Я постоянно думаю о ней. Не было ни секунды, чтобы я не грезила наяву о том, что хочу сделать с этой женщиной. Эти тёмные волнистые волосы, огромные тёмно-коричневые, почти черные глаза и эти пухлые, идеальные губы. Я просто не могла выкинуть её из головы. Эти постоянные мечты о том, как я буду обнимать и целовать её, окажись она рядом. В такие моменты я становлюсь ужасно невнимательной и рассеянной, и пропускаю мимо ушей любую, даже очень интересную беседу. Словно выпадаю из реальности. Это вообще на меня не похоже — я не привыкла ощущать себя так абсолютно и полностью увлечённой кем-то. Особенно женщиной. Женщиной… такой, как она.
Беллатриса Лестрейндж была опасной гремучей смесью, истинной садисткой, фанатичной Пожирательницей смерти. Вот уже долгое время мы скрывались от Волдеморта и его последователей, скрывались от Беллатрисы. Но бежала ли я на самом деле? Или я летела, сама того не осознавая, прямиком в её объятия? Была ли я вообще счастлива?
Рон, Гарри и я занимались поиском крестражей, но мне было сложно сосредоточиться на чём-то кроме мыслей о ней. Делая вид, что я думаю над очередным планом действий, я задумчиво рисовала лицо Беллы, глаза, её губы на кусочках пергамента.
Мальчики были не в курсе. Да и как я должна была сообщить им об этом? Эй, ребята, я с ума схожу от женщины, которая убила Сириуса и еще несколько десятков человек! О, да, Гермиона, просто блестяще. Ничего хорошего не могло выйти из признания в этой глубокой болезненной одержимости, могла быть лишь боль, причинённая правдой. Но, с другой стороны, возможно, мне повезёт, и в предательстве моих лучших друзей я обрету то, что так страстно желаю? И она сочтёт вполне приемлемым оставить меня в качестве домашнего питомца, зверька, с которым можно спать в одной кровати?
Беллатриса была зависимостью, ужасной зависимостью, и чем больше я о ней думала, тем больше её хотела. Касаться её, обнимать, заставлять кричать моё имя, пока не охрипнет, пока она, скользкая и влажная от пота, не будет дрожать в моих руках…
Как это могло со мной случиться? Я не чистокровная волшебница, но я чиста душой, пытаюсь избавить мир от убийц, таких, как она, но, честно говоря, не думаю, что смогла бы причинить ей вред. Я хороший человек и сражаюсь на светлой стороне. Или, по крайней мере, я должна это делать… Но я не могу больше притворяться. Даже в те минуты, когда я забываю о Беллатрисе, мысли о ней никогда не уходят полностью. Она прицепилась ко мне как паразит, а её образ въелся в мой разум, засел в самой глубине моей черепной коробки.
Всё это случилось уже после инцидента в Малфой-Мэноре, иначе я бы наслаждалась временем, проведённым там, куда больше, нежели было на самом деле. Но, как выяснилось, у меня была ещё одна возможность приблизиться к Белле. В нашем новом плане, в ходе которого мы должны были найти очередной крестраж, была одна небольшая деталь, которая могла погубить нас, если что-то пойдёт не так — я должна была перевоплотиться в ту, которая занимала все мои мысли. Мальчики дали мне десять минут, на которых я настояла самолично, чтобы привыкнуть к этому новому соблазнительному телу. Я солгала, сказав, что мне нужно немного больше времени. И мне на самом деле это было жизненно необходимо. Но намерения мои были не так чисты, как полагали наивные Гарри и Рон.
Я стащила обычную магловскую одежду с тела, слишком женственного для того, чтобы ощущать себя в ней комфортно, и посмотрела в зеркало. Я не знаю, как ей жилось с таким идеальным телом. Ее фигура была словно высечена из мрамора. Казалось, что она — ожившая скульптура талантливейшего мастера. Мой воспалённый разум желал лишь одного — забраться под корсет настоящей Беллатрисы, ласкать грудь, которую я видела перед собой, наблюдать, как закатываются её глаза от удовольствия, от экстаза, от желания... Но я знала, что это невозможно. И этот момент — здесь и сейчас — был самым реальным моментом близости, который я могла заполучить. Трогать её саму её же собственными руками, слышать стоны, срывающиеся с её губ, бывших под моим контролем, трогать волосы, в которые я запустила руку и наматывала их на ладонь, пока касалась себя… её… в местах, где никогда раньше не была, ласкала, проникая длинными пальцами всё глубже в неё — влажную, горячую, стонущую Беллатрису…
Это было непристойно, запретно. Я опустилась до того, чтобы использовать магию, дабы воплотить сумасшедшие похотливые фантазии сексуально-изголодавшегося подростка. Был ли какой-то намёк на её мысли, пока я была ею? Я бы сказала «да», но искренне не знала, как обстояли дела на самом деле для жесткой Пожирательницы смерти, которую я раздела и извивалась под её собственными пальцами. Желала ли она меня? Отвратительную грязнокровку, которую видела всего несколько раз? Или это было принятие желаемого за действительное? Я не знала. Я была погружена лишь в повторяющиеся ритмичные движения пальцев, моих пальцев… её… Чем глубже я входила, тем сильнее были стоны, слетающие с моих губ. Волна за волной удовольствие прошло через моё тело, дыхание сбилось, и я, вся мокрая от пота, замерла на полу. Неконтролируемая дрожь сотрясла «украденное» тело, когда я достигла пика. Невнятные, почти первобытные стоны наполнили комнату, когда я изогнулась от удовольствия, потеряв себя на мгновение. Через секунду всё было кончено. Беллатриса была прекрасна. Её кожа излучала бледное сияние, которое невероятно смотрелось в темноте. Она была худой и всё ещё обладала гибким, как у подростка, телом. Я коснулась красных губ и попробовала себя на вкус… попробовала её. Это я или она так хороша на губах? Я не знала. Но теперь не желала ничего, кроме как выяснить это.
Vova
