Презирая себя (рабочее)

Меня сковывал ужас, я совершенно забыла о том, как надо двигаться. Страх настолько парализовал меня, что я и не думала сопротивляться, даже не вспомнив о палочке, до которой вполне могла дотянуться.

Но ещё больше я хотела жить! И я даже нашла новый смысл для своей жизни, чтобы она не стала пустым существованием сломанной куклы. И для достижения своей цели я не побрезгую ничем!

— Значит, ты пришла мстить? — холодный голос отзывался в ушах звуком скрипящего гвоздя по стеклу, хотелось поёжиться, но это было бы равносильно смерти. А я хотела жить. У меня была ЦЕЛЬ. Отвечать требовалось правдиво. Лорд отлично чувствовал ложь, да и шанс у меня был всего один, я и так была на волосок от гибели.

— Да, я пришла, чтобы отомстить, — спокойно и ровно, не дать сорваться голосу — это сейчас самое важное. И прямой взгляд глаза в глаза. Не закрыться, не постесняться, дать полный доступ к мыслям и воспоминаниям. Чтобы не возникло даже толики сомнений в моей честности.

— Ты забавное существо, Грязнокровка. Я, пожалуй, немного развлекусь, позволив тебе вступить в ряды своих преданных слуг и наблюдая, как ты методично сводишь счеты с Поттером. Более того, если ты окажешься полезна, я даже подарю тебе его жизнь.

— Спасибо, мой Лорд, — главное не переборщить. Ему прекрасно известно, что я отнюдь не испытываю к нему теплых чувств. Важно не дать омерзению и ненависти проскочить в интонациях, в эмоциях. Необходимо соблюсти правила игры, в которую я решила ввязаться.

— Но, ты же понимаешь, что я должен обезопасить себя и своих людей? Вместе с меткой ты получишь проклятье, гарантирующее, что ты никогда меня не предашь, ведь ценой предательства будет твоя жизнь. Ты также не сможешь причинить хоть сколько-нибудь ощутимый вред моим верным последователям, поверь, плата будет серьёзна.

Я кивнула и протянула Лорду руку. Холодные серые пальцы больно сомкнулись на запястье, палочка впилась в плоть, вот-вот грозя прорвать тонкую, кажущуюся прозрачной, кожу. Предплечье пронзила острая боль, и на онемевшей руке медленно проступил Знак Лорда.

* * *

Всё оказалось на удивление просто. Решение примкнуть к Лорду созрело во мне в первые несколько часов после… После. Меня даже не остановила видимая невозможность осуществления задуманного. Я просто аппарировала в Лютный переулок, кишмя кишащий Пожирателями Смерти, и, громко представившись, озвучила своё желание увидеться с Его Темнейшеством.

И, да! Я не верила в успешное завершение своей затеи. Я до сих пор не верю в то, что мне удастся задуманное, но пока мне перманентно везёт, видно судьба, всё-таки, чувствует себя несколько виноватой.

В гробовой тишине, наступившей в переулке после моего выступления, я стояла и ждала, когда же, ну когда у кого-нибудь из этих чистокровных маньяков сдадут нервы, и с чьей-то палочки прямо в моё грязнокровное лицо полетит зелёный луч Авады. В те мгновенья я осознала, что поступок мой сродни харакири. Вот только ритуальное самоубийство мне следовало сотворить не в центре Лютного, а на пороге Гримо 12, демонстративно вспоров себе брюхо и выпотрошив кишки на мягкий ковер прихожей под истошные визги Молли Уизли. Но только кому и что я смогла бы этим доказать??

Авады не последовало. Меня взяли в тесное кольцо, насторожено оглядывая с ног до головы. Ещё бы — самоубийц всегда и везде ощутимо побаивались.

Меня, к моему невысказанному удивлению, даже не ударили ни разу, не говоря уже о применении заклинаний к моей персоне. Словом, перед красными очами Лорда я предстала живая, здоровая и невредимая. Если бы я не являлась Гермионой Грейнджер, меня расстреляли бы смертельными заклинаньями в тот же момент, как я открыла рот. Но я была третьей в списке «Лиц особо опасных и надлежащей скорейшей поимке». Как ни странно, Поттер в нём был только на втором месте, на первом — близнецы Уизли со своими выходками, в печенках сидящие у Волдеморта и его прихвостней.

А потом был разговор с Лордом. И ещё один повод для удивления: Он мне поверил! И Он ПОЗВОЛИЛ! И, значит, я могу начать воплощать в жизнь то, к чему так отчаянно стремлюсь.

* * *

Покинув апартаменты Лорда, я направилась вниз по лестнице в, когда-то бывшую уютной, Гостиную (подозреваю, что предусмотрительные Малфои просто вывезли из особняка все мало-мальски ценные вещи, оставив Волдеморту милый Его сердцу (Боже, о чем я? Откуда у Монстра сердце?) аскетичный интерьер). Там мне было велено обождать, пока примут решение о том, где меня следует разместить.

Аскетизм, конечно, аскетизмом, а назвать почти пустое сейчас помещение убогим язык не поворачивался. На стенах дорогие волшебные обои ручной работы, меняющие цвет в зависимости от атмосферы в Меноре. Паркет из дорогих пород дерева, прекрасно смотрящийся и без ковра. Помпезный, но не кричащий, камин. И большие, просто огромные, окна, выходящие в сад, в обрамлении благородного бархата.

Из всей мебели лишь два кресла, диван и небольшой стол. Гостиная выглядела необъятной. Видимый слой пыли явно свидетельствовал о не частом посещении комнаты.

Я медленно прошла к дивану, и осторожно опустилась на него, словно ожидая, что вот-вот зазвучит сигнализация, возвещая о том, что нечестивая Грязнокровка посмела осквернить дорогую мебель. Диких звуков не последовало. Диван лишь мягко прогнулся под моим весом.

И вот, когда я помыслила о некотором отдыхе, когда была почти готова закрыть глаза, наплевав на то, что, в принципе, являюсь кем-то вроде «своей среди чужих» и банально заснуть, услышала шорох в одном из дальних углов комнаты.

— Так, так, так! Кого я вижу! Мисс Гермиона Джейн Грейнджер.

В этом голосе, знакомом с детства, было столько яда и неприкрытой ненависти, что я чуть не захлебнулась. А потом, вдруг, ощутила себя счастливой — ведь если я всё ещё могу что-то чувствовать — я жива, и пусть пока это только боль! Если моя душа способна реагировать так на ненависть — она не до конца очерствела.

— Надеюсь, вы не рады меня видеть, мистер Малфой-младший, — я не скрывала сарказм, наоборот, постаралась, чтобы он был достаточно ощутим.

— Сука!

— Скользкий Хорь!

— Заткни свою вонючую пасть, Грязнокровка!

— Вот и обменялись любезностями. Думаю, на этом можно считать светскую часть дискуссии оконченной?

Я намеренно его выводила, привычные, знакомые ещё со школы, в чем-то ставшие даже родными словесные перепалки, помогали оставаться на грани кошмарного сна и не менее кошмарной яви. Я так боялась скатиться в эту явь и сойти с ума от ужаса. Мне было намного легче воспринимать происходящее, как сон, как шутку моего воспаленного сознания, что, в принципе, абсолютно не мешало мне здраво мыслить, разумно планировать свои и логично предугадывать чужие действия.

— Скажи, Грейнджер, каково это? Каково это быть предательницей? Что такого могли сделать твои драгоценные дружки, что ты так кардинально поменяла своё мировоззрение?

И это можно было бы счесть простым любопытством, если бы интонация, с которой были произнесены эти слова, не разила презрением, издевкой. Если бы она не унижала так, словно он знает, будто ему известно, почему я нахожусь здесь, на стороне людей, которых до сих пор считаю злейшими Врагами, но с которыми вынуждена сосуществовать, ибо цель оправдывает средства!

— Что такого, мог сделать Потти, что его бесценная заучка ТАК его возненавидела?

— Что бы ты понимал, Малфой! — я с трудом узнаю в свистящем шепоте свой голос. И уже не хочу этой перепалки. На место былого азартного раздражения пришла ярость и ненависть. И я знаю — ничем хорошим это не кончится…

— О! Мы таки потеряли самообладание. Что он сделал, Грейнджер? Ну не мог же он тебя изнасиловать? Даже у Поттера на тебя бы не встал!

И тогда я потеряла контроль. В тот момент я ненавидела его ТАК, как не смогла бы ненавидеть в Школе. И желала ему смерти самой мучительной, на которую только у меня хватило фантазии, а, с недавних пор, фантазия у меня буйно развивалась в этом направлении. В своей ярости я напрочь забыла о наложенном Лордом заклятии. И вот уже палочка упирается в подбородок Малфоя. И с моих губ уже готово сорваться смертельное заклятие, вовсе не такое безболезненное, как Авада Кедавра. Но слова застряли в горле, а тело свело страшной судорогой.

