но также юноша попросил эльфа как можно осторожнее проникнуть в комнату Снейпа, пока тот будет внизу, и прибраться там, так как Гарри был уверен в том, что Снейп никогда не интересовался такой прозаичной частью бытия, как уборка.

Наконец, Кикимер исчез, и Гарри вновь вперил взор в мерцающий экран телевизора.

Вновь приближалась ночь… В последнее время Гарри казалось, что его жизнь, как жизнь средневекового вампира, начиналась только ночью. Несмотря на по-летнему длинные световые дни, он ощущал себя бодрым и активным только с наступлением сумерек…

Вот и теперь, по мере того, как малая стрелка часов лениво двигалась в сторону двенадцати, в Гарри росла какая-то безотчетная жажда действия.

При этом он совершенно не знал сам, чего хотела эта неугомонная внутренняя сила.

Он был еще недостаточно здоров для того, чтобы отправиться куда-нибудь в Лондон, бродить по улицам и любоваться ночными огнями. Прогулка по окрестностям тоже не казалась ему хорошим вариантом, так как сам факт пересечения границы защитных чар, наложенных на дом, был достаточным основанием для того, чтобы Снейп накинулся на него с обвинениями в легкомыслии… Гарри не хотел злить профессора. Его сердце было полно благодарности за то, что Снейп вернул его буквально с того света, и поэтому мысль об очередной стычке претила юноше.

Что еще оставалось?

В неожиданном порыве Гарри выключил телевизор и встал с дивана. Пошарив на ближайшем кресле, не зажигая света, он нащупал ткань своей ветровки и тут же накинул ее на себя.

Он вышел из дома и огляделся. Вечер казался просто чудесным. Теплым, мерцающим и зовущим прогуляться.

«Как назло!» — подумалось Гарри.

Он прошелся по газону вдоль изгороди, наблюдая за тем, как плывут, прерываясь и снова вспыхивая, далекие огоньки чужих окон. Было так тихо… и при этом он слышал легкий гул. Это был гул шоссе, пролегающего в нескольких милях от поселка. Казалось, там, за холмами, дремлет огромный зверь…

Вернувшись к дому, Гарри подошел к низенькой скамейке, стоящей под окном гостиной. Сел и запустил руки в карманы куртки. Волшебная палочка была там.

Он достал свою любимицу, своего самого главного союзника в прошедшей войне… Без нее он бы не выжил. Как и без…

Острый кончик палочки взмыл вверх и тут же устремился вниз. С него сорвалась маленькая искорка и полетела вперед. Она по дуге прошлась над газоном и вдруг обернулась красивой светящейся бабочкой, которая запорхала крыльями над живой изгородью. За ней в воздух медленно поднялась вторая искра… чуть позже превратившаяся в полупрозрачный призрак восточного дракона, чьи кольца завораживающе зазмеились прочь от того места, где сидел Гарри.

Так похоже на патронуса, но бледнее и меньше. Вряд ли они защитят его от самого себя…

Он разучил это заклинание совсем недавно. Вычитал из своей неподъемной книги, что лежала на столе в гостиной. Иногда так хотелось посмотреть на что-то красивое и совершенно не несущее никакого смысла…

Гарри просидел на скамейке у дома довольно долго. Самые разные животные, человеческие фигуры и фантастические существа оживали перед ним в воздухе и медленно уплывали куда-то за изгородь, где, как он был уверен, они тут же таяли… Гарри наслаждался ощущением пустоты в голове, и ему совсем не хотелось никуда уходить.

Но все-таки пора было возвращаться.

Юноша поднялся со скамьи и прошел к двери в дом. Открыв ее, он столкнулся со стоящим на пороге Северусом Снейпом.

Волшебник в черном как раз собирался потянуть ручку двери на себя и теперь замер перед ним, как палач перед приговоренным к смертной казни. Взглянув ему в глаза, Гарри на какой-то миг уловил непривычно живой, движущийся отблеск.

— На этот раз я удержался на ногах, — доложил Гарри наигранно-непринужденным тоном. – Так что вы зря беспокоились.

Одна бровь Снейпа угрожающе дрогнула, как вздрагивает поднятая рука командира войска, ждущего момента начать атаку.

— Ты придаешь слишком большое значение своей персоне, Поттер, — четко, чуть ли не раздельно по слогам проговорил зельевар, пренебрежительно глянув на Гарри сверху вниз. Он собрался было отстранить юношу со своего пути, когда Гарри ответил:

— Вовсе нет, профессор, просто после предыдущего раза я ожидал проявления искреннего беспокойства с вашей стороны, решив, что это чувство все-таки свойственно вам…

Он сам не знал, зачем его опять понесло, но тон Снейпа неизменно задевал за самое живое, еще не вытравленное разъедающей нейроны реальностью…

— Ты ошибся, — хладнокровно отрезал Снейп.

— Как жаль, что вы развенчали иллюзию, потому что мне действительно хотелось верить…

Он не договорил, потому что Снейп до боли знакомым резким движением подступил к нему и навис, как навевающая ужас зубчатая скала.

— Я еще раз повторю, Поттер, чтобы ты запомнил хорошо, — процедил он сквозь зубы. – Ничто из произошедшего здесь в этом доме или имевшего место быть ранее, в Хогвартсе… не должно создавать у тебя ложного представления о том, что ты имеешь хоть какое-то право лезть ко мне в душу!

Гарри, который прекрасно знал, что никогда не стоило дразнить Снейпа по пустякам, Гарри, который уже собаку съел на подобных вспышках ледяного гнева, Гарри который… виртуозно научился делать вид, что ему все равно…

…Стоял сейчас перед ним и ошарашено молчал… потому что в тот миг, когда его мучитель приблизился вплотную, он внезапно уловил… тот самый запах, что пригрезился ему в самой пучине отравляющего бреда… невесомый аромат диких трав и настораживающий дух звериной сути… взъерошенного густого меха…

Он не смог произнести ни слова и даже не нашел в себе силы поднять взгляд. Снейп ушел, оставил его в полном оцепенении. Должно быть, он решил, что юноша выдумал очередную дерзость, попросту проигнорировал его слова…

Но если бы он посмотрел Гарри в глаза в этот момент…

Скорее, он задумался бы о целостности его рассудка.

Всех с Наступающим Новым Годом!

…Он спускался все глубже, неосторожно ступая по ступеням, настолько узким, что на них не могла бы целиком поместиться его стопа… будто бы специально созданным для того, чтобы идущий по ним в непременно оступился и рухнул во тьму.

Тянущее, невыносимо тягучее чувство все усиливалось, заставляя его прижимать ладони к груди, хотя он прекрасно понимал, что этим не остановить тока чего-то невидимого, но бесконечно важного, что уходило из его сердца. Время от времени ему даже начинало казаться, что он различает эту нить… эту веревку, за которую его тащили вперед… за которую пытались вытянуть из него его собственную душу…

Когда лестница кончилась, он остановился, чтобы перевести дух. Слишком тяжело…

Вокруг было не разглядеть ничего, кроме нескольких футов каменных стен и пола, которые высвечивал маленький сияющий шарик, висящий над его головой. Свет был ярким, но каким-то неестественным, отчего все, что попадало в его круг, казалось нездоровым и, что еще более настораживало, остановившимся, неживым.

Он не знал, где находится. И как сюда пришел он тоже не помнил, но это было не важно.

Важно было сделать хоть что-то, чтобы стало немного легче.

Он вновь поднял руки к груди и в отчаянии стиснул ткань одежды, мечтая точно так же стиснуть собственное сердце, которое невыносимо ныло.

