Для многих лондонцев это был самый обыкновенный день. Люди как всегда спешили куда-то по делам, создавая нестройные потоки себе подобных, по широким улицам неслись автомобили. Кто-то опаздывал на совещание, кто-то спешил домой. Среди всей этой людской толчеи медленно брела девушка лет восемнадцати (во всяком случае, столько ей можно было дать, если не приглядываться), тащившая в руке сумку с ноутбуком, которому минуло уже пять лет. Она была чужой в этом городе, даже в этой стране и только несколько днями ранее приехала вместе с другими молодыми специалистами по стипендиальной программе для стажировки в небольшой химической компании. Нельзя сказать, что эта стипендия была слишком большая, да и стажировка была по большей части символическая, но для тех “немногих”, кто удостаивался подобной чести, это была отличная возможность практически “на халяву” съездить за границу, а об условиях проживания и работы даже не приходилось говорить: при средних зарплатах в России о таком оставалось только мечтать.
Впрочем, на последнее девушке с ноутбуком было как-то наплевать. Она никогда раньше не была за границей до этого, и нынче не испытывала какой-то эйфории от пребывания в другой стране, она в принципе не любила высовываться куда-либо дальше университета, которому отдала восемь лет своей жизни. Идея со стипендиальной программой принадлежала ее шефу, Ивану Петровичу, доктору наук сорока пяти лет отроду, обладающему неиссякаемым энтузиазмом и набором научных идей, а также просто заботящемуся о благе своих подопечных — студентов и аспирантов. Он-то и пробивал свой теперь уже бывшей аспирантке Анне Лапиной, с успехом защитившей кандидатскую диссертацию, участие во всевозможных стипендиях, грантах и соавторство в статьях, причем сама девица обычно выражала бурные протесты по поводу всего выше перечисленного. Ей вообще казалось, что шеф слишком высокого мнения о ней и ее талантах, раз упорно не желает поверить в то, что часть оценок в красном дипломе поставлены вовсе не за идеальное знание предмета, а, например, за красивые глаза (хотя сама девушка красавицей себя не считала) или знание латыни (мало ли, какие тараканы у преподов в голове), и прочит будущее в лабораториях США или Германии. Но Лапина совершенно четко представляла, что работать ударными темпами (как ей рассказывали знакомые и знакомые знакомых) все время она не сможет и не захочет, карьерный рост, несмотря на университетские регалии, абсолютно безразличен, лишь бы дали лабораторию, где, желательно, будет минимальное количество людей, не больше трех, дешевое жилье, а там и на еду хватит, да и вряд ли она сумеет прижиться в чужой стране со своим-то характером! Впрочем, ее мечта практически осуществилась: однушка на окраине Москвы напополам с подружкой, работа с утра до вечера — поставить какую-нибудь реакцию, про которую можно спокойно забыть на несколько часов, в течение этого времени успеть позавтракать (и одновременно пообедать), провести занятия у, по большей части, тупоголовых студентов, поставить еще несколько реакций, потом все проанализировать и валить домой, чтобы поужинать, посидеть в Интернете и, наконец, завалиться спать. Денег на оплату жилья и продукты едва хватало, поэтому Анна и взялась преподавать органическую химию, хотя преподавание ненавидела и абсолютно точно осознавала, что талантом педагога не обладала и даже самые простые вещи объясняла из рук вон плохо.
В этом отношении Лондон по сравнению с Москвой казался просто раем: нормированный рабочий день, довольно простые задания, просто огромное месячное пособие и комфортабельная квартира за счет предприятия. В какой-то степени это было что-то вроде пробного теста: насколько сможет она приспособиться к жизни на Западе, если вдруг решит последовать совету шефа.
Первая неделя у стажеров была вводная: всех разбили на пары, пообещав в ближайшем будущем дать проекты для выполнения, к каждой паре прикрепили куратора, который должен был в течение всего времени, которое будет длиться стажировка, следить за тем, как работают его подопечные и помогать им случае возникновения трудностей. Также в задачу кураторов входило помочь новоприбывшим с адаптацией как среди коллег на фирме, так и в городе в целом. Рабочий день у стажеров пока был сокращенный — с 9 до 15, т.к. никакую серьезную работу им пока не доверяли, и большая часть требований сводилась к “посмотрите сюда: здесь у нас то-то”, “обратите внимание: этот прибор работает так-то”, “сходите туда”, “принесите что-нибудь другое”, поэтому свободные вечера, пока таковые имелись, молодежь посвящала изучению города и его окрестностей. Но Анна Лапина к ним практически никогда не присоединялась: она не любила толпу, всегда чувствовала себя как-то неуютно и одиноко, хотя сама по себе любила одиночество, и в принципе ей было не особо интересно. Ей вообще мало что было интересно в последнее время, не черное, не белое, сплошная серость, но хотя бы эта серость была стабильной в жизни девушки, не допуская как ярких впечатлений, так и конкретных неприятностей.
Сейчас она возвращалась из Гайд-Парка, в котором любила проводить время с книгой или своим вездесущим ноутбуком — главное найти вай-фай точку со свободным доступом. Хотя гулять она в принципе не любила, но, насидеться в квартире, рассуждала она, еще успеет, и поэтому насиживала одну и ту же скамейку в парке, не удосужившись сделать даже пару фотографий, несмотря на то, что постоянно носила с собой цифровой фотоаппарат, который ей в поездку дали друзья. Была пятница, т.е. последний “халявный” рабочий день, и потому кураторы потребовали прийти на фирму к пяти вечера, чтобы, наконец, получить свои задания на ближайший месяц. Краем глаза Анна заметила, как по ней кто-то быстро пробежался взглядом, и увидела пару людей в черных балахонах, быстро скрывшихся в переулке. “Готы”, — буркнула девушка себе под нос и наконец-то соизволила перевести взгляд на витрину напротив. На ней была простая черная мантия, похожие носили студенты старейших английских университетов еще со времен Средневековья, немного великоватая, но, тем не менее, по-своему удобная и любимая. То, как мантия появилась у девушки, — отдельная история, заметим лишь, что у Анны она появилась еще в Москве в бытность ее аспиранткой, а также то, что девушка, хоть и отрицала обычно свою заинтересованность в чем-либо, все же немного увлекалась историей и искусством средних веков, и потому считала мантию весьма эффектным элементом своего стиля, практически никогда с ней не расставаясь. При этом ни к каким молодежным субкультурным течениям она себя не относила, соответствующие собрания и сайты не посещала, и вообще к подобным явлениям в обществе относилась достаточно нейтрально, в конце концов, у каждого свои тараканы в голове.
Ей показалось или нет, но, похоже, несколько таких же людей в черных балахонах зашли в здание фирмы через черный ход, находившийся с торцевой стороны здания, выходившей на один из безлюдных переулков. “Странно, — подумала Лапина и ускорила шаг, чтобы поскорее добраться до главного входа, — кажется, дело пахнет жареным”. И действительно, как посторонние могли зайти в здание фирмы, тем более через черный вход, на котором стоит пароль, а доступ осуществляется по магнитным картам? Девушка мысленно попыталась вспомнить людей, с которыми она успела познакомиться — жаль только, что на лица у нее память плохая, и привязка “имя-объект-атрибут” хромает. Вроде бы никто из тех, кого она смогла вспомнить, ни к каким субкультурным течениям не принадлежали, во всяком случае, явно. Можно было предположить, что несколько парней, понадеявшись на русский авось, решили незаметно прихватить несколько реактивов, чтобы сделать взрывчатку, да глупости все это, ребячество, да и лето еще, хоть и прохладное, до Хэллоуина далеко, чтоб так вынаряживаться. Зайдя в вестибюль, Анна в первую очередь посмотрела на часы — почти впритык, но еще успевала. “Так, надо срочно сказать персоналу о посторонних”, — подумала девушка, что и не замедлила сделать, сообщив на ломаном английском о своих наблюдениях охранникам и секретарше. Нет, на самом деле, у Лапиной словарный запас был вполне достаточный, она могла делать переводы без словаря — когда речь идет о научной литературе, но зато, редко поминаемый за ненадобностью, заметно хромал бытовой лексикон, а произношение просто оставляло желать лучшего, так что девушке пришлось все несколько раз повторять, для большей убедительности переходя на язык жестов, которым она владела еще хуже, чем разговорным английским. Но еще хуже Лапина не понимала то, что ей говорят, поэтому в большинстве случаев предпочитала отмалчиваться, чтобы позже переспросить более умных коллег, либо лично поговорить с куратором. Просто вся поступающая информация сливалась для нее в один сплошной и непонятный поток, из которого правильно вычленить отдельные слова зачастую являлось непосильной задачей.
Убедившись, что охранники ей все же, хоть с трудом, но поверили и пошли к черному входу, Анна поднялась на второй этаж, быстро юркнула в приоткрытую дверь в небольшом конференц-зале, пристроившись где-то на последнем ряду, благо вступающего с кафедры менеджера было слышно достаточно хорошо, и достала из кармана мантии блокнот и ручку. Слава Богу, ее опоздание не заметили, а если и заметили, то разнос устроят по окончании собрания. Как и предполагалось, с кафедры вещали о том, что теперь юным дарованиям предстоит серьезная и ответственная работа, которую они хоть в лепешку расшибутся, но обязаны будут выполнить в срок, затем пошли заверения, что у стажеров все обязательно получится и пожелания удачи, завершившиеся дежурными аплодисментами кураторов и разношерстной толпы молодых людей. Наконец, очередь дошла до заданий…
- Мисс Мария Кошкина и мисс Анна Лапина, — девушки, услышав свои имена, кивнули и приготовились переваривать информацию, — ваш куратор миссис Рэйчел Бринкли…
… каждой паре до конца августа нужно было выполнить определенное задание по тематике фирмы, которое включало анализ литературных данных, проведение эксперимента по выбранной методике, желательно с оптимизацией, и в самом конце представить полученные данные и сделать отчет в виде презентации, поэтому команды подбирались так, чтобы ее членам максимально просто было понять друг друга, т.е. по лингвистическому принципу, при этом учитывались такие нюансы, как предшествующий научный опыт. Т.е. по возможности стажерам старались давать темы, хоть как-то связанные с их дипломными или диссертационными проектами, чтобы те смогли быстрее приступить к работе и успели больше сделать. Но в случае с Лапиной и Кошкиной возникли проблемы: обе были мало того, что русские, так еще и учились на одном факультете, одном университете, но вот занимались совершенно разными вещами. Маша Кошкина только окончила пятый курс, занималась углеродными наноматериалами, характеристики в ее рекомендации были не самые блестящие и кое-где натянутые, среди “братьев по цеху” она успела прослыть легкой на подъем безбашенной девицей и заводилой и стипендию выиграла главным образом благодаря активной общественной деятельности на родном факультете и участию в других стажировках, с которых она получила положительные характеристики. Лапина, напротив, нигде ранее замечена не была, но зато имела блестящие академические успехи, засветилась в паре тезисов на конференциях (на которые сама не ездила) и написала целый талмуд о применении наночастиц благородных металлов в реакциях гидрирования. Таким образом, ничего общего, за исключением вездесущей приставки “нано”, в научной деятельности этих двух девушек не было.
- … поскольку ваши предшествующие научные проекты сильно различаются по своей тематике, — продолжил менеджер после небольшой заминки, — мы решили дать вам задание, никак не связанное с чем-либо из того, чем вы занимались ранее. Итак, тема вашего проекта “Олигомеризация пропилена в присутствии никелевых катализаторов”.
Лапина, несмотря на свое отвратительное слуховое восприятие, кивнула — им хоть вскользь об этом на спецкурсах рассказывали. Мда… халява закончилась, снова придется руководить — практически курсовой работой, и параллельно подтягиваться самой, ибо в теме она толком не разбирается, а отчитываться придется обеим, и большую часть придется взять на себя, т.к. Кошкина по большей части только изображает бурную деятельность, чем что-то делает.
Менеджеру осталось назвать еще пару команд, как за дверью послышались какие-то крики и ругань, словно все на пожар сбежались, в зал сунулся перепуганный научный сотрудник и заплетающимся языком поведал о том, что на здание напали террористы, и надо срочно эвакуироваться, т.к., похоже, они захватили лаборатории. Все тут же повскакивали с мест, девушки истошно завизжали, уронив на пол свои папки, и бросились к выходу. В коридорах царила самая настоящая паника. Сотрудники бегали в разные стороны, едва успевая уклоняться от разноцветных лучей, выпускаемых людьми в балахонах из деревянных указок. У всех на лицах были белые маски-черепа, точно они и впрямь решили раньше времени отпраздновать канун дня всех святых, а головы покрывали остроконечные капюшоны. “Точно секта какая-то, смесь ку-клукс-клана с ваххабитами, — пронеслось в голове у девушки, когда она пряталась вместе еще с каким-то парнем за огромным кустом монстеры, — нужно срочно делать ноги!” А люди в балахонах, они же террористы, они же сектанты, видимо для пущей театральности, выкрикивали странные слова и формулы. Анна усиленно пыталась понять, что вообще здесь происходит: реплики террористов напоминали искаженную латынь, которой девушка тоже когда-то увлекалась, и от осознания услышанного чуть не упала в обморок: слова заклинаний — она была практически уверена, что это они и есть — практически в точности соответствовали производимым действиям: “Seco”, режу — и у человека тут же открывается огромный кровоточащий порез; “Crucio”, пытаю — и жертва начинает истошно кричать, как резаный поросенок, и биться в конвульсиях; “Levicorpus”, легкое тело, летающее тело — человек начинает беспомощно барахтаться в воздухе; “Sectumsempra”, порезанный на веки — оставляет сразу нескольких глубоких порезов, что человек от кровопотери быстрее умрет; “Avada Kedavra”, латинское “cadaver” — труп — мамочки! Да они и впрямь, как неживые падают, заклятие смерти, превращает в трупа!
Кажется, сектантам надоело развлекаться в коридоре второго этажа, и они перешли на первый, в вестибюль — путь к отступлению был отрезан. Где-то вдалеке гудели сирены скорой помощи и полиции — их наверняка вызвали сразу, как только началось безобразие — но, как ни странно, машины просто не могли подъехать, словно здание было окружено невидимым барьером. На улице тоже была паника, люди разбегались, пытаясь увернуться от лучей террористов. Но прямо перед входом в фирму было самое настоящее столпотворение: против террористов сражались им подобные, только без масок и в разноцветных мантиях. Но вместо того, чтобы обеспечить безопасный отход мирному населению, они, напротив, удерживали всех, словно в кольце, не давая никому выйти, не будучи “обработанными” — после нескольких пассов указками перед глазами они покидали оцепление с выражением лица “я божий одуванчик” и начинали беспомощно озираться по сторонам и бегать. Все это Анна и, как она уже узнала, научный сотрудник Стелтон видели через окно одного из залов, куда они успели спрятаться во время перестрелки. В коридоре вновь послышались шаги, оставаться на месте стало небезопасно. Парень и девушка забежали в следующую комнату, потом еще в одну — как объяснил Стелтон, все нелабораторные помещения сообщаются между собой, далее нужно выйти к секретным лабораториям — коммерческая тайна сейчас все равно никого не интересует, а оттуда — к черному входу. Это единственный вариант, если, конечно, эти психи в балахонах уже убрались оттуда. Другого выхода у них не было.
Анна Лапина зачастую казалась странной самой себе: она могла неделю находиться в депрессии и апатии, слушать в одиночестве заунывную готику и рассуждать, что ее жизнь в частности — полный отстой и бессмыслица. Собственно, подобным мыслям она предавалась по дороге на этот злополучный семинар. Казалось бы, твое желание, исполнилось — подставляйся под зеленую вспышку и умирай, быстро и легко. Так нет же, именно когда ты находишься на волосок от смерти, начинаешь, словно клешнями, хвататься за эту самую жизнь, словно не было впереди никакого отстоя и депрессии.
В некоторых лабораториях, что они проходили, царил жуткий беспорядок: двери были выбиты, будто кто-то специально под них подкладывал взрывчатку, мебель опрокинута, посуда разбита, а в воздухе стоял удушливый запах из смеси всевозможных веществ, что попались под руку террористам. Кое-где слышалось шипение — наверняка пострадали газовые баллоны или трубы, и тогда все лабораторные этажи взорвутся при первой же возможности. Еще несколько коридоров, лабораторий, лестничных пролетов — и они, до смерти перепуганные и запыхавшиеся, стоят у двери в склад, откуда уже можно будет выбраться на улицу. Лапина, тяжело дыша, стоит, опершись о дверной косяк и светит мобильником Стелтону, который дрожащими руками копается в своем кошельке, через несколько бесконечно долгих минут находит нужную карточку, вводит код и открывает магнитную дверь…
- Не ожидали? — раздался сзади ехидный смех трех людей в балахонах. — Мы слишком долго вас искали, чтобы так просто отпустить. Правда? — двое сектантов, стоящих чуть поодаль говорящего, видимо, телохранители, согласно закивали и вновь засмеялись, кто-то хрюкнул. — Мы не отнимем у вас много времени. Cru…
- Repello! /1/ — резко выкрикнула девушка, выставив впереди себя руки ладонями вперед, словно удерживания некую невидимую сферу.
Она вспомнила, что уже не раз совершала подобные вещи, чтобы защитить себя или своих друзей. Иногда это происходило спонтанно, в минуту сильного нервного напряжения, стресса, на пике эмоций — тогда нужно сосредоточиться и вывести из себя эту странную энергию, преобразуя ее по нужной формуле, произнесенной на латыни — так учил ее Иоханн Лютер, настоятель одного католических соборов в Москве, с которым она встретилась совершенно случайно, который и подарил ей эту самую мантию и который с пониманием отнесся к ее “странностям”, объяснив, что сам имеет долг жизни перед магом, о чем просил не распространяться. Тогда Анна не поверила ему: она — колдунья — да бред полный! Но только теперь она осознала, что так и есть на самом деле, и что ее сила родственна силе этих сектантов, значит, они — волшебники. Снова бред! Ладно, шкуру надо спасать, а не псевдонаучные теории строить.
- Protego! — вновь закричала девушка, когда один из магов, оклемавшихся после неожиданного для них отталкивающего заклинания, попытался сделать выпад. — Expelle arma! Expellite arma! Omnes! /2/ — выпад рукой вперед, взмах в сторону, и волшебные палочки — а это были именно они — вылетели из рук террористов и отправились куда-то в угол.
Стелтон с трудом понимал, что вообще происходит: вначале непонятно откуда взявшиеся террористы убивают всех налево и направо лазерными лучами из своих указок, теперь русская стажерка выполняет чудеса телекинеза, и когда она произносит эти непонятные мантры, от нее и впрямь еле заметно исходит какая-то энергия. Но, увидев, как на последнем слове девушка резко побледнела и начала оседать на пол, парень схватил ее на руки забежал на склад и, вновь заперев двери магнитной картой, положил девушку на пол.
- We need to be hidden… — слабым голосом проговорила девушка, — they can explode the door… they said: “Bombarda”… I heard… — голова медленно повернулась из одной стороны в другую. /англ. Нам надо спрятаться... они могут взорвать дверь... я слышала... они сказали: “Bombarda”/
- You are ill! You shouldn’t speak. We have to get to the hospital… as soon as it’s possible /англ. Вы больны! Вам не следует разговаривать. Мы должны добраться до больницы, как только возможно/, — бормотал себе под нос Стелтон.
- Here! — девушка указала на выставленные стеной ящики. — Chocolate… I must restore… — под свое несвязное бормотание девушка кое-как отыскала в одном из карманов еще нетронутую шоколадку и тут же съела половину. /англ. Сюда!.. Шоколад... Мне нужно восстановиться/
Где-то наверху и в соседнем помещении одновременно послышались выкрики заклинаний, потом толчки, стены начали трястись, с потолка посыпалась штукатурка, что не предвещало ничего хорошего. Буквально через минуту вышеупомянутая троица тройным заклинанием наконец-то взорвала дверь и громким “Incendo!” подожгла лежавшие на полу мешки, наполненные, судя по исходившему от них едкому запаху, каким-нибудь ПВХ. Стелтон и Лапина старались осторожно двигаться вдоль ящиков, стараясь не привлекать к себе внимание. Они уже почти добрались до выхода, как прогремел мощный взрыв. Молодых людей накрыло упавшими на них ящиками. Какое-то время поочередно, то тут, то там раздавался грохот, и слышалась ругань. Потом все стихло. Первой пришла в себя Анна. Одной рукой дотянулась до ноутбука, другой растолкала товарища по несчастью. С трудом они выбрались из завала. Оба были в синяках и ссадинах, одежда перемазана пылью и кровью. Встали на ноги, в полный рост: картина была впечатляющей: склад разрушен, в потолке дыры, все вверх дном. Даже стену одну проломило, ту, что вела во двор. Парень и девушка подошли к черному входу. Научный сотрудник нажал на какую-то кнопку, закрепленную на замке… Ничего не произошло. Анна толкнула его и показала на провода: где-то они были обрезаны, словно ножом, где-то расплавились. А если учесть масштабы разрушения, то, похоже, пропускная система навернулась во всем здании. Осталось идти через провал в стене, и Лапина четко видела по его нахмурившемуся лицу, что эта идея ему очень не нравиться. Остановившись перед дырой, она посмотрела на него, в уставшие, затаившие страх серо-голубые глаза, и отчего-то вдруг поняла, что он не знает, есть ли там выход вообще. Ладно, попытка — не пытка. Оба неуклюже выбрались во двор, заставленный огромными ящиками и канистрами. Ага, а вот и ворота! Надо быстрее отсюда делать ноги.
- Вон они! — раздалось откуда-то сзади. — Убить их!
Вновь пришлось петлять, укрываясь от шальных проклятий, от которых случайные цели просто разрывались на куски. Скоро и прятаться негде будет! Стелтон провел карточкой по замку на воротах и вновь выругался: вся электроника на территории фирмы оказалась отключена. Оставалось лишь вновь вернуться в здание, и, может быть, у них появиться хоть призрачный шанс спастись…
- Avada Kedavra! — раздалось где-то сбоку, и парень, не успевший увернуться, замертво упал на пыльный асфальт.
Девушка совсем рядом вскрикнула и отскочила в сторону. Шок! У нее на глазах только что убили человека! Сломя голову, Лапина бросилась к зданию фирмы, едва успевая прятаться и уворачиваться от заклятий. Она чувствовала, что уже практически не контролирует свое тело, и заплетающиеся ноги несут ее лишь в одном известном им направлении, в ушах стоял звон от бесконечного грохота вокруг, из груди вырывался истошный беззвучный крик, крик паники, в глазах начинало мутиться. Она молила всех, кто мог услышать ее, оказаться подальше от этого треклятого места, где она будет одна… И когда уже буквально в нескольких миллиметрах от нее пролетел зеленый луч Авады, тело неожиданно скрутило и протянуло как сквозь узкий шланг. Девушка подумала, что ее сейчас все вывернет наружу, что это, наверное, очередное пыточное проклятие от тех садистов-извращенцев. И вдруг все кончилось…
Она обнаружила себя на каком-то безлюдном пустыре, лежащей на траве и прижимающей ноутбук (прям, расстаться нельзя) к груди. Вокруг было тихо, ни души. Внезапно девушку вырвало, потом зашатало из стороны в сторону от головокружения. А когда пришло осознание, что она действительно одна и, вероятно, достаточно далеко от Лондона, ее сотрясло от истерики, и она упала на траву, то плача, то смеясь.
1) Отталкиваю! (лат.)
2) Брось оружие! Бросьте оружие! Все! (лат.)
11.02.2011 Глава 2. Знакомство с новой реальностью
Когда Лапина очнулась, уже начинало темнеть, а перспектива ночевать неизвестно где не очень-то радовала. Кое-как поднявшись на ноги, она направилась в сторону видневшегося вдалеке пригорода, погруженного золотисто-серую пыльную дымку. Можно было, конечно, дойти до шоссе, чтобы уж наверняка оказаться в этом городке, но что-то девушку очень настораживало. Оглядевшись по сторонам, она поняла, что это тишина: ни шума машин, ни гомона людей. Понятно, что это вам не “Moscow never sleeps”, а всего лишь тихий английский пригород, но не может же жизнь разом замереть вместе с заходом солнца? Должны же, в конце концов, те же банды подростков где-нибудь шляться! В итоге Лапина пошла по извилистой тропинке, ведшей сквозь заросли пожухшей от солнца травы к небольшой роще, примыкавшей к пригороду.
Как же приятно было оказаться под сенью деревьев, вдыхая ароматы трав и листвы! Анна присела на поваленное дерево, вытянув уставшие ноги. Наверняка здесь гуляла и играла в прятки городская детвора, а влюбленные голубки сидели на этом самом дереве и целовались, укрытые от посторонних глаз ветвями ив. Но когда в последний раз? Ибо запущенность парка оставляла какой-то нехороший осадок в душе: люди здесь жили, гуляли, но очень давно. Неужели она попала в город-призрак? А это не есть хорошо. Снова спонтанная магия? Мда… хотела оказаться в месте, где будет совершенно одна, вот и получила, что оказалась непонятно где, в каком-то вымершем городе. В желудке неприятно заурчало, ведь уже давно пора было ужинать. Отправив в рот небольшой кусочек оставшейся шоколадки и запив его водой, небольшая бутылка с которой тоже как нельзя кстати оказалась в кармане мантии, девушка продолжила путь. Уже темнело, деревья на фоне красновато-сиреневого неба казались сплошными черными силуэтами, стояла давящая тишина, и любой звук, будь то хруст сухих веток под ногами, шелест листьев на ветру или крик птицы, взлетевшей с дерева, усиливался в тысячу раз. Маловероятно, чтобы в этой рощице водились какие-нибудь хищные звери, но все равно было страшно. Неизвестно ведь, кто или что может прятаться в ночной тишине.
Через несколько минут Анна увидела добротные двухэтажные дома, окруженные садами. Да, когда-то здесь жил типичный средний класс. Именно жил, потому сады заросли сорняками, было видно, что ими уже давно не занимались, а дома выглядели явно заброшенными: выбитые окна, облупившаяся краска, покосившиеся кронштейны и перила на верандах. В крайнем случае, можно остаться на ночь в одном из этих домов. По-прежнему надеясь найти хоть одну живую душу в этом городе, девушка продолжала петлять между домами, прошла мимо заброшенной детской площадки и обратила внимание на высокую трубу какого-то завода, зловеще возвышавшуюся на фоне ночного неба. “Видимо, раньше, когда этот завод работал, здесь и жили люди, — подумала девушка, рассматривая едва различимый силуэт завода, видневшийся вдали, — что ж, типичная участь городов, экономика которых держится только на одном предприятии”. Анна даже не заметила, как кто-то прошел рядом с ней, грубо задев ее плечом. Стоп! Здесь все-таки остались люди! Сломя голову, Лапина понеслась за этим человеком, даже не подумав, что это может быть вор или убийца.
- Help! Help me, please! — закричала она вдогонку незнакомцу, практически поравнявшись с ним. — I’m lost! /англ. Помогите! Помогите мне, пожалуйста!.. Я потерялась!
- Money! /англ. Деньги!/ — грубо ответил человек, схватив девушку за ворот мантии.
- Excuse me, sir! I have no money! /англ. Извините, сэр! У меня нет денег!/ — дрожащим голосом проговорила девушка, только сейчас поняв, что она влипла, причем конкретно. Это ж надо, чудом спастись от банды колдунов-сектантов, чтобы так глупо умереть от руки обычного бандита, которого сама же спровоцировала.
- Hey, Jack! What are you doing here? — на улице появилась еще парочка субъектов бандитской наружности. — We were to be at Big Dad five minutes ago. /англ. Эй, Джек! Что ты здесь делаешь?.. Мы должны были быть у Большого Папочки пять минут назад/
- O... Girl! — подал голос третий бандит, интонации которого сквозили похотью. — It’s a good loot, guy! /англ. О... девчонка!.. Хорошая добыча, парень!/
- Jack, pick up the girl and let’s go! /англ. Джек, хватай девчонку и пойдем!/ — снова сказал первый из подошедших.
Сердце девушки отчаянно забилось, а мозг принялся лихорадочно работать. В своей системе ценностей она так не определилось, что для нее хуже: изнасилование или убийство, но первого ей не хотелось однозначно. Она явно слабее их, да вообще, что может сделать одна хрупкая девушка против трех мужиков? Да ничего, если только не…
Внезапно девчонка как-то напряглась, что Джек выпустил ее, намереваясь перехватить покрепче, как вдруг его отбросило в сторону, как и его приятелей. Так и не поняв, что произошло, бандиты кое-как поднялись с земли и бросились за добычей, благо последняя начала выдыхаться.
Лапина бежала по темным улицам, куда глаза глядят. Она поняла, что заблудилась, когда увязалась за вором. Сама виновата! Но сейчас было не до душевных терзаний и самобичевания, надо было спасать свою шкуру, на что шансы становились все более призрачными. Концентрация и выброс магической энергии требовали слишком много сил, и сейчас она бежала уже на последнем издыхании, не надеясь на что-либо. Оглянувшись назад, она не заметила, как споткнулась о крыльцо очередного дома и врезалась в дверь. Уже где-то совсем близко маячили в темноте силуэты трех грабителей, времени на раздумья не было: или спрятаться в доме, или свернуть на соседнюю улицу. Но тогда они по-любому найдут ее раньше, чем она успеет спрятаться. Девушка принялась усиленно дергать ручку и колотить в дверь. Но без толку: она была окружена. Единственный вариант: навредить как-нибудь так, чтобы какое-то время они были неспособны что-либо сделать. На Аваду сил у нее не хватит, да и сама мысль об убийстве человека ей претила, на Сектумсемпру тоже.
- Seco! — выкрикнула она, вскинув руку, прочертив косую линию в воздухе, и ближайший бандит тут же свалился от режущей боли в груди — все-таки целиться начинающая ведьма определенно не умела. — Seco omnes! Seco omnia!
В глазах стали мельтешить какие-то темные точки, как сквозь пелену видела она, что мужчины хватались за пораженные части тела, и провалилась во тьму.
* * *
Эти каникулы вечно мрачный и нелюдимый профессор зельеварения Северус Снейп предпочел провести в отцовском доме в Антворде. Этот дом вызывал у него далеко не самые приятные воспоминания о детстве, но здесь он был один, абсолютно один. Он устал, устал от жизни, устал от безумных планов и интриг обоих своих хозяев, устал от студентов и их бесконечной тупости. Конечно, и Темный Лорд, и Дамблдор могли его вызвать любой момент, но об этом жилище в Мерлином забытом маггловском городке знали лишь единицы, что давало хотя бы некоторое подобие спокойствия. В этот вечер угрюмый зельевар заперся в домашней лаборатории, располагавшейся в подвале и, естественно, варил зелья. Надо было впрок приготовить кровевосстанавливающее, костерост и успокоительное для школьного лазарета, и, заодно, запастись для себя. Сварить андидот к Сыворотке правды — неизвестно чем его будут поить Люциус Малфой или Темный Лорд. Только со свойственным ему бесстрастием и мастерством он нарезал и перетирал в ступке ингредиенты для зелий, отмерял нужное число капель или отсчитывал число перемешиваний. Он был мастером своего дела и, горько ухмыляясь, осознавал это, ибо надо быть поистине гением, чтобы самостоятельно разработать зелья, которые требовал от него Вольдеморт, и не меньшим гением, чтобы по заказу Альбуса Дамбдора составить к ним противоядия. Да, всю его мрачную славу Мастера зелий составляли заказы обоих его хозяев, на собственные исследования у Снейпа времени практически не оставалось.
Когда антидот к Веритасеруму был почти готов, зельевар услышал какой-то шум, доносившийся с улицы. Опять магглы устроили свои разборки, решил он, методично помешивая кипящую в котле жидкость зеленого цвета три раза по часовой стрелке, один раз против часовой, и так двенадцать раз. Осталось добавить последний ингредиент. Снейп уже потянулся к банке златоглазок, как где-то сверху прозвучало знакомое “Seco”. Не может быть, чтобы в этом районе жили еще какие-то волшебники. Сердце отозвалось застарелой болью: именно здесь он встретил Лили Эванс, свою любовь, свое проклятье. Она была единственной волшебницей, которая, кроме него и его матери, жила в Антворде. Придя к выводу, что собственные подозрения стоит проверить, Снейп убрал на место банку златоглазок, потушил огонь под котлом, наложив на зелье чары Стазиса, и поднялся в гостиную. В пыльной тесной гостиной как всегда было мрачно, но только ночью, но и днем, ибо шторы на окнах были всегда задернуты, а про затянутую паутиной люстру позабыли, казалось, много лет назад. Но человеку, большую часть жизни проведшему в подземельях, это нисколько не мешало. Выставив палочку вперед, будучи готовым отразить любое проклятие, кроме смертельного, Северус резко открыл дверь, нос к носу столкнувшись с одним из уличных хулиганов, которые, судя по их перекошенным лицам и округлившимся глазам — тут уж никакой легилименции не надо, — вовсе не ожидали, что им окажут сопротивление…
* * *
Джек опешил: их банда вот уже несколько лет держала под контролем весь Паучий тупик — район, примыкавший к старому заводу — и еще никто из оставшихся немногочисленных жителей Антворда не смел выходить из дома после захода солнца и смотреть на них с таким наглым видом. Парни помедлили: этого человека они совершенно не знали, поэтому шантаж отпадал. Может, набить ему морду, унести все, что можно, из дома, и дело с концом? Но липкий страх где-то на задворках сознания упорно твердил, что этот незнакомец с черными, будто прожигающими насквозь глазами опасен, и надо быстрее делать отсюда ноги.
- Убирайтесь отсюда! Немедленно! — незнакомец в черном первым прекратил игру в гляделки, ткнув тонкой деревяшкой в грудь ближайшего из противников.
- Забыл, кого бояться?! — послышались голоса сзади, руки щелкнули кастетами.
И если неприятной, саднящей боли в руках или ребрах еще можно было сопротивляться — благо невесть откуда взявшиеся порезы оказались неглубокими, то на мощный поток энергии сил совершенно не оставалась, и отключка не заставила себя долго ждать.
Снейп ухмыльнулся: глупые магглы не будут лезть не в свое дело. Нет, в отличие от большинства приспешников Темного Лорда, он не имел ничего против магглов, как таковых, но эти оказались чрезвычайно глупыми экземплярами, раз посмели угрожать ему, а глупость профессор зельеварения терпел не больше, чем лимонные дольки Альбуса Дамблдора и “Crucio” Вольдеморта, вместе взятые. Дело осталось за малым — “Oblivium”, и пусть идут, куда шли.
Мужчина обработал мозги последнему из непрошенных гостей и уже собирался зайти в дом, мысленно поминая Мерлина и всех его родственников, а также идиотов, посмевших оторвать его от занятий тонким искусством зельеварения, как заметил скрючившуюся у двери темную фигуру. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это девушка лет восемнадцати, находящаяся в бессознательном состоянии, черная сумка, явно маггловская, перекинута через плечо, а мантия, длинная черная мантия говорит сама за себя — она волшебница. Но тогда возникают другие вопросы: как фактически взрослая ведьма не смогла справиться с тремя оболтусами-магглами, применив хотя бы самые простые заклинания, которые изучают на первых курсах? Почему ее понесло наслать на нападавших именно режущее проклятие, хотя оно ей было явно не по силам — Снейп сам видел, что эти уличные громилы получили всего лишь царапины? И где ее волшебная палочка?
- Accio волшебная палочка! — тихо произнес мужчина, всматриваясь в темноту, но безрезультатно.
- Accio bacca magica! — сказал он еще громче, надеясь, что использование древнего языка усилит действие заклинания, но палочка, случайно оброненная хозяйкой, так и не прилетела к нему в руки, хотя призывное заклинание действовало на довольно большие расстояния, вспомнить хотя бы прощальную выходку близнецов Уизли во времена диктатуры Амбридж — при упоминании рыжих хулиганов Снейп мысленно скривился: факультет Гриффиндор всегда доставлял ему немало неприятностей, благодаря невыносимой тупости и безбашенности большинства своих представителей, но выводок Уизли, похоже, окончательно решил его доконать, а ведь ему учить еще двух младших оболтусов… — О Мерлин, да за что же такое наказание?
Прекратив свои мысленные словоизлияния, Снейп вернулся к лежавшему на крыльце телу, и, взяв его на руки, вошел в дом. Нет, доброта вовсе не была в характере Северуса Снейпа, он вам не выпускник Хаффлпаффа, готовый пригреть у себя на груди всех сирых и убогих. Он — Ужас подземелий, Злобная летучая мышь, Сальноволосый Слизеринский ублюдок и проч. и проч. И он не собирается расставаться со своей репутацией из-за единожды проявленного случая милосердия. И какое здесь милосердие? Он просто делает то, что должен. Он просто спас юную волшебницу от магглов, осталось лишь привести ее в чувство и отправить домой. Но вскоре ему пришлось резко пересмотреть свои планы.
Девушка оказалась абсолютно незнакомой. Она точно была не со Слизерина, ибо Мастер зелий знал всех своих студентов поименно, и не помнил, чтобы она посещала его занятия вместо со студентами других факультетов, хотя внешность у нее была более, чем обычная: узкое лицо, слегка курносый нос, поджатые губы, будто специально вытянутые, чтоб сдержать улыбку, прямые русые волосы до середины спины, отливающие, несмотря на всю свою запущенность — тут некстати вспомнилась заучка Грейнджер — темным золотом из-за огня, горящего в камине. Сумка однозначно маггловская, значит, или полукровка, или магглорожденная. Учебный год недавно закончился, и поэтому весьма странно, что она ходит в мантии. Вопрос, как она здесь оказалась, оставим на потом, пусть сама расскажет. Так что “ Resuscita!” /1/ и приступаем к допросу. Нет, лучше провести диагностические чары. Нет, не потому что он о ней заботится, просто в бессознательном состоянии “пациент” более спокоен и терпелив, не перебивает и не задает лишних вопросов. Так… ничего опасного для жизни, только множество ссадин и ушибов, стресс, физическое истощение. Нет, в таком состоянии она вряд ли будет способна адекватно отвечать на вопросы.
Влив в девушке в рот успокоительное и восстанавливающее зелья, Снейп аккуратно помассировал горло, чтобы лекарства быстрее достигли цели, после чего укрыл ее пледом, поправил подушку на диване и ушел в подвал, где его ждали зелья. Мерлин! Почему, почему исключительно на него сваливаются все неприятности? Стоило ли уезжать из Хогвартса, чтобы теперь отлавливать глупых, праздношатающихся после отбоя студентов уже на каникулах? Почему только он должен решать за всех их проблемы?
* * *
Лапина проснулась, обнаружив себя лежащей на диване в каком-то незнакомом доме. Оглядев помещение, она поняла, что оно пустовало уже много лет: на старомодной мебели лежал толстый слой пыли, по углам висела паутина. Окна были зашторены, поэтому определить время суток было нельзя, ясно только, что не ночь. Анна вновь прокрутила у себя в голове события, происшедшие с ней вчера: их было слишком много, и они никак не укладывались в голове, но она хотя бы все помнила, и это уже хорошо. Тогда что она делает в этом доме? Последнее, что всплыло в памяти, было слабое “Seco” и трое грабителей, за одним из которых она по глупости увязалась. Может, она у них в притоне. Тогда почему так тихо? Она лежит на диване, и у нее ничего не болит после вчерашнего? Ясное дело, что с ней не стали бы возиться, а скорее всего избили бы и связали и бросили где-нибудь в подвале. Выкуп? Маловероятно — не того масштаба организация, чтобы похищать людей и потом требовать за них выкуп. Да и не с чего его платить будет, если не влезть по уши в долги ко всем и вся. Разве что… у нее же с собой был компьютер, наверняка решили поживиться им. Надо проверить. Девушка перевернулась на живот и слегка приподнялась на диване. Вот он любимый, целый и невредимый (на последнее после стольких встрясок оставалось только надеяться)! Обнаружился ноутбук в своей черной сумке, прислоненной дивану и, по-видимому, его даже не трогали.
- I see, you have awaken already, miss, /Я вижу, вы уже проснулись, мисс/ — сказал приятный, глубокий бархатный голос, приправленный изрядной дозой сарказма, неприкрыто сквозившего в каждом слове.
Только сейчас Лапина заметила высокого, одетого во все черное мужчину, сидящего в кресле рядом с ее изголовьем, читавшего газету и не спеша попивавшего крепкий, ароматный кофе. Наверное, он заметил ее манипуляции, когда она перевернулась и полезла за ноутбуком, и только тогда обратил на нее внимание. Лицо его было бесстрастно, и, в то же время, напряжено, а недобрый взгляд черных глаз говорил, что ей здесь вовсе не рады. С одной стороны, это было неприятно, с другой, Анна сама не любила пускать кого-либо на личную территорию. Это был своего рода больной вопрос. Она не любила ездить домой в Ростов, где все время чувствовала себя как-то неуютно под присмотром мамы и бабушки, и не любила когда мама приезжала к ней в общежитие, потому что она тогда чувствовала себя, как дома, как ни парадоксально это звучит. После того, как она по окончании второго курса рассталась со своим парнем, у нее никого больше не было, и бесконечные напоминания родственников о том, что ей уже давно пора выйти замуж и родить ребенка, а желательно трех, уже порядком достали. С большинством своих немногочисленных знакомых она предпочитала общаться исключительно на нейтральной территории, например, на работе, и удивлялась, как она до сих пор по-крупному не поссорилась со своей подругой, вместе с которой снимала квартиру, ведь она не могла провести с кем-то (за исключением родных в силу их статуса) больше суток подряд. Единственный человек, которого она всегда была рада видеть, был ее бывший одногруппник и просто хороший друг Сергей. Одно время ей казалось даже, что он ей нравился, но, не видя проявления симпатии с его стороны, она запрятала свои чувства подальше, и они со временем стерлись, а вот Анна и Сергей так и оставались хорошими друзьями, которым было о чем поговорить и что вспомнить. И вообще она была убеждена, что она никого не любит и не сможет полюбить, да вообще, зачем ей это, зато не сможет жить без одиночества и хотя бы небольшого личного пространства. И, видимо, он был такой же, поэтому ей следует постараться его понять.
- Have thou deafened, miss? /Вы оглохли, мисс?/ — все тот же язвительный голос.
- Um… What? Excuse me, sir, I have thought… Is it your house, sir? /А... Что? Извините, сэр, я задумалась... Это ваш дом?/
- Yes, it’s my house… Да, это мой дом.../
- Thank you very much, sir, — сказала девушка, с потерянным видом уставившись в пол, — I don’t know, how to thank you… — и замялась: получалась очевидная тавтология. Большое спасибо, сэр ... я не знаю, как вас благодарить/
- Don’t interrupt me, — сказал мужчина, злобно сверкнув глазами, насколько это было возможно в полумраке, и положил на стол газету, которую только что читал, — I’m not going to romp with you and wipe your snivel… /Не перебивайте меня ... Я не собираюсь с вами возиться и вытирать ваши сопли./
- Excuse me, sir, I didn’t want to cause a headache for you. I just would like, what is this place and how I can get to London… /Простите, сэр, я не хотела причинять вам беспокойство. Мне бы только хотелось узнать, что это за место, и как можно добраться до Лондона./
- Don’t interrupt, I’ve told… — мужчина не кричал, но от его холодного, пронизанного яростью голоса становилось сразу не по себе, хотелось сжаться и оказаться где-нибудь подальше, но еще меньше хотелось вновь испытать на себе последствия туннелирующего эффекта, как для себя назвала Анна мгновенное перемещение в пространстве, — I have enough problems even without you. So you will have to answer some questions. /Я сказал, не перебивайте ... У меня и без вас хватает проблем. Так что вам придется ответить на несколько вопросов./
Взгляд девушки упал на газету, которую пару минут назад читал хозяин дома. Вначале ее, естественно, привлекли движущиеся картинки, потом она стала пробегать по строчкам все выше и выше и прочла “The Daily Prophet” и рядом “2nd of July, 1997”. Зачем хранить дома и так внимательно читать старую газету? Хотя выглядит газета совсем не старой. Ситуация кажется все более запутанной.
- Where is your magic wand? /Где ваша волшебная палочка?/
- Magic wand? — глаза девушки расширились от удивления: значит, этот человек волшебник, либо достаточно хорошо знаком с ними. Так, надо быть поосторожнее, — I have no magic wand, sir? Волшебная палочка? ... У меня нет волшебной палочки, сэр./
- I heard, you were sending “Seco” to those muggles, who assaulted you yesterday, weren’t you? /Я слышал, как вы наслали “Seco” на тех магглов, что напали на вас. Верно?/
- Yes, it was me, but I don’t know, who are muggles. Do you call gangsters in such way? /Да, это была я, но я не знаю, кто такие магглы. Вы так называете бандитов?/
- Muggles are usual people, not wizards. You are able to perform wandless sorcery, you know dark curses and don’t know, who is muggle! What school did you attend? /Магглы — это обычные люди, не волшебники. Вы способны выполнять беспалочковые заклинания, знаете темные проклятия и не знаете, кто такие магглы! В какой школе вы учились?/
- Um… usual secondary school /М... в обычной средней школе/, — Анна напряглась, не совсем понимая, что от нее хотят, и продолжала буравить взглядом газету, стараясь не потерять при этом нить диалога.
- Magic school, I mean Я имею в виду школу магии/, — зельевар начал раздражаться, не понимая, как можно не знать таких элементарных вещей.
- Excuse me, sir, but I have not ever attended magic schools. I have recently known that I can conjure. /Извините, сэр, но я никогда не посещала магические школы. Я совсем недавно узнала, что умею колдовать./
- Um… Er… would you like a cup of tea, miss? /М... Э... не хотите чашку чая, мисс?/ — предложил мужчина, пытаясь осознать услышанное.
- Yes, please /Да, пожалуйста/, — ответила девушка и поняла, что ужасно проголодалась.
- And didn’t you get unusual letters or invitations? /И вы никогда не получали необычных писем или приглашений?/ — сказал хозяин по дороге на кухню: хотя он мог бы запросто вызвать домового эльфа и поручить ему приготовить ланч, но истерика в исполнении молодой особы, до недавнего времени не знавшей о магии, его совершенно не прельщала, так что пришлось все делать самому.
- No, sir. /Нет, сэр./
- Help yourself /Угощайтесь/, — вновь сказал мужчина, принеся в гостиную поднос с сэндвичем и кружкой горячего черного чая.
- Thank you, sir, — ответила девушка, свесив ноги с дивана и склонившись над подносом. — And you? /Спасибо, сэр ... А вы?/
- What me? /Что я?/ — резко ответил мужчина в черном.
- Why do you not eat? /Почему вы не едите?/
- I have had my breakfast already. Are you foreigner? /Я уже позавтракал. Вы иностранка?/
- Yes, I’m from Russia /Да, я из России/, — ответила Лапина, медленно попивая чай.
- Merlin! A latent witch from Russia! — подумал он про себя и уже вслух добавил: — Where do you live? I shall make a portal key for you. /Мерлин! Ведьма-латент из России! ... Где вы живете? Я сделаю для вас порт-ключ./
- Thank you very much, sir! — воскликнула Лапинаю — But unfortunately I don’t know, in what place I should depart. /Большое спасибо, сэр! ... Но к сожалению, я не знаю, куда мне следует отправиться./
- What do you mean? /Что вы имеете в виду?/
- I live and work in Moscow, but… um… er… my chief provided me a traineeship in London for the whole summer. /Я живу и работаю в Москве, но... м... э... мой шеф обеспечил мне стажировку в Лондоне на все лето./
- And why are you in doubt? /И почему вы сомневаетесь/ — Снейпу уже порядком надоело по нитке вытягивать информацию из невесть откуда свалившейся на него девицы: применить легилименцию было бы намного быстрее, но это бесполезно, т.к. мысли формируются на родном языке носителя, и он ничего не поймет, а ужасный акцент давал все основания верить, что перед ним не англичанка; во-вторых, неизвестно как она отреагирует на вмешательство в собственное сознание, и какие глупости может потом натворить. И вовсе не потому, что он не хотел бы применять “грубую” силу.
- I must be in London because of my traineeship, but in Moscow it will be more safety, I think. /Из-за моей стажировки я должна находиться в Лондоне, но, я думаю, в Москве будет безопаснее./
- Why? — для приличия поинтересовался Снейп, прекрасно понимая, почему в Британии находиться сейчас весьма небезопасно, и снова взял газету, чтобы заново просмотреть информацию о происшествиях, которые так или иначе могут быть связаны с деятельностью Пожирателей, хотя, если и была атака, о которой он не знал, и она была точечной, направленной на горстку магглов, то Министерство Магии не стало бы это афишировать, предпочтя замять дело… — What is seeing to be interesting? Moving pictures? — с сарказмом спросил он, увидев, куда устремлен взгляд его гостьи. /Почему? ... Что вам кажется интересным? Движущиеся картинки?/
- No, flash-technologies don’t surprise me, — ответила девушка с умным видом, увидев, как хозяин дома поднял бровь на слове “ flash-technologies”, — but the date of newspaper. Why is it so old? /Нет, флэш-технологии не удивляют меня... но дата газеты. Почему она такая старая?/
- It’s yesterday's newspaper. And now answer my previous question, please /Это вчерашняя газета. А теперь ответьте на последний вопрос, пожалуйста/, — нетерпящим возражений тоном ответил зельевар.
- How? It’s impossible? /Как? Это невозможно!/
- What is impossible? /Что невозможно?/ — мужчина недоуменно поднял бровь.
- According to Einstein’s special theory of relativity, transfer in time is prohibited! /Согласно специальной теории относительности Эйнштейна, перемещения во времени запрещены!/
- What have you said? Do you affirm you transferred in time? /Что вы говорите? Вы утверждаете, что перенеслись во времени?/
- I don’t know, but yesterday, at least for me it was the 2nd of July, 2011. /Я не знаю, но вчера, по крайней мере, для меня, было 2-е июля 2011 года/
- What? /Что?/ — зельевар чуть не поперхнулся кофе: его еще никогда не доводили до того, что он начинал задавать вопросы, как ничего не знающий школьник, а эта новоявленная ведьма составила бы компанию чудачке Лавгуд.
- Where is my cloak? — Лапина вскочила с дивана, окинув взглядом комнату и найдя упомянутый предмет гардероба на вешалке в углу, принялась рыться в карманах, после чего извлекла оттуда маленькую тонкую книжечку и, раскрыв ее на нужной странице, с победным выражением лица подбежала к Снейпу. — Look here, please! This is my international passport. Где моя мантия? ... Посмотрите сюда, пожалуйста! Это мой загранпаспорт/
- Let’s be known, miss Lapina. I’m Severus Snape… — чем дальше мужчина просматривал страницу с личными данными, тем больше недоумевал: некая Анна Лапина, судя по фото, это она и есть, родилась в 1985 году и, значит, ей должно быть 13 лет. Постойте: как это, выдан в 2007 году?! — в замешательстве Снейп перевернул еще несколько страниц и наткнулся на британскую визу, в которой ясно было указано, что вышеупомянутой Анне Лапиной разрешено находиться на территории Соединенного Королевства с 25 июня по 1 сентября 2011 года. — And now you should tell me everything, connected with your staying in England, — к Снейпу быстро вернулось самообладание и, положив паспорт на стол, он сел обратно в кресло, сложив руки на груди. /Будем знакомы, мисс Лапина. Меня зовут Северус Снейп. ... А сейчас вы расскажете мне все, связанное с пребыванием в Британии/
- I arrived in London 25th of June of 2011, — начала спокойно рассказывать девушка, вертя чашку в руках, — we were people from different countries, winning scholarship of “Fine Chemicals”. It’s such chemical company, and we would have to work in its English filial during the summer… We have a week for studying of how enterprise work and its structure, then we should be tasks, which we should workout during July and August. It was yesterday, when we got our tasks, and enterprise was attacked by people in masks and cloaks. They were magicians and they did terrible things. I ran away, but three men persecuted me. They crushed everything were on their way. Everything exploded around me, then I felt to be stretched through the long pipe and appeared at waste ground not far from this town.
/Я приехала в Лондон 25 июня 2011 года ... мы были люди из разных стран, выигравшие стипендию “Fine Chemicals”. Это такая химическая компания, и мы должны были работать в ее английском филиале в течение лета. У на сбыла неделя для ознакомления с тем, как работает предприятие, и его структурой, затем нам должны были выдать задания, над которыми мы должны были работать в течение июля и августа. Именно вчера, когда мы получали наши задания, на предприятие напали люди в мантиях и масках. Они были магами и творили ужасные вещи. Я убежала, но меня преследовало три человека. Они разрушали все на своем пути. Все взрывалось вокруг меня, затем я почувствовала, как меня протянули через длинный шланг, и я оказалась на пустыре недалеко от этого города./
Снейп все это время внимательно слушал и иногда кивал, как бы соглашаясь с тем, что услышанное — не полный бред. Судя по рассказу Лапиной, Пожиратели Смерти будут активно продолжать свою деятельность спустя 13 лет, что неудивительно с уровнем подготовки Поттера. Что должно случиться? Темный Лорд убьет мальчишку раньше времени или опять сгинет, а потом возвратится вновь? Да, Альбус Дамблдор, в вашем плане определенно есть бреши, но вы как всегда считаете себя самым умным и всемогущим, чтобы делиться своими великими планами с обыкновенными смертными. Всегда недоговариваете, не хотите держать все яйца в одной корзине, так? При таком раскладе первый вариант с преждевременной смертью Поттера кажется куда более вероятным. Мальчишка — самая обыкновенная посредственность, с таким же отвратительным характером, как у отца, постоянно нарывается на неприятности, из которых выползает благодаря своим друзьям, невероятному везению и фавору у директора.
Из того, что рассказала Лапина следует, что либо темная сторона окончательно выиграет, либо начнется затяжное противостояние. Альбус, вы этого хотите? Если вы действительно считаете, что Поттер должен сыграть ключевую роль в этой войне, то почему позволяете ему бездельничать? Почему не готовите его, когда времени итак в обрез? Зачем вам Орден Феникса, который толком ничего не делает? Вначале весь год охраняют пророчество, хотя вам прекрасно было известно, что Темный Лорд не будет рваться в драку в отличие от мальчишки Поттера, потом еще один год просто занимаются непонятно чем. Нет, они, конечно, отражают атаки Пожирателей, но только лишь потому, что он, Северус Снейп, преподаватель зельеварения и двойной шпион, вовремя сообщает о них. А может, Альбус, у вас вовсе нет никакого плана, и вы надеетесь, что за вас все сделает безмозглый Поттер? Да что Поттер? Больше, чем у половины орденцев мозги напрочь отсутствуют! Конечно, безмозглыми пешками намного легче манипулировать, вскармливая всем вместе с лимонными дольками свои великие недопланы и сказки о силе любви. Но не являешься ли ты, Мастер зельеварения Северус Снейп, точно такой же пешкой в руках престарелого манипулятора? Да, ты пытаешься сопротивляться его подчас идиотским просьбам, доказываешь, аргументируешь, а потом все равно, скрепя сердце, делаешь так, как он сказал, каким бы бессмысленным оно ни было. Взять хотя окклюменцию с Поттером. Потому что достаточно было совершить одну, всего лишь одну глупую, досадную ошибку, чтобы до конца жизни превратиться в слугу великого темного мага и пешку великого светлого, шаг за шагом разрушая собственную жизнь… Нет, он сам разрушил собственную жизнь, сказав то ужасное слово Лили Эванс, девушке, которую полюбил еще в детстве, и которую любит до сих, несмотря на то, что она уже много лет мертва.
Зельевар поставил чашку с кофе на стол и опустил голову, прикрыв глаза рукой. Все эти рассуждения выбили его из колеи, подняв из глубин души застарелую боль. Сосредоточиться, очистить сознание от эмоций и старых воспоминаний… Он один стоит на самой высокой башне неприступной каменной крепости, окруженной со всех сторон тихими водами бесконечного моря. Ничто не сможет выбраться из этой крепости, и никто не сможет ее одолеть…
- Spontaneous magic very often appears in cases of strong emotional stress, being activated with subconscious impulses /Стихийная магия очень часто проявляется в случае сильного эмоционального стресса, активируясь подсознательными импульсами/, — сказал мужчина после некоторого молчания.
Только сейчас он заметил, что гостья смотрит на него, внимательно следя за его реакцией. У нее были красивые глаза болотно-зеленого цвета… Снейп отвел взгляд. Нет, если так пойдет и дальше, то ни о какой легилименции по отношению к этой девице не может быть речи. Слава Мерлину, хоть Поттер на него так не действует.
- Id est, you mean that I initiated time transfer because of fear? /То есть, вы имеете в виду, что я инициировала перенос во во времени из-за страха?/
- In your case emotions are required, but insufficient condition. I can suggest, that you can apparate by this way. /В вашем случае эмоции являются необходимым, но не достаточным условием. Я могу лишь предположить, что вы смогли аппарировать таким образом./
- ???
- Under apparition or disapparition I mean transfer in space. Only in space. To make temporal transfer, you need special artifacts, spells and may be rites. This area of magic is still not completely studied, therefore could you remember, miss, what you and Death Eaters did before you disappeared from your time?
/Под аппарированием я понимаю мгновенный перенос в пространстве. Только в пространстве. Чтобы совершить перенос во времени, вам нужны специальные артефакты, заклинания и, может быть, ритуалы. Это область магии до сих пор полностью не изучена, поэтому не могли бы вы вспомнить, мисс, что делали вы и Пожиратели Смерти перед тем, как вы исчезли из вашего времени?/
- Are Death Eaters those sectaries in masks and cloaks, who attacked us? /Пожиратели смерти — это те сектанты в мантиях и масках?/
- Yes. Continue, please /Да. Продолжайте, пожалуйста/, — сказал вслух зельевар, а про себя подумал, что девушка не так уж и глупа, особенно если учесть, что она едва знакома с миром магии, но быстро засунул эту мысль на задворки сознания, ибо почти все студенты идиоты, не желающие ничего учить.
- I used “Repello” /2/, “Protego”, “Expelle arma” at close attack. And I really wanted to appear in quiet place, where I would be alone. Death Eaters… I think, they wanted to scare, to kill, and no one of these curses is able to transfer in time. Judging from the hate, with which they called out the curses, they tried to pain their victims, a lot of pain… /Я использовала “Repello”*, “Protego”, “Expelle arma” при близких атаках. И я действительно хотела очутиться в тихом месте, где я была бы одна. Пожиратели Смерти... Я думаю, они хотели вселить страх, убивать, и ни одно из их заклинаний не было способно переносить во времени. Судя по ненависти, с которой они выкрикивали проклятья, они пытались причинить боль своим жертвам, много боли.../— Анна допила свой остывший чай.
- Spells, please /Заклинания, пожалуйста/, — недовольно изрек мужчина, словно ему сказали вовсе не то, что он хотел услышать.
- Their? Ah… "Avada Kedavra", "Sectumsempra", "Crucio", "Seco" … — девушка задумалась, подперев голову, — if I don’t mistake, a part of spells they performed without pronounciation of verbal formulae. Их? А... Kedavra, Sectumsempra, Crucio, Seco ... если я не ошибаюсь, часть из них они совершали без произнесения словесных формул./
- I think, there was a complex of obstacles, that caused your transfer in time, and repetition of such obstacles is probably required to return you in your time… /Я думаю, это была совокупность обстоятельств, вызвавшая ваш перенос во времени, и, вероятно, необходимо повторение таких обстоятельств, чтобы вернуть вас в ваше время.../— задумчиво подытожил Северус.
- Thank you, sir. I though know, what has happened with me, — с растерянным выражением лица произнесла Анна, — but I really don’t know, what to do. My friends and my chief don’t know me yet, and I think my family wouldn’t understand me, if I had come from future to them. /Спасибо, сэр. Я хотя бы знаю, что со мной случилось ... но я действительно не знаю, что делать. Мои друзья и мой шеф еще не знают меня, и, я думаю, моя семья не поняла бы меня, если бы я пришла к ним из будущего/
- You quietly right argue. Moreover, you future and you past mustn’t see each other… /Вы достаточно верно рассуждаете. Более того, вы-прошлое и вы-будущее не должны видеть друг друга./
- Or? /Иначе?/
- Or you will face with fatal consequences /Иначе вы столкнетесь с фатальными последствиями/, — на последних двух словах девушка сморщилась, пояснив:
- Fatal consequences, fatal errors… I don’t want to make actions, which consequences are irreversible… and also I don’t want to put under Eaters hands just for experiment with very low probability of success. /Фатальные последствия, фатальные ошибки. Я не хочу совершать действия, последствия которых необратимы... и также я не хочу подставляться под руку Пожирателям только ради эксперимента с очень низкой вероятностью успеха./
По мере того, как Лапина говорила, лицо зельевара становилось все мрачнее и мрачнее. Он прекрасно понимал, к чему она клонит, но старался как можно дольше оттянуть момент признания этого факта. Она еще долго рассуждала о том, что стоило окончить университет и аспирантуру для того, чтобы научиться разбираться в элементарных вещах или что-то вроде этого. Тут он тоже с ней согласился, но лишь потому, что эта фраза так или иначе совпадала с его предубеждением, что почти все студенты — тупые. И вот ее финальная фраза: “And from all people, whom I knew in this time, you are one, who can help and understand me…” и смотрящие прямо на него зеленые глаза, выражающие одновременно надежду и смирение. Для того, чтобы читать эмоции, знание иностранных языков не так уж необходимо. Что она сделает, если он выставит ее за дверь, он не знал, но предполагал, что наверняка какую-нибудь глупость. Поэтому для успокоения совести разрешил ей остаться у себя. Она его горячо поблагодарила (аж на шею хотела броситься, но сама же себя остановила — хм, блок на чувства — это показалось зельевару интересным), потом долго сокрушалась по поводу того, что у нее с собой почти нет денег, чтобы заплатить за жилье, т.к. большая часть из них лежит на банковской карточке, а карточку, ровно как и счет в банке (ага, кажется, это аналог сейфов в “Гринготтсе”), она получила только в 2002 году, и потому упомянутая выше карта совершено бесполезна. И что нечто под названием “notebook”, или “laptop”, который она хранила в своей сумке, который к ее превеликому изумлению оказался в рабочем состоянии (она даже специально его раскрыла и включила, чтобы показать, как он работает и почему так называется — в общем, на Снейпа, несмотря на то, что видел он это чудо маггловской техники впервые, особого впечатления не произвело), она не может отдать, т.к. он будет нужен ей самой, а ему, судя по всему, не нужен. После чего он резко приказал ей заткнуться, что она моментально сделала, даже “Silentio” не понадобилось, и привести себя в порядок.
А девушка и впрямь была какая-то чудачка: с зеркалом, похоже, не дружила и о внешнем виде особо не заботилась (Северус вспомнил себя в школьные годы). Одежда у нее была только та, в которую была одета, что неудивительно, если исходить из ее рассказа. А из прочих вещей были только ее любимый ноутбук, пара каких-то статей, записная книжка, рабочий журнал и ручки — так магглы называли свои пластиковые модификации перьев. Поэтому, отправив девушку в ванную, он сам был вынужден чистить ее одежду с помощью волшебства, т.к. поход по магазинам в ближайшее время он не планировал, а сама Анна упомянула, что это занятие у нее поперек горла. Дождавшись ее, Снейп препоручил ей убраться в доме, раз она так хотела как-нибудь отблагодарить его, заранее обозначив места, куда лучше не соваться, и отправился в лабораторию.
1) Очнись! (лат.) Во многих фиках, не помню уже, как в каноне, используется заклинание "Enervate", однако истинное значение этого глагола — "Обессиливать, расслаблять", что по логике не вяжется с действием пробуждающего заклинания.
2) Отталкиваю! (лат.) Я использовала этот глагол вместо "Expulso", т.к. последний представляет собой аналог второго причастия в английском (3-я форма глагола) в аблативном падеже (сочетает в себе функции творительного и предложного падежей в русском языке, а также используется при обозначении места и способа действия). Первая форма глагола в 1-м л., ед. ч. звучит как "Expello", что переводится как "изгоняю, выбрасываю, выталкиваю", т.е. речь идет не об отражении внешнего воздействия, а об отделении части от целого, условно говоря.
11.02.2011 Глава 3. Кто есть кто
Северус Снейп сознательно не впускал никого в свою жизнь. Какие могут быть близкие люди у Пожирателя Смерти и двойного шпиона? Ведь на привязанностях других людей всегда легко играть, чем не забывал пользоваться в отношении него Дамблдор и в отношении Поттера Темный Лорд. Теперь не хватало, чтобы кто-нибудь из его хозяев или их знакомых узнал, что он прячет у себя в доме магглу, в связи с чем мисс Лапиной было строго наказано как можно реже появляться в гостиной и уходить оттуда сразу, как в камине загорится зеленое пламя, что означает: будут гости, а также по возможности не появляться на глаза самому Северусу Снейпу. К удивлению последнего, девушка его прекрасно поняла, заявив, что сама заинтересована в том, чтобы о ней знало как можно меньше людей, и выпросила для себя хотя бы небольшую комнатку, где она могла бы уединиться, чтобы лишний раз не мешать хозяину дома. Снейп согласился выделить ей бывшую детскую, которая в настоящее время использовалась больше как кладовка для старых вещей. Казалось, ее не смутил ни жуткий беспорядок, ни всеобщее запустение. Она лишь спросила, есть ли в доме лишняя кровать, в ответ на что мужчина трансфигурировал стоявшую в углу детскую кроватку, и поинтересовалась, есть ли в доме электричество, которое нужно было для работы ее компьютера, иначе последний, по ее словам, протянет не больше трех часов — заряд в аккумуляторе закончится. На что мужчина ответил, электричество отсутствует во всем городе, причем очень давно, и согласился частично предоставить в пользование своей гостье домашнюю библиотеку, дабы та не надоедала своей болтовней.
По мере того, как они узнавали друг друга, Лапина продолжала все больше удивлять Снейпа. Ее не интересовали никакие светские развлечения, она не просила его взять ее куда-нибудь с собой, хотя знала, что он часто уходил из дома, и, казалось, не особо скучала по общению со сверстниками. Подобно тому, как он проводил большую часть свободного времени в лаборатории, она проводила у себя в комнате, читая книги, делая пометки у себя в тетради или рисуя. Виделись они, как правило, во время приемов пищи и если Снейп сам ее не расспрашивал о чем-нибудь или не разрешал задать вопросы, то трапезничали они тоже молча. В течение подобных бесед Снейп узнал, что его гостья родом из некоего города Ростова где-то на юге России, после школы поехала учиться в Москву, с трудом поступила на химический факультет, ибо замахнулась на лучший университет в стране, а по окончании оного еще проучилась три года в аспирантуре и до недавнего времени продолжала работать в своей Alma Mater. А ее знакомство с миром магией произошло весьма необычным образом…
Однажды по просьбе шефа ей пришлось съездить сразу в несколько организаций. К вечеру она была измотана и морально, и физически, злилась на шефа за то, что он дал ей задание, которое ей a priori будет трудно выполнить в силу своего характера, на себя, за то, что до нее ничего не доходит с первого раза, за то, что порой не может понять элементарные намеки, что не может отстоять свою точку зрения, даже если ее аргументы верны. Ей захотелось немного прогуляться: все равно рабочий день уже закончился, и в лаборатории ее не ждут. Город она толком не знала, ибо за пределы университета выбиралась очень редко, в связи с чем быстро заблудилась, попав в совершенно незнакомый район: дома там все были старые, построенные не позже 1950-х, улицы выложены брусчаткой — на этом месте Северус подумал, что Анна по чистой случайности нашла магический квартал в Москве, но вскоре отказался от этой идеи, когда услышал про католическую церковь, построенную в неоготическом стиле. Далее к девушке пристали какие-то полупьяные субъекты, и тут-то она впервые применила стихийную магию, раскидав их в стороны. Все бы ничего, но свидетелями вышеупомянутого происшествия стали двое представителей католического духовенства, которые взяли загулявшуюся мисс под белы рученьки и затащили в какое-то здание — единственное, что знала Анна, что оно не являлось посольством или консульством. Поскольку на дворе стоял XXI век, и перспектива устраивать публичное сожжение ведьмы на костре никого не прельщала, то решили ограничиться камерой пыток в подвале. Откуда она могла взяться в здании, построенном не раньше XIX века, Анне было невдомек, куда больше ее интересовала возможность выбраться из этой переделки: сопротивляться двум мужчинам, превосходивших ее и по росту, и по комплекции, было нереально, а после того, как она раскидала тех парней на улице, сил не оставалось вовсе, так что можно было надеяться только на чудо. Но когда ее привели в подвал и усадили на кушетку, она смирилась с неизбежным, решив, что, наверное, так даже будет лучше, т.е. от ее смерти хуже никому не станет.
Все это время Снейп внимательно слушал рассказ девушки, задумываясь над тем, что, возможно, смерть от Круциатуса или Авады — не самая плохая перспектива прекратить свое никчемное существование.
Тем временем двое, возомнивших себя великими инквизиторами, уже приступили к пытке, зажав пальцы девушки между какими-то тисками, и принялись давить, как в камеру вошел третий и поинтересовался, в чем дело. Анна не стала в подробностях пересказывать диалог, но суть заключалась в том, что как раз третий, спасший ее от пыток, и оказался инквизитором, без разрешения которого никто не имел права устраивать допрос. Инквизитора и, по совместительству, викария звали Иоханн Лютер. В Москву, которая в Ватикане считалась захолустьем в отношении как паствы, так и церковной карьеры, его отправили после того, как он не сошелся во мнении с каким-то кардиналом, а до этого он служил в соборе Дрездена.
К удивлению девушки, он долго извинялся перед ней за своих подчиненных и за действия инквизиции в истории Католической Церкви в целом, наложил ей на пальцы шины и выписал что-то вроде бессрочной охранной грамоты, дававшей гарантию безопасности на территории т.н. католического квартала. И он же огорошил ее известием о том, что она ведьма, ибо впоследствии стал свидетелем нескольких выбросов ее стихийной магии: Лютер тоже был химиком, и Анна несколько раз приходила к нему в лабораторию и познакомилась с его аспирантом Фрицем. — Все это сильно напоминало Снейпу его собственное знакомство с девушкой. Как он и определил это для Анны, ее спонтанная магия выбрасывалась тогда, когда она сильно волновалась или злилась: из чашек мгновенно испарялся чай, неожиданно вскипали и взрывались синтезы под тягой, приборы давали кратковременные сбои. Девушку только удивляло, как в ее лаборатории на химфаке никто не замечал подобных вещей. И снова ей помог Лютер: посредством медитации он научил ее одновременно сдерживать эмоции и прятать их вглубь сознания. При этом он предполагал, что контролировать собственное волшебство можно путем представления необходимого результата и произнесения формулы действия на латыни.
Вскоре уроки Лютера стали приносить плоды: девушка стала меньше нервничать, а предметы вокруг перестали летать и взрываться. Также ей удалось опробовать на практике несколько беспалочковых заклинаний — Лапина обладала хорошим зрительным восприятием и по ходу рассказа подобно киноленте прокручивала воспоминания у себя в голове, так что профессору зельеварения достаточно было применить поверхностную легилименцию, чтобы увидеть, как она применила “Protego” и “Impedimenta”, чтобы спасти друга, и затем вновь “Protego”, “Expelle arma” и “Oblivium”, чтобы защитить Лютера, за которым недоброжелатели ходили словно по пятам.
Когда же Снейп поинтересовался, с чего это вдруг его гостья решила погеройствовать, она ответила, что смогла узнать о намерениях нападавших, не разговаривая с ними, а просто ненадолго взглянув в глаза — этого было достаточно, чтобы “прочесть” наиболее яркие эмоции и мысли, лежавшие где-то на поверхности сознания. По мнению Анны, это неплохо помогало в общении с людьми, а также по работе, ибо ее шеф часто действовал по принципу “догадайтесь сами”, т.е. банально не договаривал, либо говорил мысленно. Подобная способность пришла к ней, когда она стала учиться блокировать мысли и эмоции.
Северус мысленно аплодировал этому странному магглу (!), который за какой-то год смог обучить девушку простейшим беспалочковым заклинаниям, основам окклюменции и легилименции. А заклинание Забвения — это вообще продвинутый уровень чар, впрочем, как и беспалочковая магия. Да поставить ее с мальчишкой Поттером, и она его наверняка сможет одолеть — что у одной, что у другого набор заклинания примерно одинаковый. При этом слизеринского профессора совсем не удивило то, что его гостья для человека, едва знакомого с миром магии, так хорошо продвинулась в окклюменции: для беспалочковой магии необходимы сильная концентрация сознания и отсутствие посторонних мыслей, что роднит ее с ментальной магией.
И, естественно, Снейп спросил, как это так вышло, что маггл, тем более священник, вдруг стал помогать начинающей ведьме. На это Лапина ответила, что сама удивилась этому, но, как рассказал сам Лютер, у него долг жизни перед магом. Что одно время он много путешествовал, и во время одного из своих странствий где-то в Шотландии случайно наткнулся на потасовку магов, в которой чуть не умер. Именно тогда он и запомнил несколько заклинаний и понял приблизительный принцип их действия. В него тогда попало чем-то наподобие Сектумсемпры — здесь Анна проводила корреляцию с тем, что видела во время атаки на “Fine Chemicals” — но один из волшебников, бывших там, вылечил его с помощью магии и, спросив напоследок, как его зовут и откуда он, дал ему зачарованное кольцо, которое перенесло его Кельн. Имя своего спасителя Лютер так и не узнал.
В свою очередь, Анна догадалась, что Снейп занимается фармакологией, вложив в это слово его средневековое значение, т.е. изготавливающий колдовские снадобья, яды и лекарства, подкрепив свои выводы наблюдениями. В свою очередь, Мастер зелий нехотя признал, что его гостья права, не забыв указать, что до этого додумался бы и десятилетний, и объяснил, что преподает зельеварение в школе чародейства и волшебства Хогвартс, моментально отослав обращаться по всем вопросам к истории оного учебного заведения, которую можно найти на полке в шкафу, чем девушка не преминула воспользоваться, чтобы начать задавать вопросы на следующий день.
— Well, tell me please, sir, — обратилась к нему Лапина за чашкой чая, — there are four Houses in Hogwarts, called after their founders: Gryffindor, Slytherin, Rawenclaw and Hufflpuff. It’s known that Slytherin fell out with Gryffindor, and their Houses are in enmity till this time. It’s believed that unwillingness of Slytherin to teach unblooded wizards became the reason of controversy. And it’s interesting to me, where from such convictions of Slytherin were.
/Хорошо, скажите мне, пожалуйста, сэр ... в Хогвартсе четыре факультета, названные в честь их основателей: Гриффиндор, Слизерин, Равенкло и Хаффлпафф. Известно, что Слизерин поссорился с Гриффиндором, и их факультеты враждуют по сей день. Считается, что причиной вражды стало нежелание Слизерина обучать нечистокровных волшебников. И мне интересно, откуда у Слизерина были такие убеждения./
— Why are you interesting in it? — в своей язвительной манере ответил Снейп. — This story is nearly 1000 years old. /Почему вы этим интересуетесь? ... Этой истории почти тысяча лет./
Подобная манера разговора запросто могла отбить делание общаться, не то что пытаться что-то выведать, но Анна рискнула пояснить, почему она спросила об этом, хотя для странного, вечно угрюмого мага это вряд ли послужит оправданием.
— Usually I’m interested in peoples’ actions for their understanding. I try to understand their motives to judge more adequately about them. And if we try to analyze the actions of Salazar Slytherin, then we can come to following conclusions. From the one hand it may be simple idea about superiority of blooded, relative to those of fascists. It’s the simplest and the most facile suggestion. Most likely Gryffindor, which, as far as I can see from the book, preferred to act more than to think, perceived Slytherin’s position namely by this way. From the other hand, Slytherin could believe, that muggle-born sorcerers could threaten to hereditary sorcerers. If we proceed from this assumption, then how threat to blooded wizards could be expressed?
/Обычно я интересуюсь действиями людей, чтобы понять их. Я пытаюсь понять их мотивы, чтобы более адекватно судить о них. И если мы попытаемся проанализировать действия Салазара Слизерина, то можем прийти к следующим выводам. С одной стороны, это может быть простая идея о превосходстве чистокровных, родственная идеям фашистов. Это простейшее и наиболее поверхностное предположение. Наиболее вероятно, что Гриффиндор, который, насколько я могу судить по книге, предпочитал больше действовать, чем думать, воспринял позицию Слизерина именно таким образом. С другой стороны, Слизерин мог считать, что магглорожденные волшебники могли угрожать потомственным колдунам. Если мы будем исходить из этого допущения, то в чем могла выражаться угроза чистокровным волшебникам?/
Северус поставил кофе на стол и прикрыл глаза. Неделя! Всего неделя! Нет, эта девчонка его скоро доконает. Начиталась “Истории Хогвартса”, и теперь строит научные теории. Да… прямая дорога в Равенкло. Неудивительно, если такими темпами она подберется к истокам Первой магической войны и потом с невинными глазами, полными искреннего желания знать все и вся, спросит: “Простите, сэр, а вы случайно не Пожиратель?” С другой стороны, возможно, следует удовлетворить ее любопытство, сказав полуправду, объясняя все как можно абстрактнее, не переходя на личности.
Анна увидела, как Снейп прикрыл глаза рукой. Снова задумался. Сложный характер у этого человека, очень сложный. И противоречивый. То внимательно ее слушает, то в миг приказывает замолчать. Преподавание до такого вряд ли б довело. И наверняка, как преподаватель он тоже не очень хорош, если точно также общается с учениками. Ладно, она уже взрослая, окончила университет, изучала философию, научилась думать, анализировать. И совсем другое дело — дети и подростки. Да после такой отповеди можно просто возненавидеть уроки. Наверняка ему есть, что скрывать, какие-нибудь ошибки прошлого или настоящего, тайны, компромат... Ведь она знает о нем гораздо меньше, чем он о ней. Очень скрытный человек. А наружу выставляет негатив — в качестве защитного барьера, чтобы никто не лез в его личное пространство. Впрочем, — подумала девушка, — не будь она сама в чем-то скрытной и противоречивой личностью, вряд ли бы додумалась до такого.
— Magic world has many rich ancient traditions, — начал объяснять Снейп, перестав созерцать стол, — and not all muggle-born could accept them because of their mentality. These traditions included possession of spells, rites and artifacts and were passed on from generation to generation. Every quite ancient family of wizards had own traditions and arcanes /1/. Muggle born, in spite of fact that sometimes they appeared to be more intelligent and powerful than blooded, not always aspired to understand and accept existing foundations of magic world that resulted in misunderstanding, conflicts, and wars. Many old families died, and therefore many traditions appeared to be lost. Newly formed families neither knew their heritage, nor developed it.
/В магическом мире существует много богатых древних традиций ... и не все магглорожденные могут их принять в силу своего менталитета. Эти традиции включали владение заклинаниями, ритуалами и артефактами и передавались из поколения в поколение. Каждая достаточно древняя семья волшебников имела свои собственные традиции и арканы*. Магглорожденные, несмотря на то, что иногда они оказывались умнее и сильнее чистокровных, не всегда стремились понять и принять существовавшие устои волшебного мира, что приводило к недопониманию, конфликтам и войнам. Многие старые семьи вымерли, и многие традиции оказались утерянными.Вновь образованные роды либо не знали о своем наследии, либо не стремились развивать его./
— And how about integration? I mean special classes in school, which would help muggle born students to become integrated with magic world. I mean that if you live in definite society, you should respect its laws, traditions and culture. Else you have only two variants: to become outlaw or to usurp power and dictate own laws. In the last case maternal culture dies.
/А как насчет интеграции? Я имею в виду специальные занятия в школе, которые помогли бы магглорожденным студентам влиться в магический мир. Я имею в виду, что если вы живете в определенном сообществе, вы должны уважать его законы, традиции и культуру. Иначе у вас есть только два варианта: стать изгоем или захватить власть и навязать собственные законы. В последнем случае родная (по отношению к исходному обществу) культура погибает./
— Such classes were compulsory in Hogwarts till XX century, but then school authorities decided, that students don’t need in this knowledge, — вторую часть предложения Снейп проговорил с явным отвращением. — These classes were left only in my House. /Такие уроки были обязательны в Хогвартсе до 20 века, но после руководство школы решило, что студентам эти знания не нужны ... Эти занятия остались только на моем факультете./
— Your House? Slytherin? — мужчина ответил лишь легким кивком. — You are Head (Dean) of Slytherin, — это было простое утверждение, без тени издевки. /Вашем факультете? Слизерин? ... Вы — Глава (Декан) Слизерина./
— I hope your curiosity has been satisfied, /Я надеюсь, ваше любопытство удовлетворено/ — проговорил Снейп, давая понять, что на этом беседа закончена.
— I think so, /Я думаю, да/ — подтвердила Лапина, наконец-то допив чай, — although I don’t share opinion of Salazar Slytherin, I hope, that I could understand him, /хотя я не разделяю взгляды Салазара Слизерина, я надеюсь, что могла бы понять его/ — после чего встала из-за стола, в очередной раз заставив профессора Снейпа удивиться: она была первой магглорожденной волшебницей, кто не ненавидел его факультет и частично разделял его взгляды на жизнь.
1) Арканы (от лат. Arcanum — тайна) — некие дополнительные способности, передающиеся в семьях волшебников из поколения в поколение, как правило, связанные с темной магией или артефактами. Каждый волшебный род держал в секрете свой аркан, чтобы, с одной стороны, иметь преимущество перед противником, с другой — иметь возможность выжить в форс-мажорных обстоятельствах. По этой причине (сохранение аркана) браки заключались, как правило, между родственниками, в противном случае Главы родов приносили друг другу Непреложные клятвы дружбы и верности, а дети, родившиеся в результате подобных браков, получали арканы обоих родов, а круг ближних и дальних родственников расширялся.
11.02.2011 Глава 4. Два господина Северуса Снейпа.
Лапина собирала книги с пола, устраняя последствия неудачно примененного “Accio”. Хорошо, что Снейп сейчас заперся в подвале со своими зельями и крысами и не видит того погрома, который она организовала в гостиной. Мда… хоть с палочкой, хоть без (а ведь он до сих пор не дал ей возможности попрактиковаться в заклинаниях), а результат будет примерно одинаков: хочешь призвать всего лишь одну книгу с верхней полки, а на тебя сваливается все сразу. Вот до чего доводит лень. А гнев Мастера зелий на себе лучше не испытывать: он итак человек слишком суровый, даром что ли он носит такое имя /1/, а когда разозлится, то и Авада желанной покажется.
Где-то в углу послышался шорох. “Опять крысы,” — недовольно пробурчала Анна себе под нос, положив книги на выдвижную полку — очень удобная вещь, между прочим: можно использовать в качестве дополнительного стола. В общежитии где жила девушка, будучи студенткой-старшекурсницей и впоследствии аспиранткой, секретеры с такими полками в каждой комнате стояли, и студенческая братия каких только применений им не находила. Но: возвращаемся в настоящее, т.е., на самом деле, в прошлое. Маленькая тень отделилась от тумбочки, пересекла комнату и скрылась в щели под плинтусом. Лапина не боялась ни крыс, ни мышей, и в какой-то степени симпатизировала им, так же, как и кошкам, но одно дело держать у себя в комнате одну, заметьте, только одну домашнюю крысу и изредка выпускать ее на свободу, другое дело, когда у тебя по дому бегают целые полчища грызунов, норовя заползти в кладовку с едой или в постель. Девушка поморщилась от этой далеко не самой приятной мысли. Странно, как такой человек, как Северус Снейп, во всем требующий соблюдение порядка (то, что дом был в запустении, вовсе не значит, что он — неряха: просто ему было некогда, и, к тому же, этот дом для него всего лишь временное пристанище на каких-то пару месяцев), достаточно педантичный, если судить по его поведению, позволяет всякой гадости жить у себя дома. Или он их для опытов разводит?
Погрузившись в свои мысли, Анна едва успела заметить зеленые всполохи позади себя. Ее ударило в дрожь: Снейп строго-настрого приказал ей уходить из гостиной, когда кто-то ломится через камин. В приступе паники она смахнула книжки со столешницы, и они с гулким звуком упали куда-то в темную нишу за диваном, стоявшим возле книжного шкафа. Недолго думая, девушка мигом вскочила на диван и спрыгнула позади него, едва не подавившись от скопившей там пыли. Едва она исчезла за диваном, как в гостиную вошел человек и позвал скрипучим властным голосом:
— Северус!
Анна через щель наблюдала за пришельцем. Это был высокий худой старик с длинной белой бородой, которую можно было спокойно заткнуть за пояс. На нем были остроконечная бордовая шляпа из фетра и тяжелая малиновая мантия, расшитая золотыми звездами и месяцами. На крючковатом носу сидели очки-половинки, из-под которых сверкали голубые глаза. Эдакое воплощение типичного доброго волшебника из сказки. Но в выражении его лица, властных жестах, быстрой, совсем не стариковской походке чувствовалось, что этот Дед Мороз вовсе не так прост, как пытается казаться окружающим. А то, как он вел себя в чужом доме — побродил по комнате, подошел к бару, достал оттуда спиртное и налил в наколдованный бокал, сел, вальяжно развалившись на диване, — говорило о том, что он давно знаком со Снейпом, и последний находится у него в подчинении. Лапину передернуло: наверняка служить мальчиком на побегушках у старого маразматика, наверняка страдающего всякими идиотскими идеями, не самая приятная работа, особенно если учесть угрюмый, независимый характер Мастера зелий.
Вообще Лапину нельзя было отнести к тем, кто любит наблюдать за другими людьми. В процессе разговора ей было сложно уловить какие-либо намеки, что часто ставило ее в тупик, она могла вообще не обращать внимание на мимику и жесты собеседника, думая о чем-нибудь своем. Но это так называемые оперативные случаи, когда информация поступает быстро и порциями, и ее моментально необходимо обработать и выдать при этом удобоваримый ответ. И совсем другое дело — наблюдать со стороны, когда есть возможность получше разглядеть выражение лиц собеседников, рассмотреть их жесты, то как они ведут себя, и даже узнать что-нибудь такое, что тебе лично никогда не сказали бы. При этом, поскольку не надо было торопиться с ответом, поскольку информацию ты собираешь исключительно для себя, то можно было больше внимания уделить наблюдению, и, соответственно, больше собрать информации. Таких случаев в жизни девушки было достаточно мало, ибо шпионить за другими было не в ее стиле, и она, как правило, довольствовалась случайно увиденным или услышанным, выстраивая, подобно мозаике, собственные, довольно разрозненные гипотезы. И это был, как раз, один из таких случаев.
— Извините, Альбус, — Снейп вышел с противоположной стороны комнаты, — сигнальные чары известили меня о вашем приходе, но я не мог прервать процесс приготовления зелья.
— Понимаю, мальчик мой, — раздалось сверху, голос старика был усталый и одновременно покровительственно-понимающий. — Не хочешь лимонную дольку?
— Альбус, — в голосе зельевара, стоявшего у двери напротив, чувствовалось сильное раздражение, — вы что, все время их с собой носите?!
— Ну что ты, Северус, куда мне, старику, без любимых сладостей? — было естественно представить, что этот самый Альбус сейчас усмехнулся и лукаво подмигнул из-за своих очков-половинок. — Как прошел твой последний визит к Тому?
— Вы прекрасно знаете, что в последнее время Темный Лорд не делится своими планами даже с самыми преданными сторонниками…
— Ой, Северус, да вы у нас двойной агент, оказывается, — Анна прыснула в кулак, стараясь не рассмеяться в голос. — Прямо Джеймс Бонд какой-то.
— … насколько мне известно, — продолжал Снейп, — Темный Лорд сейчас активно вербует новых сторонников и налаживает контакты с различными кругами магической Британии. Велика вероятность того, что он может послать своего шпиона в Хогвартс, чтобы следить за вами и мной. Насколько я понял, его целью является создание активной агентурной сети, которая могла бы одновременно нанести удар по всем важным социально-экономическим и политическим объектам магической Британии, — сейчас мужчина говорил спокойным ровным голосом, каким обычно сообщают прогноз погоды в новостях, что в его интерпретации могло означать, что все действительно серьезно.
— Хорошо, мальчик мой, я тебя понял…
— Бли-и-ин! — выругалась про себя Лапина, — как же он задолбал своим “мальчик мой”.
А ведь он не к ней обращался. И как это Снейп его терпит?
— … я хотел тебя спросить, как там поживает наш антидот ad Visiones Tenebricas /2/?
— Уже на последней стадии доработки, — голос Снейпа по-прежнему звучал ровно и серьезно, как-никак разговор касался непосредственно его специальности. — Испытания на крысах дали удовлетворительные результаты.
— Ага, значит, все-таки для опытов использует.
— Скажи мне, Северус, ты случайно не завел себе фамилиара? — голос старика вновь стал лукавым. — Мне тут показалось, что что-то за диван прыгнуло.
— Черт! — мелькнуло у Анны в голове, — этот Санта-Клаус все-таки заметил!
— Н-нет, с чего вы взяли, Альбус? — зельевар явно нервничал и уже догадался, о каком “фамилиаре” идет речь.
— Ну мы это сейчас и проверим, — заявил старик с наверняка торжествующим видом, запустив длинную руку за спинку дивана. — Не переживай так, Северус, у всех людей есть слабости, и ты не исключение. Ой, книга! — голос Альбуса показался удивленным и разочарованным одновременно. — Ничего, проверим еще раз, — и снова принялся шарить рукой в нише между стеной и диваном.
Лапиной пришлось изо всех сил вжаться в пол и укрыться с головой — благо по сусекам дома Снейпа было разбросано много всякого барахла, в том числе и тряпок. Альбус тем временем никак не мог уняться, продолжая поиски таинственного фамилиара: Анна “скормила” ему уже все книги, что попадали туда ранее из-за ее неосторожного движения, в ход пошли выбившиеся из пола куски паркета, затем кирпичи, неизвестно зачем лежавшие под секретером.
— Альбус, может, вы оставите вашу затею, пока не разобрали мой дом до основания? — сказал зельевар, давая понять, что его терпению пришел конец.
— Да, пожалуй, ты прав, мальчик мой, у меня слегка разыгралось воображение. Пожалуй, я пойду: Хогвартс ждет своего директора.
— До свидания, Альбус, — процедил сквозь зубы Снейп, когда Дамблдор исчез в языках зеленого пламени.
Прошло где-то полчаса. Анна боялась пошевелиться, опасаясь, как бы этот слишком любопытный дедушка не вернулся вновь, а то барахло за диваном практически закончилось. Она слышала, как Снейп несколько раз заходил в гостиную, нервно по ней вышагивая, потом уходил вновь. Наконец, Северус снова вошел в комнату и сказал не очень громко, но вкрадчиво, так чтобы его слышали даже засевшие по углам мыши.
— Выходите, мисс Лапина, не стесняйтесь. Мы знаем, что вы здесь, — его бархатный голос не предвещал ничего, кроме скорейшей кары за такое непозволительное поведение.
— Простите, пожа-а…а-апчхи-и! — девушка откашлялась от пыли. — А этот Альбус уже ушел?
— Стойте! — приказал мужчина, достав из кармана мантии волшебную палочку, и направил ее на зажмурившуюся от страха девушку. — Tergeo!
— Так лучше, — пояснил он, завершив заклинание.
— Спасибо, сэр, — ответила Анна, увидев, что грязь и пыль исчезли с ее одежды.
— Если вы хотите поговорить так, чтобы нас никто не слышал, то извольте следовать за мной и никому не распространяться о том, что увидите, — сказал Снейп, подойдя к двери, ведущей в подвал.
— Хорошо, сэр. Может, мне следует дать Непреложную Клятву? — поинтересовалась девушка, наблюдая за тем, как зельевар, не произнося ни слова, ловко орудует палочкой, снимая защиту с двери.
— Нет необходимости. Я надеюсь на ваше благоразумие, мисс.
— Спасибо, сэр.
Они оказались в маленькой тесной комнатке наподобие тамбура, между дверью и высоким, от пола до потолка книжным шкафом, уставленным старинными книгами в потемневших кожаных переплетах. Мастер зелий подошел к шкафу и потянул на себя крайнюю книгу справа в коричневой обложке, стоявшую на третьей полке, после чего моментально прижал Лапину к стене. Зажатая его рукой, она наблюдала, как книжный шкаф со скрежетом описал дугу, подобно старой, покосившейся двери, открывая проход вниз.
— Дайте руку, мисс, я не хочу потом собирать ваши кости по всей лестнице, — к Снейпу вернулась его обычная язвительность.
Анна послушно вложила свою ладонь в его. Длинные, как у пианиста, пальцы сомкнулись на ее запястье, и они двинулись в путь. Лестница оказалась слишком крутой, без перил, с высокими ступенями, что сильно осложняло путь миниатюрной девушке и ее не привыкшему задерживаться по пустякам провожатому. Как только они спустились в лабораторию, загорелись факелы, освещая рабочее помещение и разгоняя по углам противных вездесущих грызунов. Именно так Анна и представляла себе лабораторию средневекового алхимика: мрачное, выложенное камнями подземелье, факелы широкий стол у стены для подготовки ингредиентов, стоявшие на жаровнях котлы и реторты, шкафы со множеством всевозможных субстанций, которые может родить воображение — хвосты тритонов, желчь саламандры, какие-то толстые черви, кровь василиска, глаза акромантулов и многое другое. На других полках стояли уже готовые снадобья — наверняка какие-нибудь яды, что очень подходит Снейпу по характеру, — и посуда вроде ложек, мерных стаканов, пестиков и ступок — у них на практикуме по неорганике было так же.
Анна молча села на указанную жесткую, треногую табуретку, Северус — напротив, так, чтобы его лицо было в тени.
— Итак, мисс, что вы можете сказать в свое оправдание? — Снейп злобно сверкнул глазами.
— Моей неуклюжести нет оправдания, — тихо проговорила девушка, понуро глядя в пол.
— Это не ответ. И извольте смотреть мне в лицо, мисс, когда разговариваете со мной.
— Хорошо, сэр.
Анне с трудом удалось взглянуть в лицо зельевару: черные глаза прожигали ее насквозь, захотелось спрятаться, скрыться. Лоб неприятно покалывало — он что, решил вскрыть мозг? В его глазах плещется огонь, а теперь представим, что он постепенно угасает, оставляя за собой черную прозрачную воду. Не нефть, и не грязную воду, а именно черную, как во тьме, в безлунную ночь…
— Поставили блок?
— Да, сэр. Извините, сэр, но инстинкт самосохранения и здравый смысл подсказывают, что без этого никак нельзя. — И мысленно добавила: — особенно общаясь с вами.
— Итак, я хотел бы узнать, как вы едва не попались Альбусу Дамблдору.
— А кто это такой?
— Все вопросы потом! Сейчас. Вы. Отвечаете. Мне, — четко выделяя каждое слово, проговорил зельевар.
— Я хотела почитать книгу, сэр…
— Какую книгу?
— “Начальный курс зельеварения”, если я не ошибаюсь. Просто я тут подумала, что коли уж мне придется здесь задержаться, и, похоже, надолго, то мне не помешало бы побольше узнать о вашем мире. Знание — сила, как говорил Фрэнсис Бэкон, и…
— Что и? Ближе к делу, пожалуйста.
— … и мы могли бы сойтись на профессиональной почве, — с трудом выговорила Анна — еще бы, сама навязывается чужому человеку, тем более, Снейпу, что для нее вообще нехарактерно. — Но мне необходимо подтянуть знания по алхимии, чтобы понимать вас и суть того, что вы варите.
— И не подумаю! Мне не нужны тупоголовые ассистенты, от которых больше головной боли, чем пользы.
— Я понимаю вас, сэр, но, пожалуйста, поймите и вы меня! — девушка умоляюще и одновременно вызывающе посмотрела на Снейпа своими зелеными глазами. — Хоть отдаленно, но я являюсь вашей коллегой. Я — химик. И мне тоже нужна практика!
— Прекратите! меня абсолютно не интересуют ваши проблемы. Я просил вас рассказать о том, как вы очутились за диваном, что вас там чуть не обнаружил всеведущий Дамблдор.
— Я… я… — мда… придется “сознаться” в преступлении, а ведь можно было замечательно скрыть, будь она менее рассеянной и неуклюжей, — я неудачно применила призывающее заклинание, и на пол упало сразу много книг. Я замешкалась, собирая их, и тут в камине появился этот, как его, Дамблдор, и ниша за диваном оказалась ближайшим местом, где можно было спрятаться.
— Что ж, для первого раза неплохо, но если снова соберетесь говорить полуправду, четче представляйте те образы, которые, по вашему мнению, должен увидеть оппонент, — подытожил Снейп, скрестив пальцы на животе.
— Спасибо, сэр, — девушка приободрилась, услышав “похвалу” от мрачного Мастера зелий. — Скажите, пожалуйста, сэр, а этот человек, что к вам приходил, Альбус Дамблдор, он правда директор Хогвартса? Я видела похожий портрет в “Истории…”
— Да, это он и есть, мисс Лапина. И прошу впредь вести себя с ним очень осторожно. Он очень сильный легилимент и ловко манипулирует людьми.
— Так же, как и Темный Лорд? — с вызовом спросила девушка и, заметив, что Снейп лишь передернул плечами в ответ на ее выпад, добавила: — просто напоминает одну маггловскую книгу. “Ночной Дозор” называется. Там тоже были Светлые и Темные; как и волшебники, они прятались от простых людей и звались иными. Так вот, в конце первой книги мальчик, на которого сделала главную ставку Светлая сторона, перейдя к Темным, сказал: “Они хотя бы не врут”. Могу ли я на основе полученной информации по аналогии предположить, вышеупомянутый Дамблдор лишь прикрывается личиной Великого Светлого Мага, не брезгуя использовать на деле далеко не самые честные методы?
— Как я уже сказал, — процедил сквозь зубы Снейп, — Альбус Дамблдор ловко манипулирует людьми, и поэтому с ним следует вести себя очень осторожно. Это касается, в том числе, и окклюменции.
Северус задумался. Он сам только недавно осознал, что всеми уважаемый директор Хогвартса — великий манипулятор, и все люди в его руках — всего лишь послушные марионетки, которые в нужный момент исполнят свою роль и уйдут со сцены. И как тяжело осознавать, что человек, которого все считают воплощением могущества, добра и справедливости, который дал тебе надежду, которому ты безгранично доверял, оказывается, лишь удачно тебя использовал. Что там сказала эта девица, вываливая на него свой очередной словесный поток? Что Темные не врут? Да, в этом есть доля правды. Темный Лорд не скрывает, что он плохой, и не стремится оправдаться, вышагивая к свой цели через трупы сотен людей. А Дамблдор? Только говорит, что так надо для всеобщего Блага, и неважно, что две трети Ордена Феникса в могиле по его же милости, ведь они пострадали во имя Блага! И сейчас смерть висит над каждым из оставшихся в живых. И когда он, Северус Снейп, сыграет свою роль в этом театре абсурда, ему прикажут уйти со сцены — каким образом, будет зависеть от фантазии великого Альбуса Дамблдора, главное, что для него все закончится.
И тяжело было сидеть и сознавать, что твоя роль уже почти сыграна и завершится с выпуском Поттера и компании (для чего ж тянул Дамблдор время, а не убил Темного Лорда тогда, в министерстве?), что ты снова один, и никогда, никому не сможешь больше доверять. Душу заполняло леденящее чувство одиночества, не обычное одиночество, к которому Мастер зелий уже давно привык, а, скорее всего, безысходность, то, что он испытал вначале, когда узнал о свадьбе Джеймса и Лили, и потом, когда ее не стало. Когда жизнь потеряла всякий смысл, когда хотелось только забыться и умереть от осознания невозможности исправить что-либо.
Из раздумий его вывел чей-то посторонний голос и, подняв глаза, он увидел перед собой Лапину. Он уже и забыл, что сам привел ее в свою лабораторию, и ему было противно оттого, что она видела его слабым. Она сидела напротив него, положив руки на стол, и внимательно смотрела на него. Тени прыгали по ее лицу, исполняя свой сумасшедший танец, а по русым волосам скакали блики червонного золота. Поймав его взгляд, она уставилась в пол, что-то пробубнив себе под нос.
— Мисс Лапина... кажется, вопрос с вашей практикой остался нерешенным, — девушка тут же оживилась, посмотрев на собеседника.
Эти слова дались Снейпу с большим трудом: он фактически добровольно взвалил на себя это бремя, бремя терпения, хотя терпел он и так достаточно, удовлетворив просьбу гостьи из будущего. Раньше он никогда не допускал такого: он очень редко брал себе студентов для выполнения дипломной работы и проводил при этом тщательнейший отбор возможных претендентов. Не то, чтобы ему кого-то навязывали. Хотя да, в прошлом году директор навязал ему Поттера и Уизли для изучения продвинутых зелий, но это все лишь досадное исключение из правил. Он очень редко соглашался помогать кому бы то ни было просто так, не имея с этого какой-либо выгоды, иначе он бы не был слизеринцем. Но сейчас, смотря на сидящую напротив него девушку, он понял, что она могла бы стать его потенциальной сторонницей, не Света или Тьмы, а именно его, потому что они вынуждены доверять друг другу. Она достаточно умна и в большинстве случаев трезво мыслит, у нее уже сейчас довольно неплохой магический потенциал, и если вложить в нее нужные знания и навыки, то она сможет превратиться в реальную силу. В крайнем случае, она исчезнет так же, как и появилась, зато у него впервые за многие годы будет перспективный и талантливый ученик. То, что многих других не менее талантливых учеников он отвадил от себя одним лишь словом, его совершенно не интересовало, ровно как и то, что вынужден был признать в Лапиной некоторые способности только потому, что они были вынуждены вместе сосуществовать с недавнего времени.
— Как правильно сказал ваш бывший наставник, вам необходимо развивать ваши способности. В связи с этим я рекомендовал бы вам поступить на обучение в Хогвартс, — спокойным голосом сказал Снейп, положив руки на стол.
— Директором которого является манипулятор Дамблдор?
— Хоть он и манипулятор, этот факт не умоляет его волшебную силу и остроту его ума. К тому же, если вы не попадете в Гриффиндор — а у вас есть все шансы не попасть туда хотя бы в силу того, что у вас в голове не только опилки — то ваше с ним общение сведется к минимуму: директор обычно не вникает в дела других факультетов.
— То есть директор — сам выпускник Гриффиндора?
Короткий кивок в ответ.
— И поэтому он держит фактически свой факультет под неусыпным контролем?
— Верно, только управляет он через декана Минерву МакГонагалл, по совместительству преподавателя трансфигурации.
— Да, сэр. — Анна растерянно разглядывала свои руки. — Ваше предложение выглядит очень заманчивым, ведь в силу открывшейся во мне новой сущности какая-никакая квалификация в магическом мире мне не помешает. Но, опять же, у меня нет денег, чтобы оплатить обучение.
— Этот вопрос относительно легко уладить, — Северус откинулся на стоявший рядом шкаф, уперев правую руку в бок. — Как правило, обучение малоимущих студентов оплачивает Совет попечителей из специального фонда, предназначенного для подобных нужд.
— Простите, сэр, — Анна все также сидела, положив руки на стол и сцепив пальцы замком, и безучастно смотрела во мрак, лишь бы не пересекаться взглядом с Мастером зелий, — вы не могли бы сказать, кто входит в Совет попечителей?
— Представители богатых и довольно влиятельных в магической Британии семей. Я не думаю, что для вас имеет смысл знать их фамилии.
— То есть в основном чистокровные волшебники, потомственные аристократы? — девушка подняла голову и посмотрела на собеседника, взгляд ее стал осмысленным и сосредоточенным, что предвещало длинную тираду, сопровождаемую логическими выкладками.
— Верно. Но в прошлый наш с вами разговор мы выяснили, что вы не имеете ничего против чистокровных волшебников. Ведь так? — лицо Снейпа оставалось беспристрастным.
— Я не имею, но они могут иметь предубеждения против магглорожденных. Как я уже говорила, идеи Салазара Слизерина можно интерпретировать двояко, и наиболее простая, не требующая глубокого анализа интерпретация, легко может привести к расколу общества на два враждующих лагеря, что, вероятно, и происходит в обществе. И если я права, то есть те, которые категорически против идей Слизерина, и те, которые им фанатично преданы, и легко предположить, что это аристократы. И я не думаю, что при таком раскладе Совет попечителей благосклонно отнесется к перспективе платить за обучение возникшей буквально из ниоткуда магглорожденной ведьмы. Ведь, насколько я смогла узнать из книг, в Британии, по крайней мере, все дети без исключения, имеющие склонность к волшебству, с рождения записаны в Хогвартс.
— Это действительно так. Я специально проверил реестры учеников Хогвартса: вас там нет, ровно как и в Дурмстранге — учитывая ваше происхождение.
— Дурмстранг — это еще одна школа магии? Где она находится? Название кажется немецким, во всяком случае вторая часть слова переводится как “нить”, если не ошибаюсь.
— В Дурмстранге учатся студенты из Северной и Восточной Европы, т.е. Болгарии, России, Скандинавии. Мне удалось навести справки о студентах вашего года рождения, записанных в эту школу, и вас там тоже не оказалось.
— Я уже поняла, — мрачно заметила девушка, переведя взгляд на стоявшие у противоположной стены котлы. — Выходит, по вашим законам, я не имею право получить магическое образование.
— Во-первых, подобного закона нет, — сердито возразил Снейп, — вам всего лишь нужна подходящая легенда для подачи заявления в Хогвартс.
— Во-вторых, мне нужны деньги, которых у меня нет, и которые платить за меня никто не будет! — Анна посмотрела на зельевара самой наглой из набора имеющихся рож, говорящей “И все равно я права”.
Мерлин! Снейп готов был проклясть тот день, когда высунулся на улицу, чтобы узнать, кто прокричал: “Seco!”. У девчонки ни гроша в кармане, а заниматься с ней у него нет ни времени, ни желания. Хотя если ее чему-то научил маггл, то и он подавно сможет. Что касается времени, то скоро он должен будет вернуться в Хогвартс, и у него не будет возможности постоянно трансгрессировать в Антворд, чтобы позаниматься с Лапиной, да и неизвестно, что она может устроить в его отсутствие. Хитрая бестия… уже второй раз ставит его в тупик, заставляя сделать именно так, как удобно ей. Что, проявляем слизеринские черты? Да, безрассудное гриффиндорство она уже показала, увязавшись за тем магглом, и доставив ему (Снейпу) немало проблем. До чего же он ненавидит тупых гриффиндорцев, вечно лезущих напролом! Осталось для завершения картины отличиться упорством Хаффлпаффа, и волшебную шляпу просто разорвет на куски.
Кстати, о шляпе. Денег у нее нет, и Совет попечителей действительно не самый лучший вариант, т.к., во-первых, она отсутствует в реестре, во-вторых, — магглорожденная. Значит, выход один: только самому платить за обучение. Конечно, его зарплата преподавателя и Мастера Зелий позволяет это, но лишь частями, а это будет трудно провернуть незаметно для директорских глаз. И снова только один выход — нанести визит в семейное хранилище Принсов, к роду которых он принадлежал по линии матери. Еще шестнадцать лет назад, когда Темный Лорд пал, над Пожирателями проходила массовые суды, и Северуса, как и многих его бывших соратников, посадили в Азкабан, Дамблдор сообщил ему, что его счета в Гринготтсе были заморожены в связи с заключением под стражу. Северус не помнил, подписывал ли он какие-нибудь документы, касающиеся отказа от наследства и передачи прав собственности — тогда, еще не успев оправиться после смерти Лили, сломленный пытками и холодом дементоров, он был далеко не в самом вменяемом состоянии. Но даже если предположить худший из вариантов, у него должен был остаться хотя бы один из сейфов, поставленный на кровную защиту. Тогда никакие документы из министерства не заставят гоблинов открыть сейф кому попало.
Снейп горько усмехнулся про себя: он ни разу за прошедшие годы не наведывался в хранилище своих предков, смирившись со своей участью одинокого, всеми ненавидимого преподавателя зельеварения, обязанного свободой великому Альбусу Дамблдору, и теперь вдруг решился только ради того, чтобы помочь едва знакомой девушке. Нет, он не помогает, он это делает исключительно для своей и ее безопасности, чтобы в его отсутствие она случайно не разнесла дом вспышкой стихийной магии. И, самое ужасное, к подобному решению пришел он сам, и не потребовалось ни Круциатуса, ни хитрых внушений, сопровождаемых предложением отведать лимонную дольку.
— Что ж, — мрачно заявил Мастер Зелий, недовольно прищурившись, — я думаю, я смогу помочь вам уладить ваши финансовые проблемы, но помните: неделей отработок у меня вы не отделаетесь.
— Спасибо, сэр, — ответила Лапина, склонив голову, чтобы скрыть появившийся на щеках румянец — признак того, что ответ мрачного зельевара ее определенно устроил, в конце концов, не в первый раз придется драить пол и мыть посуду в лаборатории — с ее знаниями алхимии ни на что другое претендовать пока нельзя.
— Теперь нам надо составить ваше расписание до моего отъезда в Хогвартс. Вначале вам следует заняться более углубленной практикой беспалочковых заклинаний, окклюменцией и зельями, а также изучением теории за первые шесть лет обучения и отработкой правильных движений кисти. Затем, когда мы купим вам палочку, устроим вам практику по боевым заклинаниям.
— Согласна с вами, профессор, — Анна кивнула в ответ.
Хотя в голове вертелось еще много вопросов, например, кто такой Темный Лорд и имеет ли он какое-либо отношение к секте Пожирателей Смерти, этот разговор ее порядком утомил, да и Снейпа она успела достать так, что до следующего дня он вряд ли выкажет свое желание пообщаться.
Оказывается, они со Снейпом отлично друг друга поняли, т.к. тот, встав, молча подал руку девушке и повел ее по крутой лестнице к выходу из подвала. Когда они пришли в гостиную, мужчина указал ей необходимые книги, которые стоило бы изучить к моменту ее приезда в Хогвартс. Список, тут же появившийся в руке у девушки, оказался довольно внушительных размеров. Она едва проглотила подступивший к горлу ком: так много ей никогда еще не приходилось заниматься, даже на втором, самом трудном для нее курсе, или в аспирантуре, когда она впопыхах дописывала свою диссертацию, чтобы уложиться в срок.
Решив больше не рисковать с Accio, Анна подставила стул и полезла в шкаф за книгами, постоянно сверяясь со списком. Собирая их по несколько штук в стопку, она аккуратно складывала их на диван и продолжала дальше исследовать книжные полки. Часть нужных книг обнаружилась на журнальном столике, куда их положил Дамблдор, усиленно пытавшийся найти “фамилиара” профессора зельеварения. Также Лапину привлек учебник по древним рунам — стоит посмотреть на досуге, во всяком случае, ее шеф твердил, что у нее есть способности к языкам. А вот то, что в список была включена нумерология, Лапину совершенно не порадовало: и вовсе не из-за того, что этот предмет якобы изучал тайные значения чисел, а потому, что во всем, так или иначе связанном с математикой, она разбиралась чрезвычайно плохо.
На ехидное замечание Снейпа о том, для чего ей все книги сразу, она лишь ответила, что ей легче изучать и анализировать литературу, когда она вся под рукой, и молча перетащила все книги к себе в комнату, в несколько ходок, естественно. Мужчина лишь недоуменно на нее посмотрел и отправился на кухню делать ужин.
После ужина каждый отправился по своим делам: Снейп — в лабораторию, а Лапина засела за книги. Вначале она их рассортировала по степени приоритетности: что следует изучить как можно раньше, а что можно оставить на потом. Так, во вторую группу попали учебники по трансфигурации и боевой магии — и то, и другое требовало больших затрат энергии, значит, необходима волшебная палочка, которой у нее пока нет, а также нумерология, которая, как поясняло предисловие, помогает при составлении формул сложных заклинаний, регулировании степени их воздействия, а также при создании собственных заклинаний — своего рода алгебра и геометрия магии. В первую же группу попали зелья — ибо ее нынешний наставник — зельевар, чары, т.к. часть из них можно было опробовать без палочки, т.е. за счет собственной энергии, а также книги по истории и традициям волшебного мира — можно было почитать на досуге как художественную литературу.
Начать было решено с “Чистокровных семейств магической Британии” — для разминки, т.к. большую часть книги составляли картинки с изображением генеалогических древ, украшенных гербами и девизами соответствующих семей. Из книги Лапина узнала о существовании таких родов, как Блэки, Поттеры, Малфои, Лестренжи, Принсы, Лонгоботтомы, Розье, Паркинсоны, Нотт, Уизли, Прюэтт, Эббот, Смит, Боунс, Эйвери и многих других. Суть заключалось в том, что многие роды либо прекратили свое существование, как Блэки или Прюэтты, либо прервались по мужской линии, как Певереллы. Почти все чистокровные волшебники являлись друг другу в той или иной степени родственниками, как правило, через женщин, т.е. многочисленных кузин и тетушек. И еще, если верить подписям с датами рождения, то многих из тех, о ком она прочитала, она наверняка сможет встретить в Хогвартсе, вроде младших Уизли, наследников Поттеров и Малфоев, а также неких Сьюзен Боунс и Ханну Эббот.
Книга о традициях магического мира оказалась куда более познавательной: там рассказывалось не только о правилах волшебного этикета, но также о различных обычаях и культуре — в широком смысле этого слова. Что-то Лапина уже знала от Снейпа, например, о существовании арканов и прочего семейного наследия. Ее нисколько не удивило то, что практически все родовые заклинания и ритуалы так или иначе основаны на темной магии — все тайное, то, что пытаются скрыть от чужих глаз и ушей, по определению, интуитивно должно содержать в себе часть Тьмы. Так же, как выяснилось, все члены уважающих себя чистокровных семейств должны были готовить первоклассные зелья — их этому обучали с детства. Точно! Зелья! Да Снейп с нее три шкуры спустит, если она ничего не прочитает по его любимому предмету!
Лапина тут же отыскала учебник за первый курс, но практически ничего не поняла: ингредиенты, мало того, что сами по себе какие-то дикие, те же крысиные хвосты или тараканьи лапки чего стоят, так еще каждый раз добавляются в каких-то непонятных соотношениях. Один раз нарезаются так, в другой — по другому. Непонятно было, как определять, сколько раз мешать зелье в том или ином направлении, чтобы получить нужный результат, и как он вообще зависит от направления перемешивания — по часовой стрелке или против. Нет! Она в жизни этого не запомнит! — Анна чуть не взвыла от количества информации ad studendum /3/ . За годы учебы в университете ее память несколько перестроилась. Как и раньше, предпочтение отдавалось зрительным образам, картинкам, но теперь запоминала она не так быстро, и не все подряд, но схематично, в виде некоего алгоритма, пытаясь выстроить у себя в мозгу систему, внутри которой будет относительно легко найти нужные связи, посылки и выводы. Учебник явно рассчитан на детей — в основном просто описание действий и слишком мало теории, рассчитано исключительно на непосредственное восприятие. Пришлось копаться в остальных учебниках и сравнивать имеющуюся информацию, проводить аналогии и параллели, классифицировать имеющуюся информацию — все это сильно напоминало поиск материала для литобзора с той лишь разницей, что нельзя воспользоваться поисковиком, да и не совсем ясно было, что именно нужно искать. После многочасового корпения над учебниками Лапина наконец-то догадалась переписать к себе в тетрадь основные законы зельеварения, после чего составила таблицу с ингредиентами — как их получают, каковы их свойства, для чего используют. Все это сильно напоминало составление конспекта по органической химии, с той лишь разницей, что последняя была куда более понятна и аналитична. Затем девушка принялась учить рецепты наиболее распространенных зелий и, к своему удивлению, местами обнаруживала расхождения с теорией или здравым смыслом. Ладно, можно у Снейпа спросить, он же у нас Мастер зелий. В слово “Мастер” она, опять же вкладывала его средневековое значение, т.е. профессионал своего дела, достигший непревзойденного уровня знаний и навыков по своей специальности. Сидя за книгами, она не заметила, как уснула, помня лишь, что уже начинало светать, и что зачарованные свечи — отличная вещь, т.к. дают достаточное количество света и при этом не сгорают.
На следующий день…
Снейп возвращался домой, стремительно шагая по пустынным улицам Антворда. Уже вечерело, и развевающаяся за спиной широкая черная мантия еще больше придавала ему сходство с гигантской летучей мышью. В этот раз ему понадобилось купить кое-каких ингредиентов для зелий, пару древних фолиантов, продукты, как бы банально это ни звучало, поэтому вместе с ним из Лондона прибыло несколько уменьшенных сумок с покупками. Некоторые могут сказать, что гораздо легче было бы воспользоваться каминной сетью, но Мастер зелий не сильно жаловал данный способ перемещения, да и не хотелось, чтобы лишние люди знали о том, где он живет. Ему вполне хватает Дамблдора, Беллатрисы и Малфоев.
Так же, как он успел пообещать себе, он посетил Гринготтс и поинтересовался финансовым и юридическим состоянием счетов дома Принсов, единственным наследником которых он являлся. Как выяснилось, ему был доступен единственный сейф, содержащий около 10 000 галеонов и несколько семейных артефактов, в том числе родовой перстень, — именно этот сейф был поставлен на кровную защиту. Все остальные сейфы Принсов, согласно документам, были добровольно переданы Северусом Снейпом правительству магической Британии и Фонду Основателей, из которого финансировался Хогвартс, причем основным свидетелем во всех бумагах числился директор школы Хогвартс и Президент Визенгамота Альбус Персиваль Дамблдор. Хотя последний факт не удивил зельевара, но добавил неприятного осадка в душе: неизвестно, чем руководствовался великий светлый волшебник, но он очень умело играл на чувствах и эмоциональном состоянии других людей, чтобы добиться удобного для себя решения. А насколько от этого будет лучше или хуже другим, великого мага мало интересовало.
Также профессор зельеварения узнал, что ему по документам принадлежит родовое поместье, также поставленное на кровную защиту. И здесь его снова ждал неприятный сюрприз: помимо обычных охранных чар, которые стоят на домах всех волшебников, скрывая их от глаз магглов и недоброжелателей, в сложной сетке заклинаний присутствовало несколько сигнальных, но направленных не внутрь дома с целью предупреждения хозяина о прибытии гостей, а на внешний объект. Т.е., получается, за домом, который принадлежал ему по праву, следил кто-то еще! Около получаса ушло на расшифровку заклинаний и изменений их арифмантических формул. Теперь сигнальные чары были фактически нейтрализованы, но таким образом, что волшебник, наложивший их, даже не догадался бы, что его защиту взломали. Снейп мог себя поздравить: он, не имеющий специального образования и будучи лишь учеником талантливого Мастера, мог творить поистине гениальные вещи, и он прекрасно осознавал это, как и то, что вновь почувствовал себя истинным слизеринцем в самом хорошем смысле этого слова.
Принс-Мэнор встретил наследника тишиной и полным запустением: некогда аккуратные клумбы и газоны заросли кустами орешника и боярышника, сквозь тяжелые каменные плиты бурно пробивалась сорная трава, краска на доме облупилась, стены пошли трещинами, из которых проклевывалась растительность, на рамах, карнизах и фронтонах отсутствовала часть некогда красивой лепнины. Казалось, все вокруг вымерло: портреты спали в своих рамах глубоким сном, практически не шевелясь, мебель была покрыта толстым слоем пыли, а тишину нарушал только противный скрип паркета и писк мышей по углам, а в особо темных закоулках обосновались летучие мыши. Снейп догадывался, что застанет свой фамильный особняк, за которым не ухаживали почти полвека, не в лучшем состоянии, но не представлял, что все окажется настолько плохо. Если еще утром он считал, что сможет уйти из ужасного отцовского дома в Антворде в семейный особняк Принсов, лишь немного приведя последний в порядок, то теперь он сомневался, где бы он меньше хотел остаться.
Можно бесконечно долго удивляться, с чего это вдруг, человек, по праву обладавший не самым маленьким наследством, родился и вырос практически в трущобах, с забитой матерью и скорым на расправу отцом-магглом, предоставленный фактически самому себе. Северус Снейп и сам не знал ответа на этот вопрос. Он ничего не знал о том, как его мать Эйлин Принс и отец Тобиас Снейп познакомились и когда поженились — до или после смерти Лорда Принса, отца Эйлин. В первом случае Эйлин могли просто лишить наследства за связь с простолюдином, но не могли лишить ее сына, как единственного наследника рода, пусть и полукровного. Во втором случае Эйлин Принс могла сознательно скрывать информацию о своем наследстве, дабы ее муж, вращающийся в криминальных кругах, не присвоил все себе до кната. Но однозначно Тобиас Снейп не являлся тем человеком, за которого можно было выйти замуж по любви, что заставляло воображение плодить еще больше догадок, одну хуже другой.
Пробыв в Принс-Меноре до вечера и, исследовав под конец лабораторию, взяв оттуда несколько редких ингредиентов, Снейп трансгрессировал на окраину Антворда и направился к отцовскому дому, что в Паучьем тупике.
Войдя в дом, мужчина неприятно удивился: с тех пор, как он взял к себе Лапину, в доме стали ощущаться признаки жизни, уюта что ли. А тут — тишина. Вызвав домового эльфа и приказав ему расставить покупки по местам, Снейп постучался в дверь к Лапиной — снова тишина. Нажал на ручку, дверь послушно открылась — естественно, эта маггла не будет использовать запирающие заклинания. Но представшая перед его взором картина едва не заставила упасть до пола челюсть: Лапина, как ни в чем не бывало, спала, согнувшись ничком на кровати, подложив под голову один из учебников зельеварения, еще несколько книг открытыми валялись там же на кровати, тетрадь для конспектов упала на пол, а на тумбочке горела свеча, зажженная еще со вчерашнего вечера.
Легкая легилименция, и… зельевар чуть не опешил: он ясно увидел, как в своем сне Анна плескалась в огромном котле с каким-то мутно-зеленым варевом, которое кипело и само по себе перемешивалось против часовой стрелки. Очень некстати вспомнился ритуал возрождения Темного Лорда летом 1995 года — Снейп с трудом проглотил подступивший к горлу ком — не хватало еще, чтобы эта девица начиталась раньше времени об опасных темномагических ритуалах.
— Resuscita! — произнес Северус, откашлявшись.
Но, вместо того, чтобы резко подскочить, как это обычно бывает при применении пробуждающих чар, девушка промычала что-то нечленораздельное, перевернулась на другой бок и упала с кровати. Кое-как встала, пошатнулась, пару раз хлопнув ресницами, как бы желая убедиться, что она снова находится в реальности, подняла с пола тетрадь, навела на кровати порядок, сложив все книги на тумбочку — Снейп все это время стоял в дверях и молча наблюдал за ней, сложив руки на груди. И только когда Анна потушила, наконец, горевшую всю ночь и весь день свечу и обернулась, до нее дошло, что она не одна в комнате.
— Э… извините, профессор… — заплетающимся языком произнесла девушка, с перепугу отшатнувшись назад и едва не упав на тумбочку, — я… я… не знала, что вы уже вернулись.
— Это неудивительно, если учесть, сколько вы спали, — язвительным голосом произнес зельевар. — В котором часу вы вчера легли?
— Мм… не помню точно, — задумалась девушка, потупив глаза, — но уже было утро. Значит, уже сегодня…
— И что же вы изучали?
— Зельеварение.
— И решили, вообразить себя одним из ингредиентов?
— Н-нет, — все таким же задумчивым голосом ответила Анна. — Просто что-то наподобие переноса психологического образа: мне доводилось как-то руководить курсовой, а студент был… не самый прилежный, и я заставляла его несколько раз переделывать синтез и переписывать курсовую, отчего у него, с его собственных слов, начались галлюцинации, в которых он видел себя плавающим в колбе со своим синтезом, а я прослыла жестоким руководителем — это было на моем четвертом курсе. И, видимо сейчас произошел перенос образа жестокого руководителя…
— Достаточно, — перебил ее Северус, уже догадавшись, что имела в виду Лапина. — Вы сами просили меня позаниматься с вами, так что извольте не отлынивать.
— Да, сэр, — ответила девушка и понуро поплелась вслед за зельеваром в лабораторию.
Она надеялась, что Снейп, как Мастер зельеварения, устроит ей, прежде всего, проверку по своему предмету, но к ее удивлению, мужчина, как только они вошли в рабочее помещение, грубо оттолкнул ее к стене, яростно произнеся: “Legilimens!”.
Лапина определенно не была готова к ментальной атаке и осела бы на пол, если бы не рука Снейпа, державшая ее за плечо. Воспоминания в обратном порядке стали мелькать перед глазами. Вот она учит зельеварение; прячется за диваном от Дамблдора; осознает, что она попала в 1997 год; атака на “Fine Chemicals”, в которой она чудом выжила; дальше шел поток скучных малозначительным мыслеобразов, связанных с рутинной работой в маггловском мире: экскурсии по той же “Fine Chemicals”, работа в лаборатории на химфаке, практикумы у студентов — Снейпу показалось, что ее манера вести занятия чем-то похожа не его. Единственными яркими пятнами, перемежающими поток относительно блеклых, мало чем отличающихся друг от друга каждодневных воспоминаний, были мыслеобразы, связанные с Лютером: именно он спас ее от пыток, открыл ей ее колдовскую сущность, научил азам магии и в ускоренном темпе преподал классическое образование — улучшил ее навыки владения латинским, греческим и немецким языками, научил петь и играть на кельтской арфе, лабораторной работе при этом отводился минимум времени. Далее опять блеклые едва различимые воспоминания с явно депрессивным характером, которым предшествовала триумфальная защита кандидатской диссертации, на которой присутствовал также Лютер и несколько иностранных профессоров и аспирантов, вот они же появляются в более ранних воспоминаниях; вклиниваются, судя по интонациям, не очень приятные разговоры с другими людьми, в которых узнаются родственники Анны; снова депрессия и предшествовавшее ей вручение диплома с отличием — у Снейпа возникало стойкое ощущение, что либо Лапина запрещает себе радоваться собственным победам, либо в принципе не может жить без того, чтобы не думать о плохом — дальше опять блестящая защита, предшествовавшие ей нервные срывы и конфликты со всеми, снова серая депрессия… Мужчина не понял, так ли это было на самом деле, или же ему показалось, но его будто затянуло в эти воспоминания, связанные с чувством душевной боли и осознания собственного ничтожества, отсутствием смысла жизни, и вновь воспоминания поплыли перед глазами, только на этот раз его собственные. Вот он стоит на кладбище в Годриковой лощине и с каменным лицом, больше похожим на маску, кладет букет белых лилий на могилу Лили; еще раньше — исследует руины дома Поттеров, чтобы в последний раз взглянуть в лицо любимой женщине, боль, отчаянье, желание умереть; кается Дамблдору; принимает Черную метку и совершает первое убийство — казалось, поток воспоминаний невозможно остановить; неудачные попытки помириться с Лили — боль, ревность, ненависть; и вот тот день, когда он сказал ей то самое слово, навсегда перечеркнувшее его жизнь…
Неожиданно зельевар почувствовал, будто его выкинули из чужого сознания. Поток мыслеобразов прекратился, и он обнаружил себя на полу в лаборатории. Голова сильно кружилась, лоб покрылся холодным потом. Напротив него сидела Лапина, чувствовавшая себя намного хуже и даже не пытавшаяся переварить свалившуюся на нее информацию.
— Хоть бы предупредили, профессор, что легилиментить будете, — недовольным голосом проговорила девушка, неуклюже поднявшись с пола. — И кстати, профессор Снейп, вы ко всем ученикам так относитесь или только к особо нелюбимым? — и, в подражание зельевару, приподняла левую бровь.
— Не смейте дерзить, Мисс Лапина, — холодным, спокойным, но от этого не менее зловещим тоном произнес Мастер зелий, — и запомните: когда вы столкнетесь с по-настоящему сильным легилиментом, вас никто не будет предупреждать. Поэтому, когда вы будете в Хогвартсе, настоятельно советую держать по возможности сильный ментальный блок и несколько стандартных для ученицы воспоминаний на поверхности сознания, желательно из тех, что сливаются у вас в сплошную серую массу. А теперь… Раз, два, три… Legilimens!
В этот раз Лапина была уже готова к ментальной атаке и потому представила глубокое, спокойное море, на дне которого прячутся ее воспоминания. Но, поскольку после предыдущего сеанса легилименции ее защита была ослаблена, блок продержался не дольше двух минут, море забурлило, и в очертаниях волн стали угадываться образы ее воспоминаний. Проводим преобразование блока… и мыслеобразы на время теряются в языках пламени, чтобы снова возникнуть в виде колеблющихся темных силуэтов. Сосредоточиться, сосредоточиться… мыслеобразы вновь стали более тусклыми и расплывчатыми, а огонь уступил место тьме, темной каменной стене, из маленького стрельчатого окна под потолком льется белый, струящийся свет… Пока не поздно вспоминаем нужные слова…
“Dicet Domino: susceptor meus es tu et refugium meum, Deus meus, sperabo in eum.
Quoniam ipse liberabit me de laqueo venantium et a verbo aspero.
Scapulis suis obumbrabit te et sub pinnis eius sperabis.
Scuto circumdabit te veritas eius: non timebis a timore nocturno,
A sagitta volante in die, a negotio perambulante in tenebris, ab incursu et daemonio meridiano.
Cadent a latere tuo mille, et decem milia a dextris tuis ad te autem non adpropinquabit.
Verumtamen oculis tuis considerabis et retributionem peccatorum videbis.
Quoniam tu, Domine, spes mea, Altissimum posuisti refugium tuum:
Non acce dent ad te mala, et flagellum non adpropinquabit tabernaculo tuo,
Quoniam angelis suis mandabit de te, ut custodiant te in omnibus viis tuis.
In manibus portabunt te, ne forte offendas ad lapidem pedem tuum,
Super aspidem et basiliscum ambulabis et concalcabis leonem et draconem.
Quoniam in me speravit, et liberabo eum, protegam eum, quia cognovit nomen meum.
Clamabit ad me, et exaudiam eum, cum ipso sum in tribulatione, eripiam eum et clarificabo eum.
Longitudine dierum replebo eum et ostendam illi salutare meum.” /4/
— Странные у вас способы защиты сознания, — полюбопытствовал Снейп, закончив сеанс легилименции, от которого сам порядком устал.
— Какие знаю, — с раздражением в голосе ответила девушка.
— Какой из них самый сильный?
— Последний, поэтому я и использовала его в последнюю очередь.
— Что это было?
— Девяностый псалом. Я его и раньше немного знала, потому что мама с бабушкой у меня верующие и заставили выучить несколько молитв, а на латыни выучила уже с Лютером. Собственно в том, что он посоветовал его использовать в качестве окклюментивной защиты, ничего удивительного для меня нет. Если верить житиям святых, то некоторым из них приходилось прибегать к защите сознания, и в качестве ментального блока они, естественно, использовали молитвы.
— Антислизеринский псалом, — заметил Снейп, вспоминая двенадцатый стих, “Super aspidem et basiliscum ambulabis et concalcabis leonem et draconem”, — и немного антигриффиндорский. А вода и огонь? Мало кто использует в качестве защиты сознания стихии, причем являющиеся противоположностями.
— Лютер для выставления блока посоветовал представить то, что мне покажется наиболее легким способом защиты сознания. Я правильно поняла, это неклассические способы окклюменции? — Анна стояла, опершись о холодную каменную стену и уставившись в пол, голова нещадно болела, но все еще соображала.
— Я бы сказал, именно редкие, — со знанием дела проговорил Мастер зелий. — Обычно начинающие окклюменты выстраивают каменные стены. У вас же это взаимодополняющие стихии: огонь и вода, свет и тьма… — казалось, Снейп это говорил самому себе, его взгляд был устремлен куда-то в потолок, свободной рукой он потирал подбородок, выражая этим глубокую задумчивость по отношению к неким астральным теориям, — … очень интересно. А теперь, мисс Лапина, ужинать. И не забудьте выпить вот это.
Сказав это, Снейп оставил на столе маленький пузырек с прозрачной голубой жидкостью и направился стремительной, по-своему грациозной походкой к лестнице. “Была — не была”, — подумала Лапина, опрокинув в рот пузырек. Если б он хотел ее отравить, то уже сделал бы это десять раз. На поверку зелье оказалось обычным обезболивающим, причем быстродействующим. Только потом, идя вслед за мрачным профессором по лестнице, девушка вспомнила, что читала об этом зелье ночью, и что оно действительно представляет собой прозрачную голубую жидкость.
После ужина состоялась практика по зельям. Анна сразу же поинтересовалась, нет ли у профессора учебников для университета, т.к., наверное, она уже отвыкла от того типа изложения материала, каким оно бывает в школьных учебниках, на что Снейп ответил, что у него их никогда не было, в университетах не учился, но обучался у очень хорошего Мастера зелий, получив свою степень в двадцать лет. До всех нюансов тонкой науки зельеварения он додумывался самостоятельно и требует того же от своих студентов, и мисс Лапина среди них — не исключение. Затем он спросил, что представляет собой зельеварение. Анна, попытавшись заново собрать полученную накануне информацию у себя в голове и проведя параллель с органической химией, сделала предположение, что суть зельеварения заключается в правильном соединении компонентов и проведении реакций в определенных условиях, при этом для получения необходимого результата нужно буквально прочувствовать механизм реакции, как компоненты реагируют друг с другом на каждой стадии процесса, как на них влияют такие внешние факторы, как температура, скорость перемешивания, наличие света или магических полей. В свою очередь Снейп лишь недовольно хмыкнул, сказав, что ответ хоть и выглядит абсолютно маггловским, но на “удовлетворительно” тянет. После он спросил, по какому принципу составляются рецепты зелий. Лапина ответила, что для этого исходят из свойств входящих в зелье ингредиентов, помня, что набор свойств зелья не равен сумме свойств всех входящих в него по отдельности компонентов; также важно учитывать взаимодействие некоторых ингредиентов друг с другом, т.к. они могут нейтрализовывать действие друг друга либо давать множество побочных реакций — в таком случае следует использовать ингредиенты, аналогичные по свойствам, побочные действия которых можно нейтрализовать на последней стадии синтеза. Снейп лишь молча кивнул, подтверждая правильность сказанного выше, отдавая себе отчет в том, что только что прослушал несколько искаженную, но дополненную формулировку закона Голпаготта о взаимодействии компонентов зелий, которую большинство студентов не способны из себя выдавить даже после пяти лет обучения.
Покончив с теорией, Снейп дал задание сварить напиток Живой Смерти, предварительно спросив, каково его действие. И тут Лапина снова выдала предположение, близкое к правде, а именно, что напиток этот, скорее всего, представляет по действию яд, который сильно замедляет все жизненные процессы в организме, погружая тем самым человека в состояние, близкое к летаргическому сну, и что похожее по свойствам зелье дал отец Лоренцо Джульетте в небезызвестной трагедии Шекспира. В ответ Северус взмахнул рукой, как бы давая знак приступать к работе, и принялся за свое собственное зелье, украдкой поглядывая за девушкой. Вначале она переписала к себе в тетрадь список ингредиентов, с указанием количеств, потом рецепт, затем занялась поиском “оборудования и реактивов”. Мужчина нахмурился — все-таки Лапина даже при наличии у нее мозгов и хорошей работоспособности действовала очень медленно. Шинкует корни она неровно и не очень мелко, зато великолепно перетирает в ступке аконит, буквально в порошок — видимо, сказывается практика, в воспоминаниях в своей маггловской лаборатории она определенно этим занималась, причем много раз.
Через некоторое время зелье закипело и приобрело цвет черной смородины. Самая важная стадия, — подумал Снейп: именно на ней он внес наиболее существенные поправки в свой учебник зельеварения, который какого-то Мерлина достался Поттеру, который успел неизвестно куда его задевать. Тем временем девушка безрезультатно пыталась разрезать на пополам темно-синие плоды снотворной фасоли. Профессор злорадно ухмыльнулся: эта стадия у многих студентов вызывала проблемы, и далеко не все они додумывались до того, до чего в свое время додумался он. Встав со своего места — его зелью надо было кипеть на медленном огне еще тридцать минут — Северус незаметно подошел к Лапиной и стал через плечо наблюдать за ее действиями. Что это она делает? — Намучавшись с попытками разрезать фасоль пополам, Анна просто стала придавливать плоды, кладя лезвие плашмя. Сок теперь выделялся легче легкого, но растворял материал ножа. Отложив его в сторону, вымыв руки и записав наблюдение в свой журнал — Снейп только сейчас заметил, что на соседней странице в порядке очередности перечислены действия самой Лапиной, — Анна бросилась к рабочему месту своего нынешнего “научного руководителя” и взяла с его стола серебряный нож, сообразив, что благородные металлы устойчивы к действию большинства агрессивных сред. Снейп приятно удивился этому факту, хотя не выказал никаких эмоций — что ж, пусть лучше учится на своих ошибках и изводит ингредиенты, чем будет варить ту же гадость, что и большинство его студентов — и поинтересовался лишь, откуда такая манера вести рабочий журнал. Девушка, помешивая зелье против часовой стрелки, ответила, что их так приучали еще с первого курса, но окончательно это привычка закрепилась на третьем, когда у них был практикум по органической химии. Северус снова кивнул, вернувшись к своему котлу.
Лапина тем временем продолжала мешать зелье, которое с каждым оборотом становилось все более густым и вязким, хотя на данной, финальной стадии, оно, наоборот, должно представлять собой полупрозрачную текучую жидкость чернильного оттенка. “Раз так, отступим от методики, все равно в учебниках полно косяков”, — подумала девушка и стала мешать зелье по часовой стрелке. По мере размешивания оно становилось менее вязким, но постепенно приобретало более яркий оттенок, что так же свидетельствовало об отклонении от нужного результата. Придя к выводу, что на последней стадии нужно поддерживать баланс между направлением перемешивания, Анна стала пробовать разные варианты, и когда вышло время реакции, перелила часть зелья в коническую колбу. Что ж, на внешний вид варево получилось вполне сносным, нужного цвета, только чуть-чуть густоватым. Профессор в ответ на ее вопрошающий взгляд лишь недовольно нахмурил брови.
— Простите, сэр, — девушка решила задать свой вопрос вслух, — а существуют ли какие-нибудь качественные реакции для проверки качества зелий? А то я в учебниках ни одной не нашла. Или мы будем зелье на крысах пробовать?
— Ваше зелье сварено почти правильно, — процедил сквозь зубы Снейп, видимо ему стоило большого труда нормально оценить чью-то работу, сделав при этом скидку на низкий начальный уровень подготовки. — Запомните: на последней стадии зелье нужно помешивать семь раз против часовой стрелки и один раз по часовой.
— Спасибо, сэр, — поблагодарила Лапина, записав столько важное замечание к себе в журнал.
Убрав свое рабочее место, Анна попросила Снейпа разрешить ей помочь с его зельем: без него она все равно не могла уйти из лаборатории, а просто сидеть и ждать было слишком скучно. Напомнив, что он требует высшего качества выполняемой работы, зельевар все-таки доверил новоиспеченной ассистентке наиболее простые действия, которые, по его наблюдениям, у нее хорошо получались. И снова приятно удивился, обнаружив, что в этот раз все получилось гораздо быстрее, а качество зелья при этом нисколько не пострадало.
Покончив с зельеварением, оба вышли в гостиную. Снейп с уставшим выражением лица сел на диван — все-таки, в отличие от некоторых, он не спал целый день, а с раннего утра был на ногах — и попросил Лапину сделать чай (он знал уже, что подобные просьбы для нее не в новинку). Именно чай, а не его любимый кофе — ему нужно было расслабиться. Девушка молча ушла на кухню, открыла окно, дав приятному ночному воздуху заполнить помещение, вскипятила чайник и заварила чай с мятой и мелиссой. Поставила чашки на поднос и отнесла в гостиную, поставив на журнальный столик перед зельеваром.
Какое-то время они молча сидели на диване и, не спеша, потягивали горячий ароматный чай. И, как ни странно, взаимно не раздражали друг друга. Лапина Снейпа — потому что говорила только тогда, когда он разрешал, не была полной дурой и старалась не доставать его своим присутствием. Он ее — потому что, если отбросить всю его язвительность и попытку казаться хуже, чем он есть на самом деле — Лапина сама к такой технике не раз прибегала — оказывался довольно приятным собеседником, если пребывал в относительно хорошем настроении, мог дать дельный совет, но при этом не навязывал свое общество. Они просто не мешали друг другу.
Через некоторое время Снейп первым нарушил молчание:
— Мисс Лапина?
— Да, профессор?
— В ваших воспоминаниях вы играли на арфе. Насколько я понял, эту дисциплину вам также помог освоить инквизитор Лютер.
— Да, сэр. Я на самом деле не сильна в музыке, просто разучила несколько песен, которые мне понравились.
— Ждите, — приказал мужчина и, оставив чай, скрылся на лестнице, ведшей на второй этаж.
Через некоторое время он вернулся, неся в руках небольшую кельтскую арфу.
— Это арфа моей матери, — пояснил он, отдав инструмент Анне.
— Мне сыграть для вас? — удивилась девушка, проведя пальцами по струнам, тут же отозвавшимся хрустальной мелодией.
Лапина всегда считала, что музыка в какой-то степени позволяет раскрыть человеческую душу. А Северус Снейп вовсе не из тех, кто открывается кому попало. Уж как-то не вязалась в ее сознании гранитная маска профессора и любовь к искусству. С другой стороны, Анна сама не любила развлекать всех подряд, даже ненавидела это, но перед некоторыми людьми могла “блеснуть” своими артистическими способностями. И если ее об этом просит сам Северус Снейп… что ж, это говорит о некоторой степени доверия что ли.
Также девушка удивилась тому, что делает этот старинный музыкальный инструмент в столь мрачном захолустном доме. Снейп сказал, что арфа принадлежала его матери. В его голосе даже чувствовались некоторые нотки нежности и печали. Значит, по всей видимости, у него были хорошие отношения с матерью, но плохие с отцом — он его практически никогда не упоминал в беседах. И еще: его мать умела музицировать — одно из обязательных умений леди, следовательно, она с большой долей вероятности происходила из знатного рода. Этот дом, как и весь район, явно не тянет на обиталище аристократов, тогда остается предположить, что этот дом, некогда принадлежал его отцу. Город был населен, пока работал завод. Вполне возможно, что там же работал отец Снейпа, значит, он маггл. Сам Северус Снейп с некоторым презрением отзывается о магглах, что может свидетельствовать не только о его плохих отношениях с отцом-магглом, но и впитываемой с детства идее о превосходстве волшебников, тогда остается вариант, что его мать была аристократкой-волшебницей.
Хотя рассуждения выглядели вполне логичными, но даже самой Лапиной казались вытянутыми из пальца, ибо в имеющихся фактах имелось много нестыковок, потому она предпочла вернуться из недр головного мозга на грешную землю.
— Что именно вам сыграть, профессор? — поинтересовалась Анна.
— Ту песню, что вам нравится, на немецком, про эльфов, кажется, — сейчас, когда зельевар расслабился и находился в лучшем, чем обычно, настроении, его лицо уже не казалось таким суровым и мрачным, но заинтересованным.
— Хорошо, сэр, — ответила девушка и, взяв несколько аккордов, запела:
Vón den elben wirt entsén vil manic man.
Só bin ich von grózer liebe entsén
Von der besten die ie man ze friunt gewan.
Wil si aber mich darumbe vên,
Mir zunstaten stên, mac sied an rechen sich,
Tuo des ich si bite: si fröut sô sêre mich,
Daz min lip vor wunne muoz zergên. /5/
В процессе исполнения Лапина украдкой поглядывала на Снейпа. Его лицо было спокойным, бесстрастным… и умиротворенным. Что ж, на нее эта песня в первый раз произвела такое же впечатление.
Sî gebiutet und ist in dem herzen mîn
vrowe und hêrer, danne ich selbe sî.
hei wan muoste ich ir alsô gewaltic sîn,
daz si mir mit triuwen waere bî
Ganzer tage drî unde eteslîche naht!
sô verlür ich niht den lîp und al die maht.
jâ ist si leider vor mir alze vrî.
Mich enzündet ir vil liehter ougen schin
Same daz fiur den dürren zunder tuot,
Und ir fremden krenket mir daz herze min
Same daz wazzer die vil heize gluot:
Unde ir hôher muot, ir schône, ir werdecheit,
Und daz wunder daz man von ir tugenden seit,
Deist mir übel und ouch lîhte guot.
Swenne ir liehten ougen sô verkêren sich
Daz si mir aldurch mîn herze sên,
swêr da enzwischen danne stêt und irret mich,
dém müeze al sîn wunne gar zergên!
Ich muoz vor ir sten und warten der frouwen min
Rehte also des tages diu kleinen vogellin:
Wenne sol mir iemer liep geschên?
Сыграв последние аккорды, девушка перевела дух. Хотя голос у нее был не очень сильный и не самый приятный, все вроде было сделано правильно: ни разу не запнулась, не выбилась из тональности, спела практически без акцента, только на последних трех строчках каждого куплета слегка уменьшала темп, чтобы четко проговорить слова.
Снейп тем временем, как ей показалось, усиленно пытался переварить содержание: брови сомкнулись и нахмурились, на лбу залегла морщина, напряглись скулы, тело приняло позу “человека рассуждающего”: спина сгорблена, голова опущена, локти уперлись в колени, а кисти рук сложены домиком на уровне рта.
— Это старый вариант немецкого? — уточнил Северус и тут же пояснил: — Я далеко не все смог перевести.
— Ни похвалы, не порицания, — подумала про себя Анна, — хотя, с его-то характером, можно считать, что понравилось: такие люди, как он, не упускают случая указать на недостатки, — и вслух добавила: — Да, это средневерхненемецкий. Стихи были написаны Генрихом из Морунгена в XII или начале XIII века. Эта песня повествует о любви мужчины к женщине, эльфийской богине, которая слишком горда и недоступна для него, которая может испепелить его одним своим взглядом, любовь которой грозит ему погибелью, но которой он безмерно рад, пусть даже такой ценой. У меня на компьютере есть нормальный перевод на английский. Если хотите, я вам перепишу…
— Идите к себе, Анна, — грубо ответил Снейп, — оставьте меня одного. Текст и перевод отдадите завтра за завтраком, — и опустил лицо на ладони. — Это про него, все про него: он околдован Лили, она навсегда поселилась в его сердце и продолжает сжигать изнутри.
На следующее утро Лапина, как ее и просили, вручила Снейпу текст с переводом. Тот медленно прошелся глазами по строчкам, сохраняя беспристрастное выражение лица, затем свернул листок вчетверо и убрал в карман мантии. Больше о вчерашнем вечере никто не обмолвился. К зельевару вернулись его обычные сарказм и язвительность, и следующие несколько дней прошли для Лапиной в изматывающем ритме: зельеварение, окклюменция, беспалочковая магия (простейшие как повседневные, так и боевые заклинания), снова окклюменция и зельеварение.
* * *
Однажды вечером Северус как всегда ушел из дома. Собственно, Лапину не сильно интересовало, куда он постоянно уходит, поскольку считала это его личным делом, а в личные дела она имела правило не вмешиваться. Но в этот раз он сделал какое-то странное напутствие: не только не появляться в гостиной, но и вообще запереться в комнате и как можно правдоподобнее изображать полное отсутствие всякого присутствия. При этом каждый мускул его лица был напряжен, а правой рукой он держался за левую так, будто его полоснуло острым ножом. Подобное поведение зельевара насторожило Анну, но она решила не задавать ему лишних вопросов, когда у того настроение на отметке ноль градусов по Кельвину. Ей ничего больше не оставалось, кроме как вернуться в свою комнату — он не любил уходить непосредственно в ее присутствии. Она так и не увидела, как мужчина, надев облачение наподобие тех, что носили члены ку-клукс-клана, стремительной походкой вышел из дома и дезаппарировал во тьме.
Придя к себе в комнату, девушка тут же занялась перестановкой мебели: спать не хотелось, читать в темноте было нереально, поэтому надо было сделать так, чтобы хотя бы со входа в комнату не было видно, что здесь кто-то есть. В итоге получилась своеобразная баррикада, выстроенная в виде буквы “П” из шкафа, комода, ящиков и пары стульев, покрытых простынями. Поудобнее устроившись на лежавшем на полу тюфяке и облокотившись о стену, Лапина принялась читать учебник по рунам, и ей показалось, что в этот раз она снова не ошиблась, как в свое время с латынью (выучила сама в старших классах). В предисловии говорилось, что изучение рун необходимо для того, чтобы уметь читать древние фолианты, написанные с использованием соответствующего алфавита, а также для некоторых древних заклинаний и ритуалов. Далее приводились сами руны, их названия и транслитерация в латиницу, а также образцы текстов, написанные на соответствующем языке. Каждая руна, в зависимости от контекста, могла означать как один звук, так и целое слово, что сильно затрудняло интерпретацию текста и одновременно придавало последнему мистического значение. Пролистав весь учебник и поняв, что быстро здесь с места вряд ли можно сдвинуться, Лапина переписала к себе в тетрадь все рунические алфавитные таблицы, затем сделала одну сводную, с помощью которой можно было бы легко отыскать соответствие какой-либо руны родному языку и латинице одновременно.
Время за изучением рун пролетело незаметно, и девушка, завершив, наконец, свои таблицы, почувствовала, что хочет есть. Взяв свечу, она осторожно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь, и направилась на кухню. Часы в гостиной пробили полтретьего ночи, отчего Лапина чуть не подавилась бутербродом: Снейпа до сих пор не было! А ведь он ушел еще до захода солнца. Не то, чтобы она верила в оборотней и вампиров, хотя уже успела прочесть о них в книгах, да и Снейп — достаточно сильный маг, чтобы справиться с небольшой кучкой нечисти, в крайнем случае, аппарировать можно, но его отсутствие вселяло тревогу и неуверенность в себе. Впервые за все время, проведенное в доме мастера зелий, Анна почувствовала, что она одна, не просто одна в доме, а одна в целом городе-призраке. И где только носит этого алхимика?! Несмотря на всю его язвительность и слишком замкнутый характер, бесконечные потоки упреков и замечаний, и даже легилименцию, девушка чувствовала себя рядом с ним спокойно, в безопасности. Даже в те минуты, когда она опасалась его гнева, то только его, и никого больше. Сейчас же ей было зябко и одиноко, ничего не хотелось делать, а какое-то шестое чувство упорно кричало, что стоит ждать неприятностей. Хотя интуиции Анна особенно не доверяла, т.к. в большинстве случаев та просто молчала, бывали времена, когда она знала, что нечто произойдет именно таким образом, и предчувствие ее не подводило. И сейчас было точно также: она знала, что с зельеваром случилось что-то плохое, и что ей самой грозит опасность.
Дожевав бутерброд, девушка принялась мерить шагами кухню. Какое-то время она, обхватив себя руками, молча нарезала круги вокруг стола, тупо уставившись в пол и ни о чем не думая, а попросту — сосредоточившись на текущей реальности. Покончив с этим занятием, она решила, что необходимо все-таки рассуждать логически. Итак, никаких данных о деятельности Северуса Снейпа за пределами его дома она не имеет, поэтому остается полагаться лишь на свои собственные домыслы и, что еще хуже, предчувствия. Итак, что нам известно о профессоре Снейпе? Он — колдун. Что ж, допускаем, что он мог отправиться на колдовской шабаш. Вариант два — у волшебников сегодня какой-нибудь праздник — бред, хоть Снейп не похож на человека, обожающего праздники, мог бы рассказать, он итак ее сегодня с утра, а, точнее, уже вчера экзаменовал по истории и традициям волшебного мира. Он — преподаватель, и его срочно вызвал директор, мало ли что взбредет в голову Санта-Клаусу? Что ж, вполне реально. И еще одна сущность Снейпа — шпион. Из подслушанного разговора с Дамблдором стало ясно, что зельевар шпионит за неким Томом — мало о чем говорит. Сам же Снейп упоминал Темного Лорда — звучит куда более зловеще, чем Том. Из того же разговора следует, что это, скорее всего, одно и то же лицо. Мда, классическая постановка: силы добра в лице Альбуса Дамблдора борются с силами зла в лице Темного Лорда Тома (:D), а Северус Снейп работает между ними двойным агентом. На этом более-менее достоверная информация заканчивается. Теперь анализируем собственные домыслы. Итак, Дамблдор серьезной опасности не представляет, т.к. ему нужен здравомыслящий информатор, поэтому максимум, что он может сделать, это поездить по мозгам и закормить лимонными дольками. А вот провал или, что еще хуже, разоблачение представляют куда более серьезную угрозу. Теперь: какая опасность грозит ей самой, если она в доме? Единственный вариант — кто-то придет в дом, для этого ему надо знать либо адрес, либо прийти вместе с профессором, либо проследить за ним.
Анна тяжело вздохнула и налила себе стакан воды из графина. Хотелось спать. Снова пройдясь по кухне, она мимолетом взглянула в гостиную — пятнадцать минут четвертого. Снейпа до сих пор нет. Это что, все специально?! Наказание для любителей одиночества?! Мысленно выругавшись про себя, Лапина села за стол, подложив под голову руки — так часто спали студенты на особо скучных лекциях — и погрузилась в дрему, лишь ненадолго открывая глаза под бой часов.
Было уже начало пятого. Анна проснулась, потерев шею, нывшую после долгого сидения в такой позе. Свеча продолжала гореть на столе, но очертания предметов кругом виделись размытыми: девушка еще не успела окончательно проснуться и сфокусировать взгляд. И, пожалуй, она бы снова уснула, если б не услышала знакомый треск. На цыпочках подошла к дверям, ведущим в гостиную. Пламя в камине окрасилось зеленым и затрещало еще громче, в его языках стали угадываться какие-то силуэты. Выругавшись про себя, Лапина метнулась обратно к столу, потушила свечу, схватила нож, которым пару часов назад резала хлеб, в шкафу сразу нашла бутылку огневиски и быстро заняла позицию за дверью.
Из камина вышли двое, точнее один тащил на себе другого. Оба были в одеты, как члены ку-клукс-клана, так же, как и те, что напали на “Fine Chemicals”. Она вспомнила состоявшийся после этого разговор со Снейпом — он назвал их Пожирателями Смерти. Значит, это они и есть. Сердце Лапиной пропустило удар: она ничего не сможет противопоставить взрослому, опытному магу, когда тому будет достаточно сказать всего два слова… Тем временем первый дотащил второго до дивана и сбросил с плеча, затем, потоптавшись немного на месте и осмотревшись вокруг, он снял маску и капюшон. У него оказалось бледное надменное лицо и длинные волосы платинового цвета. Склонившись над своей ношей, он произнес полным злорадства елейным голосом:
— С-северус-с, Темный Лорд тебе доверяет, однако же не стоит предавать его доверие. Я поручился за тебя, но помни: если я выясню, что ты с-солгал, то моя рука не дрогнет, чтобы убить тебя!
С этими словами блондин встал в полный рост и снова огляделся по сторонам, затем достал палочку и, взмахнув ею, произнес:
— Hominem revelo /6/.
Лапина услышала, как над ней будто пронесся ветер, и оглянулась, ничего не обнаружив во тьме. Снова припала к щели: Пожиратель двигался прямо к кухне — он нашел ее! Лапину начала бить дрожь. Неужели ее убьют прямо сейчас? Или наложат пыточное? Или отведут к этому Лорду? Одно другого не лучше. Когда блондин пересек порог кухни, решение созрело мгновенно. Хрясь! — бутылка разбилась о затылок мужчины, всюду разлетелись осколки. Блондин покачнулся, так и не поняв, что произошло.
— Stupefac! /7/ — и упал на пол.
Девушка осторожно подошла к нему, по-прежнему сжимая в руке горло бутылки. Что ж, похоже, головой он хорошо приложился, вернее, она его приложила, так что соображать он явно будет не лучшим образом. Другой вопрос: что с ним делать? Оставить в доме — однозначно нет, он может проснуться и всех перебить. Надо заставить его убраться отсюда, но как? Трансгрессировать Лапина не умела, создавать порталы тоже — значит, на своих двоих. Надо привести его надолго в такое состояние, в котором он был бы в сознании, но при этом слишком тормозил — идеально подходит алкогольное опьянение. Интересно, есть ли заклинание, которое насылает опьянение? Девушка уже потянулась к карманам Пожирателя, как вдруг он сделал неуклюжую попытку подняться и заговорил слабым, как будто только проснулся, голосом:
— Северус, что со мной? У меня болит голова…
— Вот, выпей зелье, — прошептала Лапина, подав ему стакан с огневиски: хотя у нее самой был достаточно низкий для девушки голос, до баритона Снейпа она вряд ли смогла бы дотянуть.
Блондин послушно выпил один стакан, затем другой, третий, прежде чем заметить, что зелье от головной боли боль вовсе не снимает и как-то странно обжигает горло, а Северус Снейп вдруг стал намного ниже ростом и обесцветился. Лапина тоже поняла, что нежданный гость усиленно пытается соображать, когда увидела обращенный к ней удивленный взгляд, и поняла что надо действовать.
— Stupefac! Petrificus Totalus! Immobilis!
Что ж, на какое-то время мужчина был обезврежен. Анна подошла к Пожирателю и осторожно вынула из его руки оружие. Это была красивая резная трость черного дерева с серебряным набалдашником. “Тяжелая, можно бить по голове”, — подумала Лапина, повертев находку в руках. Должна ж быть у него волшебная палочка! Обшарила карманы, не найдя в них ничего интересного, перешла к рукавам — еще одно место, где можно было что-нибудь хранить. О, ничего себе, татуировка — на предплечье мужчины, словно клеймо, была выжжена змея, выползающая из черепа. Решив, что без палочки этот тип вряд ли бы стал разгуливать, Лапина решила проверить трость. Сколько она убила времени на это, ей было неизвестно, она поняла лишь, что достаточно долго, когда мрак в комнате сгустился, а небо за окном приобрело оттенок разбавленных чернил. Наконец, палочка была извлечена, но что-то было не так: полированное дерево как-то подозрительно дергалось в руке, словно не хотело подчиняться чужаку, и испускало лишь снопы искр. Отбросив ее в сторону, девушка направилась в гостиную, вспомнив, что в доме есть еще один человек, у которого можно позаимствовать то, что ей нужно.
Снейп все так же неподвижно лежал на диване, и только слабый пульс выдавал в нем признаки жизни. Палочка быстро нашлась в кармане мантии, отозвавшись приятным теплом в руке. “Признала что ли?” — подумала девушка, орудуя с завязками мантии — нужно было замаскироваться, чтобы незваный гость не догадался ни о чем раньше, чем она совершит задуманное. “Wingardium Leviosum”, и все, можно взять мантию свободной рукой. Аккуратно опустив профессора обратно на диван и укрыв его пледом, девушка надела мантию, накинула капюшон на голову и с палочкой на изготовку отправилась на кухню. Нет, все-таки не практике она соображает значительно хуже, чем в теории. Нет, чтобы сразу палочку у Снейпа взять, она почти два часа провозилась с тростью того блондина, чтобы выяснить, что его палочка ей не подходит. Интересно, а он протрезвел уже или даже не успел опьянеть, ведь у всех организм по-разному реагирует на алкоголь. Может, попробовать его заколдовать? Жаль только, она в нумерологии плохо разбирается. Так, что является геометрическим признаком пьяного человека? Правильно, походка по синусоиде. Так, значит, рисуем в воздухе синусоиду, пока в один период… — девушке пришлось напрячься, чтобы увидеть контур собственного пока еще недозаклинания, — теперь рисуем концентрические круги так, чтобы кривая окружности пересекалась с экстремумом синусоиды, достигаем центра и делаем выпад в сторону объекта. Вроде похоже. Осталось придумать только словесную формулу, причем не из одного слова, т.к. заклинание имеет длинный контур. Желательно ритмическую.
— Ebriesce, pro tempore, mens, evanesce! /8/ — минут через пять произнесла девушка, окончательно отработав заклинание.
Глаза блондина, к тому времени успевшего очнуться, заволокло туманом, взгляд стал расфокусированным, лицо опухло и покраснело. “Получилось! — пронеслось в голове у Лапиной. — А теперь добавим последний штрих.”
— Oblivium!
После Анна растолкала блондина и внушила ему, что тот сильно засиделся у своего приятеля, выпил аж целых две бутылки огневиски, и ей, т.е. Северусу, надоело терпеть это в своем доме, так что пусть вышеупомянутый господин возвращается в свое поместье. Мужчина лишь отрешенно кивал в ответ и, опершись о плечо, как он думал, Северуса, проследовал к камину, поблагодарив собрата по цеху, ляпнул что-то вроде: “Встретимся у Лорда”, и с треском исчез в зеленом пламени камина. И его совершенно не заботили такие вещи, почему его друг как-то сильно изменился в телосложении и начал говорить другим голосом.
Как только блондинистый Пожиратель исчез в камине, Анна скинула слишком тяжелую для нее бархатную мантию, и, найдя нужное заклинание в книге, запечатала камин — лишние гости и свидетели им сейчас ни к чему. Ее, конечно, неприятно шокировал тот факт, что Снейп тоже является Пожирателем Смерти или, по крайней мере, вхож в их секту, но обо всем она его расспросит потом. В конце концов, если бы он действительно хотел ее убить, то давно уже бы сделал это. А сейчас ему нужна помощь, т.к. он, судя по всему, вернулся не в лучшем состоянии со своего шабаша. Теперь Анна смогла получше рассмотреть его лицо, на котором застыла гримаса боли. На висках и под носом еще сохранились остатки запекшейся крови, дыхание было неровным и прерывистым, одежда в некоторых местах была порвана. “Наверняка его пытали, — подумала девушка, осторожно, почти не касаясь, проводя кончиками пальцев по его телу, — но кровь на голове может быть не только последствием пыточного. Если к нему применяли глубокую легилименцию, а он сопротивлялся, то кровеносные сосуды могли полопаться от напряжения.” В медицине Лапина была полный ноль, диагностических заклинаний не знала, хотя догадывалась, что они существуют, поэтому вся надежда оставалась только на зелья. И как назло, Снейп держал свое святая святых, лабораторию, под множеством охранных заклинаний, так что туда не попасть. Стоп! Он же зельевар, вполне возможно, что пара зелий у него может быть с собой. Снова пришлось копаться в карманах. Ага, вот пузырек с голубой жидкостью — обезболивающее, с бледно-оранжевой — Умиротворяющий бальзам, с серо-зеленой — Костерост — тоже может пригодиться, т.к. вероятно у него сломаны ребра. Так, сначала кости, потом снять боль, потом успокоительное — Анна, запрокинув голову Снейпа себе на колени, по очереди влила в него все три зелья. Мышцы лица расслабились, тело приняло более естественную позу — зелья начали действовать.
Покончив с этим, Лапина заклинанием очистила кровь с его лица и направилась на кухню — раз лаборатория все равно не доступна, приходится пользоваться подручными средствами. Достала из шкафа сборы зверобоя, ромашки, мяты и мелиссы, высыпала все в ступку и перетерла. В гербологии она не разбиралась совершенно и потому действовала наугад, зная только, что получающаяся смесь безопасна для здоровья и с ненулевой вероятностью может быть полезна. Залила кипящим спиртом, который постепенно окрашивался в зеленый цвет, приобретая маслянистую консистенцию — происходила экстракция хлорофилла, ментола, лимонена и прочих компонентов. Что ж, получилось даже вполне приятное на цвет и запах варево. Опустила в него марлю и сделала для Снейпа компресс — все ж лучше будет после глубокой легилименции. Можно было, конечно, напоить этой смесью Мастера зелий, но на сегодня с нее хватит экспериментов, один блондин чего стоил. Переложив компресс зачарованным льдом, Лапина решила, что на сегодня ее миссия выполнена и, устроившись в кресле напротив дивана, на котором лежал зельевар, провалилась в объятия Морфея. Утро уже полностью вступило в свои права.
Снейп проснулся уже после обеда и долго не мог понять, где он находится. Последнее, что он помнил, как Лорд приказал Малфою доставить его домой и проследить за выполнением приказа. Малфой приходил к нему домой! От осознания этой мысли мужчина моментально поднялся, со лба тут же упала сложенная в несколько слоев марля, пропитанная травяными экстрактами. Чертыхнувшись про себя, Снейп оглядел помещение. Что ж, он дома, жив и пребывает после вчерашнего собрания во вполне добром здравии — уже успокаивает. На кресле рядом с изголовьем лежали небрежно сложенная мантия Пожирателя и маска. А вот во втором кресле сидела Лапина собственной персоной и мирно дремала. Первое, что осознал зельевар — облегчение: ее не забрали к Лорду, не убили, не запытали, значит, ему ничего не грозит, во всяком случае, пока. И тут же пришел в ярость, когда понял, что, во-первых, она теперь знает о его второй стороне, во-вторых, снова видела его слабым. И хотя он был уверен в том, что сидящая напротив него девушка именно Анна Лапина, не помешало бы проверить, что это не кто-нибудь под оборотным зельем. Поискав в карманах сюртука и мантии — благо с его длинными руками дотянуться до нее было достаточно просто, — он понял еще одну неприятную вещь: его волшебная палочка исчезла. Он не помнил, чтобы он терял ее или отдавал. Значит, ее забрал Малфой. Но если последний приходил к нему домой, то почему он, Северус Снейп, сейчас лежит у себя на диване, а не корчится под пытками у Темного Лорда за сокрытие информации и магглофильство? Что-то не сходится… Сосредоточившись, Снейп попытался воспользоваться беспалочковым Accio, которое, учитывая события вчерашнего вечера, вышло довольно слабым. Но тут Мастера зелий ждал еще один неприятный сюрприз: палочка оказалось у Лапиной, но силы заклинания не хватило, чтобы вырвать ее из рук, она все лишь дернулась, зато державшая ее девушка проснулась.
— Добрый день, — поприветствовала она хозяина дома, окончательно вернувшись в реальность, но в голосе ее сквозили холод и некое превосходство — вот до чего доводит людей владение волшебством. — Как вы себя чувствуете, профессор?
— Мисс Лапина, объясните, что происходит, — зельевар устало откинулся на подушки: в его состоянии все-таки лучше не пользоваться беспалочковой магией.
— Очень просто: вас вчера в состоянии нестояния доставил какой-то надменный блондин, повалил на диван, сказав, что лично вас убьет, если выяснит, что вы солгали какому-то лорду, нашел меня на кухне, но я оглушила его, стерла память и отправила домой протрезвляться. — По ходу рассказа Снейпа все больше охватывало недоумение: он не понаслышке знал, что надо сильно постараться, чтобы обезвредить Люциуса Малфоя, а тут с ним справилась магглорожденная волшебница, едва начавшая постигать азы магии.
— И он вам ничего не сделал? — со скептическими нотками в голосе спросил Снейп.
— Не раньше, профессор Снейп, чем вы мне расскажите о том, что вы делаете среди Пожирателей Смерти, и какое отношение к данной организации имеет некий Темный Лорд, — холодно ответила девушка, вертя палочку Снейпа в руках. — И советую рассказать по-хорошему, поскольку еще один сеанс легилименции вы вряд ли выдержите…
1) лат. Severus — суровый, жесткий.
2) Visiones Tenebricae (лат. “Видения Тьмы”) — яд, поражающий нервную систему, заставляющий жертву видеть самые ужасные воспоминания в жизни; со временем, при достаточно продолжительном действии яда возникают ложные видения, которые заставляют человека сходить с ума, биться головой об стену и т.д. Эффект его воздействия таков, как если бы на человека, находящегося под пыточным заклятием, натравили дементора (такова больная фантазия аффтара).
3) к изучению (лат.)
4) Для тех, кто интересуется переводом (адаптирован под современный язык):
Говорит ко Господу: защитник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на него.
Ибо тот избавит тебя от сети ловчей и слова мятежного,
Плечами своими осенит тебя, и под крылом его надеешься.
Оружием окружит тебя истина его: не убоишься страха ночного,
Стрелы, днем летящей, дел, во тьме приходящих, нападения и беса полуденного.
Падет от страны твоей тысяча, и тьма (десятки тысяч) одесную тебя к тебе же не приближется.
Однако же глазами твоими смотришь и увидишь воздаяние грешников.
Ибо ты, Господи, упование мое, вышнего положил еси прибежищем твоим:
Не придет к тебе зло, и рана не коснется тела твоего,
Ибо ангелам своим заповедал о тебе сохранить тебя во всех путях твоих.
На руках возьмут тебя, да не преткнешь о камень ногу твою,
На аспида и василиска наступишь и попрешь льва и змия.
Ибо на меня уповал, и избавлю его, и покрою его, ибо познал имя мое.
Воззовет ко мне, и услышу его, с ним есмь в скорби, изыму его и прославлю его,
Долготою дней исполню его и явлю ему спасение мое.
5) Von den Elben — перевод: сделан с английского, который сделан со средневерхненемецкого. Извиняюсь за плохое качество, в стихотворном переводе я не сильна, но постаралась передать суть текста.
Что касается мелодии, то здесь больше подходит "Von den Elben" группы "Faun" как по уровню сложности, так и по технике исполнения.
Эльфами много человек был околдован,
Так я был околдован сильной любовью,
Лучшей женщиной, которую человек мог любить.
Но по этой причине будет она ненавидеть меня.
И станет против меня,
Отомстить мне желая
Сделав то, что я прошу у нее. И сделает меня настолько счастливым,
Что вместе с радостью уйдет моя жизнь.
Она повелевает, в моем сердце поселившись,
Женщина, сильнее, чем я сам,
И если б я иметь мог, что сильней ее,
Чтоб преданно она была со мной
Три целых дня и несколько ночей,
Тогда б не потерял я жизнь и силу.
Да, к несчастью, она слишком свободна от меня.
Я загорелся огнем ее столь светлых очей,
как сухой ствол от огня,
И, общаясь, как с незнакомцем, со мной, мое сердце она оскорбляет.
Как вода и сверкающий уголь,
Высокий дух ее, божественность и красота,
И чудеса о деяниях добрых ее говорят,
Для меня то — несчастье или, может быть, благо.
Когда она обращает свой светлый взор на меня,
Что все в моем сердце ей видно,
Кто б не посмел стать между нами и мне помешать,
Он должен смерть за радость посчитать.
Я должен перед нею стать, дожидаясь моего наслажденья,
— А теперь, мисс Лапина, отдайте мне, пожалуйста, мою волшебную палочку, — попытался настоять зельевар, что после вчерашнего у него не особо получилось.
— Не раньше, профессор Снейп, чем вы мне расскажите о том, что вы делаете среди Пожирателей Смерти, и какое отношение к данной организации имеет некий Темный Лорд, — холодно ответила Лапина, вертя палочку Снейпа в руках. — И советую рассказать по-хорошему, поскольку еще один сеанс легилименции вы вряд ли выдержите…
— И если я ничего не расскажу вам, что вы сделаете? Примените “Crucio”? — Снейп лишь недоуменно приподнял бровь, хотя внутри все кричало, что он влип по горло.
— Что вы, профессор? Я же не садистка, — ответила девушка, любуясь тонкой вязью рун на палочке Мастера зелий, голос ее приобрел бархатистость, как у убийцы, который собрался поиграть с жертвой прежде, чем зарезать. — Я прекрасно смогу вас пролегилиментировать. Только в этом случае вы и себе, и мне добавите проблем.
— И что уже знаете обо мне, мисс Лапина? — Снейп попытался перехватить инициативу разговора, чтобы хоть как-то спасти себя от унижения: ему, двойному шпиону с двадцатилетним стажем угрожает его же палочкой неопытная ведьма, и ей не составит труда осуществить задуманное.
— Что вы являетесь двойным агентом, работаете на Дамблдора, шпионите за неким Томом, который по совместительству является Темным Лордом и имеет определенное отношение к Пожирателям Смерти, в число которых вы входите.
— Вы и так все прекрасно знаете, — подытожил Снейп, надеясь, что на этом допрос окончен, — спасибо директору Дамблдору.
— Вы не договариваете, профессор, — заметила девушка, хитро сощурив глаза, — Legillimens!
Вторжение в сознание было неглубоким и вполне предсказуемым. Зельевар мысленно отгородился средним по силе блоком, скормив Анне ложное воспоминание о том, что шпионить за Темным Лордом его попросил Дамблдор. В конце концов, эта девица совсем недавно начала изучать ментальную магию, а потому пробраться дальше этого блока к нее не получится.
Анна продолжала сидеть на кресле, задумчиво потирая подбородок. Она поняла, что более глубокое проникновение в разум Снейпа будет стоить им обоим больших усилий и затрат энергии: ей — потому что она действительно новичок в этом деле и пока не сильно умеет отличать истинные воспоминания от ложных, систематизировать и вытаскивать в хронологическом порядке; ему — потому что его ментальные блоки, как верно заметила Лапина, сильно ослаблены после последней встречи с Волдемортом, и ему придется приложить гораздо больше усилий, чем обычно, чтобы удержать границы своего сознания неприкосновенными.
— Я считаю, что вы лжете, профессор, — также задумчиво проговорила девушка, глядя в пол. — В вашем воспоминании чувствуется театральная постановка. К сожалению, я не знаю, как это можно объяснить рационально. Например, в вашем воспоминании вы выглядите так же, как сейчас, то есть так, будто этот разговор состоялся пять, максимум десять лет назад. В то же время, со слов того блондина, что притащил вас вчера домой я поняла, что вы находитесь в довольно близком окружении у Лорда или, по крайней мере, находились до того, как что-то ему наврали. А для того, чтобы настолько втереться в доверие и так далеко продвинуться по служебной лестнице, требуется гораздо больше, чем десять лет.
— Все эти дни я пыталась проанализировать произошедшее, когда вы в первый раз применили ко мне легилименцию. Мне кажется, что когда вы добрались до моего 3-4-го курса, случилось нечто, что привело ко взаимному проникновению в сознания в результате переживания схожих эмоций. Или, допустим, мои эмоции тогда каким-то образом сломали ваш блок. Часть того, что я увидела потом в своей голове, безусловно, принадлежала вам. — Девушка не заметила, как лицо мужчины стало мрачным, а в черных глазах затаилось отчаяние. — Так вот, когда вам поставили эту татуировку со змеей, — я видела точно такую же у блондина — вы были еще совсем молоды, испытывали боль, ненависть и отчаяние. И только потом пошли на поклон к директору, тогда к вам еще добавилось осень сильное чувство вины. Выходит, вы два раза сменили сторону. И точно также я могу разобрать все остальные ваши воспоминания.
— Хорошо, мисс Лапина, — сдался Снейп: уж очень не хотелось ему, чтобы кто-то обсуждал его отношения с Лили. — Когда вам некуда спешить, вы умеете логически мыслить. Итак, в юности я совершил одну непростительную ошибку. Я пытался исправить ее, но безуспешно. Тогда меня и захлестнули отчаянье, боль и ненависть. Я пытался утопить их в учебе и научных исследованиях, и Темный Лорд пообещал предоставить все необходимые знания. Я впервые тогда получил доступ к очень редким зельям и заклинаниям и имел возможность учиться у талантливых Мастеров алхимии, нумерологии и Темной искусств. Но через некоторое время я понял, что очень сильно ошибся в своем выборе. Темный Лорд был жесток, и не умел прощать, и не терпел не согласных. Всех, посмевших перечить ему, он пытал и убивал. Эта же участь постигла и Мастеров, которые меня учили. Он был одержим идеей власти и превосходства чистокровных волшебников и для претворения ее в жизнь создал организацию, известную как Пожиратели Смерти. Они нападали на семьи магглов и магглорожденных волшебников, не щадя никого, даже детей. После этого, увидев своими глазами, что на самом деле представляет собой Темный Лорд и его Пожиратели Смерти, и решил сменить сторону. Я действительно раскаивался в том, что в принципе согласился принять Метку Лорда. — Все это время зельевар говорил спокойным беспристрастным голосом, только желваки на скулах и тусклый взгляд отдаленно передавали весь тот спектр чувств, которые мужчина держал внутри себя. — Я пошел к Дамблдору, который руководил тогда и руководит сейчас организацией Орден Феникса, целью которой было противостоять Пожирателям. Дамблдор в то время был единственный волшебник, кто превосходил Темного Лорда по знаниям и силе, и потому все в магической Британии считали его столпом добра и света. Директор предложил мне стать его шпионом в рядах Пожирателей. Я согласился. К тому времени мне стало известно о готовящемся нападении на одну семью, членов Ордена Феникса, о чем я доложил директору. Однако их предали — их бывший друг оказался Пожирателем. Темный Лорд лично пришел к ним в дом и убил обоих родителей, но не смог убить ребенка: жертва матери спасла его от смертельного проклятья, обратив его в насылающего. — Тут Снейп передернул плечами, а его глаза наполнились болью. — В результате Темный Лорд исчез на четырнадцать лет, и магический мир вздохнул с облегчением. Но два года назад он снова возродился, став еще более безумным и беспощадным, чем раньше. Он призвал всех, кто раньше ему служил — правильно говорят некоторые, что нет бывших Пожирателей Смерти, ибо Черная метка навечно, до самой смерти связывает Лорда и его слугу, — и мне пришлось вернуться в их ряды и возобновить свою шпионскую деятельность.
— Надеюсь, теперь я удовлетворил ваше любопытство, мисс? — вновь язвительно сказал профессор, испытывая двойственное чувство: с одной стороны, ему было противно оттого, что он вынужден был рассказать практически все совершенно чужому человеку, с другой — облегчение, что он скинул часть своих далеко не самых лучших эмоций и воспоминаний и что его теперь не будут донимать дурацкими расспросами.
Лапиной в свое время довелось прочитать несколько книг на тему греха и искушения, которые, стоит им раз поддаться, уже не отпускают человека, и сейчас перед ней был яркий пример того, как человек поддался искушению, раскаялся и как совершенный по глупости и от отчаяния поступок мог сломать всю дальнейшую жизнь. Пример столь яркий и характерный, что затмевал все мытарства грешников и слезливые рассказы некоторых ее подруг и знакомых. Путь отчаяния, страданий, покаяния — но ради какой цели? Если судить по его воспоминаниям, уже в то время жизнь ему опостылела, поэтому куда проще было подставиться под Аваду или сбежать за границу, на худой конец. Значит, судьба некоторых из убитых Лордом была ему не безразлична.
Покопавшись в доставшихся ей после легилименции воспоминаниях, нашла образ красивой рыжеволосой девушки и попыталась выстроить эпизоды с ее участием в хронологическом порядке. Вот они со Снейпом поссорились, из-за чего, Анна не поняла, т.к. первая нарушила тогда ментальную связь. Потом он упорно пытается выпросить у нее прощение, но она каждый раз дает ему от ворот поворот. Теперь он бродит в развалинах старого дома, натыкается на труп черноволосого взъерошенного мужчины в очках, одного с ним возраста, поднимается на второй этаж. Там лежит мертвая женщина с рыжими волосами. Все они примерно одного возраста, еще совсем молодые. Зельевар склоняется над ее бездыханным телом и… плачет. А вот он уже несколько лет спустя стоит у могилы с ее фотографией. Что там написано? Леди Лили Поттер, урожденная Эванс. Последний враг, который должен быть уничтожен — смерть. Да, она действительно продолжает жить — в его сердце.
Подобные рассуждения оставили неприятный осадок у нее на душе, будто она прикоснулась к чему-то слишком личному, недозволенному, и ее стремление знать правду не служило здесь оправданием. Встав с кресла, она подошла к дивану, на котором продолжал сидеть Снейп. Выражение ее лица было теперь задумчивым и виноватым, холодность и превосходство куда-то исчезли. Опустившись перед ним на колени и отдав ему в руки его же палочку, Анна мельком взглянула на Северуса, лицо которого выражало сейчас крайнее недоумение и, снова опустив глаза, сказала:
— Профессор Снейп, я действительно не очень хорошо поступила, шантажируя вас. Я сознаю это и не пытаюсь оправдаться. Я никому не скажу ничего из того, что вы мне только что рассказали, и о ваших тайнах от меня никто не узнает. Juro! /1/ — на миг девушку окутало голубоватое свечение, в этот раз она точно знала, что сможет, просто обязана сдержать слово.
— Анна, вы хоть представляете, что сейчас натворили? — профессор резко схватил девушку за плечи и поднял с пола, не особо пытаясь скрыть свои эмоции — раздражение, беспокойство, благодарность, удивление.
— Да, профессор, я знаю, что дала магическую клятву, и какую несу ответственность, — как можно более спокойно и твердо ответила девушка, неуверенно чувствуя себя под взглядом черных глаз зельевара, несмотря на то, что он смотрел на нее снизу вверх; его сильные руки по-прежнему сжимали ей плечи. — Я слишком многим вам обязана, вы итак меня долго терпели…
— Довольно, — перебил ее Снейп, — лучше приготовьте обед, — и отпустил ее плечи так резко, что девушка чуть покачнулась, потеряв опору.
Когда Анна ушла на кухню, Северус снова задумался. Лапина казалась ему порой чересчур многословной и навязчивой и уже не раз ставила его в неловкое положение. В то же время она показала себя очень способной ученицей, обладавшей большим потенциалом. У нее больше жизненного опыта и знаний, чем у большинства школьниц, она окончила университет. Может, ему действительно стоит податься в высшую школу, чтобы иметь дело только с умными и ответственными, уже взрослыми людьми? Он не заметил, как она все меньше раздражала его своим присутствием, постепенно вытесняя царившую в его душе пустоту, он мог ей доверять — теперь они были квиты, рассказав о себе друг другу, и ее клятва скрепила доверие. И неожиданно для себя он понял, что она в какой-то степени дорога ему — нет, он не испытывал к ней и тени симпатии, — но не мог допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось, когда она фактически находится под его защитой. Именно поэтому он испугался, когда она произнесла магическую клятву. Всем было известно, что в лучшем случае нарушивший магическую клятву становится фактически сквибом, в худшем — умирает. И ему не хотелось, чтобы она умерла из-за собственной глупости и неосмотрительности, ведь она дала эту клятву, чтобы загладить свою вину перед ним, для него. Снейп вдруг понял, что Лапина являлась по сути дела первым человеком, кто не держал на него зла, но уважал и попытался понять, не пожалеть, а именно понять
Обед, состоявший из мятного чая и яичницы с беконом, прошел вполне мирно, если не считать вопиллера, присланного Нарциссой Малфой, которая обвиняла профессора зельеварения в том, что он споил ее мужа, и тот до сих пор не может отойти. Анна прыснула в кулак, догадавшись от кого и в связи с чем это послание. Снейп заметил ее смешки, и девушке пришлось рассказать, как она оглушила Люциуса Малфоя бутылкой огневиски, потом заставила его выпить пару стаканов этого же напитка и, поняв, что вышеперечисленные меры не подействовали, применила к нему заклятие Опьянения, продемонстрировав его на удачно подвернувшейся под руку крысе. Северус в ответ лишь улыбнулся уголками губ, скептически отметив, что ей на самом деле крупно повезло, что заклинание оказалось составлено правильно и сразу подействовало, с учетом ее практически нулевых знаний в области нумерологии. Далее разговор перешел на более серьезные темы.
— Мисс Лапина, — строго сказал зельевар, — я по-прежнему настаиваю, чтобы в мое отсутствие вы не появлялись без надобности в гостиной. За домом могут наблюдать через камин, но если я запечатаю его, то подставлю под удар и себя, и вас.
— Да, сэр.
— И еще: на следующей неделе мы отправимся в Лондон для покупки школьных принадлежностей и волшебной палочки для вас. Так же вам надо будет написать заявление. В связи с этим актуальным становится вопрос о вашей легенде: вы не можете ехать в Хогвартс под вашим настоящим именем.
Ретроспектива…
Собрание Пожирателей Смерти проходило в подземелье одного из имений Малфоев. Средний по размеру каменный зал с низким потолком, по периметру тянется тяжелая арочная колоннада, на каждой колонне закреплен факел, горящий зачарованным зеленым пламенем цвета смертельного заклятия. Напротив тяжелых дубовых дверей возвышается резной трон, на котором восседал Лорд Вольдеморт, с презрением осматривая собравшихся своими красными змееподобными глазами. По правую руку от него стояла, подобострастно глядя на своего господина, Беллатриса Блэк-Лестранж со стоим мужем Рудольфусом, по левую — вечно угрюмый штатный зельевар Северус Снейп. Все остальные Пожиратели стояли по кругу, оставив открытым лишь проход в виде ковровой дорожки, ведущей к трону Лорда.
Каждый из слуг по очереди подходил к своему господину, преклоняя колено и целуя край мантии, дабы засвидетельствовать свое почтение. Затем Лорд подзывал каждого из Пожирателей, чтобы заслушать отчет о проделанной работе. Тех, кто по мнению Темного Лорда не смог безупречно справиться со своим заданием, ждало “Crucio”, а особо нерадивых — “Avada Kedavra”
Из толпы выступил не очень высокий мужчина коренастого сложения и, подойдя к трону своего господина, вновь согнулся в поклоне и поцеловал ему мантию.
— Чем порадуешь меня, мой друг Мальсибер? — холодно спросил Волдеморт, погладив свернувшуюся вокруг него кольцами Нагайну.
— Мой Лорд, — так же не разгибаясь, произнес Мальсибер, — позвольте мне представить моего двоюродного племянника. Он страстно увлечен вашими идеями и желает поступить к вам на службу как можно раньше.
— Он здесь? — Лорд почесал пальцем щеку. — Приведи его.
— Да, мой Лорд.
Мальсибер, неуклюже раскланиваясь на манер аристократов XVII-XVIII вв. и пятясь назад, вышел из зала, вернувшись через пару минут с юношей лет восемнадцати-девятнадцати. Молодой человек гордой поступью подошел к Вольдеморту и склонился перед ним на одно колено. Его манеры и внешний вид выдавали в нем аристократа в, Мерлин знает, каком поколении. Даже Драко, также присутствовавший на собрании и без конца хваставшийся своей родословной, открыл рот от изумления: нашелся кто-то, кто превзошел его в манерах и умении держаться, кто выглядел лучше его. Вошедший молодой человек имел бледное, свойственное представителям знатных семейств узкое лицо с правильными чертами, прямой нос и холодные серые глаза. Коротко стриженные волосы соломенного цвета были зачесаны назад, а длинные пальцы рук украшали перстни.
— Ich begrüße Sie, mein Lord! /нем. Приветствую вас, мой Лорд!/ — с пафосом произнес юноша.
— Впредь изволь обращаться ко мне на английском, — приказал Лорд.
— Да, мой Лорд.
— Назови свое имя.
— Барон Генрих фон Бранау, сын Готфрида фон Бранау и Луизы фон Литке, и двоюродный племянник вашего соратника Малькольма Мальзибера, — гордо отрапортовал молодой человек.
— Ты чистокровный? — поинтересовался Вольдеморт.
— Да, мой Лорд. Мои родители ведут свои родословные с XI века, и среди моих предков не было ни одного маггла, славянина или еврея.
— Похвально, — елейным голосом проговорил Лорд. — Тебе известно об испытании, которое должны пройти все, кто желает стать моими соратниками.
— Да, мой Лорд, я готов, — с вызовом в голосе ответил Генрих.
Темный Лорд лишь молча кивнул в ответ, затем хлопнул своими мертвенно-бледными ладонями, и в зал ввели пару магглов. Один из них был смуглый, с кудрявыми темными волосами и носом с горбинкой и потому мог являться итальянцем, испанцем или евреем. Второй был русоволосый с ничем не примечательным лицом, что означало его принадлежность к представителям Северной или Восточной Европы.
Приказав всем разойтись (его послушались не хуже Лорда), Бранау выхватил слегка закрученную резнул палочку и, сделав несколько показательных пассов, выкрикнул, вложив в заклинание всю свою злость:
Исполосанные вдоль и поперек режущими заклятьями, обожженные, захлебающиеся собственной кровью магглы истошно бились в конвульсиях, не имея сил даже на то, чтобы кричать. Смерть казалась им желанной.
— Ultima me! /исп. Убей меня! — едва слышно прохрипел смуглый мужчина, корчась в агонии.
— Da kannst du lange warten! /нем. Не дождетесь!/ — крикнул в ответ Бранау, после чего еще минут десять посвятил пыткам, прежде чем убить несчастных.
— Ты хорошо справляешься, Генрих, — похвалил молодого убийцу Вольдеморт. — Мне нужны такие преданные сторонники, как ты. — Лицо Беллатрисы исказилось гримасой ненависти. — Кто тебя учил?
— Я был на домашнем обучении, мой господин. Отец нанимал мне лучших учителей. Но по совету родителей и дяди Мальзибера я решил окончить последний год в Хогвартсе, дабы официально подтвердить свои умения.
— Что ж, похвально, — заметил Лорд, подперев подбородок. — Правда, Нагайна, он далеко пойдет? — змея в ответ лишь неопределенно мигнула глазами. — Я вижу, ты воспринял идеи Гриндевальда.
— Да, я полностью поддерживаю великие начинания Геллерта Гриндевальда и Адольфа Гитлера. Хотя последний — маггл, его политика определенно несла разумное зерно, призывая уничтожать всех недостойных.
— Я доволен тобой, Генрих, — ответил Вольдеморт, кивнув, — а теперь дай мне левую руку: ты принят.
Все это время Снейп стоял с каменным лицом и безучастно смотрел на бахвальство немецкого павлина, потом на устроенные им пытки, внутри себя содрогаясь от мысли, как можно быть таким жестоким. Даже фанатичка Белла — и то меньшая садистка, чем этот Бранау. Он тоже едет в Хогвартс. Мерлин! Да они с Лапиной Вторую Мировую там устроят, если раньше не успеют прибить друг друга!
Зельевар не сомневался, что новоявленный Пожиратель поступит на его факультет. Конечно, всем убийцам предначертано учиться исключительно в Слизерине. Значит, он наверняка будет действовать исподтишка, чтоб не выдать себя. Тогда многим может не поздоровиться, в том числе и Лапиной, пусть она, подобно Поттеру, обладает поразительной живучестью.
Проведя ритуал принятия в Пожиратели, Лорд заслушал отчеты остальных своих слуг, побросался Круциатусами, после чего вызвал Снейпа на персональный допрос с пристрастием, обвинив в сожительстве с магглой. Зельевар с трудом выдержал несколько глубоких ментальных атак, перемежаемых пыточными заклинаниями, упорно подсовывая ложные воспоминания. Было просто чудом, что его щиты не рухнули под столь мощным натиском, не дав Темному Лорду увидеть лишнее. Последнее, что помнил Мастер зельеварения, прежде чем провалиться в забытье, это как Лорд призвал Малфоя, приказав ему доставить Снейпа домой и обыскать там все.
Конец ретроспективы…
— В Хогвартс едет некий Генрих фон Бранау, потомственный аристократ, недавно принятый в ряды Пожирателей. Скорее всего, он будет учиться у меня на факультете. Я сам видел, как он с особой жестокостью убил на собрании у Лорда двух магглов только за то, что один из них показался ему евреем.
— Так он что, расист? — Анна чуть не подавилась, осознав услышанное.
— Да, он ясно дал понять, что разделяет идеи Адольфа Гитлера. Именно поэтому вы не можете ехать в Хогвартс под своим именем.
— И кем же мне тогда представиться? По-английски я говорю с акцентом, на латинском говорят только в Ватикане, а по-русски нельзя.
— Вы общались с немцами, — задумчиво произнес зельевар. — Я имею в виду Лютера и того аспиранта, Эстерта, кажется. И выучили их язык. Попробуйте сказать какую-нибудь простую фразу на немецком.
— Ich hab'absolviert die Moskauer Universität in dem jahr 2007. / Я окончила Московский Университет в 2007 году./ Не слишком ужасно? — поинтересовалась Анна.
— Не настолько безупречно, как у Бранау, но для вашего уровня пойдет. Хоть я надеюсь, вы с Бранау будете учиться на разных факультетах, советую потренироваться в данном языке: вполне возможно, вам придется подтвердить вашу легенду, составлением которой мы сейчас займемся. Итак, вам нужно придумать новое имя, кто ваши родители и как вы узнали о существовании магии.
— Хорошо, меня зовут Анна Кайнер. Я родом из Постдама. Магглорожденная, наполовину немка, наполовину полька — надо же как-то объяснить акцент и славянские черты поведения. Дальше: отца зовут Войцех Синковски, отставной военный, мать — Габриэла Кайнер, секретарь в государственном учреждении. Родители часто ссорились и развелись, когда мне было семь лет.
— Нельзя ли придумать что-нибудь поинтереснее несчастного детства? — язвительно спросил зельевар: временами ему казалось, что Лапина специально над ним издевается — то легилиментить пытается, то сует свой нос, куда не надо, то подсовывает ему песню о несчастной любви, теперь выдрала эпизод из его детства, хотя последнее она не видела среди его воспоминаний.
— Я правду говорю, профессор, — как можно более убедительным тоном сказала девушка, сверкнув зелеными глазами. — Я понимаю, что мне придется много врать, но я сама не должна запутаться в своем же вранье. Поэтому лучше всего говорить полуправду. Итак, после развода мать дала мне девичью фамилию. С отцом у меня изначально были не очень хорошие отношения, так как он хотел сына. С матерью — вначале нормальные, потом, по мере взросления, я стала замыкаться и часто конфликтовать с родными. Друзей в школе у меня не было, так как я была одной из немногих, кто хорошо учился и мечтал поступить в университет. Из-за этого меня считали слишком скучной и не хотели со мной дружить. Любимым предметом была, естественно химия…
Снейп закрыл глаза, пытаясь представить, что будет, если в Хогвартсе будет учиться еще одна Грейнджер. В конце концов, она попадет в Равенкло, так что никаких проблем с этим не будет.
— Магические способности стали проявляться у меня поздновато, лет в десять. Первым их заметил наш сосед Гюнтер Штольц, который, как оказалось, был волшебником, жившим в маггловском мире. Он постепенно учил меня азам магии, я пользовалась его палочкой для отработки заклинаний. Он же и посоветовал мне по окончании маггловской школы отправиться в Хогвартс.
— Звучит удовлетворительно, если сильно не копать, — сказал Северус. — Остается надеяться, что Дамблдор не будет посылать запрос в немецкое Министерство магии. В конце концов, вы абсолютно незначительная фигура в магическом мире, чтобы до вас кому-то было дело.
— Так же я думаю, — как ни в чем не бывало продолжила Анна — хотя комментарии зельевара были ей неприятны, но относились исключительно к делу, — что мне следует отправить письмо из гостиницы, чтобы не выдать вас.
— Разумно, — подытожил Снейп. — Поскольку мне все равно придется вас сопровождать — одна вы там запутаетесь, — то мне следует выдать себя за вашего соседа Штольца.
— Наверное, — ответила девушка, опустив глаза, — если честно, я не рассчитывала на вас. Спасибо, — и посмотрела на собеседника.
Через неделю Снейп и Лапина отправились в Косой Переулок. Лапина была в своем единственном костюме, который носила уже целый месяц, и мантии, некогда принадлежавшей Лютеру. Снейп, принявший личину русоволосого курчавого маггла, — в простом плаще, свитере и брюках. В первую очередь они сняли двухместный номер в “Дырявом котле”, где девушка под диктовку зельевара написала письмо Дамблдору с просьбой принять ее на седьмой год обучения в Хогвартсе, изложила свою легенду и сделала приписку, что готова пройти вступительные испытания с целью узнать реальный уровень своих знаний.
Покончив с этим, мужчина и девушка отправились в торговый квартал. Анна с любопытством рассматривала дома, витрины магазинов, одежду прохожих — все словно застыло где-то в 80-х гг. XIX века, — но во взгляде ее не было ни капли щенячьего восторга, какой обычно бывает у юных магглорожденных волшебников — все-таки сказывался возраст, да и по натуре Лапина была отчасти скептиком.
Начать решили с магазина мантий мадам Малкин, и Лапина тут же приуныла: она ненавидела шоппинг, а процесс подборки одежды проходил обычно мучительно долго, ибо было очень непросто найти то, что ей бы одновременно и нравилось, и хорошо сидело по фигуре. Снейп уже успел проклясть тот миг, когда он настоял на покупке одежды: Анна вот уже полчаса находилась в примерочной, успев отвергнуть несколько вариантов, и при этом спорила с продавщицей. Через несколько минут та вытолкнула девушку в торговый зал, чтобы она посмотрела на себя в большое зеркало. Снейп был приятно удивлен, увидев, во что по просьбе его протеже превратили обычную школьную форму, переделав под стиль модерн: юбку расклешили и удлинили до щиколоток, под жилетку надели низкий корсет, чтобы была ровная осанка. Сейчас Лапина казалась выше ростом и выглядела почти как леди — осталось лишь отточить походку и некоторые жесты. Да, вкус у девушки определенно был.
Сообразив, наконец, что нужно капризной клиентке, мадам Малкин быстро подобрала дополнительные школьные комплекты, повседневную одежду, исподнее и несколько аксессуаров для волос. Из магазина оба вышли с явным облегчением и направились в магазин Олливандера, где застряли еще дольше. Поскольку Лапина была в магии уже не полный новичок, то вместо обыкновенного махания, как часто делали первокурсники, пыталась сотворить простейшие заклинания вроде “Lumen /2/” и “Wingardium Leviosum”. Но ни одна палочка не слушалась ее, как положено: заклинания выходили то слишком слабыми, то чересчур разрушительными, то не получались вовсе. Даже когда Анна попробовала палочку из тех же материалов, что у Снейпа — кипарис и жилы из сердца дракона, — та отозвалась лишь слабым теплом в ладони, а девушка помнила, как отреагировала на нее палочка Мастера зелий. Может быть, дело в рунах? Дело близилось к закрытию магазина. Зельевар открыто выражал недовольство происходящим. Анна в ответ на его гневные взгляды лишь пожимала плечами, мол не виновата я, что мне ничего не подходит.
Олливандер, по всей видимости, был одержим идеей во что бы то ни стало подобрать палочку для молодой волшебницы и потому еще долго рылся в своих многочисленных коробках даже после закрытия. Это его последние клиенты и он просто обязан их обслужить. Когда изготовитель волшебных палочек вернулся на кассу, то увидел, что девушка со скучающим видом гипнотизирует притаившегося в углу паука, а ее сопровождающий задремал в шатком деревянном кресле у входа.
— Вот, мисс, — сказал он, протягивая старый потрепанный футляр, — это последняя палочка, что я могу вам предложить.
Снейп, уловив конец фразы Олливандера, неожиданно взбодрился в своём жестком кресле. Что ж, если не подойдет и эта, можно будет сходить в Лютный переулок. За определенную плату там можно отыскать практически все.
Лапина взяла палочку в руки, и та приятно отозвалась теплом во всем теле: взаимодействие ее собственного магического поля и магии палочки прошло успешно. Форму она имела довольно необычную и напоминала кинжал, в рукоять которого вставили древко. Рукоять была сделана из черного дерева и украшена вставками звериных узоров, а по древку тянулась тонкая вязь скандинавских рун. Как пояснил продавец, эта палочка длиной 11,5 дюймов сделана из тиса, с клыком василиска в сердцевине, и была изготовлена много лет назад по заказу мастером Хофнунгом из Бергена. После смерти заказчика его потомки, перебравшиеся в Англию, сдали палочку в магазин, ибо никто не мог с ней справиться. Также Олливандер уточнил, что эта палочка хороша для боевой и элементальной магии, и что такие, как правило, редко достаются девушкам, после чего попросил сопровождающего облегчить свой кошелек на тридцать галеонов.
По дороге в гостиницу Снейп не переставал хмуриться: он потратил на Лапину много денег, больше, чем он в течение года тратил на себя, убив при этом кучу времени абсолютно впустую. За ним понуро плелась Анна, предполагая, что ей наверняка будет учинен сильный разнос по возвращении в гостиницу. Но ее надежды не оправдались — зельевар, осмотрев еще раз покупки, лишь язвительно заметил, что мисс Лапина любит выбирать все самое лучшее и дорогое, затем положительно оценил купленную для нее волшебную палочку, сотворив с ее помощью несколько разных заклинаний. Девушка же, в свою очередь убедилась в своем мнении, что все дело в рунах, но никак не могла понять, с чего ей вдруг досталась такая крутая, по мнению Олливандера, волшебная палочка. Или палочки, выбирая хозяина, учитывают его знания и опыт? Если палочка была изначально сделана на заказ, то ее первому хозяину уж точно не одиннадцать лет было, и даже не восемнадцать.
После ужина Снейп устроил практическое занятие по волшебному этикету. Когда Анна спросила, к чему все это, ведь основы она уже знает, а в Хогвартсе от нее, как от магглорожденной студентки, вряд ли будут ждать каких-то особых манер, зельевар ответил лишь, что это поможет в общении с чистокровными волшебниками, особенно с его факультета, и, раз уж он взялся за ее выдвижение в магический мир, то доведет свое дело до конца. Впервые ей это преподали как именно необходимую норму поведения в обществе, в которое она имела особую привилегию попасть, а не просто уловку для того, чтобы понравиться парням — во всяком случае, именно такое впечатление у нее складывалась, когда мама ей говорила, что у девушки должна быть походка плавная и грациозная, от бедра. Здесь же ее взялся обучать сам Северус Снейп, которому она вовсе не собирается понравиться, и который не падок на женщин. Личных целей никто из них не преследует, и потому можно расслабиться и продолжать обучение. Ведь если грация и красота — это норма, то никто и, прежде всего, она сама не будет считать это способом выпендриться и обратить на себя внимание.
Весь следующий день до прибытия письма из Хогвартса посвятили отработке плавных благородных жестов, ракурсов и закреплению легкой походки — последнее давалось Лапиной с большим трудом. Затем дошла очередь до мимики — ведь в процессе разговора очень важно придавать своему лицу нужное выражение. Единственное, чему не собирался учить Снейп Лапину, так это танцам, ибо, по его словам, в этом деле он не силен и танцевал всего пару много лет назад. Также он посоветовал девушке чаще тренироваться, дабы все умения, которые он пытается в нее вложить, превратились в естественную потребность организма, мысленно про себя добавив, что она все может сделать, когда захочет.
В полученном письме сообщалось, что мисс Анна Кайнер будет принята на седьмой курс Хогвартса, и что при наличии проблем с учебой оные будут решаться по мере поступления. Снейп, прочитав письмо, лишь недовольно хмыкнул, решив про себя, что Дамблдор и МакГонагалл в своем репертуаре.
Первую половину следующего дня посвятили покупке школьных принадлежностей, при этом Анне удалось уговорить Снейпа купить вместо гусиных или орлиных зачарованные самозаполняющиеся железные перья — ведь в XIX веке их уже использовали.
После обеда, покончив с покупками, они возвратились в гостиницу. Снейп согласился дать Лапиной в пользование несколько своих учебников для изучения школьных дисциплин на продвинутом уровне, предупредив, чтобы в школе никто не знал, что у нее есть эти книги (даже научил обложку переколдовывать) и чтобы в конце года книги она вернула в целости и сохранности. После, сказав, что ему нужно отлучиться по делам, велел Анне оставаться в номере до его прихода и никуда не выходить. Для Лапиной такое положение вещей было не впервые, так что, как только Снейп ушел, она принялась за чтение купленных учебников и дополнительной литературы, которую по словам зельевара, если и можно найти в Хогвартсе, то только в Запретной секции библиотеки.
Вечером Снейп вернулся в гостиницу и буквально застыл в дверях: воздух в комнате колебался, а под потолком в строго определенном порядке плавало несколько оранжевых шаров, наполнявших комнату каким-то мистическим светом. В центре всего это хоровода ветра и бликов стояла Лапина. Волосы и мантия ее развевались от создаваемого ею же ветра, глаза были закрыты, а рука плавно и грациозно палочкой выписывала пассы в воздухе, заставляя наколдованные шары подчиняться ее воображению. Все это получалось весьма красиво и гармонично, — заметил зельевар, наблюдая, как воздушные потоки и световые шары исполняют свой причудливый танец. Он присмотрелся к девушке. Глаза закрыты, значит, она сознательно ограничивает поступление зрительных образов в сознание, т.е. использует окклюменцию для контроля магии, а с помощью обратной легилименции претворяет воображаемый образ в реальность. С ее хорошо развитым зрительным восприятием будет не так сложно освоить магию иллюзий.
Неожиданно хоровод бликов и ветра исчез, девушка открыла глаза и с удивлением уставилась на профессора зельеварения — уж очень она не любила, когда кто-то за ней наблюдал в минуты творческого порыва. Снейп лишь скептически заметил, что для начинающей, едва знакомой с магией волшебницы заклинание неплохо исполнено, и посоветовал в следующий практиковать элементальную магию там, где не будет посторонних глаз и ушей, объявив напоследок, что завтра они идут в волшебный банк “Гринготтс”.
Визит к гоблинам прошел вполне удовлетворительно. Снейп лишь открыл для Лапиной новый сейф, зарегистрированный на имя Анны Кайнер, переложив туда тысячу галеонов из своего фамильного сейфа, с тем условием, что выше упомянутая Анна Кайнер позволяет ему пользоваться своими средствами. Таким образом, доступ в хранилище имели всего два человека.
Они уже возвращались в “Дырявый котел”, чтобы забрать оттуда вещи и съехать, как вдруг Снейп затащил Лапину в узкий проулок между двумя домами и прижал к стене, закрывая собой.
— Видите вон ту группу людей у “Флориш и Блоттс”? — Снейп указал на нескольких молодых людей и девушку, стоявших у книжного магазина и разговаривавших с сопровождающим.
Анна кивнула в ответ, пытаясь осмотреть объект столь пристального внимания зельевара. Неожиданно один из парней развернулся и посмотрел в их сторону. Даже издалека было заметно, что он аристократ.
— Это и есть Генрих фон Бранау? — спросила Анна, проглотив комок в горле: еще не хватало раньше времени увидеться с потенциальным врагом.
— Нет, — тихо ответил Снейп. — Бранау стоит к вам спиной.
Только сейчас Лапина обратила на высокого парня с короткими светлыми волосами. Если в первом юноше, которого она заметила, с кудрявыми каштановыми волосами, аристократичность выглядела естественной, то во втором, стоявшем к ним спиной — какой-то раздутой. Судя по его поведению, он усиленно пытался что-то доказать или самоутвердиться.
Постояв еще пару минут около книжного магазина, немецкая делегация убралась восвояси, и Снейп с Лапиной смогли, наконец-то вернуться в Антворд.
1 Клянусь! (лат.)
2 Свет (лат.). В каноне данное заклинание переделано на греческий манер.
12.02.2011 Глава 6. Темные искусства
Предупреждение:
1) В главе приводится достаточно много заклинаний. Примерные переводы даны в сносках в конце главы.
2)обозначение *текст* означает использование невербальных заклинаний или ведение ментального диалога, что будет использоваться и в последующих главах.
Глава 6. Темные искусства
С приобретением волшебной палочки для Лапиной количество занятий увеличилось — ведь теперь можно было практиковать более сложные заклинания и учиться трансфигурации, — а сами они проходили в ускоренном темпе. Анна еще раз убедилась в том, что преподавание — это не стезя Снейпа: он был слишком жестким и непоследовательным, мало объяснял и слишком много требовал, не переставая отпускать свои язвительные комментарии о лени и невнимательности при изучении материала. Он заострял внимание на неудачах и никогда не хвалил за успехи. К последнему девушке было не привыкать: когда она училась в школе, оценка “пять” считалась за “нормально, удовлетворительно”, “четыре” — “плохо, можно было и лучше постараться” — это притом, что и отец, и мать ее в школе учились, спустя рукава, кроме того, мать и бабушка не имели даже специального образования. Поэтому каменное, не выражающее никаких эмоций лицо Северуса Снейпа можно было считать даже своеобразным знаком одобрения со стороны последнего.
В какой-то степени Лапиной было даже выгодно такое положение вещей, особенно когда дело касалось отработки правильных движений. Ведь в таком случае Снейпу приходилось подходить к ней совсем близко, так, что она чувствовала его ровное дыхание немного выше затылка, брать ее руку в свою и выводить вместе с ней нужную фигуру палочкой. Девушка сама не знала почему, но мужские прикосновения, даже самые незначительные, например, простые дружеские объятия, вызывали в ней волну желания, ложную влюбленность. Именно по этой причине она всячески старалась избегать физических контактов с другими людьми и успела прослыть у себя на курсе большой недотрогой — тут, считала она, и религиозное воспитание со стороны матери сказалось, ведь все, что так или иначе могло служить источником плотского наслаждения, Церковь считала грехом. Но не объяснять же весь этот бред Мастеру зелий. Да и, глядя на его не слишком красивое и вечно угрюмое лицо, оказалось относительно легко подавить в себе ложное желание и внушить, что он всего лишь пытается научить ее нормально колдовать.
Но, как уже было сказано выше, наблюдательностью Анна отличалась лишь в тех случаях, когда сама была сторонним свидетелем, и потому она легко могла не заметить промелькнувшей тени улыбки на узких, обычно вытянутых в прямую линию губах зельевара или огонька одобрения в его черных глазах. Северус и сам до конца не понимал, что происходит. Он всего лишь делал то, что считал нужным — давал девчонке что-то вроде начального магического образования — то, чем обычно занимаются с его змейками родители и гувернеры накануне поступления в Хогвартс. Нет, в нем вовсе не было желания становиться наставником для невесть откуда свалившейся на него девицы, но раз волею Судьбы такая ответственность пала именно на него, то он подойдет к делу со всей присущей ему исполнительностью.
Однако постепенно, к своему разочарованию, он все больше сознавал, что быть наставником для выпускницы университета становится все более интересным занятием: Лапина, или Кайнер, как она просила звать ее, дабы быстрее привыкнуть к новому имени, оказалась серьезной и весьма способной ученицей; она легко, пусть не так быстро, как ему хотелось бы, могла проанализировать имеющуюся информацию и сделать правильный вывод; даже если она не знала материал, что бывало довольно часто, ибо в манере Снейпа было спрашивать не по теме “домашнего задания”, то не боялась построить предположение на основе заложенной в вопросе информации; она, нахватавшая разных знаний понемногу, могла быть хорошей собеседницей и при этом сознательно обходила в разговорах неприятные для зельевара темы. Внутренне Снейп даже гордился собой: его методы, несмотря на отсутствие в них и намека на педагогичность, принесли быстрые и качественные результаты. И тут же себя одергивал — вряд ли бы он сейчас так радовался (если к Ужасу подземелий это слово применимо в принципе), если бы большую часть подготовительной работы не проделал за него Иоханн Лютер. Тем не менее, прошло около двух недель, а Лапина-Кайнер уже освоила школьную программу по трансфигурации, хотя последняя давалась ей не очень легко, научилась вести магические дуэли (благо, практически полное отсутствие населения в Антворде и наличие вокруг него большого количества скрытых от посторонних глаз пустырей позволяли проводить практические занятия на открытом воздухе), освоила невербальную магию (помогло предварительное изучение окклюменции) и в свободное время, если не помогала Мастеру зелий в лаборатории, баловалась элементальной магией, т.к. школьные заклинания, по большей части, показались ей слишком простыми. В последнем Северус был с ней согласен: его самого раздражал тот факт, что многие старшеклассники едва могут сотворить простейшие заклинания, которые он освоил где-то ко второму году обучения, и потому предложил расширить изучаемый курс.
Ретроспектива…
Лапина и Снейп пришли на очередной пустырь, располагавшийся невдалеке от города-призрака и представлявший собой поляну, поросшую короткой, пожухлой от летнего солнца травой и окруженную кустарником и деревьями, достаточно высокими для того, чтобы скрыть магов от потенциальных праздношатающихся магглов. Конечно, сюда можно было и аппарировать, чтобы сэкономить время, тем более что Лапина этой премудрости научилась достаточно быстро, но Мастера зелий не прельщала перспектива отпаивать успокоительным позеленевшую и трясущуюся после перемещения, как осиновый лист, девицу. После этого ее все равно пошатывало, реакция замедлялась, а сама девушка пребывала в прострации, в связи с чем на приведение ее в чувство требовалось гораздо больше времени, чем они тратили на дорогу пешком. К тому же выяснилось, что на своих двоих Анна могла достаточно быстро ходить, так что подгонять и ждать себя она не заставляла, а сам зельевар решил, что регулярные прогулки на свежем воздухе могут оказаться вполне полезными и для него, большую часть времени проводящего в подземельях.
— Воды, пожалуйста, — сухо попросил Снейп, когда они оказались на месте.
— Да, сейчас… — Анна достала из кармана мантии бутылку, которая была у нее с того памятного дня, как она оказалась в 1997-ом, после чего замешкалась в поисках чашки, исподлобья поглядывая на хмурое лицо зельевара, не привыкшего ждать. — Извините, сэр, — виновато сказала она, опустив ресницы, — я забыла чашку, поэтому, если вы не возражаете…
— Довольно! — перебил ее Снейп. — Вы ведьма или кто?!
— Простите, сэр, но вы прекрасно знаете, что у меня хуже всего обстоят дела с трансфигурацией…
— Как это понимать? Ведь вы уже, насколько я понял, уяснили основной принцип преобразования, а именно четко представить конечный результат. А со зрительными образами, насколько мне известно, у вас проблем нет.
— Да, это верно, сэр, но относится только к превращениям по типу “живое в живое”, “неживое в неживое”, при этом исходный и конечный предметы по возможности должны иметь схожий элементный состав.
— Вы мыслите слишком по-маггловски, мисс Кайнер.
— Наверное, ведь я уже 26 лет как маггла. Но одновременно я пытаюсь мыслить как ученый. И в моем понимании многие вещи, используемые в транфигурации, не укладываются в основы мироздания. Я могу еще поверить в то, что неживой объект можно наделить разумом и волей — насколько я поняла, подобные чары как раз наложены на Хогвартс, — но я не могу создать живое из неживого или создать что-то из ничего! Это противоречит основам мироздания!
— О, мисс Кайнер, — бархатным, но от этого не менее холодным голосом ответил мужчина, — вот уж не говорите, пожалуйста, о своей учености. “Противоречит основам мироздания…” — да это обыкновенное религиозное самодурство! Запомните, мисс Кайнер, хочется вам этого или нет, — продолжал он, наблюдая за маской скепсиса, застывшей на лице девушки, — но религия была специально придумана для того, чтобы легко можно было управлять людьми, убедив их в собственной беспомощности. И именно поэтому Церковь устраивала массовые гонения на волшебников, потому что мы владеем силами, неподвластными простым смертным, или магглам, и для нас не существует навязанных кем-то границ мироздания!
Сказав это, Снейп не заметил, как практически навис над своей ученицей — большинство студентов такой прием приводил в ступор и трепетный ужас, но Анна всего лишь сделала шаг назад, заложив за спину руки, по-прежнему державшие бутылку с водой, и, гордо вскинув голову, постаралась как можно более спокойно ответить:
— Извините, сэр, но пусть лучше каждый из нас оставит свое мнение о религии при себе. Можете верить в Мерлина, Моргану, Керидвен /1/ — кого угодно. Только, пожалуйста, не указывайте, во что или в кого верить мне.
— Хорошо, — нехотя согласился Снейп: все-таки с человеком, проведшим довольно много времени с религиозной матерью и католическим священником, на подобные темы лучше говорить осторожно, — раз уж вы так уверены, что из ничего могут творить только некие Высшие Силы, то трансфигурируйте, пожалуйста, чашки из имеющегося под рукой материала.
— Да, сэр, я попробую.
К своему удивлению, Снейп обнаружил, что пара небольших камней, лежавших на поляне, исчезли, буквально растворились в воздухе, как если бы к ним применили “Evanesce”, а в золотистом вихре, который создала своей палочкой Лапина, закружились какие-то мелкие песчинки. Лицо ее при этом выглядело напряженным и сосредоточенным, и за все время выполнения заклинания она не произнесла ни слова — оказалось, что заклинания, требующие повышенной концентрации и активной мозговой деятельности, проще было выполнять невербально, не тратя время и силы на правильное произнесение нужной звуковой формулы. И через минуту на ладони у девушки оказался простой железный поднос с двумя изящными хрустальными бокалами.
— Aquamenti! — бокалы тут же наполнились чистой водой, после чего один из них перекочевал в руки к зельевару.
— А теперь, мисс Кайнер, расскажите, пожалуйста, что вы сделали, — приказал Снейп, сделав глоток.
— Заклинание “Desintegratum” — разбивает целое на мелкие части вплоть до молекулярных конгломератов, поэтому возникает ложная иллюзия, будто предмет исчез. Далее, получив материал, я создаю необходимый образ, заставляя молекулярные осколки выстраиваться в нужной последовательности. В данном случае мне известно, что в состав камня входят кремний, кислород, калий, алюминий, железо и еще несколько тяжелых металлов, среди которых чаще встречаются свинец и вольфрам. Тогда оксиды калия и кремния я пускаю на создание бокалов, добавляя к ним оксиды вольфрама и свинца для придания прочности и звонкости. А из примесей железа и меди создаю поднос.
— Смею заметить, мисс Кайнер, — сказал зельевар с совершенно невозмутимым выражением лица, — что использование данного заклинания требует особой осторожности, ибо корпускулы не исчезают, но начинают хаотическое движение в пространстве, что может привести к далеко не самым радужным последствиям, в частности, смерти сотворившего заклинание.
— Да, сэр, я читала об этом. Именно поэтому я просто добавляю “Desintegratum” к цепочке транфигурационных заклинаний. Насколько я поняла, это заклинание довольно редко используется на практике.
— Да, и я уже объяснил почему.
— А вот если соединить его и “Evanesce”, то получилось бы заклинание для уничтожения предметов больших размеров. Ведь, насколько мне известно, последнее заклинание не совсем подходит для данной цели.
— Верно, — кивнул зельевар и тут же едва не опешил, но было поздно…
— Disintegro in aeternum, evanescat in vastite! /2/ — выкрикнула девушка, направив палочку на крупный камень неподалеку, прежде чем Снейп схватил ее за руку и оттащил за ближайшее крупное дерево.
И ничего не случилось, если не считать того, что выбранный объектом магического эксперимента камень растворился в воздухе, не оставив после себя абсолютно никаких неуправляемых частиц, страдающих избытком кинетической энергии.
— Вы хоть понимаете, что могли бы убить нас обоих, не сработай ваше заклинание?! — рявкнул на Лапину зельевар, хорошенько встряхнув за плечи.
— Да, понимаю, профессор, — ответила девушка, когда ее перестали трясти, — именно поэтому я и модифицировала заклинание. В “Высшей Трансфигурации” было сказано, что “Desintegratum” необходимо завершить либо превращением расщепленного объекта, либо заклинанием “Evanesce”. Однако, как упоминалось в том же учебнике, простая комбинация этих двух заклинаний давала плохо воспроизводимые результаты. Поэтому я решила объединить их в одно, усилив как дополнительными фразами, так и слабой ритмикой. Я не понимаю только одного: как до этого не додумались авторитетные волшебники, специализирующиеся в трансфигурации, если додумалась какая-то маггла!
— Прекратите! — снова холодный елейный голос и пробирающий взгляд черных глаз. — Я привел вас сюда не за тем, чтобы слушать вашу критику в адрес авторов учебника или наблюдать за вашими сомнительными экспериментами. Мы будем практиковаться в боевой магии. Большую часть заклинаний школьного курса вы уже освоили, и тут я согласен с вами: они действительно слишком простые. К сожалению, и директор, и министр магии не дают и никогда не дадут добро на изучение более сложных заклинаний, и здесь мы подходим к теме сегодняшнего занятия: что вы знаете о Темной магии, мисс Кайнер?
— То есть, вы хотите сказать, сэр, что все заклинания, более сложные, чем “Protego” и “Stupefac”, относятся к темным? — снова с нотками скепсиса в голосе спросила Анна.
— Я этого не говорил. А теперь извольте ответить на мой вопрос, мисс Кайнер.
— Темная магия используется, как правило, чистокровными волшебниками, представителями древних родов, и включает в себя более сложные заклинания и ритуалы, и имеет более разрушительные последствия по сравнению…
— С чем?
— Просто я не могу назвать те же “Stupefac” или “Expelle arma” заклинаниями Светлой магии.
— Что же вы тогда считаете Светлой магией? — поинтересовался зельевар, облокотившись на дерево и, как обычно, сложив руки на груди.
Его порядком забавляла ситуация, в которой оказалась девушка, не читавшая о темной магии нигде, кроме “Культуры и традиций волшебного мира” (Снейп специально не давал ей читать литературу по данной тематике, дабы она не взорвала его дом раньше времени) и пытавшаяся построить предположение на основе довольно скудных и превратных представлений, приправленных церковными предрассудками.
— Мне кажется… — задумчиво произнесла Лапина, облокотившись на соседнее дерево и глядя себе под ноги, — что светлая магия сродни созиданию, тогда получается, что темная магия имеет сходство с разрушением. Свет — Тьма — Равновесие… Как Эрос и Танатос в человеке…
— И причем здесь Любовь и Смерть? — зельевар, естественно, понимал, какое отношения оба этих явления имеют к магии, но одновременно хотел узнать, насколько близко к правде подберется Лапина.
— Эрос и Танатос — это термины, которые используют психологи в значении двух взаимоисключающих и взаимодополняющих инстинктов человека. Эрос — инстинкт Любви и Созидания — сподвигает человека совершать благородные поступки, защищать то, что ему дорого, выражать свои чувства в творчестве, переживать счастье. Танатос — инстинкт Смерти и Разрушения — вызывает практически весь спектр отрицательных эмоций: гнев, агрессию, уныние, печаль, жажду мести, и побуждает человека совершать поступки под их воздействием. Если проводить эту аналогию дальше, то получается, что Светлая, созидающая магия требует от творящего положительных эмоций, в то время, как Темная, разрушающая — отрицательных эмоций.
— Почти правильно, — кивнул Снейп. — Светлая магия действительно имеет созидающую основу и потому требует переживания и сублимации таких чувств как радость и любовь. Ее можно использовать для защиты, но нельзя использовать для нападения. Практически все сильные атакующие заклинания относятся к темным, поскольку, сражаясь с врагом вы будете испытывать к нему, скорее всего, ненависть, но никак не любовь или желание наладить дружеское общение. Темная магия черпает силы из гнева или печали, но не ограничивается ими. Темная магия, или Темные искусства, очень многогранна, она может не только разрушать, но и созидать — обычно последняя возможность используется в ритуалах. Темные заклинания имеют в большинстве своем большую силу, чем соответствующие светлые контрзаклинания. Есть три так называемых непростительных заклятия, применение двух из которых вам довелось видеть на практике. От всех остальных темномагических заклинаний они отличаются лишь тем, что не существует защитных заклинаний, способных им противостоять.
— Простите, сэр, но если вы говорите об атаке Пожирателей на “Fine Chemicals”, то они применяли различные темномагические заклинания, которым никто не мог противостоять, поскольку все попадавшиеся им под руку, кроме меня, были магглами. Да и я сама с моим тогдашним уровнем знаний вряд ли могла бы оказаться серьезным противником.
— То есть, вы хотите сказать, что не знаете, какие из них были непростительные? — зельевар недоуменно поднял левую бровь.
— Точно не “Seco”, так как его слабый вариант смогла создать даже я. Скорее всего “Avada Kedavra” — заклинание смерти, иначе волшебники не погибали бы в сражениях в таких больших количествах. И я сомневаюсь: “Cruciatus” или “Sectumsempra”, так как оба наносят противнику очень сильные повреждения, после которых дальше защищаться практически не возможно.
— Итак, к непростительным заклинаниям относятся… — продолжил свою лекцию профессор, в то время как девушка достала из кармана мантии тетрадь и железное перо, приготовившись конспектировать, — смертельное заклятие “Avada Kedavra”, пыточное “Cruciatus” и заклятие подвластия “Imperiuь”. Последнее полностью парализует волю объекта, напрямую подчиняя ее творящему, и имеет длительный срок воздействия. Многие темные заклинания имеют свои маленькие арканы, будь то наличие побочного проклятия, подобно яду отравляющего организм, или причинение незаживающих ран, которые будут кровоточить, если не применить специальное зелье или контрзаклинание. Да, если против большинства темных заклинаний можно выставить достаточно мощный щит, то чтобы исправить их последствия, вам придется использовать заклинание, тоже темное, но которое нейтрализует только наложенное, и ничего больше. Темные искусства… они изменчивы и многогранны, они не познаны до конца и таят в себе множество тайн…
Все это время Анна молча наблюдала за профессором. Вначале лицо его было каменным и не выражало ровным счетом ничего, а тон был сух и официален, как у большинства преподавателей. Но когда он начал говорить о свойствах темных заклинаний… тут его лицо моментально преобразилось, приняв какое-то маниакальное выражение, глаза загорелись огнем — Лапина сама не раз переживала такие моменты, увлеченно рассказывая о чем-либо, о том, что ей нравится, что она хорошо знает, и потому быстро сделала вывод, что Снейп — непризнанный Магистр Темных искусств — уж слишком страстно он о них рассказывает. С другой стороны, если учесть, что он слизеринец и вхож в ближайшее окружение маньяка Лорда, то он просто обязан знать Темную магию, причем на очень высоком уровне.
— Итак, мисс Кайнер, — тон зельевара вновь стал сухим и официальным, — помимо тех заклинаний, что вам уже известны, вам необходимо знать “Tormenta /3/” — аналог Круциатуса, против которого можно выставить щит; “Putulentia viscerum /4/” — вызывает разложение внутренних органов; “Caedo interius /5/” — поражает внутренние органы путем рассечения, не нанося видимых внешних повреждений; и так называемый ослабленный вариант смертельного проклятия, опять же потому, что от него можно защититься — “Avada Kedavra Explosio /6/” — вызывает направленный сгусток взрывной энергии. Данные заклинания часто используются в магических дуэлях. И запомните, мисс Кайнер, если вам придется сражаться против достаточно серьезного противника, он не будет с вами церемониться, но будет бить на поражение, не стесняясь в выборе средств.
Лапину раздирало желание спросить про защитные заклинания, но она предпочла пока промолчать и подождать, пока Снейп расскажет сам — в тот день он был на редкость словоохотлив, что не исключало, однако, что щиты он заставит изучать ее самостоятельно.
— Чтобы защититься, вам нужно знать следующие заклинания: “Thorax /7/” — образует вокруг тела оболочку, поглощающую все заклятия, кроме непростительных; “Sphaera Thoracis /8/” — действие аналогичное, дает сферу произвольного радиуса, часто используется для защиты нескольких людей; “Aegis Palladis /9/” — образует зеркальный щит, отражающий все заклинания, кроме непростительных. Это заклинания высшего уровня, требующие больших затрат магической энергии, а также точного воспроизведения арифмантической формулы. Далее: “Scutum /10/” — щит нижнего уровня, используется для отражения более слабых заклинаний, таких как “Caedo interius” и “Seco”; “Protego firmiter /11/” — поглощающий щит. Для создания двустороннего щита необходимо прибавить к словесной формуле слово “duplex /12/” в нужной грамматической форме и внести соответствующие изменения в геометрическую формулу. — Снейп понизил голос, давая понять, что лекция окончена.
— Простите, сэр, а мы будем их практиковать? — нейтральным голосом спросила девушка, будто речь шла не о высшей магии, а о походе в музей.
Лицо Снейпа исказила довольная ухмылка.
— Надеюсь, вы знали, о чем просили, — сказал он, отойдя от дерева, — ибо я вас буду учить тому, что сам считаю нужным, и меня совершенно не интересует, насколько это совпадает с вашими моральным убеждениями.
Как это и следовало из его слов, зельевар продемонстрировал своей ученице как защитные, так и нападающие заклинания, потом заставил повторять все за ним. Итого на отработку новых заклинаний ушло около двух часов, после чего перешли к дуэли.
— В бою, мисс Кайнер, — снова начал учительствовать Снейп, — правила приличия соблюдать, естественно, никто не будет, однако их требуют учебные и магические дуэли, где противники сражаются один на один. Теперь повторите, пожалуйста, чем магическая дуэль отличается от учебной, кроме цели.
— Магическая дуэль предполагает предварительное заключение магического контракта, в котором оговариваются причины поединка и действия участников в зависимости от его исхода. Несоблюдение данного контракта, или клятвы, несет проклятия обоим участникам.
— Верно, мисс Кайнер. И хотя вы мне немало задолжали за прошедший месяц, и уйти от уплаты долга могли бы, вызвав меня на дуэль и, естественно, выиграв ее, я дам вам лишь учебный поединок. Итак, каковы основные правила дуэли?
— Противники отходят на расстояние сорока шагов друг от друга, — Лапина, уже не один раз сражавшаяся на учебной дуэли, наизусть цитировала заученный текст, — отдают приветствия, после чего начинают бой. Дуэль ведется до разоружения или потери сознания одного из противников. Участник, желающий объявить ничью, должен исполнить приветственный жест. Ничья засчитывается лишь с согласия второго участника.
— Это не все правила.
— То, что вы хотите от меня услышать, связано с темой сегодняшней лекции?
Угрюмое молчание…
— Хорошо, тогда еще одно правило: не использовать непростительные, — Анна с вызовом в глазах посмотрела на зельевара.
— Вопрос был слишком легкий, — отмахнулся он. — Теперь перечислите основные приемы, о которых необходимо помнить на дуэлях.
— Использовать наименее затратные заклинания; от ненаправленных заклинаний по возможности уворачиваться; при составлении цепочки заклинаний использовать такие, чтобы конец геометрический формулы предыдущего являлся началом формулы следующего.
Снейп лишь кивнул в ответ и пошел отмерять свои двадцать шагов. Лапина последовала его примеру. Отдали друг другу приветствия — легкий поклон со стороны мужчины, изящный книксен со стороны девушки — и начали дуэль.
Наверное, никогда еще за все время пребывания в Антворде Анна не слышала в свой адрес такого огромного количества едких комментариев, ясно дающих понять, что она бездарь и лентяйка, не может построить выгодную стратегию нападения и защиты и забывает об элементарных вещах, и что в настоящем бою ее давно бы уже убили. В чем-то девушка была безусловно согласна со своим учителем — оперативностью ее мозги никогда не отличались. Для того, чтобы придумать что-нибудь стоящее, ей требовалась времени гораздо больше, чем летит луч Авады. К тому же, большую часть заклинаний высшей магии приходилось медленно произносить, чтобы правильно вывести палочкой нужную фигуру. От осознания собственной никчемности и череды проигрышей хотелось выть и лезть на стену, которой не было. А то, что один из них был опытным боевым магом с двадцатью годами практики за спиной, а кому-то в первый раз приходится участвовать в более-менее серьезной дуэли, почему-то никто учел.
Поединок за поединком Лапина стала замечать, что каждое из атакующих заклятий имеют свою скорость полета луча, на чем можно прекрасно играть во время боя — как человек, несколько лет занимавшийся катализом, она не могла не понимать этого.
— *Stupefac!* — мастер невербальных заклинаний выпустил из палочки красный луч.
— Tormenta! Protego! — оба в последний момент успевают поставить щиты.
— Thorax! Impedimenta! Expelle arma! Petrificus Totalus! — Анна не успела выставить второй щит и потому попала под действие всех остальных заклинаний алхимика, после чего еще минут пять выслушивала язвительные комментарии последнего, вытянувшись на траве по стойке “смирно”, будучи не в состоянии пошевелиться, пока тот с торжествующим выражением лица не снял заклинание.
… Или вплетать в цепочки невербальные элементальные заклинания, вызывающие небольшие локальные изменения в пространстве, например, сжатие и разрежение — тоже неплохая идея, однако элементальная магия требует сосредоточенности и спокойствия, а попробуй оставаться спокойной, когда тебя осыпают далеко не самыми безобидными заклинаниями и постоянно говорят, что ты ничего не можешь нормально сделать.
— *Seco!* — фиолетовый луч полетел в сторону Лапиной.
— *Aer Contractum!* /13/ Stupefac per fluidum! /14/
Луч из палочки Снейпа сильно затормозил, в то время как в него самого попала светящаяся лиловым молния. Было довольно странное ощущение — будто его не просто сильно ударили, как при действии простого “Stupefac”, но атаковали струей холодной воды.
Анна усмехнулась в кулак, глаза радостно блеснули — наконец-то, наконец-то у нее получилось победить Снейпа — поистине великое достижение за этот день. И не заметила, как до нее долетело замедленное, но незаблокированное “Seco”. Тихо зашипела от боли, схватившись за порезанное плечо. И совсем не обратила внимание, что второй дуэлянт уже поднялся и направил на нее свою палочку.
— *Petrificus Totalus!* — и снова будь добра выслушивать комментарии о том, что сейчас не время для баловства и что лучше бы она выставила нормальный щит, чем тратила время на придумывание на ходу новых заклинаний, и что вообще в бою как можно чаще нужно пользоваться невербальными заклинаниями.
После чего алхимик и, по совместительству, темный маг все-таки смилостивился над своей ученицей и, присев на землю рядом с ней, залечил порезанное плечо, а также вполне искренне поинтересовался действием примененных Лапиной заклинаний.
Как выяснилось, первое заклинание сильно замедляло и ослабляло выпущенное противником проклятие за счет сгущения толщи воздуха, второе было модифицировано для прохождения через сжатые среды на высокой скорости.
Остаток дня прошел в тренировках и дуэлях. Снейп не пожалел, что не запланировал на сегодня варку зелий — прежде всего потому, что ему не надо было беспокоиться о времени. Заодно был повод избежать встречи с Дамблдором или Малфоем, если бы кому из них вздумалось прийти без предупреждения или передать срочное послание. И наконец-то появилась возможность указать Лапиной на ее место, ведь умные студенты — это так непривычно, даже ненормально, а тут она совершает ошибку за ошибкой, давая зельевару полное право придираться — жизнь возвращалась на круги своя. То, что каждая новая дуэль дается девушке все легче и легче, а заклинания становятся более выверенными и точными, он предусмотрительно предпочел не замечать. Т.е. он, конечно, видел это, но считал, что до настоящего дуэлянта Лапиной-Кайнер еще далеко, и ее успехи, пусть довольно стремительные, не заслуживают похвалы, ведь она не выиграла еще ни одной дуэли.
Солнце уже садилось, и надо было возвращаться в дом. Снейп как раз собирался объявить это, как к нему подошла Анна и попросила показать контрзаклятия к “Sectumsempra” и “Putulentia viscerum”, т.к. они наносят очень сильные повреждения с длительным последействием, которые вряд ли можно устранить обычными “Episkei” или “Vulnera sanentur /15/”, а до подхода специалистов человек может просто истечь кровью или истлеть изнутри. А также поинтересовалась, каким еще способом, кроме “Avada Kedavra Explosio”, можно уничтожать сразу множество целей. Северус привычно отмахнулся от девушки, сказав, что он итак рассказал ей слишком много, и что она пока не совершила никаких выдающихся достижений в области высшей магии, чему доказательство — этот день. Тогда Анна предложила устроить последнюю дуэль со следующим условием: если побеждает она, то он рассказывает обо всем, о чем она попросит; если же он, то может назначить любое взыскание, какое захочет. Она понимала, что поступала опрометчиво, фактически развязывая противнику руки, но абсолютно не знала, чего могла бы предложить Снейпу такого, что было бы ему выгодно. Да и он в своем выборе ограничен. Зельевар тоже понимал это, как и то, что не знает, какое наиболее унизительное взыскание придумать для Лапиной, чтобы она либо отказалась от дуэли сейчас, либо не смела приставать к нему больше с дурацкими вопросами — в исходе поединка он не сомневался. В итоге, решив, что придумает взыскание для слишком наглой ученицы позже, согласился на дуэль.
… Прошло около получаса. Положение Лапиной с каждым разом становилось все хуже, хотя она достойно держалась и делала намного меньше ошибок, чем прежде. Снейп уже приготовил эффектную речь на тему ее глупости и красивое заклинание под занавес, как опустил палочку, увидев, что вытворяет его оппонентка. Опять элементальная магия, — решил он, наблюдая, как девушка выписывает какие-то странные круговые пассы волшебной палочкой, и вокруг них обоих появляется темная дымка. Подул противный ветер, и резко потемнело. А под ногами, подобно пушистому рождественскому снегу, клубился темный туман. Но при этом, как ни странно, его не терзали внутренние демоны, не стояли перед глазами самые ужасные воспоминания, не было состояния тоски и безнадежности — значит, не дементоры…
— *Tenebrae, quae in hic presentium animis sunt, in nebula obscura adveni!* /16/ — произнесла заклинание Лапина.
Нет, она вовсе не была настолько гениальной, чтобы, владея палочкой всего две недели, составить несколько заклинаний при своих никудышных знаниях нумерологии. Просто она вполне удачно модифицировала уже существовавшие чары, да и Снейп не на все полки с темномагической литературой наложил охранные заклинания, так что в его отсутствие вполне можно было заняться изучением дополнительного материала.
Заклинание получилось намного мощнее, чем предполагала Лапина. А, может быть, в ком-то из них слишком много тьмы? В любом случае туман получился настолько густой, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки.
— Lumen! — света волшебной палочки едва хватило, чтобы рассеять мрак в радиусе двух метров и разглядеть желтый луч, летящий в сторону девушки.
Северус Снейп придумал достойный Пожирателя и двойного шпиона способ добраться до девушки: послать предположительно в то место, где она стояла, “Tormenta” и прийти на звук ее криков. А под пыткой она будет куда более сговорчивой.
Вдалеке блеснула золотистая сфера — “Tormenta” поглотилось. Снейп усмехнулся про себя: девчонка, мало того, что усложнила “погодные” условия, так еще не забыла, что бой не окончен, и успела отбиться. Снова показался свет, столь мощный, что пробивал туман мрака на расстоянии тех сорока шагов, на которые разошлись дуэлянты. Зельевар решил, что Лапина либо модифицировала небезызвестный “Lumen”, либо у нее выходит слишком сильный “Lumen Maximum”, что вполне согласуется с ее магическим потенциалом. К его удивлению, к белому свету заклинания добавились языки пламени и ярким потоком устремились на него.
— Thorax! Sphaera Thoracis! — выкрикнул он, выставив перед собой щиты, которые световой поток благополучно пробил, изрядно ослабев при этом.
Снейп отделался лишь несколькими пропалинами на мантии и несерьезными ожогами. Она решила отомстить. Отомстить за все свои поражения, — подумал он, прежде, чем потерять сознание.
— Lumen maximum! — выкрикнула девушка. — Что ж, довольно мощно, — подумала она про себя, увидев вдалеке силуэт зельевара. — Продолжаем. *Lumen maximum ac igni potens!* /17/ — и направила палочку в сторону оппонента.
Она увидела, как Снейп выставил два щита, и ее заклинание пробило оба. Мамочки! Она не хотела! Не хотела его убивать! Она не знала, что заклинание выйдет настолько сильным. Вновь сотворив “Lumen Maximum”, девушка, подобрав полы мантии, со всех ног бросилась к повалившемуся на землю мужчине. Только бы он остался жив!
Снейп действительно оказался жив, только поджарился немного. Так, успокоиться, прийти в себя, включить окклюментивный блок…
— Episkei! Vulnera sanentur! Vulnera sanentur per fluidum vi aerisque aquae! /18/ — произнесла Лапина, завершив заклинание алхимическим изображением двух названных стихий.
Мужчину на несколько секунд окутало переливчатое, холодное голубое свечение, оставив после себя совершенно чистую кожу.
— Reparo!
Снейп очнулся от ощущения приятной бодрящей прохлады, будто он попал под небольшой водопад в горах. Боль и жжение куда-то исчезли. Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним Лапину, которая аккуратно проводила костяшками пальцев по его лицу, а на ее серьезном лице ясно читалось, что все в порядке. Некстати подумалось, что ее прикосновение доставляет ему удовольствие. Нет! К Мерлину все!
— Немедленно уберите от меня руки! — рявкнул зельевар, резко поднявшись с земли и оттолкнув девушку. — И уберите, к Салазару, этот купол! Мне надоели ваши фокусы!
— Извините, сэр, — немного виноватым голосом ответила Анна, стараясь не смотреть мужчине в лицо, — я просто хотела проверить, исчезли ли ваши ожоги после заклинания.
— Вы что, испытали на мне очередное свое заклинание?! — да, для полного счастья осталось умереть в результате неудачного эксперимента колдуньи-самоучки.
Кивок в ответ.
— Вам мышей мало? — Снейп окинул Лапину своим фирменным взглядом, который, подобно “Lumen Maximum”, действовал даже сквозь туман мрака.
— Спасибо, сэр, буду знать.
— А теперь убирайте этот туман! Вы что, сотворили заклинание, которое не знаете, как отменить? — Снейп обратил внимание, как Анна в некотором отдалении от него выписывала непонятные фигуры палочкой. — Finita!
Не подействовало.
— Tenebrae obiunt et dies reverrit! /19/ — выдала наконец-то Анна, пояснив, что не сразу вспомнила нужную геометрическую формулу.
Оказалось, что солнце уже село, и постепенно начинало темнеть.
— Ну что, сэр, теперь вы покажете мне контрзаклятья к “Sectumsempra” и “Putulentia viscerum”? Ведь я выиграла дуэль.
— А вы не хотите в Азкабан, мисс Кайнер? — елейным голосом спросил Снейп. — А то, знаете ли, к непростительным относят все заклинания, против которых нельзя выставить щит. И к трем, вам уже известным, добавится четвертое.
Анна нервно сглотнула. Последнее она не предусмотрела. Контрзаклятие — да существует, — но его применяют уже после. А щит высшего уровня ее световой поток действительно пробивает и поэтому попадает в категорию непростительных. Другое дело, что щит можно изобрести…
— Сэр, вы применяли “Thorax” и “Sphaera Thoracis”, верно?
Утвердительный кивок в ответ.
— А что если между высшими щитовыми чарами существуют подуровни? Давайте сделаем так: вы меня атакуете, а я попробую защититься с помощью “Aegis Palladis”?
— Нет, мисс Кайнер. Элементалист здесь вы, а не я, поэтому, несмотря на весь мой опыт боевого мага, ваше заклинание у меня, скорее всего, выйдет более слабым. Так же я хотел бы, чтобы вы в замедленном темпе воспроизвели нужную фигуру и произнесли формулу вербально.
— Да, сэр, — ответила девушка и отошла на двадцать шагов назад.
— Lumen Solare! /19/ — сказал Снейп, и три светящихся шара, слегка покачивающихся в воздухе, поплыли над головами магов, изображая некое подобие дневного света.
— Как вы просили, профессор, — сказала Анна, начав чертить палочкой фигуру. — Lumen maximum ac igni potens!
— Aegis Palladis! — зельевар специально произнес заклинание вербально, чтобы оно сработало на полную мощь.
Возникший в воздухе серебристый щит не отразил, но поглотил попавший в него световой поток, немилосердно задрожав при этом. Что ж, от Азкабана мисс Кайнер точно отвертелась.
— Надо модифицировать заклинание, — задумчиво сказала Лапина, подперев подбородок и уставившись в землю, — в таком исполнении оно отбирает слишком много сил…
С последним утверждением Северус был полностью согласен: рука болела так, будто он два часа кряду посылал и отражал цепочки далеко не самых безобидных заклинаний; от напряжения на лбу высыпал холодный пот, а общее ощущение было таким, будто по нему пробежалось стадо гиппогрифов.
— … если атакующее заклинание — элементальное, то щит тоже должен содержать элементальную магию… — продолжала бубнить себе под нос Анна, меряя шагами поляну и покручивая волшебную палочку в руках.
Зельвар наколдовал себе стакан с водой и сделал несколько глотков, наблюдая, как девушка периодически совершает пассы палочкой, из которой временами вылетало что-то блестящее, отдаленно напоминающее эгиду, пока не заметил высокий серебристый щит, по которому, словно потоки воды, переливались блики. Да, огонь и вода — две противоположные стихии. Естественно, как элементалист, она будет отталкиваться от этого. Что–то все элементальные заклинания, по крайней мере, в исполнении мисс Кайнер, выходят какими-то блестящими и переливчатыми… Символизируют переменчивость стихий?
— Профессор, — голос девушки вывел Снейпа из раздумий, — кажется, я смогла правильно модифицировать заклинание. Его надо проверить. Только давайте в этот раз нападать будете вы, а я — защищаться, так как щит, как вы поняли, я тоже создала элементальный.
— Хорошо, — бесстрастно ответил профессор, — пусть будет по-вашему, — и отошел на полагающееся количество шагов. — Начинаем на счет три. Один! Два! Три! Lumen maximum ac igni potens!
— Aegis Palladis imbrem emanans! /21/
Сгусток огня и света ударил в переливающийся серебром щит и… разлетелся на мелкие светящиеся капли, которые испарились через несколько секунд. Все-таки элементальная магия была поистине красивой.
— Каковы теперь энергетические затраты? — поинтересовался зельевар.
— Намного меньше, чем при использовании обычного “Aegis Palladis”, если сравнить вашу внешнюю реакцию с моей, — ответила Анна и полезла в карман мантии за водой.
— Мерлина ради! — выругался Снейп, наколдовав для Лапиной чашку, — выучите когда-нибудь трансфигурацию и начните применять по назначению!
— Спасибо сэр, — ответила Анна, лукаво улыбнувшись, — и все-таки за вами остается ваша часть уговора.
— И когда это вы стали превращаться в слизеринку? — наигранно удивился Северус.
— Не знаю, когда, но под вашим влиянием точно, — девушка продолжала все так же хитро улыбаться.
— Тогда приготовьтесь слушать. Два раза повторять не буду, — сухо ответил Снейп, вновь чувствуя себя паршиво оттого, что приходится идти на поводу у девчонки, чтобы исполнить уговор, который, как известно, дороже денег, и что, вдобавок, он этой самой девчонке проиграл. — Контрзаклятие к “Putulentia viscerum” звучит как “Viscera sanentur et purificentur” /22/, — и вывел палочкой замысловатую фигуру, напоминающую круг, вписанный в квадрат и описанный вокруг ромба. — Последствия “Sectumsempra” устраняются заклинанием, более сложным как в технике исполнения, так и в вербальной формуле. Запоминайте: “Vulnera vulnera versus/ Viscera viscera versus/ Sanguis reversus” /23/ — и вывел нечто, напоминающее две ломаные буквы латинские буквы S, перечеркнутые посередине, при этом первое слово совпадало с началом геометрической формулы, а последнее — с концом.
— Спасибо… профессор, — поблагодарила девушка, едва подавляя зевоту, и воспроизвела заклинание невербально.
Она уже догадалась, что последнее заклинание, как и то, контзаклятием к которому оно являлось, принадлежало Северусу Снейпу — уж слишком характерными в геометрической формуле были две готические буквы S, словно подтверждавшие магическую подпись автора.
— Мисс Кайнер, мы итак задержались здесь слишком долго по вашей прихоти, в связи с чем настоятельно рекомендую вам замолчать и следовать за мной, — каменное лицо Снейпа не выражало ничего, кроме раздражения на ученицу, отнявшую у него слишком много времени.
Бросив в сторону девушки предупреждающий взгляд, он пошел по тропинке, ведущей к городку.
Лапина послушно плелась вслед за профессором, едва не падая от усталости. Единственным ее желанием было как можно быстрее добраться до дома и завалиться спать, однако его осуществлению мешали ноги, которые все меньше и меньше желали слушаться, и веки, норовившие вот-вот закрыться. Даже белый свет “Lumen”, которым Снейп освещал дорогу перед собой, нагонял тоску и сонливость. На девушку уже не действовали ни косые взгляды зельевара, ни его грубые оклики с просьбой поторопиться, чтобы не остаться ночевать в лесу. Если утром она могла спокойно идти в ногу с профессором, походка которого была грациозной и стремительной одновременно, то теперь она на несколько шагов отставала от него, хотя мужчина, тоже уставший за день, шел не так быстро, как десятью часами ранее.
Постепенно расстояние между ними увеличивалось, и Снейп все чаще был вынужден останавливаться и ждать девушку, из-за которой не мог теперь попасть домой раньше, чем хотелось бы. Анна видела, что он зол на нее, но ничего не могла с собой поделать. После нескольких часов напряженного мыслительного процесса голова отказывалась работать в полную силу, реакция притупилась, мир воспринимался, словно сквозь пелену.
— Профессор… — выдала наконец-то Лапина после очередной заслуженной порции оскорблений. — Извините… но я больше не могу… Давайте лучше аппарируем…
— Чтобы я потом еще целый час откачивал вас после аппарации? — бровь зельевара взметнулась вверх. — Я вообще-то тоже спать хочу, и меня совершенно не радует перспектива отложить долгожданный отдых на неопределенный срок.
— Но… — девушка сделала еще несколько шагов вперед, не сильно разбирая направление, и упала бы, если бы профессор не схватил ее за руки. — Спасибо, сэр… Может, вы просто оставите меня здесь… и наколдуете охранные чары… а утром я сама найду дорогу до дома… — она не заметила, как уже почти висела на зельеваре.
Нельзя сказать, что Снейпа не порадовала подобная идея, но было в ней что-то неправильное. Да, эта идея глупая, именно глупая. Ведь что еще, кроме глупости, может прийти в голову девице, засыпающей на ходу. Нет, он вовсе не отличался благородством Гриффиндора или добротой Хаффлпаффа, просто ему совершенно не хотелось идти на следующий день и разыскивать эту девчонку, за которую он волей случая должен нести теперь ответственность. Одновременно он заметил, что Лапина не вызывает навязчивого желания оттолкнуть ее. Что ж, это упрощает дело.
— *Stupefac!* — простое невербальное заклятие, и девушка обмякла у него на руках.
Подняв ее, Снейп продолжил путь. К его удивлению, ноша практически не повлияла на скорость передвижения, только вот держать палочку стало неудобно, поэтому пришлось полагаться на выработанное годами умение различать предметы в темноте.
Придя домой, он отнес Анну в ее комнату и бережно положил на кровать, укрыв пледом. К своему удивлению, он обнаружил, что вовсе не испытывает особого облегчения оттого, что сложил наконец-то ношу со своих рук. Мало того, нести девушку на руках оказалось не только не противно, но и… даже приятно. Что это? Нереализованное когда-то желание любить и защищать? Помутнение рассудка в результате постоянного переутомления и недосыпания? Только бред — другого объяснения его ощущениям нет. Помедлив, Снейп в последний раз, когда его никто не видит, позволил себе на время стать таким, каким он мог бы быть, сложись его жизнь иначе. Поправил плед, убрал прядь, упавшую на лицо девушки, провел костяшками пальцев по ее щеке и, резко одернув руку, пошел к себе. Завтра все будет, как положено…
Конец ретроспективы…
Да, Северус Снейп гордился своей ученицей, ее успехами, но его немало беспокоил тот факт, что: 1) разговаривая с ней или наблюдая за ней, он позволял себе любоваться ею, хотя, за исключением, пожалуй, глаз, в ней ничего примечательного не было; 2) он слишком часто соглашался с ней, она не вписывалась в канон тупых студентов; 3) его совершенно не раздражало ее присутствие. И он прекрасно сознавал, что сам себя загнал в эту ловушку. Из всего того, чему он ее учил, она напросилась только на зелья — скорее в силу профессиональной деятельности. Он сам предложил ей поехать в Хогвартс, сам взялся обучать магии, сам навязал ей изучение основ этикета — и, пожалуйста, как и она предсказывала, обосновывая свое нежелание изучать последний предмет, он теперь все больше обращает на нее внимание, а теперь, как показала практика, считает ее и привлекательной. Мерлин, лучше она была бы тупой и неуклюжей, как раньше, и, желательно, страхолюдиной — и можно было бы спокойно жить дальше. Нет, наверное, вся причина в том, что здесь, в Паучьем тупике, ему больше не с кем было общаться (хотя склонности к общению зельевар никогда не замечал за собой), и он просто привык к ней. Интересно, смог бы он привыкнуть к присутствию рядом с собой Поттера, если бы пришлось жить с ним в одном доме? Нет, лучше об этом совсем не думать… Надо просто надеть привычную маску Ужаса подземелий и Сальноволосой Летучей мыши, которую он неизменно носит в Хогвартсе, и все станет на свои места. Он будет больше, чем достаточно, загружен работой, чтобы отвлекаться на посторонние мысли, а она затеряется в толпе студентов, где быстро найдет, с кем поговорить…
Объявив Лапиной, что он сделал все от него зависящее, чтобы она смогла успешно учиться в Хогвартсе, и что ему нужно подготовиться к новому учебному году, а также что домашняя библиотека полностью в ее распоряжении, Снейп ясно дал понять, что его лучше не беспокоить, и удалился к себе в лабораторию. Для Анны такое изменение в его поведении стало неприятной неожиданностью: все-таки, пусть несколько настороженные, но товарищеские, доверительные отношения куда лучше враждебного нейтралитета, который существовал между ними всю первую неделю пребывания ее в прошлом, и вновь возник теперь. Лапина не была экспертом в человеческих отношениях и потому не стала строить беспочвенных предположений о причине такой резкой смены настроения у зельевара, и благоразумно предпочла не расспрашивать последнего. Одно она знала точно: это никак не связано с их последней дуэлью, вернее, с тем, что она его победила, испытав свое собственное заклинание.
С зельеваром они, как и в первую неделю, виделись редко, даже обедали иногда в разное время. В лаборатории она проводила теперь очень мало времени — Снейп не желал лишний раз терпеть ее присутствие и приглашал только тогда, когда ему срочно нужен был ассистент (раньше, до того, как Лапина навязалась ему в таковые, он сильно недооценивал эту должность). Большую часть времени она проводила у себя в комнате — на улицу выходить было нельзя, да и желания не было — и отрабатывала невербальные чары и транфигурацию (профессор потребовал, чтобы она никак не смела напоминать о своем присутствии), а также изучала руны и нумерологию. И последняя вместе с трансфигурацией, естественно, давались ей труднее всего. Только когда Снейп уходил куда-нибудь по делам или на шабаш к Лорду, она могла позволить себе вздохнуть свободно и заниматься, чем душе угодно — насколько это было возможно в его доме.
И сегодня снова был один из таких дней, вернее вечеров, когда хозяин отсутствовал. Лапина сидела у себя в комнате за маленьким шатким столиком и изучала собственные арифмантические схемы, пытаясь понять, как тот или иной элемент геометрической формулы влияет на свойства заклинания. Да, такая типичная задача для курсовой — изучить зависимость “состав — свойства”. Закончив разглядывать чертежи, она потянулась, едва не упав с не менее шаткого стула. И тут обратила внимание на сидящую в углу жирную крысу. Да, крысы в этом доме ее порядком достали, особенно когда решили оккупировать ее территорию, и за это они поплатятся, — решила девушка, запустив в грызуна оглушающее заклятие. Крыса пискнула и упала навзничь, задрав лапки кверху. “Слишком легко, — подумала девушка, — даже неинтересно”: грызуны падали и околевали от простейших ударных заклятий.
Анна настолько увлеклась своей идеей очистить дом от мелких пакостников, что едва не проморгала уничтожение собственного конспекта: какая-то наглая и особо толстая крыса методично выгрызала листы из ее тетради, причем взгляд животного был, странно сказать, осмысленный, будто она читала записи.
— А ну брысь отсюда! — закричала Лапина. — Stupefac!
К удивлению девушки, данный представитель отряда грызунов оказался куда более проворным и сообразительным, чем его собратья, и ловко вывернулся из-под красного луча, зажав в зубах тетрадные листы — последнее поразило Лапину больше всего. Ну зачем крысе арифмантические схемы? Нет, она не допустит, чтобы плоды ее многодневного труда вот так глупо пропали. Анна до сих пор помнила, как готова была выцарапать глаза своему одногруппнику-лентяю, взявшему однажды ее конспекты перед семестровым зачетом и благополучно их потерявшему еще до зачета. Да, крыса однозначно попадает под раздачу…
Не особо церемонясь, Лапина принялась обстреливать животное слабыми ударными заклинаниями, но крыса все равно оказывалась быстрее и успевала убежать из-под обстрела. Грызун уже собирался уползти в свою щель под плинтусом в гостиной, но возникла небольшая проблема: тетрадные листы никак не хотели пролезать в узкую дырку в стене.
— Incarcero! — крыса так и не успела осуществить свой план по сворачиванию бумаги в трубочку, оказавшись в коконе из магических веревок.
— Слушай, крысеныш, а ты в курсе, что нехорошо воровать чужие вещи? — назидательным тоном проговорила Анна, наклонившись над маленьким пленником и подобрав с пола конспекты.
Что-то в этой крысе ей определенно казалось ненормальным: во-первых, животное действовало явно целенаправленно, иначе не стало бы выгрызать страницы целиком, чтобы утащить их потом в свой тайник; во-вторых, осмысленный, а в данной случае донельзя перепуганный взгляд черных глаз-бусинок; и, в-третьих, серебряная лапка. Крыса-мутант, решила девушка, хмыкнув. А если это животное способно совершать осмысленные и целенаправленные действия, то есть смысл покопаться в его мозгах…
— Legilimens!
И перед девушкой тут же понеслись черно-белые картинки, изображавшие, наверное, будни любой среднестатистической крысы: перебежки по темным норам и канализационным трубам, поиск еды. А вот кое-что поинтересней: крыса сидит на кухне и внимательно наблюдает за тем, как они со Снейпом завтракают. А вот это же животное прячется где-то в лаборатории и трясется от страху, как бы его не выбрали для опытов. Из просмотренных воспоминаний Лапина поняла, что крыса не так давно обитает в доме — не больше месяца, а также то, что ее обиталищем являлись в основном кухня и гостиная, реже — лаборатория и спальня Снейпа, в которой животное тоже что-то искало.
Анна усилила напор. Похоже, эта крыса и впрямь особенная, раз немного владеет окклюменцией: Она остановилась на одном из новых воспоминаний, которое, судя по очереди его появления, было относительно свежим.
… Это было темное, выложенное камнем помещение с низким сводом и горящим по стенам факелами. Скорее всего, подземелье какого-нибудь замка или тюрьма. Перед дрожащей от страха крысой возвышалась огромная фигура в черном бархатном плаще, украшенном серебряной окантовкой. Голову скрывал плотно надвинутый на лоб капюшон, а вокруг шеи обмоталась огромная, неприятно скалившаяся змея, всем своим видом показывавшая, что не прочь пообедать прямо сейчас.
— Вижу, ты последовал моим советам, Хвост… — раздался сверху холодный шипящий голос, которому вторила свернувшаяся кольцами змея, не выражающий повседневной озлобленности или раздражения, что было характерно для зельевара, когда тот пребывал в особо плохом настроении, но зловещий и пробирающий до костей.
— Д-да, Хозяин, — пропищал крыс (это был именно он), замирая под взглядом светящихся из-под капюшона глаз-щелок на уродливом, мертвенно-бледном лице, у которого, похоже, отсутствовал нос.
— То есть ты утверждаешь, что наш скользкий друг все-таки живет с той магглой? — последнее слово маг буквально выплюнул.
— Д-да, Хозяин. Но она оказалась ведьмой. Она несколько раз колдовала, — крысу явно залезли в голову, так как Лапина увидела еще один поток воспоминаний.
Она мысленно обрадовалась, что этот мерзкий грызун не увидел ничего по-настоящему серьезного: большую часть практических занятий Снейп устраивал где-нибудь за городом, а в доме она, как правило, учила теорию. И заодно сделала вывод, что этот тип со змеей — сильный легилимент. Наверное, как Снейп, или даже еще сильнее. Значит, второй господин нашего уважаемого зельевара, известный как Темный Лорд. Вот почему за неделю до похода в Косой переулок Снейп вернулся со своего шабаша едва живым, а тот блондин, Люциус, кажется, пошел обыскивать дом. Эта поганая крыса донесла на них! Последующие разы Северус приходил домой, будучи также измотанным и нервным, но относительно здоровым — видимо, выдерживал обычную проверку. Наверное, этот Люциус имеет большой авторитет среди Пожирателей, если Лорд поверил ему, а не Хвосту, раз решил, что Снейп живет один, а его (Люциуса) пригласил на дружеские посиделки.
— В последнее время Северус что-то утаивает от меня… — задумчиво произнес Лорд, погладив свою змею, отчего та завернула еще одно кольцо вокруг его шеи. — Продолжай следить за ним, Хвост. Добудешь доказательства и будешь вознагражден — Темный Лорд знает, как измерить верность. А теперь… Crucio! — тело пронзила дикая боль, крыса начала пищать и биться в конвульсиях. — Это чтоб запомнил, Хвост. Ха-ха! — до чего же противный смех был у этого Лорда. — А теперь отправляйся и не смей больше разочаровывать меня, — послав еще одно пыточное на прощание, великий темный маг скрылся в коридоре, взметнув полами своего широкого плаща.
Анна вынырнула из воспоминаний Хвоста. Она вовремя его перехватила, иначе… Она не стала представлять, что разгневанный Лорд сделал бы со Снейпом, но сегодня ночью стало бы на два трупа больше. Неожиданно в девушке поднялась волна мести: за попытку своровать конспект, на который она убила много времени и сил; за соглядатайство и доносительство, которое могло стоить зельевару жизни — последнее Лапина никак не могла допустить в своем сознании. Да, этот гаденыш заслужил наказание, и она сделает это. Глубоко вздохнув, девушка нацелила палочку на крысу и произнесла:
— Avada Kedavra!
Ярко-зеленый луч попал крысе прямо в голову. Животное пискнуло и спустило дух, подобно его собратьям. На долю секунды вспыхнуло зеленовато-голубое сияние, и на месте крысы оказался небольшого роста некрасивый мужчина с маленькими, теперь навечно застывшими водянистыми глазками, редкими волосами на висках и затылке, сутулыми плечами и серебряной рукой.
Увидев сию картину, Анна обреченно осела на пол и беззвучно затряслась в истерике. Она в первый раз, осознанно убила человека. Она сама этого захотела. И что-то внутри ей подсказывало, что с этим нужно смириться: пути назад нет.
* * *
Сегодня Люциус Малфой давал бал в одном из своих поместий. Казалось бы, чрезвычайно глупо предаваться светским забавам, когда магическое сообщество стоит на пороге войны, и твоя семья первой может попасть под удар с обеих сторон. Но у Главы рода Малфоев были свои планы на жизнь.
После прошлогоднего фиаско в Отделе тайн немало времени и средств он потратил на то, чтобы не сесть в Азкабан и восстановить свою репутацию. Позже его примеру последовали и остальные Пожиратели, которым было что терять. Благотворительные балы, крупные пожертвования больнице св. Мунго и приюту для сирот при Министерстве Магии, спонсорская помощь самому Министерству — Темный Лорд смотрел сквозь пальцы на проводимую его слугами кампанию по обелению самих себя. Он знал, что таким образом эти презренные трусы обеспечивают себе тылы, пути к отступлению, потому что сомневаются в нем, великом Лорде Вольдеморте. И они уже получили свое заслуженное “Crucio”. Но, в то же время, видел в этом некое преимущество — а именно возможность постепенно и незаметно захватить власть так, что и понять никто не успеет, что и как произошло. И потому разрешал своим Пожирателям действовать на собственное усмотрение, незаметно стравливая их между собой и заставляя шпионить друг за другом.
Снейп молча стоял за колонной, скрестив на груди руки и наблюдая за гостями. Он уже успел обменяться дежурными приветствиями со всеми гостями, сделать комплимент красоте и гостеприимству хозяйке дома, поинтересоваться успехами и сделать наставления младшему Малфою и, по совместительству, крестнику и осушить бокал отличного эльфийского вина за беседой с Малфоем страшим. Все приличия исполнены, теперь можно было заняться собственными делами.
Свою позицию он считал крайне удачной: формально он находился на террасе, дышал “свежим воздухом”, как посоветовала ему Нарцисса. Он стоял в тени, поэтому его легко было не заметить в полумраке ночи. И рядом с колонной было высокое стрельчатое окно, сквозь которое можно было отлично обозревать панораму большой гостиной Малфой-Мэнора. Среди гостей были друзья Малфоев с семьями и родители некоторых его учеников — Забини, Нотты, Паркинсоны, Буллстоуды, Гринграсс, Крэббы и Гойлы — со Слизерина, Скримжеры и Смиты — с Хаффлпаффа, Турпин и Эджком — с Равенкло. Люциус гордо вещал министру об очередной благотворительной программе. Гордая миссис Малфой лишь слегка кивала в поддержку мужу. Говорили в основном ни о чем, как это и бывает на подобных мероприятиях — не обсуждать же свои темные пожирательские делишки при министре и его сторонниках.
Молодежь сосредоточилась в другом конце зала и вела свои разговоры. Среди них присутствовали и члены немецкой делегации, которую Снейп и Лапина видели тремя неделями ранее в Косом переулке. Их куратор, Отто фон Генниген, сидел в кресле, не спеша, потягивал вино, изредка прислушиваясь к разговору Малфоя старшего и Скримжера, и параллельно беседовал с родителями Лизы Турпин и сестер Гринграсс. Одетый с иголочки Бранау о чем-то хвастался перед Драко, Теодором и Блейзом. Те отвечали заинтересованностью pro forma и завистью de facto. Еще трое держались своего рода национальным анклавом. Юноши, оба потомственных аристократа, держались уверенно и с достоинством, в то время как девушка, несмотря на, буквально, ангельский лик и красивый наряд, чувствовала себя будто не в своей тарелке и постоянно нервничала. Было видно, подобный выход в свет состоялся для нее впервые. Как и Бранау, они все собирались поступить на седьмой курс Хогвартса, чтобы официально подтвердить свое магическое образование.