Когда боль схлынула настолько, что я смогла вдохнуть, первое, что я увидела — лицо Малфоя, низко наклонившегося ко мне и в злобном удовлетворении шепчущего что-то о предусмотрительности Лорда. Палочка моя была вне досягаемости, но, к собственному удивлению, её отсутствие не слишком волновало меня, как, впрочем, и смысл монолога молодого человека. Я с ужасом осознавала, что во мне растет, словно цунами, странное, не испытанное мною ранее чувство. И, не отдавая самой себе отчета в совершаемом действии, я, резко приподнявшись на локтях, впилась поцелуем-укусом в губы школьного врага.

Но если мой поступок меня удивил, то ответная реакция белобрысого ублюдка повергла в натуральный шок: вместо того, что бы оттолкнуть зарвавшуюся грязнокровку, он с силой притянул меня к себе и яростно ответил на поцелуй. И это было дико. Это было страшно. Но это было потрясающе! Я уже не понимала, где его кровь, а где моя. Я даже запуталась в ощущениях боли и наслаждения, слившихся для меня воедино. И когда он резко оторвался от меня, напоследок больно прикусив уже изрядно саднящую губу, я успела заметить растерянность в его взгляде, прежде чем он крепко сжал рукой моё горло.

— Никогда, слышишь? НИ-КОГ-ДА! Больше так не делай! Тебе ясно?

И я почти поверила, слишком убедительно он стукнул моей головой об пол, слишком натурально перекрыл мне доступ кислорода, но, все же, было это «почти». Я видела растерянность, мне не показалось. Я слышала как осип его голос, я чувствовала, как вспотели его ладони и ощущала, как бешено бьётся сердце о грудную клетку. Драко Малфой отнюдь не остался равнодушен к произошедшему, как, впрочем, и я…

Комната, которую милостиво предоставили мне для проживания, была крохотная, однако в ней каким-то чудом умещались кровать, письменный и журнальный столы, два кресла, стул, книжная полка и гардероб. Справа от двери обнаружилась небольшая, но уютная ванная.

В первый же день лично Его Темнейшество откомандировал мне в услужение домового эльфа Дарли, совмещавшую в себе функции слуги и надсмотрщика. Она приносила мне еду, так как я не спешила «выходить в свет» и твердо решила дождаться особого приглашения Лорда, чем бы мне оно не грозило.

Неделю я провела за чтением имеющихся в моём распоряжении книг, с перерывами на мозгокопательства и анализ собственных чувств и действий. О покинутых, преданных друзьях думать было слишком больно, но их лица никак не желали стираться из памяти, вновь и вновь всплывая в самые неожиданные моменты.

Восемь дней спустя моего появления в Меноре Дарли, бесшумно материализовавшись посреди комнаты и смешно тряся огромными ушами, сообщила, что меня изволят ожидать в Общем Зале, и что она любезно меня проводит.

Я медленно шла за эльфийкой, даже не пытаясь отгадать, что меня ожидает. Смысл? Зачем лишний раз трепать себе нервы, которые и без того ни к черту, и расстраиваться. Ведь и так ясно — ничего радужного мне не светит. Грустно, конечно, с другой стороны — за что боролась…

По дороге от комнаты до Общего Зала мы удачно никого не встретили, что не могло не радовать. Дарли бодро вышагивала впереди, гулко шлёпая босыми ступнями по полу, тряся при каждом шаге парусами ушей, и тихонько что-то напевала, правда я ни слова не разобрала. Должно быть пела она на каком-то своем языке, который нам, людям, не ведом. Затормозила она у больших дверей и, попросив обождать, исчезла.

Двери открылись спустя несколько минут удивительно мягко, плавно и бесшумно. После полумрака коридоров яркий свет свечей в Зале больно полоснул по глазам, и я не сразу смогла разглядеть присутствующих.

Неподвижные темные тени, плотно закутанные в плащи с надетыми капюшонами и масками, выстроились по периметру Зала. Напротив дверей, на своеобразном троне восседал Лорд собственной персоной в окружении членов Ближнего Круга. Среди них без труда можно было выделить: Снейпа и Малфоя — по выбившимся из под капюшонов прядям волос и безупречным осанкам; Хвоста — по ссутулившейся, вечно трясущейся фигуре, униженно замершей у ног Властителя; Яксли — по огромному росту и неестественной худобе. Лестрейндж, как единственная женщина в Круге, была без маски.

Перед Волдемортом на коленях со связанными за спиной руками стоял мужчина. Я не видела его лица, но что-то в этой фигуре было до боли знакомым. Возможно, широкие гордо раздвинутые плечи, а может большие чуть красноватые кисти рук. Или темные жесткие волосы, гладко зачесанные назад…

Я знала, он УЖЕ мертв, раз стоит здесь коленопреклоненный перед троном Лорда… Он мог бы остаться жить, если бы не было в нем столько достоинства и гордости не пропавших даже в такой момент. Тем более в такой момент. Он сам подписывал себе смертный приговор. Я, хоть и не могла видеть воочию, уверена — в его ясном взгляде было столько презрения и вызова, что у Его Темнейшества должна была кровь закипеть от гнева. Я даже удивилась, почему он ещё стоит, вместо того, чтобы лежать на полу смятой тряпичной куклой в луже крови и собственных испражнений. Ведь Лорд уже давно мог спустить на пленника преданную, как породистая шавка, Беллу… А потом я резко разучилась дышать, словно под дых получила — палачом должна была стать я! Прекрасная проверка для меня, и неплохой способ сделать его мучения более сильными.

— А вот и ты, Грязнокровка.

Негромкий голос прекрасно слышен в гробовой тишине Зала. И снова титаническое усилие над собой — не поморщится, не сжаться, не поддаться.

— Подойди, поздоровайся.

И я иду вперед, стараясь не глядеть на напрягшегося мужчину на полу — он понял… Он всегда был сообразительным малым, несмотря на предрассудки окружающих… Я иду, твердя про себя «Он уже мертв! Он умер, когда попался Пожирателям! Он умер, когда его ввели в этот зал! Он умер, посмев перечить Лорду! Он мертв! Мертв!». Иду, силясь не замедлить шаг, не выдать сковывающий меня ужас, не дать им увидеть, что я на грани обморока от понимания того, что сейчас должна буду сделать. Мерлин, как кошмарен этот сон, просто потому, что реальность не может быть ТАК страшна.

Шаг… еще шаг… поклон Господину. И развернуться, повинуясь жесту Лорда, лицом к пленнику.

— Здравствуй, Виктор, — мне понадобилась вся моя воля, чтобы голос прозвучал спокойно. Я тратила неимоверные силы на то, чтобы стоять прямо. Чтобы никто не заметил, что колени мои мелко дрожат, а руки готовы вот-вот упустить судорожно сжатую палочку.

— Гермиивона…

Тихий, треснувший голос, бывший когда-то чистым и нежным, а в нем обреченность. И я спиной чую удовлетворение Лорда, ибо Крам, наконец, ссутуливает плечи, и из глаз его исчезает вера… Нет, он ни на что не надеялся, но погибнуть от моей руки для него больнее сотни Круциатусов. Это я читаю в его взгляде, мне не нужно применять легилименцию, всё и так понятно. Темные глаза на обезображенном лице болгарина полны печали, боли и разочарования. И вот именно это его разочарование заставляет меня разозлиться, и я шиплю, яростно сощурившись:

— Не твоё дело, Дурмстранговец!

Резко отворачиваюсь от изуродованного, но такого знакомого лица. Встречаюсь с пристальным взглядом Повелителя.

— Мой Лорд?

— Я хочу, чтобы ты доказала свою верность. Тебе часто придется это делать, но сегодня — особый случай. Сегодня я хочу убедиться в искренности твоих намерений и слов. Будь же палачом, ибо перед тобой предатель крови! — Волдеморт резко поворачивается к пленнику. — Какая ирония судьбы, Виктор, погибнуть от руки любимой, яростно защищаемой девушки, а? — И я не вздрагиваю, мне удаётся это! — Приступай, Грязнокровка, я хочу, чтобы он умирал долго.

«Он мертв! Он уже мертв!!!»

Несколько долгих мгновений я смотрю в теплые карие глаза друга. Я пытаюсь попросить прощения за то, что не могу облегчить его страдания, но это трудно, если не хочешь навлечь гнев Его Темнейшества. А я не имею права Его гневить, у меня есть ЦЕЛЬ.

— Прости, Крам, ничего личного… — мой голос полон яда. О, как я ненавижу себя в этот момент!

