Он покачал головой и снова повернулся к окну. За его спиной Ханна судорожно распихивала свои наряды по сумкам, стараясь производить как можно больше шума, разбивающего тягостную тишину залитого послеобеденным солнцем дома. Он не мог отвести взгляд от белеющего на ярко-зеленом газоне пятна. Прищурил глаза, присмотрелся — сачок для бабочек. Сердце на секунду замерло, а затем, казалось, провалилось по пищеводу и камнем осело в желудке.
— Аластор, ты поможешь мне с чемоданами?
— Конечно, — голос прозвучал как чужой.
Подавив вздох, обернулся. Надо бы улыбнуться, чтобы она не чувствовала себя виноватой. Улыбка не получается, и она это замечает, ее взгляд смягчается, но от этого только хуже. Сейчас она заплачет, и тогда он не сможет больше держаться. Он отворачивается, подхватывает чемоданы и ставит их рядом с камином. Ханна несмело кладет руку ему на плечо, и он вздрагивает. Бесшумно ловит ртом воздух, лишь бы продержаться еще немного.
— Прости, Аластор, но так будет лучше нам обоим.
Он кивает и снова пытается улыбнуться. Он должен что-то сказать, как-то приободрить ее, но это как раз то, что он совершенно не умел, то, чего она ждала от него все эти шесть лет. Они ждали. А он так и не смог. Не глядя на него, Ханна берет горсть пороха и кидает его в камин. Он ставит в него чемоданы.
— Мне очень жаль, — выдыхает Ханна почти беззвучно.
Губы предательски кривятся, он качает головой.
— Поверь, мне тоже очень жаль.
Она бросает на него взгляд, полный одновременно и понимания, и обиды, и нежности, и упрека. Так она смотрит на него уже шесть лет. И он понимает, что заслуживает этот взгляд.
Ханна осторожно ступает в камин и полным слез голосом шепчет:
— Прощай, Эл.
Он снова вздрагивает, вспоминая то время, когда она его так называла, когда она еще не умела вот так смотреть на него, когда она еще не разучилась улыбаться. Когда он даже не подозревал сам, что окажется такой свиньей.
— Ханна…
— Прощай, — ее голос срывается, и она называет адрес своих родителей в Эдинбурге.
Вот и всё. Он почему-то подумал, что у маглов все выглядит как-то трагичнее: можно посмотреть вслед уезжающей машине, пока она не скроется за горизонтом, и все такое… А он глупо уставился в пламя, горящее в камине. Никакой трагичности.
Истерический смех перешел в рыдания, и Аластор отвернулся от камина. Взгляд упал на окно, и истерику как рукой сняло. Главное не выглядывать. Главное не увидеть снова этот белый сачок.
Вопреки разуму, на ватных ногах он подошел к окну и вцепился онемевшими пальцами в подоконник. Сачок будто бы блестел на солнце. Откуда-то из-за кустов появился худенький мальчишка лет шести со всклокоченными почти белыми волосами. Он поднял сачок и принялся бегать за бабочками по саду, весело хохоча. С губ Аластора слетел хриплый стон.
— Керри… — прошептал он ошеломленно, — Керри!
Смех эхом отзывался в его висках. Аластор с силой потер глаза — сачок лежал в траве. Он отцепился от подоконника и, пройдя несколько неуверенных шагов до кресла, тяжело опустился в него и закрыл лицо руками.
Он был трусом, мерзким подонком. Оставил Ханну один на один с трудностями, с их общими трудностями. Когда Керри только родился и все узнали о том, что он неизлечимо болен, Аластор часто слышал сочувствия по поводу такого несчастья. Только вот Керри был счастьем. Просто трудным. И только Ханна знала, насколько трудным, потому что сам он, преуспевающий и уважаемый мракоборец, бежал от этих трудностей. Боязнь привязаться к этому улыбчивому и умному мальчишке, о котором они с Ханной так мечтали, гнала его из дома, заставляла посвящать все свои силы работе, задерживала после работы в баре с коллегами. А Ханна в это время была одна, без поддержки отважного Аластора Муди, за которого она выходила замуж. Вот так жизнь и расставила все по местам.
А потом мальчик умер, и каждый из них считал себя виноватым. Только вот разница была в том, что он, Аластор, был действительно виноват. И вот Ханна ушла.
И вот теперь он остался один на один с воспоминаниями о Керри.
Он яростно потер глаза и огляделся. Маленький стульчик, на котором за завтраком сидел сын, выделялся на фоне элегантной, со вкусом подобранной Ханной мебели. Где-то на чердаке заскрипели балки. Интересно, а если он все-таки решится покончить со всем этим раз и навсегда, Ханна будет способна проронить хоть слезинку, или она уже выплакалась досуха? И через сколько времени его найдут, если вообще будут искать?
Он поднялся с кресла и решительно направился к лестнице, на звук скрипящих балок, как вдруг кто-то постучал в окно. Аластор вздрогнул и обернулся — большая серая сова спокойно сидела на подоконнике и смотрела на него круглыми глазами, дожидаясь, пока он откроет окно.
Сова вместе с порывом свежего ветерка ворвалась в дом, и Аластор нахмурился, читая пергамент. Значит, вот кого небеса послали, чтобы спасти мракоборца от смерти! Чарли Бербидж совсем недавно пришел в Аврорат, но Муди он нравился. Аластор горько усмехнулся и скомкал пергамент.
_____________________
(1) Они никогда не говорили, что любили,
Потому что кто может сказать:
"Мы были убиты вчера"?
18.02.2011 1969
Мистли, Суон Клоуз, март
Мистли был окутан туманом. Неприятный мелкий дождь разогнал жителей маленького городка по домам, что было на руку Аластору Муди. Он появился в кустах заботливо постриженной живой изгороди на углу небольшой узенькой улочки и Харвич Роуд и беспокойно огляделся. Ни души. Это было ему на руку — ему не очень хотелось, чтобы какой-нибудь магл увидел его окровавленное лицо и позвонил в полицию.
Муди поднял воротник плаща и быстро зашагал по Суон Клоуз. Оказавшись перед самым последним домом, он внезапно замер. В окне на втором этаже горел свет, падая на снег красным прямоугольником, проникая сквозь веселые пестрые шторы. Он видел движущиеся тени — Чарли читал дочери сказку на ночь. Всё было как обычно. Муди вдруг понял, что не может сделать больше ни шагу. Что-то давило на плечи, прижимало его к земле; казалось, только сейчас он почувствовал всю полноту боли, пронзающей его лицо. Но могла ли эта боль сравниться с той, что предстоит испытать Чарли? А с той, что придется испытать ему самому?
Милый, уютный, гостеприимный дом Бербиджей. Верный друг Чарли — смышленый, хоть еще и молодой. «Капитан Чарити», которую он учил Защитному заклинанию на «самых всамоделишных палочках», то есть с помощью специально выструганного для нее дубового прутика. И Ада… Ангелоподобная, чуткая Ада со своими дымящимися кулинарными шедеврами и звонким смехом. Ада, которую он любил всем сердцем. Ада, которая была ему как дочь. Ада…
Он медленно поднялся по ступенькам и позвонил в дверь. Закрыл глаза и глубоко вздохнул, услышав резвый топот детских ног. У Чарити были такие же золотистые волосы, как у матери.
Строгие интонации в голосе девочки напомнили ему ее мать, и он снова прикрыл глаза.
— Где папа, детка? — хрипло выдавил он.
— Аластор, не ожидал… Что за черт?
Глаза Чарльза Бербиджа стали такими же круглыми, как и у дочери. Но в отличие от шестилетней девочки он понял намного больше.
— Что произошло? — ошеломленно спросил Чарльз.
— Чарли, мы попали в передрягу. Ада… она была одна на участке, их было пятеро…а мы не успели…
Аластор не мог смотреть другу в глаза. В том, что случилось с Адой Бербидж был виноват только он сам. Он не должен был отпускать ее одну на патрулируемый участок. Ада была опытным мракоборцем, как и Чарли, но правила есть правила. И он нарушил правила. И не успел.
Чарли схватился за лестничные перила. Он с мольбой взглянул на Муди и открыл рот, пытаясь подобрать слова, но Аластор опередил его.
— Она в Мунго, Чарли. Целители сказали, что сделают все возможное, но шансы невелики…
По лицу Бербиджа пробежала судорога, и он несмело улыбнулся. Глаза Чарли истерически блестели.
— То есть… Мерлин, Аластор, что ж ты сразу не сказал…
— Чарли…
Муди с сочувствием смотрел на почти теряющего сознание Чарли. Бербидж был отличным мракоборцем, именно поэтому они так сработались. Но если у Аластора больше не было слабого места, то у Чарли была Ада.
— Она в Мунго… Она просто в больнице…
Чарли несколько мгновений метался по комнате, абсолютно не понимая, что он делает, а затем все же нашел вешалку и снял с нее плащ. Муди смотрел на него, абсолютно его не видя и не слыша его беспокойных бормотаний. Он ощущал какую-то странную пустоту, как будто на самом деле ничего этого не было.
Чарли все-таки сумел натянуть шапку трясущимися руками и посмотрел на друга с яростным нетерпением.
— Идем, Аластор! Нам нужно к Аде… и тебе тоже нужна помощь. У тебя все лицо в крови.
Муди бессознательно провел ладонью по лицу и обнаружил на обветренной коже кровавую полосу. Он не смотрел на Чарли. Он повернулся к ничего не понимающей, жмущейся к спинке дивана девочке, которая была похожа на маленького загнанного зверька.
— Капитан Чарити, нам с папой надо ненадолго оставить вас одну. Справитесь?
— Спрашиваешь, юнга!
Девочка улыбалась, но в ее взгляде все еще оставалась настороженность.
— На такого капитана можно положиться!
Муди выдавил из себя улыбку и отсалютовал девочке. Чарли подошел к дочери и взъерошил золотистую копну волос.
— Детка, я постараюсь вернуться скорее.
— Хорошо, пап, — понимающе кивнула девочка, — А если мама придет раньше, мы будем ждать вас с дядей Аластором с огро-о-омным блюдом с пирогами!
— Конечно, дорогая, — заверил дочь полный надежды Чарли и вылетел за дверь.
Муди еще раз улыбнулся девочке и последовал за другом. Хлопок двери стер с его лица всякий намек на улыбку. Он знал правду, но Чарли вряд ли смог бы ее воспринять. Уж он-то знал.
* * *
Лондон, Министерство Магии, июнь
Чарльз Бербидж вышел из камина в Атриуме и, даже не попытавшись отряхнуться, побрел к лифту. Ему было ужасно жарко в не глаженном рабочем костюме. Кроме того, у него жутко болела голова, и очень хотелось пить.
— Привет, Чарли!
Возле лифта стояла красотка Муфалда Хмелкирк и приветливо улыбалась, а он, к своему стыду, ее даже не заметил — так ломило виски. Муфалда была как всегда неотразима; в Министерстве она считалась эдаким местным секс-символом — завораживающий голос, идеальная прическа, ярковатый цвет помады, не переходящий деловой грани, но все-таки достаточно игривый, строгая юбка, открывающая длинные стройные ноги — все восхищались миссис Хмелкирк, а она в свою очередь восхищалась лишь своим мужем. В этом они с Чарли были похожи. Именно поэтому они поддерживали дружеские отношения. Именно поэтому она позволила себе насмешливо нахмуриться и протянуть:
Чарли заметил, как она, отворачиваясь, приподняла брови. Конечно, он ведь как дурак надеялся на то, что никто не почувствует исходящий от него запах перегара. Лифт остановился, и Муфалда, легонько сжав его плечо симпатичной ручкой с длинными ноготками, вышла. Следующий этаж был его. Аврорат.
Он брел по безлюдному коридору, стены которого были заклеены старыми и новыми фотографиями темных волшебников, которые взирали на него с лютой ненавистью. Этот коридор… десять шагов прямо и поворот вправо — его кабинет. А если не поворачивать, а пройти еще тридцать шагов прямо, то вот он, кабинет начальства. Чарли постучал и вошел.
— Ох, Чарли, это ты!
Напоминающий льва поджарый мужчина поднялся с кожаного кресла и протянул Чарли руку. Тот нервно пожал ее.
— Мистер Скримджер…
Внезапно приветливый взгляд хозяина кабинета исчез, сменившись взглядом, полным удивления. Он критично осмотрел мятый костюм, небритые щеки, и его глаза сузились, когда он почувствовал запах перегара. Чарли почувствовал, как успокоившаяся было ломота в висках снова вернулась. Ему еще никогда не было так стыдно.
— У тебя на плечах сажа, — лаконично высказался Руфус Скримджер.
Он снова опустился в свое кресло и указал Чарли на другое такое же. Чарли сел на краешек, чувствуя себя последним идиотом. Некоторое время Скримджер смотрел на Чарльза молча, как будто изучая его или оценивая.
— Знаешь, Чарли, я намедни вспомнил все твои подвиги и заслуги.
— Сэр… — робко начал Чарльз, но Скримджер сделал вид, что не услышал его.
— Ты выдающийся мракоборец, Чарли. Талантливый.
— Я…
— И я решил, что тебя нужно повысить, — снова перебил его Скримджер, но на этот раз давая понять, что говорить здесь будет только он, — Думаю, это должно взбодрить тебя.
«Вот оно», подумал Чарли. Никто не говорил с ним о смерти жены напрямую. Все ловко обходили эту тему, делая вид, что ничего не случилось, что несколько месяцев назад они не стояли на кладбище в черных мантиях, что они не плакали и не приносили ему свои чертовы соболезнования.
Чарли решительно поднялся с кресла и вытащил из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок. Он положил его на стол перед Скримджером, и тот, подозрительно взглянув на него, осторожно развернул его. Внимательно прочитав его, он снова взглянул на Чарли и вежливо улыбнулся.
— Что это?
— Просьба об увольнении.
Чтобы взять себя в руки, Чарли беспечно пожал плечами.
— Ага, — тихо проговорил Скримджер.
Он немного помолчал, кивая головой, а затем яростно улыбнулся.
— То есть ты хочешь перебиваться с работенки на работенку, а по вечерам наливаться виски в гостиной, жалея себя, несчастного?
Чарли почувствовал укол совести, но быстро справился с эмоциями.
— Пожалуй, что так, — ответил он спокойно.
— У тебя шестилетняя дочь, подумай о ней! — прорычал Скримджер, хлопнув ладонью по столу.
Чарли невесело усмехнулся.
— В конце концов, это моя дочь, сэр.
Скримджер бросил на него рассерженный взгляд.
— Да и черт с тобой, Бербидж!
Он махнул палочкой в сторону Самопишущего Пера и резким росчерком расписался на заявлении Чарльза.
20.02.2011 1 сентября 1973
Мистли, Суон Клоуз
Чарити всегда все говорили, что она похожа на свою маму. Просто вылитая. Но смотря на себя в зеркало, она не наблюдала такого уж поразительного сходства, которым все восхищались. Мама была прекрасной принцессой: стройная, красивая, милая, с золотыми руками. А Чарити так и не научилась искусно готовить. Кроме того, Чарити была совсем не стройной и, как ей казалось, абсолютно некрасивой. У Ады Бербидж были блестящие золотые волосы, а не стог сена, как у Чарити. И Аде Бербидж не приходилось стесняться уже наметившейся груди.
Кроме того, Ада Бербидж обожала маглов и боролась с темными волшебниками. Чарити хорошо помнила, как несколько лет назад папа вернулся под утро бледный и уставший и какой-то отрешенный. Как он жалобно посмотрел на нее и сказал:
— Зайчонок, нашей мамы больше нет с нами. Мама умерла.
Папа часто плакал, доставал из серванта бутылку с янтарной жидкостью и постепенно выпивал ее до дна. Он мог просиживать так всю ночь, а в своей комнате Чарити в страхе обнимала подушку и прислушивалась к всхлипываниям отца. Однажды она спросила у него, почему умерла мама.
— Ее убили, зайчонок.
Сказав это, папа налил себе еще виски и выпил залпом.
— А кто убил нашу маму? — тихо спросила Чарити.
Папа долго думал, глядя на маленькую дочь воспаленными глазами.
— Хулиганы, — наконец, ответил он и налил еще, — Маглы.
Может, он сделал неправильно. Может, не стоило так говорить. Но Чарити была всем, что у него осталось, и он обязан был отгородить ее от всех этих ужасов. Да и вообще она была еще слишком мала.
Маглы казались Чарити похожими на одного гиппогрифа, которого она однажды видела в волшебном зоопарке. Служащий зоопарка кормил его, чистил, ухаживал за ним, а гиппогрифу было мало — он так и норовил схватить мужчину и цапнуть его побольнее.
Мама читала Чарити магловские сказки, книжки с которыми отправились на чердак вместе с платьями и прочей одеждой. Ранее любимые Чарити наивные магловские сказки о волшебстве теперь казались девочке глупыми и отвратительными.
Мама тоже казалась глупой из-за своей слепой любви к маглам.
Поэтому Чарити не нравилось, когда ей говорили, что она похожа на Аду.
— Зайчонок, ты идешь? — раздался папин голос снизу.
— Иду, пап! — крикнула она в ответ.
В последний раз оглядев свою комнату, Чарити взяла в руки чемодан и вышла, оставив дверь распахнутой.
* * *
Лондон, площадь Гриммо 12
Обычно Регулус вставал раньше всех в доме. Это как минимум позволяло ему спокойно принять душ и умыться, не вздрагивая от резких ударов Сириуса в дверь. Или не ждать своей очереди, пока старший брат вдоволь навопится вульгарных магловских песенок. Сириус всегда опаздывал к завтраку, чтобы побесить маму и папу, но аккуратный до некоторой циничности Регулус не мог себе этого позволить.
В эту же ночь Регулус так и не смог уснуть, чего с ним практически никогда не бывало, ведь он был послушным сыном и ровно в девять вечера шел в свою комнату, ложился под одеяло и засыпал как по команде, не обращая внимания на то, как совы то и дело остервенело стучат клювами в окно соседней комнаты, на свирепую музыку, раздающуюся из-за стены, а иногда даже на любопытные взрывы братских опытов. Да-да, у Сириуса уже три года как была волшебная палочка!
У Регулуса же она была всего один день, и это его сильно беспокоило.
Томиться в ожидании письма из Хогвартса, когда все твои старшие его уже давно получили, стало уже настолько привычным, что, получив его наконец, Регулус отчего-то не мог поверить своим глазам.
Конечно, он унял дрожь в руках, сдержанно улыбнулся, спокойно доел свой завтрак и, как ни в чем не бывало, ушел в свою комнату. Мама говорила, что джентльмены не должны показывать свои эмоции, и это правило было одним из тех, что Регулусу нравились — это было как-то по-мужски сохранять спокойствие и сдержанность.
Но, поднявшись в свою комнату, мальчик все-таки дал волю слезам счастья и, не обращая внимания на то, что Сириус мог услышать из-за стены, совершил совсем уже из рук вон выходящую вещь — залез на кровать с ногами и начал прыгать по ней, тихонько напевая себе под нос одну из тех песен, что слышал из комнаты Сириуса. В конце концов, не станет же старший брат выдавать его маме — хоть Сириус и был «ненормальным выродком», в плане секретов он младшего брата в детстве никогда не подводил.
В ночь же на первое сентября Регулус проинспектировал все свои игрушки (он не хотел брать их в школу, ведь взрослые мальчики обычно не играют в игрушки), книги, долго-долго любовался своей волшебной палочкой и даже втихаря примерил школьную мантию. Он впервые за свои десять лет уезжал так далеко от дома. Было от чего нервничать!
К завтраку мальчик, естественно, спустился бледный и несчастный. И, что удивило его больше всего, брат уже сидел за столом и как-то хмуро жевал гренку, стараясь вообще не смотреть на мать, которая вообще ничего не ела, а только уткнулась носом в свою чашку кофе и злобно хмурила брови.
— Доброе утро, матушка, — Регулус склонил голову и краем глаза заметил, как Сириус закатил глаза, — А где отец?
Мама не отвечала, пока он не сел за стол. Когда же Регулус устроился напротив брата и потянулся за гренком, мама, злобно поглядывая на Сириуса, прошипела сквозь зубы:
— Ваш отец ждет судебного слушания в Министерстве. Если бы не эти чертовы законы, мы бы уже давно добрались и до Барти Крауча, и до мракоборцев!
— А ты всегда будешь это говорить так, как будто я в этом виноват? — тихо спросил Сириус повседневным тоном, откидываясь на спинку стула и ставя его на две ножки.
— Прекрати так делать!
Сириус оставил стул в покое и отхлебнул кофе.
— По-моему, отцу не привыкать к судебным слушаниям, — бодро продолжал Сириус, — Он же сам избрал себе такое рисковое занятие.
Сириус не смотрел на мать, а вот Регулус прекрасно видел, как ее рука обхватила палочку, и из той вылетело несколько зеленых искр. Он с сожалением посмотрел на брата, но такова уж была его судьба. Как говорится, в семье не без урода. Просто иногда Регулусу было жаль, что этот урод — Сириус.
— Если ты не заткнешься сейчас же, я прокляну тебя, клянусь!
От неподдельной злости в голосе матери уши Регулуса покраснели. Когда-то давно они с братом очень весело играли вместе, а потом Сириус стал спорить с отцом и ругаться с матерью.
А потом вообще поступил на Гриффиндор.
И тогда Регулусу объяснили, что он должен поменьше общаться со страшим братом, потому что тот — человек пропащий. Сириус и правда был мечтателем, строил воздушные замки, хотел невозможного и ненавидел семейные традиции.
А еще любил маглов, что было очень стыдно.
— Странно, я думал, ты уже давно об этом позаботилась, — выплюнул Сириус и, резко отодвинув от себя чашку с кофе, вылетел из-за стола.
Мама проводила его яростным взглядом и взглянула на младшего сына.
— Регулус, ты не подведешь свою семью, не так ли? Теперь ты у нас гордость, мальчик.
Регулусу почему-то стало очень страшно, и он поклялся, что убьет себя, если не попадет на Слизерин.
* * *
Лондон, вокзал Кингс-Кросс
— Пап, а дядя Аластор придет провожать меня?
— Не знаю, зайчонок. Может, сегодня он дежурит совершенно в другом месте.
Чарли Бербидж и его дочь уже прошли на платформу девять и три четверти, и теперь медленно продвигались к поезду сквозь туман, в котором мелькали знакомые лица. Чарльзу было неизвестно, что Чарити в глубине души торжествовала — эту ночь отец проспал в своей кровати как младенец, а не в гостиной на диване, сжав в руках бутылку огневиски.
Был и другой повод для радости: папа решил вернуться на работу. Она случайно услышала его разговор с дядей Аластором однажды в гостиной. Она сама никогда и не замечала, что они с отцом живут практически в нищете — у нее не было друзей, которые могли намекнуть ей на это, а с соседскими магловскими детишками она никогда не общалась, потому что недолюбливала маглов, саму же ее их с папой беззаботная жизнь устраивала. Они были настоящими пиратами!
— Капитан Чарити! — услышала девочка знакомый голос за спиной.
Она обернулась и, счастливо улыбаясь, бросилась в объятия Аластора Муди, на которого другие дети посматривали с ужасом из-за его изрубцованного шрамами лица.
— Я знала, что ты придешь!
— Здравствуй, Аластор, — поздоровался Чарли и протянул другу руку, которую тот с особо подчеркнутой радостью пожал.
— Чарли, рад тебя видеть!
— Я думал, ты сегодня дежуришь, — улыбнулся Чарльз.
— Дали пару дней отпуска, сам знаешь, мне они абсолютно ни к чему, но сегодня пригодился, чтоб проводить капитана, — он усмехнулся, — Чарити, малышка, я же видел тебя всего неделю назад, когда ты успела так подрасти?
— За что же тебя пожаловали отпуском? — спросил Чарли, глядя на друга с любовью.
— Да была работенка, — Аластор скривил губы и проговорил тише, — Малфой и Блэк опять попались на своих махинациях, а мы их накрыли. Только смысла чуть. Они все равно дадут денег кому надо. Не все же такие неподкупные, как Крауч.
— Что за Крауч? — нахмурился Чарли.
— А, ты же не знаешь. Барти Крауч теперь судья. Он как-то слишком быстро сделал себе карьеру, но одно могу сказать — этот парень трудоголик. Кстати, я могу тебя с ним познакомить, он сейчас здесь, провожает сына. Мы сейчас слишком плотно с ним сотрудничаем, — Аластор вздохнул, — Ну ты понимаешь, какие сейчас времена… Капитан Чарити, разрешите предложить вам руку.
— Вы очень любезны, юнга! — хихикнула Чарити и схватила любимого дядю за руку.
Барти Крауч был невысоким и худощавым, тщательно причесанным и одетым с иголочки. На его лице было написано раздражение и беспокойство. Он нетерпеливо постукивал по полу левой ногой, одетой в отполированный ботинок, держа за руку маленького мальчика, который с любопытством смотрел по сторонам из-под растрепанных, соломенного цвета волос.
Увидев Аластора Муди, он вежливо улыбнулся и кивнул.
— Аластор, рад вас видеть!
Правильно расценив вежливое недоумение его тона, Аластор ухмыльнулся.
— Да, я тоже очень рад. Вот, пришел проводить одну юную леди. Позвольте представить вам известного Чарльза Бербиджа и его дочь, Капита… то есть, Чарити.
Он подмигнул покрасневшей девочке. Барти Крауч пожал руку Чарльзу и проговорил:
— Это большая удача для нас, что вы решили вернуться, мистер Бербидж. Я много слышал о вас, о ваших успехах в Аврорате.
— А где же миссис Крауч, Барти? — поинтересовался Муди.
— Она снова заболела. Поэтому мне пришлось отложить слушание и проводить сына, — он не смог скрыть своего недовольства, — Да, мой сын, Барти Крауч. Младший.
Мальчик выглянул из-за спины отца и с любопытством посмотрел на мракоборцев. Покосившись на Чарити, он отвернулся, делая вид, что его заинтересовал Хогвартс-экспресс.
— На какой бы ты хотел факультет, Барти? — приятельски спросил мальчика Чарльз.
Мальчик удивленно посмотрел на мужчину и хотел было ответить, но мистер Крауч перебил его.
— Конечно же Рейвнкло, — сказал тот, криво улыбаясь, — Он у нас умный парень.
— Моя разбойница грозится поступить на Слизерин, — усмехнулся Чарли, — когда я ее ругаю.
Аластор Муди спрятал улыбку в кулак, предвидя, что скажет Крауч.
— Нет, — слишком серьезно заметил Крауч, — Это даже не обсуждается. В это время попасть на Слизерин слишком опасно.
— О, — смутился Чарли, в отличие от Муди не знавший Барти Крауча, — Конечно.
— Могу ли я ждать вас сегодня на слушании? — деловито поинтересовался мистер Крауч.
Муди хмыкнул.
— Ох уж эти слушания с участием Малфоев и Блэков…
— Я понимаю тебя, Аластор, — признал Барти Крауч, — Но а что поделать? Как искоренить бюрократию? Но все же я не стал бы считать этот бой проигранным еще до его начала.
Хогвартс-экспресс загудел, отвлекая взрослых от скучного разговора о работе. Чарити кинулась по очереди в объятия Аласотра и Чарльза и побежала к поезду. Она успела заметить, что Барти Крауч даже не обнял своего сына на прощание.
* * *
Хогвартс-экспресс
Чарити шла по коридору в поисках свободного купе, украдкой посматривая на проходящих мимо учеников. Никого из них она не знала, но это ее не сильно беспокоило — ведь у нее с собой были книги. Одиночества Чарити перестала бояться давно, с того дня, как папа ушел с дядей Аластором куда-то в ночь.
Она шла, заглядывая то в одно окошко, то в другое, наблюдая, как дети смеются, обмениваются карточками от шоколадных лягушек, знакомятся, рассказывают о летних приключениях, показывают друг другу своих домашних животных. Она не заметила, как оказалась практически в самом конце поезда, возле купе, из-за двери которого разносились крики и звуки борьбы.
Чарити обеспокоенно открыла дверь и увидела четырех мальчишек, одним из которых был Барти Крауч с рассеченной губой. Над ним стоял высокий худой черноволосый мальчик, смотрящий на Барти с превосходством и надменностью. Двое других были старшеклассниками, они с интересом наблюдали за сценой.
— Ты дерешься руками, Крауч, — презрительно сказал черноволосый, — Как магл! Но даже этого не умеешь.
Двое старшекурсников противно засмеялись.
— Тебе не стыдно? Ты же все-таки чистокровный волшебник, а не свинья! Или я ошибаюсь? Ты же осквернитель крови, как и твой папаша…
Барти резко вытер кровь с подбородка, не сводя с мальчика хмурого взгляда.
— Не смей так говорить о моем отце, подонок!
— Оооо, — старшеклассники переглянулись, и один из них проговорил, — Это так нельзя оставлять, Регулус!
Барти кинулся на черноволосого мальчишку, но кто-то из старшекурсников взмахнул палочкой, и Барти отлетел к стене, даже пальцем не дотронувшись до мальчика.
— Я-то смею, Крауч, — прошипел мальчик обиженно, — Потому что сейчас твой верный нелепому закону папаша смотрит со своего места на моего отца как на ничтожество, вот только ему невдомек, что ничтожество — это он сам. Что мой отец все равно выкрутится, а твой так и останется неудачником. Что однажды придет день, когда Темный Лорд займет место твоего папаши, и вот тогда предатели ответят за всё!
Барти Крауч, рыча, снова кинулся на мальчика, но тот достал свою палочку, которую так давно мечтал опробовать. Иногда Регулус думал о том, каким будет его первое заклинание. Ему хотелось чего-то такого, чем мама и папа будут гордиться. И Рабастан полчаса назад шепнул ему именно то, что надо.
Регулус взмахнул палочкой, и тело Барти поднялось над землей. Регулус мгновение ошеломленно смотрел на палочку, а затем махнул ей из стороны в сторону — Барти повторил траекторию и больно ударился сначала об одну стену купе, а затем о другую.
Чарити все-таки решилась вмешаться и дернула одного из старшекурсников за рукав. Степенный молодой человек с очень светлыми волосами нехотя повернулся к ней, и Чарити ужаснулась, увидев значок старосты.
— Останови их, ты же староста! — потребовала она.
Молодой человек усмехнулся и проговорил, манерно растягивая слова:
— Не мешай, малявка.
— Но…
— Скройся, понятно тебе? — рыкнул второй старшекурсник, даже не глядя на девочку.
Чарити нахмурилась и хотела было уйти, но нечестность боя возмущала ее, как и любая несправедливость. К тому же, Барти Крауч был единственным сверстником, которого она знала, и она чувствовала какую-то жалость к мальчику, которого отец даже не обнял на прощание.
Было нечестно, что Регулус использовал палочку, тогда как Барти этого еще не умел.
Чарити достала из кармана свою палочку. Она так и знала, что это будет дуб.
Регулус махал палочкой вверх и вниз, и Барти всем телом бился о пол и потолок, сжав зубы, чтобы не проронить ни звука, хотя его глаза блестели от ярости и подступающих слез.
Чарити взмахнула палочкой, как учил ее дядя Аластор, и скомандовала:
— Протего!
Она забыла, что надо целиться, но это ничего не значило. Между Барти и Регулусом образовался щит, не пускающий их друг к другу. Регулус резко обернулся и посмотрел на девочку, которая удивленно смотрела на щит.
Воцарившуюся тишину нарушил рыжеволосый мальчик со значком старосты на потрепанной мантии, спешащий к ним по коридору.
— Малфой(1), какого черта тут происходит? Нельзя использовать магию в коридорах, а ты стоишь и смотришь!
Он осекся, увидев сидящего на полу Барти Крауча и шайку темных волшебников.
— Вот оно что, — произнес мальчик, — Что ж, минус двадцать баллов Слизерину…
— Ты не имеешь права штрафовать старосту, Уизли, — протянул Малфой, насмешливо глядя тому в глаза.
— Я не тебя штрафую, — буркнул Уизли, — а Лестрейджа и вот этого вот. И минус десять баллов тому факультету, на который ты попадешь, парень.
Барти не слушал, он с ненавистью смотрел на Регулуса.
— Откуда столько уверенности, Уизли? — поинтересовался Малфой.
— Насчет факультета-то? А разве могут быть сомнения?
— Ну… Его старший брат на твоем факультете…
Регулусу показалось, что его ударили. Он посмотрел на Малфоя и сквозь зубы проговорил:
— Я попаду на Слизерин!
Почему-то ему захотелось плакать.
Хогвартс
— Бербидж, Чарити!
Чарити забралась на стул и надела на голову Шляпу. По большому счету, ей было все равно, на какой факультет ее отправят. Даже если она попадет на Слизерин, папа не будет ругать ее. Но расстраивать его тоже не хотелось. Странно, она никогда не спрашивала, на каком факультете училась Ада.
— Что ж, я в замешательстве, — проговорила Шляпа, — Гриффиндор или Рейвенкло? Что ж, ты очень храбрая, и храбрость эта тебе пригодится… Но, может, все-таки… Рейвенкло!
Со стола факультета раздались аплодисменты, и Чарити, ошеломленно улыбаясь, села за стол и уде оттуда принялась смотреть Распределение.
Сразу за ней Шляпу надел тот самый черноволосый мальчишка, Регулус Блэк. Шляпа, только коснувшись его головы, выкрикнула:
— Слизерин!
Барти Крауч(2) был следующим, и Шляпа после некоторых раздумий тоже отправила его в Рейвенкло. Встречаемый аплодисментами, он сел рядом с Чарити.
Когда Распределение закончилось и директор сказал свою речь, а на столах появилась еда, Барти внезапно повернулся к Чарити. Рана на его губе затянулась кровавой коркой, но он улыбался.
— Спасибо тебе, — прошептал он.
— Да не за что, — так же тихо сказала Чарити, — Это же было несправедливо, не так ли?
— Ээ, а как тебя зовут, не напомнишь? Клеменси? — спросил мальчик.
Чарити одарила его суровым взглядом и буркнула:
— Чарити, меня зовут Чарити, и я знаю, что это глупое имя, только давай, ты не будешь над ним издеваться?(3)
Улыбка Барти исчезла, и он серьезно посмотрел на нее.
— Я не издевался. Но все равно прости, Чарити.
— Ничего, — вздохнула девочка.
— И, кстати, хорошее имя, — добавил Барти и скривил губы, — Намного глупее, когда тебя называют в честь отца. Брати Крауч Младший, представляешь?
Чарити не выдержала и захихикала, а Барти присоединился к ней. У Чарити впервые начали появляться друзья, а это само по себе было неплохо.
______________
(1) На самом деле автор, так сказать, для красоты допускает ошибку, так как Люциуса Малфоя, пусть даже и семикурсника, в этом поезде быть не может (по крайней мере, как ученика). Методом простых вычислений мы получаем, что Сириусу Блэку, как и всей компашке, рожденной в 1960м, в 1973 году уже 13 лет. В "ГПиКО" мы, с помощью особенностей британской прессы, узнаем, что в 1994 году Люциусу Малфою было 50 лет. Следовательно, в 1973 году Люциус уже 12 (!)лет как закончил Хогвартс. Прошу прощения у обожателей канона, которым мое расследование покажется циничным :)
(2) Так как Crouch С будет идти после Black B
(3) Charity, clemency с английского — "милосердие"
20.02.2011 1974
Лондон, Хокстон Стрит 16, август
— Спасибо, Винки.
Бартемиус Крауч взял из цепких рук домовика кипу конвертов и газету. Половину конвертов, как обычно, составляли счета, которые он вручал Винки обратно вместе с деньгами для оплаты.
— Элинор, это тебе, — он протянул одно из писем сидящей напротив жене.
Она протянула за ним худенькую руку и, достав обстоятельный пергамент, принялась читать его. Морщины на бледном лице разгладились.
— Тут и для Барти пара писем есть, — прогудел Крауч, — Думаю, это его обрадует.
— Мам, пап, доброе утро!
Барти влетел в столовую в пижаме, отросшие за год волосы торчали в разные стороны. Он плюхнулся на стул и придвинул к себе тарелку с кашей. Элинор укоризненно посмотрела на сына, и тот, пока газета мешала отцу увидеть мальчика во всей красе, пригладил волосы.
— Барти, сынок, — Крауч отложил газету и потянулся за кружкой, — Тут тебе почта.
Барти отложил ложку и взглянул на два конверта. Один, подписанный Чарити, он тут же отложил. Когда же мальчик разворачивал конверт из Хогвартса, его руки заметно тряслись.
Он достал пергамент и быстро пробежал письмо глазами. Прочитав, несмело взглянул на отца.
— Пап, — позвал он.
Крауч оторвался от газеты и что-то промычал. Барти не знал, с чего начать.
— Пап, мне… Мне нужна новая метла, — выпалил он.
— Метла?
Крауч отложил газету на край стола и уставился на сына. Красный как рак Барти небрежно помахал перед отцом письмом из Хогвартса.
— Меня берут загонщиком в команду факультета.
Барти старался говорить как бы между прочим, чтобы интонации его голоса не выдали волнение. Он уже привык к тому, что если ему чего-то хотелось, надо говорить об этом как о чем-то будничном, чтобы родители не поняли, насколько сильно ему этого хочется. Иначе они в один голос завопят, что это, должно быть, опасно или глупо или вообще не для детей.
Отец откашлялся и, сделав глоток из чашки, растягивая время, проговорил:
— Квиддич… — он посмотрел на сына и вздохнул, — Я, конечно, понимаю, что все мальчишки мечтают играть в квиддич, я и сам всегда хотел этого, но, сынок, по-моему важнее получить хорошее образование, побольше читать, чем убивать слишком много времени на тренировки.
Барти ошеломленно смотрел на отца. Он понимал, что его мечта, которой он только что все-таки достиг, рушится у него на глазах, а он ничего не может поделать.
Мальчик предпринял несмелую попытку:
— Мне будет хватать времени, пап. И на книги, и на тренировки. Ты же знаешь!
Крауч посмотрел на сына как на глупого упрямого ребенка и хотел было что-то сказать, но, кашлянув, его жена вступилась за сына.
— У нас очень умный сын, любимый, — звенящим голоском проговорила она, — Умом он весь в тебя, он справится, вот увидишь! Мальчику необходим спорт — это так мужественно.
Барти отметил про себя слово «любимый», от которого лицо отца смягчилось, и поклялся себе никогда не идти на поводу у девочки, если она так его назовет. Крауч, посмотрев на сына, нахмурился.
— Что ж, метла так метла. Будет тебе метла.
— Правда?
Барти подпрыгнул от неожиданности. Он уставился на отца с обожанием.
— Честное слово, сынок.
— И мы вместе выберем ее в Косом переулке сегодня вечером? После того как ты придешь с работы?
Крауч кивнул и снова скрылся за газетой. Элинор улыбнулась сыну и снова принялась за свое письмо.
— Что пишет Марианна? — поинтересовался Крауч.
Сестра жены была несерьезной женщиной, без постоянной работы, со странными идеями. Она путешествовала с компанией странного вида друзей по миру в волшебном фургончике. И ведь он мог бы натравить министерских работников на ее противозаконно заколдованную машину, расписанную цветами, знаками и надписями, если бы не Элинор, которая считала все это забавным, и, конечно же, если бы Марианна не перемещалась с такой скоростью по всему свету.
— Она на Кубе, нашла там себе нового ухажера, — улыбнулась Элинор, поправляя локон темных волос, упавший на глаза, — Симпатичный. Есть фотографии.
Крауч покачал головой.
— Твоя сестра просто бездельница. Подумать только, в моей семье есть нарушители закона!
Барти, рассматривающий с мамой фотографии, растерянно посмотрел на отца.
— Но она же не убила никого, пап. И фургончик у нее классный…
Крауч поджал губы и уткнулся в Пророк.
— Когда же мы куда-нибудь поедем? — грустно протянула Элинор.
— Дорогая, ну не начинай, ты же знаешь, сколько у меня работы! Вы можете поехать куда-нибудь вдвоем с Барти, — предложил раздраженный Крауч.
На бледных щеках Элинор выступили нездоровые красные пятна.
— Вечно эта твоя работа!
— Не расстраивайся, Элли, я что-нибудь придумаю.
— Я слышу это твое «я что-нибудь придумаю, Элли» уже десять лет, Барти Крауч!
— Но, Элли… Я не могу пустить волшебное сообщество ко всем чертям! Пойми и ты меня!
Барти уткнулся в свою тарелку, хотя аппетит и радость от письма испарились, когда родители начали разговаривать на повышенных тонах. Он, конечно, уже привык к их небольшим ссорам, но иногда ему все еще хотелось провалиться сквозь землю.
Он продолжал зачерпывать ложкой кашу и отправлять ее в рот, казалось, не обращая ни малейшего внимания на то, что мама, отложив от себя салфетку, встала и отправилась в свою комнату, не сказав ни слова.
Барти старался думать о том, что вечером они с папой отправятся в Косой переулок покупать метлу.
Он целый день мечтал об этом, но папа пришел домой только около десяти, когда в Косом переулке не работал ни один магазин.
— Ты обещал мне!
— Сынок, не расстраивайся, будет у тебя метла! Я заказал ее, и ее принесут прямо к нам домой. Я купил самую лучшую, правда!
Барти обиженно смотрел на отца. Он ожидал, что мама заступится за него снова, ведь они с ней были по одну сторону баррикад — отец не оправдывал и ее ожиданий. Но мама поцеловала отца в щеку и позвала к столу.
— Барти, не надо, папа устал, — шепнула она сыну, входя в столовую вслед за отцом.
Он не мог понять, почему мама простила отцу эту несправедливость. Почему она вообще всегда прощала его? Чарити бы точно сказала, что это несправедливо, причем вопиюще несправедливо. Ее-то отец такого точно не допустил бы. Какой смысл иметь состоятельного отца, утонченную мать, если они не любят его и в половину, как любит Чарити ее пьющий отец?
21.02.2011 1975
Хогвартс, ноябрь
В совятнике было холодно. Каменное помещение промерзло, кое-где покрывшись тонкой коркой льда. За окнами в темноте завывал ветер, проникая сквозь невидимые щели в совятник, заставляя девочку, сидящую на полу, поёживаться.
Чарити уже не плакала, лишь временами тоскливо вздыхала. Она уже совсем замерзла, сидя на ледяном камне, но уходить не собиралась. Желтоглазые совы изредка посматривали на нее и что-то тихонько ухали между собой.
— Чарити!
Дверь в совятник открылась, и Чарити затаила дыхание.
— Чарити, я знаю, что ты здесь! Можешь больше не прятаться, я все равно тебя найду, дуреха!
Мэри Эммерих, однокурсница Чарити, прошла вдоль совиных насестов и, наконец, заметила подругу, съежившуюся в углу. Чарити рассерженно смотрела перед собой.
— Ты с ума сошла, Чарити! Здесь же холодно! А ты еще и сидишь на камне… Говорят, можно себе все отморозить и никогда не иметь детей.
— Вот и отлично! — взорвалась Чарити и отвернулась от подруги.
— Ничего отличного, — заметила Мэри.
— Отлично, — настаивала Чарити, — Потому что я хочу родить детей только одному человеку, но он уже занят, так что я хотела бы остаться бездетной!
Мэри посмотрела на несчастное лицо подруги и потупилась, пряча улыбку. Проклиная все на свете, она села рядом с Чарити и, обняв ее, положила ее голову себе на плечо.
— Так что случилось? — тихо спросила она.
Чарити вздохнула, и с ее ресниц на руку Мэри упала горячая слезинка.
— Я не понимаю, как это произошло, Мэри, — прошептала Чарити, борясь со слезами, — Я влюбилась. Влюбилась, как какая-нибудь девчонка! Я!
