Последние слова

Тихая зимняя ночь. Я одна в нашем доме — тишину не нарушает ни единый лишний звук. Моё внимание поглощено «Высшей алхимией» — завтра последний экзамен в университете, а профессор Фарела очень требовательна. Но я не волнуюсь за оценку, ведь ты объяснил мне все билеты, именно ты дал мне дополнительную литературу, ты без устали отвечал на мои нескончаемые «как-почему-зачем».

Воспоминание о тебе греет мою душу, несмотря на то, с каким скандалом ты утром отправился на работу. Утром. А сейчас уже ночь — я опять засиделась за книгами и потеряла счёт времени. Наверняка ты уже вернулся, сидишь в своей лаборатории и сердишься на меня. Мгновение, и плед летит в одну сторону, а книга в другую, и с мягким стуком приземляется на ковёр.

Я быстрым шагом направляюсь к лаборатории, полная решимости принести извинения и забрать свои мерзкие слова обратно. Ты меня простишь, я знаю — когда любишь, прощаешь многое, если не всё.

Дёргаю дверь — заперто. Ты никогда не запираешься, даже если сильно на меня обижен. С тревогой прислушиваюсь к звукам — в лаборатории тихо. Во всем доме тишина. Но теперь она не расслабляющая, она наполнена тревогой и заставляет моё сердце сжиматься в предчувствии самого худшего.

Мне даже ни с кем не связаться — в преддверии моих экзаменов ты отключил каминную сеть, чтобы я не отвлекалась. И совы у нас нет. Как будто в такое время я могу думать о чём-то, кроме учёбы. Я слабо улыбаюсь своим мыслям. Такой заботливый.

Ты всегда обо мне заботился. Даже после последней битвы, ты выносил меня, всю окровавленную, из горящего Малфой-мэнера не взирая на собственные раны. Даже в госпитале, отстраняя колдомедиков, ты сам делал мне перевязки. А я ругала тебя и проклинала, что ты вынес меня, а не Гарри; что бросил его там, а меня спас. Тогда ты лишь устало покачал головой и тихо сказал: "Ему было уже все равно". И я снова кричала и порывалась ударить тебя. А ты прижал меня к кровати и поцеловал. А потом…

Потом было все: и пререкания с семьей Уизли, и их нежелание примириться с моим выбором, и осуждающие взгляды общественности — еще бы, Героиня войны и бывший Пожиратель, и утешающие объятия Луны, и понимающие взгляды Невилла. А ты лишь хмыкал и говорил что-то вроде: "Это твое решение". А потом я послала всех к черту. И была тихая свадьба в кругу оставшихся верных друзей, и медовый месяц на море, и тихое семейное счастье.

Тихо вздыхаю и размазываю по щекам выступившие слезы.

Медленно поворачиваюсь и иду в прихожую — там темно и сквозняк пробирается из под входной двери. Я передёргиваю плечами и мутным взглядом смотрю на то место, где обычно висит твой плащ. Его нет. Как и тебя.

Тихо вздыхаю и возвращаюсь к себе в комнату. Подбираю с пола книгу и плед и снова устраиваюсь на диване. Но на этот раз я не читаю, а лишь тупо смотрю на буквы, которые никак не хотят складываться в слова.

Волнение всё возрастает, и я вздрагиваю от каждого шороха. Пару раз мне кажется, что хлопает входная дверь, и я сбегаю вниз, но... Это лишь мое воображение. Я одна в доме.

На кухне я завариваю себе чай, но сразу же забываю о нём, в очередной раз решив проверить комнаты. К тому времени, как я возвращаюсь обратно, чай оказывается уже насыщенного темно-коричневого оттенка, а вода холодна как лёд. Со вздохом выливаю всё в раковину и снова водружаю чайник на плиту. Сажусь на стул и обхватываю себя руками. Сижу так до тех пор, пока чайник не начинает пронзительно свистеть. Резкий звук вырывает меня из прострации, и я недоуменно оглядываюсь, не понимая, сколько же так умудрилась просидеть. В голове мелькает мысль — за это время ты мог вернуться. С этим озарением и под свистящий чайник я молнией взмываю по лестнице в нашу комнату.

Там пусто. И холодно.

Непонимающим взглядом окидываю пространство, спускаюсь и наконец выключаю чайник. Дом снова окутывает тишина. Промозглая и пугающая. Я кричу изо всех сил, пытаясь развеять её.

Ничего не получается. Она лишь ближе подступает ко мне, обволакивая своим душным покрывалом. Заставляя захлёбываться...

Стук в окно.

Я резко поворачиваюсь и вижу за стеклом почтовую сову. Трясущимися руками открываю раму и отвязываю свёрнутый в трубочку кусочек пергамента. Птица неслышно вылетает в окно — ответ не нужен. Я провожаю её долгим взглядом и наконец разворачиваю послание.

Нападение Пожирателей... Косой переулок... Жертвы, много жертв... Оказался не в том месте не в то время... Не смогли спасти... Приносим свои соболезнования…

Дальше я уже ничего не вижу. Слёзы часто-часто капают на пергамент, на руки. Обжигая.

Ты ушёл, не попрощавшись, мы кричали друг на друга. Я назвала тебя мерзким слизеринским ублюдком, а ты меня — самодовольной зубрилой. Это было не так больно, как то, что сказала я. «Я ненавижу тебя!»

Неправда.

Неправда!

Неправда...

Слёзы никак не останавливаются, да я и не пытаюсь это сделать. Я не могу теперь сказать тебе, что на самом деле люблю.

Мои ноги подгибаются, и я безвольно оседаю на пол. Бессмысленно смотрю в одну точку.

Я сильная, а значит, не сломаюсь. Я сильная, а значит, всё пройдёт. Те слёзы, что сейчас текут по моим щекам — минутная слабость. Это просто депрессия, непривычное одиночество, тоска по тебе. Тебя нет рядом, а я привыкла... так привыкла. Я хочу ощущать твое присутствие рядом со мной. Хочу чувствовать, как ты нежно обнимаешь меня, шепчешь разные глупости мне на ушко. А вместо этого я ловлю языком соленые слёзы, тихо подвывая от боли. Болит душа. Так одиноко. Хочется повернуть время вспять и никогда не говорить тех опрометчивых слов. Но никто не даст мне маховик времени, поэтому я разберусь сама. Да. Сама. Я сильная, а значит, не сломаюсь. Переживу. Слёзы, перестаньте.