Мы, как спички, сгораем в холодной тиши октября...
Когда Лаванде Браун шестнадцать, она лежит, глядя в потолок гриффиндорской спальни для девочек, и возводит воздушные замки. Восхитительные громадины, в которых не существует ничего, кроме пустой наивности, прогулок по Хогсмиду с Майклом, Колином, Роном… ночных разговоров с Парвати. Там лишь мечты, звучащие с поразительной ясностью. И она часами не может заснуть, потому что сердце бьется часто, и все кажется таким реальным, что стоит протянуть руку — и почувствуешь, как слепит свет сотен свечей.
Лаванда замирает на миг, чтобы запечатать замок всеми известными ей заклятиями. Чтобы никто и никогда не ворвался в ее прозрачный, зыбкий волшебный мир.
В кабинете министерской сотрудницы Гермионы Уизли царил приятный полумрак. В кресле у стола сидела непосредственно сама хозяйка, чуть в стороне — у окна, стояла молодая девушка и всматривалась в вечернюю темноту.
— Как можно быть такой легкомысленной, Лаванда? — девушка зевнула и прикрыла глаза.
— Ой, ладно… Покопайся в своей лохматой голове, Гермиона, и подумай… — Лаванда осеклась и повернулась к подруге. Не слишком близкой, конечно, но все же…
Гермиона старательно делала вид, что ищет что-то в папке с бумагами, хотя, та была перевернута вверх ногами. Поняв свою ошибку, девушка подошла к столу.
— Не сердись, Гермиона, я не нарочно. Правда, — та вздохнула и устало потерла виски.
— Сердишься на людей, Лаванда, когда веришь, что их поступки важны. Я уже давно ни во что не верю… Так зачем ты подала рапорт об уходе?
— Просто я уезжаю с Дином в Ирландию. На неопределенный срок. Мы решили жить вместе.
— И куда ты спешишь? Со всем этим? Я тебя не понимаю…
— Мне уже почти двадцать восемь, Гермиона! У тебя есть муж, дети… А у меня? Что есть у меня? Бесконечные воспоминания…
— Ну как знаешь, только возвращайся, если что не так пойдет, ладно?
— Спасибо тебе.
Лаванда Браун махнула на прощание рукой и вышла из кабинета.
В вечерних сумерках ощущалась летняя прохлада, но ей было слишком жарко. Привыкшая к дождливой и снежной погоде, она никак не могла полюбить теплые летние дни. Или просто не понимала.
Может, ей было не по себе после разговора с Гермионой. Каждый раз, когда они затрагивали личные темы, Лаванде хотелось выключить звук.
Памятуя о своих, когда-то искренне-сильных, чувствах к Рону, она до сих пор не могла спокойно смотреть на снимки его семьи.
Она завидовала тому пониманию, уважению, которое присутствовало в отношениях практических всех людей, потрепанных войной. Но ведь она тоже была одной из них!
И как она могла объяснить проницательной Гермионе, что уезжает с Дином Томасом — рядовым сотрудником отдела, в котором она работала — сейчас, однокурсником — в прошлом, только потому, что больше не может в одиночестве гулять по парку, искать в толпе знак свыше.
Проходят годы… Лаванда кого-то встречает, кого-то теряет. Неустанно пребывает в постоянном напряжении чувств и нервов. А как же иначе? Все нужно успеть. Закончить высшее учебное заведение, устроиться на работу в типографию, как мечтала или, хотя бы, в министерство — курьером. А ей всего двадцать семь, и некогда размениваться по мелочам. Война закончилась давно, а жизнь продолжается — и она осталась.
Только иногда, сквозь сон, девушка вновь возвращается в свой замок и вносит существенные коррективы в живущие там мечты. Отбрасывает устаревшие, заменяя их на более осуществимые.
— Постой, Лаванда! — кричат ей в спину, но она уносится прочь, тряхнув копной белокурых волос. Ей некогда задерживаться, ведь ее уже ждут в другом месте, мире. И никто не знает, как далеко ее занесет в погоне за счастьем. В голове нет-нет и промелькнет мысль о том, что пора бы остановиться. Может, чтобы не пропустить что-то важное. Но Лаванда запирает ее в чулане своего замка, запечатав дверь и повесив табличку: «До следующего семестра, года… жизни?»
На севере Ирландии зарядили дожди. Так некстати.
Кутаясь в тонкий плащ, Лаванда перешагивала через многочисленные лужи, направляясь в сторону коттеджа, в котором жила уже несколько лет. Надвинув на глаза капюшон, она чуть не прошла мимо Дина, который обнимал совершенно незнакомую Лаванде девушку.
