На ту сторону бездны

Нотт, внимательно разглядывающий собственный маникюр, стоял у дальней стены, затянутой гобеленом с вытканным семейным древом. Небрежно накинутый халат — шелковый, в пол, покрытый богатой вышивкой и даже на ее неискушенный взгляд безумно дорогой, — был распахнут, являя взору несвежую, заляпанную пятнами и почему-то намокшую рубашку. Брюки тоже оставляли желать лучшего — с серыми пыльными мазками на коленях и явными следами подсохшей блевотины. На ввалившихся в холл колдомедиков Теодор отреагировал коротким взглядом, кривой ухмылкой и парой ядовито сцеженных слов:

— Опять опоздали.

Гермиона, оттолкнув застывшего столбом брата Эдварда — новенький, ему простительно, — бросилась к лежащей на ковре маггле и схватила ее за холодное липкое горло. Пульса не было.

— Я же сказал — опоздали.

Широко раскрытые глаза девушки с расширенными на всю радужку зрачками уже стеклянно смотрели в потолок, а посиневших губах всё еще пузырилась розовая пена, струйками стекавшая по подбородку. Они опоздали буквально на пару минут.

* * *

С чего это всё началось?.. А с чего обычно начинаются все неприятности? С затянувшей рутины, с хронической усталости, с поджимающего срока погашения кредита, с очередной размолвки с Роном… С вдруг осознанного острого нежелания возвращаться вечером домой, хотя после долгой, выматывающей смены все мысли — только о ванне и кровати. С как будто нарочно возникшего на пути маггловского бара, с лишней рюмки посредственного бурбона. Ну — и со случайной встречи в этом самом баре, естественно.

Своё черное дело алкоголь уже сделать успел. Гермиона, облокотившись на стойку, медленно потягивала новую порцию переставшего казаться таким уж гадким виски и в упор, не таясь, рассматривала его. Того, кто сидел у дальней стены и изучал тонкое меню.

Давно и прочно забытое лицо… Вроде бы всё знакомо — и склоненный четкий профиль, и рваные пряди темных волос… И даже то, как он быстро крутил в пальцах зажигалку, было знакомым, но собрать обрывки воедино, но узнать — не получалось. На удивление, терзание собственной памяти отвлекло получше выпивки и почти развеселило — это она-то, и не может вспомнить!.. И вскоре память таки сдалась, подбрасывая пока еще размытые, но становящиеся всё более четкими картинки и образы…

Вот стеклянный столик поменялся на старую, изъеденную непонятно чем парту, кожаная куртка — на щегольскую школьную мантию; дешевая зажигалка в руке превратилась в острое черное перо, меню — в пергамент с написанным четким почерком эссе. Но окончательно Гермиона узнала его лишь тогда, когда он поднял голову и так же, в упор, посмотрел на нее. Просто… таких разноцветных глаз больше не было ни у кого в Хогвартсе. Только у Нотта.

…Так вы спрашиваете, с чего начались все неприятности?.. Я вам скажу, с чего. С того, что не стоило уставшей и вымотанной женщине, да еще и на пьяную голову, принимать нечто, вдруг вспыхнувшее в глазах почти незнакомого мужчины, за искреннее восхищение собой-любимой. Вот совершенно не стоило. Равно как и поддерживать идею выпить еще по глотку — за неожиданную и приятную встречу старых… друзей.

И кстати, похмельное пробуждение в дешевом мотеле в пригороде для уважаемого колдомедика Грейнджер было все-таки нехарактерно. Но Провидение и тут смилостивилось над ней, и даже дважды — во-первых, наградив ее амнезией (увы, частичной, но спасибо, как говорится, и за малые милости), а во-вторых, Нотт в этот момент принимал душ. Гермиона лихорадочно натянула платье, пальто и, запихав белье в сумку, пулей вылетела за дверь, твердо сказав себе, что ничего не было, и задумываться тут не о чем.

Не задумываться удавалось целых три недели. Почти не задумываться, но ежедневная рутина засасывала и от ненужных мыслей очень удачно отвлекала. А потом началось.

* * *

Первый Патронус появился в самый разгар еженедельной планерки. Все сорок девять колдомедиков больницы Святого Мунго, до этого внимательно слушавшие отчет дежурного врача, теперь с не меньшим вниманием разглядывали сияющего волка, нагло запрыгнувшего прямо на кафедру. Патронус дождался полной тишины, лениво нашел глазами Старшего и низким, чуть хрипловатым голосом, от которого у Гермионы скрутило все внутренности, произнес:

— Срочный вызов. Олдборо, Ноттхолл. Маггла. Героин. Принято?

— Принято, — поморщившись, ответил Старший; волк кивнул и исчез, а мистер Дарроу, отыскав в зале Гермиону, устало вздохнул:

— Давай, Грейнджер. Маггловская дрянь — по твоей части. Возьми с собой брата Эвана, и отправляйтесь. Заодно и воспоминания не забудь откорректировать… А вы, коллега, продолжайте.

Доклад возобновился, а Гермиона, выйдя на негнущихся ногах в коридор, только там сообразила, что пароль от камина Теодор сообщить так и не удосужился. Поэтому, пока отыскали на плане Олдборо аппарационную точку, пока нашли в самом Олдборо Ноттхолл… В общем, не помогли ни заклинания, ни маггловские антидоты. То ли доза была слишком большой, то ли героин смешали с чем-то еще, то ли, действительно, была виновата задержка, но девушка, так и не приходя в сознание, через четверть часа умерла у нее на руках. Брата Эвана вырвало рядом с телом, а Гермиона, выронив пустой шприц и без сил опустившись прямо на пол, первый раз за эти пятнадцать минут посмотрела в сторону безмолвно застывшего на диване Нотта. И получила в ответ тяжелый и холодный взгляд. Потом Теодор брезгливо поморщился, отвернулся и, по-прежнему не произнося ни слова, стряхнул пепел с сигары.

Странно, но умная вроде бы Гермиона расценила тот вызов как случайность. Совпадение. Ну, мало ли что в жизни бывает… Оказалось, нет.

И понеслось.

Патронус из Ноттхолла то появлялся четко по понедельникам, то через день, то его не было неделями… Каждый раз наркотики, каждый раз магглы. Причем, не какие-нибудь опустившиеся бродяжки и шалавы, а «золотые детки», не старше семнадцати, соответствующе одетые и увешанные драгоценными цацками. Брата Эвана, уволившегося после третьего посещения Олдборо, сменил брат Тадеуш, которого сменила сестра Джессика… Гермиона приспособилась аппарировать прямо к воротам поместья, дальше их не пускал антиаппарационный купол, но скорость реагирования на результат влияла, увы, не всегда. Часто на выдох «Какой наркотик?» Теодор лишь равнодушно пожимал плечами и продолжал молча наблюдать — за лихорадочно шепчущими диагностические заклинания губами, за тонкими пальцами, ломающими ампулы, а потом пытающимися нащупать хоть одну рабочую вену…

Вызовов было двенадцать. И троих из двенадцати спасти не удалось.

После четвертого вызова она потребовала официального разбирательства. Разобрались. Выяснили — Теодор, и так, кстати, много лет находящийся под негласным Надзором Аврората, никаких оргий в поместье не устраивал и собственноручно магглов наркотиками не накачивал. И с девочками, и с мальчиками он знакомился в дорогих, но нередко имеющих сомнительную репутацию клубах, и ненавязчиво приглашал продолжить вечер у него дома — запрещено? Не запрещено. Что особенно порадовало сотрудников из отдела зачистки — всегда педантично стирал память после аппарации, хотя такая предосторожность зачастую бывала лишней. Видел ли, что его случайные спутники или спутницы были под кайфом? — да, видел. Сам, разумеется, не употреблял, еще и их отговаривать пытался, конечно же, безрезультатно. А когда понимал, что все заходит слишком далеко, посылал Патронуса в Мунго. Никаких правонарушений, наоборот, налицо добросовестное выполнение гражданского долга и долга совести. Впору объявлять благодарность и награждать медалью.

За официальным, абсолютно ее не устроившим, последовало разбирательство частное. Рон, конечно, пофыркал и покривился, но просьбу своей «вечной» невесты все-таки выполнил. И по его словам, Теодор сильно смахивал на витрину в ювелирном магазине — такой же кристально чистый и непробиваемый. У Гермионы опустились руки.

А вызовы всё не прекращались. Она дошла до того, что устраивала истерики в кабинете Старшего и даже написала три заявления на увольнение. Мистер Дарроу все три пергамента аккуратно испепелил, а в качестве контрмеры напомнил про невыплаченный кредит и, скрипя зубами, пообещал увеличить зарплату. Контрмера подействовала, но ненадолго.

Но главное, Гермиона не понимала мотивов. Что называется, абсолютно. Даже если допустить, что всё действительно происходило так, как рассказывал Нотт, тогда зачем?.. Зачем он снимал малолетних наркоманов, зачем упорно тащил их в поместье, зачем, в конце концов, ждал до последнего перед тем, как отправить Патронуса? И почему каждый раз оставался, отстраненно наблюдая, как она пытается вытащить из комы очередного ребенка? Вопросов накопилось много, но, задай она их, что бы услышала в ответ? «Моя личная жизнь и мои пристрастия — не ваше дело, мисс Грейнджер»? И ведь не поспоришь. Особенно… после… Да, был и еще один вопрос, вдвойне неприятный для нее: насколько всё происходящее связано с тем, что она… Что они… Дальше Гермиона додумывать не решалась.

* * *

Эта девочка была четвертой. Брат Эдвард то ли всхлипнул, то ли судорожно вздохнул и, опустившись на пол возле растрепанной черноволосой головки, провел над телом палочкой и дрожащей рукой закрыл пустые распахнутые глаза. Гермиона, не убирая руку с горла — ну а вдруг, а вдруг? — вскинула ненавидящий взгляд и яростно прошипела:

— Сколько?..

— Шесть минут десять секунд, — тут же последовал четкий ответ, и Теодор, сухо щелкнув крышкой небольших часов, опустил их в карман халата. — До того, как ты открыла дверь. Можешь и не начинать, Грейнджер.

За месяцы этого вынужденного и дикого сотрудничества они стали понимать друг друга с полуслова. И когда наступает смерть мозга, Нотт знал прекрасно, в этом она уже убедилась. Пара минут, успей они на жалкую пару минут — и можно было бы попытаться… И в голове словно что-то перемкнуло; в ушах глухо застучало, а мир вокруг начал быстро наливаться красным. Гермиона пошатнулась, снова опустила глаза на неподвижное, будто кукольное, совсем еще детское личико и вдруг поняла, что это — конец. Что сегодня она дошла до ручки.

— Я же тебе показывала… — она, не чувствуя ног, поднялась, перешагнула через тело и медленно двинулась к нему, — как заводить сердце… Как делать искусственное дыхание… Я, блядь, оставила тебе все лекарства… Рассказала про все заклинания… Почему ты ничего не сделал?!!

Когда и как в ее трясущихся пальцах оказалась палочка, Гермиона не заметила. Нотт замер, прищурился и перевел взгляд с искусанных губ на недвусмысленно поднятую руку:

— Потому что это твоя работа. Убери палочку, Грейнджер.

— Я тебя, мудака, просила… — она, не видя ничего, кроме проклятых разноцветных глаз, подходила всё ближе, — хотя бы открыть камин… Просто открыть камин!..