…Шел дальше, сгибаясь от тянущей боли, пальцы задевали холодный камень стен. Шаги звучали так громко, будто он желал пробудить всех чудовищ, что таились во мраке. С каждым новым шагом ему становилось все яснее, что от продвижения вперед это невыносимое чувство только усиливается. Но он не мог развернуться и пойти обратно, к той бесконечной лестнице со ступенями, сделанными для странных подземных детей или карликов. Просто потому что там его ждало ничто.

Этот каменный коридор неуловимо напоминал подземелье слизеринцев, хотя в его родном Хогвартсе не было ни одного места, где через каждые несколько шагов не были бы установлены масляные лампы или волшебные факелы. Тот коридор казался ему мрачным и давящим, но не более… здесь же, он знал точно, свило свое гнездо само отчаяние.

В какой-то момент между двумя гулко раскатывающимися шагами он почувствовал, что больше здесь не один. У него не было никаких сил настораживаться и пытаться приготовиться ко встречи с неизвестностью, и он просто побрел вперед, все так же сжимая в комок футболку на груди.

Когда из мягкого ложа темноты выплыл силуэт высокой фигуры, он не вздрогнул и не попытался достать волшебную палочку. Какой это имеет смысл здесь, в месте, в котором он заведомо обречен?

Незнакомец стоял неподвижно, весь затянутый в черное с головы до пят… лишь маска Пожирателя смерти отвечала отблесками на свечение магического сгустка света.

Он так хорошо помнил эти маски, что мог воспроизвести узор, которым они были украшены… вычурные завитки, покрывающие лоб и щеки, мелкая вязь на надбровных дугах… и вертикальные полосы, пересекающие губы и как бы «сшивающие» их в вечном молчании…

Остановившись в осознании совершенной обреченности, он уставился на это стальное лицо, все сильнее и сильнее стискивая пальцами кожу на груди, не имея больше возможности выносить эту боль.

Черная фигура, кажущаяся неясной на фоне еще более густой черноты, совершенно не двигалась. Маска молчала. Сквозь щели в стальном панцире для невидимого лица не было слышно даже дыхания.

Никакой Авады Кедавры… она просто будет смотреть, как ты медленно загибаешься здесь… в абсолютной тишине, в абсолютном одиночестве.

Он вглядывался в нее… бесконечно долго, потому что не знал, что еще мог делать… вглядывался, пока боль не превратилась в океан и не затопила все вокруг… и пока ответ не начал вырисовываться в его голове сам собой.

Ответ на незаданный им вопрос о том, когда все это кончится.

«Тогда, когда ты увидишь улыбку на этом лице»

Никогда?

Гарри медленно начал просыпаться. Пробуждение не было похоже на глоток воздуха после возвращения из глубин. Что-то сместилось в том мире, где он только что находился, и он смутно осознал, что это всего лишь сон. Нет… не «всего лишь». Еще несколько мгновений он смотрел на неподвижную маску, прижимал руку к груди, не в силах отнять ее…

Это был сон о нем. О его настоящем и будущем.

Сейчас, в самые первые секунды, когда он еще только начинал пробуждаться, понимать, что находится в своей спальне, это было совершенно очевидно, но он знал, как это бывает… через час все приснившееся безвозвратно запутается и будет казаться просто нелепым порождением спящего воображения.

Гарри не без труда поднял голову с изрядно нагретой подушки и, сощурившись, посмотрел на будильник. Нет, нужны очки. Он протянул руку к тумбочке и слепо пошарил по ней, пока дужки задетых очков не скрипнули по полировке. Схватил свою добычу и привычным жестом водрузил на переносицу.

О, Мерлинова борода!

Без пяти шесть… Через полчаса он уже должен был встать и начать собираться… Ему предстоял очень сложный день.

Первое слушание по делу Малфоев.

Его первый шанс что-то изменить во всей этой истории, сделать хоть что-то для того, чтобы эти люди не провели всю свою жизнь за решеткой в Азкабане.

Он готовился к своей речи весь вчерашний день и добрую часть ночи, а до этого писал эту самую речь проклятых три дня! Не так-то просто было выискать хотя бы крупицы возможностей смягчить отношение публики к тем преступлениям, в которых обвинялось некогда уважаемое семейство, ставшее теперь главной жертвой народного гнева.

Джинни писала, что хочет, наконец, зайти к нему, но ему пришлось попросить ее перенести встречу на день после суда. Он опасался, что будет слишком волноваться и испортит их общение, но еще больше он боялся, что Джинни может не выдержать и разразится обвинениями в адрес Малфоев и всех Пожирателей… ведь из-за них погиб ее брат, ее друзья… чуть не был убит ее отец… Гарри был уверен, что его собственная решимость выступать свидетелем защиты тут же растает, как дым.

Все еще совершенно сонный, юноша встал с постели, оделся и направился к лестнице на первый этаж.

Лестница… узкие ступени, созданные для того, чтобы путник оступился и упал во тьму... Бесконечный коридор… Маска!

Гарри взлохматил и без того растрепанные волосы, видимо, в надежде, что точно так же можно привести в порядок торчащие во все стороны мысли.

Он уже успел привыкнуть к тому, что всегда встречал Снейпа бодрствующим, как бы рано ему ни приходилось вставать. Вот и теперь, спустившись вниз, он краем глаза заметил темный силуэт в кресле гостиной. На одно мгновение Гарри иррационально захотелось подойти к профессору и сказать что-нибудь… хотя бы о том, что он сегодня идет на судебное заседание, которое чрезвычайно важно для него… Но юноша понимал, что подобное действие будет иметь лишь один результат – в стотысячный раз заставит его почувствовать себя идиотом и пожалеть, что он вообще раскрыл рот.

Гарри включил свет на кухне. Из дальнего угла на него сердито глянул сонный Мефисто, который совершенно не собирался вставать в такую рань. Юноша промямлил извинение и украдкой посмотрел на портрет. Салазар спал. Гарри видел его спящим крайне редко и при этом не был уверен, что змееуст не притворяется, поэтому на всякий случай решил от греха подальше не будить мага и принялся готовить себе завтрак с особой осторожностью.

Хоть сам он все еще до конца не проснулся, в голове уже потянулся караван мыслей о предстоящем слушании… обрывки цитат из его речи, какие-то недописанные обороты… Гарри уже чувствовал, как его медленно, но неуклонно начинает охватывать волнение. Он присутствовал на судебных слушаниях не раз (если считать те, которые он увидел в Омуте Памяти) и даже был обвиняемым, но такой печальный опыт нисколько не прибавлял ему уверенности в собственных силах. Он хорошо помнил этот мрачный зал, похожий на колодец, ряды скамей и кресла с золотыми цепями… Хорошо хотя бы то, что дементоров на предстоящем слушании не будет точно. Теперь эти существа вне закона магического мира.

Мысленно перечитывая свою речь, Гарри без какого-либо внимания к процессу проглотил два сэндвича и выпил чай. Несказанно удивившись пустоте в своей кружке и на тарелке, юноша оторопело посмотрел на часы и увидел, что у него остается еще почти полчаса до выхода. Ну конечно же, он ведь встал раньше, чем было нужно.

Совершенно не соображая, чем еще можно заняться, Гарри побродил по кухне, потом поднялся на второй этаж и принялся трассировать там.

«Ах, как бы сейчас пригодился «Феликс Фелицис»! Хотя бы одна капля!»

Юноша был готов идти вниз и будить Салазара, чтобы тот рассказал ему рецепт приготовления «жидкой удачи», но прекрасно понимал, что у него на кухне не найдется всех сложнейших и редчайших компонентов для такого варева.

