Рон Уизли был уверен, что знает своего лучшего друга как облупленного. Какие могли быть сомнения, если вспомнить, сколько испытаний они прошли вместе, сколько тягот и невзгод вытерпели. И Гарри Поттер всегда поступал так, как от него того ожидали окружающие. Однако с течением времени его поведение становилось все более странным и необычным — все чаще и чаще Рон не узнавал своего друга. То и дело в его поведении проскальзывали на первый взгляд незначительные детали, никак не связанные между собой, но, как обычно и происходило, именно из них и складывалась истинная картина. И, к сожалению, выглядела она довольно печально, оставалось только разобраться, для кого именно.
Рон сладко потягивается, разминая затекшие от долгого сидения в одной позе мышцы.
Он всегда говорил, что зельеварение однажды нанесет его физическому здоровью непоправимый ущерб. Конечно, эту фразу придумал не он, а один, судя по всему, умный человек с совершенно непроизносимой фамилией. Рон, кстати, давно заметил: если у человека трудновыговариваемое или зачастую совершенно бессмысленное имя, то он отличается незаурядным интеллектом, хотя не исключено, что у него просто своеобразный взгляд на мир. Как бы то ни было, но это предложение Рон вычитал в одной из книг Гермионы, когда еще прошлым летом ездил к ней в гости. Вероятно даже, эта книга принадлежала ее родителям, потому что на обложке красовалась абсолютно неаппетитная картина — какие-то железные приспособления жуткого вида и такие же то ли кресло, то ли диван, то ли стул.
Однажды Рон даже рассказал Гермионе свою теорию, но она сразу же зарубила ее на корню, заявив, что никакой взаимосвязи между фамилией человека и уровнем его интеллекта нет и быть не может, по крайней мере, фактов, подтверждающих обратное она не встречала. В этом была вся Гермиона.
Рон тем временем обводит взглядом переполненную общую гостиную Гриффиндора и скашивает глаза на полуисписанный пергамент, который носит гордый заголовок «Общая характеристика мультикомпонентных зелий и их использование при защите от магических существ». Возвращаться к нудному эссе совершенно не хочется, да и умных мыслей по этому вопросу уже нет, поэтому Рон еще раз осматривается. Народу в гостиной меньше не становилось, и, что самое обидное, мало кто занимался домашними заданиями, а оттого и гвалт вокруг стоял невыносимый. Впрочем, идти в библиотеку уже не имело смысла, потому что рабочий настрой был окончательно потерян.
Рядом сидит Гарри и тоже пытается выдавить из себя хоть что-то, но по тому, что взгляд его то и дело блуждает по веселящимся гриффиндорцам, Рон с радостью понимает, что написание эссе для них обоих на сегодня закончено. Он уже собирается сгрести пергаменты и чернила в кучу и убрать их с глаз долой, как замечает напряженный взгляд своего друга, сжатые в тонкую полоску губы, глубокие морщины на лбу. Нервным жестом Гарри то потирает переносицу, то массирует виски, взгляд становится рассеянным и каким-то бегающим. Рон удивляется, когда только успели произойти такие разительные перемены, ведь всего несколько секунд назад все было более чем нормально. Однако вместо этого он спрашивает, все ли в порядке, но ответа не получает. Проходит какое-то мгновение — и Гарри вскакивает с места и раздраженно кричит на всю гостиную:
— Да уймет же кто-нибудь этого ребенка?
Все непонимающе смотрят на него, в комнате тут же устанавливается мертвая тишина.
— Какого ребенка, Гарри?
— Мне откуда знать? — отмахивается он. — Но сколько уже можно плакать?
Гриффиндорцы оглядываются по сторонам и прислушиваются, однако никакого плача так и не слышат.
— Но, Гарри, никто не плачет, — тихо бормочет Рон, но в звенящей тишине это звучит словно гром с небес.
Гарри внимательно смотрит на друга и, ничего не сказав, уходит в спальню.