— Герм, — Теодор вдруг ласково улыбнулся, — тебя же лицензии лишат. И это — в лучшем слу…

Его прервал яркий всполох заклинания. Нотт, закричав, выгнулся и рухнул на пол, а за ее спиной крику Теодора вторил высокий фальцет брата Эдварда. Гермиона выронила палочку и, зажмурившись, сжала раскалывающуюся голову руками.

* * *

Конверт подсунули под дверь. Гермиона, не заметив, наступила на него, и на дорогой бумаге остался мокрый след. Вошедший следом Рон наклонился и, стряхнув грязную талую воду, покрутил письмо в руках.

— Из «Гринготса», — разглядев вычурный герб, глухо сказал он. — Герм… Ты слышишь?..

Гермиона, не раздевшись и уронив голову на скрещенные руки, сидела за кухонным столом. Волосы от растаявшего снега намокли и потемнели, пальто на плечах и рукавах собралось некрасивыми складками. Рон с минуту постоял рядом и, вздохнув, положил конверт на клеенку:

— Ладно. Пусть остается до завтра.

* * *

Заметка в «Пророке» была короткой и по существу — в отличие от долгого и бурного заседания Визенгамота. Рон в который раз прочитал, что за применение Второго Непростительного колдомедик Грейнджер лишается врачебной лицензии с отстранением от практики сроком на пять лет, и отложил газету.

Приговор, действительно, был очень мягким. С учетом состояния аффекта, всех предыдущих заслуг и бла-бла-бла. Гермиона, зажав сигарету в зубах, яростно давила на крышку старой кофемолки и молчала.

Зато кофемолка гудела, как сумасшедшая. И его просьбу не курить в доме снова благополучно проигнорировали… Рон бросил короткий взгляд на напряженную спину и потянулся к отложенному вчера конверту. Гудение кофемолки вдруг смолкло, и в наступившей тишине звук разрываемой бумаги прозвучал особенно неприятно. Гермиона с силой раздавила окурок в пепельнице и развернулась:

— По поводу кредита?..

Рон молча кивнул.

— Твари… — она, не глядя, всыпала кофе в ковшик с кипящей водой и резко взболтала. — Какие они всё-таки твари…

— Они поздравляют тебя с Рождеством и Новым Годом…

— Я же писала заявление на продление срока… Ходила… Унижалась…

— …благодарят за досрочное погашение и спрашивают, что делать с оставшейся суммой.

— А теперь, когда я без… Что?!

— Что слышала, — он бросил первый лист на стол, с нечитаемым лицом продолжая просматривать остальные, и Гермиона неверяще схватила его. — Как интересно, Герм. Представляешь, ты внезапно разбогатела. С чего бы это?..

— Это какая-то ошибка, — она, наморщив лоб, по пятому разу перечитывала витиеватые гоблинские фразы. — Обычная банковская ошибка…

Рон вдруг хмыкнул, с шумом встал и отошел к окну.

— Да нет, не ошибка. Гоблины — такие дотошные создания… Они тебе и распечатку прислали — все движения по счету. Полюбопытствуй.

Она полюбопытствовала. Поступлений было тринадцать, каждый раз — одинаковые, довольно внушительные суммы. Гермиона долго и тупо разглядывала ровные колонки цифр, даты зачислений, вычеты на погашение кредита, пока ее не осенило…

— Нотт, — сквозь зубы сказала она. — Это всё Нотт. Деньги поступали на следующий день после каждого вызова в Олдборо. Это он.

— Нотт платил тебе за вызовы? — Рон оглянулся, засунул руки глубоко в карманы и, присев на подоконник, спокойно посмотрел на неё. — А я почему-то думал, что твою… трудовую деятельность должен оплачивать Мунго. Странно. А ты его, значит, вместо благодарности… Кофе.

Гермиона, отбросив листы, с проклятием ринулась к плите, но было поздно — кофе сбежал. Она смотрела, как растекается темная лужица, и одновременно пыталась успокоиться, взять себя в руки, собрать разбегающиеся мысли и сообразить, что делать дальше. Не получалось ничего.

— Рон. Я. Не. Знала.

— Верю.

— А о том, почему — я — его — тебе прекрасно известно. И мы эту тему, кажется, закрыли.

— Закрыли.

— Хорошо. Хорошо. Если хочешь, я ему всё верну. Всё, до последнего кната.

— Да? И как же, интересно?

— Возьму еще один кредит, — идея сама по себе была идиотской, но ничего умнее в тот момент в голову не пришло. — Кофе будешь?..

— Для этого тебе понадобится как минимум устроиться на работу, — он поднялся, прошел мимо нее и остановился в дверях. — Что видится мне весьма проблематичным — без лицензии и с пятилетним запретом… А делать ты больше ничего не умеешь, разве что… ездить на вызовы. Кофе не буду, спасибо.

Гермиона, расплескав остатки, в сердцах швырнула ковшик обратно на плиту и прижалась лбом к холодному стеклу. Догонять и оправдываться не было никакого желания. Да и совесть… гм… не рекомендовала. Ладно, посмотрим на это с другой стороны... Одной проблемой меньше. Пока. А сколько их прибавилось?..

* * *

— Как же тебя угораздило? — тихо спросил Гарри. — Честное слово, хоть не уезжай никуда…

Гермиона, грея замерзшие руки в его широких и теплых ладонях, вяло пожала плечами:

— Не знаю. Перекрыло — и... Как я в него еще Авадой не бросила…

Над их головами вежливо кашлянула официантка, и они отодвинулись друг от друга, давая девушке возможность расставить на небольшом столике чашки и креманки. Поттер рассеянно скользнул взглядом по аппетитным сладостям и тяжело вздохнул:

— Герм, ты понимаешь, что легко отделалась? За Круцио обычно наказывают куда жестче…

«Жестче» подразумевало Азкабан. Гермиона упрямо вскинула подбородок:

— Да, я бесстыдно пожинаю плоды заслуг прошлого. И совесть меня, представь, не мучает!.. А ты понимаешь, во что он превратил мою жизнь? За два месяца — четыре трупа! Как я должна была реагировать?! Как, Гарри?..

— Ладно, хватит, — твердо сказал он. — Ешь пирожное, пей кофе. Свое персональное кладбище, прости за банальность, есть у каждого врача. А тебе давно пора было отдохнуть. Пашешь, как ненормальная, без перерывов и выходных, Дарроу вконец охренел… Кто угодно может сорваться от такой жизни... Когда ты последний раз была в отпуске?

— Не помню, — она нехотя воткнула ложечку в воздушный крем. — Года три назад, кажется… Зато теперь наотдыхаюсь до тошноты. И я не верю, что Нотт чистый. Не может он быть ни при чем. Вот не верю, и всё!

— А я не верю, что он прицепился к тебе на ровном месте, — Гарри, размешивая сливочную «шапку» в чашке, задумчиво смотрел на нее. — Вдруг, ни с того, ни с сего. Так не бывает, Герм.

Гермиона вздрогнула, глубоко вдохнула и на секунду прикрыла глаза. Поттер терпеливо ждал.

— Ладно, — выдохнула она. — Я с ним спала. Один раз. Случайно. Рон не в курсе. Вроде бы.

— Ясно, — Гарри чуть улыбнулся. — Случайно. Очень мило. Как раз в твоем стиле.

— Ясно? — Гермиона, пропустив подначку мимо ушей, отодвинула от себя расковыряное пирожное и тоскливо взглянула на валивший хлопьями снег за окном. — А мне не ясно. Может, это какая-то недоступная моему пониманию странная мужская логика? Не получилось затрахать ее так — попробуем по-другому?.. Или что?

Гарри неожиданно рассмеялся:

— Девушка, ваша фамилия ведь не Малфой. С чего ты вдруг решила, что все крутится только лишь вокруг твоей восхитительной персоны?.. А странная мужская логика, кстати, такова, что Нотт в этом плане о тебе наверняка уже и думать забыл. Да, могло быть поводом — но не больше. Так что не бери в голову.

Она с подозрением покосилась на него:

— Это ты меня так успокаиваешь, Поттер? Или мне стоит оскорбиться?

— Не оскорбляйся, — он примирительно улыбнулся и, облокотившись на стол, вдруг сделался серьезным. — А чтобы у тебя мозги без дела не заплесневели, могу подкинуть кое-какую информацию для размышления… Хочешь?

— По поводу Нотта? — Гермиона вздохнула. — Подкинь, хотя… Я просила Рона проверить его по вашим каналам… Что?

Гарри смотрел на нее укоризненно:

— Грейнджер, я тебя умоляю… Теперь настала моя очередь оскорбляться.

— В смысле — не надо сравнивать?

— В смысле — не надо сравнивать. Каналы бывают разными, знаешь ли.

— Только давай без подробностей твоей личной жизни, — быстро сказала она.

— Мерлин… Стукнуть тебя, что ли… Ладно, первый наводящий вопрос, из далекой юности. Ответ ты знать должна, как бывшая староста… Кто в Слизерине был лучшим по зельям?

Гермиона скептически и очень красноречиво приподняла бровь. Поттер тихо фыркнул:

— Нет, неверно. Представь себе, Теодор. С него единственного из всего курса Снейп ни разу не снял ни одного балла. За все семь лет, и только это уже кое-что о нем говорит. Следующий вопрос, риторический, потому как информация строго секретная… Тебе известно, чем занимался Нотт во время войны?

— Ну, если второй вопрос вытекает из первого… — она подумала, придвинула креманку обратно и вдруг снова, как воочию, увидела рафинированного сибарита в роскошном халате. — Уж точно не участвовал в рейдах и не бросался под проклятия.

— Правильно мыслишь, — Гарри сделал глоток капучино. — Зелья варил для Пожирателей. Но не какие-нибудь банальные, типа Костероста или кровевосполняющего, таких кадров у Лорда и без него было навалом, а мощные стимуляторы. Точнее, психостимуляторы. По им же разработанным рецептам.

Гермиона застыла и медленно подняла глаза:

— То есть… наркотики? Но ведь наркотики на магов не действуют.

— Маггловские наркотики не действуют, — поправил он. — Но наш с тобой недобрый гений умудрился создавать зелья, вызывающие у магов точно такие же эффекты, как допинг — у магглов. Резкое, но кратковременное усиление умственной и физической активности. Причем — внимание — без формирования обязательной для маггловской дряни физиологической зависимости. По завершению действия — пара часов истощения — и полное восстановление. Шикарная штука для войны, правда?

— Тогда почему он до сих пор не в Азкабане?!

— Хороший вопрос, — Поттер криво улыбнулся. — Потому что, когда Нотта взяли — уже в конце, перед самой Победой, — Шеклболта так восхитили его разработки, что он предложил ему выбор. Догадайся, какой. Подстраховавшись, естественно, Непреложным Обетом. Исход войны тогда уже был ясен, и Теодор, как истинный слизеринец, ухватился за подвернувшуюся чудесную возможность руками и ногами.

— А старший, которого так и не нашли…

Гарри махнул рукой:

— Старого Теодора быстро и надежно спрятали, это было одним из условий перехода младшего на нашу сторону… Я лично занимался, а рассказываю тебе это только потому, что пару лет назад он помер в далекой экзотической стране — между прочим, добропорядочной и естественной смертью.

Гермиона опустила голову.

