Молодой человек с угольно-черными волосами сидел в открытом летнем кафе. Компания девушек, сидящая за столиком напротив, не спускала глаз с красавца. Он же абсолютно равнодушно реагировал на все взгляды, лишь один раз кинув рассеянную полуулыбку в их сторону. Вот уже полчаса он сидел здесь с чашкой кофе. Редкое поглядывание на часы наводило на мысль о том, что он кого-то ждет.
Джеймс Поттер, старший сын национального героя магической Британии, один из самых перспективных студентов Лондонского Магического Медицинского университета, действительно ждал. Он не ожидал, что освободится с учебы так рано, и поэтому пришел в кафе намного раньше назначенного срока. Он решил скоротать время здесь же, за чашечкой кофе, и, размышляя о своей семье, незаметно погрузился в воспоминания.
* * *
С детства Джеймс был очень любознательным и сообразительным ребенком. Очень часто он подмечал многие детали, на которые некоторые взрослые просто не обращали внимания и пропускали, и делал зачастую очень неожиданные и — что немало важно — верные выводы. Однако он редко кому говорил о своих размышлениях.
О том, что в их семье не все так, как казалось многим окружающим, Джеймс понял ещё в раннем детстве. Он вырос на бесконечном восхищении его схожести со знаменитым отцом и разговорах об их счастливой семье. Он видел, как его мама и папа на людях всегда были рядом. Держались за руки, смотрели друг на друга. Он слышал разговоры о том, что даже спустя столько лет брака самая знаменитая пара магического мира по-прежнему все также влюблена друг в друга. Однако он видел и другое. Он видел, как дома отец словно скидывал с себя маску счастливого семьянина. В его глазах отражалась неясная усталость, а иногда и самая настоящая тоска. Это не было настолько явно — чтобы увидеть это, нужно было уметь наблюдать. И Джеймс это умел. Он видел, с каким теплом, с какой заботой относились друг к другу его родители. Он видел, что они оба души не чают в детях — в нем, Альбусе и Лили. Он видел, что они всегда поддерживают друг друга и стараются вместе преодолевать трудности — хотя их было и не так уж много. Но все же Джеймс видел главное: на людях они словно играют свою роль. Словно показывают то, что от них ожидают.
Конечно, ребёнку было сложно разобраться во всех деталях, понять все правильно. До некоторого времени он лишь подмечал некоторые нюансы, не видные постороннему, но не думал особо на эту тему. Задуматься и понять причины всего его заставил один случайно услышанный разговор.
Это случилось зимой. Джеймс, тогда ещё второкурсник, приехал домой на зимние каникулы. Однажды вечером они отправились в гости к лучшим друзьям отца — Рону и Гермионе. За столом Джеймс прислушивался к разговорам взрослых, которые вспоминали о прошлых праздниках. Как-то разговор зашел о школьном прошлом родителей. Вспоминали старых друзей, учителей, шутки, розыгрыши, вечеринки. Вспоминали также стычки с другими факультетами, вечные ссоры со слизеринцами. Вспомнили тех, кто погиб в последней битве. А потом — опять по кругу: школьные дела, разговоры… И в какой-то момент Джеймс понял, что отец замкнулся. Он не раз наблюдал такое: иногда вечером после работы отец сидел перед камином, уйдя в собственные мысли, и зачастую, как думал Джеймс, довольно невеселые. Это было видно в изгибе губ, в складке на лбу, в самих глазах, в которых в этот момент явственно проступала тоска. И в такие моменты он всегда казался как никогда далеким. Думая об этом, Джеймс всегда приходил к мысли, что в эти моменты отец вспоминает о войне. Войне, которая сломала много жизней, которая забрала слишком многих. Джеймсу всегда хотелось в это время подойти к отцу, просто быть рядом, ближе. Но он никогда не решался. И даже мама, которая, как думал Джеймс, вполне могла прогнать эту тоску из глаз отца, никогда не беспокоила его в эти моменты. Лишь при взгляде на его застывшую у камина фигуру в её глазах появлялась какая-то грусть.
Также и сейчас. Джеймс сразу заметил словно замкнутое лицо отца. Мама тоже заметила это и попыталась сменить тему и отвлечь всех разговором. Это получилось, и все с удовольствием начали обсуждать какие-то новые реформы министерства. И лишь Джеймс видел, как отец, еле слышно извинившись, как-то деревянно поднялся и пошел к выходу во двор. Выскользнув за ним (остальные дети к тому моменту уже убежали к Хьюго смотреть его новую метлу), Джеймс увидел отца, застывшего на крыльце и глядящего в пустоту. И снова Джеймс не мог заставить себя подойти к отцу — такому далекому, такому потерянному, такому… слабому.
В тот вечер Джеймс долго не мог уснуть. В голове кружилась сотня различных и, по сути, довольно глупых мыслей, к тому же в комнате почему-то казалось ужасно душно. Наконец он решил сходить на кухню попить и, может быть, попросить кого-то из родителей (наверняка не спят ещё) наложить на комнату Проветривающие чары. Проходя мимо гостиной, он услышал приглушенные голоса. Впоследствии Джеймс и сам бы не смог назвать причину, заставившую его поступить подобным образом: он на цыпочках подкрался к приоткрытой двери и заглянул туда.
В комнате было темно, единственным источником света был жарко растопленный камин. Отец стоял возле него и смотрел на огонь. Его лицо было похоже на непроницаемую маску. Мама стояла спиной к нему возле окна. Её мягкий голос был еле слышен, и Джеймс придвинулся чуть ближе, чтобы услышать.
— Так нельзя, Гарри. Ты ведь понимаешь, что до бесконечности так продолжаться не может. Ты всегда отмахивался от этого, скрывал все глубоко в себе, но так и не смог совсем уничтожить. И не сможешь. Ты ведь и сам прекрасно все понимаешь.