Мэри улыбалась, пользуясь тем, что Чарити не видит ее лица. Воспитанная отцом и дядей, Чарити была, как она сама говорила, «настоящим пиратом», и влюбиться для нее было чем-то абсолютно новым.
— Кто же покорил сердце пирата?
Мэри знала, что это должно было случиться однажды. Чарити должна была вырасти, выползти из кокона детства и стать женственнее. Чарити сразу стала ее надежной подругой, младшей сестрой, которую частенько хотелось поддразнить и за которую она готова была заступиться.
Чарити тоскливо вздохнула и, от смущения спрятав лицо на груди Мэри, стыдливо проговорила:
— Самое ужасное, самое нелепое, Мэри, то, что я влюбилась в Барти Крауча! В своего друга, Мэри, понимаешь? В Барти Крауча!
Соломеноволосый Барти Крауч мог очаровать любую девушку. Он был достаточно высоким для своего возраста, с красивыми зелеными глазами, достаточно плотный, в отличие от непропорционально худощавых сверстников. Кроме того, он играл в квиддич и был отчаянным загонщиком, приносящим победу факультету.
Но Мэри не считала его подходящим для Чарити. Слишком романтичный, слишком ведомый, он был еще мальчишкой, а рядом с подругой Мэри представляла кого-то постарше, посерьезнее, оставляя Крауча хихикающим девчонкам, глубокомысленно рассуждающим о помаде и моде.
— Что ж, этого следовало ожидать, — задумчиво протянула Мэри, — Ну так и в чем дело? Ты его еще не подцепила?
Обе усмехнулись. Это выражение они случайно подслушали у старшекурсниц в общей гостиной и посчитали его невероятно глупым.
— Понимаешь, Мэри, вчера он подошел ко мне, взял за руку и спросил, как можно очаровать прекрасную даму, чтобы она наконец-то поняла, как он любит ее.
— Та-ак, — кивнула Мэри.
— И я подумала было, что он тоже ко мне неравнодушен. Я сказала, что он мог бы оставить белую розу на ее подушке или вытащить ее ночью на прогулку по тайным ходам замка и все такое…
Мэри закатила глаза. Она ожидала такого ответа, зная, как Чарити любила шататься по этим спрятанным коридорам в компании Барти, который в это время воспринимал Чарити как приятеля-мальчишку.
— Ну вот, а он спросил меня, откуда ему достать белую розу в январе, — Чарити усмехнулась, — На что я ответила, что он же все-таки волшебник!
«Очевидно», — подумала Мэри с некоторой иронией.
— А утром, — взгляд Чарити внезапно потух, — Лили Хорнвуд, эта миниатюрная второкурсница, всем в гостиной показывала белую розу… Сегодня Барти пошел с ней в Хогсмид.
— Тебя больше беспокоит, что Барти с ней ушел или что она миниатюрная? — подозрительно спросила Мэри.
Чарити посмотрела на нее с укором, но затем снова уныло опустила плечи.
— И то, и другое, наверное… Это значит, что ему нравятся такие как Хорнвуд, а у меня нет шансов с моим ростом и, с позволения сказать, фигурой.
Мэри вздохнула.
— Дело не совсем в этом, Чарити. Глупая ты… Барти ведь еще мальчишка, мужчины вообще взрослеют поздно. Вот увидишь, перебесится, перевстречается со всем факультетом и успокоится. А тут ты, такая вся милая и хорошая. Ну что, пойдем в комнату? А то тут холодно.
Аластор Муди поднял кружку с пивом и, звонко ударив ее о кружку друга, сделал большой глоток. Чарли Бербидж отпил из своей кружки и скромно усмехнулся.
— Ладно тебе, Аластор! Это ты у нас знаменитый мракоборец, а я так, старый аврор, окруженный мрачными легендами.
Аластор потупил взгляд. Это был первый раз, когда Чарли затронул прошлое. Взгляд друга помрачнел, и Аластор попытался отвлечь друга от мрачных мыслей, сделав вид, что не понял, о чем речь.
— Чарли, ты зря так говоришь. Тебе просто пришлось начинать сначала. Если бы ты тогда не уволился, был бы главой Аврората, уже послушай старика Муди.
Аластор подумал, что получилось лишь еще хуже. Но Чарли, казалось, не слышал его.
Он отхлебнул пива и проговорил:
— Я задался целью, Аластор, понимаешь? Засадить всех этих Блэков и Малфоев, понимаешь? Начиная с Абракакса и Арктуруса, которым я должен. И весь этот их выводок. Каждого, кто польстился на эту новомодную Метку. Понимаешь, Аластор? Каждого. И в этом я согласен с Барти Краучем. Как только он протащит закон о предоставлении свобод мракоборцам, я займусь этим змеиным гнездом, клянусь тебе!
Аластор молчал, ощущая неловкость. Чарли так же молча допил пиво и поднялся из-за стола.
— Может, поедешь ко мне? Я научился готовить цыпленка-карри, — усмехнулся Чарли.
Почему-то от этого Аластору стало совсем неуютно. Он сдержанно улыбнулся.
— Нет, зайду к мадам Малкин за перчатками, а то в воскресной переделке мои продрались. Жаль, что зло не устраивает себе выходных, а? Когда знать поглощает воскресный ростбиф, на арену выходят прочая мерзота…
Чарли хохотнул.
— Ладно, сегодня моя очередь платить, — он бросил на стол несколько монет, натянул на голову шапку и махнул Муди рукой, — До завтра, Аластор!
— До завтра, — ответил Муди.
Он проводил друга взглядом и немного погодя тоже вышел из бара.
Засунув руки в карманы и выдыхая клубы пара изо рта, Аластор дошел до магазина мадам Малкин. Посетителей в нем было немного; Аластор подошел к витрине с перчатками и тут же нашел то, что ему было надо. Он огляделся в поисках продавца и увидел, что мадам Малкин беседует с покупательницей.
Малкин жестом попросила подождать, и Муди послушно отвернулся обратно к витрине.
— … но вы можете оставить заявку и прийти за ней завтра. Или вам пришлют ее по почте в любой уголок страны или даже мира, но вам нужно будет заплатить десять процентов сверху за доставку. Сами понимаете, такую мантию сложно найти в наше время…
Он услышал голос мадам Малкин прямо у себя за спиной и обернулся. Рот изумленно открылся, когда он увидел женщину, с которой разговаривала продавщица. Женщина заметила его и тоже оторопела.
— Вы выбрали что-нибудь, мистер? — строго спросила мадам Малкин.
— А? О, да, конечно… Вот эти перчатки, пожалуйста!
Мадам Малкин приподняла левую бровь и удалилась в подсобку за перчатками.
— Здравствуй, Аластор.
— Здравствуй, Ханна.
Несколько секунд они изучали друг друга молча. Она всматривалась в искаженное шрамами лицо, он оценивал новую прическу и подтянутую фигуру. Оба обратили внимание на отсутствие каких-либо колец на пальцах.
Трясущимися руками он взял перчатки и безуспешно попытался засунуть их в карман пальто.
— Я в Лондоне по работе, — ответила Ханна, стараясь звучать непринужденно, — Мама попросила купить ей мантию. Она любит этот магазин и считает, что только у мадам Малкин есть то, что ей нужно. Мадам Малкин обещала помочь мне. Видишь ли, у мамы старомодные вкусы.
Аластор хихикнул.
— Надеюсь, миссис Тости себя хорошо чувствует? — с нежностью в голосе спросил он.
— Да, неплохо, — кивнула Ханна, — Ревматизм, правда, нападет, когда особенно сыро. А так все нормально.
Они еще несколько секунд простояли молча посреди магазина, вглядываясь в полузабытые мелочи внешности друг друга, пока мадам Малкин не дала им понять недвусмысленным покашливанием, что если им больше ничего не до в ее магазине, то пора бы уже выметаться из него.
— Может, сливочного пива? — предложил Аластор, когда они уже вышли из магазина и глотнули морозного воздуха.
Предложение сорвалось с языка самостоятельно, сам бы он никогда не решился спросить ее.
— Знаешь, перед тем, как зайти в магазин одежды, я заказала несколько бутылок сливочного пива в баре. Ты не мог бы помочь мне отнести их в гостиничный номер?
Сердце мракоборца застучало с перебоями — в такой битве он всегда проигрывал.
— Да, конечно, не вопрос, — прохрипел он.
— Спасибо, Эл.
Ханна улыбнулась, и, казалось, его сердце совсем перестало стучать.
Когда они зашли в номер, который снимала Ханна в Дырявом Котле, Аластор с облегчением поставил сумку, оттягивающую пальцы, на пол. Ханна заботливо повесила его плащ на крючок и провела в маленькую гостиную. Аластор сел на диван и подышал на руки, чтобы согреть их.
— Может, лучше вина? Согреешься, — предложила Ханна.
Аластор кивнул, и женщина удалилась на маленькую кухоньку. Через минуту она вернулась оттуда с бутылкой вина и двумя бокалами. Аластор откупорил бутылку и разлил кроваво-красную жидкость по бокалам. Чокнулись и молча выпили.
— Ты изменился, — тихо сказала Ханна.
— Ты тоже, — заметил Аластор.
— В лучшую сторону, я надеюсь? — шутливо спросила женщина.
Ее волосы красиво переливались в приглушенном свете.
— Как бы так сказать, — Аластор сделал еще глоток, — Ты и раньше была прекрасна, а сейчас в тебе появилось какое-то тайное сияние, какой-то блеск. Наверное, ты просто счастлива? Любима...
Ханна рассмеялась.
— Эл, ты как ребенок.
— Я? — удивленно переспросил Муди, пытаясь скрыть от нее дрожь, которая прошла по всему телу от того, что она его так назвала.
— Ты-ты, — смеялась Ханна, и по ее взгляду он видел, что она заметила, — Ты хочешь узнать, есть ли у меня кто-нибудь, и это предельно очевидно. Так вот, у меня никого нет. И я знаю, что у тебя тоже. Знаешь, почему?
Она придвинулась к нему, и он промямлил, с трудом ворочая заплетающийся язык в пересохшем рту:
— Почему?
— Потому что я люблю тебя, а ты любишь меня. До сих пор. Мы нужны друг другу.
Он не знал, что еще сказать. Что-то рвалось изнутри, и он, не в силах больше этому сопротивляться, провел рукой по ее волосам и поцеловал, с силой прижимая ее к себе. Из ее груди вырвался стон, и он почувствовал, как ее холодные руки проникают под его теплый свитер. Это не могло быть правдой.
Ее движения были очень медленными, когда она, прикусив мочку его уха, принялась покрывать поцелуями каждый его шрам на лице, нежно провела языком по шее и спустилась ниже. Он нетерпеливо путался в пуговицах ее блузки и застежке бюстгалтера, резким движением сбросив его на столик, опрокинув бокалы с вином. Вслед за ним отправились ее джинсы и белье, и вот она перед ним, так же как раньше, много-много лет назад. Он чувствует ее пальцы где-то внизу живота, и вот брюки перестают жать, она стаскивает их с него вместе с бельем и опускается на его бедра. Они вместе начинают движение, и она запрокидывает голову, когда он ласкает ее покачивающуюся грудь, с ее губ слетают неразборчивые слова и стоны.
Они приходят практически вместе — сначала она, прерывая бешеный ритм и выгибаясь другой, а через момент он, чувствуя, наконец, что это не сон, что она действительно здесь, рядом с ним. И он соскучился по ней, видит Мерлин, как соскучился.
Он жарко целует ее и со стоном опрокидывает на стол, наваливаясь сверху. Вся ее спина в вине, и он переворачивает ее. С ревом входит и резко двигается, слизывая вино со смуглой кожи. Ее живот скользит по столу, волосы мокрые от пота и вина, она больше не может дышать. На этот раз ему нужно чуть больше времени — и они соскальзывают со стола и лежат, тяжело дыша, в окружении осколков, оставшихся от бокалов.
Он приходит в себя первым, берет ее на руки и несет в спальню. Им обоим наплевать, что вино запачкает белые простыни. Она прижимаются друг к другу как когда-то и долго целуются, глядя друг другу в глаза, не отводя взгляда, как будто от этого зависят их жизни.
21.02.2011 1976
Хогвартс, май (1)
Чарити была единственным студентом, оставшимся в замке. Все остальные высыпали на поле для квиддича посмотреть решающую игру между Рейвенкло и Гриффиндором, но Чарити сидела в библиотеке и безуспешно пыталась вникнуть в огромный фолиант по истории магии «Магия в Британии». Ей не хотелось идти на игру и смотреть, как новая девушка Барти Эджи Бабл, худенькая рыжая девочка из богатой семьи, будет визжать и болеть за него. Она упрямо перечитывала первую страницу снова и снова, но так и не могла понять ни словечка из написанного. Ее голова в это время была слишком занята изобретением всевозможных путей избавления от Эджи Бабл.
— Интересная книга? — раздался над ней тихий голос.
Чарити вздрогнула, выныривая из своих мыслей, и посмотрела на говорящего. К ее удивлению, это был Регулус Блэк.
— Интересная книга? — повторил мальчик свой вопрос.
Он спокойно смотрел на Чарити из-за длинных черных волос. Но если бы Чарити могла читать мысли, она поняла бы, как он волнуется.
— Не знаю, — призналась Чарити, — Я так и не ушла дальше первой страницы.
— Можно я присяду и посмотрю? — вежливо спросил Регулус.
Чарити пожала плечами. Этот парень был темным волшебником, они с Барти не любили его, но сейчас он, вроде бы, был неопасен, тем более так вежлив, а на вежливость Чарити привыкла отвечать вежливостью. Мальчик сел и, прищурившись, принялся читать первую страницу.
— А ты чего не на стадионе? Все слизеринцы там, болеют за мой факультет только потому, что ненавидят Гриффиндор… А ты, вроде, из темных магов, так что должен быть с ними.
Чарити пыталась сказать это погрубее, чтобы показать ему, что случай в поезде пару лет назад не забыт.
— Ерунда, — констатировал Регулус, захлопывая книгу, — Эта книга — полная ерунда.
Чарити удивленно подняла бровь.
— Глупая пропаганда, — добавил Регулус, с отвращением ставя книгу на место, — Для тех, кто любит маглов.
— Я не люблю маглов.
Чарити поежилась. Регулус наконец-то прямо посмотрел на нее серьезными серыми глазами.
— Не любишь? Почему?
— У меня есть причины, — коротко ответил Чарити.
— Значит, с тобой можно нормально пообщаться, — вздохнул мальчик, — Ты не будешь ужасаться каждому моему слову.
— А с чего ты взял, что я вообще буду с тобой общаться? — поинтересовалась Чарити.
Регулус улыбнулся, и его бледное надменное лицо тут же похорошело.
— Ну, ты пыталась прочитать эту книгу, и я сделал вывод, что тебе будет интересно.
— Ты увлекаешься историей? — без особого энтузиазма спросила Чарити.
— Только интересной историей, а не той, что рассказывает Бинс.
Доверительный тон мальчика рассмешил Чарити, и она прыснула в кулак. Регулус посмотрел на нее с улыбкой.
— Вот ты назвала меня темным волшебником, правильно, но скажи, что ты имеешь против темных волшебников?
— Ну… Темная магия — это плохо. И убивать маглов нехорошо…
Регулус рассмеялся.
— Ну да, а мы их каждый день убиваем. Одного перед завтраком и по двое перед обедом и ужином.
— Фу, — скривилась Чарити, отчего Регулус снова рассмеялся.
— А ты знаешь, что когда-то нашу страну населяли только волшебники?
Чарити помотала головой.
— Поверь мне, — Регулус кивнул, — И когда римляне решили разведать, кто же живет на островах, волшебники их прогнали. Римские воины были маглами. Они долго еще боялись возвращаться. А однажды пришли германские племена…
— Да, ага, англы, саксы и юты, знаю, — закивала Чарити.
Регулус Блэк неожиданно оказался приятным собеседником, и Чарити было немного стыдно, что она так мало знает.
— Они организовали несколько королевств…
— Ага, — подхватила Чарити, — У англов была Нортумбрия, Мерсия и Ист Энглия, у саксов — Ессеск, Сассекс и Уэссекс, а у ютов только Кент.
— Всё верно, только на самом деле было четыре племени, — улыбнулся Регулус.
— Четыре?
— Ага, еще фризы. Принято считать, что им не хватило места, и они переженились с другими племенами. Хотя на самом деле король саксов заставил их это сделать, потому что фризы были волшебниками, а он боялся волшебства. Представь, что было бы, если бы они тоже организовали свое королевство!
Чарити понимающе кивнула.
— Да, — задумчиво произнесла она, — Они бы точно всех победили. И сейчас все были бы волшебниками.
Регулус знал миллиарды потрясающих историй, которые Чарити весь вечер слушала с открытым ртом, забыв и про Барти, и про его Эджи Бабл, и про игру.
Хогвартс, 23 октября
— Я узнала, как его зовут!
Мэри вбежала в спальню, в которой не было никого, кроме Чарити, и запрыгнула с ногами на свою кровать. Попрыгав на ней, она легла, вытянув длинные стройные ноги, и закрыла руками озаренное счастливой улыбкой лицо.
Чарити отложила книгу и, радостно улыбаясь, воззрилась на подругу.
— Ты имеешь в виду того мальчика с Гриффиндора, который тебе в том году все время улыбался? — восторженно спросила Чарити.
Лукаво взглянув на подругу, Мэри хихикнула и снова закрыла лицо руками от смущения. Чарити, присвистнув, вскочила со своей кровати и плюхнулась на кровать подруги, подобрав под себя ноги в шерстяных носках. Она схватила Мэри за руки, пытаясь посмотреть в ее лицо.
Видеть Мэри такой было очень странно для Чарити, ведь обычно подруга была спокойной, даже хладнокровной, рассудительной и очень заботливой. Но когда дело касалось молодых людей, а особенно таких молодых людей, подруга становилась немного похожей на Сару Стемфорт с шестого курса, которая была жуткой кокеткой, мазалась косметикой и цепляла к мантии розовые бантики. Смысл данной метаморфозы Чарити не понимала — Мэри не раз доказывала, что может покорить любого, кто ей будет нужен.
Наконец, Мэри успокоилась и проговорила:
— Да, про него. Его зовут Сириус. Сириус Блэк, — мечтательно протянула подруга.
Улыбка Чарити немного померкла, между бровями пролегла складка. Это не укрылось от пытливых глаз Мэри.
— Да, наверное, родственник этого твоего дружка, — проговорила она.
— Он мне не дружок! — возразила Чарити.
— Ой, да какая разница! — отмахнулась Мэри, — Нет, ты представляешь? Я такое про него слышала!
— Что ты слышала? — поинтересовалась Чарити.
— Да кучу разных вещей, — восхищенно ответила подруга, — Говорят, что один из его лучших друзей — оборотень, говорят, что по ночам они лазают по всем этим секретным проходам…
— Ничего они не секретные, — буркнула Чарити, вспоминая их с Барти ночные вылазки.
Мэри пропустила замечание мимо ушей.
— Короче, много чего говорят, — заключила Мэри, — Но самое главное то, что сегодня за завтраком он мне снова улыбался!
Чарити обняла подругу.
— Молодец ты, Мэри! И как у тебя все получается…
___________
(1) Автор просит прощения за некоторые незначительные неполадки, так как нашлись некоторые погрешности во времени, которые были успешно исправлены :)
28.02.2011 февраль - апрель 1977
Хогвартс, 14 февраля
Чарити хмуро сидела, положив голову на руки, сложенные на парте, и честно пыталась слушать Регулуса, но мысли ее парили за пределами Комнаты Так и Сяк, не давая сосредоточиться.
Прятаться с Регулусом стало уже чем-то привычным. Чарити перестала обращать внимание на то, что мальчик был из семьи темных волшебников, на его слишком жаркие и, порой, кровожадные речи, когда он со снисходительным блеском в глазах был уверен в том, что он говорит.
В целом его идеи Чарити нравились. Он много чего рассказывал про маглов, что только подтверждало ее сформировавшееся мнение. Сформировавшееся еще много лет назад.
К тому же ей нравилась внешность мальчика. Было интересно наблюдать, как серьезное, бледное, мрачное лицо вдруг озаряется улыбкой и становится вполне симпатичным. Не то чтобы это привлекало Чарити, ей, скорее, нравился сам процесс этой метаморфозы. Она даже не задумывалась о том, что Регулус мог бы стать ей больше, чем просто интересным собеседником.
А Регулуса было крайне приятно слушать. Голос его был ровным, убеждающим и достаточно низким. Еще бы добавить хрипотцы и большей эмоциональности — и был бы точно голос Барти.
Наверное, именно это и мешало ей сосредоточиться на жутком повествовании о пытках, которые маглы чинили в Британии ведьмам в далеком 1645 году. Барти. Снова Барти.
Как и в каждый прошлый день святого Валентина Чарити проснулась с улыбкой на губах и какой-то невесомой надеждой в сердце. И, как и в каждый прошлый год, улыбка эта стиралась теплой водой и мылом при умывании, а надежду из сердца прогоняла горькая усмешка. Пора бы уже бросить надеяться на одно и то же каждый год, не маленькая!
И в этом году горькая правда не обошла Чарити стороной — за завтраком Барти весело смеялся с шестикурсниками, обнимая одной рукой очередную девушку. Правда, на этот раз несправедливая судьба ударила Чарити сильнее обычного, так что сердце сбилось с ритма своих ударов. Барти обнимал шестикурсницу Сару Стемфорт. Его губы стали последней каплей для Чарити — они были вымазаны идиотской розовой помадой Сары.
— Чарити? Чарити, ты слышишь?
Вежливый голос Регулуса заставил ее вынырнуть из мыслей.
— А? Да… я просто задумалась…немного…
— Я заметил, — мальчик усмехнулся.
Чарити взглянула на часы. Было уже семь вечера. Наверняка Барти уже пригласил Сару на первый танец, и она теперь обтирается об него загорелым телом в коротеньком платье со стразами. Мэри тоже должна быть там, на вечере. С этим ее новым увлечением, Сириусом Блэком. Кстати!
Она не ожидала, что и без того серьезное лицо мальчика может стать еще мрачнее.
— Он мой брат, — отрезал Регулус.
— Странно, что вы с ним на разных факультетах, — заметила Чарити и поняла, что сморозила глупость.
Регулус бросил на нее взгляд, от которого Чарити стало неуютно. Ей почему-то представился волк, который бы разодрал ее в один момент, если бы ему не мешали прочные прутья клетки. Она смущенно отвернулась и уставилась в непроглядную тьму за окном. Наэлектризованную тишину нарушил Регулус. Он вздохнул и заходил по комнате, прямой и надменный.
— Сириус был моим братом, — сказал он, наконец, откидывая черную челку со лба, — Но этим летом он не вернулся домой из школы. Впрочем, он никогда не отличался послушанием и любовью к родителям.
Чарити сочувственно улыбнулась и мягко спросила:
— Ты, наверное, скучаешь по нему?
Регулус резко остановился посреди комнаты и, повернувшись к ней, спросил:
— Почему ты не на вечеринке у Слагхорна?
Чарити поняла, что разговор на тему семьи Регулуса закончен. Она пожала плечами, все еще смущенная.
— Видимо, у меня нет потенциала стать известным человеком, ничем таким не обладаю, — засмеялась она, — Но мне и без этих вечеринок хорошо. А ты? Разве ты не в клубе?
— Я в клубе, — ответил Регулус, — Но мне там нечего делать.
Как обычно, их беседа затянулась очень надолго. Путешествуя по рассказам Регулуса, Чарити не могла не заметить, что взгляд мальчика изменился. Он привычно рассказывал, улыбался, но что-то в его глазах говорило о том, что он здесь не полностью, что на его душе не спокойно. Чарити не стала допытываться. Она боялась снова сказать что-то такое, что может сделать ему больно.
Они дождались, пока кончится вечеринка у Клуба Слизней и гости разойдутся по гостиным своих факультетов, и, тихонько выйдя из секретной комнаты, зашагали по темным коридорам. Чарити была слишком поглощена ночным путешествием, чтобы заметить, как настойчиво Регулус холодной рукой с длинными бледными пальцами касается ее руки. Она слишком часто всматривалась в неспокойную тьму вокруг, полную покашливающих портретов, чтобы заметить странный взгляд его серых глаз, кажущихся огромными на бледном лице.
Они подошли к двери, за которой пряталась гостиная Рейвенкло, когда откуда-то из-за поворота показался Барти с прилипшей к нему Сарой. Смех парня сразу же осекся, когда он увидел Чарити и ее провожатого. Отцепив от себя Сару, он подошел к молодым людям.
— Это что, твой парень?
Хотя вопрос и был адресован Чарити, зеленые глаза Барти метали молнии в Регулуса.
— Он просто мой друг! — возмутилась Чарити.
— Друг? — воскликнул Барти, — Друг? Чарити, детка, очнись! Он со Слизерина! Слизеринцы не могут быть нам друзьями!
Он повернулся к Чарити, и та заметила, как, воспользовавшись этим, до сих пор спокойный Регулус незаметно достал из кармана палочку.
— Я дружу с кем хочу, Барти, — сквозь зубы проговорила Чарити.
— Ах, ну конечно, — взревел Барти, — Сначала ты будешь с ним, как ты это называешь, дружить, потом вы благополучно поженитесь, а дальше что? Черная метка, Чарити? Наверное, уже представляешь ее на своем плече или где еще они ее де…
Крауч не успел закончить свою гневную тираду — он повис в воздухе вниз головой.
— Регулус, не надо! — взмолилась Чарити.
Она посмотрела по сторонам, но не увидела никого, кто мог бы прийти на помощь. Даже Сара проявила невиданную сообразительность и сбежала.
— Хорошо, — просто ответил Регулус и произнес заклинание.
Барти со страшным грохотом упал на пол. Он быстро вскочил на ноги и вытащил из кармана палочку, но Регулус опередил его, обезоружив. Лицо Барти под соломенными волосами стало пунцовым. Он посмотрел на Чарити со злостью.
— А что, неплохо, — выплюнул он, — Станешь великой маглоненавистницей с этой паршивой татуировкой на теле!
Услышав, что знак Темного Лорда, еще неизвестного Регулусу, но уже почитаемого, оскорбил паршивый рейвенкловец, мальчик направил на него палочку и что-то шепнул. На лице Барти появились два глубоких пореза, и он быстро накрыл их руками, шипя от боли.
— Стану, если ты так этого хочешь! — выкрикнула Чарити и, закрыв лицо руками, заплакала, — Ненавижу…
Не договорив фразы, Чарити побежала по коридору. Ей хотелось спрятаться куда-нибудь, где ее никто не найдет. Сжаться, испариться, исчезнуть. Ей было больно за Барти, казалось, она физически ощущала ту боль, которую приносил ему этот мрачный черноволосый слизеринец. И она ненавидела Барти за то, что тот делал ей так больно, не замечая ее, пытаясь с помощью нее одержать победу в давней вражде с Регулусом.
Она шла по темному коридору, подсвечивая палочкой, чтобы понять, где находится, когда услышала какие-то странные звуки и голоса. Голоса то и дело сходили на шепот, иногда слышались приглушенные стоны или смех.
— Нокс, — прошептала Чарити.
Разумный голос внутри нее настаивал, что нужно уходить из коридора, не обращая внимание на эти звуки, но ноги несли Чарити к приоткрытой двери одного из кабинетов. Она неслышно остановилась на пороге и в приглушенном свете палочки увидела то, что показалось ей намного страшнее глубоких ран Барти.
Она увидела на полу странного извивающегося монстра, который, когда Чарити пригляделась, оказался просто двумя голыми людьми.
Девушка стояла на коленях перед молодым человеком, который, отрывисто дыша, судорожно вцепился в ее волосы, с яростью толкаясь бедрами, погружая в ее рот что-то огромное, заставляя ее закашливаться. Внезапно он схватил ее и бросил на расстеленную на полу мантию. Он перевернул ее на живот и, сжав сзади ее грудь, снова яростно дернул бедрами. Девушка застонала, и чем быстрее и яростнее двигался молодой человек, чем чаще тела соприкасались с влажными хлопками, тем более хриплыми и непристойными становились стоны девушки. Глухо взревев, молодой человек задел рукой палочку, и та осветила лицо девушки.
В потном лице, искаженном звериным оскалом, Чарити узнала Мэри.
Никем не замеченная, Чарити бросилась по коридору, прикрыв рот от ужаса.
Площадь Гриммо 12, ночь 14-15 февраля
Уже полтора месяца Беллатриса была миссис Лестрейндж, но никакой радости ей это не доставляло. Почти все гости уже разъехались, остались только самые близкие члены семьи, а вернее, те, кого надо было умаслить для того, чтобы они все-таки приняли в свою достопочтенную семью богатеньких подонков ее ленивую младшую сестру Нарциссу — Малфои. Они с Рудольфусом гостили в доме дяди Ориона последнюю неделю, и Беллатриса с ужасом думала о том, что скоро ей придется умирать от скуки со своим аморфным супругом далеко от Лондона в поместье Лестрейнджей.
В эту ночь она лежала без сна после грубых ласк своего мужа. Рудольфус пришел в комнату шатаясь, неся с собой тошнотворный запах дорогих сигар и двадцатилетнего огневиски. Он сбросил с уже засыпавшей жены одеяло и, грубо схватив ее за грудь, прижал свой влажный рот к ее губам. Беллатриса часто ловила себя на мысли, что подобное поведение мужа ее возбуждало не меньше, чем нежность всех ее бывших любовников. Она готова была разорваться от удовольствия, когда апатичный Руди вдруг превращался в мерзкое животное, которое с силой переворачивало ее на живот и, жестким движением вцепляясь в ее ягодицы, входил в нее сзади, принося дикую боль и наслаждение. Но хватало мужа не надолго. Толкнувшись несколько раз и быстро кончив, он откатывался на другой край кровати и быстро засыпал. А растревоженной Белле приходилось обходиться самой.
Вслушиваясь в храпение мужа и думая о том, как ей не хочется уезжать, Беллатриса услышала настойчивый стук в дверь и села, прислушавшись. Стук повторился, и она начала толкать спящего рядом Рудольфуса. Тот проснулся, громко всхрапнув.
— Что такое, Белла? Что случилось?
— Не знаю, — прошептала женщина, — Кто-то стучал в дверь.
Надев ночную рубашку, она вышла в коридор и прислушалась. В кромешной тьме кто-то неслышно подошел сзади и закрыл ей рот.
— Это я, — тихо протянул голос Люциуса, — Не кричи.
Он отпустил Беллатрису, и та сделала над собой усилие, чтобы не проклясть этого пижона. Они притихли, услышав, как Кричер, домашний эльф, открыл дверь.
— Учтивые господа, — залебезил домовик, — В столь поздний час мои достопочтенные хозяева…
— Заткнись, — бросил хрипловатый голос, — Где Орион Блэк?
— Хозяина нет дома, — проскрипел домовик.
— Какое право вы имеете врываться в дом моего мужа без приглашения? — послышался властный голос.
Вальбурга Блэк, одетая в роскошный ночной халат, степенно спускалась с лестницы, глядя на потревоживших ее сон людей с горячей ненавистью и презрением. Люциус и Беллатриса высунулись из-за стены, чтобы рассмотреть пришедших. Сердце девушки затрепетало — картина была до боли знакомой, все происходило совершенно так же, как когда мракоборцы пришли в дом ее родителей и обоих, Сигнюса и Друэллу, увели в Азкабан.
— Спрячься в комнате, Рудольфус! — коротко приказал Люциус, и тюфяк-муж Беллатрисы охотно повиновался.
В гостиной стояло трое, еще двое мракоборцев ждали на улице. Беллатриса почувствовала дементоров. Она всегда их чувствовала: было в них что-то волнующее, что-то, что заставляло кровь в ее венах закипать.
— У нас есть право, мадам, — сухо сказал один из пришедших, — Я Бартемиус Крауч, председатель Визенгамота.
Беллатриса увидела, как тетя, побледнев, остановилась посреди гостиной. Руки девушки сжались в кулаки. Она видела сдержанное ликование на лице сухопарого Крауча, и ей хотелось вцепиться в эти горящие праведным огнем глаза и выцарапать их длинными ноготками.
— Если вы не позовете своего супруга, нам придется обыскать дом, — хриплым голосом заявил один из мракоборцев.
Беллатриса знала его. Старика Аластора Муди она уже давно мечтала встретить на своем пути и наслать на его начавшую седеть голову громы и молнии. А вот имени второго, аврора помоложе, она не помнила, хотя его черты казались ей смутно знакомыми.
— Не стоит, — раздался голос из темноты, — Не стоит обыскивать дом.
Гостиная внезапно озарилась светом, и все увидели высокого статного черноволосого мужчину. Он держал в руках серебряный бокал с вином. Сделав из него глоток, он поставил стакан на стол и подошел к Краучу.
— Дом обыскивать не надо, — повторил он свою просьбу, — Орион Блэк к вашим услугам.
— Бербидж, — тихо скомандовал Крауч.
По лицу председателя Визенгамота было видно, что он смущен той простотой, с которой ему удалось взять Ориона Блэка. Аврор помоложе подошел к мужчине, и Беллатриса увидела что-то яростное, жгучее во взгляде его карих глаз, какое-то мрачное удовлетворение. Орион Блэк, казалось, тоже узнал этого мужчину. Когда тот повел его к дементорам, его губы скривились в болезненную улыбку. Беллатриса не верила своим глазам. Унижение брата своего отца она вытерпеть не могла.
— Орион!
Выкрикнув имя мужа, Вальбруга Блэк понеслась за ним на улицу. Беллатриса всхлипнула и, сбежав по лестнице, босиком кинулась за тетей по снегу.
— Зачем, дядя? Ну зачем?
— Идите в дом, — бросил Орион, даже не оборачиваясь, чтобы посмотреть на них.
— Дядя Орион!
Беллатриса обнимала рыдающую тетю, не чувствуя, как снег жалит ее нежные ноги.
Орион обернулся и, невидящим взглядом окинув племянницу и жену, сказал:
— Пригляди за Регулусом, Белла. Жаль, что спастись удастся только старшему.
— Дядя Орион!
— Леди, идите в дом! — командовал Крауч.
Глаза Беллатрисы застилала ненависть. Она почувствовала, как Люциус забрал из ее рук рыдающую Вальбургу, видела, как Крауч пытается что-то ей сказать, видела отвращение в его глазах. Она видела, как Орион и тот, третий аврор, смотрят друг на друга. Бербидж. Она все поняла. Из груди рвался крик.
— Я проклинаю тебя, Бартемиус Крауч, — завопила она.
Белластриса с удовлетворением заметила, что отвращение в глазах судьи сменилось страхом. Она повернулась к старому мракоборцу.
— И до тебя, Муди, я доберусь, клянусь тебе!
— Иди-ка ты в дом, девочка, — насмешливо сказал Бербидж, — А то как бы не случилось какой беды.
Она проследила за его взглядом и одернула левый рукав ночной рубашки, пряча то, что не заметили Крауч и Муди. Она с ненавистью взглянула на Бербиджа. Этот человек, однажды растоптанный, должен быть мертвым.
Беллатриса подошла к нему ближе и прошептала:
— Наслаждайся своей маленькой местью, Бербидж! Только знай, что я снова до тебя доберусь!
Плюнув ему в лицо, она гордо пошла к дому.
— Темный Лорд отомстит вам за позор, которому вы подвергли чистокровных!Я растопчу вас! Уничтожу! — крикнула она, обернувшись на полпути.
Хогвартс, 15 февраля
— Ну и как прошло твое свидание? — осторожно спросила Чарити у Мэри.
Подруга вертелась перед зеркалом и рассматривала себя со всех сторон. Чарити понимала, что должна задать этот вопрос. То, что она видела ночью, должно было остаться страшной тайной. Ей было стыдно рассказывать об этом Мэри.
— Отлично, — ответила подруга, — Мы много танцевали, пили сливочное пиво… Целовались…
Мэри взяла с тумбочки свою палочку и, направив ее на растрепанные волосы, шепнула заклинание. Волосы тут же разгладились и расчесались, уложившись в симпатичный хвостик.
— Как ты это делаешь? — ошарашено спросила Чарити.
— Есть свои секреты, — Мэри подмигнула, — Я в этих заклинаниях знатный специалист! Когда у тебя двадцать детей, приходится все это уметь.
— Чего-чего? Какие дети? — изумилась Чарити.
— Я разве не говорила тебе? — удивленно спросила Мэри.
Чарити покачала головой. Подруга села на край ее кровати и серьезно взглянула в голубые глаза.
— Я же из детского дома, — Мэри старалась, чтобы ее голос звучал спокойно, — Из волшебного детского дома. Там в основном дети волшебников. Или маглы, которые получили письмо в Хогвартс. Раньше таких домов не было. Магию можно применять в стенах детдома, да без нее и никак. Приходится помогать младшим одеваться, а еще готовить на кухне. Так что так…
Мэри грустно улыбнулась, и Чарити обняла ее.
— А твои родители… Ты знала их?
— Да, — Мэри встала с кровати и полезла в свой шкаф за одеждой, — Они умерли, когда мне было пять. У меня есть и свой дом, мне его бабушка оставила. Кстати, он в Колчестере, так что мы с тобой почти соседи.
Чарити мягко усмехнулась.
— Только я не думаю, что хотела бы там жить. Я хочу работать в детском доме, потому что все это видела. Потому что знаю, что я там нужна. А дом, наверное, продам, — заключила Мэри, — Ладно, пошли на завтрак!
— Да уж, пора, а то бедняга Сириус с ума сойдет от тоски! — поддразнила Чарити подругу.
Она моргнула, чтобы прогнать воспоминание о том, что видела ночью, и вышла из комнаты вслед за Мэри.
Возле входа в Большой Зал толпились ученики, шумно галдя. Знакомые махали Чарити и Мэри, и те улыбались в ответ.
Чарити обернулась и увидела Сириуса Блэка. Он был очень похож на своего младшего брата, только более плотный и не такой серьезный. Чарити рассеянно улыбнулась и помахала Мэри, когда та исчезла среди многочисленных голов. Она снова развернулась к проходу в Большой Зал, но тут же на кого-то наткнулась, и ее грубо отшвырнули в сторону.
— С дороги, Бербидж!
Регулус не смотрел на нее, его губы были сжаты в нитку. Пара слизеринских старшекурсников, шедших вместе с ним, неприятно захохотали, когда Чарити непонимающе посмотрела ему вслед.
— Передавай привет папочке, овца! — крикнул кто-то из его дружков.
Чарити прошла к своему столу и села на лавку. Есть перехотелось. Она подвинула к себе чашку кофе и грустно уставилась в густую черную жидкость.
— Я все видел.
Барти сел рядом с ней. На обеих щеках красовалось по пластырю. Нахмурившись, он посмотрел на слизеринский стол, а затем на Чарити.
— Ты не виновата. Это просто то, чего следовало ожидать.
Он положил перед ней свежий номер «Ежедневного Пророка», и Чарити увидела на первой странице фотографию, на которой ее отец, дядя Аластор и отец Барти задерживали какого-то мужчину, который, когда Чарити прочитала статью на четвертой странице, оказался Орионом Блэком, отцом Регулуса. Она грустно взглянула на Барти.
— Прости меня, Чарити, — внезапно сказал он, — Я просто переживал за тебя. Знаешь, мама говорит, что они очень опасны, могут знаешь что сделать? Наложить непростительное заклинание Империус, и ты будешь их во всем слушаться. А ты мне дорога, ведь я…
— Барти, сладенький!
Сара махала с другого конца стола. Барти помахал ей в ответ и элегантно перешагнул через скамейку, выбираясь из-за стола. Он покраснел, взглянув на Чарити, и договорил:
— Ведь ты моя подруга, верно?
Хогвартс, 3 апреля
Барти Крауч шел по коридору как слепой, ступая то в прохладную тень, то в яркое пятно жаркого солнца, проникающего сквозь раскрытые окна. На губах играла довольная улыбка — для Рейвенкло всё складывалось как нельзя лучше. Если его команда сегодня обыграет Слизерин, то на пути к первому месту останется только Гриффиндор. Конечно, команду великого ловца Поттера будет сложно обыграть, но попробовать все же следовало. Барти взял отполированную метлу в левую руку и потряс правой в воздухе, разминая ее. Даже если они и не станут первыми в этом году, в следующем году им точно повезет: без семикурсника Джеймса Поттера «львы» казались не такими успешными.
Не удержавшись, Барти выглянул из окна на поле для квиддича. Народ постепенно заполнял трибуны. Ему даже показалось, что где-то там вдалеке он увидел Чарити. Барти отошел от окна и, шагнув в пятно тени, заморгал, прогоняя фиолетовые пятна.
Внезапно он почувствовал, что столкнулся с чем-то мягким.
— Простите, — воскликнул он и, потерев глаза, увидел строгое лицо своего отца, — Папа?
— Здравствуй, сынок, — вежливо поздоровался отец, — Я беседовал с профессором Дамблдором, но, впрочем, уже собирался уходить.
Директор, выходя из-за поворота, усмехнулся в усы.
— Мистер Крауч, ваш сын сегодня собирается покалечить бладжерами как минимум половину слизеринской команды, — сказал он, посмеиваясь, — Я предлагаю вам остаться на ужин, а перед этим посмотреть игру.
Мистер Крауч кисло улыбнулся, увидев надежду в глазах сына.
— О, директор, я очень благодарен вам за приглашение, но, боюсь, у меня слишком много дел в Министерстве. Сами понимаете, сейчас такое время.
Директор кивнул, прикрыв глаза. Мистер Крауч посмотрел на нахмурившегося сына и, как всегда, почувствовал какую-то досадную оторопь. Этот мальчишка всегда заставлял его чувствовать себя виноватым, а Элли вечно ему потакала. Он заставил себя улыбнуться мальчику и кивнул директору.
— Что ж, Альбус, мы будем ждать вас завтра в девять утра.
И, круто развернувшись, ушел.
Барти провожал отца взглядом, пока тот не скрылся за поворотом. В нем закипало какое-то странное чувство, ему хотелось догнать его, обнять, упасть перед ним на колени и упросить его, чтобы он остался и посмотрел, как его сын хорошо играет, как он в два счета разделается с командой Слизерина, и все это только ради него, только потому, что этот мерзкий Регулус Блэк говорил про него, а Барти помнил каждое его слово.
В то же время Барти хотелось его растерзать.
— Беги на поле, Барти, — раздался голос над его ухом.
Он и не заметил, что Дамблдор еще не ушел. За излишнюю мягкость и сердечность его голоса Барти и его хотелось растерзать.
— Да, сэр.
Собрав всю свою волю в кулак, Барти улыбнулся директору и побежал в раздевалку.
Молча надев форму, он вышел на залитое солнцем поле мрачнее тучи, сжимая в руках метлу. Ему казалось, что от злости и обиды даже древко метлы вибрировало в руках. Чуткие уши слышали громкое щебетание Сары, но ему сейчас нужно было не это. Он не обратил внимание на зазывное махание размалеванной куклы и нашел в толпе Чарити. Заметив на себе его взгляд, девушка улыбнулась ему, но ее улыбка тут же угасла. Как он любил этот ее взгляд! Даже когда она не могла сказать ему что-нибудь ободряющее, она смотрела на него с таким вот нежно-обеспокоенно-подбадривающим выражением.
Команды выстроились посреди поля, и Барти с отвращением смотрел в ухмыляющиеся лица слизеринцев. Взгляд зеленых глаз пересекся с излучающим ненависть взглядом серых. Регулус Блэк.
Раздался свисток, и команды взмыли в воздух. Барти в мгновение ока достал из-под мышки биту и мощнейшим ударом послал бладжер в слизеринского охотника, здоровяка-семикурсника. От этого удара глаза его заблестели, и он почувствовал непреодолимое желание бить еще и еще.
