Тычу пальцем в небо. Смотрит. Глаза округлила и брови — домиком. Я так не умею. Скашиваю глаза вправо, чтобы лучше видеть ее лицо. Волосы — розовые треплет легкий ветер, на щеке темное пятнышко, нос чуть вздернут кверху.
Смеется.
— Как думаешь, нам сильно достанется от миссис Уизли?
Ложусь на спину, подложив под голову руки.
— А, наплевать. Сегодня можно.
Она морщит нос и стягивает через голову фартук. Переворачивается на живот и расслабленно улыбается. А я закрываю глаза и пытаюсь представить, как мама сейчас кричит на Рона, выясняя, куда пропали ее помощницы…
— Конечно можно, у тебя же день рождения…
Мы с ней очень похожи. Как сестры-близнецы. Она неуклюжая, я дерзкая. Привыкла хулиганить, живя с шестью братьями. А мама, кажется, позабыла, что девочку стоит воспитывать чуть иначе. Ну а Тонкс, как тайфун. Ураган. И весело с ней. Только в последнее время я слишком часто смотрю на нее не по-дружески. Ищу намек на что-то в малейшем движении, прикосновении, слове.
Но фишка в том, что я сама все это придумала. И хочется сердце остановить, дыхание задержать. Хоть что-нибудь сделать, чтобы не засыпать с ощущением ненормальности своей жизни. И привыкать нет смысла…
Тонкс — девочка-экспериментатор.
— Ску-у-чно… — она садится и упирается руками в землю. А трава такая яркая-яркая. Зеленая. И совсем непонятно, что сейчас август.
Я приоткрываю один глаз. Щурясь на солнце, пытаюсь сфокусировать взгляд на ее волосах.
— Мы можем вернуться, Тонкс… — тоже приподнимаюсь на локтях и потираю нос.
Она поворачивается ко мне и спрашивает неожиданно:
— А сколько у тебя веснушек, а, Джинни? — и голос такой любопытный, заинтересованный.
Я пожимаю плечами и недоуменно представляю свое лицо, которое, между прочим, сплошь в капельках солнца.
— Давай считать!
— Каким образом? — со смехом в голосе. Ну и выдумщица.
— А вот таким…
Игриво толкает меня на спину и, нависнув надо мной, щелкает пальцем по носу. А у меня сердце в пятки ушло.
Тонкс — девочка-экспериментатор. А Джинни, кажется, — подопытная девочка.
— Одна, две, три… пять… — и правда считает.
А я смотрю в глаза ей. Они сейчас темно синие, цвета моего любимого фломастера, который я потеряла лет в шесть… или семь.
Нервно сглатываю и понимаю, стоит мне чуть приподнять голову… Нет! Неправильно так… Чужие губы слишком близко.
А, к черту правила!..
Кажется, я ошиблась. Сделала что-то не так.
Тонкс неловко поднимается и, смутившись, отводит взгляд. А я облизываю губы и даже сейчас чувствую вкус молока с медом и мяты.
Перевожу взгляд на ее спину. Я дура. Она, вроде как, с профессором Люпиным. У них, наверное, даже любовь.
Черт бы ее побрал…
И пытаюсь сказать что-то. Мысли путаются, а то и вовсе исчезают. Хрупкое равновесие нарушилось и нужно как-то его восстановить… только…
— Джинни, — Гарри прошел в нашу спальню и прикрыл за собой дверь. — Ты готова?
Я кивнула и отвела взгляд от окна. А за окном была весна. Не такая больная, как несколько лет назад. Когда чувствовалось лишь волнение, страх; беспокойство за друзей, за Гарри… Чуть сильнее — за нее.
Тогда я не могла смотреть ей в глаза, смущаясь. В ее присутствии становилась еще более неуклюжей, из рук все валилось, а она смотрела на меня, не понимая, что происходит.
Я сама не понимала толком. Боялась чего-то, и никогда не пыталась заговорить…
…только… Касание губ — и сердце замирает в ожидании. Немой взгляд — и оно рассыпается на осколки, как стеклянная пыль; мгновение — и его не убедить, дрожь не унять, дыхание не задержать.
И я себя чувствую так… никак.
Кладу руку ей на плечо. Волосы у Тонкс приобретают темно-фиолетовый оттенок…
На кладбище сегодня ветрено. И народу собралось много. Оглядываясь, я пыталась отыскать взглядом хоть кого-нибудь из знакомых. Гарри ушел на могилу Северуса Снейпа, куда я идти не захотела.
Мимо надгробий я медленно брела в сторону двух могил, расположенных рядом.
«Ремус Люпин 1960 — 1998»
«Нимфадора Тонкс 1973—1998»
Если бы я тогда смогла подойти к ней ближе. Если бы сказала что-то важное…
Просто я поняла сейчас. И сердце под ребрами — бешеным ритмом. Глаза ее вспомнила и чуть не задохнулась. Нежности нет, меня прежней — тоже.
— Прости…
Она смотрит на меня, как на умалишенную. Или мне так со страху кажется. На глаза наворачиваются слезы, и повторяю про себя: Дура-дура-дура. Дура ты, Джинни Уизли. Ненормальная девочка с подростковыми комплексами…
— Ничего не было, Джинни… Забудем? — шепчет. И у меня больше нет выбора.
— Да…
У ее могилы никого не было, и я присела на корточки у надгробия.
Vova