— Удивительно, что Нотт до сих пор жив, — тихо пробормотала она, невидяще глядя на пышную кофейную пенку и пытаясь хоть как-то разложить услышанное по полочкам. — Необходимость-то в нем вроде отпала?..

— Ну, как тебе сказать… — Гарри задумчиво почесал нос. — Сегодня отпала, завтра снова появится… Жизнь нынче непредсказуемая, а такими мозгами разбрасываться грех. Поэтому он не просто жив, его еще и озолотили по полной программе, чтобы соблазнов меньше было. Да и кому он мешает? Живет тихо, в провинции, под негласным Надзором, ни в чем особо предосудительном… гм… пока не замечен. Поместье накрыто антиаппарационным куполом, камин сто лет как запечатан…

Гермиона моргнула и растерянно нахмурилась:

— Что значит — запечатан?..

Поттер пожал плечами и допил остывший кофе:

— То и значит. Закрыли сразу после войны, чтобы с минимальными погрешностями отслеживать все его контакты… Кстати, да. Он за последние месяцы пять прошений подал, чтобы снова подключиться к общей сети… Хорошо, что мы заговорили об этом, надо будет открыть, пусть уже человек пользуется… Ну что, поехали дальше?

— А есть еще и «дальше»? — слабо спросила она.

Чего-чего, а заплесневение ее мозгам теперь точно не грозило, с такими-то новостями… Да еще и проклятый камин… Да.

— Есть. Больше никаких страшных тайн, но все же… После войны у Теодора неожиданно случился бурный роман. Ну, знаешь, как это бывает… Смятение чувств, сошедшийся клином свет и полный срыв крыши.

— Знаю, знаю, — Гермионе вдруг сделалось неприятно, причем настолько, что даже угрызения запоздало проснувшейся совести потихоньку отодвинулись на задний план. — И?..

— С магглой, Герм. У брезгливого и чистокровного до мозга костей и пятнадцатого колена Нотта — с простой маггловской девчонкой. И не просто двухнедельное помешательство, он прожил с ней пять лет. Представила?

— А потом? — невольно вырвалось у нее.

— А потом, — взгляд Гарри стал непроницаемым, — девчонка умерла. И — по всем законам жанра — как ты думаешь, от чего? Правильно, — безжалостно закончил он, — от передозировки.

* * *

Сапоги давно промокли, но Гермиона, не замечая, как заледенели ноги, продолжала медленно брести по пустынным ночным улицам.

От нахлынувших скопом мыслей было просто некуда деться.

Нотт пять лет жил с наркоманкой. Знал об этом. Пытался бороться, искал лучших маггловских врачей, устраивал в дорогие частные клиники, поддерживал магией и поил своими волшебными зельями… Не помогло. Ну, не сложилось, не получилось — со всеми его знаниями, талантами и всем тем, что можно купить за деньги у магглов. Вот уж действительно — закон жанра, ирония судьбы и мельницы богов, которые, как известно, только кажется, что мелят медленно… И что тогда выходит — на этой почве его хорошенько сдвинуло?.. До такой степени, что теперь ему требуется регулярная подпитка всех его низменных и темных инстинктов? Наблюдать за агониями снова и снова, периодически убеждаться, что — не получиться — может не только у него?..

Нестыковка состояла в том, что на сдвинутого мозгами Теодор не походил совершенно. Потому что всякого рода безумия она уж в своей жизни навидалась, и на этом фоне хладнокровный и сдержанный слизеринец выглядел абсолютно нормальным. Даже чересчур. А вот его поступки утверждали обратное.

И это — еще не беря во внимание внезапно пролившийся на нее щедрый денежный дождь.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — несчастным голосом сказала Гермиона кудрявым розовощеким купидонам, украшавшим дверь, и только потом поняла, что она уже дома. Ничего себе, задумалась на семнадцать кварталов… Дверь перед ней открылась.

— Чего ты не понимаешь? — настороженно спросил Рон. Гермиона расстроенно махнула рукой и молча прошла мимо него в темный холл.

— Постой, — крикнул он ей во след. — Что сказал Гарри? Насчет денег? Он даст?..

Гермиона остановилась.

— Я забыла, — отстраненно сказала она. — Забыла спросить.

* * *

Потянулись унылые и однообразные дни. Не привыкшую сидеть сложа руки Гермиону вынужденное безделье страшно угнетало. Рон чуть ли не сутками пропадал на работе, и от большой тоски она навела идеальный порядок в доме (два дня), перечитала все отложенные на «потом» книги (еще четыре дня) и всерьез подумывала над тем, не завести ли собаку… Впрочем, когда опытным путем было установлено, что гулять по паркам прекрасно можно и в одиночестве, и, главное, это одиночество нисколько не тяготит, мысли о собаке отпали сами собой.

Трогать остаток чужих денег на счете Гермиона категорически себе запретила, а вариантов досуга помимо прогулок, не требующих затрат, было крайне мало. Неприятной неожиданностью стало то, что ее, заодно с лицензией, вдруг лишили и абонемента на посещение библиотеки Университета, причем связь между этими двумя событиями из сбивчивых объяснений заведующего она так и не уловила. Конечно, оставалась еще и старая библиотека Блэков, и она знала, что Поттер будет только рад, заходи она почаще, но… Но видеть каждый раз вежливо-холодную, злорадную улыбочку Драко, ловить на себе его насмешливые взгляды было выше ее сил. А после того, как во время очередного посещения Норы Молли преувеличенно-бодро заявила, что теперь есть время и о детях подумать, Гермиона лишний раз убедилась, что визиты и туда — тоже не вариант.

* * *

Намокшая газета пахла отвратительно — сырой бумагой и ядовитой типографской краской. Рон бросил ее возле камина (неужели трудно было забрать с порога, всё равно целый день дома просидела) и раздраженно сказал:

— Ну давай сходим куда-нибудь.

Гермиона отрицательно покачала головой и, зябко запахнув плед, подвинула кресло ближе к огню. Выходить сегодня на улицу, чтобы на каждом шагу натыкаться на красные сердца, цветы и целующиеся парочки?.. Нет уж, спасибо.

Их розы, конфеты и праздничный секс на День всех влюбленных остались в далеком прошлом. И, что самое печальное, это даже не угнетало. Рон пожал плечами, потянулся к столику за графином и так и замер — с протянутой рукой.

Она оглянулась на дверь и резко вскочила.

Патронус Нотта неторопливо обошел их скромную гостиную, чуть задержался, заглядывая в спальню, потом дошел до ковра и, усевшись в центр, принялся тщательно вылизываться.

— Что-то твой благодетель охерел, — сквозь зубы сказал Рон, с силой сжимая пальцы вокруг стеклянного горлышка. — Причем вконец.

Гермиона, не слыша и не дыша, выронила плед и нервно заправила за ухо выбившуюся прядь. Волк, наконец, поднял голову и спокойно взглянул на нее.

— Грейнджер. Мне нужна твоя помощь. Желательно быстрее. Запоминай пароль от камина…

Следующие три минуты Рон молча смотрел, как она мечется по дому, горстями скидывая в сумку жгуты, шприцы и лекарства, как зачем-то натягивает, а потом сбрасывает пальто и как, рассыпав полбанки дымолетного пороха, исчезает в камине. Потом вздохнул и всё-таки сделал глоток. И поморщился — на невысохшей до конца газете остались дырки от каблуков.

* * *

Вот где День святого Валентина праздновался с размахом и по полной программе. Гермиона, не успев стряхнуть пепел, оглохла от грохота музыки и почти ослепла от обилия сверкающих разномастных сердечек. Пока она трясла головой и промаргивалась, ей в руку всунули бокал с шампанским, в губы — вонючую сигару и строго спросили — а правда ли она только что вывалилась из камина. Гермиона сказала, что нет, вернула шампанское полностью удовлетворенному ее ответом юноше и, бросив сигару в огонь, попыталась высмотреть среди пьяной и укуреной толпы Нотта.

Теодор, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, стоял в дверях. И даже через весь немаленький зал было видно, насколько он нетрезв. Гермиона выдохнула проклятие и, расталкивая празднующих, стала пробираться к нему, на ходу расстегивая сумку.

— Пей! — в его руке оказался фиал с антипохмельным. — Немедленно!

Нотт без слов опрокинул зелье в себя и, отшвырнув флакон, развернулся и быстро направился к лестнице. Она моргнула и кинулась следом.

— Не отставай, — бросил он через плечо.

За ее спиной захлопнулась какая-то дверь, и Гермиона снова как будто оглохла, на этот раз от внезапной тишины — звукоизоляция в доме была отличная. Теодор свернул по коридору налево, потом еще раз, чуть не сбил с ног попавшуюся навстречу хихикающую парочку и остановился на пороге огромной ванной комнаты.

Девчонка полулежала на полу, привалившись к стене и закатив глаза. Прозрачная рубашка на груди была до половины расстегнута, и, присмотревшись, можно было увидеть, что она редко, но дышит. Пустой шприц и ядовито-розовый жгут валялись рядом.

— Успели всё-таки, — с неожиданной злостью произнес Нотт, наклоняясь и приподнимая густо накрашенное веко. — Зрачков почти не видно…

— Пульс слабый, — Гермиона, запретив себе думать, убрала пальцы с тонкой шеи и, опустившись на колени, раскрыла пошире сумку. — Ладно. Поехали. Положи ее как следует…

* * *

— Джесс… Джесс!.. — Теодор отвесил пару несильных пощечин. — Смотри на меня! Ну, давай, Джесс!..

Оплеухи подействовали — девушка, прижав ноги к животу и некрасиво разведя колени, подняла на него мутные голубые глаза.

— Девяносто на шестьдесят, — Гермиона сняла с безвольной руки манжету и спрятала тонометр в чехол. — Уже лучше. Джесс… А полностью как — Джессика?

Вопрос был риторическим, но девчонка вдруг хрипло ответила:

— Женевьева… А вы — доктор?

— Доктор она, доктор, — непонятно усмехнулся Нотт, и от этой усмешки вдруг продрало холодом по всему позвоночнику; Гермиона застыла и медленно перевела на него заледеневший взгляд, а Женевьева прерывисто вдохнула и тихо произнесла:

— Спасибо, доктор.

— Ну вот, «спасибо» — совсем другое дело, — не глядя на девушку, одними губами улыбнулась Гермиона. — А то всё деньги да деньги…

Нотт, не отвечая, вопросительно приподнял бровь — левую, — и карий глаз заискрился злым весельем. Сколько времени они над головой Женевьевы сверлили друг друга взглядами — неизвестно, но внизу вдруг распахнулась дверь, и сквозь полившиеся раскаты музыки пьяный мужской голос зычно крикнул:

— Эй, Нотт, такси здесь, «Пятый океан» ждет! Поехали!! Хватит трахаться!!

Гермиона подавилась язвительной репликой, а снизу, перекрикивая вопли и стоны «MUSE», всё разрывались:

— Тео, блядь! Ненасытное животное! Бери Джесс и спускайся! Мы ждем!!

— Тебя ждут, Нотт, — она отвела глаза первой и с трудом встала; с неожиданно поднявшейся волной желчи и горечи справиться было сложно, но она справилась, голос, в отличие от дико затекших ног, практически не дрожал. — Отправь девочку домой и вали гулять дальше. Снимешь кого-нибудь еще.