Туча подобралась как-то незаметно, закрыла солнышко наполовину, и капельки дождя, падая с неба, поблескивали в его лучах. Барти подумал о том, как тяжело будет дальше ловцам, когда каждый отблеск можно было принять за снитч.
— Пожалуй, из Рейвекло сегодня в ударе только загонщик Крауч, и не суждено Слизерину занять свое законное третье место, — донесся до Барти голос комментатора Эдди Джордана, — Увы и ах!
Джордан был гриффиндорцем и очень много говорил, но говорил по делу, и это его замечание отрезвило Барти. Он взглянул на счет — сто против двадцати. В пользу Слизерина.
— Что я вижу! Ловец Слизерина Блэк… Да куда же смотрит Рейвенкло!? Блэк заметил снитч!
Барти круто развернулся на метле и тоже кое-что заметил. Бешенный черный бладжер метался неподалеку от того места, где поблескивал золотой снитч. Ловец Рейвенкло безуспешно пытался догнать Блэка, Барти же подлетал с другой стороны.
Он видел сконцентрированное на снитче бледное лицо Регулуса Блэка, мокрые черные волосы, он видел надменность, с которой тот смотрел на него тогда, в поезде, несколько лет назад. Его насмешливый тон, когда он говорил о его отце. Барти видел и лицо своего отца с этой его кислой улыбкой, лицо, которое было где угодно, только не с ним. Эти два лица смешались в его голове, и с животным ревом Барти размахнулся и ударил по бладжеру, посылая его в это ненавистное бледное лицо.
Регулус слышал этот ужасающий хруст, с которым сломался его нос. Видел ненависть в глазах Барти Крауча. Слышал, как комментатор объявил, что выиграли Рейвенкло. А потом очнулся в грязи, глядя в обеспокоенные серые глаза, такие же как у него. И не слыша, что говорят точенные губы, такие же как у него. А там, подальше, Чарити Бербидж подбежала к Барти Краучу и обняла его, не боясь запачкаться в грязи.
Звук пришел позже, слишком громкий, приносящий боль.
— Рэг? Рэг, ты как? Очнулся! Я уж было подумал…
Этот голос был громче других. Эта громкость была больнее. Как удар под дых.
Регулус моментально вскочил на ноги.
— Я ненавижу, когда меня называют Рэг, выродок! — не то заревел, не то зарыдал он, — Пошел к черту!
Оставляя старшего брата валяться в грязи, зажимая лицо руками, Регулус подбежал к Барти и одним неожиданным ударом отправил его на землю. Они катались в грязи, пытаясь ударить сильнее, сами не чувствуя боли от взаимной ненависти, клокотавшей в груди.
— Прекратить немедленно! — голос директора вернул обоих к действительности.
Старшекурсники обоих факультетов, воспользовавшись их замешательством, наконец-то смогли их растащить.
— В мой кабинет, — отрезал Дамблдор, — Лавгуд, сходите за профессором Флитвиком! Чарити, приведите, пожалуйста, профессора Слагхорна. Сириус?
Регулус краем глаза заметил окровавленное лицо брата. Сириус не смотрел на директора, его взгляд был устремлен на бледное, залитое кровью и грязью лицо Регулуса.
— Я… пожалуй, я навещу мадам Помфри, сэр, — сказал он и, получив от директора кивок, направился в сторону замка.
Хогвартс, 5 апреля
Барти не ожидал, что директор назначит им с Блэком парное наказание. Но больше всего он не ожидал, что директор не станет писать отцу. С Блэком-то все было ясно, он сразу же отреагировал на угрозу Дамблдора (если старик-директор вообще мог угрожать), пока они, грязные и окровавленные, сидели на жестких стульях в его кабинете и ждали деканов своих факультетов.
— Пишите, — мрачно согласился Блэк, — Обязательно пишите. Жаль только, что он не сможет мной гордиться, прочитав ваше письмо. Жаль, что он и прочитать-то его не сможет, видите ли, есть небольшая огорчительная проблема — мой отец в Азкабане, а его душа находится в желудке одного из дементоров… Интересно, есть ли у них желудки?...
Барти видел, как изменилось лицо Дамблдора, когда он выслушал ядовитую речь Блэка. Барти отчего-то подумал, что, хоть его отец не уголовник и дементоры не забирали его душу, вряд ли бы он стал хоть в чем-то гордиться сыном. Казалось, директор прочитал его мысли.
— Месяц отработок, — проговорил он, когда в его кабинет вошли Флитвик и Слагхорн.
Один день им дали на то, чтобы подлечить раны в медпункте, а сегодня они уже молча разбирали какой-то старинный, запыленный архив проступков. Барти взглянул на Блэка и, в который раз увидев его заплывший глаз, усмехнулся.
— Что это вы, благородный граф Блэк, или как вас там, деретесь руками? — съязвил Барти, — Как магл.
Регулус замер, смяв в руке карточку, датируемую 1765 годом, в которой проступок, наверняка, заключался в том, что какой-нибудь здоровый паренек из какого-нибудь Хепписбера или Сноуторпа, в общем, из какой-нибудь деревни, со всей своей крестьянской силой выкинул какого-нибудь худосочного лордика в окно.
Внезапно мышцы лица мальчика расслабились, и он улыбнулся.
— Туше, — сдался Регулус, — Только я не граф.
— А кто? — тут же спросил Барти и пожал плечами, — Мне же надо тебя как-то называть целый месяц…
— Я Регулус, — спокойно ответил Блэк.
Барти усмехнулся, помотал головой и снова принялся за работу. Спустя какое-то время он оттолкнул от себя коробку с карточками.
— И чего вам спокойно не живется? — поинтересовался он у Регулуса, — У вас есть дома, деньги… Что вам еще надо? Женитесь вы там себе на чистокровных и оставьте маглов в покое. Зачем зря попадать в Азкабан?
Регулус не прекращал работу.
— Причем тут дома и деньги? — вздохнул он, — Стыдно, что ты, чистокровный, все это говоришь. Почему мы должны сдаваться? Ты не думал об этом? Почему мы, а не маглы? Потому что такое мнение нам навязывают уже тысячи лет? Почему волшебники должны прятаться?
— Потому что Статут… — начал Барти, выуживая из памяти постоянные разговоры отца о работе дома за обедом.
— А если смотреть глубже?
Глаза Регулуса заблестели, когда Барти недоверчиво посмотрел на него.
— Барти, есть вещи намного важнее богатства, — проговорил Регулус, — Есть то, что мы забыли. То, что у нас отняли. То, что принадлежит нам по праву.
28.02.2011 сентябрь-декабрь 1977
Хогвартс, 9 сентября
— Есть много страшных заклинаний, но непростительных только три. Ты должен был о них слышать.
Барти стоял у окна, сложив руки на груди. Стоя к Регулусу спиной, все еще пытаясь сделать вид, что он здесь просто потому, что ему больше нечего делать, он, тем не менее, внимал каждому слову парня.
— Непростительные?
Он отвернулся от окна, за которым ярко-красное солнце начинало закатываться за горизонт. Регулус смотрел на него, слегка прищурив глаза от света. Он сидел на мягкой подушке на полу, глядя на Барти снизу вверх, обняв руками колени.
— Ага, — губы Регулуса дернулись в ухмылке, — Непростительные. Хотя, чтобы их совершить, нужно уметь это делать, нужна сила.
— А ты умеешь?
Вопрос застал Блэка врасплох. Он неуверенно повел плечом, а на его бледных скулах появились два розовых пятна. Помолчав, он прошептал:
— Умею.
— Покажешь?
Регулус испытующе посмотрел в насмешливые зеленые глаза Крауча. Барти не понимал, что Непростительные заклинания — это не шутка, и это выводило Регулуса из себя. У них сложились странные отношения, болезненно-странные. Они не договаривались о том, чтобы встретиться: Барти просто приходил, а Регулус его ждал. Они, наверное, сами не понимали, отчего так. Что их тянет друг к другу. Но иногда, как в данный момент, Регулус чувствовал острую ярость, когда нахальный Барти попирал его святыни.
Еще пару секунд он раздумывал, стоит ли рисковать, но затем в мгновение ока вытащил палочку из кармана мантии и, направив ее на Барти, выкрикнул:
— Круцио!
Он буквально столько же смотрел, как кричит и извивается на полу от боли Крауч, а затем опустил палочку. Ничто не могло поколебать его спокойствие. К его радостному удивлению, Барти, дрожа, поднялся на ноги и, отряхнувшись, с пониманием посмотрел на Регулуса.
— Круциатус, — объяснил тот все так же спокойно, — Боль. Никто не сможет выдержать ее. Империо!
Барти почувствовал приятную пустоту в голове. Он блаженно улыбнулся, глядя на шевелящиеся губы Регулуса. Голос Блэка отдавался эхом где-то в подсознании.
— Выпрыгни из окна.
Барти подумал, что это самая прекрасная идея. Он подошел к окну на ватных ногах и забрался на подоконник. И вдруг какой-то голос внутри него прошептал тихо, но вполне ясно.
— Зачем?
— Выпрыгни из окна, — снова повторил настойчивый голос Блэка.
— Нет, скажи, ты сам этого хочешь? — спросил тихий голос.
Барти неуверенно помотал головой из стороны в сторону и слез с подоконника. Внезапно легкость из головы исчезла, и он достал из кармана палочку. Прицелившись в Регулуса, он неслушающимся языком прохрипел:
— Протего!
— Гениально, Барти! — восторженно пролепетал Регулус, поднимаясь с пола, — Великолепно, старик! Я сомневаюсь, что даже Северус, что даже Белла так может!
— Что может? — спросил Барти.
Регулус глядел на него во все глаза.
— Ты же сопротивляешься Империусу, Барти! И у тебя получается!
Барти улыбался, не совсем понимая, что имеет в виду Регулус. Он вдруг поймал себя на страшной мысли о том, что, умей он применять Империус, заставил бы отца любить и хвалить себя. А если отец тоже может сопротивляться этому заклинанию, не беда, он научится Круциатусу. Барти встревоженно потряс головой, отгоняя страшные мысли.
Хогвартс, 28 октября
Мадам Помфри провела Чарити к койке, огороженной ширмами и, указав на стул, ушла. Чарити забралась на стул и посмотрела в белое, как и больничное постельное белье, лицо Мэри. Подруга спала, но вдруг ее воспаленные веки зашевелились. Мэри открыла глаза и посмотрела на Чарити, а потом по сторонам, не понимая, где она находится.
— Привет, — прошептала Чарити.
Мэри разлепила сухие губы и прошелестела в ответ:
— Привет.
Чарити вымученно попыталась улыбнуться, стараясь не замечать тоски в глазах подруги.
— Я сказала им, что ты, видимо, случайно перепутала… или, может, это была чья-то злая шутка.
Мэри закрыла глаза и кивнула.
— Я не буду говорить тебе, что не нужно было этого делать. Ты сама это знаешь.
Из левого глаза Мэри выкатилась слеза.
— Я дура, — прошелестела она снова.
— Нет, — улыбнулась Чарити, — Кто знает, как бы кто-нибудь другой поступил в данном случае.
— Но ты же ни разу такого не делала.
— Нет, — согласилась Чарити задумчиво, — Но кто знает, что несет нам жизнь.
Мэри открыла глаза, подернутые слезами, и уставилась на Чарити, как будто пытаясь сказать ей больше, чем имела в виду.
— Он был моим самым первым… А теперь ушел…
Чарити покраснела и отвела взгляд.
— Такое случается, Мэри. С этим ничего не поделать.
— Я знаю.
Глаза подруги закрылись. Чарити взяла ее за руку и проговорила:
— Тебе надо выздоравливать. Я пойду.
Мэри не ответила. Чарити провела по щеке спящей подруги и вышла из медпункта.
Малфой-мэйнор, День Всех Святых
Барти сидел за длинным столом рядом с Регулусом и чувствовал, что из полумрака комнаты на него любопытно посматривает несколько пар глаз. Он чувствовал себя неловко, понимая, что каждый человек, сидящий за этим же столом, готов в любую минуту разорвать сына своего врага.
— Зачем ты его притащил? — в открытую спросил Люциус Малфой у Регулуса.
Тот выпрямился в кресле и, с вызовом глядя в его надменные глаза, ответил:
— Потому что Барти по душе идеи Темного Лорда.
И это была правда. Именно из-за этого Барти плюнул на школьный праздник и последовал по тайному проходу за Регулусом в Хогсмид, где их забрали люди в длинных черных мантиях. Потому что в идеях Темного Лорда, о которых рассказывал Регулус, было то, чего мальчику не хватало в серой обыденности жизни — риск, приключения и слава, которую не сможет проигнорировать даже отец. И, черт возьми, Блэк был прав, это все было Краучу по душе.
Шипящий спор Регулуса и Люциуса так и продолжался, пока дверь не приоткрылась и в комнату не вошла она. Барти даже еще и не взглянул на нее, но уже почувствовал, как дрожь пробежала по его телу. Страх? Или...
Она важно прошла к столу и села напротив, недалеко от места, на котором сидел Барти. Он судорожно сглотнул, когда она отбросила с плеч длинные черные волосы, и в тусклом свете свечи, стоявшей напротив нее, блеснула белоснежная кожа, которую беззастенчиво открывал вырез корсета.
— Я слышал, у нас сегодня гость, — кто-то произнес негромко.
Барти почувствовал благоговейный страх, когда в комнату зашел Темный Лорд. Черноволосая женщина подалась вперед, и Барти увидел притягательную впадинку между ее грудями. Он почувствовал, как Регулус толкнул его, и встал со стула как на уроке.
— Да, это я, сэр, — проговорил он под сдавленные смешки.
Темный Лорд взмахнул рукой, и все замолчали.
— Кто ты, мальчик?
Голос Темного Лорда был властным, и он совершенно не был похож на чудовище, каким его все время описывали. Он был человеком. Очень привлекательным мужчиной. Обычным человеком, который просто возьмет и перевернет этот мир. И Барти почувствовал, что он готов помочь ему в этом.
— Я Бартемиус Крауч, сэр, — улыбнулся мальчик, — Младший.
— Крауч? — взвизгнула черноволосая женщина как кошка.
— Тише, Белла, — сказал Темный Лорд, — И что же тебе нужно здесь, сын председателя Визенгамота?
— Я пришел не как сын верховного судьи, сэр, — заговорил Барти, чувствуя, как крепнет его голос, — Я пришел как... как я сам. Я... Сначала я, как и все, думал, что вы обезумевшее чудовище...
— Да как ты смеешь, — послышался шепот откуда-то с другого конца стола.
— Молчать, — бросил Темный Лорд шепоту, и тот повиновался.
Он смотрел на мальчика и видел его душу.
— А потом, когда Регулус рассказал мне, какой вы на самом деле, я понял, что правда на вашей стороне. Я понял, что, — он усмехнулся сам над собой, — Что мое сердце бьется в унисон с вашей политикой.
— И ты готов получить Черную Метку? — язвительно поинтересовалась Белла.
Темный Лорд на этот раз не сделал ей замечания, а испытующе посмотрел на Барти. Перспективы униженного признания своего отца, славы и всеобщего обожания снова пронеслись перед глазами Барти. Он резко задрал рукав рубашки и протянул руку в сторону Темного Лорда.
— Я готов.
— Не распаляйся ты так, парень, — засмеялся кто-то.
Но Барти не обращал внимания. Он смело смотрел в темные глаза Темного Лорда.
Казалось, только Белла заметила странный огонек в прекрасных глазах своего хозяина, оповестивший ее о появлении нового соперника. Она взволнованно облизнула губы.
— Сядь, мальчик, — приказал Темный Лорд, откидываясь на спинку кресла, — Сядь. Ты получишь мой знак, но только в шестнадцать лет. Заодно проверим твою верность, Барти Крауч младший.
Барти понял намек, когда Темный Лорд задержался на последнем слове и как-будто бы попробовал его на языке. Он кивнул и, сев на свое место рядом с Регулусом, принялся внимать речам Темного Лорда.
Когда собрание кончилось и Темный Лорд, позвав за собой Люциуса Малфоя и еще какого-то мерзкого на вид неопрятного парня, удалился, на столе появились стаканы с янтарной жидкостью. Барти с любопытством посмотрел на тот, что стоял перед ним.
— Выпьешь со мной, Крауч? — насмешливо спросил какой-то парень, года на три старше его самого.
— Ивэн, ты рехнулся? Пить с Краучем! — упрекнул его кто-то.
— И что? Барти чистокровный, а то, что его папаша подгнил, не значит, что и Барти такой же ублюдок. Ты же не ублюдок, Барти?
Барти смущенно улыбнулся.
— Тогда пей со мной! — заключил Ивэн.
Огневиски оказался обжигающим и очень терпким. Провалившись в желудок, он подарил телу приятную расслабленность. Это чувство понравилось мальчику, и он пил с каждым своим новым другом. Пока не поймал на себе взгляд, который обжег его не хуже огневиски.
Она незаметным движением поманила его за собой, и он пошел, оставив шумную компанию. Он заглядывал в каждую темную комнату на своем пути, но ее там не было. Он шел по темным коридорам огромного особняка, слыша ее шаги где-то в отдалении, не смея позвать ее.
Наконец, он зашел в одну из комнат, и дверь за ним захлопнулась. В лунном свете он увидел призрачную белизну ее кожи. Она сидела на шелковой подстилке на полу и расчесывала черные кудри. Она посмотрела на него, а затем молча поднялась на ноги и подошла к нему вплотную. Он почувствовал, как тело покрылось мурашками, когда она улыбнулась такой таинственной улыбкой.
— Миссис Лестрейндж, — прошептал Барти, но она коснулась длинным пальчиком его губ, приказывая замолчать.
— Сейчас я разрешаю тебе звать меня Белла, — задышала она ему в ухо, касаясь кожи губами, — Но только это будет наш маленький секрет.
— Белла, — послушно прошептал Барти, пытаясь что-то сказать, но она снова прикоснулась к его губам пальцем.
— А сейчас, — мягким грудным голосом тихонько проговорила она, — Я не разрешаю тебе говорить.
Барти чувствовал, как затрепыхалось сердце в груди. Он тяжело дышал, глядя, как она подходит к окну и останавливается в свете луны. Глядя ему в глаза, она одним движением палочки сбросила платье, и оно упало к ее ногам шелковыми волнами. Она переступила через него длинными ногами, обутыми в туфли, и Барти отвернулся, заметив, что на ней нет белья. Внизу живота что-то сладко заныло, и он напрягся, пытаясь взять себя в руки. Она тихо рассмеялась, и от этого смеха стало еще хуже: внизу живота все напряглось, и ягодицы предательски сжались.
— Иди сюда, — услышал он ее голос, и послушно повернулся и подошел к ней, старательно отводя глаза от ее груди и глядя ей прямо в глаза.
Она подошла совсем близко, и сквозь рубашку он почувствовал, какие они твердые, ее соски. Сжав зубы, он упрямо смотрел в окно.
— Мне нравятся такие хорошие мальчики, как ты, — прошептала она, проводя ладонью по его щеке, — У них нежная кожа.
Она со смехом оттолкнула его и опустилась на мягкую подстилку на полу. Барти смотрел в окно, чувствуя, что между ног у него тесно и влажно. Ему хотелось убежать, но яростное желание сковывало его и заставляло остаться.
— Барти, — нежно прошептала Беллатриса, и он повернулся к ней.
Она медленно раздвинула ноги — сначала элегантно отставила в сторону одну, зацепившись каблуком за расщелину между досками на полу, а затем другую — и лукаво посмотрела на него. Откинувшись назад, она провела руками по груди и двумя пальцами сжала сосок. Из ее груди вырвалось шипение. Барти следил за другой ее рукой, не в силах оторвать взгляд. Рука скользила по белоснежному телу, приближаясь к покрытому короткими черными волосками месту между стройных ног. Он видел, как длинный пальчик исчез между краями плоти и медленно, ритмично задвигался где-то внутри.Взгляд Беллы затуманился, а с ее губ начали слетать стоны. Барти казалось, что он сейчас взорвется — рука стыдливо потянулась к влажному пятнышку между ног. Но Беллатриса тут же перехватила его руку.
— У тебя была женщина? — спросила она, глядя на него снизу вверх.
Барти покраснел и помотал головой. Беллатриса алчно улыбнулась. Она нащупала палочку и, как только она ей взмахнула, вся одежда мальчика куда-то исчезла. Он стыдливо посмотрел на Беллатрису и еще больше покраснел. Та рассмеялась и подползла поближе. Он почувствовал прохладные руки на своих ягодицах, и вдруг непередаваемое ощущение прокатилось по всему телу — она провела языком по его напряженному члену. Барти застонал сквозь сжатые зубы, когда она медленно приняла его в рот до самого основания. Минуты сливались в мучительные часы, а часы в полные наслаждения секунды, когда она ритмично облизывала его, принимая глубоко, в жаркую и влажную глотку. Он не мог ни о чем думать, только о том, как хорошо и как судорожно его руки вцепляются в ее волосы. Внезапно он почувствовал, как тот же самый тонкий пальчик проникает между ягодиц и начинает двигаться, доставляя крайнее наслаждение, заставляя его прогнуться и захрипеть, кончая сбивчивыми резкими толчками.
Она выпустила его изо рта, и его ноги подкосились. Барти опустился на подстилку, тяжело дыша, трясущейся рукой вытирая пот со лба. Беллатриса опрокинула его на спину, и он почувствовал, как что-то скользкое и вязкое растекается по животу. Он приподнял голову и увидел, как Беллатриса слизывает с него перемешанную со слюной сперму. Барти истерично хохотнул.
Он приподнялся на локте и одним рывком подмял ее под себя. Он целовал и кусал ее кожу, чувствуя, как внизу возбуждение растет с чуть ли не большей силой. Она закинула ноги ему на плечи, и ее взгляд, до того полный страсти, вдруг стал каким-то другим. Барти вспомнил книгу, в которой паук-арахнид заманивал свою жертву (книга была папина, и Барти брал ее тайком): это был маленький ягненок, и ему было очень страшно, но он не мог отвести взгляда от пустых, таинственных, черных глаз паука, и поэтому шел на верную смерть. Обычно, когда ягненок подходил к пауку совсем близко, Барти захлопывал книгу и ставил ее на место.
Он чувствовал себя сейчас тем ягненком — зажат между ее стройных ножек и в плену ее глаз. Он почувствовал, как она нетерпеливо трется о него, и резко вошел. Что мелькнуло в ее глазах? Ненависть? Да нет же, о чем он думает, ведь ему так хорошо в этом узком, в этом влажном, податливом, горячем...так хорошо...так... Он вбивался яростно, неожиданно для себя, с хриплым ревом, не замечая ее протестующих стонов. И вдруг мир взорвался перед его глазами ослепительно белоснежным светом. Он дрожал всем телом, не в силах слезть с нее, не в силах даже выйти из нее. Лежал на ее груди, совсем маленькой без поддержки корсета.
— Иди, — сказала она внезапно.
— Что? — прохрипел он.
— Одевайся и уходи.
Он наконец нашел в себе силы встать и, отбрасывая со лба мокрые от пота волосы, посмотрел на нее в недоумении. Этот взгляд снова обжег его. Взгляд, полный ненависти и отвращения. Или ему показалось в лунном свете? Это был взгляд паука. Паука, который парализовал жертву ядом, и теперь она никуда не уйдет.
Барти стало страшно. Внезапно до того привлекательная женщина показалась ему отвратительной. Он натянул трусы, джинсы и рубашку и в ужасе вышел из комнаты.
Регулус видел, как Барти вошел в комнату, и сразу понял, что произошло. Он знал причуды своей кузины.
28.02.2011 1978
Хогвартс, 4 января
Ученики прибывали в школу после Рождественских каникул. Барти вернулся очень рано, так как отец не хотел опоздать на работу. Он отправил сына по Каминной сети и, даже не дождавшись, когда он с хлопком исчезнет из камина, трансгрессировал прямо из дома с выражением отчаянного недовольства на лице. Это мама убедила его хоть раз воспользоваться своим положением и отправить сына прямо из дома.
Барти угрюмо распаковал чемодан, грубо и односложно отвечая на вопросы мальчиков-полукровок, с которыми он жил в комнате. Не то чтобы они были плохими парнями, но теперь Барти иногда чувствовал, как его распирает от гордости от того, что он причастен к чему-то, что их непосредственно касается и страшит.
Целый день он просидел в гостиной Рейвенкло, каждую секунду ожидая появления Чарити, которой он приготовил подарок. Но Чарити не появлялась: он успел пообедать в Большом Зале, полетать над полем для квиддича с факультетским ловцом (он был, конечно, полукровокой, но Барти не мог отказать себе в удовольствии обсудить шансы команды на выигрыш в этом году) — сделать кучу вещей, но стрелки часов, казалось, совсем обленились и ползли медленно-медленно, как изголодавшийся флоббер-червь.
К вечеру появился почти весь факультет, и Барти начал всерьез волноваться, то и дело поглядывая с надеждой на входящих в гостиную людей. Исчезновения людей уже давно были не в диковинку, и порой ученики просто не возвращались в школу после очередных каникул. Барти отогнал от себя такие страшные мысли и невесело поплелся вслед за остальными в Большой Зал на ужин.
Всё самое интересное у Рейвенкло начиналось именно после этого последнего праздничного ужина, а именно — танцы. Весело галдящие старшекурсники приглушали свет, отодвигали к стенам столы, диванчики и кресла, развешивали волшебные гирлянды по стенам и потолку, доставали откуда-то кучу бутылок Сливочного пива и включали музыку. В этом году, как и в предыдущем, ответственным за музыку был пятикурсник Джимми Кристалл, обладатель огромной коллекции волшебных и даже магловских пластинок. Это было неудивительно, потому что старший брат Кристалла работал в Международном совете по выработке торговых стандартов и мог позволить себе делать брату такие ценные подарки.
Барти хмуро сидел в дальнем углу, стараясь быть не очень заметным, и потягивал пиво. Когда же он мог пропустить Чарити? Приехала ли она вообще? А вдруг что-то случилось с ее отцом? Он же все-таки аврор! Хотя, о чем это он — методы Темного Лорда хоть и радикальны, но справедливы: он не стал бы убивать Чарльза Бербиджа, а предложил бы ему сотрудничество или что-то в этом роде. Отец Чарити толковый мужик, он бы понял, кто прав, и согласился бы…
— Барти, сладенький!
Мальчику захотелось вжаться в стену, чтобы Сара его не заметила. Она была на пару лет его старше, и он постоянно удивлялся, как она могла попасть на Рейвенкло. Конечно, училась она неплохо, но по жизни соображала туговато, на уровне помады и «Ведьминого досуга». Но спрятаться ему так и не удалось — Сара уселась рядом, обняла его тонкими ручками с длинными розовыми ногтями и впилась накрашенными губами в его рот. Целовалась она, конечно, отменно, и Барти ничего не смог поделать, почувствовав некоторое напряжение, когда ее язычок ловко проскользнул между его губ, а рука заскользила вниз по животу.
Но вдруг что-то привлекло его внимание, и он оторвался от Сары и поставил бутылку со Сливочным пивом на пол. Он медленно поднялся на ноги, и Сара тут же вскочила, качнувшись на высоких каблуках.
— Мы идем танцевать? — спросила она, обняв его и положив руку ему на грудь.
Барти не чувствовал ее прикосновений и не слышал, что она сказала. Он небрежно сбросил с себя ее руки и пошел между парами, весело выплясывающими под любимую магловскую песню о том, как классно «зажигать всю ночь и тусить на вечеринках каждый день»(1), глядя лишь на одного человека, только что вошедшего в гостиную. Это уже не была та старая добрая Чарити, растрепанная и понимающая, при виде которой у Барти сердце щемило от нежности. Девушка с длинными, гладкими золотистыми волосами и огромными таинственными глазами, которые то и дело прикрывали длинные темные ресницы, в красивом черном платьице наконец-то его заметила. А он никогда и не думал, что у нее такие длинные стройные ноги…
— Мальчики, приглашайте девочек, — объявил Кристалл, — "Ведуньи"!
Он даже не заметил, как положил руки на ее талию, приглашая на танец.
— Я не умею танцевать, Барти, — прошептала она, отчаянно краснея, — Я тебе все ноги отдавлю…
— Все не отдавишь, у меня с собой сегодня только две, — глупо пошутил Барти.
Он увлек Чарити за собой, в гущу танцующих пар. Она танцевала достаточно сносно, но пару раз и правда наступила ему на ногу. Засмущавшись, она покраснела и нагнула голову, и он почувствовал сладкий запах духов. Платье? Духи? Чарити?! В голове роились мысли, но ни одну из них он так и не смог додумать до конца, не в силах оторвать взгляд от глубоких голубых глаз Чарити. «Я просто пригласил ее на танец. Просто как друг!» — уговаривал он сам себя, разглядывая нежную белую кожу, к которой мучительно хотелось прикоснуться губами.
— Пойдем отсюда? — как во сне спросил Барти.
Чарити кивнула, и, мгновенно перестав кружиться, они выбрались из факультетской гостиной. Барти подвел ее к окну, посадил на подоконник и, задернув тяжелые шторы, сел рядом. Не в силах сказать ни слова, он разглядывал ее в свете луны, который делал ее похожей на воздушного эльфа. Чарити взволнованно качала ногами, не понимая странного поведения друга.
— Как Рождество? — спросила она наконец, разбивая неловкую тишину.
— Нормально, — ответил Барти неуверенно, отвернувшись от нее наконец, — Приезжала тетя Марианна, и мы отпраздновали втроем, потому что отец как всегда предпочел остаться в Министерстве на всякий случай. А у тебя как прошло?
— Хорошо, — ответила Чарити без особого энтузиазма, сочувствуя другу, — Папа украшал дом, а я пекла пирог. К нам заходили его коллеги по работе — Маккиноны, миссис Марлин — мракоборец, возможно, ты слышал о них.
— О, да, — проговорил Барти полушепотом.
— Мы еще думали, что дядя Аластор останется, но он залетел на пару минут, чтобы поздравить нас и унесся, — Чарити улыбнулась, — По-моему, у него кто-то появился!
— У Муди? — удивленно переспросил Барти, вытаращив глаза.
— Угу, — хихикнула Чарити, — Он стал такой счастливый, так изменился!
— Ты тоже изменилась, — заметил Барти, — Может, у тебя тоже кто-то появился?
Он попытался выдавить улыбку, но она получилась жалкой. Чарити покраснела и покачала головой.
— Разве что Мэри, которая убедила меня в конце концов, что надо взрослеть!
Барти вдыхал ее запах, и его голова отчего-то шла кругом. Он незаметно вытащил палочку из кармана и, заведя ее за спину, взмахнул ей, невербально применив заклинание. Убрав ее обратно в карман одной рукой, другой он протянул девушке белую розу с каким-то глупым виноватым видом.
— Можно, тогда я у тебя появлюсь? — спросил он.
Чарити смущенно посмотрела на розу и взяла цветок в руки.
— А как же Сара?
— Сара?.. А! Сара… А что Сара? — не понял Барти.
— Ты скажешь ей, что больше не любишь ее? Она расстроится…
— Она и так все поняла… — брякнул Барти.
Чарити нахмурила лоб, и Барти не выдержал и провел по нему пальцем, разглаживая морщины.
— Глупенький ты мой корсар, — нежно проговорил он, — Они все всегда понимали то, что я никак не мог сам понять… Пока сегодня тебя не увидел. Просто… ты всегда была такой привычной… а когда я увидел тебя с Регулусом, я просто рассвирепел! И сегодня… О, Мэрлин, Чарити… я наговорил столько чуши, вместо того, чтобы просто сказать тебе, наконец, что я тебя люблю! Я идиот, правда?
Чарити подняла на него серьезные голубые глаза и с легкой улыбкой покачала головой.
— Нет, ты не идиот, все нормально.
— Правда? — выдохнул Барти, — Значит, ты… мы…
Чарити кивнула, так же серьезно глядя на Барти. Казалось, секунда, которую он пристально смотрел на нее, превратилась в вечность, и как-то невероятно было чувствовать его дыхание на своей коже, мягкое и неожиданно несмелое прикосновение сухих губ к губам и пальцев к волосам. И было так хорошо сидеть с ним, обнявшись, загородившись шторой от всего, кроме луны за окном.
Лондон, Хокстон Стрит, 20 августа
Барти спустился к завтраку как всегда растрепанный с влажными после душа волосами. У зеркала при входе в столовую он постарался привести прическу в порядок, но, заметив, что за столом сидит только мама, бросил это занятие.
— Доброе утро, мам! Я рад, что тебе лучше!
Он оглядел хрупкую фигурку матери, пытаясь скрыть печаль. Мама постоянно болела, и Барти очень боялся потерять ее. Он не мог себе представить, как бы они с отцом жили без нее. Только мама хоть как-то их связывала, сглаживала конфликты и могла уговорить отца не быть таким строгим. Её отец любил...
— Доброе утро, дорогой, — улыбнулась Элли.
Барти сел за стол, и домовой эльф Винки принесла своему любимцу завтрак.
— Мы с папой хотели поздравить тебя с тем, что у тебя двенадцать СОВ, Барти, — проговорила мама с гордостью, — Папа дежурит на работе, но вечером я сообщила ему.
Помешивая сахар в чае, Барти угрюмо поднял глаза на мать.
— И как?
— Он сказал, что гордится тобой, — ответила Элли поспешно, — Сказал, что счастлив, что у него такой умный сын.
Брови Барти приподнялись, он медленно вытащил ложку и положил ее на блюдце.
— Правда?
Элли прикусила губу, увидев ироничный взгляд сына. Она понимала, что врать бесполезно — Барти слишком хорошо знал своего отца.
— Нет, — призналась она, — Он не так сказал. Сказал, что...
— Я не хочу знать, что он сказал, — отрезал Барти.
Элли смущенно ломала руки.
— Барти, сынок, папа любит тебя, он просто...
— Мне все равно.
— Но...
— Мам, я сказал, что мне все равно! — выкрикнул Барти, хлопнув ладонью по столу.
Увидев расстроенное лицо матери, он рассердился сам на себя и вылетел из столовой, так и не притронувшись к еде.
Мистли, Суон Клоуз, 21 августа
Когда отец дежурил ночью, Чарити обычно не спалось. Раньше, вспоминая дядю Аластора, стоящего на пороге с мертвенно-бледным, залитым кровью, лицом, она боялась, что он придет еще раз с вестью, забирающей у нее отца. Теперь, когда в газетах, хоть и вскользь (в основном, рубрика извещений о смерти стала занимать полстраницы) упоминалось о том, как беспощадно орудует армия Того-Кого-Нельзя-Называть, Чарити стала бояться за отца еще больше, да и их старый дом уже не казался крепостью.
Чарити сидела на подоконнике у открытого окна, расправив юбку на коленях, и смотрела на мигающие звезды, на большую красную машину, подъехавшую к соседскому дому (папа всегда жалел маглов, потому что им приходится путешествовать так долго, а Чарити раздражал шум, с которым соседский сынок разъезжает по окрестностям со своей компанией, когда родителей нет дома). Внезапно что-то упало на ее юбку, и Чарити замерла, увидев на коленях белую розу. Она посмотрела на верх, прикидывая, откуда мог упасть цветок, и чуть выше себя увидела улыбающееся лицо Барти, сидящего на одной из веток старого толстого дуба, росшего перед ее окном.
— Барти?!
Парень рассмеялся и ловко спустился на ветку пониже, оказавшись теперь на одном уровне с Чарити.
— Прекрасная принцесса, я совершил долгий путь и истоптал несколько пар деревянных башмаков, но все-таки нашел вас, — напыщенно проговорил Барти и поклонился, едва не соскользнув с ветки.
— Как ты вообще сюда попал?
Чарити все еще не могла поверить в происходящее, а Барти уже осторожно перелез с дерева на подоконник и спрыгнул в комнату. Он порывисто поцеловал Чарити и присел на край ее кровати.
— Ну… Вообще я думал, что смогу воспользоваться этим проклятым магловским транспортом, чтобы добраться до тебя. Но когда нашел на карте Мистли, понял, что на метле будет все же проще… Нам же нельзя еще пользоваться магией вне школы. И, кстати, роза из соседнего сада...
Чарити рассмеялась, но тут же снова стала серьезной.
— Ты представляешь, что скажет тебе твой отец? Из дома ты ушел без разрешения, летел на метле… Твой отец…
— Мой отец, — оборвал ее Барти, — ничего не узнает. Думаешь, он придет ко мне в комнату, чтобы пожелать любимому сыну доброй ночи?
Чарити смущенно опустила голову и отошла к окну. Она не заметила, как Барти подошел к ней, и вздрогнула от звука его голоса.
— Мне понравился Мистли, — сказал он, — По крайней мере то, что я увидел с метлы, мне понравилось. Ничего странного, что маглы поговаривали, что городок кишит ведьмами и колдунами!
— Нет, в Мистли только мы с папой, есть, правда, еще одна семья в Маннингтри и, по-моему, сквиб… Что? Это когда так считали?
Чарити только сейчас поняла значение его слов. Он не заметил ее напряженного взгляда.
— В тысяча шестьсот каком-то тут за ними охотился один… эээ… Меридью… нет, Мэтью Хопкинс. Он сжигал ведьм. Но в учебнике было написано, что нам это никакого вреда не наносит. Поэтому сзади подходил магл, который душил ведьму или колдуна.(2)
— И кто тебе это рассказал? — с нажимом спросила Чарити.
Барти посмотрел в ее рассерженные глаза и тут же понял, что сболтнул лишнего.
— Я прочитал об этом, — пожал он плечами и довольно убедительно посмотрел девушке в глаза.
Было как-то противно врать, когда на него смотрели такие доверчивые, такие любимые голубые глаза, но ей лучше было не знать, какими хорошими приятелями они стали с Блэком.
— Но знаешь, главное то, что этот Хопкинс и сам был волшебником! — продолжал Барти, — И убивал своих же волшебников. Как мой папаша. Кидает в Азкабан таких же чистокровных, как и он сам.
— Он их за дело кидает, — мягко возразила Чарити.
— Если бы он не кидал их, а выслушал, то, может, не было бы никакого, как ты говоришь, дела.
— Ах, ну конечно, — улыбнулась Чарити, — А пока их не слушают, можно убивать. Классная политика. Мне, конечно, абсолютно наплевать на маглов, но убивать волшебников… Кстати, а разве пристало чистокровному лазить по деревьям?
Барти обернулся к ней и с улыбкой посмотрел в ее лицо.
— Ах ты, неблагодарная принцесса! Я прилетел сюда из всей любви к тебе, а ты надо мной издеваешься!
Он подошел к ней совсем близко и поцеловал.
— И все-таки, тебе не следовало ослушиваться отца, — прошептала Чарити, когда он отступил от нее.
— Не ослушиваться? Ты хочешь, чтобы я слушался его, следовательно, после школы стал бы его каким-нибудь двадцатым помощником в полосатом костюме с галстуком и прилизанными волосами? Хотя тебе было бы все равно, потому что я бы послушался папочку и женился бы на чистокровной дурочке! — вспылил Барти, — А я не хочу себе такого прекрасного будущего. Я лучше прихвачу самую прекрасную девушку на свете, то есть тебя, и мы уедем на край света — куда-нибудь в Уэльс!
Чарити рассмеялась.
— О, да, не думала, что край света настолько далеко! — съязвила она.
— Или нет, придумал! Мы уедем в Андалусию, я стану матадором, а ты будешь танцевать фламенко! И все-все мои корриды я буду посвящать тебе, а ты будешь залечивать мои раны, когда бык проткнет мне руку или там... подбородок.
— Судя по твоей безбашенности, Барти Крауч, из тебя выйдет прекрасный тореро, но я все же полновата для того, чтобы танцевать фламенко, — заметила Чарити.
— Глупый ты мой корсар, — протянул Барти, — Ты считаешь, что если твои кости не протыкают меня на сквозь, когда я тебя обнимаю, то ты толстая? Дурочка. Ты будешь самой прекрасной сеньорой во всей Испании!
— Сеньоритой(3), — поправила Чарити.
— Нет-нет, Бартоломео не боится ни торро, ни муэртэ, но при виде вас, сеньора Каридад Крауч, его корасон уходит в пятки! — проговорил Барти, коверкая родной язык.(4)
— Бартоломео... — пропищала Чарити, задыхаясь от смеха.
Она продолжала хихикать, пока не почувствовала руки Барти в своих волосах. Он склонился над ее лицом, и ее губы раскрылись, привыкшие к его поцелуям. Что-то новое появилось в том, как он касался ее и как целовал, что-то напористое и немного пугающее. Внутри все затрепетало, когда он расстегнул пуговицу ее рубашки, еще больше открывая грудь. Еще одну и еще — зеленые глаза такие сосредоточенные, и ей почему-то уже не страшно.
Память подсовывает ему черные паучьи глаза и страстно изогнутый красный рот, и он крепче прижимается к Чарити, заглядывая в ее спасительные, наивные и немного напуганные глаза, пытаясь подавить нахлынувший страх. Кожа у нее нежная, мягкая, он целует ее совсем аккуратно, как будто она драгоценность, которая может рассыпаться на миллионы осколков от одного только дыхания.
Пальцы расправляются с бюстгалтером, и дыхание обжигает грудь, отчего Чарити чувствует, как мурашки поползли по телу. Что-то приятно пронизывает тело, пока он склонился над ее грудью, и она несмело просовывает руки под его футболку, помогая снять ее. Она еще никогда не видела его раздетым, и эта гладкая кожа и светлые волосы на животе делают его каким-то надежным и беззащитным одновременно. Она смущенно пытается отступить, когда юбка падает к ногам, но он не пускает ее и, крепко обняв, опускает на кровать. Ей нравятся кости, выступающие возле шеи, когда он обнимает ее, и она покрывает их поцелуями.
Он переворачивается на бок и закидывает ее ногу на себя, и она перестает о чем-либо думать, кружась в белесом тумане, когда его палец начинает задевать в ней что-то, пульсирующее мучительным удовольствием. Она порывисто дышит и сжимает зубы, чтобы не застонать, но с каждой секундой ей все сложнее, и она цепляется за него, кусает его губы, закрывает глаза и со стонами ловит ртом воздух.
— Эй, не уходи, — дышит он ей в ухо.
Он убирает руку, и она чувствует какое-то разочарование. Ее рука безотчетно расстегивает пуговицу джинсов, и он с сомнением смотрит на нее секунду, как бы проверяя, не страшно ли ей, и стягивает их с себя вместе с бельем. Он прижимает ее к себе, и она чувствует что-то жесткое, упирающееся в ее живот. В голове всплывает вечер, когда она увидела Мэри с тем парнем в пустом кабинете, но она уже не боится.
Не в силах совладать с любопытством, она просовывает руку между собой и Барти и дотрагивается, проводит ладонью, попадая в мягкость волос и чувствуя в руках еще что-то упругое. Она чувствует, как он вздрагивает, и видит, как меняется его взгляд. Она послушно разводит ноги, когда он жестом об этом просит, и чувствует, как что-то большое пытается втиснуться в нее, как будто разрывая на части. Ее пронзает неприятная жгучая боль, но он крепко прижимает ее к себе, сдерживая вскрик, а затем она снова уплывает в белесый туман, когда он начинает двигаться в ней.
Она видит вспышками, как раскрываются его губы, как меняется его взгляд, слышит прерывистое дыхание, и дрожит под ним, подаваясь вперед, пока что-то липкое не мочит покрывало, растекаясь под ее бедрами.
— Чарити?
Они оба сначала не поняли, показался ли им этот голос, когда они лежали обнявшись: Барти — в полудреме изучая черты ее лица, Чарити — пытаясь унять боль между ног.
