Маленькая обшарпанная маггловская кухонька. Пожелтевшие от сигаретного дыма стены, неровный потолок, замызганный пол. Доисторическая маггловская плита, несколько фанерных кухонных шкафов, старый стол с потрескавшейся столешницей. Кривой стул и колченогий табурет, на котором, собственно, я и сижу. Внимание, вопрос: что я тут делаю? Какая нелегкая смогла занести в эту убогую квартиру единственного наследника благородной, могущественной, чистокровной фамилии? А всё просто. Я здесь поминаю.
На столе полупустая бутылка Огневиски, лучшая из отцовских запасов, рядом с ней треснувшая дешёвая кружка. Наливаю себе очередную порцию и залпом выпиваю. Я поминаю нас. Да, я знаю, знаю. Я помню: «Нет никаких нас, Малфой! Нет, и никогда не было! Не могло быть!». Твой голос звенит в ушах. Ты права. Ты, как всегда, права. Но, Бог мой, как я мечтаю, чтобы ты ошибалась!
Я не смотрю на стол. Не потому, что противно наткнуться взглядом на грязные разводы, не потому, что неприятно увидеть переполненную пепельницу, из которой вот-вот вываляться окурки. Нет, я просто боюсь. Боюсь наткнуться на пустую пачку женских ментоловых сигарет. Твоих сигарет. Боюсь, что тут же вспомню, как твои тоненькие пальчики сжимают длинную сигаретку, и она чуть подрагивает, ведь ты нервничаешь. Боюсь вспомнить твоё грустное лицо, чуть смазанное сизым дымом.
Я на ощупь нахожу свою пачку и закуриваю, выпускаю из легких удушливый горький дым и утыкаюсь взглядом в тусклое окно. Дождь. Обычный осенний Лондонский дождь. Однообразный и серый. А ты ушла в одном плаще час назад. Всего час, но такое ощущение, что я не видел тебя уже сотню лет. И уже не увижу… Я встряхиваю головой. Мерлин, какие мысли! Ну конечно, мы ещё встретимся, ведь оба работаем в Министерстве, пусть в разных отделах и на разных этажах, но не в разных же странах! Черт! Лучше бы мы действительно больше не встречались, было бы легче, возможно.
Мой блуждающий взгляд натыкается на забытый тобой зонт, и я вновь вспоминаю сегодняшний вечер…
* * *
— Здравствуй.
— Привет, — пытаюсь поцеловать, но ты мягко отстраняешься.
— Нам надо поговорить, пойдём на кухню?
— Пойдём, — соглашаюсь я, а внутри всё кричит и корчится от неясного, недоброго предчувствия.
Ты садишься на стул, указываешь мне на табурет, достаешь из сумочки сигареты, пододвигаешь стеклянную пепельницу и закуриваешь.
— Я выхожу за Рона.
Вот. Ты это сказала. Ты сама всё решила, как всегда. Ты поставила точку и решила поджечь мосты. Я не буду тебе мешать.
— Ты уверена? — вопрос сорвался сам собой. Я не хотел унижаться, но как же больно!
— Да. Свадьба назначена на двадцатое декабря. Через три месяца.
— Я умею считать.
— Не огрызайся, Драко… — ты закрываешь глаза, глубоко вздыхаешь, и я понимаю, что это попытка сдержать слёзы. Не одному мне сейчас больно. Должно бы утешить, а вот, поди ж ты.
— И что сподвигло тебя на такую жертву?
Прости. Прости меня, но я должен это сказать! Моя гордость не переживёт, если я сейчас бухнусь перед тобой на колени и буду умолять. Вполне достаточно впившихся в ладонь ногтей, кажется, даже до крови.
— Я беременна, — отводишь глаза. Так, это уже интересней.
— От Уизли?
— От тебя.
— Прекрасный повод стать членом рыжей семейки!.. Стоп. Что ты сказала?
— Я беременна, Драко, от тебя. И я рожу этого ребенка. Рон будет ему прекрасным отцом.
А глаза-то как засверкали! Но я сейчас не в том состоянии чтобы любоваться.
— А меня это, вроде как, и не касается, так? — у меня кружится голова. Моя женщина. моя, дракл раздери, женщина, сообщает о том, что беременна моим ребенком, и это и есть та причина, по которой она выходит замуж за другого! Это кошмар, это просто кошмар, разбудите меня!
— Драко! Ты женат! Ты безнадежно женат. Гринграсс никогда не сможет дать тебе развод, а Визенгамот никогда не даст тебе разрешение на то, чтобы оставить больную женщину. И я этого не позволю. Астория не виновата в своём сумасшествии. Она не виновата, что я встретилась на твоём пути так не вовремя, не виновата, не виновата!
— Хватит! Достаточно! Я все понял! — я вскакиваю из-за стола так резко, что табурет отлетает к стене. — А как же мы, Грейнджер? Ты подумала о нас? О тебе, обо мне?
— Нет никаких нас, Малфой! Нет, и не никогда было! Не могло быть! Симпатия в школе, которая могла бы перерасти в счастливое совместное будущее, будь ты кем угодно, но не Слизеринским Принцем, не принесла ничего кроме боли! Тебе напомнить, как быстро ты забыл о ней после Победы, когда необходимо было вернуть могущество твоей семье? Ты женился на Гринграсс по собственной воле, тебя никто не принуждал! Некому было! Кому-кому, а уж Нарциссе было глубоко плевать на скверное положение рода Малфоев! И не мне тебе об этом говорить! Астория не виновата, что там, где с её стороны была любовь, с твоей стороны был расчет!
