Меченые

Посмотрите на меня. Я словно вальсирую. Одна сражаюсь против трёх малолетних волшебниц. Мне их жаль, правда, но выхода нет, и мне нужно продолжать сыпать заклятиями. Для меня это игра, где три мышки думают, что поймали кошку, и глумятся над ней, атакуют, считая, что праведный гнев — наилучший катализатор для посылаемого заклятия. Наивные. Они дерутся не на жизнь, а на смерть. Меня смерть ничуть не страшит. Я смотрела ей в лицо сотни раз. Я сама была смертью, несущей ужас в дома всех жителей волшебного мира. Девчонка Уизли посылает очередной Экспеллиармус, который я играючи отбиваю. Я ещё не знаю, что мамаша Уизли сразит меня в самое сердце (оказывается, оно у меня есть). В эти минуты мне всё равно, одержим ли мы победу или потерпим поражение, мне плевать на Поттера и пророчество. Глядя на беснующихся от бессилия и отчаяния детишек, так рьяно меня ненавидящих, я думаю о Марле. С её появлением жизнь обрела нечто, что заставляло меня хотеть просыпаться по утрам. И, главное, снова хотеть жить.

На Бумажной улице я оказалась по чистой случайности. Знаете, трансгрессия штука такая, одно неловкое движение, и можно и руки лишиться или оказаться, скажем, не в Паучьем тупике в Англии, а на совершенно незнакомой улице в Америке. В тот день Северус меня так и не дождался, а после всё пытался засунуть свой крючковатый нос в мои дела и выведать, где я пропадала так долго.

Обветшалое развалившееся здание походит на поверженного великана, и формы его величаво выделяются на фоне гниющей урбании. Во дворе пусто, не считая раскиданных по периметру пустых пластиковых бутылок, канистры с какой-то жёлтой жидкостью и бессчетного количества старых журналов и брошюр. В сумерках дом выглядит довольно зловеще и на первый взгляд кажется необитаемым.

Преодолев расстояние в три ступени, я оказываюсь на пороге и осторожно протискиваюсь в приоткрытую дверь.

— Люмос, — шепчу я, и тьма рассеивается, являя взору картину, достойную кисти Гойи. Тотальная разруха, заваленный хламом пол в пятнах крови, запёкшейся и почерневшей от времени. Ощущаю медный привкус во рту и понимаю, что прокусила губу, даже не заметив этого. Вытерев рот тыльной стороной ладони, двигаюсь вглубь дома. Поднимаюсь на второй этаж. Тоже пусто. Тишина такая, что ножом можно резать. Но наверху я явно не одна. Многолетняя практика Пожирательницы даёт о себе знать. Я словно кожей всегда ощущаю присутствие посторонних.

— Люмос Максима, — ору в темноту и добавляю истошно, — Остолбеней!

В углу справа от меня что-то дергается в сторону, но тут же громко падает и ударяется о трухлявый деревянный пол. Медленно подхожу к тому месту. Два огромных глаза, чёрные короткие всклоченные волосы и белая, почти молочная кожа. Глаза полны ужаса и непонимания того, что произошло. На вид этой женщине не больше 30-ти. На ней чёрное платье с короткими рукавами-фонариками. Подол чуть задрался, обнажив исцарапанные колени. Босые ступни покрыты грязью. Задумчиво рассматриваю неподвижно лежащую жертву, размышляя, стоит ли немного поиграть с ней, позволив ей заговорить или просто убить, чтобы не тратить свое время. Но, видимо, что-то человеческое во мне еще осталось, потому что я направляю палочку в сторону девушки и произношу:

— Легилименс, — не встречая никаких препятствий, я погружаюсь в чужое сознание… Банка таблеток, мужчина с разбитым лицом, люди в чёрной одежде, перепачканные в крови лица, взрывы, падающие здания… и секс, много секса. Увиденные образы не вызывают у меня абсолютно никаких ассоциаций. Снова смотрю ей в глаза.

— Я сейчас сделаю так, что ты сможешь двигаться и разговаривать. Если ты закричишь или издашь какой-либо другой звук, умрёшь на месте. Тебе позволено говорить лишь тогда, когда я буду обращаться к тебе.

Ещё одно движение палочкой.

— Как тебя зовут?

Молчание.

— Как твоё имя?

— Марла. Марла Зингер, — звучит в ответ хриплый, немного дрожащий голос.

— Это твой дом?

— Нет, но я тут живу. Этот дом заброшен уже несколько лет.

— Встань, — я не говорю, я повелеваю, и она поднимается с пола, опираясь на ладони.

Мы почти одного роста.

— У Вас кровь на руке, — обращается ко мне Марла. Опускаю взгляд на ладонь, предполагая, что это кровь, которую я вытерла с прокушенной губы. Но всё было куда сложнее — меня расщепило. По запястью стекает предательская красная струйка. Явно плечо. Странно, что я не почувствовала. Снова вскидываю палочку, направляя её в лицо Марле.

— А кто Вы? — она смотрит как-то странно, восторженно, что ли, во все глаза, напоминая мне домового эльфа. Логичный вопрос, учитывая, что выгляжу я феерично — с окровавленной ладонью и волшебной палочкой, о предназначении которой эта маггла явно не имеет ни малейшего представления. Поэтому, наверняка, для неё я была обычной женщиной, явно не в себе, с куском деревяшки в руке.

— Меня зовут Беллатриса, — отвечаю я.

Смерив меня взглядом, она нагло выдает:

— И какого чёрта Вы делаете в этом доме?

Этого я никак не ожидала. Проклятая грязнокровка смеет повышать на меня голос! Гнев охватывает меня, но я смеюсь ей в лицо.

— Ты не понимаешь, с кем говоришь… Марла, — я отвечаю, чуть кривляясь, с издёвкой, потому что уж больно воинственно смотрелась эта скуластая бледная девица, пытающаяся «пометить» свою территорию. Мне внезапно становится нехорошо, ноги подгибаются, и я медленно, но уверенно начинаю падать. Марла усугубляет положение, когда, желая удержать меня от неминуемого падения, хватает за расщепленную руку. Меня пронзает адская боль, словно в плечо воткнули раскалённый добела меч Годрика Гриффиндора, пропитанный ядом Василиска. Изо всех сил пытаясь удержать уплывающее сознание, я смотрю на Марлу и на её явно что-то говорящий рот. Я готова запустить в неё сотней Круцио, но отчего-то понимаю, что она не причинит мне вреда. И я падаю в спасительную черноту.

Я — разбитое сердце Джека. Отшвыриваю полинявшую брошюру в сторону, и она с глухим шлепком ударяется о стену. Встреча с Тайлером стала самым большим кошмаром в моей жизни. Я встречала разных людей: были среди них и шизофреники, и безумные фанатики, и даже те, кто думал, что их похищали инопланетяне. Но Тайлер побил все рекорды, возглавив колону мудаков, шагающих стройными рядами через мою чёртову жизнь. Теперь он прохлаждается в психушке, а астронавты-обезьянки готовятся к его выздоровлению, как ко второму пришествию Мессии. Козёл он хренов, а не Мессия. Первое время после того как Тайлера забрали, его приспешники не давали мне спокойной жизни. Каждый раз, когда я выходила из отеля «Регент» или возвращалась обратно, кто-то из них следовал за мной. Они были как чума, которая распространяется со скоростью ветра. Два года Дёрден глотает таблетки, а я ему пишу письма. Он думает, что почивает на небесах, мать его, а не в чертовой дурке, а вокруг порхают Ангелы. В комнате Тайлера нет ни единой лишней вещи, лишь скрипучая кровать и кипы тупых брошюр с душещипательными монологами, написанными от лица различных органов и другой дряни.

Я — острое ощущение отчуждённости Джека. Я вытягиваюсь на кровати, и ржавые пружины сразу же утыкаются мне в бока. Достаю из правого кармана пачку мини-сигар. Закуриваю и начинаю думать о Беллатрисе, которая сейчас спит в моей комнате. Она чертовски красива. Одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела. Но я её боюсь. Она напоминает мне Тайлера. Сделав очередную затяжку, закидываю левую руку за голову и устраиваюсь на кровати удобней. Странно, что она появилась в моей жизни именно сейчас, когда уровень недоверия к людям дошёл до критической точки. Я жутко одинока. Меня все бросили. Но Я — полная со стороны Джека невозмутимость.

Пролежав так ещё минут пять, я встаю и направляюсь в свою спальню. Там стоит легкоуловимый запах спирта и сладковатый стрептоцида. Аккуратно ложусь на кровать. Странно это — лежать вот так с кем-то рядом. Два года я была одна. Приподнимаюсь на локте и вглядываюсь в лицо моей гостьи. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я отмечаю про себя что она и правда, очень красива. Такая мрачная красота, «героиновый шик». Под глазами залегли тёмные круги, бледная кожа, острые скулы и кажется, что щёки вот-вот соприкоснутся, пухлые губы. Она чем-то похожа на меня. Засыпаю, мечтая о том, чтобы Тайлер никогда не вышел из психушки.

Просыпаюсь от того, что кто-то дышит мне в шею. Дыхание размеренное и ровное. Стараясь не особо шевелиться, аккуратно поворачиваю голову. В шею мне уткнулась Марла. Вспоминаю о расщепе и сразу же вскидываю руку к ране. Левой ладонью провожу по ткани, которая удерживает моё плечо и правую руку в неподвижном состоянии. Морщусь от боли. Бесшумно поднимаюсь с кровати и оглядываю слабо освещённую комнату. Окна занавешены тяжёлыми шторами. На улице явно уже рассвело. Отмечаю, что из одежды на мне драная, но чистая белая футболка огромного размера, скорей смахивающая на мешок. Ищу свою палочку. Комната не особо большая: кровать, бардовое изъеденное молью потёртое кресло и угловой шкаф без дверцы. На кресле нахожу свою одежду, брошенную в виде чёрной бесформенной кучи. Палочки там нет. Марла разговаривает во сне. Интересно, кто такой Тайлер? Пробормотав что-то невнятное, она переворачивается на другой бок, обхватив руками подушку, и умолкает. Возле кровати со стороны Марлы стоит тумбочка. На ней расположился подсвечник с огарком кислотно-зелёного цвета. Явно одна из тех ароматических свечей, которые мне приходилось видеть в домах у магглов. Моя волшебная палочка! На тумбочке. Вздыхаю с облегчением и осторожно, чтобы не скрипеть половицами, иду её забрать. В тот момент, когда я протягиваю руку, чтобы взять палочку, Марла открывает глаза и сонно, пока ещё рассредоточено смотрит на меня.

— Доброе утро, — хриплым голосом приветствует она.

— Доброе.

— У тебя жар был сильный ночью. С рукой вроде бы неплохо дела обстоят, — Марла села в кровати. — Кто тебя так?

— Не твоё дело, — огрызаюсь я, направляя палочку ей в лицо.

— Хочешь превратить меня в лягушку? — ухмыляется Марла.

— Почти, — отвечаю я, копируя ее ухмылку. — У меня ещё будет время сделать это, а пока… Обливиэйт.

Я сделала это лишь по одной причине — она не должна была знать, кто я и чем занимаюсь. Присев в кресло, я смотрю на женщину, которая помогла мне, хотя в принципе и не должна была. Делало ли это её хорошей? Но главное, делало ли её это хорошей в моих глазах? Это вообще было возможно?

Марла неподвижно лежит на кровати. Скидываю с себя футболку. Беру своё платье, порядком измятое. Перевожу взгляд с платья на перевязанную руку. Кладу платье обратно в кресло и разматываю повязку. Рана выглядит отвратительно — мясом наружу. Произношу исцеляющее заклятие. Теперь о расщепе напоминает лишь тоненькая розовая полоска. Натягиваю платье, быстро, не оглядываясь, выхожу из комнаты и спускаюсь вниз по лестнице.

* * *

— Беллатриса, ты на часы вообще смотрела? — шипение Северуса я пропускаю мимо ушей и, не дождавшись приглашения, решительно вхожу в дом. Северус со всей силы хлопает за мной дверью. Разворачивается, сложив руки на груди, и сверлит меня взглядом.

— Северус, ты что, носишь ночную рубашку? — весело хмыкаю я.

— Тёмный Лорд интересовался, где ты пропадала, Белла, — замогильным голосом сообщает мне Снейп, кривя губы, словно он проглотил что-то кислое. — И, кстати, не могла бы ты соблаговолить сообщить и мне, где ты была?

Глаза Снейпа словно две тлеющие головешки, а бледная кожа и чёрная ночная рубашка делают его похожим монаха. Испускаю нервный смешок. Я не могу понять, почему всё ещё продолжаю веселиться.

— Меня расщепило. Трансгрессия не удалась, и я оказалась не у тебя, а около чужого дома. И мало того — не в Англии.

— Надо же, — Снейп насмешливо приподнял бровь. — В своей жизни не слышал более нелепого объяснения. Составить тебе конкуренцию может только Поттер с его бестолковыми оправданиями.

Я не успеваю отреагировать на это замечание, а Снейп уже оказывается возле меня. Молча принюхивается, словно ищейка.

— Ты что, снова пила? — рычит Северус. — От тебя разит огневиски за милю!

— Отвали, — грубо отталкиваю я его. — От тебя ещё не выслушивала нравоучений. Мне хватает и Цисси с её моральными принципами.

— Ты безответственная и неконтролируемая алкоголичка, Беллатриса — беспомощно вздыхает Снейп.

Пока он нудит о долге и чести и рассказывает о том, что план поменялся, и Тёмный Лорд решил…Что именно решил Лорд, я уже не слушаю. Я знаю, что у Снейпа чудесный мини-бар с огневиски — я уже стою у него, закидывая лёд в стакан.

— Ты неисправима, — цедит Снейп, прерывая свой монолог и направляясь в сторону кухни. — Я сварю кофе… Хвост, пошел прочь!

Прошло всего несколько часов с того момента, как я покинула дом на Бумажной улице. Два бокала огневиски, и вот — жизнь снова прекрасна. Даже Снейп, переодевший наконец свою чёрную ночную рубашку, сидящий в кресле и с видом последнего сноба распивающий кофе, не может вызвать у меня агрессии.

— Белла, восемь утра, а ты уже пьяна, как сапожник, — ехидно произносит Снейп, буравя меня взглядом. — Скажи, Рудольфус не против, что ты спишь со всем, что движется?

— Вингардиум Левиоса, — произношу я, и кофе Северуса оказывается на его коленях.

— Разрази тебя горгулья! — орет Снейп, вскакивая, пытаясь очистить мантию. — Совсем с ума сошла?

Пока Снейп вопит, я, одним глотком осушив стакан, выхожу в коридор и, открыв входную дверь, оказываюсь на пустынной улице. Промозглая Англия — лужи, грязь и вечный туман. Я, чуть покачиваясь, неспешно прохожу вдоль узкой улочки.