На следующее утро за завтраком Уизли пытается расспросить его об этом странном случае, но Гарри лишь отмахивается, ссылаясь на вчерашнюю усталость. Говорит, что в его скверном настроении виновата очередная отработка у Снейпа, что язвительные комментарии профессора достигли своей цели, и в итоге он вчера просто сорвался. И пока Гарри произносит эти слова, с его губ не сходит улыбка. На взгляд Рона, она чересчур натянутая, но, как ни странно, объяснения друга действуют успокаивающе.
Рон больше не расспрашивает его об этом происшествии, потому что понимает: времена сейчас тяжелые, особенно для самого Гарри, ведь все будто чего-то ждут от него, смотрят вслед, следят почти за каждым шагом и надеются. И это хуже всего — не оправдать чьи-то надежды, растоптать, разрушить их. Рон знает, каково это, потому что сам проходит через это каждый раз, когда видит уставшие и разочарованные глаза матери.
* * *
Этот случай быстро стирается из его памяти, некогда предаваться ненужным размышлениям, нужно просто действовать, куда-то бежать. Не прекращающийся ни на секунд бег — вперед, все время вперед, нет времени на передышку, нужно бежать, со всех ног. И время летит вместе с ними — с Роном, Гермионой и Гарри.
Уже несколько месяцев они не видят ничего, кроме бескрайнего Королевского леса Дин: он позади, он сейчас вокруг и он будет впереди. Честно говоря, Рону все это чертовски надоело — бежать неизвестно куда, неизвестно зачем, вечные холод, и сырость, и ветер. Все такое унылое, что подавленный вид Гарри его не удивляет. В последнее время они все такие, и, как бы ни хотелось признаваться в этом, но вряд ли в ближайшие месяцы хоть что-то изменится. День за днем они прячутся в лесах, маскируются и будто бы что-то ищут, и иногда начинает казаться, что такими они были всегда. С каждым днем Гарри становится все более угрюмым и нелюдимым, он много времени проводит у костра, бездумно глядя на причудливый танец пламени. Рон видит это и понимает, что что-то происходит с его лучшим другом, знает, что нужно хотя бы попытаться расспросить его, но каждый раз отворачивает взгляд, говоря себе «в другой раз», ведь сейчас ему самого так плохо и нет никакого желания сотрясать зря воздух.
Однажды Гермиона на весь вечер уходит в ближайшую деревню: пополнить запасы продовольствия и узнать, что происходит в мире. Как правило, такие вылазки растягиваются до полуночи, поэтому, когда на землю опускается ночь, а Гермионы все нет, ни Гарри, ни Рон не беспокоятся.
С новой силой завывает ветер, раздувая притихший, было, костер, и друзья только плотнее укутываются в плед. Спустя несколько минут Гарри вытаскивает из внутреннего кармана фляжку и делает хороший глоток, затем протягивает ее Рону. Тот, даже не принюхиваясь, резким движением опрокидывает фляжку и не может сдержать слез — огневиски оказывается непривычно крепким.
Он не спрашивает, откуда в лагере могло взяться это дьявольское пойло, но Гарри зачем-то говорит:
— Стащил в магазине, когда в прошлый раз ходил за едой.
Рон не помнит, когда перестает обращать внимание на слово «стащил». Сейчас оно стало для него более привычным, чем «купил», но, честно говоря, это его нисколько не беспокоит.
Фляжка успевает еще несколько раз побывать в его руках, когда Гарри в очередной раз нарушает установившуюся тишину:
— Скажи мне, Рон, что ты сейчас слышишь?
Вопрос сбивает с толку, да еще и этот странный шум в голове, мысли путаются и никак не хотят складываться во что-нибудь связное, и это раздражает.
— Треск костра, — отвечает он, наконец, потом добавляет: — И птицы ухают.
— А птицы вообще ухают? — задумчиво спрашивает Гарри. — Я думал, что только совы так делают.
— А что совам делать в такой глухомани? Да еще и в такое время. — Рону кажется, что его слова очень разумны и по-настоящему сейчас важны.