Я поднимаю руку, зажатая в ней палочка мелко подрагивает. Виктор печально улыбается, я закрываю глаза, а с палочки срывается ядовито-оранжевый луч первого заклятья. Оранжевый сменяется синим, затем красным, желтым, и так далее до бесконечности…

И Виктор сначала молчит, корчится на полу, выгибается дугой, но крепко сжимает зубы и молчит. А потом ему удается поймать мой взгляд. И я почти схожу с ума от его боли, от обиды… И я отчетливо вижу в глазах едва различимое, но присутствующее там, презрение… Оружие дергается в моей руке обрывая заклятие. Я медленно выдыхаю, сжимаю в кулак ладонь свободной руки. С кончика палочки срывается очередной луч, и когда он встречается с грудью мужчины, Крам, наконец, кричит. Кричит так, что у меня закладывает уши. Кричит так, что вздрагивает и отшатывается одна из темных теней, окружающих нас, и я отчетливо понимаю, что это Малфой, хотя ничем не смогла бы объяснить свою уверенность. А Виктор всё кричит хрипло, срываясь… И его длинные пальцы оставляют кровавые следы на полу. И каждый его крик, каждый новый луч убивает внутри меня что-то светлое… И каждый раз, когда я ловлю его обезумевший от боли взгляд моё сердце заходится от ненависти к себе… И я отчаянно злюсь на болгарина за то, что он позволил поймать себя и заставил меня сотворить подобное с собой…

— Достаточно!

А с моей палочки продолжают слетать проклятья…

— Я сказал ДОСТАТОЧНО!

Нет, Лорд не повысил голоса, но столько в нем было силы, что моя рука сама опустилась, и очередной луч ушёл в потолок, срикошетив от пола…

Повелитель медленно встал, подошёл к скорчившемуся на полу человеку, наклонился и зашептал что-то. Я не могла разобрать ни слова, в ушах моих всё ещё стоял хриплый крик Виктора, замолчавшего несколькими проклятиями ранее. А потом Он медленно выпрямился и с палочки Его сорвался долгожданный зелёный луч, а в глазах Крама погас свет…

— Ты свободна, Грязнокровка. Дарли, проводи.

Эльфийка материализовалась прямо передо мной. Склонилась в почтительном поклоне и двинулась к выходу, а я на негнущихся ногах, из последних сил стараясь идти ровно и прямо, за ней.

И лишь когда за мной закрылась дверь моей комнаты, я позволила лопнуть поддерживающей меня струне, и осела на пол, судорожно вцепившись пальцами в мягкий ворс ковра…

Я пыталась заплакать, но слез не было, словно я потеряла привилегию снимать свою боль слезами. Поэтому рыдания мои были сухи и от этого страшны ещё более.

Я билась словно в агонии, корчась на полу, беззвучно воя, раздирая ногтями в кровь кожу на плечах.

Сколько это длилось, мне неизвестно, в себя я пришла от тихого голоса.

— Сильно. Я даже не подозревал, что ты настолько Всезнайка! Дай угадаю: Запретная секция? Чтобы обороняться, необходимо знать от чего? Ну что ж, вот и пригодилось…

Он сидел в кресле, задумчиво изучая меня, глядя сверху вниз. И голос его был ровным, но мне отчего-то казалось, что Малфой совсем не так спокоен, как хотел бы казаться.

— Зачем ты пришёл?

Неужели эти сиплые звуки издала я?

— Любопытство…

Я медленно, будто на шарнирах, поднялась. Нервно оправила платье. Откинула прилипшие к лицу пряди волос.

— Удовлетворил? Проваливай!

Но он не шелохнулся.

— Я даже не подозревал, что ты такое чудовище. Я вырос на темной магии, она часть меня, но даже я не осмелился бы применить и половины из тех проклятий, что ты посылала в бывшего бойфренда.

Он рассуждал лениво, не ожидая моего ответа. И я чувствовала, как во мне вновь закипает ярость, смешанная с абсурдным желанием, щедро сдобренная болью… А ещё я вдруг ощутила исходящую откуда-то из глубины души, с самого дна её, тоску, и отчаянную потребность утешится именно в его руках, руках стопроцентного врага — кровного, вечного. И от осознания этого я чуть не сошла с ума! Ведь этого просто не могло быть! Не могло в принципе. Априори! Я видимо все-таки тронулась сегодня там, в Общем Зале, умом.

— Иди к Мордреду, Малфой!

Моё яростное шипение опять же не возымело эффекта. Блондин продолжал спокойно сидеть в кресле и задумчиво разглядывал меня, стоящую напротив. И я, хоть убей, не могла понять его взгляд.

— Убирайся, Малфой! Иначе мне придется вышвырнуть тебя отсюда, как блохастого Хорька!

Упоминание о постыдном опыте трансфигурации заставило его резко подняться и в полпрыжка оказаться рядом со мной. Левая рука, запутавшись в моих волосах, больно дернула голову вниз. Ухо обжег горячий шепот:

— Ты забываешься, Грейнджер!

— А что ж не «Грязнокровка»?

Я, морщась от боли, смогла повернуть голову и поймать его взгляд.

— По-моему это стало, чем-то вроде моего персонального прозвища…

— Уж не стала ли ты гордиться этим?

— Я всегда гордилась своим происхождением!

Мы шепчем, яростно глядя друг другу в глаза. Его рука продолжает с силой сжимать мои волосы, а лицо не позволительно близко от моего, настолько близко, что я ощущаю влажность его дыхания. Я слишком поздно замечаю, что уперлась рукой ему в грудь и под моей ладонью всё быстрее бьётся сердце. И его зрачки становятся настолько большими, что почти скрадывают серую радужку… Он медленно поднимает правую руку, она ложится на мою ключицу, и это было бы нежно, если бы большой палец не надавливал так сильно на ярёмную впадину затрудняя и без того рваное дыхание. И я догадываюсь, что сейчас, вот-вот он коснётся своими губами моих сухих губ. И его язык вновь проникнет в мой рот, чтобы встретится там с моим. И я снова почувствую, как его кровь смешивается с моей…

— Ты противоречишь сам себе, Малфой…

Хриплый шепот разбивает иллюзию близости, сводящую с ума и рождающую абсурдные чувства и эмоции.

— Раздери тебя дракл, Грейнджер!

Рычит он, левая рука почти ласково касается затылка, когда он выпускает мои волосы, а правая судорожно сжимается на мгновение, лишив меня воздуха, прежде чем оттолкнуть.

Мы стоим и смотрим, как в зеркало, друг другу в глаза с одинаково расширенными зрачками, и мы слышим одинаково рваное дыхание, и ощущаем одинаковое головокружение от нереальности, от гротескности происходящего.

Он отступает медленно, и в его взгляде я вижу ярость, неверие, и что-то ещё, что заставляет замереть моё сердце.

— Убирайся, Малфой!

И он уходит, напоследок громко хлопнув дверью.

А я остаюсь. В голове звенящая пустота, и я даже не пытаюсь проанализировать то, что произошло, понимая одно: этот инцидент полностью вытеснил переживания и мысли о совершенной мною казни, как бы дико и страшно это не было…

* * *

Жаль только стычка с Малфоем отвлёкла меня совсем ненадолго. И чем темнее становилось за окном, тем сильнее сдавливало чувство вины мою грудь. Но я благодарна блондину за несколько часов отсрочки…

В комнате было серо, не темно и не светло. Я не зажигала свечи, света луны, подглядывающей в окно, вполне хватало, чтобы, передвигаясь по спальне, не натыкаться на мебель. Сидела в кресле, вперив бессмысленный взгляд в камин, полный давно потухших обугленных поленьев. И боялась даже моргнуть. Знала — закрой я глаза и перед моим мысленным взором вновь появится Виктор…

Веки становились всё тяжелее, с каждой секундой всё труднее было не опустить их, и боль пересохшей роговицы становилась всё сильней и сильней… И я, наконец, сдалась… Закрыла глаза… И увидела калейдоскоп образов-воспоминаний.

Вот Виктор входит в Большой Зал Хогвартса в окружении своих друзей-сокурсников. Серьёзный до угрюмости, прекрасный в своей суровой мужской красоте… Любила ли я его? Нет. Ни минуты. Уважала? Да. Интересовалась? Бесспорно. Ценила? Ну конечно! И мне безумно льстило его внимание.

И я врала Гарри, когда говорила, что Крам почти всегда молчит. Я просто не могла сказать своему лучшему другу, что мне безумно интересно с его соперником, что Виктор потрясающе образованный человек, и что в беседах с ним я теряю счет времени. Для Гарри это было бы ударом ниже пояса.