Ты знаешь, что не права. Ты знаешь, что у меня не было выбора, что если бы я вдруг посмел прикоснуться к тебе тогда, меня заавадили бы на месте. Знаешь, но продолжаешь кричать весь этот бред, в который сама не веришь, но который сказать надо, чтобы попытаться убедить себя в правильности собственных действий. Ненавижу Гриффиндор!
— Она не виновата, что не смогла выносить тебе наследника, не виновата, что от потери последней возможности привязать тебя к себе не пустым договором о браке, а хоть какими-то теплыми чувствами, пусть даже не к ней, а к ребенку, сошла с ума! Не виновата! Как может быть виновен тот, кто любит до потери себя? — тебя трясет, ты изо всех своих гриффиндорских сил стараешься не заплакать, но глаза предательски блестят, а голос срывается и дрожит. — Она не виновата, что случайная встреча на министерском банкете вновь свела нас… — прошептала ты чуть слышно, но у меня отменный слух.
— Ненавижу Гриффиндорцев! — что есть дури бью кулаком по стене. Злобно шиплю от боли в разбитых костяшках, зато нервы слегка успокоились.
Я медленно выдыхаю, закрываю глаза, трясу головой в надежде проснуться, но нет: реальность в виде отброшенного табурета вновь врывается в мое сознание. Поднимаю четырехногого уродца, сажусь на него, закуриваю очередную сигарету. Ты, отражением в зеркале, повторяешь мои манипуляции с сигаретой и спичками. И мы молча курим. А за окном идет дождь. Капли стучат по стеклу, медленно скатываясь вниз, словно замена нашим слезам.
Я смотрю на то, как ты куришь: просто выдыхая дым, который клубами поднимается и растворяется в сизом мареве. Паркинсон, например, курит манерно, каждая затяжка продумана, каждый выдох выверен. Она никогда не позволит себе пустить дым носом. Ты же не задумываешься об этом.
Я закрываю глаза в попытке сосредоточиться. Разговор ещё не закончен.
— И как ты собираешься объяснить Уизли рождение блондина в их сплошь рыжем роду? Или Рональд был столь благороден, что принял тебя с чужим ребенком под сердцем? — Мой голос сух и неэмоционален, только ты знаешь, каких усилий мне это стоит.
— Нашла специальные чары, они изменят внешность ребенка и затормозят развитие, все будет выглядеть так, будто это Рон отец.
Предусмотрительная ты моя! Придушить тебя что ли? Я старательно прикусываю свой язык, чтобы не спросить:
— А я?
— А ты вылечишь Асторию. Тебе вполне по средствам вернуть ей разум, у вас будут дети, всё встанет на круги своя.
Слышу её ответ, понимаю, что зря искусал язык, и горько усмехаюсь:
— Сама-то в это веришь?
— Я говорила с Джинни, она утверждает, что при должном лечении миссис Драко Малфой будет здорова, только нужно потерпеть.
— И давно она тебе это сказала?
— Вчера.
— Ясно.
Астория, конечно, заслуживает счастья и здоровья, я прекрасно понимаю, что вел себя как эгоистичная сволочь, и вина за её теперешнее состояние лежит целиком и полностью на мне, но эта ситуация была замечательным поводом быть с тобой. И ты об этом знаешь.
— Миссис Поттер умеет вселить надежду.
Мы снова молчим. И я не выдерживаю.
— Расскажешь ему? — ты понимаешь сразу.
— О том, кто его отец? Возможно. Не знаю.
— Я хоть смогу его видеть?
— Смысл? Рон никогда не позволит, чтобы его ребёнок общался с тобой. Он так и не смог переступить через свою детскую ненависть. Это не Гарри.
— А меня повысили, — невпопад говорю я.
Я вообще-то хотел это отметить и даже принёс бутылку Огденского, мы всегда с тобой пили Огденское, если что-то отмечали.
— Поздравляю.
— Прости меня. Прости за то, что струсил тогда, после Победы, — моя гордость возмущенно вопит, но я продолжаю, я должен. — Прости, что не смог забыть тебя, и втянул во все это. Но знаешь, я не жалею. Ни о чем. Если бы у меня был выбор, я бы, не задумываясь, повторил всё. И я буду счастлив знать, что ты родила моего ребенка. Хоть как-то досажу Уизли, раз уж ему досталась моя женщина.
— Ты неисправим… — горько усмехаешься и тушишь последнюю сигарету. — Мне пора, прости.
Ты собираешься и уходишь, я тебя не провожаю, не хочу смотреть, как за тобой закроется дверь, и поэтому не замечаю, что ты оставила зонт.
В прихожей раздается щелчок замка, и я остаюсь один.
Призываю бутылку Огденского, достаю первую попавшуюся кружку из шкафа и наливаю первую порцию.
23.02.2011 Часть вторая
13 лет спустя
Первое сентября… С самого утра в доме совершенно невыносимо находиться. Всюду снуют взмыленные эльфы, громко причитают жена и мать. Мой ребёнок сегодня первый раз едет в Хогвартс.
Я нервничаю. Во-первых, потому, что впервые так надолго расстаюсь с сыном. А во-вторых, потому, что сегодня я увижу свою дочь. Мельком, издалека, но увижу. Мне не так часто перепадает счастье посмотреть на неё. На неё и на моюженщину. Смешно, я всё ещё считаю Грейнджер своей. Я все ещё не могу назвать её по фамилии мужа. Как маньяк шпионю за семьёй чертова Уизли, чтобы украдкой полюбоваться своими любимыми женщинами.