В конце концов многострадальные полчаса до выхода были бессмысленно потрачены, и Гарри с явным облегчением вышел из дома. Проходя мимо кухни, в коридоре он столкнулся со Снейпом, который намеревался подняться наверх… Профессор как всегда шел быстро, и полы его строгого одеяния буквально обвились вокруг Гарри, заставив Снейпа на миг остановиться и с досадой потянуть край мантии на себя. В этот момент Гарри поднял взгляд, отчаянно надеясь поймать ответный взгляд зельевара, но тот будто бы намеренно позволил длинной черной пряди упасть на лицо и отгородить его от юноши.

Гарри запретил себе даже начинать думать в столь привычном направлении, как невозможность найти общий язык со своим гостем, и торопливо зашагал в сторону автобусной остановки. Он намеревался отправиться в Лондон обычным маггловским способом. В конце концов долгая дорога с ее однообразными впечатлениями была создана как раз для того, чтобы обдумывать и морально готовиться к чему-то, что предстояло совершить.

Он добрался до Лондона на удивление быстро, несмотря на самое начало буднего дня, и, будучи вновь вынужденным коротать лишнее время, прошелся несколько остановок до известной телефонной будки пешком. Подходя все ближе к тому месту, где располагался вход в Министерство магии, Гарри начал все чаще замечать обращенные к нему взгляды окружающих пешеходов. Концентрация законспирированных магов заметно росла, и ему все труднее было продолжать чувствовать себя в своей тарелке…

«Да-да, у меня там, под волосами шрам.

Да, в виде молнии…

Да, это я. Это точно я. Гарри Поттер»

Гарри инстинктивно начал сутулиться и опустил лицо ниже, чтобы волосы хоть как-то скрыли шрам. Точно так же, как совсем недавно сделал это человек, которого все они, все маги, что торопились на работу в Министерство, считали мертвым.

Но когда он подошел к телефонной будке одновременно с худым долговязым волшебником в очках с позолоченной оправой, Гарри понял, что теперь будет не отвертеться. Они вошли в будку вдвоем, и незнакомец вежливо передал трубку телефона Гарри.

— Добро пожаловать в Министерство магии. Будьте добры, назовите ваше имя и цель визита.

— Гарри Поттер. Свидетель на слушании по делу Малфоев, — мрачно проговорил Гарри, глядя на своего соседа, который оставался безучастным и рассеянном только до того момента, как юноша произнес слог «Пот..» Тут волшебника будто включили в сеть питания, и он ожил и уставился на Гарри потрясенным взглядом, а через мгновение затряс его руку в своей.

— Гарри! Гарри Поттер! Победитель… А я Ларри. Просто Ларри из отдела…

Далее последовала вдохновенная тирада, слышанная юношей уже более ста пятидесяти раз в самых различных вариациях. Гарри улыбался и кивал. Он знал, что в принципе этого обычно бывает вполне достаточно. От волнения люди обычно теряют способность задавать вопросы и просто говорят без умолку о том, что приходит им в голову. Но пока они спускались в будке под землю, а потом шли по красивому центральному залу Министерства, невольный собеседник Гарри успел вспомнить, что услышал цель визита Победителя… и целью было свидетельствование в деле Малфоев.

— Ээ… мистер Поттер, ведь вы же идете выступать в суде против этих… Малфоев! Вы, наверное, торопитесь (тут Гарри кивнул с несколько большим усердием, чем обычно). Не буду Вас больше задерживать (тут Гарри улыбнулся и зашагал вперед быстрее, махнув рукой на прощание). Но вы уж постарайтесь, чтобы их всех упрятали в Азкабан навсегда! А еще лучше – чтобы приговорили к Поцелую!

Эти слова, брошенные ему вдогонку, заставили Гарри вздрогнуть и остановиться.

К поцелую?

Но ведь… дементоры были изгнаны из Азкабана! Ведь они оказались предателями…

Какое-то время Гарри просто стоял, не соображая, куда идти, и пытался поймать обрывки разбегающихся мыслей. Когда он, наконец, сумел осмысленно оглядеться, то обнаружил, что успел пройти почти весь длинный вестибюль Министерства и теперь стоял перед пышным фонтаном, который украшала исполинских размеров статуя… Раньше он ее не видел. Медленно поднимая голову, он охватывал взглядом все большее количество поблескивающих богатой позолотой выпуклостей скульптуры, но чтобы понять, что перед ним, юноше пришлось сделать несколько шагов назад. Только тогда он смог догадаться, что видит… собственную статую гигантского роста. Себя Гарри смог идентифицировать лишь по круглым очкам и хищному изгибу шрама, пересекающего весь могучий лоб исполина. Все остальное будто бы было взято из комиксов, которые так любят рассматривать на уроках маггловские дети… этих красочных историй про мускулистых супергероев с суровыми волевыми лицами… Выражение лица статуи было точно таким же: суровым и бесконечно героическим, а поза потрясала своей неестественностью и одновременно яркой патетичностью: золоченый Поттер стоял, широко расставив ноги, будто собирался метнуть диск, и замахивался волшебной палочкой, на конце которой, как показалось Гарри, не хватало только цепи со стальным шипастым шишаком.

Из-за необъятной спины Великого Победителя (иначе Гарри этого богатыря назвать не решался) почти боязливо выглядывали остальные участники скульптурной группы: кентавр, домовой эльф и тритон. Этим скульптура напомнила Гарри свою предыдущую версию, которую он видел во время первого посещения Министерства. То, что стояло на месте этого фонтана в недолгий период правления Пожирателей Смерти, юноша вспоминать не хотел.

Все-таки пора было идти… Гарри без сожаления прервал свое бездумное созерцание фонтана и заставил себя направиться к служащему, выдающему пропуск. Когда с этой формальностью было покончено, хоть и не без потерь, так как не узнать Самого Поттера по его волшебной палочке мог разве что современный Монте-Кристо, который пропустил все самое интересное в многолетнем заточении, юноша со скованным волнением сердцем зашагал в сторону лифтов.

Прекрасно помня, где находится зал заседаний номер десять, Гарри проехал на лифте до самого последнего этажа, вышел и направился к лестнице, ведущей вниз, на этаж, куда лифт уже не ходил. Оказавшись в том самом коридоре, который Гарри предпочитал бы больше не видеть никогда, юноша внезапно попал в плотную толпу возбужденно переговаривающихся волшебников.

Тут же сработал защитный рефлекс, и Гарри опустил голову ниже некуда, позволив длинным волосам скрыть не только проклятую отметину Победителя, но и в принципе его лицо. На его счастье присутствующие в коридоре маги были очень взволнованы и увлечены разговорами друг с другом, поэтому не обратили на него достаточного внимания, чтобы опознать в нем Самого Гарри Поттера. А Гарри пробирался вглубь коридора, приглушенно извиняясь и не смотря в лица… Здесь были известные в магическом мире люди, которые пришли послушать заседание… возможно, кто-то из них тоже собирался выступить свидетелем, только едва ли защиты, как сам Гарри. Юноша узнавал их по голосам.

«Как хорошо, что здесь нет мистера Уизли!» — без конца твердил про себя Гарри. – «Как хорошо, что здесь нет никого из моих друзей…»

Гарри был далек от того, чтобы надеяться, что до его близких не дойдет весть о том, как он выступал на этом суде, но все-таки в открытую заявлять кому-то о своей позиции ему было боязно, хотя он и был абсолютно уверен в своей правоте.