Я видела, что болгар влюблён в меня, не понимала почему, но не видеть, не замечать не могла… И взаимностью ответить не могла тоже… А жаль, возможно, всё сложилось бы иначе…

Полгода назад он появился на Гриммо и предложил свои услуги. Нет, он не был членом Ордена, не успел, он и пришёл-то только из-за меня, это все поняли…

И к Лорду он попал из-за меня, вызволять бросился, думал, силой держат… Это мне Дарли поведала, когда ужин принесла…

Вообще мне попалась на редкость болтливая эльфийка. Едва поняла, что откровенным врагом меня пока не считают, начала рассказывать… Что Орден за эту неделю сбился с ног в поисках меня… Что Поттер в последней стычке лютовал так, что из-за него Лорд лишился нескольких юных Пожирателей, и не сказать, что сильно расстроился, скорее, позабавился реакцией Золотого мальчика, я и то нашла это занятным… Что юная Уизли сбежала из школы и теперь наравне с братьями принимает участие в схватках, куда Молли смотрит?

Я её почти не слушала, слишком больно было возвращаться туда, на Гриммо, пусть и мысленно… Но кое-что интересное из её болтовни почерпнула. Например, что мне не доверяли, но ослушаться Лорда и отнять у Него игрушку не могли, а значит, моей жизни пока ничего не угрожало. Что последняя схватка Пожирателей и Орденцев унесла с собой жизни Чанг и, бездарно подставившегося, Эрни Макмилиэна. Что Крам, то ли не услышав, то ли проигнорировав призыв отступать, кинулся на Яксли почти в рукопашную, за что и поплатился…

Прости меня, Виктор!

Открываю глаза, а вместо камина вижу печальную, обреченную улыбку на обезображенном лице болгарина. И ненавижу себя…

А потом лицо Крама сменяет лицо Малфоя. И я ненавижу себя ещё больше, хоть и кажется, что это уже невозможно.

Малфой… Что же происходит? Как это может происходить? Ну не могу же я, в самом деле, чувствовать то, что привиделось мне в нашу последнюю встречу? Откуда, мордред возьми, это чувство? Это неестественное, противоречащее всем логикам желание быть рядом с ним, быть частью его, быть в нём? Ведь он мне даже не нравится! Не в моём, так сказать, вкусе! Слишком тонкий, слишком аристократичный, слишком чистокровный… Мне всегда нравились такие, как Рон, как Крам… Большие, добрые, простые в чем-то, ведь при всей своей образованности Виктор, как и Рональд, как и Гарри, был для меня открытой книгой… А Малфой слишком сложен, слишком темен и жесток… Хотя, кто бы говорил о жестокости? Не прошло и двенадцати часов, как я своими руками пытала одного из лучших, одного из ближайших друзей!

— Драко…

Такое сухое, жесткое имя… Не мягкое, как Гарри, не круглое, как Рон. Не чужое, как Виктор… Просто имя врага, которое так легко срывается с губ. Легче, чем когда-то слетали имена друзей, и приятнее… Но об этом он не узнает… Я сама не хочу об этом знать! Слишком всё будет сложно тогда, а мне бы хоть как-то разделаться с уже имеющейся сложностью.

Я слышу, как шуршит воображаемый шифер моей воображаемой крыши. У меня стойкое ощущение, что всё происходящее — горячечный бред. И на самом деле я лежу сейчас в Мунго, пораженная каким-нибудь новым изобретением талантливой ведьмы — Беллатрикс…

И этот крик… Он не перестаёт звучать в моих ушах. Чуть громче, когда я вновь вспоминаю Виктора. Чуть тише, когда я думаю о Малфое. Но не прекращается. Крам кричит где-то в моей голове. И, что странно, именно этот крик не дает мне утонуть в пучине сумасшествия, именно он заставляет меня держаться на плаву, судорожно балансировать на тонком лезвии, делящим мой мир на просто страшный сон и откровенный кошмар, из которого уже нет выхода…

Больно… Как же больно! А ещё недавно казалось, что больнее быть не может…

И я снова и снова прошу прощения у мертвого друга, словно меня можно простить… Словно для таких, как я, существует такое понятие: «прощение».

Сон накрывает меня холодной волной ужаса и отчаяния, и даже навыки легилименции не помогают абстрагироваться от кошмарной реальности, поглотившей сознание… Сон является лишь продолжением изощренной пытки, которой я сама себя подвергаю в наказание за предательство…

Деревня была маленькая, несколько домиков, раскиданных по долине и занесенных снегом, переливающимся в свете электрических фонарей.

Мы аппарировали на холм, с которого открывался замечательный вид на дома, отсюда казавшиеся совсем крохотными. Мы — это я и несколько Пожирателей из Ближнего круга. Рядом со мной каменным изваянием застыл Люциус. За спиной стоял Яксли, и я отлично различала его дыхание, слышала свист воздуха, проходящего сквозь щели в маске.

Я смотрела, как на улицах деревеньки появились тени, мгновеньем позже оформившиеся в маленьких человечков в черных плащах и тускло сверкающих масках. Слева шевельнулась Белла, и я невольно оглянулась на неё. Женщина, ещё минуту назад бывшая спокойной, преобразилась: хищную улыбку сменил звериный оскал, который трудно было даже представить на человеческом лице. Со стороны деревни послышались крики. Кричали маги, отправляя в беззащитных, ничего не понимающих людей заклинания. Кричали маглы, в ужасе мечущиеся по улице и пытающиеся убежать, спастись…

Я не могла на это смотреть. Но и зажмуриться или отвернуться тоже не могла. Единственное, что мне удалось — отключится. Представить, что всё происходящее очередной ночной кошмар. Его просто надо досмотреть, а потом проснуться в Хогвартсе. И рядом снова будут самые близкие и любимые люди, которые никогда не смогут предать и обидеть. И я снова услышу глупые вопросы Рона, скажу что-то ободряющее Гарри, улыбнусь Невиллу. Посмеюсь с Джинн. Сцеплюсь с Малфоем, наконец. Это все, на что я была способна…

Деревня за несколько мгновений из уютного спокойного уголка, о котором многие мечтают, превратилась в Ад на земле. За какие-то минуты белые сверкающие улицы окрасились кровью, сказочные домики объял огонь, а крики стихли. Кричать было больше некому…

Не подожгли только маленький особнячок, стоящий в некотором отдалении. Черные человечки, словно муравьи, окружили его, но не пересекли даже границы двора.

— Пора.

Я никогда не думала, что услышу голос Снейпа таким: хриплым, пугающим… Даже в Хогвартсе ему не удавалось навести на меня такой ужас.

Малфой взял меня за руку и аппарировал, не иначе боялся, что я убегу…

Мутившее ощущение оборвалось, как всегда, неожиданно. Люциус, шипя что-то о неуклюжести грязнокровок, легко удержал меня от падения в сугроб. Отнял руку, вопреки моим ожиданиям, не вытерев её о бархатный плащ.

— Теренс, выходи! — голос Макнейра был весел, что в данной ситуации казалось особенно страшным. — И выводок свой прихвати!

Теренс не вышел. Лишь сверкнула молния режущего, вылетевшая из выбитого окна и ранившая ближайшего Пожирателя. Не стоило ему этого делать. В мгновение ока маги ворвались в дом, вышибив заклинанием дверь. Лестрейнжд первая прошла по искореженному дереву, безумным шепотом пригласив следовать за ней.

Изнутри особняк оказался довольно уютным. В гостиной на полках стояли магловские снимки улыбающихся людей, среди которых я увидела совсем маленькую девочку с забавными косичками, и беззвучно взмолилась, чтобы её не оказалось здесь. Перед камином лежал труп мужчины, не выпустившего палочку даже после смерти. До слуха донёсся разъяренный бас Яксли, который отчитывал молодого Пожирателя, неосторожно убившего того, ради кого здесь и появились приспешники Темного Лорда.

Я почти вздохнула с облегчением, опрометчиво решив, что теперь-то мы уберемся восвояси, удовлетворившись уже унесёнными жизнями. Но в кухне кто-то чихнул…

Женщина была красива. Её за волосы втащили в гостиную, а следом за ней кубарем влетела девочка. Моим надеждам и молитвам не суждено было сбыться.

Женщину, к моему удивлению не насиловали, но пытали долго. Девочка испуганно жалась к стене, тараща глазенки, и едва ли понимала, за что мучают её маму. Спустя бесконечно долгие минуты ко мне повернулась Белла.

— Не хочешь присоединиться, Грязнокровка?

— Она уже мертва, Белл.

Лестрейндж обернулась к мужу и, словно извиняясь, сказала:

— Осталась ещё девчонка.

Меня прошиб холодный пот. Я смотрела в широко распахнутые от страха детские глаза… Ещё совсем недавно, пытая Крама, я думала, что страшнее быть не может, что это уже предел. Нет. Пределом могла бы стать эта девочка, но и она, что-то мне подсказывало, им не являлась.