Я горько усмехаюсь, наливаю себе бокал Огденского и слепо пялюсь в окно. Астория отрывается от сына и печально смотрит на меня. Она все прекрасно знает и понимает. От той веселой, молодой, жизнерадостной женщины осталась лишь серая тень. Красивая обертка с разорванным в клочья сердцем… И в этом виноват я. Виноват в том, что после Победы меня поставили перед выбором: Азкабан или женитьба на Гринграсс. Виноват в том, что так и не смог полюбить преданную мне Асторию. Виноват, что мстил ей за то, что она не Грейнджер. Виноват, что она потеряла нашего первенца, чуть-чуть не доносив до срока. Виноват в том, что вместо сочувствия в тяжелой ситуации она получала от меня лишь тычки и обвинения. Виноват, что, в конце концов, она не выдержала, сломалась и полностью ушла в себя. Виноват в том, что обрадовался этому и, вместо того, чтобы помочь ей справиться с недугом, забывался в объятиях любимой женщины… Виноват… И я даже не буду пытаться просить прощения.
В холле раздается грохот, и это возвращает меня к реальности, отрывая от увлекательного процесса самобичевания. В гостиную врывается сын.
— Папа, мы почти готовы! Только я никак не могу найти…
— Сын, это действительно не так важно, нам пора, иначе ты опоздаешь на Экспресс, — строго говорю я.
Мальчик удрученно вздыхает, но спорить не решается.
Я беру фарфоровую статуэтку сенбернара, предлагаю её жене и сыну, произношу кодовое слово.
Мы оказываемся на перроне. Я недовольно морщусь — не переношу суеты и мельтешения. Сын растерян, он никогда не видел такого скопления людей, но стоит спокойно. Его волнение выдают лишь глаза и ладошка, судорожно вцепившаяся в платье жены. Астория ободряюще обнимает его за плечи, а я безрезультатно выискиваю в толпе их. От выпускаемого Экспрессом дыма, всё вокруг словно в тумане. Сын отвлекает меня от разглядывания толпы:
— Пап, смотри, какой смешной дядя! — и фыркает в кулачек. Я оборачиваюсь и натыкаюсь на взгляд, знакомый с детства, и ничуть не удивляюсь плещущемуся в голубых глазах презрению. Есть в мире вещи, которые не меняются, Рональд Уизли яркий тому пример. В поле зрения появляется Поттер. Сдержанно киваю в ответ, стараясь не обращать внимания на стоящих рядом с ними женщин. Выискиваю глазами нашу с Грейнджер дочь. Маленькая Рози заинтересованно смотрит на моего сына, и Скорпиус смущенно тупится.
— Папа, а можно я буду дружить с этой девочкой, — тихо спрашивает он.
Я хмыкаю и отвечаю:
— Ну, попробуй.
Моя дочь старше Скорпиуса почти на два года. После того, как Грейнджер поставила меня в известность о своей помолвке с рыжим, мне ничего не оставалось, как оставить её в покое. Я остался один, месяц пил не просыхая, взяв отпуск в Министерстве. Пил бы и дальше, если бы не мать, впервые на моей памяти вышедшая из себя и надававшая мне оплеух, да таких, что в ушах звенело. Я не помню, что она тогда кричала, да это и не важно. Важно, что я задумался о продолжении рода. Астория была больна, и Визенгамот не дал бы мне разрешения на развод. А значит, необходимо было её вылечить. О том, что от неё можно избавиться другим способом, я старался не думать, хоть и посещали меня порой подобные, не делающие мне чести мысли.
Миссис Поттер выслушала меня, не перебивая, а потом сухо объяснила суть проблемы моей жены. Я сидел красный, как рак. Я почти уверен, что Джиневра была в курсе, чьего ребенка носит её новоявленная родственница. Но, что удивительно, я не чувствовал осуждения, лишь участие. И это было во сто крат хуже.
Бывшая Мелкая Уизли совершила чудо, заставив меня переступить через себя и помочь жене вернуться. Выздоровление Астории было мучительным. Если раньше она просто тихо сидела в комнате и играла в куклы, то теперь она закатывала жуткие истерики, бесновалась, как одержимая, и я проклинал Поттер за то, что повелся у неё на поводу. Правда медиковедьма вполне результативно вправляла мне мозги. Странное дело, но к моменту полного выздоровления жены, я с удивлением обнаружил, что Джинни стала мне другом. Естественно это была тайна за семью печатями, но когда мне было особенно паршиво, я приходил в отдел душевнобольных в Мунго и пил Огневиски с женой моего бывшего врага. Мне кажется, Герой-Всея-Магического-Мира был прекрасно осведомлен об этом, но, по какой-то причине, закрывал глаза.
Роззи появилась на свет в августе 2004. Я даже смог вымолить у Грейнджер возможность подержать на руках мою новорожденную дочь. Тогда я единственный раз обратился к женщине по имени. Там, в палате родильного отделения, под прикрытием рыжей медиковедьмы, караулившей у дверей счастливого «папашу», я умирал от нежности и любви. Мы не встречались взглядами с Грейнджер, казалось, сделай мы это, и я уже не смогу уйти. И мне будет плевать на все последующие скандалы, лишь бы быть рядом с моими девочками. Но мы не смотрели друг на друга. И я смог, почти спокойно, отдать дочь Джиневре, вошедшей в палату предупредить о скором визите Уизли.
Мне пока не выдалось счастья познакомиться с дочерью. Тот случай в Мунго единственный, когда я был так близко к ней. Однако в банке Гринготс есть счет, открытый на имя Розалин Анны Уизли, куда ежегодно переводится солидная денежная сумма, равная той, что начисляется сыну. И на каждый праздник я кладу туда подарок. Я знаю, что если Рози и получит их когда-нибудь, то будет уже взрослой. Она удивительно похожа на мать своими интересами. Моя дочь такая же редкостная зануда, как и столь любимая мной женщина, поэтому мои подарки — это исключительно редкие издания книг. Мне кажется, Рози будет рада получить их. По крайней мере, очень на это надеюсь. А ещё я пишу ей письма, за тринадцать лет их накопилось на добрый сундук. И я не устаю убеждать себя, что когда-нибудь она прочтет их. Прочтет и сможет простить меня и Грейнджер, сможет понять поступок матери или хотя бы принять его, как принял когда-то я. Моя дочь Гриффиндорка, и это дает мне надежду.