А хотелось не сдерживаться, не цедить сквозь зубы… Хотелось завопить от злости, дать волю подкатившим к горлу слезам, хотелось как следует пнуть под ребра и с размаху заехать тяжелой сумкой прямо по наглой ухмылке… А потом взгляд вдруг наткнулся на собственное отражение в огромном, на полстены, зеркале, — и захотелось разреветься уже от другого — от досады на себя, от острого разочарования…

— Я так и поступлю, — глаза Теодора, потемневшие настолько, что стали почти одного цвета, неторопливо скользили снизу вверх — по разношенным туфлям, по бесформенному домашнему платью, по собранным в неопрятный хвост волосам… — Дорогу сама найдешь, Грейнджер? Или проводить?

— Обойдусь, — подхватывая сумку, отрывисто выдохнула она. — Женевьева! Поняла? Домой!

Женевьева заторможено кивнула.

В холле первого этажа она натолкнулась на шумно одевающуюся компанию. В распахнутую настежь дверь тянуло холодом, и девушки, повизгивая, натягивали на оголенные плечи меховые полушубки. Кто-то грубо дернул ее за локоть:

— Эй, ты!.. Горничная!.. Мы там срач небольшой оставили… Приберись по-быстрому, мы еще вернемся...

Ну надо же, как вовремя… Гермиона резко остановилась, повернулась, ненавидяще сузила глаза и медленно потянула из рукава палочку. Сзади ее моментально обхватили сильные руки.

— Не дури, — шепнул Нотт. — Слышишь?..

Она упиралась, шипела и вырывалась. Он сжимал ее все крепче и под аккомпанемент грязных шуток и улюлюканья подпихивал бедрами, упорно толкая в сторону опустевшего зала. Отпустил только возле камина — чтобы развернуть лицом к себе, грубо притиснуть спиной к мраморным наличникам и быстро и жадно поцеловать.

Гермиона застыла. Нотт, в последний раз проведя языком по припухшей нижней губе, с трудом переместил руки с ее плеч на теплый мрамор и, резко оттолкнувшись, сделал шаг назад. Она смотрела на него огромными темными глазами и молчала.

— Успокоилась? — тяжело дыша, со злостью спросил он. — Тогда проваливай. Дура, натвори ты что сейчас, никакой Поттер тебя б не отмазал…

Гермиона вспыхнула, растерянно моргнула и машинально облизнулась. Теодор грязно выругался и, схватив с полки банку с порохом, бросил горсть в огонь…

Когда языки зеленого пламени улеглись, он осторожно вернул банку на место и, постояв несколько секунд с закрытыми глазами, выдохнул, потряс головой и достал телефон.

— Мадам Хмелевская? Да, я. Я нашел Женевьеву… Записывайте адрес.

Снаружи пронзительно засигналило такси.

* * *

То, что Рон с ней не разговаривает, Гермиона совершенно случайно обнаружила на следующий день, ближе к полуночи.

* * *

В «Гринготс» она все-таки зашла, ничего такого, просто голое любопытство. Дежурный гоблин, с подозрением оглядев ее, долго шуршал бумагами, а потом со скрытым злорадством сообщил, что новых поступлений не было.

Гермиона растерянно хмыкнула, пытаясь понять, обрадовало ее это, или огорчило. Не поняла. Гоблин протянул ей выписку и нехотя проскрипел:

— Как прикажете распорядиться остатком?

Она посмотрела — денег осталось, конечно, не столько, чтобы съездить на Бали и месяц там прошиковать, но вполне достаточно, чтобы с удовольствием пробежаться по магазинам, в кои-то веки ни в чем себе не…

Так, стоп.

Эти. Деньги. Чужие.

Но ведь она их заработала!.. Не украла, не выпросила, не… Заработала!.. Эти деньги ее!..

Проклятие, как будто в самом воздухе «Гринготса» витало что-то развращающее…

Деньги Нотта. Небрежная подачка с барского стола…

Гоблин ждал, нетерпеливо постукивая о конторку длинными кривыми пальцами. И, как назло, за его спиной на стене тоже висело зеркало…

…Нотта, так внимательно — и так близко — разглядывающего ее спутанные волосы и старое платье… Который бессовестно пользовался ее знаниями и опытом, когда ему заблагорассудится, и который в том — другом — плане, повинуясь долбанной загадочной мужской логике, давно о ней и думать забыл!.. И от которого она ни разу не услышала простого человеческого «спасибо»!

А жесткий поцелуй вместо пощечины — тоже ничего себе мера. Имеющая полное право на существование и вполне действенная. Вон как прекрасно сработало.

— Да в конце концов!.. — зло сказала Гермиона своему непрезентабельному отражению.

Пальцы гоблина замерли.

— Прошу прощения?.. — прищурившись, переспросил он.

Она опустила глаза на пергамент. В голове неожиданно стало пусто.

— Мисс Грейнджер?

Гермиона глубоко вздохнула.

— Всё снимаю, — сквозь зубы выговорила она.

* * *

В «Волшебных Вкусняшках» всегда было много народу, но Гермиона эту крохотную лавку любила, там действительно продавались необыкновенно вкусные сладости — нежные, воздушные, тающие во рту и всегда поднимающие настроение. Самое то к хорошему кофе, только что купленному в магазине напротив... Продавец повернулся на звук колокольчика, кивнул, выдал приветливое:

— Рад видеть вас, мисс Грейнджер. Давненько вы к нам не заглядывали… — и вернулся к обслуживанию стоявшего у прилавка покупателя.

Которым, как назло, оказался Малфой. Настроение сразу испортилось.

Драко неторопливо оглянулся, окинул ее с ног до головы внимательным взглядом и вдруг широко улыбнулся. Гермиона сразу ощетинилась.

— Что?.. — получилось не особо дружелюбно, но как получилось. Он покачал головой:

— Радуюсь, Грейнджер, что выиграл у Гарри пари. Благодаря аналитическому складу ума и элементарному знанию женской психологии. Красивые волосы.

Продавец протянул ему пакет с покупками. Она едва сдержалась, чтобы не коснуться остриженных прядей — сколько, интересно, придется привыкать к новому облику? — заняла его место у кассы и буркнула:

— Спасибо.

— Не за что. Для кого постаралась?

Гермиона метнула на него испепеляющий взгляд и с преувеличенным вниманием принялась рассматривать витрину. Драко поставил пакет на подоконник и облокотился о прилавок с видом человека, у которого полно времени. Продавец терпеливо ждал.

Внимание Малфоя отвлекало и нервировало, и вскоре Гермиона не выдержала:

— Драко, что тебе нужно?

Малфой перестал улыбаться и выпрямился:

— Поговорить. Выпьешь со мной кофе?

— Нет. Говори сейчас.

Драко коротко взглянул на развесившего уши продавца; тот внезапно вспомнил, что забыл нечто важное в подсобке и моментально испарился. Она нетерпеливо побарабанила ногтями по стеклу:

— Ну?..

Предельно собранный и серьезный Малфой напрягал еще больше, чем Малфой, гнусно ухмыляющийся. С тем хоть всё было понятно… Драко вздохнул:

— Всего пара слов, Герм. Когда до тебя вдруг доходит, что больше не нужно оправдывать ожидания окружающих, очень легко сорваться в штопор. Новая прическа и новые тряпки — это, конечно, замечательно, но… Слизерин есть Слизерин. Не забывай об этом. И просто… будь чуть осторожней. И осмотрительней.

Гермиона на секунду прикрыла глаза:

— Поттер тебе обо всем рассказывает?..

— В этом нет необходимости. Я, во-первых, неплохо знаю Тео, а во-вторых, представь себе, умею сопоставлять факты и делать логичные выводы.

— Представляю. То есть ты периодически пользуешься и головой, а не только...

Дверь в подсобку открылась, выпуская вернувшегося с крайне незаинтересованным видом продавца. Малфой фыркнул:

— Да, и это тоже.

Она рассеянно указала на несколько пирожных и, получив перевязанную красивой ленточкой коробку, нерешительно спросила:

— Драко… Зачем ты мне это сказал?..

— Потому что… — он, наклонившись, понизил голос, — ты единственная поддержала тогда Гарри. А для него это очень много значило. И вот еще что, Грейнджер: бросай уже, на самом деле, рыжего недоумка. Сколько можно?..

* * *

Кофейная пена поднялась пышной шапкой, и Гермиона, не сводившая с турки глаз, ловко сняла ее с огня. За отмытым окном наливался синевой тихий февральский вечер. Она поставила на поднос кофе и пирожные и, подхватив его, направилась в гостиную, к ярко пылающему камину.

Входная дверь, скрипнув, открылась. Она, замедлив шаг, обернулась и чуть не упала, споткнувшись о край ковра и залив драгоценным кофе блюдце с пирожными.

Стоявший на пороге Рон держал в руках корзину. Большую. С цветами. Нежные разноцветные ирисы, тюльпаны с пушистыми лепестками, строгие нарциссы, фиалки, ландыши, крокусы… И дом моментально наполнился сумасшедшим весенним ароматом, даже перебившим запах свежесваренного кофе… Она, покачнувшись, наощупь опустила поднос на столик и прошептала:

— Мерлин… Какое чудо…

Раньше ни на что, кроме алых роз в хрустких целлофановых обертках, у Рона фантазии не хватало.

— На пороге нашел, — он со стуком поставил корзину на пол. — Букет бы выкинул… А так — жалко.

— Жалко, — завороженно согласилась она, не сводя с этого буйства весны подернувшихся поволокой глаз. Он поджал губы, окинул быстрым взглядом ее новую прическу и вытащил из цветов маленькую плотную карточку:

— Вот. От неизвестного и скромного поклонника… мать его.

Неизвестный скромный поклонник был предельно лаконичен и небрежно набросал всего два слова: «Спасибо, дорогая». Гермиона не смогла сдержать улыбки. Рон посмотрел на неожиданно появившиеся на щеках ямочки и отвернулся.

— Герм, — вдруг напряженно сказал он. — Давай поговорим.

Они проговорили до ночи, уничтожив все запасы кофе и спиртного в доме. Потом Рон собрал кое-какие вещи, чмокнул ее в нос на прощание и аппарировал, а Гермиона еще долго сидела, глядя на догорающие в камине угли, и ни о чем не думала.

* * *

Язычки зеленого пламени лизнули ее ноги и послушно улеглись; Гермиона осторожно осмотрелась и с явным облегчением перевела дух. Огромный зал был темным и пустым. Она, стараясь не натрусить пепел, аккуратно сняла обувь и на цыпочках побежала к двери — по лунным квадратам на паркете быстро замелькала тонкая и длинная тень.

Героиня войны, уважаемый колдомедик (гм…) и вообще, порядочная практически во всех отношениях девушка Гермиона Грейнджер только что незаконно проникла в чужой дом. И в ее оправдание можно было сказать лишь одно — сомнения морально-этического плана ее все же одолевали. Почти целых три дня, больше изводить себя Гермиона не смогла. И не захотела. Выражение «цель оправдывает средства» слышали?.. Вот и она слышала. Поэтому и неслась сейчас бесшумно по ледяным лестницам и длинным коридорам — туда, где, как она запомнила, находился кабинет, и благодарила всех богов за то, что Нотт не держал в доме эльфов.