— Хватит, Джинн, — голос отца прозвучал неожиданно глухо, — не говори ерунды. Это уже не имеет никакого значения. Мы с тобой — счастливая семья, обожающая друг друга и своих детей. И ничего больше.
Мама отрицательно качнула головой.
— Ты сам прекрасно знаешь, что это не так, Гарри, совсем не так. — Помолчав немного, она продолжила. — Ты знаешь, я помню все. Я помню нашу первую встречу. Я помню Тайную комнату. Я помню побег Сириуса, — на лице отца на миг отразилась боль. Джеймс знал, что Сириус Блек был одним из самых близких людей отца, и тот много лет винил себя в его смерти, — я помню Тремудрый турнир, Отряд Дамблдора и сражение в министерстве. Я помню твой шестой курс. Вот тогда мы действительно были увлечены друг другом. Ты ведь тоже помнишь те дни, верно? Помнишь наши разговоры, наши прогулки, наши поцелуи. Знаешь, я помню твои глаза. Я помню нежность, мелькавшую в них каждый раз, когда мы встречались взглядом. Я это помню. Я помню тот страшный год, когда мы все не знали, будем ли мы живы завтра. Я помню Последнюю битву, помню победу. Твою победу. Ещё я помню год, когда нас всех оставили в школе — и выпускников, и всех остальных — оставили на второй год. Я помню наш с тобой откровенный разговор. Мы оба хорошо понимали, что все осталось в прошлом. Что мы оба изменились. Что прежними мы никогда уже не будем. И что наша зарождающаяся ещё нежность не смогла пережить эту войну — она осталась там, в том последнем относительно спокойном году. Ты ведь помнишь наше решение тогда? — Мама чуть остановилась, словно вспоминая, а затем продолжила. — Мы решили остаться друзьями. Хорошими друзьями со светлым прошлым. Только мы с тобой не учли одного — что все до сих пор воспринимали нас как окончательную пару. Несмотря на наше объявление о расставании, это воспринималось как что-то временное. Помнишь, сколько все шептались о том, что мы якобы продолжаем встречаться тайно? И в том, что мы с тобой продолжали общаться, многие видели подтверждение этих слухов. Ты ведь это помнишь?.. Конечно, помнишь. Он никогда не давал тебе забыть об этих слухах…
На этих словах руки отца сжались в кулаки, и он словно через силу выдавил из себя, пытаясь остановить речь жены:
— Джинн…
— Ты ведь помнишь о том времени, Гарри? Ты помнишь, как однажды поделился со мной самым сокровенным? Ты рассказал мне о своих чувствах, о человеке, что их у тебя вызывает. О нем. Знаешь, я была искренне рада за тебя, Гарри. Я видела, что рядом с ним ты счастлив.
Отец, словно не находя больше сил, тяжело опустился в кресло, продолжая неотрывно смотреть в огонь. Его руки были также сжаты в кулаки, и весь он казался напряженным, как натянутая струна. Мама же тем временем продолжала.
— Ты помнишь, как мы объявили о нашей свадьбе, Гарри? Я очень хорошо помню. Ты пришел тогда ко мне пьяный, еле стоящий на ногах. Ты был не в состоянии рассказать, что случилось, и лишь повторял, что все кончено… Знаешь, тогда я за тебя правда испугалась. Но ещё больше я испугалась, когда на следующее утро ты с пустыми глазами рассказал мне о том, что произошло. Знаешь, именно эта пустота — она не давала мне покоя. Казалось, что ты потерял все в жизни. И когда ты предложил мне сделать то, что от нас все ждут, я просто не смогла отказаться. Хотя ты и сам знаешь — у меня и не было другого выхода. Мы объявили о своей помолвке.
Отец все так же продолжал сидеть. Мама замолчала, наверное, заново переживая все произошедшее. Джеймс же просто не мог пошевелиться. Тихий рассказ о том самом трудном годе, годе после Победы, разительно отличался от всего, что он слышал ранее. Вот это действительно была правда, то, что было на самом деле. То, о чем — Джеймс догадывался — ни одна живая душа не знала.
Мама тем временем после недолгого молчания вновь заговорила.
— Знаешь, иногда мне казалось, что те дни твоего шестого курса все же частично вернулись. Мы с тобой так же, как и тогда, много времени проводили вместе. Мы понимали друг друга с полуслова. Мы знали прекрасно, что назад дороги нет. Мы знали, что сделаем то, чего от нас ждали все мои родные, все наши знакомые, да что там — весь магический мир ожидал, что национальный герой наконец обзаведется собственной семьей. Нас с тобой считали очень красивой парой. Мне многие завидовали, — по голосу Джеймс понял, что мама улыбается, вспоминая это. Но следующие слова были сказаны уже без всякой улыбки. — Только никто из них не видел истины: мы не любили друг друга. Мы лишь играли роли — причем выбранные не нами. Все решили за нас, и мы лишь подчинились. Все видели только то, что хотели видеть. Мне не составило труда притворяться — в моем отношении к тебе всегда была та доля детской влюбленности. В твоих же глазах все видели безумно трепетную любовь, тогда как на самом деле там была лишь нежность, забота и — бесконечная благодарность. Ты был мне благодарен за то, что я не дала тебе погрязнуть в одиночестве, что я не оставила тебя, как… он.
Голос мамы под конец почти сорвался, и она остановилась перевести дыхание. Из своего укрытия Джеймсу было прекрасно видно лицо отца, освещенное языками пламени. И он был поражен, когда увидел, как в один миг маска словно треснула, и на лице его отразилось столько боли, что Джеймсу стало трудно дышать. Он никогда не видел отца таким.