— Ты мне нравишься, и мне нравится, что тебе нравится, что ты мне нравишься…* — напеваю я себе под нос, размахивая своей палочкой, словно дирижёр. Теперь я точно знаю, куда хочу пойти.

*Amanda Palmer — I want you, but I don’t need you

В «Кабаньей голове» в такое раннее время суток абсолютно пусто. Аберфорт, увидев меня на пороге, сдержанно кивает в знак приветствия, продолжая протирать мутные стаканы. Прохожу к самому дальнему столику и сажусь так, чтобы видеть входящих посетителей. Аберфорт левитирует на мой стол бутылку огневиски. Старый пройдоха, он ни разу не ошибся за все эти годы. Кажется, что его совсем не волнует метка, украшающая мое предплечье. Благодарно киваю ему и залпом выпиваю полный стакан. Приятное и умиротворяющее тепло разливается по телу. Сразу же наливаю вторую порцию. Северус прав — я стала много пить. И даже не пить, а методично надираться. И это не потому, что мне плохо. Мне просто нравится это делать, нравится пить и заниматься сексом. Рудольфус никогда не мог дать того, чего мне действительно хочется. Ничто не может заполнить сосущую пустоту внутри меня, хоть я и пытаюсь наполнить свою душу хоть чем-нибудь. Я не умею, да и не хочу подчиняться кому-то в чём-то, в сексе в том числе. Мне нравится использовать, унижать, брать силой, заставлять умолять о пощаде или, наоборот, о непрекращающихся болезненных ласках. Второй стакан уже опустел. А где второй, там и третий. Едва успеваю поднести ко рту очередную порцию алкоголя, как распахивается дверь и появляется новый посетитель. Каждый раз после второй порции алкоголя мой рассудок засыпает, а на смену ему приходит всё самое низменное и жестокое, что есть в моей сущности. Девушка садится за ближайший от двери столик и погружается в чтение газеты. Интересно, что пишут в «Ежедневном пророке»? Наверняка очередной бред про Министерство. «Наших» там всё больше. Девушка стреляет глазами в мою сторону, и мысли о проблемах насущных сразу отодвигаются на второй план. Вылитая вейла. Длинные светлые волосы собраны на макушке, серо-голубые глаза всего секунду изучают моё лицо, затем снова опускаются к газете. Отпиваю из стакана. Виски обжигает язык и губы. Сердце отчего-то начинает биться быстрее. Вейла встаёт и направляется к барной стойке. Возвращается на своё место со стаканом… сока?! Хотя чего я удивляюсь, все нормальные волшебники не напиваются с самого утра. Очередной глоток алкоголя горячей волной прокатывается по моему желудку и со всей мощи ударяется о низ живота, рождая нестерпимое желание. Непрерывно смотрю на вейлу. Она всё так же читает, намеренно не смотря в мою сторону. Хмыкаю и продолжаю пить. В данный момент мне кажется, что я думаю слишком громко, и меня могут услышать. Эта девушка выглядит невинно и трогательно. Слишком красива, чтобы существовать, а я ведь так люблю ломать всё красивое. Словно услышав, о чём я думаю, девушка отрывается от чтения и вновь смотрит на меня. Не отводя взгляда, она выпрямляется и откидывается на спинку стула. Тонкую шею украшает золотая цепочка с кулоном в виде сердца. Банально. На ней белая рубашка и юбка чуть выше колена. Пуговицы в районе декольте расстёгнуты больше, чем можно себе позволить с утра в будний день. Заворожено смотрю на ложбинку между ее грудей. Из оцепенения меня выводит звук отодвигаемого стула. Девушка поднимается из-за стола и, кинув на меня взгляд, направляется в сторону уборной.

О, я знаю этот взгляд. И знаю, что за ним последует. Выждав минуту, двигаюсь вслед за вейлой. Она стоит в коридоре, возле женского туалета, прислонившись спиной к обшарпанной стене. Увидев меня, она открывает дверь и заходит внутрь. Я следую за ней. Как только дверь за нами закрывается, рывком разворачиваю её лицом к себе и прижимаю к холодной стене. Мои руки крепко сжимают запястья вейлы. Завожу её руки за спину, прижимаясь к ней всем телом. Хочется разорвать её на части, терзать и мучить, но я сдерживаюсь. Она зажимает мое колено между своих ног. Жадно целую её шею, перемежая нежные прикосновения с укусами. Девушка не выдерживает первой и впивается в мои губы.

— Как всегда, — усмехаюсь я про себя. Разорвав поцелуй и отпустив её запястья, я скольжу рукой по ее упругому телу, запускаю ладонь под рубашку, пуговицы с которой с треском отрываются. Вейла судорожно выдыхает, когда вторая моя ладонь грубо сжимает её бедро. Смотрю ей в глаза, вижу ее расширяющиеся зрачки, когда ладонь, наконец, оказывается там, где уже влажно и горячо. Вейла с невнятным стоном обхватывает мою шею руками, а ее правая нога ложится мне на бедро. Она чуть выгибается навстречу моей ладони, и остатки разума покидают меня. Я вхожу в неё резко и грубо. Ощущаю, как её влагалище сжимается вокруг моих пальцев. На каждый мой толчок она отзывается стоном. Сжимаю её грудь, сдавливаю пальцами сосок. Вейла отрывает глаза и смотрит на меня, пока я продолжаю её трахать. Чувствую, как пот струится по моей спине. Девушка гладит меня по лицу, вторая рука опускается на мою грудь и сжимает её сквозь платье. Я рычу и начинаю двигаться быстрее. Ей больно, но она только сильнее прижимается ко мне, плотнее насаживаясь на мои пальцы. Я вхожу в нее снова и снова, я хочу, чтобы она кричала для меня…

Она кончает почти бесшумно, впиваясь губами в мою шею. Дыхание вейлы на мгновение замирает. Тело сотрясается, и я чувствую сладостные спазмы, потому что мои пальцы всё ещё там, в ней. Девушка бессильно прислоняется к стене и открывает глаза. Улыбка блуждает по разрумянившемуся лицу. Выхожу из неё, но руку не убираю. Там всё так же мокро. Указательным и средним пальцами провожу по клитору снизу вверх и обратно. Наши глаза встречаются, и я вхожу в неё снова, медленно, аккуратно. Во мне борются два человека: один хочет трахать ее до тех пор, пока она не упадет без сознания, не сумев даже попросить о пощаде, другой же хочет медленно исследовать все ее тело языком, с нежностью, которая появилась так не вовремя. Я выбираю третий вариант — вытащив пальцы, я разворачиваюсь и двигаюсь в сторону выхода. Низ живота ноет от возбуждения. Внезапно понимаю, что совершенно пьяна. В коридоре между туалетом и главным залом сталкиваюсь с мужчиной в забрызганной грязью мантии. Пытаюсь обойти его, но он толкает меня в плечо.

— Смотри куда идёшь, — буркаю я незнакомцу и продолжаю идти дальше. Неожиданно меня кто-то дёргает за плечо и толкает на пол. Не сумев удержать равновесия, падаю, сильно ушибив колено. С трудом поднимаюсь, уже держа наготове палочку.

Теперь их уже двоё — вейла и тип в грязной мантии. Он держит меня на прицеле.

— С тебя 10 галлеонов, — глухо произносит верзила.

— С какой радости? — кривлюсь я. — Опусти свою палочку, иначе пожалеешь…

— Петрификус Тоталус! — внезапно выкрикивает проклятая вейла, и я обездвижено падаю на грязный пол. Гнев заглушает во мне боль, и я с ненавистью смотрю на девчонку. Верзила подскакивает ко мне, обшаривает всё тело в поисках денег. При мне все равно нет ни кната. Последнее я заплатила Аберфорту за бутылку огневиски.

— Вот сука, — шипит верзила и со всей силы ударяет меня кулаком. Раздается хруст, и тёплая кровь заливает моё лицо и шею. Я захлебываюсь, глотая её, ощущая этот ненавистный привкус меди. Я хочу вскочить, ударить в ответ, убить, но тело не слушается, я не могу даже двинуть рукой. Верзила выпрямляется и ногой бьет меня в живот. Дыхание перехватывает. Заливающая горло кровь медленно убивает меня, перекрывая дыхательные пути. Я хриплю, не в состоянии помочь себе. Отдалённый топот чьих-то ног меня очень радует. Не знаю, кто это, но вейла и верзила испуганно переглядываются и быстро трансгрессируют. Кто-то подхватывает меня подмышки и тащит в сторону большого зала. Дальше темнота.

— Белла, очнись! Белла, мать твою! — лёгкие шлепки по щекам и запах нашатырного спирта заставляют меня открыть глаза. Ужасно болит лицо и такое ощущение, словно его надули, как воздушный шарик. Пытаюсь сфокусировать взгляд на том, кто сидит напротив меня.

— Аберфорт, это ты? — произношу я и совершенно не узнаю свой голос. Сиплый и ужасно слабый.

— Кто же еще это может быть?! — бубнит Аберфорт. — Белла-Белла, ну тебе что, 16 лет? Ты что, не можешь отличить обычную девушку от проститутки? — причитает он.

— Что…? Ты о чём вообще, — отвечаю я, откашливая сгусток крови.

— Это была проститутка, Белла! — втолковывает мне Аберфорт, а я таращусь на него, как на умалишенного. — Я вообще удивился, когда ты пошла за ней. Она часто здесь бывает, у неё тут постоянные клиенты…

— Так ты что тут, устроил подпольный бордель, мать твою? — перебиваю я старика. — Меня чуть не отправили на тот свет!

— Думать нужно было головой, а не тем что между ног, — фыркает Аберфорт, протягивая мне стакан с водой.

— Как же болит лицо, — стону я, осторожно ощупывая сломанный нос.

Аберфорт снова фыркает и тянется за палочкой.

— Эпискеи, — произносит он.

Моё лицо теперь снова моё. Но встать со стула я всё равно не могу. Ужасная слабость плюс алкоголь. Аберфорт предлагает мне салфетку, но я только отмахиваюсь от него. Хуже уже не будет. Поэтому я дрожащими руками наливаю себе очередной стакан огневиски. Через часа три «Кабанью голову» уже начинают заполнять постоянные посетители. Я пьяна в хлам. Сидя в пыльном закутке, я рассеянным взглядом обвожу помещение, но лица мне незнакомы. Бутылка оказывается пустой, и я бездумно катаю ее по деревянному столу. Мыслей в голове — ноль. Хочется лечь спать.

— Беллатриса, — окликает меня знакомый голос.

Поднимаю глаза, пытаясь сфокусироваться. Снейп! Вот гадёныш, и тут меня нашёл.

— Северус, убирайся к дракклам! — я еле ворочаю языком, и этот ублюдок пользуется ситуацией.

— Что случилось? — сдавленно шепчет он, осторожно касаясь моего окровавленного лица. Да уж, видок у меня наверняка еще тот.

— Это расплата за отменный секс, — ржу я, хлопая Снейпа по плечу. — Северус, я же профи!

— Пошли отсюда, — Снейп поднимает меня, придерживая под руки.

— Отвали, сказала тебе! — я пьяно злюсь, но ничего не могу сделать, и ему удаётся вытащить меня на улицу. Чёртова Англия. Снова идёт дождь. Снейп заботливо укутывает меня своим плащом.

— Что это за телячьи нежности, Снейп? — ехидно комментирую я его благородный жест. Он молчит. Просто смотрит и молчит. И это меня бесит меня ещё больше. Я резко вырываюсь из его объятий и иду в сторону Хогвартса.

— Белла, ты пьяна, куда ты собралась? — он нагоняет меня и раздражённо дёргает за плечо, поворачивая к себе. Дождь заливает глаза, меня подташнивает, но могу поклясться, что я никогда не видела Снейпа настолько обеспокоенным.

— Мне нужно обратно в Америку, пусти меня! — кричу я и пытаюсь вырваться. Хотя прекрасно понимаю, что в таком состоянии я не то, что до Америки, я до Хогвартса не трансгрессирую. Расщепит на кусочки. Но я упорно продолжаю вырываться из цепких снейповых рук. В тишине, нарушаемой лишь шумом дождя, вдруг раздается оглушительный звук — я, вырываясь, случайно залепила Снейпу пощечину. Возникает неловкая пауза, Северус с болью смотрит мне в глаза и опускает руки. Я не могу на него смотреть. Осторожно, на подкашивающихся ногах, отхожу в сторону, и, подумав о доме в Америке и Марле, трансгрессирую.

У Тайлера, кроме «бойцовских увлечений», был прибыльный мыльный бизнес. Он варил дорогое мыло и продавал его своим же «прямым поставщикам» — жёнам магнатов, банкиров и адвокатов. Липосакция — спорт для ленивых. Ваши бёдра или задница потеряли форму и теперь походят на желе? Все просто — вы идёте к пластическому хирургу, и он откачивает из вас лишние килограммы. Потом они покупали свой жир обратно, в виде кусков дорогого ароматного мыла. Настоящий пример бытовой сансары. После того, как бритоголовые придурки покинули дом, мыло здесь больше никто не варил, но его запасов хватило бы, чтобы отмыть весь нигерийский народ.

Заставляю себя поднять свой субтильный зад со стула и выйти в сад. Я проснулась после полудня с дикой головной болью, такой, словно накануне влила в себя галлон текилы. Босыми ногами приятно ступать по влажной сырой земле, комья которой словно мягкие зефиринки сплющиваются под тяжестью моего тела. Вчера я почему-то легла спать в платье, странно. Мама воспитала меня типичной девочкой. Мне всегда будет нравиться платье, пусть даже оно и было куплено за один доллар. Но сейчас я натянула чёрные шорты и растянутую майку. Остановившись напротив буйно цветущего розового куста, я от души потягиваюсь и отмечаю про себя, что розы — мои самые любимые цветы. Я посадила их сразу, как только переехала сюда. Если у Тайлера была тяга ломать и рушить всё красивое, то я наоборот — хотела взрастить своими руками нечто прекрасное.

На моё оголённое плечо упала капля. За ней другая, и вот я уже несусь со всех ног к дому, потому что дождь зарядил, как из ведра. Казалось, небо прорвало. Не добежав метров пять до порога, я поскальзываюсь и падаю, растягиваясь во весь свой рост. Жутко ругаясь, пытаюсь подняться, но земля размокла от ливня, и я снова падаю. Практически в тот же момент, как я повторно утыкаюсь носом в землю, где-то рядом раздается хлопок, похожий на тот, который издают автомобили. Мне удаётся принять вертикальное положение. Отряхнувшись, направляюсь к дому, но кто-то окликает меня. Разворачиваюсь. И, действительно, этот кто-то идёт в мою сторону, чуть пошатываясь. Вскидывает руку в знак приветствия. Замечаю, что в руке зажата бутылка, явно с алкоголем. Отношения с психом вроде Тайлера дают вам закалку на всю оставшуюся жизнь. Я вообще не робкого десятка, но червячок сомнения потихоньку зашевелился во мне, рождая какое-то подобие страха. Но когда человек подошёл чуть ближе, я поняла, что бояться нечего. Этой женщине на вид было лет 37, не больше. Чёрные мокрые волосы печально облепили высокий лоб. Под глазом красуется свежий синяк. В руке она и правда сжимает бутылку виски.