Субботний вечер для эскапады был выбран неслучайно — по всем расчетам Нотт сейчас просто обязан нравственно разлагаться в каком-нибудь злачном месте, балуясь коктейлями и присматривая для съема очередное падшее создание. Гермиона остановилась возле массивных дверей и, проверив их на наличие ловушек, осторожно повернула ручку.

А ведь она даже и не знала, что искать. И где искать. Просто чувствовала — чутьем, ни разу не подводившим в далекие военные годы и навсегда, казалось бы, утерянным за время тихой жизни. Искать надо. И не столько для того, чтобы прижать Нотта, сколько ради собственного душевного спокойствия… Имеет же она право знать, в конце концов, из-за чего вся ее налаженная и привычная жизнь полетела под откос…

А корзину с цветами она, кстати, на следующий же день передарила престарелой соседке… Но это так, к слову.

Кабинет, с которого решено было начать поиски неизвестно чего, выглядел как… кабинет. Современная добротная мебель без претензий, книжные полки во всю дальнюю стену, плотно заставленные толстыми и не очень томами, удобное кресло, простой письменный стол с мигающим синим огоньком открытым нетбуком… Искусная иллюзия, разумеется. Гермиона хмыкнула и подняла палочку…

И сильно удивилась, когда после произнесенного заклинания всё осталось по-прежнему. Разве что за ее спиной разлилось неяркое сияние — проявились скрытые от чужих глаз магические фолианты на полках. Она спрятала ненужную палочку в чехол и в первую очередь направилась — ну конечно же — к книгам.

Книги Гермиону поразили. Казалось, Нотт собрал в своей библиотеке всё, что когда-либо было написано по зельеварению, и — ничего противозаконного или темномагического. Что, само собой, навевало на мысль о наличии где-то еще тайника. Волшебные светящиеся тома стояли вперемешку с обычными маггловскими книгами, но, присмотревшись, она обнаружила, что и те — не абы какие, а сплошь по химии и фармацевтике. Даже если всё это прочитать хотя бы по одному разу… это ж какой объем знаний должен быть в голове?.. Похоже, Гарри был на сто процентов прав, говоря, что такими мозгами не разбрасываются…

На нижней полке, по соседству с семью хогвартскими учебниками, пристроились разноцветные пластиковые папки. Света, идущего от фолиантов, вполне хватало, и Гермиона, вытащив наугад одну из них, не удержалась от судорожного вдоха: папка была забита пергаментами, исписанными до боли знакомым острым почерком. И обрывки странных, ни на что не похожих формул, и короткие записки с четкими инструкциями, и подробно расписанные рецепты, и пространные философские размышления… Похоже, Нотту каким-то чудом удалось найти и присвоить архив покойного декана, в поисках которого в свое время авроры перерыли все подземелья Хогвартса. Она, с трудом заставив себя вернуть папку на место, вытащила вторую, следом — третью… И в каждой — всё новые и новые сокровища. Нижней полке Нотта, даже на фоне остального собрания, просто не было цены.

Закончив с книгами, Гермиона вернулась к столу. Нетбук, естественно, запароленный, был быстро оставлен в покое, а вот в ящиках снова обнаружились папки, но не такие толстые, как стояли на полках. Она, усевшись в кресло и засветив Люмос, взяла верхнюю, бледно-голубую, раскрыла и… перестала дышать.

С большой цветной фотографии, вложенной в прозрачный файл, на нее смотрела Джессика… нет, Женевьева.

Гермиона, машинально отложив палочку, вытащила из файла неаккуратную пачку остальных документов. Паспортные данные, рост, вес, особые приметы, где жила, с кем общалась, когда… пропала, где ее видели в последний раз… Сверху на файл толстым красным маркером была размашисто нанесена дата — 14 февраля.

И дальше, дальше… Другие данные, другие числа… Другие юные лица, и большинство — навечно врезавшиеся в ее память. Все те, кого ей удалось спасти.

В следующей, ядовито-желтой, папке Гермиона не узнала никого. Лежащую в самом низу черную — даже не стала открывать, и без того представляя, чьи лица там увидит… Зачем-то прошептав «Нокс», она медленно задвинула ящик и, откинувшись на спинку, вдруг поняла, что дико хочет курить.

Так вот, оказывается, чем занимался Нотт. Разыскивал сбежавших из дома малолетних наркоманов. За вознаграждение или так просто — это уже дело десятое. Находил, приводил (с ее непосредственной помощью) в божеский вид и возвращал изрядно потрепанное, но живое чадо родителям. Или…неживое. Внутри бушевали раздирающие, противоречивые чувства, в голове, наоборот, волшебным образом не осталось ни одной умной мысли. Курить хотелось уже просто нестерпимо, и Гермиона, обведя темный кабинет отсутствующим взглядом, взмахнула палочкой и глухо пробормотала:

— Акцио, сигареты Нотта…

— Я не курю сигареты, мисс Грейнджер. Если хотите, могу предложить сигару.

Она не успела даже подскочить, хотя сердце от мгновенного испуга заколотилось, как сумасшедшее. Рука, судорожно стиснувшая палочку, вдруг занемела и опустилась, и в ту же секунду Гермиону мягкими путами оплело Обездвиживающее заклинание…

* * *

— Так как насчет сигары, Герм? — неслышно вошедший Теодор крутанул в пальцах неизвестно откуда взявшуюся сигару, выпендрежно отсек самый кончик не чем-нибудь, а Сектумсемпрой и гадко ухмыльнулся. — Хочешь?..

Предложение прозвучало двусмысленно и пошло. Кроме сигарного кончика, Сектумсемпра срезала еще и тяжелые портьеры, закрывавшие окно, и в кабинет, поглощая собой даже сияние фолиантов, полился призрачный лунный свет. Шелковая вышивка на распахнутом халате Нотта в его лучах ожила, замерцала перламутром, заиграла теплым золотом, и Гермионе очень захотелось отвернуться. Или хотя бы зажмуриться. Но увы.

Теодор вопросительно приподнял брови и сделал шаг вперед:

— Герм… Мисс Грейнджер?.. О, простите.

Получив возможность шевелить головой, Гермиона первым делом отвела взгляд.

— Нет, благодарю, — невежливо огрызнулась она. — И какого… Мерлина ты здесь делаешь в субботу?!

Но вопиющая наглость незваной гостьи Нотта почему-то не поразила. Он лишь отстраненно улыбнулся и медленно, растягивая слова, произнес:

— Смотрю в зеленые глаза бога полыни… А ты?..

Гермиона, нахмурившись, быстро взглянула на него; он всё с той же непонятной улыбкой подошел, облокотился на стол, и до нее донесся терпкий травяной запах. Она с неприязнью прищурилась:

— Ты пьешь абсент?

— Да, — покладисто согласился он, наклонив голову и очень близко рассматривая ее. — А ты снова преступаешь закон?

Светло-зеленый глаз лукаво щурился, карий же оставался предельно серьезным. Гермиона зло выдохнула и промолчала — крыть было нечем. Нотт тихо хмыкнул:

— Впрочем… После Круцио в безоружного нарушение границ частной собственности кажется сущим пустяком, правда, дорогая?

И снова — молчание, хотя на «дорогую» очень тянуло ответить. Он тяжело вздохнул, выпрямился и, призвав откуда-то поднос, откупорил стоящую на нем граненую бутылку.

А Гермиона вдруг почувствовала, что путы вокруг нее постепенно ослабевают. То ли размягченное абсентом сознание Теодора утратило контроль над магией, то ли это была очередная коварная уловка… Она попыталась незаметно пошевелить рукой, вытянуть затекшие ноги… Удалось.

— Так что мне с тобой делать, Герм?..

Нотт плеснул в небольшую оловянную рюмку абсента и, окунув в него кусочек сахара, небрежно поджег. Это было красиво — сахарный кубик, вращаясь в воздухе и горя синим пламенем, медленно таял, роняя в настойку тяжелые прозрачные капли. Гермиона закатила глаза и решила не сдаваться:

— То есть — что со мной делать?..

— Ну… — Теодор принялся неторопливо загибать пальцы. — Я могу вызвать авроров и попросту сдать им тебя, а с твоей подпорченной репутацией избежать тюрьмы будет весьма и весьма проблематично. Могу послать Патронуса твоему жениху или, как вариант, Поттеру… А могу… — сахар уже полностью растаял, и он, подняв рюмку, задумчиво посмотрел на нее, — угостить даму неплохим бурбоном… Что выберете, мисс?

Заклинание окончательно спало, и Гермиона, обворожительно улыбнувшись, устроилась поудобнее и закинула ногу за ногу:

— Выберу, пожалуй, авроров. А в свое оправдание скажу, что решила устроить сюрприз любовнику… Как думаешь, поверят? Я думаю, да. А у тебя, кстати, архив Снейпа на полке. Давно утерянный заинтересованными органами.

Теодор тихо рассмеялся и, глотнув настойку, на секунду прикрыл глаза — абсент был неразбавленным.

— Герм… А покажи мне закон, который запрещает иметь на полке архив Снейпа. Или пусть уважаемый мистер Уизли покажет, как лицо, имеющее непосредственное отношение к заинтересованным органам. Кстати, о мистере Уизли… Авроры, может, тебе и поверят. Так ведь и он поверит, и что тогда делать будешь? — глаза, только что томно закрытые, вдруг взглянули пронзительно и остро. — Врать дальше?

Это «врать дальше», совершенно не относящееся к данной конкретной ситуации, было произнесено таким презрительным и уничижительным тоном, что она резко выпрямилась, отлично уловив скрытый подтекст:

— Тебя не касается.

— Не касается, и слава Мерлину. А тебя не касаются мои дела. В которые ты только что сунула свой длинный нос… — Нотт неожиданно оказался рядом и, наклонившись над ней, ухватился за подлокотники и вкрадчиво закончил: — Я оскорблен, дорогая. В лучших своих чувствах.

— Переживешь, — сквозь зубы процедила Гермиона, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вжаться затылком в мягкую спинку. — И отодвинься от меня. Немедленно.

— Еще чего… — вместо этого он качнулся вперед, заставив таки ее отпрянуть, и прошептал, обдавая теплым, головокружительно пахнущим полынью дыханьем. — Ладно, я тоже поверю, Герм… Сюрприз любовнику удался… Можешь считать, что авроры прибыли, удовлетворились объяснениями и отбыли…

— … прихватив с собой архив Снейпа.

— … прихватив с собой архив… — еще на сантиметр ближе… — А дальше? Любовнику интересно — что будем делать дальше?..

Она, не выдержав, вскинула руки и вцепилась в его плечи, пытаясь хоть немного остановить это упорное приближение. Ладони моментально заскользили вниз по гладкому шелку, и Нотт медленно улыбнулся в ставшие растерянными глаза — его плечи даже сквозь ткань оказались такими горячими, что почти обжигали, и непонятно, чего хотелось больше — или отдернуть руки, или, наоборот, стиснуть пальцы сильнее…

— Ты пахнешь пеплом… — он чуть повернул голову и легко коснулся губами побелевших костяшек. — И дамасской розой… Как получилось, что я это запомнил, Грейнджер?.. Запомнил тебя… Любопытная роза, ты узнала, что хотела?

Гермиона заторможено кивнула. А как получилось, что, стоит только Нотту оказаться в ее личном пространстве, мозги превращаются в кашу, а ноги — в желе?..

