Отголоски войны

Помню тот день, как вчерашний. 'Ежедневный пророк' разлетался миллионными тиражами со счастливой новостью. Кругом светились радостные улыбки на просветлевших лицах, объятия давно разлучённых людей... Семьи наконец-то объединялись, не боясь за своё будущее.

Сплошная суматоха. Но я, если честно, не разделял всеобщего восторга. Почему так получилось? Я даже не знаю ответа…

Хотя нет, знаю. До того момента я жил, движимый жаждой мести, я имел цель, к которой стремился. А сейчас она достигнута, и я сполна ощущаю на себе всю ту горечь, которую старался сдерживать годами, не позволяя чувствам взять верх.

Первое время я основательно приложился к стакану, что уж тут скрывать. Я обошёл все бары, какие только знал, в том числе и маггловские. Помимо меня там было достаточно посетителей, все праздновали победу, а я садился в самом тёмном углу и просто напивался вдрызг.

В один из таких вечеров меня нашла Гермиона. Старая-добрая Гермиона Грейнджер, более известная в магическом мире, как подруга Гарри Поттера. Она что-то говорила, но я был уже довольно-таки пьян и не обращал внимания на её слова. Что она может мне сказать? Что у них с Роном всё хорошо, и скоро свадьба? Я рад за них, честно, но мне не до этого сейчас. Что мне необходимо появляться на всяких там церемониях и награждениях? До этого мне тем более нет дела. Какая-то там бумажка или медалька не сможет возместить всё то, что я терял, идя по жизни. Вскоре, не добившись никаких результатов, она покинула меня. Больше никто из старых знакомых не приставал ко мне с разговорами.

Я предпочёл посетить кладбище днём позже похорон, дабы нарваться на гораздо меньшее количество неугомонных газетных писак. Но не один я не жаждал встречи с ними. Подходя к могилам со знакомыми и не очень именами, я приметил несколько фигур. Они тоже меня заметили, но, лишь мельком взглянув, а кто и кивнул в знак приветствия, вновь повернулись к мраморным плитам.

И я был благодарен им. К чему все эти пустые разговоры, сожаления, жалость, в конце концов? Я понимал, что каждый из них приходил к кому-то близкому. Один я, наверное, пришёл сразу ко всем, потому что каждому из покоившихся здесь я был обязан своей жизнью.

Положив на каждую могилу по розе, чёрной, я отошёл. Почему чёрные розы? Видимо, под настроение. Довольно долго пришлось искать их в таком количестве. Не укрылись от меня и другие цветы. Тоже розы, но голубые. Настоящие, не наколдованные цветы. Ха, ясное дело — малфоевские. Голубые розы — голубая кровь. Аристократ до мозга костей, что с него взять. Вон стоит поодаль остальных, наблюдает, как и я. Поймал мой взгляд, кивнул едва заметно и трансгрессировал. Я последовал его примеру. Я уже знал, что буду делать дальше.

Но меня буквально силой затаскали по приёмам и церемониям в мою же честь! И это вгоняло меня в непреодолимую тоску. Гора обязанностей с моих плеч не упала, а навалилась с двойной мощью, прижимая меня к земле с новой силой. Я даже внешне ссутулился. И все эти люди, они воспринимали меня, как победителя, но не как человека со своими чувствами, мыслями, эмоциями. А я, вот он я, чёрт возьми, живой! Ну, в какой-то степени…

В те дни я видел своих друзей и соратников. Некоторые из них старались прижиться в спокойном мире, некоторые, к коим я себя отношу, понимали, что души их уже скованы арктическим льдом пережитого, а жизни теперь превратятся в подобие оных. И я, и они прекрасно осознавали, что теперь ни к чему показное присутствие духа и положительных эмоций, ведь это не так, и больше не нужно себя обманывать. Почему я не могу сказать ‘мы’? Я считаю, что мне досталось больше остальных, хотя это, наверное, эгоистично с моей стороны, но я в самом деле так думаю. Теперь я могу чувствовать себя самим собой.