Мама же все продолжала говорить.
— Ты не забывал о нем. Как бы ты ни отнекивался — ты всегда помнил его. Иногда даже сам не замечал, как уходил в воспоминания… ваши воспоминания. И никто не видел, что в твоих глазах в те моменты плескалась такая боль… Ты казался таким слабым… — Отец еле слышно застонал и уронил голову на руки. Джеймсу казалось, что он на себе чувствует его боль. Немного помолчав, мама повернулась лицом к отцу — и Джеймсу — и продолжила говорить, медленно подходя к камину, — знаешь, нас до сих пор считают одной из самых романтичных и любящих пар. За столько лет никто так и не смог заметить самого главного: та привязанность, связывающая нас, не имеет ничего общего с той любовью, о которой все привыкли думать. Это уже просто привычка. Привычка со значительной примесью благодарности. Благодарности за детей, за годы, проведенные вместе, за заботу, за понимание. Знаешь, за эти годы я много раз видела блеск радости в твоих глазах: когда ты возился со своим крестником — единственным, что осталось у тебя от Ремуса, и когда на свет появились твои собственные дети… Было бесчисленное множество моментов, когда я любовалась этим блеском: радостным, насмешливым, бывало даже и гневным… И ни разу за эти годы я не видела в твоих глазах того, другого блеска. Того, что появлялся каждый раз, стоило ему появиться в поле твоего зрения. Того, который не угасал, пока вы были с ним рядом. Того, который он забрал с собой…
— Хватит, Джинни!! — Резкий голос отца заставил Джеймса вздрогнуть. — Это давно уже в прошлом. Прошло уже много лет, и, по-моему, глупо вспоминать то, что давным-давно забыто.
Мама, стоящая возле самого камина, покачала головой, глядя в решительное лицо отца.
— Не надо, Гарри. Сейчас ты обманываешь только сам себя, и никого больше. Все эти годы ты помнил о нем, ты вспоминал о ваших отношениях, ты вспоминал его черты лица, — отец попытался что-то сказать, но мама не дала ему перебить себя, — ты думал о том, как все было бы, если бы он решился пойти против воли отца и обнародовать вашу связь. Ты представлял, как сложилось бы ваше будущее, останься вы вместе.
— Если бы мы остались вместе, сейчас не было бы ничего. Не было бы моего положения. Не было бы Джеймса, Альбуса, Лили. Не было бы ни-че-го, понимаешь? — Он резко встал и отошел к окну. — Это бессмысленно — думать о том, как все могло бы быть. Есть такое выражение — история не терпит сослагательного наклонения. Ничего бы не изменилось. И уже ничего не изменится. Прошлое осталось в прошлом. Мы — в настоящем.
— Если ты помнишь, есть ещё такое выражение — историю пишут победители, — мама с грустной и усталой улыбкой смотрела перед собой, — может, тебе стоит попытаться найти его? Мне кажется, вам стоит поговорить обо всем. Вместе вы со всем справитесь…
— Нет, — ответ отца был резок, — уже слишком поздно. К тому же… ты сама понимаешь, что ты мне предлагаешь? Оставить семью ради какого-то юношеского увлечения? Ради мимолетной прихоти?
— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, — мама говорила совсем тихо, практически шепотом. — И я знаю, что для тебя это было не просто мимолетной прихотью.
— Для меня — да, — сказал отец после недолгого молчания. Его голос был также тих. Джеймс напрягал слух изо всех сил, чтобы не пропустить ни единого слова. — А вот для него — сомневаюсь. Вряд ли он вообще ещё обо мне помнит…
Мама подошла к отцу и с тихим вздохом обняла его со спины. Они замерли, единственным звуком, нарушающим тишину, было завывание ветра за окном. Джеймс как можно тише отошел от двери и вернулся в свою комнату. Он уже не помнил, что ему было душно, что он хотел пить. Все его мысли занимал этот таинственный он, который имел такое значение в жизни родителей, особенно отца. За размышлениями он не заметил, как провалился в сон.
* * *
Громкие голоса заставили Джеймса немного отвлечься от мыслей. Мельком взглянув на только что прибывшую компанию, Джеймс бросил взгляд на часы. До встречи оставалось уже не так много времени. Заказав у официанта ещё одну чашку кофе, он вернулся к воспоминаниям.
Таинственная личность из прошлого отца ещё долгое время не давала ему покоя. Однако узнать, кто же это, он смог лишь через долгих 5 лет.
* * *
Это был день рождения отца. Джеймс хорошо запомнил этот день — наверное, потому, что никогда — ни до, ни после — не видел больше отца настолько пьяным.
В этот день никогда не было особого праздника. Отец не хотел шумихи. В основном собирались всегда только самые близкие — Рон и Гермиона с детьми (бабушка Молли умерла, когда Джеймс был на пятом курсе, дедушка Артур после её смерти тоже прожил всего пару месяцев), и крестник отца Тедди Люпин. Вот такой небольшой компанией они сидели, как обычно, разговаривали и делились новостями. Гермиона (с самого детства, сколько Джеймс себя помнил, она просила назвать её по имени; а Рона почему-то и без всяких просьб все всегда звали только так) обсуждала с мамой открытие нового магазина на Диагон-аллее, Альбус смеялся вместе в кузенами над кем-то из своих однокурсников, а Джеймс вместе с Тедди спорили с отцом о преимуществах новой модели «Молнии» над старыми моделями. Неожиданно Рон, затеявший шутливый спор с Лили, громко обратился к отцу:
— Гарри, забыл совсем тебе сказать! Я случайно услышал ещё в прошлый выходной, что кое-кто из наших старых знакомых решил вернуться домой!