Вскоре, к счастью для него, огромные двери зала заседаний №10 открылись сами собой, и поток людей хлынул внутрь. Входя, Гарри поймал себя на невеселой мысли о том, что уже воспринимает этот казематного вида зал как нечто хорошо знакомое, почти родное…

«Я постоянно оказываюсь тут, потому что мне все время приходится плыть против течения… против того, что принято в магическом обществе. Сюда я попал, без спросу воспользовавшись Омутом Памяти Дамблдора… тут проходило слушание по моему делу, тут же, кажется… я украл у Долорес Амбридж медальон с крестражем…»

Последнее воспоминание заставило Гарри испытать не слишком красивое чувство злорадства, но это мимолетное ощущение неожиданно взбодрило его, и он быстро оглядел зал в поисках места подальше от журналистов, которых легко можно было приметить в толпе как яркие суетливые вкрапления в сине-серой массе людей в официальных мантиях. На предпоследнем ярусе как раз практически не было сидящих волшебников, и оттуда он мог прекрасно видеть весь зал с тремя массивными креслами посередине. Гарри поднялся наверх и сел возле прохода… Все-таки ему предстояло выходить и давать показания…

По дороге он боковым зрением уловил, что кто-то из журналистов принял охотничью стойку, случайно зацепившись за него взглядом. Гарри знал, что сейчас этот человек подзовет своего фотографа… пока они будут суетиться, на них обратят внимание остальные журналисты, которые копирую поведение друг друга, как обезьяны, и вскоре весь зал будет пялиться только на него одного.

«Что ж, Поттер, никто не говорил, что будет просто» — собрав остатки не затронутого волнением философского настроя, сказал самому себе Гарри.

Вскоре зал начал оправдывать худшие опасения Гарри, и добрая сотня пар глаз оказалась обращена него, но юноше не пришлось мучиться слишком долго, потому что в помещение наконец-то вошел Министр магии Эмилиус Ньюман в сопровождении Фоусикера и еще двух чиновников, чьих фамилий Гарри не помнил. Высокая фигура уверенно шагающего министра, как нож масло, прорезала толпу волшебников, все еще не определившихся с местом или просто дожидающихся начала заседания внизу. Гарри всмотрелся в лицо этого человека, ожидая увидеть на нем непоколебимую уверенность в исходе заседания… и не ошибся в своем ожидании. Гарри прекрасно понимал, насколько важным был этот процесс для молодой власти Ньюмана и его кабинета. Министр должен был показать свою решительность в желании наказать всех виновных разжигании войны, продемонстрировать общественности быстроту и эффективность действий управленческого аппарата. После гибели Волан-де-Морта, которого, к несчастью, устранил некий Поттер, а не само Министерство, главными преемниками всенародной ненависти были, конечно же, Малфои.

Ньюман что-то говорил «серому волку» Фоусикеру, и тот с мрачным видом отвечал. Гарри подозревал, что разговор вполне мог касаться расследования нападения на его дом... но сейчас это было не так важно, как заседание, которое должно было начаться с минуты на минуту.

В конце концов последний участник слушания вошел в зал, и тяжелые двери захлопнулись сами собой. Все еще шумно переговаривающиеся волшебники расселись по своим местам и принялись в ожидании разглядывать пустые кресла для заключенных. Даже о Гарри, кажется, начали забывать, чему он был несказанно рад.

Когда министр оказался в центре первого ряда трибун среди одетых в сливового цвета мантии присяжных, Гарри понял, что именно он будет вести заседание.

«Как Фадж тогда… на моем слушании…»

Почему-то это показалось Гарри очень дурным знаком.

Последние остатки спокойствия и уверенности в себе покинули юношу, и он начал лихорадочно высматривать среди рассевшихся по местам присяжных адвоката, который должен был защищать опальное семейство… Гарри виделся с этим человеком всего два раза… и впечатление о нем было только одно: это был самый нерешительный и мягкотелый тип, которого Гарри когда-либо встречал. Было очевидно, что Визенгамот выбрал его специально, желая превратить защиту подсудимых в нечто чисто символическое. Впрочем, чего еще можно было ожидать в подобном политическом процессе?

Но один плюс у этого выбора все-таки имелся: адвокат был настолько лишен хватки и профессионального чутья, что практически без расспросов позволил Гарри выступить в качестве свидетеля. По сути этот человек даже не знал, что Победитель будет говорить на заседании суда. И Гарри собирался воспользоваться полученной возможностью на полную катушку.

Неожиданно для задумавшегося юноши, но не для всего зала, напряженно ожидающего начала слушания, двери вновь распахнулись, и на пол подземелья ступили обвиняемые в сопровождении доброго десятка самых крепких мракоборцев, какие могли найтись в ведомстве Фоусикера. Почему-то все трое оказались одеты в светло-серые чуть серебристые мантии, которые смотрелись неожиданно контрастно на фоне не только темных одеяний мракоборцев и присяжных, но и всего этого мрачного угнетающего каменного подземелья. Приглядевшись, Гарри увидел на их груди небольшую вышивку с гербом семьи Малфоев.

Обвиняемые сели в кресла, звякнули цепями золотые наручники, сомкнувшиеся на их запястьях.

Гарри переводил взгляд с одного на другого. Все трое были бледны, как ткань их мантий. Черты их лиц стали резче, а глаза будто бы потемнели от сумрака, царящего в душе. Люциус Малфой казался почти привидением, настолько он был бледен и настолько выглядел больным. От его прежнего облика не осталось и следа. У этого измученного человека не хватало сил даже на самое последнее свое оружие – презрение. Он смотрел на собравшихся в зале людей с неприкрытым страхом. Тот же самый страх эхом отзывался во взгляде его единственного сына Драко, который сидел в кресле, крепко, до белых костяшек, стиснув деревянные подлокотники. И лишь Нарцисса еще держала себя в руках. Ее осанка была болезненно прямой, она смотрела только на Ньюмана, не удостаивая гомонящий шумным перешептыванием зал ни единым взглядом. Хотя, кажется, Гарри успел заметить, что, входя, она быстро оглядела все трибуны, будто бы ища знакомого…

Его, Гарри Поттера.

Он был ее единственной надеждой.

И после того, что Гарри услышал от случайно встретившегося ему в холле сотрудника Министерства, становилось очевидным, что эта надежда была совершенно отчаянной.

Нарцисса Малфой так и не нашла его среди присутствующих. Теперь она больше не оглядывалась.

Министр магии поднялся со своего места и поднял руку в жесте требования внимания. Разговоры в зале мгновенно стихли. Наступила тишина, которая заставила Гарри почувствовать неприятный холодок, будто кто-то ледяной, не принадлежащий этому миру тепла и жизни, провел по его лбу рукой.

Дисциплинарное слушание от двадцатого июля сего года, — звучно огласил Ньюман, — по обвинению в преступлениях против человечности семьи Малфоев, а именно… — министр начал ровным тоном перечислять многочисленные составляющие имен всех троих подсудимых, — проживающих по адресу… объявляется открытым.

Пока голос Ньюмана монотонно перечислял дознавателей, а затем – свидетелей обвинения, коих было великое множество, Гарри пытался найти глазами того самого адвоката… который должен был присутствовать здесь непременно, но почему-то его никак нельзя было отыскать среди сидящих в первом ряду. В конце концов юноша остановился взглядом на согнувшейся фигуре человека, который, видимо, только что уронил папку с документами под стол и теперь лихорадочно собирал выскользнувшие оттуда листы у себя под ногами. Да, это был он. Гарри досадливо скривился. Он не раз уже ловил себя на ощущении, что этот человек явно занимался прежде чем-то совершенно иным, отличным от адвокатской практики…

Но вот прозвучало его собственное имя. Гарри встрепенулся и тут же почувствовал, как его со всех сторон обступает недоуменная тишина. Взгляды практически всех присутствующих вновь обратились на него, и Малфои, проследив за поворотом голов окружающих зрителей, тоже повернулись к нему.