— Чарити, детка! — прозвучал крик возле лестницы.
— Это отец! — прошептала Чарити, и оба вскочили с кровати.
Приглушенно хихикая, Барти и Чарити выхватывали одежду из общей кучи, поспешно ее на себя натягивая.
— Я тут, пап, — крикнула Чарити, засовывая испачканное покрывало под кровать.
Послышался скрип ступеней, и Чарити повернулась Барти, но тот уже стоял на подоконнике, зацепившись за ветку дерева. "Я тебе напишу" — показал он жестом и, картинно послав воздушный поцелуй, ловко скрылся из виду.
— Чарити, — задыхающийся отец тяжело вошел в комнату дочери, — Я уж думал...Я уж было думал... Ты не отзывалась...
— Все нормально, пап, — Чарити пригладила растрепавшиеся волосы, — Я просто засыпала. Да что случилось?
Она взволнованно посмотрела на отца, когда тот опустился на кровать, держась за сердце.
— Аластор... В Мунго. На него совершили нападение.
Лондон, Хокстон Стрит, 22 августа
— Ну и где ты шлялся?
Кого не ожидал Барти увидеть за завтраком — так это отца. Вернувшись от Чарити, он аккуратно залез в дом и лег в свою кровать, вспоминая о том, какая нежная у нее кожа и как хорошо ему было там, внутри. Почувствовав, как от таких воспоминаний у него началась эрекция, он заставил себя успокоиться, очистил простыни заклинанием и блаженно заснул.
Он вообще не ожидал увидеть отца в ближайшее время. Но тот сидел за столом, как всегда недовольный при виде растрепанного сына, и, не отрывая глаз от газеты, повторил свой вопрос.
— Я спрашиваю, где шлялся? — с отвращением спросил он.
— Ты о чем? — угрюмо переспросил Барти, без удовольствия присаживаясь за стол, — И где мама?
— Я о том, что тебя не было ночью в твоей постели, — мистер Крауч хлопнул ладонью по столу, — И именно поэтому твоя мать опять заболела!
Барти внимательно посмотрел на отца.
— Вчера вечером было совершено нападение на мракоборца Муди, его дом сожгли Адским пламенем, а мой сын разгуливает непонятно где, хотя это запрещено законом! Да еще и летает на метле над магловскими городами, хотя это тоже запрещено законом! Мой несовершеннолетний сын! — кричал мистер Крауч, склонившись над мальчиком.
Барти встал со стула и, став с отцом одного роста, нагло посмотрел тому в глаза.
— Про закон-то ты меня не удивил, а вот то, что ты назвал меня сыном — вот это удивительно! — выпалил он с горькой иронией.
Мистер Крауч, по всей видимости, пропустил замечание сына мимо ушей.
— Ты три раза нарушил закон, довел свою мать до нового приступа... — начал мистер Крауч.
— Ну так брось меня за это в Азкабан! — крикнул Барти, — Так же велит закон!
Барти отвернулся от отца и уверенным шагом собрался выйти из кухни.
— Не смей так разговаривать со мной, мальчишка!
Разъяренный мистер Крауч вытащил палочку и направил ее в спину сына.
— Остолбеней!
— Протего! — среагировал Барти, повернувшись.
Отец применил к нему такое заклинание? В спину? Его собственный отец? Злость начала закипать в груди, и Барти повернулся к нему, тяжело дыша.
— В спину? — он собрал все силы для того, чтобы голос оставался равнодушным, — А что по этому поводу говорит закон?
Барти упал на пол и схватился за щеку, когда отец с размаху залепил ему пощечину. Ярость застилала глаза мальчика, и он быстро вскочил на ноги и, нацелив на отца палочку, подумал: "Круцио!"
Мистер Крауч упал, проехавшись по ковру, на долю секунды почувствовав страшную боль, как будто все его тело зажали раскаленные щипцы и выкручивали его на изнанку. Сидя на полу, он с удивлением посмотрел на сына, прижавшегося к стене от страха перед тем, что он сейчас совершил. Одно дело было мечтать о мучениях отца, но другое дело — действительно его мучить. Барти старался не думать о том, что вместе со страхом его переполняет какое-то другое, головокружительно приятное чувство.
— Что ты сделал? — трясущимся голос спросил мистер Крауч, пытаясь унять дрожь, — Что это за заклинание?
Барти помотал головой.
— Что это за заклинание, чертенок? — взревел мистер Крауч, — Откуда... Откуда ты его взял?
— Просто... просто... заклинание... — выпалил Барти хрипло и быстро выбежал из кухни.
Он не удивился тому, что отец не пошел за ним. Вскоре он услышал, как входная дверь захлопнулась за ним, и спустился в гостиную. Зачерпнув немного пороха, он бросил его в огонь и, войдя в зеленоватое пламя, тихо назвал нужный ему адрес.
Совершив головокружительный путь по веренице каминов, он вышел из камина Лестрейнджей и оказался лицом к лицу с Темным Лордом. Барти замер под этим пронизывающим взглядом, не в силах даже стряхнуть золу с плеч. Он чувствовал на себе раздраженные и голодные взгляды еще нескольких пар глаз.
— Я прощаю тебя, Барти, — перебил его Темный Лорд, а затем пояснил, — На первый раз.
— Я не буду вам мешать... — пролепетал мальчик.
— Сядь, — приказал Темный Лорд, — Здесь только избранные мои помощники. И Регулус, которого ты ищешь, тоже здесь.
Получив прощение, Барти посмел оглядеться и правда увидел Регулуса, а также возмущенную Беллатрису и ее отрешенного мужа, полного презрения Люциуса, несмело улыбающегося ему Рабастана, несколько людей, которых он не знал и, совсем рядом с Темным Лордом, Северуса Снейпа, которого, судя по тому, как он смотрел на Беллатрису, ее реакция веселила. Теперь ей придется ненавидеть за расположение Темного Лорда не только его, но и Барти Крауча.
— Я доволен твоей работой Люциус, — проговорил Темный Лорд.
— Я рад служить вам, милорд, — Малфой склонил голову.
— Ты уже слышал об авроре Муди, Барти Крауч младший? — спросил Темный Лорд.
Он удивился, увидев, как посуровело лицо Крауча и как тот дернул плечом, как будто отмахиваясь от назойливой мухи.
— Слышал, милорд, — отозвался Барти.
— Что ты думаешь об этом? — насмешливо прозвучал голос Темного Лорда, — Твой отец, наверное, очень расстроен?
— Я думаю, что война — это война, милорд, и если с одной стороны идет агрессия, то с другой не стоит ожидать смирения, — проговорил Барти с вызовом.
Темный Лорд ухмыльнулся.
— Пожалуй, ты прав, — сказал он, а затем повернулся к Малфою, — Видишь, Люциус? Ты уже достаточно стар, чтобы предпочесть купаться в роскоши и не бороться плечо к плечу со своим хозяином.
— Милорд, я ваш самый преданный слуга, — залепетал Люциус, обидевшись на то, что его назвали старым.
— Уймись, — насмешливо приказал Темный Лорд, — А такие умные и целеустремленные мальчишки останутся до конца и помогут мне возродить волшебный мир.
Барти покраснел, услышав похвалу в свой адрес. Неужели этот человек, этот великий волшебник, считает его стоящим помощником? Барти не мог поверить в свой успех.
— Вы получили мои дальнейшие указания, можете идти, — властно сказал Темный Лорд, — Барти Крауч, ты останься.
Он еще никогда не оставался один на один с Темным Лордом, и такое внимание просто сводило с ума. Барти заметил взгляд, полный ненависти, который на него бросила Беллатриса. Он подошел к креслу, в котором тот сидел, и встал перед ним. Темный Лорд сверлил его взглядом.
— Ты очень смышленый парень, Барти Крауч младший, — проговорил он, — Регулус сказал мне, что ты набрал двенадцать СОВ. Отличный показатель, не так ли?
Барти благодарно взглянул на Темного Лорда.
— Милорд, могу ли я попросить вас об одолжении? — набрался смелости Барти.
— Я слушаю тебя.
— Я прошу вас, не называйте меня полным именем, — взмолился Барти, — Я — не мой отец. И я абсолютно не горжусь тем, что меня назвали в честь этого идиота! Простите...
Мальчик покраснел и опустил голову под взглядом Темного Лорда. Отчего-то вспомнились все обиды, которые ему нанес отец. Все его нарушенные обещания.
— Сядь, — тихо приказал Темный Лорд, и Барти послушно опустился на ковер, — Меня тоже назвали в честь моего отца. Только у того мерзавца совсем ее не было, чести. Я ненавидел его всю свою жизнь. Я исполню твою просьбу, Барти.
— А ваш отец...
— Я убил его, — улыбка засверкала на губах Темного Лорда, — Его и его семью.
— Сегодня я был настолько зол, что был готов убить своего, — проговорил Барти, почувствовав понимание в словах Темного Лорда, — Понимаете... есть одна... девушка... В общем, не важно. Я вернулся домой поздно ночью, и он кричал на меня. Просто обычно он меня вообще не замечает, а тут... И я... В общем, я ударил в него Круциатусом. Он просто отлетел от меня, я еще не научился заклинанию...
Темный Лорд рассмеялся холодным смехом и встал с кресла. Барти молча смотрел на высокую фигуру у окна и думал о том, что сказал что-то лишнее.
— Тебе нужно было поступать на мой факультет, Барти, — сказал он, — Там бы тебя научили быть достаточно хитрым.
— Но... Я не люблю врать... Хоть и приходится, — задумчиво заметил Барти.
— Честными людьми очень просто манипулировать, мальчик, — проговорил Темный Лорд, — Очень просто. И нужно либо уметь это делать, либо самому быть управляемым. Подожди хорошего момента и тогда действуй. Чем меньше правды будут знать твои окружающие, тем проще тебе будет довести свои дела до конца, Барти. Никто не будет тебе мешать, и ты останешься победителем.
Барти не сказал ни слова. Он встал перед Темным Лордом на колени и коснулся губами его руки в первый раз, выражая искреннюю преданность и восхищение.
Лондон, Больница св. Мунго, 25 августа
Приходить в себя было больно. Сначала накатила волна физической боли и страх, когда он, не в силах пошевелиться, оглядел потолок одним глазом. Вторая волна не заставила себя ждать — он вспомнил. Вспоминалось вспышками, отрывками.
Темнота, вспышка — Ханна, уже с округлившимся животиком, встречает его и покрывает поцелуями каждый шрам.
Темнота, вспышка — он откупоривает бутылку вина, а она уверяет ему, что глоток ей не повредит.
Темнота, вспышка — она делает глоток, а он идет к задней двери проверить, что там был за шум.
Темнота, вспышка — на полпути он бежит обратно в кухню, слыша вопль жены.
Темнота, вспышка — кто-то в черном плаще и маске тащит ее по лестнице вверх, а она кричит, и он видит ее лицо, покрытое кровавыми язвами.
Темнота, вспышка — палочка вылетает из рук и исчезает в Адском пламени, рвущемся наверх с первого этажа под резкий, визгливый смех.
Темнота, вспышка — лицо Ханны превратилось в кусок мяса, а этот резкий голос впивается в уши: "Яд акромантула — просто и со вкусом, не так ли, аврор?"
Темнота, вспышка — он летит вниз, и левый глаз пронизывает острая боль.
Темнота — над ним белый потолок и лицо Чарли.
— Он пришел в себя!
— Блэк... — прошептал он сухими губами, — Блэк...
— Не разговаривай, Аластор, ты еще слишком слаб.
— Девчонка Блэк...
— Это была Беллатриса Лестрейндж? Нет, Аластор, не надо.
Из единственного глаза мракоборца выкатилась слеза.
— Ребенок... лучше бы я... я не хочу... не могу....Пить.
Чарли раскрыл дверь палаты и позвал медсестру. Та пришла со стаканом воды и, приподняв голову Муди, приложила стакан к его губам.
— Это ужасно, — прошептала она со слезами в голосе, глядя на него, — Это просто ужасно.
Чарли видел, как поменялось лицо друга, когда стакан прикоснулся к его губам. Муди затрясся и, высвободив руку из-под одеяла, оттолкнул медсестру от себя.
— Нет, — закричал он мучительно, — Нет! Отравлено... отравлено... не надо... нет...
Чарли пришлось постараться, чтобы успокоить его и уложить обратно в постель. Сквозь рыдания Аластор прорывались обрывки слов, похожих на бред. Только несколько слов прозвучали вполне вменяемо.
— Я не хочу больше жить.
Мистли, Суон Клоуз, 26 августа
Чарити сидела в кресле напротив отца и с грустью смотрела, как тот откручивает крышку бутылки виски.
— Не грусти, котенок, я не буду напиваться, — ласково сказал отец.
— Правда? Я просто... Просто все может быть так же как и с мамой, — прошептала Чарити.
— Аластор будет жить, — мягко ответил Чарли, — Ему сделают специальный протез вместо ноги и еще одну вещь вместо глаза. Крауч ее специально заказал.
Упоминание фамилии Барти вызвало быструю улыбку у Чарити.
— Знаешь, я бы хотел, чтобы мама сейчас была здесь, — сказал Чарли, — Она всегда могла утешить Аластора. Она всегда была его любимицей. И ты на нее похожа, только ты более спокойная.
— И не такая красивая, — усмехнулась Чарити, — И, пожалуй, не такая доверчивая.
— О чем ты? — удивленно посмотрел на нее отец, сделав глоток и поморщившись.
— Не люблю маглов.
— Почему?
Чарити невесело рассмеялась.
— А за что мне их любить и защищать? За то, что они убили мою мать?
Чарити вскочила с кресла и подошла к камину, пытаясь унять захватившую ее злость. Она резко обернулась, услышав всхлипывания.
— Пап?
— Значит, ты презирала ее все эти годы, — сквозь всхлипывания разобрала она, — И все из-за того, что я тогда сказал, не подумав...
— О чем ты, пап?
Чарити взволнованно опустилась на диван рядом с отцом. Тот отнял руки от лица, и она увидела слезу, замершую на подбородке.
— Ты никогда не интересовалась ей, и я должен был догадаться, — он порывисто вздохнул, — Ты ведь ничего не знаешь...
— А что я должна знать?
— Я — магл, и я учился на Рейвенкло, как и ты. А твоя мама была на год младше меня и училась на Слизерине.
— Что?!
— Да, детка. Она была чистокровной волшебницей. Мы полюбили друг друга, но она не могла бросить свою семью. Только когда ее хотели насильно выдать за кого-то из Розье, она все-таки убежала, и мы поженились. Она думала, что ее просто вычеркнут из завещания и перестанут с ней общаться, но тут Волдеморт выдвинул свою идею насчет того, что подгнившие ветки нужно обрезать, — Чарли усмехнулся и заскрипел зубами, — А она была ужасно гнилой веткой — вышла замуж за магла, работала мракоборцем...
— Они убили ее? — прошептала Чарити, прикрывая рот рукой, — Ее родители ее убили?
— Может, не они сами, — тускло ответил Чарли, — А их более верные отпрыски. Я догадываюсь, кто это был. Их я уже засунул в Азкабан.
Чарити так и не заплакала. Она чувствовала огромную вину, искупать которую она должна будет всю жизнь. Она еще не придумала, как, но чувствовала, что должна будет как-то это сделать.
Хогвартс, 14 ноября
Чарити поздно возвращалась из библиотеки: нужно было написать три эссе — по зельеварению, астрономии и истории магии. Проходя мимо одной из пустых аудиторий, она услышала знакомые голоса и заглянула в приоткрытую дверь.
Барти стоял напротив Регулуса Блэка, направив на того палочку. Сидя на парте, улыбался показывая кривые зубы, Рабастан Лестрейндж, мальчишка со Слизерина на год старше. Чарити хотела было уже войти в аудиторию и помочь Барти, но увидела нечто поразительное. Барти, тряхнув гривой соломенных волос, махнул палочкой, и Регулус повис в воздухе вниз головой. Рабастан зааплодировал, и Барти, картинно поклонившись, опустил Регулуса на пол.
— Молодец, Барти, у тебя классно получилось.
Регулус похлопал Барти по спине и повернулся к Лестрейнджу.
— Басти(5), покажешь нам то, которому тебя Северус научил?
Лестрейндж хихикнул.
— На ней, что ли?
Регулус и Барти обернулись и увидели Чарити. Кинув задумчивый взгляд на Барти, Регулус отвернулся. Барти расцвел в улыбке.
— Привет, — неуклюже поздоровался он.
— Можно поговорить с тобой? — возмущенно спросила Чарити, окинув неприязненным взглядом Регулуса и Рабастана.
Они вышли из кабинета, и Барти виновато посмотрел на нее.
— Я знаю, — сказал он.
— Вот именно, что ты знаешь, Барти! — возмутилась Чарити, — Они же все будущие Пожиратели Смерти! Я знаю, какой Регулус Блэк хороший собеседник, но это ничего не значит. Они страшные люди, Барти! Зачем ты с ними общаешься?
— Они знают кучу потрясных заклинаний, — глупо ответил Барти.
— Их семьи повинны в смерти моей матери, — заметила Чарити.
Барти устало вздохнул.
— Прости, Чарити. Прости. Я понимаю.
— А я, кажется, понимаю, почему ты это делаешь, — тихо сказала Чарити, с грустью глядя на мальчика, — Что бы сделал твой отец, если бы узнал?
— Да, ты все правильно поняла, моя умница, — проигнорировал он ее вопрос.
Он обнял ее, уткнувшись в ее шею и вдыхая запах ее волос. Отчего-то ему так захотелось рассказать ей всё-всё: о Беллатрисе, о том, что беседовал с Темным Лордом, о том, как он похвалил его, о том, как он ныряет с головой в эту глубину, каждый раз забираясь все дальше, чтобы проверить реакцию своего отца, гадая с яростной иронией, заметит ли он вообще.
Как будто это был последний шанс вынырнуть.
— Барти, если ты... — ее голос звучал глухо из-за его мантии, — Если однажды на твоем предплечье появится... Мы не сможем быть вместе.
_______________________
(1)"I wanna rock'n'roll all night" Kiss 1975 год
(2) Мэтью Хопкинс (Охотник за ведьмами, Witchfinder General) — реальный персонаж, инквизитор, охотившийся на ведьм в 1645 году в Ипсуиче и ближайших городках.
В Испании ведьм и правда сжигали на кострах заживо, а в Британии, когда пламя закрывало ведьму от толпы, сзади подходил человек и "милостиво" душил жертву.
(3) Разница между двумя понятиями в том, что señora — замужняя, а señorita — незамужняя женщина (как miss и missis в английском)
(4) Родиной корриды (боя с быками) и фламенко (танца) считается Андалусия. Матадор — главный тореро, который убивает быка и подвергает себя большей опасности. Torro — бык, muerte — смерть, corazón — сердце (исп.)
Caridad — милосердие (= Charity)
(5) Автору не очень нравится предложенный во многих фанфиках вариант уменьшительно-ласкательного "Раба" от "Рабастан", поэтому в этом фанфике использовано одно из немецких сокращений от "Себастиан" — "Басти". Тоже не тема, конечно :)
07.03.2011 1979
Хогвартс, январь
Миллиарды снежинок жалят лицо, замерзшие пальцы уже не чувствуют древка метлы, но он все равно продолжает нестись в слепую белизну, все еще надеясь, что может улететь от боли: одна — новая, сладкая до дрожи и пьянящая, обжигает левое предплечье, другая — ненужная, навязчивая и перекрывающая дыхание как Круциатус — сжигает все остальное.
Несется, крепко сжав зубы, не боясь темных очертаний замковых башен на своем пути.
Через два часа яростно сбрасывает с себя промокшую одежду в раздевалке, натягивая сухие брюки и рубашку. Одеревеневшие пальцы не могут справиться с пуговицами и, оторвав одну, он тихо ругается и бессильно опускается на лавку. Хочется сжаться, спрятаться — так давит тишина.
— Барти?
Нужно не двигаться, не дышать, спрятаться от этого голоса. Ничтожно спрятаться, потому что он не может больше врать. И куда подевалась вся его смелость?..
— Ты здесь! Я обыскалась тебя.
Тишина уходит, как будто злобно клубясь волнами. Она садится рядом с ним и проводит рукой по влажным волосам.
— Ты что, летал? В такую метель?! Ты же заболеть можешь!
— Да нет, я совсем немного, не заболею, — пытается улыбнуться он.
Улыбка выходит жалкая, ему жарко, но по телу все равно бегают мурашки.
— По-моему, ты уже болен, — критично отмечает она, — Ты в последнее время очень странный и выглядишь жутко.
Неужели она сама не понимает, почему? Или не хочет понимать. Как и он сам не хочет понимать того, что выбор сделан, и этот выбор ей не понравится. Терять ее так не хочется, но не потерять, увы, невозможно.
Глупая надежда еле слышно подсказывает слова, и он их говорит, серьезно глядя в ее глаза:
— Я люблю тебя, Чарити.
И руки хотят еще раз дотронуться до золотистых волос, до нежной кожи, притянуть к себе. Мантия уже на полу, и дышать не так легко, и нежные пальчики сбрасывают с плеч так и не застегнутую рубашку, но он удерживает ее на руках, отчаянно пытаясь оттянуть неизбежное всего на один поцелуй, на один вдох. Бюстгалтер сбит куда-то в сторону, приятная упругость под руками и голубые глаза, смотрящие на него с доверием... в последний раз?
— Что с тобой? — дыхание обжигает щеку.
Хочется постыдно бежать и прятаться, только не отвечать, только не показывать.
Бледные руки нежно спускаются по плечам, и белый материал соскальзывает на лавку. Она почти касается темной отметины, но вовремя отдергивает руку, как будто обожглась.
Ее взгляда вполне достаточно, но ему так хочется, чтобы она ударила его или ругалась. Но она даже не плачет. В ее глазах — жалость, от которой ему становится еще хуже.
Застегнув рубашку и прихватив метлу и сумку с мокрыми вещами, он уходит без лишних слов.
Дом Лестрейнджей, 13 апреля
Даже читая книгу в кресле напротив, она закрывала от него свои мысли. Это было забавно, с учетом того, что это он сам научил Беллатрису окклюменции. Такая повзрослевшая замужняя леди, а ведь он помнил ее пятнадцатилетней девчонкой.
Она была гостьей в Малфой-мэйноре, как и он. При нем она всегда была степенной, изящной (насколько позволяла некоторая подростковая угловатость ее тела) и молчаливой, лишь ее глаза, всегда устремленные на него, показывали, какой огонь на самом деле скрывается за вежливыми манерами.
В ту ночь Волдеморт думал, сидя в кресле у окна, и, возможно, задремал, но бесшумно открытая дверь и легкие шаги, которые он тут же узнал, разбудили его. Он ждал, какой гнусный сюрприз приготовили для него его благородные чистокровные друзья.
Девочка была уверена, что он спит, но вместо убивающих заклинаний или терзающих ядов он почувствовал лишь тоненький пальчик на своих губах. Легкое дыхание на виске. Прикосновение губ в уголках глаз, где уже проложили свои неглубокие тропинки морщины.
Волдеморт схватил ее за волосы и уставился в огромные от испуга темные глаза. Девочка дернулась, пытаясь освободиться от его хватки, но он держал крепко, сурово переводя взгляд с тоненькой шелковой ночной рубашки на испуганные, но блестящие какой-то потаенной страстью глаза.
Он знал, что такое желание тела, и мог получить любую для его удовлетворения. Было интересно слышать, как они стонут, полностью подчиняясь ему, задыхаются, кричат. Не так интересно, как видеть, как уходит жизнь из глаз умирающего человека. Они были как красивые куклы из тонкого фарфора, которыми он мог поиграть, а затем посмотреть, как они разбиваются.
Он вытащил палочку и медленно провел ей вдоль тела девчонки, разрывая белый шелк. Она стояла перед ним абсолютно голая и беззащитная.
— Я могу взмахнуть палочкой и убить тебя, ты знаешь? — прошипел он.
К его удивлению, девочка смело посмотрела в его глаза и, взяв его руку в свою, положила ее на свою бледную грудь, заставив его пальцы сжать ее сосок. Он равнодушно смотрел, как она выдыхает сквозь зубы, закрывая глаза, как ведет его руку ниже по плоскому животу в тепло влажных волос, заставляя проникнуть внутрь. Но он усмехается и высвобождает свою руку, а она, увлеченная ощущениями, со стоном настойчиво трется о его колено, оставляя незаметное влажное пятнышко на брюках.
Он выпустил ее пышные черные волосы из руки, стряхивая несколько волосков на пол, и она бросилась к нему на грудь, обхватив ручонками его шею.
— Я люблю вас, милорд, — шепнула она смущенно, доверяя ему свою страшную девичью тайну.
Волдеморт высвободился из ее объятий и стряхнул девушку на ковер. Он насмешливо смотрел на худенькое, хрупкое тельце приходящей в себя девушки, не видя смущенного лица за упавшими на лицо черными кудрями. Он склонился над девочкой и приподнял ее лицо за упрямый подбородок.
— Ты же умная девочка, Белла, — тихо говорил он, заставляя ее смотреть себе в глаза, — И я не хочу слышать от тебя таких глупостей. Ты просто повзрослела и хочешь мужчину.
Он бы даже сказал, сильного и властного мужчину, потому что с таким характером эта девчонка сломает любого другого.
Он поднял ее на ноги и, снова взмахнув палочкой, одел на нее обратно ее шелковое одеяние.
— Иди, Беллатриса, — приказал он, — Найди себе достойного мужчину.
И девчонка последовала его советам. Она больше никогда не показывала ему своего желания даже намеком, перенеся его на других. Любовь... Пустой звук, выдуманный дураками и слабаками. Впрочем, он много раз видел, что люди делали ради своей так называемой любви. Он прощает Белле эту глупую слабость. Она ведь и умрет за него, если будет нужно...
Ей вряд ли придется умирать — у него и так много "пушечного мяса". Пожалуй, кроме Беллы и ее мужа, которым она безнаказанно командовала, из всех своих слуг он выделял еще лишь четверых.
Люциус Малфой был бы надежным, если бы не его стремление к спокойной жизни в роскоши. Сомнений не было — этот трусливый слизняк всегда будет переползать лишь туда, где будет хорошо ему и его жене.
Был еще Северус Снейп. Умный, хладнокровный, сдержанный. Превосходный окклюмент, Северус закрывал от него свои мысли. Что он прятал — неизвестно, но эта игра Волдеморта вполне устраивала, как и служба Снейпа. Невозмутимый Северус был педантен абсолютно во всем... но Волдеморт был уверен, что лишь до тех пор, пока их интересы совпадают. Но может ли так быть всегда? Даже если и нет, то это лишь придаст увлекательности игре!
Кузен Беллатрисы Регулус, в отличие от старшего брата, получил правильное воспитание, но был еще мальчишкой.
И, неожиданно для самого Волдеморта, но так кстати — сын председателя Визенгамота. Барти Крауч тоже был еще молод, но это было только на руку Темному Лорду. Он прекрасно разбирался в эмоциях своих слуг, видел их мысли и души, мог заставить их сделать что угодно, дернув лишь за один рычажок их чувств. Но Барти Крауч был особенным — Волдеморт был хорошо знаком с его ненавистью и, прочувствовав ее на себе, прекрасно знал, как управлять ей.
А младший Крауч снова возвращал к Белле, которая его ненавидела. Еще больше она ненавидела его за то, что ее хозяин уделял ему так много внимания. А ему нравилось наблюдать за этой борьбой — соперничество за внимание Темного Лорда укрепляло их преданность.
Дела Темного Лорда шли прекрасно.
Хогвартс, 12 сентября
— Нам же нельзя в Запретный Лес, Дэйв, — проговорила Чарити шепотом.
Это Мэри объяснила ей, что нельзя выпадать из жизни и что в мире полно других молодых людей не хуже Барти Крауча. Или хотя бы в школе. А Чарити было все равно. Наверное, именно поэтому она последовала совету подруги и начала встречаться с загонщиком из команды Хаффлпаффа Дэйвом Нэйтсамом. Мэри говорила, что походы за ручку в Хогсмид, уютные поцелуйчики в кафе мадам Паддифут взбодрят Чарити, но как раз это бодрости не внушало. Чарити делала все это как во сне, на самом деле прячась далеко в себе, думая о чем-то своем.
Лишь однажды, когда после похода в Хогсмид "за ручку" Нэйтсам появился на завтраке с фингалом под глазом, а по школе поползли слухи, что его хорошенько отделал после матча Барти Крауч, Чарити действительно почувствовала оживление.
Дэйв считался красавчиком, но Чарити он казался чересчур смазливым. Девчонки обоих факультетов не переставали сплетничать про нее, и это начинало надоедать. Пора было рвать с красавчиком Дэйви, и именно в эту ночную прогулку она собиралась это сделать.
— Боишься? — вызывающе спросил он, отбрасывая длинные медные кудри за спину.
— Я никогда ничего не боюсь, — проговорила Чарити сквозь зубы и пошла вперед.
В лесу было зловеще тихо и очень темно. Чарити беспокойно обернулась по сторонам, но не увидела ничего, кроме непроглядной тьмы. Она вскрикнула, когда кто-то положил руки ей на плечи.
— Боишься! — раздался ликующий возглас за спиной.
— Дэйв! Нельзя же так...
Она не смогла договорить, потому что рот ей зажали грубым влажным поцелуем. Она протестующе замычала (хватило ей целых двух часов в Хогсмиде), но тут же почувствовала грубые руки у себя под юбкой.
— Отпусти! Меня! — запаниковала девушка, пытаясь оттолкнуть его.
— Не хочу, — хихикнул Дэйв.
— Отпусти! Помоги...
— Силенцио!
Чарити не могла поверить, что с ней такое происходило. Этот тупой увалень мог действительно изнасиловать ее, ничего не боясь, потому что успел понять, что Чарити сгорела бы со стыда, если бы кто-нибудь узнал об этом. Она беззвучно раскрыла рот, когда услышала треск, с которым порвалась ее футболка.
Внезапно откуда-то из-за кустов раздался тихий голос:
— Депульсо!
Вся в слезах, Чарити упала на землю. Она не понимала, что происходит вокруг в темноте: судя по смутным очертаниям и отчаянным крикам, с Дейвом происходило что-то странное — он как будто уворачивался от ударов, наносимых кем-то невидимым. Крики все удалялись, и, судя по всему, Дэйв убежал в замок.
— Фините, — пробормотал все тот же тихий голос у нее над головой, и Чарити услышала свои всхлипывания.
— Ну, не плачь, — шептал Регулус, помогая ей подняться с земли, — Нашла с кем гулять ночью, с паршивым грязнокровкой!
Он почувствовал, как дрожащее тельце в разорванной одежде, доверительно прижалось к нему в темноте. Голова закружилась от мысли, что он и правда чувствует, как его обнимает Чарити, как всхлипывает у него на плече.
Всхлипывания смолкли, и, обжигая соленым от слез дыханием, она порывисто прижала к его губам свои. Сладко-соленый язык защекотал небо, и его дрожащая рука безотчетно потянулась к разорванной футболке, пробираясь сквозь материал к теплой коже. Это казалось сном, не могло быть правдой. Регулус мягко убрал волосы с ее лица и внезапно увидел ужас в голубых глазах.
Чарити оттолкнула его и попыталась закрыться, дико озираясь по сторонам. Казалось, еще немного, и она упадет в обморок.
— Я думала... О, Мерлин... Я думала, это...
Тряхнув головой, она закрыла рот рукой и побежала к замку. Регулус с сожалением посмотрел ей вслед и, засунув руки в карманы, побрел в том же направлении.
Он все еще чувствовал, как горели губы после поцелуя, и, сколько бы ни подставлял лицо под острые струйки воды из душа, ее лицо не выходило из головы, а руки, казалось, все еще чувствовали податливость груди. Игнорировать напряжение внизу живота больше не было сил, и он с отвращением к себе сомкнул руку между ног и начал медленно двигаться. Почему-то это казалось неправильным. Или это он сам казался неправильным... Но было уже все равно, было хорошо, и, когда ноги начали наливаться тяжестью, он покачнулся и уперся рукой в стену, тяжело дыша, но уже не в силах прекратить движение. Кончив с отчаянным стоном, он бессильно съехал спиной по холодному кафелю и, прижав колени к животу, закрыл лицо руками, мешая слезы с водой.
14.03.2011 1980
Малфой-мэйнор, 25 августа
— Тебя что-то беспокоит, мальчик?
— Нет, милорд, всё хорошо.
— Не ври мне. Я вижу, о чем ты думаешь. Так чем же твоему отцу не нравится квиддич?
Темный Лорд остановился возле небольшого прудика, заросшего камышом, и, заметив маленькую изумрудную змейку, пригревшуюся на солнышке, что-то просвистел. Змея подняла голову, показывая, что внимательно слушает, и быстро уползла в заросли камыша. Барти наблюдал за этой картиной с восхищением.
— Ну?
— Вы очень проницательны, милорд, — улыбнулся Барти, — Прошу прощения за мой резкий ответ. Дело в том, что сегодня я получил одно письмо...
"Он проснулся рано, потому что снова его мучили удушливые сны. Проснулся с мыслью о Чарити — теперь он часто думал о ней, скучал. В школьное время она всегда была рядом, и, хоть они и не разговаривали больше, он видел ее каждый день, слышал ее голос на уроках, создавая для себя иллюзию того, что на самом деле она у него есть. А если какой-нибудь парень по-хозяйски брал ее за руку, разбивая эту иллюзию, ему крепко доставалось от Барти.
Он вспоминал и выпускной, когда он закружил ее, прекрасную в своем синем платье, в танце.
Набрался наглости и увел ее как раз тогда, когда кавалер, с которым она пришла, собирался сам ее пригласить. Она не смотрела ему в глаза, и он понимал, как жестоко поступал с ней, играя на ее чувствах. Но ведь ему тоже было больно.
— Помнишь, мы танцевали под эту песню впервые? — спросил он тогда, широко улыбаясь.
И она расплакалась и выбежала из Большого Зала. Ему стало стыдно, потому что его Чарити никогда не плакала. Он видел, как она врезалась в Рабастана и Регулуса, и как Регулус, как всегда, отвернулся, а Басти что-то крикнул ей в след.
Он побежал за ней, нагнал где-то в саду и прижал к себе. Ему тоже хотелось плакать.
— Грязная полукровка, вот кто я для тебя! — выпалила она.
— Не надо, милая, — прошептал Барти, гладя ее по волосам.
— Я надеялась, что ты любишь меня! Думала, ты выберешь меня, а ты... — она задыхалась от рыданий, — А ты выбрал этих... и Сам-Знаешь-Кого!
— Я думал, ты поймешь меня, — грустно сказал он, — А ты, получается, просто от меня отвернулась...
Он почувствовал тупую боль и схватился за нос, утирая кровь, а Чарити уже скрылась где-то в темноте.
Тогда он видел ее в последний раз. А затем иллюзия разрушилась, и он оказался без нее, в полном одиночестве".
— ... В этом письме меня пригласили играть загонщиком в "Торнадос"... Это же так почетно! — глаза Барти на миг загорелись.
— Понимаю, — проговорил Темный Лорд, глядя на отражение мальчика в воде.
— А отец сказал, что я бездельник, — блеск из глаз мальчика исчез, и он пожал плечами, — Что он устроит меня в Министерство, и ни о каком квиддиче я могу даже не мечтать. А потом пришел этот Фрэнки Лонгботтом... Аврор, года на три меня старше. Принес ему документы на подпись.
" — Как же это я так заболел не вовремя, — проворчал мистер Крауч.
— Без вас, конечно, сложно, но мы справляемся, мистер Крауч, — очаровательный Лонгботтом подмигнул и ослепительно улыбнулся Барти.
"Подхалим" — подумал Барти, кисло улыбаясь в ответ.
— Справляетесь? — улыбка на лице отца поразила Барти, — Молодцы, есть на кого оставить отдел. Хорошая, так сказать, смена подрастает. Не сидите без дела.
Последние слова отца попали в цель. Барти почувствовал, как ярость растекается по венам.
— Спасибо, мистер Крауч, — весело поблагодарил Лонгботтом, принимая из рук верховного судьи подписанные бумаги, — Ждем вас в Министерстве, поправляйтесь!
Когда дверь за Фрэнком захлопнулась, Барти молча ушел в свою комнату. Была бы с ним Чарити... Она всегда понимала его, жалела. Он злобно провел рукой по глазам, вытирая слезу, и, схватив со стола вазу с цветами, швырнул ее в дверь".
Он и сейчас не смог сдержать слез. Темный Лорд смотрел на них с презрением и мрачным удовлетворением. Барти Крауч — чистый лист с неплохими задатками. Написать на нем можно что угодно ему, Волдеморту, и даже его никому не нужную добросердечность можно извратить так, что добрым и честным он будет только со своим хозяином, а для остальных он станет отвратительным, хитроумным лжецом.
— Твой отец слишком близорук, чтобы видеть таланты. Ты должен будешь обмануть его, мальчик. Будь таким, каким хочет он тебя видеть. Люди в Министерстве мне нужны, а тем более такие как ты. А потом... я награжу тебя, открыв для тебя все пути.
Барти поклонился и, опустившись на колени, коснулся губами рукава мантии Темного Лорда.
Дом Лестрейнджей, 28 ноября
Регулус так и не смог заснуть ночью, лежа без движения на кровати и нетерпеливо дожидаясь возвращения Кричера. Это была честь — одолжить хозяину эльфа. Мог ли он осмелиться расспрашивать его о делах своего хозяина? Или ему следовало бы проявить вежливость и не пользоваться своим статусом ради того, чтобы выпытать такую интересную информацию? Дилемма буквально разрывала его на части.
Хозяин вернулся под утро, и Регулус услышал, как в комнате Беллатрисы открылась дверь, и она бесшумно выскользнула в коридор. Через пару минут послышались и степенные шаги Люциуса. На собрание Регулуса никто не звал, и хотя он не был склонен к утолению любопытства, если оно у него возникало, волнение и бездвижные часы ожидания вынудили его встать и подкрасться к гостиной.
В приоткрытую дверь он увидел сидящих возле камина людей: Темный Лорд сидел к нему спиной, у огня, напротив него — бледный, заспанный Люциус, Беллатриса и Северус Снейп, как всегда с бледным, ничего не выражающим лицом.
— Финита, — проговорил Темный Лорд, опуская палочку, — Не отвлекайся от темы, Хвост. Говори!
— Х-х-хоз-зяин, я скажу... я скажу...
Только тогда Регулус заметил слева от стола, за которым сидел Темный Лорд и его свита, невысокого пухленького человечка, скорчившегося на ковре. Приглядевшись, Регулус узнал одного из друзей старшего брата.
— Силенцио! Круцио!
Хвост завертелся на полу, беззвучно крича от боли.
— Я сказал, говори, Хвост! — прорычал Темный Лорд.
Он опустил палочку, и Хвост, постанывая, затараторил:
— Годрикова Впадина, хозяин...
Остальное Регулус не расслышал, так как почувствовал на себе взгляд. Он тяжело сглотнул, чувствуя, как его сковывает страх быть пойманным. Подумать только, Регулус Арктурус Блэк, благородный сын Ориона Блэка, подслушивает! Пересилив себя, он поднял взгляд и уставился в два горящих нездоровым огнем черных глаза на бледном лице — Снейп заметил его и разглядывал с мрачным интересом. Его губы дрогнули, как будто он собирался сообщить о находке, но тут же сложились в ухмылку. Снейп отвернулся. Звук снова накрыл Регулуса.
— Сириус Блэк должен был быть Хранителем, но он убедил Поттера сделать Хранителем меня, хозяин, — пропищал Хвост.
Имя брата резануло уши.
— Хорошо, Хвост, — проговорил Темный Лорд, с трудом сдерживая радость. — Только остается одна проблема. Благодаря эту мерзкому существу, да, я о тебе, Хвост...
— Хозяин... Милостивый хозяин... — лепетал Хвост, подползая к Темному Лорду и хватая подол его мантии.
Темный Лорд пнул его, отталкивая от себя. Регулус сморщился от отвращения.
— Благодаря Хвосту мы обладаем важной информацией с той стороны, — снова проговорил Темный Лорд вкрадчиво, — Но с некоторых пор я обнаруживаю утечку информации с нашей стороны... Хвост? Есть идеи?
— Я не...
— Круцио!
Хотя из-за немотного заклинания Хвост не мог кричать, боль было видно в его глазах. Регулус содрогнулся, заглянув в них.
— Я ничего... ничего...я...не говорю... — залепетал Хвост, когда Темный Лорд перестал мучить его и вернул ему голос.
— Хорошо, — проговорил Темный Лорд через некоторое время, — Есть идеи, Северус?
Снейп посмотрел на палочку, нацеленную ему в грудь, а затем перевел взгляд на Темного Лорда и еще больше побледнел. Он открыл было рот, но Беллатриса не дала ему говорить.
— У меня есть идеи, мой лорд, — проговорила она.
Регулус хорошо знал кузину, чтобы заметить, с какой неохотой она решила ответить за Снейпа, тем самым лишая себя удовольствия увидеть его пытку.
— Белла?
— Один из ваших слуг имеет близкий доступ к Мини... — заговорила женщина с ненавистью.
Что ж, значит, Барти она ненавидела больше, чем Снейпа. Темный Лорд усмехнулся.
— Я знал, что ты это скажешь, Белла.
Беллатриса осеклась и обиженно уставилась на дубовый стол.
— Поумерь свой пыл, Белла, — строго сказал Темный Лорд, — Ты хочешь слишком много и сразу. Радуйся пока сюрпризу с Адским пламенем, который ты сможешь вскоре преподнести Чарльзу Бербиджу, а что будет дальше — мы увидим.
Регулус похолодел. Он не стал слушать дальше, а неслышно ушел в свою комнату. Неужели кузина и Темный Лорд планировали напасть на мракоборца?
Регулус трансгрессировал домой. У него было несколько вопросов к Кричеру.
Мистли, Суон Клоуз, 29 ноября
Дым щипал глаза, и огонь хитроумно, не свойственно для обычного пламени, отрезал Чарити от отца.
— Пап? Что это? — срывающимся голосом выкрикнула она туда, где за стеной дыма маячила фигура Чарльза Бербиджа.
— Не переживай, зайчонок, — он пытался говорить ласково, как с маленьким ребенком, но его голос дрожал, — Беги из дома, а я попробую потушить пожар. О, черт! Остолбеней! Чарити, детка, убегай! Быстрее!
— Пап!
— Беги!
Сквозь дым Чарити увидела еще несколько страшных человеческих фигур, выкидывающих в отца зеленые искры. Она попятилась к задней двери, но вдруг кто-то обхватил ее сзади, и она почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног.
В тот же момент она упала в мягкий сугроб, а сверху ее придавило тело Пожирателя Смерти в маске. Пытаясь выскользнуть из-под него, Чарити сбросила с его лица маску, оставив на нежной бледной щеке Регулуса Блэка три глубокие царапины. Он зашипел и схватился за щеку. Воспользовавшись этим, Чарити вскочила на ноги и потянулась к своей палочке, чтобы трансгрессировать обратно и помочь отцу.
Но, поняв ее намерения, Регулус снова толкнул ее на снег и крикнул:
— Петрификус Тоталус!
Он огляделся по сторонам, пытаясь найти маску, но на это не было времени — если Белла заметит, что его нет (а она обязательно заметит), у него возникнут проблемы. Он обеспокоенно взглянул на Чарити и, накинув на нее припасенную заранее мантию-невидимку, трансгрессировал обратно в Мистли, надеясь, что заклятие продержится как можно дольше.