Вскоре заиграла музыка, и начались танцы. Первыми, как положено по этикету, начали Люциус и Нарцисса, за ними пошли Скримжеры, Эджкомы и Смиты, потом все остальные. Молодежь танцевала отдельно. Северус вернулся в зал и, удобно устроившись в кресле стиля барокко, сделал вид, что читает, продолжая наблюдать за происходящим. Зная, что ничего важного из разговоров взрослых он не услышит, и что Люциус сам ему выдаст стоящую информацию при беседе tête-á— tête у него в кабинете, Северус переключил свое внимание на подростков. Бранау вначале ни с кем не танцевал, Драко пошел на танец вместе с Пэнси Паркинсон, Карл Шенбрюнн, тот самый красавец-шатен, которого Лапина приняла вначале за Бранау, вел златокудрую Элизу Миллер. По тому, как парень вел себя, как предупредительно и нежно относился к девушке, было видно, что он воспитан в лучших традициях культа благородного рыцаря и прекрасной дамы. Еще один немец, рыжеволосый Лотар фон Визерхофф, уже пытался заигрывать с Лизой Турпин. Когда первый танец закончился, Малфой с Паркинсон подошли к Бранау для разговора, после чего заговорщически захихикали, словно затевали какую-то пакость. Пары поменялись: Драко стал с Элизой, Бранау с Паркинсон, а Шенбрюнн с Дафной Гринграсс. Все шло, как обычно, пока Миллер неожиданно не запнулась, словно под действием “Impedimenta”, и упала, наступив на край слишком длинной шелковой мантии. Малфой, видя, что взрослые не обращают на них внимание, даже не помог девушке подняться — за него это сделали Визерхофф и Шенбрюнн, — а только поморщил нос и демонстративно начал отряхиваться белым батистовым платком.
— Я думал, что грязнокровки, если им выпала такая честь, как оказаться в высшем обществе, хотя бы прилично себя вести научатся, — пренебрежительно сказал он, вытирая руки; стоявшие рядом Кребб, Гойл, Паркинсон, Буллстоуд и Смит глупо заржали.
Нет, Малфой определенно перегнул палку, решил Снейп и встал со своего места, чтобы предотвратить назревающий скандал. Однако, к тому моменту, как он подобрался к эпицентру событий, подростки сами почти решили проблему.
— Заткнись, Малфой! — грубо сказал ему Визерхофф. — Посмотрим еще, кто о кого обмарается! — и сделал шаг вперед, чтобы нанести предупреждающий удар. — Типичный гриффиндорец.
— Не торопись, Лотар, — Карл отодвинул Визерхоффа и, гордо, подняв голову, посмотрел в бледное лицо наследника рода Малфоев. — Малфой, ты знаешь древние обычаи гостеприимства и знаешь, что ждет нарушившего их, — холодный голос юноши звучал спокойно и уверенно, он определенно знал, о чем говорил: согласно вышеупомянутым обычаям, все гости, пребывавшие в доме, находились под защитой хозяина и формально считались его родственниками. — И потому я говорю тебе: проси прощение у Элизы…
— А если не попрошу? — Драко хитро прищурился; он уже понял, чем ему может грозить неисполнение просьбы, как и то, что если он переступит через себя и исполнит ее, то предстанет в донельзя позорном и глупом положении перед однокурсниками.
— Тогда твой отец как хозяин дома должен будет сделать это, — закончил Шенбрюнн.
Лицо Малфоя из просто бледного превратилось в мертвенно-бледное. Он совершил глупость — он только сейчас это понял. Он только что подставил под серьезный удар всю семью — перед министром и иностранными гостями. Забылся, здесь не Хогвартс, где ему практически все сходило с рук, и где можно было спокойно унижать грязнокровку Грейнджер — все равно взыскание будут отрабатывать ее дружки, а не он. За них же, — взгляд переметнулся на приближавшегося к ним Геннигена, — есть кому постоять.
— Мистер Малфой, — строго произнес зельевар, опередив немца, — с вами хочет поговорить ваш отец.
Мерлин! Как же ему надоело покрывать Драко. Да, он декан Слизерина и обязан защищать своих змеек. Да, глупые гриффы сами виноваты, что сразу начинают вестись на его провокации и махать кулаками. Но некоторым выходкам, таким, как только что имела место быть, нет оправдания, и если бы не давняя дружба Люциуса Малфоя с профессором зельеварения, Драко вел бы себя тише воды, ниже травы, либо был бы наказан до конца учебы в Хогвартсе.
— Мисс Миллер… — теперь ему придется взять на себя ответственность за поступок Драко (пусть тут не обошлось без участия Бранау), за то слово, что произнес он сам когда-то, за слово, что разрушило его жизнь…
Девушка, до этого аккуратно удерживаемая за плечи Шенбрюнном, вытерла слезы и посмотрела на Снейпа перепуганными голубыми глазами, не зная, чего ей ждать еще. Приобнявший ее Карл, напротив, смотрел с вызовом, готовый снова защитить девушку, но пока молчал.
— Мисс Миллер, я прошу у вас прощение за несоответствующее поведение своего студента и обещаю проследить, чтобы подобные случаи не повторялись впредь.
— Спасибо, господин профессор.
Элиза с благодарностью взглянула в черные глаза профессора и тут же поспешила отвести взгляд. Карл лишь молча кивнул в знак согласия и, сказав по-немецки, что им пора идти, под руку увел ее из зала.
Мужчина проводил пару взглядом. Если не считать того, что он заступился за магглорожденную, перед ним сейчас был настоящий слизеринец, истинный аристократ. Если же считать, что может говорить о стремлении к справедливости, то он может попасть в Гриффиндор, куда уже почти записался его рыжий друг. Мерлин! Почему все рыжие учатся исключительно в Гриффиндоре? Одна уже давно мертва, забрав его сердце с собой в могилу, а все остальные регулярно изводят его своими выходками, желая насолить мерзкому преподавателю зельеварения. Девочка, напротив, слишком добрая, пугливая и впечатлительная — прямая дорога в Хаффлпафф.
После того, как большая часть гостей отправилась по домам, а оставшиеся удобно разместились в любезно предоставленных леди Малфой комнатах, Люциус позвал Снейпа к себе в кабинет для приватной беседы.
Кабинет, обставленный в стиле Позднего Возрождения, выглядел как всегда: высокие панели из дуба, несколько портретов в позолоченных рамах, высокие книжные шкафы, украшенные округлыми резными фронтонами сверху, тяжелые темно-синие портьеры на окнах с квадратным плетением, поставленные в центре комнаты углом два стола, широкие мягкие кресла также с темно-синей обивкой и резными деревянными подлокотниками, тяжелые золотые канделябры, освещавшие помещение. Мужчины уселись в кресла. Люциус позвал домового эльфа, и тот подал им наполненные дорогим вином бокалы. Разговор начался с обычного светского пустословия, постепенно перекинувшись на прошедший вечер.
— … Разочаровался я, друг мой, в немцах, — задумчиво сказал Люциус, налив себе еще вина. — Сплошной Гриффиндор и Хаффпафф. Только один Бранау вызывает уважение.
— Только потому, что племянник Мальсибера и успел выслужиться перед Лордом, — подумал про себя Северус, а вслух добавил: — Доживем до распределения и посмотрим, Люциус. — Про Шенбрюнна он говорить не стал.
— Северус, ты поспешно привел Драко ко мне. Что у них случилось? Если мне не изменяет память, буквально сразу же ушли немцы, дав понять, что не особо желают иметь с нами дело.
— Насколько я понял, — спокойно говорил Снейп — сказывался многолетний опыт шпиона, — кто-то обидел Миллер, и виноватым сочли Драко. Я подошел, когда уже все закончилось, и отослал его к тебе, чтобы он не наговорил глупостей.
— Ты мудро поступил, Северус… — Малфой, не спеша наслаждался уже третьим бокалом вина, в то время как Снейп не успел осушить и первый. — Геннинген не такой уж хороший союзник, так что мы немного потеряли, позволив им легко уйти, а Бранау уже в наших рядах…
Далее беседа перешла в обсуждение службы у Темного Лорда.
— За тобой следят, Северус, — лицо Малфоя старшего неожиданно стало серьезным, а сам он выпрямился в кресле, — говорю тебе как друг.
— Спасибо, Люциус, — бесстрастно ответил Снейп.
— Я серьезно, Северус. Если сегодня к утру тебя вызовет Лорд, то знай: ты больше не жилец.
Лицо зельевара по-прежнему оставалось каменным. Сколько раз он был на пороге смерти и ускользал от нее? Но именно сейчас он боялся смерти, именно сейчас ему почему-то стало страшно за свою пустую никчемную жизнь. Неважно, у него есть дела более важные, чем собственные страхи.
Сухо попрощавшись с Малфоем, Снейп аппарировал в Антворд. Пока он дойдет до дома у него есть время подумать… Первым делом они перемещаются в Принс-Мэнор. Там он объясняет Лапиной, что от нее требуется, пишет завещание, переводит на нее систему охранных и сигнальных чар. Фактически это означает, что поместье должно будет признать ее как члена семьи. Ладно, с этим потом разберемся. Ведь утром ему будет абсолютно все равно.
Вот он оказался на пороге дома и открыл дверь. Времени нельзя терять ни минуты. Тишина и мрак, царившие в гостиной, неприятно поразили его. Неужели эта девчонка отправилась шататься по улицам? Ей одного раза мало было? Нет, она достаточно умна, чтобы сидеть дома и не высовываться. Неужели его “коллеги” успели побывать у него дома? Сердце пропустило удар. Страх за собственную жизнь моментально испарился.
Успокаивало то, что, кроме него, никого из Пожирателей в доме, во всяком случае на первом этаже, не было — иначе его атаковали бы заклинаниями. Произнеся “Lumen”, он осторожно принялся обследовать комнату. Нашел пару крысиных трупов. Перевел свет дальше. Около шкафа сидела Анна и, казалось, совершенно ни на что не реагировала. Взгляд остекленевших глаз устремлен куда-то в пустоту, на щеках еще не успели высохнуть слезы, подергиваются плечи, палочка лежит рядом на полу. Ее пытали, но она отбилась?.. Свет выхватил из темноты чей-то ботинок. Даже если она кого-то убила — правильно сделала, нельзя оставлять в живых врагов, пришедших по твою душу.
Северус покачнулся, когда понял, чей труп он рассматривает. Питер Питтергрю, предатель Хвост! Вот кто за ним шпионил весь этот месяц, если не больше. Вот из-за кого ему доставались усиленные Круциатусы и глубокая легилименция. Из-за кого погибла Лили Эванс… — Снейп проглотил подступивший к горлу ком (ведь в смерти Лили он сам был частично виноват) и перевел взгляд на сидевшую в углу девушку, которая чуть не оказалась в могиле по милости этого крысеныша. Убила, не оставив следов. В анимагической форме. Непонятно только, для чего нужно было использовать непростительное, если достаточно было выстрелить оглушающим? Ладно, выясним это позже, визит к Лорду все равно откладывается на неопределенный срок.
Мужчина подошел к девушке и, взяв ее на руки — в таком состоянии она явно не способна была передвигаться, — усадил на диван. Влил ей в рот успокоительное и зелье для ясности ума. Откашлявшись, девушка несколько раз моргнула, постепенно возвращаясь в реальность. И, обхватив себя руками, принялась раскачиваться из стороны в сторону, осознавая, что сотворила каких-то пару часов назад. Снейп вернул ей волшебную палочку.
— Я… я убила человека… — тихо проговорила девушка, продолжая обхватывать себя руками, из глаз вновь покатились предательские слезы.
— Да, это плохо, что ты убила, — как можно спокойней попытался объяснить мужчина, — но ты правильно поступила. Если бы ты этого не сделала, то сегодня утром тебя бы убили, — он не заметил, как резко перешел на “ты”.
— И вас, — добавила Лапина, достав из кармана смятые арифмантические схемы. — Он хотел их украсть, чтобы показать Лорду. Он обещал ему награду за вас. Я разозлилась, когда увидела все это в его мыслях, и убила… убила… — и вновь начала раскачиваться, а из глаз хлынули слезы.
— Ш-ш-ш, не надо, — мягко сказал Северус, прижав Анну к груди, гладя ее рассыпающиеся русые волосы — кто бы мог подумать, что злобный декан Слизерина, как какой-то хаффлпафец, самолично успокаивает чересчур впечатлительную девицу, — ты правильно сделала. Ты спасла себя и меня. — Девушка отстранилась от него и посмотрела в глаза. — Даже, если бы ты просто оглушила или связала его, то я убил бы собственноручно. И тоже Авадой. — Проведя рукой в последний раз по ее волосам, он разомкнул объятия и встал с дивана, вновь надев маску Ужаса подземелий. — Надеюсь, теперь, когда вы успокоились, мисс Кайнер, мы способны трезво рассуждать?
— Д-да, надеюсь… — ответила девушка, уставившись в пол.
— Тогда поднимайтесь и собирайте вещи. Мы отправляемся в более безопасное место.
— А тело? — так же задумчиво спросила девушка. — Я не хочу уничтожать его здесь.
В ответ зельевар трансфигурировал тело Хвоста в камень и отправился в лабораторию. Время пошло. Ближе к рассвету пара вышла из дома, неся уменьшенные чемоданы. Вначале они, петляя по узким улочкам города-призрака, пришли на свалку, где оставили камень, уничтожив его модифицированным дезинтеграционным заклинанием, потом, так же петляя, вышли на один из пустырей на окраине города. У них не было с собой метел или портключа — за сборами не успели сделать. Они не ждали первого утреннего автобуса — по старой, раздолбанной дороге, ведущей в Антворд, транспорт не ходил уже лет десять. Снейп предупредил, что они будут аппарировать. Анна молча кивнула в ответ и послушно подала руку — с навыками парной трансгрессии она была уже знакома — и в следующее мгновение они оказались перед воротами Принс-Мэнора.
1) Керидвен — древняя кельтская богиня плодородия и природного равновесия.
2) (лат.) Расщепляю навечно, да исчезнет в пустоте.
3) (лат.) Пытка, мучение
4) (лат.) Гниение плоти (более точный контекст — внутренних органов)
5) (лат.) Рассекаю изнутри (по действию — то заклинание, которым Долохов поразил Гермиону в Отделе Тайн, в конце пятой книги).
6) Модифицированный вариант смертельного проклятия. Можно блокировать высшими щитами. По своему действию напоминает светящийся зеленый шар, взрывающийся при достижении цели. Похожим заклинанием Питтергрю мог уничтожить 12 магглов вскоре после гибели Потеров от руки ЛВ.
7) (лат.) Латы, панцирь
8) (лат.) Панцирная сфера
9) (лат.) Щит Паллады
10) (лат.) Щит
11) (лат.) Защищаюсь усиленно
12) (лат.) двойной
13) (лат.) Сжатый воздух
14) (лат.) Остолбеней через поток
15) (лат.) Раны да исцелятся
16) (лат.) Тьма, что в душах здесь присутствующих суть, приди в тумане темном
17) (лат.) Свет наибольший и огнем мощный
18) (лат.) Раны да исцелятся через поток силой воздуха и воды
19) (лат.) Тьма ушла, и день возвратился
20) (лат.) Солнечный свет
21) (лат.) Щит Паллады, дождь источающий
22) (лат.) Плоть да излечится и очистится
23) (лат.) Рана к ране, плоть к плоти, кровь возвратилась.
13.02.2011 Глава 7. Хогвартс-Экспресс (как ни банально)
Поместье производило гнетущее впечатление. С одной стороны, типичный мрачный готический особняк — это даже немного привлекало Лапину, ибо ей нравилась подобная архитектура (вспомнился старый сталинский дом с элементами неоготики напротив театра Джигарханяна в Москве); с другой стороны, уж очень холодными и неприветливым казалось их новое со Снейпом жилище. Дом словно намекал, что не рад новым жильцам и, особенно, девушке. И, хотя Северус уверил ее, что в доме нет ни приведений, ни чудищ, Анна боялась лишний раз выходить из отведенной ей комнаты без зельевара. Ей всюду мерещились какие-то странные звуки и шорохи, а на верхних этажах кто-то или что-то протяжно завывало, хотя это мог быть и ветер, гулявший по необъятным коридорам особняка. Но противнее всего было находиться в так называемой Галерее Предков, путь через которую лежал на первый этаж и в подземелья. Анна теперь гораздо лучше понимала, в кого пошел Северус Снейп: большинство изображенных на портретах магов имело такие же черные глаза и черные волосы, такие же каменные выражения лиц, только более надменные и чопорные, и явно предпочитали черные наряды, пусть это бала дань моде и приличиям тех далеких времен /1/. И, хотя портреты почти все время неподвижно сидели в своих потускневших от времени рамах, Лапиной всегда казалось, что они каждый раз, когда она проходила по коридору, провожали ее брезгливым взглядом и имели такое кислое выражение лица, будто каждый проглотил по целому лимону сразу. Конечно, грязнокровка пожаловала в дом древней семьи Принсов.
Для житья они со Снейпом устроили всего несколько комнат — гостиную, столовую, кухню и спальни. На наведение порядка в оставшейся и довольно большой части дома ни у кого из них не было ни времени, ни желания, тем более что, как выразился зельевар, он и сам не знает всех тайн своего родового поместья. Анне было запрещено заходить в библиотеку, ибо неизвестно, какие на нее, а также на содержащиеся в ней книги, могут быть наложены охранные заклинания, подниматься на чердак и спускаться в подземелья. Исключение составляла только лаборатория. Впрочем, девушка не жаловалась. Она не была любительницей погулять, не стремилась к приключениям, не была библиофилкой и читала книги в весьма ограниченном количестве — только то, что ей непосредственно было нужно по работе/учебе или вдруг случайно показалось интересным. И книги, которые они взяли из дома в Антворде, вполне удовлетворяли ее потребности.
Плохо было только то, что не включался ноутбук, хотя его запаса электроэнергии хватило бы еще на час работы. А ведь его было так удобно использовать для построения и последующей подгонки графических формул заклинаний в Excel и Sigma Plot: Анна хоть была девушкой умной, во всяком случае так считал ее шеф, немногочисленные друзья, Лютер, и иногда намекал Снейп, но не настолько, чтобы с нуля изобрести свои заклинания, особенно при ее познаниях в нумерологии. Некоторые заклинания она просто модифицировала, правильно изменив с n-го раза арифмантическую формулу методом подгонометрии, как говорили у них на факультете, где-то интуитивно догадывалась, какое именно движение палочкой нужно совершить. А по элементальной магии, к которой, по словам мастера волшебных палочек Олливандера, у нее были способности, было приобретено в Лютном переулке и проштудировано огромное и довольно старое пособие. Впрочем, последнее было написано довольно сухим и витиеватым языком, моментально навевавшим сонливость, поэтому Лапина ограничилась лишь просмотром картинок и изучением схем, сделав выводы, что: 1) элементальная магия — вещь довольно древняя и до сих пор мало изученная; 2) являясь сама по себе нейтральной и отображающей природные стихии, большинством волшебников она причислялась к темной и потому запрещенной магии — банально в силу невежества и страха перед неизвестным; 3) для воспроизведения большинства элементальных заклинаний требовалось начертить алхимический символ соответствующей стихии, иногда руну.
Обычно заклинания составлялись путем предварительного высчитывания точной арифмантической формулы, каждый элемент которой соответствовал определенному числу по системе пифагорейцев /2/, а влияние на свойства заклинания зависело от контекста остальных составляющих символов — получался настоящий герменевтический круг. Оперировать приходилось одновременно и декартовой, и сферической системой координат, большинство чисел при расчетах, как назло, оказывались комплексными /3/, поэтому Лапиной, которая не была сильна ни в маггловской математике, ни в магической нумерологии, приходилось вначале составлять лишь приблизительную, грубую формулу заклинания, потом отрабатывать ее на практике, оттачивая нужные движения и подбирая слова, и, получив удовлетворительные результаты, вносить изменения в исходные схемы, после чего переносить на компьютер, чтобы обработать в соответствующей программе как сложную математическую функцию. Конечно, можно было бы попросить помощь у Снейпа, создателя нескольких собственных темных заклинаний, но он, подобно ее шефу в лаборатории, лишь отмахнется и отправит читать книжки только потому, что ему в свое время никто не помогал, и он сам искал правильное решение.
* * *
Был один из последних августовских дней. Анна гуляла по саду, засунув под мышку учебник по нумерологии. Это было одним из немногих преимуществ Принс-Мэнора по сравнению с домом в Паучьем тупике — возможность выйти на улицу и походить вокруг особняка, посидеть на мраморной скамейке в увитой розами беседке, чтобы избежать гнетущую и слишком мрачную атмосферу дома.
Вообще, представляла себе Лапина, этот дом мог быть очень даже красивым, если привести его в надлежащий вид. Особняк, насколько позволяли судить ее скромные познания в искусстве, был построен в эпоху позднего Средневековья, не раньше XIII-XIV веков. Об этом говорили высокие, украшенные витражами стрельчатые окна в его основной части, практически полное отсутствие отделки в большинстве помещений — каменный пол, каменные стены, восьмигранные, переходящие в свод колонны; из “украшений” только резные деревянные панели и гобелены, а также жесткая, деревянная, но по-своему изящная мебель и простые, лишенные барочной массивности и многочисленных завитушек канделябры. Верхние этажи и некоторые боковые помещения были построены позже, уже в конце XV — начале XVII веков, о чем можно было догадаться по беленым потолкам, заметному преобладанию дерева в отделке, прямоугольным окнам с квадратным переплетом и наличию мягкой мебели классических форм. Не будучи включенными изначально в архитектуру особняка, пристройки эпохи Возрождения отличались отсутствием какого-либо порядка в расположении комнат, меньшим размером последних, а также путаной системой коридоров.
Снаружи дом был окружен огромным садом-лабиринтом, около выходов из которого располагались готические каменные, увитые розами беседки, в одной из которых, недалеко от парадного входа, предпочитала проводить время Лапина. В заросший за много лет лабиринт она благоразумно предпочла не соваться не столько из-за возможных находящихся там ловушек, но и потому что могла банально потеряться и не вернуться, ибо на всю территорию поместья было наложено антиаппарационное поле. Да и искать там было нечего, а искать она очень не любила — главным образом потому, что зачастую не могла найти то, что лежало у нее под носом.
Анна уже подошла к крыльцу, как вдруг заметила боковым зрением что-то светящееся позади себя. Девушка резко развернулась на 180 градусов в надежде увидеть источник света, но тот был скрыт высокими зарослями бирючины. Лишь легкое серебряное сияние выдавало его примерное местонахождение. Поддавшись любопытству, Анна двинулась навстречу сиянию. Свернула с вымощенной камнем и выщербленной травой аллеи, вдоль которой стояли статуи древних волшебников, и направилась к лабиринту. Она долго шла вдоль живой изгороди прежде, чем понять, что ей необходимо зайти в лабиринт, чтобы увидеть таинственный источник света, который, к ее удивлению довольно быстро перемещался в пространстве, которое, однако, было ограниченным, что давало слабую надежду не заблудиться в лабиринте.
Лапина ступила между двух бирючинных стен. Ее сердце пропустило удар: все-таки не каждый день она совершала такие рискованные поступки. Сделала еще несколько шагов вперед, продолжая оглядываться по сторонам. Все звуки снаружи стихли, был слышен лист шелест листьев и тихий шорох шагов. Под ногами кружил ветер, поднимая с земли опавшую листву.
Анна понимала, что ей пора свернуть налево, но прохода, как назло, не было. Только прямо и направо. Можно было, конечно, прорубить зелень и срезать путь, но идея эта показалась девушке слишком грубой и варварской, так что пришлось идти обходными путями. Временами сияние пропадало, и Лапина начинала думать, что уже окончательно сбилась с пути, и поспешно разворачивалась назад. Потом свет вспыхивал вновь в том же квадрате, и до девушки доходило, что она просто ходит кругами, то возвращаясь, то вновь идя вперед. Рискнув, она прошла немного дальше и заметила что-то вроде лазейки в стене: ветки в том месте были выломаны, образуя лаз. Скрепя сердце, девушка пролезла между двух кустов, оказавшись в темном проходе. Или это уже солнце начало садиться, и просто из-за туч его не видно? Лапина осторожно двинулась вперед, освещая себе путь волшебной палочкой и держась свободной рукой за ветви массивных кустарников. Было похоже, что в некоторых местах заросли бирючины переплелись, образовав арки и коридоры, что, однако, ничуть не добавляло оптимизма, ибо практически полностью закрывало верхний обзор. Пришлось замедлить ход и внимательнее присматриваться к прорехам в зеленой листве.
Где-то внизу, совсем ярко, полыхнули отблески серебряного света. Сердце девушки отчаянно забилось: она была совсем рядом. Следуя за всполохами, она мысленно вспоминала обратный путь, сознательно отодвигая на задний план мысли о скором гневе Северуса Снейпа. Вот спрашивается, что понесло ее в лабиринт? Серебряная вспышка? А если это место проклято? И фраза “Темные проклятия не дают светлое сияние или вообще светлую сферу” не будет оправданием.
Тропинка неожиданно повернула, и Лапина едва не столкнулась нос к носу… со светящейся серебряной ланью. Но что больше всего поразило девушку в этом прекрасном и гордом животном, так это печальные глаза, полные затаенной боли. Анна протянула руку к мордочке животного, но оно резко отпрянуло и, неслышно поскакало прочь, не касаясь копытами земли. Девушка побежала вслед за ланью, спотыкаясь о выпирающие между разрушенных плит корни и едва вписываясь в слишком крутые повороты. Да, по грациозности ей было сейчас слишком далеко до серебряной лани, да и внешний вид оставлял желать лучшего, но последнее мало заботило девушку.
Неожиданно лань замерла, и Лапина чуть не врезалась в нее. Осторожно выглянув из-за лани, она увидела что-то наподобие небольшой, изрядно заросшей поляны и находящегося на ней высокого человека в черной мантии. Надо же, профессор Снейп, оказывается, любит гулять по лабиринтам за компанию с серебряной ланью? Девушка обошла животное и вновь попыталась его погладить, но оно снова отскочило и подбежало к Снейпу.
— Что вы здесь делаете, мисс Кайнер? — сухо спросил он. — Кажется, я запретил вам заходить в лабиринт.
— Я пошла за серебряной ланью, сэр, — ответила девушка, выставив средние по силе щиты в надежде, что с такого расстояния зельевар не сможет ее, как следует, пролегилиментировать, — но она все время от меня ускользала.
— Вы слишком темная для нее, — так же сухо ответил профессор — видимо, полуправда его устроила, — и посмотрел на лань.
Даже с расстояния в тридцать шагов, в закатной полутьме было видно, как изменилось лицо профессора. Исчезла каменная маска, и губы изогнулись в практически незаметной полуулыбке, а в черных глазах появилось что-то вроде обожания, благоговения… и боли, затаенной грусти, точно такой же, как в глазах у лани.
— Не больше, чем вы, профессор, — улыбнулась девушка и, воспользовавшись тем, что мрачный зельевар временно подобрел, быстро сократила разделявшее их расстояние и легонько провела рукой по холке лани.
Животное перевело свой удивленный взгляд на Лапину и хотело снова отпрянуть, но, очевидно, убедившись в добрых намерениях подошедшего к нему незнакомого человека, позволило погладить себя. Его светящаяся шерсть на ощупь оказалась приятной, мягкой и невесомой. Осязаемой, но нематериальной.
Снейп даже не пытался скрыть удивление, когда увидел, что Лапина дотронулась до его Патронуса, которого он сам, как память о Лили Эванс, сделал для себя священным и неприкосновенным, превратил в табу. Через пару минут Анна отошла от серебряной лани, и та растворилась в воздухе, погрузив окружавший ее мир во тьму.
— Простите, сэр, — сказала девушка с явной заинтересованностью в голосе, — а как вы вызвали ее?
— Это… заклинание Патронуса, мисс Кайнер, — задумчиво ответил зельевар, пытаясь осмыслить дерзкую выходку своей ученицы: с одной стороны, она посягнула на святое, и за это… стоп, он не знает, какое наказание для нее придумать (прямо как тогда на последней дуэли, которую он проиграл); с другой, Лань, Лили, ее приняла, так что карательные меры отменяются.
— Высшая Светлая магия?
— Да, мисс Кайнер. Это заклинание доступно только достаточно сильным волшебникам и требует сильной концентрации сознания и определенного эмоционального настроя. Однако, если учесть ваши… кхм… успехи, — Снейпу по-прежнему было непривычно хвалить кого-либо, — то оно не должно вызвать у вас затруднений. Чтобы сотворить это заклинание, вам необходимо сосредоточиться на самом счастливом воспоминании, которое у вас есть, и произнести “Expecto Patronum”. Патронус, или Защитник, должен сам вылететь из вашей палочки в виде животного, которое так или иначе будет отображать вашу сущность.
— Сэр, а от чего должен защищать Патронус? Точнее, от каких именно темных сил? — Анна сознательно тянула время, старательно перебирая у себя в голове все воспоминания, которые можно было отнести к категории счастливых.
— Патронус служит защитой от дементоров. Надеюсь, вы знаете, кто это?
— Представляю.
— Дементор — это особое средоточие темной силы, бездны, поглощающей все счастливые переживания человека, — заговорил лекторским тоном Снейп, — оставляющее взамен лишь страх и ужас, самые плохие воспоминания. Патронус, как средоточие добра и радости, ограждает вас от влияния дементоров и прогоняет их. В редких случаях, когда сотворивший Защитника маг обладает очень высоким потенциалом, Патронус способен не только победить дементора, но и уничтожить его.
— Профессор, а насколько важно, какое именно воспоминание я выберу? Я имею в виду исходную причину или мотив, заставляющий переживать состояние радости.
— Радость, переживаемая вами, должна быть искренней и неподдельной. В этот момент очень важно защитить свое сознание о посторонних воспоминаний и эмоций, которые способно потянуть за собой ваше исходное воспоминание. Для этого вы должны использовать окклюменцию.
— Извините, сэр, но, боюсь, у меня ничего не выйдет, — обреченно, но уверенно произнесла Лапина, — я не помню ни одного радостного воспоминания, которое одновременно не было бы омрачено страхом того, что этот радостный момент вскоре пройдет или случится что-то плохое; или тщеславием, связанным с достижением желанного и ожидаемого результата; или осознанием того, что переживаемые чувства — неправильны и запретны. Мне даже иногда кажется, что я не умею радоваться искренне, по-настоящему…
Она успела заметить, как опешил от сказанного ею Снейп перед тем, как вновь надеть привычную каменную маску. Ей самой ее утверждение казалось абсурдным, особенно на фоне того, что Северус Снейп, человек, переживший, в отличие от нее, гораздо больше ужаса и боли, сумел отыскать где-то на задворках памяти по-настоящему счастливое воспоминание. Да, в ее жизни было не так много горя, как у некоторых, но не было и радости, ровно как и смысла. Сплошная серость, движение по течению…
— Мисс Кайнер, я не собираюсь стоять тут и выслушивать потоки вашего сознания.
— Можете пролегилиментирвоать меня, профессор, но ничего по-настоящему стоящего, радостного вы в них не найдете, — и снова его поразила спокойная уверенность в словах девушки.
— Раз вам нечего предложить, то идемте домой, — строго сказал Снейп. — Завтра утром я отправляюсь в Хогвартс, и я не думаю, что вы хоть несколько дней сможете продержаться здесь без меня: магия поместья вас не признает. В связи с этим я советую вам собрать вещи и быть готовой к завтрашнему утру аппарировать в Косой переулок, где вы проживете оставшиеся до первого сентября дни.
— Извините, сэр, — Анна старалась идти в ногу с зельеваром, — а существуют ли заклинания, аналогичные по действию Патронусу, но использующие иные свойства души?
— Да, существуют, мисс Кайнер. А теперь замолчите, пожалуйста.
Оставшуюся часть пути они прошли в тишине. Дорога, выбранная Снейпом, оказалась и проще, и короче, чем та, по которой изначально шла Лапина, пытаясь найти серебряную лань, и уже через десять минут они были в особняке.
После ужина каждый отправился к себе. Лапина, как и сказал ей Снейп, принялась собирать вещи. Их было не очень много, но, в то же время, они были достаточно дорогими, а некоторые из них — и вовсе бесценными. Взять хотя бы фолианты по ментальной и элементальной магии, Темным искусствам и защите от них, а также алхимический сборник редких зелий и снадобий — их сейчас практически нигде не найти, только в частных библиотеках или на черном рынке за баснословные суммы. Одежда — тоже недешевая, позволяющая выглядеть представительницей типичного, крепко стоящего на ногах среднего класса — не роскошно, просто, зато со вкусом и изящно. А ведь Снейп мог купить ей все самое дешевое, где-нибудь в магазине подержанных вещей, но, напротив, сделал так, чтобы ей было лучше и… приятнее. Даже счет в банке на нее открыл, причем на сумму, значительно превышающую необходимую для обучения в Хогвартсе.
Странный все-таки этот человек, Северус Снейп, контрастный, противоречивый. Вечно угрюмый, озлобленный, нетерпеливый, не упускающий случая впустить шпильку в чей-либо адрес и делающий это с таким мастерством, что адресат и сам начинает верить в то, что он полный идиот и ни на что не способный тупица. Таким был его “фоновый /4/” характер, который он демонстрировал на людях: Анна была уверена, да и сам зельевар дал ей понять, что не стал бы вести себя по-другому в ином окружении. Да, его нельзя было назвать добрым, милым и приятным в обхождении человеком. Впрочем, Анна и сама не любила людей, в которых сочетались и преобладали названные качества: уж слишком приторными, наивными и навязчивыми они порой оказывались — вспомнить хотя бы некоторых маминых знакомых — вроде бы нормальные, добрые люди, лично ей ничего плохого не сделали, но уже одним своим присутствием вызывают раздражение. Именно эта схожесть характеров и помогала ей при случае понять алхимика и сдержать свой гнев в ответ на его колкие и язвительные слова — ведь не больше, чем он ее, она может терпеть какую-нибудь Дарью Авдеевну, с которой, не окажись рядом мама, она бы никогда не стала разговаривать.
И хотя в силу последних событий ее отношения со старым миром отошли на второй план, но не переставали волновать. Вообще для девушки существовало теперь три мира: первый — ее дом, семья, родственники и тамошние знакомые, перед которыми, дабы лишний раз не ссориться (а Лапина была очень конфликтным человеком), она изображала хорошую и послушную девочку-отличницу и в большинстве случаев делала то, что от нее хотели, если это не шло совсем в разрез с ее принципами; университет, где, по сути дела, она могла заниматься, чем хотела, благодаря наличию свободного времени, которое могла со спокойной совестью потратить исключительно на себя, и где она нашла людей, которые могли ее если не поддержать, то хотя бы спокойно выслушать и понять; и, наконец, магическая Британия 1997-го года, которая ограничивается пока что обществом Северуса Снейпа. Да, и если учесть далеко не самые лучшие характеры их обоих, то, получается, они за два месяца даже ни разу не поссорились, точнее, Лапина просто пыталась подстроиться под его характер и не мешать ему, что оказалось гораздо проще, чем если бы она провела эти два месяца с семьей.
Где-то в Евангелии, где именно, девушка не помнила, было сказано: “По плодам их узнаете их”. Если рассуждать именно таким образом, отбросив тот самый “фоновый” характер зельевара, то, выходит, что Северус Снейп может быть вполне надежным и заботливым человеком, который проявляет свои хорошие качества только тогда, когда видит в этом реальную необходимость. Он — такой, какой есть, и не пытается казаться лучше. В этом Лапина тоже была с ним солидарна: она терпеть не могла делать вид, что она лучше, чем есть на самом деле. У добрых людей, как правило, больше проблем: их достают по поводу и без повода, просят совета, помощи, заранее зная, что им не откажут, и не думают о том, что у человека могут быть дела поважнее, чем решать чужие проблемы. А Снейп всего лишь пытается хоть немного облегчить себе жизнь, потому что его и так все достали. Он — слизеринец, а слизеринцы всегда ищут выгоду именно для себя или, во всяком случае, мотивируют этой выгодой свои поступки. Тем нее менее, если сосчитать то, что он сделал лично для нее, то получаем следующее:
1) спас от трех ублюдков на улице, к которым она угодила по собственной глупости;
2) оставил жить у себя в доме, хотя мог бы спокойно выгнать на улицу и избежать многих проблем: он ей ничем не обязан;
3) он покрывал ее на собраниях у маньяка Лорда, хотя мог бы запросто выдать и, опять же, облегчить свою участь;
4) он согласился обучить ее магическим наукам, потратив на это часть собственного времени, которого у него не так-то много, хотя, снова, абсолютно не был обязан делать это для нее;
5) когда она убила Хвоста, он мог бы просто отпоить ее успокоительными зельями, ведь ему, в конце концов, никто не проводил сеанс психотерапии, когда он совершил первое в своей жизни убийство, но вместо этого сидел с ней полчаса на диване и утешал ее, и его присутствие совсем рядом вовсе не казалось неприятным.
Итого: он помог ей адаптироваться в новом для нее мире, войти в него с максимально возможного для нее старта. И, пусть его нельзя назвать хорошим человеком, так же нельзя назвать и плохим — середина, нейтралитет, не черное, и не белое. Но темное.
Переодевшись в ночную рубашку, девушка нырнула под темное одеяло. На самом деле спать ей не хотелось, но заниматься чтением или рисованием не было ни малейшего желания, а поразмышлять о жизни можно и лежа в постели. Ее комната располагалась в более старой части замка, и потому в ней было предсказуемо холодно, особенно ночью. Каменные пол и стены, пара высоких стрельчатых окон с видом на поросшие хвойным лесом горы — поместье располагалось где-то в Шотландии, — немногочисленная резная мебель в готическом стиле, тяжелые сине-зеленые парчовые драпировки, украшающие комнату, высокие кованые подсвечники, покрытые патиной — она чувствовала себя совершенно чужой во всей этой средневековой обстановке, будто нагло пришла в иной мир и заняла чье-то место. Неудивительно, что поместье ее не признает — из книг по истории и традициям волшебного мира ей уже было известно, что многие места, в которых на протяжение сотен лет жили волшебники, обладали собственной магией и жили собственной жизнью, иногда наперекор воле хозяев.
Ее не торопился принимать новый мир, но и в старом мире она не могла уже жить так, как раньше — прямо революционная ситуация. Заявись она в лабораторию к Ивану Петровичу или к Сергею и расскажи, что с ней приключилось — да ей никто не поверит, в лучшем случае подумают, что у нее нервный срыв, и разыгралось больное воображение, в худшем — засмеют или скажут, что ей прямая дорога в Кащенко. А мама, казалось бы, самый близкий и родной человек, по крайней мере, так должно быть в теории, тут же начнет сокрушаться, что плохо воспитала ее в религиозном плане, раз единственная дочь пошла по кривой дорожке при первой же возможности. Раз ее мать, Галина Алексеевна, верила в Бога, то верила и в дьявола, и, следовательно, считала колдовство одним из проявлений его многочисленных козней. И тут бы начались бесконечные скандалы и хождения по всяким старцам и экзорцистам со словами: “Это для твоего же блага, доченька. Я же хочу тебе лучшего, я хочу, чтобы ты спаслась”. Да, а уж если рассмотреть ее жизнь с точки зрения религии, вернее, того понимания религии, которое, как правило, было распространено в пределах церковной ограды и которое ей пытались навязать, когда она приезжала домой на летние каникулы, то она вообще была ну просто великой грешницей. Колдовала — раз, использовала темную магию — два, убила человека (неважно, что тот оказался мерзавцем и предателем) — три, жила под одной крышей с чужим мужчиной — четыре, никого не любит и свою семью в частности (как иначе объяснить то, что она предпочитала как можно реже видеться с родными?) — пять, слишком высоко ценит свое личное время и пространство, чтобы делить его еще с кем-то — шесть, с католиками водится — семь, пропускает церковные службы и постится через раз — восемь. И так до бесконечности, ибо у каждого греха было еще много “подгрехов”, которые также считались за отдельные грехи. В общем, начнешь мыться и не отмоешься, а только лишний раз подумаешь, а надо ли оно тебе.
Лапина часто любила себе представлять различные гипотетические ситуации. Вот и сейчас, к примеру, вернулась бы она в свое время и приехала бы домой. Мать и отец-настоятель тут же благословили бы ее на причастие в ближайшие пару недель. А раз благословили, значит, надо выполнять. Не разрешение на действие, подкрепленное согласием авторитета, а, своего рода, приказ, “святое принуждение”, как называла это ее соседка по квартире в Москве. А перед причастием, как известно, надо на исповедь сходить, о своих грехах поведать честно-честно, ничего не утаивая. И тут вдруг окажется, что добрая девочка Анечка вступила на путь погибели и запуталась в сетях дьявола, и стала олицетворением зла для своего ближайшего окружения. Даже представить не получится, чтобы предприняли дома, узнай, кто она на самом деле.
За размышлениями Анна не заметила, как в дверь постучали. Девушка соскочила с кровати, ступив босыми ногами на пол. Холодно, зубы стучат, по телу пошли мурашки, но тапки совершенно некогда искать — стук раздался снова. А профессор Снейп — догадаться было несложно, ибо кроме них двоих в доме никто не живет, — ждать не любит. Схватив с кресла широкую темно-коричневую шаль из шерсти, девушка наскоро обернула ее вокруг шеи — и не холодно, и некое подобие одежды, — и открыла дверь, присев в легком книксене.
— Д-добрый вечер, п-профессор Снейп. Чем могу быть полезна в столь поздний час? — спросила Лапина, пытаясь посильнее укататься в шаль и не застучать зубами.
Можно, конечно, удивиться, как это невысокая хрупкая девушка впустила к себе в комнату мужчину, который был в два раза больше ее и, пользуясь своим преимуществом в силе, мог запросто сделать с ней, что угодно. Но, во-первых, в таком случае, Лапина могла бы защититься с помощью магии; во-вторых, она знала, что Северус Снейп никогда не совершил бы что-нибудь подобное, особенно если учесть тот факт, что она являлась его ученицей; в-третьих, она сама себя считала фригидной и непривлекательной, если судить по ее отношениям с мужским составом однокурсников. Так что слизеринский профессор пришел, скорее всего, проверить, собрала ли она вещи, и вставить пару неприятных комментариев на тему того, что она опять что-то сделала неправильно — в общем, все, как обычно.
— Мисс Кайнер, потрудитесь обуться: я не собираюсь тратить оставшееся до возвращения в Хогвартс время на лечение вашей простуды, — строго сказал Снейп, войдя в спальню, его лицо не выражало никаких эмоций, кроме дежурного “как вы меня все достали”.
И снова: ни привета, ни объяснения, зачем пришел. В словах ни толики вежливости. Анне самой часто делали замечания, что она достаточно резко разговаривает с людьми. Только вот все на эту резкость реагировали совершенно по-разному: шеф обращал больше внимание на то, что именно она говорит, т.к. ему куда важнее была услышанная информация, нежели то, каким голосом ее выдали; ее мама, напротив, могла совершенно не обращать внимания на слова, но делала сильный акцент на эмоциях. Естественно, важно, не только то, что сказать, но и как сказать. Но Анна из словесного потока старалась, прежде всего, вычленять именно полезную информацию, а эмоции и интонации списывала на личное отношение говорящего к своему высказыванию. И в случае профессора Снейпа, как она уже успела неоднократно убедиться, этот подход оказывался наиболее действенным. Он не позволял улучшить отношения, но позволял понимать друг друга и избегать лишних конфликтов.
Вот и сейчас: если отбросить то, каким тоном была сказано его фраза, то, получается… он проявил заботу о ней.
— Да, сэр, — потупив взор, ответила девушка после некоторого раздумья.
Окинув взглядом комнату, она обнаружила нечто подходящее под стулом. Аккуратно присев, извлекла оттуда пару подбитых изнутри тонкой прослойкой меха комнатных туфель без каблуков, по внешнему виду напоминавших мокасины. Обувшись, выпрямилась в полный рост, запахнув шаль, упавшую с одного плеча.
— Профессор Снейп, вы хотели со мной поговорить? — голова слегка наклонена в бок, зеленые глаза, прищурившись смотрят снизу вверх, в них читается сомнение, в русых волосах пляшут золотисто-оранжевые блики.
Лицо профессора по-прежнему оставалось бесстрастным, только проницательный взгляд черных глаз был устремлен на нее. Он что, только за тем и пришел, чтобы поглазеть на нее? Неужели ему в замке картин не хватает?
— Мисс Кайнер, я вижу, вы уже собрали вещи.
— Да, сэр.
— Помните, несколько часов назад вы спрашивали меня, существуют ли чары, аналогичные действию Патронуса, но использующие иные ресурсы души?
— Да, сэр. Мм… Садитесь, пожалуйста, сэр, — Анна указала на кресло около секретера, а сама села на стул у кровати: раз разговор обещал быть долгим, то сидя его перенести будет намного легче, чем стоя.
— Разбирая книги в здешней библиотеке, я нашел одну интересную вещицу, которую хотел бы вам показать, — сказал мужчина, сев на стул, и достал из кармана мантии старую, небольшую, но толстую книгу.
— Спасибо, сэр, — ответила девушка и, встав со стула, сделала несколько шагов навстречу профессору.
— Нет, мисс Кайнер, вернитесь на место, — остановил ее Снейп, поднявшись с кресла. — Вы нарушаете правила этикета. По правилам этикета, мужчина должен встать, подойти к женщине и передать предмет.
С этими словами он передал ей книгу, отвесив легкий кивок. Девушка, склонив голову, поблагодарила его и присела в неловком книксене — в одной руке у нее теперь был пыльный томик, а другой она придерживала шаль, которая так и норовила упасть, — но так и не опустилась на стул.
— Мисс Кайнер, вы так и будете стоять, как истукан? — Снейп тоже не торопился садиться.
— Извините, сэр, — девушка заняла стул рядом с собой, зельевар сделал в ответ то же самое. — Простите, сэр, но мое общественное положение ниже вашего, поэтому я…
— Не оправдывайтесь, мисс Кайнер. Маггловские привычки из вас трудно изгнать, это факт. Вы были бы правы, если бы находились в этом доме в качестве служанки. Вы же находитесь здесь на правах гостьи, поэтому ваше положение условно приравнивается к моему.
— Да, сэр, — девушка кивнула, давая понять, что усвоила урок.
— В книге, — также продолжал зельевар лекторским тоном, — вы найдете то, что, возможно, вас интересует.
Сейчас его поза, заметила Лапина, была расслабленной и уверенной: он удобно разместился в кресле, сложив, как обычно руки на груди, и закинув ногу на ногу; его лицо все так же оставалось бесстрастным, а черные глаза внимательно наблюдали за ней.
Девушка быстро просматривала страницы. Эта книга, как она успела заметить, представляла собой нечто вроде сборника поучительных сказок и притч, как маггловских, причем христианских (что немало удивило ее), так и магических. На полях кое-где были сделаны записи — на них девушка особо заостряла внимание, но пока что ничего интересного не нашла. Может быть, Снейп вовсе не имел в виду, что она должна найти заклинание прямо сейчас? Но его слова она поняла именно так. Перевернула еще несколько страниц. Странно, как же она раньше здесь не посмотрела, когда тут была закладка?
Страница, на которой остановилась Анна, была расположена почти в середине книги и повествовала о принце, который, воззвав к богам, смог в одиночку справиться с ордами нечисти. В самой сказке приводился диалог между принцем и Богом или богами — не ясно было, сколько персонажей участвовало в диалоге, в котором отчетливо, практически в неизменном виде угадывались стихи из некоторых псалмов. Такой своеобразный синтез христианства и древних языческих преданий. И тут внимание девушки привлекло одно место: принц спрашивает у богов, как же ему победить тварей сумрака, которые, желая погубить человека, лишают его разума и души — очевидно, это была аллюзия на дементоров. Боги отвечают ему, что молитвой, и дальше описывалась схватка с теми самыми сумеречными тварями. А на полях была сделана приписка по-гречески.
— Τω κράτω Ισχύρου, εν τοις ουρανόις του, σε μάχω, — прочила вслух Анна и перевела: — Силою Сильного, в небесах сущего, побеждаю тебя.
— Это оно? — уточнила она.
— Поясните, почему вы так думаете, мисс Кайнер, — бесстрастно ответил Снейп, продолжая изучать ее взглядом.
— Здесь содержится обращение к христианскому Богу, которого, согласно церковному преданию, признали высшим над собой даже языческие боги. В первые века греческий был основным языком среди христиан, на нем было написано три из четырех Евангелий, многочисленные молитвы и богословские трактаты. Далее: если учесть, что основной сутью христианства в теории провозглашается любовь Бога к человеку и человека к Богу и другому человеку, то есть созидательная сила, держащаяся на трех основных добродетелях: вере, надежде и любви, то можно провести условную параллель между молитвой и Высшей Светлой магией, которую человек творит посредством обращения к Богу, или которую творит Бог руками человека, — наконец, договорила Анна, подумав про себя, что, услышь ее кто-нибудь из служителей Православной Церкви, тут же признал бы еретичкой, но это так, ничего по сравнению с тем, что она уже ведьма и убийца.
— Лютер был бы вами доволен, — руки профессора покоились теперь на подлокотниках, губы изогнулись в некоем подобии полуулыбки. — Вам следует обратить внимание на приписку внизу.
— Похоже на ноты, — заметила девушка, разглядывая страницу: хоть она и умела, благодаря тому же Лютеру, более-менее сносно петь и играть, но совершенно не знала музыкальную грамоту, поэтому могла исполнить по памяти лишь то, что сама неоднократно слышала.
— Как видите, Высшая Светлая магия имеет определенные нюансы применения, — заметил Снейп, поняв, что альтернатива Патронусу также вызывает у девушки затруднение.
— Да, вы правы, я, наверное, действительно слишком темная для подобной магии, — сказала девушка, достав из сумки перо и пергамент и переписав на него заклинание и соответствующий ему распев.
— И когда же вы пришли к подобному выводу?
— Незадолго до того, как вы пришли ко мне в спальню.
— И что вы можете сказать по поводу заклинания? — на этот раз во взгляде Снейпа угадывалось любопытство.
— Оно предполагает произнесение на распев, согласно определенной мелодии. Насколько я могу судить, некоторые слова здесь положено очень сильно тянуть, а сама мелодия — извилиста, что характерно для распевов Восточно-Христианской Церкви…
Снейп никак не мог поверить в то, что в древнем роду темных магов кто-то мог увлекаться христианской поэтикой, да еще составить на ее основе заклинание, хотя слышал, что в эпоху позднего Средневековья и Нового времени, когда велась массовая охота на ведьм, некоторые заклинания адаптировали так, чтобы по звучанию они напоминали молитвы. К тому же, несмотря на то, что мать по возможности пыталась дать ему образование, соответствующее наследнику древнего рода волшебников, в тех условиях, в которых жили они, сделать это было очень сложно: когда вечерами отец приходил вечно пьяный домой и начинал избивать жену и сына; когда слушать ругань родителей становилось настолько невыносимо, что оставалось только сбежать на улицу; когда мать после очередной ссоры ничего не радовало, даже любимый сын, который, как мог, пытался ее утешить; когда денег с трудом хватало на еду, не говоря уже о нормальной одежде и учебниках. Его родители, и отец, и мать, рано умерли. Поэтому не было ничего удивительного в том, что он далеко не все знал об истории своего рода.
— … мне почему-то кажется, хотя я не уверена, что это — шестой глас византийского распева, — продолжала Анна. — Под распевом понимается в данном случае определенный тип пения, мелодия, на которую можно положить текст. В восточно-христианской традиции их всего восемь. Шестой является среди них одним из самых красивых, мелодичных и мистических.
— И что же вам мешает пропеть заклинание тем самым шестым гласом, — поинтересовался Снейп, сочтя, что его уже достаточно просветили по теме церковной музыки.
— У меня не очень красивый голос, — на что зельевар лишь ухмыльнулся: он уже слышал “Von den Elben” в ее исполнении, — к тому же, я всего лишь предположила, что это шестой глас, поскольку нотную грамоту я не знаю, а даже если это и так, то мне пока трудно переложить слова на мелодию, поскольку текст слишком короткий и не содержит смысловых фрагментов, которые можно было бы повторить.
— Тогда, мисс Кайнер, не могли бы вы, продемонстрировать, что такое шестой глас византийского распева? — сказал Снейп вполне серьезным тоном.
— Вы действительно хотите, чтобы я снова спела? — переспросила девушка, подойдя к окну и посильнее укатавшись в шаль.
— Мне кажется, мои указания вполне ясны, мисс Кайнер, и не содержат двусмысленности. И не кажется ли вам, мисс Кайнер, что неприлично стоять к слушателю спиной?
— Извините, сэр, но мне легче сосредоточиться на пении, когда я не вижу других людей. Все-таки я не настолько хорошо владею данным видом искусства, чтобы sine timore /5/ выступать перед публикой.
— Приступайте, мисс Кайнер, мне надоело слушать ваши вступления и оправдания, которые отнимают слишком много времени.
— *Так, — повторяла про себя Анна, — сосредоточится, абстрагироваться от окружающей действительности, взять нужную ноту…*, и начала выводить мелодию иссона /6/, а затем и текст на латинском, ибо в греческом была не сильна:
Domine, clamavi ad te, exaudi me /7/;
exaudi me, Domine;
Domine, clamavi ad te, exaudi me;
Intende voci (precis) meae, cum clamavero ad te;
exaudi me, Domine;
Dirigatur oratio mea sicut incensum in conspectu tuo;
elevatio manuum mearum — sacrificium vespertinum;
exaudi me, Domine.
То ли акустика в комнате была подходящей, то ли Лапина действительно постаралась, но песнопение, казалось, заполняло все окружающее пространство. Снейпу доводилось когда-то читать о древних заклинаниях, создающих аналогичный атмосферных эффект за счет правильно подобранной мелодии, ритма и слов, и использовавшихся, как правило, при проведении некоторых сложных ритуалов. Если верить ее словам, текст был написан очень давно, около трех тысяч лет назад, а мелодия была составлена во времена Основателей, если не раньше, то не удивительно, что простая церковная молитва производит именно такой эффект. Неужели свечи стали гореть ярче? Откуда эта световая дымка? Так, слабое колебание ветра… Значит, мисс опять балуется элементальной магией.
— Позвольте, поинтересоваться, мисс Кайнер, что это вы делали только что? Отрабатывали заклинания беспалочковой элементальной магии? — язвительно спросил Снейп.
— Нет, всего лишь повторяла направление мелодии. Привычка. Обычно этим занимается управляющий хором, то есть регент, который часто оказывается солистом.
— Тогда как вы объясните дымку света и колебания воздуха?
— Не знаю, — растерялась девушка, и все спецэффекты мгновенно пропали, — само получилось.
— Мисс Кайнер, вы должны научиться контролировать свою магию, — сарказм в голосе зельевара вновь сменился серьезностью. — Вы — элементалистка, и это еще больше обязывает вас контролировать ваши способности.
— Да, сэр, я постараюсь.
— Вы раньше пели в церковном хоре? — Снейп помнил, как в детстве отец заставлял его с матерью ходить в церковь по воскресеньям, и что им обоим это не доставляло ни малейшего удовольствия.
— Нет, только пару раз — у Лютера. Он когда-то бывал в Греции, и ему очень понравились местные песнопения, после чего он заставил своих хористов разучить их. А до недавнего времени я вообще не пела.
— Я смотрю, этот Лютер многое поменял в вашей жизни, а теперь давайте вернемся к Kratos Ischyrou /8/, — ответил мужчина, давая понять, что не намерен больше слушать комментарии своей гостьи. — Если вы правильно изобразили шестой глас, — о да, Северус Снейп любил видеть сомнение в глазах своих учеников, даже если они все сделали правильно: ведь если ученик не уверен в своих знаниях, значит, он недостаточно хорошо знает, — итак, на первой части заклинания, “Τω κράτω Ισχύρου” идете вверх, тянете второй звук от конца, оба звука “о” — прикрытые /9/. Далее, “εν τοις ουρανόις” поете на исходной ноте, звук “а” тянете, постепенно понижаете голос, заканчивая на “του”. На той же ноте поете “σε μάχω”. “э” — прикрытый звук, на “а” снова тянете, “о” — прикрытый звук, понижаете голос. Вам понятно?
— Да, профессор.
— Теперь попробуйте.
— Хорошо, — ответила девушка и начала тянуть иссон.
— *Мерлин! Кайнер, возьмите палочку!*, — лицо Снейпа не предвещало ничего хорошего, но Лапина, казалось, ушла в себя, не замечая ни стоящего в паре метров от нее зельевара, ни его ментального послания.
— Τω κράτω Ισχύρου, — сложила руки в молитвенном жесте, — εν τοις ουρανόις του, — запрокинув голову, подняла их потолку, или если следовать тексту, к небу, — σε μάχω! — сделала выброс правой рукой, как в беспалочковых атакующих заклинаниях.
Комната наполнилась лучистым, золотисто-белым светом, снова подул ветер, заставив открыться окна и дверь. Неужели снова элементальное? — подумал Снейп. Когда она пела перед этим “Domine, clamavi ad te”, наблюдался аналогичный, только более слабый эффект. Либо она сосредотачивается на пении, и просто не контролирует все остальные процессы в своем организме, либо эффекты элементальной магии как-то связаны с произнесенными словами. Тогда получается, что практически любую из древних молитв можно адаптировать под заклинание. Что за Салазаров бред?!
Сияние тем временем оказалось настолько сильным, что должно было уничтожить всю нечисть в радиусе двадцати метров. В отличие от Патронуса, Сила Сильного не приносила душе мир и спокойствие, но позволяла трезво мыслить. Даже если оно не уничтожало дементоров, то могло держать их на достаточно большом расстоянии за счет элементальных эффектов.
Неожиданно девушка пошатнулась и, держась за стену, еле-еле дошла до стула, чтобы тут же на него упасть.
— Мерлин! Кайнер, чем вы думали, когда решили выполнять высшее светлое заклинание без палочки? — выговаривал Снейп, отпаивая свою подопечную восстанавливающим зельем. — Как только Лютеру хватило на вас терпения? — последний вопрос был риторическим.
— Ему по профессии положено быть терпеливым, — слабым голосом ответила Анна; ее руки по-прежнему дрожали, что еще свидетельствовало о слабости. Раньше у нее такое и после выполнения простейших заклинаний бывало, а тут — высшее.— Да, а я действительно сглупила, думала, будто “Domine, clamavi ad te” повторяю…
— А теперь, мисс Кайнер, раз вы уже пришли в себя, и к вам вернулась способность мыслить, извольте дойти до кровати и лечь спать. Сегодня у вас будет короткая ночь, — знал бы кто, насколько короткая будет у него… — Что же вы медлите, мисс Кайнер? — голос Снейпа был язвительным и бархатным одновременно, — или мне силой уложить вас? — Он на расстояние согнутой руки подошел к девушке.
— Жду, когда вы выйдите, профессор, — ответила девушка, взявшись руками за края шали, и посмотрела прямо в глаза мужчине — уж чего-чего, а этот прием быстро сгонял возникавший некстати румянец, — не будет же он (Снейп) специально следить, как она… в общем, будто она маленькая капризная девчонка, а он — злобный папаша, хотя по возрасту — скорее старший брат.
— Спокойной ночи, мисс Кайнер, — сказал мужчина и вышел за дверь.
— Спокойной ночи, профессор, — ответила ему девушка прежде, чем дверь успела закрыться, и, скинув с себя шаль и туфли, вновь залезла под теплое, но уже успевшее остыть шерстяное одеяло.
Утро наступило неприлично быстро. Едва за окнами начал заниматься рассвет, в комнату к девушке с громким хлопком аппарировал ушастый домовой эльф, которого Лапина видела обычно во время трапез, и сообщил, что хозяин желает, чтобы мисс Анна быстро оделась и с вещами спустилась вниз. Наскоро приведя себя в порядок и одевшись в самое простое платье, девушка накинула мантию и, взяв небольшой сундук, в который с помощью заклятия невидимого расширения все вещи были уложены еще со вчерашнего вечера, вялой походкой направилась в гостиную, где ее ждал вечно чем-нибудь недовольный Снейп. Бросив в ее адрес пару язвительных комментариев по поводу ее расторопности и внешнего вида, он приказал ей следовать за ним.
Лапина все его колкости старалась пропускать мимо ушей, и утренняя сонливость прекрасно этому способствовала. Ведь если Снейп ругается, значит, все в полном порядке. И, если честно, ей очень сложно было представить вечно угрюмого зельевара добрым и милым — ему это совершенно не идет. Ха! Для полного счастья его осталось только перекрасить в блондинистый цвет и нарядить во все розовое. Анне с трудом удалось подавить смешок, и очень вовремя — Снейп как раз посмотрел в ее сторону. Девушка быстро подняла ментальные щиты и сосредоточилась на окружавшем их пейзаже. Мужчина подал ей руку, значит, они сейчас будут аппарировать. От данного способа перемещения в пространстве Лапина была совершенно не в восторге, но, к сожалению, это был один из немногих способов преодолевать большие расстояния в кратчайшие сроки.
Надо же, оказывается, с каждым разом эта процедура переносится все легче и легче. Сегодня ее только сильно качнуло, и начала кружиться голова, когда они прибыли на грязную безлюдную улицу где-то в Лондоне. Но ощущения все равно неприятные. Да, это заклинание определённо требует доработки. Профессор, напротив, идеально ровно и очень твердо стоял на ногах, по-прежнему держа девушку за руку. Молча протянул ей склянку с зельем, которое она обычно принимала после трансгрессии, коротко и сухо объяснил, как добраться до “Дырявого котла”, и, не попрощавшись, аппарировал.
* * *
Оставшиеся два дня, которые девушка провела в вышеуказанной гостинице, прошли для нее без приключений. Она только один раз вышла на улицу, чтобы прогуляться до банка и взять немного карманных денег, которых ей должно было хватить на год, еду заказывала себе в номер и копировала с помощью волшебства — закон элементарно преобразования Гампа позволял это делать — и не общалась ни с кем из постояльцев или посетителей бара.
Утром первого сентября она едва не проспала, прибыв на платформу 9_3/4 за десять минут до отправления поезда. Хогвартс-эксперсс не произвел на нее никакого впечатления — обычный паровоз конца XIX века, в котором благополучно застряла вся магическая Британия. Платформа была переполнена людьми — учениками и их родителями, кругом стоял невообразимый шум — паровоз подавал предупреждающий свисток, кто-то кого-то звал, где-то рядом громко мяукали кошки и недовольно ухали совы. Казалось, через все это столпотворение невозможно было протиснуться. Девушка зашла в первый вагон, до которого удалось добраться, и вздохнула с облегчением: толстые железные стены, обитые деревом и красным сукном, прекрасно заглушали доносившиеся снаружи звуки.
Людей в вагоне было мало — видимо, все решили прощаться до последнего момента, но найти незанятое купе было практически невозможно: везде валялись чьи-нибудь вещи, и ни у кого не спросишь, можно ли войти. Свободное купе отыскалось только в противоположном конце вагона: как и в маггловских поездах, во всяком случае, в России, пассажиров здесь запускали в вагон только через одну дверь. Закрывшись, Лапина переоделась в школьную форму, привела себя в порядок — благо на двери висело зеркало, которое — и на этом спасибо — не корчило рожи и не отпускало никаких злобных шуток по поводу ее прически. Села на диван и достала из сумки книгу, чтобы было чем заняться в пути. Она понимала, что такая роскошь, как пустое купе, продлится недолго, если учесть то страшное месиво на платформе, именуемое толпа, но до последнего надеялась, что ее соседи окажутся хотя бы адекватными ненавязчивыми людьми, с которыми можно бы нормально поговорить, и которые не мешали бы своими дурацкими вопросами.
Наконец, раздался последний свисток локомотива, состав тронулся, и наименее расторопные ученики стали запрыгивать в вагоны. Прошло несколько минут прежде, чем в дверь постучали. Поезд к тому времени уже миновал туннель и несся по предместьям Лондона.
— Войдите, — ответила девушка, оторвав взгляд от книги.
Дверь купе отъехала, и в проходе появился высокий красавец-шатен с темно-синими глазами, тот самый, кого она когда-то приняла за Бранау. Из-за его спины выглядывал рыжеволосый парень ростом пониже, но более крепкого телосложения. Оба в руках несли такие же чемоданы-сундуки, как у нее, только побольше и с богатой отделкой.
— Здравствуйте, мисс, — начал шатен. — Извините, что нарушили ваше уединение, но, к сожалению, все остальные купе оказались заняты.
— Все в порядке, — ответила Анна, пояснив: — Я сама еле отыскала это купе.
Юноши, положив сундуки на полку над диваном против того, на котором сидела девушка, вновь повернулись к ней лицом и, похоже, не торопились садиться.
— Позвольте представиться, мисс, — снова заговорил шатен, его голос был вежливым, улыбка — искренней, а взгляд синих глаз — доброжелательный, ни капли присущего многим аристократам снобизма или надменности, — я — Карл Шенбрюнн, — и протянул девушке руку.
— Anna Keiner. Sehr angenehm /нем. Очень приятно/, — улыбнувшись, ответила девушка, положив свою ладонь на его, и тут же покраснела, когда Карл поклонившись, поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Und das ist mein Freund, Lothar Wiserhoff /нем. А это мой друг, Лотар Визерхофф/, — шатен представил своего рыжего товарища, который тоже поцеловал девушке руку.
Лапина была польщена таким вниманием со стороны двух молодых людей, хоть они всего лишь отдали дань приличиям. Северус Снейп тоже учил ее этикету, но в большинстве случаев не торопился соблюдать оный по отношению к ней, а только лишний раз говорил, что-нибудь едкое и противное, больше для поддержания образа.
— Entschuldigen Sie, Fräulein, — снова заговорил Карл, — Habe ich Sie nicht schon irgendwo gesehen? /нем. Извините, мисс, … не мог ли я видеть вас раньше?/
— Ich weiss nicht, — ответила Анна, скептически посмотрев на собеседника, — Man kann mich leicht mit jemanden verwechseln. /нем. Я не знаю… меня легко перепутать с кем-нибудь/.
— Nicht so ein schönes Mädchen, wie Sie. /нем. Не такаю красивую, как вы/, — лукаво улыбнулся Шенбрюнн.
— Sind Sie eine neue Studentin? — подал голос рыжий, с сомнением посмотрев на Анну. — Sich habe Sie vorher noch nie gesehen. /нем. Вы новая студентка?... Я вас раньше не видел/
— Ich bin eigenständig /нем. Я сама по себе/, — ответила девушка.
— Ich meine, ich hätte Sie in Winkelgasse mit einem blonden Mann gesehen, — сказал шатен, припоминая события четырехнедельной давности. — Es schien, er wollte Sie verstecken. /нем. Я, кажется, видел вас в Косом переулке со светловолосым мужчиной. Он почему-то прятал вас./
— Er ist ein Freund der Familie. Und er ist auch Zauberer. Und etwas paranoid..., — ответила Лапина. /нем. Это был друг нашей семьи. Он тоже волшебник. И немного параноик.../
Хотя внешне она старалась не проявлять своего беспокойства, эти двое немцев ее нервировали. Особенно Шенбрюнн. С другой стороны, они со Снейпом несколько раз репетировали подобные диалоги, поэтому на большинство каверзных вопросов она знает, что отвечать. Другое дело, что она может забыть нужное слово. Все-таки немецкий она учила гораздо меньше, чем английский, и слишком мало с него переводила. К тому же, ее может выдать произношение, артикуляция, да мало ли что. Да, благодаря Лютеру и Мартину Эстерту, немецкому аспиранту, что как-то приезжал к ним в лабораторию, а также прослушиванию песен немецких готик-групп, она смогла улучшить свое произношение, которое определяла как классическое. Но носители языка могут легко ее раскусить. И что тогда, броситься в ноги и умолять защитить от Генриха фон Бранау? Это если они еще сами не страдают фашизмом или расизмом.
— Sind Sie aus Berlin? /Вы из Берлина/ — снова вопросы, кажется этот Шенбрюнн что-то заподозрил, раз так прицепился, а сам из себя такой милый и вежливый.
— Nein, aus Potsdam. /Нет, из Потсдама/
— Naja, fast... Ihre Aussprache hat Sie verraten. /Почти. Вас выдало ваше произношение/, — Карл снова улыбнулся и достал из сумки книгу.
“Слава Богу, наконец-то он отстал”, — подумала Лапина и прочитала название книги на обложке “Μόριας ενκονόμιον id est Stultitiae laus /10/”. Да, пусть лучше Эразма читает, чем достает своим расспросами.
Так, в тишине они проехали еще минут десять-пятнадцать. За окном проносились луга и поля, светило солнце, поезд неспешно стучал колесами. Шенбрюнн и Лапина читали книги, Визерхофф сидел, вальяжно развалившись на том же диване, что и его друг, только на другом конце, смотрел в потолок и считал со скуки мух, которых не было. В купе снова постучали.
— Войдите, — хором ответили Лапина и Шенбрюнн.
В купе вошли веснушчатый рыжий парень в поношенной мантии, который держал за руку невысокую девушку с копной пышных каштановых волос и парой книг под мышкой, и брюнет с вороньим гнездом на голове и круглыми очками на носу. У всех на мантиях были вышиты эмблемы Гриффиндора, изображавшие золотого льва на красном фоне, а на шеях были повязаны галстуки в красно-желтую полоску.
Анна внимательно присмотрелась к очкарику. Где-то она уже видела точно такие же глаза миндалевидной формы, зеленые, но не как у нее, цвета мха, а цвета свежей весенней травы. Да, рыжеволосая женщина в воспоминаниях Снейпа, у нее были такие же глаза. Значит, это, скорее всего, ее сын. Как же ее звали? Снейп ни разу не называл ее по имени в воспоминаниях, во всяком случае она не запомнила. Поняла только, что он очень ее любил и сильно горевал по ней, когда она вначале вышла замуж за другого, а потом была убита. Стоп, он приходил к ней на могилу. Так, что там было написано? Леди Лили Поттер, урожденная Эванс. Значит, это Поттер.
— Позвольте представиться, — заговорила девушка с каштановыми волосами, — я — Гермиона Грейнджер. А это — мои друзья: Гарри Поттер, — указала на черноволосого парня в очках, — и Рон Уизли. Мы все из Гриффиндора.
В ответ Рон лишь улыбнулся и прижал к себе Гермиону.
— Карл Шенбрюнн.
— Лотар Визерхофф.
— Анна Кайнер.
— Приятно познакомиться.
— Взаимно.
Молодые люди обменялись приветствиями, после чего Анна пересела к немцам, чтобы трое друзей могли сесть вместе.
— *Muggles?* /нем. Магглы?/ — подумал про себя Шенбрюнн, видя, как их новые соседи, особенно рыжий, бесцеремнно сели напротив и уставились на них с таким видом, как пролетариат на буржуазию.
— *Gryffindors* /нем. Гриффиндорцы/, — мысленно ответила ему Анна.
— *Haben Sie etwas gegen Gryffindor* /нем. Вы имеете что-то против Гриффиндора?/
— *Nein. Ich habe lediglich gehört, dass man dort nicht mit der Ettikette bekannt gemacht wird.* /нем. Нет. Просто я слышала, что там давно не преподают этикет./
— *Entschuldigen Sie, Fräulein Keiner, Sie haben die Fähigkeit das Gespräch mental zu steuern. Das ist eine sehr seltene Gabe. Welcher Familie stammen Sie ab?* /нем. Простите, фрейлейн Кайнер, вы обладаете способностью вести ментальный диалог. Это очень редкий дар. К какому роду вы принадлежите?/
— *Keiner, Herr Schönbrünn. Ich bin ein Muggle.* /нем. Ни к какому, господин Шенбрюнн. Я — маггла./
Шенбрюнн посмотрел на Анну таким взглядом, будто увидел восьмое чудо света. Он точно знал, что существует, во всяком случае, в Европе, не так много легилиментов от природы, и что этот дар передается по наследству. Легилименцию, конечно, можно освоить по учебникам, но это будет совсем не тот уровень, к тому же у человека, к ней не предрасположенного, ее изучение может вызвать немало трудностей. В его семье все были легилиментами — отец, мать, младший брат-сквиб и сестра, хотя к ментальному диалогу прибегали не очень часто, а в основном тогда, когда надо было сказать что-нибудь важное, не предназначенное для чужих ушей.
— *Es mag ja sein, dass Ihre Eltern Muggles sind, diesbezüglich bin ich tolerant. Doch unter Ihren Vorahnen, waren zweifelsohne auch Zauberer dabei, mit Sicherheit sehr mächtige.* /нем. Может быть, ваши родители и магглы — я к этому отношусь без предубеждений. Но среди ваших предков точно были волшебники, причем очень сильные./
— *Das weiß ich nicht. Muggles, die nicht aristokratisch veranlagt sind, führen keine Ahnentafeln.* /Не знаю. Магглы, не аристократы, обычно не ведут свои родословные./
Закончив ментальный диалог, парень и девушка вновь вернулись к чтению. Что ж, решила для себя Лапина, Шенбрюнн хоть и аристократ до мозга костей, но без сильных предубеждений, вполне адекватный. По крайней мере, его гипотеза о ее происхождении имела здравый смысл. Ведь то же самое можно было сказать и о химии: среди предков Лапиной на протяжении четырех поколений, во всяком случае, со стороны матери не было ни одного химика, ровно как и волшебника, а она — и химик, и волшебница, причем темная. Да, Северус Снейп в юбке, — усмехнулась про себя, — может поэтому он ее терпит?
Уизли тем временем нашел себе благодарную аудиторию в лице Визерхоффа и начал вещать про свою любимую команду “Пушки Педдл”, совершенно не замечая того, что немцу квиддич наскучил, и очнулся только тогда, когда ему предложили сыграть в шахматы. Грейнджер, освободившись от захвата рыжего, села у окна, напротив, Шенбрюнна, и уткнулась носом в книгу. Поттер сидел между Уизли и Грейнджер с отсутствующим видом, уйдя глубоко в себя, но при этом не практиковался в окклюменции. Он ее не переносил еще с пятого курса, когда занимался со Снейпом.
В прошлом году Дамблдор рассказал ему о таинственных хоркруксах, неких концентраторах души мага, который путем жестокого злодеяния, иначе убийства, расщепляет свою душу и помещает в эти самые концентраторы путем страшного темномагического ритуала. По версии директора Хогвартса, непререкаемого авторитета всея магической Британии, Том Марволо Риддл, он же Лорд Вольдеморт, создал несколько хоркруксов, предположительно семь, и задача Гарри и Ко теперь найти и обезвредить их. При этом директор настоял, чтобы все трое обязательно закончили школу, дабы получить дополнительные знания перед поиском хоркруксов и будущей схваткой. При этом, как выяснилось, два хоркрукса были уничтожены: первый, дневник юного Риддла — Поттером на втором курсе; второй, перстень Марволо Гонта, наследника Слизерина — Дамблдором год назад.
Гарри тогда случайно, будучи под мантией-невидимкой, подслушал разговор директора и Снейпа. Оказалось, Дамблдор захотел надеть это кольцо, думая что в нем какой-то воскрешающий камень, но Снейп остановил его, высказав предположение, что кольцо может быть проклято, и оказался прав. После директор, поблагодарив зельевара за оказанную помощь в обнаружении очень мощного темного проклятия, начал с ним спорить по поводу того, как обезвредить перстень, не разрушая его. Потом раздался звук удара металла по камню, и в тот же вечер директор рассказал своему любимому ученику, что еще один хоркрукс уничтожен.
Также великий светлый волшебник предположил, что оставшиеся хоркруксы могут являться реликвиями Основателей, кроме меча Гриффиндора, которым был разбит перстень. Живым хоркруксом может быть змея Волдеморта, Нагайна. А находиться они могут как где-нибудь в тайниках Хогвартса, так и у ближайших сторонников Лорда, Малфоев или Лейстренжей, или вообще где-нибудь, где когда-то бывал Риддл и счел это место надежным.
И семнадатилетний юноша теперь сидел и думал, что это за хоркруксы, где ему с Роном и Гермионой их искать и что с ними потом делать. Это лето, как обычно, началось для него с заточения на Тисовой улице, хотя парень совершенно не понимал, зачем ему мучаться еще целый месяц только из-за кровной защиты, если все это время он мог бы провести, например, с друзьями и членами Ордена Феникса в доме на площади Гриммо. Но раз настоял Дамблдор, значит, надо выполнять. Указания Альбуса Дамбдора мало кому из Ордена казались понятными, например, доверие к Пожирателю Смерти Северусу Снейпу, но никогда не подвергались сомнению. Зато август был самый лучший в его жизни: он сделал предложение Джинни, решив, что если все время бояться опасностей, то можно состариться, да и не по-гриффиндорски это, и Джинни, естественно, согласилась, с радостным воплем “Да!” повиснув у него на шее и расцеловав. А вот у Рона с Гермионой, к сожалению, не все так гладко: они вроде и любят друг друга, но все время ссорятся, вечно находят повод, чтобы обидеться, сказать друг другу что-нибудь неприятное. Поэтому неудивительно, что в отличие от него, Гарри, Рон не спешил пока делать предложение даме своего сердца. А миссис Уизли, радуясь за детей, приговаривала в сторонку: “Милые бранятся — только тешатся”.
Он ехал в Хогвартс, и впервые не испытывал чувство радости, хотя и обрел там свой дом и свою семью. Он никогда не был прилежным в учебе, но страдал острым чувством вины и ответственности за все, происходящее в мире. Вины — потому что за десять лет непрерывного пребывания под гнетом Дурслей, которые при любом удобном случае, по поводу и без повода, обвиняли его во всех мыслимых и немыслимых грехах, он просто не мог чувствовать себя невиноватым. Это было его слабое место, рычаг, на который можно легко давить, чтобы добиться цели. И с его способностью влипать в неприятности и наживать опасные приключения на пятую точку это чувство только усиливалось. Ответственности — потому что он гриффиндорец, сильный и храбрый, который должен всех спасать, потому он должен отомстить за смерть родителей, Сириуса и Седрика Диггори, потому что ОН, только ОН может и должен убить Вольдеморта, будь это чертово пророчество трижды неладно!
И потому нынешний год в школе казался Мальчику-который-выжил лишь пустой тратой времени… времени на то, чтобы, например, начать искать хоркруксы. Это его миссия. Рон и Гермиона не обязаны за ним идти и подвергать себя опасности — из-за него итак уже погибло много людей. Но директор Дамблдор опять же настоял на своем, а именно, чтобы Поттер и его друзья закончили школу, пообещав Золотому Трио помощь в трудоустройстве на самые полезные и ответственные в нынешнее время должности. И отказаться от такой помощи, тем более со стороны великого и могучего директора Дамбдора, было бы верхом кощунства.
Хотя ему, Рону и Гермионе уже исполнилось семнадцать лет, и они формально считались уже взрослыми, их по-прежнему не допускали на собрания Ордена Феникса, мотивируя тем, ребята еще школьники и не обладают достаточным количеством знаний. Приходилось полагаться на случайно подслушанные обрывки разговоров, модифицированные удлинители ушей и собственную связь с Вольдемортом, какой бы отвратительной и пугающей она ни была. Но, как и почти весь предшествующий год, змеелицый урод редко давал о себе знать и не спешил вымещать свое настроение на подростке. Так, Гарри узнал, что этим летом в круг Пожирателей приняли нового слугу, еще совсем мальчишку, племянника Мальсибера, кажется, и Вольдеморт был им настолько доволен, что сразу ввел во внутренний круг. А вот Снейпом, мерзкой летучьей мышью, хозяин почему-то оказался недоволен, даже стал подозревать его в предательстве — чего только стоили два часа фирменного “Crucio”, периодически всплывавших в голове у Поттера, когда он жил еще на Тисовой. Не то, чтобы он проникся сочувствием к ненавистному преподавателю зелий или уверился в его преданности стороне Света, но и был неприятно удивлен тем, как Лорд способен наказывать даже самых преданных соратников. Другая вспышка была совсем недавно. Лорд был сильно зол и недоволен. Кажется, тем, что сорвался один из его гениальных планов, причем виноват в этом был один из его слуг. Но ничего более конкретного, кроме эмоций, мальчик различить не смог.
Зато почти все остальное время было тихо: шрам практически не болел, магические и маггловские новости молчали о таинственных происшествиях. Складывалось ощущение, что Вольдеморт нарочно затаился, как это было на пятом курсе, и Пожиратели Смерти, многие из которых, как ни странно, остались на свободе, последовали примеру своего господина. Наверняка составляет свой хитроумный план захвата власти в магическом мире, внедряя своих людей в структуру министерства. Гарри поделился своей догадкой с друзьями и обрадовался, что не только они, но и директор согласился с его предположением. А пока оставалось только ждать, ибо Орден Феникса по-прежнему являлся нелегальной организацией и не обладал такими ресурсами, сплоченностью и дисциплиной, какие были в рядах Пожирателей.
Лотар и Рональд закончили шахматную партию вничью. Для Уизли это был первый раз, когда он не выиграл. Еще больше он разозлился оттого, что этого аристократа Визерхоффа даже нельзя было обвинить в нечестной игре, потому что придраться было абсолютно не к чему: Рон все сам видел своими глазами. Он лишь недовольно отвернулся от недавнего противника и залез на сидение с ногами, тут же начав жаловаться Поттеру на вынужденную ничью, однако, тот слушал его вполуха, погруженный мыслями в проблемы куда более глобального масштаба, чем победа в игре.
Поняв, что дожидаться вежливости от Уизли бесполезно, Визерхофф достал из сумки “Трансфигурацию сегодня” и, подобно соседям по дивану, углубился в чтение: хотя он не был таким фанатом учебы, как его друг Карл, но к трансфигурации имел природный талант и обожал ее за то, что последняя легко давалась ему.
— Фу, — недовольно пробурчал Рон себе под нос, — одни ботаники собрались!
— Рон, прекрати! — шикнула на него с другого конца дивана Гермиона. — И вообще, чтение — это очень полезное занятие, — тон ее стал назидательным.
— Да заткнитесь вы оба! — вышел из себя Поттер, — не можете и дня прожить, чтобы не поссориться!
Казалось, никто из них не обращал внимание на еще двух юношей и девушку, вынужденных наблюдать за совершенно не нужными им разборками внутри Золотого Трио.
— Да блин! Все только и делают, что читают! Как будто заняться больше нечем?
— А ты что-то имеешь против? — Лапина недобро покосилась на рыжего. — Не хочешь заниматься — не занимайся, это твое дело. Только будь добр, не мешай заниматься другим, коих тут, кстати, большинство, — и вновь выставила перед собой “Историю Хогвартса”.
— Извините, на моих друзей в последнее время слишком много всего свалилось, — примиряющим тоном сказала Гермиона, пытаясь погасить назревающий конфликт. — А вы новенькие? Иностранцы?
— Да, мы из Германии. В Хогвартсе будем только последний год учиться, — ответил за всех Лотар, Анна и Карл согласно кивнули.
Гарри обрадовался, что немцы его ни о чем не спрашивают и не косятся на его шрам, как это делали на первых порах его однокурсники. Он был не прочь избавиться от славы Золотого Мальчика, лишь бы его наконец оставили в покое и дали нормально жить.
— А вы уже знаете, на какие факультеты хотите поступить? — не унималась Грейнджер, готовая хоть наизусть пересказать историю каждого Дома в Хогвартсе.
Первой предоставили отвечать даме.
— Точно не знаю, — ответила Лапина, — но, я думаю, Равенкло было бы неплохо.
— Гриффиндор, — сказал Визерхофф, — он мне больше подходит по характеру. К тому же, насколько мне известно, Декан Гриффиндора преподает трансфигурацию — это мой любимый предмет.
— Да, профессор МакГонагалл очень умная и строгая, но при этом справедливая, — заметила шатенка. — И она действительно очень хорошо знает свой предмет.
— А ты, Карл? — наконец-то подал голос Поттер.
— Или Равенкло, или Слизерин, — вполне серьезно ответил Шенбрюнн.
— Как, здесь кто-то хочет в Слизерин?! — воскликнул Уизли, чувствуя себя обязанным спасти неискушенных новичков от зеленой заразы. — Да там одни темные маги учатся и Пожиратели Смерти! Там Сами-знаете-Кто учился! Он родителей Гарри убил! — Рон обвел аудиторию горящими от возбуждения глазами, искренне надеясь, что слушатели прониклись его пламенной речью.
— Извините, Уизли, — подчеркнуто холодно осадил его Шенбрюнн, — но, во-первых, вам следует извиниться перед вашим другом: все-таки вы затронули слишком личную проблему, о которой может рассказать только он сам, если захочет; во-вторых, нет правил без исключений, и далеко не факт, что все слизеринцы плохие, а гриффиндорцы хорошие, и, если досконально изучить историю, я думаю, можно найти немало исключений. Плохие, хорошие — это понятия во многом условные и построены на стереотипах большинства. И в-третьих, извините, господа, но мы не знаем, о ком, кого у вас тут якобы все знают, идет речь.
Лапина, естественно, догадалась, кого именно имел в виду Рон, но приятно удивилась тому, как рассуждал Шенбрюнн. Наверняка он получил дома или в пансионе хорошее классическое образование, изучал философию — ведь именно она способствует выработке критического мышления. Сколько ему лет? Восемнадцать, девятнадцать, двадцать? — она слышала, что в немецких школах обычно очень долго учатся по сравнению с русскими. Она сама перестала быть наивной девочкой и научилась мыслить по-взрослому лет в девятнацать-двадцать, и тогда она уже училась в университете. Да, понятно, что парни и девушки по-разному мыслят. Что у первых лучше развита логико-аналитическая составляющая ума. С другой стороны, девушки, как правило, быстрее взрослеют психологически. Но все, опять же, зависит от условий среды и воспитания. И если по Шенбрюнну и Визерхоффу видно, что это уже взрослые, серьезные и ответственные люди, то сидящие напротив них трое подростков — еще совсем дети. Рыжий — балбес и полный раздолбай, не привыкший думать. Поттер, судя по его внешнему виду, не вылезает из своих подростковых проблем. Отличница Грейнджер — слишком наивная и правильная. Лапина сама была такой все школьные годы и первые два курса. Ей (Грейнджер) определенно следует пожить одной в отсутствие каких-либо авторитетов, чтобы набраться опыта и научиться принимать полностью самостоятельные решения: по ней видно, что она не согласна с рыжим другом в отношении Поттера, но то ли молчит из чувства солидарности — судя по всему, они встречаются, то ли устала с ним спорить. Нет, они определенно не подходят друг к другу. Похоже, некая доля правды в словах Снейпа о том, что все гриффиндорцы тупицы и идиоты, все-таки присутствует. И пусть, несмотря на ее наивность и правильность, Анна находила Гермиону достаточно серьезной и умной девушкой, она уже знала, на какой факультет точно не хочет попасть.
— В-вольдеморт — самый великий темный маг двадцатого столетия, — словно заученный наизусть текст, говорила Грейнджер, лицо Рона перекосилось при этом в страшной гримасе, — одержимый избавить волшебный мир от магглорожденных и полукровок. Он создал организацию Пожирателей Смерти, состоящую исключительно из чистокровных волшебников, поддерживающих и претворяющих в жизнь его жуткие идеи.
— Vol-de-mort — улетевший от смерти? — скорее саму себя спросила Анна: при ней Снейп называл вышеупомянутого маньяка не иначе, как Темный Лорд. — Он одержим идеей бессмертия?
— Да, а как ты догадалась? — удивился Поттер. — Только я не понимаю, причем тут улетевший.
— Перевод с французского, — пояснил Карл с умным видом.
— Странно, как я раньше не догадалась? — удивилась Гермиона, тихо сказав в сторону. — Я же учила французский.
— Эй, Кайнер, ты чего на нас с Гарри так смотришь? — недовольно воскликнул Рон, почувствовав на себе чужой взгляд и увидев обращенный на него проницательный взгляд русоволосой девушки, который она перевела потом на Гарри, заставив того выпрямиться, а после на Гермиону, задержавшись на ней гораздо меньше. — Ты что, наши мысли читаешь?
— Нет, — спокойно ответила Анна, — мне ваши мысли совершенно неинтересны.
— Но ты была сейчас очень-очень похожа на Ужас подземелий, хоть бы он сдох!
— Рон, не говори так о профессоре Снейпе! — возмутилась Гермиона, он же работает на Орден… ой! — она прикрыла рот руками, поняв, что сболтнула лишнее при посторонних.
— Рон, а с чего ты решил, что Снейп должен умереть? — прищурив глаза спросил его Поттер: хоть он и ненавидел профессора, но смерти ему не желал.
— Да я работал как-то в саду и через приоткрытую дверь услышал разговор мамы и Люпина, — продолжил рыжий, совершенно не заботясь о том, что в одном с ними купе едут непосвященные, — они говорили о том, что совсем недавно он вернулся в школу и еле стоял на ногах. Ему здорово досталась там. И это как-то связано со смертью Питтергрю. Одно радует: у нас в начале года не будет зелий.
— Но зелья — это очень важный предмет, — вновь возразила Гермиона. — Как вы можете так наплевательски относиться к профессиональной подготовке, если хотите стать аврорами? Вам ведь не только нужно уметь драться и палочками махать, но также различать яды и уметь готовить к ним противоядия.
— Замолчи-и, Гермио-о-она, — устало потянул Рон, зевнув, — ты только и делаешь, что поучаешь нас…
— Да перестаньте вы! — воскликнул Поттер, которому бесконечные препирательства друзей сильно мешали думать. — Так Хвост правда мертв?
— Ну вроде как да, — пожал плечами Рон, пытаясь поудобнее устроиться на диване, где было слишком мало места, чтобы лечь, а Гермиона — слишком далеко, чтобы положить ей голову на колени.
Последние несколько реплик Лапина выслушала с отрешенным выражением лица. Надо играть роль, делать вид, что ты ничего не знаешь, тебе ни до чего нет дела. Но она получила уже достаточно информации к размышлению. Итак, она убила Хвоста, благодаря чему сохранила жизнь Снейпу. В то же время, Лорд, видимо, не дождавшись своего шпиона, решил, что зельевар сам его убил или отравил, и наказал его, вполне возможно, еще сильнее, чем в ту ночь, когда его притащил домой Люциус Малфой. Вот парадокс — она дом Снейпа своим называет. Хотя, с другой стороны, у нее из будущего здесь в прошлом вообще никакого дома нет. Получается, она одновременно спасла профессора, и из-за нее он снова пострадал. Она чувствует перед ним вину и благодарность, а они его ненавидят — за его темное прошлое, за его вечно плохое настроение и недружелюбный характер, за то, что сами раздолбаи и ничего не делают, и не хотят видеть дальше собственного носа. Потому что слизеринцам и гриффиндорцам положено ненавидеть друг друга. Но эти трое, опять, же ненавидят его по-разному. Рыжий — потому что сам ничего не учит, за что получает “любезные” комментарии профессора. Поттер — тут скорее примешалась личная обида, ведь мать Поттера вышла замуж за другого, и внешне сын на нее мало похож. Таким оброзом, он вымещает ненависть к отцу на сыне — уже неправильно со стороны профессора. И, похоже, Поттер отвечает ему тем же. Грейнджер — слишком полагается на авторитеты. Возможно, это вошло у нее в привычку вследствие многочисленных споров с друзьями. Она уважает его как учителя и как человека, которому оказывает доверие Дамблдор, но тоже ненавидит его за его предвзятость к гриффиндорцам и, в особенности, ее друзьям.
Раздался стук в дверь — подъехала тележка со сладостями. Немцы и Лапина взяли себе понемногу печенья, безопасного на вид — Лотар уже успел разведать, что большинство английских волшебных сладостей содержало какой-нибудь подвох. Поттер же, напротив, купил достаточно много еды — и для себя, и для друзей, заплатив сразу за всех, и на столике образовалась большая куча сладостей, которая быстро уменьшалась благодаря Рону Уизли.
После трапезы разговор возобновили.
— Извините, Уизли, а не Северуса Снейпа, Мастера зельеварения, вы имели в виду? — холодно взглянув на Рона своими синими глазами, спросил Шенбрюнн.
— Вы знаете Снейпа? — хором удивились Рон и Гарри.
— Да. Он очень талантливый зельевар и достаточно известный ученый, правда в узких кругах. Кроме того, с ним знаком наш куратор.
— В каких это узких кругах? — поинтересовался Поттер: уж очень подозрительными ему казались эти немцы, особенно Шенбрюнн — в Слизерин хочет, со Снейпом знаком, не к добру все это.
— В научных, разумеется. У нас в семье все так или иначе связаны с наукой. Моя мать была раньше колдомедиком, отец руководит Немецким обществом зельеваров и одновременно является челном Немецкого химического общества. Я собираюсь поступить после Хогвартса в Лейпцигский магический университет, на факультет зельеварения, а брат готовится к поступлению в Институт Макса Планка.
— Кого-кого? — вновь удивились гриффиндорцы.
— Берлинский институт, названный в честь великого немецкого ученого Макса Планка, известного своими работами в области квантовой физики и химии. В настоящее время там работают исследователи, специализирующиеся в областях физической, неорганической химии и катализа… — Лапина запнулась, поняв, что не знает, на чем именно специализируется данный институт в области физики.
— Так это маггловский институт что ли? — в голосе Уизли чувствовалось некое пренебрежение. — Что там забыл твой брат, если ты весь из себя такой аристократ?
— Не суди о человеке по его происхождению и положению в обществе, это раз, Уизли. Два, мой брат не владеет магией, если тебя так интересует.
— Твой брат — сквиб? — возмутился рыжий. — У нас это позор.
— Между прочим, Рон, — возразила Гермиона, с таким видом, с каким на четвертом курсе боролась за права домовых эльфов, — это очень несправедливый обычай. Его необходимо искоренить.
— Homo locum ornat, non hominem locus /11/, — холодно ответил Карл, теперь от него веяло не нарочитой вежливостью, а чувством собственного достоинства и правоты. — Советую почитать на досуге всемирную историю, Уизли, не только магическую. Та ты найдешь для себя много интересного и поучительного. Наша страна в свое время заплатила слишком высокую цену за то, что поддалась предрассудкам и идее превосходства одного человека над другим, одной расы над всеми остальными. И мы до сих пор расплачиваемся за свои ошибки. Ходят слухи, что в свое время идеи расового превосходства Адольфу Гитлеру подкинул тогда еще молодой, но небезызвестный вам Геллерт Гриндевальд, который, кстати, недолгое время дружил с нынешним директором Хогвартса Альбусом Дамблдором…
Лица гриффиндорцев вытянулись и уставились на немца неверящими глазами — как это великий светлый маг Дамблдор мог дружить с первым темным магом столетия Гриндевальдом, которого потом же одолел в поединке?
— … А что касается моего брата, то благодаря своему уму и трудолюбию он сможет добиться многого, чего большинству чистокровных волшебников просто не приходило в голову, — закончив свою речь, Карл окинул всех королевским взглядом, после чего, уже мягче, обратился к Анне: — Я думаю, вам стоит познакомиться с Вильгельмом: вы найдете, о чем поговорить.
— Спасибо, Шенбрюнн. Это будет честью для меня, — гордо ответила девушка.
— Просто Карл: мы уже все знакомы. *Ich hoffe, wir kommen in das selbe Haus.* /нем. Надеюсь, мы с вами попадем на один факультет/.
Лапиной показалось, что она уловила во взгляде Шенбрюнна… нет, не снисхождение, а надежду, желание познакомиться поближе. Он что, пытается с ней флиртовать? Для полного счастья ей не хватало только ухажеров-иностранцев, которые на несколько лет моложе ее.
— Хорошо. *Ich habe nichts dagegen.* /нем. Я была бы не против./
А с чего, собственно, ей быть против? Карла она находила вполне приятным собеседником и умным молодым человеком с трезвым взглядом на жизнь. Все, что он хотел узнать, он уже узнал. А если у него снова возникнут вопросы, на то есть легенда.
Дверь без стука открыли, и в купе вбежала миловидная девушка с рыжими волосами.
— Ах вот вы где! — воскликнула она, поцеловав Поттера в щеку. — Чего ты опять грустный? Почему не искал меня? — произнесла она голосом обиженной капризной девчонки.
В ответ парень обвил ее руками и прижал к себе. О присутствии посторонних, казалось, помнила лишь одна Гермиона, нервно поглядывая то на бесшабашных друзей, то на иностранцев.
Следом за рыжеволосой девушкой зашли коренастый круглолицый парень с короткими черными волосами, который как-то неуверенно со всеми поздоровался, и красивая, но нелепо одетая блондинка, судя по выражению ее лица, ушедшая в астрал.
— Луна, Невилл! — радостно поприветствовала друзей Гермиона.
— Здесь слишком много мозгошмыков, — глядя куда-то в пространство, сказала блондинка, по-прежнему вращаясь где-то в параллельных мирах.
— Эй, вы, поищите себе другой купе! — сказал Рон сидевшим напротив молодым людям. — К нам пришли друзья, мы будем вместе.
Лапина, Шенбрюнн и Визерхофф лишь переглянулись, отметив друг у друга одинаковое выражение лица, а именно глаза размером с галеон: такой наглости они явно не ждали. И вообще с чего это им надо покидать уже обжитое купе только потому, что так захотелось рыжему? Пусть идет к ним, если они так хотят быть вместе.
— Рон, пожалуйста, прекрати! — Грейнджер еле держала себя от того, чтобы не заплакать. — Это же грубо! Они же ничего нам плохого не сделали!
— Они слизеринцы! Почему мы должны им уступать?
— Эм… мы пойдем, наверное, — тихо сказал Невилл и, взяв Луну за руку, вышел в коридор.
— Потому что, Уизли, мы первые заняли это купе, — злобно посмотрела на него Лапина. — И ты не имеешь права нас отсюда выгонять только потому, что тебе так хочется.
— Да пошли вы… — договорить он так не мог, будучи околдованным невербальным “Silentium”.
— Да, Рон, успокойся же ты! — Гермиона пыталась взять себя в руки и образумить друга. — Идем! Нам пора патрулировать поезд.
Иностранная троица вновь переглянулась, как бы спрашивая друг у друга: “И его назначили старостой?!”.
— Пойду проверю, как там Лиза среди барсуков устроилась, — сказал Лотар, подойдя к двери. — Вы же не будете возражать, если я приведу ее сюда? — Вопрос главным образом был адресован Кайнер.
Парень и девушка отрицательно покачали головой, и Визерхофф скрылся. Заметив, что Поттер и его рыжая подружка, наверное, сестра того Уизли, не собираются уходить, Лапина и Шенбрюнн, не сговариваясь, вместе вышли в коридор и стали у окна. И вместе молчали.
Судя по проносившимся за окном пейзажам, они проехали уже далеко на север: зеленые луга и дубравы юга Англии сменили невысокие горы и темные хвойные леса нижней Шотландии. Анна уже встречала нечто подобное, будучи в поместье Принсов, только последнее находилось, наверное, еще дальше к северу и высоко в горах, окруженное дремучими лесами. Идеально защищенное и естественными, и магическими преградами место. В Хогвартсе, думала она, будет так же.
Через некоторое время Карл предложил прогуляться, но Анна вежливо отказалась, сославшись на то, что кто-то должен сторожить купе. Немец ушел. Лапина еще долго стояла у окна, опершись о тянущийся вдоль стены поручень и безучастно смотрела вдаль, изредка бросая взгляды на дверь их купе. Нет, она, конечно, все понимала, но все равно считала неприличным вот так внаглую выставлять всех людей из комнаты только потому, что кому хочется провести время в интимной обстановке, или потому что они кому-то не нравятся. Ей, например, Уизли не нравится, но она же его не выставила при первой же возможности, и вообще он сам напросился.
Девушка недовольно хмыкнула и обернулась, почувствовав на себе чей-то взгляд. У входа в купе стояли Лотар и златокудрая дева, с которой впору было бы писать изображения ангелов или Мадонну, и которую тут же представили как Элизу Миллер. Миллер Анне не то, чтобы понравилась, но показалась вполне скромной и тихой, ненавязчивой. И, пожалуй, если бы не выразительная внешность, она ничем не выделяясь бы из толпы девушек ее возраста. Она, как и ее товарищи, уже была одета в школьную форму и уверена, что попадет в Хаффлпафф, и даже успела завязать дружеское знакомство с двумя тамошними семикурсниками — Эрни МакМилланом и Сьюзен Боунс.
Минут через десять дверь отодвинулась, и оттуда вышли Поттер и его подружка. Кажется, только сейчас они обратили внимание на то, что изначально они были не одни, и начали сумбурно извиняться, после чего рыжая потащила брюнета в следующий вагон. Да, Уизли влияют на него положительно плохо. Дружба дружбой, а совесть и мозги тоже надо иметь. Стоявшие до этого в коридоре ребята вошли в купе и завели вполне приятную, ненавязчивую беседу “ни о чем”.
Уже темнело. До конца пути оставался час-полтора. Неожиданно дверь купе отъехала, и в проходе появился Шенбрюнн, на плече у которого рыдала Гермиона Грейнджер. Как выяснилось позже, девушка освободила своего рыжего друга от заклятия немоты, когда поняла, почему он не может говорить, и он тут же обвинил ее в том, что это она прокляла его, потом в том, что она поддержала “поганых слизеринцев” вместо того, чтобы на правах старосты выгнать их из купе. При этом их размолвку наблюдало сразу несколько человек, отчего Гермиона морально чувствовала себя еще хуже: ведь она только что потеряла в их глазах свой авторитет старосты, человека, которого должны слушать и уважать. Потом она натолкнулась уже на настоящих слизеринцев, и те тут же подняли ее на смех, при этом заводилой был, естественно, Малфой с Креббом и Гойлом, а Пэнси Паринсон и Милисента Буллстоуд выступали группой поддержки. Вскоре к ним присоединился некто Генрих Бранау, и в нем девушка увидела уже реальную опасность: что-то выдавало в нем человека, который не ограничится просто насмешками и прилюдным унижением, но легко может причинить боль, самую настоящую.
Тут-то на нее как раз и наткнулся Карл и увел обратно в то купе, где они были изначально, заслужив на прощание титулы “гриффиндорца” и “защитника грязнокровок”, очевидно с намеком на случай на балу. А Гермионе потребовалось два флакона успокоительного зелья (которое очень кстати нашлось у Шенбрюнна), чтобы перестать плакать и прийти в себя.
Всю оставшуюся дорогу два парня и три девушки провели в молчании. Каждый или читал, или думал о своем. И Гермиона Грейнджер, впервые за долгое время оставшись одна, без верных друзей, почувствовала себя спокойно и защищенно в этой компании совершенно незнакомых людей.
1) Во второй половине XVI — первой трети XVII вв. в Испании и странах подвергшихся ее влиянию вследствие брачных союзов или военных завоеваний, т.е. Англии и Нидерландах, в моде был черный цвет. Костюмы той эпохи отличались геометричностью форм, намеренным искажением пропорций человеческого тела, объемностью и закрытостью — якобы для отгнания плотского искушения и сохранения добродетели (были даже специальные юбки, которые так назывались). При этом одежда украшалась множеством декоративных элементов — обычно золотой или жемчужной вышивкой или небольшими инкрустациями из драгоценных камней, а также белым стоячим кружевным воротником, создававшим вместе с обычно бледной у аристократов кожей яркий контраст на фоне темного костюма.
2) Пифагорейцы приписывали числам определенные геометрические фигуры, например: 1 — точка; 2— отрезок; 3— треугольник; 4 — квадрат и т.д. 10 — сфера — как повторение единицы и одновременно переход на новый уровень. Также у пифагорейцев были свои представления о соответствии природных стихий определенным геометрическим формам. Если я не ошибаюсь, оно выглядело так: земля — куб, вода — октаэдр, воздух — додекаэдр, огонь — икосаэдр. Возможно, таким образом они хотели запечатлеть представления о многогранности каждой стихии.
3) Комплексные числа — это числа вида a + bi, где i — мнимая единица, i^2 = -1. a и b — векторы. Таким образом, число представляет собой сумму двух векторов в т.н. комплексной плоскости. Практически все рациональные числа можно условно отнести к комплексным, для которых b = 0.
4) Фоновый — имеющий некое постоянное значение (заключенное в интервал с учетом допустимого отклонения от среднего значения) в течение длительного промежутка времени.
5) (лат.) без страха
6) Иссон — голосовой “аккомпанемент”, используемый в церковных песнопениях народов Балкан (Греция, Сербия, Болгария). Исполняется одним человеком или хором, в последнем случае певцы одновременно тянут одну и ту же ноту. Условно говоря, повторяет профиль сольной партии, только с менее резкими перепадами и поется одновременно с нею. При воспроизведении используется набор прикрытых звуков. В раннее средневековье (V-XII вв.) иссонное пение было распространено и в Римской Церкви.
7) Песнопение Вечерни на основе первых двух строк 140-го псалма. Приблизительный адаптированный перевод будет звучать так:
Господи, воззвал к тебе, услыши меня;
услыши меня, Господи;
Господи, воззвал к тебе, услыши меня,
вонми гласу моления моего, когда я воззову к тебе;
9) Прикрытый звук — звук, произносимый с пониженной артикуляционной четкостью, с прикрытым ртом, при этом наблюдается ассимиляция с другими гласными, похожими по звучанию в безударном положении, например: а-о, о-у, э-и, т.д. (Извините, в музыке разбираюсь я, мягко говоря, не очень хорошо, так что дала определение больше интуитивное, на основе собственных ощущений.
10) Похвала глупости: название дано на греческом и латинском.
11)(лат.) Человек красит место, не место — человека.
15.02.2011 Глава 8. Распределение
Хогвартс-Экспресс постепенно сбавлял ход. Ученики стали выходить в коридоры, чтобы как можно раньше покинуть поезд. Наконец, разделся характерный скрип колес о рельсы, и вагоны остановились. Подростки начали шумно выходить на улицу.
Лапина вместе со своими соседями по купе сошла на платформу и огляделась по сторонам. Платформа ничего интересного собой не представляла — обычный, державшийся на каменных сваях деревянный помост с перилами. У одного его конца стоял нереально высокий человек с длинными темными курчавыми волосами и такой же бородой. Размахивая огромной масляной лампой, он громко подзывал к себе первокурсников, причем говорил он не на классическом или современном разговорном английском, а на каком-то диалекте, характерном больше для глубокой провинции, и был одет в старый потертый костюм красно-коричневого цвета, на основании чего Анна сделала вывод, что человек этот явно занимает в Хогвартсе невысокую должность — привратника или завхоза.
Среди толпы собравшихся вокруг него первогодок она заметила подошедших к нему двух рыжих и одну черную голову. Гарри, Рон и Джинни остановились и поздоровались с великаном, тот ответил им кивком. Даже с расстояния нескольких метров была видно, что их глаза светились неподдельной радостью. Видимо, они очень хорошо знакомы, сделала вывод Анна и тут обратила внимание на Гермиону: девушка пыталась пропихнуться мимо шедших навстречу студентов, звала, махала руками, но ее голос потонул в общем гаме, царившем на платформе. Наверняка хотела вновь присоединиться к друзьям и поздороваться с великаном. Грейнджер, не переживай ты так, встретишь своих друзей в замке. Подумав об этом, Анна направилась к Гермионе, чтобы вместе с ней сойти с другого края платформы, как между ними пронеслось несколько галдящих мальчишек-младшекурсников. Девчонки заорали со страху, чуть не придавив Гермиону к перилам. Только в последний момент Анна успела заметить, как Шенбрюнн вытащил оттуда Гермиону и, посмотрев ей (Анне) в глаза, мысленно посоветовал идти рядом с ними, что Лапина сочла довольно разумным решением.
Уже почти стемнело, что, по расчетам Лапиной, означало время между восемью и девятью часами вечера: с одной стороны, во время летнего солнцестояния в северных широтах день довольно длинный, с другой — не стоит забывать, что они в горах, где темнеет раньше, чем на равнинной местности. Дрожащий свет факелов, установленных на платформе, освещал вытоптанную траву и выложенные округлыми булыжниками дорожки. Одна из них вела к озеру, куда направлялись первокурсники во главе с Хагридом, другая — к опушке леса, у которой стояли запряженные какими-то странными лошадьми кареты без кучеров. Лапина никогда не испытывала приязни к голым кошкам или собакам, поэтому костлявые лошади, которые должны были их везти до замка, вызывали у нее еще большее отвращение. Фестралы, или вестники Смерти — вспомнила она их название из “Истории Хогвартса”, — их могут видеть только те, кто видел смерть. Ну да, все сходится. Впервые, именно в этот момент волшебный мир показался ей чем-то зловещим и пугающим: ночная мгла, огромный черный лес, через который их повезут эти уродливые лошади… Неизвестно, с чем еще им придется столкнуться по дороге в школу.
На развилке их уже ждали — куратор фон Генниген, не довольный тем, что один из его подопечных сильно замешкался, фон Бранау, надменно скрививший лицо, стоявшая чуть поодаль с перепуганным выражением лица Лиза Миллер и Визерхофф, служивший своеобразным буфером между ними. Шенбрюнн и Лапина вновь переглянулись — оба знали, что куратор, будучи ответственным за безопасность направленных на обучение в Хогвартс немецких студентов, явно не будет рад взявшейся неизвестно откуда новой студентке, о которой ровно ничего не знал несколькими минутами ранее, и Анна быстро отстала, отступив в тень и не дав Карлу возможности сказать что-либо в ответ. Гермиона покинула их еще раньше, вновь увидев своих друзей. Сейчас Лапина стояла, спрятавшись за деревом, и судорожно пыталась соображать, как ей поступить. Да, она могла трезво мыслить и делать обоснованные выводы, но только тогда, когда обстановка была спокойной, а время — неограниченным. И еще желательно, когда не приходилось выбирать, либо когда выбор был очевиден. Сейчас же ей надо было решиться: пойти вслед за Гермионой и прокатится в карете, запряженной ужасными фестралами, или пойти вместе с первокурсниками — она знала, что в Хогвартсе существует такая традиция: новички-первокурсники приплывают в школу на зачарованных лодках — поэтому привратник и повел их к озеру. Наверняка это должно быть очень красиво и зрелищно, особенно для детей. Другой вопрос, что она неуместно будет смотреться среди толпы первогодок, хоть и не будет выделяться ростом среди них, но ее могут элементарно не пустить. Ладно еще, двадцать шесть и восемнадцать — лицо у нее за это время практически не изменилось, только стало более задумчивым и серьезным, но выдавать себя за одиннадцатилетнюю — это уж слишком.
Развернувшись, Анна уже хотела направиться к каретам, как увидела, что немцы направились в сторону озера — видимо всем, впервые прибывавшим на обучение в Хогвартс, доставалась такая маленькая привилегия. Прячась в тени деревьев, девушка побежала вслед за ними, стараясь не встречаться взглядом, особенно с Бранау, затем свернула в редколесье, чтобы немного срезать дорогу. Тут она впервые пожалела о том, что на ней длинная юбка и мантия — ладно, последнюю можно свернуть и сунуть под мышку, чтобы за кусты не цеплялась, а вот юбку пришлось поднять и завязать узлом на бедрах, чтоб не болталась и не цеплялась за кусты. Она понимала, что выглядит совсем ужасно, и что у нее могут возникнуть проблемы, если ее сейчас кто-нибудь увидит. С другой стороны, она переживала за сохранность одежды, которая подвергалась большому сомнению при беге по сильно пересеченной местности. Убедившись, что Бранау и иже с ним остались далеко позади, она вновь привела себя в порядок, надела мантию и быстрым шагом направилась к толпе первокурсников, которые уже почти все сели в лодки. Дети, как она успела обратить внимание, в них в основном стояли, поэтому был смысл занять место на носу, чтобы чужие головы не закрывали обзор — ростом Лапина немногим превышала большинство здешних первокурсников. Она вновь перешла на бег, толком не заметив, что задела плечом какого-то парня, и, приблизившись к берегу, обнаружила еще три лодки незанятыми. Что ж, отлично, решила она для себя, став в носу одной из них.
Через несколько минут, когда оставшиеся лодки наполнились припозднившимися учениками, процессия двинулась вперед. В лодках не было гребцов, они двигались сами по себе, плавно рассекая воды озера, в котором отражалось черное ночное небо, усеянное россыпью далеких звезд. Кое-где виднелись силуэты гор и лесов. Воздух казался непривычно разреженным, лишенным привычных фоновых шумов, отчего любой звук, будь то крик ночной птицы или восторженный шепоток одного из первогодок, многократно усиливался, разносясь эхом в пространстве.
Наконец, построенные клином лодки обогнули излучину поросшего густым хвойным лесом берега, и взору зрителей предстал замок Хогвартс во всей своей красе. Состоявший из множества башен и башенок, различных пристроек, соединенных готическими галереями, светящийся огнями, он величественно возвышался над всей долиной, основания его стен местами плавно переходили в склоны и подножия гор. Казалось, замок был един в гармонии с окружавшей его природой. Лапина полезла в карман за цифровым фотоаппаратом, который был у нее с собой в тот роковой день, когда она перенеслась в прошлое. Наконец-то она сможет сфотографировать хоть что-нибудь стоящее, а то Букингемский дворец и Трафальгарская площадь есть во всех учебниках английского, а запечатлевать в кадре виды рабочего помещения или лица коллег было не в ее стиле. Неожиданно пространство осветилось небольшой белой, но яркой вспышкой. Несколько человек оглянулись, но не увидели ничего интересного, кроме старшекурсницы, державшей в руках фотоаппарат не совсем обычной модели.
Лапина выругалась про себя: во-первых, она забыла про вспышку, из-за которой очертания предметов на первом плане получились гораздо более резкими, чем в действительности, а замок как был темным, так и остался; во-вторых, она этой вспышкой выдала себя с головой. Она не знала, как в школе относятся к предметам маггловской техники, но предполагала, что далеко не самым лучшим образом, поэтому ей не хотелось бы, чтобы кто-нибудь донес на нее директору, в результате чего у нее конфисковали бы фотоаппарат. Отключив вспышку и выставив режим ночной съемки, она специально сделала подольше выдержку, чтобы увеличить общую освещенность фотографии. Вот, уже неплохо, даже замок четко виден, и горы позади него. Едва Лапина успела нажать на кнопку съемки, как аппарат неожиданно выключился, а ведь он был почти до конца заряжен. Что творится? Убрав ставшую бесполезной вещь обратно в карман, она заметила, что они пересекли озеро больше, чем на половину — из-за того, что она все время подстраивала масштаб и делала выдержку, она не успевала за этим следить. Одновременно она увидела, что густой темный лес, который своим недружелюбным видом встретил их на “станции” тянется вдоль всего озера и окружает древний замок с двух сторон. Вот уж действительно место вдали от цивилизации. Кстати о цивилизации… Принс-Мэнор также находился в горах и был окружен непроходимыми лесами — наверное, волшебники для перемещения использовали только камины или аппарацию, но никак не дороги, — и там не работал ноутбук. Здесь, в Хогвартсе не работает фотоаппарат. И здесь, и там на протяжении многих веков жили волшебники, следовательно, оба места обладают сильным магическим полем, которое, получается, конфликтует каким-то образом с электромагнитным, раз в их присутствии не работают электронные приборы. А без ноутбука ей будет ой как плохо, ведь за прошедшие четыре года она немало успела свыкнуться со своим другом из пластмассы и кремния.
Процессия тем временем приблизилась к выдолбленному в скале туннелю, выложенному широкими каменными стенами и освещенному факелами. Дети начали выходить из лодок: одни — робко и неуверенно, боясь сделать шаг в сторону, другие — царственной поступью, с надменным видом поглядывая на окружающих, а третьи успевали еще шутить и толкаться, норовя опрокинуть кого-нибудь в воду или упасть самим. Пара таких же ретивых оказалась в одной лодке с Лапиной. Если в пути они вели себя тихо и смирно, с разинутыми ртами и огромными глазами глядя на Хогвартс, то теперь, оказавшись в обыкновенном коридоре, не зная, чем заняться от безделья, начали баловаться, раскачивая лодку и обрызгивая водой всех, кто находился поблизости, однако надменный и при этом не предвещающий ничего хорошего взгляд а ля профессор Снейп в сочетании со сказанной низким бархатным голосом речью о том, что еще одна такая проделка, и парочке первокурсников придется познакомиться с гигантским кальмаром, возымели действие, и мальчишки быстро ретировались, успев напоследок протоптаться по мантии Лапиной. Выругавшись про себя, она сошла на лестницу и, достав палочку, принялась очищать мантию заклинанием. Не учла она одного: лестница, поросшая за века мхом и смоченная водой, стала очень скользкой, поэтому, сделав еще один шаг, девушка едва не упала в озеро, в которое парой минут ранее обещала отправить мальчишек, как сильные руки подхватили ее и поставили на каменный пол. Подняв голову, Анна обнаружила, что стоит практически в обнимку с высоким, статным парнем с голубыми глазами и светлыми волосами. Внешность и черты лица выдавали в нем аристократа. Не Генрих Бранау — и то радует. А то была бы первая сплетня Хогвартса — представитель древнего рода и ревнитель чистоты крови Генрих фон Бранау обнимается с грязнокровкой! Поправка: с русской грязнокровкой. А потом: грязнокровка, отравленная старинным ядом из родового перстня фон Бранау, медленно осела на пол и упала к ногам представителя древнего чистокровного рода, где ей и место. Все, хватит фантазировать!
Девушка неуверенно отпустила парня, за которого во время падения ухватилась скорее из инстинкта самосохранения, и, поблагодарив, отстранилась. Юноша, поняв, что юная леди в его помощи больше не нуждается, освободил объятья, однако тут же предложил руку, увидев, что привратник повел учеников дальше. По дороге Анна узнала, что ее спасителя зовут Ассбьерн Фольквардссон, что он из Швеции, перевелся из Дурмстранга, потому что после таинственной смерти бывшего тамошнего директора болгарина Игоря Каркарова уровень преподавания резко упал, и школьников словно боялись учить заклинаниям страшнее “Accio” и “Aquamenti”, а также что его предки владели когда-то палочкой мастера Хофнунга, которую она держала в руках несколько минут назад. Ей же нечего было противопоставить, кроме того, что ее зовут Анна Кайнер, что она из Германии, но прибыла в Хогвартс отдельно от группы фон Геннингена, а палочку купила в Лондоне у Олливандера, и что это была единственная палочка, которая ей подошла. Фольквардссон же позволил себе лишь удивиться в ответ и заметить, что только норны /1/ знают прошлое и грядущее, причины и последствия происходящих в мире событий.
Незаметно они поравнялись с остальными учениками, оказавшись в абсолютно простой прямоугольной комнате без каких-либо украшений, даже без окон. Великан три раза постучал в большой молоток в форме совы. За время ожидания Анна успела разыскать взглядом Карла и Лотара — лучше держаться ближе к тем людям, которых уже знаешь, и с которыми начали складываться дружеские отношения. Оба немца ее заметили и кивнули в ответ, после чего кивнули Ассбьерну — очевидно, аристократы узнали друг друга и поприветствовали. В это время дверь распахнулась, и в комнату вошла высокая пожилая женщина со строгим выражением лица, всем своим видом олицетворяя типичную волшебницу: длинная, до пола, изумрудно-зеленая бархатная мантия с широкими рукавами, на голове — черная фетровая широкополая шляпа с высокой остроконечной тульей. Поправив квадратные очки, она окинула аудиторию властным взглядом, от которого одна половина первогодок тут же захотела слиться со стенами, а вторая замерла на месте с благоговейно-перепуганным выражением лица. Шум мгновенно стих, шалости прекратились. Старая волшебница начала свою традиционную вступительную речь:
— Добро пожаловать в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, — произнесла она начальственным голосом, твердо чеканя каждое слово, что совсем не вязалось с ее преклонными летами. — Меня зовут профессор МакГонаналл. Скоро начнется пир по случаю начала нового учебного года, но прежде, чем вы сядете за стол, вы должны будете пройти церемонию распределения по факультетам. В Хогвартсе существует четыре факультета: Гриффиндор, Хаффлпафф, Равенкло и Слизерин. У каждого факультета существует своя интересная и богатая история, и на каждом из них в свое время учились выдающиеся волшебники и волшебницы. Запомните: пока вы находитесь в Хогвартсе, ваш факультет будет для вас второй семьей: вы будете жить в общежитии вашего факультета, выполнять домашние задания и проводить свободное время в ваших общих гостиных; за любой ваш успех вашему факультету будут начисляться дополнительные баллы и сниматься за нарушение правил. Факультет, набравший по итогам года наибольшее количество баллов, будет награжден кубком Хогвартса. Я надеюсь, каждый из вас станет достойным представителем того факультета, куда будет определен. Церемония распределения начнется через несколько минут и будет проходить в присутствии учителей и старших учеников. Пока есть время, предлагаю привести себя в порядок перед началом церемонии.
Сказав это, профессор снова скрылась за дверью, заставив юных учеников вздохнуть с облегчением и отлепиться от стен. Памятуя слова МакГонагалл о том, что на церемонии, которая сама по себе вызывала у них благоговейный страх, надо выглядеть прилично, первогодки наспех принялись приводить себя в подобающий столь серьезному и торжественному мероприятию вид. Особенно усердствовали в этом девочки — поправляли мантии и юбки, приглаживали волосы, проверяя, на месте ли ленты и заколки, и прося друг у друга зеркальце. Мальчики в основном ограничились лишь тем, что поправили галстуки и одернули мантии, сбившиеся и перекосившиеся во время переходов по длинным и узким коридорам. Только возникла одна незадача: брызгаться и обливаться водой умели все, в то время как согревающее или очищающее заклинание не знал никто. И обратились за помощью маленькие первокурсники, естественно, к умным старшекурсникам. Элиза Миллер, как самая добрая из них, тут же начала высушивать с помощью магии мантии первокурсников, но их оказалось слишком много, поэтому за дело взялся и Лотар. Дело стало продвигаться быстрее, только вот выполнять одно и тоже заклинание несколько раз им обоим надоело, малыши оказывались, как назло, в большинстве своем слишком беспокойные и вертлявые, а МакГонагалл должна была вернуться с минуты на минуту.
— Halt! — крикнула Лапина, схватив Шенбрюнна за рукав, когда он уже собрался помочь друзьям. — Kennst du die Numerologie? /нем. Остановись! … Ты знаешь нумерологию?/
— Нумерология? — заинтересовался стоявший до этого в углу Ассбьерн, сложив руки на груди. — Зачем вам нумерология?
— Как будет выглядеть геометрическая формула вербальной формулы “все” при направленном действии? — голос Лапиной срывался: с одной стороны, ей было совестно, что она отвлекает человека от “благого” дела; с другой, она боялась не успеть завершить это самое “благое дело” до того, как Лиза с Лотаром фактически вручную высушат всех первокурсников.
— Нужно прочертить окружность в воздухе, — Карл перешел на английский. — Зачем тебе это?
— Формула аддитивная? — не унималась Лапина, у нее не было времени заниматься подгонкой.
— Насколько я помню, да, — задумчиво ответил Ассбьерн.
— Хорошо… — Анна опустила голову, задумавшись, ее левая рука коснулась подбородка.— Элиза, Лотар, отойдите, пожалуйста, назад, — громко сказала она снова по-английски, дабы не смущать детей незнакомой речью. — Первокурсники, кого еще не высушили, выстроитесь, пожалуйста, в ряды по десять человек.
Около двадцати детей послушно выстроились в два ряда перед старшекурсниками.
— А теперь… Sicco omnes /2/! Calefacto omnes /3/! — громко сказала девушка, завершив каждое заклинание начертанием окружности и направляя палочку на стоявших напротив детей.
Помещение тут же наполнили круговые потоки осушающего теплого воздуха. В этот момент снова вошла профессор МакГонагалл. И увидела довольно странную картину: горстка первогодок стоит рядами перед старшекурсниками, одна из которых еще не успела опустить свою палочку, а остальные просто держат их в руках. Еще один взрослый студент стоит в стороне и искоса, даже враждебно поглядывает на колдовавшую только что девушку.
— Молодые люди, потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — строго сказала волшебница.
— Вы сказали нам привести себя в порядок, и мы попросили помощи у старшекурсников, — жалобно ответила одна из девочек, когда первогодки, словно по команде “Кругом!”, повернулись лицом к декану Гриффиндора.
— Это действительно так? — спросила профессор уже у старшекурсников/
— Да, — ответили хором все, кроме холеного блондина в сторонке.
— Что именно вы делали?
— Этот, эта и эта колдовали согревающие заклинания, — бойко ответил один из первокурсников, совершенно не обращая внимание на то, что вопрос был задан вовсе не ему, и поочередно указывал пальцем на Визерхоффа, Миллер и Кайнер, — а эти двое, — ткнул пальцем в сторону Шенбрюнна и Фольквардссона, — им подсказывали.
— Билл! — громко шикнула на говорившего стоявшая рядом с ним и очень похожая на него девочка с косичками. — Мама говорила, что показывать пальцем неприлично!
— Прошу всех следовать за мной, — мрачным голосом сказала МакГонагалл, что могло означать как то, что ей уже успели испортить настроение, так и то, что ответы учеников ее не устроили. — Первыми проходят распределение первокурсники, затем те, кто потупил в выпускной класс.
И повела студентов в Большой Зал.
Новые ученики вошли в зал через боковую дверь и стали спиной к учителям и лицом к уже сидевшим за столами старшим ученикам. Малыши завороженно глядели на парившие в воздухе тонкие свечи, прозрачных приведений и высокий зачарованный потолок, отображавший усеянное звездами черное небо, по которому лениво проплывали рваные кучевые облака. Старшекурсники, успевшие заранее ознакомиться с “Историей Хогвартса”, смотрели на все это с любопытством и некоторой толикой восхищения перед древней магией Основателей, но без щенячьего восторга, свойственного одиннадцатилетним новичкам. Большой Зал напоминал им неф огромного готического собора: высокий потолок; ложные, уходящие вверх стрельчатые арки, обрамленные тонкими мраморными наличниками, в простенках между которыми висели типичные для Средневековья бронзовые люстры в виде подвешенных на цепях тонких обручей с установленными на них свечами; парадный вход, представлявший собой широкий стрельчатый портал с округлым крыльцом в несколько ступеней, многочисленными мраморными арками и двумя низкими романскими колоннами, на которых чадили факелы. Над каждым из четырех столов висели факультетские гербы, а на главном проходе, ведущем к преподавательскому столу — герб факультета-победителя прошлого года, которым, судя по изображенному на красном фоне золотому льву, являлся Гриффиндор.
Все затаили дыханием в предвкушении церемонии. Профессор МакГонагалл поставила перед новичками шаткую трехногую табуретку, на которой красовалась старая заплатанная шляпа Основателей. Несколько секунд ничего не происходило, в зале стояла гробовая тишина, такая, что все буквально чувствовали дыхание друг друга. Если бы где-нибудь под потолком пролетела муха, ее бы обязательно услышали. Затем шляпа встрепенулась и начала исполнять противным гнусавым голосом свою традиционную песню об Основателях, как они поссорились, и что нынешним их потомкам необходимо объединиться перед лицом всеобщей опасности, еще более зловещей и коварной, чем когда-либо. Шляпа смолкла, со стороны факультетских столов раздались жидкие аплодисменты, после чего МакГонагалл развернула перед собой длинный пергаментный свиток.
— Сейчас я буду называть ваши имена, а вы должны будете сесть на табурет и примерить шляпу, — строгим голосом сказала декан Гриффиндора. — Арнальдс, Джейн.
Девочка с косичками, которая давеча читала своему брату нотацию о том, что показывать пальцем неприлично, быстро подошла к старой волшебнице и неуклюже села на табуретку. Ноги ее едва доставали до пола, а оказавшаяся слишком большой шляпа съехала на нос.
— Гриффиндор! — громко выкрикнула шляпа, и девочка, спрыгнув с табуретки, бодро подбежала к столу слева, где ей уже во всю рукоплескали.
— Арнальдс, Питер.
— Гриффиндор! — брат быстро присоединился к столу, за которым уже сидела его сестра.
— …
— В этом году вместе с нами будут учиться иностранные студенты, — объявила МагГонагалл, когда все первокурсники заняли свои места. — Все они поступают на седьмой курс. Итак… — она запнулась на первой же фамилии то ли потому, что не знала немецкий, то ли потому что плохо видела, и годы уже брали свое. — Браноу, Хейнри…
Немец смерил заместительницу директора испепеляющим взглядом и, наморщив нос, показывая полное пренебрежение ко всему, уверенно сел на табурет.
— Слизерин! — громко выкрикнула шляпа, и под громкие аплодисменты соответствующего факультета Бранау отправился к теперь уже своему столу, где его встречали, как короля.
— Фолквардссон, А…
— Ассбьёрн, — подсказал парень и сел на табурет.
— Равенкло! — выкрикнула шляпа, и за столом орлиного факультета раздались громкие аплодисменты.
— Кейнер, Анна.
Лапина уверенно подошла к табуретке и, откинув мантию назад, села, расправив длинную юбку и скрестив ноги на перекладине у основания табурета.
— *Та-ак… что мы тут имеем… — задумчиво произнесла шляпа, и, как показалось девушке, голос она слышала внутри собственной головы. — Стремление к справедливости, склонность к философствованию, рационалистический подход… идеально для Равенкло… но не кажется ли тебе, милочка, что нечестно тебе, с твоим университетским образованием, равняться со школьниками? *
— *Извините, но я не виновата, что у меня поздно открылись магические способности*, — Анна знала, что она права, но при этом чувствовала себя немного не по себе: расскажи кому-нибудь, что она разговаривала со шляпой, и та ей отвечала, и ее можно будет в психушку отправлять.
— *А если я не распределю тебя? *
— *Сама выберу факультет или отправлюсь варить зелья в слизеринские подземелья. *
— *Мм… смекалка и находчивость…*
— *“Не хочешь — заставим, не можешь — научим, не знаешь — придумай”, — так говорили у нас в университете. *
— *Тогда тебе будет лучше учиться в Гри…*
— *Только не в Гриффиндор! — возмутилась Лапина. — Тебя “Confundo /4/” что ли прокляли? *
— *Ты магглорожденная, там тебе будет проще учиться, ведь факультету Годрика благоволит сам директор. *
— *Вот поэтому я и не хочу растерять остатки своих немногочисленных мозгов под руководством директора Дамблдора…*
Анну этот разговор начал сильно напрягать. Она не была в действительности уверена, что ей самой разрешат выбрать факультет, если ее не распределят, а ведь о таком повороте событий она даже не задумывалась. А что, если при Дамблдоре всех магглорожденных стали отправлять в Гриффиндор? Снейп говорил, что ей подошел бы Равенкло, но шляпа считает, что у нее будут слишком большие преимущества перед остальными… Да, кажется, неприятности только начинаются.
Она предполагала, что уже неприлично долго сидит на табурете, и чувствовала обращенные на нее со всех сторон одновременно недоуменные и любопытные взгляды. Интересно, приходилось ли еще кому-нибудь до нее так долго проходить процедуру распределения? Вот Поттер со стороны гриффиндорского стола как-то странно на нее косится. Уизли и Грейнджер, судя по тому, что они сидят от него по разные стороны, еще не помирились до конца и тоже как-то подозрительно на нее посматривают. С другой стороны, они еще в поезде успели произвести друг на друга неприятное впечатление, и естественно их будет интересовать, куда попадут их потенциальные враги.
— *Шляпа, с вами интересно беседовать, но, извините, мы задерживаем других, — попыталась применить дипломатию Лапина, — поэтому давайте договоримся: я угадываю, куда вы хотели отправить нынешнего директора Хогвартса — я догадываюсь, что в Гриффиндор вы его не хотели отправлять изначально, — а вы отправите меня куда угодно, кроме Гриффиндора? *
— *Расчетливость, хитрость… а ведь ты не под своим именем здесь находишься, и не та, за кого себя выдаешь…*
— *Шляпа, если вы так жутко хотите пересказать мне мою же биографию, то давайте побыстрее, и вы так и не сказали, согласны ли на сделку. *
— *Зелья и Темные искусства, элементальная магия… да ты, девочка, успела уже обагрить свои руки кровью. *
— *Спасибо, я итак знаю, что я очень плохая. И кстати, Дамблдор должен был учиться на факультете Салазара. *
— *Ты угадала, — задумчиво ответила шляпа, — если честно, ты первая студентка, которая задумалась над этим. Альбус, Альбус, поступил бы ты к змеям, меньше ошибок совершил бы… А тебе остается только одна дорога: * Слизерин! — последнее слово шляпа выкрикнула на весь зал, но вместо привычных аплодисментов или сплетничающих шепотков в зале вновь повисла гробовая тишина.
Лапина встала с табуретки, отдала шляпу МакГонагалл и оглядела зал, стараясь зацепить боковым взглядом преподавательский стол. У правого края она заметила Снейпа — тот сидел с мрачным выражением лица и выглядел осунувшимся и еще более бледным, чем обычно, под глазами залегли темные круги, а его поза была какой-то напряженной и неестественной — видимо еще не прошли последствия его недавнего визита к Лорду. Профессор лишь молча кивнул, и девушка, высоко подняв голову, гордо прошла к своему столу. О да, как же прочны наши стереотипы: знаешь парочку темных заклинаний, и уже в Слизерин! Факультет-стрелочник, козел отпущения! Да Ровена Равенкло тоже знала и использовала немало заклинаний, которые сейчас считаются темными. И вообще, почему практически везде считается, что незнание — это благо? Да, невинность — это добро. Но через познание зла человек приобретает опыт, знания, которые дают ему большое преимущество, чем если бы он был невинным в отношении жизни. Читай: наивным. Тезис — антитезис — синтез. Так, кажется, было у Гегеля.
Анна заняла место у того конца стола, что был ближе к выходу, и где сидело меньше людей. Церемония распределения продолжилась.
— Миллер, Элиза, — в этот раз у МакГонагалл не возникло трудностей с произнесением неанглийского имени.
— Хаффлпафф!
Златовласая Элиза встала с табуретки и быстро подошла к столу Хаффлпаффа, где ее радостно приветствовали, а рыжеволосая девушка, которая и была, скорее всего, Сьюзен Боунс, и два парня — один с рыжеватыми, остриженными горшком волосами и несколько грубоватыми чертами лица, другой — темно-русый, напоминающий выходца из богатой аристократической семьи, — пожали ей руки и освободили место. Даже со стороны этот факультет показался Лапиной самым дружным и сплоченным, настоящей семьей. Такая своеобразная компенсация за отсутствие сильного магического потенциала или отсутствие нужных связей — потому что как раз на Хаффлпаффе их (связи) и можно было обрести.
— Шонбрунн, Карл.
В этот раз шляпа тоже решила подумать. Шенбрюнн посмотрел на Лапину, переглянулся со стоявшим в одиночестве Визерхоффом, который был последний в очереди на распределение, с Миллер и Фольквардссоном, снова взглянул на Лапину.
— Слизерин!
Под звуки аплодисментов Карл подошел к столу змеиного факультета и занял место рядом с Анной.
— Und doch sind wir in demselben Haus gelandet. Seltsam nur, dass man Ihnen nicht zugejubelt hat, so wie den anderen /нем. И все-таки мы с вами оказались на одном факультете. Странно только, что вам не аплодировали, как всем остальным/ — сказал Карл.
— Vielleicht waren sie zu überrascht, dass der sprechende Hut zu lange über meine Zuteilung nachgedacht hat. /нем. Наверное, они были слишком удивлены, что шляпа долго думала над моим распределением/, — после некоторого раздумья ответила Анна.
— Уизерхофф, Лотар, — громко сказала профессор МакГонагалл.
— Гриффиндор! — не менее громко вынесла свой вердикт шляпа.
— Und welches Haus hat er Ihnen angeboten? /нем. И какой факультет она вам предлагала?/ — поинтересовался Карл, аплодируя другу.
— Gryffindor, — угрюмо ответила Анна, подперев голову. — Ich musste mit ihm verhandeln. /нем. Гриффиндор… пришлось с ней поторговаться. /
— Verhandeln? /нем. Поторговаться?/ — Шенбрюнн был уже наслышан о том, что шляпу можно уговорить, но слова Лапиной стали для него откровением.
— JJa, ich musste erraten, in welches Haus der heutige Direktor zugewiesen wurde. /нем. Да, я должна была угадать, на какой факультет она хотела отправить нынешнего директора/
— Und welches? /нем. И на какой?/
— Slytherin. /нем. Слизерин./
— Kein Wunder über die Freundschaft mit Grindewald. /нем. Тогда неудивительна его дружба с Гриндевальдом./
— Прошу немного внимания… — громко, совсем не по-старчески произнес Дамблдор и, поднявшись с места, широко раскинул руки, словно пытаясь всех обнять.
По залу тут же прокатилась волна магии, шепотки моментально стихли, и все сразу обернулись в сторону высокого старика с длинной белой бородой. У многих учеников на лицах появились выражения благоговейного трепета и восхищения — все-таки директор школы Хогвартс и Верховный Чародей Визенгамота обладал огромным авторитетом и по праву считался самым сильным волшебником столетия, которого боялся даже сам Вольдеморт.
Лапина, как и все остальные ученики в зале, обратила внимание в сторону преподавательского стола. Он находился на небольшом возвышении наподобие солеи /5/, был украшен резьбой в неоготическом стиле и стоял перпендикулярно факультетским столам. По центру за ним сидел, а в данный момент стоял, директор в своей любимой пурпурной мантии, расшитой звездами, его роскошное деревянное кресло напоминало трон. По левую руку от него сидели уже небезызвестная профессор МакГонагалл и полная женщина неопределенного возраста в не совсем чистой мантии и шляпе из грубой ткани с многочисленными заплатами, с кудрявыми волосами с проседью; рядом с ней — еще одна женщина с темными волосами, одетая в темно-синюю мантию, с внимательным видом изучавшая зачарованный потолок; потом довольно странного вида преподавательница в огромных очках, делавшими ее невероятно похожей на стрекозу, ее русые кучерявые волосы были взлохмочены, вокруг шеи было обернуто множество цветастых шарфов, а “украшенные” множеством дешевых перстней пальцы нервно постукивали возле бутылки с каким-то алкогольным напитком. У самого конца сидела ведьма на вид лет пятидесяти с короткими седыми волосами и орлиным выражением лица; потому, что на ней была мантия спортивного покроя, можно было сделать вывод, что она ведет что-то наподобие физкультуры. Слева от Дамблдора занимали места маленький старый волшебник с копной седых волос и широкой, но короткой бородой, в чертах его лица угадывалось что-то гоблинское; вечно угрюмый Снейп, очередная ведьма в очках, всем своим видом напоминавшая типичную строгую учительницу, отличную от декана Гриффиндора лишь возрастом; еще одна относительно молодая преподавательница возрастом, наверное, как Снейп, ее длинные темно-каштановые волосы были заплетены в косы и, на средневековый манер, уложены на висках, а мантия, не как у других профессоров, была без рукавов и не запахнута, что позволяло разглядеть ее простое, но элегантное романское платье с широкими длинными рукавами. Где-то совсем с краю сидел великан, который провожал их в замок. Лапина удивилась даже, что это он вдруг делает за преподавательским столом. Труды ведет что ли? У боковой двери, через которую их завели в Большой Зал, стоял неприятной наружности сухой старик с длинными волосами и лысым теменем. На нем был старый потертый сюртук, а на руках он держал большую, по всей видимости, тоже старую, кошку темного тигрового окраса. Большой Зал за преподавательским столом завершался апсидой /6/, а сквозь высокие стрельчатые окна с частыми переплетом виднелось ночное темное небо, сливавшееся наверху с его иллюзией под потолком.
— Поздравляю вас всех с началом нового учебного года в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс, — продолжил директор, улыбаясь аудитории, его голубые глаза блестели из-под очков-половинок. — Нашим новым ученикам — добро пожаловать! Нашей старой гвардии — снова добро пожаловать! Смею напомнить, что Темный лес по-прежнему является запретной территорией. Также ученикам запрещено покидать факультетские общежития после отбоя, — лукаво подмигнул гриффиндорскому столу. — Более подробно с правилами поведения вы сможете у нашего школьного завхоза Аргуса Филча. — Стоявший в углу неприятный старик с кошкой на руках молча кивнул. — Теперь об изменениях в учебном процессе. В связи с увольнением профессора Слагхорна зельеварение вновь будет вести профессор Снейп, — громкие аплодисменты со стороны Слизеринского стола, — а защиту от Темных Искусств будет вести профессор Уоррингтон. К сожалению, он сможет приступить к занятиям только через две недели. До этого времени уроков защиты не будет. — Часть гриффиндорцев и хаффлпаффцев вздохнула с облегчением. — В этом году мы решили немного изменить нашу учебную систему с целью лучшего усвоения учениками полученных знаний. — В это раз навострили уши равенкловцы. — По пяти основным предметам, а именно защите от Темных Искусств, трансфигурации, зельеварению, заклинаниям и гербологии вводятся обязательные коллоквиумы /7/, которых будет три в осеннем семестре и по два в зимнем и весеннем. На коллоквиумах вы должны будет продемонстрировать как теоретические знания предмета, так и показать уровень владения практическими навыками…
— *Ich bin froh, dass man in Hogwarts gründlich zum Lernprozess voranschreitet* /нем. Рад, что в Хогвартсе основательно подходят к учебному процессу/, — заметил Карл, продолжая смотреть в сторону преподавательского стола.
— *Ja* /нем. Да/, — мрачно согласилась Анна, догадываясь, что эту идею на педсовете подсказал Снейп, успевший у нее заранее поинтересоваться о системе обучения на химфаке. Оставалось только гадать, как ему удалось протолкнуть это “новшество”, что его тут же решили ввести.
— … Баллы, полученные за сдачу коллоквиумов, будут добавляться в ваши факультетские копилки, поэтому старайтесь не подводить свой факультет, — продолжал директор. — Более подробно об изменениях в учебном процессе вы сможете узнать у ваших деканов. В этом году, как уже объявила профессор МакГонагалл, в нашей школе будут обучаться иностранные студенты, которые наравне со всеми будут участвовать в жизни школы, поэтому просьба к нашей старой гвардии: помочь им быстрее освоиться с правилами поведения и распорядком дня в Хогвартсе. Мы будем рады, если этот эксперимент положит начало тесному и плодотворному сотрудничеству между магической Британией и другим странами. А теперь да начнется пир!
И все столы тут же наполнились различными яствами, причем не только британской кухни, что несказанно обрадовало некоторых — ведь не все любят тыквенный сок и пироги с почками. Лапина, дабы не упасть в грязь лицом перед напыщенными аристократами, среди которых она оказалось волей Распределяющей шляпы, беспокойно оглядывалась по сторонам, чтобы посмотреть, как едят другие, и пыталась действовать аналогично. Благо, нож оказался достаточно острым, так что мясо разрезалось буквально сразу, а не каталось по тарелке, а благодаря выверенным движениям и урокам Снейпа она не чувствовала себя за столом так неуклюже и неуверенно, как это бывало раньше, когда ей приходилось участвовать в так называемых “больших обедах” на кафедре, где обычно собиралась профессура и научные сотрудники — одним словом, интеллигенция, или на праздниках у богатых родственников, которые мнили себя лучшими во всех отношениях людьми. Пару раз она допускала ошибки, но ее выручал сидевший рядом Карл, рассказывая и показывая, как надо есть то или иное блюдо, при этом в его голосе и выражении лица не было ни тени недовольства или надменности, только вежливость и добродушие. К тому же, заверил он ее, скоро она сама научится делать все правильно, и что застольный этикет — лишь дело привычки. Сама же Анна так и не смогла для себя выяснить причины поведения Шенбрюнна. Он что, хочет с ней подружиться, чтобы выведать у нее информацию? Или она ему просто нравится? Нет, это уже полный бред. Она рассказала о себе достаточно, чтобы дать понять, что какие-либо серьезные отношения с ней исключены. Или он решил, что ему одному будет слишком скучно в Равенкло, и сам попросился в Слизерин? В последнем она была уверена. И опять же странно, ведь у него с Бранау, насколько она поняла, сложились не лучшие отношения, учитывая умеренно толерантные взгляды первого и ярые фашистские — второго. Но пока, решила она для себя, будет не грех воспользоваться чужой помощью и советами, тем более предложенными sua sponte /8/, и далее смотреть по обстоятельствам.
Тем временем за гриффиндорским столом…
— Они там что, застряли?! — возмутился Рон, пока Кайнер примеряла шляпу. — Я есть хочу!
— Рон, ты можешь думать о чем-нибудь еще, кроме еды и квиддича? — с раздражением в голосе спросила Гермиона.
— Что-то долго она сидит, — задумчиво сказал Гарри, положив голову на сложенные на столе руки. — Ей шляпа четыре факультета на выбор предложила что ли?
— Надеюсь, она и ее дружки не попадут на наш факультет, — сказал Рон, — что-то они мне не нравятся. — И тут же получил косой взгляд от Гермионы, напомнившей о событиях шестилетней давности /9/.
— Слизерин! — громко выкрикнула шляпа, и Кайнер, оглянувшись по сторонам, как королева, прошла к дальнему концу слизеринского стола.
— Я же говорил, что она на Слизерин попадет, — снова сказал Уизли. — Что-то тут нечисто.
— Хочешь сказать, что она имеет отношение к Вольдеморту? — спросил Гарри, несколько сидевших рядом младшекурсников испуганно вздрогнули, услышав ненавистное имя.
— Маловероятно, — мрачно ответила Грейнджер. — Смотрите, ее вообще проигнорировали. Вряд ли она имеет какое-либо отношение к Сами-Знаете-Кому.
— И все равно это странно, — заключил Поттер. — Она вроде в Равенкло хотела попасть.
— Уизехофф, Лотар, — объявила МакГонагалл.
— Гриффиндор! — выкрикнула шляпа.
— О нет! — буркнул Рон. — Его что, не могли отправить в Слизерин?
— Перестань, Рон! Он же тебе ничего не сделал, — возразила Гермиона.— Добро пожаловать в Гриффиндор, — обратилась она к подошедшему к их столу Лотару и приветливо улыбнулась, указав на свободный стул рядом с Гарри.
— Спасибо, — ответил Визерхофф, тоже улыбнувшись, — надеюсь, мы станем друзьями, — и сел на указанное ему место.
— Прошу немного внимания. Поздравляю вас всех с началом нового учебного года в Школе чародейства и волшебства Хогвартс. Нашим новым ученикам — добро пожаловать! Нашей старой гвардии — снова добро пожаловать!.. — начал свою традиционную речь Дамблдор, напоминая о правилах и сообщая об изменениях в учебном процессе.
— Коллок-что?.. — возмутился Уизли. — Да они совсем сдурели! И так времени ни на что не хватает!
— Коллоквиум, Рональд. Не хватает, потому что ты не умеешь им правильно распоряжаться, — назидательным тоном сказала ему Гермиона. — И вообще, я считаю, что это очень хорошо, что они ввели коллоквиумы, ведь нам в этом году надо сдавать ТРИТОНы, и у нас будет лишняя возможность проверить свои знания.
— Слушайте, а кто-нибудь знает, кто такой этот Уоррингтон? — спросил Гарри, которого, как будущего аврора, естественно волновал вопрос, насколько компетентным является очередной преподаватель ЗОТИ.
— Кажется, из министерства кто-то… — ответил Уизли, зевнув. — Жаль только, что Снейп вернулся…
— Рональд!.. — возмутилась Гермиона, не терпевшая неуважение к преподавателям.
— … А теперь да начнется пир! — провозгласил Дамблдор, хлопнув руками, и стоявшие на столах блюда тут же заполнились разнообразной едой.
— Наконец-то! — воскликнул обрадованный Рон, наложив к себе на тарелку всего и побольше.
По окончании пира ученики начали с шумом вставать из-за столов. Малыши толпились вокруг старост, которые должны были показать им дорогу до факультетских гостиных. Преподаватели неспешно покидали Большой Зал, выходя через боковые двери. Поттер и Уизли наскоро вытерев рты салфетками, кинули их в грязные тарелки, которые тут же исчезли, и поспешили найти Джинни, которая в очередной раз успела на них обидеться, из-за того, что парень и брат не захотели ей рассказывать о поручении, данном Дамблдором.
— Рон, а первокурсники?! — воскликнула Гермиона, не успев встать со стула.
Безответственность ее друга порой сильно поражала девушку, привыкшую к порядку во всем и серьезно подходившую к любым обязанностям и поручениям. И при этом она каждый раз прощала своего друга, потому что это был ее друг, первый друг вместе с Гарри, появившийся у нее в Хогвартсе. Они были для нее, непонятой большинством одноклассников, единственной опорой и поддержкой в чужом для нее мире, где на таких, как она во многом смотрели свысока, и потому, глубоко на подсознательном уровне, она боялась эту опору потерять.
— Позвольте, мисс… — Гермиона почувствовала, что стул позади нее отодвинули, и увидела протянутую перед ней руку ладонью вверх.
— Э… спасибо, — неуверенно ответила девушка, опираясь о подставленную руку Визерхоффа, на ее щеках вспыхнул румянец — никто из парней не стремился за ней ухаживать, и даже такое, казалось бы, обычное проявление вежливости по отношению к женщине в светских кругах, оказалось для нее приятным сюрпризом.
— Эй, отстань от моей девушки! — воскликнул Рон, увидев, как Гермиона взялась за руку нового студента.
— Тогда будь добр, оказывай подобающее внимание своей даме, — спокойно ответил Лотар, однако по его взгляду легко было угадать, что он не лучшего мнения о поведении Уизли.
Несколько старшекурсниц, среди которых были главные сплетницы Хогвартса Лаванда и Парвати, захихикали, вспомнив произошедшую в поезде ссору между старостами Гриффиндора.
— Не ссорьтесь, мальчики, — Грейнджер попыталась взять себя в руки и остановить назревающий скандал. — Рон, нам надо выполнять обязанности старост. Первокурсники, ко мне! Я покажу вам дорогу в общежитие факультета Гриффиндор, — властным голосом обратилась она к малышам.
— Постройте их парами, — подсказал Визерхофф, — так будет проще их вести. Остальные тоже пусть идут парами или тройками друг за другом, чтобы не занимать весь коридор.
— Мм… спасибо.
— Ты чего тут командуешь? Староста здесь я, а не ты! — снова возмутился Уизли, которого гораздо больше не радовала перспектива того, что рядом с Гермионой оказался такой же педант, как она сама, чем то, что кто-то добровольно взял на себя его обязанности старосты.
— Рон, Гермиона, не ссорьтесь, — урезонила их подошедшая Джинни, с которой уже успел помириться Поттер. — Пойдем, Рональд, мы все и так знаем, что ты терпеть не можешь обязанности старосты, — и, схватив брата за руку, позволила Гарри увести их.
А Гермиона с удивлением для себя обнаружила, что без Рона выполнять обязанности старосты ей стало гораздо проще, вернее, когда второй староста не являлся Роном. Вместе с Лотаром они построили малышей и повели их к выходу из Большого Зала.
Что же касается Северуса Снейпа, который ненадолго задержался в Большом Зале, чтобы переговорить с куратором Геннингеном, и потому уходил последним, он заметил вдруг совершенное необычное явление: два обычно враждующих факультета построились и вместе пошли к выходу. Гриффиндорцы остановились по команде Визерхоффа, который, по ходу дела, добровольно взял на себя обязанности Уизли, и слизеринцы, во главе которых были Малфой, Паркинсон и Бранау, прошли вперед. Правильно, никто не хочет связываться с Генрихом фон Бранау. А на Гриффиндоре одним умным человеком стало больше: в отличие от предыдущих нескольких лет, никакой давки у Главного входа, никаких свор и драк между Грифииндором и Слизерином не возникло, только пара косых и недовольных взглядов — вот и вся межфакультетская вражда. Его взгляд задержался на невысокой студентке Слизерина, шедшей почти в самом конце. Она обернулась на пару секунд, их взгляды встретились. Почему, почему она попала в Слизерин, а не в Равенкло? Теперь он проблем не оберется, особенно если учесть возможное противостояние напыщенного сноба и аристократа, чистокровного волшебника и ярого фашиста Генриха фон Бранау и магглорожденной русской Анны Лапиной, выдающей себя за немку Анну Кайнер. Мерлин! За что ему все это? И Северус Снейп скрылся за боковой дверью, направившись в гостиную Слизерина.
* * *
— Честь и храбрость! — громко выкрикнула Гермиона, подведя младшекурсников к дверному проему, закрытому картиной с изображением Полной Дамы.
— Верно, — кивнув, ответила дама в пышном розовом платье, и портрет отъехал в сторону.
— Проходите, — снова сказала девушка, первой спустившись в просторную и уютную гостиную Гриффиндора, отделанную в красных тонах. — Добро пожаловать в общежитие Гриффиндора, — продолжила она, когда все студенты оказались в сборе, — комнаты мальчиков находятся слева, комнаты девочек — справа по лестнице, — показала, куда кому идти в зависимости от половой принадлежности, — но прежде, чем вы пойдете спать, хотелось бы напомнить несколько основных правил общежития. Общежитие запрещается покидать после отбоя, для студентов 1-го-3-го курсов это восемь часов вечера, для 4-го-5-го курсов — девять часов и для 6-го-7-го — одиннадцать. В общежитие нельзя проносить спиртные напитки и петарды. Также запрещается шуметь после одиннадцати часов вечера. О проведении любых мероприятий в гостиной общежития просьба заранее сообщить мне, чтобы я могла согласовать этот вопрос с нашим деканом профессором МакГонагалл…
— Гермио-о-она, хва-атит, — устало потянул развалившийся в кресле Рон, зевая, — уже третий год слышу одно и то же.
— Уже заканчиваю, — примирительным тоном ответила девушка, понимая, что после утомительной поездки на поезде, затянувшейся церемонии распределения, продолжительной речи директора и плотного ужина все, в том числе, и она сама, уже давно хотят спать. — Дополнительно с правилами поведения и проживания в общежитии вы сможете ознакомиться, если прочитаете висящую на двери инструкцию. Если у вас есть вопросы, то задавайте сейчас. Если нет — тогда всем спокойной ночи.
— Простите, м… Гермиона, — сказал после некоторой заминки Лотар, сочтя, что обращение “мисс Грейнджер” гриффиндорцы не оценят, — а когда мы сможем выбрать нужные ad studendum /10/ предметы и узнать расписание занятий?
— Завтра во время завтрака, — ответила староста.
Визерхофф кивнул, показывая, что удовлетворен ответом.
— Есть еще вопросы? Нет? Тогда расходитесь по спальням. Всем спокойной ночи-и… — Гермиона, зевнув, устало села в большое мягкое кресло перед камином.
Студенты медленно разбрелись по спальням, делясь на ходу впечатлениями от прошедшего дня. Только Гермиона Грейнджер по-прежнему сидела в кресле у камина, подперев рукой голову у виска, ее пышные каштановые волосы рассыпались между тонкими пальцами, а светло-карие глаза невидящим взглядом смотрели на огонь.
— Мисс Грейнджер, вам тоже следует идти спать, — услышала она голос у себя за спиной.
Визерхофф обогнул кресло, в котором сидела девушка, и сел в соседнее, расслабившись и откинув голову на высокую спинку, созерцая горевший в камине огонь.
— Спасибо за заботу… — отозвалась Грейнджер. — И кстати, у нас на факультете не приняты формальности: давай на “ты” и просто “Гермиона”.
— Как скажешь. Гермиона, сколько лет ты уже являешься старостой?
— С пятого курса, то есть уже третий год. А что?
— Я готов помочь тебе, — Лотар смотрел теперь прямо на нее.
— Я была бы рада твоей помощи, но по правилам Хогвартса у каждого факультета только двое старост — мальчик и девочка.
— Гермиона, я понимаю, что Уизли — твой друг, но извини, у нас за такое исполнение обязанностей просто лишили бы должности и выпустили ли бы с такой рекомендацией, с которой нельзя было бы получить серьезную и ответственную, а, значит, высокооплачиваемую работу…
Гермиона понимала, что немец говорит по существу и внутренне была с ним согласна, но она настолько привыкла покрывать своих вечно безответственных (нет, Гарри, конечно, очень ответственный, но только не в плане учебы и школьных правил), влипающих во всякие неприятности друзей, что просто не могла представить себе, как она пойдет и нажалуется своему декану на то, что Рон бездельничает и не помогает ей. Да, впрочем, учителя и так обо всем знают, только смотрят сквозь пальцы. От осознания этого факта девушке стало неприятно в душе, ведь получалось, что учителя, которых она всегда считала непререкаемым авторитетом, сами поощряли своим бездействием безответственность среди учеников.
— … и завтра я пойду к профессору МакГонагалл и изъявлю о своем желании стать старостой Гриффиндора, — закончил Визерхофф, встав с кресла, в его голосе звучали уверенность и твердость.
На памяти Грейнджер еще никто из учеников, ее однокашников по Гриффиндору, говоря об учителях в третьем лице, не прибавлял их фамилиям слово “профессор”.
— Вставай, Гермиона, — строго сказал Визерхофф, подойдя к ней и протянув руку, — иначе ты уснешь прямо здесь.
Девушка перевела заторможенный взгляд на стоящего рядом парня и дала ему руку, позволив проводить себя до лестницы, ведущей в комнаты девочек, хотя это была всего лишь пара десятков футов. И никто из них, естественно, не заметил стоявшего в углу под мантией-невидимкой Рона, слышавшего весь их разговор, и покрасневшего от гнева и ревности.
В это же время во владениях Салазара Слизерина…
Слизеринцы спустились в холодные мрачные подземелья, единственным источником света в которых служили закрепленные на низких романских колоннах факелы. Миновав несколько коридоров и пустых проходных комнат, они оказались в тупике. На единственной висевшей на стене и доходившей до самого пола картине был изображен хмурый волшебник в богато украшенной средневековой котте /11/ и темно-бардовой мантии с капюшоном, державший длинный посох в руках.
— Puritas per saecula /12/, — громко произнес высокий платиновый блондин, возглавлявший процессию.
Волшебник на портрете лишь молча кивнул и неслышно стукнул посохом об пол — картина отъехала в сторону. Подростки спустились в гостиную, пропустив вперед первокурсников.
Гостиная факультета Слизерин, как и все комнаты в подземельях Хогвартса, была выполнена в романском стиле /13/. В центре ее стоял восьмигранный мраморный фонтан, вода в котором лилась из широкой чаши, которую поддерживал тонкий столбик, увитый каменными змеями. Украшенные тимпанами /14/ арки вели соответственно в мужское и женское общежития, а также в общие комнаты, куда и прошли студенты, ведомые старостами, представившимися как Драко Малфой и Пэнси Паркинсон. Теперь студенты оказались уже в настоящей гостиной, выглядевшей намного более уютно, чем холл с фонтаном. Это помещение так же было выполнено в романском стиле, причудливо сочетая в отделке и интерьере элементы неоготики /15/ и модерна /16/. В центре его, перед мраморным камином лежал большой ворсистый, изумрудно-зеленый ковер с рисунком в виде двух переплетенных по периметру серебристых змей. Вдоль стен стояли кресла и диваны из черной кожи (похожие, сохранившиеся с пятидесятых годов, Лапина видела на химфаке) и темно-зеленого атласа и небольшие журнальные столики на изогнутых ножках, столешницы которых были затянуты темно-зеленым сукном. В простенках между дверьми и колоннами висели источавшие мягкий зеленый свет лампы, покрытые витражными абажурами, и потемневшие от времени картины и гобелены, изображавшие великих волшебников, события времен Основателей и Мерлина. Боковые комнаты, которые, как большинство комнат в подземельях являлись проходными, служили больше для занятий: в них стояло по несколько книжных шкафов, заполненных старинными фолиантами в темных кожаных переплетах, рабочие столы и стулья из черного дерева, при этом на каждом столе стояло по зеленому витражному абажуру для лучшего освещения, зато количество мягкой мебели было сведено к минимуму. Окон, как и следовало ожидать, в подземельях не оказалось.
Показав, где что находится, и прочитав хвалебные оды родному факультету, Драко привел всех обратно в общую гостиную и комнату отдыха по совместительству, сказав подождать декана профессора Снейпа, который не замедлил появиться, взметнув своей широкой черной мантией, напоминавшей крылья летучей мыши.
— Вы — слизеринцы, и должны годиться этим, — начал свою ежегодную речь декан Слизерина. — Вы — единый Дом, ваша сила — в единстве. Наш факультет имеет давнюю историю, и вы должны делать все для поддержания его чести и традиций. Посему я требую от вас хорошей учебы и достойного поведения. Это относится как к младшим курсам, так и к старшим, в том числе и к нашим иностранным гостям. Вы должны тщательно обдумывать все ваши действия и не ввязываться в сомнительные авантюры подобно ту… — заметил мрачное выражение на лице Шенбрюнна, друг которого оказался в Гриффиндоре, — … большинству гриффиндорцев. Наши основные качества — расчетливость и хитрость, и вы должны их использовать на благо нашего факультета. Помните, что на протяжении многих лет наш факультет подвергался остракизму со стороны других факультетов, что при любом удобном случае вас готовы унизить, оскорбить, проклясть. В связи с этим вы должны открыто демонстрировать ваше единство и никогда не ходить по школе в одиночку. Особенно это касается новичков. Вы должны поддерживать друг друга и помогать друг другу. И помните, что я не потерплю у себя на факультете конфликтов, возникающих из-за ваших личных амбиций. Мистер Малфой, мисс Паркинсон, ваша задача, как старост, доходчиво объяснить новичкам правила поведения, научить разбираться в системе хогвартских подземелий, а также сопровождать их с урока на урок. Для первокурсников организовать группы по выполнению домашних заданий и проследить, чтобы последние выполнялись вовремя и не позорили наш факультет своим качеством. Вы все поняли?
— Да, — раздался стройный хор голосов.
— Более подробно с правилами поведения вы можете ознакомиться у старост или в инструкции, висящей у входа в гостиную. По любым вопросам также обращайтесь к старостам, в обязанности которых входит решать мелкие насущные проблемы бытового характера. При возникновении более серьезных ситуаций вы должны обратиться ко мне, как к вашему декану, — через старост. Также смею напомнить, что по-прежнему обязательными для всех являются уроки по этикету и традициям волшебного мира. Вам все ясно?
— Да, — снова ответили ученики; хотя родители многих из них были знакомы с профессором, один его вид у многих, особенно у первогодок, вызывал благоговейный страх и трепет.
Напоследок декан окинул всех своих студентов фирменным, предвещающим скорую кару взглядом и подошел к стоявшим у камина иностранным студентам.
— Поскольку вы поступили сразу на выпускной курс Хогвартса, в конце этого учебного года вам придется сдавать выпускной квалификационный экзамен на уровень ТРИТОН. Сдавать экзамен вы будете по тем предметам, которые нужны будут для вашей будущей профессии и по которым вы будете углубленно заниматься в течение этого года. В случае несоответствия ваших знаний и навыков изучаемому предмету вы будете отстранены от его изучения. Сейчас вы назовете ваши предполагаемые профессии и предметы, которые хотели бы изучать, и на следующее утро, за завтраком я выдам вам ваши расписания. Вам понятно?
— Да, сэр, — ответили двое юношей и девушка.
— Начнем с вас, мистер Бранау.
— Фон Бранау, — поправил немец, недовольно посмотрев на своего декана.
— Итак, господин фон Бранау, какие предметы вы хотели бы изучать на углубленном уровне?
— Я бы хотел в будущем заниматься политикой и финансами, — надменно ответил Генрих.
— Тогда я бы посоветовал вам взять руны, историю магии, заклинания и маггловедение.
— Беру только историю магии и заклинания. Руны мне не нужны, а маггловедение… — на его холеном лице застыла гротескная маска, — … чтобы я, чистокровный волшебник, как-то соприкасался с миром этих недоразвитых существ… Фу-у, — и поморщил нос так, как если бы находился в хлеву.
Лапина предпочла благоразумно промолчать. Еще не хватало ей спорить с Бранау о том, какая раса лучше.
— Как знаете, господин фон Бранау. Теперь вы, господин фон Шенбрюнн…
— Я собираюсь поступать в Лейпцигский магический университет, на факультет зельеварения. В связи с этим я хотел бы дополнительно изучать зельеварение, заклинания, нумерологию, трансфигурацию и руны.
— Ваш выбор вполне разумный, господин фон Шенбрюнн, — Карл кивнул в знак благодарности. — Мисс Кайнер?
При упоминании фамилии без принадлежности к титулу Бранау круглыми глазами посмотрел на Анну, отойдя в сторону на несколько шагов. Эта девица показалась ему подозрительной сразу, как только он ее увидел. Вначале она наколдовала какую-то вспышку, пока они плыли по озеру, потом применила на первокурсниках модифицированное осушающее заклинание, советуясь при этом с защитником грязнокровок Шенбрюнном (и как только его на Слизерин определили?) и Фольквардссоном. Ладно, с ними она могла познакомиться в поезде или по пути к Большому Залу. Но откуда она взялась вообще? Ее не было с ними в группе, в отличие от той же грязнокровки Миллер. И что это за странная фамилия /17/? Совсем что ли из самых магглов, из самых низов? Но что она делает тогда на Слизерине, где, по идее, должны учиться только чистокровные волшебники?
— Я бы хотела в дальнейшем заниматься зельеварением как наукой, — спокойно ответила Анна, опустив ресницы, — но еще не решила, в какой университет буду поступать.
— С университетом советую определиться как можно скорее, — строго сказал Снейп. — Также я рекомендую вам взять те же предметы, что и господин фон Шенбрюнн.
— Простите, сэр, а можно убрать нумерологию и трансфигурацию? — Лапина подняла глаза, посмотрев на своего теперь уже декана — уж очень не хотелось ей изучать на продвинутом уровне те предметы, которые ей плохо давались.
— Знания в области нумерологии необходимы для составления рецептов некоторых зелий, а преобразования одних веществ в другие в процессе приготовления зелий основываются на важнейших принципах трансфигурации, поэтому я настаиваю, чтобы вы взяли эти предметы.
— Да, сэр, — сдалась Анна, покорно опустив голову.
— А господин фон Шенбрюнн поможет вам разобраться с предметами, которые вызывают у вас затруднения, — бархатным голосом добавил Снейп.
— А также проследит, чтобы с вами не случилось никаких неприятностей, — зельевар пробежал глазами по гостиной, убедившись, что они остались втроем: хотя его просьбу можно было трактовать в довольно широких пределах, лишние уши были им ни к чему.
Анна отшатнулась, уперевшись в подлокотник черного кожаного кресла позади себя. Ей с трудом удалось сдержать себя и не возразить Снейпу — все равно бесполезно, да и спорить с упрямым профессором не сильно хотелось, только себе дороже вышло бы. И не то, чтобы она имела что-то против общества Шенбрюнна: наоборот, она находила его вполне приятным собеседником и галантным молодым человеком (что, собственно, ему было положено по статусу), но терпеть его все время подле себя — это слишком… Ее весьма не радовала перспектива того, что кто-то будет без конца ходить за ней и следить за каждым шагом, и не только потому, что она любила одиночество, но и потому, что некоторые вещи в Хогвартсе она могла сделать только одна.
— Да, господин декан, — все с тем же выражением лица ответил юноша; по нему нельзя было определить, относится ли он к данной только что ему обязанности с полным безразличием, ненавистью или, наоборот, с охотой.
— А теперь отправляйтесь спать: время отбоя уже наступило, — строгим голосом приказал профессор и, резко развернувшись, отчего полы его мантии взметнулись в воздух, вышел из гостиной.
— Entschuldigen Sie mich bitte, Karl /нем. Извините, Карл/, — устало сказала Лапина, опустившись в ближайшее кресло, склонив голову, дотронувшись пальцами до виска.
Здесь и сейчас не было ни Снейпа, ни Бранау, ни Дамблдора, и ей не нужно было играть на публику — чего только стоил один миниспектакль со шляпой Основателей, — что, к ее же собственному удивлению, у нее достаточно хорошо получилось. И ей было не по себе от осознания того факта, что ее только что спихнули на удачно подвернувшегося чистокровного студента-немагглофоба.
— Seien Sie unbesorgt. Es wird für mich ein Leichtes, Ihnen zu helfen /нем. Не беспокойтесь. Мне будет нетрудно вам помочь/, — мягко ответил Шенбрюнн, продолжая стоять рядом с креслом, в котором она сидела.
Так, наверное, чувствуют себя под заклятием “Confundo”. Она совершенно запуталась в своих мыслях и чувствах, принципах — своих и чужих. Ведь этот ненормально — принимать помощь от человека, который на шесть или семь лет тебя моложе просто потому, что тебе так будет проще. Ненормально искать покровительства у человека, заведомо обладающего деньгами и связями, только потому, что внешне он демонстрирует приязнь по отношению к тебе. Ненормально доверять человеку, которого знаешь всего один день, и о котором не знаешь ничего, кроме имени, происхождения и пары увлечений, — то же самое он знает про нее. Но у них нет выбора: у него, потому что его фактически заставил Снейп, у нее — потому что она не может выдать себя, и потому что их, опять же, друг другу навязал Снейп. Вот и называется — подавись своими принципами.
— Anna, lassen Sie mich Sie zum Schlafsaal begleiten /нем. Анна, позвольте проводить вас до спальни/, — Шенбрюнн подал девушке руку.
— Ja, bitte. /нем. Да, пожалуйста/, — и позволила довести себя до дверей дортуара.
Женское общежитие Слизерина было холодным и мрачным и, подобно остальным подземельям, напоминало лабиринт, так что Лапиной потребовалось немало времени, чтобы отыскать спальню седьмого курса. Последняя представляла собой большое прямоугольное помещение, состоящее из коридора и нескольких секций-спален. В каждой такой секции была кровать с темно-зеленым бархатным пологом, скрытая со стороны коридора высоким секретером в неоготическом стиле, напротив нее располагались большой платяной шкаф, узорная ширма, зеркало в форме арки, украшенное резной стрельчатой рамой, изящные туалетный столик и стул. Сразу было видно, что здесь живут аристократки, представительницы богатых и знатных семей.
Девушки уже готовились ко сну: кто-то переодевался за ширмой, кто-то сидел в дорогом пеньюаре перед зеркалом и с важным видом расчесывал волосы, а кто-то уже забрался под теплое одеяло. Практически все говорили — о поездках к родственникам за границу или на дорогой курорт, о новых нарядах и списке женихов, выбранных родителями. Анна не вслушивалась в их разговоры, но их интонации, выражения лиц, то, как они на нее косились, когда она проходила мимо них, очень напоминали ей “золотую молодежь” — дочек и сынков богатых родителей, которые сами ничего не добились в жизни, но зато во всю пользуются родительскими деньгами и известностью, считая, что им все можно, потому что их родители… Сейчас, когда у нее была возможность разглядеть своих однокурсниц поближе, она поняла, что большинство из них ей просто не нравятся. Пэнси Паркинсон, староста девочек, брюнетка со стрижкой каре и некрасивым лицом, напоминающим морду мопса, показалась ей слишком хвастливой и надменной. Миллисента Буллстоуд, круглолицая блондинка с заплетенными в косу волосами, — слишком крупной и неповоротливой; ее движения не отличались грациозностью, а по выражению ее практически еще детского лица и манере вести беседу можно было сделать вывод о том, что природа не отягчила ее излишним умом. Она могла бы отлично составить компанию тем двум увальням, что с совершенно глупым видом слушали речь декана, а все остальное время, подобно телохранителям, ходили вслед за Малфоем и Бранау — Крэбб и Гойл, кажется, так их звали. Еще одна девушка, то ли Шейла, то ли Эшли, ничем особенно не отличалась, кроме того, что во всем соглашалась с Паркинсон. Единственными истинными леди среди всей этой “золотой молодежи” были только сестры-погодки Гринграсс, Дафна и Астория. Обе очень похожи друг на друга, с овальными, немного вытянутыми лицами, маленькими ртами, большими голубыми глазами и длинными русыми, слегка вьющимися волосами. Обе были вежливы и немногословны, изысканны в манерах, а от их взглядов веяло небольшой холодностью и толикой превосходства — тем же, что она видела у Шенбрюнна или Фольквардссона.
Девушка дошла до последней незанятой кровати, решив, раз все остальные уже заняты, то она будет спать здесь, и была приятно удивлена, обнаружив, что все ее вещи уже разложены по полкам, и ей остается только переодеться в пижаму и лечь спать. Астория ей слегка кивнула и, гордо подняв голову, отправилась в спальню для девочек шестого курса, а Дафна поинтересовалась, как мисс Кайнер нравится в Англии и в Хогвартсе в частности, и пожелала спокойной ночи. Неужели слухи о ее “грязнокровности” уже успели разнестись по школе, думала про себя Анна, не спеша, раздеваясь за ширмой. Если только одна соседка по комнате соизволила поговорить с ней, пусть даже из вежливости, в то время как все остальные просто смерили косыми взглядами. В целом, рассуждала про себя Лапина, первый день прошел для нее вполне сносно, если не считать, конечно, ее распределение в Слизерин, от которого она первые несколько минут была просто в шоке, да и Снейп, наверное, тоже. Она пока не взболтнула ничего лишнего и не совершила слишком грубых ошибок. И даже оказалась не обделена вниманием со стороны мужского населения, причем представителей аристократии. Да, с учетом ее попаданием в Слизерин уроки этикета, преподанные Снейпом, оказались вовсе не такими бесполезными, как казалось изначально. Она уже не краснела и не бледнела, когда ей подавали руку или помогали сесть, воспринимая это просто как проявления вежливости, а не попытки ухаживаний. Да и вообще, какие у нее могут быть отношения с юнцами семнадцати-девятнадцати лет? Они ей сами в студенты годятся. От этого еще более неприятным становился тот факт, что профессор зельеварения по сути дела отдал ее под покровительство одного из учеников. Ладно, ее он, допустим, хотел просто унизить. А его-то зачем? Неужели он не понимает, что из-за нее парень может просто стать изгоем на своем же факультете?
За этими невеселыми мыслями ее застал стук о книжный шкаф.
— Эй, Кайнер, ты еще не спишь?
— Нет, а что? — удивилась Лапина, задержав пальцы на последней пуговице блузки. — Кажется, это была Паркинсон.
— Тебя вызывает этот ваш Геннинген… или Граннинген, как там его?
— Когда? — удивилась Анна: она знала, что рано или поздно расспросы продолжатся, и ожидала их со стороны Шенбрюнна, но никак не думала, что ею так быстро заинтересуется их куратор. Кто на нее донес? Шенбрюнн, Визерхофф или все-таки магглоненавситник Бранау? Точно не Миллер — она и мухи не обидит.
— Сейчас!
— Сейчас? — у девушки от удивления отвисла челюсть. Чего это куратору вдруг не спится? — Пэнси, ты не ошиблась? Может быть, завтра утром?
— Ты глухая, Кайнер? — раздраженно воскликнула староста. — И запомни: на Слизерине обращаются только по фамилиям.
— Хорошо, Паркинсон, — прошипела в ответ Лапина, спешно застегнув блузку и накинув мантию. — Где он меня ждет? — спросила она, уже выйдя из-за ширмы.
— В пустом кабинете рядом с классом трансфигурации на первом этаже, — недовольно ответила Пэнси, которая явно не была в восторге оттого, что ей приходится выступать в роли посыльной.
— А поточнее? Какой номер?
— В смысле, номер? — удивилась брюнетка.
— Номер кабинета, — теперь начала раздражаться Анна, уже дошедшая до выхода из общей спальни.
Увидев, как скривилась в ответ лицо старосты, Лапина молча вышла в коридор и направилась в общую гостиную. Ее вовсе не радовала перспектива, на ночь глядя, беседовать с куратором немецкой делегации. Может быть, ее просто решили разыграть? Чтобы грязнокровка в первый же день опозорила свой факультет, и ее можно было спокойно поносить в дальнейшем? И вообще, чего Геннингену понадобилось от нее в такой час? Насколько она слышала, немцы предпочитают рано ложиться и рано вставать. Вполне логично, если бы ее вызвали на допрос с утра, но никак не в полночь. Ладно, если что, палочка у нее с собой, и в случае надобности она сможет защититься, да и беспалочковую магию никто не отменял.
Хорошо, что встреча была назначена не в подземельях, иначе она блуждала бы по коридорам до утра. Около одного из окон она заметила высокого человека средних лет в длинной, дорогой темно-коричневой мантии с широким воротником. Он развернулся, все так же продолжая держать руки за спиной, и пристальным строгим взглядом посмотрел на девушку сверху вниз.
— Fräulein Keiner, nehme ich an? /нем. Фрейлейн Кайнер, я полагаю?/ — он скорее утверждал, чем спрашивал, продолжая рассматривать девушку оценивающим взглядом.
— Ja,Herr Henningen, — девушка присела в книксене, опустив голову. — Entschuldigen Sie bitte, meine Verspätung. /нем. Да, господин, Геннинген… Извините, пожалуйста, за опоздание./
— Kommen Sie mit, Fräulein Keiner /нем. Пройдемте, фрейлейн Кайнер/, — сказал немец, указав в сторону ближайшего открытого кабинета.
— Setzen Sie sich /нем. Садитесь/, — вновь сказал он строгим, беспристрастным голосом, указав на скамью за партой, а сам сел за учительский стол.
— Danke /нем. Спасибо/, — ответила Анна, чувствуя, как от волнения ее сердце стало биться все чаще и чаще.
— Sie wissen, warum Sie hier sind, und warum ich dringend mit Ihnen sprechen muss? /нем. Вы знаете, зачем вы здесь находитесь, и почему этот разговор потребовал такой срочности?/
— Nein /нем. Нет/, — девушка отрицательно покачала головой, начав выстраивать на всякий случай ментальный щит: она не знала ничего о способностях Геннингена к легилименции, но знала, что весьма сведущий в этом деле человек может сделать все так, что легилиментируемый даже не почувствует, что в его мозгах копались.
— Mir ist zu Ohren gekommen, Sie seien ein ausländischer Schnüfflerin, welcher nach Hogwarts geschickt wurde, um unsere Studenten auszuspionieren /нем. До меня дошли слухи, что вы иностранная шпионка, присланная в Хогвартс следить за нашими студентами/, — сказал куратор таким тоном, будто на сто процентов был уверен в своем утверждении.
— Verzeihen Sie, Herr Henningen, aber Sie irren sich, — Лапина покачала головой, на ее лице читалось полное несогласие с только что услышанными домыслами. — Ich bin gleiche studentin, wie alle andere. /нем. Извините, господин Геннинген, но вы ошибаетесь… Я такая же студентка, как и все остальные./
— Das können wir ganz einfach rausfinden, — ответил Геннинген, достав из кармана мантии пузырек с бесцветной жидкостью. — Wissen Sie was das ist? /нем. Мы можем легко это выяснить… Вы знаете, что это такое? /
— Veritaserum, schätze ich, — ответила Анна, скептически посмотрев на Геннингена, — und ich weiß auch, dass das Anwenden von Veritaserum an Studenten nur mit Erlaubnis und unter Aufsicht des Dekans gestattet ist. /нем. Сыворотка Правды, полагаю… а еще я знаю, что применять Сыворотку Правды на студентах вы можете только с разрешения декана и только в присутствии декана./
Ее слова были лишь предположением, но весьма разумным, как считала сама девушка, иначе Веритасерумом можно было поить всех налево и направо. Геннинген, судя по его разочарованному лицу, тоже это понял и быстро убрал флакон обратно в карман.
— Wie erklären Sie dann, dass ich, der Kurator der deutschen Studenten in Hogwarts bin, aber nichts über Sie weiß? /нем. Тогда как вы объясните, что я, будучи куратором немецких студентов в Хогвартсе, ничего о вас не знаю?/
— Ich wusste auch nichts über Ihre Gruppe, Herr Henningen /нем. Мне тоже ничего не было известно о вашей группе, господин Геннинген./
— Trotzallem, als die verantwortliche Person, muss ich Ihre Daten aufnehmen /нем. Тем не менее, как ответственное лицо, я должен собрать данные о вас/, — мужчина достал папку с личными делами, открыл ее и, перевернув несколько заполненных страниц, остановился на пустом бланке.
— An welchen Daten sind Sie interessiert? /нем. Какие именно данные вас интересуют?/— как можно более уверенно произнесла Анна, неизвестно для чего пытаясь тянуть время.
Свою легенду она помнила отлично, но теперь видела в ней явные недостатки. Легенда вполне устроила дедушку Дамблдора, а вот дотошные немцы точно начнут копать. И им все проверки будет провести, естественно, гораздо легче, чем англичанам. Здесь их со Снейпом план может с треском провалиться, особенно когда выяснится, что и проверять-то нечего. А уж если выяснится ее настоящее происхождение, то от обвинения в шпионаже будет отделаться очень и очень сложно… А это значит, что Геннингена необходимо убедить в том, чтобы он не проверял несуществующих Габриэлу Кайнер и Войцеха Синковски, а заодно и Гюнтера Штольца.
— Ihren vollen Namen? /нем. Ваше полное имя?/
— Anna Keiner. /нем. Анна Кайнер./
— Geburtsdatum? /нем. Дата рождения?/
— Den 27. Mai, Jahr 1979. /нем. 27 мая 1979 года./
— Sind Ihre Eltern geschieden? /нем. Ваши родители в разводе?/
— Ja. /нем. Да/, — девушка заметила, что Геннинген быстро записывает ее ответы в соответствующие графы. Интересно, когда дело дойдет до любимых занятий, про вышивание крестиком ему наврать что ли?
— Wie lange schon? /нем. Сколько лет?/
— Ähm... — Анна призадумалась, чтобы сосчитать, — bereits elf Jahre. /нем. Мм… уже одиннадцать лет./
Геннинген устало потер переносчицу. Студентка отвечала слишком односложно, не выдавая ни грамма лишней информации, выходящей за формулировки вопросов. Но уже то, что он услышал, очень не нравилось ему. Будучи сам чиновником немецкого Министерства магии и работая в Отделе образования, он имел доступ ко спискам всех юных волшебников, проживавших в Германии. Но никакую Анну Кайнер, как и Анну Синковски там точно не видел. И что это за фамилия такая странная? Слишком простая, не значащая ровно ничего? Маггла? Вполне возможно. Но тогда опять же, почему ее не было в списке?
— Sind Ihre Eltern Zauberer? /нем. Ваши родители — волшебники?/
— Nein? /нем. Нет./
— Welche Berufe haben Ihre Eltern? Verstehen Sie mich? /нем. Чем занимаются ваши родители в маггловском мире? Вы понимаете меня?/ — мужчина посмотрел на девушку с таким выражением лица, будто втолковывал слишком сложные для понимания вещи.
Ответы Кайнер портили ему настроение все больше и больше. Итак, Анна Кайнер — маггла, наполовину полька (фамилия по матери). Учится на одном факультете с Генрихом фон Бранау, выходцем из богатой семьи чистокровных волшебников, открыто исповедующих фашистские взгляды. Бог мой! Только повторения Второй Мировой войны ему не хватало! А если что-то случится с Кайнер, то дело может закончиться международным скандалом, и плохо придется, в первую очередь, Германии, которая итак много времени и сил потратила на восстановление репутации после войны.
— Ja, ich verstehe, Herr Henningen. Mein Vater ist militärisch außer Dienst, und meine Mutter ist Sekräterin... im Rathaus /нем. Да, понимаю, господин Геннинген. Мой отец — отставной военный, мать работает секретарем… в районной администрации./
— Wo wohnen Sie, Fräulein Keiner? /нем. Где вы проживаете, фрейлейн Кайнер?/
— In Potsdam. /нем. В Потсдаме./
— Wo haben Sie davor studiert? /нем. Где вы обучались ранее?/
— Auch in Potsdam. /нем. Там же, в Потсдаме./
— In Potsdam gibt es keine magischen Schulen, Fräulein Keiner /нем. В Потсдаме нет магических школ, фрейлейн Кайнер/, — глаза Геннингена сурово сверкнули: или это действительно шпионка, которая пытается его так неудачно разыграть, либо маггла с латентными магическими способностями, что частично объясняет ее отсутствие в списке.
— Verzeihung, Herr Henningen, aber Sie haben mich wohl missverstanden, — Лапина уже сама не знала, что ей делать: смеяться или трястись от страха, что ее небольшой обман вот-вот раскроют. — Ich habe eine gewöhnliche Mittelschule besucht. /нем. Извините, но вы неправильно меня поняли, господин Геннинген… Я училась в обычной средней школе. /
— Also sind Sie erst nach Abschluss der Muggleschule Hogwarts beigetreten, nicht wahr? /нем. И только после маггловской школы поступили в Хогвартс. Верно?/
— Ja. /нем. Да./
— Wo haben Sie dann die Magie erlernt? /нем. Тогда где вы учились магии?/
Куратор понял, что родителей-магглов проверять пусть небесполезно, но сколько-нибудь важной информации от них добиться точно не удастся. И, тем не менее, слова Кайнер кажутся странными. Пусть эти магглы настолько тупы, что не догадались отдать ребенка хотя бы в самую простую магическую школу, но не замечать вспышек стихийной магии, которые с возрастом, если не обучать ребенка контролю над собственными силами, становятся все более частыми и опасными — это нонсенс. Еще больший нонсенс, что их не фиксировало Министерство магии. В противном случае им уже нанесли бы визит министерские чиновники, представили бы ситуации в адаптированном для магглов виде, а девочку отправили бы на обучение в специальную школу. И он, Отто фон Геннинген, лично знал бы о ее существовании.
— Unser Nachbar und Freund der Familie, Günther Stolz, hat mir Zauberei beigebracht.... — тут, подумала Лапина, надо рассказать чуть побольше, а не давать односложный ответ. — Wir wussten lange selber nicht, dass er Zauberer ist, bis ich eines Tages die Vase meiner Mutter habe explodieren lassen… — тут надо упомянуть о поздно проявившихся магических способностях, — … damals war ich fast elf Jahre alt. /нем. Меня обучал наш сосед и друг семьи Гюнтер Штольц… Мы сами долгое время не знали, что он волшебник, пока я однажды не взорвала мамину вазу… мне тогда было почти одиннадцать лет./
— Значит, все-таки латент, — подумал про себя Геннинген и вслух добавил: — Haben Ihre Eltern gewusst, dass Sie eine Hexe sind? /нем. А ваши родители знали о том, что вы — волшебница?/
— Nein. Meine Eltern und alle meine Verwandten, sind Gegner der Magie, — Анна отрицательно покачала головой, состроив расстроенное выражение лица. — Deswegen hat mir Herr Stolz geraten, meine Fähigkeiten geheim zu halten, die Schule zu beendet, und erst danach die magische Ausbildung zu machen. Er hat mir geraten, nach Hogwarts zu fahren. /нем. Нет. Мои родители и все мои родственники не любят магию… Поэтому господин Штольц посоветовал мне скрывать свои способности, окончить среднюю школу и уже потом получить магическое образование. Именно он посоветовал мне ехать в Хогвартс./
— Wissen Ihre Eltern von Ihrem momentanen Aufenthaltsort? /нем. Ваши родители знают о вашем местонахождении?/
— Ich habe schon lange keinen Kontakt mehr zu meinem Vater. Und meiner Mutter habe ich gesagt, dass ich in England arbeiten werde. /нем. С отцом я давно не общаюсь, а матери сказала, что уехала поработать в Англию./
— Die Sache ist die, dass ich Ihren Eltern mitteilen muss, wo Sie sich in Wirklichkeit befinden. Letzendlich müssen Sie verstehen, dass Sie jetzt zu der magischen Welt gehören. /нем. Дело в том, что я должен сообщить вашим родителям о вашем истинном местонахождении. В конце концов, они должны понять, что вы принадлежите теперь к миру магии…/
— Nein, bitte nicht! — воскликнула девушка, умоляюще посмотрев на Геннингена. — Ich möchte kein Ärger mit meiner Mutter haben! /нем. Нет! Пожалуйста, не надо!.. Я не хочу поругаться с матерью!/
— Ich muss es tun, — невозмутимо ответил мужчина, — ...aber mich wundert eines: Wieso sind Sie nicht im Ministerium der Magie registriert? Warum haben Sie bis jetzt, von allen Magiern, nur den Herrn Stolz kennengelernt? Warum hat bis heute niemand über Ihre Existenz Bescheid gewusst? Haben Sie dazu etwas zu sagen? /нем. Я должен сделать это… но меня удивляет следующее: почему вы не зарегистрированы в Министерстве магии? Почему до недавнего момента из всех магов вы знали только некоего господина Штольца? Почему о вашем существовании в принципе никто не знал до сегодняшнего дня? Вам есть, что ответить на эти вопросы?/
— Ja, Herr Henningen. Entschuldigen Sie... /нем. Да, Господин Геннинген. Извините…/ — девушка постаралась принять скорбное выражение лица и посмотрела на куратора влажными зелеными глазами, приготовившись занести руку в нужный момент. — *Confundo!*
Геннинген, выступавшей только что с обличительной речью и совершенно не ожидавший атаки со стороны магглорожденной студентки, осел на стул, его мышцы расслабились, взгляд стал расфокусированным.
— Legilimens!
Мыслеобразы куратора потекли перед глазами Лапиной. Среди них она быстро отыскала тот, где Бранау сообщает Геннингену, что надо проверить некую Анну Кайнер, которую вместе с ним распределили на Слизерин, что у нее палочка Блигаардов /18/, что она грязнокровка и наверняка не та, за которую себя выдает. Что ж, радует, что на факультете пока что только одна конкретная сволочь. Надо бы на него компромат какой-нибудь найти что ли? Анна принялась быстро проматывать воспоминания Геннингена, подобно кинопленке, пока не наткнулась на “кадр” приблизительно двухлетней давности, где Геннинген отчитывает Бранау за то, что тот позорит страну. Это же такое он должен был вытворить, чтобы это, наконец, заметили? Посмотрев несколько более ранних воспоминаний, она увидела парк, в котором собралось много людей, почти все в темно-серых мантиях с золотыми нашивками. Они стоят около высоких бетонных плит, на одной из которых вместе еще с несколькими ребятами пляшет Бранау. Ему приказывают немедленно сойти с плиты и добровольно сдаться магической полиции, на что он в ответ лишь смеется, выкрикивает что-то вроде: “Так этим поганым евреям и надо!” и “Вы еще пожалеете, что не уничтожили вовремя всех недостойных!”. В ответ раздается еще одно предупреждение, которое молодые люди благополучно игнорируют, после чего в них летят красные лучи Оглушающего проклятья, и потерявших сознание молодых людей левитируют в образованный полицейскими круг, где им надевают что-то вроде наручников, после чего они исчезают. Девушка пыталась вспомнить, что же это за плиты и причем тут евреи, и в памяти всплыла одна из фотографий Маши Кошкиной, ее коллеги по “Fine Chemicals”. Кошкина была девушкой болтливой и легкомысленной и любила показывать всем подряд свои фотоальбомы. В одном из них была фотография, где она с каким-то парнем стоит на похожей плите в том же самом парке, а полицейский их сгонял оттуда. Точно, и Кошкина еще говорила, что этот парк устроили в память жертвам холокоста, и эти плиты символизируют могилы. Бранау, ты полный урод. А с вами, господин Геннинген, пора заканчивать.
Лапина оставила мысли немецкого министерского работника, вид которого после сеанса легилименции был далеко не самый бодрый и здоровый, и произнесла следующее заклинание:
— Oblivisce /19/! Memoriam muto /20/: итак, господин Геннинген, вы допросили меня и составили на меня личное дело. Ничего сомнительного или предосудительного в моих словах вы не нашли. Ничего из того, что я вам сказала, не вызвало у вас вопросов. Все подозрения с меня сняты. В дальнейшем вы не будете проверять ни меня, ни моих друзей или родственников.
Убрав палочку обратно в карман мантии — ради визита к Геннингену она не стала надевать кобуру, — Лапина вновь села за парту напротив куратора и принялась с откровенно скучающим видом разглядывать ничем не примечательное помещение, осознавая, что уже сильно хочет спать. Она не знала, сколько времени продолжался допрос — час, два… по ее меркам, должно быть не слишком поздно — в университете Лапина стала совой, и даже напряженный рабочий ритм в бытность ее одновременно младшим научным сотрудником и преподавателем органической химии не изменил ее привычки ложиться поздно. А тут… отсутствие электрического освещения, следовательно, с окончанием светового дня приходит сонливость — раз; долгая поездка в поезде — два; длительная процедура распределения — три; затяжные речи директора и Снейпа — четыре; и, наконец, допрос — пять. Уснешь, если не от переутомления, то от скуки. Девушку так и разбирало желание прямо здесь уснуть, положив голову на парту, как она это делала не некоторых лекциях, будучи еще студенткой, но нельзя: не хотелось все-таки так опозориться прямо перед Геннингеном. Просто уйти она тоже сочла неприличным, поэтому просто откинулась на спинку скамьи, чтобы немного расслабиться.
— Entschuldigen Sie, Fräulein Keiner... — Геннинген постепенно приходил в себя, — wo sind wir stehen geblieben? /нем. Простите, фрейлейн Кайнер… на чем мы остановились?/
— Verzeihung, aber ich glaube, wir waren fertig, — ответила девушка, с трудом подавляя зевоту. — Es ist schon spät. Darf ich gehen? /нем. Извините, но мы, кажется, закончили… Уже поздно. Я могу идти? /
— Ja, , natürlich, Fräulein Keiner. Gute Nacht... /нем. Да, конечно, фрейлейн Кайнер. Спокойной ночи…/, — устало ответил чиновник, потирая виски. Судя по его внешнему виду, он явно не горел желанием продолжать допрос.
— Gute Nacht, Herr Henningen /нем. Спокойной ночи, господин Геннинген/, — ответила Лапина и направилась к двери, оказавшись нос к носу со Снейпом.
* * *
Первый, фактически еще не учебный день успел принести Северусу Снейпу немало неприятностей, самыми большими из которых оказались Генрих фон Бранау и Анна Лапина, то есть Кайнер, которые вместе оказались на его факультете. Это просто невероятно! За последние несколько столетий даже полукровок, распределенных в Слизерин, можно было посчитать по пальцам, а тут — магглорожденная. Она ведь должна была учиться в Равенкло. И тут же в памяти всплыл стереотип, который особенно был распространен среди гриффиндорцев: “все темные маги учились в Слизерине”. Значит, только лишь за использование нескольких темных заклинаний эта старая тряпка отправила ее к змеям? Северус нервно расхаживал взад-вперед перед камином у себя в гостиной, уставившись в пол, его длинные черные волосы практически полностью скрывали его лицо. Он и сам уже забыл, как всего несколько дней назад сказал Анне, что она — “слишком темная”. Слишком темная, чтобы стоять рядом с Лили Эванс…
Он не знал, когда это началось, не знал, что с этим делать, но в последнее время Кайнер — теперь так ее зовут — все больше занимала его мысли. “Влюбился…” — шептал ему лукавый внутренний голос. “Нет”, — отвечал сам себе Северус Снейп. В его жизни была единственная женщина, кого он любил, — Лили Эванс, — и больше быть никого не может и не должно. И если проанализировать его отношение к Кайнер, то оказывалось, что и увлечением это нельзя было назвать: он ее не боготворил, не терял рассудок в ее присутствии, мог легко ее оскорбить, чем он и пользовался последние недели две, дабы вытеснить ненужные мысли из головы. Но вместе с этим каким-то образом уживалось стремление уберечь и защитить — он по-прежнему чувствовал себя ответственным за ее пребывание в мире магов. Она же, в свою очередь, могла заменить ему если не друга, то товарища: умна, ненавязчива, знает свое дело (в этом он успел убедиться, когда она помогала ему в лаборатории), руководствуется в основном разумом, а не чувствами, и старается адекватно смотреть на вещи.
Он заранее ее предупредил, что их знакомство до Хогвартса должно оставаться в тайне, в особенности, от других учителей и директора. И в случае ее распределения в Равенкло или даже в Хаффлпафф не должно было возникнуть никаких проблем: на обоих факультетах лояльно относятся к магглорожденным; ей не составило бы труда завоевать определенный авторитет среди учеников и учителей, а он, возможно, даже взял бы ее к себе в лабораторию для выполнения аттестационного проекта — разумеется, при отличных результатах по результатам отборочных испытаний, которые он обычно устраивает для желающих выполнять тот самый проект. Но Слизерин?! Факультет, половина учеников которого — дети Пожирателей Смерти, воспитанные в соответствующих традициях. Стоит надеяться на то, что Кайнер окажется достаточно умна, чтобы не рассказывать всем подряд о своем “низком” происхождении, но рано или поздно это откроется, и у него не будет практически никаких возможностей защитить ее от нападок одноклассников, чтобы одновременно не подставить себя под подозрение Темного Лорда.
Справиться с ситуацией, как ни странно, помогли сплетни: за гриффиндорским столом Уизли громко и в лицах рассказывал Томасу и Финнигану, кажется, о противных немецких аристократах, особенно отмечая при этом девчонку (очевидно, это была не добрая и застенчивая Элиза Миллер, которая вполне предсказуемо попала в Хаффлпафф), и утверждал, что они все непременно должны попасть в Слизерин, где им и место. От своих же змеек Северус услышал, что отношения между старостами Гриффиндора в очередной раз дали трещину, и его змейки не преминули прокомментировать сие происшествие прямо на месте, естественно унизив при этом “грязнокровку Грейнджер”. До душевных терзаний гриффиндорской заучки Снейпу не было ровно никакого дела, но его внимание привлек один факт: подошедший студент-старшекурсник, явно из новеньких и аристократ, судя по описанию, погасил конфликт и увел Грейнджер в другой вагон. Имея в голове воспоминания о бале в Малфой-мэноре, не составило труда сложить два и два и получить, что это был Карл Шенбрюнн. И потому профессору зельеварения показалась крайне привлекательной перспектива, если эти двое попадут на один факультет. Конечно, это не вполне нормально, что его гостья из будущего, которой двадцать шесть лет, и которая имеет степень доктора философии, будет находиться под покровительством юнца, которому не больше двадцати, но о об этом знают только они двое, да и Лапина, т.е. Кайнер, будет в безопасности. Конечно, в данном случае увеличивается риск раскрытия ее настоящего происхождения, но об этом пусть думает уже она сама: ей должно хватить ума, чтобы не совершить глупостей, которые выдали бы ее с головой. Позже Снейп обратил внимание на то, что Кайнер и Шенбрюнн за слизеринским столом сидели вместе и вполне нормально общались, что наводило на мысль о том, что они уже успели познакомиться в поезде, и что именно о них говорил Уизли. Что ж, это немного облегчает ситуацию. Он специально навязал Кайнер все те предметы, которые выбрал Шенбрюнн (впрочем, с ее тягой к изобретению новых и модификации уже известных заклинаний нумерология будет весьма полезна), а ему поручил присматривать за ней…
Сигнальные чары, оторвав профессора зельеварения от размышлений, сообщили о том, что в дверь его кабинета кто-то стучится. Этим кем-то оказался Драко Малфой, сообщивший, что новенькую Кайнер вызвали к куратору. Декан Слизерина быстро догадался, какого рода беседа будет происходить между Геннингеном и Кайнер, и, выпроводив Драко из кабинета, пошел к себе в лабораторию за зельями — антидотом к Веритасеруму, ложной сывороткой правды и успокоительным. Теперь нужно зайти за Кайнер. Он сам отведет ее на допрос, дав ей предварительно антидот, и будет лично присутствовать при ее разговоре с Геннингеном. Он не допустит, чтобы о Кайнер узнали что-то лишнее. На минуту Северусом овладели то чувства, которые он испытывал, вернувшись с бала в Малфой-мэноре, — панику и страх, но не за себя, а за глупую, несносную девицу из будущего, которая свалилась ему, как снег на голову, и уже одним своим присутствием создала немало проблем. При этом он не замечал, что, в зависимости от настроения и ситуации, он наделяет одного и того же человека совершенно противоположными качествами.
Быстро справившись с собой и спрятав эмоции в самую глубину сознания, мужчина вышел к себе в кабинет, чтобы направиться в гостиную Слизерина, но сигнальные чары вновь оповестили его о нежданных гостях, на сей раз из камина. Выругавшись про себя, Северус вошел в гостиную, вполне предсказуемо увидев в зеленых языках пламени директора Дамблдора, который просил его срочно зайти к нему в кабинет. Срочность, как всегда, касалась Поттера и его друзей. Директор назначил Золотому гриффиндорскому Трио индивидуальные занятия и лично позволил негодникам покидать время от времени школу. А его, Северуса Снейпа, настоятельно попросил снисходительно относиться к гриффиндорцам, особенно к Поттеру и Уизли, ведь они — будущие авроры, а Поттер — еще и спаситель мира. При этом вся беседа, как нарочно, тянулась слишком долго и сопровождалась лукавым подмигиванием голубых глаз директора и бесконечными предложениями чая и лимонных долек. Снейп готов был взвыть от злости и проклясть всех на месте — ведь сейчас на допросе его студентка, — но приходилось сдерживаться, глубоко пряча эмоции и прикрываясь своей извечной каменной маской Ужаса подземелий, и терпеть столь бесполезную трату времени.
Поскольку разговор, несмотря на свою вполне краткую суть, обещал быть долгим, Снейп начал изучать лица гриффиндорцев — не то, чтобы ему было интересны мысли пустоголовых подростков, да и заниматься в легилименцией в открытую при директоре было бессмысленно, просто необходимо было хоть как-то занять время, которое, по милости директора, он вынужден был тратить впустую. Итак, Поттер: как всегда смесь вины и ответственности за грехи всего мира, гордость по поводу данного директором задания — Снейп не стал углубляться дальше, дабы мальчишка не почувствовал вторжение в свое сознание, — и раздражение на друзей за их постоянные ссоры. Уизли: весь красный от гнева, испытывает злость и ревность по отношению к Грейнджер и ненависть по отношению к… Визерхоффу, новому студенту, распределенному в Гриффиндор. Да, кажется, именно он помог Грейнджер с первокурсниками после праздничного пира. Если Альбус и Минерва смогут перешагнуть свои личные привязанности и начнут адекватно рассуждать (вероятность чего крайне мала), то, возможно, Гриффиндор через некоторое время перестанет быть самым бестолковым факультетом в Хогвартсе. Теперь Грейнджер: расстроена, недавно плакала и сердита на Уизли; судя по внешнему виду (растрепанные волосы, надетая явно наспех форма и перекошенная мантия), ее выдрали из постели.
Напротив Снейпа, поджав губы, сидела Минерва МакГонагалл, очевидно, недовольная тем, что ее драгоценным гриффиндорцам не дают спать, когда все нормальные люди уже давно должны были быть в постели. Это был один из тех редких случаев, когда деканы обычно враждующих факультетов неожиданно сходились во мнениях по какому-либо вопросу. В данном случае они оба считали, что данная беседа не была такой уж срочной и важной, и что провести ее можно было бы и завтра утром. Но у директора Дамблдора были свои принципы, он редко считался с чужим мнением, и потому двое недовольных профессоров и трое сердитых студентов, мечтающих поскорее отправиться спать, сидели полукругом в его кабинете и слушали проникновенную лекцию о необходимости пусть не срочно, но как можно раньше выполнить поставленные задачи, о том, что враг хитер и коварен, и прочая, и прочая. При этом директор, естественно, не договорил, дав понять, что перед каждым стоит собственная задача, и упомянул, что нет смысла складывать все яйца в одну корзину.
Когда Минерва увела своих львят в общежитие Гриффиндора, Альбус вновь пристал к зельевару со своими суицидальными мотивами. Если раньше к подобным вещам Северус относился довольно скептически, считая это, подобно лимонным долькам, очередной блажью старика, то после разговоров с Анной всерьез задумался над тем, какие именно цели преследует Дамблдор. Взять хотя бы то, с каким остервенением директор пытался надеть себе тот проклятый перстень в прошлом году, будто видел в этом весь смысл своей жизни. И сказал Снейпу, когда тот уничтожил перстень лежавшим на столе мечом Гриффиндора, что он разочаровал его. При этом в глазах старика не было такого обычного лукавого блеска, которой, подобно тому, как манит огонь мотыльков, так легко разжигал в сердцах людей любовь и веру в непогрешимый авторитет директора. Зато были гнев и обида, а интонация напоминали чем-то Темного Лорда: так он обычно говорил своим слугам, не очень успешно справившимся с заданием, перед тем, как наградить очередной порцией Круциатуса. Дамблдор тогда просто настаивал на том, что Северус должен убить его, намекая, что подобная возможность представится в течение года. Значит, директор знал, что на кольцо наложено сильнейшее проклятье, и все равно хотел надеть его. Не кажется ли вам, Альбус, что это слишком нелогично? Или, напротив, логично, и вы просто захотели уйти со сцены, окруженный почетом и славой сильнейшего мага столетия? И обречь меня на роль предателя, которого должны были возненавидеть едва ли не больше, чем самого Темного Лорда? Значит, такой должна быть моя финальная партия? Мне надоели ваши игры, Альбус, ваши интриги, яйца и корзины. Вы сейчас намекаете, директор, что мальчишка Поттер, чтобы спасти мир, должен умереть от руки Темного Лорда, успев заранее выполнить какое-то ваше задание, при этом я должен предварительно убить вас. Да какого соплохвоста он станет меня слушать? Зачем вы просили меня защитить сына Лили, если сами же готовите его на заклание? Неужели роль мальчишки тоже будет скоро сыграна? Что вы все время скрываете, Альбус? На что надеетесь? Что после того, как я убью вас, ваши сторонники убьют меня, а Лорд — Поттера, он вдруг сам потом возьмет и заавадится? Ошибаетесь, директор. Я теперь тоже знаю кое-что, чего не знаете вы, и не собираюсь с вами этим делиться…
— Северус, мальчик мой, ты должен сделать это… — усталым голосом сказал Дамблдор, отставив от себя вазочку с лимонными дольками.
— Извините, Альбус, но я не понимаю, зачем вам это? — скептически ответил Снейп, сидя в кресле напротив директора. — Если вам так не терпится свести счеты с этой бренной жизнью, то можете вместе со мной отправиться на собрание Пожирателей.
— Северус! — в глазах старика полыхнула ярость, в голосе зазвучали стальные нотки. — Только ты можешь сделать это! Так нужно для всеобщего блага!
— Не понимаю, вас Альбус, — зельевар старался говорить спокойно и смотреть как бы на директора, но мимо него.
— Это наш единственный шанс остановить Тома.
— Что-то мне не верится, Альбус…
Снейп не помнил, чтобы он когда-либо так нагло разговаривал, так твердо отстаивал свою позицию в споре с директором, которого раньше уважал, и которому доверял. Видимо, осознание того, что, с одной стороны, он больше не хочет быть пешкой в руках старого манипулятора, и, с другой, знание того, что план директора провалится в будущем, подкрепляли его уверенность в себе и желание выйти из спора если не победителем, то хотя бы равным.
— Ради сына Лили, Северус… — в голосе Дамблдора звучала мольба, а глаза вот-вот готовы были разразиться слезами.
Какой же вы все-таки хороший актер, Альбус.
— Которого вы тоже планируете отправить на смерть, Альбус, — парировал алхимик.
— То есть ты отказываешься помогать мне, Северус? — голос директора вновь стал стальным, а выражение лица — сердитым.
— В осуществлении данного плана — да, Альбус, — Снейп встал с кресла и, не попрощавшись, быстро вышел из кабинета диретора.
— Ты снова разочаровал меня, мальчик мой… — послышалось ему вдогонку.
Декан Слизерина быстрыми шагами шел по коридорам Хогвартса, его черная мантия развевалась у него за спиной от потоков воздуха, создаваемых стремительными движениями ее хозяина. Он был зол на директора за то, что тот отнял много времени на пустую болтовню, на Лапину, которая уже успела как-то выделиться, что ею тут же заинтересовался Геннинген, на Геннингена, которому не спится по ночам, и на себя — за то, что он, шпион с двадцатилетним стажем, не предусмотрел того, что его студентку могут вызвать на допрос, на котором легко вскроются все бреши в ее легенде. Да, легенда Анны Кайнер устроила Дамблдора и всех остальных учителей. Для них она — никому неизвестная, ничем не примечательная магглорожденная иностранная студентка, с которой нечего взять, как и с большинства других учеников Хогвартса, и которую нет смысла использовать в своих целях. И совсем другое дело — Геннинген. Тогда, на балу в Малфой-мэноре, Снейп мало обращал на него внимания, его больше интересовали студенты, как возможные однокурсники Анны, и разговор с Люциусом Малфоем. Единственное, что было о нем известно зельевару, — то, что он чиновник немецкого Министерства магии, который курирует группу студентов, присланных на обучение в Хогвартс. Нельзя не допускать возможности того, что он владеет легилименцией или может напоить сывороткой правды, чтобы докопаться до правды.
Снейпу сказали, что допрос будет проходить в одном из кабинетов рядом с классом трансфигурации на первом этаже. Не стучась, он заглядывал во все закрытые комнаты, которые встречались ему на пути, пока в одной из дверей не столкнулся с Кайнер. Выглядела она уставшей, но ничуть не подавленной или расстроенной. Следом за ней вышел Геннинген. Одной рукой он держал папку с личными делами, а другой потирал висок. Для Северуса не составило труда воспользоваться поверхностной беспалочковой легилименцией, чтобы узнать, что несчастному немцу изменили память и, судя по его расшатанным природным ментальным щитам, которые есть у любого человека, копались у него в голове. Попрощавшись, Геннинген быстро ретировался в направлении гостевых комнат. Снейп же, схватив девушку за руку, направился вместе с ней в подземелья.
— По количеству наложенных вами заклинаний Забвения вы скоро превзойдете самого Гилдероя Локхарта. Зачем вы понадобилось копаться в голове Геннингена и менять ему воспоминания? — строго спросил Северус, пока они шли по коридору.
— Потому что он, по сути дела, раскрыл меня, — буркнула в ответ Анна.
— Он вас поил Сывороткой правды?
Снейп так резко остановился, что девушка чуть не впечаталась в стену. Допрос продолжался: зельевар грозно смотрел на нее сверху вниз, все своим видом давая понять, что в данный момент он не самого лучшего мнения о ней, а его длинные руки уперлись в стену над ее плечами, не давая возможности вывернуться. Да… Геннинген, и тот повежливее был.
— Нет, он просто сослался на то, что я не была зарегистрирована в немецком Министерстве магии, и обвинил меня в шпионаже, — злобно сверкнув глазами, ответила Лапина.
— Вы латент! Какая, к Мерлину, регистрация?! — выругался Снейп.
— В Германии регистрируют латентов, — проглотив застрявший в горле ком, ответила девушка: столь близкое присутствие Снейпа ее начинало нервировать. — По факту проявления ими магических способностей, насколько я поняла, — добавила она.
Мужчина неожиданно убрал руки и отшатнулся: последнего факта он не предусмотрел и не мог знать о том в принципе, ибо за всю жизнь ни разу не покидал приделы Британии и мыслил исключительно британскими стереотипами. А в магической Британии к сквибам и латентам всегда относились с пренебрежением, считая за мусор, позорящий как семью, так и общество в целом.
— Поэтому он и заподозрил, что я говорю неправду, когда сказала, что в первый раз колдовала в одиннадцать лет, и единственным человеком, знавшим об этом, был не безызвестный нам господин Штольц. То есть, по идее, если я правильно поняла Геннингена, ко мне должны были явиться чиновники из тамошнего Министерства магии и поставить меня на учет, а сам он должен был знать о моем существовании, — Анна все так же продолжала стоять, опершись о каменную стену.
— Понятно, — ответил Снейп; в свете факелов его силуэт казался еще темнее, чем был на самом деле, а в черных глазах отражались пляшущие языки пламени, — тогда в том, что вы изменили ему память, есть определенный смысл. Остается надеяться лишь на то, что вы правильно наложили заклинание. Вот только зачем вам понадобилось врываться в его сознание?
— Хотела знать, кто на меня донес.
— Генрих фон Бранау? — зельевар скорее утверждал, чем спрашивал: МакГонагалл уже успела рассказать ему о произошедшем перед распределением инциденте.
— Да, он самый, — ответила девушка, сложив руки на груди. — Именно он подкинул Геннингену идею о том, что я могу быть иностранной шпионкой, и буквально потребовал устроить мне допрос с пристрастием.
— С пристрастием?.. Надеюсь, обошлось без непростительных? — поинтересовался профессор, заранее зная ответ на свой вопрос.
— Всего лишь Сыворотка правды, но я сказала, что не буду ее пить без вашего на то разрешения, так что ему оставалось устроить лишь словесный поединок.
— А теперь хватит разговоров, мисс Кайнер. Идите спать.
Доведя девушку до входа в общежитие Слизерина, декан развернулся и направился в свои личные комнаты.
— Спокойной ночи, профессор, — сказала ему в след Анна и вошла в гостиную.
Факультетская гостиная встретила ее полным мраком и гнетущей, зловещей тишиной, которую нарушала лишь мерно льющаяся в фонтане вода. На несколько секунд девушке показалось, что за колонной кто-то притаился, послышались шаги. Может быть, у нее развилась паранойя? Кто тут может ходить? Ученики спят, а Кровавый Барон, привидение Слизерина, должен сейчас греметь цепями на Астрономической башне. Тем не менее, Лапина старалась передвигаться как можно тише, на ощупь определяя дорогу в сторону женских спален. Снова движение за очередной колонной, в воздухе мелькнул какой-то светлый предмет, похожий на палочку или указку, затем исчез. Неужели галлюцинации? Она, конечно, страдала чем-то похожим во время сдачи кандидатских экзаменов — ей тогда все время казалось, что на ее мобильном телефоне звенит будильник. Но чтобы вот так совсем слышать какие-то неопределенные звуки и видеть неясные, случайные силуэты? Она резко обернулась: ей показалось, что кто-то прячется за колоннами с другой стороны. Происходящее сильно напоминало фильм ужасов, где главный герой оказывается в старом заброшенном доме, и на него в любой момент может напасть какой-нибудь зомби или привидение. Сердце девушки еще сильнее забилось от страха, когда она провела подобную ассоциативную параллель, а вновь проснувшаяся интуиция кричала, что прямо сейчас должно случиться что-то плохое и именно с ней. Послушав интуицию, Анна медленно, чтобы не совершать резких движений, достала из кармана мантии волшебную палочку.
Слабо шумящий позади нее фонтан действовал на нервы, мешая сосредоточиться и побороть страх. Одновременно он не давал определить точное местонахождение загадочных теней, прятавшихся за колоннами, ибо сильно заглушал шаги. Где-то сзади послышался взмах палочкой, времени на раздумья практически не оставалось.
— Sphaera Thoracis! — выкрикнула девушка, окружив себя прозрачным золотистым куполом, поглотившим направленный в нее темно-фиолетовый сгусток магической энергии.
— *Stupefac!* — красный луч невербального заклинания точно попал в выглянувшего из-за колонны Бранау.
— Sie dürfen die Schutzsphäre jetzt ablegen, Anna /нем. Можете убрать Сферу, Анна/, — девушка развернулась на голос и отсветы “Lumen”, увидев перед собой Шенбрюнна в дорогом халате бежевого цвета.
— Was hat das zu bedeuten? /нем. Что все это значит?/ — шепотом спросила она, опустив палочку и убрав защитную сферу.
— Anscheinend haben Sie Branau nicht sehr gefallen, ansonsten hätte er nicht einen Fluch aus der Arkane-Sammlung seiner Familie angewendet, — с серьезным выражением лица ответил Карл, подойдя к своему однокурснику. — Sie haben eine sehr gute Schutzspäre angewendet, — в его голосе чувствовалось уважение и удивление одновременно, — wenn sie aber nur etwas schwächer gewesen wäre, hätten Sie wohl kaum überlebt. /нем. Очевидно, вы чем-то очень не понравились Бранау, раз он решил применить к вам проклятие из набора семейных арканов… Вы поставили очень хорошую сферу… но если бы вы применили более слабое защитное заклинание, то вряд ли бы выжили./
— Nur um mich umzubringen hat er im Gemeinschaftsraum gelauert? /нем. И ради того, чтобы убить меня, он специально караулил меня в гостиной?/
— Ich weiß es nicht. Genauso wenig weiß ich was Sie hier mitten in der Nacht machen /нем. Не знаю. И также не знаю, что здесь среди ночи делаете вы/, — Карл стоял, облокотившись на колонну, сложа руки на груди, и внимательно смотрел на Анну.
Это был одновременно и вопрос, и утверждение. Можно было бы, конечно, спросить его самого, чего ему не спится ночью, но, во-первых, Лапина посчитала это неблагодарностью, во-вторых, — рассуждала она, — Шенбрюнн мог просто услышать, как Бранау вышел из спальни, и последовать за ним из чистого любопытства. Поэтому она предпочла сказать правду:
— Henningen hat mich verhört. Er hat meine Personalien benötigt /нем. Была на допросе у Геннингена. Ему понадобились мои личные данные/, — спокойно ответила девушка, не забыв поставить ментальные щиты, хотя после разговора с Геннингеном и Снейпом расспросы Шенбрюнна — это меньшее, чего стоит бояться.
— Um Mitternacht? /нем. В полночь?/ — удивился парень, совершенно не понимая, зачем их куратору понадобилось задавать вроде бы стандартные вопросы именно ночью. С другой стороны, у него самого было к Кайнер немало вопросов, только он не торопился задавать их все сразу.
— Jemand hat ihm gesagt, dass ich... /нем. Ему кто-то сказал, что я…/
— Dass Sie was? /нем. Что вы что?/ — Карлу самому хотелось узнать, кто же такая Анна Кайнер на самом деле: все-таки в ее ответах чувствовалась некоторая недоговоренность, и факт, что магглорожденная студентка знает защитные заклинания высшего уровня, тоже говорил о том, что она не так проста, как пытается казаться.
— ...dass ich eine ausländische Schnüfflerin bin. /нем. … что я иностранная шпионка/, — Лапина пошла ва-банк.
На пару минут повисло тяжелое молчание. Шенбрюнн стоял с мрачным выражением лица и обдумывал услышанное. Лапина уже десять раз успела пожалеть о сказанном и ждала момента, чтобы снова произнести: “Oblivisce”. На секунду-другую в ее голове мелькнула мысль, что, может быть, сейчас стоит рассказать всю правду. Но девушка тут же эту мысль прогнала: ведь не факт, что ей поверят или в принципе смогут адекватно воспринять то, что она расскажет. Нет, в то, что она испугалась Бранау и поэтому приехала в Хогвартс под чужим именем, поверят, но вот ее источник информации, а также то, как она в принципе оказалась в Англии, вызовет большие сомнения.
— Sie verheimlichen viel... — заговорил, наконец, Карл, его голос звучал холодно, а глаза смотрели с прищуром, — aber ich glaube, Ihr Geheimnis geht nur Sie etwas an. Wenn Wären Sie wirklich eine Spionin, würden Sie es wohl kaum zugeben. Habe ich nicht Recht? /нем. Вы многое скрываете… но мне кажется, что ваша тайна касается только вас. Будь вы действительно шпионкой, вы не стали бы в этом признаваться. Я не прав?/
— Doch... — через некоторое время ответила девушка, подняв голову. — Irgendwann erfahren Sie alles über mich... отрешенно добавила она, где-то в глубине души предчувствуя, что рано или поздно ее раскроют. /нем. Правы… Когда-нибудь вы все обо мне узнаете…
— Andererseits möchte ich Ihnen vertrauen, deshalb möchte ich keine Verheimlichungen zwischen uns. /нем. С другой стороны, я хотел бы вам доверять, в связи с чем предпочел бы, чтобы между нами не было недомолвок.
Шенбрюнн продолжал так же холодно и властно смотреть на нее, как до этого смотрел в поезде на Уизли, когда тот упомянул сквибов. Сразу было видно, что он высоко ценит как свое доверие, так и уважение к себе и своим близким. Анна лишь молча кивнула в ответ, не имея желание придумывать какую-нибудь мудреную фразу. Она просто устала.
Вновь повисло неловкое молчание.
— Und was haben Sie mit Branau vor? — через некоторое время поинтересовалась девушка, увидев, как Шенбрюнн склонился над своим однокурсником и взялся за шиворот его халата. — Es wäre besser, er würde sich an das Ereignis in dieser Nacht nicht mehr erinnern. /нем. А что вы будете делать с Бранау?.. Желательно, чтобы он не помнил о событиях этой ночи./
— Schlagen Sie vor, sein Gedächtnis zu manipulieren? /нем. Предлагаете изменить ему память?/ — с нотками скепсиса спросил Шенбрюнн, сделав для себя еще одно открытие: новенькая магглорожденная студентка владеет заклинаниями Памяти.
— Hat er getrunken? — девушка склонилась над Генрихом и принюхалась. — Es riecht nach Alkohol. /нем. Он пил?.. Здесь пахнет алкоголем./
— Ja, er hat mit Malfoy und einigen anderen getrunken, abgesehen davon, dass es verboten ist. Aber, wenn ich fragen darf, was hat das mit Ihren Absichten zu tun, sein Gedächtnis zu ändern? /нем. Да, он вместе с Малфоем и еще несколькими ребятами пил, несмотря на то, что это запрещено правилами. Но, позвольте спросить, как это соотносится с вашим коварным планом изменить ему память?/
Он, конечно, понимал, что имела в виду Кайнер, но также знал, что Бранау не настолько пьян, чтобы на следующее утро ничего не помнить. Он сам видел, как Малфой со своими прилипалами и Бранау распивали в спальне горячительные напитки и даже pro forma сделал им замечание, но ему ясно дали понять, что факультетских принцев лучше не учить и намекнули на то, что негоже благородному слизеринцу вести себя подобно грязнокровке Грейнджер. Поэтому единственное, что оставалось сделать Шенбрюнну — это удалиться и временно притвориться, что он ничего не видел.
— So. /нем. Вот как/ — в глазах Анны мелькнул лукавый огонек. — Ebriesce, pro tempore, mens, evanesce /21/! Oblivium /22/! — произнесла она комбинацию заклинаний, ранее с успехом примененных на Люциусе Малфое.
Перед поездкой в Хогвартс Шенбрюнн внимательно прочитал учебник по истории оного учебного заведения и о том, по каким принципам осуществляется распределение по факультетам. И теперь, после увиденного, он уже не удивлялся, почему магглорожленная Анна Кайнер оказалась в Слизерине.
— Hat Herr Stolz Ihnen auch diesen Spruch beigebracht? /нем. Этим заклинаниям вас тоже господин Штольц научил?/ — поинтересовался Карл.
— Nein. Diesen Spruch der Trunkenheit habe ich selbst erfunden, und den Vergessenheitsspruch habe ich aus den Büchern erlernt. /нем. Нет. Заклятие Опьянения я сама придумала, а заклятие Забвения выучила по книгам/, — почти призналась Анна.
— Und Sie hatten wirklich nicht vor Numerologie zu studieren? /нем. И вы еще не хотели изучать нумерологию? — удивился Карл, считавший нонсенсом придумывать собственные заклинания, не владея данной наукой.
— Ich verstehe sie nicht gut. Ich hatte einfach Glück, dass der Spruch sofort gelungen ist. /нем. Я ее плохо понимаю. Мне просто повезло, что заклинание получилось с первого раза./
— Entschuldigen Sie, Anna, aber wir müssen morgen sehr früh aufstehen, deshalb lassen Sie unser Gespräch auf einen besseren Zeitpunkt verlegen, und mich Sie zum Schlafsaal begleiten. Ja, ich weiß, Sie können gut auf sich selber aufpassen, aber es ist meine Pflicht, mich um Ihren Schutz zu kümmern. Und mit Branau komme ich selber zu recht. /нем. Извините, Анна, но нам обоим завтра рано вставать, поэтому позвольте отложить нашу беседу до лучшего времени, а вас — проводить до спален. Да, я знаю, что вы можете защититься сами, но мой долг — позаботиться о вашей безопасности. И с Бранау дальше разберусь я сам/, — Шенбрюнн мгновенно пресек все возможные по этому поводу вопросы и возражения, так что девушке не оставалось больше ничего, кроме как последовать его предложению.
Мда… Ей, конечно, было приятно, что ее не оставляют без внимания, в какой-то степени даже заботятся о ней, но одно дело, плестись вот так вслед за Снейпом, другое — за юношей, который в силу определенного воспитания и поручения декана возомнил себя покровителем и паладином. Он, конечно, умен и по-взрослому мыслит, так что между ними не наблюдается интеллектуального барьера на уровне общения. Но то, как он ведет себя с ней, и что, что она соглашается с ним и слушается его (пусть это даже было вполне разумно), заставляло ее чувствовать внутреннее отвращение к самой себе, чувствовать себя отставшей в психологическом развитии от сверстников лет на пять, а то и десять. Хорошо, хоть версии Бранау до конца не поверил — и на том спасибо, но в том, что Шенбрюнн попытается провести нечто вроде собственного расследования, она была уверена на сто процентов: она уже дала ему достаточно пищи для размышлений — от того, что владеет заклинаниями высшей магии, и до того, откуда взяла такую странную геометрическую формула для заклинания опьянения.
* * *
Утро наступило неприлично быстро: Дафна Гринграсс разбудила Лапину в семь часов. Пресловутый режим дня — как же Лапина от него отвыкла. Нет, конечно, когда она начала преподавать, ей пришлось заставлять себя рано сдирать с постели, но, за исключением практикумов со студентами, ее рабочий график был относительно свободным. Здесь же в восемь утра надо было идти на завтрак, а в девять уже начинались занятия. У старшекурсников все уроки были спаренными, при этом в день могло быть не больше четырех пар. Две пары и получасовой перерыв до обеда, который наступает в час дня. Еще две пары после двух, и к половине шестого все уроки заканчиваются. В семь — ужин. Свободное время между занятиями и приемами пищи можно использовать для отдыха или выполнения домашних заданий. В одиннадцать — отбой, по крайней мере, после этого времени нельзя выходить за пределы своего общежития.
Анна наскоро приняла душ и оделась в школьную форму. “Душ бодрит” — это определенно не про нее. Расписание им обещали выдать за завтраком, но пару тетрадей, перо и чернила в сумку бросить не помешает. Окончательно приведя себя в порядок, девушка вышла в гостиную, где ее уже ждал Шенбрюнн. Впрочем, в общей комнате было полно и других учеников: на трапезы слизеринцы обычно ходили вместе. Так было и в этот раз, единственное, на что обратил внимание практически весь седьмой курс змеиного факультета, так это на отсутствие двух слизеринских принцев и верных телохранителей одного из них. Среди змеек быстро поползли всевозможные слухи. Одни утверждали, что якобы Теодор Нотт и Блейз Забини их просто не добудились. Другие — что Крэбб и Гойл достали откуда-то огневиски или еще что-то в этом роде, а Малфой и Бранау отобрали у них горячительные напитки и устроили пьянку вчетвером.
В Большой Зал слизеринцы пришли, как всегда, одними из первых: кроме нескольких равенкловцев и хаффлпаффцев, за факультетским столами больше никого не было. Вскоре подтянулись гриффиндорские первокурсники под предводительством Грейнджер и Визерхоффа, а следом за ними — Поттер, Рон Уизли и Джинни Уизли, еще сонные и недовольные тем, что их так рано подняли. Большой Зал постепенно заполнялся студентами. Друзья и знакомые с разных факультетов радостно приветствовали или просто кивали друг другу. Деканы раздавали расписания старшекурсникам и старостам — для младших курсов.
— Мистер Шенбрюнн, вы знаете, где мистер Малфой и мистер Бранау? — строго спросил Снейп, отдав ему и Кайнер расписания.
— Спасибо, профессор. Я не знаю, где они в данный момент, но когда я уходил из спальни, они еще спали.
— И вы не подумали, что их стоит разбудить, мистер Шенбрюнн?
— Извините, профессор, но, после того, как их не смогли добудиться Нотт и Забини, я решил, что эта затея бессмыленна.
— Понятно, мистер Шенбрюнн.
Едва Снейп отошел от студенческого стола, как в зал буквально ввалились державшиеся друг за друга Малфой и Бранау, неряшливый вид и красные лица которых прямо говорили о том, как они встретили первое сентября. Следом за ними зашли увальни Крэбб и Гойл. Обычно молчаливые, в этот раз они решили порадовать публику песнями собственного сочинения из серии “что вижу, то пою”. Весь Большой зал, кто с недоумением, кто со злорадством, а кто с любопытством косился на четверку пьяных слизеринцев, главной достопримечательностью был белобрысый “хорек” Драко Малфой. Почти весь гриффиндорский стол и половина хаффлпаффского начали дружно смеяться. А декан Слизерина стал еще бледнее от гнева (Это же надо так опозорить свой факультет в первый учебный день! Да еще староста!) и, кинув несколько своих фирменных взглядов в разные стороны, заставив тем самым замолчать продолжавших хихикать учеников, вывел отбившихся от рук змеек из Большого Зала.
Завтрак продолжился, хотя ученики продолжали обсуждать происшедшее, постепенно добавляя все новые и новые подробности.
— * Die Beschwörung der Trunkenheit verteilt sich nicht in Tröpfchenform* /нем. Заклятие Опьянения не передается воздушно-капельным путем/, — заметила Лапина, разглядывая свое расписание.
— * Das habe ich nicht gesagt*, — ответил Карл. — So, wir haben heute drei Doppelstunden: Verwandlung, Magiegeschichte, Zauberkunst... /нем. А я не отрицаю этого… Так, у нас сегодня три спаренных урока: Трансфигурация, История Магии, Заклинания.../
В этот момент Анна почувствовала на себе чей-то слишком любопытный взгляд, будто кто-то пытался проникнуть к ней в голову. Выставив ментальный щит в виде гладкой поверхности озера, она проследила направленный на нее взгляд и посмотрела на директора. Тот лукаво улыбнулся из-под своих очков-половинок, кинул взгляд в сторону гриффиндорского стола и вновь посмотрел на девушку. Вмешательство в сознание усилилось, но щит не был пробит. Лапина быстро отвернулась и уставилась на свою уже почти пустую тарелку. Голова неприятно кружилась, в горле ощущался ком. Снейп предупреждал ее, что Дамблдор — сильный легилимент, но чтобы с такого большого расстояния проникать в чужое сознание… Нет, это слишком…
— Ist alles in Ordnung, Anna? /нем. Вы в порядке, Анна?/ — лицо Карла выглядело обеспокоенным, он осторожно коснулся ее плеча.
— Ja...aber der Direktor hat versucht meine Gedanken zu lesen... Gehen wir lieber in den Gemeinschaftsraum, um die Bücher zu holen. /нем. Да… Только директор пытался прочесть мои мысли… Пойдемте лучше в общежитие за учебниками./
— Ja, gehen wir. /нем. Да, пойдемте./
Они оба подняли сумки и хотели уже встать со своих мест, как подлетевшая сова уронила в тарелку Лапиной свернутый вдвое кусок пергамента. Девушка быстро развернула его и прочитала, кинув беглый взгляд в сторону преподавательского стола. Директор теперь не улыбался, но строго кивнул, как бы подтверждая ее мысли.
— Ist irgendetwas passiert? /нем. Что-то случилось?/ — спросил Карл, когда они оказались уже в коридоре.
— Ja. Mich zitiert Direktor Dumledore. /нем. Да. Меня вызывает директор Дамблдор./
1) Норны — в древне-скандинавской мифологии три волшебницы, живущие в Мидгарде (срединном мире, мире людей) и символизирующие прошлое (судьбу), настоящее (становление) и будущее (долг). Они наделены даром определять судьбы людей, богов и всего мира в целом, в связи с чем боги неоднократно обращались к ним за советом. Норны существуют как бы вне времени и плетут на своих веретенах нити Судьбы. Также они поливают священный ясень Иггдрасиль (Мировое древо, поддерживающее небо и символизирующее жизнь), тем самым продлевая его сущестование.
2) (лат.) Высушиваю всех! (общие осушающие чары)
3) (лат.) Согреваю всех! (общие согревающие чары)
4) (лат.) Запутываю, смущаю. У Роулинг это слово превращено почему-то в прилагательное/существительное.
5) Солея — небольшой помост или ступенька, условно разделяющая пространство на две зоны. Используется, как правило, в церковной архитектуре: на солее располагается иконостас (в православных и некоторых католических храмах) и жертвенник, на котором располагаются необходимые для совершения литургии предметы и совершается сам процесс подготовки к таинству Причастия.
6) Апсида — в архитектуре: стена, опоясывающая пространство дугой.
7) Коллоквиум — беседа преподавателя со студентами с целью выяснения уровня теоретических знаний последних. Во время коллоквиума студенты должны решить предложенные преподавателем задачи и ответить на возникающие по ходу беседы дополнительные вопросы. В некоторых случаях при несдаче коллоквиума (или затягивании сдачи) студента не допускают к практическим занятиям по следующей теме. Предполагается, что в Хоге студенты во время коллоквиумов должны будут показать также некоторые практические навыки. Таким образом, коллоквиум будет напоминать мини-экзамен СОВ или ТРИТОН с той разницей, что материал будет сдаваться не комиссии, а своему же преподавателю по соответствующему предмету.
8) (лат.) добровольно, по собственной воле.
9) Речь идет о знакомстве в Хогвартс-Экспрессе, когда Рон высказал пожелание оказаться с Гермионой на разных факультетах (ГП и ФК). Гермиона намекает на то, что Рон в свое время не хотел с ней вместе учиться, а теперь во всю пользуется ее помощью и даже пытается строить с ней отношения, чего могло бы не быть, попади она в Равенкло.
10) (лат.) к изучению
11) Котта — мужское верхнее платье в эпоху Средневековья (~VIII-XIII вв.). Представляет собой одежду свободного кроя, иногда распашную, длиной примерно до колен, с короткими либо длинными разрезными рукавами. Нередко котты были геральдических цветов, отражая тем самым принадлежность либо службу носящего ее человека к какому-либо аристократическому роду.
12) (лат.) Чистота на века. Тут я могла чего-то напутать, но, по-моему, очень похожее изречение было девизом семьи Блэк.
13) Романский стиль — стиль в искусстве в эпоху раннего Средневековья (V-XI вв.). В архитектуре выражается наличием тяжелых, массивных, несколько грубоватых форм. Для романской архитектуры характерны толстые стены, низкие, полукруглые своды (образуемые очень часто колоннами) и маленькие окна.
14) Тимпан — в средневековой архитектуре: полукруглый барельеф над входом, изображавший библейские либо мифологические сюжеты.
15) Неоготика — одно из направлений стиля модерн в конце XIX — начале XX вв. Характеризуется обращением к формам позднего средневековья: стрельчатым аркам, каменному и деревянному кружеву, витражам и т.д. Во внутреннем убранстве комнат неоготический стиль использовали, как правило, при отделке кабинетов и библиотек.
16) Модерн — стиль в искусстве приблизительно в 1890-1915 гг. Характеризуется, с одной стороны, искажением и смягчением, округлением привычных архитектурных форм, появлением новых элементов, неклассических планировок и т.п.; с другой стороны, — сочетанием уже существовавших ранее стилей, в частности, готики (XII-XV вв.) и ампира (1792-1815 гг.).
17) нем. Keiner — производное от слова “kein” — “никакой, никто” (р.п. мн.ч.). Лапина взяла себе эту фамилию как символ того, что ее реально не существует в том мире, куда она попала. Одновременно это может означать отсутствие принадлежности к какому-либо чистокровному роду.
18) Блигаарды — предки Фольквардссонов, владевшие палочкой мастера Хофнунга, которую позже купил Снейп для Лапиной.
19) (лат.) Забудь!
20) (лат.) Меняю память. Накладывается вместе с заклинанием Забвения. Вначале удаляется нужное воспоминание, после чего на “освободившееся” место, которое в восприятии человека ассоциируется с определенным пространственно-временным континуумом, “записываются” ложные воспоминания. При этом, несмотря на то, что наложенные заклинания легко обнаружить, восстановить “стертые” воспоминания, особенно если поверх них что-то “перезаписано”, очень сложно. Справиться с этим могут только опытные легилименты, например, Дамблдор, что он демонстрировал в ГП и ПП, когда показывал Гарри воспоминания, связанные с хоркруксами.
21) (лат.) Опьяней, разум, на время исчезни! (заклинание использовалось ранее в 4 главе)
22) (лат.) Забвение!
17.02.2011 Глава 9. Второй раз в последний класс
Предупреждение:
Начиная с этой главы и далее, немецкий текст будет содержаться только в тех диалогах, в которых наблюдается переход с одного языка на другой. За переводы спасибо читателю Iriska.
Фольквардссон (он в этой главе будет часто присутствовать), хотя является шведом, с немецкими персонажами говорит на немецком — сказывается как классическое образование аристократа, предполагающее знание нескольких иностранных языков, так и его предшествовавшее обучение в Дурмстранге, где немецкий также мог быть языком общения.
* * *
— Что-то случилось? — спросил Шенбрюнн, когда они с Лапиной вышли в коридор.
— Да. Меня вызывает директор Дамблдор.
— Прямо сейчас?
— Да.
Карл откинулся на стену, выругавшись про себя. Мимо них с Анной пробежало Золотое Трио с Гриффиндора и вовсе не в направлении кабинета трансфигурации, которая тоже была у них по расписанию. Происходящее начинало нервировать парня: Анна Кайнер создавала вокруг себя проблемы буквально на ровном месте, и ему, в силу данного деканом поручения, так или иначе приходилось участвовать в их решении — вчера оглушить Бранау, сегодня — идти на допрос к директору. О Дамблдоре ему, как и его друзьям, не было известно ничего, кроме его официальных титулов Главы Визенгамота, Президента Международной Конфедерации магов, победителя Гриндевальда, директора Школы чародейства и волшебства Хогвартс и просто великого светлого волшебника столетия, которого боится даже некий самозваный лорд. Именно такое впечатление он производил во время вчерашней речи в Большом Зале. Но тот факт, что многоуважаемый директор самым наглым образом использует легилименцию на учениках, говорил вовсе не о мастерстве великого волшебника в области ментальной магии, а, скорее, о том, что для достижения каких-то своих целей он вряд ли будет гнушаться определенными средствами. И, в конце концов, это просто элементарное неуважение чужого личного пространства, попытка тотального контроля над всеми и вся.
— Карл, давайте сделаем так… — отвлекла его от размышлений Анна, — я пойду к директору, а вы — в общежитие за учебниками. Одного на двоих нам должно хватить.
— Вы сами пойдете к человеку, который вот так запросто может врываться в чужое сознание? — удивился Шенбрюнн, который счел предложение Кайнер едва ли не граничащим с самоубийством.
— Карл, я не знаю, сколько я там пробуду, но, скорее всего, опоздаю на урок. И я не хочу, чтобы вы опоздали из-за меня. Я итак вам создаю слишком много проблем…
Шенбрюнн не знал, показалось ему или нет, но в глазах Кайнер он увидел печаль и сожаление. Не успел он ничего ответить, как девушка развернулась и направилась в ту же сторону, что и гриффиндорцы. Да, она была права, что, что если он пойдет вместе с ней, то тоже опоздает на трансфигурацию. С другой стороны, если он оставит ее одну, и с ней что-то случится, профессор Снейп будет очень зол и неизвестно, как накажет его, ибо своей просьбой-приказом явно дал понять, что эта студентка ему важна. Профессор Снейп сам по себе производил впечатление человека угрюмого и нелюдимого, а от своего отца Карл слышал, что его нынешний декан — человек с очень тяжелым характером, вечно пребывающий в плохом настроении и, естественно, являющийся темным магом. Если сложить все это вместе, то опоздание на урок и потеря факультетских баллов определенно будет меньшим из зол.
— Стойте! Анна, одна вы никуда не пойдете! — парень быстро догнал девушку, остановив ее у лестницы.
— Карл, я очень ценю вашу заботу, — Лапина стала медленно отступать назад, с каждым шагом становясь на ступеньку выше, — но, поверьте мне, пожалуйста, вам не стоит ради меня так стараться. Я не хочу, чтобы у вас из-за меня были проблемы.
— Они у меня будут, если я оставлю вас одну. А того, что с вами уже произошло, должно быть для вас более чем достаточно, чтобы понять, что вам просто нельзя ходить по Хогвартсу одной.
— Извините, Карл, скорее всего, я оскорблю вас своей следующей фразой, — девушка резко развернулась, оказавшись одним ростом с Шенбрюнном, который стоял ступенькой ниже; ее лицо вмиг стало строгим и холодным — если хочешь сделать больно человеку, который желает тебе только добра, необходимо отбросить все лишние чувства и эмоции, — но я не хочу быть обязанной кому-либо.
Вновь развернувшись, девушка побежала дальше по лестнице. Слишком гордая, слишком независимая… С чего она вообще решила, что обязана ему? Чем обязана? Где она выросла, если за элементарное проявление вежливости, за помощь, которую она не просила, она чувствует себя обязанной? И что с нее требовали взамен, если ей так претит сам факт того, что она может быть кому-либо обязана? Шенбрюнн сам не знал, почему его вдруг заинтересовала личность Анны Кайнер. Может быть, потому, что о ней практически ничего не известно? Или потому, что он понимал, что одной ей будет очень сложно выжить на факультете, где учатся преимущественно чистокровные волшебники, с пренебрежением относящиеся к людям не из их круга?
Парень побежал дальше по лестнице, свернул в коридор и, догнав девушку, обхватил ее обеими руками, не оставляя шансов вырваться. Волшебники, изображенные на висевших в коридоре картинах, хмыкнули и ушли за рамы — сплетничать, догадался Карл. Он читал уже в “Истории Хогвартса”, что хогвартские картины ведут себя, как живые: изображенные на них люди сохраняют свой опыт и характер на момент написания портрета, могут разговаривать как с живыми людьми, так и с себе подобными, переходя с картины на картину. Одной из основных функций портретов является помощь учителям и директору: будучи в состоянии мгновенно перемещаться по разным уголкам школы, они могут быстро сообщить о любых подозрительных слухах или происшествиях в замке — еще один способ тотального контроля над жизнью школы.
— Извините, Анна, что был груб с вами, — Карл отстранился, но не отпустил ее. — Но, это мое собственное решение — пойти с вами. И, пожалуйста, обещайте мне, что больше не будете убегать… И вы мне ничем не обязаны, — добавил он, заметив с каким страхом в глазах посмотрела на него девушка.
Последняя фраза значила для Лапиной гораздо больше, чем все извинения и красивые слова вместе взятые. Она не обязана! Ничем! Сказка о том, какая она плохая, откладывается на потом. Ведь в ее привычном окружении подобные отношения однозначно восприняли бы за попытку ухаживаний. Только если бы в университете это сочли бы вполне естественным — все-таки Анна Лапина была девушкой достаточно умной и симпатичной, чтобы нравиться молодым людям, то дома решили бы, что она без их ведома собралась замуж. Другое дело, что этого боялась она сама. Боялась отношений, которые, в силу своеобразно искаженных религиозных представлений, в последние несколько лет так упорно навязываемых ей матерью, должны были закончиться или браком (одна мысль о котором девушке была противна), или тут же прекратиться. Не стоит забывать и о том, что есть такие люди, которые сделают на рубль, а благодарностей требуют потом на миллион. И Лапиной достаточно было столкнуться с подобными случаями всего пару раз, чтобы ждать подвоха со стороны тех, кто “хочет ей помочь” или же “просто желает добра”.
Удивила ее и реакция Карла: стоило ей сказать кому-нибудь дома, что она не хочет быть обязанной, так ей тут же начинали читать нотацию о том, какая она эгоистка/индивидуалистка, что в жизни обычно приходится делать то, чего не хочется, но надо, и т.д.; Карл же просто ответил, что она ничем ему не обязана. Он мог, конечно, сказать это только из вежливости, а внутри рассердиться на нее, но тогда он не стал бы просить ее не убегать. Значит, он не считает ее плохой или ненормальной, но принимает такой, как есть. Или же просто то, что казалось диким и неуместным для русских, являлось приемлемым для европейцев, ровно как и наоборот?
— *Успокойтесь, — услышала она у себя в голове голос Шенбрюнна, — вам надо очистить сознание. Вы знаете, что это значит? *
— *Знаю, только будет лучше, если вы меня отпустите: мне так легче сосредоточиться, — юноша, нехотя, как бы сомневаясь, но все же отпустил ее руку. — Не беспокойтесь, я не убегу. *
— Ха-ха-ха! Ребятишечки решили сбежать с урока, чтобы позажиматься в углу! У-у-у! — не пойми, откуда появившийся призрак громко рассмеялся и, сделав сальто в воздухе, издал непристойный звук.
Призраком его можно было назвать лишь условно: он не был прозрачен, как положено привидениям, не был материален, как человек или любое другое живое существо, но и на жертву некромантии тоже не был похож. Его тело имело неестественные вытянутые пропорции и было одето в облегающий костюм-трико в красно-белую горизонтальную полоску, украшенный гофрированным воротником и манжетами. Его руки были скрыты черными перчатками, а на ногах красовались такие же черные туфли со слегка загнутыми, вытянутыми носками. Лицо его сплошь было покрыто гримом, а на голове красовалась черная двухуголка /1/, украшенная красно-белой кокардой /2/. Студенты, внимательно читавшие “Историю Хогвартса”, уже догадались, что перед ними был никто иной, как школьный полтергейст Пивз — символ бунта и анархии.
— Пивз, иди отсюда! — скомандовал Шенбрюнн.
— К Кровавому Барону, — добавила Анна, увидев что полтергейст вновь собрался говорить, и, наверняка, что-нибудь пошлое.
Последние слова подействовали на Пивза отрезвляюще, и он поспешил ретироваться, пока пара змеек не побежала жаловаться Барону, а парень и девушка лишь рассмеялись в ответ.
Благодаря подсказкам портретов, они быстро добрались до входа в директорский кабинет. Последний был загорожен высокой каменной горгульей, по обеим сторонам которой стояли колонны с висевшими на них факелами. В который раз новых студентов удивляла логика директора: вместо того, чтобы описать, как добраться до его обиталища, или послать вместе с ними преподавателя, он просто сказал прийти после завтрака перед первым уроком — и все. И юмор был у него какой-то странный: “Сахарные крендельки” — как это понимать? Лапина, конечно, после визита Дамблдора к Снейпу еще тогда, в Паучьем тупике, уже знала, что добрый дедушка — фанат лимонных долек, но чтобы так в открытую пропагандировать свое увлечение сладостями? Постояв с минуту перед горгульей, юноша и девушка вместе произнесли название указанного десерта — если для того, чтобы попасть в факультетскую гостиную, нужно назвать пароль, то почему вход в кабинет директора не может охраняться подобным образом? Горгулья лишь со скрежетом отъехала в сторону, и студенты оказались на винтовой лестнице, которая сама, подобно эскалатору, подняла их на самый верх башни.
На верхней площадке не было ничего, кроме тяжелой резной двери с молоточком в виде расправившей крылья бронзовой совы и висевших на стенах факелов. Не успела Лапина дотянуться до молотка, как за дверью послышалось:
— Войдите.
Шенбрюнн и Лапина вошли в большую круглую комнату, выполненную в красных тонах и уставленную вдоль стен резными деревянными шкафами, на полках которых лежали старинные книги в кожаных переплетах и вертелись, жужжали странные на вид серебряные приборы. Благодаря своему нахождению на самом верху башни, а также хорошей освещенности за счет расположенных по кругу стрельчатых окон, директорский кабинет навевал, в противоположность слизеринской гостиной, ощущение невероятной легкости и уюта.
За рабочим столом, в своей любимой пурпурной мантии, восседал директор Дамблдор. Лицо его было одновременно задумчивым и равнодушным, голубые глаза мерцали из-под очков половинок, а руки были сложены на животе замком. Позади директорского стола на высокой жердочке восседала красивая птица с красно-золотым оперением, хохолком на голове, как у павлина, и длинным хвостом — феникс. Как и висевшие на стенах портреты бывших директоров и директрис, он с любопытством поглядывал на вошедших студентов.
— Здравствуйте, господин директор, — Карл отвесил легкий поклон, Анна присела в книксене.
— Как приятно видеть воспитанных студентов, — раздался голос откуда-то сверху.
Изображенный на картине человек был хоть и в преклонных летах, но весьма хорош собой и походил на представителя древнего чистокровного рода. По черно-зеленой гамме, преобладавшей в его одеянии, можно было легко догадаться, что он учился и в последствии руководил Слизерином.
— Финнеас, какой ты консерватор! — шутливо возмутился Дамблдор. — Проходите, садитесь. А вы, молодой человек, извольте выйти: я приглашал только мисс Кайнер.
— Извините, господин директор, — возразил Шенбрюнн, став позади кресла, в которое уже села Лапина, — но я друг мисс Кайнер, и я не думаю, что вы собираетесь сказать ей что-либо, о чем не могу знать я.
— Выйдите! — из глаз старика исчез лукавый блеск, а его интонации давали понять, что с ним лучше не спорить.
— Также, по поручению нашего декана, я должен всюду сопровождать мисс Кайнер и отвечать за ее безопасность, — продолжил Шенбрюнн, проигнорировав выпад директора.
— Поручение вашего декана скоро станет неактуальным, мистер…
— Шенбрюнн. Почему, господин директор?
— Потому что мисс Кайнер будет лучше учиться в Гриффиндоре, — закончил директор, лукаво подмигнув, как бы говоря: обломайтесь.
— Извините, господин директор, — подала голос Лапина, — но за всю историю Хогвартса не было еще ни одного перевода с одного факультета на другой, — а сама, чувствуя вторжение в свое сознание, начала выстраивать более мощный ментальный блок. — * Итак, по Канту, существует двенадцать категорий и соответствующих им суждений, выводимых из априорного восприятия человеком пространства и времени… 1) Количество… Восприятие идет на уровне общего, или единства; частного, или множественности; единичного или целокупности… *
— И не было ни одного случая, чтобы магглорожденные учились в Слизерине, — парировал Дамблдор.
— Меня определила в Слизерин шляпа Основателей, — процедила сквозь зубы Анна, — * … 2) Идем дальше… Категории качества… утверждение соответствует реальности, отрицание — отрицанию, отсутствию реальности... бесконечность — ограничению, т.е. суждение о конечности/бесконечности пространства входит в категорию ограничений…* — и это значит, что я смогу справиться с учебой на данном факультете.
— Мисс Кайнер, учеба — не самое важное в жизни, гораздо важнее — отношения.
— Странно слышать это от вас, господин директор, — ответила девушка, парень молча кивнул в знак согласия. — * … 3) в класс отношений входят отношения категорий, которые относятся к категории присущности (substantia) и случайного существования (accidentia)… — как же все-таки болит голова… — гипотетические, входящие в категорию причинности и зависимости… разделительные, или же общение, взаимодействие между субъектом и объектом… *
— Гриффиндор известен своей дружбой…
— Я думала, это Хаффлпафф, — возразила Лапина, памятуя виденное накануне вечером за столами львов и барсуков. — * … 4) Группа модальности… проблематические суждения — это у нас категория возможности/ невозможности… ассерторические — существование/несуществование… аподиктические — необходимость/случайность… *
— Хаффлпафф тоже неплох, но я рекомендовал бы вам Гриффиндор. Было бы неплохо, если бы вы подружились с мистером Поттером, мистером и мисс Уизли, мисс Грейнджер и мистером Лонгоботтомом.
— Извините, господин директор, но я вправе сама выбрать факультет и людей, с которыми я хотела бы учиться. — * … Человек способен организовать свой опыт путем упорядочивания его в пространстве и времени… однако есть ряд вещей, которые нельзя постигнуть опытным путем — вещи в себе, или ноумены… при попытке объяснить их рационально человек сталкивается с рядом противоречий, или антиномий… *
— О каких антиномиях вы говорите? — удивился Дамблдор, несколько запутавшись между словами, сказанными вслух, и мыслями, оставленными девушкой при себе, но направленными на защиту сознания.
— Если вы имеете в виду антиномии Канта, — ответил Шенбрюнн, — то это противоречия, возникающие вследствие ограниченности человеческого опыта, когда, используя лишь рациональные средства, в частности, метод дедукции, человек может как доказать, так и опровергнуть некое суждение. Разрешение их возможно не в сфере человеческого разума, но на уровне морали и религии. Вам перечислить кантовские антиномии, господин директор?
— Вы меня запутали, молодые люди, — признался директор. — Я не знаю, как это ни прискорбно, кто такой Кант, и причем тут его антиномии.
— Мы бы вам с превеликим удовольствием рассказали о нашем великом философе, — вновь сказал Карл, — но нам давно пора быть на уроке. С вашего позволения, господин директор.
— До свидания… — Анна встала с кресла и вместе с Карлом направилась к выходу.
— Вы не передумали о своем решении остаться в Слизерине? — с лукавыми нотками в голосе переспросил Дамблдор.
— Нет, господин директор. До свидания.
— Ты еще пожалеешь, девочка, что захотела остаться со змеями, — уставившись в потолок, сказал Дамблдор, когда студенты скрылись за дверью, и отправил в рот очередную лимонную дольку, вспомнив о том, что за разговором забыл предложить эти самые лимонные дольки с чаем молодежи.
Шенбрюнн и Лапина с облегчением вышли от директора и направились к классу трансфигурации, который, как известно, находился на первом этаже. Это вообще полный идиотизм! Уговаривать (Лапина этого терпеть не могла), навязывать ей каких-то левых друзей… Поттер и Грейнждер еще ничего, кто такой Лонгоботтом, она не знала, хотя и видела его в поезде, но Уизли — это просто ходячая экзотермическая реакция! /3/ Странно вообще, как Грейнджер его терпит — ведь они совершенно не подходят друг другу. Или это стереотип из серии “Все подружки замужем, а я одна, как дура”? Остается только надеяться на то, что представители львиного факультета не будут стремиться к общению со слизеринкой (если Санта-Клаус просил ее подружиться с ними, то наверняка попросит и их подружиться с ней), ибо навязанные отношения Лапина ненавидела еще больше и всячески старалась их избегать.
Голова, как назло, не переставала болеть и, вдобавок, стала хуже соображать. Это последствия легилименции? Да, наверное. Или Дамблдор — более искусный легилимент, или Снейп так глубоко не проникал в ее сознание. Во всяком случае, после того памятного сеанса в лаборатории голова так сильно не болела, да и зельевар обезболивающее дал — все-таки у него больше совести, чем у директора…
Анна чувствовала себя все хуже и хуже, голова кружилась, перед глазами прыгали темные точки, ноги едва держали. Карл предложил отвести ее в больничное крыло. Нет, — ответила она на автомате, ведь им надо идти на трансфигурацию, и сделала еще один шаг — этого оказалось достаточно, чтобы провалиться во тьму.
Она не знала, сколько прошло времени. Первое, что разглядели глаза, была ярко освещенная каменная ниша. Рука слева нащупала стекло — она лежала на широком подоконнике. За окном рос пышный куст боярышника, царапавший ветками стекло. Из-за него все вокруг приобретало мягкий, словно пронизанный солнцем зеленый оттенок. Голова покоилась на чем-то мягком. Повернув ее, девушка увидела склонившегося над ней Шенбрюнна. Одной рукой он аккуратно придерживал ее за голову, а в другой держал уже пустой флакон из-под зелья.
— Что со мной случилось? Я упала?.. — последнее слово она не договорила: обморок — это удел кисейных барышень XIX века.
— Да, — Карл кивнул, убрав в сумку уже ненужный пузырек. — Я вам дал обезболивающее и успокоительное — этого должно хватить, чтобы нейтрализовать последствия глубокой легилименции. Но вам лучше пойти в больничное крыло. Позвольте отвести вас…
— Нет, — девушка резко села, уперевшись ногами в пол — благо, подоконник был низкий, — если дело дошло до потери сознания, то, значит, со мной все в порядке. Уже в порядке…
Карл лишь тактично промолчал в ответ. Из ее слов явно следовало, что подобное случается с ней не в первый раз.
— Сколько времени прошло? — вновь спросила она, принимая руку Шенбрюнна, чтобы встать с подоконника.
— Не больше пяти минут. Пойдемте уже на трансфигурацию… если вы действительно хорошо себя чувствуете, — по интонации Карла было заметно, что он сомневается в словах своей одноклассницы.
— А где моя сумка?
— У меня, — показал Карл, — и нет… вы ее не понесете, во всяком случае, не сейчас, — добавил он, увидев, как Анна потянулась за сумкой, и, взяв девушку под руку, повел в сторону кабинета трансфигурации.
Лапина послушно плелась вслед за Шенбрюнном, держась за его руку. Она понимала, что это неправильно, но ей было все равно, что подумают другие, увидев их вместе. Раз он такой весь из себя галантный и решил сам за ней везде таскаться, то пусть и придумывает оправдания. С другой стороны, вполне вероятно, что в отсутствие Шенбрюнна директор стал бы использовать куда более действенные меры, да и неизвестно, чем бы закончился ее обморок посреди коридора. Сотрясением мозга, как минимум — пол-то каменный.
Через пару минут они нашли нужный кабинет — заглушающие чары не были наложены, а голос профессора МакГонагалл не узнать было не возможно. Постучавшись, опоздавшие студенты осторожно вошли в класс. Преподавательница трансфигурации, объяснявшая в это время новый материал, смерила вошедших сердитым взглядом.
— Извините, профессор МакГонагалл, — сказал Шенбрюнн, — мы были у директора Дамблдора.
— Проходите, — строго ответила старая волшебница, — и минус десять баллов со Слизерина. С каждого, — и бросила свой фирменный взгляд, которого так боялись студенты, особенно новички, не злобный, обещающий прибить на месте, как у Снейпа, но как у очень строгой учительницы, грозящей за очередную двойку вызвать в школу родителей и исключить. — Итак, тема сегодняшнего урока — Чары Восстановления…
Анна и Карл прошли по длинному узкому проходу и заняли места в левом ряду. Кабинет трансфигурации оказался длинной светлой комнатой с высоким потолком. Источником освещения в нем служило большое окно с крупным ромбовидным переплетом, располагавшееся над доской. Стены были обиты резными деревянными панелями, что добавляло уют. Парты были расположены в два ряда и имели типичные для средневековья наклонные столешницы и полки внутри, куда на время урока можно было убрать вещи. Также Лапиной показалось интересным распределение студентов: слева сидели в основном равенкловцы и немногочисленные слизеринцы, справа — хаффлпаффцы и гриффиндорцы, среди которых отсутствовали Поттер, Уизли и Грейнджер. Перед каждым учеником на парте лежала волшебная палочка.
С правого ряда им кивнул Лотар Визерхофф, его палочка была сделана из красного дерева и украшена тонкой вязью рун. Затем повернулись и кивнули в знак приветствия сидевшие за передней партой Фольквардссон и его сосед с длинными темными волосами. Швед улыбнулся, и девушке показалось, что эта улыбка предназначалась лично ей. Она непроизвольно улыбнулась в ответ. Бред! Идиотское желание потешить собственное женское самолюбие! Да какие у нее вообще могут быть отношения с людьми, которые на семь-восемь лет моложе ее? Отведя взгляд от Фольквардссона, девушка принялась разглядывать палочки ее соседей и неожиданно для себя обнаружила, что они очень похожи на ее собственную: покрыты тонкой вязью рун и вставлены в красивые резные рукояти, только у Фолькварссона древко было более темное, а у Шенбрюнна — бледно-зеленое, словно выточенное из молодого побега. Это что, выходит, у представителей народов, в древности пользовавшихся рунической письменностью, палочки в обязательной порядке должны быть украшены рунами? А она, Анна Лапина, всего лишь досадное исключение из правил? Руны вырезаны и на палочке Снейпа, с другой стороны, англосаксы в раннее Средневековье тоже пользовались рунами. Да и родословную слизеринского профессора ей было недосуг изучать, а то мало ли, может, быть Принсы ведут свой род от саксов или норманнов.
— Итак, как я уже сказала, Чары Восстановления используются для восстановления утраченных текстов и изображений, а также разрушенных предметов, — продолжила свою лекцию профессор МакГонагалл, опоздавшие студенты тут же принялись писать перьями по пергаменту. — В этом отношении они аналогичны заклинанию “Reparo”, однако имеют более глубокий и сильный эффект и требуют бόльших затрат энергии. Формула заклинания приведена на доске, — декан Гриффиндора коснулась своей длинной палочкой полированного черного дерева. — Ex reliquiis restauro, perditum redono /4/, — громко зачитала она заклинание, чтобы ни у кого не было сомнений, как правильно его произносить. — А теперь запоминайте движения палочкой…
— Извините за опоздание, профессор, — виноватым голосом произнесла раскрасневшаяся от бега Гермиона, следом за которой вошли в класс Гарри и Рон, искоса поглядывавшие на строгую преподавательницу трансфигурации, — мы были у директора.
Ретроспектива…
— Что там? — спросил Рон, заглядывая через плечо друга в записку, когда они с Гарри и Гермионой завтракали в Большом Зале.
— Нас зовет профессор Дамблдор, — ответил Гарри, скомкав принесенную ему записку, и посмотрел на преподавательский стол: директор по-доброму улыбается и кивает, подтверждая написанное в послании, переводит зачем-то взгляд на слизеринский стол, затем снова смотрит на Гарри и кивает; профессор МакГонагалл, как всегда, невозмутима и строга, а Ужас подземелий Снейп опять мрачнее тучи.
— Но ведь он вызывал нас вчера вечером, — возразила Гермиона, которой подобные действия директора, считавшегося чуть ли не умнейшим человеком в мире, казались какими-то странными, непоследовательными. К тому же им с Роном надо будет отвести первоклашек на первый урок, что, после разговора с профессором Дамблдором, они вряд ли успеют сделать, а просить Лотара — бессмысленно: он сам новичок в Хогвартсе.
— Миона, да ты чо, это ж круто, что нас вызывает директор, — возразил Рон, который уже успел войти в свое новое привилегированное положение: не просто друг Мальчика-который-выжил, но и человек, которому Дамблдор наравне с Надеждой магического мире Гарри и умницей Гермионой решил доверить очень важное и ответственное поручение. Наверняка о нем и пойдет сейчас речь.
— Рон, а первокурсники? — парировала староста, для которой было чем-то диким и неестественным не выполнять свои обязанности пусть даже по уважительной причине.
— Сами найдут дорогу, — буркнул рыжик, отправив в рот очередную порцию яичницы с беконом.
— Эй, не ссорьтесь, пожалуйста! — Гарри развел руки в разные стороны, хотя его друзья вовсе не думали кидаться друг на друга. — Если нас вызывает Дамблдор, значит, у него появилась какая-то важная информация. Он просил подойти к нему сразу после завтрака.
Для юноши подобное внимание со стороны директора было своеобразным актом доверия: его считают уже достаточно взрослым и ответственным, чтобы он смог начать действовать и выполнять полезную для Ордена работу, которая не сводилась бы только к уборке затхлых комнат на площади Гриммо. И потому сам факт индивидуальных занятий с директором — так официально назывались их приватные беседы в круглом кабинете — льстил парню, повышая его значимость в собственных глазах. Но был здесь еще один фактор: выросший в атмосфере ненависти и унижения, вынужденный сам справляться со своими проблемами, парень, несмотря на то, что ему уже исполнилось семнадцать лет, и он считался взрослым по закону магической Британии, сам нуждался во взрослом, старшем человеке, который мог бы его поддержать, подсказать, успокоить. Однако его родители были уже много лет мертвы, крестный Сириус пал жертвой Беллатрисы Лестранж в прошлом году, а Люпин еще больше замкнулся в себе, предпочитая не видеться лишний раз с сыном лучшего друга. Зато был великий волшебник Дамблдор, всезнающий, всеведающий, которому Гарри безоговорочно доверял, несмотря на то, что ничего толком не знал о своем наставнике (впрочем, о последнем Гарри даже не задумывался), и который ценил его (и, опять же, парень не задумывался, за что именно). Глубоко на подсознательном уровне воспринимая себя никому не нужным бесполезным уродом, он был рад тому, что может сделать что-то полезное (нет, к славе это не имеет абсолютно никакого отношения), и высоко ценил оказываемую ему поддержку со стороны друзей и директора. И другого варианта у него не было, во всяком случае, он его не видел.
— Опять секретничаете? — поинтересовалась сидевшая напротив Джинни.
— Извини, Джин, но мы не можем тебе рассказать, — с сожалением в голосе ответил Гарри, памятуя о том, как перед пятым курсом директор запретил его друзьям сообщать ему сколько-нибудь важную информацию. — Профессор Дамблдор сказал, что это задание очень серьезное и опасное, и поэтому он может доверить его только нам троим.
Джинни находилась в такой же ситуации, как он сам два года назад, и потому он мог прекрасно ее понять. Она любила его и переживала за него, хотела быть рядом с ним, но он не мог допустить этого, не подвергнув ее опасности. К тому же есть приказ Дамблдора. Только сейчас Поттер ощутил, как сложно переступить через запрет директора. Это вам не обычное нарушение школьных правил, на которые многие поколения учеников плевали с Астрономической башни. Это магия, такая же сильная, как Непреложный Обет, про который он слышал от Рона, или заклятие Доверия. И ведь когда Директор попросил, чтобы тайна, в которую они посвящены, осталась исключительно между ними, он не произнес при этом никаких заклинаний. Но одного их “да” оказалось вполне достаточно, чтобы магия скрепила договор.
— Джинни, я люблю тебя, и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — сказал Гарри, взяв девушку за руки, — но пойми меня, пожалуйста, профессор Дамблдор запретил нам говорить кому-либо о нашем задании.
— Да, мама тоже пыталась узнать о задании, но мы ей ничего не сказали, — поддержал друга Рон. — Ладно, Гарри, кончай флиртовать с моей сестрой. Ты сам сказал, что нам нужно срочно идти к Дамблдору.
— Профессору Дамблдору, — поправила парня Грейнджер, встав из-за стола, и, обойдя друзей, обратилась к новому однокласснику: — кхм… Лотар?
— Да, Гермиона? — боковым зрением немец заметил, каким злобным взглядом уставился на него Уизли — ревнует, никак иначе.
— Извини, Лотар, нас — и меня, и Рона, вызвал директор Дамблдор. Ты не мог бы раздать вместо нас расписания студентам младших курсов?
— Да, конечно, — ответил парень, взяв у старосты стопку пергаментов. — Мне нужно что-нибудь передать профессору МакГонагалл?
— Нет, ничего. Мы будем у директора, так что все в порядке. Увидимся на уроках.
— Ты идешь, Миона? — недовольным голосом спросил Рон, притянув девушку к себе.
— Рон, не называй меня так! — сердито ответила гриффиндорка. — И отпусти меня! Мне неудобно так идти.
