Авгуры

«По виду Авгур напоминает недокормленного грифа — это худая, вечно скорбящая птица зеленовато-чёрного цвета. Он очень скромен, свои гнёзда каплевидной формы вьёт среди колючих кустарников. Питается насекомыми и эльфами. Летает только в проливной дождь, а все остальное время прячется в гнезде. Авгуру характерен низкий пульсирующий крик, который, как некогда полагали, предсказывает смерть. Волшебники старались избегать гнёзд Авгура, так как боялись услышать его душераздирающую песнь, и, говорят, не один волшебник уже получил сердечный приступ, когда, пробираясь по лесу, услышал жуткий вопль Авгура»,— выразительно читал бледный маленький мальчишка, раскрыв на коленях толстенную книгу в кожаном переплете.

Худой, угловатый, весь какой-то замученный — на вид ему лет шесть-семь, не больше. Впрочем, голодные дети всегда выглядят моложе своих лет. Единственные запоминающиеся черты его лица — это черные, словно омуты, глаза, которые скрывала длинная челка, и большой крючковатый нос.

— Мама, а их можно как-нибудь увидеть?

— Не думаю, милый. Авгуры — сейчас большая редкость, даже для волшебников, — тихо говорит женщина. — Читай дальше.

Ребенок, скрючившись, вновь уткнулся в книгу. Идиллия, да и только! И что он здесь делает? Глаза устало скользнули по комнате: пара кресел, старый кожаный диван, местами потертый до дыр, не менее древний телевизор на двух ножках, одна из которых перемотана скотчем, да колченогий столик, на котором сейчас грудой свалены книги — вот и все убранство. Зеленый абажур отбрасывает причудливые тени, и от этого комната кажется еще более мрачной. Свет еще можно было бы, наверное, и не зажигать…

— Исследованием Авгуров в свое время занимались… — уверенно продолжал ребенок.

Больше нет сил терпеть. Тобиас сделал шаг вперед. Под ногой предательски скрипнула половица, и две пары глаз, как по команде, уставились на него.

— Отец! — произносит тонкий голосок.

Мальчишка закрыл книгу и глубже вжался в диван, опуская глазенки. Эйлин же наоборот, смотрела выжидательно. В ее глазах мелькнули до боли знакомые ему презрение и страх.

Боится? Да, боится, но, несмотря на это, раз за разом, принимается за свое: забивает ребенку голову всякой чепухой. А ведь говорил, объяснял, угрожал, даже пробовал бить… Тупую скотину — и ту можно было бы выучить, но только не эту тварь с лошадиной рожей.

— Я и не слышала, как ты пришел, — тихо заговорила она. — Давно здесь?

— Достаточно давно! — резко ответил Тобиас.

— Как прошел рабочий день? Ты поговорил с мистером Оргартом?

Можно подумать ей это интересно! Как будто ее это заботит! Взгляд опять упал на книгу, лежавшую у мальчишки на коленях. Кажется, новая. Наверное, опять с этими дурацкими движущимися картинками или еще с какой-нибудь ерундой с этого чертового переулка. А все на его деньги. Деньги, которых всегда не хватает.

Он все-таки вошел в комнату, подошел к креслу, но и там валялись эти чертовы книги. Что же это такое?! Руки до боли сжали спинку кресла, даже костяшки побелели. Теперь главное — не сорваться.

— Ты опять?! Снова за старое?! И двух дней не прошло, как я разговаривал с этой миссис Дебенхэм и директором. А тебе все мало! Мало!!!

Эйлин вздрогнула, но уже через секунду упрямо поджала тонкие губы. Ее молчание выводило Тобиаса из себя.

— Что смотришь? Что?! Кого ты делаешь из мальчишки? — гневно продолжил он.

— Х-м, волшебника… — Эйлин смотрит на мужа спокойно и даже несколько флегматично.

Издевается. Можно подумать прошлого раза было недостаточно.

— Кого?

— Волшебника, — последовал тот же твердый и уверенный ответ.

Нет, только послушайте, она точно издевается. А все ему назло.