— И кто же это? — Мама с улыбкой посмотрела на старшего брата.
— Малфой! — С торжествующей улыбкой выдал Рон. — Этот хорек решил вернуться обратно в Англию. Говорят, он развелся с женой сразу после совершеннолетия сына и сразу же стал оформлять все документы на возвращение. Гарри, ты ведь помнишь, как он сбежал во Францию сразу после конца учебного года? Видимо, решил, что теперь…
Рон все продолжал и продолжал говорить. Джеймс же словно почувствовал, как изменилась атмосфера в комнате сразу после упоминания фамилии. Он успел поймать встревоженный взгляд матери в сторону отца и тоже повернулся к нему.
Казалось, в один миг лицо его окаменело. На лице не было ни единой эмоции, взгляд словно был направлен в никуда. Джеймс встретился взглядом с матерью и снова поймал в её глазах оттенок тревоги. Шестым чувством он понял, что происходит что-то очень и очень важное.
— И откуда же ты знаешь все подробности, интересно? Или в вашем отделе только и делают, что сплетни собирают? — Гермиона ласково взлохматила волосы Рона.
— Да нет же! — Тот увернулся от ласки. — Просто сама же знаешь нашу Лаванду. Как только она на обед сходит, так возвращается с целым ворохом новостей. Причем в достоверности их чаще всего сомневаться не приходится. И все-таки, Гарри, как ты думаешь, с чего это он решил вернуться? Гарри?..
Джеймс снова повернулся к отцу. Казалось, что тот никак не может понять, что у него спросили. Наконец, тряхнув головой, отец тихо ответил:
— Н-не знаю, Рон… Не знаю… А Люциус… Он тоже… Возвращается?
— Нет вроде. Говорили, что он давно уже не общается с сыном…
Мама «неожиданно» вспомнила о том, что у нее ещё есть пирог к чаю. Все быстренько перебрались на кухню. Джеймс весь вечер незаметно наблюдал за отцом. Тот был словно замороженный. Он старался улыбаться, кивать когда нужно, но у него это не очень-то получалось.
Джеймс все больше убеждался в том, что случилось что-то нехорошее.
В этот же вечер Джеймс спустился вниз на кухню — перекусить — и увидел свет из гостиной. Почувствовав странное чувство де жа вю, он тихонько подошел к двери и увидел отца, сидящего перед камином. Его взгляд был расфокусирован, на губах мелькала вымученная улыбка. Одного взгляда на него хватило Джеймсу, что бы понять: он просто жестоко пьян.
— Гарри, зачем? — Мама стояла возле спинки кресла. — Ты думаешь, это что-то изменит? Ты уже знаешь, что он приедет. И ты всегда знал, что рано или поздно вы с ним встретитесь.
— Джинни, зачем? Скажи мне, зачем он приехал? — Отец словно не слышал её. Он уставился в стену мутным взглядом и твердил лишь одно. — Зачем он вернулся? Зачем он снова рушит мою жизнь? Зачем он…
— Прекрати! — Терпение мамы было на пределе. — Он ещё ничего не успел испортить в твоей жизни. И если ты не захочешь, он вообще никак не сможет на нее повлиять!
Отец замолчал, и лишь изредка что-то бормотал себе под нос. Мама присела на подлокотник кресла и заговорила тихим голосом.
— Ты сам знаешь, что ничего ещё не случилось. Ты просто узнал, что тот, с кем у тебя так много связано, кого ты помнил все эти годы, возвращается в свой родной дом. И что это изменило? Разве от его возвращения твоя жизнь сразу изменится?
Старший Поттер помолчал, затем встал и, шатаясь, подошел к небольшому зеркалу. Постояв перед ним пару мгновений, он выдохнул и, резко развернувшись, вышел из комнаты, не заметив, что при развороте рукой смахнул зеркало со стола.
Осколки зеркала посыпались на пол. Мама, чуть вздрогнув, медленно подошла к ним и остановилась перед столом. Несколько секунд было тихо, а затем мама шепнула лишь два слова: «На счастье…» и одним взмахом палочки уничтожила осколки.
Джеймс так же тихо, как и когда-то, отошел от двери и поднялся к себе. Ему не нужно было ничего объяснять. Он и так понял все, что нужно было понять: Драко Малфой — школьный враг отца, чье имя ещё несколько раз упоминалось сегодня за ужином — и есть тот, о ком говорили родители тогда, тем далеким зимним вечером. Это и есть тот человек, о котором отец не мог забыть вот уже около 17 лет.
И он снова вернулся в Англию.
Неожиданно в голову Джеймсу пришла мысль, что, возможно, очень скоро их жизнь может измениться.
* * *
Молодой человек ещё раз взглянул на часы. Опаздывает…
— Джеймс!
Юноша обернулся и, увидев окликнувшую его девушку, заулыбался.
— Хелен!
Стройная блондинка с огромными сияющими глазами подошла, чмокнула парня в щеку и села на стул напротив.
— Я не слишком опоздала?
— Нет, в самый раз. — Джеймс с улыбкой смотрел на девушку. — А ты как? Все зачеты сдала?
— Да! — Девушка засияла, — все на отлично!
— Ну вот,— Джеймс невольно рассмеялся, глядя в счастливые глаза своей девушки, — а ты так боялась этих зачетов. Ну что, пойдем?
Хелен с улыбкой кивнула. Джеймс поднялся и, оставив на столе деньги за кофе, за руку с девушкой вышли из кафе. На тротуаре Джеймс махнул рукой, останавливая такси.
— Знаешь, я боюсь, — уже в машине Хелен несколько смущенно взглянула на парня. — Все-таки с твоей мамой я уже знакома, а вот с отцом…
— Ну чего ты, — Джеймс тихо рассмеялся, нежно проведя рукой по щеке девушки, — все будет хорошо, верь мне. И неужели знакомство с моим отцом намного страшнее, чем с мамой?