И Золотое Трио быстро покинуло Большой Зал. Визерхоффу их компания показалась слишком странной и разношерстной, будто сшитой из разных кусочков материи. Рыжий, Уизли, — груб, невоспитан и очень ревнив — чего только стоила устроенная с утра сцена под названием: “Ты, аристократ долбанный, не лезь к моей девушке! И вообще, вали к своим дружкам в Слизерин!” Пришлось заткнуть невербальным “Silentium”. Про Поттера он знал только то, что тот — местная знаменитость и Надежда всея магической Британии, т.к. он должен еще раз убить Того-кого-нельзя-называть. Большую часть времени он был погружен в собственные размышления и периодически мирил ссорящихся друзей. Шатенка Грейнджер — староста и отличница, лучшая ученица школы. Странно, как ее вообще занесло в эту компанию и еще более странно то, что она встречается с Уизли, который вообще не считает нужным сдерживать хотя бы на людях свои эмоции и готов выяснять отношения хоть при всем Большом Зале. Факультет, куда он хотел попасть, про который в “Истории Хогвартса” было написано, что там учатся храбрые сердцем, благородные, ревнители справедливости, успел разочаровать его уже в первый учебный день. Оказалось, что благородство и справедливость здесь выражается в том, чтобы дать списать друзьям-лентяям летнее домашнее задание — потому что они друзья, и им надо помочь, а храбрость — лишь способность заводиться буквально из ничего и раздувать проблему на пустом месте.
Неприятным оказался и разговор с деканом: он не успел даже заикнуться о том, какие предметы хотел бы изучать, как профессор выдала ему уже готовое расписание, которое можно было сразу отправить в топку — настолько бездарно оно было составлено. Пришлось долго спорить и уговаривать профессора МакГонагалл, чтобы вместо фразы: “Ваше расписание утвердил директор Дамблдор”, она, наконец, послушала, какие предметы хочет изучать он сам, и донесла это до директора, если все расписания утверждает он лично. Да и действия директора тоже показались ему странным: вначале вызывает учеников после отбоя, потом еще раз утром, заранее зная, что у учеников уроки и что им нужно выполнять обязанности старост. Или безответственность и наплевательское отношение к учебе здесь скорее норма, чем исключение?
Раздав расписание младшекурсникам, Лотар кинул взгляд в сторону слизеринского стола — его друг и Кайнер, новая студентка, уже ушли. Сидевшая за Хаффлпаффским столом Элиза обернулась и улыбнулась ему. Визерхофф улыбнулся в ответ, и его настроение заметно улучшилось: Элиза была, как ясное солнышко, ее невозможно было не любить.
Гарри, Рон и Гермиона быстро добрались до кабинета директора, но, к их великому разочарованию, речь пошла не о хоркруксах и способах их уничтожения, а об иностранной студентке Анне Кайнер, которая давеча запомнилась всем тем фактом, что слишком долго сидела под Распределяющей шляпой. Дамблдор пояснил, что это беспрецедентный случай, чтобы магглорожденные студенты учились в Слизерине, в связи с чем он попытается уговорить ее перейти в Гриффиндор — детям вовсе необязательно знать о том, что он просто хочет держать под контролем любительницу самодельных заклинаний, — а Гарри, Рону и Гермионе желательно, вне зависимости от исхода предстоящего собеседования, подружиться с ней и внушить недоверие к хитрым и скользким /5/ слизеринцам.
Из кабинета все трое вышли в подавленном настроении. Гарри — потому что решил, что Дамблдор непременно сообщит что-то о хоркруксах, и потому потянул за собой друзей, хотя мог бы сходить и сам. Рон — потому что совершенно не хотел лишний раз встречаться с этой противной Кайнер, не то, чтобы дружить с ней. Маггла — не маггла — все равно слизеринка. Гермиона — потому что ничего важного они не узнали, но при этом зря потратили время и наверняка опоздали на урок к профессору МакГонагалл. Да, и еще они не проводили первокурсников. По настоянию директора они прятались под мантией-невидимкой: накануне вечером тот предупредил Гарри, чтобы он всегда носил с собой отцовскую мантию, на всякий случай. И этот случай представился. Едва гриффиндорское трио вышло в коридор, как в башню с винтовой лестницей тут же вошли Кайнер и аристократ-шатен. Гермиона потянула парней — пора возвращаться, уже идет урок. Гарри и Рон удержали ее — обоим было интересно узнать, чем закончится собеседование. Девушка не рискнула идти против друзей, хотя итак знала, чем все закончится: раз Кайнер пришла не одна, а со своим другом, значит, они не захотят, чтобы их разделили. Шенбрюнн, кажется, так его звали, ясно дал понять, что не собирается идти в Гриффиндор, и потому Кайнер, скорее всего, откажется. И если магглорожденная попала в Слизерин, то это должно что-то значить.
Минут через пятнадцать пара слизеринцев вышла из башни и направилась на первый этаж, к кабинету трансфигурации, при этом девушке было явно не по себе. Странно, как она вообще смогла спуститься с лестницы. Уже внизу ей стало плохо, она буквально свалилась на парня. Тот взял ее на руки и положил на подоконник, затем достал пару флаконов с зельями и вылил их ей в рот. Поттер, Уизли и Грейнджер, шедшие за ними по пятам, стояли в углу под мантией-невидимкой и наблюдали за происходящим со стороны. Гарри порывался помочь, но Рон и Гермиона с обеих сторон схватили его за мантию.
— Они — слизеринцы! — шикнул Рон.
— Мы не должны себя выдать, — шепотом сказала Гермиона. — Гарри, ты же знаешь, что о мантии твоего отца никто не должен знать.
— Der Teufelsdirektor, der Teufelslegiliment! /6/ — выругался немец в совершенно нехарактерной для аристократа манере: очевидно, что-то его очень разозлило, и это как-то было связано с тем, что его подруге стало плохо.
— Что он сказал? — поинтересовался Гарри.
— Я не знаю, что такое “тойфель”, скорее всего, определение, — шепотом ответила Гермиона, — “де” — наверное, артикль вроде нашего “the”, тогда получается, что директор — легилимент.
— Не пори чушь, Миона, — возразил Рон. — Если кто из учителей легилимент, так это Снейп. Вспомни хотя бы, каким от него Гарри возвращался на пятом курсе.
— Гарри и возвращался от Снейпа в состоянии немногим лучше, чем сейчас Кайнер.
— Дамблдор теоретически мог бы заниматься со мной окклюменцией, — сказал Поттер, глядя на склонившегося над Кайнер Шенбрюнна, ждавшего, наверное, когда его зелья начнут действовать.— Это значит, что он может владеть легилименцией. Но он точно не стал бы поступать так, как Снейп, — заключил парень.
В это время Кайнер пришла в себя и задала несколько вопросов своему другу. Тот ей ответил, после чего помог подняться и, взяв под руку и забрав у нее сумку, повел в сторону кабинета трансфигурации. Когда иностранцы удалились на порядочное расстояние, Золотое Трио отлепилось от стены и сбросило мантию — в коридорах все равно было пусто, все учителя — на уроках, миссис Норрис поблизости не наблюдалось, — после чего направилось на трансфигурацию.
Конец ретроспективы…
— Извините за опоздание, профессор, — виноватым голосом произнесла раскрасневшаяся от бега Гермиона, следом за которой вошли в класс Гарри и Рон, искоса поглядывавшие на строгую преподавательницу трансфигурации, — мы были у директора.
— Садитесь, — процедила сквозь зубы МакГонагалл, — и по пять баллов с каждого.
— Но, профессор!.. — возразил Рон, уверенный в том, что после вчерашнего разговора с директором никто из учителей не посмеет снять с них баллы или назначить взыскание.
Весь класс тут же повернулся в сторону вошедших гриффиндорцев. Среди присутствовавших пробежались шепотки. Шенбрюнн и Лапина недоуменно переглянулись: как они могли разминуться с Золотым Трио, если те тоже были у директора, причем раньше них.
— *Они могли пойти по другой дороге, — предположила Анна, и тут же отвергла свою догадку: — Нет. Они лучше нас знают замок, и вряд ли бы стали терять время. И они вряд ли могли знать о нашем визите к директору — это если предположить, что они специально пытались избежать встречи с нами*.
— *Дезилюминационное заклинание, — высказал свою догадку Карл и тут же пояснил: — делает цель невидимой, заставляя сливаться с окружающим пространством*.
— *Или специальный артефакт, — высказал свое мнение Ассбьерн. — Например, перстень или мантия. Кстати, фрекен Кайнер, а вы не восходите случайно к одной из побочных ветвей Блигаардов? Вы владеете их палочкой и можете вести ментальный диалог,* — его взгляд вновь заставил девушку улыбнуться.
— *Вряд ли, господин Фольквардссон. Я — магглорожденная, — ответила Лапина, подавив всколыхнувшееся внутри чувство гордости и собственной привлекательности и вновь сделав выражение лица нейтральным, — хотя Карл предположил, что среди моих предков могли быть сильные волшебники. Но даже если это правда, то вряд ли это можно установить. *
— Садитесь и не мешайте вести урок! — приказала МакГонагалл своим студентам.
Уизли, не постеснявшись преподавателя, взял Гермиону за талию и потянул за собой к последней парте. Поттер, зрение которого оставляло желать лучшего, сел рядом с Визерхоффом и приятно удивился, обнаружив у того красивый разборчивый почерк с легким наклоном вправо — будет, у кого списывать, тем более что Визерхофф писал конспекты так же подробно, как и Гермиона.
Сделав замечание своим студентам и сняв с них еще по пять баллов, профессор Макгонагалл продолжила урок:
— Для того, чтобы сотворить заклинание, вы должны провести палочкой вниз по косой, затем также по косой вверх, образуя букву “V”, снова по косой вниз и отчертить горизонтальную линию, соединив ее по диагонали с исходной точкой контура заклинания. Горизонтальная черта должна пересекать букву “V” точно посередине. Таким образом, вы должны получить три равнобедренных треугольника, соединенных вершинами при основаниях. Далее от верхней левой вершины вы должны прочертить окружность так, чтобы она точно описала начертанную вами ранее фигуру…
Студенты вновь начали скрипеть перьями по пергаментам, поспешно записывая последовательность действий. Лапина попыталась изобразить образуемый заклинанием контур. Получилось нечто вроде тритриангулана /7/, вписанного в окружность.
Далее профессор МакГонагалл продолжила урок в своей обычной манере: еще тридцать или сорок минут сухо надиктовывала теорию, рассказывая о разновидностях Чар Восстановления и правилах их применения, моментально пресекая все вопросы, возникавшие по ходу изложения материала, и лишь вскользь затрагивая нумерологические основы заклинания. Вторая часть урока была практической и, в какой-то мере, пробной с целью выяснить, насколько хорошо ученики усвоили новую тему. Мисс Грейнджер и еще несколько равенкловцев, тройка Бут-Корнер-Голдстейн, скорее всего, справятся с заданием с первого-второго раза. Поттер, если постарается, то к концу урока. Минерва покачала головой: в отличие от своего отца, мальчик не был таким успешным в трансфигурации, как ей хотелось бы, и, обладая большой магической силой, он не всегда умел ее применять в нужном направлении. С младшего Уизли брать особо нечего: тот никогда не отличался прилежанием к учебе. Хорошо, что мисс Грейнджер помогает ему, все-таки не дело, когда из-за одного-двух слабых учеников приходится оттягивать изучение новой темы, а сам мистер Уизли вряд ли бы сдал СОВ достаточно хорошо, чтобы попасть к ней в класс — все таки поступление в Аврорат требовало высокого уровня подготовки по всем основным предметам в Хогвартсе. А вот и новички, один из которых попал к ней на факультет и имеет, согласно анкетным данным, высокие способности в области трансфигурации и нумерологии. Они сами себе на уме, поняла профессор МакГонагалл из разговора с Лотаром Визерхоффом, и не собираются подчиняться сложившимся за века порядкам. В пользу такого предположения говорил и тот факт, что трое из них попали в Слизерин и один, переведшийся из Дурмстранга, — в Равенкло, а оказавшийся в Гриффиндоре дружит со слизеринцами.
Пройдя между столами, преподаватель трансфигурации раздала студентам пергаменты с заданиями, большинство из которых сводилось к тому, что требовалось восстановить непосредственно сам текст и ответить на содержащиеся в нем вопросы, касающиеся прошлогоднего материала. Как пояснила профессор МакГонагалл, таким образом она их будет постепенно готовить к сдаче экзаменов на уровень ТРИТОН. У парты, за которой сидели Шенбрюнн и Лапина, она задержалась подольше.
— А на ваш счет, мисс Кайнер, существует специальное распоряжение директора…
Лапина недоуменно подняла левую бровь, встретив в ответ строгий взгляд декана Гриффиндора. Она готова была биться головой о парту — настолько ее уже достали прихоти Санта-Клауса. Сидевший на соседнем ряду Лотар понимающе переглянулся с ней: у него самого во время завтрака был неприятный разговор с деканом, касающийся директора.
- Поскольку до недавнего времени вы жили в мире магглов, — продолжила профессор; сидевшие впереди Забини и Нотт скрыли смешки за кашлем, старшая Гринграсс с удивленным выражением лица посмотрела назад, — а качество вашего домашнего обучения вызывает у нас сомнения, вам следует начать изучать трансфигурацию с азов, поскольку мой предмет является самым трудным из всех областей магии. Ваша задача — превратить да конца урока вот эту спичку, — женщина положила перед девушкой обыкновенную лучину, — в серебряную иголку.
Анна понимала, конечно, что она далеко не ас в трансфигурации, и именно такое, казалось бы, простое задание наверняка вызовет у нее трудности. Но какую цель преследуют они, давая ей задание для первоклассников? Унизить? Выставить полной дурой, которой “нужна” постоянная опека со стороны преподавателей?
Решив сыграть на последнем, Лапина попросила у МакГонагалл несколько спичек — вдруг у нее не получится с первого раза, и она испортит рабочий материал — и пару текстов на Чары восстановления, объяснив, что нередко более сложные задания даются ей легче, чем простые. Профессор трансфигурации лишь недовольно сморщила нос и поджала губы, но просьбу студентки выполнила. Хотя Кайнер стала слизеринкой, МакГонагалл не испытывала к ней столь сильной неприязни, как к большинству представителей змеиного факультета: все-таки девочка выросла среди магглов, и на Слизерине ей будет очень трудно учиться, а обещание Дамблдора, что, скорее всего, девушка перейдет ко львам, немного расположило строго декана к своей потенциальной студентке.
— Если у вас возникнут проблемы с моим предметом, мисс Грейнджер будет рада помочь вам после уроков, — добавила профессор и направилась к своему столу, а Лапина поймала на себе недовольный взгляд Гермионы.
С восстановлением текста Анна справилась относительно быстро: все-таки ровно прочертить контур заклинания оказалось не так легко, и с этой проблемой столкнулись почти все ученики в классе. При этом чуть не ахнула, когда увидела, как верхний слой пергамента словно разъедается, как если бы в центр его капнули кислоту, которая начала медленно растекаться по кругу, внутри которого обнаружились строчки, написанные мелким каллиграфическим почерком. Над вопросами пришлось немного поломать голову, вспоминая изученный летом материал. Свою работу она сдала далеко не первой, но ничуть не беспокоилась из-за этого: по предмету МакГонагалл она не ждала от себя каких-то особых свершений. Преподавательница лишь недоуменно посмотрела на слизеринку, поморщив нос, быстро прочитала ответы на вопросы, явно не ожидая от студентки, от которой всего-то требовалось превратить спичку в иголку, выполнение задания с элементами Высшей трансфигурации как минимум на “B”. И, тем не менее, она напомнила Кайнер, что за ней по-прежнему остается первая задача. Сидевшие впереди Забини и Нотт снова раскашлялись, а Лапина, ответив лишь: “Да, профессор МакГонагалл”, вернулась к своему столу. Шенбрюнн, выполнивший задание раньше нее, что-то писал у себя в тетради, время от времени переглядываясь с сидевшим перед ним Фольквардссоном. Ментальный диалог, догадалась девушка, тактично предпочтя не вмешиваться.
Итак, задача: превратить материал, содержащий углерод, водород, кислород, в материал, содержащий только серебро. Алхимия? Возможно. С другой стороны, большинство новых элементов Таблицы Менделеева были открыты путем превращения одних элементов в другие. Осуществлялось это путем бомбардировки пластины, состоявшей из атомов исходного элемента, например, золота, альфа-частицами /8/. Но данный метод применим лишь в том случае, когда разница в массах элементов не очень большая, а что прикажете делать с углеродом и кислородом, которые надо превратить в серебро? Да и каким заклинанием генерировать эти самые альфа-частицы? Хогвартские первоклассники явно не проходят такое. Опять маггловское восприятие мира! Ну не верит она в то, что можно легко одни предметы превратить в другие, лишь по мановению волшебной палочки разрушив и построив заново кристаллические решетки и проведя локальную ядерную реакцию!
Отбросив бывшую лучину, представлявшую собой уже хорошо отполированную деревянную иглу, в сторону, Лапина принялась выкладывать из оставшихся спичек дикобраза, чем привлекла внимание сидевших вокруг нее ребят. Интересно, оценят ли они такой фокус? Собрав спички вместе, Лапина произнесла уже успешно примененную ранее цепочку заклинаний: “* Desintegratum. Formam secundum mentalem restructum /9/*”. Тонкие деревяшки лишь исчезли в рыхлом золотистом вращающемся шаре, который привлек к себе внимание сидевших вокруг студентов. Зрители, затаив дыхание, наблюдали за творящимся на их глазах волшебством, не смея прерывать Кайнер или задавать ненужные сейчас вопросы. Шар рассеялся, и на его месте оказалось что-то наподобие деревянной решетки с пустым кругом в центре, окруженным пяти— и шестиугольниками.
— Что это? — спросил сидевший рядом с Фольквардссоном темноволосый парень, представившийся Майклом Корнером.
— Структура цеолита ZSM-5, — с гордостью ответила Анна.
— Молекулярное сито /10/? — поинтересовался Шенбрюнн, отец которого иногда общался с маггловскими учеными-химиками, а брат эту самую химию всерьез изучал.
— В том числе. А также кислотно-основной катализатор, широко используемый в промышленности для реакций с участием небольших субстратов.
— *Красиво, — заметил Фольквардссон. — А ведь это замечательная идея — рассмотреть зельеварение с точки зрения маггловской химии. Не так ли, фрекен Кайнер? *
— *Полностью согласна с вами, господин Фольквардссон, — Лапина постаралась ответить как можно более серьезно и не улыбнуться при этом. — Извините, а сколько времени осталось до конца урока? *
— *Двадцать минут*, — сказал Карл.
Анна уставилась в свой второй текст. Можно потренировать заклинание МакГонагалл, но если она и успеет выполнить задание, то только к самому концу урока, так что на дополнительные баллы рассчитывать не стоит. А вот за невыполнение, казалось бы, задачки для первоклассников могут снять баллы или обнулить ее работу по трансфигурации. Да что же делать? Помилуйте! Подперев голову рукой, девушка уставилась в пустой пергамент, рядом с которым лежала полированная деревянная иголка. Как же там было? “Miserere mihi, Deus, secundum magnam misericordiam tuam… /11/” И дальше: “… Ecce enim veritatem delixisti: incerta et occulta sapientae tuae manifestasti mihi... /12/” Та-ак… Плагиат, но все же… Итак, вербальная формула…: “Incerta et occulta tua mihi manifesta /13/”. Геометрическая формула… Однозначно окружность, только что в нее вписать? Должно быть что-то посложнее, чем у МакГонагалл, чтобы заклинание оказалось более мощным… и симметричным… Звезда?
— *Анна, простите, пожалуйста, но что вы делаете? — поинтересовался Карл, увидев, как его соседка по парте чуть не подпалила пустой пергамент, после чего зачеркнула очередную геометрическую формулу. — Придумываете новое заклинание? *
Кивок в ответ.
— *Едва зная нумерологию, вы пытаетесь создавать собственное заклинание? *
Для Карла казалось просто чем-то ненормальным составлять заклинание, не проведя предварительный нумерологический расчет. Кайнер же бралась за дело, не зная основ и следуя каким-то непонятным принципам, известным лишь ей одной.
— *Не могли бы вы сказать мне вербальную формулу? *
— *Вот*, — Лапина пододвинула свою тетрадь.
— *Извините, но не могли бы вы посвятить нас в тайны ваших изысканий, фрекен Кайнер? * — спросил Ассбьерн, отдав Корнеру какой-то толстый старый фолиант в кожаном переплете.
Лапина заметила, что швед несколько раз оборачивался назад, и предположила, что таким образом он искал повод вновь заговорить с ней. И отчего он так интересуется ею? Или думает, что раз он ее спас от падения в воду, то она ему по самый гроб обязана?
— *Мы с Карлом составляем новое заклинание. *
— *Смею предположить, что господин Шенбрюнн занимается нумерологическими расчетами, а идея принадлежит прекрасной деве? * — Ассбьерн перевел взгляд с корпящего над цифрами Карла на сидевшую рядом с ним девушку, задержавшись на последней.
Анна мысленно возблагодарила Бога, что они с Фольквардссоном оказались на разных факультетах. Несомненно, он умный парень, недаром же попал в Равкенкло, но почему-то именно с ней ведет себя, как влюбленный пятнадцатилетний мальчишка, воспитанный на рыцарских романах. Другое дело, что она сама не могла его так просто игнорировать, когда от одного его взгляда уголки губ поднимались в лукавой улыбке, на щеках вспыхивал румянец, а где-то внутри возникало желание нравиться. И хотя разумом Лапина понимала, что испытываемое ею не является правильным, и при должном усилии могла подавить ненормальные чувственные желания, она не могла контролировать сам процесс их возникновения.
— *Боюсь, точный расчет может занять слишком много времени, но ваши догадки по поводу симметрии оказались верны: вписываемый в окружность контур действительно имеет звездчатую симметрию, причем по типу D6h*
— *Кристаллохимия, — прокомментировала Лапина, совершенно забыв, что вчерашним школьницам данную дисциплину знать еще рано, — система групп симметрии по Шенфлису /14/. Бензол. *
— *Звезда Давида будет лучше, — задумчиво произнес Фольквардссон, потерев подбородок. — Особенно если учесть, на основе чего вы составили заклинание, фрекен Кайнер… — добавил он, дочитав вербальную формулу, развернутую к нему вверх ногами. — Пятидесятый псалом, не так ли? *
Снова кивок в ответ.
Шенбрюнн вначале недоверчиво посмотрел на сидевшего перед ним Фольквардссона, решив вначале, что тот мыслит так же странно, как и Кайнер, однако, еще раз подумав, согласился с его выводами. Не понимал он только, откуда эта самая Кайнер, которая нумерологию действительно толком не знает, имеет понятие о группах симметрии по системе Шенфлиса, и сильно сомневался в том, что кристаллохимию она изучала в школе. С другой стороны, последнее можно косвенно узнать у брата.
— *Теперь следует подумать о привязке слов к движениям палочкой…* — с сосредоточенным выражением лица проговорил Фольквардссон — таким он устраивал Анну больше всего, лишь бы на нее внимания не обращал.
— *Окружность точно проводить на “manifesta” *, — задумчиво сказала Лапина, опершись подбородком о руку.
— *“Incerta et occulta tua” должны входить в треугольники, — заметил Карл, сверяясь со своими расчетами, — а именно “Incerta et” — в треугольник с нижним основанием, “et” произносится при замыкании верхней точки. На “occulta tua” выписывается нижний, перевернутый треугольник, “tua” также произносится при замыкании нижней точки. Тогда на окружность должно приходиться “mihi manifesta”.*
— *Верно, — сказал Ассбьерн. — Только, смею предположить, это не совсем обычная модификация Чар восстановления…*
— *Показывает предшествующее во времени состояние объекта? * — попыталась угадать Анна, исходя из смысла вербальной формулы.
— *Приблизительно. Данное заклинание, как мне кажется, способно показывать изначальное состояние объекта с момента его создания. *
— *Что ж, проведем эксперимент*, — сказала Лапина, после чего прошептала: — Incerta et occulta tua mihi manifesta!
В центре пергамента вспыхнула световая окружность, моментально разойдясь к краям, обнажив написанный каролингским минускулом текст на староанглийском. Вспышка, хоть и была не большой, но привлекла внимание всех сидевших вокруг студентов. Профессор МакГонагалл, усиленно пытавшаяся втолковать МакМиллану, как пользоваться Чарами восстановления, тут же поспешила к источнику народного волнения. Увидев приближавшуюся к ним МакГонагалл, Лапина тут же свернула пергамент и сунула его себе в карман, мысленно предложив Карлу и Ассбьерну зайти в библиотеку, чтобы перевести текст до конца — шведского с немецким должно хватить для понимания староанглийского /15/. А одной строчки “ Alle ich habbe kuth, Ich, Rowena Ravenclaw, yef till children mi… /16/”, которую они уже перевели, оказалось достаточно, чтобы понять, кому принадлежит авторство, и какой перед ними раритет.
— Чем вы занимаетесь? — строго спросила преподаватель.
— Упражняемся в трансфигурации, профессор МакГонагалл,— ответил Шенбрюнн.
— И как вы объясните виденную всеми вспышку?
— К сожалению, у меня навсегда правильно выходят заклинания, — соврала Лапина.
— Это ваши записи, мистер Шонбрюнн?
— Да, мадам, — Карл продолжал также спокойно и холодно смотреть в глаза МакГонагалл, мысленно ругая себя за то, что не успел спрятать тетрадь, и теперь придется придумывать, как бы поубедительнее солгать.
— Что это?
— Нумерология, профессор: я объяснял фрейлейн Кайнер действие заклинания с точки зрения нумерологии.
— Мистер Шонбрюнн, ваши расчеты не соответствуют Чарам восстановления, которые мы изучали сегодня на уроке, — сухо заметила МакГонагалл, — и тем более они не соответствуют более простым заклинаниям, подходящим по уровню мисс Кайнер.
— Это группы симметрии, профессор…
Карл замялся: теория групп в нумерологии использовалась при расчете формул для некоторых сложных заклинаний или зачарованных зелий, что, судя по выражению ее лица и поверхностным мыслеобразам, профессор явно не одобряет, т.к. данное искусство граничит якобы с темной магией. Бред!
— *In der Kristallchemie* /нем. *В кристаллохимии*/, — подсказала Анна.
— … в кристаллохимии, профессор, — ответил Карл, вызвав недоуменный взгляд со стороны Гермионы и еще нескольких студентов, худо-бедно знакомых с маггловскими науками: как это, чистокровный волшебник, слизеринец, так спокойно говорит о том, что, по идее, должен ненавидеть?
— В чем?
— В кристаллохимии. Это раздел химии, изучающий…
— *Zusammensetzung der Kristallstruktur einer Materie* /нем. *Строение кристаллической решетки вещества */, — снова подсказала Лапина, когда ее сосед по парте в очередной раз задумался.
— *Verzeihen Sie, Anna, aber ich kenne die Grundlagen der Kristallchemie* /нем. *Извините, Анна, но это определение кристаллохимии я все-таки знаю*./ Строение кристаллической решетки вещества, профессор.
От дальнейших вопросов в адрес Шенбрюнна профессор МакГонагалл воздержалась, решив, что каждый новый его ответ будет содержать все больше непонятных ей слов, и обратилась к Лапиной:
— Мисс Кайнер, я хотела бы, чтобы вы показали мне, насколько успешно вы справились с превращением спички в иголку.
— Простите, профессор, все оставшееся до конца урока время я старалась выполнить ваше задание, но сомневаюсь, что я с ним справилась достаточно хорошо. Что мне будет, если и в этот раз не получится? — Лапина старалась говорить уверенно, но так, чтобы ее голос не звучал слишком нагло.
— Будете практиковаться дальше. И не получите на следующем уроке задание для вашего курса. Пожалуйста, покажите, что вам удалось сделать.
Лапина показала преподавательнице деревянную модель цеолита.
— Что это? — сердито спросила профессор трансфигурации.
— Структура цеолита ZSM-5, — ответила Анна с таким видом, словно все просто обязаны знать, как выглядит этот несчастный цеолит.
Сидевший рядом Шенбрюнн изобразил легкий приступ кашля, его маневр повторил сидевший впереди него Фольквардссон, после чего пояснил сидевшим по соседству одноклассникам из Равенкло, о чем идет речь. Нотт, Забини и Гринграсс хищно улыбнулись, решив, что их новая одноклассница, пусть и не самой лучшей породы, сумела поставить декана вражеского факультета в глупое положение. Визерхофф развернулся на пол-оборота, чтобы получше рассмотреть, что за чудо трансфигурации наколдовала Кайнер. МакМиллан и Финч-Флетчли навострили уши в попытке понять, в чем юмор ситуации, Грейнджер аж привстала в надежде услышать дополнительную информацию про неизвестное ей вещество, и грубые одергивания Уизли нисколько не умерили ее энтузиазм. Дин Томас и Симус Финниган, которым надоело бороться с не желавшими показывать свое содержимое пергаментами, перестали играть в морской бой и посмотрели в ту сторону, где стояла их декан.
— Как вы это сделали? — удивилась МакГонагалл. — Зачем?
— Я же сказала профессор, что у меня навсегда удачно срабатывало заклинание, — как ни в чем не бывало, ответила девушка.
По классу вновь пробежали сдавленные смешки и кашель.
— Мисс Кайнер, до конца урока осталась одна минута. Если за это время вы сможете превратить спичку в серебряную иголку, то на следующем уроке получите задание для своего курса.
— *Was soll ich machen? — пронеслось в голове у Лапиной. — Ausgerechnet dieser Zauberspruch klappt bei mir nicht! * /нем. Что делать?.. Именно это заклинание мне не удается! /
— *Versuchen Sie sich die Gestalt des gezielten Gegenstandes klar vorzustellen* /нем. *Попробуйте четко представить образ будущего предмета*/, — посоветовал Карл.
— *Ich weiss. Aber es funktioniert nicht!* /нем. *Знаю. Не получается! */ — огрызнулась Лапина, которая всегда начинала сильно нервничать, когда у нее что-то не получалось и когда время было сильно ограничено.
— *Versuchen Sie sich zu beruhigen und zu entspannen, konzentrieren Sie sich auf das gewünschte Endprodukt.* /нем. *Постарайтесь успокоиться и расслабиться, сосредоточьтесь на нужном вам образе*/, — сказал Ассбьерн, обернувшись назад и посмотрев Лапиной в глаза.
Сейчас его взгляд не вызывал никаких неправильных эмоций, но был нейтральным и спокойным. Руки он, согнув, выставил вперед ладонями, слегка шевеля ими так, будто гладил сидевшую на столе кошку. Как ни странно, но Лапина действительно перестала нервничать и успокоилась. Это что, аркан Фольквардссонов — умение вызывать определенные эмоции и ощущения у другого человека?
— *Ich soll mich auf das gewünschte Endprodukt konzentrieren?* /нем. *Сконцентрироваться на нужном мне образе? */ — спросила Лапина скорее саму себя./
— *Ja, genau so, — подтвердил Карл и, улыбнувшись, подбодрил ее: — Haben Sie keine Angst, Sie schaffen es. * /нем. *Да, именно так… Не бойтесь, у вас все получится. */
— *Danke. /нем. Спасибо/. Figurae mentis projectio! /17/* — сказала девушка, направив палочку на полированную деревянную иглу, которая неожиданно покрылась серебристым налетом.
Раздался звон колокола, оповестивший о конце урока.
— Пять баллов Слизерину, мисс Кайнер. А с вас, мистер Шонбрюнн, десять баллов — за то, что на моем уроке занимались не моим предметом. И пять баллов с Равенкло, мистер Фолквардссон — за то, что крутились во время урока.
Тут профессор МакГонагалл обвела взглядом весь класс и поняла, что в таком случае ей придется снять баллы со всех студентов, ибо они, вместо того, чтобы ровно сидеть и, в худшем случае, складывать вещи в сумки, сидели кто как и наблюдали за ее разговором с парочкой слизеринцев. Так что пришлось поступить по справедливости, какой именно — оповестил недовольный гул среди студентов.
Визерхофф, подав другу знак, чтобы тот не ждал его, попросил у декана разрешение поговорить, упомянув, что предстоящий разговор касается также мистера Уизли и мисс Грейнджер. Шенбрюнн, Лапина и Фольквардссон вышли в коридор вместе с остальными и направились к аудитории, где должна была проходить лекция по истории магии. По дороге на историю парни поинтересовались у девушки, зачем понадобилось использовать иллюзию, если это простое заклинание для первого класса, на что она ответила, что именно за такие задания, где требуется превращение одних элементов в другие (что в маггловском мире возможно только в результате ядерных реакций, которые являются очень опасными и требуют больших затрат энергии), она вряд ли сможет получить что-нибудь выше “неудовлетворительно”, а вот за находчивость ей надо ставить “отлично”. Потом, понурив голову добавила, что оценку все равно пришлось бы делить на троих, т.к. без их подсказок она вряд ли бы догадалась использовать магию иллюзий. В ответ юноши лишь ухмыльнулись, и троица продолжила путь.
Кабинет истории магии представлял собой небольшую лекционную аудиторию: по обе стороны от прохода стояли длинные парты с наклонными столешницами и скамьи, а пол низкими широкими ступенями спускался к кафедре. В простенках между колоннами висели старые карты, на которых были отмечены места важных сражений с участием волшебников и магических существ, исторические таблицы и две картины, на одной из которых была запечатлена победа над гоблинами после очередного восстания последних, а на другой — торжественное принятие Статута о Секретности в 1687 году.
Ученики, не спеша, рассаживались за партами, причем, по какой-то непонятной причине, никто не стремился занимать места впереди. Кто-то, обложившись учебниками, положил голову на парту и приготовился спать, кто-то просто достал книгу и принялся читать, другие делали домашнее задание. Темнокожий курчавый парень с Гриффиндора и его одноклассник с короткой стрижкой — Томас и Финниган — продолжили игру в морской бой.
Фольквардссон спросил у севших в предпоследнем ряду Корнера и Голдстейна, в связи с чем в Хогвартсе так не жалуют историю магии. Те объяснили, что данный предмет ведет призрак, профессор Биннз, и что его уроки, пожалуй, самые скучные и бесполезные, т.к. с его стилем преподавания проще все выучить по книгам. Да, и ведь никто не знает, когда он умер, поэтому не совсем понятно, что они будут проходить по истории XX века, ибо вероятность того, что после смерти профессор Биннз периодически пополнял запас своих знаний, очень мала. Вняв информации, полученной от уже бывалых людей, новички заняли места в последнем ряду.
— Двадцатый век… Круто! — воскликнул вошедший в аудиторию явно довольный чем-то Рон.
Следом за ним вошли хмурый Поттер, не менее хмурая Грейнджер и с виду вполне спокойный и в меру серьезный Визерхофф. Однако Шенбрюнн, знавший его уже девятый год, догадался, что его друг чем-то недоволен или расстроен. Решив, что Золотое Трио и дальше прекрасно обойдется без него, Лотар сел рядом с Лизой Миллер, оказавшись таким образом в дружной компании хаффлпаффцев, одновременно заставив девушку покраснеть и улыбнуться, а в ответ на понимающий взгляд Карла отправил записку с предложением поговорить после урока. Предложение было принято с оговоркой: “В библиотеке”.
— Почему круто? — удивился Гарри, пока они с Роном и Гермионой занимали места.
— Потому что мы будем проходить события, недалеко отстоящие от нас во времени. Таким образом, мы можем рассчитывать на их достоверное описание и объяснение, — с умным видом ответила Гермиона. — Вы представьте! Мы будем проходить битву профессора Дамблдора с первым темным магом столетия Гриндевальдом! — радостно добавила она, ее лицо озарилось в предвкушении очередной порции новых знаний.
— Интересно, — задумчиво спросил Гарри, — а это правда, что в молодости Дамблдор и Гриндевальд были друзьями?
— Не знаю, Гарри, в учебниках, которые я читала, этот момент вообще обходили стороной. Я имею в виду молодость профессора Дамблдора в целом. Везде рассказывается о его деятельности, начиная с того момента, как он стал преподавателем трансфигурации в Хогвартсе. Но надеюсь, что нет.
Гермиона Грейнджер, для которой книги были не меньшим авторитетом, чем преподаватели, понимала, тем не менее, что пишут в них далеко не обо всем. Тогда получается, что любое знание можно подвергнуть сомнению. Но ей упорно не хотелось в это верить, как и в то, что любимый и уважаемый всеми и, особенно, ими тремя, директор Дамблдор когда-то был плохим, что белое однажды может оказаться черным, а черное — белым.
— Мио-о-на, опять ты об учебниках, — потянул Рон, проходя по ряду и выискивая такое место, где было бы удобнее спать. — Гарри, представь, мы будем проходить, как ты победил Сам-знаешь-кого! Так что “П” по истории магии нам обеспечено! — и посмотрел на друга чуть ли не с завистью.
В ответ Гарри промычал что-то нечленораздельное, положив голову на руки и уставившись на доску, из которой должен был вот-вот появиться профессор Биннз.
— Рон, зачем ты? Ты ведь прекрасно знаешь, что Гарри не любит говорить об этом, — сказала Гермиона примирительным тоном: ссора двух лучших друзей была ей совершенно ни к чему.
— Гарри, ты — герой, это действительно круто! — парировал Уизли. — Я бы на твоем месте обязательно мечтал бы попасть во все учебники истории.
— Рон, если хочешь, забирай мою славу себе! Дерись с Вольдемортом! Мне не жалко! — в сердцах выкрикнул Поттер, поднявшись с места.
Несколько хаффлпаффцев и равенкловцев, услышав ненавистное, внушающее всем ужас имя, оторвались от своих занятий и посмотрели на Гарри. Кучка слизеринцев в главе с Пэнси Паркинсон захихикала. Лапиной же показалось, что такое поведение граничит с уровнем детского сада: один завидует другу, что известность досталась ему ценой смерти родителей (похоже, при написании учебников последний факт не особо учитывался); другие вздрагивают лишь при произнесении имени какого-то самозваного лорда, третьи смеются над вторыми и Поттером — идиотизм.
— И пусть тебе не понять этого, но мне очень хотелось бы оказаться на твоем месте, Рон, — договорил Гарри уже спокойно, но в его голосе чувствовалось напряжение.
— Что? — удивился рыжий, не видевший в своем положении ничего завидного.
— Ты, кажется, забыл, какой ценой досталась мне эта слава, — ответил Поттер и сел на место, в то время как из доски выплыл призрак профессора Биннза, вызвав недоумение в глазах у новичков, и принялся монотонным, усыпляющим голосом бубнить о восстании гоблинов в начале XX века.
Вначале Лапина усиленно пыталась конспектировать лекцию вслед за профессором, но с каждой минутой это удавалось все труднее: монотонный речитатив лектора сильно сбивал с собственных мыслей и мешал сосредоточиться. Веки тяжелели, а глаза так и норовили закрыться. Тут же дал знать о себе недавний недосып. Повинуясь желаниям своего тела, она положила голову на левую сторону тетради; рука, записывавшая до этого лекцию, прочертила волнистую косую линию и выронила перо. На уснувшую где-то за последней партой студентку никто, в том числе, преподаватель, не обратил внимания. Собственно, профессор Биннз практически ни на что не обращал внимания, ибо, по слухам, не заметил даже собственную смерть. И то, что на его уроках студенты по большей части спали или же вообще отсутствовали, его нисколько не волновало, чем последние во всю и пользовались.
— … и поелику отказали гоблины дать деньги из банков своих сановным волшебникам, в Верховном магическом суде присутственные места имевшие, собрались они, да подговорят канцлера немецкого войною идти на земли соседние…
Анна открыла глаза. Очертания предметов казались ей смутными, расплывчатыми. Где-то полминуты ей понадобилось, чтобы сфокусировать взгляд и сообразить, что она по-прежнему находится на лекции по истории магии. Железное перо, которое, по идее, должно было скатиться к самому низу столешницы, было закреплено на специальном держателе, а под головой покоилось что-то мягкое, матерчатое. Девушка подняла голову с парты и откинулась на спинку, встретив довольный взгляд Шенбрюнна.
— Доброе утро, фрейлейн Кайнер, — Карл лукаво улыбнулся.
— Доброе… — вяло ответила девушка. — Профессор успел сказать что-нибудь важное?
— Нет, фрекен Кайнер, — на этот раз ответствовал Фольквардссон, сидевший слева от Лапиной, — последние полчаса он лишь пытается подобраться к Первой мировой войне.
Только сейчас Лапина заметила, что на Ассбьерне не было мантии, и перевела взгляд на нечто черное, на чем она только что спала, и, взяв, встряхнула и распрямила это, на поверку оказавшееся черной суконной мантией на синей подкладке, с вышитым бронзовым орлом на груди.
— Я благодарю вас, Ассбьерн Фольквардссон, за вашу заботу обо мне, — прошипела Лапина, чтобы не производить слишком много шума, — но прошу вас: заберите вашу мантию обратно и не совершайте подобных глупостей впредь.
— Прошу прощения, фрекен Кайнер, если своим поступком я вас как-то оскорбил, но… — хотя держался Фольквардссон с подобающим ему достоинством, во взгляде его угадывалась тень разочарования.
— Тише, Фольквардссон, — Лапина приложила палец к губам, — ваш поступок нисколько не оскорбил меня и в некоторой степени был даже мне приятен… — девушка склонила голову, поймав на себе вопросительный взгляд Ассбьерна, — но, тем не менее, бессмыслен, и дело здесь только во мне, но не в вас.
Лапина отвернулась от шведа, попытавшись вновь сосредоточиться на лекции.
— *Анна, советую вам вести себя осторожнее с Фольквардссоном…* — Карл послал ментальное сообщение Лапиной.
— *Что? * — удивилась Лапина.
— *Я не могу сказать, что очень хорошо знаю Фольквардссонов, но могу вас заверить, что если ваши интересы разойдутся, страдать будете вы оба. *
— *Что вы имеете в виду? *
— *Извините, Анна, но я не думаю, что это стоит обсуждать на лекции. Я просто вас предупредил*, — на этих словах Шенбрюнн вновь погрузился в чтение книги, которую, судя по всему, использовал в качестве источника для своего конспекта.
— … И под Верденом, кой на севере земли французской, в Нормандии, лежит, великая битва состоялась. И множество воинов с обеих сторон в ней полегло: гоблинов, магов и магглов…
— Верден /18/? В Нормандии? — удивилась Лапина, сердито посмотрев на Биннза, отчего ее левая бровь приподнялась вверх в характерной снейповской манере.
Сидевшая где-то в средних рядах Грейнджер и еще несколько студентов, более-менее разбиравшихся в географии, уставились на профессора с выражением шока на лицах.
— Не удивлюсь, если у него по географии была “двойка”, — добавила Лапина.
— … И в битве при Азенкуре /19/ воинов множество полегло, родом британских и французских земель…
— … И по истории….
— Боюсь, вы слишком высоко его оценили, Анна, — сказал Шенбрюнн, переписав очередную фразу из своего учебника, — выше, чем на “пять”, он претендовать не может.
— Как это “пять”? — удивилась Анна. — Это вы его слишком высоко оценили, Карл.
— Пожалуй, в этот раз стоит с вами согласиться, Анна: “шесть” будет в самый раз.
Вздохнув, девушка вновь опустила голову на парту, закрыв лицо руками. У нее появилось дикое желание стукнуться лбом пару раз об эту парту, но она воздержалась, решив, что окружающие вряд ли бы ее поняли. Это же надо так проколоться! Забыть, что в Германии обратная система выставления оценок. Да это почти все знают. А приезжавший к ним по обмену немецкий аспирант рассказывал даже, какая оценка что обозначает. Как же она могла забыть об этом в самый неподходящий момент?!
Наблюдавший за их дружеским спором Фольквардссон лишь усмехнулся уголками губ, после чего глубокомысленно заметил, что знания профессора Биннза во многом зависят от того, когда он умер и в каком возрасте, который, судя по внешнему виду привидения, был очень даже преклонным, что означало большую вероятность наличия у профессора еще при жизни заболеваний, ухудшающих память. Также Ассбьерн согласился со своими одноклассниками по Равенкло, предположив крайне малой вероятность того, что вышеупомянутый профессор пополнял свои знания уже после смерти. Шенбрюнн счел доводы Фольквардссона вполне разумными, решив, что при таком качестве лекций историю магии намного проще будет изучать по книгам. Что же касается Лапиной, то она попросила у Шенбрюнна разрешение воспользоваться его учебником по истории магии, разумеется, когда тот не будет нужен хозяину и, заодно, разбудить ее по окончании лекции.
Остаток урока прошел аналогичным образом: одни спали, другие делали домашнее задание по другому предмету, третьи играли в “морской бой” и “виселицу”, и лишь несколько человек усердно конспектировали что-то близкое к теме занятия. Когда долгая, нудная лекция по самому скучному предмету наконец-то закончилась, студенты наспех покидали вещи в сумки и поспешили во двор — до обеда оставалось еще полчаса, которые можно было посвятить отдыху на свежем воздухе, греясь в последних лучах уже не жаркого, но еще по-прежнему теплого и ласкового осеннего солнца, обсуждению прошедших уроков и просто болтовне “ни о чем”. И лишь пятеро студентов седьмого курса отправились в библиотеку: Гермиона Грейнджер, которая во что бы то ни стало решила выяснить правду о восстании гоблинов в 1914 году, которое, по ее расчетам (да, даже во время скучных, навевающих сон лекций профессора Биннза Гермиона могла находиться в трезвом уме и здравой памяти), вылилось в Первую мировую маггловскую войну; Лотар Визерхофф, который обещал своему другу поведать о не очень приятном разговоре с профессором МакГонагалл; Ассбьерн Фольквардссон и Анна Лапина, для всех известная как Кайнер, которые собирались довести до конца перевод текста Ровены Равенкло; и Карл Шенбрюнн, который хотел одновременно поговорить с другом и принять участие в переводе древнего текста.
Ребята прошли между насупившейся и посмотревшей на них с недоверием Грейнджер, уже успевшей обложиться со всех сторон увесистыми томами по истории магии в XX веке, и заняли стол в укромном местечке у высокого стрельчатого окна, окруженного двумя стеллажами с книгами, не забыв наложить Заглушающие чары. Сели. Лапина достала из сумки пергамент и, развернув его, положила на стол. Фольквардссон тут же принялся переводить сразу на шведский и современный английский. Визерхофф с любопытством посмотрел на текст.
— Что это? — спросил он, обращаясь больше к Шенбрюнну.
— Текст, который достался фрейлейн Кайнер на Трансфигурации.
— Профессор МагГонагалл дала задание сделать перевод? — удивился Лотар.
— Друг мой Лотар, — Карл кивнул, подтверждая положительный ответ на вопрос друга, — смею предположить, ты уже понял, что некоторые вещи в стенах Хогвартса не приветствуются и, следовательно, о них желательно не распространяться.
— Ты о разговоре с профессором МакГонагалл? *Им можно доверять?* — Визерхофф, дабы не оскорбить своим словами сидевших рядом Фольквардссона и Кайнер, перешел на ментальный диалог, хотя и не был силен в последнем.
Ассбьерн и Анна на пару секунд подняли головы, переглянувшись с сидевшими напротив Карлом и Лотаром, и снова вернулись к своему занятию.
— *Вполне. Фольквардссон — человек достойный и чужие тайны не разглашает. Не забывай, что он учился раньше в Дурмстранге, где изучаются Темные искусства. *
— *Господин Геннинген предупреждал нас, что здесь, в Хогвартсе, они, наоборот, не приветствуются*, — подумал Визерхофф.
— *Что касается Кайнер, то у нее состоялся сегодня утром далеко не самый приятный разговор с директором, чему я был свидетелем. Так что здесь находятся только те, кто скептически настроен по отношению к идеям и авторитетам данного учебного заведения*.
— Хорошо, — ответил Лотар, — только пообещайте, пожалуйста, никому не распространяться о том, что услышите, — обратился он уже к Фольквардссону и Лапиной.
— Непреложный Обет или обычная магическая клятва? — предложил швед.
— Верю вам на слово, — с достоинством ответил Визерхофф.
С Лапиной, поскольку она была магглорожденной или, как озвучила профессор МакГонагалл на трансфигурации, долгое время жила с магглами, требовать ничего не стали в принципе, сочтя ее жизнь дороже репутации из-за возможных слухов о нелояльности некоторых нынешнему директору Хогвартса /20/.
— Итак, после Трансфигурации я подошел к профессору МакГонагалл поговорить о передаче мне полномочий старосты факультета Гриффиндор — во время совместных трапез в Большом зале вы могли наблюдать, как свои обязанности исполняет Уизли…
Лотар говорил тихо, так, чтобы его можно было понять, не прислушиваясь, но давая при этом понять, что информация предназначалась, главный образом, для Карла.
— Профессор МакГонагалл ясно дала мне понять, что ради нескольких иностранных студентов в Хогвартсе не будут менять установленные за века порядки, что Уизли в должности старосты Гриффиндора утвержден приказом директора, решения которого не обсуждаются, и что если я хочу помогать нашим старостам, то они будут очень рады моей помощи. Хотя, если директор утверждает свои приказы так же, как наши расписания, то ему следует оставить должность.
— А что не так с твоим расписанием, Лотар? — поинтересовался Карл: его собственное расписание его почти устраивало.
— Мне вначале не хотели давать изучать нумерологию, — лица слушавших тут же вытянулись, — хотя не понимаю, как это: изучать Высшую Трансфигурацию, не зная нумерологические основы превращений? Такое впечатление у меня складывается, что дополнительные знания здесь приветствуются не больше, чем Темные искусства. С прорицаниями ситуация противоположная. Эту дисциплину я не уважаю и считаю ее самым обыкновенным шарлатанством. Мне же его, напротив, хотели навязать, мотивируя тем, что в условиях предстоящей войны, которая может захватить весь мир, прорицательские знания просто необходимы. А вот от маггловедения, к сожалению, отказаться не удалось, хотя в моем личном деле определенно указано, что я изучал его ранее и имел хорошие оценки по данному предмету.
— Мы все изучали маггловедение, — философски заметил Карл, положив руки на стол и соединив пальцы в замок. — Чем же ваш декан мотивировала необходимость изучения тобой маггловедения?
— Сказала, что на нашем факультете очень много магглорожденных студентов, и уроки маггловедения помогут моему общению с ними, ведь я — чистокровный, — последнюю фразу Лотар сказал с иронией в голосе.
— Лотар, не советую вам недооценивать Дамблдора, — шепотом сказала Анна. — Да, на обеде надо будет нам всем не забыть выставить сильные ментальные блоки. Я думаю, он легко может догадаться о том, что подобный разговор имел место быть.
— Вы сделали этот вывод из вашего разговора сегодня утром? — поинтересовался Визерхофф.
Фольквардссон, закончивший перевод, поднял голову и внимательно посмотрел на девушку.
— Наш разговор с директором я не могу назвать содержательным, — ответила Анна, слегка наклонившись и тоже сложив пальцы замком, — он всего лишь предлагал мне перевестись на ваш факультет. Не то, чтобы я имела какие-то убеждения против Гриффиндора, просто я бы не хотела учиться вместе с Уизли, и, как мне показалось, директор за вашим факультетом приглядывает куда больше, чем за всеми остальными, что меня, учитывая наш утренний разговор, вовсе не прельщает. И не стоит забывать, что наш многоуважаемый директор — очень сильный легилимент, — сидевший напротив Карл кивнул в знак согласия.
— Вы уже перевели? — спросил Шенбрюнн. — Извините, пожалуйста, что не помог вам.
— Ничего страшного, — ответила Анна, — текст оказался не очень сложным.
— О чем он? — сказал Визерхофф.
— Скорее всего, предисловие к Книге заклинаний Ровены Равенкло, основательницы нашего факультета, — ответил Фольквардссон. — Мне бы очень хотелось прочитать ее книгу полностью и в оригинале.
— Я думаю, нам стоит сейчас сходить в нашу гостиную за учебниками, — предложила Лапина, — тогда мы несильно опоздаем на обед.
— А что у вас после обеда по расписанию? — снова Лотар.
— Заклинания, — ответил Карл, достав из сумки табличку с расписанием.
— Неплохое у вас расписание /21/, — заметил Визерхофф, — только у нас Трансфигурации столько же уроков, сколько у вас Зельеварения.
— И у меня почти такое же расписание, — сказал Фольквардссон. — И, кстати, на первое занятие по Заклинаниям нам вряд ли понадобятся учебники: мои одноклассники уже рассказали мне, что этот предмет ведет наш декан, профессор Флитвик, и его лекции отличаются как прекрасной формой, так и великолепным содержанием, — с гордостью добавил он.
— Ассбьерн, неужели вы тоже собрались поступать на факультет зельеварения? — удивился Лотар.
— Да, — ответил швед, — в Уппсальский университет.
— Ладно, пойдемте уже, — предложила Анна. — В Большой Зал.
Студенты быстро сложили вещи в сумки, сняли Заглушающие чары и вышли в проход между книжными шкафами.
— Что вы тут делаете?
Строгий командный голос, сверкающие карие глаза, пышные каштановые волосы и стопка книг в руках — перед ними была никто иная, как Гермиона Джейн Грейнджер, староста факультета Гриффиндор. Судя по ее внешнему виду и поверхностным эмоциям, она не очень одобряла их компанию, в частности, нахождение в ней своего одноклассника, и при этом не успела окончательно успокоиться после какого-то не очень приятного разговора, о чем свидетельствовало ее нахмуренное лицо.
— Всего лишь обсуждали наши расписания, — спокойно ответил Лотар.
— Для того, чтобы обсудить расписание, не закрываются заглушающим куполом, — парировала шатенка.
— И обсуждали необходимость изучения нумерологических основ заклинаний, — добавил Шенбрюнн, улыбнувшись.
С первого курса Гермиона была убеждена, что слизеринцы — злые и скользкие, и что им ни в коем случае нельзя верить. Но слова и обескураживающая улыбка Карла заставили ее сжаться и почувствовать себя неловко. Ее саму удивляло, почему такой важный предмет, как нумерология, не сделали обязательным, ведь тогда было бы намного легче понимать суть многих заклинаний. Именно понимать, а не просто заучивать наизусть. И если профессор Флитвик иногда приводил сами нумерологические формулы или ссылки на соответствующую литературу (которая часто оказывалась в Запретной секции библиотеки), то профессор МакГонагалл зачастую ограничивалась геометрической формулой и описанием движений палочкой. А профессор Вектор осторожно намекнула, что практическое применение нумерологии, т.е. для создания собственных заклинаний, в школе считают опасным и потому не преподают для блага самих же учеников. Тогда выходит, что этот немец говорит правду… Слизеринец и правда — да это же нонсенс!
— Но вы же занимаетесь по другим учебникам, — недоверчиво сказала Грейнджер, перехватив готовые выпасть книги.
— Да, — снова Карл, — они написаны на немецком.
И снова правда, скорее всего, правда: она уже видела на уроке трансфигурации раскрытый учебник Визерхоффа, и слова в нем были точно не английские.
— Мисс Грейнджер, вы ведь в Большой Зал идете? — спросил Фольквардссон. — Позвольте вам помочь, — девушка лишь неуклюже кивнула в ответ, дав тем самым разрешение взять тяжелые, уже оттянувшие руки книги.
— In der Großen Halle überreichen Sie mir, bitte, — сказал Визерхофф, — wir besuchen das selbe Haus. /нем. В Большом зале передайте, пожалуйста, мне… мы с ней на одном факультете учимся./
— Abgemacht /нем. Договорились/, — часть гермиониных книг Ассбьерн положил к себе в сумку, часть взял под мышку.
— О чем вы говорили? — с ноткой недоверия в голосе полюбопытствовала Гермиона.
— Что даме не следует таскать тяжести, когда это должен делать ваш друг Уизли, — строго ответил Карл.
— Я бы очень хотела, чтобы Рон, наконец, понял важность учения, — сказала гриффиндорка, поникнув головой, — но, к сожалению, его практически невозможно уговорить зайти со мной в библиотеку, разве только что под страхом Непростительного, — девушка усмехнулась собственной шутке.
Этим же составом компания и направилась к Большому залу. Лапина и Шенбрюнн, как обычно, сели за слизеринский стол, подальше от основного места скопления своих однокурсников. Фольквардссон передал учебники Визерхоффу и сел вместе с воронами. Грейнджер и Визерхофф подошли к гриффиндорскому столу. Рон Уизли, до этого усиленно поглощавший сэндвич и параллельно рассказывавший Гарри Поттеру о первой за многие годы победе “Пушек Педдл” в отборочных соревнованиях и сокрушавшийся, что его друг пропустил столь важное событие по причине ежегодной отсидки у Дурслей (которая, слава Мерлину, закончилась), обратил внимание на свою подругу лишь тогда, когда она кратким “Спасибо” поблагодарила Визерхоффа, отодвинувшего для нее стул. Парень вновь побагровел от гнева так, что его лицо практически слилось по цвету с волосами, и единственное, что мешало ему накинуться на богатого рыжеволосого конкурента, это множество народа, их разделявшее, а на увещевания друга и сестры он просто не обращал внимания. Ровно как и на то, что его мнимый конкурент с его девушкой почти не разговаривал и вообще чаще смотрел на стоявший по соседству хаффлпаффский стол.
Лекция по заклинаниям проходила в большой лекционной аудитории, амфитеатром уходящей вниз и явно рассчитанной на большую посещаемость по сравнению с историей магии. Лапина в этот раз предпочла сесть в середине, снова оказавшись между Шенбрюнном и Фольквардссоном. Не то, чтобы их общество ей было неприятно или успело надоесть, но определенно нервировало ее. Если ее отношения с этими двумя студентами ограничатся лишь совместным сидением на уроках и обсуждением этих самых уроков, то будет просто замечательно.
На кафедру, а, вернее, на преподавательский стол, взошел маленький старый человек, в котором, по мнению Лапиной, было что-то гоблинское. Человек этот был столь мал ростом, что предпочел еще взобраться на стоявшую на столе стопку книг. Это и был декан Равенкло и преподаватель заклинаний Филеас Флитвик. Большая часть присутствовавших на лекции студентов поприветствовала его негромкими хлопками.
— Рад видеть вас всех снова на моих занятиях, — ответил на приветствия Флитвик своим тонким, слегка скрипучим, но при этом бойким голосом. — Двери Хогвартса всегда распахнуты для жаждущих знаний и пытливых умом, и в этом году, как вы знаете, с нами будет учиться несколько иностранных студентов. Сейчас я буду называть ваши фамилии и имена, а вы поднимать руку. Бранау, Генрих?
Тишина… Через некоторое время Пэнси, как вторая староста Слизерина, ответила с места:
— Мистер Бранау и мистер Малфой в больничном крыле, сэр.
— Спасибо, мисс Паркинсон.
— Фольквардссон, Ассбьерн, — своего студента он назвал скорее pro forma, т.к. он тоже входил в категорию “иностранцы”.
…
Перечислив поименно новых студентов, профессор приступил к лекции:
— Ближайшие несколько недель мы будем изучать новую тему, магию иллюзий. Кто может дать определение, что такое магия иллюзий? Мисс Грейнджер? — сказал он, увидев вытянутую вверх руку Гермионы, которая, бесспорно, была любимейшей ученицей у почти всех учителей.
— Магия иллюзий, или фантомная магия — это магия, позволяющая создать искусственный зрительный или слуховой образ реального или вымышленного объекта, — четко ответила девушка, глаза которой светились счастьем оттого, что она практически идеально ответила на вопрос преподавателя.
— Браво, мисс Грейнджер! Вы точно процитировали учебник Гримуальда Шартрского “О Магии Иллюзий”. Десять баллов Гриффиндору! Может ли кто-нибудь дополнить определение, данное мисс Грейнджер?
Несколько рук взметнулось вверх. В основном чистокровные студенты, у которых есть доступ к старым, ныне запрещенным книгам. Так, так… Кайнер? Флитвик призвал заклинанием лежавшую на столе папку и быстро пролистал ее. Магглорожденная? Имеет полное среднее маггловское образование? Магию изучала на дому? И знает, что такое магия иллюзий? Что ж, дерзайте, мисс Кайнер…
— Пожалуйста… мисс Кайнер, — сказал профессор, закрыв папку и отлевитировав ее обратно.
— Магия иллюзий — это раздел ментальной магии, — на этих словах по аудитории пробежали недоуменные охи, большинство присутствовавших перевели свои взгляды с преподавателя на студентку, — отвечающий за создание наружной проекции мыслеобраза путем концентрации сознания на последнем, — уверенно ответила Лапина, вспомнив одну из книг, данных ей Снейпом во временное пользование.
— Браво, мисс Кайнер! Вы дали определение магии иллюзий по сути. Пятнадцать баллов Слизерину!
Сидевшая между Гарри и Роном Гермиона заметно приуныла. Ведь она учила, старалась, она была лучшей ученицей на потоке, она внимательно прочитывала всю основную и дополнительную литературу, но данного Кайнер определения нигде не встречала. Откуда она вообще его взяла? И профессор Флитвик учебник не назвал. А профессор МакГонагалл еще сказала, что она до поступления в Хогвартс с магглами жила. В таком случае уровень Кайнер не должен был тянуть выше среднего. “Удовлетворительно”, максимум “Выше ожидаемого”. Рон попытался утешить рассуждавшую про себя о несправедливости жизни подругу, сказав, что ничего страшного не случится, если она не прочитает хотя бы одну книгу. В результате девушка еще больше расстроилась и, огрызнувшись на парня, который никак не желал понять, как много книги и знания значат в ее жизни, принялась конспектировать лекцию, совершенно не замечая, как стекавшие по ее щекам слезы падали прямо на пергамент. Гарри, принявший у Рона эстафету по утешению Гермионы, тоже особых успехов не добился, ибо, подобно своему другу, использовал совершенно не те аргументы, которым могла бы внять девушка со своей точки зрения. В итоге почти всю теоретическую часть урока парни провели, недоуменно переглядываясь за спиной у своей подруги (которая все равно их не видела, т.к. записывала лекцию, низко склонившись над пергаментом) и бросая в ее сторону косые взгляды.
Профессор Флитвик излагал тем временем основные теоретические положения магии иллюзий. Информативностью его лекция нисколько не уступала лекции профессора МакГонагалл. Но если та излагала свой материал очень сухо, словно втискивая его в определенные рамки, не допускающие иных интерпретаций, то Флитвик, напротив, давал довольно развернутые трактовки различных аспектов своей темы, поощрял дополнительные вопросы со стороны аудитории и даже иногда шутил. Так что неудивительно, что его предмет пользовался такой большой популярностью среди студентов. На вопросы студентов профессор тоже отвечал весьма подробно, зачастую отходя от намеченного плана лекции, к концу которой стоявшая за кафедрой доска из черного дерева была вдоль и поперек исписана различными формулами и схемами (разумеется, с помощью зачарованного самопишущего мела), которые усердно переписывала к себе в тетради большая часть присутствовавших.
— А теперь, пока у нас остается еще немного времени до конца урока, я хотел бы, чтобы вы продемонстрировали вашу степень усвоения материала, — профессор Флитвик перешел к практической части урока. — Итак, заклинание “Figurae mentis projectio”. Чтобы вам было легче, я оставил на доске его геометрическую и нумерологическую формулы. Ваша задача — создать стоящую перед вами иллюзию учебника Гримуальда Шартрского. Снова повторюсь, что для сотворения данного заклинания необходимо полностью очистить сознание от посторонних мыслей и эмоций и сосредоточиться на нужном вам образе…
Несколько студентов, в том числе Поттер и Уизли. обреченно вздохнули, ударившись головами о парты. Мерлин! Да эта магия иллюзий ничем не лучше окклюменции! Перед глазами парня тут же возник образ ненавистного сальноволосого профессора с горбатым носом и злобными черными глазами. “Немедленно сосредоточьтесь, Поттер! Очистите ваше сознание!” Помотав головой, дабы развеять наваждение, Гарри вновь стукнулся ею о парту, выражая тем самым свое отношение к ментальной магии в целом и окклюменции в частности.
— … В прошлом году вы уже изучали невербальные заклинания, — продолжил декан Равенкло. — В ментальной магии предпочтительно, чтобы вы пользовались именно ими, так как в данном случае достигается более прочная связь произносимого вами заклинания с требуемым результатом. Не огорчайтесь, если вы не сможете овладеть Заклинанием мыслеобраза сразу, однако тем, кто до конца урока не сможет создать качественную иллюзию, домашнее задание будет дополнительно практиковаться в данной области. Можете приступать к выполнению заклинания. Мисс Кайнер?
— Да, сэр? — ответила Лапина, предполагая, что ей, как и на трансфигурации, опять подсунут задание для первокурсников.
— Вы показали сегодня великолепное знание теории, однако, поскольку ранее вы не обучались в магической школе, руководство Хогвартса сочло нужным давать вам вначале более простые задания. Но я уверен, что вы с ним справитесь и сможете легко догнать ваших однокурсников…
Перед девушкой тут же появилось полосатое соколиное перо.
— Ваша задача — заставить взлететь это перо с помощью Чар левитации.
— Да, сэр.
Паркинсон и Эшли, а за ними Нотт и Забини дружно захихикали втихомолку: это же надо, будучи, на выпускном курсе, выполнять задание для первоклашек! Самый настоящий позор! Как ни странно, но аналогичным образом рассуждал и Рон Уизли, сидевший вместе с Поттером и Грейнджер в другой секции амфитеатра.
— Nehmen die uns auf den Arm? — шепотом возмутилась Лапина. — Das ist doch der einfachste Zauberspruch! Wingardium Leviosum! — прошипела она, вытянув вперед левую руку, и лежавшее перед ней перо плавно взмыло вверх. /нем. Они что, издеваются?... Это же элементарное заклинание! Wingardium Leviosum!/
— Ich weiss nicht, wo Sie das gelernt haben, und wer Ihr Lehrer gewesen war, aber er hat es Ihnen ausgezeichnet beigebracht, /нем. Не знаю, где вы учились, и кто был ваш учитель, но обучил он вас великолепно/, — тихо сказал Фольквардссон.
— Das stimmt, Günther Stolz wusste was er tat, /нем. Да, Гюнтер Штольц свое дело определенно знал/, — философски заметил Карл.
— Браво, мисс Грейджер, мистер МакМиллан, мистер Финч-Флетчли, мистер Нотт, мисс Гринграсс, мистер Шенбрюнн, мистер Голдстейн, мистер Фольквардссон! Каждый из вас заслужил пятнадцать баллов для своего факультета, — прокомментировал профессор Флитвик. — Отлично, мисс Кайнер! Беспалочковое Заклинание левитации еще раз доказывает ваше владение ментальной магией, — и затем, заметив вытянувшиеся в недоумении лица большинства студентов, добавил: — При длительной тренировке и хорошей концентрации сознания почти любой достаточно сильный волшебник может овладеть простейшими беспалочковыми заклинаниями. Да, мисс Грейнджер? — спросил профессор, увидев вытянутую руку гриффиндорки.
— Простите, сэр, а мы будем изучать беспалочковые заклинания?
— К сожалению, мисс Грейнджер, данный раздел курса заклинаний несколько лет назад был признан необязательным при причине сложности его усвоения большинством учеников, однако, если ваш поток изъявит желание изучать беспалочковые заклинания, я попытаюсь добиться разрешения на введение данного курса в школьную программу.
— Профессор Флитвик, а какие заклинания можно выполнять без палочки? — поинтересовался Эрни МакМиллан.
— Простейшие заклинания, не требующие высоких затрат магической энергии, в частности Чары левитации “Wingardium Leviosum”, Манящие чары “Accio”, Чары отталкивания “Repello”, Обезоруживающие чары “Expelle arma”. Кто-нибудь может объяснить, почему без палочки можно выполнять только простейшие заклинания? Мистер Фольквардссон?
— Согласно закону сохранения энергии, последняя не берется ниоткуда и не исчезает в никуда. Соответственно, беспалочковые заклинания совершаются за счет собственного магического потенциала колдующего, — с умным видом ответил Ассбьерн.
— Спасибо, мистер Фольквардссон. Десять баллов Равенкло…
Профессор и студенты повернулись на голос и с вытаращенными глазами уставились на преподавателя зельеварения, парившего в воздухе перед несчастным гриффиндорцем.
— Что здесь происходит? — попытался разобраться пришедший в себя Флитвик. — Северус?
— Немедленно сосредоточьтесь, Поттер! Очистите ваше сознание! — тем же голосом повторил фантом, буравя пристальным взглядом черных глаз изрядно побледневшего Гарри.
— Finita! — сказал Флитвик, выкинув вперед руку и прочертив косую линию палочкой, заставив иллюзию раствориться в воздухе.
По аудитории пошли смешки.
Увидев, что Поттер и так находится под впечатлением от сотворенного им заклинания, декан Равенкло не стал указывать ему на ошибки (поскольку их уже упомянул фантом Снейпа), но дал десять баллов Гриффиндору за качественную иллюзию слизеринского профессора и попросил мистера Уизли сопроводить мистера Поттера в Больничное крыло, что гриффиндорцы не замедлили сделать. Когда Поттер и Уизли покинули аудиторию, Флитвик продолжил урок.
— Мисс Кайнер, поскольку вы успешно справились с вашим предварительным заданием, можете приступить к созданию иллюзии. Только фантом профессора МакГонагалл не создавайте, пожалуйста.
- Хорошо, сэр, — улыбнувшись, ответила Лапина, сидевшие в стороне слизеринцы украдкой засмеялись. — *Wingarium Leviosum!*
На этот раз девушка воспользовалась палочкой и принялась выписывать ею различные фигуры — перо идеально ее слушалось. Наконец, оно застыло в воздухе прямо над кафедрой.
— *Figurae rei projectio: minor et copiosa /22/!* — перо тут же взорвалось дождем своих маленьких копий, которые начали медленно опускаться вниз.
— Finita! — соколиное перо плавно легло на ладонь профессора Флитвика.
— Великолепно, мисс Кайнер!.. — казалось, профессор был тронут. — Вы использовали уменьшающую и множащую модификацию?
— Да, профессор.
— Двадцать баллов Слизерину за превосходное знание предмета.
— Простите, сэр, а мы будем изучать эту модификацию? — поинтересовался Голдстейн.
— Да, мистер Голдстейн, на одной из следующих лекций. До конца урока осталось чуть больше пяти минут. Домашнее задание — изучение вводной теории магии иллюзий. Тем, у кого сегодня не получилось заклинание, — уделить больше внимания практике. А теперь те, кто хочет заработать дополнительные двадцать баллов для своего факультета, могут попробовать повторить заклинание, которое продемонстрировала нам мисс Кайнер.
— Простите, пожалуйста, профессор, а какова вербальная формула заклинания? — спросил Джастин Финч-Флетчли.
— “Figurae rei projectio: minor et copiosa”, — пояснил Флитвик.
К тому моменту, как удар колокола возвестил об окончании урока, с заданием успели справиться около двенадцати человек с разных факультетов, при этом больше всех баллов заработали Равенкло и Слизерин. Отдельно декан Равенкло похвалил Лотара Визерхоффа за изобретательность, упомянув, однако, что его умения лучше использовать все-таки на уроках профессора МакГонагалл. Карл Шенбрюнн лишь ухмыльнулся, наблюдая за этой сценой: для того, чтобы добиться желаемого результата, Кайнер и Визерхофф использовали, по сути дела, один и тот же прием, а именно компенсацию недостатка способностей в одной области их избытком в другой.
Ученики, не спеша собирая вещи, шумно покидали класс через верхние и нижний выходы. Предупредив Шенбрюнна и Фольквардссона, что задержится, Лапина накинула сумку на плечо и спустилась вниз, застав декана Равенкло вытирающим доску при помощи магии. Сам профессор-коротышка, чтобы не быть намного ниже учеников, стоял на стуле и ловко управлялся волшебной палочкой.
— Простите, профессор Флитвик. Вы заняты? С вами можно поговорить?
— Да, конечно, мисс Кайнер. Я всегда рад любознательным студентам, — ответил профессор, заметив, как к ним подошли еще несколько студентов, задержавшихся после лекции; по тому, что стояли они чуть поодаль друг от друга, можно было сделать вывод, что они просто хотят послушать разговор. — Жаль, конечно, что такая умная студентка, как вы, учится не на моем факультете.
— Распределяющая Шляпа сказала, что мне будет учиться слишком легко у вас на факультете, и потому отправила меня в Слизерин.
— Даже так? — удивился Флитвик. — Так о чем же вы хотели поговорить, мисс Кайнер?
— Здесь и так уже почти все в курсе, что до поступления в Хогвартс я жила в маггловском мире. Так вот, я привезла с собой несколько предметов, которые могли бы помочь мне в учебе, но они здесь не работают. В связи с этим у меня возник к вам вопрос, профессор Флитвик: связано ли это с конфликтом электро-магнитного поля прибора и магического поля замка? И можно ли электроприборы заставить работать в присутствии сильных магических полей.
— Довольно интересный вопрос, мисс Кайнер… — задумчиво ответил Флитвик, почесав подбородок. — Поколения студентов до вас привозили с собой различные маггловские приборы и экспериментировали с ними. Некоторые даже добились успеха… Видите ли, мисс Кайнер, я сам этим никогда не занимался и потому не могу ответить достоверно на ваш вопрос. Также хочу вас предупредить, что хотя в нашей школе нет прямого запрета на использование маггловских приборов — прежде всего потому, что, как вы верно заметили, они здесь не работают, — увлечение маггловскими технологиями у нас не поощряется. Однако могу дать вам одну небольшую подсказку: попробуйте поработать над преобразованием энергетических полей — здесь вам потребуются знания как по моему предмету, так и по трансфигурации.
— Большое спасибо, профессор. С вашего позволения, — девушка присела в книксене, стоявшие сзади нее Шенбрюнн, Визерхофф и Фольквардссон отвесили легкие поклоны.
— Удачи, мисс Кайнер, — сказал на прощание Флитвик.
Лапина лишь кивнула в ответ и вместе с остальными вышла из аудитории. Идея Кайнер многим показалась занятной, некоторые даже нашли синтез магии и маггловских технологий довольно перспективным делом, однако, помня о предупреждении декана Равенкло, студенты поспешили отыскать пустой коридор, спрятанный за одним из гобеленов, и поговорить там. Сьюзен Боунс, тетя которой работала в Отделе Магического правопорядка при Министерстве магии, даже по секрету упомянула, что в это самое министерство в последние годы подавалось немало проектов, но все они были отвергнуты по каким-то надуманным причинам, но, главным образом, потому что маггловские технологии идут якобы вразрез с традициями волшебного сообщества.
Перед ужином Лапина со товарищи решили заглянуть в библиотеку, чтобы в тишине и в отсутствие давящего полумрака подземелий подготовиться к завтрашний урокам и, заодно, сделать нормальный конспект по истории магии. В общем, первый учебный день для русской начинающей ученой и кандидата наук Анны Лапиной в образе студентки Анны Кайнер прошел вполне хорошо, чего нельзя было сказать о декане Слизерина, профессоре Северусе Снейпе.
А началось все с самого утра… Вначале Драко Малфой, староста (!) его факультета, Генрих Бранау, Винсент Крэбб и Грегори Гойл опозорились на весь Хогвартс, ввалившись пьяными в Большой Зал во время завтрака. Пришлось отвести их в Больничное крыло для протрезвления. Там Крэбб и Гойл продолжили свою самодеятельность, в связи с чем он был вынужден их заткнуть и обездвижить, пока они окончательно не перебили все лекарственные запасы мадам Помфри. Да, из-за этих двух остолопов ему теперь придется варить новые зелья для Больничного крыла. В случае с Малфоем и Бранау лишь ограничились Отрезвляющим зельем и Зельем сна без сновидений. Что ж, на один день покой Хогвартсу, и, значит, Северусу Снейпу, обеспечен.
После этого, пользуясь тем, что до обеда у него не было уроков, профессор Снейп сочинил и отослал с совами письма родителям провинившихся, уведомив последних о неподобающем поведении их отпрысков. Затем занялся приготовлением новых зелий для мадам Помфри. За обедом Дамблдор успел ему пожаловаться на двух его строптивых студентов, не пожелавших понять, что взрослые действуют для их же блага. А МакГонагалл упомянула, что, что его студенты, Мерлин знает чем, занимались на ее уроке, и что эта новенькая Кайнер — полная бездарь в трансфигурации. В ответ Снейпу лишь оставалось ехидно ответить, что то же самое можно сказать про большую часть гриффиндорцев. Преподаватель трансфигурации сердито поджала губы, а директор, лукаво улыбнувшись и моргнув глазами из-под очков-половинок, примирительно развел руками, призвав деканов двух традиционно враждующих факультетов не ссориться, и напомнил о предстоящем педсовете.
Мерлин! Еще и педсовет! Неужели ему, Альбусу, было мало совещаний, проведенных вчера и позавчера? Если так пойдет и дальше, то он просто не будет успевать справляться с работой и дополнительными поручениями. А с тем, что из всех преподавателей Хогвартса больше всего работы именно у Северуса Снейпа, мало кто мог поспорить. Скоро будет впору всем выдавать хроновороты, чтобы успевать и уроки вести, и проверять домашние работы тупоголовых студентов, и зелья варить, и на педсоветы к Альбусу ходить! От Кайнер хотя бы на время отделался, и то хорошо. Пусть к Шенбрюнну лезет со своими многочисленными вопросами.
Затем состоялись уроки второго и пятого курса, во время которых студенты сдали летние задания. Мордред и Моргана! Такое впечатление, что зельеварению их учил не он, а Лонгоботтом. Кто в здравом уме будет смешивать глаза упырей и желчь саламандры? И, кто не желающий умереть глупой смертью от собственного варева, будет приливать кровь дракона к порошку болиголова, а не наоборот? Теорию учат лишь единицы, да и те зачастую тупо зазубривают рецепты. Стоит задать вопрос на понимание, и ученик тут же теряется, показывая тем самым всю свою несостоятельность — не может пошевелить мозгами и подумать. Зато потом ходит всем и жалуется на Грозу подземелий, ужасного профессора Снейпа. Особенно этим грешат львы и барсуки. Последние хотя бы не доставляют неприятностей на его уроках. Другое дело — гриффы. Что ни урок, так обязательно ссоры, драки, расплавленные котлы и залитые мерзким варевом полы. И как Альбус не хочет понять, что подобные совместные уроки нисколько не укрепляют межфакультетскую дружбу, а, наоборот, только усиливают межфакультетскую вражду, а сами занятия превращаются в форменный балаган?
По окончании уроков Северус отправился в лазарет проведать своих змеек. Малфой, Крэбб и Гойл уже протрезвели, однако школьная медсестра прописала им постельный режим и отказалась выпускать из лазарета до утра следующего дня. А на полные негодования слова отпрыска благородного семейства Малфоев о том, что не пристало ему валяться в постели весь день, и что вообще он староста, его декан ответил лишь, что юноша должен в точности выполнять указания мадам Помфри, и что его отец не будет рад, если узнает что его единственный сын и наследник рода не забоится о своем здоровье. Последняя фраза заставила Драко замолчать, когда он представил реакцию отца и матери на его поведение. И он знал, что профессор Снейп обязан известить его родителей о случившемся. Единственное, что оставалось парню — это проглотить неприятный, застрявший в горле ком и морально подготовиться к худшему: он уже далеко не маленький капризный одиннадцатилетний мальчик, который может упрашивать классного наставника не сообщать родителям о его плохом поведении.
Что же касалось Бранау, то тот нагло дрых беспробудным сном и, по словам мадам Помфри, по-прежнему был пьян, никакие специальные зелья и заклинания ему не помогали. Все это напомнило Северусу аналогичные симптомы, наблюдавшиеся, по словам Нарциссы, у ее мужа приблизительно в середине июля, когда тот явился в дом к Снейпу по наводке Питтергрю. Но тогда было известно, кто так постарался над Люциусом. Да, знал бы Люциус Малфой, что послужил подопытным для магглорожденнной ведьмы, пожелавшей опробовать только что изобретенное ею заклинание, тут же выпил бы яд, причем самый быстродействующий. А что если и здесь снова поработала мисс Лапина, нет, теперь Кайнер? Это произошло уже после того, как он проводил ее в общежитие, но не заходил в гостиную. Также маловероятно, чтобы она сделала это уже утром перед завтраком, поскольку тогда пришлось бы стирать память сразу большому числу лишних свидетелей, что довольно хлопотно. А поскольку все остальные его змейки вели себя, как обычно, и не проявляли повышенной забывчивости, рассеянности, неуклюжести и замедленной реакции, можно сделать вывод, что обошлось без массового заклинания Забвения. Тогда получается, что они с Бранау встретились ночью в слизеринской гостиной и подрались, Кайнер победила (если с Люциусом справилась, почти не прибегая с магии) и наложила на него свое заклятие. В таком случае будет неудивительно, если на следующее утро Бранау ничего не вспомнит о случившемся, и концы в воду. Хитрая бестия, слизеринка… И на время избавилась от врага, и избежала наказания: раз нет свидетелей, нет доказательств ее причастности к делу, следовательно, она выходит сухой из воды.
Тут профессор вспомнил, что в этот день, за исключением очередного балагана на уроке зельеварения, больше не было ссор между Гриффиндором и Слизерином. И хотя всем было известно, что львы — скорые на подъем и при первой же возможности лезут в драку — дай только повод, подстрекают их обычно змеи. Причем свары обычно начинаются среди семикурсников — с одной стороны, Малфой, задирающий Грейнджер, с другой — Поттер и Уизли, желающие за нее отомстить. Благодаря Кайнер, гриффиндорцам не предоставился повод в очередной раз повздорить со слизеринцами, и они начали разборки между собой — еще одно доказательство непроходимой тупости большинства представителей ало-золотого факультета.
Сказав Поппи, чтобы она сообщила ему, если Бранау вдруг проснется, но что лично он не имеет никаких опасений за его здоровье, за исключением последствий тяжелого опьянения, которые, скорее всего, уже были нейтрализованы лекарственными зельями, Снейп отправился в учительскую, чтобы составить отчеты об успеваемости студентов Слизерина за сегодняшний день. К этой работе он всегда подходил скрупулезно все время, что он работал в Хогвартсе преподавателем. Ему необходимо было знать не только, кто сколько баллов заработал для своего факультета или, наоборот, потерял, но и за что именно, кто больше всех работает на уроках, а кто предпочитает тихо отсиживаться в тени. Одновременно его интересовали характеристики его студентов, данные другими преподавателями. Не то, чтобы он особо к ним прислушивался, но прилагал в виде комментариев к личным делам учеников, чтобы составить наиболее полную картину о каждом из них. Все это время, пока он сидел за столом, разложив перед собой классные журналы, его не покидало предчувствие, что на его голову скоро грядут большие проблемы — это даже не Альбус Дамблдор с Темным Лордом, вместе взятые, и уж подавно не разборки между Гриффиндором и Слизерином, но разногласия внутри его собственного факультета… из-за некоторых семикурсников.
Кстати, о выпускном курсе… История магии — тут и смотреть нет смысла, профессор Биннз все равно не ведет журнал. Трансфигурация. Ее посещают Блейз Забини, Теодор Нотт, Дафна Гринграсс, Драко Малфой (который лежал в Больничном крыле), Карл Шенбрюнн и Анна Кайнер. Тема — Чары восстановления. Так, быстрее всех справились с заданием Нотт, Шенбрюнн и Кайнер — в порядке сдачи готовых ответов, потом Забини. Гринграсс справилась лишь к концу урока. Похвально. Приписка, что Кайнер справилась с заданием на Чары восстановления быстрее, чем с превращением спички в иголку — неудивительно, учитывая ее весьма ограниченные способности в трансфигурации, — при этом успела наколдовать нечто под названием “цеолит ZSM-5”. Северус ухмыльнулся, представив, что старой кошке пришлось слушать целую лекцию по маггловской химии. Но тут же спохватился, разумно предположив, что за подобное поведение декан Гриффиндора могла снять со Слизерина немало баллов. Снейп посмотрел отчет по штрафам: по десять баллов с Шенбрюнна и Кайнер за опоздание на урок. Причина — были у директора. Зельевар выругался про себя, мысленно пообещав содрать на завтрашнем зельеварении побольше баллов с Поттера и Уизли. А уж он-то найдет, к чему придраться у этих двух гриффиндорцев.
Теперь заклинания. Тема — введение в магию иллюзий. Снейп поздравил себя: здесь почти все его студенты весьма хорошо показали себя, а некоторые даже продемонстрировали владение более сложным заклинанием. Весьма похвально. Анна Кайнер — сорок пять баллов? Пятнадцать за ответ на вопрос, десять — за беспалочковое Заклинание левитации, двадцать — за создание множественной иллюзии. Профессор зельеварения мысленно себя поздравил — их занятия ментальной магией принесли свои плоды. Одновременно он был горд и за других своих змеек — все-таки в чистокровных семьях, как правило, немало внимания уделяется обучению детей окклюменции и созданию иллюзий. С другой стороны, Северус начал опасаться, что Кайнер столь неприкрыто демонстрирует некоторые свои способности, иначе ею может активно заинтересоваться директор. Сам Северус отлично помнил, как ему приходилось прятаться по заброшенным кабинетам, чтобы варить запрещенные зелья или экспериментировать с новыми заклинаниями, чтобы его не обнаружил кто-нибудь из преподавателей. И сам факт пребывания Кайнер в Слизерине создает дополнительные проблемы, в частности, подозрение на связи с Темным Лордом или Пожирателями Смерти. Надо будет предупредить Кайнер. И остается надеяться на благоразумие Филеаса, что тот не начнет на педсовете расхваливать новую студентку, какая она умная, замечательная и все такое.
Любопытства ради Снейп заглянул в журнал выпускного курса Гриффиндора. С заданием по трансфигурации быстрее всех справились Грейнджер и Визерхофф, что вполне ожидаемо. Также Грейнджер лучше всех гриффиндорцев справилась с заданием Флитвика и заработала дополнительные баллы за ответ на теоретический вопрос. Позор! На спецкурс к Флитвику записался почти весь седьмой курс Гриффиндора, и лишь одна Грейнджер смогла справиться с элементарным заклинанием. Так… Поттер, — рот Снейпа вытянулся в хищном оскале, — создал иллюзию человека. Снейпу были отлично известны никчемные способности мальчишки в окклюменции, и потому нетрудно было догадаться, что он элементарно не очистил сознание, и потому представил иллюзию первого попавшегося человека, о котором он вспомнил в тот момент. Наверняка это была младшая Уизли — о ней Поттер думает не меньше, чем о Темном Лорде.
Закрыв журналы и убрав их по местам, Снейп взял свою папку под мышку и вышел из учительской, направившись в Большой Зал, т.к. до ужина оставалось уже мало времени. Не то, чтобы ему очень хотелось есть или глазеть на тупоголовых и шумных студентов — он мог спокойно поужинать в тишине своих личных комнат, но был вынужден выполнять приказ Альбуса Дамблдора о поддержании видимого сотрудничества между факультетами. По пути ему встретился Филеас Флитвик, левитировавший тяжелые папки в учительскую — декан Равенкло всегда предпочитал работать у себя в кабинете, — и поздравил с такими способными учениками, особо отметив при этом мисс Кайнер и высказав сожаление, что такая умная студентка оказалась не на его факультете. Снейп, молча кивая, выслушал слова коллеги и, добавив, что он еще недостаточно хорошо познакомился со своими новыми студентами, пошел дальше. Мерлин! Лучше бы Кайнер действительно училась в Равенкло, и плевать на баллы с Астрономической башни!
Когда декан Слизерина достиг Большого зала, то, к своему удивлению обнаружил уставившиеся на него взгляды большинства студентов, медленно провожавших его, пока он шел к столу. Поттер как-то сразу побледнел, будто увидел дементора — правильно, пусть трепещет перед завтрашним уроком зельеварения и попробует не выучить рецепт. Зато брат и сестра Уизли как-то странно побагровели и, наставив на зельевара палочки, громко крикнули:
— Сгинь!
— Finita! — послышалось с другого конца гриффиндорского стола.
Тут же встали слизеринцы и направили свои палочки на гриффиндорцев. В этот момент профессор Снейп понял, иллюзия какого именно человека имелась в виду, и на его скулах заиграли желваки. Если быть Ужасом подземелий он уже привык за многие годы работы в Хогвартсе, то служить фантомным пугалом для безмозглых гриффиндорцев — нет уж, увольте!
— Мистер Поттер, мистер Уизли, мисс Уизли, — прошипел Снейп своим елейным голосом, — пятьдесят баллов с Гриффиндора, с каждого, — добавил он, — за неуважение и попытку нападения на преподавателя.
— Северус! — воскликнула МакГонагалл, когда мужчина сел за стол. — Немедленно верни баллы! Ты ведь их напугал.
— Вы уверены, Минерва? — ехидно заметил зельевар. — Ходят слухи, что когда за вами сегодня по всему кабинету трансфигурации гонялись ваши же первокурсники, вы имели другое мнение на сей счет.
В глазах старой волшебницы тут же вспыхнул гнев, а щеки побагровели от прилившейся крови, стоило ей вспомнить, как неудачно на вышеупомянутом уроке прошла демонстрация такой разновидности трансфигурации, как анимагия, но она лишь, сердито поджав губы, вернулась на свое место, скрестив руки на груди.
- Полноте вам, Северус, Минерва, — примирительно развел руками Дамблдор, — они всего лишь дети, которые все еще хотят веселиться и боятся строгих преподавателей. Будьте терпимее. А ты Северус, зайди ко мне сразу после ужина.
На этих словах Альбус Дамблдор встал из-за стола, окинув зал проницательным взглядом своих голубых глаз — шум, царивший за факультетскими столами тут же стих, студенты перевели свое внимание на директора школы — и вышел через боковую дверь. Через некоторое время следом за ним вышел Северус Снейп, гадая, что же понадобилось от него Альбусу в этот раз.
1) Двухуголка — головной убор, модный в 1792-1810–х годах (эпоха Наполеона). Представляет собой шляпу, у которой переднее и заднее поля сильно задраны кверху и скрывают тулью, образуя по бокам углы.
2) Кокарда — розетка из шелковых или атласных лент, носимая на шляпе (в эпоху Наполеона) или на груди. При использовании определенных цветов служила выражением политических взглядов носящего и надевалась при проведении различных политических мероприятий (митинги, выборы, агитация, политкампания и т.д.)
3) Экзотермическая реакция — химическая реакция, проходящая с выделением тепла.
4) (лат.) Из остатков возрождаю, утраченное возвращаю.
5) Англ. Slithery — скользкий, нечистый — характеризует качества, традиционно приписываемые как змеям, так и представителям факультета Слизерин.
6) (нем.) Чертов директор, чертов легилимент!
7) Триангуланы — химические вещества, используемые в качестве ракетного топлива; по структуре представляют собой трехчленные CH2-циклы (циклопропаны), соединенные вершинами. При сгорании высвобождает много энергии вследствие высокого напряжения С-С связей.
8) Альфа-частицы — ядра атомов гелия, широко используемые в ядерных реакциях, проходящих с увеличение массы элемента.
9) (лат.) Разрушенное. Ментальному образу согласно построенное.
10) Молекулярные сита — неорганические вещества (природные и синтетические цеолиты, различные модификация оксида кремния), способные селективно поглощать молекулы определенного размера за счет наличия в своей структуре каналов и полостей, размер которых соответствует размерам поглощаемых молекул.
Поскольку на данном сайте картинки в текст не вставляются, интересующиеся их структурой могут вбить в гугл "zeolite ZSM-5/beta/Y/etc." и открыть ссылку с графическими изображениями.
11) (лат.) “Помилуй меня, Боже, по великому милосердию твоему…” Первый стих 50-го псалма.
12) (лат) “Се ибо ты истину возлюбил: сокровенное и тайное явил мне…” Шестой стих 50-го псалма.
13) (лат.) Сокровенное и тайное твое мне яви.
14) Система групп симметрии Шенфлиса подходит для определения типа симметрии относительно простых молекул, классифицируя их по различным признакам симметрии (поворотные оси, плоскости и т.д.) по принципу от простого к сложному. В названии группы (в которую может входить несколько молекул с одинаковым типом симметрии) указываются поворотная ось и ее порядок, а также дополнительные элементы симметрии (например, секущие плоскости), если они есть. В указанном в главе примере D6h — группа симметрии бензола: D6 — поворотная ось шестого порядка (при повороте на 60 град. = 1/6 от 360 град. молекула совпадает сама с собой), содержащая диагональные элементы (со сдвигом на ½ от 60 град., т.е. 30 град., но так же совпадающие при повороте молекулы на 60 град.); h — горизонтальная секущая плоскость (молекула бензола — плоская).
15) Лапина имеет в виду тексты XI-XIV вв., язык которых по лексическому набору и фонетике схож с немецким, как унаследованный от германских племен саксов, переселившихся в Британию приблизительно в VI-VII вв., и со шведским вследствие завоевания Англии норманнами (выходцами из Скандинавии, поселившимися на севере Франции) в XI в.
16) “Все, что я знала, я, Ровена Равенкло, передаю потомкам моим…” Стилизация под староанглийский на основе образца текста XIII в.
17) (лат.) Проекция мыслеобраза.
18) Верден (Verdun) — город на востоке Франции (Лотарингия), известный как место подписания договора о разделе империи Карла Великого его внуками в 843 году, а также место одной из самых кровопролитных битв в истории Первой Мировой войны, получившей название “верденская мясорубка” (1916).
19) Азенкур (Azincourt) — город на севере Франции, при котором в 1415 году состоялась одна из самых крупных битв за историю Столетней войны (1337-1453), завершившаяся полным разгромом французских войск англичанами.
20 Имеется в виду смерть в результате возможного нарушения магической клятвы, в данном случае, если Лапина случайно проболтается о словах Визерхоффа. Также не стоит забывать, что студенты, с которыми она в основном общается, родом из чистокровных семей и, сообразно своему воспитанию, допускают за лицами женского пола некоторые слабости.
21) Для группы зельеваров Слизерина я составила такое расписание:
Расписания для шестого-седьмого курсов (подготовка на уровень ТРИТОН) мало зависит от факультета, но, по большей части, от изучаемых предметов, в т.ч. профильного. Соответственно, Фольквардссон, как и Шенбрюнн, собирающийся поступать на факультет зельеварения, занимается по аналогичному расписанию, за исключением того, что ЗОТИ у него по вторникам и четвергам. Это же расписание и у Гермионы, которая изучает зельеварение на продвинутом уровне (гербология — вторник или четверг). У Визерхоффа, который углубленно изучает трансфигурацию, последняя проходит дополнительно по понедельникам вместо зельеварения, а маггловедение — либо тоже в понедельник вместо одного из уроков зельеварения, либо во время одного из окон в показанном выше расписании.
Урок этикета обязателен для студентов Слизерина (в данном случае, 7 курс) и посещается по желанию студентами остальных факультетов. Идет 45 минут.
Уроки, предполагающие узкую специализацию или проводимые в больших аудиториях (лекции: заклинания, история магии), посещаются студентами сразу всех факультетов. Уроки, обязательные для всех и проводимые в небольших аудиториях, делятся по факультетам: ЗОТИ — Гриффиндор/Слизерин, Хаффлпафф/Равенкло; Гербология — Гриффиндор/Хаффлпафф; Слизерин/Равенкло.
О зельеварении в каноне упоминается, что оно проводится в виде совместных уроков Гриффиндор/Слизерин, а также то, что Снейп берет к себе в группу только тех, у кого по его предмету — “Превосходно”. Таким образом, в моем фике количество посещающих зельеварение студентов резко уменьшается: не больше 4 студентов с Гриффиндора (в фике упоминается, что Поттера и Уизли Снейпу навязали) и Хаффлпаффа (те, кто собрался стать колдомедиками), почти весь Слизерин (за исключением Крэбба, Гойла и Буллстоуд); и, вероятно, большая часть равенкловцев, получивших проходной балл и решивших заниматься зельеварением для общего развития или как наукой.
22) (лат.) Проекция образа вещи: уменьшенная и множественная.
19.02.2011 Глава 10. Педсовет
Альбус Дамблдор встал из-за стола, окинув зал проницательным взглядом своих голубых глаз — шум, царивший за факультетскими столами тут же стих, студенты перевели свое внимание на директора школы — и вышел через боковую дверь. Через некоторое время следом за ним вышел Северус Снейп, гадая, что же понадобилось от него Альбусу в этот раз.
Пройдя по одному из коридоров второго этажа, Снейп остановился перед горгульей и, выплюнув ей пароль в виде очередной сладости, прошел к винтовой лестнице. Едва он оказался на площадке перед директорским кабинетом, как услышал знакомое “Войдите!”. Мужчину передернуло: создавалось впечатление, что многоуважаемый директор обладает, как минимум, всевидящим оком, причем куда более сильным, чем волшебный глаз Аластора Грюма.
— Заходи, Северус, присаживайся, — сказал Дамблдор, когда тот открыл дверь его кабинета; он сидел в той же позе, что и накануне утром, когда принимал двух слизеринцев. — Лимонную дольку?
— Нет, спасибо, — сухо ответил Снейп, сев за стол напротив директора.
— А жаль, эти приготовлены по особому рецепту, с добавлением корицы… мм… — Альбус сунул в рот очередную лимонную дольку, посмаковав ее с полминуты, после чего запил коньяком. — Зря ты отказался, Северус.
— Итак, зачем вы меня вызывали, Альбус?
— Неужели ты не догадался, мальчик мой? Речь идет о некоторых твоих студентах…
— Если вы о мистере Малфое, Крэббе и Гойле, то они сейчас в больничном крыле, и им уже назначены наказания…
— Это, конечно, прискорбно, что они так себя повели, но не забывай, Северус, что это всего лишь подростки, которые хотят гулять и веселиться… Не будь букой, мальчик мой, — добавил он, заметив, как зельевар заметно скривился, выслушав из уст директора оправдание студентам, на всю школу опозорившим свой факультет, — если ты этим не увлекался в юности, это не значит, что другие не имеют на это право, — и лукаво подмигнул из-под своих очков-половинок. — Но речь пойдет не о них. Как ты прекрасно знаешь, сегодня утром у меня была твоя студентка. И, если честно, я остался не очень доволен исходом разговора с ней…
— Что вы имеете в виду, Альбус?
— Ты знаешь, Северус, что мисс Кайнер — магглорожденная?
— Естественно, Альбус, — небрежно ответил зельевар, подсовывая директору ложные воспоминания о том, как он просматривает бумаги, — я всегда читаю личные дела новых студентов перед началом учебного года.
— И ты не находишь странным, что она попала на твой факультет?
— Согласен с вами, Альбус, но таково было решение Распределяющей шляпы.
— Видишь ли, мальчик мой, даже шляпа великого Годрика, — Снейпа едва не передернуло при упоминании основателя львиного факультета, — может ошибаться, и мы знаем немало тому примеров, — Дамблдор лукаво подмигнул левым глазом.
— И что вы от меня хотите, Альбус? — лицо Снейпа снова стало бесстрастным.
— Я думаю, а я почти всегда бываю прав, что магглорожденной студентке трудно будет учиться на факультете, где все будут ее презирать за одно лишь происхождение. И потому, для ее же блага, ее следует перевести на другой факультет.
— В таком случае, Альбус, было бы логично предложить ей самой выбрать факультет.
— Для ее же блага, Северус, — в голосе директора появились стальные нотки, — ее необходимо перевести в Гриффиндор. И ты убедишь ее в этом, как и в том, что чистокровные волшебники со Слизерина являются не самой подходящей для нее компанией.
— Насколько я понял, Альбус, она не согласилась с вашими доводами? — Снейп откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе, не выражая своим взглядом ничего, кроме равнодушия.
— Ты угадал, мальчик мой, — ответил Дамблдор, проглотив очередную лимонную дольку, — но в данном случае сказалось влияние того ее друга, мистера Шенбрюнна, кажется. Он ведь чистокровный?
— Да, Альбус. Но я не понимаю, к чему вы клоните.
— Северус, у тебя на факультете сразу три немецких студента, — выражение лица директора вмиг стало серьезным. — Я думаю, ты знаешь, чем это чревато… — старик погладил свою белоснежную бороду.
— Вы намекаете на Геллерта Гриндевальда? — поинтересовался Снейп, сузив глаза. — И причем здесь моя студентка? Или этим летом, пока я был в отпуске, Трелони изрекла очередное пророчество, только про девочку? — зельевару самому казались абсурдными его же собственные предположения относительно мнения Альбуса.
— Гриндевальд учился в Дурмстранге и уже в юные годы немало преуспел в Темных искусствах, — задумчиво произнес Дамблдор, продолжая гладить бороду. — Как и Том в начале своего темного пути, он обладал огромной харизмой и умел нравиться людям. На его совести две маггловских мировых войны. А Том… для всех был тихим и скромным учеником, первым по всем предметам, старостой. Большинство учителей видели лишь эту оболочку, и только я, наблюдая за ним, замечал нарастающее в нем зло. Я оказался прав, и ты не можешь со мной не согласиться, Северус…
Дамблдор встал из-за стола, погладив Фоукса, отчего тот довольно курлыкнул, и подошел к одному из резных готических шкафов со стеклянной дверцей.
— Мальчик мой, может, ты все-таки хочешь лимонную дольку? — директор школы наполнил до краев маленькую серебряную вазочку сладостями, отлевитировав ее на свой рабочий стол.
Скептически-злобный взгляд черных глаз бывшего ученика оказался гораздо красноречивее всяких слов.
— Вина?
— Нет, спасибо, Альбус. Мне хватило моего ужина, — последнее слово Снейп выплюнул, вспомнив, как на него чуть не накинулся весь седьмой курс Гриффиндора.
— А жаль, Северус, прекрасное эльфийское вино!.. — Дамблдор тут же наколдовал небольшой золотой кубок, какими пользовались на средневековых пирах, и поднявшаяся в воздух бутылка сама откупорилась, выпустив из себя ароматный напиток темно-красного цвета.
— На чем мы остановились, Северус? — спросил директор, вернувшись в свое кресло и сделав глоток.
— На Темном Лорде, Альбус.
— Кстати, мальчик мой, как твое здоровье? Поппи сказала…
— Как видите, Альбус, я до сих пор жив, — перебил Снейп с некоторой долей сарказма в голосе, — и могу сам о себе позаботиться.
— Так вот, до того, как Том стал тем, кем он является сейчас, он, как я уже сказал, был тихим и скромным юношей, в котором большинство учителей видело лишь стремящегося к знаниям ученика. И почти никто не догадывался о его темной стороне…
Снейпа так и подмывало спросить, почему всеведущий Дамблдор не устранил проблему под названием “Темный Лорд” еще раньше, если, по его же словам, он рано заметил в тогда еще школьнике Томе Риддле темную сторону? Однако он решил не злить старика, но дослушать его до конца, чтобы решить, как действовать дальше.
— На фоне своих богатых чистокровных сверстников он сильно выделялся как умом, так и обаянием, быстро став лидером среди них. Вполне возможно, этому способствовала его легенда о родстве с Салазаром Слизерином. Я уверен, — Дамблдор снова потеребил белоснежную бороду и сделал очередной глоток, — что большую часть всех своих знаний о Темных искусствах он получил еще здесь, в стенах Хогвартса…
Тут Снейпа посетила мысль, что вместо того, чтобы решать реальные проблемы, Дамблдор просто от них уходит. Не хотим, чтобы появился очередной Темный Лорд — прячем все книги, имеющее хотя бы минимальное отношение к тайным знаниям, куда подальше, поощряем в студентах глупость и безответственность — и не важно, что магический мир стоит на пороге вырождения, а желающие получить доступ к тайным знаниям так или иначе его получат. Северус сам частично повторил в юности путь Тома Риддла — изучал и практиковал Темную магию, изобретал новые заклинания, варил запрещенные зелья, стремясь удовлетворить при этом не только свою жажду знаний, но и получить признание, и он его получил — среди Пожирателей Смерти. Он хотел добиться как уважения сверстников, так и отомстить своему отцу-магглу за “прекрасное счастливое детство”. Видел ли это Дамблдор? Вполне возможно, что видел, но кому это интересно, когда есть всеобщие любимцы Джеймс Поттер и Сириус Блэк? Которых боготворят, на все далеко не самые безобидные проделки которых (направленные, главным образом, на него, Северуса Снейпа) благополучно закрывают глаза.
Воспоминание о школьных врагах (то, что последние были давно мертвы, для Северуса большой роли не играло) едва не вызвало вспышку гнева в глазах зельевара, но он вовремя ее подавил, дабы не вызывать лишние вопросы директора (а то получается, он теперь обвиняет последнего в том, что тот сам своими действиями, а именно фаворитизмом по отношению к Поттеру и Блэку, заставил пойти тогда еще юного зельевара по кривой дорожке), и сам спросил Дамблдора:
— Извините, Альбус, но я так и не понял, какое отношение имеет ваш рассказ о школьных годах Темного Лорда к моей студентке.
У Снейпа, конечно, были свои предположения на этот счет. Например, во время утреннего разговора Дамблдор узрел в Кайнер будущую Темную Леди. Или, что тревожило декана Слизерина намного больше, увидел некоторые воспоминания, которые желательно было бы сохранить в тайне до конца.
— Видишь ли, Северус, — директор вновь стал из-за стола и подошел к насесту с фениксом, — во время сегодняшнего разговора я попытался подсмотреть мысли мисс Кайнер.
— Вы применяли легилименцию на студентах? — Северус встал с места, устремив взгляд своих черных глаз, горящих недобрым огнем, на директора.
— Для ее же блага было бы лучше, если бы я знал о ней как можно больше, — твердо ответил старик, погладив Фоукса, — но, к сожалению, она выставила блок, сквозь который я так и не смог пробиться…
Выражение лица Снейпа по-прежнему оставалась сердитым, но внутри себя он почувствовал облегчение: она справилась.
— Но ведь она — магглорожденная. Откуда у нее навыки в окклюменции?
— Ее обучал один знакомый волшебник, вполне возможно, он решил, что этот навык будет ей необходим, — бесстрастно заметил Снейп.
— Или же это влияние ее чистокровных друзей, — возразил Дамблдор. — Сегодня они мне поведали об антиномиях Канта. Ты знаешь, кто это?
— Нет, Альбус, но думаю, кто-то из иностранцев, раз я ничего о нем не слышал.
— Так вот, сегодня она использовала антиномии этого самого Канта в качестве блока. Ты не находишь это странным, тем более для девушки? Людям, которые преданы Свету, нечего скрывать. Подростки должны влюбляться, радоваться жизни и строить счастливое будущее, а не изучать сочинения неизвестных и, возможно, опасных авторов, — старик вернулся к столу и, сев, осушил бокал. — И этот ее друг, мистер Шенбрюнн… хотя я очень сомневаюсь, чтобы чистокровный слизеринец мог дружить с магглорожденной… он ее испортит. Я думаю, ей уже успели внушить неприязнь к остальным факультетам, в особенности к Гриффиндору. И теперь это надо исправить, объяснить, где Свет, и где Тьма. Было бы намного лучше, если бы она подружилась с мистером Поттером, мистером Уизли и мисс Грейнджер…
— Альбус, я понимаю ваше стремление оградить подрастающее поколение от дурного влияния. Я готов принять дополнительные меры безопасности, если вы так озабочены оной по отношению ко всем сирым и убогим, — возразил Северус, — но, я не собираюсь навязывать никому из своих студентов дружбу с людьми, с которыми они не хотят общаться.
— Для ее же блага. Для блага всех нас, — стальным голосом ответил Дамблдор.
— И в чем же будет заключаться благо, если она подружится с оболтусами Поттером и Уизли?
— Они вполне обычные подростки, Северус, и они не виноваты, что судьба возложила на них столь тяжелое бремя. Не всем же суждено быть учеными и книгочеями, — лукаво улыбнулся старик, закусив лимонной долькой. — А мы, благодаря нашим студентам, сможем получить поддержку у других стран в борьбе с Вольдемортом. Ибо не стоит наивно полагать, что в своем стремлении захватить власть он ограничится одной лишь Британией. Ты ведь со мной согласен, Северус?
Любите же вы, Альбус, впутывать всех в свою политику. И под “вашими” студентами подразумеваете любимых вами гриффиндорцев, не так ли? Или вам мало паршивца Поттера и Ордена Феникса, и вы решили привлечь на свою сторону иностранцев? Впрочем, с последним утверждением директора Снейп не мог не согласиться: с той маниакальной жаждой власти, которая была у Темного Лорда, он вряд ли бы ограничился лишь магической Британией. И, даже не захватив последнюю, наверняка бы, подобно Гриндевальду, раскинул бы свои агентурные сети в других государствах, чтобы упрочить свои позиции и ускорить приход к власти.
— И, Северус, ты же постараешься внушить мисс Кайнер, что будет для нее правильно? — Дамблор наклонился вперед, его голубые глаза властно мерцали из-под очков-половинок.
— Я уже высказал свою позицию по данному вопросу, Альбус, — процедил сквозь зубы Снейп.
Он понимал, что ступает по тонкому льду, идя в разрез с мнением своего наставника, причем делает это ради какой-то девчонки, из-за которой у него лишь одни проблемы, но имел на то свои мотивы, которые, как он считал, оправдывали подобный риск. Во-первых, к моменту поступления в Хогвартс Кайнер была уже далеко не белой и пушистой, как то хотелось бы директору, она далеко не глупа и не наивна, как большинство гриффиндорцев, так что не факт, что со львами ей было бы учиться проще, чем со змеями. К тому же до Северуса уже успели дойти слухи, что в еще поезде она успела поссориться с Уизли, и маловероятно, что у них могли бы сложиться хорошие отношения, даже если бы они учились на одном факультете. Уизли просто бы ее достал, а она бы или хорошенько его прокляла — в способности Кайнер совершить последнее ее декан ничуть не сомневался, — или бы взорвала мужское общежитие Гриффиндора — последняя мысль также доставила Снейпу удовольствие, но он решил придержать ее при себе, рассудив, что окружающие вряд ли бы поняли его.
Во-вторых, профессор зельеварения еще раньше, с учетом имеющейся у него информации, решил для себя выступать втайне от всех на собственной стороне. И здесь Кайнер могла бы стать хорошим союзником. А почему именно она? Она просто ему обязана тем, что он приютил ее у себя в доме, хотя мог бы оставить скитаться по улицам и дальше. Он согласился обучить ее магии, взял на себя все расходы, хотя мог бы вовсе этого не делать, а держать у себя дома на правах домового эльфа. И, наконец, она не противна самому Мастеру зелий, ненавязчива, в большинстве случаев прекрасно понимает, что от нее надо, и даже немного похожа на него характером. А потому ее перевод в Гриффиндор, факультет подконтрольный и целиком преданный Альбусу Дамблдору, и сближение с Золотым Трио осложнил бы планы самому Северусу Снейпу.
Снейп искоса глянул на своего наставника и встретил в ответ колючий взгляд голубых глаз, какой бывал у Дамблдора, когда с ним не соглашались. От дальнейших расспросов его избавил бой висевших над камином часов, пробивших восемь раз, и топот ног на площадке перед директорским кабинетом, что означало окончание ужина и начало педсовета.
В отличие от обычного совещания, проводимого накануне учебного года в полном составе, на этом присутствовали лишь директор и главы факультетов. Каждый из деканов быстро отчитался о том, как прошел первый учебный день — собственно, за исключением четверки пьяных слизеринцев, ввалившихся утром в Большой зал, никаких серьезных происшествий больше не было. За этим последовало обсуждение успеваемости студентов седьмого курса, во время которого профессор Снейп получил возможность промолчать — на его счастье, у семикурсников не было в этот день зельеварения. При этом больше всех директора интересовала успеваемость гриффиндорцев, в частности Поттера, Уизли и Грейнджер, однако отчет профессора МакГонагалл совершенно его не обрадовал: мисс Грейнджер, как всегда, блестяще себя показала по всем предметам, а вот мистер Поттер и мистер Уизли проявили себя весьма посредственно. И, хотя подобные результаты директора не удивили, но слегка огорчили: пусть он действительно считал, что учеба — не самое главное в жизни человека, и что дружба и преданность всегда важнее каких-то там оценок, однако это было бы справедливо лишь в том случае, если бы Гарри Поттер был бы самым обычным учеником, пусть и самым любимым среди учителей. Но Гарри Поттер — национальный герой, надежда всея магической Британии, будущий аврор, пример для подражания многим, поэтому для его же блага будет лучше подтянуть свою успеваемость.
Поразмыслив над этим, Альбус Дамблдор настоятельно порекомендовал своим подчиненным озаботиться успеваемостью мистера Поттера, дабы тот вышел в битву с Вольдемортом с достаточным багажом знаний за спиной, и что ему, как будущему аврору, необходимо набрать на ТРИТОНах как минимум “выше ожидаемого” в среднем. Также он попросил декана Гриффиндора передать мисс Грейнджер, чтобы та дополнительно позанималась с мистером Поттером трансфигурацией и зельеварением.
Все это время Северус Снейп сидел в углу с угрюмым выражением лица, мысленно костеря Поттера и компанию, абсолютно не веря в то, что в тупой, лохматой, очкастой голове сына Джеймса Поттера может отложиться что-нибудь еще, кроме квиддича. И как, интересно, он должен пытаться повысить его успеваемость, если паршивец Поттер не может приготовить даже самое элементарное зелье? Разве только что за него все самому готовить? Северус закатил глаза, представив себе сию ужасную картину, в ответ на что получил одобрительный кивок со стороны директора Хогвартса. Соплохвост тебя задери, Поттер, ты всем создаешь проблемы лишь одним своим существованием!
Каминные часы пробили еще раз, и в дверь снова постучали.
— Войдите! — громко сказал Дамблдор.
Дверь кабинета открылась, и в комнату вошел светловолосый волшебник средних лет в длинной темно-коричневой мантии с широким атласным воротником.
— Здравствуйте, господин Дамблдор, — сказал вошедший, — господа деканы, — кивнул сидевшим вокруг директорского стола главам факультетов. — Извините, пожалуйста, за опоздание. Я не знал, что изменилось время.
— Нет-нет, мистер Геннинген, — поспешил утешить гостя Дамблдор, широко улыбнувшись в ответ, — вы как раз вовремя. Мы как раз подошли к обсуждению успеваемости иностранных студентов.
Геннинген слегка поморщился, заглянул в свою записную книжку /1/, где значилось присутствие его на педсовете в Хогвартсе ровно в 8.30 вечера — именно это время и показывали каминные часы, — снова поморщился, в противоположность радушной улыбке Дамблдора, после чего сел в указанное ему кресло. В последнее время, точнее, последний день, Геннинген стал замечать, что с ним происходит что-то странное, ведь он раньше не был таким забывчивым и рассеянным, и потому при любых обстоятельствах, не вписывавшихся в предполагаемый распорядок дня (благо, во вторник таковых почти не было), сверялся со своим ежедневником — мало ли что могло случиться, о чем он не знал, но должен был знать. Однако книжка не врала, часы тоже, тогда почему все пришли намного раньше него — ведь он ни с кем ни встретился по дороге к директорскому кабинету?
— То есть совещание уже давно идет, и меня пригласили лишь на определенную его часть? — куратор недоверчиво оглядел всех присутствовавших, задержав взгляд на фениксе, которому вздумалось почистить перья.
— Мы обсуждали внутришкольные дела, которые вряд ли вам будут интересны, мистер Геннинген, — директор весьма эффектно изобразил улыбку Чеширского кота.
Если бы чиновник немецкого Министерства магии знал, что незадолго до его прихода предметом обсуждения являлся некий Гарри Поттер, о котором в Германии если и слышали, то не придавали этому особого значения — своих проблем хватало, то он, пожалуй, согласился бы с Дамблдором. Но, поскольку предыдущие пункты повестки дня были покрыты для него мраком, это, напротив, вызвало желание как можно быстрее докопаться до истины.
— Профессор Дамблдор, наши студенты учатся в вашей школе, — твердо сказал Геннинген, встав с кресла и поставив руки на директорский стол, — и потому вы отвечаете за их безопасность и качество обучения все время, что они находятся в Хогвартсе. Как куратор от Отдела образования, я обязан проследить, чтобы вышеупомянутые пункты были обеспечены на должном уровне. В связи с чем мне необходимо быть в курсе всех тем, затрагиваемых на совещаниях учителей, ровно как и присутствовать при их обсуждении.
Закончив свою тираду, мужчина вернулся на место. Дамблдор, МакГонагалл и Спраут проследили за ним выпученными от удивления глазами: еще никто не смел столь открыто перечить директору Хогвартса. Фадж и Скримжер не считаются.
— Дабы удовлетворить ваше любопытство, мистер Геннинген, — бархатным голосом ответил Снейп, выйдя из тени, — посмею сообщить вам, что мы всего лишь обсуждали успеваемость некоторых студентов, которые вовсе не стоят того, чтобы заострять на них внимание.
Поджав губы, отчего они превратились в тонкую линию, а лицо в целом приняло такое выражение, будто его обладатель съел целый лимон, декан Слизерина сел обратно в кресло, сопровождаемый недовольным взглядом декана Гриффиндора.
— Мистер Геннинген, — подал голос Флитвик, едва заметный в казавшемся огромным по сравнению с ним кресле, — мистер Фольквардссон входит в число курируемых вами студентов?
— Нет, не входит. И я подозреваю, что он из Швеции.
— Верно, — ответил Флитвик, — перевелся из Дурмстранга.
— Святая Медана! — воскликнула Макгонагалл, прикрыв рот рукой. — В Дурмстранге изучают Темные искусства. Его также необходимо контролировать!
— Поскольку ни из его предыдущей школы, ни из тамошнего Министерства магии не прислали человека, который отвечал бы за его действия и безопасность, а также поскольку он учится на моем факультете, то курировать его буду я сам, — сказал декан Равенкло.
— Отлично, Филеас, с мистером Фольквардссоном все решено, — продолжая улыбаться, прокомментировал Дамблдор. — Мистер Геннинген?
— Спасибо, господин Дамблдор. В этом году, в рамках эксперимента по международному сотрудничеству в сфере образования четверо наших студентов будут обучаться в британской Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс с последующей сдачей квалификационных экзаменов на уровень ТРИТОН. Наша система образования предусматривает еще в раннем возрасте выявление у детей наличия или отсутствия каких-либо способностей, что я попрошу вас учитывать при обучении наших студентов в Хогвартсе.
— А остальные студенты? — поинтересовалась профессор МакГонагалл.
— Наши студенты обучаются в специальных, как правило, небольших школах, по программе, предусматривающей одновременное изучение как магических, так и маггловских дисциплин. Квалификационные экзамены сдают при Министерстве магии. А теперь давайте вернемся к студентам, обучающимся непосредственно здесь, в Хогвартсе, — Геннинген положил на директорский стол пять папок с личными делами. — Деканам факультетов, на которых обучаются наши студенты, я настоятельно рекомендую внимательно изучить и скопировать в классные журналы содержимое этих папок.
Снейп, МакГонагалл и Спраут призвали к себе папки с личными делами своих студентов и принялись их бегло просматривать.
— Поскольку здесь уже был затронут вопрос об успеваемости, мне хотелось бы знать, как адаптируются наши студенты к новым для них условиям и каковы их первые успехи или неудачи, ровно как и предметы, которые они выбрали для изучения и последующей сдачи экзаменов. Начнем с факультета Гриффиндор. Пожалуйста, профессор МакГонагалл…
Далее последовал отчет каждого из деканов о “своих” студентах. Доклад Минервы МакГонагалл был сух и официален, как и ее лекции по трансфигурации. Помона Спраут, напротив, рассказывала чересчур эмоционально, словно разыгрывала монолог на вступительном экзамене в театральное училище. Но больше всех пришлось отдуваться Снейпу: во-первых, на его факультете оказалось сразу три иностранных студента; во-вторых, ему пришлось под злорадствующий взгляд Минервы признать, что один из них еще с утра опозорил свой факультет. Затем Филеас Флитвик, как обычно, живо и красочно отчитался о своем студенте. Сам Геннинген сидел при этом в кресле и делал пометки зачарованным самопишущим пером в своем блокноте, периодически морщась и почесывая переносицу. Что-то в реакции хогвартских учителей показалось ему странным, но он не мог определить точно, что именно. Все доклады, несмотря на разный стиль изложения, строились приблизительно одинаково: вычитка из личного дела ученика его персональных данных и краткой характеристики; отчет о том, как тот проявил себя на уроках + личные замечания учителя. Когда он вновь прокрутил услышанное в голове, то выделил следующее: во-первых, все учителя и директор как-то настороженно выслушивали характеристики учеников, попавших к Северусу Снейпу, словно ожидая из-за них самых больших неприятностей (Геннинген был не в курсе школьных перипетий и не читал “Историю Хогвартса”, в связи с чем не догадывался о “любезных” отношениях Слизерина с остальными факультетами); во-вторых, немецкого чиновника удивило то, что все присутствующие как-то спокойно восприняли информацию о Генрихе Бранау — чистокровном студенте с резкими, право-радикальными политическими взглядами (который уже успел доставить немецкому Министерству магии немало проблем, и которого спасали богатые влиятельные родственники и крупные суммы уплачиваемых ими залогов), но при этом, в частности, директор заинтересовался магглорожденной Анной Кайнер, в которой не было ничего необычного, кроме поздно выявившихся магических способностей, а по программе своего курса, судя по отчету ее декана, она успевала более-менее сносно. В принципе, в личном деле последней он и сам видел белые пятна, но не придавал им большого значения, будучи уверенным, что с данной студенткой все в порядке (откуда такая уверенность, он был без понятия, но воспринимал ее как некую данность), и ее данные не требуют срочной проверки. А про Генриха Бранау им следует еще раз напомнить, чтобы за ним внимательно следили, иначе, с его выходками, не избежать международного скандала.
- Уважаемые коллеги… кхм… — вновь заговорил Геннинген, — советую обратить ваше внимание на студента Генриха Бранау. Вы внимательно прослушали его характеристику и должны были заметить, что некоторые его поступки вовсе нельзя назвать обыкновенной детской шалостью, но явной политической провокацией. Я не имею в виду, профессор Снейп, его сегодняшний поступок, который, однако, также характеризует его не с лучшей стороны. К сожалению, нашему министерству не удалось отстранить Бранау от участия в эксперименте, в связи с чем убедительно прошу вас постоянно контролировать его действия и не разрешать ему ходить по школе в отсутствие рядом учителей или старост. Также я буду приезжать в Хогвартс в конце каждого месяца, чтобы контролировать процесс обучения наших студентов, о чем буду предупреждать заранее. Соответственно, к моменту каждого моего приезда в Хогвартс деканом каждого факультета должен быть составлен подробный отчет как об успеваемости по всем предметам, так и поощрениях и взысканиях обучающихся у него студентах. Надеюсь, мы друг друга поняли, и нас ждет плодотворное сотрудничество в сфере образования.
Большинство присутствующих лишь с умным видом кивнули, и только лишь выражение лица Северуса Снейпа стало еще более мрачным. В теории Геннинген, конечно, прав, но вот на практике его пожелания трудно осуществимы. Ибо молодой амбициозный Пожиратель Смерти, шпион Вольдеморта в Хогвартсе, слишком быстро вошедший в Ближний круг, вряд ли остановится перед убийством, пытками и прочими видами членовредительства — для этого вовсе не обязательно использовать Непростительные, когда есть немало сильных темномагических проклятий, щиты против которых знает далеко не каждый выпускник Хогвартса. Что ж, Альбус, вы хотели получить Гриндевальда в Хогвартсе — вы его уже получили.
— Мистер Геннинген, спасибо за предоставленную информацию, — ответил Дамблдор, все так же радушно улыбаясь, как и при встрече, — мы постараемся выполнить все ваши рекомендации. На этом наш сегодняшний педсовет считаю оконченным. Северус, — властно обратился директор к декану Слизерина, — останься.
Спраут и Флитвик встали со своих кресел (декан Равенкло, скорее, спрыгнул) и вышли за дверь. Следом за ними покинул кабинет Геннинген, бросив косой, недовольный взгляд на директора и деканов двух враждующих факультетов. Он понимал, что он тут лишний, но чувствовал себя при этом, словно нежданный гость, которого вежливо выставляют за дверь.
С минуту, пока не стих топот шагов за дверью и скрежет спускающейся вниз винтовой лестницы, в директорском кабинете висело неловкое молчание. Северус Снейп и Минерва МакГонагалл буравили друг друга сердитыми взглядами. Альбус Дамблдор сидел у себя за столом, сложив руки замком, и дожевывал очередную лимонную дольку — с этой своей милой привычкой ему пришлось расстаться на время совещания.
— Альбус, это же вмешательство в дела Хогвартса! — возмутилась Минерва на правах заместителя директора. — Нас опять будут контролировать, как два года назад, когда в Хогвартсе была Амбридж!
— Не беспокойтесь, Минерва, никто не тронет вашего драгоценного Поттера и его друзей, — небрежно сказал Северус. — Геннингена интересуют только их студенты. Поэтому за внутренними делами Хогвартса он будет следить лишь в той мере, в которой это будет касаться немецких студентов.
— Северус, в словах Минервы есть доля правды, — вставил свое слово Дамблдор. — Иностранные студенты оказались сразу на всех факультетах. Они привыкли к другим стандартам обучения, и потому будут весьма критично относиться к тому, что увидят в Хогвартсе. С другой стороны, Минерва, не стоит преувеличивать опасность контроля со стороны немцев — подобное мы уже проходили во время Турнира Трех Волшебников. Однако мы должны показать себя на высоте, чтобы по праву считаться лучшей магической школой не только Британии, но и всей Европы…
Слушая речь директора, Снейп постоянно хмурился, выражение лица его становилось все более мрачным. Ни для кого не было секретом, что Дамблдор является не только самым сильным волшебником столетия, но и хитрым политиком (недаром же Верховным чародеем Визенгамота являлся), но последнему факту лишь немногие придавали сколько-нибудь весомое значение. Для большинства же обывателей директор Хогвартса олицетворял собой Светлую сторону, Справедливость, и потому за его решениями не привыкли угадывать собственную выгоду, ведь Альбус Дамблдор старается для всеобщего блага. А уж каким бременем ляжет это самое благо на плечи некоторых — уже другой вопрос, не для праздных ушей. И сейчас декан Слизерина, знавший Дамблдора уже много лет, ожидал от последнего именно такой ход.
— Я не удивлюсь, если иностранные студенты быстро познакомятся и подружатся с Гарри Поттером, — продолжил Альбус, Минерва при этом умильно сложила руки на груди, а Северус скривился, словно проглотил настойку Костероста. — Все-таки мистер Поттер — известная в магической Британии личность, Герой и Надежда, несмотря на его юный возраст. Таким образом, он является своего рода лицом Хогвартса в предстоящем эксперименте. К сожалению, как мы уже говорили на сегодняшнем собрании, его оценки — не самые лучшие на курсе и даже кажутся удручающими по сравнению с теми, кто, казалось, едва начал постигать азы магии. Кстати, Северус, ты знал, что мисс Кайнер — латент? — спросил старик, лукаво прищурив глаз.
Естественно, Северус, знал, иначе вышеупомянутая мисс Кайнер не училась бы сейчас в Хогвартсе, а у него самого было бы гораздо меньше проблем, но, поскольку он уже не доверял Альбусу, как раньше, то пошел на риск:
— Альбус, все данные о своих студентах я узнаю либо из заявлений о приеме в Хогвартс, либо при встрече с родителями, — бесстрастно ответил Снейп, выставив максимальный внутренний окклюментивный щит и вытаскивая на поверхность ложное воспоминание о том, как он копирует к себе в журнал данные из подписанного директором заявления. — В заявлении она указала лишь, что раньше находилась на домашнем обучении, а о ее латентности я, как и вы, услышал сегодня от мистера Геннингена.
— Благодарю, Северус, — ответил директор, никак не прокомментировав увиденные в голове Снейпа картинки, — итак, как я уже заметил, мистер Поттер, вследствие возложенной на него миссии, является лицом Хогвартса, и потому должен иметь блестящую репутацию. Во всех отношениях, — голос Дамблдора приобрел стальные нотки, — и вы, Минерва, и ты, Северус, должны позаботиться об этом.
Дамблдор договорил, поочередно указывая на деканов обоих факультетов, и ледяной блеск его голубых глаз обдавал холодом каждого из присутствующих. Ему, в отличие от Вольдеморта, применявшего к своим слугам Непростительные, чтобы те лучше старались, достаточно было лишь одного взгляда, чтобы заставить людей сделать так, как хочет именно он, и в этом заключалась одна из частиц его могущества.
— Альбус, мы все хотели бы, чтобы мистер Поттер начал лучше учиться и стал более ответственно подходить к дисциплине, — взмолилась МакГонагалл, — но, пожалуйста, не вмешивайте его в политику. Мальчик итак много перенес, и даже без этого образовательного эксперимента на его плечах лежит огромная ноша.
— Да, Альбус, Минерва права, — сухо добавил Снейп, — Поттер и без того слишком известен, чтобы выводить его на международную политическую арену. А с его твердолобостью, безответственным отношением к учебе и патологической, унаследованной от его отца склонностью нарушать правила и влипать во все возможные и невозможные неприятности…
— Северус! Прекрати немедленно! — строго сказала МакГонагалл, заступаясь за своего студента.
— Северус, Гарри — не его отец! — строго сказал Дамблдор, сверкнув глазами.
— Я лишь хотел сказать, — отдуваясь, ответил Снейп, — что если вам так важно представить некое лицо школы, идеального во всех отношениях ученика и при этом гриффиндорца, то предложите лучше Грейнджер. Я уверен, она с радостью примет столь лестное для нее предложение. И справится с заданием куда лучше Поттера.
— Я подумаю над твоей идеей, Северус. А теперь иди. Ты, Минерва, тоже иди.
Когда за вышедшими волшебниками захлопнулась дверь, Дамблдор погладил феникса, мирно задремавшего на насесте еще во время педсовета, устало сел за стол, отправив в рот очередную лимонную дольку, и задумался, в чем ему активно помогали легкий полумрак, царивший в комнате (время-то было позднее), и ровные огни свечей, ее освещавших. А задуматься было над чем. Прежде всего, над тем, что его план дал сбой, причем весьма ощутимый. Пожиратели Смерти во главе с Вольдемортом устроили временную передышку, предпочитая ограничиваться пока точечными атаками и единичными жертвами. Но Альбус Дамблдор не был бы умнейшим человеком и хитрым политиком, если бы не понимал, что это всего лишь затишье перед бурей и бурей такой, что даже семидесятые /2/ по сравнению с ней покажутся цветочками. И потому надеялся использовать это самое затишье с пользой: с помощью Гарри, Рона и Гермионы собрать и уничтожить хоркруксы, чтобы Том Риддл вновь стал смертным. Он знал, что рано или поздно должна состояться финальная битва, и произойдет она именно в Хогвартсе, главном оплоте древней магии туманного Альбиона и важнейшем политическом центре магической Британии. К этому моменту Гарри должен быть полностью готов к битве с Томом, а Том — полностью обезврежен. С одной стороны, он был зол на Северуса, что тот отказался исполнить его приказ — Дамблдор знал, что в случае его смерти ребята стали бы активно искать хоркруксы, и момент Х, а именно дуэль между Гарри и Томом произошла бы уже в ближайшем будущем. С другой стороны, Альбус понимал, что его смерть сразу же приведет к наступлению волны очередного террора, а Гарри, Рон и Гермиона получили еще недостаточно информации, чтобы отправиться в самостоятельно плавание в поисках хоркруксов.
Но и здесь в планы великого Альбуса вмешались: министр магии Руфус Скримжер настоял, чтобы Хогвартс участвовал в международном образовательном эксперименте и согласился принять несколько иностранных студентов-старшекурсников. Участие в данном эксперименте значительно подняло бы престиж британского магического образования на международной арене и Хогвартса, в частности. Но тут вмешался Геннинген со своими проверками, и теперь Хогвартсу придется всеми силами стараться не упасть в грязь лицом, во всяком случае, доказать, что британская система обучения ничуть не хуже немецкой. И здесь ему непременно захотелось, чтобы самым ярким, самым успешным факультетом оказался именно Гриффиндор, его родной факультет. И, естественно, во главе его Золотое Трио — Гарри, Рон и Гермиона. Но Гарри из них определенно самый важный объект. Относительно мисс Грейнджер Северус, может быть, и прав, но тогда она окончательно уйдет с головой в учебу, и Золотое Трио лишится своего мозгового центра. Как это ни прискорбно, но ни мистер Поттер, ни мистер Уизли, несмотря на весьма одаренных родителей и прочих родственников, не отличались большим прилежанием в учебе, умом и сообразительностью, зато проявляли истинно гриффиндорские качества — храбрость, любопытство и страсть к приключениям. А Гермиона их как бы дополняла, уравновешивала их бесшабашность своим интеллектом. Именно все вместе они представляют реальную силу, которая может противостоять Вольдеморту.
Но теперь задача усложняется: хоть они и дети, но уже успели проявить себя, заявить о себе на всю магическую Британию, и теперь именно им придется выступать за весь Хогвартс на мировой арене. Одновременно им придется искать хоркруксы, но этот вопрос он уже уладил, и даже если Гриффиндор не наберет наибольшее число баллов в конце года, всегда можно будет накинуть сотню-другую очков за участие в каком-нибудь маленьком приключении. И если Северус постарается и выполнит его просьбу, то проблема с баллами решится сама собой, ведь в таком случае Гриффиндор получит еще одну мисс Грейнджер. Решив на сей раз разбираться с проблемами по мере их поступления, Дамблдор устало вздохнул, погладил нахохлившегося Фоукса, отчего тот, не просыпаясь, довольно курлыкнул, и удалился в свои апартаменты.
Северус стремительными шагами шел по коридору, направляясь в родные подземелья. Хотя отметка настроения слизеринского декана почти всегда была “ниже нуля”, в этот раз ее уровень упал еще ниже. Во-первых, из-за очередного педсовета он не мог приступить к своим исследованиям, с ужасом для себя осознавая, что, если так будет продолжаться и дальше, то в его распоряжении будут только выходные и то не всегда. Во-вторых, ему очень не нравилось повышенное внимание директора к одной своей студентке. Было понятно, что Дамблдор хочет перетянуть ее на свою сторону — надо же как-то уравновесить число тупиц в Гриффиндоре, заполучить очередную Грейнджер, которая зарабатывала бы для львиного факультета очки и помогала Поттеру и Уизли устраивать их идиотские выходки и осуществлять грандиозные планы по уничтожению Темного Лорда. Не под ту копаете, Альбус. Она уже не в том возрасте, чтобы покупаться на дешевые поощрения и участвовать в глупых выходках подростков. И потом, Альбус, вы ровно ничего не сделали для того, чтобы она стала тем, кем является сейчас. Последняя мысль слегка приподняла Снейпу настроение, и он, довольно ухмыльнувшись, направился в общежития Слизерина.
В гостиной змеиного факультета в это время царило обычно несвойственное ей оживление. Студенты и младших, и старших курсов стояли вокруг одного из диванов, на котором сидела Кайнер и читала лекцию по маггловской химии с демонстрацией наглядных пособий в виде трехмерных иллюзий. Снейп застыл в недоумении: либо его факультет начал морально разлагаться, раз интересуется маггловской наукой, либо Кайнер добилась успехов в попытке доказать, что магглы — вовсе не такие тупые, как с детства внушают волшебникам. Ага, кажется у нас продолжение урока трансфигурации…
— … Как мы видим, внутри полости цеолита ZSM-5, диаметр которой составляет всего 5.5 ангстрем, реакция кетализации /3/ ксилозы /4/ невозможна по стерическим /5/ причинам…
— Истерическим? — передразнил Забини, лукаво подмигнув девушке, скорее для того, чтобы обратить на себя внимание, за что получил предостерегающий взгляд от Шенбрюнна.
Мулат и на четверть итальянец Блейз Забини слыл в Хогвартсе известным красавцем и Казановой, успевшим разбить уже не одно девичье сердце. Легкий и не очень флирт, пара комплиментов, и девчонка уже тает — становится неинтересно, скучно. Где-то в толпе скрылась, поджав губы и состроив каменную мину на лице, изображая оскобленную невинность, Дафна Гринграсс со своей сестрой Асторией. Где-то в башне Равенкло сплетничает с соседками по комнате Лиза Турпин, которая, подобно сестрам Гринграсс, обходит его стороной, а при встрече делает вид, что они незнакомы. А Ханна Эббот с Хаффлпаффа наверняка лежит у себя в постели и ревет в подушку, когда, не получив от него за лето ни одного письма, поняла, наконец, что не нужна ему. Хаффлпаффки… они вообще какие-то скучные, слезливые, преданные, как собаки. То ли дело, гордые, знающие себе цену слизеринки… Дафна, которой он улыбнулся одной из самых своих обворожительных улыбок, окатила его ледяным презрительным взглядом, перешла в противоположный конец комнаты и, сев в кресло, сделала вид, что читает. Зато Эшли просто засветилась от восторга. Она, конечно, не так красива и утонченна, как Гринграсс, но тоже пойдет. А вот Кайнер, новая студентка и вовсе не обратила на него внимание.
— Стерическим, — поправила она, не отрываясь от иллюзии, наглядно демонстрировавшей, как молекула ксилозы и две молекулы ацетона не могут поместиться в узкой поре цеолита ZSM-5. — Если же мы возьмем цеолит Y с диаметром пор 14.5 ангстрем, то увидим, что в этом случае реакция проходит достаточно легко, — и продемонстрировала новую иллюзию.
— А откуда это все известно? — поинтересовалась Астория Гринграсс.
— Ученые изобрели множество определения структуры веществ на атомно-молекулярном уровне, — с умным видом ответила Лапина, — ядерно-магнитный резонанс, УФ, видимая и ИК спектроскопия, масс-спектрометрия, рентгеновский анализ…
Окружавшие ее слизеринцы слушали, недоуменно распахнув глаза и вытянув лица, гадая, что за непонятные слова она говорит, и как все это можно сделать с помощью волшебства.
— А для чего все это нужно? — спросил четверокурсник Малькольм Бэддок.
— Чтобы глубоко исследовать и научиться предсказывать свойства веществ на основе их строения.
— И проводить целенаправленный синтез? — закончил Карл.
Лапина лишь кивнула в ответ.
— И это все придумали магглы? — с явным пренебрежением в голосе спросила Паркинсон, сморщив нос, отчего еще больше стала похожа на мопса. — Кайнер, не позорь наш факультет рассказами об умных магглах. Они же тупы, как овцы!
— Мисс Паркинсон, придержите язык за зубами, вы здесь не одна, — бархатным голосом сказал вышедший из тени Снейп, наблюдавший до этого за дискуссией. — А вы, мисс Кайнер, извольте следовать за мной.
Анна поднялась с дивана. Следом встал Карл.
— Вы, мистер Шенбрюнн, тоже.
Профессор проводил обоих студентов к себе в кабинет, для чего им пришлось преодолеть несколько темных коридоров и небольших лестничных пролетов. Комната, в которой они оказались, была достаточно просторной, объединяя в себе гостиную, рабочий кабинет и личную библиотеку. Камин, в котором весело потрескивали поленья, создавал ощущение тепла и уюта. Напротив него стоял кофейный столик, окруженный диваном и парой кресел, покрытых мягкой, чуть ворсистой обивкой темно-изумрудного цвета с орнаментальным серебряным шитьем — в лучших традициях Слизерина. Небольшие стрельчатые окна с частым переплетом открывали вид на Черное озеро, над которым поднимался туман, Запретный лес и окружавшие долину горы. Стены были украшены старинными гобеленами и пейзажами в потускневших от времени позолоченных рамах. Красиво и ненавязчиво. Явно не укладывалось в представления о том, что, каков дом, таков и хозяин. Это была гостиная человека в меру вежливого и гостеприимного, ценителя искусства… и знаний: вдоль всей стены напротив входа тянулись высокие стеллажи, снизу доверху уставленные толстыми книгами, посвященными в основном зельеварению, темной и ментальной магии. Около одного из окон стоял рабочий стол из черного дерева, выполненный в неоготическом стиле. Еще три двери вели в неизвестных направлениях, одно из которых, по мнению Лапиной указывало на лабораторию или кабинет зельеварения, ибо Мастер зельеварения должен иметь быстрый доступ к рабочему помещению, реактивам и оборудованию, с которым еще предстояло познакомиться на завтрашнем уроке.
Декан Слизерина молча предложил обоим молодым людям сесть, после чего вызвал школьного эльфа, заказав тому два кофе и чай. Шенбрюнну сие знание декана о вкусовых пристрастиях своих студентов, тем более, новых, показалось несколько странным, но он предпочел сделать вид, что ничего не заметил, и молча взял с принесенного эльфом подноса чашку с крепким ароматным кофе внутри.
— Хочу отметить, что этот разговор касается, прежде всего, мисс Кайнер, — начал зельевар. — Однако вам, мистер Шенбрюнн, желательно быть в курсе его в силу данного вам вчера поручения.
— Да, сэр.
— Мисс Кайнер, вы знаете, зачем я вас позвал? — спросил Снейп.
Аналогичным образом начинался разговор с Геннингеном днем ранее.
— Я думаю, это связано с сегодняшним разговором с директором, ибо снятие десяти очков за опоздание на урок вряд ли является достаточным поводом для приватной беседы, — ответила девушка, сделав небольшой глоток.
— Вы мыслите в верном направлении, мисс Кайнер. Директор Дамблдор настоятельно попросил меня посодействовать вашему переводу в Гриффиндор и вашей дружбе с мистером Поттером, мистером Уизли и мисс Грейнджер.
Если бы не саркастический тон профессора, к которому Лапина уже привыкла за прошедшие месяцы, она наверняка облилась бы чаем от столь неприятного известия: все-таки директор Хогвартса обладает огромными полномочиями и вполне может заставить одного из декана сделать что-нибудь во вред своему факультету. Она почувствовала, скорее, на ментальном уровне, как напрягся сидевший рядом Карл. Нет, лицо его оставалось бесстрастным — сказывалась выдержка истинного аристократа, но холодный, направленный на декана взгляд синих глаз не предвещал ничего хорошего. Да, герр Шенбрюнн, вы еще плохо знаете нашего декана.
— Однако, поскольку вы уже студентка совершеннолетняя как в маггловском, так и в магическом мирах, и вправе самостоятельно отвечать за свои поступки, я не смею навязывать вам необходимость перехода на Гриффиндор и уж тем более дружбу с Поттером и Уизли.
— Спасибо, профессор, — даже в неровном, колышущемся свете камина было видно, что студентка искренне благодарна ему.
— Однако, мисс Кайнер, вас, мистер Шенбрюнн, это тоже касается, я попрошу соблюдать осторожность. Да, я требую от вас отличной и только отличной учебы, — строго сказал зельевар, — но без демонстрации дополнительных способностей, о которых мне поведал сегодня профессор Флитвик.
— Не могли бы вы пояснить, профессор, с чем связаны подобные меры? — поинтересовался Шенбрюнн.
— Вы, наверное, уже слышали, мистер Шенбрюнн, что магическая Британия стоит на пороге войны, — парень кивнул в ответ. — Директор Хогвартса Альбус Дамбдор возглавляет в ней одну из сторон, и он крайне заинтересован в том, чтобы привлечь на свою сторону талантливых молодых людей, в том числе и из-за границы. И я надеюсь, вы оба в достаточной мере осознаете необходимость держаться подальше от политических интриг сильных мира сего, — задумчиво ответил Снейп, отпив кофе.
— Спасибо, профессор, — сказал Карл.
— Мистер Шенбрюнн, насколько я понял, вы присутствовали сегодня утром при разговоре мисс Кайнер с директором.
— Да, сэр, и в связи с этим я хотел бы поинтересоваться, позволительно ли в Хогвартсе директору или учителям применять к студентам легилименцию?
— Нет, мистер Шенбрюнн, но такой человек, как Альбус Дамблдор, обладает слишком высоким авторитетом не только в Британии, но и в Европе, и потому вряд ли кто-то станет устраивать разбирательство из-за пары студентов, — Северус Снейп говорил тихим и спокойным голосом — так всегда бывало, когда он просто констатировал факт. — Вам просто никто не поверит, мистер Шенбрюнн. Вы теперь студент Слизерина и обязаны разбираться в политике. Вы пришли не на факультет к великому Мастеру зелий, как вы можете полагать, — свою ученую степень мужчина упомянул с долей сарказма, — но на факультет, с которого, по словам некоторых, выпустилось больше всего темных магов за всю историю Хогвартса. Факультет, которому вы должны соответствовать своими знаниями и способностями. Факультет, на котором вы должны научиться не идти против всех, оставаясь при собственном мнении. И факультет, который имеет не самую хорошую репутацию в глазах всей школы и директора, в частности.
— Благодарю вас, господин декан, что посвятили нас в некоторые тонкости внутришкольной политики, — ответил Карл. — Я изначально рассчитывал, что могу попасть сюда, и потому предполагал, с чем мне придется столкнуться, в связи с чем обязательно приму к сведению ваши слова.
— Мистер Шенбрюнн, — как ни в чем не бывало, продолжил декан, — я ценю ваше равенкловское стремление к знаниям и разгадыванию загадок, но, как и мисс Кайнер, советую вести себя осторожнее. Особенно это касается разговоров с директором. Желательно, чтобы никто их учеников и учителей, кроме меня не знал о том, что вы легилимент.
Карл почувствовал, как дрогнула рука, которой он держал чашку с недопитым кофе, который он тут счел нужным поставить на стол — от греха подальше. О том, что он легилимент, помимо его семьи, знают лишь единицы, те, кому он сам рассказал, и кто, как он считал, вряд ли будут болтать об этом. Эта его способность в ментальной магии не была прописана нигде в личном деле. Ментальная магия вообще была материей довольно тонкой, капризной и, в некоторой степени, личной. А владение навыком окклюменции, которую мог почувствовать директор или тот же профессор Снейп, вовсе не означает аналогичное владение легилименцией. Остается предположить, что легилименты могут чувствовать друг друга, или же потоки сознания посторонних людей, направленные друг на друга. Как сегодня утром: поток, по которому директор пытался проникнуть в сознание Кайнер, и ответный поток с ее стороны, использованный в качестве защиты, который, собственно, и разоблачил директора, а именно заставил его повторить вслух мысли Кайнер…
— Спасибо за совет, профессор, но почему вы так решили?
— Что вы знаете об антиномиях Канта, мистер Шенбрюнн? — задал ответный вопрос Снейп.
— Что это противоречия, возникающие вследствие ограниченности человеческого опыта, которые нельзя разрешить, используя лишь рациональные средства, поскольку в результате одно и тоже суждение можно как доказать, так и опровергнуть. Разрешение антиномий возможно не в сфере человеческого разума, но на уровне морали и религии.
— Продолжайте, — кивнул декан.
— Кант выделяет четыре основных антиномии, которые возникают при переходе познания от вещей, постигаемых опытным путем, или феноменов, к вещам, которые опытным путем постичь невозможно, или ноуменов, когда одно и тоже утверждение нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Это одновременно и отрицательные, и утвердительные ответы на следующие вопросы: 1) Является ли мир ограниченным в пространстве и времени? 2) Делим ли мир до бесконечности? 3) Все совершается в силу необходимости, или имеет место свободная причинность? 4) Есть ли у мира последняя, абсолютно необходимая безусловная причина?
Лапина все это время сидела и молча кивала, вспоминая свой второй курс и первый год аспирантуры, осознавая, как же сильно она успела позабыть философию за последние три года.
— И где здесь есть хоть одно упоминание о магии? — удивился Снейп.
Хотя он и сам был мастером в составлении витиеватых суждений, но использовал их главным образом для того, чтобы сбить с толку оппонента или внушить тупым студентам, что они очень тупые. Сейчас же он чувствовал, будто его просто пытаются выставить дураком, говоря о вещах, не относящихся к делу.
— Это не магия, сэр, а философия, — сказала Анна, — Кант был магглом. Я использовала повторение некоторых его постулатов в качестве окклюментивного блока. И, видимо, директор Дамблдор пытался повторить их за мной, но начал делать это вслух.
Снейп улыбнулся уголками губ и допил свой кофе. Надо же так запутать старого интригана, чтобы он разоблачил себя перед студентами! Неплохая техника, надо будет попробовать на следующем собрании Пожирателей. Если этот философ или кто он там — маггл, то его труды наверняка можно будет найти в любом книжном магазине. Или же, при удобном случае, попросить у некоторых желающих похвастаться своими знаниям студентов.
— Я вас понял, мисс Кайнер. А теперь, поскольку уже поздно, я провожу вас обоих до вашей гостиной.
1) Поскольку записная книжка была волшебной, то в нее автоматически вносились все запланированные заранее мероприятия, как только владелец книжки о них договаривался (нечто наподобие ослабленной формы магического контракта). Изменения в расписании отображались другим цветом (в зависимости от срочности и внеплановости), а сама книжка сильно нагревалась.
2) Имеются в виду годы террора, устраиваемого ТЛ и ПС (~ 1970-1981), выражавшегося массовым геноцидом магглов и магглорожденных волшебников, а также всех несогласных с идеями ТЛ.
3) Кетализация — процесс образования кеталей в результате взаимодействия спирта с кетоном путем нуклеофильного присоединения к последнему.
4) Ксилоза — многоатомный (содержащий несколько ОН-групп) спирт, аналог глюкозы, содержащий пять атомов углерода. В циклической форме представляет собой пятичленный цикл (извиняюсь за тавтологию), содержащий четыре реакционноспособных ОН-группы.
5) Стерический (хим.) — относящийся к пространству; в зависимости от контекста может означать как расположение молекул в пространстве друг относительно друга, так и их пространственные размеры.
21.02.2011 Глава 11. Зельеварение и иже с ним.
Утро следующего дня не предвещало ничего необычного. Сонные в большинстве своем студенты, как всегда, шли в Большой Зал на завтрак. Лапина заметила, что на сей раз за столом Слизерина появились Малфой, Крэбб и Гойл. Последние сидели увальнями по обе стороны от своего предводителя и молчали, в то время как сам Малфой весьма красочно рассказывал о тяготах, пережитых им в Больничном крыле, то и дело оглядываясь на потолок, словно ожидая, что на него вот-вот что-то свалится. От нечего делать девушка принялась разглядывать сидевших за другими столами студентов.
Сидевший напротив нее за равенкловским столом Фольквардссон кивнул в знак приветствия. Его маневр повторили его соседи Корнер, Голдстейн и Бут. Фольквардссон улыбнулся, и Анна почувствовала, как ее губы тоже растянулись в улыбке. Она рада его видеть? Нет, просто поприветствовала, и все. Она знала, что так не должно быть, что ее реакция совершенно неправильная, и что вообще, если человек пару раз тебе поулыбался, это вовсе не значит, что он питает к тебе какие-то чувства. Тем не менее, она не могла (или не хотела) заставить себя прервать зрительный контакт. Подобную реакцию у нее вызывали всего несколько человек: в будущем — ее шеф Иван Петрович и бывший одногруппник Сергей; здесь, в прошлом — Карл и Ассбьерн. И лишь когда последний, напоследок вновь лукаво улыбнувшись, уткнулся в книгу, девушка перевела дух и принялась разглядывать дальние столы.
Барсуки вели себя довольно оживленно, но, в отличие от гриффиндорцев, не слишком шумно. Кстати, о гриффиндорцах. Поттер что-то заметно приуныл и со скучающим видом ковырял ложкой в тарелке с овсянкой. Грейнджер, как выразился герой одного советского фильма, какого именно, Лапина не помнила, “ела за чтением” с маниакальным выражением лица, которое даже издалека казалось бледным и уставшим. И лишь брат и сестра Уизли выглядели здоровыми и жизнерадостными, занимаясь тем, чем положено заниматься во время завтрака.
Вдруг зал заполнил шум хлопающих крыльев и уханье сотен сов, в лапах которых были зажаты конверты и газеты. Лапина такой способ связи находила забавным, но весьма древним. С другой стороны, о каких современных средствах связи может идти речь, когда волшебники сознательно решили остановиться в своем развитии на XIX веке и не пользоваться даже теми технологиями, которые существовали уже в то время?
Рядом с Малфоем приземлился крупный черный филин и, отдав письмо хозяину, важно ухнул, пристроившись на спинке стула. Судя по тому, каким каменным стало лицо блондина, написанное вовсе не доставило ему веселья.
Взмах крыльев над головой заставил девушку отвлечься от созерцания старосты своего факультета и обернуться к источнику шума.
- Это ты, Арминий! — радостно сказал сидевший рядом Карл, на руку которого изящно спланировал сокол.
Малфоевский филин недовольно ухнул, заметив конкурента: лишь немногие ученики в Хогвартсе могли похвастаться тем, что их птицы как-то отличаются от остальных, и вышеупомянутые фамилиары этим очень гордились. Мало ему белоснежной полярной совы, принадлежащей врагу его хозяина, так еще и это нечто появилось.
- Письмо из дома, — пояснил Шенбрюнн, заметив заинтересованный взгляд своей одноклассницы, и, быстро прочитав пергамент, убрал его в карман.
- Арминий? Вы в честь Зигфрида из “Песни о нибелунгах” так его назвали? — спросила Анна.
- Да. Хотите погладить? — предложил Карл.
Девушка кивнула, и сокол послушно перелетел на другую руку хозяина.
- Он у вас очень воспитанный, — сказала девушка, поглаживая гордую птицу, смотревшую ей прямо в глаза.
- Я старался, — с довольным выражением лица ответил Шенбрюнн, тоже заметив, как многие совы роняли письма прямо в тарелки.
В это время директор поднялся из-за стола, чтобы сделать несколько небольших объявлений, одно из которых касалось запрета на чтение литературы философского содержания, в частности “сочинений темного мага Канта”. Многие студенты отреагировали на это довольно спокойно, однако Лапиной чуть не стало смешно. Кант — темный маг? Это что надо было ночью курить, чтобы до такого додуматься? Или Дамблдор просто лимонных долек переел?
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, девушка выставила более прочный блок и обернулась, тут же почувствовав вторжение в сознание. Воспоминания понеслись с огромной скоростью в обратном порядке. Анне с трудом удалось скрыть, о чем именно с ней говорил Снейп, а до этого Флитвик. Нить воспоминаний все продолжала тянуться, накручиваясь, словно леска, практически не оставляя времени на выставление нового блока или подмен мыслеобразов. Как в тумане, она услышала, что рядом недовольно вскрикнул и улетел сокол. Все-таки до опытного легилимента и окклюмента еще идти, как до… в общем, не важно до чего, но раком. Поток сознания замедлился, и девушка представила перед собой пустую темную комнату с бесконечным потолком. Где-то на поверхности сознания всплывали образы ее воспоминаний, но слишком размытые, нечеткие, — значит, защита еще держится, хотя и трещит по швам.
Неожиданно мыслеобразы рассеялись, а тьма, с помощью которой она защищала сознание, стала спокойной, рассредоточенной. Девушка почувствовала еще один щит, явно внешний. Что, кто-то еще вмешался в ее сознание, но решил помочь? Еще это непонятно откуда взявшееся спокойствие, чувство защищенности. Ей было… хорошо, чего по логике не может быть в принципе после глубокой легилименции.
Постепенно тьма стала рассеиваться, уступив место мягкому свету. Девушка несколько раз моргнула, прежде чем увидела перед собой голубые глаза, смотревшие на нее с тревогой и нежностью… Фольквардссон… Он держал ее за голову, массируя виски, и, как ни странно, девушка не чувствовала по отношению к нему злости или раздражения. Кто-то сзади держал ее за плечи, чтобы она не завалилась назад. В рукавах мантии виднеется зеленая подкладка — Карл. Они опять сидели на одном из подоконников первого этажа.
- Wie fühlen Sie sich? /нем. Как вы себя чувствуете?/ — спросил Фольквардссон, смотря ей прямо в глаза.
- G-gut, sehr sogar... /нем. Х-хорошо, даже очень…/ — неуверенно ответила Лапина, отводя взгляд.
Ассбьерн осторожно, словно боясь сделать лишние движение, убрал руки с ее висков. Карл развернул ее так, чтобы она облокотилась об оконное стекло.
- Was war das? — спросила Анна, глядя в пол. — Ich meine nicht das Eindringen in das Bewusstsein, sondern was passierte mit mir danach. /нем. Что это было?.. Я имею в виду не вторжение в сознание, а после./
Мимо них прошла кучка младшекурсников. Одни недоуменно пялились на сидевшую на подоконнике троицу, другие хихикали, третьи вообще не обращали на них внимания.
- Das war Okklumentik von außen, in doppelter Ausführung, /нем. Двойная внешняя окклюменция, — пояснил Карл. — Meine Mutter hat mir diese Technik beigebracht. Assbjörn beherrscht sie ebenso gut, — швед кивнул, подтверждая слова немца. — Aber Tränke waren auch im Spiel. /нем. Двойная внешняя окклюменция… Меня этой технике обучила мать. Ассбьерн также ею отлично владеет… Но не обошлось и без зелий.
- Ähm...Danke. Kommen wir nicht zu spät zum Unterricht? /нем. Э-э… Спасибо. А мы не опоздали на лекцию?/ — поинтересовалась девушка, встав с подоконника.
- Eigentlich nicht, aber ich denke, dass Sie besser den Krankenflügel aufsuchen, /нем. Еще нет, но я считаю, что вам следует пойти в больничное крыло/, — ответил Карл, встав вместе с ней.
- Минус двадцать баллов Равенкло за праздное шатание по коридорам, — бархатным голосом сказал взявшийся буквально из ниоткуда декан Слизерина.
Фольквардссон, казалось, никак не отреагировал на снятые с его факультета баллы — ему уже рассказали о блажи слизеринского профессора штрафовать ни за что, ни про что. Разумеется, это не относилось к факультету Салазара Слизерина.
- Мистер Шенбрюнн, мисс Кайнер, я вам назначу отработку, если вы сейчас же не отправитесь на урок.
Снейп злобно посмотрел на студентов, чтобы те не смели сомневаться в его словах. Если с остальных факультетов Мастер зельеварения нещадно снимал баллы, то своим змейкам назначал отработки, чтоб неповадно было в следующий раз факультет позорить. Впрочем, проштрафившимся не-слизеринцам отработки, как правило, тоже не удавалось избежать.
- Вначале мы должны вам кое-что сказать, — ответил Карл, сверкнув глазами не хуже своего декана.
- Что же такого важного вы хотите мне сказать, с чем нельзя разобраться в другое время? — язвительным тоном спросил декан Слизерина.
Снейп уже догадывался, что именно ему хотят сказать. Дамблдор уже спросил у него за завтраком, как прошел его разговор со студенткой, на что декан Слизерина ответил, что он в точности исполнил его поручение. Очевидно, директору этого показалось мало, и он решил узнать подробности. Такому сильному легилименту, как он, не нужно было прибегать к изощренным приемам для того, чтобы попасть в чужое сознание, достаточно было лишь короткого зрительного контакта. Но, видимо, вы перегнули палку, Альбус. Или это ваша маленькая месть за Поттера? Или вы забыли, что вчера сказал Геннинген? То, что Кайнер на самом деле не немка — другой вопрос, но это не сильно меняет дело. Вам почему-то хочется удовлетворить ваши сиюминутные прихоти, когда есть проблемы более глобального масштаба.
К слову сказать, остальные преподаватели перепугались, когда одной из студенток стало плохо. Некоторые начали думать на темные проклятия или зелья, но никто, за исключением Северуса Снейпа, не заметил, куда был направлен взгляд ясных голубых глаз Альбуса Дамблдора.
Шенбрюнн и неизвестно зачем подбежавший Фольквардссон вывели, можно сказать, почти вынесли Кайнер из Большого Зала. По логике, они должны были доставить ее в Больничное крыло, где ею занялась бы мадам Помфри. Девицу будет не трудно убедить замолчать. Он не дура и поймет, что ее капризы и личные обиды не должны мешать решению государственных проблем. Хотя самого факта того, что Снейп был зол на директора, никто не отменял, как и того, что ему теперь приходилось играть уже на три стороны.
А вот и студенты. Шенбрюнн пытается ему угрожать, Фольквардссон загородил собою Кайнер и тоже как-то злобно смотрит, вертя в руках волшебную палочку. С него, пожалуй, стоит снять еще больше баллов — за неуважение к преподавателю. А вот Кайнер выглядит вполне бодро после перенесенной легилименции. Интересно, что же за заклинание они применили? Наверняка связанное с ментальное магией. И не исключено, что оба в достаточной степени владеют ею.
А Кайнер тоже хороша. Очень быстро влилась в студенческую жизнь, нагло воспользовавшись хорошим к ней отношением некоторых студентов, совершенно забыв, кому обязана всем этим. Северус ощутил укол ревности. Он, по сути дела, спас ее от смерти, помог адаптироваться в магическом мире, учил ее, терпел из-за нее более глубокую легилименцию и усиленные Круциатусы со стороны Лорда, успел, дракл бы ее подрал, к ней даже привязаться, а она… Она в любой момент может его предать, сбежав в Швецию или в Германию с этими сопляками, которые вьются вокруг нее, словно змеи. При этом того факта, что он сам создал для девушки подобные условия, Северус как-то не учитывал.
- Профессор, вы прекрасно знаете, что применение легилименции к студентам недопустимо, — с умным видом ответил Карл, стоявший рядом Ассбьерн кивнул, злобно сверкнув глазами, — а посему я требую от вас, как от декана, который обязан радеть о безопасности своих студентов, принять необходимые меры, иначе мне придется рассказать все нашему куратору.
- *Vielleicht besser nicht, Karl? — попросила Лапина с жалостливым выражением лица. — Es könnte für uns nicht gut ausgehen. * /нем. *Карл, может, не надо?.. Нам же хуже будет. */
В отношении данного вопроса она, сама того не зная, была полностью солидарна со Снейпом. Впрочем, ответа она так и не дождалась, т.к. вниманием всех завладел подошедший, успевший запыхаться Геннинген.
- Was ist hier passiert? Herr Schönbrünn, wollten Sie mir etwas sagen? /нем. Что здесь случилось? Господин Шенбрюнн, вы хотели мне что-то сказать?/
И Шенбрюнн, совершенно не догадываясь об этом, воплотил в жизнь мечту многих слизеринцев — нашел и придал огласке компромат на Дамблдора. Снейп все это время лишь молча слушал диалог, предложив лишь зайти в пустой класс и настояв, чтобы беседа велась на английском. Говорил в основном Карл — сухо, четко, без лишних эмоций, просто констатируя факты, ссылаясь при этом на то, что “слизеринец должен помогать слизеринцу”. Фольквардссон лишь иногда кивал, пару раз ответил на заданные ему вопросы, не забыв выдвинуть свои предположения по этому поводу, которые, как умозаключения, все же не были занесены в протокол. Анна большую часть допроса, поникнув головой, сидела за одной из парт, морально готовясь к худшему и гадая, чем может для них же самих обернуться столь опрометчивый поступок Карла. Одновременно ей было совестно, что пришлось прибегнуть к помощи человека, с которым она сама поступила ничуть не лучше, чем до этого с ней Дамблдор. Погрузившись в свои мысли, она не сразу заметила, как к ней обратился Геннинген с просьбой подтвердить показания Карла. И лишь когда немецкий куратор навис над ней с угрожающим выражением лица, девушка кивнула, выдавив еле слышное “да”.
По окончании допроса Снейп отправил нерадивых студентов на урок, не забыв назначить парням отработку у себя в классе в шесть вечера, после чего попросил Геннингена не торопиться с выводами и отложить разбирательство до вечера.
Урок заклинаний, на который двое слизеринцев и равенкловец чуть не опоздали, представлял на этот раз практическое занятие. Студенты отвечали на вопросы по домашнему заданию, уточняли непонятные моменты, выполняли упражнения для закрепления навыков. К удивлению преподавателя, большинство слизеринцев на просьбу продемонстрировать какую-нибудь иллюзию, изобразили то, что накануне вечером показывала им Лапина. Сама девушка при этом едва сдерживала смех, так что на тему реакции кетализации многоатомных спиртов, проводимой на цеолитных катализаторах, заинтересованного Фольквардссона пришлось просвещать Шенбрюнну. Лапина же иногда вставляла свои комментарии, отмечая про себя, как быстро некоторые могут усваивать материал. Вскоре к их маленькой дискуссии присоединилась добрая половина равенкловцев, несколько хаффлпаффцев и Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, известная на весь Хогвартс своей тягой к новым знаниям.
Заметив сие безобразие, профессор Флитвик вежливо попросил его прекратить, дабы не мешать ведению урока, после чего дал всем студентам новое задание. В общем, для большинства семикурсников урок заклинаний протекал довольно весело и весьма познавательно, что студенты даже не услышали звонок и продолжали забрасывать декана Равенкло вопросами. И лишь когда профессор объявил тему следующей лекции, по которой следовало бы подготовиться, и попросил мистера Фольквардссона подойти к нему после обеда для личной беседы (ибо по причине временного отсутствия учителя ЗОТИ у студентов в то время было окно), ученики, наконец, сообразили, что нужно покинуть аудиторию. А половина из них, у которых следующим уроком по расписанию были зелья, сломя голову, понеслись в подземелья.
* * *
Зельеварение можно было условно назвать аналогом маггловской химии. А если ко всем волшебным аналогам маггловских предметов следует добавлять приставку колдо-, тогда зельеварение следовало бы назвать колдохимией. — Лапина усмехнулась собственным мыслям: так у них на химфаке называли коллоидную химию, которую они проходили на четвертом курсе вместе с физхимией и кристаллохимией. Эх, как давно это было…
- Все в класс! — громко приказал подошедший Снейп.
Студенты, понурившись, не спеша, прошли в кабинет зельеварения. Многие уже достали учебники, но никто не торопился садиться и занимать места. В целом, как заметила Лапина, это помещение ничем не отличалось от других комнат в подземельях. Те же каменные стены, арочные своды, тусклый свет факелов. Единственное небольшое окно было расположено под самым потолком. Свет из него падал прямо на учительский стол. В общем, профессор зельеварения явно выбрал себе место получше. Кое-где, но в основном так же, под потолком, были сделаны вентиляционные отверстия. Как уже успела уяснить Анна из своей летней практики по зельеварению, сии условия специально соблюдались для лучшей сохранности зелий. Как там обычно пишут на упаковках с лекарствами? “Хранить в сухом, прохладном, защищенном от света месте”. При этом никто, казалось, не задумывался о том, что ученики при таком ужасном освещении запросто могут испортить себе зрение если не за год, то за все время обучения в Хогвартсе точно. Но, что также удивило девушку, было не так много студентов, кто носил бы очки. У магов принято их делать невидимыми или носить специальные линзы? Хотя одного человека в очках она точно помнила: это Гарри Поттер. Кстати, где он?
Лапина снова окинула взглядом класс. Ученики, среди которых пока отсутствовало Золотое Трио, собрались неровным полукругом вокруг стола, за которым уже стоял Снейп. За их спинами виднелись парты, расставленные рядами на относительно большие расстояния друг от друга (а то мало ли что), а сами ряды образовывали изломанные полуокружности, прорезанные проходом, ведущим от двери к учительскому столу. Сами рабочие столы, в отличие от большинства своих собратьев в Хогвартсе, имели плоские полированные поверхности с нефритовым покрытием, и были уставлены штативами, спиртовыми горелками, подставками и прочим оборудованием, которое могло бы пригодиться на практикуме по химии. А любые нужные реактивы, то есть, ингредиенты, дополнительную посуду, лапки, держатели можно было взять из стоявших в простенках между колоннами шкафов. Да-да, уроки зельеварения — это химпрак, и ничто иное.
- В этом году вам предстоит сдавать ТРИТОНы, — строго сказал Снейп, расхаживая перед классом. — Я надеюсь, большая часть из вас осознает всю важность этого экзамена и считает своим долгом подготовиться к нему на достойном уровне. Напоминаю еще раз, что, за редким исключением, я беру в свою группу лишь тех, кто получил “превосходно” на экзамене СОВ, и я надеюсь, вы покажете не менее блестящие результаты во время итоговой аттестации. Вне зависимости от того, пригодится ли вам в дальнейшем зельеварение или нет, раз вы выбрали для посещения мой предмет, я буду требовать от вас безупречного знания теории и не менее безупречного выполнения практических работ. В этом году… Так-так, Поттер, Уизли и Грейнджер? — неожиданно голос профессора стал бархатным и одновременно желчным.
Все тут же обернулись и обратили внимание на крадущихся до этого между партами ребят, которые тут же были вынуждены выпрямиться под пристальным взглядом преподавателя зельеварения.
- Или вы думаете, что любимчикам директора можно все? Не так ли, Поттер? — голос Снейпа сочился желчью, заставляя наиболее пугливых студентов сжиматься от страха и прятаться в тень.
Поттер, отношения которого с профессором с самого первого курса были, мягко говоря, натянутыми, вовсе не торопился извиняться за себя и своих друзей. Он — гриффиндорец и уже не тот маленький мальчик, которого так легко можно было запугать раньше. Тем более, у него есть куда более важные проблемы, чем переживать за плохое к нему отношение ненавистного профессора. И не важно, что Рон забыл учебник в спальне мальчиков, а сам Гарри — летнюю домашнюю работу по зельеварению, которую вчера ночью допоздна проверяла и исправляла Гермиона. И что сама Гермиона вовсе не обязана была возвращаться с ними в башню и выслушивать теперь язвительные речи Снейпа. Словом, Гарри Поттер, обладая серьезным комплексом вины и не меньшим комплексом ответственности, распространял их только на общество, на близких ему людей, но ни коим образом на явления, связанные с учебой. И потому парень был зол именно на Снейпа — ведь Гермиона хорошо поступила, что не оставила друзей, и она совершенно не заслужила того, чтобы Снейп ее сейчас отчитывал.
Поттер, подняв голову, злобно посмотрел на зельевара, с трудом воздержавшись от ответного комментария. Он знал, что просто не способен в окклюменции, и мантикора с ней, как и то, что профессор наверняка прочитал все его мысли и поэтому обязательно найдет, к чему еще прицепиться. Уизли, до этого пристально изучавший шнурки своих ботинок, повторился вслед за Поттером. И лишь Грейнджер по-прежнему стояла, поникнув головой, ее лица не было видно из-за упавших на него длинных прядей волнистых каштановых волос.
- Профессор Снейп, извините, пожалуйста, за опоздание, — сказала девушка, на щеках которой еще были видны высохшие дорожки слез. — Это больше не повторится.
- Какая проницательность, мисс Грейнджер, — саркастическим тоном отозвался профессор; в полумраке комнаты его лицо казалось еще более бледным, а черты — резкими. — Я надеюсь, мисс Грейнджер, что ваши слова не столь легковесны, как у остальных гриффиндорцев…
Некоторые из стоявших в стороне слизеринцев мерзко захихикали. А лица Гарри и Рона налились кровью от злости на профессора.
- Не надо, — тихо сказала Гермиона, зная, что если друзья примутся ее защищать, то это приведет лишь к очередной потере баллов и дополнительным отработкам.
- Если вы ненавидите меня, то это не дает вам право ненавидеть весь факультет Гриффиндор! — громко сказал Поттер, выйдя вперед.
- Поттер, пятьдесят баллов с Гриффиндора за грубость в адрес преподавателя, — елейным голосом ответил Снейп. — С каждого из вас еще по пятнадцать баллов за опоздание на урок. А теперь проходите. Живо! Да, и еще суммарно двадцать баллов с Гриффиндора за задержку урока. А теперь продолжим.
- В этом году вы будете варить сложные многокомпонентные зелья — те, что задают при сдаче экзаменов на уровне ТРИТОН. Чтобы вы поняли всю сложность стоящей перед вами задачи, я буду выставлять за сданные работы такие же оценки, какие вы бы получили на экзамене. Часть зелий, изучаемых нами в этом году, широко используется в целительской и аврорской практике, поэтому тем из вас, кому эти зелья удаваться не будут, стоит задуматься о том, нужна ли вам подобная карьера в будущем, — бархатным голосом закончил Снейп, кинув злобные взгляды на Поттера и Уизли.
Сьюзен Боунс вздрогнула и, сильнее прижав к себе учебники, поспешила спрятаться за ребятами из Равенкло. Несмотря на то, что к хаффлпаффцам Северус Снейп не относился столь предвзято, как к гриффиндорцам, а по зельям мисс Боунс набрала достаточно высокий балл, чтобы попасть к нему в группу, она сильно сомневалась в своих знаниях и силе. Ведь Хаффлпафф на протяжении многих веков считался факультетом для слабаков, обделенных природой волшебников, которые, в лучшем случае, заслуживают снисхождения и никогда не смогут достичь высот в чем-либо.
Проигнорировав маневр мисс Боунс, профессор зельеварения продолжил:
- В этом семестре вы будете работать в парах. Сейчас я буду называть пары, а вы — занимать рабочие места. Я постарался сформировать пары по факультетам, дабы некоторые из вас из-за чрезмерной личной неприязни, — взгляд в сторону Поттера, потом Малфоя, — или, наоборот, приязни, — небрежный взгляд в сторону Фольквардссона, — не взорвали класс и друг друга. Итак…
- Мистер Малфой — мисс Паркинсон.
Оба старосты Слизерина поспешили занять стол, за которым они сидели в прошлом году, поближе к учительскому столу и, следовательно, источнику естественного освещения.
- Мистер Забини — мисс Эшли.
Эшли поспешила занять стол позади того, за которым уже сидела Паркинсон, и слегка покраснела, когда к ней подсел довольно улыбающийся Забини.
- Мистер Нотт — мисс Гринграсс.
- Мистер Шенбрюнн — мисс Кайнер.
- Мистер Визерхофф — мисс Грейнджер.
Оба гриффинлорца предпочли занять места подальше от слизеринцев.
- Грязнокровка Грейнджер поменяла одного рыжего на другого, — шепотом, но так, чтобы ее слышала, как минимум, половина класса, сказала Паркинсон своей подруге.
- Ага, кажется, у нее стало лучше со вкусом, — поддакнула ей Эшли, хихикнув.
Рядом с ними злорадно ухмыльнулся Малфой. Конечно, до грязнокровки Грейнджер ему не было никакого дела, но почему бы не воспользоваться поводом, чтобы испортить безупречную в глазах всей школы репутацию подруги ненавистных ему Поттера и Уизли?
- Чего?! — возмутился Рон, надеявшийся, что его поставят в пару с Гермионой — источником знаний и любимой девушкой по совместительству.
- Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Уизли, за разговоры на уроке и оспаривание решений учителя.
Гермиона, стараясь не обращать внимания на перешептывания слизеринок и обращенные к ней насмешливые взгляды, приложила палец к губам, показывая своему парню, по-прежнему стоявшему с открытым ртом, чтобы тот больше ничего не говорил. Гриффиндор итак потерял из-за них… целых восемьдесят пять баллов! Стоило так стараться на остальных уроках, чтобы так подвести свой факультет лишь на одном зельеварении? Они наверняка уже ушли в минус, если такое возможно. Значит, сегодня нужно будет сварить идеальное зелье, чтобы Снейпу не к чему было придраться, и еще постараться помочь мальчикам, чтобы они не напортачили. К сегодняшней трансфигурации она тоже подготовилась безупречно, так что с заданием профессора МакГонагалл тоже хорошо справится. Жаль только, что профессор МакГонагалл дает намного меньше баллов, чем профессор Снейп снимает. Но это же профессор Снейп, он всегда был несправедлив в гриффиндорцам…
Размышления Гермионы, раскладывавшей на столе учебные принадлежности, прервал голос только что помянутого ею профессора:
- Мистер Поттер — мистер Уизли.
Гарри и Рон, взяв свои сумки, поспешили занять стол рядом с подругой.
- Нет, мистер Поттер и мистер Уизли, вы сядете вон там, — профессор указал на стол во втором ряду у прохода возле конгломерата слизеринцев.
Парни с недовольными выражениями на лицах прошествовали на указанное им место. Оба понимали, что у обоих в этом семестре будут огромные проблемы с зельеварением, ведь оно такое сложное и непонятное, там столько всего учить надо. Только Гермионе с ее мозгами это под силу. Но ей теперь сложно будет им помочь, т.к. их рассадили. Да и компания поблизости не радует: слева от них Забини и Эшли, впереди — Паркинсон и Малфой, хорек несчастный. Последний, повернувшись к ним на пару секунд, изобразил злорадный хищный оскал, как бы говоря: “Вот тебе, Поттер!” Сидевшая с ним Паркинсон мерзко захихикала.
- Мисс Боунс — мисс Миллер.
- Мистер Голдстейн — мистер Бут.
- Мистер Корнер — мистер Фольквардссон.
Когда все расселись, а под пристальным взглядом профессора студенты сделали это очень быстро, последний вернулся к уроку.
- Сегодня вы будете варить Зелье ясности ума. Кто может сказать, для чего оно используется?
Гермиона Грейнджер, как всегда, первая вскинула руку вверх, начав усиленно ею трясти, однако, ее попытки заставить Снейпа обратить внимание на нее снова остались тщетны. Зельевар лишь окинул ее презрительным взглядом и повернулся направо. Несколько человек, поднявших до этого руки, тут же их опустили.
- Так… мисс Боунс?
- Д-да, сэр, — ответила хаффлпафка, боязливо оглядываясь по сторонам.
- Вы не слышали мой вопрос? — сказал Снейп бархатным шепотом, продолжая буравить взглядом несчастную хаффлпаффку.
- З-зелье ясности ума и-используется в ц-целитенльской практике для приведения пациента в с-сознание. В этом оно аналогично действию з-заклинания “Resuscita”.
- Мало, — сухо констатировал профессор. — Мисс Миллер? Вы, кажется, тоже собираетесь стать целителем? — декан Слизерина прекрасно знал это благодаря красочному рассказу Помоны Спраут накануне вечером.
- Зелье ясности ума используется…— девушка опустила глаза, боясь встретиться с профессором взглядом, — в стрессовых ситуациях, чтобы пациент мог трезво мыслить. Часто применяется вместе с Успокоительным зельем.
- Кто может дополнить ответ, данный мисс Боунс и мисс Миллер? — рука Грейнджер опять взметнулась вверх. — Как вы собираетесь в дальнейшем работать по специальности, если ничего не знаете о свойствах зелий и их применении? Мистер Поттер, может быть, вы соизволите в этот раз порадовать нас своими знаниями? — елейным голосом закончил Снейп.
Большинство сидевших слева слизеринцев дружно захихикали: о талантах Надежды всея магическия Британии в зельеварении весь Хогвартс был наслышан еще с первого курса. Однако кое-кому было совсем не до смеха. Зелье ясности ума… профессор давал ей его, когда… после того, как она убила крысу, оказавшуюся человеком… Хвоста… анимага… Воспоминания, словно отдельные кадры на кинопленке, полетели в обратном порядке, но при этом не чувствовалось внешней нити, на которую они бы накручивались. Лапина почувствовала, как ее окружает липкий страх и холод, который идет из нее самой… “Убила… — шептал он. — Ты убийца… Достойна смерти… Ты должна понести наказание… Ты попадешь в ад…” Со страха девушка закрыла лицо руками, пытаясь загнать оный в подсознание, и выставила мысленный блок. Долбанное женское ассоциативное мышление! Упоминание одного зелья вызвало к жизни одно из самых ужасных воспоминаний в ее жизни.
Она не заметила, как ее пытался растормошить сидевший рядом Карл, что Нотт и Дафна говорили, что ей нужно в больничное крыло, что она еще не оправилась от проклятия, которое наложили на нее за завтраком. Кто-то сзади аккуратно приподнял ее за плечи — она позволила, даже не обратила внимание. Глаза невидящим взором пробежали по аудитории. Поттер и Уизли зачем-то ухмыляются, Грейнджер смотрит с недоверием, Боунс и Миллер — с сочувствием. Обзор загородила высокая фигура профессора в черном. Девушка подняла глаза, по-прежнему туго соображая — отчасти из-за того, что много мозговых ресурсов тратила на поддержание блока. Лицо профессора казалось непроницаемым, он лишь молча кивнул, посмотрев студентке в глаза. “Ты правильно поступила. Если бы ты этого не сделала, то тебя бы убили”, — как бы говорили его черные глаза. “Я правильно поступила, я спасла жизнь себе и профессору”, — внушала сама себе Анна.
Чувство страха постепенно ушло, мысли прояснились. Она по-прежнему находилась в классе зельеварения, и никто не торопился зачитать ей список ее прегрешений. Она мягко отстранилась от Шенбрюнна, заверив, что с ней уже все в порядке, и села на место.
Профессор Снейп продолжил урок:
- Может быть, вы, мистер Фольквардссон, дополните определение, данное мисс Боунс и мисс Миллер, раз мистер Поттер не в состоянии сделать это?
Гермиона, тяжело вздохнув, опять опустила руку, которую преподаватель в упор не замечал. Что же касается Фольквардссона, на то он и был равенкловцем, что отличался быстрым умом и творческим мышлением, и потому, оторвавшись от созерцания девушки, сидевшей напротив него в другом конце аудитории, и убедившись своими глазами, что она уже пришла в себя и способна трезво мыслить, тут же изрек:
- Зелье ясности ума применяется в стрессовых для человека ситуациях и нервных расстройствах, в связи с чем содержит повышенные дозы экстракта элеутерококка, как известно, стимулирующего умственную деятельность. Обычно данное зелье применяется или вкупе с Успокоительным зельем, либо в модифицированном варианте с добавлением мелиссы, дабы человек, его принявший, мог трезво и хладнокровно мыслить.
- Исчерпывающий ответ, мистер Фольквардссон, — бархатным голосом произнес Снейп. — Десять баллов Равенкло… Почему никто не записывает? — грозно спросил он у класса, увидев, что большая его часть тупо пялится на только что ответившего Фольквардссона.
Студенты тут же пододвинули к себе перья и пергаменты и принялись записывать витиеватый ответ равенкловца.
- Итак, ваша задача успеть приготовить до конца урока Зелье ясности ума. Работы, сданные после удара колокола, не засчитываются. Да, и не забудьте вместе с зельями сдать летние домашние работы. Рецепт на доске, приступайте.
Лапина быстро переписала к себе в тетрадь методику приготовления зелья, необходимые ингредиенты и их количества. Рядом то же самое делал Карл. Аналогичным образом поступили сидевшие напротив равенкловцы. Хаффлпаффки подбежали к стоявшим у стены шкафам, чтобы сразу набрать нужные ингредиенты. Одна из них забралась на табуретку и доставала нужные банки и горшки с полок, другая их принимала, периодически относя к столу. Поттер и Уизли, решив, что они умнее, воспользовались призывным заклинанием, в результате чего снесли половину стоявших на полке колб и горшков, за что профессор их немедленно отчитал, не забыв вставить пару язвительных комментариев о гриффиндорской тупости, снял по пятьдесят баллов с каждого в качестве моральной компенсации за испорченные ингредиенты для зелий и назначил отработку у Филча.
Анна еще раз перечитала список ингредиентов и план работы. Так, поскольку листья надо бросать уже в горячую воду, есть смысл сразу поставить котел на медленный огонь. Теперь идем за ингредиентами. Уже не идем — их принес Карл и расставил в порядке добавления. Лапина аккуратно взвесила каждый из них с точностью до грана /1/, сетуя про себя на отсталость технологий магического мира. Она помнила, как еще в школе на уроках физики они учились пользоваться коромысловыми весами и делали это с переменным успехом — во многом из-за того, что подобные весы оказывались слишком чувствительными к внешним силам. Чего же говорить о здешних медных весах с тончайшими блюдцами и коромыслами. Рядом ни ходить, ни дышать нельзя — сразу вес собьется, и хорошо, если при этом навеска не рассыплется.
Погруженная в свои размышления, полностью сосредоточившись на процессе взвешивания, девушка совершенно забыла про мысленный блок, как и про то, что рядом с ней находится легилимент, который без особого труда может считывать незащищенные мыслеобразы, и любопытство здесь было совершенно не причем. Закончив взвешивать, Лапина пересыпала все навески в агатовую ступку и принялась методично перетирать в мельчайший порошок — сказывался опыт подготовки образцов для анализа методом просвечивающей электронной микроскопии /2/. Шенбрюнн тем временем занимался нарезкой корней и листьев, которую девушка считала более тонкой работой — все-таки у Карла больше опыта в зельеварении, а салаты ей никогда не удавалось накрошить идеально мелко, и чтобы все кусочки-листочки получались одинаковыми. Все-таки синтез на двоих — хорошая вещь. При этом девушка в упор не замечала вначале недоуменных, а потом красноречивых взглядов, которые бросал на нее напарник.
- *Verzeihen Sie meine Neugier, Anna, aber ich verstehe nicht, was Sie mir sagen möchten* /нем. *Простите мое любопытство, Анна, но я никак не могу понять, что вы хотите мне сказать*/, — решил проверить свое предположение Карл, загружая тем временем в котел уже нарезанные листья элеутерококка и мелиссы.
Немецкая речь в ее голове была, как гром среди ясного неба. Как она могла забыть, что рядом с Карлом ей нужно постоянно держать блок? Этот прокол еще более очевидный, чем днем ранее с оценками. Девушка отвернулась от парня, невидящим взором уставившись в стол, одновременно помешивая кипевшую в котле смесь по часовой стрелке. Песок в часах на столе у Снейпа высыпался более чем на половину, что не предвещало ничего хорошего. Ведь эту смесь нужно будет еще специально кипятить и потом неизвестно как делить. Да, метод препаративной жидкостной хроматрографии /3/ авторам учебника явно не знаком, да и хроматографов поблизости не наблюдается.
- *Es reicht, Sie haben den Trank schon zwölf mal umgerührt. Genug! — Шенбрюнн забрал у нее стеклянную палочку. — Und Sie haben meine Frage immer noch nicht beantwortet.* /нем. *Все, вы уже помешали зелье двенадцать раз. Остановитесь… И вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.*/
- *Ich...wollte Ihnen nichts sagen...Ich habe nur laut gedacht...über das Tränkebrauen* /нем. *Я… ничего не хотела вам сказать… Это были мысли вслух… о зельеварении*, — пытаясь совладать с собой, ответила Лапина, стараясь не смотреть Шенбрюнну в глаза.
Сейчас она беспокоилась не столько из-за того, что он мог услышать в ее голове, но увидеть, когда она так не вовремя вспомнила… Лучше не вспоминать об этом. Потому что, если он хоть что-то ненароком подсмотрел из ее воспоминаний, то и у нее, и Снейпа будут бо-о-ольшие проблемы
Через его плечо она увидела, как опасно забурлило зелье в котле Поттера и Уизли. И вместо болотно-зеленого цвета, характерного для данной стадии приготовления, имело кроваво-красный. Хотя все рабочие столы были расположены далеко друг от друга, большая часть слизеринцев предпочла подальше передвинуть котлы и сделать шаг назад.
- *Das habe ich mir schon gedacht. Aber nächstes Mal, Anna, seien Sie vorsichtiger, weil nicht jeder Verständis für Ihre Kenntnisse der slawischen Sprache haben wird*. /нем.*Я понял, что о зельеварении. Но в следующий раз, Анна, постарайтесь быть осторожнее, ибо далеко не все здесь по достоинству оценят ваше владение славянскими языками*/, — сказал Карл, посмотрев на нее гордо, с чувством собственного достоинства и правоты.
Лапина кивнула, подумывая о том, как дальше следует поступить с синтезом. Зелье дальше следовало быстро нагреть и через непродолжительное время отделить от образовавшегося осадка. Осадок, наверное, можно отделить заклинанием, но она его не знала. Или не помнила. Свое собственное изобретать было лень, тем более что времени до конца практикума оставалось не так много. Компоненты зелья наверняка летучи… при определенной температуре. А что если кипятить реакционную смесь и одновременно проводить отгонку образующегося продукта? — Типичная практика в органическом синтезе. Девушка поделились своими догадками с Карлом, тем временем листавшим учебник, не хогвартский, а свой собственный. Шенбрюнн лишь подивился сообразительности своей напарницы, сказав, что в его учебнике есть что-то подобное, и, перевернув еще несколько страниц, нашел нужный синтез. Анна вместе с ним перечитала инструкцию — действительно, синтез с перегонкой. В качестве альтернативы предлагалось разделение на колонке. Оба варианта были снабжены подробными иллюстрациями, как оно должно выглядеть. Лапина же сослалась на то, что похожую методику она видела в “Органикуме” /4/ (промолчав о том, что даже проводила по ней синтез), предупредив одновременно, что метод колоночной хроматографии ее совершенно не прельщает.
Благо, стеклянной посуды в кабинете зельеварения оказалось достаточно, в том числе и для того, чтобы трансфигурировать. Вместе собрали прибор для перегонки. По сравнению с тем, сколько времени она тратила на это в оргпраке, можно сказать, что они собрали очень даже быстро. Дедушка Калявин, ее преподаватель органики, был бы определенно ею доволен. Начали перегонку. Зелье в колбе быстро закипело, стал заметен выделяющийся темный осадок, из-за которого зелье казалось более густым и приобрело темно-болотный цвет. Вскоре над жидкостью стал подниматься золотистый пар, который, конденсируясь на холодильнике, превращался в прозрачную, маслянистую золотисто-зеленую жидкость. Синтез продвигается на “отлично”. Теперь нужно спокойно сидеть и ждать, пока готовый продукт полностью не окажется в приемной колбе, при этом важно не перегреть исходную смесь, чтобы не упал выход.
Оторвавшись от гипнотизирования перегонного аппарата и самого процесса перегонки, Лапина бросила короткий взгляд напротив. Фольквардссон и Корнер решили использовать “альтернативный вариант” и чистить зелье на колонке. Интересно, где они подходящий сорбент достали? Ага, спустили первую фракцию, содержащую легко удерживаемый мусор, а вот и пошла основная фракция — девушка отчетливо увидела широкую желто-зеленую полосу вещества, медленно передвигающуюся вниз по колонке. Да, и что они творят внизу, вернее, Фольквардссон творит? Только сейчас Анна заметила, как он выписывал сложные пассы палочкой, заставляя жидкость быстрее стекать по колонке и… превращаться на выходе в чистый продукт. Заклинание для отгонки растворителя? Звучит интересно, надо будет проконсультироваться на досуге.
Фольквардссон на короткое время поднял глаза, и их взгляды встретились. На сей раз его взгляд вселял… спокойствие и уверенность. “Верное решение, — как бы говорил он. — Вы хорошо придумали. У вас получится качественное зелье.” Прервав зрительный контакт, Лапина вернулась к своей перегонке, которая уже подходила к концу. И она не заметила легкого колебания и переливов воздуха в том месте, где колдовал Ассбьерн.
В это время на поверхности уже небезызвестного зелья кроваво-красного цвета надулся и лопнул пузырь, забрызгав лежавшие перед двумя гриффиндорцами пергаменты, которые тут же начали сжиматься, превращаясь в горстки пепла.
- Что вы туда положили? — шикнула на них Гермиона, помешивая зелье в своем котле.
- Ну… ту липкую гадость из банки с желтой этикеткой, — неуверенно ответил Рон.
- Вы хоть читали, что на ней написано? — взволнованно спросила Гермиона, уже догадываясь, что друзья могли перепутать банки и взять какой-нибудь ненужный и, мало того, опасный ингредиент.
- Мистер Уизли, мисс Грейнджер, кажется, вы забыли, что во время уроков нельзя разговаривать? — бархатным голосом спросил Снейп, остановившись у стола Поттера и Уизли. — С каждого минус десять баллов Гриффиндору за несоблюдение дисциплины в классе. Мистер Поттер, по-вашему, это похоже на зелье для ясности ума?
- Семена аниса, говорите? Вы читать умеете, Поттер? — воскликнул Снейп, забирая банку у Уизли. — Это же кровь саламандры!
Работавшие неподалеку Малфой и Забини сдавленно засмеялись.
- Зелье вы уже переделать не успеете, мистер Поттер и мистер Уизли, — сухо проконстатировал Снейп, окинув гриффиндорцев презрительным взглядом, — поэтому за сегодняшнюю работу получите ноль баллов. И если вы из того безобразия, что наварили здесь, сумеете выделить непрореагировавшую кровь саламандры, то я, так и быть, не стану снимать с Гриффиндора еще пятьдесят баллов.
- Да, сэр, — обреченно вздохнули Поттер и Уизли, потушив огонь под котлом.
Не учли они только одного: кровь саламандры, будучи очень активным магическим компонентом, запускала сразу несколько параллельных экзотермических реакций, которые ускорялись при понижении температуры, и потому на зелье тут же необходимо было наложить чары Стазиса. Чего парни, естественно, не сделали. Поэтому, едва профессор отошел к столу, за которым Фольквардссон и Корнер фильтровали уже почти готовое зелье через заполненную кремнеземом колонку, усердно заливая в нее кислоту Сатурна /5/, кроваво-красное зелье в котле двух гриффиндорцев и будущих авроров опасно забурлило и выплеснулось во все стороны.
- Protego! — подскочив с места, выкрикнула следившая до этого за перегонкой Кайнер. — Я никому не дам испортить мой синтез!
- Protego! Sphaera Thoracis! Protego firmiter! — произнесли следом за ней остальные слизеринцы и прочие студенты, находившиеся в опасной близости от парочки Поттер-Уизли, накрыв себя и свои котлы щитами и сферами.
И как раз вовремя: брызги от лопающихся в котле пузырей летели во все стороны. Поттер и Уизли тут же поспешили спрятаться под стоявший позади них стол. При этом кто-то случайно задел штатив, на котором был закреплен котел. Последний угрожающе покачнулся, и часть жидкости вылилась наружу, разъев нефритовое покрытие столешницы. Выругавшись про себя, профессор зельеварения удалил оставшееся и уже безнадежно испорченное варево заклинанием, сняв, как пообещал еще пятьдесят баллов с Гриффиндора за перевод ценных ингредиентов и еще пятьдесят за порчу школьного имущества.
Гарри и Рон, наскоро собрав уцелевшие вещи и подождав, пока ненавистный профессор подойдет к парочке своих слизеринцев, сотворивших у себя на столе непонятный стеклянный агрегат, спрятались за столом позади Гермионы и Визерхоффа. Староста Гриффиндора то и дело, кусая губу, нервно оглядывалась по сторонам, замечая, что многие уже заканчивают приготовление зелья или вообще разливают его по колбам. Ее лицо раскраснелось от исходящего из котла жара, лоб покрылся капельками пота, а непослушные пряди волос постоянно падали ей на глаза, мешая обзору, но это было еще не самое страшное — волос мог попасть в зелье и уничтожить все ее труды.
Вот Шенбрюнн и Кайнер отнесли на стол к профессору Снейпу колбы со своим зельем. Оно было маслянистым, золотисто-зеленым, таким, каким должно было быть. Профессор довольно кивнул в ответ, подтверждая хорошее качество сданной работы. Рядом поставили свои колбы Корнер и Фольквардссон — их зелья выглядело точно так же, что если бы не этикетки с фамилиями студентов, то нельзя было бы отличить, кто из них что варил.
Гермиона в очередной сдунула упавшую на глаза прядь волос, и мешала зелье уже против часовой стрелки, но оно никак не хотело светлеть, по-прежнему оставаясь темно-зеленым и густым. Стоявший рядом с ней и уже убиравший рабочее место Лотар предложил заканчивать синтез — вряд ли они смогут лучше, тем более что времени на всякие изощренные приемы вроде тех, что придумали Шенбрюнн с Кайнер или Фольквардссон с Корнером уже не осталось. Грейнджер в ответ лишь помотала головой — она сможет сварить идеальное зелье, и именно так, как написано в инструкции. Ее напарник лишь скептически посмотрел на нее и выставил перед собой колбы, чтобы заполнить их готовым зельем. Визерхофф трезво оценивал свои способности в зельеварении и знал, что они далеко не блестящи, особенно если сравнивать с таковыми у Карла. Да и Грейнджер тоже будет сильнее него по данному предмету. Недаром он добровольно отдал ей руководство синтезом, а сам занялся чисто исполнительной частью. Но при этом, возникло у него впечатление, Грейнджер не умела или не хотела анализировать имеющуюся информацию. Идеальные зелья, как описано в учебнике, получились у Шенбрюнна и Фольквардссона, каждый из которых по-своему изменил конечную стадию приготовления. Те, кто от исходной методики не отступал, получили зелья чуть хуже. Значит, нужно было или изначально отступить от инструкции, или остановиться на достигнутом.
Свои зелья на преподавательский стол поставили Нотт и Гринграсс одновременно с Бутом и Голдстейном. Их зелья казались не такими идеальными, как сданные первыми двумя парами — лишь слабо переливались и казались более густыми. Такого же качества оказались зелья у Малфоя и Паркинсон. При этом каждый из учеников рядом с колбой клал свиток с летним домашним заданием.
Зелье Гермионы тем временем потемнело еще сильнее — она явно перегрела его в попытке отделить выпавший осадок, о чем Визерхофф ей немедленно сообщил, заметив, что до конца урока осталось пять минут, и синтез пора заканчивать. Грейнджер, поблагодарив одноклассника, потушила под котлом огонь и наложила на зелье чары Стазиса, Лотар начал разливать его по колбам. Почувствовав неожиданный тычок в спину, девушка развернулась. Это были Гарри и Рон, до этого прятавшиеся под партой позади нее. Оба слезно умоляли ее помочь им с нелегким предметом зельеварения. Гермиона, шикнув на друзей и отчитав за то, что они элементарно не хотят почитать учебник перед уроком, переставила уже остывший котел с остатками зелья — этого должно было хватить. Ответом ей были благодарные лица друзей и недовольное лицо Визерхоффа, который тут же поспешил высказать свое мнение о том, что данная затея не есть правильная, и что Гермиона не должна позволять так нагло пользоваться ее помощью. Грейнджер лишь поджала губы и сморщила лоб, заметив, что гриффиндорцы никогда не бросают друзей в беде, и согласилась помочь Гарри и Рону убрать их рабочее место.
Раздался удар колокола, означавший конец урока. Ученики начали постепенно собирать вещи и убирать рабочие места. Воспользовавшись тем, что Снейп проверял сданные ему образцы, Поттер и Уизли протиснулись между своими однокурсниками и поставили к нему на стол колбы с густой темно-зеленой жидкостью.
- Ноль баллов, Поттер. Разве вы меня не поняли? — прошипел профессор.
Он говорил негромко, но одних его интонаций, вселяющих страх уже многим поколениям студентов, было достаточно, чтобы класс тут же замер и перешел в режим бесшумного существования.
- Мы п-переделали зелье, — попытался оправдаться Гарри и добавил: — Сэр.
- Пора бы уже запомнить, что работы, сданные после звонка, не засчитываются, — елейным голосом сказал ему Снейп. — Да, и ноль баллов мисс Грейнджер — за то, что снабдила вас “переделанным” зельем.
Гермиона, усиленно оттиравшая оставленный друзьями рабочий стол, буквально рухнула на него, вытаращив полные злобы глаза на профессора зельеварения. Как? Ноль баллов за идеально сваренное зелье?! Да он с ума сошел, мерзкая летучая мышь! — девушка не обращала внимания на то, что думает в данный момент именно о преподавателе, а не просто о каком-то очень неприятном человеке. — Новенькие слизеринцы вообще рецепт до неузнаваемости переделали, и что? Им, конечно же, “Превосходно”, — Гермиона в очередной раз возмутилась несправедливостью окружающего ее мира.
- Evanesce! — произнес Снейп, и зелья, принесенные Поттером, Уизли и Грейнджер, и сваренные, естественно, одной Грейнджер, нет, еще и Визерхоффом (хотя его способности в зельеварении, в отличие от его напарницы или той же Кайнер, которая освоила столь тонкую науку всего пару месяцев назад, были весьма посредственны, но вполне удовлетворительными по сравнению с двумя экземплярами, стоявшими прямо перед ним), исчезли.
- Так нечестно, профессор! — воскликнул Рон. — Ведь Дамблдор говорил вам…
- Меня не интересует, мистер Уизли и мистер Поттер, — последнее слово мужчина буквально выплюнул, — что обещал вам наш многоуважаемый директор, но вы не получите на моих уроках ничего выше “Отвратительно”, пока не начнете работать мозгами и руками. Собственными мозгами, Поттер… А теперь марш из класса!
Гриффиндорцам не надо было повторять два раза, чтобы покинуть ненавистное подземелье. Лишь Гермиона Грейнджер по-прежнему оттирала разлитую по столешнице и уже начавшую впитываться кровь саламандры, не рискуя применить “Evanesce”, дабы не отодрать случайно стол древесины. Следом за ними помещение покинуло большинство слизеринцев, не забывая отпускать комментарии в стиле “грязнокровка — она и есть грязнокровка” или “ну что, грязнокровка, сбежали твои дружки?”. Гермиона старалась не обращать на них внимания — за шесть лет уже привыкла. Визерхофф, посчитавший сложившуюся ситуацию весьма несправедливой, направился к преподавателю зельеварения, как ответственному за происходящее на уроке.
- Извините, профессор Снейп, но как вы могли допустить такое? — возмутился Визерхофф, подойдя к столу, за которым декан Слизерина проверял сданные на предыдущем уроке работы. — Вы должны наказать ваших учеников за оскорбление в адрес однокурсницы. И потом… да, каждый должен оставлять после себя чистоту, но почему мисс Грейнджер должна убираться за Поттера и Уизли? Почему им нельзя назначить за это отработку?
Лотар еще не знал, что мрачного профессора зельеварения лучше не отвлекать от работы и, тем более, не пытаться доказать свою правоту. Шенбрюнн посмотрел на друга и отрицательно покачал головой — нет, даже не пытайся. За два дня учебы в Слизерине он уже успел убедиться в том, бессмысленно идти против уже сложившейся веками системы. Ты можешь быть особняком, стоять в стороне или идти против течения, но не можешь заставить всех остальных следовать за тобой. Да, Британия славилась своими древними волшебными традициями, но держалась за них, как паук за паутину, боясь избавляться от явных пережитков и привносить что-то новое, культивируя тем самым многие предрассудки, в том числе, шовинизм чистокровных. И один учитель здесь явно ничего не сможет изменить и, наказав пару-тройку студентов, лишь сделает хуже себе. Карл не знал ровным счетом ничего о степени чистокровности профессора, но предполагал, что тот должен иметь некий вес в обществе британских чистокровных волшебников, с большинством из которых, скорее всего, вместе учился в Слизерине, и потому должен был, по крайней мере, формально разделять их политические взгляды.
- Пятьдесят баллов с Гриффиндора, мистер Визерхофф, — прошипел Снейп и вновь уткнулся в пергаменты. — За неуважение к преподавателю и клевету в адрес студентов. Все, свободны, мистер Визерхофф. И раз мисс Грейнджер решила сегодня выполнять всю работу за мистера Поттера и мистера Уизли, то пусть выполняет до конца, — кинув презрительный взгляд в сторону старосты Гриффиндора, профессор вновь вернулся к проверке эссе.
Гермиона чуть не опрокинула ведро с водой: пятьдесят баллов?! Да это немыслимо! Она уже привыкла, что профессор по поводу и без повода штрафовал Гарри и Рона, но снимать столько баллов сразу с нового студента за неосторожно сказанную фразу — это надо быть полной сволочью. К тому же, надеялась она, что к Визерхоффу, как к чистокровному волшебнику в энном поколении, профессор будет относиться более лояльно, но, видимо, просчиталась. Неприятно было и то, что профессор ее фактически втоптал в грязь, аккуратно, чисто по-слизерински намекнув, что она — тупица. Сейчас девушка была полностью согласна со своими друзьями, что профессор Снейп — никто иной, как Ужас подземелий и мерзкая сальноволосая Летучая мышь, и не заслуживает к себе другого отношения.
Лотар открыл, было, рот, чтобы возразить, но передумал, заметив выражение лица друга. Лучше не стоит, — говорило оно, — и извини, я ничем не могу помочь. Стоявшая рядом Кайнер лишь мрачно кивнула, как бы соглашаясь с Карлом: уж она-то, прожив два месяца в одном доме со Снейпом, в достаточной степени успела изучить его характер, чтобы понять, с ним лучше не пытаться спорить.
- Попробуйте “Tergeo” или “Excuro”, — посоветовал Фольквардссон, наблюдая со стороны за разыгравшееся сценой.
- Знаю, но, боюсь, будет только хуже, — разочарованно ответила Грейнджер.
Сейчас она являла собой не самое лучшее зрелище: красное от натуги лицо, не менее красные от постоянного промывания тряпки в горячей воде руки. Растрепавшиеся волосы, закатанные до локтя рукава блузки. Девушка разогнулась и потянулась и только после этого осознала, что снова находится в компании почти незнакомых ей людей. Ненавистный профессор не считается. Стало неловко. А тот факт, что друзья не подождали ее, а сразу сбежали, как только им “позволил” Снейп, и вовсе не добавлял веселья. Да, вспомнила она, мысленно хлопнув себя ладонью по лбу, мальчики обсуждали вчера квиддич и договорились собрать команду сразу после урока.
- В отличие от “Evanesco”, “Tergeo” и “Excuro” очищают, но не разрушают поверхностный слой, — возразила Лапина.
- Верно, — заметил швед.
- А если разрушают, то можно будет воспользоваться небезызвестными Чарами восстановления, — предложил Шенбрюнн.
Из палочки вырвался желто-коричневый искрящийся сгусток энергии и окутал стол, постепенно растворяя въевшуюся грязь.
Профессор Снейп сидел за столом, проверяя работы, сданные ему на предыдущем уроке. Он с превеликим удовольствием предпочел бы покинуть класс и уйти к себе в лабораторию, но неугомонные гриффиндорцы в очередной раз доказали свою тупость, устроив добровольную отработку. Да, Визерхофф — типичный гриффиндорец: не зная здешних порядков, сунулся защищать заучку Грейнджер и еще посмел указывать ему, Северусу Снейпу, что ему делать. Снятые с Гриффиндора пятьдесят баллов должны надолго охладить его пыл в борьбе за всеобщую справедливость. Кстати, об отработках, Грейнджер у него ни разу еще не была. При всех своих талантах она, как считал профессор, мыслила слишком узко и схематично, боясь выйти за рамки определенных догм и правил. Выскочка, всезнайка, до дыр зачитывающая учебники. Да не нужно ему эти учебники цитировать, он и сам их знает! Ему нужно понимание предмета, гораздо более глубокое, чем простое заучивание рецептов наизусть. Та же Кайнер, которая совсем новичок в зельеварении, превосходит ее во много раз, взять хотя бы, как они с Шенбрюнном устроили перегонку, вместо того, чтобы, как было написано в инструкции, “…греть зелье, пока не выпадет черный осадок; отделить раствор от осадка…”. Да кто вообще пишет, вернее, переписывает эти учебники? Полные бездарности, ничего не смыслящие в тонком искусстве зельеварения! Не стоит, конечно, забывать, что на самом деле Кайнер окончила университет, пусть и маггловский. Что? Формально ее ученая степень выше, чем у него? Быть такого не может, во всяком случае, в магическом мире. Но был в этом еще один момент: своей тягой к определенным областям знаний она наминала его самого в молодости, и лучше направить это стремление в нужное русло, чем ждать, сложа руки, пока она пойдет по кривой дорожке, повторяя его же ошибки…
- Извините, профессор, а можно с вами поговорить? — женский голос оторвал его от размышлений.
Мужчина поднял голову. Перед ним стояла Кайнер, заложив руки за спину. По обе стороны от нее стояли Шенбрюнн и Фольквардссон. Что они втроем здесь забыли? Они же, точно помнил профессор, сдали зелья одними из первых. Так, Кайнер нужно что-то от него, Северуса Снейпа. Шенбрюнн, очевидно, выполняет приказ своего декана и ждет Кайнер. А Фольквардссон? Профессор замечал, как этот юноша несколько раз кидал любопытные взгляды в сторону стола, за которым работали Шенбрюнн и Кайнер. Что ж, два аристократа вполне могут быть знакомы друг с другом. Да, по словам Минервы, он участвовал в инциденте с Осушающими чарами, точнее вместе с Шенбрюнном консультировал Кайнер. А сегодня утром устранял вместе с ним же последствия глубокой легилименции. Тогда все понятно: тройка “Равенкло + Слизерин” против Золотого Трио Гриффиндора. Изначально не учел он только то, что члены этого нового трио могут сблизиться гораздо больше, чем того предполагают обычные отношения между одноклассниками (для Снейпа дружба представителей богатых чистокровных семейств с магглорожденными в принципе казалась абсурдной), и последняя перспектива его вовсе не радовала.
- Что вы хотели, мисс Кайнер?
- Не могли бы вы разрешить нам работать у вас в лаборатории? — ответила девушка, мысленно добавив: — *Да, профессор, а чтобы вы сделали, если бы меня назвали грязнокровкой? *
Не будет же профессор назначать ей отработку буквально ни за что, особенно если учесть, что свидетелями ее примерного поведения были сразу несколько человек. И даже если ее мысленное послание услышали Шенбрюнн и Фольквардссон, они будут на ее стороне.
- Видите ли, мисс Кайнер, — ответил елейным голосом Снейп, — в данное время мне не нужны ассистенты, особенно если учесть, что ваши знания о мире магии ограничивается лишь домашним обучением крайне сомнительного качества. Однако если вы и дальше будете показывать на моих уроках такие же превосходные результаты и получите высший балл на отборочном тесте, вы можете претендовать на то, чтобы выполнять аттестационный проект по зельям под моим руководством.
Гермиона, не успевшая выйти из кабинета зельеварения, заметно оживилась и прислушалась к разговору. Назло профессору ей захотелось доказать, что самой умной ведьмой Хогвартса она является не просто так и не даром тратит кучу времени, просиживая за учебниками и дополнительной литературой. Она не сомневалась в своих силах и в том, что она сможет идеально подготовиться к тесту и лучше всех его сдать. Тогда она посмотрит на кислое лицо мерзкого слизеринского декана, когда он будет вынужден признать ее лучшей и допустить к выполнению проекта в его лаборатории.
Второй вопрос Кайнер поставил Снейпа в тупик: он мог легко закрывать глаза на оскорбления, наносимые его змейками львам, и то, что под огонь обычно попадала Грейнджер, являвшаяся подругой недоумков Поттера и Уизли, лишь облегчало ему задачу. Другое дело — Кайнер: в вопросах о чистоте крови она была ничем не лучше Грейнджер, но при этом оказалась на Слизерине, и за оскорбление его студентки он бы точно наказал обидчиков. Ворвавшись в его жизнь, подобно письму из Хогвартса на одиннадцатилетие, она, сама того не замечая, сумела немало изменить некоторые его взгляды на окружающую действительность. Да, он однозначно заступился бы за любого из своих студентов, если тому было бы нанесено оскорбление, в том числе и за Кайнер, которая сейчас в упор смотрела на него. Но Кайнер — магглорожденная, как и Грейнджре, читай “грязнокровка”. Вновь пришло воспоминание о том, что именно это слово навсегда сломало ему жизнь, вспомнил, как он долго вымаливал прощение у Лили, и как она одаривала его лишь презрительным взглядом. Вспомнил, как он извинялся перед Миллер на приеме в Малфой-Мэноре — но того требовали древние законы гостеприимства. А вот перед Грейнджер извиняться за глупое поведение Малфоя, Паркинсон и Эшли (зельеварение взяли в качестве дополнительного предмета почти все слизеринцы, сумевшие набрать проходные баллы на СОВ) — это ниже его достоинства.
- Вижу, вы еще не ушли, мистер Визерхофф, — немец застыл в дверях, недобро уставившись на Снейпа, гадая, к чему же еще тот придерется — несколько минут назад он убедился в том, что слухи, ходившие вокруг личности профессора на ало-золотом факультете, во многом оказались правдой. — Я верну двадцать пять баллов Гриффиндору, но при одном условии: вы, мистер Визерхофф, будете следить за тем, чтобы мисс Грейнджер больше не совершала глупостей под руководством мистера Поттера и мистера Уизли, и чтобы инциденты, подобные сегодняшнему, впредь не повторялись.
- Да, сэр.
- Все, свободны. Мистер Шенбрюнн, мистер Фольквардссон, вас это тоже касается.
- Извините, профессор Снейп, — возразил Ассбьерн, — но мы также хотели бы поговорить с вами по поводу практической работы под вашим руководством.
- Мои условия одинаковы для всех, мистер Фольквардссон, и ваша чистокровность, ровно, как и ваша, мистер Шенбрюнн, не дает вам никаких преимуществ при соискании должности ассистента в моей лаборатории. Вам все понятно?
- Да, сэр. С вашего позволения, сэр, — парни отвесили легкие поклоны, девушка присела в книксене, и все трое вышли за дверь, где их ждали Гермиона и Лотар.
Поскольку большая часть остававшегося после урока свободного времени вышла, было решено не возвращаться в факультетские гостиные, а сразу отправиться на обед. По дороге Гермиона все время пыталась доказать, что Кайнер, Шенбрюнн и Фольквардссон поступили неправильно, отойдя от инструкции на последней стадии приготовления зелья. Когда же ей ответили, что они-то как раз сделали все правильно, и профессор Снейп высоко оценил качество приготовленных ими зелий, Грейнджер начала доказывать, что они поступили нечестно, отступив от методики, и что вообще подобные самостоятельные эксперименты до добра не доводят, на что получила ответ, что если бы люди все делали по инструкции, ничего не меняя, то до сих пор жили бы в каменном веке. Потом Лотар поинтересовался у Карла, на самом ли деле тот хочет выполнять аттестационный проект у Снейпа, характер которого оставляет желать лучшего — все-таки снятые баллы оставили неприятный осадок в душе и испортили без того не самое лучшее впечатление о профессоре. В ответ Карл сказал, что если работа в лаборатории будет проходить таким же образом, как на сегодняшнем уроке, то это будет вполне терпимо, и что проект, защищенный под руководством Северуса Снейпа, имеет большой вес среди зельеваров и дает определенные привилегии при поступлении в магический университет. А Лапина отметила про себя, что у Снейпа появилась какая-то странная тенденция отдавать магглорожденных студенток под покровительство чистокровных волшебников.
За разговорами студенты быстро дошли до Большого Зала, однако немного опоздали на обед, который был в самом разгаре. Лапина и Шенбрюнн направились к слизеринскому столу, Фольквардссон — к равенкловскому, а Визерхофф и Грейнджер сели к барсукам. В зале, как всегда, было шумно: окончательно проснувшиеся ученики делились впечатлениями о прошедших уроках, обсуждали преподавателей и школьные сплетни. Непонятно было только, как сами преподаватели все это терпят. Или их стол был накрыт поглощающим шумы барьером? Большинство слизеринских семикурсников сидели кучкой посередине стола и заговорщически шептались, периодически хихикая и кидая недобрые взгляды в сторону сидевшей у дальнего конца Лапиной. За гриффиндорским столом продолжалось бурное обсуждение предстоящего матча “Гриффиндор-Слизерин”, так что отсутствие пары студентов-семикурсников поначалу никто не заметил. И лишь когда Гермиона подошла к своему столу и властно подозвала львят-первоклашек (команда сумела прийти к компромиссу и решила, что тренировку следует провести в субботу сразу после завтрака), Рон повернул голову в ее сторону, толкнув локтем Гарри, а сам покраснел от гнева: этот поганый аристократ вновь посмел околачиваться вокруг его девушки! Выросший в бедности, не блещущий, в отличие от старших братьев, какими-то особыми талантами (шахматы он считал скорее развлечением, и потому его логика дальше шахматной доски, как правило, не простиралась), вечно находящийся в тени более успешных или известных личностей и не имеющий ничего по-настоящему своего, от начала и до конца, он страдал весьма обостренным чувством собственника. И потому ему было противно видеть кого-то рядом с его Гермионой — потому что боялся, что она в любой момент может уйти, найдя себе более успешного и привлекательного жениха. При этом, чтобы измениться самому и подтянуться вслед за Грейнджер, младший Уизли даже не задумывался.
- Я покажу! я еще покажу этому мерзавцу! — стиснув кулаки, сказал Рон в сторону и резко встал со стула, отчего тот со стуком упал на пол. — Эй, Визерхофф! есть разговор.
- Я внимательно слушаю вас, мистер Уизли, — ответил не успевший далеко уйти Лотар: хотя с Уизли отношения у него не сложились еще с первого дня знакомства, он не собирался с ним спорить и что-либо доказывать, считая, что тот сам должен разобраться с тараканами у себя в голове.
- Ты… ты… — обуреваемый эмоциями, парень долго не мог подобрать нужные слова.
- Что я? — ухмыльнулся Визерхофф.
- Тише, Рональд! — осадила его сестра и затем крикнула Лотару: — Мой брат хотел сказать, чтобы ты не переусердствовал с его обязанностями старосты.
Джинни покраснела и неуклюже улыбнулась, как это обычно бывает, когда не очень убедительно врешь, пытаясь скрыть какую-нибудь пакость.
- Благодарю вас, мисс Уизли, — ответил Визерхофф и отправился вслед за Гермионой.
* * *
Визерхофф и Грейнджер быстро проводили гриффиндорских первокурсников до теплиц и направились обратно в замок: Гермиона планировала подготовиться к уроку волшебного этикета, который должен был состояться сразу после трансфигурации, а Лотар любезно согласился ей помочь — в конце концов, это была его идея восполнить пробел в воспитании большинства представителей львиного факультета.
Небо быстро затягивали темно-серые тучи, дул противный северный ветер, отчего поверхность Черного озера покрылась мелкой рябью — сентябрь в этом году обещал быть холодным. Оба студента молча шли по мощеной дорожке, укутавшись в простые школьные мантии, на которые были наложены согревающие чары, и накинув на головы капюшоны. Моросивший дождь, казалось, еще больше усилил повисшее между ними молчание. Лотар думал о том, как бы побыстрее добраться после такой погоды до теплой и уютной гриффиндорской гостиной, Гермионе же было совестно из-за того, что она обидела своего парня и друга. Она знала, что Рон — ревнивый и вспыльчивый (вспомнить хотя бы, как он реагировал на ее переписку с Виктором Крамом), поэтому ему желательно не давать лишнего повода для ссоры. И вообще из-за участившихся в последнее время ссор их дружба дала небольшую, но заметную трещину: Рон мог устроить буквально из ничего целый скандал, а она почти всегда находила повод, чтобы упрекнуть его (чаще всего это касалось уроков или помощи миссис Уизли по хозяйству — хотя Гермиона уважала последнюю и считала доброй и милой женщиной, но не хотела повторять ее судьбу многодетной матери-домохозяйки). Их с Роном отношения вообще были какими-то странными: в один день она могла обниматься с ним где-нибудь в темном углу Норы или гостиной Гриффиндора и выслушивать признание в любви (чтобы сохранить отношения, приходится перешагивать через свою женскую гордость и уступать мужскому натиску), а на другой — выслушивать упреки за то, что она уделяет ему слишком мало внимания и все время сидит за книжками, вот пусть их и любит. И, тем не менее, девушка стремилась эти отношения сохранить, как единственное, что у нее было: конечно, она дружила с Гарри, но он был ей как брат и, к тому же встречался с Джинни, ее лучшей подругой. А о том, чтобы познакомиться и завязать хотя бы приятельские отношения с представителями других факультетов, например, Равенкло, она даже не думала: ее образ заучки-отличницы, навечно поселившейся в библиотеке, еще в первые годы учебы в Хогвартсе воздвиг вокруг нее высокую стену, практически исключая всякую возможность общения и, тем более, дружбы. А Рон и Гарри были с ней, несмотря ни на что (хотя, бывало, они ссорились и раньше), и поэтому именно она должна, во что бы то ни стало, сохранить их дружбу. Она была еще слишком юна и наивна, чтобы понять, что многие вещи в этом бренном мире не вечны, и что ее дружба с мальчиками может сойти на нет сама собой, как только им придется пересесть в разные лодки.
Погруженная в свои мысли, придумывая на ходу объяснения для Рона, девушка не заметила, как отстала от своего одноклассника. Где-то вдалеке ударил гром, дождь пошел еще сильнее. Гермиона забежала под ближайшее дерево и, облокотившись на холодный и мокрый от дождя ствол, расплакалась. Сейчас, когда рядом никого не было, она чувствовала себя особо одиноко и винила в этом, прежде всего, себя. Визерхофф — не староста, так что ему нет смысла помогать ей, а вот Рона надо было вытащить из-за стола, чтобы он ей помог: парень бы подулся да перестал, и Джинни можно было бы подключить — та при желании могла иметь большое влияние на брата. И сейчас они бы шли вместе от теплиц, и он рассказывал бы ей с упоением про новую классную тактику, которую они придумали в квиддиче, а она бы его молча поддерживала, не забывая напоминать про важность уроков. И все было бы как раньше…
- Гермиона, пожалуйста, извините меня: я не заметил, как вы отстали.
Девушка подняла голову. Перед ней стоял Визерхофф, без мантии, державший над головой черный зонт в красную полоску (трансфигурировал — догадалась Грейнджер), его рыжие волосы были взъерошены от ветра и быстрой ходьбы.
- Impervius! — Гермиона почувствовала, что на нее больше не попадает дождь: капли рикошетили в стороны, не долетая до нее. — Гермиона, с вами все в порядке? Вы плачете? Вас обидел я или кто-нибудь другой?
Он что, искренне заинтересован в ней? Быть не может! С каких это пор выходца из чистокровной семьи беспокоит судьба какой-то грязнокровки? За шесть лет учебы в Хогвартсе она уже привыкла, что ее так называют, называют аристократы-слизеринцы, и потому не верила в дружбу или бескорыстие по отношению к себе со стороны представителей высшего магического сословия. Для них она всегда была и будет грязнокровкой, или политкорректно и снисходительно — “магглорожденной”.
- Лотар, спасибо тебе за помощь, — ответила Гермиона, вытерев слезы и постаравшись успокоиться, — но все-таки ты не староста и вовсе не обязан помогать мне…
- И кто тебе будет помогать? Уизли? — Визерхофф картинно развел свободной рукой.
- Не говори так! — воскликнула Гермиона. — И вообще нам лучше не общаться, — добавила она, отвернувшись и уставившись в землю.
- Не хочешь общаться? Пожалуйста — я не настаиваю! хочешь, чтобы весь твой круг общения ограничивался лишь Поттером и двумя Уизли — пожалуйста, тебе никто не будет мешать! — Лотар чувствовал, что начинает раздражаться, и что с каждым произнесенным словом ему становится все труднее и труднее сдерживать свои интонации. — Только помни: вряд ли тебя в дальнейшем будет уважать кто-то, если ты не будешь уважать сама себя.
Договорив, он отвернулся от девушки, уставившись в землю, выстукивая каблуком по лежавшему рядом камню. Зря он это сказал, нагрубил только. То есть, он хотел это сказать, но сказал в слишком резкой форме. У Карла получилось бы лучше: он более сдержан и лучше ладит с девушками — все-таки не просто так шляпа Основателей определила их на разные факультеты.
- Гермиона, извините, пожалуйста, что нагрубил вам…
Молчание.
- Скажите, пожалуйста, вы прощаете меня?
Девушка по-прежнему стояла, опершись о ствол большого раскидистого дуба, и молча смотрела куда-то вдаль. Либо она считает ниже своего достоинства ответить, либо ушла глубоко в себя и просто не воспринимает окружающую действительность.
- Ладно, пойдемте уже в замок, иначе вы простудитесь, — то, что сам он был без мантии, его интересовало намного меньше.
На последнее предложение Грейнджер среагировала более-менее адекватно и послушно поплелась рядом с Визерхоффом — все-таки зонт был один на двоих. Уже в холле парень трансфигурировал зонт обратно в мантию, которую теперь пришлось сушить заклинанием, и трость, источником для которой послужила найденная им по дороге палка. Вместе, молча, с угрюмыми выражениями на лицах зашли в гриффиндорскую гостиную. Рон хотел, было, снова накинуться на немца с кулаками, но передумал, увидев, что тот вовсе не выглядит довольным и уверенным в себе, как обычно, а Гермиона и вовсе казалась грустной.
Визерхофф, подождав немного и убедившись, драки или, по крайней мере, мизансцены с воплями и криками не будет (большая часть присутствовавших в гостиной повернули в их сторону головы, ожидая шоу с участием друзей небезызвестного Гарри Поттера), подошел к одному из круглых столиков, что стоял у окна рядом с книжным шкафом, и, достав книгу, принялся незаметно наблюдать за происходящим. Конечно, можно было пойти в библиотеку подготовиться к завтрашним предметам, но после далеко не самого приятного разговора с Грейнджер настроение было немало испорчено, да и сам Визерхофф, несмотря на то, что всегда вовремя и хорошо выполнял домашние задания, фанатом учебы не являлся. По этой же причине он отказался от варианта нанести визит в гостиную Хаффлпаффа: Лиза, когда увидит его таким, тут же начнет утешать и задавать ненужные вопросы, а он не хотел выглядеть слабым перед девушкой и нагружать своими и не только проблемами. Да и слишком любопытные свидетели их возможного разговора могли бы уже к вечеру разнести по всей школе самые невероятные сплетни касательно личной жизни старост Гриффиндора. А последнее он считал неприемлемым.
Гермиона, тем временем, первая подошла к своему парню и, сказав, что надо поговорить, отвела его креслам неподалеку от тех, где сидели, взявшись за руки, Гарри и Джинни. Девушка, сразу извинившись перед парнем и пообещав, что дальше она будет справляться сама, предотвратила очередную назревавшую ссору. Позже к ним присоединилась Джинни и поддержала подругу, объяснив брату, что он почем зря ревнует. А Гарри обнял всех сразу, обрадовавшись, что двое его лучших друзей снова помирились, и Золотое Трио на время превратилось в Золотой Квартет.
* * *
- … Нумерология — это древняя наука о числах, разработанная Аристотелем в VI веке до нашей эры. Согласно нумерологии, все понятия могут быть сведены к соответствующим им числам…
Лапина и Шенбрюнн сидели в библиотеке и готовились к уроку нумерологии, который должен был состояться на следующий день. Вернее, Шенбрюнн объяснял Лапиной основы этой весьма туманной для многих науки. Они расположились за столом у окна, между двумя стеллажами, где сидели днем ранее вместе с Фольквардссоном и Визерхоффом, сочтя сие место достаточно удобным и скрытым от посторонних глаз. Было только третье сентября, в связи с чем, за исключением названной выше пары, в читальном зале практически не было учеников. Мадам Пинс, у которой в начале учебного года толком не было никакой работы, кроме как утром открыть библиотеку, а вечером закрыть, сидела за своим столом и читала журнал. До двух слизеринцев, тихо занимающихся где-то в недрах ее владений, ей не было ровно никакого дела. Ну а для особых любителей развешивать уши и совать нос не в свои дела существовали Заглушающие чары.
По оконному стеклу барабанил дождь. Из-за того, что небо было сплошь затянуто тучами, казалось, что уже наступили сумерки, библиотека погрузилась в синеватый полумрак. И, хотя падавшего из окна света вполне хватало, чтобы без труда разобрать текст, буквы и цифры для девушки сливались воедино, стоило ей задержать взгляд на одной строчке дольше положенного. Хотелось спать, да и вообще, библиотеки она не любила.
- … существуют две основных таблицы для нумерологичех расчетов: греческая изопсефическая /6/ и латинская, разработанная магами Агриппой Нестергеймским и Генрихом Корнелием… Анна, вы слушаете меня? — Карл прервал повествование, посмотрев на девушку, уткнувшуюся безучастным взглядом в учебник.
- Да, Карл. Извините, пожалуйста, мне сложно сосредоточиться в такой обстановке. Сейчас я запишу… — пододвинула к себе тетрадь и записала на первой странице сказанное Шенбрюнном.
- Перепишите, пожалуйста, обе таблицы: вам часто придется ими пользоваться.
Снова скрип пера по пергаменту, проведение относительно ровных линий, переписывание значений из учебника.
- Вам все пока понятно?
- Пока да, — ей совершенно не хотелось учить нумерологию, но тогда она не избежит головомойки от Снейпа, да и перед Шенбрюнном, который, к тому же, обязался ей помочь, надо поддерживать образ прилежной и старательной ученицы.
- В магии нумерология используется для толкования текстов, как правило, пророческих, либо вербальных формул уже существующих заклинаний, либо для расчетов формул новых заклинаний… — все это Лапина уже знала, но сочла, что повторить не помешает: должна же она, в конце концов, знать хотя бы суть и основы предмета. — ... В последнем случае, для расчета формул заклинаний, состоящих более, чем из одного слова, существуют специальные формулы, которые далеко не всегда являются аддитивными. Эти формулы делятся на группы в зависимости как от назначения заклинания, так и чисел, соответствующих первой и последней буквам каждого слова в заклинании. Таблицы с некоторыми формулами должны быть приведены… — Карл пододвинул к себе учебник и принялся его листать, но, к его разочарованию, тот не содержал нужной информации. — Где вы покупали этот учебник?
- В Лондоне.
- В Лондоне? — удивился Карл: зачем студентке, жившей в Потсдаме, ехать в Лондон, если все необходимые учебники можно было купить в Берлине и не только в нем?
- Господин Штольц предпочитает придерживаться инструкций и потому настоял, что необходимо покупать учебники, предусмотренные непосредственно программой Хогвартса, — ответила Лапина после некоторого раздумья.
- Он с вами занимался раньше нумерологией?
Ну вот, опять вопросы…
- Нет. Он немного научил меня зельям и нескольким защитным заклинаниям, — тут можно было сказать полуправду, — в основном я занималась самостоятельно, но под его присмотром. А учебник по нумерологии буквально навязал, когда мы были с ним в Косом переулке.
- С вашей способностью изобретать заклинания — неудивительно, — улыбнулся Карл. — Он знает об этом?
- Да. Наверное, поэтому и заставил купить этот учебник, — тут следует рассказать подробнее, чтобы выглядело правдоподобно, — но сам он мало что объяснял мне. Не любил это делать, — девушка повернулась корпусом к собеседнику, но склонила голову, подперев ее рукой, которая упиралась локтем в спинку стула. — Он вообще общался мало с кем из соседей, некоторые его даже боялись, но никто не подозревал, что он волшебник. Но с нашей семьей он был в хороших отношениях и иногда заходил к нам в гости. Так было и в тот раз, когда я в первый раз колдовала. Он тогда сразу сказал мне, что я ведьма, и чтобы я никому об этом не говорила. Но мне это было понятно и без его наказа: моя мама — очень религиозная и при малейшем намеке на вмешательство потусторонних сил тут же начинала паниковать, молиться, вызывать священника или сама бежала в церковь.
- Вам, скорее всего, трудно было жить в такой семье, — понимающе сказал Шенбрюнн, — вы — волшебница, ваша мать — верующая католичка… Я не ошибся?
- Нет, — с учетом того, кто, по легенде, являлся ее отцом, это был наиболее подходящий вариант.
- А как вы объяснили вашим родителям ваше обучение в магической школе?
- Карл, я окончила обычную маггловскую среднюю школу. И никуда не выезжала из Потсдама.
- А выбросы стихийной магии? — вновь удивился парень, тоже опершись о спинку стула. — Разве ваши родители не замечали этого?
- Моя мать доверяла господину Штольцу и часто просила его или кого-нибудь из других соседей или родственников присмотреть за мной после школы, поскольку сама работала. А господин Штольц первым делом научил меня сдерживать свою силу, так что все было под контролем. Он был очень строгим учителем, мало объяснял сам, но сразу требовал отличных результатов, заставлял много заниматься самостоятельно, сразу ругал, если у меня не получалось заклинание. С зельеварением было немного проще: в своей маггловской школе я была первой по химии и нередко использовала свои знания при изучении зелий, хотя господин Штольц и не одобрял это. Его подход дал быстрые результаты, но, на мой взгляд, Гюнтер Штольц не относится к числу людей, которым стоит становиться педагогами.
- Но ведь до одиннадцати-двенадцати лет трудно сдерживать рвущуюся наружу магическую силу. Что он с вами сделал? — казалось, Карл серьезно испугался за то, что мог сотворить угрюмый и нелюдимый волшебник с маленькой девочкой, лишь бы та не начала не вовремя колдовать? Дал зелья для подавления магического потенциала? Все время ругал и унижал? — Из результатов исследований колдопсихологов было известно, что отношения в семье могут оказывать самое прямое воздействие на магический потенциал ребенка. Странно тогда, что у Кайнер он такой огромный, если она без труда ставит защитные сферы, применяет заклятие Забвения, придумывает сложные заклинания.
- Я в этом возрасте только начала колдовать. Господин Штольц сказал, что это слишком поздно для волшебников.
- Да, магические способности у детей проявляются обычно в возрасте пяти-семи лет, — пояснил Шенбрюнн, — однако магия латентов мало исследована, прежде всего, из-за низкой статистики и отсутствия в каких-либо ней закономерностей, как таковых. В одних случаях латент — вы относитесь именно к этой немногочисленной категории волшебников, — Лапина кивнула в ответ: то, что она латент, она слышала уже много раз, — имеет изначально низкий потенциал, который может со временем уменьшаться; в других случаях потенциал может со временем увеличиваться, но, если не начать его развивать, в последствии затухнуть; есть латенты, у которых магический потенциал с возрастом выходит на некий постоянный уровень, причем, чем старше волшебник, тем быстрее этот уровень достигается, однако далеко не всегда он бывает высоким.
- А что в моем случае? У меня не исчезнут магические способности? — поинтересовалась Лапина: хотя почти всю сознательную жизнь она вполне нормально обходилась без магии, ей совершенно не хотелось терять недавно обретенный, и, как она уже успела заметить, довольно ценный дар, именно дар — так даже инквизитор Лютер назвал ее умение колдовать, — дававший ей весьма немалые преимущества.
- Нет, если вы, конечно, не проведете какой-нибудь слишком сложный ритуал, не выполнив его условия, или не попадете под действие сильного темномагического проклятия. А теперь давайте вернемся к нумерологии. Сейчас я продиктую вам основные формулы, которые помню сам…
Карл встал со стула и принялся ходить вдоль стола, облокачиваясь периодически на стоявшие рядом книжные шкафы, диктуя при этом формулы, объясняя их значение и поясняя, к какой категории они относятся. Здесь тоже далеко не все было понятно, но среди них вполне можно было встретить знакомые из курса математического анализа и теории вероятностей уравнения кривых и поверхностей, а также комбинаторные формулы. Точно также он назвал несколько уравнений, связывающих вербальную формулу заклинания и геометрическую, изображающую движения палочкой. Затем они с переменным успехом разобрали несколько простых примеров на расшифровку вербальных формул некоторых односложных заклинаний, после чего Лапина вспомнила, что ей надо вернуться в общежитие за учебником по трансфигурации: она уже давно избавилась от старой школьной привычки таскать с собой все учебники подряд. Шенбрюнн, судя потому, что поддержал ее предложение, либо также не имел с собой нужного учебного пособия, либо воспринял это как повод уйти из библиотеки, в стенах которой его одноклассница неминуемо угодила бы в объятия Морфея.
Путь до подземелий они прошли, в основном, молча. Лишь остановившись в коридоре около одного из окон, девушка провела рукой по стеклу, забрызганному дождевыми каплями, и, посмотрев на хмурое, затянутое тяжелыми кучевыми облаками небо, нависшее над Запретным Лесом и продолжавшее источать влагу, заметила, что ей нравится дождь, нравится та печаль и очарование, которые он в себе несет. Стоявший рядом Карл лишь внимательно ее слушал, облокотившись на угол ниши и сложа руки на груди. Он не подгонял ее, не напоминал, зачем и куда они шли, но, казалось, просто наслаждался ее обществом, пытаясь одновременно понять ее, узнать, кто она. Анна же продолжала смотреть в окно, по которому стекали капли дождя и тихо, забыв, что она не одна, тихо напевала себе под нос, и природа вторила звучавшей у нее в голове музыке:
Seeks in the light, seeks in the dark /7/,
Seeks in the time to ask your desire.
Now, the wind, begin to dance, begin
to dance with the power of Gods.
Throw, on the forest, the sacred tears,
The sacred tears of the eternal sky.
And the rain falls, the rain falls
And the rain falls, the rain falls from the deep sky.
And the rain falls, the rain falls
And the rain falls, the rain falls from the deep sky.
Постояв еще немного, девушка оторвалась от созерцания природных стихий и оглянулась по сторонам, увидев перед собой неотрывно смотрящего на нее Шенбрюнна. Не то, чтобы его взгляд был надменным, насмешливым или, наоборот, полным обожания и восхищения (хотя вероятность этого практически равнялась нулю и не нужна была Лапиной вовсе), — напротив, совершенно обычный, нейтральный, но выражающий уважение и дружеское расположение, причем искреннее. Но девушке, тем не менее, доставляло беспокойство столь повышенное внимание к своей персоне: с одной стороны, это было очевидно еще с распределения, Карл, скорее всего, захочет познакомиться с ней поближе, что сильно осложняло дело, т.к. портить отношения с ним ей не хотелось, ровно как и их развития (все-таки она выглядела моложе своих лет, а возраст у нее на лбу не написан); с другой стороны, он вряд ли удовлетворится уже полученной информацией и будет стремиться узнать о ней больше — тут пригодится и их зарождающаяся дружба, и данное Снейпом поручение как повод все время быть рядом с ней. Бррр, так влюбиться недолго (с Фольквардссоном они хотя бы на разных факультетах учатся, так что у него нет в принципе возможности находиться рядом с ней), — продолжала рассуждать девушка, не забыв выставить средний по силе ментальный блок, чтобы стоявший рядом молодой человек не узнал случайно ничего лишнего. А последнее для нее было бы очень некстати, да и, подозревала она, Снейп вряд ли бы одобрил что-нибудь подобное. Снейпу же она была слишком многим обязана, чтобы давать ему повод для гнева исключительно со своей стороны.
- Простите, Анна, а что за песню вы сейчас пели? — спросил Шенбрюнн.
- Вы вряд ли знаете, — ответила девушка, опустив ресницы, — ее исполняет одна каталонская группа. Называется “Trobar de Morte”, что значит “навстречу смерти” или “подражать смерти” — я точно не знаю.
- Вероятно, эта песня созвучна с вашим настроением, — предположил Карл, улыбнувшись, — но еще больше соответствует настроению природы, — бросил короткий взгляд в сторону окна.
- Да, немного. Ладно, пойдемте уже в гостиную.
До общежития Слизерина они добрались довольно быстро, практически никого не встретив по дороге — большинство других учеников, в отличие от семикурсников, имевших в расписании временное окно, находились на уроках.
В гостиной царил аншлаг: студенты кучкой собрались у камина, образовав полукруг вокруг двух блондинистых макушек, и что-то читали. Крэбб, Гойл и Буллстоуд то и дело поддакивали, обеспечивая “смех за кадром”.
- “Профессии родителей: отец — отставной военный; мать — секретарь в городской ратуше”…
- Чего?
- Что за бред?
- Ты уверен, что правильно перевел, Бранау?
- Уверен, Малфой, — огрызнулся Бранау, потрясая папкой с личными делами. — Кто из нас немец?
Крэбб, Гойл и Буллстоуд в очередной раз тупо заржали, но тут же замолчали под прицельным взглядом Драко.
- Ладно, оставь… Переводи дальше.
- А что надо сказать, Малфой? — ехидно улыбнулся Генрих.
- Так она что, грязнокровка? — возмущенно сказала Паркинсон.
- Пожалуйста, господин фон Бранау, не будете ли вы так любезны, чтобы перевести личное дело грязнокровки Кайнер дальше? — манерно растягивая слова, произнес Малфой.
- “Латент со слабой задержкой магических способностей. Первый акт колдовства совершен в одиннадцать лет…”
Смех за кадром.
- Бранау, где ты достал эти бумаги? — поинтересовался Блейз Забини.
- Нужно знать, где искать, — ухмыльнулся немец, — простое “Accio”, и ничего более: в последнее время наш куратор стал слишком забывчивым.
Крэбб и Гойл не думали менять репертуар.
- Заткнитесь и не мешайте, — шикнул на них Малфой. — Мы любезно просим вас продолжать, господин фон Бранау.
- “До поступления в Хогвартс находилась на домашнем обучении под руководством близко знакомого с семьей волшебника Гюнтера Штольца. Имеет полное среднее маггловское образование…”
- Полное маггловское образование? — удивилась Эшли. — Это как?
- Что эта грязнокровная дура делает у нас на Слизерине? — взвилась Пэнси. — Пусть убирается вон из нашего дома!
- Судя по тому, как она отвечала вчера и сегодня на уроках, она не такая уж и дура, — подала голос Дафна Гринграсс. — По всей видимости, этот Гюнтер Штольц ее научил чему-то.
- Ага, махать палочкой! — сказала Миллисента и засмеялась. Грегори и Винсент составили ей компанию.
- Но при этом за последние два дня она заработала для нашего факультета не меньше ста баллов, — возразил Нотт. — Это наш шанс выиграть кубок школы, тем более что наш курс — выпускной.
- Скорее всего, она полукровка, — высказала свое мнение Астория, встретив недоуменные взгляды однокашников, — то есть кто-то из ее предков был волшебником, но между ним и ею были только поколения магглов. Простые магглокровки в Слизерин не попадают. И потому, как она держится, нельзя сразу сделать заключение, что она магглорожденная.
- Если и были, то предатели крови какие-нибудь, — надменно сказала Пэнси, сморщив нос, отчего ее лицо стало еще больше напоминать морду мопса, — не лучше Уизли.
- Бранау, а ты ничего не пропустил? — спросил Малфой, заглянув в личное дело через плечо Генриха. — Вот тут “Во…” — не могу прочитать…. “Синковски”. Это разве немецкая фамилия?
- Вот здесь, — Малфой ткнул пальцем в одну из верхних строк. — Где написано “Eltern /8/”, и дальше “vater” и “mutter”.
- “Отец — Войцех Синковски”, — перевел Бранау.
В гостиной послышались шаги. Слизеринцы обернулись, кто с удивлением, кто с неприкрытой неприязнью, уставившись на вошедший только что предмет обсуждения. Стоявшие до этого полукругом студенты расступились, открывая своему новому “принцу” вид на пожаловавших к ним одноклассников.
- Вот уж не думал, что ты так низко пал, Шенбрюнн… — надменно проговорил Бранау, выступая вперед; он намеренно говорил на английском, чтобы обеспечить себе поддержку если не всего факультета, то, хотя бы всего курса. — … Чтобы связаться с грязнокровной полукровкой? Ты хоть знаешь, что она наполовину славянка и самая настоящая маггла?
Слизеринцы вокруг захихикали.
Лапина устало облокотилась о колонну. Все, кончилась спокойная жизнь. Нет, она, конечно, закончилась бы, рано или поздно, но девушка не рассчитывала, что это произойдет так скоро. Когда Шляпа выкрикнула ей и всему Хогвартсу: “Слизерин!”, она поняла, что станет изгоем у себя на факультете, и по пути к столу морально готовилась к тому, что весь учебный год ей придется провести наедине с собой — такое давящее одиночество, когда ты находишься среди людей и, в то же время, не можешь ни с кем из них поговорить: в лучшем случае тебя будут игнорировать, в худшем — ненавидеть. Но это чувство было с ней недолго: Снейп отрядил ей в постоянные сопровождающие Шенбрюнна, и тот, как оказалось, вовсе не тяготится ее обществом, скорее, наоборот… Но сейчас на поддержку Шенбрюнна рассчитывать не приходилось: он — чистокровный и не предаст честь своего рода.
- Извините, Бранау, но, боюсь, ваше предположение является неактуальным и неправомочным… — гордо ответил Шенбрюнн, однако ему нелегко было сохранять хладнокровие в сложившейся ситуации.
Он чувствовал себя между молотом и наковальней: с одной стороны Кайнер, которой он симпатизировал (он не боялся признать данный факт и относился к нему совершенно спокойно) еще с момента их знакомства, и потому не хотел предавать ее, с другой — весь факультет Слизерин, который, очевидно, не одобрит его истинный выбор, а перспектива ходить весть год в изгоях, пусть за компанию с Кайнер его вовсе не прельщала. Да, не стоит забывать, что временами слишком гордая Анна Кайнер вряд ли отблагодарит его за оказанную услугу, ведь она не любит чувствовать себя обязанной и не хочет, чтобы у него были из-за нее проблемы — днем ранее она вполне ясно дала это понять. Что касается его семьи, то его родители, хоть и не страдали большинством предрассудков, распространенных в довольно консервативной Британии, скорее всего, не одобрили бы его выбор в пользу девушки, с которой он знаком всего три дня, и о которой не знает ровно ничего. Также ему не хотелось провоцировать ссору между непосредственно своей семьей и своим двоюродным дедом по отцу Людвигом Шварцем-Бранау, политические убеждения которого были вполне очевидны. Здесь нужен был такой вариант, который бы устроил и тех, и других, который формально делал бы его выбор правильным, который позволил хотя бы на время, а, еще лучше, до конца учебного года, заставить всех недоброжелателей замолчать. Истинно слизеринский вариант.
- … Да, и еще я думаю, — продолжил Шенбрюнн, — что господин Геннинген весьма разочаруется, узнав, куда исчезли личные дела.
- Ты угрожаешь мне, Шенбрюнн? — спросил Бранау, прищурившись, полностью уверенный в своем могуществе и правоте. Стоявшие рядом с ним слизеринцы громко захихикали.
- Accio /9/ meine Personalakte! /нем. Accio мое личное дело/, — громко сказала Лапина, выставив вперед руку, точно в которую попала папка, и убежала.
Над кучкой подростков застыли недоуменные ахи и охи: как это грязнокровка, над которой они только что потешались, которая, по идее, едва умела колдовать, смогла сотворить беспалочковое заклинание? Про урок Флитвика некоторые семикурсники успели забыть, а студенты младших курсов, на нем, естественно, не присутствовавшие, еще с раннего детства были убеждены, что “грязнокровка” = “дура + сквиб”.
- Du wirst es noch bereuen, dass du geboren wurdest, schlammblütiges Miststück! /нем. Ты еще пожалеешь, грязнокровная сволочь, что родилась на свет!/ — выкрикнул Бранау, пустив вслед девушке несколько проклятий, срикошетивших от колонн и углов стен, и бросился за ней, однако упал буквально на ровном месте, словно пораженный невербальным “Impedimenta /10/”.
Лапина решительно шла коридору, чеканя каждый шаг, не осознавая в действительности, что она делает и для чего ей это нужно. Естественно, она собиралась отдать пачку с личными делами Геннингену и собиралась сделать это до начала урока трансфигурации — поэтому она шла так быстро. При этом в ее планы входило избавиться от Шенбрюнна, в переносном смысле, конечно, который никак не желал от нее отвязываться даже после того, что услышал, и теперь продолжал идти за ней, однако держался на безопасном расстоянии — она уже успела на него прикрикнуть, широко размахивая папкой, когда спрашивала, как найти Геннингена (ей не надо было специально стараться, чтобы нагрубить). Странно было то, что Карл ничего не сказал ей ничего едкого в ответ, или его приучили, что грубить женщине — не comme il faut /11/?
До личных комнат Геннингена они добрались вместе. Как выяснилось, тот был усиленно занят поиском пропавшей папки с личными делами и требовал ответа с деканов тех факультетов, где учились его студенты, хотя сам подозревал всего двух: Генриха фон Бранау и Анну Кайнер. Профессор Спраут тут же заверила куратора, что Лиза Миллер — тихая и скромная студентка, которая никогда в жизни не совершила бы подобного поступка — последнее Геннинген прекрасно знал сам — и что во время окна девушка помогала своему декану с растениями. Профессор МакГонагалл также заверила немца, что ее студент вместе со старостой проводил первокурсников в теплицу (за что получила ехидное замечание Снейпа от том, что мистер Уизли скоро совсем расслабится, и что стоит надеяться на то, что мистер Визерхофф окажется все-таки благоразумным и не будет делать за Уизли домашние задания), после чего оба вернулись в гостиную общежития Гриффиндор. Когда же очередь дошла до декана Слизерина, то вышла небольшая заминка: гостиную своего факультета он вообще не удосужился проверить, перед тем, как идти к Геннингену, а один из его студентов вообще имел фактически три часа свободного времени. И когда обе женщины и мужчина уставились на него явно с недружелюбным и осуждающим выражением на лицах, в дверь постучали.
Вошедший Карл Шенбрюнн манерно поклонился деканам и куратору, после чего отдал последнему папку, сказав, что нашел ее в общежитии, не уточнив, кто именно ее взял, но пояснил, что ее содержимое стало известно всему седьмому и не только курсу Слизерина. На вопрос декана, где они были после обеда, Карл ответил, что они с фрейлейн Кайнер занимались в библиотеке нумерологией и лишь после этого вернулись в гостиную Слизернина, обнаружив однокурсников, увлеченных чтением одного из личных дел. Когда Геннинген спросил, чье именно дело читали, Шенбрюнн ответил, что Анны Кайнер и что именно она его забрала и отправилась сюда, а также то, что она сейчас стоит за дверью и может ответить на все интересующие их вопросы, однако последнее он считает необязательным, т.к. рассказал все сам. Деканы и куратор сочли ответы слизеринца исчерпывающими, разрешив уйти: личность вора оказалась предельно ясной.
- Я больше не нужна? — грубо спросила Лапина, ходившая взад-вперед вдоль двери.
- Н-нет, — Карл был удивлен столь нелогичным поведением девушки: естественно, оно было связано с выходкой Бранау и Малфоя, но он ожидал увидеть печаль, подавленность, но не агрессию.
- Тогда до свидания, — ответила девушка и, резко развернувшись на каблуках, быстро пошла прочь, позабыв о легкой походке и красивых жестах.
- Что все это значит? — спросил парень, не отставая от девушки, но продолжая идти немного позади нее.
- Разве вы не поняли? — ответила Анна, не останавливаясь, в ее глазах стали наворачиваться слезы. — Нам лучше не общаться, особенно после того, что вы обо мне узнали! — и ускорила шаг.
- Насколько я помню, фрейлейн Кайнер, вы обещали не убегать, — с поучительными интонациями в голосе сказал Шенбрюнн, быстро догнав девушку в одном из пустынных коридоров и крепко обхватив ее обеими руками.
Лапина почувствовала, что дрожит — не то от страха, не то от столь близкого присутствия рядом человека мужского пола, к которому, к сожалению, нельзя применить тот же алгоритм, что и к Снейпу, когда тот учил ее хорошим манерам. Против Лапиной играло еще то, Шенбрюнн, в отличие от профессора зельеварения, воспринимал ее исключительно как сверстницу, которую нужно защищать и опекать, и, к тому же, был весьма обходителен и хорош собой, так что реакция отвращения отпадала.
Через время девушка перестала дрожать, хватка ослабела — одна из державших ее рук поднялась вверх по спине, к затылку и стала гладить по волосам. Ей было… приятно. Приятно, что ее ценят и принимают такой, какая она есть. Не то, чтобы она испытывала к Карлу какие-то особые чувства — она вообще не считала себя способной хоть как-то любить, но именно в тот момент ей захотелось, чтобы последний длился вечно. Захотелось прижаться к его груди (рядом с Шенбрюнном, она признавала этот факт, она действительно чувствовала себя, как за каменной стеной), свободная от сумки рука потянулась, было, к его талии, что бы обнять в ответ. Стоять! — девушка одернула сама себя. — Нельзя давать человеку ложную надежду! Нельзя давать развиваться отношениям, исход которых уже предрешен. Да, был бы и смех и грех, если бы она явилась бы сейчас к своей матери в 2011 год и сказала: “Мама, обрадуйся! Я нашла себе мужа: он любит меня и идеален почти во всех отношениях. Только он младше меня лет на семь, иностранец и колдун. Ах да, я, кстати, тоже колдунья.” Бред!
Анна подняла голову, посмотрев Карлу в глаза, и вновь опустила ее. Тот, заметив ее колебания, в последний раз провел пальцами по обрамлявшим ее лицо прядям и слегка отстранился, продолжая удерживать девушку.
- И не переживайте, — сказал Карл, продолжая смотреть на нее сверху вниз. — Я вам уже сказал, что сам выбрал общение с вами, и я сдержу свое слово, — добавил он уже твердым голосом, — а Бранау не рассказал ничего нового, чего не знал бы я сам или о чем бы не догадывался.
- *Repello! * — будучи невербальным и беспалочковым, заклинание вышло не очень сильным, но достаточным для того, чтобы державший ее Шенбрюнн потерял равновесие и освободил объятия — большего и не надо было, все-таки Карл не входил в число людей, к которым Лапина испытывала антипатию.
- Не подходите ко мне! Не разговаривайте со мной! — кричала она припавшему к стене Шенбрюнну, смотревшему на нее распахнутыми от удивления и обиды глазами: за что? откуда столько злости и ненависти в девушке, которую он только что утешал, которой за все время не сказал ни одного дурного слова?
Анна этого, естественно не заметила, но со стороны было очень хорошо видно, как исказилось от гнева ее обычно миловидное лицо, в глазах полыхнул недобрый огонь, а форма рта приобрела хищный оскал.
- Забудьте меня! — добавила она и побежала прочь.
И лишь миновав несколько лестничных пролетов и коридоров, девушка остановилась, укрывшись в стенной нише за гобеленом, но за ней уже никто не гнался и не пытался образумить. Она не знала, где именно она находилась и лишь потому, что коридор стал постепенно заполняться учениками, она поняла, что сейчас идет перемена, следовательно, ей нужно идти на трансфигурацию, учебник по которой она так и не взяла. Но до предстоящего урока ей не было вовсе никакого дела. Усевшись на холодном полу, облокотившись о каменную стену, она невидящим взором уставилась в окружавшее ее темное пространство, дав волю слезам — обычное явление, когда она чувствовала себя виноватой или ущербной и жалкой. Да, если она и являлась квалифицированным специалистом в области катализа на наночастицах благородных металлов, то в вопросах человеческих отношений была едва ли не полной дурой.
Позанимавшись самобичеванием — все-таки свой поступок она никак не могла назвать хорошим, но только лишь провокацией наиболее вероятной реакции ее одноклассников (типа, если общество готово отвергнуть меня, то я отвергну его сама), — Лапина решила найти в случившемся положительные моменты. Раз она теперь одна, то может действовать полностью самостоятельно, т.к. ей уже не от кого скрывать свои намерения, в число которых входило: 1) разыскать в замке комнату, где ей никто не мог бы помешать; 2) попытаться последовать совету профессора Флитвика и заняться преобразованием магического и электромагнитного полей друг в друга, чтобы заставить, наконец, свой ноутбук работать — а последний с легкостью может заменить ей и развлечения, и общение. Плюс, поскольку Карла теперь не будет рядом, то отпадает необходимость постоянно держать мысленный блок и защищать сознание. Наметив таким образом предстоящий план действий на ближайшие несколько дней, Лапина взяла свою сумку и, выйдя из ниши, побрела на урок трансфигурации.
1) Гран — устаревшая мера веса, использовавшаяся со времен античности в аптекарской практике. Один английский аптекарский гран равен 64.799 мг. Составляет 1/480 унции.
2) Просвечивающая электронная микроскопия — метод анализа органических и неорганических веществ, а также биологических объектов путем воздействия на ультратонкий образец пробы (около 0.1 мкм) пучка ускоренных за счет разности потенциалов электронов, фокусирующихся электромагнитными линзами. Прошедший через образец луч содержит информацию об электронной плотности, фазе (области гомогенности) и периодичности (при хорошем разрешении можно увидеть плоскости кристаллической решетки) последнего. Получаемая картинка регистрируется на флюоресцентном экране и передается на компьютер для дальнейшей обработки.
3) Хроматография — метод анализа и разделения веществ, основанный на различной силе взаимодействия анализируемых веществ (аналитов) с подвижной (растворитель, газ-носитель) и неподвижной (сорбент, привитая фаза) фазами при прохождении их через колонку. В газовой хроматографии разделение происходит за счет сил адсорбции-десорбции при взаимодействии веществ с неподвижной фазой. Также, в зависимости от химической природы последней, могут иметь место гидрофобные (Ван-дер-ваальсовы) взаимодействия, сила которых зависит от температуры, при которой идет анализ. Жидкостная хроматография проводится, как правило, при комнатной температуре. Здесь на разделение веществ влияет природа сорбента и состав подвижной фазы (элюэнта). При этом, и в газовой, и в жидкостной хроматографии, чем длиннее колонка (в ГХ — 100 м, кварцевые с привитой фазой; в ГХ — до 1 м, стальные, набивные, рассчитанные на высокие давления элюэнта при прохождении его через сорбент), тем лучше разрешение, но больше время анализа.
По цели хроматографию разделяют на колоночную препаративную — разделение веществ с последующим их получением на выходе из колонки в виде отдельных фракций (в данной главе именно ее в упрощенном варианте использовал Фольквардссон для очистки зелья от примесей) и аналитическую — только качественный и количественный анализ без последующего сбора фракций (малые объемы проб). Препаративной может быть только жидкостная хроматография, т.к. она не предусматривает разрушение вещества при прохождение его через детектор (часть хроматографической системы, ответственная за отклик сигнала в зависимости от концентрации вещества в колонке).
4) “Органикум” — практическое руководство по органической химии, содержащее как теоретический материал с разбором механизмов реакций, так и подробные методики синтезов и лабораторные техники. Впервые был выпущен в ГДР приблизительно в 1960-х.
5) Кислота Сатурна — так в средневековье называли ацетон. Применяли в качестве средства от меланхолии. Получали, по всей видимости, путем термического разложения ацетата свинца (II) (“свинцовый сахар”, “сахар Сатурна”), широко использовавшегося в те далекие времена как подсластитель (в напитке “сапа”) и для лечения венерических заболеваний.
Реакция может выглядеть следующим образом:
(CH3COO)2Pb → CH3C(=O)CH3 + CO2 + PbO
6) Изопсефия — в нумерологии: практика сложения числовых значений букв слова для нахождения итоговой суммы.
7) Песня “Calling the Rain” испанской группы “Trobar de Morte”, альбом “Reverie”, 2006 г.
8) (нем.) Родители
9) (лат.) Призываю, приманиваю, притягиваю.
10) (лат.) Препятствия, помехи.
11) (фр.) Комильфо, “как должно быть”, “как следует”, “как подобает”.
01.03.2011 Глава 12. Проблемы только начинаются
Аффтар извинятся за долгое отсутствие проды — аффтар — раздолбай.
Предупреждение:
Эта и следующие 5-6 глав будут передавать происходящие в Хогварсте события не с позиции Лапиной, а с позиции других персонажей: Карла, общавшегося с ней достаточно близко и много; гриффиндорцев; и частично — Снейпа.
* * *
… Говорят, в женщине должна быть тайна. В Анне Кайнер же ее было с избытком, и не понятно порой было, где заканчивалась правда, и начинался вымысел, предназначенный для непосвященных. Она могла замолкнуть на пару секунд, задуматься, уйти в себя, при этом лицо ее приобретало сосредоточенное, но, в то же время, отрешенное от внешнего мира выражение, и снова продолжить разговор — такое нередко бывало при ответах, казалось бы, на самые простые вопросы, в основном, о ее жизни до Хогвартса. Она сама признала, что ей есть что скрывать.
Умная, в меру красивая, гордая, самодостаточная — она не была похожа на многих девушек ее возраста, которых интересовали лишь наряды, светские развлечения и будущие спутники жизни, — Карл заметил, что за прошедшее время она общалась только с ним и Фольквардссоном, когда тот был поблизости. Напротив же, Кайнер было свойственна широта познаний, пусть даже это касалось в основном маггловских наук, критическое мышление и, иногда, холодная логика и тонкий юмор. И ее последний поступок никак не вписывался в уже сложившуюся картину. Понятно, что здесь не обошлось без выходки Малфоя и Бранау — последний кого угодно может довести до нервного срыва и втоптать в грязь. Но за что она возненавидела именно его, Карла Шенбрюнна, оставалось непонятным. Когда он всячески демонстрировал ей свое дружеское расположение, поддерживал, помогал и заступался. Или она таким образом выразила свою “радость” по поводу того, что она теперь считает себя обязанной? Что ж, если она такая гордая и самодостаточная, он не будет мешать ее одиночеству…
Погруженный в раздумья, Шенбрюнн медленно спускался по лестнице, хотя до предстоящего урока трансфигурации оставалось уже мало времени. Его лицо было спрятано под маской холодного спокойствия, свойственной для многих представителей голубой крови, в то время как на душе скребли кошки. По отношению к Кайнер он испытывал, нет, не разочарование — хотя она и была симпатична ему, но он слишком мало ее знал, чтобы строить какие-либо далеко идущие планы, — а, скорее, обиду, непонимание, почему она именно так поступила. И последнее занимало его намного больше.
- Мистер Шенбрюнн, позвольте узнать, где сейчас мисс Кайнер? — бархатный, но от этого не менее строгий голос подошедшего сзади Снейпа прервал размышления немца.
- Извините, господин декан, но фрейлейн Кайнер ясно дала мне понять, что мое общество ей нежелательно, а моя дружба — противна, — с тем же выражением холодного спокойствия на лице ответил Карл.
- Меня не волнует, как к вам относится мисс Кайнер, — строго отчеканил декан Слизерина, — но мой приказ по-прежнему остается в силе: вы обязаны проследить за тем, чтобы мисс Кайнер не натворила глупостей… особенно после случившегося, — закончил Снейп, понизив голос на последней фразе.
- Да, господин декан, — Шенбрюнну ничего больше не оставалось, кроме как подчиниться.
Раздался удар колокола, возвещающий о начале очередного урока.
- Пойдемте, мистер Шенбрюнн, я провожу вас до кабинета трансфигурации, дабы профессор МакГонагалл не сняла с вас баллы.
- Спасибо профессор.
Через несколько минут профессор и студент дошли до нужного кабинета. Через открытую дверь было видно и слышно, как профессор трансфигурации упорно вещала о важности и сложности ее предмета. Обратив внимание на вошедших, волшебница недовольно поджала губы, строго взглянув на молодого слизеринца, и уже открыла, было, рот, чтоб оштрафовать его за опоздание, как декан вражеского факультета тут же прекратил всевозможные ее словоизлияния, заговорив первым.
- Прошу извинить моего студента, профессор Макгонагалл, — сказал Снейп, — я задержал его по уважительной причине, в связи с чем прошу не снимать баллы с моего факультета.
МакГонагалл лишь сухо кивнула — если студента задержал преподаватель, она не имела право штрафовать.
- Мистер Шонбрюнн, — декан Гриффиндора так и не научилась правильно произносить фамилии некоторых учеников, — будьте добры быстро занять свое место не мешать: урок уже начался.
- Да, профессор МакГонагалл, — вежливо ответил Карл, направившись к столу, за которым сидел Фольквардссон. Один.
- *И не забудьте, что вы с мистером Фольквардссоном должны прийти сегодня ко мне на отработку в восемь часов вечера,* — мысленно сказал Снейп напоследок и вышел из класса.
Карл едва заметно кивнул, прежде чем сесть рядом с Ассбьорном, которому тут же передал послание. Сегодня в кабинете трансфигурации было темно и холодно (хотя обычно данная прерогатива водилась за слизеринскими подземельями) — сказывалась унылая погода за окном, по которому нещадно барабанил дождь. Профессор МакГонагалл объясняла, какие ошибки большая часть учеников допустила на предыдущем уроке, после чего сделала выговор всему классу за разгильдяйство и наплевательское отношение к предмету, приведшее к столь плохим результатам на прошлой контрольной, похвалив при этом мисс Грейнджер и мистера Визерхоффа за отличные работы. Донельзя довольный Уизли, лицо которого просто расплылось в улыбке, сжал в объятиях сидевшую рядом Грейнджер, отчего та, поставив большую кляксу на свой пергамент, прочертила неровную линию к краю листа, прочувствовав, как ее локти оказались прижаты к талии. Казалось, ее раздраженное выражение лица, то, как она нервно кусала губу, пытаясь стряхнуть с себя объятия рыжего, заметили все, кроме него самого. Визерхофф, обернувшись, бросил гневный взгляд в сторону Уизли, как бы приказывая ему немедленно отпустить девушку. Нет, он нисколько не ревновал и вообще не питал к Грейнджер каких-либо чувств, но считал такое поведение абсолютно недопустимым на уроке и неуважительным по отношению к женщине. Поттер, который снова сидел рядом с Лотаром, воспользовавшись тем, что его сосед отвлекся, подвинул к себе его тетрадь, занявшись списыванием — недаром Шляпа Основателей увидела в нем слизеринские черты.
- Десять баллов с Гриффиндора! — строго сказала профессор МакГонагалл. — Я понимаю, мистер Уизли, что вы рады за мисс Грейнджер, но, Мерлина ради, ведите себя прилично хотя бы на уроках.
Рон нехотя отпустил Гермиону. Та, получив, наконец, возможность вздохнуть свободно, выпрямилась, расправила плечи и приготовилась слушать своего декана. Визерхофф, заметив, как нагло используют его конспект, поспешил отобрать его, прошипев нотацию о том, что нехорошо брать без проса чужие вещи и что вообще, если Поттеру непонятно, то попросил бы объяснить, а не списывал. Профессор МакГонагалл снова сделала замечание рыжему студенту, только на сей раз другому, после чего раздала задания — снова на Чары восстановления.
- *Карл, что случилось с Анной? * — спросили Фольквардссон соседа по парте.
- *Она не хочет меня видеть… — задумчиво ответил Карл, посмотрев в окно. — Э… Ассбьорн, упокойся, пожалуйста, и дослушай меня*, — добавил он, увидев, как швед, отложив перо и пергамент, посмотрел на него полным холодного огня взглядом, предвещающим скорую расправу.
- *Над ней Малфой и Бранау сыграли недавно злую шутку, и после этого она сама не своя*.
- *Что именно они сделали? *
- *Украли у Геннингена ее личное дело и зачитали на всю гостиную Слизерина. А я думаю, ты уже знаешь, как у нас на факультете большинство студентов относится к магглорожденным*.
