Элементарно, Сириус!

Ветер гулял по дому, заунывно запевая в трубах и без устали хлопая дребезжащими створками. Даже месяц в небе мало-помалу поддавался его упрямству и медленно сползал к горизонту. Зачарованные свечи на пустом столе мягко плавились, и в их неровном свете казалось, будто зверь в Ремусе просыпается и сверкает огоньками глаз.

Это был вечер понедельника — так Сириус для себя решил, потому что надо было хоть как-то отделить этот день от остальных — Люпин всегда ассоциировался у Блэка с началом школьной недели. Для Сириуса Хогвартс так и остался главным воспоминанием о жизни. Время после выпускного бала пронеслось мгновенно, а затем начался сплошной кошмар в Азкабане, откуда Блэку нечего было помнить.

Место, куда они с Ремусом попали, имело свои правила. Например — как Сириус любил шутить — за примерное поведение им позволялось видеться. Хотя как, к черту, можно вести себя не примерно, когда почти все время пребываешь в каком-то полужидком состоянии и смотришь один и тот же навязчивый сон! Устроители этой искусной пытки знали толк в извращениях.

Сириус так и не понял, что сделал правильно, за что ему разрешили видеться с Ремусом, но это случилось. Теперь раз в какой-то промежуток времени, если оно вообще имело здесь место, он мог разговаривать со старым другом. Люпин, как и следовало ожидать, был умницей и уже сумел заслужить себе право встречаться не только с Сириусом, но и с Тонкс и даже, вот бестия, со Снейпом.

По словам Ремуса, чтобы поговорить с Сириусом, ему пришлось понять, что он не мог ему простить ни смерть Поттеров, ни Азкабан, ни глупую историю с Аркой. Как только это стало ясно, появились «понедельники». И, стало быть, Сириус должен работать над собой, внимательно смотреть собственные сны и двигаться вперед. Очень простые правила.

«Ну, да. Почти, как в Азкабане. Сбывшаяся мечта козла Волдеморта», — думал Блэк про себя, но Ремусу не жаловался. И даже не завидовал. Чему завидовать? Встречам с Нюнчиком? Сам Сириус, если и хотел кого-то видеть, то Джеймса, но даже это желание меркло по сравнению с другим: посмотреть на крестника.

— … я тогда выбежал, хотя необходимо было объяснить всем вам.. Сириус? Сириус, ты слушаешь?

Черт, Муни, оказывается, все это время что-то говорил.

— Может, сменим тему, м? — Блэк тоскливо поводил рукой над свечой — ни жара, ни вообще каких-либо ощущений — и чуть сполз на стуле, разрушая даже видимость внимания к болтовне Люпина.

— Ох, Сириус… Ну, почему ты так беспечен!

— Я думаю, все это потому, что мы, Муни, уже в аду! — Блэк криво улыбнулся. — Ты и тут будешь пенять мне за несобранность и безделье? Нет, не смей укоризненно качать головой! Видеть этого больше не могу! Мне снится это даже ночью!

Сириус замолк, схватился руками за голову, а затем расхохотался от осознания того, что каждое слово было сущей правдой, никакого переносного смысла.

Ремус тоже, почти копируя жест Блэка, запустил руки в волосы.

— Я вообще не понимаю, о чем ты думаешь.

— Вот именно! Мог бы и поинтересоваться.

— Да нет же, Сириус! Я говорю тебе о том, зачем мы здесь, что мы должны сделать, для чего нужны все эти… встречи. Ну, напряги мозги!

— Сам и напряги, раз такой умный, — буркнул Блэк и замолчал, глядя на то, как Ремус поднялся и прошелся по комнате. Точнее, поднялась лишь его тень. Сириусу с недавней поры стало очевидно, что все они сидят совершенно неподвижно с каменными лицами и закрытыми глазами, остальное — лишь игра воображения.

— Да я же уже с полчаса тебе пытаюсь втолковать про мой сон!

Ремус склонился над Блэком, и тому стало не по себе. Он даже потер глаза, чтобы прогнать наваждение и прекратить думать о том, что Люпин все так же недвижимо сидит сейчас по ту сторону стола.

— Я знаю, где твои мысли, — продолжил Ремус. — Но это следующий шаг. И я думаю, что это возможно.

— Что возможно?

— Увидеть Гарри.

Блэк оторопело взглянул на Люпина, уже вернувшегося на свое место.

— Как ты догадался?

Ремус лишь вздохнул и пригладил взъерошенные волосы.

— Пожалуйста, послушай меня, — начал он очень мягко, — как только мы сделаем то, что от нас хотят, найдем истинные причины наших поступков, посмотрим на них смело, мы получим желаемое, понимаешь?

