Verge

Здравствуй, мама.

(Земфира)

* * *

— Гарри, детка! — звонкий, обманчиво ласковый голос звучит все громче. — Гарри, ау! Ау-у, мой мальчик! Выходи, мой милый! Я приготовила тебе подарок! Такой подарок! Тебе понравится, обещаю! Не прячься, не надо! Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать!

Гарри лежит на холодном полу и не может двинуться. Вглядывается в рыхлую темноту, с ужасом ждет слепящей зеленой вспышки.

Cтрашно. Сердце дико колотится, аккомпанирует дерганой, лихорадочной пляске мыслей, с каждым ударом добавляет и добавляет страха в кровь. Гарри тяжело, часто-часто дышит.

Сквозь пробитую крышу виден крохотный кусочек неба. Там столько звезд! Раньше он никогда не обращал внимания... И воздух такой сладко-влажный, холодит ноздри, проникает в легкие, мурашками разбегается по телу. Где-то рядом течет река, можно разобрать ее ласковое еле слышное журчание.

Губы сохнут. Невозможно хочется пить.

Гарри точно знает: это конец.

И это не честно. Как же так? Зачем? У него ведь все только началось!

То есть, конечно, Гарри был готов к мгновенной, неожиданной смерти в схватке. Но никогда не думал, что все получится вот так. Лежишь, думаешь, боишься.

Это всё не честно.

Вспышка — и тебя нет. Вот ты был, дышал, видел, чувствовал, а потом раз — и ты уже где-то не здесь. А завтра в газетах напишут о нелепой смерти двадцатилетнего героя магической Британии. Нелепость страшная: Волдеморта он убил, а с кучкой Пожирателей не справился. Обидно.

Гарри репетирует: набирает воздух в легкие и задерживает дыхание, будто он умер, будто его уже нет. На пару секунд его оглушает зыбкая, пропитанная шорохами тишина. Где-то недалеко ветер перекатывает какую-то железку. Туда-сюда. И снова туда. Мерно, будто издевается. Звук такой высокий, жалобный дребезжащий, что хочется заткнуть уши. Но Гарри не может двинуться. Его ведь нет.

И осторожные шаги. Все ближе. Ближе.

Гарри шумно выдыхает и закрывает глаза. Что ж, кажется, пора прощаться.

Иногда время идет очень медленно.

Гарри вспоминает друзей светлые запахи этого лета, как смеялась Гермиона, когда они с Роном дурачились на отмели озера Аннеси, вспоминает поездку во Францию — они ведь втроем обошли пешком весь Париж! — вспоминает парижские клубы, уютные кафешки, запах волос Джереми и его стройное тело, прижатое к холодной шершавой стене, на какой-то очень узенькой улочке, свой первый оргазм, и второй, и следующие... Раньше ведь как-то не до этого было. А за эти летние каникулы Гарри вырос на пару жизней.

Вот ведь удивительно, о чем думают люди перед смертью.

Воспоминания сменяют друг друга, наплывают тусклыми, маревными слоями — Нора, пыльные коридоры школы, Сириус, редкие письма Джереми и еще почему-то прошлое Рождество... Гарри вспоминает всю свою не такую уж плохую — да отличную! — жизнь, стараясь успокоиться и не дрожать от холода и отчаяния.

Может быть, смерть — это не так страшно, надо только попробовать.

В глубине комнаты появляется тусклый свет. Голос Беллы звучит все громче.

— Прячешься, милый? Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать! Я найду тебя, Га-арри-и!

Иногда время идет очень медленно.

Когда ждешь своей участи.

Ты закрываешь глаза и ждешь. Дышишь, сжимаешь зубы, уговариваешь взбесившееся сердце не колотиться так быстро.

— Ах, вот ты где! Заждался меня, цыпленочек? — Гарри вздрагивает от грубого тычка в бок. Тусклый свет палочки выхватывает бледное лицо Беллатрикс, ее искривленный, ярко-красный рот, мерцание бесноватых огоньков в угольных глазах. — У меня для тебя сюрприз! — Ее голос окутывает звучной лаской. Белла медленно ведет длинным ногтем по щеке Гарри. — Lupus conscientia! — кроваво-красные губы собираются морщинками, когда она произносит букву «о».

Иногда, время идет очень медленно.

Когда в тебя летит заклятие.

Тело Гарри отрывается от пола, зависает в воздухе на пару бесконечных секунд, а потом его отшвыривает к стене. Так сильно, что со стороны, наверное, кажется, что Гарри — не Гарри, а большая тряпичная кукла. Голова с противным чавкающим звуком ударяется о каменную кладку. Из глаз летят искры. Боль, взорвавшись в затылке, жжением расползается по всему телу.

Гарри изо всех сил вдыхает сладковатый воздух. Пусть он будет последним, что запомнится перед смертью.

Пусть он будет последним.

— Вот ведь, шутка, — визгливо хохочет Беллатрикс, и эхо хохочет вместе с ней. — Вот ведь как весело, — смеется она. Сквозь мутную белесую пелену перед глазами Гарри видит, как корчится в истеричных спазмах веселья ее тело. — Ты теперь прямо как Сириус, милый Гарри! Ты ведь пойми, оцени изящность! Раз-два-три-четыре-пять, Гарри псиной умирать!

Она смеется, смеется, всхлипы отскакивают от стен, рикошетят, перекатываются и умножаются, превращаясь в плотный многоголосый гул.

Пелена перед глазами вспыхивает красными и желтыми искрами, а потом всё исчезает.

* * *

Снейп сопротивляется. Отчаянно, изо всех сил.

— Но вы должны помочь мальчику! — заламывает руки Молли.

В гостиной сегодня аншлаг — столько народу здесь не было с... Да никогда не было. Они повылезали из камина, один за другим, так ловко, что Снейп едва успел превратить удобные домашние тапочки в приличные туфли.

Сейчас все горизонтальные поверхности комнаты заняты этими рыжими. И не рыжими. Здесь все — Орден Феникса в усеченном составе. А на кушетке — наш герой. Бледный Гарри Поттер без сознания.

— Я никому ничего не должен, — говорит Снейп и складывает руки на груди.

— Пожалуйста, Северус, — вкрадчиво начинает Люпин. Снейп отмечает, что оборотень неплохо выглядит. Исход войны добавил ему лоска: ухоженные волосы, выглаженная мантия... Только глаза остались такими же прозрачными, янтарными, с хитрым прищуром. «Я вижу тебя насквозь», — говорят эти глаза.

— Нет, — терпеливо повторяет Снейп. — Антидота не существует, я ничего не могу сделать.

— Но профессор... — трясет лохматой головой Грейнджер.

— Я уже давно не профессор, — отрезает Снейп и отворачивается к окну, поджимая губы.

— Северус, милый, ну ты же все можешь, — причитает Молли. — А вы все, что вы молчите?

И тут включается вся орава. Они начинают говорить громко и одновременно. Снейп сначала не может понять, что происходит и откуда вдруг за спиной такой шум. Голоса вплетаются друг в друга — жалобные и не очень. Северус может лишь разобрать отдельные «Гарри» и «пожалуйста». И они все говорят, говорят...

Снейп резко поворачивается, и голоса разом стихают. Все, кроме одного:

— Мы готовы помогать вам, чем сможем, — понуро басит Уизли.

Уизли. Помогать он собрался.

— Хорошо, — тянет Снейп, — Я соглашусь. Но только при неукоснительном выполнении моих условий. — Несколько голов несмело кивают. — Итак, вы оставляете Поттера здесь, и никто с ним не контактирует. Никто. Это не моя прихоть, вы должны осознавать реальную опасность. Раз в неделю кто-то один может справляться у меня о его здоровье. Кроме того, мне понадобятся определенные ингредиенты и, возможно, толковый ассистент. — Снейп с сомнением оглядывает сидящих перед собой. — Мисс Грейнджер, пожалуй. За неимением. Я вызову вас, если вы мне понадобитесь. На этом все. А сейчас будьте любезны покинуть мой дом.

Когда все уходят, оставив в гостиной отголоски всхлипов и благодарностей, Снейп идет на кухню и долго заваривает себе чай. Щепотка ройбуша и пинта кипятку. Надо же, руки трясутся. Чтобы унять это нервное тремоло, приходится изо всех сил стиснуть в ладонях горячие бока заварочного чайника.

Lupus conscientia. Просто антидота не существует.

Забыв о чае, Снейп осторожно возвращается в гостиную, долго стоит над Поттером, рассматривает.

Поттер как Поттер. Совсем не изменился. Только очень бледный и весь замызганный какой-то, грязный. Он ведь все воюет, гоняется за Пожирателями. Добегался.

Lupus conscientia — любимая игрушка Бэллы. Снейп представляет, как изгибаются ее кровавые губы, выплевывая проклятие.

Поттер, вытянувшийся в струнку под действием Mobilicorpus, плавно парит по воздуху наверх, в гостевую спальню. В доме отродясь гостей не было, а гостевая спальня есть. Северус туда почти не заходит. Разве что боггарт заведется, или докси шуршать начнут.

Последние пару лет Северус вообще не поднимался наверх. Раньше очень любил стоять в этой гостевой спальне под самым чердаком и глядеть сверху на тихую Спиннерс-Энд, на старый, раскидистый платан, тянущий к дому узловатые ветви. Особенно осенью, когда его кудрявая грива мерцала охристыми бликами...

А после войны стало не до того. Много работы.

Все мечтают заполучить себе «блестящего зельевара», поэтому сейчас Северус нарасхват. Деньги мертвым грузом оседают в Гринготтсе, а он все работает и работает.

После того как война закончилась, после месяца, проведенного в Азкабане, после триумфального и скандального оправдания Северус с одним потертым чемоданом аппарировал сюда, в пыльный заброшенный дом на Спиннерс-Энд, и сразу же решил, что начнет новую жизнь.

Северус придумал запереть все прошлые годы на замок.

Так не бывает? Бывает. Щелчок замка — и нет прошлого. Ты, как после Obliviate. Совесть не донимает, даже дышится легче. И главное — можно начать все с начала. Сделать все, что хочешь, стать, кем хочешь.

Учительские мантии, пару учебников, слизеринский шарф, длинные зеленые перья и тяжелую чернильницу, которую его факультет подарил ему на день рождения, он запер в сундук, а ключ бросил в бутылку виски. Глупая такая, дурацкая символика — прошлое на дне бутылки.

И он замечательно жил этот год. Работал. Терпеливо, неспешно, по винтику выстраивал новый, идеально подходящий ему уклад. Не видел никого из той, прошлой жизни, и дольше бы не видел. Он даже газет не выписывал. Не интересно, не важно, позади.

На Рождество Минерва написала сухое, официальное письмо. Северус ответил что-то очень вежливое и страшно радовался, что там все по-старому, а он уже другой. Прежний Северус больше не вернется. Незачем. Всё равно прошлое не будет таким, каким он его помнит. Там было бы лучше? Хуже? По-другому? Не интересно, не важно, позади.

Он был уверен, что проживет в уютном коконе своего одиночества до конца жизни.

Он был уверен.

Снейп укладывает Поттера на кровать поверх покрывала. На щеке у того длинная розовая царапина, на лбу и на шее пыльные пятна, волосы слиплись от крови.

Вздохнув, Снейп взмахивает палочкой — и с Поттера слетает одежда. Взмахивает еще раз — с белой кожи исчезают пыльно-серый налет и бурые пятна. Снейп накрывает Поттера одеялом из шкафа, и тут открывается дверь.

— Профессор, простите, я забыла попросить у вас список нужных ингредиентов... — тараторит Грейнджер с порога.

— Выйдите вон, мисс Грейнджер, — шипит Снейп. — И не смейте больше вламываться...

Дверь с грохотом закрывается.

* * *

Что за шум? Ужасно болит голова.

Звуки долетают, как через вату, так искаженно, что ничего не разобрать. Высокий вибрирующий гул. Этот гул страшно нервирует. Хочется отмахнуться от него, как от надоедливой мухи и вернуться обратно, в спокойную, бархатную темноту.

Сознание возвращается пульсирующими толчками.

Сердце.

Оно отбивает мерный ритм, пронзительно бьется в ушах, трепещет щекотной ниточкой на шее.

Дыхание.

Вдох. Выдох. Пахнет деревом полынью, застарелой плесенью. И многосущным зельем. И яблочным шампунем. И акацией с улицы. И еще снизу, издалека, доносится пряный, многослойный аромат мясного пудинга. Рот наполняется слюной, желудок урчит, отзываясь.

Зрение.

Гарри открывает глаза. Темно. Зажмуривается до белесых кругов под веками и открывает глаза снова. Темнота, навалившаяся густым и черным, постепенно рассеивается, вырисовывая потолок, стены, окно. Вырисовывая темную фигуру в кресле у кровати.

— Проснулись, Поттер.

Слух.

Слух возвращается резко, напролом. Вместе с низким голосом Снейпа Гарри разом впитывает тихие голоса внизу, уханье совы на чердаке, мерное завывание ветра, дребезжание оконного стекла, скрип шагов.