Я смотрю на них, жадно впитывая их смех. До дрожи в коленях, до слез ревную моих девочек к этому рыжему недоумку. Я мечтаю оказаться на его месте, но отказываюсь признать, что отчаянно завидую его счастью, ведь он живет, свято веря, что Грейнджер любит его. И она его, конечно, любит, но это не то чувство, из-за которого выходят замуж. Я знаю, кому принадлежит сердце этой женщины. Я до сих пор помню каждый изгиб её тела, помню каждое её движение, и я уверен, Уизли не знает ее так, как посчастливилось узнать мне. И никогда не узнает. Я нахожу несколько утешительным тот факт, что Уизли не дано узнать каково это — быть любимым Гермионой Грейнджер.
Скорпиус садится в вагон, я улыбаюсь ему, пытаясь поделиться с ним спокойствием и уверенностью. Мой сын очень раним, я знаю, он отчаянно трусит. Он так же, как и я, застенчив, но ему, по крайней мере, не вбивали снобизм с пелёнок. Очень надеюсь, что ему не придется ждать двадцать два года, чтобы у него появился настоящий друг, как пришлось ждать мне. Надеюсь, что у моего сынишки будет достаточно друзей, и он не будет одинок в толпе лизоблюдов, как был одинок я. И уж точно ему не светит стать таким же заносчивым идиотом, каким в школе был Драко Люциус Малфой. А за Рози я не переживаю, у неё уже сейчас куча друзей и масса поклонников, и она умело этим пользуется — моя черта. К моему несказанному удовольствию в ней нет ничего от Рона. (да и откуда бы?) Моя малышка — копия матери. Только глаза насыщенного серого цвета. Уизел свято уверен, что это наследство Прюэтов, но и мне, и Грейнджер прекрасно известно, что этот свинцовый оттенок фамильная черта Малфоев. У сына такие же.
Астория говорит Скорпиусу что-то успокаивающие, и на его лице появляется застенчивая улыбка. Краем глаза я вижу Грейнджер и Джиневру, увлеченно машущих детям. Замечаю Поттера, сидящего на корточках перед расстроенным сынишкой и что-то тихо ему говорящего. Уизел, как всегда, занят исключительно собой. Вот маленький Поттер вскакивает в вагон, его мать закрывает за ним дверцу. Весь перрон таращится на Великого Героя, за исключением, наверное, нас с женой и моего сына. Он, высунувшись из окна, улыбается и машет ладошкой. Уизел что-то громко говорит, но я не разбираю из-за окружающего шума, в ответ дети заливисто смеются, и я не могу сдержать улыбку, ведь в этом смехе я отчетливо слышу звонкий голосок дочери.
Поезд медленно трогается, увозя наших детей под своды неприступного замка. Там с ними ничего не случится, с ними вообще ничего плохого случиться не может, мы с лихвой заплатили за их спокойную жизнь. У них, конечно, будут и радость и горе, но я надеюсь, Мерлин милует их, и им не придется пройти через тот Ад, в котором побывал однажды каждый из нас. И пусть для каждого Он был свой, мы все до единого собирали по кусочкам наши души… У кого-то вышло чуть лучше склеить осколки, а кто-то так и не смог собрать мозаику до конца.
Люди на перроне провожают Экспресс глазами, и не двигаются до тех пор, пока поезд не исчезнет из виду. Они уже не скрывают слёз. Астория украдкой промакивает увлажнившиеся глаза.
Уизли и Поттеры дружной компанией устремляются к выходу. Мы идем чуть в стороне, но я не упускаю Грейнджер из виду. Вот она оборачивается, чуть замедляет шаг и останавливается. Уизел тоже было остановился, но женщина с улыбкой отослала его и стала что-то искать в сумочке. Я ждал. Астория грустно улыбнулась и аппарировала в Менор. Друзья Грейнджер скрылись из виду, и я смог подойти к ней.
— Здравствуй.
— Привет.
Я знаю, она придумала потерянную в сумочке вещь только ради этого тихого «Здравствуй». Мне известно, как она переживает отъезд детей в Школу. Я знаю, что ей до боли хочется утешиться в моих руках, так же, как и мне в её. Что она так же, как и я хочет поговорить. Что она хочет услышать мои вопросы о Рози и хочет на них ответить. И я знаю, что она никогда не сделает этого. Но она придет к Джинни, расскажет ей последние новости и, словно невзначай, оставит последнюю фотографию Розалин. А я потом бережно уберу её в шкатулку, к другим снимкам моей дочери. Джиневра Поттер отличный связной.
— Вы уже подписали договор с Поднебесной? — Грейнджер знает, что договор уже трижды заверен и подписан, но спрашивает, давая мне возможность насладиться мелодичным голосом, и ждет того же от меня.
— Да, я ещё вчера отправил копию в твой отдел, только было уже поздно, возможно ты уже ушла.
— Отлично, сегодня посмотрю. И не затягивайте переговоры с русскими, они предлагают неплохой вариант решения проблемы.
Дежурные, сугубо официальные фразы. Единственный намек на то, что между нами есть что-то большее — это легкое «ты», слетающее с губ.
— Мне, всё же кажется, что они слишком многого хотят.
— Многого, но не невозможного, и тебе это прекрасно известно. В конце концов, это нужно не им, а нам, они могут диктовать свои условия.