Маленький сжавшийся комочек. Заплаканное личико с россыпью радостных веснушек, не к месту напомнивших о Роне. Тоненькие светлые косички, задорно топорщащиеся в разные стороны… Это было выше моих сил!

Кто-то другой — не я — поднял руку. Кто-то другой — не я! — произнес два слова. Кто-то другой — не я!! — смотрел, как в голубых глазах страх сменяется удивлением… Не я!!!

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как это удивление исчезает из взгляда ребенка, вместе с жизнью и светом. Как он становятся тусклыми и пустыми. Как с тихим шорохом маленькое тельце оказывается на полу.

— Это тоже неплохо, — холодный голос Люциуса Малфоя заставляет оглянуться. Мужчина, подойдя ко мне и взяв за руку, резко командует: «Уходим!». И я вновь тону в удушливом мельтешении аппарации.

* * *

Отчет перед Повелителем прошел, словно без меня. Я будто осталась там, в тёплом особнячке. До меня постепенно доходило то, что я сделала… Я её убила. Я отняла жизнь ни в чем неповинного ребенка. И эта девочка всё стояла перед моими глазами…

Холодный голос Его Темнейшества прозвучал приглушенно, словно издалека…

— Уберите её. Малфой?

Слизеринец хватает меня за локоть сильно, но не больно, и уверенно уводит из Зала. И всё, что я понимаю в тот момент — он ведет меня в мою комнату, а не куда-то ещё. Оказавшись в ставшей почти родной атмосфере, я нервно вздыхаю и резко отстраняюсь от Малфоя, спиной упираясь в стену.

— Уходи…

Я шепчу, но уверена, он замечательно слышит, только не реагирует, что неудивительно.

— Уходи, слышишь?

Я чуть повышаю голос, стараясь не смотреть на блондина.

— Уходиии!

И в интонации появляются просящие нотки.

— Я сама, САМА себя ненавижу и презираю! Мне вполне достаточно моей ненависти и презрения! От твоей я просто захлебнусь. УХОДИ!!!

Но он стоит в двух шагах от двери, в четырёх от меня, смотрит и молчит. А я, как всегда, не могу понять, что выражает этот взгляд. От пристального внимания я теряю последнее присутствие духа. Ломаюсь, трескаюсь… И в ушах стоит звон бьющегося стекла, хотя тишина в комнате прерывается лишь моим сдавленным голосом и его тихим дыханием.

— Я знаю… знаю, что не применила к ней ни одного пыточного заклятья, что убила её сразу, быстро. Что Авада Кедавра безболезненна, и я не пролила ни единой капли её крови… Но, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!!! Черт возьми… Я смотрю на свои руки и вижу её кровь… Её там нет, Я ЗНАЮ! Но я вижу… Вижу…

Я то кричу, захлебываясь сухими рыданиями, то шепчу чуть слышно. Безумным взглядом смотрю на свои кисти, и они кажутся мне красными. Меня колотит, руки дрожат крупной дрожью так, что мне с трудом удаётся рассмотреть рисунок на ладонях. И я понимаю — это истерика, но ничего не могу поделать. Задыхаюсь от отвращения к себе, от жалости к убитому мной ребенку. И все доводы разума разлетаются в пыль, натыкаясь на бунтующее чувство справедливости.

А потом раздается громкий звук пощечины, и в комнате наступает тишина. Я даже не заметила, как он подошел. Малфой ударил не больно, но резко и звонко. Этого хватило на то, чтобы я смогла выдохнуть, вдохнуть и хоть чуть-чуть успокоиться.

А посмотрев на него, встретила яростный блеск серых глаз. И услышала не громкий, но жесткий, печатающий каждое слово голос:

— А ты думала, это легко? Думала, что ты так просто сможешь из обычной восемнадцатилетней девчонки, с обостренным чувством справедливости, стать убийцей? Думала, убивать просто?! Не будь дурой, Грейнджер!!!

Его кулаки с силой впечатываются в стену по обе стороны от моей головы.

— Думала, в рядах Пожирателей сплошь маньяки с садистскими наклонностями? Так я тебя разочарую! При оказии присмотрись к этим людям повнимательнее! Слетевших с катушек безумцев — раз-два и обчелся. Поверь мне, я вырос среди них, их дети мои друзья! Тетка Белла? Так она просто несчастная женщина. Безумна? Кто ж спорит. Жестока? А ты знаешь, ЧТО сделало её такой? У Макнейера крыша поехала задолго до того, как он примкнул к Лорду, неспроста он был министерским палачом столько лет. Ты на других посмотри! На Паркинсонов! На Ноттов! На отца моего! Ты им в глаза посмотри! Знаешь, что ты там увидишь? Ужас! Ты хоть на мгновенье забудь о том, что они Пожиратели. Тебе ведь не известно, что привело их под знамена Лорда. Ты не имеешь понятия, что творится в их душах! А я знаю! Я вижу, как отец надирается в неаристократичные слюни после каждого особо жестокого нападения. Считаешь, ему нравится убивать? Думаешь, Снейпу это доставляет удовольствие? Так я тебе отвечу: нет! Не нравится! Вот только выбора у них нет. Единожды вставши на путь, следуй им до конца! Да, лозунг Лорда нашел отклик в сердцах многих чистокровных волшебников, но это не делает их животными! Каждый из них видит ночами убитых им людей. Каждый слышит крики боли, мольбы о пощаде. Каждый просыпается в холодном поту. Но это их жизнь! Это их война! Понимаешь?

Я не понимала. Даже не пыталась. На мой взгляд, расстреливать безоружных, беспомощных людей было чем-то далеким от войны. Гораздо ближе ко всем этим зверствам стоял термин «геноцид».

— Ты пытаешься оправдать их…

Он тяжело вздыхает, отводит ненадолго взгляд, а когда его глаза вновь встречаются с моими, я вижу в них горечь.

— Я не оправдываю, — устало произносит он, — просто я могу их понять. Стараюсь, хотя бы…

И впервые, за почти восемь лет знакомства, я вижу его настоящего. Без маски равнодушия и презрения на лице. Просто парень, хотя нет — молодой мужчина. Странно, они с Гарри и Роном ровесники, а мои бывшие друзья в сравнении с человеком напротив — чистые дети…

— Двадцать лет назад подростки, только закончившие Хогвартс, были очарованы идеями Лорда. Они понятия не имели, как далеко всё зайдет. Не понимали многого — опыта не хватало. А когда опомнились, было поздно — Лорд уже крепко держал их, контролировал. Да, восемьдесят процентов Пожирателей были рады-радешеньки безвременной кончине своего лидера. А когда Он воскрес, если можно так выразиться… Что они могли поделать? Мощь Его велика, ты даже не представляешь насколько! И Его боятся. У всех есть семьи, почти у всех дети… Моё поколение хотя бы видело, во ЧТО ввязывается… Вот только изменить мы ничего не могли. Приглашение Лорда сродни приказу, наказание — в лучшем случае смерть, и хорошо, если твоя. Только Он любит наказывать иначе. Например, заставить сына убить отца, или мать пытать дочь. Мы просто не могли предать родителей…

— Всегда есть выход… — слабо возражаю я, и в серых глазах появляется боль:

— Не всегда, Гермиона… Далеко не всегда... С нашего курса метки избежали только Забини и те немногие, чьи родители не примкнули к Лорду в первую войну, да ещё Дафна Гринграс, её отцу удалось откупиться.

— Но ведь Забини… — вяло произношу я, а в ушах звучит: «Гермиона», как странно слышать собственное имя теперь, тем более из уст старого врага, да ещё и с такой интонацией…

— Забини не нужны Лорду, у них нет ни связей, ни состояния, ни талантов. Лорд с помощью нас накрепко привязал к себе наших отцов. Теперь, даже если они и помышляли о предательстве, ни один не решится. И дети не пойдут против родителей. Лорд, видишь ли, далеко не глуп.

Во мне вдруг просыпаются чувства сродни материнским. И безумно хочется обнять его, помочь. Кажется, что это объятье поможет и мне. Вот только так ли оно нужно?

— Не пытайся заставить меня жалеть себя.

— Ты все-таки дура, Грейнджер, непробиваемая. О какой жалости может идти речь? Жалость делает человека слабее, вот только нам нельзя становиться слабыми — это значит смерть. А мы, как ни странно, любим жизнь.