Вернувшись, он обнаружил, что Пожиратели Смерти уже не громят дом, а сражаются с подоспевшими аврорами.
— Ты откуда? — рявкнула Белла у него за спиной.
Он обернулся, и капюшон упал с его головы, демонстрируя свежие следы ногтей кузине. Глаза Беллатрисы сузились.
— Думаешь, я не видела, что ты только что трансгрессировал? У тебя, видимо, другие дела были?
— Сейчас не время, Беллатриса, — проговорил знакомый голос.
Северус Снейп подтолкнул обезумевшую женщину в толпу авроров. Регулус благодарно взглянул ему вслед и, уворачиваясь от зеленых и красных вспышек, принялся искать Барти. Он переживал, как бы изрядно подвыпивший друг не попал в беду. Это он сам позаботился о том, чтобы Барти был пьян — иначе он мог бы отказаться нападать на отца Чарити, а Темный Лорд не терпит отказов. А может, дело было и не в этом. Может, на самом деле он боялся, что Барти согласится. Спокойно возьмет и согласится.
Регулус заметил, как какой-то Пожиратель Смерти свернул за угол, а через пару секунд за этим же углом скрылся Чарльз Бербидж. Значит, он еще жив — это не могло не радовать.
Внезапно Регулус понял, кто был этим Пожирателем Смерти. Он понесся за Бербиджем глубоко в заросший сад, как можно тише ступая по траве. Спрятавшись за деревом, он видел, как мракоборец подошел к прижавшемуся к забору Пожирателю Смерти и снял с него маску.
— Барти? — выдохнул Бербидж.
Барти в ужасе смотрел на аврора.
— Авада Кедавра!
Регулус даже не почувствовал, как его губы произнесли эти слова. Чарльз Бербидж не издал больше не звука — он просто упал на траву лицом вниз.
Губы Барти тряслись, когда он поднял бледное, отрезвевшее лицо на Регулуса.
— Ты убил его... — проговорил Барти, его голос срывался на высокие нотки.
Он попробовал подняться на ноги, но они не держали его, и он снова сел, переводя взгляд с Бербиджа на Регулуса.
— Ты его убил...
Регулус удивленно смотрел на тело Бербиджа, пытаясь унять тяжело бьющееся сердце. Он убил отца Чарити. Вот так, просто взял и убил. Впервые в жизни убил.
— Он даже не думал, что...
— А что, я должен был подойти и сообщить ему о своих намерениях? — прошипел Регулус сквозь душившие его слезы.
Он тут же взял себя в руки. Нужно было сохранять последние крупицы спокойствия.
— Ты мог бы стереть ему память, — прошептал Барти, глядя на него как на сумасшедшего.
Хотелось нацелить палочку в это озадаченное лицо и убить еще раз. Регулус отвернулся и потер лицо рукой. Видя страх и истерику Барти, он вдруг почувствовал странное хладнокровное спокойствие. Обернувшись к нему, он бросил:
— Уходим отсюда.
Барти непонимающе взглянул на него.
— Слышишь звук? Это магловские пожарные. Нужно уходить.
Малфой-мэйнор, 30 ноября
"Он услышал всхлипывания и пошел в душ проверить. Барти стоял к нему спиной, засучив рукава рубашки, его плечи подрагивали. Он что-то шептал.
— Барти?
Регулус отшатнулся, увидев лицо Крауча, когда тот внезапно повернулся — обычно такое красивое, оно все было в красных пятнах, мокрое от слез, искаженное отчаянием. И только затем Регулус заметил, что вода, стекающая с руки Барти, красного цвета.
— Что ты...
— Я не могу... больше... — проговорил Барти не своим голосом, — Я не хочу ее больше... не хочу... Сектумсемпра!
Регулус подскочил к Барти и схватил его левую руку. Предплечье было изрезано, кожа свисала клоками. Регулуса замутило.
— Она исчезнет, понимаешь? — трясущиеся губы Барти сложились в безумную улыбку, — Я избавлюсь... я убегу... Сектум...
— Идиот, — выругался Регулус, перехватывая палочку, — Ты просто идиот, Крауч!
С губ Барти сорвалось рыдание, и он опустился на пол. Регулус опустился рядом в лужу из крови и воды, устало глядя на него. Кровь запачкала белую рубашку, стены, пол — всё было в крови. Регулус достал палочку и направил ее на руку Барти. Он не мог полностью вылечить раны, но хотя бы остановил кровь. Внезапно он почувствовал, как Барти обнял его.
— Невозможно просто так избавиться от нее, Барти, — проговорил он ему в ухо, широко раскрытыми серыми глазами глядя в белую дверь перед собой, — Для меня выход есть только один. Я кое-что знаю, чего не могу сказать тебе.
— Он обещал награду... всё, что... но эта служба слишком... я такой трус... трус... я не думал...
Регулус мрачно покачал головой, слушая его сбивчивую речь.
— Ты просто ничего не понял. Ты не видишь... Ты должен будешь пойти к ней, когда я исчезну. "
В темной гостиной Регулус доставал одну за другой книги, подсвечивая палочкой. Разговор с Кричером натолкнул его на интересную мысль. Это было невероятно, но все же он хотел проверить. Глаза то и дело останавливались на одном месте и ничего не видели, когда Регулус вспоминал, как упал Чарльз Бербидж. Кроме того, его беспокоил Барти. Понял ли он?...
Легкие шаги заставили его поднять голову. Беллатриса спускалась по лестнице, зажигая на своем пути свет. Увидев кузена, она злобно улыбнулась. Регулус, положив книгу под мышку, поспешил покинуть гостиную, но она остановила его.
— Куда спешишь, малыш Регулус? — промурлыкала она, яростно впиваясь своими темными глазами в его серые, — Давно мы не говорили с тобой... по-семейному!
Она подтолкнула его к креслу и, когда он опустился на краешек, склонилась над ним, уперев руки в подлокотники. Регулус испуганно смотрел в блестящие глаза.
— Ты так и не ответил на мой вопрос, дорогой кузен, — шипела женщина, — Как это ты опоздал на праздник? Да еще и пришел без маски... Где это ты ее оставил?
— Она слетела с лица, — Регулус старался говорить спокойно, — И я решил не искать ее.
— Бывает, — выражение сочувствия на лице не вязалось с лихорадочно горящими глазами, — А... это?
Длинными тонкими пальцами она провела по царапинам на его щеке.
— Ветки... — начал было Регулус.
Но Беллатриса его не слышала.
— Наверное, какая-нибудь маленькая сладкая мисс, а? — рявкнула она, — Которую благородный кузен Регулус решил спасти! Ты думаешь, я не видела, как ты подслушивал за дверью?... А тебе что тут надо, паршивый полукровка?
Регулус обернулся и увидел стоящего на нижней ступеньке Северуса Снейпа. Он насмешливо смотрел на Беллатрису, сложив руки на груди.
— Тише, Белла, тише, — протянул он сквозь зубы, — Как сказал Темный Лорд? "Поумерь свой пыл", кажется...
Регулус буквально услышал, как кузина скрипнула зубами от ярости.
— Вон отсюда! — выплюнула она.
Легкая ухмылка появилась на лице Снейпа.
— Ну что ты, — он прошел к креслу напротив того, в котором сидел Регулус, и сел, — Я здесь такой же гость как и ты, Беллатриса.
— Я разговариваю со своим кузеном! — с отвращением выпалила Белла.
Брови Снейпа взлетели, когда он взглянул на Регулуса, как будто увидев его в первый раз.
— Продолжай, — гадко ухмыльнулся Снейп, убирая прядь несвежих черных волос за ухо, — Ты мне не мешаешь.
Регулус благодарно взглянул на него из-за спины своей кузины. Снейп лишь на мгновение перевел на него черные глаза, но затем снова устремил их на Беллу. Северус Снейп помогал ему уже не первый раз. Зачем? Позлить Беллу? Или, может, он тоже надеялся однажды спасти кого-нибудь из Адского пламени?...
Воспользовавшись моментом, Регулус вскочил с кресла и быстро поднялся по лестнице.
— Мы еще поговорим с тобой, Регулус! Ты такой же как твой брат, такой же выродок! — исступленно крикнула Белла ему вслед.
Ковент Гарден, Лондон, 1 декабря
Кутаясь в воротник непривычного магловского пальто, озираясь по сторонам, Регулус шел к горящему огнями зданию, перед которым большими и маленькими компаниями стоял народ, одетый даже по магловским меркам странно. Мотоциклы, похожие на байк Сириуса и совершенно другие, занимали чуть ли не весь тротуар, а из здания лилась музыка, похожая на ту, что часто раздавалась из комнаты старшего брата, пока тот не ушел из дома. Регулус нервно сжимал в кармане бумажные магловские деньги. Он даже не заметил, как удивился толстый татуированный кассир, получив от него сотню за вход — серые глаза Регулуса напряженно метались по сторонам, вглядываясь в лица людей.
"Я заглядываю внутрь себя и вижу, что мое сердце черное,
Я вижу мою красную дверь, но она окрашена в черный.
Может, тогда я исчезну, и мне не придется мириться с действительностью.
Нелегко принять факт, что весь твой мир стал черен"
— пел несчастный голос из динамиков, эхом отдаваясь в голове. Ударные кружили голову.
— Привет, дэнди(1)! Я Черри.
Регулус скосил глаза вбок и увидел полуголую девицу. Она оценивающе смотрела на него из-под рыжей челки, видимо, удивляясь, что такой приличный мальчик оказался в клубе.
— Привет, — пробормотал Регулус и отвернулся.
— Ищешь кого? — настойчиво спросила Черри.
Регулус резко развернулся к ней и изобразил вежливую улыбку, стараясь не смотреть на выпирающие из-под прозрачной блузки соски.
— Да, я ищу... Может, ты знаешь Сириуса Блэка?
Черри рассмеялась.
— Кто его не знает? Он так в байках сечёт! Ну, разбирается, в смысле, — поправилась девушка, считая, что приличный и с виду богатенький мальчик может ее не понять, — И знаешь...
Она махнула рукой, призывая Регулуса склониться. Удивленный, он наклонился, и девушка, хихикнув, сказала ему на ухо:
— Мне иногда кажется, что он волшебник! Ну или переодетый аристократ... И настоящего имени его никто не знает, только кликуху... ну, в смысле, прозвище — Сириус Блэк, ха-ха! Он всегда угощает всех пивом и на чаевые не скупится. А кроме того, он веселый и красавчик!
Регулус выпрямился и девушка подмигнула ему.
— А ты на него похож, — заметила она.
— Я его брат, — нервно улыбнулся Регулус.
Глаза девушки округлились, а голос из динамика задевал что-то тайное в душе.
"Никогда больше мое зеленое море не станет ярко-голубым,
Я не могу предсказать, случится ли это с тобой".(2)
— Он никогда не говорил, что у него есть брат, — смущенно улыбнулась девушка.
— Я знаю, — кивнул Регулус, — Проведешь меня к нему?
Девушка поманила его рукой, и он последовал за ней сквозь толпу, из которой на него посматривали с некоторым недоумением. За одним из столов сидел Сириус, делая глотки из стакана с пивом и обнимая еще одну полуголую даму. Он что-то рассказывал другим молодым людям заплетающимся языком и смеялся.
— Эй, красавчик! — позвала Черри, и Сириус обернулся, — Тут тебя кое-кто хочет видеть.
Улыбка постепенно сошла с губ Сириуса. Он встал со стула и, слегка пошатываясь, на два шага приблизился к младшему брату. Увидев его костюм, он невесело усмехнулся.
— Даже надевая магловскую одежду, мой знатный младший брат пытается подчеркнуть свое аристократическое превосходство, — протянул Сириус.
— Нужно поговорить, Сириус, — спокойно сказал Регулус.
— Поговорить? А есть ли о чем?...
— Есть.
— Ну ладно, — иронично заявил Сириус и с насмешливым поклоном указал рукой на неприметную дверь.
В маленьком, прокуренном помещении оказался прожженный сигаретами стол с неожиданно чистой пепельницей и несколько стульев вокруг него. Не сводя взгляда с брата, Регулус опустился на один из них. Сириус плюхнулся на стул напротив, отгородившись от младшего брата столом. Регулус подождал, пока брат допьет пиво из стакана и, достав палочку, наполнит стакан снова.
— Как ты меня нашел? — поинтересовался Сириус.
Регулус смущенно улыбнулся.
— Это было достаточно просто. Надо было только вручить некому Наземникусу Флетчеру кошелек с круглой суммой галлеонов.
Сириус сухо рассмеялся.
— Я смотрю, твой дружок Малфой научил тебя с благородным изяществом разбрасывать деньги, братишка.
Улыбка с лица Регулуса испарилась.
— Мне нужно было найти тебя, — проговорил он, защищаясь.
Звук в комнату проникал приглушенным, и только тоскливый, высокий голос, усиленный микрофоном, казался реальным.
"Добро пожаловать на шоу! Наконец-то развязка.
Спасибо, что пришли в мой театр страха!"
— Что тебе нужно, Рэг? — Сириус тут же поправился, — В смысле, Регулус.
— Зови меня Рэг, — проговорил Регулус, задыхаясь.
Казалось, ему было необходимо, чтобы брат назвал его как раньше.
— Что тебе нужно? — грубо спросил Сириус снова.
Регулус нахмурился. Он посмотрел на свои руки, как будто они могли подсказать ему нужные слова.
— Мне... Сириус, я хотел... Попросить прощения.
Он поднял голову и уставился в серые глаза брата. Такие же как у него.
— Попросить прощения?
Сириус смотрел на него серьезно.
— Да, именно. Прости меня. Я был идиотом, — выдохнул Регулус.
Насмешливая ухмылка неуверенно растянула губы старшего брата.
— Задницу свою спасаешь? Хочешь убежать? Защита наша нужна, да? — издевался Сириус.
— Никакая защита не спасет, Сириус, — Регулус покачал головой, — Темный Лорд не прощает предателей. Выход только один.
Лицо Сириуса снова стало серьезным, но опьянение мешало ему понять, о чем говорит брат.
— Знаешь, Сириус... Я вырос на мысли о том, что ты предатель, осквернитель, выродок. И, черт возьми, в детстве сам не понимал, что это значит. Но ты ведь всегда был... понимаешь? Я всегда слышал, чувствовал, видел, что ты есть... И я понял лишь совсем недавно, что когда ты ушел... не вернулся домой... — Регулус истерично хохотнул, — Я... я ведь на самом деле думал не о том, что ты предатель. Я думал о том, что ты меня бросил. Бросил, понимаешь? Там... И ты не представляешь, как я был зол...
— Представляю, — усмехнулся Сириус и дотронулся до носа.
— Нет, послушай, — жарко выпалил Регулус, — Я все время считал, что ты стереотипный, что ты просто мечтатель, у которого никогда ничего не будет. И вот он я... Видишь? У меня нет абсолютно ничего. Даже будущего. И о чем я мечтал на самом деле? Быть тобой. Как и все мечтают быть похожими на старших братьев. Жить, понимаешь? Не существовать среди книг и вечной этой гордости своего несчастного происхождения, а жить!...
"Так и не стал кроваво-красным властелином...
Посмотри в мои глаза — увидишь...
Мама, я одинок, это всего лишь я...
Всего лишь я...
И нет любви, чтобы защитить меня..."
— казалось, рыдал голос в микрофоне.
Регулус задохнулся словами, глядя в блестящие и мало что понимающие глаза брата. Возможно, он вспомнит разговор утром. Может, и нет. Ему так захотелось обнять его, но он боялся. Он был виноват.
Регулус встал и, поправив воротник пальто, пошел к двери. Дотронувшись до ручки, он обернулся.
— Сириус?
— М? — отозвался брат.
— У вас крыса.
Он вышел из комнаты, быстро проскользнул сквозь танцующих людей и остановился возле кассира. Обернувшись на сцену, он увидел длинноволосого вокалиста, рычащего в микрофон: "Да здравствует, да здравствует король пощады!"(3) Регулус вышел на улицу и, отойдя в ближайший темный переулок, трасгрессировал домой на площадь Гриммо.
— Кричер, — позвал он, спускаясь по темной лестнице в столовую.
За Короля Пощады ему еще предстояло выпить не один тост.
______________________
(1) Девушка и в нем замечает аристократическое происхождение и пытается подшутить над ним, называя его на старинный манер "дэнди", что значит "богатенький модник", а сейчас вообще не употребляется (считается бояном, хах)
(2) Первый и второй кусок — "Paint it Black" Rolling Stones, 1966 год
(3) Все три куска — "The Great Misconceptions of Me" W.A.S.P. песня, правда, выйдет в девяностых, но мне кажется, она должна быть созвучна с тем, что творится в душе у Рэга :))
15.03.2011 1981
Уотер Стрит, Лондон, 9 июля
Было как-то странно оставаться в доме в Мистли после смерти отца. Хотя его и отстроили заново. Нет, не было никакого страха перед смертью, оставившей в нем след, или давящих воспоминаний. Просто запах краски и голые, лишенные еще маминых занавесок, окна наводили Чарити на мысль о том, что дом как будто продезинфицирован от жизни, от ее родителей, от нее самой. Как огромное животное, которое забилось в свою нору и зализывает раны в одиночестве.
Мэри помогла ей устроиться в детский дом, в котором сама осталась работать, как и хотела. Поначалу Чарити было страшно — она не верила в свои педагогические способности и даже не представляла, как ей найти общий язык с кучей детей. Тем не менее дети ее полюбили.
Даже в какой-то степени приняли за свою. Пожаловаться мисс Чарити — не значило быть ябедой. Мисс Чарити разрешала не спать в тихий час, если не хотелось, а читать книги. Мисс Чарити делала вид, что не замечает, как по ночам дети собираются вместе и рассказывают истории о приведениях, темных ведьмах и Пожирателях Смерти.
Мисс Чарити много знала о маглах. Давала читать магловские книжки. Говорила, что маглы ничуть не хуже волшебников, а может, в чем-то даже лучше, потому что то, что они не могут сделать с помощью волшебной палочки, они создают, используя руки и ум. Даже разрешала играть с магловскими детьми, только с каждого торжественно брала слово, что тот ни словом не обмолвится о волшебстве.
— Наши миры очень тесно контактируют, — говорила она, — Мы живем бок о бок с маглами, а кто-то из вас, закончив Хогвартс, может, и работать с ними будет. Так что учитесь не выделяться. Наблюдайте.
А девятого июля пришла потрясающая весть. Сова прилетела после обеда, и взволнованная Мэри постучалась в дверь игровой комнаты, в которой Чарити читала книгу окружившим ее детям всех возрастов.
— Читай, — торжественно проговорила Мэри, когда Чарити вышла в коридор, и протянула ей письмо.
Чарити пробежала его глазами, а затем удивленно уставилась на Мэри. Улыбка поползла по лицу.
— Ничего себе!
Письмо сообщало, что сновательница детского дома и его хозяйка мисс Уэстерн, совсем древняя старая дева, скончалась ночью в своей постели. Оставив все, что она имела, а именно детский дом, Мэри Эммерих.
— Я беру тебя в долю, — тут же выпалила Мэри, — Только представь, Эммерих и Бербидж!
— Первый детский дом с промагловским направлением, — задумчиво добавила Чарити.
Малфой-мэйнор, 15 сентября
— Чем могу услужить вам, хозяин?
Голос Барти Крауча подрагивал. Мальчишка боялся. Он видел его насквозь. Это, конечно, немного меняло планы, но лишь самую малость.
— Есть что-нибудь о Регулусе? — спросил Темный Лорд.
Мальчишка вздрогнул.
— Нет, милорд. Ничего.
Это немного злило. Как Блэк мог скрыться от него, Волдеморта? Но это всё мелочи. Он все равно найдет его и расправится с предателем. И Барти Крауч, подумывающий о подобном побеге, тоже получит по заслугам. Но всё это потом. После устранения главной помехи на его пути.
Теперь главное не сводить глаз со Снейпа — он не такой трус, как эти сопливые мальчишки, он мыслит хладнокровно. А в его положении это придает риска. Осмелится ли Снейп нарушить его планы? Или все-таки побоится?...
Он взглянул Барти Краучу в глаза и усмехнулся. Мальчишка думает, что это он убил Регулуса. Скорее всего, так и будет. А сейчас можно и позабавиться.
— У меня есть некоторая информация о мальчике, — главное сдержать сарказм, глядя в доверчивые глаза мальчишки, — Мне доложили, что его выследил аврор Муди. Ты ничего не слышал об этом?
— Нет, милорд.
Барти покачал головой. От взгляда Волдеморта не ускользнуло, как сжались его кулаки. Он ухмыльнулся, глядя на свесившуюся с макушки копну длинных соломенных волос.
Как легко сеять раздор и направлять людей туда, куда нужно тебе, если вокруг все такие наивные и добросердечные дураки, выдумывающие себе эту пресловутую любовь.
17.03.2011 1982
Министерство Магии, Лондон, 27 мая
" — Счета, счета, счета...
Мэри перебирала огромную стопку утренних писем, кидая их на стол. Счета. Так много счетов, а денег хватало лишь на то, чтобы дети не страдали от видимой нищеты. У них всегда было достаточно еды и одежды. Достаточно, но ограниченность была практически осязаема. Были даже метлы, но хватало их не на всех. Дети замечали все это, но молчали и по справедливому графику чередовали волшебный квиддич с не менее захватывающим магловским футболом. Благослови их Мерлин! И счета... Каждый день.
Денег катастрофически не хватало.
— О, Мэрлин, — прошептала Мэри, трясущимися руками сжимая очередное письмо, — Чарити, это нереально! Сто тысяч... Это же...
Чарити выхватила письмо из рук подруги и, нахмурившись, быстро пробежала его глазами. Пожертвование в сто тысяч галлеонов могло бы облегчить их участь.
— Нет!
Чарити с отвращением бросила чек в круглую лужу чая, оставленную кружкой.
— Ты что, с ума сошла?
Кидая на Чарити обиженные взгляды, Мэри высушила листок заклинанием. Мрачно глядя на подругу, Чарити перегнулась через стол и вырвала чек у той из рук.
— Количество детей в нашем детском доме утроилось из-за войны, а ты хочешь принять деньги от Пожирателя Смерти? — прошипела она.
— Но Малфоя же оправдали на суде, Чарити, — неуверенно протянула Мэри.
— Аластор говорит, что это все ерунда, — значительно заметила Чарити, — Послушай, я продам свой дом в Мистли и устроюсь в Хогвартс. У нас будут деньги. Только не от Малфоя. Поверь, я знаю, о чем я говорю. "
Через полчаса Чарити уже вышла из Гринготтса, бледная и пошатывающаяся, зато с сумкой, полной галлеонов. Еще через несколько минут неслась по холлу Министерства, пытаясь не потерять из виду степенного мужчину с тростью, направляющегося к одному из лифтов. Она увидела, как из одного из них вышел мистер Крауч, и Малфой прямо-таки всем телом подался к нему, излучая полнейшее раскаяние.
— Мистер Малфой!
Оба мужчины обернулись на голос. Чарити кивнула мистеру Краучу и обратила взгляд, мечущий молнии, на Малфоя. Тот посмотрел на нее с неприязненным удивлением.
— Чем могу помочь, мисс...
Губы Чарити скривились.
— Бербидж, сэр, — она подчеркнуто растянула это слово, ясно давая понять, что сомневается, что стоящий перед ней человек не заслужил, чтобы его так называли, — Чарити Бербидж.
На секунду красивое лицо Малфоя как будто бы постарело, но он все же взял себя в руки, и теперь неприязнь сменилась в его взгляде отвращением.
— Ах, Бербидж! Конечно! — покорность и теплота в голосе не вязались с холодным, расчетливым взглядом, — Знаете, эта сумма — ничто по сравнению с тем, что я должен был бы сделать для этих детишек, пострадавших от войны. Я даже боюсь представить, каково было бы мое горе, если бы на их месте оказался мой собственный сын!
Малфой сокрушенно покачал головой и вскинул глаза на Крауча. Тот неосознанно отряхнул рукава мантии и нахмурился, бросив взгляд на Малфоя. Чарити больше не скрывала своей ярости. Она сняла с плеча тяжелую сумку и схватилась за молнию.
— Здесь ваши сто тысяч, все, до последнего кната, — произнесла она, — Вы можете забрать из обратно. Этим детям не нужны ваши грязные деньги!
Сморщившись, она перевернула сумку, и галлеоны звонко запрыгали под ногами Малфоя, рассыпаясь по всему холлу. Чарити снова кивнула мистеру Краучу в знак прощания и, оставив Малфоя бессильно оглядываться по сторонам на остановивших свою работу людей, направилась к выходу.
Эббихилл, Принсесс Стрит, 28 мая
— А потом ты бросила ему их прямо в лицо, — хрипло хохотал Муди.
Чарити наконец-то села напротив и принялась разливать чай.
— Так говорят? — удивилась она, — Вообще-то если бы я стала кидаться в него монетами, это было бы не так эффектно... Я просто ему под ноги их высыпала. И всё. Ничего драматичного.
Муди снова засмеялся и взял чашку в руки. Несмотря на теплую весну, в доме было прохладно, и чай приятно согревал руки. Он лукаво посмотрел на Чарити, делая глоток.
— И почему ты не захотела стать мракоборцем...
Чарити раздраженно застонала.
— Мы с тобой сто раз об этом говорили! Всё кончилось. И я хочу забыть обо всем этом.
Муди усмехнулся, задумчиво крутя чашку в морщинистых руках.
— Забыть хочешь, а такой концерт устроила...
Чарити закатила глаза и, встав со стула, положила чашку с недопитым чаем в раковину, полную посуды. Она взмахнула палочкой и, отвернувшись от Аластора, смотрела, как посуда моет сама себя. Кряхтя, Аластор принялся снимать с ноги протез.
— Даже старина Барти не смог не улыбнуться, когда попросил меня, чтобы получше следил за тобой, раз уж я за тебя в ответе теперь.
Чарити обернулась и с улыбкой взглянула на Аластора.
— Только ради мистера Крауча обещаю больше такого не делать!
Она снова отвернулась и услышала, как Муди мрачно усмехнулся у нее за спиной.
— Могу поспорить на что угодно, что в тот момент он хотел бы, чтобы его сынок был хотя бы вполовину таким, как ты.
Чарити на секунду замерла.
— А что не так с его сыном? — безразлично спросила она.
— Судя по всему, Крауч им сильно недоволен, — пояснил Муди, устраиваясь на диване, — Неприятный какой-то мальчишка, изворотливый... Не нравится он мне.
Чарити схватила мытую тарелку и поставила ее на полку. Да уж, Грозного Глаза сложно провести.
— Получил чего хотел, этот Крауч, — задумчиво проговорила она.
— Я имею в виду Барти, — выкрутилась она, — Мы же с ним учились вместе. Он всегда хотел работать в Министерстве, вот и работает... как хотел...
Муди подозрительно посмотрел на нее и принялся что-то чинить в своем протезе. Чарити домыла посуду в обоюдном молчании, отгоняя нахлынувшие не вовремя воспоминания. В принципе, воспоминания о Барти никогда не были вовремя.
— А что насчет Хогвартса? — нарушил тишину Муди, отрываясь от своего протеза.
Чарити села напротив него и пожала плечами.
— Не знаю. Нужно обдумать все получше.
— Ты все-таки решила продать дом? — спросил он мягко.
Чарити снова пожала плечами и ничего не ответила. Сможет ли она расстаться с частью своей жизни?...
Мистли, Суон Клоуз, 10 июня
Проснувшись, Чарити не сразу поняла, где находится. Свет бил ей в глаза сквозь раздвинутые занавески, а горло адски горело и першило. Прищурившись, Чарити посмотрела на часы. Двенадцать. Неужели она проспала до обеда? С хриплым стоном Чарити упала обратно на подушки и закашлялась.
В принципе, не удивительно. Полночи она разбирала то, что осталось от того дома, каким он был раньше. И даже еще раньше, когда была жива мама. Чарити увенчала слепые окна старыми мамиными шторами, расставила мамины безделушки на каминной полке. Ярко. Безвкусно. Вульгарно. Но ей нравилось. Кроме того, ей казалось, что дом снова начал наполняться старыми запахами. Дом оживал.
В голове гудели не то мысли, не то воспоминания. Душ. Ароматное мыло. Старая футболка "Ос", растянутая и уютная. Кофе. Крепкий и ароматный.
Бисерные шторы, верно, сделанные мамой собственноручно, приятно звякнули, когда она вышла в заднюю дверь и уселась на каменной террасе. Солнце было послеобеденно горячим, роса исчезла совсем недавно, и ее запах все еще витал в воздухе. Птицы уже отправились на дневной отдых, и только кузнечики стрекотали где-то в саду. Рай на земле.
Сад был единственным местом, которое почти не изменилось. Он зарос сорняками, цветы разрослись буйными кустами, вырвавшись из своих клумб, но тем не менее он все равно был тем старым садом, в котором маленькая Чарити могла блуждать до вечера, таким большим он казался. А сейчас: тридцать шагов — и уже забор.
Влажная жара и тишина внушали какое-то беспокойство. Чарити снова откашлялась и сунула руку в карман джинсов. Вытащив пачку магловских сигарет, она невесело усмехнулась: с любовью к маглам пришел не только футбол, но и сигареты. Эти она только вчера перед отъездом забрала у Томми Стила.
Чарити сунула сигарету в рот и зажгла с помощью палочки. Сигарета не приносила ни удовольствия, ни успокоения, как должна была бы, судя по тем книгам, что она читала о маглах. Чарити бесцельно втягивала в себя дым, каждый раз стуча по сигарете пальцем, чтобы стряхнуть пепел. Вот это движение и правда успокаивало. А может, мысль о том, чтобы не запачкаться пеплом или не прожечь дыру, вызывало чувство обыденности. Чарити казалось, что она сидит совсем одна на краю вселенной. Тоскливо.
В чашке, стоящей рядом на пороге, что-то булькнуло. Чарити не сразу отреагировала на звук — происходящее казалось таким замедленным и нереальным. Она протянула руку за чашкой и, нахмурившись, поднесла ее к глазам. Только через несколько секунд созерцания она поняла, что в кружке плавает цветок дикой белой розы. Чарити моргнула.
— Пошел к черту, — пробормотала она, как будто разговаривая сама с собой.
— Так, значит? — голос приблизился, — Эванеско!
Сигарета исчезла прямо из пальцев. Чарити обернулась вправо и увидела Барти Крауча. Вернее, тень, призрак Барти Крауча, залитый солнечным светом.
Он стоял шагах в пяти от нее, сильно похудевший и осунувшийся, в строгом костюме. Мучительная нерешительность была и в его застывшей на месте фигуре, и в обеспокоенных глазах. Почему-то его появление не было удивительным. Почему-то в этот день ничто не было удивительным. Чарити равнодушно оглядела его и, отвернувшись, глотнула кофе.
— Посмел прийти? — без особого интереса спросила она.
Барти даже не двинулся с места.
— Я не знал, где тебя искать, после того, как твой дом... — он запнулся.
— После того, как твои друзья разгромили мой дом. Смелее, — не глядя на него, дополнила Чарити, — Я и твоего присутствия не отрицаю.
Барти молчал, но шуршание травы говорило о том, что он все-таки не был иллюзией больного мозга.
— Я понятия не имел, где ты, — проговорил он, — А потом увидел тебя в Министерстве. Как ты расправилась с этим слизняком Малфоем!
— Нельзя так о друзьях, — проговорила Чарити иронично.
Казалось, она разговаривала сама с собой. Барти не обращал внимания. Он был готов к этому.
— Тогда я узнал, что вы с Мэри работаете в детском доме в Лондоне... Я порылся в кое-каких документах и нашел адрес. Там мне сказали, что ты в Мистли.
— Порылся? В смысле без разрешения? — голос Чарити был на удивление спокойным.
Барти подошел на пару шагов. Не замечая его порыва, Чарити встала на ноги и, подобрав чашку с террасы, повернулась ко входу в дом. Барти казалось, что она где-то в другом измерении. Слышит его, но не видит.
— Мне очень жаль, — тихо сказал он.
Чарити остановилась, и бисерные шторки зазвенели от резкого жеста. Она, наконец, полностью повернулась к нему, и он отпрянул, увидев спокойное, как будто бы мертвое лицо.
— Жаль? — без эмоций переспросила она, — Муди покалечен, Маккиноны погбили... Вся семья, вместе с маленькими детьми... Прюэтты... Мой отец погиб...Знаешь, мне тоже очень-очень жаль!
Она всхлипнула и рванула в дом. Барти услышал гулкий, надрывный кашель и поспешил в дом. Чарити сидела на полу, задыхаясь. Из красных, опухших глаз струились слезы. Чашка валялась рядом, кофе из нее пролился на пол. Барти подхватил девушку под руки и усадил на диван.
— Да ты больна, детка, — протянул он, несмело улыбаясь.
Чарити оставила его замечание без ответа. Она съежилась на диване, подобрав под себя ноги, и закрыла глаза. Из-под сомкнутых век текли слезы. Барти сбросил с себя пиджак и прошел к кухонным полкам. Чарити казалось нереальным видеть размытую из-за слез белую спину и соломенные волосы, слышать голос, пытающийся казаться веселым, а на самом деле дрожащий от смущения.
— Паприка, карри, шафран, а это... — он чихнул, — Перец, мать его! Вот, то что надо! Латте от Барти быстро поставит тебя на ноги, чихнуть не успеешь! Да что ж такое...
Он снова чихнул, проклиная перец, и вывалил все, что смог найти на полках, на стол. Бросая обеспокоенные взгляды на Чарити, он занялся приготовлением. Чарити как во сне наблюдала за его действиями: превратил кружку в бокал, намешал на дне мед с корицей, выжал лимон, с помощью палочки подогрел и взбил молоко, постучал донышком бокала о стол, сосредоточенно хмурясь, и налил из палочки немного чая в середину. С видом первооткрывателя поднес напиток Чарити.
— Я не пью чай с молоком, — только и сумела пролепетать Чарити.
Барти почувствовал себя смелее.
— Еще никто не посмел отказаться от моего латте, детка, и тебе тоже не отвертеться, — серьезно сказал он.
Не глядя на него, Чарити взяла бокал из его рук. Питьё и правда было вкусным.
— Неплохо, — прошептала она.
— Понравилось? На самом деле, его только моя мама пробовала, я просто боялся, что она меня обманула, сказав, что вкусно.
Он осекся, заметив ее взгляд. Его улыбка тут же исчезла, между бровей пролегла складка. Сейчас Чарити могла разглядеть запавшие глаза и выпирающие скулы. Он ужасно похудел и правда выглядел нервно. Аластор не соврал. Она поставила бокал на столик и схватила его за руку.
— Ты же был здесь, когда Волдеморт, — она слегка поморщилась, назвав это имя, — Напал на отца?
Ему хотелось отвернуться, но ее требовательные глаза не отпускали его, также как и цепкие руки.
— Да, — ответил он отрывисто.
— Кто убил его? — сквозь душащие слезы спросила Чарити.
— Регулус, — свистящим шепотом произнес Барти и опустился на пол, тяжело приваливаясь к спинке дивана.
"Спасая твою задницу" — услужливо подсказала совесть, но об этом говорить было не обязательно. Страшно и совсем не обязательно.
Она заплакала совсем тихо, вымученно, утирая слезы неистово, как будто сердясь на них. Барти поднялся на ноги и, подобрав одеяло, бережно завернул в него обреченно не сопротивляющуюся Чарити. Ее стену спокойствия и невозмутимости прорвало. Усталость навалилась на плечи, сковав мысли. Только нос улавливал его запах, в обманчивые оттенки которого хотелось спрятаться. Его дыхание. Его голос.
— Спи, — выдохнул он, гладя ее по волосам.
Она проснулась среди ночи, и он был рядом: тени под глазами еще глубже, волосы прилипли к щекам и шее. Не веря глазам, она изучала его лицо в свете магловских фонарей, проникающем сквозь окна, и вслушивалась в размеренное дыхание. Внезапно появился в ее жизни несколько лет назад, затем так же быстро исчез. И вот опять появился. Побитый, нервный, но пахнет все так же. Странно, очень странно и невероятно.
Провела пальцем по его губам — горячие дыхание защекотало чувствительные подушечки. Откинула волосы с щек и шеи — на бледной переносице стали более заметны веснушки. Очертила кончиком пальца нос, и вдруг он дернулся и больно схватил ее за руку. В широко раскрытых глазах заплескался испуг.
— Барти? — вскрикнула Чарити.
Он заморгал и отпустил ее руку. Прикрыв глаза, он упал на подушку и напряженно вздохнул.
— Прости, я... просто... страшный сон... Больно?
— Нет, ничего страшного.
Чарити потирала запястье и с жалостью смотрел на Барти. Лежа с прикрытыми глазами, он обеспокоенно кусал губы. Пальцы безотчетно вцепились в одеяло.
Чарити провела ладонью по его впалой щеке и легонько прикоснулась губами к его порозовевшим от укусов губам. Прижав Чарити к себе, он целовал крепко, обжигающе, неистово, как будто делал это в последний раз. Даже вкус его губ остался таким же, как раньше. Это обманывало, сводило с ума.
Ловкие пальцы быстро освободили ее от одежды, и она прижалась к нему обнаженным, теплым ото сна телом. Она чувствовала, как сильно он хочет ее, и помогла ему с брюками. Погладила напряженный член, расстегнула пуговицы рубашки и осыпала поцелуями его сильно похудевшее тело. Она чувствовала его руку в своих волосах, слегка надавливающую на голову, чтобы опустить ее ниже. Его короткий низкий стон отозвался волной удовольствия по всему телу, и она по очереди подержала во рту два упругих мешочка, а затем пустила в свой рот его член. Он двигался медленно, с нарастающим ритмом, бесконечно долго, пока не забился в агонии, пока теплая жидкость не обожгла глотку. Со звериным хрипом он подмял ее под себя, скидывая рубашку с рук.
Все, что она увидела, был красный рубец непонятной формы. Тот-Кого-Нельзя-Называть исчез, а с ней рядом был ее Барти. Отчаянный мальчишка с веснушками. Он просто оступился. А она не поддержала его. Пустила все на самотек, зная его упрямство и обидчивость. Зная, на что он способен в своей нездоровой злости на отца. Но теперь все будет хорошо. Все должно быть хорошо.
Она не знала, каким ощущениям верить — его губы и руки неуловимо блуждали по ее телу. Там, где они нежно прикасались, становилось тепло и уютно. Тяжесть его тела и манящий, до боли знакомый аромат были утешающими и важными, превращающимися в ее неотъемлемые части.
Его грудь щемило и разрывало от нежности. Он не хотел больше ни о чем думать. Не было ничего и никого, кроме ее извивающегося, горячего тела под ним. С раскрытых губ срывалось быстрое дыхание, сводящее с ума. Они такие мягкие, ее губы.
С его губ сорвался стон, когда он вошел. Движения были резкими, нервными, сводящими с ума. Чарити отчаянно вонзала ногти в скользкие от пота ягодицы, когда Барти то ли стонал, то ли всхлипывал, бесконечно толкаясь в нее. Его губы накрыли ее рот, и всхлипы сменились мычанием, когда он впивался в нее, одновременно двигаясь внутри.
Казалось, их тела были сделаны друг под друга, обоих сжигало чувство законченности. Оба не смогли сдержать отчаянного вопля, когда кончили. Барти дрожал, прижимаясь к ней, пытаясь справиться с губами.
— Ты простишь меня? — просвистел он наконец.
Чарити не ответила. Размеренное дыхание щекотало все еще влажную от пота грудь. Она спала.
Мистли, Суон Клоуз, 31 августа
Ночью пошел дождь. После такого сухого дня он, казалось, разогнал всю тяжесть в голове. Спать не хотелось, а бессонница приносила с собой путаницу мрачных мыслей. Барти встал с кровати и, натянув джинсы, вышел на крыльцо, широкими плечами задевая бисерные шторы. Они ему нравились. Придавали спокойствие.
В молочном отсвете магловских фонарей, проникавшем за дом, буйно заросшие сорняком кусты и деревья выглядели призрачно, переплетаясь друг с другом.
Присев на каменную ступеньку и положив голову на руки, он вслушивался в щелканье дождя по траве и листьям, и ему казалось, что на самом деле это голоса Пожирателей Смерти, их шаги, их перекрикивания между собой, шелест Адского пламени. И вот он уже видит перед собой бледное, сосредоточенное лицо Регулуса, его губы трясутся, и он опускает палочку, а у его ног застывает в удивленной гримасе лицо... Барти закрыл глаза, сжимая зубы до скрипа.
Этого он никогда не расскажет Чарити. Как и того, что, пользуясь своим статусом мальчика на побегушках у своего отца, он внимательно изучает все секретные документы авроров, пытаясь найти хоть единую зацепку, хоть намек на то, где находится его хозяин. Темный Лорд не мог умереть. Люциус, Снейп, Каркаров — они все заслуживали смерти, даже сам Барти заслуживал, но только не Темный Лорд, такой великодушный, такой искусный, такой смелый! Такой справедливый...
Чарити не узнает и того, как ему страшно каждый раз, когда авроры ловят кого-нибудь из Пожирателей Смерти. Когда в Министерство снова и снова приходит Люциус Малфой. Каждый раз ему приходится с непроницаемым лицом ждать, чем закончится допрос. И все время кажется, что люди вокруг смотрят только на него. А он все время ждет, что дверь вот-вот с грохотом откроется, и в душный кабинет ворвется Муди, чтобы сопроводить его к дементорам. Почему-то всегда именно Муди, убийца Регулуса...
А по вечерам его ждала Чарити. Казалось, что эти вечера были частью какой-то другой жизни. Сливочное пиво в Косом переулке, покупка ненужных безделушек, может, матч по квиддичу, который они будут обсуждать целый вечер, кофе в магловском кафе в Манингтри, которое стало их любимым местом, закат на мосту и хулиганские попытки Барти превратить статуи лебедей в настоящих птиц, дорога домой взявшись за руки, а там он прижимал ее к себе в ванной или на кухонном столе, и она всегда была его — целиком и полностью.
"— Я люблю тебя, Чарити, — сказал он однажды, когда они сидели возле Лебединого фонтана, — Знаешь, я бы хотел, чтобы ты стала моей женой! Я бы хотел приходить домой и видеть тебя... разную... с прической и в шикарном платье, когда мы будем ходить на приемы, ха-ха, растрепанную и в твоей старой футболке "Ос", когда ты будешь заставлять меня расставить дополнительные кровати для гостей, а еще... а еще раздетую, без косметики... в нашей кровати... Ты родила бы мне сына...
— Еще одного Барти Крауча? — улыбнулась Чарити.
Глаза Барти блеснули.
— Нет, хватит нам подлецов. Надо что-нибудь простое: Бобби, Вилли, Нэд, — проговорил он, а затем его глаза широко раскрылись, — Эдди!
Чарити рассмеялась.
— Эдмунд!
— Эдвард!
Они сказали это вместе, и Чарити снова засмеялась. Барти состроил упрямую гримасу.
— Эдмунд Крауч, — проговорил он, — И точка.
— Ты же хотел что-нибудь простое, Барти, — с улыбкой заметила Чарити, — Эдвард звучит проще чем Эдмунд.
Барти обнял ее за плечи и, притянув к себе, поцеловал. Отпустив ее, он решительно вздохнул.
— Эдмунд и точка. "
Призрачная перспектива жениться на Чарити и завести ребенка его действительно привлекала. Только отец был бы против. Не потому, что ему не нравится Чарити, а потому, что он, Барти, будет счастлив. Но на отца, по большому счету, наплевать. Когда Темный Лорд вернется, все встанут на свои положенные места, и отец не посмеет сказать ни слова. Если, конечно, еще будет способен говорить. А Чарити... Любимая Чарити, которая как чашка кофе по утрам, как день рождения раз в году... Она поймет. Когда на ее мужа снизойдет милость хозяина, она поймет.
