Жизни

Панси расплачивается с кондуктором. Паренёк даже не пытается казаться приветливым — открыто шипит и истерит девушке в лицо, — какое тут спокойствие, когда плывут мимо слухи о проводниках, сменяющих друг друга с быстротой заклятия, не задерживающихся больше недели. Стэн Шанпайк разукрасил землю своими останками, сверзнувшись в очередной раз с метлы, и с тех пор его место, похоже, проклято.

Они чуть не выцарапывают друг другу глаза за перетягиваемый десяток кнатов. Я дожидаюсь чуть в стороне. Нет ни сил, ни желания вылезать вперёд. В конце концов, Панс тут главная. Я морщусь, как от зубной боли. И с какой это стати я должен терпеть покровительство жадной, капризной зазнайки, вечно вертевшейся в школьные годы рядом? Да, точно, великий план…

Мне платят за это. Так что пусть хоть что вокруг меня творят.

Соседний фонарь испускает дух, и мы остаёмся в темноте, разбавляемой лишь тусклым свечением вывески. Кто-то, поместивший её в этом Мерлином забытом дворе, явно без мозгов.

Из подворотни доносится недобрый гогот, я могу видеть красные огоньки сигарет и тёмные силуэты подростковой гопоты. Поборол в себе желание подойти. Я обещал.

Нет, слово Драко Малфоя уже мало что значит, я волен давать его или забирать обратно, когда пожелается. Но смысл не в том, что я даю его… Просто в какой-то момент я перестал находить в себе силы противиться.

Неужели, я наконец-то понял, почему шли за ним? Увидел силу в блестящих изумрудных глазах? Услышал повелительные нотки в недавно сломавшемся голосе?

Да нет, вроде бы… Просто его слово перевешивает чашу с миллионом других, чьих бы то ни было. Даже отец за всё детство не внушал сейчасшнего трепета, любви и покорности, что я испытываю к любовнику. Он гнёт меня в любую сторону, подчиняет, ломает. Люди покупают мои услуги, мою дружбу, мою любовь… А он властвует мною.

Я не боюсь того, как низко опустился. У меня нет ничего, что я мог бы потерять, о чём жалел бы. В какой-то момент я понял, что счастлив в этом купленном, потемневшем и обветшавшем мире, в этом дерьме. Я могу послать весь этот мир к дементорам, и пусть они попробуют выкрутиться. Я действительно рулю ситуацией, хоть и кажется, что они стоят надо мной.

Без меня оборвётся цепочка.

Невероятно довольная собой Паркинсон оказывается рядом и тянет меня за собой, в темноте чуть не убившись, когда зацепилась за бордюр каблуком.

В самом конце квартала, где некогда располагался Косой переулок, а ныне полностью захваченного Пожирателями смерти, бар, в который мы и направляемся. Панси едва не шипит от удовольствия, увлекая меня за собой. Я помогаю девушке снять тёплую осеннюю мантию, под которой обнаруживается до судорог безвкусный и открытый наряд. Одной из славных качеств Паркинсон всегда была угодливость. А еще немного фанатичность и тяга к прелюбодеяниям.

Мерлин, дай несчастной немного мозгов!

Я ещё на секунду задерживаю свой взгляд на перетянутой талии. Да, кстати, вот она, разница между нами, Панс — я для Героя кто-то больший, нежели раб, секс-игрушка, а вот ты для своего Господина… И ещё — я не принадлежу никому. Я просто с человеком, которого люблю.

Это место напоминало мне котёл с бурлящим ядом. Трудно было представить что-то более мерзкое или низкое. Торжество пошлости, жестокости и тьмы. Прямо у дверей меня чуть не сбил с ног обезумевший от боли и страха домовой эльф — несчастному существу, похоже, оторвало заклинаниями некоторые конечности и ослепило. По телу пробежала дрожь.

Под потолком парила летучая магическая тварь, путаясь в лентах и тканях, драпирующих люстру и подсвечники. Изредка, она ещё трепыхалась, возвращаемая в сознание, от заклятий Круциатуса.