— Урода морального ты из него делаешь!!! ПОЛУДУРКА ЧОКНУТОГО!!! — Тобиас все же сорвался на крик. — Маглами, видите ли, он всех называет. Мне и так уже давно советуют показать его психиатру!

— Меня абсолютно не заботит мнение этой… — начала было Эйлин.

— Да ты что?!! — гневно перебил ее Тобиас. — Тогда пошла бы и сама с ней поговорила! А то ты у нас всегда не у дел! Все дерьмо вечно разгребаю я один!

— Тебе просто следовало… — попыталась начать Эйлин.

— Что следовало? — Тобиас вновь грубо ее прервал. — Я еще и повел себя, оказывается, как-то не так?! А сама-то?

Эйлин сделала шаг вперед и села напротив него в свободное кресло. Совсем осмелела, мразь.

— Что ты молчишь, тебе напомнить? Напомнить, как я битый час выгораживал этого паршивца?! Уговаривал, обещал разобраться, выпороть, да я их чуть ли не на коленях умолял…

— Все уже закончилось. Зачем лишний раз к этому возвращаться? — она всегда его защищает, чтобы он не натворил.

— Надолго ли?!

Ладно, перед посторонними, но дома-то что? Будто Тобиас сам не видит, что из ребенка растет самовлюбленный, заносчивый засранец, который, помимо всего прочего, постоянно витает где-то в облаках. Да еще умудряется влипать в прескверные истории буквально на ровном месте. А на самого-то смотреть противно: нестриженая бледная уродливая немощь, да и только!

— Мы все уладили! И…

— МЫ??? Да ты и рта не раскрыла! — вновь закипает Тобиас.

— Извини, не успела, — ее губы складываются в ехидную улыбочку.

Сволочь! И так постоянно, на протяжении всей жизни. Сил больше нет. Его не слушают в ЕГО собственном доме ЕГО же жена и сын, у которого еще молоко на губах не обсохло.

Мужчина устало обошел кресло, все-таки убрал макулатуру и сел. На пару секунд закрыл лицо руками, чтобы не видеть эту идиотку. В горле пересохло, и голос звучал как-то хрипло, непривычно.

— Эйлин, послушай, так нельзя. Это неправильно, ты делаешь из ребенка изгоя: у него и так ни друзей нет, ни приятелей, гулять совсем не ходит. Да посмотри ты на него, наконец! Разуй глаза! — так хочется в кои-то века до нее достучаться.

— У него будут друзья! — упрямо отвечает женщина.

— В ХОГВАРТСЕ???

Мальчишка, наконец, оторвался от созерцания своих тощих коленок и посмотрел на него в упор. Глазенки заблестели, и даже на бледных щеках проступил румянец. И Тобиасу от отчаяния захотелось биться головой об стенку, размеренно и долго, пока там не окажется сплошная черная пустота. Хогвартс — это слово каленым железом уже выжжено у него на сердце. Именно с него все и началось…

Эйлин как бы примирительно подняла руки и покачала головой — знает стерва, что об этом доме умалишенных с ним лучше не разговаривать. Знает, но поступает по-своему. Всегда.

— Ладно! Хватит! Ему уже девятый год, а ты только посмотри на него: весь скрючился, скукожился, — все из-за твоих книжек! — мужчина остановился, чтобы слегка перевести дух.

Она этого будто только и ждала.

— Пойми: мой сын волшебник, также как и я. Ты ведь знал все с самого начала.… Теперь ему надо больше знать о магическом мире. Это необходимо! — Эйлин упрямо гнула свое.

— Но ведь это и мой сын тоже! — отчаянно выкрикнул Тобиас.

— Конечно-конечно! — торопливо закивала она.

— Да! Да! Мой! И я хочу нормального сына, с которым можно, не знаю, ну, поиграть в футбол, поговорить о машинах, самолетах, кораблях, да мало ли о чем! Вон, у Флинов каждый вечер с этого и начинается. А у нас что? Травы, цветы, сушеные летучие мыши, куча фокусов и множество пустых амбиций! — Тобиас уже не мог сдерживаться. — Мне нужен НОРМАЛЬНЫЙ сын! Понимаешь, НОРМАЛЬНЫЙ!!!