" — Так ты... — Барти покраснел и смущенно посмотрел на Чарити, щурясь от света заходящего солнца, который окрасил ее золотистые волосы в причудливый розоватый цвет, — Так ты станешь моей женой?
— Ты серьезно?
Чарити пыталась не улыбаться, но у нее это плохо получалось. Барти глубокомысленно кивнул.
— Абсолютно.
— Думаю, твоим родителям это не...
Он приложил палец к ее губам.
— Забудь о них.
— Да, — вырвалось у Чарити.
— Да?
— Да, — она кивнула.
Барти улыбнулся и сорвал бледно-голубой, пробивающийся из расщелины в камне, цветочек на тоненьком стебельке. Высунув язык от усердия, он скрутил из него колечко и надел его на палец смеющейся Чарити.
— Тут чего-то не хватает, — пробормотал он и, оглядевшись по сторонам, не смотрят ли маглы, аккуратно взмахнул палочкой. Стебелек стал золотым, а по серединке его увенчал маленький цветочек из топаза. Он облегченно вздохнул, когда она обняла его. "
Барти вернулся в дом и поднялся в спальню. Он прилег на кровать и посмотрел на спящую Чарити. Потянулся к груди, обтянутой тонкой майкой, и сжал проступающий из-под материала сосок. Во сне Чарити повернулась к нему, и ее губы раскрылись. Его рука проникла под майку и сжала ее грудь. Чарити порывисто вздохнула.
Внезапно руку Барти как будто пронзил разряд тока. Он зашипел от боли, потирая левую руку. Бледно-розовый рубец налился кровью. Сердце взволнованно застучало в груди — он всегда знал, что Темный Лорд вернется. Хотя боль, такая сладкая и справедливая боль, с которой призывал Темный Лорд, была совершенно другой...
Он вскочил и принялся быстро одеваться. Метка звала в ночь. Джинсы, футболка, ветровка... Он увидел, как Чарити, растрепанная и теплая, приподнялась на локте.
— Я приду проводить тебя, — прошептал он и, быстро клюнув ее в щеку, скрылся за стеной дождя.
Дом Лестрейнджей, ночь с 31 августа на 1 сентября
— Ты все-таки пришел!
Рабастан похлопал Барти по спине. Его глаза горели огнем триумфа и надежды.
— Белла была уверена, что ты не придешь, — добавил он, криво улыбаясь.
— Белла? — холодно переспросил Барти, пряча руки в рукавах ветровки.
Рабастан вел его вниз по темной лестнице. Барти знал, что в замках темных волшебников полно всяких тайных ходов и катакомб, но Басти никогда не водил их по подземельям Лестрейнджей. Где-то в отдалении кто-то кричал, ужасно кричал от боли.
— Она всех позвала, — пояснил Рабастан, вслушиваясь в крики, — Но никто не откликнулся. Даже Люциус не пришел. А ты пришел. Значит, она зря в тебе сомневалась.
Барти промолчал. Крики незнакомого мужчины сверлили уши. Когда он замолкал, был слышен женский плач. И голос Беллатрисы.
— Зачем она звала? — спросил Барти.
Нужно было выбираться отсюда. Это сумасшедшая ведьма призывала с помощью Черной Метки, а не Темный Лорд.
— Нам с Руди удалось схватить аврора. Лонгботтома. Белла говорит, что он знает, где находится Темный Лорд.
Крик снова впился в уши. Исступленный смех Беллатрисы размножался диким эхом в голове. Барти взволнованно облизал губы.
— С чего она взяла?
Рабастан пожал плечами и ничего не ответил. Крик стих, и он толкнул неприметную дверь. Френк Лонгботтом, истерзанный, с бледно-зеленым лицом, сжался на полу. Было странно видеть такого большого, уверенного в себе, сильного аврора скорчившимся в позе зародыша. В углу рыдала женщина, его жена. Рудольфус задумчиво направлял на нее палочку, как будто даже не видя ее перед собой.
— Крауч, — прошипела Беллатриса.
За черными зрачками, казалось, не было видно белков. Они ослепительно блестели.
— Барти? — прохрипел Лонгботтом.
Барти уставился в бледно-зеленое лицо аврора. Ему хотелось открыть глаза, проснуться рядом с Чарити. Звуки, запахи, ощущения — всё раздражало, всё ввергало в панику.
— Позови своего отца, Барти, он спасет нас...
Исступленный смех Беллатрисы снова врезался в виски.
— Давай, малыш Барти, позови своего отца, министерская крыса! — шипела она, обходя его сзади.
— Он спасет, Барти... Позови... Он спасет нас...
Не сомневайся, обязательно спасет. Только не нас, а очаровательного Френки Лонгботтома и его корову-жену. А на Барти ему плевать.
— Барти... Твой отец...
— Давай, трусишка Барти! — шипела Беллатриса.
Он чувствовал ее язык у себя за ухом. Она взяла его руку, в которой он зажимал палочку, и приподняла ее так, что конец палочки уставился в перепуганное лицо аврора.
— Барти, нет... это ошибка... твой отец...
Его отец. Его отец — мерзавец. Его настоящего отца здесь нет по вине мракоборцев. Глаза защипало. Он не достоин даже про себя называть этого человека своим отцом. Затрещал материал куртки.
— Ты говорил, что любишь его, крысеныш, — закричала Беллатриса, — Так докажи свою любовь!
Черная метка. Вот она, сыновняя любовь. Вот оно, будущее, которое хотел подарить ему человек, которого он любил даже больше, чем своего отца. Вот всё, что разрушили мракоборцы. Во главе с его мерзким отцом. Беспомощная ярость застилала глаза.
— Круцио, — выдохнул Барти.
Хогвартс, 13 сентября
Хогвартс остался именно таким, каким Чарити его запомнила. Казалось, мир может меняться как угодно, но школа всегда будет оставаться незыблемой и внутри, и снаружи. В целом, Чарити нравились и ученики, и преподаватели. Когда Муди провожал ее первого сентября, она поделилась с ним своими опасениями не справиться, не вписаться в коллектив, но дядя оказался прав — все шло как по маслу.
Барти так и не пришел проводить ее. Чарити расстроилась, но не обиделась — может, во всем была виновата работа. Беспокоило то, что писем от него не было долгое время. Но через неделю большая коричневая сова опустилась перед ней на преподавательский стол. Чарити смутилась: ей казалось, что для преподавателя это было немного неприлично. Она смутилась еще больше, когда увидела, что письмо было адресовано "миссис Крауч". Всё это было в стиле Барти — хулиганить и нарушать школьные правила.
Его письма не радовали. Они были короткими, полными теплых слов любви, но его почерк был излишне размашистым, буквы прыгали, как будто Барти писал, сидя на трясущейся метле вниз головой. Ее беспокоило то, что Барти казался несчастным.
Но сегодня она узнала потрясающую новость, которая должна сделать его счастливым. Она собиралась сообщить ему ее после завтрака.
Спустившись в Большой Зал, она заняла свое привычное место между преподавателем зельеварения, которого все время поносил Аластор, и мадам Трюк, которую Чарити помнила еще со времен своего обучения в Хогвартсе. Вежливо поздоровавшись и получив в ответ от мадам Трюк широкую улыбку, а от профессора Снейп сухой кивок, Чарити подвинула к себе чашку с кофе.
— Чарити, детка, вы уже читали Пророк? — спросила мадам Трюк.
— Нет, я... у меня не было времени взглянуть на него, — с улыбкой ответила Чарити.
Она думала о том, что скажет Барти, когда узнает.
— О, вы должны взглянуть, мисс Бербидж! — профессор Синистра выглянула из-за локтя Снейпа, который сосредоточенно поглощал омлет, — Северус, вы не могли бы дать Чарити свой выпуск?
Снейп молча потянулся за своей кружкой. Казалось, он не слышит, но Чарити, смотрящая на него с любопытством, видела, что он все прекрасно заметил.
— Северус? — вежливо окликнула Синистра.
Снейп притворно вздрогнул и выпрямился на своем месте. Он скосил глаза на женщину и надтреснутым голосом произнес:
— Боюсь, я оставил его в своем кабинете.
Чарити непонимающе переводила взгляд с одного преподавателя на другого.
— Ну это не проблема, — улыбнулась Синистра и протянула ему газету, — Передайте, пожалуйста, мисс Бербидж.
Снейп нехотя зажал газету в бледных руках и, стараясь не смотреть на Чарити, положил ее рядом с ее тарелкой.
— Вас должна заинтересовать эта статья. Бедный мистер Крауч! Вы же были дружны с его сыном, — покачала головой мадам Трюк, — Такой умный был мальчик и в квиддич играл просто отменно...
Чарити похолодела. Она развернула газету и увидела фотографию на первой странице: ее Барти кричал, пытаясь вырваться от дементоров.
— Говорят, Лонгботтома и его жену замучили до смерти? — тоненьким голоском спросила профессор прорицаний.
— Нет, Сивилла, но лучше бы так, — грустно ответила мадам Трюк, — Я слышала, что они теперь никогда не станут такими, как прежде. А ведь у них совсем еще маленький сын!
— Несчастный мистер Крауч, для него это, должно быть, такой удар! Его сын во всем этом участвовал...
Чарити отложила газету. Голова кружилась, ее затошнило. Этого не могло быть.
Она отодвинула стул и вышла из-за стола, провожаемая настороженными взглядами преподавателей.
Стоя на самом краю Астрономической башни и с шумом вдыхая и выдыхая воздух, она услышала шелест шагов. Высокая фигура в черной мантии остановилась рядом с ней. Сквозь пелену слез Чарити узнала Северуса Снейпа. Аластор говорил, что он не верит, что Снейп изменился. Пожиратель Смерти Пожирателем Смерти и умрет. Может, он что-то знает?.. Зачем он пришел?..
— В нашем коллективе крайне мало тактичных людей, мисс Бербидж, — медленно произнес он замогильным голосом, — Вам придется привыкнуть.
Не самый лучший способ утешения. Зачем он пришел? Что ему надо? Она не хочет ни с кем разговаривать!
— А вы, наверное, один из меньшинства? — сквозь зубы бросила Чарити, — Пришли тактично утешать?
Губы Снейпа сложились в саркастическую ухмылку. Глаза оставались холодными.
— Я? Нет.
Его шаги снова зашелестели, удаляясь, оставляя ее один на один с болью.
24.03.2011 1983
Уотер Стрит, Лондон, май
Дом был продан неделю назад. У Чарити не хватило сил рушить этот алтарь воспоминаний о том, что было и чего так и не случилось, поэтому дом был продан не с голыми стенами, а обставленный мебелью Бербиджей и со всё теми же мамиными занавесками на окнах. Всё, что Чарити увезла оттуда, уместилось в старом школьном чемодане. В основном это были фотографии и магические книги — дом купила маггловская семья.
Теперь домом Чарити навсегда стал детский дом. А он все еще нуждался в деньгах.
— Я не стала увольняться из школы, — однажды сказала она Мэри.
— Ты рехнулась? — поразилась подруга, — А как же Эдди?
Мальчик родился через неделю после окончания занятий в Хогвартсе. Никто ничего и не заметил. Может, кроме мадам Помфри, но она умела не лезть не в свое дело. Слава просторным мантиям Хогвартса! И спасибо мальчику, который очень спокойно вел себя внутри. Когда он родился, Чарити с болью узнала в нем свои глаза. От матери у него были только глаза.
— Он останется здесь, — развела руками Чарити, — Десятки других детишек воспитываются здесь...
— Но он твой сын, — заметила Мэри, — У него есть мать и отец, каким бы он ни был... Нет, Чарити, слушай! Пусть он в Азкабане, но мальчик не сирота.
— И куда я должна деть его? — вспылила Чарити, — В счастливую семью бабушки и дедушки?
Она была на пределе. Как ей хотелось иногда как давно, в школе, чтобы подруга обняла ее и успокоила. Как хотелось рассказать ей, как больно было увидеть тот ужасный выпуск Пророка, ту фотографию, терять нить повествования на уроках, представляя, как он кричал, что он чувствовал, видеть ночью один и тот же кошмарный сон... Но в глазах Мэри она почему-то встречала отстраненность. Или это был страх? Или просто непонимание?
Аластор тоже мрачно молчал. Чарити кожей чувствовала, как в нем борются жалость к ней и ненависть к Пожирателям Смерти, когда он сверлил мальчика взглядом обоих глаз.
Он все-таки сделал это. Все-таки бросил его в тюрьму к дементорам. И это его злое, натянутое как струна лицо... Чтобы все жалели его. Чтобы все видели, как ему больно. Лицемер! Паршивый, гнусный лицемер!
"Ненавижу!" — пульсировала в висках мысль.
Он кричал. Кричал до тех пор, пока носом не пошла кровь. Пока голос не пропал, а горло не стало жестким как наждак. Отец поверил. Он поверил им, а не ему. А Беллатриса смеялась из соседней камеры. Казалось, дементоры ее совсем не пугают. А ему было страшно. Страх наполнял изнутри, жалил снаружи, не давал дышать.
Как он мог? Как он мог так поступить с ним? Он не виноват! Правда не виноват! Это Беллатриса заставила его это сделать. После первого же Круциатуса его ноги подкосились, и он тяжело осел на пол, опустив палочку. Беллатриса что-то кричала о том, что он малодушный слизняк, но он закрыл голову руками и заскулил. Было очень больно от того, что он не смог доказать Темному Лорду свою верность. Было стыдно от того, что в глубине души он понимал, что ему панически страшно за свою собственную шкуру.
Барти слышал дементоров, чувствовал их в темноте своей клетки. В тот же день, как он оказался в Азкабане, Барти забился в самый дальний угол и закрыл лицо руками. Кричать он уже не мог, из груди вырывалось только хриплое сипение. Он боялся всматриваться в сумрак, боялся, что из темноты к нему протянется склизкая рука дементора.
Сколько секунд или дней он так просидел? Сколько раз вдохнул в себя этот спертый, пыльный, соленый воздух? Он сбился со счета, а может, и не считал.
В этой тьме время и пространство казались другими, извращенными, вывернутыми наизнанку. Иногда в ней появлялись образы. Настолько яркие, что он зажмуривал опухшие от слез глаза. Голоса... Обрывки речей... Песни... И образы кружились перед ним, вокруг него, яркие, блестящие, ослепляющие, кружились-кружились-кружились-кружились... Это были Пожиратели Смерти, к которым Барти шел с надеждой на негнущихся ногах. Они должны спасти его, вытащить отсюда.
— Я иду, — шептал Барти искусанными губами.
А они начинали кружиться вокруг него, скидывая свои капюшоны и топча маски.
— Ты не сын мне, — вопил ненавистный отец.
— Давай, Барти, малыш, — шипела Беллатриса.
— Иди к ней... когда меня не станет, — говорил нахмурившийся Регулус.
Барти зажимал уши руками, падая на каменный пол, съеживаясь у стены.
— Уйдите! Уйдите! Не надо! Пожалуйста! Отец! Мама! Помогите!
Но они не уходили. Они склонялись над ним, и их голоса сливались в единое гудение, хриплую песню шаманов для незнакомых богов.
— Ты мне больше не сын!
— Иди...
— Барти! Позови своего отца!
Бледно-зеленое лицо Лонгботтома застыло перед Барти, и он отшатнулся, вжимаясь в стену. Фрэнк мерзко улыбнулся, и его лицо начало расплываться, разваливаться, от него веяло холодом и смрадом, он не то смеялся, не то хрипел.
— Барти! — издалека звал знакомый, любимый голос.
Он открывал глаза, выныривал из забытья и видел перед собой железные прутья клетки и застывшего дементора. И снова начинал кричать, и, спотыкаясь, бежал к дальней стене и пытался спрятаться, сжимаясь в углу, чувствуя, как смех Беллатрисы из соседней камеры пронизывает до костей.
Она говорила, что Темный Лорд вернется за ними.
О, Мерлин, пусть она окажется права!
Хогвартс, 12 октября
Солнце уже давно село, а Чарити, стоя на Астрономической башне, все никак не могла заставить себя уйти в свою комнату. Она знала, что где-то там, за горами, люди еще любуются на закат. Что-то странное было в холодном воздухе.
Шаги за спиной все-таки заставили ее порывисто обернуться. Черная мантия, мрачный взгляд на бледном лице. Снейп тоже остановился на краю, опасливо посматривая вниз, на немаленьком расстоянии от Чарити.
Она не хотела говорить с ним. Этот черный ворон вряд ли мог прилететь с хорошей новостью. Но он, видимо, не собирался мерзнуть, продуваемый всеми ветрами.
— Он умер, — сказал он просто.
Чарити не отозвалась. Снейп поправил воротник мантии и развернулся ко входу в коридор замка. Чарити окликнула его.
С блестящими глазами и развивающимися на ветру волосами она выглядела как сумасшедшая. Казалось, она что-то напоминала ему, что-то жалкое, и ему хотелось помочь этому жалкому. Как-будто подтолкнуть палкой лягушонка, который возится в грязи и не может попасть в пруд. Подтолкнуть только ради того, чтобы больше не видеть мерзкие мучения неприятного земноводного.
— Кто? — прошептала она, не желая слышать ответ.
— Крауч младший, — ответил Снейп, не оборачиваясь, — Возможно, завтра об этом напишут в Пророке.
— Откуда вы знаете? — выкрикнула Чарити ему вслед.
Он не ответил.
Хокстон Стрит, Лондон, декабрь
— Ты мне больше не сын! — снова вопил гротескный отец.
— Барти!
Этот теплый голос издалека всегда предупреждал его, что нужно просыпаться, чтобы не сойти с ума. Барти вздрогнул, просыпаясь.
Тепло. Мягко. Запах кофе. Барти открыл тяжелые веки и огляделся. Он лежал в мягкой кровати в своей комнате, переодетый в свою одежду, завернутый в старый плед. Кофе пахло из кухни. Такой сон ему еще не снился.
Он облизал пересохшие губы и попробовал подняться, но не смог.
— Винки, — прошептал он.
Эльф появилась с тихим хлопком. Ее глаза были огромными, полными ужаса. Она суетливо взяла с тумбочки стакан и приложила его к губам Барти. Вода была чистая и не пахла гнилью.
— Мастер Барти хотеть пить? Винки давать пить сию секунду.
Барти жадно отхлебнул из стакана, капельки потекли по небритому подбородку. Винки все так же беспокойно смотрела на него. Неужели он так плохо выглядит? Спазм прошел по телу. Барти зарылся в плед.
Барти открыл глаза и пристально взглянул на нее. Отец вытащил его? Он все-таки одумался? Он все-таки понял?...
— Где он? — срывающимся голосом спросил он.
— Хозяин в библиотеке, Винки нужно звать?
Барти решительно вздохнул сквозь сжатые зубы и, собрав все силы в кулак, сел на кровати. Кусая себя за губы, не обращая внимания на боль во всем теле и слабость, он поднялся и, цепляясь за мебель и стены, дошел до двери. Остановился, чтобы отдышаться.
— Мастер Барти не надо вставать, мастер Барти совсем плохо, — пищала Винки.
Барти не обращал на эльфа внимание. Голова кружилась, ноги дрожали, но он с радостью передвигался по дому, который, как он думал, больше никогда не увидит. Отец простил его. Отец его спас. Теперь все будет иначе, и мысли об этом придавали сил. Еще всего пять шагов.
Барти толкнул дверь и увидел отца сидящим на кресле. Вся его сгорбленная поза выражала неописуемую скорбь. Услышав, как открылась дверь, он крутанулся на кресле и посмотрел на сына. Барти едва не отшатнулся, увидев его лицо: бледное, с красными пятнами, глаза сумасшедше сверкают из-за опухших век. Бескровные губы отца затряслись, когда он увидел сына. Крауч заплакал, стыдливо закрывая лицо руками.
— Отец, — выдохнул Барти.
Он уже забыл, когда испытывал к отцу столько любви. Эти слёзы... За эти искупительные слёзы Барти готов был простить отцу всё. Тело начало предавать его, поддаваясь слабости, и Барти пришлось вцепиться в книжный шкаф, чтобы сделать несколько шагов по направлению к нему.
— Элли, Элли, — всхлипывая, пробормотал Крауч, — Ты достойна была умереть в своей мягкой постели...
— Отец? — прошептал Барти, не понимая происходящего.
Крауч вскочил на ноги, и Барти испугался отчаянной злости в глазах отца.
— Ты во всем виноват, — взревел он как раненый зверь, — Ты гнусное, жестокое, мерзкое животное! Нужно было оставить тебя подыхать там, но она не хотела... О, Элли...
Отец снова упал в кресло. В глазах у Барти потемнело, и он почувствовал, что куда-то летит. Больно ударившись головой о полки, он провалился в темноту.
29.03.2011 1991
Уотер Стрит, Лондон, июнь
Было жарко. Весна выдалась сухая и теплая, поэтому перешла в лето совершенно незаметно. Только в каменных стенах можно было найти уютное, прохладное убежище от палящих лучей. Чарити сидела за столом в кабинете, перебирая бумаги. Вернее, она должна была уже давно начать работать с документами, но ее взгляд был прикован к окну, к детям, невысоко летающим над землей на метлах на заднем дворе, абсолютно не боящихся зноя. Они весело, азартно щебетали, словно воробьи, дерущиеся за необычайно большую корку хлеба.
Одна фигурка в синей футболке и белых шортах стремительно мелькала среди остальных. Вот она обошла одного, теперь другого, поднимаясь все выше и выше. Щебет ребят стал совсем громким, и Чарити вскочила со стула и, бросив обеспокоенный взгляд в окно, выбежала из кабинета и понеслась по длинному коридору и вниз по лестнице.
Дети не заметили, как мисс Бербидж выскочила на улицу и понеслась в их направлении. Они все были увлечены тем, как растрепанный мальчишка в синей футболке и белых шортах набирал скорость и высоту, и восхищенно кричали.
— Эдвард Бербидж! — выкрикнула Чарити.
Мальчик обернулся, с изумлением посмотрев на мать. Ничего хорошего ее яростное лицо и обеспокоенный крик не обещали. Он резко вывернул метлу и начал стремительно опускаться. Дети притихли, глядя на мисс Бербидж. На их лицах было написано сочувствие к Эдди.
Мальчик спрыгнул, едва не толкнув мать, и Чарити рассерженно взглянула на чумазое личико с россыпью веснушек на переносице, на тонкие губы, любящие улыбаться, на копну соломенных волос, растрепанных из-за полета.
— Мам, я знаю, что так нельзя делать, я больше не буду, правда! — протянул мальчик, глядя Чарити в глаза.
Он заметил, что мама больше не сердится. Что-то странное появилось в ее взгляде, что-то, от чего ему почему-то всегда хотелось обнять ее и заплакать.
— Ты так похож на своего отца, — прошептала она.
И вдруг поняла, что сказала лишнее. Покачала головой и направилась к дому. Настал его черед сердиться.
— Мам!
Эдди быстро пошел за ней, мрачнее тучи. На пороге он нагнал ее и схватил грязной ручонкой за запястье.
— Мам, почему ты никогда не рассказываешь мне об отце? И дяде Аластору не разрешаешь говорить о нем, а сама говоришь, что я на него похож!
— Твой отец умер, — зачем-то сказала Чарити, глядя в серьезные глаза своего мальчика.
— Почему? — спросил Эдди, — Он заболел какой-то неизлечимой болезнью или его убили? Он был аврором как дядя Аластор? Или, может, боролся с Тем-Кого-Нельзя-Называть в одиночку? Или был вором? Знаменитым певцом? Или Пожи...
— Эдди, сынок!
Чарити видела отчаяние в глазах мальчика. Когда-то она видела его в таких же глазах, и теперь было очень больно. Она поступала несправедливо, лишая его даже тени отца. Но если бы он знал, как было несправедливо напоминать ей о нем.
— Твой папа был хорошим человеком, — проговорила Чарити, опускаясь на корточки и обнимая сына, — Просто... Он сделал один неверный шаг и оступился. И не нужно больше спрашивать меня, как он умер. Пожалуйста... Однажды, возможно, я смогу рассказать об этом так, чтобы ты понял, а пока ты слишком мал.
— Я правда похож на него? — заметно приободрился мальчик.
— Правда, — прошептала Чарити, усилием сдерживая слезы, — Очень похож. Твой папа замечательно играл в квиддич в Хогвартсе.Он был загонщиком.
— А как его звали? — с надеждой спросил Эдди.
Улыбка сошла с губ Чарити, она поднялась и, проведя рукой по волосам мальчика, пошла по коридору обратно в кабинет. Воздух как будто кончился, он был таким напряженным и тяжелым. На улице стало темно — наверное, скоро гроза. Сын не пошел за ней.
Хокстон Стрит, Лондон, июль
— Еще кофе, мастер Барти?
— Нет, Винки, спасибо.
— Вы бы отойти от окна или надеть мантию, мастер Барти, вдруг кто-то на улице вас видеть, — залепетала эльф.
Барти бросил на нее рассеянный взгляд и задернул шторы. В гостиной сразу стало темно и мрачно. Он вздохнул и, выйдя из гостиной, поднялся в свою спальню. Ему все время хотелось спать, тело болело и трещала голова, но отца это не волновало. Отцу было важнее, чтобы никто не догадался, какое страшное нарушение закона он совершил. Что он натворил. Какую страшную ошибку.
Он заходил в комнату сына только для того, чтобы наложить очередное заклятие. Смотрел на него пустыми глазами, лишь изредка с отвращением. А Барти никогда не скрывал ни ухмылки, ни жгучей ненависти во взгляде. Ему нравилось видеть проблески страха в тусклых глазах отца и его бледное, сосредоточенное лицо, совершенно побелевшие волосы.
С каждым годом Барти набирал силу, а отец ее терял. Когда-то в давнем просветлении Барти смеялся до тех пор, пока не охрип, когда узнал из Пророка, что отца понизили. Сумасшедший смех до сих пор иногда звучал в голове отца по ночам.
Барти чувствовал, что побеждает. Он совершенно не помнил первые пять лет заточения в своей комнате, зато хорошо помнил Азкабан. Дементоры снились ему почти каждую ночь даже теперь, в дни просветления.
Еще лучше он помнил слова Бэллы о том, что Темный Лорд вернется. Он часто представлял их встречу, когда становилось особенно больно сидеть в четырех стенах. Мечтал, как это будет. Мечтал, сколько великих дел они совершат вместе, как отец и сын. Мечтал о мире за окнами...
Теперь он смог вспомнить, как ее зовут. Девушку, которую он часто видел в своих снах, чувствуя непреодолимую тоску по ней, звали Чарити Бербидж. Теперь к нему возвращались воспоминания о ней, когда-то стертые вместе со всеми остальными воспоминаниями отцовскими Обливиэйтами. Может, она уже замужем. И что? Когда Темный Лорд освободит его, он просто убьет ее мужа, а она снова будет с ним.
Темный Лорд... Барти смаковал это имя на языке, представляя, как он появится на его пороге однажды ночью. Как убьет его отца. Как заберет его с собой. И все мучения и преследующие его по ночам дементоры — всё кончится. Стены падут.
Дверь за спиной открылась, и Барти грустно усмехнулся. Два опасливых шага внутрь. Барти медленно повернулся, глядя на отца с ненавистью и превосходством.
— Я не хочу, чтобы ты накладывал на меня заклятия. Мне от них плохо, — проговорил он, — Я буду нормально себя вести, отец.
Он с удовольствием заметил, как Крауч поморщился от того, что Барти назвал его отцом.
— Я не верю тебе, — взволнованно проговорил он, слизывая капельку пота с верхней губы и направляя палочку на сына.
Усмешка Барти превратилась в неконтролируемый, сумасшедший хохот, когда тот посмотрел на отца. Крауч попятился.
— Империо, — выдохнул он слабо.
Смех сына оборвался. Барти опустился на кровать и отвернулся к окну, его лицо и взгляд ничего не выражали.
Уотер Стрит, Лондон, 10 сентября
Осень уже началась, но лето уходить не спешило. Бартемиус Крауч, в своем аккуратном магловском костюме, вышагивал по тротуару, приглядываясь к номерам домов. Одно здание явно выделялось среди чистеньких новостроек. Старый, полуразрушенный каменный дом еще не развалился, как шутили маглы, только из-за неизвестного волшебства.
Что ж, мистеру Краучу же это волшебство было известно. Кроме того, лишняя работа Барти Крауча никогда не пугала — она была лишь лишним поводом возвратиться домой попозже. Поэтому сегодня ему пришлось заменить Малкольма МакБрэлла, которого покусал килт(1), присланный братом из деревни в качестве шутки, и договориться об инспекции здания "Эммерих и Бербидж". Крауч благодарил Мерлина за то, что ему самому не пришлось беседовать с МакБрэллом — он, конечно, мог и с самими гоблинами договориться, но акцент Малкольма вводил его в некоторый ступор до сих пор(2).
Через калитку он зашел во двор и зашагал было к дому, как его окликнул звонкий мальчишеский голосок.
— Эй, мистер!
Крауч остановился и огляделся в поисках источника шума, но так никого и не заметил. Он сделал еще несколько шагов, но вдруг прямо перед ним появился мальчишка, спрыгнув с ветки дерева. Мальчик улыбался, демонстрируя белые зубы на фоне чумазой мордашки. В одной руке он держал надкушенное яблоко.
— Здравствуйте, мистер! Я Эдди.
— Я мистер Крауч, из Министерства, — дружелюбно проговорил Барти.
— О, я о вас много слышал, — глаза мальчика изумленно округлились, — Мне дядя Аластор рассказывал, как вы ловили Пожирателей Смерти, и...
Мальчик вдруг замолчал, смутившись, и его щеки порозовели.
— Аластор? — спросил Крауч, — Аластор Муди?
— Да, — ответил мальчик, — Он моей маме как отец.
Солнце скрылось за тучей, и Крауч наконец-то разглядел мальчишку. Ему стало холодно. Он знал этого мальчика. Когда-то очень давно он его знал: его глаза, улыбку и эти веснушки.
Но тот мальчик умер... Тот мальчик ушел, его больше нет.
Остался только злобный, сумасшедший демон, свернувшийся на кровати и в каждый момент готовый наброситься.
— Твоя мама, — слабым голосом произнес Крауч.
— Моя мама — Чарити Бербидж, — улыбнулся мальчик.
Солнце вышло из-за тучи и засветила в глаза Краучу. Он почувствовал, как подступили слезы.
— Но вам придется разговаривать с Мэри... то есть, с мисс Эммерих, потому что маму снова пригласили преподавать в Хогвартсе, — рассказывал мальчик, ведя его к заднему входу.
Крауч шел за ним, не глядя под ноги. Его взгляд был прикован только к мальчику. Какая злая шутка!
-... наверное, могли бы подумать, что раз я сын директора, то я здесь главный среди ребят, но это не так. Мама со мной тоже бывает строга, она меня особо не балует, но я люблю ее, конечно же. Как можно не любить мою маму?... А вы играете в квиддич?
Мальчик оценивающе посмотрел на Крауча, явно польщенный вниманием такого важного человека. Крауч покачал головой.
— Нет, я плохой игрок. А вот мой сын...
Зачем он заговорил о нем? У него нет сына.
— Он играл, да? — спросил мальчик.
И вдруг снова смутился. Ну конечно, Муди, наверное, рассказывал, как он бросил в Азкабан собственного сына. Как нравоучительную сказочку на ночь.
— Да, он был хорошим игроком. Он был загонщиком, — через силу улыбнулся Крауч.
— Как мой папа! — просиял мальчик, но тут же потух, — По крайней мере, мама так говорит.
Значит, он ничего не знает. Что ж, молодец Чарити Бербидж, это всё облегчает.
Крауч снова взглянул на мальчика. Он постарается сделать все, чтобы Барти никогда о нем не узнал.
________________________________
(1) Килт — народная шотландская одежда (не буду называть это юбкой, они жуть как этого не любят). В общем, можно поделать догадки, за какое именно место кусает заколдованный килт, хехе.
(2) Ммммммм, шотландский акцент... один из самых сложных и ненавистных для англичан.
18.04.2011 1994
Хокстон Стрит, 25 августа
Раз. Два. Три. Четыре. Пять. От окна до двери. Тишина в нагретом летним солнцем доме сдавливала легкие. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Обратно — от двери до окна, в опостылевших за столько лет четырех стенах. Тишина обманчива — он знает, что отец не спит. Теперь, когда они остались вдвоем во всем доме, один на один, он вряд ли сможет закрыть глаза хоть на секунду. Барти закрыл глаза и потянул носом воздух — казалось, он чувствует отчаянный страх отца сквозь богатые дубовые двери спален, сквозь сосновые стропила, уже слегка тронутые жуками.
Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
Он слегка отодвинул тяжелую занавеску и взволнованно посмотрел в темноту за окном. Показалось. Никого. С губ слетел нервный смешок — слишком долго никого не было в его мире, который сводился к этим четырем стенам, Винки и, изредка, отцу.
Однажды, правда, приходила эта корова Берта Джоркинс. Тупая шлюха с рыжими волосами в мелких кудряшках и большим, жирно накрашенным вишневой помадой ртом.Конечно, можно было бы винить во всем Винки — это она, не сладив с нервами, крикнула "Мастер Барти", думая, что Берта не слышит. А она уже тут как тут со своими накрашенными ноготками и любопытным лицом, уже нащупала в пустоте мантию и дернула на себя. И вот перед ней Барти Крауч младший, красавец-сын бывшего судьи, умерший несколько лет назад в Азкабане, собственной персоной.
Стоит и нагло улыбается прямо в ее светло-зеленые глаза за очками, лениво проводит взглядом по костлявым ногам, торчащим из коричневой мини-юбки, останавливается на вырезе, открывающем тощую грудь. А у этой глупой коровы, судя по всему, вертятся в дырявой голове свои мыслишки: о похотливом взгляде мальчишки и возможности шантажировать его отца. И безмозглая идиотка делится с ним своими догадками, а он только хищно улыбается и смотрит, как ее губы втягивают в себя фильтр сигареты, а затем выпускают кольца дыма.
Хочется смеяться, хочется размазать эту помаду по лицу, но Барти лишь хладнокровно смахивает со стола на пол вазу с сухими цветами. Она бросается поднимать, и ее юбка задирается, обнажая половину тощего зада. Она останавливает на нем разомлевший взгляд, и он с безразличием тянет ее голову за рыжие волосы вниз. Она ругается, обламывая накрашенные ноготки, расстегивая его ширинку, а он мрачно наблюдает за тем, как помада размазывается по напряженному члену, оставляет вязкие следы на животе, пока она, урча, все резче и глубже принимает его в свой рот. Потом он все-таки дал себе волю и рассмеялся, когда схватил ее за жидкие волосы так, что она не могла дернуться, и исступленно смотрел, как она кашляет и задыхается, захлебываясь в вязкой сперме.
Он наложил на нее заклинание, воспользовавшись палочкой. И мог бы быть свободным уже тогда, если бы отец не успел вовремя и неожиданно его не обезоружил.
Пару дней назад отец выгнал Винки. Бедняга эльф — и всё ради своего любимого мастера Барти. Он не мог поверить, что она все-таки уговорила отца позволить Барти посмотреть Чемпионат.
Свобода… Вожделенная и недосягаемая, она засветилась светом в конце удушливого тоннеля четырех стен его комнаты. Плевать на мантию-невидимку, на постоянный контроль эльфа, плевать! Это так незначительно по сравнению с глотком воздуха свободы, запахом травы и леса!
Знал бы он, что ему в руки попадет волшебная палочка! Настоящая волшебная палочка, которой он, талантливый чистокровный волшебник, не пользовался столько лет. Он едва не выдал себя, коснувшись ее. Горячая волна захлестнула каждый нерв его тела, и ему хотелось одновременно рыдать и хохотать. Но он понимал, что тем самым выдаст себя, и торжествовал молча, чувствуя, как самые смелые его мечты становятся досягаемыми. Рассматривал палочку в темноте палатки, с уже забытым счастьем откинувшись на подушки.
В тот вечер он услышал их еще издалека. Скорее, почувствовал. Просто открыл глаза и, вдохнув свежий ночной воздух, почувствовал страх и силу. По виску скатилась капля холодного пота, тело напряглось как струна. Не чувствуя биения своего сердца, он выскочил из палатки, небрежно накинув мантию-невидимку, и, увидев Пожирателей Смерти, расхохотался. Он смотрел, как от них в разные стороны шарахаются волшебники, слепо разбегаются с криками паники и ужаса, смотрел, кусая губы до крови, пытаясь унять сумасшедший звериный хохот. Жалкая кучка пьяных мерзавцев, решившихся поразвлечься. Для них это было всего лишь развлечение, вот чем они занимались вместо того, чтобы прислушиваться к собственным телам, к покалываниям в левом предплечье — едва заметным, но вселяющим надежду, беспокойным.
Как сладко было вскинуть палочку и прорычать: «Морсмордре!»
С каким удовлетворенным презрением он смотрел, как сбилась торжественная процессия.
И ни суетливая Винки, ни разъяренный отец, чьи глаза сверкали праведным гневом, не испортили этого удовольствия.
И теперь что-то витало в воздухе, что-то грандиозное, что должно было вот-вот случиться. Он закрывал глаза и улыбался, казалось, слыша за окном шепот или шорохи.
Раз. Два. Три. Он остановился перед зеркалом и, нахмурившись, вгляделся в гладкую поверхность, почти не видя отражения в темной комнате. Он мотнул головой, отбрасывая воспоминания о том, что он увидел в зеркале, когда впервые после нескольких месяцев забытья подошел к нему. Теперь он побрился и поправился, снова стал самим собой. Разве что морщины под глазами и заострившиеся черты лица делают его старше.
Это не могло быть ошибкой! Барти напрягся. Щелкнул замок, и дверь открылась. Он увидел в зеркале свои дрогнувшие губы и, отвернувшись от него, подкрался к двери. Спустился по лестнице, ступая почти неслышно, стараясь приноровиться к мелодии ночной тишины.
— Зачем ты крадешься, мальчик? — услышал он тихий, слабый, но такой знакомый голос.
Голос, который говорил с ним во снах, перебивая все другие. Голос, когда-то крепкий и уверенный. Голос, который он так мечтал услышать.
В проеме двери, озаренном лунным светом, вырисовывалась грузная, нелепая фигура Хвоста. Он держал в руках какой-то сверток, из которого раздавался этот ласкающий уши голос. Сам же Хвост молчал.
Барти почувствовал, как по щекам полились слезы. Он то ли всхлипнул, то ли засмеялся и упал на колени перед Хвостом.
— Хозяин, — зашептал он, — Хозяин! Скажите, что я не сошел с ума! Что это не бред! Что вы правда здесь, наконец-то здесь, со мной! Хозяин… Я знал… Сидя здесь, я знал, что вы придете за мной!
— Кто здесь? — раздался требовательный голос отца откуда-то из темноты.
Зажегся свет, и Хвост, пискнув, трусливо отпрянул к двери. Барти зажал голову руками — таким неуместным в данный момент, таким ненавистным казался голос отца. Внезапно отец пошатнулся, и его палочка отлетела куда-то в темный угол.
— Хозяин! — вскрикнул Барти с мольбой, — Хозяин! Я умоляю вас… убейте… убейте…
Крауч смотрел на происходящее с удивлением и отвращением. Казалось, что все это было лишь очередным ночным кошмаром.
— Ты сам сможешь это сделать, мальчик, — проговорил Волдеморт, — Но только после того, как он нам послужит.
Барти взял палочку из рук Хвоста. Он повернулся к отцу и взглянул в полные презрения глаза. Всегда презрение. Всегда разочарование. На языке перекатывалось пьянящее «Авада Кедавра», но хозяин не велел этого делать.
Какое удовольствие — со свистом рассечь палочкой воздух и приказать:
— Империо!
Хогвартс, 13 сентября
Казалось, что сложнейшим испытанием было тело Муди. Но Барти быстро привык к волшебному глазу, протезу, грузной походке и грубому северному акценту. Затем — Дамблдор. Но и это препятствие сдалось на удивление легко. Провести старика оказалось проще простого.
И, наконец, Чарити. Мерлин, как же ему повезло, что он опоздал на праздничный ужин! Что если бы ему пришлось заговорить с ней!? Было так странно видеть ее так близко и понимать, что сейчас она для него недосягаема, далека и запретна. Он смотрел на нее украдкой, в какой-то момент ловя себя на мысли, что совершенно не замечает, что творится в Большом Зале. Она что-то говорила профессору Синистре — в полной тишине, улыбалась — в полной тишине, заметила его на другом конце стола и подмигнула — в полной тишине.
Хотелось отшвырнуть этот стол, избавиться от всех этих людей, освободиться от уродливого тела и обнимать ее, целовать ее волосы, глаза, до сумасшествия говорить-говорить-говорить ее имя и слышать ее голос! Но ни единая морщина, ни взгляд, ни движение не выдавали той разрушающей и крушащей бури в его голове, в его сердце.
Если он поддастся искушению — всё провалилось. А подвести хозяина — значит, предать самого родного человека во всем мире.
Испытанием было круглое лицо Невилла Лонгботтома, которое напомнило ему о диких криках боли и горьком плаче, которые не давали ему покоя в Азкабане, о склизких лапах дементоров и улыбке отца. Лицо, вселившее в него смятение, какие-то смутные тени сомнений.
Но лишь до тех пор, пока он не увидел требовательные зеленые глаза за круглыми очками. Цель совсем рядом. Во славу Темного Лорда.
Разведав обстановку, Барти погрузился в будни учительства и совсем не ожидал нового удара, шагая на урок к первому курсу Гриффиндорцев с боггартом в контейнере.
Он усмехнулся, заметив, что первокурсники в один момент притихли, увидев исполосованного шрамами внушительного аврора, и грузно уселся в кресло, обведя застывших учеников суровым взглядом обоих глаз. Убедившись, что дети напуганы, он открыл журнал.
— Аберквин, — хрипло рявкнул он.
Девочка с первого ряда подняла дрожащую руку и тут же опустила, как только волшебный глаз Муди уставился на нее.
— Аймэнс, — продолжил Муди.
Он без особого интереса смотрел на перепуганных первокурсников, предвкушая скучный урок с сопляками, пока не наткнулся на фамилию, которая заставила волосы Муди встать дыбом. Поняв, что дольше молчать нельзя, он поднял глаза и быстро оглядел класс.
— Бербидж, — проговорил он тихо.
Ученики стали оборачиваться на задние парты, и тут Барти заметил, как какой-то черноволосый мальчишка, поерзав на стуле, толкнул локтем другого мальчика, увлеченно уткнувшегося в книгу по Защите от Темных Искусств. Мальчик поднял покрасневшее от смущения лицо, обрамленное соломенного цвета волосами. Он стыдливо потер украшенную россыпью веснушек переносицу.
Оба глаза аврора уставились на мальчика. Когда-то давно Барти уже видел это лицо. Этот нос, губы, волосы, эти веснушки... Когда-то давно этот мальчик смотрел на него из зеркала.
Барти поспешно отвел взгляд от мальчика и уткнулся в журнал.
— Положите книгу на стол, Бербидж, и будьте внимательнее, когда вы на моем уроке! — отрезал Барти и принялся за оставшихся учеников.
Казалось, они совсем поникли, и Барти изнывал от скуки, пытаясь внести хоть что-нибудь в затуманенные страхом и слухами маленькие головы. Его взгляд постоянно останавливался на Бербидже, и, когда закончился урок, Барти, не отрываясь от журнала, попросил его задержаться.
К его удивлению, мальчик подошел к нему заговорщически улыбаясь.