— Я не знаю, как заведено у Вас, но у нас в новый дом приходят с отменным виски.

Произнеся это заплетающимся языком, черноволосая женщина отключается и падает прямо на меня. Чертыхаюсь.

Она приблизительно такой же комплекции, как и я, поэтому дотащить её до дома не очень сложно. Ещё я замечаю, что она довольно странно одета. Стаскиваю с неё ботфорты, расшнуровываю корсет, отмечая, что мало кто сейчас носит подобное… Да и носят ли корсеты вообще? Кладу её на кровать. Кинув грязную одежду в кресло, оборачиваюсь и замираю, глядя на картину, которая действительно завораживает: на моей кровати раскинулась красивая полуобнажённая женщина. Голова, покоившаяся на подушке, чуть повёрнута влево, руки вытянуты вдоль тела, ноги в чёрных чулках чуть согнуты в коленях. Мои глаза останавливаются на лиловом кровоподтёке на её животе. Приплюсовав сюда синяк под глазом и разбитую губу, понимаю, что её избили.

Моё сердце — маленький сухофрукт, обезвоженный, но когда-то сочный плод, вздрогнуло, и судорожно заколотилось о стенки грудной клетки. Я закусываю нижнюю губу, чтобы не расплакаться от жалости к этой женщине. В последний раз я плакала, когда смотрела «Ромео и Джульетта». Сама не знаю, каким пьяным ветром меня занесло в тот день в кинотеатр. Стараясь не обращать внимания на людей, которые забивали свои животы поп-корном и «Кока-Колой», я смотрела на экран, где миловидные ребята стрелялись с такими же миловидным ребятами, тётя путалась со своим племянником, а один чувак, кажется, Меркуцио, вообще оказался трансвеститом. Но плакала я, как обычно, об утерянном хеппи-энде.

Набрав в небольшую миску тёплой воды, я аккуратно очистила лицо женщины от крови и грязи. Проделав то же самое с руками и ногами, занялась животом. Снова вспомнила Тайлера, те времена, когда он возвращался весь перебитый. Иногда казалось, что он ходячее кровавое месиво, которое с каждым новым шагом теряет по одному выбитому зубу.

Мягкими, плавными движениями, я протираю живот женщины. Когда я в очередной раз касаюсь губкой синяка, она еле слышно стонет и морщится. Отложив губку, я осторожно вытираю ушиб сухим полотенцем. Все ссадины пришлось обработать виски, потому что спирта в доме не оказалось, хотя я точно помню, как стащила его в аптеке вместе с упаковкой бинтов и тампонов. Я подхожу к шкафу и обшариваю полки в поисках чистой футболки. Она почему-то отыскивается в кресле, скомканная. Сажусь на кровать, приподнимаю женщину и облокачиваю её на себя. Пытаясь натянуть на нее футболку, случайно задеваю её грудь и почему-то краснею. Смешно, ведь меня никто не видит. Румянец заливает мои щёки и шею. Но одна моя рука всё ещё под футболкой, и теперь я осознанно провожу ладонью по её груди, прикрывая глаза от непонятной природы удовольствия.

Настоящего секса с девушкой у меня никогда не было. Тот случай, когда один из моих бойфрендов попросил изобразить лесбийскую сцену с надувной куклой, не считается. Но меня привлекала женская красота. Пару раз мне даже казалось, что я влюблена в кого-то из них, но один знакомый психолог убедил меня, что я не хочу с ними переспать, просто я хочу быть ими. Это что-то вроде замещения или сублимации. Я не особо знакома с терминологией, но суть уловила. Надев таки футболку, кладу женщину обратно на кровать и укрываю одеялом. Смотрю на неё, и, словно поддаваясь непонятному импульсу, наклоняюсь и шепчу ей на ухо:

— Однажды я изображала шлюху для бывшего бойфренда. Он был засранцем, но быть шлюхой с тем, кто тебе близок — приятно. И это ужасно заводит.

* * *

Такого похмелья у меня не было очень давно. Непроизвольно обхватываю руками голову, массирую пальцами виски. Открываю глаза и замираю от ужаса. У меня галлюцинации или я снова в этом доме? Или, может быть, я из него и не уходила? Тогда все события прошлого дня: Снейп, секс в туалете, драка — все это мне приснилось? Касаюсь плеча и понимаю, что нет, раз нет расщепа, то я просто вернулась сюда снова. Но, как и зачем? Я не помню. Осознавая, что антипохмельного зелья мне никто не подаст, пытаюсь хоть как-то прийти в себя. В кровати я одна. Марлы нет. На секунду я об этом жалею. Кряхтя и охая от боли, пронзавшей всё тело, наконец-то сажусь, свесив ноги на пол.

Лицо жутко болит. Смутно припоминаю, что Аберфорт вроде бы мне вправил нос. Трогаю — так и есть. Всё на месте. Но кожа вокруг глаза опухла и саднит. Когда я успела ввязаться в очередную драку? На мне снова эта мешковатая футболка. Вздыхаю и начинаю, остервенело её стаскивать. Замечаю на животе синяк лилового оттенка. Теперь понятно, почему тело так болит. Перед глазами возникает образ стонущей вейлы, а за ним — мерзкого верзилы, который бьет меня с ноги в живот. Мерлиновы яйца! Где моя палочка?!

За тридцать секунд в моей голове проносится множество мыслей, а на лице отображается вся гамма эмоций — от ненависти до полнейшего безразличия касательно моей дальнейшей судьбы. Оставляя в покое футболку, я смотрю в окно, за которым неистовствует погода, и с чистой совестью снова ложусь в кровать, укрываясь с головой одеялом. Я устала. Только начинаю проваливаться в сон, как раздаётся скрип открываемой двери и в комнату просовывается всклокоченная голова Марлы. Продолжаю делать вид, что сплю. Девушка подкрадывается к кровати и склоняется надо мной. Касается прохладной ладонью моего лба. Какая забота. Меня так и тянет фыркнуть или наслать на неё заклятие. Она садиться рядом со «спящей» мной, поправляет сбившееся одеяло, снова укрывает меня и неожиданно обнимает. Вот просто так, как-то по-детски, нежно, в порыве. Эмоции другого человека по отношению ко мне раздражают меня, я «просыпаюсь» и чуть деланно отпихиваю Марлу.

— Прости, — жарко шепчет она. — Я не хотела тебя разбудить.

— Ничего, — цежу я сквозь зубы.

— Я даже не знаю твоего имени… — шепчет Марла.

— …Сказала она на следующее утро, — ухмыльнулась я.

Щёки Марлы вспыхивают. Она открывает рот, словно хочет что-то сказать, но с её губ не слетает ни звука. Я, приподняв брови, выжидательно смотрю на неё. Очень хочется смутить её ещё больше, а, может, даже довести до слез.

— Наверняка тебе досталось от астронавтов-обезьянок, — откашливаясь, говорит она мне. — Синяк на животе ужасен, но тот, что под глазом, выглядит немного лучше. И, да, — продолжает Марла, — я постирала твою одежду.

Астронавты-обезьянки? Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Она что, бредит? Или, быть может, я серьёзно повредила её мозг Обливэйтом? Непосредственность и какая-то доля бестактности, присущие Марле, меня умиляют.

— Я вчера явно с кем-то подралась, но точно не помню, — фыркаю я. — У меня трудный период, — сажусь в продавленной кровати, оказываясь лицом к лицу с Марлой. Кровать скрипит. Марла снова краснеет. И тут в моей голове возникает абсолютно неуместный сложившейся ситуации вопрос о том, сколько раз занимались сексом на этой кровати, что она вся такая продавленная? И занималась ли сексом на этой кровати Марла? И с кем? Может, с тем самым Тайлером, которого она упоминала во сне? Зрачки Марлы расширяются, когда я вплотную приближаюсь к ней. Она разрывает зрительный контакт, резко встав с кровати. Отходит к креслу и садится в него, поджав под себя ноги. Закурив, она выпускает облако ароматного дыма.

— Ненавижу маггловские сигареты, — бормочу я.

— Что? — Марла вскидывает на меня свои глаза с чуть припухшими веками и снова смачно затягивается. — Какие, ты говоришь, сигареты? Это сигары, только тонкие, тоньше, чем обычно. Вроде как женские. Мне нравится их запах, особенно с кофе. К слову о кофе… Ты есть хочешь? Можем спуститься на кухню и поискать что-нибудь…

О еде я как-то не думала. Сколько времени прошло с того момента, как я ела в последний раз? Сутки? Может, двое?

При дневном свете на кухне всё выглядит куда плачевней. Наступая на почерневшие от времени, впитавшиеся в пол пятна крови, я спросила Марлу, кого, мол, здесь убили?

— Тут никогда не убивали. Иногда люди просто здесь умирали, возвращаясь после задания. Именно в этом доме они проводили последние минуты своей жизни. «Бойцовский клуб»… Знаешь о нём? Одно время они собирались тут…

Я не понимаю, о чём говорит Марла, не знаю, что это за клуб такой, и потому слушаю её вполуха.

— …и тогда я решила всё же остаться здесь, — продолжает тарахтеть Марла со смешным акцентом, — потому что в отеле мне надоело. Я вообще не люблю давать отчёт кому-то и быть под наблюдением людей. В отеле постоянно что-то происходит, кто-то с кем-то ругается, напивается, водит проституток… И все они на меня пялятся.

Марла сварила нам кофе и выставила на стол пачку крекеров. Ничего не скажешь — завтрак для чемпионов. На удивление, кофе оказался вкусным, и его аромат перебивал затхлость рассыпающего во рту праха, который некогда был печеньем. Марла снова закурила, усаживаясь на стуле поудобней, поджимая под себя ногу.

— А чем ты занимаешься…эээ… ? — спросила она, этой паузой явно намекая на то, что мне уже пора назвать своё имя.

— Белла, — говорю я, делая глоток кофе. — Меня зовут Белла.

Марла улыбается в ответ и опускает глаза.

— Судя по твоему разукрашенному лицу, ты вполне могла бы быть в проекте «Разгром», — бормочет она, не поднимая глаз.

— Никогда не слышала о таком проекте. Но вообще-то, я действительно состою в одной организации… — я с трудом подбираю слова, чтобы наиболее точно и с наименьшим раскрытием сути описать то, что делают Пожиратели Смерти, но Марла меня перебивает, выпуская очередное облако дыма.

— Они были абсолютно шизанутые, эти ребята, — вдохновлено вещает она. — Носили чёрную одежду и маски, строили планы по уничтожению системы и полному свержению нынешнего режима власти. Что-то вечно взрывали и даже убивали. Они были ходячим протестом всему, что было культивировано нынешней цивилизацией. Они требовали равенства.

— Моя организация занимается почти тем же, за одним исключением, — мы отвергаем равенство и стремимся к чистоте… коренного населения.

— Вы убивает негров и евреев? — спрашивает Марла, делая очередную затяжку и отпивая кофе из треснувшей керамической кружки.

— Если они перечат нам и нашим убеждениям, то можем и убить. Мы радикально настроенная организация, и мы жестоки со всеми, кто идёт против нас.

— А у меня, кажется, есть еврейские корни, — задумчиво произносит Марла. — Но я не уверена.

— Не беспокойся, тебя убивать я не собираюсь, — хмыкаю я, допивая кофе.

* * *

Белла сидит за столом и рассматривает полароидовский снимок меня, сделанный Тайлером до того, как он стал мудаком.

— Странный снимок, не шевелится, — тихо произносит Белла, всё так же изучая фотографию.

— Как же он должен шевелиться? — улыбаюсь я ей.

Она, словно о чём-то вспомнив, трясет головой и соглашается:

— Да-да, конечно, но ты здесь хорошо получилась!

— А в жизни я тебе не нравлюсь? — театрально вскидываю подбородок и прищуриваю глаза. Белла не отвечает. Смерив меня взглядом, она фыркает, откладывает в сторону фотографию и встает из-за стола.

— Я хочу принять душ. Это возможно?

— Мда-а-а…, — в моем голосе проскальзывает сомнение.

Перебои с водой случались. Система водоснабжения в этом двухэтажном сарае была стара, как мир. Но через раз мне удавалось принять полноценный душ или даже ванну.

— Пойдём, я проведу тебя, — предлагаю я.

Огромная чугунная ванна и торчащий, словно жираф с поломанной шеей душ — все, что предстает перед взором Беллы, явно не внушает ей доверия.

— И… ты тут моешься, хочешь сказать? — спросила она, испепеляя меня взглядом.

— Ну… да, время от времени…

— Не удивительно, — цедит Белла. — То-то у тебя ноги такие грязные, да и пахнешь ты не лучше тролля.

— Пошла ты! — выпалив это, я, покраснев до корней волос, пулей вылетела из ванной.

* * *

Посыпаюсь от раскатов грома. Молча лежу и вглядываюсь в темноту. Сквозь шум дождя, слышно, что кто-то тарабанит во входную дверь. Спускаюсь вниз, включаю свет на кухне. Подхожу к двери, за которой маячит силуэт Беллы. Открываю дверь, и она вваливается в помещение, пьяная и промокшая до нитки. В недоумении таращусь на неё.

— Какого чёрта ты тут делаешь? — зло кричу я.

Белла с трудом стоит на ногах. Она упирается руками в кухонный стол, тупо ухмыляясь.

— Хочешь меня? Тогда трахни меня прямо здесь, на кухне.

Белла садится на стол, широко раздвигая ноги. На ней нет белья.

Я смущённо опускаю глаза. Белла берёт со стола сигарету и держит её у губ, выжидающе глядя на меня. Подхожу к ней и протягиваю зажигалку. Со второй попытки появляется жёлтое пламя, и Белла удовлетворённо затягивается.

— Марла, посмотри на меня, — шепчет она.

Поднимаю взгляд на Беллу. В одной руке у неё сигарета, а другую она медленно опускает вниз, скользя по груди, животу, скользя между ног.

— Смотри на меня…

Вне контроля. Я вне контроля. Мои мысли — чёрная дыра всех вселенных и галактик. Сейчас весь смысл моего существования сосредоточен в той точке, где соединяются ноги Беллы. Резко хватаю её за руку и тащу наверх. Толкаю на кровать в комнате Тайлера и захлопываю дверь. Белла пьяно хохочет и начинает медленно расстегивать своё платье. Ловлю её безумный взгляд и резкими движениями помогаю ей избавиться от одежды.

— Быстрее, — шепчет Белла.

Я почти рычу, и наконец, откидываю в сторону её платье. Тяжело дыша, разглядываю её.

— Трахни меня, — шепчет Белла, улыбаясь, и я впиваюсь в её губы, врываюсь языком в её рот.