Единственный свидетель защиты… Гарри Поттер…

Юноша хорошо представлял себе то, что они сейчас думали.

Что ж… ему ничего не оставалось, кроме как поднять голову и с вызовом взглянуть на них. На тех, кто, возможно, тоже потерял близких в этой войне… по вине хозяина подсудимых… а, может быть, по их собственной вине… Но ведь сам Гарри тоже потерял друзей! Он сражался с Волан-де-Мортом и сделал все, чтобы остановить его… Просто он… хотел бы, чтобы это все закончилось раз и навсегда. И не было больше жертв… не было больше смертей. Что они изменят в этом мире?

Видя, что весь зал в одном порыве обратил взгляды на сидящего на самом верху Победителя, министр магии постучал по столу, чтобы вернуть внимание зрителей на положенное место и начать-таки слушание. Люди нехотя начали поворачиваться в его сторону.

— Итак, начнем с обвинений против Люциуса Малфоя, — выделяя интонацией каждое слово, чтобы внимание зала вновь не ускользнуло от него, начал Ньюман. – Находящийся под следствием Люциус Малфой обвиняется в том, что на протяжении всего времени с момента возвращения Волан-де-Морта своими действиями способствовал обретению им прежней силы и власти, что в итоге повлекло за собой начало Войны и гибель более полутора тысяч людей: волшебников и магглов. В частности, обвиняемому ставится в вину…

Гарри даже пришлось закрыть глаза, чтобы сосредоточиться на подсчете пунктов обвинения против Малфоя-старшего, так как постоянно оборачивающиеся к нему зрители не давали настроиться на нужный лад. Он сопоставил получившееся число с пунктами, которые приводил в своем докладе, и хотя их количество было чисто символическим, пожалел, что его пунктов гораздо меньше.

Ньюман закончил оглашать текст обвинения и предоставил слово первым свидетелям. Гарри оставалось только с горечью следить за тем, как вниз, выступать перед присяжными, приглашались все новые и новые люди, каждый из которых говорил о том, что Люциус Малфой – не меньшее зло, чем сам Волан-де-Морт, и его следует приговорить если не к поцелую дементора, то к пожизненному заключению вместе с семьей.

Эти люди все говорили и говорили, а Гарри думал о том, что среди них он не видит и никогда бы не увидел ни Джинни, которая пострадала от козней Малфоя, будучи еще совсем маленькой девочкой, ни Рона и Гермионы, которые были притащены в особняк Малфоев … которых пытали там… никого из тех, кого он знал и кто действительно имел право выступать обвинителем по этому делу. Может быть, он был не прав и ему это только казалось, но все свидетели от обвинения подозрительно напоминали трусливых служащих канцелярии, которые годами сидели на своем рабочем месте и тряслись от грозного тона начальника, а потом вдруг получили возможность оговорить его и способствовать его падению вниз по социальной лестнице.

Масштабы этой зависти, перетекающей в лютую ненависть, поистине поражали. Когда кто-то из выступающих в запале начал перечислять, что нажили Малфои якобы благодаря покровительству Волан-де-Морта, Гарри потерял способность воспринимать эти речи и просто остановился взглядом на лице самого Люциуса.

Бывший сторонник Темного Лорда сидел с совершенно отсутствующим видом, явно потерявшись в том, что говорилось против него и, видимо, просто не понимая, как он сможет из этого выкарабкаться. Гарри не удивился бы, если бы узнал, что в эту минуту он в красках представлял себе собственную смерть… и смерть жены и сына… ведь он знал о дементорах не понаслышке…

Как же вышло, что эти сотрудничество с этими тварями оказалось под запретом, но высшая мера наказания все-таки осталась?!

А потом Гарри поймал взгляд Нарциссы, и ему стало еще страшнее. Миссис Малфой посмотрела на него так, будто он был не человеком… ангелом, случайно запутавшимся в сетях земной рутины и оказавшемся здесь, в зале… будто у него за спиной простерлись белоснежные крылья…

…И еще ему почему-то показалось, что она беззвучно шептала: «Ты должен… ты должен мне. Спаси нас!» Он не понимал, что это значило… как он мог… но почему-то верил ей.

Он должен был.

Когда очередь все-таки дошла до Гарри, и после короткой, но совершенно спутанной речи адвоката Малфоев ему предоставили слово, юноша поднялся со своего места и, изо всех сил стараясь сдержать волнение и выглядеть невозмутимым и уверенным в себе, начал спускаться к присяжным. Ступив на пол зала, он сразу же почувствовал то, что не мог уловить, сидя на верхнем ряду и взирая на все, как зритель: между присяжными и подсудимыми пролегла темная пропасть… невидимый колодец холода и мрака, в котором, как ему вдруг показалось, двигались тени дементоров. Так близко… Малфои казались еще бледнее, а их страх – еще ощутимее.

Гарри медленно прошел к креслу, в которое садились свидетели, но остался стоять. В этот миг, когда, казалось бы, он должен был окончательно потеряться, окончательно захлебнуться в волнении и поддаться воздействию давящего осуждения во взглядах, кажется, всех без исключения присяжных, он вдруг почувствовал в себе силы заговорить именно так, как хотел. Юноша развернулся к залу, внимающему ему с великим вниманием, и проговорил:

— Я понимаю, как вы все удивлены тому, что я выступаю как свидетель защиты. Вы знаете, что я сам пострадал в этой войне… что я потерял многих близких мне людей. Я сражался с теми, кого вы хотите подвергнуть суровому наказанию… они хотели убить меня и непременно убили бы, если бы смогли. Но теперь война закончена. Теперь некому желать уничтожить вас, ваших близких… мне не с кем сражаться больше. И я ничего не хочу, кроме одного: больше не должно быть никаких жертв! Пусть мир наступит не только между нами, но и внутри нас… подумайте, к чему приводит ненависть?..

Когда он закончил, его горло совершенно пересохло и жгло, будто он только что изрыгал пламя. Он и не надеялся на то, что был услышан собравшимися в зале, хотя на протяжении всего времени его речи не было произнесено ни звука с трибун. Присяжные все так же смотрели на обвиняемых с каменными лицами, а Ньюман все так же сохранял невозмутимость. Лишь Фоусикер, который сидел недалеко от министра, уставился теперь на Гарри со странным выражением, которое юноша не мог прочесть.

Но когда Гарри вернулся на свое место, поднялся такой шум, что министру пришлось безостановочно колотить по столу, чтобы хоть как-то призвать говорящих к порядку. Казалось, все разом решили высказать, а точнее, выкрикнуть все, что думали по поводу речи Поттера. Гарри слышал выкрики «Да что он может понимать?! Малфои должны быть наказаны в назидание!», «Я не хочу, чтобы мои дети жили в одном мире с этими преступниками!», «Я потерял в этой войне…», но среди них он улавливал и редкие, но не менее искренние слова поддержки своих мыслей: «Хватит искать крайних!», «Нет казням!» Юноша пытался определить, кто это говорил, но терялся взглядом в пестроте мантий…

Даже не смотря на попытки министра утихомирить зал, шум не стихал, и то и дело кто-то поднимался со своего места, чтобы выкрикнуть очередное обвинение в адрес Малфоев, будто бы после слов Гарри все самые ярые противники смягчения приговора обвиняемым вдруг почувствовали, что добыча ускользает от них.