— Дядя... ой, я хотел сказать, профессор Муди... — мальчик смутился, — Мама сказала, что я должен буду называть тебя... вас так, а ее — профессор Бербидж, смешно, правда?
— Забавно, — криво усмехнулся Барти.
— Скучно было, правда? — заметил Эдди, — Но это все потому, что они вас боятся, профессор. Ой, они такие сказки рассказывают про вас! Смех да и только! А я бы хотел стать таким как вы... мракоборцем! Только...
Эдди даже говорил как он сам когда-то. Барти слушал мальчика, отвернувшись к окну, чтобы тот не видел стоящих в глазах слез, которые уже не было сил скрывать.
— Что только? — спросил Барти хрипло.
Мальчик покусал губы, а Барти видел отражение его серьезного лица в окне.
— Я вот думаю... был бы рад папа, если бы я стал аврором.
Наверное, мальчик неправильно расценил его молчание и тут же начал оправдываться.
— Я знаю,что мама не хочет, чтобы ты мне рассказывал про папу, — Эдди незаметно для себя перешел на привычное "ты", — Но теперь, когда я уже большой, уже в Хогвартсе... да и мама не узнает... Дядя Аластор... То есть, профессор Муди... Просто мне бы хотелось знать его мнение... Похвалил бы он меня за мой выбор или...
Эдди совсем сник и замолчал. Барти повернулся к мальчику с улыбкой и, обняв за плечи, усадил в свое кресло. Это было абсурдно и невероятно. Немыслимо.
— Успокойся, Эдди, — крякнув, Барти усадил тело мракоборца на корточки перед мальчиком и заглянул в его глаза, — Твой отец похвалил бы тебя в любом случае.
— Правда? — мальчик расцвел и тут же вопрошающе заглянул в глаза аврора, — А можно еще спросить?
— Валяй, — улыбнулся Барти.
— А папа... Папа любил маму?
Руки Барти съехали с плеч мальчика на подлокотники кресла. Барти уперся в них и выпрямил грузное тело Муди. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Забавно, все те же пять шагов от кресла до окна. Посмотрев вдаль, Барти невесело усмехнулся.
— Любил? Скажи, Эдди, а может ли человек сказать "Меня убили вчера"?
Мальчик хихикнул.
— Ну разве что он призрак! Или директор Хогвартса. А так, если он умер, то как он может разговаривать?
Барти резко развернулся к нему. Как тонко подмечено. Когда-то он был таким же мальчишкой. А теперь он призрак.
— Вот видишь, сынок, — это слово само вырвалось, всколыхнув волну нежности в груди, — То же самое и со словом "любить". Нет слова "любил", это то же самое, что "умер". Есть только "люблю"...
— По-моему, я не совсем понял, — пробормотал мальчик.
— Иди-ка на обед, — посоветовал Барти, указывая на дверь.
Мальчик послушно встал с кресла и, странно улыбнувшись, направился к двери.
— Эдди, постой, — позвал Барти.
Мальчик остановился и обернулся все с той же странной улыбкой. Только сейчас Барти осознал факт, что его сын — Гриффиндорец.
— Можешь зайти ко мне вечером на чай, если хочешь.
Хогвартс, Святочный Бал
Убранство Большого Зала, музыка, эльфийское вино, которое ей подливал сам директор — всё кружило голову. Она весело аплодировала, когда Аластор пригласил на танец профессора Стебль, сама покружилась в одном из вальсов с Дамблдором, изящно придерживая длинную юбку праздничного платья. Вино было до того крепким, что в ее голове назойливо завертелась мысль о том, что если сейчас она пригласит на танец Северуса Снейпа, который не сможет отказать даме, то многие из школьных слухов обрастут подробностями. Но ей было наплевать. Чарити хотелось танцевать, и лишь здравый смысл удерживал ее от того, чтобы подойти к профессору Зельеварения, сидящему с постным, скучающим лицом.
Парочек в зале становилось все меньше, музыка становилась все лиричней, а Чарити задумчиво сжимала в руках бокал с вином, по чуть-чуть смачивая губы терпкой красной жидкостью. Вино разбередило мысли о том, о чем она запретила себе думать. Среди кружащихся парочек она видела нарядную девушку в синем платье, танцующую с самым красивым мальчиком на курсе. И песня...
В какой-то момент Чарити даже услышала эту музыку в своей голове, но потом поняла, что ошиблась. Музыка лилась с волшебной сцены, а перед ней стоял Муди, протягивая морщинистую руку. Она устало улыбнулась и взяла его за сухую руку.
— Чего загрустили, капитан? — весело спросил Аластор.
— Да, — тихо сказал Муди, глядя в глаза Чарити, — А я и не замечал раньше, насколько она...
— Что-то мне нехорошо, — в глазах Чарити мелькнул страх.
— Давай я провожу тебя? — предложил Муди.
Чарити кивнула, слабо улыбнувшись, и Аластор, взяв ее под руку, довел ее до ее комнаты. Он опустился на предложенный стул и тяжело облокотился на спинку, что не ускользнуло от глаз Чарити. Она заметила, как он достал свою флягу из кармана и, мрачно усмехнувшись, убрал ее обратно.
— Может, принести тебе воды? — осторожно спросила Чарити, — В твоем возрасте нельзя пускать здоровье на самотек.
Муди осклабился и не своим голосом произнес:
— К черту эту флягу!
Чарити удивленно пожала плечами и подошла к окну, чтобы раздвинуть шторы.
— Эдмунд стал совсем большим, — услышала она голос за спиной.
Чарити замерла посреди комнаты.
— Эдвард, — проговорила она хрипло, — Моего сына зовут Эдвард.
— Мы же договорились, что нашего сына будут звать Эдмунд Крауч.
Чарити облизала пересохшие губы и скосила глаза, боясь повернуться на голос, который перестал звучать резко, став глубоким, каким-то надтреснутым и нежным.
— И кольцо... Ты все еще его носишь, Чарити.
Рука, легшая на ее плечо, была большой, с коротко стриженными ногтями и нежной, лишь немного шершавой кожей. Чарити всхлипнула и развернулась, в ужасе уставившись в худое лицо, не испещренное шрамами. Он почти не изменился. Только темные круги появились под глазами и морщинки раскинули тоненькие веточки в уголках глаз.
Внезапно она отстранилась от него.
— Кто вы? — дрожащим голосом спросила она, доставая палочку, — И почему вы превращаетесь сначала в Аластора Муди, затем в Бартемиуса Крауча? Что вам нужно?
— Чарити, я Барти, — протянул он.
— Барти умер, — прошептала она, и слезинка скатилась с ресниц и заблестела на щеке.
Как же ей хотелось ему поверить! Но как убедить себя в том, что Барти жив, если столько лет она пыталась смириться с мыслью, что он умер?
— Барти Крауч умер в Азкабане, — еще раз проговорила Чарити, но уже более твердо, как будто убеждая саму себя.
Он вздохнул и приблизился к ней, Чарити снова отвернулась. Барти почти невесомо взял ее за руку.
— Глупый мой корсар, неужели ты не хочешь верить, что я жив? — прошептал он ей на ухо, едва касаясь нежных золотистых прядей губами, — Это Оборотное Зелье, Чарити, мне нужно было проникнуть в Хогвартс, и я воспользовался внешностью Муди.
— Где же тогда Аластор? — напряженно спросила Чарити.
— В надежном и безопасном месте, — ответил Барти, не задумываясь, — Я отправил его отдыхать к морю, немного исправил его память.
— Но ведь тебя бросили в Азкабан, ты же умер в тюрьме! — сопротивлялась Чарити.
Ее рука мелко дрожала в его ладони.
— Мама убедила отца вытащить меня оттуда, — холодно проговорил Барти, — Мама приняла мой образ и умерла в Азкабане. А отец держал меня несколько лет взаперти. Веселая история, правда?
Наконец, она снова повернулась к нему и долго всматривалась в его глаза, провела рукой по соломенным волосам, пальцем очертила губы. Голубые глаза лихорадочно блестели, а он думал о том, что однажды она простит ему его ложь. Однажды, когда он доставит Гарри Поттера Темному Лорду и будет вознагражден, она простит ему всё.
— Ты правда Барти? — всхлипнула она, бессильно опуская голову ему на грудь.
— Правда, — прошептал он, прикасаясь своими губами к ее соленым от слез губам.
Ладонью он провел по ее руке, покрывшейся мурашками, погладил шею, легонько коснулся груди. На мгновение она оторвалась от его губ.
— Я скучала по тебе, о, Мерлин, я так скучала!
Он крепко прижал ее к себе, чувствуя, как быстро и громко стучит ее сердце. Пальцы нащупали застежки платья, и Чарити переступила через упавший к ногам шелк. Происходящее казалось ей сном. Она подумала, что Барти всегда был таким — внезапно исчезал, внезапно появлялся. Главное, что он жив. Главное, что он рядом, такой теплый и любимый. А все остальное не имеет значения. Как она тосковала по нему!
Он поспешно скинул мешковатую одежду аврора и, усадив Чарити прямо на гладкий материал, обнял ее сзади. Она чувствовала, как его ноги сжимают ее бедра, как руки ласкают грудь, а пальцы сладко сжимают соски. Он еще крепче прижал ее к себе, и она чувствовала, как напряжен его член, упирающийся в ее спину. Одна рука скользнула по бедру, и палец, пробравшись сквозь плоть, устремился к влажному, горячему и томному. Она билась в его руках, чувствуя в себе его пальцы, слушая напряженное дыхание, пока он, всхлипнув, не толкнул ее вперед и, хватая за скользкие ягодицы, не вошел, чувствуя, как острые зубы впиваются в его ладонь, заглушающую отчаянные крики удовольствия.
Это была его Чарити, чье тело он знал наизусть. Его любимая Чарити. Только его. А еще у него, оказывается, был сын... Все эти одиннадцать лет.
Как будто невозможно было друг другом насытиться. Как будто необходимо было наверстать упущенное время.
Он впивался в нее, ощущая сладковато-горький вкус, и, хотя и разрывался от нетерпения, работал языком методично и неторопливо, зная, что поспешность ей не понравится. Он слышал хриплые стоны, слетающие с ее губ, видел, как закатываются глаза, когда она неистово двигалась на нем, а он с рыданием кончал.
Он отдышался только под утро, в полудреме глядя на рассыпавшиеся по белой груди золотистые волосы. Теперь он совсем запутался. Ему больше не хотелось наград, и даже если бы сейчас в комнату вошел Темный Лорд, Барти вряд ли бы ему обрадовался. Ему нужна только эта женщина и мальчик. И край света.
— Барти, — прошептала Чарити.
— М?
— Так ты пытал Лонгботтомов?
Он не знал, что ответить. Да, он пытал хорошего мальчика Френки, а потом и его женушку. Но был ли это он? Или его ярость? Его ненависть. Его ревность и зависть. Его... "преданность?" — подсказал тоненький голосок. Лицо Невилла на уроке напомнило ему о страшных криках, преследовавших все эти одиннадцать лет. О склизких руках в струпьях. О пахнущей гнилью воде. О четырех стенах, которые стали его одиночной камерой на долгие годы.
Лихорадочный огонек зажегся в безумных зеленых глазах.
Он взглянул на Чарити, готовый ответить на ее вопрос. Женщина спала.
_______________
(1) Black Milk — If the Gods, песня опять же выйдет позже, но... :)
07.05.2011 1995
Хогвартс, февраль
— А что будет дальше?
Вопрос прозвучал в тишине комнаты и оттолкнулся от каменных стен. Барти вздрогнул и, аккуратно, чтобы не потревожить Чарити, скинул с себя одеяло, накинул на плечи шерстяное покрывало и подошел к окну. Как он скучал по по-зимнему черным ночным окнам замка, за которыми луна вырисовывала силуэты снежных гор!
Он отвернулся от окна и, направив на камин палочку, заставил огонь гореть ярче. Разбуженное пламя отбросило пляшущие тени на белую кожу Чарити, позолотив ее волосы и отразившись тысячами огоньков в ее растерянных глазах.
— А что дальше? — переспросил Барти.
В свете огня он выглядел болезненно, тени под глазами казались еще глубже.
— Ну... Когда все раскроется. Когда Аластор вернется домой. Когда твой отец всё поймет.
Она отвела от него обеспокоенный взгляд и, сев на кровати и подтянув к себе колени, принялась изучать узор на одеяле.
— Отец никогда не признается в том, что спас меня от тюрьмы, — проговорил Барти, — Вряд ли он скоро догадается, что Муди — это я. Я проведу здесь этот год, скоплю денег, верну Аластору Муди память и исчезну.
Он уверенно улыбнулся Чарити и снова повернулся к камину так, чтобы она не видела его лица. Улыбка тут же исчезла с его губ, и между бровей пролегла складка.
Ей было так легко врать, и в то же время так сложно! Для нее он перекроил всю историю. Ни слова о Гарри Поттере. Ни слова о Темном Лорде. Чарити слишком честная, чтобы знать всю правду — она может что-нибудь испортить. Всё это он делал ради нее и сына. Осталось потерпеть совсем немного. Темный Лорд получит Гарри Поттера, получит тело, и Барти станет героем. Будет награжден. Семьей и спокойствием где-нибудь на краю света.
Он сбросил с себя покрывало и нырнул под одеяло, слегка подрагивая от холода.
— Ты ведь со мной? — спросил он у Чарити, проводя рукой по ее волосам.
Она подвинулась ближе и, взяв его холодные, покрытые мурашками руки в свои, поднесла к губам.
— Я всегда с тобой, ты же знаешь.
Хогвартс, 18 марта
— Эдвард Бербидж! — яростно прозвучал хриплый голос, и Барти появился откуда-то из тени.
Эдди вскрикнул от неожиданности и отпрыгнул от сундука. Круглыми от ужаса глазами он заглянул в лицо аврора.
— Дя... Профессор Муди, я...
— Ты хотел заглянуть в мой сундук без разрешения, — отрезал Барти.
Его волшебный глаз стремительно вертелся в глазнице, подозрительно оглядывая комнату, нагнетая на мальчика еще больший страх. Эдди отвел глаза, судорожно вздохнул и, взяв себя в руки, смело посмотрел на Муди.
— Всё не совсем так, профессор, сэр! Я бы ни за что не открыл его! Вы же знаете... сэр! Мама всегда говорила, что нельзя потакать своему любопытству и... всё такое...
Эдди замолчал и совсем потух, обеспокоенно наблюдая за тем, как мракоборец тяжело опускается в свое кресло и вытягивает поврежденную ногу. Барти похлопал рукой по стулу, приглашая мальчика сесть. Эдди нехотя повиновался.
— Строгая она у тебя, твоя мама, — усмехнулся Барти.
Эдди пожал плечами, упрямо уставившись на свои ботинки.
— Нормальная. Я люблю ее.
Мракоборец, казалось, проигнорировал слова мальчика. Он изучающе смотрел на его профиль. Ему так хотелось обнять мальчика — но не сейчас, он не хотел прикасаться к нему грязными руками Аластора Муди. Осталось совсем немного, и он перестанет прятаться, и Эдди увидит, как сильно он похож на своего отца.
— Любопытство... Значит, твоя мать никогда не рассказывала тебе, как любопытство однажды спасло ей жизнь? Ну, выходит, и тебе... — серьезно спросил он.
Эдди развернулся на стуле и удивленно уставился на обезображенное шрамами лицо.
— Спасло жизнь? — переспросил он удивленно.
Барти кивнул, и без того страшное лицо мракоборца исказила улыбка.
— Был один мальчик, который, как и ты, был хорошо воспитан. Очень приличный и умный мальчик. И он, как ты говоришь, никогда не поддавался любопытству. Лишь один раз ему стало так любопытно, что он подслушал чужой разговор. И тем самым спас твою маму.
Он видел, как быстро вздымалась грудь мальчика, как тот впитывал каждое его слово.
— Ничего себе, — наконец-то выдавил Эдди, — Мама мне никогда ничего такого не рассказывала...
Барти хмыкнул и отвернулся к письменному столу. Он чувствовал, как напряженно молчал мальчик, что-то обдумывая.
Наконец, как будто не в силах больше сдерживаться, он на одном дыхании выпалил:
— Это же был отец? Тот мальчик... Это был мой отец?
Барти на секунду замер, но тут же развернулся к нему, улыбаясь слишком тепло для Муди. Но мальчик был слишком взволнован, чтобы что-нибудь заметить.
— Нет, — наконец произнес Барти, — Это был не твой отец. Это был его друг. Очень хороший друг.
Мальчик разочарованно поник, но тут же снова вперил в мракоборца жадный взгляд.
— А кто он? Как его зовут? — выпалил он слишком жарко.
Барти покачал головой и хохотнул.
— Хочешь найти его и расспросить об отце?
Щеки мальчика вспыхнули, став пунцовыми, и он стыдливо отвернулся.
— Неужели ты так хочешь разузнать о нем что-нибудь? — тихо спросил Барти, справляясь с излишней теплотой в голосе, стараясь не выдать своих настоящих эмоций.
Эдди посмотрел на него со странной серьезностью, зеленые глаза печально мерцали.
— Я знаю, что у меня есть мама. И ты. Я вас очень люблю, ты знаешь. Но... Мне иногда кажется, что если бы я крепко зажмурился и крикнул ему, то он бы пришел. А я ведь даже не знаю его имени... — он устало покачал головой, — Прости, я знаю, что это чушь.
Было так тяжело смотреть на него и не мочь ничего сделать! Такой несчастный, такой потерянный... Такой похожий на него... Казалось, что-то внутри оборвалось, и руки уже дернулись, чтобы прижать его к себе, но, прикрыв глаза, Барти справился с собой.
— Ты бы все равно не смог бы разыскать и расспросить его, сынок. Он умер. Друга твоего отца убили.
Какая-то мысль кольнула Барти, но он отогнал ее. Кряхтя, он поднялся с кресла и вытащил из кармана палочку.
— Знаешь, у меня есть хороший приятель, — проговорил мальчик, не дождавшись ответа, — Ты его должен знать, он с четвертого курса, учится вместе с Гарри Поттером. Я слышал, что его родителей пытали по приказу Того-Кого-Нельзя-Называть, и он теперь живет с бабушкой. Они сошли с ума. Это грустно... Я теперь еще больше хочу стать мракоборцем как ты.
Барти принялся рыться в ящиках шкафа, лишь бы только чем-то занять руки и отдышаться. Поглядывая волшебным глазом на задумчивую фигурку Эдди, он намеренно громко звенел склянками, только бы отогнать эти мысли, заволакивающие его душу.
— А как твои успехи с невербальными заклинаниями? — спросил он, поняв, что дольше молчать уже невозможно.
— Кажется, неплохо, — вяло улыбнулся мальчик, — Вчера я смог молча закрыть занавески в спа... АЙ!
Не успев договорить, мальчик отлетел к противоположной стене и больно стукнулся коленками. Откинув со лба длинные светлые волосы, он удивленно и рассерженно посмотрел на Муди.
— Тебе еще практиковаться и практиковаться, чтобы стать достойным мракоборцем, — цокнул языком Барти.
— Но... — Эдди поднялся с колен, — Я же не был готов, ты же не сказал мне, что...
Барти рассмеялся, перебивая его.
— А ты думаешь, что к тебе будут подходить и говорить "Господин аврор, будьте готовы, сейчас я применю к вам Авада Кедавру"? Никаких церемоний в бою, сынок!
Его смех осекся, когда раздался стук в дверь. Барти бросил молниеносный взгляд в Проявитель Врагов и помрачнел. Он направил палочку на дверь, и та раскрылась.
— О, а мы ведь знакомы, — улыбнулся Эдди, — Мистер Крауч приходил к нам в приют, и я устроил ему экскурсию, а еще мы болтали о квиддиче!
Барти видел, как на бледном, обеспокоенном лице отца появилась улыбка. Он подошел к мальчику и пожал ему руку.
— Ну что, как твои успехи в школе? Научился чему-нибудь новому у мадам Трюк? — важно спросил мистер Крауч мальчика.
— Ну... Были, конечно, некоторые важные вещи, но в принципе я и так все знаю, — ответил Эдди с улыбкой, польщенный тем, что с ним как с взрослым разговаривает такой важный человек.
— Молодец, смышленый мальчик, — усмехнулся мистер Крауч, — Будешь пробоваться в команду в следующем году?
— Мадам Трюк говорит, что мне и пробоваться не надо, — горделиво заявил мальчик,— Она говорит, что я летаю почти как Гарри Поттер! Вы же помните, как он здорово справился с драконом в первом испытании? Да только он ловец, а я...
— Загонщик, я помню.
Барти перестал дышать, уловив грусть в словах отца.
— Бербидж, по-моему, сейчас самое время пойти потренироваться и нацарапать эссе на завтрашний урок Защиты, — строго сказал он Эдди, — Учтите, если вашего эссе на моем столе завтра не окажется, я придумаю вам предельно страшное наказание!
Эдди хитро улыбнулся Муди, затем мистеру Краучу и, пожелав спокойной ночи, убежал. Барти спокойно смотрел на отца.
Барти чувствовал, как вены снова заполняются ненавистью и неприязнью к отцу. Он с отвращением смотрел, как отец беспокойно оглядывается и незаметно для себя нервно заламывает пальцы. По лицу Муди расплылась ядовитая ухмылка.
— Да, вы правы, замечательный, — тихо проговорил он, — И так похож на отца!
Крауч выпрямился, как будто его ударили по щеке. Он взволнованно посмотрел на Муди.
— Что вы хотите сказать, Аластор?
— Ничего особенного, Крауч, — Барти приблизился к отцу, — Только то, что мальчик просто вылитый отец. Интересно, что уготовила ему судьба?
— Аластор, — Крауч нервно облизал губы, — Зачем вы поднимаете это? Мой сын умер. Тринадцать лет назад. Вы до сих пор обижены на меня за то, что я не провел расследование? Но ведь все и так было ясно. К сожалению, мой сын был чудовищем, дьяволом во плоти, а этот мальчик чист как стекло...
— Чудовищем? — рявкнул Барти, нависая над отцом, — Дьяволом во плоти? А может, тебе стоило хоть изредка обращать на него внимание? Хоть иногда слушать его? Замечать, как что он делает все, лишь бы только понравиться тебе? Не строить кислую морду при виде своего сына, а?
Крауч вжался в спинку стула, с ужасом глядя на нависшее над ним безобразное лицо Муди.
— Аластор, вы сошли с ума, — пролепетал он, трясущейся рукой вытирая пот, выступивший над верхней губой.
Барти пропустил его замечание мимо ушей.
— Может, тогда бы тебе не пришлось накладывать на него заклинания и держать его дома взаперти, каждую ночь запирая дверь своей спальни, боясь, что он прикончит тебя во сне?
— Что?
Крауч побледнел, его глаза, казалось, выскочат из орбит.
— Может, тогда бы ты не шарахался каждой тени? Отец...
— Ты... — выдохнул Крауч сквозь трясущиеся губы.
Барти рассмеялся, доставая палочку из кармана. Отец даже не пытался вырваться, обескураженный и напуганный.
— Но что было — то было, — проговорил Барти с издевкой, — Ничего уже не изменишь. Так что отправляйся ты домой и не шатайся по школе. Скажи Хвосту, чтобы был повнимательнее, следя за тобой. И поклонись-ка Темному Лорду! Ты все понял?
Глаза Крауча, пустые и бессмысленные, были устремлены в никуда. Он утвердительно кивнул.
Хогвартс, 24 мая
Несметная удача, что у него есть эта карта. Спасибо, добрый Гарри Поттер! Глупый и простодушный Гарри Поттер! Неужели, ты до сих пор так и не понял, что верить нельзя никому? Что быть честным — это так глупо... А вот и сам Гарри Поттер! Точка с его именем свернула в коридор, ведущий в кабинет директора. Барти усмехнулся — точка по-имени Северус Снейп вряд ли упустит возможность поиздеваться над мальчишкой.
А вот точке по-имени Барти Крауч нужно спешить. Как же неудобно ходить бесшумно с этим протезом! Но разве какой-то протез может ему помешать на пути к славе? Как же ему опостылело приноравливаться к уродливому и тяжелому телу Аластора Муди!
Мальчишка Крам для него — легче не бывает. Легче было бы даже не интересно. Конечно, нападать сзади — это не самый лучший ход, но время сейчас слишком дорого.
Отец что-то бормочет в бреду, вспышками приходя в сознание. Положив его на траву, Барти снял с него свои заклинания. Он должен все понимать, все осознавать. До конца все усвоить, точно знать, за что он умирает.
Из внутреннего кармана Барти достал маленький флакон и отхлебнул из него. Отец должен ни капли не сомневаться в том, что это он, Барти. Смотреть в его глаза, а не в какие-то другие.
Отец тяжело приподнялся на локте, глядя на высокую фигуру сына, причудливо освещенную багровым светом закатного солнца, снизу вверх. Барти неторопливо достал из кармана палочку.
— Я не успел, — сухими губами прошептал Крауч.
— Ты не успел, — презрительно отозвался Барти.
— Ты сумасшедший, — прикрывая глаза ладонью, чтобы взглянуть в лицо сына, просипел Крауч.
— О, да... — ядовито отозвался Барти, — Зато теперь ты тоже знаешь, как это — жить в мире пустоты, состоящем только из картинок обрывочных воспоминаний, чужой воли и сумасшествия, не так ли?
Гримаса ненависти исказила некогда красивое лицо Барти. Трясущимися от предвкушения руками он поднял палочку.
— Авада Кедавра!
Лихорадочный блеск в глазах и сладость, с которой сын произнес заклинание, были последними секундами Барти Крауча. Он обмяк и свалился на траву.
Барти сделал шаг к телу отца и опустился перед ним на колени. Глаза отца уставились в одну точку и казались стеклянными. Ни слез, ни мольбы, ни страха. Он был просто мертв.
Барти судорожно вздрогнул, и из его груди вырвался смех. Он бешено смеялся в это мертвое, белое лицо. Разочарование сковало сердце, и его хотелось вырвать из груди.
Хогвартс, 25 мая
Дверь его кабинета с грохотом раскрылась, пропуская Чарити. Барти вскочил со стула, увидев ее красные заплаканные глаза и трясущиеся губы. В дрожащих руках она держала палочку, направляя ее в его грудь.
— Чарити?
Она неумолимо надвигалась на него, крепче сжимая палочку.
— Я хочу правды.
— Правды?
— Да, Барти, я хочу правды! — истерично выкрикнула она, — Где Аластор Муди? Что ты с ним сделал?
— Я говорил тебе, что...
— Нет, Крауч, я хочу правды! — взвизгнула она, упирая кончик палочки в его шею, — Ты думаешь, я такая дура, что не поняла, что случилось с мистером Краучем и кто в этом виноват? Скажи мне правду, Барти, зачем ты здесь? Что ты сделал с Аластором?
С кончика палочки сорвались искры, обжигая бледную кожу. Барти насмешливо поднял руки в знак поражения.
— Чарити, дорогая, успокойся! Давай просто сядем и всё обсудим!
Она раздраженно тряхнула головой.
— Я просто хочу, чтобы ты перестал лгать мне! Барти, мне не нравится то, что происходит. Понимаешь? Я не хочу, чтобы все было как в прошлый раз. В прошлый раз я тоже молчала. Но теперь, — она покачала головой, кривя губы, пытаясь справиться со слезами, — Теперь я иду к Дамблдору!
— Ты всё испортишь, если пойдешь к нему! — отчаянно крикнул Барти, глядя, как она стремительно подходит к двери.
Она не обернулась, не остановилась. Он не мог допустить, чтобы из-за нее рухнули все его планы и надежды. Не мог подвести доверие Темного Лорда. Он же ради нее, а эта сучка...
В два шага он догнал ее и, толкнув на пол, обезоружил. Вскрикнув, Чарити было кинулась за палочкой, но он навалился на нее тяжелым телом мракоборца, прижимая к холодному полу.
— Тише, детка, тише, — прошептал он ей на ухо, морщинистой рукой поглаживая по щеке, — Ты хочешь знать, куда я дел Аластора Муди? Чем же тебе не понравилась моя первая версия, любимая? Ты была такая счастливая, когда не знала правды... Зачем давать людям правду, если она делает их несчастными? Тише, тише, любимая!
Чарити попыталась вырваться из-под него, но он держал крепко. Она чувствовала его дыхание на своих волосах, и его шепот отдавался ужасом где-то в груди. Это был больше не Барти, и даже не Муди, сумасшедший дьявол говорил голосом Барти.
— Но раз ты так просишь, я скажу тебе правду. Я хотел убить его своими руками так же, как он убил Регулуса, — тихий голос Барти дрогнул, — Но я не стал убивать его. Думаешь, потому что он был нужен мне, чтобы варить Оборотное зелье? Да я мог на всю жизнь запастись его волосами! Чарити, любимая, я не убил его только потому, что ты его любишь. Только для тебя...
Что-то звонко проскакало по каменному полу, в последний раз ударившись глуше, останавливаясь возле стены. С омерзительным чавканьем прямо перед Чарити упал на каменную плитку волшебный глаз, возмущенно повертелся и замер. Чарити застонала от безысходного страха, почувствовав, как руки Барти проникают под рубашку.
— Тише, родная, тише! — ласково прошептал Барти прямо в ухо, обжигая дыханием, — Ты хочешь еще правды? Тогда слушай. Я убил его. Своего отца.
Чарити всхлипнула, а руки Барти с треском разрывали материю, больно сжимая грудь. Что-то горячее капнуло на замерзшую спину — по его трясущемуся шепоту она поняла, что это была слеза.
— Тише, милая, тише! — ласковым, вселяющим ужас голосом пробормотал он, одной рукой проскальзывая под подол юбки, — Знаешь, любимая, это так обидно! Просто невыносимо больно, что он просто-напросто упал. Авада Кедавра — и он лежит такой мраморно-белый в яркой зеленой траве. И глаза пустые, мертвые... Темный Лорд говорил, что почувствовал неземное удовольствие, убивая своего отца. А я... Родная, я так разочарован! Я думал, я буду счастлив увидеть его мертвым. И я упивался этой мыслью, предвкушением, но... знаешь...
Чарити всхлипывала, чувствуя, как он яростно сжимает ее ягодицы, и его член упрямо и тяжело проскальзывает между ними. Было страшно от его слов, от его слез, жарко капающих на спину, соскальзывая с усмехающегося лица. Он дернулся, и Чарити вскрикнула, когда жалящая боль обожгла тело. Он замер и прижал руку к ее губам.
— Тихо, любимая, тихо! Не нужно кричать, все равно никто тебя не услышит за Оглушающим заклинанием, — его голос прозвучал глухо и напряженно, — Так вот, знаешь, самым лучшим было предвкушение. Все было так быстро... А для меня большим удовольствием было бы...
Он снова дернулся, теперь резче, и Чарити закричала, до крови кусая губы. На этот раз он не остановился, а продолжил толкаться. Чарити хотелось отключиться, лишь бы только не чувствовать эту боль, не слышать его сбивчивое дыхание.
— ...смотреть, как он умоляет меня, просит, чтобы я его пощадил...
Голос Барти срывался на рычание. У Чарити больше не было сил кричать, боль растекалась по всему телу.
— ...увидеть его раскаяние, его муки, — хрипло выдохнул Барти, со всхлипом толкаясь, оставляя глубокую царапину на спине Чарити.
— Но скоро все будет хорошо, милая. Я приведу мальчишку Поттера к Темному Лорду, и он снова обретет силу. Он снова станет могущественным, как раньше. Он ценит меня, любимая. Он меня очень ценит, он всегда видел то, что не видел этот мерзкий слизняк, мой отец. Я люблю его как отца, Чарити!
Барти говорил сбивчиво, страстно, двигаясь все быстрее и быстрее, не замечая почти совсем уже затихшую Чарити под собой.
— А когда я помогу ему обрести силу, он тоже полюбит меня, поймет, что я достоин его любви, и я стану ему сыном! И ты поймешь... Ты всё поймешь, милая! Ты будешь гордиться мной! Ты будешь...
Чарити слышала, как он судорожно вдохнул, чувствовала, как по бедрам потекла горячая сперма, а затем провалилась в темноту.
Она очнулась у него на руках. Его глаза лихорадочно блестели, уставившись в никуда. Увидев, что она открыла глаза, он прикоснулся холодными губами к ее губам.
— Прости меня, любимая, — прошептал он, — Мне ведь теперь нужно было бы убить тебя, чтобы ты не помешала моим планам. Планам Темного Лорда. Но я люблю тебя. О, ты не представляешь, как я тебя люблю! У нас впереди вечность, чтобы быть вместе, любимая!
Чарити не чувствовала своего тела — оно превратилось в сплошную боль. Дрожа, он обнял ее, крепко прижимая к себе, сбивчиво дыша.
— Прости меня, но я должен, — проговорил он трясущимся голосом, — Прости, Чарити!
Он дотянулся до палочки и направил ее в затуманенные глаза Чарити.
— Империо, — прошептал он нежно, как будто баюкая ее.
Зеленый луч вырвался из палочки, и Барти приготовился говорить.
Хогвартс, 24 июня
Как во сне, Чарити шла к учительской трибуне. Последнее испытание Турнира Трех Волшебников, и практически все в Хогвартсе были уверены, что кубок выиграет Гарри Поттер. Барти тоже был уверен; сегодня утром он вышел из ее комнаты в счастливом предвкушении и сказал, что скоро они смогут быть вместе, скоро ему уже не нужно будет скрывать свое истинное лицо.
Что-то в этом всем беспокоило ее, что-то очень важное, что она должна рассказать Дамблдору. Но что?
Погруженная в свои мысли, она сидела на трибуне, изредка вслушиваясь в разговоры вокруг. Ученики, как и учителя, делились последними новостями и сплетнями.
Внезапно ей стало неуютно, и она поняла, что не одна в своем уединении. Она подняла голову и заметила на себе настороженный и подозрительный взгляд черных глаз. Чарити поежилась и медленно кивнула профессору Снейпу в знак приветствия. Тот презрительно отвернулся.
Чарити рассеяно улыбнулась и кивнула. Она силилась что-то вспомнить — но что? Виски мучительно сдавило. Это "что-то" вертелось в голове, каждый раз уворачиваясь, когда Чарити уже готова была вспомнить.
— Так я о чем говорил, — продолжил разговор один из удаляющихся на верхние скамейки мальчиков, — Я говорю, на самом деле сопротивляться Империусу достаточно просто, это мне Муди после урока сказал.
Все внутри Чарити отчего-то напряглось, вытянулось, как струна. Слух обострился и начал улавливать обрывки разговоров, до того мучительно громкие, что ей пришлось сжать виски, иначе, казалось, голова просто взорвется.
— Аластор обыскал весь лес, но так и не нашел Барти Крауча, — говорила профессор Спраут.
— Ужасно, ужасно, — качала головой Трелони, — Страшная судьба у всей семьи! Сын, жена... Хотя, это неудивительно, если посмотреть на дату рождения мистера Крауча...
Голова закружилась. Чарити бессмысленно наблюдала за тем, как участники вошли в лабиринт, как вернулся на свое место Дамблдор. Она должна была что-то ему сказать, но что?
И вдруг — хлопок, и фонтан красных искр засветился над лабиринтом. Трибуны заволновались — кто-то из игроков сошел с дистанции. Тихо застонав, Чарити схватилась за виски. В возбужденном шуме трибун она слышала возбужденный шепот Барти, обжигающий ее ухо обрывками фраз "Гарри Поттер... Темный Лорд... обретет свою силу..." Она закрывала уши, пользуясь тем, что в общем шуме и суматохе никто не замечал ее, но голоса преследовали ее уже в ее голове. "Можно сопротивляться Империусу..." "Так и не нашел Барти Крауча..." "Аластор Муди..." "Империусу... сопротивляться Империусу... Империусу..." "Барти Крауча..."
Тихо вскрикнув, Чарити дернулась на своем месте. Люди на трибуне так ничего и не заметили, с озабоченностью наблюдая за тем, как Флер Делакур без сознания выносят из лабиринта. Только снова этот подозрительный взгляд черных глаз.
Чарити встала с лавки на трясущиеся ноги и, пробравшись сквозь повскакивавших с мест людей, склонилась к Дамблдору.
— Профессор?
Сидящий рядом с ним Снейп замер, уставившись на лабиринт.
— Мисс Бербидж, — улыбнулся директор, но, развернувшись и увидев ее лицо, замолчал.
Чарити недоверчиво покосилась на Снейпа и, понизив голос, прошептала:
— Это не Аластор Муди, профессор. Это не Аластор Муди...
Хогвартс, ночь с 24 на 25 июня
Чарити влетела в кабинет, не обращая внимания на возмущение Снейпа и Макгонагалл. Барти затравленно сидел на стуле в углу, связанный заклятием. Он подался вперед, увидев Чарити.
— Чарити, милая...
— Молчи, Барти Крауч, — злобно отрезала Чарити.
Он взглянул на нее с удивлением.
— Мисс Бербидж, нам с Северусом хотелось бы знать, что здесь происходит, — подала голос Минерва Макгонагалл.
Чарити порывисто обернулась к ней, но ничего не ответила. Она снова посмотрела на Барти. Он смотрел на нее выжидающе, исподлобья. Злость переполняла Чарити, заставляя ее руки сжиматься в кулаки и разжиматься.
— Как ты посмел, Барти? — спросила она срывающимся голосом.
— Ты все испортила, — сказал он, грустно качая головой, — Если бы ты не вмешалась, все было бы хорошо. Мы были бы вместе. Ты, я и Эдди.
— Не смей, — задыхаясь от ярости, пробормотала Чарити, — Не смей...
— Но ты все испортила, и они поймали меня. Но это не страшно, Чарити. Главное, что Темный Лорд все-таки получил мальчишку и обрел тело, — Барти мечтательно улыбнулся, — Как бы я хотел сейчас быть рядом с ним! Посмотреть, как он накажет тех, кто его предал!
— Замолчи, Барти, замолчи!
Чарити пятилась от него, закрывая рот рукой, кусая ладонь до крови. Снейп и Макгонагалл молча наблюдали сцену, сверх меры пораженные, чтобы что-нибудь сказать.
— Ты сумасшедший!
— Ты бы тоже была сумасшедшей, если бы провела столько лет в четырех стенах, милая, — тихо проговорил Барти, — Но ничего, скоро стены Азкабана рухнут, и Темный Лорд освободит своих верных слуг!
Барти усмехнулся, с презрением взглянув на Снейпа. Тот лишь едва заметно попятился, побледнев больше, чем обычно. Он снова перевел взгляд на Чарити.
— И тогда ты простишь меня, и мы будем вместе, любимая Чарити!
— Я надеюсь, что ты сгниешь в Азкабане, Бартемиус Крауч! — крикнула Чарити сквозь рыдания.
Закрыв лицо руками, она понеслась к выходу, но остановилась на пороге. Казалось, она врезалась во что-то неприятно скользкое — ил на дне реки или гниющий мертвец в гробу. Она отняла руки от лица и посмотрела вверх. Чарити слышала, как Макгонагалл ойкнула от неожиданности, как вытащил из кармана палочку Снейп. Но ее глаза были прикованы к черному капюшону, когда оцепенение и тишину как будто кнутом рассек отчаянный крик.
— Нет, — кричал Барти, — Нет, только не дементоры! Нет! Пожалуйста! Нет!
Казалось, дементор прошел сквозь нее — сердце остановилось на секунду, затем снова застучало, быстро-быстро.
Дементоров оказалось несколько, и пока Макгонагалл и Снейп пытались безуспешно разобраться с ними в слишком маленькой комнате, один из них подплыл к Барти.
— Нет! Не отдавайте меня им! Пожалуйста! Не надо! Отец! Мама, скажи ему, чтобы он не отдавал меня дементорам! Нет! Пожалуйста! Чарити!
Трясущимися руками Чарити достала палочку, но тут же выронила ее. Барти кричал, пытаясь вырваться, молил о помощи, но путы заклинания держали крепко. Ноги изменили Чарити, и она упала на пол, не понимая ничего из того, что происходит вокруг нее. Отчаянный крик Барти врезался в уши, отдаляясь, превращаясь в далекий шелест волн. В какой-то момент он затих, и страшный, холодный гул дементоров сковал ее тело и разум. Она тонула в нем до тех пор, пока что-то тяжело не упало на пол.
Открыв глаза, Чарити увидела прямо перед собой его лицо — тусклые, мертвые глаза смотрели в одну точку, а сухие губы шевелились, пытаясь выговорить бессмысленные уже слова.
16.05.2011 1997
Лондон, Уотер-стрит, май
Чарити снова задумчиво вертела в руках свежий выпуск Пророка. В десятый раз, может, в тысячный или сотый. Ее статья на восьмой странице, в рубрике «Письма читателей». Ее фотография застенчиво улыбается справа, под ней перечислены все ее немногочисленные заслуги.
И заголовок… Заголовок, приводящий в бешенство! «Братья наши меньшие» — было написано жирным черным шрифтом рядом с ее фотографией. Как будто эта статья — не ее личное объявление войны Тому-Кого-Нельзя-Называть и его Пожирателям Смерти. Тому, что они сделали с ее мечтами, ее семьей.
А внизу — полный цинизма комментарий от Риты Скитер. И ее маленькое фото со скептически поднятой над очками бровью и ухмылкой на накрашенных губах. «Решать читателям…» — писала Скитер. «Маглы — свиньи, от которых у волшебного мира одни проблемы», — читалось между строк.
Чарити еще раз пробежала глазами статью. Наверное, в миллионный раз. Забавно было вложить в нее саму себя. В глубине букв и строк прятались ее слезы. Она сама удивилась, как много в ней было личного. Понятного только ей. Может, еще и Аластору. Смутно, но кое-что понятно.
Все на публику, добро пожаловать, уважаемые чародеи и колдуньи!
И Снейп, наверное, не остался к ней равнодушен. Мысли о Снейпе всегда влекли за собой хмурые морщинки на лбу. Раньше Чарити нравилось воображать себе, что таким мерзким типом профессор стал из-за несчастной любви или трагической смерти любимого человека, ведь и ее Барти когда-то был счастливым и жизнерадостным.
Это он привел ее к Дамблдору в ту ночь, когда чьи-то руки оторвали ее от смотрящего в пустоту, бессмысленно шепчущего что-то Барти, и она, неизвестно каким образом, оказалась на Астрономической башне, мешая слезы с дождем. Именно Снейп пришел и, холодно глядя на нее, спокойно сообщил, что ей нужно следовать за ним.
«И именно Снейп два года спустя, постучавшись, прошел в ее кабинет и, все так же холодно и колюче глядя на нее, сообщил, что ей не стоит отправлять свою статью в Пророк.
— Какую статью? — слишком резко спросила Чарити.
Она развернулась к своему столу и взяла в руки учебник. Как будто это был огромный щит, способный защитить ее. Снейп же мерзко ухмыльнулся, и его черные глаза блеснули, мягко говоря, недружелюбно.
— Мисс Бербидж, профессор Дамблдор считает, что в вашей… ах… статье, — его лицо выражало глубочайшее презрение, — в данное время нет никакого смысла. Скорее, она может привести к некоторым проблемам, которые вряд ли разрешатся в вашу пользу или в пользу маглов, которых вы в этой статье так горячо защищаете.
Чарити нахмурилась. Теперь ее глаза сузились, воинственно устремившись на бледного мужчину, странно и негармонично выглядящего в ее теплом, сухом, ярко освещенном кабинете.
— Значит, и директор уже в курсе? Вы ему доложили? — скорее утвердительно прошипела Чарити, — Каким образом вы узнали о статье? Копались в моем кабинете? Я ставлю защиту от учеников, но вам-то она по силам…
Снейп осклабился.
