Облака в ее глазах

— Блядь! Малфой, ты что, охренел! — орет Гарри Поттер, когда малфоевский кулак с острыми костяшками врезается ему в скулу.

— Нет, Поттер, это ты охренел, — зло выплевывает Малфой и молниеносным движением достает из рукава мантии палочку. Кончик палочки тут же упирается Поттеру в кадык, а Малфой нависает над ним и шипит, раздувая ноздри и сверкая глазами:

— Еще раз увижу тебя рядом с моей невестой, кастрирую. По-магловски, собственными руками, не посмотрю, что ты, мать твою, избранный. Понял?

Поттер с трудом сглатывает слюну и примиряющим жестом поднимает руки с раскрытыми ладонями — так, чтобы противник видел, что палочки в них нет. Бешеный напор Малфоя вызывает уважение — Гарри никогда не подозревал в Драко такого темперамента.

— Понял, понял. Не подходить к твоей невесте близко, все ясно. Только, знаешь, — Поттер мнется и не знает, как построить фразу, чтобы не выглядеть в глазах Малфоя полным придурком. — Если бы ты был чуть-чуть… э-э-э… поконкретнее, что ли...

— Поконкретнее? — на этот раз малфоевская палочка почти втыкается в поттеровскую ключицу, и Гарри шипит одновременно с Малфоем — только первый шипит невнятно и от физической боли, а вот второй буквально выдыхает Поттеру в лицо слова по слогам, и они жалят словно маленькие юркие змейки:

— Что, блядь, тебе не понятно, долбаный грифферский тупица? Я сказал: не подходи к моей невесте. Что еще тебе надо объяснять?

Гарри на секунду прикрывает глаза. Мать вашу, как он устал жить, как он устал. И так — проблем выше головы, еще и Малфой с его непонятными требованиями. Вот, откуда, спрашивается, победитель Волдеморта, надежда и опора всей магической Британии и прочая и прочая и прочая должен знать, кто является малфоевской невестой? И где, собственно говоря, он с этой самой невестой был замечен, причем замечен, видимо, за чем-то интимным, раз хорек сейчас так бесится, плюется ядом и тычет своей палочкой в разные части поттеровского тела — и больно, надо сказать, тычет. Кто, мать ее, она такая — эта невеста?..

— Стоп! — говорит Гарри, открывая глаза. Говорит скорее сам себе, чем Малфою, но тот почему-то слушается, опускает палочку и даже отступает на шаг — иногда Поттер умеет быть чрезвычайно убедительным.

— Ты хочешь сказать, Малфой, чтобы я держался подальше от твоей невесты, да?

— Именно! Именно это я и хочу тебе сказать, Поттер! — голос Драко звенит и едва не срывается от напряжения — как ни крути, махать кулаками перед лицом своего однокурсника и с размаху дать по роже Мальчику-который-наше-всё — две большие разницы, как любят выражаться деляги в Лютном переулке.

— Но с какой стати? — интересуется Поттер спокойно и почти миролюбиво, даже руками разводит успокаивающе. — Что я, съем твою невесту, что ли? И вообще, может, ты соизволишь назвать имя твоей гребаной невесты, Малфой, чтобы я понял, наконец, о ком идет речь!

Гарри рычит, не сдерживаясь, и не успевает еще доорать свою фразу до конца, прямо в ошалевшую физиономию Драко, как понимание лупит со всего размаху обезумевшим бладжером по его тупой гриффиндорской башке, до которой никогда-никогда не доходит с первого раза…

* * *

У Джинни Уизли глаза цвета горячего шоколада, волосы отливают на солнце медью, а на коже — россыпи бледных веснушек. У нее крепкие руки и спортивное сложение, и на метле Джинни сидит уверенно и небрежно, как и полагается квиддичному игроку. Она пахнет лакричными тянучками, мятой и земляникой, смеется во весь голос, закрывает глаза, когда целуется, и громко охает, когда кончает. Гарри всегда знает, какое у нее настроение, и как доставить ей удовольствие — идет ли речь о свидании, сексе или подарке на день Святого Валентина. Гарри не спешит делать Джинни предложение, отговариваясь тем, что они оба слишком молоды для семейной жизни. Джинни соглашается с ним, говоря, что она тоже не торопится под венец. Окружающий мир полон соблазнов и возможностей, незачем спешить связывать себя обязательствами, тем более, когда нет никаких сомнений в поттеровской любви и верности, абсолютно никаких. Но Гарри знает, что на самом деле Джинни очень хочет выйти за него замуж, жить с ним вместе, наводить в доме уют и порядок, рожать детей и прослыть образцово-показательной миссис Поттер. Иногда он ловит себя на мысли, что, в общем-то, и не любит Джинни, но тут же усердно заталкивает эту мысль подальше.