В конце концов Ньюман был вынужден объявить о том, что слушание будет перенесено на другой день, так как обеим сторонам нужно подготовить новые материалы, а также требуется выслушать еще свидетелей. Взволнованная публика вновь загомонила и, не переставая кипеть и бурлить, потянулась к выходу.

Сидящий на самом верху Гарри мечтал покинуть этот зал как можно быстрее, но все-таки решил подождать, пока толпа у выхода рассосется сама собой. Он успел заметить, как Ньюман вместе со всеми проследовал к выходу, но, стоя уже на пороге зала, бросил взгляд на то место, где сидел Победитель. Гарри не сомневался, что новому министру, чья власть все еще не была достаточно крепка, было что сказать человеку, защищающему символ врага этой самой власти…

«Вам не заставить меня отказаться от своего мнения!» — мысленно прошипел Гарри, сделав вид, что не заметил, как министр на него смотрит.

Находясь в мрачном и одновременно взволнованном состоянии, юноша с трудом дождался, когда зал суда опустеет, и быстро, ни с кем не прощаясь и делая вид, что никого не замечает, покинул подземный этаж, а вскоре и само Министерство магии. Он знал, что его провожают глазами те, кто присутствовал на заседании, но ему было все равно… хотелось как можно скорее оказаться дома, но вовсе не потому, что Гарри сейчас нуждался в покое и уюте…

Он трансгрессировал, даже не озаботившись тем, чтобы его не увидели магглы, просто прислонившись к глухой стене какого-то дома… быстрым шагом прошел сквозь парк у себя в пригороде и буквально через две минуты оказался у своей калитки.

День был в разгаре… солнце нежно согревало кожу, но Гарри все вокруг представлялось тусклым и неприятным. Он вошел в дом, хлопнув входной дверью… и уставился на белый конверт, лежащий на столе перед телевизором. Даже с нескольких шагов можно было разглядеть знакомый вычурный герб Министерства магии.

Юноша подошел, взял со стола конверт и разорвал его, доставая письмо. Внутри был единственный листок бумаги, на котором аккуратным почерком со сдержанными, но при этом весьма элегантно начертанными буквами, было написано следующее:

«Уважаемый мистер Поттер!

Прослушав Вашу речь на сегодняшнем заседании суда, я пришел к мысли, что нам необходимо встретиться и обсудить некоторые важные моменты, касающиеся данного процесса, чем скорее, тем лучше. К сожалению, непосредственно после заседания меня ждали неотложные дела, но я надеюсь, что завтра Вы не откажетесь прийти…»

Далее указывалось место и время. 10:00 утра. Лондон. Адрес, который был не знаком Гарри.

Гарри даже не захотел задуматься о том, как письмо так быстро оказалось в его гостиной, ведь он видел самого министра не более четверти часа назад.

«Хочет убедить меня в том, что Поцелуй дементора – лучшее наказание для Малфоев»

Внезапно в сердце Гарри вспыхнула такая злость, что он заскрипел зубами, чтобы сдержаться. Все эти люди… так спокойно, небрежно произносящие имя Волан-де-Морта… что они знали о дементорах? Что они видели сами? Пока шла война, они сидели в своих домах и молились, чтобы ужас обошел их стороной! А теперь они считают, что могут просто перевернуть страницу, стереть все, что было… и это будет правильно… хорошо! Не желая разобраться, не видя истинных причин… просто перечеркнуть и выбросить то, что им мешает! Даже если это – человеческие жизни!!!

Гарри не смог уловить тот миг, когда он бросился вперед и начал сметать все на своем пути… Стулья, светильники, подушки, лежащие на диване, журналы на столе… Ему невыносимо захотелось выхватить волшебную палочку и направить ее… точно так же, как в том видении… захотелось, чтобы его тоже заволокло дымом, и огонь начал подбираться к самым стопам…

Черная тень возникла рядом внезапно. Кто-то больно схватил его за плечо, а когда он наконец-то начал осознавать, что происходит, то увидел занесенную над собой руку.

Пощечина?

Гарри молниеносно перехватил руку Снейпа и со всей злостью, которая пылала в нем, впился взглядом в его темные глаза.

— Вы-не-имеете-никакого-права! – до зубовной боли четко отчеканил он, чуть ли не плюясь в лицо своего учителя.

Снейп молчал, его зрачки были расширены, будто он собирался поймать в них метущуюся душу Гарри. Хватка его цепких пальцев не ослабевала. Но и Гарри не отпускал его руки. Они стояли так посреди гостиной… обоим казалось, что время скользит мимо, не касаясь их своим бесплотным крылом.

Гарри понимал, почему Снейп попытался дать ему пощечину… он представлял, как выглядел в этот момент со стороны… ярость быстро покидала его сердце, и юноше почему-то казалось, что она уходила в левое плечо, будто бы высасываясь прикосновением холодной руки мага в черном.

В этот бесконечный миг молчания Гарри думал о том, как покинуть создавшуюся ситуацию…

Но он не представлял, что его собственные глаза все еще по инерции излучали презрение и злость…

Снейп отпустил его первый. Резко, быстро разжав пальцы и оттолкнув пострадавшее от хватки плечо так, будто только что держал в руках змею.

Гарри тут же разжал пальцы на запястье учителя. В мозгу почему-то заполошно забилась мысль о непоправимой ошибке и он мысленно взмолился Мерлину, чтобы Снейп произнес хотя бы слово… потому что заговорить было страшно.

Но в следующий миг полы черных одежд Снейпа хлестнули по ногам Гарри, и зельевар покинул гостиную.

Гарри, выглядящий оглушенным, как будто занесенная над ним рука все-таки достигла цели, медленно сел на диван.

«Он уверен, что я все еще ненавижу его. И все те мои слова, сказанные тогда в его комнате – только издевка… Все мои поступки по отношению к нему являются издевательскими и глумливыми…»

Юноше пришлось подпереть голову, коснувшись лба, потому что она показалась вдруг ему слишком тяжелой.

«Но ведь и я уверен в его презрении… Он демонстрирует его каждый раз, когда говорит со мной… Может ли быть, что это тоже лишь иллюзия?»

Но вопрос, закономерно следующий за этим, он себе задать не решался.

Если это так, если презрение Снейпа действительно лишь иллюзия… что это означает для тебя?

Углубляться в осознание того, что этот невыносимый человек уже слишком давно заполнил все его мысли и оказался для него важнее, чем кто-либо иной, было слишком… небезопасно. Гарри страшился этого шага, понимая, что обратно, в счастливое неведение о том, что происходит в его собственной душе, возврата не будет.

Джинни сидела напротив него и медленно размешивала сахар в чашке чая. По спинке дивана позади нее с независимым видом прогуливался Мефисто, то и дело словно бы невзначай подходя поближе к плечу девушки, чтобы она позволила ему еще раз клюнуть печенье, поднеся поближе вазочку с журнального стола. В мысли Гарри то и дело вклинивались позитивные образы, порождаемые воображением птицы.

Но в данный момент они казались юноше слишком чужеродными для его создания, которое было давно уже затянуто мрачным туманом дурного настроения.

— Значит, ты вчера выезжал в Лондон? – спокойно поинтересовалась Джинни, постановкой вопроса давая понять, что она не желает обсуждать то, что происходило на процессе против Малфоев. И Гарри был бесконечно благодарен ей за это. – Хоть размялся… А то ведь сидишь тут, как сыч. Да к нам не заглянешь…

— Прости, я что-то в последнее время совсем нелюдимым стал, — тихо произнес Гарри, мысленно пересчитывая все события, которые произошли с момента их последней с Джинни встречи, когда он ненадолго заглянул в Нору, чтобы забрать Мефисто, и невольно поражаясь самому факту того, что его девушка не знает ни об одном их них.