Из глубины зала доносилось пение вейл, сидящих в кругу Пожирателей и их предводителя, или медленно кружащих по залу у завлекающих обезумевших от похоти мужчин.

Углы заполняли вампиры — похоже, новорожденные, созданные специально для этой ночи.

Я точно не собирался здесь задерживаться…

Знак Мрака на моей руке пронзило острой болью, — Тёмный Лорд хотел видеть меня в кругу своих приближённых. Я медленно огибал попадающихся по пути существ и пробирался к волшебнику.

Это — обычный вечер, один из сотни таких. Всего лишь ещё одно задание, вот только…

Да. Этот волшебник до сих пор вселяет страх всем, включая меня. Не знаю, что стало с острым умом Волан-де-Морта, возможно, осталось только ощущение, что он каждую секунду сканирует твой мозг. Наверное, он просто окончательно обезумел. Стал напоминать капризного обиженного ребёнка — сейчас улыбается, через секунду ударит, сейчас хвалит и тут же проклинает. Не задерживается на определённом настроении.

Так или иначе, никто и никогда не заметит дрожание моих рук или неуверенности в голосе — их просто нет, как бы ни неслось сердце по грудной клетке.

Я в который раз вспомнил Люциуса. Отец всю жизнь жил только для своей выгоды, занимал удачные позиции, а в итоге… Нет, я не собираюсь повторять твоих ошибок, папочка.

А пока я могу лишь играть тут, лживо смеяться, элегантно врать. И мечтать о том, чтобы это когда-нибудь кончилось. Мечтать увидеть одобрительную улыбку любовника.

Панси как-то незаметно оказывается у меня на коленях. Я ненавязчиво окидываю взглядом сидящих подле. Заседание, если его можно так назвать, закончено, настала пора развлекаться. Мой взгляд останавливается на Тёмном Лорде, не в силах двинуться дальше. Я вижу, как нечеловеческие зубы оскаливаются, впиваясь в нежную плоть полуобнажённого мальчика. Сквиб тихо вскрикивает, падая на локти. Его тело исписано тонкими, ещё не зажившими царапинами, кое-где остались обломки игл. Маг входит в его тело, и парень запрокидывает голову в беззвучном крике. Я дёргаюсь назад, вжимаясь в кресло. Во рту не было ни единого зуба.

Панси привлекла моё внимание, повернув голову за подбородок и пристально посмотрев в глаза. Словно хотела напомнить, что задание ещё не выполнено. Я еле заметно кивнул, несколько раз моргнув, давая ей полную свободу действий.

Цепкие пальчики выуживают мой член из одежды, быстро возбуждая. Она садится сверху, распутав пару лент своего вульгарного одеяния.

Я беру со стола бокал и выпиваю залпом. Панс хватает пары десятков глубоких толчков, а затем я тоже кончаю. Отпускаю её ягодицы, которые жестко сдавливал, вбиваясь в мягкое тело, рвя её на себя.

В какой-то степени я даже восторгаюсь бывшей однокурсницей. В перерывах между лёгким отвращением. Я никогда не мог бы упрекнуть её в фальши или лжи. Она элегантно играет на две стороны, практически молча, занимая удачные углы и поступая продуманно. Хоть в жизни и всегда была мелочна и недальновидна, она прекрасно справлялась с игрой. Выживать она действительно умела.

Кажется, сегодня вечером мы должны были придти сюда в последний раз.

Я оставил на щеке Панси дежурный поцелуй и поднялся, одёрнув мантию. Недалеко от нашего кресла была чуть приоткрытая дверь наружу. Не заботясь о холоде, вышел на улицу и закурил, прислоняясь спиной к каменной кладке. Потом мысленно чертыхнулся, вспомнив, что зарёкся. Затушил каблуком сигарету и глубоко вздохнул.