Мы медленно идем по платформе к выходу. Там её ждут друзья. Там я слышу сухое: «До встречи, мистер Малфой», долго смотрю вслед женщине, с которой так хотел быть, и сжимаю в руке палочку, борясь с отчаянным желанием пальнуть в ненавистного Уизли Авадой. И когда эта веселая компания теряется в толпе, я едва удерживаюсь от того чтобы не пнуть заплеванную мусорку. А потом аппарирую домой.
За ужином Астория впервые за день обращается ко мне:
— Мне кажется, что ты зря потакаешь желанию Скорпиуса дружить с Розалиной Уизли. Это может плохо кончиться.
Я раздраженно кривлюсь в ответ:
— Брось! Тебе не хуже меня известно, что Рональд позволит дочери общаться с отпрыском Малфоев только через свой собственный труп!
Жена лишь качает головой.
— Я, пожалуй, пойду спать. Ты как?
Вот уже двенадцать лет мы делим постель. Я не испытываю радости по этому поводу, но и не переступаю через себя, как когда-то. Это просто моя дань, которую я плачу женщине, отдавшей мне на поругание своё сердце. И раз уж я не смог до конца излечить её душу, раз не могу полюбить её и согреть её сердце, так пусть я хотя бы отогрею её тело. Со времен болезни она часто зябнет ночами.
— Я сегодня буду работать. Не жди меня. Переночую в кабинете.
Она кивает, поднимается и уходит, чуть слышно притворив за собой дверь.
Я ещё некоторое время сижу за обеденным столом, а потом резко поднимаюсь и иду в северное крыло. Сегодня у меня прекрасный повод напиться. Астория отлично знает, что вовсе не работа заставила меня запереться ночью в кабинете. Сегодня я буду пить за счастье своих детей. Сегодня я напьюсь за здоровье моей любимой женщины. Сегодня я буду заливать алкоголем свой грех перед женой. Буду воздавать хвалу Мерлину за счастье иметь такого друга, как Джиневра Поттер. Сегодня я усну за столом, хотя нет, не усну, я вырублюсь, выключусь, как столь любимые чудаком Артуром Уизли магловские приборы, когда их лишают источника питания. А утром Астория принесет мне антипохмельное зелье и ничего не скажет, лишь печально улыбнется и уйдет поливать свои розы в оранжерею. А я выпью зелье и пойду в Министерство, вести бесконечные переговоры, подписывать нескончаемые бумаги. Всё вернется на круги своя.
А ещё я знаю, что дня через четыре я буду пить Огденское в отделе душевнобольных в Мунго в компании рыжей медиковедьмы.
23.02.2011 Часть третья
Прошло ещё 4 года
— Мистер Малфой, к вам миссис Уизли, — голос секретарши оторвал меня от созерцания очередного договора о сотрудничестве. Я даже не понял, что она сказала.
— Мистер Малфой?
— Да, Лайза, передай мистеру Уизли, что переговоры с болгарами близки к завершению, — фамилия ненавистного гриффиндорца удивительно легко слетает с губ, только сердце ноет.
— Нет, мистер Малфой, вы не поняли. К вам миссис Уизли.
Я взглянул на часы. Девять вечера, опять! Стоило бы привыкнуть. Домой мне идти уже не к кому, меня там никто не ждет, только верные эльфы. Я сам убил любовь Астории. Я сам загубил то, что могло бы сделать наш брак счастливым. Год назад умерла Нарцисса. Тихо, спокойно. Это печальное событие подтолкнуло жену к разводу. Я и не подозревал, что она остается со мной только из-за моей матери, наивно полагая, что эта женщина продолжает меня любить. И даже не задумывался, что она могла устать. Ведь устают же люди биться в закрытую дверь. У Астории тоже опустились руки и, как выяснилось, уже давно. Она так и не смогла добиться моей любви, так же, как я не смог забыть Грейнджер. Месяц спустя после похорон она пришла ко мне в кабинет и предложила развод. Мне всегда казалось, что случись такая ситуация, я буду счастлив, ведь, наконец, освобожусь от тяготившего меня союза. Но в тот день я почувствовал только горечь и пустоту, эти два чувства с тех пор стали моими неразлучными спутниками. Развод был тихим. Малфои не разводятся… Ну да. А ещё Малфои не предают Темных Лордов, не влюбляются в грязнокровок и не делают им детей. Я новатор. Сын гостит во Франции у Астории, вот и засиживаюсь в Министерстве до ночи, задерживаю несчастную секретаршу, хоть и говорил ей не раз, что она может смело уходить раньше. Но это всё сейчас не важно, гораздо интереснее то, что здесь забыла Грейнджер.
— Лайза, пусть миссис Уизли войдёт.
Мис-сисссс Уууииизлиии… Меня передергивает. Грейнджер! Она всегда будет Грейнджер, будь она хоть трижды Уизли. Если она не Малфой, так пусть остается Грейнджер!
Женщина входит в кабинет, спокойная и сдержанная, как и подобает начальнице юридического отдела. Я не смотрю на неё, боюсь, что в дверном проёме Лайза увидит то, что видеть не должна. Дверь с тихим шорохом закрывается. И я поднимаю взгляд на свою любимую женщину, кто бы мог подумать, что Слизеринский принц окажется однолюбом? Обхохотаться можно. Только вот выть хочется. Увиденное заставляет меня напрячься. Ну и где, стесняюсь спросить, Холодный-Ясный-Ум и Гордость-Министерства-Магии по совместительству? Восемнадцать лет Грейнджер не позволяла себе выглядеть так, даже наедине со мной. Та Грейнджер была убита на кухне убогой маггловской квартиры в сентябре 2003 года. Я помянул её тогда добрым литром Огденского. Она не могла воскреснуть!