— Пейте.

В губы тычется что-то холодное. Гарри приоткрывает рот, глотает, морщась, вязкое, склизкое. На языке противно горчит.

— Воды, — хрипит он.

И тут же чувствует прикосновение гладкого стекла к губам. Вода кажется сладкой, и Гарри просит еще.

— Хватит с вас, — ворчит Снейп, но воды наливает, осторожно вкладывает стакан в подрагивающие ладони. — Пейте и слушайте меня, — Снейп ежится и скрещивает руки на груди. И говорит он так ровно, мерно, словно ведет урок. — Мистер Поттер, вы находитесь под действием Lupus conscientia. Человек, находящийся под этим заклятием, превращается в волка в течение месяца. Выглядит он по-прежнему, разве что резцы увеличиваются и волосы на теле становятся гуще, но сознание его необратимо меняется. В 1317 году Фредерик Лимб под этим проклятием убил семь человек. Lupus conscientia — одно из древнейших проклятий. И наша с вами... ваша проблема в том, что антидота не существует. Дополнительно затрудняет ситуацию то, что, по моим предположениям, вы находитесь не под традиционным Lupus conscientia. Я тщательно изучил ваше состояние и могу сказать, что на вас наложена некая его разновидность.

— Она смеялась, — перебивает Гарри, — говорила, что я теперь прямо как Сириус, как... Раз-два-три-четыре-пять, Гарри псиной... Господи.

Тошнит. Воздуха слишком много. Слишком пряно, слишком ярко...

Снейп откашливается и поджимает губы. Бросает нехотя:

— Я пришел к тому же выводу самостоятельно: вы превратитесь не в волка, а... в пса?

Это невозможно. Запахи. Звуки. Все так резко, острыми углами... Так насыщенно.

Снейп молчит немного. Вздыхает:

— В любом случае, со временем у вас обострятся базовые инстинкты — самосохранение, продолжение рода...

Запахи. Запахи. Тошнит. Ужасно болит голова.

Гарри роняет стакан с водой на пол. В голове носятся, лихорадочно вьются мысли, он старается их собрать, но никак не получается. Никак не выстраивается связная цепочка. Только где-то совсем на поверхности витает глухое, нервное осознание, что дела его — хреновее некуда.

В районе солнечного сплетения комом собирается тяжелая дурнота. Запахи, которые его окружают, непривычны и в то же время очень знакомы. Они гуще, ярче. Они жирные, как масло.

Гарри тошнит на пол, в зазубренные осколки стакана. Он лежит, свесив голову с края кровати, невидящим взглядом смотрит на рвотное пятно на дощатом полу.

— Эванеско, — Невозмутимо произносит Снейп. — Постарайтесь не паниковать, мистер Поттер. Возможно, я смогу что-то для вас сделать.

Снейп выходит, а Гарри ложится на спину, уставившись в потолок, по которому скользят просочившиеся сквозь шторы отсветы уличных фонарей.

* * *

Снейп не держит домовика. Раньше его это не волновало, а сейчас, когда приходится готовить Поттеру...

— Я не хочу есть, — тот, погрязший в своих страданиях, даже не смотрит на появившийся напротив него поднос.

Он не ел несколько дней. Днем спал, а по ночам безостановочно мерил шагами комнату. Неторопливо, ритмично, из угла в угол. Пять шагов в одну сторону, пять — в другую. И так до рассвета.

И он ничего не ел несколько дней.

Вечерами, когда Поттер просыпался, Снейп приносил полный поднос к его кровати. Поттер, мрачный, взъерошенный, кутался в одеяло, как в кокон. Сидел так, нахохлившись, отводил взгляд. А утром Снейп забирал нетронутую еду.

Сегодня Снейп занервничал. Ну в самом деле, сколько можно капризничать?

— Если вы не будете есть самостоятельно, я затолкаю в вас еду насильно. — Поттер сидит в кровати, хмурится, смотрит исподлобья. Приходится повысить голос: — Я не шучу!

— Почему бы вам его не срубить? — вдруг спрашивает он и кивает головой на платан, скрипящий ветками за окном.

Снейп досадливо морщится, дожидается, когда Поттер берется за вилку, и выходит.

Удивительно, прошло меньше недели с того момента, как мальчишка поселился на втором этаже его дома, а Снейпа он уже непомерно раздражает.

Дни напролет Северус проводит в лаборатории. Помешивает, досыпает, щурится над пожелтевшими страницами книг. Потому что нет ничего невозможного. Скоро сложный процесс приготовления завершится, он разделит традиционную укрепляющую базу на множество частей, и начнутся эксперименты, формулы и бессонные ночи.

Снейп, конечно, никогда себе не признается, но он рад такой работе. Всей этой встряске, отсутствию времени... По-настоящему сложной задаче. Он разве что только руки не потирает, когда размышляет над возможной комбинацией антидота. Но он, конечно, не признается. Интересно? Да нет. Нет. Это просто ностальгия. Все ведь, как тогда, давно, в подземельях Хогвартса.

В той, прошлой жизни, когда еще был и Волдеморт, и Дамблдор, и Черная метка, Снейп видел, что происходит с людьми после традиционного Lupus conscientia.

Волдеморт проводил эксперименты над магглами, и Северусу приходилось осматривать этих несчастных, воющих на луну. Они грустно пялились в зачарованные окна и все норовили сбежать. Говорили они то, что думали, а думали то, что чувствовали. Жизнь пульсировала в них ярко и опасно. Когда Снейп подходил, держа перед собой палочку, они утробно рычали и выгибали дугой спины. Раньше, в той, прошлой жизни Снейпу часто снились их глаза с узкими, вытянутыми вертикально зрачками.

Сейчас Снейпу ничего не снится. Прошлого нет. Оно заперто на ключ.

И о том, что станет с Поттером к концу месяца, Снейп старается не думать. Поттер ведь, по сути, там, в прошлом. А значит — не интересно, не важно, позади.

Почти каждым вечером в дом на Спиннерс-Энд приходит уставшая и бледная Грейнджер, приносит ингредиенты по списку. Она стягивает волосы в тугой пучок на затылке, аккуратно подворачивает рукава и сидит на жестком стуле в углу лаборатории, ждет указаний.

Снейпу нравится ее немного помучить. Чтобы Грейнджер посидела вот так, повздыхала, помариновалась. На самом-то деле он почти все делает сам.

— Ну что вы сидите, — цедит он недовольно, — порежьте кожу варана.

Пока зелье варится в котле, а нож Грейнджер мерно постукивает по деревянной доске, Снейп лениво размышляет о Волдеморте и Поттере. Вот ведь странно, если бы не жуткие эксперименты Волдеморта, если бы не полученный в ходе них бесценный материал, Снейп ни за что бы не взялся приготовить антидот. Благодаря экспериментам Лорда у него есть данные о Lupus conscientia. Получается, что Волдеморт сейчас спасает Поттера.

— Кхм, профессор, я все сделала. Чем я еще могу помочь? — Грейнджер упорно зовет его профессором. Снейпу вдруг кажется, что кожа у нее зеленоватого оттенка. Она устало трет глаза.

— Сходите на кухню, поставьте чайник и порежьте бутербродов, — ворчит Снейп.

— Что, простите?

— Вы слышали.

Грейнджер несмело откладывает нож, убирает заклинанием рабочее место и выходит.

Когда Северус заканчивает с зельем и приходит на кухню, Грейнджер спит, положив голову на руки. Перед ней — две чашки с остывшим чаем и аккуратная горка бутербродов на большом блюде.

На подоконнике доклевывает остатки хлеба крупная сипуха. К лапе совы привязан конверт со штампом Хогвартса. Снейп отвязывает письмо, и сова сразу улетает, не дожидаясь угощения. Видимо ворованных бутербродов ей достаточно.

Снейп садится на табурет напротив спящей Грейнджер. Наверное, в письме Минерва спрашивает о Поттере.

— Мисс Грейнджер, просыпайтесь, уже утро.

* * *

Гарри четко помнит тот момент, когда он понял, что не умрет. Это такое запоздалое озарение. Он не умрет. Это же здорово!

Ээээ... Это же здорово?

Он превратится в животное. Рано или поздно.

Есть, спать и трахаться.

Нет, Гарри не умрет.

И в принципе это неплохо... Неплохо же?

Кажется, он тихо сходит с ума. Теряет ум. Или себя.

Иногда Гарри сам теряется. Сидит на кровати и бездумно смотрит в одну точку. Приходит в себя, шевельнувшись, и в ноги впиваются тысячи крохотных иголочек.

И тут появляется она. Головная боль. Она теперь всегда с Гарри — ласковая, плавающая, мучительная.

Когда вечером заходит Снейп с ужином, который на самом-то деле завтрак, Гарри изо всех сил старается сделать вид, что все нормально. Голова не болит, отлично все. Никто не умер. Пока.

Гарри смотрит на него своим самым честным взглядом. Получается, наверное, не слишком искренне, но он очень старается.

Иногда время идет очень медленно.

Снейп смотрит недоверчиво. Прямой, как палка, сухой, исхудавший, он совсем другой. Странный.

Выглядит он, как тот, прежний Снейп, а кажется, что это не он, а какая-то картонная кукла. Вот голос у него остался такой же — звучный, глубокий. Только раньше был Снейп с голосом, а теперь голос со Снейпом.

Странный он.

За окном ветер уныло перебирает ветви платана. Из-за платана этого почти невозможно разглядеть, что творится на улице — в комнате всегда темно.

— Почему бы вам его не срубить? — спрашивает Гарри и кивает в сторону окна. Снейп выходит, поджав губы, и оглушительно хлопает дверью.

Гарри ест и не чувствует вкуса.

Опять хочется спать. Он и так целыми днями спит, а ночью, когда спать уже невмоготу, мерит шагами комнату, стараясь прогнать нарастающий с каждым мгновением ужас. Ведь ничего не понятно. Ни-че-го. Гарри уверен, что-то меняется в воздухе, в мире, в нем самом, но никак не может уцепиться, понять, что именно. И мысли, мысли...

Пять шагов в одну сторону. «Ты теперь, как Сириус».

Пять в другую. «Со временем у вас обостряться базовые инстинкты».

Пять шагов обратно. «В 1317 году Фредерик Лимб под этим проклятием убил семь человек».

И так всю ночь. Раз-два-три-четыре-пять, Гарри вляпался опять.

Он отставляет тарелку с остатками еды на тумбочку и выключает свет. Спать так спать. Еще в школе он слышал от мадам Помфри, что организму во время болезни нужен сон. А у него... ну чем не болезнь?

Один бесспорный плюс — Гарри теперь легко засыпает.

Ему снится Хогвартс и румяное лицо мадам Помфри. Она просит его выпить какое-то вонючее зелье, а Гарри отказывается. Откуда-то он точно знает, что если выпьет, будет очень больно. Поэтому Гарри изо всех сил сжимает губы и вертит головой.

А потом мадам Помфри превращается в бледного Снейпа.

— Пейте, Поттер, — говорит он тоном, не терпящим пререканий, и зло сверкает глазами.

Гарри, завороженный этим блеском, приоткрывает губы, и вдруг Снейп зажимает его рот ладонью.

— Гарри, Гарри!

Не хватает воздуха. Это Снейп! Он хочет его убить!

— Это я, Рон! — шепчет знакомый голос совсем рядом. — Гарри, Снейп запрещает к тебе приходить! Ты только не пугайся! Гермиона говорит, что еще не начался процесс... ну... и я подумал...

Гарри отталкивает руку, зажимающую его рот, и садится на кровати, судорожно глотая воздух.

— Ты сдурел? — шипит он. — Ты чуть меня не убил!

На дворе глубокая ночь. Очень тихо, стрекочут цикады. Платан отбрасывает широкую округлую тень на пол.

— Я не хотел, — хмурится Рон. — просто ты спал, и я подумал, что ты можешь закричать...

Гарри выдыхает и улыбается. Милый уютный друг. От него пахнет пирожками и Норой.

— Как ты вошел?

— Влез через окно, по дереву.

— Черт, Рон! Какой ты молодец! Я тут уже на стену лезу! Все время сплю, а если не сплю, то голова ужасно болит...

— Погоди жаловаться, выглядишь ты вполне здоровым. Смотри, что я принес, — Рон скидывает на пол кроссовки, устраивается по-турецки на кровати и роется у себя за пазухой. — Вот пирожки — это я из дома упер. И вот еще, смотри. Помнишь? Помогают прийти в себя.

Рон протягивает Гарри пачку сигарет. Обыкновенную мятую пачку с надписью «Marlboro».

Гарри пробовал курить во Франции, и когда Рон спросил как это, (Гермиона строго-настрого запрещала ему даже близко подходить к сигаретам), Гарри ответил, что сигареты — ужасная гадость, просто они помогают прийти в себя.

— Давай покурим? — заговорщически шепчет Рон, стягивая с пачки прозрачную обертку.