«Но ведь это только к лучшему…», — попытался он заверить самого себя, но что-то внутри безжалостно отвечало: «Ты не рассказал ей ни о чем потому, что вы уже не так близки, как раньше…»

Гарри вскинул взгляд на мирно пьющую чай Джинни, будто бы пытаясь посмотреть на нее другими глазами… глазами пятнадцатилетнего влюбленного мальчишки…

— Я заметила, — ласково улыбнулась она, видимо, трактовав отчаянный взгляд Гарри как-то по-своему. – Но в этом нет ничего удивительного. Если бы была моя воля, я запретила бы всем журналистам и просто любопытным личностям приближаться к тебе ближе, чем на расстояние в сто метров. В конце концов ты не актер и не спортсмен, чтобы вмешиваться в твою жизнь так бесцеремонно! Ты никогда не желал быть публичным…

— Это точно, — отозвался Гарри, радуясь тому, что разговор не повернул в более опасное русло. – Лучше расскажи, как дела у вас дома? Уже закончили пристройку нового этажа?

— Почти, — с гордостью ответила Джинни. – Папе удалось-таки научиться правильно использовать заклинание самовозведения стен, и они перестали вырастать из старых стен дома под разными углами. С расширением внутреннего пространства и укреплением шатких конструкций у него и так всегда было все в порядке, так что по сути коробка готова. Остались лишь разные мелочи. Ну и самое интересное, конечно же, впереди!

— А что самое интересное? – наивно поинтересовался Гарри, всегда замечавший за собой полное отсутствие понимания женской природы.

— Ну как что? Паркет, обои… ну и мебелировку уже можно начинать продумывать!

Гарри осталось лишь выдать бессмысленное «Аааа» и потянуться за очередным печеньем, игнорируя жадный взгляд Мефисто, который уже и так почти лопался благодаря щедрости гостьи.

— А как дела у Рона с Гермионой?..

Гарри успел даже несколько оттаять, разговаривая о друзьях, и его настроение чуть улучшилось.

Встав с дивана, чтобы еще раз наполнить чайник, он направился на кухню… Войдя в нее, юноша тут же почувствовал висящее в воздухе напряжение, похожее на состояние воздуха перед грозой. Гарри не пришлось долго раздумывать о природе этого ощущения – он просто подошел к портрету, который был благоразумно завешен им и потому недоступен для случайных взглядов.

Гарри никогда не доводилось видеть Салазара практически выведенным из себя. Картина буквально искрила зеленоватыми вспышками его взгляда. Маг стоял близко к самой раме, его лицо было непривычно крупным… можно было разглядеть каждую мельчайшую черточку, каждый завиток серебрящихся неестественной сединой волос…

— Что случилось? – так тихо, как только мог, прошелестел Гарри, в кои-то веки радуясь возможностям парсултанга обходиться без звонких звуков.

— Твое домашнее чудовище сорвалось с цепи, — презрительно кривя губы, процедил в ответ Слизерин.

— Мое… кто? Прошу, говорите по сути!

— Если по сути, то Снейп только что был здесь и в ответ на невинный вопрос едва не наложил на меня заклятье, о котором бы очень горько пожалел… но которое было бы крайне сложно снять с моей картины.

Гарри попытался представить эту немую сцену, полную ярости, происходящую в нескольких метрах от них, мирно беседующих о пристроенном этаже и цвете обоев…

…и болезненная догадка отравленным дротиком впилась в его сердце.

Джинни…

Но этого просто не может быть!!!

Салазар, как всегда крайне внимательно следящий за метаморфозами, происходящими на лице своего собеседника, тут же зло зашипел:

— Можешь не сомневаться! Обычно он не выходит из своего логова, когда в доме есть кто-то еще, но сейчас… какие-то демоны заставили нашего глубокоуважаемого профессора спуститься вниз и напасть на меня…

— Что вы ему сказали?

Гарри был готов поклясться, что в этот миг сам был вполне способен причинить картине серьезный вред, если ее обитатель не ответит на его вопрос немедленно.

— Ничего такого, что могло спровоцировать неконтролируемый приступ бешенства, если конечно исключить возможность, о которой догадываешься даже ты, мой замученный собственными думами друг.

— А именно? – Гарри почти перешел на зловещий свист, который слышал лишь от одного живого существа… которого уже нельзя было назвать человеком.

— Я спросил, удается ли ему сосредоточиться на чтении уже сто раз перечитанной им книги в тот момент, пока ты принимаешь у себя столь миловидную гостью…

— Что?! – Гарри как будто со всей силы ударили под дых и он едва не согнулся пополам, услышав ответ Салазара.

И в этот момент на узком лице мага засияла столь лучезарная улыбка, что бедный юноша тут же усомнился в искренности всего, что было сказано мгновениями раньше.

— Я спросил у него именно это.

— Зачем?!

Вновь представив то, что произошло на кухне между Салазаром и Снейпом, Гарри мучительно захотел, чтобы даже сами слова, составляющие произнесенное Слизерином предложение, были стерты из английского языка навсегда.

— Ради чистого любопытства, — неуязвимо улыбаясь, проговорил древний маг. – Думаешь, тебе одному интересно, что там, в этом ящике Пандоры его души…

Гарри закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Больше всего на свете сейчас он хотел успокоиться и вернуться к тому состоянию умиротворения, в котором вошел на кухню, но, похоже, с безумными обитателями его дома это было невозможно… И, что хуже всего, он отчетливо ощущал, как болезненно, будто предчувствуя что-то очень опасное, бьется его несчастное сердце.

Даже в таком взволнованном состоянии юноша заметил, как все мысли, возникшие с приходом Джинни, были начисто сметены словами Салазара… И ему стало немного грустно от осознания этого факта… но само это «немного» говорило слишком о многом…

— Прошу вас, не провоцируйте профессора, — ровным мрачным тоном произнес Гарри, явно думая о своем в этот момент. – Он действительно может в ярости сделать с вашей картиной что-то такое, что я не смогу исправить, а помочь будет некому.

Не планируя слушать ответ, Гарри просто вышел из кухни и вернулся к Джинни.

— Гарри, все в порядке? Ты чайник так и не принес…

Негромкое шуршание шин проезжающих мимо дома автомобилей незаметно разбавляло тишину в комнате. Прозрачный летний сумрак мягко окутывал очертания предметов, и все казалось всего лишь декорацией к какому-то меланхолическому моноспектаклю о жизни того, у кого нет цели…

Отсветы фар бесплотно скользили по кровати и вскользь, самым краем касались юноши, который сидел у спинки, обхватив колени кольцом рук. Нет, сейчас он не казался старше, как это было более месяца назад, когда он часами сидел в совершенно пустом безлюдном доме, не двигаясь и даже, кажется, ни о чем не думая… Но его взгляд был совершенно потерянным.

Джинни ушла уже больше двух часов назад, а он так и не нашел в себе силы спуститься вниз и даже просто вызвать Кикимера, чтобы тот приготовил ужин. Ему казалось, что если он не попытается все обдумать… вытащить на свет то, что закопошилось внутри, начав раздвигать внутренности по сторонам и бесцеремонно оплетать сердце, он никогда не сможет избавиться от этого.