Мальчишка сидел и все так же безучастно смотрел на отца. Можно подумать, что не о нем и речь идет. И все же надо мягче.

— Ты хоть знаешь, Сев, кто выиграл Кубок европейских чемпионов в этом году? Или кто такой Мэтт Басби? А?

Эйлин снисходительно улыбнулась, а вот сынишка молчал, глядя на отца и удивленно изогнув бровь. Где только набрался таким штучкам? Смешно просто. Все смешно. Семья называется.

— Знаешь? — продолжал допытываться Тобиас.

— Северус, — мягко произнес он.

— Чего? — не понял мужчина.

— Северус.

— Ну и?

— Меня зовут Северус, а не Сев…

— СУКИ!!!

Кровь бешено ударила в виски. Тобиас сам не заметил, как вскочил с кресла, сжимая кулаки. Ребенок мигом отшатнулся от него, прячась за диван. И как только лоб себе не расшиб? Эйлин, кажется, глухо вскрикнула и попыталась отойти, наверное, подумав, что сейчас он ударит ее или сына. Да! Обоих просто по стене размазать хочется! Он в два счета преодолел расстояние, разделявшее их, быстро схватил ее за запястье и дернул к себе; и в ту же секунду на столик с диким грохотом упал злосчастный зеленый абажур. В комнате стало темно.

* * *

Маленькому паршивцу хватило считанных секунд, чтобы выскользнуть из комнаты и быстро взлететь к себе наверх, Эйлин — пару взмахов этой чертовой волшебной палочкой, чтобы привести гостиную в относительный порядок, а ему самому — полбутылки дешевого скотча, чтобы как следует успокоить нервы. Желание удавить обоих выродков было слишком велико.

Сейчас, стоя у окна и вглядываясь во тьму ночного неба, он вновь и вновь прокручивал в уме прошедший день, неделю, всю жизнь. Звезд здесь почти никогда не видно, все затянуто смогом от ближайших заводов. Не лучшее место для семейной жизни, но хоть что-то. Тобиас приоткрыл окно, и откуда-то слева, должно быть из соседних домишек донеслось «It’s Gonna Be All Right». Да, в это, пожалуй, хочется верить. Верить и ждать — вот и все, что ему теперь остается. По крайней мере, здесь у него есть хоть какая-то работа, не то что в Портсмуте. И незачем искать виноватых, их нет, просто так сложились обстоятельства. Впрочем, если очень попытаться….

Он открывает окно шире и полушутливо приподнимает стакан с недопитым скотчем. Спасибо вам господин Вильсон!

«За рабочие места, хорошие условия труда и шанс для каждого, для всех…»

Спасибо! Конечно, для всех! Для всех, кто подобно саранче хлынул в Англию из бывших колоний. Старые и новые лица, которым обязательно надо помочь устроиться: первым полагаются пособия, гарантированные рабочие места, льготы, а вторым — ничего. Они просто дешевая рабочая сила, как и он сам. Отравляют жизнь, невозможно дышать, невозможно работать. Даже здесь, на северо-западе Питерборо уже встречаются черномазые рожи, временами попадаются другие полудурки с точками на лбу — индусы, мать их. Но даже им, пожалуй, живется лучше, чем ему сейчас. У них есть опора, есть семья. Они вместе несмотря ни на что. Флин говорил, что к этому еще надо прибавить какую-то там дема… дева… девальвацию фунта из-за государственных долгов. Сам он в этом ничего не смыслил. Долги у них видите ли! У него тоже долги, но свои он честно отрабатывает. Ни к кому в карман не полезет. Никогда

Мужчина отошел от окна, от выпитого слегка покачивало. Надо сварить кофе, а то сейчас совсем даст в голову. Где же спички? Здесь нет. Здесь тоже. Позвать что ли Эйлин, пусть наколдует огнь.

— ЭЙЛИН!!!