— Давай, — Гарри берет протянутую сигарету и идет к открытому окну. Рон встает рядом, прикуривает от маленького огонька на конце волшебной палочки. Сначала себе — краем сознания Гарри отмечает, что Рону идет сигарета и то, как лениво он вдыхает дым, с каким удовольствием затягивается...

— Так ты куришь?

— От меня пахнет, да? — вдруг пугается друг. — Как ты догадался?

— Очень уж непринужденно выглядишь, — улыбается Гарри, затягиваясь. И тут же заходится громким кашлем с непривычки. Смеется и зажимает рот ладонью.

— Тихо-тихо, — растерянно шепчет Рон, — дыши глубже!

Гарри дышит. Воздух с трудом продирается через першащее горло.

Когда дышать становится чуть легче, Гарри упрямо затягивается еще раз.

Сразу наваливаются воспоминания. Опрятный номер в недорогом маггловском отеле — узкая кровать, шапка розовых петуний на окне, а если высунуться с балкона, то можно увидеть стальной скелет Эйфелевой башни. По утрам Гарри сидит на подоконнике, завернувшись в одеяло, и курит. А Джереми спит. Он всегда спит на животе, и когда проснется, Гарри придется зацеловывать отпечаток подушки на его щеке...

— Ну как? — громко шепчет Рон.

— Здорово. Оставишь мне пачку?

— А ты вошел во вкус, я смотрю.

— Определенно.

Луна, зависшая над макушкой платана, пялится с неба пустыми глазницами, и Гарри почему-то не может оторвать от нее взгляд. Смотрит и смотрит.

— Как ты? — тихо спрашивает Рон.

— Ну как... Это, как если бы ты заснул одним человеком, а проснулся другим. Это... По-другому. Страшно. Свежо. Не знаю я.

Настроение вдруг резко портится. Рон вздыхает:

— Ясно. Ну, ты держись. С заклятием Снейп что-нибудь придумает, я уверен. Потому что если не придумает, нам с Гермионой придется взять тебя к себе, кормить и выгуливать. А ты знаешь, как я не люблю рано вставать.

— Иди ты, — лениво бросает Гарри.

— А как вообще Снейп?

— Да никак. Засечет тебя здесь — убьет.

— Тогда я пошел. То есть полез. А ты поправляйся, ешь пирожки и кури на здоровье, — смеется Рон, перекидывая ногу через подоконник. — Все будет отлично, точно тебе говорю.

Гарри кивает и щелчком отбрасывает погасший окурок. На самом деле он ужасно боится признаться, что и сам изо всех сил на это надеется.

* * *

Конечно Снейп все знает.

Уизли — беспросветный идиот, если думает, что на дом не поставлены сигнальные чары.

Ночью, когда срабатывает сигнал, Снейп, холодея от дурных предчувствий, мчится наверх, в комнату Поттера. Осторожно открывает дверь с палочкой наизготовку...

И видит Поттера с Уизли, блаженно дымящих в открытое окно.

От такой чудовищной наглости на секунду мутнеет в глазах и щиплет где-то в районе сердца. Вот же кретины!

В первое мгновение хочется ворваться, схватить Уизли за шкирку и спустить с лестницы. А потом Северус видит улыбку на лице Поттера, и его отпускает — они просто курят, все хорошо, стрекочут цикады. Снейп тихо прикрывает за собой дверь и, проклиная всех подростков мира, плетется к себе.

Следующим утром он интересуется, почему в комнате Поттера пахнет дымом.

Тот отводит взгляд.

Снейп кривит губы и дает ему колбу с первой пробной порцией антидота.

Поттер резко выдыхает, пьет залпом, крепко зажмурившись.

Снейп подозревает, что в этот момент Поттер загадывает желание. Или произносит тост.

Вечером приходит уставшая, уже совершенно зеленая Грейнджер. После работы в лаборатории Снейп отпаивает ее чаем на кухне и предлагает попробовать пирожков, которые он обнаружил в комнате Поттера. На пирожки Грейнджер смотрит подозрительно, но все-таки выбирает один, самый румяный, и осторожно откусывает кусочек. Снейп сидит напротив нее, положив голову на сцепленные в замок пальцы, и ласково смотрит, как меняется ее лицо. Узнала. У каждой хозяйки есть любимый набор специй. Грейнджер краснеет, бледнеет и прячет глаза.

Довольный собой, он отправляет ее домой. Теперь за Уизли можно не беспокоиться. Влетит ему — будь здоров.

А с Грейнджер они отлично поработали: три варианта антидота настаиваются сейчас в котлах. Значит, есть задел, значит, сегодня можно работать без спешки.

До поздней ночи Снейп сидит в лаборатории. Помешивает, досыпает, щурится над пожелтевшими страницами книг.

* * *

Сегодня голова почти не болит. Это удивительное чувство.

Наверное, дело в том, что теперь Гарри, как нормальный человек, ночами спит, а днем бодрствует. Снейп сказал, что придется поправить режим, потому что зелье лучше принимать перед сном и до полудня смотреть на результаты.

Делать нечего, да ничего и не хочется. Гарри лениво листает книжки, меряет шагами комнату, пялится в окно, на платан и опадающее осеннее небо. Иногда с тоской вспоминает Францию. Точнее сказать, Джереми. Это было отличное лето. Самое лучшее.

Каждый вечер Снейп поит Гарри разными вариантами антидота. Которые все никак не подействуют. Это у них уже почти ритуал.

Снейп что-то добавляет, изменяет, но ничего путного не выходит. Даже на вкус зелье остается одинаково мерзким.

Существует еще один ритуал. По утрам Снейп заходит в его комнату, хмурый, застегнутый на все пуговицы. Он стоит перед кроватью, сложив на груди руки, и молча ждет, пока Гарри разлепит глаза, откинет одеяло и вылезет из пижамы.

В первый раз, когда Снейп так приходит и говорит: «Раздевайтесь. Полностью. Я должен обследовать кожные покровы», — Гарри стоит огромных усилий промолчать и не устроить скандал.

Он сжимает зубы и выпутывается из одеяла, очень медленно расстегивает пуговицы пижамной куртки. Пальцы дрожат, и в жар бросает только от одной мысли о том, что сейчас эти пуговицы закончатся, и придется браться за штаны. А там, под штанами — крепкое доказательство хорошего сна.

А Снейп стоит и невозмутимо смотрит.

Гарри стягивает брюки и ложится, прикрывая ладонями пах. Щеки горят, мучительно хочется провалиться сквозь землю.

— Вытяните руки вдоль тела. — Снейп деловито закатывает рукава, не замечая его ненавидящего взгляда.

Гарри громко вздыхает и подчиняется. Закрывает глаза и напряженно ждет прикосновений. Почему-то кажется, что это будет холодно. И больно.

Иногда время идет очень медленно. А здесь, в этой комнате время вообще идет по своим, каким-то странным законам. Оно петляет, изворачивается, иногда замирает совсем.

Секунды капают и вязнут где-то в пространстве. И ничего не происходит.

Гарри приоткрывает один глаз — Снейп сосредоточенно водит палочкой над его телом. Лицо непроницаемое, только ноздри слегка подрагивают. Злится, наверное.

— Перевернитесь на живот, — говорит.

Гарри переворачивается и зарывается носом в подушку. В голову лезут непрошенные мысли. Пару месяцев назад он, такой же напряженный, лежал перед Джереми, который водил языком по его спине и шептал с очаровательным акцентом, что бояться нечего, все хорошо.

Хорошо.

В низу живота сплетается теплый ком. Только этого сейчас не хватало.

— Повернитесь обратно и откройте рот.

— Что?

— Давайте, Поттер, — досадливо тянет Снейп.

Гарри подчиняется. Лежит так, открыв рот, и чувствует себя полным идиотом. Снейп что-то бормочет, осторожно оттягивает пальцем верхнюю губу, чуть нажимает на резцы. Всматривается, прищурившись, в его глаза, раздвигает тихонько веки. А потом резко выпрямляется.

— Все, Поттер.

— Что?

— Ничего. Будем пробовать дальше.

Теперь это повторяется каждый день. И Гарри уже не смущается, дремлет под его сосредоточенным взглядом. Иногда, когда Снейп водит палочкой совсем близко к коже и от колебаний воздуха шевелятся волоски, эта процедура становится очень приятной.

А сегодня не болит голова. Может быть, зелье наконец подействовало?

Весь вечер Гарри стоит у открытого окна. Он уже почти привык к этим странным ощущениям. Словно с него сняли защитный покров, и он остался такой тонкокожий, такой живой, что жизни не нужно больше изо всех сил пробиваться внутрь. Она и так в нем. Он чувствует в себе ее истошную пульсацию.

И зверски хочется туда, на улицу. Там еще ярче. Резче. Живее.

Небо мрачнеет. Все сильнее вырисовывается белесая луна, круглая, как блюдце.

Гарри закрывает глаза. Ветер пахнет свободой. Свободой, которая там, за окном. Движение, пространство, лунный свет.

А здесь... Зачем быть здесь? Что здесь? Спертый воздух, тусклая лампа и гнилые перспективы. Гарри точно помнит: самое главное — это свобода. Он не умрет и не сойдет с ума.

Он станет свободным.

— Стоять! Стоять, Поттер, — вдруг орет Снейп откуда-то сзади, и Гарри послушно замирает. — Вниз! Ко мне!

Гарри оборачивается. Оказывается, он стоит на подоконнике. Ветер ерошит волосы, громко стучит оконными створками, вдувает в комнату легкую занавеску.

— Спускайтесь! Медленно, Поттер, медленно.

Снейп сверкает глазами и зачем-то держит руки открытыми ладонями к Гарри, будто готовится оттолкнуть. Гарри переносит одну ногу на скрипучий пол, потом вторую. Разглядывает Снейповы ладони. Медленно оседает вниз, баюкая просыпающуюся головную боль.

— Поттер! — Снейп ястребом бросается к Гарри. Полы мантии, взметнувшись, опадают вокруг. Он хватает его за плечи и трясет, трясет... — Не смейте больше, слышите? Рано сдаваться! Рано! Вы должны контролировать свое сознание! Поттер, вы слышите меня?

— Слышу.

От него очень здорово пахнет. Сандалом, кажется. Кедровыми орешками и смолой. И немного корицей. Когда Снейп кричит, с его губ срываются прозрачные капельки слюны, попадают Гарри на лицо и шею. Это неприятно. А губы у Снейпа бескровные, белые-белые. Гарри трогает их подушечками пальцев. Они сухие и мягкие. Снейп замирает, железной хваткой впивается в его плечи:

— Вы что... — шелестит он. Горячее дыхание касается кончиков пальцев.

Гарри так рад, что Снейп замолчал! Когда он кричит, хочется съежиться и скулить. А сейчас от него повеяло страхом. Пугающе. Пленительно.

Головная боль отступает.

Гарри втягивает носом воздух рядом с шеей Снейпа, заворожено следит за нежнейшей голубой ниточкой пульса у ключицы. Она бьется в рваном ритме сердца. Раз. Два-три. Четыре. Пять.

Снейп неуверенно кладет ладонь Гарри на затылок, ворошит пальцами волосы. Это сладко и безумно одновременно.

Гарри уютно устраивается подбородком на его плече, жмурится, отгоняет навязчивый запах страха, пропитавший его одежду.

Он не хочет, чтобы Снейп боялся, утыкается носом в теплую шею, поближе к живой, пульсирующей жилке.

Снейп вздрагивает от прикосновения, и Гарри внезапно осознает, что происходит.

Голову пронзает мучительной болью.

Он откатывается в сторону и вскакивает на ноги. Снейп тоже поднимается, рывком одергивает мантию. Посмотреть ему в лицо сейчас невозможно, поэтому Гарри сверлит взглядом его ноги и все никак не может понять, почему это Снейп в домашних тапочках.

— Учитесь контролировать свое сознание, — тихо говорит Снейп, с треском захлопывает заклинанием окно и выходит.

А Гарри стоит и считает его удаляющиеся шаги. Раз-два-три-четыре-пять.

* * *

Началось.

Когда сработали сигнальные чары, Снейп решил, что это опять Уизли. А когда увидел Поттера, стоящего на подоконнике и глядящего на луну невозможными глазами, сердце мигом ухнуло в пятки. Прошлое пронзило насквозь чудовищным дежавю. Все так же было: зависшая луна, оконная рама и человек. Или не человек уже? Не важно.

Темный Лорд всегда хохотал, когда они норовили выпрыгнуть в магическое окно. Они скулили и расцарапывали пальцы в кровь, пытаясь выбраться. Смотреть на это было невозможно, но Лорд всегда улыбался. Он любил устраивать подобные представления. Он любил Lupus conscientia, ведь под ним люди такие опасные, такие ранимые. Как дети.

А заканчивалось всё скучно. Предсказуемо и одинаково. Авадой.

Подступиться сейчас к Поттеру осторожно, руки ладонями кверху: «Я не опасен, спускайся».