Вжимаю её в кровать, подминаю по себя, хочу слиться с ней, обладать всецело этим телом и запахом. Она трётся об меня, извивается подо мной. Глажу её грудь, опуская руку ниже, провожу по животу, и Белла шипит в ответ на моё прикосновение.

— Прости, — задыхаясь, шепчу я.

Наклоняюсь, целуя больное место. Белла призывно раздвигает ноги и подаётся вперёд. Я упоенно исследую языком внутреннюю сторону её бедра, когда внезапно ощущаю во рту медный привкус. Распахиваю глаза и вижу, что мои руки в крови. Под Беллой на простыне растекается кровавое пятно.

— Белла, у тебя кровь… — в ужасе отстраняюсь я.

— Нет, это у тебя кровь, — ухмыляется Белла, превращаясь в Тайлера, который хохочет мне в лицо.

Опускаю глаза вниз. На моём животе по белой майке расползается тёмно-красное пятно. Хватаюсь за живот, и меня скручивает невыносимая боль. Я похныкиваю от страха. Хныканье переходит в крик, когда я понимаю, что в комнате я одна и Беллы тут нет. Падаю на кровать, продолжая зажимать рану, из которой толчками выплескивается алая жидкость. Я — кровавая месть Джека.

— МАРЛА!

С трудом разлепляю веки и вижу склонившееся надо мной лицо Беллы.

— Наконец-то! Я не могла тебя разбудить. Ты все время кричала!

На Белле лишь полотенце, которое она обмотала вокруг талии. Тёмные мокрые волосы спускаются по плечам, прикрывая грудь.

— Я уже собиралась выходить из душа, когда услышала, что ты кричишь и зовешь меня.

— Я звала тебя? — хриплю я.

— Тебя трясло, словно под Круцио! — продолжает Белла.

— Под чем? — не понимаю я.

— Послушай, Марла, — продолжает она, словно не услышав моего вопроса, — я, кажется, принесла с собой бутылку отменного виски. Что скажешь, если мы его разопьём для успокоения нервов?

Призраки кошмарного сна постепенно рассеиваются и я, подумав секунду, киваю в знак согласия.

— Мы не хотим знать практически ничего про тех, кого любим, — говорит Марла, уставившись невидящим взглядом в стену.

Мы расположились в одной из маленьких комнат рядом с кухней. Здесь, несмотря на бардак, довольно уютно. Марла сидит на большом матраце в углу. Она уже выпила два полных стакана виски и теперь с равнодушным видом курит сигарету за сигаретой. Взгляд у неё пустой, словно она отведала Поцелуя Дементора. Я в кресле в другом конце комнаты. Пью виски прямо из бутылки. Он приятно обжигает горло и рождает в моей голове сотни маленьких фейерверков. Мой внутренний зверь спит, и я этому рада. Отчасти, в этом заслуга Марлы. После того, как я её разбудила, она направилась в душ, на ходу стянув майку и с каким-то отвращением отшвырнув её в сторону. Я мельком коснулась взглядом её груди. Она бы уместилась в мою ладонь. Именно в тот момент я стала терять бдительность. Подперев плечом дверной косяк, я смотрю на медленно движущуюся по коридору женщину, на её спину, на лопатки, которые напоминают мне крылья.

После душа Марла надела на себя халат, который был размера на два больше, поэтому стала походить на маленькую девочку в маминых нарядах. О своём недавнем кошмаре она отказалась говорить, а применить заклинание я не могу. Просто не могу. Сладкая истома, прокатившаяся по телу, сигнализирует о том, что я пьяна. И тут стоит остановиться, потому что эта стадия — самая приятная. Ставлю бутылку на пол рядом с креслом.

— Марла, дай мне сигарету, — прошу я.

Она молча, словно покладистый щенок, встаёт с матраца и идёт ко мне. Махровый халат шлейфом волочится по полу. Протягивает мне одну из своих папирос вместе со спичками.

— Может, поухаживаешь за мной? — холодным голосом произношу я, беря сигарету и поднося её к губам.

Марла стоит как вкопанная, немигающе глядя на меня.

— Мерлиновы штаны! — восклицаю я, грубо выхватывая из её ладони спички, и подкуриваю сама.

— П-п-прости, — шепчет Марла, запинаясь, и уходит обратно на матрац.

Внутренний зверь спросонок недовольно рычит. Марла его разбудила и теперь может пенять на себя. Угрюмо смотрю в её сторону, прищурив глаза. Света от пары свечей, которые зажгла Марла, было достаточно, чтобы наблюдать за ней и видеть реакцию на мою вот-вот уже готовую начаться игру. Мои волосы уже высохли и теперь непослушными кудрявыми прядями спускались по спине и плечам, прикрывая грудь. Делаю очередную затяжку и откидываюсь на спинку кресла, выпуская дым в потолок. За окном всё так же льёт. Очередной раскат грома заставляет Марлу заговорить со мной.

— Белла, если хочешь, пересаживайся ко мне сюда. Тебе там, наверное, не очень удобно.

Ухмыляюсь в полумрак. Вот оно — сладкое начало. Поднимаюсь с кресла, прихватив наполовину пустую бутылку виски, и медленно иду в сторону матраца, где полулежит Марла. Теперь я наконец-то могу хорошо разглядеть её лицо. Спокойное, но в то же время очень выразительное. Она курит и пристально смотрит на меня снизу вверх. Я её понимаю, ведь у меня тоже есть на что посмотреть. С юности я всегда старалась следить за собой. И сейчас это принесло свои плоды — в свои тридцать семь лет я выглядела не хуже, а может даже и лучше многих двадцатипятилетних. Подкачанные икры, красивые, чуть острые колени, округлые бёдра.

Но Марла, быстро ощупав меня взглядом, дольше всего задержалась на (кто бы мог подумать?) груди. Встав с кресла, я по привычке откинула волосы назад, и теперь Марла пялится на мои соски, словно младенец на бутылочку с соской. Внутренний зверь издаёт победный рык и начинает выписывать странные пируэты в моём желудке.

— Спасибо, тут действительно удобней, — говорю я и протягиваю Марле бутылку. — Выпей.

Марла принимает протянутый ей виски. На мгновение наши пальцы соприкасаются, и я с трудом перебарываю желание наброситься на неё.

— Давай поиграем в игру, — неожиданно предлагает Марла.

Поворачиваюсь в её сторону и удивлённо приподнимаю брови.

— Есть такая игра «Правда или желание», — продолжает она. — Я спрашиваю у тебя «правда или желание»? Если ты выбираешь «правду», то отвечаешь на любой мой вопрос…

— А если я выбираю «желание», — спрашиваю я, глядя Марле прямо в глаза.

— Тогда ты должна исполнить любое моё желание, — спокойно отвечает Марла, выдерживая мой тяжёлый взгляд.

Делаю большой глоток виски и соглашаюсь. По сути, это был её сценарий, но правила были мои, так или иначе, вне зависимости от раскладов.

— Я начну, — бодро сообщает Марла.

Безразлично пожимаю плечами и делаю пригласительный жест в её сторону.

— Правда или желание? — спрашивает она.

— Правда, — отвечаю я.

— Что для тебя оргазм?

Её вопрос ставит меня в тупик. Я знаю, что такое оргазм, потому что я люблю секс. Но что он по определению для меня, я не могу сформулировать. Когда я трахаю женщин, мне нравится наблюдать, как они кончают в мои ладони, как мучаются от боли, смешанной с желанием, как умоляют меня о большем, и, в конце концов, как они срываются на крики и стоны, шепча мне странные слова, полные нежности. Я возбуждаюсь, когда пытаю кого-то. Каждое из наших недавних нападений на друзей Поттера сопровождалось для меня неописуемыми эмоциями, вершиной которых было космических масштабов возбуждение.

После таких налётов, пусть даже неудачных, я сразу направлялась в одно заведение в Лютном переулке. Там никому не были важны твоё имя и чистота крови, что порой приводило меня в бешенство. Вечный полумрак, поблёскивающие бутылки с алкоголем на стеллажах, мягкие диваны, отдельные мини-кабинеты и запах секса. Мне нравилось приходить туда, заливать в себя стакан чего покрепче, а потом сидеть у барной стойки и ждать. В последний раз я отлично провела время со студенткой-страшекурсницей одного из факультетов Хогвартса.

— Мисс, Вас ждут в конце зала, в левом кабинете, — в полголоса обращается ко мне бармен, пододвигая стопку с текилой.

Она пододвигается ближе ко мне и разводит в стороны мои колени…

— Так что для тебя оргазм? — слышу я снова вопрос Марлы.

— Это репетиция смерти.

— В смысле? — Марла недоумённо уставилась на меня. — Оргазм — это ведь восторг, блаженство огромной силы…

— Да, так и есть, — соглашаюсь я. — Но ведь это и страх. Ты бываешь на грани потери сознания от этого блаженства. Французы называют оргазм маленькой смертью… А секс и смерть — синонимы для меня.

Марла смотрит на меня, как на сумасшедшую.

— Ладно, хорошо… — говорит она. — Теперь ты.

— Правда или желание? — усмехаюсь я.

— Правда, — отвечает Марла.

— Расскажи мне про Тайлера? Кто он такой?

Марла поджимает губы.

— Что ж… — тянет она. — Тайлер был кошмаром моей жизни. Всё его существование сводилось лишь к одной вещи — самоистреблению. В его привлекательности было что-то демоническое. Знаешь, что он делал, когда работал киномехаником? Он вклеивал в плёнку с детскими фильмами фото возбужденных огромных членов! Вообще, он и его команда с особой желчью боролись против цивилизации как таковой. Людям они почти не вредили, разве что случайно, просто избавлялись от офисных зданий, техники… в общем, от всех тех прелестей, которые подарила нам эволюция.

— А ещё, он был моим любовником, — продолжает она. — Но потом оказалось, что в нём живут два разных человека… и его забрали в психушку. Там он уже два года.

— Что значит — два человека? — не совсем поняв, спрашиваю я. — Он был одержим?

— Нет, просто в нём жили два «я»…

— И какое из этих двух «я» ты любила? — спросила я, сама не понимая, зачем.

— Не знаю, — задумчиво произнесла Марла. — Я не уверена, что любила. Ладно, теперь я. Правда или желание?

— Правда.

— Откуда у тебя эта татуировка на предплечье?

Автоматически вскидываю руку, прикрывая метку, и зло смотрю на Марлу.

— Ты не хочешь об этом рассказывать?

— Почему же, я расскажу, — потирая метку, бросаю я. — Но я не уверена, что ответ тебе понравится.

Я делаю большой глоток виски и с наслаждением затягиваюсь.

— Я убийца, Марла, — говорю, смотря ей в глаза. — У тебя был Тайлер. У меня есть Волдеморт.

Марла ошарашено смотрит на меня.

— Твой любовник? — холодно интересует она.

Мои губы расплываются в улыбке.

— Нет. Скажем так… он мой босс. Мой хозяин, а я его помощница, его правая рука. Идеальная машина для убийства. Мы ставим себя выше других, потому что мы лучшие. Я положительно воспринимаю насилие и беспрекословно подчиняюсь лишь его приказам. Эта метка — его метка. Все, у кого есть подобные, принадлежат к нашей организации.

— Он отметил тебя… — задумчиво произносит Марла. — А тебе было обязательно вступать в эту организацию?

— Я просто хотела этого, — отвечаю я.

— А другие?

— Что другие?

— Они тоже хотели?

— Не всегда, но в конце всегда приходится делать выбор. Так или иначе, — делаю очередной глоток из бутылки. — Правда или желание?

Глаза Марлы слишком блестят. Протягиваю ей виски. Она делает пару глотков и морщится.

— Огненное виски! — фыркает она и возвращает мне бутылку.

— Так и есть, — улыбаюсь я. — Так правда или желание?

Не успеваю я повторить вопрос, как огарок свечи, тлеющий уже с час, потух, и комнату теперь освещает одна крохотная свечка. Плясавший на кончике фитиля огонёк отражается в глазах Марлы.

— Желание, — тихо произносит она.

Я победила. Она была моей. Как на ладони — делай, что хочешь, как хочешь и сколько хочешь.

— Сними халат, — начинаю я.

Марла подчиняется. Она сидит передо мной в одних полупрозрачных трусиках, под которыми ярко прорисовывается чёрный треугольник. Мне приятно разглядывать её. Короткие взъерошенные волосы, тонкая красивая шея, худые плечи, небольшая, но аппетитная грудь с пухлыми сосками... всё в ней совершенно.

— Иди сюда, — зову я её.

Марла придвигается ко мне вплотную.

* * *

По ночам на Бумажной улице мы с Беллой гуляем в саду босиком, вдыхая аромат шалфея, лимонной вербены и роз. Это всего лишь увлечение, убеждаю я себя. Так же как было с другими. Это скоро пройдёт. Но желание, липкое и вязкое, словно ночной кошмар, не покидает меня. Я как будто слышу вой сирены и над моей головой, как мультфильмах «Луни Тьюнз», летают маленькие звёздочки. Я не должна хотеть Беллу, а тем более испытывать к ней столь сильные чувства. Она слишком похожа на Тайлера. Я притягиваю её к себе и шепчу:

— Я хочу, чтобы ты всегда была рядом. Потому что только так можно жить.

Где мой рассудок?

Сквозь сон слышу, как шипит радио. Через помехи пробивается голос Тома Уэйтса: You-you-you… All I want is you. Облизываю пересохшие губы. Я — растраченная жизнь Джека. Я сплю? Я спала вообще? Белла приснилась мне? Или я снюсь Белле?

* * *

Захожу на кухню. Марла стоит у окна и курит. На ней махровый халат.

Подхожу к ней, обнимаю сзади, целую в открытую шею. Она разворачивается и целует меня в губы.

— Пойдём, — тянет она меня за собой.

Мы спускаемся в подвал. Мерцающий свет лампы, старая рухлядь и паутина создают иллюзию, что мы оказались в Стране кошмаров, и из темноты вот-вот вынырнет парень в белой маске с бензопилой.

— Садись, — говорит Марла.

Сажусь на стул. Марла отходит в сторону и что-то ищет на заваленных хламом полках. Я нервно грызу ногти. Она возвращается ко мне, держа в руках наполовину полную канистру.

— Что там? — спрашиваю я.

Марла облизывает губы и улыбается. Садится передо мной на корточки и берёт мою ладонь в свою. Подносит к губам и оставляет на тыльной стороне влажный блестящий поцелуй.

— Если смешать глицерин с азотной кислотой, получится нитроглицерин, — говорит Марла.

След от её поцелуя переливается перламутром. Она откручивает крышку на канистре.

— Если смешать нитроглицерин с парафином и дополнительным количеством азотной кислоты, то получится пластит, — говорит Марла. — Им можно взорвать даже небоскреб.

Марла, глядя мне в глаза, наклоняет канистру над влажным следом поцелуя на моей руке.

— Это химический ожог, — предупреждает меня Марла. — Это больнее, чем все, что ты знала до сих пор. Больнее, чем тысяча сигарет одновременно.