Сейчас, спустя время, у меня до сих пор нет сил на внешнее проявление вообще хоть каких-то эмоций. Все они уходят на внутреннюю борьбу с заведомо известным исходом. Но я упорно борюсь, зная, что это бесконечная пытка. Тут я борюсь сам с собой, а значит, на меня не ложится ответственность за чужие жизни. А во второй раз в любом случае победить я не смогу, я теперь один. Но ведь и проиграть Гарри Джеймс Поттер спокойно не может Гарри Джеймсу Поттеру, грызущему изнутри и подсовывающему в сознание одни и те же воспоминания о чужих смертях, в которых всё тот же Гарри Джеймс Поттер считает себя виновным.

Всё это время, что прошло со дня победы, я занимался самобичеванием. Я не ищу оправданий, но и не обвиняю никого уже. Это была война, а на войне всегда кто-то умирает. Но в свои 22 года мне всё ещё сложно принять то, что уходили дорогие мне люди, и уходили они из-за меня. А каково мне было в 14, когда умер Седрик; в 15, когда я потерял Сириуса; в 16, когда не стало Дамблдора; а в 17, когда люди покидали меня чуть ли не каждый час? И всё это происходило на моих глазах!

Когда суета немного поутихла, я воплотил в жизнь свой план. Я просто плюнул на этот мир, где меня считают Национальным Героем. Ведь им на самом деле плевать, что со мной происходит. Вот и я плюнул на них и перебрался в тихий маггловский квартал, где, слава Мерлину, всем также плевать, но они не лицемерят по этому поводу. Я оборвал всё, все связи и пути к отступлению…

Джинни… моя Джинни осталась там, но я знаю, она поняла и простила. Когда я увидел её после своего годового отсутствия, она улыбалась той виноватой и немного грустной улыбкой, которую я воспринимал как знак прощения. А на пальчике у неё уже красовалось обручальное кольцо. Наверняка, от Дина, ну, или Симуса. Я рад, что там она не одна.

Всего четыре раза я возвращался туда, где есть волшебство, но в которое я уже перестал верить, как во что-то поистине волшебное и сказочное. Слишком велика была цена той сказки, и слишком неприятный осадок остался от концовки её.

Но сегодня наступил черёд пятого раза, а значит, сегодня будет пятый вечер за эти пять лет, когда я надерусь до беспамятства, утопая в собственных воспоминаниях.

Я наливаю себе ещё Огденского и опрокидываю залпом. Сегодня я не чокаюсь с бутылкой, как делаю это обычно. Мою руку кольцами обвивает мой любимец, сложив голову мне на плечо. Да, я покривил душой, сказав, что я один. У меня есть Регул[1], с которым я могу поговорить. После уничтожения во мне крестража я не потерял знание парселтанга, чему несказанно обрадовался этот милый полутораметровый аспид. Я привёз его чуть больше полугода назад, когда мотался в Уэльс.

— На поминках не чокаются, — сказал я скорее себе, чем ему. Но он, кажется, понял. Значит, я прошипел это. Я уже, если честно, не понимаю, когда я говорю на английском, а когда на парселтанге.

Ещё раз наливая, я вспоминал всех тех, чьи смерти происходили на моих глазах, чьи тела я видел в Большом зале, чьи имена мелькали в газетах на последней странице. Вот кто были героями этой войны, но признали таковыми их только после смерти…

Затянув галстук, я накинул пиджак, а, поскольку Регул меня оставлять не собирался, пришлось надеть ещё и мантию, а то соседи итак уже невесть что обо мне думают, так пусть уж лучше видят меня в мантии, а не со здоровенной ядовитой змеёй. Покончив со всеми сборами, я вышел на улицу, дошёл до ближайшего закоулка и трансгрессировал.

Интересно, как не разучился ещё?

[1] от лат. Regulus — царь-змей