Он горько улыбается, и я понимаю, что первый раз вижу его улыбку. Не презрительную гримасу памятную с детства, а именно улыбку. И единственное, чего мне хочется — прижаться к нему, почувствовать его губы на моих губах, не так, как в Гостиной — агрессивно и жестоко, а нежно. И это совершенно осознанное желание не находит протеста внутри меня. И не имеет значения, ответит ли он…

Медленно поднять руку. Провести, чуть касаясь, ладонью по щеке. Встретить удивленный взгляд и, поднявшись на цыпочках, едва ощутимо коснуться теплых сухих губ своими. Отстраниться. Заглянуть в глаза и разучится дышать от уведенного в них. А потом почувствовать легкое прикосновение теплой руки на талии. Откликнуться на невысказанную просьбу и прижаться всем телом близко-близко. Уткнуться носом в шею, обнять, не замечая слез на щеках. Почувствовать, как крепко и, в то же время, бережно он прижимает меня к себе. И научиться, наконец, снова дышать, но теперь в унисон с ним.

Мы долго стояли обнявшись, почти вечность, но нам не хватило бы и ещё одной такой вечности. Он отстранился первым. Ласково провел ладонями по моим щекам, стирая слёзы. Нежно, что было абсолютно естественно, несмотря на кажущуюся нереальность происходящего, поцеловал. Почему-то в правый глаз, что заставило удивленно охнуть. И ушёл, прошептав:

— Спасибо.

Хотя благодарить, наверное, должна была я, ведь вовсе не он находился совсем недавно в состоянии истерики.

Я медленно дошла до окна, облокотилась о подоконник и невидяще уставилась в сад, ощущая, как возле лопаток, на месте едва зарубцевавшихся шрамов, осторожно проклёвываются новые крылья.

* * *

А на следующий день я узнала гнев Повелителя… Он не произнёс ни единого слова, даже палочку не достал, просто смотрел на меня алыми провалами глаз, а я корчилась на полу, задыхаясь от боли. И когда под ногти будто запустили тысячи иголок, когда выворачивались суставы, когда кожа горела, словно от химических ожогов, разъедающих плоть, я только старалась не закричать. И стискивала зубы, в кровь прокусывала губы, нечеловеческими усилиями старалась держать открытыми глаза, чтобы хоть как-то отвлечься от раздирающей на куски боли, позволяя взгляду натыкаться на окружающие предметы и сосредотачиваясь на обронённой кем-то запонке или на вычурном кресле не к месту, поставленному в углу залы. И это помогало, не сильно, но все же…

А потом всё кончилось. И что-то заставило меня подняться. И моё полуживое тело, оказавшееся, к моему удивлению, ещё способным двигаться, кто-то транспортировал в мою комнату. Точно не Малфой.

Дарли принесла восстанавливающее зелье и, тряся ушами, поведала мне о том, что я теперь являюсь помощницей Снейпа. Что сам Снейп от этого далеко не в восторге, Дарли могла не сообщать. Ещё эльфийка принесла одежду — черную юбку, серую блузу и черную же мантию, сообщив при этом, что господам не нравится мои магловские обноски. Кто бы сомневался…

Ближе к вечеру всё та же Дарли проводила меня в лабораторию, где злой, как Мордред, Снейп рявкнул мне что-то похожее на:

— Мне необходимы листья караганы, мелко нарезанные, живо!

И я споро принялась шинковать и без того маленькие листочки акации желтой.

Работа со Снейпом мало чем отличалась от урока зельеварения. Разве что у котла стоять не приходилось, не доверяли. Зато резать различные растения в соломку, кубиками, кружечками, колечками; крошить, перетирать в пыль все возможные твердые ингредиенты; разделывать составляющие части зелий животного происхождения, орудуя ножом с виртуозностью мясника — это, пожалуйста.

Естественно мне ни разу не сказали спасибо. Да что там «спасибо»? Ни разу даже не хмыкнули одобрительно. И если бы раньше, когда я ещё была Гермионой Грейнджер, меня бы это задело, то сейчас оставляло равнодушной. Я продолжала четко выполнять порой откровенно грубые приказания своего бывшего профессора.

Дни текли за днями, постепенно сливаясь в недели. Я почти не вылезала из лаборатории Снейпа, что вполне меня устраивало. Процесс измельчения, перетирания, смешивания и других способов подготовки ингредиентов оказался прекрасным методом снятия стресса.

За несколько недель я видела Малфоя лишь пару раз — случайно столкнувшись с ним в коридоре или налетев на него из-за угла. И каждый раз он был вежлив до тошноты, спокоен и малословен. И я уже почти убедила себя в том, что случившаяся в моей комнате, после нападения на магловскую деревушку, сцена — не что иное, как плод моего воспаленного сознания. Вот только губы, помнящие мягкость его губ, тело, помнившее тепло его прикосновений, несколько портили действенность сеансов аутотренинга…

Ахтунг! Стич очень долго мучил текст... Стич почти забыл, что в этом фанфике к чему... Альбинос заранее за всё извиняется и унижено кается в не знании Родного и Могучего... Текст не вычитывался людьми знающими русский язык, мы со Стичем и Ворд не в счет, по сему прощения просим...

Снейп послал меня в Лютный за ингредиентами. Теперь он полностью переложил на меня обязанности связанные с пополнением лаборатории. А первые разы отпускал скрепя сердце и с таким лицом, словно его заставили сожрать полпуда лимона без сахара, хотя эта гримаса у него почти постоянно…

Управилась быстро, делов-то: две аппарации и сухой разговор с продавцом. Я уже собиралась обратно, но моё внимание привлек шум на Диагон-Аллее. Дернул же черт туда сунуться! Или Мерлин послал, с какой стороны посмотреть…

Стоило только завернуть за угол, меня словно парализовало, как в далеком детстве в кинотеатре, будто всё происходящее далеко, в другой реальности, а вовсе не в трёх метрах от меня, я стояла и смотрела, не в силах пошевелится. Завороженная видом мечущихся в схватках Пожирателей и Орденцев, оглохшая от грохота разрывающихся заклятий, не нашедших своей цели, от криков сражающихся, ослепшая от отблесков десятков лучей переливающихся всеми цветами радуги… Лиловые, желтые, голубые, но чаще зелёные и красные… Одна из теней вдруг вильнула, отправила в соперника ледяно-синий Петрификус, материализовалась передо мной и я ощутила боль в, словно тисками сжатых, плечах. Меня тряхнули, хорошо так, чувствительно, я даже почти вышла из охватившего меня ступора:

— Жить, блять, надоело? Хрена ли ты творишь, Грейнджер?

Малфой… Что ж ты так орёшь-то? Возмутиться я не успела, слизеринец отшвырнул меня в сторону, резко разворачиваясь и выставляя щит, о который тут же разбилось чье-то Круцио. Практически моментально он снова оказался подле меня, силой поднял, приголубив головой об кирпичную кладку стены, вроде даже на пощечину изготовился, по крайней мере, руку занес, а опустить не успел…

Из шока меня вывел вовсе не блондин, а летящая ему в спину Авада. Я даже смогла аппарировать, вплетаясь в копошащийся бело-серый клубок озверевших от ненависти людей. Где я потеряла Малфоя – не помню. Я только услышала его голос, выкрикивающий очередное заклятье, из чего предположила, что змеёныш жив… Пока…

Это было чертовски больно — посылать во вчерашних друзей молнии заклятий, грозящих увечьями в лучшем случае. А вот налететь на чей-то смертоносный луч почти не страшно…

Я захлебывалась от разлившейся по Аллее жажды крови, и от Орденцев её исходило едва ли меньше чем от Пожирателей. С удивлением заметила, как Лестрейндж отбил Сектусемпру Нимфадоры Тонкс, летящую в меня. Крикнул мне при этом что-то явно не цензурное. Только вот благодарности не дождался… Поттер ожесточенно палил заклятиями направо и налево, совершенно не прицеливаясь, да и осуществить подобное было сложно, противники сменяли друг друга с бешеной скоростью.

Вся эта какофония прекратилась в один момент. В Аллею аппарировал отряд Авроров, принудивший Пожирателей отступить. Приспешники Лорда исчезли с места сражения в считанные мгновенья… Словно полопались мыльные пузыри.

И я почти последовала их примеру, когда заметила оседающую в каменное крошево фигуру, в пылу боя потерявшую маску… Что б тебя!

Орденке потребовалась секунда, что бы оказаться рядом, мне – доля секунды.

— Только попробуй, Рыжая!

Моего рыка хватило на то, что бы Джинни замешкавшись, опустила руку. Я не удержалась, взглянула в её глаза, и отшатнулась, подавившись болью и непониманием, пришедшими на замену ненависти, направленной на блондина. Она всё ещё не верила, видела, но не принимала, не могла принять моё предательство… Казалось, что она вот-вот расплачется, жалобно попросит перестать так глупо и страшно шутить. Да только я не шутила, и она, в конце концов, это поняла. А я так увлеклась, что почти потеряла преимущество потому, что Уизли уже поднимала палочку…

Но я оказалась все же быстрее, аппарировав со слизеринцем в первое, пришедшее на ум место, оказавшееся вовсе не Малфой-Менором.