Поттер, спустившись, начинает медленно оседать на пол, смотрит в пространство невидящим взглядом. А Снейп от испуга и облегчения начинает орать на него во весь голос.

Когда Поттер вдруг проводит пальцами по его губам, Снейпу кажется, что он сейчас задохнется. Он так и сидит, не дыша, пока Поттер ластится к нему, трется головой о плечо, сопит под ухом.

То, что Поттер послушался и сошел с подоконника, сбивает с толку. Это странная реакция для Lupus conscientia. Дело или в начальной стадии, или в модификации заклятья. Волки не подчиняются приказам, их невозможно остановить, а собаки...

Поттер тычется горячими губами в шею, и Снейп вздрагивает всем телом. Это все неправильно.

— Учитесь контролировать свое сознание, — тихо говорит Снейп и выходит из комнаты.

В коридоре он прислоняется спиной к холодной стене и закрывает глаза.

На самом деле странности начались много раньше.

Снейп не был готов к тому, что одним утром лежащий на животе Поттер станет невнятно мурлыкать и тихонько ворочаться под обследующими чарами. Наверное, ему снилось что-то приятное.

И незамедлительная реакция собственного тела на тихие стоны... Это все неправильно. Не нужно.

Это естественно.

Поттер мягкий, теплый, сонный, расслабленный. Он молодой. А у Снейпа так давно никого не было.

И сосредоточиться на заклинании совершенно не возможно. Приходится потряси Поттера за плечо и спешно ретироваться.

Каждое утро Снейп опасается повторения тех стонов. А теперь опасаться придется еще и вечерами.

Снейп идет в гостиную, распечатывает пыльную бутылку виски и откидывает темно-коричневую ткань, закрывающую старенький маггловский телевизор.

Этот телевизор подарил ему один сосед-маггл. Снейп как-то почти случайно вылечил его дочь и таким образом попал под его чрезвычайно усердную опеку. Сосед принес Северусу телевизор и огромную коробку кассет. Снейп выкинул половину сразу. Просидел полдня, читая глупые аннотации, но часть оставил зачем-то. Любопытно было глянуть, что это за старые фильмы, что это за расхваленный Хичкок такой.

На дне бутылки тихонько звякает ключик от прошлого. Снейп устало думает, что все это условности. Ключик, не ключик... Сундук заперт, прошлого нет.

Только Поттер прежний — вихрастый, порывистый. Но Поттер — это ненадолго. Уже совсем скоро все вернется в привычную колею, которую Снейп любовно выстраивал в полном одиночестве, благодаря самоконтролю и упорству; вернется та его новая жизнь. Привычный четкий уклад. Гармония одиночества и разума. Работа, прогулки в парк по воскресеньям, опять работа, поход в магазин по понедельникам, за ингредиентами — по средам. И снова работа. Все четко. И никаких метаний, никаких потрясений, которые «сделают тебя сильнее, мой мальчик». Больше никакой глупой жертвенности.

Снейп уверен, что усилием воли можно заставить себя не думать о прошлом. Усилием воли и полной погруженностью в рабочий процесс. До такой степени, что не выдохнуть.

Ключик скребется о стенку бутылки, когда Снейп наливает виски в стакан.

Прошлое доставило ему много хлопот. Жизнь вообще довольно хлопотливая штука.

С каждым ушибом, с каждым уроком, с каждой травмой прошлого приобреталось что-то новое. Постигались новые глубины. Насколько глубоко может быть одиночество? Снейп прекрасно знает ответ. За свою жизнь он наизусть выучил его запах, его цвет. Его холод.

Снейп ненавидит прошлое за эти уроки. И себя он ненавидит.

Он почти случайно вылечил ту соседскую девчонку. Просто встретил ее обезумевшего от горя отца в аптеке. Чарли Паркер, так его звали. Он жил вдвоем с дочерью на другом конце Спиннерс-Энд. Снейп увидел опухшие, невменяемые глаза рыжего, толстопузого Паркера, и что-то у него шевельнулось в груди.

Когда маленькая Эллис очнулась, приняв его зелье, реальность Снейпа ощутимо вздрогнула и опять замерла. В тот вечер он улыбался впервые за многие годы. В тот вечер он впервые по-настоящему гордился собой. Это было удивительное ощущение. Светлое, щемящее.

Он никогда не испытывал такого. Да и он слишком занят, чтобы задумываться о подобных глупостях. Он работает. Он ученый.

Он себя ненавидит.

Телевизор вспыхивает белым. На экране — панорама города с высоты птичьего полета. Снейп уже смотрел этот фильм недавно. Он редко пересматривает кино, но тут ему неожиданно понравилось, как в самом конце красивая молодая девушка широко раскрывает глаза и громко кричит, изображая ужас.

Камин вспыхивает зеленым, и Снейп еле успевает заклинанием выключить телевизор. А вот виски так и остается стоять на столе.

— Северус, можно к вам?

— Добрый вечер, Минерва.

МакГонагалл изящно переступает через низенькую каминную решетку, отряхивает мантию:

— Как у вас дела?

Снейп, помолчав, пожимает плечами:

— Осень. Старость.

Минерва садится на диван рядом, окутывая его теплым пудровым ароматом.

— Вы не ответили на мое письмо. Северус. Как там мальчик?

Она наколдовывает массивный и невысокий стакан с толстым донышком, достаёт из замшевого ридикюля коробку конфет в цветастой упаковке. Наливает себе виски на два пальца. Пьет медленно, мелкими глотками. Это виски-то!

— С Поттером все нормально, — отвечает Снейп не очень уверенно. — В целом. В его состоянии.

— Вы не можете прятаться дальше, — вдруг резко говорит она. — Я понимаю, вашу усталость, но Северус, жизнь продолжается. Вы не должны запирать себя здесь. Послушайте... — Минерва вздыхает и залпом допивает виски. Двумя пальцами освобождает от фольги конфету, откусывает маленький кусочек. — Я по-прежнему держу для вас должность преподавателя Защиты от тёмных искусств. И я бы хотела, чтобы завтра вы дали пробный урок для седьмого курса Слизерина.

— Нет, Минерва. Не получится. Да и Поттер на шее...

— Я осведомлена о вашей... кхм... нашей ситуации. Я сама посижу с Поттером, а вы... — Вздыхает и поднимается. — Чтобы завтра были в Хогвартсе. — Кидает горсть пепла в камин. — И Северус, — оборачивается, — обязательно съешьте конфету.

* * *

Этим прекрасным солнечным утром, проснувшись после беспокойной ночи, Гарри абсолютно ясно понимает, что сходит с ума.

Все дело в снах.

Вчера он выпил очередное Снейпово зелье — и мгновенно отрубился. И началось. Сны. Цветные, яркие. Вертящийся калейдоскоп картинок и лиц. Лица кружат, кружат, и Гарри ни одного не может разобрать. Он вглядывается, щурится. А потом различает наконец одно лицо. Оно приближается, увеличивается, заслоняя и оттесняя все остальные, и черные, пронзительные глаза впиваются в Гарри, прожигая насквозь, до самого донышка...

А потом он вдруг понимает, что это Снейп. И он тоже понимает, что Гарри его узнал. Криво усмехается. И тут Гарри замечает: Снейп стоит перед ним совсем без всего. Голый и белый-белый.

Гарри смотрит на него завороженно и зачем-то спрашивает, что бы ему такого сделать, чтобы не болела голова.

Снейп коварно ухмыляется и предлагает потрогать себя.

Гарри орет на него, орет, что он спятил, что ему дорога в Азкабан, и внезапно обнаруживает, что сам замер перед ним голый. И член так стоит, что трудно дышать.

Снейп смотрит ему в глаза тяжелым взглядом, а Гарри вдруг замечает, что тонкие Снеповы губы накрашены глянцевой ярко-алой помадой. Да это же не Снейп! Это Бэлла! Она звонко смеется, раскинув руки, смеется, смеется...

Кошмар обрывается на высокой, пронзительно дребезжащей ноте. Какое-то время Гарри лежит, тяжело дыша и прислушиваясь к бешеному стуку мечущегося в груди сердца.

Снова заснуть удается только к рассвету, и больше ему ничего не снится. Темнота.

А с самого утра за окном идет дождь. Так легко представить, что больше ничего нет. Только дождь, стеной отгородивший тебя от остальных.

Гарри курит в открытое окно. Дым не вылетает наружу, а, натыкаясь на невидимый барьер, вплывает мутными клубами в комнату. Снейп усилил чары. Рон больше не сможет сюда забраться, хотя толстая, блестящая от дождевых капель ветка платана — вот она, совсем близко.

Болит голова, дым от сигареты ест глаза. Слишком накурено в комнате, Снейп точно заметит. И еще снизу доносится невозможный, сочный запах жареного мяса. Гарри сглатывает слюну и затягивается горьким дымом.

В мыслях у него полный бардак. Да и вокруг — та же неразбериха.

Сегодня утром Снейп почему-то не пришел.

Гарри ждал его, маялся в кровати с «Теорией квиддича» и головной болью. Не прочитал ни строчки, все думал, почему Снейп не приходит. Он слышал, как тот ходит внизу, чувствовал его запах. Почему он не поднимается? Наверное, что-то случилось.

Гарри не находил места себе. Прошелся по комнате, подергал дверную ручку, даже покричал пару раз. Он сам осмотрел себя, вспоминая, как это делал Снейп. Без палочки, конечно, сложно, но Гарри сделал все, что мог — тщательно ощупал все тело, извертевшись в кровати, потрогал пальцами зубы и зачем-то еще язык.

А потом пошел курить и тихо умирать от невозможных, многослойных запахов, поднимающихся с кухни.

Снейп приходит ближе к обеду. Заходит так, будто все хорошо, будто все идет по плану, оставляет поднос с едой и выходит. Гарри даже ничего не успевает спросить.

Да и не так важно, что там со Снейпом, когда от тарелки идет такой восхитительный аромат.

Только со Снейпом, видимо, действительно что-то случилось, потому что он принес еду без столовых приборов. Большая тарелка, в ней золотистый кусок мяса. И пахнет так одуряюще, что Гарри набрасывается на него как ненормальный.

И тут влетает Снейп.

— Поттер, — рявкает, — прекратите! Да положите вы! Совладайте с собой, чёрт возьми! — Выдирает мясо из Гарриных ладоней. Теплый сок течет между пальцами и ниже, щекотно в рукав. И Гарри совершенно ничего не понимает.

Снейп стоит, молчит, смотрит исподлобья. Наконец говорит:

— Вы действительно не понимаете?

Гарри качает головой. Рукам холодно и влажно. И ужасно хочется есть.

— Поттер, вы чуть не выпрыгнули в окно недавно. Вам этого мало? Вы должны научиться сопротивляться, контролировать себя постоянно. Не терять головы.

— Но все совершенно нормально, я...

— Что? — шипит Снейп и зло щурится. — Что? Вы сидите сейчас на полу и едите руками. Что еще вы хотите мне сказать?

Гарри не знает. Задумчиво слизывает с пальцев пряный сок.

Ветка платана мерно стучит в окно. Раз-два. Три. Четыре. Пять. Головная боль накатывает волнами. Сильнее и сильнее. И ничего не понятно. Ни-че-го.

— Зачем вы на меня кричите? — спрашивает Гарри тихо.

Снейп медленно закрывает глаза. Вздыхает.

— Мистер Поттер...

— Все нормально, профессор, — Гарри забирается на кровать и отворачивается к стене. Его голос звучит глухо. — Вам-то что? Ну сдохнет Гарри Поттер. А если крыша у него съедет через пару недель, будет еще веселее, правда? Раз-два-три-четыре-пять, Гарри вляпался опять. Вот вы, между прочим, не пришли с утра, а у меня волосы на руках стали гуще! Это шерсть! Точно вам говорю! Я уже совсем превратился!

— Прекратите бредить, Поттер, сделайте милость.

Гарри замолкает. Нечестно, что он должен оставаться здесь один на один с этим черствым ублюдком. Обидно становится до слез. Лучше бы в Мунго отправили, что ли. Там добрые целители и улыбчивые медсестры.

— Вам повезло, что вы не ощутили традиционного действия заклятия, — произносит Снейп негромко.

Он так это выговаривает, будто сам удивляется. Гарри чувствует, как прогибается кровать — это Снейп садится рядом, гладит его по голове, по спине через одеяло, мерно, ровно, как будто считает про себя. Снейп, может, и не считает, а Гарри считает.

Раз, два — рукой по голове, от затылка к шее.

Три, четыре — вниз по спине.

Пять — по руке от плеча к локтю.

Это так приятно! Упоительно. Гарри отсчитывает пятерки, чувствует, как под нажимом Снейповой ладони медленно отступает головная боль. Покачивается на волнах сна.

А потом Снейп уходит, тихонько прикрыв дверь, и Гарри вспоминает, что у него шерсть растет на руках. Или Гарри снится, что он вспоминает...

Все не важно. Главное, что надо как-то эту шерсть удалить. Срочно, срочно избавиться! Сбрить!