У Астории Гринграсс глаза голубые, словно майское небо, волосы цвета недозрелой пшеницы, кожа — белоснежная и просвечивающая, будто фарфоровая, а на ощупь — как шелк. У нее тонкие запястья и щиколотки, к метле она и близко не подходит, предпочитая аппарацию и порт-ключи, в крайнем случае — каминную сеть. Астория пахнет ландышами и туберозой, смеется, словно серебряные колокольчики звенят, когда целуется, смотрит Гарри прямо в глаза, с нежностью и немного — с любопытством, а во время оргазма коротко и приглушенно стонет. Гарри никогда не знает, что у нее на уме, и от чего она придет в детский восторг (как, например, от посещения магловского зоопарка), а от чего сморщит свой хорошенький носик и нахмурит брови (а он-то, дурень, думал, что медальон с изображением змеи — лучший подарок для всех чистокровных выпускниц Слизерина). Астория никогда не говорит с ним о будущем и не строит матримониальных планов, она даже не спрашивает Поттера о любви и сама не признается в ней тоже. Окружающий мир полон предметов для разговоров помимо этого, но иногда Гарри ловит себя на мысли, что ему очень хочется однажды прижаться губами к душистому асториному виску, прошептать ей тихонько: «Я люблю тебя», и услышать в ответ: «Я тебя тоже»… Эту мысль Гарри заталкивает еще глубже и еще усерднее, правда, она все чаще и чаще всплывает на поверхность.

Он мучается чувством вины перед Джинни — потому что она даже не подозревает об Астории, и перед Асторией — хотя она-то как раз о Джинни прекрасно осведомлена. Они с самого начала договорились, что это ненадолго и не всерьез, и им лучше держать их отношения в тайне — и продолжают играть в эту игру, хотя полтора года — срок вполне достаточный, чтобы все происходящее перестало казаться игрой. Гарри до сих пор помнит, как увидел Асторию в первый раз — на Диагон-аллее, среди книжных стеллажей во «Флориш и Блоттс». На улице шел дождь, Поттер просто толкнул первую попавшуюся дверь, чтобы спрятаться от непогоды, и ходил по магазину, разглядывая корешки книг, пока не наткнулся на насмешливый взгляд из-под пушистой светлой челки — все остальное закрывал толстенный фолиант. Гарри смотрел в голубые глаза незнакомки и в первый раз в жизни чувствовал, как сердце пропускает удар, во рту пересыхает, а колени подгибаются, словно под действием Ватноножного проклятия. Потом девушка опустила книгу и вышла из-за стеллажа, а уже через минуту они вежливо разговаривали друг с другом, и он знал ее имя — но с сердцем и коленями по-прежнему творилось что-то невообразимое.

Такого с ним не было никогда — ни с Чжоу, ни с Джинни — и, наверное, только этим и можно объяснить тот факт, что из случайной встречи в магазине вырос долгий роман, о котором не знает никто — ни с его, ни с ее стороны. Вначале Поттером движет любопытство, потом страсть, а потом чувство, название которому он находит не сразу.

— Это любовь, — мрачно говорит сам себе Гарри Поттер много месяцев спустя после того дождя на Диагон-аллее. — Блядь, парень, ты попал. Это любовь, а она даже ни разу тебе этого не сказала, и что теперь делать с Джинни, скажи на милость?

Джинни всегда с ним весела и ласкова, а Молли и Артур — добры как настоящие родители. Рон — его самый близкий друг, и все семейство Уизли — это и его семья тоже. Расстаться с Джинни — значит нанести им всем смертельную обиду, нет, Гарри чересчур благороден и он умеет быть благодарным — он не причинит им такой боли, не сейчас. Может быть, когда-нибудь потом, когда что-нибудь изменится, когда что-нибудь произойдет, что-нибудь сдвинется с места…

— Ты когда-нибудь думала о нас? — спрашивает он Асторию однажды, лежа рядом с ней на мягкой зеленой траве хэмпстедской лужайки. — В смысле я и ты… вместе… в будущем?