- *После этого ты не имеешь права оставлять ее одну!*.
- *Понимаю, Фольквардссон, но если можно было бы убить взглядом, то я уже лежал бы мертвый где-нибудь в коридорах третьего этажа*.
В это время дверь кабинета, которую, уходя, закрыл за собой Снейп, распахнулась, и на пороге появилась Анна Кайнер собственной персоной. Волосы ее растрепались от быстрого бега, и раскраснелось лицо, но, похоже, в тот момент внешний вид волновал ее меньше всего.
- Извините за опоздание, профессор МакГонагалл, — сказала девушка, слегка присев в книксене, за что удостоилась тихими смешками со стороны сидевших впереди слизеринцев. — Я могу войти?
- Где вы были, мисс Кайнер? Урок уже давно начался, — строго спросила преподавательница.
- Простите, профессор, я заблудилась, — а что, она и вправду, после того, как ей надоело страдать фигней и заниматься самобичеванием, еще долго ходила по коридорам Хогвартса, пытаясь отыскать нужный класс.
- Быстро проходите на место и не задерживайте урок.
- Да, мадам, — ответила девушка, подойдя к последней парте слева.
- Вот ваше задание на этот урок, — на столе тут же появился пустой пергамент со скрытыми с помощью магии вопросами. — И двадцать баллов со Слизерина, — профессор МакГонагалл позволила себе улыбнуться уголками губ.
Девушка молча села за парту и, поколдовав над пергаментом, принялась внимательно его читать. На секунду она подняла глаза, встретившись взглядом с Шенбрюнном и Фольквардссоном, которые специально обернулись в ее сторону. “Оставьте меня в покое. Не подходите ко мне”, — как бы говорило ее лицо. Юноши вернулись к своим работам, недоуменно переглянувшись и пожав плечами. Со слов Карла стало понятно, что к озлобленной на весь мир Кайнер лучше даже не пытаться подходить, и выражение ее лица подтвердило сие предположение. Шенбрюнна такое положение вещей абсолютно не устраивало, ибо поручение декана означало, что он должен везде ходить за ней, чтобы держать в поле видимости, но при этом соблюдать дистанцию, чтобы не испытать на себе очередную вспышку агрессии с ее стороны. А со стороны будет выглядеть, будто он за ней шпионит. Интересно, а ведь саму Кайнер еще недавно подозревали в шпионаже.
Закончив отвечать на вопросы, Карл подошел к учительскому столу и сдал работу. Третьим. Но его это абсолютно не волновало: каждому свое, как говорится, и не может один и тот же человек быть одинаково способным во всех областях. Возвращаясь к своему месту, он мог лучше разглядеть учеников. МакМиллан усиленно махал волшебной палочкой, но никак не мог точно воспроизвести геометрическую формулу, отчего открывшийся текст моментально исчезал, так что парень был вынужден переписывать предложения к себе в тетрадь частями по несколько слов — что успел запомнить. Финч-Флетчли с первой частью задания справился вполне успешно и уже корпел над ответами на вопросы. Сидевший сзади него Поттер слегка привстал, чтобы взглянуть на пергамент и что-нибудь списать. Лотар что-то рисовал у себя в тетради — как оказалось, геометрические формулы к какому-то модифицированному трансфигурационному заклинанию, — и периодически одергивал соседа, чтобы тот себя прилично вел. Грейнджер читала учебник, в то время как Уизли списывал ответы из ее черновика — и себя не уважает, и его разбаловала, позволяя фактически использовать себя. Томас и Финниган, кажется, так их звали, с озорным выражением на лицах что-то по очереди писали — наверное, опять в виселицу играют вместо того, чтобы попытаться выполнить задание.
В другом ряду, который теперь оказался справа, сидевшие впереди Малфой и Забини окинули его надменными презрительными взглядами, в ответ на который Шенбрюнн лишь гордо поднял голову и прошел дальше. Личное отношение к нему Малфоя, пусть тот был и старостой, волновало его в последнюю очередь. Нотт и Гринграсс проводили его с равнодушно-безучастным выражением на лицах, хотя, Карл так и не понял, показалось ему или нет, но в глазах Дафны он увидел сочувствие, но не стал разбираться, какое именно — не самое подходящее для этого было место и время. Корнер и Бут в этот раз сели вместе, усиленно исписывая свои пергаменты подробными ответами на данные им вопросы. Их же было трое… Трое равенкловцев, не считая Фольквардссона, рядом с которым снова занял свое место Карл.
- *Извини, Ассбьорн, я ошибся, или вас действительно стало меньше?* — поинтересовался Шенбрюнн, увидев, как его сосед по парте закончил предложение и отложил перо.
- *Сегодня перед уроком кто-то проклял Голдстейна, мы еле его спасли — просто потому, что здесь, в Хогвартсе, сильно ограничен доступ к литературе по Темным Искусствам, иначе те, кто первыми его обнаружили, смогли бы ему помочь. Но, к сожалению, здесь почти никто не знает контрзаклятия к “Putulentia viscerum”. Сейчас Голдстейн лежит в больничном крыле, и ему придется там пробыть до конца недели, чтобы полностью восстановиться. И, Карл, я ничего не имею против тебя лично, ибо я знаю, что ты не имеешь к этому отношения, но весь наш факультет, думает на вас, слизеринцев*, — Фольквардссон хитро прищурил свои голубые глаза, которые в сумраке помещения казались цвета грозовой тучи, и свернул свой пергамент.
- *Тогда советую вам сузить список подозреваемых до одного человека. Ты знаешь, кого я имею в виду*, — посоветовал Карл.
Фольквардссон кивнул в ответ и, встав из-за стола, пошел сдавать работу. Карл уже успел заметить, что большинство равенкловцев все делают практически одновременно — если на зельеварении равенлоквская четверка сдали зелья один за другим, то теперь все вместе столпились около преподавательского стола и, видимо, решали, в каком порядке следует положить свои свитки, чтобы никому не было обидно. А Бранау… стоило ему выйти из больничного крыла, так он тут же начал претворять в жизнь идеи Гитлера, фанатом которого являлся. Равенкловцы его не видели, поэтому он легко может уйти от правосудия: днем ранее декан успел их просветить по поводу большой политики, творящейся в стенах Хогвартса. Директор Дамблдор вряд ли будет заинтересован в расследовании — пострадает престиж школы и его репутация лично — раз он допустил такое. А профессор Снейп вряд ли захочет подставляться под удар — уже по тому, как он предвзято относится к представителям других факультетов, в особенности, к Гриффиндору, всячески выгораживая своих студентов, было понятно, что он попросту уйдет от расследования, дабы не пострадала репутация факультета и его собственная — уже в глазах слизеринцев. Зря вы так думаете, профессор, зря… Думаете, что, если вы замнете дело, то Генрих фон Бранау вам за это спасибо скажет? Ошибаетесь, профессор. Он вас уже не уважает за то, что в вас угадываются признаки “низших” рас. И если не остановить это беспредел сейчас, в самом начале, неизвестно, чем это может закончиться в такой многонациональной школе, как Хогвартс. Шенбрюнн обернулся назад — Кайнер продолжала писать в своем пергаменте, периодически обводя аудиторию мрачным взглядом. По сравнению с Голдстейном она еще легко отделалась, слишком легко.
По прошествии еще десяти-пятнадцати минут профессор МакГонагалл позвонила в стоявший у нее на столе колокольчик — время письменной контрольной вышло. Те, кто не успел дописать, судорожно дописывали, но преподавательницу трансфигурации это не волновало — один легкий взмах палочкой, сопровождаемый невербальным “Accio”, и оставшиеся на партах пергаменты тут же прилетели к ней на стол, аккуратно сложившись в стопку. Оставшаяся часть урока была посвящена устному опросу. Отвечали в основном равенкловцы и гриффиндорцы, изредка хаффлпаффцы — слизеринцев МакГонагалл принципиально игнорировала подобно тому, как Снейп на своих уроках игнорировал ее студентов. Шенбрюнн тогда впервые заметил сестер Патил, может быть, потому, что они в первый раз отвечали на уроке. Пожалуй, за исключением того, что они были индианками и, несмотря на то, что являлись близнецами, учились на разных факультетах и потому порознь зарабатывали очки, ничего примечательного в них больше не было.
Раздался удар колокола, означавшего конец последнего на сегодняшний день урока, и ученики, в большинстве своем, радостно вскочив с мест и наспех закинув вещи в сумки, быстро выбегали из класса. В их числе оказалась и Кайнер с тем лишь исключением, что даже не думала менять своего мрачного выражения лица. Шенбрюнна вновь удивили перемены в ее поведении: если до этого она собиралась неспешно, педантично рассовывая учебные принадлежности по отделам своей сумки, и держалась она, несмотря на свое происхождение гордо и с достоинством, то сейчас напоминала, скорее, затравленного и обозленного на всех зверька. И непонятно было, которая из этих двух девушке настоящая — та, которую он знал тремя часами ранее, или та, которой она стала теперь.
Поход на урок волшебного этикета превратился в какую-то дешевую комедию. Первыми, естественно, шли слизеринцы с Малфоем и Паркинсон во главе, ведущие за собой шестой и седьмой курсы змеиного факультета. Немного отстав от них, шли представители других факультетов, среди них затерялась и Кайнер. Замыкали шествие Шенбрюнн, Визерхофф и Фольквардссон. Последние двое решили составить компанию своему другу и заодно посмотреть, что представляет собой урок волшебного этикета в Хогвартсе и стоит ли тратить на него время. В идущей перед ними нестройной толпе Карл заметил копну пышных каштановых волос — очевидно, Грейнджер отделалась от своих друзей и решила сходить на урок, а существовании которого узнала не далее, как вчера. Подошла к Кайнер, начала что-то ей говорить, но та отмахнулась от нее.
Пройдя по многочисленным коридорам, подростки спустились в подземелья и сразу прошли в просторный открытый класс, украшенный гобеленами с изображением родословных древ, гербов и девизов некоторых чистокровных британских семейств. Снейпа еще не было, однако ученики совершенно не собирались ждать преподавателя, когда он придет и рассадит их (как было на зельеварении), а сразу стали занимать места. Коренные слизеринцы оккупировали, естественно, первые парты, остальные студенты сели чуть поодаль. Грейнджер некоторое время стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу. На ее лице застыла гримаса страха и удивления, а щеки пошли красными пятнами. Ведь она, будучи самой прилежной ученицей и самой умной ведьмой в Хогвартсе, впервые пришла на урок, не подготовившись. Справа в дальнем углу сидели Хаффлпаффцы — МакМиллан, Финч-Флетчли, Смит, Эббот и Боунс. В левом углу — старосты Равенкло Майкл Корнер и Падма Патил, за ними Лиза Турпин, Мэнди Брокльхерст, Шенбрюнн и Фольквардссон. В среднем ряду сидели вместе Визерхофф и Миллер, и, сзади них, Кайнер. При этом в каждом ряду было по одной свободной парте — буфер между слизеринцами и всеми остальными.
- Что вы здесь забыли, мисс Грейнджер? — низкий бархатный голос у нее за спиной заставил девушку вздрогнуть, а всех остальных учеников встать.
- П-простите, сэр, — ответила Гермиона, развернувшись лицом к Снейпу и попытавшись собрать всю свою храбрость в кулак, — я просто только сегодня узнала об уроках волшебного этикета.
- И потому вы считаете, что можете глупо стоять перед классом и задерживать урок? — среди слизеринцев пошли сдавленные смешки. — Быстро садитесь на место и двадцать баллов с Гриффиндора, — елейным голосом сказал декан Слизерина, показывая, что диалог закончен.
Помявшись еще несколько секунд на месте, Грейнджер решила, что хуже уже не будет, и, пройдя к последней парте среднего ряда, села рядом с Кайнер.
Собственно, из урока, посвященного этикету и традициям магического мира, Шенбрюнн ничего нового для себя не вынес — все-таки в чистокровных семьях этим аспектам в воспитании детей уделялось очень много внимания, главным образом, для того, чтобы к совершеннолетию любой член семьи и, в особенности, наследник рода, был в состоянии этим родом управлять и решать его дела. Зато подтвердил свое предположение о более консервативных традициях именно магической Британии: это касалось как выбора супруги или будущей профессии, так и ограничений, которые накладывал род на возможности мага в целом. Если его отец и дед, потомственные аристократы и зельевары, были равноуважаемы и в маггловском, и в магическом мирах, причем в последнем имели весьма высокий авторитет, то здесь, в магической Британии, они вряд ли смогли бы всего этого добиться. Это было видно по тому, как, например, тот же Драко Малфой, наследник одного из старинных британских родов, уважительно относится к профессору Снейпу, как к декану, но во всем остальном считает себя выше его. Таким образом, в Британии наука аристократам могла служить исключительно как развлечение, но sicut modus vivendi [1].
Если Карл Шенбрюнн без ущерба для своей семьи мог выбрать невестой фактически любую девушку — главное, чтобы она была здоровой и сильной волшебницей и принимала бы традиции их рода (ведь для процветания последнего даже самую чистую кровь иногда необходимо разбавлять), те же Малфой или Нотт могли выбрать будущих жен лишь из себе подобных, т.е. таких же чистокровных семейств. А тот факт, что почти все чистокровные семейства магической Британии так или иначе между собой породнились (это было видно из родословных древ), и что частые браки между родственниками ведут к вырождению рода, но не к процветанию, в расчет не брался. А это, в свою очередь, вело к ярко выраженной сегрегации и спаду экономики и культуры в обществе, поскольку более-менее высокие, престижные должности принадлежали бы только авторитетным, но постепенно разлагающимся изнутри кланам, в то время как люди, которые могли бы что-то изменить в лучшую сторону, принести что-нибудь новое, стоящее, практически не имеют возможности пробиться наверх и продвинуть свои идеи.
Та же Грейнджер, которая благодаря своим знаниям и усердию, с которым она занималась, могла бы дать огромную фору многим здесь присутствующим, но, с учетом здешних традиций, она вряд ли бы смогла отыскать себе нишу, где ее знания и умения оказались бы востребованы. В этом отношении даже у лентяя Уизли намного больше шансов построить себе карьеру. И, кстати, весьма странным является тот факт, что в Хогвартсе, где, как понял Карл, учится много магглорожденных и полукровок, об уроках волшебного этикета знают лишь единицы, причем в основном студенты из чистокровных семей, когда эти самые уроки следовало бы сделать обязательными для всех, кто лишь недавно прикоснулся к магическому миру, чтобы помочь интегрироваться в него. Кайнер говорила, кажется, что в Гриффиндоре давно не преподают этикет (странно только, откуда она это узнала). Так что же это: грубое попустительство со стороны руководства школы или целенаправленное сокрытие информации? Нынешний директор Хогвартса — выпускник Гриффиндора, но слизеринец изнутри. Великий светлый волшебник, Глава Визенгамота и опора магической Британии в борьбе с каким-то самозваным Лордом. Не гнушающийся при этом использовать далеко не самые честные методы для достижения своих целей. “Scientia potentia est [2]”, как говорил известный английский философ Френсис Бэкон. Умными людьми сложнее управлять, сложнее привлечь на свою сторону. Тогда, логично предположить более близким к истине второй вариант, а именно целенаправленное сокрытие информации.
Хотя Шенбрюнн не был лишен свойственного многим молодым людям идеализма, тем не менее, он старался трезво смотреть на вещи, подходя к ситуации критически, с разных позиций, в том числе не лучших с точки зрения морали. Все учащиеся Хогвартса, преподаватели, даже представители так называемых нейтральных факультетов, — рассуждал он, — так или иначе оказываются втянутыми в политику. Глупо отрицать это. Того, что он уже узнал из личного опыта или разговоров других студентов, оказалось вполне достаточным, чтобы предположить, что в магической Британии существует несколько партий, или политических группировок: это партия директора Дамблдора, которого поддерживает весь факультет Гриффиндор (и, возможно, еще половина Хогвартса), и который по каким-то непонятным причинам сделал своими козырями Поттера, Уизли и Грейнджер; партия Министерства магии, которое, если верить местным слухам, оказалось настолько слепым, что в последнее время издавало законы, способствовавшие исключительно деградации магического общества; и, наконец, партия аристократов, поддерживающих идеи некоего Лорда Вольдеморта о превосходстве чистокровных волшебников над всеми остальными.
Если на основе имеющейся информации попытаться разобраться в отдельности с каждой из политических групп, то возможно следующее. Итак, какие законы должно издать министерство, чтобы вызвать одновременно недовольство и якобы магглофилов вроде Дамблдора, и ярых приверженцев чистой крови? Как представитель магической аристократии, Карл прекрасно понимал, что многие чистокровные семьи бережно хранят и передают из поколения в поколение тайные знания, или арканы, относящиеся как к заклинаниям, так и к ритуалам, владеют различными древними артефактами. И то, и другое основано либо на Темной магии, либо на Магии крови (и тогда уже привязано к конкретному роду). Известно, что в Хогвартсе Темные Искусства не приветствуются. Предположим, что такова политика магической Британии в целом. Тогда со стороны чистокровных волшебников недовольство может вызвать запрет на тайные знания, артефакты, темные заклинания. Поэтому естественно, что они будут пытаться захватить власть в свои руки, чтобы официально сделать законным то, чем они издревле владеют по праву рода. Теперь: что в данной политике может вызвать недовольство партии Дамблдора, который тоже не склонен делиться знаниями, а, наоборот, скрывать их? Дамблдора поддерживают в основном магглорожденные волшебники, коих много в Гриффиндоре, а также вполне достаточно в Равенкло или Хаффлпаффе. При устройстве на работу, как это сегодня выяснила Грейнджер, при всех их талантах и трудолюбии, у них будет намного меньше шансов получить хорошую должность по сравнению с выходцами из чистокровных семей, пусть даже намного им уступающих. Но большинство из них об этом пока не знает, а авторитет Дамблдора слишком высок и непоколебим, чтобы в это поверили. Таким образом, они идут за поддержкой к директору не только как к силе, которая может противостоять Вольдеморту, но и как к человеку, который может им помочь и поручиться. Директор Дамблдор сознательно держит данную информацию в тайне, иначе его так называемая партия уже давно бы разбежалась, разочаровавшись в местных законах и перспективах на будущее. Что он может пообещать магглорожденным, чтобы обеспечить себе поддержку и авторитет? Скорее всего, крушение вековых традиций и построение нового “справедливого” общества, где якобы не будет зла. А это, в свою очередь, побуждает чистокровные семьи бороться за эти самые традиции и за свое наследие, которое, если предположить, что в результате победу одержит партия Дамблдора, тут же будет признано злом.
Такое четкое деление мира на черное и белое, без оттенков и полутонов, где существуют понятия только “сохранить все” или “уничтожить все”, но никак не “изменить, причем не все”. Общество, в котором одни сильно полагаются на авторитеты, не желая думать собственной головой, а другие — слишком держатся за абсолютно все, в том числе уже давно себя отжившие традиции, ассоциируя их со своим наследием.
По окончании урока ученики направились в Большой Зал на ужин. Кайнер заняла место, как обычно, у дальнего конца стола, наградив проходившего мимо Карла таким взглядом, что тот предпочел сесть как можно дальше и подавить в себе возникшее по пути в Большой Зал желание поговорить с ней и выяснить, в конце концов, что случилось. Не остался в долгу и Фольквардссон, который даже не успел подойти к ней, но лишь посмотрел в ее сторону. Пожалуй, Анна Кайнер могла бы даже составить конкуренцию василиску, если бы могла убивать взглядом. Физически. И, что самое странное, она действовала сама — никто не накладывал на нее “Imperium”, никто не вмешивался в сознание и не изменял память — Шенбрюнн был достаточно силен в ментальной магии, чтобы легко распознать указанные выше заклятия.
Лотар — понятно — рядом с Элизой за хаффлпаффским столом, что не удивительно, если учесть, что он “мягко” говоря, не в лучших отношениях с Уизли и совсем недавно поссорился с Грейнджер (о чем рассказал другу вскоре после урока волшебного этикета). За гриффиндорским столом Грейнджер тем временем усиленно пыталась доказать что-то Поттеру, обоим Уизли и полному темноволосому парню, который еще в поезде заглянул к ним в купе вместе с витавшей в облаках блондинкой. Вероятно, жалуется им на несправедливые в отношении магглорожденных законы магической Британии. Уизли как всегда сказал какую-нибудь глупость, отчего Грейнджер демонстративно отвернулась, взметнув копной каштановых волос, и села подальше от друзей. Через некоторое время к ней подошел Поттер, видимо, чтобы успокоить и, очевидно, ему это удалось, раз ее лицо перестало быть сердитым и обиженным, после чего оба с благодарностью и благоговением посмотрели в сторону директорского стола. Понятно, оба уповают на директора Дамблдора, как верующие магглы — на Бога. Только Дамблдор не Бог, он не всесилен и не всезнающ; ему, как и всем людям, свойственно совершать ошибки. Губительна такая вера — слепая вера.
- Вижу, ты, наконец, понял, что я оказался прав, Шенбрюнн, и перестал водиться с этой грязнокровной полукровкой, — последнюю пару слов подошедший сзади Бранау буквально выплюнул.
- Извини, Бранау, но я сам вправе выбирать, с кем мне общаться, а с кем нет, — холодно ответил Карл, положив нож и вилку, но не повернувшись при этом к собеседнику. — Правила нашего Рода позволяют это.
- Правила Рода? — злорадно усмехнулся Бранау. — Что представляет собой твой род? Кучку зельеваров, именующих себя аристократами последние двести лет? По здешним меркам вы — никто, и были бы никем, если бы не брак твоего деда и моей двоюродной бабки.
Сидевшие поблизости слизеринцы навострили уши, продолжая усиленно делать вид, что интересуются лишь поглощением ужина и собственными разговорами.
- Вот уж не думала, что у нас, на факультете великого Салазара Слизерина, водятся любители грязнокровок, — надменно произнесла Пэнси Паркинсон, проходившая мимо в сопровождении Малфоя, Крэбба и Гойла. — Да ты ничем не лучше предателей крови Уизли!
- Советую осторожнее выбирать слова, мисс Паркинсон, — так же спокойно и холодно ответил Карл, коснувшись салфеткой рта. — Я думаю, вам знакомо такое понятие, как месть Рода, — при этих словах Паркинсон побледнела и схватилась за Драко, изображая обморок, — и, для того, чтобы нанести роду оскорбление, ровно как и объявить возмездие, древность рода не имеет значения.
Бранау, недовольно хмыкнув, удалился. Следом за ним отправились старосты Слизерина и “свита”. Единственное, в чем был прав Генрих, рассудил про себя Шенбрюнн, так в том, что их род действительно относительно молодой по магическим меркам, и что если бы они жили в Британии, то никогда не достигли бы всего того, что имели сейчас. Кучка зельеваров, как презрительно выразился Бранау. Кучка зельеваров-алхимиков, которая заработала семейное благосостояние исключительно собственным трудом и получила наследуемый титул за научные заслуги, сильно поднявшись в своем авторитете во второй половине XIX века, когда началось бурное развитие органической химии. Которые никогда, во всяком случае, за историю рода не преступали магических законов, но чтили и хранили честь рода. Но, зная историю своего рода, никогда не относились с пренебрежением или презрением к тем, кто стоял ниже их, кто начинал с нуля. Ибо всякий, занимающийся честным трудом, не преступающий законов и клятв и заботящийся о благе семьи, достоин уважения.
Карл уже собирался выйти из-за стола — раз возложена на него нелегкая задача следовать везде по пятам за Кайнер, значит, надо выполнять, тем более что сама девушка уже направлялась к выходу вместе с другими студентами, рано закончившими ужинать, — как его ущипнул за палец крупный черный ворон, к лапке которого было привязано сразу две записки. Парень отвязал ту, где значилось его имя, после чего ворон вспорхнул и полетел к равенкловцам. Карл развернул пергамент и быстро прочитал адресованное ему и написанное резким косым почерком послание:
“Мистер Шенбрюнн, напоминаю Вам, что сегодня вы должны прийти ко мне на отработку в восемь часов вечера.
P.S. Будьте любезны захватить с собой книжку того маггла, о котором мы вчера говорили.
Профессор зельеварения
Северус Снейп. ”
Шенбрюнн глянул в сторону преподавательского стола, стараясь не смотреть при этом на директора Дамблдора, который в это время улыбался и, поглощая свои любимые лимонные дольки, мило беседовал с сидящей рядом профессором МакГонагалл. Профессор Снейп, как всегда, казался мрачным, а его длинные, черные как вороново крыло, волосы почти касались обеденного стола. Профессор, поймав на себе взгляд студента и заметив записку в руках последнего, лишь молча, еле заметно кивнул, дав понять, чтобы тот шел, куда шел.
В запасе оставалось немногим более получаса — как раз хватит, чтобы дойти до подземелий, разыскать нужную книгу Канта и вовремя прийти в класс зельеварения. Оставалось только решить, что делать с Кайнер, т.к. придя на отработку, он не сможет присматривать за ней, да и Бранау вряд ли остановится на достигнутом — он уже пытался ее убить в первую же ночь в Хогвартсе. Обездвижить, наложить заклятие немоты, связать и принести в класс зельеварения? Нет, слишком глупо, тем более что сама Кайнер вряд ли допустит такое. Лучше обсудить это с деканом, в конце концов, именно он должен радеть о безопасности своих студентов.
Шенбрюнн уже был в дверях, когда увидел, как маленькая серая школьная сова-сипуха уронила записку в тарелку Бранау, когда тот уже собирался выходить. Все-таки школьные совы не отличались воспитанностью. Даже издалека было видно, как белобрысый немец скривился, взяв двумя пальцами пергамент, и передал его одному из слизеринских громил, состоявших в свите Малфоя. Тот развернул записку и начал читать, судя по напряженному выражению его лица, очень медленно. И потому, как злобно сверкнул глазами Бранау, направив свой взгляд в сторону преподавательского стола, стало ясно, что новости его отнюдь не порадовали.
Выйдя в коридор, Шенбрюнн снова встретился с Визерхоффом и Фольквардссоном, узнав, что последнему тоже пришло письмо от Снейпа с напоминанием об отработке. Попрощавшись с Лотаром, Ассбьорн и Карл направились к лестнице, ведущей в подземелья змеиного факультета. Следом за ними шли сразу три гриффиндорки: главная сплетница Хогвартса, кудрявая мелированая блондинка Лаванда Браун; ее лучшая подруга и сплетница № 2 Парвати Патил; и брюнетка-пятикурсница Ромильда Вейн, известная в народе как любительница приворотных зелий. Лаванда как бы случайно уронила сумочку, из которой тут же вывалилась многочисленная косметика, украшенный оперенным розовым сердечком дневник и различные гороскопы, также разрисованные сердечками. Наклонилась, чтобы все собрать, слащаво при этом улыбаясь обернувшимся на шум молодым людям. Ее спутницы также заулыбались, демонстрируя белоснежные голливудские улыбки.
- Извините, дамы, но мы не сильны в бытовых чарах, — Фольквардссон ответил сразу за двоих, разведя руками.
Вестись на столь глупую провокацию он не собирался, тем более, что дело предстояло иметь с типичной женской сумочкой, а подобные попытки некоторых женщин привлечь внимание представителей сильного пола не переносил на дух. Девушка, считал он, должна привлекать своей естественной женственностью, красотой, талантами, а не в открытую рекламировать себя, надеясь подцепить более-менее выгодного жениха. Именно выгодного — не нужно быть сильным легилиментом, чтобы узнать поверхностные мысли и эмоции. Вероятность же того, что представшая перед ними девица, ровно как и ее подруги, владеет хотя бы азами окклюменции, стремилась к нулю.
Девушки, поняв, что не смогли произвести нужного эффекта, слегка приуныли, но не собирались отступать, не даром все три были из Гриффиндора.
- А мы вас знаем, — бодро сказала Браун, продолжая улыбаться и хлопать ресницами.
- Да, — подтвердила брюнетка, у которой в сумке что-то позвякивало.
Если учесть, как проходила церемония распределения, то их должен был знать весь седьмой курс Хогвартса.
- Меня зовут Лаванда Браун, — сказала кудрявая мелированая блондинка.
- А меня — Парвати Патил, — сказала индианка, посмотрев на парней горящими глазами, ибо очередной гороскоп, который она судорожно сжимала в руках, нагадал ей встречу с богатым женихом именно в среду вечером.
- А я — Ромильда Вейн, — кокетливо отозвалась брюнетка, в сумке которой в очередной раз что-то звякнуло.
- Мы просим у вас прощение, дамы, мы были рады с вами познакомиться, но нам пора идти, — ответил Карл, сделав шаг назад. — И как Лотар только может находиться в окружении столь наглых львиц? — подумал он уже про себя и развернулся, чтобы идти дальше.
Его маневр повторил Ассбьорн.
- И вы даже не хотите с нами поговорить? — глаза Лаванды стали круглыми от удивления, а лицо приобрело обиженное выражение, как у капризного ребенка, которому отказали в еще одной конфете.
- Извините, мисс, но в нашей семье крайне ненадежной считается невеста, которую интересует лишь размер кошелька ее потенциального мужа, — холодно заметил Карл, решив перейти к более жестким мерам.
Браун потеряла дар речи и едва не уронила свою сумку вновь, зато подобной участи не избежали вещи ее подруг: Парвати со всей силы кинула на пол журнал, решив, что в нем был плохой гороскоп, о чем тут же сообщила Лаванде, а Ромильда аж заплакала и уронила сумку, в которой что-то со звоном разбилось. По коридору, в котором находились студенты, тут же распространился дурманящий запах, который каждый воспринимал по-своему. Просочившись через ткань, по полу разлилась переливающаяся золотисто-розовая жидкость.
- Evanesce! — произнес Фольквардссон, взмахнув палочкой, и золотистая жидкость, а, вместе с ней, букет из ароматов жасмина, сирени и розы, а также пинена [3] и ментола, исчезли.
Что ж, остается надеяться, что все остальные также пребывали под действием разлившейся Амортенции, и потому не заметили его безумный блеск в глазах и глупую улыбку (что в целом свидетельствовало о пребывании в состоянии эйфории).
- Так я что, и тебе не нравлюсь? — возмутилась Лаванда, взглянув на сей раз на шведа; казалось, она готова была расплакаться.
- Мне нравятся девицы, в которых красота обличья в равной степени сочетается с красотою ума и красотой души, — холодно ответил Фольквардссон, развернувшись, и направился в подземелья.
Казалось бы, глупо двум юношам, аристократам, воспитанным соответствующим образом, убегать от трех девушек. И, главное, куда? — На отработку к злобному декану Слизерина. Но именно такое желание вызывали у них три гриффиндорки — Браун, Вейн и Патил (и неважно, что они чистокровные), по сравнению с которыми даже обещающая покарать их на месте Кайнер могла показаться образцом благопристойности.
Кстати, о Кайнер. Из-за этих трех гриффиндорок они потеряли ее из виду — это во-первых; а, во-вторых, они едва успевали на отработку к Снейпу — из-за них же. Прошли по темным каменным коридорам, освещенным факелами, — Фольквардссону казалось, что нужно действительно быть слизеринцем, чтобы не запутаться в этом лабиринте, когда даже “прогулка” до кабинета зельеварения (который они уже миновали) у многих, уже не один год проведших в Хогвартсе студентов вызывала затруднения. А, может быть, дело только в том, что большая часть учеников просто не любила Слизерин и все, с ним связанное?
Через проход, скрытый за портретом старого мага, потребовавшего пароль, попали в холодный мраморный холл, посреди которого стоял фонтан. Попросив подождать его, Шенбрюнн пошел дальше, в мужские спальни, предупредив, чтобы он особо не светился в гостиной змеиного факультета — хотя прямого запрета приводить к себе в общежитие друзей с других факультетов не было, было логично предположить, что слизеринцы, всегда державшиеся особняком, не будут рады чужаку в своих владениях. Ассбьорн прошел чуть дальше и стал в тени у одной из колонн. После достаточно простой, но по-своему родной и уютной обстановки в Блигаардсхаллене, отцовском поместье, летом утопавшем в цветах, и легкой, воздушной, будто стремящейся к небу гостиной Равенкло, общежития Слизерина казались ему, несмотря на всю свою помпезность, слишком мрачным, давящими и неуютными, навевая воспоминания о Дурмстранге. Не то, чтобы он не любил свою прежнюю школу — он многому там научился, хотя следует отдать должное и образованию, полученному дома, — но атмосфера там была слишком мрачная, еще более угнетающая, чем в слизеринских подземельях.
Ретроспектива...
Где находился Дурмстранг, никто точно не знал, но поговаривали, будто бы в месте, где сходились границы сразу трех государств — Швеции, Норвегии и России, ибо располагалась эта школа, известная в Европе своим покровительством Темным Искусствам, в дикой безлюдной местности, окруженная голыми скалами и редкими сосновыми лесами, и представляла собой темную и неприступную крепость наподобие тех, что строили еще викинги. Темные, холодные помещения с низкими потолками, в которых чадящие факелы служили источником и света, и тепла одновременно. Темные, подбитые мехом, мантии учителей. Единственными яркими пятнами во всем этом мраке были одежды учеников: славяне ходили красных рубашках-косоворотках, скандинавы — в бледно-голубых коттах, немцы — в желтых.
Дурмстранг был известен в магическом мире, как школа, отличающаяся терпимостью к Темным Искусствам. Но терпимость — не самое удачное слово, которое можно применить в отношении данной магической школы. И не покровительство. Просто в Дурмстранге, где большое внимание уделялось именно боевым искусствам, считали, что невозможно победить врага, используя лишь пару относительно безобидных заклинаний, которые знает любой первокурсник. Учили выживать любой ценой — до Непростительных, конечно, не доходило — ведь это была всего лишь школа, но без пары темномагических проклятий не обходился ни один магический поединок, которые в Дурмстранне устраивали очень часто — чтобы держать учеников в форме. Не обходили стороной и фехтование — маг всегда должен уметь защищать себя любыми средствами, иначе, если волшебник надеется исключительно на палочку, которую можно отобрать, потерять, сломать, то смерть может настичь его легко и внезапно, там, где он совсем не ожидал. Все предметы — нумерология, заклинания, зельеварение, трансфигурация, руны, ТИ/ЗОТИ — были ориентированы, прежде всего, на практическую полезность, опять же, в основном в боевых условиях. Некоторые предметы, такие как маггловедение и прорицания, не изучались вовсе, а гербология и уход за магическими существами — лишь в той степени, чтобы знали, например, какие растения используются для приготовления различных зелий и умели этот процесс совершать; аналогично было и с животными. Специально для магглорожденных первые три года преподавали волшебный этикет. Все остальные предметы отдавались на откуп уже самим студентам, которые организовывали группы для их изучения, а обширная дурмстранговская библиотека предоставляла знания практически по любым дисциплинам, за исключением, разве что, некромантии.
Девушек среди учащихся было очень мало — сказывалась и общая мрачная, давящая атмосфера, и строгая дисциплина, и то, что некоторые занятия предусматривали владение большой физической силой, а скидку на слабый пол в Дурмстранге никогда не делали: если ты слабак, то недостоин здесь учиться. И к концу обучения в немногочисленных девушках мало что оставалось от их пола, разве только что красивая внешность, за которой скрывалась огромная сила и жажда свободы. В народе их называли валькириями, и устоять против них в поединке было крайне сложно.
Отдельного упоминания стоит национальный вопрос, ибо в Дурмстранге обучались люди разных национальностей, культурных стереотипов, мировоззрений; каждый этнос или группа схожих этносов старалась держаться национальным анклавом. И, когда начинались войны у магглов, одновременно вскипали межнациональные конфликты у обучавшихся в Дурмстранге магов, выливавшиеся в массовые нескончаемые дуэли, и даже поножовщину и рукопашные схватки. Нередко этому способствовали и директора, каждый из которых благоволил своей национальной группировке. Да, и еще каждый новый директор заставлял учить свой язык и заклинания на нем. В случае с Каркаровым это был болгарский, который могли легко понять и быстро освоить лишь славяне, а после его смерти при весьма загадочных обстоятельствах — финский, при директоре Хиотиляйнене. Последний язык, как и заклинания на нем, был медленным, неторопливым. Пока скажешь такое заклинание, в тебя уже десять раз успеют выстрелить простым “Stupefac”.
Во время директорства Хиотиляйнена стало учиться слишком легко, слишком скучно, а большинство занятий стало сводиться к цитированию и конспектированию учебников и повторению уже изученного материала — сказались значительные изменения в составе учителей. Одни, боясь потерять насиженное место и хорошее жалованье, покорно согласились со всеми нововведениями Хиотиляйнена, большинство из которых сводилось к целенаправленному упрощению учебной программы и уменьшению количества практических занятий. Другие, не имея сил или желания прийти к компромиссу, просто ушли из школы, окончательно разругавшись с новым директором, — на их места тут же были наняты педагоги, поддерживавшие школьные нововведения. И, наконец, были третьи — учителя, отличавшиеся крайней строгостью и нетерпимостью к малейшим нарушениям правил или проявлению слабостей, но имевшие, тем не менее, огромный авторитет среди учеников — потому что действительно стремились передать им свои знания и умения и в этом видели смысл своей жизни. Их было немного, но они остались ради учеников, несмотря на открытое противостояние с Хиотиляйненом и вводимой им системой обучения.
Ученикам же по большинству предметов приходилось прибегать к самообразованию, которое давало куда более плодотворные результаты, нежели сидение на уроках — благо, в Дурмстранге доступ к литературе по различным разделам Высшей магии был практически не ограничен. Последнее и побудило Ассбьорна Фольквардссона оставить обучение в своей прежней школе, пропустить год (если в любом случае все приходится учить самому, а молодой Фольквардссон обладал огромной тягой к знаниям и не был ленив, то лучше этим заняться в любимом Блигаардсхаллене, чем в угрюмом Дурмстранге), и поступить на выпускной курс Хогвартса, где, как он знал, преподавали прославленные Мастер зелий Северус Снейп и Мастер заклинаний и дуэлей Филеас Флитвик, на факультете которого он оказался в итоге, и о чем еще ни разу не пожалел.
С Карлом Шенбрюнном Ассбьорн Фольквардссон познакомился на международной конференции по зельеварению в Гейдельберге, когда им было по пятнадцать лет. Ассбьорн был тогда вместе с отцом Эббе Фольквадссоном, преподававшем в Уппсальском магическом университете, и дядей Магнусом, учившемся также в Уппсале, только в маггловском университете. Да, Магнус Фольквардссон оказался латентом, проявившим способности к волшебству только в семнадцать лет и потому, несмотря на принадлежность к древнему чистокровному роду, решил сделать карьеру в маггловском мире, где у него было значительно больше возможностей. Карл же был тогда с отцом и братом.
Пока главы семейств участвовали непосредственно в конференции, молодые люди быстро познакомились и нашли темы разговора, которыми оказались, естественно, химия и зельеварение. Нельзя сказать, что между юношами сразу завязалась хорошая крепкая дружба, однако они продолжили общение по переписке и еще раз встречались на летних конференциях. И сейчас, в Хогвартсе, им представилась отличная возможность узнать друг друга поближе.
Конец ретроспективы.
Закрывавший обзор громила отошел в сторону, открыв вид на часть гостиной Слизерина, где, склонившись над пергаментом, за одним из столов сидела девушка и что-то писала. Анна Кайнер. Он словно специально вырезал ее из толпы таких же студентов, которых, впрочем, в непосредственной близости от нее не наблюдалось, приковался к ней взглядом. Хотелось подойти к ней и обнять, крепко прижав к груди, зарывшись пальцами в ее длинные русые волосы. Перенести из этого мрачного, недружелюбного подземелья на поросший соснами фьорд, что недалеко от родового поместья, где они были бы одни, где их окружали бы только небо, соленый ветер и бьющееся о камень море внизу… Нет, не сейчас, подумал он, увидев, как Кайнер, подняв голову, сжалась в кресле, окинув пространство крайне недружелюбным взглядом. На лицах нескольких сидевших неподалеку слизеринцев так и застыли глупые насмешки, приправленные страхом и недоверием, в то время как девушка продолжала смотреть на них с прищуром, вертя в руках волшебную палочку, украшенную тонкой вязью рун.
Казалось бы, чем она могла заинтересовать чистокровного волшебника, выходца из богатой, знатной семьи? Магглорожденная, соответственно, без приданого. Красивая? Да, но он видел много девушек, не уступавших ей в этом. Однако ее красота была естественная, не выставленная на показ. Она не жеманничала и не кокетничала, как это делали большинство барышень ее возраста, и, как ему показалась, даже ненавидела последнее, предпочитая более деловой стиль общения, в чем ей активно помогали ее ум и знания. И еще… она была окутана своеобразным ореолом таинственности и неприступности, как бы позволяя приблизиться к себе, но не давая подойти слишком близко. И это еще больше подогревало интерес познакомиться с ней поближе, узнать, почему она такая. И что с ней, наконец, случилось. Чувства, которые испытывал к ней Ассбьерн, были из разряда тех, что возникали буквально из ничего, но, получив небольшую подпитку, прорастали глубоко в сердце, вызывая неподвластное разуму желание быть рядом с ней, защитить от всех бед и жестокостей этого мира.
Пока Фольквардссон думал, к объекту его размышлений подошли старосты Слизерина и начали выговаривать, что она позорит их факультет, и что из-за нее чистокровный студент должен чистить пол от навозных бомб, раскиданных тупыми первокурсниками с Гриффиндора. Кайнер выслушала их с отстраненно-равнодушным выражением лица, после чего спросила, все ли они сказали, что хотели, и если да, то пусть не мешают ей готовиться к уроку по рунам. В ответ на что Паркинсон лишь усмехнулась и продолжила сыпать оскорблениями, суть которых сводилась к тому, что Кайнер — грязнокровка.
- *Silentium!* — Молчи, Паркинсон, если, кроме крови предков, тебе больше нечем гордиться.
- Кайнер, сними сейчас же заклятие с моей невесты и извинись! — потребовал Малфой.
Девушка проигнорировала его выпад — уж чего-чего, а за чужое заклинание отвечать она не собирается. Пусть Малфой сам ищет виновных среди своих дружков.
- Ты за это еще заплатишь, грязнокровка! — староста Слизерина под дружное улюлюканье Крэбба, Гойла, Забини, Эшли и Буллстоуд грубо схватил девушку за ворот мантии и поднял с кресла.
- *Impedimenta!*
- Repello! — одними губами едва слышно прошептала Кайнер, наставив палочку на грудь блондина: как и Геннинген, он не ожидал, что грязнокровка сможет нанести ему вред.
Под действием сразу двух заклинаний Малфой отлетел в сторону и неуклюже упал, опрокинув стоявший рядом журнальный столик. Бывшие поблизости слизеринцы поспешили ретироваться, дабы, с одной стороны, избежать гнева старосты, который только что опозорился у них на глазах; с другой — спрятаться подальше от опасной и наверняка сумасшедшей грязнокровки. Пэнси тут же бросилась к своему возлюбленному, чтобы помочь ему подняться. При этом сам процесс сопровождался беззвучными причитаниями, взглядами, полными любви, обращенными к Драко, и гнева и злобы, обращенными к Кайнер.
В это время в гостиной появился Карл. И застал не очень приглядную картину: с одной стороны стоит взъерошенный Малфой с перекосившимся от боли красным лицом, одной рукой держащийся за ногу, а другой — за Пэнси Паркинсон; напротив них — Кайнер, уже опустившая палочку, но не спешившая ее убирать и явно готовая проклясть своего однокурсника, если тот посмеет к ней приблизиться.
- Что здесь произошло? — спросил он.
- Скажи этой вашей грязнокровке, что она еще поплатится за все нанесенные нам оскорбления! — взвизгнула Пэнси, с которой Драко уже снял заклятие немоты.
Насчет того, кто кого оскорбил, у Шенбрюнна никаких сомнений не было. Другое дело, как именно ответила Кайнер, какое именно заклятие в них послала. Ведь и Малфой, и Паркинсон были единственными наследниками в своих семьях, и если посланное проклятие может привести к их постепенной гибели или неспособности зачать и родить ребенка, то огромный пласт арканической магии будет утерян, а сама Кайнер станет преступницей перед лицом магии.
- Фрекен Паркинсон, смею посоветовать вам следить за языком и тщательнее обдумывать используемые аргументы, — сказал вошедший с другой стороны Фольквардссон, вертя палочку в руках
- Шенбрюнн, ты посмел дать пароль от нашей гостиной какому-то равенкловцу? — возмутился Малфой, считавший нахождение в родных подземельях представителя другого факультета сродни несанкционированному вторжению на частную территорию.
- Господин Малфой, учитывая фанатичную преданность большинства студентов вашего факультета идеям чистой крови, пароль оказалось нетрудно угадать методом подбора, — с умным видом соврал Ассбьорн.
- *Fräulein Keiner, bitte erklären Sie mir, was hier passiert ist. — Cо стороны могло показаться, что Шенбрюнн посмотрел на девушку с вызовом. — Von Ihrer Antwort hängt Ihr Leben und Ihre Freiheit ab*. /нем. Фрейлейн Кайнер, пожалуйста, ответьте мне, что здесь случилось… От вашего ответа может зависеть ваша жизнь и свобода!/
- *Sie haben Ihnen schon alles erzählt* /нем. Они вам уже все сказали/, — ответила Кайнер с таким выражением лица, как если бы она уже устала от жизни, и ей было бы все равно, что последует дальше.
Шенбрюнна такая поведенческая стратегия еще больше удивила и разочаровала одновременно: пусть по каким-то причинам она его возненавидела, пусть она не желает с ним разговаривать, но на один вопрос, причем достаточно серьезный, могла бы и ответить — все-таки, пусть она и магглорожденная, но (как он уже успел выяснить в процессе общения с ней) о некоторых традициях волшебного мира знает не понаслышке.
- *Nein, das war sie nicht. Ich erzähle dir alles, wenn wir hier weg sind* /нем. Нет, это не она. Я тебе все расскажу, когда уйдем отсюда/, — услышал он голос у себя в голове.
Карл обернулся на голос, вернее, уловил направление ментального потока. Фольквардссон — догадался он.
- *Fräulein Keiner, ob Sie wollen oder nicht, aber ich bin nach wie vor für Ihre Sicherheit verantwortlich, — Шенбрюнн вновь обратился к Анне. — Und ich finde, dass Sie nicht hier im Gemeinschaftsraum bleiben sollten, zwischen all den gegen Sie feindlich eingestellten Mitschülern. Deshalb, packen Sie bitte jetzt Ihre Sachen und folgen Sie mir. Keine Sorge, Sie werden nicht mit mir reden müssen. * /нем. Фрейлейн Кайнер, хотите вы того или нет, но я по-прежнему отвечаю за вашу безопасность… И я считаю, что вам нежелательно оставаться в гостиной среди враждебно настроенных по отношению к вам одноклассников. Поэтому сейчас, соберите, пожалуйста, ваши вещи и следуйте за мной — не беспокойтесь, разговаривать со мной вам не придется./
- *Ich habe Ihre Obhut nicht nötig, Herr Schönbrünn, — ответила девушка, злобно посмотрев на Карла, потом на Ассбьорна. — Oder kann ich etwa, Ihrer Meinung nach, nicht auf mich selber aufpassen? * — и повертела палочку в руках. /нем. Я не нуждаюсь в вашей опеке, господин Шенбрюнн… Или, по-вашему, я не смогу постоять за себя? /
- *Karl hat Recht, Fröken Keiner, — поддержал друга Фольквардссон, сделав шаг вперед и проигнорировав брошенный в его сторону гневный взгляд. — Sie brauchen unbedingt Schutz und Unterstützung. * /нем. Карл прав, фрекен Кайнер, — поддержал друга Фольквардссон, сделав шаг вперед и проигнорировав брошенный в его сторону гневный взгляд. — Вам необходима защита и поддержка./
- *Ich habe Ihnen schon gesagt: Ich brauche Ihre Obhut nicht! * /нем. Я уже сказала: мне не нужна ваша опека! /
Хотя Фольквардссон осуждал поступок Дамблдора давеча за завтраком, ему, тем не менее, очень хотелось знать, что послужило причиной такой резкой смены поведения. Короткий зрительный контакт, невербальное “Legilimens!”, выпущенное из спрятанной в рукаве палочки, легкое касание ментальных блоков — Ассбьерн был для своего возраста достаточно искусен в легилименции, чтобы провести ее незаметно и безболезненно, не затронув природных блоков, но и не заходя слишком глубоко. И едва не покачнулся, но не оттого, что его выкинули из головы, а оттого, что он почувствовал: отрицание, злость, ненависть — девушка завернулась в них, словно в кокон, направив не только на внешний мир, но и, как ни странно, на себя саму.
- *Wie Sie meinen* /нем. Как знаете/, — холодно ответил Карл сразу за двоих, направившись к выходу.
За опоздание на отработку декан однозначно сделает им выговор и не забудет пройтись при этом по хваленой немецкой пунктуальности. Конечно, он бы однозначно успел вовремя, если бы сразу проигнорировал наглые приставания бравых гриффиндорок, если бы сейчас не тратил время на выяснение отношений со своими одноклассниками. Однако история не имеет сослагательного наклонения, даже, казалось бы, такого незначительного в мировом масштабе явления, как его собственная жизнь. И поступить по-другому он бы точно не смог — не позволило бы воспитание.
- Шенбрюнн, если ты думаешь, что она тебе что-то скажет или, дай Мерлин, извинится, то ты глубоко ошибаешься, — манерно растягивая слова, произнес Малфой. — Она — грязнокровка, и для таких, как она, правила приличия не писаны.
- Советую вам, мистер Малфой, и вам, мисс Паркинсон, осторожнее выбирать выражения, — холодно ответил Карл. — Или вы хотите подвести вашу школу? Чтобы вся Европа знала, что в Хогвартсе процветает шовинизм чистокровных?
Последние фразы заставили обоих старост змеиного факультета закрыть рты и воздержаться на время от дальнейших комментариев: все-таки для слизеринцев слишком много значила честь не только рода, но и факультета, который на время обучения был для многих второй семьей, и школы, и потому великим позором являлось эту честь уронить. А если учесть, что большинство британских волшебников почти не выезжало за границу, предпочитая не покидать лишний раз родовые поместья, и в принципе не особо интересовалось внешней политикой, если последняя не имела к ним непосредственного отношения, то не было ничего удивительного в том, что ученики Хогвартса мало что знали о магическом законодательстве других стран, по умолчанию полагая его аналогичным британскому (которое, однако, не отличалось большой точностью, и было ориентировано, в первую очередь, на поддержание неприкосновенности Статута о Секретности, а все прочие проблемы решало, главным образом, на основе связей и происхождения задействованных сторон) и потому предпочитали не лезть на рожон.
- Скоро к власти придет Темный Лорд! — визгливо сказала Паркинсон, решив, что их просто припугнули. — И он очистит мир от магглов и грязнокровок!
- Если вам мало слов, то мне придется взять с вас Непреложный Обет, — парировал Фольквардссон, развернувшись лицом к старостам Слизерина.
Пэнси тут же надулась и сморщила нос.
- Не буду я давать никакой Непреложный Обет, — возразила она.
- А вы и не будете его давать, фрекен Паркинсон, — ответил швед, лукаво улыбнувшись, однако в глазах его горел холодный огонь. — Его даст господин Малфой и отвечать он также будет за двоих — на правах вашего жениха.
Взгляд Фолькварссона скользнул по левой руке Паркинсон, на которой красовалось золотое кольцо с бриллиантом. Пэнси тут же сконфузилась, а у Драко от неожиданности отвалилась челюсть, ибо слово “ответственность” он практически никогда не воспринимал всерьез.
- Думаю, следует прояснить суть Непреложного обета, который я хочу от вас потребовать, — продолжил Фольквардссон, вертя палочку в руках, отчего карие глаза Паркинсон стали размером с галеон, а сама она со всей силы вцепилась в руку Малфоя к немалому раздражению последнего. — А именно защитить фрекен Кайнер от оскорблений, подобных тем, что вы ей уже успели нанести.
Сама Анна стояла чуть поодаль и молча наблюдала за развернувшейся перепалкой, явно недовольная тем, что именно она является предметом обсуждения.
- Я не буду давать Обет грязнокровке! — тут же возразил Малфой, отступив назад.
- Ты дашь его мне, — холодно произнес Ассбьорн, понизив голос и сделав несколько шагов в сторону белобрысого слизеринца, — и, предвосхищая твой следующий вопрос, снова поясню: в противном случае тебе придется сразиться со мной на магической дуэли, которая обязательно бы состоялась, если бы ты умел определять источник наложенных на тебя заклинаний по суперпозиции потоков, — на последней фразе оба слизеринца невинно похлопали глазами, пытаясь вникнуть в ее смысл. — А я думаю, тебе не хотелось бы испытать на себе пару темных заклинаний, которые я выучил в Дурмстранге, — в доказательство своей правоты Фольквардссон повертел в руках темной палочкой, покрытой тонкой вязью скандинавских рун.
Фольквардссону, как человеку умному и наблюдательному, не требовалось много времени, чтобы понять, как следует общаться с представителями местной аристократии, и, несмотря на то, что попал он в Равенкло, предшествовавшее обучение в Дурмстранге не могло не способствовать выработке в его характере некоторых слизеринских черт.
- Л-ладно, — согласился Драко, встретив гневный взгляд Пэнси: на грязнокровку он, так и быть, нападать не будет. — Только ты все равно пожалеешь об этом, любитель грязнокровок, — прошипел он уже себе под нос.
- А Карл Шенбоюнн скрепит наш Обет.
Карл молча кивнул в ответ и, достав волшебную палочку, подошел к взявшимся за руки Малфою и Фольквардссону.
- Клянешься ли ты, Драко Люциус Малфой вместе со своей невестой Пэнси Паркинсон, не наносить словесных оскорблений фрекен Анне Кайнер и не употреблять в ее адрес слово “грязнокровка” и подобные ему?
- К-клянусь, — ответил Малфой, бледное лицо которого пошло красными пятнами, а на лбу выступили бусинки пота — он никогда раньше не давал Непреложного Обета и теперь, когда его магия стала набирать силу, понял, как же он влип, ибо человек, приступивший к сей клятве, уже не мог от нее отказаться, не запятнав свою честь и получив наказание от своей же магии.
Золотистый всполох тут же вырвался из палочки Карла и опоясал руки Драко и Ассбьорна.
- Клянешься ли ты, Драко Люциус Малфой вместе со своей невестой Пэнси Паркинсон, не наносить фрекен Анне Кайнер никакого вреда, вызываемого проклятьями заклинаний, ритуалов и заговоров, а также не использовать против нее физическую силу?
Большинство магических клятв имели один недостаток или преимущество — в зависимости от ситуации — они предполагали буквальную формулировку, что нередко позволяло их обойти, в связи с чем Фольквардссон стремился использовать широкие понятия в данном магическом договоре, дополнительно их поясняя.
- Клянусь, — второй язык золотистого пламени вырвался из палочки немца и опутал их руки.
- Клянешься ли ты, Драко Люциус Малфой вместе со своей невестой Пэнси Паркинсон, относиться к фрекен Анне Кайнер, как к любому достойному уважения человеку, как того требуют правила данного учебного заведения? — лицо Фольквардссона по-прежнему выражало неприкрытую угрозу и холодную решимость.
У Малфоя засосало под ложечкой: он знал, что бывали случаи, когда договор магической клятвы противоречил Правилам Рода, которые в некотором смысле тоже были буквальны. В таком случае нарушивший их, если оставался в живых, то отсекался от Рода и лишался всех магических преимуществ. Или, другими словами, оказывался на одном уровне с грязнокровками и предателями крови. Правила Рода составляли основатели Рода. Таким образом, оставалось надеяться, что первый лорд Малфой не давал прямого наказа своим потомкам ненавидеть грязнокровок и всячески унижать их.
- К-клянусь, — вновь запнувшись, ответил наследник древнего британского рода.
Очередной язык пламени опоясал их руки.
- Я, Карл Эрхард фон Шенбрюнн, своей магией свидетельствую о принесенной клятве Драко Люциуса Малфоя Ассбьорну Эббе Фольквардссону. Давший ее, с честью да соблюдает ее, — твердым голосом проговорил Карл, и из его палочки вырвалось золотистое свечение, на несколько секунд окутавшее всех троих — давшего, получившего и свидетеля — магия приняла договор.
Паркинсон с ненавистью и презрением посмотрела на Кайнер, но дальше пары злобных взглядов дело не дошло — Малфой поклялся и за нее, на правах жениха. Захотелось снять с пальца кольцо и выкинуть его в огонь, а Драко залепить хорошую пощечину — не будь она его невестой, не пришлось бы теперь унижаться, но магическая помолвка их уже связала на веки, а с древней магией не поспоришь. В чем-то, сама боясь в этом признаться себе, она завидовала Кайнер — у нее, не обремененной Правилами Рода и различными магическими обязательствами, была свобода, была возможность распоряжаться жизнью по собственной воле.
Шенбрюнн и Фольквардссон манерно поклонились и направились к выходу.
- *Warten Sie! * /нем. Стойте!/ — услышали они сзади.
Анна Кайнер быстро пересекла разделявшее их пространство и, присев в низком книксене, склонила голову, бросив перед этим короткий взгляд на обоих аристократов. Поза ее выражала уважение и даже, в некотором роде, почтение по отношению к людям, к которым она собиралась обратиться.
- *Ich, Anna Keiner, bin Ihnen dankbar, Herr Folkvardsson und Herr Schönbrünn, für Ihre Aufmerksamkeit und Schutz* /нем. Я, Анна Кайнер, благодарю вас, господин Фольквардссон и господин Шенбрюнн, за оказанную мне честь и защиту/, — мысленно произнесла девушка, не поднимая головы.
Было заметно, что она сомневалась в своих действиях. Что она явно не собиралась изменять стратегию своего поведения, но при этом чувствовала вину перед ними обоими, чувствовала себя обязанной.
Карл кивнул в ответ, и Ассбьерн ответил сразу за двоих:
- *Wir nehmen Ihre Dankbarkeit an. * /нем. Мы принимаем вашу благодарность./
Хотя слова эти не были сказаны вслух, но были сказаны с чувством холодности и превосходства: все-таки по законам древней магии они были выше ее, и она должна была, как минимум, отдать им почтение.
Малфой и Паркинсон застыли с открытыми ртами, явно не ожидая от грязнокровки хотя бы общего владения волшебным этикетом. Через некоторое время в гостиной появились остальные слизеринцы, которые благоразумно предпочли заранее уйти из зоны “конфликта”, и увидели, как Кайнер, первая магглорожденная за всю историю Слизерина, дождавшись, пока Шенбрюнн и Фольквадссон выйдут за дверь, подняла голову, выпрямилась в полный рост и, окинув аудиторию гордым взглядом, вернулась к своему столу, за которым занималась ранее.
Путь до класса зельеварения у двух юношей занял немного времени, при этом Карл успел похвалить своего товарища за находчивость (в ответ на что Ассбьорн сказал, что он не зря учится в Равенкло) и поинтересоваться, уверен ли тот, что с Малфоя необходимо было требовать именно Непреложный Обет: хотя ни он, ни Фольквардссон не страдали шовинистскими предрассудками в отношении магглорожденных, оба прекрасно понимали, что магически Кайнер, несмотря на свои таланты и потенциал не может быть им равной, ибо не принадлежала ни к какому роду, которому могло бы быть нанесено оскорбление, и не могла требовать возмездия для себя. А тот факт, что Фольквардссон за нее вступился, означал, что отныне он будет нести за нее ответственность. Однако здесь швед вновь уцепился за свое предположение о том, что Кайнер может принадлежать к побочной ветви Блигаардов еще до воссоединения этого рода с Фольквардссонами, и потому может претендовать на защиту. Шенбрюнн же, в свою очередь, окончательно убедился в своем предположении о том, что является слабым местом Фольквардссона, ровно как и в мстительной натуре равенкловца, которая, если верить слухам, была характерна для многих представителей его рода.
Как и следовало предполагать, Снейп смерил обоих студентов презрительным взглядом и сделал выговор за опоздание, сняв дополнительно двадцать баллов с Фольквардссона и заметив, что ожидал от представителей богатых чистокровных родов гораздо большей исполнительности и пунктуальности. Затем перешел собственно к отработке, которая, однако, заключалась не в подготовке сортировке ингредиентов, мойке полов, полировке столов, а в интеллектуальной беседе. Профессор забрал принесенную Шенбрюнном книгу, сославшись на сделанное утром заявление директора и, поудобнее устроившись за учительским столом, принялся быстро проглядывать страницы. Студенты, постояв некоторое время на месте, сели за парту в ожидании, что им скажут делать, пока декан Слизерина не отложил книгу, бросив на нее пренебрежительный взгляд.
- Мистер Шенбрюнн, — сказал он, облокотившись на спинку стула и сложив руки на груди, — вы согласны со всем, что написал этот маггл?
- Нет, господин декан, однако я посоветовал бы вам уважительно относиться к мудрым мира сего, пусть они и магглы. И еще: профессор Снейп, извините, что я отклоняюсь от темы разговора, но раз на мне по-прежнему лежит обязанность беспокоиться о безопасности фрейлейн Кайнер, могу ли я быть уверенным, что с ней ничего не случится, пока мы будем на отработке? И, потом, я не могу гарантировать ее безопасность, пока она находится в женском общежитии.
Хотя Карл догадывался, что после разборок, устроенных накануне в Слизеринской гостиной, к Кайнер вряд ли кто-то решится подойти в ближайшее время; что, связанные Непреложным обетом, Малфой и Паркинсон даже пальцем ее тронуть не сможет. Но ведь остается еще Генрих Бранау, которой всегда найдет способ сделать гадость, особенно здесь, в Хогвартсе, где основательно процветает шовинизм чистокровных. Да и девушки в своем желании испортить кому-нибудь жизнь подчас бывают очень коварны.
- Сегодня вечером — да, — ответил декан Слизерина, сцепив пальцы замком. — Что же касается общежития, то я считаю, что мисс Кайнер уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно разобраться с проблемами бытового характера.
- Почему вы так уверены в этом, профессор? — прищурившись, спросил Фольквардссон, надеясь сразу убить двух зайцев.
- Советую вам не задавать слишком много вопросов, мистер Фольквардссон, — прошипел профессор, приподнявшись над учительским столом. — Ваше равенкловское стремление к знаниям здесь неуместно.
- А насылать на учеников темномагические проклятия только лишь за то, что они магглорожденные, уместно? — процедил сквозь зубы Ассбьорн, встав в полный рост и сложив руки на груди.
Профессор, которого тут же смерили ледяным взглядом, чего до сих пор не позволял себе ни один студент, взял на заметку вести себя осторожнее с равенкловцем из Дурмстранга, глаза которого полыхают холодным огнем.
- Сядьте, мистер Фольквардссон! И минус пятьдесят баллов Равенкло! И сниму еще пятьдесят, если вы не сядете, — закончил Северус Снейп бархатным голосом.
Последняя фраза заставила наглого равенкловца сесть и больше не раскрывать рта без разрешения. Шенбрюнн, хотя был согласен со своим однокурсником по существу, счел, тем не менее, неправильным его выпад в адрес профессора — не только потому, что считал крайне невежливым хамить преподавателям, но и потому что понимал, что прямым противостоянием Фольквардссон вряд ли чего-то добьется. Если хочешь получить что-то от слизеринца, надо действовать его же методами.
- Мистер Бранау уже наказан за то, что наслал сегодня утром проклятие на мисс Кайнер, за что в настоящее время отбывает отработку с мистером Филчем, — сухо ответил профессор. — Так что вам, мистер Шенбрюнн, не о чем беспокоиться.
Настоящий слизеринец, — подумал про себя преподаватель зельеварения, как вновь встретил обжигающий взгляд Фольквардссона, и понял, за что тот его так ненавидит в данный момент (и это были вовсе не снятые баллы), однако сохранил свой дежурный хмурый и невозмутимый вид.
- А теперь, мистер Шенбрюнн, и вы, мистер Фольквардссон, изложите мне сейчас учение этого самого Канта. По пунктам…
Пунктов оказалось много. Вначале оба студента подробно изложили профессору концепцию Канта относительно человеческого сознания, попутно пересказав “Трансцендентальную аналитику”. Однако до Снейпа, никогда раньше не изучавшего философию, доходило гораздо медленнее, чем хотелось бы и ему, и рассказчикам, в связи с чем студенты решили начать с азов, а именно с концепции тождества бытия и мышления, придуманной Парменидом Элейским (стало гораздо понятней), почитаемой незыблемой почти всеми философами вплоть до Канта, после чего перешли к антропоцентристской греческой философии — учениям Сократа (какие же магглы порой бывают тупые), Платона (здесь профессор приблизительно понял, что представляет собой великое благо, которого так упорно добивается Альбус Дамблдор, и чуть не поперхнулся) и Аристотеля (какая полезная наука логика; давно пора ввести ее в Хогвартсе, чтобы остолопы-школьники поумнели, наконец). Далее затронули схоластику и спор об универсалиях, в ходе которого было впервые поставлено под сомнение тождество бытия и мышления. После были кратко изложены основные концепции философов-рационалистов и эмпиристов XVII-XVIII веков, пытавшихся исследовать человеческое сознание. И, наконец, снова вернулись к Канту, учение которого профессору после почти трехчасовой лекции уже не казалось таким уж сложным и непонятным. И под занавес, после того как была затронута тема морального выбора в “Критике практического разума”, отработка завершилась краткой лекцией об экзистенциализме и основных его течениях.
Мерлин и Моргана! — возмущался про себя декан Слизерина. — Да что эти сопляки, рассуждающие о пограничном существовании вслед за маститыми философами-магглами, знают о смерти? По сравнению с ним, каждый раз приходящим на очередной вызов Темного Лорда и смотрящим ей в лицо? И, тем не менее, философия экзистенциализма, существования и переживания пограничного существования между жизнью и смертью, в момент трудного морального выбора, когда мир вокруг повержен в хаос, принципы, по которым ты жил раньше, рушатся, как карточный домик, а ты остаешься один на один с суровой реальностью, оказалась близка ему по духу. Она не давала какой-либо ощутимой практической пользы, советов, но хотя бы частично отражала состояние его души, рвущейся на части, истерзанной многочисленными ошибками и злодеяниями, которые ему волей или неволей приходилось и приходится совершать. Он был не достоин Света, преданно служа ему, и не погрузился полностью во Тьму, в которой когда-то видел исполнение своих мечтаний и надежд. Он был одинаково чужд обеим сторонам магического мира, и после всего, что он пережил, странно было находить поддержку и понимание у живших задолго до него магглов. Может быть, действительно не все магглы тупы и безнадежны? Ибо, хотя Северус Снейп не являлся магглофобом и не разделял идей Темного Лорда о повсеместном их уничтожении, как и многие волшебники, в том числе, и самые светлые, относился к ним со снисходительным презрением, как к неполноценным единицам общества.
Вынырнув из размышлений, декан Слизерина оперся о стол, сложив руки домиком, и строго посмотрел на сидевших напротив Шенбрюнна и Фольквардссона, неотрывно следивших за ним все это время. Некстати вспомнилась уже помянутая на отработке Кайнер, которая тоже так умела философски рассуждать, заставляя тем самым уходить в себя и сомневаться в уже давно установленных принципах. Но ни она, ни эти двое, ни кто-либо другой не должны видеть его слабым, колеблющимся. Устрашение и подавление — единственно верные для него варианты держать непослушных студентов в узде, повиновении и уважении к собственной персоне.
- А теперь взыскание, — закончил профессор елейным голосом, в котором уже чувствовалась накопившаяся за день усталость, с удовольствием заметив, как при сем известии у студентов вытянулись лица — именно на такой эффект, смесь недовольства с непониманием и обреченностью от невозможности отвертеться от отработки, он и рассчитывал. — К понедельнику написать мне эссе, в котором должны быть изложены все основные пункты философских учений, о которых вы тут пытались мне сумбурно рассказать. А теперь все. Свободны!
Студенты, не особо скрывая свое отношение к исходу их “отработочной” беседы с профессором зельеварения, молча встали из-за стола и покинули класс, предельно вежливо, но, в то же время, совершенно неискренне пожелав профессору доброй ночи и оставив его наедине с собственными философскими рассуждениями, которые так некстати захватили разум.
1) (лат.) как способ существования
2) (лат.) Знание — сила.
3) Пинен (от англ. Pine — “сосна”) — бициклический терпен [4]. Входит в состав хвойной смолы и эфирных масел многих растений. На его основе получают камфору.
4) Терпены — класс природных органических веществ (углеводородов) и входящие в состав эфирных масел и смол многих растений, а также скипидара. Обладают резким (“пробивным запахом”), но приятным характерным запахом, связанным с наличием двойной связи при разветвлении (одна из “веток”, как правило, метильная группа CH3) вида R-CH=C(CH3)R’, а также заживляющим действием, в связи с чем данный класс органических соединений широко используется в фармакологии и косметологии. Название происходит от латинского название скипаидара Oleum Terebinthinae, где Terebinthina — терпентиновое дерево (живица).
Соединения, обладающие аналогичными физическими свойствами, но содержащие гетероатомы (чаще это кислород), например, ментол и карвон (левовращающий (S+) изомер пахнет тмином и укропом, правовращающий (R-) — остролистой мятой), называются терпеноидами.
22.04.2011 Глава 13
Да, наивно было полагать, что отработка ограничится лишь интеллектуальной беседой о философии. А сам предшествующий разговор с деканом оставил неприятный осадок в душе. Хотелось развернуться, высказать ему все, что он думает о здешней политике и образовании, и уехать домой. И неважно, что он не сможет выполнять работу под руководством признанного Мастера Зелий. Но логика и здравый смысл, как это обычно бывало у Шенбрюннов, взяли верх над эмоциями и сиюминутным порывом. Успокоиться, сосредоточиться, попытаться проанализировать услышанное ранее… Карл облокотился на каменную стену, запрокинул голову, выдохнул. Холод тяжелых, шершавых каменных плит быстро протрезвил сознание и помог распутать скопившийся за несколько невероятно быстрых минут сумбур мыслей.
Итак, магический мир известен тем, что крепко держится за устоявшиеся традиции, мнения, правила. Магический мир представляет собой замкнутые сообщества внутри каждой отдельно взятой страны, для которых не характерен обмен знаниями, культурой, опытом. У магов вообще нет привычки лишний раз покидать родное гнездо, чтобы просто попутешествовать, узнать о других странах, культурах. Потому что увиденное раз и навсегда может разрушить устоявшиеся за много лет представления о жизни, об устройстве мира в целом. Взять, например, Хогвартс. Лучшая школа чародейства и волшебства в Европе. Основана еще в XI веке великими и могущественными волшебниками, каждый из которых вложил часть себя, своей магии в общее детище. В школе преподают прославленные Мастера своего дела. Но так ли это на самом деле? Да, с аттестатом Хогвартса у него будет больше шансов поступить в университет при наличии высокого конкурса на вступительных экзаменах. Но будут ли его знания и навыки соответствовать требуемому уровню, уже возникают сомнения. О каком качестве образования может идти речь, когда последние научные публикации здешних профессоров датировались еще временами их молодости, когда в учебниках пишут заведомо неправильные инструкции, а преподаватели словно намеренно не объясняют суть изучаемых заклинаний, их основу?
Шенбрюнн мысленно поблагодарил отца, заставившего его изучать продвинутую нумерологию с первого курса, и господина Рихтера, нумеролога и арифманта из своей прежней школы. Профессор Рихтер относился к той категории учителей, которые чересчур строги с учениками, не прощают даже малую толику лености, задают тройные объемы домашнего задания и никому не дают поблажек, но при этом так преподносят материал, чтобы даже считающиеся слабыми ученики смогли сдать итоговый экзамен на приличную оценку. Таких учителей всегда вспоминают с благодарностью — за то, что дал знания, особенно если те пригодились в жизни, — в том числе те самые отстающие, которые больше всех жаловались на непомерные домашние работы. Так вот, без Рихтера, любившего к тому же, давать материал с заметным опережением программы, Карл ни за что бы не понял довольно сложные формулы профессора МакГонагалл или массовые пропорции в зельях профессора Снейпа, над происхождением которых задумываются, в лучшем случае, лишь единицы.
Потом, о каком нормальном обучении может идти речь, когда в школе, с молчаливого согласия учителей (!), столь явно процветает межфакультетская борьба? Когда лишь принадлежность к определенному факультету дает повод для насмешек и оскорблений? Когда всем с первого курса вешают на мантии ярлыки, и, мало того, студенты усиленно пытаются этим ярлыкам соответствовать? Когда большая часть гриффиндорцев действительно не умеет себя вести и не отличается прилежанием к учебе, а его собственные одноклассники, какой смысл скрывать это, почти все, страдают сильными предрассудками в отношении магглорожденных, лояльны идеям некоего Лорда Вольдеморта, второго Темного Лорда после Гриндевальда, но при этом далеко не всегда отличаются наличием гибкого ума и хитрости. Когда учителя снимают огромное количество баллов с не своих факультетов только лишь из-за личной неприязни к отдельным студентам, как это делает профессор Снейп, или в отместку, как это делает профессор МакГонагалл. Когда в школе совершаются преступления практически под носом у всеведущего директора, а тот лишь смотрит сквозь пальцы и заминает дело, как это случилось в отношении Бранау. Т.е., его наказали, конечно, но вовсе не за то, что он совершил. Хотя не является ли преступлением превышение должностных полномочий, к чему нередко в последние дни любил прибегать господин директор? Или перекладывание ответственности за свои действия на других лиц просто потому, что те удачно оказались рядом и заранее имели соответствующую репутацию? Или в магической Британии, или, конкретно в Хогвартсе, этот закон не действует?
Да, он, Карл Шенбрюнн, понял, что не все ладно в Британском королевстве, уже на третий день пребывания в Хогвартсе, а также то, что нет смысла вещать об этом на кровлях — он в меньшинстве, причем в абсолютном, да и подобное поведение было бы не к лицу наследнику чистокровного рода, представители которого извечно держали нейтралитет и благоразумно не ввязывались во всякого рода политические интриги. Он только выставит себя посмешищем, и его никто не поддержит — ни декан, ибо тем самым он опозорит свой факультет, ни одноклассники, которым выгодно имеющееся положение вещей. Да, он потратит этот год практически впустую, но ведь можно заниматься самообразованием (что уже вошло у него в привычку), заодно получив диплом престижнейшей европейской школы магии (просто потому что так издревле считается). Прожив в Хогвартсе под видом самого обычного, не интересующегося ничем, кроме учебы, студента, он сможет лучше изучить здешнее общество и его природу, понять здешний менталитет, завести несколько полезных знакомств и сделать, наконец, аттестационный проект под руководством Мастера Зелий Северуса Снейпа. Любое положение всегда нужно уметь использовать с выгодой для себя и выходить из него с честью — так учил их с братом отец.
Карл довольно улыбнулся про себя — жизненное кредо достойного слизеринца — все-таки не зря уговорил он Шляпу Годрика отправить его именно в Слизерин. Да, в Равенкло было бы намного легче учиться, и не только ему, но Слизерин — это, своего рода, школа жизни, и он пройдет через нее с высоко поднятой головой.
Когда Шенбрюнн вернулся в гостиную, уже была половина двенадцатого, однако многие студенты-старшекурсники еще не спали. Большая часть ребят сидела в креслах у камина и оживленно болтала. Карл не прислушивался к их разговорам, но стоило ему появиться поблизости, как все тут же замолчали и сделали самые невинные лица. Понятно, обсуждают его якобы “связь” с грязнокровкой или здешнюю политику, о которой ему знать вовсе не обязательно — если ты находишься в Хогвартсе или вообще в магической Британии, маленьком Туманном Альбионе, то волей-неволей оказываешься втянут в разборки здешних партий. А на Слизерине, насколько он успел уже узнать, многие ученики, особенно старших классов являлись либо детьми Пожирателей, либо в принципе лояльных идеям Темного Лорда аристократов. Остается лишь надеяться на то, что статус иностранного студента поможет сохранить нейтралитет и не принимать ни одну из имеющихся сторон, об основных идеях которых он рассудил ранее. Он уже направился в боковую комнату, предназначенный для выполнения домашних заданий, как его окликнул один из сидевших у камина.
- Эй, Шон… Шенбрюнн? Тебя так зовут? — подавший голос чуть привстал, чтобы лучше рассмотреть стоявшего в тени юношу.
- Вообще-то меня зовут Карл, а Шенбрюнн — моя фамилия, — деловито ответил немец, оглядев аудиторию, которую составляли в основном мальчишки от четырнадцати до шестнадцати лет, по надменным лицам которых было видно, что они считают себя хозяевами жизни. — Может быть, ты тоже соизволишь представиться?
Карл сделал пару шагов вперед и вышел из тени. Горевший в камине огонь четко вырезал его аккуратное лицо с тонкими чертами и облаченную в строгую, но дорогую мантию фигуру с гербом змеиного факультета на груди.
- Джонатан Нортон, пятый курс, — гордо сказал юный слизеринец, соизволив, наконец, встать в полный рост и уперев руки в бока с целью продемонстрировать свой довольно крупный родовой перстень. — Мой отец — начальник отдела регулирования магических популяций в Министерстве магии и входит в состав совета попечителей Хогвартса.
- Будем знакомы, мистер Нортон, — холодно ответил Шенбрюнн, посмотрев на невысокого полноватого Джонатана сверху вниз. — Итак, что вы хотели сказать мне?
- У нас тут дискуссия идет. Грюн… Гриндевальд, он же из ваших был?
- Да.
- Может, объяснишь нам тогда, как он не смог победить старого маразматика Дамблдора? — остальные мальчишки с любопытством уставились на Карла в ожидании увлекательной истории о великой битве 1945 года.
- Извините, господа, но вынужден огорчить вас, так как по причине большого количества домашнего задания я не смогу принять участие в вашей увлекательной дискуссии, — последние слова были сказаны с нотками сарказма в голосе: пусть правила этикета не позволяли отказать напрямую, но вполне допускали возможность осадить собеседника в завуалированной форме. — Да, еще, мистер Нортон, вы же чистокровный волшебник?
Нортон обиженно выпучил глаза: как это, какой-то нувориш смеет сомневаться в его происхождении?
- Вот и ведите себя соответственно вашему положению, — закончил Шенбрюнн, — а теперь мне пора, — и, развернувшись, скрылся в тени, зашагав в сторону бокового холла, а Нортон так и остался стоять с открытым ртом, пытаясь переварить услышанное.
Карл мысленно проклинал этот дурацкий день, вернее вечер: вначале Бранау устроил очередную идиотскую выходку, потом, не известно, по какой причине, с ним поссорилась Кайнер, а далее все только и делали, что отвлекали его от более насущных дел. В боковом холле, известном среди обитателей подземелий как слизеринская читальня, народу было совсем немного, и стояла тишина, что вполне устраивало студента. Ладно, в нумерологии он достаточно хорошо разбирается — благодаря профессору Рихтеру, так что проблем с завтрашним уроком не будет. С рунами у него трудностей тоже никогда не было, поэтому за данный предмет также можно не беспокоиться. Про здешних преподавателей нумерологии и древних рун он еще ничего не слышал, но догадывался, что если б те были такими же строгими и придирчивыми, как их декан, то его известили бы этом едва ли не в первый учебный день. Для профессора МакГонагалл нужно было написать эссе на три фута о Чарах Восстановления и правилах их применения. Она что, просто хочет, чтобы ученики переписали первые десять страниц учебника? Ведь если написать все коротко и по существу, то можно уместить весь текст в полфута. Если с арифмантическими выкладками и геометрическими формулами, то да, как раз получится три фута, если не большею. При этом известно, что профессор МакГонагалл явно не любит, когда ученики пытаются объяснить те или иные превращения с помощью нумерологии. Ладно, переписать учебник — не так уж и сложно. Шенбрюнн подошел к одному из книжных шкафов и, проведя рукой по твердым кожаным переплетам, выбрал нужный учебник. Прошел между столов, стараясь ступать осторожно и тихо — но не для того, чтобы не отвлекать других учеников от выполнения домашнего задания, а чтобы к нему лишний раз не приставали с расспросами.
Вот тихо сидят и шепчутся сестры Гринграсс, уткнувшись в какую-то книгу, явно с романтическим уклоном, дабы будоражить сердца и умы юных читательниц. Астория зачитала пару строф вслух и тихо засмеялась, прикрыв рот рукой, в то время как Дафна возмутилась: как можно смеяться над такими грустными и трагическими стихами? Понятно, читаем лорда Байрона. Повезло вам, дамы, что вас с этой маггловской книжкой не видел Малфой или, еще хуже, Паркинсон. Так, а где?..
Карл мысленно хлопнул себя по лбу — надо найти еще Анну. Она могла, конечно, лечь спать, но, с учетом событий этого дня, она вряд ли захотела бы так быстро вернуться в общую спальню. Одновременно настораживало то, что ни в гостиной, ни в читальном зале не было Малфоя и Бранау. С одной стороны, они могли ходить где-нибудь по коридорам — подземелье, традиционно считающееся владениями Слизерина, обычно никто не патрулировал, да и сами змейки знали, что в случае чего баллы родной декан с них не снимет точно. Бранау так вообще мог находиться еще на отработке — все-таки оттирать въевшиеся навозные бомбы с каменного пола без магии — далеко не самое быстрое и приятное времяпровождение. С другой — они могли сидеть где-нибудь и замышлять очередную пакость. Малфой боится за свою репутацию, поэтому вряд ли поделится с Бранау тем, как его позорно принудили к Непреложному Обету, зато может подкинуть пару “замечательных” идей.
Мысли об эссе по трансфигурации и конспекте к предстоящему уроку зельеварения тут же отошли на второй план. Нужно срочно найти Кайнер, пока эти двое с ней чего-нибудь не сделали. Хотя Карл прекрасно знал, что она владеет несколькими сильным защитными заклинаниями и беспалочковой магией, он, тем не менее, сильно сомневался, что она сможет выдержать дуэль с более опытным волшебником, который однозначно будет использовать самые грязные приемы, и против которого в ближнем бою у нее не будет абсолютно никаких шансов.
Внутри закипал гнев — даже не из-за того, что на него накричали и слегка приложили о стенку. Просто Карл Шенбрюнн привык распоряжаться свободным временем исключительно по своему усмотрению и использовать его с максимальной пользой для себя и терпеть не мог под кого-то подстраиваться, как это бывало, когда ему с сестрой приходилось навещать свою двоюродную бабку и старую деву Эльзу Шварц фон Бранау (Вильгельма она не желала видеть по… понятным причинам). Фрейлейн Эльза была чрезвычайно самолюбивой особой и упивалась вниманием окружающих. Больше всего она любила часами сидеть в гостиной и рассказывать внучатым племянникам истории из своей молодости. Она не была легилиментом, ее способности в ментальной магии были менее, чем посредственные, но, держа всех племянников на виду, могла отлично наблюдать отражавшиеся на лицах эмоции. И пусть только кто-нибудь попробует отвлечься от ее “увлекательного” повествования о приеме у Гриндевальда — того ждал неминуемый “Cruciatus” у всех на глазах. Без ее разрешения нельзя было ни читать книги, ни учить уроки, ни гулять по саду. В Правилах многих чистокровных магических родов было прописано, что младшие члены семьи должны оказывать старшим уважение и почитание, что часто истолковывалось (но не определялись) как беспрекословное согласие и подчинение. И фрейлейн Шварц фон Бранау умело этим пользовалась, чтобы удовлетворить свои амбиции. Она получала истинное удовольствие, видя страх в глазах домочадцев и маски раболепства на лицах.
И хотя сейчас ситуация сложилась совсем иначе, он вновь был вынужден — уже по прихоти своего декана — подгонять свои возможные действия под весьма непонятные желания другого человека, перед которым не имел совершенно никаких обязательств. Да и в самом поручении профессора Снейпа была какая-то странность — Карл смог лишь вычленить скрытые намеки, мотивы, но так и не смог понять, в чем именно она заключалась, — ведь Анна Кайнер — уже взрослая девушка и вправе самостоятельно отвечать за свои поступки, жить независимо от других. Магглорожденная? Чтоб факультет не опозорила случайно? И в то же время некоторые, тоже совершеннолетние, но чистокровные студенты имеют за спиной куда более худшие грехи, чем незнание этикета, но к ним почему-то не приставляют слежку.
Шенбрюнн быстро оглянулся назад — искомой особы нигде не было видно. Не было ее, он точно помнил, и в гостиной, хотя не помешает сходить туда еще раз. Несмотря, казалось бы, на столь короткое знакомство, он мог моментально ее узнать среди других людей, ибо до сего вечера он проводил с ней практически все свое время и успел в достаточной степени изучить многие ее бессознательные жесты и черты характера, чтобы без труда отыскать в толпе.
Парень прошел между выставленных в два ряда столов, окруженных удобными креслами и разделенных колоннами и книжными шкафами. В дальнем углу, почти у самого выхода в зал с фонтаном он заметил Теодора Нота, удобно расположившегося между двумя книжными шкафами и занятого написанием сочинения, о чем свидетельствовали лежавшие вокруг его пергамента многочисленные свитки и книги. Карл обратил внимание на освещение: в этом месте оно было другим, более светлым и ярким, что резко контрастировало с зеленоватым полумраком, характерным для обиталища Слизерина. Миновал еще один книжный шкаф, стоящий перпендикулярно проходу.
- Фрейлейн Кайнер?
Сидевшая до этого в кресле девушка резко подскочила, оставив позади себя стол, заваленный конспектами и схемами по нумерологии и трансфигурации, выставив перед собой волшебную палочку с зажженным “Lumen” на конце, в свете которого ее лицо казалось мраморно-белым, сияющим.
- Кайнер, не слепи! — потянул с другой стороны прохода Нотт, жмурясь от яркого света.
- Извините, фрейлейн Кайнер, но Нотт прав: потушите, пожалуйста, вашу волшебную палочку, — Шенбрюнн прикрыл глаза от слишком яркого, слепящего света и невербальным заклинанием установил заглушающий купол.
В комнате стало не то, чтобы совсем темно, но в радиусе метра-полутора от стоявших на столах ламп практически ничего не было видно. Свою же лампу Кайнер потушила, видимо, еще раньше, т.к. пользовалась “Lumen”. Теперь Анна смотрела на него снизу вверх каким-то испуганным, затравленным взглядом. В зеленоватом полумраке помещения ее глаза казались невероятно большими, нефритово-черными, будто затягивали внутрь себя. Девушка склонила голову и тут же ее подняла, чтобы посмотреть теперь на собеседника взглядом, полным злобы и ненависти. Понятно, значит, последнее — всего лишь маска. Тогда откуда этот непонятный, первобытный страх? Шенбрюнн прекрасно знал, как действуют его взгляд, голос, манеры на девушек: одни, подобно встреченным им накануне гриффиндоркам, тут же начинали за ним везде бегать, решив, что если он один раз им улыбнулся или, тем более, потанцевал, значит, он в них влюблен, окончательно и бесповоротно — Карлу порой самому становилось смешно от подобной “женской логики”; другие начинали томно жеманничать, строить из себя первых скромниц или же, наоборот, пытались взять его на ревность; третьи предпочитали видеть в нем, прежде всего, опору и защиту, а не богатого жениха, что его устраивало больше всего; но еще никто его не боялся и, тем более, не пытался прикрыть свой страх ненавистью. При этом Карл Шенбрюнн не был ловеласом или Казановой — ему была слишком дорога честь рода, чтобы потерять ее из-за сиюминутной прихоти или мимолетной влюбленности. Он просто вел себя, как того требовали приличия, правила обхождения в высшем обществе и здравый смысл, и умел достаточно хорошо разбираться в людях, чему способствовала природная склонность к ментальной магии.
- Что вам от меня нужно? — спросила она, по-прежнему держа перед собой палочку.
То, что она была вооружена, а он — нет, Карла особо не волновало: вряд ли она начнет прямо здесь посылать в него заклинания, а если и начнет, то они стоят достаточно близко друг к другу, так что он успеет перехватить ее руку прежде, чем она в него выстрелит.
- Видите ли, фрейлейн Кайнер, хочется вам того или нет, несмотря на изменившееся ваше ко мне отношение, я по-прежнему отвечаю за вашу безопасность и, в некоторой мере, за успеваемость. И ни я, ни наш декан, ни господин Геннинген не заинтересованы в том, чтобы с вами случилось что-то опасное и непоправимое.
- Господин Шенбрюнн, кажется, я вам ясно дала понять, что нам лучше не иметь никаких общих дел, — почти прошипела Кайнер, выставив огненный блок, весьма соответствовавший ее маске ненависти.
Уже предполагая, чем грозит подобный огонь в ее глазах, он в один шаг преодолел разделявшее их расстояние и, ловко перехватив обе ее руки, забрал у нее палочку, положив на стоявший рядом стол. Да, фрейлейн Кайнер, я могу допустить, что вы — сколько угодно умная и сильная ведьма, но в ближнем бою вам со мной не справиться. Карл по-прежнему удерживал одной рукой оба ее запястья, а другой прижимал к себе, чтобы она не вырвалась. Посмотрел ей в глаза — снова страх, но уже смешанный с повиновением и… предвкушением. Так вот, что она про него подумала. От этих мыслей парню стало не по себе: еще никто не подозревал его в том, что он думал посягнуть на девичью честь.
Переместив руку с талии к ней на плечо, он резко опустил девушку, заставив сесть в кресло, и, отпустив, сказал:
- Что ж, фрейлейн Кайнер, не буду вам больше навязывать мое общество, однако, имейте в виду, вы должны быть все время с поле видимости. Это приказ… нашего декана.
Убрав заглушающий купол, Шенбрюнн подошел к столу, за которым сидел Нотт, обернувшись за тем лишь, чтобы увидеть, как выражение страха на лице девушки сменилось полным недоумением и разочарованием.
Какое-то время все молча сидели и занимались. Шенбрюнн старательно переписывал первый и второй параграфы учебника по высшей трансфигурации, рискнув все-таки вставить пару основных арифмантических схем, на которых базировались практически все Чары Восстановления. Нотт уже закончил свое эссе и теперь перечитывал его на предмет ошибок. За столом напротив Кайнер пыталась вникнуть в смысл слишком громоздких, не поддающихся анализу ее разумом нумерологических формул, по несколько раз заглядывая в учебник в поисках нужных алгоритмов, которые, как успел заметить Карл, просматривая ее учебник в библиотеке, сами были изложены довольно туманно и витиевато.
Нотт, покончив, наконец, со своим сочинением, резко выпрямился, закинул голову назад, закрыл глаза и раскинул руки, тут же убрав их за голову. Поза его была непринужденной, на лице появилась блаженная полуулыбка — после долгого сидения над домашним заданием нужно, как следует, расслабиться и привести мысли в порядок. Закончив релаксировать, Теодор собрал учебники и пергаменты и, кивнув сидевшему напротив однокласснику, отправился в общую спальню. Все-таки, за исключением некоторых экземпляров, слизеринцы, воспитанные в соответствующих традициях, отличались тактичностью и не лезли не в свои дела. Следом за ним, не сказав ни слова, читальный зал покинула Кайнер, так что Шенбрюнн остался дописывать задание по трансфигурации в гордом одиночестве. Наконец, слишком долгий, насыщенный событиями день подошел к концу.
* * *
Четверг не предвещал ничего примечательного и необычного. МакГонагалл дала очередное задание на Чары Восстановления, с которым студенты, понявшие их принцип, справились еще быстрее, чем в прошлый раз, а те, кто не удосужился лишний раз открыть учебник или просто постараться прочертить правильный контур, еще пол-урока ломали головы над невозможно трудным заклинанием и вопросами, ругаясь про себя и тыкая палочкой в несчастный пергамент. Особенно усердствовал в этом Уизли, за что пару раз за урок получил замечания от своего декана и еще больше — от Грейнджер, сидевшей рядом с ним. Пожалуй, именно из-за него Гриффиндор терял больше всего баллов.
На спецкурсах, которые не вели деканы факультетов, и которые изначально посещались по собственному выбору студентов, было относительно спокойно. По крайней мере, уроки не походили на балаган, а преподаватели отличались большей адекватностью в выставлении оценок. Нумерологию вела строгая темноволосая дама лет пятидесяти, представившаяся как профессор Вектор. И характером, и манерой вести урок, и даже квадратными очками она сильно напоминала профессора МакГонагалл с той лишь разницей, что не носила остроконечную шляпу. На ее уроке, который посещали почти все равенкловцы, несколько слизеринцев (Малфой, Нотт, Шенбрюнн и Кайнер) и пара гриффинидорцев (Грейнджер и Визерхофф) стояла полнейшая тишина. Студенты отвечали только тогда, когда спрашивали непосредственно их. По своей строгости, требованиям к дисциплине и качеству домашних заданий профессор Вектор нисколько не уступала профессору Рихтеру, однако, не задавала так много, как он, и не объясняла так подробно. При этом, на ее уроках нельзя было выдвигать предположения: либо знаешь ответ, либо нет. Собственно, это правило непосредственно на себе испытала Кайнер, начав рассуждать о симметрии контура заклинания, а именно что фигуры должны прорисовываться с неким смещением друг относительно друга, если исходить из формулы… ценой пяти баллов для Слизерина. Собственно, ее слова были недалеки от истины, которую продемонстрировал в своем ответе Лотар — нумерология, как и трансфигурация, была его коньком. Впрочем, трансфигурация, особенно высшая, не может существовать без опоры на нумерологию. Что же касается Анны, то весь оставшийся урок она усиленно пыталась делать вид, что ее нет, прячась за спинами сидевших впереди студентов.
Руны преподавала профессор Хальдис Стюрке, родом из Норвегии, так что Фольквардссон предсказуемо оказался у нее в фаворе, хотя она благоволила всем, кто блистал знаниями по ее предмету и разделял ее любовь к средневековому эпосу. Она, не вдаваясь в подробности (видимо, подчиняясь общей школьной политике), рассказывала, с какими целями руны используются в некоторых заклинаниях и ритуалах, например, какие их комбинации нужны для закрепления заклятия Доверия, а какие — для подавления магии в замкнутом пространстве. После чего предложила желающим за дополнительные баллы написать эссе по данной теме и сделать доклад на следующем уроке. Оставшуюся же часть оного студенты потратили вначале на транслитерацию рун в латиницу с последующим переводом одного древнего рунического текста на английский язык. Сложность задания заключалась в том, что из всего набора символов нужно было вычленить те, которые обозначают отдельные буквы, и те, что соответствуют целым словам, и затем связать это в более-менее связанный и осмысленный текст. На дом студенты получили в качестве задания еще один перевод. В целом Карл, и не только он, счел такой урок интересным и познавательным, и, в некоторой степени, расслабляющим после довольно напряженных по атмосфере трансфигурации и нумерологии.
За обедом опять не давал покоя Бранау своими нотациями об “ужасных” грязнокровках и о том, что они ничего больше не достойны, кроме как вытирать о них ноги. С трудом удалось заставить его замолчать. Если в Германии за подобное поведение ему грозило бы специальное для подобных случаев “грязное” наказание наподобие вчерашнего и вызов родителей в школу (впрочем, бессмысленный, учитывая политические взгляды его семьи в целом), что для любого уважающего себя чистокровного волшебника, который, по идее, должен был являть собой образец подражания для всех остальных, являлось позором, то здесь, в Британии, где по-прежнему были сильны многие, уже давно устаревшие, нередко, шовинистские традиции, у него были развязаны руки: большинство слизеринцев вели себя аналогично, и учителя смотрели на такое поведение сквозь пальцы — уже привыкли.
В ответ на выпад Бранау Миллисента Буллстоуд тут же поделилась страшной историей о том, как вчера после ужина Кайнер наложила на свою кровать какое заумное охранное заклинание и пообещала всем страшную кару, если хоть кто-то посмеет приблизиться к ее вещам. А Дафна Гринграсс пояснила, что Кайнер для защиты своей личной “территории” использовала магию крови, против которой не пойдет ни один здравомыслящий волшебник, и скептически заметила, что она слишком много знает для грязнокровки. Также юная аристократка предположила, что, что если бы все магглорожденные были такими умными, то к ним было совсем другое отношение, в ответ на что Малфой сказал, что иметь такое мнение просто недопустимо для благородной чистокровной волшебницы, и что он напишет своему отцу, чтобы тот написал ее отцу. Его тут же поддержал Бранау, сказав, что за такие слова и мысли вообще положено отсекать от рода и выгонять вон из магического мира, ибо грязнокровки не достойны даже палочку в руках держать, и их место — в лучшем случае быть рабами у чистокровных волшебников. Гринграсс побледнела от страха и, положив нож и вилку, ухватилась за столешницу, пытаясь унять дрожь в руках. Было непонятно, чего она боялась больше: того, что ее действительно могут изгнать из рода за чрезмерно “либеральные” политические взгляды; или же направленного на нее хищного взгляда немца.
- Довожу до твоего сведения, Генрих, — холодно сказал Карл, коснувшись салфеткой рта, — что твои угрозы основаны на пустом месте.
- Шенбрюнн, кажется, вчера я тебе ясно сказал, что ты здесь никто, — огрызнулся Бранау.
Сидевшие рядом с ним Крэбб и Гойл послушно закивали, поспешив закинуть в рот как можно больше еды.
- Во-первых, Генрих, из рода можно изгнать лишь за действия, противоречащие Правилам. Как чистокровный волшебник, ты обязан это знать, — возразил Шенбрюнн, положив салфетку обратно на стол. — И отличное мнение одного из членов семьи не является достаточным основанием для изгнания из рода. Во-вторых, Малфой, что-то я не слышал, чтобы в магической Британии была отменена свобода мнений. Также мисс Гринграсс не нарушала устава школы — в противном случае уведомить ее родителей о нарушении может декан и только декан, как ответственный за своих студентов. Как староста, ты это обязан знать, — последние слова юноша сказал с нажимом.
- О…
Лицо Малфоя вытянулось, изображая противоречие с устоявшейся в мышлении парадигмой, глаза готовы были вылезти из орбит — приблизительно на такой эффект и рассчитывал Шенбрюнн. Староста Слизерина, проглотив застрявший в горле кусок мяса, еще некоторое время пялился на сидевшего напротив него Карла, после чего выдал, вернувшись к своей излюбленной манере растягивать слова:
- Если это все, что ты можешь сказать, Шенбрюнн…
- Ошибаешься, Малфой. Люди воспитанные и благородные не опускаются до того, чтобы копаться в чужой личной жизни, и не впутывают в это дело свои семьи. Кроме того, тебе же хуже будет, если у Дафны от ваших с Бранау угроз сдадут нервы, — сидевшая рядом Гринграсс, потупив взгляд остекленелых глаз, нервно теребила салфетку в руках. — Потому что за своих змеек профессор Снейп отвечает головой. В третьих, Бранау, — Карл посмотрел на сидевшего рядом с Малфоем Генриха, — если ты по-прежнему намекаешь на брак моего деда Рихарда Шенбрюнна и твоей двоюродной бабки Вальпургии Шварц фон Бранау, то смею заметить, что это госпожа Вальпургия вошла в род Шенбрюннов и приняла его Правила, и потому вы не сможете отсечь нас от вашего рода. Не пытайся возражать, Генрих, — предупредил Карл, увидев, как Бранау открыл рот, — я знаю, что я прав. И, в четвертых… мисс Гринграсс?
- А? — Дафна подняла голову, испуганными глазами оглядев сидевших вокруг одноклассников, остановившись на Шенбрюнне.
- Мисс Гринграсс, — продолжил Карл с нотками превосходства в голосе, — советую вам осторожнее выбирать слова, дабы инцидента, подобного сегодняшнему больше не повторилось, а также более внимательно относиться к кругу общения, в котором вы находитесь
- Спасибо, мистер Шенбрюнн, — тихо ответила девушка, по-прежнему смотря перед собой стелянными глазами.
После уроков многие студенты отправились делать домашние задания в библиотеку. Хорошо, что Кайнер, раз за ней теперь всюду придется ходить, направилась туда же — ведь она как-то упоминала, что не любит библиотеки. Занял излюбленное место у окна между двумя стеллажами — оттуда было удобно наблюдать за девушкой. Может быть, таким образом она пыталась облегчить ему задачу, зная что декан от своего решения не отступится, или на нее давило чувство вины — ведь она явно не чувствовала себя счастливой или хотя бы удовлетворенной собственным решением. Вскоре к нему присоединились Фольквардссон и Миллер. Рядом с Кайнер же не было никого — она словно добровольно обрекала себя на одиночество, поднимая мрачный недобрый взгляд на каждого, кто проходил мимо нее. Даже Элиза, добрая милая Элиза, которая едва могла позволить себе сказать дурное слово о ком-нибудь, заметила, что “Анна Кайнер какая-то странная; она не делает никому плохо, но при этом недобрая”, и что “ее что-то гложет изнутри”.
Неподалеку от них обосновалась Гермиона Грейнджер, как всегда обложившись штабелями книг, и тоже в гордом одиночестве, что, впрочем, было неудивительно, если учесть, что со своего факультета она общается только с Поттеров и Уизли, которые с книгами определенно не дружат, и вообще почти не общается со студентами других факультетов. Какое-то время стояла тишина, которую нарушал только скрип перьев по пергаменту и шорох переворачиваемых страниц.
- А, Миона, вот ты где! — воскликнул вошедший в библиотеку Рон Уизли, на которого все тут же покосились, как на что-то из ряда вон выходящее, и сел рядом с подругой, грубо смахнув со стола старинные фолианты и уже исписанные пергаменты.
- Рон, посмотри, что ты наделал! — с укоризной ответила ему девушка, потрясая листком, по которому разлилась большая чернильная клякса. — Мне теперь заново придется все переписывать!
И потянулась за упавшими на пол книгами и конспектами, для чего ей пришлось перегнуться через колени Уизли, который тут же ловко перехватил ее обеими руками, не давая возможности вырваться. Со стороны выглядело все это далеко не самым приятным образом, и Карл задумался: неужели в точно таком же нелестном свете его видит Кайнер каждый раз, когда он к ней приближается. Или она боится в принципе чужих прикосновений? Шенбрюнн вновь вспомнил выражение ее лица во время их разговора в полутемной слизеринской гостиной. Страх и повиновение, но не отвращение. Выходит, она приложила его вчера о стену, пусть и несильно, только потому, что испугалась? Или потому что испугалась, что должна ему повиноваться? Бред! Пусть волей декана она и была ограничена некоторым образом в передвижениях и привязана к нему (Карлу), но ведь он ничего ей не навязывал и никоим образом не намекал, что она должна ему подчиняться. Или… потому что испугалась, что чувствует его власть над собой? Карл сделал глубокий вдох и перевернул страницу, принявшись писать дальше. Как хорошо, что отец его приучил постоянно держать средний ментальный блок, а Фольквардссон не лезет всем в голову подобно многоуважаемому директору, иначе не удалось бы избежать разборок: Фольквардссону нравится Кайнер, Кайнер же признает над собой его, Шенбрюнна, власть, хотя и бежит от нее. Еще больший бред! Карл снова задумался: а что, собственно, он сам испытывает к Кайнер? Во всяком случае, она ему небезразлична. А первоначальная симпатия не чтобы исчезла, но, скорее, изменилась. Ведь это был совсем другой человек: хотя и магглорожденная, но не скромная и застенчивая, как Элиза Миллер, которая страшно боится одиночества и осуждения, и которой нужен защитник и покровитель, а стремящаяся к самодостаточности и независимости. И, потом, это просто глупо и неуважительно, прежде всего, по отношению к себе, испытывать и культивировать хотя бы незначительные чувства к человеку, который тебя в открытую ненавидит. Но не стоит беспокоиться, фрейлейн Кайнер, я не стану навязывать вам свое общество больше необходимого, как того требуют мои обязательства, о которых вам тоже не помешало бы почаще вспоминать, чтобы облегчить жизнь нам обоим, пока мы находимся в стенах этой школы. Другой вопрос, сможете ли вы сами выжить и не сломаться в этом маленьком, враждебно настроенном по отношению к вам мирке, не имея чьей-либо помощи и поддержки?
Фольквардссон тем временем рассказывал о Голдстейне, своем однокурснике с Равенкло, которого прокляли днем ранее перед уроком трансфигурации. Благодаря тому, что проклятие вовремя успели снять, парень остался жив и, по словам мадам Помфри, школьного колдомедика, должен был полностью восстановиться к понедельнику. При этом швед в довольно резких тонах высказался по поводу того, что деканы даже не соизволили провести собственное расследование, например, допросить с Веритасерумом, устроить проверку палочек всех подозреваемых, а также оказавшихся на месте преступления, проверить личные дела и т.д. А его самого вызвали на допрос к директору, где его обвинили во владении и использовании темных заклинаний (не обошлось без легилименции), и если бы не заступничество профессора Флитвика и показания других студентов Равенкло, то его уже исключили бы из школы. Также Ассбьорн заметил, что если бы Голдстейн был чистокровным, то дело не удалось бы так просто замять, ведь ни один здравомыслящий волшебник не рискнет столкнуться с местью Рода. Также равенкловец высказал идею, довольно циничную, как он сам ее назвал, но при этом довольно реалистичную, суть которой заключалась в том, что магглорожденные волшебники для волшебного сообщества являются фактически армией покорных овец: обладая изначально меньшими правами и возможностями в определенных сферах, будучи лишенными многих знаний, являющихся обязательными и очевидными для любого уважающего себя чистокровного мага, они, с одной стороны, вынуждены доверять авторитетам, и, с другой, теряют связь со своей семьей — здесь сказывается и разница в менталитетах мага и маггла, в результате которой дети после поступления в школу начинают быстро отдаляться от родителей, пытаясь найти место и утвердиться в новом для них мире, и то, что родители магглорожденного студента не могут ни на что повлиять в абсолютно чужом для них мире и не смогут вступиться за своего ребенка, если с ним что-нибудь произойдет, как, собственно, и случилось с Энтони Голдстейном. И что сами магглорожденные волшебники являются промежуточным звеном между миром магов и магглов, еще не являясь полноправными гражданами в общества первых и уже не будучи в состоянии нормально жить среди последних, и являют собой то состояние, в котором старое качество уже исчезло, а новое еще не появилось.
Вслушиваясь в умные речи Фольквардссона, Лиза заметно приуныла и сжалась. Пусть она не блистала какими-то особыми талантами, как Карл или Лотар, с которыми она вместе училась в школе магии, но была при этом девушкой далеко не глупой. И потому прекрасно понимала, что все сказанное Фольквардссоном является горькой правдой жизни в магическом мире. Она знала, что может рассчитывать на поддержку своих друзей, но только лишь потому, что подобное поведение не противоречит кодексам их семей; что Лотар не стал бы с ней встречаться, не будь он чистокровным в n-ном колене, и потому для процветания его рода был бы желателен брак с магглорожденной; что она вряд ли бы смогла сделать себе карьеру в банковском деле или юриспруденции (впрочем, последнее ей было и не нужно), но могла бы спокойно стать колдомедиком. При этом она чувствовала некую отчужденность со стороны родителей-магглов, типичных уважаемых представителей среднего класса, каждый раз, когда приезжала домой на каникулы и выходные. Она не оправдала их ожиданий, никогда не станет такой, какой они хотели бы ее видеть. Она понимала, что им не легко каждый раз врать о своей “странной” дочери соседям, мирно улыбаясь в лицо, что им трудно смириться с тем, что она “другая” и оставить свои попытки вернуть ее общество “нормальных” людей. За это она была им благодарна и старалась по возможности помогать и не доставлять лишних проблем. Она знала, на что могла рассчитывать в мире, которому принадлежала теперь, и знала, кому надо быть благодарной, с ужасом для себя осознавая, что родись она в Англии и не попади в Хаффлпафф, так и проходила бы все школьные годы в розовых очках, пока не столкнулась бы с суровой реальностью волшебной сказки.
Шенбрюнн же лишь мрачно кивнул, мысленно соглашаясь с выводами Фольквардссона. После вчерашней отработки он уже понял, что в Хогвартсе бессмысленно рассчитывать на справедливость и соблюдение законов, которых в магической Британии толком и нет. Директор не заинтересован в расследовании, потому что оно ляжет темным пятном не репутацию лучшей магической школы в Европе. Профессор Снейп, зная, что при любом удобном случае будут подозревать именно его факультет, будет выгораживать своих змеек. Профессор Флитвик, скорее всего, догадывается, кто совершил преступление, но, зная позицию, профессора Снейпа, не будет высказывать свои догадки вслух. С другой стороны, Бранау тоже не дурак и обязательно запасся бы антидотом к Сыворотке правды и постарался бы поколдовать по больше — “Priore Incantatum” выявляет последние семь-десять заклинаний, выпущенных палочкой, так что он с легкостью прошел бы допрос и проверку палочек, которые предложил Фольквардссон. Другое дело, что можно найти палочку с идентичным магическим ядром, тогда с помощью “Priore Incantatum” можно вытянуть более полную историю заклинаний. Или, об этом рассказывал ему дед, можно сличить магическую подпись мага и наложенного заклинания, однако с Голдстейном данную процедуру уже поздно проводить: после того, как Фольквардссон снял проклятие, а мадам Помфри магией лечила поврежденные органы, определить что-либо будет уже достаточно трудно.
Грейнджер тем временем оставила в покое упавшие конспекты и решила выслушать Уизли, поняв, что пока он рядом, позаниматься ей не удастся. Рон начал усиленно что-то ей нашептывать, а Гермиона в ответ лишь хмурилась. В разговоре ясно прозвучала фраза “комната по требованию” — ее рыжий сказал громче необходимого, за что получил от своей девушки тетрадью по голове. Кайнер вдруг оживилась и прислушалась. Шенбрюнн вдруг вспомнил, что ему нигде не попадалось упоминание о подобной комнате в “Истории Хогвартса”. Вполне возможно, что относительно недавно “Историю…” сильно отредактировали, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что директор Дамблдор стремится скрыть от студентов даже базовые знания, которыми обязан владеть абсолютно любой волшебник. Фольквардссон тут же вышел из-за стола и пошел к мадам Пинс, чтобы попросить самую старую версию “Истории Хогвартса”. Элиза тем временем, захотела собрать конспекты, которые Уизли так небрежно смахнул со стола, и отдать их Гермионе, но Карл ее остановил: Грейнджер сможет собрать все сама, когда уйдет ее “друг”, а вот милой Элизе не стоит нарываться на грубость со стороны Уизли.
Рыжик вновь что-то шепнул на ухо своей подруге и, стиснув ее напоследок в объятьях, встал со стула и ушел из библиотеки, протоптавшись по упавшим на пол пергаментам. Гермиона тут же принялась собирать свои записи и книги, радуясь, что с последними все в порядке — она терпеть не могла небрежного отношения к книгам, а тут еще такие хрупкие древние фолианты, которые существуют всего в нескольких экземплярах.
- Позвольте вам помочь, мисс Грейнджер, — приветливо сказал Карл, собрав несколько наиболее тяжелых фолиантов и положив их на стол.
Элиза положила рядом аккуратно сложенную стопку пергаментов и улыбнулась. Она искренне хотела подружиться со старостой Гриффиндора. Гермиона производила на нее впечатление умной, смелой и ответственной девушки, но при этом очень несчастной. Ведь разве может быть счастливым человек, единственные друзья которого — книги? Нет, у Гермионы вроде были друзья, с которыми она несколько лет проучилась в одном классе, но даже стороннему наблюдателю было видно, что она дает им больше, чем они ей, что между ними нет того эмоционального единства, взаимопонимания, которое должно быть у настоящих друзей.
Грейнджер же, смерив обоих немцев презрительным взглядом, собрала книги и конспекты в охапку и, буркнув: “Спасибо”, подошла к Кайнер. Шенбрюнн даже заметил осуждение и отвращение, направленные персонально на него. “Как ты мог, чистокровный урод? Да ты ничем не лучше Малфоя и его дружков! Ты такой же подлый, как и все слизеринцы!” — эти мысли отчетливо вертелись на поверхности сознания гриффиндорки. Карл чуть не опешил, но сохранил невозмутимый вид и спокойствие. Не помешало бы выяснить, что про него наплел Уизли.
Диалог между Грейнджер и Кайнер тоже не отличался вежливостью и взаимопониманием. Гермиона положила руку на плечо Кайнер, словно пытаясь утешить, начала говорить о том, что все совершают ошибки и что надо жить дальше, а также непонятно зачем посоветовала обратиться к директору и мадам Пофмри, школьной медсестре. Анна, до этого сидевшая, опустив голову, и смотревшая стеклянными глазами в учебник по нумерологии, вдруг резко развернулась, скинув с плеча руку гриффиндорки, и, посмотрев на нее яростным взглядом, сказала:
- Не смей жалеть меня, Грейнджер! Ты ничего не знаешь, и не лезь в свое дело!
После чего наспех покидала учебные принадлежности к себе в сумку и пулей вылетела из библиотеки. Гермиона, с полминуты постояв в ступоре и, бросив уничижительный взгляд на Шенбрюнна, выбежала вслед за слизеринкой — то ли дальше пытаться утешать (хотя Карл уже знал, что это абсолютно бесполезно), то ли пошла в Большой Зал — близилось время ужина.
Вернулся Фольквардссон, очевидно уставший после долгого препирательства со школьной библиотекаршей, но все же добившийся своего: в руках у него была несколько потрепанная “История Хогвартса”, изданная в 1901 году во время директорства Финнеаса Блэка. Узнав в общих чертах, что случилось за время его отсутствия, Ассбьерн предложил всем пойти в Большой Зал и уже после разобраться с тем, что имел в виду Уизли.
Карл знал, что, благодаря выходке Бранау ни ему, ни Кайнер не миновать сплетен, но не думал, что слухи в Хогвартсе разносятся быстро и еще быстрее меняются до не узнаваемости. Вначале почти все они были связаны с Анной Кайнер. Большинство, естественно, удивлялись тому, как это магглорожденная оказалась в Слизерине, и до того, какой она национальности, почти никому дела не было. Зато к вечеру Шенбрюнн узнал, что он, оказывается, такой плохой, встречался с магглорожденной студенткой и бросил ее, когда узнал, что та беременна. Он слышал, как об этом судачили за его спиной абсолютно все, видел, как многие смотрели на него с осуждением, и старался не обращать внимания, продолжая идти с высоко поднятой головой, осознавая внутри, что подобные сплетни, ни на чем не основанные, могут оставить большое пятно на его репутации. Но искать оправдания за несуществующие грехи он считал ниже своего достоинства.
Ситуацию и, соответственно, его репутацию от окончательного падения спасла Кайнер. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах присутствовала доля ее вины, так что Шенбрюнн в этот раз предпочел остаться в стороне, дав выговориться “пострадавшей”. Случилось это по дороге в Большой Зал. Он снова шел в арьергарде вслед за Анной, пытавшейся затеряться в толпе других учеников, что было довольно нетрудно с ее ростом. Компанию ему составили Фольквардссон, Элиза и присоединившийся к ним после маггловедения Визерхофф. “Насущную” тему предпочли не затрагивать, ведя разговоры ни о чем: кто чем занимался на уроках, каковы хогвартские учителя и как ужасной стала погода за последние два дня. В то время как Миллер воодушевленно пересказывала доставшийся ей на рунах перевод, парни обратили внимание на весьма недружелюбные взгляды, которые бросали в их сторону остальные студенты, вернее, студентки. Одни смотрели на них с осуждением, другие — с насмешкой. От Карла не укрылось, что аналогичные взгляды доставались и Кайнер, только к ним добавлялись еще жалость, не сострадание или утешение, а именно жалость, и любопытство — какая-то темноволосая гриффиндорка, кажется Вейн, с которой он и Ассбьорн имели честь познакомиться не далее, как вчера, с заговорщическим выражением лица усиленно пыталась что-то узнать от первоисточника. Кайнер, естественно, грубо отмахнулась от наглой пятикурсницы и, поправив сумку, пошла дальше, а Вейн устроила показательную истерику прямо посреди коридора. Девушки тут же подбежали успокаивать ее, в результате чего Ромильда разрыдалась еще сильнее и, ткнув пальцев в сторону Карла, громко сказала:
- Ты!.. Ты!.. — всхлип. — Подонок, бабник! Как ты мог?! Я думала, ты способен на истинные чувства, — снова всхлип, — а ты связался с этой Кайнер и потом бросил ее, узнав, что она… что ты… в положении… бессердечный… — и вновь зашлась бессвязными рыданиями. Через пару секунд к ней присоединилась Лаванда.
Шенбрюнн сделал шаг назад. Элиза посмотрела на него перепуганными глазами, взявшись за руку Лотара. Будучи по натуре девочкой доброй, наивной и легко ранимой, она тяжело переживала отдельные моменты, которые переворачивали ее привычный и гармоничный мир с ног наголову, когда черное вдруг становилось белым, белое — черным, а принципы, которыми ты руководствуешься по жизни, вдруг рушатся, как карточный домик. Она давно была знакома с Карлом — еще с того момента, как они оказались в одном классе в магической школе. С тех пор он ей стал другом, братом, защитником, помог влиться в мир магии, познакомил с родными и друзьями. И, когда узнал о ее чувствах, не обиделся на нее, но поспособствовал, об этом Элиза догадалась уже сама, чтобы Лотар обратил на нее внимание. И тут услышать такое… Карл Шенбрюнн никогда не поступил бы так подло, во всяком случае, тот Карл, которого она знала.
- *Карл, ведь это не ты!.. Ты не мог так поступить,* — говорили ее глаза.
- *Ты знаешь меня, милая Элиза, и знаешь, как сделал бы я*, — мысленно ответил ей Шенбрюнн, у которого уже засосало под ложечкой: такими темпами он скоро попадет на ковер к декану, директору и Геннингену и опозорит семью.
- Вы двое, встаньте с пола и прекратите ломать дешевую комедию! — из толпы появилась Кайнер; ее зеленые глаза сверкали гневом, каждый мускул лица был напряжен, рука крепко сжимала волшебную палочку.
Стоявшие рядом студенты тут же расступились, видимо, побоявшись испытывать на себе ее ярость. Браун и Вейн неуклюже развернулись и посмотрели в ее сторону, являя собой не самые лучшие с эстетической точки зрения образы.
- Кто из вас придумал эту идиотскую сплетню? — громкий низкий голос девушки отдавался эхом в коридоре, перекрывая шум барабанивших по окнам капель дождя и слабые раскаты грома. — Ты или ты? — Кайнер поочередно указала палочкой на каждую из гриффиндорок, которые, растеряв присущую их факультету храбрость, окончательно сели на пол, уставившись на слизеринку глазами размером с галеон и открыв рты. — А, может быть, Паркинсон? — коридор осветился вспышкой молнии, грянул гром. — В любом случае, вам придется ответить за клевету. Я же перед всеми здесь присутствующими заявляю, что все сказанное здесь этими двумя девушками — наглая ложь, и вышеупомянутый Карл Шенбрюнн не имеет передо мной какой-либо вины, — снова удар грома, — а посему вам, дамы, предстоит немедленно извиниться перед господином Шенбрюнном и восстановить его доброе имя среди учеников.
Все это Кайнер сказала с яростью и пафосом, отчеканив каждое слово, ни разу не взглянув при этом на сам предмет спора. Гриффиндорки тем временем поднялись с пола, поправив мантии, и еще с минуту стояли, переминаясь с ноги на ногу, а их бледные от страха лица пошли красными пятнами — от стыда. Все эти годы их отлично устраивала роль главных сплетниц Хогвартса, ведь это так классно обсуждать самые свежие, самые пикантные подробности из личной жизни других учеников или учителей. Они довольствовались как информацией из других источников, так и тем, что подсмотрели или подслушали сами. При этом они никогда не задумывались о подлинности имеющихся сведений или адекватности собственного восприятия, слыша и видя лишь то, что хотели сами. И уж тем более они никогда не думали, что однажды им придется ответить за свои слова. Тем более что слух о предполагаемой беременности магглорожденной слизеринки выглядел вполне достоверным и пришел из змеиных подземелий, а уж они-то точно должны знать у себя, кто с кем и чего.
- Вот они! — сказал Рон, указав пальцем на по-прежнему сжимавшую в руке палочку слизеринку.
- Потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — строго потребовала запыхавшаяся профессор МакГонаглалл. — Мистер Шонбрюнн, мисс Кайнер?
Следом за деканом Гриффиндора появился вечно угрюмый профессор Снейп, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего. Очевидно, слух о позорящем школу поведении учеников дошел и до учителей, или, еще хуже, до директора.
- Ваши студентки как раз собирались все объяснить, мадам. Не так ли? — ответила за всех Кайнер.
- Я слушаю вас, — сказала МакГонагалл.
- М-мы просим п-прощ-щение у м-мистера Ш-шонбрюнна… — запинаясь, произнесла Лаванда, щенячьими глазками посмотрев на своего декана в надежде на помощь.
- А дальше? — процедила сквозь зубы Кайнер, по-прежнему держа их на прицеле.
Декан Слизерина все еще молча стоял, обводя всех присутствующих предвещающим скорую расправу взглядом, решив действовать по обстоятельствам. Вначале декан вражеского факультета буквально вывалила на него известие о “чересчур близких отношениях между двумя его студентами и возникших последствиях”, посетовав на распущенность современной молодежи и эгоизм чистокровных волшебников, которые считают, что весь мир должен склониться к их ногам. Не успел Северус Снейп отойти от этой, без сомнения ужасной новости, как прибежал рыжий недоумок Уизли, заявив, что слизеринцы напали на гриффиндорок в коридоре рядом с Большим Залом и теперь собираются их убить. Свою речь он активно сопровождал размахиванием руками и брызганием слюной, словно надеясь, что это поможет его заплетающемуся языку яснее выражаться. Пришлось отложить свои учительские дела и разбираться, кто прав, кто виноват. При этом неожиданно для себя он осознал, что не знает Анну Кайнер так хорошо, как ему хотелось бы. Да, она больше опирается больше на разум, чем на чувства. Да, она в некоторой степени скептически относится к жизни и не гонится за удовольствиями, желая попробовать все и вся. Эти аргументы говорят в ее пользу и одновременно в пользу Шенбрюнна, так как до недавнего времени тот тоже производил впечатление вполне разумного и ответственного молодого человека. С другой стороны, то, что он увидел вчера утром, заставило его усомниться в ее разумности. Ведь Кайнер уже знает, что в магической Британии ей ничего не добиться, во всяком случае, самой (о том, что мисс Кайнер может покинуть Туманный Альбион в поисках лучшей жизни, профессор даже не задумывался), вот и решила “влюбить” в себя чистокровного волшебника и надежно привязать, чтоб не сбежал. Снейпу стало не по себе от подобных мыслей, захотелось тут выпороть эту наглую несносную девчонку, ведь после всего, что он для нее сделал, подобный поступок, если Минерва, конечно, не преувеличила, граничит с предательством.
- … З-за к-клевету и р-распр-растраненные о нем л-ложных с-слухов, — наконец-то выдавила из себя готовая провалиться под землю Лаванда, покраснев, как рак.
- То есть слухи… о… гм… положении мисс Кайнер — выдумка? — удивилась профессор МакГонанагалл. — Тогда откуда вы это взяли?
- М-мы были на прорицаниях, — на этот раз ответила одна из сестер Патил и услышали от Эббот, что об этом говорили Эшли и Буллстоуд.
- Понятно, — заключил декан Слизерина, лицо которого не выражало ровно никаких эмоций, за исключением постоянного недовольства жизнью, к которому все уже давно привыкли. — Мистер Шенбрюнн, вы принимаете извинения?
- Принимаю, — мрачно ответил Шенбрюнн: прилюдное унижение Вейн и Браун стоило того, чтобы не требовать с них ничего лишнего.
- А теперь всем немедленно идти в Большой Зал, — скомандовала профессор МакГонагалл, — ужин уже давно начался. — И сняла двадцать баллов со Слизерина за организацию потасовки в коридоре.
Декан Слизерина выступил с ответным жестом и снял тридцать очков с Гриффиндора за распространение позорных сплетен о его студентах. После чего подозвал к себе Кайнер и, сказав ей несколько слов, отпустил на ужин. А Шенбрюнн и Фольквардссон, заметив, что главные сплетницы Хогвартса вновь готовы разразиться истерикой от “несчастной любви”, поспешили отвести их в Больничное крыло и предоставить под опеку мадам Помфри, убедительно попросив ту дать девушкам побольше успокоительного зелья и мягко объяснить, что их поведение недопустимо.
После ужина декан Слизерина вызвал к себе в кабинет обоих старост, Шенбрюнна, Кайнер, а также Эшли и Буллстоуд и устроил всем допрос с пристрастием. Миллисента и Шейла мямлили не лучше Лаванды и Ромильды, но обосновать свое мнение, превратившееся за день в огромную сплетню Хогвартса, так и не смогли, выдавив из себя лишь: “Да она же грязнокровка”. Впрочем, под сверлящим, будто бы поглощающим взглядом черных глаз профессора кто угодно мог растерять даже имевшиеся остатки уверенности в себе. От Карла не укрылось, что профессор также пользуется поверхностной легилименцией. Имевшиеся блоки он не спешил пробивать подобно многоуважаемому директору, но наверняка их чувствовал. Иначе как еще можно объяснить огромные от страха глаза Буллстоуд, когда профессор посмотрел прямо на нее, легкое касание собственного сознания и мрачное удовлетворение на лице декана?
Малфоя и Паркинсон декан отчитал за то, что они допустили распространение подобных слухов, позорящих честь факультета Слизерин — в то время, как профессор буравил их своим злобным взглядом, заложив руки за спину, оба старосты, особенно Паркинсон, дрожали как осиновые листы: все-таки слизеринцы опасались гнева своего декана, — и практически приказал, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Малфой и Паркинсон лишь закивали в ответ и, сказав, что они постараются в точности выполнить его приказ, откланялись и поспешили покинуть кабинет вслед за заплаканными Буллстоуд и Эшли, которым было приказано идти на отработку к Филчу.
Когда в кабинете из учеников остались только Шенбрюн и Кайнер, профессор поинтересовался истинной причиной их ссоры — как декан, он должен был знать обо всем, что творится на его факультете, чтобы, в случае чего, предотвратить возможные и замять или разрешить уже имеющиеся проблемы. Анна ответила лишь, что она не испытывает ненависти к господину Шенбрюнну, однако считает, что им не следует общаться, в ответ на что профессор хмыкнул, извинилась перед одноклассником — нет, не за саму ссору, не за то, что она в него “Repello” пустила, а за то, что дала повод подобным нелицеприятным слухам, а также попросила декана, чтобы тот снял с мистера Шенбрюнна “совершенно бесполезную и обременительную для них обоих обязанность везде ходить за ней”, т.к. у Карла и так полно собственных дел, а она вполне сможет сама о себе позаботиться.
Снейп снова хмыкнул, ухмыльнувшись. Девчонка все-таки знает свое место и знает, чем ему обязана, раз отвязалась от этих сосунков. Отношения между чистокровными и магглорожденными никогда не приводили к добру. Шенбрюнн никогда не пойдет против своей семьи и женится на той, на какой ему скажут родители, не менее чистокровной, чем он сам. Понравился Северусу и спектакль с извинением — слизеринцы должны уметь не только хорошо играть, но и красиво. Кайнер садится в низком реверансе, низко склоняет голову, произносит положенные слова и ждет… Быть врагом чистокровному волшебнику, тем более, слизеринцу, очень опасно, а непрощенное оскорбление будет висеть над головой подобно дамоклову мечу и в любой момент может сыграть злую шутку. Шенбрюнн, как истинный аристократ, держится холодно, с достоинством, говорит мало и только тогда, когда оно необходимо. Когда Кайнер склонилась перед ним, прося прощение, он лишь смерил ее холодным, горделивым взглядом и, выждав с полминуты, сказал: “Встаньте, фрейлейн Кайнер. Нет вашей вины в том, что злые языки распускают за моей и вашей спиной”. А вот здесь уже пошло нарушение этикета: если тот, перед кем извиняются, прощает или снимает вину, то должен сам поднять извиняющегося; Кайнер же поднялась сама, причем слишком быстро и, поблагодарив Шенбрюнна, стала от него подальше, все так же склонив голову.
Ясно дав понять, что желает поговорить со студенткой с глазу на глаз, профессор выпроводил Шенбрюнна за дверь. Карлу оставалось лишь гадать, что такого захотел сказать декан Кайнер, где-то в сознании засела крамольная мысль, что это неспроста. Парень тут же поспешил ее отбросить, но счел нужным задержаться в коридоре — просто так, на всякий случай: декан сам поручил ему присматривать за девушкой и, кстати, не отменил эту обязанность по ее просьбе. Анна появилась через десять минут. Судя по внешнему виду, они с деканом действительно просто поговорили, и ни “Imperium”, ни “Oblivium” к ней не применяли, так что можно быть спокойным. Карл уже слышал о нескольких случаях превышения некоторыми преподавателями своих должностных полномочий по отношению к студенткам, и для обеих сторон подобные вещи заканчивались, как правило, очень плохо. А после случившегося в последние дни в Хогвартсе его доверие к профессорам, как гарантам безопасности студентов, как-то резко упало. Анна ничего ему не сказала, он и не настаивал, и так они вместе в молчании дошли до факультетской гостиной, чтобы приступить, наконец, к выполнению домашнего задания.
Так закончился еще один день.
* * *
Зельеварение в пятницу прошло без особых проблем. Варили относительно простое зелье Сна-без-сновидений — восполняли запасы школьной медсестры, которые так бездарно уничтожили Крэбб и Гойл во вторник. Поттеру и Уизли под дружные смешки большинства слизеринцев дали варить Умиротворяющий бальзам, который, как сказал по секрету Нотт, в Хогвартсе варили еще на втором курсе. Те, если учесть у них полное отсутствие способностей к тонкой науке зельеварения и нежелание учить что-либо, не смогли справиться даже с таким простым заданием. Как учебное зелье, их варево тянуло в лучшем случае на “удовлетворительно”, как медицинское — являлось едва ли не отравой. Декан, видимо, оценил их усилия именно по последней системе, выставив из класса с оценкой “тролль”. По крайней мере, ничего не взорвали и ничего не разбили.
Кайнер же, хотя держалась холодно и отстраненно, не позволила взять верх своему отношению к действительности. Как она объяснила во время очередного немого диалога в процессе варки зелья, она не имеет право портить последнее и пускать насмарку их совместный труд только лишь из-за собственных тараканов в голове. Если на прошлом уроке они работали слаженно благодаря общему интересу к предмету, то теперь — в силу необходимости, просто потому, что выгоднее сотрудничать, чем действовать друг другу на нервы, читать друг другу нотации и демонстративно хмуриться.
К концу практикума у декана заметно поднялось настроение, он удовлетворенно кивал, принимая от студентов подписанные колбы с готовыми зельями — сегодня шесть из десяти образцов оказались отличного, в представлении профессора — нормального качества, однако, дабы студенты не расслаблялись, он вновь окинул аудиторию своим грозным взглядом, заметив своим тихим, но при этом слышным даже в самых дальних углах класса голосом, что сегодняшние зелья были слишком легкими, и что их должен уметь варить и третьекурсник, и чтобы студенты знали, что “превосходно” сваренное зелье должны быть для них, как “удовлетворительно”, т.е. некая минимальная норма, которую должен выполнить любой ученик. Миллер и Боунс лишь тихо вздохнули. Корнер и Бут поспешили закрыть открывшиеся рты и уставиться в пол, совершенно не представляя, как можно сравнить зелья еще “правильнее”, чтобы оно потянуло на “превосходно”, и сколько еще всего надо выучить, чтобы Снейп, наконец, по достоинству оценил их знания. И вообще, хорошо, что квалификационные экзамены СОВ и ТРИТОН принимает независимая комиссия, а не Снейп, который даже в идеально сваренном ученическом зелье найдет, к чему придраться.
На время следующего после зельеварения пустого урока большинство студентов отправилось в библиотеку. Шенбрюнн снова сел за своим полюбившимся столом у окна между двумя стеллажи. После вчерашней грозы небо прояснилось, и вновь выглянуло солнце, которое, проникая сквозь высокие готические витражи в холодные залы каменного замка приятно согревало и щекотало лицо и руки, заставляя нежиться в своих жидких золотистых лучах и зазывая на улицу…
“… Основной проблемой античной досократической философии было постижение истины, причины всего сущего, которую искали в природе и порожденных ею стихиях, или в Космосе, вселенной, объемлющей мир…
…Основной вехой античной философии является возникновение идеи тождества бытия и мышления, автором которой был Парменид Элейский… Сам Парменид в своей поэме “О природе” называл бытие “неизменным и непреходящим сущим”. Бытие Парменида мыслится как благо, идеальная, неподвижная плотная сфера. Оно вечно и неуничтожимо...
… Оно существует уже потому, что мыслимо, ибо нельзя думать и говорить о том, чего не существует. Бытие есть истина...
… Таким образом устанавливается тождество бытия и мышления. Истинно то, что можно помыслить. Фантомами и химерами является то, что постигается путем чувственного восприятия, ибо несет в себе часть небытия — изменчивого, непостоянного, пустоты. Истину по Пармениду можно постичь лишь разумом.
… В своем учении Парменид формирует основания формальной логики, а именно не противоречащих друг другу во времени суждений: если есть бытие, значит, нет небытия. Именно принцип непротиворечия использовали в своих учениях Платон и Аристотель, известный как создатель формальной логики, на которой в дальнейшем была основана вся европейская наука и философия…
… Последователь Парменида, Зенон Элейский использовал принцип приведения к абсурду, доказывая что изменчивость и движение не есть бытие. На простых примерах, называемых апориями, он показывал, как человеческий опыт расходится суждениями разума…
… Данные апории были неразрешимы в силу целостного восприятия мира людьми того времени. Ибо это означало, что единое состоит из множества, а непрерывное движения является дискретным, т.е. наблюдаемые явления вступали в противоречие со здравым смыслом. К настоящему времени, большинство апорий Зенона разрешено методами математического анализа, а именно путем дифференциального и интегрального счисления…
… Мелисс Самосский являлся продолжателем философии элеатов в целом, однако внес несколько корректив в учение Парменида…
… Мелисс представляет бытие материальным, но бестелесным, бесконечным, заполняющим пространство, ибо конечное бытие не может быть ограничено пустотой, т.е. небытием…
… Если Парменид допускает познание путем чувственного восприятия, если последнее не противоречит разуму, то Мелисс полностью признает чувственную сферу, сферу опыта и мнений небытием, исчезающим и переменчивым, не могущим быть равным бытию, единому, как бесконечному…
… Таким образом, элеаты в своих изысканиях приходят Бытию, как вечному, неизменному, неподвижному, отрицающему множественность и силу явлений, что являлось предпосылкой доказательства бытия Бога в дальнейших философских учениях.”
Шенбрюнн дописал последнее предложение в свитке, в котором излагал онтологию элеатов, и принялся за схоластику — поскольку все домашние задания у него были сделаны, он счел неправильным не воспользоваться случаем, чтобы начать сочинение по философии для профессора Снейпа. Солнце снова пощекотало щеку. Как же все-таки хочется выбежать из замка навстречу ветру, скинуть мантию и отдохнуть под сенью раскидистого дуба, что растет на берегу Черного озера. Отложив перо, парень потянулся и откинулся на спинку стула, положив руки за голову и прикрыв глаза.
- *Уходи, — услышал он у себя в голове, — не мучай себя. Я могу сама о себе позаботиться. *
Открыл глаза, боковым зрением заметил Кайнер, сидевшую за столом напротив, так чтобы ее не было видно со стороны прохода, и усиленно пытавшуюся доделать домашнее задание по нумерологии. Собственно, именно из-за нее он и пришел в библиотеку и потому придумал себе занятие. Солнечный луч выхватил из тени ее лицо с, на сей раз, виноватым выражением и грустными, как у затравленного, побитого зверька глазами. Сейчас она казалась даже старше своих лет. Впрочем, общаясь с ней, Карл и раньше замечал, что она мыслит совершенно иначе, чем многие девушки ее возраста, серьезно относится к жизни, а на некоторые вещи смотрит несколько отрешенно, будто с высоты опыта и прожитых лет. Да и знает она намного больше, чем положено знать выпускнице обычной средней школы.
- *Спасибо, фрейлейн Кайнер, но мне надо написать сочинение для профессора Снейпа*, — так же мысленно ответил Шенбрюнн, снова сев прямо и показав однокласснице уже исписанный пергамент.
Солнце вновь осветило его профиль, а девушка скрылась в тени, не сказав больше ни слова, и продолжила заниматься нумерологией.
На следующем после обеда уроке заклинаний вновь повторяли простые иллюзии. Очевидно, в Хогвартсе, где разделение студентов проходило по качествам характера, а не способностям к тому или иному предмету, учителя ориентировались если не по самым отстающим студентам, то по более слабым — точно, заставляя тем самым наиболее сильных студентов заниматься или ничегонеделанием на уроках, или самообразованием в поисках новых знаний — достаточно было видеть каждый день в библиотеке Гермиону Грейнджер (Лотар говорил, что она самая умная на факультете Гриффиндор и до недавнего времени считалась лучшей ученицей школы за последние двадцать лет) и равенкловцев, постоянно корпевшими над тяжелыми старинными фолиантами. Тогда, спрашивается, зачем ходить на уроки, если можно получить план занятий и изучать все самим по книгам? Большинство опрошенных студентов, успешно справившихся с заданием на предыдущем уроке и подготовившихся к нынешнему, легко смогли создать качественную иллюзию сосны на столе профессора Флитвика. И желавшие заработать дополнительные баллы занимались различными изысками, демонстрируя свои знания, зачастую сильно опережавшие учебный план. Так, Грейнджер добавила на одной из веток белку с шишкой в лапках. Теодор Нотт, не мудрствуя лукаво, использовал наведенную Гермионой иллюзию, заставив белку выколупывать из шишки орехи. Ассбьорн Фольквардссон заставил ветки дерева шевелиться, как под действием легкого ветерка. И дуновение этого легкого ветерка почувствовала не только сосна, являвшееся воплощением чужого сознания, но и все присутствовавшие в аудитории. Неужели Фольквардссон — элементалист? Ведь это еще более редкая способность, чем ментальная или беспалочковая магия, граничащая с арканами. Сам Шенбрюнн наколдовал небольшую растительность у корней и пустил по стволу еще одну белку. Что касается Анны Кайнер, то она, выполнив свое задание еще вначале урока, быстро удалилась к себе на последний ряд и не участвовала в общей забаве под названием “усложни иллюзию и получи баллы”. Шенбрюнн догадывался, что она опять пошла мучить нумерологию — эта наука девушке давалась, как он сам заметил, достаточно тяжело, но от того, чтобы ей помогали, она категорически отказалась, а он не стал настаивать. Правда, после их позавчерашней ссоры она вообще как-то тихо стала себя вести: не брала дополнительные задания, не задавала вопросов, словом, старалась в принципе лишний раз не напоминать о себе.
На уроке нумерологии профессор Вектор устроила контрольную, затем, собрав домашние задания, — устный опрос. Спрашивала она в основном новых студентов — с одной стороны, ей нужно было выяснить уровень их знаний, с другой, как показалось Шенбрюнну, ее могли насторожить отличные оценки по данному предмету у него и Лотара. Ведь в это их отправили в Хогвартс, самую престижную магическую школу Европы для обмена знаниями, и было бы нелогично, если приезжие студенты, которые, по идее, должны были здесь получать новые знания, вдруг оказались бы умнее и способней большинства здешних учеников. Но после того, как Визерхофф продемонстрировал использование пределов в нумерологических расчетах и доказал теорему Николауса Кузанского о сходимости, профессор окончательно оттаяла, сказав, что не встречала, за исключением него и мисс Грейнджер, ни одного студента, который был бы так увлечен ее предметом, и наградила Гриффиндор тридцатью баллами.
- м… Мисс Кайнер? — снова строго произнесла Вектор, остановив свой длинный палец против фамилии еще одной новой студентки, совершенно не блиставшей знаниями по ее предмету, но при этом излишне самоуверенной.
- Да, профессор? — девушка подняла глаза в ожидании, чего же ее спросят.
- К доске…
Данное задание напоминало магический диктант: преподавательница медленно и четко выписывала движение палочкой, а студент должен был угадать заклинание и написать на доске его нумерологическую формулу. Тета-малая, неразрывный контур, полусфера — геометрическая форма заклинания для превращения чайника в черепаху, заклинание по большей части бесполезное, но являющееся наиболее простой моделью для превращения неживого в живое. Итак, пи(z2 + x2) {z = 2x} ^ z = const(2x) ^… Так, пока все правильно. По крайней мере, теорию Кайнер знает… ^ 2p* sqrt((3x)2 + (3y)2)*2/3(z-z0) {z = 3x = 3y, z0 = z(тета) — 1/3}. Так, а вот в конце ошибка в указании координат переменных друг относительно друга. Кажется, это заметили все в классе. Грейнджер с нетерпением подскакивала и тянула вверх руку. Сама Кайнер тоже поняла, что ошиблась, и теперь стояла у доски с задумчивым видом, безуспешно пытаясь вспомнить конец формулы. Нет, фрейлейн Кайнер, нумерологию нужно именно понимать, а формулы — уметь выводить, пользоваться своим логическим мышлением, а не тупо запоминать.
- Мисс Кайнер, вы сделали непозволительно грубую ошибку в конце формулы, — отчеканила профессор Вектор, взглянув на девушку поверх очков, — за это Слизерин лишается десяти баллов. — Боюсь, у вас слишком посредственные способности по моему предмету, в связи с чем я рекомендовала бы вам отказаться от нумерологии, — так же строго добавила преподавательница. — Нумерология — наука точная и существует, как вы обязаны знать, для расчета арифмантических формул заклинаний, — профессор встала из-за стола и начала ходить вдоль доски, вертя в руках длинное черное перо. — И потому данная наука накладывает большую ответственность на человека, выбравшего ее для изучения. Мисс Кайнер, надеюсь, вы хотя бы сообразите, к чему может привести отклонение в формуле хотя бы на один градус?
- К падежу спутников в океан? — неуверенно предположила девушка.
У профессора и большинства студентов вытянулись от удивления лица, и оставшаяся часть урока была посвящена выяснению того, что собой представляет спутник и для чего он нужен. Понятно, что со времен средневековья, когда магия и наука являлись одинаково запрещенными знаниями и зачастую соседствовали друг с другом, переходя одно в другое, магглы сильно продвинулись в своем развитии и теперь, как выяснилось, активно изучают космос, и единственное, в чем их опережают маги, это, собственно, владение магией, хотя последнее является, скорее, некой данностью, способностью, даруемой человеку при рождении свыше. Иначе откуда бы тогда брались магглорожденные волшебники? Люди, одинаково, что маги, что магглы, как заметил Фольквардссон, стремятся максимально облегчить свою жизнь. Магглы придумали для этого технологии, создали сами, своими руками и умом. А маги издревле пользуются волшебством, которое не создавали сами, но которое воспринимают как данность, что в итоге привело к тому, что практически во всех отношениях маги сильно отстали от магглов и теперь спешно перенимают и адаптируют их технологии. Еще одно подтверждение этому факту — что практически все сильные магические артефакты, все родовые поместья с сильной защитой были созданы руками, физическим трудом — волшебников или гоблинов, а не одной лишь магией. И, что важно, в обоих случаях, и маги, и магглы одинаково сталкиваются с последствиями собственной безответственности, неточно рассчитанными формулами, неправильно примененными заклинаниями или технологиями. И не стоит наивно полагать, что лишь ошибки магглов могут приводить к чудовищным результатам, ибо Статут о Секретности еще никого не защитил от влияния магии на внешний мир.
26.04.2011 Глава 14. День открытий
Был вечер пятницы. Уроки уже закончились, и потому многие студенты предпочли провести его в свое удовольствие — играли в плюй-камни и взрывающиеся карты, устраивали посиделки в общих гостиных, рассказывая забавные истории и угощая друг друга присланными из дома гостинцами. А старшекурсники, прячась по темным углам и нишам или под сенью раскидистых деревьев во дворе, устраивали свидания.
Однако в гостиной Слизерина было тихо и малолюдно. Да, Слизерин был сплоченным факультетом, и большинство его учеников действовали всегда слаженно, преследуя одну и ту же цель — если эта цель была честь факультета либо что-то выгодное им всем одновременно. Для них не были характерны компанейство и панибратство, царившие в Гриффиндоре, интеллектуальное единство Равенкло или крепкая дружба и теплые, почти семейные отношения, которыми так славился Хаффпафф. Они были воспитаны в традициях долга, где чувства и предпочтения отдельно взятого человека мало кого волновали. Знакомые друг с другом еще с детства, они общались лишь с теми, кого им рекомендовали родители, но не больше, чем это требовал долг и правила приличия. На Слизерине редко можно было бы встретить настоящих друзей, искренне преданных друг, но не связанных при этом кровным родством или неким общим делом — не потому, что все его представители черствые и холодные, не притрагивающиеся ни к чему, что не несло бы для них выгоду. Просто для них честь и благо семьи было превыше собственных чувств и желаний, а самым большим преступлением считалось подвести свою семью, нарушить Правила Рода. А дружба и любовь, любые чувства, привязанности были лишь досадной помехой, заставляющей жертвовать всем и совершать безумные поступки, помехой, которая однажды могла стать поперек Правилам Рода и чести семьи. И никто из юных змеек не хотел, чтобы перед ними однажды встал подобный выбор. Для них такая ситуация в целом уже считалась позором.
И потому, когда у слизеринцев не было никаких общих дел, они расходились по своим комнатам или же гуляли по подземным коридорам, которые они считали практически своей территорией, на которую не рисковали соваться грязнокровки, идиоты с Гриффиндора или трусы с Хаффлпаффа.
Так же было и вечером, пятого сентября. Шенбрюнн зашел вслед за Кайнер в полупустую Слизеринскую гостиную, прошел в комнату для выполнения домашних заданий. Анна, сходив в женские спальни, вернулась вместе с несколькими учебниками и села на то же место, что и в прошлый раз. Напротив нее занимался Нотт, а чудь поодаль сидели и читали сестры Гринграсс — Карл с самого начала заметил, что эти две девушки были очень дружны и все свободное от занятий время проводили вместе. За соседними столами делали домашние задания первокурсники — юных змеек сразу приучали к самодисциплине, требуя от них своевременной подготовки к урокам, которую контролировали студенты старших курсов.
А в это время Лотар и Элиза, и не только они, гуляют по зеленой траве за пределами замка или сидят на берегу озера. При мыслях об Элизе Шенбрюнн почувствовал, как внутри него разлилась тихая, но теплая, светлая грусть — впрочем, для него было важно, что она была счастлива, и его собственные чувства уже не имели значения. Они, Миллер и Визерхофф, приглашали его прогуляться вместе с ними у озера. И даже не возражали, если он приведет с собой Кайнер.
Оставаться в подземельях решительно не хотелось. За исключением коротких перебежек между уроками через внутренний двор, на улице он больше не бывал, а напряженная давящая атмосфера, царившая во владениях Салазара Слизерина, и вовсе не способствовала хорошему настроению. Это был один из тех редких для Карла случаев, когда собственные интересы расходились с обязанностями и чувством долга, и тогда в диалог вступали два внутренних голоса. Один говорил, что ничего страшного не произойдет, если он оставит Кайнер одну. Ведь она сидит тихо, не высовывается, на неприятности не нарывается, видеть его не желает и может постоять за себя. Другой же, наоборот, шептал, что он ни в коем случае не должен покидать гостиную Слизерина, и что это плохой тон — уходить от своих обязанностей, какими бы неразумными и обременительными ему не казались.
Словно услышав этот внутренний монолог, к нему подошла Кайнер и сказала, что она не стоит такого пристального внимания с его стороны, и он не должен из-за нее лишать себя возможности нормально пообщаться с друзьями и отдохнуть, и вообще с ней ничего не случится, если она просто будет сидеть в гостиной и делать уроки. На его предложение пойти вместе с ним она отказалась и, вернувшись к своему столу, вновь занялась трансфигурацией. По интонациям ее голоса, выражению лица было очевидно, что она ждет, чтобы он ушел, но, как показалось Шенбрюнну, это внешнее, напускное. Это что, женский вариант окклюменции — скрывать истинные мысли под несколькими слоями совершенно разных, зачастую противоположных эмоций? Карл в достаточной степени владел ментальной магией, чтобы уметь различать отдельные слои в защитных блоках, и потому за внешней неприязнью сумел увидеть усталость и… обреченность. Дальнейший анализ ментальных слоев провести ему не дали, усилив блоки и в довольно резкой форме пожелав уйти, что Шенбрюнн не преминул сделать. Это было одно из немногих ошибочных решений, принятых им в жизни.
Лотара и Элизу Шенбрюнн нашел достаточно быстро: рядом с замком было не так много уютных местечек, где можно было бы расслабиться и отдохнуть, и небольшая группа кленов на берегу озера относилась к числу тех самых мест. Визерхофф сидел, облокотившись на крепкий ствол, и увлеченно читал “Трансфигурацию сегодня”, свободной рукой обнимая за талию сидевшую рядом Элизу, с задумчивым выражением лица изучавшую энциклопедию лечебных трав. В венке из зеленых кленовых листьев, красиво оттенявших золото ее волос, с легкой улыбкой на лице, она напоминала лесную нимфу, чудесным образом оказавшуюся среди людей. И Лотар, иногда отвлекаясь от чтения, смотрел на нее с нежностью, улыбаясь в ответ — так еще месяц назад смотрел на эту же девушку его лучший друг.
Карл видел, что друзья рады с ним встретиться, но от него не укрылось, что им хорошо вдвоем, и ему лучше не вмешиваться. И потому, поздоровавшись и обменявшись ничего не значащими фразами о погоде, и как прошел день, он пристроился у соседнего дерева, решив посвятить оставшееся до ужина время сочинению писем для родителей и брата.
Родители интересовались, нравится ли ему в новой школе и в Шотландии в целом, и появились ли у него новые друзья. Карл, в свою очередь, выразив вначале надежду на то, что его родители пребывают в добром здравии и благополучии, и поинтересовавшись исследованиями отца и успехами брата и сестры в их школах, довольно обобщенно, не вдаваясь в подробности, описал местность в окрестностях Хогвартса и сам замок — просто, чтобы родители более-менее четко могли себе представить то место, где он находится. Также он упомянул, что попал на разные факультеты с Лотаром Визерхоффом и Элизой Миллер, но при этом оказался на одном факультете с Генрихом фон Бранау, и объяснил, по какому принципу происходит сортировка в Хогвартсе. Новые друзья у него пока не появились, если не считать переведшегося из Дурмстранга Ассбьорна Фольквардссона, ибо в Хогвартсе с подозрением относятся к чужакам. И что в целом традиции магической Британии, на его взгляд, более консервативны, а система образования несколько архаична и не отличается большой упорядоченностью.
Потом перешел к списку невест, который прислали родители, выразив огорчение по поводу того, что Элиза Миллер, такая хорошая и милая девушка, не может стать женой их сына. Шенбрюнн пробежал список глазами, прокручивая у себя в голове информацию о каждой из упомянутых девушек. Для него, как для наследника не очень древнего, но чистокровного рода, выбор будущей супруги имел огромную важность. Он был морально готов к тому, что в его браке может не быть любви, ибо здесь, как правило, имели место выгода и честь для обоих родов, вступающих в союз. И потому рассматривал брак скорее как сплетение сотрудничества и взаимопонимания, в котором у каждого из супругов есть свои права и обязанности, в котором супруги всегда должны поддерживать друг друга и идти рука об руку всю оставшуюся жизнь. При этом будущая фрау Шенбрюнн, естественно, должна принимать Правила рода, в который она входит, и радеть о его чести, благополучии и процветании. Следовательно, здесь предполагается, скорее, союз интеллекта, взаимовыгоды и доверия. Род Шенбрюннов на протяжении многих поколений, с самого момента своего основания, представлял собой лишь династию ученых и не вмешивался ни в какие политические интриги, предпочитая держаться нейтральных позиций, что нередко позволяло пережить смутные времена, будь то война или смена власти, с минимальными для себя потерями. И Карл Шенбрюнн не собирался нарушать семейную традицию. Исключение было сделано только один раз, когда его дед Рихард Готфрид Шенбрюнн в 1943 женился на Вальпургии Магдалене Шварц фон Бранау. На политические взгляды семьи этот брак тогда никак не повлиял (все-таки это фрау Вальпургия вошла в род Шенбрюннов, приняла его Правила), но спас от лишнего надзора со стороны Гриндевальда. Однако в нынешнее время родство с Генрихом фон Бранау не входило в число тех фактов о семье, которыми Карл Шенбрюнн мог бы похвастаться.
Итак, его невеста не должна: принадлежать клану, имеющему какие-либо политические интересы; не должна преследовать исключительно финансовую выгоду от брака; не должна быть родственницей ближе седьмого колена, чтобы исключить рождение физически или магически слабых детей. Должна: быть достаточно умной и сознательной, чтобы принимать посильное участие в семейных делах, достойно воспитать будущих наследников и быть его подругой и союзницей по жизни, а не просто инструментом для продолжения рода. В результате из списка оказалось вычеркнуто больше двух третей имен, носительницы которых не удовлетворяли требованиям, которые предъявлял столь переборчивый жених. Просто с остальными Карл был недостаточно хорошо знаком, чтобы сложить о них определенное мнение, и уже пожалел, что в своей школе, за исключением Элизы, почти не общался с другими девушками.
Фактически он понимал, что ему придется, скорее всего, жениться на магглорожденной или полукровке, ибо практически все чистокровные волшебники приходились друг другу родственниками, причем гораздо ближе седьмого колена, либо, подобно отцу, искать невесту за границей. Впрочем, его родители не возражали, если бы он присмотрел кого-нибудь в Хогвартсе. Но в Хогвартсе существовала другая проблема: родственники практически всех учеников принадлежали к различным политическим группировкам, кроме того, он знал слишком мало людей не со своего курса, хотя эта проблема была вполне решаема: достаточно было лишь, чтобы Элиза или Ассбьорн порекомендовали пару хороших девушек со своих факультетов, а как бы “случайную” встречу и знакомство будет уже нетрудно организовать. От себя же он добавил в список Сесилию из клана Фольквардссонов (Ассбьорн как-то упоминал в переписке, что у него есть младшая сестра) и магглорожденных Гермиону Грейнджер (умная и ответственная, однако мыслит слишком плоско и однобоко; необходима длительная культурная интеграция) и Анну Кайнер (умная, хорошо знакома с традициями магического мира; латент, обладает высоким магическим потенциалом; но имеет слишком тяжелый, депрессивный характер; не всегда понятен ход мыслей; так же необходима интеграция).
Последней особе и было посвящено письмо Карла его брату Вильгельму. В нем Карл просил припомнить Вильгельма, не встречал ли он ранее вышеупомянутую Анну Кайнер на олимпиадах по химии, а также хотел узнать, проходят ли в специализирующихся на естественнонаучных дисциплинах классах такие предметы, как кристаллохимия и каталитическая химия, в частности реакции кетализации сахаров в порах цеолитов. И Карл уже заранее знал ответы на свои вопросы.
Шенбрюнн попытался проанализировать всю известную информацию о студентке, за которой волей декана ему пришлось присматривать. При этом он старался выделять как наиболее очевидные факты, так и мелкие детали, которые могут показаться неважными на первый взгляд, но, тем не менее, могут сильно повлиять на возможные выводы.
Итак, первое — она всегда с явной неохотой говорила о жизни до Хогвартса, при этом часто делала значительные паузы между словами, задумывалась, будто что-то вспоминая.
Второе, все ее рассказы о жизни до Хогвартса носят слишком поверхностный характер, слишком обобщены, не содержат конкретики и ярких образов, например, “обычный старый дом”, “обычная средняя школа”, “учительница по математике”, “учитель по химии”. Никаких имен и впечатлений. Единственным более-менее ярким и четким, даже реальным персонажем в ее рассказах выглядел некий Гюнтер Штольц, который якобы обучал ее магии. И этот загадочный господин Штольц по характеру сильно напоминал одного небезызвестного профессора, известного на континенте своими ранними работами в области зельеварения.
Третье, некоторые ее рассказы о прошлом содержали явные нестыковки. Например, она упомянула как-то, что у нее в ее прежней школе почти не было друзей, потому что одноклассники ее не уважали и высмеивали, что она единственная, кто делает все домашние задания и хорошо учится. Почти как Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, если верить рассказам Лотара, только что старостой не была и лентяев-одноклассников на себе не тянула. Не правда ли, странно? Он успел достаточно пообщаться и понаблюдать за Анной Кайнер, чтобы сделать вывод о ее уме и разносторонних познаниях, и потому, по логике, она никак не могла оказаться в одном классе с глупыми и ленивыми ребятами, и ее тем более не стали бы высмеивать за отличную учебу. Карлу вообще показалось в принципе чем-то ненормальным и неестественным не уважать интеллект, исполнительность и трудолюбие. Так же было странно, что до поступления в Хогвартс из всех магов она знала только того самого Гюнтера Штольца, в то время как после первого случая стихийной магии к ним должен был явиться чиновник из Отдела образования, чтобы объяснить родителям ситуацию, а саму юную волшебницу записать в школу магии. И один взрослый волшебник, каким бы сильным он ни был, не мог обеспечить в магглонаселенном районе такую широкую область покрытия магорассеивающих чар, чтобы на их фоне нельзя было зафиксировать детское колдовство.
Четвертое, ее произношение близко к классическому, но в целом неидеально, и если присовокупить к этому вышеупомянутые факты, то получается…
Карл на минуту отложил перо и задумался. Солнце уже начало садиться, и вся местность вокруг быстро погружалась в золотисто-розовую дымку. Золотисто-белые лучи, расходясь веером, пробивали тяжелые кучевые облака, отчего те казались насыщенного янтарного оттенка, какой бывает у зелья Felix Felicis на предпоследней стадии приготовления. Тени стали тоньше и длиннее и теперь еще резче выделялись на фоне освещенной солнцем поляны. Поверхность озера покрылась легкой рябью, и легкий ветерок гнал по ней опавшие осенние листья. Такое простое наблюдение за природой позволяло успокоить чувства и привести в порядок мысли.
Перед ним стоял выбор. Если поступить так, как требует долг, не внутреннее чувство долга, именуемое совестью, а долг вообще, то он должен немедленно написать куратору Геннингену. Ведь получается, что Анна Кайнер вовсе не немка, и, скорее всего, даже в Германии ни разу не была. И тогда, на уроке зельеварения в среду, когда он случайно “подслушал” ее мысли, она, что вполне естественно, думала на своем родном языке. Чем закончится подобное донесение, известно заранее: девушке, скорее всего, устроят весьма жесткий допрос в Отделе магического правопорядка, и, если не найдут состава преступления, за исключением того, что она скрывалась под другим именем, то экстрадируют на родину.
Если нет, то, возможно, она доучится до конца, получит аттестат и сможет устроиться на работу. Но тогда каковы ее собственные мотивы? К чему весь этот спектакль? За ее обучение заплатило некое частное лицо, об их группе она до приезда в Хогвартс вообще не знала, значит, никакого корыстных интересов к кому-либо из них она не имеет. Да и врет не слишком качественно для шпионки, если он уже на пятый после знакомства день догадался, что она не та, за кого себя выдает. В памяти всплыли слова и ехидное, полное торжества лицо Бранау в ту же среду. Он тогда украл и читал на всю Слизеринскую гостиную ее личное дело.
Ретроспектива…
- Вот уж не думал, что ты так низко пал, Шенбрюнн… — надменно проговорил Бранау, выступая вперед. — … Чтобы связаться с грязнокровной полукровкой? Ты хоть знаешь, что она наполовину славянка и самая настоящая маггла?
И еще:
- Ты еще пожалеешь, грязнокровная сволочь, что родилась на свет!
Конец ретроспективы.
В Генриха тогда пришлось запустить Чарами помех, чтобы предотвратить смертоубийство: если в первую ночь он собирался ее убить только за то, что она магглорожденная, то теперь у него появился такой повод, как принадлежность к якобы “неполноценной” расе.
Итак, понятно, Кайнер скрыла, свое происхождение, причем не полностью, из-за Бранау. Выходит, ей каким-то образом удалось узнать, что Бранау будет в Хогвартсе, и тогда была придумана вся прописанная в ее личном деле легенда, имеющая, однако, немало белых пятен и нестыковок по причине того, что ни она, ни, по всей видимости, “Гюнтер Штольц” не были знакомы с реалиями магической Германии. “Гюнтер Штольц” по описанию его характера и педагогических методов сильно напоминает декана Слизерина Северуса Снейпа. Декан в первый же день просит его присматривать за Анной Кайнер… И тогда, в Косом переулке, когда он впервые ее увидел, тоже был профессор Снейп. Под оборотным зельем. И тогда становится вполне логичным, почему ей рекомендовали именно Хогвартс: профессор Снейп вряд ли был в Германии, а если и был, то уже точно не с целью ознакомиться с местной культурой и системой образования.
Но тогда странно, что Анна поступила сразу на седьмой курс, ибо, даже если учесть позднее проявление магических способностей, то она должна была проучиться здесь, как минимум, шесть лет. Однозначно, она не училась в Дурмстранге, т.к.: во-первых, про это нет смысла врать; во-вторых, они с Ассбьорном были бы также знакомы до Хогвартса, и, вероятно, больше времени она проводила бы именно с ним. Отсюда можно сделать вывод, что Анна Кайнер и профессор Снейп познакомились не раньше мая-июня этого года и сотрудничать стали в силу, скорее, вынужденных обстоятельств. Оставалось только непонятным, откуда она вообще взялась и как здесь оказалось. При этом она по каким-то причинам не вернулась домой. Не захотела или не смогла? Или это просто не имело смысла? В любом случае ее прошлое до Хогвартса или хотя бы до знакомства с профессором Снейпом, которое она пыталась сама себе придумать, было покрыто туманом, в котором начиналась область ноуменов, вещей непостижимых рационально-опытным путем.
Все эти измышления Карл и изложил в письме своему брату, упомянув, что это всего лишь цепочка умозаключений, построенных на нескольких фактах и одном допущении, имеющем, однако, ненулевую вероятность, дополнительно попросив, чтобы Вильгельм не говорил никому ни об этом письме, ни о подозрениях брата в целом. Нет, Карл не сомневался в своем брате и знал, что тот умеет хранить тайны. Просто Анна Кайнер имеет право на жизнь… на то, чтобы заново, с нуля выковать свою судьбу.
Начинало темнеть. Долина погрузилась в тень, отбрасываемую массивными горами-великанами, поросшими хвойными лесами. В еще светлом небе загорались первые звезды, а на западе, над Запретным лесом алел закат. Солнце множеством красно-золотых бликов отражалось в витражах Большого Зала и Западного Крыла, вырывало из синей мглы верхушки башен. Стало заметно прохладнее. Подувший ветер тут же закружил в вихре опавшую листву.
- Я думаю, нам пора идти, — сказал Карл, подойдя к стоявшим на берегу Лотару и Элизе.
- Да, — грустно согласилась Элиза, сняв с головы венок из кленовых листьев, — но здесь так красиво, — и опустила глаза — Лотар по-прежнему обнимал ее за талию, и для нее это было не то, чтобы непривычно или неприлично, но являлось тем, что не предназначено для чужих глаз.
Выпавший из венка листок плавно опустился на поверхность воды и, гонимый ветром, то опускаясь, то поднимаясь на волнах, понесся вдаль.
- Карл прав, — сказал Лотар, отстранившись от девушки и взяв ее за руку, — уже холодно, и мы не хотим, чтобы ты заболела. К тому же нам следует поторопиться, если мы не хотим опоздать на ужин.
Девушка благодарно улыбнулась другу, и все трое направились обратно в замок. Лизе Миллер казалось порой, что судьба к ней чересчур благосклонна, и потому она всегда старалась быть благодарной за то, что имела, и не жаловаться на жизнь. В маггловской начальной школе учителя не прочили ей каких-то особых перспектив — она была девочка неглупая, старательная и исполнительная, но просто не проявляла заинтересованности к изучаемым в классе предметам. И тут выяснилось, что она — волшебница, пусть и не очень сильная. Родители приняли ее такой, какая она есть. В новом мире, где она тоже мало на что могла рассчитывать, у нее появились добрые и чуткие друзья, сильные и влиятельные, которые на протяжении всей учебы всегда были с ней и заботились о ней. Ее не отверг Карл, когда узнал о ее истинных чувствах, но остался ей другом. Ей, наконец, ответил взаимностью Лотар, и они с Карлом тоже остались друзьями. Ей было за что благодарить судьбу, и пока больше нечего было желать.
Смеркалось все быстрее и быстрее, как это обычно бывает в преддверии равноденствия, так что теперь только верхушки башен резко выделялись на фоне вечернего неба. Внизу же все окончательно погрузилось в зыбкую мглу, так что припозднившимся студентам оставалось только освещать себе дорогу “Lumen”, ориентируясь по горевшим в замке огням и знакомым силуэтам деревьев, колоннад или пристроек, и потому они не сразу заметили выбежавшего им навстречу человека. Шенбрюнн ловко схватил за плечи налетевшую на него девушку и поставил на ноги. Перепуганные, но горевшие огнем решимости карие глаза, спутанные каштановые волосы, мантия на красной подкладке, герб Гриффиндора и значок старосты на груди ясно давали понять, кого именно им довелось встретить.
- Добрый вечер, мисс Грейнджер, — подчеркнуто вежливо поздоровался Карл, отстранившись и кивнув в знак приветствия. — Странно видеть вас здесь в такой час.
В мягком свете, испускаемым волшебными палочками, ее лицо казалось бледным, а глаза выдавали страх. Было видно, что она недавно плакала.
- Добрый вечер, Гермиона, — Элиза мило, по-дружески улыбнулась, однако тут же поникла, встретив в ответ хмурый взгляд старосты Гриффиндора.
Элиза Миллер относилась к той немногочисленной категории людей, которые, внешне ничем не выделяясь из толпы сверстников, всегда честны и искренни и говорят то, что думают, в словах которых незачем искать скрытый смысл или корыстные намерения. И потому ее обескуражила подобная реакция Гермионы. Она могла понять, почему Грейнджер неуверенно ведет себя с ее друзьями-аристократами, но не видела ровно никаких причин для настороженного отношения к себе. Ведь она тоже магглорожденная и учится на Хаффлпаффе — факультете, известном своей дружбой и верностью и благоразумно держащемся в стороне от школьных разборок.
- Здравствуйте, Гермиона, — несколько холодно поприветствовал одноклассницу Визерхофф.
Грейнджер резко дернулась, взглянув в глаза однокласснику. Тяжелая тряпочная сумка тут же соскочила с плеча и упала на пол так, что девушка едва успела ее подхватить за лямку у самого пола, и все ее учебники тут же оказались на влажных от росы холодных каменных плитах. А Лиза Миллер впервые испытала такое незнакомое ей доселе чувство, как ревность. И дело было вовсе не в том, что Лотар тут же подхватил Гермиону за плечи, когда она поскользнулась, пытаясь поймать сумку. Просто она увидела в карих глазах старосты Гриффиндора тлеющий огонек страсти. Это была не та страсть, что заставляет человека испытывать физическую зависимость и душевные муки или подталкивает к совершению безумных поступков. Но некое более глубокое и темное чувство, которое, стоит дать ему подпитку, тут же разгорится, подобно огромному костру, и снесет все на своем пути.
Шенбрюнн же, уловив направление мыслей обеих девушек, тут же поспешил устранить назревающий конфликт:
- Не нужно бояться, мисс Грейнджер. В проявлении вежливости стоит видеть, прежде всего, вежливость.
- Ээ… здравствуйте… — неуверенно ответила девушка, опустив глаза: оба эти аристократа внушали ей недоверие, страх и трепет, особенно Шенбрюнн — ведь он слизеринец, а от слизеринцев можно ожидать какой угодно подлянки.
И сделала шаг назад, встретив в ответ холодный взгляд синих глаз. Даже устыдилась своих мыслей: ведь они — новенькие в Хогвартсе и еще не успели окончательно слиться со здешними факультетами.
- Я думаю, мисс Грейнджер, что вам следует хотя бы на некоторое время подавить свою неприязнь, ибо мир гораздо шире и разнообразнее, чем допускают наши стереотипы, и пойти с нами в Большой Зал. Вам не следует ходить одной в такое время.
Гермионе не оставалось ничего, кроме как согласиться, а ее идея сбежать от всех и вся показалась глупостью и безрассудством. Ведь она сильная, она староста, она — гриффиндорка и не должна отступать перед трудностями. И послушно поплелась вместе с немцами, демонстративно идя впереди. Какое-то время все четверо шли в угрюмом молчании, тон которому задавала Грейнджер. Вышли к галерее вокруг малого внутреннего двора. Моросил мелкий дождь, который, судя по тяжелым кучевым облакам, затянувшим небо, грозил перерасти в ливень.
Около Большого лестничного каскада, расположенного внутри самой широкой и высокой башни Хогвартса — Астрономической, из которого можно было попасть в обширные подземелья Слизерина, полуподвальный этаж Хаффлпаффа, а также переходы и галереи, ведущие в другие корпуса школы, столпилось множество учеников. Одни смотрели куда-то в пол с любопытством и снисхождением, другие смеялись и тыкали пальцами. Появившиеся МакГонагалл и Спраут потребовали немедленно прекратить столпотворение и приказали идти всем в Большой Зал. О причинах образовавшегося в коридоре затора они даже не удосужились узнать, тем более что последние как-то неожиданно самоустранились.
Шенбрюнн, Грейнджер, Визерхофф и Миллер решили не торопиться: на ужин они все равно опоздали, а протискиваться сквозь толпу только для того, чтобы занять свои любимые места, себе дороже будет, да и глупо это будет. И никто из них не заметил выбежавших им навстречу двух маленьких белых хорьков, первой жертвой которых стала Гермиона. Мелкие животные тут же принялись хватать ее за края мантии и кусать за ноги.
Хорьков тут же отбросило в разные стороны от Грейнджер. Гермионе показалось, или серые глаза маленьких зверьков смотрели на нее вполне осмысленным взглядом, полным ненависти и презрения? Один из них показался ей даже смутно знакомым, сразу вспомнился четвертый курс.
- Малфой? — неуверенно спросила девушка скорее саму себя.
Один из хорьков кинул на старосту Гриффиндора полный пренебрежения взгляд и тут же побежал за своим собратом, чтобы “наброситься” теперь на державшего палочку Визерхоффа. Визерхофф, однако, не растерялся и тут же окружил себя и Элизу плотной, невидимой стеной воздуха, о наличии которой свидетельствовала тонкая золотая линия, обошедшая их по кругу и тут же погасшая. Данное заклинание было относительно несложным и имело множество модификаций и применений: его использовали для того, чтобы любопытные детки не добрались до ценных семейных артефактов или просто хрупких и опасных предметов; когда необходимо было продержаться до подхода помощи в сражении со множеством противников одновременно; когда требовалось установить возрастной ценз для прохода куда-либо и т.д.
Хорьки, потыкавшись несколько раз в невидимую стенку и не добившись результата, устремили свое внимание на последнего обделенного им студента. Карл тогда впервые пожалел, что заказал слишком длинную мантию, которую маленькие хищники тут же принялись кусать. Аналогичная участь постигла и идеально отутюженные брюки.
- Haut ab! /нем. Пошли вон!/ — громко сказал Шенбрюнн, сильно дернув мантией так, что оба животных впечатались в твердую каменную стену неподалеку.
Грейнджер резко обернулась, услышав незнакомую речь: большинство учеников Хогвартса не дружили с иностранными языками, а латынь, на которой произносились заклинания, воспринимали просто как некий инструмент для произнесения этих самых заклинаний, совершенно не задумываясь, что значит то или иное слово или предложение. А когда тремя годами ранее в Хогвартсе проходил Турнир трех волшебников, многие из учеников откровенно посмеивались над гостями из Бобатона и Дурмстранга за то, что те либо вообще не знали английский, либо безобразно коверкали слова своим акцентом, да и языки их, особенно французский, казались какими-то смешными. И потому нынешние гости с континента уже не вписывались в устоявшиеся стереотипы и вызывали опасения — хотя бы потому, что они достаточно хорошо знали английский и без труда могли понять, что говорят о них обитатели Хогвартса, в то время как последним, при звуках иностранной речи, оставалось лишь хлопать глазами и гадать, а что такое интересное сказал тот рыжий павлин с Гриффиндора, или что за гадость замышляет тот холеный блондин с факультета змей, который, кажется, потеснил слизеринского принца с его пьедестала.
- Мяааауу! — так противно могла мяукать только Миссис Норрис, старая облезлая кошка школьного смотрителя Филча.
- О нет! — воскликнула Гермиона, всплеснув руками. — Ведь ученикам запрещено колдовать в коридорах! Я, как староста, должна была это предотвратить! Лотар, с тебя десять баллов за колдовство в коридоре! — назидательным тоном произнесла она, посмотрев на своего одноклассника, и погрозив ему пальцем, совершенно не замечая, как это комично смотрится со стороны.
Визерхофф, убравший к тому времени защиту, лишь смерил старосту снисходительным взглядом: Гермиона Грейнджер, староста и отличница, являла собой, несмотря на все успехи в учении, типичный пример святой наивности и простоты. Пусть он знал ее совсем немного, но уже успел заметить, что она практически всегда считает себя правой, не считаясь ни с чьими аргументами, кроме учителей и своих друзей, а всех, имеющих другое мнение, просто воспринимает, как заблудших овец.
- Мяааауу! — Миссис Норрис снова огласила коридор своим душещипательным голосом.
- *Animi voluntatem subjicio!* [1]
Шенбрюнн, воспользовавшись тем, что Грейнджер отвлеклась на его друга, прочертил в воздухе контур из двух мерцающих слабым голубым светом окружностей, которые тут же соединились, образовав кольцо, и направил палочку на старую кошку, пристально смотря в ее желтые глаза. Он видел, что животное боится, что оно чувствует исходящую от молодого мага опасность, но не могло сдвинуться с места, словно приросло к полу — таково было действие заклинания. Оно являло собой ослабленный аналог заклятия “Imperium”, и в основу его были положены те же принципы, т.е. подчинение своей воле путем соединения с чужим сознанием, но не являлось Непростительным, т.к. использовалось преимущественно на животных. К ментальной магии оно имело весьма опосредованное отношение, ибо не предполагало проникновение в сознание и изменение его на внутреннем уровне — иначе подобное заклинание было под силу лишь легилименту — но лишь окутывало сознание жертвы оболочкой подчинения, образуя связь не с сознанием, но с волей наложившего.
Кольцо сомкнулось на шее кошки и растворилось. Взгляд стал расфокусированным, эмоции исчезли. Животное было готово исполнить любой приказ хозяина независимо от собственных инстинктов и законов жизни.
- *Siehst du diese zwei Frettchen? — кошка послушно перевела взгляд на двух белых зверьков, уже успевших очнуться после удара о стену и теперь медленно ретировавшихся из опасной зоны, стараясь не привлекать внимания людей. — Fang sie, wie die Mäuse. Jag sie!* — Миссис Норрис со своим громким “Мяааауу!” тут же бросилась на перепуганных таким поворотом событий хорьков и побежала за ними в другой коридор. /нем. Видишь вон тех хорьков?.. Беги за ними, как за мышами. Охоться!/
Это было сознательное нарушение правил. В коридорах нельзя колдовать — это факт. Это ограничение существовало во многих магических школах с целью поддержания порядка и избежания несчастных случаев в результате дуэли или банального хвастовства новыми заклинаниями. Данная мера пресечения хорошо работала в небольших школах, где было относительно немного учеников и достаточно учителей, чтобы не только вести все предметы, но и успевать за всеми следить. Хогвартс же был огромен, и у студентов было немало возможностей нарушить правила и не быть за это наказанными — Карл уже успел заметить, что некоторым ученикам это даже поощрялось. Но был здесь и еще один момент — школьный завхоз Аргус Филч, который отлавливал нарушителей порядка с помощью своей кошки. Он был сквибом, что уже давало немало поводов для насмешек, и ненавидел студентов — за то, что они могут колдовать, за молодость, горячий и неразумный в большинстве случаев характер и чрезмерное любопытство. И он не станет разбираться и выяснять, почему случилось то или иное недоразумение, и с какой целью применяли магию.
- Что ты сделал? — удивилась Грейнджер, увидев, как Филч прошел в нескольких метрах от них и свернул в другой коридор вслед за своей полосатой кошкой. Этот слизеринец вызывал у нее сильное недоверие. — Что за заклинание ты применил? — она рискнула приблизиться к Шенбрюнну, который продолжал холодно на нее смотреть сверху вниз, в глазах ее горел праведный гнев. — Если я только узнаю, что ты применил темную магию…
- Джинни, ты не видела Гермиону? — с беспокойством в голосе спросил Гарри. — Я думал, она раньше нас придет.
- Нет, — высоким и несколько визгливым голосом ответила Джинни. — Кажется, у них с Роном было свидание.
Гермиона замолчала на полуслове, услышав друзей. Из коридора, в котором они стояли, было отлично видно, как Гарри и Джинни поднимались по ступенькам вестибюля. Следом за ними плелся хмурый и насупленный Рон, лицо которого мало отличалось по цвету от его волос. От Шенбрюнна не укрылось то, что Грейнджер испугалась — это отразилось в ее глазах, которые она тут же поспешила отвести. Вся ее напористость, с которой она ему только что угрожала, моментально испарилась. Из глаз, которые девушка тут же поспешила закрыть руками, брызнули слезы. Закинув сумку на плечо, она вытерла слезы и поспешила в вестибюль, который заполнили остальные гриффиндорцы, направившиеся в Большой Зал прямо из Восточного Крыла.
Издалека было видно, как Грейнджер догнала своих друзей, но ее появлению обрадовался лишь Поттер, а брат и сестра Уизли тут же принялись наперебой выговаривать и читать нотации. Грейнджер, судя по выражению лица и жестам, стала извиняться и оправдываться. Поттер попытался разрядить обстановку и то ли заступился за Гермиону, то ли просто начал ее успокаивать, но тут же получил тычок и новую порцию нотаций от Джинни, после чего послушно поплелся вслед за ней в Большой Зал. Вернее, младшая Уизли на нем повисла, заставляя идти вместе с ней.
Такое, казалось бы, вынужденное наблюдение давало немало пищи для размышлений. Например, почему Поттер ведет себя, как идиот и подкаблучник, хотя является единственным наследником древнего чистокровного рода? Или что Уизли, судя по их уверенному поведению, знают о магическом мире гораздо больше того же Поттера, т.е. являются, как минимум, уже третьим поколением волшебников. Если абстрагироваться от публичных титулов и положиться на наблюдения и собственные немногочисленные знания по данному вопросу, рассуждал Карл, то получается, что Поттер, несмотря на свое происхождение, долгое время жил с магглами, которые, судя по его поведению и способности рассуждать, слишком мало внимания уделяли своему подопечному. Поттер был всего на два года моложе его самого и являлся ровесником его брату Вильгельму. По закону магической Британии он уже считался совершеннолетним и, следовательно, главой Рода. Но как может управлять родом тот, кто не знает правил поведения в высшем обществе, кто не владеет самодисциплиной, и, значит, не способен нести в полной мере ответственность за свои поступки, во всем полагаясь на авторитеты и позволяя собой командовать? Нет, Шенбрюнн был воспитан в уважении к женщинам, но проводил четкую грань между уважением и раболепством, слепым повиновением. И он уж точно не позволил бы своей жене, если бы у него была таковая, так с ним вести себя. Отсюда можно сделать вывод о том, что Поттер абсолютно ничего не знает ни о своем положении в обществе, ни о своих обязанностях. Он не производил впечатление человека интересующегося чем-то еще, кроме квиддича и своих “детских” проблем, и потому вряд стал бы пытаться самостоятельно что-либо узнать о себе. Очевидно, ему об этом никто не рассказывал. Карлу в принципе показалось странным, что наследник старинного магического рода был воспитан магглами, когда, как ему было известно, Поттер состоял в дальнем родстве с Блэками, МакМилланами, Лонгоботтомами и даже Малфоями, которые имели куда больше прав взять над ним опеку, нежели магглы, пусть те приходились Поттеру родственниками. А это уже преступление перед лицом магии: благодаря тем, кто организовал подобную опеку, род Поттеров откатился назад в своем развитии, словно и не было многих поколений волшебников, передающих от отца к сыну, от матери к дочери, древние знания и умения. Целый пласт арканической магии может быть утерян просто потому, что единственный представитель рода о нем даже не знал, а если и узнает, то не факт, что сможет принять.
Но если Гарри Поттер производил впечатление человека не очень умного, слишком наивного и ленивого, но по каким-то причинам обделенного судьбой, то Уизли казались Шенбрюнну людьми, которые пытаются самоутвердиться на пустом месте. Рон Уизли, по мнению Карла, был человеком крайне ленивым, невоспитанным и ограниченным, который сам ничего не хочет добиваться по жизни самостоятельно — взять хотя бы то, что он постоянно списывает у Грейнджер и сваливает на нее свои обязанности, — хвастающийся тем, что его девушка — лучшая ученица в школе, и крайне болезненно относящийся к чужим успехам — не в учебе, а по жизни или хотя бы в игре. Опять же, Шенбрюнн считал, что нельзя добиться успехов в жизни, о которых так мечтал Уизли, постоянно отлынивая от обязанностей, будучи безответственным в принципе.
О Джинни Уизли Карлу было известно намного меньше просто потому, что они учились на разных курсах и пересекались лишь во время общих трапез в Большом Зале. Но того, что он видел, оказалось достаточным, чтобы составить далеко не самое лицеприятное мнение о ней, приблизительно такое же, как о Лаванде Браун или Ромильде Вейн — охотница за богатыми женихами, которая при первой же возможности сбежит к любому, кто предложит ей больше славы и денег.
В Большой Зал немцы зашли едва ли не последними, вместе с засидевшимися в библиотеке равенкловцами, зазевавшимися хаффлпаффцами и просто опоздавшими гриффиндорцами. Ужин уже давно начался, однако на припозднившихся студентов особого внимания никто не обращал, ибо это было обычное явление в Хогвартсе. Визерхофф с Элизой сразу прошли за стол к барсукам, заняв места напротив Боунс, МакМиллана и Финч-Флетчли. Шенбрюнн, как обычно, прошел к слизеринскому столу. Желания садиться рядом с однокурсниками не было никакого.
- Ты опоздал! — голосом, полным глубокого осознания собственной важности сказал пятикурсник Джонатан Нортон, рядом с которым “посчастливилось” сесть Карлу.
- Знаю, — холодно ответил Карл, положив к себе на тарелку салат и небольшой кусок ростбифа.
Нортон не нашел что ответить, ибо был занят пережевыванием пищи.
Шенбрюнн огляделся по сторонам. Сидевшая неподалеку Кайнер наградила его каким-то мрачно-сочувственным взглядом и снова уткнулась в тарелку, по которой в основном просто водила вилкой. Непосредственно рядом с ней никого не было, как первые два дня учебы в Хогвартсе, в ее сторону старались даже не смотреть, а если и смотрели, то со смесью брезгливости и презрения. Сейчас она казалась еще более зажатой и неуверенной в себе. Она уже не ненавидела, но напоминала, скорее, побитого жизнью человека, изгоя, которым, собственно и была у себя на факультете. Или она была такой и раньше, до Хогвартса, и выходка Бранау просто сломала плотину, за которой она держала свои эмоции?
За соседним столом сидел не менее мрачный Фольквардссон, настроение которого полностью отражал зачарованный потолок в Большом Зале. Аппетитом Ассбьорн также не отличался и большую часть трапезы ни с кем не разговаривал.
Визерхофф тем временем что-то весьма воодушевленно рассказывал хаффлпаффцам, и те слушали его с неприкрытым интересом, иногда задавая вопросы. В самый разгар беседы к ним подошла профессор МакГонагалл и сделала Лотару выговор. Судя по выражению ее лица, она была им крайне недовольна. Впрочем, Карл за всю прошедшую неделю еще ни разу не видел профессора МакГонагалл довольной. Видимо маска очень строгой учительницы приросла к ее лицу также крепко, как маска грозы учеников — к лицу профессора Снейпа. Лотар встал и, извинившись перед слушателями, под пристальным взором своего декана отошел к гриффиндорскому столу, заняв место напротив Лаванды Браун. Та слащаво улыбнулась в ответ, помахав ручкой и похлопав длинными ресницами. А декан Гриффиндора, довольно улыбнувшись, с осознанием правого дела вернулась за преподавательский стол, за которым почему-то не оказалось профессора Снейпа.
- Мистер Шенбрюнн?
Карл отложил нож и вилку, услышав позади себя негромкий бархатный баритон, и хотел, было, встать, чтобы поприветствовать декана, но вовремя сообразил, что зажат с двух сторон Нортоном и еще одним крупным пятикурсником. А декан стоит непосредственно сзади него, так что отодвигать стул было весьма и весьма рискованно.
- Да, профессор?
- Вы опоздали на ужин.
- Простите, профессор, я приложу все усилия, чтобы это не повторилось впредь, — спокойным и ровным голосом ответил Карл, чтобы убедить скорее себя, чем декана: в Хогвартсе нельзя быть уверенным, что ты попадешь именно на нужный этаж, пойдя по той или иной лестнице; нельзя быть уверенным, что ты в следующий раз не опоздаешь на урок или трапезу, когда в коридоре может возникнуть затор, как сегодня, или если какая-нибудь лестница приведет совсем в другой корпус.
- Я не собираюсь обсуждать сейчас ваше халатное отношение к своим обязанностям, — строго сказал профессор Снейп, кинув грозный взгляд на Кайнер, которая поникла еще больше, а Нортон и его одноклассник втихомолку захихикали. — Но я настоятельно рекомендую вам внимательно прочесть вот это, — положил перед парнем сложенный вчетверо пергамент, — и приложить все усилия, чтобы подобных оплошностей с вашей стороны не было впредь.
- Да, господин декан, — Шенбрюнн убрал пергамент в карман — подальше от любопытных глаз однокашников.
Джонатан и его друг теперь засмеялись в открытую: этого немецкого павлина, который указывал им, как себя вести, приструнил сам декан у всех на глазах. Их поддержала сидевшая напротив девчонка с худым, абсолютно невыразительным лицом, и волосами мышиного цвета, заплетенными в две тонкие косички.
- Мистер Нортон, мистер Басингтон, мисс Хелви, — пятикурсники и не только они сразу поутихли и сжались, услышав елейный, хищный голос своего декана, — где ваши манеры? Еще раз такое повторится, и я напишу вашим родителям. Ясно вам?
Детки послушно закивали.
- После ужина всем явиться в класс зельеварения ровно в восемь.
Взметнув полами своей длинной, широкой мантии, профессор строгим взглядом окинул стол змеиного факультета и вышел из Большого Зала.
Через несколько минут Нортон, Басингтон и Хелви доели десерт и вместе с остальными змейками вышли из-за стола. Лишь немногие, кто опоздал, доедали ужин. Паркинсон, которая осталась в этот вечер одна, без Малфоя, явно чувствовала себя неуверенно и держала младших ребят в повиновении исключительно криком. Крэбб и Гойл без своего “предводителя” и “мозгового центра” выглядели потерянными и казались еще глупее обычного. Воспользовавшись тем, что рядом никого нет, Шенбрюнн развернул письмо, в котором декан в довольно резкой форме высказал все, что думает о нем, в частности о том, что по его недосмотру между мисс Кайнер, мистером Бранау и мистером Малфоем произошел конфликт, в результате которого к последним было применено заклятие анимагической формы. Дальше Карл читать не стал, сунув записку обратно в карман. Указанное событие сильно меняло дело. Карл испугался. Не за себя — заклятие подчинения спадет с Филчевой кошки через несколько часов, и хорьки — не мыши, кошка их не съест, а только погоняет, — так что с ними ничего серьезного не случится. Да и сами Малфой и Бранау ничего конкретного помнить не будут, ибо, насколько знал Шенбрюнн, никто из них анимагом не являлся, и потому в животном обличье у них будет восприятие животных. Он испугался за Анну — она и так изгой на факультете, и остальным слизеринцам не составит труда утроить ей месть. Был он зол и на себя — за то, что оставил ее тогда одну в гостиной и глупо понадеялся, что с ней ничего не случится только лишь потому, что ничего не случалось после первого сентября. Не случалось потому, что он был рядом. Теперь он в полной мере осознал свою ответственность за нее, что если он снова уйдет и оставит ее одну, на его совести может оказаться ее жизнь. Или смерть.
Снова огляделся по сторонам — Кайнер уже вышла. Едва протолкнулся через толпу, застрявшую в дверях. Времени прощаться с друзьями уже не было. В толпе других учеников, направлявшихся в Западное Крыло, заметил невысокую русоволосую девушку в мантии на зеленой подкладке. Отлично, значит, она идет в библиотеку. Шенбрюнн отлично понимал желание девушки как можно меньше появляться в слизеринской гостиной. Однако, к его удивлению, Кайнер отделилась от толпы равенкловцев, общежитие которых находилось рядом с библиотекой, и смешалась с гриффиндорцами, которые из-за сильного дождя были вынуждены идти к себе в башню по длинной дороге, не предполагавшей выхода на улицу. Почему она пошла с ними? Ведь декан ни слова не сказал о переводе Кайнер на другой факультет.
Сзади надвигалась еще одна волна гриффиндорцев. Пришлось вжаться в стену за ближайшей колонной. Если всего полтора часа назад Шенбрюнн мысленно возмущался, что в наружных галереях замка отсутствуют факелы, то теперь был несказанно этому рад — темнота надежно скрывала герб Слизерина, вышитый на мантии, и зеленый цвет галстука. Когда табун гриффов наконец-то исчез в переходе, ведущем в северную часть замка, Карл соизволил отлепиться от холодной стены и продолжить путь.
- Карл, остановись! — Шенбрюнн обернулся навстречу подбежавшему к нему Фольквардссону. — Возьми это! Это поможет тебе найти ее… — принял из рук Фольквардссона тяжелую старую книгу. — Не оставляй ее одну! Обещай мне! — в глазах Ассбьорна читалась отчаянная решимость.
- Обещаю, — твердо ответил Карл и, кивнув на прощание, направился в северный корпус.
Поведение Ассбьорна показалось ему странным. Было видно, что он переживает из-за Анны, но почему-то не решается к ней подойти. А ведь мог бы помочь присмотреть за ней, когда она не в подземельях. У него есть для этого повод, и на Равенкло никому не будет дела до того, что он, чистокровный, бегает за грязнокровкой. Или они с Кайнер успели поссориться? Впрочем, разумно предположил Карл, в данной ситуации это не было принципиально важно. Куда более неразумным он считал поведение Кайнер, а именно то, что она выстраивала вокруг себя стены ненависти, отворачиваясь даже от тех людей, которые готовы были принимать ее такой, какая она есть.
Гул голосов постепенно стихал, удаляясь к Восточному Крылу. Карл поежился от продувавшего коридоры сквозняка. Окна в коридоре Трансфигурации не были застеклены, и холодный осенний дождь просто попадал внутрь, заливая пол, так что уже не было ни одного места, куда можно было бы ступить, не намочив ноги. Куда она могла бы пойти? Особенно если учесть, что в Хогвартсе, особенно в Северной Башне и Восточном Крыле было множество заброшенных комнат, которые уже давно не использовались по назначению. Обратил внимание на арку слева. Западная башня. Конкретного назначения не имеет. Во всяком случае, о ней ничего не было сказано в истории Хогвартса, кроме как что через нее можно попасть в совятню. Пожалуй, стоит начать именно с Западной Башни: из всех мест, где можно было бы спрятаться, она ближе всего и к Большому Залу, и ко входу в подземелья. Взошел на каменную готическую лестницу. Здесь, по крайней мере, не холодно и сухо. Посветил волшебной палочкой. На мраморных перилах кое-где была вытерта пыль. Шенбрюнн прошел немного дальше, стараясь не касаться перил. Пыль с них была вытерта до него. Это придало парню уверенности, что он на правильном пути.
- Homines revelo! — тихо произнес он заклинание — где-то наверху раздался характерный свист, обозначающий, что в пределах действия заклинания есть люди.
Наверх, так наверх, хотя перспектива подниматься под самую крышу его не очень-то и радовала. Карл быстро, насколько это было для него возможно, поднимался по ступенькам, периодически проверяя правильность выбранного им направления Заклинанием обнаружения человека. Постепенно расстояние между ним и Кайнер, если это была она, сокращалось. Заодно сузилась область поиска — девушка все время поднималась по лестнице вверх, не сворачивая ни в какие коридоры. Шенбрюнн же про себя отметил общую запущенность в этой части Хогвартса: если саму лестницу, вероятно, не очень давно использовали, на этажах, на которые с нее можно было попасть, было пыльно и грязно, а с картин и уже давно никем не зажигаемых подсвечников свисали клочья паутины. Пару раз он даже видел привидений, которым почему-то очень захотелось с ним поговорить именно сейчас. В предельно вежливой форме объяснив им, что у него срочное дело, и нет времени для разговоров, Шенбрюнн двинулся дальше, на сей раз без “Lumen”. Теперь было понятно, почему Кайнер не освещала себе дорогу: вероятно, приведения или чувствуют магические эманации при произнесении заклинаний, или просто свет означает для них присутствие человека. Через некоторое время глаза привыкли к царившему в башне мраку, а слабого, лившегося из окон света было вполне достаточно, чтобы различать ступеньки. Возникло ненормальное желание остановиться на полпути, пренебречь всем и отпинать перила — просто потому, что рядом ничего не было. Это что, закон Хогвартса: когда тебе срочно что-то нужно сделать, кто-нибудь или что-нибудь обязательно помешает? Шенбрюнн откинулся на стену, перевел дух. Ничего не изменится, если он просто выпустит свою злость. Надо идти дальше. От него, напомнил он самому себе, может зависеть жизнь Кайнер. И то, что она, собственно, ничего хорошего ему пока не сделала, в данном случае не имеет значения.
Наконец, лестница закончилась, перейдя в широкий коридор. Какой это этаж? Восьмой? Девятый?
- Homines revelo! — свист раздался совсем недалеко, за углом в коридоре.
Шенбрюнн пошел туда, куда ему указало заклинание, но, своему удивлению и разочарованию, никого не обнаружил в коридоре. Попасть сюда можно было только с лестницы, которая раздваивалась этажом ниже. Карл на всякий случай снова проверил лестницу, но никого не обнаружил, что, впрочем, было вполне предсказуемо. Кайнер прячется, но не играет в прятки. Его она, как он уже выяснил, не ненавидит, так что смысла убегать от него нет.
Карл откинулся на стену. Старые шершавые камни приятно холодили разгоряченное после долгого бега тело. Развязал темно-зеленый атласный галстук с серебряным шитьем, расстегнул ворот рубашки — сразу стало легче дышать. Еще раз осмотрелся, но не увидел ничего примечательного, кроме картины, изображавшей подвешенного вверх ногами уродливого волшебника, которого одетые в балетные пачки тролли нещадно лупили дубинами.
Ему упорно казалось, что он что-то упускает из виду, но не мог понять, что именно. Посмотрел в окно. Дождь барабанил по стеклу, взятому в крупный ромбовидный переплет. Очертания замка казались смутными, расплывчатыми. А огни в окнах — яркими оранжевыми кляксами на неровном, темно-синем фоне. Изредка гремел гром. Шенбрюнн призадумался, облокотившись на угол оконной ниши. Он несколько раз видел Западную Башню снаружи, и она казалась намного уже, чем сейчас, изнутри. Заклятие невидимого расширения? Вполне может быть. Только что прятать в башне, которая вот уже многие годы никак не используется? Хотя это заклинание вполне могло остаться со времен Основателей. Раз здесь нигде нет двери, то, вероятно, необходимо проделать какие-то манипуляции с картиной, чтобы попасть за стену. Осторожно провел пальцами по холсту. Ничего не произошло, разве только что тролли теперь пытались ударить его. Проверил: рядом не было ни рычагов, ни выступов, ни каким-либо образом выделявшихся из кладки камней. Впрочем, оставался еще один вариант…
Отошел к противоположной стене. Вдох, выдох. Успокоил сознание. Сосредоточился на нужном заклинании — взаимодействии с магией замка.
- In nomine magiae mundi, aperire! Benevole te cognovisse! [2]
Это был своего рода пролог, прошение прикоснуться к древней магии. Магия никогда не отворачивалась от жаждущих постичь ее, но только достойным она могла открыться.
Карл широко раскинул руки. Почувствовав слабые колебания магической энергии, уловил идущую от замка нить. Поймав ее, накрутил на кончик волшебной палочки.
- Scientiae occultae, — начал читать нараспев Карл; воздух вокруг стал колебаться еще сильнее, — loco illo per saecla tenendae, — уже почти осязаемые физически, волны магической энергии светились, переливались радугой, — aperimini benigne! [3]
Все вокруг преобразовалось, покрывшись тонким плетением из переливающихся контуров заклинаний. Контуры переливались, соединялись и расходились, образуя сложную многослойную вязь. Шенбрюнн чувствовал, что его рука дрожит, магия, ударившая в него мощным потоком, теперь уходит обратно. А разум заполняло чувство эйфории, сопричастности высшему и тайному, сорастворение… Еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть… Вот контур невидимого расширения с элементами неевклидовой геометрии… Еще дополнительные контуры, соответствующие нужде, воле и желанию. Они все объединены в одно… Тело нестерпимо дрожало, кровь больно стучала в висках… Необходимо заканчивать…
- Quod te benevoluisti videre, — голос дрожал, но слова необходимо было произнести четко, без запинки, — gracias redono./ Miserere!/ Scientiasque acquisitas/ Mecum retinere/ adoro! [4] — последнее слово Шенбрюнн буквально выкрикнул, упав на колени и закрыв лицо руками.
Волшебная палочка с гулким стуком упала на пол. Иссяк поток энергии, воздух упокоился и перестал колебаться. Боль постепенно проходила, но в теле по-прежнему чувствовалась слабость. Это было заклинание, выявляющее абсолютно всю магию, которое хранило конкретное место — все защитные, усиливающие, подавляющие, ритуальные чары. И без вреда для себя его мог исполнить только Глава или наследник рода, если речь шла о родовом поместье, либо жрец или хранитель знаний, если действие заклинания относилось к древнему оплоту магии, такому, как Хогвартс, или месту проведения древних ритуалов.
Впервые Карл Шенбрюнн попытался сотворить Заклинание Слияния с магией места в своем родовом особняке под Лейпцигом. Ему тогда было всего пятнадцать. Он был тогда юн и не то, что бы ветрен, но чересчур уверен в себе. Он знал, что ему, как наследнику Рода, магия дома должна была открыться. Он ощутил тогда все то же, что и сейчас, но не смог остановиться, окутанный чувством необычайной эйфории и желанием слиться с магией дома. Мать и брат тогда еле спасли его, а отец, когда сын пришел в себя и был в состоянии трезво мыслить, устроил хорошую взбучку на тему того, что нечего лезть туда, куда не знаешь. И что наследник Рода должен быть, прежде всего, ответственной и сознательной личностью, и занятия всякого рода сомнительными экспериментами с тайными знаниями, до которых еще дорасти надо, не соответствуют этим критериям. Подобная характеристика сильно уязвила Карла, который, сколько себя помнил, всегда считался очень умным, серьезным и ответственным молодым человеком, и потому с тех пор он старался больше не совершать столь рискованных поступков и заодно досконально изучил литературу, связанную с магией места. Это был второй раз, когда он попробовал осуществить заклинание Слияния — на сей раз удачно.
Правильно, смирение, осознание себя лишь малой толикой великой силы, ибо магия — она жадная, гордая и своенравная. Она никогда полностью не подчиняется кому-либо. Она с радостью примет в свои сети любого, кто пожелал прикоснуться к ней, но не каждого согласится выпустить обратно.
Парень поднялся на ноги и не мог поверить своим глазам: прямо перед ним появилась красивая широкая резная дверь. А ведь ее раньше не было. Подошел к двери, но стоило ему прикоснуться к ней, как она тут же исчезла подобно иллюзии, оставив вместо себя картину со вздрюченным волшебником, которого били тролли.
Карл чуть не выругался про себя, но во время подавил гнев: он и так увидел слишком многое и потому не хотел понести наказание за собственную неблагодарность и неумение контролировать мысли и чувства. И вообще, было глупо ожидать, что можно было вот так легко попасть в комнату за стеной. Заклинание Слияния показывает магические контуры и объекты, но не дает к ним доступ. Шенбрюнн вспомнил, что в магию этой потайной комнаты вплетены воля, желание и необходимость. Неужели это та самая комната по требованию, о которой позавчера говорил Уизли? Если так, то Кайнер, очевидно, или очень внимательно подслушивала, или воспользовалась поверхностной беспалочковой легилименцией — для Уизли большего и не требовалось.
Итак, вход в комнату, по-видимому, активируется актом воли, которой может являться желание или необходимость. В магическом контуре комнаты содержатся элементы неевклидовой геометрии, преобразующие ее параметры в соответствие с волей волшебника. Неевклидова геометрия, как и основанные на ней Чары невидимого расширения, действуют только на пространство, но не на время. Таким образом, если в комнате кто-то есть, все пространственные чары подстраиваются именно под этого человека, и не может быть такое, что в одно и тоже время комната сразу принимает два разных волевых акта. То есть попасть в уже занятую комнату можно лишь в том случае, если твоя собственная воля совпадает с волей уже находящегося внутри.
Что могла тогда загадать Кайнер? — Шенбрюнн ходил с задумчивым видом взад-вперед вдоль картины с троллями. — Место, где ее не трогали бы остальные слизеринцы? Ноль реакции. Где она просто была в безопасности? Дверь так и не появилась. Где она спокойно могла бы поучить уроки? Снова нет. Безрезультатно перебрав еще несколько более-менее подходящих, по его мнению, вариантов, Карл вернулся к подоконнику. Оставалось только ждать, когда она сама выйдет из комнаты. Разумно предположив, что неопределенное количество свободного времени в процессе ожидания лучше потратить с пользой, Карл достал из сумки учебник по нумерологии, пергаменты и перо. Уселся на подоконник, положив сумку себе под спину, и принялся решать задачи. Можно было, конечно, наколдовать из воздуха стол и стул, но вряд ли они получились бы у него так хорошо, как у Лотара, и, к тому же, исчезли бы через пару часов, вернувшись в исходное состояние.
У профессора Вектор, заметил Шенбрюнн, была иная тактика, нежели у профессора Рихтера. Профессор Рихтер в принципе не брал к себе в группу слабых учеников наподобие Кайнер, и потому спрашивал одинаково со всех, однако ему, Лотару, Гольбаху и другим сильным студентам мог дать более сложные задания, на дополнительные баллы. Профессор Вектор же раздала всем домашние задачи в соответствии с реальными способностями к предмету. Интересно, а оценки она будет ставить по такому же принципу? Шенбрюнн дописал доказательство последней заданной ему теоремы и отложил учебник и тетрадь в сторону, прислонив к холодному стеклу, по которому по-прежнему барабанил дождь. Было бы неплохо привести для наглядности трехмерную диаграмму, иллюстрирующую зависимость рассеяния Рокшара-Эббера от приложенного магического потенциала и направления потока заклинания, но для того, чтобы ее изобразить, не было ни счетных таблиц, ни необходимых инструментов.
Готовить перевод по рунам или конспект по зельеварению не было настроения, да и обстановка была не самая подходящая. Основы множественных иллюзий, которые им задал Флитвик ко вторнику, Карл знал достаточно хорошо, так что достаточно будет просто повторить нужную тему в учебнике перед уроком. А профессор МакГонагалл в очередной раз будет ждать, пока Уизли без помощи Грейнджер сможет справиться с заданием Чары восстановления. Так что можно было почитать книгу, которую в спешке передал ему Фольквардссон. К удивлению Шенбрюнна, это оказалась старая “История Хогвартса”, с которой, однако, обращались очень небрежно: края обложки были потрепаны, позолота с букв давно облупилась, оставив неясный, но вполне осязаемый глубокий контур, а страницы во многих местах были загнуты или надорваны. Парня поразило такое небрежное отношение к книгам и то, что мадам Пинс, которая относится к ним чуть ли не с благоговейным трепетом, смогла допустить такое. Пусть существуют специальные чары, способные поддерживать книгу в первозданном виде, предохраняя от ссыхания или мелких загрязнений, как то пятна жира или чернил на пальцах учеников, или пыль, но эти чары не вечны, и их необходимо обновлять. Удивило и то, что, по словам Фольквардссона, этот фолиант он чуть ли не с боем достал из корзины со старыми книгами, которые якобы подлежали утилизации, и мадам Пинс буквально всучила ему эту книгу, наказав, чтобы он больше не появлялся с ней в библиотеке и никому не рассказывал. Чем же многоуважаемого директора Дамблдора не устроила версия, изданная при его предшественнике Финнеасе Блэке в 1901 году? Тем, что в старой “Истории” для победителя Гриндевальда и самого великого светлого мага не нашлось места — а ведь буквально половина нового издания была посвящена Альбусу Дамблдору — его успехам в алхимии и трансфигурации, руководству лучшим факультетом в мире и, впоследствии, школой, а также борьбе с силами зла в лице Геллерта Гриндевальда и неназываемого Лорда.
На первой странице была помещена колдография Финнеаса Блэка, того самого, кто счел его с Анной “воспитанными студентами”, преподавателя ТИ/ЗОТИ, декана Слизерина и директора Хогвартса. Лорд Блэк строго посмотрел со своего портрета на студента, державшего в руках книгу, но ничего не сказал.
“Внемли, отрок, ибо открыта тебе великая сущность — магия, — так начиналось предисловие к книге. — Так будь же достоин ее и не осрамись перед поколениями предков, до тебя владевшими ею… — Карл словно слышал у себя в голове низкий старый, но еще бодрый строгий голос, дающий напутствие молодому поколению. — … Ежели из простецов ты, то убойся и преклони колена пред теми, кто по праву магией владели. Изволь их почитать и уважать…”
Из предисловия, помимо преклонения лорда Блэка перед идеалами чистоты крови и наследия предков и его снисходительно-пренебрежительного отношения к магглорожденным волшебникам, новичку можно было вынести много чего полезного. В частности, в чем заключается сущность волшебства, и чем отличается светлая магия от темной. Или почему для волшебников так важны многие их традиции, а чистокровные изначально имеют преимущества перед магглорожденными. В новой же “Истории Хогвартса” все предисловие сводилось к тому, что если ты читаешь эту книгу, значит, ты волшебник, и это очень замечательно, потому что великий Альбус Дамблдор ждет тебя в своей школе и, желательно, на факультете Гриффиндор.
Шенбрюнн пролистал книгу до конца. Если абстрагироваться от витиеватых фраз и старомодного языка, сложного для восприятия юных читателей, то старая “История Хогвартса” получалась своего рода энциклопедией по истории магической Британии от времен Основателей вплоть до XIX века. Все четыре основателя в ней, пусть и не без героического пафоса, характерного для древних легенд, были показаны, прежде всего, людьми, со своими достоинствами и недостатками. Так, Годрик далеко не всегда был честен, а его храбрость зачастую граничила с безрассудством. А Салазар в некоторых случаях поступал вполне благородно — когда благородство не противоречило его собственным целям и принципам. А самыми адекватными оказались женщины — Хельга и Ровена, которые предпочитали держаться в стороне от мужских разборок и фактически брали руководство школой на себя, пока Гриффиндор и Слизерин выясняли, кто из них прав. И на протяжении практически всей истории Хогвартс, оплот древней магии саксов, бриттов, шотландцев и валлийцев, являлся главным общественным и политическим центром магической Британии, своего рода, нейтральной территорией, на которой враждующие стороны или же, наоборот, союзники, могли встретиться и обсудить положение дел, принять решение. Как, собственно и происходило до 1689 года, пока не был принят Статут о Секретности и учреждено Министерство Магии, а делами всея магическия Британии ведал совет Лордов.
Последние главы книги, посвященные всякого рода легендам и событиям, достоверность которых у автора вызывала сомнения, Шенбрюнн так и не осилил, ибо еще задолго до этого погрузился в объятия Морфея — сказались и большие затраты энергии при исполнении Заклинания Слияния, и недосып за последние пару дней.
- … Карл, просыпайся… — тихим, ласковым, но несколько потусторонним голосом сказала ему мать.
- Мама, пожалуйста, еще чуть-чуть… — сквозь сон ответил парень, потянувшись почему-то не на широкой мягкой постели в своей комнате, а на кушетке где-то в темной общей комнате и, может быть, не у себя дома.
Женщина посмотрела на юношу ласковым, полным нежности и, в то же время, грустным взглядом. Аккуратно провела пальцами по слегка вьющимся, кротким, но уже начавшим отрастать каштановым волосам, легонько дотронулась до щеки, заставив сына улыбнуться от удовольствия. И, словно испугавшись чего-то, резко одернула руку.
- Карл, просыпайся… — повторила она еще более потусторонним голосом, постепенно удаляясь куда-то вглубь. — Нам пора идти… пора идти…
- Мама?..
Пробуждение было резким и неприятным, словно по телу пропустили заряд. Таким было действие пробуждающего заклинания “Resuscita”. От неожиданности Карл уронил книжку, и сам упал с подоконника. Где-то вдалеке слышались постепенно удаляющиеся шаги. Неужели его нельзя было разбудить иным способом? Хоть ударился несильно, а все равно неприятно. Поднялся с пола. Застегнул ворот рубашки, завязал галстук, поправил мантию, пригладил слегка растрепавшиеся волосы — он привык всегда выглядеть респектабельно, с иголочки, и ему неприятно было осознавать, что кто-то, в данном случае, Кайнер, видел его неопрятным.
Сложив книги и учебные принадлежности обратно в сумку, направился к лестнице. Девушка опережала его всего на три пролета, и он мог легко ее догнать, однако предпочел просто идти следом, как и она, не зажигая “Lumen”. Какое-то время они шли молча друг за другом, и лишь звук их шагов нарушал ночную тишину. Шенбрюнн догадывался, что отбой давно наступил, и уже далеко за полночь, а ведь им еще через малый внутренний двор идти в подземелья. Пожалуй, он еще никогда не нарушал так много правил в один день и, естественно, не хотел встретиться по дороге ни с кем из преподавателей или завхозом.
Неожиданно Кайнер споткнулась и растянулась на ступеньках, уронив сумку, из которой тут же вывалились вещи. Карл поспешил к ней на помощь, но, к его удивлению, девушка успела подняться сама и теперь, согнувшись ничком, собирала по лестнице рассыпавшиеся учебные принадлежности. Осторожно прошел по пролету, где она упала несколькими минутами ранее, заранее проверяя каждую ступеньку. Одна из них попыталась провалиться, и парень вовремя переступил ее, став перед девушкой.
- Добрый вечер, фрейлейн Кайнер, — подчеркнуто вежливо и, в то же время, холодно поздоровался Шенбрюнн.
Кайнер, которая успела к тому времени встать с лестницы и разогнуться, подняла голову и тут же отшатнулась, едва не перевесившись через невысокие перила. В одной руке у нее был небольшой прямоугольный предмет, в другой — две ручки, догадался Карл, вспомнив уроки маггловедения. В школе, где он учился раньше, ими пользовались многие магглорожденные, пока не научились писать перьями. Схватил девушку за плечи и слегка притянул к себе, оставив, однако, между ними достаточно большое расстояние — еще не хватало, чтобы она сорвалась с лестницы. Отпустил. На ее лице тут же отразились страх и предвкушение — это было заметно даже в темноте, по исходившим от нее эмоциям.
- Меня не стоит бояться, фрейлейн Кайнер: я не кусаюсь, — с некоторой долей сарказма в голосе сказал Карл, отпустив девушку, которая теперь стояла, как истукан, и отрицательно качала головой. — Или вы язык забыли?
- Нет… помню, — ответила Кайнер, запнувшись, явно не ожидая подобного вопроса, и снова пошатнулась, но удержала равновесие.
- Может быть, соизволите тогда поздороваться?
Девушка тут же убрала бывшие у нее в руках предметы в карманы мантии и, сложив руки на талии — одну кисть на другую, присела в книксене, склонив голову. Было заметно, что она чувствует себя невероятно глупо.
- Может, вы соизволите ответить, фрейлейн Кайнер, к чему этот спектакль? — так же холодно спросил Карл, заметив, что девушка так и не выпрямилась в полный рост. Ему уже порядком надоела трагедия под названием “я — самая плохая, самая униженная, бейте меня палками”: да, она сильно ниже его по происхождению, но зачем постоянно напоминать об этом? — Для Бранау? Боюсь, он не оценит.
- Какой спектакль? — с заметным беспокойством в голосе спросила Анна, соизволив, наконец, поднять голову.
- Вы скрыли свое происхождение, — Шенбрюнн решил пойти ва-банк, выдав свое предположение. — Кто вы? Полька, чешка, русская?
- Разве это имеет значение? — сказала Анна уже немного более уверенно, — важно лишь то, что я магглорожденная, и от моей смерти… вы ведь из-за этого за мной везде ходите, но поверьте — ваши старания напрасны… всем станет только лучше…
Последние слова Кайнер произнесла с заметным надрывом в голосе, едва сдерживаясь от того, чтобы не заплакать. Казалось, внутри ее груди, там, где у человека находится сердце, расползалась холодная зияющая пустота, заставляющая сложить руки, сдаться, не дышать.
- Вы так в этом уверены? — с нотками сарказма в голове поинтересовался Карл, взяв девушку за руки и притянув к себе.
Пусть она боится его, пусть ненавидит, но только не думает о смерти! Но, к его удивлению и разочарованию одновременно, девушка даже не думала сопротивляться, а только безучастно смотрела куда-то в сторону, словно ей было абсолютно все равно, что с ней сделают: ударят, изнасилуют или выкинут с лестницы. Будто внутри нее что-то сломалось, и она теперь просто существовала в ожидании, пока остановится последняя шестеренка.
- Я не думаю, что профессор Снейп обрадуется вашей смерти, — снова сказал Шенбрюнн, гладя Анну по волосам так, что его пальцы слегка касались ее лица — и снова никакой реакции.
Казалось, стоит ее отпустить, и она кулем упадет на лестницу или, в крайнем случае, сползет по стене.
- Профессору Снейпу станет одной проблемой меньше, — ответила Кайнер, по-прежнему уставившись безучастным взглядом в ближайшую стену и никак не реагируя на внешние раздражители. — Не нужно будет прикрывать магглорожденную студентку на факультете чистокровных волшебников. Как и вам… — добавила она, отстранившись и посмотрев Карлу в глаза.
- Я. Не. Хочу. Вашей. Смерти, — твердо произнес Карл, отчеканив каждое слово. — И я приложу все усилия, чтобы с вами ничего не случилось.
Глаза Кайнер тут же наполнились страхом и ненавистью. Резко подавшись назад, она вырвалась из объятий Карла — впрочем, тот держал ее не очень крепко, скорее, поддерживал, — и снова отшатнулась назад, на сей раз уперевшись в перила руками.
- А теперь, фрейлейн Кайнер, раз вы передумали умирать, советую вам собрать ваши вещи, в чем я могу вам помочь, и вернуться в гостиную Слизерина.
Анна молча кивнула и, собрав обратно в сумку исписанные листы пергамента, ручки и пару странных прямоугольных предметов с кнопками — в темноте Карл не разглядел, как именно они выглядели, — послушно пошла рядом с ним. Всю дорогу оба молчали, да и время для разговоров было неподходящее. Карл не думал, что девушки могут так быстро ходить — Анна от него почти не отставала, но из-за невысокого роста шаг ее был намного меньше, следовательно, ей приходилось больше двигаться — еще минут десять-пятнадцать такой ходьбы, и она выдохнется, что, собственно, и случилось, когда они уже почти подошли ко входу в подземелья.
- Так-так, кто у нас тут? — произнес Филч своим скрипучим голосом, предвкушающим скорое удовольствие от наказания для очередных нарушителей режима, осветив масляной лампой двух студентов-слизеринцев; рядом с ним противно мяукнула старая кошка с тигровым окрасом. — Позажиматься хотели? — посветил фонарем в лицо девушке, повисшей на руке парня и тут же отвернувшейся от слишком яркого для нее света. — Первая неделя, и уже нарушают правила! Вот раньше, при прошлом директоре за такое в кандалы заключали, и вверх ногами подвешивали, и розгами били…
- Confundo! — произнесла Кайнер, сделав резкий выпад в сторону Филча, воспользовавшись тем, что старый завхоз отвлекся на мечты о старых добрых временах, когда к студентам еще можно было применять телесные наказания. — Confundo! — взгляд Филчевой кошки тут же стал стеклянным и ужасно глупым.
Для Шенбрюнна такое беспринципное решение проблем со школьной администрацией оказалось несколько неожиданным и даже шокирующим, так что он не сразу заметил, как его поволокли за рукав к лестнице, ведущей в подвальные этажи.
Снова в молчании прошли по петляющим, холодным и темным коридорам, которые, казалось, вобрали в себя всю влагу сверху, и она теперь ритмично, капля за каплей, опадала вниз. Висевшие на стенах факелы горели неровно и постоянно норовили потухнуть.
- Бранау, ты ничего не слышал? Кажется, кто-то идет сюда, — Малфой.
Карл тут же остановился и затащил Анну в ближайшую стенную нишу — из-за проклятого эха их услышали. С другой стороны, благодаря тому же эху, он услышал Малфоя. Физические явления — они нейтральны к людям.
- Надеюсь, это грязнокровка Кайнер. У меня к ней будет… недолгий разговор, — послышался хищный голос Бранау, слегка приправленный акцентом. — Кстати, Малфой, почему ты соврал мне, что у нее совсем плохо с трансфигурацией? Ты ведь знаешь, что за вранье необходимо отвечать? — он приближался.
- *Bewegen sie sich nicht, — строго сказал Шенбрюнн и без того вжавшейся в стенку Кайнер, плотно запахнув мантию и накинув на голову капюшон. — Ich belege euch mit Desillusionierungszauber. Desilluminatio maxima[5]! Ignem extinguo [6]! * /нем. Сидите и не двигайтесь… Я наложу на нас двоих Дезиллюминационное заклятие. Desilluminatio maxima! Ignem extinguo!/
Рваное, потрескивающее пламя факелов стало постепенно уменьшаться в размерах и через минуту потухло, большая часть коридора погрузилась во тьму. Сразу стало прохладно. От покрытых мхом каменных плит исходил запах дождя и прелости.
- Но я правда видел, как на уроке у МакГонагалл она полтора часа потратила только на то, чтобы превратить спичку в иголку, — Малфой едва удерживал себя от того, чтобы не задрожать, как осиновый лист: если Бранау скажет ему напасть на Кайнер, то он труп; а если он сам признается в Непреложном Обете, то потеряет авторитет среди одноклассников, расположение декана и отца. — Странно, что-то факелы так быстро потухли… — попытался свернуть с опасной темы Драко.
- Verfluchter Regen! — выругался Генрих, почувствовав, как ему на лицо упало несколько капель с потолка. — Alles voll Wasser! /нем. Чертов дождь!.. Совсем затопило!/
Они уже стояли напротив той ниши, где прятались Анна и Карл.
- Ты вообще уверен, что стоит ждать ее здесь? — спросил Малфой, поежившись от холода: для него это был повод вернуться в родную слизеринскую гостиную вместо того, чтобы участвовать в авантюре своего нового одноклассника, который в вопросах чистоты крови был еще большим фанатиком, чем тетушка Беллатриса. — Вдруг она будет не одна?
- Малфой, хватит изображать труса, — небрежно ответил Генрих. — С защитником грязнокровок Шенрюнном она поссорилась, и это нам на руку. Идем уже. Или тебе недорога честь Рода?
Оба аристократа двинулись дальше, совершенно не подозревая, сразу возле выхода из подземелий они наткнутся на Филча и МакГонагалл, которые будут очень рады наказать праздно шатающихся по ночам студентов. Тем боле, с вражеского факультета.
Дождавшись, пока шаги Малфоя и Бранау стихнут, Шенбрюнн вылез из стенной ниши сам и помог выйти Кайнер. Было заметно, что девушка перепугана. Она вздрогнула, когда он подал ей руку и придержал, чтобы она случайно не споткнулась о ступеньку, которой заканчивалась ниша. Карл снова посмотрел ей в глаза, насколько это было возможно в темноте. Его поразила столь быстрая смена эмоций и ощущений: вначале, скорее, вынужденная благодарность, боязнь остаться одной и… совсем мимолетное, словно боящееся оформиться желание остаться с ним; затем, опустив голову, она буквально вырвала свою руку из его, вновь окружив себя ненавистью, подобной зубчатой каменной стене с шипами, словно желая отгородиться от всего остального мира, по умолчанию полагая его враждебным по отношению к себе. Шенбрюнна по-прежнему продолжала удивлять подобная манера поведения — искать поддержку и тут же грубо отталкивать ее. Он просто не понимал, к чему весь этот спектакль — а он был уверен, что Кайнер играет, — главной целью которого было максимально испортить отношение окружающих к себе. Если его еще можно было испортить. Как и не понимал того, почему она не хочет нормально общаться, если может, почему не хочет идти навстречу, если декан поставил их обоих в одинаково неудобное положение.
Путь до гостиной Слизерина они проделали в глубоком молчании. Лишь дождь капал с потолка крупными, частыми каплями, нарушая ночную тишину ритмичным плеском воды в маленьких лужицах между камнями
1) (лат.) Подчиняю волю животного.
2) (лат.) Откройся во имя магии! Благоволи познать тебя!
3) (лат.)Тайные знания, местом сим веками хранимые, доброй волей откройтесь!
4) (лат.) Благодарю тебя, что позволила себя увидеть. Пощади! И знания приобретенные молю со мной оставить!
5) (лат) Максимальное сокрытие!
6) (лат.) Тушу огонь!
16.05.2011 Глава 15. День воспоминаний
Субботнее утро выдалось прохладным, но ясным. Солнечные лучи переливались множеством бликов в каплях дождя, еще не успевших исчезнуть с травы и листьев. Птицы весело щебетали в ветвях деревьев. Природа словно возродилась после недавнего ненастья и теперь звала всех обитателей замка разделить вместе с ней эту радость, радость жизни. Однако мало кто из учеников спешил наслаждаться с утра пораньше последними солнечными деньками осени, предпочитая отсиживаться в факультетских гостиных или же просто спать.
Пока большинство учеников и учителей еще не успели закончить завтрак, к которому в честь выходного дня приступили позже обычного, и параллельно обменивались с одноклассниками последними новостями, двое студентов-семикурсников, не спеша, прогуливались вдоль крытой готической галереи, опоясывавшей по периметру малый внутренний двор. Если бы их случайно увидел кто-то из обитателей Хогвартса, то обязательно поспешил бы ущипнуть себя за правое плечо или левую пятку — ибо нечасто доводилось видеть представителей двух традиционной враждующих факультетов — Гриффидора и Слизерина — не только не пытающихся напасть друг, но и вполне мирно и дружелюбно беседующих. Просто Карл Шенбрюнн и Лотар Визерхофф не вписывались в стереотипы, уже сложившиеся, если не за века, то за последние десятилетия точно, и не собирались им соответствовать только лишь из-за факультетской принадлежности.
Договорившись встретиться сразу после завтрака, они теперь направлялись в школьную совятню, чтобы отправить письма родителям. Легкий ветерок развевал полы их мантий и слегка ерошил волосы, а на лицах читалось если не довольство жизнью в целом, то текущим ее моментом точно. Немногочисленные студенты, которых они встречали по пути, лишь недоуменно поглядывали на них и шли дальше.
- Рад, что профессор Снейп отменил твое поручение, — сказал Лотар, когда они уже почти дошли до перехода, ведущего в северную часть замка.
Лотар догадывался, что, как бы его друг ни умел скрывать эмоции, каким бы выдержанным его характер не казался окружающим, ему не легко. Нелегко и неприятно везде ходить за странной одноклассницей в ущерб своему времени, подстраиваться под ее действия — а Визерхоффу прекрасно было известно, что Карл Шенбрюнн не любит подстраиваться под кого бы то ни было, — больно… встречать в глазах человека, с которым вынужден все время находиться рядом, лишь злобу и ненависть, без всякой надежды на сотрудничество. Собственно, это были всего лишь домыслы Лотара, основанные на его собственных наблюдениях, ибо не в характере Карла было посвящать кого-либо в свои проблемы и душевные переживания. Что касается Анны Кайнер, то, как личность, она его совершенно не интересовала, и знал он о ней ровно столько, сколько мог увидеть простой сторонний наблюдатель: в меру красивая, умная, имеющая склонность к зельеварению, но страдающая полным отсутствием способностей к трансфигурации и нумерологии (и чем интересно, руководствовался их декан, когда навязал ей эти предметы?) и обладающая жестким, конфликтным характером. Подробностей ссоры Визерхофф не знал, ровно как и не хотел знать ее причины и мотивы обоих участников, но уже одна констатация факта случившегося вызвала в нем волну неприязни к новой студентке — за то, как она поступила с его другом, в то время как ее дружба имела для него определенное значение в силу неких недавних событий.
- Нет, не отменил, — ответил Карл, лицо которого вмиг стало серьезным. — И, предвосхищая твой следующий вопрос, скажу, что у Кайнер сегодня отработка до обеда в классе зельеварения. А у Бранау и Малфоя отработка с Филчем, так что они пока не опасны.
Лицо Лотара вытянулось в недоумении: с одной стороны, очень хотелось сказать что-нибудь наподобие “так им всем и надо”, тем более что с Бранау у них отношения были натянутыми уже несколько лет, а с другой, Кайнер вроде бы не нарушала правила и после ссоры с Карлом старалась вести себя тихо и незаметно даже на тех уроках, которые у нее хорошо получались. Или она успела что-то натворить вчера перед ужином, пока Карл с ним и Элизой сидел на берегу озера?
- Лотар, помнишь тех двух хорьков, которых мы видели вчера в коридоре рядом с вестибюлем? — спросил Шенбрюнн после того, как друг озвучил свой вопрос; в глазах его плясали веселые искорки.
- Конечно, — ответил Визерхофф, улыбнувшись: воспоминания о вчерашнем вечере, проведенном вне гриффиндорской гостиной, заметно поднимали настроение.
- Так вот, Грейнджер была тогда права, назвав одного из них Малфоем, — продолжил Карл; лицо его по-прежнему оставалось спокойным и невозмутимым, и только искорки в глазах выдавали, что самое интересное еще впереди.
- И второй хорек был Бранау! — угадал Визерхофф, едва сдерживая смех. — Так и знал, что его анимагическая форма — какое-нибудь мелкое противное белобрысое животное! Ха-ха-ха!
Лотар откинулся на тонкую готическую колонну, чтобы перевести дух, по-прежнему продолжая смеяться, только уже тихо. Карл присел на мраморную балюстраду, отделявшую галерею от внутреннего двора, позволив себе лишь улыбнуться уголками губ: хотя он тоже рассмеялся бы от такой шутки, внутри понима,л что если бы он не оставил тогда Анну одну, все могло бы кончиться совсем по-другому. И в совятню ее можно было бы уговорить пойти, пусть, вероятно, ей даже некому писать. И вообще, не помешало бы организовать конструктивный диалог, раз декан не собирается предоставлять каждого из них самому себе.
Мимо них прошла стайка хихикающих девочек лет четырнадцати-пятнадцати, о чем-то оживленно беседующих и хихикающих. Поравнявшись с парнями, они замедлили шаг, мило и жеманно улыбнулись, окинув обоих представителей голубой крови оценивающими взглядами, и пошли дальше, продолжая оживленно болтать и хихикать. К имевшему место разговору в их присутствии они даже не пытались прислушиваться — в Хогвартсе не преподавали даже латынь, на которой было составлено большинство заклинаний в Европе, поэтому об остальных иностранных языках говорить даже не приходилось: между замкнутыми магическими сообществами существовали очень слабые контакты, большинство волшебников не только никогда не покидало пределов своей страны, но даже имело весьма смутные представления о том, что творится за ее пределами. И эксперимент, в котором участвовала их группа, по сути дела, был первой попыткой более близкого сотрудничества, при котором студентам досталась возможность не только наблюдать со стороны за чужой культурой, видеть, как проходит обучение в другой стране, но и самим принимать непосредственное участие в процессе.
И, в то же время, подобное “погружение” давало возможность адекватно оценивать происходящее, не по одному лишь внешнему впечатлению, но и одновременно свежим, беспристрастным взглядом, свободным от местных стереотипов. Ведь действительно, какое им, немцам, дело до местных разборок? Их дело — прилежно учиться, достойно сдать экзамены и показать себя в лучшем свете. С другой стороны, такая глубокая вовлеченность в учебный процесс, в школьный быт не давала возможности полностью сохранять нейтралитет ввиду столкновения нового опыта с прошедшим, здешней системы ценности с уже существующей, привитой как в семье, так и в школе. Так, профессор Снейп, их декан, по характеру и манере вести уроки немного напоминал профессора Рихтера, поэтому легко можно было предположить, как с ним стоит себя вести, и что к его урокам следует готовиться с сильным опережением по программе. Профессор Флитвик был намного мягче, дополнительные знания он не требовал в обязательном порядке, но поощрял. Профессор МакГонагалл… да, она хороший преподаватель, строгий, требовательный. Ее первый урок произвел достаточно хорошее впечатление, несмотря на свою сухость. Но, судя по теоретическим вопросам, относящимся к материалу прошлых курсов, преподавала она по несколько устаревшей программе, предполагавшей лишь заучивание некоторых модельных алгоритмов, и уделявшей слишком мало внимания нумерологическим аспектам, вопросам “зачем?” и “почему?”. А ее манера ориентироваться в основном на слабых учеников (то же в меньшей степени относилось и к профессору Флитвику) говорила о низких требованиях к успеваемости в Хогвартсе в целом и отбивала стремление к учебе. Ведь действительно, зачем учить заранее новый материал, как это делает Грейнджер, если к следующей теме перейдем не раньше, чем какой-нибудь Уизли выполнить задание хотя бы на “удовлетворительно”? Или почему бы не отказаться от предмета, который ученику дается с огромным трудом, и потратить освободившееся время на подготовку к другим предметам? Нет, мы будем списывать у Грейнджер/страдать бездельем/играть в “виселицу”, как это делают Томас и Финниган.
Вообще Карлу казалось ненормальным, что в Хогвартсе не существует разделения учеников по способностям, например, курса после третьего или хотя бы пятого. Допустим, по результатами сдачи СОВ, чтобы сильные учились с сильными и, соответственно, тянулись вверх, а слабые — со слабыми, в меру своих возможностей. Нет, конечно, мы же поощряем дружбу и взаимопомощь. А то как же Гарри Поттер, местный Избранный, напишет контрольную, если ему Грейнджер не поможет? Да и Крэбб с Гойлом, подпевалы Малфоя, вряд ли бы учились сейчас в школе, если бы не старая дружба или долг между деканом и их родителями. Или мы же будем вынуждены признать, что половина гриффиндорцев и слизеринцев — просто лентяи и имбецилы. Тогда уже не до межфакультетской вражды будет. И вообще вражда между Гриффиндором и Слизерином выглядела какой-то раздутой, искусственной: Гриффиндор ассоциировали с Добром и Светом, Слизерин — со Злом и Тьмой. Так людская молва дала повод для ссор и конфликтов. А учителя просто смотрели на весь этот бардак сквозь пальцы и даже не пытались его остановить — ведь это уже школьная традиция.
Директор Дамблдор сказал, что главное не учеба, а отношения. И его факультет беспрекословно следует этому принципу, совершенно не заботясь о таких понятиях, как “такт”, “приличие”, “частная жизнь”. Взять, к примеру, поведение обоих Уизли за столом в Большом Зале и на уроках или откровенные попытки некоторых девиц заарканить богатого жениха. Впрочем, Слизерин тоже не лучше: контрактные отношения по принципу “я тебе, ты мне”; запугивание; подавление авторитетом и славой предков. Если гриффиндорцы в массе своей плохо и мало учатся просто потому, что у них либо нет способностей, либо потому что имеют другие приоритеты по жизни, то слизеринцы просто считают, что им просто ничего не надо делать, потому что жизненный путь за них проторен заранее поколениями предков, а декан всегда прикроет и нарисует хорошие оценки в табеле, как было с Эшли, которой декан поставил за ее зелье “удовлетворительно”, хотя сварено оно было не лучше, чем у Поттера и Уизли.
- Как это произошло? — поинтересовался Визерхофф, уже успокоившись.
- Я не знаю подробностей, — ответил Шенбрюнн, оторвавшись от размышлений. — Насколько мне известно, Кайнер действительно сидела в гостиной Слизерина и делала уроки. Там ее и нашли Бранау и Малфой. Я не знаю, как и о чем они говорили, но, по всей видимости, они немало ее разозлили, раз она решила им отомстить именно таким способом.
- Знаешь, Карл, — задумчиво сказал Лотар, — я бы тоже превратил Бранау в хорька, если бы был магглорожденным: пусть у них нет защиты Рода, пусть для них недоступны некоторые карьеры, но у них есть свобода, — последнее слово он произнес одновременно с воодушевлением и грустью в голосе.
- Каждому свое, — философски заметил Карл. — У магглорожденных есть свобода выбора, но меньше карьерных перспектив, они всегда вынуждены начинать с нуля. У нас — меньше свободы, больше обязанностей и ответственности, но гораздо более высокий старт и защита Рода. У нас просто разный менталитет, как это справедливо заметил Фольквардссон. Я думаю, ты согласишься со мной, Лотар, что это просто глупо давать волшебнику в первом поколении, т.е. еще не до конца интегрировавшемуся в чужую для него культуру и, как следствие, незнакомому со многими ее особенностями или не принимающему их, ответственную должность в сфере политики или финансов. Он может просто не справиться с навалившейся на него ответственностью и в результате примет в корне неверное решение. Хотя бывают и исключения. В то же время, Лотар, попробуй представить себя на месте Грейнджер, например. Пусть все твои способности останутся при тебе. Я думаю, тебе пришлось бы гораздо труднее, чем сейчас, т.к.: во-первых, тебе нужно было бы доказать и всем, и, прежде всего, самому себе, что ты не хуже чистокровных; во-вторых, — Карл загнул еще один палец, — приложить немало усилий, чтобы создать себе репутацию; в-третьих, выиграть конкурс при поступлении в университет или на работу; четвертое и самое главное, тебе пришлось бы очень много работать, чтобы догнать и, еще лучше, перегнать волшебников, начинавших с более высокого старта, и чтобы преодолеть культурный барьер. Это единственное, что я считаю не менее важным, чем учеба или работа.
- В целом согласен с тобой, Карл. Но ты рассуждаешь так, если бы Грейнджер жила во Франции или в Германии, — возразил Визерхофф, — а она проучилась в Хогвартсе шесть лет и не знала, что существуют уроки волшебного этикета, пока я ей не сказал об этом. Все наши традиции, абсолютно все, она считает лишь пережитком прошлого, которое просто необходимо искоренить, — Лотар постепенно начинал выходить из себя. — Взять хотя бы ее идиотскую затею с обществом “SPEW”!..
- Лотар, я не ослышался? — переспросил Шенбрюнн, которому показалось крайне неразумным называть свое идейное движение таким неблагозвучным словом.
- Это организация по освобождению эльфов от рабства волшебников, как считает сама Грейнджер. Избавлю тебя от подробностей нашего с ней спора, но его нельзя назвать сколько-нибудь конструктивным или продуктивным.
- Понятно…
- В любом случае, если бы я оказался на месте Грейнджер, я бы вначале бросил этого недоумка Уизли, — последнее слово Визерхофф просто выплюнул, чем заставил своего друга ухмыльнуться, — занялся бы подготовкой к университету, подучил бы маггловские науки — никогда не помешает — и уехал бы на континент.
- Как видишь, Лотар, наши знания и способ мышления все равно остаются с нами, — улыбнулся Карл, — а теперь пойдем, наконец, в совятню: мы итак слишком долго болтали.
- Идем.
Оставшийся до места назначения путь парни проделали молча, лишь изредка встречая студентов, все еще надеявшихся попасть на завтрак, шедших в библиотеку или же просто гулявших по замку.
Помещение для сов представляло собой небольшую деревянную башню с каменным основанием, в которую можно было попасть как и из замка, так и с прилегающей территории. По ее периметру тянулись многочисленные насесты, занятые в основном серыми и бурыми школьными сипухами, недавно вернувшимися с охоты, и прерываемые двумя рядами незастекленных, но запирающихся на ставни окон, служивших как источниками естественного освещения, так и “дверьми” для птиц.
Визерхофф быстро нашел свою пестро-рыжую Тинту и, погладив ее, привязал к лапке конверт. Сова в ответ довольно ухнула и, ущипнув на прощание хозяина за палец, вылетела в окно. Пока Шенбрюнн выискивал глазами своего сокола где-то наверху, Лотар решил осмотреться в совятне. Его внимание тут же привлекла большая полярная сова, державшаяся особняком среди своих соседок, ведь кто еще мог похвастаться таким великолепным белоснежным оперением? От своих однокурсников-гриффиндорцев он слышал, что белая сова есть у Гарри Поттера. Эта она самая? Сова грустными глазами посмотрела на подошедшего к ней человека и, угадав его добрые намерения, позволила себя погладить, особенно обрадовавшись остаткам совиного печенья. Пусть сейчас ей не приходилось сидеть все время в клетке, пусть рядом не было того ужасного толстого человека, в доме которого им с хозяином приходилось жить летом, который при первой возможности готов был убить ее, Хедвиг было тоскливо и одиноко. Ведь раньше хозяин разговаривал с ней, и, пусть его человеческий язык не был понятен, она видела, что ему плохо. Она носила ему письма от друзей. В том доме, где они жили летом, она была единственным другом своего хозяина и всегда была готова молчаливо разделить с ним его горе. В доме у рыжих людей, друзей хозяина, тоже было нескучно, хотя большую часть дня хозяин проводил не с ней, но она жила в одной комнате со своим хозяином и его другом. А еще у рыжих были старая Стрела, которая не могла уже похвастаться своей скоростью, и молодой Сычик, которого всегда можно было поучить. Конечно, совам не было никакого дела до всяких людских проблем, таких как слава и деньги, для них было важно быть полезными и нужными своим хозяевам. И, тем не менее, Хедвиг замечала, что младший рыжик очень вспыльчив и завистлив — такой всегда может предать. И сестра его тоже любила как будто не хозяина, а что-то стоящее за ним. Так же и родители рыжего семейства. И только она, белая сова Хедвига, всегда будет верным другом своему хозяину, она никогда его не предаст.
Сейчас же хозяин жил в большом волшебном замке, где у него есть друзья-люди, и потому ей уже не надо никому носить писем. Поэтому Хедвиг было грустно и одиноко, и потому она обрадовалась незваным, но добрым гостям, чего нельзя было сказать о крупном черном филине, сидевшем напротив нее. Нарушившим его покой людям он был совсем не рад, тем более что один из них стал его хозяину практически врагом. Шумят, разговаривают, один зовет свою наглую птицу, которая не сова вовсе. Поняв, что люди не торопятся покинуть совятню, филин недовольно ухнул и развернулся на 180 градусов, выставив на обозрение свой широкий хвост с белыми полосками.
- Кажется, мы ему не понравились, — заметил Визерхофф, почесав затылок белой сове, отчего та довольно зажмурилась.
- Он всего лишь копирует манеры своего хозяина, — с умным видом ответил Шенбрюнн, продолжая взглядом высматривать своего фамилиара на верхних насестах. — Эй, Арминий! Сейчас же лети ко мне!
Сверху послышался недовольный клекот, после чего из-под самой крыши вылетели два сокола: пестро-коричневый и черно-белый. Обе птицы синхронно заложили вираж, после чего коричневый сокол сел на протянутую руку своего хозяина, а второй — на свободный насест внизу, вызвав тем самым дополнительное недовольство черного филина, который тут же поспешил важно ухнуть.
- Вот уж не думал, что Уизли смогли себе позволить такую дорогую птицу, — вновь сказал Лотар, подивившись собственному предположению.
- Не обязательно быть Уизли, чтобы неуважительно относиться к другим людям, — сказал Карл, глядя в карие глаза своему соколу. — Что, Арминий? Вижу, ты нашел себе подружку, — на последней фразе Карл лукаво улыбнулся, бросив взгляд на черно-белую соколиху, гордо восседавшую на жерди, догадываясь, кому она принадлежит.
Арминий с важным видом посмотрел на своего хозяина и, казалось, совсем не раскаивался за свое поведение, ибо фамилиар должен являться по первому зову хозяина. Кроме того, когда маг давал своему питомцу имя, между ними образовывалась неразрушимая магическая связь: фамилиар ощущал свою полезность хозяину, чувствовал изменения в его настроении и эмоциональном состоянии; старался быть рядом, когда хозяину плохо; он всегда мог найти хозяина или его родных/друзей, где бы они ни находились; или даже пытаться защитить хозяина, когда тому грозила опасность. Уровень свободы, который оставался за животным, зависел как от его вида и свойственных ему инстинктов, так и от степени привязанности к хозяину. В некоторых случаях фамилиар ставил служение хозяину выше своих естественных потребностей, однако такое встречалось достаточно редко.
- Познакомишь? — вновь спросил Шенбрюнн.
Сокол, слетев с руки хозяина, приземлился на жердь рядом со своей избранницей. Некоторое время птицы обменивались любопытными взглядами, сопровождаемыми довольным клекотом, что окончательно испортило настроение черному филину, который тут же поспешил вылететь в окно.
- Кстати, Лотар, открою тебе один маленький секрет, — лукаво сказал Карл, — этот филин принадлежит Драко Малфою.
- Я, конечно, не настолько хорошо знаю Малфоя, как ты, — ответил Визерхофф, — но допускаю вероятным вариант, что между ним и Уизли есть нечто общее, правда, имеющее разные корни в своем основании.
Соколы тем временем закончили свой важный разговор, и красавица с черно-белым опереньем величаво поклонилась, гордо расправив крылья.
- Сигрид, питомица Ассбьорна Фольквардссона — одобряю, — сказал Шенбрюнн, кивнув, и погладил птицу по спине: она позволила ему это как хозяину своего избранника. — Но пока вашу свадьбу придется отложить, ибо для тебя, Арминий, будет работа, — сокол согласно клекнул в ответ. — Это письмо отнесешь моему брату Вильгельму, а это, — привязал к лапке следующий конверт, — моим родителям. И запомни: первым доставь письмо моему брату, в руки. Понял?
Сокол вновь клекнул в ответ и, ущипнув хозяина за палец, вылетел в окно. Следом за ним покинула совятню черно-белая Сигрид.
Конечно, стоило вернуться в замок, чтобы успеть подготовить до обеда все уроки хотя бы на понедельник, но неизвестно, когда еще в силу сложившихся обстоятельств представится возможность просто погулять на улице, отдохнуть, подышать свежим воздухом: не будет же Кайнер все время сидеть на отработках только потому, что ему, Карлу Шенбрюнну, так удобно. Впрочем, специально для такого случая он взял с собой несколько книг и тетрадей — чтобы можно было совместить приятное с полезным, и потому согласился на предложение Лотара погулять по территории Хогвартса, тем более что погода была отличная.
Миновали Западное Крыло, примыкающую к нему готическую колоннаду, увитую плющом, и деревянный готический мост через поросший соснами и вереском овраг — именно его они сейчас обходили. Земля заметно шла под уклон — если Большой Зал Хогвартса, представлявшего собой конгломерат из отдельных корпусов и башен, объединенных переходами и галереями, находился практически на отвесной скале, то его окрестности скорее напоминали холмистую горную долину, полого спускающуюся к озеру. Взгляду юношей открылся великолепный пейзаж, который, впрочем, им довелось наблюдать еще вчера вечером: широкая, поросшая вереском равнина, изборожденная тропиками, выложенными камнями или просто вытоптанными; далеко слева множеством бликов переливалось озеро, на берегу которого под деревом сидел одинокий светловолосый студент; справа располагался стадион для квиддича, на котором уже тренировалась гриффиндоская команда, о чем говорила красная форма игроков. Замыкали долину Темный лес, у опушки которого располагалась небольшая каменная хижина, и вереницы гор.
Какое-то время студенты просто шли молча, погруженные в свои размышления. По небу лениво проплывали тяжелые кучевые облака, заставляя солнце то появляться, то вновь исчезать. Легкий ветерок превратился в ветер, громко хлопающий полами длинных мантий, поднимавший и закручивавший в сумасшедшем танце опавшие желтые листья.
- Карл… надо поговорить… — Визерхофф первым нарушил молчание.
Сейчас они стояли под сенью раскидистого старого дуба, укрытые от ветра его широким могучим стволом.
Шенбрюнн нахмурился, догадываясь, о чем может пойти разговор. Визерхофф же явно собирался духом, ибо предполагал, что его слова наверняка не понравятся другу.
- Я в долгу перед тобой… — начал Лотар. — Я должен извиниться перед тобой… и поблагодарить… за Элизу.
На несколько секунд в синих глазах Карла вспыхнул гнев, а лицо побледнело. Лучше бы Лотар просто помнил о своем долге и молчал. А не поднимал на поверхность воспоминания о былых, но еще живущих в сердце чувствах, о том, что могло бы быть, но чего не стало, вызывая в душе волну боли и ревности.
Ретроспектива…
Элиза Миллер…Карл Шенбрюнн познакомился с ней на первом курсе в своей старой школе магии, где они учились до Хогвартса.
В отличие от “начальной школы”, которая у чистокровных сводилась к частным урокам дома, ибо большую часть базовых знаний о магическом мире они получали в кругу семьи, а у магглорожденных и полукровок — к посещению специальных курсов, где детей учили простейшим заклинаниям, контролю за собственной стихийной магией и основам культуры волшебного сообщества, в средней школе уже не было разделения по чистоте крови. Сделано это было, главным образом, для магглорожденных и полукровок с целью помочь им интегрироваться в магический мир еще в школьном возрасте. Магглорожденные посещали в обязательном порядке уроки волшебного этикета, чистокровные — уроки маггловедения, причем небезосновательно, ибо в течение последнего столетия волшебники стали все чаще пользоваться достижениями маггловской цивилизации, постепенно увеличивалось число контактов с маггловским миром. В конце концов, маги поняли, что многие вещи, происходящие в их мире, могут оказать влияние и на маггловский мир. Иными словами, всем ученикам старались дать представление и донести особенности незнакомого им мира, объясняли, как себя вести, чтобы избежать различных недоразумений (у Карла вызывала брезгливую снисходительность манера некоторых британских магов одеваться по-магглоски настолько глупо и нелепо, что это привлекало еще больше ненужных и любопытных взглядов, чем если бы этот же волшебник появился на оживленной маггловской улице в мантии и остроконечной шляпе).
С Элизой Миллер — так получилось — они сидели за одной партой. Для многих людей это был хороший повод подружиться и порой даже найти свою любовь. И Карл Шенбрюнн не стал здесь исключением. Ему сразу понравилась тихая и скромная девушка, напоминавшая красивый нежный цветок, готовый, однако, вот-вот сломаться. Поначалу их дружба носила несколько поверхностный характер: они редко виделись вне школы, лишь изредка оставаясь после уроков в библиотеке, чтобы поучить уроки, или гуляя в парке неподалеку. И каждый раз Элиза сомневалась, позволительно ли это, а на ее лице появлялась виноватая, грустная улыбка. Это было не одолжение: она сомневалась, позволительно ли хотеть что-нибудь, и соглашалась просто потому, что в их совместном времяпровождении действительно не было ничего постыдного. И уже это можно было считать неким знаком доверия с ее стороны.
Окончательно же лед между ними треснул где-то в середине второго курса, когда Шенбрюнн защитил ее от нападок Бранау. Хотя Карл и Генрих приходились друг другу родственниками, отношения между ними всегда были натянутыми и подчеркнуто холодными, и случай с Элизой лишь укрепил взаимную неприязнь. А сам Карл узнал много нового об Элизе и ее семье. Так, оказалось, что ее родители были не просто строгими, но и религиозными и потому колдовство в любом виде считали грехом. Что родители не радовались ее успехам в школе, а, наоборот, смотрели на нее с укором — ведь она не оправдала их ожиданий и не снискала добродетель, а стала вместилищем греха. Нет, она по-прежнему продолжала жить с ними в одном доме и есть за одним столом, но после того, как она уговорила родителей разрешить ей учиться в магической школе — ведь тот дядя из министерства сказал, что волшебная сила — дар, и от нее нельзя избавиться так просто, — между ними пролегла стена отчуждения. Родители сказали ей тогда лишь, что раз она такая взрослая, то пусть поступает, как знает, и полностью переключили внимание на младшего ребенка. Она оказалась как бы посередине между двух взаимоисключающих культур, ценностных систем, для каждой из которых она была уже или еще чужой. Карл стал для нее первым человеком, которому она могла бы полностью довериться, который мог ее поддержать и направить.
Прошли годы. Карл Шенбрюнн возмужал, являя собой образец серьезного, целеустремленного и ответственного молодого человека, каким и должен быть наследник чистокровного рода. А робкая и застенчивая Элиза Миллер расцвела, превратившись в красивую девушку, не утратив, однако, присущей ей скромности. Они казались со стороны идеальной парой, не только внешне: они проводили вместе много времени; Элиза была частой гостьей в особняке у Шенбрюннов; кроме того, родители ее пока что единственного друга относились к ней весьма благосклонно. Однако Карл не торопился делать признание в любви и предложение руки и сердца, несмотря на то, что питал к девушке чувства более глубокие, чем простая дружеская симпатия, и юный возраст не являлся для него препятствием к помолвке. Он ненавязчиво ухаживал за Элизой, осторожно намекая на свои чувства, стараясь не спугнуть. Она же отвечала лишь молчаливой благодарностью, виноватой и грустной улыбкой. Было в ней что-то такое, в чем она сомневалась, в чем боялась признаться сама себе. Иногда она просто смотрела куда-то вдаль, и взгляд ее становился мечтательным. По мимолетным обрывкам отдельных эмоций, потому, как она вела себя с ним, Шенбрюнн понял (а ведь сам когда-то научил девушку окклюменции), что его она любит просто как друга. Само по себе данное обстоятельство не являлось помехой для брака, но было одно “но”: Элизе нравился кто-то другой, и этим кем-то оказался его лучший друг Лотар Визерхофф.
Лотар Визерхофф… С Карлом Шенбрюнном они были знакомы еще с детства, как это часто бывает между семьями чистокровных волшебников, но сдружились уже в школе. В отличие от Карла, несколько скупого на проявление эмоций и склонного больше к философским размышлениям, Лотар обладал более живым и темпераментным характером. И ненавидел Бранау, считая того позором Германии. И многие с ним были согласны. Бранау же вполне обоснованно боялся Визерхоффа: мало ли в кого или во что его может превратить будущий Мастер Трансфигурации и Нумерологии, если его разозлить.
С Элизой Визерхофф он общался лишь потому, что с ней общался его друг, хотя и находил ее приятной собеседницей и умной девушкой. Он был с нею вежлив и обходителен, но абсолютно не рассматривал ее как будущую невесту. Его отношения с противоположным полом в целом носили довольно поверхностных характер, как это часто бывает у подростков, не предполагая, что легкий флирт или приглашение на танец могут вызвать какие-либо чувства. При этом Лотара нельзя было назвать сколько-нибудь ветреным или безответственным человеком, просто он изначально рассчитывал на то, что невесту ему выберут родители, как это часто бывает в семьях чистокровных волшебников, и не стремился к серьезным отношениям, пока в этом не было необходимости. И то, что он теперь встречался Элизой, было целиком и полностью заслугой Шенбрюнна.
… Случилось это ночью после бала в Малфой-мэноре. Элиза тогда долго плакала в объятиях Карла, прося прощение за то, что не может полюбить его. Тогда же она, между всхлипываниями и извинениями призналась в своих чувствах к Лотару. Это был сильный удар для Шенбрюнна, ибо тяжело выслушивать от любимого человека, что тебя не любят, еще тяжелее — что вместо тебя любят твоего друга, который, сам того не зная, стал твоим соперником. На принятие решения были секунды — парень не заметил даже, что застыл, как изваяние, прижав к себе девушку сильнее, чем предполагали простые дружеские объятия. Захотелось тут же пойти разбудить Лотара и устроить ему хорошую промывку мозгов. Однако Карл понимал, что не решит возникшую проблему таким образом, как и то, что если тут же начнет предлагать ей себя, то сделает еще хуже: во-первых, у юной фрейлейн Миллер было достаточно времени для того, чтобы полюбить его; во-вторых, это просто не по-мужски. Поэтому он лишь, мягко отстранив девушку и погладив ее по волосам, сказал спокойным и твердым голосом:
- Не переживай, Элиза, ты ни в чем не виновата. Все образуется, ты еще будешь счастлива.
- А ты? — девушка посмотрела на него полными сожаления глазами.
- А я буду счастлив, если ты будешь счастлива, — ответил он, снова прижав к себе Элизу, которая вновь начала плакать и шептать: “Прости…”
С тех пор Шенбрюнн старался организовывать все так, чтобы Лотар и Элиза проводили как можно больше времени вместе, будь то поход в книжный магазин, музей или просто прогулка по городу — они все являлись совершеннолетними и имели право часть свободного времени проводить по своему усмотрению, не нуждаясь в присмотре сопровождающего. Как бы невзначай Карл отвлекался или оставлял своих друзей одних, чтобы потом вернуться и увидеть, как они увлеченно о чем-то перешептываются, склонившись вдвоем над какой-нибудь книгой, и тут же замолкают, заметив, что их снова трое. И с каждым разом так случалось все чаще и чаще.
Вечером, накануне отъезда в Хогвартс, Шенбрюнн шел по коридору “Дырявого котла”, перечитывая письмо от отца. Отец писал ему, что, хотя в целом Карл поступил благородно, пожертвовав своими чувствами ради счастья любимой девушки и лучшего друга, и что это действительно важно вовремя понять, когда нужно остановиться, ему не следует забывать, что мужчина должен всегда бороться, и довольно прозрачно намекал, чтобы больше таких “жертв” со стороны сына не было. За углом послышался шум шагов, и Карл поспешил отойти в сторону и скрыть себя Дезиллюминационными чарами, чтобы вошедшие Элиза и Визерхофф его не видели. Но лицах обоих молодых людей были искренние, радостные улыбки, а глаза светились счастьем. Неожиданно парень подхватил девушку на руки и закружил посреди коридора, после чего поставил на ноги, а сам опустился перед ней на колени.
- Я люблю тебя, Элиза… и предлагаю стать моей женой, — твердым голосом сказал Визерхофф.
И одного радостного “Да!” для Шенбрюнна, ставшего невольным свидетелем этой сцены, оказалось вполне достаточно, чтобы отбросить все сомнения в правильности своего поступка: благополучие его рода потеряло слишком мало в сравнении с тем, что приобрели двое его лучших друзей.
Утром следующего дня, незадолго до того, как их группа отправилась на вокзал “Кингс-Кросс”, он снова увидел Элизу. Она была уже одета в дорогу и коротала время, сидя у окна. На лице ее застыла мечтательная улыбка.
- Доброе утро, Элиза, — сказал Карл, подойдя к девушке. — Ты не видела Лотара?
- Он сказал, что ему нужно что-то купить в Косом переулке, и ушел сразу после завтрака, — ответила Элиза, улыбнувшись.
- Ты очень хорошо сегодня выглядишь.
- Спасибо, Карл. Просто я счастлива! — казалось, девушка вот-вот начнет светиться от радости.
- А я рад, что ты счастлива, — Шенбрюнн грустно улыбнулся в ответ.
- А я рада, что у меня есть такой замечательный друг, как ты!
Элиза, все так же продолжая мечтательно улыбаться, встала со стула и, подойдя к нему вплотную, потянулась на цыпочках и поцеловала парня в щеку. И это был первый и последний поцелуй для них двоих.
Конец ретроспективы.
Шенбрюнн сделал глубокий вдох, выдох. Успокоился. Что сделано, то сделано, и надо искать себя в настоящем, а не жить прошлым.
- Элиза любит тебя, Лотар, — ответил он, положив руку другу на плечо. — И она бы не смогла быть счастлива со мной, любя тебя. Береги ее. Я знаю, ты будешь ей хорошим мужем, — закончил Карл, грустно улыбнувшись.
Визерхофф ожидал чего угодно — гневной нравоучительной отповеди о том, какой он дурак, не видящий дальше собственного носа, нотации на тему долга, или что необязательно быть менталистом, чтобы замечать чувства и эмоции других людей, но только не спокойного, выдержанного ответа. Впрочем, это был бы не Карл Шенбрюнн, если бы он позволил эмоциям взять верх над разумом.
- Спасибо, Карл, — с признательностью в голосе сказал Лотар, обняв друга в ответ.
Какое время они молча стояли под деревом в ожидании, пока стихнет ветер, потом пошли дальше. Сидевший на берегу студент, к которому подлетел черно-белый сокол, встал. Ветер ерошил его светлые волосы и развевал полы мантии, синяя подкладка которой выдавала его принадлежность к факультету Равенкло. Крики со стадиона становились все громче. Издалека было видно, как охотница, судя по длинным рыжим волосам — Джинни Уизли, ловко забила квоффл, который пропустил зазевавшийся вратарь, после чего они начали спорить. Еще один парень, выполнив довольно сложный вираж, резко выкинул руку с зажатым кулаком вверх, демонстрируя тем самым, что он поймал снитч, после чего подлетел к охотнице и вратарю и начал им обоим что-то говорить. Вскоре к ним подтянулись остальные члены команды.
- Хорошо летают, — сказал Шенбрюнн, посмотрев несколько выше трибун.
Он не был фанатом квиддича, с метлой не дружил, но никогда не был против посмотреть профессиональную игру.
- Квиддич — это то, чем Гриффиндор может гордиться по праву, — ответил Лотар, разбиравшийся в данной игре лучше друга. — Но основную их гордость составляет ловец, Гарри Поттер. Да и все Уизли, насколько понял, тоже в разные годы состояли в команде.
- Да, если не можешь работать головой, работай руками, — глубокомысленно заметил Шенбрюнн.
- Карл, я понимаю, что ты не лучшего мнения о нашем факультете, признаться честно, я сам от него не в восторге, но у нас не одни идиоты учатся, — возмутился Визерхофф, интерпретировавший намек Карла слишком буквально.
- Не спорю, вы с Грейнджер — исключения. Для остальных, возможно просто не было еще повода проявить себя. Но можешь ли ты назвать еще кого-нибудь, кто умел бы не только летать на метле и заводиться буквально на пустом месте? Не беспокойся, Лотар, — добавил Карл, заметив напряженное лицо друга, — слизеринцам я ничего говорить не буду: у меня с ними не настолько хорошие отношения, какие могли бы располагать к дружеской беседе, и я не собираюсь опускаться до банального доносительства, чтобы заслужить их одобрения.
- Карл, я знаю, что ты никогда бы так не сделал, — попытался загладить неровность Визерхофф, — просто ты поставил меня в тупик своим вопросом. — Парень задумался. — Лонгоботтом, такой несколько неуверенный в себе полноватый темноволосый юноша… он еще зашел, правда, ненадолго к нам в купе вскоре после Поттера, Уизли и Грейнджер… говорят, он хорошо разбирается в травах и любимый ученик у профессора Спраут. Насколько я понял, он в гербологии прирожденный ас, как ты в зельеварении, а я в трансфигурации. Про Поттера я слышал, кроме того, что он местный Избранный, который должен убить того самого Лорда, он просто необычайно сильный для своего возраста маг. В частности, он научился создавать Патронуса в тринадцать лет, и позже, на пятом курсе, обучил этому заклинанию многих ребят. Лучше всего ему удается соответственно ЗОТИ.
- Патронус в тринадцать лет — это очень рано, — прокомментировал Шенбрюнн, продолжая наблюдать за тренировкой гриффиндорской команды. — Странно только, что Поттер, обладая такой огромной силой, так бездарно ее растрачивает — как богатство, заработанное не своим трудом. Однако я думаю, нам пора возвращаться. Ты идешь в библиотеку?
- Нет. Мне надо вернуться в гриффиндорскую башню: Грейнджер просила помочь ей с организацией групп по выполнению домашних заданий для студентов младших курсов. Мы договорились на десять.
- Желаю удачи.
Сейчас они уже шли в сторону озера, оба погруженные в молчаливые думы. Слева от них был поросший вереском овраг, по другую сторону которого располагался замок, справа — Темный лес, чьи могучие сосны поднимались высоко в небо. Миновали странного вида иву, неестественно толстые ветви которой угрожающе скрипели, раскачиваясь на ветру.
- Разве ты передумал идти в библиотеку? — удивился Визерхофф, заметив, что его друг резко замедлил шаг.
Они остановились у моста, так что им было видно расположенную внизу небольшую каменную хижину, окруженную грядками с гигантскими тыквами, и часть озера, отражавшего окружавшие долину лес и горы.
- Нет, просто я пойду туда с Фольквардссоном, — ответил Шенбрюнн, посмотрев в сторону.
Навстречу им шел равенкловец, поднимаясь наверх по извилистой, выложенной булыжниками дорожке, едва заметной среди кустов вереска и ракитника. Впереди него летела черно-белая Сигрид, заворачивая невысокие виражи и затем плавно и грациозно планируя вниз.
— Доброе утро, Ассбьорн, — Карл, а за ним Лотар кивнули в знак приветствия, пожав Фольквардссону руку.
- Доброе утро, Карл, Лотар, — сухо ответил швед, также кивнув. — Хорошая сегодня погода, — и посмотрел на небо.
Хотя держался Фольквардссон безупречно, не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что он находится не в лучшем расположении духа, и что его лучше не злить. Выражение его лица, обычно доброжелательно-вежливое или, чаще, задумчивое, теперь казалось чересчур строгим, серьезным, даже мрачным. Кроме того, он не появился на завтраке, да и вчера вечером хорошим аппетитом не мог похвастаться. Да еще утренние часы коротал на берегу озера, в компании старого, раскидистого клена, под которым сидело уже много поколений студентов, и ручного сокола. Впрочем, у него был повод для одиночества, и было, над чем размышлять.
Ретроспектива…
В пятницу вечером Фольквардссон сидел в библиотеке и читал старую “Историю Хогвартса”. Несмотря на несколько устаревший и сложный для восприятия витиеватый язык, он нашел сию книгу довольно интересной и поучительной. Насколько мог судить Ассбьорн, старая “История” являлась своего рода энциклопедией по истории магической Британии со времен Основателей до конца XIX века, более объективной и достоверной, чем недавно переизданная “История Хогвартса” или “История магии” Батильды Бэгшот. Поэтому, параллельно с чтением он делал к себе в тетрадь различные пометки, периодически сверяясь с описанием тех же событий в официальных изданиях, которые так же лежали перед ним на столе. Так, в новых изданиях, многие исторические моменты были либо вообще пропущены, либо трактовались в угоду каким-либо политическим группировкам, например, Министерству магии, как было в книге Батильды Бэгшот, или директору Дамблдору, как в новой “Истории Хогвартса”.
Воспоминание о директоре вызвало неприятный ком в горле у парня: Равенкло, как и Хаффлпафф, будучи нейтральным факультетом, благоразумно не вмешивался в межфакультетские разборки, и потому был избавлен от излишнего внимания директора. Однако, стоило только вражде между факультетами простереть свои щупальца в стенах Хогвартса дальше обычного, тут же объявили виноватым его, Ассбьорна Фольквардссона — потому что учился в Дурмстранге и не понаслышке знаком с Темными Искусствами. Когда же Ассбьорн попытался возразить, что нельзя защищаться от Темных Искусств, не зная их в лицо, и что он оказался чуть ли не единственным студентом, кто знал, как отменить наложенное на Голдстейна проклятие, директор, после того, как выслушал свидетельства остальных учеников и профессора Флитвика, лишь глубокомысленно заметил, как всегда поглаживая белоснежную бороду и лукаво мерцая глазами из-под очков половинок, что знания лишь приумножают скорбь, что их необходимо контролировать, и что если бы тот, кто проклял мистера Голдстейна, не знал бы то заклинание, то и мистер Голдстейн не пострадал бы. Впрочем, это было очевидно и без назидательных слов профессора Дамблдора, как и то, что если бы в Хогвартсе нормально преподавали ЗОТИ, а еще лучше в паре с ТИ, как было в Дурсмтранге, то вышеупомянутый инцидент так же удалось бы избежать.
Мысленно отгородившись от неприятных воспоминаний, Фольквардссон продолжил чтение. Как любителя древнего эпоса, его особенно привлекли легенды Хогвартса, составленные магами-бардами и летописцами. Непосредственно в “Историю” они не вошли, ибо их достоверность и объективность во многом подвергалась сомнению, однако было нечто, что заставляло видеть во всех этих старинных рассказах, изрядно переделанных поколениями учеников и учителей, отношения к реальным событиям, имевшим место в Хогвартсе. И это нечто называлось личный опыт…
… Была в Дурмстранге башня, именуемая Башней Смерти. Снаружи она производила вид внушительный и довольно устрашающий: с решетками на маленьких стрельчатых окнах и рядами острых кольев между этажами. Как попасть в нее изнутри, никто не знал, да и вообще считали она закрыта, поэтому большинство учеников легенду о Башне Смерти, суть которой заключалась в том, что еще никто из оказавшихся в ней, не возвращался назад живым, не воспринимал в серьез, считая не больше, чем местным фольклором и страшилкой для детей — чтобы не шлялись по ночам в коридорах. Так думал и Ассбьорн Фольквардссон, которому было тогда еще четырнадцать лет, и который одним весенним вечером очень поздно возвращался из библиотеки вместе со своим одноклассником Свеном Рёммингом. То ли мальчики тогда по ошибке прошли нужный поворот, то ли древняя крепость сама трансформировалась, чтобы проучить праздношатающихся наивных детишек, однако они случайно нашли вход на лестницу и, за неимением никаких других вариантов пошли по ней, оказавшись в результате в библиотеке.