Из бара вышла пара Пожирателей, о чём-то оживлённо спорящих. По мне скользнули неприязненные взгляды. Да, меня ненавидеть было за что. Я ещё раз вдохнул холодный весенний воздух и скользнул в бар, чтобы побыстрее смыться отсюда, вместе с Панс и ещё парой шпионов.

Внезапно почувствовав на плече чью-то руку, дёрнулся в сторону, наставляя палочку на… того самого мальчишку — любовника Тёмного Лорда. Его длинные волосы блестели от влаги, словно он только что принимал душ, царапины на груди уже не кровоточили, он набросил сверху белоснежную рубашку, но не потрудился застегнуть её.

Он просто стоял, глядя на меня и улыбаясь уголками губ. У него было очень красивое лицо… В школе бы разбивал сердца ежесекундно. Ему лет четырнадцать, не больше.

Парень чуть заметно кивнул на дверь, за моей спиной. Я толкнул створку, и мы оказались в каком-то подсобном помещении. Похоже, здесь оставляли готовые напитки, подаваемые во время собраний. Он зажёг маггловскую лампу и протянул мне бокал. Секунду поколебавшись, он начертил на запылившейся поверхности своё имя.

Я не сомневался, что меня-то он знает. Я поставил бокал на подоконник, опираясь на него поясницей. Не отрывая от меня взгляда, он подошёл вплотную и поцеловал. Я готов был разрыдаться от этой щемящей трепетности, невинности… А потом он опустился на колени, расстёгивая мои брюки. Так вот зачем… почему у него нет зубов. Я лишь покачал головой, опускаясь на колени напротив него и держа тонкие холодные запястья в своих. Мальчик прерывисто вздохнул, вырывая руки и запуская их во влажные волосы. Я легко поцеловал его в лоб, поднимаясь. Он улыбался мне сквозь слёзы.

В коридоре меня грубо сгребла в охапку Паркинсон, накидывая мантию. Кто-то из наших набубенился да поросячьего визга и болтнул лишнего. Несчастный, надеюсь, он в лучшем мире…

Взбешённая, как страдающий от геморроя гиппопотам, девушка аппарировала в назначенное место в паре кварталов от клуба.

Мы ждём почти час, прежде чем появляются ребята из аврората и Ордена Феникса. Час, дементор им в задницу, за который я поимел счастье выслушать всё, что неотразимая слизеринка думает по поводу пустоголовых пьянчуг, с которыми приходится работать, модельерах, придумывающих такие непрактичные недоодежды, тормознутых придурках, очень медленно спешащих к нам на выручку и волшебном мире в общем.

Как и обычно, при появлении Поттера, от сердца у меня отлегло. Я прильнул к любовнику, утыкаясь носом ему в шею, обвивая талию руками и шепча какие-то глупости. Он лишь на секунду прижимается горячими губами к моему лицу, а в следующий миг уже участвует в обсуждении.

Я наблюдаю за тем, как из его рта вырываются облачка пара, как чуть заметно моросящий дождь ложится маленькими каплями в его волосы, как играют блики от света волшебных палочек на стёклах его очков. Его голос звучит привычно спокойно, властно.

Спустя какое-то время Кингсли кивает нам, давая понять, что мы свободны. И мы с любимым наконец-то оказываемся дома, наедине.

Так тихо, тянуще прекрасно. Поттеру никогда не понять, почему я так раздражаюсь, когда у нас в гостях кто-то бывает. Даже когда кто-то приходит, пока меня нет, я чувствую это и бешусь.

Слишком личное, интимное. Слишком дорогое для меня. Я не сентиментален… это таким меня делает мой любовник.

Здесь жизнь абсолютно проста и размерена. Каждое действие, движение просчитано, спокойно и слажено. Наполнено воспоминаниями, любовью, памятью. Теми загадочными улыбками, которые посылают друг другу люди, деля одну тайну на двоих.

Да, когда дело доходит до Поттера — такого близкого, как сейчас, такого любимого, желанного — тогда я одержим, безумен, помешан.

Я быстро принимаю душ, пытаясь хоть как-то смыть с себя отпечатки Панси, грязи бара и холод дождя.