* * *

То, что трансгрессировать в дом родителей было достаточно глупой идеей, я поняла, едва оказалась на мягком ковре гостиной, окончательно в этом убедившись, увидев две глубокие кровоточащие раны, наискось пересекающие спину слизеринца. Но аппарацию я совершила почти не думая, рефлекторно выбрав конечным пунктом место, которое считала самым безопасным – дом был ненаносим и кроме меня о его местонахождении знали только маглы. Волшебники ни за что бы не нашли его, об этом я позаботилась очень давно, наложив на дом такой комплекс чар, что взломать защиту делом было не только трудоемким, но и трудновыполнимым. Проблема заключалась в отсутствии в доме родителей медикаментов как таковых, исключая скудную аптечку с таблетками от мигрени, пузыречками со спиртовыми антисептиками и ватно-бинтовым набором… Тщательно осмотрев парня, я пришла к выводу, что переносить Малфоя в Менор нельзя – повторная аппарация с такими-то раненьями легко могла закончится фатально для змеёныша... Лекарственных зелий у меня не было, да и не это было основной проблемой, самое главное было отсутствие опыта в лечении подобного рода травм… Нет теоретически я представляла, что нужно сделать, но по-хорошему Малфоя надо было бы показать штатному колдомедику Пожирателей, если можно так сказать о старичке Холстене, человеке, которому были до лампочки все войны и которому было совершенно наплевать кого лечить. Однако для этого необходимо было подвергнуть слизеринца трансгрессии, чего я делать боялась, или раскрыть Пожирателям последнее место, где я могла быть собой, последнее убежище…

Все эти мысли пронеслись в голове за считанные секунды, и я достаточно быстро приняла решение…

Оставив Малфоя на полу гостиной, я аппарировала в Менор максимально близко к лаборатории Снейпа, молясь всем святым, что бы самого профессора там не оказалось, я метеором пронеслась по коридору к массивной, обитой железом двери в королевство Снейпа. Доступ к святая святых у меня был, более того, мой бывший профессор, вынужденно переложил на мои плечи учет-выдачу лекарственных зелий и притирок, ибо я, в отличие от него, в Меноре была почти постоянно, а искомые зелья могли потребоваться в любую минуту, так что я прекрасно знала, где лежит то, что мне необходимо…

Всё заняло не больше десяти минут и вскоре я уже обрабатывала повреждения Малфоя: сначала обеззараживающим раствором заливала каждый миллиметр ран, заворожено наблюдая как вспенивается он при соприкосновении с плотью; потом осторожно наносила кровеостанавливающее зелье, сворачивающее все еще сочащуюся из ран кровь; а после в чуть подсохшие раны медленно и аккуратно втирала тягучую ароматную мазь, ускоряющую регенерацию. А когда Малфой был перебинтован, отлевитирован на второй этаж и уложен на мою постель в моей же комнате, я потихоньку выпоила ему коктейль из трех прекрасно взаимодействующих друг с другом зелий: кроветворного, анестезирующего и восстанавливающего…

И только когда все было закончено, устало опустилась на пестрый прикроватный коврик. Меня понемногу начинала бить крупная дрожь, не позволяющая ничего взять в руки, заставляющая стучать зубами, и с трудом втягивать в себя воздух… А может то была истерика, только сухая, без слезных угрызений совести, без легкого помутнения рассудка… Следовало признать, что я чертовски испугалась за жизнь Малфоя, за жизнь врага — человека который так искренне презирал меня долгие годы и которому я отвечала не менее искренней взаимностью.

И этот бой…

Мой первый бой.

Раньше, когда я ещё была членом Ордена, я не принимала участия в стычках. Сначала старшие Ордена считали, что мы слишком малы. Потом, что недостаточно сведущи в ЗОТИ. Позже меня не допускали от того, что полом не вышла. Причем мне удалось убедить даже Молли, мне удалось заполучить поддержку Люпина, даже Гарри и Рон не были против, но неожиданно уперлись близнецы. И они были столь убедительны, что Люпин, Кингсли и иже с ними встали на их сторону. Я никогда не ругалась с Фредом и Джорджем так, как тогда. Меня очень обижало, что ту же Чанг на вылазки брали, хотя она и была разительно слабее меня.

Но думала ли я когда-нибудь, что мне придется обороняться от заклятий друзей? Даже в кошмарных снах мне не могло это привидеться…

На Диагон-Аллее, я краешком сознания отметила сюрреальность происходящего и переключилось на более насущные проблемы. А вот теперь я вновь переживала эту стычку, и чертова память с мазохистским упорством подсовывала мне все новые и новые воспоминания. Вот Тонкс с презрением запускает в меня режущее… Вот мой Ступефай разбивается о вовремя поставленный щит Люпина… Вот Поттер на несколько мгновений замирает и тупо пялится на нас с Малфоем застывших у стены, а вот его отпихивает Рон и выпускает из своей палочки зеленый луч… И я чувствую глухую злобу поднимающуюся из груди и направленную на бывшего друга… Может я, все-таки, стала чудовищем?..

Вот уж никогда не думала, что мне придется защищать школьного врага, никогда не думала, что меня будут оберегать Пожиратели Смерти от моих же друзей…

Надо быть честной хотя бы с собой, даже пытая Крама, я не чувствовала себя настолько предательницей, даже выпуская Аваду в лицо конопатой девчушки я могла оправдаться тем, что действую не по собственной воле, а потому, что исправить и изменить уже вряд ли что могу… А там на Диагон-Аллее могла! Я могла не вмешиваться! Я могла аппарировать оттуда, уйдя от схватки, и даже Лорд не стал бы меня винить и наказывать за это. У меня иные обязанности, я «лабораторный эльф» Снейпа. Я не участвую в схватках – мне не доверяют.

Сегодня я словно очутилась в зазеркалье… Я никогда, никогда не видела столько ненависти в глазах близких людей, в глазах той же Тонкс, в глазах Люпина… А может все потому, что ненависть их никогда не была направлена на меня? И я была удивлена поведением Пожирателей. Мне отчего-то думалось, что они подобно диким волкам-одиночкам – воюют только за себя, но пусть схватка была не долгой, я все же видела, как ими выставлялись щиты, закрывавшие соратников. И поступок Лестрейнджа меня, мягко скажем, удивил. Ему не было резона отбивать то режущее. Кто я ему? Всего лишь грязнокровка, непонятно с чего переметнувшаяся к врагам, но видимо в этот день, он признал меня своей, а «своих» не оставляют даже Пожиратели, в этом я убедилась там на Диагон-Аллее. За те несколько секунд, во время которых с места схватки убирались последователи Лорда, я успела заметить, как они подбирали раненых, иногда рискуя прилечь рядом, потому как поток заклятий со стороны Орденцев и Авроров в разы усилился, как только они почувствовали силу на своей стороне…

И я задалась вопросом: есть ли между нами разница? И сама себе ответила – есть. В том, что Орденцы не пытают людей и не забирают жизни у ни в чем не повинных маглов, мстя им за то, что делали их далекие предки, мстя за инквизицию, которая была лишь порождением страха и к людям двадцатого века отношения не имеющую… Но ведь это тоже страх, я поняла вдруг, что эти люди, те что встали на сторону Лорда, боятся за свой быт, я вдруг осознала, почему они так не любят грязнокровок, вовсе не потому, что те якобы крадут их магию, а потому что они могут положить конец столетиям уединенной комфортной жизни магов, могут поведать всему миру, что сказки о волшебниках и феях совсем не сказки… Потому что у каждого маглорожденного волшебника есть родные, которые знают о возможностях их, а значит, могут рассказать другим, и пусть сначала им никто не будет верить, но потом? А значит есть у этих чистокровных снобов резон защищаться нападением, пусть это и не укладывается в моей голове… Как тогда сказал Малфой? «Я могу их понять, стараюсь по крайней мере…» Вот и я вдруг смогла их понять, не принять, но понять их мотивацию, и самое страшное, что не смогла их осудить, как осуждала раньше и вдруг вспомнила странную фразу Фреда оброненную вскользь в пылу ссоры с Роном, кажется речь в этом споре была о том, какие все слизеринцы суки… Так вот Фред тогда сказал: «Я воюю не со слизерином, а с Волдемордом. И ни ты, ни я не знаем, что творится в душах наших с тобой ровесников, может им так же страшно убивать, как и нам?» Это была очень странная фраза, для нас в тот момент почти еретичная, странная ещё и тем, что Фред и Джордж возглавляли отряд Мстителей, они принимали участие в любой заварушке, они совершали разнообразные пакости везде, где только могли появится Пожиратели, они терроризировали Министерство, находившееся под пятой Лорда… Но при этом я ни разу не слышала о том, чтобы кто-то из их команды применил заклинание серьезнее Петрификуса, в плане вреда здоровью, да и в речах их я не чувствовала действительной злобы, лишь яростный азарт и лихое воодушевление… Они словно играли, видимо забыв о том, как всё серьезно…

Кстати близнецов в Аллее не было, что даже несколько странно. Зато была Рыжая, хотя это как раз и объясняется их отсутствием, Фред и Джордж не допустили бы её участия, если бы знали.