Тишина. Ну и черт с ней! Сам, все сам. Вот и спички. Без всякого, мать его, волшебства, без него лучше. Всегда было лучше. И раньше тоже было... Раньше…

* * *

В ту пору он работал сварщиком и электроналадчиком на частной судоверфи Robert Napier&Sons в Портсмуте, а по ночам подрабатывал сторожем в магазине стройматериалов на Климстон Клоуз. Работал легко, все делал увлеченно и, казалось, никогда не уставал. Даже воздушный пистолет с этой шибкой дробью — и тот был не таким тяжелым, а в самый раз. Жизнь кипела вокруг, и он сам мог ей распоряжаться.

А еще был запах Ла-Манша и привкус, такой дымно-горький, от которого первое время голова шла кругом. Морем он бредил с самого детства, мечтал стать матросом, бороздить бескрайние морские просторы. Вряд ли кто-то замечал, но великими адмиралами становятся именно мальчишки, которые раньше и моря-то никогда толком не видели. Они о нем мечтали, видели во снах, рисовали и полюбили заочно. На всю жизнь.

Впрочем, Тобиас считал, что его мечта сбылась, почти сбылась. В его жизни всегда было как-то слишком много этих «почти». Тогда он этого еще не замечал. Гуляя по вечерам вдоль исторических доков и любуясь HMS Victory, он был по-настоящему счастлив. Даже вечно брюзжащий хозяин магазина, ирландец Чарли О’Кайли не мог испортить ему настроение после таких прогулок.

Зачем ворчать? Надо закрывать магазин, так закрывайте, у него есть второй ключ. Нет, не опоздал. Ну да, зашел перекинуться в карты с приятелями. Бывает. Зачем поднимать такой шум?

Кстати, именно так он и познакомился с Эйлин.

В тот февральский вечер 1957 года, ему повезло немного разжиться лишними деньгами в карты. За такое дело можно и выпить лишнюю. Чего уж там? Очень кстати, особенно если вспомнить, что все вокруг, как с цепи сорвавшись, только и говорят о забастовках.

Окрыленный пусть и небольшим выигрышем, Тобиас уже прикидывал как лучше им распорядиться. С одной стороны, надо бы выслать денег в деревню: мать-то совсем одна осталась. Саймон не в счет, со священника проку мало. С другой — нестерпимо больше хотелось наведаться к Мэри, в ее тесную квартирку, пропахшую виски и сладкими духами. С деньгами она уж точно не выставит его за дверь.

Он так размечтался, что, только пересекая Сэлтон роуд, заметил двух верзил, увязавшихся за ним, судя по всему, от самого бара. Один из них смутно кого-то напоминал. Впрочем, времени размышлять над этим не было. Ускорив шаг, он быстро завернул в проулок. Не тут-то было! Эти двое тоже не отставали. Выругавшись сквозь зубы, Тобиас рванул вперед: шаг, второй, третий, четвертый, еще один поворот — и тупик… Двое за его спиной только глухо рассмеялись, дескать «попался». Делать нечего. Поглубже вдохнув, резко рванул вперед, схватил того, что стоял ближе, за лацканы пальто и что есть силы засветил в челюсть, затем на выдохе ударил в солнечное сплетение. Незнакомец охнул и начал оседать, а Тобиас повернулся к его дружку. Того не было видно. Испугался, должно быть и… В это же мгновенье затылок резко обожгло. Даже не вскрикнув, Тобиас повалился навзничь, кто-то ударил ногой по ребрам. Стараясь окончательно не потерять сознание и превозмогая острую боль в грудной клетке, он взглянул в строну. В двух футах от него валялся длинный металлический прут — необходимо только приложить усилие и дотянуться. Он попробовал поднять руку и в тоже мгновенье заорал диким голосом, чувствуя, как начинают дробиться пальцы. В руке, казалось, что-то ощутимо лопнуло, горячая волна боли рванула по сосудам вверх…

Последней, что он увидел перед тем, как кровавая пелена окончательно поглотила сознание, была поддернутая дымкой хрупкая женская фигурка.

* * *

Голова лежала на чем-то мягком и мокром, правую скулу слегка саднило, а само тело было каким-то ватным, невесомым, будто чужим. Тобиас приоткрыл глаза, попытался сфокусировать взгляд. Со второй попытки ему это удалось.