Гарри закрывает глаза, сосредотачиваясь, и в следующий момент оказывается в незнакомой ванной. Так странно, здесь почему-то очень узкое зеркало, и на полках нет всяких баночек-флакончиков. Только одинокий кусок мыла, паста, зубная щетка и бритва. Наверное, такими бритвами маньяки в фильмах ужасов перерезают глотки своим жертвам.

Гарри забирается в ванну и выкручивает вентиль до упора, на всю катушку. Фыркает и отплевывается от холодных брызг. Аккуратно закатывает рукав промокшей пижамной куртки, намыливает руку до локтя. Мыло скользит, так и норовит выскочить, но Гарри так крепко его сжимает, что под ногтями наверняка останутся мыльные полукружья.

Надо скорее успеть, пока не смыло всю пену. И так уже скользкий белесый слой расплывается, течет с пальцев мутными каплями и теряется водоворотом в отверстии водостока.

Надо успеть. Гарри сильнее обхватывает рукоятку бритвы, осторожно ведет лезвием снизу вверх. И еще раз. И еще. А потом вдруг на предплечье возникает и набухает алым длинный ровный порез.

Накатывает слабость, кружится голова, бритва выпадает из ослабевших пальцев. Гарри сползает по стене, прерывисто дыша и цепляясь ногтями за кафель. С каждым вздохом из раны выплескивается немного крови. Больше всего ему хочется закрыть глаза и лежать, пока не кончится этот странный кошмар. И тогда он проснется и поймет, что ничего не было, что все неинтересно, неважно, позади.

Гарри так и делает: закрывает глаза и сворачивается калачиком на дне ванны. А кровь течет, медленно и безостановочно, и струи воды из душа тут же бесследно смывают ее.

* * *

Пробуждение долгое, растянутое во времени и пространстве. А утро отвратительное, серое и промозглое. Ненавистное.

Снейп люто ненавидит каждое утро до первой чашки кофе.

Сегодня он в очередной раз просыпается от горького, желчного всплеска этой ненависти, от тяжести хронического недосыпа и, конечно, от мерзкого треньканья магического будильника. Будильники он тоже ненавидит.

Сейчас Снейп старательно отгоняет от себя навязчивое, дребезжащее звоном будильника пробуждение. Пытается обмануть себя, побыть еще немного в сладких, теплых объятьях сна. Нет-нет, не сейчас. Совершенно не хочется думать о школе, о Минерве, о Поттере. Снейп не хочет это утро и вообще ничего не хочет.

Как же было хорошо, когда основной проблемой было лишь неотвратимо наступающее каждый раз утро и мерзкий будильник! А сейчас все эти люди из прошлого легко разрушили все его тщательно выстроенные бастионы, вторглись в его жизнь, методично круша ее уклад.

Наверное после окончания войны стоило уехать куда-нибудь далеко, в Африку. Жить под палящим солнцем, носить бирюзовую чалму... Снейп представляет себя в чалме и, фыркнув, решительно откидывает край одеяла. Глупости все. Пора вставать.

Он нащупывает ногой один тапок, привычно шепчет «Accio», чтобы второй вылетел из-под кровати. Идет в ванную, потирая ладонью отросшую за ночь щетину. И, открыв дверь, застывает на пороге: в его ванной, под его душем, подтянув колени к груди, сидит Поттер. Руки у него в крови, и лицо оцепеневшее, абсолютно сумасшедшее. Он стучит зубами от холода. И Снейп сначала не понимает, что это за странный звук.

Он бросается к ванне, захватывает в кулаки мокрую, холодную ткань пижамы, тянет его на себя, через край, подальше от ледяных струй. Поттера отчаянно колотит. Пижама облепила его второй кожей и Снейп расстегивает, раздирает пальцами мелкие пуговицы, стаскивает мокрую ткань.

Поттер лежит весь в мурашках, сжавшийся, дрожащий. Соски торчат, как маленькие прыщики, кожа синюшная, на левом предплечье длинная кровавая царапина. Снейп залечивает ее, растирает всего Поттера махровым полотенцем, а потом понимает, что не здесь же, на холодном полу, хватает его в охапку и тащит в свою спальню. Бросает на кровать, заворачивает в одеяла и накладывает сверху согревающие чары.

Поттера трясет. Он шевелит губами, пытаясь что-то сказать.

— Что? Что? — Снейп наклоняется, вслушивается в тихий шепот.

Поттер закрывает глаза. Ресницы его склеились, влажная челка прилипла ко лбу.

— Там шерсть, — сипит Поттер.

— Где?

— На руках. Я хотел сбрить. А потом забыл.

Снейп зарывается ладонью в одеяла, нащупывает холодную руку Поттера, трогает подушечками пальцев свежий шрам, ведет от кисти вверх, шепча обследующее заклинание. И не находит никаких изменений.

— И зубы стали длиннее. Посмотрите!

Поттер открывает рот, высовывает розовый, блестящий язык. Снейп легонько касается пальцами его зубов, нажимает на резцы. И снова все нормально.

Он чуть тянет подбородок Поттера вверх, чтобы тот закрыл рот. Убирает со лба прилипшую челку и, не удержавшись, проводит пальцем по еле заметному шраму в виде молнии. Шрам теплый и выпуклый.

— Как вы выбрались из своей комнаты? — спрашивает Снейп тихо.

— Я не знаю, — шепчет Поттер. И, немного помолчав, добавляет: — А у меня правда нет шерсти? — И вытаскивает руку из-под одеяла. Снейп ее еще раз обследует. — Нет?

А Снейп молчит, тихонько растирает его пальцы, греет в ладонях. Поттер приоткрывает один глаз, смотрит, как Снейп качает головой, и закрывает его снова. Успокаивается.

Он перестаёт дрожать, на щеках появляется еле заметный румянец, рука его теплеет.

— Как же вас угораздило? — тихо спрашивает Снейп.

Но Поттер не слышит, он ровно, глубоко дышит. Он уже спит.

За окном моросит дождь. Так легко представить, что больше ничего нет. Только дождь, стеной отгородивший их от остальных.

* * *

— Старайтесь, Поттер! У вас должно получиться!

Снейп выводит его.

Пару дней назад он ворвался со стопкой учебников в руках. Сначала обследовал, как всегда, а потом засадил за книги и заставил заниматься. Чарами. Без палочки.

Гарри и понять ничего не успел. Спросил, зачем это.

Сначала Снейп, конечно же, ответил, что Гарри — кретин. А потом объяснил, что тот сумел покинуть свою комнату и «заляпать своей кровью всю его ванную» из-за вспышки неконтролируемой магии. Такое случается, когда состоявшийся маг вынужден какое-то время не колдовать. Магии нужен выход, а больше всего магической энергии тратится при беспалочковых заклинаниях. Поэтому...

— Давайте, Поттер! Сосредоточьтесь! — приказывает Снейп.

— Я стараюсь! Стараюсь! Я просто не знаю, что бы вы хотели... Что мне наколдовать?

— Да без разницы!

— Ну хорошо.

Гарри долго сосредотачивается, настраивается. Он думает о том, что могло бы порадовать Снейпа, чего бы такого сделать, чтобы тот перестал кричать.

Через пару долгих минут, три кривых ухмылки Снейпа и огромное количество ледяных капелек испарины на лбу у Гарри в руках оказывается кусок говядины. Чудесная сочная вырезка с круглой косточкой посередине.

— В-вот...

Гарри краснеет, сглатывает набежавшую слюну и зачем-то протягивает мясо Снейпу. Ну не в руках же держать. А такая замечательная вырезка не может ему не понравиться. У Снейпа с губ плавно сползает ухмылка, глаза расширяются.

— Это что? — Снейп держит мясо странно, двумя пальцами.

— В-вырезка. Вы же сказали, что вам все равно, вот и... Я, кажется, призвал... откуда-то. Я не виноват. Оно само. Извините.

— Вам не за что извиняться, — ровно говорит Снейп. — Поработайте самостоятельно, а завтра я проверю ваши успехи.

— А что мне... В смысле, над чем работать?

— Попробуйте... — Снейп шарит глазами по комнате, — трансфигурировать себе одежду из моих мантий. Здесь... мантии в шкафу. Да вы, наверное, знаете.

В это утро у Гарри появляется вполне сносная клетчатая рубашка. Правда, без пуговиц. Но одежда — это не так интересно, как... вырезка, например. Это удивительно, но Гарри постоянно хочет есть. До обеда, после обеда днем, ночью, утром...

Теперь по утрам Снейп осматривает его, а потом проверяет его успехи в беспалочковой магии.

С одеждой Гарри уже управляется виртуозно. Он как-то попробовал переключиться, хотел наколдовать книжному шкафу вместо обычных ножек огромные когтистые лапы. Но ничего не вышло, ножки пропали совсем. Шкаф с грохотом осел, выплюнув пару книг ему на голову. И все. Больше Гарри не пробовал.

А сегодня Снейп очень странный, какой-то рассеянный. Гарри показал ему свои новые джинсы, такие модные, чуть потертые по швам, а Снейп даже внимания не обратил, кивнул рассеянно, и все. А раньше он Гарри хвалил и даже немного улыбался.

Сегодня от него очень сильно пахнет сомнением.

Гарри дремлет, лежа на животе, пока Снейп осматривает его, лениво думает о том, что можно в следующий раз трансфигурировать такого, чтобы Снейп опять улыбнулся. А Снейп вдруг проводит пальцами по его шее, под самыми волосами. Гарри словно током пронзает. Снейп раньше никогда так не делал. Наверное, дело в том, что сегодня он отправляется преподавать в Хогвартс. В первый раз после такого долгого перерыва. Волнуется, наверное, вот и ведет себя странно.

На самом деле Гарри был бы не против, чтобы Снейп еще немного побыл таким, еще разок погладил бы его.

— Послушайте, Поттер, — говорит Снейп ему в спину и водит палочкой вдоль тела близко-близко, так, что от этих недоприкосновений волоски дыбом поднимаются. — Послушайте, я вам уже говорил, что должен буду оставить вас с директором МакГонагалл. Учитывая ваш недавний успех с перемещением в мою ванную... И несмотря на ваши удачи в беспалочковой магии, я не буду спокоен, если вы останетесь наедине с директором.

Гарри поворачивает голову на бок, косит глазами на Снейпа. Запах сомнения такой сильный, что Гарри становится не по себе. Хотя, сомнение пахнет приятно. Или, может быть, это сомнение Снейпа пахнет приятно. Необычно. Оно пахнет полынью, осенью и немного корицей. Или, может, корица — это не сомнение, это что-то другое. Жалость? Расположение? Раздражение? Гарри никак не может понять.

— Послушайте, — осторожно продолжает Снейп, — как вы отнесетесь к какому-нибудь материальному ограничителю вашей свободы? Что-то, что помогло бы вам осознавать необходимость контролировать себя. Я могу, конечно, связать вас магией, но не думаю, что это будет эффективно в вашем состоянии. Постоянное физическое напоминание должно помочь...

А Гарри уже представляет себя связанным. Или привязанным к кровати, как показывают ненормальных в глупых маггловских фильмах. Там их еще одевают в смирительную рубашку. Гарри представляет, как будет лежать в этой комнате в такой рубашке, ждать Снейпа и смотреть в потолок без возможности пошевелиться. А он ведь не сумасшедший! От обиды на глаза наворачиваются слезы, нос мигом закладывает, и запах корицы пропадает.

— Я не хочу, — говорит он.

— Я ведь не только за вас волнуюсь, — настаивает Снейп. — Еще и за директора. Вы должны понимать...

А Гарри не понимает:

— То есть... Вы за меня волнуетесь? — спрашивает.

Снейп молчит.

Гарри чувствует, как время боязливо замерло, даже часы не тикают. Как же так? Часы не могут вот так просто встать. Кто-то должен считать минуты, секунды, удары сердца. Пока Гарри может считать, а потом, когда он устанет, часы обязательно должны пойти опять. Раз. Два. Три. Четыре...

— Да.

— Что?

— Конечно я волнуюсь за вас. Вы — мой проект, мой эксперимент...

— Вы врете, — уверенно сообщает Гарри.

Он уверен, он точно чувствует, что Снейп врет, только не может сообразить, в чем. То ли Снейп не считает Гарри экспериментом, то ли не волнуется...

— Я волнуюсь за вас, — повторяет Снейп упрямо. — Мне вас жалко.

— Врете, — говорит Гарри.

Раньше он бы не посмел так разговаривать с ним, а сейчас можно. Гарри чувствует.

— Я волнуюсь за вас, — говорит Снейп глухо. — Потому что вы...

Гарри слышит, как внизу оживает камин. Снейп тоже это слышит, вскакивает и уходит. Гарри поворачивается, садится на кровати и шумно втягивает носом воздух. Теперь очень сильно пахнет корицей, и он никак не может понять, что же это значит. Гарри улыбается: во-первых, он всегда любил корицу, а во-вторых, он удивительно отчетливо слышит, что происходит внизу. Это так интересно! Половицы скрипят — МакГонагалл проходит к креслу, диванные пружины всхлипывают — садится на диван. А вот шаги. Это Снейп поднимается обратно по лестнице.