Они молчат, изредка прикладываясь к фляжке. Вокруг действительно царит почти мертвая тишина. Но, несмотря ни на что, Рон оказывается прав: время от времени потрескивают поленья в костре и слышны из леса крики ночных птиц. И больше ничего.
— А дети? — неожиданно спрашивает Гарри, не отрывая взгляд от огня.
— Какие?
— Обычные, — пожимает он плечами и поясняет: — Они ведь плачут, да? Особенно маленькие. А сейчас?
— Сейчас никто не плачет, — говорит Рон и пытается внимательно посмотреть на друга, которого он знает как облупленного. Ведь правда? Знает? Но почему-то вместо лица лишь расплывчатый овал и навязчивый, мешающий сосредоточиться шум в ушах.
Где-то неподалеку раздает треск веток, будто кто-то осторожно пробирается сквозь кустарники. Гарри и Рон напрягаются, к бурлящему в крови алкоголю добавляется адреналин, и что-то настойчиво шепчет, что нужно пойти и проверить, кто там. Проходит с десяток секунд и, подсвечивая себе волшебной палочкой, с пакетом в руке появляется Гермиона. Все с облегчением вздыхают.
* * *
Иногда Рону кажется, что вся его теперешняя жизнь — это просто длинный и довольно скучный сон. Иногда ему кажется, что Последней битвы все еще не было, что Гарри так и не победил Темного Лорда, что магическая Англия по-прежнему в осадном положении, что он до их пор учится в Хогвартсе.
Рон вспоминает праздничный прием в Министерстве, посвященный Победе. Огромный зал, битком набитый волшебниками всех мастей: чиновниками, прихлебателями, героями, служащими, прессой. И он стоит неподалеку от кафедры, за которой, широко улыбаясь, выступает Гарри, произнося длинную, торжественную речь. Слова ему даются с трудом, между предложениями большие паузы, видно, что он чувствует себя не в своей тарелке. В каждом его движении сквозит лишь одно желание — побыстрее закончить с официальными речами.
К лацкану парадной мантии Рона прицеплен Орден Мерлина третьей степени, но единственная его мысль в эту минуту — как бы отсюда побыстрее убраться и желательно с Гарри. Тогда можно будет вместе распить по бутылке сливочного пива за победу и тихо разойтись по домам. Чтобы чем-то развлечь себя, Уизли смотрит по сторонам, рассматривая гостей. Когда плавный поток речи героя магического мира внезапно прерывается, и все удивленно смотрят на него, Рон резким движением разворачивается в сторону кафедры и замечает на мгновение остекленевший взгляд Гарри и его дрожащие руки. Спустя несколько секунд кажется, что все пришло в норму, слова идут своим чередом, пусть концовка и выглядит немного скомканной. Никто ничего не замечает или просто не придает этому значения.
Гарри спускается со сцены и направляется в его сторону, но проходит изрядное количество времени, когда он наконец добирается до Рона, прорвавшись через толпу чиновников, которые желают лично засвидетельствовать герою свое почтение.
Они отходят в сторону. Поттер выглядит немного нервным, к тому же, постоянно оглядывается, будто пытается найти кого-то в толпе, однако Рон списывает все это на напряжение последних дней, ведь столько всего произошло. Мимо проходит официант, и Гарри берет с подноса бокал с шампанским и только тогда спрашивает:
— Обычно ведь на такие приемы детей не берут, да?
— Детей? — удивленно переспрашивает Рон. — Это же министерский прием, здесь только напыщенные высшие чины.
— Да, да, — быстро соглашается друг и улыбается. — Конечно, детям здесь делать нечего, да и плакать тоже… Кстати, тебе в последнее время ничего не снилось необычного?
— Да нет, — качает головой Рон и, подмигнув, добавляет: — Это же ты у нас обычно спец по таким делам.
Но видя его серьезное выражение лица, хмурится и шепотом говорит:
— А тебе? Что-то связанное с ним? Я думал, что связь должна оборваться после…
— Нет-нет. Ничего такого, наверное, просто устал, — отмахивается Гарри. — Хотя… — начинает он с неуверенным видом и не успевает закончить.