Он лежал на диване под скошенным деревянным навесом, невдалеке стояла пара столиков, стулья были перевернуты наверх, в дальнем углу пылился старый музыкальный автомат начала 40-х, наподобие шарманки, только больше в несколько раз, над ним было развешено множество черно-белых фотографий. Рядом с ним сидела худая, слегка угловатая молодая женщина в мешковатом пальто. «Не красавица» — первое, что пришло на ум: лицо слишком длинное худое, какое-то землистое, рот тонкий, подбородок упрямо вздернут, глаза серые и водянистые. Не на чем взгляд задержать, кроме густых бровей и иссиня черных волос, собранных в тугой пучок, впрочем, ее они несколько не украшали — наоборот, придавали строгий, даже мрачный вид.

— Вот, держите, здесь еще немного льда, — рядом с ней стоял плотный краснолицый мужчина в сером застиранном фартуке с железной миской в руках.

— Благодарю вас, — голос оказался мягким и обволакивающим. — Как вы себя чувствуете? — кажется, теперь она обратилась к нему.

— Нормально, — странно, но язык его слушается. — А что произошло там?

— Судя по всему, разбойное нападение, хотя тут вам, конечно, лучше знать. К сожалению, я не успела рассмотреть нападавших.

— А-а! А почему убежали? Появились патрульные?

Собеседница лишь неопределенно пожала плечами.

— Вам лучше? Может стоит послать за врачом?

— Да нет, не надо…

Тобиас привстал. Тело слушалось плохо, ребра слегка ныли, хотя все могло быть гораздо хуже. Он перевел взгляд вправо и так и замер, удивленно взираю на руку. Она была целая и невредимая, только на костяшках виднелись небольшие царапины. Казалось, что это не его пальцы просто раздавили полчаса назад. Он согнул и выпрямил руку в локте, повел запястьем, поиграл пальцами. Показалось? Да нет, такое не могло показаться. А боль? Боль-то была, да еще какая. Бред! Выходит, он отделался лишь ушибленными ребрами и парой ссадин? Ничего не понимая, он взглянул на девушку.

Молодая женщина все это время внимательно наблюдала за ним, слегка нахмурив брови, словно решала про себя какую-то сложную задачу. Вид у нее был недовольный.

— Эй вы, там! Я, между прочим, закрывать собираюсь! — послышалось сзади, вместе с позвякиванием стаканов. Хозяин закусочной решил о себе напомнить.

Им ничего не оставалось, как выйти на улицу. Мокрый ветер неприятно ударил в лицо, заставляя поморщиться. Тобиас бросил взгляд на женщину, она лишь поглубже уткнулась в воротник. Было в ней что колючее, что, кажется, тронь и уколешься, и одновременно хрупкое, нежное. Эдакий сказочный эльф, правда, порядком изможденный.

— Спасибо! — он решился прервать неловкое молчание.

Слабый кивок в ответ.

— Как мне найти тебя потом? — сам не зная зачем, ляпнул он.

— Не стоит!

— Но..

— Поверьте, это лишнее. В следующий раз будьте осторожней, пожалуйста.

Она всего на секунду сжала его руку тонкими холодными пальцами и зашагала прочь, не оборачиваясь. А он так и остался смотреть ей вслед. Потом, словно скинув оцепенение, кинулся за ней.

— Постой! Как тебя зовут?

— Эйлин! — донеслось вместе с ветром.

Фигурка уже давно растворилась в темноте, а он так и стоял, думая о своем.

На следующий день после работы Тобиас купил цветы, приоделся и, как последний идиот, проторчал весь вечер и полночи на углу Вестменстео Плейс. Утром уставший и злой отправился на верфь, а вечером опять — и так три дня подряд.

Зачем? Он и сам не отдавал себе отчета. Наверное, просто хотелось еще раз ее увидеть, поговорить.

На четвертый день, а точнее вечер, когда он уже проклинал все на свете, наконец, появилась она. Такая же, как он и запомнил, в том же сером пальто, только теперь еще шея была укутана толстым серо-зеленым шарфом в полоску.