— Ну, допустим, — Блэк недоверчиво нахмурился, — но причем тут наши сны? Я … не видел Гарри… ни разу.

Налетевший из ниоткуда ветер сдул с глаз Сириуса вечно свисающую челку и особенно громко хлопнул оконной рамой. Свечи не колыхнулись.

— Потому что еще рано. Ты не можешь прыгнуть с первой ступеньки лестницы сразу в ее конец, ясно?

— Да иди ты со своими метафорами!

— Ладно, — согласился Люпин, — но сначала ты послушаешь, что мне снилось, хорошо?

— Валяй, — Блэк снова сполз на стуле вниз, приготовившись к скучному рассказу о какой-нибудь ерунде.

— Помнишь тот вечер на пятом курсе, когда мы лежали в траве на опушке запретного леса? Я еще неожиданно завел тогда тему про любовь.

— Стоп! — Блэк чуть не вскочил. — Луна как раз пошла на убыль, через день должна была быть контрольная по зельям, и мы все думали, как бы бросить в котел Нюнчика какую-нибудь гадость? Мне снилось то же самое!

— Вот это уже интересно, — Люпин встревожено потер переносицу. Помолчав с пару минут, он наконец выдал: — Я думаю, это может означать только одно: нам обоим предстоит встреча с Джеймсом. Давай припомним подробности.

— Ну, — честно говоря, подробности Блэку припоминать не хотелось, потому что дурацкий сон успел задолбать его по самое не хочу, — если это необходимо…

— Да, — веско сказал Люпин. — Необходимо.

Блэк мог бы поклясться, что в зрачках Ремуса, когда он начал рассказывать, засияла убывающая луна.

— Мы лежали и смотрели в небо, каждый раз после превращения мне еще несколько дней хотелось на волю, и мы всегда выходили ночью побродить по опушке. В тот раз я вдруг произнес единственную фразу…

— «Любовь, наверное, похожа на полнолуние», — вдохновенно проговорил Сириус, перебив друга. — Это ты мощно задвинул, мы с Джеймсом чуть не умерли от смеха прямо там.

Ремус строго взглянул на Блэка и, убедившись, что тот не собирается более перебивать, заговорил снова.

— У тебя хорошая память, я умудрился позабыть тот вечер. До сна, конечно… Ты и тогда не смог промолчать, полез к Джеймсу с глупыми приставаниями. «Я не знаю, как у тебя, Муни, а вот у Сохатого любовь явно напоминает нечто похожее на рыжеволосую молодую леди», — Ремус попытался спародировать Блэка, но получилось неудачно.

— Да-да, именно так я и сказал, а Сохатый хотел закрыть мне рот рукой, а ты вдруг обозвал нас обоих придурками и сбежал. Надо же было так психануть из-за единственного упоминания о Лили!

— Прости, что?

— Ну, а почему, скажешь, ты сбежал?

— Потому что… потому что… — Ремус сглотнул и нервно провел пальцами по губам и подбородку. — Я не знаю, Сириус.

— Ты что, издеваешься?

— Ни в коей мере.

Блэк удивленно вздернул бровь. Неужели Люпин действительно не может найти причину?

— Элементарно, Муни, ты приревновал его к Эванс!

— Совсем с ума сошел? Бродяга, что ты несешь?

— Да это ты не в себе! Любому идиоту известно, что ты всю школу страдал по Джеймсу! Вспомни, ты видеть не мог Лили, когда они начали встречаться! А свадьба? Сохатый даже хотел устроить ее в полнолуние, чтобы у тебя была причина не приходить! Волновался за тебя, придурка влюбленного! Хоть бы признался ему раз, а то вился вокруг да около бесплотной тенью.

Будто по заказу, тень Люпина действительно начала «виться вокруг да около» Сириуса, которому вновь стало очень не по себе. Ну, почему эти гребаные Высшие Силы воспринимают все так буквально?!

Оглушительно заплакал все тот же назойливый ветер в трубе, а затем, как если бы услышал мысли Сириуса, унес навязчивую тень в окно. Блэк долго следил, как она, извиваясь и, кажется, цепляясь за облака, летит навстречу месяцу. Сидящий напротив Ремус безмолвствовал.

— Зачем ты это сделал? — спросил он, проследив направление взгляда Блэка. Слишком много стали в голосе, Люпин никогда не умел так говорить.

— Что?

«Правила! Правила!» — зазвучало вдруг прямо в голове у Сириуса, не имеющего ни малейшего представления ни о каких неведомых правилах.