Мерлин, спасибо тебе, что он сейчас наполовину в мире грёз…

— Тогда… — Теодор, легко преодолев слабеющее с каждой секундой сопротивление, наклонился еще чуть-чуть и нежно провел носом по щеке, с жадностью вдыхая ее соблазнительный аромат, — тогда сейчас тебе лучше уйти.

Не сразу и с трудом осознав услышанное, Гермиона застыла. Нотт тоже замер и, усмехнувшись, неожиданно резко отпрянул:

— Вот именно, Герм. Я, знаешь ли, не привык, что девушки шарахаются от моих прикосновений или превращаются рядом со мной в соляной столб… И уж, естественно, не привык, что они сбегают от меня по утрам. Обычно бывает наоборот.

Наоборот, значит?.. Ну-ну.

Мгновенно накатившая злость привела в себя не хуже резкой пощечины, и Гермиона, вскинув подбородок, моментально выпустила все имеющиеся в наличии когти:

— Речь сейчас идет о тех девушках, которые перед «наоборот» накачивались наркотой по самое нехочу? Или всё-таки о других? Мерлин, а такие слова, как антипатия, неприятие, отвращение — тебе о чем-нибудь говорят?

Теодор пожал плечами — довольно равнодушно, надо признать — и, отвернувшись, снова повторил зачаровывающий процесс — плеснуть настойки, окунуть сахар, поджечь…

— Грейнджер, уймись. Я давно понял, что время, проведенное со мной, ты считаешь вычеркнутым из жизни, а уж то, что легла в мою постель — самой большой своей ошибкой. Считай на здоровье. Обольстить или заставить тебя — не фокус. Но я еще никогда никого ни к чему не принуждал. И да — речь шла всё-таки о других, а наглядную демонстрацию отвращения я имею сомнительное удовольствие наблюдать — вот прямо сейчас. Как выйти, ты знаешь.

— Ты… Ты…

Но шипеть и плеваться ядом в сияющую перламутром спину было как-то неэффективно, и Гермиона, вскочив, схватила его за плечо и рывком развернула к себе; рука Нотта, державшая полную рюмку, дернулась, и абсент предсказуемо вылился на новый, кашемировый, купленный на последние сто десять галлеонов свитер.

Есть такое понятие, как последняя капля. Ну, или много последних капель, сейчас сверкавших крохотными подслащенными изумрудами у нее на груди. Гермиона задохнулась.

— Кстати, — не реагируя на только что случившуюся по его вине катастрофу, скучным тоном произнес Теодор. — Мне жаль твои волосы. Мистер Уизли, должно быть, начисто лишен вкуса, если ему нравится такое… Но ничего. Отрастут.

…Бросая порох в камин, Гермиона твердо сказала себе, что больше и ноги ее в этом доме не будет. Всё, хватит. Окончательно и бесповоротно.

* * *

Патронус нашел ее в библиотеке на площади Гриммо и, взглянув исподлобья, произнес всего два слова:

— Грейнджер… Пожалуйста.

Гермиона, жалобно застонав, уронила голову на руки, а сидевший рядом Малфой, на секунду оторвавшись от книги, потрепал ее по макушке и бессердечно сказал:

— Давай, давай. Работать, негры. Иммунитет — хитрая штука, его всё время нужно спрыскивать.

— А я разве говорила про иммунитет? — глухо спросила она.

— Только за сегодня — раз двадцать, — рассеянно ответил Драко, снова погружаясь в чтение…

* * *

И еще один файлик из желтой папки перекочевал в голубую… Нотт успел поругаться с кем-то через камин, сделать несколько телефонных звонков, аппарировать и вернуться обратно, а Гермиона всё сидела на полу в холле, непослушной рукой перебирала крашенные в безумный цвет пряди очередной заблудшей души и даже подумать боялась о том, что сейчас надо будет подниматься. Руки до сих пор дрожали, внутри всё дрожало, ноги так вообще были как будто не ее, а мальчик, пристроивший голову у нее на коленях, не замолкал ни на минуту, хныкал, шмыгал носом и рассказывал, рассказывал…

Гермиона не слушала. Слушать тоже не было сил. Противоположную стену украшало старинное мозаичное панно, и неспешный подсчет, сколько же стеклышек пошло на хвост русалки, требовал полной сосредоточенности и не позволял отвлекаться ни на что другое.

— Мне надо отправить его в Лондон, — хмуро сказал Теодор, неожиданно появляясь в поле зрения. — Ты можешь его усыпить? Хочу аппарировать, на машине придется полночи на это убить…

Она вяло кивнула и потянулась за палочкой, но усталость была такой, что простенькое заклинание сна вышло только со второго раза. Нотт, наклонившись, чтобы поднять наконец-то замолчавшего и задремавшего мальчика, вдруг замер и прищурился:

— Грейнджер, с тобой всё в порядке?

— Всё отлично, — с трудом ворочая языком, язвить непросто, но она попыталась. — Сейчас встану. Мне еще на танцы сегодня…

— Ну конечно, — он неожиданно подхватил ее под мышки и рывком поставил на ноги. — Мерлин, мальчишки мне мало, еще с тобой возись… Сиди здесь. И жди меня. В таком состоянии тебя не то, что при аппарации, и через камин занесет неизвестно куда. Я сдам его родителям и сразу же вернусь…

Сидеть на мягком диване было гораздо удобнее, чем на холодном полу. И, опять-таки, русалка с него просматривалась даже лучше… Поэтому Гермиона не возражала. Нотт еще несколько секунд пристально разглядывал ее, потом отвернулся, поднял мальчика на руки и пинком открыл входную дверь.

* * *

— Из своих сладких ночных грёз… и невесомых цветочных лепестков… я сошью себе муаровое платье… иглами лунного света и терпких роз… Только строчка выходит неровной… как моя странная судьба… А нить тонка и непрочна… почти как твои обещания…

Теодор замер в дверях темного зала, пораженно глядя на танцующую перед тлеющим камином девушку. Пол-литровая пустая бутылка одиноко валялась на диване, а Гермиона, вставив в уши крохотные наушники и закрыв глаза, легко покачивалась в плавном танце и подпевала певице дрожащим, чуть хрипловатым голосом:

— Хочу ослепить тебя… подобно утренней звезде… Хочу свести с ума… своим прекрасным платьем… своими нежными лепестками… Ты так холоден и неверен, мой любимый… Но, кто знает… Нет ли в этом и моей вины…

В баре после последней вечеринки оставалось полно спиртного. Мерлин, как чувствовал, не хотел ведь бросать ее одну!.. Гермиона танцевала, очень воздушно и почти невесомо, а он стоял, смотрел — и не мог оторваться от этого завораживающего зрелища…

— И как мне теперь растопить тот лед… что сковал твое горячее сердце?.. Моё время безжалостно уходит… как уплывающие в синюю даль облака…

Мягкие, скользящие движения… Поднятые руки, запрокинутое кверху лицо, пухлые губы чуть шевелятся… Адская смесь — усталость, стресс и выпивка. И что теперь прикажете делать?.. Неужели… отдать это чудо рыжему недоумку?

— И мне лишь осталось петь… о своей любви… И плакать над ней… И шить свое муаровое платье… Из нежных лепестков… и жарких снов о тебе…

На секунду мелькнула отвлеченная мысль о том, каких бы она дел успела натворить, будь у нее в руках палочка… Но очень скоро ничем не занятые пальцы принялись медленно расстегивать крохотные пуговицы на платье, и терпенье Нотта внезапно закончилось — лопнуло в один момент подобно мыльному пузырю. Но, к счастью, закончилось оно одновременно с музыкой.

Гермиона, покачиваясь, остановилась и открыла невозможно-пьяные глаза. И увидела его.

Теодор невольно сглотнул — наполовину расстегнутое платье распахнулось, выставляя напоказ полоску белой кожи и самый край простого темного лифчика. Практически целомудренно — особенно по сравнению с тем, на что пришлось насмотреться в этой жизни… И до одури, до дрожи в ногах, до потери самого себя будоражаще и развратно… И сразу же стало нечем дышать. Какой позор — так капитально и так быстро возбудиться от вида немного разошедшегося воротника…

Гермиона растерянно моргнула, неловко переступила босыми ногами — от былой грациозности не осталось и следа — и, медленно подняв руку, вернула отогнувшуюся планку на место.

Очень, кстати, вовремя вернула... Но потом ее пальцы скользнули наверх, потянули за провод, выдергивая наушники, и, едва касаясь, погладили ямку между ключицами... И во рту мгновенно пересохло.

— Я хочу еще, — в упор глядя на него огромными глазами, тихо сказала она. — Мне понравилось.

Прежде, чем он сообразил, о чем идет речь, прошло не меньше минуты. А речь, увы, шла всего лишь об алкоголе.

— Нет, — с трудом отводя взгляд, выдавил он. — Хватит.

— Нет, — не согласилась она, делая шаг в его сторону, — не хватит.

Какой тон, какой взгляд… Какой двойной смысл, какой сексуальный голос!..

А может, она это просто сказала — своим обычным голосом. А ему мерещится хер знает что… Вот так новость — спермотоксикоз, оказывается, вызывает слуховые галлюцинации…

Интересно, что она всё-таки выпила? Мерлин, и надо ж было настолько расслабиться!.. Отправлять ее отсюда от греха подальше — и чем быстрее, тем лучше. В первую очередь для него.

— Вы ведете себя неприлично, мисс Грейнджер, — изо всех сил сжимая кулаки, напряженно процедил он. — Прекратите.

Но уловка не удалась.

— Я провожу научный эксперимент, мистер Нотт… — обольстительно прозвучало над ухом, а возле его ботинок вдруг возникли босые белые ступни; Теодор, вздрогнув, резко вскинул голову. — А вы мне всячески препятствуете… Нехорошо.

Как она могла настолько быстро оказаться рядом, он так и не понял. А Гермиона уже отходила — чуть ссутулившись и обхватив себя за плечи, как будто только сейчас почувствовала, насколько здесь холодно…

Или как будто… вдруг страшно обиделась.

Да что ж с ним творится-то, а?.. Вроде ж это не он накачался спиртным по самое некуда… А она — отправить ее сейчас к Уизли?! В таком состоянии? Отдать своими собственными руками?! Да ни за что на свете!.. И тут действительно дьявольски холодно, это просто ему жарко, невыносимо жарко.

Оставлять — нельзя, отправить — вообще… невозможно.

В этой жизни иногда приходится выбирать между неправильным и… неправильным…

Теодор лихорадочно оглянулся и, поспешно трансфигурировав из пустой бутылки плед, догнал ее и накинул одеяло на подрагивающие плечи.

— Я обиделась, — глухо сказала Гермиона. — Тебе жалко настойки, и ты скоро опять меня выгонишь. Как всегда. Подонок ты, Нотт. Зачем мне твоё одеяло, раз ты даже слушать меня не хочешь?

Он бы рассмеялся — если б каждую секунду не приходилось так сдерживаться… Впрочем, так сдерживаться не приходилось, кажется, еще ни разу.

— Я тебя слушаю… — а вот рук расцепить не удалось, они так и упали в одно кресло — Теодор, закусивший губу и с перекошенным от страдания лицом, и всерьез настроившаяся реветь Гермиона. — Расскажи…

— Про эксперимент? Тебе неинтересно.

— Про то, зачем ты выпила всю бутылку… Я понимаю — рюмка, другая… Зачем понадобилось выпивать всё, дурочка?