— Она мне будет рассказывать про боль, — хмыкаю я.

Нервно сглатываю и смотрю на поблёскивающий поцелуй.

— Шрам останется навсегда, — предупреждает Марла. — Ты мне доверяешь?

Я медленно киваю.

— Помни об этом, — произносит Марла, высыпая что-то из канистры мне на руку.

Теперь я поняла, что это был за поцелуй. Сука, паршивая сука, решила меня отметить своим поцелуем! К слюне прилипли какие-то чешуйки, которые прожигают мою кожу насквозь. Как же больно! Ужасная боль, которая заставляет меня думать о смерти. Я не знала такой боли.

— КРУЦИО! — мысленно ору я. — КРУЦИО, мать твою!!!

По моим щекам струятся слёзы. Марла крепко держит мою руку, не давая мне смыть эту дрянь. Я сползаю со стула и борюсь с Марлой на полу.

— Это химический ожог, — повторяет Марла. — Это больнее, чем все, что ты знала до сих пор.

— Закрой глаза, — уверенным голосом говорит Марла. — Ты знала, что паста из щелочи и воды прожигает насквозь алюминиевую сковородку?

— Чего ты хочешь? — спрашивает она. — Смыть щёлочь водой? При смешивании с водой щелочь разогревается до двухсот градусов и именно при этой температуре она начнёт прожигать сильнее твои ткани.

Марла прижимает мои пальцы к полу, не давая мне отдернуть руку. Второй ладонью она срывает с моих бёдер полотенце и начинает меня ласкать.

— Белла, ты должна запомнить этот момент навсегда, потому что это самый главный момент в твоей жизни.

Мне кажется, что я слышу запах палёного мяса. Пальцы Марлы ласкают меня, и я продолжаю рыдать. Чувство отвращения к миру захлёстывает сознание. Настойчивые ласки идут бок о бок с адским жжением в руке. Мне кажется, что на месте ожога уже зияет дыра. Марла садится на меня, всё так же прижимая мою ладонь к полу.

— Забудь, что было до этого момента, — говорит Марла. — Это прошлое, а в данный момент я творю наше будущее. Это — величайший момент нашей жизни.

Очертания щелочного ожога на моей руке в точности повторяют очертания губ Марлы. Кажется, что на моей руке полыхает Адское пламя. Я почти теряю сознание от боли. Мозг пытается защитить меня, и в голове возникают образы, с которыми у меня ассоциируются покой и безмятежность. Вот я сижу на берегу озера. Рядом читает Цисси. Мы любуемся закатом, тут нет места боли…

Пощёчина Марлы возвращает меня в реальность.

— Не пытайся отвлечься от боли, — орёт она. — Даже мысленно не произноси слово «боль»!

— Посмотри на руку, — говорит Марла.

Нет! Я не хочу смотреть! Там сгоревшая плоть, расползающаяся кожа, прожженная насквозь.

— Я не хочу... — судорожно задыхаюсь я, дёргаясь под весом Марлы.

— Хватит выть, Белла! Не будь тряпкой! Закрой глаза и представь, что ты в Англии. Сейчас лето и ты уже завершила учёбу. Ты сдала экзамены на «отлично». Вы гуляете с друзьями и вдыхаете этот воздух… свободы. Ты сидишь в пабе и пьёшь вкусное пиво. Но тебе скучно и ты идёшь на поиски приключений. Ты ведь это любишь, да? — Марла с презрением смотрит на меня.

— И ты идёшь туда, где можешь быть самой собой, — продолжает Марла.

Мои глаза плотно закрыты. Я думаю о… Снейпе. Снейп! Он бы мне сейчас помог! Чёртов зельевар, сварил бы отменное зелье и заживил мне руку. Я не могу больше…

— Слушай меня. Открой глаза. Ты привыкла убивать, — говорит Марла, снова начиная ласкать меня пальцами. — Ты когда-нибудь видела, как сгорает заживо человек?

Откуда?! Откуда Марле знать об этом? Я в ужасе понимаю, что сквозь боль от адского ожога, который съедает мою плоть, я чувствую растущую волну возбуждения.

Лорд любил поиграть. Иногда он не убивал сразу. Авада Кедавра была для избранных. Помню этот вечер. Мы пытали семью магглов. Отец, мать и их сын. Лорд заливался хохотом и держал под Круцио каждого из них. А потом ему стало скучно, и мы вышли во двор. Я волокла за волосы женщину. Растабан и Рудольфус тащили мужчину. Лорд левитировал мальчика. Он был без сознания. Во дворе их дома был сарай. Туда мы их и затащили. Отойдя на небольшое расстояние, Лорд прищурил свои и без того узкие глаза и направил палочку на деревянное строение. Оно вспыхнуло как бенгальский огонь, пламя, весело отплясывающее на фоне ночного неба. Первой стала кричать женщина. Её вопли и мольбы неслись непрекращающимся потоком. Она просила выпустить сына, ведь он всего лишь ребёнок и ни в чём не виноват. Они все не были виноваты. Они просто были магглами. Я тогда повернулась спиной к пылающему сараю, но Рудольфус подошёл ко мне и рывком развернул, прижал к себе и удерживал мой подбородок так, чтобы я смотрела ровно на горящий как факел сарай. Я вывернулась. Он получил Сектумсемпру. Снова развернувшись, я трансгрессировала. Снейп меня тогда долго отчитывал за чуть не убитого мною муженька.

— Плачь, сколько тебе влезет, — говорит Марла. — Беги к умывальнику и смывай щелочь под краном, но пойми: ты глупа и ты умрешь. Посмотри на меня.

— Плачь, сколько тебе влезет, — словно мантру повторяет Марла. — Каждая твоя слеза, упав на щелочь, рассыпанную по твоей руке, оставит ожог, словно горящая сигарета…

— Чтобы нейтрализовать ожог, мы используем уксус, — сообщает Марла. — Но сначала ты должна отречься.

До того, как я трансгрессировала, я услышала, как к крику матери присоединился визг сына. Он визжал как резаный поросёнок. Он визжал так ужасно, что у меня зашевелились волосы на затылке. Это не крики от Круцио. Это был вопль ужаса, живой смерти. Это было пение феникса наоборот.

— Это — величайший момент нашей жизни, — твердит Марла, — а ты мыслями где-то совсем в другом месте.

Из последних сил пытаюсь вырваться.

— Запах дневной нормы аммония и витамина В, — ухмыляется Марла.

Чувствую, как по моим ляжкам течёт что-то горячее. Я обмочилась.

— Цивилизации, не знавшие мыла, — говорит Марла, — использовали в качестве моющего средства для одежды и для волос собственную мочу и мочу своих собак, поскольку моча содержит мочевую кислоту и аммоний.

Я вижу свет в конце тоннеля, пальцы Марлы двигаются чертовски быстро, и я, захлёбываясь слезами, кончаю.

Марла выплескивает мне на руку уксус. Запах щелочи сменяется тошнотворным больничным запахом уксуса и мочи.

На тыльной стороне моей ладони вздуваются две красные, блестящие губы, точно повторяющие очертания поцелуя Марлы. Вокруг них — маленькие, круглые следы слез, моих слёз, похожие на сигаретные ожоги.

— Открой глаза, — говорит Марла, и я вижу, что её лицо тоже мокрое от слез.

— Поздравляю, — говорит она мне, — Ты стала еще на один шаг ближе к концу. Ты стала ближе на шаг ко мне и к искуплению. Ты отреклась.

С самого детства мне приходилось быть лучшей. Великий древний род Блэков — змеиное гнездо, которое взрастило меня как истинную леди с изысканными манерами.

Мне было всего пять, когда я впервые убила человека. С родителями у меня никогда не было особо тесного контакта, и впрочем, я не особо к этому стремилась. В одно из воскресений мы с матерью отправились в Хогсмид. Стояла чудесная солнечная погода. Воздух казался почти звенящим от январского мороза. Снег искрился серебром на крышах домов. Мне было пять, и такие радостные мелочи жизни, как мерцающий на солнце снег или яркие витрины магазинов, захватывали меня полностью. Я была обычным ребёнком. «Сладкое королевство» сейчас вызывает у меня ухмылку презрения, но тогда я, вырвав руку из тисков материных пальцев, бежала к витрине этого царства конфет и пирожных. А потом стояла, прижавшись носом к замёрзшему стеклу, и складывала ладошки биноклем, пыталась разглядеть, что же там происходит. Не то чтобы я была лишена сладкого, но дома мне вечно подавали блёклые пудинги и лакричные леденцы, и я ела их, тихо ненавидя весь мир.

Мать приблизилась ко мне, и я уже приготовилась к тому, что она начнёт меня ругать и говорить, что подобное поведение не достойно истинной леди, но она лишь снова взяла меня за руку и повела к двери магазина.

Толкнув дверь, она протиснулась со мной в помещение. Это было нечто невообразимое. Я словно опьянела от запаха сахарной ваты, шоколадных трюфелей, топлёной карамели и сливочных тянучек. Мои глаза разбежались, и я не знала, с чего же мне начать: с ванильно-вишнёвого пудинга с пышной шапкой из взбитых сливок или с шоколадного торта размером с меня. Пока я пыталась собраться с мыслями, мама сняла с меня зимнюю мантию и шляпу, и пригладила мои непослушные кудри.

— Ну, Белла, выбирай. Чего бы тебе хотелось? — голос матери звучал почти нежно, но в нём проскальзывали стальные нотки, которые я переняла с возрастом.

— Хочу горячий шоколад и шоколадный торт! — я радостно тыкала пальчиком в направлении выбранных лакомств. — А ещё хочу вон тот леденец! — я указала в направлении стеллажа с разнообразными сладостями, где дымился леденец в виде кипящего котла. Жаль, такие больше не выпускают. Они были тёплыми, почти горячими и казалось, что ты облизываешь только-только застывшую сахарную патоку.

Усевшись за деревянный стол, я жадно прихлебывала шоколад и активно орудовала ложкой, поглощая торт. Мать мерно цедила сливочное пиво.

— Добрый день, миссис Блэк, — прозвучал надо мной тихий мужской голос.

Я посмотрела вверх, не отрываясь от торта, и увидела старика с пронзительными голубыми глазами, который улыбался моей матери. Тогда я его ещё не знала. Мать поздоровалась в ответ и предложила ему присесть с нами. Быстро расправившись с тортом, я допила шоколад и вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Беллатриса, чему я тебя постоянно учу?! — мать нервно прикрикнула на меня, протягивая салфетку. — Ты из благородного рода Блэков, так и веди себя подобающим образом. Сядь ровно! Ты практически лежишь на стуле!

— Миссис Блэк, не стоит ругать Беллу. Ей всего пять. Принимая во внимание съеденный торт, горячий шоколад и недавнюю прогулку по морозной улице, вполне очевидно, что юную леди клонит в сон.

Для матери не существовало никаких аргументов. Никогда и ни от кого.

— Дома поспишь, — с этими словами она вытолкала меня из-за стола, продолжив прервавшуюся беседу с мужчиной.

Обижено пнув ногой стул, я пошла к выходу и, распахнув настежь дверь, шагнула на теперь казавшуюся не такой весёлой и приветливой улицу.

Солнце слепило глаза, отражаясь в дурацком снеге. Хотелось домой и лечь в тёплую кровать. Я ковыряла ногами сугробы, что-то бормоча себе под нос. Мороз постепенно пробирался под свитер и шерстяное платье. Я хотела вернуться за мантией, но неожиданно откуда-то из-за угла послышался собачий визг. Поскуливания сменялись завываниями. Мне было не позволено держать животных в доме. Но родители обещали подарить сову или другую живность, когда я пойду в школу. Завернув в переулок между «Сладким королевством» и соседним домом я увидела щенка. Совсем молодого, но уже достаточно окрепшего. И я увидела причину, по которой он так страшно скулил и плакал. Напротив него стоял мальчишка. Взрослый, так мне показалось в тот момент, но на самом деле ему было лет двенадцать, не больше. В руке у него была палочка. Мерзкий маленький ублюдок издевался над несчастным животным, посылая в него разные заклинания. Животное даже не успевало понять, что с ним происходит. В пять лет мне было мало что известно о заклятиях. Вопли щенка переходили на визг. По моим замёрзшим щекам катились слёзы, а руки беспомощно сжимались в кулачки. Я никогда не испытывала такого отчаяния. А этот ублюдок стоял и смеялся, пока несчастное животное беспомощно болталось в воздухе. В тот момент, когда он произнёс Инсендио, я сшибла его с ног. Он упал навзничь, стукнувшись головой о стену. Его волшебная палочка откатилась к мусорным бакам. Я молотила его кулаками по лицу, голове. Мой гнев был настолько чёрным, насколько он был праведным. Я кричала. Почти ничего не видя перед собой, я продолжала его молотить. Не помню, в какой момент я остановилась. Яростно дыша, я шумно сопела носом, который был полон соплей. Мальчик не двигался. Лицо походило на фарш. Утерев рукавом свитера нос, я встала и огляделась в поисках щенка. Бедняга, отчаянно дрожа, забился между мусорными баками.

— Иди сюда, — прохрипела я, сорванным от крика голосом. — Не бойся, иди ко мне, малыш.

Щенок, поскуливая и виляя хвостом, прихрамывая, пошёл ко мне. Я стала гладить его мягкий загривок, а он поймал мою ладонь и стал облизывать её своим горячим и шершавым как наждачная бумага, языком.

Взяв щенка на руки, я пошла обратно к «Сладкому королевству». Дойдя до угла, я обернулась и посмотрела на лежащего у баков юного волшебника. Под его головой уже растеклась приличная лужа крови. На секунду, внутри все застыло. Странное чувство, такое у меня бывало, когда я что-то разбивала или ломала дома, или, например, рвала новое платье. Понимание того, что мать будет меня ругать, а мне придётся оправдываться или хуже того — просить прощения, всегда угнетало меня и доводило до слёз. Но тут было как-то иначе. Я понимала, что совершила плохой поступок, и что за него меня могут наказать сильнее, чем за разбитую вазу, но мне не было страшно. Мне пять лет. Я убила человека. Но у меня было оправдание — я убила злого человека, плохого, так что я хорошая девочка. Достойная дочь и истинная леди великого и славного рода Блэков.

* * *

— Белла, виски, как обычно? — Аберфорт тянется за бутылкой с янтарного цвета жидкостью.

— Плесни полстакана. Для начала, — я присаживаюсь за барную стойку, выкладывая из-за пазухи пачку сигарет Марлы.

Аберфорт удивлённо крякает.

— Что? — я поднимаю на него глаза, параллельно подкуривая от стоящей рядом со мной свечи.

— И давно ты куришь, малышка Белла? — почти по-отечески интересуется Аберфорт.

— Недавно, — буркаю я, отпивая из стакана.

— Что же опять стряслось? — Аберфорт плеснул виски во второй стакан и отпивает из него маленькими глотками.