Так некстати, именно сегодня, когда с утра проливной дождь. Когда ее пораньше отпустили с работы. Когда она намеревалась посидеть у камина, закутавшись в клетчатый плед и запивая плохую погоду крепким черным чаем.
Вместе с ним.
Кап. Кажется, привязанность — никуда не годится, раз какой-то дурацкий день может испортить все.
Кап. Но ведь то, что она к нему чувствует, привязанностью не назовешь.
Кап. Сердце колотилось, стучало по ребрам. И она понимала, что все — конец.
— Добрый вечер! — а голос по-прежнему был звонким и чистым. Как в шестнадцать лет.
Вздрогнули. Отстранились. Обернулись.
Девушка аппарировала сразу же...
— Послушай, дорогая, я могу все объяснить…
Как банально. Как будто она ни разу не встречала парней, которые ходили направо и налево. Лаванда остановила его пылкую речь движением руки. Как в старые добрые времена.
— Прости меня, Лав… Ну пожалуйста. Она никто для меня...
— Нет, знаешь, я не хочу ничего ни слышать, ни говорить!
Лаванда прошла через небольшую гостиную и поднялась на второй этаж — в спальню.
— Просто утомил.
— Но я же извинился, любимая...
— Дин... Никогда, слышишь, никогда не называй меня любимой, если любимая — не я!!
Девушка открыла шкаф и начала методично бросать вещи в старый коричневый чемодан. Два года совместной жизни не стоили того. И теперь было лишь немного обидно и жалко потраченного впустую времени. И возвращаться в Лондон не хотелось.
— Может и с Джинни Уизли вы тогда по этой причине расстались?
Спросила просто так, чтобы не молчать.
— Это важно сейчас?
Лаванда кинула в сумку последнюю книгу и огляделась. Продолжать разговор почему-то не хотелось.
— Значит, уходишь? — парень прислонился к косяку, наблюдая за ловкими движениями Лаванды. Она знала, что ему точно не будет жаль.
— Навсегда!
Торопливо вышла из комнаты и, схватив с вешалки промокший плащ, хлопнула дверью.
В тридцать она выскакивает под дождь с чемоданом в руках, бросив несостоявшемуся молодому человеку, что уходит. Теперь уже насовсем. Они расстались, потому что… так получилось. Лаванда сказала что-то не то, он вспылил. С каждым бывает. Но ей некогда оглядываться. Обернется — останется навсегда. И она аппарирует под аккомпанемент капель по крыше.
Ведь ее уже ждут где-то там… впереди.
Запыхавшись от быстрого бега по тропинкам судьбы, девушка останавливается в толпе незнакомых людей и беспомощно смотрит по сторонам. Пытается вновь вернуться в свой воздушный замок, нареченный ею крепостью. Только на губах горчит, и она понимает, что второпях позабыла ключи где-то между прошлым и настоящим. Они утонули в неизбежности. Взмахом длинных ресниц рушит замок, чтобы создать новый.
Ей кажется это верным и осуществимым шагом.
Но вдруг она осознает, что ей уже давно не шестнадцать. И пройдя половину жизненного пути, она совсем разучилась мечтать. И может только стоять под этим октябрьским дождем и глотать пресные капли.
Лаванда спорит с собой. Спорит в голос. Убеждает, просит, приказывает.
— Ну же, Лаванда! Ничего ведь не случилось. И воздушные замки — это все глупости для маленьких девочек. А ты взрослая, ты сильная, независимая… Свободная, в конце концов.
Говорит и понимает, что слова, блин, ничего не значат. И закрыть глаза страшно, а смотреть на все вокруг — больно. Вот так — по-настоящему. Как будто не может уйти: просто собрать вещи и хлопнуть дверью. Или тихо уйти, оставив записку. Или без записки…
А вокруг теперь другие краски и уже под кожей. И они теперь ей дороже всего на свете.
Она цепляется за ручку своего чемодана, как утопающий за соломинку. И упрямо бредет вперед, прислушиваясь к стуку своих каблуков по мостовой. Лаванда не боится, нет. Все изменяется, ведь ничто не вечно.
И она тоже изменится, она не остановилась, а лишь замедлила шаг, чтобы уберечь в себе что-то важное.
В Лондоне в октябре всегда идут дожди, не знали?