Она, вырвав приглушенный стон, неловко повернулась и, требовательно приподняв его подбородок, с сомнением заглянула в глаза:

— А ты поймешь?..

— Постараюсь, — очень хотелось в ответ, как минимум, погладить ее по щеке, но он вновь сдержался, тут же пообещав себе за немыслимую стойкость… много чего пообещав. Гермиона горестно вздохнула:

— Это всё Малфой.

— Малфой?.. — голова и так соображала страшно туго, а тут еще она, обмякнув в его руках, попыталась устроиться поудобнее. — Драко подбил тебя уничтожить все мои запасы?..

— Он сказал, что, когда начинаешь плевать на мнение других, отпустить тормоза очень просто…

Голос Гермионы звучал всё тише, а в конце упал до еле слышного шепота. Согревшись в теплом одеяле, она начала засыпать на его плече, и сонно моргая, щекотала ресницами шею… Поцелуй бабочки — вот как это называется.

— А. Всё ясно. Сначала ты пьешь в баре, потом спишь с первым встречным, потом начинаешь швыряться Круциатусами направо и налево, потом влезаешь в чужой дом…

— Да. А еще ты забыл про новые вещи и прическу.

Какое место в выстроенной логической цепочке должны занимать новые вещи и прическа, Теодор понял весьма смутно, но спорить не стал, а вместо этого позволил себе немыслимую роскошь — осторожно провести рукой по мягким волосам.

Волосы пахли чем-то свежим и сладко-горьким. Гермиона, прерывисто вздохнув, опять завозилась, и чуть угасшее возбуждение с радостью напомнило о себе. Он стиснул зубы:

— И?..

— И я подумала… Мало ли, что может случиться в жизни… Все эти дети, которых ты ищешь — они ведь тоже начинали с глупостей. С чего-то легкого. А ведь хочется… и острее чувствовать, и сильнее ощущать… Падать в бездну так приятно, Тео. Ты как Алиса — падаешь, не думая, что можешь разбиться. Но весь фокус в том, чтобы суметь оттуда выбраться… Самой. Чтобы ощутить весь восторг, всю прелесть падения… — и не пожелать этого снова. Не позволить себе захотеть опять спрятаться от жизни на самом дне... Выбраться. И оказаться на той стороне бездны. Я… совсем тебя запутала, да?

Теодор помолчал.

— Нет. Это я понимаю, Герм.

— Правда?..

— Правда. Непонятно мне другое…

— А знаешь, — в ее затуманенном алкоголем мозге опять что-то щелкнуло, и она резко села, упираясь руками в его плечи, — Гарри тоже совершил преступление. Должностное. И на этот раз — ради меня, а не ради Малфоя. Мне… было очень приятно.

Он невольно улыбнулся — у Гермионы сделался такой донельзя довольный вид, что стало смешно.

— Добропорядочный Поттер? Не верю. И какое же?

— Я… — она заговорщицки наклонилась к нему и прошептала, почти касаясь губами его губ, — попросила его вынести мне кое-что. Из Аврората.

Теодора как будто током ударило — губы Гермионы пахли терпкой полынью.

Абсент. Она выпила его абсент. Мерлин, почти треть бутылки…

Мозги включились на автомате — без каких бы то ни было посылов с его стороны. И смеяться сразу расхотелось.

— Дай-ка подумать… Неужели Поттер скопировал кое-какие мои записи из Закрытой секции?..

— О… Как ты догадался? — а теперь она всерьез расстроилась, и Теодор рассмеялся бы — если б мог. Если б в голове моментально не выстроились все причинно-следственные связи ее поступков… Женская логика, блядь! Причем, ни о какой случайности тут и речи не шло, мол, взяла первую попавшуюся бутылку из бара!.. Абсент был выпит вполне осознанно и целенаправленно. И все эти рассуждения о падении в бездну… Ведь на самом деле эксперименты на себе ставила, идиотка!..

Зато внезапный поворот темы и неожиданно накрывшая холодная ярость неплохо отвлекли от порнографических мыслей. Не то, чтобы совсем, но всё же… Но всё же для принятия волевого (и крайне безжалостного по отношению к собственным физиологическим потребностям) решения хватило. Он глубоко вздохнул:

— Герм, кое-кому пора баиньки. Запомни, на чем мы остановились, и договорим завтра… Давай, держись за меня, мы прогуляемся к воротам, а оттуда аппарируем домой…

Про то, каким способом он кастрирует тупицу и подкаблучника Поттера, привыкшего слепо и безоговорочно доверять своей неуемной подружке, он подумает после… А… думать о том, кто ее поджидает дома, он просто не будет.

— Не хочу домой, — Гермиона зевнула и снова попыталась пристроиться спать прямо на нем. — Я останусь здесь. И прекрати выгонять меня, в конце концов!..

Мерлин, ну вот за что ему это?.. Мало того, что… так теперь еще и ее уговаривай!

— Дорогая, я бы тоже хотел, чтобы ты осталась здесь, — негромко сказал он. — Но тебя ждут… Эй… Герм!..

Ответом ему было лишь тихое сопение. Теодор, извернувшись, заглянул в спокойно-безмятежное лицо мгновенно уснувшей девушки и сквозь зубы выругался. Вариантов по-прежнему оставалось два, но первый, наименее неправильный, уже почему-то не устраивал.

И в конце концов, какое ему дело до душевного спокойствия мистера Уизли?.. Совершенно никакого. А спален и здесь полно.

* * *

Да, маггловские наркотики на магов не действуют. Это широко известный уже много лет факт, не требующий никаких дополнительных доказательств. Перепроверять никому и в голову не приходило, а смысл?.. Вот только… кто бы мог подумать, что одна не в меру любопытная особа окажется еще и не в меру наблюдательной…

То, что этот факт — факт лишь отчасти, — Теодор выяснил давно, еще во время войны. Не действовали только синтетические наркотики, а природные — да за милую душу… Хоть в чистом виде, хоть в виде зелий… Немного изменить формулу, подкорректировать способ варки — и пожалуйста, то, что всегда считалось лекарством, превращалось в мощное психотропное средство.

О том, что он может варить зелья с такими свойствами, известно было многим. То, как он это делает, и что конкретно является основным компонентом — знали только он и Кингсли. До поры, блядь, до времени…

…Теодор подтянул одеяло повыше на хрупкие плечи и, снова сев в кресло, невесело улыбнулся. А ведь он мог с точностью до минуты сказать, когда и в чем он прокололся… Потому что не стоило — после нескольких рюмок неразбавленного абсента -поддаваться искушению поймать забравшуюся к нему в дом Грейнджер на месте преступления…

Но ведь это была Грейнджер. Ставшая уже просто какой-то навязчивой идеей. И да — это была Грейнджер. Которой вполне хватило знаний и опыта, чтобы отличить наркотическое опьянение от банального алкогольного…

Не говоря уже о том, что ей хватило ума сдать на анализ — наверняка тот же Поттер помог, лаборатория при Аврорате первоклассная — те капли абсента, которые так удачно, из-за идиотского стечения обстоятельств, выплеснулись ей на грудь…

А абсент в доме он держал настоящий. В котором, в отличие от того фуфла, что продавалось в маггловских магазинах, процент содержания туйона превышал разрешенный раз в семнадцать. И да, именно для этих целей — когда жить становилось совсем уж тошно, и когда хотелось просто тупо уйти от реальности...

Вот так, в общем, и оказалась мисс Грейнджер перед двумя взаимоисключающими фактами. Нотт, как чистокровный маг, не мог быть под кайфом априори — факт? Факт. Но ведь Нотт совершенно точно был под кайфом… И логика в ее дальнейших действиях, несомненно присутствовала — никто не сможет объяснить феномен мистера Нотта лучше самого мистера Нотта. И его записей.

И подумаешь, что записи на эту несуществующую тему могут храниться только в Закрытой секции. Какой на самом деле пустяк, когда есть доверчивый и почти всесильный мистер Поттер…

Ну и получила, что хотела. Убедилась. Подумала. И решила, идиотка, проверить саму себя — а сможет ли она, если вдруг, не дай Мерлин, потянет на более серьезные пороки, выбраться… Как там звучало?.. На другую сторону бездны.

Только то, что в эту бездну можно и не соваться, а вполне спокойно остаться и на этой стороне, ей почему-то в голову не пришло…

Кингсли тогда сказал — после того, как тоже дал ему Непреложный обет, — что сторона — дело вкуса. В корне неправильно. Сторона — это дело выбора. Зачастую — под влиянием обстоятельств. И твоя, только твоя способность что-то этих обстоятельствам противопоставить...

Гермиона во сне глубоко вздохнула и, повернувшись, улыбнулась мечтательной улыбкой. Зеленая фея полыни во всей своей красе… Теодор вытянул ноги и, пристроив голову на высокую спинку, закрыл глаза. Вряд ли ему повезет настолько, что наутро она ничего не вспомнит…

* * *

— Я всё помню, — сердито сказала Гермиона, сбрасывая с плеча сумку и с шумом отодвигая стул. — Так что не надо делать такое нейтральное лицо.

В трезвых глазах Гермионы утренней — в отличии от пьяных глаз Гермионы вечерней — не осталось ни толики тепла и доверия, они смотрели пристально и настороженно. Какая же всё-таки терра инкогнита — наше подсознание… Теодор поставил чашку и через силу улыбнулся:

— И тебе доброе утро, дорогая… Да, ночью ты была просто великолепна.

Она вдруг тоже улыбнулась, но не фальшиво, как он, а по-настоящему теплой улыбкой:

— Я всегда великолепна, Нотт. Я прекрасно выспалась и я действительно запомнила, на чём мы вчера остановились. Так что не думай, что тебе удастся увильнуть от разговора.

Теодор закатил глаза — в отличие от этой доморощенной экспериментаторши он вообще не смог заснуть и теперь пребывал в не самом лучшем расположении духа:

— Грейнджер, ты всегда такая активная до завтрака? Выпей лучше кофе. Потом мы продумаем легенду для мистера Уизли, чтобы, в случае чего, хотя бы врать одинаково. А потом можем вместе прогуляться до Аврората — я планирую накатать донос на Поттера.

Гермиона выпрямилась и растерянно моргнула:

— Нотт, это не тема для шуток.

— А кто здесь шутит? Пусть Кингсли знает, что его Закрытую секцию превратили в проходной двор. Что это такое — кто угодно может прийти, что угодно скопировать… Бардак, а не Аврорат.

— Ах, так? — она недобро прищурилась. — Тогда отвечаю по пунктам. Нет, не всегда. Ту бурду, которую ты называешь кофе, пить вообще невозможно, это понятно по одному только запаху. Легенда мистеру Уизли без надобности. А если на Гарри упадет хоть малюсенькая тень, я лично тебя прикончу. На этот раз Круцио не отделаешься. И да, ты прав — здесь никто не шутит.

— Твоему Гарри, — странно, как мало понадобилось для того, чтобы завестись всерьез, — хоть иногда, для разнообразия, не мешало бы и мозги включать. Как и тебе — чтоб знала, о чем можно просить, а о чем нельзя. Потому что на этот раз его непродуманные действия — по твоей просьбе — повлекли за собой определенные последствия, вылившиеся в а: лишение меня трехсот миллилитров редкого напитка; и в: реальную угрозу твоему психическому и физическому здоровью. Дура ты, Грейнджер, да и Поттер, который ни хера не видит дальше своего носа, не лучше. А может, просветить его, а, Герм?.. Разложить ему всё по полочкам, чтобы понял ущербный, к каким экспериментам тебя подтолкнуло чтение моих записей? Вынесенных им?