Здесь они были впервые, и единственное, что им удалось понять, что они находятся внутри шестигранной башни, а сама библиотека разбита на несколько отдельных секций, соединенных лабиринтом лестниц, и содержит, наверное, редчайшие собрания сочинений по темной магии, которую им не преподавали на уроках — а ведь Дурмстранг в магической Европе был известен именно своим уклоном в область Темных Искусств, — и не рассказывали в семьях. Юноши даже боялись прикоснуться к стоявшим на полках книгам — настолько воздух в этой странной башне был пропитан темной магией… и смертью. А разбросанные местами кости и черепа, мерцающие зеленые огни в подсвечниках и легкий, леденящий душу ветерок, переворачивающий страницы открытых книг (хотя откуда взяться ветру в замкнутом помещении) и вовсе не вселяли оптимизм. Ребята заподозрили неладное, а именно что они попали в ту самую легендарную Башню Смерти, и поспешили ретироваться. Они так и не поняли, что это было за темное существо, преградившее им путь — вампир, демон, некромант или бесплотный дух, обитающей в этом зловещем и страшном месте, — но сообразили, что им не следует задерживаться долго на одном месте, и пустились наутек, сломя голову бросившись вниз по первой же попавшейся лестнице. Ассбьорн применил тогда впервые в жизни достаточно сильное элементальное заклинание — Рассеивающие чары огня и света. Этого оказалось достаточно, чтобы не только отпугнуть, но и уничтожить некоторую нечисть, а также сжечь все деревянные лестницы, ведшие в запретное книгохранилище.
Фольквардссон и Рёмминг еще долго бродили потом по темным извилистым коридорам, пытаясь убраться подальше от проклятой башни и заодно вернуться в общие спальни, пока, толкнув очередную дверь, не вывалились во внутренний двор, лицом к лицу встретившись с профессором ТИ/ЗОТИ Йоргеном Ринквистом, совершавшим утренний обход. В результате мальчишки получили месяц отработок с Ринквистом, а легенда о Башне Смерти — очередное, на сей раз живое подтверждение.
… Так вот, после того памятного случая Ассбьорн больше не пренебрегал всякого рода легендами и потому допускал, что в Хогвартсе может быть и Тайная комната, в которой по-прежнему дремлет царь змей василиск, и тайная библиотека Салазара Слизерина и Ровены Равенкло, и зеркало желаний, и комната по требованию, о которой недавно говорил Уизли. Оставалось лишь найти картину с изображением Варнавы Вздрюченного на восьмом этаже в одном из корпусов или башен, выявить для достоверности чары, основанные на неевклидовой геометрии — без них описанная в книге комната просто не могла бы существовать, и мысленно изъявить свою волю, трижды пройдясь вдоль картины. Кроме того, он был уверен Анна также, рано или поздно попытается найти эту комнату. И дело было не только в том, что она избегает общения, но и ее в собственных исследованиях — Фольквардссон помнил, как его на первом же занятия Кайнер расспрашивала его декана о возможности заставить маггловские приборы работать в присутствии сильных магических полей. И комната по требованию являлась идеальным местом для занятий такого рода.
До ужина оставалось не более двадцати минут, так что Ассбьорн решил заранее пойти в Большой Зал, чтобы не толкаться потом в коридоре или в дверях, а книгу можно будет почитать и за столом — так делали многие равенкловцы, однако у выхода из библиотеки столкнулся с Кайнер. Вернее, она с ним столкнулась, ибо шла очень быстро и смотрела исключительно себе под ноги.
- Рад вас видеть, фрекен Кайнер, — мягко сказал Фольквардссон, приобняв девушку за плечи.
В ответ девушка лишь посмотрела на него затравленным взглядом и вновь опустила голову.
- Что, грязнокровка, нашла себе новую жилетку и защитничка?! — практически провизжал один из слизеринцев, которые по какой-то причине решили покинуть родные подземелья, чтобы “сопроводить” Кайнер до библиотеки.
Фольквардссон не знал ни одного из них, по их внешнему виду и манере поведения догадывался, что это студенты “средних” курсов, не старше пятого. Крепко обняв одной рукой девушку за талию, а другой достав волшебную палочку из наручной кобуры, он обвел слизеринцев грозным взглядом, переводя прицел по очереди с одного на другого, после чего сказал:
- Предупреждаю первый и последний раз: если еще хоть кто-нибудь посмеет тронуть пальцем или оскорбить фрекен Анну Кайнер, будут иметь дело со мной! Всем ясно?
Вжавшиеся в стены школьнички послушно закивали: никому не хотелось иметь дело с разгневанным студентом из Дурмстранга, знающим массу темных проклятий. Да и длинная темная, напоминающая стилет палочка с вязью рун на древке не вселяла оптимизма. Ассбьорн резко мотнул головой в сторону, указав глазами на выход, и слизеринцы, воспользовавшись случаем, поспешили ретироваться, пока суровый равенкловец из Дурмстранга не успел передумать.
- Не беспокойтесь, Анна, со мной вам ничего не грозит, — вновь сказал Фольквардссон, посмотрев на девушку сверху вниз. — Нам лучше уйти отсюда.
Он еще не знал, какой неблагодарной может быть Анна Кайнер, и как она может отплатить за подобный “акт милосердия”.
Они прошли мимо лестницы, оказавшись в соседнем коридоре. Это место нельзя было назвать сколько-нибудь презентабельным или хотя бы уютным: голые стены с выщербленными, потемневшими от сырости каменными плитами, растрескавшийся пол; казалось, это помещение уже много лет пустовало, и никто не собирался приводить его в порядок: по углам висела паутина, под ногами мягко хрустели мелкие частицы каменных плит, а в подвешенных к потолку старинных, покрытых патиной люстрах давно оплыли свечи. Зато здесь было тихо, а из больших стрельчатых окон открывался вид на окружавшие долину горы и Черное озеро, переливавшееся в лучах заходящего солнца красно-золотыми бликами. Тишина и покой… чувство защищенности — вот в чем она нуждалась больше всего в данный момент, и он мог дать ей все это.
Ассбьорну редко удавалось остаться с Анной наедине, когда рядом не было Шенбрюнна или кого-нибудь еще из однокурсников, и потому он не мог не воспользоваться выпавшим ему случаем: девушка была подавлена, расстроена и нуждалась в поддержке, в сильном человеке, который мог бы скрыть ее от всех невзгод. С другой стороны, Фольквардссону показалось странным, что она была одна, без Шенбрюнна, который, по идее, должен был везде ходить за ней по пятам и держать в поле видимости. При этом они явно не поссорились в очередной раз: во-первых, блок Кайнер был не настолько крепкий, чтобы удерживать внутри сознания острые, недавние эмоции и связанные с ними мыслеобразы; во-вторых, несмотря на явное охлаждение в общении, Карл по-прежнему доброжелательно относился к Анне и однозначно не стал бы провоцировать или обижать ее.
- Не бойтесь, они не посмеют больше вас тронуть! Не посмеют… — Фольквардссон с трудом подавил в себе желание прямо сейчас отправиться в гостиную Слизерина и вызвать Малфоя и Бранау на дуэль — в Дурсмтранге их учили сражаться с двумя противниками одновременно — или просто набить обоим рожи самым обыкновенным маггловским способом.
Парень еще крепче обнял так и не переставшую дрожать девушку, провел рукой по русым прядям, казавшимся на фоне заката цвета потемневшего золота, слегка касаясь лица. Это должно было ее успокоить. Он также не знал, что аналогичным способом пытался успокоить Анну Карл в тот день, когда она стала сама не своя. Неожиданно девушка резко вздрогнула, Ассбьорн буквально на физическом уровне почувствовал, как по ее телу прошла волна вожделения. От простых объятий!
- Анна, не бойтесь, — ласково сказал Ассбьорн, заметив ее колебания, — посмотрите на меня: у вас такие красивые глаза.
И она посмотрела. Он никогда и ни в ком еще не видел так много страсти: нефритово-зеленые глаза затягивали внутрь, прося раствориться в них, чуть приоткрытый рот жаждал поцелуя, а руки так и норовили подняться и обнять в ответ. Это было для него странным, но… приятным открытием. Фольквардссон слегка отстранился, чтобы дать девушке немного свободы, но произошло то, чего он никак не ожидал: изящно вырвавшись из его объятий, Анна, закрыв глаза, плавно закружилась по коридору. Воздух вокруг как-то неожиданно уплотнился и завибрировал, наполнился мягким и теплым светом. Вспышка стихийной магии? Преобразование энергии? Ассбьорн завороженно смотрел на представившееся ему зрелище: девушка кружилась все быстрее и быстрее, постепенно поднимая руки к верху, полностью сосредоточившись на направленном выбросе избыточной магической энергии, и в такт ей, над ее головой вихрем кружились блики золотисто-оранжевого света.
Солнце уже село, и замок быстро погружался в ночную тьму, а в одном из коридоров пятого этажа было так светло, будто наступил рассвет.
Кайнер резко остановилась, как только руки сомкнулись над ее головой, и опустила их. Открыла глаза, на дне которых плескался недобрый огонь: теперь они выражали лишь мрачную решимость. Было в ней что-то опасное, отпугивающее, не позволяющее сделать шаг навстречу.
Ассбьорн рискнул:
- Анна, вы элементалистка? — спросил он с неподдельным интересом и благоговением в голосе.
Молчание.
- Я догадывался, что ваши предки, как и мои, восходят к древнему роду Блигаардов. И сейчас я получил этому подтверждение, — с воодушевлением продолжил Фольквардссон, взяв девушку за руку.
И тут снова произошло то, чего равенкловец никак не ожидал.
- Это вы так думаете, Ассбьорн Фольквардссон, — сердито ответила Кайнер, резко одернув руку, — чтобы оправдать ваше глупое влечение к грязнокровке! Имейте гордость и перестаньте за мной бегать! Я не нуждаюсь в вашем покровительстве! — и, взмахнув широким рукавом мантии так, что обескураженный Фольквардссон невольно отскочил в сторону, быстро выбежала из коридора.
Парень почувствовал себя так, будто ему только что дали пощечину. За что? За то, что он проявил по отношению к ней свои чувства? Бред! Та Анна Кайнер, с которой он познакомился вечером первого сентября, отличалась рационализмом и трезвым отношением к действительности. Даже после того, как она поссорилась с Шенбрюнном — Ассбьорн вспомнил случай в слизеринской гостиной, — она поблагодарила их за предоставленную защиту. В этот же раз ее поведение нельзя было назвать иначе, как странным: вначале она чувствует себя одиноко и подавленно, и весь мир ей опостылел; потом готова чуть ли не отдаться ему, а через пару минут уже ненавидит. Женская логика часто оставалась для мужчин непостижимой загадкой (как и мужская для женщин), логика Кайнер же не вписывалась даже в самое общее представление о женской логике. Будто она мечется от одного края к другому, не зная, где остановиться и преклонить голову. Мысленно вернувшись к случаю в слизеринской гостиной, он вспомнил, что слова, только что сказанные ему, она говорила тогда Шенбрюнну. Однако не испытал злорадства оттого, что Анна “отшила”, причем еще раньше, его потенциального соперника. В какой-то степени они оба находились в одной лодке, и Карлу было даже тяжелее — все время терпеть истерики, подобные этой. Не понимал он и ненависти, которой окружила себя девушка, и которую так упорно старалась вызвать даже у тех людей, которым она хоть как-то была небезразлична.
Анна нравилась ему по-прежнему, но он был зол на нее, не мог видеть ее, смотреть на нее — какое-то время, иначе, казалось Фольквардссону, он обязательно захочет отомстить ей, унизить ее, овладеть ею, а этого нельзя было допустить. Теперь ему нужно побыть одному и успокоиться. Именно поэтому, зная, куда пойдет Кайнер, он догнал после ужина Шенбрюнна и передал ему старую “Историю Хогвартса”. Шенбрюнн — умный, он поймет, что ему надо делать. И направился к Астрономической Башне. Просто он любил башни, любил созерцательную тишину природы, любил стоять навстречу ветру и сопротивляться ему, и одним из его любимых мест в Дурмстранге была старая дозорная башня, на которой любил проводить свободное от занятий, тренировок и домашних заданий время.
- Отдай! Пожалуйста! Это мое! — умоляла блондинка двух младших однокашников с Равенкло, забравших у нее пергамент.
- Ути-пути, Лунатичка не хочет, чтобы все знали, что ей пишет ее сумасшедший папочка! — ехидным голосом сказал один из мальчиков.
- “Милая доченька…” — начал читать второй. — Ой, а я думал, твой папаша напишет тебе про морщерогих кизляков! Ха-ха!..
- *Silentium! * — подошедший Фольквардссон ловко наложил на глумившихся над девочкой мальчишек заклятие немоты, вырвав у них из рук письмо. — И это — умнейшие люди на курсе, будущие светила магической науки? — сказал он с сарказмом, одарив обоих младшекурсников презрительным взглядом. — Которым хватает ума лишь на то, чтобы читать чужие письма, и издеваться над слабыми и беззащитными? Такие, как вы, — позор Хогвартса и факультета Равенкло в частности! Чего стоите? — зло спросил он, увидев, что мальчишки стали, как вкопанные, выпучив на него глаза. — Идите к декану: заклятие немоты не спадет до тех пор, пока вы не расскажите профессору Флитвику о том, что натворили. Идите же!
Под грозным взглядом бывшего студента Дурмстранга младшекурсники тут же поспешили ретироваться и вскоре скрылись за углом.
- Возьмите ваше письмо… мисс Лавгуд, — Фольквардссон немного запнулся, пытаясь вспомнить фамилию странной однокашницы с Равенкло.
Фольквардссона Луна Лавгуд не интересовала ни коим образом. Странная — да. Верит в несуществующие вещи — да. Ненормально одевается — да. Но от этого никому не становится лучше или хуже. Она, как он успел заметить, в целом добрая девушка, никому не мешает и живет сама по себе, в собственном, выдуманном ею же мирке. Так зачем же ее унижать только лишь за то, что она не такая как все?
- О, спасибо, — ответила Луна своим традиционным, немного потусторонним голосом. — Ты такой храбрый и мужественный.
- Не за что, мисс Лавгуд. Любой достойный человек на моем месте поступил бы так же, — гордо ответил Ассбьорн. — Извините, мне надо идти, — и, кивнув на прощание, пошел дальше по коридору.
- Стой! Ты куда? Башня Равенкло находится не там! — Луна тут же догнала Фольквардссона; от бега ее спектрально-астральные очки сбились и съехали к самому кончику носа, придавая девушке донельзя нелепый вид.
- Свежим воздухом хочу подышать, на небо посмотреть, — немного надменно ответил Фольквардссон, однако мисс Лавгуд это совершенно не смутило.
- О, а можно мне с тобой? — в больших, вечно удивленных серых глазах читалась искренняя просьба. — Я так хочу посмотреть на грозовое небо. В грозу из своих нор выползают огненные гайлы и начинают танцевать в воздухе.
Ассбьорн слушал Луну вполуха — пусть верит в своих морщерогих кизляков и гайлов сколько угодно, только пусть к нему с этим не пристает.
- Можно, только если вы не будете отвлекать меня разговорами, мисс Лавгуд.
- О, хорошо, — совершенно спокойно согласилась Луна и пошла вслед за Ассбьорном по длинной лестнице, напоминавшей ломаную спираль.
Какое-то время они просто молча проводили время вдвоем, не мешая друг другу. Лавгуд выплясывала свой сумасшедший танец в такт огненным гайлам, в которых, кроме нее, наверное больше никто не видел. Казалось, дождь, заливший уже половину площадки Астрономической Башни, ей был совершенно нипочем. Фольквардссон стоял, опершись на перила, и наблюдал за буйством природных стихий. Это его одновременно успокаивало, и придавало силы. Сделав глубокий вдох, он расслабил руки, выставив их вперед и разведя в стороны, и поток ветра тут же ударил ему в лицо, развевая волосы и полы длинной мантии за спиной. На вершину башни тут же обрушился мощный поток ливня, совсем близко сверкнула молния, расцветив затянутое грозовыми тучами небо своими ветвистыми зигзагами, грянул гром. Но юноше все это было нипочем: он наслаждался.
- О, ты дружишь с дождем и ветром, — вновь заговорила Лавгуд своим потусторонним голосом, подойдя к парню. Сквозь шум дождя и ветра ее едва можно было услышать. — Ты очень сильным маг.
- Я знаю, — мрачно ответил Ассбьорн, ему оставалось лишь надеяться на то, что сумасшедшая однокашница не сболтнет случайно вместе с очередной небылицей о морщерогих кизляках, что он — элементалист.
- О, не бойся, я никому не скажу об этом, — словно прочитав его мысли, сказала Луна. — Это будет секрет, — и приложила палец к губам.
Легилименция? Нет. Фольквардссон был уверен, что Лавгуд не обладала данной способностью, хотя имела предрасположенность, иначе он уловил бы направление ментального потока и вторжение в свой разум. Или здесь что-то другое, позволяющее настраиваться на некую совокупность чувств и намерений другого человека? Эмпатия?
Он почувствовал сильные колебания магии в воздухе, он был ею пропитан. Неужели у Лавгуд случилась вспышка стихийной магии? Нет, она вообще пребывает в шоке и растерянности. Схватил в охапку Луну и достал волшебную палочку. Уловил направление магического потока — совсем рядом, из Западной Башни. Он ощущал, как из его палочки исходила сила — нет, он не терял магический потенциал, но его сила будто желала присоединиться к иной, намного более древней и могущественной. “Заклинание Слияния” — догадался Фолквардссон и тут же упал на колени на залитый водой деревянный пол, потянув за собой Луну, и принялся шептать Заклинание Помилования — ибо они стали незваными свидетелями явления магии замка.
Все вокруг резко осветилось и стало переливаться разными цветами. Свидетели не могли видеть всех контуров и плетений, не говоря уже о геометрии каждого заклинания, но только лишь их совокупность, ауру, которая опоясывала древний оплот магии подобно гигантскому кокону.
В тот момент, когда, казалось, уже невозможно дышать и сопротивляться надвигающейся на тебя силе, все исчезло: погасло магическое сияние, воздух успокоился и перестал колебаться. Лишь по-прежнему шумел дождь, размеренно ударяясь о крыши и рябую поверхность Черного озера. Фольквардссон, выровняв дыхание, медленно поднялся, держась за перила. Рядом с ним тут же встала на ноги Луна. Хотя она также не могла не почувствовать Слияние, выглядела она так, словно не произошло ничего необычного.
- О, это было великолепно, — восторженно сказала девушка. — Ты тоже видел тайных светляков! Они являются только если очень попросить, но могут высосать душу, если быть с ними невежливым.
- Это было Заклинание Слияния, — устало возразил Ассбьорн, — в данном случае, со всей магией Хогвартса.
- Нет-нет, — ответила Луна, надев спектрально-астральные очки, — они сущестуют. Вот из тебя только что ушли последние. А еще в тебе слишком много нарглов, — произнесла она совершенно будничным тоном.
- Кого-кого? — переспросил парень: хотя он мало верил в бредни Лавгуд о всяких существах и совершенно не представлял, что можно увидеть в этих странных очках, ему, тем не менее, не хотелось быть атакованным магическими паразитами, пусть даже в теории.
- Нарглов, — повторила Луна. — Обычно ими кишит омела, но сейчас они перебрались к тебе.
- И где они у меня живут? — решил подыграть Фольквардссон, надеясь, что так странная однокашница быстрее отстанет.
- О… здесь и здесь, — Лавгуд подошла к нему совсем близко, по очереди указав на лоб и сердце.
- И это как-нибудь лечится?
- О нет… Твои нарглы будут с тобой еще очень долго, — с видом эксперта сказала Луна, — но ты не переживай: они у тебя добрые, — и, потянувшись на цыпочках, поцеловала в губы и убежала, оставив обескураженного подобным поступком Фольквардссона в глубокой задумчивости.
Конец ретроспективы…
- Была, — уточнил Визерхофф, вспомнив, что до того, как побывали в совятне, светило солнце.
- Да, была, — мрачно согласился Ассбьорн, и все трое направились к замку.
Назад студенты шли молча и немного по другой, более короткой дороге, ведшей через деревянный готический мост в немного заброшенный, примыкавший к Западному крылу внутренний двор. Как и площадка перед главным входом, он был выложен светлой брусчаткой. Посередине его находилась беседка с фонтаном, по углам, под сенью росших во дворе раскидистых деревьев, располагались небольшие статуи основателей, а тонкие колонны и балюстрады, отделявшие галерею, были оплетены плющом.
В зале с часами юноши разделились: Визерхофф прошел дальше, в малый внутренний двор и направился в сторону Восточного крыла, а Шенбрюнн и Фольквардссон пошли вверх по лестнице в библиотеку, которая располагалась на пятом этаже.
Студентов в библиотеке было мало. Несколько первокурсников-хаффлпаффцев, сидевших за одним столом, конспектировали учебники, периодически жалуясь друг другу, как много из назадавали МакГонагалл со Снейпом, какие все задания трудные, но продолжали упорно грызть гранит науки. Сидевшие неподалеку равенкловцы чуть постарше обложились увесистыми томами и уже успели исписать длинные свитки пергамента. Гриффиндорцы должны были находиться у себя в башне и делать задание под руководством Грейнджер и Визерхоффа, а слизеринцы предпочитали не покидать лишний раз свои подземелья. Карл и Ассбьорн заняли свой любимый стол у большого стрельчатого окна между двумя стеллажами, достали из сумок учебные принадлежности. У обоих на повестке дня были конспект новой темы по зельеварению, перевод по рунам и сочинение по философии для Снейпа.
Какое-то время стояла тишина, прерываемая лишь скрипом перьев и шелестом книжных страниц. Солнце за окном, из которого открывался вид на озеро, часть Темного леса и окружавшие долину горы, то появлялось, то исчезало, отчего помещение в такт ему казалось то уютным и светлым, то холодным, погруженным в синеватый полумрак.
Шенбрюнн закончил составлять таблицу, в которой перечислялись свойства ингредиентов аконитового зелья, которое они должны были варить в понедельник. Таблица, составленная для профессора Снейпа, должна была включать не только свойства каждого из ингредиентов по отдельности, но их совместимость/несовместимость/ изменение свойств при взаимодействии с другими компонентами на каждом этапе. В принципе, до всех фактов, изложенных в рецепте зелья и истории его создания, можно было легко дойти методом дедукции, путем апостеорных синтетических и аналитических суждений, как назвал бы это Иммануил Кант. Нужна была лишь идея — что создание зелья против ликантропии возможно, и что нужно лишь правильно подобрать комбинации ингредиентов на каждой стадии, чтобы получить в итоге зелье с требуемыми свойствами. Само зелье, несмотря на громоздкий рецепт, было в приготовлении не очень сложным — нужно лишь тщательно соблюдать методику и быть внимательным при расчете пропорций и подготовке навесок. Про себя Карл думал, какие бы пункты поручить выполнять Анне — она, конечно, имеет определенный талант, но иногда отвлекается, например, при подсчете числа перемешиваний, а, когда нервничает (что в последнее время бывало с ней довольно часто), у нее начинают трястись руки, что абсолютно не годится при взвешивании. Так, похоже, все, так или иначе связанное с психической устойчивостью, придется брать на себя — с одной стороны, Карл, как зельевар в n-ном колене не мог себе позволить испортить зелье только из-за неправильно организованного процесса его приготовления, с другой — он не рассчитывал и не хотел получить за свою работу что-либо ниже “превосходно”.
К нему придвинули лист пергамента, на котором было написано пока всего одно предложение:
“Где Анна?”
Карл поднял глаза и встретился взглядом с Ассбьорном, который уже перешел к переводу по рунам и даже успел написать пару строк. Фольквардссон указал глазами на записку.
“На отработке у профессора Снейпа. Почему не ментальный диалог?”
“Чтобы не сильно отвлекаться от перевода. Я заметил, мне профессор Стюрке более сложный перевод дала. У тебя, Лотара и Миллер тоже не легкий будет. Может быть, даже сложнее, чем у Грейнджер…”
Фольквардссон отодвинул листок с перепиской, но не торопился отдавать его Шенбрюнну, а просто вернулся к рунам. Какое-то время он сидел, откинувшись на спинку стула, чуть наклонив голову вбок, погруженный в раздумья и перебирающий наиболее адекватные варианты перевода очередного предложения, затем внезапно схватил перо и черновик, на который тут же записал два, более-менее удачных варианта. Потом снова просто сидел, гипнотизируя слова взглядом, периодически переставляя их местами или заменяя другим. В конце концов, на него снизошло озарение, и чистовик пополнился еще тремя строчками, написанными убористым, немного резковатым почерком с сильным наклоном вправо.
Ассбьорн оказался прав: задание, доставшееся Карлу, было не очень легким в принципе, но проще, чем у него самого. Во всяком случае, большинство встречавшихся ему комбинаций символов были или уже знакомы, или легко отыскивались в словаре, так что основная задача сводилась к тому, чтобы при переводе получались связанные друг с другом, осмысленные предложения, а не просто набор слов и словосочетаний. Отправил записку Фольквардссону:
“Ассбьорн, а разве мы не должны делать перевод на английский?”
У Фольквадссона тут же округлились глаза, когда он понял, что сделал перевод на шведский, после чего написал ответ:
“Потом переведу.”
Затем вернулся к своей предыдущей записке, содержание которой было известно Шенбрюнну заранее.
“… За что назначена отработка, и как долго она будет продолжаться?”
Карл написал целый абзац своего перевода, прежде чем ответить:
“Насколько мне известно, до обеда. Если я правильно понял, у нее возник конфликт с Малфоем и Бранау, и она применила к ним заклинание анимагической формы.”
“Хорек жив?”
“Если ты имеешь в виду Малфоя, то он вполне жив и здоров. Я понимаю, что у нас на факультете учится много неприятных личностей, но зачем сразу переходить на оскорбления?”
“Как мне рассказали однокурсники, кличка “хорек” закрепилась за Малфоем еще на 4-м курсе, когда тогдашний преподаватель ЗОТИ применил к нему трансфигурацию в качестве наказания за то, что тот пытался напасть на Поттера. А между ними двумя стычки часто происходили.”
“Разве здесь часто менялись преподаватели ЗОТИ, что ты написал “тогдашним”?”
“Да, говорят, эта должность проклята, и ни один из преподавателей не задерживался здесь дольше года. Причем, накануне летних экзаменов про каждого из них выяснялись какие-нибудь нелицеприятные подробности. Как правило, не без участия небезызвестного нам гриффиндоского трио.”
“Даже так? Поттер, оказывается, вместо того, чтобы учиться, играет в детектива?”
“Не знаю. Меня это не сильно интересует. Рассказываю то, что мне известно. В 1991/92 здесь преподавал некий Квиринус Квиррелл, который до этого был маггловедом. Погиб при загадочных обстоятельствах, по слухам, в результате того, что делил тело с Темным Лордом…
После него был Гилдерой Локхарт, женоподобный тип, не придумавший ни одного нового заклинания, а только снимавшийся для “Ведьмополитена”. Как выяснилось, он не просто ушел на покой, а лежит в св. Мунго после неправильно примененного заклинания Забвения, которое пытался наложить на Поттера и Уизли. И вообще, он оказался великим плагиатором, банально присвоившим себе заслуги других людей и стершим им память…
Затем был Ремус Люпин. По отзывам — один из лучших преподавателей, в прошлом лучший ученик и староста Гриффиндора. Но он оказался оборотнем…
Три года назад, в 1994/95, когда, как ты знаешь, Хогвартс выиграл конкурс на проведение Турнира трех волшебников, преподавал аврор в отставке, который оказался Пожирателем Смерти под Оборотным зельем. В том же учебном году при загадочных обстоятельствах погиб наш прошлый директор Игорь Каркаров. Мне кажется, последние два события между собой связаны…
После этого была работница министерства, которая толком не умела колдовать, но очень любила наказывать. И год назад — ваш декан.”
“Весьма любопытная информация, Ассбьорн. Это все рассказали твои одноклассники?”
“Да, у нас на Равенкло большинство людей адекватные. Я, кстати, узнавал у нашего декана, можно ли перевести Анну к нам на факультет, но он сказал, что это невозможно.”
“Потому что директор весьма настойчиво предлагал ей перейти в Гриффиндор, но она отказалась. Меня только в очередной раз неприятно удивляет многоуважаемый директор Хогвартса, в частности, принципами, которыми он руководствовался при приеме учителей на работу. Уж за несколько месяцев вполне можно было распознать шарлатана, оборотня и Пожирателя Смерти под Оборотным.”
“Мне тоже странно. При подобном раскладе можно было бы спокойно доучиться в Дурмстранге. Но, к сожалению, я это узнал уже слишком поздно, ведь никто не любит портить себе репутацию заранее. Правда же? Кстати, судя по рассказам других учеников, ни один из здешних преподавателей ЗОТИ не сравнится с нашим профессором Ринквистом. Разве только что ваш декан. Но быть темным и магом и слыть им, и, самое главное, уметь правильно пользоваться Темной магией — разные вещи. ”
Переписка заглохла. Каждый из парней проверял и подправлял свои переводы. Затем принялись за сочинения по философии, и тут было уже не до праздных разговоров: несмотря на одинаковые темы, нужно было сделать так, чтобы эссе не были сильно похожи, а то еще декан Слизерина, чего доброго, обвинит в списывании и снимет пятьдесят очков с Равенкло. За подготовкой к урокам, написанием сочинений и обсуждением школьных слухов время пролетело незаметно — пора было идти на обед. Фольквардссон заклинанием сжег пергамент с перепиской, после чего оба студента собрали вещи и вышли из библиотеки. На лестницах и в коридорах было пусто, лишь изредка попадались немногочисленные равенкловцы или хаффлпаффцы. Издалека, по мере приближения к главным коридорам и переходам все сильнее доносился гвалт, типичный для перемен или времени приема пищи, когда можно было окончательно забыть об уроках.
У входа в Большой Зал было самое настоящее столпотворение. Первокурсники Гриффиндора и Слизерина умудрились подраться, нанеся друг другу повреждения в виде сломанного носа, разбитой губы, фингала под глазом и канареечного цвета шерсти на лице — поскольку арсенал заклинаний первоклашек был не сильно богат, активно прибегали к маггловским способам. Старосты с трудом разняли потасовку. Часть учеников отправили в Больничное Крыло к мадам Помфри, чтобы вылечить мелкие травмы. Зачинщик драки, гриффиндорец Питер Арнальдс, который перед церемонией распределения запомнился тем, что тыкал в старшекурсников пальцем, стоял на четвереньках и, весь красный от натуги, изрыгал слизней на каменный пол. Рядом его сестра Джейн читала нотацию о том, что “мама говорила: обзываться и драться нехорошо”. И так бы несчастный Питер и дальше отрыгивал слизней, если бы светило мысли и староста Гриффиндора Гермиона Грейнджер не вспомнила простое Отменяющее заклинание. Затем Уизли и Грейнджер начали спорить по поводу наказания для несчастного первокурсника — ведь это он подбил других ребят из Гриффиндора на драку со слизеринцами. Так, Гермиона считала, что Арнальдс должен написать пятьсот строчек на тему “Я не должен вестись на гнусные провокации слизеринцев”, а Рон считал, что первоклашка поступил абсолютно правильно — ведь это слизеринцы, они плохие, их надо бить по определению. В итоге подошедший Лотар Визерхофф предложил вынести это дело на суд декану, раз старосты не могут прийти к общему решению, и вообще уйти с прохода.
Появившийся буквально из ниоткуда профессор Снейп заставил учеников замолчать и слиться со стенами одним лишь своим фирменным взглядом а ля “я коршун, а вы — мыши”. Снял с львиного факультета пятьдесят баллов за драку в коридоре и еще пятьдесят за общую тупость и неумение самостоятельно решать свои проблемы, злорадно ухмыльнулся и направился к преподавательскому столу, не забыв назначить всем участникам драки, разумеется, гриффиндорцам, отработку у себя после обеда. Всю грязную работу, такую как чистка котлов, нарезка слизней, потрошение крыс, он специально приберегал для таких вот идиотов. Хотя для декана Слизерина слова “Гриффиндор” и “тупость” являлись практически синонимами, Минерву МакГонагалл он, тем не менее, уважал и не считал глупой женщиной, и потому в очередной раз удивлялся, почему она не может или не хочет навести порядок у себя на факультете и пускает все на самотек. Хотя чего удивляться? Ведь гриффиндорцы всегда ждут, что их проблемы за них решит кто-то другой.
А вот Кайнер его разочаровала. Он знал, что она могла бы сварить кровевосстанавливающее зелье гораздо лучше, если бы умела нормально контролировать себя: ведь зельевар должен всецело сосредотачиваться на своей работе и не отвлекаться для ответов на риторические вопросы. Девчонка же едва не испортила зелье на последней стадии, добавив сразу избыток гематитового порошка. Странно, как ей вообще удалось его (зелье) выделить, так, что оно тянуло не ниже “удовлетворительно” и при этом не было опасным для жизни, и даже обладало ослабленным эффектом настоящего кровевосстанавливающего зелья. Впрочем, последнее Снейпа особо не интересовало. Он лишь довольно прозрачно намекнул, что еще один такой провал, и Кайнер не видать практики в его лаборатории. Это должно заставить ее более внимательно относиться к своей работе и не совершать таких оплошностей впредь. А профессор зельеварения Северус Снейп был полностью уверен в правильности своей педагогической тактики. Только упорный труд и строгая дисциплина способны дать положительные результаты, больше — ничего.
Студенты медленно расходились к факультетским столам, исподлобья глядя на грозного декана Слизерина и стараясь не поворачиваться к нему спиной. Впрочем, последнего глупые детишки уже не интересовали, и он, как всегда, с бесстрастным и угрюмым выражением лица гордо прошествовал к преподавательскому столу, взметая полами своей широкой черной мантии.
Шенбрюнн сел рядом с Ноттом и сестрами Гринграсс — последние не были особо болтливыми, не хвастались древностью своего рода и не лезли в его жизнь, обсуждая дружбу с грязнокровкой. Кайнер сидела чуть поодаль, напротив них, и имела болезненно-хмурый вид. К еде она почти не притронулась. Поскольку, в отличие от других факультетов, слизеринцы садились и вставали из-за стола все одновременно, девушка в ожидании окончания трапезы откинулась на спинку стула и, стараясь глубоко и ровно дышать, смотрела перед собой безучастным стеклянным взглядом. Карл понял, что она поставила блок, но был этот блок какой-то странный, направленный не столько на внешнее воздействие, сколько внутрь себя.
- *Что случилось? *
- *… не важно… — Кайнер не сразу отреагировала на его мысленный вопрос, — … это касается только меня, господин Шенбрюнн*.
- *В любом случае, фрейлейн Кайнер, советую вам осторожнее обращаться с ментальной магией. Окклюменция предназначена, прежде всего, для защиты от внешнего вторжения, но не собственного подсознания: от него вы никуда не уйдете*.
Карл отложил нож и вилку и, откинувшись на спинку стула, пристально посмотрел на девушку. От него не укрылось ни напряжение мышц ее лица, ни стиснутые зубы. Прямой зрительный контакт, поверхностная легилименция. Ненависть, боль обреченность, направленные на саму себя. Они окружали ее, как холодная темная вода, как вихрь водоворота, центром которого была она сама. А боль ощущалась почти как физическая. Она что, надышалась испарений в процессе приготовления зелий на отработке? Или выпила некачественное зелье в Больничном Крыле?
Шенбрюнн постарался покинуть поверхность ее сознания так же осторожно, как и вошел. Остался неприятный осадок. Даже не из-за того, что он вторгся во что-то личное, сокровенное — никаких осмысленных образов он все равно не увидел. Но прикоснулся к ее страху, ее боли, которые опутывали, как щупальца или лианы дьявольских силков, утягивая за собой, отдавая тьме. Он выбрался, но оставил ее там. Одну. В тот момент Карл впервые почувствовал себя эгоистом, который протянул руку человеку, которому мог бы помочь, но тут же ее одернул и пошел дальше.
Кайнер все также продолжала смотреть на него, чуть наклонив голову вбок и стиснув зубы и, казалось, никак не отреагировала на кратковременное вторжение в ее сознание. Неужели не почувствовала? Вряд ли. Или потому что ей уже все равно? Или потому что она знала, что ничего, кроме поверхностных эмоций он не увидит, но пробиваться сквозь блоки не станет? Это что, своеобразный акт доверия? В любом случае, она ведет себя странно.
- *Фрейлейн Кайнер, вы плохо себя чувствуете. Вы уже были в Больничном Крыле? * — Карл постарался придать своему внутреннему голосу привычные, отстраненно-вежливые интонации.
- *Нет. Не успела*.
- *Мы — я имею в виду себя, Лотара и Элизу — собираемся после обеда навестить Голдстейна — вы, наверное, слышали, что на него кто-то наслал темномагическое проклятие. Советую вам пойти с нами*.
- *Спасибо за совет, господин Шенбрюнн*, — последнюю фразу Кайнер произнесла несколько надменно, давая тем самым понять, что разговор окончен.
После обеда, как и сказал Карл, они пошли навещать Голдстейна. Также к ним присоединился Фольквардссон — как-никак, это был его одноклассник, которого он, собственно и спас. Однако, надо отдать должное Ассбьорну, он не кричал об этом на каждом углу и, упомянув лишь один раз во время разговора в библиотеке и то, скорее, в связи с тем, что в Хогвартсе мало внимания уделяют Темным Искусствам и защите от них, старался больше не говорить о том. Хотя, как показалось Шенбрюнну, для Фольквардссона это был также повод лишний раз увидеть Анну, хотя она старалась демонстративно на него не смотреть и вообще держалась несколько отдельно от их группы, как неприкаянная.
Паренек, хоть казался худым, бледным и слабым, выглядел вполне нормально, если учесть перенесенное им проклятие. Долго извинялись перед ним за Бранау, доказывая, что Германия давно покаялась за фашизм и холокост, и что им очень стыдно за то, что некоторые их соотечественники до сих пор исповедуют подобные политические взгляды и пытаются претворить их в жизнь. На что Энтони шепотом ответил, что он не держит на них зла, и что не вовсе не собирался судить о стране в целом лишь по отдельным ее представителям.
Попрощавшись с Голдстейном и пожелав ему скорейшего выздоровления, немцы вышли в коридор. Погода за окном снова прояснилась, и теперь многочисленные анфилады и галереи замка, выходившие на юг, были пронизаны солнечным светом.
- Пойдемте в библиотеку, — улыбнувшись, предложила Элиза. — Или можно взять учебники и пойти на улицу, как вчера: погода сейчас замечательная.
- Погода сейчас слишком переменчивая, — сухо заметил Карл, глядя в пространство.
- К сожалению, нет, Элиза, — ответил Лотар. — Профессор МакГонагалл сказала, что ждет меня в своем кабинете для очень важного разговора, и я не знаю, когда освобожусь. Пойдем, я провожу тебя до вашей гостиной, — и взял девушку за руку. — Ведь у тебя уже появились друзья на Хаффлпаффе, так что тебе не будет одиноко.
- А ты, Карл? — спросила Миллер, посмотрев на старого друга большими голубыми глазами, догадываясь по ответу Визерхоффа, что на Шенбрюнна ей тоже рассчитывать не следует.
Поскольку большую часть свободного времени Элиза Миллер проводила теперь в компании своих новых друзей с Хаффлпаффа, в основном Сьюзен Боунс, Эрни МакМиллана и Джастина Финч-Флетчли, а со своими одноклассниками из прежней школы встречалась лишь после уроков в библиотеке, о данном Карлу поручении она не знала, и то, что неподалеку от него часто видела Анну Кайнер, воспринимала как чистое совпадение или находила этому разумное объяснение, как то, что они теперь на одном факультете, и у них одинаковый набор предметов, или то, что после уроков все должны идти в библиотеку выполнять домашние задания. И специально в это дело ее никто не посвящал — за ненадобностью.
- А мне надо присмотреть за Анной, — ответил Шенбрюнн, посмотрев вслед невысокой светловолосой девушке, быстро удаляющейся от них в направлении Восточного Крыла. — Еще увидимся.
И, оставив друзей одних, отправился следом за Кайнер.
26.05.2011 Глава 16. А тем временем на факультете Гриффиндор…
Среда…
- Гермиона, что это такое? — удивился Гарри, когда перед ним с Роном тут же появились пергаменты с заполненными цветными таблицами: нечто подобное он уже получал от своей подруги на пятом курсе незадолго до сдачи СОВ.
- Это ваши расписания дополнительных занятий, — пояснила Гермиона, положив себе яичницу с беконом.
- Хаое вафпифане? — Рон так и не оставил привычку говорить с набитым ртом.
- Расписание ваших дополнительных занятий, — повторила Гермиона с нажимом: ее порядком раздражало, что до ее друзей порой слишком медленно доходили многие очевидные вещи, но поделать с этим что-либо было практически невозможно. — Гарри, тебя это касается в особенности: профессор МакГонагалл хочет, чтобы наш факультет занял в этом году первое место по академической успеваемости.
- Чего? — возмутился Уизли, проглотив наконец-то пищу: его вовсе не радовала перспектива сидеть за книжками дни и ночи напролет, как это делает его девушка. — Мы же и так выигрываем кубок по квиддичу шесть лет подряд. И Дамблдор нам всегда дает много очков в конце года.
- Точно, — поддержал друга Гарри, — не парься, Гермиона. Вот увидишь — наш факультет обязательно будет лучшим по итогам года, — и лукаво подмигнул подруге, заставив сидевшую рядом Джинни недовольно поджать губы.
- Понимаете, мальчики, — ответила староста назидательным тоном, — в этом году у нас обучаются студенты из других стран, и мы должны показать им, что наша школа — самая лучшая в Европе, — Гермиона не была бы самой умной ученицей Хогвартса, если бы не уловила в словах своего декана политическую подоплеку. — Проблема только в том, что мы самые знаменитые ученики Хогвартса, и потому на нас лежит больше ответственности за репутацию школы.
Гарри заметно приуныл: его уже достало, что он вечно кому-то должен: то убить Вольдеморта только потому, что тот поверил в пророчество Трелони, теперь учиться без отдыха для того, чтобы выпендриться перед иностранными студентами. Дались они ему! Его достала слава, доставшаяся ему слишком высокой ценой. И если с ролью будущего убийцы Вольдеморта он уже смирился: ведь если он убьет змеелицего урода, то отомстит за родителей, Сириуса и Седрика Диггори и избавит магический мир от великого зла, то просьбу МакГонагалл совершенно не мог понять. Раньше его успеваемость мало кого беспокоила. Трансфигурация давалась ему неважно, а о зельях и говорить нечего: Снейп окончательно возненавидел несчастного гриффиндорца, когда узнал, что тот “нагло” пользовался его школьным учебником, и теперь не ставил даже “Слабо”.
- Да ну ее, эту учебу! — отмахнулся Уизли, отпив тыквенного сока. — Я же сказал, что Дамблдор накинет нам очков двести, а то и триста в конце года, так что мы еще утрем нос этим ползучим гадам! — крепко сжав нож и вилку, рыжик с ненавистью посмотрел на слизеринский стол.
Само по себе существование змеиного факультета вызывало в нем гнев и ярость, а то, что Слизерин за прошедший день набрал больше ста очков, просто приводило его в бешенство. При этом Уизли как-то не удосужился заметить, что все очки были честно набраны только за академическую успеваемость, причем не на уроках у Снейпа.
- Гарри, Рон, профессор МакГонагалл настояла на том, чтобы я дополнительно позанималась с вами зельями и трансфигурацией, — продолжила Грейнджер, пропустив выпад Уизли. — Вот здесь в таблицах красным указано, по каким дням вы должны заниматься самоподготовкой по трансфигурации, зеленым — по зельям, синим — когда вы должны будет мне отвечать по прочитанному материалу.
- Ты снова нам оставила по одному свободному вечеру для квиддича? — искренне поинтересовался Гарри.
Его подруга — такая умная, такая заботливая. Она всегда идет навстречу, если попросить ее о помощи. Настоящий друг.
- Конечно, Гарри. Ведь если правильно распланировать свое время и не тратить его на глупости, то за день можно успеть сделать очень много, — улыбнулась Гермиона в ответ.
Зал неожиданно заполнил шум хлопающих крыльев — прилетели совы с письмами и посылками любимым чадам от скучающих по ним родителей.
- О, мама нам гостинцы прислала! — радостно воскликнула Джинни, разворачивая присланный сверток. — Тут еще и письмо.
Гарри, Рон и Джинни углубились в чтение и потому благополучно прослушали речь директора касательно запрета на чтение какого-то “темного мага Канта”. Лишь Гермиона, всегда внимательно слушавшая объявление школьной администрации и старавшаяся быть в курсе дел, уловила в словах Дамблдора скрытый смысл… недосказанность, искусственность? Не укрылось от нее и то, что взгляд директора был почему-то направлен в сторону слизеринского стола, за которым одной из студенток — Кейнер, или Кайнер — стало плохо. Совпадение? Ведь в прошлый раз она так же упала в обморок после визита директора.
Уроки, однако, никто не отменял, и сразу после завтрака Золотое трио направилось на Заклинания. К радости Гермионы, Гарри наконец-то смог создать нормальную иллюзию — главное было лишь не нервничать и не думать ни о чем плохом, например, о профессоре Снейпе. Кайнер, магглорожденная слизеринка из Германии, вновь чувствовала себя нормально и теперь вместе со своими друзьями развлекала публику в радиусе трех человек лекцией о кетализации многоатомных спиртов с демонстрацией наглядных пособий в виде соответствующих иллюзий. Если еще вчера Грейнджер относилась к этой девушке, как и ко всем ее друзьям несколько настороженно, считая, что им несправедливо завышают баллы, или что они читают какую-то запрещенную литературу (уж не из-за немцев ли директор Дамблдор сделал объявление сегодня за завтраком?), то теперь она увидела, что Кайнер и впрямь много всего знает, особенно по маггловской химии. Возможно, если бы Кайнер не была слизеринкой, Гермиона сочла бы возможным с ней подружиться.
А вот урок зелий стал для Гермионы одним сплошным разочарованием. Вначале Гарри и Рон забыли взять с собой учебники и летнее домашнее задание, из-за чего Снейп отчитал их троих (а ведь как друзей бросить-то?) перед всем классом за опоздание на урок. Девушка, которой родители еще с детства прививали чувство ответственности и самодисциплину, для которой было в порядке вещей заранее выучить все домашние задания, с вечера собрать портфель, чтобы утром не вспоминать впопыхах, где что лежит, зато встать потом рано и повторить какой-нибудь урок или просто почитать для своего удовольствия, никак не могла понять, как ее уже, в общем-то, взрослые друзья никак не могут приучить себя к таким элементарным вещам. Грейнджер раньше не задумывалась о браке как таковом. Для нее это была лишь некоторая неопределенно-отдаленная перспектива, и на первом месте стояла карьера. Но сейчас, попытавшись проанализировать поведение Рона здесь, в школе, и дома, в семье, Гермиона увидела перед собой какую-то безрадостную картину: она на работе пашет, как лошадь; готовит своему благоверному завтраки, обеды и ужины; слушает, как он с набитым ртом (любые попытки искоренить эту нехорошую привычку заканчивались, как правило, ссорой) рассказывает о квиддиче; собирает за ним по всему дому разбросанные носки, рожает детей (неизвестно еще, удастся ли при такой плодовитости в семье Уизли построить успешную карьеру). В общем, Рону нужна не жена, а еще одна мамочка с маааленьким дополнением.
Девушка почувствовала, как от подобных мыслей ее щеки вспыхнули, и тут же поспешила опустить голову, чтобы заодно прочитать следующий пункт рецепта. Хорошо, что профессор Снейп в это время проверял варево Малфоя и Паркинсон и потому не мог прочесть ее крамольных мыслей, над которыми наверняка бы посмеялся. Лотар Визерхофф, успевший к тому времени нарезать корень бадьяна, лишь тактично поинтересовался, хорошо ли она себя чувствует. Она кивнула, и ее щеки вновь залились румянцем. Грейнджер знала Визерхоффа всего третий день, но уже успела составить о нем весьма приятное впечатление. Он обходителен; ответственен; несмотря на происхождение, не кичится им; он умен и начитан, с ним есть, о чем поговорить; его любимые предметы, как и ее, — нумерология и трансфигурация. Именно таким Гермиона хотела бы видеть своего будущего спутника жизни. Нет, нужно оставить глупые мечты и просто попытаться перевоспитать Рона, пока есть время.
Когда зельеварние закончилось, Поттер и Уизли первыми поспешили покинуть класс. Не хватало им еще выслушивать очередную порцию оскорблений и придирок от мерзкого сальноволосого ублюдка Снейпа! Когда Гарри вспомнил, что они оставили там Гермиону, и надо бы за ней вернуться, Рон быстро свел на нет все сомнения друга: убираться — это женская работа, так что Гермиона всего лишь выполняет предписанные ей природой обязанности, и вообще, им надо обсудить предстоящую тренировку по квиддичу, а женщинам этого все равно не понять. Гарри пошел вместе с Роном в Большой Зал, однако его все равно продолжал грызть червячок. Рон, конечно, и раньше не был самостоятельным в быту — возможно потому, что почти всю работу по дому делала миссис Уизли, — но никогда не говорил, что ему должна что-то делать Гермиона. Домашние задания не в счет — ведь Гермиона им просто по-дружески помогает. Парень попытался представить, как он что-то подобное говорит Джинни, и не смог — ведь это был бы конец их отношениям. Джинни была особой свободолюбивой и властной, уверенной в себе и не позволяла собой командовать. Вспомнил Гарри и свою тетю Петунью Дурсли — та была просто фанаткой чистоты и всегда вылизывала дом до блеска, но всю самую грязную и трудную работу обязательно препоручала племяннику.
Во время обеда МакГонагалл подтвердила переданный через мисс Грейнджер приказ о дополнительных занятиях. Гарри и Рон чуть не взвыли от возмущения, но все-таки сдержали себя. Они никак не могли взять в толк, почему их вдруг захотели нагрузить уроками, как Гермиону на третьем курсе, всего лишь из-за каких-то пяти человек. В свою очередь, из-за дополнительных занятий — а Гарри и Рон знали, что Гермиона не отстанет от них с уроками, особенно если ей это поручила МакГонагалл — у ребят оставалось слишком мало свободного времени для игры в квиддич. А ведь в этом году им снова предстоит отбор в команду — летом Кэти Бэлл окончила Хогвартс, и теперь им нужен был новый охотник. Парень с сожалением подумал о том, что будет в следующем году, когда они также окончат школу, и команда лишится остатков своего костяка, благодаря которому выигрывала матчи на протяжении последних нескольких лет.
Как и ожидалось, время первой тренировки и одновременно отбора новых претендентов на место загонщика вызвало массу споров, которые не утихали на протяжении всего обеда. Джинни настаивала на четверге или пятнице, т.к. у нее в те дни было мало уроков. Дин Томас и Симус Финниган, которые снова хотели пробоваться в команду, заявили, что у них на вечера четверга и пятницы запланированы личные дела, которые ну никак нельзя отменить. А Демельза Роббинс, Джим Пикс и Ричи Кут сказали, что Спраут назначила им отработку у себя в теплицах в субботу после обеда. В итоге, после долгих препирательств и возражений было решено устроить тренировку в субботу сразу после завтрака. В это время, согласно расписанию, составленному для них Гермионой, Поттер и Уизли должны были отвечать ей зельеварение, однако парни по умолчанию предполагали, что подругу легко удастся уговорить перенести эти нудные уроки на другое время. При этом о самой девушке они не вспоминали до тех пор, пока она сама не подошла к гриффиндорскому столу (ибо сидела почему-то за хаффлпаффским) и не подозвала первоклашек идти следом за ней в теплицу на урок гербологии. И тут за ней снова увязался этот павлин Визерхофф, аристократишка недоделанный! Уизли тут же встал с места, чтобы объяснить этому выскочке, кто есть кто, но его осадили Гарри и Джинни, а сам Визерхофф вновь вышел сухим их воды.
Сразу же после обеда Гарри, Джинни и Рон отправились к профессору МакГонагалл, чтобы застолбить себе стадион на субботу с девяти утра до часу пополудни, однако для последнего разговор с деканом прошел, как в тумане, ибо все его сознание занимала исключительно ненависть к Лотару Визерхоффу. Он ненавидел его за то, что тот был богатым и успешным, за то, что тот, как и Гемиона любил трансфигурацию и нумерологию, и вообще абсолютно во всем превосходил бедного и несчастного Рональда Уизли. И, вдобавок, — Рон считал это своеобразной насмешкой судьбы — имел рыжие волосы. От декана он вышел в еще более мрачном настроении, чем был до этого, и по пути в гриффиндорскую башню придумывал различные способы расправы над немцем.
- Да не парься ты, Рон, — попытался успокоить друга Гарри, когда они подошли к двери, — Гермиона любит тебя. Она — очень хороший друг и никогда не предаст никого из нас.
- И вообще, Рон, у этого Визерхоффа, кажется, есть девушка с Хаффлпаффа, — несколько резковатым тоном произнесла Джинни, показывая тем самым, чтобы парни с ней дальше не спорили.
Подростки все вместе протиснулись в открывшуюся за портретом арочную дверь и спустились по ступенькам в уютную гостиную родного факультета. Сели на расположенный у камина диван с темно-красной бархатной обивкой.
- И если Гермиона уйдет к этому павлину, — продолжила Джинни тем же резким и уверенным тоном, — то она будет, сами знаете, кем. Но она нас не предаст. Потому что именно мы стали ее первыми друзьями в магическом мире, и только благодаря нам она еще не свихнулась от своих книжек, бесконечных придирок слизеринцев и одиночества.
Гарри нахмурился: что-то в словах любимой девушки показалось ему странным, чужеродным, но он не мог понять, что именно. Джинни и раньше была несколько властной и любила командовать. Что-то в ней изменилось. И в ней, и в Роне — Поттер вспомнил небрежно брошенную фразу друга в ответ на предложение помочь Гермионе с уборкой после зелий о том, что это женская работа — убирать. Да, получается, все эти годы, что он жил у Дурслей, он занимался исключительно женской работой. Гарри искренне желал счастья обоим своим друзьям и хотел, чтобы они были вместе, но, скорее, в силу того, что они все дружили еще с первого курса, а сам он встречался с Джинни, образуя таким образом одну большую семью — то, чего ему всегда не хватало. Однако, в отличие от обоих Уизли, Поттер не считал, что кто-то из них кому-то обязан — ведь они — друзья — и потому, вопреки своему желанию, допускал, что и Рон, и Гермиона могут быть счастливы по отдельности: Рон же встречался в прошлом году с Лавандой.
Что же касается Лотара Визерхоффа, то к нему Поттер относился несколько настороженно по нескольким причинам: во-первых, он иностранец; во-вторых, у него друзья учатся в Слизерине; и, в-третьих, его недолюбливают Рон и Джинни. Да и сам немец сильно напоминал зануду и педанта Перси (не хватало только очков в роговой оправе), которому карьера и собственная репутация были дороже семьи.
С этими невеселыми мыслями Гарри сел с Роном за шахматы, а Джинни, которая в это время должна была быть на истории магии, села к подоконнику, чтобы написать письмо матери.
* * *
Гермиона была вне себя от возмущения. Это несправедливо, в высшей степени несправедливо, что абсолютно все бразды правления в магическом мире держат исключительно чистокровные волшебники! Выходит, вся ее отличная учеба даром никому не нужна, если максимум, на что она может рассчитывать — это место офисного клерка или секретарши, и практически без возможности повышения. Так у нее не будет никаких шансов продвинуть свои проекты, которые могли бы помочь сделать волшебное общество более гуманным и справедливым. О подобных вещах она слышала и раньше, но считала, что это всего лишь временное явление, связанное с тем, что все ключевые посты заняли сторонники Вольдеморта. Но когда Гарри победит его, и восторжествует добро, она устроится работать в Министерство магии и первым же делом искоренит все несправедливые законы, в первую очередь, закон о порабощании домовых эльфов. А тут выясняется…
- Вы понимаете, это же абсурд?! — пыталась втолковать Гермиона вечером за ужином Рону, Невиллу, Гарри, Джинни и всем, кто находился поблизости; лицо ее было красным от натуги и возмущения. — Выходит, мы здесь учимся семь лет, не покладая рук, а все хорошие профессии достанутся всяким чистокровным придуркам вроде Малфоя?! — девушка резко дернула головой, отчего ее каштановые кудри спутались еще больше. — И даже когда Гарри победит Вольдеморта, ничего не изменится, потому что волшебники никак не хотят понять, что уже давно пора избавиться от всех средневековых предрассудков, которые тормозят развитие общества!
- Да, это несправедливо, — несколько неуверенно согласился Невилл.
- За себя лучше говори, — буркнула Джинни и принялась за еду.
В отличие от своей подруги, она не строила наполеоновских планов относительно будущей карьеры и переустройства общества; ей достаточно было лишь того, что следующим летом она выйдет замуж за Гарри, а с таким мужем не надо будет беспокоиться о деньгах. Кроме того, ей показалось, что Гермиона зарвалась, назвав чистокровных волшебников придурками. Это что значит? Что она, Рон, мама, папа и вообще вся их семья — придурки?
- Ну и не учись, — небрежно отмахнулся Рон. — У папы вон на работе половина сотрудников с “Троллями” в аттестате ходит, и ничего.
- Но как Министерство могло допустить такое?! — не унималась Грейнджер. — Чтобы набирать на работу заведомо некомпетентных сотрудников? Неудивительно теперь, почему оно так плохо функционирует. Вот если бы туда действительно набирали только ответственных и компетентных сотрудников, у которых средний бал по аттестату был бы, как минимум, “Выше ожидаемого”…
- Миона, да заткнись уже, — перебил ее Уизли, — можешь хоть за едой не говорить об учебе? — и тут же заел картошкой.
Совсем не такой реакции ожидала Гермиона. Она верила в то, что друзья ее обязательно поддержат, совершенно забыв о том факте, что они-то, будучи чистокровными, вполне довольны текущим положением вещей и совершенно не заинтересованы в изменении привычного уже не одному поколению волшебников устройства магического мира. Грейнджер была еще мало знакома с жизнью и относилась к той категории людей, которые привыкли видеть строго прямопропорциональную, линейную зависимость между затраченными усилиями и полученными результатами, совершенно не задумываясь, а нужны ли кому-нибудь эти усилия и результаты, кроме нее самой. И потому ей было больно осознавать, что в этом мире от нее не зависит ровно ничего, что у нее нет никаких шансов изменить что-либо. Что по выходе из школы ее отличная учеба и многочасовое сидение в библиотеке никак не окупятся.
Обидевшись, она села подальше от друзей. Ей нужно было разобраться как с полученной информацией, так и собственными мыслями. До вчерашнего вечера Гермиона вообще не подозревала о существовании уроков волшебного этикета. Ей рассказал о них ее новый одноклассник Лотар Визерхофф, упомянув, что данный предмет был обязателен для магглорожденных в их старой школе так же, как и маггловедение для чистокровных. В Хогвартсе эти уроки предназначались в основном для слизеринцев, хотя посещали их и некоторые чистокровные студенты с других факультетов. Сегодня говорили о карьерных перспективах. Как выяснилось, то, чего может достигнуть человек в магическом мире, напрямую зависит от его происхождения. Так, чистокровные волшебники, представители магически учрежденных родов, коими являлись все студенты Слизерина, а также некоторые хаффлпаффцы и равенкловцы, как правило, делали себе карьеры в сфере политики и финансов; имели право заниматься семейным бизнесом, если последний не портил статус-кво. Кроме того, многие из них владели наследственными имениями и получали доход с земель, и потому могли не работать. Полукровки, а также выходцы из магически не учрежденных родов с относительно короткой историей могли претендовать на средние, по большей части, чисто исполнительские должности в Министерстве магии, а также имели право заниматься семейным бизнесом, связанным, в основном с торговлей и сферой обслуживания. И, наконец, магглорожденные имели право занимать лишь самые низкие должности в карьерной лестнице, либо открыть свой мелкий бизнес, относящийся к сфере обслуживания, например, салон красоты или закусочную. Девушкам, особенно из богатых чистокровных родов, рекомендовалось вообще не работать. Женщина в магическом мире — это лишь инструмент для продолжения рода и показатель успешности своего отца или мужа, и должна быть этим довольна. А почему так? А потому что таковы традиции, потому что именно так можно сохранить магическое общество от пагубного влияния извне и обеспечить его стабильность в веках.
Как же Гермионе хотелось тогда взять эти традиции, смять их, растоптать, засунуть в рот Малфою и Паркинсон и сказать: “Подавитесь!” Ее вовремя остановили и не дали наброситься на Снейпа с Малфоем. Кайнер, кажется. Будто мысли прочитала. Нет, Гермиона, ты не права, и своим поступком сделала бы только хуже. Ты, кроме статуса отличницы, ничего больше не добилась в жизни, а уже хочешь чего-то менять. Ничего, это можно исправить, ведь впереди — целая жизнь, а на Кайнер лучше не обращать внимания — странная она какая-то. Девушка неприятно удивилась, обнаружив, что за каких-то сорок пять минут узнала о магическом мире больше, чем за все шесть лет обучения в Хогвартсе. А ведь о таких вещах не говорили ни профессор МакГонагалл, ни директор Дамблдор, ни Рон, ни Джинни, ни миссис Уизли, ни Сириус Блэк. И если вначале у нее возникло дикое желание бросить уроки волшебного этикета и пойти пожаловаться директору Дамблдору, то теперь, когда эмоции улеглись, она решила, что будет нелишним посетить еще несколько занятий — так она узнает много полезных вещей, и, следовательно, получит представление о том, какие социальные проекты ей следует подготовить к моменту окончания школы.
Погрузившись в раздумья, девушка не заметила, как рядом с ней сел Гарри и, осторожно приобняв за плечи, сказал:
- Гермиона, не печалься, не надо. Нужно лишь немного потерпеть. А когда мы победим Вольдеморта, то и несправедливые законы можно будет отменить. А Дамблдор нам обязательно поможет.
Парень и девушка посмотрели с благоговением на директора Хогвартса, который ответил им доброй улыбкой. Дамблдор — он самый мудрый и справедливый. Он обязательно найдет способ, как победить зло и избавить магический мир от старых и глупых предрассудков.
Однако на этом излияния Гермионы по поводу несправедливого устройства магического мира не закончились, и по возвращении после ужина в Гриффиндорскую гостиную она принялась изливать свой праведный гнев на единственного представителя аристократии, который в это время мирно читал книжку. В итоге, вместо ставшего уже привычным шоу “разборки из-за Грейнджер” студенты ало-золотого факультета стали невольными слушателями весьма политической дискуссии между представителями двух враждующих классов магического общества.
Визерхофф, хотя в целом был согласен, что законы магической Британии сильно устарели, тем не менее, считал, что нельзя лезть во власть человеку, который не принимает культуру и законы общества, в котором живет. Который в принципе являлся чужим изначально для данного общества. И что подобное желание вот так все изменить в одночасье и на развалинах старого мира построить новый, говорит как раз о том, что человек мало знаком с политикой и устройством общества. Оно не будет держаться лишь на одних идеях.
Грейнджер же утверждала, что как раз благодаря таким, как он, магическая верхушка насквозь прогнила, и не работают законы. А вот если бы магглорожденные имели право занимать высокие должности, то всего этого можно было бы избежать. В ответ Лотар лишь усмехнулся, заметив, что законы должны вначале существовать, прежде чем работать. А где законодательство, конституция магической Британии? Так вы даже не знаете, есть ли они вообще, но должны быть. Ах, все решают местные обычаи и авторитеты. Тогда, мисс Грейнджер, не клевещите на магическую аристократию, для которой основной закон — это Семейный Кодекс, или Правила Рода. Да, мисс Грейнджер, если вы так интересуетесь возможностью прорваться во властные структуры, то должны магически оформить свой род, другими словами — стать частью той самой аристократии (только в первом колене), которую только что активно поносили. И для этого вам также будет необходимо выполнить ряд требований. И вам при подобном мышлении они точно не понравятся.
- И вообще, мисс Грейнджер, зачем вам власть? — подобное поведение Гермионы вызывало у него даже не раздражение, а снисходительную улыбку: на его памяти немало магглорожденных вот так возмущались несправедливым устройством магического мира, а потом привыкали и даже вполне нормально устраивались в жизни. — Как будто нет других достойный профессий, кроме министра и его заместителя или главы департамента?
- Но я не хочу быть торговкой или домохозяйкой! — возразила Гермиона; она уже немного успокоилась, но ее лицо все еще было красным от гнева.
- А вас никто не заставляет. Или вы думаете, что с вашими способностями в трансфигурации, зельеварении или нумерологии вы не могли бы стать ученым или аналитиком? Вот вам примеры профессий, где все определяет интеллект и трудолюбие, а не происхождение.
- Но разве такие профессии существуют? — подал голос Дин Томас.
- Если вы о них не слышали раньше, мистер Томас, это не значит, что их нет. Однако чтобы их получить, вам необходимо окончить магический университет. Или в магической Британии не существует такого понятия, как высшее образование? — добавил Визерхофф, заметив недоуменные лица одноклассников.
- А в других странах есть? — поинтересовалась Гермиона.
- Перечисляю те, что знаю: в Германии это Лейпциг, Йена, Гейдельберг, Ахен; в Швеции и Норвегии — Уппсала и Берген соответственно; Краков — в Польше, Прага — в Чехии; Вена и Грац — в Австрии; Париж и Бордо — во Франции; Женева — в Швейцарии; Падуя и Болонья — в Италии; Толедо и Барселона — в Испании, — по мере перечисления городов, в которых имеются магические университеты лица гриффиндорцев продолжали вытягиваться, у некоторых поотвисали челюсти.
- А есть ли магический университет в Англии? — спросил Финниган, подняв челюсть с пола: ему стало как-то стыдно за свою страну, столь отставшую в магическом образовании от остальных.
- Извините, мистер Финниган, но я не могу вам ответить на этот вопрос достоверно. В литературе я встречал упоминание только о маггловских университетах Британии, — Лотар был рад, что они ушли с опасной и горячей темы о политике и устройстве магического мира и заговорили об образовании; сейчас он чувствовал себя просветителем, несущим знания страждущим.
- А легко ли поступить в магический университет? — снова поинтересовалась Гермиона.
- Миона, тебе лишь бы учиться! — отмахнулся Уизли. — При устройстве на работу до твоих оценок никому не будет дела.
- Как правило, нужно сдать несколько экзаменов, — ответил Визерхофф. — Также имеет место конкурс аттестатов, то есть, при одинаковом количестве набранных баллов преимущество поступления будет иметь тот, кто выпустился из более престижной школы. Также предупреждаю сразу, что в университетах ведется преподавание на местном языке и на латыни, так что всем желающим получить высшее образование рекомендую заранее определиться с выбором специальности и выучить иностранный язык.
Закончив свою проникновенную речь, Визерхофф вернулся к чтению, в то время как все остальные принялись обсуждать последние новости. Гермиона отмахнулась от друзей, сказав, что ей нужно подготовиться к завтрашнему уроку трансфигурации, чем им и советует заняться. Гарри и Рон показали ей в ответ языки и пошли вместе с Джинни играть во взрывающиеся карты. Мысли же Гермионы занимали вовсе не методы восстановления утраченных текстов или геометрические формулы заклинаний. Просто все ее мечты о справедливом переустройстве магического мира отодвинулись в своем воплощении на четыре года позже, и впереди маячило следующее звено — университет.
* * *
Четверг…
Занятия закончились, и Гермиона Грейнджер отправилась в библиотеку. Оставшееся до ужина время она могла полностью потратить на свое усмотрение — друзья уже привыкли к ее неисправимому стремлению всегда учиться, даже в свободное от уроков время. Кроме того, для Гермионы это был повод лишний раз отделаться от Рона, который от библиотеки вообще старался держаться как можно дальше. Конечно, они встречались, и все такое, но характер их отношений порядком тяготил девушку. Свидания со своим парнем она воспринимала скорее как некую обязанность: “должна”, потому что сама его добивалась; “должна”, потому что они дружат еще с первого курса; “должна”, потому что их отношения казались вполне закономерными, после того, как Гарри начал встречаться с Джинни; “должна”, потому что в противном случае будет неблагодарной эгоисткой.
Неподалеку от нее устроились немцы — девушка обратила внимание на то, что они стараются держаться вместе и общаются в основном между собой. Отдельно от них, в тени, села Кайнер. Гермионе это показалось странным, ведь еще вчера они с Шенбрюнном были не разлей вода и везде ходили только вместе, однако их отношения ее абсолютно не интересовали, поэтому она вернулась к нумерологии.
Она не помнила, сколько прошло времени: лишь потому, что библиотека погрузилась в золотисто-розовую дымку, можно было определить, что солнце должно вот-вот сесть, и, следовательно, нужно будет скоро идти на ужин.
- А, Миона, вот ты где!
Рядом с ней небрежно плюхнулся Рон Уизли собственной персоной, смахнув со стола пару учебников и несколько уже исписанных свитков пергамента.
- Рон, посмотри, что ты наделал! — с укоризной ответила ему девушка, потрясая листком, по которому разлилась большая чернильная клякса. — Мне теперь заново придется все переписывать!
Рон, казалось, не обратил никакого внимания на ее замечание и лишь поудобнее уселся на стуле. По его расслабленной позе и выражению лица было понятно, что он пришел надолго, а не просто поздороваться и спросить “как дела?”, так что Гермионе пришлось перегнуться через его колени, чтобы подобрать упавшую книгу. Но не успела она дотянуться пола, как оказалась в кольце чужих сильных рук. Уизли держал крепко, по-собственнически, так что из его стальных объятий можно было даже не пытаться вырваться, и пожирал глазами, отчего по телу девушки тут же прошла дрожь.
- Рон, но ведь мы еще не окончили школу! — шепнула в ответ Гермиона.
Девушка нахмурилась. Она не испытывала никаких предрассудков по поводу того, что предложил Уизли, но считала, что это всегда успеется, а вот школу нужно окончить обязательно, а то мало ли что. И она никак не могла понять, как такие элементарные вещи не могут дойти до ее парня.
- Миона!
- Сколько можно говорить? Не называй меня так!
- Ну ведь Гарри с Джинни уже того…
- Чего того? — строго спросила Грейнджер.
- Ну э… ты сама понимаешь, чего, — рыжик залился краской.
Девушка выругалась про себя: как же свойственно парням стадное чувство! Она помнила, как он вначале изводил Джинни своей ревностью, когда она встречалась с Майклом Корнером и Дином Томасом, только потому, что сам до этого ни с кем не целовался; как он почти весь прошлый год тискался с Лавандой, потому что к тому времени большинство его однокурсников уже с кем-нибудь встречались; а теперь, когда Гарри с Джинни “того”, он тоже боится отстать. Хотя бы можно обрадоваться, что у Гарри с Джинни все отлично.
- Давай после ужина, а? Комната-по-требованию нам отлично подойдет, — не унимался Рон.
Последнюю фразу он сказал громче, чем следовало бы, за что получил тетрадью по голове.
- Рон, нас ведь могут услышать! — шикнула на него Гермиона. — И вообще, я еще не готова!
Девушка предприняла робкую попытку вывернуться, однако парень сжал ее еще крепче.
- А когда будешь готова? Ведь Джинни уже…
- Рон, у всех по-разному. А теперь отпусти меня, пожалуйста, мне еще нумерологию учить, а сложнее ее ничего больше нет!
- Ненавижу слизеринцев! — буркнул рыжик.
Гермиона обратила внимание, как Шенбрюнн и сидевшая рядом с ним девушка с кудрявыми светлыми волосами бросили короткие взгляды в их сторону.
- Да этот вроде нормальный, — возразила Гермиона, вспомнив, что Шенбрюнн не обзывал ее “грязнокровкой” и вообще был с ней довольно вежлив.
- А ты знаешь, из-за чего он с Кейнер поссорился?
Гермиона отрицательно покачала головой. По ней, так эта Кейнер (или Кайнер?) вообще производила не очень приятное впечатление: какая-то странная, замкнутая, резкая. К тому же, казалось ненормальным, что она вообще умудряется получать только “Выше ожидаемого” и “Превосходно”, если до этого жила с магглами, и вообще, местами знает даже больше, чем она, Гермиона Грейнджер, которая все эти годы усердно училась в Хогвартсе. Что-то тут нечисто.
- Говорят, он сделал ей ребенка, а когда узнал об этом, то сразу бросил, — с ненавистью, которую только можно было передать шепотом, сказал Уизли. — Я бы так никогда не поступил, — и чмокнул Гермиону в ухо.
- А откуда ты это знаешь? — удивилась Гермиона: конечно, слизеринцы — те еще змеи, но просто так верить всяким слухам нельзя.
- Я слышал, как Лаванда с Парвати сегодня рассказывали об этом Демельзе. Они узнали об этом на прорицаниях от Паркинсон. Она рассказывала это Ханне Эббот и Лизе Турпин.
- Вот как, — Гермиона отвернулась от Рона, чтобы переварить услышанное.
То, что слухи пришли из Слизерина, резко меняет дело. Нахал! Подлец! Волк в овечьей шкуре! Да он еще хуже Малфоя и его дружков!
- Гермиона, ну мы хотя бы сегодня потискаемся? — рыжик вернулся к прежней теме.
Девушка в ответ кивнула, улыбнувшись. Рон — не такой, как они. Он — хороший, хоть немного глупый и неуклюжий. Он никогда не поступил бы так подло, как этот слизеринец. И хотя Грейнджер не планировала заводить детей в столь юном возрасте, она предположила, что Рон в первую очередь обрадовался бы, если бы узнал, что она беременна. И миссис Уизли тоже бы обрадовалась — ведь в семье Уизли очень любят детей.
Стиснув напоследок Гермиону в объятьях и чмокнув в ухо, Рон встал, наконец, со стула и вышел из библиотеки. И сейчас Гермиона готова была простить ему все: и то, он протоптался по ее конспектам, которые она не успела собрать; то, что он такой темпераментный и настойчивый и целуется слишком слюняво и громко. Ведь Рон — хороший.
- Позвольте вам помочь, мисс Грейнджер, — сказал Шенбрюнн, собрав несколько наиболее тяжелых фолиантов и положив их на стол.
И хотя говорил он вполне вежливо и приветливо, Грейнджер из всех сил, старалась уловить в его словах нотки фальши и презрения. Урод чистокровный! Только прикидываешься белым и пушистым. Да ты ничем не лучше Малфоя и его дружков! Такой же подлый, как и все слизеринцы.
Буркнув грубое “спасибо” и смерив Шенбрюнна и его златокудрую подружку презрительным взглядом, Гермиона подошла к Кайнер. Вот она действительно заслуживает понимания и поддержки.
- Не переживай, — сказала она с покровительственными интонациями в голосе, положив руку на плечо слизеринке, которая в это время стеклянными глазами смотрела в учебник по нумерологии, — все люди совершают ошибки. Нужно просто жить дальше и бороться за свое счастье. Сходи к мадам Помфри — это школьная медсестра. Она обязательно тебе поможет. И к директору Дамблдору — он разберется с этим. Мы…
- Не смей жалеть меня, Грейнджер! Ты ничего не знаешь, и не лезь в свое дело! — резко ответила Кайнер, скинув ее руку с плеча.
Встала из-за стола, покидала в сумку учебники и тетради и пулей выскочила из библиотеки. Дура! Ей помочь хотят — она ведь поняла уже, что сделала неправильный выбор, связавшись с этим чистокровным подлецом, а она упирается!
* * *
Ужин закончился, и студенты нестройной толпой принялись покидать Большой Зал. Одни спешили в факультетские гостиные, другие в библиотеку, третьи — на свидания. От толпы гриффиндорцев, направляющейся через малый внутренний двор в Восточное крыло, отделился рослый крепкий парень и пошел по крытой галерее в сторону библиотеки, которую он не успел посетить, из-за того, что декан по указанию директора навязала ему маггловедение, которое оказалось сущей и весьма бесполезной тратой времени. Все полтора часа профессор Черити Барбедж, чистокровная волшебница, вещала о том, какие магглы глупые и беспомощные, и что за неумением колдовать они напридумывали кучу разных бесполезных вещей, которые никак не смогут помочь против Пожирателей Смерти. При этом чего-то принципиально нового о быте и культуре магглов профессор Барбедж, естественно, не рассказала, так что парень решил при первой же возможности, а именно через две недели, бросить этот предмет. Через две недели должны были начаться обязательные для всех уроки ЗОТИ, которые у Равенкло и Хаффлпаффа стояли по расписанию в это же время. Главное только, чтобы маггловедение не перенесли на одно с нумерологией время, и его, соответственно, не заставили отказаться от любимого предмета. Абсурд! Да, но в Хогвартсе он возможен. К сожалению.
После ужина дождь так и не прекратился, продолжая обрушиваться на землю холодной ровной стеной. Вода была повсюду: широкими дорожками бежала по каменным плитам наружных коридоров, водопадами сливалась с крыш и желобов. Те, кто провел в Хогвартсе не один год, поговаривали, что еще никогда начало осени не было таким холодным и дождливым. И, хотя наложенные на мантию и туфли заклинания хорошо защищали от последних двух ненастий, наложивший их знал, что лишь совсем недолго смогут они противостоять еще природным стихиям. Их бывший учитель теории магии рассказывал как-то, что магия природы есть самая сильная, могущественная и изменчивая. А та магия, которой владеют волшебники, — дар природы и лишь малая толика из всех ее богатств. Сейчас Лотар Визерхофф (а это был именно он) был полностью солидарен со своим старым учителем. Он буквально чувствовал, как слабеет его защита под действием дождя и ветра, приближаясь по экспоненте к критической отметке. Будто в бушевавшие природные стихии была вложена некая дополнительная энергия — большая, неконтролируемая, разрушающая все на своем пути. Обновил чары — стало лучше, но неизвестно — надолго ли, главное, что до библиотеки хватит.
Сзади послышались быстрые чавкающие шаги. Кто-то грубо схватил его за локоть, заставив остановиться.
- Чем могу быть полезен? — сухо поинтересовался Визерхофф: разборки с Поттером были ему сейчас совершенно ни к чему.
- Э… надо поговорить… — Гарри откинул со лба мокрую челку, снял очки и, протерев рукавом мантии, водрузил обратно на место — изображение стоявшего перед ним парня вновь стало четким, — о кровной за… а… а-пчхи-и!.. защите.
- Тогда, мистер Поттер, пойдемте со мной в Западное крыло: мне не хотелось бы здесь промокнуть и заболеть, — Лотар медленно пошел дальше, как бы намекая Поттеру следовать за ним. — Вам, кстати, тоже не советую. Вы хоть с простыми водоотталкивающими чарами знакомы?
- Да, Гермиона показывала на третьем курсе, — ответил Гарри, кутаясь в мантию. — Чего ты все “мистер” да “мистер”? Все свои вроде как.
- Мои отношения с нынешними товарищами по факультету не располагают к дружескому обращению по имени, — подобно Малфою немец имел вредную привычку говорить длинными предложениями. — А согревающие чары? — вернулся к прежней теме.
- Гермиона накладывала как-то, — пробормотал Гарри: если “Impervius” он еще сам использовал как-то, чтобы защититься от дождя на матче по квиддичу, то согревающее заклинание даже не пытался сотворить.
- Мистер Поттер, вы вообще хоть раз пробовали сами хоть что-нибудь сделать?! — возмутился Лотар. — Без помощи мисс Грейнджер?
- Ну Гермиона, она просто самая умная у нас и больше всех знает, потому что постоянно в библиотеке сидит, — несколько виноватым голосом ответил Гарри: ему вдруг стало стыдно, что подруга действительно делает для них с Роном очень многое, что они могли бы сделать и сами. — А вообще у меня по ЗОТИ “П”.
- Что значит “П”?
- “Превосходно”. Это мой любимый предмет. А твой какой? Трансфигурация, наверное?
- Да. А какое самое сильное заклинание вы знаете… мистер Поттер? — Визерхофф немного замялся, когда понял, как комично их разговор смотрится со стороны.
Вопрос был немного провокационным: ни один здравомыслящий волшебник не станет демонстрировать свои способности перед кем, попало. И потом, знать и уметь — все-таки разные вещи.
- Меня профессор Люпин научил на третьем курсе Патронуса создавать. Люпин вообще был самый классный учитель из всех, — рот Поттера расплылся в печальной улыбке.
- А он больше не преподает? — поинтересовался Визерхофф.
Подобный отзыв вызвал у него уважение к этому человеку, совершенно незнакомому, но любимому учениками и сумевшему обучить их такой сложной магии.
- Нет. Эта должность проклята, и никто не задерживается на ней дольше года, — Поттер благоразумно не стал посвящать совершенно чужого человека в “мохнатую проблему” Люпина. — Ап-ап-апчхи-и!
- Стой, Поттер, — Визерхофф резко остановил одноклассника за плечо. — Calefacto!(1) — и, сделав замысловатое движение палочкой, направил на него поток теплой, согревающей магической энергии.
- Э… спасибо, — ответил Гарри, почувствовав себя будто укутанным в теплое одеяло. Даже чары Гермионы так не согревали.
Дальше оба юноши шли молча. Гарри кутался в свою мантию, как в одеяло, а Лотар просто думал, какой сегодня неудачный день и для него, и для Карла. Вошли в небольшой пустой холл, освещаемый лишь дрожащим пламенем факелов. По крайней мере, здесь было не холодно и сухо. Лотар остановился у прохода, ведущего в соседний коридор.
- Поттер, так что ты хотел спросить о кровной защите? — раз обещал рассказать, значит, должен рассказать, тем более что здесь не было посторонних глаз и ушей.
- Я слышал, что твоя магглорожденная подруга К… Кейнер кровную защиту поставила, — сказал Поттер, посмотрев на своего нового одноклассника снизу вверх: хотя в Хогвартсе Гарри питался нормально, он так и не смог догнать своих сверстников.
Конечно, в Хогвартсе сплетни разносятся быстро, и любые факты искажаются до неузнаваемости. Вначале из его лучшего друга сделали какого-то подлеца и ловеласа, теперь про Кайнер, хотя она ему и не нравится, придумали, наверное, что она провела какой-нибудь жуткий ритуал с кровью неродившегося младенца.
- Во-первых, Анна Кайнер — не моя подруга, и до поступления в Хогвартс я ее не знал, — строго ответил Визерхофф. — Во-вторых, она могла поставить на свои вещи только самую простую защиту.
- Но как? — не унимался Гарри: когда Дамблдор говорил ему про кровную защиту матери, объясняя, почему каждое лето он должен возвращаться к Дурслям, Гарри просто верил, но ничего не понимал, и, когда случайно узнал, что кровную защиту можно поставить лишь простым, правда, темным заклинанием, у него в голове все окончательно смешалось.
- Прочитала нужное заклинание и вплела в контур свою кровь! — резко ответил Визерхофф. — Неужели это так неочевидно?
Гарри отрицательно покачал головой.
- Уу… Поттер! Магию крови обязаны представители всех чистокровных магических родов! — если Уизли бесил Лотара своим нахальством и бестактностью, то Поттер — детской наивностью. — Как видишь, с ней даже магглорожденные знакомы. И только ты, наследник сразу двух магических родов — Поттеров и Блэков — задаешь такие глупые вопросы.
- О… — только и смог выдавить из себя Гарри: если бы не рыжие волосы и герб Гриффиндора на груди, он решил бы, что его в очередной раз отчитывает Снейп за “непроходимую гриффиндорскую тупость”.
На долю секунды к нему в голову закралась мысль, что по происхождению он даже ничуть не хуже чистокровного Малфоя, и теперь может громко заявлять слизеринцам: “Не троньте меня, наследника двух чистокровных магических родов!”, однако тут же отбросил ее: он не должен уподобляться Малфою и его дружкам, иначе чем он тогда будет лучше их?
- Э… Лотар, помнишь, как Рон сказал в поезде, что Вольдеморт убил моих родителей?
- Помню.
- Дамблдор сказал, что перед смертью мама подарила мне свою защиту, и потому я был вынужден жить у Дурслей, — сказал Поттер, уставившись в пол. Ему было тяжело говорить об этом, тяжело прокручивать события шестнадцатилетней давности и представлять, что было бы, “если бы”… — Это семья моей мамы. Они магглы и жутко ненавидят магию.
Визерхофф невольно проникся сочувствием к этому наивному пареньку с искалеченным детством, ничего не знающему о своей семье, от которого, по всей видимости, скрывали даже самые элементарные знания, раз он был вынужден искать помощи у, по сути дела, совершенно чужого ему человека.
- Значит, твоя мать была магглорожденной, — уточнил Визерхофф, Поттер кивнул. — И тебя интересует, как действует твоя защита?
- Действовала, — уточнил Гарри, — Дамблдор сказал, что кровная защита действует лишь до совершеннолетия.
Лотар задумался: что-то тут определенно было нечисто, и это что-то устроил директор. Он помнил, как резко негативно отзывались о нем Карл и Кайнер, фактически обвиняя в манипулировании людьми. Удивила его и формулировка действия кровной защиты: до совершеннолетия. Кровная защита может действовать веками! Возникло впечатление, будто ребенка просто заставили жить у магглов, потому что в силу своего возраста он считался недееспособным и не мог принимать самостоятельные решения.
- Гарри, защита твоей мамы не исчезла. Она по-прежнему в тебе, — сказал Визерхофф, положив руку Поттеру на плечо. — Также на тебе должна быть защита рода Поттеров, но, чтобы ее инициировать, ты должен прийти в фамильный особняк Поттеров и вступить в наследие своего рода, — миндалевидные глаза таращились на него, как два галеона: как много он, оказывается, не знал.
- Но тогда почему я должен был возвращаться к Дурслям?! — возмутился Гарри, стряхнув с плеча руку одноклассника: юноша почувствовал, будто его по-крупному обманывали последние несколько лет. — Если мамина защита действовала бы и без их дома?
- Мне это кажется странным в твоей ситуации, Гарри, — задумчиво ответил Визерхофф, облокотившись на дверной косяк. — Обычно маг должен посещать родовое поместье, чтобы поддерживать уровень его защиты. Это взаимодополняющий процесс. Однако, если, предположим, все члены семьи умерли, то кровная защита может продержаться еще несколько десятков лет, как минимум — это если магический род еще молодой и не очень могущественный. Кровная защита, наложенная на жилище или просто на личную территорию, как это сделала Кайнер, предполагает, что никто не сможет попасть туда, кроме кровных родственников и тех, кого наложивший заклинание считает своими друзьями. Иными словами, если твоя мать наложила кровную защиту на дом своей сестры, то в него никто не смог бы попасть, кроме ваших родственников, а также тех, кого твоя мать считала друзьями. Поскольку она мертва, то защита держится на твоей тете и двоюродных братьях или сестрах — в меньшей степени, а также на тебе самом — в большей степени, потому что ты — прямой потомок своей матери и маг.
Описание кровной защиты дома напомнило Поттеру действие заклятия доверия с той лишь разницей, что хранитель и заклинатель здесь одно и то же лицо. Но теперь ему показалось странным то, что он, оказывается, должен был ездить к Дурслям, чтобы поддерживать защиту их дома, а не своего собственного, которых у него, кстати, два. И, потом, насколько ему было известно, у тети Петуньи с его матерью всегда были очень напряженные отношения, она буквально ненавидела Лили за то, что та была волшебницей. И потому Гарри счел маловероятным, чтобы его мама, предвидя свою возможную смерть, пришла к Дурслям и наложила на их дом защиту. К тому же, к ним в дом приходили многочисленные друзья Дадли, приезжала в гости тетя Мардж — их его мама не знала и уж точно не считала своими “друзьями”, значит, они не могли бы пройти через кровную защиту, следовательно, никакой кровной защиты на доме Дурслей не было.
Погруженный в сумбур мыслей, юноша осел на пол. Услышанное и собственные выводы не укладывались в голове. Наверное, Рон прав, когда говорит Гермионе, что много думать вредно. Вот он подумал и надумал, что Дамблдор неизвестно зачем упрятал его к Дурслям.
- Нет! — громко воскликнул он. — Это не правда! Дамблдор не мог так поступить со мной! Он хороший! — парень пытался убедить, скорее, самого себя.
- А здесь вы уже сами должны принять решение, лорд Поттер, — чинно сказал Визерхофф, заходя в соседний коридор. — А теперь извините, но мне пора идти.
- Лотар, стой! — Гарри подскочил с пола и догнал своего одноклассника. — Покажи, пожалуйста, то согревающее заклинание!
- Смотри и учись! — Лотар подошел к Поттеру и, взяв его руку в свою, принялся выводить аккуратный пятилучевой контур, замкнутый в круг. — Повторяй за мной: Ca-le-fa-cto-r(2)!
- Ca-le-fa-ctor! — повторил юноша, почувствовав, как будто его из воронки обволакивает теплой магической энергией, только на сей раз последняя исходила из его собственной палочки и была направлена на него самого. — А почему в этот раз надо “r” на конце добавлять?
- Пассивный залог, — пояснил немец, — ты направляешь действие заклинания сам на себя. Советую выучить латынь — крайне полезный для любого волшебника язык. Все, мне пора. Желаю тебе с пользой провести этот вечер, Поттер, — и, развернувшись на каблуках, зашагал дальше по коридору к лестнице.
- Удачи, — тихо ответил Гарри, со всех ног устремившись к Гриффиндорской башне.
Конечно, ему обо всем следовало рассказать Дамблдору, а то вдруг это очередной шпион Министерства или Вольдеморта пришел дискредитировать его (директора) в глазах преданных сторонников. Но Дамблдора, как назло, не было в школе, и потому Гарри был вынужден остаться наедине со своими мыслями. Гермиона наверняка пойдет в библиотеку, чтобы разобраться с этим вопросом, а ему посоветует к директору сходить. Рон, который ненавидит Визерхоффа, скажет, что тот чушь полную наплел. Джинни… Гарри почему-то совершенно не знал, что ему могла бы сказать Джинни в такой ситуации, но что-то подсказывало, что ей об этом точно не следует говорить. А интуиция Гарри еще никогда не подводила.
* * *
Гермиона чувствовала себя усталой и разбитой. Хотелось лечь в кровать, завернуться в одеяло и ничего не чувствовать. Нельзя! Она должна быть сильной. Просто она еще не привыкла чувствовать Рона так близко, не привыкла к его грубоватым, слишком поспешным ласкам. Наивная! Она знает Рона Уизли уже седьмой год, и глупо было понадеяться, что именно в этот вечер он вдруг превратится в принца на белом коне.
Говорят, завидовать плохо, но именно сейчас Гермиона Грейнджер сильно завидовала своей подруге Джинни Уизли, что у них с Гарри все получается, что они счастливы и получают удовольствие от обоюдной близости, в то время как она сама мечтала, лишь бы Рон быстрее перестал ее тискать, получил свое и ушел. Гарри с Джинни уже “того”, в то время как ее начинало тошнить, стоило лишь представить их с Роном первый раз. Джинни говорит, что от интимной близости надо получать максимум удовольствия и меньше думать о последствиях — ведь для этого есть парни, а она, наоборот, воспринимает близость как отработку, наказание за право любить. Может быть, она “ненормальная”? Ей приходилось и раньше слышать от сверстников обвинения в своей “ненормальности”, но они относились исключительно к ее двинутости на учебе, и от них еще можно было отгородиться — ведь права она. Теперь же ее словно тыкали носом: ты не можешь, ты несостоятельная, ты неудачница, трусиха. И это било гораздо сильнее, чем все обзывательства и придирки прошлых лет. Нужно просто сделать это, переступить через себя, но она не могла, не хотела.
Девушка впервые столкнулась с конфликтом собственных желаний, интересов и внешних ожиданий, принципов соответствия, и не могла выбрать, что ей важнее, без ущерба себе.
Думать так можно было еще долго, но еще нужно было подготовить на завтра зельеварение и проверить, что написали мальчики. И навести порядок в классе после их с Роном “свидания”. Встала с кушетки, быстро натянула блузку, накинула мантию — в классе было холодно. Как могла, расправила складки и помятости на одежде — бытовые заклинания были единственным разделом магии, который молодая колдунья так и не смогла освоить. Превратила кушетку обратно в парту, расставила столы, как было вначале. Вроде похоже. Взяла сумку и вышла из класса.
Гермионе повезло, что идти до родной факультетской гостиной оказалось не очень далеко, и по пути ей почти никто не встретился — близилось время отбоя, и все младшие уже должны быть в общежитии. А старшие… они поймут. Стоило ей войти в гостиную, как у ее ног тут же появился любимый кот Косолап. Полукнизл с довольным урчанием потерся о лодыжки своей хозяйки и вопросительно мяукнул.
- Лапик, ты ждал меня! — воскликнула девушка, взяв любимого питомца на руки.
Кот замурлыкал, почувствовав, как хозяйка прижала его к своему сердцу. Он ее всегда поймет, он никогда не предаст ее, он всегда будет с ней, как бы этот лохматый рыжий грубиян не пытался его выжить. Косолапа Уизли не любил теперь уже из ревности: как это, его любимая Миона на какого-то кота смотрит и то с большей лаской и нежностью, чем на своего парня. И вообще Косолап считал, что младший самец из рыжей семейки не достоит его хозяйки, не дорос еще.
Неожиданно Гермиона почувствовала, что кот пытается вырваться, и отпустила его. В гостиной было пусто, только огонь весело потрескивал в камине. Часы показывали десять. Неужели все ушли спать? Было еще не очень поздно, и старшекурсники в это время частенько устраивались в уютных креслах и диванах и болтали или играли порой по глубокой ночи, нередко мешая всем остальным, кто не разделял подобных забав. Сейчас же не было никого, из тех, кого староста привыкла видеть: Лаванда с Парвати не обсуждали моду и гороскопы; Гарри не целовался с Джинни, и вокруг них не бегал Колин Криви с фотоаппаратом; Дин Томас и Симус Финниган не хохотали над маггловскими комиксами; а Пикс, Кут и Демельза не играли во взрывающиеся карты, собирая вокруг себя почти весь пятый и шестой курс.
Косолап остановился посреди комнаты и громко мяукнул, задрав пушистый хвост трубой, как бы предлагая следовать за ним. Девушка послушалась: ей это напомнило забавную детскую игру из серии “пойдем, я тебе кое-что покажу”. Обогнула пару высоких кресел и шатких столиков. Эту часть гостиной не было видно со входа; на первый взгляд, здесь было темно и неуютно, прохладно, ибо сюда уже не доставало тепло камина. Зато отсюда отлично просматривалась площадка перед камином, где любили в массе своей собираться студенты. Очень удобное место для того, чтобы сидеть и готовить уроки, например, и наблюдать за всеми. Полукнизл еще раз мяукнул и запрыгнул на колени к Лотару Визерхоффу, сидевшему в высоком кресле у окна.
- Du bist also zurück, du, Schalk! /нем. Вернулся, проказник!/ — ласково сказал парень, оторвавшись от конспекта по зельеварению, и погладил кота, отчего тот довольно замурлыкал и прикрыл свои большие желтые глаза. — У вас очень хороший кот, мисс Грейнджер, — улыбнувшись, добавил он, и встал с кресла, убрав предварительно с колен Косолапа, которому это явно не очень понравилось.
Девушка почувствовала себя неловко. Визерхофф был ей приятен, и ее грызло чувство вины перед Роном: мало того, что каждый раз, когда они с Роном остаются наедине, она мечтает, чтобы все поскорее закончилось, так теперь еще и на другого парня заглядывается. А ведь он чистокровный и дружит со слизеринцами.
- Э… Лотар, что ты учишь? — Грейнджер первая нарушила повисшее между ними неловкое молчание.
- Свойства ингредиентов для зелий “Sanquis ebulliens (3)” и “Paraclesis iatrousa (4)”, которые идут дальше по учебнику. Я думаю, что профессор Снейп обязательно потребует, чтобы мы знали эти рецепты наизусть.
- Ты по Любациусу Бораго учишь? — поинтересовалась Гермиона.
- Да, но завтра перед уроком надо будет спросить у Карла, нет ли у этих зелий каких-нибудь особенностей, о которых господин Бораго любезно умолчал.
Девушке не нравилась дружба ее одноклассника со слизеринцем (пусть они и были знакомы до Хогвартса), ровно как и то, что они не сильно жаловали местные авторитеты (у Карла он спросит, когда есть четкая инструкция, которую надо выполнять), но она предпочла воздержаться от комментариев.
- Не хотите присоединиться, мисс Грейнджер?
- А? Да, конечно, — девушка принялась выкладывать на стол учебники, пергаменты и перья.
Гермиона боялась, что их вместе может увидеть Рон. С другой стороны, ей показалось, что отказываться в данной ситуации невежливо, тем более что они будут просто учить уроки.
- Позвольте, мисс Грейнджер, — Визерхофф отодвинул кресло напротив его, приглашая сесть.
Гермиона послушалась. Визерхофф аккуратно пододвинул кресло обратно к столу, после чего вернулся на свое место. Косолап тут же запрыгнул на колени к хозяйке и, свернувшись калачиком, замурлыкал. Повисла тишина, нарушаемая лишь шорохом страниц, скрипом перьев по пергаменту, шепоту студентов, обсуждавших иногда тот или иной компонент в зельях, и довольным урчанием рыжего кота-полукниззла.
Немного позже в спальне мальчиков…
- Эй, Гарри ты куда собрался? — шепнул Рон, когда его друг, до этого с меланхоличным выражением лица сидевший на подоконнике, вдруг встал и подошел к своему сундуку, из которого тут же достал легкую серебристую материю — мантию-невидимку.
Рону всегда нравилось ходить по ночному Хогвартсу. Ведь это же клево: всем нельзя, а нам можно! К тому же, это отличный шанс пошпионить за кем-нибудь из слизеринцев или найти какой-нибудь тайник.
- Мне надо подумать, — так же шепотом ответил Гарри, оглянувшись по сторонам: Невилл спал, обняв подушку, и видел, наверное, уже десятый сон; Дина и Симуса вообще не было в постелях.
- Подумать? — удивился рыжик, съев очередной пирожок из тех, что прислала вчера мама с Сычиком.
На темно-красное покрывало тут же упало несколько крошек.
- Ну… э… мне просто Уизерофф рассказал кое-что недавно про магию крови.
- И ты ему поверил? Этому змею в львиной шкуре? — возмутился Рон. — Да он что угодно наплести может, как и его дружок-слизеринец.
Оба мальчика вспомнили, как Шенбрюнн сказал им в поезде, что Дамблдор с Гриндевальдом в молодости дружил. Да как он посмел клеветать на Дамблдора, который всегда боролся за добро и справедливость! Которого даже Сами-знаете-кто боится!
Именно такой реакции и ожидал Гарри от лучшего друга. Он заметил, что и Визерхофф, и его друг Шенбрюнн смотрят на всех немного свысока, уверенно, хотя они тут и новички. Но при этом, показалось, Поттеру, Визерхофф был с ним совершенно искренен, когда рассказывал про кровную защиту. Да и врать ему нет смысла, если он только не шпион какой-нибудь — Гарри вспомнил, как на него остро реагировали люди, стоило ему появиться где-нибудь в общественном месте, например, в Косом Переулке или больнице Св. Мунго (поэтому с ними всегда ходил Грозный Глаз Хмури, которой одним взглядом отваживал не дававших прохода фанатов), в то время как этим иностранцам до него не было ровно никакого дела. Но ведь не мог же Дамблдор, великий светлый волшебник так с ним поступить! Может быть, у них в стране магия просто другая, не такая, как в Англии?
- Может, прогуляемся? — предложил Уизли, доев последний пирожок в коробке. — Заодно посмотрим, как там Гермиона.
- Хорошо, идем.
Хотя Гарри, как он уже озвучил, хотелось побыть одному и подумать, он, тем не менее, не хотел обижать друга, а прогуляться в тишине, вдали от любопытных глаз и впрямь не помешает.
Парни вышли из спальни мальчиков и спустились в общую гостиную. Было темно, лишь небольшой огонь в камине слабо освещал стоявшие рядом пару кресел и диван, которые они с Джинни и Гермионой всегда любили занимать во время совместных посиделок и разговоров. На стенах и потолке плясали тени, исполняя причудливый танец африканских племен. Парни удивились, что их подруги нигде не было видно: неужели до сих пор сидит в библиотеке? Или уже легла спать?
- Смотри! — Гарри обратил внимание друга на мягкий золотистый свет на другом конце комнаты.
Круглой гостиная львиного факультета казалась лишь со входа. На самом деле, если обойти ее от начала до конца, то можно было обнаружить две резные деревянные арки, за которыми открывалась другая часть комнаты. К вящей досаде Рона, она обнаружили Гермиону не одну, а в обществе павлина Визерхоффа. Оба молча сидели за столом друг напротив друга и что-то писали с сосредоточенным выражением на лицах, периодически заглядывая в учебники, причем немец делал это чаще. Поттера и Уизли аж распирало от гордости: все-таки их Гермиона умнее, чем какой-то аристократишка, возомнивший невесть что.
Друзья подошли ближе, чтобы узнать, что же учат в данный момент их одноклассники. Понятно, зельеварение. Скукота… Гермиона наверняка их сочинения о свойствах и методах приготовления зелья ясности ума, которое они варили на прошлом уроке, разнесет в пух и прах не хуже Снейпа.
Визерхофф дописал последнее предложение и поставил точку. Как и в конспекте по трансфигурации, его почерк был разборчивый аккуратный, с небольшим наклоном вправо. Вот бы у него списать как-нибудь. Парень потянулся, подавив зевок, и принялся собирать со стола учебные принадлежности.
- Ты уже закончил, Лотар? — поинтересовалась Гермиона, оторвавшись от своей работы.
Только сейчас он заметил, что она пишет неаккуратным почерком, слишком быстро и не так подробно, как обычно. Да и сам лист пергамента был небольшой и напоминал скорее черновик, чем свиток или тетрадь, в которой было принято сдавать домашнее задание преподавателям.
- Да, закончил, — ответил Визерхофф уставшим голосом; теперь он просто сидел в кресле и отдыхал, поза его была расслабленной. — И вам тоже советую закругляться, мисс Грейнджер.
- Лотар, не жди меня… — не менее уставшим голосом ответила девушка, в желтом свете лампы ее лицо казалось бледным и осунувшимся, под глазами залегли большие темные круги. — Не надо меня провожать…
На этой фразе Рон покраснел, как рак, и сжал руки в кулаки. Осталось только заскрипеть зубами и начать ругаться. Гарри почти физически ощущал исходящую от друга ненависть к Визерхоффу. Он так и не смог разобраться в своем отношении к немцу — вроде бы тот никому ничего плохого не сделал и помог ему, Гарри, разобраться с некоторыми вопросами. С другой стороны, он должен поддержать Рона, ибо заметил, что со всего Гриффиндора Визерхофф общается только с Гермионой, и потому не безосновательно предполагал, что тот может увести ее у Рона. Ну а с третьей стороны, если Рон сейчас не успокоится, то они могут выдать себя, поэтому Гарри, ткнув друга локтем в бок, оттащил его назад, чтобы Визерхофф, которому приспичило встать с кресла, не наткнулся на них случайно.
- … мне еще работы Гарри и Рона надо поправить.
- Мисс Грейнджер. Прекратите. Делать. Домашние задания. За ваших друзей, — строго отчеканил Лотар, положив одну руку на стол и держа портфель в другой; он смотрел на девушку сверху вниз, с чувством собственной правоты и осознанием того, что должен раскрыть ей глаза. — Перестаньте позволять себя использовать, — щеки Гермионы тут же вспыхнули румянцем, — и начните себя уважать, наконец!
От такой нотации девушка только вжалась в кресло, ухватившись со всей силы в подлокотники, и вытаращила глаза. Как он смеет указывать ей, что ей делать?! Как он смеет оскорблять ее друзей?! Наверное, внутри он действительно слизеринец, раз считает, что друзьям не нужно помогать.
Разрежение пространства… Лотар почувствовал его возле себя, когда закончил писать. Вначале он списал это на усталость и трудный, насыщенный день. Но когда он встал и подошел к Грейнджер, это ощущение никуда не исчезло, только лишь как будто отдалилось. Углубленно изучая трансфигурацию, он случайно натолкнулся на один любопытный факт, а именно: большинство заклинаний сокрытия можно было условно интерпретировать как разрежение пространства внутри области сокрытия. Здесь же область разрежения ощущалась весьма тонко и не давала практически никакого магического фона, в отличие от того же Дезиллюминационного заклятия. Неужели Уизли изобрел какой-нибудь хитроумный способ спрятаться, чтобы шпионить за ним?
- Лотар, что с тобой? Что-то случилось? — с тревогой в голосе спросила Гермиона, увидев, как ее одноклассник будто прощупывает воздух, держа в правой руке волшебную палочку — в неверном свете лампы отполированное гладкое дерево красиво переливалось червонным золотом, притягивая к себе взгляд.
А про себя подумала: только бы Гарри с Роном чего-нибудь не начудили. Грейнджер прекрасно помнила, что с тех пор, как Гарри получил отцовскую мантию-невидимку, не проходило и недели, чтобы они с Роном, а иногда и с ней вместе, не выбрались куда-нибудь ночью. Повод можно было найти самый разный: от похода тайком в Запретную Секцию до слежки за Малфоем/Снейпом/Амбридж.
- Здесь кто-то есть, мисс Грейнджер. Сидите на месте и не двигайтесь, — сказал Визерхофф, по-прежнему глядя в пространство перед собой. — На всякий случай достаньте волшебную палочку. Finita (5)! Finita absoluta (6)! Actum remanentem revelo (7)!
Ничего не произошло. Тонкое разрежение по-прежнему ощущалось, но уже слабее, будто его центр отдалился. Здесь точно кто-то есть!
- *Petrificus totalus!* — несколько раз повторил Лотар, разбрасывая заклятья по всей области разрежения.
Что-то невидимое с гулким стуком тут же упало на пол. Гермиона прикрыла рот обеими руками и подошла к однокласснику. Тот, однако, не спешил заканчивать, явно задавшись целью идентифицировать столь странную находку. Вначале он решил, что это арканический вариант чар невидимости, которые, естественно, не выявились бы общими заклинаниями.
- Lumen! — яркий белый свет осветил часть комнаты: столы, стулья, кресла, старинные выцветшие гобелены на стенах, мягкие узорчатые, порядком вытертые ковры на полу и кусок старого, поношенного ботинка.
Понятно, значит, мантия-невидимка. Только необычная. Скорее всего, семейный артефакт: обычные плащи с наложенными на них чарами невидимости давали, как правило, сильный рассеивающий магический фон, что означало также недолговременность их действия. Осторожно поддел пальцами легкую, почти невесомую материю, покрытую тонким серебристым, будто вытканным из лунного света узором, увидев застывшее в злобной гримасе лицо Уизли и с выражением крайнего удивления — Поттера.
- Finita!
Мальчишки тут же зашевелились. Грейнджер по-прежнему стояла с выражением шока на лице, прикрыв рот руками. Еще никто никогда не обнаруживал их вот так под мантией-невидимкой, даже если они были в шаге от провала. Она ожидала, что Визерхофф начнет сейчас читать Гарри и Рону нотацию о нарушении правил — к последнему он относился еще нетерпимее, чем она сама на первом курсе. Удивило ее, причем весьма неприятно, другое — они за ней следили. Это что за дружба такая, когда “друзья” не доверяют друг другу? Или там, где начинается любовь, заканчивается доверие и дружба?
- Вставайте! — строго сказал Визерхофф. — Чья это мантия? — он по-прежнему держал ее в свободной руке.
- Моя, — неуверенно пробормотал Гарри, неуклюже поднявшись с пола.
- Я понимаю, Поттер, что от тебя скрыли по каким-то причинам ряд фактов, которые должен знать любой уважающий себя волшебник, тем более принадлежащий к древнему чистокровному роду, — так же строго продолжал Визерхофф, после того, как отдал Гарри его мантию, — но использовать столь ценные семейные артефакты для детских шалостей — это верх глупости и безрассудства!
Юноша стоял, потупив взор: точно также его отчитывал Ремус на третьем курсе, когда он без разрешения под этой же мантией ушел в Хогсмид, где не обошлось без очередной стычки с Малфоем. Визерхофф действительно чем-то напоминал ему Ремуса — если его разговорить, то он начинал вполне нормально общаться и, к тому же, мог рассказать много нового. А Сириус говорил, что Люпин был их совестью в школьные годы. Да и мама его, по рассказам знавших ее людей, тоже была очень строгая и правильная. Почти как их Гермиона.
Рону же было не до сравнения их нового одноклассника с Люпином, МакГонагалл или кем-то еще из учителей. Его просто бесило то, что этот хвастун-аристократишка снова ошивается вокруг его Мионы, и что он обнаружил их с Гарри под мантией-невидимкой, когда не должен был.
- Ты! Ты! — только и смог выдавить Уизли, покраснев от гнева, и кинулся с кулаками на Визерхоффа.
- *Protego!* — и тут же отлетел в сторону, приложившись головой о ближайший стул.
- Рон! — Гермиона кинулась к своему парню и обхватила его голову руками.
Гарри все это время стоял в стороне и пока не знал, что делать. Ему казалось, что он должен поддержать друга, помочь ему, и, в то же время, ему показалось, что неправ в данной ситуации был именно Рон: ведь Визерхофф с Гермионой просто учили вместе зельеварение и больше ничего, да и после язвительных замечаний Снейпа пора уже научиться не реагировать на подобные нотации. Как будто их Гермиона никогда не читала?
- Ты! — Уизли, видимо, пришел в себя. — Как ты смела якшаться с этим хмырем! — и со всей силы оттолкнул от себя девушку, которую тут же подхватил Визерхофф.
- Немедленно извинись перед мисс Грейнджер! — потребовал Лотар, пригрозив Уизли палочкой.
Девушка же переводила затравленный взгляд со своего парня, который только грубо оттолкнул и ударил ее, на Визерхоффа, одной рукой прижимавшего ее к себе за плечи. Рядом с ним она чувствовала себя беззащитной и, в то же время, в безопасности.
- Это я должен извиниться перед этой ней?! — удивился Уизли, уже поднявшись на ноги; с его лица не сходили красные пятна, а на скулах играли желваки. — Когда она сбежала к тому, кто побогаче и такой же ботаник, как она? — и выжидающим взглядом посмотрел на Поттера, намекая, чтобы тот его поддержал.
- Э… Рон, но ведь Гермиона никуда от нас не сбегала, — робко возразил Гарри, но друг его уже не слушал.
- Хрясь!
Визерхофф, ожидавший продолжения словесного поединка, но не кулачного боя, больно приложился о кресло, едва успев оттолкнуть Гермиону, чтобы кулак Уизли случайно не проехался еще и по ней. Палочка вылетела из руки, разбитая губа неприятно саднила, перед глазами прыгали темные точки. Грейнджер куда-то исчезла: правильно, пусть уходит отсюда подальше. Поттер так и стоял на месте с мантией-невидимкой в руках и хлопал глазами. Резкий рывок сверху — Лотар едва успел увернуться и перехватить Уизли за запястья. В бою по-маггловски тот оказался неслабым противником. Какое-то время парни злобно сверлили друг друга взглядами и пихались, пока Рон, ухватившись обеими руками за челюсть, не отлетел назад, врезавшись в стол, который тут же завалился на три ножки.
- Accio meine Zauberstab! /нем. Accio моя волшебная палочка!/ — громко сказал Визерхофф, поднявшись с пола, и палочка из красного дерева тут же оказалась в руке хозяина; сейчас он являл собой не лучшее зрелище: разбитая губа по-прежнему кровоточила, мантия помялась и съехала на бок, от рубашки оторвалась пара пуговиц, а аккуратно причесанные несколькими минутами назад волосы теперь торчали в разные стороны. — Incarcero! — и магические веревки тут же опутали вставшего на четвереньки Уизли.
Повисла немая сцена: Уизли, заткнутый невербальным “Silentium”, мычал и дергался, пытаясь освободиться от пут; напротив него, согнушашись, стоял Визерхофф, одной рукой держа палочку, а другой схватившись за бок; и замыкал образовавшийся треугольник Гарри Поттер, стоявший с отвисшей челюстью и не знавший, что предпринять.
- Что здесь происходит? — строго спросила вошедшая в гостиную вместе с Гермионой профессор МакГонагалл, одетая в клетчатую шотландскую мантию. — Мистер Уизерхофф, немедленно расколдуйте мистера Уизли! Мистер Поттер, что у вас в руках делает мантия-невидимка? Отбой для вас существует так же, как и для всех остальных учеников.
- Этот слизеринский ублюдок…
- Следите за языком, мистер Уизли.
- Он настраивал Гермиону против нас с Гарри и пытался ее соблазнить! — Рон полным ненависти взглядом посмотрел на Лотара, было заметно, что его челюсть немного перекосилась.
- Мистер Уизерхофф, такое поведение недостойно для ученика факультета Гриффиндор. Мне придется занести этот… инцидент в ваше личное дело, — с выражением искреннего сожаления в голосе сказала МакГонагалл.
- Извините, мадам, но, может быть, вы согласитесь выслушать и другую сторону? — предложил Лотар, приложив платок к губе и опустив палочку.
- Слушаю вас, мистер Уизерхофф. А вы, мистер Уизли, помолчите, пожалуйста, — приказала декан Гриффиндора, увидев, как Рон открыл рот в попытке что-то сказать.
- Мы с мисс Грейнджер сидели и учили зельевание, — начал Визерхофф. — Мисс Грейнджер, а также мистер Поттер и мистер Уизли, если в них вдруг взыграет совесть, вам подтвердят это, — и тут же получил в ответ злобный взгляд Уизли, растерянный — Грейнджер, неуверенный — Поттера и сердитый — своего декана. — Я сказал мисс Грейнджер, чтобы она перестала делать домашние работы за своих друзей и начала уважать себя, — профессор вдруг мрачно кивнула, — именно эти мои слова мистер Уизли интерпретировал как то, что я настраиваю мисс Грейнджер против них.
Если раньше профессор МакГонагалл надеялась на то, что мисс Грейнджер просто упорно заставляет Поттера и Уизли учить уроки и потом проверяет их — ведь у обоих домашние задания были в среднем на “У+”-“В”, и часто списывала на волнение или стресс, когда они, отвечая устно, начинали говорить невпопад, какими-то примитивными фразами, то слова Визерхоффа заставили ее посмотреть на ситуацию с другой точки зрения, более циничной и более прозаичной. Она надеялась, что после поручения Альбуса у мальчишек прибавится ответственности, но они слова директора о своем особом положении восприняли, видимо, совершенно по-другому.
- Но мистер Уизли сказал также, что вы пытались отбить у него мисс Грейнджер. Вы же в курсе, что они встречаются?
- Да, это так, профессор, но я прошу выслушать меня до конца, — сказал Лотар; в нем смешались досада на рыжего и страх перед деканом, что она может принять сторону директорских любимчиков, а в его личном деле появится очень нехорошая запись, которая может сильно испортить его репутацию. Получив утвердительный кивок от профессора МакГонагалл, он продолжил. — Я понял, что в гостиной кто-то есть и применил заклинания отменяющие и для обнаружения скрытых чар, а также “Petrificus totalus”. Так я узнал, что это были мистер Поттер и мистер Уизли, скрывающиеся под мантией-невидимкой.
- Зачем мистеру Поттеру и мистеру Уизли шпионить за вами? — с нотками скепсиса в голосе спросила МакГонагалл.
- Я не знаю, зачем это мистеру Поттеру, профессор, но мистер Уизли, как вы слышали, по какой-то причине вообразил, что я имею виды на мисс Грейнджер.
- Мистер Уизли, как вы можете подтвердить ваши слова?
- Он обнял Гермиону за талию! — воскликнул Уизли.
- Я просто поймал ее, чтобы она не упала, когда мистер Уизли оттолкнул ее.
- Все было именно так, мисс Грейнджер?
Гермиона молчала, но красное лицо и заплаканные глаза говорили сами за себя.
- Мистер Поттер, а что вы делали ночью не в своей постели?
- А? Я?.. Ничего, — замялся Гарри, который мечтал лишь о том, чтобы побыстрее закончился этот дурацкий день, и завтра было все, как раньше.
- Мисс Грейнджер, это правда, что вы делали домашнюю работу за мистера Поттера и мистера Уизли?
Гермиона молчала: она испугалась. Ей не хотелось врать декану. Ей действительно надоело каждый раз, в ущерб своему времени, когда у нее и так предметов намного больше, чем у них, переписывать за мальчиков домашние задания да еще так, чтобы учителя не догадались, что это была именно она (хотя Снейп, наверное, догадывался, раз даже за переписанные ею работы ставил “Тролля”), в то время как они или спали или предавались безделью. Надоело, что мальчики действительно воспринимают это как должное и вообще не садятся за книжки. Надоело, что она вечно “должна”, в противном случае она — не друг. Но также ей не хотелось предавать своих пусть ленивых и вспыльчивых, но верных друзей, которые были с ней все годы учебы в Хогвартсе.
- Я… я… Нет! — девушка отчаянно замотала головой. — Я просто проверяла сочинения Гарри и Рона.
От нее не укрылось, как грустно и одновременно снисходительно посмотрел на нее Визерхофф. Кровь у него на губе уже высохла, а платок он убрал обратно в карман мантии. Лишь его потрепанный вид, как и Уизли, напоминал о произошедшей несколькими минутами ранее стычке между ними.
- Что ж, я думаю, инцидент исчерпан, — подвела итог профессор МакГонагалл. — Со всех троих по пятьдесят баллов.
Глаза Гермионы стали размером с галеон, со страха она тут же прикрыла открывшийся рот руками.
- Не с вас, мисс Грейнджер, — успокоила она свою любимую ученицу, — а с мистера Поттера, мистера Уизли и мистера Уизерхоффа — за нарушение режима и маггловскую драку в гостиной!
- А почему с меня баллы тоже сняли, мэм? — с невинным выражением лица поинтересовался Гарри. — Я ведь не дрался.
- Вы тоже были не в постели, мистер Поттер. А, будучи свидетелем драки, не попытались разнять дерущихся. Гриффиндорцы не должны оставаться в стороне, когда совершается зло и насилие, мистер Поттер, не только по вине Того-кого-нельзя-называть и его сторонников, но даже в повседневной жизни. И чтобы инцидентов, подобных сегодняшнему, больше не было! Ясно?
- Да, профессор МакГонагалл, — хором ответили студенты.
- А теперь все идите по своим спальням! Живо!
Студентам ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Придя в спальню, Гарри и Рон обнаружили, что Дин и Симус уже вернулись и теперь сидят на кровати Дина под пологом с зажженным “Lumen”, и тихо смеются над чем-то. Невилл по-прежнему спал сном младенца. Парни переоделись в пижамы и легли в постели. Рон сразу же уснул и принялся во сне колотить подушку, а Гарри какое-то время смотрел в потолок, пытаясь уложить сумбур мыслей во что-то удобоваримое, но так и не преуспел в этом. Последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться в объятья Морфея, — как кровать Визерхоффа вспыхнула ярким красным светом и тут же погасла.
Визерхофф в который раз поблагодарил всех богов, что его кровать оказалась в углу, и от кровати Уизли ее отделяли кровати Поттера, Томаса, Финнигана и Лонгоботтома. Он несильно представлял, на что еще способен Уизли, кроме глупого махания кулаками, но последнего ему сегодня хватило с лихвой. Смазал губу настойкой ясенца — к утру от раны не должно было остаться ни следа. Ему не хотелось предстать на следующее утро перед любимой девушкой в “боевых ранениях”, ровно как и давать друзьям лишний повод для беспокойства. Расплывшийся на боку синяк неприятно колол — если после настойки растопырника к утру не пройдет само, надо будет после зельеварения (как раз будет окно) зайти к школьной медсестре на осмотр. Сон, как назло, не шел, хотя Томас и Финниган перестали смеяться и разошлись по своим кроватям. Лишь Уизли со всей мочи колотил подушку. Это не есть хорошо. Хотя на его постель и на все вещи были наложены охранные чары, они были не очень сильными, и их можно было легко разрушить — сделано это было скорее для отвода глаз, чтобы лишний раз не лезли. А уж чтобы его застали врасплох, во сне, и набили морду — этого совсем не хотелось. Пожалуй, все-таки следует повторить прием Кайнер и поставить кровную защиту, чем Визерхофф и занялся перед тем, как окончательно лечь спать.
* * *
Пятница…
Рон и Гермиона поднялись в спальню мальчиков. Кроме них, там действительно никого не было. Да и в гостиной было подозрительно пусто. Неужели всех заранее выгнал?
До этого Грейнджер сидела в библиотеке и готовила перевод по рунам, куда снова, на потеху местным завсегдатаям, явился Уизли и принялся весьма настойчиво намекать, чтобы она уделила ему время — ведь они встречаются, а для домашних работ у нее будут целые выходные. А еще раньше, утром перед завтраком он встретил ее у лестницы, ведущей в женские спальни, в чистой, выглаженной одежде, умытый и причесанный, с букетом цветов в руках и начал слезно, у всех на виду, извиняться и признаваться в любви. Как тут было не устоять?
Парень выхватил у девушки сумку с учебниками и небрежно отшвырнул к стенке. Когда она попыталась возразить, он тут же закрыл ей рот страстным поцелуем и повалил на кровать. В перерывах между ласками и поцелуями она едва успела задернуть полог и поставить заглушающие чары — Рон все любил делать очень громко. Казалось, он вообще не замечал, что девушка как-то не очень активно ведет себя. Для него было важно, что она позволяла. А если не позволяла, значит, не друг.
Они уже успели и наобниматься, и нацеловаться, и потискаться — в этот раз, заметила Гермиона, они закончили быстрее, чем вчера, да и в мягкой постели этим заниматься было намного удобнее, чем на жесткой парте, и иногда даже приятно. Рон поцеловал ей коленку, после чего принялся прокладывать слюнявую дорожку дальше, вверх по бедру. Это немного интриговало… и возбуждало.
- Миона, а, может, “того”? — предложил Рон, нависнув над ней и задрав юбку. — Гарри и Джинни… сейчас в комнате-по-требованию и тоже “того”… — от возбуждения он тяжело дышал.
- Нет, Рон! Я еще не готова! — отчаянно замотав головой, ответила девушка, вернув юбку на место и для надежности придержав ее руками — возникшее только что желание и возбуждение как рукой сняло.
- Ну давай, Миона? — продолжал уговаривать рыжик, сев на колени между ее ног и убрав руки с юбки — Гермиона почти физически ощущала его желание, к горлу подступала дурнота. — Ты же любишь меня? — в его глазах так и горел огонь страсти — и потянулся к спрятанным под юбкой трусикам.
Хрясь! Пощечины он точно не ожидал. Пока Рон сидел на кровати в той же позе, хватался руками за горевшую щеку и обзывался последними словами, Гермиона быстро накинула мантию и, призвав остальные вещи и небрежно запихнув их в сумку, тут же выбежала из спальни. Бежала она долго и без оглядки, пока случайно не остановилась у входа в женский туалет. Умылась, привела себя в порядок, по-человечески оделась. Из глаз текли непрошеные слезы. За что? Почему любить — это значит делать только то, что тебе не приятно, ущемлять себя. До своих отношений с Роном девушка была уверена, что любовь — это самое прекрасное чувство на Земле, которое заставляет человека радоваться жизни, возвышает, одухотворяет. Именно такое послевкусие осталось у нее после недолгих ухаживаний Виктора — что-то терпкое, красивое и приятное. Но Виктора она любила исключительно как друга, как Гарри, и они расстались друзьями. Настоящая же любовь, как она считала свои чувства к Рону, принесла ей лишь обиду и разочарование. Получается, в любви кто-то один должен жертвовать всем, наступать себе на горло, а другой — получать все, что пожелает? Это же несправедливо!
Грейнджер не знала, сколько времени она проплакала, вот так глупо облокотившись на раковину, и лишь потому, как помещение, в котором не горел свет, погрузилась в синеватый полумрак, поняла, что достаточно долго. Вышла в коридор. Заранее идти в Большой Зал не хотелось — там обязательно будут слизеринцы, которые ту же начнут ее высмеивать. И не хотелось в библиотеку — ей казалось, что там все непременно будут смотреть на нее. Ей вообще никого не хотелось сейчас видеть, не хотелось встречаться с кем-нибудь из друзей или знакомых.
Решив, что до ужина есть еще немного времени, девушка решила погулять на улице, надеясь, что свежий воздух отрезвит ее мысли. Она просто шла по коридору трансфигурации, смотря перед собой чисто механически — чтобы не врезаться в кого-нибудь, однако, на ее счастье, ее почти никто не попадался — большинство гриффиндорцев не спешило заранее приходить на трапезы. Да и зачем делать крюк через внутренние дворы и галереи, когда можно срезать напрямую, только под открытым небом?
Она шла быстро, смотря исключительно себе под ноги, и потому не заметила идущую ей навстречу группу из трех человек. И этими тремя оказались Визерхофф, Шенбрюнн и Миллер. Гермиона не могла понять, почему она их боится и старается избегать (болгар и французов не боялась ведь на четвертом курсе), и ревность Рона была здесь не главной причиной. Сами по себе они внушали ей страх и недоверие. На хаффлпаффку Миллер ей было по большому счету наплевать: кроме смазливой мордашки у нее ничего больше не было, и потому ее можно отнести к той же группе людей, что Лаванда Браун и Парвати Патил — пустышек, мечтающих о принце на белом коне.
Визерхофф, хоть и был “своим”, уже успел устроить смуту и в Гриффиндоре, настроив против себя половину седьмого курса, и в ее собственной голове. По сути дела, он ей просто продемонстрировал взгляд со стороны на некоторые окружающие ее вещи, в частности, на ее отношения с друзьями. И девушка тут же себя осаживала в таких случаях: как она смеет соглашаться с этим выскочкой, что ее друзья плохие? Он же их не знает, как она. В конечном итоге, образ Лотара Визерхоффа у нее оформился в некое подобие запретного плода: то, что приятно, к чему тянет, но чего следует опасаться, чтобы не испортить свою душу. И она опасалась. И, что еще хуже, когда он просто подхватил ее за плечи, чтобы предотвратить падение, по ее телу прошел приятный холодок, захотелось, чтобы он ее не отпускал. Мерлин! Он не должен ей нравиться! Даже когда ее поставили на ноги и отпустили, ее не покидало чувство стыда: ей противна близость с любимым парнем, и, в то же время, ее буквально заводят простые прикосновения совершенно чужого человека, мало того, почти врага!
Шенбрюнна же она боялась из них троих больше всех. Во-первых, он был слизеринец, а от слизеринцев можно ожидать какой угодно подлянки. Во-вторых, одним своим видом он производил впечатление человека, который добьется любой поставленной цели — а именно таким, по словам Гарри, был в юности Том Риддл — воспоминание из дневника, с помощью которого была открыта Тайная Комната. Поэтому Шенбрюнн вдвойне опасен. И в-третьих, его высокомерный взгляд будто прожигал насквозь и одновременно притягивал, околдовывал. Ему определенно лучше не смотреть в глаза. Хотя, сколько помнила Гермиона, при встречах с ней Шенбрюнн всегда был вежлив, она считала, что это все показное, и что внутри он злой и алчный. Он не был похож на “типичных” слизеринцев вроде Малфоя, Паркинсон и Забини, от которых уже знаешь, чего ждать, и оттого казался еще более опасным. Взять хотя бы то, что он себе на уме, будучи в британской школе чародейства и волшебства, предпочитает заниматься по немецким учебникам и вообще предвзято относится к директору Дамблдору, когда только на нем и держится мир в магической Британии. А после вчерашнего скандала Грейнджер так и не определилась, что думать о нем: Визерхофф вчера, пока они учили зельеварение, предельно жестко поставил ее перед фактом, чтобы она не смела думать в таком ключе о его лучшем друге, которого он знает уже много лет, и что Карл никогда не стал бы встречаться с девушкой исключительно забавы ради; с другой стороны, разнесенные Лавандой и Парвати сплетни характеризовали Шенбрюнна в лучших “слизеринских” традициях, так, как их обычно воспринимали гриффиндорцы.
- Не нужно бояться, мисс Грейнджер. В проявлении вежливости стоит видеть, прежде всего, вежливость.
И потом:
- Я думаю, мисс Грейнджер, что вам следует хотя бы на некоторое время подавить свою неприязнь, ибо мир гораздо шире и разнообразнее, чем допускают наши стереотипы, и пойти с нами в Большой Зал. Вам не следует ходить одной в такое время.
Слова Шенбрюнна всегда, сколько она с ним не сталкивалась, ставили ее в неловкое положение, становилось стыдно за свои мысли, что она невесть что подумала про людей, которых она толком не знает и которые ей ничего плохого не сделали. И все равно ее грыз червячок сомнения: пока не сделали, им не стоит доверять, с ними не следует общаться. Гермиона помнила, как часто упрекала Рона за то, что у него диапазон, как у чайной ложки. У иностранцев же с этим было еще хуже: Визерхофф мог иногда позволить себе рассмеяться или сердился, когда ему что-то не нравилось; Кайнер вечно ходила злая и напоминала раненого хищного зверя, готового напасть в любую минуту, стоит лишь к нему приблизиться; а Шенбрюнн все время был вежливо-холодным, непробиваемым, как гранитная скала, казалось, его невозможно ни развеселить, ни разозлить.
И когда в коридоре она услышала голоса своих друзей, направлявшихся в Большой Зал на ужин, первая мысль была: они искали ее, они беспокоятся о ней. Но и здесь ее ждало разочарование.
- Гермиона, где ты была? — визгливым голосом спросила Джинни. — Мы тебя везде искали!
- Да, даже в библиотеку заходили, — вставил свое слово Рон.
- Мне… просто было плохо, — оправдывалась девушка, стараясь не смотреть своему парню в глаза, — и хотелось побыть одной.
- В любом случае, мы рады, что ты нашлась, — сказал Гарри и положил руку на плечо подруге, отчего Джинни брезгливо надула губы.
- Гермиона, чего ты убежала, в самом деле? — поинтересовался Рон. — Ведь ничего плохого не случилось.
- Да, Гермиона, нехорошо бросать своих друзей, а самой ходить непонятно где! — поддержала брата Джинни.
- Ээ… постойте, — Гарри развел руки между обеими Уизли: его самого нередко посещали пессимистические мысли, и потому он прекрасно понимал Гермиону в ее желании побыть одной, — Гермиона сказала ведь, что ей было плохо. Вдруг ее Малфой обидел? Ей нужна сейчас наша поддержка, а не упреки, — и тут же получил тычок от любимой девушки.
- Спасибо, Гарри, — Гермиона дотронулась до его руки, — ты всегда понимаешь меня.
- Э… не за что, — парень смутился от слов подруги: Джинни никогда ему так не говорила, только больше указывала.
- Миона, ты хочешь сказать, мы тебя не понимаем?! — возмутился Рон, сжав кулаки.
- Нет-нет, — снова начала оправдываться Гермиона, в то время как на глазах у нее наворачивались слезы: в голове всплыло воспоминание о его последних словах перед тем, как она выбежала из спальни мальчиков.
Ретроспектива…
- Ты, шлюха фригидная! — кричал Рон, сидя на своей кровати в полуспущенных джинсах; его лицо было красным от злости и возбуждения, а голый торс блестел от пота. — Гоняешься за славой и деньгами! Сначала твой любимый Вики! — последнее слово парень выплюнул, — теперь Уизероф! Или ты его называешь “Лоти”? — губы Уизли скривились в презрительной усмешке. — Признайся честно, ему ты сразу дала? А?
Конец ретроспективы.
- Гермиона, пожалуйста, успокойся, все хорошо, — попытался подбодрить подругу Гарри. — Рон, не нервничай, Гермиона ведь не хотела никого обидеть.
- Гарри! Почему ты заступаешься за нее? — сказала Джинни, уперев руки в бока: сейчас она очень напоминала свою мать Молли Уизли, когда та в очередной раз отчитывала близнецов за какую-нибудь проделку или мужа — за то, что захламил сарай всякой маггловской дрянью. — Она нас бросила и заставила беспокоиться о ней. Она сказала, что хочет побыть одна, значит, мы ей не нужны. Пойдем в Большой Зал.
Гарри позволил себе обернуться, чтобы увидеть, как Гермиона вновь начала плакать, послушно плетясь вслед за ними. С Роном они шли на расстоянии вытянутой руки и продолжали друг на друга дуться. Неожиданно парень почувствовал резкий рывок — это Джинни так намекнула, что они должны идти, и направился вместе с девушкой на ужин.
К радости Поттера, Дамблдор сегодня был в школе и сидел теперь на своем месте за преподавательским столом, лукаво улыбаясь любимому ученику, а его голубые глаза блестели из-под очков-половинок. А незадолго до ужина, когда он, счастливый, возвращался вместе с Джинни в Гриффиндорскую гостиную, Деннис Криви передал ему записку, гласившую, что сегодня в восемь вечера директор ждет его в своем кабинете, и что в этот раз он любит малиновое варенье. И теперь юноша не мог усидеть на месте и дождаться окончания трапезы, чтобы поспешить навстречу с директором.
- Рад тебя видеть, Гарри, мальчик мой, — Дамблдор с улыбкой на лице приветствовал любимого ученика. — Чаю, лимонных долек?
- Нет, спасибо, сэр, — ответил парень, сев в кресло напротив директорского стола, и посмотрел, как Фоукс чистит перья.
- Вижу, ты неплохо проводишь время, Гарри, — старец лукаво подмигнул юноше, отчего тот тут же вспыхнул, как маков цвет.
- Да, сэр… спасибо, — замялся Гарри: в голове тут же вспыли воспоминания, о том, как они сегодня с Джинни очень приятно проводили время после уроков.
- Да, Гарри, пока ты молод, надо наслаждаться жизнью, — с видом умудренного годами человека сказал директор, сложив руки на животе, — и я думаю, вы с мисс Уизли отлично подходите друг другу, — щеки Гарри вновь залились краской. — Но я вижу, есть что-то, что тревожит тебя, мальчик мой, — для такого профессионального легилимента, как Альбус Дамблдор не составило труда узнать, чем его подопечный занимался в его отсутствие, так, чтобы сам подопечный об этом не догался, о чем он думал, и в чем сомневался.
- Да, сэр. Говорят одна иностранная студентка, магглорожденная со Слизерина, короче, поставила на свою кровать кровную защиту, чтобы ее соседки не доставали. И я расспросил об этом своего нового одноклассника Уизероффа. И он сказал, что мамина защита не должна была пропасть с моим совершеннолетием.
- Понимаю, мальчик мой, что ты по-прежнему интересуешься кровной защитой, которую подарила тебе твоя мама Лили. Главная защита твоей мамы — это ее любовь к тебе, и она будет жить с тобой всегда, — в словах Дамлдора невозможно было сомневаться. — Это была магия жертвы, жертвы во имя любви, и она намного сильнее тех темных заклинаний, которые использовала мисс Кайнер, и о которых тебе рассказал мистер Визерхофф. Знаешь Гарри, еще пару дней назад, я хотел перевести мисс Кайнер на Гриффиндор — ведь ей будет нелегко жить среди людей, презирающих ее за одно лишь происхождение. Но твои слова многое меняют, Гарри, и я рад, что ты мне рассказал об этом случае. Как ты знаешь, Гарри, я очень редко ошибаюсь, и сейчас был один из тех случаев, когда я чуть не совершил роковую ошибку, — продолжил Дамблдор голосом человека уставшего, видевшего многое в своей жизни, после чего встал с кресла и подошел к насесту с фениксом. — Очевидно, даже за столь короткое время мисс Кайнер впитала в себя царящее в Слизерине зло, раз не гнушается использовать их методы. А ведь она магглорожденная… Пожалуй, я оказался прав, считая, что распределение нужно проводить позже, когда у детей лучше сформируется характер, и они смогут определиться, что хотят от жизни, — с задумчивым видом добавил старец и погладил сидевшего на жердочке Фоукса, отчего тот довольно курлыкнул.
Однако у Альбуса Дамблдора были свои планы на странную студентку, и произошедшие в Хогвартсе события как нельзя лучше в них вписывались. Он прекрасно знал, что ее ненавидит весь факультет, и рано или поздно она устанет, сломается. Тогда ей и нужно будет напомнить о старом предложении. А чтобы она стала сговорчивей, добавить пару исторических эпизодов, чтобы ей стало стыдно и за свою страну, и за свой факультет. Альбус не понаслышке знал, как хотят отмыться от грязи все, кто в нее влез, если у них появляется такая возможность, и что им никогда не удастся это сделать до конца. И она к тому моменту будет сломлена достаточно, чтобы согласиться на любые условия. Она магглорожденная, латент и, как понял Дамблдор, читая ее личное дело, у нее не очень хорошие отношения с родственниками-магглами, которые, к тому же, ненавидят магию. Как и все магглорожденные, она будет готова пойти на все, лишь бы остаться в школе чародейства и волшебства и получить образование, и если с ней что-нибудь случится, о ней никто не вспомнит. Идеальный вариант. Многого от нее не потребуется — зарабатывать очки для факультета Гриффиндор и поддерживать нужную идеологию. Судя по преподавательским записям, она делает неплохие для магглорожденной успехи в учебе, так что ее можно будет и в Орден Феникса взять — пусть поработает ради общего блага.
- Итак, Гарри, тебе, наверное, интересно, где я был вчера, и о чем хочу с тобой поговорить, — директор приблизился к старинному резному шкафу.
Нетерпение в глазах юноши было ему ответом.
- Ты, наверное, знаешь, кто такой Регулюс Блэк.
- Это младший брат Сириуса, — ответил Гарри. — Он был одним из самых преданных сторонников Вольдеморта до того, как его убили.
- Это все верно, Гарри, однако недавно у меня появились сведения, что незадолго до своей смерти Регулюс предал хозяина, за что в последствии и поплатился.
- Это будет воспоминание Регулюса? — поинтересовался Гарри, сомневаясь, как можно добыть воспоминание у мертвеца, при этом он не задумывался о том, что некоторые из опрошенных Дамблдлором, например, Морфин Гонт или Похлеба, эльфиха Хэпзибы Смит, у которой молодой Риддл выкрал чашу Хаффлпафф, почему-то умирали вскоре после того, как отдавали свои воспоминания.
- Не совсем, мальчик мой, — ответил директор, поставив на стол тяжелый кубок, украшенный рунами. — Но о Регулюсе…
Не успел Дамблдор достать фиал с воспоминанием, как вдруг все затряслось. Яркий золотистый свет пронизал башню, сплетаясь в причудливой формы узоры, которые заполняли пространство, как волшебный горох из сказки, которую Гарри когда-то тайком от Дурслей смотрел по телевизору. Комнату сотряс беззвучный крик — таинственные нити пронзили тело Дамблдора, и теперь он стоял на полусогнутых ногах, раскинув руки в стороны, рот бессильно пытался что-то сказать, а выпученные глаза были устремлены в потолок. Сейчас директор напоминал повисшего на кресте мученика времен христианской апологетики, но Гарри этого не знал — он просто устремился на помощь своему другу и наставнику. Тело поразила неимоверная слабость, в ушах стоял дикий звон, все вокруг сотрясалось и прыгало перед глазами, сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди, а сосуды в висках — полопаться. Но, что хуже всего — не болел шрам. Это было последней мыслью перед тем, как юноша потерял сознание.
- Гарри, мальчик мой, ты в порядке? — такой ласковый заботливый, чуть хриплый голос мог принадлежать только одному человеку.
- Да, сэр, — ответил Поттер, нащупав очки и надев их на нос.
Он обнаружил себя лежащим на диване в кабинете директора, где теперь царил полным разгром — похуже того, что он устроил на пятом курсе после смерти Сириуса — Фоукса на насесте уже не было, зато склонившийся над ним Дамблдор как будто постарел лет на двадцать.
- Вы знаете, что это было, сэр? — спросил Гарри, присев на диване. — В смысле, я подумал, что это мог быть Вольдеморт, но у меня не болел шрам.
- Нет, Гарри, я не думаю, что это Вольдеморт, — с чувством знатока ответил директор. — Это было заклинание Слияния, очень темное и опасное. Как тебе, возможно, рассказывала мисс Грейнджер, все охранные чары Хогвартса замкнуты на директора, т.е. на меня, и потому я больше всех почувствовал это заклинание.
- Ой, сэр, извините, я забыл спросить: с вами все в порядке? — юноше искренне было стыдно, что он не поинтересовался здоровьем наставника после такого тяжкого испытания.
- Как видишь, да, Гарри. Но тебе не следует знать, что при этом испытывает человек: это еще похуже Пыточного заклятья.
Гарри проглотил застрявший в горле ком: он до сих пор помнил “Crucio” Вольдеморта тогда на кладбище, на четвертом курсе, и не представлял, что может быть страшнее.
- Сэр, вы знаете, кто это мог быть? — поинтересовался парень.
- Я думаю, это кто-то из старшекурсников Слизерина, которые примкнули к Вольдеморту. И нет, Гарри, это не мистер Малфой, — сразу возразил директор, как только ученик открыл рот. — А теперь, мальчик мой, я думаю, ты не откажешься совершить со мной путешествие в воспоминание о Регулюсе Блэке.
… Они с Дамблдором оказались в меленькой затхлой комнате, какие были в таверне “Кабанья голова”. За столом сидело двое людей в мантиях с капюшонами, так что их лица нельзя было разглядеть.
- Я слушаю, лорд Блэк. Зачем вы меня позвали? — спросил первый, голос его был утробный и сиплый.
- Я надеюсь, наш разговор останется в тайне, и о нем не станет известно третьим лицам? — поинтересовался в свою очередь Блэк; его голос был молодой и более высокий, чем у Сириуса.
- Juro! — первого человека тут же окутало ярко-голубое свечение и погасло через пару секунд. — Этого будет достаточно?
- Вполне, — ответил Регулюс.
- Итак, что же хочет поведать молодой Пожиратель Смерти сотруднику Отдела Тайн?
- Темный Лорд неуничтожим физически. Армии вашего министерства — ничто перед ним.
- Ближе к делу, лорд Блэк. Мы слышали эти высокопарные фразы уже тысячу раз.
- Я знаю секрет бессмертия Темного Лорда.
Далее последовал довольно мутный рассказ Регулюса о хоркруксах. Он упомянул общие принципы их создания, однако не знал, сколько всего хоркруксов было создано Темным Лордом, и что у него есть достоверная информация лишь об одном из них. Мужчины договорились о встрече, после чего все заволокло белым туманом.
Когда туман рассеялся, они оказались в небольшой пещере, по щиколотку в воде. Где-то совсем недалеко бушевало море. Один из них полоснул по ладони тонким серповидным ножом, и алая кровь брызнула на камень. В стене тут же полыхнул свет, и открылся проход в следующий зал, в который тут же поспешили войти мужчины. Гарри и Дамблдор последовали за ними. Зал был огромен, его конец терялся в темноте. Почти всю его площадь заполняло огромное черное озеро, поверхность которого была гладкой, как зеркало. Волшебники пошли по тонкой каменной кромке, стараясь не касаться воды. Все это время, что они шли, где-то вдалеке над поверхностью озера виднелось зловещее зеленое сияние.
- Нам туда? — спросил Гарри, указав пальцем в сторону света — он уже знал, что в воспоминаниях их никто не услышит.
- Да, — философски ответил Дамблдор.
- А почему они боятся коснуться воды?
- Увидишь, мальчик мой, увидишь.
Поттеру показалось, что они шли не меньше часа, как вдруг их провожатые остановились. Регулюс Блэк — его можно было узнать по белым рукам с тонкими пальцами и тяжелому фамильному перстню — начал совершать какие странные хватающие движения, пока не поймал тяжелую чугунную цепь и не потянул на себя. Навстречу им из воды выплыла маленькая узкая лодочка, увенчанная большим серебряным черепом на носу. Гарри заметил, что когда она всплыла, не было привычного хлюпающего плеска, лишь небольшие волны, и двигалась она так же бесшумно, рассекая неподвижную гладь заколдованного озера.
- Сэр, а как мы туда поместимся? Она же очень маленькая.
- О, Гарри, я думаю, тут дело не в росте и весе волшебника, а в его силе.
Первым в лодку вошел Регулюс и совершил несколько сложных движений палочкой, расставив в конце руки в стороны, и, не меняя позы, кивнул своему спутнику, чтобы тот стал рядом с ним. Вслед за невыразимцем протиснулись Дамблдор и Поттер. Далее последовало не менее длинное путешествие к озеру. Казалось, лодка сама знала, куда плыть. Под водой Гарри то и дело замечал белые руки и ноги, а иногда и целые мертвые тела. К горлу подступала дурнота. Никакие ужастики Дадли не сравнятся с этим!
- Сэр, а что это? — поинтересовался парень, подавив очередной приступ тошноты.
- Это инфери, мальчик мой, мертвецы, заколдованные специальным темномагическим заклятием и подчиняющиеся лишь своему хозяину. Когда-то Том собрал их целую армию, чтобы вести войну с Министерством, но ты помешал ему претворить этот план в жизнь, — Гарри грустно улыбнулся в ответ.
- И он поместил их сюда до поры — до времени?
- Возможно.
Остаток пути проделали в молчании. Блэк и невыразимец, а следом за ними Дамблдор и Гарри выбрались на маленький гранитный островок, посреди которого стояла большая круглая чаша, заполненная прозрачной ярко-зеленой жидкостью — именно она издавала этот странный свет. На дне чаши поблескивал золотой медальон с выложенной бриллиантами буквой “S” на изумрудном фоне. Вот он, тот самый медальон Салазара Слизерина, которым так хвастался Марволо Гонт Огдену, и который его дочь Меропа по глупости своей сдала в “Боргин и Берк” всего за десять галеонов.
- Что это? — спросил невыразимец, принюхиваясь к жидкости. — Я никогда не слышал о таком зелье.
- Это яд, самый сильный и страшный, — ответил Блэк. — Я думаю, его рецепт разработал Темный Лорд лично.
- И нам надо его выпить? — страх волнами исходил от невыразимца.
- Да, — Регулюс по-Блэковски усмехнулся, — только пить буду я, а ты меня будешь поить, а то ты, боюсь, не выдержишь, и вся наша операция пойдет книззлу под хвост.
Началось. Пару бокалов Регулюс выпил сам, после чего его руки затряслись, выронив посуду, а ноги подкосились. Второй человек подхватил его и усадил на камни, так, чтобы он спиной упирался в постамент, на котором стояла чаша.
- Продолжай… — сиплым голосом сказал Блэк, — вливай в меня эту гадость… даже тогда, когда я буду… изо всех сил сопротивляться.
Юноша тяжело дышал, его кожа стала еще бледнее, зрачки расширились, лоб покрылся холодным потом, а все тело сотрясала дрожь. Если бы не эти болезненные симптомы отравления, его можно было бы назвать очень красивым. Он даже чем-то был похож на Сириуса в молодости. Мужественно осушил еще несколько кубков с помощью своего спутника — Гарри даже подивился такой стойкости и выносливости у хиляка-слизеринца, — а дальше начал кричать и брыкаться. Было ясно, что он сходит с ума.
- Воды!.. — прохрипел Блэк, и невыразимец тут же кинулся к озеру. — Нет!.. — прохрипел он снова. — Помоги мне подняться…
Компаньон исполнил его просьбу. Поддерживаемый невыразимцем, Блэк на негнущихся ногах подошел к чаше и вытащил оттуда хоркрукс, затем достал из другого кармана мантии еще один медальон и кинул на дно чаши, которую заново заполнил ядом из заранее приготовленного фиала. Руки затряслись, выронив склянку, которая закатилась между камней.
- Кричер!.. — вновь прохрипел Регулюс; казалось, каждое слово, каждый вздох отдается для него нестерпимой болью.
Тут как тут вместе с хлопком появился ушастый домовой эльф, одетый в белую тунику с гербом Блэков на груди. К удивлению Гарри, шестнадцать лет назад, этот эльф не был таким противным и уродливым, как сейчас.
- Кричер слушает хозяина Регулюса, — эльф подобострастно поклонился. — Хозяину Регулюсу плохо! Кричер не знает что делать! — и начал биться головой о камень.
- Кричер!.. Перенеси нас в Блэк-холл… — на этих словах молодой Пожиратель завалился на сотрудника Отдела Тайн.
Эльф взял обоих мужчин за руки, и все трое аппарировали с громким хлопком. Пространство вновь заволокло белым туманом.
- Что это? — спросил Гарри.
- Я думаю, нам пора возвращаться, — хотя Дамблдор пытался казаться бодрым и молодым в душе, было заметно, что просмотр этого воспоминания его немало вымотал.
Старик и юноша одновременно вынырнули из Омута памяти и откинулись на кресла. Гарри до сих пор мутило.
- Итак, Гарри, что ты можешь сказать?
- Что Регулюс Блэк каким-то образом догадался о хоркруксах Вольдеморта и посвятил в эту тайну одного из невыразимцев. Где он сейчас, этот невыразимец?
- Он умер вчера в больнице св. Мунго от старости. Я думаю, после той памятной прогулки в пещеру, которой Том в детстве пугал других детей из приюта, Регулюс Блэк просто стер ему память и отправил восвояси.
- То есть он просто его использовал? — удивился Гарри, возмутившись поступком младшего Блэка.
- Именно, Гарри. Все-таки Регулюс Блэк был типичным слизеринцем и следовал традициям своей темной семьи. А теперь, Гарри, как ты думаешь, где может быть спрятан медальон Слизерина? — в голубых глазах директора плясали лукавые искорки.
- Мм… — поглядел в потолок Гарри, коснувшись пальцами подбородка, как вдруг его озарило: — Площадь Гриммо, 12!
- Что ж, Гарри, я думаю, вы с мистером Уизли и мисс Грейнджер получили свое первое задание от меня, — старик лукаво подмигнул левым глазом, — а теперь, я думаю, вам пора рассказать об этом друзьям и лечь спать.
Когда Гарри вернулся в гостиную Гриффиндора, время и впрямь было позднее: шел первый час. Рон спал на диване перед камином, а Гермиона читала очередную книжку. Было видно, что она недавно плакала. Кроме них, никого в комнате больше не было.
- Гарри, ты вернулся! — воскликнула девушка, бросившись на шею другу.
Косолап, которого хозяйка бесцеремонно согнала с колен, недовольно мяукнул и перебрался на соседний пуфик.
- Гермиона, что с тобой? Ты в порядке? — поинтересовался парень.
- Да, Гарри, все хорошо.
На самом деле, после того, как Гарри сразу после ужина убежал к Дамблдору, Гермиона еще долго извинялась и оправдывалась перед Роном и Джинни. Они простили ее и начали вновь нормально общаться, но в их взглядах, отношении к ней проскальзывало некое снисхождение что ли. Но не такое, какое она замечала у Визерхоффа, высокомерного аристократа, который просто всех считал ниже себя, а, скорее, одолжение. И от этого стало неприятно вдвойне.
- Гарри, ты слышал землетрясение? — девушка поспешила перевести разговор на другую тему.
Это произошло около девяти часов. Гриффиндорскую башню резко тряхануло, за окнами вспыхнул яркий свет. Гриффиндорцы, как бы они ни хвалились своей храбростью, тут же попрятались под столы и кровати. Это продолжалось всего несколько минут, которые для обитателей львиного факультета превратились в вечность, наполненную страхом и ужасом. А потом все прекратилось так же неожиданно, как и началось.
- Да, Дамблдор сказал, что это было какое-то темное заклинание, которое применил кто-то из слизеринцев, но он уверен, что это не Малфой.
- Какой Малфой? Откуда Малфой? — это проснулся Уизли.
Грейнджер тут же передала ему слова директора.
- Гарри, давай рассказывай, — тут же включился в разговор рыжик. — Дамблдор тебе рассказал или показал что-нибудь интересное, или было, как в прошлый раз?
- Слушайте…
Ребята поудобнее устроились на диване перед камином, Гермиона, к вящему неудовольствию Рона взяла на колени своего кота и принялась гладить, отчего тот сразу же замурлыкал. А Гарри начал рассказ…
- То есть, этот медальон в доме у Сириуса? — удивился Рон.
- Гарри, помнишь, когда мы там убирались на пятом курсе, то нашли какой-то медальон, который никто не мог открыть, и его потом выкинули? — подсказала Гермиона.
- Точно, значит, Регулюс его не уничтожил. Наверняка Кричер его утащил вместе с остальным барахлом в свой чулан на кухне. Кри…
- Стой, Гарри! — девушка оборвала его на полуслове. — Какой смысл нам отправляться на площадь Гриммо ночью? Мы все хотим спасть. К тому же, у вас вроде как утром тренировка будет.
- Хорошо, значит, завтра утром, — предложил Рон, зевая.
- Нет, — вновь возразила Гермиона, — вы назначили тренировку вашим товарищам по команде на девять часов. Что они подумают, когда вы не появитесь? Наверняка разнесут какую-нибудь идиотскую сплетню из серии “Караул! Гарри Поттера похитили!”. К тому же, все члены команды наверняка распланировали свое личное время в соответствии с тренировкой, и вы просто поступите нечестно по отношению к ним, если прямо с утра отправитесь на Гриммо. Мы же знаем, где искать медальон, так что полтора дня нам вполне хватит на поиски, если он будет не совсем там, где мы думаем…
Препирательства между Гермионой и мальчишками по поводу того, когда следует отправиться на поиски хоркрукса, продолжались еще минут десять-пятнадцать, после чего вначале Гарри, потом Рон сдались под натиском непрекращающихся аргументов своей подруги, и все трое, пожелав друг другу спокойной ночи (а Рон напоследок еще и поцеловал Гермиону), отправились спать.
(1) (лат.) Согреваю!
(2) (лат.) Согреваюсь!
(3) (лат.) “Кипящая кровь” — яд, неопределимый на вкус и запах; при всасывании в кровь приводит к быстрому повышению температуры тела и денатурации гемоглобина, за что и получил такое название. Противоядие необходимо ввести в течение пяти минут с момента принятия яда.
(4) (греч.) “Исцеляющее утешение” — медицинское зелье психотропного характера; приводит к искажению эмоционального восприятия; используется, как правило, для лечения продолжительной депрессии и при суицидальном настроении; при длительном применении вызывает повышенную доверчивость и наивность, восприятию действительности как некого долженствования (если это случилось, значит, так должно быть), притупляет активность головного мозга; при передозировке может вызвать химическую кому.
(5) (лат.) Окончено!
(6) (лат.) Окончено полностью! — Полное отменяющее заклинание. Снимает сильные долговременные чары, которые не разрушаются простым “Finita”.
(7) (лат.) Выявляю остаточное действие! — выявление скрывающих и прочих долговременных заклинаний по остаточному магическому фону.
20.06.2011 Глава 17. А тем временем на факультете Гриффиндор (Часть 2)
Суббота…
… Солнце выглянуло из-за облаков и раскинуло свои мягкие золотистые лучи по древней Долине Вепрей. В ответ ему радостно защебетали птицы, заискрилось озеро, почему-то называемое людьми Черным, а Гигантский Кальмар выплыл совсем близко к поверхности так, что его большая голова и не менее длинные щупальца были отлично видны на фоне переливающихся яркими бликами темных вод озера.
Проникло солнце и в окна девичьих спален, расположенные под крышей одной из самых высоких башен в замке. Согрело своими лучами комнату, заиграло на лицах и волосах девушек, мирно спавших в своих постелях под темно-красными балдахинами. Две из них, недовольно поморщившись, перевернулись на другой бок, а третья — потянулась с радостной улыбкой на лице и, откинув одеяло, встала с постели.
Гермиона Грейнджер никогда не изменяла своей привычке вставать рано, ведь это была отличная возможность почитать интересную книгу или поучить уроки, когда тебе никто не будет мешать, что в последнее время случалось довольно часто. Гермиона искренне любила своих друзей и всегда была готова им помочь, но, призналась она сама себе, для них не существовало такого понятия, как “личное время”. Стоит только Гарри и Рону проснуться, как она должна тут же быть с ними — помогать им и дисциплинировать, а для Рона — быть еще и девушкой. Последнее было для нее, скорее, очередной обязанностью и не приносило никакого удовольствия: Рона нельзя было назвать чутким и тактичным; в отличие от Виктора Крума, он совершенно не умел ухаживать и предпочитал сразу переходить к действиям. Для него не существовало слова “нет”: стоило лишь хоть раз намекнуть, что ей неприятно, или что она не хочет, так она тут же оказывалась “бревном” или “фригидной”, и испорченное настроение было обеспечено, как минимум, до конца дня. При этом девушка всегда чувствовала себя виноватой — ведь она обидела парня и лучшего друга, а Джинни своими советами наподобие “Да не парься ты, Гермиона, мой брат просто слишком темпераментный. Привык, что у него с Лавандой все было сразу и быстро, вот и от тебя того же ждет. Тебе просто надо стать чуточку раскрепощенной и перестать бояться” только подливала масла в огонь.
Однако сейчас ей не хотелось думать ни о Роне, ни о Джинни, поэтому, встав с кровати, Гермиона подошла к окну и распахнула его, впустив в комнату свежего воздуха. Погода стояла просто отличная. Светило солнце, дул слабый ветерок, а по небу лениво проплывали рваные кучевые облака. Сделала глубокий вдох. На душе было легко и приятно. Ах, если бы так продолжалось вечно. Мечты, мечты… Нельзя им предаваться, пока в мире существует такое зло, как Лорд Вольдеморт.
Поднявшись с подоконника, девушка заправила кровать, привела себя в порядок, насколько смогла, и, переодевшись, спустилась в гостиную. По причине малого количества окон здесь было немного темно, и царил легкий красноватый полумрак. Было еще достаточно рано, и Грейнджер никого не ожидала здесь увидеть, и потому удивилась, заметив за спинкой одного из кресел рыжую шевелюру.
Обошла кресло. Нет, чтобы Рон встал рано и начал читать, это Луна должна свалиться с неба, а Снейп — добавить баллы Гриффиндору. Девушка с минуты пыталась прочитать название книги, но кроме слов “Numerologie” и “geometrie”, не поняла больше ничего. А дорогая мантия, идеально отутюженные новые брюки, вычищенные до блеска туфли и перстень с тяжелым темно-красным камнем в золотой оправе определенно указывали на то, что субъект, которого так пристально рассматривала Гермиона Грейнджер, вовсе не Рональд Билиус Уизли.
- Доброе утро, мисс Грейнджер, — поздоровался Лотар Визерхофф, подняв глаза и положив раскрытую книгу на колени.
Он не спешил вставать, ибо Грейнджер подошла к нему слишком близко и даже нависла над креслом. Девушка, видимо, не ожидавшая такого поворота, резко выпрямилась и отпрянула назад, тряхнув копной непослушных каштановых длинных волос.
Она боялась даже не самого аристократа, а того, как их нахождение рядом смотрится со стороны. Гермиона Грейнджер могла утверждать сколько угодно, что ей все равно, что говорят о ней Малфой и Паркинсон или Лаванда с Парвати, но внутри себя переживала за собственную репутацию. Ведь это всегда интересно — покопаться в чужом грязном белье, особенно тех, кто считает себя образцом добродетели, например, “заучки” Грейнджер, и вывесить его всем на обозрение или просто передавать по кругу за спиной у хозяйки. Гермиона уже не раз за последние дни ловила на себе красноречивые взгляды соседок по комнате или сталкивалась со вспышками ревности со стороны Рона и потому старалась держаться от Визерхоффа подальше — для собственного спокойствия.
- Я могу вам помочь чем-либо? — отстраненно-вежливо поинтересовался Визерхофф, снова взяв книгу в руки.
- М… меня заинтересовала твоя книга. Я поняла, что она по нумерологии. Как она называется?
- "Die Praxis der Nichteuklidischen Geometrie in Numerologie des Zaubers" Gottfried von Giselher, — прочитал название парень и тут же перевел: — “Практическое применение неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний” Готфрида фон Гизелера.
- А разве эта… неевклидова геометрия используется в заклинаниях? — искренне удивилась Гермиона: профессор Вектор им об этом почти не рассказывала, а в учебниках она видела лишь несколько ссылок на запрещенные или редкие издания, большинство из которых нельзя было найти даже в Запретной Секции библиотеки.
- Конечно. Самый простой пример — это Заклинание Невидимого расширения, когда мы наделяем некий полый объект таким свойством, что его внутренние координаты не пересекаются с наружными и существуют отдельно от них. Математический аппарат неевклидовой геометрии был разработан в XIX столетии маггловскими учеными Николаем Лобачевским и Бернхардом Риманом и позже дополнен нумерологами Рейнхардом Клаусом и Йенсом Гомбергом для применения его к магии.
- Это должно быть очень интересно. Ты дашь мне почитать, когда закончишь?
Для Грейнджер, которая, как и многие ученики Хогвартса, воспринимала любое заклинание исключительно как совокупность четко произнесенной вербальной формулы и движения палочкой, подобное рассмотрение магии с фундаментально-теоретической точки зрения показалось чрезвычайно необычным и интересным. По сути дела, она открыла для себя новую, еще неизведанную область знаний, которую тут же необходимо было освоить.
- Боюсь, вы не сможете ее прочесть, — Лотар лукаво улыбнулся.
- Как это не смогу? — удивилась Гермиона: для нее, лучшей ученицы Гриффиндора и вообще всей школы не было ничего невозможного в учебе.
- Насколько я понял, вы не знаете немецкого, и даже со словарем вам будет трудно читать.
- Но ведь есть же заклинание перевода, — возразила девушка. — Я не раз его использовала.
- Мисс Грейнджер…
- Гермиона! — девушке казалось ненормальным, что ее одноклассник обращается к ней столь официально. Они же не в Слизерине учатся, чтобы друг друга звать по фамилиям.
- Хорошо, Гермиона, — с некоторым раздражением произнес Визерхофф: он не любил, когда его перебивали, особенно когда он был настроен что-либо объяснять или рассказывать. — Вы пробовали применять заклинание перевода к относительно сложным предложениям, содержащим внутри себя расширенные определения и обстоятельства или же придаточные предложения? Дело в том, что данное заклинание переводит предложения дословно, используя лишь общие лексические значения слов и слишком обобщенную и упрощенную грамматику. Оно почти никогда не учитывает особенности языка-оригинала, а также разницу в структуре вашего собственного языка и языка-оригинала.
- В переписке обычно не используют сложные предложения, — заметила Грейнджер, уставившись в пол.
Слова Лотара заставили ее задуматься. Она вспомнила, как раньше проводила довольно много времени за чтением писем от Виктора Крума. Но не потому, что ей нравилось их перечитывать, а просто потому, что слишком долго пыталась понять смысл написанного, ибо очень часто перед словами отсутствовали нужные предлоги, либо наоборот, где надо и где не надо, появлялся предлог “на”, а существительные и прилагательные, подлежащие и сказуемые, не имели четкого порядка и располагались в предложении, как попало и где попало.
Вспомнила она также, как учила французский несколько лет назад на летних каникулах. Дело тогда не дошло дальше умения говорить простыми предложениями, чего было вполне достаточно для того, чтобы ее могли понять. Однако, что неудивительно для двенадцати-тринадцати лет, она совершенно не пыталась увидеть структуру этого языка (и даже не подозревала о ее существовании) и просто подставляла в готовые шаблоны нужные слова.
И лишь теперь умную голову Гермионы посетила мысль, что другие языки имеют не только другой набор слов, но и принципиально иное устройство, систему. Выходит, она последние два года мучалась с письмами лишь потому, что после заклинания перевода язык письма так и оставался болгарским по своей структуре, и лишь слова заменялись на аналогичные английские?!
- Простой пример, Гермиона, из этой книги… — Лотар заклинанием скопировал часть текста из введения в свою тетрадь для записей и прочитал: — Nichteuklidischen Geometrie umfasst Systeme auf die Verzerrung in dem linearen orthogonalen Raum, in dem die V Euklid von Nicht-Kreuzung von parallelen Linien in einer Ebene angeordnet Postulat sind nicht. Numerologische Formeln jedes Zauberspruchs im Zusammenhang mit Transformation und Verzerrung des Raums als eine unsichtbare Erweiterung, Apportation, Unsichtbarkeit, und eine Reihe von Zaubersprüchen in der Transfiguration basieren auf Nichteuklidischen Geometrie. — Теперь попробуйте перевести это, воспользовавшись заклинанием перевода.
Староста Гриффиндора произнесла заклинание и ткнула палочкой в пергамент. Рядом появился текст на английском.
- Неевклидова геометрия включает системы искажения в линейном ортогональном пространстве, в котором V Евклид не-перекрестка параллельных линий, в одной плоскости расположенных, выполняется постулат не… — попыталась прочесть Гермиона. — Бред какой-то!
- Вот видите, — с поучительным тоном в голосе произнес Визерхофф. — А правильно переводится следующим образом: “… Неевклидова геометрия включает системы, основанные на искажении линейного ортогонального пространства, в котором не выполняется V постулат Евклида о непересечении параллельных прямых, расположенных в одной плоскости. Нумерологические формулы любых заклинаний, связанных с преобразованием и искажением пространства, как то невидимое расширение, аппарация, невидимость, а также ряд трансфигурационных заклинаний, имеют в своей основе неевклидову геометрию…”
Глаза Гермионы стали размером с галеон: она, самая умная ведьма в Хогвартсе, даже не задумывалась о научной основе заклинаний, связанных с преобразованием пространства. То, что таковое имеет место быть, подразумевалось как нечто интуитивно-очевидное, а нумерологические формулы, эта сухая теория, стояли как-то отдельно от реальности. Оказывается, и профессор Вектор пару раз говорила о подобных вещах, только не упоминала при этом ни неевклидову геометрию, ни Гомберга с Клаусом. Они даже проводили как-то в прошлом году эксперимент по искривлению пространства: нужно было трансфигурировать стол в сферических координатах. Многие смеялись тогда над такой задачей: подумаешь, на первом курсе по трансфигурации и посложнее задачи давали. А справились в итоге только она и Голдстейн. А после того, как Малфой, Крэбб и Гойл решили использовать эти знания для своей “шуточки” над двумя первокурсниками с Гриффиндора, подобные демонстрации применения нумерологических формул на практике запретили вовсе.
- М… Лотар, — Гермиона не часто называла нового одноклассника по имени, предпочитая вообще лишний раз к нему не обращаться, — а когда была издана эта книга? Она выглядит новой.
- В 1995 году.
- А первое издание? — настороженно поинтересовалась девушка, пожирая глазами название книги.
- В 1967. После этого еще пару раз переиздавалась и дополнялась с учетом достижений как в самой пространственной нумерологии, так и расширения области ее применения. У меня в руках сейчас последнее издание.
Староста Гриффиндора лишь широко открыла и тут же закрыла рот. Большинство учебников, по которым они занимались в Хогвартсе, были изданы еще в 30-х годах, до битвы Дамблдора с Гриндевальдом, и потом просто перепечатывались. Переиздавалась заново лишь история магии — в начале 80-х.
Разговор оборвался, и на несколько минут в общей гостиной Гриффиндора воцарилось молчание. Визерхофф снова вернулся к чтению, периодически делая пометки у себя в тетради, а Грейнджер села в соседнее кресло и вновь перечитала пергамент. Вот бы так всю книгу перевести. Тогда она точно будет знать нумерологию лучше, чем Визерхофф.
Солнце поднялось выше, и в круглой гостиной стало светлее. За дверьми, ведущими в спальни, послышалась возня, — приближалось время завтрака, и ученики начали массово вставать с постелей, чтобы приступить к утренним процедурам. За разговорами о нумерологии и переводах у Гермионы совсем вылетело из головы, что она должна была кое-что попросить у Визерхоффа.
- М… Лотар? — спросила девушка, нервно оглянувшись по сторонам.
- Да, Гермиона, — сухо ответил Визерхофф: от него не укрылось, с каким боязливым взглядом Грейнджер посмотрела на двери.
- Можно тебя попросить кое о чем? — Гермиона попыталась придать своему голосу уверенно-назидательные интонации.
- Все зависит оттого, о чем вы попросите.
Хотя такая манера разговора, как у Визерхоффа, казалась ей слизеринской, тем не менее, — рассуждала Гермиона, — он не доверяет им так же, как и они ему, и потому не станет соглашаться, не зная заранее, что ему придется делать.
- Я хотела бы, чтобы ты помог мне с кружком для выполнения домашних заданий.
- Насколько я могу судить из вашей просьбы, подобными вещами раньше на факультете Гриффиндор не занимались. Или вам понадобился долговременный визит иностранной делегации, чтобы озаботиться своей же успеваемостью? — сердито спросил Визерхофф.
- Просто до этого не было никого, кто мог бы мне помочь, — призналась староста, опустив голову. — Кто так же ответственно относился бы к учебе.
Как ни странно, но с Визерхоффом она могла говорить прямо и по существу. Несмотря на то, что они пока мало знали друг друга, отсутствие интеллектуального барьера позволяло им на равных общаться друг с другом. Более того, Лотар позволил ей взглянуть со стороны на многие привычные вещи, например, заклинания, изменяющие пространство, или же, более относящееся к реальной жизни, ее отношения со сверстниками (хотя здесь с его мнением она не была согласна).
- Что-то мне не верится, что вам удастся усадить ваших друзей за учебники, — скептически заметил немец: как ему показалось, для многих его нынешних однокашников школа была просто отличным местом, чтобы, как говорят магглы, “потусоваться” вдалеке от родителей.
- Гарри и Рон будут на тренировке, а занятия я хотела провести для студентов младших курсов.
Гермиона помнила, что с подобной инициативой выступал еще Перси Уизли, когда был старостой. Но тогда, по причине чрезвычайно занудного характера последнего, а также благодаря активному саботажу со стороны близнецов, сие начинание быстро зашло в тупик, и до нынешнего момента больше никто, кроме Гермионы, не задумывался о создании подобного кружка. А в словах Лотара она снова увидела колющую, неудобную правду: до недавнего времени, казалось, даже профессор Снейп и то больше касался академической успеваемости Гриффиндора, в отличие от профессора МакГонагалл. Для профессора МакГонагалл был гораздо важнее кубок по квиддичу, а очки, как сказал Рон, им каждый раз профессор Дамблдор в конце года добавлял. Вот и спрашивается: зачем учиться, если все равно очки в итоге дают не за хорошую учебу?
Лотар же ощутил себя, как это ни странно, любовником, которого зовет на свидание жена, пока мужа нет дома; или неприкасаемым, которому, пока никто не видит, подают милостыню. Ведь действительно, пока рядом крутился кто-то из одноклассников, Грейнджер упорно делала вид, что нет. Почему, при таком отношении к себе, он должен ей помогать, идти ей навстречу? Если она предпочитает общество своих придурковатых друзей и делает за них всю работу — это ее право, и свое мнение по этому вопросу он уже высказал.
- Мисс Грейнджер, я помогу вам, — Визерохофф снова перешел на официальное обращение, отчего Гермиона почувствовала себя неуютно; по выражению лица своего нового одноклассника она поняла, что он совершенно не горит желанием ей помочь, — но лишь исключительно потому, что мне дорога честь факультета, к которому я теперь принадлежу. Поскольку у меня уже намечены кое-какие планы на время после завтрака, то давайте договоримся на десять. Вы же сможете к этому времени собрать всех студентов младших курсов здесь, в гостиной?
Девушка кивнула. Снова слизеринские черты. Как он вообще не оказался в Слизерине вместе со своими друзьями? Ей даже подумалось, что лучше бы Визерхофф, несмотря на то, что зарабатывал для факультета немало баллов, и впрямь учился бы в Слизерине. Зато на Гриффиндоре было бы спокойно. Нет, на львином факультете никогда не было спокойно: здесь в порядке вещей были панибратство, шумные посиделки, выяснение отношений у всех на виду и, как недавно выяснилось, неуважение к чужому личному времени. Зато без Визерхоффа здесь было бы… привычнее, не было бы того разлада, прежде всего, в ее собственных мыслях, который случился после его появления здесь.
Солнце поднялось еще выше, и гостиная Гриффиндора оказалась заполнена красновато-золотистым светом. Из спален стали выходить завершившие утренние процедуры ученики, в основном, младших курсов, у которых еще не выветрились привитые начальной школой зачатки дисциплины. Некоторые, из них проходя мимо старосты, тихонько посмеивались и показывали на нее пальцем.
- Первый курс, все здесь? — громко спросила Гермиона, выйдя на середину комнаты, после чего устроила перекличку, стараясь не обращать внимания на насмешки. — Отлично! Через… пять минут, — девушка нервно посмотрела на старинные часы, которые показывали без четверти восемь, — мы идем в Большой Зал на завтрак.
- Мисс Грейнджер, на пару слов, пожалуйста, — сказал Визерхофф, остановившись перед выходом из гостиной.
Посмеивающиеся младшекурсники тотчас смолкли, когда Грейнджер тоже подошла к портрету Полной Дамы, — то ли потому, что этот новенький аристократ уже одним своим видом внушал уважение, то ли потому, что всем было интересно, о чем эти двое будут говорить. Однако последнему желанию учеников не суждено было сбыться, ибо рыжий павлин в дорогой мантии сразу же установил заглушающий купол.
- Лотар, к чему все это? — искренне удивилась девушка, не понимая цели предстоящего разговора, и почему обязательно нужно было ставить заглушающие чары.
- Извините, что вмешиваюсь не в свое дело, мисс Грейнджер, но, пожалуйста, снимите этот значок, если не хотите, чтобы над вами смеялись.
Сейчас, когда солнце поднялось уже достаточно высоко, и в гостиной львиного факультета стало очень светло, белый значок с надписью “S.P.E.W.” уже сильно выделялся на бордовом свитере старосты.
- Как?! Ведь это же значок общества защиты эльфов от рабского труда волшебников! После Хогвартса и после того, как окончу университет, я, что бы кто ни говорил, пойду в Министерство и буду бороться за права эльфов! — казалось, Гермиона совершенно не замечала ни снисходительной улыбки, ни смотрящего на нее сверху вниз скептического взгляда серых глаз. — Это такая же несправедливость, как преимущество чистокровных перед магглорожденными! Все эти ваши традиции — не более, чем средневековые предрассудки! Все должны быть равны! И я еще докажу, что была права!
- Просто прочитайте надпись как одно слово (1), — с той же снисходительной улыбкой на лице ответил Визерхофф. — Желаю вам удачи, мисс Грейнджер, — и покинул общежитие, оставив взведенную и раскрасневшуюся от крика старосту стоять перед дверью.
Часы показывали уже без десяти восемь, а ни Гарри, ни Рон, ни Джинни еще не появились в гостиной. С одной стороны, Гермиона считала, что нехорошо поступит, не подождав друзей. С другой — у нее есть определенные обязанности, которые она должна выполнять вне зависимости от личных обстоятельств. К тому же, девушка уже успела убедиться на собственном примере, чем могут для нее же закончиться подобные “начинания” ради друзей.
Было утро субботы, и потому в Большом Зале не стоял привычный шум и гам. За столами сидело не очень много учеников — в основном студенты младших курсов, которые еще по старой привычке рано ложились и рано вставали, и весь факультет Слизерин. Несмотря на то, что Гермиона испытывала острую антипатию почти ко всем представителям змеиного факультета, она, тем не менее, не могла не заметить, что данный факультет отличается дисциплиной и собранностью: они никогда не опаздывали на уроки и трапезы, вели себя тихо и всегда покрывали друг друга перед учителями. А студенты младших курсов так вообще являли собой образец послушания и благочиния.
Гермионе с трудом удалось рассадить младшеклассников по курсам и заставить замолчать — снова не обошлось без помощи Лотара, который разразился нравоучительной тирадой о том, что юные дарования приехали в школу учиться, а не заниматься глупостями, и потому все недовольные могут идти и паковать чемоданы — насильно здесь никого не держат. Гермионе показалось непедагогичным запугивать малышей подобным образом (она до сих пор помнила, как еще на первом курсе исключение из школы ей казалось страшнее смерти), однако требуемый результат был достигнут: младшие тут же стушевались, устремив на старосту и грозного аристократа перепуганные глаза. Только что их поставили перед фактом, что они уже достаточно взрослые, чтобы нести ответственность за некоторые свои решения, а также выполнять определенные обязанности. Они не приехали сюда, чтобы пожить в сказке, вдали от родителей. Они приехали в школу и потому обязаны учиться, что, собственно, и пыталась донести Грейнджер, рассказывая о кружке по выполнению домашних заданий. Особенно студенты приуныли, когда им сказали, что уже в десять часов они снова должны быть в Гриффиндорской башне с учебниками, пергаментами и перьями.
- Эй, что рядом с тобой опять делает этот слизеринский выскочка? — возмутился подошедший к столу Рон.
- Гермиона, почему ты нас не подождала? — требовательным тоном спросила Джинни. — Мы же твои друзья!
- Э… — замялся Гарри: с одной стороны, он хотел поддержать подругу, с другой — не хотел поссориться с лучшим другом и своей девушкой, — ведь Гермиона — староста и потому должна была отвести первокурсников на завтрак вовремя.
- Ну и что, — возразил Рон, — я тоже староста!
- Извините, но это ваши проблемы, господа, что вы не можете вовремя проснуться, — вставил свое слово Лотар, обойдя Гермиону. — Факультет не обязан вас ждать из-за этого. Во-вторых, Уизли, если вы староста, то и должны исполнять соответствующие обязанности, а не сваливать все на мисс Грейнджер.
- Слушай ты, индюк… — побагровевший Рон, подошел к Визерхоффу, сжав руки в кулаки, видимо, надеясь, что сумеет произвести таким образом нужный эффект на потенциального соперника.
- Рон, не надо! — взмолилась Гермиона, встав перед своим парнем и уперев руки ему в грудь: она не хотела повторения драки в четверг, а нынешняя ситуация очень к этому располагала. — Лотар просто помог мне рассадить первокурсников!
Многие гриффиндорцы и хаффлпаффцы, сидевшие поблизости, бросили завтрак и столпились вокруг. Первые усиленно ждали продолжения ежедневного шоу под названием “спор милых” или “драка за Грейнджер”. Вторые переживали, как бы не дошло до членовредительства. Визерхофф же гадал, когда их декан отвлечется от разговора с директором или спора со Снейпом, чтобы обратить внимание на происходящее внутри ее собственного факультета.
- Они вдвоем шептались, пока вас не было! — выкрикнул первокурсник Питер Арнадльс, показывая пальцем поочередно то на Визерхоффа, то на Грейнджер.
Как и любой человек, только-только делающий первые шаги на пути к взрослой жизни, Питер мечтал самоутвердиться как глазах сверстников, так и в своих собственных. А как это проще сделать? Правильно: завоевать дружбу у старших ребят. И не важно, что эта дружба будет заключаться, скорее всего, в обязанностях мальчика на побегушках и “шестерки”. Особенно ему импонировал Рон Уизли: он хоть был и староста, зато “свой”, “компанейский”. В отличие от этой Грейнджер, сильно напоминавшей его мать и сестру в одном лице, Уизли никогда не читал нотации, не заставлял рано вставать и учить уроки и не делал замечания по поводу плохого поведения. И сейчас ему представился отличный шанс выслужиться перед старшим. При этом он совершенно не задумывался о том, что тем самым нанесет сильный удар по и так уже давшему трещину фундаменту дружбы Золотого Трио.
- Да как ты посмела?!
Рон с силой оттолкнул от себя девушку и уже занес руку в ударе, как почувствовал, что его перехватили, и вместо перепуганных светло-карих глаз Гермионы, которую отпихнули в сторону хаффлпаффцев, увидел перед собой смотрящие на него с ненавистью глаза цвета стали, хозяин которых в приступе злобы не краснел, а, наоборот, бледнел, отчего производил еще более зловещее впечатление. Уизли проглотил застрявший в горле ком: он уже на собственной шкуре узнал, что Визерхоффа с его крепким ударом лучше не злить лишний раз. С другой стороны, он боялся спасовать перед всем факультетом, боялся, что его признают неправым или трусом, лузером. А для гриффиндорца это — позор. И вообще, нужно проучить хорошенько этого павлина, чтобы отстал от его девушки раз и навсегда.
Какое-то время они стояли так, перехватив друг друга за руки и враждебно щурясь, пока к ним не подошла профессор МакГонагалл.
- Мистер Уизли, мистер Уизерхофф! Немедленно прекратите!
Парни ослабили захват и, отдуваясь, отошли друг от друга на расстояние вытянутой руки. Профессору МакГонагалл лучше не перечить.
- Все немедленно вернитесь на свои места! Мисс Грейнджер, что вы делаете за столом Хаффлпаффа? — Гермиона тут же отделилась от барсуков, начавших спешно рассаживаться под грозным взглядом декана львиного факультета, и встала рядом с Роном. — Молодые люди, потрудитесь объяснить, что здесь происходит.
- Этот слизеринец… — начал, было Уизли, но его быстро перебил Визерхофф:
- Простите, профессор МакГонагалл, я считаю, что данную беседу следует проводить приватно.
На оскорбления и поддевки Уизли он старался не реагировать, ведь орлы не ловят мух, однако от него не укрылось, с каким любопытством наблюдали за ними слизеринцы из-за дальнего стола. Некоторые из них откровенно посмеивались. Не хватало еще, чтобы они и не только ближайшие дни перетряхивали грязное белье факультета Гриффиндор.
Декан кивнула в ответ, сказав им обоим следовать за ней в учительскую. Первым позволили выпустить пар Уизли, который тут же обвинил Визерхоффа в том, что тот пытается отбить у него Гермиону. Визерхофф, в свою очередь сказал, что если мистер Уизли столь нетерпимо относится к обществу других молодых людей вокруг своей подруги, то пусть добросовестно исполняет свои обязанности старосты в таком случае, а не сваливает все на мисс Грейнджер, и заодно выучит нумерологию.
Минерва обвела парней тяжелым взглядом. От этих иностранных студентов только одни проблемы. И зачем Альбус согласился участвовать в этом образовательном эксперименте? Декан Гриффиндора прекрасно понимала, что и во Франции, и в Германии, и в Швеции можно также отыскать немало тупых, слабых студентов, которые окажутся еще хуже Крэбба с Гойлом, и что им специально прислали одних из самых лучших учеников, чтобы подтвердить качество своей системы образования. Только вот на фоне этих самых лучших юных волшебников из Германии большинство студентов Хогвартса казалось просто дураками и лодырями. И сейчас она видела этому живое подтверждение: ленивый, бесшабашный и очень ревнивый Рон Уизли и умный, ответственный и серьезный Лотар Визерхофф, будущее светило нумерологии и трансфигурации. Естественно, мисс Грейнджер, самой умной ученице Хогвартса, будет интереснее общаться с таким же одаренным человеком, как и она сама. Но мисс Грейнджер также не должна забывать одну просто вещь: мистер Уизли — это максимум, на который она может претендовать в магическом мире, и что, только выйдя замуж за мистера Уизли, она сможет построить карьеру, о которой так мечтает.
- Мистер Уизли, умерьте свой пыл: мисс Грейнджер никуда от вас уходить не собирается. Просто постарайтесь проводить с ней побольше времени и помогать с ее обязанностями старосты, которые, кстати, возложены и на вас, мистер Уизли. Тогда мисс Грейнджер не придется прибегать постоянно к помощи других молодых людей, — строго сказала декан Гриффиндора, выйдя из-за стола и повертев палочку в руках.
- Проводи с ней больше времени, когда она в библиотеке торчит без конца, — пробурчал себе под нос Рон, но профессор МакГонагалл не заметила этот выпад и продолжила:
- А вы, мистер Уизерхофф, впредь старайтесь не провоцировать мистера Уизли. Вы должны заботиться, прежде всего, о чести факультета Гриффиндор, а не устраивать постоянные разборки, как это было позавчера и сегодня. И запомните, мистер Уизерхофф, — МакГонагалл совсем близко подошла к немцу, заставив того отступить на шаг назад; сейчас ее голос напоминал шипение злобной, готовой к прыжку кошки, уже выпустившей коготки, — кем бы вы ни были в вашей старой школе, здесь никто не будет подстраиваться под вас только потому, что вы себя считаете самым лучшим.
- Все, все свободны, и по пять баллов с каждого за потасовку в Большом Зале.
Вернувшись от МакГонагалл, Рон и Лотар специально сели подальше друг от друга и принялись за еду — завтрак был в самом разгаре. По окончании трапезы Визерхофф поздоровался и Элизой, после чего отправился с Карлом в совятню, Грейнджер пошла к декану, чтобы официально оформить кружок по выполнению домашних заданий (ее главным аргументом было то, что подобные группы существуют и на других факультетах, что позволяет младшеклассникам быстрее влиться в учебный процесс, способствует дисциплине, а также позволяет сократить рейтинговый разрыв внутри факультета за счет того, что все ученики факультета принимают участие в учебном процессе), а Гарри, Рон, Джинни и другие члены квиддичной команды, а также желающие поучаствовать в отборочных испытаниях отправились на стадион.
Погода была отличная: солнечная, прохладная, одним словом — летная. Ветер несильно портил ситуацию: им приходилось играть и в худших условиях, и вообще, чем ближе условия тренировки к условия реальной игры, тем выше шансы на победу, тем более с таким соперников, как Слизерин.
- Итак, — громко сказал Гарри, выйдя на середину поля; ветер трепал его черные волосы (если их можно было растрепать еще сильнее) и полы красной спортивной мантии, — вначале мы проводим отборочные испытания для желающих занять свободное место охотника. Представители других факультетов, а также не умеющие летать на метле, покиньте поле сразу!
Несколько хаффлпаффцев и слизеринцев с младших курсов, тут же ретировались, недовольно бурча себе под нос. Лаванда Браун, Парвати Патил, Ромильда Вейн и еще несколько девочек с четвертого-шестого курсов заняли места на трибуне и принялись строить глазки мужскому составу команды.
- Запомните: охотник должен быть ловким и юрким, чтобы уметь легко пасовать квоффл и забивать голы, а также уклоняться от бланджеров, — продолжил Поттер после того, как лишние свидетели ушли со стадиона. — Однако сначала я хотел бы посмотреть, как вы летаете.
Больше половины претендентов отсеялась сразу же при попытке сесть на метлу: от кого-то метла просто отскакивала, как два магнита, встретившиеся одинаковыми полюсами; кого-то просто не слушалась, отказываясь прыгать в руку; а Симуса Финнигана даже ударила древком по носу, отчего он тут же был вынужден отправиться в Больничное крыло. Остальным, кто таки сумел подчинить себе старые школьные и потому чересчур своенравные “Чистометы”, было поручено перепасовать несколько раз друг другу квоффл в полете. Так отсеялось еще несколько человек: один не успел вовремя поймать летящий в него мяч и сорвался с метлы; другой, оказалось, панически боялся высоты; третий не менее панически боялся мяча и все время от него уворачивался вместо того, чтобы ловить; четвертый просто делал очко, пропуская квоффл между рук и т.д.
В итоге осталось всего три человека: семикурсник Дин Томас, который, по мнению Поттера, не был хорошим игроком, но показал себя гораздо лучше, чем многие из тех, что пришли сегодня на испытания; четверокурсница-полукровка Синди Пим, которую, как оказалось, научил играть в квиддич двоюродный брат этим летом, а до этого она ходила в секцию волейбола; и магглорожденный пятикурсник Оливер Брок. Если Дина Гарри был готов отсеять сразу, то последние двое играли одинаково хорошо, и поэтому, чтобы сэкономить время, предложил устроить тренировку сразу с четырьмя охотниками, чтобы заодно посмотреть как Синди и Оливер играют в команде.
Члены команды и претенденты взмыли в воздух и заняли позиции. Игра началась. Поттер поднялся высоко над полем, чтобы видеть всех сразу. При этом он не торопился ловить снитч, а пристально наблюдал за игроками: ведь на нем, как на капитане, целиком лежит ответственность за то, кого он в итоге примет в команду. Одновременно он следил за самой игрой, чтобы выявить возможные недостатки как разработанной тактики в целом, так и техники отдельных членов команды. Джинни, Демельза, Пикс и Кут отлично сработались за прошлый сезон: девчонки ловко пасовали друг другу квоффл, постепенно перемещаясь к шестам, около которых маячил Рон, и уклонялись от бланджеров, в то время как пацаны защищали охотниц от летящих в них коварных мячей, направляя в сторону новичков, которые тоже оказались далеко не промах: пока что никто из них не получил бланджером по голове, и они оба поймали все пасованные им мячи. Вот только было одно “но”: они играли не слаженно, а соперничали и иногда даже откровенно пакостили друг другу. Гарри сразу вспомнил Кормака МакЛагена — тот на отборочных испытаниях тоже пытался доказать всем, что он самый крутой и совершенно не умел играть в команде. Наверное, из них лучше взять Синди — чтобы среди охотников не было конкуренции, кто круче: мальчики или девочки.
Так, наблюдая за игрой охотников и загонщиков, Поттер совершенно забыл про вратаря, который только что пропустил гол и теперь спорил с рыжеволосой охотницей, кто из них поступил нечестно. Сделав в воздухе мертвую петлю, чтобы поймать пролетавший сверху снитч, Гарри устремился к месту разборок.
Рон все это время маячил на метле перед кольцами и откровенно скучал, наблюдая за игрой охотников и загонщиков. Новенькие ему не нравились: несмотря на ловкость и умение хорошо держаться в воздухе, они постоянно соперничали между собой, вырывая квоффл как друг у друга, так и у Джинни с Демельзой. В результате за мячом гонялись по всему полю, то приближаясь к воротам, то отдаляясь. Поняв, что тренировка и дальше будет продолжаться в таком же духе, Рон расслабился и огляделся по сторонам. Ему очень не понравилось, что на стадион не пришла Гермиона, как в прошлом году. Оно, конечно, понятно, что девчонкам не нравится квиддич, но на моральную поддержку своей девушки он был вправе рассчитывать. А тут Миона вместо того, чтобы поболеть за него, пошла делать домашку с первачками. Как будто они сами справиться не могут? Парень на несколько секунд представил ситуацию, будто они с Гермионой уже женаты, и у них есть дети, мальчики — девочки в роду Уизли большая редкость — и Гермиона заставляет их учить уроки. Бррр! Ужас! Он очень не хотел, чтобы Миона сделала из его детей ботаников таких же, как она сама, которых из-за книжек потом не вытянешь.
Недалеко от озера стояли урод Визерхофф, чтобы ему пусто было, и его дружок-слизеринец и наблюдали за игрой издалека. Не вьется вокруг Мионы — и то хорошо. На трибуне ему улыбнулась Лаванда и, лукаво подмигнув, кокетливо помахала ручкой. Шестой курс… Он не любил Лаванду и встречался с ней лишь, чтобы самоутвердиться, назло Джинни и Гермионе. Она требовала к себе слишком много внимания, постоянно лезла целоваться, что подчас напрягало. Но рядом с ней он не чувствовал себя дурачком или нашкодившим пятилетним мальчишкой. Она, в отличие от Мионы, никогда не читала ему нотации и не заставляла учить уроки, и вообще в целом оказалась очень бойкой и темпераментной девушкой. Настолько темпераментной, что он очень быстро пресытился ею и не знал, как отделаться, пока в результате одного нелепого случая она не увидела их с Гермионой выходящими из комнаты мальчиков (Гарри, который также был с ними, прятался тогда под мантией-невидимкой).
Но сейчас, вкусив всю “прелесть” отношений с Гермионой, Рон всерьез подумал о том, что Лаванда был не так уж и плоха. Обида прошла, и теперь они просто мило здоровались при встрече, не вспоминая былое. Браун даже как-то вполне искренне поинтересовалась, “как там у них с Гермой”, и посмотрела на него взглядом преданным-преданным, какой бывает только у настоящего друга, готового помочь всегда и везде. Гермиона на него так никогда не смотрела. Она могла быть покорной и ласковой, но в ней никогда не было желания. Парню порой казалось, отношения с ним для нее — то же самое, что очередное домашнее задание. Хотя нет, книжки она любила все-таки больше, и Рона это бесило неимоверно, ведь даже для нее он был на втором, если не на третьем месте, вечно в тени. Они ругались, ссорились, мирились, и тогда он ее спрашивал: “Ты меня любишь?” И она спокойно отвечала ему: “Да”, обвив шею руками, и он ее целовал, она же его — никогда.
Уизли улыбнулся Лаванде в ответ, и она снова, кокетливо улыбнувшись, захлопала ресницами. По крайней мере, они снова могут стать друзьями, с ней, в отличие от Мионы, он сможет отдохнуть. Замечтавшись, Рон пропустил мяч, попавший аккурат в одно из колец с краю, которое он весьма непредусмотрительно оставил открытым.
- Ты че, Джинни? Что за грязный прием? Никогда не думал, что моя сестра способна на такое!
- А нечего было ворон ловить у ворот! — кричала раскрасневшаяся Джинни — именно она забила гол своему брату, весьма удачно оторвавшись от новеньких.
Конечно, это было нехорошо так поступать по отношению к брату и товарищу по команде, надо было окликнуть Рона, чтобы перестал, наконец, страдать фигней и занял все шесты. Но, с другой стороны, им предстоит играть со Слизерином, а змеи только и рады будут, когда кто-нибудь из членов команды-соперника вот так зазевается.
Заметив, что началась перепалка, к месту происшествия подлетели остальные члены квиддичной команды. Последним прибыл Гарри с крохотным снитчем, зажатым в руке.
- Что здесь произошло?
Рон, Джинни и другие члены команды наперебой принялись рассказывать, каждый свою версию событий, и спорить, так что ничего нельзя было разобрать в общем гомоне голосов, пытавшихся перекричать друг друга.
- Стоп! Всем замолчать немедленно! — приказал Гарри своим командирским голосом. — А теперь рассказывайте по порядку, что случилось, — четко отчеканив каждое слово, добавил он, когда все смолкли. — Рон, ты — первый.
Джинни, поступила, конечно, не очень хорошо, что вовремя не напомнила Рону, чтобы он не зевал. С другой стороны, им предстоит играть со слизеринцами, а те всегда отличались нечестной и грязной игрой и потому не упустят возможности использовать любые слабые стороны команды-соперника для своей победы.
- Вы оба неправы, — заключил Поттер, отчего у брата и сестры Уизли недоуменно вытянулись лица, на которых застыло обиженное выражение. — Да, я понимаю, что у нас тренировка, и что мы должны просчитывать возможные ходы слизеринцев, но ты, Джинни, вместо того, чтобы вести себя, как слизеринцы, должна была напомнить Рону, где он находится. Рон, ты охраняешь кольца; даже если тебе скучно, ты всегда должен быть сосредоточен на игре обоих команд, чтобы случайно не пропустить мяч, как в этот раз. Те слизеринцы, о которых ты говоришь, стояли слишком далеко и не смогли хорошо разглядеть, как мы тренировались.
- Гарри, не у всех такое плохое зрение, как у тебя, — буркнул рыжик. — А они еще своим растрепают, какие ты финты выполнял!
- Рон, мы уже который год играем со слизеринцами, и они прекрасно знают, на что мы способны! — немало раздраженным голом ответил Поттер. — А эти Уизерхофф и Шонбрунн — вообще конченые ботаники и не выкисают из библиотеки, почти как Гермиона.
По раскрасневшемуся и напряженному лицу друга Гарри понял, что последнее слово явно было лишним, но возвращать его назад определенно было поздно. Оставалось только надеяться, что за оставшееся до конца тренировки время Рон умерит свой пыл или вообще забудет об этом досадном недоразумении.
- Оливер, Синди, вы оба хорошо играете, но при этом постоянно соперничаете, что недопустимо во время игры. Вы должны уметь работать в команде и быть с ней одним целым.
- Так кого из нас ты выбираешь? — грубоватым и напористым тоном спросил Брок, снова напомнив МакЛагена.
- Синди — чтобы между охотниками не было ссор и соперничества.
Радостная Синди тут же продефилировала на метле, заняв место рядом с Джинни и Демельзой.
- Это потому, что она девчо-о-онка! — недовольно возразил неудавшийся охотник.
- Я — капитан, — твердо сказал Гарри, непроизвольно разжав кулак и выпустив снитч, который тут же взметнулся в воздух, — и мои решения не обсуждаются. — Синди, тебя это тоже касается. Запомните все еще раз — никакого самовольства! Все решения касательно тактики игры обсуждаем только вместе и только со мной. Всем ясно?
Члены команды послушно закивали.
- Э, что я не так сделал? — снова возмутился Оливер.
- Делал виражи вокруг загонщиков, показывая, как ловко ты умеешь уворачиваться от бланджеров и бит, вместо того, чтобы вести квоффл к кольцам, — с негодованием в голосе ответила Джинни: немногочисленные женщины у них в роду всегда славились буйным темпераментом, властным характером и острым язычком.
Недовольному Броку не оставалось ничего больше, кроме как спуститься на землю и, откинув метлу, с кислой миной на лице направиться в замок. А команда Гриффиндора в обновленном составе продолжила тренировку, сочетая как гриффиндорскую, так и слизеринскую тактику, чтобы создать реальные условия игры. Гарри не пожалел, что выбрал именно Синди Пим — она быстро сработалась с Джинни и Демельзой и, кроме того, весьма удачно замечала слабые места в построении игроков или комбинации пассов. Конечно, она пыталась утвердиться перед остальными членами команды, но именно ей удалось забить больше всех голов и не разу не потерять мяча при подаче.
* * *
- Кхм… здравствуйте, мадам Пинс… — несколько неуверенно произнесла Гермиона: хотя она очень любила библиотеку и чувствовала себя в ней, как рыба в воде, она, тем не менее, по-прежнему боялась строгую библиотекаршу, которую, наверное, было лучше не отвлекать от чтения “Ведьмополитена”.
- Слушаю вас, мисс Грейнджер, — сухо ответила Ирма Пинс, окинув самую докучливую ученицу Хогвартса скептическим взглядом из-под своих круглых очков в роговой оправе, и отложила раскрытый “Ведьмополитен”, в котором сообщалось об очередном романе известной певицы Селестины Уорбик.
- Простите, мэм, у вас есть англо-немецкий словарь и… — девушка поглядела в потолок, коснувшись пальцами подбородка — она всегда так делала, когда задумывалась или пыталась вспомнить что-то трудное. — А, вот! — воскликнула она, когда к ней снизошло озарение в виде подробного воспоминания об утреннем разговоре с Визерхоффом. — И “Практическое применение неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний”, пожалуйста.
- Мм…
Библиотекарша недовольно поджала губы и, вызвав заклинанием толстый библиотечный каталог, от которого сразу же поднялся высокий столб пыли, принялась несколько брезгливо просматривать его, водя по строчкам костлявым тонким, пальцем, “украшенным” грубым перстнем. При этом она то и дело хмурилась, искоса поглядывая на ученицу.
- Мисс Грейнджер, эта книга всего одна и находится в Запретной секции. У вас есть разрешение?
- Д-да, — соврала Гермиона, принявшись неуклюже рыться в сумке.
Она была столь частой гостьей в библиотеке, что ей нередко удавалось под одним формуляром выносить сразу несколько книг или брать издания из Запретной секции по просроченному разрешению и потом также невинно врать, что она зачиталась, забыла вернуть и т.д. Также ее удивило, что делает книга, сути дела, по маггловской геометрии в Запретной секции. Визерхофф свой учебник явно купил недавно и не на черном рынке, где обычно продается все запрещенное. Однако нужная бумажка, пусть выписанная даже прошлым учебным годом, как назло, не находилась.
- Простите, мадам Пинс, — сказала мисс Грейнджер, придав своему лицу самое невинное выражение, — я, наверное, его забыла. Не могли бы вы выписать мне эту книгу, пока я сбегаю к нам башню и поищу разрешение?
Такой прием нередко проходил для мисс Всезнайки удачно: копируем шаблон разрешения, меняем почерк под нужного преподавателя, подделываем подпись — ведь Гермиона недаром была лучшей ученицей Хогвартса и мастерицей по Чарам, чтобы с легкостью проделывать такие вещи, а библиотекарша обычно не проверяла подписи преподавателей на подлинность. Главное — чтобы были. Поначалу старосту, Гриффиндора, конечно, грызли сомнения, ведь она поступает нечестно, по-слизерински, но оправдывала себя тем, что это все “ради науки”, и что она таким образом помогает Гарри в борьбе с Вольдемортом, ведь в некоторых, тайком вынесенных из библиотеки книгах она нашла немало полезных зелий и заклинаний, а также некоторую информацию о хоркруксах. Она поняла теперь, почему подобную литературу нужно держать именно в Запретной секции и прятать подальше от глаз любопытных детишек: только человек стойкий и верный Свету сможет прочесть эти книги, не поддавшись соблазнам Темных Искусств, не используя полученные знания для собственной выгоды.
- Ах, здравствуй, Септима. Рада тебя видеть, — к библиотечной стойке подошла высокая волшебница в строгой темно-коричневой мантии, квадратных очках на глазах и пучком темных, уже начинающих седеть волос на темени.
- Доброе утро, Ирма. Снова на работе? Ты уже читала о Робе Кармайкле? Мне кажется, он плохая пара для Селестины, — утром в субботу в библиотеке было слишком мало народу, так что можно было не опасаться, что ученики случайно подслушают разговоры учителей.
Кого Гермиона Грейнджер не ожидала в этот час встретить в библиотеке, так это профессора Вектор. И это очень сильно портило дело: ведь мадам Пинс наверняка попросит пергамент с разрешением у нее. И тогда ее (Гермионы) вранье сразу раскроется. Профессор Кардиола Вектор, выпускница Равенкло, была очень строгим преподавателем и не терпела лжи со стороны учеников (например, почему не выполнено домашнее задание). А мисс Грейнджер очень боялась потерять свою репутацию лучшей ученицы в глазах любимого преподавателя.
Воспользовавшись тем, что профессор Вектор просто не обратила на нее внимания и сразу начала обсуждать с библиотекаршей светские сплетни, Гермиона тихо, стараясь осторожно ступать по каменным плитам, обошла грозную преподавательницу и направилась к выходу.
- Мисс Грейнджер! — Мерлин, до дверей осталась всего какая-то пара шагов. — Где ваши манеры? — Это была мадам Пинс. — Или вы забыли о том, что с преподавателями положено здороваться?
- Здравствуйте, профессор Вектор, — пробормотала девушка, опустив глаза и покраснев, как помидор.
Нумерологистка кивнула в знак приветствия и снова обратилась к библиотекарше:
- Мисс Грейнджер, наверное, задумалась. Я слышала, на потоке она изучает больше всего предметов. Хотя лишь немногие магглорожденные могут похвастаться наличием у себя хоть каких-то зачатков вежливости.
По-прежнему красная, как помидор, Гермиона продолжила пятиться к выходу. Ей было совестно, что она, гриффиндорка, убегает сейчас, как последняя трусиха, что она собиралась так нечестно поступить с профессором Вектор, когда та за нее заступилась. С другой стороны, девушке очень редко доводилось видеть преподавателей за праздными беседами. Она не знала, о чем они говорят в неформальной обстановке, да и не особо интересовалась (хотя для нее стало неожиданностью, что чопорная и строгая профессор Вектор интересуется новостями волшебного шоу-бизнеса; к мадам Пинс, постоянно листающей в библиотеке женские журналы, все уже давно привыкли). И поэтому оказалась весьма неприятно удивлена, когда услышала, что даже ее любимый преподаватель лишь снисходительно отзывается о магглорожденных студентах. Из глаз чуть не брызнули непрошеные слезы. Учебный год, последний год перед окончательным вступлением во взрослую жизнь только начался, а уже так много, что раньше казалось незыблемым в сознании гриффиндорки, оказалось разрушенным. Неужели и правда, за стенами школы ее будет ждать вот такое презрительно-снисходительное отношение со стороны других волшебников? Что никто и никогда не будет считать ее равной себе? Что профессия министерского клерка, коих там тысяча, или девочки на побегушках — максимум карьеры, на который она может рассчитывать без денег и связей в волшебном мире?
Погрузившись в собственные мысли, девушка устало облокотилась на дверной косяк, совершенно забыв, что она хотела сбежать из библиотеки, и абсолютно не заметив, что обе женщины за библиотечной стойкой уже сменили тему разговора, и что лица их внезапно посуровели.
- Мисс Грейнджер, как вы посмели солгать, будто взяли у меня разрешение на книгу, о которой говорит мадам Пинс?! — возмутилась профессор Вектор.
Ее глаза, полные праведного гнева на ученицу, которую она всего пять минут назад считала лучшей на курсе, стали черными-черными, будто прожигающими насквозь. Немногочисленные студенты, ставшие свидетелями того, как только что отчитали “заучку” Грейнджер, тут же спрятали лица за книгами, усиленно делая вид, что их нет — злобным профессорам лучше не попадаться на глаза лишний раз. А Гермиона, готовая провалиться от стыда под землю, затряслась в беззвучном рыдании, направляя все силы лишь на то, чтобы позорно при всех не заплакать.
- Профессор Вектор, простите, пожалуйста…. Я просто хотела больше узнать о геометрии пространственных заклинаний…
- И разве вы не помните, мисс Грейнджер, что директор Дамблдор запретил ее изучение в прошлом году?
Девушка отрицательно покачала головой. На самом деле она прекрасно помнила об этом запрете, но совершенно не подумала о том, что именно из-за него, например, книга могла оказаться в Запретной Секции.
- Книга на немецком, — скептически заметила мадам Пинс. — Наверняка немцы про нее и разболтали. От них вообще одни проблемы, — профессор Вектор согласно закивала. Казалось, обе женщины совершенно забыли про стоявшую неподалеку студентку. — А Грейнджер только скажи про какую-нибудь книгу, так она не успокоится, пока не прочитает от корки до корки. Конечно, такое стремление похвально, но когда дело касается запрещенной литературы…
- Полностью согласна с вами, Ирма, — сказала профессор Вектор, кинув сердитый взгляд на старосту Гриффиндора.
- Мисс Грейнджер! За то, что вы собирались взять книгу из Запретной Секции по поддельному разрешению, я запрещаю вам в течение месяца пользоваться библиотекой, а также брать себе книги через других учеников, — строго отчеканила мадам Пинс.
О нет! — пронеслось в голове у Грейнджер. Это кошмар! Это конец! Она не представляла себе жизни без библиотеки, тишины большого читального зала, толстых, вызывавших уважение перед своей историей и содержанием древних фолиантов и шороха переворачиваемых страниц. А еще библиотека была единственным местом, куда предпочитал не заходить лишний раз Рон Уизли. В последнее время девушка стала ощущать, что отношения с любимым парнем стали ее ненормально тяготить. Просто Рон не мог говорить ни о чем, кроме квиддича, еды и поиска хоркруксов. Не было между ними и молчаливого единства, когда двое могут просто проводить время вместе, не сказав друг другу ни слова — потому что они понимают друг друга и так. Рона же интересовала больше физическая сторона отношений — полизаться и позажиматься где-нибудь в углу пустого класса. В таких случаях было проще уступить — чтобы избежать лишней ссоры. И теперь Гермиона с горечью подумала о том, как обрадуется Рон, когда узнает, что ее “отлучили” от библиотеки, и чем ей теперь придется заниматься в ближайший месяц.
- И в качестве наказания, — теперь заговорила профессор Вектор, — вы должны будете написать сочинение на три фута о том, какой вред может принести изучение геометрии пространственных заклинаний. Свободны.
Гермионе не оставалось больше ничего, кроме как покинуть родную библиотеку и пойти унылой походной в башню Гриффиндора — ей еще кружок по домашним заданиям у студентов с первого по третий курс вести.
Настроение было хуже некуда, руки опускались, подкашивались ноги, хотелось впасть в забытье, упасть и не вставать. Девушка устало села на подоконник. Необходимо успокоиться и перестать плакать. Нельзя в таком виде показываться перед первокурсниками — точно засмеют: представьте, у Гриффиндора, факультета храбрецов староста-нытик. Обычно, когда ей было плохо и грустно, Гермиона искала утешения в кругу Гарри и Джинни. Но сейчас они оба на тренировке. Да и вряд ли бы они ее поняли бы по-настоящему. Гарри наверняка бы сказал, что она и так уже выучила все книги наизусть, и что она и без библиотеки все равно будет самой умной ученицей в Хогвартсе. А Джинни, скорее всего, скажет, что теперь у нее будет время для развлечений, а также она сможет наладить отношения с Роном. Они оба хорошие, они желают ей добра, но для них, никогда не проявлявших рвение к учебе, ее проблемы покажутся лишь сущей мелочью, безделицей.
Погруженная в свои мысли, Гермиона не заметила, как к ней подошли.
- Мисс Грейнджер?
Ноль реакции.
- Гермиона?
Девушка наконец-то отреагировала на свое имя и подняла голову, чтобы сквозь слезы разглядеть стоящего перед ней Лотара Визерхоффа. Лотар, хотя был человеком добрым по натуре, не был склонен помогать всем и каждому на своем пути. И, в особенности, он не горел желанием решать “девчачьи” проблемы. Однако Гермиона Грейнджер была его одноклассницей и, несмотря на все ее недостатки, была одной из немногих на Гриффиндоре, кого он именно уважал, а не жалел, как Поттера. Был еще и Невилл Лонгоботтом — он вызывал у Визерхоффа двойственное чувство. От своих одноклассников Визерхофф знал, что Лонгоботтом живет со своей бабушкой по отцу, в то время как, согласно своду “Чистокровных семейств магической Британии”, его родители были еще живы. С одной стороны, он производил впечатление немного зажатого и неуклюжего, тихого паренька, без стержня внутри. С другой стороны, в отличие от Поттера и Уизли, он отличался хоть каким-то прилежанием, благоразумно не искал приключений на свою голову, не вмешивался в местные сплетни и сам по себе был человеком воспитанным, добрым и отзывчивым.
А Грейнджер — он заметил, что она пытается быть лидером, казаться сильной в глазах окружающих, создать себе определенную репутацию, показать, что она ничуть не хуже чистокровных — типичное поведение для магглорожденной. С другой стороны, у нее немало слабых сторон, на которых при случае играют ее так называемые “друзья”. Вот сейчас почему она сидит на подоконнике и рыдает? Опять поссорилась с Уизли? Или кто-то посмеялся над ее стремлением освободить домовых эльфов, и она расстроилась, что никто не оценил по достоинству столь благородный порыв?
- Гермиона, вот, возьмите, пожалуйста…
Девушка почувствовала, как к ней в руки вложили тонкий батистовый платок. Посмотрела — новый, белый, чистый. Она вспомнила, как расплакалась как-то этим летом в Норе, и Рон дал ей свой носовой платок — старый, грязный, заляпанный жирными пятнами, которые даже после “Tergeo” исчезли не полностью. Тогда она восприняла это как неуклюжую попытку Рона проявить галантность, сейчас же, когда на его месте оказался Визерхофф, — просто как неуважение. Внутри стало больно и горестно. Так и продолжив просто мять платок в руках, девушка расплакалась еще сильнее, и уже не пыталась остановить слезы.
Лотар, увидев, что его жест не принес нужного результата, помявшись с полминуты на месте, присел рядом на подоконник и, обняв Гермиону за плечи, прижал к себе: хотя с необходимостью успокаивать рыдающую девушку он столкнулся впервые и не очень четко представлял, как нужно действовать, он, как и любой другой мужчина, терпеть не мог женских слез, и потому сделал первое, что пришло ему в голову — попытался защитить, оградить от внешнего мира.
- Шш… не плачь, Гермиона, ты сильная, ты сможешь это преодолеть, — Визерхофф догадался, что взывать к разуму здесь бесполезно, напротив, здесь нужна опора на моральные качества.
- Меня выгнали из библиотеки, — чуть слышно прошептала Гермиона, безучастно глядя в пространство через плечо одноклассника.
- Как это, выгнали? — удивился Визерхофф, отстранив от себя девушку и развернув к себе лицом, по-прежнему продолжая держать ее за плечи.
- Я хотела… сама прочесть книгу, которую ты мне показал… — ответила Гермиона, опустив глаза и проглотив подступившие к горлу слезы, — я думала, что я сама смогу… книга оказалась в Запретной Секции, и я… — всхлип, — … соврала, что у меня есть разрешение… но тут пришла профессор Вектор и… — девушка замолчала, и по ее щекам вновь потекли слезы.
Понятно: в любой библиотеке оштрафовали бы или запретили брать книги за подделку разрешений и библиотечных карточек. Здесь Грейнджер была неправа, хотя для такого книжного червя, как она, это действительно большой удар, особенно если учесть, что в Хогвартсе, за исключением квиддича и библиотеки, в принципе не существует больше никакого “организованного” досуга. Однако парня очень удивило, что делает учебник по неевклидовой геометрии в Запретной Секции. Он еще мог понять ажиотаж британцев вокруг Темной магии, когда в любом волшебнике, владеющем данным искусством, они готовы были видеть очередного сторонника неназываемого Лорда. Но страх перед математикой? Что это? Страх перед неизведанным? Или брезгливость по отношению к науке, придуманной магглами, к которой примешан, опять же, страх узнать, что магглы не так уж глупы и беспомощны, как это утверждали на маггловедении?
- Вам запретили пользоваться библиотекой?
- Да, на месяц… я не представляю, как я переживу его… — Грейнджер вновь отвернулась, уставившись в пол.
- А теперь послушайте меня, пожалуйста… Посмотрите на меня, — девушка послушалась, было видно, что она изо всех сил пытается не заплакать вновь, — я помогу вам с изучением пространственной нумерологии, — карие глаза Гермионы тут же озарились счастьем, — но вам так же надо будет приложить определенные усилия. В Хогвартсе ведь не запрещено держать маггловскую литературу?
Девушка отрицательно покачала головой.
- Вы в хороших отношениях с родителями? — на примере Лизы Лотар знал, что далеко не всем магглам нравится, что их дети — волшебники, точно так же, как волшебники зачастую нетерпимы к сквибам.
- Да, вполне, — Гермиона уже успокоилась и теперь пыталась понять, куда клонит Визерхофф. — Я с ними регулярно переписываюсь, хотя уже не провожу с ними все каникулы, как раньше.
- Тогда попросите родителей, чтобы они прислали вам учебники по тригонометрии, математическому анализу и теоретической механике. Так вам легче будет освоить геометрию пространственных заклинаний. И, я думаю, ваши родители будут рады, когда узнают, что вы хоть таким образом собираетесь поддерживать связь с их миром.
Гермиона вновь отвела взгляд. Задумалась. Она, будучи магглорожденной, уже успела частично перенять распространенное в магическом мире снисходительное отношение к магглам. Уверенная в себе и своих силах, ощущая свою нужность здесь в борьбе с Вольдемортом, окрыленная идеей благого дела, она считала пребывание с родителями дома лишь пустой тратой времени. Делала одолжение. Она помнила, как тогда, еще совсем наивная, лишь удивлялась, а чего это родители сомневаются в ее перспективах касательно карьеры в магическом мире и ненавязчиво предлагали подучить маггловские науки, чтобы сдать потом экзамен экстерном. Она искренне оскорбилась, когда отец сказал как-то, что нельзя назвать цивилизованным то общество, которое может предложить такому талантливому человеку, как их дочь, столь ограниченный выбор профессий, и что в магическом мире, наверное, не все так хорошо и гладко, раз их дочь постоянно что-то скрывает и недоговаривает. А Гермиона лишь боялась признать, что ее отец оказался прав. Также она помнила, как накричала на мать, когда та, увидев на вокзале Рона Уизли, сказала этот парень кажется со стороны глупым и невежественным. Как же, ведь это ее любимый Рон, за которого она в будущем выйдет замуж. И сейчас, когда с того памятного “разговора” не прошло и двух месяцев, она (Гермиона) уже сомневается, нужен ли ей Рон такой, какой есть, со всеми недостатками. С родителями, правда, она потом помирилась, но отношения с ними стали более прохладными отстраненными, исчезло то доверие, тепло, которое всегда живет в крепких и дружных семьях. Родители согласились, что она действительно уже взрослая и вправе самостоятельно принимать решения, но намекнули на то, что и ответственность она теперь тоже полностью будет нести сама, и в случае чего, ей будет некого винить, кроме себя. Тогда девушка восприняла это лишь как очередную нотацию. А сейчас поняла, что сама себя загнала в такую нехорошую ситуацию, и разбираться ей тоже придется самой. Она ведь гриффиндорка, а гриффиндорцы не бояться трудностей и всегда находят выход из затруднительного положения. Она попытается перевоспитать Рона, сделать из него культурного человека, убедить его в том, что и у нее, как и у него, есть также свои желания и интересы, которые тоже нужно брать в расчет.
- Мм… Я думаю, это хорошая идея, — сказала Грейнджер, окончательно успокоившись и вернувшись к своему привычному, назидательному тону.
- Отлично, — заключил Визерхофф. — Однако нам нужно поторопиться в башню — мы должны подавать младшим пример самодисциплины. Кроме того, Гермиона, вам следует привести себя в порядок. Вы — староста, и один ваш вид должен внушать уважение.
Хотя раньше Гермиона не придавала особенного значения своей внешности, воспринимая ее как некую данность, и считала заботу о собственной красоте глупым занятием, подстать Лаванде и Парвати, или пустой тратой времени, которую могут себе позволить напыщенные аристократы вроде Малфоя, сейчас совет Визерхоффа ей показался вполне разумным: никто не должен знать, что она плакала. Она должна быть сильной.
Наскоро умывшись и пригладив непослушные каштановые волосы, девушка вновь присоединилась к своему однокласснику, и они вместе направились в гостиную Гриффиндора, выловив по пути несколько праздношатающихся первокурсников, среди которых был и Арнальдс. Мальчишка упирался и угрожал, что расскажет все Рону, однако Визерхофф ловко наложил на него “Silentium” и, схватив за ворот мантии, подтолкнул к дверям.
В Гриффиндорской гостиной их уже ждали студенты с первого по третий курс. У всех на лицах были скучающие постные выражения: никому не хотелось начинать выходной с выполнения домашки, и то, что данный кружок утвердила сама МакГонагалл, радости не добавляло вовсе. Гермиона и Лотар вышли на середину комнаты, чтобы их всем было видно.
- Итак, с сегодняшнего дня на факультете Гриффиндор начинает функционировать обязательный кружок по выполнению домашних заданий, — бойким командным голосом начала староста. — Целью данного кружка является повышение ответственности и самодисциплины среди студентов, а также сплоченности факультета. Для студентов третьего курса, которые в этом году начали посещать дополнительные предметы, это будет возможность научиться наиболее эффективно распределять свое время.
- Сейчас мы разобьем вас на группы, — продолжил Визерхофф. — Первый курс, что у вас по расписанию в понедельник и во вторник?
- В понедельник, — поднявшись с места, ответила блондинка с косичками, — у нас трансфигурация, история магии и спаренная гербология с Хаффлпаффом, — в отличие от старших курсов, у первоклассников все уроки заканчивались еще до обеда. — Во вторник — спаренное зельеварение со Слизерином, заклинания и полеты на метлах.
- Кто с вашего курса наиболее успевающий?
- Джейн Арнальдс, — сказал темноволосый паренек с круглым лицом, указав на только что отвечавшую блондинку, которая уже села, — и Нэнси Норриш, — с места поднялась девочка с рыжевато-русыми волосами, завязанными голубыми лентами, и кивнула.
На львином факультете, как в львином прайде, — подумал Визерхофф, — почти всю работу делают женщины, после чего сказал:
- Мисс Арнальдс, мисс Норриш, вы возглавите ваши группы по четыре человека в каждой. В ваши задачи будет входить объяснение непонятных моментов вашим одноклассникам, а также демонстрация правильного выполнения заклинаний. Задания выполняете по принципу “от простого к сложному”: вначале теория, потом практика. Выполняете задания на понедельник, потом на вторник. По поводу зельеварения, — все студенты тут же навострили уши, — мне известно, что профессор Снейп с сильным предубеждением относится к нашему факультету. Также мне известно, что он ненавидит лень и тупость, которые, к сожалению, также присутствуют на нашем факультете в немалом количестве, поэтому постарайтесь не только выучить рецепт наизусть, но и ответить на вопросы, для чего в зелье нужен тот или иной компонент, и законспектировать для лучшего запоминания. Все, сказанное выше, относится и ко второму курсу. Приступайте!
Студенты по четыре-пять человек разместились за старинными шаткими столиками и принялись выполнять домашнюю работу. Только один Питер Арнальдс сидел с недовольным лицом на диване и бросал злобные взгляды то на сестру, то на Визерхоффа с Грейнджер.
- А ты, Питер Арнальдс, наказан, — у пацаненка вытянулось лицо, и округлились глаза, — и я не сниму с тебя заклинание до тех пор, пока ты не отработаешь наказание, — строго сказал Лотар. — Гермиона, полномочия назначать наказания есть у вас.
- Но… — удивилась Гермиона: конечно, ей было неприятно, что этот первокурсник наябедничал на нее при всех в Большом Зале, но она даже не подозревала, что за такое можно назначить взыскание.
- Он оскорбил вас сегодня, проявил к вам неуважение как к старосте и вмешался не в свое дело, желая выслужиться перед Уизли. Satis est-ne(2)?
В курсе их с Роном отношений был весь факультет Гриффиндор и не только, однако замечание Визерхоффа вызвало в голове у Гермионы ассоциацию с другим Питером, который точно также искал покровительства у более сильных и знаменитых товарищей, а потом перешел на строну Вольдеморта и, чтобы выслужиться перед ним, сдал местонахождение родителей Гарри.
- Питер, ты, не зная всей ситуации, вмешался в чужие дела… — девушка старалась говорить как можно более строгим и назидательным тоном, — что усугубило конфликт. Кроме того, ты должен знать, что нехорошо быть ябедой и подхалимом — такие обычно служат в рядах Вольдеморта, — несколько ребят тут же вздрогнули при упоминании имени самого злого мага двадцатого столетия. — И потому, чтобы подобных случаев не повторялось впредь, ты должен написать пятьсот раз “Я не должен ябедничать и подхалимствовать.” После этого можешь приступить к выполнению домашней работы.
Арнальдсу пришлось подчиниться: если Грейнджер, как ему казалось, еще можно было задобрить, пообещав нажаловаться Уизли, то Визерхофф был куда более строгим и непреклонным, напоминая по характеру их декана, Минерву МакГонагалл.
Затем перешли к третьекурсникам, которым, помимо основных предметов, также было необходимо готовиться и по спецкурсам. Большинство ребят выбрало УЗМС и прорицания, узнав от старших, что эти предметы самые легкие, и учить по ним почти ничего не нужно. Еще один парень выбрал нумерологию, и его тут же предупредили, что профессор Вектор — такая же строгая, как профессор МакГонагалл, и любит задавать дополнительные вопросы с опережением программы, как профессор Снейп, так что нумерологию следует учить вперед. А девочке, выбравшей руны, рассказали, что профессор Стюрке любит давать переводы, поэтому значения всех рун и наиболее часто встречающихся комбинаций лучше выучить сразу.
Вскоре гостиная Гриффиндора погрузилась в необычную для нее тишину, нарушаемую лишь шепотом учеников, скрипом перьев и переворачиванием страниц, отчего очень сильно напоминала библиотеку. Визерхофф и Грейнджер устроились на небольшом возвышении у окна и занялись нумерологией. Изредка они ходили между группами младшекурсников, чтобы узнать, как у них продвигается выполнение домашних заданий. К своему удивлению и зависти одновременно Гермиона обнаружила, что из Лотара получается прекрасный учитель: без лишней назидательности, вполне доброжелательно он объяснял ученикам непонятный материал и демонстрировал заклинания, а на вопрос “Почему?” отвечал не “потому, что так надо” или “так написано в учебнике/сказал(а) профессор Флитфик/МакГонагалл”, но пытался разъяснить с точки зрения нумерологии и преобразования магической энергии по определенным алгоритмам. Временами он был чуть резковат и сразу осаживал чересчур шумных учеников, ибо не терпел неуважения к себе, но в целом его выступление производило довольно приятное впечатление.
Что касается Визерхоффа, то он заметил одну нехорошую особенность в хогвартской системе обучения, а именно то, что в юных дарованиях не развивали логико-критическое мышление, просто заставляя студентов наизусть заучивать заклинания и конспектировать отдельные параграфы, совершенно не объясняя, для чего это нужно, не давая логических связей между значением вербальной формулы, движением палочки и производимым эффектом. Все обучение было основано лишь на заучивании, повторении и воспроизведении уже известных знаний. Также его удивило, что в Хогвартсе нумерология не является обязательным предметом. Если заклинания еще можно было освоить без знания нумерологии, на ментальном уровне, усилием воли направляя магию на достижение нужного результата, то трансфигурация целиком и полностью была основана на различных преобразованиях пространства, теорию которых изучают лишь в курсе нумерологии. Так, Нэнси Норриш великолепно справлялась с заданием по превращению спички в иголку, но было заметно, что делает она это совершенно бездумно, просто четко произнося заклинание и идеально выводя нужные движения. Когда же Лотар чуть усложнил задание, попросив превратить спичку в серебряную стрелу, Нэнси лишь покраснела, невинно захлопав ресницами, и вполне резонно ответила, что они это еще не проходили. Девчушку тут же поддержала Гермиона, сказав, что это слишком сложное заклинание. Пришлось начинать все с азов. Лучше бы профессор МакГонагалл потратила несколько лишних уроков на теорию, а не ждала, пока оболтусы вроде Уизли научатся правильно произносить незнакомые слова и нормально держать палочку в руках!
Также он обратил внимание на то, что большинство ребят писали очень грязно и неразборчиво, оставляя на пергаменте большие кляксы. Специально поинтересовался у Гермионы, обучают ли в Хогвартсе магглорожденных и полукровных первокурсников письму перьями, в ответ на что староста лишь округлила глаза и отрицательно покачала головой, чем вызвала гневную тираду о том, что это вообще-то прямая обязанность ее и Уизли — помочь освоиться незнакомым с магическим миром студентам в новой для них среде, если декану до этого нет никакого дела. Потом, правда, Визерхофф извинился за грубость, но у Гермионы все равно остался неприятный осадок в душе: еще никто никогда не говорил ей, что она плохо справляется со своими обязанностями или, тем более, упускает что-то важное в них.
Лотар тем временем обошел всех учеников, кто, по его мнению, плохо писал, показал, как правильно держать перо, и, дав задание написать строчки на чистописание, вернулся к своей нумерологии, которую они учили с Грейнджер. Хотя последнюю он находил достаточно умной и способной девушкой, он, тем не менее, считал ее “жертвой” здешней системы образования. Она правильно и четко отвечала на вопросы из книги, слово в слово повторяя его формулировки, однако, стоило ее спросить “как?”, “почему?”, “зачем?”, как она тут же терялась в догадках и начинала судорожно копаться в учебниках в поисках готового ответа. Она словно боялась подумать сама, боялась отклониться от уже существующих формулировок. Вспомнился урок зельеварения в среду, когда Грейнджер варила зелье точно по инструкции в учебнике, но так и не добилась нужного результата. Карл сказал тогда, что они с Кайнер применили на последней стадии модификацию Фангенеля-Беккера, и что Кайнер первая догадалась предложить ее. Зельевары! А ведь Кайнер, если верить слухам, совсем недавно познакомилась с магическим миром и опирается лишь на свои знания маггловской органической химии. Еще, после того памятного урока зельеварения она сказала, что если бы люди все делали только по инструкции, то так и остались бы в каменном веке. Если бы не ее скверный характер и странное поведение, то ее можно было бы назвать адекватной и очень умной девушкой.
* * *
Когда Гарри, Рон, Джинни, Демельза и другие члены квиддичной команды незадолго до обеда вернулись в гостиную Гриффиндора, то застали поистине незабываемую картину: тихо, солнечно, младшекурники сидят за столами и пишут сочинения, некоторые, полушепотом произнося вербальные формулы, разучивают заклинания. Да уж, сбылось желание Гермионы засадить всех за учебники! Сама же Гермиона сидела у окна вместе с Визерхоффом и писала под его диктовку какую-то заумную тарабарщину. Что, опять?! После того, как профессор МакГонагалл сделала ему внушение держаться подальше от его Мионы?!
- … в этом случае охватываемая заклинанием площадь будет определяться как поверхностный интеграл второго рода по очерчиваемому палочкой геометрическому контуру, помноженный на коэффициент расширения и радиус кривизны расходящихся потоков… — с умным видом говорил Визерхофф, периодически заглядывая в свою книжку.
На Гермиону он смотрел сверху вниз, покровительственно, но никак не со страстью или обожанием, однако Уизли это нисколько не интересовало: его бесил сам факт того, что кто-то посмел приблизиться к его девушке.
- Слушай, ты, индюк недощипанный!
- Нарываешься на дуэль, Уизли? — положив учебник на стол, сердито спросил Визерхофф, сложив руки на груди.
Все тут же замерли в ожидании: а что же будет дальше?
- Да — ты пристаешь к моей девушке! — Рон стал ближе к Гермионе и упер руки в бока, отчего девушка тут же поспешила вжаться в стену и закрыть руками рот и нос, изображая приступ кашля.
- Нет, Уизли. Я не претендую на руку мисс Грейнджер, и потому она не может являться предметом нашего спора. Однако ты, Уизли, успел неоднократно нанести оскорбления наследнику древнего чистокровного рода, основываясь лишь на своих глупых предубеждениях, и я не могу это оставить. Я должен отстоять честь своего рода, — твердо произнес Лотар.
- Отлично! — воскликнул Уизли. — Знаешь, где Зал наград? Сегодня в полночь.
У Лотара возникло впечатление, что Уизли просто хотелось подраться. Только зачем было прибегать к оскорблениям, если можно было просто устроить дружеский поединок с Поттером?
Гермиона же испытала двойственное чувство, когда узнала, что Лотар “не претендует на ее руку”. С одной стороны — облегчение, что они теперь не будут драться из-за нее, и что Рон наконец-то успокоится и перестанет ревновать. С другой — разочарование, ведь Гермиона уже достигла того возраста, когда вполне естественным становится желание нравиться противоположному полу. Просто нравиться, чувствовать себя красивой, желанной, пусть даже без мыслей о замужестве или серьезных отношениях. Скорее даже для самоутверждения. Точно так же, как на четвертом курсе ей льстило внимание Виктора Крума, ловца болгарской сборной по квиддичу, за которым бегали толпы девчонок, но который разглядел за стопками книг именно ее, лохматую заучку Грейнджер, ей было теперь неприятно, что парень, которого во многих отношениях она находила очень привлекательным молодым человеком, не интересуется ею, как девушкой.
- Кто будет твоим секундантом?
- Гарри, — уверенно ответил Уизли.
- Рон, э… неужели ты забыл? — сказал подошедший Гарри. — Хотя, может быть, я смогу справиться сам.
Гермиона тут же отчаянно закивала головой. Как же Рон мог забыть, что они собирались отправиться сегодня на площадь Гриммо?
- А… э… Дамблдор…
- Директор Дамблдор, — поправила Гермиона парня.
- … поручил одно важное дело, так что дуэль будет в другой раз, — сказал Уизли, улыбнувшись в тридцать два зуба, — но обязательно будет.
- А чтобы она состоялась, — продолжил Лотар, — ты дашь мне магическую клятву или же извинишься при всех.
Лицо Рона тут же покраснело и исказилось в обиженной гримасе. Чего-чего, а перед этим индюком он точно извиняться не будет.
- Э… — хотя Рон был из чистокровной семьи, он знал далеко не все традиции волшебников и из магических клятв знал только Непреложный Обет, и то потому, что его чуть не взяли с него близнецы. Было еще слово какое-то дурацкое. Вот, вспомнил, кажется. — Джюрэу (3).
- Выучи вначале латынь, Уизли, — сказал Визерхофф, поглядев на своего оппонента сверху вниз, ведь он стоял на ступеньке. — Запомни, это слово произносится как “ю-ро”.
- Юро, — пробурчал Уизли, и его тут же охватило бледно-голубое свечение.
- Итак, я Лотар Георг Визерхофф вызываю тебя, Рональд Уизли на дуэль за честь рода, которая будет иметь место не позднее воскресенья следующей недели. Да будет так. Juro! — Визерхоффа также на долю секунды окутало бледно-голубое, но более яркое свечение и погасло.
Почти все студенты смотрели на разыгравшуюся перед ними сцену с нескрываемым любопытством, а некоторые даже — с благоговением. Визерхофф же подумал, что на Гриффиндоре не помешало бы ввести еще факультатив по этикету и традициям волшебного мира, как это сделано на Слизерине. Только вот как он один потянет сразу оба кружка? И, второе, если факультатив по выполнению домашних заданий профессор МакГонагалл одобрила сразу — она заинтересована в успеваемости своего факультета, — то в обязательном факультативе по этикету может отказать. А если не будет официального указа профессора МакГонагалл, то и кружок собрать не получится.
Вскоре весь факультет Годрика отправился на обед, но и тут не обошлось без приключений. У входа в Большой Зал началась драка из-за того, что один из первокурсников-слизеринцев сказал, что если бы его отец был директором Хогвартса, то грязнокровок быстро бы поставили на место, и его одноклассник с ним согласился. Гриффиндорцы не смогли пройти мимо подобной вопиющей несправедливости и решили проучить поганых слизеринцев. В результате несколько человек со сломанными носами и ребрами, разбитыми губами и фингалами под глазами отправились лечиться к мадам Помфри, Питер Арнальдс, который и подбил одноклассников на драку (сам он был магглорожденным), стоял на четверньках и изрыгал слизней, пока его не расколдовала заучка Грейнджер, а разогнал потасовку, сняв сто балов Гриффиндора, ублюдочный и злобный Ужас подземелий Снейп.
Поскольку к обеду все окончательно проснулись, то за столами царил шум и гам. Студенты вновь обсуждали последние новости и планы на выходные, делились последними сплетнями и жаловались, как много им назадавали учителя. Лотар снова сел за гриффиндорский стол, чтобы не злить профессора МакГонагалл. Посмотрел на соседний стол — Элиза о чем-то весело болтала со своей рыжей одноклассницей с Хаффлпаффа, Сьюзен Боунс, кажется. Почувствовав на себе чужой взгляд, девушка обернулась и радостно улыбнулась, увидев своего друга и парня. Казалось, она просто светилась от счастья, и солнце ласково играло бликами в ее золотых волосах. Лотар грустно улыбнулся в ответ. С того момента, как начались занятия, у них с Элизой было не так много возможностей побыть наедине или просто вместе. И теперь им не разрешают даже сидеть за одним столом. А с учетом его наполеоновских планов по наведению порядка в Гриффиндоре неизвестно, когда им удастся нормально провести время вдвоем. Хорошо все-таки, что Элиза попала именно на Хаффлпафф — Лотар заметил, что этот факультет отличается дружелюбностью и сплоченностью и не дает своих в обиду. Во всяком случае, ему не надо постоянно переживать за любимую девушку, не случилось ли с ней чего-нибудь или как ей там живется.
Погруженный в раздумья, парень не заметил, как по обе стороны от него сели Лаванда Браун и Ромильда Вейн, а напротив, загородив обзор, — Парвати Патил. Девушки тут же принялись усиленно с ним кокетничать, постоянно просили передать чего-нибудь и при этом как бы невзначай касались парня, вгоняя его в краску. И единственное, о чем мечтал теперь несчастный гриффиндорец, так о том, чтобы обед поскорее закончился, и у него появился законный повод избавиться от общества чересчур назойливых одноклассниц. При этом он не увидел, что Золотое Трио как-то подозрительно быстро закончило трапезу и еще быстрее покинуло Большой Зал, словно торопилось на пожар.
- Лотар, а это правда, что ты встречаешься с какой-то хаффлпаффкой? — последнее слово Лаванда Браун произнесла с заметным пренебрежением в голосе.
- Эта “хаффлапаффка”, как вы выразились, мисс Браун, вообще-то моя невеста, — твердым голосом ответил Лотар, — и я не позволю ее никому оскорблять. И я не пойму, откуда у вас такое отношение к Хаффлпаффу?
- Так этот факультет традиционно известен тем, что там учатся одни лузеры и идиоты, — с брезгливыми интонациями в голосе ответила Ромильда, накручивая на палец прядь своих кудрявых черных волос. — И там учатся большинство магглорожденных.
- Да, зачем тебе какая-то магглорожденная? — спросила Лаванда. — Ведь, как представитель древнего чистокровного рода, ты, не то, что твой дружок, можешь претендовать на что-нибудь куда более изысканное, — и тут же слащаво улыбнулась, покачав своим немаленьким бюстом, затянутым в кофту с низким вырезом, заставив несчастного аристократа покраснеть еще больше.
- Вообще-то, Лаванда, мой род более древний, — возразила Парвати, продемонстрировав всем, кто сидел поблизости от нее, свои украшенные дорогими кольцами пальцы, — и происходит от брахманов Бджахра.
Ромильде Вейн, которой, в отличие от подруг, нечем было похвастаться, оставалось лишь скромно молчать и глядеть на них с завистью.
- Мисс Браун, — Визерхофф постарался вложить в свой голос как можно больше холодности, — неужели прошлый урок ничему вас не научил? — Лаванда тут же удивленно посмотрела на него. — А именно тому, что за свои слова следует нести ответственность? — девушка теперь усиленно захлопала ресницами. — И что мне теперь следует вызвать вашего отца или брата на дуэль либо заставить вас публично принести извинения фрейлейн Миллер. Подумайте о репутации вашего рода, мисс Браун, и о том, что ваше неумение держать язык за зубами вовсе не делает ему чести.
Последний прием Лотар нагло скопировал у Карла, однако он не понаслышке знал, что умелая дипломатия и словесная дуэль могут принести результаты не меньшие, чем дуэль магическая. Ему совершенно не хотелось связываться с Браунами и пытаться им что-то доказывать, когда на его стороне лишь любовь к Элизе Миллер и одобрение брака родителями. И, хотя Визерхофф был уже совершеннолетним и имел право принимать самостоятельные решения, он, тем не менее знал, что родители могут потребовать от него расторгнуть помолвку с Элизой из-за Лаванды — ведь она чистокровная. Хотя, если судить по тому, как она ведет себя и одевается, то чистокровная она максимум в третьем-четвертом колене, и ее род, пусть и богатый, не имеет собственного титула и традиций и не утвержден магически, раз его нет в своде “Чистокровных семейств магической Британии”.
От необходимости дальше терпеть общество столь наглых девиц его избавило появление Карла, Элизы, Фольквардссона и Кайнер (при виде последней Браун, Вейн и Патил заметно испугались, очевидно, вспомнив “урок”, о котором им только что говорили, и предпочли пересесть подальше, а то мало ли что) — после обеда они все собирались сходить в Больничное крыло, чтобы навестить Голдстейна, — а также письмо от декана, присланное вместе с серой ушастой совой. Чиркнув в ответ, что он подойдет через полчаса, Лотар встал из-за стола и вместе с друзьями покинул Большой Зал.
* * *
- … Здравствуйте, профессор МакГонагалл. Вы хотели со мной поговорить?
Кабинет декана Гриффиндора располагался на третьем этаже в Восточном крыле, как и сама Гриффиндорская башня, и, подобно большинству комнат в замке, выходил окнами на окрестные леса и горы. Было здесь светло и уютно, чему способствовали резные деревянные панели на стенах, удобные мягкие кресла для декана и посетителей, а также драпированные бордовые шторы на широких окнах с частным переплетом.
- Да, мистер Уизерхофф, — ответила профессор, строго посмотрев на стоявшего перед ней студента из-под своих квадратных очков. — Можете сесть, если хотите.
- Спасибо, профессор, — Лотар тут же воспользовался предоставленной ему возможностью.
- Чай, печенье? — на столе тут же появились кушанья.
Складывалось впечатление, что в свободное от занятий и проверки домашних заданий время здешние преподаватели только и занимаются тем, что за чашкой чая вели разговоры ни о чем.
- Нет, спасибо, профессор.
- Как хотите, — строго сказала женщина, налив чаю и положив печенюшку на блюдце перед собой.
Был бы здесь Гарри Поттер, она точно бы заставила его еще поесть, ведь несчастный мальчик был невысокий и худой, как в одиннадцать лет. Хотя она знала о его натянутых отношениях с родственниками и внутренне не была согласна с решением Дамблдора отдать Гарри Дурслям шестнадцать лет назад, она, тем не менее, абсолютно не была в курсе того, нормально ли удовлетворяются хотя бы элементарные физические потребности ее “золотого” мальчика, и за прошедшие годы ни разу не удосужилась тайком прогуляться до Литтл-Уиннинга, чтобы разведать обстановку. Но Уизерхофф, этот аристократ, уж точно рос с любящими родителями, да и выглядит здоровым и крепким парнем — мальчиком его назвать язык не поворачивался, — так что Минерва решила не настаивать на дополнении к сытному обеду.
- Мистер Уизерхофф, вы не хотите пробоваться в гриффиндорскую команду по квиддичу? — МакГонагалл решила начать издалека.
- Нет, спасибо, профессор. Я больше интересуюсь наукой.
- Игра в команде помогла бы вам влиться в коллектив и завоевать авторитет среди сверстников.
- Спасибо, профессор, но я считаю, что в нашей команде по квиддичу и так играют достаточно талантливые для этого игроки. И я не могу пожаловаться на недостаток общения.
- Но вы общаетесь с ребятами только из своей группы.
- Да, профессор, мы уже давно дружим, и у нас немало общих интересов, — Лотар старался говорить спокойно, однако его раздражал тот факт, что он никак не может понять цели разговора.
- Но о какой дружбе и международном сотрудничестве может идти речь, если вы общаетесь только внутри вашего национального анклава?
- Простите, профессор, но я считаю, что это мое личное дело, с кем общаться, а с кем — нет.
Парень вспомнил, как ему рассказывали о Кайнер, что директор пытался навязать ей в друзья Поттера и Уизли. Ему что, тоже пытаются навязать дружбу с ними на основании того, что они учатся на одном факультете?!
- Однако вы общаетесь с мисс Грейнджер, — МакГонагалл сложила руки “домиком”, дотронувшись пальцами до подбородка.
- Наше с ней общение носит чисто деловой характер, профессор.
- Также, насколько я помню, вы хотели помочь мисс Грейнджер с ее обязанностями старосты.
- Потому что я знаю, что я смогу справиться с обязанностями старосты, в отличие от Уизли, и, кроме того, я действительно хотел бы помочь мисс Грейнджер.
Визерхофф со всей силы вцепился в подлокотники. К чему все это? Неужели директор изменил свое решение и снял Уизли с должности старосты? Он мог бы потратить эти полчаса куда более продуктивно, чем отвечать на нелепые вопросы декана. В подобные минуты Лотар жалел, что не владеет легилименцией, как Карл. На самом деле он мог бы, конечно, взять палочку с помощью заклинания “Legilimens” проникнуть в чужое сознание. Но он однозначно не смог бы это сделать тонко и легко, как его друг, чтобы лишь по одному настроению, взгляду в глаза уловить приблизительный спектр мыслей и эмоций другого человека.
- Профессор МакГонагалл, извините, пожалуйста, но не могли бы вы перейти ближе к цели нашего разговора, чтобы не тратить ни мое, ни ваше время? — Лотар, устав от хождения вокруг да около, рискнул спросить напрямую.
- Я думаю, вы слышали о Том-кого-нельзя-называть? — спросила МакГонагалл, положив руки на стол; ее лицо вмиг стало серьезным и будто постарело.
- Если вы имеете в виду некого самозваного Лорда Вольдеморта, то да, слышал, — чуть резко, чем следовало бы, ответил парень.
- И слышали, что на плечах мистера Поттера лежит тяжелая ноша борьбы с ним?
Лотар слышал, как Поттера зовут иногда Избранным, но не придавал этому особого значения и вообще не представлял, как какой-то семнадцатилетний юнец, не имеющий сам по себе никакого политического влияния в магическом мире и вообще мало чего знающий и умеющий, может противостоять столь сильному волшебнику, которого не могли одолеть сильные мира сего, например, тот же Дамблдор, которого якобы этот Лорд боится.
- Я знаком лишь со слухами весьма сомнительного содержания, мадам, и я по-прежнему не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.
- Дело в том, мистер Уизерхофф, что мистер Поттер, а также его друзья мистер Уизли и мисс Грейнджер активно помогают директору Дамблдору в борьбе с Тем—кого-нельзя-называть. В данный момент они отправились выполнять одно важное задание, и их не будет в школе до конца выходных, и потому, мистер Уизерхофф, в эти дни вы будете выполнять обязанности старост, — последнее предложение декан произнесла с нажимом, как бы подчеркивая, что возражения не принимаются.
- Понятно, профессор, — Визерхофф тяжело вздохнул. — Есть ли что-нибудь еще, о чем я должен знать?
- Нет, мистер Уизерхофф, можете приступать к работе.
- Насколько я понял, мне не один раз придется замещать старост.
- Я не могу ничего вам сказать по этому вопросу, — ответила МакГонагалл и, сняв очки, очистила их заклинанием.
- До свидания, профессор МакГонагалл.
Визерхофф встал с кресла и, манерно поклонившись, вышел за дверь. Хотелось запустить чем-нибудь тяжелым. Заместитель Уизли! Кто бы мог подумать? Ладно, он сам уже на второй день сказал декану, что хотел бы стать старостой. Другой вопрос, чем руководствовались профессор МакГонагалл и директор Дамблдор, 1) назначая на должность старосты факультета заведомо слабого и безответственного ученика, от которого никакого толку? 2) отправляя обоих (!) старост выполнять какое-то секретное задание вне школы? и 3) почему это, собственно, данное задание должны выполнять именно студенты? Ведь это не входит в их обязанности, к тому же, если что-то случится, а Лотар уже понял, что понятия “Гриффиндор” и “спокойствие”, “благоразумность” — вещи несовместимые, то тянуть обоих мальчишек на себе опять будет Грейнджер.
Зашел в туалет, умылся холодной водой. Желание разнести что-нибудь в щепки пропало — и то хорошо. Открыл окно, вдохнул свежего воздуха. Нужно придумать план действий, хотя первый пункт и так ясен — собрать всех студентов в гостиной Гриффиндора, поставить перед фактом и дальше следить за порядком. Легко придумать — гораздо сложнее сделать, в любом случае, к выполнению обязанностей заместителя старост уже пора приступить.
На его счастье, почти все студенты львиного факультета оказались в общежитии, за исключением небезызвестного Золотого Трио, а также Роббинс, Пикса и Кута, которые были на отработке у Спраут, и Питера Арнальдса с еще парой первокурсников, которые должны были в это время нарезать флоббер-червей профессору Снейпу.
- Прошу немного внимания… — сказал Визерхофф, встав на ступеньки, у выхода из гостиной. — В данный момент мистер Уизли и мисс Грейнджер отбыли из школы по приказу директора, и потому на время их отсутствия по приказу профессора МакГонагалл я назначен исполняющим обязанности старост и наделен соответствующими полномочиями.
Все студенты в это время оставили свои занятия и собрались в гостиной, расположившись на креслах, диванах и пуфах, приковав свои взгляды к семикурснику. Собственно, большинство гриффиндорцев восприняло данную новость совершенно спокойно: раз Уизли и Грейнджер с Поттером за компанию куда-то свалили (ага, наверняка змеелицего убивать или с Пожирателями драться), то вполне логично, что МакКошка приставила к ним замену — чтоб не разбрелись кто куда. Большинство учеников смотрели на Визерхоффа с явным интересом: хоть он был и новенький, но вел себя весьма уверенно и одним своим видом внушал уважение. Новое назначение было не по нраву лишь Джинни Уизли, которая слушала его речь с откровенно скучающим выражением лица, всем своим видом показывая презрение ко всяким выскочкам-аристократам.
- … Прежде всего, как исполняющему обязанности старост, мне хотелось бы уделить внимание таким аспектам, как академическая успеваемость, порядок и культура поведения. Даже если вы не читали “Историю Хогвартса”, вам, наверное, уже рассказали, что Гриффиндор — это самый лучший факультет, представители которого известны своим благородством, честностью, храбростью, — многие согласно закивали в ответ. — Что для вас значат эти качества? Как вы их понимаете?
- Мы боремся с Сам-знаешь-кем, с которым все остальные боятся сразиться! — сказал Деннис Криви.
- Именно такой Дамблдор и Гарри Поттер! — поддержал его старший брат Колин. — И мы должны быть на них похожи!
- Лично вы с ним не сражаетесь, мистер Криви, и никто из здесь сидящих — тоже. Мы говорим в данном случае о повседневной жизни факультета.
- Взаимопомощь? Поддержка? — предположила первокурсница Нэнси Норриш. — Ну э… как мы сегодня все вместе делали домашние задания и помогали друг другу.
- Есть еще варианты? — Визерхофф оглядел гостиную.
- Чушь болотная, — буркнул себе под нос пятикурсник Оливер Брок.
- Простите, что вы сказали, мистер..?
- Да не слушай ты его, — перебила четверокурсница Синди Пим, — его в команду сегодня не взяли, вот он и злой ходит с самого утра.
- Оливер Брок, — ответил парень, подняв голову и встав с подоконника; было заметно, что он очень рассержен. — Честь, храбрость… что это вообще такое? Я читал “Историю Хогвартса” и что? Годрик махал мечом и головы рубил, а Слизерин травил. Храбрость нужна на поле боя, а не в повседневной жизни. А честь… я в нее не верю, — сел обратно на подоконник.
- Мистер Брок, честь должна быть у каждого человека. И это касается каждого из вас. Другое дело, что сам человек может определять свою честь иначе, чем это хотят видеть окружающие. Как видите, — продолжил Визерхофф, — многие из вас не могут дать адекватного определения качествам, по которым, согласно традиции проводится отбор в Дом Годрика. — Однако многие из вас должны быть знакомы с понятием “лучший”? Итак, что нужно сделать нам всем, чтобы наш факультет был лучшим не только на словах, но и на деле?
Повисла тишина. Гриффиндорцы с недоуменными лицами уставились на своего одноклассника. Для них было странно, что он не начал тут же качать свои права, как Уизли на пятом курсе, или читать нотации, как Грейнджер, а задал, казалось бы, простые вопросы, на которые они весьма затрудняются ответить. Гриффиндорские качества в повседневной жизни? Даже гадам-слизеринцам и то с этим проще: за себя и для себя.
- Хорошо учиться? — предложила одна из третьекурсниц?
- Раз, — Лотар загнал палец.
- Не лезть в драки и хорошо себя вести, — твердо сказала первокурсница Джейн Арнальдс, за что одноклассники тут же наградили ее смешками: именно ее брат всегда начинал драки, обычно со Слизерином.
- Два — и мисс Арнальдс говорит абсолютно правильно: большую часть баллов наш факультет теряет не на уроках у профессора Снейпа, хотя, надо заметить, к нам он действительно часто бывает несправедлив, а за потасовки в коридорах и опоздания на уроки.
- Слизеринцы тоже часто нападают первыми, — вмешалась Парвати Патил, — и все делают исподтишка. В прошлом году они двух первокурсников чуть до полусмерти не довели!
- А вы заметили, мисс Патил, ко всем остальным это также относится, что слизеринцы обычно не ходят по одному? Что они всегда сопровождают своих первокурсников?
Для многих слова Визерхоффа оказались новостью. Вернее, они всегда видели, что на уроки и трапезы слизеринцы, особенно младших курсов, ходят чуть ли не строем, но не обращали на это внимания.
- Итак, три: ответственность и дисциплина. Это касается как присмотра за младшими, так и самоконтроля, а именно уважения к преподавателям и другим ученикам, пунктуальности, своевременного выполнения домашних заданий. Вы удивляетесь, но данные практики существуют еще, например, и на Хаффлпаффе.
- Так это факультет лузеров, — бросила Синди со своего места.
- Мисс, кажется, я только что говорил об уважении, — строго сказал Визерхофф. — Вы можете говорить сколько угодно, что они последние по успеваемости, что, кстати, неправда, что они скучные, глупые и так далее. А они, в отличие от некоторых, просто не лезут на рожон.
- И четвертое, что я хотел бы подчеркнуть, это культура. Не только поведения, а как некий показатель знаний о мире и умение в нем ориентироваться. Кто из вас знает правила этикета, принятые в волшебном сообществе? Историю? Географию? Философию? Законы? — лишь единицы подняли руки, отчего лица остальных заметно помрачнели. — Как видите, нашему факультету есть куда стремиться в своем культурном развитии, и нам придется много и долго работать, чтобы добиться положительных результатов. И мне странно, что я, иностранный студент, приглашенный для окончания обучения в лучшей школе чародейства и волшебства в Европе, застаю здесь такой беспорядок, — последнюю фразу Визерхофф произнес одновременно с нотками горечи и осуждения в голосе.
- Не слушайте его! — громко сказала Джинни Уизли, встав со своего кресла и указав пальцем на Лотара. — Он все врет! Он позавчера выставил моего брата подлецом перед МакГонагалл. Он не любит Дамблдора! Это змей в львиной шкуре, такой же гадкий и скользкий, как и его дружки-слизеринцы!
- Мисс Уизли, я штрафую из-за вас Гриффиндор на двадцать баллов, и если вы не замолчите и не перестанете оскорблять меня и моих друзей, — Визерхофф начал выходить из себя, отчего его лицо сделалось белым, как мел: оба Уизли, и брат, и сестра его ужасно бесили, — то я наложу на вас лично “Silentium”, а вашему брату придется драться на дуэли еще и за вас! Вы, гриффиндорцы, должны понять, наконец, что вам же не выгодно терять баллы из-за собственной несдержанности и неумения держать себя в руках, а также высказывать мнение в корректной форме.
Джинни попыталась вставить еще пару слов, но ее тут же осадили ее же одноклассники: это не Гермиона Грейнджер, на которую можно надавить, сказав, что настоящие друзья так себя не ведут.
- Итак, — продолжил Визерхофф, уже успокоившись и сложив руки ладонями вместе, — во-первых, все курсы разбиваются на группы по выполнению домашних заданий. С каждого курса мне будут нужны имена наиболее успевающих студентов, чтобы возглавить группы. Домашние задания выполняются в порядке “от простого к сложному”, от “более важного к менее важному”. Под менее важным я подразумеваю в данном случае не нелюбимый или легкий предмет, а тот, который стоит у вас раньше в расписании. От возглавляющих группы требуется контролировать сам процесс выполнения задания и объяснять непонятные моменты, но ни в коем случае не делать домашние работы за своих одноклассников. Вы таким образом себе не авторитет заработаете, а всего лишь статус палочки-выручалочки.
- Во-вторых, всем быть в общежитии в восемь вечера, и я лично проконтролирую это. Я вам расскажу о наиболее важных культурных традициях волшебного мира и его устройстве, поскольку, как я заметил, с данными вещами здесь почти никто не знаком.
- Эй, а почему мы должны тратить свое время на твои россказни, вместо того, чтобы провести его в свое удовольствие? — возмутилась Лаванда.
- Вообще-то, мисс Браун, эту работу с вами должна была провести давным-давно профессор МакГонагалл, но почему-то она этого не сделала. Также в Хогвартсе существуют специальные уроки волшебного этикета, на которых также можно узнать много полезного. Они проходят вечером по средам, однако ведет их профессор Снейп, — весь Гриффиндор дружно замахал головами: лучше пусть этот будет, чем Снейп.
- Завтра расписание будет следующее: с девяти до двенадцати выполняем домашние задания; с двух до четырех — культура магического мира, с пяти до семи — домашние задания; вечером после ужина их доделывают те, кто не успел сделать в предыдущие часы.
- Э, почему мы должны все выходные за книжками, как заучка Грейнджер? — возмутился кто-то из старшекурсников. — Нам что, делать больше нечего?
Его поддержало несколько человек. Все остальные пока сидели и ждали.
- Да, чего ты нам вообще тут указываешь?! — визгливым голосом спросила младшая Уизли. — Перед Грейнджер решил выслужиться? Или хочешь, чтобы мой брат снова дал тебе по твоей аристократической морде? — последние слова девушка произнесла высоким и капризным голосом, растягивая слова, однако до Малфоя ей было далеко.
- Уизли, да заткнись ты! Щас из-за тебе еще баллы потеряем.
- Джинни, извини, но ты действительно ведешь себя… невежливо, — сказал Невилл, слегка замявшись.
- Мягко сказано! — добавил Оливер.
Джинни попыталась еще что-то сказать, но на нее, видимо, наложили “Silentium”, не дожидаясь Лотара.
- А теперь все, кто считает, что я заставляю вас заниматься непосильным трудом и трачу ваше драгоценное время, скажите: а разве это нормально, или, выражаясь в факультетских качествах, “благородно”, “честно”, что мисс Грейнджер единственная со всего факультета больше всех учится и зарабатывает баллы? — строго спросил у всей аудитории Визерхофф. — Нормально, когда работает только один человек, а вы все просто пользуетесь этим, когда все вроде как равны?
Ребята сидели пристыженные, с приунывшими лицами: им еще никогда не говорили, что лень — это плохо, а списывать домашние задания или бездельничать, потому что отвечать за всех будет заучка Грейнджер — не честно и не благородно. Они действительно слабо представляли, что означают их факультетские качества в повседневной жизни, и потому вели себя просто так, как им удобно, как-то не задумываясь, что такая поведенческая стратегия должна быть больше характерна для “плохого” Слизерина, чем для “хорошего” Гриффиндора.
- Вы тут все говорите “храбрость” и гордо бьете себя в грудь, но почему-то никто из вас, кроме мистера Лонгоботтома (который тут же залился краской) и мистера Брока, не оказался способен высказать свое мнение, отличное от мнения Уизли. Где ваша гражданская позиция хотя бы по вопросам внутришкольной жизни? Признайтесь тогда хотя бы честно, — Визерхофф понизил голос, в котором чувствовалось… сожаление что ли, — что вы просто самые обыкновенные конформисты, которые ждут, пока Поттер победит за вас какого-то самозваного Лорда, Грейнджер сделает все домашние задания, а директор Дамблдор добавит двести очков в конце года, чтобы компенсировать низкий итоговый рейтинг. Что вы просто пользуетесь ситуацией, в данном случае это фаворитизм у директора, и не пытаетесь изменить ее к лучшему. А, по идее, вот куда можно было приложить и вашу энергичность, и инициативу, и благородство.
Судя по грустным, согласно кивающим лицам, на большинство учеников его речь произвела должно впечатление, поэтому Визерхофф решил, что пора заканчивать с разговорами и переходить к делу:
- Студенты, которые уже сделали все домашние задания, могут потратить освободившееся время на свое усмотрение. Кто может напомнить основные правила поведения, которые мы сегодня вывели, и которые помогли бы Гриффиндору сохранить баллы, а ученикам — здоровье?
- Первое — не ходить по одиночке, — ответил Брок, загнув палец. — Брать под опеку младших — два. Не вестись на провокации слизеринцев и не вступать в драки — три. Уважать учителей и друг друга — четыре.
- Спасибо, пока достаточно. Все должны усвоить этот необходимый минимум и строго его выполнять. А теперь все разбейтесь по курсам. Успевающих учеников прошу подойти ко мне…
Когда через несколько часов профессор МакГонагалл зашла в Гриффиндорскую гостиную, чтобы проверить, не устроили ли там ее львята балаган, то с большим удивлением для себя обнаружила полную тишину и порядок. Почти все студенты сидели за столами в общей гостиной и учили уроки. Несколько человек разместились на оставшихся свободных пуфах и подоконниках и читали книжки или комиксы, или рисовали. Только младшая Уизли как-то странно бегала глазами по комнате и, очевидно заметив декана, кинула ей полный возмущения взгляд, однако, ничего не сказала.
Лотар Визерхофф, сидевший вместе со своими одноклассниками, кивнул в знак приветствия, после чего встал и, оглядев строгим взглядом гостиную, поднял руку. Следом за ним, как по команде, тут же поднялись все остальные студенты и кивнули. Профессор МакГонагалл аж прослезилась: они всегда так приветствовали Дамблдора, когда тот был еще преподавателем трансфигурации и деканом Гриффиндора, в то время как в ее бытность деканом такого уже не было.
Повисла немая сцена.
- Добрый день, профессор МакГонагалл, — сказал Визерхофф, нарушив неудобную тишину, надеясь, что все остальные не повторят за ним приветствие тупо, как попугаи.
- Мистер Уизерхофф… — декан старалась говорить так же строго, как обычно, но голос ее не слушался, а из глаз норовили брызнуть слезы умиления, точно она хаффлпаффка какая-то (ага, Спраут), — вы… вы… великолепно справились со своей работой.
- Благодарю, профессор МакГонагалл, — Лотар говорил спокойно, не выражая эмоций, но в его голосе и взгляде чувствовалось внутреннее достоинство и осознание собственной правоты.
- Двести баллов Гриффиндору за хорошее поведение и отличное выполнение своих обязанностей! — улыбнулась преподавательница трансфигурации.
- Ура-а-а! — закричали от радости ученики, подпрыгнув на месте — еще никогда за последние пять лет Гриффиндор не получал столько очков не от Дамблдора.
Невилл, Симус и Дин тут же принялись жать своему однокласснику руку, а Лаванда и Парвати — снова строить глазки. Профессор МакГонагалл, все также улыбаясь уголками губ, покинула Гриффиндорскую гостиную, а для Лотара Визерхоффа этот момент стал началом признания на своем факультете. Он лишь с грустью подумал о том, что будет со всеми его трудами, когда со своего задания вернется Уизли, и что если бы Грейнджер с ним (Уизли) не связалась, то смогла бы гораздо раньше навести здесь порядок.
(1) Слово “spew” (Society for Promotion of Elfish Welfare — досл. “общество содействия благоденствию эльфов”) с английского можно перевести по-разному, однако в среднем оно означает что-то вроде “испражнения” или “блевотина”. В переводе на русский это звучало как “г.а.в.н.э.” и “п.у.к.н.и”.
(2) (лат.) Не достаточно ли?
(3) Рон произносит латинское слово “Juro” (клянусь) так, как если бы оно читалось по-английски.
23.06.2011 Глава 18. Бегство от реальности
… Анна нервно мерила шагами коридор в ожидании Карла. На ее лице застыло выражение отчаяния и мрачной решимости. Руки были сложены на груди, а пальцы то и дело сжимались в кулаки и разжимались вновь. Она должна это сделать, пока не поздно… Да, ей будет больно, но лучше она уйдет сама, первая, чем выслушает вежливо-снисходительное “Извините, но будет не очень хорошо, если нас и дальше все будут видеть вместе. Прошу меня простить, но я, прежде всего, должен заботиться о чести своего рода и собственной репутации, чему, в свете последних обстоятельств, не располагает общение с вами”, или если он все время будет напоминать ей, как она ему обязана за то, что он с ней общается. Да и вообще после школы женится на той девушке, на которой ему скажут родители, и с чистой совестью забудет об Анне Кайнер, с которой когда-то учился — еще один довод в пользу того, чтобы зарубить их отношения на корню.
Нет, Лапина нисколько не считала Шенбрюнна подлым или нечестным: наоборот, все эти дни, с момента их знакомства, ей приходилось наблюдать исключительно благородного, умного, воспитанного и предупредительного молодого человека. Ей было легко и приятно с ним общаться (разумеется, когда он не спрашивал ее о прошлом до Хогвартса, и ей не приходилось врать, придумывая на ходу очередную “сказку” о доме, школе, друзьях и т.д.). Кроме того, ей казалось, что он, несмотря на то, что декан фактически навязал их друг другу, тоже нисколько не тяготился ее обществом и, как ни странно, любил проводить с ней время. А, может быть, этому поспособствовало их знакомство в Хогвартс-экспрессе еще до распределения. Ведь он тогда вполне искренне заинтересовался ею и даже высказал пожелание учиться на одном факультете с ней, а не со своими друзьями. Обычно такое тесное общение, когда люди проводят вместе все время от подъема до отбоя при совместных занятиях и досуге, приводит либо к сближению этих людей и формированию привязанности между ними, либо ко взаимному раздражению и антипатии. Анне с Карлом посчастливилось попасть именно под первый вариант, однако вскоре такая возрастающая привязанность стала пугать девушку и очень сильно.
В свои двадцать шесть лет Анна Лапина совершенно не имела положительного опыта в строительстве отношений (иначе уже давно была бы замужем и не влезла бы в это д…о под названием “магический мир”), как своего собственного, так и чужого. Тогда, на ночном допросе, она сказала Геннингену чистую правду, что ее родители развелись, когда ей было семь лет, и после этого ее мать так и не вышла замуж второй раз. В семье ее двоюродного брата родители постоянно ругались, а бабушка свою невестку называла не иначе, как “рыжей бестией”. Большинство маминых подруг тоже были в разводе и на своих междусобойчиках постоянно обсуждали тему “все мужики — козлы”. Да и у подруг самой Анны отношения с парнями выстраивались не лучшим образом. Маша Кошкина (которая вместе с ней приехала на стажировку в “Fine Chemicals”), хотя еще при поступлении в университет поставила себе цель выйти замуж, к концу пятого курса так и осталась у разбитого корыта, успев перепробовать перед тем немало вариантов. Катя, с которой Анна вместе училась в аспирантуре и работала в лаборатории, а в последствии делила однушку в Москве, прекрасно себя чувствовала в гордом одиночестве и совершенно не торопилась добровольно запрягаться в “кухарки-прачки-секс-машины”. Настя, просто одногруппница, успевшая на втором курсе выйти замуж и родить ребенка, также без конца ссорилась с мужем (и своим однокурсником по совместительству) и на пятом курсе решила развестись, причем, поговаривали языки, перед разводом муж потребовал от нее вернуть назад все подарки и потраченные на нее суммы. Последнее, как слышала Лапина, было далеко не редкость, и, по рассказам мамы, отец, когда они окончательно разругались, предъявил ей точно такие же условия.