Гарри быстро ложится в прежнюю позу и замирает. Дверь неслышно открывается.

— Мистер Поттер, — говорит Снейп. Он теперь собран и деловит. — Я хочу предложить вам одно заклинание. Оно поможет нам избежать ненужных проблем при возможных контактах с людьми. Это опоясывающее заклинание, заклинание петли. Один конец — его вы даже не будете видеть — мы сможем укрепить, к примеру, в середине комнаты, а второй — к вашему телу. Таким образом, вы сможете передвигаться по радиусу, который мы с вами предварительно определим. Я думал насчет шеи, что скажете?

— То есть вы предлагаете мне... ошейник? — спрашивает Гарри в подушку.

— Вроде того.

— Потому что волнуетесь за меня и директора?

— Да.

Гарри не может ответить. Он даже не может понять, как к этому относиться. Сам по себе ошейник вызывает жгучий ужас и стыд. Но в том, чтобы Снейп его надел, Гарри не видит ничего страшного: Снейп ведь о нем беспокоится. И не важно, почему.

— Хорошо, — осторожно говорит Гарри и садится на кровати. — Что мне делать?

Снейп подходит к нему, взмахивает палочкой, и в руках у него появляется тонкий черный ошейник. Гарри зачарованно следит за тем, как Снейп расстегивает его, проверяет крепление.

— А если я не хочу черный? — шепчет завороженно.

Снейп вздыхает, взмахивает палочкой, и ошейник в его руках становится широким, красным, лакированным с большими железными шипами.

— Нет-нет, — смеется Гарри. — Лучше черный. Ну и вкус у вас, профессор.

Снейп надевает Гарри на шею прежний, черный.

Этот ошейник, как украшение у рокеров, а Гарри уже напридумывал... Он вскакивает с кровати, ходит по комнате, проверяя натяжение. В шее немного жмет, когда он приближается к двери. И все. Гарри проверяет еще: отходит к окну, заходит в ванную — и видит в зеркале свое отражение. Оказывается, он разгуливал сейчас по комнате совершенно голый.

Бросается к постели, закапывается в одеяло:

— Извините, — говорит зачем-то.

Снейп медленно поворачивается:

— Вам не за что извиняться.

— Хорошо, — соглашается Гарри, чувствуя, как краска заливает лицо.

Запах корицы щекочет ноздри. Гарри чихает.

— Скажите, а вы недавно не опрокидывали на себя баночку с корицей?

— У меня нет баночки с корицей, Поттер.

— Ммм, — тянет Гарри. — А я вот ужасно хочу булочку с корицей. Или, знаете, курицу карри. Или говядину... в карри...

Снейп смотрит на него, как на умалишенного. Гарри улыбается, потому что от него опять веет растерянностью. Снейпу идет. Гарри это определенно нравится.

— Я опаздываю, — говорит Снейп. — Оставляю вас на попечение директора МакГонагалл.

Гарри кивает, сосредоточенно ощупывая пальцами кольцо вокруг шеи.

* * *

— Не волнуйтесь, Северус, — Минерва устроилась в кресле с книгой на коленях, смотрит внимательно поверх очков.

— Я не волнуюсь, что за глупости, — ворчит Снейп.

Он очень тщательно собирается. Проверяет, хорошо ли начищены ботинки, ощупывает воротник, снимает невидимые соринки с мантии.

Изнутри, из солнечного сплетения растет горячая, вяжущая тревога. Снейп прощается с Минервой и шагает в камин.

А в Хогвартсе все по-прежнему. Вековые каменные стены, студенты-имбецилы, пересоленные обеды. И воспоминания накатывают со страшной силой. Кабинеты, битва, прошлое. Прошлое выползает отовсюду, цепляется щупальцами и не отпускает, держит. И почему-то оказывается, что большая часть его прошлого связанна с Поттером. Хотя, возможно, это лишь изощренная форма паранойи.

Снейп объясняет замершим студентам особенности беспалочковой магии, а сам все время думает о Поттере. Как он? Как там Минерва?

«Потому что вы мне не безразличны».

Это все неправильно. Лишнее все. Не стоит больше потворствовать глупым разговорам. Точнее сказать, не стоит потворствовать собственной глупости.

Скоро, скоро все станет по-прежнему. Никаких метаний, никаких потрясений. Никаких глупостей. Гармония одиночества и разума.

Поздним вечером Снейп аппарирует в собственную прихожую. Он разувается, очень тихо заглядывает в гостиную.

Полумрак, мерцание телевизора. Поттер спит на диване, свернувшись калачиком и положив голову Минерве на колени.

— Бедный, бедный мальчик, — задумчиво приговаривает она, перебирая пальцами его волосы.

— Он сам выбрался из комнаты?

— Добрый вечер, Северус. Нет, это я его выпустила. Не волнуйтесь, он хорошо себя вел. Вот заснул, видите? А как у вас дела?

— Все прошло... нормально. Оптимально.

— Оптимально? Значит, вы согласитесь постоянно вести Защиту? Раз в неделю, пока только у одного курса.

— Пока?

— Да.

Минерва осторожно отодвигается на диване, бережно перекладывая голову спящего Поттера со своих колен. Тот вздыхает и уютно складывает ладони под щекой.

— Я могу на вас рассчитывать? — оборачивается она у камина.

— Да, — отвечает Снейп. Он садится на диван и призывает бутылку виски. Ту самую, с прошлым на дне. — Да, черт возьми, — говорит он и треплет Поттера по патлатой голове.

А следующим утром Снейп обнаруживает, что глаза у него изменились. Поттер смотрит в потолок, стараясь не моргать, а Снейп отслеживает движения сузившегося, вытянутого вертикально зрачка.

Что-то пошло не так. Не с этого утра, конечно. Уже давно, много раньше.

Поттер научился свободно аппарировать по дому, каким-то неведомым образом взламывая антиаппарационные чары. Он полюбил распивать ройбуш, сидя на табурете в кухне, и часами глядеть на дождь в окне. А Снейп полюбил смотреть на Поттера. И прикасаться к нему. Немного. Самую малость.

Никто никогда не реагировал так на него. На его прикосновения. Снейп задерживает дыхание, когда Поттер ластится к нему, сам трется головой о ладонь.

Снейп полюбил утренние обследования, потому что во время них можно невзначай дотронуться до родинки под его лопаткой, или коснуться шеи Поттера, там, где поблескивает пряжка ошейника. Поттер от этих прикосновений смешно вздрагивает и мигом покрывается мурашками.

Ошейник этот уже без надобности, так и прослужил всего один день. Как Минерва сняла с него чары, так Снейп их обратно и не стал накладывать. Может быть, потому что ему нравилось, как Поттер пьет ройбуш на кухне, а может, потому что Поттер иногда проскальзывает вниз, в лабораторию, пока Снейп там работает и сидит тихонечко в углу. И Снейп чувствует, что он теперь не один.

Это все неправильно, но Снейпу нравится такой Поттер. Молчаливый, глядящий своими странными глазами. Ждущий прикосновений. Искренний. Поттер говорит все, что думает. Иногда это совершенно невероятная чушь, но Снейп все равно зачем-то верит.

Вчера ночью, после тяжелой работы в лаборатории, Снейп пришел в гостиную выпить стаканчик перед сном. Поттер неслышно подкрался сзади, забрался на диван, свернулся рядом калачиком. Это стало почти привычным с того дня, когда Поттер научился выбираться из своей комнаты. Ночь, телевизор, виски и Поттер спит рядом. Это все неправильно, Снейп уверен, но, тем не менее, он запускает пальцы в вихры Поттера, перебирает его волосы, замирая от его тихих вздохов и блаженной улыбки на его губах.

— Мне очень хорошо с вами, — говорит Поттер тихо.

И это все неправильно, потому что Снейп чувствует то же самое. Хорошо. А потом Поттер все портит:

— Знаете, вы лучше больше ко мне не прикасайтесь, а то я сразу возбуждаюсь, — шепчет он расслабленно и Снейп судорожно отдергивает руку.

Сразу бросает в жар, и не понятно, что вообще творится...

— Вам пора спать, — говорит Снейп хрипло и поднимается, выключает телевизор, отправляет бутылку в шкаф. Поттер садится, растерянно трет переносицу. На щеке у него остался розоватый отпечаток от подушки.

— Извините. Я зря сказал. Просто мне захотелось... и я сказал. Вообще это уже несколько дней происходит... О, что я несу!

Он закрывает ладонями лицо. И Снейп не знает, как к этому относиться. Это все чары. Определенно, чары. А если... Может быть...

— Вам не за что извиняться, — говорит он и идет в свою комнату.

Ночью Снейп глядит на калейдоскоп теней на потолке, ворочается, считает шаги Поттера. Пять шагов в одну сторону, пять в другую.

Сам не спит, и Снейпу теперь не спать. Вместо сна — мучительная поверхностная дрема, когда не уснуть, не проснуться. Сон отлетает, отпугиваемый шагами Поттера.

Снейп зло откидывает одеяло, одевается, очень тщательно застегивает все пуговицы на сюртуке. Сейчас он затолкает Поттера в кровать, вернется и прекрасно заснет.

— Вы все-таки пришли, — сияет Поттер, когда Снейп распахивает дверь.

Глаза у него совершенно невменяемые, на щеках пятна лихорадочного румянца.

— Вот что, мистер Поттер, — говорит Снейп строго, — ложитесь-ка вы в кровать. Ваши прогулки по комнате невозможно нервируют и...

— Я знаю, зачем вы пришли, — улыбается Поттер и делает шаг вперед. И еще один.

Снейп отступает к двери и уже разворачивается, чтобы выйти, сбежать подальше от этого восторженного, раскрасневшегося Поттера, и замирает оттого, что сзади к нему прижимается упругое тело.

Руки Поттера обвивают талию, его пальцы царапают, расстегивают пуговицы на брюках.

— Вы ошибаетесь, — выдыхает Снейп. — Вы все не так поняли! Я не...

— Не врите мне, я теперь все чувствую, — шепчет Поттер в ухо жарко и влажно. — Я слышал, как вы ворочались в кровати. Я знаю. Вы должны мне помочь. Я так хочу! Ну, пожалуйста! Вам понравится... Обязательно понравится...

— Замолчите, Поттер! — хрипит Снейп. Оборачивается, чтобы оттолкнуть, но Поттер ловко спускает к щиколоткам его брюки вместе с бельем. Бухается на колени и разом вбирает в себя вялый член.

Ощущения такие, будто нырнул в ледяную воду, забыв глотнуть воздуха.

Снейп думает, что так не бывает. Не может молодой юноша хотеть его вот так бесстыдно, так... Конечно, не может. Просто Поттер под действием заклятья. Это все неправильно. Это невозможно низко со стороны Снейпа... Это невозможно...

Невозможно хорошо.

Ноги подгибаются, и приходится вцепиться пальцами в дверную ручку.

Время перестает существовать. Часы, ветер за окном, движение планет — все замирает. Они точно в каком-то вакууме, в параллельном измерении. Да и они ли это?

Снейп заворожено глядит на Поттера сквозь мутную, белесую пелену наслаждения. Его голова двигается в диком темпе, и каждый стон его отдается вибрацией, сладкой вспышкой во всем теле.

И его влажный рот, и отчаянность, с которой он выгибается, и то, как он выкручивает пальцами свой сосок... И то, что это Поттер...

Снейп кончает в ужасе. Стиснув зубы и сжав кулаки. Снейп кончает, зажмурившись до синих звезд под веками. Судорожно. Вынужденно. Чтобы побыстрее все это прекратить.

Снейп кончает так восхитительно, как никогда в жизни не кончал.

Мир, взорвавшись, складывается мозаикой обратно.

Поттер у его ног. Смотрит дикими глазами, облизывает припухшие губы, водит большим пальцем по яркой головке члена.

Снейп тянет брюки вверх, застегивает их и не сразу замечает, что Поттер смотрит выжидающе. Ждет... его?

— На кровать, — тихо говорит он.

Поттер подскакивает и, путаясь в обвивающих щиколотки джинсах, падает на кровать.

— Раздевайтесь.

Поттер судорожно пинает ногами воздух, чтобы джинсы слетели, растягивается на кровати, бессознательно двигая бедрами.

— Дотроньтесь до себя, — еле слышно выдыхает Снейп.

Но Поттер слышит. Он уже стискивает пальцами член, другой рукой щиплет сосок. Он дрожит и выгибается совершенно беззвучно.

— Вы... Вы можете говорить.

Говорить? Стонать и скулить. Кричать и всхлипывать. Эти звуки моментально впитываются в кровь, заражая дикой, бесстыжей откровенностью. Снейп никогда не слышал ничего подобного.