Поттер воюет с ужином на кухне. Я присоединяюсь к нему. Наверное, можно бесконечно сидеть вот так вот — провожая взглядом его привычные движения, слушая, как он тихо рассказывает о случившемся за день…

Я никогда не пытался сравнить две свои жизни. Мне невероятно трудно сказать, где я настоящий. Всю свою жизнь мне было легче думать, что я смогу уйти в любой момент, бросить, подорвать кому-нибудь жизнь, или всем сразу — великие планы, расчеты.

Вот только появилось непонятно откуда одно «но»: Поттер. Я стал зависеть от него. Мне важно это. И уж скорее я сам себя подорву, уходя.

Наверное, никто и никогда так не знал своего любовника, как я знаю его. Порой мне кажется, что его жизнь, его мысли, чувства, эмоции — мои. Это часть меня.

Я помню все дни, проведённые с ним. Но лучше всего в память впечаталась та неделя — наша первая неделя… Дни, посвящённые друг другу, пропитанные, сочащиеся любовью, неудержимой страстью, вседозволенностью, выворачиванию всего существа, беспамятство. Именно тогда я узнал, кто такой Гарри Поттер.

Теперь ни одна ночь не проходит без него. Порой я могу прочитать его даже лучше его самого.

Он говорит, почти не останавливаясь, доверяя мне абсолютно все чувства, эмоции.

Я не понимаю, как Гарри не сошёл с ума ещё раньше — от такого количества боли, когда поделиться не с кем, всё наваливается разом.

И я слушаю, и я живу этой историей, его жизнью. Я впитываю, вдыхаю каждое его слово, боясь спугнуть или прервать.

Я никогда не смогу полюбить кого-то сильнее. Подарить свою преданность, распахнуть душу, доверять без оглядки. Я никогда не смогу жить так же с кем-то другим.

Сколько раз я едва не лишался рассудка от ужаса, хотел прекратить всё это, уйти, сбежать… И сколько раз меня останавливала невидимая стена. Воспоминания нашей близости, самого невероятного в моей жизни. Как он мечется, как стонет, раскрываясь передо мной полностью, даря себя, свою нежность и страсть. Как притягивает меня к себе каждый раз после разлуки, пусть даже на пару часов, облегчённо шепча: «Живой…», а потом целует, словно напоминая, сколько мы значим друг для друга.

Я помню, как он плакал, когда я сказал, что люблю его. Что он значит для меня всё. Когда я просил никогда не отворачиваться от меня, доверять. Когда я рассказывал о милом, прекрасном, любимом гриффиндорце, забравшем мою душу.

Я встаю из-за стола и почти грубо разворачиваю к себе, сминая знакомые губы поцелуем, тесно прижимая его к себе. Он смеётся, когда я подхватываю его под бёдра, приподнимая над полом, и сажаю на столешницу. Приборы летят на пол, вода в кастрюле бурлит, но мне нет до этого дела. Я проникаю языком в рот любовника, обрывая ребяческий смех и удерживая его игриво елозящую по столу задницу.

Каждый раз, когда я вот так глажу его тело, пробираюсь ладонями под футболку, чувствую его горячее дыхание — это ослепительно, к этому невозможно привыкнуть. Нет, вкус родной, пробравшийся в саму мою суть… но всё так же обжигает и холодит, всё так же неутолимо и переполняющее.

Да… по-разному. Именно так.

Столько любовников, любовниц. Столько связей.

Но то, что между нами — намного дороже всего, что есть в этом мире. С ним — по-разному. Он неповторим, он не ищет чего-то только для поиска, он любит открыто и полностью. И любит меня…

С ним я занимаюсь любовью. С ним каждый миг заставляет трепетать.

С ним нет игры в вопрос-ответ, с ним нет правил и привычек в поведении.

Мы изучали, мы пытали, мы смеялись, мы властвовали, мы любили, мы сгорали. Каждый день не похож на другой, я помню их все.