Впрочем, самой Анне Лапиной тоже было нечем похвастать. Со своим первым и пока единственным парнем она познакомилась в четырнадцать лет: они учились тогда в одном классе школы искусств. И очень быстро подружились на почве общего интереса к искусству, истории и философии. К тому же он был одним из немногих людей ее возраста, с кем она могла нормально общаться, и кто не считал бы ее странной или чокнутой, как большинство одноклассников в средней школе. Со временем такая привязанность быстро переросла в нечто большее, и, выпустившись из школы искусств, они стали встречаться, причем она была заинтересована в отношениях куда больше, чем он, и поначалу даже строила далеко идущие планы. Однако со временем привязанность, а вместе с ней и физическая зависимость стали сходить на нет, и последние два года (вернее, лета) их отношений он стал ее безумно раздражать одним лишь своим присутствием, чему постоянно содействовала ее мать, ведомая благим желанием выдать замуж дочь и стать бабушкой. Анна стала замечать в нем все больше недостатков, с которыми не хотела бы мириться в семейной жизни (он любил доминировать; любил, чтобы им восхищались, ибо периодически воображал себя то гениальным философом, то гениальным композитором; если сравнивать его сейчас с Карлом, он совершенно не умел и не любил ухаживать, но при этом всегда считал, что она ему обязана; его нельзя было назвать человеком твердой воли и устремлений; а к социально-бытовым условиям он был приспособлен не больше, чем замкнутая и нелюдимая Лапа, ибо, поступив на учебу в другой город по специальности, которую навязали ему родители, он отказался от общежития (ибо как могут простые смертные понять его утонченные музыкально-философские изыски?) и уговорил снять ему квартиру), и летом после третьего курса ясно дала понять, что больше не хочет иметь с ним дело (прошла любовь, завяли помидоры — да-да), причем разрыв их отношений огорчил не столько неудавшегося жениха, а сколько так и не сумевшую стать тещей Галину Авдеевну.
Второй раз Лапиной случилось полюбить, когда она была уже студенткой второго курса химфака. На сей раз объектом ее страсти стал одногруппник и, по совместительству, сосед по парте Сергей. Они жили на одном этаже в общежитии, часто ходили друг к другу в гости и вообще до третьего курса были не-разлей-вода. Однако, наученная предыдущим опытом, Анна не спешила проявлять инициативу и вообще начала считать, что это плохо, ибо к тому времени успела частично впитать в себя религиозное мировоззрение, которое пыталась привить ей мать, движимая благим намерением наставить единственную дочь на путь истинный. К слову сказать, Сергей, хоть и не был фанатом учебы, являлся парнем умным и ответственным, но не кичился своими знаниями, и никогда не отказывал друзьям в помощи, а по жизни был сильным и волевым человеком. Но, в отличие от своей подруги, за исключением органической химии, он не разделял ее любовь к философии и средневековому искусству, и, кроме того, будучи очень общительным и активным по жизни человеком, со временем стал предпочитать компанию куда более эффектных и ярких личностей, по сравнению с которыми внешне скромная Лапа казалась просто серой мышкой. Она же терзалась от ревности и боли, от своего неразделенного и попросту незамеченного чувства, но не винила его: ведь скромность нынче не в цене, да и неинтересна ему девушка, которая банально боится побороться за свое счастье. Она уже привыкла, что с ней общаются просто потому, что с ней приходится учиться рядом, потому что она выручала конспектами лекций и реактивами или по дружбе/знакомству снимала спектры на приборе, который был только у них на кафедре. К пятому курсу Анне кое-как, не полностью, удалось изжить из себя чувство, не принесшее ничего, кроме страданий и нежелания жить, а Сергей — расстался с обеими своими пассиями. Они вновь начали общаться и по-прежнему оставались друзьями, но между ними уже не было той общности и единства, что наблюдалась на младших курсах. У них были лишь интерес к химии и общее прошлое, но не было общего настоящего и не могло быть будущего.
С тех пор Анна замкнулась еще больше и даже полюбила одиночество, ибо оно означало стабильность. Она больше не пыталась обрести счастье, ибо считала, что больше не сможет полюбить. Жизнь стала блеклой, потеряла краски, а сама девушка — равнодушной ко всему. А свои неудачи в личной жизни стала оправдывать подобно матери: значит, так нужно было; значит, не заслужила; и вообще, на что она рассчитывала, когда не любит детей? Она свела к минимуму все контакты с друзьями и знакомыми, поддерживая чисто деловые отношения — такого общения ей вполне хватало — и мечтала лишь о нормальной работе по специальности и покое. А когда в ней вдруг проснулись магические силы, она еще больше убедилась в правильности своего выбора в пользу одиночества: ведь кому нужна чудачка, которой день через день сносит крышу, и с которой постоянно происходят какие-нибудь странные вещи, которые начинающая колдунья объясняла собственной неуклюжестью и нерасторопностью — к тому, что она лузер по жизни, все, в том числе и она сама, уже давно привыкли. Собственно, так продолжалось бы и дальше, если бы она не поддалась уговорам шефа и завкафа и не поехала бы на эту злосчастную стажировку.
И потому Лапина уже заранее знала, чем закончатся ее отношения с Карлом, даже если он позволит ей общаться с ним и дальше. Если всего пятнадцать минут назад она сожалела о том, что слизеринцы, благодаря Бранау, так быстро узнали о ее происхождении, то теперь, решила она, случившийся инцидент ей абсолютно на руку: Шенбрюнну, в отличие от нее, есть что терять, дружба и общение с ней ему не выгодны, и потому он не должен быть против скинуть с себя балласт в виде грязнокровки-латента.
- Я больше не нужна? — грубо спросила она, когда Карл окончил свой визит к куратору и вышел в коридор.
- Н-нет, — на лице юноши отразилось искреннее недоумение; впрочем, Анну удивило, что еще раньше он не оставил ее одну разбираться со своими проблемами после того, как она успела ему нагрубить по дороге к Геннингену.
- Тогда до свидания, — буркнула девушка и, резко развернувшись на каблуках, пошла прочь.
Для начала нужно попытаться отделаться малой кровью: совсем ссориться с Шенбрюнном не входило в ее планы, зато такая манера общения быстро отобьет у него желание общаться с ней дальше.
- Что все это значит? — Карл не отставал от нее, но шел немного позади — видимо, чтобы случайно сумкой по носу не заехали.
- Разве вы не поняли? — ответила Анна, не останавливаясь, в ее глазах стали наворачиваться слезы. — Нам лучше не общаться, особенно после того, что вы обо мне узнали! — и ускорила шаг.
Ей было больно оттого, что она собиралась причинить боль ему, ведь он, как выяснилось только что, вовсе не собирался прекратить общение с ней. Ему что, все равно, что подумают о нем родители или одноклассники?
- Насколько я помню, фрейлейн Кайнер, вы обещали не убегать, — с поучительными интонациями в голосе сказал Шенбрюнн, быстро догнав ее в одном из соседних коридоров и крепко обхватив ее обеими руками — чтоб не вырывалась.
Она уже успела позабыть, что такое мужские объятья. По ее телу тут же прошла дрожь. Ей было приятно… с одной стороны, она в очередной раз убедилась в благородстве Карла, к которому испытывала внутреннюю симпатию, и который не отвернулся от нее после случившегося. С другой, она испытывала чисто физическое удовольствие, по телу начала разливаться теплая волна вожделения, которую ей едва удалось погасить — не хватало еще вот так опозориться перед парнем и легилиментом в одном лице. А еще Лапина испугалась — ведь именно из-за простых объятий она начинала сохнуть по обоим парням, которые ей когда-то нравились. Неужели снова? — иначе как объяснить возникшее, было, желание обнять его в ответ? Неужели она нравится еще и ему? — ведь сейчас он по-прежнему обнимал ее и гладил по волосам. Он хотел, чтобы она успокоилась и почувствовала себя в безопасности, что рядом с ним ей ничего не грозит — так говорили исходящие от него эмоции. Нет, этого не может быть! Это неправильно!
Подняла голову и посмотрела Карлу в глаза. Теплота и нежность — и это гордый, холодный и невозмутимый Карл Шенбрюнн? Так на нее еще никто не смотрел, разве что Фольквардссон сегодня утром.
- И не переживайте, — мягко сказал Карл, немного отстранившись, но продолжая держать девушку за плечи, и посмотрел на нее сверху вниз. — Я вам уже сказал, что сам выбрал общение с вами, и я сдержу свое слово, — добавил он уже твердым голосом, — а Бранау не рассказал ничего нового, чего не знал бы я сам или о чем бы не догадывался.
Уже догадался? Так быстро? Впрочем, даже с высоты своей ученой степени Анна Лапина не могла назвать Карла Шенбрюнна глупым. Напротив, для своего возраста он был очень умен и разносторонне образован, и между ними не наблюдалось интеллектуального барьера в общении, который было бы логично предположить для людей со столь большой разницей в возрасте и квалификации. А она наверняка могла ответить где-нибудь невпопад, ибо если врала, то из рук вон плохо, да и могло сказаться собственное незнание о стране, в которой она никогда не была и культуре и жизни которой слышала лишь урывками, из рассказов шефа и друзей, бывших там на стажировках и конференциях. Он, скорее всего, теперь сдаст ее Геннингену, который еще не уехал. И при таком раскладе ее решение оттолкнуть Карла, проложить между ними пропасть казалось еще более правильным. И лишь где-то на задворках сознания ее грыз червячок сомнений: он ведь еще ни в чем не обвинил тебя и, похоже, не собирается; он не отказался от тебя, хотя мог бы; ты не безразлична ему, он хочет тебя защитить. Однако Лапина тут же поспешила задушить их: таким индивидуалистам-эгоистам, как она, можно рассчитывать лишь на презрительное снисхождение, но не на теплоту и радушие, с которыми смотрел на нее парень, которые пытался ей передать.
Прости, Карл, но так будет лучше для нас обоих.
- *Repello! * — будучи невербальным и беспалочковым, заклинание вышло не очень сильным, но достаточным для того, чтобы державший ее Шенбрюнн потерял равновесие и освободил объятия. — Не подходите ко мне! Не разговаривайте со мной! — уже кричала она припавшему к стене парню, смотревшему на нее распахнутыми от удивления и обиды глазами. — Забудьте меня! — и побежала прочь.
Она осознавала, что причинила боль человеку непросто не сделавшему ей ничего плохого, но вполне доброжелательно относящемуся к ней, заботившемуся о ней… человеку, который, наверное, даже ей нравился, и от этого было еще больнее ей самой. Да, после этого он, скорее всего, ее возненавидит, но она переживет, ей не привыкать. Ей было проще забиться обратно в раковину, из которой она стала выбираться благодаря стараниям Снейпа и Шенбрюнна, чем предпринять еще одну попытку выстроить хотя бы дружеские отношения (уж на это она могла рассчитывать). А зачем? Ведь рано или поздно все равно все будет разрушено. Она всего лишь скатализировала процесс, который рано или поздно возымел бы действие, пусть и по другим причинам.
Остаток дня для девушки прошел, как в тумане: она ни с кем не разговаривала, не отвечала устно на уроках и вообще усиленно делала вид, что ее нет. Только остановила Грейнджер, сидевшую рядом с ней на уроке этикета, когда та захотела наброситься на Снейпа с Малфоем. Видите ли, ей с ее маггловской кровью, путь в Министерство закрыли. Хотя Лапина не была согласна со многими пунктами в политике британского Министерства магии, она, тем не менее, понимала, что у каждого общества есть свои законы, обычаи, культурные традиции, правила поведения, которые нельзя искоренить раз и навсегда только потому, что кому-то, вдобавок, пришлому человеку, они не нравятся. Уже были те, кто хотели разрушить до основания старый мир и на его развалинах построить новый, и где они сейчас? И где их новый и якобы справедливый мир? И Грейнджер в своем рвении непременно сунуться в политику и переделать все, начиная от закона о положении домовых эльфов и заканчивая правами магглорожденных волшебников, мало чем отличалась от них.
Сразу же после ужина Лапина вернулась в общежитие: было слишком наивно полагать, что соседки по комнате, узнав, что она “грязнокровка”, не решат устроить для нее какую-нибудь подлую шутку, ибо не понаслышке знала, какими злыми и жестокими бывают подростки. Все ее одноклассницы уже были в сборе. Девушка на ментальном уровне ощущала исходящую от них ненависть и презрение — как яд, который заставляют медленно пить, как удар ножа, которым не убивают сразу, но причиняют долгую и нестерпимую боль...
- Грязнокровка! — буркнула Паркинсон.
Эшли тут же принялась скалить зубы, а Буллстоуд загородила проход. Миллисента была выше Анны и, кроме того, обладала далеко не девичьими габаритами, так что ее нельзя было обойти, не задев. Гринграсс лишь кинула равнодушный взгляд и отвернулась, всем своим видом показывая, что она здесь не при чем.
- Тебя что, твоя мамаша-маггла говорить не научила? — с явной издевкой в голосе сказала Буллстоуд.
- Вообще-то у меня есть имя, — резко ответила Лапина, в чьи планы определенно не входило выяснение отношений с соседками по комнате.
- Кайнер, где же твои манеры? — с наигранно-поучительными интонациями спросила Пэнси.
- Очевидно, ее не научили этому в ее дурацкой маггловской школе, — подыграла Эшли и мерзко захихикала.
Лапина чувствовала себя так, словно на нее вылили ушат помоев. Крепись, крепись… Используй дипломатию. Вот только дипломат из Лапиной был неважнецкий: даром убеждения она не обладала, на ее аргументы в спорах обычно никто не обращал внимания, а использовать слабые стороны противника получалось у нее далеко не всегда.
- Не твое дело, Паркинсон. Буллстоуд, чего стала на проходе? Пропусти! — огрызнулась в ответ Анна, отпихнув толстую одноклассницу и пройдя к своей кровати.
Эффект получился именно тот, на который она и рассчитывала: Миллисента тут же отскочила в сторону, чтобы, не дай Мерлин, к ней не прикоснулась грязнокровка. Надо показать, что тебе наплевать на них самих, на их провокации и придирки.
- Что ты себе позволяешь, тварь?! — взвизгнула Паркинсон. — Оскорблять чистокровных волшебников! Да ты благодарна должна быть, что вообще здесь учишься!
- Советую не трогать меня! — процедила Анна сквозь зубы, направив на возмущенных одноклассниц волшебную палочку.
Во взгляде ее читалась мрачная решимость, граничащая с отчаянием. Сейчас она напоминала загнанного в ловушку хищного зверя, готового напасть в любую минуту. Паркинсон, Эшли и Буллстоуд отступили, видимо, почувствовав исходящую от нее опасность. В помещении будто похолодало, а воздух стал влажным, плотным, пропитанным страхом и ненавистью. Лапина тем временем кинула сумку на кровать, после чего стала рядом и, закрыв глава и подняв вверх руки, принялась читать заклинание:
- Magia a me possessa, meo sanguine texta, securitatem in hoc loco retenta(1), — отчертила палочкой широкий круговой контру, в который вписала руну “хагал”(2), — inimicus illuc sit omnis, in quo sanquis meus non fluit! — и полоснула палочкой по ладони невербальным “Seco”.
Кровь брызнула из раны мелкими каплями и тут же поглотилась светящимся белым контуром заклинания, в который девушка дополнительно вплела “эйваз” (3) и “альгиз” (4). Она буквально чувствовала, как вместе с кровью из нее исходит сила, и физическая и магическая, опутывая пространство, которое она условно считала своей личной территорией, причудливым красным узором из рун. В какой-то момент контур вспыхнул ярким алым светом и тут же погас, а девушка, у которой уже начали плясать черные точки перед глазами, кулем повалилась на кровать.
Слизеринки стояли, широко раскрыв рты от удивления, не веря глазам своим: они не ожидали, что какая-то грязнокровка способна поставить кровную защиту на личную территорию. Лишь Дафна Гринграсс вместе с Асторией, которая зашла в это время к сестре, стояли чуть поодаль, с явным изумлением наблюдая за разыгравшейся сценой. Кайнер опасна, ее не стоит недооценивать. Лишние враги им ни к чему, дажзе если эти враги — грязнокровки. С другой стороны, знания и умения Кайнер никак не вписывались в традиционные представления чистокровных волшебников о магглорожденных. Беспалочковая магия... Магия крови… Вероятно, именно так волшебники древности добивались своего места в обществе, основывали собственные кланы — не всем же иметь в предках Мерлина, Моргану или Основателей Хогвартса.
Лапина тем временем залечила порезанную руку заклинанием и, взяв с собой учебники, покинула спальню. Устроилась с уроками в гостиной недалеко от колоннады, отделявшей, собственно, саму гостиную от холла с фонтаном. Сидевшие неподалеку студенты бросали на нее кто брезгливые, кто настороженные взгляды, от которых девушка просто отгораживалась мысленно: пусть думают про нее, что хотят, лишь бы не доставали и не лезли к ней в душу. И потому ее совсем не обрадовало, когда к ней подошли Малфой и Паркинсон, которые тут же начали оскорблять ее (их она, впрочем, выслушала с отстраненно-равнодушным выражением лица: неприятно, конечно, но вполне ожидаемо), и когда позже в дело вмешались Фольквардссон и Шенбрюнн. Делать им больше нечего? Да любые нормальные люди, видя такое отношение к себе, уже давно махнули бы рукой, сказав: “Разбирайся сама”. Первый же взял с Малфоя и Паркинсон Непреложный обет, чтобы обеспечить ей защиту, а второй этот обет скрепил своей магией. Она этого не заслужила, не заслужила! Лапина ненавидела себя в тот момент, но совершенно не собиралась менять поведенческую стратегию. Нет, она не испытывала их на прочность, сколько еще они ее смогут терпеть (а ее можно было именно терпеть, и никак иначе), но и не собиралась вешаться обоим на шею со словами благодарности и целованием в щеки. Она не хотела быть им обязанной, ей абсолютно нечем платить, с нее нечего взять. Ведь было бы куда более справедливо, если бы Фольквардссон сказал, что разочаровался в ней, а Шенбрюнн — обозвал бы неблагодарной сволочью и ударил — чтобы знала свое место.
… Было уже полдвенадцатого, наверное, хотя, впрочем, в подземельях Слизерина одинаково темно и ночью, и днем. Лапина усиленно пыталась постигнуть параграфа о Чарах восстановления. Вернее, общий смысл этих чар, их основные разновидности и базовые нумерологические формулы были вроде бы и так понятны, но чтобы до всего этого додуматься, свести воедино, нужно было пролистать половину учебника, ибо все основные выкладки и определения были разбросаны по разным страницам (хорошо, что в учебнике хоть оглавление есть) и перемежались довольно большими пластами довольно нудного текста из категории “заливали”. Прям хоть весь учебник переписывай. Наверное, этим и придется заняться при подготовке к экзамену.
Погруженная в чтение очередного параграфа, девушка, не заметила, как к ней подошли.
- Фрейлейн Кайнер?
Кого она сейчас меньше всего ожидала увидеть, так Карла Шенбрюнна. Что ему еще от нее надо? Сейчас они находились уже не в гостиной, а соседнем зале, известной как слизеринская читальня, или комната для выполнения домашних заданий.
- Кайнер, не слепи! — потянул сидевший неподалеку Нотт, жмурясь от яркого света, который испускала ее палочка.
- Извините, фрейлейн Кайнер, но Нотт прав: потушите, пожалуйста, вашу волшебную палочку, — Шенбрюнн прикрыл глаза от слишком яркого, слепящего света и невербальным заклинанием установил заглушающий купол.
В царившем в помещении зеленоватом полумраке Шенбрюнн казался еще выше, чем был на самом деле, а его холодный, гордый взгляд словно завораживал, притягивал. “Он мне нравится!” — пронеслось в голове у Лапиной, но она тут же отбросила эту глупую мысль. Дурацкая физиология! Дурацкое желание вешаться на шею всем, кто с ней нормально общается и проявляет интерес! Нет, к своему шефу, например, или к Снейпу она ничего такого не питала, но там существовал четкий барьер: учитель — ученик, научный руководитель — аспирант, научный работник, и отношения носили, соответственно, исключительно деловой характер. Он не должен ей нравиться, он должен ее ненавидеть. Именно с такой ненавистью она посмотрела на него вновь, когда снова подняла глаза.
- Что вам от меня нужно? — спросила Лапина, по-прежнему держа перед собой палочку.
- Видите ли, фрейлейн Кайнер, хочется вам того или нет, несмотря на изменившееся ваше ко мне отношение, я по-прежнему отвечаю за вашу безопасность и, в некоторой мере, за успеваемость, — ответил Шенбрюнн. — И ни я, ни наш декан, ни господин Геннинген не заинтересованы в том, чтобы с вами случилось что-то опасное и непоправимое.
И, что снова ее удивило, никакой ненависти или злобы к себе с его стороны она не увидела. Лишь холодная, отстраненная вежливость. Или он просто очень хорошо скрывает эмоции?
- Господин Шенбрюнн, кажется, я вам ясно дала понять, что нам лучше не иметь никаких общих дел, — почти прошипела Анна, выставив огненный блок, весьма соответствовавший ее маске ненависти.
Но случилось то, чего она совсем не ожидала: вместо того, чтобы послать ее подальше или начать читать нотации о том, какая она неблагодарная, он ловко схватил ее за руки и, забрав волшебную палочку, прижал к себе. Ей стало… приятно, по телу прошла волна вожделения, которая наверняка пробила блок изнутри и отразилась в глазах. Несмотря на все внутренние убеждения, что это плохо, так нельзя; что после того, как она нагрубила ему и оттолкнула, ей абсолютно не на что рассчитывать, ей хотелось, чтобы он не отпускал ее и даже сделал нечто большее… Но, к ее удивлению, на лице Карла не отразилось и тени насмешки. Он лишь, надавив ей на плечо, заставил сесть обратно в кресло.
- Что ж, фрейлейн Кайнер, не буду вам больше навязывать мое общество, — строго сказал Шенбрюнн, смерив ее холодным взглядом и убрав руку с плеча, — однако, имейте в виду, вы должны быть все время с поле видимости. Это приказ… нашего декана, — и сел рядом с Ноттом.
Последняя новость ее совершенно не прельщала, и дело было не только в предстоящей слежке, и в том, что ей, возможно, не удастся реанимировать свой ноутбук и заставить его работать в присутствии магических полей, а в том, что весь такой галантный и ответственный Карл Шенбрюнн теперь точно от нее не отстанет, хоть она зверем будет на него кидаться (хотя с последним, как она уже убедилась, он вполне сможет справиться). А еще приказ декана заставил ее почувствовать себя обязанной, но не ему самому, а, опять же, к ее немалому раздражению, Шенбрюнну. Чем она ему платить будет? Чемодан носить? Или ботинки чистить? Ведь он, чистокровный студент из богатой семьи, аристократ, может такой счет ей выставить… С другой стороны, она ему уже сказала все, что считала нужным, он теперь знает, какая она плохая и неблагодарная, и что слежка за ней не принесет ему ничего, кроме лишней головной боли.
Анна a priori считала, что после всего, что она ему наговорила, Карл должен ее ненавидеть, и изо всех сил пыталась себя заставить в это поверить, нивелируя, казалось бы, очевидные факты, противоречащие ее установкам. При всем своем уме и рационалистическом подходе к окружающей ее действительности она была свято уверена в том, что ей должно быть плохо, что она должна научиться выживать одна, и поэтому даже не рассматривала вариант примирения хотя бы на деловых началах. Она приняла решение и должна теперь нести за него ответственность, которая в данном случае заключалась в невозможности отступления и необходимости жить дальше, исходя из принятых ею условий.
* * *
Четверг начался для Анны вполне сносно. Соседки по комнате больше к ней не приближались и не решались высказать вслух все, что о ней думали — все-таки подросткам свойственно стадное чувство, и если старосте приказано было заткнуться, то следом за ней заткнулись и все остальные. На уроках, которые были в тот день по расписанию, а именно трансфигурация, нумерология и древние руны, не случилось что-нибудь необычного или хоть сколько-нибудь примечательного.
На трансфигурации Визерхофф, как всегда, лучше и быстрее всех справился с заданием, что не могло не вызвать зависть Грейнджер, в то время как для Уизли Чары восстановления по-прежнему являлись неподъемной проблемой.
Урок нумерологии напоминал урок трансфигурации с той лишь разницей, что здесь собрались “сливки” школы, ибо, как уже успела проинформировать всех Грейнджер, “сложнее нумерологии ничего больше нет”, а сам предмет посещали в основном отличники, на фоне которых Лапина чувствовала себя обыкновенной троечницей. Профессор Вектор очень напомнила Анне профессора МакГонагалл: такая же сухая и строгая, не любящая вопросов и возражений. Наверняка в молодости они были подругами. Хогвартская нумерологистка весьма поощряла дополнительные знания по ее предмету, но требовала предельно точных ответов и не любила, когда студенты лишь выдвигали предположения, за что Лапина и поплатилась пятью баллами для своего факультета, начав рассуждать о симметрии контуров заклинаний. Всю оставшуюся часть урока девушка сидела тише воды, ниже травы, усиленно делая вид, что ее нет, и конспектировала параллельно доказательство какой-то жуткой теоремы о симметрии, которое Визерхофф расписал на полдоски.
На рунах Анна также старалась не высовываться, хотя тамошняя преподавательница Хальдис Стюрке показалась ей милой и обаятельной женщиной. Одна половина урока была посвящена введению в руническую письменность и использование рун в магических ритуалах, что, как предположила Лапина, большинство студентов и так уже знали. Затем рунистка предложила за дополнительные баллы сделать доклад на следующем уроке по теме использования рун в заклинаниях (добровольцами вызвались Грейнджер, Нотт и Фольквардссон), после чего дала всем задание до конца урока сделать перевод древнего рунического текста. Как предположила Лапина, это была просто разминка.
За обедом, как и за завтраком, а днем ранее за ужином, Анна сидела в гордом одиночестве: чистокровные однокашники брезговали находиться рядом с грязнокровкой, однако ее это трогало не больше, чем разглагольствования Бранау об ужасных грязнокровках, от которых необходимо очистить магическое общество. Лапина и без его речей чувствовала себя половой тряпкой, и ее нахождение в магическом мире было здесь вовсе не при чем. Потом перешли на обсуждение ее самой, а именно как ей, какой-то грязнокровке удалось поставить кровную защиту, когда она, по идее, не должна этого уметь делать. Но, что удивило Анну: за нее заступилась Дафна Гринграсс, сказав, что такие умные волшебники, пусть и магглорожденные, заслуживают к себе иного отношения. Доброе слово, конечно, и кошке приятно, но ты, Гринграсс, дура! На этом факультете нельзя озвучивать собственное мнение, особенно когда его задает Генрих фон Бранау. Последний вместе с Малфоем вполне предсказуемо накинулись на юную аристократку, доведя ее до дрожи в коленках, но Шенбрюнн их быстро заставил замолчать. Анна невольно восхитилась его способностью лавировать между молотом и наковальней, тем, как он четко аргументировал свою позицию и играл на слабых местах противников, исходя лишь из собственных знаний и прав. С другой стороны, Карл защищал чистокровную волшебницу (на что имел полное право), а не какую-то грязнокровку и, возможно, поэтому Бранау и Малфой так быстро вняли его аргументам.
После уроков Лапина вслед за Шенбрюнном (к которому она оказалась привязана волей декана) и компанией отправилась в библиотеку делать домашние задания на следующий день. Если для последних это была возможность совместить приятное с полезным, т.е. и заранее сделать домашнюю работу, и пообщаться (ибо все они попали на разные факультеты), то Лапина библиотеки ненавидела. Главным образом, потому, что не любила читать (хотя случайно подвернувшуюся интересную книгу могла прочесть залпом), и все ее знания носили несколько обрывочный и вынужденный характер: к экзамену нельзя было подготовиться без чтения учебников и конспектов лекций; курсовую или диплом, диссертацию нельзя было написать без литературного обзора, который предполагал прочитывание большого количества статей и систематизацию имеющегося материала; что-то она узнавала случайно, просто где-то увидев или услышав. Она не относилась к той категории людей, которые задавшись каким-либо вопросом, тут же начнут перекапывать по нему всю имеющуюся по нему информацию, но была склонна строить предположения, опираясь уже на имеющиеся у нее знания. Вся ее учеба была основана на идее получать максимальный результат при минимальных затратах времени или ресурсов. Также ей не хотелось раньше времени возвращаться под мрачные, давящие своды подземелий, где ее никто не жалует, ибо комнаты для досуга, где студенты разных факультетов могли бы собираться для выполнения домашних заданий, отдыха или организации кружков по интересам, в Хогварсте просто не было.
С тоской посмотрела на широкий стол у окна между двух стеллажей, где они раньше занимались с Карлом — это место действительно было очень удобным — и села в тени за шкафом у стены, так, чтобы ее не было заметно с прохода, ибо нехорошо одной занимать целый стол, за которым могли свободно разместиться шесть человек. А она была уверена, что рядом с ней никто не сядет. Тем лучше — быстрее привыкнет к одиночеству среди толпы и отчуждению. Стол, который так нравился Лапиной, заняли в итоге Шенбрюнн, Миллер и Фольквардссон. Все правильно: она в поле видимости, но старается не мешать. Неподалеку от нее, по другую сторону от прохода села Грейнджер, которая, как и Лапина, тут же углубилась в изучении нумерологии. Немцы негромко переговаривались между собой, вернее, говорил в основном Фольквардссон (а рассказывал он о своем однокласснике с Равенкло, Энтони Голдстейне), а Шенбрюнн и Миллер чаще просто кивали в ответ с мрачными выражениями на лицах, однако Анна не особо вслушивалась в их беседу — и своих дел хватало.
Какое-то время стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом перьев по пергаменту, шорохом переворачиваемых страниц и шепотками учеников, пока в библиотеку не вошел Уизли с Гриффиндора. Анне он не понравился сразу же, как только она его увидела: типичный лентяй, балбес и двоечник, да и поведение его в Большом Зале и на уроках тоже не способствовало формированию хорошего мнения о нем. Вот и сейчас он, грубо смахнув со стола пару тяжелых книг и конспекты по нумерологии, которые так старательно составляла Грейнджер, уселся рядом с ней, стиснув ее в объятьях. Лапина не знала, повысилась ли у нее чувствительность к легилименции (Снейп предупреждал, что у начинающих практиков это приходит с опытом), или же Уизли просто думал слишком громко, но от увиденного в его голове чуть не стошнило… Жар, частое, тяжелое дыхание, стоны, причмокивания, запахи, возбуждение, нереализованное желание… и все это дополнялось однообразными картинками из серии “XXX”, представить которые девушке с ее хорошо развитым воображением и зрительным восприятием не составило никакого труда. Выдохнула, сосредоточилась, представила перед собой тьму, в которой проглядывается каменная кладка. Где-то на самом верху — маленькое окошко, через которое льется холодный белый свет — он не даст ей заблудиться во тьме. Против такого рода настырных картинок помогали только сильные внешние блоки, требовавшие больших затрат и концентрации разума и уже поэтому не допускавшие отвлечение внимания на подобные глупости.
Уизли тем временем не унимался и продолжал клеить Грейнджер:
- Давай после ужина, а? Комната-по-требованию нам отлично подойдет, — не унимался Уизли.
Последнюю фразу он сказал громче, чем следовало бы, за что получил тетрадью по голове.
- Рон, нас ведь могут услышать! — шикнула на него Грейнджер. — И вообще, я еще не готова!
До отношений рыжего со старостой Гриффиндора Лапиной не было никакого дела, хотя Грейнджер, как ей казалось, она прекрасно понимала, ибо сама прошла через это: первая любовь раз и навсегда, единственная и неповторимая, отсюда боязнь потерять парня, если слишком часто ему отказывать, и, следовательно, готовность стелиться. А вот таинственная комната-по-требованию ее очень заинтересовала. Если в ней можно заняться… понятно, чем… чтобы никто не помешал, то логично, что эта комната обладает магией, позволяющей скрывать находящихся в ней так, чтобы туда случайно не зашли посторонние. Идеальное место, чтобы заняться реанимацией ноутбука и остальных достижений маггловской цивилизации, которые ей посчастливилось прихватить с собой из будущего. Вопрос только в том, где эта комната? “Историю Хогвартса” Анна перечитывала несколько раз, но нигде ни встречала упоминания о месте с таким или хотя бы похожим названием. Или Санта-Клаус как всегда умолчал о половине важных вещей, которые могут знать лишь посвященные (в данном случае — фанаты)? Интересно, есть ли у этой комнаты какое-нибудь особое место в замке, или ее не отличить от других? Понятно, что спрашивать кого бы то ни было бессмысленно: отношения с однокурсниками у нее хуже некуда (ага, сама постаралась), да и лишние вопросы ей ни к чему. А что, если?.. Анна прекрасно знала, какой неприятной может быть легилименция, и что ей самой будет невыгодно, если гриффиндорцы и следом за ними Дамблдор узнают о данной ее способности, но в данный момент не видела иного варианта узнать об этой комнате, тем более что потенциальные информаторы были у нее под боком. С кого бы начать? Пожалуй, с Грейнджер: просматривать еще раз порноролик с Уизли в главной роли у Лапиной не было никакого желания.
- *Legilimens!* — и узкий поток магии, выпущенный из спрятанной в рукаве волшебной палочки, тут же устремился в затылок Грейнджер.
В этот раз Лапина старалась действовать осторожно, чтобы не заметили ее присутствия в чужой голове. Со стороны можно было подумать, что она подслушивает или подглядывает за старостами Гриффиндора, и пусть — любопытство в Хогвартсе считалось куда менее страшным грехом, нежели ментальная магия, как это можно было понять со слов директора. Если в случае с Хвостом воспоминания просматривались подобно киноленте, только в обратном порядке, то у Грейнджер напоминали, скорее, склад или библиотеку. Все они были четко рассортированы по полочкам/ящичкам/папочкам, по курсам, предметам и т.д., причем, чем раньше была создана “папка” с воспоминаниями, тем дальше она стояла и тем неприметней казалась. Отдельное место занимала папка, в которой хранились воспоминания, связанные с друзьями. Однако Лапина даже приблизительно не догадывалось, когда Грейнджер могла узнать о комнате-по-требованию, и потому сочла бессмысленным просматривать мыслеобразы по порядку, брать с полки, и читать, как книгу: во-первых, это может занять слишком много времени; во-вторых, несмотря на то, что природный блок Грейнджер оказался достаточно слабым, чтобы ментальный поток смог пройти сквозь него, как вода через решето, она рано или поздно почувствует, что в ее голове кто-то копается. Поиск осложнялся еще и тем, что между каталогами воспоминаний Грейнджер, пусть они и были идеально рассортированы по категориям, отсутствовали темпорально-ассоциативные связи. Иными словами, их нельзя было представить в виде таблицы или матрицы, нужный элемент которой можно было бы найти по присущим ему свойствам и признакам.
Вернулась обратно в реальность. Голова не болела, зато появилась сильная усталость, изображение перед глазами казалось расплывчатым и не хотело фокусироваться. Очевидно, тонкая легилименция, в отличие от грубой, топорной, требует больших затрат магической энергии, хотя, насколько знала Лапина, немалое значение здесь имеет также владение объекта навыком окклюменции или ментальной магией в целом.
Еще один “Legilimens”, и Анна оказалась в пространстве, наполненном яркими пикантными образами, запахами, звуками. Сплошной бардак. Очевидно, кроме удовлетворения своих чресляных потребностей, Уизли больше ни о чем не думал. Лапина уже собиралась покинуть сей Двор Чудес, как вдруг заметила, что образы Грейнджер здесь нечеткие, размытые, будто наложенные. И чуть ли не крик: “Миона, я хочу тебя!” Пригляделась, сняла морок: какая-то мелированная блондинка с их курса. В голову тут же ударила вся ассоциировавшаяся с ней информация: Лаванда Браун, шестой курс, с ней было классно, но быстро надоело. А вот это уже может быть интересно: у Уизли в голове полно эмоционально-ассоциативных связей, и по ним можно выйти на интересующий ее предмет. Вернулась к той части разговора, что относилась к комнате-по-требованию. За кучей мыслеобразов с соответствующим содержанием разглядела едва заметную ссылку на события двухлетней давности. Рискованно, но, с другой стороны, Уизли сейчас достаточно отвлекся, чтобы не заметить вторжение в собственное сознание…
Так, пятый курс, какая-то большая комната (так, видимо, она выглядит изнутри), куча подростков, появляется ушастое существо, домовой эльф, кажется, и сообщает, что их собрание раскрыли. В панике и негодовании на какую-то Амбридж все тут же устремляются к выходу. Все это Лапина просматривала быстро, со стороны, стараясь не отвлекаться на посторонние мыслеобразы. Единственное, что пока поняла Лапина, данная тусовка собиралась несколько раз в течение года, и ее лидером был Гарри Поттер, который их учил защитной магии. Очевидно, в том году ЗОТИ преподавал мега тупой учитель, раз даже Поттер и то знал и умел больше. А вот здесь, пожалуй, стоит замедлиться… Вслед за Поттером, Уизли и Грейнджер Лапина вышла из Гриффиндорской гостиной и направилась по коридору налево, в западном направлении, стараясь подмечать любые мелочи, которые запомнил Уизли. Ребята то и дело нервно озирались по сторонам, чтобы их не застали врасплох. Судя по тому, что здесь было грязно, по углам висела паутина, и не везде горели факелы, эта часть замка была заброшенной и редко использовалась. Миновав несколько проходных комнат, гриффиндорцы оказались в какой-то башне и стали подниматься вверх по лестнице. Перед последним лестничным пролетом Поттер остановился и, развернув пергамент, который до этого крепко сжимал в руках, стукнул по нему волшебной палочкой, пробормотав:
- Торжественно клянусь, что затеваю шалость и только шалость.
По листку пергамента, который оказался волшебной картой, тут же стали расползаться черные линии, изображавшие подробную карту Хогвартса, по которой сновали точки с подписанными под ними именами. Чтобы создать такую вещь, надо быть поистине талантом, причем и в чарах, и в трансфигурации, и, наверное, в магии, обеспечивающей связь с замком. О данном разделе магии Анна Лапина, как магглорожденная, толком ничего не знала, но вполне разумно предположила, что освоить его могут лишь чистокровные волшебники, и что карту создал кто-то, учившийся в Хогвартсе до Золотого Трио.
- Филч на втором этаже, — сообщил Поттер, поднеся карту близко к глазам, — а миссис Норрис — на четвёртом.
— А Амбридж? — спросила Грейнджер с нотками беспокойства в голосе.
— В своём кабинете, — показал на карте Поттер. — Ладно, пошли.
В молчании поднялись на последний этаж. Прошли по ничем непримечательному коридору, в котором было лишь одно окно. Остановились напротив гобелена, изображавшего какого-то волшебника, которого одетые в балетные пачки тролли, подвесив вверх ногами, со всей силы били дубинами, однако тот не издавал ни звука.
— Так, — тихо произнёс Поттер, и один из траченных молью троллей, неутомимо избивавших несостоявшегося хореографа, опустил дубинку и с любопытством посмотрел на подростков, — Добби сказал, нужно пройти вдоль этой стены три раза, сосредоточившись на том, что нам нужно…
… Застекленевший взгляд безуспешно пытался сосредоточиться на громоздкой нумерологической формуле. Все вокруг было, как в тумане, перед глазами плыли темные пятна. Лапина закрыла глаза, попытавшись выровнять дыхание и очистить сознание от посторонних эмоций. Она вовремя успела найти нужное воспоминание: Уизли как раз чмокнул свою подружку на прощание (и почему все обязательно надо делать так громко?) и направился к выходу из библиотеки, даже не обратив внимания на только что легилиментировавшую его слизеринку. Ладно, обо всем, что она видела, она подумает позже, а теперь нужно усиленно делать вид, будто она читает учебник, чем Лапина и занялась, не забыв выставить сильный ментальный блок.
Глаза уже в третий раз читали одну и ту же строчку, смысл написанного доходил очень медленно, хотелось спать — типичная реакция на учебник, в котором все изложено слишком громоздко и нудно. Пытаясь постигнуть тайный смысл очередного абзаца “Продвинутого курса нумерологии”, Лапина не заметила, как к ней подошла Грейнджер и положила руку на плечо.
Не переживай, — сказала она с покровительственными интонациями в голосе à la “я все знаю”, — все люди совершают ошибки. Нужно просто жить дальше и бороться за свое счастье…
Сейчас у Анны не было никакого желания ни расспрашивать Грейнджер, ни влезать к ней в голову, однако ее поверхностные эмоции были как на ладони: сочувствие, жалость, осознание правого дела. Еще староста Гриффиндора, на чем свет стоит, костерила несчастного Карла Шенбрюнна. Он-то что ей сделал? Или в Хогвартсе слизеринцы традиционно считаются виноватыми во всех бедах, особенно если они — чистокровные волшебники?
- ... Сходи к мадам Помфри — это школьная медсестра. Она обязательно тебе поможет. И к директору Дамблдору — он разберется с этим. Мы…
- Не смей жалеть меня, Грейнджер! — резко перебила ее Анна, скинув руку с плеча. — Ты ничего не знаешь, и не лезь в свое дело!
Оставаться в библиотеке, где уже все сидевшие поблизости студенты повернули к ним головы, ожидая продолжения “разговора”, совершенно не хотелось, поэтому Лапина, наскоро покидав в сумку учебные принадлежности, стрелой вылетела из храма знаний. Поначалу до нее никак не доходило, причем тут директор и школьная медсестра. Хотя с Санта-Клаусом все, скорее всего, и так понятно: директор, видимо, решил воспользоваться ситуацией, чтобы убедить ее перевестись на Гриффиндор, а своим верным пешкам — Поттеру, Уизли и Грейнджер — поручил подружиться с ней. Но если Поттер и Уизли (особенно последний) вряд ли сделали бы первые шаги по пути налаживания отношений со слизеринкой, то Грейнджер, как староста и примерна ученица, приложит все усилия, чтобы выполнить порученное ей задание. Однако Грейнджер выбрала совершенно неправильную стратегию: да, человека гораздо легче убедить, если он сломлен и подавлен, но Лапина не чувствовала себя таковой. Кроме того, ей претило, когда лезли к ней в жизнь (даже если это были родственники), и начинали давать советы, не разобравшись в ситуации. Впрочем, у гриффиндорцев это, видимо, в менталитете: они и чужую частную жизнь не уважают, и свою выставляют напоказ при всем честном народе.
А вот совет пойти к медсестре показался крайне подозрительным и непонятным. Что ей дадут выпить? Зелье для повышения настроения? Для подавления сомнений? Зелье амнезии, которое в тот злополучный вечер второго июля 2011 года давали сотрудникам и стажерам “Fine Chemicals”, чтобы те позабыли о волшебниках и не задавали лишних вопросов? Наверняка у дедушки Дамблдора все здесь давно схвачено. И лишь когда по дороге в Большой Зал девушка обратила внимание на направленные на нее у кого жалостливо-сочувственные, у кого просто любопытные, у кого осуждающие взгляды, когда она быстро, легко, едва касаясь, пробежалась по поверхности сознания окружавших ее школьников, до нее дошло, что случилось, и директор был здесь совершенно ни при чем (хотя никто не отменял того факта, что ему это может быть на руку). Лапина почувствовала, будто на нее и не только вылили ушат грязи. Внутри разлилось острое чувство вины: оттолкнув от себя Шенбрюнна, она рассчитывала не только на то, что зарубит на корню их едва зародившуюся дружбу и привязанность, но и что товарищи по факультету станут лучше к нему относиться, когда узнают, что он уже не общается с грязнокровкой. Ведь все можно было банально свести к тому, что она его обманула, скрыв свое происхождение. На хорошее отношение к себе Анна a priori не рассчитывала и потому не сильно беспокоилась за свою репутацию: в этом новом для нее мире у нее никого и ничего не было, и ей было нечего терять. Но, уже давно выйдя из школьного возраста и привыкнув к университетской среде, т.е. людям умным и образованным, она просто забыла, как до неузнаваемости все могут извратить жестокие и сексуально озабоченные подростки. Отвергая отношения в виду своего нежелания выходить замуж и заводить детей, воспитанная предыдущим опытом и из всех сил не желающая соответствовать стереотипу, что женщина — это источник греха, она никогда не предложила бы это, во всяком случае, первой. А Шенбрюнн, она была в этом уверена, хоть и мало знала его, никогда бы не воспользовался ее или чьей-то еще слабостью, чтобы получить это — вчерашний вечер в слизеринской читальне являлся ярким тому подтверждением. В отличие от нее, у Карла Шенбрюнна, наследника чистокровного рода, на кону стояла как его собственная репутация, так и честь семьи, которые могли пострадать из-за ее странной и малопонятной выходки, давшей столь богатую пищу для слухов. И потому, когда Лаванда Браун (которую она уже встречала в мыслеобразах Уизли) и еще одна гриффиндорка курсом-двумя младше устроили посреди коридора истеричный спектакль, достойный бразильского сериала или программы “Окна”, Лапина выступила вперед, грозно сверкнув глазами и крепко сжав волшебную палочку в руке:
- Вы двое, встаньте с пола и прекратите ломать дешевую комедию! — громко сказала она, всем своим видом показывая, что с ней сейчас лучше не спорить.
Стоявшие рядом студенты тут же расступились, видимо, побоявшись испытывать на себе ее ярость. Браун и ее темноволосая подружка неуклюже развернулись и посмотрели в ее сторону, обе красные, зареванные, в размазанной по лицу косметике.
- Кто из вас придумал эту идиотскую сплетню? — громкий низкий голос девушки отдавался эхом в коридоре, перекрывая шум барабанивших по окнам капель дождя и слабые раскаты грома. — Ты или ты? — Анна поочередно указала палочкой на каждую из гриффиндорок, которые, растеряв присущую их факультету храбрость, окончательно сели на пол, уставившись на нее глазами размером с галеон и открыв рты. — А, может быть, Паркинсон? — вслух предположила Лапина; коридор в это время осветился яркой вспышкой молнии, грянул гром. — В любом случае, вам придется ответить за клевету. Я же перед всеми здесь присутствующими заявляю, что все сказанное здесь этими двумя девушками — наглая ложь, и вышеупомянутый Карл Шенбрюнн не имеет передо мной какой-либо вины, — снова удар грома, — а посему вам, дамы, предстоит немедленно извиниться перед господином Шенбрюнном и восстановить его доброе имя среди учеников.
Здесь ее слово как женщины и “пострадавшей” имело решающее значение, и потому перепуганным до дрожи в коленках главным сплетницам Хогвартса не оставалась ничего больше, кроме как подчиниться, чему способствовал яростный взгляд Кайнер, обещавший убить на месте, если они не выполнят ее требование.
- Вот они! — сказал прибывший к месту событий Уизли, указав пальцем на по-прежнему сжимавшую в руке палочку слизеринку.
- Потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — строго потребовала запыхавшаяся профессор МакГонаглалл. — Мистер Шонбрюнн, мисс Кайнер?
Вместе с ней пришел также профессор Снейп, который считал своим долгом быть в курсе всех дел, касающихся его змеек. И уж тем более он не был заинтересован в том, чтобы подобные слухи, порочащие честь чистокровного волшебника и студента его факультета, оказались правдой.
Далее пошло разбирательство с публичными извинениями гриффиндорок в адрес Шенбрюнна, после чего преподаватели приказали всем идти в Большой Зал на ужин, сняв баллы с традиционно враждующих факультетов.
- Мисс Кайнер, задержитесь, пожалуйста, — строго сказал Снейп и отвел студентку к нише за колонной.
Сколько Лапина себя помнила, ей зачастую было легче общаться с людьми старшего возраста, чем со сверстниками, особенно если эти старшие люди были преподавателями или научными сотрудниками. Просто в этом случае было гораздо легче соблюдать дистанцию в общении, а сами отношения находились исключительно в деловых рамках.
- Меня нисколько не интересуют ваши личные проблемы, мисс Кайнер, а также причины вашей с мистером Шенбрюнном ссоры, — бархатным голосом продолжил декан Слизерина, сдвинув ладони и коснувшись пальцами подбородка, — но вы должны впредь вести себя осторожнее, дабы инцидент, подобный сегодняшнему, больше не повторился. И запомните, мисс Кайнер, студенты факультета Слизерин всегда должны думать, уметь заранее просчитывать все решения и их последствия прежде, чем что-то делать. Вам это, надеюсь, ясно?
- Да, сэр, — ответила Лапина, опустив глаза.
Она терпеть не могла, когда ей говорили “ясно”, как малому неразумному дитяти.
- Очевидно, нахождение среди тупых подростков отрицательно сказалось на вашей способности рассуждать, — с тем же сарказмом в голосе произнес профессор зельеварения, однако, к его удивлению, от былой уверенности Кайнер не осталось ни следа. — Но, следует отдать вам должное, вы проявили благоразумие и в последний момент спасли репутацию мистера Шенбрюнна. За это я награждаю Слизерин двадцатью баллами.
- Спасибо, сэр, — все так же, не поднимая головы, ответила девушка.
- А теперь, идите на ужин, мисс Кайнер. А после ужина явитесь ко мне в кабинет.
- Да, сэр.
Еще летом, когда они со Снейпом обсуждали перспективы ее пребывания в магическом мире, Анна была вполне довольна предложенным им вариантом поехать в Хогвартс в качестве студентки, ведь, с одной стороны, она не будет обузой нелюдимому Мастеру зелий (который после их последней дуэли с использованием темных заклинаний ясно дал понять, что необходимый минимум знаний и навыков она уже получила, и потому не намерен дольше с ней заниматься), с другой — сможет получить систематическое образование и какую-никакую квалификацию, чтобы можно было устроиться на работу. Кроме того, в течение года ей не надо будет беспокоиться о еде и крыше над головой. Теперь же, побыв студенткой всего четыре дня, девушка стала сомневаться в правильности данного варианта как решения проблемы, где жить и как учиться. Оба они, и Лапина, и Снейп, были людьми замкнутыми, одиночками, и потому при составлении своих планов не учитывали такой немаловажный фактор, как общение, которое редко подчиняется законам рационального мышления и часто носит спонтанный характер.
Анна ненавидела, когда другие люди канючили и уговаривали, и ненавидела так делать сама, но теперь она всерьез задумалась о том, а не стоило ли уговорить Снейпа взять ее ассистенткой. Зелья она более-менее сносно варить умеет, нужные заклинания может выучить по книжкам. Она спокойно может обойтись без развлечений и целыми днями сидеть в четырех стенах, никуда не выходя (полуторомесячное пребывание в доме у Снейпа — яркий тому пример). Так она не встретилась бы ни с Шенбрюнном, ни с Бранау, и не было бы ни стычек, ни ссор, ни вранья, ни недомолвок, и всем жилось бы спокойно. Жилось бы… жизнь не имеет сослагательного наклонения, ее нельзя обернуть вспять и изменить направление в точке бифуркации, попасть в альтернативную вселенную с другими начальными параметрами. Она сама попала в неприятности, и теперь сама должна из них выбираться или же просто приспособиться к новым условиям.
После ужина по приказу декана Слизерина к нему в кабинет явились оба старосты, Шенбрюнн, Кайнер, а также Эшли и Буллстоуд. Окинув своих змеек грозным взглядом, профессор елейным голосом прочитал нотацию о том, что для них превыше всего должна быть честь факультета, а не личные амбиции, после чего приступил к допросу. Миллисента и Шейла мямлили не лучше Браун и Вейн, но обосновать свое мнение, превратившееся за день в огромную сплетню Хогвартса, так и не смогли, выдавив из себя лишь: “Да она же грязнокровка”. На подобные шпильки Лапина старалась не обращать внимания, ибо уже не привыкать: в маггловской школе к ней относились немногим лучше и считали чокнутой, однако ее удивило, что Эшли и Буллстоуд втянули в это Карла, когда он чистокровный и, следовательно, должен быть уважаем. Ее мысли почти процитировал вслух профессор Снейп, заметив, что подобного рода слухи, касающиеся столь деликатных проблем, которые могут поставить пятно на репутации факультета, не должны покидать пределов Слизеринской гостиной, и что задачей мистера Малфой и мисс Паркинсон являлось проследить за этим, а не допускать их распространения. От Анны не укрылось, что профессор применял легилименцию и наверняка ко всем шестерым: она чувствовала прикосновение к своему сознанию, но блоки при этом оставались нетронутыми. Зато у Миллисенты и Шейлы от страха подогнулись колени, а заплаканные глаза стали размером с галеон; Драко и Пэнси дрожали, как осиновые листы — все-таки змейкам не хотелось испытывать на себе гнев своего декана, и сейчас была именно такая ситуация. А грозный сверлящий взгляд черных глаз, сжатые в тонкую линию губы, напряженные мускулы и еще более бледная, чем обычно, кожа лица говорили о том, что декан Слизерина пребывает сейчас в самом прескверном настроении. Лишь один Карл Шенбрюнн стоял с холодным невозмутимым видом, однако из его взгляда исчезла доброжелательность, ставшая уже привычной: несмотря на то, что он уже не общался с “грязнокровкой Кайнер”, одноклассники не стали относиться к нему лучше и, наоборот, разнесли о нем самые позорные сплетни.
Также профессор сказал, что происхождение мисс Кайнер не является позором для факультета Слизерин, ибо мисс Кайнер прекрасно осведомлена о своих правах и возможностях в магическом мире, и о том, какую ответственность накладывает на нее пребывание в Доме великого Салазара. Кроме того, декан довольно призрачно намекнул, что магическое законодательство относительно магглорожденных волшебников и полукровок в большинстве стран континентальной Европы значительно мягче по сравнению с таковым в магической Британии, и потому слизеринцы должны вести себя благоразумно и не провоцировать международный скандал. Змейки в ответ послушно закивали, после чего так и не переставшие реветь Эшли и Буллстоуд отправились на отработку к Филчу.
Когда из студентов остались лишь сама Лапина и Шенбрюнн, профессор Снейп поинтересовался истинной причиной их ссоры, ибо должен знать обо всем, что творится на его факультете.
- Я просто считаю, что нам не следует общаться… — ответила девушка, опустив ресницы: ей не хотелось сейчас видеть ни Шенбрюнна, ни Снейпа, хотя последний — она отчетливо это почувствовала — довольно ухмыльнулся вслед ее словам. — Между нами слишком большая разница как в происхождении, так и в культуре.
- Однако еще вчера утром эта “разница” не мешала вам довольно близко общаться с мистером Шенбрюнном и даже упасть в обморок в его объятия, — бархатный голос Мастера зелий так и сочился желчью: он должен поставить на место, сбить спесь с этой самоуверенной девицы, от которой у него лишь одни проблемы, которые ему совершенно некогда решать.
- Простите, сэр, но в бессознательном состоянии мне было абсолютно все равно, на кого или на что падать, — совершенно искренне ответила девушка, пожав плечами. — Кроме того, вчера утром всей школе еще не было известно о моем происхождении.
- Мистер Шенбрюнн, а вам было известно о происхождении мисс Кайнер?
- Да, господин декан, — бесстрастно ответил Карл, сложив руки на груди, — однако я не испытываю предубеждений относительно магглорожденных волшебников.
- И вы хотите сказать, что сегодняшний инцидент не имеет отношения к вашей ссоре? — с нажимом спросил декан. — Что бы ни произошло, я обязан знать правду, мистер Шенбрюнн.
Лапина почувствовала, как напрягся Карл: очевидно, декан не поверил в ее слова тогда, перед ужином, когда пришлось заткнуть Браун и ту дуру-брюнетку, и теперь желает поговорить на чистоту, хотя и рассказывать-то абсолютно нечего.
- Простите, сэр, но слухи были действительно основаны на пустом месте! — воскликнула Анна, выступив вперед; ее глаза были наполнены дикой смесью отчаянья и гнева. — Я действительно поссорилась с господином Шенбрюнном, потому что считаю, что нам не следует общаться. Но я не ненавижу господина Шенбрюнна!
Профессор лишь хмыкнул в ответ на столь экспрессивный выпад: слизеринцы должны постоянно держать себя и контролировать свои эмоции. Мерлин! Ей еще учиться и учиться! С таким отчаянным настроем ей самое место в Гриффиндоре, но уже нет, Альбус, она мне самому еще может здесь пригодиться. С другой стороны, Снейп прекрасно понимал, что если Кайнер не оставит свою враждебность и не перестанет на всех кидаться с диким блеском в глазах, то очень скоро настроит простив себя весь факультет, и ей не удастся отделаться лишь брезгливым презрением и всеобщим бойкотом. Лучше бы Шляпа Основателей действительно определила ее в Равенкло. Нет, в Хаффлпафф, ибо профессор вспомнил, что на вороньем факультете учится Ассбьорн Фольквардссон, переводной студент из Дурмстранга, который очень некстати положил на его студентку глаз.
Кажется, похожая ситуация имело место двадцать лет назад, когда Лили, которая была его первым и единственным другом, а потом и возлюбленной, которой он открыл новый для нее мир, которой всегда помогла и оберегал, утешал после оскорблений ее ужасной сестры-магглы (и как она только посмела назвать его Лили, самую прекрасную девушку на свете, уродиной?!), отвергла его ради выскочки Поттера, которого он ненавидит до сих пор в его сыне. Как бы Альбус не пытался втолковать ему, что Гарри — это еще и сын Лили, Северус не собирался изменять своего отношения к мальчишке, который очень напоминал ему ненавистного Джеймса Поттера, всеобщего любимца и позера, не ударившего и палец о палец для того, чтобы добиться чего-то в жизни, но имевшего все, в том числе и ее, от которой мальчишке остались лишь миндалевидные зеленые глаза.
И, тем не менее, Лили оставалась для него ангелом, сошедшим с небес, олицетворением чистоты и невинности, как и само ее имя, которой он не был достоин, которая так и не простила его, обрекши до конца дней страдать от неразделенного чувства вины, за ошибки юности. Анна Кайнер же, напротив, пусть и не была воплощением порока, но уже успела немало отойти от Света. Темная колдунья, элементалистка, убийца… Да, она была первым человеком, кто просто попытался его понять и не использовать в своих целях. Да, она действительно почти все летние каникулы скрашивала его одинокое существование, создавала некое подобие уюта, сотрудничества. Но было одно “но”: она ему обязана. Всем. Жизнью, жильем, обучением, знаниями. Именно благодаря ему она стала к моменту поступления в Хогвартс такой, как сейчас — сильной умной и почти независимой ведьмой, и потому он может потребовать от нее все, что сочтет нужным, ибо повиновение есть высшая форма отдачи долга. Фактически она принадлежит ему, и этот выскочка с Равенкло еще ничего не сделал, чтобы претендовать на нее.
- И потому я нижайше прошу прощение… у вас, господин Шенбрюнн… — сказала Лапина, сев в низком книксене и склонив голову, — … ибо своими действиями дала повод нелицеприятным слухам, порочащим вашу репутацию и честь.
Лапина редко просила прощение сама и не любила, когда перед ней извинялись, но не потому, что она была слишком черствой или безответственной, а потому что считала, что в большинстве случаев люди говорят и делают то, что им кажется нужным/правильным. Другое дело, что желаемое далеко не всегда совпадает с действительностью. Здесь и сейчас же ситуация была в корне иной, ибо из-за ее действий пострадал ни в чем не виноватый человек, а несуществующие подробности его частной жизни стали достоянием общественности. Кроме того, не следует забывать, что магический мир по своей культуре сильно отличается от маггловского: он архаичен, эклектичен; огромное значение в нем имеют такие понятия, как честь и достоинство, как их понимали еще веке в XIX, и которые в настоящем времени уже выветрились из сознания большинства магглов; в этом мире каждое слово имеет огромный вес, ибо слова здесь подчиняют мощную и неподвластную простецам энергию — магию, каждое слово здесь может стать приговором, и каждое слово вызывает ответное слово.
Прошло где-то с полминуты. Девушка уже устала стоять, согнув колени и шею — признак покорности и смирения, признания кого-либо много выше себя. Если Карл ее сейчас не простит, то слизеринцы однозначно не дадут ей жизни, но уже не потому, что она грязнокровка, а потому что из-за нее пострадала репутация одного из них, а, значит, и всего факультета. И это вина пойдет с ней дальше по жизни, о ней будут напоминать не только общественное порицание и остракизм, но и ее собственная совесть.
На плечо мягко опустилась рука. Боковым зрением Анна заметила надетый на средний палец небольшой хризолитовый перстень в золотой оправе — такие носили главы и наследники родов.
- Встаньте, фрейлейн Кайнер. Нет вашей вины в том, что злые языки распускают за моей и вашей спиной, — твердым голосом сказал Шенбрюнн; от него так и веяло чувством собственного достоинства и уверенностью в себе.
Прощение… Вернее, признание отсутствия состава преступления.
- Благодарю, господин Шенбрюнн, — ответила Лапина, резко поднявшись, так, что Карл был вынужден тут же убрать руку с ее плеча, и сделала пару шагов назад.
Это было осознанное нарушение этикета: если тот, перед кем извиняются, прощает или снимает вину, то должен сам поднять извиняющегося, однако Лапину вовсе не прельщало, если бы Снейп узнал, что она испытывает, когда к ней прикасаются. Особенно когда это делает Шенбрюнн.
- И вас, профессор, я покорнейше прошу снять с господина Шенбрюнна обременительную для нас обоих обязанность везде ходить за мной, — вновь сказала девушка, подняв голову и обратив свой взгляд теперь уже на декана. — Ибо господин Шенбрюнн имеет достаточное количество собственных дел, чтобы тратить время еще и на меня. А я могу сама о себе позаботиться, — последнюю фразу она постаралась сказать с нажимом и уверенностью в голосе, чтобы у декана не осталось сомнений в ее словах.
- Мисс Кайнер, с чего такая забота о времени мистера Шенбрюнна? — с сарказмом спросил Снейп, положив руки на стол, за которым стоял все это время. — Ваше поведение в последние дни говорит как раз о том, что за вами необходим присмотр, дабы вы в очередной раз не уронили честь факультета Слизерин.
Если на лице Шенбрюнна не отразилось никаких эмоций — сказывалась выдержка истинного аристократа, то Кайнер даже чуть пошатнулась, почувствовав, будто ее опустили, ударили лицом в грязь. Именно такого эффекта и добивался Мастер зелий. В следующий раз не будет совершать необдуманных поступков. И, в отличие, от мальчишки Поттера она достаточно умна, чтобы усвоить этот урок. Она здесь на чужой территории и потому должна понять, что ее мнение здесь никого не интересует: она должна быть благодарна уже за то, что имеет.
- Мистер Шенбрюнн, оставьте нас. Я должен поговорить с мисс Кайнер наедине.
- Да, господин декан, — вновь безо всяких эмоций на лице и в голосе ответил немец и, кивнув, вышел за дверь.
- А теперь, мисс Кайнер, я узнаю всю правду, — строго сказал декан Слизерина, выйдя из-за стола, и, резко схватив студентку за руку, направил на нее волшебную палочку, — хотите вы того или нет!..
Девушка чуть не ослепла от яркого света. Казалось, будто сквозь ее тело прошли тысячи противных мерзких копошащихся щупалец. Это что, облегченный вариант “Cruciatus”? И так же, как ярко вспыхнул свет, резко наступила тьма.
Анна не сразу поняла, что произошло: изображение перед глазами было нечетким мутным, каким-то перекошенным. И сидела она почему-то на стуле, а не в углу на полу, где она себя помнила в начале заклинания.
- Выпейте, мисс Кайнер, — бархатных голос профессора зельеварения вновь стал спокойным и приятным, из него исчезли желчь и сарказм.
В руки опустился стакан с какой-то жидкостью. Поднесла к губам: обычная вода — уже радует. Выпила, не спеша, маленькими глотками. Взгляд наконец-то сфокусировался на окружающей действительности. Прямо перед ней стоял грозный слизеринский профессор, смотревший на нее сверху вниз, с выражением мрачного удовлетворения на лице.
- Что это было, сэр? — спросила Анна, осушив стакан и поставив его на стол.
- Вам это знать необязательно, мисс Кайнер, — ответил зельевар, обойдя стул и став позади него. — Могу лишь заверить, что данное заклинание не несет вреда здоровью и не воздействует на сознание, — и положил руки на плечи девушке, крепко прижав их к спинке.
Лапина напряглась. Ведь раньше Северус Снейп, несмотря на все его язвительные комментарии, сарказм и порой явно недоброжелательное отношение, не внушал ей страх. Сейчас же она чувствовала себя загнанным в ловушку зверем, с которым хотят вначале поиграть, прежде чем пристрелить. Было в словах и жестах профессора нечто, заставляющее чувствовать себя никому не нужной мебелью, которой просто разрешили постоять в углу комнаты, и которую могут в любой момент выкинуть обратно на улицу, как только она надоест хозяевам.
- Я лишь хотел напомнить вам о том, что с вашей стороны в принципе было неосмотрительно заводить дружеские отношения с мистером Шенбрюнном, а также отвечать на знаки внимания со стороны мистера Фольквардссона. И, хотя вы выбрали не лучший способ для достижения цели, я доволен, что вы осознали бессмысленность вашей дружбы с мистером Шенбрюнном и решили зарубить ее на корню. Вы им не ровня, мисс Кайнер, и потому не должны рассчитывать на нечто большее, чем простое снисхождение. Никто из них не пойдет против своей семьи из-за какой-то магглорожденной, и вы должны понимать это. Вы должны быть благодарны за то, что имеете, мисс Кайнер, и не должны претендовать на нечто большее. Ваши пожелания и капризы никого здесь не интересуют. Надеюсь, вы запомнили мои слова? — последнюю фразу профессор буквально прошипел у нее над ухом.
- Д-да, сэр, — неуверенно ответила девушка, запрокинув голову назад, так, чтобы ей было видно лицо декана.
- А теперь свободны, — профессор убрал руки с ее плеч так быстро, что Лапина, все время разговора порывавшаяся встать со стула, чуть не слетела с него.
- До свидания, сэр, — сказала Лапина, восстановив равновесие, и, сделав легкий книксен, вышла в коридор.
Разговор с деканом оставил неприятный осадок в душе. Одно дело, когда ты сам себе запрещаешь что-то, на что в принципе имеешь право, другое дело, когда запрещают тебе. Ведь в первом случае этой собственный, осознанный выбор, в последнем — чье-то навязанное мнение, мотивация которого далеко не всегда совпадает с твоей собственной. Анна понимала, конечно, что у нее перед Снейпом долг жизни, но вовсе не думала, что его волеизъявление (ибо подчинение есть высшая форма отдачи долга) будет заключаться именно в запрете на общение с одноклассниками. Он что, ревнует? Ведь за все время знакомства с ним она ни разу не усмотрела в его словах и действиях намеки хотя бы на дружескую симпатию. Да и перспектива брака со Снейпом нисколько ее не прельщала. Во-первых, никто из них двоих, по ее мнению, не подходил для семейной жизни. Во-вторых, ей очень не хотелось быть собственностью, а именно ею она почувствовала себя во время бывшего недавно допроса…
Рука механически переписывала из учебника рецепты зелий “Sanquis ebulliens” и “Paraclesis iatrousa”. Зелья не то, чтобы сложные, но требующие точного соблюдения методики и содержащие множество компонентов, которые необходимо подготовить заранее, а также очень осторожной работы. Зачем лить так много крови саламандры, когда этот реагент очень активный и вызывает моментальное вскипание и разъедание всего, на что попадет? Не лучше ли будет увеличить концентрацию аконита, ведь он, обладая хорошими обезболивающими свойствами? Если уменьшить кровь саламандры с девяти до четырех массовых частей, и добавить аконит так, чтобы массовые пропорции составляли приблизительно 4:1.5-4:2.5, то можно получить более сильный, но менее болезненный яд. А в “Paraclesis iatrousa” не лучше ли увеличить концентрацию злотоцветника? Он обладает одновременно антидепрессантным и тормозящим эффектами, но если его перетереть в порошок и предварительно вымочить в теплом спирте, то можно, наверное, избавиться от последнего эффекта, вызывающего снижение активности головного мозга и, как следствие, повышенную доверчивость и наивность. Девушка сделала пометки к себе в черновик: об этом она подумает позже, ибо сейчас ее мысли почти занимали взаимоотношения с мрачным профессором зельеварения и перспективы дальнейшего поведения.
…“Вы должны быть благодарны за то, что имеете, мисс Кайнер, и не должны претендовать на нечто большее. Ваши пожелания и капризы никого здесь не интересуют.” Мысли о том, что ей лучше было бы стать его ассистенткой, нежели студенткой, тут же показались глупыми. Явный намек на то, что она ему лишь мешает, создает проблемы, является обузой. На ассистента все равно нужно тратить время, обучать — ведь Лапина прекрасно осознавала, что до профессионала в зельеварении ей еще ползти и ползти. Может быть, она хорошо разбирается в теории и может модифицировать уже известные рецепты, но ей уж точно пока не под силу создать собственное зелье, да и ее работа руками тоже оставляет желать лучшего — так уж повелось с того самого момента, как только она стала учиться на химика. Но у Снейпа и своих забот хватает — уроки, проверки домашних заданий, руководство факультетом, варка зелий для темного Лорда и Дамблдора, и добровольно-принудительное полоскание мозгов у обоих хозяев, — и ему определенно не нужно, чтобы она по его недосмотру чего-то взорвала или перевела какие-нибудь очень дорогие и, вероятно, запрещенные ингредиенты. Теперь было абсолютно понятно не только ее положение в Хогвартсе именно как студентки, но и противоречивое, на первый взгляд, решение приставить к ней Карла Шенбрюнна — человека весьма ответственного и терпеливого, который не даст ей пуститься во все тяжкие. На какое-то время голову Лапиной посетила крамольная мысль: а что, если после Хогвартса она вообще уедет на континент? В континентальной Европе, по словам Карла, — в Германии, Франции, Щвейцарии, Чехии, Скандинавии — магглорожденным волшебникам при наличии соответствующего образования и знании языка легче найти себе работу по специальности, в то время как в маленькой магической Британии почти все ниши уже давно заняты и даже чтобы устроиться простым аптекарем или поступить в ученики к мастеру, ей понадобиться не только отличный аттестат, но и куча рекомендаций, а также наличие супружеских связей с чистокровным волшебником, как минимум, в третьем-четвертом колене: в таком случае он являлся как бы ее поручителем, гарантом надежности для магического сообщества. Но ведь тогда она поступит нечестно по отношению к Снейпу: воспользовалась его милостью и сбежала. Ведь это плохо, подобно маятнику, перебегать из одного места в другое только потому, что где-то больше платят, а где-то лучше живется.
Подняла голову. В слизеринской читальне, как и во всех подземельях, и днем, и вечером царил зеленоватый полумрак, а силы стоявших на столах ламп хватало лишь на то, чтобы освещать эти самые столы. Людей было мало — большинство студентов змеиного факультета, особенно старшекурсников, это время предпочитали проводить в общей гостиной за светскими разговорами, развлечениями и обсуждением наполеоновских планов, как достать Поттера, или как избавить Хогвартс от грязнокровок.
Напротив нее за соседним столом сидел Шенбрюнн, также склонившийся над конспектом по зельеварению. В неверном тусклом свете лампы его кожа казалось мертвенно-бледной, под глазами нарисовались темные круги, а на волосах застыли зеленые блики. На столе у него лежал, насколько поняла Лапина, не только учебник Любациуса Бораго, но и еще какие-то книги, которые он наверняка привез с собой из дома. С минуту он вдумчиво смотрел в текст, держа перо в одной руке и касаясь подбородка другой, после чего пододвинул к себе тетрадь, куда переписал очередную умную мысль. На пару секунд он поднял голову (наверное, для того, чтобы проверить, не сбежала ли она), и их взгляды встретились. У Анны на языке так и вертелся вопрос о взаимодействии аконита и крови саламандры — Карл отлично разбирается как в теории, так и в практике зельеварения, — но не стала рисковать: ведь это она сама решила, что ему не следует с ней общаться, и декан подтвердил это решение своей настоятельной рекомендацией.
Профессор прав: она всем создает проблемы одним лишь своим существованием. Может быть, и вправду было бы лучше, если бы Бранау все-таки убил ее в первую же ночь в Хогвартсе? Или если бы в нее попало какое-нибудь проклятие во время атаки Пожирателей Смерти на “Fine Chemicals”? Ведь так она не стала бы ни законченной ведьмой, ни, тем более, убийцей, и не мешала бы окружающим. Тот случай, когда смерть одного может облегчить жизнь многим или же просто физически не даст человеку пойти по кривой дорожке. Лапина помнила одну историю из разряда православных поучений, которую как-то рассказала ей мать. У одной женщины был сын и однажды он тяжело забелел и был при смерти. Женщина тогда изо всех сил молила Бога, чтобы ее мальчик остался жив. Ее пожелание было исполнено, но несчастная мать вскоре пожалела об этом, ибо парень после того, как поправился, связался с нехорошей компанией и подсел на наркотики. И когда он тяжело заболел второй раз, женщина уже ни о чем не просила, целиком положившись на волю Божью. Но, в отличие от героини собственного рассказа, который был вроде как основан на реальных событиях, Галина Авдеевна ровно ничего не знала о странных способностях своей любимой дочки Лапочки-Анечки, и не знала, в какой перелет угодила доченька. А если бы знала, задумалась девушка, знала все, что с ней произошло, и что она наделала, согласилась бы, что ей и впрямь стоило тогда умереть, чтобы не нагрешить еще больше?
В любом случае, это были всего лишь мысли и пустые предположения, и накладывать на себя руки не входило в планы Анны Лапиной. Не только потому, что самоубийство — самый страшный грех, но и потому что она боялась всего необратимого. Ведь это так легко — сделать один неверный шаг, одно неосторожное резкое движение, чтобы все оборвалось и превратилось в небытие. Она просто намеревалась прожить столько, сколько ей отведено, занимаясь честным трудом и, по возможности, никому не мешая, что в последнее время получалось у нее из рук вон плохо.
Выпроводив студентку за дверь, профессор призвал из шкафа бутылку Огденского и налил себе в тот же стакан, из которого пила Кайнер. Он так и не смог разобраться с тем, что чувствует по отношению к ней. Возникшая, было, привязанность уже прошла и, по большому счету, ему было неважно, где она находится и чем занимается, лишь бы не позорила честь факультета, хорошо училась, не влезала, подобно мальчишке Поттеру, во всякие неприятности и ненароком не выдала их обоих: и себя, и его, Северуса Снейпа. Он не обращал на нее внимания во время трапез и не вспоминал о ней в течение дня — и своих проблем хватало. Но, стоило ее лишь раз увидеть в компании Шенбрюнна и Фольквардссона, занятых вовсе не обсуждением уроков или выполнением домашних заданий, как в нем поднялась ревность: она моя и только моя. И сегодняшняя сплетня лишь подлила масла в огонь, ибо ему было нестерпимо думать, что Кайнер, для которой он столько сделал, предала его.
Кроме того, Анна Кайнер была одной из немногих студентов, кого он действительно уважал. Заучка Грейнджер, которую так обожают все учителя, и рядом с ней не стояла: для того, чтобы прочесть учебники на два года вперед, чтобы потом их цитировать на уроках, выучить пару-тройку сильных заклинаний сверх программы, но, опять же, из учебника, много ума не надо. Кайнер — умная и сильная ведьма, у нее есть потенциал, но чтобы чего-то добиться, она должна непрестанно трудиться (ибо Северус Снейп терпеть не мог лень и всего в жизни добивался исключительно самостоятельно), повторить его путь, а не заискивать перед красивыми мальчиками-аристократами, для которых она сгодится разве что на роль подстилки. А последнее он не мог допустить.
Как и Анна Кайнер, Северус Снейп не имел положительного опыта в строительстве отношений, все люди, которых он любил, умерли по его же вине, и он теперь боялся привязываться вновь, боялся сделать шаг навстречу, ибо боялся потерять, боялся, что его отвергнут. Будучи человеком глубоко несчастным по жизни, совершившим множество ошибок, он никогда не знал настоящей любви и дружбы и разучился верить в искренность. Ему проще было видеть ее своей собственностью, своим должником, но не другом, ибо за многие годы мрачный Мастер зелий уже привык исключительно к контрактным отношениям типа “ты мне — я тебе”. Ему претила мысль, что Анна Кайнер, для которой он столько сделал, может подружиться или, не дай Мерлин, влюбиться в кого-нибудь из одноклассников и, следовательно, предать его, забыть о своем долге перед ним. Однако он совершенно не задумывался о том, чтобы самому пойти на сближение с ней, привязать к себе чем-то большим, чем просто долговые обязательства, чтобы у нее и в мыслях не возникало искать общение, поддержку и взаимопонимание у кого-то еще, кроме него.
Очистив стакан заклинанием и отправив его вместе с бутылкой Огденского виски обратно в шкаф, декан Слизерина принялся за проверку летнего домашнего задания у семикурсников. Поттер и Уизли, как всегда, списали у Грейнджер, причем очень криво. Что ж, “Тролль” — именно то, что заслуживают такие бездари, как они, и плевать, что Альбус фактически приказал завышать им оценки. Конечно, ведь директорским любимчикам все можно. Грейнджер — эссе, как всегда написано идеально. Видно, что она перечитала всю рекомендованную к основному курсу литературу. Пожалуй, ей стоит поставить “Выше ожидаемого” — ведь ее работа действительно превосходит все его ожидания об интеллектуальном уровне гриффиндорцев, но в ней не чувствуется любовь к предмету и жажда новых знаний, творческое мышление. И прошлый урок — очевидное тому подтверждение. И еще она не заслуживает оценки “Превосходно”, потому что помогала оболтусам Поттеру и Уизли — оставил на полях соответствующий комментарий по этому поводу красными чернилами. Профессор Снейп прекрасно знал, какое огромное значение для гриффиндорской заучки имеют оценки, как и то, что они служат для нее неким способом самоутвеждения — ведь чем еще на фоне своих однокурсников, большинство из которых с детства знает о магии, может выделиться девочка из семьи магглов? Лотар Визерхофф… как новичок, он, естественно, не выполнял никакого домашнего задания, однако на него есть подробная характеристика по всем предметам из предыдущей школы — с ней ознакомится позже.
Сьюзен Боунс, Хаффлпафф… Видно, что девочка старалась, перекопав кучу литературы, чтобы написать свое эссе. Оно получилось даже на три дюйма длиннее, чем у Грейнджер, но лишь за счет того, что в нем были приведены более полные выдержки из учебников. Тянет на “Выше ожидаемого”, которое, однако, ниже, чем у Грейнджер. Упорство, достойное факультета Хельги. Впрочем, чего еще ожидать от барсуков, которые, кроме трудолюбия и скудоумия, ничем больше не отличаются?
Корнер, Бут и Годстейн с Равенкло как будто списали друг у друга — уж очень у них похожи друг на друга работы. Профессор хотел, было, поставить им троим “Отвратительно” — пусть Флитвик не думает, что лишь на его факультете учатся самые умные люди, — как, приглядевшись, заметил в сочинении у Корнера ссылку на алхимический сборник Плиния Матиаса (а ведь это запрещенная книга). Далее сравнение достоинств и недостатков зелий, приготовленный по рецептам Бораго и Матиаса. Работа охватывает меньше материала, чем у Грейнджер, но содержит сравнительный анализ — здесь уже можно поставить “Превосходно”. Бут — “Выше ожидаемого” — просто обзор методик из Бораго, Жерара и Филлиды. Эссе Голдстейна содержало значительно меньше ссылок по сравнению с таковым у его Корнера, ибо, как магглорожденный, он не имел доступа ко многим литературным источникам, но очень много предположений. Большую часть из них можно было спокойно отправить в топку, но одно замечание крайне привлекло Мастера зелий.
Равенкловец, ссылаясь на, судя по всему, магглоские учения, утверждал, что рецепты Любациуса Бораго получили широкое распространение в Британии в силу парадигмы, устоявшейся в XIX веке при его учителе, алхимике Дагворте-Грейнджере. Суть парадигмы заключалась в том, что наука зельеварения достигла своего максимума, и новым поколениям зельеваров предстоит лишь четко воспроизводить старые, утвержденные именитыми мужами рецепты. При этом имел место типичный для научных сообществ того времени конфликт Дагворта-Грейнджера с Давенпортом, Филлидой и Гельмонтом, настаивавших на необходимости в разработке новых зелий и предлагавших новые подходы по улучшению уже существующих. Спор был разрешен в пользу Дагворта-Грейнджера, которого, с небольшими дополнениями, цитирует в своих учебниках Любациус Бораго, ибо он имел тогда огромный авторитет в обществе, в то время как мнения остальных ученых были признаны необоснованными, а идеи — не получили права на реализацию по причине своей несостоятельности и ненужности.
Профессор покачал головой. По большому счету, Голдстейн прав: ведь магическая Британия уже больше ста лет топчется на одном месте в плане развития науки, и все варианты выхода из этого болота тут же пресекаются Министерством в виде запретов на те или иные зелья/ингредиенты, утверждение очередных парадигм. Зельевар вспомнил свою юность: как он тайком прятался по пустым классам, пробуя новые рецепты и постоянно переживал, как бы Слагхорн, тоже из школы Дагворт-Грейнджера, случайно не спалил его за этим преступным занятием. И каким алчным блеском загорелись его глаза, когда, обучаясь уже у одного Мастера, также работавшего на Темного Лорда, он увидел редчайшие алхимические тома, о существовании которых он даже не мог помыслить, и сотни ингредиентов, весьма дорогих и редких, запрещенных, которые открывали столько путей синтеза новых зелий, что этих наработок хватило бы на всю жизнь.
Любимые змейки его, как всегда, не подвели, да и после того, Крэбб, Гойл и Буллстоуд оставили зельеварение после сдачи СОВ, успеваемость его класса значительно повысилась. Все-таки отпрыски древних чистокровных фамилий прекрасно понимали важность изучения тонкой и подвластной лишь профессионалу науки зельеварения. Они, как никто другой понимали, с помощью зелий можно ничуть не хуже, чем с помощью заклинания, заставить человека говорить правду, поработить чувства и подчинить разум, получив при этом куда более долговременный эффект. Драко, как его крестник и сын бывшего покровителя и товарища по гвардии Темного Лорда, естественно, получил “Превосходно”. Ту же оценку он поставил и Теодору Нотту: в отличие от наследника древнего рода Малфоев, последний получил свои баллы вполне заслуженно, ибо действительно превосходно разбирался в зельях. Пожалуй, если бы в магической Британии профессия зельевара считалась престижной и подобающей аристократам, то из Теодора мог бы выйти неплохой ученый. Дафна Гринграсс и Пэнси Паркинсон — твердое “Выше ожидаемого”. Шейла Эшли и Блэйз Забини — с очень сильной натяжкой: если бы на СОВ их не спрашивали на уровне первокурсников (а у Блэйза, как и у Драко, отец — важная шишка в Министерстве), а Слагхорн не занижал требования для желающих посещать его занятия, то он мог бы спокойно отказать им в изучении своего предмета.
Когда декан Слизерина покончил с проверкой летних домашних заданий, было уже почти одиннадцать часов. Сложил проверенные эссе в стопку и потянулся за папкой с личными характеристиками иностранных студентов.
Так… Карл Эрхард Шенбрюнн… — профессор бегло просмотрел личные данные и оценки за СОВ. — Специализация: зельеварение, заклинания. Профориентация: Лейпцигский магический университет, отделение зельеварения. Репутация: безупречная. Примечания: состоит в дружеских отношениях с Лотаром Г. Визерхоффом и Элизой К. Миллер.
Что ж, об этом студенте он был аналогичного мнения. Скорее всего, он возьмет его к себе в лабораторию для выполнения аттестационного проекта. А в том, что Карл Шенбрюнн сможет блестяще выдержать конкурсный экзамен, Северус Снейп не сомневался.
… Элиза Катрин Миллер… Специализация: медицинские зелья, противоядия, лечебные травы. Профориентация: Лейпцигский магический университет, отделение колдомедицины (под вопросом). Репутация: безупречная. Примечания: состоит в дружеских отношениях с Карлом Э. Шенбрюнном. Дописано: и Лотаром Г. Визерхоффом; эмоционально нестабильная.
Ничего интересного. Хаффлпафф — идеальное место для таких, как она. Хотя зелье ясности ума для своего уровня она сварила неплохо: хуже, чем у Шенбрюнна и Кайнер, но лучше, чем у Визерхоффа и Грейнджер.
… Лотар Георг Визерхофф… Специализация: трансфигурация, нумерология. Профориентация: Лейпцигский магический университет, отделение теоретической трансфигурации. Репутация: хорошая; был замечен в прямых столкновениях с Генрихом Г. Бранау. Примечания: состоит в дружеских отношениях с Карлом Э. Шенбрюнном. Дописано: и Элизой К. Миллер; ненавидит Генриха Г. Бранау.
Впрочем, оно и видно, что в Визерхофф в зельеварении — полная посредственность. Зато Минерва и Кардиола постоянно нахваливают его друг другу во время трапез. Аж противно становится. Ненавидит Бранау — а вот это уже куда более серьезное замечание: похоже, следует ожидать нового, более мощного витка межфакультетской вражды, усиленной идеологическими противоречиями, распространенными на континенте.
… Генрих Готфрид Бранау… Специализация: история магии, магическое право. Профориентация: Йенский магический университет, отделение магичесого права и политологии (под вопросом). Репутация: отрицательная, замечен в ряде серьезных провокаций неофашистского характера. Примечания: ярый приверженец чистоты крови; полностью разделяет политические взгляды Г.Гриндевальда и А.Гитлера (маггл); ненавидит Элизу К. Миллер и Лотара Г. Визерхоффа.
А вот он представляет куда больше проблем, чем Анна Кайнер — той достаточно лишь напомнить ее место, чтобы она замолчала и больше не высовывалась. Бранау же вовсю будет пользоваться своим знатным древним происхождением и особым положением у Темного Лорда. Уже сейчас весь Слизерин его считает чуть ли не за главного. Он выбрал минимум предметов, следовательно, у него имеется в запасе много свободного времени для обдумывания и претворения в жизнь всякого рода гадостей вроде издевательства над магглорожденными. И у него, Северуса Снейпа, несмотря на положение декана, фактически связаны руки: он не может ни контролировать Бранау, ни назначить взыскание, ни каким-либо образом заполнить его свободное время, навязав какие-нибудь дела, не рискуя быть раскрытым или обвиненным в потворстве магглокровкам и предательстве великих идей Темного Лорда. А с последним Альбус Дамблдор ни за что не согласится, иначе кто будет доставлять свежие новости из стана Темного Лорда? Раскрытый шпион — никому не нужный шпион.
Альбус, Альбус, чем вы думали, соглашаясь принять такого студента? Когда вас неоднократно предупреждали о его репутации, когда было очевидно, что он обязательно присоединится к Темному Лорду. Или вы надеетесь, что война таким образом быстрее перейдет в активную фазу? Или вы надеетесь получить помощь из-за границы, фактически держа в заложниках их студентов?
Последняя характеристика… Ассбьорн Эббе Фольквардссон… Переводной студент из Дурмстранга. Все СОВ сданы на отлично. Специализация: ТИ/ЗОТИ, зельеварение, древние руны. Профориентация: Уппсальский магический университет, отделение зельеварения. Репутация: хорошая. Примечания: нет.
Даже в силу предвзятого к нему отношения профессора зельеварения придраться было не к чему. Странно только, что Фольквардссон с таким набором знаний и умений не оказался на его факультете. Ведь это очень сильный и одаренный студент, зарабатывающий немало баллов на каждом уроке. Вспомнил Снейп и первый урок зельеварения, когда Фольквардссон подошел к нему вместе с Шенбрюнном и Кайнер узнать о практике у него лаборатории. Серебряное Трио интеллектуалов в противовес золотым гриффиндорским тупицам. Остальные учителя отзывались о нем, как об очень прилежном и воспитанном молодом человеке, по которому нельзя сказать, что он учился в школе, покровительствующей темным искусствам. Пожалуй, если он и дальше будет учиться так же хорошо, как и раньше, успешно сдаст конкурсный экзамен и, желательно, оставит Кайнер в покое, то его также можно будет взять к себе в лабораторию для выполнения аттестационного проекта.
Устало вздохнув, зельевар сложил папки с характеристиками в другую стопку. Протер глаза, под которыми из-за постоянного недосыпа и нервного напряжения залегли темные круги. Мерлин! ему еще зелья варить из-за этих недоумков Крэбба и Гойла! И как их только Шляпа Основателей определила в Слизерин, факультет, представители которого традиционно отличались хитростью, прагматизмом и большими амбициями? Поппи хотела восполнить свои запасы уже в пятницу. Так, Умиротворяющий бальзам — очень простое в приготовлении зелье, за которым не нужно тщательно следить — лишь вовремя по очереди добавлять компоненты и следить за временем, чтобы не перегрелось. Поставил на горелки сразу пять котлов, загрузил основу, кинул кипелки (5) — пусть варится. У него пока есть полчаса — нужно подготовить компоненты для костероста и заранее поставить котел на огонь. Нет, лучше два поменьше: будет сложнее следить, но затем легче отделять готовое зелье от побочных продуктов.
… Время шло, падали песчинки в песочных часах, ровно кипели зелья, над которыми клубились переливчатые пары... Царящую гармонию нарушал лишь топот ног и шелест длинной черной мантии профессора зельеварения Северуса Снейпа, который то и дело ходил между котлами, всматриваясь в свои произведения массового искусства, что-то добавлял, что-то замерял. Иногда он отливал немного жидкости в пробирку и подносил к горящему пламени свечи, чтобы посмотреть, как та ведет себя на свету, переливается и стекает по стенкам. Одни зелья он перемешивал по часовой стрелке, другие — против, третьи — и так, и так, через определенное число оборотов меня направление вращения. Два часа ночи… Силы были на исходе, ноги едва не подкашивались, от испарений в лаборатории стало жарко и душно, так что Мастеру зелий пришлось снять мантию и расстегнуть верхние пуговицы на сюртуке. Именно в такие минуты ему обычно приходилось жалеть о том, что в подземельях нет окон, чтобы проветривать помещения. Потушил огонь под котлами, наложил чары Стазиса, принялся разливать свежеприготовленные, еще горячие зелья по заранее подписанным колбам… Пары Умиротворяющего бальзама, который должен был настаиваться лишних полчаса, действовал успокаивающе… и усыпляющее… Профессор едва не уронил очередную склянку, задремав над котлом. Без четверти три, пора заканчивать… Мужчина отфильтровал остатки зелья и поставил колбу на полку. Нужно еще сварить зелье сна-без-сновидений, но у него уже нет сил… Программа пятого курса… Эти сопляки должны справиться. А котлы пусть чистят завтра или послезавтра очередные гриффиндорские оболтусы... С этим мыслями профессор рухнул в стоявшее у стола жесткое деревянное кресло и сразу же провалился в беспокойный сон.
(1) (лат.) Магия, которой владею я, кровью моей сплетенная, место сие в безопасности сохрани, да будет враг ему всякий, в ком не течет кровь моя.
(5) Кипелки — мелкий битый пористый материал (часто стекло, фарфор), используемый для равномерного нагревания толщи жидкости (за счет вытеснения нагретого воздуха из пор и его рециркуляции внутри жидкости в процессе кипения) и слабого эффекта перемешивания с целью ускорения реакции, если в одном аппарате совмещается и реакция, и перегонка.
03.07.2011 Глава 19.
Пятница для Лапиной, как и для половины всего седьмого курса Хогвартса, началась с урока зельеварения в девять утра. Студенты были не то, чтобы совсем сонные и клевали носом, но и особой бодростью и оптимизмом также не отличались. А полумрак, привычно стоящий в подземельях, низкие арочные своды, чадящие факелы и недостаток кислорода в виду отсутствия во владениях Салазара окон и нормальной вентиляции лишь усиливали общий тоскливый апатичный настрой.
Ученики молча расселись по местам под грозным взглядом слизеринского декана. Повисла напряженная тишина, в которой любой звук, будь то дыхание сидевшего рядом человека или капанье воды из встроенного в стену маленького фонтана в виде распустившей крылья летучей мыши, неимоверно раздражали и действовали на нервы. Поттер и Уизли сегодня соизволили прийти на урок вовремя и сели, притаившись, позади Малфоя и Паркинсон. Да, у Уизли еще с челюстью было явно что-то не то, будто по ней хорошенько заехали сбоку.
Взгляд Фольквардссона был какой-то чересчур серьезный и обеспокоенный, на лбу залегла вертикальная морщинка, однако Лапина тут же поспешила опустить голову, делая вид, что смотрит в свой конспект. Не хватало, чтобы Снейп еще отчитал ее за разговоры и переглядывания на уроках.
Профессор, которого только что помянули в мыслях, тем временем, встав из-за стола, лицом к классу, сказал своим привычным, приправленным ядом бархатным голосом, что в этот день студенты должны будут сварить зелье Сна-без-сновидений, не забыв упомянуть, что его должен уметь варить и пятикурсник. По нездоровому желтоватому оттенку кожи и темно-зеленым кругам под глазами, а также сильно уставшему голосу было понятно, что профессор не только не выспался, но и наверняка полночи варил зелья для того, чтобы восполнить уничтоженные Крэббом и Гойлом запасы для Больничного крыла. 100%, у него и здесь в лаборатории нет вытяжки.
Анна помнила, как летом в Антворде и Принс-Мэноре помогала своему нынешнему декану варить зелья, многие из которых были весьма опасны и сложны в приготовлении, и как они оба потом, кашляя и пошатываясь, со стучащей в висках болью выходили из лаборатории с единственной мыслью: “Уснуть!” Лапина тогда много раз говорила ему, чтобы тот установил вытяжной шкаф в лаборатории: с помощью эльфов и магии это было бы, наверное, не очень трудно сделать, но профессор лишь небрежно отмахивался от ее “маггловских предложений”, напоминая, что зелья должны храниться в темноте и не должны подвергаться колебаниям воздуха. Как будто он не знает, что для этого существует специальная посуда из прочного темного стекла и, собственно, закрытые шкафы для реактивов? Вот и сейчас Северус Снейп, очевидно, пожинал плоды своего “магического подхода” к технике безопасности в лаборатории.
Кстати, о технике безопасности. Анна, конечно, понимала, что магический мир застыл в XIX веке, но ведь у магглов в то время уже существовали организованные научные школы и лаборатории. Понятно, что в то время условия работы были намного более вредными и опасными, чем на рубеже XX и XXI веков, но уже тогда появились первые официальные документы, регламентирующие правила безопасности в лаборатории. Однако, ни в одном из учебников по зельеварению, что она читала летом, не было хотя краткого перечня правил техники безопасности. Ладно, что-то она уже знала, а где-то полагалась на интуицию, основанную на предшествующем опыте. Но она окончила университет! А это еще дети, которым все нужно подробно рассказывать и объяснять: не у всех же такой блестящий и пытливый ум, чтобы додумываться до всего самостоятельно, как это требует профессор Снейп. Лапина помнила, как им еще в школе, как только начались уроки физики и химии, тут же провели инструктаж по технике безопасности и заставили расписаться. То же было каждый год на практикумах и в лаборатории на химфаке. А здесь, даже в учебнике за первый курс не было написано ни как закреплять котел, ни как регулировать пламя этих доисторических горелок, ни какими пользоваться инструментами для подготовки тех или иных ингредиентов, ни что делать, если вдруг начнется пожар, расплавится котел или пойдут ядовитые испарения. Догадайтесь сами! Не все же студенты, даже из чистокровных семей, изучают зельеварение до школы на дому. Это уже средневековье какое-то: боязнь распространения знаний, строго от мастера к ученику и т.д. В то время как в XIX в. уже вовсю выпускались учебники, да и конспекты лекций имели широкое хождение среди студентов.
Ладно, сейчас в группе собрались в основном сильные студенты, которые за шесть лет уже чему-то научились: кто-то сам догадался, кто-то почитал дополнительную литературу, кому-то помогли друзья или родители. Но если взять первокурсников, к примеру, которые еще ничего толком не знают, то вряд ли большинство из них смогли бы сварить не то, чтобы идеальное зелье, но хотя бы не пострадать при его изготовлении. Видимо, для волшебников это норма — постоянно сталкиваться с опасностью даже на бытовом уровне, например, чего-нибудь взорвать или обжечься. Вот и сейчас Поттер и Уизли (которым, как особо “продвинутым” в тонкой науке зельеварения дали сварить Умиротворяющий бальзам, который, по словам сидевшего сзади Нотта, проходят еще на втором курсе) криво поставили котел на треноге, не отцентрировали горелку, шинкуют одновременно сразу все ингредиенты — это то, что Лапина смогла увидеть со своего места — и профессор лишь смерил их презрительным взглядом вместо того, чтобы объяснить, что они неправильно сделали и заставить начать работу заново или вообще отстранить от практикума. Он ведь несет за них ответственность! Или не несет?
Да и помещение, подумала Лапина, растирая в агатовой ступке сухую смесь из лепестков календулы и корня женьшеня, должно быть просторным, светлым, хорошо проветриваемым, а не напоминать каземат. Здесь можно только надышаться всякой гадостью и зрение посадить. Это в средневековье, может быть, было нормально заниматься алхимией/зельеварением в подвалах — чтобы случайно инквизиция или конкуренты не узнали, ведь в то время знание было достоянием лишь узкого круга посвященных, которые совершенно не хотели, чтобы то, что они постигали долгим и упорным путем, то, чему они фактически поклонялись, было отдано на поругание толпе. Но сейчас мы живем в XXI веке… нет, еще в XX, а даже если и в XIX, то уже в то время наука носила открытый и систематический характер и считалась достоянием всего общества. Нет, она не говорит, что можно все менять, но какие-то отдельные моменты, которые значительно облегчили бы людям жизнь…
… Руки совершали однообразные механические движения, пестик медленно растирал по кругу уже измельченные в пыль ингредиенты, глаза невидящим взором смотрели на клубящийся над котлом пар, переливающийся зеленовато-голубыми бликами…
- *Фрейлейн Кайнер, уже пора добавлять смесь календулы и женьшеня*, — мысленно сказал Шенбрюнн, не выражая никаких эмоций, но предельно ясно намекая, что мешкать дольше нельзя.
Девушка резко вздрогнула, отпустив ступку, которая тут же опасно закачалась. Схватила обратно руками, со всей силы придавив к столу. Уйдя в себя, она уже во второй раз чуть не завалила приготовление зелья. Когда она ассистировала Снейпу в его домашней лаборатории, такого ни разу не случалось. Может быть, дело в том, что Северус Снейп — сам по себе человек жесткий, готовый строго наказать, втоптать в грязь даже за малейшую оплошность, в то время как Карл… уже второй раз вот так пугает ее, прерывая естественное течение мысли своим ментальным диалогом.
— *Фрейлейн Кайнер, с вами все в порядке? *
От Карла не укрылось, как резко дрогнули ее руки, когда он к ней обратился, как и то, что до этого она словно пребывала в прострации, думала о чем-то своем. Пусть они готовят относительно простое зелье, но от работы отвлекаться все равно нельзя.
- *Д-да*, — неуверенно ответила Анна, засыпая в котел растертую смесь и одновременно помешивая кипящую на слабом огне жидкость по часовой стрелке. — *Один, два, три… три, четыре, пять…* — Кажется, сейчас нужно сделать один оборот против часовой.
- *Позвольте мне, Фрейлейн Кайнер. *
Девушка послушно кивнула в ответ и, передав палочку напарнику, принялась готовить навеску ползучего башмачка. Да, ручные перемешивания — определенно не ее конек. Хотя Лапиной было неприятно осознавать себя тупой или неумелой: она, de-facto кандидат наук и квалифицированный специалист в области каталитической химии, позволяет руководить собой какому-то мальчишке, который, при старом раскладе, в лучшем случае сгодился бы ей в курсовики, но сейчас она не в том положении и настроении, чтобы командовать, да и Карл имеет куда больше опыта в зельеварении по сравнению с ней. А уж в том, чтобы испортить зелье из-за своей упертости или необоснованных амбиций, она совершенно не заинтересована. Передала Карлу первую навеску — лицо — строгое, сосредоточенное, движения — плавные, точные, выверенные. Пожалуй, в умении работать руками он практически не уступает Мастеру зельеварения Северусу Снейпу. Анна помнила, как мрачный профессор рассказывал, что когда-то, когда работал еще только на Темного Лорда, он проходил обучение у лучших мастеров того времени — тогда он был ненамного старше Шенбрюнна. Интересно, а реально ли повысить в магическом мире опыт или квалификацию, допустим, после двадцати пяти лет? Или дальше остается нарабатывать лишь трудовой стаж и авторитет вследствие ограниченности и боязни расширения области научного знания? А ведь ее шеф в лаборатории на химфаке, которого все вполне обоснованно считали гением, говорил, что учиться нужно постоянно, ибо мир постоянно изменяется, и каждый день открывается и разрабатывается что-то новое. Это так в маггловском мире. А в магическом мире, где общий уровень культуры и мышления тянет век на XIX, а развитие науки — максимум на средневековье? Когда открытия совершались раз в столетие, а то и реже, и потому уже одним своим фактом будоражили сознание общественности, ибо в корне меняли давно устроившиеся в сознании людей представления о мире и его устройстве.
Пять гран, а нужно пять с половиной… так, аккуратно разрезаем этот листик серебряным ланцетом напополам и кладем тонким пинцетом в коробочку с навеской… Как же она ненавидела эти допотопные коромысловые весы!..
- Очевидно, это слишком сложная работа для вас, мисс Кайнер. Не так ли? — саркастическим тоном заметил подошедший к их столу Снейп.
Девушка снова вздрогнула и перевернула коробочку с навеской, которая, слава Богу, рассыпалась лишь по бронзовой чашке весов. Лапина терпеть не могла, когда появлялись вот так из-за спины или буравили взглядом — с одной стороны, это сильно мешало сосредоточиться на работе, ибо ей казалось, что за ней следят, стараясь подловить на малейшей оплошности, хотя бы одном неидеальном движении, с другой — было просто неприятно.
- Видимо, в маггловской школе вас не учили, как правильно пользоваться весами, — бархатный голос профессора так и сочился желчью.
Среди слизеринцев пошли сдавленные смешки, в то время как остальные ученики, наоборот, напряглись и молча уставились на преподавателя, который в это время стоял к ним спиной.
Лапина сжалась и принялась дергаными, неловкими движениями ссыпать рассыпанную навеску обратно в коробочку из фольги. Она допускала вариант, что профессор мог просто играть на публику, чтобы поддержать свой авторитет в глазах змеек, но все равно было обидно, что ее вот так опустили перед всем классом. Наверное, теперь, когда ее маггловское происхождение стало известно всему Хогвартсу, он решил, что к ней больше нет смысла относиться, как раньше.
- Извините, профессор, — вмешался Шенбрюнн, который к тому времени успел перемешать зелье нужное число раз и убавить огонь под котлом, — но если не мешать фрейлейн Кайнер выполнять ее работу, то она может справиться очень хорошо.
Уж от кого Анна не ожидала в этот момент поддержки, так это от Карла. Он в нее верит? Бред!
- Мистер Шенбрюнн, кажется, я здесь преподаватель, а не вы, — строго сказал Снейп и, взметнув полами своей длинной черной мантии, пошел проверять зелье у сверлившего его злобным взглядом Фольквардссона.
Слизеринцы, а вместе с ними Поттер и Уизли (на которых строго шикнула Грейнджер, чего они благополучно не заметили) снова засмеялись. В результате Паркинсон опрокинула со стола горшок с корнем асфоделя, а Забини уронил в котел миску с экстрактом левзеи. Не найдя, к чему придраться у зелий Фольквадссона, Бута и Корнера, профессор смерил их брезгливым взглядом, сняв для профилактики двадцать баллов с Равенкло за неуважение к преподавателю, и поспешил спасать варево своих любимых змеек.
Следует отметить, что к концу практикума настроение хмурого слизеринкого профессора немного поднялось, ибо большинство сданных ему образцов оказались достаточно хорошего качества. Однако же, дабы студенты не расслаблялись, Северус Снейп напомнил всем присутствующим, не забыв окинуть их своим фирменным взглядом a la коршун, что сегодняшнее задание было слишком простым, и с ним должен был справиться и третьекурсник, после чего приказал всем покинуть класс.
Вторая пара у всех семикурсников была свободной: у равенкловцев и хаффлпаффцев — официально; у гриффиндорцев и слизеринцев в это время по расписанию стояла ЗОТИ, которую временно отменили по причине отсутствия преподавателя, чем они и воспользовались. Одни дружно отправились гулять во двор, ибо, несмотря на вчерашний дождь, на улице сегодня было тепло и солнечно. Другие — обратно в факультетские общежития — спать, доделывать домашние задания или просто бездельничать. Третьи — в библиотеку, также доделывать домашние задания или почитать дополнительную литературу.
Лапина остановилась у одного из окон в коридоре, коснулась пальцами стекла. За стенами замка светило солнце, темно-лазурная гладь горного озера весело переливалась яркими бликами, отражая голубое небо, по которому быстро проплывали бледно-серые кучевые облака. Даже, казалось бы, старый пустынный коридор преобразился, пронизанный жидкими золотисто-белыми лучами. Мимо проходили редкие ученики; было слышно, как на лестнице неподалеку две школьницы весело смеялись над какой-то шуткой; у картины, изображавшей двух единорогов, гуляющих по тенистой дубраве, стояли и тихо переговаривались о чем-то Шенбрюнн, Миллер и Визерхофф… Sol lucit omnibus… non omnibus… non ei… (1)
Погруженная в свои мысли, девушка не заметила, как сзади к ней подошли. Прежде, чем она успела почувствовать чужое присутствие рядом, на руку, которой она держалась за угол оконной ниши, мягко легла чужая ладонь.
- Анна…
От страха девушка резко вздрогнула и развернулась, чтобы тут же оказаться схваченной за локти Ассбьорном Фольквардссоном. Он держал ее несильно, но так, чтобы она не смогла сразу вырваться. Ассбьорн и раньше, с того дня, как она перестала общаться с ним и с Карлом, делал слабые, неуверенные попытки к ней подойти — в библиотеке, во время трапез или после уроков, как сейчас, — и каждый раз Анна отвечала ему злобным взглядом и, не дав сказать и слова, тут же уходила. Это был первый раз, когда ему удалось задержать ее, не дав сбежать раньше времени, и то лишь потому, что застал ее врасплох.
- Анна, пожалуйста, не бойтесь меня, — мягко сказал он, заметив животный страх в ее потемневших глазах, которые она все время пыталась отвести; взгляд ее казался потухшим и, как и вся ее нынешний облика — опущенные плечи, поникшая голова, слегка наклоненная на бок, — выдавал человека зажатого, сломленного, побитого жизнью.
- Я искренне желаю вам добра и хочу защитить вас, — добавил Фольквардссон и посмотрел на девушку сверху вниз. — Прошу вас: не отталкивайте меня, не убегайте меня.
Он просил… унижался перед какой-то грязнокровкой... Лапина уже знала, что такое неразделенная, безответная любовь, как и то, что она может через некоторое время, за неимением отдачи от объекта обожания, сойти на нет. Или же, в крайнем случае, ее можно убить. Долго, больно и мучительно, но можно. Гордый и волевой, самоуверенный Ассбьорн Фольквардссон, способный внушить страх каждому, кто станет у него на пути — Анна прекрасно помнила, как он пытался, загородив ее собой, угрожать Снейпу, и какая исходила от него опасность, когда он принудил Малфоя дать ему Непреложный Обет — когда она была рядом, когда вселенная для него ограничивалась лишь ей одной, он словно сходил с ума. Нет, из его взгляда не исчезли превосходство и сила, но направлены они были исключительно на внешний мир, на нее же — теплота и нежность, желание защитить от всех невзгод. Лапина понимала, что стоит ей лишь сказать, чтобы он упал перед ней на колени, и он тут же сделает это — для нее. Ее пугало собственное влияние на молодого аристократа, возникшее против ее воли, не нужное ей самой и предполагающее огромную социальную ответственность, которой она всегда страшилась, особенно с тех пор, как ей все стали говорить: “Замуж пора!” К тому же, она испытывала здоровый скептицизм по отношению к мужчинам (а ведь перед ней фактически еще мальчишка), которые готовы вот так к ногам весь мир сложить: ведь точно так же они могут потребовать все обратно и еще попрекать потом будут, скольким она им обязана.
- Ассбьорн Фольквардссон, извините, но я вынуждена повторить вам то же, что говорила до этого Карлу Шенбрюнну, — ответила Анна, посмотрев на Ассбьорна снизу вверх и попытавшись придать своему взгляду хоть какое-то подобие уверенности, — нам не следует общаться.
- Но… почему? — на лице юноши отразилось искреннее недоумение и огорчение.
Как ни странно, но сейчас при ней он снял с лица все маски, оставляя, правда, дальний окклюментивный блок: ибо каждый человек имеет в своих мыслях то, что хотел бы оставить только при себе, имеет право на личную тайну.
Почему не следует? Она даже сама толком не знала. Неразумное блеяние такого человека, как Фольквардссон, точно не устроит — он начнет допытываться дальше. И дело было не только в Снейпе с его запретами. Да, было обидно, что он опустил ее перед всем классом, но она понимала, что он сделал это, скорее, для своих змеек, чтобы убедить их в своей лояльности идеям психолорда. Но была еще одна причина: она считала, что это плохо: оттолкнуть от себя одного парня, который ей вроде как нравится (что не есть хорошо), и тут же начать дружить с другим и, тем более, позволять себя любить — ведь у Фольквардссона, в силу того, что он учился на нейтральном факультете, не было никаких сдерживающих факторов для общения с ней, какие могли быть у Шенбрюнна, и которые она же ему придумала. Не умея строить отношения и, твердо усвоив, что проявлять инициативу со своей стороны, как женщине — плохо, она не давала шансов ни себе, ни другим — ведь тогда она тоже обязана будет любить. Где-то на задворках сознания девушку даже грела мысль, что она желанна, что она нравится, не кому попало, вроде Уизли или Крэбба с Гойлом, а представителям голубой крови, знающим себе цену и наделенным немалым умом. Но об этом не следует думать, этим нельзя гордиться, это плохо.
- Ассбьорн Фольквардссон, вы прекрасно знаете, что я магглорожденная слизеринка, — сказала Лапина еще более твердым голосом, напрягшись и сжав руки в кулаки, из ее взгляда исчезла затравленность, — и потому на мне лежит намного больше ответственности за честь своего факультета. И я не хочу подвести своего декана, который поручился за меня перед всем Слизерином.
От Фольквардссона не укрылось, что девушка лишь пытается храбриться: за внешней уверенностью скрывалось отчаянье, а последнюю фразу она произнесла с некоторым надрывом в голосе, словно пытаясь подавить подступающие к горлу слезы. Не хочет подвести декана? Который ее унизил, втоптал в грязь перед всем классом, одобрив таким образом презрительное отношение к ней своих студентов? Он понимал, что любая попытка заступиться за девушку прямо во время урока была бы верхом безрассудства, особенно если учесть, что не преуспел в этом и Карл Шенбрюнн, к которому, как к слизеринцу, профессор Снейп должен был относиться намного лояльнее. Ассбьорн специально задержался после урока, что поговорить с Мастером зелий с глазу на глаз, но тот, заметив стоявшего у прохода равенкловца, холодный стальной взгляд которого не предвещал ничего хорошего, лишь снял пятьдесят баллов с вороньего факультета и, сказав, что разговор окончен, удалился через боковую дверь… Профессор зельеварения Северус Снейп — истинный слизеринец, который легко может заставить поступить так, как выгодно именно ему.
- Что он с вами сделал?! — воскликнул Фольквардссон достаточно громко, чтобы обратить на себя вниманием находившихся поблизости студентов, и еще крепче схватил девушку за плечи; в его дрогнувшем голосе сквозили одновременно страх за нее и ярость, направленная на слизеринского декана и почти весь его факультет. — Пожалуйста, ответьте мне! Доверьтесь мне! Я смогу защитить вас!
- Это не должно вас касаться, Ассбьорн Фольквардссон, — ответила Лапина, постаравшись вложить во взгляд и голос как можно больше презрения. — Я не собираюсь обсуждать ни с вами, ни с кем бы то ни было дела нашего факультета, — вырвалась из захвата. — И запомните, Ассбьорн Фольквардссон, для вашего же блага, не разговаривайте со мной и не ищите встреч со мной, если не хотите, чтобы по вашей вине окончательно опустела казна Равенкло.
И, взметнув длинными русыми волосами, быстрым шагом направилась дальше по коридору, ведущему в библиотеку, оставив обескураженного равенкловца разочарованно смотреть ей вслед.
- Не понимаю… — он так и стоял, как вкопанный, недоуменно качая головой.
- Я тоже… — грустно согласился подошедший сзади Шенбрюнн; в коридоре сейчас остались только они двое. — Именно так мы с ней и поссорились.
- Но ведь это нелепо, неразумно…— Фольквардссон устало облокотился об угол стенной ниши, за который несколькими минутами ранее держалась Кайнер.
- Согласен. Я думаю, она стыдится своего происхождения, — сказал Карл, посмотрев в дальний конец коридора, намекая, что пора бы идти дальше.
- Но ведь Анна сама нам сказала, что магглорожденная, — возразил швед, отлепившись от стены, и, не спеша, пошел рядом с немцем. — И тогда она нисколько не переживала из-за этого.
- Тогда она считалась просто маггловоспитанной, — строго сказал Карл, — и вся школа не пересказывала друг другу содержание ее личного дела. Могу лишь добавить, что она не любит говорить о своем прошлом до Хогварста и рассказала нам о своем происхождении лишь потому, что: во-первых, мы оба a priori предположили ее принадлежность к чистокровному роду; во-вторых, ей было известно, что мы оба относимся без предубеждений к магглорожденным волшебникам и магглам.
- Потому что знала, что от этого не изменится наше к ней отношение… — продолжил за него Ассбьорн, взгляд которого постепенно становился все более тяжелым и мрачным. — Но я все равно не понимаю, почему она хочет, чтобы мы относились к ней, как все остальные… здешние чистокровные? — последнюю фразу он выплюнул.
Ибо Ассбьорн Фольквардссон, несмотря на то, что сам был отпрыском древнего чистокровного рода, терпеть не мог бахвальство и необоснованные амбиции. Его одинаково раздражали такие люди, как Грейнжер — ничего не добившиеся в жизни, но уже желающие переделать еще чужой для них мир, — и Малфой — которые не могут обосновать свое мнение (и свое ли?) ничем, кроме имени своего рода и гипертрофированной, раздутой донельзя идеи чистокровности. Фольквардссон высоко ценил статус чистокровного волшебника и ассоциировал с ним огромную ответственность. Чистокровный волшебник должен быть хладнокровным, сильным и волевым; он не должен опускаться до того, чтобы унижать тех, кто слабее его; к моменту совершеннолетия он должен быть полностью готов принять на себя обязанности Главы Рода; в любых спорах он должен, прежде всего, апеллировать к разуму; один лишь его вид должен внушать уважение и заставлять недостойных замолкнуть; честь как всего рода, так и свою собственную, он должен подтверждать и в словах, и на деле. И Драко Люциус Малфой как-то очень слабо соответствовал данным критериям. Трус и, как недавно выяснилось, хорек.
Кстати, о Малфое, Паркинсон и других ярых сторонниках чистокровности. Им что, мало Гриндевальда (слухи о котором в Дурмстранге были живы до сих пор)? От своих одноклассников Ассбьорн уже слышал о страшном и темном неназываемом волшебнике, творившем двадцать лет назад настолько ужасные вещи, что вся магическая Британия дрожала лишь от одного его имени, и вернувшемся два года назад (и почему-то там оказался замешан Поттер), чтобы продолжить свое черное дело. Именно установления его власти так жаждали на словах Малфой и Паркинсон. Даже Гриндевальд по сравнению с ним не казался таким безумцем, но перегнувшим палку реформатором, дорвавшейся до власти Грейнджер. Что они будут делать, когда останутся лишь одни чистокровные с Темным Лордом во главе? Разве что окончательно поубивают друг друга и вымрут как вид, либо же произойдет очередная революция, которая перевернет все вверх дном.
- *Что они с ней сделали?.. * — добавил равенкловец после некоторого раздумья — сейчас они стояли уже у входа в библиотеку, и потому переход на ментальный диалог был вполне обоснован — лишние уши им совершенно ни к чему.
Ему было больно смотреть на то, как стремительно чахнет любимая им девушка во враждебной ей обстановке, подобно цветку, которого лишили воды и света, и при этом никого не подпускает к себе, не хочет, чтобы ей помогали. Однако, при всем своем уме, он не мог придумать ничего стоящего, ибо не знал исходных причин и посылок.
- *Если тебе этого не сказала Анна, то я тем более не могу это сделать. И, как бы ты не осуждал профессора Снейпа за его сегодняшние слова, но именно благодаря ему Анна все еще находится в безопасности. *
Последняя фраза вызвала у Фольквардссона еще больше вопросов, однако он предпочел подумать об этом позже на досуге, а сейчас просто зашел вместе с Шенбрюнном в библиотеку. Учеников в читальном зале почти не было — мало кому хочется садиться за книжки в самом начале учебного года, когда есть множество куда более увлекательных способов провести лишний час свободного времени. Мадам Пинс, школьная библиотекарша, полностью проигнорировала присутствие двух новых гостей в своих владениях, увлеченная статьей в “Ведьмополитене”. Остальные немногочисленные посетители читального зала также не обратили внимания на двух семикурсников, чинно прошествовавших между рядами столов и книжных шкафов, продолжая заниматься своими делами. К иностранным студентам в Хогвартсе еще не привыкли, но не считали их какими-нибудь важными или просто диковинными птицами, чтобы на них глазеть, показывать пальцем, просить сфотографироваться или рассказать, а как там у них. Лишь Кайнер молча подняла глаза от домашней работы по нумерологии и, посмотрев на Фольквардссона взглядом, полным ненависти, мысленно попросила уйти по-хорошему, что парень не замедлил сделать.
* * *
Лапина сидела там же, что и в прошлый раз, в тени за шкафом. В подземелья идти совершенно не хотелось: во-первых, там наверняка соберутся почти все ее одноклассники с Бранау во главе, с которым ей крайне нежелательно пересекаться; во— вторых, ей просто не нравились холодные мрачные комнаты, которые будто давили своими низкими сводами, заставляя чувствовать себя, как в темнице — скованно, неуверенно, словно напоминая о ее низком происхождении. Достала нумерологию, которую так и не смогла осилить. Неподалеку от нее, со свитками и увесистым фолиантом, расположился Шенбрюнн — за столом у окна между двумя стеллажами. Анна не знала о назначенном ему взыскании и потому предположила, что он просто делает домашнее задание на следующую неделю, а также то, что он пришел в библиотеку именно из-за нее. Вроде бы все правильно: они не общаются; Карл следит за ней, но держит дистанцию — Фольквардссона она уже успела благополучно выкинуть из головы. При этом девушку не покидало чувство вины и собственной ущербности, обязанничества: она не любила, когда что-то делали специально для нее или из-за нее, и прекрасно понимала, что, если б не она, то Карл вполне мог бы провести выпавшее им свободное время куда более приятным образом, например, пообщаться с друзьями.
… Так, кажется, площадь покрытия защитных заклинаний купольного типа определяется поверхностным интегралом, вот только каким? Ведь их существует два вида. Что это, собственно за виды интегралов, Лапина уже успела забыть, ибо сдавала математический анализ еще на втором курсе химфака, помня лишь нечто под названием “корень из производной уравнения поверхности, с которого берется интеграл по всем переменным”. Жесть! Может быть, есть смысл перевести в сферические координаты? — подумала девушка, коснувшись пером рта и посмотрев в потолок, словно надеясь найти там ответ. — Правда, для этого нужны преобразования Лагранжа, которые она также смутно помнила из курсов математического анализа, а также теоретической и квантовой механики. Плохо дело: если она сама не вспомнит, то придется обращаться к Шенбрюнну (он говорил, что у них в старой школе был очень сильный математик), чего ей делать совершенно не хотелось, учитывая их натянутые отношения. И не еще не факт, что они это изучали…
Посмотрела на Карла: он, очевидно, доделав задание, сейчас отдыхал, откинувшись на спинку стула и нежась в лучах еще теплого сентябрьского солнца; на лице его играла мечтательная улыбка, а правильный аристократичный профиль красиво выделялся в контражуре на фоне окна. Конечно, она знала его слишком мало, но, как ей показалось, Карла Шенбрюнна можно смело отнести к той категории людей, которые лишь одним своим видом внушают к себе уважение и расположение окружающих. Странно, как за ним еще не бегают толпы поклонниц, желающих заполучить такого красивого и богатого, чистокровного жениха. Или это она всех отпугивает? Да и ему с ней, должно быть, противно находиться рядом, постоянно везде ходить за ней.
- *Уходи, — мысленно сказала ему Лапина, — не мучай себя. Я могу сама о себе позаботиться. *
Лапиной было противно, что она заставляет человека терпеть свое общество: ведь она должна быть ему ненавистна. Не может быть такого, чтобы он не желал от нее отделаться — в любом случае, окажись она на его месте, она бы точно не стала бы церемониться со своим “подопечным”, сразу указав ему его место, и вряд ли бы стала скрывать свое негативное отношение к нему. А почему негативное? А кому нравится подстраиваться и менять свои планы под других, совершенно чужих людей?
Карл же в течение всего времени их знакомства относился к ней вполне доброжелательно и даже покровительственно, но, как истинный аристократ, был скуп на эмоции и прекрасно себя контролировал, так что сделать какие-либо выводы о его истинных целях было весьма затруднительно. Кроме того, он держал постоянный ментальный блок, не позволявший уловить хотя бы приблизительно настроение, мысли и эмоции, лежавшие на поверхности сознания. Не то, чтобы она имела какие-то собственные предубеждения конкретно против Шенбрюнна, но, повинуясь выработанным в кругу ее ближайшего окружения стереотипам, побаивалась доверять красивому богатому парню и иностранцу в одном лице. Да, если ее и не поймают на слове, то рано или поздно ее выдаст поведение: ее шеф, часто бывавший за границей как на конференциях, так и в просто туристических поездках, рассказывал, что русских там часто “палят” не только по незнанию в большинстве случаев каких-то местных правил и языка, но и зачастую по общей зажатости, скованности, неуверенности в себе, недоверию к другим людям. Но ей вести себя в ее положении целеустремленно и уверенно?.. Да у нее и цели никакой нет, кроме как протянуть до конца года и получить аттестат, да и уважать себя абсолютно не за что. Ей нужно просто выжить, перетерпеть и не рассчитывать на чью-либо помощь, поддержку и, тем более, дружбу.
- *Спасибо, фрейлейн Кайнер, но мне надо написать сочинение для профессора Снейпа*, — так же мысленно ответил Шенбрюнн, снова сев прямо и показав однокласснице уже исписанный пергамент, после чего взял следующий и, перевернув некоторое количество страниц в лежавшей перед ним книге, принялся работать дальше.
В очередной раз убедившись, что Карл намерен в точности исполнить поручение декана и потому не оставит ее одну, девушка вернулась к домашнему заданию по нумерологии, однако ее ум занимали вовсе не преобразования Лагранжа: в очередной раз удивило ее поведение парня. Она ожидала, что он тут же начнет читать ей нотации, говорить, какая она неблагодарная, и сколько он для не сделал или, наоборот, из-за нее не сделал. Он же просто принял данную ситуацию как данность и постарался найти в ней хоть какую-то пользу для себя (кстати, что за сочинение? или Снейп дал им дополнительное задание после отработки в среду?). Сказывался ли здесь общенемецкий менталитет (который в устоявшихся культурных стереотипах означал ответственность, исполнительность, аккуратность, трудолюбие и рациональный подход — в целом) или же просто личные качества аристократа, она не знала, да и не стремилась узнать.
* * *
- Войдите, — услышав стук в дверь, сказал профессор Флитвик, оторвав взгляд от старинного фолианта, раскрытого перед ним на столе.
- Здравствуйте, профессор Флитвик, — ответил Фольквардссон, поклонившись. — Я к вам по личному делу. Вы не могли бы уделить мне немного вашего времени?
- Конечно, мистер Фольквардссон, присаживайтесь, — указал своему студенту на шаткое низенькое кресло для посетителей.
- Спасибо, профессор.
Ассбьорн уже второй раз был в кабинете своего декана. Это была небольшая комната, отделанная высокими резными деревянными панелями и украшенная портьерами в цветах факультета (что, наверное, было характерно для всего Хогвартса в целом). Над рабочим столом висел старый, но по-прежнему яркий гобелен с вытканным на нем гербом Равенкло. А напротив — там, где сидел сейчас студент, — с изображением статной, молодой, красивой темноволосой женщины в сверкающей серебряной диадеме и синем романском платье, подставившей руку большому ручному ворону, — Ровены Равенкло. Все остальное пространство на стенах было занято многочисленными книжными полками с приставленными к ним лестницами и скамейками. Еще одна дверь, замаскированная под стенную панель, вела, по всей видимости, в личные комнаты профессора. А единственное, но довольно большое стрельчатое окно с крупным ромбовидными переплетом, украшенным по краям разноцветным растительным орнаментом, открывало чудесный вид на поросшие хвойным лесом горы.
- Мистер Фольквардссон, вы уже читали трактат “О внутренней и таинственной сущности заклинаний” Ибн Ал-Хамада? — поинтересовался декан Равенкло, заметив короткий, но любопытный взгляд своего студента, брошенный на лежавшую на столе книгу.
- Читал, но в сокращении, в латинском переводе, — ответил Фольквардссон.
Книга эта, написанная еще в XII веке великим арабским мудрецом, всю свою жизнь посвятившим поиску и исследованию квинтэссенции волшебства, была крайне редкая и, следовательно, дорогая. В Дурмстранге имелась единственная ее копия, содержавшая лишь некоторые выдержки из оригинального трактата и зачитанная буквально до дыр многими поколениями студентов, чей пытливый ум интересовался данной проблемой. Именно эту копию и имел в виду Ассбьорн, отвечая на вопрос декана.
- Я думаю, я смогу дать вам эту книгу, когда дочитаю до конца, — задумчиво сказал Флитвик, покрутив белое перо в руке. — Только обещайте, что назад ко мне книга вернется в целости и сохранности — раз. И два — об этой книге, кроме нас двоих никто не должен знать, в особенности, директор Дамблдор.
- Обещаю, — ответил юноша твердым голосом, каким обычно дают клятвы.
- Видите ли, мистер Фольквардссон, здесь, в Британии, все, кто обладает хотя бы минимальным набором знаний и умений, так или иначе втянуты в политику. Я ничего не хочу сказать плохого о директоре Дамблдоре: он — действительно великий волшебник и, к сожалению, пока единственный, кто сможет противостоять в дуэли Неназываемому. Но, помимо борьбы с силами зла, директор ведет свою собственную закулисную политику, в которую мы с профессором Спраут стараемся не вмешиваться. Альбус Дамблдор не пытается претендовать на власть, однако к его советам прислушивается министр и прочие влиятельные люди в его окружении, он обладает огромным авторитетом среди волшебников и старается всячески его укрепить, и школа — идеальное место, чтобы найти себе новых сторонников. Другая линия политики директора — это максимальное ограничение доступных для изучения знаний, которую он начал проводить с момента своего вступления в должность директора Хогвартса, хотя ратовал за это и раньше, когда здесь, в этой школе, учился очень талантливый студент, которого звали Том Риддл, но который позже стал известен многим под другими именами… — на последних словах хрипловатый голос профессора заметно понизился, а взгляд стал серьезным и мрачным.
Фольквардссон кивнул в ответ, намекая, что понял, о ком идет речь. С одной стороны он понимал стремление руководства Хогвартса оградить подрастающее поколение от соблазнов, которые могут сулить Темные Искусства, если их неправильно истолковать. С другой — здесь на лицо было упущение самого директора, который, при своей любимой и вездесущей легилименции, проглядел и не остановил будущего Темного Лорда, и потом, чтобы обелить себя, стал запрещать любую литературу, имеющую хоть малейшее отношение к Темным Искусствам и прочим тайным знаниям. Вспомнил равенкловец и свой недавний допрос в кабинете директора, когда на него хотели повесить нападение на собственного одноклассника только лишь из-за того, что он, видите ли, в Дурмстранге эти Темные Искусства изучал.
Возникало впечатление, будто у директора в голове прочно закрепились ассоциативные связи: знания — тьма, недоверие, зло; невежество — свет, добро, наивность. Но так не мог рассуждать человек, умудренный целым столетием жизни, много познавший и переживший на своем веку и держащий у себя в руках сердца и умы более, чем трети населения страны. Подобный стиль мышления в сочетании с великим умом наводил, скорее, мысль о психическом комплексе, возникшем еще в далекой юности или детстве, и имеющем последствия до сих пор.
Вполне возможно, что когда-то в юности многоуважаемый директор совершил какой-нибудь поступок, за который ему было стыдно. Скорее всего, он узнал что-то, что ему знать не следовало, с чем он не мог справиться, что-то, принесшее вред другим людям. Из-за этого он всячески старался обелить себя, создать себе идеальную репутацию не только в глазах окружающих, но и своих собственных — отсюда идиосинкразия на Слизерин (Дамблдор еще удивлялся, как питомец Дурмстранга, откуда вышли первый темный лорд Европы Геллерт Гриндевальд и Пожиратели Смерти Игорь Каркаров, Антонин Долохов, брат и сестра Кэрроу, не попал к змеям), Темные Искусства и прочие тайные знания — все, что хоть немного может ассоциироваться со злом в уме простого обывателя. Около четырехсот лет назад английский философ Френсис Бэкон сказал: “Scientia potentia est” — “Знания — сила”. Сила — только тогда, когда кроме вас, господин директор, этими знаниями никто не обладает.
Кстати, о силе и власти. Пусть официально Дамблдор не имеет никакой власти и не стремится ее получить, он, тем не менее, обладает огромным политическим влиянием, и не только в магической Британии, и вряд ли роль серого кардинала его не устраивает — ведь это максимум власти de-facto и минимум ответственности de-jure. Он с подозрением относится к тем, кто не доверяет ему, и доволен полностью подконтрольными и обожающими его гриффиндорцами — вот его будущие сторонники, по сути дела, внушаемые школьники без жизненного опыта, мир которых еще легко можно поделить на черное и белое. Еще со школьной скамьи он приучает их к борьбе со злом в лице Слизерина. Складывается впечатление, что ученики и их родители — куклы или пешки, а Дамблдор — манипулятор-кукловод, наблюдающий за происходящим со стороны и лишь дергающий в нужный момент за веревочки. На какой-то момент голову равенкловца посетила даже крамольная мысль, будто Дамблдор в своем стремлении удовлетворить потребность во власти, быть нужным, специально допустил восхождение нового Темного Лорда — чтобы было, с кем воевать, был лишний повод назвать себя руководителем и столпом сил Света, дабы заглушить подсознание, напоминающее об ошибках давно прошедшей молодости.
- По приказу директора Дамблдора довольно большая часть книг была перенесена в Запретную Секцию или уничтожена, — продолжил декан Равенкло. — К сожалению, мистер Фольквардссон, но в секции общего доступа, вы теперь вряд ли найдете что-то подходящее для вашего пытливого ума.
- Простите, профессор, а книга заклинаний Ровены Равенкло тоже была уничтожена? — поинтересовался Ассбьорн.
- Я думаю, что несколько экземпляров все-таки сохранилось, — ответил Флитвик, давая своим тоном понять, что тема закрыта, — однако, я полагаю, что и так рассказал вам больше, чем следовало бы. Давайте перейдем теперь к вашему вопросу.
- Спасибо, профессор, — сказал Фольквардссон, немного наклонившись вперед, стараясь говорить спокойно, без выражения лишних эмоций на лице. — Допускаются ли в Хогвартсе переходы с одного факультета на другой?
- За всю историю Хогвартса еще не было ни одного такого случая, — уверенно ответил Флитвик, который прекрасно помнил многие вещи, на первый взгляд, совершенно неважные и бесполезные. — Хотя нередко бывало и такое, что по различным причинам студенты попадали на факультеты, которые совершенно не подходили им по характеру.
- То есть, просто пока не было прецедентов? — уточнил Фольквардссон. — Это прописано где-нибудь в уставе Хогвартса?
- Насколько я помню, нет, мистер Фольквардссон. Позвольте узнать, почему вас это интересует?
- Анна Кайнер, — строго и лаконично ответил студент.
Как и многие молодые люди в состоянии любовной эйфории, Ассбьорн старался игнорировать открытую неприязнь со стороны девушки и пытался всячески добиться ее благосклонности, и подобное действие, если оно увенчается успехом, могло бы заставить треснуть лед между ними. Кроме того, он никак не мог понять ее мотивов: Анна окружила себя оболочкой из отчаяния и ненависти и проецирует ее теперь на окружающих. Зачем? Почему мнение Бранау, который почитает всех за мусор, для нее важнее мнения людей, искренне заинтересованных в ней, которые никогда не дали бы ее в обиду?
- Очень талантливая девочка. Очень жаль, что она не учится вместе с вами на моем факультете, — заметил декан Равенкло, нисколько при этом не намекая, что его студенту в таком случае было бы куда проще добиться от нее ответных чувств, за что тот был ему благодарен. — А что с ней не так?
- Я думаю, профессор, вы уже неоднократно слышали о том, что фрекен Кайнер — магглорожденная. А вы знаете, как относятся в Слизерине к таким, как она, — Фольквардссон всего лишь констатировал известный факт, но в его голосе сквозили сталь и ненависть, направленные на представителей змеиного факультета.
- К сожалению, нет, мистер Фольквардссон, — профессор отрицательно покачал головой, печально разведя руками. — Я ничем не смогу вам помочь. Я допускаю, что это может быть во власти директора, однако я не думаю, что после случившегося вы захотите воспользоваться помощью профессора Дамблдора.
- Спасибо, господин декан, — холодно сказал Ассбьорн, — извините, что отнял у вас время, — и, поклонившись, направился к выходу.
- Одну минуту, мистер Фольквардссон! — профессор-коротышка соскочил со стула и засеменил мелкими шажочками к двери, которую еще не успели открыть. — Если вы все-таки рискнете обратиться к директору, то знайте, что это вам будет обязательство на всю жизнь, — в его голосе, выражении лица чувствовалось даже не просто предупреждение, но скрытая угроза — очевидно, декан Равенкло не понаслышке знал, что такое кабала Альбуса Дамблдлора.
- Спасибо, господин декан, — так же холодно, но вежливо ответил Фольквардссон. — Извините, но у меня есть еще дела… С вашего позволения, — и, поклонившись, вышел в коридор.
Что ж, с одной стороны он узнал для себя немало интересного. С другой, жаль, конечно, что даже декан не сможет помочь ему вытянуть Анну из того болота, в котором она оказалась волей Распределяющей Шляпы. К директору он также не собирался обращаться: достаточно вспомнить, как Анна с Карлом отзывались о нем во вторник в библиотеке, или как он пытался применить к ней глубокую легилименцию в среду утром, во время завтрака. Ассбьорн не знал, какие именно цели Дамблдор преследует в отношении немецких студентов в целом, но догадывался, что Анна Кайнер является идеальным объектом для его манипуляций: магглорожденная, без каких-либо связей, необщительная, забитая. Фактически Анне Кайнер угрожают сразу три стороны: слизеринцы (остается надеяться, что после Непреложного Обета, принесенного Малфоем, все остальные змеи от нее отстанут просто из стадного чувства: если так не делает староста, то не будем делать и мы), профессор Снейп и директор Дамблдор (здесь есть смысл надеться на Карла, который, как и в прошлый раз, не оставит ее одну и пойдет вместе с ней к директору, если вдруг ее вызовут).
Кстати, о профессоре Снейпе. Последние слова Шенбрюнна заставили равенкловца несколько пересмотреть свое мнение о мрачном слизеринском профессоре. Будучи деканом, он должен отвечать за безопасность и здоровье своих студентов, как физическое, так и духовное. В среду, когда все случилось, Шенбрюнн сказал, что Кайнер не желает его видеть, но при этом продолжал везде ходить за ней. Также он сказал, что Анна Кайнер находится в безопасности благодаря профессору Снейпу. А сама Анна Кайнер соглашается, несмотря на свои слова и внешнее отношение, терпеть присутствие Карла Шенбрюнна. Отсюда можно сделать вывод о том, что именно декан приказал Шенбрюнну везде следовать за Анной, а ее просто поставили перед фактом. Возникало впечатление, что декан Слизерина просто боится спасовать перед слизеринцами, лояльными идеям Темного Лорда, и подыгрывает им: ведь раньше он лучше относился к Анне и не унижал ее за происхождение, хотя не мог не знать о нем. При этом он, очевидно, не хочет допустить, чтобы с девушкой случилось что-то действительно опасное и непоправимое, и просит приглядывать за ней Шенбрюнна, фактически полностью перекладывая на него ответственность за безопасность своей студентки. Что за очередная тайная игра, только уже профессора Снейпа? Зачем, спрашивается, было уходить из Дурмстранга, чтобы снова столкнуться с межфакультетской враждой и интригами преподавателей и директора уже здесь, в Хогварсте?
* * *
На последовавших затем уроках Лапина благоразумно старалась не высовываться и не привлекать к себе лишнего внимания. Большую часть лекции у Флитвика она доделывала задание по нумерологии, разобравшись наконец-то с преобразованиями координат и их производными, хотя профессору Вектор наверняка не понравится. В этот раз профессор заклинаний решил разнообразить урок и предложил каждому создать иллюзию сосны на своем столе и затем усложнить ее за дополнительные баллы. Однако в последней забаве Анна, к немалому разочарованию декана Равенкло, который был весьма заинтересован в столь талантливой и перспективной, на его взгляд, студентке, не стала принимать участие и, выполнив лишь необходимый минимум на стандартное число баллов, вернулась к себе на последний ряд.
Какой смысл демонстрировать свои способности, если ты была и останешься ничтожеством? Тем более профессор Снейп еще раньше предупредил ее, чтобы она училась хорошо, но при этом вела себя тихо и не выпендривалась, как на первой лекции по заклинаниям.
Урок нумерологии тоже проходил без особых проблем до тех пор, пока профессор Вектор не вызвала ее к доске. Краем глаза Лапина заметила, что нумерологистка в это время проверяла ее домашнее задание. Преподавательница, видимо, заметив на себе чужой взгляд, встала со стула и, смерив студентку строгим недовольным взглядом, молча выписала сложное движение палочкой. Понятно: нужно угадать заклинание и написать на доске арифмантическую формулу. Кажется, что-то из трансфигурации… Ага, программа четвертого курса: сделать из чайника черепаху. Следует отметить, что Анна Лапина была весьма слаба в математических науках. Т.е. она могла, конечно, проанализировать и понять уже готовую формулу или теорему, но не могла самостоятельно вывести, ибо многие алгоритмы и допущения, применяемые на различных этапах вывода, казались ей просто неочевидными, и, следовательно, их необходимо было заучить наизусть. Да, похоже, она в очередной раз что-то не то написала в конце формулы, но никак не могла разглядеть свою ошибку, которую заметили почти все в классе. Староста Гриффиндора и лучшая ученица школы Гермиона Грейнджер аж с нетерпением ерзала на стуле, изо всех сил пытаясь обратить на себя внимание учительницы. От этого Анна почувствовала себя еще большей бездарностью, что и подтвердила ставшая напротив нее профессор Вектор, начавшая рассуждать о том, какая точная наука нумерология, и к чему может привести хотя бы малейшее отклонение в арифмантической формуле. Лапина, в свою очередь, неуверенно предположила, что к падежу спутников в океан, однако ее шутку про ГЛОНАСС, судя по всему, не оценили, и, в особенности, преподавательница нумерологии, урок которой благополучно превратился в занятие по маггловедению.
… День неумолимо приближался к концу. Уроки, а вместе с ними и первая учебная неделя уже закончились, и потому многие студенты предпочли в этот вечер просто расслабиться и провести время в свое удовольствие. В гостиной же Слизерина сейчас было тихо и малолюдно. Змейки в большинстве своем были людьми малообщительными, держались особняками даже внутри собственного факультета, всячески демонстрируя свою гордость и независимость. Они не старались идти на контакты с другими людьми дальше, чем того требовали необходимость и правила приличия. Настоящая дружба являлась здесь крайне редким явлением, ибо считалась признаком слабости и глупости (ведь на привязанностях человека всегда легко играть), а отношения носили в основном деловой характер. И потому, когда не было уроков и не нужно было готовить домашние задания, слизеринцы расходились по своим комнатам или же гуляли по подземельям, которые считали своим полноправным владением.
Лапину такая ситуация вполне даже устраивала: она не будет мешать однокашникам своим присутствием, они в ответ не будут капать ей на мозги. Кроме того, в библиотеку, где она изначально планировала готовить уроки, наверняка придут Гермиона Грейнджер и Ассбьорн Фольквардссон. Первая, согласно данным поверхностной легилименции, тут же начнет читать ей нотации вслед за любимым преподавателем, а также будет попытаться заставить ее зубрить нумерологию. Именно эта черта характера в Грейнджер раздражала Анну больше всего: навязывать всем свое мнение, даже не разобравшись в ситуации, но только лишь потому, что она самая умная и лучше всех знает, как надо.
А Фольквардссон… он не то, чтобы раздражал ее. Просто она не хотела лишний раз пересекаться с человеком, которому она явно нравится, и который снова будет пытаться добиться ее внимания и благосклонности, но которому она не может (или не хочет?) ответить взаимностью. С одной стороны, она не хотела причинять ему боль своим отказом даже просто поговорить, ибо не понаслышке знала, что это такое, с другой — она надеялась, что если они будет редко видеться, то Ассбьорн или просто о ней забудет, уйдя с головой в учебу и науку, или найдет себе новый объект обожания.
Шенбрюнн, как и вчера вечером, занял стол напротив нее. От девушки не укрылось, что он совершенно не горит желанием сидеть вместе с ней в подземельях. Вечер пятницы — идеальное время, чтобы отдохнуть, развлечься, пообщаться с друзьями, а не терпеть общество полусумасшедшей одноклассницы, что она и поспешила до него донести, только в более цивилизованной форме, и также отказалась прогуляться вместе с ним по территории школы. С одной стороны, она боялась, что ее блок вновь может сломаться изнутри, и Шенбрюнн узнает то, что знать ему вовсе не следует. С другой — ей не хотелось чувствовать себя балластом, n-ной лишней в их дружной компании. Одиночество в одиночестве переносится куда легче, чем одиночество в толпе. Она смирилась уже с ним и с презрительным, порой враждебным отношением к ней одноклассников, и со своим положением “долговой рабы”, и с тем, что она просто доставляет всем лишь одни проблемы. Она уже не ждала от жизни ничего хорошего и не хотела давать себе надежду, которая наверняка не оправдается. Наверное, всем действительно было бы лучше, если бы ее просто не было в живых… Душу затопляли отчаяние, мрак и чувство собственной никчемности.
Лапина не сразу заметила Шенбрюнна, смотрящего ей в глаза, и не сразу почувствовала прикосновение к своему сознанию, но поняла, что оно было иным, не таким, как у Снейпа или Дамблдора. Шенбрюнн делал все мягко и аккуратно, будто обращался с очень хрупким и ценным экспонатом. Возникало впечатление, будто он не столько пытается подсмотреть ее мысли, сколько исследовать саму ментальную защиту. Выкинула его из головы, наградив злобным взглядом и прямо намекнув, чтобы он шел, куда собирался, и оставил ее в покое. Ей был не столько неприятен очередной сеанс легилименции, сколько удивил сам факт того, зачем Карл это сделал. Ведь ничего практически важного он не узнал, да и не собирался узнавать. Раньше никто не интересовался тем, как она думает, показывает ли она настоящие эмоции и зачем подменяет их, и ей было странно осознавать, что Карл, несмотря на все, что она ему сделала и наговорила, еще пытался ее понять, разглядеть ее скрытые мотивы.
… Vivi in vivum transformatio metamorphosium modus maxime simplex est, quia vitae exspirationem non requirit. Quia animus vivi in vivo permanet, sed formam aliam acquirit...(2)
- … Таак, кто тут у нас? Грязнокровка Кайнер?
… Et cognitio animi in profunda abiit, formae locum concedens. Magus dat eam in potentia mentis ejus: fiat, qaemadmodum manducat mente suae fuere...(3)
- Э… Бранау, а может лучше не надо? Я не хочу связываться с Шенбрюнном.
… Animus vivi permanet, sed ratio in profunda abiit, et homo sapiens, nisi animagus, narrare non potest, quod passus est sub pecoris facie muti...(4)
- Малфой, ты и вправду трус. И если ты не еще не заметил, то любителя грязнокровок Шенбрюнна здесь нет.
… In omni homine suus naturae animus vivit, ecce fiat bestia, serpens vel avis. Animus hic voluntatitis hominis expressio sub facie pecoris est. Possidens ei animagus est, quia magus est, qui essentiam animalis in se accepit, sed in ratione hominis permanet. Incantatio est, quae animi scientiam pecoris dat: “Magicae formae animalis induction”, simplex nimis in impletione, sed mentis concentrationem requirit...(5)
Погруженная в чтение учебника трансфигурации, девушка не заметила, как к ней подошли, и, лишь когда длинные, унизанные тяжелыми дорогими перстнями белые пальцы легли на раскрытые страницы прямо у нее перед глазами, она поняла, что находится в помещении не одна. Так и не решаясь поднять головы, Лапина обвела зал глазами: кто-то, и она даже догадывалась, кто именно, стоял прямо перед ней; еще один парень, тоже слизеринец, Малфой, кажется, стоял неподалеку, облокотившись на книжный шкаф и сложив руки на груди — больше никого не было. Стояла какая-то странная, пугающая тишина. Младшекурсники, которые до этого сидели компаниями по три-четыре человека и готовили уроки на следующую неделю, куда-то испарились, будто их здесь и не было.
- Так-так, фрейлейн Кайнер, неужели вы так и не соизволили научиться хорошим манерам? Или вам не дорога честь факультета Слизерин? — мягкий бархатный баритон не просто сочился ядом, но как будто резал холодным, острым лезвием.
Нехотя подняла голову — дальше делать вид, что она ничего не заметила, не имело смысла. По телу сразу прошел холодный липкий страх. Ее сейчас убьют по ее же собственной глупости, а проблемы потом будут у Снейпа и Карла.
- Правильно боишься, грязнокровка, — почти прошипел Бранау: хотя, как ментальный маг, он был полная посредственность, ему не составило труда увидеть животный страх, плескавшийся в глазах девчонки. — Нужно бояться и уважать тех, кто лучше тебя.
Анна ничего не ответила на его выпад: к дипломатии она была не способна, но понимала, что Бранау не следует провоцировать раньше времени. В отличие от Малфоя, Паркинсон и Буллстоуд, он мог зайти куда дальше оскорблений, и даже самоутверждение здесь не было бы главной целью. Он бы просто поступил сообразно своей морали, будучи твердо уверенным, что ее смерть послужит общему благу. Für des Allgemeinwohl.
Бранау тем временем, не спеша, обошел кресло, в котором сидела девушка, и дотронулся своими пальцами до ее щек, но не так, как делают обычно, желая выразить симпатию, а, напротив, будто касаются чего-то неприятного. Хотя он стоял спиной к ней, она прекрасно чувствовала исходящие от него ненависть и презрение. Им был пропитан сам воздух, которым они вместе дышали. Тело Лапиной сковал страх и холод, сердце бешено колотилось в груди, и перехватило дыхание, но вовсе не от предвкушения удовольствия и наслаждения. Она вообще не ассоциировала эти понятия с Бранау, но власть, обладание — да. Он напоминал сейчас крупного хищного зверя, например, леопарда, уже выпустившего когти (именно их напомнили широко расставленные пальцы, касающиеся ее лица лишь подушечками) и собирающегося поиграть со своей жертвой, прежде чем съесть. Или огромную змею, которая плотно обвивает свою жертву кольцами, готовая в любой момент наброситься и придушить.
- Не противно ли касаться грязнокровки? — спросила Анна, уставившись стеклянным взглядом в пространство чуть выше стола.
Соседки по комнате от нее сторонились, как прокаженной, и потому удивилась, что такой фанат чистоты крови, как Генрих Бранау, не побоялся испачкаться о нее. Хотя она старалась говорить спокойно, голос ее заметно дрожал, как и пальцы, которыми она нащупала палочку в рукаве мантии.
Малфой все это время стоял в стороне и молча, со скучающим выражением лица наблюдал за происходящим. Очевидно, он не принимал участия в спектакле лишь потому, что был связан с грозным Фольквардссоном Непреложным Обетом, запрещающим предпринимать любые действия против фрейлейн Анны Кайнер. К тому же ему, отпрыску древнего бретонского рода, говорящему лишь на английском, французском и гаэльском языках, была практически непонятна немецкая речь, на которой велся диалог, так что оставалось лишь стоять и ждать, пока Бранау закончит развлекаться с грязнокровкой. Малфой лебезил, заискивал перед Бранау, ведь сам отец настоятельно рекомендовал ему наладить дружеские отношения с новым фаворитом Темного Лорда, но в то же время побаивался его и завидовал ему. Хотя Драко Малфой продолжал формально оставаться старостой Слизерина и выполнять возложенные на него обязанности, он утратил свое былое влияние и превосходство, которыми пользовался последние три года с того самого момента, как Маркус Флинт, предыдущий староста змеиного факультета, окончил школу. И теперь его весьма раздражал тот факт, что “законное” место серебряного принца Слизерина, принадлежащее ему по праву (ведь кто может сравниться с наследником древнего рода Малфоев, ведущих родословную еще со времен Мерлина?) занял какой-то чужестранец, о существовании и происхождении которого никто не знал, пока тот не выслужился перед Темным Лордом, зверски замучив пару магглов. Настолько зверски, что, как только появилась возможность покинуть собрание Пожирателей, Драко тут же поспешил освободить свой желудок и в последствии не мог вспоминать о той ночи без содрогания и приступов дурноты.
- Ты же ведь наполовину славянка, — тем же мягким хищным голосом продолжил Бранау, наклонившись над спинкой кресла, так, что говорил теперь над самым ухом девушки; его пальцы постепенно спускались ниже, касаясь уже уголков рта и подбородка. — А славянки всегда отличались страстным и пылким темпераментом…
Лапина проглотила застрявший в горле ком и постаралась выровнять дыхание. Прикосновения Бранау вызывали у нее лишь страх и омерзение. Она не знала, сколько еще можно и нужно терпеть, но в данный момент, считала она, еще рано предпринимать ответные действия.
- … который так приятно подчинить, покорить, растоптать!.. Что же ты молчишь, грязнокровка? — процедил сквозь зубы Генрих, грубо схватив девушку за подбородок и развернув к себе лицом. — Где же ласки, которыми ты наверняка одаривала Шенбрюнна? — но встретил в ответ лишь молчаливый, но злобный взгляд зеленых глаз, в которых полыхнул огонь ненависти. — Ненавижу грязнокровок!
И со всей силы сжал девичий подбородок, врезаясь ногтями в гладкую белую кожу, а гримаса боли, исказившая лицо Кайнер, только забавляла его и вызывала удовольствие, удовлетворение от собственного господства над теми, кто слабее его.
- Ненавижу идиотов!.. — также процедила сквозь зубы Анна, с ненавистью посмотрев в глаза своему врагу. Уже скоро, уже почти сейчас…
Бранау не собирался реветь от злости, что кто-то посмел обозвать бранным словом его, наследника древнего чистокровного рода, но одно его показное спокойствие, хладнокровие, чувство собственного господства над миром (пусть оно ограничивается лишь территорией факультета Слизерин и возможностью мучить магглов на собраниях Темного Лорда), сочащиеся ядом слова, бьющие точно отравленным острым клинком, внушали куда больший ужас, чем ярость и ненависть, плескавшиеся в его серых глазах.
- Как ты смела, тварь?! — прошипел он, резко оттолкнув от себя Кайнер и дав ей по шее так, что она ударилась о край стоящего сзади стола.
Бедная спина, бедная! Хотя, если бы ей сломали позвоночник, то она уже валялась бы безжизненной тушей у ног Бранау. Так… осторожно… сосредоточиться, не привлекать лишнего внимания… Пора!
- *Stupefac! * — резкий выпад невербальным заклинанием в сторону Бранау, который очень вовремя отвел свой взгляд, чтобы вытереть дорогим батистовым платком руки, запачканные после “общения” с грязнокровкой. Даже не успел увернуться. — *Stupefac! * — и такая же участь постигла поднявшего палочку Малфоя.
Плохи дела: они скоро оклемаются и не оставят ее так просто, — Анна небрежно закидывала в сумку учебники и тетради. Теперь ее решение избавиться от Карла показалось ей глупым и сумасбродным: при нем Бранау никогда не нападал и даже не решался подойти к ней— Что же делать? Авада? — Однозначно нет: ей не хотелось снова становиться убийцей, причем сознательно, даже если объект — полная мразь, да и Непростительные наверняка засекут в Хогвартсе. Изменить память?
- Ты, мразь! Everto statum!(6) — Лапина едва успела увернуться: над тем местом, где она только что стояла, образовалась крупная выбоина: если бы заклинание оказалось невербальным, то при своей невнимательности она уже лежала бы мертвая.
- Tormenta!(7)Sectumsempra!
- Aegis Palladis!(8)
Очнувшийся к тому времени Малфой лишь удивленно хлопал глазами и не мог толком понять, что происходит. Эти двое что, решили дуэль прямо в гостиной устроить?! Да Снейп с него три шкуры за это спустит! Каким бы фавором ни пользовался юный Драко Малфой у своего декана, есть вещи, которые тот ему точно не простит. Вчера профессор ясно дал ему и Паркинсон осознать вину за распространение слухов о не существующих на самом деле отношениях Шенбрюнна и Кайнер за пределами Слизеринской гостиной. Кроме того, как староста, Драко должен был улаживать все возникающие на факультете споры и конфликты, если они не требовали вмешательства декана, и следить за порядком в общежитиях.
- Эй! Остановитесь! — крикнул он, но дерущиеся не обратили на него никакого внимания.
- Thorax!(9) — поток заклинания обогнул немца, искромсав в щепки стоявший позади него шкаф. — Caedo interius!(10)
Драко достал палочку и поднял ее в нерешительности, не зная, что предпринять: оглушить Кайнер было бы лучше всего, но нельзя, Бранау — тоже не лучше, ведь получится, будто он поддерживает грязнокровку.
- *Scutum!(11)Magicae formae animalis inductio!*(12) — мысленно произнесла Лапина заклинание, вычитанное ранее из учебника трансфигурации, и выполнила сложное витиеватое движение палочкой — заклятия, связанные с превращением одних объектов в другие, как ни странно, для нее было проще выполнять невербально.
- Putulentia viscerum!(13) — успел выкрикнуть Бранау, прежде чем его тело стало стремительно уменьшаться в размерах и изменяться в формах.
Лапина пригнулась: проклятие пролетело прямо над ней, угодив в висевший на стене гобелен, который тут же начал быстро истлевать, подобно брошенному в огонь целлофановому пакету. А Бранау, казалось, даже не понял, что произошло, но лишь недоуменно и беспомощно озирался по сторонам, что было вполне логично, ведь мрачные каменные подземелья не являются естественной средойt обитания белых хорьков.
Круто! Получилось! — на лице девушки, все еще продолжавшей крепко сжимать палочку, появилось выражение мрачного удовлетворения.
- Ты!.. Что ты наделала? — подал голос Малфой, нацелив палочку на одноклассницу.
Его руки, как и голос, дрожали, лоб покрылся холодным потом, кровь бешено стучала в висках, а дышать становилось все труднее и труднее. Он изо всех сил пытался убедить древнюю магию, что не собирается убивать девчонку или причинять ей вред, а просто оглушить.
- Stu…pe… — Малфой не смог договорить заклинание: руку стало немилосердно трясти, от страха стучали зубы, раскалывалась голова, перед глазами прыгали темные точки, кровь, казалось, вот-вот закипит в сосудах и все… finis. Предел.
- *Magicae formae animalis inductio! * — снова еще один сложный пасс, и на месте старосты Слизерина появился еще один белый хорек.
Хотя к наследнику древнего рода Малфоев Лапина испытывала откровенную неприязнь, ибо тот также относился к ней не лучшим образом, смерти ему не желала. И вообще, считала она, парни сами нарвались на неприятности: она ни к кому не лезла, тихо сидела в гостиной и никому не мешала, не разглагольствовала, подобно Грейнджер, о правах магглорожденных, так что нечего было к ней лезть. Девушка испытала чувство мрачного удовлетворения: хотя она тоже допустила немало ошибок в сложившейся ситуации, ей удалось одолеть сильного противника и самой отделаться лишь небольшими потерями. Восстановила заклинанием уже почти истлевший гобелен и превратившийся в щепки шкаф. Конечно, плохо, что не удалось вернуть книги, но их там было столько, что если пользоваться общими Чарами восстановления, то все тексты просто перемешаются в кучу. И, скорее всего, эти книги не очень редкие: раз ими набиты все шкафы в слизеринской читальне, значит, их можно будет скопировать заклинанием.
Дальше оставаться в гостиной было небезопасно: не хватало ей еще выяснять отношения с Малфоевскими дружками. Тогда уж и в самом деле будет проще перебить весь Слизерин, чтобы отвоевать свое право учиться здесь. Некстати вспомнилось предложение Санта-Клауса о переводе на Гриффиндор, но она тут же его отбросила. Пусть там никто не будет называть ее грязнокровкой, зато начнутся заново бесконечные расспросы, нотации Грейнджер, уговоры поучаствовать в какой-нибудь местной тусовке или шалости. Большинство гриффиндорцев, как уже успела заметить Лапина, не отличались тактичностью, им было откровенно плевать, хочешь ты с ними говорить или нет. Хотя, опять же, это, наверное, черта не столько гриффиндорцев, сколько в целом людей, не отличающихся широким кругозором и высоким уровнем культуры, которых ничего больше не интересует, кроме как узнать и потом перетирать, сидя на скамейке у подъезда или во время семейных застолий, подробности чужой личной жизни. И Слизерин с его ледяным молчанием и презрением в этом отношении определенно являлся меньшим из двух зол.
Вышла из читального зала, миновала каменный холл с фонтаном, прошла по темным, извилистым, то опускающимся, то поднимающимся коридорам. До ужина оставалось около получаса, так что в библиотеку по большому счету не было смысла идти, однако это была единственная комната в Хогвартсе, где можно было провести время в тихой и спокойной обстановке, и где вероятность того, что на тебя нападут, крайне мала. Заодно будет лишний повод пройти через двор, чтобы подышать свежим воздухом гор, которого так не хватало в подземельях.
Начинало темнеть. По лиловому небу быстро проплывали розовые облака, дул ветер, срывая с деревьев уже начинающие желтеть листья и кружа их по двору, погруженному в синюю тень, которую отбрасывала башня Равенкло. Лапина остановилась посреди крытой готической галереи, облокотилась на балюстраду. Прохладный ветерок приятно обдувал лицо, заставляя податься ему навстречу. Разум и тело наполнило ощущение невероятной легкости и эйфории.
- Вот блаженная!
- Да эта грязнокровка еще более чокнутая, чем Лунатичка Лавгуд!
Это были студенты-слизеринцы, в основном с третьего по пятый курс, которым стало очень интересно, почему это вдруг Кайнер так быстро выскочила из гостиной, не прихватив с собой красавчика Шенбрюнна. Они не могли не заметить, что всю эту неделю даже после ссоры тот постоянно находился рядом с ней, по официальной версии за тем, что ему “поручено следить, чтобы мисс Кайнер случайно не опозорила факультет Слизерин своим маггловским поведением”. И потому, они крайне удивились, обнаружив ее здесь, на галерее, наслаждающуюся ветром и явно не напоминающую человека, который что-то замышляет, или которому есть что скрывать от окружающих.
- Эй, грязнокровка!
Но девушка, казалось, вообще ушла в другую реальность. Приподнявшись на цыпочках, она слегка наклонилась над балюстрадой, вытянув правую руку вверх, словно пыталась схватить воздух, глаза ее были прикрыты, а на губах застыла мечтательная улыбка.
- Мм… Нортон, я думаю, этого не стоит делать, — неуверенно сказала худенькая девочка с плавными чертами лица и темно-русыми завитыми волосами, завязанными белой лентой, заметив, как ее одноклассник направился к странной старшекурснице. — Она ведь ничего плохого нам не сделала и ничуть нам не мешает. Правда.
- Заткнись, Иветта! — перебила ее девочка с худым, некрасивым лицом и волосами мышиного цвета, заплетенными в две тонкие косички. — Только и знаешь, что жалеть всех сирых и убогих!
- То-то твой старший братец обрадуется, что его сестра — дура и защитница грязнокровок! — поддержал мышиноволосую полный широкоплечий парень ее возраста. — Фу! Позор роду Ноттов!
- Забыла, кого надо уважать, грязнокровка? — хищным голосом сказал Нортон, грубо схватив девушку за волосы. — На колени! Или тебя не учили хорошим манерам.
- *Repello! * — и обнаглевший пятикурсник отлетел на несколько метров назад.
Остальные слизеринцы недоуменно переглянулись между собой. Все вместе подняли палочки, однако у некоторых, особенно девочек, они дрожали. В глазах отчетливо читался страх.
- А теперь слушайте меня… — почти прошипела Кайнер злым надломанным голосом, а взгляд ее выражал ненависть. — Я знаю, что смогу справиться со всеми вами, и потому, во избежание лишних проблем и кровопролития, предлагаю сделку: мне до вас нет ровно никакого дела, я вас не трогаю; вы же можете относиться ко мне, как хотите, ненавидеть и презирать, сколько хотите, но. Никогда. Не смейте. Меня. Трогать! — на последней фразе девушка четко отделила каждое слово, чтобы произвести на однокашников нужный эффект. — Иначе с вами будет то же, что и с ним, — и указала на уже очухавшегося Нортона.
Пятикурсники покорно опустили палочки и отступили, кто к стене, кто к балюстраде, дав пройти странной семикурнице, от которой так и веяло опасностью и враждебностью. Что-то в ее голосе, манере поведения действительно заставляло их поверить, что ей не составит труда справиться сразу с несколькими противниками. Юным аристократам с детства внушали, что магглы и магглорожденные — просто мусор и не заслуживают ничего, кроме ненависти и презрения, и что если бы не эти дурацкие законы о сокрытии магического мира, принятые Министерскими чиновниками, чтобы защитить собственные шкуры, то всех магглов можно было бы раздавить одним ногтем. А Кайнер в эти представления совсем не вписывалась и даже невольно (только тсс, об этом — никому) вызывала уважение: она сильная ведьма и не боится их, но при этом, в отличие от заучки Грейнджер, не стремится переделать чужой для нее мир, но просто приспособиться к жизни в нем.
Лапина чинно прошла между ними, смерив каждого враждебным, внушавшим страх взглядом, и, демонстративно не оглядываясь назад, быстро зашагала в сторону библиотеки. Ей было противно и гадко на душе, и дело бы не столько в эгоистичных змейках, страдающей повышенной манией величия, сколько в ней самой. За прошедшие годы она уже забыла, что такое школьная травля, потеряла к ней иммунитет. В школе за ней закрепилась прочная репутация одиночки, зубрилы-отличницы и весьма странной девочки. Странность заключалась в том, что Анна была в те годы особой крайне-мечтательной и часто витала в облаках, что, однако, не сказывалось отрицательно на учебе, вместо того, чтобы, подобно одноклассницам, обсуждать своих ухажеров, новые шмотки и посещение дискотек. А тот факт, что она увлекается средневековым искусством и недавно выучила латынь (а просто язык понравился), вообще вызывал смех либо снисходительную улыбку у многих ее ровесников. Настоящая же сенсация случилась, когда выяснилось, что она встречается с парнем. Ведь у таких чокнутых, зарывшихся в своем собственном мирке людей по определению не может быть личной жизни.
И совсем по-другому было в университете, вернее, на химфаке (да и на других естественно-научных факультетах, наверное, тоже). Здесь все были похожи и непохожи одновременно. Похожи — потому что у каждого была обязательно какая-нибудь сумасшедшинка, странность, которая не особо выделялась на фоне других. Непохожи — потому что у каждого эта странность была своя. И почти все люди были творческие, с художественным или музыкальным образованием, либо сочиняли стихи и рассказы. Ученый человек, исследователь в принципе не может быть нетворческим, ибо должен постоянно искать или создавать что-то новое, до чего еще не додумались другие. Даже сам процесс объяснения научных результатов вне зависимости оттого, положительные они или отрицательные, ожидаемые или неожиданные, предполагает под собой творческое мышление, анализ имеющихся фактов и синтез новых гипотез. Здесь все были терпимы к странностям и увлечениям друг друга, и никто никого не высмеивал. Это была весьма благоприятная и где-то даже тепличная среда для личностного роста таких людей, как Анна Лапина, позволяющая получить новые знания и опыт, научиться самостоятельно мыслить, но также выработать определенные амбиции. И потому ей было стыдно сейчас, что она, по сути дела, взрослая женщина, квалифицированный специалист-химик и кандидат наук, позволяет над собой издеваться, унижать себя. Лапиной казалось, что в последние годы она хотела не так уж и много: работа, которая была бы ей по душе, и с которой она могла стравиться, подходящая интеллектуальная среда, крыша над головой, нормальная еда и компьютер с Интернетом. Она уже не мечтала ни о личном счастье, ни о каких-то особых карьерных перспективах. Просто знала, что ей, с ее характером и способностями, будет трудно этого добиться и еще труднее — удержать. Плохо это — рыпаться по карьерной лестнице дальше, когда ей и так худо-бедно хватает на жизнь. Да и вообще, карьеризм — это плохо. И, тем не менее, ее личные амбиции не позволили ей согласиться уехать из Москвы куда-нибудь в другой город (да хоть обратно к себе в Ростов), где было бы проще в материальном плане, но где был бы намного ниже уровень науки. И те же амбиции и гордость заставляли ее сейчас глотать горькие слезы обиды, ввергали в уныние оттого, что ей, такой умной и способной ученице, не дают жить с комфортом. Правильно: чтобы жизнь медом не казалась.
Мышиноволосая тем временем подбежала к Нортону, чтобы помочь ему подняться, однако тот, едва встав на ноги, лишь отмахнулся от девочки, сказав, что ему не нужна помощь влюбленной в него курицы, и что если они уже помолвлены, то это не значит, что она может хлопотать над ним, как мамочка. Девчонка надула губы, и, естественно, захныкала, однако одноклассники тут же поспешили напомнить ей, что истинная леди не должна вести себя подобным образом. Что касается Иветты Нотт и ее подруги Урсулы Флинт, то они поспешили покинуть место разборок, как только появилась такая возможность.
Нортон, видимо, не понял преподнесенный ему урок и решил снова поставить грязнокровку Кайнер на место, а попятившимся, было, назад товарищам по факультету, пришедшим вместе с ним, довольно прозрачно намекнул, что если они не будут участвовать в его авантюре, то станут предателями крови. В итоге все вместе направились в Западное крыло, а именно в библиотеку, где обычно ошиваются грязнокровные ботаники-зубрилки, считающие, что если они выучили наизусть все учебники от корки до корки, то им уже обеспечена первоклассная карьера в магическом мире.
- Эй, грязнокровка, забыла свое место, кого бояться надо?
- Ты должна извиниться перед Нортоном!
- Ты позоришь наш факультет!
- Малфой сказал, что декан поручился за тебя. Неужели ты хочешь подвести его?
Казалось, юные слизеринцы, ослепленные собственной ненавистью и желанием утвердиться, совсем забыли, что профессор Снейп, на которого они только что ссылались, запретил им употреблять это слово вне факультетской гостиной, — если бы им на пути попался кто-то из преподавателей или старост, то немедленно оштрафовал бы за неподобающее поведение и оскорбление других учеников и отвел бы к декану. Тогда вопрос о том, кто больше позорит свой факультет, стал бы совершенно под другим углом. Но преподавателей поблизости не наблюдалось, а с тех пор, как Малфой стал старостой Слизерина, дедовщина и безнаказанность превратились в обычное явление. Как правило, объектами насмешек и издевательств становились студенты младших курсов, не принадлежавшие к богатым и уважаемым фамилиям. И те не смели жаловаться декану — боялись. К тому же профессор Снейп все равно прикроет своего крестника и сына одного из членов попечительского совета. А грязнокровка на их собственном факультете — просто идеальная мишень, на ком можно вымещать свою злобу и ненависть, и за счет кого можно самоутверждаться, отыгрываясь за многочисленные запреты, нотации и наказания родителей и прочих родственников.
Глаза застилали слезы, ноги сами несли ее к широким дубовым дверям, ведущим в библиотеку. Она могла позволить себе защищаться, дать серьезный отпор, когда на нее нападали по-настоящему, как это было сегодня с Бранау. Но правильно ли будет кидаться “Stupefac” и “Silentium” в толпу тупых подростков? Именно тупых подростков, которые лишь пытаются самоутвердиться и не хотят открыть глаза и уши, принять тот факт, что весь мир не крутится вокруг них. Им бесполезно что-либо доказывать, бесполезно отпираться. Она сама во всем виновата. Что поехала в эту долбаную Англию. Что увязалась поздно вечером за тем бандитом в Антворде. Что она, не раздумывая, только из чувства мести убила Хвоста, из-за чего, собственно, и попала в Слизерин. Что она выжила вместо того, чтобы погибнуть во время нападения Пожирателей на “Fine Chemicals”. Она действительно лишь одним своим существованием создает всем проблемы и достойна только ненависти и презрения, а не уважения, чего бы там не говорил ее шеф про красные дипломы и кандидатские степени (которые здесь, кстати, недействительны).
Погруженная в свои безрадостные мысли, девушка не заметила выходящего из библиотеки студента, в результате столкнувшись с ним под дружное улюлюканье пришедших следом за ней слизеринцев. Но случилась вовсе не то, что она ожидала: ее не грубо оттолкнули в сторону, прочитав нотацию о том, что надо смотреть, куда идешь, а обняли, будто ждали встречи с ней.
- Рад вас видеть, фрекен Кайнер, — это был никто иной, как Ассбьорн Фольквардссон.
В другой ситуации она бы просто сбежала от него в лучшем случае, в худшем — еще бы и огрызнулась на его приветствие, но сейчас, как бы она ни хотела этого признавать, ей нужна была защита и поддержка, которую, в лице Карла Шенбрюнна, она так грубо и необдуманно отвергла двумя часами ранее. К тому же, это было бы глупо — отказываться от помощи при данной расстановке сил: слизеринцы от нее не отстанут до самого Большого зала, и если она их всех вырубит, то попадет на ковер к Снейпу, чего, после вчерашнего, ей очень не хотелось.
Всего месяц назад она искренне хотела подружиться с мрачным профессором зельеварения (возможно за неимением в радиусе доступности других особей вида Homo Sapiens с подходящим уровнем интеллекта), и каждую беседу, в которой он не ограничивался парой дежурных саркастичных фраз, считала своеобразным актом доверия с его стороны. Теперь же, когда он замкнулся в себе и превратился в грозного декана Слизерина, потакающего своим любимым змейкам, в основном, детям “коллег по цеху”, и вынужденного постоянно играть свою роль, она стала всерьез его бояться. Он — ее начальник, она — его должник, и это дает ему право сделать с ней, что угодно. Она — всего лишь вещь, причем ненужная. Поэтому декана лучше не злить.
Фольквардссон же вполне искренне хотел ее защитить и заодно надавать по шее всем, кто посмел оскорбить ее — он не скрывал от нее свои эмоции, показывая свое доверие и прося довериться ему в ответ. И он действительно был рад встрече с ней, возможности увидеть ее, обнять ее. Как же ей это было знакомо, но в свое время она не смела мечтать и о половине того, что он сейчас к ней испытывал. И если выбирать из двух зол меньшее, то ей определенно будет легче потом поунижаться перед ним: в отличие от профессора Снейпа, он хотя бы ядом не плюется.
- Что, грязнокровка, нашла себе новую жилетку и защитничка?! — кажется, это был Басингтон, один из дружков Нортона.
Анна почувствовала, как напрягся державший ее Ассбьорн. Резкое и, в то же время, легкое, выверенное движение за спиной — достал из наручной кобуры волшебную палочку — ей никогда такому не научиться — а второй рукой еще крепче прижал ее к груди. Чувство уединения, защищенности, как будто мира позади нее просто не существует, а где-то совсем рядом, под несколькими слоями одежды, бьется сердце, дарующее ей все это.
- Предупреждаю первый и последний раз: если еще хоть кто-нибудь посмеет тронуть пальцем или оскорбить фрекен Анну Кайнер, будут иметь дело со мной! Всем ясно?
Сейчас от юноши исходили холодная ярость и опасность, но направленные не на нее, а на внешний мир, от которого он пытался ее защитить.
- Не беспокойтесь, Анна, со мной вам ничего не грозит, — вновь сказал Фольквардссон через пару минут, посмотрев на девушку сверху вниз. — Нам лучше уйти отсюда.
Только теперь девушка рискнула повернуть голову и осмотреться по сторонам: сейчас они были абсолютно одни. И не было ни драки, ни дуэли — она бы уловила невербальные заклинания. Неужели просто испугались? Вполне возможно: Фольквардссон, когда хотел, мог производить впечатление человека очень сильного и мстительного, которому лучше не переходить дорогу. Это ли имел в виду Карл, сказав, что будет плохо, если их интересы разойдутся?
Ассбьорн же, так и не отпустив ее, увлек за собой в соседний коридор, и то, что произошло потом, добавило еще больше противоречий в ее немало искаженную, уже треснувшую систему ценностей. Она буквально чувствовала исходящую от него любовь и защиту. Он наслаждался ее близостью, тем, что она здесь, рядом, в его объятьях и передавал это наслаждение ей. Она знала, что это плохо, что это нельзя чувствовать, но он как будто заразил ее. Если к Карлу, как к объекту для нее недосягаемому, по ее же собственному убеждению, для которого она всего лишь тряпка, она испытывала, скорее, платонические чувства, то Ассбьорн был здесь, рядом. Он снизошел до нее, чтобы открыться ей и больше никому, он обеспечил ей защиту, благодаря которой до сегодняшнего дня все слизеринцы вслед за Малфоем и Паркинсон не рисковали приблизиться к ней или оскорбить, и спас ее сегодня от тех же слизеринцев. Нет, это вряд ли была любовь (ведь любить-то она не умела), но, скорее, своеобразная благодарность, неосознанное желание сделать приятное в ответ. Руки так и тянулись, чтобы обвить его шею, чуть приоткрытый рот жаждал поцелуя — она догадывалась, что он хотел этого, и проецировала его желания на себя.
Анна редко смотрела в глаза чужим людям — боялась, что они выдадут весь спектр эмоций, сдадут ее на осмеяние публике в самый неподходящий момент. Но Фольквардссон не рассмеялся, нет, и не приложил ее тут же к стене, чтобы удовлетворить свое мужское начало, как поступило бы на его место большинство парней, раз “девка сама захотела”. Напротив, он смотрел на нее с нескрываемой добротой, нежностью и наслаждением. Он немного расслабил объятья, как бы давая ей возможность выбора, и она воспользовалась: ведь на самом деле она его не любит, это просто временное помешательство, поэтому она не должна отвечать взаимностью. Разум говорил ей немедленно бежать, оставить это никому не нужное баловство, но его подавляли, затуманивали еще не остывшие и бьющие через край чувства эйфории и наслаждения. Не нашедшие себе выход стандартным способом, они изливались магической энергией, заполняя все пространство вокруг. Она поддалась сумасшедшему танцу магии и собственных ощущений. Ее глаза были закрыты, а воображение рисовало образы, которые она тут же создавала в реальности интуитивными, неосознанными движениями, используя беспалочковое волшебство. И в ее голове, и за ее пределами кружил водоворот белых и золотисто-оранжевых бликов, все было красиво, гармонично, симметрично, она поистине наслаждалась тем, что создала сама… Нечто подобное уже было, когда она в первый раз использовала элементальную магию в номере “Дырявого котла”.
Выброс магической энергии достиг пика и резко прекратился, наваждение спало. Открыла глаза: Фольквардссон смотрел на нее уже с нескрываемым интересом, восхищением и благоговением. Только этого еще не хватало: она только что вела себя, как сумасшедшая, а он тащится от этого. Шлюха! Похотливая шлюха! Вот кто она! Он должен ее ненавидеть, презирать, а не восхищаться. Это не должно больше повториться! И есть только один способ прекратить это раз и навсегда.
- Анна, вы элементалистка? — спросил Ассбьорн с неподдельным интересом и благоговением в голосе.
Нечто подобное Лапина заподозрила еще на уроке заклинаний, когда он устроил спектакль с сосной, но не придала этому значения, поскольку пыталась усиленно доделать домашку по нумерологии. А сейчас он практически сам признался, что тоже является элементальным магом. Из купленной Снейпом книжки Анна уже успела узнать, что элементальная магия является очень редкой способностью среди волшебников, даже более редкой, чем ментальная магия, и потому нередко приравнивается к арканам. Известно, что волшебники стремятся сохранить арканы, для чего заключают браки с такими же чистокровными, однако еще более выгодным и сильным считается так называемый брак “с полным сохранением арканов и способностей”. Как правило, такие браки заключаются между родственниками или между двумя ветвями одного рода, который когда-то разделился. А вот это уже плохо, ибо Фольквардссон теперь от нее не отстанет и будет бегать, как идиот: плевать, что она магглорожденная, когда есть почти “полное совпадение арканов и способностей”.
В ответ девушка лишь смерила его мрачным недовольным взглядом. Энтузиазма у юноши заметно поубавилось, но, тем не менее, он рискнул к ней приблизиться.
- Я догадывался, что ваши предки, как и мои, восходят к древнему роду Блигаардов. И сейчас я получил этому подтверждение, — с воодушевлением продолжил Фольквардссон, взяв Анну за руку.
- Это вы так думаете, Ассбьорн Фольквардссон, — сердито ответила Лапина, резко одернув руку, — чтобы оправдать ваше глупое влечение к грязнокровке! Имейте гордость и перестаньте за мной бегать! Я не нуждаюсь в вашем покровительстве! — и, взмахнув широким рукавом мантии так, что обескураженный Фольквардссон невольно отскочил в сторону, быстро выбежала из коридора.
Она действительно шлюха, шлюха, шлюха! Ведь это ненормально любить одновременно двоих мужчин. Да и не любовь это, а обыкновенная похоть! Лапина чувствовала себя так, будто вывалилась в грязи. И дело было даже не в Шенбрюнне или Фольквардссоне, а в тех противоречивых чувствах и желаниях, которые она к ним испытывала: если о первом она могла лишь мечтать, таясь в мыслях от себя самой, а его близость вызывала ненормальное желание покориться, ибо Карл как бы довлел над ней, воля его стояла выше ее, то последний словно снисходил до нее, воспринимался как нечто близкое, родное, дарующее радость и покой. Так не должно быть! Так плохо! Она должна немедленно убить в себе эти ростки, пока они не пустили корни слишком глубоко: ей ни к чему еще один год боли и мучений. К тому же, рассуждала она, безусловная любовь, когда любишь человека целиком и полностью, таким, какой он есть, лишь за то, что он существует на свете, бывает только вначале отношений, но затем она проходит, и наступает либо разочарование, либо желание переделать человека под себя, своеобразное создание собственной эмоциональной, характерной проекции. Также настоящая любовь — это когда готов пожертвовать всем ради любимого человека, оставить все и идти за ним хоть на край света, ибо видишь в нем свое счастье, свой смысл жизни. А Лапина не хотела, чтобы ее переделывали, не хотела ничем жертвовать, и уже это обрекало ее на одиночество, которое, впрочем, не особо ее тяготило.
Время ужина уже наступило, однако большая часть студентов только подтягивалась к Большому Залу: за отсутствие пунктуальности, если последняя не касалась уроков, здесь особо не наказывали. К тому же, в пятницу вечером можно было с чистой совестью заняться чем-нибудь более интересным и увлекательным, чем корпеть над учебниками, так что необходимость вовремя питаться нередко отходила на второй план.
Девушка уже почти дошла до больших дубовых дверей, как кто-то резко схватил ее сзади за ворот мантии и затянул в стенную нишу за колонной.
- Мисс Кайнер, разве вас не учили здороваться с преподавателями? — не узнать бархатный, сочащийся желчью баритон мрачного Мастера зелий было практически невозможно.
- И-извините, профессор, я вас н-не заметила, — неуверенно ответила Анна, едва удержав равновесие, когда мужчина отпустил ворот ее мантии.
- Меня это не волнует, однако в следующий раз подобная ваша невнимательность может обернуться потерей баллов для факультета Слизерин.
Лапина проглотила застрявший в горле ком: если факультет потеряет баллы именно из-за нее, то ей однозначно не удастся избежать коллективных разборок, и никакие клятвы ее не спасут.
- Этого больше не повторится, сэр, — сказала девушка, опустив ресницы.
- Хотелось бы мне на это надеяться, мисс Кайнер, — заметил декан Слизерина, соединив ладони и коснувшись кончиками пальцев подбородка. — Кстати, мисс Кайнер, почему с вами нет мистера Шенбрюнна? Кажется, я не отменял свое поручение для него.
- Э…он, наверное, уже в Большом Зале, — предположила Лапина: только сейчас она поняла, что своей глупой выходкой сделала хуже не только себе, но и Карлу, заставив нарушить его свои обязательства (не важно, насколько глупыми они казались) и навлекши тем самым на него гнев декана.
- Следуйте за мной, мисс Кайнер, — строго сказал профессор, дав Лапиной знак следовать за ним.
Они еще немного прошли по коридору первого этажа, после чего мужчина рывком открыл дверь и, грубо схватив девушку за руку, втолкнул ее внутрь. Это оказалась небольшая, хорошо меблированная, но несколько мрачноватая комната с камином и единственным окном напротив двери. По наличию мягких кресел и диванов, лежавших на столах и полках папок с расписаниями, личными делами студентов и предметными журналами, было нетрудно догадаться, что это, скорее всего, учительская и комната отдыха в одном экземпляре.
- Я вас спросил, “почему”, а не “где”, мисс Кайнер, — продолжил Снейп, запечатав дверь заклинанием и наложив заглушающие чары. — Очевидно, ответ на последний вопрос вы тоже не знаете, ибо мистер Шенбрюнн отсутствует в Большом Зале.
- Я сама заставила его уйти, — неожиданно твердо сказала девушка, подняв глаза и посмотрев на своего декана.
- Очевидно, для того, чтобы устроить затем дуэль с мистером Бранау и мистером Малфоем, — полным сарказма голосом сказал зельевар, нависнув над студенткой. — Я был лучшего мнения о вас и ваших умственных способностях. Похоже, в своем безрассудстве и стремлении находить приключения там, где их не должно быть, вы ничем не отличаетесь от остолопов Поттера и Уизли. Я разочарован в вас, мисс Кайнер, — большие зеленые глаза девчонки смотрели на него со страхом и отчаяньем. — Я думаю, мне стоит принять предложение директора Дамблдора о вашем переводе на Гриффиндор: вы прекрасно разбавите компанию тамошних тупиц.
Естественно, слизеринский профессор не собирался переводить свою протеже на факультет львов, во всяком случае, в ближайшее время; ему было важно увидеть ее реакцию. Он ожидал, что она будет просить его дать ей второй шанс или хотя бы поинтересуется возможностью перевестись на другие факультеты, кроме Гриффиндора. Но она просто молчала, выражая лишь покорность и смирение. Неужели она сломалась? Так быстро? Хотя она перенесла ничтожно малую часть в сравнении с тем, что ему пришлось вытерпеть в школе. В любом случае, он не собирается за ней везде ходить и вправлять ей мозги — для этого есть Шенбрюнн, — а у него и своих проблем хватает, чтобы тратить время еще и на нее.
- Где, позвольте узнать, вы спрятали трупы? — ледяным голосом прошипел Снейп, уперев руки в стену над плечами девушки так, чтобы она не смогла сбежать и была вынуждена смотреть ему в глаза.
- Но я никого не убивала, — Анна отрицательно покачала головой.
Движения ее были резкими и дергаными, тело била мелкая дрожь, а сердце бешено стучало в груди. Она здесь абсолютно чужая, никто, она вообще de-jure не существует, поэтому вполне вероятно, что в этом практически полностью враждебном для нее мире малейший ее поступок будут оценивать как тяжкое преступление.
- Мистер Басингтон, мистер Нортон и мисс Хелви сообщили мне, что в комнате для выполнения домашних заданий вы сидели одна, однако вскоре к вам присоединились мистер Малфой и мистер Бранау, после чего послышался шум и выкрики заклинаний, а затем вы также одна покинули комнату, оставив после себя немало разрушений, а мистер Малфой и мистер Бранау исчезли.
Собственно, именно от Басингтона, Нортона и Хелви, когда те пришли жаловаться, как непочтительно вела себя с ними грязнокровка, и как она смела им угрожать, Северус Снейп узнал, что приблизительно произошло в гостиной Слизерина, а своим змейкам порекомендовал впредь не приближаться к Анне Кайнер, ибо не пристало представителям старинных чистокровных фамилий самоутверждаться за счет грязнокровки.
- Э… м-мы немного поспорили, и мне удалось устранить часть разрушений, — поспешила оправдаться Лапина.
- Если бы вы не воспылали благородными намерениями избавить мистера Шенбрюнна от вашего общества, то вашей ссоры и дуэли с мистером Малфоем и мистером Бранау удалось бы избежать!
Профессор едва сдерживал нахлынувшую на него ярость и безумное желание хорошенько приложить о стену эту вечно доставляющую ему проблемы девчонку или дать ей по шее.
- С-сомневаюсь, сэр, — тихо произнесла девушка, посмотрев в сторону, лишь бы не видеть направленную на нее злость, плескавшуюся в черных глазах мужчины.
Она понимала, что говорить ей сейчас опасно, но она, тем не менее, весьма слабо представляла, как Карлу удалось бы без ущерба для собственной репутации погасить возникший между ней и Бранау конфликт. К тому же, это глупо — надеяться на помощь и покровительство человека, которому она не сделала ничего хорошего, и который должен был относиться к ней в лучшем случае с брезгливой снисходительностью. И, хотя факты говорили совершенно об обратном, она не хотела принимать их в расчет, считая, что это все только внешнее и показное, просто дань приличиям, pro forma, pro decore.
- Какое заклинание вы к ним применили, мисс Кайнер? — также продолжая сверлить девушку взглядом, строго спросил декан, убрав руки со стены и сложив их на груди.
Лапина чувствовала себя так, будто ее заставляют признаться в безобидной, но крайне унизительной детской шалости.
- Э… Заклинание анимагической формы, сэр, — неуверенно ответила Анна, потупив взгляд. — Я тогда трансфигурацию учила…
- Мисс Кайнер, смею напомнить вам, что с вашей стороны подобное поведение по отношению к чистокровным волшебникам, унижающее честь и достоинство оных, просто недопустимо. Я вынужден назначить вам отработку.
Кайнер лишь промолчала в ответ, опустив голову. Правильно, пусть лучше молчит: ему уже надоело слушать ее неразумное блеяние.
- Кроме того, я, кажется, только вчера предупреждал вас о том, чтобы вы не смели отвечать на знаки внимания со стороны мистера Фольквардссона и принимать его дружбу, а сегодня вы сами бросаетесь к нему в объятья, — тихий бархатный голос профессора так и сочился ядом, а взгляд мог если не испепелить, то растоптать в грязь, стереть в порошок. — Как мне следует понимать это? — и, грубо схватив ее за волосы, приблизил к себе, заставив запрокинуть голову и смотреть ему в глаза.
- Я… я все ему сказала!.. — прошипела в ответ Анна, посмотрев со страхом в глазах на своего декана.
Она не знала, играет он сейчас или нет, но она его определенно боялась. Если Нортон, Басингтон и Хелви хотели тупо ее унизить и самоутвердиться, но не могли сделать ей чего-нибудь по-настоящему серьезного, то профессор Снейп обладал весьма немалой властью официально, а если учесть ее долг жизни перед ним, а также его вложения в нее, то фактически он мог распоряжаться ее жизнью, как ему заблагорассудится. А этого Лапина всегда боялась — тотального контроля над собственной жизнью, необходимости полного подчинения чужой воле. Она понимала, что в данном случае не вправе сопротивляться или предпринимать какие-либо ответные действия.
Открыла Снейпу часть недавних воспоминаний. Вот, уставившись в пол, она идет по коридору, вслед ей доносятся обзывательства слизеринцев, сталкивается в дверях с Фольквардссоном, он обнимает ее. При этом она изо всех сил старалась удержать на поводке чувства и эмоции, которые у нее ассоциировались с той встречей. В следующем воспоминании они уже стоят одни в коридоре, и Фольквардссон просто держит ее за руку. Она вырывается, говорит свою финальную реплику и сбегает.
- Рад, что у вас хотя бы на это хватило ума, ибо слишком многие особы женского пола чересчур падки на мужские ласки, — строго сказал Снейп, отпустив, наконец, девушку, отчего та резко пошатнулась и, восстановив равновесие, тут же поспешила поправить съехавшую на лоб широкую атласную ленту зеленого цвета, которую носила как ободок.
Движения ее снова были дерганые и вороватые, будто она стеснялась того, что делала. Глупая несносная девица, от которой одни проблемы!
- Завтра в девять утра явитесь на отработку в класс зельеварения, — сухо добавил Снейп, четко отчеканив каждой слово. — Все, свободны!
- Да, сэр, с вашего позволения, сэр, — заговорила Лапина, помня, что ей надо быть учтивой с деканом и, сделав реверанс, вышла за дверь и побежала в Большой Зал.
… Итак, Поттер, Уизли и Грейнджер, выйдя из Гриффиндорской башни, которая находится в восточной части замка, повернули налево, потом шли прямо по коридору, т.е. на северо-запад, и снова повернули налево, оказавшись в другой башне, где находится та самая комната. Она находится в юго-западной части замка, следовательно, ей нужно идти на север до… пересечения с коридором Трансфигурации, т.к. он ближе всего к Гриффиндорской башне, если мысленно спроецировать ее на первый этаж. Теперь остается выяснить, что за башня там находится…
Лапина шла вперед, подталкиваемая толпами равенкловцев и гриффиндорцев. Она специально постаралась закончить пораньше ужин, на который сильно опоздала, и к которому толком не притронулась, чтобы успеть уйти подальше от Шенбрюнна и Фольквардссона и обдумать дальнейший план действий. И, хотя по отношению к обоим парням, особенно к Карлу, она испытывала сильное чувство вины, побуждающее подойти к ним, попросить прощение и объясниться, и к которому порой примешивалось острое, затмевающее доводы разума желание довериться им, быть с ними вопреки указаниям Снейпа и мнению остальных слизеринцев, она упорно подавляла в себе и то, и другое. Она уже поставила перед собой определенные цели, и собиралась их обязательно достичь, и для этого было необходимо, чтобы ей никто не мешал и вообще не знал, чем именно она собирается заняться, иначе не избежать новых расспросов и последующего раскрытия своей маленькой тайны.
Так, сейчас она в коридоре Трансфигурации, приблизительно в тех же горизонтальных координатах, где были в воспоминании Поттер, Уизли и Грейнджер. Толпа гриффиндорцев уже давно опередила ее, повернув направо. Девушка попыталась мысленно вспомнить свой путь от Большого Зала. Равенкловская башня осталась далеко в стороне, Директорская башня, насколько она помнила, насчитывала максимум три или четыре этажа. До Северной и Гриффиндорских она просто не дошла. В Хогвартсе… — Анна попыталась мысленно сосредоточиться на той главе, где излагалось краткое устройство замка в картинках, — всего шесть больших башен: Астрономическая, Гриффиндорская, Равенкловская, Директорская, Северная и… бинго! Западная! И тогда арка, напротив которой она сейчас стоит, и которая находится чуть левее коридора Трансфигурации, ведет… теоретически должна вести в Западную Башню.
Лапина вошла внутрь, посветив волшебной палочкой вверх — поддерживаемая изящными восьмигранными колоннами каменная готическая лестница уходила по ломаной спирали под самый потолок, который находился далеко-далеко, прямо как в мистических триллерах про дома с привидениями. С трудом поднялась наверх, где-то на этаж или два от нее отставал Шенбрюнн. А ведь ему или Снейпу не стоило бы никаких трудов следить за ней, если бы у них была такая же карта, как у Поттера, ведь по ней можно отследить перемещения абсолютно всех живых существ, находящихся в замке. Интересно, а как будет отображаться она? Ведь магический мир не знает волшебницы по имени Анна Лапина, и палочкой она стала пользоваться уже после того, как придумала себе новое имя. Но если по карте будет разгуливать Анна Лапина вместо Анны Кайнер, то все может закончиться очень плохо, — девушка проглотила возникший в горле ком. — Поттер вместе со своими друзьями тут же поспешит доложить об этом директору, которому не составит труда выяснить ее личность, и кто ей помогал. Остается надеяться лишь на то, что никто из Золотого Трио не испытывает нездорового интереса к ее персоне и, следовательно, не станет за ней следить.
Прошла три раза мимо картины, изображавшей одетых в балетные пачки троллей, избивавших дубинками подвешенного за ноги волшебника — сцена тут же прекратилась, и тролли, ровно как и сам Варнава Вздрюченный, с любопытством поглядели на нежданную гостью. Хотя Лапина старалась не обращать внимания на висевшие повсюду живые картины, чувствовала она себя крайне неловко: ей казалось, что за ней следят, стараются уличить в чем-либо постыдном или недозволенном. С другой стороны, она наверняка об этом не беспокоилась бы, не имея за душой большие и малые тайны и грешки… Так, ей нужна комната, где она смогла бы исследовать взаимодействия магического и электромагнитного полей, чтобы заставить работать электронные приборы, и чтобы никто не смог помешать ей. Анна Лапина, хотя и прочитала летом пару книг о традициях и культуре магического мира и имела некие общие представления о его устройстве и своих возможностях в нем, по психологии оставалась типичной ученой-магглой, столкнувшейся с новым видом энергии и научившейся худо-бедно ее контролировать и использовать. Она не придавала магии пантеистического или даже просто мистического значения, как этому учили в семьях чистокровных волшебников с давними традициями, и потому совершенно не задумывалась о том, насколько дерзновенно было ее желание, и совершенно не допускала вероятности того, магия замка откажет ей в ее требовании.
Открыла глаза — картины уже не было, зато на ее месте красовалась высокая деревянная дверь с резными узорами. Резко дернула за тяжелое бронзовое кольцо, служившее ручкой, и вошла внутрь, крепко заперев за собой дверь — удивляться и восторгаться чудесам волшебства у нее не было ни времени, ни желания. Комната была такой, какой она смутно запомнила ее из воспоминания Уизли: просторный зал с каменными стенами и высокими арочными сводами, поддерживаемыми восьмигранными готическими колоннами. В середине ее стояли письменный стол с ярко горевшей на нем лампой и невысокий книжный шкаф. Анна неуверенно подошла поближе, опустив сумку на стол, но не отпустив: хотя здесь не было ни портретов, которые внимательно следили за каждым ее движением, ни назойливых привидений, желающих познакомиться или, наоборот, отчитывающих за шатание по коридорам по ночам, не подобающее юной леди, она, будучи совсем одна, чувствовала себя крайне неуютно в столь большой зале. Стояла давящая тишина: факелы горели ровно, без потрескивания и копоти, а шума дождя и вовсе не было слышно. Казалось, будто все вокруг просто вымерли, а она прячется здесь от неизвестного никому бедствия. Взяла с полки первую попавшуюся книгу — “Магическое поле: свойство и преобразования” — вроде бы должно подойти. Лапина раскрыла книгу где-то на середине и быстро пролистала вперед — в основном одни схемы и формулы — это значительно упрощает дело, надо только понять, что к чему… Не успела девушка додумать, как башню резко сотрясло. Воздух вокруг стал необычайно плотным и превратился в некий концентрат магической энергии: она переливалась и опоясывала все вокруг, являя свою сущность простым смертным. Она завораживала и в то же время подавляла. Неожиданно все переплетения магических контуров вспыхнули ярким, ослепляющим светом, раздался еще один мощный толчок — Лапина, схватив упавшие на пол сумку и книгу, тут же стала на четвереньки и заползла под стол, зажмурив глаза и закрыв голову руками, ожидая конца.
… Все стихло и отступило так же быстро и неожиданно, как и началось. Выбравшись из-под стола, девушка быстро просмотрела несколько оказавшихся на полу книг и, выбрав из них те, которые, по ее мнению, могли бы ей помочь, принялась штудировать выбранный материал.
* * *
- Мистер Малфой, мистер Бранау, вы догадываетесь, зачем я вас вызвал к себе в столь поздний час? — тихим бархатным голосом спросил декан Слизерина, окинув строгим взглядом стоявших перед ним студентов.
Шел одиннадцатый час. Замок был погружен во тьму, и неровное пламя факелов и лампад лишь усиливало ощущение ночи. Молодых аристократов нашли немногим ранее в кабинете школьного завхоза Филча, куда их загнала Миссис Норрис, и вернули человеческий облик, приказав следовать в класс зельеварения. Предстали оба слизеринца перед главой своего факультета далеко не в лучшем виде: волосы спутаны и торчат в разные стороны — прямо, как у урода Поттера, — лица и руки перемазаны грязью, мантии перекошены и порваны в некоторых местах, — и оттого чувствовали себя не так уверенно, как несколькими часами ранее, когда решили просто поиздеваться над грязнокровкой.
- Это все грязнокровка Кайнер! — выпалил Бранау, злобно уставившись на своего декана. — Мы требуем возмездия: она должна быть наказана за то оскорбление, что мы понесли по ее вине.
Но дело здесь было вовсе не в оскорблении чести рода, но, скорее, в желании восстановить таким образом собственный авторитет в своих же глазах. Еще ни одна грязнокровка не посмела начать с ним поединок и, тем более, выиграть его, и это стало большим моральным ударом для юного наследника древнего рода, хотя он умело скрывал это за гневными тирадами и яростными взглядами.
Генрих фон Бранау был воспитан в строгих кастовых традициях и особых понятиях о благе. Частично разделяя взгляды Платона об идеальном устройстве общества и совмещая их с идеями Гитлера о превосходстве арийской расы, он полагал, что выше всех должны стоять семьи чистокровных волшебников арийской расы, принадлежащие к древним магическим родам. Именно из них избирается Совет для управления страной в соответствии с давними традициями. На следующей ступени должны стоять волшебники также чистокровные, но принадлежащие к молодым, официально не учрежденным родам. Они должны обеспечивать нормальное функционирование магического общества, работая на исполнительных должностях Министерства магии, Аврората, школах и больницах, производственной и коммерческой сферах, и строго подчиняться Совету магов. И, наконец, в самом низу социальной лестницы, можно сказать, в болоте, находятся полукровки, грязнокровки и все прочие волшебники, принадлежащие к “низшим” расам, раз уж природа допустила их существование. Они обеспечивают “расходный материал” магического мира: они должны содержаться в трудовых лагерях и выполнять самую грязную и опасную работу. На них можно испытывать новые заклинания и зелья. Ни на что больше они не сгодятся, так что их можно смело убивать. Что касается магглов, то они должны быть полностью истреблены, как вид, чтобы волшебники заняли подобающее им доминирующее положение в мире — здесь Бранау был полностью согласен с Темным Лордом. Все это должно послужить ко всеобщему благу и процветанию магического мира.
Общество, построенное таким образом, должно являться максимально стабильным изнутри. Как внутри каст, так и между ними должны существовать строгие субординационные отношения: “страж” никогда не смеет перечить “философу”, ибо не обладает необходимой премудростью, и тем более не может поднять на него палочку, ибо за это его ждет жестокое наказание. “Стражи” должны являться наиболее широкой и подвижной кастой: они могут как пополнять когорту высших магов за счет учреждения новых магических родов, так опускаться до свиней в случае нарушения закона. Принадлежность к определенной касте определяет не только права и возможности, но и способности волшебника, что полностью согласуется с законами древней магии. Так, среди грязнокровок или полукровок никогда не родится сколько-нибудь сильный и талантливый волшебник в состоянии сотворить заклинание, годное не только для мойки посуды. И вообще они не должны иметь палочек. А магический потенциал даже всех “стражей”, вместе взятых, никогда не сравнится с таковым даже у одного главы чистокровного магического рода.
Кайнер же совершенно не вписывалась в эти незыблемые и очевидные для Бранау жизненные установки, подобно выпадающей из общей последовательности точке, которую необходимо просто выкинуть, чтобы получить идеальную линию тренда. Ведь проще приказать глазам не видеть, ушам — не слышать, а мир вокруг считать за одну большую ошибку, чем опустить голову и признать себя неправым. Никогда! Он еще покажет этой грязнокровке, чего она стоит.
Рядом послушно закивал Малфой.
- Это все, что вы можете сказать, мистер Малфой? — с сарказмом поинтересовался профессор.
- Я. Требую. Возмездия, — отчеканил каждое слово Генрих, в глазах которого вспыхнул хищный огонек, — и я намерен сам наказать грязнокровку. На ближайшем собрании у Темного Лорда.
- Здесь я — ваш декан, — строго сказал Снейп, встав из-за стола и обойдя студентов, — и вы обязаны подчиняться мне. — Темный Лорд знает, какую роль я должен играть, пока нахожусь в Хогвартсе и требует того же от вас. И потому я требую, чтобы ни здесь, во владениях великого Салазара Слизерина, ни где-нибудь еще в стенах школы вы не смели обсуждать дела Темного Лорда и Пожирателей Смерти. У стен тоже есть свои уши, — добавил он, перейдя на шепот, окинув презрительным взглядом обоих представителей голубой крови. — Вам ясно, мистер Бранау?
- Ясно, господин декан, — огрызнулся немец, посмотрев на грозного Мастера зелий с не меньшим презрением.
- Кроме того, мистер Малфой и мистер Бранау, я вынужден назначить вам наказание за попытку нападения на студентку и использование темных заклинаний на территории школы.
- Что?! — в один голос удивились слизеринцы.
- Директор проверил ваши палочки и палочку мисс Кайнер. Все выглядит именно так, как если бы вы нападали, а мисс Кайнер защищалась. А вы знаете, как директор Дамблдор любит жалеть всех сирых и убогих.
Снейп лгал. Ему было совершенно ни к чему посвящать директора в подробности разборок на своем факультете, тем более что Альбусу Дамблдору никогда не было дела до змеек, из которых, согласно распространенным в обывательской среде стереотипам, все до единого вырастают в злых и темных волшебников. К тому же, здесь была замешана Кайнер, и Северус не хотел привлекать к ней лишнее внимание главы Ордена Феникса.
- И потом, мистер Бранау, мне известна ваша репутация в магической Германии. Неужели вы хотите создать лишние проблемы вашей семье? Ведь вы уже не один десяток лет пытаетесь обелить себя после учиненного вами холокоста во время Второй Мировой маггловской войны.
- Мои родители гордились бы мной, если бы я разорвал в клочья и убил эту грязнокровку, — прошипел Бранау не хуже своего декана; в серых глазах его горела холодная ярость.
Если Генрих был абсолютно уверен в своих словах и почитал за правое дело их исполнение, то Драко, наоборот, сконфузился. Ему доводилось пару раз мельком видеть, в каком состоянии отец возвращается утром с собраний у Темного Лорда. Нарцисса Малфой в такие дни постоянно была вся на нервах и не отходила от постели мужа, пока тот восстанавливался после перенесенных пыток и глубокой легилименции. Под ее показной холодностью и высокомерием билось сердце верной жены и любящей матери, готовой пойти на все ради блага своей семьи. Нередко она отводила сына в сторону и, обняв его, предупреждала о надвигающейся буре, увещевала, чтобы он вовремя одумался и не повторял ошибок родителей и своих собственных, умоляла, чтобы, когда придет время, он успел спастись. Их семья ходила как бы по лезвию ножа, еще не до конца восстановив свой статус в глазах Темного Лорда после провала операции в Министерстве, и не обелив себя перед общественностью, не имея собственной стороны, где они всегда могли бы найти защиту и поддержку. Порой юный наследник древнего рода Малфоев даже позволял себе усомниться в том, а действительно ли он ненавидит магглов и грязнокровок так, как пытается это представить на публике. Ему хотелось бы проучить грязнокровку Кайнер, а заодно и Грейнджер — просто растоптать, унизить, но не убивать. Несмотря на все слова и показное бахвальство связями отца и идеями Темного Лорда, которое он не осознавал ранее, ему претили убийства и жестокость, с которой Пожиратели, особенно его тетка Беллатриса, а теперь еще и этот павлин Бранау, расправлялись со своими жертвами на оргиях у Темного Лорда, а от творящихся бесчинств просто выворачивало наизнанку. Миссис Лестранж называла его слабаком и часто укоряла его родителей в слишком инфантильном воспитании сына, а он не мог, просто не мог. Что-то внутри щелкало, и хотелось убежать далеко-далеко, лишь бы только не видеть эту кровь, разорванные на куски и ободранные, обожженные тела, не слышать стонов и криков боли.
- А тем, что вы, несмотря на использование довольно мощных темномагических проклятий, не смогли одолеть в дуэли магглорожденную, которая a priori должна быть слабее вас, ваши родители тоже бы гордились? — с сарказмом спросил Снейп, повертев в руках свою длинную темную палочку.
- Не смейте оскорблять меня и моих родителей, декан! — процедил сквозь зубы Бранау, сложив руки на груди.
- Еще раз напоминаю вам, мистер Бранау: здесь я ваш декан, и вы обязаны уважать меня и слушаться моих приказов, — бархатным и в то же время холодным голосом сказал Мастер зелий, настолько холодным, что от его интонаций пошли мурашки по коже, а глубокий взгляд черных глаз излучал опасность и скрытую угрозу.
Драко сделал шаг назад и опустил голову, чтобы декан не увидел страха в его глазах: именно сейчас его профессор, его крестный и друг его отца очень напомнил ему одного человека, который недавно очень сильно испортил ему жизнь, и с которым он ни за что не захотел бы встретиться вновь, лицом к лицу.
- Мистер Бранау, из-за вашего неосмотрительного поведения, а также неуважительного отношения ко мне, как к своему декану, я вынужден оштрафовать Слизерин на десять баллов. А вы, мистер Малфой, как староста, обязаны проследить, чтобы мои приказы исполнялись в точности, и если нечто подобное повторится впредь, то я снова буду вынужден снять баллы со своего факультета. На сей раз из-за вас, мистер Малфой.
- Д-да, сэр, — неуверенно ответил юный наследник древнего рода Малфоев.
- Завтра ровно в девять утра вы оба явитесь в кабинет к Филчу — вы теперь знаете, где он находится — и будете делать то, что он вам скажет. И если вы посмеете не прийти на отработку или еще раз нападете на других учеников из-за их маггловского происхождения, то будете до конца семестра чистить совятню и туалеты. И не смейте, мистер Бранау, ссылаться на Темного Лорда: на факультете великого Салазара Слизерина не прощают тех, кто его бесчестит, — на последней фразе Северус заметно понизил голос, как бы подчеркивая ее важность, скрытую в ней угрозу. — А теперь возвращайтесь в гостиную. Мистер Малфой, задержитесь.
- Да, сэр? — спросил Драко, когда Бранау вышел за дверь.
- Вы, как староста, должны были предотвратить назревающую дуэль. Почему вы этого не сделали?
- Я не… я не… я не мог, профессор Снейп.
- Что вы не могли? Оглушить или обездвижить одного из них, а желательно обоих, и позвать меня?
- Но вы сами знаете… — Малфой со страхом в глазах посмотрел на своего декана.
- Мистер Малфой, где ваша гордость? Вы мямлите сейчас не лучше идиотов Поттера и Уизли! Допустим, я знаю, почему вы не рискнули остановить Бранау. А мисс Кайнер?
Хотя по своему опыту Снейп знал, что Кайнер в состоянии справиться с достаточно сильным противником, но, как он понял из рассказа самой девушки, а также других студентов, которые видели, как Малфой и Бранау вошли в комнату для выполнения домашних заданий, они застали ее врасплох, и преимущество было на их стороне, что не могло не вызвать вопросов.
- Я… я не мог, — повторил Драко.
От волнения его лоб покрылся холодной испариной: ему конец, если кто-либо узнает о Непреложном обете. Позор роду Малфоев!
- Кайнер с вами пакт о ненападении заключила и заставила дать Непреложный Обет? — с сарказмом в голосе поинтересовался Снейп, отчего Драко побледнел еще больше и отступил на шаг назад, уставившись на своего декана круглыми от страха глазами. — С вашей стороны было тогда тем более неосмотрительно нападать на нее.
- Это не я, это Бранау. Я просто стоял и смотрел…
- Как Бранау и Кайнер разрушают гостиную? Очень умно, мистер Малфой. Минус двадцать баллов Слизерину за тупость! Еще одна оплошность, и можете попрощаться со значком старосты: поверьте, мистер Малфой, на Слизерине есть куда более достойные люди, чтобы занять эту должность.
Ему конец! Сначала Непреложный Обет. Потом его завалила и превратила в хорька эта мерзкая грязнокровка. А теперь еще и это!
Он и раньше замечал, что, хотя его змейки демонстративно не общаются с Кайнер и с брезгливым презрением смотрят ей вслед, в сущности, никаких крупных пакостей ей еще не сделали. Но если до этого он списывал такую поведенческую стратегию лишь на благоразумие студентов факультета Слизерин, то теперь увидел в ней более глубокие корни: Малфой поклялся не трогать Кайнер, и, чтобы сохранить свою жизнь, он ее не трогает и не вмешивается в конфликты с ее участием, а поскольку он староста, то это воспринимают как некое правило все остальные студенты. При этом Обет он давал явно не Кайнер: он даже не стал бы пытаться оглушить ее, как то имело место быть при их ссоре в гостиной Слизерина, но, скорее, попытался бы найти себе подходящее алиби. Девчонка же ведет себя очень неуверенно, и, с учетом ее происхождения, она вряд ли бы смогла потребовать такую сильную клятву с наследника древнего чистокровного рода. Скорее всего, это был Шенбрюнн, но проверить не помешает.
- Отвечайте, мистер Малфой, — приказал ему Снейп, заметив животный страх вперемешку со стыдом в глазах Драко, — иначе я могу подумать, что вы совершили нечто, компрометирующее вашу честь, и тогда мне придется допросить вас с Сывороткой правды.
- Это был Фольквардссон, из Дурмстранга! — сдался блондин. — Он угрожал мне и Пэнси, он распугал всю гостиную!
Мерлинова борода! Из-за этих иностранцев все его замечательные планы относительно нового учебного года полетели книззлу под хвост! Все учителя теперь только и делают, что прогибаются перед ними. Да и тот факт, что они прислали в Хогвартс сразу двух грязнокровок (Кайнер, кстати, почему-то не было на вечере в Малфой-Мэноре) как лучших представителей своей страны, означает, что их страна деградировала еще больше, чем Британия при Дамблдоре.
- Достаточно, мистер Малфой. Я поражен тем, как легко вы позволили себя принудить к такой клятве. Где же ваша слизеринская хитрость и прагматизм? — голос Снейпа был бесстрастный, ровный, холодный, однако слова его словно секли хлыстом, заставляя чувствовать себя дурацким ничтожным хорьком. — Неужели вы, как староста и наследник древнего чистокровного рода, не смогли найти более достойный выход из сложившейся ситуации?
Молчание.
- Я разочарован в вас, мистер Малфой. Я не стану сообщать вашему отцу о сем позорящем вашу честь и репутацию инциденте, однако, чтобы подобные досадные недоразумения впредь не повторялись, я должен назначить вам отработку. Будете приходить ко мне в кабинет каждый день после уроков в течение всей недели и отрабатывать наказание.
- Да, мистер Малфой, и меня не интересует, что вы скажете остальным вашим одноклассникам, — добавил преподаватель некоторое время спустя, заметив, как челюсть ученика нервно дернулась в попытке открыть рот и возразить, — вы сами в случившейся ситуации, позорящей вашу честь и достоинство, и должны понести наказание. Теперь можете вернуться в гостиную.
- Да, сэр. Спокойной ночи, сэр, — неуверенно попрощался студент и, отвесив поклон, покинул класс зельеварения.
Мерлин! Похоже, слухи о вырождении чистокровных волшебников оказались правдой! Чтобы магглорожденная ведьма почти без опыта смогла одолеть двух сильных чистокровных волшебников, на стороне которых было очевидное преимущество — да это же нонсенс! Куда катится страна? Ведь именно семьи чистокровных волшебников, ведущие свой род не одну сотню лет, бережно хранящие и передающие свои знания из поколения в поколения, являются зиждителями магии и культуры магического мира в целом, ее столпами. Одни чистокровные фамилии давно канули в Лету за неимением наследников или по причине вхождения в другие кланы. Другие, дабы сохранить свою чистую линию, женят своих сыновей на кузинах, что приводит со временем к рождению потомства, слабого и физически, и магически. Третьи, дабы избежать участи первых двух, без разбора принимают в свои семьи магглорожденных и полукровок, капля за каплей теряя свое магическое наследие.
А Кайнер… забила уже вторую шпильку в репутацию благородного семейства Малфоев. С одной стороны, Мастер зелий и темный маг в одном лице был доволен подобными успехами своей ученицы, говорящими о ее немалых способностях в магии, что было весьма необычно при ее возрасте, слишком большом латентном периоде и опыте владения палочкой, ибо одновременно лелеяло его гордость преподавателя. С другой — ему не понравились ее “гриффиндорские” методы решения проблем: девчонка, очевидно, решила, что, раз уже взрослая, то может все сама, однако, как помнил профессор из ее скупых рассказов о прошлом, ее жизнь, хотя была во многом безрадостной, была лишена также многих горестей; у нее не было никакого опыта вести диалог и отстаивать свое достоинство в среде враждебно настроенных к ней людей, и потому, с ее стороны, было крайне неразумно отказываться от помощи Шенбрюнна, который, как можно судить по намекам в характеристиках, нередко вытаскивал из подобных ситуаций хаффлпаффку Миллер. Кайнер всего лишь нажила себе на голову новых проблем в виде мести Бранау (который ни перед чем не остановится) и доставила тем самым новую головную боль своему декану Северусу Снейпу.
* * *
… Итак, магия есть один видов энергии, так же как энергия электромагнитного излучения или гравитационного поля, и ею можно также научиться управлять. Для управления магической энергией волшебники используют палочки как проводники, совершают определенные движения и произносят определенные слова — “программируют” ее на достижения определенного результата. Большинство заклинаний имеют одноразовое действие — либо мгновенное, как, например, боевые заклинания, либо, наложенные единожды, рассеиваются со временем по обыкновенному экспоненциальному закону. Чары перманентного характера доступны только очень сильным волшебникам, какими были Основатели Хогвартса…
Лапина задумчиво посмотрела в потолок, одной рукой она держалась за страницу, на которой были изображены схемы различных магических потенциалов, пальцами другой перебирала по подбородку. С Ровеной Равенкло или Салазаром Слизерином ей тягаться бессмысленно, но неужели она не сможет создать хотя бы простенькое заклинание постоянного действия? Ведь для того, чтобы электронные приборы работали в Хогвартсе, нужно просто создать заклинание, которое бы по определенному закону преобразовывало энергию магического поля в электрическую. Закон должен быть универсальным, т.е. не содержать исключений, которыми так хвалятся волшебники, объясняя все магией, и работать с любыми потенциальными полями вне зависимости от их природы. Действие заклинания, или “Закон”, должно специально активироваться другим заклинанием или, в простейшем случае, посредством соприкосновения с сильным магическим адаптером — происходит “включение” прибора в “сеть” магических полей.
Итак, что мы имеем?
Первое: в пределах замка Хогвартс и его ближайших окрестностях магический потенциал можно условно считать постоянным.
Второе: пор мере удаления от источника потенциал будет падать обратно пропорционально квадрату радиуса — если последний много больше диаметра источника; источник энергии условно полагается материальной точкой. Если учитывать и диаметр источника, то мы получаем более сложную, составную, либо же дискретную функцию. Границей разрыва функции можно считать защитный/антиаппарационный барьер, который, как известно, имеет форму полусферы.
Третье: потенциал электрического поля определяется как энергия, необходимая для переноса заряда указанной величины на бесконечно большое расстояние. Напряжение, или разность потенциалов, определяется, как энергия, необходимая для переноса заряда на известное конечное расстояние.
E = qU; U = (E(вектор)*r(вектор)); E(вектор) = F(вектор)/r
Потенциал U — энергетическая характеристика поля;
Напряженность E(вектор) — силовая характеристика поля. Внутри объекта E(вектор) = const.
Приборы, работающие от аккумулятора, работают на постоянном токе. Для сотового телефона и калькулятора рабочее напряжение составляет не больше 5 В. Для ноутбука возьмем максимальную амплитуду напряжения при переменном токе — 220 В. Строго говоря, электронные приборы можно заставить работать в присутствии магических полей в том случае, если потенциал первых много меньше такового для последних, или источник магического поля обладает бесконечной емкостью. Следовательно, нужно предварительно измерить магический потенциал внутри хотя бы этой комнаты и потом уже думать, стоит ли мучаться дальше.
Девушка перелистала несколько книг по свойствам магических полей, но не нашла ничего кроме полуколичественных методов измерения их силы применительно к человеку посредством зелий или заклинаний из серии: “если у вашей ауры будет такой-то цвет и такая-то интенсивность свечения, то, значит, у вас такая-то чистота крови, и вы сильный/слабый/сквиб и т.д.” Попробуй примени такое к Хогвартсу — такой зашкал будет, что все радиологи сразу сбегутся. Точных измерительных приборов у магов не было. Вернее были — весы допотопные, коромысловые, которыми пользуются на практикумах по зельеварению, но, как сказал как-то профессор Снейп, тонкая наука зельеварения не имеет ничего общего с обычным маханием палочкой и из всех изучаемых в Хогвартсе практических дисциплин является наиболее приближенной к миру феноменов. А вот этот совет кажется наиболее реальным: колдуя палочкой, волшебник преобразует энергию окружающего пространства в магическую, для чего, собственно и служит наличие в палочки сердцевины из части магического животного. Преобразование имеет предельную конечную скорость, и потому, при длительной и быстрой последовательности заклинаний может наступить так называемое временное магическое истощение — поскольку энергия будет браться уже из магического потенциала и физической силы самого волшебника. Магический потенциал замка много больше ее собственного, в то время как ее собственный потенциал — не самый маленький — это признали и Снейп, и Флитвик. Поэтому…
- *Wingardium Leviosum! * — один из лежавших на столе фолиантов тут же взмыл в воздух.
Затраченная работа определяется по формуле: A = (F(вектор)*r(вектор)). Сила F(вектор) определяется как суперпозиция сил тяжести и силы направленного магического поля: F(вектор) = Fm(вектор) — mg = ma. Таким образом, силу магического поля в данной точке можно определить, если известны масса книги, высота, на которую ее поднимают, и время, за которое ее поднимают. Перед Анной тут же появились весы, рулетка, которая сама раскручивалась в нужный момент, и секундомер. Повторив опыт несколько раз, варьируя вес груза за счет количества книг, и расстояние, с которого она колдовала, экспериментаторша свела воедино все полученные данные, построив по ним таблицы и графики, из которых сделала следующие выводы: во-первых, энергия, потребляемая электронными приборами, оказывается во много раз меньше ее собственной, так что даже в отсутствие постоянного возобновляемого магического поля прибор будет работать какое-то время, черпая энергию из находящегося поблизости волшебника; во-вторых, существует оптимальное расстояние для совершения заклинания, вероятно, определяемое как минимум кривой потенциала притяжения Леннарда-Джонса: U = (k1/r^6) — (k2/r^12), где константы k1 и k2 будут учитывать особенность конкретного заклинания. Законы квантовой механики универсальны, и вряд ли их действие в магическом мире будет отличаться от такового в маггловском. Повертев перо в руках и снова задумчиво посмотрев в потолок, Лапина подумала, что ее наблюдения могут пригодиться для понимания зависимости рассеяния Рохшара-Эббера от приложенного магического потенциала и направления потока заклинания. Хотя от нее, как от студентки слабой в нумерологии, не потребовали даже ознакомиться с данным законом, он показался ее интересным прежде всего потому, что являлся законом фундаментальным, и ему можно было найти аналог в маггловском мире.
Теперь нужно подумать о том, как перевести энергию магического поля в энергию электрического и как заставить приборы питаться от нее. Начнем с простого. Калькулятор, работает на солнечный батарейках, т.е. на свету в отсутствии магических полей, но не работает в их присутствии. Если же использовать поблизости заклинание “Lumen”, то он “оживает”, т.е. начинает работать в присутствии магически эманированного света. Энергия падающего света преобразуется электрическую, энергия фотонов — в энергию электронов. Энергия заклинания “Lumen” складывается непосредственно из энергии излучения самой палочки (сильная или слабая сердцевина, наличие дефектов, соответствие волшебнику и т.д.), магического потенциала волшебника и остаточного магического фона. Если существуют преобразования “свет-электричество” и “магия-свет-электричество”, то: во-первых, должно существовать прямое преобразование “магия электричество”; во вторых, магическая энергия сродни световой (во всяком случае, это доподлинно верно для некоторых разделов элементальной магии) и, если предположить в ней наличие элементарных частиц, то они также не будут иметь массу покоя. Сама же магическая энергия должна хотя бы частично подчиняться законам оптики. Теперь остается найти только принцип усвоения этой самой энергии и законы ее преобразования…
И снова, едва только Анна подумала, какие книги по физике, математике и квантовой механике ей могут потребоваться для осуществления ее замысла, как они тут же появились полке рядом с письменным столом. И, о чудо, даже на родном языке. Поиск же подходящих физических законов и адаптация их к реалиям магического мира заняли гораздо больше времени, чем она планировала, так что первые удовлетворительные результаты были получены уже далеко за полночь. И страх, что она может не успеть закончить все за сегодня, и ей придется остаться в комнате-по-требованию, лишь заставлял мозг еще более лихорадочно работать и генерировать идеи, чтобы тут же проверить их на практике. Ей все время казалось, что она упускает что-то очень важное и одновременно простое, как все гениальное, и никак не может это найти. Еще пять минут, еще десять минут, еще одну гипотезу нужно проверить…
Когда Лапина покинула свое убежище, было далеко за полночь, в замке стояла мертвая тишина. От былого энтузиазма и радости первых успехов не осталось ни следа. Душу сковал ледяной страх, а переживания последних дней навалились на нее с новой силой. Она снова чувствовала себя не ученым-исследователем, посягнувшим на основы магического мироздания, и которому вдруг открылись какие-то важные истины, а обыкновенной, всеми презираемой студенткой, от которой все рады были бы избавиться как можно скорее, вновь осознала свою никчемность, убогость и беспросветность. Неожиданный стук чего-то не очень твердого о пол заставил девушку вынырнуть из своих мыслей и вернуться в реальность — на подоконнике, прямо напротив того места, где она стояла, дремал Карл Шенбрюнн. Поза его была весьма неудобной, а рука, которой он держал ранее книгу, свесилась вниз. К общему, весьма унылому душевному состоянию девушки, в котором она пребывала в последние дни, прибавилось еще и чувство вины, которое до этого она усиленно запихивала в подсознание — чтоб не мешало. Он ждал ее здесь все это время, сидя на холодном подоконнике, в ущерб своим собственным интересам, а она просто заперлась в своей комнатке, совершенно наплевав на него, хотя прекрасно знала, что он здесь, и что он будет ждать ее.
Подняла книгу и, закрыв ее, осторожно положила парню на живот. Сейчас он был совсем рядом и не казался таким холодным неприступным, каким обычно преподносил себя окружающим. Интересно, что является большим сумасшествием — то, как она вела себя с ним последние три дня, и то, что она делает сейчас? Осторожно провела рукой по растрепавшимся мягким, но плотным каштановым кудрям, и на лице парня тут же заиграла мечтательная полуулыбка — она хотела дотронуться до него с тех пор, как сама же и прогнала. Наклонилась, мягко проведя костяшками пальцев по щеке, отчего улыбка на его лице проступила еще более явственно, и тихо прошептала:
- Карл, просыпайся: пора уходить…
- Мама?..
Анна резко отпрянула и направилась к лестнице. Она понимала, что он сейчас спит, и его реальные ощущения сильно искажены подсознанием, но, тем не менее, ее очень удивило, что он спутал ее именно с матерью, самым дорогим и близким человеком. Внутри разу стало мерзко, будто она увидела то, чего не должна была, украла что-то чужое и сокровенное. В любом случае, она не должна была этого делать, не должна! Она помнила, как они с Катериной, ее подругой по аспирантуре, вместе смеялись над одним из бывших сотрудников лаборатории, который имел весьма странную привычку в свои тридцать лет водить дружбу со студентами первого-четвертого курсов. По его словам, он специально выбирал себе в друзья людей намного моложе его, потому что их легче переделать под себя. И сейчас она поступает не лучше него. Нет, в ее планы не входило переделать под себя Карла, тем более что он, обладая очень твердым характером, вряд ли бы это себе позволил. Но ее столь нездоровое влечение к юношам, которым нет еще и двадцати лет, определенно является плохим знаком, а она ой как не хотела попасть в ряды извращенцев.
- *Resuscita!* — теперь он точно проснется.
Не оглядываясь назад, Лапина быстро побежала по лестнице вниз, насколько это было возможно в темноте. Ноги как будто сами скользили по истертым многими поколениями студентов мраморным ступеням, пока одна из них не провалилась вниз. Девушка резко и неприятно упала лицом вниз, едва успев упереться руками, после чего проехала еще на несколько ступенек вперед. Кости вроде целые, значит, нужно подняться и собрать вещи, вывалившиеся из сумки во время падения, чем Анна и поспешила заняться.
- Добрый вечер, фрейлейн Кайнер.
Вежливые и, в то же время, холодные интонации, голос, выражающий превосходство и собственное достоинство — Анна медленно разогнулась и подняла голову, тут же отшатнувшись к перилам — перед ней стоял никто иной, как Карл Шенбрюнн.
Она так и не решилась спросить впоследствии, зачем он ей помогает, почему снова спас от Бранау, почему она ему в принципе небезразлична — лишь молча шла за ним, опустив голову — вначале до гостиной Слизерина, потом до лестницы, ведущие в женские спальни. Она боялась услышать то, чего она втайне жаждала всем сердцем, но что полагала крайне маловероятным и глупым. И одновременно — что для него это не более, чем долг, который навязал ему декан, и потому она обязана облегчить ему задачу. Она испугалась, что он раскрыл ее, и, в то же время, обрадовалась, что ей не придется больше врать. И, хотя она испытала чувство облегчения оттого, что Карл не отвернулся от нее после всего, что она ему сделала, что он не донес на нее куратору, хотя мог бы и, наверное, должен был, ее продолжал пугать столь повышенный интерес молодого аристократа к ней. Она не представляла, какую выгоду он здесь преследует — ведь с нее совершенно нечего взять — и боялась повторения того же сценария, что и со Снейпом.
1) (лат.) Солнце светит всем… не всем… не ей…
2) (лат.) … Трансформация живого в живое самым простым видом превращений является, ибо замирания жизни в превращаемом объекте не требует. Ибо дух живого в живом остается, но иную форму приобретает…
3) (лат.) … И сознание живого в глубины уходит, форме место уступая. Мудрец дарует ее силой помышления своего: да будет, как он велит мыслию своею быть…
4) (лат.) … Дух живого остается, но ум в глубины уходит, и не может человек разумный, если не анимаг он, рассказать, что было с ним в обличие скота бессловесного, ибо не обладает разумом скот бессловесный, и мысли его будут мысли скота бессловесного…
5) (лат.) … В человеке каждом свой дух природы живет, будь то зверь, гад или птица. Дух сей есть выражение воли человека в обличье животном. Владеющий им анимагом зовется, ибо есть мудрец, принявший на себя сущность животную, но в разуме остающийся в человеческом. Заклинание есть, дарующее знание духа животного: “Анимагической наведение формы”, в исполнении простое зело, но рассудка сосредоточение требующее…
6) (лат.) “Разрушаю состояние”. На мой взгляд, это не совсем удачный перевод. Глагол “evertere” имеет также значения “ниспровергать”, “выворачивать”, “опрокидывать”. По смыслу заклинание является усиленным вариантом “Stupefac” и представляет собой вихревой поток большой ударной силы, который не просто вырубает человека, но и откидывает назад (приблизительно как это показано в фильме “ГП и ТК”). При этом происходит временное смещение центров тяжести внутренних органов, потеря равновесия и дезориентация в пространстве, так что, даже очнувшись, человек не может быстро прийти в себя.
7) (лат.) Пытка, мучение
8) (лат.) Щит Паллады
9) (лат) Броня, панцирь
10) (лат.) Бью изнутри
11) (лат.) Щит
12) (лат.) Наведение анимагической формы.
13) (лат.) Гниение плоти
03.09.2011 Глава 20.
Суббота, первая пара… Отстой! Анна Лапина, все еще сонная и недовольная тем, что пришлось вставать так рано, стояла под дверью практикума по зельеварению. Она специально постаралась быстро закончить завтрак и прийти на отработку заранее, чтобы не давать декану лишнего повода для недовольства.
- Войдите, — послышалось за дверью.
Девушка неуверенно нажала на ручку и, потянув на себя тяжелую дубовую дверь, вошла внутрь. Профессор зельеварения сидел за столом в дальнем конце класса и проверял сочинения студентов. Если того не требовали обстоятельства, он предпочитал трапезничать молча, быстро и в одиночестве и потому не появлялся в Большом Зале, а сразу приступал к обязанностям преподавателя и декана. Солнечные лучи из единственного в помещении окна, расположенного под потолком, падали прямо на него, отчего он казался просто измученным и пережившим много лишений человеком, а не грозным деканом Слизерина, каким его привыкла видеть Лапина в последнее время. Взгляд его черных глаз был сосредоточен на читаемом тексте, на лбу залегла прямая вертикальная морщина, которая так часто сопровождает мыслительный процесс, бледные губы сжаты в тонкую линию, выдавая общее напряжение. Наверное, еще давно, в молодости, его можно было бы назвать привлекательным, но годы и образ жизни, лишенный всяких радостей и постоянно вынуждающий играть чужую роль и прятать свое истинное лицо, взяли свое. Только сейчас она заметила, что мантия его не просто черная, но имеет слабый сине-зеленый оттенок, а длинные черные волосы вовсе не сальные, как считало большинство учеников, в просто очень густые и толстые, каким могли бы позавидовать многие женщины. Анне редко удавалось наблюдать за профессором со стороны на таком близком расстоянии — обычно она смотрела на его руки, когда он готовил зелья, запоминала словесные формулы и движения палочкой, когда он учил ее заклинаниям, но никогда не старалась детально разглядеть его внешность: с одной стороны, она считала это невежливым, с другой — профессор не так часто, особенно после того, как она одолела его в последней дуэли, давал лицезреть себя и еще реже пребывал в спокойном состоянии духа.
- Сядьте, мисс Кайнер, — не поднимая головы, сказал Снейп, — и ждите…
Девушка тут же поспешила занять одну из ближайших парт, так, чтобы фигура ее оставалась в тени.
- … и если вы немедленно не перестанете меня разглядывать, мисс Кайнер, то мне придется вычесть десять баллов со Слизерина за нездоровое внимание студентки к своему преподавателю.
Профессор наконец-то соизволил оторваться от проверки домашних работ и взглянуть на Кайнер. В его словах не было и тени иронии: уже не одно поколение студенток пыталось добиться благосклонности строгого и нелюдимого Мастера зелий для того, чтобы заполучить нужную оценку за СОВ или ТРИТОН. Обычно в ход шли дешевые трюки вроде хлопанья ресницами, томных наклонов, чтобы подобрать очень вовремя упавшее перо или застегнуть пряжку на туфле, приталенные мантии и укороченные юбки, а также любовные зелья, которые, естественно не стоило никакого труда разоблачить по запаху. И, хотя Кайнер не производила впечатление сумасбродной девицы, решившей поймать на удочку своего преподавателя, ее поведение в последние дни давало Северусу немало поводов усомниться в ее надежности. Кроме того, было еще одно “но”: он боялся рецидива, боялся вновь привязаться к ней, как это уже случилось летом, и потому собирался соблюдать в отношениях с ней максимально возможную дистанцию.
К удивлению зельевара, студентка лишь недоуменно подняла левую бровь и вытаращила глаза, как бы оправдываясь: “А? Что? Нет, я здесь совершенно ни при чем”. И эта гримаса была ей совершенно не к лицу.
- Что вы застыли, мисс Кайнер? — строго спросил Снейп своим бархатным голосом. — Идемте.
И, отправив, проверенные эссе в стоявший позади учительского стола резной деревянный шкаф, грубо схватил девушка за руку и потащил в боковую дверь. Лапина догадывалась, что в таком величественно и древнем замке, как Хогвартс, есть немало потайных ходов, соединяющих локации более коротким путем, но никогда не думала, что ей удастся увидеть хоть один из них. Коридор, по которому они шли, был извилистый низкий и узкий, так что обладающий немалым ростом Снейп был вынужден все время идти, согнувшись в плечах и склонив голову, но судя по его широкому, уверенному шагу, он путешествовал этой дорогой уже много раз. Наконец, они остановились у невысокой деревянной двери, которая, как оказалось, скрывала за собой лабораторию.
Помещение, отведенное для исследовательских занятий тонкой наукой зельеварения, было просторным, но мрачным и, естественно, без вытяжки. Вдоль стен всюду тянулись длинные полки, уставленные банками и горшками с разнообразными субстанциями. С одной его стороны, там, где располагалось единственное окно, стояла пара рабочих столов, с другой — жесткая деревянная кушетка, на которой профессор, видимо, спал в лаборатории, и глубокая обсидиановая раковина, над которой, как и в классе, возвышался фонтан в виде летучей мыши (слава Богу, закрытый).
- Кажется, вы хотели продолжить вашу практику, мисс Кайнер? — с некоторой долей сарказма в голосе сказал декан Слизерина, держа в руках волшебную палочку.
- Д-да, сэр, — ответила девушка, подняв голову, но посмотрев через плечо преподавателя.
- Я не прав, или в вас действительно исчезла былая уверенность? Я думаю, вы и сами заметили, что в последнее время вы стали варить зелья все хуже и хуже, постоянно совершаете грубые ошибки. Вы хотите, чтобы я делил ваши с мистером Шенбрюнном оценки на двоих? — пригрозил профессор, нависнув над студенткой. — Ведь только благодаря мистеру Шенбрюнну вам удалось сварить идеальные зелья. Не так ли?
- Н-нет, сэр, — Анна сделала шаг назад, оказавшись вплотную к стене. — Если вы с-сомневаетесь, профессор, то не лучше ли будет, если мы будет готовить свои зелья раздельно?
Она понимала, что своим предложением фактически ставит крест на будущих оценках по зельеварению, но это будут, по крайней мере, ее собственные результаты. А Шенбрюнн, чего греха таить, действительно лучше ее разбирается в зельеварении и будет дальше спокойно получать свои заслуженные “Превосходно”. Без нее.
- А вот это уже не вам решать, мисс Кайнер, — холодно ответил Снейп, отступив от вжавшейся в стену Лапиной, посмотревшей на него круглыми от страха глазами. — Однако я дам вам второй шанс, мисс Кайнер. Обычно я даю студентам на отработках чистить котлы или готовить ингредиенты для зелий, однако, учитывая ваши знания и опыт, а также тот факт, что вы на моем факультете, я дам вам задание подстать вашей квалификации.
- Спасибо, сэр, — сказала девушка, посмотрев на сей раз прямо на своего декана.
- Рано радуетесь, мисс Кайнер, — полным яда голосом проговорил Снейп, вложив в руки девушки пергамент. — Вы знаете, что это за рецепты?
Лапина быстро пробежала глазами несколько методик, написанных косым убористым почерком с резким наклоном вправо. Все, кроме одной, ей были знакомы по книгам, которые она прочитала и законспектировала еще летом. Последняя… нечто подобное она мельком видела в учебнике Карла, когда во вторник вечером готовилась к первому практикуму по зельеварению.
- Да, сэр, — ответила Лапина, сглотнув. — Первый рецепт — антиликантропное зелье. Оно же волчелычье, оно же аконитовое. Применяется для купирования ликантропии, или волчьей болезни. Основными действующими компонентами являются аконит, луноцвет и шерсть из гривы единорога. Последняя снижает болезненность трансформации и подавляет выход адреналина. А сочетание аконита и луноцвета делает мозг частично защищенным от воздействия фазы полной луны, позволяя таким образом сохранить человеческий рассудок в теле волка.
Едва заметный кивок в ответ.
- Многосущное зелье. Позволяет принять образ любого человека, но только человека. Срок действия зелья, приготовленного по стандартному рецепту, составляет один час. В его состав входят шелкокрылые мухи, пиявки, морские водоросли, которые должны быть собраны строго в полнолуние, спорыш, толченый рог двурога и шкурка бумсланга, а также частица, или образец ДНК, того человека, в которого нужно превратиться, — отрапортовала студентка, декан при этом выслушивал ее с бесстрастным выражением лица, никак не отреагировав на явно маггловский комментарий. — На изготовление зелья требуется приблизительно один месяц — в зависимости от готовности компонентов к очередной стадии. Настойка из шелкокрылых мух готовится двадцать один день, после чего добавляется в основу на первой стадии вслед за спорышом и пиявками. Кроме того, они добавляются на каждой последующей стадии в количестве в два раза меньшем, чем на предыдущей. Перерыв между стадиями — приблизительно полторы недели: в течение этого времени зелье должно настаиваться в герметично закрытом котле при комнатной температуре. Толченый рог двурога и растертая шкурка бумсланга добавляются на третьей стадии сразу после полнолуния, после чего зелье должно настояться еще в течение недели. Образец ДНК — непосредственно перед использованием.
- Кровевосстанавливающее зелье. Основной действующий компонент — гематитовый порошок. Он активируется при взаимодействии с основой, образуя что-то наподобие порфириновых комплексов… — Лапина, заметив недоуменно поднятую левую бровь профессора, тут же поспешила изобразить на листке пергамента приблизительную структурную формулу порфирина, — которые отвечают за перенос кислорода и кроветворную функцию. Поскольку порфирины и их прекурсоры — пирролы — неустойчивы при высоких температурах и в кислых средах, серный эфир следует добавлять точно по каплям, совершая вращение при добавлении очередной капли, так, чтобы концентрация кислоты была достаточной для того, чтобы пошла конденсация с муравьиным альдегидом, но недостаточной для смолообразования. Сам гематитовый порошок также следует добавлять маленькими порциями с интервалом пять-десять минут, чтобы не вызвать дополнительный разогрев смеси и сопутствующие ему побочные реакции.
Профессор снова кивнул, но не в знак согласия с ответом, а прося продолжить.
- Зелье… “Сумеречная смерть”, — чуть помедлив, прочитала девушка. — Является модификацией Напитка живой смерти. Если я не ошибаюсь, основным действующим компонентом здесь также являются снотворные бобы, однако их концентрация уменьшается в полтора раза. Кроме того, на пятой, предпоследней стадии нужно добавить комбинацию лунного камня и цветка смерти в отношении…
- Вижу, вы плохо знаете этот рецепт.
Анна кивнула в ответ.
- Я мельком видела его в учебнике Шенбрюнна под названием “Der dämmerig Tod”. По латыни — “Mors Tenebrica”.
- Как вижу, вы почерпнули хоть что-то стоящее из общения с аристократией, — с сарказмом заметил Снейп. — Надеюсь, вы еще что-нибудь запомнили, кроме названия базовых компонентов?
- “Сумеречная смерть” вводит человека не в состояние анабиоза, как делает это Напиток живой смерти, а в некое состояние транса. Человек, принявший его, находится между мирами Жизни и Смерти, Сумраке, отсюда и название зелье… В теле человека замедляются все процессы, однако остается активной ментальность, что делает возможным общение с помощью легилименции. Собственно, данное свойство зелью как раз и придает сочетание лунного камня и цветка смерти. Первый ингредиент добывается на берегу горных озер, оврагах и скальных расщелинах строго в новолуние… — Лапина сама не знала, верит ли она во всю эту фантастику, но допускала, что подобные минералы и растения могут существовать и в маггловском мире, только под другими названиями, либо же в качестве дополнительного условия накладывается “должно находиться в концентраторе магии”, и тогда все эти мифические свойства приобретаются под воздействием магии в результате каких-то особых преобразований, — второй — в полнолуние, на старых кладбищах... После их добавления зелье должно настаиваться еще час с периодическим помешиванием “одно вращение по часовой стрелке, три — против часовой”, один раз в пятнадцать минут…
- Достаточно, — сухо отрезал профессор, видя, как девушка то и дело обращает взгляд к потолку, урывками вспоминая рецепт и параллельно пытаясь его переводить. — Можете приступать к работе. Времени у вас — до обеда. И еще: даже не пытайтесь меня спрашивать, чем занимаюсь здесь я. Все необходимые ингредиенты и инструменты в шкафу. Приступайте!
Анна снова перечитала пергамент, на сей раз более внимательно. Все четыре зелья были весьма сложны в приготовлении и требуют не меньше двух часов. Времени у нее будет от силы часа четыре, так что придется готовить все одновременно. Мрак! Она же не Юлий Цезарь! Посмотрела на Снейпа — тот лишь злорадно ухмыльнулся и уже вовсю дымил своим варевом.
Достала котлы нужного объема и установила их на треногах, положив перед каждым пергамент с названием зелья. Сняла с полок банки с нужными ингредиентами и разложила около соответствующих котлов в порядке добавления. Хотя девушка прекрасно понимала, что должна уметь сама выполнять подобную, казалось бы, самую простую подготовительную работу, ей было неловко осознавать, что в паре с Карлом все это можно было бы сделать намного проще и быстрее — хотя бы в силу того, что он выше и сильнее ее. Залила воду в котлы, разожгла огонь, принялась шинковать корни и листья, раздавливать бобы.
Время летело, как сумасшедшее. Лапина едва успевала перебегать от котла к котлу, чтобы успеть вовремя помешать очередное зелье или добавить нужный ингредиент, так что порой ей приходилось накладывать чары Стазиса на все остальные синтезы, пока она работала с одним. Комнату заволокло белым, голубым и зеленым дымом, клубившимся и переливавшимся в свете факелов. Было трудно дышать, голова немилосердно кружилась, к горлу подступала дурнота. Несколько раз девушка подбегала к раковине, чтобы умыться и прополоскать рот, но этого хватало ненадолго. Профессор Снейп все это время с невозмутимо мрачным выражением лица стоял около своих трех котлов, периодически помешивая их содержимое или совершая над ними пассы волшебной палочкой, заставляя свое варево как-то странно искриться. Зачарованные зелья, — догадалась Анна. Они более сложны в приготовлении, ибо требуют учета магического поля как самого заклинания, так и колдующего, и, соответственно, более сложные нумерологические формулы. Однако сейчас ей некогда об этом думать.
Так… антиликантропное зелье … — помешать двенадцать раз по часовой стрелке и один раз против часовой. Повторить процедуру три раза, добавляя перед каждым перемешиванием по часовой стрелке по одной капле экстракта луноцвета, после чего кипятить на медленном огне еще полчаса, затем дать остыть и настояться в течение часа, и готово.
Многосущное зелье — добавить 20 скрупулов смеси предварительно измельченных шкурки бумсланга и листьев златоцветника в объемной отношении 1:3. Данное зелье Анна варила по усовершенствованной Снейпом методике, предполагающей использование катализатора. К тому же, у профессора имелась в наличии уже готовая настойка из шелкокрылых мух, что также сильно сокращало время приготовления зелья. Уже готово. Перемешивать, чередуя одно вращение по часовой стрелке с двумя против часовой до тех пор, пока над котлом не заклубится серый пар с лиловыми переливами. На этом приготовление основы можно завершить.
Зелье “Сумеречная смерть” — добавить в котел уже порезанный корень валерианы так, чтобы на каждое помешивание приходилось по равной части. Через каждые шесть помешиваний против часовой стрелки помешать один раз по часовой. Зелье должно приобрести глубокий темно-бирюзовый оттенок. Отлично. Теперь нужно растолочь иглы кипариса, чтобы они пустили сок, растворить в кедровом масле, сцедить и смешать с настойкой златоцветника. Аккуратно прибавлять по каплям до тех пор, пока зелье не приобретет прозрачный изумрудный оттенок, а клубы пара — характерные завитки с серебристыми переливами. После этого кипятить еще полчаса на медленном огне, и уже тогда можно будет добавить порошок лунного камня и лепестки цветка смерти…
- Мисс Кайнер, ваше время уже истекает, — сухо констатировал Снейп, неожиданно появившись за спиной студентки.
До этого, в течение всей отработки он вообще не обращал на нее внимания и никак не комментировал ее работу, лишь злорадно ухмыляясь, когда ее начинало мутить от тяжелых испарений, и она тут же бежала к раковине. Что ж, новички всегда вызывают насмешки в глазах профессионалов, а к испарениям у нее, наверное, со временем выработается иммунитет, и они перестанут так ужасно действовать на нее.
- Я успеваю, — сердито процедила сквозь зубы Лапина, поморщившись от сильной головной боли, и прицелилась к стрелке весов, ибо была занята в данный момент подгонкой навески гематитового порошка под нужную массу.
Она догадывалась, что просить у Снейпа какой-либо анальгетик бесполезно: он, не знающий пощады и жалости к себе, не даст их и другим.
- Насколько я могу судить, вам осталось только Кровевосстанавливающее зелье, — как бы между прочим заметил декан Слизерина. — Тогда почему у вас на столе до сих пор стоят неочищенные котлы, неубраны уже ненужные инструменты и ингредиенты?
- Уберу, когда закончу работу, — огрызнулась Лапина и тут же просыпала навеску.
- Такими темпами вы в лучшем случае закончите только к самому обеду. Вы что, хотите опозорить факультет великого Салазара Слизерина, появившись в Большом Зале в таком непотребном виде?
- А не все ли вам равно, что обо мне подумают, профессор? — ответила Анна, отвернувшись от весов и сложив руки на груди, злобно уставилась на своего преподавателя. — Я всего лишь буду соответствовать своему статусу грязнокровки.
- Вы. Учитесь. На факультете. Для избранных, — строго сказал Снейп, схватив девушку за ворот мантии и приблизив к себе так, что она была вынуждена запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо, — и потому обязаны выглядеть и вести себя соответственно. Вы первая, кому, несмотря на свой статус крови, удалось поступить на факультет, предназначенный исключительно для чистокровных волшебников. Вы находитесь среди элиты магической Британии. И это налагает на вас огромную ответственность. Вас избрала Шляпа Основателей, и вы должны всем доказать, что достойны этого выбора…
Собрав навеску обратно на фольгу, Лапина тут же высыпала ее в булькающее бледно-зелеными пузырями варево и перемешала. Затем снова вернулась к весам.
- В вас не должны узнавать магглорожденную с первого взгляда, но при этом вы должны оказывать соответствующее почтение студентам из чистокровных семей. Вы ни в коем случае не должны вступать с ними в ссоры и конфликты, провоцируя тем самым раскол внутри факультета, но и не должны лебезить и заискивать перед ними, как вы это делали с мистером Шенбрюнном и мистером Фольквардссоном. Вам ясно, мисс Кайнер?
Вялый кивок в ответ. Лапина повернулась к зелью, которое приобрело уже бледно-красный оттенок, и снова помешала. Очередную порцию гематитового порошка нужно будет добавить через десять минут, но не сразу, а равномерно рассыпая по поверхности зелья для более глубокого протекания реакции. Обязанности, обязанности, сплошные обязанности, никаких прав. Оказывать почтение чистокровным студентам — значит позволять издеваться над собой. Не лебезить и не заискивать — значит не общаться вообще, ведь она сама никогда не проявляла инициативу и не требовала к себе повышенного внимания. И Шенбрюнна Снейп к ней приставил только потому, что не доверяет ей, видит в ней лишь источник проблем. Хотя здесь он, пожалуй, и прав: она для него действительно обуза. Но на что он сам рассчитывал? Она ведь человек, а не бездушная машина, слепо исполняющая чужие приказы. И, по меньшей мере, было бы наивно полагать, что она, находясь в столь большом и пестром обществе, не будет ни с кем общаться.
- Простите, профессор, но это была не моя идея — поехать учиться в Хогвартс, — спокойно сказала Анна, медленно ссыпая в котел навеску гематитового порошка.
Она не видела, как за ее спиной вытянулось вечно хмурое лицо Снейпа. Хотя она понимала, что декана лучше не злить, остатки гордости не позволяли ей смиренно согласиться с его словами. Пусть ему не выгодно защищать ее, но неужели у нет собственного права постоять за себя, отстаивать свои интересы?
- Я нахожусь в обществе самых разных людей, и потому с вашей стороны было бы наивно полагать, что я ни с кем не буду общаться — это вполне естественная человеческая потребность. И даже если бы, согласно нашим общим ожиданиям, я вдруг попала бы на Равенкло, где вам не нужно было бы прикрывать меня перед вашими змейками, ситуация была бы аналогичная, — добавила девушка, уставившись в свой котел.
- Как вы смеете такое говорить? Вы, негодная, наглая девчонка?
Воздух в лаборатории как будто наэлектризовался из-за исходившего от профессора внутреннего напряжения. Он не орал и не махал кулаками, оставаясь внешне спокойным, но каждое его слово сочилось ядом:
- Или вы хотите таким образом оправдать ваше похотливое желание в очередной раз оказаться в объятиях мистера Фольквардссона? Отвечайте!
Если еще в первый учебный день декан Слизерина готов был проклясть судьбу за то, что Шляпа Основателей определила Кайнер в Слизерин вместо Равенкло, то теперь, казалось ему, было бы лучше, если бы она вообще попала в Хаффлпафф — самое место для такой истеричной и неуравновешенной особы, да и со Спраут не возникло бы особых проблем: старая преподавательница гербологии всегда любила пригревать у себя на груди всех сирых и убогих. Нет, Кайнер вовсе не так умна, как он полагал вначале, иначе не стала бы отвечать на ухаживания и красивые слова Фольквардссона.
Профессор так и не определился в своем отношении к бывшему дурмстранговцу: с родной стороны, Фольквардссон напоминал ему ненавистного Джеймса Поттера, ибо посмел посягнуть на то, что он, Северус Снейп, взрастил и взлелеял собственными руками. Поэтому один лишь намек на него вызывал в нем неконтролируемую волну ярости, которая пробивалась сквозь все блоки, представляясь полным ненависти взглядом, готовым испепелить на месте, сжатыми в тонкую линию губами, напряженными мышцами лица и словами, которые шли из самого нутра, поднимаясь из клубка противоречий, завязанного еще пару десятилетий назад. Снейп мог позволить себе проявить такие эмоции при Кайнер, ибо выражал ей свою опалу, но не расположение. Он вообще не собирался демонстрировать последнее кому-либо, кому не должен был. С другой стороны, и профессор прекрасно это видел и понимал разумом, Ассбьорн разительно отличался от Джеймса и характером и поведением: он не орал на каждом углу признания в любви и не приглашал на свидание, не слал любовные письма и не дарил глупые дорогие подарки, и вообще в целом вел себя при Кайнер довольно холодно и сдержанно, как и подобает настоящему аристократу и наследнику древнего магического рода. Все случаи, когда он предпринимал какие-либо активные действия, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и они были направлены исключительно на защиту Кайнер от враждебного ей окружения — последнее Северус не мог отрицать при всей своей лояльности по отношению к змеиному факультету.
Фольквардссон был целеустремленным и уверенным в себе молодым человеком, но, несмотря на то, что его хорошо приняли в Равенкло, действовал всегда самостоятельно, не надеясь, в отличие от мародеров, на поддержку друзей или учителей. Как и Снейп, бывший студент Дурмстранга являлся темным магом, от него исходила опасность и сила, и тот факт, что он заставил, по идее, равных ему учеников, следовать его указам, ни разу не взмахнув при этом палочкой, только подтверждал это.
Ассбьорн Фольквардссон был тем, кем мог бы стать Северус Снейп, сложись у него иначе отношения в семье и школе, где его уважали бы, а не презирали. И от этого Мастер зелий еще больше ненавидел студента из Дурмстранга и презирал себя, ибо позволил себе опуститься до такого низкого чувства, как зависть, тем более к юнцу, который еще ничего не добился в жизни сам.
- Ой! — от столь резкого окрика девушка вздрогнула, почувствовав себя уличенной в неблаговидном и постыдном поступке, и уронила в котел коробочку с остатками гематитового порошка.
Тут же схватила со стола пинцет и быстро подхватила фольгу, плававшую по поверхности зелья и уже успевшую покрыться слабым коричневым налетом. Зелье тем временем опасно забурлило: избыток гематитового порошка, добавленный разом, вызывал сильный разогрев и резкий скачок скорости реакции, запуская параллельно несколько побочных цепочек.
- Очевидно, вы не можете сварить даже самое просто зелье, мисс Кайнер, — злорадно ухмыльнулся Снейп. — Настоящий зельевар должен постоянно контролировать себя. В любой ситуации. Я разочарован в вас, мисс Кайнер. Еще одна такая оплошность, и можете попрощаться с аттестационной практикой у меня в лаборатории, — взметнув своей широкой черной мантией, мужчина вернулся к своему столу, чтобы завершить второй синтез.
Нащупала ладонями колебавшийся над котлом воздух. Горячо. Кожу начало щипать от испарений. Закрыть глаза, сосредоточится, представить над зельем тонкий прозрачный купол… Обвела руками контур — пространство под ладонями тут же уплотнилось, кипение — замедлилось. Представить на поверхности купола светящиеся алхимические знаки воздуха и воды, коснуться пальцами вершин…
- *Frige!*(1)
Похолодало. Воздух в помещении стал очень разреженным настолько, что его не хватало, чтобы заполнить легкие. Лапина завалилась на пол, голова немилосердно кружилась, а во всем теле ощущалась сильная слабость, будто она весь день таскала на себе мешки. Видимо, вычитанное недавно ею заклинание, является не таким уж и слабым, раз требует таких больших затрат энергии. С другой стороны, статические элементальные чары, требовавшие предварительного “прощупывания” пространства для определения степени и метода воздействия на него, было проще выполнять без палочки. Девушка неуклюже поднялась с пола и посмотрела на свое варево — почти не кипит, только чуть побулькивает. Цвет — бледно-красный, просвечивает при разбавлении. Белый пар с едва заметными оранжеватыми переливами поднимается вверх ровно и медленно. То, что надо. Правда, объем увеличился, значит, восстанавливающий эффект будет слабее, но для первого раза не слишком ужасно. Осторожно перемешала зелье двенадцать раз по часовой стрелке и один раз против часовой для завершения реакции, потушила огонь под котлом: перемешивание в данном случае само по себе запускает нагрев, и дополнительный подвод тепла извне может только увеличить количество протекающих параллельных реакций, что весьма нежелательно.
Пока последнее зелье остывало, Лапина поставила на свободную полку подписанные колбы с уже готовыми снадобьями, очистила заклинанием уже ненужные котлы, весы и прочие инструменты, сложив их обратно в шкаф, и убрала со стола остатки ингредиентов.
- Кхм… профессор?
Снейп все это время усиленно работал над своими двумя зельями и потому не замечал ровно ничего, что происходило у него за спиной: процесс зельеварения поглощал его целиком.
- Кажется, я вам вполне ясно дал понять мисс Кайнер, что вас здесь уже не должно быть, — строго ответил Снейп после того, как отсчитал нужное число перемешиваний.
- Я спасла зелье, сэр, — сказала Анна, указав на выставленные в ряд колбы, заполненные красной жидкостью.
- Как вы выделяли его? — спросил преподаватель, внимательно рассмотрев одну из колб, после чего, капнув немного себе на палец, попробовал ее содержимое.
- Э… отфильтровала на воронке со складчатым фильтром, — неуверенно ответила девушка, наморщив нос и передернув плечами: ее до сих пор смущали средневековые методы определения зелий. Хоть несколько реакций качественных изобрели бы что ли?
- Считайте, что вы получили за сегодняшнюю работу “удовлетворительно”, мисс Кайнер, — сухо сказал декан Слизерина. — А теперь вон!
- И еще, — добавил он, когда студентка уже стояла в дверях, — не вздумайте никому рассказывать о том, чем вы здесь занимались. А что касается мистера Шенбрюнна, то впредь не пытайтесь избавить его от вашего общества, но не вступайте с ним в контакт без объективной на то необходимости. Кроме того, вы не должны общаться с мистером Фольквардссоном — вы знаете почему. Также вы должны помнить, что на факультете Слизерин не поощряется дружба с представителями иных факультетов. Вы должны это четко усвоить, мисс Кайнер, чтобы в дальнейшем не опозорить дом, к которому вы теперь принадлежите. А теперь идите!
И вернулся к своему вареву.
- С вашего позволения, сэр, — немного поникшим голосом сказала Анна и, кивнув на прощание, вышла за дверь.
* * *
… Лапина отодвинула запор на нижней стороне ноутбука и достала аккумулятор, придирчиво осмотрев его с разных сторон. Как и в мобильном телефоне, здесь имеет места переход с переменного на постоянный ток, только, в отличие от первого, ноутбук может работать и просто от сети, без аккумулятора, и это тоже придется учесть, что немало усложняет задачу. В физике электричества, как и большинство девушек, она разбиралась крайне слабо, а по знанию компьютерной начинки тянула в лучшем случае на уровень “ламер”, если сможет разобрать и потом собрать обратно, как было, ничего не сломав при этом, то уже хорошо. Скорее всего, как и в прошлый раз ей придется модифицировать уже известный фундаментальный закон, внеся в нумерологическую формулу корректировки для магического поля и собственно, данного прибора. Открыла очень кстати появившийся прямо у нее перед носом второй том Савельева и принялась штудировать раздел, посвященный физике переменного тока. При этом мысли ее постоянно отвлекались на имевшие недавно место события…
Ретроспектива…
Посещение накануне Больничного крыла оставило странное и несколько мутное впечатление в ее душе. Несмотря на все попытки матери привить ей христианские добродетели, Анна не отличалась особым состраданием и любовью к людям, до внешнего мира ей часто вообще не было никакого дела, как и до Энтони Голдстейна — пока единственного пациента в общей палате. Интересно, а что хуже: быть злым или быть равнодушным? Впрочем, вопрос выбора в данном случае для Анны Лапиной не являлся актуальным, ибо она весьма “хорошо” сочетала в себе обе эти напасти. Она не любила слушать и произносить пафосные и напыщенные, слезоточивые речи, ибо считала их пустыми и бессмысленными, и потому старалась держаться немного в стороне от немецкой группы: как бы она вообще ни при чем и зашла только за зельем от головной боли. Однако, к ее удивлению, Шенбрюнн, Визерхофф и Миллер лишь извинились перед Голдстейном за Бранау и пожелали скорейшего выздоровления — вполне искренне и без лишнего пафоса и большого количества слов. Ей ничего не стоило также подойти и хотя бы просто поздороваться, но она не сделала этого — просто считала, что это совершенно ни к чему. Анна чувствовала себя в их компании лишней, неприкаянной, и потому любую попытку проявить собственную инициативу воспринимала со стороны не более, чем глупое поддакивание и подлизывание из серии “Подождите! Я тоже с вами!” А из разговоров удалось узнать, что на днях Бранау запустил в Голдстейну в спину то самое проклятие, которым не далее, как вчера, пытался прикончить ее саму. Энтони Голдстейн, тихий, никому не мешавший ботаник с Равенкло… Карие глаза, темно-русые, чуть вьющиеся у плеч волосы — слишком уж широкие фенотипические признаки. Тогда можно полмира к стенке приставить. Ах да, еще и фамилия не та, если вспомнить фашистские наклонности Бранау. И что, теперь нападать на человека только за то, что он в третьем-четвертом или еще, Бог весть, в каком колене имел предков-евреев? — это уже тупо, очень тупо и неадекватно.
А совесть ей тем временем упорно нашептывала, что она неправильно поступила, что она подвела своих “друзей”, которые друзьями ей не являются вовсе, но с которыми она вроде бы “вместе”, и что вообще ей не помешало бы извиниться перед Шенбрюнном за все, что она ему наговорила. Лапина знала, что из нее плохая актриса, что ей, для того, чтобы играть правдоподобно, нужно примерить на себя чужую культуру со всем ее прошлым, со всеми провалами и достижениями, но как она могла это сделать, если была знакома с этой культурой лишь понаслышке? Теперь идея поехать в Хогвартс под чужим именем за еще и выдать себя за немку, когда она постоянно натыкается на студентов из немецкой группы, один из которых ее уже раскрыл, казалась девушке абсолютно бездарной и провальной. А Бранау… ну появился бы у него еще один повод убить грязнокровку и что дальше? Она — грязнокровка, и никуда от этого не денется…
Потом состоялся разговор с Карлом, который догнал ее уже по дороге в Западную башню. Последовавший затем разговор Лапина не могла назвать легким, но огрызаться и выставлять вперед штыки у нее не было уже ни сил, ни желания. Карл предельно четко, без права на возражения, поставил перед ее перед необходимостью о взаимной договоренности, и ему не нужно было ни шипеть, ни вкладывать в слова желчь, ни демонстрировать силу, чтобы добиться желаемых результатов. Анна лишь устало кивнула в ответ, и они пошли дальше. Она по-прежнему чувствовала себя виноватой перед ним и из-за слухов, которые разнесла о нем женская половина Хогвартса, и за то, что вынуждала его подстраиваться под себя. Перед ней уже было более, чем достаточно доказательств тому, что Шенбрюнн ее не ненавидит и не презирает, но, наоборот, искренне заинтересован в ней, и потому ей действительно следует облегчить ему задачу.
В итоге был достигнут компромисс следующего содержания:
- будние дни, время от завтрака до ужина Анна целиком проводит с Карлом; в свободное от занятий время каждый из них может заниматься своими делами, но так, чтобы быть на виду друг у друга;
- время после ужина и до половины одиннадцатого Анна может заниматься своими “тайными делами” в комнате-по-требованию (девушка буквально выпросила себе это право, т.к., по ее словам, для нее это очень важно, но она не хочет заниматься этим в гостиной или в пустом классе, где ее легко может кто-нибудь обнаружить), после чего Карл встречает ее на первом этаже Западной башни, и они вместе возвращаются в гостиную Слизерина;
- утро субботы, от завтрака до обеда, Анна проводит с Карлом вне зависимости от того, чем именно они будут заниматься — учить уроки на следующую неделю или гулять на свежем воздухе (как заметил Шенбрюнн с шутливо-покровительственными интонациями в голосе, если фрейлейн Кайнер не будет выходить на улицу, то скоро совсем превратится в тень), и утро воскресенья, если к тому времени не будут подготовлены все домашние задания;
- выходные дни, время от обеда до ужина, а также после ужина и до отбоя Анна может вновь провести в комнате-по-требованию с тем лишь условием, что она должна заранее предупредить его об этом, чтобы он ее встретил внизу.
После этого Шенбрюнн проводил Лапину до комнаты-по-требованию и воочию увидел, как работает это чуда магической мысли, обнаружив заодно, что он оказался почти прав в своих догадках относительно необходимости акта воли для открытия комнаты. К удивлению парня, это оказался всего лишь большой зал с высоким потолком, подпираемым восьмигранными колоннами. В центре комнаты стояли стул и широкий письменный стол с закрепленной на нем книжной полкой. Ничего примечательного. Однако девушка не позволила ему задержаться в своих владениях дольше положено, настояв на том, чтобы он оставил ее одну, и что здесь Малфой, Бранау и Паркинсон точно не доберутся до нее, если, конечно, не будут знать заранее, куда им надо попасть. При этом она совершенно не задумывалась о том, что Карла могут в положительном смысле заинтересовать ее исследования, и что он может ей помочь хотя бы в тех же нумерологических вычислениях, или что он может знать какие-нибудь еще фундаментальные магические законы, кроме тех, что придумали господа Гамп и Голпаготт.
Конец ретроспективы.
Незадолго до ужина, как уже было оговорено ранее, Карл Шенбрюнн направился к Западной башне, чтобы встретить там Анну. За имевшееся у него в запасе он успел доделать оставшиеся домашние задания и навестить своего друга Лотара Визерхоффа. Всегда бодрый и жизнерадостный Лотар выглядел теперь уставшим и измотанным — с неугомонными гриффинлорцами не было никакого покоя: в отсутствие Уизли и Грейнджер за компанию с Поттером он должен был выполнять обязанности старост на факультете Гриффиндор, к которым решил подойти со всей присущей ему ответственностью, упорством и энтузиазмом.
Но если за Лотара можно было порадоваться, что он уже достиг определенных успехов в своем нелегком труде по перевоспитанию львиного факультета, то местная библиотека его премного разочаровала. Ее ресурсов вполне хватало, чтобы выполнять домашние задания в течение года и готовиться к годовым экзаменам, но в ней с большим трудом можно было отыскать литературу, освещающую различные магические науки на более глубоком фундаментальном и прикладном уровнях, не говоря уже о научной периодике, такой как, например, “Трансфигурация сегодня” или “Журнал Международного Общества Зельеваров”. При этом в библиотеке лучшей в Европе школе чародейства и волшебства, за исключением глупой беллетристики в исполнении Гилдероя Локхарта и Риты Скитер, а также биографий министров магии, начиная с 1689 года, практически полностью отсутствовала художественная литература или вообще хоть как-то служащая к общему развитию личности. Теперь было понятно, почему здесь так мало студентов — далеко не каждому интересно читать лишь одни учебники, как это делает Грейнджер.