— Драко…
Дракл, Грейнджер, впервые за восемнадцать лет ты вспомнила моё имя! Зачем?! Я все эти годы волне успешно борюсь с собой (пусть и с помощью миссис Поттер и Старого Огденского), а ты заставляешь меня капитулировать!
— Драко…
Замечаю слезы. Слава Мерлину, я догадываюсь поставить на кабинет заглушающее заклятье, прежде чем кинуться к тебе.
— Драко…
Тебя трясёт, ты уже ревешь навзрыд. Да что стряслось, дракл тебя раздери!
— Тихо, тихо, милая… Я здесь, я рядом… Я всегда рядом, ты же знаешь… Успокойся, ну же! Успокойся… — я шепчу то, что не осмелился тебе сказать тогда, в наше теплое лето. Я говорю то, что тебе было известно, но ты так никогда и не услышала от меня…
Я знаю, ты не различаешь сейчас слов, ты лишь ощущаешь спокойный нежный голос. Как же мне хочется верить, что всё ещё любимый голос…
— Драко… — ты пытаешься взять себя в руки, чуть успокаиваешься и поднимаешь лицо.
— Успокоилась? — в слова я пытаюсь вложить всю нежность, на которую ещё способен. — Что случилось?
— Она… Драко… Рози…
О, нет, дорогая! Так я схвачу инфаркт в два счета! Ты хоть представляешь, скольких нервных клеток меня лишили эти три твоих слова? Ещё чуть-чуть и успокаивать придется меня. Я отступаю, выпуская тебя из объятий, ты издаешь протестующий возглас, но я, всё же, иду к бару. Достаю Огденское. За неимением успокоительного зелья вполне сойдет. Я так вообще вот уже восемнадцать лет — тайный алкоголик. Да ещё и Джинни спаиваю, спасибо ей за компанию.
Я наливаю в стакан алкоголь, протягиваю тебе, но не отпускаю — прольешь ещё, вон, как руки трясутся. Смотрю на тебя, а в голову лезут мысли одна страшнее другой. Почему-то решаю, что виноват Уизел. Убью подонка!
Ты чуть морщишься от резкого запаха огневиски, медленно пьешь, стуча зубами о край стакана. Всегда поражался этой твоей особенности — пить виски, как воду, мне это не дано. Я смотрю на твои покрасневшие глаза, на влажные от слёз щеки, и во мне закипает неконтролируемая ярость. А вот ты почти успокаиваешься. Дыхание становится ровнее, из глаз медленно исчезает лихорадочный отчаянный блеск, остается щемящая сердце тоска и боль.
Перевожу дыхание. Усаживаю тебя в кресло, сам сажусь на корточки у твоих ног. Внимательно гляжу в печальные глаза. Сердце пропускает удар.
— Рассказывай. Только спокойно и с самого начала.
— У Розалин сегодня день рождения…
Еле сдерживаюсь от ехидного: «Представь себе, я знаю!»
— Но Рона послали в командировку, и мы решили отметить позже, когда он вернётся… — виновато смотришь. Ты знаешь, как больно мне это слышать, но я сам просил рассказывать сначала, поэтому лишь несильно сжимаю твою узкую ладонь: «Продолжай»
— Хью выпросил разрешение поехать к Джорджу, и мы с Роз остались вдвоём. Она решила помочь мне с уборкой в библиотеке. Мы разбирали книги, она любит это, ты же знаешь? — я киваю, я знаю о нашей дочери все, ты старательно передавала сведения о ней через Джиневру Поттер.
— Я совсем забыла о дневнике. Знаешь, самое лучшее место, где можно что-то спрятать — это библиотечные полки с детской маггловской литературой. Хью и Рон вообще не читают, а Роз давно выросла из того возраста, когда интересны сказки братьев Гримм. Мы долго были в библиотеке, я видела, что она что-то читает, но подумала, что Роз просто нашла интересную, непрочитанную ранее, книгу. А это был мой дневник, понимаешь? Мой дневник! Я же там обо всем писала! И о том, как мы с ребятами хоркруксы искали, и о последней битве. Но не это самое страшное. Там о тебе написано. О шестом курсе, о том, как я плакала, когда ты женился на Астории.
Я был удивлен. Ты плакала? Мерлин, если бы ты тогда хоть намекнула, всё могло бы быть иначе. Я, возможно, смог бы выкрутится! Но нет! Ты предпочла играть роль счастливой Героини Войны. Я опустил голову и стиснул зубы, чтобы не застонать.
— Там было описано наше лето. Я хотела запомнить его, хоть что-то оставить себе.
Я понимаю. Для меня это думоотвод, для тебя — страницы простой тетрадки. Мы оба не могли, да и не хотели забывать…
— Там было написано, кто её отец, Драко, — смотришь на меня с такой безнадежностью, что у меня сердце обливается кровью.
— Там было написано, что именно из-за неё я вышла за Рона. Как именно смогла выдать её за его дочь. Да там много чего было! Много из того, чего она не должна была знать!
Вот позволь с тобой не согласиться! Я никогда не отказывался от своей дочери, тебе это известно не хуже меня. Ты знаешь, я всегда надеялся, что она когда-нибудь узнает о своем истинном отце. Я мечтал об это все семнадцать лет её жизни!
— Судя по тому, что ты пришла сюда, она отреагировала бурно.
— Да. Она что-то кричала, я не помню что. Что-то обидное, наверное. Я тогда думала только о том, что она знает, знает! А потом она исчезла. Просто аппарировала. Я даже не смогла засечь куда! — отчаяние в твоих глазах отзывается болью. — Что делать? Что делать, Драко?
