Я смотрю на этого красавчика перед собой, который стоит, спрятав лицо в ладонях. Конечно, он плачет! Не красоту же своего лица он так хочет скрыть. И, о Мерлин, да, он плачет из-за меня. Вообще, он не первый человек, который страдает от любви ко мне. И, я уверен, не последний. Хотя, конкретно этот парнишка (а он ничего такой, обязан признаться) буквально случайно попался мне под руку. Нет, честно, сначала я не хотел влюблять его в себя. И в мыслях не было! Хотя кого я обманываю — в мыслях действительно было. Просто он такой милый, знаете, очаровательный мальчишка, по которому явно с ума сходит вся женская половина его колледжа. Ну, может, ещё часть мужской. Но неважно.
И вот он попался мне в летнем кафе, весь из себя такой беззаботный... Конечно, он не смог не задержать на мне свой взгляд, когда я сел за столик напротив его. Он любовался мной шесть минут пятьдесят две секунды (я засекал) и любовался бы дальше, если бы не смазливая официанточка, которая пришла брать у него заказ. Она обслужила его, и он снова уставился на меня.
Конечно, это не могло продолжаться вечно — я взглянул на него в ответ, и, даже когда он, смутившись, отвёл глаза, я всё ещё упрямо смотрел на него, стараясь вызвать на его щеках ещё более яркий румянец. Наконец он, не выдержав напора моего взгляда, поднял глаза, и я соблазнительно облизнулся. И это как всегда сработало.
Впрочем, знаете, мне уже надоела эта однообразность — люди просто обожают сходить с ума по обворожительным юным Аполлонам, с которыми знакомы всего несколько минут. Хватает одного двусмысленного жеста, как они уже заводятся, отчаянно краснеют и звучно сглатывают. Мерлин, как же это скучно! Признаюсь, когда я заканчивал Хогвартс, я вообще не представлял себе, что в этом мире может быть что-то более занимательное, чем влюблять в себя этих глупых людишек. Заставлять их краснеть, возбуждать их, пытать недельным игнорированием, затем снисходить до последнего поцелуя и эффектно бросать, оставляя рыдать и между всхлипами отчаянно шептать "Ну что я сделал не так?!"
Боже, вы не представляете, как мне было интересно! Я потихоньку расширял свой арсенал ключей к человеческим сердцам. И торжествовал. Ведь я, не побоюсь этого слова, — величайший разбиватель сердец своего времени! Впрочем, Нарцисса всегда называла меня "my sweet heartbreaker", с раннего детства. Потом и Пэнси прозвала меня так.
И я был счастлив. Счастлив, потому что покорил уже всех, кого только можно было — от великих творческих, возвышенных личностей до последних уличных шавок, так и норовящих лечь с тобой в одну койку.
Я был безумно счастлив. Пока однажды не встретил чёртова Гарри Поттера.
Я вообще уже забыл о нём, о нашей школьной вражде, о том, что был безумно влюблён в него в конце шестого курса, что он действительно был моей первой любовью. И единственным человеком, сердце которого мне так и не удалось покорить.
Я уже забыл о нём, забыл как о старой детской книжке, которую до сих пор так и не успел прочитать до конца, быстро повзрослев. Я забыл о нём, как забывают об амулете, который прячешь в каком-нибудь отдалённом уголке, который дорог тебе, но о котором забываешь, окунувшись в водоворот взрослой жизни, и находишь через десяток лет. И ты снова держишь его в руке и улыбаешься, вспоминая беззаботные времена юности, то значение, которое придавал какому-то булыжнику.
И вдруг плачешь. Рыдаешь над этой вещью, понимая, что то волшебное ощущение, что он принадлежит тебе, растерялось где-то в закоулках времени. Что он уже никогда не будет тем, чем был для тебя раньше. И Поттер больше никогда не будет просто "моим Гарри", как бы сильно я не желал этого.
Он так и останется крепостью, которую мне не удалось захватить. Даже когда он вдруг подходит ко мне и говорит:
— Малфой. Давно не виделись. Я скучал.
Даже когда он говорит это, и в сердце что-то предательски трепещет, даже когда я бросаюсь к нему на грудь и начинаю плакать, как девчонка, говорить, что я тоже скучал, станет ли он чем-то большим для меня по собственному желанию?.. Или я и дальше буду тем самым величайшим разбивателем сердец своего времени без собственного сердца?