— Нет, конечно, — девушка окончательно смутилась, — просто… Все-таки он не обычный человек — он очень известен… И… Вдруг я ему не понравлюсь?
— Ну что ты, милая, — Джеймс нежно коснулся губами её щеки и шепнул на ушко, — ты обязательно ему понравишься.
— А…
— Им обоим. И они тебе тоже понравятся. И вообще все будет замечательно. Мама ведь тебя приняла? Приняла. Почему же с отцом все должно быть иначе?
И, видя, что девушка хочет ещё что-то возразить, приложил палец к её губам и прошептал:
— Ну все, хватить паниковать. Куда же подевалась моя бесстрашная Хелен?
Девушка чуть расслабилась и улыбнулась. Джеймс ответил на улыбку.
— Все? Успокоилась?
Хелен кивнула и, легко поцеловав его в губы, прошептала «Спасибо!» и отвернулась к окну.
Машина ехала по улицам Лондона. Джеймс с легкой улыбкой смотрел в переднее стекло, вернувшись к воспоминаниям.
* * *
После того дня рождения ничего не изменилось. Внешне, по крайней мере. Отец все также ходил на работу, мама также писала и отправляла статьи и заметки в популярный журнал, редактором которого была её школьная подруга, Ал и Лили наслаждались свободой в последний месяц каникул. Джеймс тоже догуливал последние недели перед седьмым курсом. И не переставал наблюдать, по привычке отмечая мельчайшие детали. Именно он в одно августовское утро стал свидетелем того, как незнакомая сова принесла отцу письмо.
Реакция старшего Поттера на письмо была более чем странной: сначала он с полминуты держал запечатанный конверт в руках, потом, бросив его на журнальный столик, начал ходить по комнате, бормоча что-то под нос и сжимая кулаки. После этого он сел в кресло и ещё несколько минут смотрел на этот злосчастный конверт. Затем быстро, словно боясь передумать, он протянул руку и нервным движением распечатал его. Вытащив сложенный вдвое лист, он несколько секунд ещё держал его в руках, словно сомневаясь, затем быстро развернул.
Довольно долгое время стояла полная тишина. С того места, где стоял Джеймс, ему было плохо видно лицо отца, и он чуть передвинулся, чтобы иметь лучший угол обзора. Отец сидел с закрытыми глазами боком к нему, медленно и глубоко дыша, словно пытаясь успокоиться. Рука — видимо, непроизвольно — сминала тонкую бумагу. Через несколько мгновений он открыл глаза и, бросив изрядно смятый листок на стол, одним движением палочки превратил его в горстку пепла. Затем он ещё одним движением палочки переместил этот пепел в призванный из шкафчика чистый конверт. Отдав запечатанное «послание» ожидающей ответа сове и выпустив её в окно, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Джеймс, ничего не сказав, просто тихо вышел из комнаты. Он понимал, что слова или расспросы будут неуместны. И ещё он, кажется, догадывался, от кого было то письмо.
Первое сентября было таким же, как и всегда. Ал как всегда не успел собраться, и они вместе с пытающейся ему помочь Лили до самого выхода носились по дому. Мама, теряя последнее терпение, смотрела на эту суету, а Джеймс вместе с отцом, посмеиваясь, сидели в гостиной.
Джеймс видел, что отец сегодня немного напряжен, хотя тот и пытался скрыть это за шутками и непринужденными улыбками. И все же Джеймс видел его нервозность, как заметил и некоторое напряжение матери. И он понимал причины.
Всем уже было известно, что сын Драко Малфоя пойдет на седьмой курс в Хогвартс. Это значит, что сегодня он будет на платформе. И сегодня отец, скорее всего, наконец-то увидится с ним. Со своим воспоминанием. Со своей любовью.
Джеймс уже давно отметил, что его с самого начала как-то не шокировала новость о бисексуальности собственного отца. Скорее, он не считал себя вправе осуждать отца за его предпочтения. Он безумно любил его, безмерно уважал и знал, что примет его любым. И он был абсолютно уверен, что и Ал, и Лили тоже смогут принять его выбор — каким бы он ни был. Так в итоге и оказалось. Дети очень хорошо знали, что отец души не чает в них и очень их любит, также как и они его. И они никогда не сомневались в нем.
На вокзал тем утром они все же прибыли вовремя — до отправления поезда оставалось ещё 25 минут. Джеймс, не став выслушивать привычные уже наставления матери Лили и Алу, дождавшись кивка отца, отошел в сторону, где уже собрались его друзья — Марк, Антея и Хелен (тогда они с ней были ещё просто друзьями). Там, обменявшись приветствиями, ребята начали разговаривать, перебивая друг друга и весело смеясь. Через пару минут Марк от них отделился — пошел искать свою девушку, Ребекку, ещё одну из их компании. Джеймс остался на месте, слушая болтовню девушек и оглядывая платформу, кивками приветствуя знакомых. Неожиданно его привлекли слова Антеи:
— Кстати, Хелен! Ты слышала, у нас новенький в этом году будет? Малфой. Я об их семье от родителей слышала… Интересно, почему он решил перевестись к нам из Франции? И на какой факультет он попадет?
— Наверняка к вам. Малфои, как я слышала, всегда учились только в Слизерине, — с улыбкой ответила Хелен. Антея была единственной в их компании слизеринкой.
— Ну, не знаю, не знаю, не факт. Вдруг попадет в Рейвенкло, к Ребекке? Или… Представьте, если в Гриффиндор?