А вот это мне нравится! Восемнадцать лет назад тебя не слишком волновало моё мнение, ты все решила сама, не спрашивая моего совета, а сегодня просишь помощи… Даже странно, что нет злорадного удовлетворения. Должно бы быть, учитывая мой характер и воспитание. Вот только я почти счастлив, что с этой проблемой ты пришла именно ко мне, а не к Поттерам или Уизли. Ведь я и надеяться не смел, что ты когда-нибудь снова произнесешь моё имя так. Я гнал от себя эти мысли, чтобы спокойно жить дальше, спокойно переносить твоё официальное «Мистер Малфой», чтобы никто не догадался… Не понял, что Драко Люциуса Малфоя и Гермиону Джейн Уизли (Грейнджер, дракл раздери! Грейнджер!!!) связывает что-то большее, чем служба в Министерстве.
— Всё будет хорошо, слышишь? Хорошо! Просто поверь мне, — я лихорадочно соображаю, куда могла отправиться моя дочь. — Давай подумаем, где она может быть. Она могла пойти к Грейнджерам?
Качаешь головой, действительно, как бы она попала в Австралию. Кажется я перенервничал, потерял способность мыслить логически.
— Может, Молли?
— Вряд ли… Она не очень любит мать Рона, правда, об этом знаю только я.
Моя дочь!
— Кто-нибудь из однокурсников?
— Нет. Она слишком замкнута, не станет «выносить сор».
— Послушай, она благоразумная девочка. Она не наделает глупостей. Просто дай ей успокоиться, и все будет хорошо. Она поймет, она же Грифиндорка.
— Ты не понимаешь? Её же всю жизнь обманывали! Она всю жизнь считала отцом чужого человека! Она любит Рона, в конце концов!
Твоя последняя фраза бьёт наотмашь. Спасибо, Грейнджер, ты ещё раз напомнила мне, что меня не существует в жизни моей дочери.
Наверное, что-то меняется в моём лице, ты печально вздыхаешь, и я чувствую твою теплую ладошку на своей щеке. Очень осторожно ты поднимаешь моё лицо и заглядываешь в глаза.
— Ты не виноват, Драко, и Рози не виновата… Если есть человек, ответственный за всё это, то этот человек — я.
Ты хочешь убрать руку, но я не даю. Накрываю её своей, прижимая к щеке. Осторожно подношу к губам и еле ощутимо целую тонкие пальцы. Твоя ладонь дрожит в моей руке, глаза лихорадочно блестят, а по щеке стекает соленая капля. Одному Мерлину известно, каких усилий мне стоит аккуратно стереть её свободной рукой, а не сцеловать внезапно пересохшими губами.
В горле, вдруг, запершило. Сердце гулко бухает, словно пытаясь разбить грудную клетку и пуститься в пляс по кабинету. Я отчаянно пытаюсь выплыть из затягивающего омута твоих карих глаз… И не могу… Не могу… И внезапно понимаю, что не хочу выплывать.
Я чувствую как ты прижимаешься щекой к моей руке и осознаю, что не отвел её… Твоё лицо чуть розовеет, дыхание сбивается. И я возвращаюсь в наше лето.
Я отпускаю твою руку, которую все ёще держу у губ. Подвигаюсь к тебе пытаясь отыскать в твоих глазах то, что меня остановит, не даст мне сделать то, чего я так отчаянно хочу. Но в омуте твоих глаз я вижу лишь ожидание и, дракл меня раздери, если это не предвкушение!
Ты облизываешь губы, подаешься вперед. Это твоё движение, словно спускает меня с цепи, и я жадно припадаю к твоим губам. Сердце рвёт на части.
Наш поцелуй соленый и горький. Я запускаю руку в твои распущенные мягкие волосы, второй медленно скольжу по щеке вниз к шее, чертовски медленно, но быстрее я не могу. Я боюсь, что это всего лишь сон, и если я хоть чуть-чуть ускорюсь, то разрушу это видение. Нежно, еле ощутимо, касаюсь большим пальцем ключицы, сжимаю твоё плечо, наконец, осмеливаясь притянуть тебя ближе. И едва не кричу от счастья, потому что ты охотно прижимаешься ко мне.
Твои руки ласково проводят по моему лицу. Ты пропускаешь сквозь пальцы мои волосы, словно смакуя, вспоминая… Другая твоя ладошка спускается на мою грудь, я понимаю, что ты пытаешься расстегнуть пуговицы моей рубашки. И это меня отрезвляет.
Я так резко отпрянул, что ты испугалась. А я просто не могу унизить тебя до роли изменщицы, да и сам не хочу опускаться до любовника. Нам уже не по двадцать лет. Мне отчего-то кажется, что я вправе диктовать определённые условия, и я буду не Малфой, если ты не согласишься. Ты уже разрушила все возведенные тобою укрепления, уж мне-то это прекрасно ясно, слишком хорошо тебя знаю, и я ни за что не стану делить тебя с Уизли!
Непонимающе смотришь на меня.
— У нас есть дело поважнее, ты не думаешь? — мягко говорю я, вот найдем Роз и тогда я, нет, мы, вернёмся к этому вопросу, клянусь честью!
Камин взрывается снопом зеленых искр. Ты вздрагиваешь, а в кабинете раздается до боли знакомое «Пчхи».
— Э, Малфой, ты здесь? Ага, здесь. Это хорошо, — рыжая жена Поттера удовлетворенно кивает.
— Я искала тебя в Меноре, но Прини сообщила, что ты ещё не возвращался из Министерства, я решила, что ты заработался. Скажи мне Драко, а не видел ли ты миссис Уизли, в девичестве Грейнджер. У меня её дочь, а я нигде не могу найти неуловимую начальницу Юридического отдела.
Поттер явно нервничает и пока не замечает тебя, замершую в стороне.
— Почему-то показалось, что поругавшись с дочерью, Гермиона придет к тебе.