Он прогибается в спине, наклоняясь в мою сторону, чуть раскачивается из стороны в сторону и шепчет, посмеиваясь: «Мой глупый, глупый Драко…». Игрив и ослепителен, он закусывает губу и отстраняет мои руки, сбрасывая свою одежду. Его задница соскальзывает со столешницы, он откидывает брюки в сторону носком и снова с восторгом смотрит на меня, склонив голову к плечу.

Я переплетаю запястья у него за спиной, оставляя на шее влажные, беспорядочные следы. Следом полотном для моего языка становятся плечи Гарри, его вены на руках. Он откидывает голову назад, полностью переливаясь телом в мои руки, и я кладу Поттера на стол, зарываясь носом в ямочку пупка, затем аккуратно проводя по краю рёбер кончиком языка. Гриффиндорец немного наиграно вздыхает, запутываясь пальцами в моих волосах.

Я никогда не мог ничего поделать, глядя на его тело. На меня оно действовало странно успокаивающе и заводящее одновременно. Очень легко отвлекало…

Вернулся к губам, притягивая его к себе за коленки. В отличие от него, меня всегда бесила манера елозить любовников по столу вверх-вниз, а вот Гарри в такие моменты был поразительно невнимателен и нечувствителен ко всему, что не касалось меня. Он тихо застонал, приподнимаясь так, чтобы чувствовать мою эрекцию через пару слоёв ткани.

Тьма сегодняшнего дня отступила в сторону перед божественным существом в моих руках, но вот усталость давала о себе знать. Я разомкнул его цепкие пальчики на своей пояснице и избавился от одежды. Поттер приглашающее распахнул бёдра, закидывая руки за голову и потягиваясь всем телом. Приникнув к его груди, снова утонул в бесконечных поцелуях любовника. Вошёл в него одним мощным, верным движением, нанеся на себя смазку. Гарри задохнулся от восторга, начиная двигаться мне навстречу.

В эти минуты для меня существует лишь одна жизнь — та, которую я делю с ним. Та единственная, настоящая. Та, что всегда будет принадлежать мне, та, которую никогда не захочется менять.

Я научился слышать шелест его ресниц, дрожь его дыхания и чувствовать импульс, проносящийся по его телу, вырывающий последний стон.

Поттер улыбается, глядя не меня из-под полуопущенных ресниц, лениво размазывает сперму по животу. Я опираюсь ещё дрожащими руками о края стола, восстанавливая дыхание. Волосы лезут в глаза, и я смахиваю отросшую чёлку в сторону.

Гарри ещё несколько минут не отрывает от меня своих пронзительных глаз, а потом садится, оказываясь так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах.

— Я тебя люблю.

Его медленный, уверенный шёпот обволакивает меня. Именно так должны всю жизнь звучать слова, чтобы я верил им.

Это нечто другое… Не то, что человек может выкрикнуть в отчаянии, чтобы хоть как-то остановить, не то, что шепчут впопыхах, чтобы как-то объясниться, не то, что говорят, чтобы отмахнуться.

Он мог сказать абсолютно любую фразу, мог просто назвать меня по имени, но то, как Гарри произносит эти слова — абсолютно верно и открыто.

Я не могу объяснить, что в нём такого — но сейчас я готов абсолютно на всё, готов положить мир к его ногам.

Любовник целует меня, беря за руку. Мы проходим в спальню, где падаем прямо поперёк кровати. Гарри устраивает голову у меня на груди, протягивая тарелку со спасёнными от трагичного конца бутербродами.

Без страха, целостно, властно, независимо — так он умеет меня любить.

Я отрубаюсь практически во время глотания пищи.

* * *

Ветер трепет мой плащ, бросая в лицо ледяные потоки дождя. Каменные плиты под моими ногами пропадают в потоках воды. Я не смею придти в движение.

Ночной танец под открытым небом. Я не моргая смотрю на импровизированную каменную сцену. Тело сковал ужас и холод.