Джеймс не смог сдержать улыбки. Антея — невысокая, тоненькая, с пышной гривой светло-русых, сверкающих на солнце золотом волос и неизменным насмешливым блеском в глазах — была очень жизнерадостным и энергичным человечком. Непосредственная, способная влиться в любую компанию, она была самым настоящим солнышком и умела располагать к себе людей. Когда-то именно благодаря ей четверо ребят, познакомившиеся ещё в поезде, невзирая на разные факультеты — она сама попала в Слизерин, Джеймс и Марк в Гриффиндор, а Хелен в Хаффлпаф — смогли подружиться на удивление многих. И эта дружба сохранилась на все семь школьных лет, не поколебавшись даже тогда, когда Марк влюбился в Ребекку — их однокурсницу из Рейвенкло. Несмотря на то, что многие считали, будто Антея влюблена в Марка, она была очень рада за друга и тепло приняла его девушку. Ребекка довольно быстро влилась в их компанию.
Из мыслей Джемса вырвал голос той, о ком он сейчас думал.
— И не стыдно вам совершенно незнакомого человека за спиной обсуждать? Или, может, у нашей разбивательницы мужских сердец уже какие-то планы на младшего Малфоя? — Подошедшая Ребекка с насмешливой улыбкой смотрела на Антею.
— Что?! У меня?! Как ты могла такое подумать только! — С наигранным возмущением воскликнула та, и ребята рассмеялись. — И к тому же, какая разница — он же все равно этого не слышал!
— До этого не слышал, а сейчас, может, и услышит, — негромко добавил Марк, подошедший вместе с Ребеккой и смотрящий куда-то в сторону.
Чуть помедлив, Джеймс повернулся туда же. И увидел.
Чуть в стороне от всех стояли двое: высокий стройный мужчина с худым лицом, обрамленным светлыми волосами, в незастегнутой мантии, под которой был виден довольно дорогой костюм, и такой же светловолосый юноша в черной мантии, ровесник Джеймса, с затаенным любопытством оглядывающий платформу. Джеймс видел, как мужчина что-то спросил, юноша со смехом ответил, и мужчина тоже улыбнулся.
— Слушайте, а они ничего. И сын, и его отец, несмотря на его возраст, — Антея тоже смотрела на них.
— Согласна, они вполне ничего, но блондины не мой тип, — со смехом ответила Хелен.
— Отлично, значит, драться не будем, — довольно сказала Антея. Джеймс заинтересованно взглянул на подругу.
— Оо, так значит, я была права? — Ребекка откровенно веселилась, глядя на любующуюся парнем Антею. Джеймс усмехнулся и, сказав, чтобы ему заняли место, отошел к своей семье. Те в этот момент приветствовали только прибывших Уизли.
Поприветствовав кузенов и Рона с Гермионой, Джеймс снова обернулся к Малфоям. Младший также оглядывал платформу, а вот старший в упор смотрел на отца Джеймса.
Напряжение этого жадного, словно поглощающего взгляда, казалось, разливается на всё вокруг, и Джеймс искренне был удивлен, поняв, что никто ничего особенного не замечает. Мама все также смеялась вместе с Гермионой, а отец улыбался, слушая рассказы Рона о каком-то казусе на работе. Вот только улыбка его казалась какой-то неестественной, словно приклеенной. Вздохнув, Джеймс подхватил сундук Лили и пошел вслед за ней в её купе.
Когда он наконец помог сестре найти её подруг, было уже практически время отправления. Подойдя к окну, он выглянул на перрон. Там была обычная суета, все старались быстрее занять места. Повернув голову, он увидел, как у входа в вагон младший Малфой помогает Антее занести сундук, и усмехнулся про себя — похоже, на этот раз девушка настроена довольно серьезно. Взглянув в сторону, где стоял старший Малфой, он увидел, как тот чуть насмешливо смотрит вслед сыну. Затем он махнул ему и, помедлив, нерешительно, как показалось Джеймсу, взглянул в сторону Поттеров и Уизли.
Ал вместе с кузенами уже были в поезде, и сейчас и Рон с Гермионой, и родители Джеймса стояли и смотрели в окна поезда, изредка обмениваясь фразами. Джеймс увидел, как Малфой медленно, словно неуверенно, приблизился к ним.
Слов не было слышно, но этого Джеймсу и не нужно было. Он и сам видел, как обернулся Рон, готовый, видимо, сказать что-то колкое. Он видел, как Гермиона, придержав за локоть импульсивного мужа, с вежливой улыбкой что-то ответила. Он видел, как мама молча без улыбки смотрит на него — просто смотрит. Словно ожидая от него чего-то. И он видел, как Малфой, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы ответить что-то спрашивающей у него Гермионе, неотрывно смотрит на отца. На отца, который с того самого момента, как тот приблизился к ним, не сдвинулся с места — словно застыл, глядя в одну точку.
Наконец Малфой, видимо, попрощавшись с ними, повернулся в сторону выхода. И в этот момент Джеймс, все также наблюдающий из окна уже отходящего поезда, увидел, как отец с самым спокойным лицом и чуть заметной улыбкой на губах что-то говорит вслед Малфою, и тот вздрагивает, словно от удара.
Покачав головой, Джеймс отошел от окна и пошел к своему купе. Он слишком хорошо знал отца; именно с таким лицом и неизменной улыбкой Гарри Поттер умел самым изощренным способом бросить издевку или завуалированное оскорбление в лицо собеседнику, да так, что тот не всегда сможет ответить тем же.
Открыв дверь нужного купе, Джеймс сразу увидел уже знакомые платиновые волосы. Выслушав чрезмерно веселый голос Антеи, представляющей ему «нового однокурсника Скорпиуса Малфоя», он пожал протянутую ему руку. И, когда он столкнулся с серьезным взглядом серых глаз, ему в голову снова пришла мысль, что все только начинается.