Она появилась посреди улицы, совсем не заботясь о секретности. Поставила на выщербленную мостовую чемодан и растеряно оглядела ближние вывески магазинов. Оказывается, за два года не так уж много здесь изменилось…
Лаванда глубоко вдохнула горький вечерний воздух и собралась аппарировать в небольшую квартирку на окраине города, которую когда-то, казалось, сто лет назад, она снимала вместе с Парвати… Вздрогнув от этой мысли, девушка невесело усмехнулась. Ее не покидало странное ощущение — как будто кто-то схватил ее за руку холодными пальцами, не позволяя идти дальше.
В голову лезли неприятные мысли, полные сожаления о бесцельно прожитых годах. В которых, по сути, не было ничего, кроме нервной спешки, мелькающих в стороне лиц и красок разочарования.
Лаванда моргнула и убрала со лба прядь мокрых волос. Ей вспомнился один жаркий летний вечер, когда цвели хризантемы и протяжно скрипели качели в саду…
Парвати стоит на пороге дома Лаванды и отчаянно теребит свою длинную косу, перевязанную атласной лентой. Подол легкого сиреневого платья бьет ей по коленкам под порывами теплого ветра. Лаванда переводит взгляд за спину подруги и улыбается стоящей там Падме.
— Это так неожиданно, — шепчет Парвати. — Я совсем не думала, что так скоро…
— И надолго вы уезжаете? — Лаванда смотрит в черные глаза подруги и думает о том, что многое отдала бы за то, чтобы вместе с ней уехать в жаркую Индию.
— Не знаю, Лав… Родители хотят, чтобы мы там пожили какое-то время.
— Но тебе всего девятнадцать! — девушке кажется, что еще чуть-чуть, и она не сможет сдержать подступающие слезы. — Успеешь …
До Лаванды и Парвати доносится голос Падмы, которая окликает сестру.
— Ладно, я пойду, Лав… — Парвати сжимает ее руку. — Ты пиши мне!
Лаванда кивает и обнимает подругу, крепко стиснув ее плечи.
— Пиши, ладно?! — уже на бегу кричит Парвати.
— Хорошо… — голос сиплый и девушка кашляет. — Обязательно!
Слова звенят в ушах, и Лаванде кажется, что она чувствует уже по-другому. По-взрослому.
Прояснившееся, было, небо, вновь заволокли пепельно-серые тучи. Протяжно ухнув, над головой девушки пролетела сова, и Лаванда закрыла лицо руками, осознав, что написала своей лучшей подруге всего четыре раза...
А перед глазами стояла Парвати в сиреневом платье, с туго заплетенной косой…
— Ты пиши мне, ладно?!
Лаванда всхлипнула и присела около чемодана, чтобы достать носовой платок. Вдруг рядом послышались голоса, и девушка обернулась, посмотрев на соседнюю улицу.
Дверь небольшого дома, с увитыми плющом стенами, была распахнута настежь. На пороге стояла полная женщина, лет тридцати и держала в руках большой глиняный горшок с каким-то растением.
— … и это тоже возьми! Ничего не забыл? Отлично!
С этими словами женщина, в которой Лаванда узнала Ханну Аббот — бывшую студентку Хаффлпафф, сунула горшок в руки высокому молодому мужчине и захлопнула у него перед носом дверь.
Тяжело вздохнув, мужчина развернулся и, подняв большую сумку, повесил ее на плечо. Другой рукой он бережно прижимал к себе цветочный горшок.
Присмотревшись, Лаванда узнала в молодом человеке своего однокурсника.
— Невилл! — радостно закричала она и, приподняв свой тяжелый чемодан, двинулась к нему навстречу.
Мужчина запнулся и чуть не выронил растение из горшка. Смутившись, он покраснел и пролепетал что-то в ответ.
— Кажется, мы сто лет не виделись, да? А ты, оказывается, совсем не изменился… — девушка подошла ближе и поняла, что ей приходится задирать голову, чтобы смотреть Невиллу в глаза. — Только вырос сильно.
Они вдвоем улыбнулись.
— Помочь? — робко предложил мужчина, показывая на чемодан.
— Давай… А я возьму вот этот цветочек. Как он называется, кстати?..
Поверхности луж вновь пошли пузырями под тяжелыми каплями.
Но теперь под проливным дождем шли уже два человека, увлеченно разговаривая…
Может, мы не зря воздушные замки сносим? А может, во всем виновата эта осень…
В любом случае, никогда не поздно на миг остановиться, чтобы в толпе, среди прохожих не пропустить того, с кем давние мечты станут реальностью.
Vova