Поттер смотрит в его глаза помутневшим взглядом. Снейп глядит в ответ, запоминает, вцепившись пальцами в дверную ручку. Это сон. Он не должен был переходить границы. Он просто не догадывался, что их можно перейти. Он не знал, не помнил, как это делается...

Поттер всхлипывает в последний раз и кончает судорожными толчками. Медленно закрывает глаза.

Снейп отлепляется от двери, накидывает на него одеяло. Идет прямиком на кухню к бутылке виски, садится на табурет и делает пару глотков прямо из горла. Виски успокаивающим теплом бежит по венам. Он смотрит в окно, но видит в отражении только себя с бутылкой.

Мысли со звоном стукаются друг о друга и распадаются на острые, царапающие осколки.

А дождь на улице так и льет. Ветер заунывно подпевает ему что-то свое, особенное. У него плохое настроение, у этого ветра. И у Снейпа. Настроение. Черт, он не должен был...

Снейп заклинанием гасит свет. Отражение в окне исчезает.

* * *

Первый лучик солнца нежно скользит по подушке, лезет, дразнясь, в глаза. Гарри фыркает и прячется от него под одеяло. Чувствует он себя отлично, голова уже давно не болит. Наверняка Снейп его вылечил, просто сам не заметил.

Снейп. Гарри вспоминает вчерашнюю ночь и улыбается. Облизывает губы, вспоминая его вкус.

Он сам от себя не ожидал такой смелости. Просто не нужно было Снейпу его гладить и так зазывно пахнуть. А уж когда он пришел ночью, такой привычно недовольный, весь окутанный этим сладковатым запахом... У Гарри слюнки потекли, и невозможно захотелось попробовать его на вкус. Невозможно захотелось. До пелены перед глазами и боли в члене. Невозможно. И сделать так, чтобы ему было хорошо, чтобы он похвалил...

А в голове — сплошной туман. И Гарри подумать не мог, что будет так здорово выполнять его приказы, что будет так здорово под его взглядом. Что будет так сладко.

Почему Снейп не приходит? Гарри даже не надо вылезать из пижамы, только откинуть одеяло. Он поднимается с кровати, сосредотачивается, преодолевая чары, и аппарирует в коридор, сбегает в кухню по лестнице.

А Снейпа нет. Нигде. Гарри прислушивается изо всех сил, но дом молчит.

Злость и обида застилают глаза. Как же он так сбежал?

Гарри плетется обратно к себе, сворачивается калачиком на кровати. Настроение портится. За окном опять дождь.

Засыпая, Гарри вспоминает одну дождливую неделю в Париже. В комнате было жарко и душно. Джереми рассказывал о себе, смешно коверкая слова, а Гарри слушал, и не слушал, и блаженно курил в постели.

Такое ощущение, что все это было ужасно давно. И не с ним. Джереми растворяется в памяти и уже почти не тревожит — вообще не тревожит. И все это не важно А вот Снейп... Снейп...

Просыпается Гарри, услышав тихий скрип двери. За окном темно, и дождь не унимается.

Снейп садится на его кровать, осторожно гладит ладонью по волосам.

— Что же мне с вами делать? — спрашивает.

От него пахнет тревогой. Холодом и улицей. Свободой и свежестью. И немного корицей.

Гарри слушает, как бьется его сердце. Улыбается.

— Вы просто любúте меня, — отвечает.

— Это... Это не так просто, — усмехается Снейп.

— Ничего, я ведь могу подождать. У меня есть немного времени, пока вы не найдете антидот. А когда найдете, я все равно буду с вами, можно?

Снейп долго молчит. И Гарри уже почти засыпает.

— Вы не захотите.

— Что?

— Не захотите остаться, когда я найду антидот.

— Захочу, вот увидите.

Гарри говорит очень убедительно, лишь бы Снейп прекратил бояться.

— Скажите, а вы принесете мне еще булочку с корицей?

— Конечно, — улыбается Снейп.

Гарри его не видит, просто слышит, как тот улыбается.

— Вы не сбегайте так больше, как сегодня.

Гарри засыпает. Бесспорный плюс: Гарри теперь легко засыпает.

— Не буду, — отвечает Снейп.

* * *

В дверь дома на Спиннерс-энд стучат очень редко. Каждый раз, когда это происходит, Снейп вздрагивает и обреченно плетется открывать. Потому что если не открыть, этот гость поднимет тревогу на всю улицу. Уже проверено.

— О, Северус! Здорово, друг!

Чарли Паркер. Персональный кошмар Снейпа со дня его возвращения на Спиннерс-энд.

Снейп вылечил его дочь, и Чарли вбил себе в голову, что несчастный одинокий сосед нуждается в чьей-то заботе. В его заботе.

Пару раз в месяц Паркер стучит в дверь его дома и весь вечер мучает Снейпа глупыми историями и непробиваемой доброжелательностью.

А Снейп в такие вечера уверяется, что поздно в его возрасте проникаться добродушием к людям. Но, тем не менее, даже вспоминает, как улыбаться. С каких пор вежливость стала его слабым местом? Снейп не знает.

— Как дела? — басит тем временем Паркер. — Что нового?

— Все по-старому, Чарли. Спасибо, что зашли. Но дело в том, что я немного занят...

— О, я много времени не займу! А ты выходи как-нибудь пивка выпить в «Бивень»? Так что у тебя нового, говоришь?

— Здравствуйте! — звучит сзади звонкое, жизнерадостное.

— Вот новое, — кисло мямлит Снейп.

Поттер легко сбегает по ступенькам вниз. Сияющий, чистенький, волосы гладко прилизаны. Видимо, услышал, паршивец, громогласные раскаты Паркера, решил поучаствовать.

— Вы проходите на кухню, чайку попьем! — говорит.

— А это мой... Мой...

— Я Гарри! — говорит Поттер. — Друг С... Северуса.

— О, друг! Это очень хорошо, Северус, что ты теперь не один.

— Я здесь надолго, — уверенно говорит Гарри. — Правда, Северус?

— Посмотрим, — цедит Снейп.

— Проходите, — улыбаясь, говорит Поттер и указывает Чарли дорогу в кухню.

Это не лучшая идея. Жизнерадостный Чарли Паркер и Поттер под заклятием. Это не лучший тандем.

— ...О, мы очень давно знакомы, — звонко смеется Поттер и гремит какими-то склянками в кухне. — Он учил меня с одиннадцати лет.

— Учил?

— Ну да, был моим учителем. В Хогвартсе.

— Это частная школа в Шотландии, — поясняет вовремя подоспевший Снейп.

— А, как интересно! Такая история любви!

— Нет-нет, — прерывает Снейп, — это не...

— Да не-е-ет, — тянет Поттер. — Тогда я его еще не любил. Он, знаете, плохо ко мне относился. И я к нему. А потом я убил Волдеморта, ну и...

— Гарри шутит, — очень четко произносит Снейп. — Он у нас большой шутник.

Чарли Паркер в оцепенении переводит взгляд с Северуса на Поттера. Говорит неуверенно:

— Ну, я рад, ребята, что у вас теперь все хорошо.

— Ага! Вам чай с сахаром? А стейк?

— Б-без сахара. И стейк тоже. То есть не надо стейк. Мне просто чаю...

— Хорошо.

Поттер нацепил фартук, играет в хозяюшку. Он щедро сыплет карри на три отличных куска мяса на сковороде. Снейп морщится: теперь стейки несъедобны для всех, кроме него.

— Чаю?

Поттер разливает чай, от усердия высунув кончик языка, а Снейп думает, не заметит ли Чарли его узких зрачков. И долго ли Поттер в таком настроении продержится. А еще недоумевает, на кой черт ему самому понадобилась вся эта клоунада, когда есть «Obliviate». Зачем он каждый раз терпит Чарли, если можно обойтись заклинанием? Это вопрос.

Чарли внимательно слушает какую-то дикую чушь, которую несет Поттер про погоду, попивает ройбуш и, кажется, чувствует себя вполне комфортно. Уж точно комфортнее, чем Снейп.

Поттер накрывает крышкой сковородку с шипящими на масле стейками (кто в здравом уме накрывает стейки?!), подходит к Снейпу сзади, обвивает его шею руками и звонко целует в макушку.

Чарли, сидящий напротив, расплывается в улыбке:

— Давайте выпьем за вас! — салютует он чашкой.

— Давайте, — поддерживает его Поттер.

Он тянется через стол, чтобы чокнуться чашкой с Чарли, а потом вдруг плюхается Снейпу на колени.

— Да вы что себе...

— Не сердись, Северус, — щебечет он. — Мне очень хочется.

Это все неправильно. Поттер не должен такое творить. Он не должен так елозить задницей и распространять вокруг себя все эти свои флюиды, от которых у Снейпа сладко ноет внизу живота. Да и Снейп не юнец, чтобы так реагировать...

— ...Правда, Северус?

— Что?

— Это правда, что ты вылечил дочку Чарли?

— Да.

Поттер несколько секунд смотрит восторженно, а потом целует. Прямо так, с колен, при Чарли.

Язык у него мягкий, со сладковатым привкусом карри. Глаза его закрыты, и Снейп может рассмотреть подрагивающие кончики ресниц, а еще краем глаза может увидеть, как тихо, бочком уходит Чарли Паркер. Это отличный способ его прогнать. Просто замечательный.

Поттер наконец отцепляется, тяжело дыша, и крепко обнимает за шею.

— Да что вы себе позволяете? — шепчет Снейп ему в висок.

— Извините.

Поттер тихонько сопит в ухо, а Снейп громко-громко, изо всех сил молчит. Гладит его по спине, по выемке позвоночника. Говорит еле слышно:

— Вы придумали отличный способ прогнать Чарли Паркера.

— Я не придумывал. А можно я пойду спать?

— Идите.

Поттер слезает с его колен, плетется наверх.

А Снейп запоздало вспоминает, что тот не выпил антидот. Устало чертыхнувшись, плетется в лабораторию, потом с флаконом к Поттеру.

У Поттера в комнате не горит свет. Ночные тени с улицы ползают по стенам, по полу, прячутся по углам, пятнами ложатся на шкаф, на кровать, на которой...

...ослепительно голый Поттер. И это просто нечестно. Как удар под дых.

Сглотнув смятение, Снейп осторожно приближается к постели, намереваясь влить в него антидот и уйти — конечно уйти! Только сначала немного, всего один раз провести пальцами по его шее, коснуться темных, торчащих сосков, огладить упругие бока, живот...

— Пожалуйста, вы могли бы... — сдавленно скулит Поттер и подается бедрами вперед, навстречу.

Где-то там, внутри, рождается, разливается горячим блаженный ужас предвкушения. Снейп прерывисто выдыхает:

— Поттер...

— Вы... Пожалуйста...

И иногда мы видим только одно решение. Даже если оно неверно.

Снейп медленно наклоняется, вглядываясь в лицо зажмурившегося Поттера, и несмело трогает языком гладкую, солоноватую головку.

Поттер громко ахает и весь напрягается, мнет в кулаках простыни. Это все неправильно.

Это прекрасно.

Снейп закрывает глаза и глубже вбирает в себя крепкую пульсирующую плоть.

Поттер стонет так, будто собрался умирать. Извивается, шире раздвигает ноги, наслаждается ласками так бесстыже, так откровенно, что Снейп не может, не хочет останавливаться.

Поттер кончает, выгнувшись дугой, а Снейп утыкается лбом в его горячий живот, сглатывая вязкое, теплое, живое.

Иногда время идет очень медленно.

— Мне очень хорошо с вами, — тихо говорит Поттер.

Запускает пальцы в его волосы. Время, дернувшись, замирает вовсе.

— А давайте спать?

Северус кивает и только крепче обвивает его бедра. Вдруг наваливается страшная усталость и давит, давит все сильнее. Двигаться не хочется совершенно. Думать не хочется. Ничего не хочется.

Потому что хорошо. Сейчас, в темной спальне, обнимая теплого сумасшедшего Поттера. Сейчас хорошо. И по-другому никак. По-другому одиночество. Работа. Прогулки в парк по воскресеньям и за ингредиентами по средам. Никаких метаний, никаких потрясений. Никаких глупостей. Никакого Поттера. Ничего.

Пустота.

— Давайте я помогу вам.

— Да. Помогите мне, пожалуйста, — очень просит Снейп.

Поттер тянет его к себе, укладывает рядом прямо в одежде, обвивает руками за шею и лежит так, дышит горячим в ухо.

Снейп разглядывает тени на потолке. И не думает. Совсем. Считает вздохи Поттера. Раз. Два-три. Четыре. Пять.

* * *

— Все очень хорошо. Снейп хороший, ласковый...

Гермиона стискивает руку Рона, смотрит жалостью. Гарри не понимает: почему жалость?

— Все правда очень хорошо, — уверяет он.

— Гарри, ты пойми, это... Это наш долг. Мы не должны бросать тебя в такой ситуации...

— Со Снейпом, — добавляет Рон.

Гарри вздыхает. Когда Снейп с утра сообщил ему, что сегодня придут Рон и Гермиона — поговорить, Гарри не поверил. А они и правда пришли. Сидят напротив, через стол, жмутся друг к другу, переглядываются. Боятся. А чего боятся — не понятно.