— Пергамент вы забыли под своей тарелкой во время вчерашнего ужина.
Чарити чувствовала, что профессор начинал закипать. Его голос стал не просто холодным, скорее, ледяным, а раздражение — слишком явным.
— И вы не преминули доложить об этом директору! — перебила его Чарити, разводя руками и одаривая потолок возмущенным хмыканьем.
— Я не имею ни малейшего желания быть чьей-то нянькой, мисс Бербидж! Но директор верит в дружеские отношения между преподавателями, — продолжил Снейп, его голос так и сочился неприязнью и отвращением, — поэтому возложил на меня непосильную роль увещевателя.
Он повернулся к выходу, но тихий смешок Чарити его остановил. Он медленно развернулся. Она стояла прямо за ним, ее голубые глаза выражали хаотичную смесь чувств.
— Дружеские отношения? — переспросила она резко, — Но вы, Северус, больше похожи на человека, который не стремится заводить друзей.
— Вы правы, — отрезал он, готовясь снова отвернуться и направиться к двери.
— Понимаю, это очень сложно… — медовым голосом протянула Чарити, — Очень сложно завести друзей, когда, залезая к ним в голову, видишь, что они считают тебя мерзким упырем.
Взгляд, которым наградил ее Снейп, должен был испепелить ее на месте. Он ушел молча, хлопнув дверью. Но тем не менее он ее все же убедил. Чарити сложила исписанный с предельной аккуратностью пергамент и спрятала в карман зимней мантии.»
Но теперь все по-другому. Чарити могла представить его раздражение, когда он раскрыл Пророк на восьмой странице. Где бы он ни был, ублюдок.
Именно весть о том, что он убил Дамблдора, развязала ей руки. Мир сошел с ума. Наступил хаос, анархия как во всем волшебном сообществе, так и в голове каждого его члена. Чарити казалось, что терять больше нечего.
«— Нет, я не хочу, чтобы вы увольнялись, Чарити, — мягко проговорил Дамблдор в ту ночь два года назад, через весь стол протянув длинные бледные морщинистые пальцы, чтобы взять ее руку в свою, — Вы чувствуете за собой вину, и она, неоспоримо, действительно есть. Но вы не должны бежать от нее, Чарити, вы должны смириться с ней и в твердом рассудке искупить ее. Вы — учитель. Так научите новое поколение в Хогвартсе равенству и братству. Вы — мать. Так уберегите своего сына от неверных поступков его предков. Научите их всех любви, чтобы они не повторяли ошибок. Вы нужны нам, Чарити.»
И все эти два года Чарити пыталась смириться. Хогвартс… Эти стены, этот калейдоскоп воспоминаний… Ей хотелось убежать. Но ей так мучительно хотелось остаться!
Но теперь все изменилось. И завещание Дамблдора учить всех любви она выполнила сполна, отослав статью в Пророк. На самом деле, она написала другой заголовок.
Аластор рассердился на нее из-за статьи. В его взгляде, когда он смотрел на нее, постоянно читались жалость и горечь. Ей это не нравилось. Ей было все равно. Она много раз просила его принять ее в Орден Феникса, но тот сердился на нее и советовал думать, что она говорит. Он умолял ее говорить тише, чтобы не услышал Эдди. Полная конфиденциальность.
Смогла ли она отгородить сына от того, чтобы, читая про задержку и казнь Пожирателя Смерти по имени Бартемиус Крауч младший, он смог заметить поразительное сходство Барти с собой? Чарити надеялась, что да. Надеялась, но понимала, что вряд ли. Она прятала от него газеты дома. Но понимала, что это бесполезно. Кто-то из одноклассников посообразительней все равно должен был крикнуть: «Смотрите, этот тип из газеты вылитый Бербидж!»
Но Эдди не задавал вопросов. Казалось, он угрюмо переживает все в себе. Казалось, он хранит спокойствие любимой мамы.
«— Как вы думаете, если профессора Снейпа поймают, его посадят в Азкабан или сразу применят Поцелуй Дементора? — бодро поинтересовался Эдвард как-то за ужином, когда они навещали Аластора в Эббихилл.
Ложка Чарити звякнула о тарелку.
— Тебе не кажется, что тема не самая подходящая для ужина, Эд? — как бы с сомнением протянула Чарити, смягчив упрек улыбкой.
— Извини, мам, — сын не улыбался.
Аластор отодвинул от себя пустую тарелку и потянулся к графину. Он вытащил стеклянную пробку, понюхал горлышко и плеснул немного виски себе в стакан. Еще раз подозрительно обнюхав стакан, он отхлебнул из него немного.
— Я бы применил весь набор пыток со времен старины Крауча, — прохрипел он.
Чарити моргнула, услышав фамилию, и тайком глянула на Эдди. Не появилось ли новой реакции на известную фамилию? Но сын во все глаза смотрел на Аластора, весь внимание.
— Дамблдор всегда ему доверял, — протянул Аластор, усмехнувшись, — А я нет. И если бы я поймал этого проходимца…
Эдди аккуратно положил ложку, которую до этого держал в руках, в тарелку.
— Ты всегда говорил, что профессор Дамблдор доверял профессору Снейпу, дядя Аластор, — проговорил он, — Честно говоря, мне профессор Снейп не казался таким уж… Невилл, мой друг, его боится до смерти. А мне кажется, он просто очень несчастен, и поэтому обозлен на весь мир. Мама всегда говорила, что прежде чем обвинять человека в его недостатках, надо понимать, что всем им есть причины…
Аластор закатил глаза.
— И ты собираешься стать аврором? — прохрипел Муди, нахмурившись, — Если будешь слушать свою добрую маму, то и преступников не останется!»
Чарити понимала, что Аластор не хотел уколоть ее. Но перед глазами тут же встал образ Барти: бедного, несчастного мальчика, который все время старается, но все время впустую. Да, он был достоин ее жалости и любви, но тем не менее у него всегда был выбор, какой дорогой пойти. Она слишком долго искала ему оправдания.
Она вспоминала его каждую ночь, когда оставалась наедине с белым потолком. Вспоминала его первокурсником Хогвартса, отчаянным мальчишкой с вечно разбитой губой. Вспоминала их путешествия по подземельям, открытие которых потом присвоили себе отец Гарри Поттера Джеймс, Сириус Блэк и их друзья. Вспоминала его, когда он был таким, как Эдди…
Ее сын был его копией, сводящей Чарити с ума. У нее как раз была фотография с третьего курса, где их с Барти сфотографировали… кто?... Мэри? Или худосочный длинноволосый хиппи Ксено Лавгуд, который в то время занялся изобретательством и из ненужных деталей собрал магловский фотоаппарат? Кажется, он, старик Ксено… Да и какая разница? Главное, что если бы Чарити не знала, что на фото ее дружески приобнял Барти, она бы подумала, что это ее сын.
Во сне он был другим. Он был тем Барти, который пришел ниоткуда и вылечил ее простуду. Длинным и худым, с еле заметно трясущимися руками, взволнованно-виноватым выражением лица, перепуганными глазами, которые иногда становились подозрительно наглыми и жестокими. Он был тем Барти, чьи глаза сумасшедшее блестели, когда он прижимал ее к полу, оставляя синяки на груди и плечах. Тем Барти, который кричал как ребенок, кричал от ледяного, бездонного страха при виде дементоров.
Она просыпалась от этого крика и плакала. Ей казалось, что он зовет ее, но это было невозможно. Любовная магия способна на многое, но оболочка без души, заточенная в подвале Азкабана, неспособна на любовь.
Малфой-мэйнор, 10 июня
Открыв Пророк три недели назад, он уже знал, что это случится. Но тем не менее смотреть в залитое кровью лицо Чарити Бербидж было жутко. Ее тело зависло над столом, а из глаз катились слезы. Ему захотелось провалиться под землю, просто не видеть этого. Очередная закаляющая неизбежность.
Чем же Чарити Бербидж привлекла его внимание? Наверное, все началось еще в школе, когда краем уха он услышал разговор в гостиной Слизерина.
Северус был уже выпускником — как ни печально, а Хогвартс придется покинуть. Но теперь у него была цель, было куда идти… Теперь он мог доказать всему этому глупому, бездарному миру, что он не невидимка, не незаметный худощавый мальчишка-ботаник, а такой же герой, как и самые популярные и отвязные ребята в школе. Даже лучше…
Разговаривали Регулус Блэк и Барти Крауч.
По мнению Северуса, оба были внушаемыми олухами. Разве что Блэк был умнее Крауча, который, в свою очередь, был успешнее и купался в лучах славы своей команды по квиддичу, которая с небольшим отрывом отставала от команды Гриффиндора.
Скорее, Блэк слушал.
Задумчиво, со странной улыбкой на лице, которую Барти не видел из-за нависших на лицо соломенных волос, Регулус выслушивал, как Бербидж бессердечно отвернулась от Крауча, который стал водить дружбу со слизеринцами. И, возможно, с самим Темным Лордом, почему бы нет. Он рассказывал, что она молча ушла, увидев на предплечье знак Темного Лорда. Ушла. Молча. Навсегда.
Блэк и не заметил тогда, как сквозь безумную улыбку на лице и горящие глаза Северус заглянул в его голову. «Так честнее, — билась сумасшедшая мысль на выдохе, — Так честнее! Если не мне, то и не тебе!»
В ту ночь Северус отчего-то не мог уснуть. Ему казалось, что вместе с ним с ума сходит весь мир. За задернутым пологом ему было и жарко, и холодно, одеяло он уже давно скомкал, и оно лежало где-то в ногах. Ворочаясь, он думал о Лили, которая тоже «ушла». Ушла. Молча. Навсегда. Ее, правда, и не было у него… Так, как он хотел… Но она все равно ушла, поглядев на него с молчаливым упреком.
Наверное, она бы не плакала, если бы его отправили в Азкабан. Или если бы он там умер. Если бы кто-то рассказал ей об этом. А он плакал. Горько и тоскливо плакал, когда узнал, что она умерла. Ушла. Молча. Навсегда.
Какую-то вялую неприязнь чувствовал он к Чарити Бербидж. Если это и была жалость, то в самом оскорбительном ее проявлении. И эти чувства расшатывали его равнодушие ко всему, даже к собственной смерти, потому что… многое напоминали…
И ее сын… Никто ничего не говорил в глаза, но преподаватели шептались. Так же, как они шептались, когда в Хогвартс пришел Гарри Поттер. Только надежда волшебного мира Поттер вызывал у них глупые, умиленные улыбки, потому что был похож на своего отца-героя, отца-школьного любимчика, отца-настоящего друга. А Бербиджу в спину смотрели холодно и тревожно, ведь его отец был отмечен позорным клеймом душевной слабости, юношеского идиотизма и отчаянного желания что-то доказать, сорвать с себя ярлык, повешенный такими, как герой-симпотяга-всеобщий любимчик-верный друг-Джеймс Поттер, такими правильными, любимыми и храбрыми, такими слепыми и прогнившими под славной, очаровательной оболочкой.
Уж он-то знал, что на самом деле означала метка Темного Лорда. Для каждого — свое. Свое сумасшествие. Свой страх. Свои разбитые в мелкую хрустальную пыль честолюбивые мечты.
Усмехаясь, Северус всегда думал, что будь сын Лили и его сыном, его ждала бы участь Эдварда Бербиджа.
Темный Лорд спрашивал, знакома ли им эта женщина, чье тело обмякло в невидимых путах, а глаза затянуты слепой пеленой боли. Лиф шерстяного платья в черных каплях крови, длинные светлые волосы спутаны, они свисают вниз, открывая бледное, покрытое ссадинами и царапинами лицо.
Исполненный равнодушия, Северус ответил утвердительно. На самом деле, его и самого иногда пугало это равнодушие, эта пустота. Когда-то он переживал все очень остро. Когда-то он даже умел сопереживать. Но после того, как волна одного нескончаемого горя накрыла его с головой, все эти высоко ценимые чувства стали притупляться, пока горе не съело его совсем. Оставив ненависть. Оставив обиду. Оставив вялое осознание никчемности всего этого мира. Оставив пустоту. И, разве что, память…
Сначала он увидел, как совсем незаметно дернулась ее голова. Она его заметила, и ее глаза загорелись, обрели разум.
— Северус… Помогите! — молила она.
Но ее глаза… Они смотрели на него спокойно и серьезно. Не очень похоже на взгляд жертвы. Казалось, они пытались что-то сказать. Казалось, она просит о какой-то другой помощи.
Он облегчил ей работу. В ее мыслях не было ни одной о страхе смерти. Ее мысли и воспоминания — обрывочные картинки, разноцветные стеклышки, кусочки звуков — с бешеной скоростью проносились перед глазами, резали глаза своей рябью. И лишь одна картинка выделялась четко на фоне пестрой бури — светловолосый мальчишка в квиддичной форме Гриффиндора. Слово пронзило разум стрелой, слово как крик, как вопль, как шум Сигнального заклинания — «Чистокровный!»
Вынырнув из ее головы, он снова увидел перед собой серьезно смотрящие на него глаза.
— Разумеется, — коротко и холодно проговорил он, слегка отворачиваясь.
И снова стон, снова мольба:
— Мы же с вами друзья, Северус! Помогите, пожалуйста!
Уже потом, после того, как раскатистая, полная животного наслаждения «Авада Кедавра» Темного Лорда откинула тело Чарити Бербидж на стол, после того, как он что-то шикнул своей змее, и та поползла отобедать мертвой восковой куклой, Северус понял, что сегодня ему вряд ли удастся уснуть.
Скорее всего, он достанет из погреба старую пыльную бутылку с янтарно-коричневатым, душистым содержимым, произведенным гномами где-то в Данфермлайне. Пьет он мало, да и то больше вино, поэтому, скорее всего, двух стаканов крепкой, сладко-горькой жидкости со льдом будет достаточно. Скорее всего, он половину ночи просидит в оцепенении, а потом задремлет в кресле и на утро проснется с ресницами, мокрыми от воспоминаний…
Хогвартс-экспресс, 1 сентября
В этом году на поезд его провожала Мэри. На самом деле он не хотел, чтобы его вообще хоть кто-то провожал. Он и сам прекрасно знал, как добраться до вокзала, как заплатить за проезд на автобусе магловскими деньгами. Но Мэри настояла. Она не хотела бросать его одного. На самом деле, она, как и многие другие, не хотела отпускать его в школу, директором которой стал Северус Снейп, убийца Альбуса Дамблдора и верный пес Того-Кого-Нельзя-Называть. Но Эдди был упрям. И в этом упрямстве Мэри видела его мать.
Она считала, что он замкнулся в своем горе и одиночестве, бедный сиротка. Она не могла понять, что ему нужно все это обдумать, все это пережить. Одному. Он уломал ее перевести его вещи в унаследованный от Аластора дом в Эббихилл, и она согласилась пожить там с ним неделю перед учебой. Эдди сбегал от нее в Ботанический Сад в конце улицы либо прятался в развалинах Холлирудского аббатства, постоянно думая обо всем и ни о чем.
Улыбка Мэри была обеспокоенной и жалкой, когда она махала ему на прощанье. У многих провожающих были обеспокоенные лица. Были и те, кто вообще не улыбался. Но он не боялся. Невилл писал, что у них есть преимущество, которое поймает Волдеморта и Пожирателей Смерти в их же ловушку — они чистокровные волшебники, и эти свиньи не посмеют тронуть их пальцем. Это было чрезвычайно важно для ОД, члены которого намеревались продолжать свою партизанскую борьбу. Члены ОД не боялись произносить имя Волдеморта.
Эдди откинулся на спинку сидения и смотрел в окно невидящим взглядом. К счастью, в купе он был один. Теперь он действительно совсем — совсем один. Сейчас ему это было нужно. Сейчас, когда он вырвался из плена сочувствующих взглядов и вечной жалости. Ему хотелось сохранить этот чистый момент одиночества, красный закат, который скоро утонет в бескрайних полях, через которые несется Хогвартс-экспресс. Даже лучший друг Невилл был бы сейчас лишним. Невилл, на вопрос которого, почему Эдди так у уверен в своем статутсе крови, если он не знает своего отца, тот угрюмо ответил, что уверен и всё тут.
А теперь Эдди был точно уверен. Теперь, после того, как стал «бедненьким сироткой».
«Он долго не хотел поверить в то, что мама умерла. Он смотрел на осунувшегося старика Аластора спокойно, в душе готовый сорваться в любую секунду.
— В тот раз было так же, — хрипел Аластор, потирая глаза, — Все эти исчезновения… Никого не находили.
Дядя Аластор сдался, поверил в то, что маму убили. А он не мог в это поверить, не хотел. Мама была слишком добрая, слишком красивая, чтобы умереть.
— Я же говорил ей, я же говорил, чтобы не лезла, чтобы забыла об этой статье! — хлюпал носом старик, сжимая и разжимая кулаки, подливая в стакан виски, — О, Чарити… Глупая девчонка…
Муди порывисто вставал и уходил в свою комнату, из которой Эдди слышал приглушенные рыдания. Мальчик же молча шел в комнату мамы, садился на ее кровать и разглядывал ее книги, вчитываясь в помеченные карандашом строчки, иногда повторяя их, как священную мантру, как будто надеясь, что эти слова станут зовом, который приведет ее домой.
В одной из книг он и нашел это письмо. Обрывок пергамента, исписанный странным, каким-то напряженным почерком.
«Любимая Чарити!
Возможно, ты уничтожишь это письмо сразу после того, как прочтешь мое имя на конверте. Но, скорее всего, ты его все-таки читаешь, потому что я знаю, что ты любишь меня так же сильно, как и я тебя.
Я очень злился на тебя за то, что ты разбила мне нос на выпускном… Хотя, скорее всего, я злился больше на то, что ты пришла не со мной. Да, сейчас тебе кажется, что я сам в этом виноват, но, вот увидишь, однажды твое мнение изменится. Однажды, когда мы покажем всему волшебному миру, на что мы способны, ты все поймешь.
Когда я кину к твоим ногам весь мир, всю силу волшебства, до сих пор неизвестного и забытого, ты поймешь, что в жизни нужно чем-то пожертвовать, прежде чем получить всё.
Ты только не забывай меня… Если ты выйдешь замуж не за меня, я, скорее всего, умру от горя. Или сопьюсь, что, судя по Фолклендской(1) родне с маминой стороны, скорее всего…
А если ты откажешь мне, принцесса, я украду тебя! Как королеву Марию я спрячу тебя в Лох-Ливене, только ты не сможешь оттуда выбраться, потому что я наложу на замок такие заклинания, которые и королеве Марии были неизвестны!(2) А однажды у нас появится сын, и он будет настоящим принцем вселенной!!!
Прости меня, принцесса. Знай, что я люблю только тебя,
Барти».
Вот так звали его отца. Барти. Эдди и раньше догадывался. С тех пор, как Аластор оказался не Аластором, когда был убит тот мальчик с Хаффлпаффа, когда в газетах появилась фотография худого, нервного мужчины с темными кругами под глазами. Бартемиуса Крауча младшего. Который претворялся легендарным аврором Аластором Муди, известным по прозвищу Грозный Глаз. У него были соломенные волосы, зеленые глаза и веснушки на переносице.
Он так много слышал о мальчике, которого судил собственный отец, но даже не думал, что этот мальчик когда-то был так похож на него…
Мама не хотела, чтобы он знал, что его отец — Пожиратель Смерти. Эдди не хотел расстраивать маму. Поэтому и молчал, не задавал вопросы, не показывал, что догадывается.
В книге между страниц он также нашел фотографии. Казалось, это он одной рукой обхватил маму за плечи на одной из них — так сильно он был похож на отца. Фотография была магловской, и лица студентов Рейвенкло застыли на ней в счастливых улыбках. Барти в форме для квиддича, в другой его руке метла.
«Мой сын был загонщиком…» — «Надо же, как и мой отец!»
На второй фотографии он уже крепче прижимает ее к себе. Оба в потертых джинсах, на маме старая футболка «Ос», на Барти — «Воинственные Каледонцы»(3). Он смеется, с любовью глядя ей в глаза. Большим пальцем он провел по маминому изображению, и она помахала ему с фотографии, другой рукой держась за шею молодого человека. Тот изучал его с добродушной внимательностью, улыбаясь одними глазами.»
Солнце светило прямо в глаза, и Эдди сощурился. Иногда дверь купе открывалась, и его однокурсники, проходящие мимо, с ним здоровались. Но никто не заходил. В этом сентябре в Хогвартс-экспрессе никто не колдовал в коридорах, не обменивался карточками от шоколадных лягушек, никто не шумел. В этом году и учеников-то была всего половина.
«Тонкс периодически заглядывала к дяде Аластору, чтобы проведать, как он. На самом деле Эдди знал, что она передает ему какую-то важную информацию, что они обсуждают важные дела. Аластор рассказывал ему об Ордене Феникса, в котором когда-то очень давно состоял, и Эдди был уверен, что Орден действует и теперь. Что ж, у взрослых был Орден Феникса, у них — Отряд Дамблдора. Невилл сомневался, что Гарри Поттер вернется в Хогвартс в этом году, но это не значило, что ОД будет сидеть без дела. Невилл говорил, что людям нужна надежда.
В тот раз Тонкс пришла, когда Аластора не было дома. Она очень волновалась, цвет ее волос стал серым. Она вообще изменила внешность так, что была похожа на магловскую библиотекаршу.
В тот раз Тонкс с опухшими от слез глазами сообщила ему, что Аластор мертв. Что он защищал Гарри Поттера. Что его убили Пожиратели Смерти. И что ей очень-очень жаль.
Только тогда Эдди наконец-то осознал, что мама и правда больше не придет. Ни мама, ни Аластор. Что два его самых близких человека умерли. За Гарри Поттера. Из-за этого Гарри Поттера умерло уже столько людей, столько детей осталось без родителей! Таких, как он… или Невилл…»
Поезд шумно проехал тоннель, и щеки Эдди залила краска. Он вспомнил то чувство стыда, которое охватило его тогда. За такие мысли ему до сих пор было стыдно.
«Невилла вспомнил… Как он может винить Гарри Поттера? Бессовестный недоумок! Это ведь Барти Крауч до сумасшествия замучил родителей Невилла! Это Барти Крауч пленил Грозного Глаза!
«Мой сын тоже играл в квиддич… Он был загонщиком». — «Надо же, прямо как мой отец!»
Это Барти Крауч убил своего отца!
Барти… Почему он все еще зовет его по имени? Почему все еще боится посмотреть правде в глаза? Отец. Это его отец лишил Невилла родителей. Он был сыном убийцы, сыном чудовища. Он смотрел на мир глазами этого чудовища. Его волосы были такого же цвета, такой же длины, а нос, губы — такой же формы.
Это было страшнее и ужаснее еще и потому, что в груди еле-еле трепыхалось и другое чувство. Любовь. Странная, нежная, скорбящая любовь к этому безумцу.
Аластор Муди говорил ему: «Думаю, твой отец поддержал бы любой твой выбор». Это отец говорил ему: «Я поддержу любой твой выбор!»
Аластор Муди говорил: «Конечно, твой отец любил бы тебя!» На самом деле это отец говорил ему: «Я люблю тебя, сынок! Я тебя люблю!»
Барти Крауч, его отец, был чудовищем. Но ведь он был, ведь был же!»
Где-то вдалеке Эдди услышал знакомый голос и вздрогнул. Наверное, ему нужно рассказать Невиллу. Возможно, что это будет конец их дружбы. Да, лучше бы это и правда был конец, чем если бы Невилл делал вид, что все хорошо. Главное — сказать правду и жить с чистой совестью.
— Здорово, приятель!
Невилл заглянул в душное купе и, пожав руку тринадцатилетнему мальчишке, присел напротив. Ненадолго, наверное, ведь надо было идти дальше, проверять, сколько членов ОД решило в этом году отправиться в школу.
— Здорово, — машинально улыбаясь, отозвался Эдди.
Самое время. Нечего тянуть паузу, нужно сказать. Давай!
— Эээ… Расскажи, как ты уломал бабушку отпустить тебя в школу?
Не смог.
__________________________________
(1), (3) — Фолкленд, Каледония — области в Шотландии.
(2) — Лох-Ливен — замок в Шотландии, расположенный на острове в Лох-Ливене.В нем, с 1567 по 1568 год была заточена королева Мария Шотландская, но сбежала оттуда, что, на самом деле, было практически невозможно :)
16.08.2011 1998
Хогвартс, январь
Теперь в замке было темно, и ученики боялись ходить по коридорам в одиночку. Боялись страшных теней, боялись слизеринцев, боялись новых преподавателей. За малейший промах эти преподаватели наказывали строго, больно и с величайшим наслаждением. Больше всех доставалось Гриффиндорцам, особенно Невиллу и Джинни Уизли. Наверное, их бы и убили однажды или замучили бы Круциатусом до смерти, если бы они не были чистокровными. Пусть и предателями, но все же.
Несовершеннолетних Невилл просил не высовываться, что Эдди очень раздражало. Не так давно он все-таки схлопотал свою порцию Круциатуса на уроке магловедения за слишком острый язык. Боль была страшной, непонятной, разрывающей на куски, невыносимой, но, поднимаясь с пола, он бессильно смеялся в лицо своего мучителя.
Хохотал, представляя Барти Крауча, остервенело выкрикивающего заклинание, а из его палочки в грудь отца Невилла вырывается мощный зеленый луч. Только это не мистер Лонгботтом, это мама, это Чарити Бербидж. Наверное, ее они тоже мучили. Они делали так невыносимо больно его доброй, красивой маме.
Его посчитали сумасшедшим. Или упрямым. А может, просто смутно, непонятно узнали. И еще несколько раз били его Круциатусом, а он смеялся, пока не потерял сознание. Лежа в постели в больничном крыле, витая где-то в белоснежном тумане, он смутно слышал, как директор Снейп шипит на мучившего его преподавателя, разъяренно объясняя что-то про «чистоту крови» и «крайнее недовольство Темного Лорда».
Джинни, которую за глаза называли девушкой Гарри Поттера, это категорически не понравилось, и она, не смущаясь, высказала Эдди все, что думала о его легкомысленности. Но Невилл его все же поддержал.
— Им нужно знать, что не все кончено, — сказал он ему как-то наедине, — И ученикам, и преподавателям, и Снейпу. В одних это вселяет надежду, в других — недовольство.
Он горько усмехнулся, разглядывая носки ботинок.
— Только тебе все равно не стоило этого делать, Эд, — он виновато пожал плечами.
— Я хотел помочь, — мрачно возразил Эдди, — Я хотел…
Он вовремя прикусил язык. Что он хотел? Доказать себе, что он не такой, как его отец — Пожиратель Смерти? Эдди нахмурился и опустил голову.
— Пойми, Эд, ты несовершеннолетний, ты не можешь поступать, так, как хочешь, за тебя пока еще отвечают…
Невилл чуть ли не сказал «родители», но взгляд друга красноречиво заставил его закрыть рот. Он мог представить себе, что тот чувствует. Он совсем смутился и виновато взглянул на мальчика.
— Прости…
— Всё в порядке.
Эдди прикрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Невилл просит у него прощения. Какой стыд! Это он должен валяться в грязи у ног старшего друга. Это он должен вымаливать прощение.
Невилл смотрел на него настороженно. Ему совершенно не нравился настрой друга.
— Эд, послушай, — строго сказал он, — Мне сложно говорить об этом, но, боюсь, если Джинни настоит, то нам придется исключить тебя из ОД, если ты будешь так отчаянно рисковать.
Дом Лестрейнджей, 12 февраля
Кровать тихонько скрипнула, и ее ноги мягко утонули в старинном ковре.
Обычно он начинал пить еще с утра, потом утомлялся за картами и спал как убитый. Но в этот вечер Люциус лишь угрюмо посмотрел на него исподлобья, рассеянно поглаживая небритый подбородок, когда он предложил сыграть. Возможно, поэтому не пришла долгожданная усталость, и он услышал, как жена встала с постели.
Она настороженно взглянула в его сторону через плечо, но лунный свет не проникал сквозь плотные шторы балдахина, и его лицо скрывала темнота. Решив, что он спит, она вышла в пятно белесого света и заглянула в зеркало. Темнота сделала ее еще прекраснее — она чудесным образом снова превратилась в ту Бэллу, которую он когда-то сделал своей женой.
Рудольфус зачарованно смотрел на ее длинные черные волосы, бледную кожу и глаза, такие бездонно-черные и такие таинственные. Ему вдруг захотелось подняться и попросить ее никуда не идти. Но он знал, что она пойдет.
Он знал, куда. К кому.
Раньше у нее всегда были любовники, и он знал об этом. Он также знал, что она быстро пресыщалась ими, поэтому никогда ее не ревновал. Она как слепой дракон летела напролом, снося все на своем пути. Рудольфусу нравилось угождать ей — будь то драгоценности или полное повиновение. Она снисходительно была его королевой, он с удовольствием был ее слугой. Свою жизнь, пустую без ее страстного взгляда, он кинул к ее ногам.
Но он не мог не видеть, что что-то душит ее. И вскоре он понял, что это — по взглядам, по интонациям, по всему тому, что все это время зачарованно изучал в ней — и что-то сломалось внутри, что-то разбилось вдребезги на мельчайшие осколки-пылинки.
Он знал о ее любовниках, но никогда не ревновал. Они были всего лишь безликой плотью, которая ничего не значила. Но тот, другой, был ее богом. А с богом Рудольфус был не в силах тягаться.
Разве Рудольфус не слышал ее бессильных слез? Разве он не видел ее ярость от того, что она не может получить то единственное, что ей действительно нужно? Больше всего на свете ему было больно от того, что он не мог ее утешить.
Отвергнет ли он ее теперь? Когда он стал… таким. Когда он… изменился.
Неужели даже глубоко в сердце Беллатрисы не таится ни малейшего зернышка страха перед тем, во что он превратился?
Она плакала, когда вернулась так же бесшумно, как ушла. Она была уверена, что муж спит и не видит ее слез. Но он видел, он слышал и совершенно отказывался понимать, как этот бездушный мужчина мог снова отвергнуть эту прекрасную женщину, его святыню.
А может, она оплакивала его смерть? То, что тот, кого она любила, больше никогда не вернется.
Рудольфус сонно поворочался в кровати, тяжело вздохнул и зарылся лицом в ее прекрасные волосы, прижимаясь к холодной белой спине, с болью понимая, что он не тот, в ком она сейчас так нуждается.
Хогвартс, март
Новостей о Гарри Поттере было мало, да и походили они все на слухи. Но самым важным было то, что его еще не убили, что оставляло членам ОД надежду.
По ночам они делали вылазки и расписывали стены лозунгами, стирать которые приходилось бедняге Филчу. Бывало, кидали навозные бомбы в дверь директора. Или обрушивались на слизеринцев в темном коридоре. А еще гадали, чем же все кончится. И когда. Обучали новеньких заклинаниям, готовясь к войне. Слушали радиопередачи близнецов Уизли. Старались не унывать.
Все больше и больше народа, пресытившегося беспределом Пожирателей Смерти в школе, примыкало к ОД, поэтому что Невилл, что Джинни махнули рукой на неслушающихся несовершеннолетних. Для Эдди это была возможность действовать.
Однажды ночью он и встретил ее. Просто натолкнулся на что-то в темноте кабинета и, покрывшись мурашками, прошептал:
— Люмос!
В тусклом свете палочки она была похожа на мертвеца: белая кожа, черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, огромные на худом лице черные глаза. Дьявольски красива и оттого поразительно жутка.
— Кто это так поздно разгуливает по школе? — промурлыкала она.
Ее голос, полный притворной нежности, сковал Эдди ледяным ужасом. Он смотрел на нее, не в силах ничего предпринять, даже вымолвить хоть слово. Ему еще никогда не было так страшно. Сколько он слышал о ней! Как хмурился Аластор, рассказывая о ней! И вот она прямо перед ним, Беллатриса Лестрейндж. Разглядев его в тусклом свете волшебной палочки, она безотчетно отпрянула, и на миг плотоядные глаза ее блеснули неподдельным страхом.
— Крауч! — выдохнула она.
Эдди вздрогнул. Это имя прозвучало как раскат грома в тишине. Он безотчетно замотал головой, отказываясь верить в происходящее.
— Вы… ошиблись… — пролепетал он.
Как долго он искал его! И как стыдно ему было любить его, когда он узнал, кто он на самом деле. Теперь он отрекся от него, но стыд не ушел. Наоборот, стало еще больнее.
Беллатриса ухмыльнулась и, приблизив палочку к его лицу, склонила голову, чтобы лучше разглядеть его. Она была так близко, что он заметил блеск почти незаметных седых волос в ее черной копне и морщины, очертившие глаза с тяжелыми веками и пролегшие в уголках губ. Она заговорила, и с высохших губ слетело несколько капелек слюны.
— Вылитый отец… И даже от страха трясешься в точности как он!
Беллатриса захохотала, обнажая плохие зубы. Она подошла почти вплотную к мальчику, шурша пышными юбками. Эдди почувствовал, как ее длинные костлявые пальцы замерли в миллиметре от его лица. Он отстранился, когда она длинным ногтем провела по его переносице.
— А ты, интересно, такой же трус, как твой крысеныш отец?
Она обожгла его дыханием, яростно ухмыляясь, замораживая душу чернотой своих пугающих, сумасшедших глаз. Рука мальчика безотчетно сжала палочку.
— Или ты так же праведно смел, как и твоя святая корова-мамаша? — прошипела она, но затем ее голос снова стал похож на мурлыканье довольной кошки, предвкушающей роскошный обед несчастной мышью, — Знаешь, как весело было ее пытать? Она громко кричала. И сам Темный Лорд собственноручно почтил ее Убивающем заклинанием! Авада Кедавра — и она стала ужином его змеи!
Беллатриса снова зашлась в хохоте, глядя в огромные от страха глаза мальчика. Он мелко трясся, задыхаясь. Ему хотелось кричать, но изо рта вырывалось только еле слышное сипение. Все до тошноты напоминало страшный сон. Он еще крепче стиснул палочку, не чувствуя боли от оставивших красные ямки в ладонях ногтей. Как во сне, его рука резко взлетела.
— Круцио! — его голос сорвался на высокие нотки.
Это заклинание… Почему именно оно?
Из палочки вырвался тонкий лучик и растаял, не добравшись до Беллатрисы. Она притворно отшатнулась и тут же снова насмешливо захохотала.
— Ты не первый сопляк, который пытался меня мучить, — прошипела она как разъяренная кошка, — У того тоже ничего не вышло. Может, теперь я попробую, а, Крауч?
Она вскинула палочку и, все еще смеясь, направила мальчику прямо в грудь. Тот смотрел на нее безучастно, толи с ненавистью, толи с отчаянием.
Все еще смеясь, она властно воскликнула:
— Круцио!
— Протего! — выкрикнул знакомый голос с порога.
Эдди резко перевел взгляд на дверь и сквозь фиолетовую пелену увидел Невилла.
— Лонгботтом! — возликовала Беллатриса, — Вот это удача!
Все еще направляя палочку на Беллатрису, Невилл боком подошел к Эдди. Пытаясь не потерять сознание, тот тоже поднял трясущуюся руку, держащую палочку в побелевшем кулаке.
— Как поживают мама и папа, детка? — просюсюкала Беллатриса.
Невилл промолчал, лишь крепче вцепившись в палочку. Ухмыляясь, Беллатриса обратилась к Эдди.
— Знаешь, малыш, когда мы с твоим отцом в последний раз видели мистера и миссис Лонгботтом, дела их были очень плохи! — она снова истерично засмеялась, — Твой никчемный отец был настолько труслив, что лишь один раз взмахнул палочкой, а потом забился в угол и, кажется, заплакал!
Эдди заворожено смотрел на Беллатрису, не видя больше ничего вокруг. Он не мог повернуться к Невиллу, но чувствовал его изумление, его непонимание даже, казалось, физически. Лучше бы он не пришел! Лучше бы она замучила его до смерти!
— Темный Лорд всегда был любезен с твоим паршивым отцом, — яростно шипела Беллатриса, а Эдди казалось, что она сейчас набросится на него, как кобра, — Но когда помощь понадобилась Темному Лорду, он струсил!
Эдди хотелось закрыть уши, не слышать ее слов, но ее взгляд сковал его.
— Не смей… — прошептал он одними губами.
— Зато теперь всё встало на свои законные места! Кто что заслужил, то и получил. В то время, как мы хранили Темному Лорду верность в Азкабане, твой отец прятался! Поэтому такая мерзость, как Барти Крауч, сгнила в Азкабане…
— Не смей!
Голос Эдди, казалось, заполнил всю комнату, миллионы раз оттолкнулся от стен, смешался с темнотой. Беллатрисе все же удалось увернуться и отразить мощный зеленый луч, вырвавшийся из палочки мальчика. Невилл отпрянул от него в каком-то суеверном страхе. Губы Эдди тряслись, лицо совсем побелело.
— Не смей говорить так о Б… о моем отце! — сквозь зубы простонал он.
Губы сами сложились в это желанное и страшное слово — "отец".
— Что здесь за шум?
Холодный голос профессора Снейпа казался каким-то инородным, ненастоящим, лишним. Но оба — и Невилл, и Эдвард — зацепились за него, схватились, как утопающие. Снейп оглядел присутствующих равнодушным взглядом и остановился на Беллатрисе.
— Зачем ты здесь? — спросил он отрывисто.
— По делу, Снейп, — осклабилась Беллатриса презрительно.
Снейп отчего-то побледнел.
— Лонгботтом, Бербидж — минус шестьдесят баллов Гриффиндору, — рявкнул он, — Быстро в спальню!
Эдди еще раз опасливо взглянул на Беллатрису. Сумасшедшие искорки в глазах Беллатрисы, ее смех никак не вязались с тем пареньком в футболке «Воинственных Каледонцев», а ведь, наверное, незадолго после того, как была сделана та фотография, все и случилось. Мальчик быстрым шагом вышел из кабинета. С трудом сдерживая слезы, он шел по темным коридорам, не разбирая дороги, как слепой. Услышав за собой шаги Невилла, он затаился в темной нише и затаил дыхание.
— Эд, я знаю, что ты здесь! — позвал Невилл.
На конце его палочки зажегся свет, и Эдди вышел из ниши. Невилл, казалось, растерялся, увидев вызывающее выражение на лице угрюмом лице друга. Он бессильно опустил руки.
— Это правда, что Барти Крауч младший — твой отец?
Эдди больше не мог держаться. За слезами, застилавшими глаза, Эдди не мог разглядеть лица друга. Зарыдав, он рухнул прямо на пол, трясясь всем телом, закрывая рот, кусая ладонь, чтобы не кричать.
25.08.2011 12 июня 1998
Солнышко играло с бескрайней синевой моря. Где-то вдалеке оно все еще казалось желтым — они еще недалеко отплыли от берега. Спиной прислонившись к борту, подтянув к животу длинные ноги, Эдди подслеповато щурился, глядя вдаль. Напротив, прикрыв глаза, дремал Невилл. Заколдованные весла гребли сами, с нежным, загадочным звуком плюхая по волнам.
Тысячи мыслей крутились в голове, но ни за одну Эдди не мог ухватиться надолго. Он думал о доме недалеко от Эдинбурга, который достался ему от Аластора(1). Думал о том, как он скучал по старику аврору. Как бы он гордился им, когда узнал, что Эдди спрятался от эвакуации из Хогвартса в тот великий день, когда Гарри Поттер сразился с Волдемортом. Гордился бы, если бы узнал, что Эдди наравне с Невиллом сражался с Пожирателями Смерти. И мама бы гордилась. И, наверное, отец… Ведь это он научил его Невербальным заклинаниям, а не Аластор.
«Он вспомнил, как той ночью, когда Невилл все-таки узнал об истинном происхождении Эдди, он поднял его с пола и долго смотрел в его глаза.
— Проклятая ведьма умеет сеять раздор, — проговорил он, — Но это хорошо, что я узнал. Успокойся… друг…»
Невилл открыл глаза и, серьезно взглянув на Эдди, нахмурился.
— Скоро будет переход, — зевая, сказал он.
Эдди улыбнулся — немного неуверенно, немного нервно.
Невилл его понял. Он выслушал его бурную истерику, его страхи и мучения. И понял. Их дружба, пожалуй, перешла на новый уровень. Вот и сейчас, договорившись с новым министром, с которым был на короткой ноге, организовал ему эту поездку.
Невилл часто навещал его в детском доме, где всегда был желанным гостем. Эдди тоже был нередким гостем в доме Лонгботтомов. Старая миссис Лонгботтом была к нему добра, несмотря на то, что каждая черта в Эдварде Бербидже напоминала ей о сыне и его жене, пребывающих в бесконечном безвременьи в Мунго. Она считала, что это судьба сделала мальчиков друзьями.
— Приготовься, сейчас он появится на горизонте, — проговорил Невилл.
Эдди приложил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца. Черная башня на горизонте появилась маленькой точкой, но приближалась невероятно быстро, бросая темную тень на голубые волны, которые пенились, разбиваясь о скользкий от тины причал. Азкабан.
Серьезный мракоборец с непроницаемым лицом проводил их к смотрителю, невысокому седому мужчине с жизнерадостной улыбкой на лице.
— Да-а, громкая была история, — усмехнулся смотритель и словоохотливо продолжил, — Парень умер два с половиной года назад. И знаете, что любопытно? Обычно им хватает два месяца — они забывают есть и пить и умирают от обезвоживания или голода. А этот парень долго держался. И иногда его взгляд становился таким… осмысленным… Мэрлиновы трусы, даже страшно становилось! В первый раз я даже фонарь обронил! А света там у них нет. Зачем он им? Ох, я тогда и перепугался! А парень иногда еще и губами шевелить начинал, как будто говорить пытался. Но это все по памяти, по инерции. Говорить-то они могут, правда, чаще всего забывают, как это делается.
Невилл несмело бросил взгляд на Эдди. Простота, с которой смотритель говорил о таких страшных вещах, пугала даже больше, чем вид этой серой башни, пропитанной страданием и злостью тысяч заключенных. Эдди ответил ему уверенным кивком, хотя и был далеко не так уверен.
— А вот и кладбище, — радостно сообщил смотритель, указывая на аллею одинаковых серых надгробий с белыми буквами.
Эдди обернулся на Невилла.
— Я останусь, — проговорил тот, — Ты иди.
Эдди молча пошел по заросшей тропинке, по которой, наверное, никто никогда не ходил. Вряд ли кто-то навещал тюремное кладбище. Казалось, он шел вслепую, чувствуя какое-то мерное гудение, проникающее под кожу, разливающееся по венам. В глаза бросилась надпись — «Бартемиус Крауч мл.»
Склонив голову, Эдди до боли в глазах смотрел на белые буквы. Где-то там, под толщей земли, покоился тот, на кого он был похож каждой своей чертой. Тот, ради которого он будет делать все наоборот, чтобы заслужить прощение. Для него.
Откинув со лба прядь длинных соломенных волос, Эдди достал из кармана куртки кусок пергамента. Он нашел его в одной из маминых книг, просто обрывки слов, написанные маминым почерком, когда-то, наверное, очень важных.
Эдди положил кусок пергамента возле надгробья. Затем взмахнул палочкой, и на поросшем травой холмике закачались на прохладном морском ветерке два мака. Эдди горько усмехнулся и неистово вытер кулаком слезу с щеки. На секунду положив руку на холодный камень, он порывисто отвернулся и, спрятав руки в карманах джинсов, зашагал к Невиллу и пожилому смотрителю.
The End.
__________________________________________
(1) Уж очень автору хотелось сделать Грозного Глаза грозным шотландцем из-за его имени, напоминающем о трех знаменитых шотландских ското-норманских королях Александрах, имена которых на гаэльском звучат как Alasdair...
Vova