— Обязательно что-то должно было случиться, чтобы я пришла сюда? — говорю я тихо, затягиваясь и выпуская дым Аберфорту в лицо.

Старика и это не смущает. Он делает ещё глоток виски и продолжает допрос.

— То, что ты спиваешься, и повод для этого тебе не нужен, я привык. Но ты приходишь второй раз за два дня — это рекорд для тебя. Обычно я тебе высылаю на дом пару бутылок, — его слова эхом отдаются в моей голове. — Так что выкладывай, Беллатриса Лестрейндж, что случилось?

Я фыркаю и слабо улыбаюсь. Молчу.

— Белла, — он наклоняется ко мне, положив свою большую тёплую ладонь на мою, — ты же знаешь, что можешь мне доверять. В конце концов, это я уговорил твою мать оставить того щенка.

Я залпом выпиваю остатки виски, и Аберфорт заботливо подливает новую порцию.

— Мне кажется, я старею, — мой голос звучит глухо.

— Что значит — стареешь? — улыбается Аберфорт, ставя на барную стойку несколько новых свечей.

— Я проявляю слабость… — запинаюсь я. — По отношению к одному человеку.

Перед глазами встает лицо Марлы. Её влажные губы, точёные скулы…

— О, Мерлин! — я грохаю стаканом о барную стойку, расплескав почти всё содержимое. — Это словно не я. Не понимаю, откуда во мне эти чувства. Я всегда умела управлять своими желаниями.

— Девочка моя, ты всё ещё думаешь, что способна управлять своими желаниями и жизнью? — усмехается Аберфорт. — Ты всегда была одиночкой, Белла. Ты любишь убивать и пытать людей. Ты одержима этими мыслями. Ты зависима от них. О каком контроле вообще идёт речь?

Мне хочется его прожечь насквозь своим взглядом. Но я, молча выслушиваю этот монолог, водя ладонью над свечой.

— Ты создала что-то в этой жизни, скажи мне Белла? Твой мир не созидателен. Ты сеешь разруху и хаос. Кто ты есть? Пожирательница смерти? А ты думала о том, что будет, если вы потерпите поражение? Всё, чем ты сейчас так гордишься, будет выброшено на помойку. Всё, что ты вершила, будет забыто и не потому, что ты сделала мало. Наоборот, ты совершила столько ужасных вещей, что волшебникам будет лучше об этом не вспоминать.

Мне кажется, что я задыхаюсь от жалости к себе. Не то, чтоб я об этом никогда не думала, но… Чёртов Аберфорт со своими психоанализами! Я снова подкуриваю и трясущимися руками подношу к губам стакан для нового глотка.

— Тебе тридцать семь, а что за плечами? Где семья, дети? Когда ты умрешь, никто не заплачет… — последние слова старика, заставляют меня вскочить и кинуться на него через барную стойку.

— Да кто ты такой?! — визжу я. — Кто ты? Всего лишь паршивый братец не менее паршивого старикашки, которого мы убили!

Почему-то я даже не подумала применить магию. Аберфорт в два счёта меня успокаивает, зажав в плотное кольцо своих рук.

— Белла, девочка моя, успокойся, — уговаривает он меня, но я брыкаюсь как антилопа, пытаясь лягнуть его посильнее.

— Да успокойся ты! — рявкает он, выволакивая меня в зал.

С трудом, но ему удается усадить меня на стул, хрипящую и потную. Я сижу с гримасой презрения на лице. Сплюнув на пол, я кидаю взгляд, полный ненависти, на сидящего напротив меня Аберфорта.

— Акцио огневиски, — произношу я.

Перехватываю бутылку прямо в воздухе и делаю несколько больших глотков.

— Прости, Белла, — бурчит Аберфорт.

Я делаю вид, что игнорирую его.

— Просто пойми, что рано или поздно тебе придётся расплачиваться за все свои поступки. В твоём случае — за все плохие поступки.

— Я не жалею ни о чём! Ни об одном убитом волшебнике или маггле! — резко отвечаю я. — Я не способна на сострадание и жалость. Я убийца, и ты это прекрасно знаешь. Ты видел!..

— Видел. И не раз спасал твою шкуру от Азкабана. В последний раз мне не удалось… Но, помнишь Стивена Шеппарда?

— Если ты думаешь, что я помню имена всех тех, кого убила, то явно переоцениваешь мою память, — презрительно бросаю я.

— Нет, Белла, ты его помнишь. Это как имя первого любовника — запоминаешь раз и навсегда. Имя твоей первой жертвы. Его звали Стивен Шеппард. Второкурсник Гриффиндора. Ты убила его голыми руками. А ты помнишь, ради кого ты это сделала?

Но я уже вспомнила. Шеппард — гадкий ублюдок-садист. Его лицо, как отменный, сочащийся кровью стейк, всё ещё стоит перед моими глазами.

— К чему ты клонишь, Аберфорт? — нетерпеливо и чуть заинтригованно спрашиваю я.

— Праведный гнев, Белла, — вот то, что ты испытала тогда, и именно он толкнул тебя на убийство. Убийство во спасение чьей-то жизни, — слова Аберфорта звучат весьма странно для меня.

— Прошу тебя, не нужно выискивать во мне зерно благоразумия и добродетели, — парирую я. — Какой праведный гнев?! Я убила его, потому что хотела. Мерзкий грязнокровка!

— Ты узнала о том, что Шеппард урождённый маггл лишь спустя пять лет. Уже в Хогвартсе. Тогда же ты узнала его имя и ту историю, которую выдумал я, чтобы прикрыть тебя! Ты убила его, вступившись за беззащитного щенка. Ты без магии, живой плотью встала на защиту теплокровного создания. Теперь ты защищаешь змееподобного маразматика, который, надеюсь, скоро подохнет, — окончание торжественной речи Аберфорта взвинчивает меня окончательно.

Вскочив со стула, я направляю палочку в Аберфорта.

— Скажи мне, Аберфорт, — начинаю я, — ты доволен своей жизнью?

— Вполне… — начинает он, но я его перебиваю.

— Вполне, говоришь… забавно, а мне всего казалось, что быть в тени славы и могущества собственного брата — это тяжело. Что скажешь?

Аберфорт смотрит на меня с невозмутимым видом, словно в руках у меня не направленная в него волшебная палочка, а леденец.

— Беллатриса, я хочу, чтобы ты поняла одну вещь. Все эти долгие годы я помогал тебе. Ты мне как дочь и я готов помогать и дальше, защищать тебя, но одумайся, оглянись назад! Помнишь, как ты рыдала здесь перед свадьбой с Рудольфусом? Как говорила о том, что не хочешь такой жизни? Что всё это тебе чуждо?

— Мне была чужда жизнь с ним, но не та жизнь, которую я веду сейчас, — огрызаюсь я.

— Белла… мне всё чаще кажется, что в тебе бьются не на жизнь, а на смерть два разных человека, — печально говорит Аберфорт. — Так было с самого детства. А ты помнишь ежегодную ярмарку «Фейерверки и шалости»?

— Как я могу забыть?! — с сарказмом отвечаю я.

Аберфорт улыбается и приподнимает брови.

— То есть, ты хочешь сказать, что забыла, как вы с Вулфи выиграли специальный набор фейерверков, которые лишь по одной мысли волшебника выписывали в ночном небе небывалые фигуры?

Я открываю рот, чтобы в очередной раз съязвить, но отчего-то молчу.

Аберфорт запускает руку во внутренний карман своего сюртука и выуживает оттуда кусочек бумаги, который при ближайшем рассмотрении оказавается колдографией.

— Взгляни, — он протянул мне фото.

Я резко выдергиваю колдографию из его пальцев и подношу поближе, чтобы рассмотреть. На ней маленькая темноволосая девочка сидит на поляне. Рядом, виляя хвостом-бубликом, стоит рослый пёс.

Комок встал в горле. Глаза предательски защипало.

В небе на колдографии одна за другой появляются буквы. Когда появляется последняя, я всхлипываю, и, отшвырнув колдографию, выбегаю из «Кабаньей головы».

Свежий ночной воздух полоснул меня по мокрому от слёз лицу. Моё тело сотрясается от беззвучных рыданий. Я иду по улице, не разбирая дороги. Который час? Я не знаю. Темноту прорезают редкие молнии. Снова парит и пахнет озоном. Где-то прошёл дождь. Слева от меня блеснула знакомая вывеска. На ватных ногах я подхожу к витрине. Прижимаюсь носом к стеклу и рассматриваю сладости, которые завтра окажутся во рту у несносных детей. Ищу глазами стеллаж с сосательными конфетами… Леденцы на месте.

— Бомбарда, — ору я недолго думая.

Витрина разлетается вдребезги. Захожу внутрь. И сгребаю все сладости, которые мне попадаются, в холщовый мешок средних размеров.

— Кто вы такая?! — добродушный Амброзий удивленно разводит руками, застывая в проходе, словно каменная горгулья.

Вот растяпа! Брать с собой палочку его, видимо, не учили.

— Остолбеней! — кричу я.

И бедняга падает свежесрубленным бревном.

Направляюсь к выходу, по пути прихватывая пару бутылок сливочного пива, и достаю из-под полы припрятанную бутылку огневиски.

— Плюм, балуешься на досуге, закусывая драже? — меня распирает смех.

Выйдя на улицу, трансгрессирую.

Я потерялась в днях. Да что там в днях! Я не могу понять, какое сейчас время суток. Просыпаюсь среди ночи одна, лёжа на матраце. В комнате темно и холодно. Небо выплёскивает остатки дождя. Беллы рядом нет. Я не помню точно, что произошло. Вот мы сидим и просто разговариваем. Пьём обжигающий виски, который принесла Белла. Я поедаю её взглядом, и она мне отвечает, или это лишь игра моего воображения, а может танец пламени свечи, отражающийся в её бездонных чёрных глазах.

В моей жизни никогда не было места романтике. Жалким сопливым сантиментам, цветам и мелодрамам в кинотеатре с банкой попкорна на последнем ряду. Я циник до мозга костей. Именно поэтому с Тайлером мне было поначалу так легко общаться. Вернее, трахаться. Это уже потом мне какого-то чёрта подумалось, что у нас сможет получиться то, что все нормальные люди называют «отношениями». Но завершилось всё довольно прозаично. Дёрден слетел с катушек, а я ушла в запой.

Но Белла.… С ней было как-то иначе. Не знаю, почему, но каждый раз, когда я смотрела на неё, вокруг меня порхали сотни херувимов, воспевая небеса и точёную шею Беллы, её губы и божественное тело, к которому мне так хотелось прижаться. Её запах. Он сводил меня с ума. Нет, это не прихоть, и я не вбила это себе в голову. Это реакция моего тела на её тело. Моего разума на её разум. Всё моё естество жаждало быть оттраханным Беллой. Я хотела, чтобы она овладела мной безоговорочно и навсегда. Я хотела принадлежать ей, и чтобы она принадлежала мне.

А если отвести в сторону все мои плотские желания, то оставалась душа, моя душа, которая тянулась к Белле. Этого я точно не могла понять.

Моё недолгое совместное пребывание с Беллой слилось в одну сплошную дождливую ночь. Последнее, что я запомнила — Белла просит меня снять халат. Помню её улыбку и ласкающий взгляд. Она зовёт меня к себе. Дальше провал. Мы переспали? Я не знаю. Но халат снова на мне.

В темноте принимаю сидячее положение и пытаюсь нашарить спички, которые вроде бы валялись возле матраца рядом с огарками свечей. Ладонь блуждает по холодному полу, задевает пустую бутылку, которая, громыхая, откатывается в сторону. Вот и спички. Чиркаю один раз, второй. Яркая вспышка жёлтоватого пламени озаряет комнату, в дверях которой стоит Белла, промокшая до нитки. От неожиданности вскрикиваю, и грязно выругавшись, зажигаю вторую спичку, поджигаю ею потухший огарок. Свеча горит так, словно ей осталось жить последние минуты.

— Белла, твою мать! Как ты меня испугала! — кричу я.

Она молча смотрит на меня. Замечаю, что в руках у неё какой-то мешок.

— Белла, где ты была? Что с тобой?

Глаза её сейчас напоминают два тлеющих угля. Небрежным движением она бросает мешок на пол и подлетает ко мне. Я даже не успеваю сообразить, что произошло, когда она впивается в мои губы. Её ладони гладят моё лицо, зарываются во всклокоченные волосы. Меня так ещё не целовали. Меня никогда не целовала женщина. Язык Беллы переплетается с моим. Она ласкает мои губы так нежно, словно пьёт из самого сокровенного источника. Её ладони опускаются мне на плечи. Они холодные, но каждое касание обдаёт нереальным жаром. Неожиданно она разрывает поцелуй и прижимает меня к себе. Я обнимаю в ответ, зарываясь носом в её волосы, которые пахнут табаком и «тяжёлым» парфюмом.

— Марла… — шепчет она. — Марла…

Она медленно снимает с меня халат и почти бережно опускает на матрац. Наклоняется и слегка касается губами, дарит нежную, почти невесомую ласку моему правому, а затем и левому соску. По моему телу пробегают электрические разряды. Я неотрывно смотрю на неё. Чертовски сексуальную, мрачную и загадочную, склонившуюся надо мной. Она стягивает своё платье через голову, отшвыривает его, и оно распластанной птицей чернеет на полу рядом с матрацем. Теперь на ней лишь чулки и нижнее бельё. Она сидит на мне, и я ощущаю жар, идущий от неё, ощущаю почти вибрирующее в ней желание. Не отрывая взгляда от меня, Белла расстёгивает свой лифчик, обнажая красивую грудь. Я заворожено смотрю на неё, столь похожую на греческую статую: точеную и сияющую. Мокрые кудри щекочут мне лицо, когда она снова склоняется надо мной. Она целует меня, вырисовывая витиеватую дорожку от моих губ, дальше вдоль шеи вниз, перемещаясь на ключицу, снова возвращаясь к груди.

Белла поднимает глаза, мы встречаемся взглядом. Она улыбается и продолжает ласкать мою грудь, слегка покусывая её. Я вздрагиваю. Её губы опускаются ниже, язык исследует низ живота. Я ощущаю её дыхание на внутренней стороне своего бедра. Белла сжимает руками мои бёдра, притягивая ближе к себе, и шумно вдыхает мой запах, словно дикий зверь. Касается губами моего влажного белья и стонет. Медленно стягивает с меня трусы, и, кинув их куда-то назад, снова поднимается и разглядывает меня.

Я лежу, стыдливо прикрываясь, словно Афродита, вышедшая из пены морской. Смущенно улыбаюсь, щёки заливает румянец. Мне словно 15 лет, а Белла будет первой, с кем у меня случится секс. Но так и будет. Она будет моей первой женщиной.