Гермиона сверкала глазами — и молчала. Он попытался взять себя в руки:

— Ладно. Ладно. Хочешь поговорить — давай поговорим. Но сначала я допью кофе. В тишине.

— Хм, — она, игнорируя просьбу, задумчиво наклонила голову, — а с чего вдруг такая бурная реакция, Нотт?

Неожиданно его накрыла усталость. Безумный день, бессонная ночь… Она с утра пораньше мелькает перед глазами… И обязательно объясняй ей всё словами!..

Ну и объяснит. Подумаешь, скажет сейчас вслух то, что сам понял только под утро… Теодор медленно отодвинул чашку и облокотился на стол:

— Такая бурная реакция с того, дорогая, что мне очень не хочется потерять и тебя тоже. В прямом смысле — потерять. Что-то привязался я к тебе, Грейнджер. Теперь понятно?

Какой у нее сделался взгляд после его слов — не описать… Понимание, сострадание, тревога — и что-то, очень-очень похожее на сумасшедшую надежду…

Впрочем, не надо себя обманывать. Надежда в ее глазах — не более, чем очередная галлюцинация. Точно, спермотоксикоз. Ну, и недосып впридачу.

— Тео, — тихо позвала она, и Нотт вздрогнул. — Ничего со мной не случится.

— Разумеется, — он устало усмехнулся. — Алиса падает, не думая, что может разбиться… Герм, будь сейчас милосердна. Дай мне собраться с мыслями, помолчи хотя бы пять минут.

Гермиона машинально прикусила губу. Собраться с мыслями и ей бы не мешало, особенно после… Ну, да. Это было признанием. Определенно признанием. Вот только в чём?..

Ровно через пять минут — она специально неотрывно следила по висящим напротив часам — Теодор глухо заговорил:

— Ее звали Ева Брайтон. Мы познакомились в Риме, она была художницей, рисовала портреты у фонтана Треви. Когда… я узнал, что она — наркоманка, было поздно, я уже не мог отказаться от этих отношений. А начиналось всё с малого — сначала сигареты с марихуаной — их ведь все курят, верно? Что в этом такого? Потом — кокаин, как я не понимаю, она ведь художница, творческая личность, а под порошком так замечательно пишется… Дальше — больше. И она тоже всерьез думала, что с ней ничего не случится, что она сможет бросить в любой момент. И меня пыталась убедить в этом. Так что… одну любимую женщину я уже похоронил, Герм. Я — оказался бессилен. И с меня хватит. Думаешь, Кингсли ради своего удовольствия засекретил все результаты моих исследований? Потому что это реальная угроза. У магов… наркотическая зависимость в девяноста процентах случаев формируется после первого приема. К счастью, только психологическая. Но ведь и к этому никто не готов, никто не знает, что и как этой зависимости противопоставить. Твоего Поттера убить мало. Рыцарь без страха и упрека, мать его… Но на широкую общественность лично мне наплевать, пусть у Министра голова болит. А на тебя — не наплевать. Почему я сейчас должен сидеть и гадать — попадешь ты в эти несчастные десять процентов, или нет? И ждать неизвестно чего?..

Гермиона протянула руку и осторожно погладила его по щеке. Нотт вздрогнул и поднял глаза.

— Я обычно попадаю в исключения. Тео… Но, даже если мне на этот раз не повезет… Ты смог справиться. Значит, и мне поможешь. И знаешь, что? — ее пальцы замерли возле губ и, помедлив, робко обвели их контур. — Со мной у тебя всё получится. Я обещаю.

— Обещаешь? — он грустно усмехнулся и, удержав ее руку, поцеловал ладонь. — Ты не представляешь, о чем говоришь, милая Алиса.

— Обещаю, — твердо повторила она. — Никаких опиумных притонов.

— Дура.

— Тео… Прости меня.

Он покачал головой:

— Не могу. Сейчас — не могу. Потом — посмотрим. Когда заглядываешь в бездну, нельзя забывать, что бездна тоже смотрит на тебя… А память у нее очень хорошая. Ладно, Герм. Если ты не хочешь кофе, тогда давай вставать. У меня еще три встречи на сегодня.

Гермиона вздохнула и, всё еще чувствуя тепло его губ на ладони, неохотно поднялась. Уходить отсюда почему-то страшно не хотелось.

— Значит, мне снова ждать твоего Патронуса?

Теодор молча улыбнулся и тоже встал.

— Скажи, а почему ты выбрал именно меня? — вдруг спросила она, остановившись у двери. Спросила — и поняла, что какой-то двусмысленный вопрос получился. Она-то имела ввиду — как колдомедика, а он мог подумать… Мерлин.

— Потому что лучше тебя нет, — тут же последовал быстрый ответ.

— О… — ну, какой вопрос…

— И потом… — улыбка Нотта вдруг сделалась неприятной, а глаза заледенели. — Некоторые вещи держат рядом сильнее всех клятв и обещаний, вместе взятых. Вот и пришлось… привязывать тебя в профессиональном плане, раз уж… ночь со мной тебя абсолютно не впечатлила.

Гермиона резко вскинула голову и, кажется, покраснела — щекам сделалось жарко:

— Мерлин, да сколько можно!..

— Ну, прости, — в его тоне не было ни капли раскаяния, один сплошной яд. — Больная тема для меня, вот и вспоминаю всё время.

И куда делся тот Нотт, который две минуты назад нежно целовал ее ладонь?.. И кто этот холодный и закрытый человек? Ах, да. Именно так Нотт обычно и выглядит, и именно так себя и ведет. Вот не стоило расслабляться и забывать об этом. Она отвернулась, зло выдохнула и наклонилась за брошенной на пороге сумкой.

Он, чтобы на это не смотреть, закрыл глаза.

— Мистеру Уизли большой привет.

— Вот скажи мне, — едко спросила она, разворачиваясь. — Почему ты не можешь оставаться нормальным человеком дольше четверти часа? Что это за потребность такая — сначала со мной поругаться, потом унизить, а потом выгнать?

Глаза Теодора распахнулись и зло прищурились:

— Ты прекрасно знаешь, почему. Это называется нереализованное сексуальное влечение. И сейчас ты попросту нарываешься, Грейнджер. Смотри, допровоцируешься.

— Что я знаю? — здравый смысл в его словах был, но терпеть это изощренное издевательство уже просто не было сил. — Что, стоит мне только ненароком приблизиться, как ты сразу начинаешь плеваться шипами и ядом? О, не волнуйся! На твое драгоценное личное пространство уже никто не покушается! И нечего свою грубость оправдывать якобы недотрахом!..

— Уходи, Герм, — вдруг очень тихо сказал он. — Уходи по-хорошему. У тебя ровно минута.

Что случится, после того, как минута пройдет, Гермиона уточнять не стала. И уходить, кстати, тоже передумала. Да надоело ж уже.

В воцарившейся тишине часы тикали просто оглушительно, отсчитывая секунды с неимоверной скоростью. И с каждым громким щелчком глаза замершего Нотта становились всё темнее, а дыхание — всё тяжелее. Гермиона машинально облизала губы и вызывающе вздернула подбородок.

На шестидесятой секунде Теодор молча сорвался с места и, грубо схватив ее за запястье, поволок за собой. Злосчастная сумка, сорвавшись с плеча, осталась валяться где-то в районе холла.

— Куда… — дьявол, а она-то с чего вдруг задыхается? — Куда ты меня тащишь?..

— В спальню. Трахать буду, — не останавливаясь, отрывисто сообщил он. — Люблю я это… знаешь ли… делать в постели… а не на… кухонном столе…

— У тебя же… три встречи…

— Вот поэтому… шевелись.

Горячие пальцы стискивали запястье сильно, почти до боли. Ворвавшись в спальню, Нотт, как куклу, швырнул ее на огромную кровать и, навалившись сверху, обхватил руками ее лицо, не давая отвернуться:

— Ну, давай, расскажи мне… Чего такого умеет Уизли, чего не умею я?! Почему, блядь, ты меня не хочешь?!

* * *

— Нет, мне все-таки интересно. Ну с чего ты взял, что я тебя не хочу?

— А ты бы себя видела со стороны.

— Ты бы себя видел со стороны.

— А будет еще хуже. Какого ты не сказала мне, что бросила Уизли целых две недели назад?..

— Ничего, наверстаешь.

— Грейнджер, ты опять меня провоцируешь.

— У тебя же три встречи… Тео… Ой, что ты делаешь?!

* * *

— А сколько у нее в хвосте стеклышек?

— Триста восемьдесят.

Гермиона, покачиваясь, села в разворошенной постели и с подозрением посмотрела на него:

— А про чей хвост я спросила?..

— Про русалкин, — не прекращая медленно водить рукой по гладкому бедру, улыбнулся он.

— А как ты понял?

— Грейнджер, у меня еще три встречи. Тебе прямо сейчас надо это выяснить?

Гермиона машинально взглянула на большое окно — снаружи уже темнело.

— Ладно. Подожду.

* * *

— Знаешь, я придумал, куда деть деньги.

— Ой, — она вдруг смутилась. — Я ведь так и не поблагодарила тебя… Ну, за мой кредит.

— А. Да не благодари. Я получил море положительных эмоций.

— Представляю, — она пихнула посмеивающегося Нотта под ребра. — А что, деть деньги — это большая проблема?

Ее рука скользнула ниже и провокационно погладила.

— Представь себе. Я куплю тебе клинику. В Ирландии. Хочешь?

— Всю жизнь мечтала.

— Вот и… ох… хорошо… Герм… Или… убери руку… Или садись… Да, вот так…

* * *

— Мерлин, надо вставать…

— Да, у тебя ж еще три встречи…

— Ладно, две. Открутить Поттеру яйца я успею и завтра… Кстати, что ты чувствуешь?..

— Если честно, то уже ничего. Перевозбуждение рецепторов. Это называется…

— …запредельное торможение. Но я вообще-то не об этом…

— Всё-то ты знаешь… Но ты продолжай, продолжай…

* * *

— Герм, насчет клиники я серьезно. Зря я тут, что ли, почти сутки с тобой надрываюсь? Надо ж тебя хоть сексом привязать, а то вдруг ты в профессиональном плане наотрез откажешься сотрудничать… Ну, съешь еще оладушек.

— Нотт, по твоей милости у меня отобрали лицензию и запретили работать в течение пяти лет. Забыл? У тебя мед на носу… И вся наволочка уже в сметане. Заканчивай это обжорство.

— А ты лечить и не будешь. Ты будешь руководить. И координировать. Руководить и координировать тебе ж никто не запрещал? Кстати, чревоугодники в дантовом аду в третьем круге, а прелюбодеи — всего во втором.

— Откуда ты знаешь о Данте?

— А я умный.

* * *

— Что это за стук?

— Сова прилетела… Держи, это тебе. От Поттера.

— О… он пишет, что потерял меня и спрашивает, всё ли со мной в порядке… С чего бы? А какое сегодня число?

— Да. Кстати. Поттер. Грейнджер, надо вставать.