Lonely no more

Ладонь мягко скользит по корочкам книг, стоящих в шкафу. Они такие старые, такие полезные, такие особенные. Аж тошнит от их важности. Ведь это всего лишь предметы. А я — человек! Это я тут главная, и я устала от этой фамильной чепухи и аристократических изысков. А что я делаю, когда устала? Правильно! То же, что и всегда: книги с полки летят на пол. Пожелтевшие от старости страницы шелестят в полете, а потом бум! Упали. Какая жалость. Я такая неуклюжая: мне пора садиться на диету.

Не могу не улыбнуться, ощущая внутреннее удовлетворение после минутной слабости. Я не любительница капризничать, просто у меня есть на это свои причины сегодня. Точнее одна причина — мой супруг, Блейз Забини.

Ох, и не вовремя же мне на глаза попалась его любимая стеклянная статуэтка. Кажется, её вручили ему на работе, на одном из его поздних «собраний». Стекло гладкое и прозрачное, приятно холодит кожу щеки, когда я провожу по ней фигуркой грациозного дракона. Об стену банально, а вот потолок… до него ещё докинуть надо, хоть какое-то разнообразие.

Бах! Осколки тоже летят на пол. Весело им. Везунчики.

О-о-о, да. Эти звуки для меня как бальзам на душу. А слуги, наверное, мечутся в коридоре, бояться попасть мне под руку в неудачный момент. И я нахожу это веселым. Должна же быть от них хоть какая-то польза, ведь так?

— Я дождусь когда-нибудь своё вино в этом доме, или все разом оглохли? — повысила голос, это плохой знак. Для всех, кроме меня, конечно. У меня же веселье только начинается. Я, наконец, решила: теперь больше никаких одиноких ночей, скучных дней, вялотекущих отношений. Осталось только осведомить муженька об этом.

В коридоре грохочет посуда. Значит, всё-таки меня слышат и слушаются. Сейчас в дверь войдет либо трясущийся домовик, либо пожилая особа с препротивным характером. Как там, кстати, зовут эту старушку? Маразм ей имя, самое подходящее, между прочим. Зачем я только согласилась переехать в этот дом? Зачем вообще вышла замуж за того, для кого пресмыкающиеся — любовь всей жизни, а работа — месяцами не ночевать дома.

Снимаю с ноги туфлю, осенившая меня идея заставляет тихо и нервно захихикать, когда дверь медленно открывается. Я уже вижу просунувшийся в комнату поднос, по-моему, это старушка. Ох, эта красная бахромка меня точно не подведет, я же отдала за неё кучу денег. И туфля летит прямиком в поднос с бутылкой вина и бокалами на нем.

Не успеваю я по-детски обрадоваться чуду бытия, — выстрел достигает цели — как вижу лицо удивленного Блейза и летящий из его рук на пол поднос. А вместе с подносом разбивается бутылка, брызгами окатывая его с ног до головы.

— Мм, — слышу я его голос, пока он облизывает губы и оглядывает свою рубашку. — Белое. Полусладкое. Как раз как ты любишь.

Даже в такой неожиданной ситуации я должна была высказать ему всё, что наболело, всё, что так долго обдумывала и держала в голове. Да! Я должна была накричать на него, выплакаться. Хотя нет — лучше не плакать, только щенячьей жалости в его глазах ещё не хватало для полной уверенности. Я должна была ударить его небритую щеку своей маленькой холодной ладошкой и стереть с этого лица эту его мерзко-соблазнительную улыбку. Должна была хорошенько потрепать эти отросшие кудри, чтобы он сам почувствовал всю боль одиночества, которую я пережила в его отсутствие.

Да. Я должна была!

— Блейз, — радостно ухнуло в сердце, и вот я уже в его объятиях, сцеловываю брызги вина с его щек и радостно перебираю в руках жесткие вихрящиеся пряди. — Я так скучала по тебе!