* * *
Такси уже выехало из центра и направилось в сторону менее оживленной части Лондона. Здесь было намного тише, и больше преобладали частные дома. Ехать осталось совсем немного.
Джеймсу пришло воспоминание о том, как он оказался свидетелем ещё одной встречи, оказавшейся одной из решающих.
* * *
День рождения Лили был 6 октября, и обычно он выпадал как раз на первый поход в Хогсмид. В первые годы обучения Джеймса его обычно забирали домой на праздник, а потом, когда Лили и сама пошла в школу, стало традицией устраивать в этот день небольшую вечеринку в Хогсмиде. Этот год не стал исключением.
Собирались чаще всего в «Огненной Саламандре» — одном из самых популярных заведений Хогсмида. Это двухэтажное кафе, в котором есть очень уютный зал, довольно часто сдаваемый в аренду как раз для таких случаев. Нетрудно догадаться, что Гарри Поттер и его семья были здесь самыми любимыми клиентами.
В тот вечер Джеймс, немного устав от громкой музыки и разговоров, вышел на балкон (зал занимал второй этаж) подышать свежим воздухом. Через пару минут он увидел, как внизу, у выхода из кафе, показался отец. Он вышел с легкой улыбкой на губах, достал из кармана сигареты и шагнул к стоящей рядом с выходом скамейке, собираясь сесть. И замер, также как и стоящий наверху Джеймс.
Скамейка уже была занята.
— Ты? — Голос отца был несколько хриплым.
— Я, — Малфой отвечал, даже не повернув головы, — можешь присаживаться, Поттер. Я не кусаюсь.
Отец чуть помедлил и затем все же сел на скамейку, отодвинувшись от сидящего, и щелкнул зажигалкой.
— Что ты здесь делаешь?
— Поговорить пришел, — Малфой тоже достал из кармана сигареты, — по-другому ведь ты меня слушать не хочешь.
— Насколько я помню, Малфой, мы с тобой уже поговорили обо всем.
— Это ты называешь разговором?! — Блондин раздраженно повернулся к собеседнику. — Это ты называешь разговором — в твоем кабинете, в котором даже невозможно поговорить наедине — постоянно кто-то врывается, кто-то звонит? Это ты называешь разговором — «Здравствуй, очень рад тебя видеть, прости, очень занят»? — Затяжка, и следующие слова были сказаны уже гораздо тише и как-то устало. — Или ты просто решил показать мне, что твоя жизнь и без меня довольно насыщенна?
— А что тебя не устраивает, Малфой? — Отец тоже затянулся. — Или я должен был встретиться с тобой где-нибудь в шикарном ресторане — ты, наверное, только к этому и привык? Или, может, сразу в собственной спальне?! — Стряхнув пепел, отец откинулся на спинку скамьи. Джеймс видел, что он был очень напряжен, словно в любую секунду готовился к нападению. — А если хочешь узнать о моей жизни, открой любую газету — там до сих пор полно информации и обо мне, и о моей семье.
— Да в том-то и дело, что я устал следить за твоей жизнью глазами этих журналистов! — Малфой повысил голос. — Я устал уже ждать в каждом выпуске хоть что-то о тебе. Я устал выспрашивать у знакомых подробности всего происходящего в Англии, надеясь услышать что-то новое о твоей жизни. Я устал быть тем, кого все хотят видеть. Устал жить воспоминаниями о том времени, когда я мог быть собой, когда я был свободен — пусть относительно, когда я был… с тобой. Я устал быть вдали от тебя, жить без тебя.
Несколько минут отец молчал, докуривая сигарету. Наконец он выкинул её и усталым голосом спросил:
— И что, тебе понадобилось семнадцать лет, чтобы это понять? Долго же до тебя доходит, — Малфой вскинулся, собираясь что-то сказать, но отец продолжил. — Ты прав, моя жизнь очень насыщенна. Работа, семья, дети… Только за то, что теперь я имею все, что у меня есть, я тебе благодарен. Наверное, ты был прав тогда. Как ты говорил в тот вечер? «Это просто небольшое помутнение, прихоть, и ничего больше». Действительно, глупо было надеяться на что-то от Малфоя. Это для меня каждый вечер с тобой был самым счастливым, каждое слово и каждый взгляд — чем-то неимоверно важным. Для тебя это всегда было чем-то незначительным. «Всего лишь прихоть». — Отец снова достал из кармана пачку с сигаретами, вытащил одну и начал крутить в пальцах. — И не нужно сейчас говорить о том, что все эти годы ты никак не мог забыть те жалкие пять месяцев. Не нужно держать меня за наивного дурачка, который поверит первому твоему слову и прибежит по первому мановению руки. Уж кем-кем, а наивным я быть давно перестал. — Отец убрал сигарету обратно в пачку и поднялся со скамейки.
— Постой! — Малфой вскочил вслед за ним.
— Ну что ещё? — Отец стоял к нему спиной и казался невероятно уставшим — словно все эти семнадцать лет сейчас давили ему на плечи, — ты хотел поговорить — мы поговорили. Все? Или ты что-то ещё не сказал?
Блондин смотрел в спину стоящего неподвижно мужчины, и казалось, что он никак не может решиться сказать что-то. Его рука нерешительно легла на плечо отца Джеймса. Тот немедленно напрягся.