В таком удрученном настроении, которое, впрочем, никак не сказывалось на его лице, Карл подошел к лестнице, ведущей на вершину Западной башни. Было уже без четверти семь, и Анна уже должна была спуститься вниз, но, к одновременно раздражению и беспокойству Шенбрюнна, она до сих пор не соизволила это сделать: не было слышно даже приближающихся шагов, как если бы она спускалась с лестницы. Мерзкий противный внутренний голос нашептывал, чтобы он ушел и не ждал ее, ибо ей плевать на окружающих, и что ей нет до него никакого дела, однако парень тут же оградился от него окклюментивным внутренним блоком: ему не хотелось заранее думать плохо о Кайнер. Скорее всего, она просто зачиталась или с головой погрузилась в свои исследования, что просто потеряла ход времени, а где-то на краю сознания грыз червячок сомнения: а вдруг с ней что-нибудь случилось, и виноват в этом снова ты — потому что тебя снова не было рядом, потому что ты опять уступил ей. Если еще вчера Карл осуждал Поттера за то, что тот позволяет своей девушке командовать собой, то теперь с неприятным чувством в душе осознал вдруг, что сам находится в подобной ситуации. Еще пять минут, и, если она не появится, он сам идет за ней.
- *Homines revelo!* — мысленно произнес Карл, направив палочку вверх, когда положенные пять минут уже истекли, и на скорый приход Кайнер даже не было намека.
К его удивлению, он услышал характерный свист, служащий сигналом обнаружения человека в радиусе действия заклинания, но не сверху, а у себя за спиной.
- Желаю здравствовать, Карл, — сказал подошедший сзади Фольквардссон, поправив висевшую на плече сумку с книгами.
- Как и тебе, Ассбьорн, — Шенбрюнну так и не удалось скрыть удивление при виде равенкловца, ибо он не особо рассчитывал на помощь последнего.
Оба юноши понимающе переглянулись и пошли вверх по лестнице. По дороге Карл рассказал Ассбьорну о заключенной между ним и Кайнер договоренности, в ответ на что последний лишь сухо кивнул, не выразив никаких эмоций. Чувства его к Анне не ослабели за неимением отдачи, но стали более сдержанными, осмысленными. Он просто осознал, что пока еще слишком мало знает Анну Кайнер, как и она его, и потому было логично предположить, что она вряд ли станет доверять едва знакомому человеку, как и то, что все его недавние попытки пробиться сквозь глухую стену ненависти, которой она себя окружила, были заранее обречены на провал. Анна Кайнер производила впечатление человека не доверяющего другим людям, привыкшего действовать самостоятельно — это было заметно еще тогда, когда она нормально общалась с ним и с Карлом, но не сильно бросалось в глаза. Она не любила, когда ей носили сумку. В отличие от большинства других девушек, не обделенных вниманием парней, она никогда не намекала на то, чтобы для нее что-нибудь сделали. Она смущалась и не любила, когда ей делали комплементы или когда о ней говорили именно как о девушке, а не как о человеке вообще — это было заметно по тому, как расцветшая, было, улыбка резко сменялась каменной маской. На многие вещи у нее было собственное аргументированное мнение, она ни к кому не подлизывалась и не пыталась подольститься или использовать традиционные женские приемы, чтобы заполучить одобрение и расположение. Ее нельзя было назвать просто украшением их мужской компании или гостиной Слизерина, к примеру, — в разговорах она прямо намекала на то, чтобы в ней видели личность, наделенную определенными способностями, и намеренную всего добиться своим трудом, а не просто красивую оболочку, ибо, как заметила сама Анна, красота — вещь преходящая. Была также еще одна деталь, которая показалась Ассбьорну немного странной, — боязнь удовольствий: было заметно, что девушке нравится нравиться, чувствовать себя желанной, принимать похвалы, за реально существующие, кстати, достоинства и успехи, но все эти ощущения она рубила буквально на корню. Она пыталась казаться сильной, независимой, достойной их круга (ибо у аристократов принято скрывать свои эмоции и истинные чувства). Единственным исключением был вчерашний вечер, когда она дала ему надежду и тут же забрала ее с собой.
Кроме того, неожиданно для себя понял Фольквардссон, еще раз прокрутив у себя в голове воспоминания за последние дни, фрекен Кайнер определенно есть, что скрывать от окружающих. В частности, она не любила рассказывать о себе и своей жизни до Хогвартса, и делала это только тогда, когда ее прямо просили об этом, и в то же время внимательно слушала, когда о себе рассказывали другие студенты, особенно Шенбрюнн, будто надеялась узнать из этого что-то полезное для себя. Также все ее воспоминания о прошлом казались слишком блеклыми и безэмоциональными, будто специально, но не совсем умело придуманными или же имевшими место в далеком прошлом, когда от мыслеобраза остаются лишь смутные картинки и ассоциации, и содержали ряд нестыковок, из чего следовало, что:
- 1), Анна Кайнер практически незнакома с реалиями магической Германии (о которых Ассбьорн знал благодаря Карлу, а также немецким студентам, обучавшимся в Дурмстранге), и, следовательно, скорее всего, не немка.
- 2) Она, скорее всего, занизила свой возраст латентности и стала ведьмой сравнительно недавно — в противном случае она могла бы или перейти на обучение в магическую школу, или же посещать ее параллельно с маггловской, если бы отставание от сверстников оказалось слишком серьезным. Мотивирован данный ход, вероятно, тем, что она не хотела бы, чтобы над ней надсмехались преподаватели и другие студенты, если уже один факт латентности и продолжительной жизни среди магглов вызывал сомнения в ее знаниях и умениях.
- 3) Она, вероятно, старше всех своих однокурсников здесь, в Хогвартсе. Во всяком случае, это предположение согласуется и с достаточно поздним возрастом проявления магических способностей, и с тем, что она уже окончила маггловскую школу, и с тем, что ее суждения отличались зрелостью и рациональностью — не подстать девушкам семнадцати-восемнадцати лет.
- 4) Следовательно, она могла какое-то время проучиться в университете — это если предположить, что между окончанием средней маггловской школы и поступлением в Хогвартс прошло какое-то время; данная гипотеза согласуется как с ее общим уровнем мышления, наблюдаемым на практике и схожим с таковым у хорошо знакомых ему (Ассбьорну Фольквардссону) ученых личностей, так и с обширными познаниями по химии в целом и специальными знаниями в отдельных ее областях.
- 5) если учесть повышенное внимание к ней господина директора, то ее стремление скрыть о себе как можно больше информации является вполне обоснованным; другой вопрос, как Анна узнала о том, что представляет собой Альбус Дамблдор на самом деле.
- 6) Однозначно настоящим человеком из ее прошлого является “Гюнтер Штольц”: во всяком случае, образы о нем самые яркие и четкие, следовательно, Анна в последний раз общалась с ним не так давно. Кроме того, “Гюнтер Штольц” должен являться опытным магом, желательно, темным, и зельеваром в одном лице: без постоянной практики и сильного наставника она вряд ли смогла достигнуть за относительно короткий срок того уровня мастерства в зельях и заклинаниях, которым владеет сейчас. “Гюнтер Штольц” определенно является выпускником Хогвартса, иначе вряд ли бы он стал советовать Анне отправиться на учебу именно сюда, а не в Дурмстранг, например. Также он, скорее всего, не немец, как и сама Анна — это следует из нестыковок в ее рассказах. И Фольквардссон знал, как минимум, одного человека, который прекрасно подходил под это описание, но предположение это настолько ему не понравилось, что он решил присвоить ему пока низкую вероятность и отложить до того момента, пока не накопиться больше сведений.
Казалось, это всего лишь мелочи, которые улавливаешь краем сознания, но на которые поначалу не обращаешь внимания, но они, словно мозаика, выстраиваются в цельную и стройную картину. С глаз упали шоры, а там, где была таинственность, оказались лишь пустота и неизвестность. Он полюбил девушку с тяжелым депрессивным характером и, скорее всего, старше его, прошлое которой покрыто мраком. Она не хочет вспоминать об этом — пусть: она может начать новую жизнь в окружении новых людей, только для этого ей нужно измениться самой, и он поможет ей в этом. Он сделает ее счастливой. Потому что любит ее настоящей, такой, какая она есть, невзирая на прошлое, потому что она есть…
* * *
… Итак, измеряем последний параметр и готово. Лапина переписала к себе в тетрадь очередную цифру и устало потянулась в кресле. Толстая тетрадка в клеточку, купленная во “Флориш и Блоттс” (одно было одно из немногих достижений, которые маги переняли у магглов), была исписана уже больше, чем наполовину, и пестрела всевозможными расчетами, таблицами, графиками и схемами. На столе, помимо закрытого пока ноутбука, громоздились также амперметр, вольтметр, катушка индукции и конденсатор, объединенные в одну цепь. Рядом лежали раскрытые на разных страницах учебники по физике. Перепроверив еще раз составленные ею формулы, девушка решилась на эксперимент. Отработала движения палочкой, чтобы они были точные и плавные, а не дерганые. Выучила придуманное ею же заклинание, повторяя про себя значение каждого действия и направляя силу сознания на осуществление результата. Синхронизировала. Выдохнула — вроде получилось. Теперь в добрый путь. Открыла ноутбук и совершила над ним несколько сложных пассов волшебной палочкой, повторив шепотом заклинание, сакцентировав сознание на цели и значении совершаемых ею действий, после чего коснулась палочкой гнезда, в которое вставлялся кабель для подключения к электросети. Компьютер и палочка тут же засияли холодным бледно-голубым свечением, которое переходило в ажурный витиеватый контур, растворявшийся концами в воздухе. Выждав еще с минуту после того, как свечение погасло, Анна включила ноутбук — о чудо! Работает! Загрузилась старая добрая “Windows XP”. Все программы на месте, данные — вроде бы тоже, все устройства работают хорошо. Аккумулятор показывает “100% (время ∞)”. Неплохо. Закрыла, прочитала отменяющее заклинание, вновь коснувшись палочкой гнезда. Теперь попробуем с переменным током — при его использовании потребляется меньшая мощность, т.к. площадь, захватываемая кривой (I0cos(wt))^2*R, меньше, чем просто I^2*R, что определяется соответствующим интегралом по времени. Пусть данная задача не очень актуальна в пределах Хогвартса, зато актуальна в тех местах, где источник магического поля либо слабый, либо имеет конечную емкость.
Помучавшись еще больше часа с выводом и подгонкой формулы для преобразования энергии магического поля в переменный ток — благо, все необходимые параметры были уже заранее рассчитаны, Лапина смогла, наконец-то, добиться удовлетворительных результатов — во всяком случае, модельная электрическая цепь не сгорела, не задымилась, не взорвалась, в общем, работала вполне исправно на заданной частоте. Компьютер тоже вредничать не стал и радостно замигал зелеными лампочками, показывая, что он работает, а операционная система выдала приветствие, после чего показала рабочий стол. Снова проверила диспетчер устройств, системные папки и данные — все было на месте и исправно работало.
Так… — подумала девушка, снова задумчиво посмотрев в потолок, подперев голову. Подскакивавшая между пальцами перьевая ручка в хаотическом порядке расставляла на бумаге черные точки, ограничиваясь при этом радиусом произвольно и бессознательно выбранной дельта-окрестности. — … При наличии постоянного высокого магического фона, как в Хогвартсе, достаточно использовать более простое заклинание для постоянного тока. Преобразование по правилам переменного тока выгодно использовать при низкой емкости либо скорости подвода магической энергии. Соответственно, нужно разработать заклинание, которое позволяло бы автоматически переводить потребление энергии с одного закона на другой при некотором пороговом значении источника, которое можно задать, например, путем пересечения функции падения магического фона в зависимости от расстояния (для определенности примем ее за гауссовскую, которой описывается большинство распределений в обычном мире) с защитной сферой. А здесь для расчета нам уже и компьютерные математические программы пригодятся. Расстояния нам известны из “Истории Хогвартса”. Потенциал можно посчитать по уравнению Кулона, главное только, чтобы он раза в три, а то и в пять был больше ее собственного — в противном случае электронные приборы могут нормально функционировать без всяких дополнительных преобразований. Теперь самое сложное: составить закон, объединяющий два предыдущих и задающий условия их функционирования. В этот момент Лапина сильно пожалела, что не попросила у Карла его учебник по нумерологии — по его словам, сия кавайная книжка содержала таблицы аддитивностей и прочие плюшки, которое нужно учитывать при составлении нумерологических формул. Едва она успела подумать об этом, как перед ней появилось самое последнее издание “Теоретической и прикладной нумерологии”. На немецком. И теперь, листая страницы в поисках нужной темы и прочитывая текст через два слова — чтобы быстрее было, Анна мысленно ругалась и кусала себе локти, еще больше жалея о том, что не додумалась прочитать эту книгу ранее — ведь она могла бы сэкономить немало времени как на расчетах, ибо большинство формул, которые так долго и упорно рожал ее воспаленный мозг, были выведены задолго до нее именитыми и не очень учеными, так и на проведении самих экспериментов. Ага, объединение в одну формулу двух и более сложных функций осуществляется по правилам булевой алгебры и математической логики. Понятно, задаем пороговое условие для значения магического потенциала и с помощью нужных операторов определяем выбор одного из двух типов преобразования...
Эврика! Работает! Девушка разве что не плясала вокруг своего ноутбука, радуясь полученным результатам. Однако, быстро сообразив, что в ее возрасте нежелательно выражать эмоции подобным образом и вспомнив, что работы еще непочатый край — ведь у нее кроме заклинаний, трансфигурации (частично) и зельеварения (частично), не выучено больше никаких уроков на следующую неделю. А ведь в понедельник будет еще и гербология, в которой она полный ноль (но для приличия нужно будет хотя бы почитать учебник), древние руны, за перевод для которых она даже не бралась. Но вначале нужно будет закончить с ноутбуком — Карл его уже видел, и потому нужно сделать так, чтобы его содержимое не вызвало лишних вопросов.
Провозившись со своим другом из пластика, металла и кремния еще какое-то время, Анна: 1) поставила на него длинный пароль на латыни; 2) перепрятала подальше те паки и файлы, которые, по ее мнению, не пригодятся в ближайшем будущем, и переименовала нужные, изменив их структуру, а то будет нехорошо, если кто-то любопытный в папке “My Documents” найдет папку “Dissertation” или, еще хуже, “Ботанизм”. А вот “Numerologie” (2) или “Tränkebrauen” (3) — другое дело; 3) с трудом, но изменила раскладку, а вот про комбинацию клавиш “Alt + Shift” придется надолго забыть; 4) свела кириллицу с клавиатуры, воспользовавшись весьма кстати появившимся ацетоном. Английский язык операционной системы вопросов вызвать не должен, ибо сейчас на нем говорят почти все.
Покончив с этим, девушка устало потянулась в кресле. Она не заметила, как быстро пролетело время, зато поработала определенно много и плодотворно. Скоро за ней должен прийти Карл, так что пора собираться, чем она и занялась. Исчезли книги и книжная полка, а также кресло — магия комнаты, очевидно, работала таким образом, что из нее нельзя было выносить предметы, которые она сама создала, и оставляла только то, что было необходимо в данный момент. А жаль. Анна еще раз заглянула к себе в записи — плод ее многочасовых трудов (а ведь по общим меркам она добилась результата очень быстро; с другой стороны, у нее был практически мгновенный доступ к нужной ей информации). Генерация электрического тока из магической энергии — уж очень ей хотелось это увидеть. Что это будет — простой сноп искр или направленный поток электронов? В любом случае, это не должно занять много времени. Глубокий вдох — начинаем движение палочкой, параллельно мысленно произносим слова. Правильно: вначале происходит накопление, затем генерация. Не учла новоявленная составительница заклинания только одного: электроприборы поглощали энергии столько, столько нужно, поскольку ее значение было задано заранее. Человек же, не без ущерба для себя, может пропустить гораздо большее количество энергии. Вот уже дрожит рука, держащая палочку, но продолжает упорно, пусть уже неровно вести контур дальше, пальцы неприятно покалывают, будто в них по очереди, раз за разом впивается множество горячих иголок, по телу проходят быстрые импульсы, заставляющие то и дело вздрагивать, кровь вперемешку с адреналином стучит в висках, и только лишь пока еще держащееся на плаву сознание направляет действие заклинания в нужное русло. Воздух вокруг стал более плотным, переливаясь серебристыми бликами, напряженность ощущалась в нем уже физически, он будто находил волнами… Последний взмах палочкой, и с ее конца срывается уже небольшая, но настоящая молния, вполне предсказуемо последовавший затем удар грома, и девушку отбросило ударной волной на пару метров назад. Вылетевшая из рук палочка медленно описывает дугу, чертя за собой тонкий золотистый контур, тем самым как бы преграждая дальнейший путь молниям, которые, как по цепной реакции, стали возникать одна из другой, все мельче, но чаще, после чего все погрузилось во тьму…
Лапина не знала, сколько времени прошло прежде, чем она очнулась, но когда сие произошло, то она поняла, что: во-первых, жива; во-вторых, она по-прежнему находится в комнате-по-требованию; в-третьих, она лежит на диване; и в-четвертых, она не одна. На пуфике у дивана сидел Фольквардссон и массировал ей ладони — в чем заключался принцип сего действа, она не понимала, но неприятная дрожь и слабость во всем теле постепенно проходили. Тут же стоял небольшой столик со склянками из-под зелий. В кресле неподалеку сидел Шенбрюнн — как и Фольквардссон, без мантии, галстук расслаблен, рукава закатаны до локтей. Видимо, поймав взгляд своего товарища, он встал с кресла и подошел к изголовью, поменял компресс на лбу у девушки.
- Как вы себя чувствуете, фрейлейн Кайнер? — спросил Карл, поменяв травяной компресс на лбу у девушки, в голосе его чувствовалось заметное беспокойство.
- Мм… нормально… — немного помедлив, ответила Лапина.
Сознание окончательно прояснилось, все тела были на месте, а мелкая дрожь в теле, хоть и раздражала, но не причиняла больших неудобств, ее вполне можно было терпеть.
– А разве что-то должно было случиться? — добавила она вполне будничным тоном.
Сидевший рядом Ассбьорн резко поднял голову и отодвинулся, будто она сказала что-то оскорбительное. А Карл… Анна буквально почувствовала исходящую от него волну гнева и раздражения, а для того, чтобы вывести из себя вежливо-холодного и невозмутимого Карла Шенбрюнна, нужно было очень хорошо постараться.
- Вы чуть не умерли. И если вы по-прежнему полагаете, что ваша жизнь здесь никому не дорога, то вы глубоко ошибаетесь!
Он говорил тихо, почти шепотом, но слова его, в которых еще чувствовался гнев, проникали словно в самое сердце и обжигали ледяным огнем. Ты не права, ты, несчастная эгоистка, всегда думаешь только о себе. Ты закрылась ото всех в своем маленьком мирке, отделившись от внешнего мира, и думаешь, что все замечательно. Тебе наплевать на себя, но еще больше тебе наплевать на других.
- Вы можете без вреда для себя направить магическую энергию на некий предмет, применив к нему Закон преобразования, но вы не можете точно также провести преобразование волшебной палочкой, выпустив измененную энергию обратно, в исходную среду, обладающую бесконечной емкостью. Точно так же вы могли бы стать во время грозы под одинокое дерево!
Фольквардссон же за все это время не проронил ни слова, но выражение его лица было красноречивее всяких слов. Сейчас он являл собой того грозного дурмстранговца, которого следует бояться, и с которым лучше не спорить. Не было уже в его взгляде ни следа былой улыбки, ни нежности и теплоты, которыми он неизменно одаривал ее ранее (и которые, если честно признаться самой себе, ей были очень приятны, ибо Анна Лапина, несмотря на все свои установки, имела в себе желание нравиться противоположному полу), но лишь мрак и пустота, немой укор. За что ты так поступаешь со мной и с собой? За что?
Однако рационализм и самость вновь взяли верх над совестью, и, неуклюже поднявшись с дивана, девушка встала с дивана и заявила, что раз она жива, то, значит, беспокоиться не о чем, и что вообще им следует пойти на ужин, если он еще, конечно не закончился. Парней смутила подобная смена настроения и несколько неадекватная реакция на происходящее, но они ничего не стали ей говорить: пусть остается при своем мнении, если ей от этого легче.
В Большой Зал пришли все вместе, когда ужин подходил к концу, и заняли свои традиционные места. За столами вновь пошли шепотки. Как и предполагала Лапина, слизеринцы, увидев Карла с ней вместе, демонстративно отсели подальше и отвернулись, всем своим видом показывая презрение к магглофилам. Малфой и Бранау, ровно как и сам декан Слизерина, куда-то исчезли (и Анна даже догадывалась, куда именно), так что змеиный факультет снова остался целиком и полностью на попечении Пэнси Паркинсон, которая явно не справлялась в одиночку с обязанностям старосты и устраивала истерики по каждому поводу, будь то опоздавшие на ужин студенты или первокурсник, перепутавший чайную и десертную ложки.
Дамблдор в очередной раз развлекал себя тем, что ненавязчиво легилиментировал сидевших в зале учеников, и как-то странно нахмурился, добравшись головы Анны Кайнер. Он больше не пробивал блок и не вытягивал мыслеобразы, как делал это в прошлый раз, но лишь слегка коснулся сознания и пошел дальше, но девушку насторожила подобная смена настроения у директора — ведь раньше он, напротив, довольно ухмылялся, стоило ему считать ее поверхностные эмоции, и удовлетворение его было тем больше, чем отвратительнее она себя чувствовала, чем меньше в ней было желание жить. Но сейчас рядом с ней сидел Карл. Может быть, в нем дело? Только сейчас, мысленно представив ситуацию, что она вдруг оказалась бы в Хогвартсе совсем одна, без каких-никаких друзей и декана (о том, что могло случиться с профессором зельеварения на очередной оргии у Лорда, она упорно старалась не думать), Лапина поняла, как много значат для нее эти люди. Профессор Снейп, язвительный, грозный и нелюдимый, но очень сильный и ответственный, ее наставник и спаситель, которому она обязана своей жизнью, знаниями и опытом, ее гарант в магическом мире. Карл и Ассбьорн… они как бы тянули ее наверх из того болота, в которое она ввергла сама себя, оказавшись предоставленной самой себе, и додавали ей то, чего не мог (или не хотел) дать Снейп — то, что постигается не многочасовым сидением в библиотеке, не скрупулезными исследованиями в лаборатории, не изнурительными тренировками, но самой жизнью — дружбу, общение.
* * *
Последующий день в какой-то степени можно было назвать малой оттепелью после долгой зимы. Сразу после завтрака Лапина отправилась к озеру вместе с Шенбрюнном, Фольквардссоном и Миллер. Ярко светило, но не припекало солнце, весело пели птицы, радуясь утру, а слабый ветерок гнал по небу ленивые кучевые облака. Элиза, радостно улыбаясь, гуляла по склону холма, срывая осенние травы и листья и вплетая их в венок, а солнце весело играло в ее золотых кудрях. Она сама была, как маленькое солнце, изливая свою доброту, счастье и жизнелюбие на всех, кто находился рядом с ней, так что заставила улыбнуться даже хмурого и грозного Фольквардссона. Сам же Фольквардссон вместе с Шенбрюнном ходили следом за юной фрейлейн Миллер, которая иногда присоединялась к их разговору, но чаще просто слушала, и обсуждали какую-то статью из журнала зельеварения, периодически кидая взгляды на сидевшую под деревом Анну, работавшую над переводом по рунам.
Что касается самой Анны, то ее такое положение вещей вполне устраивало: они разрешили ей находиться в их компании, но предоставили возможность самой выбрать, когда ей лучше влиться в их коллектив. Они не навязывались ей и не задавали ей глупых вопросов, не пытались развлечь, а просто позволили быть такой, какая она есть, и за это она была им благодарна. Лапина не ревновала и не завидовала им, хотя от нее не укрылось, с какой нежностью и теплотой, и легкой грустью одновременно, но без тени вожделения смотрел на Лизу Карл, что наводило на мысли о его возможных чувствах к ней. Да и на Ассбьорна она действовала тоже самым положительным образом. Впрочем, размышляла Анна, с такой доброй и, определенно, бескорыстной девушкой, как Лиза Миллер, был бы счастлив любой. А она, Анна Лапина…
Девушка посмотрела на искрящееся бликами озеро, отражавшее стоявшие вокруг горы, поросшие хвойным лесом. Она сама виновата во всем случившемся, и ей нет смысла рассчитывать на какие-либо поблажки. И дело было даже не в том вовсе, что она попыталась весьма радикальным образом отдалить от себя единственных людей в этом новом для нее мире, готовых терпеть ее такой, какая она есть (ибо, как выяснилось, они отдаляться от нее они вовсе не желали), а в ее изначальном выборе — ведь это она сама согласилась на уговоры шефа и отправилась на эту долбаную стажировку в Лондон, вместо того, чтобы, как обычно поехать домой. И потому все сложившиеся обстоятельства вместе взятые — это своеобразное наказание за ее нежелание лишний раз увидеться с родными и исполнить свой женский долг (хотя она не считала себя готовой к последнему и в будущей семейной жизни минусов видела гораздо больше, чем плюсов). Подумаешь, всего полтора-два месяца побыть дома — ну почитают мама с бабушкой нотации, посетуют, что единственная дочка и внучка не хочет выходить замуж и рожать деточек на радость старикам — а ведь время-то уже уходит, — в худшем случае попытаются познакомить с очередным потенциальным женихом. Уж это можно было перетерпеть, чтобы потом вернуться в огромную загазованную Москву, которой она толком не видела, к своим колбам, автоклавам, хроматографам, масс-спектрометру, шефу и студентам разной степени тупости. Она считала себя виноватой, но не скучала по ним, ни теперь, ни раньше — просто не видела в этом смысла. Сейчас ей нужно было просто приспособиться к новым условиям, получить свой несчастный аттестат, чтобы устроиться на работу — и не важно, сколько ей придется выслушать по пути оскорблений или насмешек, и снова начать жить так же, как и раньше — тихо и серо, ни на что не рассчитывая и не срывая звезд с неба.
После обеда Лиза, попрощавшись с ребятами, ушла в Гриффиндорскую гостиную вместе с Лотаром Визерхоффом, ибо последнего начали осаждать неугомонные львята с просьбой помочь с зельеварением, в котором он разбирался, мягко говоря, не очень хорошо, и помощь фрейлейн Миллер, будущего специалиста по медицинским зельям, здесь была, как нельзя, кстати, а для самой девушки это был повод провести время вместе со своим женихом. Фольквардссон, не надеясь в ближайшем будущем на благосклонность Анны Кайнер, отправился вместе со своими одноклассниками в общежитие Равенкло, встретив на прощание лишь потухший мрачный взгляд зеленых глаз. Ни радость, ни ненависть, а только усталость, равнодушие и немного грусти. А Шенбрюнн и Лапина направились в Западную башню. Поначалу Анна пыталась усиленно отвязаться от Карла, ибо намеревалась продолжить перевод своей диссертации на английский — сколько времени она еще пробудет в прошлом, неизвестно, но назад, без выполненного для шефа задания лучше не возвращаться, — и даже собиралась дать магическую клятву, что не будет проводить никаких опасных экспериментов, однако Карл не позволил ей. К словам своей одноклассницы он отнесся весьма скептически, ибо вполне справедливо предположил, что большая часть ее аргументов просто взяты из воздуха. Кроме того, он чувствовал свою ответственность за нее и, после всего случившегося, твердо решил не оставлять больше одну, хоть для этого ему придется привязать ее к себе.
- Фрейлейн Кайнер, скажите, пожалуйста, а чем вам так не угодил Фольквардссон? За что вы его так ненавидите? — спросил Шенбрюнн самым будничным тоном, каким обычно ведут светские беседы “ни о чем”.
Сейчас они шли уже по длинной изломанной лестнице, опоясывающей изнутри Западную башню, насквозь пронизанную солнечными лучами, отчего создавалось впечатление невероятной легкости и уюта.
- Я не ненавижу его, — виновато ответила Анна, потупив взгляд и поправив на плече лямку от кейса с ноутбуком.
- И меня вы тоже не ненавидели, когда в весьма ультимативной форме попросили, чтобы я больше не разговаривал с вами? — голос парня приобрел твердость и строгость, как бы призывая ответить за свои действия.
Кивок в ответ.
- У вас весьма странные понятия о ненависти.
Молчание.
- Если вы не ненавидите ни меня, ни Фольквардссона, тогда почему вы так поступаете?
- А разве это имеет значение? — все также глядя в пол, ответила девушка, явно не готовая к подобному разговору.
- Да, имеет, — сказал Карл, остановившись и сложив руки на груди; сейчас выражение его лица было не холодно-вежливым, а строгим и карающим. — Вы небезразличны каждому из нас по разным причинам, но, заметил я, — синие глаза с прищуром посмотрели на девушку, — чем лучше мы к вам пытаемся относиться, тем большей ненавистью и неуважением вы нам отвечаете.
- Именно! — Лапина так и не рискнула посмотреть в лицо своему однокласснику, но пошла по лестнице дальше. — Чем хуже я буду реагировать на ваше внимание ко мне, тем быстрее вы поймете, что от меня бессмысленно ждать какой-либо благодарности в ответ! Меня нужно просто оставить в покое и не трогать!
- Оставить в покое и не трогать… вы хотите сказать, что взаимодействие с обществом нарушает ваше душевное равновесие? — с нотками скепсиса в голосе спросил Шенбрюнн, очевидно решив занять себя исследованием психологического феномена под названием “Анна Кайнер”.
- Связи могут исчезать также легко, как и появляются, и в этом для меня заключается нестабильность, — девушка подняла голову, направив взгляд в сторону расположенного на следующей лестничной площадке окна. — И в моем случае последнее неизбежно.
- Поясните, пожалуйста.
- Допустим, я дружу с кем-нибудь, но со временем этот человек мне надоедает без видимых на то причин до такой степени, что я просто не хочу его видеть, не то, что разговаривать с ним.
- Без видимых причин… значит, в реальности они все-таки существуют? На бессознательном уровне, например?
- Скорее всего. Или же обратный пример: перестают общаться со мной. Признаюсь честно, я не лучший человек, с кем можно общаться, и вы сами это видите, — Анна снова уставилась в пол. — Но все равно обидно.
- То есть вы просто не решаетесь строить отношения просто потому, что боитесь, что они все равно разрушатся вне зависимости от вашей воли и желания? — строго спросил Карл.
- Так было, есть и будет. Фольквардссон через время встретит другую девушку, которая, пусть и будет походить на меня внешне, но будет обладать при этом лучшими человеческими достоинствами. И вы, если б не были связаны поручением перед профессором Снейпом, уже успели бы найти себе новых друзей, — с некоторой грустью и безысходностью в голосе добавила она.
- А теперь послушайте меня, пожалуйста… — Шенбрюнн взял девушку за плечи и развернул к себе лицом, грозно посмотрев на нее сверху вниз. — Никогда. Не смейте. За меня. Решать. Надеюсь, вам понятно, что это значит?
- А за меня почти всегда решили, — почти прошипела Лапина, — особенно, что я подумаю. Ибо, чем ближе связь между людьми, тем меньше в ней рационального.
- Фрейлейн Кайнер, пожалуйста, не распространяйте не меня стереотипы, к которым вы привыкли в вашем ближайшем окружении, — не терпящим возражений тоном попросил Карл. — Вы сами знаете, почему мое требование к вам справедливо, — и отпустил девушку. — Мы находимся здесь и сейчас, и вы должны принять здешние правила, чтобы выжить.
- Hic et nunc, hic et nunc... Non hic et non nunc velociter erit... (4) — промычала Анна себе под нос, пройдя немного вперед.
- Подождите, пожалуйста. Что вы хотите этим сказать? — парню данные слова показались весьма странными, будто Кайнер знала что-то, что должно произойти в ближайшем будущем. — Что значит “будет не здесь и не сейчас”?
- О, всего лишь неисповедимые пути Господни, дороги судьбы — можете называть это как хотите, — с сарказмом произнесла Лапина; казалось, она готова вот-вот засмеяться в истерике.
- Хорошо, — примиряющим тоном сказал Карл, выставив ладони вперед, — что, по-вашему, должно произойти независимо от воли людской, но в результате чего мир, в котором мы находимся в данный момент, может кануть в небытие?
Теперь Кайнер окончательно зашлась в приступе истерического смеха и сползла по стене вниз, на ступеньки, а по щекам ее катились соленые слезы.
- Вот, выпейте… — Шенбрюнн присел на ступеньки рядом с Анной и дал ей успокоительное зелье, половину которого она едва не расплескала.
Какое-то время девушка еще тихо и истерично посмеивалась, уткнувшись парню в плечо, после чего подняла голову и, посмотрев в потолок, образованный следующим над ними лестничным пролетом, сказала со странной улыбкой на лице:
- Вы знаете, господин Шенбрюнн, я должна вам открыть один небольшой секрет… — и, получив в ответ взгляд от Карла, показывающий, что он весь внимание, продолжила: — Я здесь не по своей воле. Вернее, я по своей воле нахожусь в Британии, но не по своей — в магическом мире. Вы мне верите?
- Я подумаю над вашими словами и тогда сообщу свое мнение, — нейтральным голосом ответил Шенбрюнн. — А теперь я считаю нужным пойти дальше — если мне не изменяет память, то вы хотели заняться какой-то письменной работой, к которой приступили, будучи еще в маггловском мире, — и, получив ответный кивок, помог девушке подняться на ноги.
Он не знал, сумасшедшая Кайнер или нет, но ее поведение пугало его с каждым разом все больше. Очевидно, что в столь не стабильной для нее обстановке, как она сама ее оценивает, стали проявляться старые, вымещенные комплексы, которые вместе с ее текущими установками и стереотипами давали весьма конфликтную комбинацию. Если такими темпами пойдет и дальше, то Бранау (которого, кстати, как и Малфоя, и профессора Снейпа по-прежнему не было в школе) скоро некого будет убивать, как бы цинично это не звучало. В любом случае, ее не следует лишний раз нервировать и пока есть смысл поверить ей на слово.
- Хорошо, фрейлейн Кайнер, — заговорил Карл некоторое время спустя, когда они уже почти дошли до последнего этажа. — Допустим, я вам верю. Скажите тогда, пожалуйста, как именно вы попали в магический мир.
- Не знаю, — Анна отрицательно покачала головой. — Fatum. Obstaculorum coincidentia… (5) Больше я ничего не могу сказать.
- И как долго вы находитесь в магическом мире? — вновь спросил парень как бы между прочим.
- Уже два месяца, — вполне уверенно ответила Кайнер.
Понятно, значит, она, попав в магический мир два месяца назад, каким-то образом встретилась в профессором Снейпом, и он согласился обучить ее магии и порекомендовал Хогвартс. И не было никаких семи лет под руководством грозного Гюнтера Штольца. Но что же тогда было до этого? Она жила в маггловском мире, по каким-то причинам приехала в Англию — но относительно магического мира это мрак, небытие. Она здесь просто не существует, иначе знала бы и других магов, помимо профессора Снейпа (который по каким-то весьма странным причинам отсутствует в Хогвартсе) и училась бы в магической школе у себя в стране. И ей не пришлось бы врать. Впрочем, при подобных условиях любой человек почувствует себя “нестабильно”.
Молодой аристократ невольно проникся уважением к этой девушке, ибо она смогла за каких два месяца хотя бы частично освоить то, на что у многих ее нынешних однокурсников, даже из чистокровных семей, уходят годы. Ведь для этого нужно обладать и немалыми способностями, и упорством, стремлением достигать поставленные цели. А сейчас она в себе все это просто давит (если, конечно, не считать ее недавних экспериментов с преобразованием магических полей), будто боится вновь воспрять духом. Как ему показалось, он стал немного понимать ее, но только потому, что она сама пошла к нему навстречу и открыла часть правды. И, чтобы она ни говорила, выживет ли она в этом новом и страшном для нее мире, зависит теперь только от нее
- И вы теперь боитесь, что подобные обстоятельства могут повториться вновь? — вполне искренне поинтересовался Карл, когда они остановились у картины с троллями.
Девушка лишь грустно кивнула в ответ и, пройдясь три раза мимо картины, открыла комнату. Что касается Шенбюнна, то он очень быстро оценил очевидные преимущества сего места, так что ему не пришлось скучать, пока его одноклассница сидела за портативным компьютером, из которого исходило холодное бледно-голубое свечение, и стучала по клавишам. О такой библиотеке, какая появилась перед ним, он мог только мечтать.
* * *
К тому времени, как Лапина покончила с переводом (вернее, он ей просто надоел), прошло чуть больше трех часов. Девушка устало потянулась в кресле и захлопнула ноутбук, поймав на себе вопросительный взгляд одноклассника.
- Не хотите ли прогуляться, фрейлейн Кайнер? — предложил Шенбрюнн, оторвав взгляд от книги, заметив, что его одноклассница теперь не знает, чем себя занять.
Следует отметить, что до этого Карл Шенбрюнн проявил предельную тактичность и, хотя кидал изредка любопытные взгляды в сторону работавшей за компьютером Кайнер, ни разу не спросил у нее, что именно она делает, не просил показать монитор (как это нередко бывало, когда Анна приезжала домой), чтобы убедиться, что она не занимается ничем плохим, или потому что он, как ответственный за нее, должен быть в курсе всех ее дел. И за это она была ему очень благодарна.
- Воля — ваша, господин Шенбрюнн, — с нейтральным выражением лица ответила Анна, упаковав ноутбук обратно в кейс. — Кстати, отсюда ничего не получится вынести, — предупредила она, увидев, что Карл сделал в книге закладку и поставил ее на пустую полку.
- Ничего страшного. Если я правильно понял принцип работы этой комнаты, то, когда я приду сюда в следующий раз, я непременно найду эту книгу, заложенную на нужной странице. А теперь, пожалуйста, вашу руку, фрейлейн Кайнер.
- Боитесь, что сбегу, господин Шенбрюнн? — с лукавой улыбкой на устах спросила девушка, опершись о его руку.
- Именно, — с не менее лукавой улыбкой ответил парень и забрал у нее сумку.
Весь путь до Слизеринских подземелий они так и прошли вдвоем, заставив большую часть встреченных ими особ прекрасного пола с завистью посмотреть им вслед. Во владениях Салазара, как всегда было темно и сыро, с потолка местами капала вода, а факелы горели неровным, потрескивающим пламенем. Стояла тяжелая давящая тишина, а которой можно было расслышать слабые шорохи — как будто кто-то медленно крался вдоль стены. Шенбрюнн напрягся и, отпустив Лапину, выставил перед собой волшебную палочку, подозрительно озираясь по сторонам. Его маневр тут же повторила Анна, так что они стояли теперь спина к спине, держа перед собой волшебные палочки на расстоянии вытянутой руки. Чужое, враждебное присутствие ощущалось где-то совсем рядом — в подземных коридорах было полно темных стенных ниш и боковых проходов, в которых легко можно было спрятаться, как сделали это Анна с Карлом двумя днями ранее. Сердце быстро колотилось в груди, в кровь брызнул адреналин, а рука, крепко державшая волшебную палочку, подрагивала от страха. Где-то совсем рядом…
- *Destruo!*(6)
Шенбрюнн и Лапина едва успели отскочить в стороны: на том месте, где они только что стояли, произошел обвал, а сами они оказались в двух разных боковых коридорах, расходящихся лот основного под острым углом. Несколько факелов потухло, а с потолка до сих пор осыпалась каменная крошка, она же хрустела под ногами.
- *Lumen!*
Исходивший от палочки свет вырезал из мрака высокую бледную фигуру Генриха фон Бранау, с ненавистью смотрящего на свою очередную жертву, а с крепко зажатой в руке палочки вот-вот готово было сорваться очередное темномагическое проклятие.
- Не правда ли, удивительная встреча, фрейлейн Кайнер, — с заметным пренебрежением произнес Бранау своим хищным, сочащимся ядом голосом, а его прищуренные серые глаза исподлобья посмотрели на пытающуюся храбриться и посмевшую угрожать ему девчонку. — Я надеюсь, она запомнится вам надолго, до конца вашей недолгой жизни. И на вашего защитничка Шенбрюнна можете не надеяться — он вам здесь не поможет, злорадно добавил он так, что губы его искривились в подобие хищного оскала, а глаза приобрели маниакальный блеск. — Tormenta!
1) (лат.) Замерзни!
2) (нем.) Нумерология.
3) (нем.) Зельеварение.
4) (лат.) Здесь и сейчас, здесь и сейчас… Скоро будет не здесь и не сейчас…
5) (лат.) Рок. Стечение обстоятельств.
6) (лат.) Разрушаю, уничтожаю. По действию аналогично заклинанию “Reducto”, только “Reducto” означает “восстанавливаю, уменьшаю, возвращаю в исходное состояние”.
10.09.2011 Глава 21. В темных подземельях…
- *… Lumen! *
Исходивший от палочки свет вырезал из мрака высокую бледную фигуру Генриха фон Бранау, с ненавистью смотрящего на свою очередную жертву, а с крепко зажатой в руке палочки вот-вот готово было сорваться очередное темномагическое проклятие.
- Не правда ли, удивительная встреча, фрейлейн Кайнер, — с заметным пренебрежением произнес Бранау своим хищным, сочащимся ядом голосом, а его прищуренные серые глаза исподлобья посмотрели на пытающуюся храбриться и посмевшую угрожать ему девчонку. — Я надеюсь, она запомнится вам надолго, до конца вашей недолгой жизни. И на вашего защитничка Шенбрюнна можете не надеяться — он вам здесь не поможет, — злорадно добавил он так, что губы его искривились в подобие хищного оскала, а глаза приобрели маниакальный блеск. — Tormenta!
Девушка едва успела увернуться — на полу, там, где она только что стояла, образовалась приличных размеров выбоина с неровными краями. Пыточное заклятие… Если оно такое творит с камнями, то что же делает с человеком?
Про себя же Лапина подумала, что поговорка “Тяжело в учении — легко в бою” явно не про нее. Нет, профессор Снейп нисколько не щадил ее во время учебных дуэлей летом, но в поединках с ним не чувствовалось излишней ненависти и агрессии, во всяком случае, выходящей за пределы его типичного характера. От Бранау же исходили физически ощутимые флюиды ненависти и желания убить, стереть в порошок. Легилименция или у нее просто разыгралось воображение?
- Incendo! — это было одно из любимых занятий Генриха фон Бранау — смотреть, как жертва корчится в огне, и осознавать свое превосходство над ней.
- *Aquamenti!*
Мощная струя воды встретилась с не менее мощным огнем, вылетевшим из палочки немца, и испарилась — противоположные стихии нейтрализовали друг друга. В течение нескольких секунд дуэлянты стояли, как истуканы, с глупым выражением лица уставившись друг на друга: Бранау — потому что это его заклинание никто раньше не отбивал именно таким образом (магглы и слабые грязнокровки, естественно, ничего не могли ему сделать, а против сильных чистокровных волшебников, например, Визерхоффа, он не решался его применять); Лапина — потому что ее забавляло недоумение, нарисовавшееся на лице Генриха. В результате она потеряла выигранное ею небольшое преимущество во времени, которое можно было использовать, чтобы нанести удар со своей стороны.
- Seco! Seco! Caedo interius (1)! — громко произнес Бранау, сократив расстояние между ними.
- *Aer Contractum (2)!* — от первого режущего проклятия Анна легко увернулась, пригнувшись: ее невысокий рост в условиях дуэли давал такие немаловажные преимущества, как компактность и маневренность. — *Stupefac per fluidum (3)!* — второе, уже замедленное проклятие задело рукав мантии. — *Scutum (4)!*
Бранау не ожидал подобной вертлявости от магглы-самоучки. Почему она тупо не применит щит? — после памятной мини-дуэли в пятницу он хорошо запомнил, что Кайнер известны высшие щитовые чары. Вначале он решил, что девчонка экономит силы или просто не знает, какое заклинание произнести, но, стоило ему произнести еще раз “Seco”, как воздух вокруг стало более плотным, сгущенным, а выпущенные им заклинания замедлили свой ход, точно на их пути поставили толщу воды, что дало грязнокровке возможность выставить невербальный щит в самый последний момент. Рисковая девчонка…
Генрих ловко увернулся от посланного в него модифицированного Оглушителя, едва не попав под свое же, замедленное Кайнер проклятие.
- *Everto statum (5)! Seco! Thorax (6)!*
Вокруг дерущихся к тому времени образовалось уже немало разрушений: выбоины в полу и стенах; то тут, то там лежащие вывернутые камни, а с потолка вместе с пылью осыпалась каменная крошка.
Генрих также не остался в долгу, отразив посланные в него проклятия и послав для коллекции еще одно от себя, при этом его безмерно раздражал тот факт, что девчонка умеет пользоваться невербальными заклинаниями, которые он в свое время так и не смог осилить, чем весьма часто пользовался Шенбрюнн во время учебных поединков в их старой школе.
Анна же, в свою очередь, не могла не признать, что Бранау является опытным и сильным дуэлянтом. Его так дома научили, или же он успел поднатореть на шабашах у небезызвестного Лорда?
- Tormenta (9)!
Случилось то, о чем предупреждал ее Снейп во время одного из практических занятий по ТИ/ЗОТИ: замедлив заклинания противника и послав в его сторону ответные, она не успела выставить щит и теперь корчилась на холодном каменном полу, шипя от боли. Тело как будто изнутри поразили тысячи раскаленных иголок, и любое сознательное движение только усиливало боль. При этом, отметила про себя девушка, гораздо меньше, чем все остальное тело, заклинание поражало голову. Или же оно частично блокируется гемо-энцефалитным барьером?
- Ну что, грязнокровка, теперь ты готова просить о пощаде? — хищным голосом произнес Бранау, по-прежнему удерживая прицел на Кайнер; его забавлял сам факт того, что его жертва лежит сейчас на полу и дергается в конвульсиях, разве только что не кричит истошно, но это тоже легко можно будет исправить. — Отчего же ты молчишь, грязнокровка? — в потемневших зеленых глазах девчонки отчетливо читался страх, что не могло его не радовать. — Где твои манеры? Или ты не знаешь, что положено отвечать, когда к тебе обращаются лучшие? — и пнул ботинком под ребра для довершения воспитательного процесса.
Он уже снял “Tormenta”, но заклинание будет действовать еще долго, постепенно затухая. Кайнер все еще дрожала, но уже гораздо реже, лицо искажено гримасой боли, обескровленные губы вытянуты в прямую линию, на лбу бусинками высыпал холодный пот, а глаза смотрят со страхом и ненавистью. К девчонке, естественно не применяли до этого пыточных, иначе она не испытала бы столь болезненный шок. Впрочем, это не его проблемы: он хотел ей отомстить, так что пора бы завершить начатое.
Наступил на руку, которой она упиралась в пол и держала одновременно волшебную палочку. Девчонка стиснула от боли зубы, но не закричала, только наградила своим полным ненависти взглядом, но разве его, Генриха Бранау, должно это беспокоить? Подергалась и перестала, разжала пальцы — даже у грязнокровок и недочеловеков инстинкт самосохранения выше, чем инстинкт обладания властью. Приподняв носок своей туфли, вытащил из-под ее ладони палочку и поднес к глазам.
- Какая жалость, — проговорил Бранау глумливым голосом, с презрением посмотрев на лежавшую у его ног девушку. — Для любого уважающего себя волшебника потеря волшебной палочки есть великое горе и великий позор, ибо в палочке находится продолжение его сущности. — А что, спрашивается, палочка великих Блигаардов делала в руках грязнокровки? — как бы между прочим спросил он, внимательно изучая по-своему красивый и опасный артефакт, изготовленный не одну сотню лет назад мастером Хофнунгом из Бергена. — Только это останавливает меня от того, чтобы тут же не сломать ее. Но, фрейлейн Кайнер, сие чудесное орудие ожидает другой исход, не правда ли?.. — в серых глазах немца так и сияло торжество собственного превосходства, смешанного со злорадством.
Он ее убьет, убьет! Тут даже сильным легилиментом не нужно быть, чтобы почувствовать это. Ее же палочкой! И его набор смертельных проклятий точно не ограничится одной лишь “Авадой”.
Девушка неуклюже приподнялась на колени, опершись о локоть левой руки. Правая ужасно болела, а пальцы едва сгибались — не стоит удивляться, если там сломалась пара костей. Бранау, хоть и видел ее поползновения, но не обратил на них внимания, непоколебимо уверенный, в том, что грязнокровка без палочки, еще не отошедшая от шока после пыточного, не сможет ему принести ровно никакого вреда.
- Seco! — прошипела Лапина, сделав резкий выпад правой рукой и отчертив по косой вниз, вложив всю свою ненависть и жажду мести к Генриху фон Бранау.
- Черт! — Бранау, не ожидавший подобного отпора со стороны валявшейся у его ног девчонки, сам свалился на каменный пол, схватившись за распоротые лодыжки.
- Seco! — повторила Анна еще раз, уже громко, поднявшись на ноги, но еще не выпрямившись, и от ключицы к плечу Бранау потянулся кроваво-красный рубец. Что ж, как минимум, один комплект одежды у него уже испорчен.
- Expelle arma! — обе палочки вылетели из руки Генриха, едва он вознамерился произнести свое проклятие. — Accio baccam magicam meam (10)! Accio baccam magicam Henrici (11)! — и тут же послушно прилетели к Кайнер, злорадно ухмыльнувшейся обманутому врагу. Последействие “Tormenta” еще не прошло до конца, и оттого ее улыбка, в купе с огоньком ненависти и боли в глазах, казалась еще более зловещей и безумной.
Попробовала палочку Бранау, ибо сказано было в одной книге (какой именно, Лапина не помнила): “Победи врага его же оружием” А облом Бранау был бы еще большим, а месть — сладкой, если бы она сейчас прокляла его его же палочкой. Холод, леденящий стальной, опустошающий… Где-то из глубин души поднимаются затаенные пороки и страсти… неконтролируемая агрессия, ненависть, желание убивать, причинять боль — девушке стало не по себе от этих ощущений, как будто она успела прикоснуться к зловонной грязи и пропитаться ею. Душу сковал страх. Она не хочет этого, не хочет!.. “В палочке находится продолжение сущности волшебника”, — сказал парой минут ранее Бранау. Пожалуй, в этом он прав. Она ненавидит его, но не желает ему смерти.
Что же касается самого Генриха, стоявшего в это время на четвереньках, то он, хотя по-прежнему смотрел на нее с ненавистью и презрением, горя желанием сравнять ее с землей, чувствовал себя уже не так уверенно, как несколькими минутами ранее, и даже растерянно. Неужели такой сильный маг, наследник древнего чистокровного рода не владеет беспалочковой магией?
- *Stupefac!* — потерял сознание, отлетев на пару метров назад.
Лежачий Бранау — безвредный Бранау, — подумала про себя Лапина, снова осветив коридор волшебной палочкой. Проход основательно завалило камнями и землей, так что придется искать другой выход: оттаскивать все Левитирующими чарами будет слишком долго, а если использовать различные виды взрывных заклятий, то можно будет вызвать еще более сильный обвал. Как вариант, можно было воспользоваться элементальной магией, но Анна еще недостаточно поняла принцип действия заклинаний, черпающих энергию из земли, зато вынесла для себя, что этап магия обладает самой большой как разрушительной, так и созидающей силой, и ее сложнее всего взять под контроль, ибо для этого нужно слиться с древними божествами земли, которые у молодой начинающей ведьмы ассоциировались к кельтской богиней земли и плодородия Керидвен и германской богиней земли и мудрости — Эрдой, а непосредственным источником энергии могло служить все, что порождала земля: почва, камни, растения. Нет, так она, скорее, Хогвартс разрушит, чем вернет коридору его прежний вид.
Только сейчас Анна вспомнила о Карле — он остался в соседнем коридоре справа, который тоже наверняка засыпало. Все ли с ним в порядке? Жив ли он вообще? — во время поединка с Бранау об этом как-то некогда было думать. Нет, Лапина прекрасно могла обойтись без Шенбрюнна, вернее, она смогла бы вполне нормально обойтись без общения с ним, но вот сам факт его жизни был ей далеко небезразличен. К тому же, она чувствовала себя виноватой в том, что именно из-за нее Карл попал в переделку, из которой, неизвестно, сможет ли выбраться, и если да, то с какими потерями.
Пошатываясь, прошла по коридору, выкинув по пути палочку Бранау — от нее она чувствовала лишь едва сдерживаемую агрессию и омерзение — и та закатилась в заполненную водой щель. Чем дальше продвигалась девушка, тем более сыро и холодно становилось в подземельях, тем чаще капала вода с потолка или же стекала тонкими струйками по стенам из грубого неотесанного камня — по всей видимости, она оказалась в той части подземелий, что находится под озером. Девушка проглотила возникший в горле ком: одно сколько-нибудь мощное ударное заклинание, и владения Салазара Слизерина затопит ко всем поганым. Сейчас же ее основная задача — найти Карла, а не устраивать мысленные поединки с Бранау, который, хотелось бы думать, все еще лежит где-то там в бессознательном состоянии, и потому, не мешкая (насколько это было возможно в ее состоянии), Анна свернула в первый попавшийся проход, ведший направо.
* * *
… Шенбрюнн не знал, сколько прошло времени, но когда он пришел в себя, шум уже стих. Поднялся, осветив помещение волшебной палочкой. Проход полностью завалило, а с потолка продолжала кое-где ссыпаться каменная крошка. Чертов Бранау с его идиосинкразией на магглорожденных! Только ему могло прийти в голову избавиться от якобы недостойных подобным способом.
- *Homines revelo!*
Убедившись, что под завалами никого нет, парень пошел дальше по коридору, который спускался все ниже и ниже. Для начала нужно найти Анну, пока с ней ничего не случилось. Пока не случилось — у парня засосало под ложечкой: если она встретится с Бранау, то даже страшно предположить, кто из них выстоит в поединке и какой ценой, по крайней мере, набор ударных темномагических заклятий, которыми владеет последний, не стоит недооценивать. Род Бранау с давних времен был известен своей воинственностью и непримиримостью всевозможным общественным компромиссам, а также умением вести всевозможные политические интриги. В магической Германии не осталось ни одной чистокровной семьи, которая не успела бы так или иначе породниться с отпрысками древнего рода Бранау, что развязывало последним руки, ибо ни один волшебник в здравом уме не восстанет на своего брата по крови. Собственно, только благодаря наличию кровных уз со многими чиновниками из Министерства магии Генрих был до сих пор на свободе и не лишен палочки, а его род мало пострадал во время массовых арестов, учиненных вскоре после окончания Второй мировой войны, даже несмотря на весьма активное содействие деятельности Гриндевальда. С другой стороны, после этой же войны законодательство, как магическое, так и маггловское, претерпело немало изменений в различных своих областях, и семья Бранау уже не могла претворять в жизнь свои политические взгляды хотя бы уже на практике. Сейчас же они находились в Британии, где шовинизм чистокровных de-facto являлся нормой жизни, а все законодательство (как об этом можно было судить из статей “Ежедневного пророка” и истории данной страны, особенно за XX век) было основано в основном на интересах той или иной партии, с которой в данный момент было выгодно сотрудничать министру, и где у таких людей, как Генрих фон Бранау или некий Темный Лорд, были все шансы претворить в жизнь свои идеи, сумасшедшие и жестокие одновременно. Это было очевидно хотя бы потому, как проводилось, или, вернее, не проводилось тогда расследование по делу Голдстейна — инцидент замяли, а парень просто отлежался в Больничном крыле. А сам Энтони, когда они с Лизой, Лотаром и Ассбьорном приходили навестить его, рассказал, что ему было велено не распространяться о происшедшем и тем более не говорить об этом родителям — для их же блага. Энтони Голдстейн хочет окончить Хогвартс, ведь так? Уж очень явно проступал в этих словах Гриндевальдовский мотив “Ради общего блага”. И в Хогвартсе был только один человек, для которого мифическое всеобщее благо было превыше всего.
Карл свернул пару раз налево — коридор, по которому он шел изначально, сильно отклонялся вправо, заставив его прилично отдалиться от места предполагаемого местонахождения Анны Кайнер. Факелы уже почти нигде не горели, при этом заметно похолодало, а с потолка начала капать вода. Сейчас владения Салазара Слизерина напоминали уже не столько мрачные чертоги какого-нибудь древнего замка, а заброшенную шахту или пещеру, обросшую сталактитами, сталагмитами и прочими нерукотворными изваяниями, состоящими из карбоната кальция, что определенным образом затрудняло путь. Где-то вдалеке послышался шорох подошв о камни, как будто кто-то шел мелкой неровной поступью. Остановился, прислушался: шаги приближались. Пошел навстречу, держа волшебную палочку наизготовку.
Карл Шенбрюнн не считал себя очень сильным ментальным магом, во всяком случае, настолько сильным, как Альбус Дамблдор, который, как известно, был способен на расстоянии даже несколько десятков метров проникать в чужое сознание. Карл этого не умел, и ему это было не нужно, зато почувствовать чужое сознание на расстоянии нескольких метров путем встречного ментального потока было вполне ему по силам. Минуту спустя получил отклик в виде ответного “прощупывания” его собственного сознания. Изнутри начало подниматься что-то радостное и теплое.
- *Механизм электрофильного замещения в ароматическом кольце*, — услышал он у себя в голове.
- *В кислой среде генерируется электрофильная частица, которая образует вначале сигма-, затем пи-комплекс с ароматическим ядром... На позицию присоединения электрофила влияет наличие уже имеющихся в бензольном кольце заместителей, которые могут выступать в качестве ориентантов I и II рода…*
Карл замедлил шаг, припоминая, что учил в этом году вместе с Вильгельмом по органической химии — между братьями Шенбрюннами существовала своеобразная договоренность, одобренная их отцом и немало способствовавшая, по его мнению, их дружбе. Сия договоренность заключалось в том, что Вильгельм, учась в маггловской гимназии, осваивает параллельно магические науки, не требующие практического применения волшебства, а Карл, обучаясь в магической школе, осваивает маггловские химию, физику и математику (знание последней не раз выручала его на нумерологии, особенно на уроках у профессора Рихтера), и затем братья устраивают друг другу мини-экзамен по пройденному материалу. Кроме того, данным занятиям способствовал также положительный опыт их отца Эрхарда Шенбрюнна, вращавшегося в научных кругах как маггловской, так и магической Германии, и вследствие этого высоко ценившего синтез научных знаний и достижений обоих миров.
- *… Итак, образуется положительно заряженный сигма-комплекс с частичной потерей ароматичности. Электрофильная частица, вследствие избытка на ней положительного заряда, естественно, будет атаковать то положение в ароматическом ядре, где будет избыток электронной плотности (или частично отрицательный заряд), распределение которой и определяет тип имеющегося ориентанта. Далее происходит выброс протона с одновременным замыканием шестичленного ароматического кольца, что и дает нам конечный продукт замещения… (12)*
Погруженный в размышления о механизме реакции, парень не заметил, как нечто врезалось в него с разбегу и бросилось на шею.
- Карл, ты жив! — за все время их знакомства он еще ни разу не видел в глазах Кайнер такой радости и облегчения; для нее в принципе было не характерно выражение такого рода положительных эмоций. — И, кстати, ты почти правильно ответил на вопрос, — улыбнувшись, добавила она.
Собственно, далее можно было пуститься в дебри о равноценности симметричных позиций замещения, о влиянии заместителя на скорость реакции, о том, как направить замещение в то или иное положении и т.д., но сейчас это не имело для нее никакого значения. К тому же, Карл был еще школьником, пусть весьма ответственным и одаренным, и имел совсем иное образование, не предполагавшее знание подобных вещей, в то время как далеко не все студенты третьего курса химфака были способны правильно ответить и, главное, с пониманием ответить на этот, в общем-то, не очень сложный вопрос. (А чего еще ожидать от набранных по ЕГЭ ученичков, которых в школе учили не думать, а только зубрить и крестики в нужных клеточках ставить?).
- Я знаю, — с чувством собственного достоинства ответил Шенбрюнн, также улыбнувшись и обняв девушку в ответ. — И я рад, что ты жива…
Ее голова покоилась у него на груди, а руки обвивали шею — он редко был так близок с Элизой и, тем более, не рассчитывал на подобную инициативу со стороны Кайнер. Он не знал причины, побудившие ее так резко и неожиданно сократить дистанцию между ними, и просто наслаждался моментом. Зарылся пальцами в ее длинные волосы, казавшиеся в холодном белом свете волшебных палочек более светлыми, сияющими. Во всяком случае, он теперь точно знал, что его прикосновения ей приятны и не вызывают омерзения, как он видел это несколькими днями ранее на примере Уизли.
- С вами все в порядке? — поинтересовался Карл с беспокойством в голосе, слегка отстранившись от Анны, как только по ее телу прошла мелкая дрожь — это была не та дрожь, которая бывает от страха или волнения, но, скорее, вызванная общим нервным припадком.
Кивок в ответ — Карлу ни к чему знать подробности, а боль — она пройдет, уже почти прошла…
Продолжил перебирать волосы у нее на голове, пока не наткнулся на следы запекшейся крови. Откинул прядь назад, увидев на щеке пару высохших, но явно свежих кровавых дорожек. Одной рукой продолжая удерживать ее за талию, другой приподнял ей лицо и придирчиво осмотрел его. Мышцы его были по-прежнему сведены судорогой, как будто раньше она испытала сильную боль, а в потемневших глазах расширились зрачки, полопались сосуды.
- А вот я так не думаю. Почему вы солгали мне? — строго спросил немец, ясно давая понять своим тоном, что не потерпит никаких отговорок и возражений.
- Я думаю, это не имеет значения, — девушка отрицательно покачала головой, уставившись в пол.
Она ненавидела, когда к ней проявляли столь явное участие, ибо считала себя в такие моменты беспомощной обузой, не в состоянии позаботиться о себе. К тому же, рассуждала она, она еще легко отделалась — Голдстейн, и тот в Больничное крыло на четыре дня залетел. Однако сейчас, в данный момент, сопротивляться было крайне глупо и неразумно: во-первых, она не хотела портить едва начавшие налаживаться отношения с Шенбрюнном; во-вторых, им было нужно как можно быстрее выбраться обратно на верхний уровень подземелий, а не заниматься выяснением отношений.
- До этого у вас чаще случались судороги и дрожь? — вновь спросил Карл, взяв девушку за плечи и посмотрев ей в глаза — виденное им очень напоминало постсимптомы пыточных проклятий “Tormenta” и “Cruciatus”. — Что он вам еще сделал?
Хоть он старался говорить как можно более нейтральным тоном, каким обычно говорит врач во время приема, в голосе его чувствовалась злость, направленная на Бранау, а во взгляде его читались грусть и сострадание.
Кивок в ответ.
- Только, пожалуйста, не надо менять жалеть и извиняться передо мной — вы не в ответе за то, что сделал Бранау, — тут же добавила Анна, едва Карл открыл рот.
Она не любила, когда перед ней извинялись (хотя умела прощать), и не любила извиняться сама.
- Э… хорошо, — теперь пришлось удивляться Шенбрюнну, однако он быстро взял себя в руки. — Посветите мне, пожалуйста, — и отошел на несколько шагов от девушки, направив на нее волшебную палочку. — Пожалуйста, не бойтесь… Так, а это еще что? — его взгляд упал на правую кисть, державшую волшебную палочку весьма странно и неестественно, практически прямыми пальцами.
Надавил на кисть, также придирчиво осмотрев ее, и лицо Кайнер тут же исказила гримаса боли, а палочка выпала из разжатых пальцев.
- Извините, пожалуйста… Episkei!, — кости тут же срослись и стали на место, а боль ушла. — Анна, странно, что вы не знаете этого заклинания, — удивился Шенбрюнн, подобрав с пола ее палочку. — Оно достаточно простое и идеально подходит для лечения легких ран и переломов. Возьмите, пожалуйста…
- Шенбрюнн, надо будет написать твоей бабке Вальпургии, как низко ты пал, что подаешь палочки грязнокровкам, — с презрением сказал появившийся из-за угла Бранау; сейчас из его голоса исчез тот ядовитый обволакивающий бархат, но осталась лишь одна холодная сталь. — Очевидно, Миллер тебя уже не устраивает, а ведь ты бегал за ней еще с первого курса… Но Миллер была хотя бы чистопородная арийка…
И здесь было чему удивляться. Темномагическое заклятие “Seco” обладало тем свойством, что препятствовало сворачиванию крови, и потому лежавший без сознания Генрих фон Бранау, оставленный на произвол судьбы и будучи не в состоянии себе помочь, мог бы просто умереть от кровопотери, так и не приходя в сознание. Анне некогда было об этом думать, когда, отделавшись от своего врага, она отправилась на поиски Карла, и только теперь с горечью для себя она осознала, что снова могла стать убийцей, пусть и нецеленаправленно. Тот же факт, что Бранау все-таки выжил и теперь снова угрожает им, можно было объяснить лишь выбросом стихийной магии, пришедшей на помощь своему хозяину в нужный момент. Лапиной было известно, что некоторые родовые арканы активируются с использованием крови, ибо основаны на магии крови. А родовая магия всегда будет стремиться защитить принадлежащего к Роду, ибо является своеобразным голосом предков, неким коллективным бессознательным, воплощающим в себе силу, опыт и волю предыдущих поколений.
- Бранау, еще одно слово в адрес Элизы Миллер или Анны Кайнер, и ты пожалеешь, что вообще проснулся, — не менее твердым и холодным голосом ответил Карл, загородив собой Анну и выставив вперед волшебную палочку.
- Ха-ха-ха, Шенбрюнн, ты из-за грязнокровки, которую увел у тебя твой дружок, собрался вызвать меня на дуэль? — глумливым голосом спросил Генрих, держа перед собой найденную им волшебную палочку; во взгляде и голосе его чувствовалось легкое сумасшествие. — И заодно, чтобы выслужиться перед твоей нынешней грязнокровкой, чтоб не ревновала? Ты ведь успел уже с ней переспать, не так ли?
Лапина чувствовала себя, будто на нее вылили целый ушат помоев — обвинение в подобных вещах было для нее еще хуже, чем “Tormenta”, и потому еле удержалась от того, чтобы выстрелить в Бранау каким-нибудь мощным ударным заклятием, предоставив парням самим выяснять отношения.
- Да, вызываю, — ответил Шенбрюнн с той же сталью в голосе. — Ибо ты посмел оскорбить честь фрейлейн Анны Кайнер и фрейлейн Элизы Миллер. И если я выиграю, ты должен будешь принести публичное извинение обеим девушкам и дать Непреложный Обет не причинять им больше вреда. Мне.
- А если не выиграешь? — поинтересовался Бранау, повертев в руках свою темную, украшенную спиральной резьбой палочку.
- Я. Выиграю, — с гордой, самоуверенной улыбкой на устах ответил Шенбрюнн и первым открыл дуэль.
Анне лишь оставалось стоять у стены и наблюдать за боем — ее вмешательство могло только все испортить, а ей не хотелось, чтобы с Карлом что-нибудь случилось, особенно по ее вине. Заодно она могла наблюдать со стороны за сражением куда более опытных противников, чем она сама: все-таки есть разница, когда ты с раннего детства постигаешь азы волшебства и потом еще семь-восемь лет обучаешься этому искусству в магической школе, чем когда весь твой опыт владения волшебной палочкой составляет чуть больше месяца, из которых боевой магией, пусть в изнуряющем режиме, пусть под руководством опытного темного мага, ты прозанималась всего лишь около двух недель.
Как смогла заметить Лапина, Шенбрюнн, в отличие от нее, тратил намного меньше времени на обдумывание возможных ходов как своих, так и Бранау, целиком и полностью сконцентрировавшись на поединке, вплетая в цепочки как щиты, так и атакующие заклинания, однако не забывая и просто уворачиваться, и еще ни одно заклятие противника не настигло его. То же можно было сказать и о Бранау, но, как показалось девушке, у него гораздо реже получалось предугадывать ответные ходы Карла (уж не использует ли для этого последний какой-нибудь модифицированный вариант легилименции, который не требует полного сосредоточения на чужом сознании, или же ему просто не нужно на это тратить так много энергии в силу врожденных способностей?), и потому он чаще уходил в оборону, выставляя при этом зеркальные щиты, которые заставляли проклятия лететь обратно в сторону противника.
Несколько раз Анне приходилось самой выставлять щиты, чтобы защитить себя и Карла от разлетающихся в стороны камней, выбитых заклятиями, или же чтобы просто защититься самой от направленных персонально в нее ударов со стороны Бранау. С другой стороны, как подумала она, своим присутствием она сильно мешает Карлу вести бой — ведь в определенной степени ему приходится прикрывать еще и ее, что Бранау просто не может не использовать. Пару раз она даже порывалась уйти, но тут же себя одергивала: они в лабиринте, и ее совершенно не радовала перспектива как потеряться самой, так и потерять Карла.
- *Анна, немедленно уходите отсюда!*
Сейчас инициативу перехватил Бранау, и Шенбрюнн был вынужден отступать назад, к тому месту, где стояла Лапина.
- *Aer contractum!* — произнесла девушка, немного отойдя назад.
Анна впервые увидела данное заклинание в действии. Темная боевая магия высшего уровня. Ярко-зеленая сферическая вспышка с темными переливами, разрушающая все на своем пути — данное проклятие имело намного большую площадь поражения по сравнению обычным “Avada Kedavra”, материальные объекты мало ослабляли или замедляли его, но моментально взрывались, разлетаясь на множество мелких, горящих частей.
- Aegis Palladis! — крикнули Анна с Карлом одновременно, выставив серебристые зеркальные щиты, которые, однако, задрожали под натиском посланного в них проклятия.
- *Stupefac! Everto statum! Petrificus totalus!* — Карл послал для надежности еще несколько заклинаний в сторону Генриха, который, однако, исчез из поля видимости благодаря множеству обломков и поднявшейся от них пыли.
Схватил Анну за руку и побежал обратно по коридору, по которому шел изначально. Сейчас им было важно как можно дальше оторваться от Бранау, а также выбраться из лабиринта хогвартских подземелий, в котором они оказались волей вышеупомянутого субъекта.
- *Tenebrae, quae in hic presentium animis sunt, in nebula obscura adveni (15)!* — добавила от себя Лапина, направив волшебную палочку в коридор, из которого они только что вышли.
- *Анна, почему вы меня не послушали и влезли в дуэль? — принялся отчитывать ее Шенбрюнн, продолжая держать за руку; сейчас они замедлили шаг, высматривая проходы, которые вели бы наверх. — Вы могли погибнуть, — в его голосе чувствовались забота и беспокойство. — Кроме того, условия дуэли предполагали, что мы с Бранау будем драться один на один. *
- *Тогда условия дуэли также должны были предполагать, что Бранау не будет нападать на меня, что он периодически делал, — возразила Лапина, — следовательно, они были нарушены еще раньше и не мной. Кроме того, вам вряд ли бы удалось отразить “Avada Kedavra Explosio” с низкими для себя потерями,* — добавила она, не удержавшись от того, чтобы пустить шпильку в его адрес.
- Спасибо вам, Анна, — ответил Карл мягко и искренне, поднеся к губам руку девушки, которая тут же залилась краской и открыла от удивления рот.
В мире волшебников, как еще в далеком Средневековье, данный жест означал не просто проявление галантности по отношению к даме, но и выражение особого почтения или благодарности.
- Вы меня по-прежнему боитесь, Анна?
- Нет, — потупив взгляд, девушка отрицательно покачала головой, не забыв подобрать при этом челюсть.
- Анна, пожалуйста, не бойтесь смотреть мне в лицо, когда говорите со мной, — ласково сказал он, посмотрев на девушку сверху вниз.
Окклюменция, оклюменция! От нее постоянно требовал это Снейп, потом Фольквардссон, теперь Карл. Остается надеяться лишь на то, что мрачная обстановка подземелий, а также смертельная опасность в лице Генриха Бранау не сильно располагают к романтическим свиданиям. Так… темная, идеально ровная гладь озера, а над ним ровная, рассредоточенная тьма… Он не должен знать…
- Анна, скажите, пожалуйста, а что за заклинание вы использовали до этого?
- “Туман Тьмы”, — пожала плечами девушка, сделав вид, будто данное заклинание должен знать абсолютно любой волшебник.
- Я знаю это заклинание, однако, смею предположить, вы модифицировали его, — кивок в ответ. — Меня интересует заклинание, которым вы замедлили Взрывное проклятие, — сказал Шенбрюнн таким тоном, будто принимал участие в научном коллоквиуме.
Снейп предупреждал ее, чтобы она держала в тайне своим способности к элементальной магии, но уже почти два человека знают об этом: Фольквардссон — потому что сам видел вспышку стихийной магии, а Карл, будучи легилиментом, наверняка “услышал”, как она мысленно произносила его перед тем, как выставить щит.
- Я бы не назвал его обычным, потому что мне известны практически все обычные заклинания, — возразил юноша с явным недоверием в голосе, особо подчеркнув слово “обычные”, подспудно догадываясь, что только что открыл для себя новый раздел магии.
- Ему легко научиться, — мрачно ответила Анна, тем самым давая понять, что не желает больше говорить об этом.
Спустя некоторое время узкий извилистый коридор, по которому они шли, стал подниматься вверх, на полу появились плиты, а потолок, с которого уже не почти не капала вода, поддерживался не грубыми деревянными балками, а каменными романскими колоннами и арками. Лапиной это место показалось смутно знакомым — где-то недалеко (относительно недалеко) должна находиться лаборатория профессора Снейпа, о чем она тут же поведала Шенбрюнну. На тот факт, что они идут по верному пути, указывало также наличие дверей, ведущих, по большей части, в пустые, сообщающиеся между собой комнаты.
- Daz liehte fiur ze zergên (16)! — пучок яркого, обжигающего света ударил в точности между молодыми людьми, так что им пришлось отпрыгнуть в разные стороны.
В стене тут же образовалась огромная выбоина, запахло горелым. По полу начало быстро расползаться некое подобие вулканической лавы, над которой колебался горячий воздух — плавились каменные плиты.
- О, Шенбрюнн, это снова ты со своей дражайшей грязнокровкой? — с издевательскими интонациями в голосе произнес Бранау, выйдя из узкого бокового прохода, скрытого в тени. — Наверное, тебя очень интересует, как это я так быстро вас нашел? — лицо Карла отображало типичное для него холодное спокойствие. — Все очень просто, Шенбрюнн, ведь в поисках своей драгоценной грязнокровки ты элементарно не обратил внимания на этот проход, соединяющий соседних два коридора, а магию крови еще никто не отменял. Да, Кайнер, наверное, мне следует тебя поблагодарить, ведь теперь я знаю, где находится лаборатория нашего декана, — испуганное лицо девчонки ясно говорило, что он попал в точку, и что ее этим можно спокойно шантажировать. — Очень жаль, Шенбрюнн, что такой сильный маг, как ты, предал идеалы чистокровных. Подумай, что об этом сказала бы твоя бабушка Вальпургия?
- Фрау Вальпургия может думать по этому поводу, что ей угодно, — парировал Карл, выставив перед собой волшебную палочку, — однако это она вошла в наш род и потому обязана выполнять его правила. А правила нашего рода допускают как общение с магглорожденными, так и женитьбу на магглорожденной. Видишь ли, Бранау, постоянные близкородственные браки приводят к вырождению последующих поколений, и это давно и общеизвестный факт.
- Придуманный магглами, которые напрочь отвергли свои же собственные традиции и смешались между собой, восприняв, подобно свиньям, все непотребства, которые только можно придумать, напрочь утратив свое наследие и идентичность!..
О, Бранау, тебя бы обрядить в рясу, и получился бы великолепный проповедник, второй Савонарола — так ты умеешь обличать пороки людские, оправдывая собственную жестокость необходимостью их уничтожения. Все ради общего блага!
- И точно так же, как они низвели до первобытного болота себя, они хотят извести нас! Такие, как она, — указал в сторону вжавшейся в стену Кайнер, — причина нашего вырождения и погибели, и ты, Шенбрюнн, сотворишь благое дело для всего волшебного сообщества и для своей семьи в особенности, если сам лично убьешь ее!
Глаза Генриха лихорадочно блестели в свете факелов. Было заметно, что он искренне верит в то, что говорит, и никакие рациональные аргументы не заставят его изменить свою точку зрения.
- Ты все сказал, что хотел, Бранау? — холодно спросил Шенбрюнн. — Я не буду пытаться переубедить тебя, ибо наши политические взгляды весьма отличаются друг от друга. Однако тебе следует иметь в виду, что может стать плохо, прежде всего, тебе и твоей семье, если наш декан, господин Геннинген, господин Шварц, а также министр Бенгт узнают, что ты пытался убить студентку.
- Ты слишком наивен, Шенбрюнн: ни наш декан, ни, тем более, любитель грязнокровок Дамблдор и пальцем не пошевелят ради девчонки, и ты прекрасно это знаешь… — голос Бранау вновь приобрел хищный бархатистый оттенок. — Avada Kedavra Explosio!
Зеленый огненный шар в мгновение ока осветил пространство, и тут же раздался мощный взрыв, сотрясший все подземелье.
* * *
… Толчок, еще один, дрогнули мощные древние стены. Начали падать с полок книги, а со стен — картины. Студенты-слизеринцы, спокойно до этого занимавшиеся ничегонеделанием, испуганно замерли. Казалось, совсем рядом что-то взорвалось, и гостиную вновь сотрясло. Даже тролль, бродивший по подземельям осенью девяносто первого, не производил столько шума. Младшекурсники, пытавшиеся казаться до этого важными и самостоятельными (особенно перед другими факультетами), казалось, напрочь забыли про хорошие манеры и принялись проситься к родителям, даже не сознавая, что те сейчас не могут им помочь. Староста Пэнси Паркинсон нервно заламывала себе руки, огрызаясь на любого, кто посмел потревожить их благородие. На самом же деле она просто боялась приступить к решению ставшей перед ней задачи, ибо испугалась, что не может с ней справиться. Но еще больше она боялась ударить в грязь лицом перед одноклассниками. Рядом не было ни Драко, ни декана, да и ситуация сама по себе оказалась слишком нетипичной, чрезвычайной, и мопсовые мозги Пэнси категорически отказывались выдавать что-нибудь дельное. Она могла сколько угодно хвалиться своей чистокровностью и исключительностью перед остальными, но, как только ей предоставился случай доказать эту свою исключительность, она тут же поджала хвост и забилась в нору — перед угрозой все равны, здесь не поможет ни высокое происхождение, ни связи.
Особенно же ее выводила из себя мужская половина факультета, дружно собравшаяся в гостиной — еще раньше мальчики, вследствие особого расположения своих спален, услышали, как что-то грохотало на нижнем уровне подземелий, и поспешили уйти, чтобы случайно не оказаться под обломками стен. Большинство девочек также пришло в общую гостиную, чтобы быть в курсе происходящего и успеть вовремя покинуть общежитие, если вдруг это потребуется. Теперь решение оставалось только за Паркинсон, которая была не в состоянии его принять. Ее всегда раздражало большое количество людей, и еще больше она злилась, что не может уйти к себе в спальню, ибо признает тем самым свое поражение. Старшекурсники, кто недоуменно, а кто скептически, переглядывались между собой, пытаясь успокоить малышей, не рискуя при этом нарываться на гнев старосты.
Вошел вернувшийся с разведки Нотт. Вид его был крайне встревоженный и потрепанный и внушал большие опасения по поводу того, что творится снаружи. Особенно же его беспокоил тот факт, что среди собравшихся в гостиной учеников не было его сестры Иветты, которую он очень любил.
- Нам нужно уходить, — сухо констатировал он.
- Что? — спросили все хором.
Слизеринцам казалось чем-то немыслимым покинуть свое общежитие, которое всегда ассоциировалась для них с самым надежным и неприступным местом в Хогвартсе.
- У прохода, ведущего в нашу гостиную, большой завал, его не удастся быстро разобрать. В остальных коридорах и проходных комнатах, куда мне удалось попасть через провалы в стенах, также имеются немалые разрушения. И они совершены волшебником, причем очень сильным.
- Хочешь сказать, кто-то бродит по подземельям и разрушает все вокруг? — визгливым голосом спросила Паркинсон, уперев руки в бока и наморщив нос. — Ты еже скажи, что это придурок Поттер со своим дружками предателем крови и грязнокровкой!
- Их вообще нет в школе! — возразила Дафна Гринграсс, которая всегда отличалась разумным подходом к действительности. — И никто из них не способен сотворить такое!
Несколько стоявших рядом студентов согласно закивали: в тупости идиотов Поттера и Уизли не сомневался никто, а грязнокровка Грейнджер никогда не решится попробовать Темную магию, даже если и сможет выучить пару заклинаний.
- Тот, кто сделал это, должен хорошо знать планировку наших подземелий, — продолжил Нотт; остальные ученики со страхом переглянулись друг с другом, с неприязнью для себя осознавая, что это мог сделать только слизеринец. — Я слышал его голос, но не разобрал слов: он находится совсем недалеко отсюда и настроен самым решительным образом.
Последние слова Теодора подействовали на студентов змеиного факультета отрезвляюще, и все тут же бросились в холл с фонтаном, под которым находился черных ход. Этот проход был специально предусмотрен на случай экстренной эвакуации, не сообщался ни с какими другими подземными коридорами и, проходя под озером, вел в невысокую готическую башенку, стоявшую у начала пешей дороги в Хогсмид.
Едва последние ученики (Иветты Нотт среди них также не было) оказались в темном и узком туннеле, где сестры Грингасс уже строили всех группами, как раздался еще один, более мощный толчок. Подземелья снова затряслись, с потолка посыпалась пыль и каменная крошка. Снова началась паника, однако Теодор Нотт быстро заставил всех замолчать (Паркинсон к тому времени самоустранилась, Малфой и Бранау были… известно где, а Кайнер и Шенбрюнн куда-то пропали еще когда покинули гостиную перед обедом), и приказал быстро идти вперед. Когда они уже почти перешли на нижний уровень, раздался еще один, более отдаленный толчок. Кто бы это ни был, он был или сумасшедшим, или великим святотатцем, ибо покусился на главную святыню британских магов — замок Хогвартс.
Не обошлось без паники и на факультете Хаффлпафф, общежитие которого располагалось на полуподвальном уровне недалеко от слизеринских подземелий. Впечатлительные хаффлпаффцы всерьез испугались, что по подземельям ходит огромное чудовище, разрушающее все на своем пути. Они боялись как выйти из гостиной, чтобы не попасться неведомому монстру, так и оставаться в ней — ведь чудовище может до них добраться. Вскоре, после того, как подземные толчки начали отдаляться, в гостиную пришла профессор Спраут. Это была простоватая, полная и не очень красивая женщина, однако глаза ее всегда лучились добротой. К ней всегда можно было прийти и рассказать о наболевшем, и она всегда выслушивала и давала полезные советы, но никогда не осуждала. В отличие от Минервы, она не гналась за кубком школы, позволяя своим студентам учиться в меру своих сил, но всегда стояла горой за них и принимала такими, какие они есть, стараясь относиться ко всем одинаково хорошо. И потому ее присутствие подействовало на юных барсучат самым благоприятным образом: дети тут же перестали паниковать и постарались успокоиться — если с ними их декан, значит все будет хорошо, она никогда не оставит их в трудную минуту.
Профессор Спраут пересказала ученикам официальную версию происшедшего, а именно, что по подземельям бродит большой горный тролль, поэтому никто не должен покидать общежитий, пока с ним не разберутся преподаватели. Также она заверила своих подопечных, что все это время, до разъяснения ситуации, она будет с ними и при возникновении крайней опасности, когда стены гостиной уже не будут в состоянии защитить своих обитателей, она выведет их на улицу через черный ход.
Вздохнув, ученики вернулись к своим занятиям, то и дело нервно поглядывая на дверь. Тролль троллем, а домашние задания никто не отменял, особенно профессора МакГонагалл и Снейп. Цокольный этаж сотрясало еще несколько раз, толчки то приближались, то отдалялись, а через некоторое время и вовсе прекратились. Опасность миновала.
* * *
- … Основным компонентом большинства медицинских зелий является златоцветник, который произрастает во всех местах, вблизи которых можно обнаружить концентраторы магии. Особенно же любит он расти в лесах, вдали от людской цивилизации…
Лиза Миллер рассказывала гриффиндорцам о свойствах растительных ингредиентов, применяемых в медицинских зельях. Поначалу ее слушали вполуха, воспринимая, как очередную блажь и.о. Уизли Лотара Визерхоффа (ведь что интересного может сказать глупая хаффлпаффка?), однако через некоторое время были вынуждены признать, что “девчонка действительно классно шарит в зельях, не хуже сальноволосого ублюдка Снейпа”, и потому записывали следом за ней лекцию, задавали вопросы. Самой же Лизе показалось, что гриффиндорцы в большинстве своем слишком ленивые и нелюбопытные, и потому их нужно специально мотивировать на получение новых знаний. Зная же, что у представителей львиного факультета столь сильная неприязнь к зельеварению вызвана его преподавателем профессором Снейпом, который “слишком мало объясняет, но слишком много спрашивает” (хотя самой фрейлейн Миллер декан Слизерина внушал немалый страх, она не могла не заметить, что он все-таки дает часть полезных знаний, другое дело, что у некоторых людей эмоции и отношения берут верх над рассудительностью), девушка постаралась, напротив, объяснять все довольно мягко и подробно, не забывая упоминать, в каких книгах можно прочитать об этом. Сам же стиль изложения материала она переняла у Карла Шенбрюнна, сведя наиболее распространенные компоненты в систему “состав-свойства-результат”.
- … Для зельеваров являются ценными все части этого растения: и корни, и листья, и цветки, которые появляются у него в конце августа и цветут вплоть до наступления тьмы, или Самайна. Корень златоцветника обладает сильным антидепрессантным и нормализующим действием, поэтому его активно применяют для лечения многих психических расстройств. Также оно входит и в состав известного многим из вас Успокоительного зелья. Побочным действием данного ингредиента является снижение активности головного мозга и, как следствие, повышенная внушаемость, снижение способности к восприятию и анализу информации и забывчивость, — студенты быстро записывали к себе в пергаменты сказанное Миллер — вот будет отличный повод обломать Снейпа. — Для устранения этого побочного эффекта корень предварительно перетирают в порошок и в течение месяца вымачивают в теплом спирте, чтобы все вредные вещества перешли в раствор…
- Лиза, скажи, а откуда ты все это знаешь? — жеманно спросила Лаванда, придирчиво осмотрев свой маникюр.
- Я собираюсь в дальнейшем поступить в университет, на отделение колдомедицины, чтобы на более углубленном уровне изучать медицинские зелья. Поэтому я читаю много литературы по данной тематике. А еще мне очень помог мой друг Карл Шенбрюнн — именно ему я обязана своими знаниями.
Последнюю фразу она сказала с искренней благодарностью в голосе, а по ее глазам было видно, что с этим человеком связаны самые лучшие воспоминания в ее жизни. И она искренне хотела, чтобы о Карле думали только хорошо.
- Он же слизеринец, — возразил Дин Томас.
Визерхофф, разбиравший до этого трансфигурацию с пятикурсниками, тут же навострил уши, заметив, с какой неприязнью отозвался о его друге его одноклассник.
- Ты хочешь сказать, что ты благодарна слизеринцу? — с не меньшим отвращением спросила Джинни Уизли.
- Карл Шенбрюнн был есть и будет моим другом, на каком бы факультете он ни оказался, и что бы вы про него ни говорили!
Нечасто можно лицезреть, как обычно тихая, милая и покладистая Элиза Миллер, превращается в разъяренную фурию, и сейчас настал именно такой момент. Красивые голубые глаза, напоминавшие воды горных озер, внезапно потемнели и теперь напоминали штормящее море, кровь прилила к щекам, губы вытянулись в тонкую, напряженную линию, нахмурились брови, а сама девушка казалась теперь выше ростом и внушала страх, напоминая разъяренную медведицу, готовую порвать за своего детеныша. Несмотря на то, что она приняла предложение Лотара и теперь считалась его невестой (хотя их помолвка еще не была скреплена магией), она все равно считала Карла своим лучшим другом и продолжала с ним общаться, как прежде. Она знала его уже много лет и видела его в самых разных ситуациях, и потому не могла допустить чтобы кто-то просто так заочно оскорбил его только лишь за принадлежность к якобы плохому факультету, ибо это было осквернение их светлой, ничем не испорченной дружбы, его жертвы ради ее счастья.
- Никогда. Не смейте. Говорить плохо. О Карле Шенбрюнне. Вам ясно?! — в глазах ее сверкнул огонь праведного гнева, а рука, в которой оно держала волшебную палочку, поднялась вверх, так что большинству гриффиндорцев осталось лишь тупо закивать и отступить назад — с разгневанными хаффлпаффками лучше не спорить.
- Лиза… — Визерхофф в два шага преодолел разделявшее их расстояние и взял девушку за плечи, но даже при взгляде на него в ее глазах продолжали полыхать золотисто-рыжие языки пламени, которые, однако, постепенно успокаивались. — Карл Шенбрюнн и мой друг тоже, — сказал он, обратившись к аудитории, — и я также знаю его много лет, задолго до того, как Шляпа Основателей распределила нас на разные факультеты. Но вы ничего о нем не знаете, поэтому, пожалуйста, не судите о человеке только лишь по его факультетской принадлежности или статусу крови.
Неожиданно проход, охраняемый Полной Дамой, распахнулся, и в гостиную вошла профессор МакГонагалл вместе с несколькими учениками, которых она выловила в коридорах и библиотеке. Вид у нее был крайне встревоженный и обеспокоенный, какой обычно бывал в те смутные времена, когда в школе происходили таинственные нападения на учеников, или же когда сбежавший из Азкабана Сириус Блэк ошивался вокруг Хогвартса. Визерхофф и Миллер тут же оказали почтение преподавателю, следом за ними то же самое повторили все остальные студенты Гриффиндора.
- В Хогвартсе объявлена чрезвычайная ситуация, — громко сказала профессор МакГонагалл, развернув свиток с официальным приказом и окинув собравшихся пристальным взглядам. — В подземелья замка забрался горный тролль, в связи с чем студентам строго-настрого запрещается покидать факультетские гостиные до окончания этого дня. Старосты обязаны разыскать находящихся в коридорах студентов своих факультетов и вернуть в гостиные. Новости будут сообщаться по мере изменения ситуации. В настоящий момент на борьбу с троллем послано несколько преподавателей.
Ученики стояли с изумленными глазами и открытыми ртами. Это ж надо, тролль в подземельях! Да он там все погромит! Обитатели Гриффиндорской башни и раньше чувствовали какие-то далекие, слабые толчки, но не придавали этому значения: во-первых, далеко; во-вторых, это опять какой-нибудь слизеринец (чтоб ему пусто было) дурью мается, темную магию практикует (они даже не подозревали, как была близка данная версия к правде); а в-третьих, если это все-таки тролль, то он тупо погромит Слизерин (так этим змеям и надо), а до гриффиндорской башни не дойдет — потому что тупой.
Визерхофф же лишь недоуменно наморщил лоб. “… на борьбу с троллем послано несколько преподавателей.” Профессор МакГонагалл здесь, профессор Снейп (хотя Лотару он не нравился, он не мог не признать, что профессору будет нетрудно справиться с таким объектом, как тролль) отсутствует непонятно где. Остаются только профессор Флитвик, профессор Спраут и директор. Профессор Спраут не показалась ему годной на роль боевого мага, хотя… и посмотрел на стоявшую рядом с ним Лизу, которая вновь превратилась в милую застенчивую девочку. Директор Дамблдор… судя по тому, как он отослал Поттера, Уизли и Грейнджер выполнять какое-то непонятное задание за пределами школы, можно предположить, что он предпочитает решать возникшие проблемы через кого-то, следовательно, сражаться с троллем он тоже сам не будет. И это директор лучшей в Европе школы чародейства и волшебства?! — парень едва удержался от того, чтобы хлопнуть себя по лбу рукой.
- Тролль! Тролль! — радостно завопил Колин Криви. — Я хочу с ним сразиться! Я хочу быть похожим на Гарри Поттера!
- Боюсь, нет, мистер Криви, — строго ответила декан Гриффиндора. — Вы еще являетесь несовершеннолетним, а с взрослым троллем может справиться далеко не каждый маг. Не забывайте, есть приказ директора Дамблдора. Мистер Уизерхофф, — обратилась она к немцу, что здесь делает мисс Миллер? Она же с Хаффлпаффа.
- Фрейлейн Миллер — моя подруга, и я пригласил ее помочь с выполнением домашних заданий по зельеварению, — сказал Лотар, с вызовом посмотрев в лицо преподавателю, — и она останется здесь вне зависимости от того, с какого она факультета. Ведь в подземельях сейчас тролль?
Никогда еще, за все время пребывания в Хогвартсе, да и в Англии в целом, Лотар Визерхофф не был так мало похож на гриффиндорца.
- Вы мне указываете, мистер Визерхофф? — на лице преподавателя трансфигурации было нарисовано выражение полнейшего шока.
- Нет, профессор МакГонагалл, я всего лишь констатирую факт…
* * *
- Ассбьорн?
- Да?
- Ты уходишь?
- Да, в Западную башню.
- А разве Кайнер знает про выручай-комнату? — с нотками скепсиса в голосе спросил Майкл Корнер, державший под мышкой несколько книг.
Корнер, как и часть его товарищей по факультету с нынешних шестого и седьмого курсов, принимал два года назад участие в нелегальном кружке Поттера, проводившемся именно в этой комнате. И ходили весьма странные слухи о том, как вообще ее нашли. Записки с временем и местом первого собрания разослала, естественно, Грейнджер, с помощью своих заколдованных галеонов. А вот как узнала сама Грейнджер, а заодно Поттер и Уизли, и составляло суть вопроса. Одни считали, что Поттер нашел выручай-комнату на своей чудо-карте. Другие — методом тыка, обойдя все помещения в Хогвартсе. Третьи — что Грейнджер перерыла всю библиотеку, в том числе и Запретную секцию (хотя почти все представители вороньего факультета занимались тем же самым и ничего не нашли). А четвертые — что им подсказал тот свихнутый эльф, который с недавнего времени работает на кухне. Но Кайнер учится в школе всего неделю, на заядлого книгочея или любительницу обследовать не похожа, да и физически невозможно перечитать за такое короткое время все книги в библиотеке или обойти такой огромный замок, как Хогвартс. И как она смогла вообще узнать о существовании выручай-комнаты, если вообще практически не общалась ни с кем из бывшей “Армии Дамблдора”.
- Да, знает. И нет, я не буду тебе говорить, как именно, так как сам не знаю, — холодно отрезал Фольквардссон.
- Извини, Ассбьорн, я понимаю, что это не мое дело, — взял слово Терри Бут, который всегда ходил вместе с друзьями Майклом Корнером и Энтони Голдстейном (которого, по понятным причинам, с ними сейчас не было), — но, по-моему, эта Кайнер немного не в себе.
Зря он это сказал, ибо тут же получил предупреждающий, ледяной взгляд Фольквардссона и был теперь готов провалиться сквозь землю.
- Я знаю ее не очень хорошо, и потому не могу объяснить для себя ряд ее поступков и суждений. Ты же не знаешь ее вообще и потому не вправе осуждать только лишь за кажущееся странным поведение, — грозно ответил Фольквардссон, практически просверлив взглядом несчастного Бута.
- Ассбьорн, извини, пожалуйста, я не хотел никого обижать, а всего лишь предложить на что-нибудь отвлечься, — принялся неуклюже оправдываться Терри.
Практически весь седьмой курс Равенкло знал, что гордый Ассбьорн Фольквардссон запал на магглорожденную немку со Слизерина. Вслух об этом не говорили, но так же не могли понять, на что там можно было запасть: умная — да, не уродина — да, но и не писаная красавица; характер — резкий и конфликтный; ведет себя странно, не настолько, как Лавгуд, конечно, но определенно у нее не все дома; да и взаимностью она не отвечает, близко к себе не подпускает.
- Я сам в состоянии позаботиться о себе и решить свои же проблемы, — сказал швед не терпящим возражений тоном, ясно давая понять Корнеру и Буту, что не намерен больше говорить о Кайнер. Его не следует злить.
- А я видела, как Кайнер сегодня шла по коридору под руку с Шенбрюнном, — вставила свою шпильку Мэнди Брокльхерст, до которой долетали обрывки мужского разговора, — и им обоим было очень весело, — и, поправив прическу, вернулась к чтению.
Только выдержка и самообладание Фольквардссона, прошедшего суровую школу Дурмстранга, не позволили ему глупо открыть рот и изобразить выражение полнейшего разочарования на лице. Напротив, оно сделалось еще более холодным и непроницаемым, напоминая твердую скалу, которой не страшны никакие волны.
- А вы куда шли? — как ни в чем не бывало, сменил тему Ассбьорн.
- В Больничное крыло — навестить Энтони и принести ему новые книги, — ответил Корнер. — Не хочешь присоединиться?
- Буду рад составить вам компанию, — и трое парней направились к выходу из гостиной Равенкло.
Толчок, еще один. Задрожала мебель, задребезжали стекла в частом переплете. Ученики испуганно повскакивали с мест. Неужели землетрясение? Слабые, далекие толчки из-под земли раздавались и ранее, с большим промежутком времени, и юные вороны отнеслись к этому с некоторой иронией — наверное, опять слизеринцы у себя в подземельях практикуют темные заклинания, как это было в пятницу. Только вот почему из-за их прихоти должны страдать все остальные обитатели замка?
- Спокойно-спокойно, — сказал вошедший в гостиную профессор Флитвик, — немедленно вернитесь на свои места.
Следом за ним показалась группа студентов, которых, по-видимому, выловили в библиотеке.
Одну руку декан Равенкло поднял в примирительном жесте, выставив вперед ладонью, а в другой держал развернутый свиток.
- В Хогвартские подземелья забрался горный тролль, в связи с чем в замке объявлено чрезвычайное положение. Ученикам категорически запрещается покидать общежития факультетов до завтрашнего дня. Нам с профессором МакГонагалл поручено обезвредить тролля. Новости будут сообщаться по факту изменения ситуации.
Тролль… в подземельях… Теперь в голове у Ассбьорна все сложилось в целую картину: Анна с Карлом ушли из Западной башни, в которую отправились вместе (о том, чем они там могли заняться, он упорно старался не думать), раньше планируемого времени и встретились в подземельях с неожиданно вернувшимся Бранау, и между ними завязался бой. Бранау вряд ли станет использовать какие-нибудь безобидные заклинания, каким учат в большинстве магических школ, отсюда и подземные толчки. И хотя он понимал, что Карл далеко не слабый маг, да и Анна может пустить в ход свой небольшой арсенал проклятий и элементальную магию, он тем не менее опасался за исход дуэли: Анна еще слишком неопытна, а Шенбрюнн связан с Бранау кровными узами, что сильно сдерживало его возможности в битве. Фольквардссон не знал, имеют ли Бранау влияние на Шенбрюннов, и если да, то насколько сильное, однако в последнем случае Карл мог выйти из битвы, чтобы не получилось, будто он сражается за грязнокровку, — Ассбьорн едва не скривился при этой мысли у себя в голове, — и, следовательно, достоин изгнания из рода, что часто бывает характерно для древней магической аристократии или же для молодых династий, желающих выпендриться перед всеми остальными.
- Профессор? — Ассбьорн поднял руку.
- Да, мистер Фольквардссон.
- Я думаю, что смог бы справиться с этой задачей. И мне кажется, что это не горный тролль, — уверенно заявил семикурсник.
- Мы в курсе, мистер Фольквардссон, что вы получили великолепный опыт ведения боев в Дурмстранге, но приказ директора касается абсолютно всех студентов Хогвартса, — строго сказал Флитвик и покинул гостиную.
Расстроенному же своей неудачей Ассбьорну не оставалось теперь ничего другого, кроме как ждать и надеяться. А башню вороньего факультета вновь сотряс очередной подземный толчок.
* * *
… Филеас и Минерва быстро шли в сторону подземелий, вернее, быстро шла сама Минерва, а маленький Филеас едва поспевал за ней своей семенящей походкой. Планировку подземелий каждый из них знал изрядно плохо, ибо в бытность свою студентами никто из них не заходил дальше практикума по зельеварению, так что обоим профессорам еще долго пришлось петлять по извилистым, то поднимающимся, то опускающимся коридорам, чтобы хоть что-нибудь найти. По пути им встречались завалы из бывших каменных кладок и колонн, дыры в стенах, выбоины в полу, и все это определенно носило следы магии, человеческой магии, зато противного мерзкого, характерного для троллей запаха нечистот, который можно было учуять за милю, не было и в помине. У обоих преподавателей засосало под ложечкой — нужно быть одновременно очень сильным и жестоким волшебников, чтобы сотворить все это. И на эту роль подходили всего двое “людей”: Беллатриса Лестранж, в девичестве Блэк, и его темнейшество, Лорд Судеб, он же Лорд Вольдеморт, он же Вы-сами-знаете-кто, он же Тот-кого-нельзя-называть. Но если бы кто-то из них посмел явиться в Хогвартс, то уже вся школа, и прежде всего, директор, стояла бы на ушах, а учеников пришлось бы немедленно эвакуировать. Но если не Тот-кого-нельзя-называть и не мадам Лестранж, тогда кто? Флитвик вспомнил слова своего студента: “… мне кажется, что это не горный тролль” Неужели у него есть какие-то догадки на этот счет. Впрочем, удивляться здесь нечему — Ассбьорн — очень умный мальчик и, в отличие от большинства своих ровесников, рассуждает очень зрело. Они с Минервой на слово поверили Альбусу и приняли меры, и никто из них не задумался над тем, как в принципе горный тролль мог появиться в Хогвартсе, разве только что кого-то из преподавателей (но не их самих) или учеников (но не с их факультетов) околдовали “Imperio”.
Где-то совсем рядом, в параллельном коридоре, раздался огромнейшей силы взрыв, подземелье сотрясло, и оба преподавателя, забившись в ближайшую стенную нишу, упали ниц, закрыв головы руками от падающих с потолка камней. Когда же ударная волна прошла, Флитвик со всей мочи вцепился в МакГонагалл, и профессора со всей мочи бросились к кабинету директора, едва не заблудившись на обратном пути. Но и там их ждало разочарование: хотя слизеринцев в Хогвартсе не любил никто, кроме декана Слизерина, тем не менее, это были дети, ученики, и им тоже нужно было помочь, однако Альбус, закинув в рот очередную лимонную дольку и погладив шелковистую белую бороду, с безмятежным выражением лица ответил, что им следует дождаться Северуса, прежде чем предпринимать какие-либо активные действия, так что обоим деканам не оставалось ничего более, кроме как еще раз проверить общежития своих факультетов и надеяться на то, что никто из детей не пострадал.
* * *
Лапина бежала по коридору что есть мочи, возвращаясь назад, на нижний уровень подземелий, а у нее за спиной тут же обваливались балки и каменная кладка, разрушаемая ударной волной. Повернула за угол. Остановилась, отдышалась. Пора было включить голову. Итак, Бранау настроен во что бы то ни стало убить ее. Для этого он разъединяет их с Карлом, что вполне очевидно: с одним противником намного удобнее сражаться, чем с двумя, к тому же, против Карла, как чистокровного и, по ходу дела, своего родственника, он не сможет применить весь тот спектр поражающих заклятий, как против нее. Бранау сейчас идет за ней, и ей придется сражаться с ним в одиночку, во всяком случае, какое-то время. Соответственно, ей необходимо: во-первых, не допустить те же ошибки, что и в прошлый раз; во-вторых, — придумать что-нибудь, что нейтрализует Бранау на долгое время, хотя бы для того, чтобы успеть рассказать все Снейпу, но при этом не активирующее арканы, которых у него может быть вагон и маленькая тележка.
Проход, в котором девушка пряталась от ударной волны, оказался тупиковым и напоминал, скорее, вытянутую вдоль стенную нишу, в которой ее легко можно найти и загнать в угол, и потому она поспешила найти себе другое, более надежное укрытие.
- Tormenta!
- Thorax! — Анну спасло исключительно неумение Бранау пользоваться невербальными заклинаниями, а также собственная реакция, выработанная на тренировках у Снейпа.
- Putulentia viscerum! Incendo!
— Scutum! *Potentiam ignis impero: libera me de inimico mea (17)!*
Огонь тут же закружился яркими кольцами вокруг палочки Кайнер и мощной расходящейся спиралью атаковал своего же создателя. Бранау не смог придумать ничего другого, кроме как применить арканический щит. Именно в этот момент у него возникло смутное подозрение, что грязнокровка не так проста, как ему казалось сначала.
Ретроспектива…
Вечер среды, гостиная Слизерина, он переводит на английский украденное у Геннингена личное дело Кайнер. Идиоты Крэбб, Гойл и Буллстоуд тупо ржут над каждым словом. Паркинсон возмущается, что это грязнокровка делает на факультете благородного Салазара Слизерина, а строптивая Дафна Гринграсс высказывает свое мнение, которое совершенно не положено иметь чистокровной волшебнице:
- Судя по тому, как она отвечала вчера и сегодня на уроках, она не такая уж и дура. По всей видимости, этот Гюнтер Штольц ее научил чему-то.
И еще:
- Скорее всего, она полукровка, — это уже Астория, — то есть кто-то из ее предков был волшебником, но между ним и ею были только поколения магглов. Простые магглокровки в Слизерин не попадают. И потому, как она держится, нельзя сразу сделать заключение, что она магглорожденная.
- Если и были, то предатели крови какие-нибудь, не лучше Уизли, — снова Паркинсон.
Конец ретроспективы.
Тогда Генрих Бранау, как и многие его одноклассники восприняли слова сестер Гринграсс лишь как проявление либеральных политических взглядов, не подобающих дочерям древнего чистокровного рода. Что же использовала в настоящий момент Кайнер, если не аркан? Но арканами владеют только чистокровными, а она к их числу точно не относится, иначе он бы знал ее…
- *Lumen maximum ac igni potens (18)!* — получи!
- Des bluetes schilt (19)! — сделал палочной надрез на ладони, и из вырвавшихся оттуда капель крови образовалась красивая темно-красная паутина, поглотившая посланный в ее создателя поток яркого, огненного света.
Последнее заклинание Кайнер привело Бранау еще в большее недоумение, ибо очень сильно походило на то арканическое заклинание, которым он недавно устроил взрыв в верхнем коридоре. Это же святотатство! Про то, что грязнокровки не могут использовать арканы в принципе, Генрих в данный момент благополучно забыл.
- Как смела ты, мразь, посылать в меня заклинание, принадлежащее моей же семье?!
Сейчас характер Генриха фон Бранау, выходца древнего чистокровного рода и истинного арийца, мало чем походил на нордический.
- А ты не ставил на него копирайт! — хищно улыбнувшись, ответила Лапина, готовая в любой момент отразить нападение.
Анна же с досадой для себя осознала, что если бы использовала элементальную магию в прошлый раз, то смогла бы отделаться горазда меньшими потерями и большими результатами. Какой смысл следовать советам Снейпа и скрывать свои способности, если элементальная магия — это единственное, что она может противопоставить арканам сильных чистокровных волшебников?
- Avada Kedavra Explosio!
От грязнокровки теперь не должно остаться и следа, а он докажет Темному Лорду, что он — достойнейший из всех, и Темный Лорд будет обязан принять его предложение.
- *Aer contractum!* — мысленно произнесла девушка, выполнив витиеватое движение палочкой, и устремив полный ненависти и отчаяния взгляд на движущуюся прямо на нее ярко-зеленую вспышку, воздела руки, точно в молитве, но вовсе не о прощении бесчисленного множества своих грехов.
- Правильно! Помолись перед смертью, грязнокровка! — как издалека, слышался издевательский, глумливый голос Бранау.
- *Te precor, Terra, quae das omnibus vivis vitam: de perditione salva nos (20)!*
Анна упала на четвереньки, тяжело дыша — заклинания магии земли считались одними из самых мощных и требовали наибольших затрат энергии из всех элементальной магии, ибо обладали огромной одновременно и созидающей, и разрушающей силой. Тело сотрясла продолжительная мелкая дрожь — то ли от магического истощения, то ли от возобновившегося постэффекта “Tormenta”. И, в то же время, показалось девушке, из земли она словно черпала силу, ощущая, как сквозь ее пальцы проходят странные мелкие импульсы.
Подняла глаза — из-под развороченных каменных плит поднялись клубы темные, зелено-коричневые завитые клубы тумана, которые как бы обволокли и поглотили двигавшуюся прямо на них волну взрывного смертельного проклятия, мгновенно разлетевшись в стороны. Замок сотряс изнутри мощный толчок, и дуэлянтов накрыло ударной волной.
* * *
Ассбьорн сидел в углу у книжного шкафа и читал “Чуму” Альбера Камю, найдя сие произведение весьма подходящим к данной ситуации. Экзистенциальное переживание событий, на ход которых невозможно повлиять… или все-таки возможно? Юноша снова огляделся по сторонам. Уютная синяя гостиная была до отказа забита учениками, которых выгнали из библиотеки. Среди них оказалась даже парочка хаффлпаффцев и трое слизеринцев с разных курсов, которые, видимо, не поладили с остальными и потому оказались вне своих общежитий. Много людей, слишком много… Нет, Ассбьорн Фольквардссон не был мизантропом, хотя и предпочитал шуму толпы спокойствие и тишину. Несколько раз он уже проверял общие спальни, но и там обязательно кто-то был, а ему нужно было, чтоб никого не было, чтобы никто не увидел, как он покинет гостиную весьма странным и необычным способом.
Мыслями он был не здесь, и глаза несколько раз пробегали по одной и той же строчке, никак не фокусируясь на буквах, которые мозг не хотел превращать в слова, а потом в предложения. Он должен быть сейчас не здесь, а там, в темных подземельях, он должен отстоять, спасти ее… О том же, что Анна вообще могла погибнуть, он упорно старался не думать.
Раздался очередной толчок, башню снова затрясло. Но это было не обычное землетрясение, вызванное взрывом или ударной волной, но, кроме Ассбьорна Фольквардссона, никто больше не заметил этого. Приложился ладонями к стене, и тут же почувствовал, как по холодным каменным плитам вниз перетекают потоки теплой энергии. Они были достаточно слабыми, но, тем не менее, ощутимыми и оплетали все вокруг. Магия земли, догадался он. Мелкие канальцы словно присосались к его рукам и теперь выкачивали силу и из него тоже, причем гораздо быстрее, чем из окружавших их камней. Пусть… природа живая всегда отдает больше, чем природа неживая, ибо в ней жизнь. Заклинание должно быть очень мощным (впрочем, магию земли в целом нельзя назвать слабой), раз оно вытягивает магию практически из всего замка и сопровождается взрывом в конце. Это или заклинание Призыва, или Гравитационный разрыв...
Голова немилосердно кружилась, и мозг готов был вот-вот объявить забастовку. Пора было обрывать связь, но, чем сильнее он пытался оторвать от стены ладони, тем большими импульсами выкачивалась из него энергия. Дальше-дальше, еще чуть-чуть… ведь всякое поле действует лишь на некотором конечном расстоянии… Только бы Анна осталась жива…
- О, смотрите, дурмстранговец со стенкой обнимается! — захохотал кто-то из студентов младших курсов, ткнув в семикурсника пальцем.
Рядом с ним рассмеялось еще несколько ребят. О том, что, они, казалось, уже позабыли.
- Нет, он чувствует землю, чувствует, как она отдает свои силы… — сказала Луна своим потусторонним голом; она говорила так спокойно и безмятежно, будто это совершенно обычное явление — чувствовать магию земли, так же, как видеть нарглов, мозгошмыков и морщерогих кизляков.
Снова раздался глупый смех, только потешались уже над Лавгуд, однако Фольквардссон не обратил на них никакого внимания и, кое-как отлепившись от стены, лишь наградил злобным взглядом лупоглазую блондинку с редисками в ушах и, слегка пошатываясь, широкими шагами направился к выходу.
- Куда это вы направились, молодой человек? — строго спросил Флитвик, с которым юноша едва не столкнулся в дверях. — В вашем-то состоянии? Что вы сделали?
- Да он со стеной тут обнимался, — заговорили остальные ребята.
- Немедленно сядьте, мистер Фольквадссон. Вам необходим отдых, — не терпящим возражений тоном приказал декан. — Иначе мне придется снять с вас баллы за попытку нарушить приказ.
Однако Ассбьорн готов был послушаться и без угрозы штрафа. Он чувствовал себя слабым и разбитым и слишком устал, чтобы пытаться возражать — только уселся обратно в кресло и накрылся пледом, хотя было еще не холодно. Он отдал слишком много сил на слияние с чужой элементальной магией и только теперь осознал, что в таком заторможенном состоянии вряд ли смог бы составить конкуренцию Бранау. Анна должна справиться сама, она справится…
Землетрясения прекратились, все закончилось, и после двух часов напряженного ожидания и бескопокойства, и через некоторое время гостиная Равенкло погрузилась в типичную для нее “библиотечную” тишину.
* * *
- Sectumsempra! — едва встав на ноги и осознав происшедшее, выкрикнул Бранау — этому мощному темному проклятию, наносящему смертельные раны жертве, его специально обучил декан по просьбе Темного Лорда.
Он по-прежнему не понимал, что за странные, похожие на арканические заклинания вдруг начала применять грязнокровка, и это раздражало его все больше и больше. О том же, что грязнокровка может оказаться вовсе не грязнокровкой, и он совершит преступление перед лицом магии, убив ее, он усиленно старался не думать, загнав сию мысль в самую глубь сознания.
- *Aer contractum! — Лапина успела подняться исключительно потому, что ее почти не задело ударной волной, что позволило ей остаться в сознании. — Everto statum fluidose! (21) * — Бранау, не друживший с невербальными заклинаниями и потому не успевший вовремя поставить щит резко отлетел назад, пару раз перекувыркнувшись в воздухе. — Aegis Palladis! — и почти достигшая девушки замедленная “Sectumsempra” полетела назад, к своему хозяину.
* * *
Волна взрывного смертельного проклятия с огромной скоростью распространялась по подземным коридорам, и Карл считал в определенной степени чудом, что нашлась глубокая стенная ниша, где он моментально спрятался, для надежности укрывшись мощным арканическим щитом. Ему еще ни разу не приходилось участвовать в серьезных магических поединках, тем более, на “пересеченной местности”, где есть реальный шанс погибнуть. Прошлые стычки с Бранау в их старой немецкой школе, когда даже палочку приходилось далеко не всегда поднимать, казались теперь цветочками, небольшой, легкой разминкой по сравнению с тем, что ему пришлось пережить сейчас. В старой школе всегда можно было рассчитывать на своевременное вмешательство учителей, здесь же — только на собственную предприимчивость и изворотливость.
Картина же увиденного им, когда все закончилось, едва не повергла юношу в шок: валяющиеся повсюду дымящиеся обломки, куски застывшей лавы, полуразрушенные стены, заваленные коридоры, — все это сильно напомнило ему фотографии разбомбленных во время Второй мировой войны городов, которыми пестрели все учебники истории. Им тогда много рассказывали о вине Германии и Гриндевальда, в частности, перед всем человечеством, призывали покаяться и сделать все, чтобы такого не повторилось вновь, созидать, а не разрушать. И многим, и магглорожденным, и чистокровным, было тогда страшно и стыдно за это огромное и черное пятно на истории своей страны, многим, но не Бранау…
Какое-то время Шенбрюнн молча шел по коридору, постепенно уходящему вниз широкими ступенями, вернее, тем, что от них осталось, освобождая с путь от мелких завалов с помощью магии и внимательно оглядываясь по сторонам, не забывая при этом использовать заклинание обнаружения человека. Раздался слабый свист справа, а затем, когда Карл прошел немного дальше, — голоса, выкрикивающие заклинания. Быстрый спуск вниз, и Бранау в очередной раз произносит: “Avada Kedavra Explosio!”. Узкий коридор сотрясается от мощной ударной силы заклятия, сносящего все на своем пути, но, к удивлению парня, все разрушения ограничились лишь небольшим количеством упавшей с потолка штукатурки и развалившейся уже до конца каменной кладкой. Произнесены последние заклинания, и наступает странная, давящая тишина. Воздух как-то неестественно сжат и уплотнен, как будто вокруг находится великое множество концентраторов магии. Или же это Анна применила свой “Aer contractum”? Выставил на всякий случай “Protego firmiter” — в такой обстановке крайне сложно определить наличие других действующих заклинаний. Повернул направо — и левую руку, грудь и живот тут же поражает неизвестное проклятие, равное по силе и действию сразу нескольким “Seco”.
Карл опустился на пол, как подкошенный, стараясь изо всех сил терпеть острую ноющую боль. Кровь вытекала очень быстро, однако никакие пришедшие ему в голову медицинские чары не могли остановить ее и залечить раны. Вскоре мозг перестал выдавать что-то дельное, фиксируя лишь текущую действительность, все члены онемели, перед глазами поплыли неровные темно-зеленые пятна, которые становились все больше и расплывчатее, пока сознание не погрузилось во тьму…
* * *
Лапина медленной, шаркающей походкой подошла к лежавшему без сознания Бранау. Под ногами хрустели мелкие осколки камней, тело все еще била мелкая дрожь, силы были уже на исходе. Бой закончен, она победила… один на один. Но от осознания этого факта наступило всего лишь опустошение, а не радость. Ей была ни к чему эта победа, ей было важно, чтобы ее просто не трогали и оставили в покое. Хотелось просто опустить руки и завалиться здесь же на пол…
Генрих, промычал что-то нечленораздельное, напомнив о своем присутствии. По-видимому, он уже начал приходить в себя, но еще не до конца осознавал, что с ним произошло, и где он находится.
- Stupefac! Лежать! — вот так, чтоб не очухался в ближайшее время. И: — Oblivisce! — чтобы не разболтал Лорду про лабораторию.
То, что она бьет лежачего, ее интересовало в последнюю очередь в данный момент. Нужно было как можно быстрее найти Карла. Тот же факт, что вышеупомянутый молодой человек практически не помог ей в дуэли, не особо коробил девушку: во-первых, она теперь точно знает, что в состоянии сама справиться с очень сильным противником, к тому страдающим маниакальной идиосинкразией в ее адрес; во-вторых, Бранау и Шенбрюнн вроде как приходятся друг другу родственниками, во всяком случае, первый не один раз упоминал некую “бабушку Вальпургию”, следовательно, Карл мог бы столкнуться далеко не с самыми приятными для себя последствиями, если бы “завалил” дорогого родственничка. А Анне не хотелось, чтобы из-за нее он поссорился с семьей или вообще как-то пострадал…
Исходившее от палочки холодное белое сияние осветило пространство за свалившимися в кучу обломками тяжелых, массивных колонн, и перед девушкой предстало самое страшное зрелище, какое ей когда-либо доводилось пережить за всю ее недолгую и не слишком насыщенную жизнь. И подземелья вновь сотряслись, только уже не от взрывного проклятья, а от громкого и отчаянного женского крика:
- НЕЕЕЕЕЕТ!
1) (лат.) Убиваю изнутри!
2) (лат.) Сжатый/уплотненный воздух!
3) (лат.) Остолбеней посредством потока!
4) (лат.) Щит!
5) (лат) Разрушаю состояние!
6) (лат.) Панцирь!
7) (лат.) Щит Паллады!
8) (лат.) Гниение плоти!
9) (лат.) Пытка/мучение!
10) (лат.) Призываю свою волшебную палочку!
11) (лат.) Призываю волшебную палочку Генриха!
12) Механизм электрофильного замещения в ароматике: для тех, кто сохранил остаточные знание по органической химии после школы или института.
Картинка с механизмом здесь: http://i045.radikal.ru/1109/83/c0f4dc39481c.jpg
13) (лат.) Панцирная сфера!
14) (др.-арам./лат.) Убиваю словом и взрывом!
По действию аналогично тому заклятию, которым Питтегрю убил двенадцать магглов и разворотил всю улицу.
15) (лат.) Тьма, в душах здесь находящихся сущая, приди в тумане темном!
16) (ср.-верх.-нем.) Светлый огонь погибели!
Я не уверена на счет правильности составленного предложения, но слова честно стащила из средневековых текстов.
17) (лат.) Силою огня повелеваю: избави меня от врага моего!
18) (лат.) Свет наибольший и огнем сильный!
19) (ср.-верх.-нем.) Щит крови!
20) (лат.) Тебя молю, Земля, дающая всему живому жизнь: от гибели ты нас спаси!
21) (лат.) Разрушаю состояние потоком!
21.09.2011 Глава 22. День откровений
… Исходившее от палочки холодное белое сияние осветило пространство за свалившимися в кучу обломками тяжелых, массивных колонн, и перед девушкой предстало самое страшное зрелище, какое ей когда-либо доводилось пережить за всю ее недолгую и не слишком насыщенную жизнь. И подземелья вновь сотряслись, только уже не от взрывного проклятья, а от громкого и отчаянного женского крика:
- НЕЕЕЕЕЕТ!
Эта “Sectumsempra” должна была достаться ей! Только ей! “Sectumsempra”… Девушка подняла заплаканное лицо, перемазанное кровью и пылью. Она знает контрзаклятие, Снейп учил ее… Приподнялась, встав перед Карлом на колени — от вида крови ее мутило, а изображение перед глазами начинало плыть. Она не должна тратить время на рыдания и самобичевание вместо того, чтобы попытаться вылечить Шенбрюнна.
Глубокий вдох… Дотронулась до шеи слева — кажется, там должна проходить сонная артерия. Слышны слабые удары — жив! Лапина уже второй раз за сегодняшний вечер была рада найти своего одноклассника живым, однако сейчас было далеко не самое подходящее время для выплескивания эмоций — предстояла самая сложная и неприятная работа. Вряд ли это заклинание можно использовать поверх одежды… Девушку передернуло: она никогда еще не занималась раздеванием парней, во всяком случае, никогда не проявляла в этом инициативу.
Еще один глубокий вдох… Невербальным “Seco” разрезала вязаную жилетку — она и так уже исполосована, так что сильно хуже не будет. Медленно, дрожащими руками расстегнула пуговицы на насквозь пропитавшейся кровью рубашке, разрезала майку. Ей повезло, что раны оказались не очень длинными, и не пришлось снимать еще больше одежды. В любом случае на это было неприятно и боязно смотреть… В сторону страх и глупые мысли — нужно точно вспомнить и воспроизвести заклинание… Две ломаные готические буквы “S”, перечеркнутые посередине, начало вербальной формулы совпадает с началом геометрической, так же — и с концом.
Вдох…
- Vulnera vulnera versus/ Viscera viscera versus/ Sanguis reversus (1), — прошептала она в сторону, стараясь максимально точно синхронизировать слова с движениями палочкой; о плавных и красивых контурах при ее дрожащих руках не могло быть и речи.
Очерченные палочкой контуры превратились в небольшую темно-бордовую звездообразную вспышку, которая через несколько секунд растворились в воздухе. Теперь сконцентрироваться, направить магический поток на достижение необходимого результата…
- Vulnera vulnera versus/ Viscera viscera versus/ Sanguis reversus! — тихо, но четко произнесла Анна, встав перед Карлом на колени, указав волшебной палочкой на изрезанный торс, на который упорно старалась не смотреть.
Вылетевший из палочки пучок магической энергии застыл над ранами, после чего стал медленно опускаться, по мере продвижения вниз все больше сияя прозрачным, рассеивающим темно-красным цветом, пока, наконец, не достиг ран. Еще одна красная вспышка, и капельки крови, переливаясь подобно мелким рубинам, стали засасываться назад, пока раны не закрылись, оставив вместо себя длинные шрамы.
Лапина вздохнула с облегчением — у нее получилось. К тому же, заклинание оказалось очень умным — собрало только ту кровь, которая растеклась по телу и не успела смешаться с грязью. Вылечила аналогичным образом руку. Им повезло еще, что “Sectumsempra” была уже предварительно замедлена и ослаблена отражающим щитом — она уже видела, как это проклятие может искромсать в щепки, разорвать на мелкие кусочки все, что встретит на пути. Но девушка не радовалась тому, что только что спасла жизнь своему однокласснику и, наверное, даже, другу — вместо этого на нее накатили чувства вины и опустошения. В том, что пострадал Карл, виновата только она, и никто больше, — девушка прокрутила у себя в голове череду воспоминаний с самого момента знакомства с ним. Еще тогда, когда он вошел и представился, ей впервые пришла в голову мысль, мимолетная, невесомая и осознанная лишь теперь, — он ей нравится. Иррационально, безумно, просто потому, что он есть. В этом весь корень тех ошибок, которые случились теперь. Карл попал бы в Равенкло, а ее убил бы Бранау еще в первую же ночь, и тогда все бы закончилось — две слезинки упали парню на грудь, но не произошло чуда, как в сказке о принцессе Рапунцель. Как же любит она себя жалеть! — вытерла лицо грязным и рваным рукавом мантии. Когда Шенбрюнн придет в себя, тогда она поговорит с ним, объяснит без лишних подробностей — он поймет ее. А пока надо отсюда выбираться.
Самый короткий путь — до лаборатории профессора Снейпа. По крайней мере, там можно будет найти зелья, которые могли бы помочь Карлу восстановиться после такой большой кровопотери — одного заклинания здесь явно недостаточно. Сняла с шеи парня ноутбук, который тот все время, с самого момента их выхода из комнаты-по-требованию, носил на себе, и перекинула себе через плечо. Теперь заклинания для перенесения тяжестей. Это “Wingardium Leviosum”, или его полностью латинский эквивалент “Alatum Leviosum”, а также “Mobile corpus”. Подняла палочку, вновь направив ее на Шенбрюнна — дрогнула рука — и тут же опустила. Неподалеку снова замычал Бранау, пытаясь изображать какие-то телодвижения. Еще одно “Stupefac!”, и он снова лежит, как мертвый. Нет, так дело не пойдет. Она может себе позволить лишь кратковременные магические импульсы. Длительные заклинания, предполагающие непосредственное управление предметом, требуют соответственно постоянной и длительной концентрации, что в данных условиях не очень приемлемо. Ничего, она справится… должна справиться, ведь сейчас от нее зависит жизнь другого человека.
Оторвала от рукава кусок материи, который и так уже почти болтался на нитке, очистила заклинанием и перевязала Карлу живот и грудную клетку — на всякий случай, если вдруг откроются раны. Застегнула мантию и, взяв под мышки, медленно, но верно потащила наверх, то и дело оглядываясь назад (а на самом деле вперед) и, где надо, расчищая дорогу с помощью магии, а иногда и просто руками и ногами. Какое же тут “Alatum Leviosum” с “Mobile corpus” в придачу?
Дорога назад заняла гораздо больше времени, чем она рассчитывала, ибо сейчас она не убегала, выпучив глаза, от Взрывного Смертельного проклятия, а тащила на себе, как минимум семьдесят пять килограммов, даже восемьдесят, если посчитать еще ноутбук вместе с сумкой и прочими причиндалами. Вот она, дверь в простенке между двумя почти целыми колоннами — во всяком случае, это место знакомо ей еще со вчерашнего дня. Аккуратно положила парня на пол, отдышалась. На тяжелой бронзовой ручке сбоку выгравированы алхимические знаки серы и ртути, люминесцирующие в свете “Lumen” — она заметила их только сейчас. Теперь задача № следующая: взломать лабораторию.
Заклинание Слияния Лапина не знала, но и пытаться угадывать методом тыка тоже не собиралась.
- Incerta et occulta tua mihi manifesta (2)! — во всяком случае, это было единственное известное ей (и придуманное ею же в соавторстве с Шенбрюнном и Фольквардссоном) заклинание, позволявшее выявлять предыдущее состояние объекта и его скрытые свойства.
Дверь тут же опутали светящиеся контуры наложенных на нее заклинаний. Наверняка такими же Снейп защищал лабораторию в своем доме, однако в то время у нее и в мыслях не возникало проникнуть туда тайком или хотя бы подсмотреть, какие именно заклинания он использует. Достаточно было представить лишь яростный, испепеляющий на месте взгляд зельевара, чтобы навсегда оставить посягательства на его собственность.
- Finita absoluta (3)! — от центра двери по кругу разошлась волна желтоватого света, подцветившая большинство контуров и тут же их поглотившая.
Осталось самое сложное: модифицированная кровная защита. Во всяком случае, на нее указывало наличие в оставшихся контурах сочетание рун “альгиз” и “эйваз”, означавшее “защиту от врагов”. Понятно, no pasaran (4). А вот сочетание “наудиз” (“нужда”) и “гебу” (“дар”) можно было толковать либо как необходимость дара, который нужно принести в жертву, чтобы пройти, так и необходимость дара как свойства, которым нужно просто обладать, например, супер-пупер-талантом к зельеварению, которого нет больше ни у кого, кроме великого Мастера зелий и декана Слизерина Северуса Снейпа.
Озябнув, девушка обхватила себя руками — в подземельях всегда было прохладно. Времени на раздумья почти не было — нужно было действовать прямо сейчас. Глянула на Шенбрюнна — тот по-прежнему был очень бледным и без сознания, как будто его несколько дней продержали в карцере, заморив голодом. Проверила дыхание, сердцебиение — есть, значит, жив. Но без положительных изменений.
Закатала рукав на левой руке, направив палочку на предплечье. Подняла голову, с мольбой в глазах посмотрев наверх, хотя ничего не могла там увидеть, кроме выложенного из маленьких каменных плит потолка, поддерживаемого скрещивающимися арками… Что она надеялась там увидеть? Что она вдруг получит благословение Свыше на проведение языческого ритуала с использованием крови? После того, как уже неоднократно предала Бога, став ведьмой, связавшись с магами всех мастей, приступив к изучению этой самой магии и сознательно отойдя от истин, которые в течение многих лет пыталась привить ей мать? Когда знает, что даже если сейчас ее желание будет исполнено, она не откажется от тех беззаконий, которые творит уже полтора года, и в которые с головой погрузилась в последние два месяца? Она в любом случае сделает это…
Прикрыла глаза, зажмурившись, и по щекам скатились две соленые слезинки. Невербальное “Seco”, и кровь из пореза на руке брызнула на дверь, которая тут же вспыхнула багряным светом и погасла. Щелкнул замок. Толкнула дверь, и, превозмогая усталость и боль, втащила Шенбрюнна внутрь. Кое-как уложила его на жесткую деревянную скамью, а сама тут же осела на холодный каменный пол. Подняла горе очи, прикрыв их, и по щекам вновь полились слезы. Казалось бы, ей следовало сейчас радоваться и вовсю хлопотать вокруг своего одноклассника, чтобы привести его в чувство, но она не имеет права. Нет, православие нисколько не исключало счастье и радость, но если это была “радость о Бозе”. Если все, что ни случилось бы, любое явление в жизни, будь то красота природы, красота женщины или просто хороший день, каждый успех или неудачу, крепкую семью и хороших друзей, человек воспринимал бы как дар Божий, творение Божие и проявление бесконечной любви Бога, сублимировал все ad excelsos (5), но не как череду исключительно случайностей, никем не управляемых, не гордился и не превозносился бы от своих талантов и успехов, не завидовал чужому и не вожделел о красоте, и уже тем более не прибегал бы к оккультизму и потусторонним силам для того, чтобы достичь весьма сомнительных целей. Лапина же была грешна всеми вышеперечисленными делами до мозга костей и потому не могла быть счастливой. И единственное, на что она рассчитывала, что, может быть, прожив несчастную жизнь, она будет немного меньше гореть в аду (а в последнем она не сомневалась), и в то же время знала (почерпнув эти знания как из проповедей, так и из немногочисленных церковных книжек, которые все-таки удосужилась прочесть), что у Бога рассчитывать нельзя, нужно лишь надеяться и верить…
* * *
… Холодно, во всем теле слабость, взгляд с трудом удается сфокусировать на окружающем пространстве, это отнимает слишком много сил. Прямо над ним — невысокий арочный свод, выложенный небольшими каменными брусками — значит, снова подземелье. Сзади слышен ритмичный плеск воды, будто кто-то открыл кран и забыл закрыть. Повернул голову — фокус снова сбился, захватывается лишь небольшая часть нужного пространства. Какие-то стеллажи с банками, горшками и колбами, рядом табуретка с какими-то склянками — это место определенно ему незнакомо, он здесь впервые. Перед глазами все расплывается. В углу возле раковины кто-то стоит. Кажется, это невысокая женщина в черном платье, она плачет. Неужели кто-то умер? Надо к ней подойти, спросить, что случилось… Холодно, невозможно пошевелиться, голову клонит в сон… А, может быть, все, что происходит здесь и сейчас — сон, и он не в далекой Шотландии, а у себя дома, в Грюненхофе? Веки словно налились свинцом и сомкнулись, а тело снова одолела слабость, опутав его своими оковами. Спать, спать, спать…
* * *
… Лапина разложила одежду, вернее, то, что от нее осталось, на свободном столе и высушила — кровь уже не вымывается вместе с водой, и то хорошо, — и починила ее заклинанием. И пусть никто не думает, что это банальное “Reparo” — заклинание для первокурсников. Текстуральные чары Восстановления… Это была следующая тема в учебнике трансфигурации (который девушка теперь предусмотрительно носила с собой), и они должны были заняться их изучением на следующей неделе, или через две, а, может быть, вообще через месяц — в зависимости от того, когда МакГонагалл перестанет топить весь класс следом за Уизли. Анна не знала, сколько времени в среднем отводится в Хогвартсе на изучение того или иного заклинания, и после жесткого снейповского режима, когда она меньше, чем за полтора месяца, должна была освоить программу первых шести курсов, даже неделя (а в неделю проводится три урока трансфигурации) казалась ей непозволительной роскошью. Текстуральные чары Восстановления требовали еще большей концентрации сознания на достижение результата и, соответственно, большего количества затрачиваемой энергии, а также умения представлять тонкую структуру образца. Так что теперь неудивительно, почему многие волшебники вроде тех, кого ей доводилось видеть в “Дырявом котле”, не в состоянии починить себе одежду с помощью магии, и потому ходят в заплатках.
Итак, хлопок, как известно, является модификацией целлюлозы, все волокна которой ориентированы в одном направлении, благодаря чему, собственно, из них можно вытягивать нити, в отличие от той же древесины. Молекула целлюлозы состоит из линейной цепи звеньев бета-D-глюкозы, и выглядит совсем не так, как часто ее рисуют в школьных учебниках по химии, ибо не могут быть 1,4-гликозидные связи (как и любые другие) быть изогнуты под острым углом (6). В реальности же каждое последующее звено относительно предыдущего как бы перевернуто вверх ногами, таким образом, мы получаем что-то наподобие синдиотактического (7) полимера, в котором в качестве единицы направленности будет выступать не отдельный фрагмент звена, а все звено в целом. Крахмал в таком случае можно назвать изотактическим (8) полимером. Прочность волокон целлюлозы обеспечивается как за счет комплементарности волокон друг с другом, так и за счет множественных водородных связей между ними. Соответственно, при механическом разрыве волокон происходит их рассоединение и, как следствие, разрушение водородных связей. Возможно, также имеет место разрыв молекул по 1,4-гликозидным связям (тогда образовавшиеся углеродные радикалы хватают из воздуха кислород, воду и т.д., чтобы замкнуть электронную оболочку — в полимерной химии Лапина была несильна, и потому могла лишь предполагать, но не знать), но ни в коем случае не С-С связей. Следовательно, в качестве образца тонкой структуры нужно представить, как разнесенные на большое расстояние молекулы целлюлозы вновь соединяются друг с другом, образуя линейно ориентированные волокна, и между ними вновь возникают водородные связи… Вдох, сосредоточиться, представить мыслеобраз (хотя бы в виде модели Chem3D), положить его как цель выхода магической энергии…
- *Fibras redintegrans texturam restauro!* (9)
Рубашка вспыхнула бледным желтовато-охристым сиянием и погасла. Встряхнула, проверила — дырок, ошметков и наслоений нигде нет. По крайней мере, в этом не стыдно будет показаться на люди. Проделала аналогичную операцию по отношению к жилетке и мантии, представляя в качестве модели вторичную структуру коллагена, состоящего из трех молекул белка, взаимно ориентированных и стабилизированных гидрофобными взаимодействиями и водородными связями и закрученных в альфа-спираль, которая, собственно, и дает вторичную структуру.
Что же касается Карла, то он по-прежнему пребывал в царстве Морфея, хотя уже не выглядел таким мертвенно-бледным, как получасом ранее, а на щеках появилось даже некое подобие румянца — Анна использовала для этого большую часть снейповских запасов Укрепляющего и Кровевосстанавливающего зелий, однако реакция их изготовителя волновала ее в тот момент в самую последнюю очередь. Откинула собственную мантию, которой был укрыт парень, сняла компресс, пропитанный концентрированной настойкой из белого ясенца, положив его обратно в стоявшую рядом миску, и провела костяшками пальцев по гладкому безволосому торсу — таким мужчинам, как Карл Шенбрюнн, шрамы не к лицу. Наклонилась над ним, зарывшись пальцами в его короткие, но густые каштановые кудри, ее горячие слезы падали ему на грудь. Она сознавала, что творит безумие, ибо гордый Карл Шенбрюнн, будучи в добром здравии и трезвом рассудке, никогда не позволил бы так с собой обращаться, как и то, что это может быть для нее последняя возможность прикоснуться к нему, ощутить его близость. Ею двигали отчаяние и безнадежность. Но не является ли безумием творить безумие, осознавая, что творишь безумие?
Чужая рука коснулась ее бедра, заставив стоявшую на коленях девушку вздрогнуть, и она резко отпрянула назад. Карл открыл глаза, но еще не до конца пришел в себя, и на поверхности его сознания явственно проступали мысли, типичные для любого человека в его ситуации: “Где я нахожусь?”, “Как я здесь оказался?”, “Что со мной случилось?”, “Кто это рядом со мной?”, “Почему на мне нет хотя бы рубашки?”
… Пальцы прошлись вверх по бедру, ощущая под недорогой плотной материей упругое женское тело, по которому прошла волна напряжения, поднялись по ребрам к плечу, на которое падала прядь спутанных прямых волос, коснулись щеки и опустились к губам… Анна замерла в ожидании, не рискуя делать лишних движений, ей казалось, будто Шенбрюнн не верит в то, что видит перед собой, и она была с ним полностью согласна, ибо такое поведение для нее было не характерно в принципе. Его пальцы, коснувшись ее губ, переместились тем временем обратно к ней на плечо, повторив контур ее руки до самого запястья, а взгляд внимательно следил за собственными же движениями.
Карл находил весьма странным положение, в котором оказался, ибо, привыкши всем демонстрировать свое превосходство, вовсе не желал, чтобы его видели слабым и беззащитным, но при этом не мог отрицать, что прикосновения Кайнер ему приятны, а сама же она открылась ему с новой стороны: заботливая или, во всяком случае, может быть такой. Однако лицо его не выражало ни тени смущения: нужно уметь сохранять хладнокровие в любой ситуации.
- Анна?... — посмотрел ей в глаза.
Во взгляде ее сквозила бездна отчаяния и тьмы и буквально граничащее с этим отчаяньем непреодолимое желание быть рядом с ним, которое он урывками замечал в ней раньше, то подавляемое, то прорывающееся наружу. И данное обстоятельство немало ставило его в тупик.
Анна Кайнер… он сам не понимал, что именно испытывает к ней, и как это можно назвать. Да, она может быть вполне приятным человеком, да, она интересна, как девушка, когда не отгораживается ото всех зубчатой стеной. Но он знаком с ней всего одну неделю, а за такой короткий срок просто невозможно узнать человека во всех его проявлениях, даже если использовать легилименцию. И потому не собирался форсировать развитие отношений между ними только потому, что, возможно, нравился ей, особенно если учесть, что совсем недавно он любил Элизу, чувства к которой еще не угасли полностью.
В том же, что она испытывает влечение к нему, не было ничего удивительного: немало девушек и раньше провожали его жадными, завистливыми взглядами и пытались изыскать различные способы познакомиться с ним и завязать роман. И на все их весьма плоские и лишенные всякого изящества попытки и невысказанные предложения Шенбрюнн неизменно отвечал вежливым, но твердым отказом, ибо не собирался потакать желаниям капризных девиц просто ради развлечения, как это часто бывает у не слишком думающей молодежи. К тому же, он прекрасно понимал (чему немало способствовала поверхностная легилименция), что большинство представительниц противоположного пола интересует лишь его внешняя оболочка — красивая внешность, происхождение, богатство и обходительные манеры, но не внутренний мир, и это раздражало его еще больше. И навстречу развитию отношений он шел лишь в том случае, если девушка ему действительно нравилась, как это было с Элизой Миллер, на которой он одно время мечтал жениться, и у которой из-за этого было немало завистниц.
При этом Карл осознавал также, что не может оставить Анну одну, оттолкнув от себя так же, как и остальных девиц, бегавших стайкой за красивым и богатым мальчиком. Потому что боялся за нее, боялся, что она может сделать что-нибудь с собой, погрузившись с головой в окружавшую ее бездну отчаяния. Однако двигала им не только жалость и ответственность за чужую жизнь: он действительно хотел лучше узнать Кайнер и позволить узнать ей себя, ибо она относилась к той немногочисленной категории людей, которые не имели собственной корысти в общении с ним, а ее желание стать специалистом и всего добиться своим трудом весьма импонировало ему и вызывало уважение. Он уже вытянул Элизу Миллер — вытянет теперь и Анну Кайнер…
Лапина лишь кивнула в ответ, опустив голову, и из-под опущенных век вновь покатились слезы. Аккуратно вытащив руки из-под его головы, резко встала на ноги и, обойдя скамью, подошла к стоявшему сзади столу, взяв лежавшие на нем вещи.
- Эм… Карл, вот ваша одежда… — неуверенно сказала девушка, положив на чистую сухую табуретку рядом с скамьей аккуратно свернутые мантию, жилетку и рубашку, — и волшебная палочка… — осторожно опустила магический артефакт на белую хлопчатобумажную ткань.
- Спасибо…
Повисла неловкая пауза. Анна повернулась к собеседнику боком и принялась читать готическую надпись на расположенной над стеллажом арке, служившей границей между стеной и потолком, стараясь при этом упорно не замечать раздетого до пояса Карла, которого сама обнимала минуту назад. Карл же воспринял подобное ее поведение как предложение немедленно одеться, хотя последнее в любом случае входило в его планы. Он понимал ее смущение и, в то же время, ему казалось, что она переигрывает, потому что он уже знает, какой она может быть. Кому она пытается солгать: ему (что совершенно бесполезно) или же себе самой? Последнее Шенбрюнн считал бессмысленным самообманом и преступлением уже перед своей совестью.
Резкий подъем отдался неприятной болью в животе и грудной клетке — судя по всему, последствия заклинания еще не успели до конца пройти, — однако на помощь ему тут же поспешила Кайнер, которая, однако, снова в упор старалась не смотреть ему в лицо.
- Анна, пожалуйста, посмотрите на меня…
Девушка заметно волновалась, но все-таки подчинилась. Она еще не успела отпустить его плечи, а он, уже сидя, по-прежнему держался за ее талию, так что любой случайный свидетель, не знавший тонкости их встречи и решивший из праздного любопытства заглянуть в лабораторию мрачного профессора зельеварения по причине отсутствия последнего, застал бы далеко не самую приглядную и целомудренную картину.
- Анна, вы уже видели достаточно, поэтому, пожалуйста, не стесняйтесь больше моего… вида.
Одной этой фразы оказалось вполне достаточно, чтобы почти все ментальные блоки Кайнер разлетелись вдребезги, а щеки стали пунцового цвета.
- Э… Карл, вам пока не стоит делать резких движений и стоит пока отдохнуть.
Девушка убрала руки с его плеч и сделала быстрый шаг назад; в ее голосе и жестах по-прежнему чувствовалась сильная неловкость. Шенбрюнн же просто отпустил ее, опасаясь, как бы она не вспыхнула, подобно пороховой бочке: он уже заметил, что физическая близость, если она не была связана со страхом или отчаянием, вызывала в ней повышенную нервозность и всплеск адреналина.
Лапина сделала шаг назад, совершенно забыв о находившейся позади нее табуретке, на которой стояла миска с настойкой ясенца, и которая, естественно, опрокинулась при резком движении, что означало, в свою очередь, полный epic fail, ибо великолепно довершало череду неловкостей, которыми отличилась в этой день Анна Лапина. Анна ненавидела себя в те моменты, когда у нее что-то не получалось или валилось из рук, особенно из-за ее же собственной неуклюжести или невнимательности. Еще больше она ненавидела, когда подобные вещи случались при свидетелях. Но то, что подобное случилось на глазах у парня, который намного выше ее по социальному положению, и по которому она чуть ли не в открытую, к своему вящему позору, пускала слюни в свои двадцать шесть лет, было полный отстой. Так что теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как заняться уборкой учиненного ею же безобразия и утешать себя (не забыв восстановить при этом упавшие окклюментивные щиты) тем, что она и без этого промаха была полностью неконкурентоспособной, что ее репутация в Хогвартсе и так ниже плинтуса, так что ей уже нечего терять. А Карл… он как любой нормальный и четкий пацан, найдет нормальную, хорошую девчонку его возраста, которая не будет все время ныть и без конца лажать, как она.
Карл, не спеша, застегивал пуговицы на рубашке, внимательно наблюдая за Анной. Конечно, проще отвернуться от всех проблем и забиться, как моллюск, в раковину, чем решать их. А подобное поведение — ничего более, кроме как ханжеское неумение контролировать собственные эмоции и боязнь отвечать за них.
- *Tergeo!* — и каменные плиты тут же стали сухими и чистыми.
- Анна, перестаньте, пожалуйста, выполнять бесполезную работу, — снова в голосе строгость и чувство собственного превосходства, правоты.
Только теперь девушка заметила, что вытирает мокрой тряпкой абсолютно чистый пол. Она, будучи волшебницей, одолев не далее, как час назад, мага, превосходящего ее по силе, убиралась самым обыкновенным маггловским способом. Она делала это, скорее, несознательно, просто чтобы отвлечься от терзавших ее мыслей, напоминавших о собственной никчемности, тупо убить время, сосредоточившись на самой простой механической работе.
Подняла голову, посмотрев на Шенбрюнна. Она уже перестала драить пол, но по-прежнему стояла на коленях, нервно сминая тряпку в руках.
- Фрейлейн Кайнер, перестаньте, пожалуйста, изображать из себя обиженного домового эльфа и сядьте рядом со мной, — не терпящим возражений тоном сказал Шенбрюнн — приказ, завуалированный под просьбу.
Снова переход на официальное обращение, значит, ничего хорошего впереди не будет. Нет, Карл не садист, конечно, и не плюется ядом, как Снейп, так что все ограничится, скорее всего, нотацией из серии “из-за тебя я пострадал” или “как ужасно ты себя ведешь”. Ничего, она переживет. Ей уже не раз приходилось такое выслушивать, правда, от людей гораздо старше ее самой.
Встала, повесив тряпку на край ведра, и села на край скамьи, вновь опустив голову и сложив на коленях руки замком.
- Анна, пожалуйста, смотрите мне в лицо, когда я говорю с вами, — девушка подчинилась, но явно нехотя. — Не бойтесь меня, пожалуйста, я не кусаюсь, — добавил он с некоторой иронией в голосе, но уже мягче.
- Анна, у меня перед вами долг жизни, — взял ее руки в свои; в его голосе не было и тени сожаления или недовольства, просто нейтральная констатация факта, — поэтому вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, когда она бы вам не понадобилась.
- Нет, — Лапина отчаянно замотала головой, однако уже не пыталась вырваться.
- Что значит “нет”? — теперь настал черед Карла удивляться реакции на свои слова.
- Нет никакого долго жизни! — с надрывом произнесла девушка, посмотрев сидящему напротив нее парню прямо в глаза. — Эта “Sectumsempra” должна была достаться мне и только мне! Это я отразила ее и чуть не убила вас! — попыталась встать с скамьи, однако ее тут же удержал Карл (пусть ему в его нынешнем состоянии это стоило немалых усилий) и крепко взял за запястья, чтоб не вырвалась, ибо в ее взгляде появился опасный, маниакальный блеск.
- А теперь немедленно успокойтесь и послушайте меня, — строго сказал Карл, — вы, хотя и могли предполагать, что я вас искал, не знали, что я находился именно там. И я полагаю, в тот момент ваши мысли были заняты другими, куда более важными вещами. Я же не догадался, что от этого проклятия надо защищаться именно высшим щитом, хотя слышал, как вы прокричали: “Aegis Palladis!”
Кайнер постепенно начала успокаиваться и вновь опустила глаза — пострадавший сам снял с нее вину. А Шенбрюнну добавился еще один фрагмент мозаики ее психологического портрета: не любит быть обязанной; при малейшем на то подозрении тяготится чувством вины; боится ласки, боится собственного влечения. Подобные особенности поведения он встречал ранее и у Лизы Миллер, так что здесь могло сказаться проявление религиозного воспитания со стороны родителей. Но Лиза Миллер — добрая и жизнерадостная, Анна же окружает себя мраком и видит только мрак. Так что причины ее зачастую странного поведения следует искать в ней самой и в ее покрытом тумане прошлом. Единственное, что пришло на ум Карлу, что она когда-то совершила поступок, о котором очень сожалеет, и таким образом “наказывает” себя.
- Анна, вы знали об этом проклятии до Хогвартса, — Шенбрюнн говорил спокойным, ровным голосом, как будто рассказывал теорему, доказательство которой знал уже наизусть — девушка кивнула в ответ. — И вы знаете также контрзаклятие, иначе не смогли бы меня вылечить, — снова покорный кивок в ответ. — Что это за заклинание?
Вместо ответа Кайнер поднялась со скамьи — Шенбрюнн держал ее руки уже не так сильно, как парой минут ранее, а его красноречивый взгляд лучше всяких слов говорил, чтобы она даже не думала о том, чтобы сбежать. Вернее даже не сбежать, ибо на интуитивном уровне Карл уже знал, что она не уйдет отсюда без него, а снова замкнуться в себе, вновь отгородиться высокой зубчатой стеной от внешнего мира и других людей. Девушка тем временем дошла до своей сумки и, достав оттуда блокнот и перьевую ручку, вернулась обратно к парню. Написала на первом попавшемся чистом листке вербальные и нумерологические формулы и, вырвав из блокнота, передала своему однокласснику.
- Спасибо.
Карл принялся внимательно изучать написанные перед ним формулы. Взгляд его стал сосредоточенным, а на нахмуренном лбу залегла высокая морщинка. Сейчас он напоминал, скорее, ученого, занятого важным исследованием и уже почти подошедшего к разгадке, и гораздо меньше — богатого молодого аристократа. … Ведь все складывается именно так, как он предполагал изначально, и эти формулы — уже явное, не умозрительное доказательство его гипотезы. Увидеть, чтобы окончательно увериться…
- Анна, покажите мне, пожалуйста, контрзаклятие к “Sectumsempra”, — сказал юноша твердым голосом, каким обычно говорил, когда хотел добиться определенных действий от других людей.
Кайнер в ответ лишь отрицательно покачала головой. Непреложный Обет? Вряд ли, иначе она не смогла бы даже написать.
- Оба заклинания — авторские, — добавил Карл лекторским тоном, — и вы знаете, Анна, что геометрические формулы многих авторских заклинаний часто не совпадают на практике с рассчитанными в теории. А я не уверен, что смогу правильно воспроизвести его в нужный момент, зная лишь теоретический расчет.
Внешне Шенбрюнн имел холодное и беспристрастное, абсолютно непроницаемое выражение лица — маска, которую он носил всегда и везде и снимал лишь перед близкими людьми. Изнутри же его давило поднимающееся из глубины души чувство вины, ведь он использовал слабые познания своей одноклассницы в нумерологии, в некоторой степени давил ей на совесть, а фактически шантажировал, чтобы просто получить еще одну, но не такую уж необходимую крупицу информации.
- Смотри… — взгляд и голос ее были полны обреченности и отчаяния. — Vulnera vulnera versus/ Viscera viscera versus/ Sanguis reversus! — четко произнесла девушка, изобразив в воздухе две ломаных готических буквы “S”, перечеркнутых посередине, которые тут же преобразовались в темно-бардовую звездообразную вспышку, через несколько секунд растворившуюся в воздухе.
- Северус Снейп, — тихо прошептал парень, и его слова как будто отдались эхом в неловкой тишине, которая повисла между ними.
По щекам Кайнер тут же потекли слезы, а выражение ее лица было настолько виноватым, будто смертная казнь — это меньшее, что она заслуживает за свое преступление.
- Анна, пожалуйста, подойдите ко мне… — уже мягко сказал Карл и медленно, насколько это было возможно, встал со скамьи: сидеть, когда стоит дама — не comme il faut, тем более его нынешнее самочувствие уже не позволяло пренебрегать правилами этикета.
Ей было уже все равно. Снейп предупреждал ее, чтобы об их знакомстве до Хогвартса не знал никто из учеников или учителей, и, пожалуйста, Шенбрюнн уже обо всем догадался. Догадался, как только увидел нумерологическую формулу. Демонстрация заклинания была лишь подтверждением. Наверное, она должна будет изменить теперь ему память, — девушка крепче сжала в руке волшебную палочку, — но она не станет это делать, не станет, — беспорядочно закачала головой, а из глаз продолжали литься слезы, — и вовсе не потому, что он менталист, причем гораздо более сильный, чем она сама…
Чужие руки обняли ее за плечи и прижали к груди, и она, не задумываясь, обняла в ответ.
- Анна, прости меня, пожалуйста… ты не должна себя ни в чем винить, — она чувствовала его дыхание у себя над головой, — я сам все понял… еще раньше…
Казалось, и ему передалась часть страсти от отчаянья, в которых утопала Кайнер. Все маски разбились и слетели с лица, точно хлипкая плотина, снесенная бурной горной рекой, в которой плыли теперь они вдвоем. Его губы почти касались ее лба, ее потемневшие зеленые глаза, как магниты, затягивали внутрь, и было в этом что-то страшное, отчаянное. Он ощущал свою власть над ней, как и то, что она сама отдала ему эту власть, нераздельную, безграничную, и одновременно боялся этого, ибо предпочитал превосходить, но не господствовать…
* * *
Мордред и Моргана! Что здесь произошло? Профессор зельеварения Северус Снейп остановился недалеко от коридора, ведшего в гостиную Слизерина — везде сплошные завалы, выбоины и дыры в стенах. Кое-где имеются следы темной магии. Еще раньше декана Слизерина насторожила необычная тишина в замке и его окрестностях. В другое время он был и рад, что безмозглые сопляки в кои-то веки не шляются по школе, а сидят и занимаются у себя в гостиных, но увиденное в подземельях заставило его сильно усомниться в неожиданно повысившейся дисциплине. Неужели, пока он был на собрании Пожирателей, какой-нибудь особый отряд Темного Лорда по его приказу незаметно проник в замок и перебил всех его обитателей? Северус выдохнул, пытаясь успокоить участившееся сердцебиение и привести мысли в порядок. За спиной противно заскулил Драко, лицо которого приобрело землистый оттенок, а в серых глазах читались отчаяние и страх. Трус, не способный ничего сделать сам — да, в этом была вся Беллатриса Лестранж. Пришлось самому разбирать камни, чтобы получился хотя бы небольшой проход: палочка в руках наследника древнего рода Малфоев угрожающе дрожала, так что пришлось заткнуть его невербальным “Silentium”, чтобы не давил на нервы своим нытьем.
Проверил общежитие — почти не пострадало, но выглядело так, будто перенесло неслабое землетрясение. Все-таки защита Салазара Слизерина держалась на славу. Из студентов, кроме пришедшего вместе с ним Драко, никого больше не было. Молодцы, догадались! У профессора зельеварения появился вполне заслуженный повод гордиться своими змейками. Нужно будет обязательно наградить их, когда вернутся.
Оставив старосту искать остальных ребят, Снейп отправился исследовать остальную часть подземелий — больше всего его теперь волновала сохранность собственной лаборатории. И, чем дальше он продвигался, тем сильнее были разрушения: толстые стены валялись грудами камней и скальных обломков, пол превращен в лаву, а некоторые коридоры были завалены вовсе — все это напоминало последствия дуэли между двумя неслабыми волшебниками, которые, похоже, любили разбрасываться мощными темными заклинаниями, и Северус Снейп уже знал их имена. На пути к лаборатории натолкнулся на праздношатающегося Фольквардссона, снял для приличия пятьдесят баллов с Равенкло и отправил восвояси — нечего совать свой любопытный нос, куда не надо. Но и на этом злоключения слизеринского профессора не успели закончиться. Кто-то самым наглым и грубым образом сумел взломать систему охранных чар, наложенных на вход в лабораторию! Заметил на двери следы высохшей крови — кто же это такой идиот, который решил, что защитной магии нужна кровная жертва? В лабораторию может войти только зельевар и тот, кого он с собой приведет! Резко толкнул дверь и прошел внутрь, и увиденное едва не заставило кровь вскипеть в его жилах, а накопившийся за прошедшие дни гнев вылиться наружу…
Его девочка, которую он спас от смерти и поругания, которую сам лично учил зельеварению и боевой магии, из-за которой при каждой встрече с Темным Лордом он терпел усиленное “Cruciatus” и глубокую легилименцию, из-за которой сегодня он вновь вынужден был выдержать гнев своего “господина” и едва не раскрылся, предала его! И предала с человеком, на чью сдержанность и хладнокровие он рассчитывал больше всего.
Ретроспектива…
Снейп прибыл на собрание Пожирателей вместе с Генрихом фон Бранау — наследник древнего рода Малфоев уже переместился через каминную сеть в родительский особняк, откуда появился в резиденции Темного Лорда уже вместе с отцом. Далее все пошло по заранее намеченному и неизменному уже многие годы сценарию: Пожиратели Смерти, одетые в тяжелые бархатные мантии и серебряные маски, стояли полукругом вокруг трона, ожидая прибытия своего господина. А вскоре явился и сам Лорд Судеб собственной персоной. На нем была дорогая мантия темно-зеленого бархата с широкими рукавами, украшенная серебряной оторочкой по краю. Лицо скрыто под капюшоном, а шлейф сзади несет Беллатриса Лестранж, в девичестве Блэк. На ней нет маски, и не накинут капюшон — она считает это трусостью, прятать лицо от своих врагов. Темно-синие, почти черные после Азкабана глаза лихорадочно блестят и светятся гордостью от служения Господину, а длинные черные кудри, среди которых уже немало седых прядей, беспорядочно связаны между собой и разбросаны по плечам. Рядом с хозяином быстро ползет по синусоиде его ручная кобра Нагайна, которую Пожиратели боятся не меньше, чем самого Темного Лорда, и опасливо отступают назад, низко, до самого пола, кланяясь Господину. Чешуйки Нагайны красиво переливаются изумрудным блеском в зачарованном пламени факелов, а раздвоенный язык угрожающе высовывается из клыкастой пасти, прощупывая перед собой дорогу.
Темный Лорд садится на трон, змея тут же опутывается кольцами вокруг его шеи, а мадам Лестранж, стоя на коленях, любовно оправляет ему мантию, край которой подобострастно целует, затем обнимает его ноги и целует их, произнося клятву верности. И Лорд ей отвечает:
- Иди, Белла, я доволен тобой. Встань по правую руку от меня.
- Да, мой господин…
Белла грациозно и медленно, не поднимая головы, встает с одного колена, потом с другого и занимает свое место у трона Господина, после чего поднимает голову, откидывая назад копну кудрявых черных волос, и смотрит на всех остальных с нескрываемыми чувствами брезгливости и собственного превосходства. Она и только она лучше всех верна Лорду и больше всех ему предана, и пойдет на все, чтобы доказать свое истинное служение.
Далее к Темному Лорду по очереди подходят Пожиратели из Ближнего, затем среднего круга, становятся на колени, целуют край мантии и, не разгибаясь, возвращаются на свои места. Стража у двери швыряет в зал несколько опоздавших новобранцев из дальнего круга. Темный Лорд прохаживается по их отвратительным манерам и нежеланию служить общему делу, после чего приказывает прочим новобранцам, вовремя пришедшим на собрание, наказать своих товарищей по цеху. Естественно, с помощью “Crucio!” Не справляются — значит, пусть отправляются ad patres (10) — Темному Лорду не нужны слабаки, не способные бороться за претворение в жизнь великих идей Салазара Слизерина. Про то же, что Темный Лорд уже достаточно далеко отошел в своих идеях от одного из основателей Хогвартса, все тут же благополучно забывают. В итоге из группы внешнего круга находятся несколько смельчаков, которые со всей силы посылают в своих бывших товарищей “Cruciatus” — им необходимо выслужиться, чтобы их заметили, и чтобы сам Господин не испытал на них свой гнев. Израненные сосунки не могут больше терпеть боль, они теперь молят лишь о единственной пощаде — смерти, но их продолжают мучить снова и снова. Что ж, Лорд Вольдеморт милосерден…
- Avada Kedavra! — зал освещает яркая, режущая глаз зеленая вспышка, и бившиеся до этого в конвульсиях юнцы безжизненно опадают в своих изодранных мантиях, а на мертвых лицах, с которых съехали маски, застывает гримаса боли.
Темный Лорд небрежно взмахивает костлявой рукой с длинными пальцами, и прислужники уже выносят трупы из зала. Далее следуют доклады Пожирателей среднего круга о совершенных операциях — именно им он поручает такую грязную и топорную работу “на выносливость”, как нападения на магглов. Быстрые, точечные атаки в разных городах. Сделать и замести следы. Цель — магглы, которые не нужны себе подобным: пьяницы и наркоманы, и соответственно, места их пребывания, неблагополучные семьи и пр. Для таких магглы сами отыщут причины их смерти, в которой, естественно, не найдут ничего необычного: передозировка, цирроз печени, курение в постели и т.д. Глобальная цель — притупить бдительность, подготовить почву для будущей массированной атаки.
Справившихся с заданием бойцов Лорд скупо хвалит и приказывает наложить “Cruciatus” на проваливших. Так он сеет вражду между членами своей армии. Каждый должен быть только за себя, каждый должен лично завоевать его доверие преданной службой ему. Затем докладываются Пожиратели Внутреннего круга. Малфой старший, Яксли и Ранкорн пока успешно справляются со своими миссиями в Министерстве магии, за что получают одобрение Лорда и приказ: “Продолжать”. Впрочем, задания для Ближнего круга его Темнейшество предпочитал оговаривать отдельно в кулуарах, в приватной обстановке. И, наконец, настал его черед, личного зельевара и двойного шпиона Северуса Снейпа.
- Чем ты меня порадуешь, Северус, мой скользкий друг? — высоким холодным голосом спросил Темный Лорд, и обвившаяся вокруг его шеи змея согласно зашипела.
- Старый маразматик охраняет мальчишку, как может. Пока Поттер в Хогвартсе, его не достать.
- Ты мне говорил в прошлый раз то же самое, Северуссс, — злобно сказал Вольдеморт, покрутив в руках длинную палочку из остролиста.
- Старик поручил Поттеру и его дружкам какое-то задание, — ответил Снейп, показывая одному из своих начальников воспоминания о прошедшем педсовете. — Он объявил об этом всем учителям, однако, что это за задание, знают только старик и мальчишка. Дамблдор наложил на них неизвестное мне заклинание, блокирующее память, таким образом, что я не могу узнать об этом с помощью легилименции.
- Что еще?
- Поттер и его дружки получили право покидать школу в любое время для выполнения этого задания, однако, кроме старого маразматика, никто больше не знает, куда именно они отправляются. Вы знаете, милорд, что старик уже не делится со мной всей информацией, как раньше.
Северус понимал, что ходит по тонкому льду, и немало опасался, что может повториться та же история, что и с пророчеством, однако, будучи двойным шпионом, он прекрасно понимал, что не может не передать Темному Лорд часть информации, полученной от Дамблдора.
- Значит, старик и вправду думает, что какой-то сопляк сможет одолеть меня, Лорда судеб, даже если окончит школу? — Лорд зловеще рассмеялся. — Не ты ли, Северус, постоянно убеждаешь меня, что мальчишка — полная посредственность?
- Так и есть, милорд. Он полный лентяй и по уровню знаний тянет максимум на третий курс. Кроме того, старый маразматик попросил меня и всех остальных учителей завышать ему оценки, дабы у национального героя по окончании школы был красивый аттестат без “троллей”. А грязнокровка Грейнджер должна готовить за него и отпрыска Уизли домашние задания.
Теперь вслед за господином рассмеялась добрая половина Пожирателей.
- Значит, Поттер не представляет большой угрозы, и старикашка пудрит нам мозги своим пророчеством? Ты согласна со мной, Нагайна?
Змея что-то прошипела в ответ на парселтанге.
- Что известно об ордене жареного петуха?
- Мой Лорд, орден слаб и разрознен, и почти не проявляет активности благодаря тому, что наши бойцы стали вести себя тише и осторожнее. Насколько мне известно, они пытаются вербовать людей из аврората, но пока не очень успешно.
- Люциус…
- Да, мой Лорд?
- Раз ты крутишься в Министерстве, отследи политические настроения в аврорате и разыщи потенциальных дамблдоровских ищеек. С ними мы разберемся позже…
- Будет исполнено, мой Лорд.
- Северус, а какие у тебя новости об иностранных студентах? — поинтересовался Темный Лорд, любовно почесав змею по затылку, отчего та высунула свой длинный раздвоенный язык и пощекотала хозяйский подбородок. — Я думаю, нам может быть полезен не только Генрих.
- Они все учатся на разных факультетах, мой Лорд, — ровно ответил Снейп, — и, судя по всему, каждый из них был специально натаскан по тем предметам, к которым имел большую склонность. В основном это зельеварение и трансфигурация. Четыре юноши — это уже небезызвестный нам Генрих фон Бранау (юный Пожиратель, стоявший слева от Лорда, кивнул, после чего гордо выпятил грудь вперед), Карл Шенбрюнн, Лотар Визерхофф и Ассбьорн Фольквардссон, — дал картинку с лицами студентов. Все четверо — представители богатых чистокровных родов разной степени древности. Последний перевелся из Дурмстранга. И две девушки — Элиза Миллер и Анна Кайнер. Обе — магглорожденные. Их приезд в Хогвартс стал одной из причин, по которым старый маразматик озаботился успеваемостью мальчишки Поттера…
- Северус, мне уже достаточно сведений о Потере, — с пренебрежением ответил Лорд. — Каково их отношение к магглорожденным?
- В целом, нейтральное, мой Лорд. Во всяком случае, хотя их и ставят ниже чистокровных, однако не считают за грязь. Судя по моим наблюдениям, никто из них, кроме мистера Бранау не разделяет ваши идеи, мой Лорд.
- Достаточно, Северус, — его темнейшество небрежно махнул рукой. — Слушаю тебя, Генрих. Я знаю, что ты меня не подведешь. Северус, останься, ведь это твой студент, не так ли? — добавил он, перейдя на угрожающий шепот.
- Да, мой Лорд, — зельевар отвесил почтительный поклон и отошел на пару шагов назад.
- Чем же ты хочешь меня порадовать, друг мой Генрих?
- Мой Лорд, я уже начал претворять в жизнь план очистки Хогвартса от грязнокровок. Первая акция устрашения прошла успешно, и руководство школы настолько испугалось, что не соизволило даже провести расследование, — снявший маску Бранау злорадно улыбнулся, а в его серых глазах плясал зловещий, маниакальный блеск. — Также я должен сообщить вам, мой Лорд, — тут его голос заметно понизился, приобретя заговорщическо-хищные интонации, — что Снейп не все сказал вам. Одна из грязнокровок, Кайнер, попала в Слизерин, и Снейп не дал мне ее убить!
- Это правда, Северусс? — никогда еще леденящий душу голос первого господина не внушал двойному шпиону Северусу Снейпу столько страха.
- Да, мой Лорд, — Снейп придал своему голосу покаянные интонации. — Простите, мой Лорд, я не знал, что мне следовало бы назвать всех студентов по факультетам… — и, получив от Лорда кивок, призывающий продолжить, заговорил дальше. — Слизерин — Генрих фон Бранау, Карл Шенбрюнн, Анна Кайнер. Гриффиндор — Лотар Визерхофф. Хаффлпафф — Элиза Миллер. Равенкло — Ассбьорн Фольквардссон.
- Так-то лучше, Северусс, — Темный Лорд задумчиво постучал длинным толстым ногтем по инкрустированному серебром подлокотнику из слоновой кости. — А теперь скажи мне, как это грязнокровка попала на факультет великого Салазара Слизерина?
- Я не знаю, милорд, — честно ответил Снейп. — Этого не знает даже старый маразматик. Хотя я допускаю, что старой шляпе Годрика уже давно пора отправиться в печь.
- Мне нравится твое предложение, Северус, однако, каким бы ни был Гриффиндор любителем грязнокровок, нельзя отрицать, что он был очень могущественным магом, и потому чары на старой тряпке не могли бы выветриться даже через очень большое время. Их подпитывает магия самого Хогвартса… Но, Северус, почему ты помешал моему верному последователю осуществить правое дело?
Генрих и Беллатриса буравили Снейпа выжидательными и полными ненависти взглядами. Ситуация была провальная.
- Мой Лорд… мистеру фон Бранау следует понять, что ему невыгодно совершать убийство в стенах Хогвартса, пока нам не принадлежит полностью Министерство, а в школе хозяйничает любитель сладостей и грязнокровок Дамблдор. Именно это я и пытался внушить мистеру фон Бранау, отговаривая его от столь скоропалительного решения. К тому же, Кайнер — немка, и ее убийство на территории магической Британии могло бы вызвать международный скандал, что навредило бы вашим планам, мой Лорд, ведь в убийстве магглорожденной стали бы a priori подозревать членов нашей организации.
- Я понял ход твоих мыслей, Северус, — так же задумчиво произнес Темный Лорд, коснувшись длинными костлявыми пальцами подбородка, — в них действительно есть разумное зерно. Мы пока не настолько могущественная организация, чтобы брать на себя ответственность за акции возмездия со столь громкими последствиями. Нам пока выгодно быть вне подозрений. Я надеюсь, ты учтешь слова своего декана, Генрих?
- Да, мой Лорд, — твердо ответил Бранау; он уже ясно видел лазейки в выставленных для него ограничениях. — У меня есть еще информация, мой Лорд.
- Я слушаю, Генрих…
- Этой грязнокровки Кайнер не было с нами в группе, и она не принимала участие в образовательном эксперименте, устроенным нашим и вашим Министерствами магии.
- Что ты на это скажешь, Северус?
- Анна Кайнер, как следует из ее заявления, слишком поздно проявила магические способности, из-за чего предпочла вначале окончить маггловскую школу и лишь затем поступила в Хогвартс по совету волшебника, обучавшего ее магии тайком от родителей магглов.
- Занятно... Полусквиб в Слизерине! — Пожиратели вслед за своим повелителем тут же засмеялись.
- И ты не проверял ее память, Северус?
- Да, мой Лорд. Я и Дамблдор пытались проникнуть в ее сознание, но она владеет навыком окклюменции, причем на очень хорошем уровне. Также она нажаловалась их куратору, который присоединил ее к группе учеников по обмену, на попытку проникновения к ней в сознание.
- Неужели чистокровный маг Геннинген стал бы заступаться за грязнокровку? Ты лучше знаешь, Генрих.
- Геннинген — полная посредственность, — с пренебрежением ответил Бранау. — Чиновник среднего звена, тупо выполняющий приказы начальства. Относится к грязнокровкам снисходительно, однако не даст в обиду, если те — “свои”.
- А что известно об ее учителе? Он должен быть очень опытным и сильным магом, ведь обучить грязнокровку-полусквиба ментальной защите практически невозможно, — вопрос был снова адресован Мастеру зелий.
- Известно, что это некий Гюнтер Штольц, — проговаривал Снейп давно отработанную легенду. — Со слов Кайнер о нем известно лишь то, что он ведет крайне замкнутый и строгий образ жизни и уже давно отошел от дел в магическом мире.
- Что ты скажешь, Генрих?
Северусу оставалось лишь молить про себя всех известных ему богов, чтобы весь план, который разработали они с Кайнер, не полетел к Мордреду. Темный Лорд — это не “посредственный маг Геннинген”, которого легко можно дезориентировать “Confundo”, и потом изменить память. Тем более, при таком большом количестве свиделетей.
- Я слышал о фамилии Штольц. Это молодой чистокровный, но не учрежденный магически род, — отрапортовал немец. — Занимаются семейным бизнесом. По профессии — юристы, адвокаты. Владеют конторами в Берлине, Бонне, Лейпциге, Франкфурте и нескольких других крупных городах, фактически установив свою монополию. Насколько мне известно, им действительно приходится марать руки и иметь дело с этими свиньями-магглами (за что им уже должно быть отказано в праве получить титул), но никто из них не покидал магического мира. Упомянутый Снейпом Гюнтер Штольц — грязнокровый или полукровка, который, очевидно, не смог удержаться в волшебном сообществе, — лицо парня исказила самодовольная злорадная ухмылка; он даже не подозревал о том, что обсуждаемое ими лицо стоит лишь в двух шагах от него.
- Ты был полезен, Генрих. Я думаю, ты сможешь исполнить свой долг позже, не навредив при этом ни нам, ни Хогвартсу, ни факультету Слизерин — Бранау отвесил почтительный поклон, подтверждая, что он в точности выполнит возложенную на него миссию, и отошел назад. — С тебя же, Северус, пока достаточно, — Снейп мысленно вздохнул с облегчением, уже готовый к тому, что его ждет. — Однако, впредь я не потерплю, если ты снова захочешь что-либо от меня скрыть. Пусть это послужит тебе хорошим уроком. Crucio!
Пытки продолжались немногим более получаса. Темный Лорд накладывал заклинание на своего слугу, с удовольствием наблюдая, как тот корчится от боли, как напрягаются все мускулы его тела, и лопаются сосуды, и он пытается при этом не издать ни звука. Снимал, дав небольшую передышку, и снова накладывал, увеличивая длительность заклинания и сокращая перерывы. Когда он окончил, Снейп неуклюже поднялся на колени, поблагодарив “Господина” за преподанный урок, и, поцеловав его мантию, запихивая при этом в самую глубину сознания ненависть и отвращение к происходящему, на негнущихся ногах вернулся к Пожирателям Внутреннего круга, став рядом с Люциусом.
Когда все пожиратели отчитались, привели захваченных в плен магглов, из-за которых чуть не передрались Бранау с Лестранж — кому больше достанется, и кто первым начнет издевательства. Так несчастные и обреченные на долгую мучительную смерть пленники стали мишенью для самых изощренных пыток, целью которых было причинить как можно больше боли, долгой, пронзительной, ломающей, раздирающей тело и душу на куски. Пожалуй, последователи Темного Лорда являлись скорее пожирателями боли и страданий, ибо упивались и наслаждались ими, черпая из них свою силу, чем пожирателями смерти. Юного Драко Малфоя стошнило прямо в зале (не успел мальчик добежать до дверей), из-за чего Люциус получил неслабый, но короткий “Cruciatus” от Лорда, за то, что воспитал сына слабохарактерным трусом. К нему тут же присоединилась Беллатриса, наградив племянника характерным и не предвещающим ничего хорошего блэковским взглядом, сказав, что такие, как Драко, не достойны наследовать своим предкам, если не способны даже уничтожить грязь под своими ногами.
После началась традиционная оргия, которую, как самое пикантное действо, всегда оставляли напоследок. Темный Лорд был темным не только потому, что проник в самые дальние пределы темной магии, продвинувшись туда, куда доходили лишь немногие, в меру смелые и полностью испорченные. Он не выплескивал отрицательные эмоции, вкладывая их в заклинания, но кумулировал в себе, питаясь чужой болью, ненавистью, злорадством, сумасшествием, а также самыми низшими и вечными животными инстинктами, которые, превращаясь в смысл жизни и способ выживания, низводят человека мыслящего, венца природы и всего живущего, до обыкновенного скота. Ему нравилось видеть чужое унижение, особенно такое. Он наслаждался им, он питался им…
- Прошу прощения, мой Лорд, — Генрих низко поклонился Господину.
- Ты чем-то недоволен, мой верный союзник? — прошипел в ответ Вольдеморт, повертев палочку в руках; змея, свернувшаяся кольцами вокруг его шеи, приподняла голову, с недоверием поглядев на мальчишку, который осмелился перечить Лорду Судеб. — Неужели вокруг так мало магглов, с которыми ты мог бы развлечься? — и обвел рукой огромный зал, наполненный кровью, болью и похотью.
- Я не собираюсь опускаться до того, чтобы на глазах у всех сношаться с магглой! — громко заявил Бранау. — Это позорит имя чистокровного волшебника!
- Есть ли что-нибудь еще, что тебе не нравится, мой верный союзник?
- Некоторые ваши люди… — Генрих не представлял, насколько по тонкому льду он ступает в данный момент, осмеливаясь высказывать претензии своему повелителю, — они недостойны быть в вашем окружении.
- Какие, например? — поинтересовался Лорд, погладив свою любимицу.
- Антонин Долохов, неотесанный мужлан с сомнительной родословной и славянин.
- Антонину и впрямь недостает манер, и его родословная не так важна, пока он исправно сражается на нашей стороне. А вот его славянское происхождение не советую недооценивать: русские проклятья часто бывают очень… непредсказуемыми и болезненными. Однако если он в чем-то провинится, я сам предоставлю тебе право наказать его.
- Благодарю вас, мой Лорд, — Генрих ответил легкий поклон.
- Кто еще?
- Брат и сестра Кэрроу, — юноша скривился, посмотрев в сторону Амикуса и Алекто, закончивших зверски издеваться над девчонкой-подростком, тело которой покрывали ужасные раны и ожоги, и, не обращая внимания на лежавший рядом с ними почти труп, принявшихся заниматься друг другом, — они же, как животные, извращенцы…
- Идеально подходят для выполнения грубой работы, требующей жестокости и силы, но не ума.
- Фенрир Серая Спина — оборотень, груб и неотесан. Ему самое место среди низов общества, но не среди элиты.
- Идеальный инструмент для запугивания тех, кто не хочет присоединиться ко мне добровольно. И запомни, Генрих, — Лорд заметно понизил голос, который напоминал теперь холодное шипение, — я выбираю людей, не потому что они мне нравятся, а потому что они нужны мне здесь и сейчас. И я советую тебе впредь даже не думать о том, чтобы критиковать мои действия и мой выбор. Здесь главный только один — я, — и зловеще рассмеялся, в то время как Нагайна подняла голову и приблизила ее к мальчишке, который тут же отступил на шаг назад.
- Да, мой Лорд, этого больше не повторится, — извинился Бранау, низко поклонившись в ответ.
- *Crucio!* А это — чтоб запомнил, — добавил Темный Лорд, быстро сняв пыточное, хотя сопляк, похоже, вообще не понял, что с ним произошло и теперь обалдевшим взглядом таращился на своего повелителя.
- Белла!
- Да, мой Лорд?
Самая верная Пожирательница Смерти тут же преклонила колени, подобострастно посмотрев на своего господина. Ее спутанные черные кудри растрепались еще сильнее, глаза лихорадочно блестели, аристократически белые щеки запылали румянцем, а стянутая корсетом грудь тяжело и быстро вздымалась. Возбуждение и эйфория, желание действовать быстро и бездумно били из нее ключом, а в мыслях читалось лишь одно — служить своему Господину.
- Ты ведь сделаешь для меня все, что я захочу. Не так ли, Белла?
- Да, мой Лорд, — с энтузиазмом ответила мадам Лестранж.
- Бери его, он твой.
На долю секунды в голове урожденной Блэк мелькнуло сомнение, но, отбросив его, она решительно шагнула к едва отошедшему от “Cruciatus” Бранау, которого тут же повалила на пол, и началась борьба двух противоположных начал, но схожих характеров, двух людей, желавших причинить друг другу как можно боли и унижения, но не способных подчинить один другого.
На следующий день, когда все Пожиратели окончательно проспались после ночной вакханалии, Темный Лорд вновь созвал всех в тронном зале (а он жил теперь в замке древнейшей и темнейшей семьи Лестранж, который, с его мощной древней защитой, не смогли бы взять никакие авроры), и для этого был повод. Прибыли шпионы, разосланные на континент с целью проверить политическую обстановку в тамошнем магическом мире, и результаты были более, чем впечатляющими для первого раза: некоторые маги Франции и Германии, большая часть магов южной Италии, почти вся Восточная Европа и Балканы изъявили поддержку в адрес великого и могущественного Лорда Вольдеморта. Страны, где существовала высокая политическая нестабильность, и слишком низким было влияние религии, оказались самым лакомым кусочком в этом отношении. А только что полученное письмо, в котором герр и фрау фон Бранау выражали искреннее сочувствие идеям Темного Лорда и возмущались повсеместным засильем грязнокровок, а также предлагали любую посильную помощь с их стороны, просто не могло не греть душу, вернее, то, что от нее осталось.
Затем, раздав нескольким особо нерадивым бойцам Пыточные для профилактики, Лорд судеб решил удостоить Пожирателей Внутреннего круга, первым из которых оказался Генрих фон Бранау, личной аудиенции. Беседа длилась недолго, и от стоявшего в очереди зельевара, ведшего светскую беседу с Люциусом Малфоем, не укрылось, с каким маниакальным блеском в глазах и самодовольной улыбкой на лице молодой человек вышел от Лорда, и каким нахальным взглядом он одарил проходившую мимо Беллатрису Лестранж, которая тут же почувствовала себя уязвленной и, гордо вскинув голову, зло посмотрела на него, насквозь прожигая глазами. А он шел дальше и, казалось, вовсе не намеревался оставаться в резиденции, ожидая, пока освободится его декан. Он отправлялся в Хогвартс, и уже тогда Северуса посетило плохое предчувствие: в школе явно затеваются какие-то темные дела…
Конец ретроспективы.
- Мистер Шенбрюнн, мисс Кайнер, не вы ли оба заверяли меня не далее, как три дня назад, что между вами не существует никаких отношений? — строгий бархатный голос Мастера зелий так и сочился ядом.
Тупоголовые студенты тут же поняли, что они не одни в лаборатории. Девчонка, до этого самозабвенно смотревшая в глаза Шенбрюнну, вмиг отскочила от него, ее лицо пошло красными пятнами, а взгляд выражал страх и стыд, но ее тут же удержали за руку. Шенбрюнн до этого что-то ласково нашептывавший Кайнер, вновь надел идеально подходившую ему маску холодного спокойствия. Кинул короткий взгляд на девчонку, после чего оба одновременно оказали почтение главе своего факультета: Шенбрюнн поклонился, хотя не так низко, плавно и грациозно, как мог бы, а Кайнер присела в книксене.
- Здравствуйте, господин декан, — произнесли оба студента одновременно.
До чего же глупо и комично все это смотрелось! Изображать алиби на месте преступления! Девчонка выглядела откровенно потрепанной: грязные спутанные волосы; мятое платье с подранным внизу подолом, выпачканным пылью и еще чем-то темным, как будто она стояла в луже этого на коленях; рукава закатаны до локтя, так что на левой руке был виден порез от “Seco”. Значит, это ее кровь была на двери. Глупая девчонка, думает, если она поставила кровную защиту на свою кровать, то аналогичным образом может сломать любую другую защиту. И, тем не менее, профессору показалось странным, что именно она открыла лабораторию, когда Шенбрюнн (который был одет небрежно и явно на скорую руку, без присущей ему элегантности) подходил на эту роль гораздо больше. Что именно его лабораторию, а не выручай-комнату или, на худой конец, комнату мальчиков, они выбрали для своего неприглядного и непотребного занятия. И вообще, что они делают в замке, когда все остальные слизеринцы уже давно ушли в безопасное место?
- И я полагаю, вы столь были увлечены друг другом, что не услышали ни взрывов, ни землетрясения? — тем же бархатным голосом продолжил декан Слизерина. — Я разочарован в вас, мистер Шенбрюнн. Вы не справились со своими обязанностями. И данное… хм… происшествие обязательно войдет в ваше личное дело. А вы, мисс Кайнер, очевидно, решив, что вам уже нечего терять, соблазнили молодого аристократа, чтобы удовлетворить свою глупую похоть… — Северус торжествовал, обличая пороки неправедных, он был твердо уверен в своих словах, и большие перепуганные глаза девчонки, которая беспорядочно качала головой, только подтверждали его правоту.
- Извините, профессор, но не стоит ли вам выслушать и нас с фрейлейн Кайнер, прежде чем делать столь скоропалительные выводы? — твердо сказал Карл, чувствуя, что его самообладание уже балансирует на грани.
- Мистер Шенбрюнн, вам стоило думать о вашей репутации прежде, чем раскрывать свои объятья для мисс Кайнер, — отрезал профессор. — А, вы мисс Кайнер… я понимаю, что вам, магглорожденной, не понять, что значит честь факультета Слизерин, но не заботиться о собственной безопасности… это граничит с безрассудством Гриффиндора. Чем вы оба думали, ублажая друг друга в моей лаборатории и даже не потрудившись восстановить защиту, когда Генрих фон Бранау разрушал подземелья?!
Голос Снейпа утратил былую бархатистость и сорвался на крик, что раньше он позволял себе лишь с щенком Поттером. Идиоты! Безмозглые идиоты! Ладно он, мальчишка-подросток с еще бьющими через край гормонами, но она, уже взрослая женщина, на чье благоразумие, осторожность и рассудительность он так надеялся… В том же, что именно Кайнер начала первой, он не сомневался ничуть: она — магглорожденная, фактически нелегалка, не имеющая никаких шансов сделать себе карьеру в магическом мире, и мальчик из не очень древнего, но богатого чистокровного рода с относительно либеральным кодексом для таких, как она, — самый надежный способ обеспечить себя уютной нишей на всю оставшуюся жизнь. И если она еще и понесла — об этом профессору уже не хотелось думать. И, тем не менее, что-то не стыковалось, не вписывалось в уже четко сложившуюся в его мозгу картину, которую он так легко принял.
Зельевар еще раз оглядел свои полноправные владения, которые были осквернены столь бессовестным образом. Определенно не самое подходящее место для любовных утех. Около жесткой деревянной скамьи, на которой он иногда отдыхал в перерывах между варкой зелий, стояли две трехногих деревянных табуретки, чье место — около рабочего стола, и ведро с водой. Решили убраться перед тем, как покинуть лабораторию? Но они его явно не ждали, иначе им было проще уйти отсюда сразу, а не стоять в обнимку, пожирая друг друга донельзя глупыми озабоченными взглядами. Кинув на студентов злобный взгляд, прошелся по помещению, пожалев о том, что сейчас на нем нет его фирменной широкой мантии с заостренными длинными рукавами, которой он так любил пугать нерадивых учеников. Все цело, все чисто, все в порядке, никаких следов бурной… хм… деятельности. Декан уже собрался, было, задать своим подопечным еще один провокационный вопрос, как взгляд его упал на одну из полок. Пропало несколько колб с Кровевосстанавливающим и Укрепляющим зельями, и еще одна — с концентрированной настойкой из белого ясенца. Еще раз, более внимательно осмотрел всю лабораторию — вроде бы ничего больше не исчезло, зато на столике около раковины красовались чистые и вымытые колбы, пробки и большая фарфоровая миска. Капельки воды на их поверхности еще не успели высохнуть и теперь играли оранжевыми бликами, отражая неровное пламя факелов.
- Если вас интересует, куда исчезли зелья, профессор, — вновь вмешался Шенбрюнн, заметив блуждающий по полкам взгляд декана, — то они были потрачены на меня.
И снова твердый голос, ровные интонации, сухая констатация факта.
Профессор с недоумением воззрился на своего студента, который тут же поспешил закрыть собой девчонку. Последние слова нанесли ощутимый удар по уже идеально выстроенной у него в мозгу парадигме под названием “чем тупые подростки любят заниматься парочками одни”.
- Для того, чтобы устранить последствия темного заклинания, характеризующегося множественными колющими ранами, которые нельзя вылечить стандартным набором медицинских заклинаний, — продолжил немец тем же холодным ровным голосом.
Мозаика рухнула, разбилась в дребезги, точно оконное стекло, в которое попал шальной бланджер. Этот идиот настолько туп, что не успел защититься от “Sectumsempra”, и Кайнер, зная, где находится лаборатория, и что в ней можно найти все необходимое, притащила его сюда. Шенбрюнн выглядит очень даже бодрым и здоровым, значит, Кайнер быстро успела наложить на него контрзаклятие. Также нельзя забывать о количестве зелий, которые она в него влила. Поскольку она таки сумела его вылечить и транспортировать в лабораторию, можно сделать вывод о том, что Бранау все-таки был повержен и довольно долго находился в бессознательном состоянии. Однако в голове профессора никак не укладывалось, почему Кайнер и Шенбрюнн не ушли сразу же после того, как последнему стало лучше? Почему не эвакуировались из школы вместе с другими учениками, а стояли посреди лаборатории в обнимку?
Ретроспектива…
… Их последняя с Кайнер учебная дуэль на одном из пустырей недалеко от Паучьего тупика. Уже вечереет. Кайнер создает Туман Тьмы, усложняя тем самым условия битвы. Он посылает в ее сторону “Tormenta”, которое она благополучно блокирует и отвечает модифицированным “Lumen”. Последнее пробивает оба его щита и сильно обжигает. Провал в небытие и затем ощущение приятной влажной прохлады на лице — это Кайнер вылечила его очередным элементальным заклинанием. Ее пальцы осторожно касаются его лица, проверяя, все ли в порядке. Ее прикосновения доставляют ему удовольствие, впервые за многие годы не замутненное ненавистью или властью над более слабыми или бесправными существами.
- Немедленно уберите от меня руки! — рявкнул зельевар, резко поднявшись с земли и оттолкнув девушку. — И уберите, к Салазару, этот купол! Мне надоели ваши фокусы!
С тех пор, за исключением того припадка после убийства Петтигрю, она больше не прикасалась к нему и старалась соблюдать относительно большую дистанцию в общении, чтобы не нарушить случайно его личное пространство. Все было просто и удобно для них обоих: он не подпускал ее к себе, а она не навязывалась ему и жила сама по себе. И так было до тех пор, пока они оба не приехали в Хогвартс…
Конец ретроспективы.
Понятно, сопляк просто не устоял перед телячьими нежностями, которыми она любит одаривать всех сирых и убогих, когда те не в состоянии дать отпор. Северусу Снейпу было проще и привычнее объяснить текущее положение вещей гормональным бредом Шенбрюнна и похотливой сущностью Кайнер, которая готова вешаться на шею всем, кто погладит ее по головке, чем столь родным для него неумением идти навстречу другим людям, строить отношения. Или же что он сам своим же приказом толкнул их в объятия друг друга, совершенно не подумав о том, что деловые отношения могут со временем перерасти в дружбу или даже нечто больше, учитывая их возраст.
- А теперь, мистер Шенбрюнн, расскажите мне, что произошло на самом деле...
Повествование Карла было четким, сухим и без лишних подробностей. Он лишь дополнительно заострил внимание, как будто адресовал вопрос декану, на том факте, что Бранау до недавнего времени вообще отсутствовал в школе. Также Шенбрюнн упомянул, что Бранау использовал пыточное заклинание “Tormenta” на фрейлейн Кайнер, подчеркнув при этом, что большую часть боя фрейлейн Кайнер была вынуждена принять на себя, и что именно ей удалось одолеть Бранау в конце.
- Достаточно, мистер Шенбрюнн, — строго сказал Снейп. — Однако для меня, тем не менее, странно, почему вы отдали все лавры мисс Кайнер. Ведь без вашей помощи она не смогла бы одолеть мистера Бранау.
Кайнер, которая уже вышла из-за спины своего одноклассника, лишь молча, с настороженным выражением лица, наблюдала за напряженным разговором двух мужчин, по-прежнему сжимая волшебную палочку в руку. Что это? Испытание воли? Проверка на вшивость?
- Я предпочитаю не лгать, профессор, — спокойно, но твердо ответил Карл, — если не вижу в этом необходимости.
- Мистер Шенбрюнн, возвращайтесь в гостиную Слизерина: мистер Малфой сейчас собирает там остальных учеников. Мисс Кайнер, вы останетесь здесь, в то время как я должен буду позаботиться о мистере Бранау. Где он, кстати?
- Первый боковой проход направо, лестница вниз и дальше по выдолбленному в скале коридору, — ответила Анна. — Если он, конечно, еще там, а то, знаете ли, повышенная… э… живучесть у него в крови, — добавила она уже с явным пренебрежением в голосе.
Карл, казалось, вообще пропустил мимо ушей шпильку в адрес своего дражайшего родственника, причем не просто шпильку, а самый прямой намек на раскрытие родового аркана. А, может быть, считал, что тот получил вполне по заслугам.
- Мисс Кайнер, кажется, я вам говорил уже, чтобы вы относились к чистокровным волшебникам с подобающим им почтением и уважением, — отчитал ее Снейп, — в том числе и заочно. Мистер Шенбрюнн, почему вы до сих пор не покинули мою лабораторию? Кажется, я вам уже сказал, чтобы вы шли в факультетскую гостиную.
В ответ Шенбрюнн лишь нахально покачал головой и, взяв Кайнер за руку, направился к выходу. Декан Слизерина никак не ожидал подобного неуважения к своей персоне, тем более от такого учтивого и исполнительного студента, как Карл Шенбрюнн, репутация которого, согласно личному делу, значилась не иначе, как “безупречная”. Столь тесное общение с Кайнер пошло ему определенно не на пользу.
- Мы с фрейлейн Кайнер уходим отсюда вместе или же вместе остаемся здесь, — сказал Шенбрюнн в ответ на недоуменное лицо декана, губы его изогнулись в довольной лисьей полуулыбке.
На лице Кайнер, напротив, ясно читались сомнение, задумчивость и напряжение, будто она выбирала, кого из двух “господ” ей стоит послушать. Боязливо взглянула исподлобья на своего профессора и сделала неуверенный шаг назад, став ближе к своему однокласснику.
- Мистер Шенбрюнн, поскольку мисс Кайнер сегодня доказала всем нам, что в состоянии самостоятельно справиться с достаточно сильным противником, я считаю, что она не нуждается больше в вашей опеке, которую, к тому же считает обременительной для вас. Так что можете идти, мистер Шенбрюнн, — строго сказал декан не терпящим возражений тоном: по крайней мере, у них теперь не будет повода для постоянного общения.
И если лицо молодого аристократа оставалось таким же спокойным и непроницаемым, как минутой назад, лишь исчезла нахальная улыбка, то его спутница, напротив, выразила полное недоумение, разочарование и страх. Да, мисс Кайнер, вам еще учиться и учиться…
Что касается Лапиной, то она была полностью солидарна со своим деканом. И если в первые дни своей учебы в Хогвартсе она могла хоть как-то контролировать внешнее проявление эмоций: постоянно поддерживая средние по силе ментальные блоки, старалась нейтрально реагировать на происходящее вокруг нее, отстраненно-вежливо разговаривала с однокурсниками (к чести которых следует отметить, что они не приставали к ней с разговорами, когда она не хотела этого или же давала прозрачный, но тонкий намек “нет”) и всячески демонстрировала преобладание в себе разума над чувствами, то события последних дней окончательно вымотали ее и морально, и физически. Из гордой и уверенной в себе умницы и красавицы Анны Кайнер она вновь превратилась в уставшую от жизни и забитую дурнушку Анну Лапину, главная задача которой — как бы выжить, причем так, чтобы не мешать другим, а другие чтобы не мешали ей. Обычно говорят: “Семейная лодка разбилась о быт”, ее же собственная лодка разбилась от столкновения с самой жизнью, к которой она оказалась полностью неприспособленной, несмотря на свой возраст и знания. Ведь жизнь — это вечная череда ролей и масок, которые постоянно нужно на себя примерять, однако Анна Лапина никогда не любила лицедейства, она просто хотела быть собой.
- Благодарю вас, господин декан, — Карл, естественно, должен был выразить благодарность главе своего факультета, раз тот снял с него “обременительные обязанности”, — однако я не понимаю, почему фрейлейн Кайнер не может пойти со мной. Ведь мистер Малфой собирает в гостиной Слизерина всех учеников. Верно? — в его голосе прозвучал чуть скрытый сарказм.
- Если вы так беспокоитесь о том, чтобы мистер Малфой был проинформирован о местонахождении абсолютно всех студентов, то передайте ему, пожалуйста, что мисс Кайнер назначена отработка у меня в лаборатории, — с не меньшим сарказмом ответил профессор зельеварения.
- Die Tränke zu brauen … /нем. Зелья варить…/ — тихо сказал Шенбрюнн в сторону, окинув скептическим взглядом лабораторию, однако Снейп все равно его услышал и едва заметно кивнул в ответ. — Профессор Снейп, зелья были потрачены на меня, и потому я считаю, что именно я должен их заново сварить, — вновь перешел на английский, обратившись уже напрямую к преподавателю. — О качестве можете не беспокоиться.
- Мистер Шенбрюнн, если бы мне нужно было, чтобы именно вы сварили зелья для моей лаборатории, то, не кажется ли вам, что тогда я попросил бы это сделать вас, а не мисс Кайнер? — поинтересовался Снейп, сложив руки на груди; на лице его читалось явное превосходство над ситуацией, и он не стремился скрывать это: все студенты должны уважать своего декана и быть готовы выполнять любые его поручения.
- Тогда позвольте фрейлейн Кайнер проводить меня до гостиной Слизерина. Я не уверен, что последствия заклинания прошли до конца, и потому хотел бы надеяться, что если мне вдруг понадобиться помощь, то она будет оказана незамедлительно.
Типичный малфоевский ход. Впрочем, Северус никогда не пренебрегал здоровьем своих змеек и формально счел доводы своего студента вполне разумными, пусть те и были взяты с потолка. Махнул рукой: мол, идите, только мисс Кайнер пусть обязательно вернется, а вы, мистер Шенбрюнн, обязательно покажитесь мадам Помфри, школьной медсестре. Студенты лишь заверили его, что сделают все, как он сказал им, и, оказав почтение, вышли за дверь.
Нельзя терять даром время, хотя профессор с большим удовольствием подремал бы в жестком деревянном кресле прямо здесь, в лаборатории, завернувшись в свою любимую черную мантию с темно-зеленым отливом. Но он не может себе этого позволить, как какой-нибудь тупоголовый сопляк, которому идти по жизни — все равно, что помочить ноги в Черном озере. Да и жизнь его жизнью назвать трудно, сплошная борьба, смысл в которой отпадет сам собой, как только этот идиот Поттер окончит седьмой курс и пойдет воевать с Темным Лордом.
Оставил для Кайнер записку с указаниями, что нужно сделать — пусть только попробует не вернуться, — и покинул лабораторию, отправившись на поиски Бранау. Последний уже бодрствовал физически, но еще дремал сознанием, не понимая, что происходит. Реакция его была очень медленной, и он с удивлением озирался по сторонам, глупо хлопая глазами, очень сильно напоминая в тот момент Гилдероя Локхарта после того, как тому отшибло память. Таково было побочное действие темного заклинания “Everto statum”. Схватил студента за ворот мантии и потащил наверх — благо, тот был в состоянии самостоятельно передвигать ноги. Северус возблагодарил Мерлина, Моргану и прочих древних британских волшебников, что по случаю “землетрясения” всех студентов согнали в общежития, и на всем пути до Больничного Крыла им не встретилось ни одной живой души, даже противной филчевой кошки.
Мадам Помфри с радостью приняла в свои владения нового пациента, по официальной версии пострадавшего во время землетрясения, и тут же уложила на одну из свободных коек, после чего принялась отчитывать слизеринского декана за то, что тот слишком мало внимания уделяет здоровью своих подопечных и вообще отсутствовал в школе, когда в его подземельях творилось Мордред знает что. Профессор зельеварения выслушал нотации школьной медсестры вполуха, предупредив лишь, что ученик слишком беспокойный, и потому его следует изолировать от остальных пациентов, в особенности от мистера Голдстейна, после чего пошел докладываться Дамблдору.
Директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, Кавалер ордена Мерлина I степени, председатель Совета Мудрейших, победитель Гриндевальда и просто Великий Светлый Волшебник пребывал в самом, что ни на есть, благодушном расположении духа и весело поглощал лимонные дольки, часть из которых перекидывалась за голову сидевшему на насесте Фоуксу, который постоянно был вынужден то наклоняться, то подпрыгивать, чтобы поймать очередную порцию лакомства.
- Какие новости от Тома, мальчик мой? — поинтересовался Дамблдор с таким выражением лица, как если бы речь шла всего лишь о погоде за окном, и погладил длинную белую бороду. — Лимонную дольку?
- Нет, спасибо. Темный Лорд уже не делится со мной всеми своими планами, как раньше, и вы прекрасно об этом знаете, Альбус, — с раздражением ответил Снейп, сев в кресло напротив директора.
- Но если бы тебе нечего было бы сказать, ты не пришел бы ко мне. Ведь так, мальчик мой? — возразил Дамблдор, лукаво подмигнув левым глазом, и отправил в рот очередную лимонную дольку, отчего сидевший на жердочке феникс недовольно щелкнул клювом.
- Темного Лорда мальчишка Поттер интересует уже не так сильно, как раньше, — сухо сказал Северус. — И я говорил вам об этом ранее.
- Вот как… — на лице самого могущественного волшебника Британии появилось задумчивое выражение лица.
Ибо легко было продумывать дальнейшую стратегию, основываясь лишь на одержимости Тома юным Гарри. Мальчика нужно прикрывать, пока он еще учится в школе и не имеет достаточного количества знаний и умений. Мистер Уизли и мисс Грейнджер помогут ему отыскать и уничтожить хоркруксы, и тогда Гарри уже можно будет выпускать в открытую схватку с Томом. И что, что мальчик погибнет? Дамблдор прекрасно понимал, что Гарри, даже окончив все семь курсов и получив диплом, вряд ли сможет достигнуть уровня выше того, что он уже показал во время битвы в Министерстве магии. Но его смерть послужит всеобщему благу, и потому оправдана — ведь мальчик рос именно для этого. Гарри узнает, когда придет время, что тоже является хоркруксом Вольдеморта, и потому должен погибнуть. Он сам пойдет на смерть, чтобы умереть от руки злейшего врага — в этом великий светлый волшебник совершенно не сомневался, ведь это же Гарри, который уже давно привык считать себя виноватым, и который обязан спасти всех, пусть даже ценой собственной жизни. Том снова станет смертным, и его можно будет убить во время красочной и фееричной дуэли. А его друзья… Мистер Уизли и мисс Грейнджер обязательно захотят отомстить за лучшего друга и ринутся в бой — после смерти Поттера их жизни уже его не интересовали. Да, они тоже, скорее всего, погибнут. Молли, конечно, расстроится, зато у нее будет повод для гордости, что ее сын умер героем. А мисс Уизли… жалко будет девочку, ведь она очень сильно любит Гарри, но время вылечит нанесенные ей душевные раны, а сама она не останется ни с чем. Мисс Грейнджер… о ней просто никто не вспомнит: в магическом мире у нее не останется друзей, а родителей-магглов она обязательно захочет спасти, так что найдет способ изменить им память и отослать куда-нибудь подальше, на край света. И он, великий Альбус Дамблдор, поможет ей в этом, тем более, что он уже не раз замечал в светлой головке старосты Гриффиндора подобные мысли, правда, еще не до конца оформившиеся и не созревшие в окончательный план действий.
И то, что для Тома юный мистер Поттер вдруг перестал быть мишенью № 1, дало существенный сбой в ранее существовавшем и продуманном до мелочей плане. Ведь теперь мишень и одновременно приманка под названием “Гарри Поттер” может просто не сработать.
- Альбус, вы прекрасно знаете, что Темный Лорд — это не просто сумасшедший маньяк, одержимый идеей истребить всех магглорожденных, — строго сказал Северус, откинувшись на спинку кресла; сейчас он говорил о тех вещах, которые были ему хорошо известны и представляли в некотором роде его родную стихию, — но также хитроумный могущественный волшебник, иначе просто не смог бы собрать в свое время такое большое количество последователей. Его планы коварны и циничны и для того, чтобы им помешать, нужно не только уметь махать палочкой, к чему привыкли ваши любимые гриффиндорцы, — последнюю пару слов профессор выплюнул, демонстрируя презрительное (а оно таковым и было) отношение к ало-золотому факультету.
- Северус, но они ведь еще дети, — философски директор. — А тебе, мальчик мой, пора бы уже позабыть свои детские обиды и научиться видеть в Гарри не его отца.
Но, чем чаще Дамблдор делал подобные внушения, тем больше и резче из глубины сознания выныривали воспоминания о прошлом, а вместе с ними злоба и ненависть, но не только к гриффиндорским болванам Поттеру и Блэку, а к самому себе — за то, что именно он виновен в смерти Лили, что именно он разрушил и свое, и ее будущее, и никто больше: ни нахал Поттер, ни Дамблдор, который во всем ему потворствовал.
- В том-то и дело, Альбус, что Поттер, ровно как и Уизли и даже Грейнджер — еще дети, — с раздражением ответил Северус, — и им не понять творящейся вокруг большой политики. Темный Лорд медленно, но верно расширяет сферу своего влияния. Ему предпочтителен постепенный и кропотливый процесс захвата власти без войны, так, чтобы волшебное сообщество само признало его авторитетом, чем активные боевые действия, которых так жаждет Поттер, но благодаря которым он не получит ни новых сторонников, ни усиления влияния в массах.
- То есть Том возвращается к своим старым методам? — задумчиво спросил Дамблдор, сложив руки на животе; он уже знал ответ на свой вопрос.
- Я думаю, да, Альбус…
Когда Снейп еще учился в школе, Темный Лорд уже считался известным и могущественным волшебником, который отличался как приятной наружностью, несмотря на свой, уже немолодой возраст, так и великолепной харизмой, благодаря чему без особых усилий смог заслужить авторитет и уважение среди многих влиятельных в то время родов, таких как Блэки, Малфои, Лестранжи, Нотты, Эйвери, Руквуды, Розье, Яксли, Ранкорны, Паркинсоны, Гринграссы, большинство представителей которых, особенно молодежи, быстро встали под его знамена. Таким образом, благодаря своим сторонникам, Темный Лорд уже тогда обладал огромным политическим влиянием, с которым едва мог поспорить Альбус Дамблдор, имея за собой лишь разрозненный и из рук вон плохо организованный Орден Феникса. И сейчас ничего не изменилось. Только Темного Лорда уже боятся, молодежь уже не так активно заступает к нему на службу, как раньше, ибо понимает, что Темная Метка — это не знак отличия, а клеймо раба. И потому он действует уже опосредованно, через своих вольных или невольных, но имеющихся в наличии союзников — в конечном итоге вся власть будет все равно принадлежать ему и только ему.
- Большая часть Пожирателей Смерти сейчас активно восстанавливают былое политическое влияние, чему способствует вливание огромных денежных сумм во все организации, так или иначе подведомственные Министерству Магии. Малфой и Яксли вновь занимают прежние должности в Министерстве, к ним примкнула небезызвестная вам Долорес Амбридж. И, как вам уже известно, Альбус, агентура Темного Лорда активно вклинивается и в Хогвартс…
Этим летом, незадолго до начала учебного года, решили обновить Попечительский совет школы Хогвартс, который, как известно, состоял из двенадцати человек — представителей известных, богатых и уважаемых в магической Британии фамилий. И на то были свои причины, ибо некоторые его члены были уже настолько стары, что не могли даже принять участие в собрании или высказать свое мнение, а иные и вовсе отправились к праотцам на скрытый в туманах остров Аваллон. Теперь же в него входили Августа Лонгоботтом, Амос Диггори, Розалинда МакМиллан, Люциус Малфой, Аврелий Нотт, Уильям Нортон, Долорес Амбридж, Джеральд Брокльхерст, Натали Норриш, Катрин Боунс, Эжен Монтегю и Анабель Флинт. Данный состав, включавший в себя как сторонников Дамблдора, так и бывших Пожирателей, как сотрудников Министерства, так и рядовых, пусть и всеми уважаемых граждан был официально утвержден Министерством Магии. Для принятия решения по тому или иному вопросу, как минимум, две трети совета должны были проголосовать “За”, что исключало возможность гегемонии той или иной партии, которая могла бы оказывать прямое политическое давление на школу. Вскоре учителям повысили зарплаты и выплатили премии, выделили деньги на закупку новых наглядных пособий по различным предметам и ингредиентов для зелий, а также увеличили фонд для малоимущих студентов и дополнительно утвердили стипендии для лучших студентов с каждого факультета, так что все остались довольны, и лишь немногие понимали реальное положение вещей.
- Как вы и предсказывали, Альбус, — продолжил Северус тем же сухим бесстрастным голосом, каким всегда докладывал информацию из вражеского стана, — Темный Лорд начал активно налаживать контакты с континентальной Европой, о чем официально объявил на собрании Пожирателей…
На последней фразе голубые глаза великого светлого мага победоносно сверкнули из-под очков-половинок, но с равной вероятностью этот блеск можно было бы приписать отражению в них немного подрагивающего пламени свечей. В этой связи навязанный Скримжером эксперимент будет только ему на руку, ведь поддержкой иностранных магов гораздо легче заручиться, имея у себя в руках их же студентов. И что, что четверо из них, если считать переводника из Дурмстранга — представители богатых чистокровных родов разной степени древности? Их родители не откажутся пожертвовать крупные суммы денег, чтобы их детки чувствовали себя более защищенными в Хогвартсе, а уж он позаботится о том, чтобы они не смогли бросить его раньше времени. А чувство вины — это идеальный рычаг давления, тем более что им есть, за что винить себя…
- На континенте, как в маггловской, так и в магической его частях наблюдается рост политической нестабильности, а также новый виток националистических настроений, вызванный массовым засильем мигрантов, которое коснулось также и магов. Однако последнее проявляется пока слабо и выражается лишь пассивным недовольством со стороны коренного населения. Темный Лорд делает особенную ставку на страны Восточной Европы, которые, если я правильно понял, не имеют четко организованную, в отличие от нас, структуру магического общества, а также еще не полностью оправились от политического кризиса начала девяностых. В каждую из стран Темный Лорд намерен направить по одному-двух своих сторонников, в меру хитрых и сообразительных, но пока не очень нужных ему здесь. Я не знаю имен, однако могу с уверенностью сказать, что это буду не я, не Малфой и не супруги Лестранжи.
- Северус, мальчик мой, ты действительно рассказал очень важные сведения, — с покровительственными интонациями в голосе сказал Дамблдор. — Но что Темный Лорд намерен делать с мистером Бранау, который известен своими весьма крайними… политическими взглядами?
- Генрих Бранау на особом счету у Темного Лорда, однако его основная задача пока — быть шпионом в Хогвартсе и доставлять все важные сведения из первых уст, однако эти сведения ограничиваются в основном факультетом Слизерин, о котором я хотел бы поговорить с вами, Альбус, — по напряжению в голосе зельевара можно было заметить, что эта тема является для него очень важной, и он намерен немедленно обсудить ее.
- Если мои догадки верные, а они почти всегда бывают верными, — с чувством собственной значимости ответил Дамбдор, подавшись вперед, — Том подозревает, что ты не очень верен ему, — в словах директора Хогвартса появилось разочарование, которое не укрылось от декана Слизерина.
Дамблдор воспринимал всех своих сторонников просто как материал, орудие для достижения целей, от которого можно впоследствии спокойно избавиться за ненадобностью. И разочарование в глазах умудренного годами старца говорило вовсе не: “Тебе следует быть более осторожным, Северус”, а “Очень жаль, Северус, ты был очень хорошим шпионом…”. И далее — пустота, заполненная очень тонким намеком на то, что директор Хогвартса больше не заступится за своего бывшего шпиона и блестящего ученого, если вдруг всплывут подробности его службы Темному Лорду. Северус задался вопросом, а заметил бы он эти полутона и оттенки в словах и выражениях Дамблдора, если бы ему на голову не свалилась из будущего Кайнер и не рассказала (вернее, из ее рассказа он сделал вывод), что все великие планы Альбуса пойдут книззлу под хвост? Ответа на этот вопрос у Северуса не было, ибо, как однажды мастерски выразился Исаак Ньютон, “гипотез он не измышляет”, предпочитая оперировать лишь фактами наличной действительности, и вариант “если бы Кайнер не было”, отпадал сам собой, потому что она была. И вообще Кайнер принесла своим появлением слишком много “если”. Допустим, из ее слов следует, что нужно как-то изменить текущий ход событий и таким образом повлиять на будущее. С другой стороны, всем известно, что вмешиваться в естественный ход времени крайне опасно, и что будущее — лишь результат определенных действий, свершившихся в прошлом. Таким образом, что он бы сейчас ни предпринял, результат будет один и тот же — усиление или же сохранение текущих позиций Пожирателей Смерти на политической арене магической Британии, что и приведет к атаке на ту самую химическую компанию. Сама же девчонка на ход событий никак не влияет. Пока не влияет, если будет сидеть тихо и не высовываться.
- Темный Лорд сейчас никому не доверяет так, как раньше, — с невозмутимым выражением лица ответил Снейп. — Разве только что Беллатрисе Лестранж и своей змее Нагайне.
- А мистер Бранау? — не унимался Альбус.
- Темный Лорд ценит его как превосходного карателя и шпиона и обеспечен поддержкой его семьи, которая, хотя уже не обладает былым политическим влиянием, тем не менее, очень многочисленна, и с которой никто не захочет вступать в открытое противостояние. В то же время мистер Бранау заслужил себе ряд недоброжелателей среди сторонников Темного Лорда…
- Вот как? — Альбус был само внимание, призывая своим начальственным взглядом рассказывать дальше, хотя, по мнению Снейпа, он всего лишь тянул время, перебивая его в самые неподходящие моменты.
- Альбус, я думаю, Геннинген прав: не стоит забывать, что представляет собой Бранау, как человек, — с нажимом в голосе произнес Северус, сильнее сжав подлокотники кресла: его немало раздражал тот факт, что его наставник словно намеренно задавал вопросы, ответы на которые лежат на поверхности, заранее зная, что его главный осведомитель терпеть не может подобные глупости. — Он презирает всех, кто, по его мнению, недостоин называться волшебником. Он уже восставил против себя Долохова, обоих Кэрроу, Сивого, а также миссис Лестранж… — при имени самой преданной Пожирательницы Смерти Дамблдор изобразил искреннее недоумение, отчего брови его поползли вверх.
- Это нам на руку Северус… Вряд ли Том упустит возможность заручиться поддержкой иностранных магов, тем более таких сторонников чистоты крови, как Бранау. И не заметит, как ряды его былых союзников в скором времени поредеют… — промычал себе под нос белобородый волшебник и бодро закинул себе в рот очередную лимонную дольку. — У тебя есть еще, что ты хотел бы мне рассказать?
- Да, Альбус, подземелья… — Снейп едва сдерживал гнев: Дамблдор не мог не знать, что произошло во владениях Салазара Слизерина, что могли погибнуть ученики, а сам сидит с безмятежной довольной улыбкой, будто все идет, как надо. — Случился конфликт между мистером Бранау, которого Темный Лорд отпустил с собрания раньше, чем всех остальных, и мисс Кайнер, в результате чего большая часть подземелий оказалась разгромлена, — цедил он сквозь зубы, намеренно растягивая предложение. — В связи с этим я хотел бы попросить, чтобы вы выделили группу домовиков на восстановление подземелий.
- Мальчик мой, извини, я тут ничем не могу помочь, — Альбус картинно развел руками, изобразив добродушную грустную улыбку, после чего встал из-за стола и подошел к насесту с Фоуксом, который в этот раз почему-то сторонился ласк хозяина. — Мисс Кайнер сама виновата, что спровоцировала мистера Бранау, — теперь левая бровь зельевара взметнулась вверх, — если бы она училась в Гриффиндоре, этого бы не случилось.
- Альбус, мистер Голдстейн учился не в Слизерине, но его это почему-то не спасло от нападения со стороны мистера Бранау! — Северус уже практически не скрывал раздражения; сейчас он уже встал с кресла и, опершись руками о тяжелый дубовый стол, подался вперед, а глубоких черных глазах его полыхал огонь праведного гнева. — Или мисс Кайнер, по-вашему, виновата одним своим существованием? Альбус, вы — директор школы, и благополучие учеников для вас должно стоять на первом месте, не важно, какого они факультета!
- Ты мне указываешь, Северус? — с укором спросил Дамблдор таким тоном, от которого сразу становилось неуютно.
Снейп еще много чего хотел бы высказать, например, что тот не защитил Лили должным образом, хотя в его власти было сделать так, чтобы Темный Лорд ее пальцем не тронул. Что по причине того, что Альбус интересовался исключительно своими любимыми гриффиндорцами и радел исключительно о них, многие, тогда еще молодые и талантливые люди, в том числе и он, пошли по кривой дорожке, ибо только в рядах Темного Лорда смогли получить доступ к запрещенным ранее знаниям, самоутвердиться. А Северус, как бы ни ненавидел своего хозяина, не мог не признать, что именно благодаря ему он стал выдающимся ученым-зельеваром, и, притворись он белым и пушистым, в лучшем случае стоял бы сейчас за прилавком какой-нибудь захудалой аптеки, продавая зелья от кашля — ведь кто возьмет на хорошую работу мальчишку-заморыша без гроша в кармане и нужных знакомств; в этом, а именно в своих предубеждениях, нежелании разглядеть за внешней оболочкой внутреннее содержание “светлые” ненамного ушли от “темных”. Или же что Альбус по причине своего небрежения к факультету Слизерин допустил восхождение Темного Лорда (Снейп знал о жизни молодого Тома Риддла исключительно со слов своего наставника, который в то время был еще деканом факультета Гриффиндор, преподавателем трансфигурации и заместителем директора Диппета, тоже гриффиндорца, и уже тогда обладал большим авторитетом в массах): Альбус Дамблдор, самый великий и могущественный маг столетия, превосходный легилимент, не мог не увидеть в тогда еще юном, но уже жестоком Риддле ростки его будущих коварных планов по захвату власти в магическом мире и, тем не менее, пустил все на самотек, и в результате получилось то, что мы имеем сейчас.
Однако же декан Слизерина сдержал свой гнев, показав лишь свое беспокойство о любимых змейках. Какими странными порою могут повороты судьбы — раньше он во всем доверял Альбусу Дамблдору, которому был обязан своей свободой, и который постоянно напоминал ему о долге перед сыном Лили, не допуская мысли, что великий светлый волшебник на самом деле такой же хитрый и расчетливый интриган, как Темный Лорд. Он, казалось Северусу теперь, даже превзошел последнего: Темный Лорд открыто позиционирует свои идеи, не пытаясь обелить себя в глазах окружающих, он хочет, чтобы его все боялись; Альбус Дамблдлор не страдает гипертрофированной жестокостью, он не упивается чужой болью, но играется чужими жизнями, как фигурами на шахматной доске, и все верят, что так и должно быть, просто потому, что он называет себя “светлым”. Но “светлый” — это лишь обозначение понятия, а не само понятие.
- Альбус, простите мне, пожалуйста, мою несдержанность, — Северус отошел от стола и опустил голову в знак извинения. — Я уже назначил своим студентам наказание за неподобающее поведение. Однако я, тем не менее, требую, чтобы вы выделили мне несколько домовых эльфов для наведения порядка в подземельях — ведь ремонт школы входит в их обязанности. Не так ли?
- Северус, твой факультет не подчиняется мне напрямую, и ты при заступлении на должность декана обещал сам разбираться со своими змейками. Так что действуй, — директор Хогвартса вновь развел руками и добродушно улыбнулся подобно родителю, который пытается втолковать своему уже взрослому чаду, что тому пора бы уже самому научиться разбираться со своими проблемами, а не вытирать сопли о мамину юбку. — И не забудь, Северус, никто не должен знать о применении темной магии в стенах школы. Вылазка горного тролля, я думаю, будет в самый раз, — и закинул в рот очередную лимонную дольку, которую посмаковал с полминуты перед тем, как проглотить. — Всего хорошего, мальчик мой.
- До свидания, Альбус, — процедил сквозь зубы Снейп и покинул кабинет директора.
Этот учебный год, едва начавшись, уже успел принести ему немало разочарований.
* * *
Какое-то время Шенбрюнн и Лапина, взявшись за руки, молча шли по полуразрушенным коридорам, помогая друг другу перебираться через невысокие завалы или остатки каменных стен. При этом никто из них не думал убегать, во всяком случае, пока. Встреча с деканом отрезвила девушку, и только теперь она осознала, как глупо поступила, поддавшись своим чувствам. При этом она боялась даже предположить, что подумает после всего этого про нее Карл, когда она вела себя настолько несдержанно, что при любом удобном случае вешалась ему на шею. Этого больше не должно повториться. Тем более, вспомнила она, ей нужно поговорить с Карлом и расставить все точки над i, и отмена Снейпом своего поручения будет здесь очень кстати: у них уже не будет лишнего повода для того, чтобы поговорить, она перестанет надоедать ему своим нытьем и заодно сохнуть по нему.
- *Анна, извините, пожалуйста, что не смог избавить вас от отработки. Я не понимаю, почему декан так несправедливо поступил с вами, и почему он относится к вам с таким явным предубеждением. Оттянуть неприятный момент возвращения в лабораторию — это меньшее, что я мог для вас сделать,* — Шенбрюнн первый нарушил повисшее между ними молчание.
Сейчас они ушли уже достаточно далеко от лаборатории профессора Снейпа, но использование ментального диалога не было лишним, ведь, как известно, и у стен есть уши, и не факт, что они — единственные, кто бродит сейчас по подземельям.
- *Карл, пожалуйста, не нужно за меня беспокоиться: мне будет просто неприятно, что на меня накричат. Вот и все*.
Девушка снова надела маску “я уже взрослая и самостоятельная и могу все сама”, однако внутри ее трясло от мысли, что же ее ждет по возвращении в лабораторию. После пережитого язвительные комментарии декана и варка для него зелий казались сущими цветочками, тем более что ей самым непосредственным образом будет обеспечена практика. Боялась она другого — унижения: когда она будет одна, профессор уж точно не откажется пустить в ее адрес несколько шпилек о ее похотливой натуре. И еще то заклинание, что он наложил на нее в четверг. Не “Tormenta”, конечно, но все равно брр.
От Шенбрюнна не укрылось, что Кайнер играет, причем из рук вон плохо, ибо не в ее характере были преувеличенно бодрые интонации, тем более что их ожидания относительно реакции профессора Снейпа, когда она вернется в лабораторию, практически полностью совпадали. Он бы поверил, скорее, в отчаянье и обреченность, в которых Анна пребывала в последние дни, и которые в данный момент прекрасно соответствовали бы ее ожиданиям, даже тем, что она высказала вслух.
- *Именно поэтому я не хотел оставлять вас там одну, — снова сталь в голосе, как будто он лучше ее знает, что ей нужно. — Я не знаю, что наговорил вам декан в прошлый раз, но догадываюсь, что далеко не самые приятные вещи. Вы этого не заслуживаете. Я зайду за вами перед ужином. *
- *Карл, декан прав, — Анна остановилась напротив него; глаза ее были полны отчаянной решимости. — Я сама во всем виновата. Декан снял с вас поручение, и вам теперь не нужно присматривать за странной и полусумасшедшей одноклассницей…* — снова надрыв, только уже мысленный.
Парень смотрел на нее сверху вниз и недоуменно качал головой: неужели все опять откатится к событиям двухдневной давности? Или солнце, которое выглянуло для нее не далее, как сегодня утром, должно снова погаснуть? Не понимал он и того, почему декан не желает для нее счастья и благополучной жизни, а ведет себя по отношению к ней, как собственник и деспот. Вариант же, что Кайнер и профессор Снейп состоят в каких-либо отношениях, он откинул практически сразу же, ибо женщины, как ему казалось, обычно не молчат о таких вещах. Но ничего более разумного в его светлую и умную голову пока не приходило.
- *Карл, вам уже не нужно тратить на меня свое время, а дорогу от лаборатории до Большого Зала я уже знаю, — Кайнер избегала смотреть ему в глаза и говорила теперь неестественно высоким голосом, растягивая слова, как будто оправдывалась после совершения какого-нибудь глупого поступка. — Я не хочу, чтобы вы снова пострадали из-за меня. Вам есть, что терять, в отличие от меня. Чем меньше мы будем общаться, тем лучше будет для вас,* — и вновь подняла голову, показав грустную вымученную улыбку.
- Что?! — Шенбрюнн усиленно затряс ее за плечи, а его голос эхом отразился от сводчатых потолков.
Слова Анны абсолютно были лишены обоснованности, что для нее было вообще нехарактерно. Лишь одни придуманные намерения, которые однозначно не приведут ко благу, идолы театра и пещеры (11). Не мог он понять и того, почему Анна не может просто жить, пользуясь тем, что ей дано. Почему надо обязательно все усложнять, чтобы жизнь превратилась в выживание? Почему она предпочитает падать вниз вместо того, чтобы карабкаться дальше наверх?
- Анна, я, кажется, говорил вам уже, чтобы вы не смели за меня решать, что мне следует делать, а что нет, — строго сказал он, крепко сжав плечи девушки и заставив посмотреть себе в глаза. — Я общаюсь с вами, потому что мне нравится с вами общаться, и мне не нужны для этого особые поручения декана! — в его голосе чувствовалась власть и осознание собственной правоты. — И, фрейлейн Кайнер, меня вы все равно не обманете, но не противоречьте, пожалуйста, самой себе, и не утверждайте, что вам не нравится общение со мной. Зачем вы усложняете жизнь и мне, и себе, когда у вас есть возможность сделать ее более удобной и приятной для нас обоих?
“Для нас обоих…” Лапина испугалась. Испугалась намека на серьезные отношения, который она уловила в словах Шенбрюнна, но который с равной вероятностью мог ей почудиться. Она чувствовала, что, несмотря на свой возраст, еще не была к ним готова. Она не испытывала еще сознательной потребности иметь семью, однако знала, что в одиночестве она чувствует себя спокойней и уютней, чем с родными. А покой и стабильность она ценила гораздо выше личного счастья. Самого счастья она даже боялась, ведь это вершина, неустойчивое равновесие: чем выше заберешься, тем больнее будет упасть, осознать, что сделал неправильный выбор. В своей же способности сделать правильный выбор, не обладая a priori достаточным количеством информации, которое позволило бы просчитать последствия хотя бы в ближайшем будущем, она сомневалась: это то же самое, что играть в русскую рулетку, а интуицией она никогда не могла похвастаться. Испугалась того, что сама себя загнала в ловушку, из которой очень сложно будет найти пути к отступлению. Ведь она первая проявила инициативу, т.е. сделала то, чего не должна была делать никогда. А на опыте как своем собственном, так и своих подруг она прекрасно знала, чем это может закончиться: либо девушка уступает, и отношения очень быстро зайдут дальше, чем следовало бы, потому что это она первая “захотела”; либо же отношения очень быстро заканчиваются, стоит девушке отступить и сказать “нет”.
- Анна, пожалуйста, не надо меня бояться: я не сделаю вам ничего плохого, — уже мягче добавил Шенбрюнн, взяв Лапину за руки. — Я хочу лишь, чтобы мы доверяли друг другу, чтобы мы были друзьями…
Девушка ничего не ответила, и они продолжили путь. Она не знала, что ответить, только смотрела перед собой стеклянным взглядом. В голове у нее был сумбур. Ее одновременно радовало и пугало, что Карл предложил ей дружбу. Радовало, потому что в глубине души ей действительно хотелось нравиться, хотелось, чтобы был рядом человек, на которого всегда можно положиться. И пугало — потому что это означало ответственность, потому что хотеть кому-то нравиться и добиваться этого — значит, обречь себя на постоянную игру и притворство; потому что, когда ей в прошлый раз предложили дружбу, это не кончилось ничем хорошим, причем по ее инициативе.
- … И вы не должны отталкивать от себя тех, кто готов вам помочь, причем бескорыстно, — брови Лапиной недоуменно поднялись вверх; сейчас они находились уже недалеко от входа в гостиную Слизерина. — Нет, Анна, не пытайтесь копировать профессора Снейпа, вам не идет, — и снова лукавая улыбка, в голосе — ирония, а в глазах — задорные искорки. — Я не знаю, что вам внушил наш декан, но при ваших стартовых позициях вам не обойтись без сильных союзников и хороших друзей в одном лице. Да-да, именно так, фрейлейн Кайнер, — твердо сказал он, увидев, как девушка отчаянно замотала головой, — я говорю не только о себе, но и об Ассбьорне Фольквардссоне. События сегодняшнего дня должны были научить вас, что я не всегда могу защитить вас, как следует, ибо не могу ставить свои собственные интересы и, тем более, интересы другого человека выше интересов Рода. А вы, наверное, уже догадались, что Генрих фон Бранау — мой родственник, — сухо добавил Шенбрюнн.
- Мы поссорились недавно, — ответила Анна, потупив взор и обхватив себя руками не то от царившего в подземельях холода, не то от осознания собственной мерзости на душе.
- Так же, как и со мной в среду? — полюбопытствовал Карл, хотя вопрос его был скорее риторическим.
- Нет, все было намного хуже, — девушка отвернулась от собеседника и пнула мелкий камешек, оказавшийся под ногами.
- Вы нравитесь ему, — снова ровная констатация факта, ни ревности, ни злорадства.
- Именно поэтому. Я не хочу давать человеку ложную надежду. Так он быстрее меня забудет.
- А, может быть, гордая Анна Кайнер просто слишком горда, чтобы попросить прощение? — снова спросил Шенбрюнн; в голосе его чувствовались поучительные интонации. — Насколько я знаю Фольквардссона, он очень надежный человек и никогда не откажет в помощи другу. И не откажет вам, даже если вы не ответите ему взаимностью. Он уже достаточно взрослый и умный человек, чтобы не обижаться из-за подобных вещей.
- Эм… я подумаю над вашим предложением, Карл, — не поднимая глаз, ответила Лапина скорее для того, чтобы закончить неприятный для нее разговор (о Фольквардссоне она старалась лишний раз не вспоминать, ибо считала себя виноватой перед ним), и снова поравнялась со своим одноклассником, после чего поспешила сменить тему: — я думаю, нам следует продолжить путь: до гостиной осталось совсем недалеко. Вам нужно хорошо отдохнуть, а мне вернуться обратно в лабораторию, пока профессор Снейп не разозлился еще больше.
Карл в очередной раз заметил смену масок, попытку изобразить роль, которая совершенно ей не подходит, однако он не стал ничего комментировать, не видя смысл торопить события: Кайнер нужно дать время самой разобраться со своими проблемами, отделить ожидания и иллюзии от действительности. По тому же, как она повела себя при упоминании равенкловца и как потом резко перескочила на другую тему, и окончила разговор, можно было легко сделать вывод, что она стыдится произошедшего: либо самой ссоры, либо предшествовавших ей поступков. И здесь Шенбрюнн видел только один вариант: внимательно проанализировать собственные же действия, объясниться, попросить прощение. Хотя бы для того, чтобы не иметь долгов перед собственной совестью.
Анне же показалось совершенно “неслизеринским” его желание помирить ее с Фолькварссоном, своим потенциальным соперником, ведь Карл Шенбрюнн не похож на человека, готового что-либо делать без выгоды для себя. А чем ему выгодно общение с ней?
1) Он находится “в активном поиске” и потому может рассматривать ее как возможную невесту. Насколько поняла Лапина, Карл имеет право жениться на магглорожденной.
2) Она умна и не уродлива, во всяком случае, он сам это признал. Плюс химическое образование (пока неявное) — также повышает вероятность вхождения в Род уже по профессиональному признаку (Карл говорил как-то, что принадлежит к династии зельеваров).
3) Она — сильная волшебница.
Итого: его род ничего не потеряет, если примет ее в качестве невестки, несмотря на “грязнокровость” (в книге о традициях магического мира Анна вычитала, что чистокровные волшебники редко принимают к себе в семьи магглорожденных и полукровок, потому что это ведет к ослаблению магического потенциала будущих потомков и постепенной утрате наследия), и, вдобавок, обеспечит вливание свежей крови.
Другой вопрос, нужно ли это ей? Скорее всего, нет. Она к своей родной семье не сильно-то привязана, а чего уж тогда говорить о чужой? Карл ее вполне устраивает как друг, и она, наверное, хотела бы, чтобы они остались друзьями и после Хогвартса, если ее, конечно, не занесет куда-нибудь еще. А Фольквардссон… она боялась даже предположить, что может выйти из их отношений, но подспудно, даже боясь себе в этом признаться, была уверена, что дружба с ним сильно изменит ее жизнь…
* * *
… Кайнер была права: ему действительно стоило отдохнуть. Попрощавшись с девушкой у входа в гостиную Слизерина, Шенбрюнн, не спеша, прошел в мужские спальни и, даже не переодевшись в пижаму, завалился спать, что для него было, мягко говоря, не характерно. К тому времени почти все слизеринцы уже вернулись в общежитие, однако чувствовали себя разбитыми и подавленными, беззащитными и уязвимыми. Многие из них по праву считали Хогвартские подземелья своим вторым домом и потому ощущали себя здесь уверенными и защищенными — под опекой декана, который всегда за них заступится, и под прикрытием родных стен. Для них казалось чем-то диким, невероятным просто взять и разрушить то, что было создано почти десять веков назад четырьмя великими волшебниками, что уже давно стало неотъемлемой частью древнего оплота магии. Ученики с отрешенными лицами разбирали завалы, вытаскивая из-под обломков камней и панелей свои вещи. Пал их дом — враги разрушили его, и им остается лишь по крупицам собирать то, что от него осталось. Старшекурсники пытались с помощью магии устранить небольшие разрушения и следили за младшими. Некоторые из них ходили на разведку, возвращаясь оттуда с донельзя мрачными и перепуганными лицами. Оказалось, общежитиям Фортуна в этот раз повернулась лицом, и они претерпели гораздо меньше разрушений, чем наружные подземные помещения — коридоры и проходные комнаты. Оставалось только поблагодарить великого Салазара Слизерина, который на многие годы вперед позаботился о безопасности будущих своих учеников, которые впервые за многие годы почувствовали то самое единство, о котором каждое первое сентября им вещает декан в гостиной, навязанное не воспитанием и приличествующим ему идеям, но возникшее спонтанно и неожиданно, как некий общий дух факультета, которым так гордятся барсуки. Что же касается старост Пэнси Паркинсон и Драко Малфоя, то они, казалось, совсем позабыли о своих прямых обязанностях и, вместо того, чтобы организовать группы по наведению порядка в гостиной и общих спальнях, и утихомирить паникующих младшекурсников, переругавшись пару раз, разбрелись кто куда. Змеиный факультет суетился и жил стихийной, собственной жизнью. Без них.
В полвосьмого Шенбрюнна разбудил Нотт. Пока Карл переодевался и приводил себя в порядок, Теодор рассказал ему, что приходил декан и поставил всех перед фактом, что в разрушения в подземельях вызвал сильный темный маг, и что директор Дамблдор, — слизеринец даже не пытался скрывать свое отвращение к главе Хогвартса, — приказал все списать на нападение тролля (откуда?), а также отказался выделить домовых эльфов для ремонта в подземельях, в связи с чем эта задача перекладывается на студентов, начиная с четвертого курса и старше. Карл и раньше не питал любви к хогвартскому директору, и на то были свои причины, но услышанное вообще не укладывалось у него в голове: это не нападение на ученика-одиночку, которое можно выставить, как несчастный случай. Горный тролль! Здесь же нет обоснования ни на йоту. Конечно, все поверят великому и многоуважаемому Альбусу Дамблдору, ведь это Альбус Дамблдор, который чем угодно пожертвует ради своей репутации, потому что ему, естественно, не хочется признавать, что контроль за безопасностью учеников в школе действительно слабый, раз туда спокойно могут проникнуть темные маги.
- Вся репутация директора, как я думаю, строится лишь на его былых деяниях, — Шенбрюнн поделился своим мнением с Ноттом, — и основана исключительно на вере в великого и непогрешимого светлого волшебника, — придирчиво осмотрел себя в зеркале, поправив галстук, — и потому ему невыгодно признавать, что в школу, находящуюся под его бдительным руководством проникли “темные маги”, которые уже свершили пару “темных дел”.
Теодор Нотт в целом показался Карлу наиболее адекватным из одноклассников: не кичился своим богатством и происхождением, как Малфой, не бегал за каждой юбкой, подобно Забини, и в своих доводах опирался, как правило, на собственный разум, а не на устоявшиеся предрассудки. И тот факт, что Нотт в трудную минуту, когда подземелья сотрясались от взрывов, догадался взять на себя обязанности старосты и эвакуировать учеников, также характеризовал его с лучшей стороны.
- Вы можете как угодно относиться к магглорожденным, мистер Нотт, но не можете не признать того факта, что ваш многоуважаемый директор предпочел замять нападение на Голдстейна, выдав его за несчастный случай, чем провести нормальное расследование, которое естественно, легло бы пятном на репутацию школы. Или сегодняшние взрывы в подземельях — естественно, все намного проще списать на неожиданный приход тролля в школу, чем на то, что кому-то захотелось побросаться темными заклятиями в коридорах. Два “несчастных случая” — не слишком ли много для первой учебной недели в Хогвартсе?
- Мистер Шенбрюнн, вы слишком быстро для новичка прониклись антипатией к директору Дамблдору, — заметил Нотт по пути в гостиную, решив про себя, что ему стоит познакомиться с новым одноклассником поближе.
В целом же он был согласен с немцем: если вспомнить второй курс и многочисленные слухи о Наследнике Слизерина, когда чуть ли не вся школа была окутана паническим страхом, директор повел себя аналогично: пустил ситуацию на самотек, хотя не мог не знать, кто нападает на учеников, пока не пропала девчонка Уизли, и ее брат вместе с придурком Поттером не пошли спасать ее.
- Я всего лишь упражняю свой ум и критически отношусь к действительности, — ответил Карл, подчеркивая тем самым, что он стоит выше серой управляемой массы, — а также предпочитаю не доверять слепо всеобщим авторитетам и смотреть в глубь явлений.
- Мистер Шенбрюнн, странно, что вы с вашим мышлением не попали к воронам, однако сейчас это не важно. Сейчас же, мистер Шенбрюнн, вам следует подумать, где могут находиться ваши соотечественники, — в голосе самопровозглашенного лидера змеиного факультета отчетливо проступали стальные нотки властности и силы, что выгодно отличало от “серебряного принца” Малфоя. — Ведь, насколько мне известно, Кайнер все время ходит с вами. Будет прискорбно, если факультет великого Салазара Слизерина потеряет кого-то из своих змеек.
Хотя Теодор не прибавлял к фамилии Кайнер “мисс”, подчеркивая тем самым ее низкое происхождение, в его словах, тем не менее, не было издевки, насмешки или осуждения. Его, как и многих других змеек, поначалу привел в замешательство и культурный шок сам факт распределения “грязнокровки” в дом чистокровных волшебников, элиты магической Британии. Однако Кайнер уже на второй день своего пребывания в Хогвартсе, несмотря на свою “грязнокровость” и позднее проявление магических сил, показала себя умной и способной волшебницей, сама заработав для Слизерина почти сто баллов, заткнув тем самым за пояс гриффиндорскую заучку Грейнджер. Уже этот факт не позволял Нотту приравнять ее к стаду баранов, за которое магическая аристократия обыкновенно держала “грязнокровок” и весь прочий сброд, заглядывавший в рот Дамблдору. К тому же, рассуждал он, если Кайнер попала в Слизерин, то, очевидно, старая шляпа нашла в ней какие-то подходящие Слизерину качества, которые “перевесили” отсутствие нужного происхождения. И потому он вполне искренне переживал за Кайнер, но не как за человека, а как за студентку факультета Слизерин, причем весьма одаренную для своих стартовых позиций.
- Анна Кайнер сейчас на отработке у профессора Снейпа, — Теодор изобразил полное недоумение на лице, — он приказал сварить ей зелья для Больничного крыла, — Карл предпочел преподнести информацию в немного измененном виде. — А Генрих Бранау, я думаю, в Больничном крыле. Но ведь его до этого вообще не было в Хогвартсе, верно? — прищурив глаза, добавил он, заметив, как его одноклассник стремительно побледнел.
- Мистер Шенбрюнн, вы видели его после того, как он… вернулся? — Теодор Нотт еще ни разу не участвовал в оргиях Пожирателей Смерти, но слышал много раз о творившихся там непотребствах, и потому не горел желанием вступать в армию Темного Лорда, как этого хотел от него отец и хотел ли?
Сейчас они шли уже по полуразрушенному коридору, освещая себе путь волшебными палочками. Младшеклассники с опаской озирались по сторонам и то и дело норовили упасть или врезаться в кусок стены, который они сразу не заметили, так что их постоянно приходилось страховать. Специально для этого Теодор разбил всех студентов на группы по курсам, и каждой группе с первого по четвертый курс назначил по двое вожатых с шестого-седьмого курса.
- Когда он вернулся, — Шенбрюнн сделал ударение на последнем слове, — то был очень даже здоров и имел намерение очистить факультет Слизерин от недостойных. А сейчас, мистер Нотт, я хотел бы сходить за фрейлейн Кайнер. Я думаю, мы найдем дорогу сами.
- Мистер Шенбрюнн, Кайнер не умрет с голоду, если поужинает на полчаса позже. Вы можете принести ей еду из Большого Зала. Я думаю, вы прекрасно понимаете, что подведете весь факультет, если заставите ждать вас двоих, или даже если только вы опоздаете на ужин. В подобные трудные моменты, когда наши недоброжелатели могут лишь возликовать, мы должны вести себя еще более сплоченно и сдержанно и не давать глупым языкам повода для сплетен и пересудов.
Карлу ничего больше не оставалось, кроме как подчиниться. Что же касается Анны, то парень надеялся, что с ней все будет в порядке, и она сумеет приготовить хорошее зелье. А профессор Снейп, какого бы ни был низкого мнения о ней, является деканом и потому не может подставлять под угрозу здоровье и безопасность своих студентов. Во всяком случае, пока он находится в замке.
Слизеринцы едва успели зайти в Большой зал, когда у дверей вновь началось столпотворение. Из-за случившегося в подземельях землетрясения и последовавшей затем паники ужин перенесли на час позже, а самих студентов до этого времени заперли в гостиных. Не обращая внимания на гам и крики остальных ребят, гордые змейки чинно прошли к своему столу и, отвесив легкий поклон преподавателям, заняли свои места, делая вид, что они совершенно не голодны, и еда — это последнее, что их интересует в данный момент. Вскоре остальные ученики, после того как их, наконец, утихомирили старосты, также прошли в зал и сели за длинные факультетские столы, на которых тут же появились кушанья. От равенкловцев отделилось несколько случайно затесавшихся в их ряды хаффлпаффцев и слизеринцев, которые тут же проследовали к своим одноклассникам. Нотт лишь сухо, без лишних эмоций поинтересовался у подошедшей к нему сестры и ее подруги, все ли с ними в порядке, и усадил обеих девушек рядом с собой.
Карл окинул взглядом остальных учеников. Неунывающие гриффиндорцы уже вовсю весело болтают и громко смеются, и Лотар с переменным успехом пытается их осадить. Лицо — уставшее, улыбка — вымученная. Нельзя за два дня навести порядок на факультете, где уже многие годы царил привычный многим бардак. Впрочем, Лотар Визерхофф всегда любил брать на себя самые трудные задания. Рядом с Визерхоффом сидит Элиза, сжавшаяся, перепуганная — Шенбрюнн не знал, что именно рассказала львятам их декан, но счел правильным решение друга оставить девушку при себе в Гриффиндорской башне. Хаффлпаффцы вели себя преувеличенно тихо, с опаской косясь по сторонам, и большая часть их взглядов доставалась слизеринскому столу. Не обошло беспокойство стороной и воронов, однако коснулось их в меньшей степени — все-таки они жили в башне. Разговаривали они также тихо, однако по частым косякам, бросаемым в сторону змей, было не трудно догадаться, что именно было предметом их обсуждения. Фольквардссон, заметив Шенбрюнна, кивнул ему и, получив кивок в ответ, мотнул головой, пробежав взглядом по слизеринцам, после чего разочарованно покачал головой. Карл лишь снова кивнул в ответ, как бы говоря “все в порядке”. Ассбьорн, в свою очередь, указал взглядом на равенкловскую троицу — Бута, Корнера и Голдстейна, который лишь перед ужином вышел из Больничного крыла и по-прежнему выглядел слабым и бледным.
- Прошу немного внимания… — произнес Дамблдор, постучав по золотому кубку чайной ложкой и встав со стула.
Он специально подождал, пока изголодавшиеся дети насытятся и будут способны к усвоению очень важной информации. Безмятежная улыбка исчезла с морщинистого лица, являя миру умудренного годами старца, а проницательные голубые глаза лукаво мерцали из-под очков-половинок.
- Сегодня все вы были заперты в общежитиях ваших факультетов, чем вы, естественно, были недовольны. И вы заслуживаете знать, почему весь педагогический коллектив школы Хогвартс был вынужден пойти на такие крайние меры, — большая часть учеников согласно закивала, в то время как лица всех учителей без исключения были мрачнее грозовой тучи. — Хогвартс по-прежнему остается самым надежным и безопасным местом магической Британии, и, пока вы здесь, никакие темные силы не смогут причинить вам вред, — теперь черед мрачнеть настал для слизеринцев и равенкловцев. Тысячелетняя защита Хогвартса настолько могущественна, что даже сам Лорд Вольдеморт, — при упоминании имени темнейшего волшебника столетия многие ученики и даже некоторые из учителей испуганно вздрогнули, — никогда не решится пойти против нее. Однако тролли не являются темными существами. Они слишком неразумны и действуют только физической силой и потому беспрепятственно прошли в замок и, как и осенью 1991 года, зашли в подземелья, — на лицах большинства учеников отразилось откровенное недоумение. — К настоящему времени троллей удалось выгнать из замка, и против них выставлена дополнительная защита. С завтрашнего дня в подземельях начнутся ремонтные работы, поэтому просьба всем студентам: ради своей же безопасности быть внимательными, не ходить в подземельях по одиночке и не заходить дальше класса зельеварения. Всем спасибо, всем приятного аппетита, — и, вновь по-доброму улыбнувшись, Дамблдор сел обратно за стол.
Речь директора сразу же породила кучу всевозможных слухов и споров. Буквально из ничего начинали придумываться байки, которые, переходя от ученика к ученику, обрастали новыми подробностями. И лишь на лицах молодых воронов и змеек, а также их деканов отражался мрачный скепсис, ибо одни знали, а другие догадывались, что произошло на самом деле. Некоторые из гриффиндорцев стали неприлично громко смеяться, искренне радуясь, что даже такие неразумные существа, как тролли, додумались покарать будущих Пожирателей Смерти. Правильно, так им и надо! Визерхофф, отчаявшись вразумить своих подопечных цивилизованными методами, не придумал ничего умнее, кроме как встать с места и произнести громкую тираду о том, что это неблагородно и не по-гриффиндорски — радоваться чужому горю, даже если оно случилось у ваших “врагов”. Студенты перестали жевать, с недоумением уставившись на рыжего гриффиндорца, который в эти дни замещал все еще отсутствующих Уизли и Грейнджер на посту старосты (причем весьма успешно). Не-слизеринцы и слизеринцы одинаково удивились тому, почему это гриффиндорец заступился за слизеринцев. Снейп аж уронил челюсть, что было совершенно не в его характере, Спраут подавилась спаржей, Флитвик от удивления упал со стула, МакГонагалл умилилась пламенному характеру и активной гражданской позиции своего нового студента, а Дамблдор аж прикусил язык вместо лимонной дольки.
По окончании трапезы, когда все немного угомонились, а малышей стало клонить в сон, преподаватели вслед за директором вышли через боковую дверь, а ученики, не спеша, растянутым строем стали разбредаться по своим гостиным. Карл задержался ненадолго за факультетским столом, чтобы набрать еду для Анны, когда почувствовал на себе чей-то взгляд.
- Добрый вечер, Карл, — это был ни кто иной, как Ассбьорн Фольквардссон, который умел внушать страх своим орлиным взглядом ничуть не хуже, чем профессор Снейп — плеваться ядом.
- Я не ошибусь, если предположу, что нам сейчас сказали неправду, ибо я сам все видел. Истинный враг повержен.
- Это зависит от того, что ты видел, Ассбьорн, — уклончиво сказал парень, выходя из-за стола
В ответ Фольквардссон предложил Шенбрюнну последовать за ним. Оба юноши покинули Большой Зал и скрылись в нише за одним из гобеленов, на который предусмотрительно наложили Заглушающие чары.
- Что за загадки, Ассбьорн? К чему эта игра в шпионов? — поинтересовался Карл.
- Не хотелось, чтобы нас кто-нибудь услышал, даже если это не сторонник Дамблдора. Ты же прекрасно знаешь, что наш добрый дедушка — легилимент, — ответил швед с заметным пренебрежением в голосе, ибо совсем не питал симпатии и уважения к нынешнему директору Хогвартса. — Карл, я был у вас в подземельях, — интонации резко стали серьезными и настораживающими, — и видел, что с ними стало. Чтобы так все разрушить, нужно было неоднократно произнести “Avada Kedavra Explosio” и “Destruo”. И мне показалось, не обошлось без применения арканической магии. Я не прав?
- Прав, — мрачно согласился Шенбрюнн.
Далее Фольквардссон кратко изложил свои, весьма близкие к правде предположения о случившемся, основываясь как на том, что видел в подземельях, так и на рассказе Энтони Голдстейна, который буквально перед ужином, как ошпаренный, сбежал из Больничного крыла, не захотев там оставаться вместе с главным идеологом шовинизма чистокровных и превосходства арийской расы. При этом он сделал легкий, едва заметный намек на то, что победила Бранау именно Кайнер — они с Карлом не были близкими друзьями, и потому Ассбьорн счел неразумным посвящать слизеринца в тонкости владения элементальной магией. Также он упомянул, что найти их с Карлом ему помешал встретившийся на пути профессор Снейп, умолчав, однако о количестве снятых баллов.
Шенбрюнн же в свою очередь поблагодарил про себя всех богов, что Фольквардссон не зашел в лабораторию раньше профессора Снейпа, иначе застал бы картину весьма компрометирующего содержания. Сам же он добавил, что был ранен отрикошетившим заклинанием, и Анна отвела его в лабораторию их декана, где можно было найти нужные для лечения зелья, и именно их она теперь заново должна сварить, поскольку у декана Слизерина весьма своеобразные понятия о компенсации материального ущерба.
Вынырнув из-под гобелена обратно в коридор, оба аристократа то встретили компанию равенкловцев-старшекурсников, которые, очевидно, специально их ждали.
- Добрый вечер, господа, — подчеркнуто вежливо поздоровался Шенбрюнн со встретившимися ему ребятами.
- Добрый вечер, — поприветствовали его все остальные.
- Господа, позвольте вам представить моего друга и просто хорошего человека, а также будущего гения алхимии Карла Шенбрюнна, — немного официально и пафосно начал Фольквардссон. — Карл, позволь представить тебе моих одноклассников. Терри Бут, — невысокий, чуть полноватый мальчик с рыжевато-русыми волосами тут же кивнул и пожал руку своему новому знакомому. — Майкл Корнер. А Энтони Голдстейна ты уже знаешь, — и затем познакомил слизеринца с ребятами пятого-шестого курса, успевшими затесаться в их компанию.
- Приятно познакомиться.
- Взаимно, — юноши пожали друг другу руки.
- Ассбьорн, смотри, чтобы ни говорил директор, в Хогвартсе не так безопасно учиться, как нам это пытаются представить, — начал Голдстейн издалека. — И мы все это прекрасно понимаем. По школе разгуливают темные волшебники, которые легко могут напасть из-за спины, — парня передернуло при воспоминании о проклятии Гниения плоти, которое несколькими днями ранее наслал в него Бранау, — или разнести несколькими взрывными заклятиями ползамка, и мы ничего не можем сделать, просто потому что вообще почти ничего не знаем о темной магии, кроме того, что это “плохо”. И вряд ли нам в этом году пришлют нормального преподавателя ЗОТИ, который был бы одновременно хорошим педагогом, как профессор Люпин, и хорошо разбирался бы в темной магии, как профессор Снейп. Но мы понимаем, что нам ждать подобного чуда просто бессмысленно, — Корнер, Бут и остальные ребята согласно закивали, а Шенбрюнн по-лисьи улыбнулся, поняв, куда клонит равенкловец. — Поэтому мы хотим, чтобы ты научил нас темным искусствам и боевой магии, как у вас в Дурмстранге.
- Я не ослышался? — скептически спросил Фольквардссон. — Вы хотите, чтобы я развратил ваши умы и сердца, посеяв в них плевелы тьмы и сомнения рядом с пшеницей добра и веры?
- Именно, — ответил Терри, — а пшеница все равно уже давно загнулась, — мальчики, кто улыбнулся, а кто тихо засмеялся его шутке.
- Это же элементарно, как нумерология, — не отставал Энтони. — У наших врагов есть преимущества в виде знаний и силы. Нельзя отрицать, что сторонники Неназываемого — сильные маги, при этом они знают много мощных темных заклинаний, против которых наши умения, полученные в школе — просто ничто. Никто из нас не выстоит с ними в схватке один на один. То, что Поттер с друзьями вернулись живыми из Министерства два года назад — всего лишь большое везение: им на помощь пришли взрослые маги, а сами подростки не отделались простым лишь испугом, — группа поддержки снова закивала.
- Ассбьорн, ты учился в Дурмстранге, где вплотную сталкивался с темной магией, — взял слово Корнер, — ты знаешь врага в лицо. Научи и нас его узнавать. Мы хотим уметь защищать себя и своих близких, и потому нам нужны эти знания, пусть они и считаются запрещенными.
И снова единодушное согласие среди старших воронов.
- Хорошо, я подумаю над вашим предложением, — строго ответил Ассбьорн, — и дам вам окончательный ответ к вечеру понедельника. А пока, извините, мне надо идти.
Бывшего дурмстранговца с одной стороны обрадовала подобная оттепель в отношении Темных Искусств, к которым в магической Британии было весьма настороженное и стереотипное отношение. Эти ребята живут в неспокойной стране в неспокойное время и не знают, с чем им придется столкнуться после школы, поэтому их потребность защитить себя и своих близких, пусть даже приобщением ко Тьме, выглядит вполне естественной. С другой стороны, для того, чтобы проводить частные занятия ТИ/ЗОТИ, нужно помещение достаточно просторное, но мало кому известное. Идеальным вариантом является комната-по-требованию — надо будет ненароком выведать у одноклассников, знают ли они о ней, и, главное, знает ли о ней руководство школы. Кроме того, нужно составить хотя бы приблизительный план занятий, а также создать системы оповещения и защиты будущих участников кружка изнутри. Для этого существуют Протеевы чары и магические клятвы. В любом случае, он придумает что-нибудь, чтобы эти занятия состоялись.
* * *
… Анна стояла у котла и записывала к себе в блокнот происходившие с зельем изменения. Голова немилосердно кружилась, ноги подкашивались, а во всем теле ощущалась сильная слабость и ломота. Неприятно подташнивало. Что это? Она надышалась, как в прошлый раз, вредных испарений или последствия того заклинания?
Ретроспектива…
Профессор Снейп еще посмеялся тогда над ней, почему это она готовит только один котел Кровевосстанавливающего (вытяжка белого ясенца к тому времени уже настаивалась, а Укрепляющее зелье находилось в последней стадии приготовления), когда, с ее-то способностями, она, в лучшем случае, сможет только через раз сварить нормальное зелье. Не уничтожил содержимое котлов, и на том спасибо. Затем декан прошелся по ее безобразному поведению, что он, с учетом ее возраста и знаний, ожидал от нее куда большей благоразумности и сдержанности. После чего, больно схватив за плечо, резко оттолкнул к стене и наложил на нее то же заклинание, что и в четверг. Оно не причиняло такой сильной и острой боли, как “Tormenta”, но вызывало ощущение, как будто все тело заполонили невидимые змеи или червяки, продвигающиеся напролом через плоть. Поразила ее смена эмоций на лице Снейпа: из скептически недовольного его выражение вдруг сменилось удовлетворенным и еще быстрее — удивленным. Однако зельевар быстро исправился и, вновь надев уже привычную всем, в том числе и ему самому маску “Ужаса подземелий”, елейным голосом оповестил мисс Кайнер, что если она сейчас же не добавит в свое зелье корень валерианы, то его можно будет считать безнадежно испорченным, и, взметнув длинными полами своей мантии, сказал на прощание, что к его приходу зелье должно быть идеально сварено и разлито по колбам, а котел и прочие инструменты — очищены. Да, и еще: из-за ее безрассудного поступка все студенты факультета Слизерин будут теперь своими силами производить ремонт в подземельях. И, окончательно распрощавшись, вышел за дверь. А Лапина, по кругу высыпая в котел растертое корневище, равномерно при этом перемешивая пока еще густое зелье по часовой стрелке, с грустью думала про себя, что теперь одноклассники устроят ей “хорошую” жизнь.
Конец ретроспективы.
Зелье в одном из котлов опасно зашипело, и Лапина, очнувшись от своих воспоминаний, тут же поспешила убавить под ним огонь, дополнительно охладив с помощью “Frige” сверху. Голову тут же поразила сильная пульсирующая боль, будто по затылку пристукнули кувалдой, стало тяжелее дышать, и начали трястись руки — конечно, только идиот может додуматься выполнять в таком состоянии беспалочковые элементальные заклинания. Профессор Снейп прибавил бы еще: “Гриффиндорский идиот!”, не забыв про свой фирменный сарказм. Девушка обессилено опустилась на пол и принялась массировать виски. Пришло понимание собственного бессилия, никчемности и обломанной самоуверенности: она не сможет довести до конца все три зелья, для двух из которых вообще изменила рецепт, когда едва удерживает себя от того, чтобы провалиться в объятья Морфея…
Стук… еще раз… Кто еще сюда ломится?.. Анна неуклюже, придерживаясь за угол шкафа, поднялась с пола и, пошатываясь, побрела к двери. Профессор Снейп точно не стал бы церемониться и сразу вошел бы, тем более что это его лаборатория. До того же, чтобы открыть дверь заклинанием, она не додумалась совершенно — как была магглой внутри, так и осталась. А еще она очень не любила, когда кто-то нарушал ее покой, даже тогда, когда ей было плохо, и, в особенности, тогда, когда ей было плохо. Со второй попытки Анна открыла тяжелую дубовую дверь, чтобы невидящим взглядом уставиться в донельзя обеспокоенных Шенбрюнна и Фольквардссона.
Дальнейшее происходило для девушки, как в тумане. Кто-то (она даже не разобрала, кто именно) быстро подхватил ее на руки и положил на деревянную скамью. Сквозь дрему послышались сдавленные ругательства, затем подул ветер, чистый, свежий, как если бы она находилась на вершине какой-нибудь невысокой горы. Приподняли голову и аккуратно влили в рот зелья — она послушно все проглотила, не задумываясь. Ей было уже все равно — сладкая тьма тут же забрала ее к себе в объятья, укрыв своим черным длинным крылом…
Зелья! — неожиданно щелкнуло в голове у Лапиной. — Как она могла забыть?! И какого она вообще тут дрыхнет непонятно на чем? Перевернулась на бок, чтобы тут же упасть и окончательно проснуться уже в объятьях Ассбьорна Фольквардссона. На ее счастье, молодой человек не стиснул ее тут же в своих руках и не принялся целовать во все части лица, даже не улыбнулся, как он это делал ранее, пытаясь привлечь ее внимание, но, в противоположность, смотрел на нее строгим и серьезным взглядом. Поставил ее на ноги и, убедившись, что она уже способна стоять сама, освободил объятья.
- Зелья! Сколько я спала?! Меня профессор Снейп убьет теперь! — закричала девушка и подбежала к котлам, над которыми уже колдовал Шенбрюнн.
- Вряд ли у него это получится, — сухо возразил Фольквардссон, как если бы констатировал абсолютно очевидный факт, и, обойдя Анну, стал у крайнего котла.
Здесь она пыталась сварить зачарованное на элементальной магии Кровевосстанавливающее зелье, отталкиваясь от собственноручно модифицированной методики. Равенкловец, по-видимому, уже всыпал в него смесь гематитового порошка и пыльцы златоцветника, которую она заранее приготовила именно для этого зелья, поскольку оно готовилось явно быстрее остальных, и теперь молча, с сосредоточенным выражением лица выписывал над котлом замысловатые фигуры. А равномерно кипящее зелье как бы плавно переходило в газовую фазу, но не испарялось при этом, образуя над собственной поверхностью красивое, притягивающее взор красноватое свечение с золотистыми переливами.
- Вы уже в порядке, Анна? — скорее, pro forma поинтересовался Карл, увидев, что девушка уже хорошо себя чувствует.
- Да, — тихо ответила Лапина, оторвавшись от зелья, над которым колдовал сейчас Фольквардссон, и принялась судорожно копаться в рабочем журнале. — Сколько я спала?
- Не больше десяти минут, — ответил Шенбрюнн, помешивая зелье в стоявших перед ним котлах. — Это было необходимо для вашего выздоровления. С вашей стороны было крайне неосмотрительно варить Кровевосстанавливающее зелье по традиционному рецепту.
Анна недоуменно приподняла левую бровь.
- Почему, Карл? Я благодарна вам за помощь, но я должна сама закончить свои зелья. Я не хочу в очередной раз услышать, что я ничего не умею.
- Зелье в котле справа от вас, Анна, — это модификация Бергера и Зайлер-Бергер. Вам следовало бы применить ее вместо традиционного рецепта, как в первом котле, — пояснил Ассбьорн.
- Что? Какая модификация? — запуталась Лапина, в результате рассыпав навеску, после чего пробурчала себе под нос далеко не самые лицеприятные слова в адрес старых коромысловых весов. — Я просто решила провести эксперимент, раз профессор сказал мне сварить три зелья вместо одного: первое я готовлю по традиционному рецепту, — отдала собранную навеску Карлу, — во втором заменяю смесь болиголова и винного камня в соотношении 7:4 на смесь красного шафрана и винного камня в отношении 11:2. Красный шафран — более дорогой, но мягкий реагент, дающий меньшее количество побочных реакций на последующих стадиях, — слушатели согласно кивнули. — Это приводит у удлинению четвертой стадии, которая может идти по двум основным направлениям: образованию продукта и рекомбинации уже имеющихся активных частиц. Добавка пыльцы златоцветника, — именно ее девушка перетирала теперь в ступке с гематитовым порошком — поскольку парни самым наглым образом захватили процесс в свои руки, ей не оставалось ничего больше, как подготавливать ингредиенты, необходимые на следующих стадиях, — вкупе со всеми вышеуказанными компонентами направляет реакцию в нужную нам сторону, так как сильно повышает потенциал рекомбинации и не влияет отрицательно на качество получаемого зелья. — В третьем случае я просто решила приготовить зачарованное зелье, отталкиваясь от уже измененного рецепта. В смысле, я не оспариваю ничей приоритет, но я додумалась до этого сама…
- Анна, вас никто не обвиняет в плагиате, — мягко сказал Карл, перемешав зелье нужно число раз. — А вы не задумывались, почему решили заменить именно эти компоненты?
- Причина очень проста: у меня, когда я варила это зелье раньше, — глаза Ассбьорна хитро прищурились, но Лапина не заметила этого, — всегда начинала болеть голова именно на четвертой стадии. А разве это существенно?
После двухмесячного житья со Снейпом, который ненавидел нытье и терпеть не мог чужие слабости, девушка привыкла к различным неудобствам в процессе обучения зельеварению и заклинаниям, и если ей что-то не нравилось или становилось плохо, списывала это лишь на свою “ненормальность” и низкую выносливость, которую необходимо тренировать. Чего одна аппарация только стоила.
- Супруги Петер Бергер и Оливия Зайлер-Бергер были талантливыми учеными-зельеварами и разработали улучшенный рецепт Кровевосстанавливающего зелья, которое без вреда для себя могли бы варить и женщины, — пояснил Фольквардссон, а стоявший напротив Шенбрюнн согласно кивнул. — Пары болиголова и продуктов его реакции с гематитовым порошком проникают в кровь через кожу и дыхательные пути и взаимодействуют с эстрогеном, что приводит к появлению наблюдавшихся у вас симптомов. А при частом контакте — к бесплодию или мутациям у будущего потомства.
Лапину передернуло: ей всегда были неприятны разговоры на подобные темы. И потом, пусть она равнодушно, даже с некоторой антипатией относилась к материнству, поскольку не любила детей, ей не хотелось остаться неполноценной стараниями профессора Снейпа. А может быть, он об этом не знал? Или просто счел глупостью. Ей почему-то хотелось считать именно так.
Но об этом нигде не написано, — растерялась Анна, — и… эм… Гюнтер Штольц ничего не говорил мне об этом, — настолько глупым казалось ей сейчас ее собственное вранье, что не укрылось от ее однокурсников. — А он мне много разных книг давал читать, в основном не по программе…
- Насколько я понял, вы не читали последнее издание Гельмонта и Ван Лейвена “О ядах, противоядиях и медицинских зельях”? — спросил Шенбрюнн, уже заранее зная ответ на свой вопрос.
- Это учебник для университета, — пояснил Фольквардссон — зачарованное зелье, которое он доваривал за Кайнер, было уже почти готово и теперь настаивалось.
- Эм… Гюнтер Штольц не давал мне читать учебники для университета, — грустно ответила Анна, выставляя на стол чистые колбы, — он говорил, что до всех тонкостей зельеварения доходил он сам, без всяких учебников, и требует то же самое от меня. И он вообще мало чего объяснял, считал все слишком очевидным, — истерически усмехнулась. — Вообще, мне кажется, гении и мастера редко бывают хорошими учителями. Для них просто неочевидно то, что другим кажется неочевидным то, что для них очевидно.
- Анна, вам сейчас не следует переживать об этом, — сказал Шенбрюнн, оставив свои зелья настаиваться. — А вот поесть вам не помешает, — едва ей об этом напомнили, как желудок тут же недовольно заурчал, прося свою порцию ужина. — Извините, пожалуйста, что не зашел за вами раньше. Вот, я принес вам еду из Большого Зала, — указал на тарелку, накрытую полукруглым колпаком, — на нее наложены Согревающие чары. Хотя, на мой взгляд, лаборатория — это не самое удачное место для приема пищи.