В метрах от меня рассыпаются вспышки заклинаний, две стороны снова схлестнулись ради конца. Я видел это в Хогвартсе несколько лет назад, и я вижу это сейчас.

Разницы не осталось. После второго возрождения чудовища руки опустились у всех. Свет перестал следовать наивным принципам. Это всего лишь разные стороны, не уступающие друг другу. И там, и там — всё продаётся и покупается, живёт тот, кто сильнее, планки забыты.

Примерно год уже война бушует открыто, не оставляя никого в стороне.

Может, хоть на этот раз подошёл конец?..

Я давно перестал драться, остановившись тут, без сил наблюдая, дожидаясь любого исхода. Я не знаю, где Гарри… Я не видел его уже несколько часов. Мне страшно. Как никогда.

Перед глазами уже плывёт, я не могу разобрать, кто падает на землю, а кто аппарирует, их крики слились в сплошной отчаянный надрывный рёв.

Магические существа пропали уже давно. Серебряная кровь единорога сливается с красной — человеческой и серой — низших волшебных тварей. Вода подхватывает поток и тащит его к моим ногам. В ноздри ударяет резкий запах.

Я вижу Волан-де-Морта.

Как и в тот раз — битва останавливается, мне кажется, что заложило уши, а связки отказали в голосе.

Его дикий, ненормальный хохот разрывает нервы, заставляет тело содрогнуться. Тёмный Лорд идёт к еле двигающемуся аврору, раскинувшемуся на полу. Секунду мне казалось, что он наступит на него, начнёт пытать или сделает ещё что-то подобное. Но маг лишь склонился куда-то в сторону. Через мгновение я увидел во вспышке молнии, как он поднимает за волосы ещё кого-то.

Прекрасный юноша безвольно зависает в воздухе. Я не могу разобрать, где вода, где грязь, где слёзы, где кровь. Волан-де-Морг выдёргивает из его груди заострённый кусок железа, вкладывая в дрожащую кисть.

«Убей!» — доносит ветер оглушающее шипение, и любовник мага, летит на ещё живого аврора.

Я успеваю лишь заметить вспышку покорности в его глазах, боль, ненависть и… облегчение. Сталь снова глубоко проникает в нежное тело, он падает на грудь мужчины, и из его рта вырываются ошмётки крови. Аврор брезгливо сбрасывает с себя врага.

Джек… умер…

Картинка перед глазами смешалась, я с трудом могу вспомнить, что происходило. Я мог лишь смотреть на тело мальчика лет четырнадцати, неестественно раскинувшееся на ледяных камнях. Могу лишь со страхом смотреть в его остекленевшие глаза, могу лишь пытаться не обращать внимания на боль от потери. Такой глупой. Такой ужасной потери.

Урод. Дьявол. Нелюдь. Сдохни, тварь!!!

Сразу несколько зелёных вспышек переплелись вместе. Из моего рта вырвалось глухое рыдание, я бессильно рухнул на колени.

Панси размазывала по лицу тушь, капли дождя и слёзы. Кровь хлестала из изломанной, искромсанной заклятиями правой руки. Она медленно брела по кругу из застывших волшебников, шлёпая по воде босыми ногами.

И ещё один человек двигался в этом адовом центре.

Я закрыл глаза за секунду до того, как Поттер остановился в шаге от меня. Один вздох.

Мы убили его. Убили?

Я знаю, чёрт, Гарри, я знаю, о чём ты думаешь. И у меня нет ответа.

В прошлый раз казалось, что мир рухнул от одной вести, перекроившей историю заново. Волан-де-Морт жив. Всё равно жив — после всего, что ты сделал, после того, как ты превзошёл его в Хогвартсе.

Я протягиваю руку, беря его ладонь в свою, и прижимаю к губам, слыша отчаянный, надломленный смех Героя.

Мы убили его.

Проиграли, победив. Проиграли всё, что у нас было. Уже очень давно. И только сейчас становится тяжело.

Почему именно его жизнь такова? Лишь потому, что никто кроме Гарри Поттера не способен им стать.