Она разводит мои колени в стороны. Моё сердце стучит, как колеса вагона, несущегося по тоннелям метро. Неожиданно комната погружается в кромешную темноту. Остатки свечи наконец-то окончательно догорели. Дождь барабанит редкими каплями по окну. Белла устраивается между моих ног, прижавшись ко мне всем телом. Она покрывает моё лицо поцелуями, нежными, прерывистыми. Задерживается на губах, глубоко проникая языком. Затяжной поцелуй доводит меня до исступления и я, не выдерживая, начинаю ёрзать под Беллой, прижимаю её ещё сильнее к себе, глажу её спину.

— Белла…прошу тебя, — практически умоляю я её.

— Марла, моя Марла, — шепчет мне в губы Белла, и её пальцы погружаются в меня.

Она во мне. И я растворяюсь в этом моменте. Меня ничего не волнует. В мире каждые пять секунд умирает кто-то по имени Джон, озоновые дыры становятся ещё больше, вырубаются вечнозелёные леса, кто-то подстреливает благородных дельфинов, а Белла трахает меня в моей собственной Вселенной. Она — планета, вокруг которой я вращаюсь.

Пальцы Беллы двигаются медленно, но ритмично, проникают глубоко в меня. Я обхватываю её ногами, желая принять её ещё глубже, настолько глубоко, насколько это возможно. Белла понимает, чего я хочу. К двум пальцам добавляется третий. Теперь толчки резче. Я часто дышу и еле сдерживаюсь, закусывая губы, чтобы не произносить её имени.

— Белла, — шумно выдыхаю ей в ухо, — я хочу видеть тебя, хочу смотреть тебе в глаза…

Белла на мгновение останавливается и в темноте пытается встретиться со мной взглядом. Я использую эти секунды и приподнимаюсь, вынуждая Беллу сесть. Я оказываюсь меж её раздвинутых коленей. Её пальцы всё так же во мне. Плотнее обхватываю её бёдра ногами и теснее насаживаюсь на пальцы. Одной рукой обнимаю её за шею. Второй медленно провожу по груди, поглаживая упругий сосок. Белла обхватывает меня за талию свободной рукой. Глаза постепенно привыкают к темноте и теперь, прижавшись почти вплотную к Белле, я могу разглядеть её лицо, молочно-бледное, почти сияющее в темноте. И её глаза.

— Теперь я вижу тебя, — шепчу я и начинаю двигаться.

Я неотрывно смотрю ей в глаза, пока её пальцы во мне. Вверх. Вниз. И снова вверх. Мне сладко и томно от того, что она во мне. Своей ладонью я всё ещё сжимаю грудь Беллы. Медленно опускаю руку на её живот и дальше вниз, под бельё. Белла на секунду напрягается, когда мои пальцы касаются её клитора. Движения её пальцев во мне делаются более резкими и хаотичными. Она теряет контроль над собой, и нежность сменяется чем-то примитивно-животным. Мои пальцы поглаживают её и аккуратно входят во влагалище.

— Теперь мы как единое целое, — выдыхаю я в её приоткрытые губы.

Белла закусывает мою верхнюю губу, и мы начинаем заниматься любовью. Наши движения синхронны. Я вхожу в неё. Она в меня. Мы — единое целое.

— Подожди, — Белла неожиданно останавливает меня.

— Что? — я сбивчиво дышу.

— Я… я хочу почувствовать тебя полностью… — говорит она.

— Полностью? — я не совсем понимаю её.

— Да… хочу ощутить тебя всю, всё твое тепло, — жарко дышит Белла.

Она выходит из меня и отстраняется. Начинает снимать с себя чулки. Я помогаю ей, судорожно избавляя её от нижнего белья.

— Иди ко мне, — зовёт она.

Я придвигаюсь ближе. Белла садится, широко раздвинув ноги, закинув одну из них мне на бедро. Вторую устраивает под моим другим бедром.

— Ближе, Марла, придвинься ближе, — нетерпеливо шепчет она, и я прижимаюсь настолько тесно, насколько это возможно.

Теперь я понимаю, что она имела в виду, говоря, что хочет почувствовать меня по-настоящему. Я чувствую жар, идущий от неё, ощущаю как моя влага смешивается с её. Я неосознанно несколько раз толкаюсь в Беллу.

— Теперь ты понимаешь… — шепчет она и отвечает на моё движение.

Мы двигаемся навстречу друг другу, и каждая из нас словно делает это впервые в жизни — отвечает страстью на страсть, желанием на желание. Любить Беллу легко и так естественно…

Я чувствую, что ноющая сладостная истома вот-вот уже готова взорваться внизу моего живота. В голове вертится такое красивое и такое забытое слово — «лоно». Раньше я его редко употребляла. Если быть честной, то никогда не употребляла, но сейчас, когда я занимаюсь любовью с Беллой, я осознаю, что это слово как нельзя органично вписывается во всё происходящее. Моё лоно касается лона Беллы, влажного горячего лона, в котором я улавливаю пульсации биения её сердца. Моё лоно сливается в единое с лоном Беллы, мои половые губы трутся о её, мой клитор касается её клитора. Все эти технически не сложные манипуляции порождают вселенских масштабов удовольствие. Наш симбиоз напоминает мне о первобытных племенах, которые учились добывать огонь силой трения. С каждым новым движением сила трения увеличивала температуры обоих тел, участвующих в процессе.

Я трусь о Беллу. Она трётся об меня. Мне кажется, что ещё секунда и мои руки или ноги откажутся меня слушаться. Но вот минута, другая и оргазм практически разрывает меня на части, зарождаясь сперва в моём мозгу, взрываясь на кончике клитора, переходя в сшибающую всё на своём пути волну огненного удовольствия. В тот же момент я практически ощущаю, как сжимаются стенки влагалища Беллы, которая почти готова кончить. Я толкаю её на кровать, лёгким жестом шире развожу колени, вхожу в неё языком. Белла выгибается мне навстречу. Мой язык быстро двигается, лаская Беллу у входа во влагалище, поднимается чуть выше. Хватает всего пары сильных движений языком по клитору и Белла кончает, впиваясь руками в матрац и выкрикивая моё имя.

Я улыбаюсь. Глажу рукой её живот. Подтягиваюсь ближе к ней и ложусь рядом. Кладу голову ей на плечо. Она обнимает меня, закидывая на меня ногу. Хочется ни о чем не думать и ничего не говорить. Проваливаюсь в сон.

* * *

Мне снятся кошмары. Сначала змееподобное лицо Тёмного Лорда, затем на смену ему приходит Снейпа, истошно вопящий и рыдающий. И зелёные вспышки Авады. Они везде. Просыпаюсь, резко открывая глаза. За окном светло. Дождь, похоже, закончился, но небо всё равно серое и неприветливое. Я одна. Марлы рядом нет. Не знаю где она, но перед тем как уйти, она укрыла меня одеялом. Как мило. Фыркаю, но не могу подавить улыбку. От души потянувшись, встаю. В утреннем свете разглядываю своё обнажённое тело. Касаюсь отметин, которые вчера оставила на мне Марла. Они везде: на груди, животе, бёдрах.… Подхожу к мутному зеркалу, кособоко висящему на стене. Шею украшают не менее красноречивые метки. Я снова улыбаюсь. Моё отражение улыбается в ответ. Рядом с матрацем нахожу своё платье. Но мне отчего-то совсем не хочется его надевать. Оглядываю комнату в поисках какой-нибудь другой одежды. Её одежды. Белая майка и драные шорты меня вполне устраивают. Дрянное маггловское тряпьё почему-то сейчас меня нисколько не смущает. Снова изучаю себя в зеркале. Губы слишком яркие от ночных поцелуев. Волосы растрёпаны. Собираю их в хвост и закалываю на затылке найденной шпилькой.

Спускаясь вниз по лестнице и улавливаю ароматный запах кофе. В животе непривычно урчит. На кухне у плиты хозяйничает Марла. На ней светлое, слегка пышноватое платье, на ногах туфли на каблуках. Платье полупрозрачное, и я вижу, что под ним абсолютно ничего нет. От этой мысли внизу живота сразу становится тепло. Марла не слышит, как я подхожу к ней. Я обнимаю её сзади за талию, целую в шею.

— Доброе утро, — шепчу я, вдыхая её запах, смешанный с утренним запахом свежесваренного кофе.

Она обнимает мои руки своими и поворачивает голову в мою сторону, находя мои губы. Я разворачиваю её к себе, крепче сжимаю в объятьях. Запускаю руку под платье, поглаживаю ягодицу и спускаю ладонью меж её ног. Она по инерции разводит их шире. Но ничего не происходит, потому что Марла меня легонько отталкивает.

— Что случилось? — озадаченно спрашиваю я.

— Ничего, — звучит чуть напряжённый ответ, — давай сперва позавтракаем.

Смущенно пожимаю плечами и отхожу в сторону, садясь за стол.

— Я взяла то, что было в том мешке, который ты вчера принесла с собой, — отрапортовала Марла.

И, правда. Я только сейчас обращаю внимание, что на столе лежит много конфет, маффинов, шоколадных лягушек, леденцов и печенья. Оказывается, вчера я прихватила ещё и банку тыквенного сока. Среди всего этого торжества сладостей одиноко возвышается бутылка огневиски.

Марла ставит передо мной чашку с кофе.

— Прости, я ничего не успела приготовить. Вернее, у меня и продуктов совсем нет. Но я после завтрака схожу, — зачем-то оправдывается она.

Я, молча киваю, помешивая свой кофе.

— Мы можем пойти вместе, хочешь? — предлагает Марла.

— Куда? — не поняла я.

— В супермаркет, — отвечает Марла, притягивая к себе тыквенные котелки.

Тут она пускается в очень сумбурный рассказ о местном супермаркете, слишком завышенных ценах и просроченные продукты. О гандоннах-охраниках и о распродажах в молочных отделах. Её голос — низкий и хрипловатый, успокаивает меня. Я наблюдаю за её мимикой, жестами. Мне нравится в ней всё: то, как она держит кружку с кофе, как жует эти дурацкие кексы, как зевает и потягивается, как прикуривает, зажав сигарету зубами, как затягивается и выпускает дым.

Дожевав кекс, Марла отпила большую часть кофе и закурила. Теперь она, тоже молча, смотрит на меня.

— Что? — слегка улыбаясь, спрашивает она.

— В смысле? — я почему-то смущаюсь.

— Ну, ты улыбаешься уже минут пять. Так вот я и спрашиваю — что? — снова улыбается мне Марла.

— Ничего, — мямлю я.

На самом деле моя улыбка меня пугает. Ведь она — отражение моего душевного состояния. А мне сейчас хорошо. Даже очень. Вот хорошо просто так сидеть, пить кофе с красивой женщиной, с которой ты всю ночь занималась любовью.

Стоп. Любовью?! Я не занимаюсь любовью. Я просто трахаюсь. Ничего личного. О, Мерлин и Моргана… Я влипла. Я сказала Аберфорту, что старею. Наверное, так и есть. Я стала слабой. Это Марла меня сделала слабой и уязвимой. Кажется, я влюбилась.

— Ты веришь в магию? — неожиданно спрашивает Марла.

Этот вопрос столь внезапен, что я давлюсь кофе и закашливаюсь.

— Мне снился сон. Очень странный. Мне снилась ты, и снился Тайлер. Словно вы дрались. До крови, очень жестоко, а потом… — Марла замялась.

— Что потом? — спрашиваю я.

— Ну… а потом он направил на тебя волшебную палочку, и луч зелёного света откинул тебя в сторону, — заканчивает она, опуская глаза.

Я ошарашено смотрю на Марлу, не зная, что ответить. Вероятно, тот факт, что я стёрла ей память, как-то давал о себе знать во сне, но… зелёный луч.… Откуда ей знать о том, какого цвета могут быть лучи?

— А ты веришь в магию? — спрашиваю я.

Марла задумчиво грызет ноготь.

— Никакой магии нет. Всё сплошная физика. Физиология. Как у нас с тобой, — она улыбается и склоняет голову на бок, разглядывая меня. — В мире нет ничего особенного. И я считаю, что изначально в мире не было и зла. Люди сами его придумали, вернее, создали. Силой мысли.

— Интересная теория, — с сарказмом отвечаю я. — Просвети меня!

— Не издевайся, — Марла возмущенно ткнула в мою сторону тлеющей сигаретой. — Мне кажется, что Бог не мог создать зло. Всё было в гармонии, и лишь несовершенство выбивалось из всего это общего великолепия. Несовершенство очень опасно. Оно и есть зло. Каждый поступок, основанный на лжи, гневе или глупости, порождает демонов и всяческих тварей. В общем, порождает то, что мы называем злом.

— То есть, ты хочешь сказать, что мы становимся жертвами наших же собственных творений? — спрашиваю я.

— Именно! — возводит руки к потолку Марла. — И наши же порождения начинают питаться нами. Нашими страхами, апатией, унынием, злом, желчью. В конце концов, ты уже перестаёшь понимать, где ты, а где зло, тобой порождённое. Оно занимает твоё место, замещает тебя, и ты умираешь.

— Получается, что ты собственными руками взращиваешь своего двойника? — я начинаю запутываться ещё больше.

— Злого двойника. Двойник совершает поступки, которые не решается совершить субъект. Он реализует те желания, которые субъект вытесняет из сознания. Потаённые желания, самые тёмные и даже ужасные. Но они могут быть и вполне земными и безобидными.

Задумчиво беру пачку сигарет. Достаю одну и подкуриваю.

— Я пойду в душ, — говорит Марла.

Киваю в ответ. Она уходит, а я остаюсь, допивая свой кофе.

Всё, о чём говорила Марла, было не лишено смысла. Я волшебница, я знаю, как устроен это мир. Знаю самые ужасные заклятия и знаю, что сила мысли в мире магглов слишком недооценена. Но Марла ведь маггла! Откуда ей знать или просто догадываться обо всём этом?

Встаю из-за стола и подхожу к окну, разглядывая незамысловатый пейзаж. Цветущий сад и серое небо над Америкой.

А ещё двойник «питается» за счёт протагониста. В этом Марла права. И по мере увядания создателя он становится всё более самоуверенным и словно занимает его место в мире.

В тот момент, когда я подношу чашку к губам, допивая остатки кофе, за спиной раздаётся шум. Не успеваю отреагировать, и меня толкают в спину. Ударяюсь об оконное стекло, разбивая его вдребезги. Кружка всё ещё у меня в руках. И когда чьи-то руки меня хватают и дёргают, поднимая с пола, я бью изо всех сил по чьему-то лицу. Раздаётся неприятный хруст. Кто-то падает, и я отползаю в сторону. Мои глаза заливает кровь из пореза над бровью. На полу корчится незнакомый мужчина. Достаточно молодой, но ужасно некрасивый. Его лицо выглядит так, словно в него запустили Жалящим заклятьем. Светлые волосы обрамляют лицо.

— Сука паршивая! — ругается он, пытаясь подняться. — Я же сказал тебе два часа назад, что вернусь, и если ты всё ещё будешь в доме, я убью тебя!

— Грязный ублюдок, паршивый маггл, ты сдохнешь! — рычу я, и направляю в его лицо палочку.