Эти глаза…

Ты уж прости, Джинн, но Малфоя я тебе отдать не могла, кого другого – пожалуйста, но не его … Не Драко… Я сама не понимаю пока, как и когда он стал мне так необходим. Не понимаю, как такое возможно, по всем законам психологии я просто не могу испытывать подобные чувства. И к этому есть немало аргументов, рушащихся при одном только взгляде на его бледное лицо…

И ведь я не отдавала ему долг за спасенную жизнь, мы были квиты если уж на то пошло, но оставить его там… Даже мысли не возникло. Хотя будь на его месте, например, тот же Лестрейндж, твоя палочка, Уизли, отняла бы сегодня жизнь у Пожирателя Смерти.

Едва различимый стон отвлёк меня от воображаемого диалога с бывшей подругой. Я поменяла положение и теперь стояла на коленях, чуть склонившись над Малфоем. Парень приходил в себя медленно и болезненно, ибо действие обезболивающего должно было уже закончится, я специально снизила дозу, для того, чтобы организм не ушел в забытье на совсем, слишком бледен был Малфой, слишком слабым было его дыхание, слишком много крови он потерял… И я просто испугалась, что стандартная доза анестетика ввергнет его в состояние своеобразной комы или организм и вовсе откажется бороться… К тому же Малфой лежал на спине, а следовательно на свежих ранах, ощущения не из приятных, уверена, но в другу позу его положить я не могла…

— Малфой. – негромко позвала, осторожно коснувшись его горячей щеки.

Парень открыл мутные больные глаза, окинул комнату расфокусированным, словно пьяным, взглядом, посмотрел на меня и то ли прохрипел, то ли прошептал:

— Где мы?

— В доме моих родителей…

— Где?

— У меня дома, Малфой.

— Как мы здесь…

— Оказались? – закончила за него. – Извини, но я меньше всего думала о том, куда аппарирую, утаскивая тебя с Аллеи, а сейчас трангрессировать в Менор поздно, ты слишком слаб …

Парень судорожно сглотнул:

— Ощущение словно лежу на раскаленных железных решетках.

— Тебе спину режущим располосовали. – просветила я.

— Ясно. – выдохнул Малфой сглотнул ещё раз и попросил:

— Дай воды… Пожалуйста…

— Сейчас.

Легкий взмах палочкой и будильник на прикроватной тумбе трансформируется в безупречный стеклянный бокал, тихий шепот: «Агуаменти» и журчание воды…

Парень облизывает губы и пытается приподняться на локтях, но со стоном откидывается обратно и криво усмехается.

— Сейчас, подожди.

Шепчу я, осторожно просовывая руку под его голову чуть приподнимая её, подношу бокал к его пересохшим губам, с непривычки получается неловко и ему явно не очень удобно… Малфой пытается помочь рукой, но делает ещё хуже и вода выплескивается, тоненькими струйками стекая по подбородку…

— Ты меня намочила. – капризно шепчет он.

— Прости…

— Брось… — перехватывает мою руку с зажатой в ней палочкой, когда я собралась высушить намокшую наволочку и ворот его рубашки. – Само высохнет…

Но руку почему-то не выпускает и в глаза не смотрит, уставившись куда-то в потолок…

— Надо предупредить…

— Надо… — соглашаюсь я, не дослушав, но прекрасно его поняв. – Но мы этого делать не будем.

Он переводит взгляд на меня и мычит что-то вопросительное. Теперь мой черед отводить глаза.

— Ты не поймешь. – шепчу я, пытаясь отнять у него свою руку.

— Попробуй… Вдруг я не настолько туп. – и сжимает мою вырывающуюся кисть чуть сильнее.

— Это моё убежище, я не могу его лишиться, а значит, и привести сюда никого не могу, а не увидев тебя, мне никто не поверит…

— Ну и чего я должен не понять? – иронично хмыкает Малфой и закашливается.

— Малфой. – тревожно шепчу я и слышу сдавленное:

— Нормально, сейчас, подожди… Все нормально…

Слизеринец успокаивается, выравнивает дыхание и болезненно морщится…

— Так чего я должен не понять? – повторяет. – Того что ты не спешишь показывать Лорду все свои карты и оставляешь за собой пути отхода? Брось, Гермиона, все я понимаю… Но тебя накажут…

— Знаю… — отвечаю и отворачиваюсь, потому что боюсь, действительно боюсь того, что будет, когда мы вернемся в Менор… Мне уже знаком гнев Повелителя… — Но меня накажут в любом случае, а если это сделают сейчас, то тебе некому будет помочь, пока я выхаживаюсь… Дом ненаносим…

— Ты можешь послать патронус моему отцу…

— Нет… Не могу…

— Да полно. – не верит он. – Даже я знаю твою серебристую выдру…

— Я не могу, Малфой! – повышаю голос я и слышу задумчивое:

— Так что же там произошло, Гермиона…

Это не вопрос, скорее мысли вслух, поэтому вместо ответа я спрашиваю:

— Почему ты зовешь меня так?

Молодой человек некоторое время непонимающе смотрит на меня, а потом в глазах его вспыхивает догадка и он переспрашивает:

— Как? «Гермиона»?

Я киваю, а Малфой улыбается, и я вновь поражаюсь тому, как искренняя улыбка делает его вид мягче и приветливее, и все ещё не верю, что он улыбается мне так, что я вижу не презрительную усмешку гримасой коверкающую его лицо, а именно улыбку…

— Мне нравится твоё имя, вот и все… Оно мне всегда нравилось, да случая произнести не было, вражда не способствует к обращению по имени, – его глаза становятся серьезными, но заканчивает он неожиданно весело. – Так что я просто пользуюсь моментом. Во всяком случае «Гермиона» звучит лучше, чем «Грейнджер» или «Грязнокровка»..

— Да уж, — тихо отвечаю я… — Только не жди, что я начну тебя звать Драко…

— А я и не жду. – спокойно отвечает он. – Меня вполне устраивает то, как ты меня зовешь, и как эмоционально звучит моя фамилия в твоих устах. – и Малфой снова улыбается…

— Кто из нас сошел с ума, Драко? – вопреки собственному утверждению я называю его имя, в очередной раз удивляясь легкости с которой это получается и слышу тихое:

— Не знаю… Кажется оба…

А потом вдруг он выгибается дугой, закусывает губу, предупреждая готовый сорваться стон, а я кривлюсь от боли, потому что моя ладонь все ещё в его руке, сейчас судорожно сжатой. И с трудом высвободив свою руку, я непонимающе смотрю на него, прежде чем схватить за плечи и силой прижать к кровати, пытаясь поймать горячечный взгляд широко распахнутых глаз.

— Что с тобой? – тревожно спрашиваю я. – Малфой? Успокойся! Слышишь, сейчас пройдет. Должно пройти. – я произношу это не для него, а для себя. Саму себя пытаясь убедить в том, что ничего не происходит и сейчас все пройдет…

Тело парня ещё некоторое время бьется под моими руками, а потом обмякает, и Малфой закрывает глаза, и отпускает в кровь прокушенную губу… Я смотрю на бледное лицо с заострившимися чертами, на выступившую на лбу и висках испарину и алую струйку стекающую по подбородку, вслушиваюсь в едва различимое дыхание и пытаюсь понять, что только что произошло…

Наколдовываю платок, которым осторожно убираю с лица слизеринца кровь и пот, думая, что он без сознания и слышу вдруг задумчиво-тихое:

— Ты уверена, что это было именно режущее?

— Судя по характеру ран… — озадачено откликаюсь я, и принимаюсь было объяснять, но он перебивает:

— Ни хрена это не режущее… Это кое-что по круче… Обожаю Орденцев, — вдруг почти весело шепчет он. – Вот скажи, Гермиона, откуда вам, светлым, известны такие заклинания, их же не каждый темный знает… И ладно ты, твои познания в этом объясняются благими стремлениями и тягой к неведомому, но Уизли-то это зачем? Ему мало легальных проклятий?

— Уизли? – оторопело произношу я, едва ли понимая, о чем он.

— Да. – выдыхает Малфой, облизывая губы, и открывает глаза, переводя взгляд на меня. – Да, именно Уизли… Рональд Уизли, если быть более точным…

Действительно, откуда ему знать? Хотя я уже ничему не удивляюсь…