Астория лежит на спине и смотрит вверх — облака играют в чехарду над головой и отражаются в ее глазах — таких же голубых, как небо. Она улыбается и накручивает прядь волос на указательный палец, а по пальцу ползет муравей, но она его не стряхивает — Астория полна любви ко всему живому на свете, и ей жаль даже муравья, щекочущего ей руку. Иногда она кажется такой милой и безмятежной, что напоминает Луну, а иногда бывает жесткой и решительной — такой же, как Гермиона. Гарри так и не научился предугадывать перемены в ее настроении, и он по-прежнему понятия не имеет, о чем она думает.

— Смотри, Гарри, — говорит Астория, не отводя взгляда от плывущих в небе облаков. — Смотри, Гарри, проплывают облака! Разве они задаются вопросом о том, что с ними будет в будущем? Почему бы нам с тобой не стать этими облаками, а? И почему ты так любишь из-за всего переживать и волноваться?

Гарри собирается ответить, что вовсе он не переживает и не волнуется, просто ему надоело жить двойной жизнью, прятать Асторию от своих лучших друзей и вечно таскаться под Иллюзионными чарами — а вдруг встретят кого-то из знакомых? Гарри собирается сказать ей, что теперь знает, что такое любовь и готов бороться за это знание, а еще — он совершенно точно знает, что аромат ландышей нравится ему больше, чем запах лакричных тянучек, но всего этого Гарри сказать не успевает, потому что Астория тянется к нему всем телом, и спустя минуту они уже лихорадочно раздевают друг друга прямо на зеленой траве Хэмпстедского парка — благо за прошедшие полтора года оба стали асами в Иллюзионных и Отталкивающих чарах, и им нечего бояться магловского внимания в ближайшие час-полтора.

— Хорошо, мы поговорим с тобой завтра, — шепчет Гарри в перерывах между поцелуями, готовясь войти в обжигающую тесноту нежного и податливого тела.

— Мы поговорим завтра, — покладисто соглашается Астория, выгибаясь в его руках с приглушенным стоном.

Завтра Гарри встречает Драко Малфоя, и тот без лишних объяснений дает ему по морде, а потом требует убрать руки от своей невесты. Гарри так ошеломлен происходящим, что не сразу понимает — невеста Драко Малфоя –это и есть его тайная возлюбленная, голубоглазая и загадочная Астория Гринграсс, девушка, с которой он занимается любовью вот уже полтора года, но так до сих пор и не осмелился в этой самой любви признаться.

* * *

Драко отходит от Поттера на безопасное расстояние и, крепко сжимая палочку в руках, пронзительным голосом вещает что-то о чести их рода и обязательствах перед семьей, о том, что они с Асторией уже два месяца как помолвлены, и дата свадьбы назначена на будущую весну, о том, что он видел их вчера в магловском Лондоне, за минуту до аппарации — и видел, какими глазами Поттер смотрел на его невесту, и какими глазами она смотрела на Поттера, и ему наплевать на все, что было «до», но теперь уже наступает «после», и он не потерпит даже малейшего пятнышка на репутации Астории, и что…

Гарри Поттер стоит, широко расставив ноги и засунув руки в карманы джинсов — он так и не избавился от любви к магловской одежде, только теперь она ему по размеру — покачивается с пятки на носок, смотрит куда-то в район малфоевской переносицы и не слышит ни единого слова из тех, что почти кричит ему сердитый и возмущенный Драко. Гарри думает о том, что сегодня в пять у него свидание с Асторией — опять в магловском Лондоне, на этот раз в Гайд-парке, и до пяти всего ничего — каких-то пара часов, и он придет на условленное место и дождется, пока появится она — его загадочная голубоглазая девочка, возьмет ее за руку, уткнется носом в пахнущий ландышами и туберозой висок, и прошепчет одними губами: «Сегодня я собирался сказать, что люблю тебя. А когда ты собиралась сказать мне, что ты — невеста Малфоя?» А потом резко отстранится и посмотрит в широко раскрытые от удивления голубые, словно весеннее небо, глаза Астории Гринграсс. И в этот раз он не даст ей уйти от ответа, нет, только не в этот раз…