Блэк взглянул на Ремуса, намереваясь убедиться, что это именно он. Но никакого Ремуса уже не было, вообще ничего не было. Сириус неожиданно понял, что уже снова пребывает в том полужидком состоянии, что всегда предшествует «встречам», и струится куда-то вниз, и капает на паркетный пол, и прорастает оттуда дьявольским силком, и вновь струится сквозь землю, сквозь себя самого, а затем с громким звоном разбивается о камень.

— Что ты, Сириус, я бы никогда…

Встреча началась без подготовки, Блэк даже не заметил, когда успел «собраться».

— А ты и никогда, — злобно заключил он.

Смотреть на Люпина не хотелось, но это было лучше, куда лучше того странного состояния, и Блэк все-таки поднял взгляд.

— Хотя надо было.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

Сириусу вдруг показалось, что тоненькая красная ниточка потянулась от Люпина куда-то вверх. Похоже, совсем скоро он увидит Джеймса. А вот Блэку, видимо, пока не подфартило. Конечно, ведь его целью был совсем не Поттер, точнее, не совсем тот Поттер, но ко сну это не имело никакого отношения. Непонятно, для чего он вообще его видел. Неужели только для того, чтобы помочь Ремусу? Впрочем, почему бы и нет. Может, дело в бескорыстии? Или в том, что здесь, в этом месте, в вещах вообще нет никакого смысла, и пытаться его найти — глупо.

— Когда ты последний раз думал о нем что-то цензурное? — Ремус смотрел очень строго, Блэк почувствовал себя совсем так, как в ненавистном доме на площади Гриммо — именно такими глазами смотрела на него мать.

— О ком?

— Хватит придуриваться, Сириус. О Гарри.

— Что значит «цензурное»? — Блэк ответил куда громче, чем было необходимо, но заметил это слишком поздно.

«О Гарри, о Гарри, о Гарри, о Гарри», — мысль так и пульсировала где-то в районе левого запястья. Сириус непонимающе и раздраженно воззрился на него.

Тонкое мальчишеское тело, слегка нескладное, ясные зеленые глаза, немного испуганные…

Вот и умница. Это же только единожды, потом ты все забудешь, обещаю тебе. Обещаю…

— Сириус!

Блэк очнулся не от окрика, а от того, что ветер, все тот же обезумевший, совсем как сам Сириус, ветер, вновь налетел с утроенной силой. Растрепал засохшие цветы в вазе, которой раньше никогда здесь не было, и закружил лепестки — ярко-красные — по комнате.

— Сириус, ответь мне, — снова надоедливый Муни со своими вечными неудобными вопросами! Но промолчать нельзя, только не сейчас! Блэк откуда-то знал, что мерзкий шепот про правила тут же ворвется в сознание, если проигнорировать вопрос, — ответь мне, я столько лет хотел услышать это…

— Что для меня любовь? Чушь, Муни. Все это чушь… Для тебя она была полнолунием, кошмаром и свободой, для Джеймса, вероятно, отблеском пламени на волосах Лили Эванс, а для меня… — Сириус закрыл глаза и откинулся на спинку стула, запрокинув голову, — … для меня она всегда была пустотой. Ветром, блуждающим в облаках.

Блэк уже чувствовал, как давно знакомый ветер, обрадованный тем, что его позвали, поглаживает его по голове, а затем несется на всех парах к окну…и вот уже осколки стекла рассыпаются по всей комнате, и рама разражается истошным скрипом.

— Да закрой ты это чертово окно! — вскакивая, Блэк задел стол, и свечи, казавшиеся незыблемыми, не замедлили упасть, а огонь принялся за отвратительную кружевную скатерть, но Люпин не двинулся с места.

— Нет никакого окна, — Ремус, кажется, был удивлен. — Значит… ветер?... Что ж, элементарно, Сириус.

— Что элементарно, что?! — у Блэка больше не осталось самообладания.

— Ты увидишь Гарри. Очень скоро. Я уверен. Как только поймешь, насколько сильно…

Ремус замолчал на полуслове и уставился на Сириуса закрытыми глазами, сквозь которые отчего-то все сильнее начали просвечивать зрачки, в которых навечно поселилась луна. Наверное, он видел ее всюду: в комнате, в кружке, на скатерти, в окне, даже на лице Сириуса.

Блэк хотел бы возразить, что он вовсе не думает всего этого про Гарри, но это было бы ложью, а правила… правила говорили о том, что теперь Гарри будет с ним. Возможно, не так близко, как Ремус, возможно, не так тесно, как в мыслях, но…Сириус никогда не был трусом, поэтому собирался во что бы то ни стало признать, что Муни прав. Он действительно очень сильно… О, это так элементарно!

— — — — — -