— Послушай, — мнется Гермиона, — Снейп сам сказал нам, что не против, если мы... мы теперь будем присматривать за тобой. Вместо него.

— Он так сказал?

— Да.

Гарри слышит, как Снейп ходит по своей комнате. Он сегодня сказал, что дела продвигаются, что через неделю будет антидот. Возможно.

Прежде чем оставить Гарри наедине с друзьями, Снейп долго колдовал над его ошейником. Взмахивал палочкой, сосредоточенно морщил брови. Сказал, что чары необходимы, когда у них чужие. А Гарри улыбался, все думал о том, что Снейп за него беспокоится, трогал пальцем резкую морщинку между его бровей, пока тот не рявкнул, что Гарри его отвлекает.

— Гермиона, а вы правда сделали с ним антидот?

— Не совсем, но... Может быть, немного позже...

— А Снейп действительно сказал, что вы должны?..

— Гарри, мы сможем позаботиться о тебе. А он — нет. И, Мерлин, я поверить не могу, что мы уговариваем тебя...

— Мы любим тебя, — перебивает ее Рон.

— Я подумаю, — говорит Гарри.

Он на все согласен, лишь бы они ушли поскорее.

Он провожает их взглядом из окна своей комнаты. Гермиона отчаянно жестикулирует, ее волосы взвиваются волнами от ветра. А Рон, надо же, курит и ежится от холода, подняв воротник пальто.

— Что вы решили? — входя, спрашивает Снейп.

Гарри на него не смотрит. Смотрит на друзей, не отрываясь.

— Вы хотели выгнать меня.

— Что?

— Вы... — Даже спиной Гарри чувствует смятение Снейпа, его страх. — Вы хотите избавиться от меня!

Снейп, подошедший было совсем близко, отходит на шаг назад. Он боится. Страх ужасно возбуждает.

— Вы хотели избавиться от меня...

Снейп замечательно пахнет. Рот наполняется слюной от одного его запаха, от его голоса. В низу живота сладко тянет. Не стоило Снейпу подходить к нему сейчас, когда Гарри так сердит на него. Когда Гарри так хочет.

Гарри поворачивается. Запахи смешиваются с желанием, и голова кружится так сильно, что он чуть не падает. Снейп поддерживает его, и это большая ошибка.

Его руки на плечах — и Гарри сходит с ума. Хватает его в охапку, сраженный скакнувшим за пределы сознания возбуждением. В мутных, разноцветных слоях Гарри видит все будто со стороны.

Снейп отталкивает его, прячет лицо, пытается что-то сказать — Гарри не слышит. Снейп вытягивает палочку из складок мантии, и Гарри отбрасывает ее куда-то к двери.

Гарри впитывает в себя его запах, запоминает руками его тело, смаргивает застывшее отражение его расширившихся зрачков, когда Гарри целует, кусает его губы.

Снейпу уже ничего не поможет. Только Гарри. Гарри залижет, закусает, заласкает. Так хочется, что сводит ноги. Снейп выворачивается, но Гарри сильнее. Он раздирает его мантию, пробираясь к коже сквозь слои ткани. Сильнее, ближе, к будоражущему, сводящему с ума запаху.

Снейп что-то говорит, что-то кричит, но Гарри ничего не слышит из-за бешено стучащей в ушах крови. Гарри садится на него сверху, крепко прижимая его запястья к полу. Снейп смотрит с такой откровенной, возбуждающей яростью, что Гарри стонет, закатив глаза, ерзает, трется, прижимаясь крепче.

Наклоняется, чтобы нежно укусить бешено бьющуюся голубую жилку на шее. Она пульсирует, бьется изо всех сил. Он долго, упоительно играет с ней языком. А Снейп задерживает дыхание, замирает, позволяя Гарри спускаться губами вниз по его шее, по груди.

Кровь бешено стучит где-то в висках, но Гарри кожей чувствует тишину вокруг, рваные выдохи Снейпа в ответ на его ласки.

Гарри спускается ниже, покусывает, вылизывает напрягшийся живот, забирается языком во впадинку пупка. Шумно вдыхает сладкий, концентрированный запах. И сдерживаться больше нет сил.

Гарри рывком переворачивает Снейпа на живот. Тот бьется, вырывается, и приходится сильнее сжать его запястья.

Он жалобно, обреченно стонет, и тут все катится к чертям. Дальше Гарри ничего не помнит. Совершенно ничего.

Счастье — оно как вдох. Больше секунды не длится, пропадает, опаляя холодным воздухом. Цветные эйфорийные послеоргазменные вспышки опадают вокруг, оседают плотными хлопьями. Серая кровать, дождь в темном окне, скорчившийся человек рядом.

И ужас липкой волной — от загривка до пяток.

Гарри отползает от него. Медленно, медленно, пока не касается лопатками холодной стены.

— Послушайте... — шепчет. — Послушайте, я... Это не я...

Тело Снейпа оживает. Он вздрагивает, тяжело поднимается. Опирается на руки, на колени, поднимается полностью, откидывает волосы назад.

Гарри становится страшно. Очень хочется закрыть лицо руками и заскулить. Чтобы не трогали, чтобы он ушел сейчас. Или пожалел.

Снейп уходит молча, тяжело ступая. Очень аккуратно прикрывает за собой дверь.

Ветер тихо подвывает в трубах, стучит ветками деревьев.

Раз-два-три-четыре-пять. Раз-два-три-четыре-пять. Раз-два-три-четыре-пять.

* * *

Внутренности горят огнем, синяки пульсируют болью по всему телу. Снейп пьет обезболивающее, запивая его изрядным глотком виски прямо из бутылки.

Он не помнит, как включил телевизор и зачем вообще его включил. На экране парень в гипсе разгадывает хитроумное убийство, пялясь целыми днями в соседское окно.

Снейп смотрит фильм, глядит в себя, пьет виски.

Руки уже не дрожат, теплеют кончики пальцев. Только глаза Поттера — шальные, страшные, с узкими зрачками — будто приделаны к обратной стороне век. Не заснуть теперь, и век не прикрыть.

Поэтому Снейп смотрит фильм и пьет виски.

Стрелки часов наматывают круги. Мерно отсчитывают секунды.

Светает. Дождь идет четвертый день, и что-то сердце стало побаливать. Поспать бы. Да как тут заснешь, когда дождь так истошно лупит по стеклам. Когда Поттер...

Ступеньки скрипят под осторожными шагами.

Поттер садится на краешек дивана. Лицо его совершенно серое, глаза тусклые. Волосы у него влажные — наверное, он умывался.

— Это не я, — голос Поттера ощутимо дрожит.

— Не вы, — устало соглашается Снейп.

Глядит, как капли с его волос расплываются темнеющими пятнами на воротнике пижамной куртки. Это не он. Не Поттер целовал его на кухне, не Поттер тихо мурлыкал от его прикосновений. И сейчас тоже. Не Поттер.

Снейп чувствует раздражение:

— Идите наверх. Все завтра. Точнее, сегодня. Через четыре часа и тридцать шесть минут.

Поттер вдруг тянется, чтобы его обнять, и это уже слишком много для одного сегодняшнего дня.

Снейп вскакивает. Голова идет кругом, а пол как будто резко накреняется — приходится схватиться за подлокотник, чтобы удержаться на ногах.

— Не трогайте меня. Идите. Идите к себе.

Он проводит по восемь часов в сутки в лаборатории, а толку — ноль. То есть, если все верно, антидот будет готов через пару недель. А потом — все. Исцелившийся Поттер выпорхнет в свою прекрасную молодую жизнь, к прекрасным молодым друзьям, а у Снейпа останется... Что у него останется? Работа и прогулки в парк по воскресеньям? Гармония одиночества и разума? Еще одна бутылка с прошлым? Что останется у него? И этот чертов дождь никак не закончится...

— Вы прогоняете меня?

— Послушайте, — тяжело вздыхает Снейп. — Послушайте. Не трогайте меня сейчас, пожалуйста. Это слишком...

— Но я хочу! — Поттер вскакивает с дивана.

— Что?

— Хочу трогать вас!

Он злится, тяжело дышит и осторожно ступает ближе. И еще ближе. Снейп отходит к двери.

— Я хочу трогать вас, — упрямо повторяет он.

Смотрит тяжело, исподлобья. Подходит еще ближе на шаг.

— Послушайте, Поттер... Гарри. Вы сейчас в тяжелом состоянии. Вам обязательно нужно отдохнуть. И мне нужно...

— Я вас ненавижу! Ненавижу!

— Гарри, я не прогоняю вас...

— Прогоняете! Прогоняете! — еще шаг вперед.

— Гарри...

Поттер молниеносно бросается к нему, пытаясь то ли обнять, то ли ударить, вцепляется в лацканы сюртука. Тесным клубком они валятся на пол. Снейпа подташнивает от ужаса. От повторения.

Он борется с Поттером отчаянно, изо всех сил отталкивает от себя, расцепляет стальную хватку рук. А потом видит его мокрые от слез глаза и разом обмякает, зажмурившись.

Горло обжигает пронзительным, жалящим, и все исчезает.

И Снейп кричит громко, только никто не слышит. Даже он себя не слышит, только хрипы и кровь, пульсирующую, выплескивающуюся из раны с каждым выдохом.

Снейп пробует подняться, но тело словно одеревенело. Во рту соленый металлический привкус. Он касается рукой остро саднящей шеи — и долго рассматривает свои пальцы, перепачканные густым и красным.

Громко, рвано хлопает на ветру распахнутая дверь.

Снейп старался не верить в то, что было. А сейчас никак не может поверить в настоящее.

Это все неправильно. Это больно.

Густая теплая кровь растекается по паркету, и Снейп брезгливо думает, что она обязательно запачкает его волосы и мантию. А потом вспоминает, что скоро ему все это будет неважно.

Зажимает рану пальцами.

Хлоп. Хлоп. В дверном проеме дождь поблескивает в свете фонаря.

Иногда время идет очень медленно. Сейчас особенно. Оно петляет, изворачивается, иногда замирает совсем. И идет снова.

Ноги немеют.

Надежда — глупость страшная. Ведь все уже никогда не станет по-прежнему. Да и не надо. Не надо всех этих прогулок в парке по воскресеньям, гармонии не надо. Не надо прошлого, и будущего не надо.

Надежда — глупость. Но Снейп зачем-то напряженно вглядывается в темноту, мелькающую между хлопками двери. Там, в темноте, все тот же чертов непрекращающийся дождь. А Поттер убежал в одной пижаме. Как бы не простудился.

Губы сохнут. Невозможно хочется пить.

Пальцы занемели, и уже очень сложно зажимать рану.

Что ж, кажется, пора прощаться.

Снейп закрывает глаза. И ждет, когда же, когда нахлынут воспоминания, и то, что называют «вся жизнь перед глазами».

И ничего.

Вспышкой, озарением — Поттер, дугой выгнувшийся на кровати.

Снейп зажмуривается сильнее, стараясь прогнать это неуместное, совершенно лишнее сейчас. Лихорадочно думает, за что бы уцепиться.

Стоило прожить такую долгую жизнь, чтобы было не о чем вспомнить перед смертью.

Нет сил.

А в голове — один сплошной Поттер. Стонущий, целующий, льнущий к нему, глядящий своими дикими глазами. Снейп отпускает себя, позволяя этим ненужным, глупым воспоминаниям свободно вертеться перед закрытыми веками.

Вот ведь удивительно, о чем думают люди перед смертью.

Снейп распахивает глаза, когда чувствует ласковое прикосновение к щеке.

Поттер, промокший насквозь, замерзший, жалкий, стоит рядом на коленях и гладит его ладонью. Его взгляд стал совсем другим, губы и подбородок измазаны в крови.

— Не умирай, не надо, — просит он жалобно. — Там на улице дождь и высокие деревья. Там холодно и все незнакомое. А я больше так не буду, честно. Давай притворимся, будто ничего не было...

Поттер ложится рядом, свернувшись калачиком. Смотрит, дышит, опаляя щеку теплотой, жизнью. Шепчет какие-то глупости, от которых сразу становится все неважно.

— Просто забудь все, что было. Мы ведь сейчас с тобой... Я привыкаю. Я уже скоро совсем к тебе привыкну! Я же был совсем один, совсем ничей...

Раз. Два-три. Четыре. Пять. Ветер остервенело лупит дверью о косяк.

Поттер хлюпает носом, часто, дергано дышит. Ревет, кажется. Снейп неудобно выворачивает руку, чтобы погладить его по голове, другой рукой зажимает рану на шее.

Это непросто, потому что тело тяжелое, словно чужое, слушается с трудом. Зато уже не больно. Все так, как должно быть.

Дыхание Поттера выравнивается. Он ловит ладонь Снейпа и подкладывает ее себе под голову. Баюкает, трется о нее щекой.

Снейп улыбается. Закрывает глаза.

Конец