В гости к тебе идти по парапету и не верить бреду, что тебя нету…
Сегодня на удивление светлая ночь, но это даже к лучшему.
Я, тихо ступая босыми ногами по мягкому ковру, подхожу к окну и распахиваю его. В лицо ударяет свежий ночной воздух, и я, улыбнувшись, подмигиваю Лаванде.
Мы медленно и бесшумно идем к постели Гермионы Грейнджер. Та спит, свернувшись калачиком под одеялом. Забавная она.
Шаг, еще шаг.
О, нет!
Резко поворачиваюсь на источник шума. Ну, конечно!
Лаванда стоит, замерев на одной ноге, а вокруг разбросаны учебники. Она зажимает себе рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Смотрю на нее, выпучив глаза, и кручу пальцем у виска.
Предупреждала же!
Она пожимает плечами, мол, извини, случайно получилось. Вздохнув, грожу ей пальцем и рукой делаю знак, чтоб двигалась дальше.
Перевожу взгляд на Гермиону — спит.
Ой, господи, Грейнджер, у тебя на носу чернила! Мне вдруг становится весело-весело.
Эта ночь тебе должна запомниться надолго.
— Эй, — я нехотя открываю глаза и смотрю на часы. — Может не стоит в такую рань кричать.
— А-а-а… зачем вы это сделали?
Я сажусь на кровати и непонимающе смотрю на нарушительницу моего сна.
— Вообще-то, мы старались…
Ну только не плачь, Грейнджер. Мы же и правда старались, тебе, кстати, идет такая челка…
— Парвати, вы… — я так не люблю, когда ты ревешь. — Вы…
И не стоило так сильно хлопать дверью. Я бессильно опускаюсь на подушку и закрываю глаза. Теперь можно поспать, я ведь знаю, что ты можешь часами сидеть в ванной и плакать.
— Ну все, успокойся… — теперь приходится стоять в одной пижаме под дверью и уговаривать тебя выйти. Повезло Лаванде, что уехала домой на каникулы. — Ну хочешь, я все исправлю?
— А ты сможешь? — не нужно так на меня смотреть, я все равно не знаю, как волосы обратно отращивать.
— Если честно, то нет. Просто умыться хочется, — прислоняюсь к дверному косяку и окидываю взглядом твою ссутулившуюся фигурку.
Ну вот опять. Возьми себя в руки, Гермиона…
…Сегодня дождь весь день.
Сыро, пусто, серо и глупо. Не люблю дождь весной.
И ты, Грейнджер, тоже не любишь дождь. Я вижу, как ты с тоской смотришь на крупные капли на стекле и, отвернувшись, по плотнее задвигаешь полог кровати. А мне холодно как-то. И страшно.
С тобой скучно. Ты слишком умная, серьезная, правильная.
Взрослая?
Повзрослевшая.
Улыбаешься чуть меньше, чем нужно. И смотришь так… С укором? Чуть дальше, чем в душу. Как будто знаешь все обо всех. Мне давно снятся твои глаза, Грейнджер.
Такие карие, глубже — янтарные. И ресницы у тебя длинные и пушистые, оказывается. А мне раньше казалось, что их и нет совсем.
Я засыпаю, наверное. Только сегодня мне будет сниться дождь.
Ты кричишь, Грейнджер?
Ты плачешь.
Я сонно потираю глаза, и откидываю одеяло. Ты же не будешь против, если я успокою тебя?
Отодвигаю полог и забираюсь к тебе на кровать, ты в слезах вся и шепчешь что-то невнятное.
Обнимаю тебя и глажу по голове. Тебе не приснятся кошмары, пока я рядом. Так-то лучше. Теперь ты дышишь ровно и чему-то улыбаешься. Вряд ли конечно, тебе снится твоя соседка по комнате…
— Парвати, проснись.
— Отвяжись… — Грейнджер, у нас вообще-то каникулы, если ты помнишь. Прекрати меня будить и иди лучше к себе на кровать, поспи пару часов перед завтраком. Хватит тыкать меня под ребра.
— Дай постель застелю, соня, — голос у тебя ласковый и веселый.
— Свою застели, Грейнджер…
— Это и есть моя! — кажется, ты возмущена… и точно, я же заснула у тебя вчера…
— Ну все, все…
— А чего ты у меня на кровати делала, не хочешь сказать? — на-ча-лось… Давай потом, а?