Увидев его, одиноко стоявшего под фонарем, удивилась несказанно, но все-таки подошла. Больше ничего и не надо было. Остальное он, кретин, сделал сам…

В тот вечер его как будто прорвало: он говорил про верфь, корабли, море, детство, про брата и старшую сестру, про жизнь в деревне, кажется, даже школьного учителя мистера Барнса вспомнил. Эйлин только слушала и улыбалась этой своей фирменной слегка снисходительной улыбкой. Они гуляли вдоль набережной, кормили чаек, они, оказывается, неплохо едят картофель. Потом он предложил зайти к Смиту послушать Фэта Домино или Чака Берри, у того была хорошая коллекция пластинок. Уже за полночь, прощаясь, он спросил, можно ли будет увидеть ее еще. Эйлин согласилась. Правда, провожать строго-настрого запретила.

С тех пор так и повелось: он ждал ее на углу Вестменстео Плейс, и ровно в восемь она приходила. Где-то на втором или третьем свидании Эйлин рассказала ему, что работает помощником аптекаря недалеко от того самого переулка. И только на следующее утро до него дошло: на Вестменстео нет аптек! Она что-то недоговаривает. Ладно, с этим он решил разобраться позже. Главное, что на беглую преступницу или шлюху она была явно не похожа. Потом сама расскажет. Всегда надеялся на это чертово потом. Надеялся, что она снизойдет до него, объяснит. Тогда он еще не подозревал, что так будет продолжаться всю жизнь.

Время шло. Месяца через два он понял, что влюбился. Впрочем, это сейчас он понимает, а тогда, в далекие пятидесятые, это чувство его здорово смущало. В свои двадцать три года он уже не был романтиком, но любовь все еще представлялась ему необычайно сильным чувством, способным перевернуть все с ног на голову. Смешно. Вместо этого он привязался к Эйлин как к любимой «фланелевой рубашке». Совершенно обыкновенная рубашка, невзрачная, в магазине пройдешь мимо и не заметишь. Однако стоит только примерить, и сразу понимаешь — в ней тебе уютно. Она мягкая, и сшита специально для тебя. Обычная рубашка, с которой можно сжиться. Его и только его. Он ее никому не отдаст, просто потому что привык, да и удобно в ней. Одна такая была у него дома в съемной комнате, а второй была Эйлин.

В начале апреля Тобиас решился сделать предложение, нельзя было тянуть дальше, надо было что-то решать. Опять никакой романтики, все четко и просто, но от этого не менее волнительно и необыкновенно. Он хорошо помнил, как бешено колотилось сердце. Хотя, чего собственно переживать-то было?

Именно тогда Эйлин призналась, что она волшебница.

Сначала он ей не поверил, а потом зачарованно, как ребенок, смотрел на волшебную палочку, на искры, на маленькие звездочки и кольца сладко дыма, появившиеся из воздуха. Смотрел на нее. Тогда ему показалось, что это все чертовски мило. Невероятно и прекрасно. Да и жить с волшебницей здорово, они теперь не пропадут, это уж точно! Оказалось, Эйлин действительно работала в аптеке, только магической, а жила недалеко от Лондона в местечке Хатфилд.

С ума сойти! А как она каждый день добирается до Портсмута??? Выяснилось, что и это не проблема: есть какие-то камины, а еще можно аппарировать. Да, сказок тогда было много. А самая главная из них, что они смогут жить «долго и счастливо».

На Пасху они поехали к его матери в деревню. Там, в местной церквушке они и обвенчались. Эйлин стала миссис Снейп, а еще спустя два с половиной года, 9 января на свет появился его сын, Северус Снейп. Они в то время только переехали в новый дом в пригороде, воздух там был чище, условия жизни лучше, и с ребенком было где погулять. Всё было, как у всех… И что в итоге?

Что с этим самым ребенком что-то не так, он понял далеко не сразу. Нет, были, конечно, отдельные случаи: парящий в воздухе медвежонок, будто случайно разбившаяся бутылочка морковного сока, вспыхнувшая как свечка воскресная газета, исчезнувшая витрина в кондитерской. Наверное, были и другие неприятности, но уже в его отсутствие. Он уходил рано, приходил поздно, а в единственный выходной хотел отоспаться за всю неделю, а не тащиться в парк смотреть белок и лепить куличи на детской площадке. Ребенком занималась полностью Эйлин. Знал бы, что так выйдет — сходил бы, и не раз.