Он стоит, пошатываясь, прижимая ладонь к голове, рана на его виске кровоточит от моего удара керамической кружкой.

— Сука, ты совсем с ума сошла?! — шипит он. — Что это всё значит?

— КРУЦИО!

Парень падает и конвульсивно бьётся на полу, вереща как девчонка.

Я победно улыбаюсь и вдыхаю полной грудью.

— КРУЦИО! — снова выкрикиваю, наслаждаясь воплями, которые разносятся по кухне.

Опускаю палочку. Он лежит на полу, скорчившись, обхватив руками колени, словно эмбрион, и плачет.

— Марла… — бормочет он.

— Не смей произносить её имени своим грязным ртом! — цежу я.

Он поднимает на меня свое окровавленное лицо.

— Марла, что ты делаешь?..

Марла сидит на полу, скрестив ноги по-турецки. Сейчас она мне напоминает ребёнка-аутиста. Я видела такого когда-то в одной из маггловских семей. Она немного раскачивается, словно пребывает в каком-то трансе, и при этом умудряется одну за другой отправлять в рот шоколадные конфеты. Те самые, которые я принесла из «Сладкого королевства». Тело блондина распласталось у входной двери. Глаза широко раскрыты. На лице выражение ужаса. Но в то же время какой-то безмятежности. Он мёртв. Я его убила.

В тот момент, когда Марла спустилась после душа вниз, я молча стояла у окна и курила.

— Я слышала шум. Или мне показалось? — спросила Марла, на ходу вытирая голову полотенцем.

Она подошла ко мне. Нос защекотало душистым запахом мыла. Я повернулась и встретилась взглядом с её глазами, которые так преданно и так чертовски влюблено на меня смотрят. О, Мерлин, я не могу вынести этого взгляда и отворачиваюсь к окну, продолжая созерцать там нечто.

— Ты допила кофе? — Марла подошла к столу и заглянула в кружку.

А я всё ждала, когда она заметит тело парня.

— Белла, ты что, язык… — тут она замолкла, и я поняла, что наконец-то ублюдочный блондин попал в её поле зрения.

Я повернулась, чтобы видеть её реакцию. Марла медленно приблизилась к телу, словно опасаясь того, что парень сейчас встанет и уйдёт. Оказавшись у тела блондина, она опустилась рядом с ним на колени и минуты две просто пялилась на него. Тишина, которая образовалась в эти мгновения на кухне, душила меня. В висках пульсировала боль. Я продолжала курить и вглядываться в окно, мечтая лишь об одном — чтобы Марла заговорила. Произнесла хоть что-то! В ту секунду, когда я была готова сорваться и заорать на неё, она повернулась и прошептала:

— Спасибо…

— Что? — не поняла я. — За что…

Но договорить я не успела, потому что Марла встала, снова развернулась к блондину и со всей силы ударила его ногой в живот. Она била его снова и снова. Удары были хаотичны, но точны. Марла всё била и била бездыханное тело парня. Его и без того некрасивое лицо стало выглядеть еще хуже. Нос был сломан, челюсть вывихнута. Я смотрела и не могла оторваться от этого восхитительного зрелища. Марла словно пыталась выбить из него несуществующую душу, а я была слишком очарована происходящим, чтобы оттащить её от тела.

На мгновение мне показалось, что в выражении лица Марлы что-то изменилось. Из злого и сосредоточенного оно стало пустым и каким-то обречённым. Она стала похожа на ребёнка, которого обидели. Брови, удивлёно приподнятые домиком, надутые губы. Она уже не избивала уродливого блондина. Она словно брезгливо отталкивала его от себя.

Я подошла к Марле, которая уже осела на пол и снова молча таращилась на тело. Присев на корточки рядом с ней, я попыталась обнять её за плечи. Но стоило мне лишь прикоснуться к ней, она стала истошно вопить и отбиваться от меня.

Я отпрянула.

Теперь она сидит, раскачивается, что-то тихонько напевает и ест конфеты. Отхожу к окну. Закуриваю и наливаю себе полный стакан огневиски. Делаю большой глоток. Я совершаю все эти ненужные манипуляции со стаканом не потому, что я хочу пить из стакана, а просто чтобы занять себя мелочами, которые отвлекут меня от невменяемой Марлы.

Я стою и думаю, как мне объяснить Марле, что это я убила парня. Вернее, объяснить, как именно я его убила. То, что он мёртв, как я поняла, обрадовало её. Я стою лицом к окну и спиной к Марле.

До меня доносятся звуки её голоса. Она тихонько напевает какую-то мелодию, которая кажется мне смутно знакомой. Пытаюсь вспомнить, но не могу.

— Белла… — хриплый голос Марлы возвращает меня из сумбурных мыслей обратно на кухню.

Резко оборачиваюсь. Она всё так же сидит на полу. Губы перепачканы шоколадом. Глаза красные и воспалённые от слёз. Когда она успела разрыдаться?

— Белла, обними меня, — просит она, и я снова иду к ней и сажусь рядом.

Прижимаю её к себе. Глажу по спине и влажным волосам, шепчу какие-то бессмысленные нежные слова успокоения, которые в обычной ситуации я бы не стала произносить и под страхом поцелуя Дементора. Сажу Марлу к себе на колени и начинаю её убаюкивать.

— Моя девочка, моя Марла, я люблю тебя, всё будет хорошо, — нараспев тяну я.

Её плечи подрагивают. Кажется, её знобит. Она тихонько плачет, и я готова тоже зарыдать от бессилия, потому что не знаю, как ей помочь.

— Я хочу лечь. Отведи меня в спальню, — шепчет она.

Я помогаю ей встать, и мы идём в спальню. Бережно опускаю Марлу на кровать и ложусь рядом, укрывая нас обеих одеялом.

— Белла, ты была мне послана Вселенной, — слабо шепчет она, прежде чем провалиться в сон.

Я обнимаю её и целую в шею. Она пахнет душистым мылом. Я люблю её. Признаться себе в этом оказалось совсем не сложно, но мой внутренний зверь словно затаил на меня злобу. На мгновение мне становится страшно, и я закрываю глаза. Думаю о Вселенной и о том, почему Марла думает, что именно Вселенная послала меня к ней, а не лишний стакан огневиски, выпитый мною.

* * *

— Тайлер, ты дома? Мне нужно кое-что оставить в твоём холодильнике, — я ору во всё горло, заходя в дом Дёрдена.

По дому туда-сюда шныряют обезьянки-астронавты. Одеты во всё черноё. Им самое место в похоронном бюро, где я раньше работала. А ещё лучше в гробу. Придурки.

— Где Тайлер? — обращаюсь я к одному из них, но в ответ слышу уже привычное:

— Первое правило «Бойцовского клуба»…

— Пошёл ты! — нервно кидаю я и пытаюсь пробраться к холодильнику.

Неожиданно на моём пути словно из-под земли вырастает этот педерастичного вида блондин. Он словно шавка при Тайлере. И если другие обожествляют Тайлера как символ разрухи, хаоса и справедливости, то блондин по имени Ангел отчаянно желает, чтобы Дёрден его трахнул. Я просто на сто процентов в этом уверена.

— Пропусти, — зло шиплю я, пытаясь оттолкнуть его с дороги.

— Вам сюда нельзя, — деланно учтиво сообщает мне он.

— Да какого хрена тут вообще происходит? — воплю я. — Где, мать вашу, Тайлёр?

— Первое правило…

— Да пошёл ты!

Нагло иду вперёд, но Ангел снова встаёт на моём пути.

— Ну что? Что опять? — рычу я, зло поджимая губы.

— Вам нельзя тут находиться, — уже без притворства сообщает мне он.

Я начинаю терять терпение. Нет, я потеряла его ещё тогда, когда Тайлер пропал в первый раз.

— Пропусти, я сказала, иначе я заявлю на весь ваш притон в полицию, — толкаю его я, но он не сходит с места.

— Мать твою, мудак чёртов, пропусти, — ору я, но звонкая пощёчина заставляет меня замолчать.

Я удивленно моргаю глазами, рот раскрыт в молчаливом вытянутом «О».

— Какого…? — только и успеваю произнести я, как очередной удар обрушивается на моё лицо.

— Второе правило «Бойцовского клуба»… — ухмыляется он и с какой-то лёгкостью ударяет меня в живот.

Я складываюсь пополам. Он толкает меня в сторону чулана, где кроме двух старых швабр, кучи старых журналов и паутины ничего нет.

— Третье правило «Бойцовского клуба»… — продолжает он, зашвыривая меня в чулан и закрывая за нами дверь.

Я лежу, скорчившись, на полу, пытаясь поймать ртом хотя бы крошечное облачко воздуха. Ангел стоит надо мной, словно молодой Аполлон. Между нами только одиноко раскачивающаяся лампочка, которая тускло освещает крохотное пространство чулана.

— И четвёртое правило «Бойцовского клуба»… — он начинает расстёгивать свои брюки, а я в ужасе замираю, понимая, что сейчас случится.

Пытаюсь подняться, выбежать из чулана. Ведь дверь совсем рядом. Я могу дотянуться до неё рукой, но Ангел бьёт меня ногой по лицу. Я снова падаю. Во рту неприятно растекается медный привкус. Из носа тоже потекло. Я зажимаю ладонями лицо в тот момент, когда Ангел грубо пытается подмять меня под себя. Я вырываюсь, пытаюсь кричать, но он зажимает мне рот ладонью. Когда я пытаюсь его укусить, он несколько раз со всей силы бьёт меня головой о бетонный пол, и я затихаю.

После непродолжительной возни он входит в меня. Дверь в чулан чуть приоткрылась, позволяя мне видеть, как вдруг закипела жизнь на кухне. Снова туда-сюда носятся люди в чёрной одежде. Их до блеска начищенные ботинки — всё, что я сейчас вижу. Это всё, что находится на уровне моих глаз.

Меня насилуют, а я плачу и не могу пошевелиться. На кухне раздаётся дружный ржач. Старый радиоприемник, потрескивая, наигрывает незатейливую мелодию: Oh my darling, oh my darling, oh my darling Clementine…Чтобы ты сдох, Тайлер. Я ненавижу тебя.

* * *

К моему удивлению и облегчению одновременно, Марла не спросила, как я убила блондина. Она вообще не спрашивала, что произошло тогда на кухне. Прошли сутки с того момента как я избавилась от трупа. Марла не вылезала из кровати и почти всё время молчала. Я постоянно находилась рядом с ней. Почти ненавидя себя за такой эмоциональный взрыв, я ухаживала за Марлой, варила ей кофе, кормила. Но больше всего я ненавидела себя за то, что мы лежали, обнявшись и держась за руки. Она клала голову мне на плечо, и я кожей ощущала, как она рассматривает мой профиль. Потом она медленно проводила указательным пальцем вдоль моего лба и дальше по переносице, касаясь губ, потом изгиба шеи. Её ладонь останавливалась у меня на животе, и она очень нежно, но в тоже время собственнически притягивала меня к себе.

Мы лежим, а я ощущаю, как бешено колотится её сердце. Словно её гнали несколько часов к ряду.

— Марла, ты в порядке? — шепчу я, поглаживая её по руке.

— У тебя бывало так, что ты чуть не теряла сознание от радости? — спрашивает Марла.

На секунду задумываюсь. Сколько у меня вообще было радости в жизни? Не могу сразу вспомнить что-то выдающееся, поэтому качаю головой.

— Знаешь, такое бывает, когда ты готов потерять сознание лишь от того, что смотришь на человека, — странным дрожащим голосом продолжает Марла. — Кружится голова, ты забываешь своё имя, забываешь, где ты и зачем ты сюда пришёл.

— Всё слишком иллюзорно и романтично звучит, — отвечаю я. — Но ведь бывает и так, что великое чувство может вогнать тебя в депрессию, вызвать истощение, панику, амнезию, инфаркт, клиническую смерть…

— Это всё имеет название! — перебивает меня Марла.

— Что именно имеет название? — хмыкаю я.

— Все эти ощущения… Это называется «Синдром Стендаля», — шепчет Марла. — Медицинский термин. Он описывает случаи, когда картина, да любое произведение искусства, столь красива, что ошеломляет зрителя. Разновидность шока. В 1817 году, когда Стендаль посетил церковь Санта-Кроче во Флоренции, он записал в дневник, что чуть не потерял сознание от радости. Так же и с людьми…

— Умереть от счастья? — улыбаюсь я. — Что ж, не такая уж и плохая смерть. Если и выбирать, как тебе умирать, то, наверное, этот вариант наиболее подходящий, — иронизирую я.

— Не смейся, — бубнит Марла, плотнее прижимаясь ко мне. Её сердце мечется по грудной клетке, как загнанный зверь. — Когда я смотрю на тебя, то кажется, что ещё немного, и я перестану себя контролировать. Мои ноги словно ватные, колени подкашиваются, а внутри в груди разливается тепло, такое мощное и сильное, что мне кажется, будто моё сердце вовсе и не сердце, а жерло вулкана, и лава готова в любой момент выплеснуться наружу… и я обожгусь… снова.

Я слушаю это признание, и мои глаза наполняются слезами. Я в ужасе, потому что не понимаю, что со мной происходит. Поворачиваюсь к Марле и вглядываюсь в её лицо. Провожу кончиками пальцев по её щеке. Притягиваю её к себе и целую. Сперва нежно, мягко касаюсь её губ своими, скольжу по ним языком, постепенно пробираясь внутрь. Закусываю её верхнюю губу, приподнимаюсь и ложусь на Марлу, заводя её руки над головой. В комнате очень тихо, слышно только наше сбивчивое дыхание и шелест простыней. Она закидывает ногу мне на бедро. Я углубляю поцелуй. Язык Марлы торопливо изучает мой, переплетаясь с ним словно в каком-то ритмичном танце. Я отпустила её руки, и теперь они поглаживают мою спину. Одну руку Марла запускает в мои волосы, вторая находит мою грудь и слегка сдавливает её.

Невыносимо жарко. Мне кажется, что я начинаю задыхаться. Неожиданно Марла оказывается сверху. Мы меняемся ролями. Я на грани потери сознания. Не чувствую себя, своего тела, лишь губы Марлы, которые целуют меня, и её пальцы, которые слишком быстро оказываются во мне. Я готова умереть. Прямо здесь и прямо сейчас. Меня выворачивает наизнанку от переизбытка эмоций. Мы занимаемся любовью. Марла и я. Я плачу. Слёзы обжигают и без того пылающее лицо. Марла замечает. Её движения становятся плавными и глубокими. Дыхание сбивается.

— Белла... — выдыхает она, — я люблю тебя.

Она целует меня. На наших губах перемешивается солёный вкус слёз и пота. Мне кажется, что я умираю.

Какое-то странное жжение на предплечье заставляет меня выйти из забытья. Я не сразу понимаю, что это. Метка. Он вызывает меня.

Марла целует меня.

— Белла… — выдыхает она, и я кончаю, захлёбываясь собственными слезами.