— Кошмар тебе приснился, — ворчу и закрываю голову подушкой. Зачем, ты стаскиваешь с меня одеяло?! С ума, что ли сошла? Я, по-моему, уже на своей кровати.
— Вставай, Парвати! Завтрак через полчаса… — нужен мне твой завтрак.
— Отстань, а?
Не спрашивай меня больше никогда. Ни о чем.
Я ненавижу глупые вопросы, слетающие с твоих правильных губ, Грейнджер.
— Что мне надеть сегодня? — ты вытащила из сундука свои немногочисленные вещи. Стоишь и задумчиво оглядываешь синюю рубашку. — Я с Роном иду в Хогсмид.
Почему ты обращаешься ко мне? Лаванда, кажется, не против была бы тебе помочь. А мне хочется закрыть уши руками и, мотая головой, кричать: «Не слышу тебя, Грейнджер. Не могу ответить. Не хочу!»
И не говори мне про то, какой «Рон милый». Меня тошнит.
Лаванда до сих пор его любит, завидует тебе. А я не понимаю! Ни ее, ни тебя.
— Одень вот этот свитер, — показываю рукой на серую вещь. — Тебе этот цвет к лицу.
Отчего ты улыбаешься и благодаришь меня? Я же говорю неправду. Этот свитер ужасен. Но мне невыносимо видеть, как ты наряжаешься для Уизли.
Прости, Грейнджер.
Прохладно здесь. Ветрено. Красиво.
Сидеть на парапете, свесив ноги в пустоту — страшно.
На ветру, размазывая слезы — опасно.
Ждать здесь Падму — что-то вроде традиции.
— Парвати, что случилось? Ты плачешь?
— Нет, — смотрю, как сестра присаживается рядом, и отвожу взгляд. Падма не боится высоты, в отличие от меня.
— Я слышала, ты рассталась с Дином Томасом… — пожимаю плечами. Не хочу обсуждать это недоразумение.
— Ну да, только это совсем не важно. Правда, — какой может быть в мыслях Дин, если всего час назад тебя, Грейнджер, целовал Уизли на этом самом месте, где я сижу.
— Ты не переживай, сестренка, все будет хор…
— Ой, не надо, пожалуйста, Падма… — действительно не нужно… и без того паршиво. Ведь все мы знаем, что хорошо уже не будет. Не для меня.
Молчим.
— Парвати! — ты осторожно садишься на край кресла, в котором я читаю эссе по чарам.
— Я внимательно слушаю.
— Ты как? Держишься? — ну вот, так всегда. Уже и ты знаешь…
— Все отлично! — извини, что резко так. — Как у тебя с Уиз… Роном?
Смущаешься и поправляешь волосы. И когда ты успела стать такой, Грейнджер?
— У нас все хорошо, спасибо… — внимательно смотришь на меня своими большими глазами. Проницательно. Аж мурашки по коже. — Ты знаешь, не грусти по нему. Ты красивая и добрая девушка…
Замолчи.
— …наверняка, ты много кому нравишься…
Замолчи!
— …и найдется десяток молодых людей, которые захотят…
— Замолчи!! — не выдержала. Сорвалась. — Мне плевать, что они захотят, ясно? — отворачиваюсь и яростно вытираю выступившие слезы.
— И вообще… иди… к своему Уизли!
Не смотри на меня с обидой и непониманием, как брошенный щенок, Грейнджер.
Мне-то в сто крат хуже.
Лучи солнца пробиваются сквозь плотную листву и скользят по моему лицу. Я лежу, приподнявшись на локте, и смотрю, как ты отнимаешь у Гарри Поттера какую-то книжку. Он увертывается и кидает ее Рону. Ты направляешься к нему, уверена, что твой обожаемый Уизли непременно тебе ее отдаст.
Ты недооцениваешь их дружбу, Грейнджер.
Ты кричишь на друзей, нахмурив брови и размахивая руками.
Говоришь что-то насчет опасности, возмущаешься, почему Гарри не показывал эту тетрадь тебе раньше. Он лишь отмахивается.
Тогда ты пытаешься втолковать что-то Рону, но он прячет книжку под рубашку и отрицательно качает головой.
Кажется, сейчас тебе больно, дорогая Гермиона.