А тогда он думал: «Пускай подрастет, вот тогда и поговорим, и поиграем». Тогда он его на судоверфь возьмет и покажет огромный корабль, окруженное лесами высотой в пятиэтажный дом, и железную палубу, которую только начали обшивать металлическими листами, а самое главное, расскажет о море. Об его море. Но не вышло. Море сына никогда не интересовало.

Мальчишка рос угрюмый, нелюдимый. Иногда казалось, что он полностью замкнут в своей скорлупе и лишь время от времени, словно улитка, высовывает голову, чтобы посмотреть, что там вокруг. Хотя и в эти он моменты вел себя странно, непонятно, не так как все дети. Когда пришло время идти в подготовительную школу — проблем не убавилось, скорее наоборот. Оказалось, что у Сева начались трудности с чтением: он никак не мог составить из букв слоги, а затем слова. Врачи подозревали дислексию. Вроде бы, как ему объяснили, с этим люди живут, и ничего страшного, но Эйлин впервые на его памяти устроила жуткий скандал. И куда тогда подевалось все ее хваленое воспитание и аристократические манеры чистокровной волшебницы? Вся красная, как вареный рак, она заявила, что если проблемы и есть, то с ними надо бороться, а не прятаться от них. Золотые слова. Хоть на лбу ей сейчас их напиши.

Северуса начали возить по специалистам. Чего они только не советовали! Один решил, что клин надо вышибать клином: посоветовал накупить книг и просто заставлять ребенка читать, выработать навык на автоматизме. Хоть пара строк — уже результат. Чтоб он подавился своим советом и двадцатью пятью фунтами за консультацию. Потому что именно с этого момента все пошло поехало. Книги, книги, книги — впору библиотеку было открывать. Пол заработка уходило на эти чертовы книги. Ребенку, видите ли, надо заниматься. Взять у друзей или соседей нельзя — вдруг книжка превратится в кошку и убежит. Вашу мать! Особенный стал для него синонимом к слову странный. А Эйлин еще и поощряла эту ненормальность, сама учила его всем этим фокусам и сказкам.

Чего только стоит этот случай летом 1966 года! Он с семьей тогда решил съездить к себе Линкельхольт, родных проведать, да и самому тогда отдохнуть не мешало. По случаю приезда в маленьком двухэтажном домике собралась вся семья: брат, старшая сестра с мужем и двумя детьми, близнецами на три года старше Северуса, двоюродный брат с семьей, крестная, да еще пара соседей. Без них никак. Все расспрашивали о жизни, о делах в Портсмуте, говорили, что стоит почаще приезжать. Соседи наперебой пересказывали последние деревенские новости, местные сплетни, временами вспоминая людей, которых он, казалось, уже давно забыл… После обеда ребята убежали купаться на речку, Северус с ними. Он тогда только порадовался. Ну, наконец-то! Молодец!

Вернулся он через четверть часа, прижимая к груди небольшой букетик ромашек, и торжественно вручил их Эйлин. Все только заулыбались: «Ах, какой милый малыш!»

А малыш засмущался и говорит, дескать, ничего особенного в этом нет, просто если взять сушеные цветы ромашки, добавить к ним листья мелиссы, селезенки лягушек и еще какой-то белиберды, то получится отличное обезболивающие зелье. Понятно, как божий день, откуда ветер дует. Эйлин в ту пору подрабатывала, варя зелья на заказ дома. Вот и научила. Впрочем, присутствующие только еще больше посмялись. Он же взглянул на Эйлин и обомлел: она сидела, гордо вскинув голову, всем своим видам показывая какие собрались вокруг нее идиоты и ничтожества, на губах играла презрительная улыбка.

После этого случая он попытался с ней серьезно поговорить и…наткнулся на глухую, каменную стену непонимания. «Хогвартс!» — вот и все, что он слышал в ответ.