Но что он мог сказать себе самому? Что мог противопоставить учащенному пульсу и муторной, тянущей боли в груди?.. Он никогда… никогда не спрашивал у себя, возможно ли такое в его жизни. Потому что не подозревал, что подобный вопрос вообще может возникнуть в его голове. А теперь… кажется, было уже поздно…

Джинни ушла… и хотя, возможно, она сама еще не понимала этого, она ушла навсегда… из его жизни, в которой всегда будут только мрак и сомнения… из этого дома, который никогда не будет принадлежать ей…

И он не хотел возвращать ее…

А чего же он хотел?

Происходящее у него в душе казалось бредом… настоящим бредом и наваждением, но где-то в самом дальнем углу этой самой души сидел внутренний голос, который всегда понимал все верно и никогда не ошибался. Он говорил: это правда… такое бывает… ты ничего не сможешь поделать…

Гарри пытался обхватить колени покрепче, будто бы не желал давать самому себе возможности встать с кровати. Он сидел совершенно неподвижно, хотя время от времени начинал чувствовать легкую дрожь. От этого волнения не было никакого спасения …

Он был в отчаянии.

Даже если он просидит здесь ночь, а потом день… и еще ночь… хоть всю неделю, ничего не изменится от этого. Даже если он трусливо сбежит из дома… ему не станет легче. Он попался. Как глупое насекомое.

Но он просто не мог оставаться в бездействии. Если из этой ситуации не было выхода… значит, единственным возможным путем было ее усугубление.

Эта мысль заставила юношу расцепить руки и вопросительно уставиться в никуда.

Едва ли он мог что-то испортить, когда все и без того было слишком плохо. Но у него оставался шанс… узнать правду.

Гарри порывисто встал с кровати и быстрым шагом вышел из комнаты. Не чувствуя ни ног, ни рук, ни самого себя вообще, он подошел к двери самой дальней комнаты второго этажа и постучал.

Отчетом ему была совершенная тишина.

«Не собирается меня впускать. Ну а я не собираюсь уходить!»

Гарри постучал громче, настойчивее.

Молчание.

Юноша скользнул рукой к дверной ручке и подергал ее, чтобы определить, была ли дверь заперта на обычный замок, но тут же почувствовал… дверь начала медленно, но беспрепятственно открываться. Никаких чар…

Комната за нею была совершенно пуста.

В этот момент у стоящего на ее пороге юноши потемнело в глазах. Ему показалось, что он сейчас услышит краткий вскрик – единственное, что успеет произнести его гость, прежде чем упасть, сраженным проклятьем, которое вплетено в окружающий дом магический барьер.

Гарри рванулся прочь от двери, пронесся по коридору второго этажа и буквально скатился по лестнице вниз…

…чтобы столкнуться в темной гостиной с Северусом Снейпом.

Он стоял там… и, кажется, прислушивался. К тому, что кто-то барабанил в его дверь. Когда юноша появился в комнате, Снейп обернулся, и его взгляд буквально оцарапал лицо Гарри.

— Вы меня ищете, Поттер? – вопросительно вскинул бровь узник этого молчаливого дома.

Как-то совершенно незаметно для самого себя, Гарри преодолел расстояние от лестницы до середины гостиной и теперь стоял перед ним, точно рядовой, ожидающий приказания.

Он понимал, что нужно было сделать хоть что-то…

— Северус, — тихо произнес юноша, постаравшись вложить в это запретное для него слово все то, что звенело и билось в душе в этот момент, — ведь я вам небезразличен. Признайте это, потому что я это знаю.

Снейп замер в молчании, разрывающем барабанные перепонки, и Гарри окончательно погрузился в отчаяние.

А потом маг внезапно сделал один шаг навстречу и оказался буквально в нескольких дюймах от юноши. На Гарри обрушился неподъемный темный взгляд, и Снейп прошипел:

— А что если так? Что если ты действительно мне небезразличен, проклятый сопляк? Я не позволю тебе манипулировать мной!

Губы Гарри искривила отчаянная усмешка.

— Да я даже собой не могу манипулировать… — проговорил он, опасаясь, что от его дрожи сейчас завибрируют стены и пол.

Ответом ему был лишь напряженный до муки взгляд, столь долгий, что Гарри успел перечувствовать все оттенки трепета и паники, какие только возможны в гамме чувств человека, но когда Снейп все-таки двинулся, юноша в ужасе понял, что он приближается к нему… еще ближе.

Ледяные пальцы коснулись его подбородка, и Гарри оказался пойман… под властью этих черных, как окна бездны, глаз, он не смел даже пошевелиться, и Снейп уверенно поднял его лицо выше, ближе к себе, а потом одним резким, как нападение змеи, движением впился в его полуоткрытые губы.

Комната качнулась и начала заваливаться. Вселенная презрела собственные законы, потому что Гарри потерял вдруг верх и низ. Все, что он смог, это беззащитно взмахнуть руками, но они тут же без участия его воли легли на плечи целующего его мужчины.

Он находился где-то… не здесь, не в своем доме, не в этом мире… Пока длился невыносимо невозможный… дурманящий и одновременно болезненный поцелуй, он чувствовал, что все верно… Но ЭТО не могло быть верно в привычной ему вселенной. И потому как только жадные и страстные движения губ и языка мужчины прекратились… как только связь была разорвана и он с усилием, которое Гарри почувствовал как свое собственное, все-таки отстранился… реальность накатила, как приступ тяжелой болезни, и Гарри инстинктивно поднял руку к лицу, будто бы запоздало пытаясь защититься.

Но в следующий миг он увидел то, что заставило его буквально окаменеть. Не отпуская его пылающим взглядом, Снейп быстро достал свою волшебную палочку и уверенным жестом направил ее на Гарри.

Зрачки юноши расширились. Каким-то чудом он даже успел различить по губам Снейпа начало заклинания и понял, каким оно будет…

— Нет! – воскликнул Гарри, бросаясь вперед, чтобы вновь перехватить руку зельевара …

На этот раз Снейп оказался быстрее и вовремя успел отвести руку назад. Гарри не решился делать вторую попытку завладеть волшебной палочкой своего учителя, вместо этого он прошептал, не сводя глаз со Снейпа и отчаянно боясь, что тот проигнорирует его мольбу:

— Заклинание забвения… не нужно. Оставьте все как есть. Я хочу помнить…

На бледном лице человека, который только что целовал его так страстно, не дрогнул ни один мускул, но в глазах Гарри впервые явственно прочел непонимание, изумление…

Будто он только что нанес смертельный удар, которого от него не ожидал никто.

И Гарри сбежал. Просто развернулся и быстро поднялся вверх по лестнице. Вернулся в свою комнату…

Там он инстинктивно прижался к двери, будто ее вот-вот должны были попытаться выбить тараном. Взбесившееся сердце заставляло все тело вибрировать в такт. Он чувствовал, как дрожат руки… как он весь дрожит с головы до ног…

Ему казалось, что второй Гарри, бесплотный и не поддающийся контролю, все еще стоит в гостиной и длит этот невозможный поцелуй, не собираясь прерываться ни на мгновение, чтобы не пропало ни капли наслаждения, жаром огневиски растекающегося по венам… а Снейп… Снейп отвечает на его самоуверенную близость, и ему в голову не приходит попытаться стереть из памяти этого мальчишки то, что происходит… и все то, что еще может произойти…

О, Мерлин, что же это?..

Как могло случиться, что он…

Как мог он решиться…

И как… Как?! Мог Снейп ответить ему…

Тот последний взгляд… в Визжащей хижине… он не был ложью. Ложью было все остальное, что происходило с ним все это время…