С неприятной улыбочкой к ним подплывает министр Кингсли, занявший этот пост после бесславно ушедшего Пия Толстоватого, и разговор затухает сам собой, приходится улыбаться во все тридцать два зуба и делать вид, что тебе действительно интересно слушать все эти витиеватые поздравления и заверения в вечном сотрудничестве.
* * *
Каждую пятницу Рон ставит на низкий столик в гостиной два стакана, бутылку огневиски, тарелку с бутербродами, садится на диван, ожидая, пока огонь в камине не взметнется изумрудным пламенем и оттуда не вывалится Гарри. Впрочем, иногда он приходит через дверь, и тогда приходится вставать и идти открывать дверь. Все проходит как по накатанному сценарию, и такие тихие или не очень вечера уже стали своеобразной традицией.
В один осенний вечер Рон вздрагивает, когда из-за двери раздаются отчаянные ругательства, затем громоподобный стук по деревянной панели, еще и еще. За порогом, держась за косяк, стоит потрепанный Поттер, и, не говоря ни слова, Рон пропускает его внутрь.
Он разливает по стаканам темную жидкость и протягивает другу. Гарри быстрым движением берет его, но не торопится пить, лишь обхватывает стакан руками и молча смотрит в одну точку на столе. Он выглядит уставшим: синяки под глазами, новые морщины избороздили лоб, и на висках бьются тонкие жилки. Гарри сжат будто пружина, готовая выстрелить в любой момент, взорваться, улететь. Так обычно бывает, когда головная боль становится невыносимой, и ты сжимаешь зубы, хмуришь брови, успокаивая себя мыслью, что так хоть немного, но легче. А что если день за днем жить в таком напряжении? А что если «головная боль» преследует тебя каждую секунду?
Гарри вертит в руках стакан, словно ему просто нужно держать что-то в руках, чтобы не… что? Рон не знает. Но именно сейчас, в это самое мгновение, наконец-то понимает, что, оказывается, всю свою жизнь он видел в своем лучшем друге только то, что хотел видеть: успешность, популярность, богатство, героизм, внешнюю и внутреннюю красоту. А настоящего Гарри он совершенно не знает, и этот чужой незнакомец лишнее тому подтверждение. Рон не может даже сказать, когда начали происходить эти небольшие, едва заметные изменения, он ничего не заметил или просто не захотел обращать внимание.
Рон видит, что его друг пришел уже изрядно набравшимся, и собирается мягко предложить ему переночевать здесь, но видит отчаянный, полный безнадежности взгляд и молчит. Это глаза затравленного волка, и рано или поздно должен произойти взрыв… истерика.
Он и не подозревает, что это случится именно в этот вечер и именно в его присутствии. Рон молча смотрит за тем, как Гарри крушит его мебель, запускает стаканы и посуду в стены и кричит… кричит что-то о плачущем ребенке, об укутанной в черное маленькой фигурке, о пустынном перроне, о сводящем с ума плаче… Нескончаемом детском плаче, который проникает в каждый уголок мозга и терзает, и терзает его и день и ночь. Не переставая.
Спустя полчаса Уизли понимает, что его друг начинает повторяться: постоянно кричит про детский плач. Пора что-то делать. Рон роется в карманах в поисках волшебной палочки, но ее там нет. Подняв взгляд, замечает ее на камине; несколько быстрых шагов — и вот он уже резким движением направляет ее на Гарри и произносит усыпляющее заклинание. Он успевает подхватить падающее тело и затем бережно укладывает его на диван, накрывая сверху пледом.
А утром приедет Гермиона и отвезет Гарри домой, где тот примет свои зелья, и еще на месяц все будет более-менее в порядке.
А Рон, тем временем, поднимается в свою спальню и, не раздеваясь, падает на кровать. Каким же он был дураком, когда хотел быть Гарри Поттером.
Vova