Хогвартс — причина и следствие всего. Начало ссор, скандалов, даже драк. Начало конца. Он просто не понимал: почему должен отправлять своего сына черт знает куда. Делать из него вторую Эйлин. Делать из него сказочника, тряпку. Нет, лучше как все дети в начальную школу, а не в богом забытую дыру где-то в Шотландии, которую он даже увидеть не сможет. Он, видите ли, маггл и не может лицезреть такое чудо. Только последняя дура могла такое придумать.

Была и еще одна причина, о которой он никогда ей не говорил. И не скажет уже. Просто, раз он не может увидеть эту школу, то как он сможет помочь сыну, если что-то случится? Может, надо будет поддержать его в трудный момент. «Что-то случится!» — эта мысль не давала покоя.

Что там говорят про «материнское сердце»? Интересно, а отцовское есть?

Вот так и жили: один не слышал другого. Сказочная жизнь. В начале 1967 судоверфь приобрела индийская компания «Pipavav». Ее руководство в целях экономии средств быстренько провело сокращение рабочих мест. Вот так он остался за бортом. За бортом нормальной жизни. Еще пару месяцев пытался безрезультатно найти работу. За дом надо было выплачивать, отложенные деньги заканчивались, а Эйлин вела себя как ни в чем не бывало: покупала книги, ингредиенты для своих зелий, какой-то порох — словно не видела, что происходит вокруг. Не видела? Не стоит обманываться — ей просто было наплевать. Всегда.

Когда ситуация, казалось, вообще зашла в тупик, Майкл Флин посоветовал поехать в Питерборо, сам он уже получил бронь на каком-то заводе. Тобиас тогда подумал и решил, что терять все равно нечего. Так он оказался в этом богом забытом промышленном районе.

* * *

Да, ему в этой жизни терять уже абсолютно нечего. Он все и так потерял. Остается только стоять у раскрытого окна, вдыхать грязный воздух заводов и пить жженую бурду, такую же горькую, как и вся его жизнь. Жизнь человека-помойки. Поучительный может получиться рассказ, хоть и грустный, но, несомненно, поучительный.

Тихо скрипнула дверь, в комнату вошла Эйлин, кутаясь в шерстяную шаль.

— Уснул?

— Да, — тихо говорит она.

— Хорошо, давай и сама ложись!

— А ты?

— А я еще постаю, подумаю…

— О чем?

— Не важно.

Она долго смотрит ему в глаза, вздыхает и делает шаг к двери. И тут он вспоминает.

— Постой! У тебя осталось хоть немного?

— Да, я старалась экономить. А когда выплатят остальную часть?

— Обещали к пятнадцатому мая.

— Хорошо.

Она вновь долго и пытливо смотрит на него грустными глазами.

— Ладно, иди уже!

— Знаешь, я тут подумала, если купить пару ингредиентов, я бы опять могла варить зелье на заказ. В Косом переулке сейчас спрос на зелье для похудания с этой новой модой, — заводит старую песню Эйлин.

Опять издевается. Она не дура, просто ей нравится доводить его до белого колинья.

— Да ты что?! А соседи? Про них ты опять забыла?! — он уже смеется от досады. — А людишки здесь любопытные!

— Я понимаю…

— Понимаешь?! Да про нас и так все судачат, кому только не лень! — кажется, он опять начинает закипать, как чугунный чайник.

— Я могла бы применить маглооталкивающие чары.

— Чтобы я вообще домой не попал?! Спасибо!

Она только вновь качает головой, словно сожалея. Нет, жалости ему точно не надо. На душе противно и мерзко.

— Все, уходи! Оставь меня одного! Не до тебя сейчас!

— Тобиас, ты такой нервный в последнее время. Ну что с тобой случилось?

— Ты со мной случилась…

Легонько хлопнула дверь. А ему остается лишь горько усмехнуться и допить, наконец, этот проклятый кофе. Он вновь смотрит в окно. Думает. Опять забыл сказать, чтобы постригла этого паршивца, а то смотреть уже противно. «Противно» — это слово отлично характеризует жизнь человека-помойки. Где-то на задворках усталого сознания мелькает нелепая мысль, что если эти Авгуры существуют на самом деле, то они, должно быть, препротивные твари.