Ты медленно поднимаешься с кресла и выходишь вперед, появляясь в поле зрения своей подруги. Джиневра удовлетворенно хмыкает:
— Вижу, я не ошиблась.
Рыжая вздыхает и продолжает уже совсем иным тоном:
— Ну так вот, дорогие мои, я всё понимаю, но успокоение и приведение в надлежащий вид пьяного подростка, утверждающего что его все предали, очень утомительное занятие. Ещё более утомительно пытаться объяснить этому, пусть и протрезвевшему, но все ещё нервному подростку мотивацию поступков взрослых людей. Я устала. Гермиона, ну вот надо было тебе так подставиться, а? Короче. Гарри на дежурстве, дети у Молли с ночевкой, Роз у меня, о Хью позаботятся Джордж с Анжениной, я договорилась. Пулей ко мне. Оба! Сами будете объяснять дочери, почему всё так, как есть, а не иначе. Меня она не слишком воспринимает, — Поттер отрубила связь.
Я обожаю эту женщину! Я восемнадцать лет не устаю благодарить небо за счастье иметь такого друга. Ты всхлипываешь.
— Ну что ты, что? Все же хорошо. Не смей слезы лить, все обойдется… — я притягиваю тебя к себе и нежно глажу подрагивающую спину. Обнимаю тебя, пока ты окончательно не успокоишься. И лишь тогда мы аппарируем на Гримо 12.
* * *
Розалин сидит на кухне Поттеров. Ты бросаешься к ней, сжимаешь в объятиях, шепчешь: «Прости, Рози, прости меня, доченька. Я все, все-все-все расскажу, я отвечу на любые вопросы, ты только прости меня». А я смотрю в глаза своей дочери. В МОИ глаза.
Джинни Поттер заваривает чай с бергамотом, ведь знает, что я его ненавижу, а вот поди ж ты. Мстит, наверное. Ставит чайник и чашки на стол и, кивнув нам, уходит.
Ты, наконец, отрываешься от дочери и усаживаешься за стол. Я сажусь напротив. Ты долго и обстоятельно отвечаешь на вопросы Розалин, а она пытается, нет, не понять, пока просто спросить и выслушать. Время от времени дочь пристально смотрит на меня, и я пытаюсь выдержать её взгляд, пытаюсь не дать ей шанса заподозрить меня в неискренности.
Чай уже давно выпит, и девушка начинает задавать вопросы мне.
— Вы действительно любили мою мать?
— Я скажу тебе больше, я до сих пор люблю её, я всегда любил её.
— Да? И почему же вы женились на другой? — дерзко и холодно.
— Ты уже взрослая и, я думаю, стоит говорить предельно откровенно, чтобы ты смогла не только поверить, но и понять. Я женился на другой, да. Можно долго и сбивчиво говорить о том, что я не был уверен в чувствах твоей матери, что мы были совсем юны, и что твоя мать ни чем не показала, что её хоть как-то заботит судьба сына Пожирателя смерти.
Ты протестующее смотришь на меня, но я продолжаю, глядя в лицо своей дочери:
— Но всё это немного не то. Вернее будет сказать, что я просто спасал свою задницу. Уж прости за столь жесткое определение. Но я ни дня не был счастлив с моей женой, более того, я настолько ненавидел её, что Астория в итоге не выдержала и повредилась рассудком. В тот момент я вновь встретил Грейнджер и был счастлив целых три месяца, пока она не забеременела тобой и не решила всё сама, ни сколько не интересуясь моим мнением. Мне не оставалось ничего другого, как принять её решение.
— А как же я?
— Я подозреваю, что если бы не это досадное происшествие, Грейнджер так и не рассказала бы тебе, что твой отец вовсе не Уизел…
— Не смейте так называть папу! Уж кто-кто, а он ни в чем не виноват!
— Да никто его не винит, — я срываюсь на крик, вслед за дочерью. — Эта застарелая неприязнь ещё со школьной скамьи. И потом, как я могу относиться к человеку, завладевшему моими женщинами?
Ты подрываешься, я не знаю с какими намерениями: то ли вдарить мне хорошенько, то ли обнять, но и то и другое сейчас явно не лучшее.
— Сядь, Грейнджер! — рявкаю я, и слышу вполне спокойный голос дочери:
— А почему вы называете маму по девичьей фамилии?
— А как? Уизли? Так для меня она никогда не была замужем за Рональдом. Гермиона? Боюсь я так и не получил на это право. Любимая? А ты примешь такое обращение к своей матери из моих уст?
— Не уверена.
* * *
Наш разговор закончился под утро. Это был тяжелый разговор. Мы выворачивали наизнанку свои души перед самым не предвзятым, самым важным и самым честным судьёй. И у меня появилась надежда на то, что дочь поймет и простит нас, и не просто свыкнется с мыслью о том, что её отец я, но и сможет полюбить меня. Нет, я не жду, что она отвернётся от Уизли. Если смотреть правде в глаза, он и правда был хорошим любящим отцом, но я не могу не верить.
Однажды она прочтет письма, которые я до сих пор пишу ей. Однажды она прочтет книги, которых в Гринготсе накопилось на небольшую библиотеку. Возможно, я смогу подержать на руках внука.
Пока я знаю только одно — моя женщина останется со мной, пусть пока она даже не догадывается об этом. А поможет мне лучший друг, я уверен, Джиневра наплюёт на родственные чувства и из кожи вылезет ради счастья подруги. Пройдет время и мы с Гермионой Джейн Малфой (А я таки добьюсь своего) отметим нашу тихую свадьбу в кабинете рыжей медиковедьмы в Святого Мунго. Считайте меня душевнобольным, если хотите, но так будет, и я не просто верю в это. Я это знаю!
Авторские иллюстрации к фанфику можно посмотреть здесь:
Vova