Я отчетливо слышу, как ты со слезами на глазах бросаешь своему «бывшему» парню, что все кончено. И между вами может быть только дружба.
Поворачиваешься к Гарри и набираешь в легкие воздух. Не знаешь что сказать?
Вертишь головой. В поисках поддержки? Я рядом, милая.
Резко выдыхаешь и бежишь вверх по склону в сторону замка.
А я, выбравшись из густого кустарника, иду за тобой.
— Эй, Гермиона! Постой… — замираешь и испуганно озираешься по сторонам. В этой части старого замка сильные сквозняки, кстати. — Прости меня за недавнее, ладно?
Смотришь на меня, широко открыв глаза, как будто соображая, пытаясь припомнить, о чем я говорю.
— Конечно, Парвати. И ты прости, не стоило мне лезть… — моргаешь часто-часто.
Ты заплачешь, Грейнджер. А я ненавижу твои слезы.
Обнимаю твои дрожащие плечи и шепчу какую-то чушь. Тебе легче?
Осталось лишь два экзамена, и мы можем смело назвать себя семикурсниками.
Ты странно быстро забыла о Уизли.
Вы помирились. Но больше не ходите вдвоем на астрономическую башню, не сидите в одном кресле, тесно прижимаясь, друг к другу. А Рон снова встречается с Лавандой.
— Лав, пошли в библиотеку? — я сажусь к подруге на кровать и заглядываю ей через плечо. — Завтра зачет по астрономии…
— Что я там забыла, Парвати? У меня все конспекты есть…
— Ну как хочешь…
Ладно, пойду, найду тебя, Грейнджер. Ты то, надеюсь, захочешь мне помочь.
Терпеть не могу эк-за-ме-ны. Почему же ты их так любишь?!
Сидишь, так старательно заполняешь таблицу. Почерк у тебя убористый, каллиграфический. А я не дружу с картами, звездами, планетами и спутниками.
— Вот, я закончила, — радостно протягиваешь мне конспект. И пальцы у тебя все в чернилах. А знаешь, о чем я думала, пока ты писала?
Обнимаю тебя и целую как бы случайно в уголок губ. По-дружески, благодарно.
— Спасибо, Гермиона, — все-таки ты не перестаешь меня удивлять. Ну почему ты странная такая?
— Платоническая любовь — это нормально, Парвати... — пристально на меня смотришь. — Я пойду, отнесу на место книги.
Меня бесит твоя улыбка, означающая, что ты знаешь все пре все на свете, Грейнджер. Но я готова многое отдать за эти несколько секунд.
— Выкинь, жвачку, Парвати! — даже не проси. Зря, что ли, я ее покупала?
— Зачем, Гермиона? — ты смотришь на пейзаж за окном и накручиваешь на палец уже отросшие за эти два месяца волосы.
— Раздражает, — знаю, не вздыхай так, пожалуйста.
— По-моему ты просто стала какая-то нервная, нет? — насмешливо смотрю на тебя, но не вижу в твоих глазах веселья.
— Я сказать хотела… — ты ведь все понимаешь, Грейнджер. Все видишь.
— Да? — во взгляде твоем сквозит сожаление.
— Я, помнишь, говорила, что Рон поругался с девушкой? — конечно. Как не помнить. Я Лаванду утешала битый час.
— И что?
— Мы снова вместе. Я люблю его, знаешь? — не нужно смотреть на меня так виновато. Я это всегда знала. Но принимать не хотела.
— Счастья вам, Грейнджер, — ты, кажется, думаешь о том, что детство ушло. А ведь оно давно закончилось. Только ты за уроками пропустила.
— Вот мы и приехали.
— Иди к друзьям. А я пойду искать Падму, — мы вместе выходим из Хогвартс-экспресса.
Ты целуешь меня в щеку, как бы, прощаясь. И на мгновение дольше, чем нужно, сжимаешь мою ладонь. Ободряюще улыбаешься и идешь к родителям вместе с Гарри и Роном.
Я смотрю на твой удаляющийся силуэт.
Мне кажется, что моя весна закончилась. Странное предчувствие, что это лето без твоего голоса и перемазанных чернилами пальцев затянется на неопределенный срок. Только я не буду плакать. И ты не будешь, Грейнджер.
Vova