— Я знаю, что поступил тогда ужасно глупо. Знаю, что прошло слишком много времени. Я прекрасно понимаю, что ты имеешь все права не прощать меня. Просто… Хотя бы поверь. — Его голос срывался. — Поверь, что это не было просто прихотью. Это было для меня так же важно, как и для тебя… а возможно, даже больше. Именно ты был тем, кто давал мне силы жить тогда, жить и бороться. Да, я слаб, я глуп, что послушался тогда отца. Я надеялся, что смогу безболезненно разорвать все… А в итоге и тебе причинил боль, и сам долгие годы жил лишь воспоминаниями. Воспоминаниями и надеждой. Надеждой все же увидеть тебя — не на фотографии в газете, а вот так, рядом, так близко, как только это теперь возможно. Надеждой слышать твой голос… — Он сильнее сжал рукой плечо Поттера, в затихающем голосе все отчетливее сквозило отчаяние. — Я ни разу не говорил тебе тогда. Ты действительно очень нужен мне. Я не могу больше жить вдали от тебя. Пожалуйста, позволь мне снова стать частью твоей жизни. Я… люблю тебя.
Напряжение, повисшее в воздухе, было почти осязаемо. Джеймс уже давно боялся пошевелиться. Все происходящее сейчас казалось ужасно личным, но почему-то он не мог заставить себя уйти и не смотреть на это.
Отец все также стоял спиной к блондину. Тот тоже замер в ожидании своего приговора. Наконец старший Поттер пошевелился и все тем же усталым, с еле различимыми нотками боли, голосом ответил.
— Почему я должен тебе верить, Драко? — Блондин чуть вздрогнул при звуке своего имени, — почему? После всех этих лет боли, попыток забыть? Почему я должен поверить в твои слова сейчас?
Некоторое время стояла тишина, затем Малфой очень тихо — Джеймс едва услышал — ответил:
— Может быть, потому, что в этот раз я действительно с тобой честен?
Очень медленно отец Джеймса развернулся лицом к блондину. Несколько мгновений пристально смотря на него, он словно нерешительно поднял руку, будто собираясь коснуться его лица, но в последний момент отдернул руку, отшатнулся и, отрицательно качнув головой, развернулся и быстрым шагом направился ко входу в кафе.
Старший Малфой ещё с полминуты стоял, глядя ему вслед, а затем вздохнул и аппарировал, оставив невольного свидетеля одного.
Джеймс ещё некоторое время оставался на том балконе, размышляя над увиденным. Потом, бросив взгляд на уже практически потемневшее небо, он вернулся на праздник, отметив, что отец кажется очень задумчивым и несколько растерянным…
* * *
— Джеймс?
— Да?
— Приехали.
Джеймс немного удивленно выглянул в окно. Точно, приехали…
— Пойдем.
Расплатившись с таксистом, они вышли из машины. Пройдя сквозь чуть всколыхнувшийся барьер защитных и опознающих чар, Джеймс взглянул на девушку и, чуть сжав в руке её ладонь и ободряюще улыбнувшись, направился вместе с ней к дому.
Дверной молоток был в виде головы змеи. Джеймс чуть усмехнулся — значит, отец все же уступил в том споре…
Постучав, молодые люди стали ждать. Мгновение, второе…
— Открыто же! — Отец с веселой улыбкой открыл дверь и впустил их в дом. — Джейми, ты же знаешь — всегда, когда мы кого-то ждем, дверь остается открытой.
— Да забыл как-то. — Джеймс ответил на улыбку и протянул руку, — здравствуй, папа.
— Привет, сын, — Гарри Поттер ответил на рукопожатие и обнял сына, — давно ты к нам уже не заглядывал.
— Ну, ты же сам знаешь — учеба… Возможности не было.
— Да знаю, знаю…
— И что вы у порога столпились? Привет, Джеймс, здравствуйте, мисс.
Из гостиной в домашних брюках и легкой рубашке вышел Драко Малфой, с насмешливой улыбкой взглянув на них, подошел к отцу Джеймса и обнял его за талию. Джеймс тем временем, снова ободряюще взглянув на тихонько стоящую в стороне девушку, притянул её к себе.
— Вот, я хотел вас познакомить. Это — моя Хелен.
— Здравствуйте, — из-за смущения Хелен говорила очень тихо.
— Здравствуйте, Хелен. Очень рады наконец познакомиться с вами, — отец взглянул на девушку и улыбнулся, — не нужно так бояться, мы не кусаемся. Я, по крайней мере, — он покосился на стоящего рядом блондина.
— Эй, а я, по-твоему, монстр, что ли? — Малфой чуть толкнул улыбающегося брюнета. — Не слушайте его, мисс. На самом деле я уже давно белый и пушистый, и гостей не кусаю. Особенно таких очаровательных… — Хелен залилась краской, а старший Поттер подмигнул сыну.
— Ну что, мы так и будем здесь стоять или все же пройдем в гостиную?
* * *
Этот вечер прошел довольно спокойно. Хелен справилась со своим смущением и увлеченно принимала участие в разговорах, даже заведя о чем-то спор с Драко (он сразу же сказал называть его по имени). А Джеймс, с улыбкой наблюдая за своей девушкой, что-то упрямо доказывающей не менее упертому блондину, вспоминал о том, какая шумиха поднялась, когда летом того же года, почти сразу после его школьного выпускного в газеты попала информация о том, что Гарри Поттер разводится с женой. Неизвестно, кто и как что разнюхал, но этот развод небезосновательно связали с именем Малфоя. Джеймс вспоминал изумление Рона, понимающие глаза Гермионы, понимание и поддержку Лили и Ала и искреннюю радость в глазах мамы — радость за него, за самого близкого ей человека, который был её спутником все эти годы и наконец-то — спустя столько времени — обрел свое счастье.
И сейчас, глядя на эту пару, он всегда почему-то вспоминал темную комнату и звон зеркальных осколков. И он искренне верил в те шепотом сказанные слова, оказавшиеся пророческими: «На счастье…»
Vova