- Э… спасибо, — неуверенно ответила девушка и прошла к столу, на котором стоял ее ужин, едва удержав себя от того, чтобы тут же наброситься на еду.
Парни убирали тем временем рабочие места, разливали по колбам сваренные на “Превосходно” зелья, очищали невербальными заклинаниями лабораторную посуду и инструменты, тихо переговариваясь между собой. Лапина прислушалась. Карл спрашивал Ассбьорна о том, какую именно модификацию он применил, и заметил, что это было рискованно — доваривать за другого человека зелье, не зная заранее, как выполнялись предыдущие стадии, на что бывший дурмстранговец ответил с довольной улыбкой на лице, что он эту модификацию на основе методики Бергера и Зайлер-Бергер придумал он сам незадолго до того, как оставил Дурмстранг, и что это подтверждают записи в рабочем журнале фрекен Кайнер, с которой он иногда мыслит одинаково. Последнюю фразу Фольквардссон произнес с гордостью и чувством собственной правоты, бросив на девушку короткий, но красноречивый взгляд, под которым она тут же почувствовала себя раздетой. Она вообще все это время, начиная со вчерашнего вечера, ощущала себя неуютно рядом с Ассбьорном. Не потому, что он был ей неприятен или раздражал, а потому что в его присутствии ее начинали на пару грызть вина и совесть, напоминая, как она неблагодарно поступила по отношению к нему. Она лгала, он видел это, но она продолжала, и от этого на душе становилось еще мерзостнее.
Когда все было сделано, Фольквардссон предложил прогуляться — до отбоя было еще не менее часа. Шенбрюнн после некоторых раздумий принял его идею, так что Лапиной ничего не оставалось, кроме как согласиться, но с тем условием, что ей нужно непременно переодеться и привести себя в порядок.
Сорок минут спустя Шенбрюнн, Фольквардссон и Кайнер, не спеша, прогуливались по площадке перед Западным Крылом. Было немного прохладно, и слабый ветерок, приятно обдувая лица, слегка ерошил их волосы и развевал полы мантий, а в темно-синем ночном небе тускло мерцали немногочисленные звезды. Из Темного леса доносились приглушенные крики ночных птиц. Казалось, все было далеко позади, будто и не существовало больше: и бесконечная варка зелий, и дуэль с Бранау, и утомительная беготня по коридорам с единственным желанием — спастись. Были только они втроем, ночная тьма над ними, и нелегкие мысли внутри каждого из них. Они молчали, погруженный каждый в свои собственные думы, и наслаждаясь вечерней свежестью и прохладой.
Анна почувствовала, как кто-то мягко продел свои пальцы между ее. Посмотрела направо — Фольквардссон. Крепче сжав ее руку, юноша шагнул вперед, заставив ее подойти к нему ближе. Девушка повиновалась, в то время как ее саму терзали сомнения. Ведь она еще может все обратить вспять — достаточно лишь вырваться и убежать, куда глаза глядят. Но тогда она снова поссорится с Фольквардссоном. Нет, они вообще станут врагами. А ей этого не хотелось. Лапиной снова вспомнились слова Карла: “Анна, советую вам вести себя осторожнее с Фольквардссоном… потому что если ваши интересы разойдутся, страдать будете вы оба.” После того памятного разговора на истории магии Лапина больше не думала об этом предупреждении, смысл которого так и не поняла до конца, да и случилось много всего, что заметно потеснило мысли о весьма туманном предостережении одноклассника на второй, если не на десятый план. Властный и строгий, подчиняющий взгляд из-под сдвинутых бровей, довольная улыбка, осознание собственной правоты, превосходство как в физической силе, так и в знаниях и магическом потенциале — Ассбьорн Фольквардссон относился к той категории людей, которых лучше не иметь врагами. Инстинкт самосохранения говорил подчиниться — как раньше, будучи уже взрослой, Лапина подчинялась своим родственникам просто, чтобы избежать конфликта, — а разум призывал успокоиться, ведь максимум, что ее ждет, это какая-нибудь нотация. Но, отдавала себе отчет Анна, не факт, что нотацией все и ограничится, и Фольквардссон не потребует под занавес какой-нибудь магической клятвы.
Шедший слева от нее Шенбрюнн ободряюще улыбнулся, как бы говоря: “Не бойся, все будет в порядке”, и Лапина позволила себя увести. Они с Фольквардссоном быстро пересекли двор и взошли на деревянный готический мост, откуда открывался поистине чудесный вид на долину, погруженную в ночную тишину, нарушаемую лишь звуками природы — плещущимися о берег водами озера, отражавшего луну и звезды, шелестом листьев на ветру, уханьем выбравшихся на охоту сов. Какое-то время девушка завороженно любовалась расстилавшимся перед ней пейзажем, пока не почувствовала, что кто-то стал совсем близко к ней.
- Вы здесь в первый раз, фрекен Кайнер? — спросил Фольквардссон, наклонившись к ней.
Сейчас в его голос вновь вернулись мягкость и нежность, которыми он одаривал ее с самого момента их знакомства, но которые она стала ценить лишь с недавнего времени, когда внешне бывший дурмстранговец стал относиться к ней так же, как и ко всем остальным.
- Да, — ответила Анна, кутаясь в мантию, — здесь очень красиво. Спасибо, что показали мне это место, господин Фольквардссон, — и опустила глаза, искренне надеясь, что все ограничится лишь светской беседой.
Лапина не любила, когда ей приходилось развлекать кого-то разговорами, но сейчас она полностью осознавала свое бесправие, и что ее жизнь полностью зависит от настроения окружающих ее людей, и потому ей следует сделать то, что от нее хотят — хозяев жизни лучше не злить.
- Я сам люблю ночные прогулки. В них есть своя прелесть и очарование, — сказал Ассбьорн, откинувшись на тонкий деревянный столбик и улыбнувшись уже искренне, как другу.
Девушка понятия не имела, что от нее ждут, и как ей следует себя вести. Она до сих пор не понимала, для чего ее увел с собой Фольквардссон — поговорить о красоте местной природы они могли бы и втроем. А их отношения совершенно не располагают к романтическим прогулкам под луной. Посильнее закуталась в мантию. Ее настораживало внешне доброжелательное отношение к ней сурового равенкловца. Что он задумал? Ведь последние два дня он держал в общении с ней весьма ощутимую дистанцию, так что от него можно было ожидать, скорее, строгой нотации, укора, встряски — потому что есть, за что. А Ассбьорну Фольквардссону лучше не переходить дорогу.
- Господин Фольквардссон, я должна перед вами извиниться… — тихо сказала Анна, невидящим взором глядя на разверзавшийся под мостом овраг.
- Анна, посмотрите на меня, пожалуйста, — попросил ее Ассбьорн.
Подняла голову — в глазах стоят слезы, напряжен каждый мускул лица.
- Продолжайте… — взял ее за плечи, встав на расстоянии вытянутой руки.
- Я прошу у вас прощение, что не поблагодарила вас тогда, когда вы спасли меня от слизеринцев… вместо этого я накричала на вас и оскорбила… — голос дрожал, а слезы катились по щекам, но ее не прерывали, тут же пытаясь успокоить или говоря, чтобы она перестала плакать, как малое дитя, что случалось с ней всячески, когда она осознавала свою вину или никчемность. — Я прошу у вас прощение за то, что… что… я злилась на вас всякий раз, когда вы пытались поговорить со мной, в то время как вы не сделали мне ничего дурного, но были всячески добры ко мне…
Лапина вырвалась из рук Фольквардссона и, отвернувшись от него, отошла на несколько шагов назад, обхватив себя руками и уставившись невидящим взглядом в дощатый пол. Холод и стыд сковали тело и душу. Хотелось упасть и забыться вечным сном, где никто не будет тревожить ее, и она не причинит никому боль. Где будут только тьма и забвение.
- Фрекен Кайнер, прежде, чем дать ответ на ваше извинение, я хотел бы услышать, почему вы так поступали, — твердым голосом попросил ее Фольквардссон — он по-прежнему стоял, облокотившись о тонкий деревянный столбик и сложив руки на груди, немного напоминая тем самым профессора Снейпа.
Странно, — девушка медленно повернулась обратно, подняв на собеседника заплаканные глаза, — от нее никогда раньше не требовали мотивации ее поступков, считая это лишь жалкой попыткой оправдаться. Раз сделала пакость, значит, плохая, и ничего больше, значит, нужно стараться быть хорошей. А быть хорошей — значит просто всем угождать.
- Вы… вы действительно хотите это знать? — удивилась Анна.
Кивок в ответ.
- Иначе я не просил бы вас об этом, — добавил равенкловец уже мягче, как бы показывая, что ему можно доверять.
- Ассбьорн Фольквардссон, я не хотела с вами ссориться, — словно в подтверждение слов девушка принялась беспорядочно качать головой, — я не хочу, чтобы мы были врагами. Но я боюсь, что мы можем стать… более близкими, чем просто однокурсники, — теперь в ее глазах стояли неподдельный страх и сомнение.
- Вы боитесь меня?
- Да, немного, — честно ответила Лапина, — но дело не в вас, а во мне, господин Фольквардссон…
Точно такую же фразу она сказала на истории магии во вторник, после того, как он, желая сделать приятное, положил ей под голову свою мантию — чтобы лучше спалось. Кивнул, прося продолжать.
- Я — очень ненадежный и неблагодарный человек. Мне сложно угодить, поэтому лучше не пытаться… Я могу в любой момент оставить, предать… — проглотила застрявший в горле ком, а по щекам снова покатились слезы, — просто потому, что мне так будет удобно… Мне бы не хотелось, чтобы вы это испытали на себе… из-за меня…
- А теперь скажите, пожалуйста, фрекен Кайнер, а разве вам не было приятно то, что я вам сделал? — строго спросил Фольквардссон.
Анна прекрасно помнила, как оставалась равнодушной к пожеланиям и подаркам родных на праздники вроде Рождества/Нового года и дня рождения, к их попыткам ее развлечь, когда она приезжала из университета на каникулы — просто потому, что ей это было не нужно. Потому что она хотела, чтобы ее, наоборот, оставили в покое и дали заняться своими делами, а фразы вроде “мне надо писать отчет по работе/диссертацию” (а это действительно нужно было делать) не всегда помогали. Ей казалось, что ее просто не понимают или не хотят понять, признать, наконец, что она не такая, как все, а просто втиснуть в некий общепринятый шаблон поведения (“У нас в семье все веселые, а ты одна ходишь вечно хмурая и серьезная”) и, о ужас, мышления (“Как это ты мыслишь по-другому? Ты же моя дочь/внучка”). И она действительно считала себя плохой и неблагодарной, но ничего не предпринимала: она знала, что не изменит так просто свой менталитет, и не собиралась заниматься для этого самовнушением, и то, что хотят видеть ее родные — лишь внешняя оболочка, а не внутреннее содержание, которое обычно никого не интересует.
- Да, было. Но все, что вы для меня делали, мне было… нужно, — добавила Лапина, вспомнив, что Ассбьорн еще не разу не делал для нее чего-нибудь реально бесполезного.
- Потому что я никогда не делаю то, что не нужно и бесполезно, — его губы тронула легкая полуулыбка, а поза стала более расслабленной. — Я понимаю, что у вас есть причины сомневаться в себе, тем более, в нынешних обстоятельствах. Но, фрекен Кайнер, ваше стремление очернить себя в моих глазах выглядит совершенно нерациональным, в то время как сами вы полагаетесь в основном на доводы разума. Также вы не похожи на безответственного человека. Тогда к чему все эти самоуничижения?
- Потому что я не могу без этого, — Анна стояла боком к Ассбьорну, так что фигура ее скрывалась в тени. — Но я могу обойтись без друзей и родных — людей, которые должны быть мне ближе всего. Я могу обойтись без любви, но не могу без понимания, потому что первое без второго ведет к ссорам, конфликтам и разочарованиям. Я не ищу счастья, но ищу покоя… — и, снова обхватив себя руками, уставилась в пол.
– Спасибо за честный ответ, фрекен Кайнер. Я действительно не прощаю предательства и обмана, — вновь серьезное выражение лица и фирменный “орлиный” взгляд, — но я понимаю вас, и готов принять тот факт, что вы можете не ответить взаимностью — это ваше право. Однако я хотел бы, чтобы вы были впредь честны со мной, как и я перед вами. Чтобы вы были такой, какая вы есть, а не той, какой, по вашему мнению, вас хотят видеть окружающие. Вы понимаете, о чем я говорю?
Кивок в ответ.
- Я прощаю вас, фрекен Анна Кайнер. Понимаю и прощаю, — твердым голосом произнес Фольквардссон.
Кайнер подошла к нему на негнущихся ногах, в глазах ее отчетливо читались страх и отчаянье. Опустилась в самом низком книксене, который только может быть, и поднесла к губам его руку, на которую был надет родовой перстень — знак полной покорности, смирения и покаяния, — и кожу обожгло горячим поцелуем и омыло горячими слезами. Провел пальцами по ее щеке, и она, не выпуская его запястья из своих рук, и потянулась вслед за его лаской. Она опустила плотину, за которой прятала свои чувственные желания, и они теперь мощными потоками хлынули наружу.
- Встаньте, фрекен Анна Кайнер. На вас больше нет вины, — поднял девушку на ноги. — Но, ответьте мне, пожалуйста, честно на один вопрос… — и посмотрел в перепуганные зеленые глаза. — Что связывает вас с профессором Снейпом?
Брови девушки недоуменно взметнулись вверх.
- Я не берусь в данном случае судить о его отношении к вам, но тот факт, что в качестве отработки он дает вам задание сварить зелье, что требует определенного мастерства и квалификации, означает, что он знает ваш реальный уровень, а не то, что вы демонстрируете ему на занятиях в паре с Шенбрюнном. Следовательно, вы были знакомы с профессором еще до Хогвартса. И именно его вы называете “Гюнтер Штольц”.
- Это правда… — отпираться было бессмысленно, тем более что она не давала Снейпу никаких клятв, а мальчишки обо всем догадались сами. — Долг жизни: он меня спас, приютил в своем доме, обучал боевой магии и зельям — я ему благодарна за это. Но мне иногда кажется, что он меня ненавидит и будет рад, если я просто исчезну.
- Но не буду рад я, — возразил Фольквардссон, крепко прижав к себе девушку, и лицо его тут же приобрело счастливо-мечтательное выражение, когда кольцо тонких женских рук сомкнулось за его спиной. — И Шенбрюнн, я думаю, тоже… — прошептал он у нее над головой и поцеловал в макушку.
И снова эта разница… Оба юноши были намного выше ее происхождением, и оба покровительственно относились к ней, но почему-то близость именно с Карлом вызывало в ней желание подчиниться, отдать всю власть над собой, в то время как с Ассбьорном — соединиться, сораствориться. Казалось бы, очень тонкое различие внешне, и, тем не менее, одного из них она возносила над собой, в то время как другой нисходил до нее сам, будучи во власти чувства куда более сильного, чем многие зелья и чары. Также, показалось Лапиной, Ассбьорн Фольквардссон не претендует на уже “занятых” девушек, иначе как можно было бы объяснить тот факт, что он обнял ее лишь после того, когда узнал, что она не связана с профессором Снейпом ничем, кроме долга жизни и учения?
- Что ж, я думаю нам пора возвращаться, а то Карл нас уже заждался, — улыбнувшись, сказал равенкловец и, взяв девушку за руку, повел ее обратно к замку.
Все это время, что Фольквардссон и Кайнер вели приватную беседу, Шенбрюнн, не спеша, прогуливался по внутреннему двору, поглядывая иногда на мост. Он не слышал их разговора и едва различал силуэты в темноте, но догадывался, что Анна все-таки решила объясниться с Ассбьорном. Он поступил правильно, убеждал Карл сам себя, он поступил в согласии со своей совестью. Ведь он заинтересован в Анне и искренне хочет ей помочь, и то, что он подтолкнул ее к примирению с Фольквардссоном (хотя последний, не догадываясь об этом, быстро перенял инициативу в свои руки) — лишь небольшая услуга с его стороны. Как с Лотаром и Элизой, — нашептывал ему хитрый внутренний голос, — свести их вместе — тоже небольшая услуга с твоей стороны, не так ли? Потерял одну невесту, теперь потеряешь и вторую… Шенбрюнн закрылся внутренним окклюментивным блоком, однако в душе его уже были посеяны сомнения. Он осознал вдруг, что был бы совсем не против романтических отношений с Анной, и то пьянящее ощущение власти, что она ему давала над собой…она плавилась в его руках, словно воск, она слушалась его… Если бы он сам не подтолкнул ее к примирению с Фольквардссоном, то она всецело и безраздельно принадлежала бы ему и только ему. Парень вновь отгородился от мрачных, но таких затягивающих эгоистичных мыслей. Он поступил бы, как подлый эгоист, не дав ей права выбора. Жребий брошен, и отступать уже нельзя. И если нужно будет, он снова уступит, но не потому, что гордому и мстительному Ассбьорну Фольквардссону не стоит переходить дорогу, а для того, чтобы она была счастлива. Но бороться за нее он будет обязательно…
Карл кивнул собственным мыслям, как бы соглашаясь с внутренним моральным выбором, когда заметил идущих ему навстречу молодых людей. Фольквардссон, хотя по-прежнему оставался серьезным, уже не выглядел таким сердитым, как раньше, а Кайнер… нет, она не казалась счастливой, было даже заметно, что она недавно плакала, но напоминала человека, который, наконец-то, сложил с плеч тяжелую ношу и теперь смог свободно вздохнуть. Анна вытянула свободную руку вперед, ладонью вверх, и он взял ее. Втроем прошли обратно на середину моста и стали лицом к озеру, облокотившись на деревянные перила.
- Как здесь красиво! — с неподдельным восторгом в голосе произнес Шенбрюнн, пораженный увиденной красотой.
На долину опускался легкий, словно сотканный из звездного света серебристый туман, который, казалось, проникал везде и всюду, наполняя собой всякое пространство. Волшебство в чистом виде, первозданное, одухотворяющее, открывающееся лишь в ночи, при свете звезд и луны, то самое, которому древние маги поклонялись как пантеистическому божеству, порождающее ощущение всеобщности, единства.
- Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом — звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас, — с тем же восторгом процитировал Карл известного немецкого философа, не отрывая взгляда от ночного неба и окутанных мистическим туманом гор.
Стоявшие рядом Кайнер и Фольквардссон согласно кивнули. Взгляды их устремились в одном направлении, руки переплелись за спинами друг друга, как бы закрепляя негласную и бессознательную клятву дружбы и единства, а души наполнили чувства легкости и эйфории, сопричастности, серебристый туман пронизывал каждую клеточку тела, обволакивая их троих — древняя магия приняла договор.
До отбоя оставалось немногим более десяти минут, так что двое слизеринцев и равенловец быстрым шагом двигались вдоль крытой галереи, опоясывающей малый внутренний двор. Западное крыло и, соответственно, башню Равенкло они уже давно миновали, ибо Ассбьорн Фольквардссон, не принимая никаких возражений, вызвался проводить своих друзей до гостиной Слизерина. Вот арка и лестница, ведущая в темные, полуразрушенные подземелья. Изрядно уставшие студенты ускорили шаг — ни Филч, ни профессор МакГонагалл, ни старосты обычно не патрулируют подземелья, — когда прямо перед ними выросла высокая черная фигура декана Слизерина. Последний не упустил случая пройтись по умственным способностям и моральным качествам загулявшихся сопляков, и, сняв с каждого для профилактики по тридцать баллов и приказав немедленно возвращаться в общежития, пошел патрулировать коридоры дальше. Это было его первое удовлетворение за сегодняшний длинный и безумный день, и снятые с собственного факультета баллы волновали его теперь в последнюю очередь, когда в свете факелов промелькнула рыжая шевелюра Уизли и черные лохмы в купе с очками-велосипедами, принадлежащие Поттеру. Сегодняшняя ночь определенно обещала быть интересной.
11) Идолы — в философской системе Фрэнсиса Бэкона это человеческие заблуждения, препятствующие получению истинного знания.
Существует четыре вида идолов:
идолы театра — подверженность суевериям, давлению авторитетов, уход в софистику (этим любит заниматься небезызвестный поедатель лимонных долек);
идолы пещеры — индивидуальные особенности мировосприятия каждого человека, а также влияние традиций местного общества и связанные с ними установки и характер;
идолы рода — общие для всех людей и обусловлены антропоморфизмом, т.е. рассмотрением всего и вся чисто с человеческой точки зрения;
идолы рынка — неправильное употребление и определение понятий, придание им слишком большого значения (попытка классифицировать то или иное заклинание как светлое или темное с целью выработки к нему определенного отношения).
11.10.2011 Глава 23. Письма
“М-ру Эрхарду Рихарду Шенбрюнну, Грюненхоф, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.
Мистер Шенбрюнн, как декан факультета Слизерин, куда был распределен ваш сын Карл Шенбрюнн, с огромным сожалением вынужден сообщить вам о его поведении, не достойном чистокровного волшебника, которое заключается в неповиновении прямым приказам учителей, неуважении к учителям, нарушении правил школьного общежития, а также общении с неблагополучными элементами магического сообщества. Поскольку до этого репутация вашего сына значилась как “безупречная”, я не стану заносить сии примечательные случаи в его личное дело, но лишь на том условии, что это больше не повторится. А посему вам надлежит принять от вашего сына письменную клятву о том, что в дальнейшем он обязуется неукоснительно соблюдать школьные правила, а также приказы школьного руководства, и копию отослать мне.
С уважением, декан Слизерина, профессор зельеварения Северус Тобиас Снейп. 8 сентября 1997 года, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
* * *
“Драко Люциусу Малфою, факультет Слизерин, Хогвартс.
Драко, мы с твоей матерью весьма огорчены твоим поведением. Я не говорю про то, что произошло в Лестранж-холле. До меня дошли слухи, что ты не только умудрился проиграть по количеству баллов какой-то грязнокровке, но еще и нарваться на отработку, и лишиться значка старосты факультета. И это после того, как утром второго сентября ты пьяным ввалился в Большой Зал. Не слишком ли много для одной недели? Неужели ты, наследник древнего чистокровного рода, ведущего свою историю еще со времен Мерлина, не удосужился усвоить такие понятия, как “честь дома” и “честь семьи”, и все наши с твоей матерью усилия пропали туне? Почему ты, будучи Малфоем, позволяешь, чтобы тобой руководили? Не удел ли это гриффиндорцев — вечно попадать в неприятности? Очевидно, твоя вражда с Поттером оказала на тебя слишком плохое влияние. С этого дня я запрещаю тебе всяческое общение с Поттером и его друзьями, а также грязнокровкой Кайнер, будь то даже попытки указать твари ее место, ибо даже это ты не можешь сделать нормально. Я крайне разочарован тем, что у меня вырос такой глупый наследник, который не умеет думать собственной головой и просчитывать события на много шагов вперед, чем всегда славились Малфои. В наказание я отныне лишаю тебя всех средств, которые хранятся в твоих личных сейфах. Они сумеют найти себе более достойное применение, раз наследника древнего рода Малфоев не беспокоит репутация его семьи.
Лорд Люциус Абрахас Малфой, сентября 8-го дня, 1997 года, Малфой-мэнор.”
* * *
“Дорогие папа и мама, у меня все хорошо. Несмотря на то, что прошла всего одна неделя, нас уже морально готовят к экзаменам и очень много задают на дом, но я все успеваю и еще помогаю с уроками Гарри и Рону. В этом году профессор Снейп снова ведет зельеварение — я вам уже говорила, что должность преподавателя ЗОТИ проклята, и никто не задерживался на ней дольше года. Просто в этот раз профессор Слагхорн, который вел у нас зельеварение в прошлом году, отказался от кафедры (говорят, что не поладил с директором Дамблдором, который нанял его на работу). Нового преподавателя ЗОТИ уже нашли, но его не будет еще целую неделю.
В этом году к нам в Хогвартс для обмена знаниями прибыли иностранные студенты. Один из них, Лотар Визерхофф, попал к нам в Гриффиндор. Он очень умный и ответственный и часто помогает мне с обязанностями старосты, а также с кружком по домашним заданиям. И любимые предметы у него такие же, как у меня: нумерология и трансфигурация. И еще мне очень нравится, что, хотя он чистокровный, причем из какого-то древнего рода, он не считает себя лучше других, не хвастается и не унижает остальных учеников, как это желает Малфой из Слизерина.
Они все, иностранные студенты, какие-то необычные. Когда к нам три года назад на Турнир трех волшебников приезжали студенты из Бобатона и Дурмстранга, это не было так заметно. Они просто воспринимались как другие, и все. А эти — именно как необычные. Все-таки они живут вместе с нами в общежитиях, ходят вместе на занятия, участвуют в досуге и т.д., и потому их “необычность” сильно заметна. Несмотря на то, что все они попали на разные факультеты, они всегда держатся вместе. У меня даже складывается впечатление, что они даже знают больше чем мы. Я понимаю, конечно, что в их стране специально отбирали лучших из лучших, но все равно как-то обидно, ведь многие из нас считали Хогвартс лучшей в Европе школой чародейства и волшебства. Практически не было еще того задания, с которым никто из них еще не справился. Тот же Визерхофф, например, гораздо меньше времени, чем я тратит на разучивание новых заклинаний или решение задач по нумерологии, но профессора не ставят ему из-за этого меньше баллов. А ведь это несправедливо: почему на достижение тех же результатов я должна тратить гораздо больше времени, чем он?
Еще один, Карл Шенбрюнн. Несмотря на то, что они с Лотаром друзья, он попал в Слизерин. Я не знаю, как повлияют на него его одноклассники, но пока он так же, как и его друг, лишен всяких классовых предрассудков и был со мной предельно вежлив. В частности, они с Лотаром дружат с еще одной девочкой, которая попала в Хаффлпафф. А еще, говорят, он очень хорошо разбирается в зельеварении и даже хочет выполнять аттестационный проект под руководством профессора Снейпа. Вместе с Шенбрюнном в Слизерин (где учились до этого только чистокровные волшебники из темных семей, наподобие Малфоя) попала Анна Кейнер. Так она вообще магглорожденная, и мало того, до этого вообще не ходила в магическую школу. Я не думаю, что слизеринцы относятся к ней хорошо. Кстати, недавно к ним в подземелья зашел горный тролль и все порушил, так что они, бедняги, своими силами все теперь восстанавливают. Ничего, зато узнают, каково бедным домашним эльфам, когда их эксплуатируют так же жестоко. Я же вам говорила уже, что в магическом мире до сих пор существует такой атавизм, как рабство, но я намерена это исправить, когда пойду после школы работать в Министерство магии. Волшебники должны понять, что нормальное общество должно развиваться по законам современной демократии, а не средневековой диктатуры. У них даже министр магии — и то невыборная должность. Но ладно, я отвлеклась. Так вот, эта Кейнер, несмотря на свой, казалось бы, самый низкий стартовый уровень (а ведь ее сразу взяли на седьмой курс вместо первого), уже может выполнять сложные заклинания, с которыми, к сожалению, справляется далеко не весь наш курс. Я понимаю, что она что-то могла выучить дома, но как? Ведь школьникам нельзя колдовать на каникулах. При этом она довольно мало времени проводит в библиотеке, так что я просто не представляю, когда она все успевает учить и практиковаться. Почему она на учебу тратит гораздо меньше времени, чем я? Ведь по логике все должно быть совсем наоборот.
Ну ладно, хватит про учебу. Почти всю прошлую неделю было холодно и шли дожди — об этом, наверное, сообщали в новостях. Не беспокойтесь, я всегда забочусь о своем здоровье и одеваюсь по погоде. Недаром же я ни разу не болела простудой все время, что училась в Хогвартсе. Хотя мадам Помфри, наша школьная медсестра, утверждает, что волшебники не болеют обычными маггловскими заболеваниями. Однако сейчас снова потеплело, дожди прекратились, и в Хогвартсе наступило бабье лето. Как бы хотелось, чтобы такая погода продержалась хотя бы до конца следующих выходных, чтобы я смогла нормально погулять на улице, не нарушая школьных правил, а то обычно, пока разберусь со всеми уроками, уже становится слишком поздно, чтобы можно было покинуть замок.
… Остался последний год в Хогвартсе, и мне порой становится грустно от осознания этого факта, что через год я покину место, которое считаю своим вторым домом (только не обижайтесь, пожалуйста), где я нашла себя и обрела самых лучших друзей.
Мама, папа, а как ваши дела? Как здоровье? Я надеюсь, вы не отказались от участия в конкурсе “Лучшая зубоврачебная клиника года”. Тетя Дороти все еще гостит у вас или уже уехала к себе в Бристоль?
P.S. У нас сейчас пошла очень сложная теория по нумерологии, и мне посоветовали прочитать литературу по маггловской математике. Вы не могли бы прислать мне ваши старые учебники со школы и университета, чтобы я могла позаниматься дополнительно?
Я очень люблю вас. Ваша дочь Гермиона.”
* * *
“Рон и Джинни, любимые мои, мы с папой так скучаем по вам! А ведь прошла всего одна неделя. И по тебе, Гарри, милый, ты ведь знаешь, что мы с Артуром любим тебя, как сына. Так хочется вас всех обнять и крепко-крепко прижать к груди. Казалось, еще вчера мы отправляли вас, одиннадцатилетних несмышленышей в Хогвартс, где перед вами должна была открыться новая жизнь, полная чудес и приключений. А теперь вы все уже взрослые и через год окончите школу. Как быстро летит время. Мы рады, что у нас выросли такие замечательные дети. И тобой, Гарри, мы тоже гордимся, как собственным сыном. Ты — пример для нас всех. И можешь не сомневаться, Гарри, твои родители тоже сейчас гордились бы тобой, добрым, смелым и отзывчивым человеком, настоящим другом и истинным гриффиндорцем.
Смотрите все, учитесь хорошо, вам в этом году сдавать ТРИТОН. Тебя, Джинни, это тоже касается. Ведите себя хорошо и берегите себя и друг друга и не болейте. Мы с папой за вас очень волнуемся. И будьте осторожны с иностранцами. Папа сказал, они приехали из страны Гриндевальда, так что ни за что не водите с ними дружбы, и не идите у них на поводу.
Любим вас всех и целуем. Мама и папа.
P.S. На выходных нас навещали Билл и близнецы и просили передать вам с письмом горячий привет.
P.P.S. Надеюсь, вам понравились пирожки, которые я прислала вам в прошлый раз. В этот раз посылаю вам шоколадные кексы с патокой и изюмом. Только что испекла и наложила консервирующие чары, так что, как только откроете, можете сразу скушать горяченьким. В Хогвартсе-то кормят хорошо, но домашнее всегда лучше, правда?
P.P.P.S. Рон! Обязательно поделись гостинцами с Гарри, Джинни, Гермионой и Невиллом!”
* * *
“Ассбьорну Эббе Фольквардссону, дом Равенкло, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.
Сын наш Ассбьорн, наших очей достигло известие, что ты связался с какой-то магглорожденной, кроме того, не оказывал должного почтения декану одного из домов, в связи с чем получил штраф для своего дома, где ты учишься. Я, как твой отец, не имею ничего против твоей дружбы с магглорожденной, ибо это не запрещено нашим семейным кодексом, и пред тобой было много поколений чистокровных волшебников. Но тобою крайне разочарована фру Бенгерд, которая изо всех сил пытается найти тебе хорошую чистокровную невесту из знатной семьи. Неужели ты хочешь, чтобы наши с твоей матерью усилия пропали втуне? Подумай, как ты оскорбляешь тем самым нашу старость, когда нам приходится узнавать о твоем непослушании и неуважении к старшим. Подобные обстоятельства заставляют нас усомниться в том, что ты достоин принять наследие своего рода, если Одину случится призвать наши души.
Ассбьорн, подумай обо мне, твоем отце. Я уже стар и немощен, и вынужден был оставить кафедру, чтобы провести в покое остаток моей бренной жизни. И моей единственной радостью будет видеть, как ты достойно женился, а Сесилия и Карин достойно выйдут замуж. И ни я, ни твоя мать не хотим, чтобы наш достославный род прервался из-за твоих необдуманных поступков.
Надеемся на твое вразумление и исправление. Твои родители.
P.S. Твои сестры живут теперь с нами в Тёресхаллене.
Эббе Эскиль Фольквардссон, сентября 9-го дня, 1997 года, Тёресхаллен, Уппсала, провинция Уппланд, Швеция.”
* * *
“Лотару Георгу фон Визерхоффу, дом Гриффиндор, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.
Возлюбленный сын наш Лотар, вслед за твоим письмо нас с твоей матерью достигла весть, что ты, проучившись в Хогвартсе всего одну неделю, уже успел нажить себе врагов и ввязаться в драку, заработав тем самым штраф для своего дома. В этом оказались замешаны некие Поттер и Уизли, не так ли? Мы понимаем, что ты у нас идеалист и терпеть не можешь всякую несправедливость и беззаконие, однако тебе следует вести себя более сдержанно, чтобы подобные вещи не повторялись впредь. Но также мы знаем тебя, Лотар, как никто другой, ибо ты наш сын, и знаем, что ты никогда бы не нарушил Правил Рода, не солгал и не предал, и потому мы бы хотели узнать от тебя лично, что произошло на самом деле. Твои же высокие оценки по всем предметам и желание стать старостой дома со всей присущей тебе ответственностью не могут не вызывать гордости за такого сына, как ты, и достойны похвалы.
Не видим смысла медлить с ответом на твое письмо, посланное из Хогвартса шестого сентября. Мы все — твои родители, дедушка Якоб и бабушка Ингрид, а также твоя сестра Хильда — пребываем в добром здравии и передаем пожелание доброго здравия тебе. Бабушка с дедушкой отправились сегодня утром в Базель к дяде Стефану, откуда обещали написать позже. А Хильда делает поразительные успехи в освоении магии, а также прекрасно успевает по всем преподаваемым ей предметам, так что мы не удивимся, если она станет первой в классе, когда пойдет в следующем году в школу магии. Вся тебя и дедушку Теодора. Мы гордимся вами, ведь это большая редкость, когда в семьях волшебников все дети одинаково одарены магическим потенциалом, умом и различными талантами.
С этой недели, как тебе доподлинно известно, вновь начал собираться Совет Магов, в котором твой отец принимает самое непосредственное участие, — будет готовиться отдельный закон о наказании чистокровных волшебников, принадлежащих к магически учрежденным родам. Мы все понимаем, что магия и кровь священны, тем более принадлежащие тем, кто носит в себе наследие десятков поколений до него. И что нельзя наказать равного по статусу родича, не отрекаясь при этом от родственной связи с ним и не утрачивая связанной с этим родом магии. Как и беззаконие, которое, трактуя древние обычаи в свою пользу, творят некоторые семьи, имена которых называть не будем. Мы с твоим отцом очень надеемся, что этот закон будет принят, и те, кто до сих пор позорит нашу страну несмываемым пятном фашизма, понесут заслуженное наказание за свои злодеяния.
P.S. Лотар, хотя мы знакомы с Элизой и считаем, что она может стать верной женой и хорошей матерью, и знаем, что ты уже сделал ей предложение, мы должны предупредить тебя, чтобы ты вел себя более сдержанно и не заходил слишком далеко в отношениях с ней, пока между вами не будет заключена официальная магическая помолвка.
Любим тебя и гордимся тобой, Лотар. Твои родители Георг Якоб фон Визерхофф и Ангела Элена фон Визерхофф, сентября 9-го дня, 1997 года, Зонненхаус, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.”
* * *
“Гермиона, доченька, мы рады, что у тебя все хорошо, и что к вам на факультет попал такой хороший парень. Ты прости нас, приставучих взрослых, в конце концов, ты уже сама взрослая, и это твоя жизнь, так что тебе самой решать, как ею распорядиться, но нам с папой кажется, что этот Лотар Визерхофф подходит тебе гораздо больше, чем Рон Уизли. Все-таки “муж” и “друг” — это слишком разные понятия. Да, друзьям нравится общаться и проводить время вместе. Да, друзья всегда могут рассчитывать на взаимопонимание, помощь и поддержку друг друга, но им редко доводится сталкиваться с теми проблемами, которые становятся рутинными в семейной жизни. С мужем ты пройдешь рука об руку всю жизнь, вам придется решать многие проблемы вместе, и ссоры также будут неизбежны. Ты можешь мириться со многими недостатками друга (особенно если между вами не стоит быт), но их же ты не станешь терпеть у мужа. Мы ни в коем случае не настаиваем, доченька, просто прислушайся к своему разуму и сердцу, и они вместе подскажут тебе, как правильно поступить.
И то, что у кого-то задания получаются лучше, чем у тебя. Ты же ведь прекрасно понимаешь (как бы тебе это ни казалось несправедливым), что успех в том или ином деле определяется не только затраченными силами, но и способностями к этому делу. Вспомни, как ты сама рассказывала, что Гарри у вас самый лучший по защите от темных сил. Он сдал экзамен по этому предмету лучше тебя, но при этом, насколько мы знаем с твоих же слов, учится он явно меньше. Так почему по другим предметам не могут найтись те ребята, которые опережали бы тебя? Да, похвально трудиться, да, похвально стремиться к лучшим результатам, но это не значит, что ты должна делать это только для того, чтобы превзойти всех остальных. У каждого человека существует свой максимальный уровень знаний, талантов, способностей, выше которого он не может пойти, иначе нас везде окружали бы сплошные профессора, врачи, юристы и т.д. А ведь ты назвала всего трех учеников, кто опережает тебя по успеваемости. Мы с папой у себя в колледже не входили даже в топ-10, так что у тебя есть заслуженный повод гордиться собой. И помни, доченька, мы любим тебя и будем любить всегда, такой, какая ты есть, и твои оценки нисколько не повлияют на нашу любовь к тебе.
Доченька, мы рады, что ты следишь за собой и не пренебрегаешь своим здоровьем. У нас в Лондоне пока хорошая погода, хотя через неделю уже обещали дожди. Тетя Дороти уже уехала. Ты же знаешь, ее сын Вилли в этом году пошел в первый класс, и это очень важно для их семьи. А к конкурсу мы готовимся полным ходом. Устаем, конечно, но оно того стоит. И, конечно же, ты помнишь, что в октябре мы будем участвовать в Общебританской конференции врачей-стоматологов. Так что пожелай нам удачи.
P.S. Гермиона, мы очень рады, что ты заинтересовалась математикой. Все-таки она — основа всех наук. И общее “маггловское”, как ты говоришь, образование никогда не будет лишним. Ведь в жизни всякое может случиться, и, возможно, тебе придется вернуться в маггловский мир (хотя ты нам почти ничего не рассказываешь, мы догадываемся, что у вас там все не так спокойно, как ты пытаешься это представить). И будет очень обидно, если такой талантливый и трудолюбивый человек, как ты, не сможет найти себе нормальную работу просто потому, что не имеет нужного образования. Насколько мы поняли, вы соблюдаете какой-то закон о секретности, и потому ваши документы недействительны в нашем мире, и наоборот. Тем более, у вас в школе предметы совсем другие, которые в обычной жизни просто не пригодятся. Мы отыщем тебе учебники, и если надо, купим новые, и пришлем тебе совой на следующей неделе.
Твои родители Джейн и Алан Грейнджеры.”
* * *
“Карлу Эрхарду Шенбрюнну, дом Слизерин, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.
Здравствуй, возлюбленный сын наш Карл. Просим извинить нас, твоих родителей за задержку ответа, однако на то были свои причины, о которых мы расскажем ниже. Если мы правильно поняли, тебе нравится в Хогвартсе в частности и в Шотландии в целом. Мы надеемся, тебе хватает пока для обучения и легкого чтения тех книг, что ты взял с собой из дома. Если нет, то напиши, пожалуйста, следующим письмом, что именно мы должны тебе прислать. Также мы рады, что ты прекрасно успеваешь по зельеварению и всем остальным предметам, которые ты выбрал для изучения в Хогвартсе, и желаем тебе дальнейших успехов.
Ты попал в Слизерин, дом чистокровных темных волшебников, руководимый Северусом Снейпом. Если мы правильно поняли из твоего предыдущего письма, то в Слизерине обучается в основном элита магической Британии, родители которых составляют шовинистически настроенную партию ревнителей чистоты крови, поэтому тебе следует проявлять предельную дипломатичность и осторожность. Не вступай ни в какие политические союзы вне зависимости от выдвигаемых ими идей, не ввязывайся в чужие конфликты и не принимай на себя никакие магические долги. Мы знаем, что ты у нас мальчик умный, но считаем себя обязанными еще раз преподать тебе родительское наставление. Держись всегда нейтральной стороны — своей стороны. Твоя сторона — это твоя семья, не забывай об этом.
Старайся не злить лишний раз профессора Снейпа и, независимо от того, как он к тебе относится, всегда будь с ним предельно вежлив в общении, но тверд в решениях. Профессор Снейп — человек слова, но для него в порядке вещей исполнить свой долг таким образом, что он не нарушит ни одной клятвы, но заставит тебя много раз пожалеть об обещании, которое ты с него взял. Он резок и ядовит в словах, но лучше притушить на время свою гордость, чем пытаться что-либо доказывать. Он сам поймет, со временем.
И теперь мы переходим к причинам, побудившим нас задержаться с ответом.
Во-первых, вслед за твоим письмом нам пришло письмо от твоего декана, в котором сообщалось, что ты вел себя недопустимо для чистокровного волшебника, “не повиновался прямым приказам учителей, не уважал учителей, нарушал правила школьного общежития, а также общался с неблагополучными элементами магического сообщества”. Мы, будучи твоими родителями, знаем тебя, естественно, намного лучше, чем профессор Снейп, и потому не верим, что все было именно так, как он описывает. В этой связи мы бы хотели знать твою версию происшедшего, ибо догадываемся, что ты не стал бы просто так нарушать школьные правила и идти против преподавательского состава, не имея на то веских причин.
И во-вторых, “общение с неблагополучными элементами магического сообщества”. На днях твоя бабушка Вальпургия получила письмо, в котором в довольно резкой форме сообщалось, что ты “опустился до общения с грязнокровками”. А ты знаешь, насколько щепетильна бабушка Вальпургия в вопросах чистоты крови. К письму прилагалась фотография, содержание которой отправитель и твоя бабушка сочли весьма компрометирующим. Эта девушка… расскажи нам о ней, пожалуйста. Мы не запрещаем тебе дружить с ней, но нам хотелось бы знать несколько больше, чем то, что она “магглорожденная, не дурна собой и наделена немалым умом” (иначе ты бы просто не стал с ней общаться).
P.S. У нас с твоей матерью все хорошо, так же, как и до твоего отъезда в Англию. Вильгельм снова стал первым в классе и собирается в этом году оканчивать экстерном гимназию, а также сдать экзамены по теоретическим магическим дисциплинам на уровень ТРИТОН. Все-таки ваши совместные занятия принесли свои плоды, которые вы вкушаете уже сейчас.
А вот Маргарита, к сожалению, ленится и уже мечтает о том, как бы поскорее выйти замуж. Жаль, что ваша разница в возрасте не позволила ей заниматься вместе с тобой и Вильгельмом, а среди подруг и кузин ее возраста не нашлось тех, кто разделял бы вашу любовь к учебе и познанию нового. Все-таки вы, молодые, чаще слушаете себе подобных, чем внимаете умудренным годами родителям.
P.P.S. Возможно, Лотар тебе рассказал уже, ибо его отец, как тебе доподлинно известно, заседает в Совете Магов. Сейчас готовится к принятию новый закон о наказаниях, предусмотренных для чистокровных волшебников из магически учрежденных родов. Мы все ожидаем, что этот закон должен сделать наше общество более справедливым, ибо заставит, наконец, понести ответственность тех людей, которые, находя лазейки в старых традициях, трактуют их в свою пользу, оставляя тем самым для себя открытой кровавую дорогу, которая тянется еще со времен войны. Новаторы, естественно, проголосуют “за”, но мы и, в особенности, те, кто заседают в совете магов, должны понимать, тем не менее, что этот закон должен быть составлен таким образом, чтобы под предлогом наведения всеобщей справедливости не началась впоследствии повальная травля чистокровных и ущемление наших естественных прав, как это имеет место в озабоченном политкорректностью маггловском мире, где коренное население оказывается нередко бесправным против мигрантов.
Твой любящий отец Эрхард Рихард Шенбрюнн. Сентября 11-го дня, Грюненхоф, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.”
* * *
“Карл, я отправил свое письмо вместе с отцовским, поэтому извини, что долго не было ответа. Еле выловил Арминия и заставил его взять еще одно письмо для тебя. Все-таки тебя он слушается гораздо охотнее.
Карл, я думаю, ты уже догадываешься, что я напишу в ответ на твое небольшое изыскание. Так вот, я ни разу не встречал девушки по имени Анна Кайнер ни на каких предметным олимпиадах и даже специально просматривал списки по землям, в которых ее, естественно, не оказалось. Таким образом, что единственная информация, которую мы имеем — что она не немка, сильная ведьма и пришла из ниоткуда. Я не прав, или тебе действительно нравится эта таинственная незнакомка по имени Анна Кайнер, которая вовсе не Анна Кайнер? Ведь если ты чем-то интересуешься, то интересуешься весьма основательно.
"That which we call a rose by any other name would smell as sweet…" (1)
Пока я занимался изысканиями по поводу Анны Кайнер, выяснил параллельно, что в школах кристаллохимию не преподают как отдельную дисциплину. Отдельные отсылки к ней есть в учебниках по неорганике, однако они не содержат достаточного количества полезной информации. Тетрагональные ячейки, плотнейшие шаровые упаковки, гексагональные кубические упаковки, индексы Миллера (вряд ли этот Миллер — родственник Элизы) — сейчас они кажутся мне элементарными вещами, а все благодаря тебе и Анне Кайнер, из-за которой я решил изучить кристаллохимию. Ты писал еще, что она еще неплохо разбирается в катализе (ты знаешь, что мне весьма интересна эта тема в химии), однако большинство хороших учебников по катализу, ровно как и по кристаллохимии изданы для высшей школы, а не для средней, так что это наводит меня, а, значит, и тебя, на некоторые подозрения…
Родители тебе, наверное, уже написали, что я снова стал первым в классе и намерен окончить гимназию экстерном. Наверное, я буду скучать по своим одноклассникам какое-то время, как и они по мне. Но какой смысл просиживать в школе еще один лишний год и скучать на уроках, на которых я все равно не узнаю ничего нового для себя, если этот же год я смогу провести уже в качестве студента научного института? А благодаря тебе я могу сдать теоретические предметы в магической школе. Сквиб с магическим аттестатом… мне самому порой становится смешно от абсурдности ситуации. Что самое интересное, ко мне некоторые студенты обращаются с просьбой помочь им выполнить заклинание. Концентрация сознания на достижении результата и четкое направление геометрической формулы (вербальная формула, само собой, прилагается), и вот вам результат, достойный оценки “Превосходно”. Я просто творю волшебство чужими руками. И знаешь, Карл, мне иногда кажется, что я не так безнадежен, как мы все привыкли считать. Я чувствую ее, магическую энергию — мне это напоминает Заклинание Слияния (после того, как ты неудачно испробовал его на нашем родовом особняке, я специально прочитал про него, чтобы знать, с чем ты имел дело). Я не вижу никаких контуров или плетений, но просто чувствую саму магическую энергию, чистую, первозданную, ощущаю ее каждой клеточкой тела, проникаюсь ее духом. Порой мне кажется, что она есть внутри меня самого, но заперта под семью печатями, которые, как мне кажется, не продержатся долго. Я иногда наблюдаю за родителями или за Маргаритой, как они колдуют, и я чувствую магические потоки, чувствую, как они выходят из палочки и, подпитываемые магией дома, преобразуются по заданной геометрической формуле, давая требуемый или не очень результат.
И я не знаю просто, что делать с этим неожиданно проснувшимся во мне видением? Пойти в теоретики магии, ведь ими часто становятся сквибы? Или это просто разыгралось мое воображение, подсознательно не желающее мириться с моей ущербной природой?
Твой брат Вильгельм.”
* * *
“Эббе Эскилю Фольквардссону, Тёресхаллен, Уппсала, провинция Уппланд, Швеция.
Отец, я должен был бы пожелать вам доброго здравия, однако для меня это равносильно пожелать смерти своей мачехе фру Бенгерд — только в этом случае, отец, вы станете здоровы и духовно, и физически. Я правильно понял, что все мои усилия пропали напрасно, и, стоило мне покинуть Швецию, как фру Бенгерд, которую я не назову своей матерью даже под страхом смерти, стала крутить из вас веревки. Отец, вы угрожаете лишить меня наследства, в то время как сами просто сдались: переехали в гнездо Тересунгов, где вами будут помыкать, как захотят, оставили преподавание и еще втянули в это Сесилию и Карин (их-то за что наказываете?). Или, по-вашему, ваши постоянные уступки фру Бенгерд и ее родне способствуют усилению и возвышению нашего рода? Если я плохой наследник, то какой вы тогда Глава Рода?
Вы пишете о семейном долге, о вашем старческом счастье (но ведь вы еще не так стары, как вам пытаются внушить, и с чем вы добровольно соглашаетесь), о том, что хотели бы видеть своих детей в достойном браке. С кем? Сесилию вы по совету фру Бенгерд хотите отдать замуж за Торкиля Тёресунга, а Карин, хотя ей едва сравнялось двенадцать, — за Кнута Тересунга. А мне вы предлагаете в невесты Берту фон Бранау (от которых стонет едва ли не вся магическая Германия, и которые являются дальними родственниками Тересунгам), и Хельгу Тересунг. Так, благодаря действиям фру Бенгерд, которая за десять лет брака так и не смогла принести вам ребенка, гордый и некогда могущественный род Фольквардссонов и Блигаардов канет в небытие, оставив после себя лишь имя на пыльных страницах истории. Вы этого хотите, отец? Неужели вы этого не видите?
Вы пишете о послушании и уважении к старшим, но я не могу, не преступив при этом своей совести, слушаться и уважать тех, кто лжет и лицемерит, кто прикрывает собственную немощь и неспособность что-либо изменить заботой о ближних, а за свои обиды и несбывшиеся мечты наказывает тех, у кого меньше сил и власти. Я должен был бы попросить у вас прощение, отец, за резкость и критику в ваш адрес, но здесь неправы вы, и будете неправы до тех пор, покуда признаете над собой власть Тёресунгов, забыв о том, что подчиняться вам должны они, а не вы им.
P.S. Отец, прошу вас пощадить Сесилию и Карин, они не должны расплачиваться за ваши прошлые ошибки. Если вы считаете, что они не смогут сами управляться с Блигаардсхалленом, то отдайте их под опеку дяди Магнуса — он точно не даст их в обиду.
Ваш сын Ассбьорн Эббе Фольквардссон. Сентября 12-го дня, дом Равенкло, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
* * *
“Сесилия, Карин, крепитесь. С гордо поднятой головой и достоинством Блигаардов сносите все трудности, но не бойтесь отступать, если того требуют обстоятельства. Я надеюсь, отец внемлет моей просьбе, и вы сможете переехать к дяде Магнусу — он всегда хорошо к нам относился. Я постараюсь прибыть в Уппсалу, как только смогу вырваться из Хогвартса. Вас не выдадут замуж за Тёресунгов — обещаю, и в кодексе нашего рода есть некоторые пункты, которые могут нам помочь в этой непростой ситуации.
P.S. Письмо зачаровано таким образом, что его может открыть лишь тот, в ком течет кровь Фольквардссонов и Блигаардов, так что никто, кроме вас и нашего отца не сможет узнать о его содержании.
Ваш любящий брат, Ассбьорн Фольквардссон.”
* * *
“Георгу Якобу фон Визерхоффу и Ангеле Элене фон Визерхофф, Зонненхаус, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.
Дорогие отец и матушка, я рад, что у вас все складывается хорошо, и наш дом процветает так же, как и раньше. От всего сердца желаю, чтобы закон, о котором вы говорите, был наконец-то принят. Все-таки древние традиции, которым мы следуем, были заложены еще в те времена, когда для людей еще много значили такие понятия, как “честь”, “совесть” и “справедливость”, и когда всякая волшебная кровь считалась священной, а ее хозяин — хранителем недоступного простецам тайного знания, а волшебники радовались каждому новоприбывшему в их мир. Сейчас же население — маггловское и магическое — погрязло в пороках и стремлении уничтожить друг друга, а древние законы, которые некогда были учреждены для того, чтобы защитить и сохранить мир магов, не допустить его разложения и исчезновения, благодаря известным личностям, стали работать против нас самих же. Я считаю, что здесь все должно быть предельно просто: есть проблема — ее нужно решать, а не ждать, пока ее решат за нас, как это делают в Британии.
Я уже писал вам, что Британия в отношении древних магических традиций является более консервативной страной, нежели Германия, и здешний политический строй в классификации Аристотеля можно охарактеризовать не иначе, как “олигархия”, т.е. власть немногих богатых людей, каждый их которых преследует исключительно свои собственные интересы. Здесь вполне нормальными считаются такие явления, как шовинизм чистокровных, и таким людям, как Генрих фон Бранау, здесь предоставлена полная свобода действий. Например, недавно он проклял одного из студентов-семикурсников из-за того, что тот был магглорожденный и носил якобы еврейскую фамилию. А вы догадываетесь, какими “безобидными” могут быть проклятия Генриха. Тот юноша вообще мог умереть, если бы ему вовремя не оказали помощь. Знания Темных искусств в Хогвартсе вообще оставляют желать лучшего. Считается, что это якобы опасно для подрастающего поколения, хотя, на мой взгляд, руководство страны просто боится появления очередного Темного Лорда, с которым не в силах сражаться за отсутствием необходимых знаний и умений. И, что самое интересное, миссию по уничтожению этого самого Темного Лорда, с которым не решается сразиться даже победитель Гриндевальда, и от действий которого стонет чуть ли не вся магическая Британия, возложили почему-то на Гарри Поттера — ленивого и несамостоятельного человека, который до одиннадцати лет вообще жил с родственниками-магглами и ничего не знал о магическом мире. Для него вообще было шоком, когда он узнал, что принадлежит сразу к двум чистокровным магическим родам — Поттерам и Блэкам. Но о невежестве британских волшебников, в частности, школьников, я расскажу немного позже, а сейчас вернусь к Генриху Бранау и Энтони Гольдштейну (так звали пострадавшего).
По поводу нападения на Гольдштейна не были проведено никакого расследования, самому Энтони запретили говорить кому-либо, в т.ч. родителям, о случившемся, а инцидент благополучно замяли. А Бранау назначили какую-то смешную отработку в виде мытья полов без магии, причем за какое-то нарушение правил, которое он не совершал.
Я вам писал уже про Хогвартские дома, и как проводится отбор в каждый из них. И в Слизерин — дом, куда принимают только чистокровных волшебников — вместе с Карлом попала еще одна девушка, Анна Кайнер, магглорожденная (лично мне она кажется темной лошадкой). Хотя мы с Карлом о ее происхождении знали еще с момента знакомства в Хогвартс-Экспрессе, она старалась не афишировать этот факт перед общественностью (я думаю, ее Карл предупредил, чего делать не стоит, а он хорошо разбирается в людях). Так Бранау украл у Геннингена ее личное дело и зачитал перед всеми остальными слизеринцами, так что вам не составит труда догадаться, каково ей учиться вместе со снобами, подобными Генриху Бранау. Ходили даже слухи, что он пытался ее проклясть, как Гольдштейна, или вообще убить, но Кайнер, в отличие от Гольдштейна, оказалась хорошо подготовленной и даже смогла его победить. В результате своих дуэлей они разрушили половину подземелий (именно там находится общежитие Слизерина), и теперь слизеринцам приходится самим все собирать по камушкам — директор Дамблдор, про которого я вам писал ранее, не жалует Дом Змеи, так что оказался выделить им домовых эльфов для ремонта.
Теперь отвечаю на заданные вами вопросы. Предыстория такова, что директор Дамблдор дал Поттеру, а также Уизли и Грейнджер некое секретное задание, для выполнения которого они вынуждены были отбыть из школы на неопределенный срок. На это время наш декан профессор МакГонагалл передала мне полномочия старосты, чем я и воспользовался для того, чтобы навести порядок в доме Гриффиндор. Как я вам уже писал ранее, считается, что в Гриффиндор попадают чистые душой и храбрые сердцем, благородные, честные и порядочные люди. Но большая часть гриффиндорцев даже не может дать собственное определение этим понятиям. Для них нормально, когда в полную силу со всего курса учатся всего один-два человека, а все остальные у них просто списывают, потому что “с друзьями надо делиться”. Лень и наплевательское отношение к учебе здесь в порядке вещей, и цвет дома полностью оправдывает его идеологию. Их общие познания о мире крайне скудны и ограничиваются лишь начальной школой в случае магглорожденных и полукровок или же тем, что посчитали дать нужным родители в случае чистокровных. А знания о традициях волшебного мира вообще оставляют желать лучшего: магглорожденные и полукровки вообще ничего не знают, а чистокровные, если что и знают, то не спешат делиться своими знаниями. Таким образом, все выходные с того самого момента, как Поттер, Уизли и Грейнджер покинули школу, я занимался тем, что ликвидировал пробелы в образовании юных львят.
Я не спорю, никому не нравится, когда на их законную территорию приходят чужаки и устраивают свои порядки, но в Гриффиндоре порядок отсутствовал практически полностью. Гермиона Грейнджер, хотя является девушкой дисциплинированной и ответственной, не имеет практически никакого авторитета, чтобы хоть как-то влиять на своих товарищей оп дому. Ее напарник Рон Уизли — полная противоположность, и естественно, что остальные студенты будут брать пример с него, ведь это проще всего — быть глупым, ленивым и безответственным. Уизли, когда они с Поттером и Грейнджер вернулись в Хогвартс, естественно, не понравилось, что я занял его место лидера в доме Гриффиндор. Начались оскорбления и намеки на рукоприкладство, и я вызвал его на дуэль — за оскорбление достоинства волшебника, принадлежащего к древнему чистокровному роду. Также я не мог оставить безнаказанным оскорбление, нанесенное Элизе. Дуэль оказалась очень быстрой, поскольку Уизли знает слишком мало заклинаний, и я, естественно, победил. В общежитие мы возвращались уже после отбоя. Лизу я проводил еще раньше в гостиную Хаффлпаффа, а Гермиону заставил остаться в Гриффиндорской башне — как известно, жена Цезаря должна быть вне подозрений. Мы с моим секундантом успели вернуться в нашу гостиную незамеченными, а вот Поттер и Уизли попались профессору Снейпу, известному как декан Слизерина и профессор зельеварения (также он отличается сильной предвзятостью к дому Гриффиндор). И, я думаю, Уизли сдал нас, т.к. на следующее утро нас вызвала к себе профессор МакГонагалл и назначила отработку. Да, я нарушил школьные правила, но я действовал в согласии с нашим кодексом и своей совестью. Почему я не могу отстоять честь своей фамилии или тех, кто мне дорог, просто потому, что правилами Хогвартса, во всяком случае, нынешними, данный вопрос никак не регламентирован, и такие люди, как Уизли, могут оскорблять кого угодно?
P.S. Я очень рад за Хильду, передавайте ей, а также бабушке с дедушкой от меня пожелания доброго и крепкого здравия и успехов.
P.P.S. Пожалуйста, не беспокойтесь из-за Элизы. Я прекрасно знаю о последствиях связи между мужчиной и женщиной, особенно если таковая состоялась без согласия родителей. Я не хочу ломать жизнь ни себе, ни Элизе. А что касается самой Элизы, то вы прекрасно знаете, что она получила слишком строгое воспитание, чтобы пытаться соблазнить кого бы ни было.
Ваш любящий и верный сын, Лотар Георг фон Визерхофф. Сентября 12-го дня, дом Гриффиндор, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
* * *
“Здраствуйте, миссис Уизли. Большое спасибо за теплые слова. Как бы я хотел, чтобы мои родители были живы. Придет час и я отомщу за них. И за Сириуса. И за Седрика. Жаль, что не могу сделать этого прямо сейчас и просиживаю в школе пока другие, ни в чем неповинные люди гибнут. Я понимаю, миссис Уизли, вы беспокоитесь обо мне и я очень ценю вашу заботу. Вы с мистером Уизли, Роном, Джинни, близнецами стали для меня образцом семьи, крепкой, дружной и любящей. А Нора стала для меня вторым домом после Хогвартса. Вы скажете, что я ни в чем недолжен себя винить, что это для моей же безопасности, что я должен доучиться. Но я просто хочу, чтобы это все побыстрее закончилось. Раз и навсегда.
С любовью. Гарри.
P.S. Миссис Уизли, передавайте Биллу и близнецам привет от нас с Роном, Гермионой и Джинни. Мы вас всех очень любим.
P.P.S. Миссис Уизли, извините, забыл поблагодарить за кексы и пирожки. Они были очень вкусные.”
* * *
“Мама, у нас все хорошо. Занятий пока мало, так что у нас есть много времени, чтобы проводить его друг с другом. Гарри и Рон постоянно меня оберегают, даже скучно становится. У нас с Гарри все замечательно. Когда он окончит школу мы поженимся. Да, мама, и не надо ничего говорить про учебу. Близнецы тоже не окончили Хогвартс, зато теперь у них супер-бизнес. Чем я хуже? К тому же женщинам работать совсем необязательно.
А вот у Рона с Гермионой что-то не ладится. Они опять поссорились и теперь Рон снова изводит меня своей ревностью. Я уже не знаю, что посоветовать Гермионе, чтобы у них с Роном было все хорошо также как у нас с Гарри. Она очень закомплексованная и вечно сидит за книжками и просто меня не слушает. Мама, ты очень кстати написала об иностранцах. Один из них, помнишь, я писала о нем в прошлом письме, такой индюк расфуфыренный, учится у нас в Гриффиндоре. И похоже Гермиона положила на него глаз. А еще он рвется на пост старост и вообще очень похож на зануду Перси. Ты представляешь, мама, когда Гарри, Рон и Гермиона ушли сама знаешь зачем, он тутже начал наводить везде свои порядки. И его поддерживает МакГонагалл. Это вообще ужас. Пока Гарри с Роном не было он отыгрывался на мне, утверждая что я своим поведением позорю Гриффиндор. Ты представляешь, мама? И МакГонагалл его за это не наказала! Да он не чем не лучше Малфоя и его дружков. Да еще и свою дуру-хаффлпаффку привел к нам в общежитие, чтобы она рассказала нам о зельях. Уснуть можно! И потом он вызвал Рона на дуэль из-за этой девицы. А Рон естественно вызвался заступиться за меня, когда узнал каких гадостей наговорил мне этот индюк. И что ты думаешь, мама? Рон продул самым наглым образом! И что хуже всего, оказалось, что этот иностранец не использовал темную магию, так что его и наказать даже нельзя. Так что теперь у нас в Гриффиндоре постоянные перепалки. Этот индюк усиленно пытается найти себе поддержку. Да кто он вобще такой! Я подеживаю Рона как могу. А вот Гермиона и Гарри ведут себя как тюфяки, тупо молчат и все. Я не знаю, что такого папа нашел в маггловских изобретениях, но воспитывают магглы своих детей просто ужасно. Когда у нас с Гарри будут свои дети я полностью возьму контроль в свои руки и недопущу, чтобы они вообще общались с магглами.
С любовью, Джинни.
P.S. Мама, папа, я надеюсь, у вас все хорошо. Вы чтото молчите в последнее время про то, что происходит в Министерстве, так что нам остается только “Ежедневный пророк”, который выписывает Гермиона. Передавайте от нас с Роном, Гарри и Гермионой горячий привет Биллу, Фреду и Джорджу.
P.P.S. Мама, пожалуста, не присылай больше сладостей, от них портится фигура. И Рон опять сожрал почти все, так что нам с Гарри и Гермионой досталось всего по одному кексу и то остывшиму.”
* * *
“Мама, кексы были очень фкусные. Жаль только што мало. Штобы там не говорила Джинни, присылай еще. Нам очень понравилось. И это неправда, што я фсе сожрал.
Мы щас самые главные ученики ф школе. Я имею виду себя, Гарри и Гермиону. Так сказал Дамблдор. У нас конечно нет фсяких там значкоф как у зануды Перси. А жаль. И мы еще утрем нос этим понаехафшим слизеринцам. Только Гермиона нас с Гарри постоянно учица заставляет. То чары, то зелья, то трансфигурация. Это так скуууушно. Непрецтавляю, как это все можно выучить. Не у фсех же мозги могут растягиваца как жевачка Берти Боттс.
Мама, как мне зделать так, чтобы я стал больше нравица Гермионе? Тебеже папа сразу понравился. Ты прецтавляеш, ее отлучили на месяц от беблеотеки! Гермиону от беблеотеки! Так ей теперь новых книжек из дома прислали и она сидит фсе время с ними. Ужас! Она софсем нехочет проводить со мной время. И ты прецтавляеш мама, к нам в Гриффиндор расприделился один из этих слизеринцев Лотар Уизероф. Поганый змей в львиной шкуре! Он ведет себя как слизеринец и якшаица со слизеринцами. Он хотел отобрать у меня пост старосты! Он нравица Макгонагалл! Мама, ты прицтавляеш как это нисправидливо! И он все время крутица вокрук Гермионы, а она на него палажила глас. Знаешь, што она мне говорит? “Рон, тебе надо больше времени уделять чтению. Рон, не устраивай бурю в стакане воды, мы с Лотаром просто говорили о нумиралогии.” Нумиралогия, тоже мне! Какбуто любить можно тока за книшки. Лаванде фсе это небыло нужно. Она любила меня просто так. Что мне делать?
Твой сын Рон.”
* * *
“Эрхарду Рихарду Шенбрюнну, Грюненхоф, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.
Отец, я также рад за вас всех и не меньше вашего огорчен за Маргариту. К сожалению, в этом возрасте далеко не все относятся серьезно к жизни и потому не задумываются о своем будущем, о том, что фундамент в его основание закладывается уже сегодня. Быть может, до окончания школы Маргарита все-таки одумается и возьмется за ум. А если нет, то почему бы не исполнить ее желание? Не это ли является основной задачей женщины в любом традиционном обществе, к которому по-прежнему тяготеет магический мир?
И я также согласен с вашим мнением, отец, касательно нового закона, ибо, как я сам считаю, я уже достаточно видел и в истории, и в реальной жизни примеров того, к каким последствиям приводит крен Министерства магии в сторону как патрициев, так и плебса магического мира. По моему мнению, магическая Британия является ярким примером того, как не стоит управлять страной.
Теперь перехожу к ответам на ваше последнее письмо. Начну с ответа на второй вопрос, ибо в нем есть ключ к первому. Эта девушка на фотографии — Анна Кайнер, о которой я кратко упомянул в своем последнем письме. Магглорожденная и латент с поздним проявлением магических способностей. Магией владеет около полутора лет, из которых последние два месяца провела в магическом мире. Сильная волшебница, имеет способность к ментальной магии, а также обладает склонностью к зельеварению и обширными познаниями в химии.
Мы познакомились с Анной Кайнер в купе Хогвартс-Экспресса, а позже оказались распределены в один и тот же дом — Слизерин. История Хогвартса еще не знала таких случаев, чтобы магглорожденные попадали на факультет, где учится исключительно чистокровная элита магической Британии. А если знала, то молчала. Профессору Снейпу это, естественно, добавило головной боли, и он, зная о моих относительно либеральных политических взглядах, переложил часть ответственности за Кайнер на меня — я должен был постоянно держать ее в поле видимости, и, соответственно, мы были привязаны друг к другу своим местонахождением. Она не афишировала свое происхождение, хотя официально “жила с магглами” и старалась держаться с достоинством истинной леди — профессор Снейп предупредил ее о том, как относятся к магглорожденным в Слизерине. Так продолжалось до того дня, пока Бранау не украл у господина Геннингена ее личное дело и не зачитал вслух на всю гостиную. С тех пор в ее адрес полетели оскорбления, в т.ч. и от декана, и единственное, что я мог сделать, это обеспечить ей безопасность, ибо в моем присутствии слизеринцы не рисковали переходить от слов к делу.
Анна имеет славянские корни, из-за чего ее возненавидел Бранау. До этого он напал на студента Равенкло из-за того, что счел его евреем, но дело замяли, дабы не портить репутацию лучшей в Европе школы чародейства и волшебства Хогвартс, а заодно и ее директора и победителя Гриндевальда — Альбуса Дамблдора, а сам Бранау отделался пустяковой отработкой, и вовсе не за это преступление. В результате начавшейся между ними дуэли, которую я, к сожалению, не смог предотвратить, ибо оказался отрезан завалом, Бранау и Кайнер разгромили большую часть подземелий, которые мы теперь восстанавливаем своими силами (господин многоуважаемый директор настолько не любит наш дом, что отказался выделить для ремонта домовых эльфов, которые могли бы навести порядок всего за несколько часов). Бранау хотел именно убить ее, из-за чего постоянно разъединял нас с ней, ошибочно полагая, что Кайнер не сможет справиться без моей помощи. Но он просчитался, и Кайнер победила. Не знаю, какой мощности заклятия она использовала, но Бранау не гнушался применять против нее даже арканическую магию.
Кстати, отец, не слышали ли вы что-либо о темномагическом проклятии “Sectumsempra”, от которого можно спастись, используя лишь высшие щиты? К сожалению, мне не был известен сей факт во время дуэли, однако в лаборатории профессора Снейпа, которая находилась поблизости (и о которой знала Кайнер), нашлись все нужные зелья, чтобы нейтрализовать последствия проклятья. Здесь следует отметить, что в тот день профессор Снейп по каким-то неведомым причинам отсутствовал в Хогвартсе, равно как и Генрих (который просто вернулся на пару часов раньше), и Драко Малфой (староста Слизерина, постоянно заискивает перед Бранау). Не кажется ли вам это странным, отец? В общем, профессор Снейп, зайдя в лабораторию, увидел нас с Анной вместе и заподозрил в разврате. Я заметил, у нашего декана есть какая-то странная склонность подозревать Кайнер во всех мыслимых и немыслимых грехах, особенно когда рядом есть кто-то проявляющий к ней участие и доброту. Именно мои тщетные попытки заступиться за девушку профессор Снейп воспринял как хамство и неуважение к своей персоне, а тот факт, что я продолжил общаться с ней даже после того, как он отменил свое поручение, — как неподчинение приказам преподавателя. Просто у нас с профессором Снейпом, и не только с ним, слишком разные понятия о чести, порядочности и достоинстве, и то, что в порядке вещей для них, мерзость для нас, равно как и наоборот.
Кроме того, как мне показалось, в Хогвартсе не обновляются преподавательские методики. Я уже писал ранее об архаичности образовательного подхода в Британии, которая заключается, скорее, в общем подходе к учительскому делу, призванному давать студентам лишь форму, а не содержание. Здесь я поведу речь о практических дисциплинах, в частности, о зельеварении, о том, что мне довелось видеть как на уроках, так и на отработке Кайнер (еще одна странность здешней системы наказаний: зелья были использованы для моего лечения, а варить их заставили Анну). Некоторые зелья, в том числе входящие в учебную программу, изготавливаются по устаревшим и опасным для здоровья методикам, а сама опасность здесь является нормой жизни. Я не говорю здесь об изначально тупых, ленивых, криворуких и т.д. студентах, которым переступать порог практикума по зельеварению не рекомендуется в принципе, но, скорее, о средних учениках, не очень одаренных, но старающихся в меру сил. Я специально просмотрел учебники некоторых ребят, в том числе и за первый курс. Никакого введения в технику безопасности, ни слова о том, в каких случаях какую посуду и ингредиенты можно использовать, минимум теории и сплошные механические рецепты. Я не спорю, что профессор Снейп — сколь угодно талантливый зельевар, но при этом не самый лучший педагог. Он не ведет урок, не объясняет какие-либо важные особенности синтеза (которые, кстати, часто опускаются в официальных изданиях), а просто осматривает содержимое котлов, чтобы оно не взорвалось раньше времени. Может быть, такая практика преподавания нормальна для студентов университета, которые приходят на занятия полностью подготовленными людьми, могущими полностью самостоятельно провести синтез, но не для школьников, для которых многие вещи остаются неочевидными, даже если они выучат весь учебник наизусть.
Вот и все, что я хотел бы вам рассказать.
Ваш любящий и верный сын Карл Эрхард Шенбрюнн. Сентрября 14-го дня 1997 года, дом Слизерин, Хогвартс, Шотландия, Великобритания.”
* * *
“Вильгельм, большое тебе спасибо за твои труды. Я в последнее время слишком часто ищу доказательства того, что мне уже и так уже почти известно. По поводу университета, в котором могла бы учиться Кайнер… не задумывался еще, хотя мне порою кажется, что она действительно старше нас всех. Я думаю, она сама расскажет об этом, когда сочтет нужным. К тому же, мне не хотелось бы разрушать нашу хрупкую дружбу излишним любопытством.
По поводу твоей повысившейся чувствительности к магическим полям. Вильгельм, а тебя никогда не посещала мысль, что ты мог оказаться латентом? Я расспросил об этом Кайнер и Фольквардссона — у него дядя латент, и обнаружил, что описанные тобой симптомы полностью совпадают с таковыми у Магнуса Фольквардссона. Кайнер же просто ответила, что за несколько месяцев до первого выброса стихийной магии она почувствовала внутри себя некую не известную ей нарождающуюся силу. Никаких внешних магических полей она, естественно, не могла обнаружить просто потому, что их не было. Так что, Вильгельм, тебе остается только ждать и стараться держать ситуацию под контролем. Поздняя латентность должна проявиться в течение полугода.
И мне кажется, тебе не стоит заранее жалеть, что магическая или маггловская сторона науки для тебя окажется безвозвратно утеряна. Не пример ли их синтеза нам постоянно подает наш отец?
Твой брат Карл.”
* * *
“Ронни, дорогой, не бойся. Все люди твоего возраста проходят через трудности любовных отношений. И у нас с папой тоже не все было гладко. Я отдельно спишусь с Гермионой и все ей разъясню, как женщина женщине. Хотя здесь ты прав. Гермионе нужен особый подход, потому что она очень любит учиться. Я надеюсь, тебе еще выпадет шанс доказать тому индюку кто есть кто. Только обещай мне, пожалуйста, что не будешь нарываться на неприятности и специально лезть в драку. Мама за тебя очень волнуется.
А Лаванда… Если у вас с Гермионой ничего не получится (а будет очень жаль), я не буду возражать, если ты снова начнешь встречаться с Лавандой. У нее тоже есть немало достоинств.
Люблю и целую. Твоя мама Молли. ”
* * *
“Гермиона, милочка, до меня дошли слухи, что вы с Роном опять не ладите. Я люблю тебя почти, как родную дочь, и хочу, чтобы вы с Роном были вместе и у вас все было хорошо. Ты должна понять, что крепкая семья всегда была, есть и будет основой любого общества. К тому же, Гермиона, ты женщина, будущая мать, а для любой женщины семья, а не карьера должна быть на первом месте. Я знаю, как ты усердно занимаешься, поэтому у тебя не будет проблем со сдачей ТРИТОНов. Поэтому, милочка, оторвись на какое-то время от книжек и удели свое время Рону. Пойми, ты не сможешь нормально полюбить человека, если будешь все время от него отворачиваться и не будешь давать ему шанс. И подумай, какую боль ты причиняешь Рону, все время ему отказывая. Гермиона, Гарри и Рон были твоими первыми друзьями. Они всегда были рядом с тобой, и ты должна ценить это. Представь, что было бы, если бы они не пришли к тебе на помощь тогда на первом курсе, когда ты оказалась заперта с троллем. Я не хочу сказать, что ты могла погибнуть, и у тебя теперь долг жизни перед мальчиками. В конце концов, тебя спасли бы учителя. Но представь, что ты и дальше ни с кем не дружила бы и не общалась. Ведь кроме Гарри, Рона и Джинни у тебя больше нет друзей. И поэтому ты должна ценить еще больше их дружбу и не отворачиваться от друзей. Гарри скоро женится на Джинни, а ты выйдешь замуж за Рона, и у вас будет одна большая семья. Не правда ли это замечательно?
Гермиона, милая, запомни, будь осторожна с красивыми богатыми мальчиками. От них нельзя искать добра. Для них такие добрые девушки, как ты, только попользоваться и выкинуть. Помни, что у тебя есть друзья, которые всегда с тобой рядом и никогда не предадут. Поэтому не распаляйся, милочка, на всяких богатых мальчиков наподобие Малфоя. Вот их реальная сущность. В конце концов подумай о том, какую боль ты причиняешь друзьям Рону, Гарри и Джинни, когда ты предаешь их давнюю дружбу с тобой, общаясь со всякими индюками-выпендрежниками наподобие Лотара Уизерофа.
С наилучшими пожеланиями, Молли Уизли. ”
* * *
“Здравствуйте, миссис Уизли. Я действительно люблю Рона и очень рада за Гарри с Джинни, но я не готова пока к серьезным отношениям, на которых очень настаивает Рон. Да, для меня действительно очень важна учеба, и я не собираюсь ее запускать ради развлечений. Просто поймите, пожалуйста, у Рона слишком много свободного времени из-за того, что он выбрал лишь необходимый минимум обязательных предметов, и он никак не хочет его организовать. Миссис Уизли, я понимаю, Рон — ваш сын, но почему я должна учитывать его потребности, а он мои — нет? Я согласна с вами, что здоровая и крепкая семья является основой любого общества, но чтобы перейти к подобным отношениям, нужно вначале окончить школу и крепко стать на ноги. И я не понимаю, почему это очевидно только мне.
Миссис Уизли я всегда помогаю Гарри, Рону и Джинни с уроками и прочими делами и никогда не отворачиваюсь от них, потому что они — мои друзья, и я очень ценю эту дружбу. Но почему мое общение с кем-то еще расценивается именно как предательство? Да, я знаю, что Рон ревнует меня к Визерхоффу, но я уже устала ему объяснять, что все совсем не так, как он думает. Да, у Визерхоффа есть немало хороших качеств, и он совсем не такой хвастун и задира, как Малфой. Он очень ответственный и иногда помогает мне с обязанностями старосты. Но между нами чисто деловые отношения. К тому же, у него уже есть невеста с Хаффлпаффа, и Рон с ней знаком. И я не знаю, что еще сделать, чтобы он, наконец, перестал ревновать.
Уважаемый профессор Снейп, я искренне рад тому, что Вы считаете своим долгом ставить в известность родителей студентов, обучающихся в Вашем доме, о любых происшествиях, приключившихся с их чадами. Как ваш коллега, я высоко ценю Ваш талант ученого-зельевара и ваш вклад в науку. Однако, будучи знакомым с Вами с давнего времени, я сомневаюсь, что все было именно так, как Вы описали в вашем письме. Ибо легко выдать наличие собственного мнения и готовность его отстаивать за хамство и неуважение к преподавателю (ведь у вас есть власть), а отказ следовать глупым и неадекватным приказам (и снова у вас есть власть) — за неповиновение. Вы упиваетесь своей властью над теми, у кого ее нет. Чего Вы добиваетесь этим, профессор Снейп? Или же Вы не слышали о статье “за превышение должностных полномочий”?
Кроме того, мне стало известно, что Вы даете ученикам задания готовить зелья по устаревшим и нередко опасным для здоровья рецептам (в этом вопросе я полностью доверяю своему сыну). В чем здесь причина? Лучшей школе чародейства и волшебства в Европе не хватает средств, чтобы закупить более дорогие ингредиенты и оборудование? Или же здесь кроется попустительство руководства, которым нет дела до собственных учеников и до того, кем они выйдут из школы? В последнем случае я буду вынужден обратиться в Отдел образования нашего Министерства магии с просьбой провести полную ревизию школы Хогвартс. Я не думаю, что вы хотите, чтобы мы заподозрили вас в обмане нашего доверия.
Также есть еще один вопрос, который я хотел бы с Вами обсудить, а именно ответственность сторон. Да, мой сын проник без разрешения в Вашу лабораторию. Да, он без разрешения использовал Ваши зелья для спасения собственной жизни. Тогда почему вы назначаете отработку не ему, а студентке, которая ему помогала? Или почему вы не написали мне письмо с просьбой возместить все потраченные на моего сына средства?
Неужели в лучшей в Европе школе чародейства и волшебства это норма — нести ответственность за чужие действия, но не нести за свои собственные? Неужели для вас в порядке вещей ценить человеческую жизнь, тем более чистокровного волшебника, не больше, чем один литр Кровевосстанавливающего зелья? Если так, то мне искренне вас жаль, и я не собираюсь подвергать жизнь и здоровье своего сына дальнейшей опасности.
Я надеюсь, Вам есть, над чем подумать, профессор Снейп. Жду вашу сову с ответом не позднее 27 сентября.
С уважением и пожеланием успеха во всех дальнейших начинаниях, профессор Эрхард Рихард Шенбрюнн. 17 сентября 1997 г., Лейпцигский магический университет, Лейпциг, федеральная земля Саксония, Германия.”
1) (англ.) "А роза будет пахнуть розой, хоть розой назови ее, хоть нет…" У. Шекспир, "Ромео и Джульетта".
17.10.2011 Глава 24. В доме на площади Гриммо.
Предупреждение:
В главе много пересечений с книгой ГП и ДС, главой "Рассказ Кричера".
Золотое Трио аппарировало на крыльцо дома Блэков сразу же, как только миновало защитный барьер Хогвартса. Оба юноши и девушка были преисполнены энтузиазма найти хоркрукс как можно быстрее и вернуться с ним к Дамблдору. Утренние размолвки отошли на второй план. Быстро прошмыгнув мимо зашторенного портрета Вальбурги Блэк в прихожей, ребята спустились на кухню, которая являла собой крайне удручающее зрелище: везде лежал толстый слой пыли, по углам свили себе уютные гнездышки пауки, всюду царило ощущение заброшенности, ненужности и пустоты. Гермиона с помощью волшебства разожгла огонь в камине, и сразу стало намного уютнее. Рон предложил немедля приступить к обыску Кричерового чулана, однако Гарри тут же отверг эту идею: во-первых, ему очень не хотелось копаться в чужих вещах; во-вторых:
- Кричер! — звонко раздалось посреди кухни.
Вместе с хлопком из воздуха материализовалось низенькое сгорбленное лопоухое существо в грязной наволочке.
- Гарри, пожалуйста, будь с ним повежливее, — тихо попросила Гермиона, подойдя к своему другу сзади.
- Предатели крови и крязнокровки в доме благородного семейства Блэк, — принялся бурчать эльф себе под нос, но так, чтобы его все слышали. — Какой позор! Бедная хозяйка!
- Кричер, — сказал Гарри, присев на корточки, чтобы казаться одного роста с эльфом, — принеси, пожалуйста, медальон, который хотел уничтожить Регулюс Блэк, — парень старался говорить не очень строго, но так, чтобы эльф воспринял его слова именно как приказ справедливого хозяина, а не как просьбу недостойного. — Мы хотим закончить дело, которое начал Регулюс Блэк.
- Вы хотите уничтожить медальон? — удивился Кричер, в потухших глазах которого появился огонек надежды. — Кричер плохой эльф, Кричер не смог исполнить последнюю волю хозяина Регулюса! — и, схватив каминную кочергу, тут же принялся бить ею себя по голове. — Плохой Кричер не смог уничтожить медальон! — казалось, несчастное существо готово было расплакаться от осознания собственной профнепригодности.
- О нет, Кричер, пожалуйста, не надо! — взмолилась Гермиона, подбежав к эльфу и попытавшись отнять у него кочергу.
- Поганая грязнокровка коснулась Кричера?! — возмутился эльф. — Кричер служит только древнему и благородному дому Блэков, а не грязнокровкам и осквернителям рода. О, что бы сказала моя бедная госпожа!
- Кричер, перестань немедленно! — приказал Гарри, забрав у домовика кочергу и отшвырнув ее в сторону. — Также ты должен перестать оскорблять моих друзей гадкими словами.
- Кричер должен подчиниться. Моя бедная госпожа так бы расстроилась, узнай, чьи приказы должен выполнять Кричер, — добавил он уже в сторону.
- А теперь, Кричер, расскажи нам, пожалуйста, как хозяин Регулюс узнал о медальоне.
Далее последовала ужасающая своими подробностями история о разладе в семье Блэков, о том, как молодой Регулюс стал сомневаться в идеях Темного Лорда, строго настрого приказав эльфу, единственному свидетелю своих душевных излияний, ничего не говорить родителям, ибо боялся, не в пример осквернителю рода Сириусу, расстроить их, особенно мать. Затем Темный Лорд, который был в то время нередким гостем в особняке Блэков, попросил у Регулюса его домового эльфа — дальше была пещера в отвесной скале у моря, полное инфери озеро и чаша с ядом, который и пришлось выпить Кричеру. По взволнованной, искаженной болью мордашке эльфа и его перепуганным глазам, было видно, что он переживает события, что он заново переживает те ужасные видения, вызванные зельем. Грейнджер, возмущенная тем, что фактически бесправного эльфа использовали в качестве подопытного животного, даже прослезилась и хотела, было, обнять несчастное создание, однако вовремя вспомнила, что Кричер вряд ли оценит прикосновения грязнокровки. Регулюс Блэк, однако, был почти полностью солидарен со старостой Гриффиндора, и поступок Темного Лорда окончательно подорвал его уважение к последнему, заставив пойти на предательство, а это означало скорую смерть. Юный Блэк и отрада госпожи Вальбурги очень любил своего эльфа, и потому выходил его, а также очень подробно расспросил обо всем, что произошло в пещере, после чего, ни слова не сказав родителям, стал подолгу запираться в библиотеке и домашней лаборатории.
Дальнейшее ребята знали благодаря воспоминаниям неизвестного сотрудника Отдела Тайн, о судьбе которого Кричер не знал ничего после того, как тот, оправившись после визита в пещеру, тайком покинул Блэк-Холл. Самого же Регулюса вызвали на собрание к Темному Лорду, вскоре после столь рискованного похода в пещеру, когда он еще не успел до конца восстановить свое здоровье. Перед уходом он дал приказ своему верному домовику — наказ уничтожить медальон любым способом. С собрания Темного Лорда, на которое его провожала мать с радостью и гордостью за достойного сына, молодой Регулюс так и не вернулся. Госпожа Вальбурга вся извелась и начала сходить с ума от горя, но Кричер не мог нарушить приказа хозяина Регулюса и рассказать все хозяйке Вальбурге. Кричер не смог исполнить последнюю волю любимого хозяина Регулюса и уничтожить медальон и потому себя наказывал, наказывал…
Что же касается гриффиндорцев, то, несмотря на нелестные отзывы Сириуса о своем младшем брате, они (особенно Гермиона) все-таки прониклись к нему симпатией и уважением, каждый из них по-своему. Гарри — потому увидел, что Регулюс на самом деле был добрым и мягким человеком внутри, он осознал свои ошибки и стал на сторону Добра, и при лучшем раскладе, если бы его потом не убили, мог бы помириться с Сириусом и присоединиться к Ордену Феникса. Гермиона — потому что младший брат Сириуса с любовью и состраданием относился к домовым эльфам: именно это качество, считала она, определило его конечный выбор в сторону Добра. Рон же, хотя соглашался, что да, Регулуюс в конце жизни поступил молодцом, считал, однако, что в его поступке ничего геройского или достойного восхищения, скорее, это уже была расплата за то, что в свое время присягнул на верность этому змеелицему уроду вместо того, чтобы, подобно Сириусу, уйти из дома.
Когда старый домовик закончил свой сбивчивый рассказ и вновь принялся причитать и обзывать себя, Гарри постарался успокоить его, в чем ему активно помогала Гермиона, после чего перешел ближе к делу, а именно попросил принести медальон, чтобы “исполнить последнюю волю хозяина Регулюса”. Но и тут друзей ждало разочарование: недавно в особняк Блэков, в который, к величайшему огорчению Кричера, имели доступ все члены Ордена и их друзья, наведался жулик Флетчер, “жуткое отребье”, и унес драгоценности госпожи Вальбурги, остатки китайского фарфорового сервиза, столовое серебро, фотографии мисс Беллы и мисс Цисси (при упоминании последних двух особ лица ребят недвусмысленно скривились), и медальон, который хотел уничтожить хозяин Регулюс. А бедный Кричер не успел задержать поганого вора. Гриффиндорцы вновь упали духом, но тут Гарри вспомнил, что в Хогвартсе Добби находил его везде, где бы он не находился, так почему бы Кричеру не найти таким образом Флетчера? Тем более что эльфы при желании могут действовать тихо и незаметно. Получив приказ, во что бы то ни стало, разыскать и обезвредить грабителя, и вернуть назад похищенное имущество Блэков, в особенности медальон, Кричер, довольный столь важным заданием, тут же исчез с громким хлопком, предоставив друзей самим себе.
С уходом эльфа молодым людям стало невыносимо скучно, ведь они должны были торчать здесь до самого возвращения Кричера, однако умная и предусмотрительная Гермиона тут же вспомнила, к явному неудовольствию Рона, о том, что им задали кучу уроков на следующую неделю, и чуть ли не силком усадила мальчишек за учебники, начав гонять их по зельеварению и трансфигурации, чтобы восполнить уже запланированное занятие, пропущенное из-за утренней тренировки по квиддичу. Для Гарри это было не лучше “Cruciatus” в исполнении Беллатрисы Лестранж, но он стойко держался и честно старался вспомнить ответы на все вопросы, хотя, к своему огорчению, мало преуспел в этом. Ведь сейчас с ним и Роном занималась не МакГонагалл, которую Гарри воспринимал исключительно как учителя и потому далекого человека, чувства которого представлялись чем-то не менее далеким и абстрактным, а их лучшая подруга Гермиона, которую ему не хотелось бы обижать своим равнодушным отношением к ее трудам, а слова Визерхоффа: “ Мистер Поттер, вы вообще хоть раз пробовали сами хоть что-нибудь сделать?! Без помощи мисс Грейнджер?” заставляли его испытывать стыд оттого, что он все это время перекладывал свои обязанности на плечи Гермионы и воспринимал это, как должное. Также мысли юноши, вместо таблицы ингредиентов к очередному зелью и формулы Чар восстановления, занимал Дамблдор и его странное доверие к весьма сомнительным личностям. И если Снейп, по мнению Поттера, приносил хоть какую-то пользу: шпионил для Ордена, спас Дамблдора от того проклятого кольца, то Флетчер вызывал у него только отвращение. Дамблдор говорил, что Флетчер добывает информацию, активно общаясь с различными криминальными элементами в Лютном переулке, но Гарри, хотя и понимал, что большая часть информации от него скрывалась, ни разу не слышал, чтобы Флетчер как-то выручил Орден. Вспомнился ему случай и летом перед пятым курсом, когда они с Дадли чуть не стали жертвой дементоров: Флетчер тогда пропустил дежурство ради выгодной сделки с котлами. И, хотя Сириус ненавидел этот дом и желал как можно быстрее избавиться от всех вещей, оставшихся после его родителей и брата, парень считал их кражу оскорблением его памяти.
В отличие от своего друга, Рон Уизли даже не пытался изображать усердие и заинтересованность, а откровенно скучал и постоянно жаловался, когда же они, наконец, закончат, и что им с Гарри уже надоело. При этом он жалел о том, что его девушка сидит слишком далеко, чтобы дотянуться до ее коленки, и всеми мыслями был сосредоточен вовсе не на нудных уроках. А свое нетерпение он оправдывал тем, что школьные знания не помогут им в борьбе Сами-знаете-с-кем. В ответ Гермиона начинала читать нотацию о том, что никто не знает, какие знания могут им пригодиться в борьбе с Вольдемортом, и вообще, в этом году им необходимо проявить себя с лучшей стороны перед иностранными гостями (приводить в пример Визерхоффа она благоразумно не рискнула), ведь они являются самыми известными учениками в Хогвартсе и потому представляют его “лицо”. А Гарри пытался погасить назревающий конфликт, однако каждый раз все менее успешно, ибо Рон с Гермионой заводились все сильнее и сильнее, не желая идти на компромисс.
В итоге раздраженная Грейнджер поставила друзей перед фактом, что ей надоело постоянно переписывать за них эссе, и что у нее есть много других предметов, с которыми она едва успевает справляться. Уизли же заявил, что ей совсем нет дела до друзей, и что ее никто не просил изучать сразу столько предметов, и, резко встав с кресла и грубо отпихнув учебники и конспекты и хлопнув дверью, вышел из комнаты. Поттер попытался, было, остановить друга, но того уже и след простыл.
- Тише, Гермиона, не плачь, — Гарри прижал к себе расстроившуюся девушку и ободряюще похлопал по спине. — Не бойся, Рон подуется и перестанет. Но, может, быть тебе и вправду стоит меньше нагружать его?
- Гарри, понимаешь… — всхлип, — это не моя инициатива, хотя я считала… что вам с Роном действительно стоило бы позаниматься дополнительно… — всхлип. — Просто меня попросила профессор МакГонагалл, а ее — директор Дамблдор… Ты понимаешь, Гарри, это — политика?.. — последнюю фразу Гермиона произнесла еще более громким, надломанным голосом и снова всхлипнула, спрятав раскрасневшееся лицо в ладонях.
- Шш… Не плачь, все будет хорошо, — сказал Гарри, все еще удерживая подругу в объятиях и слегка покачивая, как ребенка. — Уже пора ужинать. Давай пойдем на кухню и приготовим есть.
Юноша на своем опыте прекрасно знал, как рутинная физическая работа позволяет успокоиться и привести в порядок нервы. Продуктов в пыльных шкафах и погребе нашлось немного, так что ребятам пришлось довольствоваться яичницей с гарниром в виде овсянки и черным чаем. На запах горячей еды тут же прибежал Рон Уизли и принялся болтать, как ни в чем не бывало (что Гарри с Гермионой сочли шагом к примирению), не забывая при этом жаловаться на то, что “мало, и его мама приготовила бы гораздо вкуснее”. Гермиона недовольно поджала губы — ей, как девушке, будущей жене и матери, естественно было неприятно выслушивать такое из уст своего парня, однако она тут же выдала решение сходить завтра утром за продуктами, чтобы в следующий раз можно было приготовить что-нибудь получше.
После ужина Рон полез к Гермионе целоваться, прося принять это в качестве извинений, а Гарри, пожелав им обоим приятного вечера, спешно покинул кухню и пришел в ту комнату, где и сидел поныне. Что-то казалось ему странным и неестественным в сложившейся обстановке, но он не мог понять, что именно. Будто друзья от него отдалились и оставили его одного, будто у него отняли что-то родное. Но ведь это нормально, — успокаивал сам себя Поттер, — рано или поздно все люди находят свои половинки, встречаются, влюбляются, создают свои семьи и потому меньше времени уделяют друзьям. Так что, может быть, все дело в том, что рядом нет Джинни? Но, к своему удивлению и огорчению одновременно парень вдруг осознал, что совсем не скучает по своей девушке: ему нравится, когда она рядом, но он не чувствует одиночества именно из-за ее отсутствия. Друзья Рон и Гермиона… они были втроем с первого курса и всегда вместе переживали все невзгоды и приключения. Он не представлял жизни без них обоих, они стали ему, как брат и сестра. Их разделила любовь, та великая сила, о которой говорил Дамблдор, та сила, которой в избытке в самом Гарри и которой он способен победить Вольдеморта… та сила, которая отняла у него друзей, и от этого мальчику со шрамом становилось гадко и мерзко на душе, словно его всюду окружает ложь и лицемерие, из которых он не может вырваться…
Уизли тем временем подхватил Грейнджер на руки — та только и успела ойкнуть — и отнес в спальню, которую занимали девочки перед пятым курсом. Гермиона молча стерпела все грубые и быстрые ласки своего парня, закусив до крови губу, хотелось плакать. По щекам скатились две маленьких слезинки, однако девушка плакала вовсе не из-за синяков, которые потом останутся на ее теле, но, скорее, от абсурдности происходящего. Ведь как еще можно назвать то, что она лежит в объятьях одного, а думает о другом? Когда один мнет ее нежное упругое тело и вдавливает его в старый лежалый матрац, а другой нежно гладит и шепчет ласковые слова, а его прикосновения вызывают еще большее желание, а не оскорбление. Рон же, казалось, вообще ничего не замечал ничего вокруг, полностью сосредоточившись на получении своего плоского удовольствия, низводя тем самым физическое проявление любви до обыкновенного низшего инстинкта. Сегодня Гермиона согласилась спать с ним в одной постели с условием, что он не посягнет на ее невинность (она еще “не была готова”), но Рон был рад и этому. Гермиона говорила ему, что еще не привыкла к его близости, и Рон вполне искренне полагал, что ночи, подобные этой, помогут девушке быстрее привыкнуть и стать готовой.
Вдоволь натискавшись, он напоследок обнял свою девушку и засопел как младенец, переплетясь с нею ногами. А Гермиона так и продолжала беззвучно плакать в подушку, морщась от вдыхаемого ею запаха похоти и пота. Ей было противно оттого, что она изменила своему парную с другим, тоже рыжим и тоже гриффиндорцем, пусть даже мысленно, но еще больше ей было обидно, что ее дорогой и милый сердцу Рон совершенно не замечает изменений ее настроения, ее эмоций и переживаний, будто ему абсолютно безразличны ее чувства. Выпутавшись из объятий Уизли, отчего тот замычал во сне и перевернулся на другой бок, девушка подхватила свою одежду и тихо прошмыгнула в ванную.
Ретроспектива…
- … Чоу последнее время плачет почти постоянно, — сказала Гермиона. — За едой, в туалетах, везде…
Тогда, на пятом курсе они накануне Рождества сидели в Гриффиндорской гостиной, и Гарри под их с Роном нажимом излагал, как прошел его первый романтический вечер с Чоу.
- Тогда, по идее, от поцелуев она должна была бы повеселеть, — хихикнул Рон.
- Рон, — с большим достоинством произнесла Гермиона, макая перо в чернильницу, — ты самый бесчувственный болван, каких мне выпадало несчастье встречать.
- Что ты такое говоришь? — возмутился Рон. — Лучше скажи, кто это плачет, когда их целуют?
- Вот именно, — с некоторым отчаянием в голосе сказал Гарри, — кто?
Гермиона сочувственно на них посмотрела.
- Вы что, совсем не понимаете, что она сейчас чувствует? — спросила она.
- Совсем, — хором ответили Гарри и Рон.
Гермиона вздохнула и отложила перо.
- Прежде всего, и дураку понятно, что ей очень грустно из-за Седрика. Потом, насколько я понимаю, она в растерянности — раньше ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может понять, кто больше. Потом, её преследует чувство вины: она думает, что целоваться с Гарри — это оскорбление памяти Седрика, и не знает, что про неё скажут, если она начнёт встречаться с Гарри. А ещё она, скорее всего, не понимает, каковы её чувства по отношению к Гарри, потому что именно Гарри был с Седриком в лабиринте и видел, как тот умер, и от этого всё очень запутанно и страшно. Да, и ещё она боится, что её выгонят из команды, потому что последнее время она так плохо летает.
После этой проникновенной речи сбитые с толку Гарри и Рон некоторое время недоуменно молчали.
- Один человек не может столько всего чувствовать, он взорвётся! — выдал рыжик.
- Если у тебя эмоциональный диапазон, как у чайной ложки, это ещё не значит, что и у остальных он такой же, — поучительным тоном заявила Гермиона и снова взялась за перо.
Конец ретроспективы
Она, которая сама прекрасно, как она считала, разбиралась в психологических тонкостях отношений между парнями и девушками и поучала своих друзей, тыкая их носом в их же ошибки, осознала вдруг себя жертвой собственного же неумения разбираться в людях. Она замечала за Роном все недостатки, пока не была влюблена в него, но возникшие в ней чувства начисто затмили разум, призывая идти лишь велением сердца. Гермиона Грейнджер была умной и разносторонней девушкой и в свое время прочитала немало книг по психологии межличностных отношений и о сексуальных отношениях между мужчиной и женщиной. И все ее книги в один голос утверждали, что Рон Уизли просто не может в силу своего характера стать ей хорошим мужем. С одной стороны, девушка успокоилась, получив ответ на один вопрос, но ее тут же стал терзать новый: как она теперь будет смотреть в глаза Рону, Джинни, миссис Уизли, если скажет им все это? Ведь получится, она предала их многолетнюю дружбу и оскорбила чувства самого Рона, который, пусть неуклюже, но безмерно любит ее…
Стук в маленькое витражное окошко, расположенное за ширмой, заставил девушку вынырнуть из своих ощущений и уже начавшей остывать воды и вернул к реальности. Быстро обернувшись полотенцем и открыв раму, она увидела на подоконнике серую школьную сипуху, к лапке которой был привязан маленький свиток пергамента. Сова недовольно ухала, морщась от дождя, и топорщила перья.
- Кто бы это мог быть? — подумала про себя Гермиона, отвязывая письмо.
Родителям она не еще не писала, так что это не могут быть они, а в школе из друзей у нее остались только Невилл, Луна и Джинни, но с первыми двумя она не особо близко общалась, а отношения с сестрой Рона в последние пару дней уж точно нельзя назвать приязненными.
Сова, освободившись, наконец, от записки, недовольно щелкнула клювом и улетела в темноту. Гермиона быстро закрыла окно, из которого в натопленную ванную комнату проникала промозглая сырость, и, присев на край туалетного столика, развернула пергамент. Ровные строчки, аккуратный стремительный почерк с наклоном вправо…
“Желаю вам доброго вечера, мисс Грейнджер. Спешу Вас уведомить о том, что профессор МакГонагалл предоставила мне должность исполняющего обязанности старост на время вашего отсутствия, а посему Вам нет необходимости беспокоиться о чести дома Гриффиндор, пока вы находитесь вне школы. Мне удалось организовать кружки по выполнению домашних заданий и по культуре волшебного мира для всех студентов Гриффиндора, а также улучшить ситуацию с дисциплиной, и профессор МакГонагалл нашла полезными мои начинания, наградив наш факультет баллами. Соответственно, у Вас будет уже надежный фундамент для исполнения своих обязанностей, когда вы вернетесь с вашего задания.
P.S. Завтра пошлю Вам еще одну сову с отчетом, если Вы не вернетесь до семи часов вечера.
Лотар Визерхофф.”
Слова расплывались у девушки перед глазами, она лишь слышала у себя в голове его голос, приятный, мягкий, с легким акцентом. Она лишь осела на холодный гранитный пол и снова расплакалась. Возвращаться назад к Рону ей совершенно не хотелось…
На следующее утро Гарри и Гермиона отправились за покупками. Рон остался в доме на площади Гриммо и демонстративно дулся, хотя стенам со старыми, полинявшими, уже начавшими отходить обоями и покрытым пылью и паутиной подсвечникам не было никого дела до этого. И парню было на что обижаться: его девушка среди ночи сбежала у него из-под бока. Сей факт казался рыжему до жути несправедливым и больно бил по самолюбию: да Миона должна просто слюни по нему пускать и стонать от удовольствия, когда он ее гладит, ведь даже первая красавица Хогвартса Лаванда Браун признала его сексапильным мачо. Не перестал Уизли дуться и, когда его друзья вернулись из супермаркета и принялись готовить поздний завтрак. В готовке он участия не принимал, зато первый сел за стол в ожидании вкусной свежей порции салата, яичницы с беконом и апельсинового сока.
Кричера все еще не было, и друзья уже начали беспокоиться: Гарри с Роном — по поводу того, что с хоркрукс мог потеряться, и Кричеру не под силу его найти; Гермиона — из-за того, что с Кричером могло случиться что-нибудь плохое, а их не было рядом, чтобы ему помочь; к тому же она беспокоилась, что, даже с эльфом все в порядке, он может не успеть вернуться до того, как им надо будет отбыть в Хогвартс. Гарри поспешил успокоить подругу, что все будет хорошо, и что, если надо, Кричер принесет им медальон в Хогвартс, а Рон тут же заявил, чтобы сегодня не было никаких уроков — они у него уже в печенках сидят. Тогда Гермиона предложила парням наведаться в библиотеку Блэков — если Блэки были древней темной семьей, то наверняка знали и про хоркруксы, в том числе как уничтожить.
Библиотека дома Блэков и вправду оказалась огромной, хотя не настолько большой, как Хогварсткая, но, думала юная мисс Грейнджер, практически все здешние книги должны находиться в Запретной секции, если вообще не уничтожены. Как и остальные комнаты особняка, она носила отпечаток былой роскоши и давнего запустения: массивная мебель из черного дерева, старинные фолианты в черных кожаных переплетах были покрыты серебристым налетом пыли, с огромной позолоченной люстры, карнизов и лепнины клочьями свисала паутина, заляпанные грязью высокие арочные окна едва пропускали солнечный свет, а тяжелые бархатные портьеры, цвет которых представлялось определить крайне сложно (но что-то среднее между серо-синим и серо-зеленым), наверняка стали пристанищем не только для тонны пыли, но и полчищ докси. Книжные шкафы простирались вверх до самого потолка и были в высоту не меньше трех метров, ко многим из них были приставлены скамейки и лестницы-стремянки. Ребята разошлись в разные стороны и принялись рассматривать стоявшие на полках книги. Казалось, даже на то, чтобы пересчитать все их количество, уйдет не меньше недели. Гарри и Гермиона, к своему удивлению, обнаружили здесь немало классики маггловской литературы, ограниченной, в основном, началом XX века. Возможно, раньше, Блэки были не такие снобы, либо же магглы и волшебники взаимодействовали гораздо больше, чем сейчас, что немало ставило Гермиону в тупик, ведь изоляция вкупе со многими предрассудками, по мнению девушки, говорила именно о регрессе общества, но не о его развитии. Но если регресс был вызван установлением вольдемортовского режима в конце 60-х — начале 70-х годов, то почему после его падения Министерство магии не стало предпринимать шаги по сближению с маггловским миров и перениманию его достижений?
Как удалось выяснить друзьям, пользуясь методом тыка, все книги внизу были вполне безобидные: дамские романы, учебники как по магической, так и по маггловской истории, географии, языкам, различные словари, сборники зелий и заклинаний, многие из которых входили в школьную программу. Не мудрствуя лукаво, Гарри и Рон полезли наверх и сняли оттуда несколько книг — все они были очень ветхими и, казалось, готовы были рассыпаться от любого неосторожного движения. Даже в руки брать их было противно, не то, что открывать — так и веяло от них не просто темной, но даже чужой, враждебной магией.
- Ай! — воскликнула Гермиона, едва дотронувшись до обложки, и, как подкошенная, упала на грязный паркетный пол — с Гарри и Роном ничего подобного не происходило.
Было тяжело дышать, в глазах помутнело, а руки словно жгло огнем. Рон облил девушку водой, но она так и не пришла в себя.
- Миона! Миона! Не оставляй меня! — закричал парень, положив голову возлюбленной к себе на колени.
Он изо всех сил тряс ее за плечи, умолял ее не умирать, даже поцеловал в губы, но девушка никак не реагировала на его действия. Гарри тем временем испуганно метался по библиотеке, не зная, что предпринять. Несколько раз брал он злополучный фолиант в руки, вертел его так и эдак, грубо вытряхивал и пролистывал, но ничего не происходило. Парень решительно не понимал, что происходит: если бы на книгу было наложено проклятье, то оно поразило бы их всех, да и книгу перед Гермионой держали они с Роном.
- Specialia revelo! — со злостью воскликнул Поттер, направив палочку на книгу, проклявшую его подругу.
Фолиант вспыхнул темно-изумрудной аурой, которую пронизывали ярко-красные, переливающиеся, подобно рубинам, узоры, но Гарри Поттеру, как и любому среднестатистическому ученику Хогвартса, это ни о чем не говорило. Зашвырнув книжку куда подальше, он тоже сел рядом с Гермионой и попытался привести ее в чувства, но никакие слова, никакие годные для этого заклинания не попадали. Девушка проваливалась в обморок все глубже и глубже, глаза ее закатились, а губы высохли от частого поверхностного дыхания.
- Темная магия, темная магия… — едва слышно срывалось с них, как мантра.
Оцепеневшая Гермиона, едва живая Гермиона снова подсказала им решение, как на втором курсе. Темную магию можно победить светлой. А какое самое сильное светлое заклинание?
- Exspecto Patronum! — закричал во все горло Гарри.
Вырвавшийся из палочки статный серебряный олень грациозно надавил копытами девушке на грудь, принимая на себя ее проклятье, выходившее струями темного дыма. Когда все закончилось, благородное животное, гордо вскинув рога, тяжело легко на пол, будто его ранили, и растворилось в снопе золотисто-огненных искр. Такого ни Гарри, ни Рон еще никогда не видели — ведь раньше Патронус просто исчезал, растворялся в воздухе, как только прекращалось действие заклинания. Гермиона, наконец, пришла в себя, чему ее друзья несказанно обрадовались, и искренне поблагодарила их за спасение. На библиотеке было решено поставить точку: Гарри и Рон от природы были неусидчивыми и не умели работать с литературой, Гермиона же не могла заняться этим физически. Было противно и обидно — еще никогда за все время обучения в Хогвартсе магглорожденная волшебница Гермиона Джейн Грейнджер не чувствовала себя настолько грязнокровкой, как в этот раз. Уж ей-то было нетрудно догадаться, по какому именно признаку та книга по темной магии поразила ее проклятьем: известно, что Блэки помешаны на чистоте крови, а из них троих Гермиона была единственной, чьи оба родителя были магглами.
В ожидании Кричера ребята занялись каждый своим делом. Гермиона принялась за вышивание одеяла для Кричера — так она хотела отблагодарить домовика за оказанную им помощь и показать свою заботу. Вышиванием увлекалась ее тетя Дороти, которая вместе с сыном приезжала к ним в гости этим летом, а миссис Уизли с радостью согласилась показать пару полезных заклинаний. Рон, наобнимавшись и нацеловавшись в очередной раз с Гермионой, пошел на кухню перекусить, а Гарри стал от нечего делать слоняться по дому.
Изнутри особняк Блэков казался намного больше, чем снаружи, и Гарри продолжал удивляться, как здесь помещается столько комнат. В этом зале он бывал раньше… потемневший от времени паркет, стены, обиты темно-зеленым штофом и низкими белыми панелями; здесь не было почти никакой мебели, лишь мраморный камин, над которым было выткано черное родословное древо Блэков, ветви которого охватывали не только все чистокровные семьи Британии, но и выходили за ее пределы. Через некоторое время Гарри нашел Сириуса — его имя, расположенное на самом краю гобелена, зияло огромным темным пятном, а горелая материя оставляла следы сажи на руках. Поднялся выше — Орион и Вальбурга Блэки, еще выше — Поллукс Блэк и Ирма Крэбб. Провел пальцем вправо от Поллукса, у него была сестра Дорея, которая вышла замуж за Карлуса Поттера. Сердце юноши радостно забилось — провел пальцем вниз, к их единственному сыну Джеймсу Поттеру, который был женат на магглорожденной Лили Эванс (ее маггловское происхождение не помешало ее имени появиться на гобелене по праву вхождения в род), и вот он, Гарри Поттер!
На глазах парня навернулись слезы от осознания того, сколько он потерял, пока жил у Дурслей, и сколько еще больше отнял у него Вольдеморт, убив его родителей. Единственный наследник рода Поттера. Единственный наследник Сириуса — последнего из Блэков. Совершеннолетний. Глава двух магических родов — Поттеров и Блэков, — вспомнились ему нечаянно слова Визерхоффа, и прямо на камине, под именем основателя рода Блэков пояаился старинный фолиант в черном кожаном переплете. Гарри готов был поклясться чем угодно, что минуту назад этой книги здесь не было. Неужели опять какая-нибудь темная магия дома? Неудивительно, что ни ему самому, ни Сириусу здесь никогда не нравилось. Осторожно взял книгу в руки и прочитал название, выгравированное золотыми готическими буквами: “Правила благороднейшего и темнейшего семейства Блэк”. На первой, пожелтевшей за много веков странице был помещен выпуклый герб изображавший на фоне звездного неба двух темных единорогов с огненными гривами по обе стороны от волшебной палочки, напоминавшей больше боевое оружие, нежели инструмент для повседневного использования. Снизу был написан девиз на французском — “Toujours pures” — “Чистота на века”. Любят же эти аристократы пафос! Дрожащими руками перевернул страницу, увидев вердикт строгий и ясный — “Не готов”. Гриффиндорец не знал, что все это значит, и, поставив фолиант на место, быстро покинул зал. Таким опустошенным он чувствовал себя в тот день, когда узнал, что серийный убийца Сириус Блэк был его крестным и предал его родителей Вольдеморту.
Гарри не помнил, как долго и куда он шел. На лестничной площадке, где он остановился, было две двери. К одной из них была прибита узкая позолоченная табличка, подписанная витиеватым каллиграфическим почерком в стиле Перси Уизли:
“Не входить без особого разрешения Регулюса Арктуруса Блэка”
Природное любопытство взяло в юноше верх, и он вошел внутрь. Комната Регулюса, выполненная в традиционных слизеринских цветах, оказалась не очень большой и роскошно обставленной и также носила явные следы запустения. Над кроватью с широкой резной спинкой был помещен герб Блэков, под которым красовалась надпись, сделанная черными готическими буквами на золотом фоне — “Toujours pures”, а под ней — старые пожелтевшие газетные вырезки. Все они были о Волдеморте. На покрытом толстым слоем пыли рабочем столе стояла фотография выпуска 1979 года: Регулюса среди прочих юношей-слизеринцев легко можно было узнать по красивому, но высокомерному лицу и длинным черным волосам, как у всех Блэков. Он был худощав и длиннорук — идеальная комплекция для ловца.
Не найдя здесь больше ничего интересного, Поттер наведался во вторую комнату, расположенную чуть дальше, комнату Сириуса — он так ярко афишировал своей отличие от повернутой на предрассудках семье, что не узнать его стиль было невозможно. Все стены были обклеены маггловскими плакатами с мотоциклами и девушками и бикини, не оставляя почти ни единого участка, где проглядывал бы шелк в серебристо-зеленую меренгу. Над кроватью и рабочим столом висело несколько выцветших гриффиндорских флагов (Гарри не мог не восторгаться мужеством своего крестного, столь активно шедшего наперекор своей чистокровной семье). Юноша испытывал прилив ностальгии — Сириус жил здесь, ходил по этой комнате, спал на этой кровати, писал за этим столом письма друзьям, все здесь содержала память о нем. Словно приоткрылась та часть его жизни, о которой крестник почти ничего не знал, но к которой неожиданно получил возможность приобщиться. А черно-белая фотография четверки друзей заставила парня чуть ли не расплакаться. С огромным восхищением узнал он своего отца: его непослушные черные волосы были взъерошены на затылке, и он тоже носил очки. Рядом с ним стоял Сириус, легкомысленно красивый, а его немного надменное и более полное, чем у брата, лицо делало его таким молодым и счастливым, каким Гарри его никогда не видел его при жизни. Справа от Сириуса стоял Петтигрю, голову ниже всех остальных, толстый и неуклюжий, с маленькими водянистыми глазками, с раболепной радостью смотревшего на главных бунтарей Хогвартса Джеймса Поттера и Сириуса Блэка. Слева от Джеймса стоял Люпин, уже тогда выглядевший потрёпанным, и его усталые глаза также светились от счастья быть включенным в компанию лучших друзей.
Гарри провел пальцами по фотографии — вот они, так близко и так далеко одновременно, их уже нет, но Гарри незримо ощущал их присутствие рядом с собой. Это ли та любовь, которой, по словам Дамблдора, наградили его родители? Ведь мама, папа, Сириус — они умерли телесно, но всегда будут жить в его сердце, будут любить и оберегать его. Смахнув скупую слезу, юноша попытался снять фотографию со стены, но, как и все остальные портреты и постеры, она была закреплена заклятием вечного приклеивания. Пыльный стол был завален не менее пыльными пергаментными свитками — Сириус определенно не любил порядок. Развернув их, Гарри словно погрузился прошлое, в историю. Письма от него, от Люпина, от Джеймса — все было перемешано в кучу и вызывало у юноши прилив неконтролируемой радости с толикой горечи. Он не помнил уже, сколько писем успел перечитать, пока не наткнулся на короткую записку:
“Дорогой Бродяга,
Спасибо, спасибо тебе за подарок Гаррин день рожденья! Он был его любимым, это безоговорочно. Ему год, а он уже высоко держит игрушечную метлу, он выглядит таким довольным, я вложу в письмо фотографию, так что ты сможешь посмотреть. Ты же знаешь, у него только два фута роста от земли, но он уже почти что убил кота, и разбил ужасную вазу, которую Петуния подарила мне на Рождество (к этому у меня нет претензий). Конечно, Джеймс решил, что это очень весело, сказал, что Гарри собирается стать великим игроком в квиддич, однако мы убрали все украшения подальше, чтобы быть уверенными, что когда он пойдет, то не успеет ничего натворить. Мы очень тихо отпраздновали день рождения Гарри — были только мы да старая Батильда, которая всегда была добра к нам. Она души не чает в Гарри. Нам очень жаль, что ты не смог прийти, но дела Ордена всегда важнее, тем более Гарри все равно недостаточно взрослый, чтобы понять, что это его день рожденья.
У Джеймса немного расстроились планы — мы заперты в доме, потому что, как я говорила, мантия-невидимка до сих пор у Дамблдора, и у нас ни единого шанса хотя бы для маленькой прогулки. Если ты сможешь навестить нас, это очень поднимет его настроение. На прошлых выходных здесь был Хвост. Мне кажется, что он выглядел больным, но это, видно, из-за новостей о МакКиннонах. Я плачу каждую ночь, когда слышу о них.
Батильда заходила на днях. Она — обворожительная старушка и знает множество историй про Дамблдора, но я не уверена, что он был бы рад услышать их. Я не знаю, во что из этого можно верить, потому что мне кажется невероятным, чтобы Дамблдор был другом Геллерта Гриндевальда. Лично мне кажется, что она сошла с ума!
С любовью, Лили.”
Из той же кучи Гарри выудил черно-белую колдографию, на которой был изображен улыбающийся черноволосый ребенок верхом на игрушечной метле. На втором плане весело смеялись Джемс и Лили, умиляясь первому полету своего ребенка. В глазах юноши снова навернулись слезы. Казалось, мир вокруг остановился и перестал существовать, а Гарри снова ощутил себя одиннадцатилетним мальчиком, впервые увидевшим своих родителей в зеркале “Еиналеж” холодной зимней ночью.
Он снова взглянул на письмо: его мама писала букву “г” так же, как он. Он просматривал всё письмо, чтобы найти все эти буквы, и каждая из них давала ощущение маленькой дружественной волны света. Это письмо было невообразимым сокровищем, доказательством того, что Лили Поттер существовала, действительно существовала, что её теплые руки когда-то двигались вдоль пергамента, оставляли следы чернилам на этом письме, писали эти слова, слова о нем, о Гарри, её сыне.
Когда первое потрясение прошло, парень, нетерпеливо смахнув слезы с глаз, перечитал письмо еще раз, концентрируясь уже на смысле. Это было как прослушивание полузабытого голоса. У них был кот… наверняка погибший, как и его родители в Годриковой Лощине… или он умер, когда никто не остался кормить его. Сириус купил ему его первую метлу…. Его родители знали Батильду Бэгшот; может, это Дамблдор представил их? “Мантия-невидимка до сих пор у Дамблдора…” Там еще было что-то смешное…
Гарри остановился, обдумываю слова матери. Почему Дамблдор взял мантию-невидимку его отца? Поттер отчетливо помнил, как директор говорил ему год назад: “Тебе не нужна мантия-невидимка, чтобы становиться невидимым”. Может быть, не такой одаренный член Ордена нуждался в помощи, и Дамблдор носил её с собой? Но Дамблдор и передал ее Гарри в его первое Рождество в Хогвартсе. Значит, в тот злополучный вечер накануне дня всех святых мантия-невидимка все еще была у Дамблдора. Не зная, что делать с этим умозаключением, Гарри перешел дальше…
“Хвост был здесь…” Питтегрю, предатель, теперь уже мертвый, выглядел “больным”. А так ли это? Может, он просто знал, что видит Джеймса и Лили в живых в последний раз? Гарри знал от Сириуса полную историю с хранителем дома Поттеров. Вольдеморт убил их уже через неделю после того, как Питтегрю сдал ему их. Судя по письму матери, примерно в это же время Дамблдор попросил у его отца мантию-невидимку. Совпадение? Уж слишком незащищенной оказалась его семья в момент нападения на них Вольдеморта. И если в честности Сириуса Гарри не сомневался — тот всегда говорил то, что думает, то Дамблдор… Юноше не хотелось думать в таком ключе о любимом директоре и наставнике, но, как он ни пытался душить свои мысли на самом корню, они все равно упрямо продолжали расти. Гарри знал на своем опыте лично, как часто Дамблдор не договаривает, ожидая подходящего момента, чтобы сказать правду, и как быстро его догадки опережают время — Дамблдор сам нередко об этом говорил. А что, если Дамблдор заранее знал, что Вольдеморт нападет на его родителей, и он, Гарри, останется в живых, отправив самого могущественного темного мага в небытие? Что, если Дамблдор все знал и просчитал заранее, и потому ничего не предпринял, чтобы защитить молодую семью?
Слезы давили в горле, было трудно дышать. Парень неуклюже плюхнулся на стул, и в воздух поднялось выбитое из сиденья облачко пыли. Не может быть! Не может! Гарри не замечал, как кричал уже в голос, но эхо поглощалось многочисленными портьерами, подушками и мягкой обивкой мебели. Гарри не представлял, чтобы Дамблдор мог так поступить, пусть даже совершенно неосознанная жертва его родителей остановила Вольдеморта на целых тринадцать лет и спасла много других невинных жизней. Потому что в этом был лишь холодный расчет, и ничего более. Но едкий и, как будто, неродной внутренний голос упорно подталкивал его к этой мысли: Дамблдор пожертвовал твоими родителями, Дамблдор отдал тебя Дурслям, хотя мог бы отдать на воспитание бабушке Невилла (Гарри знал уже, что все чистокровные семьи приходились друг другу родственниками, а они с Невиллом конкретно — четвероюродными братьями). Да и какая может быть кровная защита, если тетя Петунья ненавидела тебя и твою маму, а в дом спокойно могут зайти те, кто хочет и может причинить тебе вред? И Гарри тут же вспомнил и толстяка-кузена со своими дружками, которым дай только повод подраться, и тетю Мардж с ее ужасным бульдогом Зубастиком (1), и друзей дяди Вернона. Да и что это может быть за защита, которая выдыхается ровно на совершеннолетие? Ведь любовь твоей матери (если, по мнению Дамблдора, защита основана именно на ней) будет с тобою всегда, вне зависимости от того, сколько тебе лет.
Поттер ухватился за голову, жалея, что так и не научился окклюменции — тогда ему не пришлось бы думать о Дамблдоре плохо.
- Не верю! Не верю! — кричал он так, чтобы его было слышно, как минимум, на соседнем этаже. — Дамблдор не такой!
Немного успокоившись, Гарри принялся читать письмо дальше. “Батильда… обворожительная старушка и знает множество историй про Дамблдора… он не был бы рад услышать их… Дамблдор был другом Геллерта Гриндевальда…” Батильда Бэгшот знала Дамблдора. Наверняка она старше его, но сколько же ей лет тогда, если Дамблдору явно больше ста? Жива ли она? Наверное, она и вправду уже выжила, раз решила, что Дамблдор был дружен с Гриндевальдом. Однако противный внутренний голосок вновь взялся за свое: ты знаешь уже двух людей, которые считают правдой дружбу между Дамблдором и Гриндевальдом, и одному из них уж точно рано страдать склерозом или впадать в маразм. А Гермиона тебе сама сказала, что о молодости Дамблдора нигде ничего не написано, так что все может быть…
- Не верю! — в очередной раз закричал Гарри, отчаянно смяв письмо в кулаке.
Сердце бешено стучало в груди, отсчитывая секунды, а легким не хватало воздуха, чтобы дышать. Поттер чувствовал себя также ужасно, как после гибели Сириуса на пятом курсе: просто не мог принять свалившиеся на него факты. Хотелось все метать и крушить. Гриндевальд был плохим, Дамблдор не мог с ним дружить. Дамблдор победил его. Это все ложь, ложь, ложь!
- Эй, дружище! — дверь резко распахнулась, в комнату вошли Рон и Гермиона. — Что случилось? Тут миссис Блэк уже чуть не разоралась.
- Гарри, Кричер вернулся! — сообщила Гермиона.
Только сейчас Гарри заметил, что в спальне Сириуса заметно потемнело — наступил вечер, и скоро должно было сесть солнце. Видимо, он провел здесь несколько часов.
- Гарри, с тобой все в порядке? — с нотками скепсиса в голосе поинтересовалась Гермиона.
Только сейчас, немного привыкнув к царившему в комнате полумраку, она заметила горечь в покрасневших глазах своего друга; кожа его казалась необычайно бледной, а на лбу выступили бисеринки холодного пота.
- Ты что-то нашел? — догадалась девушка, увидев зажатый в кулаке кусок пергамента и разбросанную по полу кучу свитков.
- Вот, — Гарри показал друзьям письмо.
- Что это? — поинтересовался рыжик.
- Письмо мамы Гарри к Сириусу, — пояснила Гермиона, которая всегда обращала внимание на детали. — Хм… Гарри, из этого письма следует, что мантия твоего папы в день нападения Вольдеморта была у Дамблдора. Тебе не кажется это странным?
- Да чушь это полная, Миона, — возразил Рон. — Тут ниже еще написано, что Дамблдор был другом Гриндевальда! Ты хочешь сказать, это правда?! Похоже, эта Батильда действительно сбрендила, — и, отвернувшись, почесал голову, взъерошив волосы на затылке.
- Мм… я не знаю, что с этим пока делать. Вполне возможно, что мантия была нужна кому-то из членов Ордена, — выдал Гарри свою первоначальную версию. — А Батильда ведь и тогда была уже очень старой, — вопросительный взгляд в адрес Гермионы, кивок с ее стороны, — так что мало ли чего она могла придумать, — закончил юноша примирительным тоном.
- Да, Гарри, ее “История магии” заканчивается самым началом двадцатого века, — поддержала друга Гермиона, — и впоследствии много раз переиздавалась, но не дополнялась, хотя Батильда была еще жива на момент выхода последнего издания в 1990-м году. То, что нам читает сейчас профессор Биннз, уже не входит в ее книги.
- Ладно, идемте уже вниз, а то Кричер, наверное, нас уже заждался.
Ребята миновали несколько широких лестничных пролетов и портрет Вальбурги Блэк, бубнившей себе под нос что-то нелицеприятное, прежде чем успели дойти до кухни, где Кричер во всю бил серебряным соусником по голове невысокого лысеющего и неумытого мужчину который не оставлял попыток выбраться из магических пут. Субъект был одет в старый поношенный костюм явно с чужого плеча, детали которого совершенно не подходили друг к другу, распространял вокруг себя жуткую смесь запаха пота и дешевой выпивки и являл собой типичного представителя общественного дна, которых именуют еще “без определенного места жительства”.
- Эй, уберите от меня этого сумасшедшего эльфа! — заорал во всю глотку торговец котлами и прочими крадеными вещами, как только увидел вошедших в помещение подростков.
- Вон из моего благородного дома, поганое грязнокровое отребье! — вторил ему портрет достопочтенной матушки Сириуса, и не было понятно к кому мадам Вальбурга обращается больше: к магглорожденнй Гермионе Грейнджер или криминальному элементу Вонючке Флетчеру.
- Кричер — хороший эльф! Кричер изловил поганого вора, как приказывал ему хозяин Гарольд. Кричер нашел медальон!
- Кричер, прекрати, пожалуйста, бить его, — приказал Гарри, — иначе он ничего не сможет рассказать.
- Так это ты наслал на меня этого придурка-эльфа? — возмутился мужчина; веревки, которыми связал его домовик, не давали ему разогнуться.
- Флетчер, ты грабил этот дом, пока Сириуса убивали в Министерстве, — голосом, полным презрения, говорил Поттер, — а теперь, пользуясь тем, что здесь давно не собирался Орден Феникса, решил вынести отсюда все до последней ложки?
- Но я… мне надо на что-то жить, — мямлил жулик. — Такая выгодная сделка была, и ее сорвал твой поганый домовик! — произнес он, с вызовом посмотрев на Гарри, будто тот был виноват в том, что Флетчер опустился до такого образа жизни.
- Ты больше никогда не войдешь в этот дом!
Поттер сам удивился твердости, с которой произнес эту фразу, однако ему была невыносима мысль о том, дом, принадлежавший раньше его крестному, а теперь и ему, так нагло обворовывается всяким отребьем. Грейнджер смотрела на своего одноклассника с изумлением, Уизли — с недоумением, а Кричер с обожанием. Воздух на кухне как будто наэлектризовался и стал более плотным, ощутимым, излучал силу. Вонючка (2) замямлил что-то нечленораздельное, было видно, что он испугался не на шутку.
- Кричер, ты забрал у него все, что он вынес из дома?
- Да, сэр Гарольд. Кричер забрал все, что этот поганый вор вынес из благородного дома Блэков! — с гордостью и подобострастием ответил эльф.
- Отлично, Кричер. Теперь выгони этого вора вон отсюда и проследи, чтобы он больше не возвращался. Да, можешь наказать его немного, — добавил Гарри, заметив, что домовик немало расстроился оттого, что ему не дали доколотить Флетчера соусником.
К Вонючке Флетчеру Гарри не испытывал ни капли сочувствия, и считал, что его не помешает проучить, чтобы в дальнейшем не воровал вещи из дома Сириуса. А от удара соусником или пинка под зад серьезного вреда не будет.
- Круто ты его отделал! — сказал Рон после того, как Кричер аппарировал вместе с Флетчером.
- Гарри, но, по-моему, ты поступил с ним как-то негуманно, — возразила Гермиона. — Хотя Вонючка часто совершает не очень хорошие вещи, он является членом Ордена.
- Это мой дом, — твердо заявил Гарри, всем своим видом давая понять, что он не отступится, — и я не потерплю никакого воровства здесь — это оскорбление памяти Сириуса.
Кричер вернулся довольный через несколько минут и отдал своему новому хозяину и его друзьям медальон, чтобы “исполнить последнюю волю хозяина Регулюса”. “Хозяин Регулюс” вообще оказался больным местом эльфа, ибо он души не чаял в младшем сыне госпожи Вальбурги, так что пришлось Кричеру принять в подарок и одеяло, вышитое грязнокровкой, которая хотела отблагодарить его и заботиться о нем, как хозяин Регулюс. Как бедный домовик не сопротивлялся, но у него все равно навернулись на глазах слезы от радости и умиления, отчего гриффиндорцы едва сдержали улыбки. Грязнокровка, кажется, не так плоха, как он думал изначально. А вот предатель крови — как был им, так и остался, но Кричер должен терпеть и его, ведь он тоже друг хозяина Гарольда. Также Кричер получил наказ разложить все забранные у Флетчера вещи по местам с разрешением оставить у себя в чулане фотографии “мисс Беллы” и “мисс Цисси”, “поддерживать порядок на кухне, в прихожей и в комнатах, где обычно ночует хозяин и его друзья, а также привести себя в порядок и сменить, наконец, эту дурацкую грязную наволочку”.
* * *
Гарри, Рон и Гермиона были необычайно довольны собой. Полные решимости и энтузиазма, они вдыхали прохладный вечерний воздух, наслаждаясь видом любимой и такой родной школы. Они аппарировали к самым воротам Хогвартса и теперь шли пешком по мощеной дороге, по которой первого сентября их отвозили запряженные фестралами кареты. Уже почти стемнело, и небо раскинулось темно-синим куполом над узорами переплетающихся черных ветвей, где-то вдали ухали совы, выбравшиеся для ночной охоты, что прибавляло романтики вынужденной ночной прогулке. Обренувшись назад, Гарри не без удовольствия заметил, что его Рон и Гермиона наконец-то перестали ссориться и теперь держатся за руки, улыбаясь друг другу.
Оказавшись в замке, друзья направились прямиком в кабинет директора, но почему-то его не было на месте. Удивило их то, что в замке стало очень тихо — обычно в это время в коридорах еще стоит гвалт. Сидевший на жердочке Фоукс лишь изредка поглядывал на ребят, прекрасно развлекая себя чисткой перьев. Гриффиндорцы не знали, сколько прошло времени, но, наверное, не меньше двадцати минут, когда дверь в кабинет отворилась, и вошел директор Дамблдор. Его белоснежная борода переливалась серебром, губы изогнулись в добродушной улыбке, а голубые глаза лукаво мерцали из-под очков-половинок.
- Профессор Дамблдор!
- Сэр!
Обрадованные подростки тут же повскакивали с мест и окружили любимого директора, от которого так и исходили искренность и доброта. Гарри даже устыдился того, что успел себе надумать про Дамблдора, пока был на Гриммо.
- Я рад, что вы вернулись в Хогвартс так быстро, — добродушно сказал директор, тут же установив дистанцию между собой и учениками. — Чаю? Лимонных долек? — и, лукаво подмигнув, отправил себе в рот очередную порцию любимого лакомства, посмаковав его с полминуты.
- Да, сэр, — отозвались хором гриффиндорцы.
Когда каждый из придумал для себя занятие, время в доме на площади Гриммо пролетело незаметно, так что ребята и не подумали об ужине, и теперь очень хотели есть, особенно Рон. Дамблдор взмахнул своей длинной палочкой с наростами, и на стол изящно спланировали три белые чашки с блюдцами. Чайник сам разлил всем чай, а в руках у удивленных подростков появилось по вазочке с лимонными дольками.
- Приятного аппетита, — сказал Дамблдор, улыбнувшись.
- Спасибо, — ответили студенты.
- Как вы нашли медальон Слизерина? — спросил директор, некоторое время спустя, когда его подопечные уже успели утолить голод и согреться.
- Нам помог Кричер, сэр, — ответила за всех Гермиона, глаза ее так и светились энтузиазмом.
- Да, — подтвердил Гарри. — Оказывается, медальон украл Флетчер, а Кричер вернул его.
- Могу я взглянуть на него? — поинтересовался Дамблдор.
- Да, вот он, — Гарри передал в руки своему наставнику украшение-хоркрукс.
Какое-то время старец задумчиво рассматривал красивое и одновременно опасное ювелирное изделие, вертя его в своих длинных и тонких, уже давно сморщенных пальцах, потом положил на стол.
- Что вы с ним сделали? — строго спросил Дамблдор, посмотрев в глаза Гарри.
- Н-ничего, сэр, — немного растерявшись, ответил Гарри, чашка с блюдцем в его руках подозрительно дрожала. — Мы даже его не открывали. Кричер отдал нам медальон, и мы сразу аппарировали к Хогвартсу.
- Нет, с Вонючкой, — уточнил директор так же строго; казалось, он уже знает о том, что произошло на кухне в доме Блэков, и крайне не одобряет поступок своего любимого ученика.
- Я выгнал его и приказал никогда больше не возвращаться в дом Сириуса.
- Ты поступил не очень хорошо в этой ситуации, Гарри, — сказал Дамблдор голосом умудренного годами старца и, встав с кресла, подошел к насесту с фениксом, — ты должен был проявить прощение и милосердие, а не гнев.
- Сэр, но ведь он обворовал дом Сириуса! Это нечестно по оскорблению к памяти Сириуса! — в Гарри снова откуда-то взялась непонятная твердость и напористость, чашка с громким стуком опустилась на стол, расплескав вокруг недопитый чай. — Никто из членов Ордена не опустился до такого! Это точно так же, как если бы дом моих родителей в долине Годрика растащили бы по камушкам!
Рон смотрел на спор своего одноклассника с директором с полным непониманием сути происходящего. Ведь это был не его дом, не его крестный там жил, и не его вещи были украдены. А Вонючке и впрямь надо было на что-то жить, тем более что Сириус сам хотел избавиться от всего этого барахла. Гермиона же, хотя прекрасно понимала чувства Гарри, была, тем не менее, солидарна с директором и считала, что Гарри не следовало выходить из себя при встрече с Флетчером.
- Я понимаю, что ты по-прежнему не можешь смириться со смертью Сириуса, — продолжил старый профессор такими же поучительными интонациями, — и теперь все когда-то принадлежавшее ему имущество ассоциируешь с памятью о нем.
Нет, не понимаете, Дамблдор! — хотелось заявить Гарри в лицо директору. Он сам считал воровство преступлением, а, когда обворовывают дом умершего человека, — преступлением вдвойне. Да, для него действительно все это являлось вещественной памятью о Сириусе, а найденные письма — еще и о родителях.
- Но ведь оно Сириусу уже не нужно, не так ли? — продолжил Дамблдор, словно ответив на мысли Гарри. — Ты мог бы просто попросить у Вонючки медальон. Я думаю, он бы понял, что уничтожение этого предмета приблизило бы нас на один шаг к победе над Вольдемортом, — погладил перья Фоукса, однако тот демонстративно отворачивался от рук своего хозяина. — К тому же твои родители вряд ли бы обрадовались, если бы узнали, что их сын растет жадным и высокомерным, не умеющим прощать.
Гнев и желание спорить как рукой сняло. Гарри тут же ощутил себя виноватым, ведь любовь и бескорыстие — это единственные силы, которыми можно противостоять злу. Он не хотел, чтобы лучшие друзья его отца становились убийцами из-за Питтегрю, а сам поступил с Флетчером не лучше Дадли или Малфоя. Последние двое для юноши всегда были образцом того, как не надо себя вести, и ему стало стыдно, что, вместо того, чтобы быть достойным сыном своих родителей, он разочаровал их, опустившись уровня громилы Дэ и слизеринского хорька. Теперь та неожиданная твердость и чувство собственной правоты, с которыми он выпроваживал несчастного жулика из дома, показались ему чуждыми и омерзительными, злыми, тем, что необходимо искоренить, с чем необходимо бороться. Да и по отношению к Дамблдору вел он себя непочтительно — чуть не накричал на него, стремясь доказать свою точку зрения. Гарри вспомнил себя на пятом курсе, когда ему хотелось от безысходности и сжигающей го пустоты и чувства несправедливости все крушить и ломать, и как ему потом было стыдно потом, когда он успокоился и понял, что натворил. Этого не должно повториться.
- Простите сэр, — сказал Гарри, потупив взгляд. — Я действительно плохо поступил. Я постараюсь больше не совершать таких ошибок.
- Что ж, Гарри, я надеюсь, ты уже усвоил этот урок, устало проговорил Дамблдор. — А сейчас, я думаю, вам всем пора отправиться в вашу гостиную и, как следует, отдохнуть перед завтрашним днем.
- Простите, сэр, а хоркрукс? — спросил молчавший до этого Рон Уизли. — Его ведь вы уничтожите?
- О, мистер Уизли, спасибо, что напомнили мне об этой вещи, — приподнято-радостным тоном сказал Дамблдор, — и вложил медальон в руки ничего не понимающего Гарри. — А это ваше следующее задание — найти способ уничтожить хоркрукс. А теперь я вынужден все-таки настоять, как бы мне ни было приятно беседовать с вами, чтобы вы вернулись в свою гостиную.
- До свидания, сэр, — хором попрощались ребята, поставив на стол пустые чашки, которые тут же исчезли, и вышли за дверь.
- Ну что ж, Том, 1:0 в мою пользу, — проговорил Альбус, усмехнувшись в бороду, и снова потянулся к фениксу, но тот лишь недовольно щелкнул клювом.
Гарри, Рон и Гермиона стремительными шагами направлялись в Гриффиндорскую башню. Мальчики недоумевали, почему Дамблдор не уничтожил хоркрукс на месте, как сделал это с кольцом, однако их тут же урезонила Гермиона: они уже взрослые, и потому им дают такие ответственные задания, а иначе чего они достигнут, если будут все время перекладывать свою работу на других. После чего с энтузиазмом заявила, что попросит завтра у профессора Дамблдора разрешение на посещение Запретной секции, в ответ на что оба юноши лишь обреченно вздохнули: и как только у их подруги хватает терпения и энтузиазма постоянно сидеть за книжками? Затем девушку осенила гениальная идея: можно попросить у Дамблдора меч Гриффиндора и разрубить им медальон — ведь именно так было уничтожено кольцо — или, на крайний случай, сходить в Тайную комнату, чтобы раздобыть клык василиска, однако мечом все-таки удобнее.
Гермионе пришлось замолчать, как только они миновали последний поворот. Перед ними парами шли гриффиндорцы-младшекурсники, следом за ними неровным строем тянулись все остальные студенты львиного факультета, при этом никто не толкался и не пинался, как это бывало во время массовых походов на трапезы и обратно. Что-то ту было нечисто… Друзья пробежали вперед (Рон умудрился растолкать несколько первокурсников), чтобы нос к носу столкнуться с Визерхоффом и его подружкой.
- Рон! — возмутилась Гермиона. — Они же могли пораниться! Эй, с вами все в порядке? — обратилась она уже к малышам.
Ответом ей были неуверенные испуганные кивки одиннадцатилеток.
- Мистер Уизли, я думаю, вам необязательно было расталкивать студентов, чтобы узнать, кто исполняет ваши обязанности, — подчеркнуто холодно сказал Визерхофф, сложив руки на груди. — Я думал, мисс Грейнджер известила вас об этом, — Рон, который до этого со злостью, сжимая зубы и кулаки, смотрел на новоявленного узурпатора, в мгновение ока опустил челюсть и уставился на Гермиону, как Фадж — на возродившегося Вольдеморта. — Или вы думали, что профессор МакГонагалл оставит свой факультет без присмотра?
- Ты, ты! — только и смог сказать Уизли, переводя свое покрасневшее лицо с Грейнджер на Визерхоффа.
- Простите, я забыла! — было видно, что Гермиона находится не в своей тарелке. — У нас было так много дел, что…
- Потом, мисс Грейнджер, — сухо отрезал Визерхофф. — Сейчас не время оправдываться, — и повел студентов дальше, так что Золотому Гриффиндорскому Трио не оставалось ничего больше, кроме как вклиниться в строй.
Когда процессия добралась до гостиной, младшекурсники разошлись по спальням, те же, что был постарше и еще не клевал носом, устроились на пуфиках и подоконниках, чтобы поболтать или поиграть в настольные игры, некоторые судорожно доделывали домашние задания. Грейнджер быстро постаралась узнать все последние новости, в том числе и про недавнее землетрясение. Ей очень подозрительным показался тот факт, что кто-то — неважно, тролль или темный маг — сумел проникнуть в замок и разрушить половину подземелий, очень ловко миновав при этом все защитные барьеры и не выдав себя, иначе его бы сразу остановили. Гарри предположил, что это мог быть кто-то из шпионов Вольдеморта в Хогвартсе, однако Джинни так и не дала ему высказаться, накрыв рот страстным поцелуем, от которого по всему телу разлилась сладкая истома. А Уизли обрадовался, что змеям по-крупному досталось, и жалел лишь о том, что этот кто-то, в официальной версии — горный тролль, не размазал их гостиную. Также его немало раздражал тот факт, что народ не особо торопился жаловаться на “ужасного Уизорофа”, который в наглую украл у него положение старосты и теперь наводит здесь свои порядки. Да и эта дура-хаффлпаффка Миллер (или Мюллер?) выводила его из себя одним лишь своим существованием. К несчастью для него, людей, солидарных с ним, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
- То есть, Уизли, вы считаете, что это честно, благородно и высокоморально — желать, чтобы другие люди лишились жизни или хотя бы дома, только потому, что вы полагаете их своими врагами?!
Слова Лотара резали, как кинжалом, а в серых глазах полыхал огонь праведного гнева. Сейчас от него исходила столь явная опасность, что окружавшие его гриффиндоцы отступили на пару шагов назад — с Визерхоффом лучше не спорить. Лишь Лиза Миллер по-прежнему стояла рядом с ним и держала за руку.
- Это ты защищаешь слизеринцев, потому что твой дружок вместе с ними учится!
- Рон!
- И сам ты — змей в львиной шкуре! — зло добавил Уизли, совершенно не обращая внимания на пытавшуюся остановить его Гермиону.
- И еще эту хаффлпаффку сюда привел, — вставила Джинни как бы между прочим; говорила она не очень громко, но ее звонкий голос был слышен на всю гостиную.
Юной мисс Уизли этот иностранец Визерхофф не нравился с самого начала, главным образом, своим стремлением к лидерству на факультете и установлению своих правил, последствия которых им всем удалось вкусить на этих выходных, пока Рон вместе с Гарри и Гермионой был на задании Дамблдора. Это у вас не так, то не так, вы все лентяи и ведете себя кое-как, и особенно вы, мисс Уизли, — примерно такой был смысл его речей. И, что хуже всего, его почти все послушали и ополчились против нее: ты свой факультет не подводи, а то мы сами тебя заткнем. Пришлось все выходные сидеть и учить уроки (Мерлин, она никогда еще так много не занималась!), а потом сидеть и слушать эту занудную лекцию о культуре и традициях магического мира. Как будто она их не знает?! Но своей вершины его наглость достигла, когда он привел в Гриффиндорскую гостиную эту свою подружку с Хаффлпаффа: Элиза Миллер, моя невеста — прошу любить и жаловать. Тоже фанатка этого симпатичного слизеринца (но на самом деле он урод), помешанного на зельях. Учебник — и то читать скучно, и тут она со своими лекциями по зельям, расскажет в три раза больше, чем нужно. Дин Томас на нее еще смешную карикатуру нарисовал, за что огреб от ее женишка. Невилл нашел в ней благодарную собеседницу, с кем можно потрепаться о лекарственных растениях, а мелкота, за исключением Питера Арнальдса и его друзей, в ней просто души не чает. Заавадиться! Потом еще, во время ужина, за один с ними стол усадил, да еще изображал из себя такого фаната этикета, что тошно было, не лучше, чем его пламенная речь в защиту слизеринцев. И как его только эта тряпка в Гриффиндор отправила? Да и эту дуру, вместо того, чтобы отправить восвояси вместе с барсуками, потащил с собой обратно: типа, первокурсников он оставить не может, а даму проводить обязан. Фу, бяка! Такой же гадкий и высокомерный, как Малфой и его дружки.
- Да, что она здесь делает? — подхватил вслед за сестрой Рон. — Или тебе перепихнуться с ней больше негде?
Миллер тут же покраснела от стыда и сжалась, резко сделав шаг назад; Лотар же еше крепче сжал ее тонкие белые пальцы, не давая высвободить руку, как бы говоря тем самым: я не дам тебе уйти из-за них. Тем временем в глазах Уизли запрыгали веселые чертики. Он совершенно не замечал того, как Поттер посмотрел на него с удивлением, а Грейнджер с осуждением. Все остальные, кто еще оставался в гостиной, с недоумением переводили взгляды с одного рыжего студента на другого, параллельно вспоминая, что Миллер точно не заходила вместе с Визерхоффом в спальню мальчиков.
- Думаю, дуэль, о которой мы договаривались, состоится прямо сейчас, — Визерхофф намеренно говорил длинными фразами, чтобы сдержать свой гнев на Уизли. — В присутствии здесь находящихся свидетелей вызываю вас, Рональд Уизли на дуэль за честь невинной девушки и достоинство Рода — прямо сейчас.
Среди гриффиндорцев тут же пробежался возбужденный шепоток, а Гермиона принялась отчитывать Рона, что он не должен был нарываться на ссору с Визерхоффом.
- Принимаю твой вызов, — бросил в ответ Уизли, широко расправив плечи, по его ухмылке можно было легко понять, что он весьма доволен сложившейся ситуацией. — Гарри Поттер будет моим секундантом.
Рон считал, что дуэль — это отличный способ доказать этому уроду Визерхоффу, кто есть кто. Ведь кто это? — Напыщенный индюк не лучше Малфоя, так что его не составит труда завалить, тем более что он, Рон Уизли посещал занятия ДА под руководством самого Гарри Поттера.
- Я… э… — только и смог выдавить из себя Гарри.
Он не хотел вмешиваться в разборки между своим другом и Визерхоффом, но смог честно признаться себе, что Рон сам нарвался. К тому же он искренне не понимал, что плохого Рону и Джинни сделала Лиза Миллер. Но друзей надо поддерживать, поэтому Поттеру не оставалось ничего, кроме как согласиться.
- А кто будет твоим секундантом? — требовательно спросил Уизли, уперев руки в бока, рядом с ним, надувшись, стояла Джинни, всем своим видом показывая, что “Лоти” попал под раздачу.
Лотар оглядел гостиную в поисках подходящей кандидатуры. “Храбрые” гриффиндорцы прятались в тени или вовсе уходили в спальни бубня себе под нос что-нибудь в стиле “Понедельник — день тяжелый, поэтому стоит лечь пораньше”. Впрочем, на помощь малознакомых людей можно было и не рассчитывать. Визерхофф надеялся на Невилла — за прошедшие дни у него с этим тихим и немного неуклюжим парнем успели сложиться вполне приятельские отношения, к тому же Невилл был родом из чистокровной аристократической семьи и знал дуэльный этикет, так что его помощь в сложившихся обстоятельствах была бы в самый раз. Но Лонгоботтом, как всегда, ушел спать совсем рано.
- Фу, Лоти, видимо ты так всех достал за эти два дня, что никто не хочет становиться твоим секундантом, — злорадно добавил Рон, кинув еще один камень в огород своего соперника.
- Рон, пожалуйста, не нарывайся! — взмолилась Гермиона, он лишь грубо отпихнул ее.
- Прошу не называть меня так, Уизли, — сквозь зубы процедил Визерхофф, лицо которого побелело, как мел, что свидетельствовало о том, что разозлили его уже достаточно.
Снова окинул взглядом комнату. Пятикурсник Оливер Брок сидел на подоконнике и, жуя жвачку, читал какой-то маггловский детектив или фантастику. Для полного образа ему не хватало только плеера с мини-наушниками, однако, данное устройство, к сожалению не работало в Хогвартсе.
- Мистер Брок?
- Да? — парень оглянулся на Визерхоффа, по его лицу было заметно, что бывшая только что словесная перепалка прошла мимо него.
- Вы согласны стать моим секундантом на время дуэли с мистером Уизли?
Брок перевел беглый взгляд с Лотара на Рона, потом на Гарри и, захлопнув книгу, спрыгнул с подоконника.
- Да, согласен.
- Вы знаете, дуэльный этикет?
- Да, немного.
- Вы знаете причину дуэли?
- Опять не поделили, кто здесь главный, или Грейнджер, — ответил Оливер совершенно равнодушным голосом.
Теперь настала очередь Гермионы краснеть. Впрочем, если учесть сцены ревности, которые каждый день любил закатывать Рон, было неудивительно, что все студенты Гриффиндора именно ее считали яблоком раздора между двумя молодыми людьми. Визерхофф тем временем кратко, без лишних подробностей обозначил Броку цель дуэли. Проводить поединок решили в выручай-комнате: Зал наград отпадал, потому что там любит патрулировать Филч, а доводы Уизли о том, что чужаку знать о выручай-комнате знать не положено, сочли неразумными.
- Мисс Грейнджер, мисс Уизли, вам не следует идти с нами, — заметил Визерхофф, когда обе девушки вышли в коридор вслед за парнями. — Скоро отбой.
- А ей значит, можно? — возмутилась Джинни, уперев руки в бока и кидая гневный взор на Лизу Миллер, которая еще больше потупилась и изо всех сил старалась казаться незаметной.
- Жена Цезаря должна оставаться вне подозрений, — строго ответил Лотар. — И, прежде чем начнется дуэль, я провожу фрейлейн Миллер до гостиной Хаффлпаффа. А вам, мисс Уизли, советую извиниться перед фрейлейн Миллер.
- Еще чего? — отрезала Джинни, взметнув длинными рыжими волосами.
- Джин, может лучше не надо? — примирительным тоном произнес Гарри. — Вам с Гермионой действительно лучше вернуться в гостиную.
- И ты туда же! — буркнула младшая Уизли. — Все мужики одинаковы… Пойдем, Гермиона, — и, взяв подругу за руку, скрылась вместе с ней за портретом Полной Дамы.
До отбоя оставалось не больше двадцати минут, когда парни, наконец, добрались до выручай-комнаты, при этом Рон, на чем свет стоит, проклинал галантность Визерхоффа, которому приспичило сделать крюк и проводить свою ненаглядную Элизу аж до дверей барсучьей гостиной. Гарри и Рон прошли три раза мимо полотна, изображавшего Варнаву Вздрюченного, которого одетые в балетные пачки тролли нещадно колотили палками (Лотару и Оливеру оставалось лишь наблюдать за сим странным действом), и в стене материализовалась красивая резная дверь, за которой открывалась огромная пустая комната, высокий потолок которой поддерживали восьмигранные готические колонны. Визерхоффу не составило труда догадаться, что эта комната создана с помощью заклятия невидимого расширения; также в ее магию, по всей видимости, вплетены чары, взаимодействующие с потребностями тех людей, которые хотя в нее войти, но это уже по части Карла. Противники заняли позиции на расстоянии сорока шагов друг от друга и приняли боевые стойки. Секунданты стали в центре круга.
- Э… а что надо делать? — спросил Гарри, наивно полагая, что секундант — это просто свидетель и группа поддержки в одном лице.
- Мм… — Брок пытался вспомнить описание дуэли, которое ему доводилось видеть в одном приключенческом романе. — Противники могут… в последний раз попытаться решить… возникший конфликт мирным путем… — как-то так.
Уизли, а затем Визерхофф отрицательно покачали головами. Дуэль началась.
Реакция Лотара, несмотря на то, что он не занимался в Армии Дамблдора, была стремительной — секунданты едва успевали следить за его молниеносными, легкими движениями.
- Stupefac! — успел сказать Рон, прежде чем камнем упасть на пол.
Собственное тело казалось ему тюрьмой и сильно давило, невозможно было пошевелить даже зрачками. Как будто его облепили чем-то вязким и быстро застывающим. Обычное Заклятие Окаменения не должно было вызвать такой эффект. Тут наверняка замешана черная магия!
- Эй, что ты с ним сделал! — закричал Гарри и кинулся к неподвижно лежавшему другу, схватив его за воротник рубашки. — Ты превратил его в камень!
- Советую не поднимать его и не трясти, если вы не хотите причинить ему вреда, — деловито заметил Визерхофф, — а заклинание через некоторое время спадет само, если вы раньше не вспомните простейшее контрзаклятие, мистер Поттер, — наколдовал для Рона матрац. — Я думаю, это послужит мистеру Уизли достаточным уроком, чтобы он вслед держал язык за зубами и не бросался на всех с оскорблениями. Пойдемте, мистер Брок, — и, отвесив Поттеру и окаменевшему Уизли легкий поклон, вышел за дверь.
Броку не оставалось ничего, кроме как подчиниться: с этим Визерхоффом определенно лучше не спорить. Хотя, по большому счету, считал парень, Уизли сам виноват: двигаться надо было быстрее, да и если бы он со своей наглой сестрицей не стали бы оскорблять девушку Визерхоффа, то и дуэли никакой бы не было.
Гарри ходил взад-вперед вдоль неподвижного тела своего друга и безуспешно ломал голову над тем, какое контрзаклятье стоит применить. После обычного Заклятия Окаменения человек приходил в себя через несколько минут, но Рон не подавал ни малейших признаков пробуждения. Сейчас он очень напоминал Гермиону, оцепеневшую под отраженным взглядом василиска. Но тогда окаменело только тело, а здесь все, даже одежда, волосы и ресницы, будто перед ним лежит обычная скульптура. Может быть, это какая-то темная магия? Поттер применил Вызов Патронуса, однако серебряный олень, недоуменно посмотрев на своего создателя и пару раз моргнув, через пару минут растворился в воздухе. Не помогло!
- *Мне нужно контразаклятье от окаменения, мне нужно контрзаклятье от окаменения…* — как мантру, повторял Гарри, наворачивая круги вдоль постели “больного” и растирая виски руками.
И только лишь недовольно ойкнул, когда ему на голову, словно с потолка упала книга. Потерев ушибленную макушку, парень поднял книгу и принялся читать там, где она открылась во время падения.
“… Finita, или Finitum Incantatum, является наиболее простым и распространенным отменяющим заклятием для чар любых классов малой и средней силы, за исключением арканических…”
Гарри не знал, что такое арканические чары и знать не хотел, но ему вмиг стало стыдно, что он не смог додуматься до такого простого конрзаклятья самостоятельно. Гермиона наверняка бы сразу догадалась.
После Finita Рон и впрямь очень быстро пришел в себя, и друзья отправились в Гриффиндорскую башню, испытывая по пути немалый прилив адреналина, ведь отбой уже давно наступил, и их запросто может поймать Филч или Снейп, или, еще хуже, МакГонагалл.
- Поттер, Уизли, стоять! — послышалось сзади, когда ребята пробежали мимо одного из коридоров, который вел в другую часть замка.
- По двадцать баллов с каждого за шатание по коридорам во время отбоя, — бархатным голом проговорил Ужас Подземелий Снейп, наведя на нарушителей палочку с зажженным Lumen, больно бьющим в глаза.
Нужно было быть слепым, чтобы не заметить не его угрюмом и вечно чем-то недовольном лице злорадную ухмылку.
- Что вы можете сказать в свое оправдание?
Гарри уставился в пол, не рискуя встречаться взглядом с деканом Слизерина, представляя, как тот поднял бы его на смех, узнав, что он был секундантом на дуэли. Рон же, наоборот, принялся усиленно оправдывать себя и Гарри и сваливать всю вину на Визерхоффа, совершенно не задумываясь о том, что подставляет тем самым свой факультет под еще больший удар, нежели простой штраф за нахождение вне общежития после отбоя. И уж тем более он не знал, что на следующее утро профессор МакГонагалл накажет обоих дуэлянтов и их секундантов общим штрафом в двести очков и отработками у Филча до конца недели.
Под конвоем мальчики дошли до Грифиндорской гостиной, и если Рон сразу провалился в объятья Морфея, то Гарри еще долго смотрел в потолок, думая то о медальоне-хоркруксе, то о странном письме его матери Сириусу, то о сегодняшней полночной дуэли, короче которой был только поединок Снепа с Локхартом. И Гарри впервые для себя не мог разобраться, кто здесь прав, кто виноват, где Добро, где Зло, а черное и белое смешались для него в один непонятный водоворот красок, прежде чем он уснул…
1) Зубастик — мой вольный перевод клички Ripper (Злыдень). Само слово “ripper” означает “рыхлитель, пила, саморез” и прочие острые предметы, так что может, ИМХО, в достаточной степени характеризовать зубастость любимца тетушки Мардж.
2) Вонючка — снова мой вольный перевод имени/прозвища Mundungus (“обитающий на/в земле”), которое имеет также значение “Вонючий табак”, т.е. то, что может по внешним признакам характеризовать представителя той социальной прослойки, к которой принадлежит Флетчер.
3) (лат.) Окаменей весь, стань мрамором! Характеризуется полной трансфигурацией верхних кожных покровов, волос, одежды в вышеуказанный материал. Заколдованный внешне похож на статую, а чувствует себя так, будто его всего поместили в гипс.
21.11.2011 Глава 25. Затишье перед бурей: Гриффиндор – Слизерин.
Новая учебная неделя, казалось, не предвещала никаких серьезных неприятностей. Ученики, расслабившиеся за два месяца летних каникул, стали постепенно втягиваться в учебный процесс, объемы домашних заданий увеличились, а учителя наконец-то вздохнули с облегчением: жизнь в Хогвартсе постепенно возвращалась в привычное русло. Однако иностранные студенты продолжали вносить свою, весьма ощутимую лепту в разнообразие в общественную жизнь лучшей в Европе чародейства и волшебства, порой переворачивая с ног на голову уже давно устоявшиеся понятия и стереотипы.
Гриффиндор, традиционно считавшийся самым дружным, веселым и бесшабашным факультетом в Хогвартсе, разделился на два враждующих лагеря, чему причиной стала вражда Рона Уизли и Лотара Визерхоффа, ибо у первого было слишком много претензий ко второму. Во-первых, “Лоти”, как его обидно называли сторонники Уизли (в число которых Джинни, ее подруга Демельза, Лаванда Браун – для моральной поддержки, первокурсник Питер Арнальдс и его друзья, братья Криви, а также еще несколько человек с разных курсов), водил дружбу со слизеринцем (и не важно, что эта дружба сложилась задолго до Хогвартса), что по умолчанию относило его к “неблагонадежным общественным элементам”, делало “змеем в львиной шкуре”. Во-вторых, он самым наглым образом узурпировал права старосты и теперь во всю наводит свои порядки. В-третьих, он пытался отбить у Рона его девушку Гермиону – уж слишком много времени проводили они вместе за совместной работой. И, в-четвертых, он заставлял всех учиться и не давал развлекаться. Да, еще этот поганый Визерхофф успел залепить в Рона на дуэли каким-то темным заклинанием.
Что же касается самого Лотара Визерхоффа, то у него также было немало претензий к Уизли и его сестре, однако ему необязательно было высказывать их вслух для повышения авторитета. За столь короткий срок он успел снискать себе уважение и дружескую симпатию как среди старших, так и среди младших учеников. Он в достаточной мере обладал организаторскими способностями и лидерскими качествами, которых так не доставало младшему из братьев Уизли, и именно благодаря его усилиям Гриффиндор стал выкарабкиваться из штрафной ямы, получая вполне заслуженные баллы за добросовестно выполненные домашние задания и устные ответы на уроках. При этом Лотар старался не допускать развития бытовых или межличностных конфликтов, которые неизбежно возникают при совместном проживании такого количества людей, и предпочитал решать любые спорные моменты на месте. Одновременно он “подчищал”, хвосты за профессором МакГонагалл, организуя по вечерам дополнительные уроки трансфигурации, ибо последняя не просто так считалась самым сложным предметом в Хогвартсе, и не переставал возмущаться, что в британской школе магии не преподают в обязательном порядке такую важную дисциплину, как нумерология, без которой невозможно понять основные принципы превращений. Он стремился собрать воедино, структурировать весьма разрозненные знания львят, над которыми он добровольно взял шефство, ибо знал, что уже в скором времени такой подход принесет немалые плоды.
Ретроспектива…
В понедельник утром в Большом зале царило ставшее уже привычным оживление. Студенты громко ели, ерзали на стульях и жаловались друг другу на то, как рано приходится вставать, и как много у них уроков. Некоторые судорожно доделывали домашнее задание, одновременно читая учебник, наскоро пережевывая кекс и запивая все это тыквенным соком. Со стороны Гриффиндорского стола поднялся рослый рыжеволосый парень, сразу обратив на себя внимание одноклассников. Подошел к рыжей парочке, сидевшей достаточно далеко от него, однако те, огрызнувшись, уставились кислыми рожами обратно в тарелки. За столом прошлись недовольные шепотки. “Вы должны!” – говорили все и осуждающе на них смотрели. Брат с сестрой встали и, под прицельными взглядами всего ало-золотого факультета, вместе с молодым аристократом подошли к хаффлпаффскому столу.
— Доброе утро, Элиза, — подчеркнуто вежливо поздоровался Лотар, отвесив девушке легкий поклон и поцеловав пальцы; он намеренно говорил по-английски, чтобы у остальных присутствующих не возникало ощущение, будто им чего-то не договаривают.
Сьюзен Боунс и Ханна Эббот смотрели на эту сцену с искренним умилением, Захария Смит недовольно фыркнул, а Джастин Финч-Флетчли совсем поник, уставившись пустым взглядом в тарелку, по которой размазывал овсянку, боясь поднять глаза на свою новую и такую красивую, солнечную одноклассницу.
— Доброе утро, Лотар… — в конце фразы Миллер резко понизила голос, сконфузившись: из-за спины ее жениха вышли брат и сестра Уизли, на лицах которых было написано полное отвращение ко всей ситуации в целом и к ней лично – в частности.
— Элиза, эти двое молодых людей хотят кое-что тебе сказать, — сказал Визерхофф, строго глянув на Рона и Джинни и вытащив палочку из наручной кобуры.
— М-мы п-просим п-прощение… — запинаясь, говорил Рон.
Сейчас к ним были обращены любопытные взгляды всех студентов в Большом Зале, отчего брат и сестра Уизли испытывали жгучее желание провалиться сквозь землю – да на них теперь пальцем все будут показывать и проходу не давать, а потом мама вопиллер пришлет. На лицах подростков не было ни капли раскаяния, и они ничуть не сожалели о сказанный вчера словах; мало того, они считали себя правыми, просто весь гребаный мир ополчился против них.
Лотар еще раз грозно посмотрел на брата с сестрой. Рон толкнул локтем Джинни, та ответила ему аналогичным толчком и бросила косой взгляд в ответ.
— … за оскорбление, которое нанесли вам вчера, — пробурчал Рон больше себе под нос, но уже не заикаясь, раздраженный тем, что Джинни заставила его отвечать за двоих.
Лиза стояла, как вкопанная, немного приоткрыв рот, выражение лица ее носило какой-то оттенок обреченности. Остальные хаффлпаффцы и некоторые гриффиндорцы недовольно косились на Уизли. Сам же Лотар чувствовал себя донельзя глупо: с одной стороны, он исполнил все необходимые формальности, да и Уизли, его стараниями – тоже, но как они все испортили?! Вместо того, чтобы в кои-то веки притушить неприязнь и проявить вежливость, они причинили еще большую обиду, нарочито показывая, что они думают обо всех остальных, и что их заставляют делать нечто противоестественное. Визерхофф виновато посмотрел на Миллер, но та лишь слегка качнула головой в сторону, а лицо ее по-прежнему оставалось обреченно-грустным: ей неприятно, но она готова с этим мириться, как и когда-то с “грязнокровкой”.
— Все немедленно по местам! – вмешалась в дело профессор МакГонагалл. – Мисс Миллер, вы принимаете извинения мистера и мисс Уизли? – строго спросила она.
Всем своим видом декан Гриффиндора показывала, что ей некогда заниматься возникшей проблемой, и потому от хаффлпаффки, которая вообще не должна здесь мешаться, требовался вполне определенный ответ.
— Я принимаю, — твердо ответила Элиза; в голосе ее явно ощущался вызов, а в голубых глазах стояли слезы, — но не потому, что считаю их искренними, но для того, чтобы прекратить никому не нужный конфликт, — мисс Миллер была сама честность.
Рон и Джинни стояли с открытыми ртами, не зная, что сказать в ответ, МакГонагалл бросила короткий, недоуменный взгляд на студентку барсучьего факультета, словно удивленная такими словами, а хаффлпаффцы, а за ними часть слизеринцев и равенкловцев дружно зааплодировали.
— Сядьте на место и быстрее заканчивайте свой завтрак, если не хотите опоздать на урок, мисс Миллер, — приказала декан Гриффиндора. – Мистер Уизерхофф, мистер Уизли, мистер Поттер, мистер Брок, идемте со мной!
Так Гриффиндор лишился двухста баллов, незадачливые дуэлянты получили отработки у Филча, что дало новый повод для споров и пересудов на львином факультете. Большая часть львят демонстративно объявила бойкот Уизли, узнав, что именно он “слил” Брока и Визерхоффа поймавшему их с Поттером Снейпу. А тот факт, что Уизли, как выяснилось, позорно продул на дуэли, попав под модифицированный “Petrificus”, окончательно убедил всех в том, что Уизли глупо подставил весь факультет (ведь баллы-то общие) исключительно из чувства мести.
Конец ретроспективы.
Впрочем, нашлись и нейтральные студенты, которые не собирались примыкать к тому или иному лагерю, но вовсе не потому, что имели какое-то особое мнение, а потому что их чем-то не устраивал каждый из самопровозглашенных лидеров. Так Дин Томас и Симус Финниган объявили Рону бойкот из-за того, что по его тупости факультет лишился сразу двухста баллов, но при этом не симпатизировали Лотару, который устроил им неплохую промывку мозгов, когда случайно увидел их за рисованием карикатур на спорящих себя и Рона и, в особенности, на Элизу.
Обоснованный повод злиться на Визерхоффа был и у Гарри Поттера, ведь именно его друг по милости рыжего аристократа пролежал в виде мраморной статуи битых полчаса, из-за чего их потом и поймал Снейп. Но, считал Гарри, в провокации дуэли были виноваты именно Рон и, к его огорчению, Джинни – если бы они не начали оскорблять девушку Визерхоффа, то, может быть, и дуэли никакой бы не было. Благодаря жизни у Дурслей и последующей травле на втором, а потом и на пятом курсе, юноша прекрасно знал, как это больно и неприятно, обидно, когда тебя прилюдно унижают, называют “уродом ненормальным”, лжецом или сумасшедшим, и потому прекрасно понимал, каково было хаффлпаффке Миллер, когда ее оскорбили его друзья, которым она не сделала ничего плохого. Однако поговорить на эту тему Гарри не рискнул ни с Роном, ни с Джинни: первый может обидеться и объявить бойкот, как на четвертом курсе, вторая обязательно поддержит брата. К тому же, Джинни явно не одобряла дружбу своего парня с Невиллом, ибо, по ее мнению, предателем являлся всякий, кто соглашался с “этим змеем Уизерофом”, и продолжала поносить его подружку Миллер – ведь она, как и ее женишок, Малфой крашеный, общается с “поганым слизеринцем Шонбрунном”. Впервые в жизни Поттер ощущал себя трусом, ибо предпочел свои собственные интересы справедливости, но он точно знал: предательство во много раз хуже трусости.
Но, пожалуй, хуже всех в сложившихся обстоятельствах чувствовала себя лучшая ученица Хогвартса Гермиона Грейнджер, постоянно находившая себя между двух огней, на краю пропасти. Ей нравилось работать вместе с Визерхоффом, она находила его очень умным, ответственным и организованным молодым человеком, и, признавалась она сама себе, обязанности старосты исполнял он намного лучше Рона. Именно таким она и хотела видеть своего напарника. Кроме того, Лотар был единственным ее одноклассником с Гриффиндора, который целиком и полностью разделял ее увлечение нумерологией и мог поддержать разговор практически на любую тему, за исключением разве что зельеварения и гербологии, в которых признавал, безусловно, более сильными своих друзей Карла Шенбрюнна и Элизу Миллер. В то же время ее сотрудничество с молодым аристократом еще больше усилило уже начинавшийся разлад в ее отношениях с Роном и Джинни. Рон, не стесняясь свидетелей, чуть ли не каждый день устраивал сцены ревности, которые, благодаря Лаванде, Парвати и другим сплетницам Хогвартса, становились достоянием школы чуть ли не на следующий день. Джинни же, как она сама считала, действовала более тонко и хитро, в отличие от своего туповатого братца. Обычно она за руку отводила Гермиону в девичьи спальни и как бы по секрету говорила, что да, Рон не очень умный и далекий, но зато очень хороший парень, каких поискать еще надо, и потому Гермиона не должна упускать свой шанс. К тому же, со стороны Гермионы является крайне неразумным предпочитать общество этого павлина Визерхоффа им с Роном и Гарри: старые друзья никогда не предадут, а Визерхофф – тот еще фрукт, похлеще Малфоя и Забини, через год уедет к себе обратно в Дойчляндию, где до скромницы Гермионы Грейнджер ему, чистокровному снобу, не будет никакого дела. Да, еще Гермиона не должна обижаться, ведь ей правду говорят, из лучших побуждений, но с такой симпатичной, но, в целом, посредственной внешностью, вороньим гнездом на голове и повернутостью на учебе не стоит рассчитывать на серьезные отношения с красивенькими богатенькими мальчиками, и вообще, лучше синица в руках, чем журавль в небе. И потому Гермионе следует побыстрее наладить отношения с Роном и доказать ему, что она любит только его, а как доказать – такая умная девочка, как Гермиона, может догадаться и сама.
Джинни честно пыталась ей помочь, как подруга подруге, убеждала себя Грейнджер, тем более что она была весьма привлекательной молодой особой и потому пользовалась вполне заслуженным успехом у парней, но вот ее советы вызывали у гриффиндоской старосты… она не знала, как это правильно назвать, но в голову не приходило ничего, кроме омерзения, а Молли Уизли своим письмом только подлила масла в огонь. Гермиона понимала, что каждая из них забоится о своем брате и сыне, да и с самой матерью многочисленного рыжего семейства у нее сложились очень теплые отношения, однако она не могла принять того, что за нее пытаются решать пусть и не совсем чужие, но все-таки не родные ей люди. Впервые, составляя ответ на письмо миссис Уизли, стараясь выразить при этом свой ответ как можно в более мягкой и корректной форме, дабы не вызвать подозрений и не разозлить ненароком чересчур темпераментную женщину, девушка задумалась о том, что ее с Роном отношения действительно были просто закономерностью, ожидаемым шагом после того, как Гарри начал встречаться с Джинни. Такая красивая картина семейного паноптикума – большая семья, собранная под одной крышей, за одним столом: сыновья, дочь, невестки, зять, ставшие родными задолго до того, как надели кольцо на палец своим суженым, на полу весело играют маленькие озорные внуки. Все счастливы и улыбаются друг другу. “Не правда ли это замечательно?” – подобно заклинанию, так и слышала Гермиона у себя в голове голос миссис Уизли. Оно убеждало, усыпляло, заставляло покорно согласиться, но Гермиона не могла: уж слишком слащавой и идеальной казалась эта картина, чтобы быть правдой.
Каждый день оба старосты Гриффиндора уединялись в пустом полутемном классе или в спальне мальчиков, когда там никого больше не было. Гермиона послушно отрабатывала свою повинность, позволяя делать с собой Рону что угодно, кроме одного, к чему еще не была готова. А на следующее утро ловила на себе довольный и лукавый взгляд директора и презрительный, полный брезгливости – Снейпа, заставлявший ее густо краснеть и вспоминать, как по ней вчера вечером ездил Рон. Становилось неловко, будто ее поймали за чем-то, чем занимаются абсолютно все, но о чем не принято говорить в приличном обществе. Потом изматывающие занятия – преподаватели напоминали им о ТРИТОНах на каждом уроке и считали своим долгом нагрузить ребят по максимуму домашней работой. В перерывах между уроками и после – обязанности старосты и кружок по выполнению домашних заданий, которые тоже отнимали немало времени и сил. Если бы не Лотар, честно признавалась себе Гермиона, она бы уже давно протянула ноги, без маховика времени-то: от Рона бессмысленно ждать помощи в каком-либо серьезном деле). А ведь Лотар посещает всего на один предмет меньше, чем она, при этом успевает заранее выучить часть уроков, пообщаться со своими друзьями с других факультетов, да и отработки у Филча, куда он ходит вместе с Гарри, Роном и Броком, тоже никто не отменял. И лишь поздно вечером, когда они пересекались в гостиной Гриффиндора, Грейнджер отмечала про себя общий уставший вид и круги под глазами у своего нового одноклассника, однако он никогда не жаловался и всем своим видом показывал, что ему не по душе сочувствующие взгляды. Затем, обычно после ужина, когда в Гриффиндоской башне собирались все студенты с первого по седьмой курс, и порядок, покой и тишина становились просто несбыточными мечтами, Рон прилюдно начинал выяснять отношения, Гарри пытался их помирить, а Джинни отводила в сторонку, чтобы дать пару “хороших советов”.
Словом, к концу дня Гермиона Джейн Грейнджер была уже настолько взвинчена и выведена на себя, что начинала по поводу и без повода срываться на других учеников, так что те вполне небезосновательно махали на нее рукой или крутили пальцем у виска и удалялись с глаз долой, лишь бы не видеть злобную раздраженную старосту. Но больше всех, особенно после “дружеских бесед” с Джинни доставалось Лотару Визерхоффу: то он темное заклинание к Рону на дуэли применил и оставил умирать в выручай-комнате, и вообще вся эта их дуэль яйца выеденного не стоила; то Джинни отругал за какое-нибудь мелкое нарушение правил; и вообще к ее друзьям он крайне несправедливо относится. Лотар лишь молча выслушивал ее, едва удерживая себя оттого, чтобы не сорваться на крик и ругательства, ибо полагал подобное поведение некрасивым по отношению к женщине, а также не хотел терять авторитет среди товарищей по факультету. Его лицо, каждый мускул которого выражал предельное напряжение и силу воли, становилось еще белее, чем костяшки пальцем, которыми он тут же хватался за книгу, спинку стула или перила, а светло-серые глаза, казалось, прожигали насквозь. Он не говорил ни единого слова, но от него исходили сильнейшие эманации злобы, заставляя окружавший его воздух электризоваться, а сидящих поблизости подростков спешно ретироваться на безопасное расстояние. Казалось, еще чуть-чуть, и произойдет выброс стихийной магии, куда более бурный и опасный, нежели простая аппарация с земли на крышу дома или взрыв уродливой цветочной вазы в углу. Шли напряженные минуты ожидания, пока Грейнджер, наконец, не отводила взгляд, и зрители могли вздохнуть с облегчением. Она всегда делала это первой — все ее аргументы тут же пропадали, а разум и тело вопреки всему затмевала страсть, когда она смотрела ему в глаза. Она боялась, что кто-то прочитает все это на ее лице. Она желала его и ненавидела одновременно, завидовала и уважала. Она видела во сне, как он страстно владел ее телом, доставляя ей неземное наслаждение, как она послушно выгибалась под его ласками и тем же отвечала в ответ, и только потом просыпалась, тяжело дыша, в холодном поту. Осторожно ступая по мягкому ворсистому ковру, не зажигая “Lumen”, чтобы случайно не разбудить соседок, Грейнджер подходила к окну, на котором стоял хрустальный графин, и медленно выпивала стакан холодной воды – чтобы окончательно протрезветь. Она любила Рона и желала Визерхоффа. Она окончательно запуталась в клубке противоречий, связанном из ее собственных чувств и убеждений, и просто сдалась, отчаявшись найти в нем начала и концы, причинно-следственные связи.
Визерхофф был вне себя от ярости. Его крайне раздражала такая умная и правильная Грейнджер, которая быстро теряла над собой контроль, стоило только вмешаться ее друзьям-идиотам. Хотя нет, из них такая характеристику подойдет разве только что Уизли, которого нельзя назвать иначе, кроме как лентяем и полной посредственностью. Поттера можно было бы назвать адекватным, если бы не его наивность и поистине собачья привязанность к Уизли. А вот его сестра, несмотря на присущую ей браваду, является очень хитрой, ловко манипулируя своим братцем и Поттером с Грейнджер. Пожалуй, ей легко мог бы подойти и Слизерин, если Салазар так любил хитрых и амбициозных волшебников. Лотар ожидал, что она нажалуется на него Рону, однако предположить не мог, что она ударит по Элизе – добрейшему созданию в мире. Теперь же ей достаточно сказать пару фраз Грейнджер, чтобы та окончательно завелась и вышла из себя, абсолютно утратив способность рассуждать. Конечно, да здравствуют лентяи, бездари, глупцы и прочие ограниченные личности! Ведь это так модно становится сейчас в маггловском мире!
Лотар в гневе швырнул полотенце на пол и со всей силы ударил по раковине, которая в мгновение ока слетела с креплений и развалилась на части – видимо, к его физической силе добавилась магия, которая также желала бесчинствовать. Он понимал, что делает в данный момент совсем нехорошие вещи, но, в то же время, должен выместить на чем-нибудь свой гнев – с его природными способностями к трансфигурации ему не составит труда вернуть туалету прежний вид. Хрясь! – со звоном раскололось зеркало, остатки которого смешались с тем, что осталось от раковины. А кулаки сбитыми в кровь костяшками в бессильной злобе колотили по толстой мраморной стене, для которой всякие взбесившиеся юнцы были помехой не большей, чем лилипуты для великана.
Кроме Визерхоффа, в туалете никого больше не было, но вовсе не потому, что все остальные гриффиндоцы так высоко уважали право на неприкосновенность частной жизни, но потому что в кои-то веки проявили инстинкт самосохранения и побоялись попасться на глаза донельзя разозленному аристократу, готовому смести все на своем пути. Остановился он лишь тогда, когда на полу образовалось мелкое крошево из стекла и керамики, а на шершавой мраморной стене остались приличных размеров пятна крови. Гнев постепенно уходил, но вместе с ним приходили жжение и боль в разбитых пальцах.
— Мяу!
У крайней кабинки, располагавшейся ближе всех к двери, сидел пушистый рыжий кот-полукниззл. Косолап еще раз мяукнул и, слегка наклонив голову, выжидающе посмотрел на юношу.
— Да, натворил я здесь, — с грустной иронией в голосе произнес Лотар, еще раз оглядев учиненное им побоище; было непонятно, к кому он обращается больше – к самому себе или же внимательно наблюдающему за ним коту.
Следует отметить, что в отличие от своей хозяйки, Косолап нисколько не раздражал немца; мало того, тот считал его более даже более адекватным, нежели Гермиону Грейнджер, а их неприязнь к Рону Уизли была очень даже взаимной. Юноша быстро залечил себе раны магией, после чего несколькими движениями палочкой привел и себя, и помещение в надлежащий вид и, подхватив рыжего кота на руки, отправился спать.
Что же касается профессора МакГонагалл, то она, хотя и знала о существовавшем конфликте между Уизли и Визерхоффом и их ежедневных перепалках, не торопилась вмешиваться на правах декана. Как и Гермиона, она была во много согласна с Визерхоффом, однако боялась его поддерживать в открытую и не спешила вручать ему значок старосты, дабы официально утвердить его полномочия. Она – гриффиндорка, поддерживавшая учеников против диктата Амбридж, сражавшаяся в Министерстве лицом к лицу с Пожирателями Смерти, и боялась – звучит абсурдно, но существовало слишком много “но” и “если” политического характера, которые перевешивали ее стремление к порядку и справедливости. Ведь был статус школы, который не следовало ставить под сомнение своими необдуманными действиями. Были “коренные” гриффиндорцы, которые останутся, и потому ей ни в коем случае не следовало подрывать свой авторитет среди них, потворствуя иностранцам, которые в следующем году все равно уедут. А еще ей не следовало портить отношения с самыми надежными и преданными членами Ордена Феникса Артуром и Молли Уизли, ведь это может привести к расколу в Ордене, так же, как и на ее собственном факультете, что крайне нежелательно в это время, когда Тот-кого-нельзя-называть быстро набирает силу и вербует себе новых сотрудников. Ведь ему будут только на руку любые разногласия среди сторонников Света.
Об этом ей призрачно намекнул Дамблдор во время очередного чаепития с лимонными дольками, которое, как у всех добропорядочных англичан, бывало в пять часов пополудни.
— О, это просто восхитительный чай, Альбус! – с приподнятым настроением произнесла декан Гриффиндора и сделала несколько глотков.
Минерва говорила вполне искренне, а не только лишь отдавала дань приличиям. Крепкий черный чай с бергамотом приятно бодрил после тяжелого рабочего дня, а сладкий аромат лепестков роз и мандаринов щекотал ноздри и поднимал настроение — ведь ей проверять еще кипы домашних работ, а потом еще патрулировать коридоры ночью. И если в самом начале декан Гриффиндора считала согласие своего начальника на этот дурацкий образовательный эксперимент безумием и старческой блажью, помноженной на своеобразное чувство юмора того же начальника, то теперь благодарила Мерлина за то, что с помощью Визерхоффа удалось решить большинство проблем социального характера, постоянно возникающих на львином факультете. Успеваемость и дисциплина на уроках значительно повысились, а сами львята научились в кои-то веки не вестись на провокации змеек, так что дальше пары оскорблений и подколок дело обычно не заходило, и драки со Слизерином практически прекратились. У Минервы МакГонагалл, как декана Гриффиндора, был вполне заслуженный повод гордиться собой, в то время как у декана вражеского факультета очень вовремя кончились камни, чтобы кидаться ими в ее огород.
Альбус лукаво ухмыльнулся в бороду, морщинки на его лице придавали ему, вкупе с пурпурной мантией, расшитой золотыми изображениями созвездий, вид добродушного старичка-затейника, а проницательный взгляд голубых глаз, подмигивающих из-под очков-половинок, говорил о самом бодром расположении духа и такой жизненной силе, которой позавидовали бы и молодые.
— Его мне любезно присылает мой старый знакомый из Индии, знакомый родителей близняшек Патил, — ответил Дамблдор, сделав глоток. – Очень хороший человек, прекрасно разбирается в травах и различных настоях.
Губы старика подернула мечтательная улыбка, он расслабился, откинувшись на спинку стула, и чуть прикрыл глаза. Лицо его источало умиротворение, со стороны казалось, будто директор Хогвартса отправился в дебри своих красивых воспоминаний о прошлом. Какое-то время Альбус и Минерва молча пили чай, наслаждаясь его восхитительным вкусом и ароматом. Дамблдор при этом не забывал закусывать любимыми лимонными дольками, часть из которых перекидывал сидевшему позади Фоуксу.
— Минерва, я должен обсудить с вами один важный вопрос, — строго сказал директор Хогвартса, сложив руки на животе. – Я заметил, что вы чересчур хорошо относитесь к мистеру Визерхоффу. Не кажется ли вам это несправедливым по отношению к остальным гриффиндорцам?
Лицо профессора МакГонагалл мгновенно посуровело, чашка чая тяжело опустилась в стоявшее на столе блюдце.
— Я не могу ни в чем упрекнуть мистера Уизерхоффа. Он порядочен и дисциплинирован, очень много помогает мистеру Уизли и мисс Грейнджер. Благодаря ему на Гриффиндоре стало меньше проблем, — оправдывалась МакГонагалл; сейчас она чувствовала себя провинившейся девочкой, которую обвиняют в дружбе с неподходящим мальчиком. – Он сумел наладить хорошие отношения с большинством ребят и пользуется вполне заслуженным уважением в коллективе.
— За ним стоит приглядеть, Минерва, — стальным голосом ответил Дамблдор. – Не стоит исключать того факта, что немцы захотели отомстить за поражение Гриндевальда в сорок пятом, и мистер Визерхофф идеально подходит для роли шпиона: он втерся в доверие и вам, и своим товарищам по факультету, ведет дополнительные занятия, во время которых раз за разом незаметно пропитывает других детей идеологией чистокровных. И мы не застрахованы от того дня, когда он, подобно Тому, соберет армию последователей и пойдет против нас… — казалось, в словах самого могущественного волшебника всея Британии и Европы просто невозможно было сомневаться.
— Святая Медана! – с отчаяньем проговорила МакГонагалл, приложив ладонь ко рту и отвернувшись в сторону: такой вариант развития событий она даже не рассматривала, глупо поддавшись обаянию и внешней порядочности юного аристократа.
Дамблдор тем временем продолжил:
— Если преданность Свету у мистера Поттера, мистера Уизли и мисс Грейнджер не вызывает у меня сомнений, то я очень беспокоюсь за мистера Лонгоботтома: будет очень обидно, если сын авроров и истинных гриффиндорцев, членов Ордена Феникса и участник битвы против Пожирателей Смерти пойдет по кривой дорожке, поддавшись ложным и чужеродным идеям.
И Альбусу, и Минерве было известно, что Невилл, как и Золотое Трио, после школы хотел вступить в Орден Феникса и стать аврором. Он хотел быть достойным сыном своих родителей и отомстить за них Вольдеморту и всей семье Лестранж. Кроме того, Невилл, как и Гарри, идеально подходил под сделанное Трелони пророчество и в случае смерти Гарри, например (ибо никто из взрослых не сомневался, что Поттеру в один прекрасный момент может изменить его везение, а на войне смерти неизбежны), продолжит начатое им дело.
— Кроме того, Минерва, вы не могли не заметить, что мистер Визерхофф плохо относится к мистеру и мисс Уизли и настроил против них многих ребят с факультета. А ведь если бы он был предан Свету, он бы предпочел с ними подружиться и разорвать дружбу со слизеринцами. Не так ли?
И, хотя преподавательница трансфигурации справедливо полагала, что формально Визерхофф может общаться, с кем сам пожелает, что-то ей упорно подсказывало, что ответить на риторический вопрос своего начальника она может лишь единственно правильным образом. Женщина, чуть дрогнув, кивнула в ответ.
— Мистер и мисс Уизли – очень хорошие ребята, и очень жаль, что из-за пропаганды мистера Визерхоффа многие товарищи по факультету стали плохо к ним относиться. И тот факт, что он оставил окаменевшего мистера Уизли лежать после дуэли, совершенно беспричинной, кстати, в таком состоянии, пока мистер Поттер не вспомнил нужное заклинание, говорит сам за себя, а я очень редко ошибаюсь, — с чувством собственной важности проговорил Дамблдор, закинув в рот очередную лимонную дольку. – Кроме того, Минерва, я думаю, вы прекрасно понимаете, что подобная ситуация может стать причиной разлада в Ордене Феникса, что будет только на руку нашим врагам. В это, лишь кажущееся спокойным время долг должен быть выше личных предпочтений, а единство – залогом победы. Советую вам внимательно подумать над моими словами.
Оба преподавателя трансфигурации, бывший и нынешний, осушили чашки, которые тут же исчезли, едва коснувшись стола. Повисло тяжелое и неловкое молчание. МакГонагалл чувствовала себя запутавшейся и пристыженной, а Дамблдор смотрел на нее с ласковым укором, взгляд его, каким обычно смотрят родители на своих повзрослевших и потому своевольничающих детей, как бы говорил: “Я же вам помочь хочу, научить, как надо правильно жить, а вы меня не слушаетесь”.
— Спасибо за совет и предупреждение, Альбус, — ответила декан Гриффиндора, вновь вернув себе самообладание, и встала из-за стола. – Мне пора вернуться к моим обязанностям декана.
— Удачи, Минерва, — уставшим голосом проговорил директор, откинувшись на спинку стула и сложив руки на животе: слишком многие вещи не давали ему покоя в последнее время.
Профессор МакГонагалл вышла от директора в крайне удрученном настроении. Альбус очень вовремя напомнил ей об исходящей от Визерхоффа и прочих иностранцах угрозе. А о его отношениях с Уизли и, правда, стоило задуматься. “Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты есть”, — гласит старая народная мудрость, и Минерва решила проанализировать обстоятельства, используя ее, как основу. Итак, мистер Уизерхофф дружит с мистером Лонгоботтомом, в ссоре с Уизли. Невилл почти всегда поддерживает Лотара. Сам же Невилл характеризует Лотара как “умного, справедливого и последовательного человека и хорошего учителя”. Отношения с мисс Грейнджер носят чисто деловой характер, они действительно прекрасно справляются вдвоем с обязанностями старост, однако вне учебы и старостата между ними постоянно возникают конфликты, ибо мисс Грейнджер, естественно, поддерживает своих друзей. С мистером Поттером отношения нейтральные, можно сказать, они отсутствуют, ибо оба мальчика практически не общаются друг с другом. Оливер Брок, магглорожденный, пятый курс – дружба, скорее, поверхностная, как и Невилл, чаще всего он просто соглашается с Уизерхоффом. Элиза Миллер, с Хаффлпаффа, невеста – без комментариев, он, как истинный джентльмен, будет стоять горой за нее, из-за чего, собственно, и вызвал мистера Уизли на дуэль. По словам Помоны, тихая, скромная, добрая и очень старательная девочка, однако всем прекрасно известно, насколько обманчивой бывает внешность. Карл Шенбрюнн, Слизерин – уже подозрительно. Подобно мистеру Поттеру и мистеру Уизли, подружились, когда стали вместе посещать школу магии. Мистер Шенбрюнн – холодный сдержанный, скрытный, как и все слизеринцы, отличник, в своей прежней школе имел безупречную репутацию. Однако тот факт, что он хорошо общается со своей магглорожденной одноклассницей, говорит в его пользу. Генрих Бранау, Слизерин, ярый приверженец чистоты крови – уже давно ненавидят друг друга, однако их ненависть носит иной характер по сравнению с таковой в отношении мистера и мисс Уизли.
Вывод: Лотар Уизерхофф – темная лошадка, и за ним действительно стоит присмотреть, чтобы знать, чего он именно добивается. Желательно, чтобы это были мальчики с его курса. Среди гриффиндорцев на эту роль идеально подходили Дин Томас и Симус Финниган – среди своих одноклассников они были наиболее неприметными и находились в нейтральных отношениях и с Визерхоффом, и с Уизли, так что можно было надеяться на их объективность. В качестве причины подобной слежки МакГонагалл объяснила, что кто-то из иностранных студентов шпионит в пользу Того-кого-нельзя-называть, и надо вычислить, кто это, а историю с Питером Питтегрю знали многие. Аргументы декана не вызвали у парней возражений, и они приступили к своему заданию, хотя ради этого им пришлось подстроиться под расписание немца. Однако, ничего крамольного, кроме постоянных перепалок с Уизли, редких вспышек гнева и диалогов на немецком с друзьями, на Визерхоффа так и не удалось найти, а в его рассказах о культуре и традициях волшебного мира не заметили никакой пропаганды, скорее, это был более живой и интересный пересказ лекций профессора Биннса, на которых большинство студентов просто спали.
Минерва терялась в догадках, ибо вся вина мистера Уизерхоффа заключалась лишь в том, что он сильно не ладит с Уизли, но ведь не мог же Альбус его просто так оговорить? — Не мог. Наверное, он увидел в Уизерхоффе что-то, что в упор не замечают ни его одноклассники, ни учителя – на то он и есть величайший и мудрейший волшебник столетия. И Минерва вспомнила… более пятидесяти лет назад в Хогвартсе учился один юноша, внешне хорош собой и вежлив, староста и лучший ученик, которого, казалось, не возможно было заподозрить в каком-либо злодеянии, но уже он был самым настоящим монстром, каких еще не знала история… Женщина поежилась от холода, плотнее запахнув свою длинную бархатную мантию, и дело было вовсе не в сквозняках, гулявшим по ночным коридорам Хогвартса. Она не хотела, она боялась верить… Она просто хотела видеть в Лотаре Визерхоффе всего лишь примерного ученика и старосту факультета, как, например, мисс Грейнджер, а не очередного Тома Марволо Риддла или Гриндевальда, однако заботливо посеянное в ее разуме зерно сомнений уже дало корни, и подозрения не отпускали ее ни на минуту, заставляя Минерву МакГонагалл вновь и вновь прокручивать у себя в голове события времен ее учебы в Хогвартсе и искать сходство между ярким и импульсивным молодым аристократом с активной гражданской позицией и юным, источавшим холод и тьму Риддлом, уже превратившимся в бездушного и хладнокровного убийцу.
* * *
Мда-а… вечно приходится все делать самой… — недовольно подумала Джинни, пробравшись в комнату мальчиков седьмого курса под Дезиллюминационным заклятием. Можно было, конечно, воспользоваться мантией-невидимкой Гарри, но он обязательно заинтересовался бы, для чего. Проверила: “Homines revelo” – никого. Отлично. Джинни сегодня специально сказалась больной на гербологии – Спраут слишком добрая и слишком заботливая, чтобы допустить, что ученики могут врать. Вот очередное доказательство хаффлпаффской тупости.
Девушка подошла к постели своего брата, перевернула подушки, откинула одеяло – как назло, волос ее брата нигде не было. Мордредов Уизерхофф заставлял всех соседей по комнате в обязательном порядке заправлять за собой постели, что юной мисс Уизли было совершенно не на руку. Может быть, стоит поискать на полу? Вчера ее братец опять подрался с этим уродом Уизерхоффом. Главное только не напороться на шерсть Косолапа, который в последнее время повадился заходить в спальню мальчиков.
Джинни уже порядком достали вечные жалобы ее брата и его неприятные, откровенные расспросы про то, как у них все вышло у Гарри. Да очень просто – после того, как Гарри сделал ей предложение, отвела его к себе в комнату, чтобы “кое-что показать”, а дальше побольше кокетства, настойчивости и инициативы со своей стороны, и парень уже не в силах противостоять своим инстинктам. Немного повстречавшись с Невиллом на третьем курсе, с Майклом Корнером – на четвертом и Дином Томасом на пятом, хотя ни с кем из них отношения не заходили так далеко, как с Гарри, юная мисс Уизли убедилась, что все парни, в сущности, одинаковы, особенно когда речь заходит об удовлетворении мужского начала, однако ей нужен только один – Гарри Поттер, герой и Избранный, о котором она грезила еще с детства и, наконец, была вознаграждена. Джинни Уизли нисколько не сомневалась в своей любви к Гарри Поттеру, однако не испытывала ни малейших угрызений совести оттого, что эта любовь удовлетворяла некоторые ее корыстные мотивы.
Не смотря на то, что происходила она из магглолюбской семьи Уизли, Джинни все-таки была чистокровной волшебницей, а потому, в отличие от своей подруги магглорожденной отличницы Грейнджер, прекрасно знала, кто есть кто в магическом мире, и что следует делать для того, чтобы обеспечить себе комфортную жизнь в будущем. Итак, правило № 1: этим миром правят мужчины, а потому нужно выбрать себе такого, который бы любил ее и во всем ей угождал, который имел бы высокое положение и добрую славу в обществе, и Гарри Поттер прекрасно удовлетворял всем этим критериям. Правило № 2: мужчина не имеет права расторгнуть помолвку, если после ее заключения он успел лишить невесту девственности, а сама невеста происходит из чистокровной семьи – это приравнивается к оскорблению рода, и родственники брошенной невесты дружно мстят обидчику, как именно, мисс Уизли была не в курсе, но слышала, что незадачливого жениха могут и убить – “кровь за кровь”. Этот пункт тоже выполнен, а Гарри, который так хотел иметь семью, ни за что не бросит ее. Правило № 3: первого ребенка нельзя изгнать – это символ новой жизни, продолжения рода. Нарушение этого правила карается каким-то жутким проклятьем для всей семьи, а мамаша-убийца делается бесплодной. Конечно, Джинни не была уверена, что 16 лет – это подходящий возраст для того, чтобы заводить детей, когда еще хочется во всю гулять и веселиться, наслаждаться свободой, поэтому она и принимала контрацептивное зелье, купленное в свое время у Ромильды Вейн, мать которой специализировалась на подобном товаре. Но, рассуждала младшая Уизли, девушке хватит и уровня СОВ – даже если она в дальнейшем захочет стать профессиональной квиддичисткой, этого будет достаточно, и вообще, в школе она сидит только из-за Гарри. И если она вдруг забеременеет, то незамедлительно состоится свадьба (правило № 4), а у Гарри денег больше, чем достаточно, чтобы нанять пару помощниц и обеспечить ее и ребенка всем необходимым. Мало того, была уверена девушка, он будет только рад.
Так, с ней и Гарри разобрались, а что у нас там с Роном и Гермионой? Понятно, ее братец уже достиг того возраста, когда “хочу” затмевает все остальные желания и инстинкты, к тому же, это основная черта рода Уизли – достаточно вспомнить, сколько у них в семье детей. Девушка недовольно хмыкнула, вытаскивая из мягкого ворсистого ковра короткие рыжие волосы. Интересно, это ее брата или этого упыря Уизерхоффа? Придирчиво оглядела со всех сторон, поднесла к свету – а Мерлин знает, главное, чтобы никто не догадался, что она устроила всю эту авантюру – и сунула в заранее припасенный мешочек. А Грейнджер? – Полная дура в том, что нельзя выучить по учебникам! Джинни помнила, как года два назад Гермиона, как старшая подруга, давала ей советы, как справиться с безответной любовью к Гарри. Тогда она их вычитала в своих маггловских книжках для психов. Дура! – Джинни лукаво улыбалась, испытывая внутреннее превосходство над подругой: Гермиона, когда-то дававшая ей советы, теперь не может справиться со своими проблемами в личной жизни, в то время как она, Джинни Уизли, будучи почти на два года младше ее, уже почти состоялась как женщина.
Насобирав достаточное, по ее мнению, количество волос, Джинни быстро покинула комнату мальчиков – и очень вовремя, ибо туда забрел Невилл, в очередной раз потерявший свою жабу.
И почему все мужчины, как дети?! Что Гарри, что Рон! Ладно Гарри, он у нас скромник, до сих пор краснеет, когда видит ее голой. Но Рон – мог бы особо не церемониться и просто один раз хорошенько отъездить Грейнджер – и успокоился бы, наконец, перестав приставать к ней с Гарри, и Гермиона перестала бы причитать, что еще не готова, а заодно узнала бы, какое это удовольствие.
Зелье настаивалось в небольшом чугунном котелке на чердаке Гриффиндорской башни. Надежней было бы варить его в выручай-комнате, но она все-таки далековато находится, а юная мисс Уизли не хотела вызвать подозрений у Гарри или Рона. Здесь холодно и неуютно, гуляют сквозняки, а от количества скопившейся за многие десятилетия пыли хочется кашлять. Но разве может все это остановить истинную гриффиндорку и дочь клана Уизли? И вообще, все дети в семье Уизли обладали какими-нибудь талантами: Билл был силен в рунах, нумерологии и чарах; Чарли, помимо того, что прекрасно управлялся с драконами, неплохо разбирался в травах и зельях; близнецы Фред и Джордж – прирожденные дельцы, зельевары и трансфигурационисты; удавались зелья и самой Джинни – на уроках у Снейпа она без особых усилий могла получить “В”, однако полагалась больше не на книги, как ее подруга Гермиона, а как близнецы – на интуицию. Только один Ронникс бесталанный родился, — с легким пренебрежением подумала девушка: хотя Рон был старше ее на год, она относилась к нему с легким снисхождением, как к эмоционально незрелой особи, которую везде нужно тыкать носом. Уж в чем Гермиона была права, так это в том, что у Ронни эмоциональный диапазон действительно, как у чайной ложки.
Джинни села по-турецки перед котлом и высыпала в вяло кипящее варево коричневого цвета горсть блестящих розовых кристаллов. Зелье тут же вспенилось, став глубокого красного цвета – то, что надо. Девушка убавила огнь и, порывшись в сумке, извлекла оттуда маленький свиток пергамента, перевязанный ярко-розовой ленточкой, и, помешивая зелье по часовой стрелке длинным прутиком, сделанным из стебля розы, принялась нараспев читать записанное на листке заклинание:
Красное, как кровь,
зелье варись!
Красное, как любовь,
зелье варись!
Чтобы деве юной от него испить —
Парня молодого полюбить.
Розы стебель, розовый цветок —
в зелье крутится любви водоворот.
Устлано ложе лепестками роз —
касается губами он твоих волос.
Страстная любовь вместо оков —
ты будешь принадлежать ему вновь и вновь.
Зелье поможет тебе полюбить,
надо до дна его всего лишь испить.
Взяла пару волос, еще раз придирчиво осмотрев их против света, и, кинув в котел, завершила формулу:
Тот, кого частицу,
Ты в себя с сим зельем примешь,
Станет образом твоим навек.
Будешь ты грезить во сне и наяву о нем,
чтобы отдаться насовсем —
тогда заклятие падет,
но более никто другой к тебе не подойдет.
Джинни не заметила, как хищно сверкнули ее глаза, когда она произносила последние фразы – даже если у ее брата с Гермионой ничего не получится, последняя на всю жизнь будет влюблена в него — это послужит ей хорошим уроком, который нельзя выучить по книгам, но который преподносить сама жизнь. Она поймет, как ошибалась насчет Рона, не уделяя ему нужного внимания и не отвечая должным образом на его чувства.
Основу для зелья и некоторые ингредиенты, которые необходимо было добавлять на последних стадиях, гриффиндорка заранее купила у Ромильды Вейн – стоило все это немало, так что пришлось расплатиться дорогими французскими духами, которые подарил ей Гарри на день рождения, и кулоном двоюродной бабушки Лукреции, который случайно нашелся среди хлама в Норе, и который мама на ее памяти никогда не носила. Зелье требовало колдовства на каждой стадии – такое проходят только на седьмом курсе, и то со второго семестра, так что, Гермиона, я круче тебя еще и в учебе, — удовлетворенно подумала Джинни, продолжая ровно помешивать любовный напиток. Это была не простая Амортенция, ингредиенты для которой легко можно было стащить из шкафа Снейпа и приготовить за час. К тому, же Амортенцию было очень легко обнаружить – достаточно вспомнить, как Рон в прошлом году вздыхал по Ромильде, поев конфет с любовной начинкой. Это же зелье, которое наверняка являлось запрещенным, что уже было сопряжено с риском, нельзя было определить по вкусу и запаху, и действовало оно намного медленнее. Его необходимо было добавлять каждый день в еду или питье, а каждые три дня – увеличивать дозу. И так в течение двух недель – за это время вполне можно влюбиться, к тому же Гермиона страстно будет желать Рона и будет “готова”, а Рон, наконец, будет удовлетворен и перестанет вмешиваться в их с Гарри отношения.
То, что Грейнджер с самого начала учебного стала нервной и раздражительной, не заметил бы разве что слепой и глухой одновременно. Одни считали, что это из-за увеличившихся на седьмом курсе нагрузок, и у гриффиндорской заучки просто сорвало крышу. Другие – что у нее не ладится личная жизнь Уизли. На нее показывали пальцем, перешептывались у нее за спиной и втихомолку посмеивались над ее потугами изображать из себя и Уизли тандем старост. Гермиона сама замечала происходящие с ней изменения, и они ей совсем не нравились. С каждым днем ею все сильнее овладевали меланхолия и одиночество, какое-то непонятное влечение. Ей хотелось зарыться руками в эти рыжие волосы, чувствовать его страстные поцелую на груди, быть в кольце его сильных рук…
— Мисс Грейнджер, вы меня не слушаете, — строго сказала профессор МакГонагалл.
Мерлин! О чем только она думает на уроках?! Тем более на трансфигурации, ее любимом предмете!
— Простите, пожалуйста, я задумалась… — ответила девушка, вернувшись в реальность и изо всех сил стараясь унять вспыхнувший некстати румянец.
Чем лучше она понимала иллюзорность образов, странным образом возникавших в ее голове, тем сильнее и навязчивее они становились, тем больше владели разумом и телом.
— Пять баллов с Гриффиндора за невнимательность, — вынесла свой вердикт преподавательница трансфигурации и вернулась к объяснению новой темы.
Но хуже всего было на зельеварении, ибо Снейп, как известно, умел читать мысли. И он точно не стал бы задумываться, если бы ему представилась очередная возможность унизить гриффиндорскую заучку, подругу ненавистного Поттера и тупоголового Уизли.
— Вы забыли, где находитесь, мисс Грейнджер? – тихо прошелестел Снейп своим бархатным голосом, заставив Гермиону вынырнуть из своих мыслей и покраснеть до кончиков ушей.
Мерлиновы штаны! Она же чуть не испортила зелье! Если бы не Визерхофф, который хоть не был талантлив, но отличался внимательностью и педантичностью… Легкое касание руки одноклассника, намекнувшего, что пора добавлять следующий ингредиент, подготовкой которого как раз и занималась Гермиона, увлекло ее далеко-далеко от мрачных подземелий, пропитанных холодом и едкими испарениями. Нарезанные кубиками корневища неуклюже полетели вниз, когда Грейнджер расслабила руки. Визерхофф едва успел остановить их у самого пола с помощью “Alatum Leviosum” и, на всякий случай очистив от пыли, кинул в котел.
— Мистер Визерхофф, вам повезло, что данное зелье нечувствительно к магии, — менторским тоном произнес слизеринский профессор, остановившись у их с Грейнджер котла. – Большинство зелий не выдерживают столь грубых и неосторожных методов приготовления.
— Да, сэр, — подчеркнуто вежливо ответил Лотар, помешивая зелье в котле: он еще неделю назад усвоил, что с Мастером зелий лучше не спорить.
— Десять баллов с Гриффиндора за неосмотрительность. Ах да, мисс Грейнджер, — голос Снейпа вновь стал ядовитым и шелковистым одновременно, — очевидно, для вас, лучшей ученицы Хогвартса, намного важнее досмотреть очередную грезу о любви с участием вашего рыжего возлюбленного, чем правильно сварить зелье.
Если Лотар, как ни в чем не бывало, продолжил методично помешивать зелье по часовой стрелке, сосредоточившись на подсчете числа оборотов и изменении консистенции, то Гермиона стояла, как вкопанная, едва удерживая себя от того, чтобы не сорваться, а кровь так и приливала к ее щекам. Наверное, еще никогда в жизни она не чувствовала себя так глупо и мерзко, как в этот раз. Некоторые из слизеринцев злорадно захихикали, другие смотрели снисходительно, третьи, к которым присоединились студенты Равенкло и Хаффлпаффа – скептически, мрачно ожидая конца этой трагикомедии. И вообще, зелья надо было варить!
— Мне даже страшно предположить, чем заняты мысли ваших менее умных одноклассников с Гриффиндора, — продолжил тем временем Снейп свою тираду. — Считайте ваш урок на сегодня оконченным, мисс Грейнджер. Минус двадцать баллов за невнимательность и “Тролль” за сегодняшнее зелье, — казалось, он получал истинное удовольствие, снимая баллы с гриффиндорцам и радуясь их неудачам. — И сочинение длиною два фута, в котором вы подробно должны изложить влияние концентрации сознания и мыслеобразов на успех приготовления зелий. Все, свободны!
Гриффиндорка тут же сжалась под пронизывающим насквозь колючим взглядом профессора и принялась дрожащими руками собирать вещи. Первый “Тролль” – позорище! И ведь ей совершенно не дали доварить зелье! Почему мир так несправедлив?! Схватив сумку, девушка выбежала из класса, громко хлопнув дверью, а сидевшие за последними партами ученики успели услышать сдавленные рыдания.
Друзья из всех сил пытались развлечь Гермиону, заставляли отвлечься от грустных мыслей, ведь Снейп – это Снейп, мерзкая летучая мышь, что с него можно взять? Но она лишь только огрызалась. Рон, хотя она по-прежнему поддерживала с ним “роман с обязательствами” и каждый вечер позволяла целовать и тискать себя, вызывал у нее какое-то странное отвращение. После встречи с ним хотелось тут же принять душ и почистить зубы. Гермионой овладело какое-то непонятное чувство: раньше она гораздо терпимее относилась к недостаткам своего тогда еще друга, а теперь словно сама выискивает их — и целуется он слюняво, и синяки остаются на теле после его ласк, и много еще чего – надо ж было как-то объяснить самой себе, почему ей так противна физическая близость с Уизли. Визерхоффа, если обязанности старосты не требовали находиться рядом с ним, она старалась демонстративно избегать, садясь как можно дальше от него. С одной стороны, ей не хотелось давать Рону лишний повод для ревности, с другой, она переживала, что все ее глупые, беспричинные чувства и эмоции написаны у нее на лице, и Лотар просто над ней посмеется.
Своими проблемами Гермиона решила в итоге поделиться с Джинни – как “женщина с женщиной”, тем более Джинни имеет больше опыта в отношениях и лучше разбирается в парнях, что у них на уме.
— Герм, кажется, ты влюбилась, — с умным видом поставила “диагноз” рыжая, намазывая масло на хлеб.
Староста намеренно не стала описывать подруге все подробности своих видений и связанные с ними ощущения, чтобы не вызвать вспышку гнева и ревности. Ей нужно было просто узнать, что с ними делать, и как от них избавиться.
— Влюбилась? – удивилась сбитая с толку Гермиона.
— Да, — совершенно будничным тоном ответила Джинни, откусив бутерброд и запив его тыквенным соком. – Разве не о любви ты мечтала весь прошлый год?
Тут Гермиона окончательно растерялась: она рассказывала Джинни о некоем абстрактном парне, называя его только “он”, а Джинни явно намекает на Рона, хотя Гермиона точно знает, что это не Рон.
— У меня с Гарри тоже так было, когда я поняла, что именно надо сделать, чтобы доставить удовольствие нам обоим. Так что и ты попробуй. Не бойся рассказать ему, что бы ты хотела – между партнерами должно быть доверие.
Дотронувшись до руки Гермионы и слегка похлопав ее по костяшкам пальцев, точно старшая и более опытная подруга, Джинни встала из-за стола и, прервав очередную беседу Гарри и Рона о квиддиче аргументом “Еще наговоритесь!”, уволокла очкарика за собой. Целоваться, — догадалась Грейнджер, — они убегают каждую перемену в какой-нибудь укромный уголок, а потом Гарри едва не опаздывает на урок, возбужденный, запыхавшийся, с полной кашей в голове и пеленой розовых грез перед глазами. Почему-то ей стало мерзко от этих мыслей, вдобавок, она считала это просто неразумным, но решилась попробовать – счастье того стоит.
Рон был только рад подобной инициативе, проявляемой его девушкой, однако не стал от этого более деликатным или терпеливым. Он лишь быстро получал свое и в таком количестве, как ему хотелось, оставляя лежавшую пластом Гермиону наводить порядок после их “свидания”. Учеба потеряла для нее прежний смысл, оценки, хотя продолжали держаться на высоком уровне, стали немного ниже, а письменные работы не были уже столь глубокими и вдумчивыми, как раньше, и носили явный характер “лишь бы отделаться”. Учителя неодобрительно качали головами, и замечания МакГонагалл и Снейпа не были для гриффиндорской старосты единственными, однако волновали ее все меньше и меньше. Учеба еще успеется, — рассуждала Грейнджер вслед за младшей Уизли, — а вот свое счастье упустить нельзя, — и потому изо всех сил старалась подобрать “ключик” к своему парню – ведь она была уверена в том, что именно она что-то неправильно делает, раз ей не нравится. К тому же, это была хоть какая-то возможность отвлечься от навязчивых образов, которые ни в какую не желали уходить из ее сознания и всплывали каждый раз все ярче и ярче, особенно ночью, когда она даже не пыталась контролировать свои эмоции. Не понимала Гермиона только одного: почему Визерхофф постоянно смотрит на нее с явным осуждением и разочарованием. Ему-то какое дело до нее?
Лишь Джинни Уизли удовлетворенно кивала себе под нос, незаметно добавляя в тыквенный сок своей подруги маленькие красненькие кристаллики, и наблюдая, каким затуманенным становится взгляд Гермионы, как розовеют ее щеки, как они вместе с Роном покидают Большой Зал, чтобы сплестись где-нибудь в первой попавшейся стенной нише. Шалость определенно удалась!
* * *
… Традиционно считалось, что слизеринцы коварны и амбициозны, а также хитры и изворотливы. Они никогда не совершали чего-либо без выгоды для себя, своей семьи или своего факультета. Благо и процветание своего рода и своего дома являлось для каждого из них определяющей целью, направляющей все дальнейшие действия на ее достижение. И потому юные аристократы не побрезговали взять в руки шпатели и кирпичи, не пренебрегли тяжелой и черной работой – ведь это их дом, их Alma Mater. Слизеринцы способны доказать всем, что подобные лишения не умаляют их достоинства и не разбивают их единство.
Слизеринцы подчиняются старому лютеровскому принципу “Cuius regio, huius religio” (1): они готовы были прогибаться под того, чьи родители имели большое влияние в среде аристократов или пользовались особым расположением у Темного Лорда, или кто был назначен старостой, но лишь до тех пор, пока это самое влияние существовало, их семьи были в безопасности, а дому великого Салазара Слизерина было обеспечено, если не благоденствие, то стабильность. Юные змейки не считали себя тупым стадом баранов, которому необходим пастух – это удел исключительно тупых гриффиндорцев. Каждый из них считал себя вполне самодостаточной единицей общества и действовал исключительно в своих интересах, однако никто не отменял того факта, что интересы их могут совпадать, и тогда слизеринцы действовали единым фронтом. Сила их была в единстве, а не просто в количестве, как у безрассудных львов. Это единство подчиняется определенным правилам и направлено на сохранение традиций и процветание факультета Слизерин, и горе было тому, кто эти правила смел нарушить.
Каждый вечер юные змейки с четвертого по седьмой курс должны были собирать родные стены по кирпичикам, которые скрепляли специальным раствором, который также приходилось готовить самим, благо, что не очень долго. Подземелья восстанавливали как голыми руками, так и с помощью магии. И любого, кто смел отлынивать от работы, пусть папа у него хоть трижды начальник где-нибудь в Министерстве, заставляли пропахать носом пол и угрожали подвергнуть всеобщему остракизму, как недостойного называться слизеринцем и находиться в гостиной змеиного факультета, и всякие Басингтоны и Нортоны прекрасно знали, что жаловаться декану бесполезно – ведь это отказывались потрудиться ради блага своего факультета. Не избежали подобной участи также Малфой с Паркинсон. В итоге Драко зарекомендовал себя как “хиляк, которому нельзя доверить даже простейшей работы” – настолько все у него валилось из рук, а Пэнси, которая из всех остальных слизеринцев выделялась исключительно тем, что была невестой “серебряного принца”, пришлось присоединиться к остальным девушкам, которые готовили цементирующий раствор и подавали юношам кирпичи. При этом она, на чем свет стоит, костерила ни в чем не повинного Мерлина, отжившего свой век более тысячи лет назад, когда Основатели еще родиться не успели, за то, что родители выбрали ей такого жениха-идиота.
Отвернулись от Малфоя и его верные телохранители Крэбб и Гойл, решившие предпочесть надменному трусливому хорьку общество толстушки-хохотушки Миллисенты Буллстоуд. Драко мог помыкать ими, когда был королем Слизерина, но сейчас, когда его авторитет на факультете не больше, чем у домового эльфа, то зачем им-то подставляться? К тому же Винсенту и Грегори стало приятно вдруг обнаружить себя полезными в общем деле, а не просто в качестве вышибал-телохранителей, тем более что физической силы у них было хоть отбавляй. Им хорошо давалась работа, где нужно было действовать руками, а не головой, так что в скором времени они получили вполне заслуженную похвалу и от нового старосты Теодора Нотта, и от декана профессора Снейпа, чем очень гордились.
Но и на этом полоса невезений наследника древнего рода Малфоев не кончилась. Чрезмерно избалованный и трусливый, полностью лишенный самостоятельности и неприспособленный к жизни юноша, привыкший к моментальному выполнению его капризов, до сих пор не осознал, что расстановка сил изменилась не только на факультете Слизерин, но и в самом обществе в целом. Он, привыкший получать все исключительно в готовом виде, никогда не задумывался о том, что авторитет, влияние, как и деньги, нужно зарабатывать, что это перманентный процесс, и потому ему было невдомек, что отец, который едва восстановил репутацию после фиаско в Министерстве, ходит по острию ножа, и перед ним стоят гораздо более серьезные задачи, чем исполнять многочисленные прихоти своего недоросля. Сейчас был не третий курс, когда Люциус Малфой был чуть ли не правой рукой тогдашнего министра Фаджа и имел огромное влияние на Совет попечителей, а потому сумел раздуть несчастный случай на уроке до судебных разбирательств. Все слизеринцы прекрасно понимали тогда, что виноват был сам Малфой – нечего было гордую животинку Хагрида оскорблять, — однако в открытую своего одноклассника не обсуждали. К тому же, им было на руку, если бы уволили тупоголового Хагрида, который получил место преподавателя по уходу за магическими существами исключительно благодаря протекции Дамблдора, к которому у юных змеек и их родителей были свои счеты и не только как противнику Темного Лорда, т.к. именно Дамблдор, а, еще раннее, его предшественник Диппет (опять же, по подсказке своего коллеги Альбуса), активно способствовал официальным запретам на многие области магии, которые ряд чистокровных семей практиковали из поколения в поколение. И если раньше в магическом сообществе Британии, как и в любом другом обществе, расслоение осуществлялось исключительно по имущественному и социальному положению (которое, как правило, совпадало с магическим), то теперь, ко всему прочему, добавилось и разделение идеологическое, из-за которого магическая элита в глазах всего остального населения была поставлена фактически вне закона и держалась исключительно благодаря своему богатству и связям.
Теперь же у Малфоев не осталось ничего, кроме имени и денег, а Люциусу, попробуй он протащить через какой-нибудь отдел Министерства выгодное ему решение, тут же напомнили бы его послужной список, и потому капризы сына-недоросля имели для него самое последнее значение. Сам же Драко мог сколько угодно изображать из себя принца, но в действительности им уже не считался, и ему быстро напомнили об этом, стоило ему подвести свой факультет, когда вначале он не смог самостоятельно собрать всех эвакуировавшихся учеников в гостиной организовать наведение порядка после недавнего землетрясения, так что за него все вынужден был сделать Нотт, а после, когда он не смог доказать, что является достойным сыном своего дома. Довершили полосу неудач лишение значка старосты, который торжественно, при всем факультете передали Теодору Нотту за “проявленные им организаторские способности, лидерские качества и работу во благо факультета благородного Салазара Слизерина”, и пришедшее вслед за тем письмо от отца, на правах Главы Рода лишившего его за “недостойное поведение” всех наличных средств, так что теперь юноше с грустью для себя осознавать и смириться, что ему после Хогвартса придется самому зарабатывать себе на жизнь, как какому-то грязнокровке. Кроме того, с ним стали общаться как с ничего не знающим и не умеющим первокурсником Хаффлпаффа, что еще больше выводило из себя юного наследника древнего рода. Мир вокруг казался настолько несправедливым, что от безысходности хотелось выть и лезть на стену!
Что же касается Бранау, то, стоило ему как-то раз заявить, что “таскать камни – это работа для презренных магглов”, как все слизеринцы во главе с Ноттом тут же направили на него свои волшебные палочки и быстро поставили перед фактом, что либо он наравне со всеми принимает участие в ремонте подземелий, либо навсегда теряет право на общество достойных людей. Утечка информации произошла как бы случайно, ибо никто даже и не думал искать компромат на студента, которого одарил своей милостью сам Темный Лорд, вот только юные змейки очень быстро узнали, их родные подземелья разрушил ни кто иной, как Генрих Готфрид фон Бранау, а не грязнокровка Кайнер, на которую первоначально сваливала вину Паркинсон: следы арканической магии говорили сами за себя. И потому слизеринцы, хотя не смели напрямую предъявлять претензии ставленнику Темного Лорда, не особо пытались скрывать свое враждебное к нему отношение. Бранау был вынужден отступить: одно дело – мучить горстку жалких беспомощных магглов, другое — в одиночку противостоять группе вооруженных аристократов, имевших естественное магическое право защищать территорию, которую они формально считают своим домом, право, которое он нарушил столь безжалостным образом, не задумываясь о последствиях и движимый лишь единственной целью – убить. Однако, в отличие от слизняков Малфоя и Паркинсон, он не собирался унижаться и таскать камни или месить цемент, его собираются проигнорировать – отлично, он будет игнорировать их. И он еще посмотрит, как будет говорить Нотт на приеме у Темного Лорда. Бранау злорадно ухмыльнулся – Темный Лорд обязательно разрешит ему наказать зарвавшегося одноклассника, возомнившего себя невесть кем на факультете благородного Салазара Слизерина. Да… будет просто замечательно, если Нотту дадут задание убить грязнокровку, а он, Генрих фон Бранау, лично проследит за тем, чтобы приказ Темного Лорда был исполнен идеально и без проволочек, и под прицелом волшебной палочки заставит Нотта поднести тело мертвой грязнокровки к ногам Темного Лорда…
Грязнокровка… слизеринцы так или иначе были вынуждены смириться с ее существованием. Собственно, по здравом размышлении, она им несильно мешала: за пределами классных комнат вела себя тихо и незаметно, не устраивала декламации, подобно Грейнджер, соблюдала внутренний устав, зарабатывала много баллов на уроках и немало трудилась, восстанавливая подземелья после учиненного Бранау погрома. Грязнокровка приносила пользу факультету Слизерин, и это ставило ее выше предрассудков о чистоте крови. Она была умной и сильной ведьмой. На нее прекратил охоту Бранау, ей явно покровительствовал Шенбрюнн… никто из змеек не знал, была она его наложницей или нет, однако было видно, что держал он при себе ее не просто для развлечений, но общался вполне на равных, что уже давало змейкам повод относиться к Кайнер, если не с уважением, то, хотя бы, без ненависти. В большинстве случаев ее присутствие просто игнорировали, что, казалось, устраивало обе стороны.
А еще был Ассбьорн Фольквардссон, равенкловец из Дурмстранга, которого, как запомнили слизеринцы, следует бояться. Навестил он подземелья уже во вторник, как считали некоторые, для того, чтобы проверить, не обидел ли кто его драгоценную грязнокровку. Те, кто не знал его, сухо кивали в знак приветствия и возвращались к работе; Малфой и Паркинсон, которых неделю назад он принудил к позорному Непреложному Обету, вжались в стену, удостоились лишь холодного презрительного взгляда; Басингтон, Нортон и Хелви, совершенно точно уверенные, что Фольквардссон готов убить кого угодно за свою ненаглядную “фрекен Кайнер”, разбежались в разные стороны, скрывшись в темноте.
— Рад приветствовать благородного волшебника из дома Фольквардссонов в наших владениях, — произнес Теордор Нотт, отвесив гостю небольшой поклон.
Несмотря на взлохмаченные темно-каштановые волосы и перепачканную в пыли одежду, новый староста Слизерина держался гордо и с достоинством, а холодный, ровный взгляд его карих глаз и сталь в голосе выдавали в нем лидера, пользующегося заслуженным уважением, которого не так легко запугать, в отличие от хорька и труса Малфоя. Фраза, сказанная им в качестве приветствия, была всего лишь формальностью и данью приличиям и никоим образом не отражала реальное отношение говорящего.
— Взаимно, господин Нотт, — ответил Фольквардссон, также отвесив легкий поклон. – У меня к вам есть деловое предложение, господин Нотт. Если вы его примете, то сможете быстрее восстановить подземелья и вернуться ad modum vivendi consuetudinarium (2).
Слизеринцы отвлеклись от своих дел и навострили уши: они работали всего второй день, но, будучи непривыкшими к тяжелому физическому труду, готовы были лезть на стену от ноющей боли в спине, руках и ногах. А еще надо соблюдать этикет и демонстрировать, что подобные лишения и неудобства, их, как истинных леди и джентльменов, ничуть не волнуют.
— Смотря в чем оно будет заключаться, мистер Фольквардссон, — также гордо парировал Нотт, сложив руки на груди и с вызовом посмотрев на собеседника: настоящие слизеринцы никогда не соглашаются на первое попавшееся предложение, но внимательно его изучают, взвешивая все “за” и “против”.
— У каждого декана должен быть точный архитектурный план или чертежи всех помещений, принадлежащих к его факультету. Если данный план будет у вас на руках, то сможете гораздо быстрее справиться с работой, используя общие Чары Восстановления, имея перед глазами уже готовый образец.
— Хотелось бы знать, какие выгоды вы получите, если мы примем ваше предложение, мистер Фольквардссон?
Слизеринцы никогда не делали ничего без пользы для себя, и помогали другим исключительно тогда, когда это было им удобно либо результат нес в себе определенную выгоду и для них, и потому a priori распространяли данный стереотип на всех, кто, по их мнению, заслуживал хотя бы малой доли уважения.
— Не волнуйтесь, господин Нотт: свою выгоду я обязательно получу, — холодно ответил Ассбьорн.
Нотт задумался: Фольквардссону определенно нет смысла врать, ибо между Равенкло и Слизерином существует холодный нейтралитет, но не вражда. Врагов непосредственно в Слизерине у Фольквардссона нет, а вот друзья… Теодор не знал о Непреложном Обете, данном Малфоем, зато слышал, как несколько пятикурсников ходили жаловаться декану на грязнокровку Кайнер, за которую заступился переводной студент из Дурмстранга. А профессор Снейп однозначно не упустит шанс, чтобы помочь своим змейкам и избавить их от непосильной работы.
Стоявшие вокруг студенты едва заметно кивнули, как бы подтверждая свое согласие, и старосте лишь оставалось высказать окончательно решение, принятое факультетом:
— Мы считаем, что ваше предложение не лишено здравого смысла, мистер Фольквардссон.
— Я знаю это, господин Нотт, — вставил свою шпильку равенкловец.
Раздав очередные указания остальным, Теодор удалился, а Фольквардссон бросил короткий взгляд в сторону: какая-то толстая слизеринка наконец-то перестала занимать полкоридора, открыв вид на невысокую хрупкую девушку, намазывающую цементирующим раствором очередной ряд в свежей каменой кладке. На голове ее сзади была небрежно повязана косынка, чтоб не мешали длинные волосы, а мантия ее от пыли и грязи была неопределенного серо-коричневого цвета. Рядом с ней работал высокий статный юноша. Мантия его также была цвета грязи, а от красивой элегантной прически не осталось ни следа. Парень и девушка иногда тихо переговаривались между собой и, судя по всему, им не требовались лишние слова, чтобы понять друг друга. Фольквардссон почувствовал легкий укол горечи и ревности одновременно. Горечи — потому что видел, что им явно хорошо вдвоем, и подобная общая деятельность их сблизит еще сильнее, оставив ему еще меньше шансов завоевать сердце любимой девушки. К тому же Ассбьорн чувствовал, что не имеет права вмешиваться в их отношения, да и не в его правилах это было: если он действительно любит Анну, то должен способствовать ее счастью, а не разрушать его ради своих амбиций. И ревности – потому что он считал себя ничуть не хуже Шенбрюнна и имеет равное с ним право добиваться ее внимания, тем более что они с Анной идеально подходили друг другу магически.
Девушка обернулась, почувствовав на себе чужой взгляд, и посмотрела на Фольквардссон грустными глазами, как бы говоря: “Нет, пожалуйста, не надо!.. Мне не надо помогать!..” Следом за ней оторвался от работы юноша и, кивнув, пригласил поговорить. Разговор был недолгий: друзья коротко поприветствовали друг друга, после чего Ассбьорн поинтересовался, как продвигается восстановление подземелий, и рассказал о своей идее с Чарами Восстановления. Шенбрюнн и Кайнер лишь хлопнули себя по лбу, удивляясь, как они не додумались до этого сами, а Фольквардссон слегка рассмеялся уголками губ, немало тем самым смутив девушку, на щеках которой тут же вспыхнул румянец.
Идея Фольквардссона и впрямь оказалась действенной, и с применением Чар Восстановления ремонт в подземельях стал продвигаться значительно быстрее. Обучали этому заклинанию всех старшекурсников в экстренном порядке, так, чтобы им научились пользоваться даже самые глупые и ленивые. Особенно гордились собой Крэбб и Гойл: будучи не особо одаренными от природы, они имели стойкую репутацию имбецилов не только среди учеников с других факультетов, но даже у себя в Слизерине. Теперь же им достаточно было стукнуть три раза палочками друг о дружку, после чего одновременно сотворить заклинание, чтобы все получилось. Особое же удовольствие они получали, когда к ним в подземелья заглядывали тупоголовые гриффиндорцы во главе с Роном Уизли. Здесь следует отметить, что многие львята искренне обрадовались, что змеям в кои-то веки неслабо досталось и, главное, “по заслугам”, и потому они нередко заходили “на огонек” во владения Салазара Слизерина, чтобы посмеяться над гордыми и надменными детишками богатых родителей, которые были вынуждены собирать свои подземелья обратно по камушкам голыми руками.
Большинство гриффиндорцев, как и Рон Уизли, с детства привыкли считать, что богатый – значит плохой, ибо много денег нельзя заработать честным путем, и потому искренне наслаждались видом удрученных слизеринцев, вынужденных исполнять роль каменщиков. Многие из них были магглорожденные или полукровки, очень часто из небогатых семей, и потому их социальное мировоззрение часто формировалась под воздействием стереотипов, заранее сложившихся на ало-золотом факультете, поддерживаемых книгами наподобие новой “Истории Хогвартса” или местными авторитетами, которыми, как правило, выступали немногочисленные чистокровные волшебники, обычно не имеющего за собой никакого магического наследия. Иными словами, Гриффиндор целиком и полностью состоял из легко управляемого плебса, которому нужно только “panis et circenses” (3).
По их мнению, самым справедливым финалом было бы, если б всех Пожирателей сгноили в Азкабане, их имущество конфисковали и раздали бедным, но честным и добропорядочным семьям волшебников, таким, как Уизли, а их детей, учащихся в Слизерине (а ведь кто еще может учиться в этом змеюшнике, кроме будущих Пожирателей и темных магов?), лишили бы всех привилегий и отправили бы на самые грязные работы без возможности карьерного и социального роста. И потому младший отпрыск семьи Уизли, как и некоторые его друзья (в том числе и Гермиона Грейнджер, больным местом которой было стремление к демократии и всеобщему равенству) были чрезвычайно довольны отказом Дамблдора помочь слизнякам с их ремонтом — пусть знают свое место, змеи! При этом гриффы нисколько не стеснялись в выражениях, самым безобидным из которых было “Ну что, огребли, пожирательские сынки?”, сказанное с горящими праведным гневом глазами и злорадной ухмылкой на лице. Визерхофф, новый лидер Гриффиндора, ставший таковым с подачи МакГонагалл, гонял зарвавшихся львят и без конца извинялся за них перед Ноттом, однако даже он не всегда мог уследить за ними, чтобы поставить на место.
Крэбб и Гойл специально выжидали момент, когда в подземельях собирался почти весь седьмой курс Гриффиндора, с которых их декан уже успел снять немало баллов, а также пройтись по их умственным способностям. Ждали, пока придет МакГонагалл, как всегда, чтобы спорить со Снейпом и оправдывать своих львят, после чего оба парня с задорными улыбками на своих больших круглых лицах исполнили свой фирменный трюк с ударами палочек, после чего произнесли хором, держа перед собой схему арки:
— Ex reliquiis restauro, perditum redono! (4)
И валявшиеся на полу в виде бесформенной кучи камни тут же поднялись в воздух и достроили разбитые романские колонны и арочное перекрытие между ними. Гриффиндорцы стояли, выпучив глаза, Снейп смотрел на Уизли с нескрываемым торжеством, не забыв наградить своих шкафообразных студентов дополнительными баллами “за правильное применение Чар Восстановления”, остальные слизеринцы – со злорадными ухмылками, как бы говорящими: “Знай свое место, грязь!”, МакГонагалл и Грейнджер – с осуждением и разочарованием. Сам же Рон был красный, как рак, и лишь бессильно сжимал кулаки от злости: всему седьмому курсу Хогвартса было известно, что Рон Уизли – единственный, кто за полторы недели так и не научился выполнять Чары Восстановления. МакГонагалл советовала чаще тренироваться, Грейнджер наседала с теорией, непонятно зачем приплетая туда нумерологию. Но тупицы и неучи всея Хогвартса Крэбб и Гойл, сотворившие данное заклинание на глазах у всего честного народа, это оказалось ударом ниже пояса. При этом Уизли, когда они уже покинули подземелья, продолжал негодовать на тему того, какие плохие и хитрые слизеринцы, и как жестоко унизили, и что нормальные люди так не поступают.
Тем не менее, несмотря на столь очевидные успехи и массовое применение Чар Восстановления, слизеринцам оставалось еще немало работы: разрушений хватало и на верхнем, и на нижнем уровнях, а заклятие требовало больших затрат магической энергии, поэтому в полную силу, без вреда для себя, его могли использовать лишь студенты шестого и седьмого курсов. Чем более громоздкий и сложный был объект, тем больше сил приходилось тратить на его восстановление в первозданном виде, так что после нескольких подобных заклинаний большинство студентов просто чувствовали себя овощами и имели лишь единственно желание – дотащить свое тело до кровати и уснуть. С работ, которые заканчивались фактически вместе с отбоем, змейки возвращались в к себе в гостиную весьма уставшие и потому с трудом могли сосредоточиться на выполнении домашних заданий, часто засыпая прямо за столами на книжках или же просыпая завтрак и даже начало занятий, что, естественно, не самым лучшим образом сказывалось на успеваемости. Снейп, как мог, завышал своим подопечным оценки, вытягивая даже откровенный “Тролль” на “Удовлетворительно”, щедро раздавал баллы “за труды во благо факультета Слизерин”, для пущей острастки снимал баллы с Гриффиндора по любому поводу, число которых, благодаря стараниям Визерхоффа, заметно уменьшилось. Но, как и любому другому учителю, ему было больно смотреть на то, какими сухими и слабыми стали эссе его студентов, которым чисто физически не хватало времени на чтение дополнительной литературы, как они, спросонья, делают грубые ошибки даже при варке простейших зелий, их реакция становится вялой и заторможенной, а первая часть устного ответа зачастую превращается в глубокомысленное мычание в лучших традициях идиота Поттера, который ничего лучше все равно бы не смог придумать.
Снейп не переставал жаловаться по этому поводу Дамблдору, упрашивал, чтобы для ремонта в подземельях выделили хотя бы несколько эльфов, однако Дамблдор, лучезарно улыбаясь и отправляя в рот очередную порцию своего любимого лакомства, отвечал, что слизеринцам будет полезно побывать в роли простых людей и увидеть себя со стороны, кроме того, “совместный физический труд сближает и способствует выработке дружеских отношений внутри коллектива”. Декан Слизерина едва удерживал себя оттого, чтобы не фыркнуть в ответ: его змейки и так способны объединиться, когда это необходимо, но они уж точно не станут после этого вести себя панибратски-фамильярно, как это делают гриффиндорцы. Уж Альбусу ли это не знать? К тому же, заметил директор Хогвартса, картинно разведя руками, Снейп и так сильно подыгрывает своим змейкам, так что ему грех жаловаться на низкий рейтинг вверенного ему факультета, так что все по-честному. Дамблдора, как и ожидалось, поддержала профессор МакГонагалл. Для нее это был прекрасный способ насолить вражескому факультету и вытянуть свой за счет отрыва в баллах, чем она особенно любила заниматься, проверяя письменные работы слизеринцев, качество которых, в большинстве своем, действительно оставляло желать лучшего. Что качалось профессоров Спраут и Флитвика, то они, как всегда, проявили благоразумный нейтралитет и предпочли не вмешиваться в разборки двух традиционно враждующих деканов. И, хотя подобная расстановка сил на школьном полигоне, гордо именуемом “педсовет”, была вполне ожидаемой, и было крайне глупо надеяться на то, что кто-нибудь проявит сочувствие к “факультету темных магов”, Северусу было грустно и обидно, что от Слизерина просто открестились, как от некоего чужеродного элемента, проблему которого не достойны того, чтобы их выносили на обсуждение и пытались сообща решить. Конечно, ведь это не драгоценные гриффиндорцы Поттер, Уизли и Грейнджер, а дети Пожиратедей Смерти, и потому не заслуживают ничего, кроме подобного пренебрежительного отношения, которое в итоге и подводит их к выбору конкретной стороны!
Не добились никаких поблажек и члены Совета попечителей, дети которых учились в Слизерине. Дамблдор привел им те же аргументы, что и Снейпу, еще больше уверив их в своей репутации магглолюбца и предателя древних магических традиций. Когда же родители предложили внести пожертвования на счет реставрации всего Хогвартса, а не только подземелий, директор Хогвартса смерил их презрительным и колючим взглядом голубых глаз и твердым, совершенно не характерным для столетнего старика голосом, ответил, что он, великий Альбус Дамблдор, никогда не опустится до того, чтобы принимать взятки у Пожирателей и прочих личностей, лояльных Вольдеморту (при упоминании имени темнейшего волшебника столетия личности тут же вздрогнули и отступили назад, чем очень позабавили Дамблдора). И, добавил глава Ордена Феникса, пусть не обижаются, но он привык называть вещи своими именами, и, сделав по-детски наивное лицо, запустил в рот очередную лимонную дольку, а вторую кинул ловко поймавшему ее Фоуксу, показывая тем самым, что господа попечители вольны идти.
Кроме того, перед деканом Слизерина, как ответственным за благополучие и успеваемость вверенных ему учеников, стояла такая немаловажная проблема, как Генрих фон Бранау, который, в отличие от своих одноклассников, посещал слишком мало предметов и потому имел немалый избыток свободного времени. Снейп едва ли не содроганием вспоминал недавнее собрание у Темного Лорда. Согласно личному делу, Генрих Готфрид фон Бранау, надеявшийся в дальнейшем сделать карьеру политика, углубленно изучал историю магии, политологию, экономику магического мира и теорию магии. Мерлин! В Хогвартсе уже и позабыли, что такое гуманитарное образование! А один Биннс, который в принципе не ведет спецкурсы, не сумеет загрузить Бранау домашними работами так, чтобы у него чисто физически не оставалось времени на осуществление своих коварных и одновременно сумасшедших планов.
Бранау поставил себе четкую задачу по одному поубивать всех магглорожденных в Хогвартсе, и Темному Лорду очень понравилась эта идея. “… мистеру фон Бранау следует понять, что ему невыгодно совершать убийство в стенах Хогвартса… ведь в убийстве магглорожденной стали бы a priori подозревать членов нашей организации”? – прикрытие этой неблагодарной сучки Кайнер едва не стоило ему тогда раскрытия и жизни, а данные слова в тот момент показались лучшими демотиваторами для Бранау, тем более что с ними согласился сам Лорд Судеб. Но теперь, прокрутив несколько раз у себя в голове этот диалог, Северус неожиданно понял, что сам оставил немалую лазейку для действий немца. Сыворотку Правды можно “обмануть”, если заранее принять антидот или же мастерски владеть окклюменцией, а на “Priore Incantatum” и подавно не покажет ничего стоящего.
Необходимо устроить все так, чтобы Бранау ни в коем случае не оставался один и воспринимал все как некое естественное стечение обстоятельств – Мастер зелий уже убедился, что молодой аристократ мыслит слишком узко и прямолинейно и не склонен искать в окружающей его действительности скрытый смысл. Вариант с принудительными работами по восстановлению подземелий Снейп отмел практически сразу: среди змеек просочился слух, что именно Бранау причастен к разрушениям в их владениях, а спор в коридоре по поводу того, роняет ли достоинство чистокровного волшебника черный маггловский труд, едва не переросли в вооруженное столкновение, в котором Бранау оказался бы фактически один против всего факультета. Назначить же отработку сам Снейп не мог: официально юный наследник древнего рода не был причастен к разрушению в подземельях, а также не попадался на открытых нарушениях правил. Значит, нужно организовать все так, чтобы он их нарушил, причем при свидетелях.
Пришлось подождать, пока Бранау окажется не очень далеко от других учителей, но так, чтобы его не сразу было заметно, затем сделать простое ментальное внушение двум попавшимся под руку магглорожденным мальчишкам с Хаффлпаффа. Пока барсуки рассказывали друг другу, как провели каникулы с родителями-магглами, один из них “случайно” задел плечом высокомерного аристократа, и тот, естественно, не мог удержаться оттого, что его чести было нанесено оскорблением самым наглым образом, и маггловские выродки должны поплатиться за это. Завязалась дуэль, в которой победу предсказуемо одерживал Бранау. На шум и вопли первокурсников, которых ударило “Seco” и “Os fractum” (5), прибежали МакГонагалл и Спраут, навстречу им, из другого коридора – Снейп. Снова началось привычное выяснение отношений между деканами двух традиционно враждующих факультетов, Снейп, как мог, выгораживал своего змея, признавая, что “да, мистер фон Бранау погорячился, не рассчитал силу, но тупые хаффлпаффцы сами виноваты, что спровоцировали его”. В результате Генриху были назначены отработки с Филчем до конца месяца, на время которых его палочку конфисковывала профессор МакГонагалл, а Северус Снейп – очередную порцию угрызений совести. И дело было вовсе не в снятых с его факультета двухста баллах. Профессор успокаивал себя, сидя вечером перед камином с бутылкой Старого Огденского виски, что достигнутая цель – нейтрализация Бранау – оправдывает средства – все равно Помфри быстро вылечит все порезы и переломы, и на следующий день хаффлы покинут Больничное крыло, однако его грыз червячок сомнений: ведь те дети могли бы погибнуть, если бы МакГонагалл и Спраут не прибежали так быстро, а сам факт того, что он просто использовал ни в чем не провинившихся лично перед ним людей, вызывал отвращение к самому себе. Северус устал… устал от постоянной лжи и необходимости изображать откровенного злодея, устал пресмыкаться и угождать тем, кого он ненавидел, читая явное презрение и осуждение в глазах своих коллег, которых он все-таки уважали на чье уважение хотел бы рассчитывать. Но он знал, что не может. Нет, он ни в коем разе не считал себя “хорошим” – “хорошими” могут быть лишь полные идиоты вроде дражайшего Поттера или безвольные марионетки, которые послушно играют по чужому сценарию, не осознавая этого. Однако где-то глубоко, внутри своей черной, израненной и покрытой струпьями душе он хотел хотя бы немного человеческого тепла и понимания, чтобы его воспринимали таким, какой он есть. По мере раздумывания в голове нарисовался образ русоволосой девушки с зелеными глазами. В ярких языках пламени ее волосы отливали рыжиной и беспечными кудрями развевались вокруг головы, делая ее немного похожей на Лили. Мерлин, Кайнер! – Северус шумно выдохнул, резко опустив бутылку на стоящий у кресла колченогий столик. Еще одна его ошибка. Ее необходимо просто забыть, вычеркнуть из жизни раз и навсегда…
* * *
… Ночь. Тишина. Гостиная Слизерина погружена в свой зловеще-мистический зеленоватый полумрак. Поленья в камине почти догорели, и потому становится ощутимо прохладнее. За столом неподалеку, положив головы на учебники, тихо сопят Крэбб, Гойл и Буллстоуд, а их по-детски невинные, пухлые круглые лица являют весьма странный контраст с их грузными, неповоротливыми телами. Слева от них, развалившись в кресле и закинув ноги на стол, спит Забини, лицо его спрятано под раскрытой книгой. Нотт, как и сестры Гринграсс, до этого сидевшие, традиционно обладившись множеством книг и пергаментов, и мужественно боровшиеся со сном, уже ушли в свои спальни.
Шенбрюнн не помнил, сколько он проспал, но, очевидно, достаточно долго, чтобы гостиная змеиного факультета успела опустеть. А ведь они только в одиннадцать часов только сели за уроки: слизеринцы, как по звонку, заканчивали работать в десять вечера и возвращались в общежития, после чего немало времени тратили на приведение себя в порядок, дабы соответствовать своему положению в обществе и в школе. Сидевшая рядом с ним Кайнер все еще спала на учебнике по истории магии, положив под голову руки. Голова ее была склонена на правый бок, лицо казалось умиротворенным, а на губах играла загадочная полуулыбка, что девушка редко позволяла себе, будучи в сознании. Карл считал неэтичным вламываться в чужое личное пространство, и потому лишь предположил, что во сне Анна гораздо слабее контролирует ментальную защиту изнутри (а она была все еще очень неопытным ментальным магом), давая пробиваться наружу истинным эмоциям, которые она испытывает в данный момент.
Девушка резко дернулась, вытащив из-под головы левую руку и ухватившись ею за край учебника, и юноша, не задумываясь, накрыл ее руку своей. Подушечки пальцев мягко поглаживали по нежной коже, а улыбка на лице Анны расцвела еще ярче. Карл улыбнулся в ответ, с нежностью посмотрев на одноклассницу. Он знал, что нравится Анне, но не испытывал по отношению к ее чувствам насмешки или раздражения – во многом потому, что они носили бескорыстный характер. Любовь ее, обычно подавляемая, граничила с безумным отчаяньем и восхищением, хождением по краю пропасти, – Карл сам все это видел, заглянув тогда, в лаборатории Снейпа, к ней в глаза, увидел силу, способную смести все на своем пути — и это вызывало еще больший интерес к ее персоне.
Неожиданно для себя Шенбрюнн обнаружил, что все реже думает об Элизе, маленьком солнышке, озаряющем счастьем все вокруг, но все больше касается мыслями мрачной и загадочной Анны Кайнер. Или это своеобразная награда за то, что однажды он пожертвовал своим счастьем ради любимой девушки? Отпустил одну, чтобы вскорости встретил другую? Нет, он не влюбился, пока еще. И не желал ее, но не отрицал, что, несмотря на все ее недостатки, она ему симпатична и как человек, и как девушка, а физический контакт доставляет удовольствие им обоим. Он был не против романтических отношений с ней и надеялся, что со временем их нынешняя шаткая дружба перерастет в нечто более серьезное и прочное, если, конечно, его родители дадут на то свое добро.
Щелчок, и комнату озарила яркая белая вспышка. Будучи в полусонном состоянии, Карл не сразу сообразил, что произошло, и еще крепче сжал пальцы Анны, которая, в свою очередь, резко дернулась и подняла голову от книги, посмотрев перед собой невидящим взором. Через пару столов заворочались Крэбб, Гойл и Буллстоуд, подняв на нарушителей спокойствия заспанные, ничего не понимающие лица.
— Давай быстрее! – этот визгливый голос мог принадлежать только Пэнси Паркинсон.
— Пошевеливайся, недоумок! – голос пониже, но более мелодичный; кажется, это была Эшли.
Послышались удаляющиеся шаги и мычание какого-то мальчишки. Когда сон окончательно прошел, а глаза Карл и Анна смогли, наконец, различить в болотной полутьме подземелий скрылись фигуры двух слизеринок и невысокого кудрявого парня. Как позже выяснилось, Паркинсон и Эшли согласились достать для Бранау компромат на Шенбрюнна, для чего задействовали гриффиндорца Колина Криви – тот постоянно носил с собой заколдованный маггловский “Polaroid”. Парнишке слегка подкорректировали память, а Бранау, получив свежие фотографии из рук одноклассниц (его, убежденного сторонника чистоты крови, в данном случае не волновало ни привлечение к делу магглорожденнорго гриффиндорца, ни использование маггловских изобретений), той же ночью отправил их фрау Фальпургии Магделене Шенбрюнн, урожденной Шварц фон Бранау.
Все это Лапина узнала на следующее утро из глумливого рассказа своих соседок, которые определенно знали, куда следует бить, ведь наследника уважаемого чистокровного рода не погладят по головке за связь с грязнокровкой, и останется Кайнер одна, без своего защитничка. Паркинсон (Эшли больше поддакивала) ради этого разыграла даже пародию в одном лице, карикатурно изображая страдания избитой и брошенной всеми грязнокровки, что Лапина невольно даже подумала, что в девочке пропадает талант актрисы, жаль только что эта профессия не подходит для родовитой юной леди, что позже и озвучила. Паркинсон надулась и побагровела от злости, но сдержала свой гнев – Непреложный Обет не давал ей напрямую оскорблять и указывать место этой маггловской выблядке – и потому, как бы между прочим, снисходительным тоном заметила, что в роду фон Бранау связавшийся с магглой или магглорожденной волшебницей должен смыть позор, который нанес своей семье, убив свою любовницу-плебейку. Да, а ведь Шенбрюнн – родственник Бранау, а род Бранау очень древний и влиятельный, так что бедняге Карлу могут не оставить выбора. Анна кивнула, как бы показывая, что она все поняла, но спектакль ее совершенно не впечатлил, и покинула дортуар. Владение окклюменцией помогало ей контролировать эмоции и сохранять внешнее спокойствие в стиле “Правда? А вы уверены? В любом случае меня не колышет”, но, стоило девушке остаться одной, как ее тут же охватывали дурные предчувствия. Она не хотела, чтобы из-за нее Карл поссорился с семьей, не хотела, чтобы из-за нее он стал убийцей.
Ей снова захотелось завернуться в свой темный кокон и исчезнуть, однако Шенбрюнн и Фольквардссон, уже зная, к чему это может привести, вовремя остановили ее. Карл в довольно резких тонах (а после случая в комнате-по-требованию он понял, что это – наиболее действенный способ заставить Кайнер внять его словам и вернуться в реальность) высказал, что не стал бы с ней общаться, и, тем более, дружить, если бы это было запрещено Правилами его Рода, а также весьма неприятно удивился тому, что такая умная девушка, как Анна Кайнер, поддается на провокации со стороны Паркинсон. Ассбьорн же, в свою очередь, сказал, что фрекен Кайнер следует полагаться, прежде всего, на логику и здравый смысл и не примерять абсолютно ко всем представителям магической аристократии британские стереотипы. Равенкловец уже успел выяснить, что большинство британских волшебников, живя в изоляции у себя на острове, совершенно не интересуются культурами других стран, причем данные причина и следствие замыкаются в цикл, и потому логично было бы предположить, что, живя в дому у Снейпа, Анна могла узнать лишь о традициях, принятых в Британском магическом сообществе, которые являются самыми строгими в Западной Европе.
Также Фольквардссон добавил, что фрекен Кайнер не должна бояться просить совета и помощи у своих друзей – их это ничуть не стеснит, ведь они сами выбрали общение с ней. Стоявший рядом Шенбрюнн с умным видом кивнул, сложив руки на груди, а на губах его играла загадочная полуулыбка. Лапина лишь скептически приподняла бровь в ответ и отступила назад: она уже давно привыкла прислушиваться к отрицательной критике, которая должна быть более объективной, в то время как положительная вызывает лишь очередной прилив себялюбия независимо от содержащегося в ней количества правды. Часто о ней хорошо отзывались друзья и знакомые по университету, но далеко не лучшим образом ее способ мышления и манеру поведения оценивали родные. А кто лучше всех знает человека, кроме членов его семьи? В своей прошлой реальности Анна была должна бабушке и маме, в этой – Снейпу, и потому у нее вызывали немалые сомнения советы в стиле “поступай, как сама считаешь правильным”, ведь следование им нарушает принцип долженствования и ведет по кривой дорожке. Ведь когда все хорошо – это неправильно, потому что в таком состоянии легко забыться, потерять бдительность и поддаться соблазнам.
— Не изображайте из себя профессора Снейпа, фрекен Кайнер: вам не идет, — заметил Фольквардссон, с чувством собственного превосходства посмотрев на девушку сверху вниз, и сделал шаг навстречу; губы его изогнулись в тонкой, едва заметной улыбке.
Фольквардссон… он не был таким красивым и аристократичным, как Шенбрюнн, не вызывал одним своим видом восхищения и желания пасть ниц, однако резкие, чуть грубоватые черты лица придавали ему мужественности. Глубоко посаженные глаза и нахмуренные брови создавали его фирменный “орлиный” взгляд исподлобья, которым он внушал страх мелкоте, а ровесникам – уважение как к серьезному и опасному противнику. В прическе его чувствовалась легкая небрежность, но не неухоженность, что вместе с непринужденной манерой держаться придавало ему своеобразное обаяние. Он являл собой воплощение силы, с которой необходимо считаться, подобно северному фьорду, о который каждую минуту разбиваются волны. А лекторский тон его, которым он часто пускался пространные рассуждения, вместе с умным и уверенным выражением лица делал его похожим на молодого преподавателя или научного сотрудника.
Анна боялась его, но не потому, что чувствовала исходящую от него опасность, но только нежность и доброту, а потому что имела какое-то странное влечение к нему, чего, по логике, не должно было быть, ведь она не любит его. Оно возникало всякий раз, стоило им встретиться взглядами, и по телу разливалась сладкая истома, хотелось, чтобы он подошел совсем близко и обнял, как тогда, в библиотеке. Карл, теперь Ассбьорн… Снейп прав – это самая обыкновенная похоть, с которой необходимо бороться, пока ей окончательно не снесло крышу.
— Но, фрекен Кайнер, может быть, вы тогда объясните, почему боитесь доверять нам с Карлом? – сказал он, взяв девушку за руку, отчего она тут же потупила взор.
Ассбьорн интерпретировал отступление Анны и ее внешний скепсис именно как боязнь – она достаточно умна, чтобы не вестись на провокации слизеринок, а также чтобы поверить Карлу на слово – уж он-то знает Кодекс своей семьи наизусть, и ему нет смысла лгать, тем более в вопросах его чести наследника Рода. Значит, должен быть некий третий авторитет, которому могло бы быть выгодно, чтобы она перестала общаться с ними. Например, профессор Снейп.
— Мы не требуем ничего от вас взамен, фрейлейн Кайнер, — добавил Карл; он по-прежнему стоял, облокотившись на стену и сложив руки на груди, — мы просто хотим вам помочь и имеем такую возможность. Но мы не сможем ничего сделать, если не будем знать ваши мотивы, которыми вы руководствуетесь в том или ином случае, если вы не пойдете к нам навстречу. Видите ли, фрейлейн Кайнер, мы не находим легилименцию здесь наиболее действенным и этически верным методом, — добавил Шенбрюнн как бы с намеком, а Фольквардссон, по-прежнему смотревший на девушку покровительственно, сверху вниз, согласно кивнул.
— Вы мне ничего не должны, — ответила Анна, посмотрев в сторону, и освободила свою руку от пальцев Ассборна, чтобы тут же перехватить другой своей рукой.
Ее выражение лица, опущенная голова и поникшие плечи выражали неуверенность в себе и собственную ущербность. Лапина относила себя к той категории людей, с которыми противно иметь дело, и потому считала, что общаться с ней других людей могут заставить только отношения долженствования. А за словами “мы же хотим тебе помочь/угодить/сделать приятное” обычно следовало “ты нам должна/ты не благодарная/да у тебя совести нет, а мы столько для тебя сделали”, даже если это сделанное было лично ей совершенно ненужно, о чем она предупреждала заранее. При этом она сама не любила помогать и угождать другим людям и делала это только тогда, когда была “должна”. Она – плохая и неблагодарная, и потому ей никто ничего не должен.
— Как и вы – нам. Это – наша добрая воля, наше собственное желание, и мы не вправе требовать что-либо от вас в ответ, потому наградой для нас в данном случае будет ваше счастье и благополучие, — снова Ассбьорн. – В таком случае, я думаю, вы можете отблагодарить нас так, как посчитаете нужным.
Слова Фольквардссона немало удивили девушку. Она сама считала, что если делаешь что-либо хорошее для другого человека, например, по любви или дружбе, то делаешь это ради самого человека, его счастья, а не для того, чтобы он тебе угодил в ответ. Если бы она посмела привести этот аргумент кому-то из близких, то ей бы тут же сказали: “Все люди рассчитывают получить в ответ любовь и благодарность, и то, что ты говоришь – просто неуважение”.
С другой стороны, решила она, рассказать немного правды о себе действительно стоит – чтобы они знали, на что рассчитывать. Начала Лапина издалека, не забыв упомянуть “свой ужасный характер”, в ответ на что парни демонстративно закатили глаза, после чего перешла к противоречию между мнениями своей матери и своих друзей, не забыв опустить подробности про университет.
— Какой смысл, по-вашему, был в том, чтобы ваши подруги лгали вам? – с нотками скепсиса спросил Шенбрюнн, который во главу угла ставил рациональность.
— Просто у меня слишком резкий, неприятный характер, я не умею адекватно воспринимать критику… поэтому им проще было соврать, польстив мне, чем сказать правду и… наткнуться в ответ на грубость, — сказала Анна, по-прежнему уткнувшись в пол и нервно теребя рукав мантии.
— Это ваше собственное мнение о себе или мнение вашей матери о вас? – на примере своего конфликта с отцом Фольквардссон прекрасно знал, как любят рисовать себе образы детей некоторые родители, особенно если находятся под влиянием неких людей или идей.
— А разве не родители знают своего ребенка лучше всех? – с вызовом спросила Кайнер.
— Нет, если родители и их дети слишком разные, как в вашем случае, — заметил Фольквардссон. – Родители хотят, чтобы дети были на них похожи, и это вполне естественно, ведь дети — это их продолжение в некотором роде. Однако родители, в силу своих чувств не всегда считаются с объективной реальностью и потому огорчаются, когда обнаруживают, что их дети вовсе не такие, какими хотели бы их видеть. И для этого детям необязательно быть “плохим” в принципе или совершить какой-либо противоправный поступок, например, нарушить Правила Рода. Достаточно просто быть другими, иметь другой характер, другое мышление. И вы, фрекен Кайнер, должны научиться отделять ваше собственное мнение от мнения вашей матери, которое не может быть здесь объективным в силу разности ваших характеров и мировосприятия.
И Лапина снова удивилась словам равенкловца, его рациональному подходу к чувствам и отношениям. Она не видела в нем ничего противоречивого лично для себя, но, понимала она, его однозначно не одобрили бы ее родные, для которых на первом месте любовь внутри семьи, а не объективность происходящего.
— Вполне вероятно, что в приведенном вами примере права была именно ваша мать, — взял слово Карл, — однако она выбрала неверные аргументы для обоснования своей позиции. Как матери и главе семьи в вашем случае, ей, естественно, хочется быть для вас авторитетом, и потому ее огорчает, что вы доверяете не ее мнению, а мнению ваших подруг. Поэтому и говорит вам, что они лгут. Для нее здесь на первом месте не объективность, а утверждение своего авторитета как матери. Да, ваш характер – не легкий и не мягкий, но вас это не делает плохой. Как верно заметил Ассбьорн, родители действительно огорчаются, когда их дети вырастают не такими, какими они хотели бы их видеть. Здесь ваша мать, на мой взгляд, просто не хочет принимать вас такой, какая вы есть, и надеется, что вы исправитесь под воздействием критики, а любое ваше возражение воспринимает как проявление вашего “дурного” характера, — ухмыльнулся парень, показывая, что сам он так не считает, — который необходимо искоренить, и неуважение к ее авторитету. Снизить самооценку и привить восприятие к отрицательной критике это поможет, что мы и наблюдаем сейчас, изменить образ мышления – нет, — Карл снова улыбнулся.
— Я все это прекрасно понимаю, — ответила Анна, согнув руки в локтях и подняв ладони кверху – она всегда так делала, когда изображала мыслительный процесс, — я прекрасно понимаю то, что вы говорите. Однако я не понимаю, как такое мнение может быть у наследников двух чистокровных родов… для которых определяющим является вроде как мнение Глав Родов.
— Всего лишь объективность, фрекен Кайнер, — ответил Фольквардссон; тон его из рассуждающе-лекторского превратился в серьезный, будто он говорил о чем-то жизненно-важном. – Главы Родов, как и наследники, и прочие члены семьи, должны в обязательном порядке подчиняться своим Кодексам. Закрепленные в них Правила призваны помочь конкретному роду укрепиться и завоевать уважение в обществе, а также запрещают действия, которые могут привести к позору или упадку рода. И задача Главы Рода – обеспечить продолжение, развитие и процветание Рода, чего невозможно достичь, опираясь исключительно на любовь между членами семьи. Глава Рода в своих решениях должен быть, прежде всего, рациональным и объективным, а не подчиняться сиюминутным желаниям, а также уметь сопротивляться давлению со стороны и отстаивать свою точку зрения. И потому в некоторых волшебных семьях, — юноша сделал особое ударение на слове “некоторых”, — предусмотрена возможность передачи титула Главы Рода со всеми полномочиями и ответственностью другому родственнику – часто это сын или брат – если текущий Глава Рода не может справляться со своими обязанностями, а его действия ведут к краху, угасанию или поглощению его рода другим.
— В любом случае, фрейлейн Кайнер, родителей необходимо уважать, но нельзя во всем полагаться на их мнение, ибо как может в последствии управлять Родом тот, кто не в состоянии принять собственное решение? – подытожил Шенбрюнн. — Здесь же вы, фрейлейн Кайнер, находитесь “сами по себе”, как вы сказали. Здесь нет вашей матери, которой вы должны демонстрировать согласие и послушание в знак уважения. Вы должны опираться, прежде всего, на собственный опыт и знания о мире, уметь оценивать адекватность предъявляемых вам требований и не бояться идти на конфликт, если эти требования – необъективны и противоречат вашим собственным установкам. Поверьте, слабых людей сразу видно, ими легко манипулировать, играя на их страхах и чувстве вины. И, я думаю, я не ошибусь, если предположу, что вы не хотите попасть в их число.
Если не считать обозначенной выше “воспитательной беседы по душам”, которая имела место в комнате-по-требованию после очередного приступа депрессии, то, как сама оценивала это Анна Лапина, ее отношения с товарищами по факультету стали складываться “вполне терпимо”. Соседки по комнате не пытались сделать ей гадости, и на том спасибо. Паркинсон и Эшли она старалась по большей части игнорировать, на Буллстоуд – не обижаться. Миллисента была сама по себе доброй девочкой, однако совершенно неотягощенной умом, и потому в большинстве случаев тупо делала то же, что и все остальные, а смеяться после ехидных подколок Пэнси или Драко, который в последнее время немного приутих, была ее святая обязанность. Дафна Гринграсс же, как истинная леди и наследница голубых кровей, вела себя с Кайнер холодно и сдержанно, однако удостаивала того, чтобы поздороваться, и получала такое же холодное приветствие в ответ. Новый староста Теодор Нотт также держал с ней холодный нейтралитет, не демонстрируя ни презрение, ни расположение, однако Лапина прекрасно понимала, что так будет только до первой промашки, а пока она исправно трудится за ремонтом в подземельях и умудряется получать при этом высокие оценки на уроках, к ней нет смысла придираться. Малфой, связанный Непреложным Обетом, ее больше не задирал и старался обходить стороной, не забывая посылать в ее адрес полные ледяной ненависти взгляды. После получения письма из дома, откуда пришли явно не самые лучшие вести, он еще долго ходил поникший и больше не задевал ни ее саму, ни Золотое Трио с Гриффиндора, а следом за ним не решались на провокацию остальные слизеринцы, вернее, им теперь не было нужды подражать белому хорьку № 1. По тому же, как Малфой стал трястись теперь за свои мантии, брюки, рубашки и туфли из драконьей кожи, можно было сделать вывод, что либо его семья переживает не лучшие времена, и родители не могут позволить себе потратить лишнюю сотню галеонов на крутые шмотки для своего единственного сыночка, либо самого сыночка лишили карманных денег, ибо было за что.
Крэбб и Гойл, как и Миллисент, в сущности, оказались вполне безобидными ребятами, зато Забини не мог прожить и дня, чтобы не пустить в адрес Анны какую-нибудь пошлую шутку, от которой тут же краснели щеки и уши – как и многие слизеринцы считали ее содержанкой Шенбрюнна, только говорил об этом в открытую, за что ему доставалось от того же Шенбрюнна. Это была еще одна из причин, по которым змейки не решались связываться с грязнокровкой и, тем более, делать ей какие-либо пакости, ведь гордый Карл Шенбрюнн может жестоко отомстить, если его игрушку обидят, да и вид самой Кайнер, покручивающей у себя в руках длинную палочку с тонкой вязью рун, также внушал немалые опасения. Анна чувствовала себя весьма неуютно из-за этих слухов, особенно когда ощущала на себе осуждающие взгляды гриффиндорской старосты Грейнджер или профессора МакГонагалл и лукаво-задорные – профессора Флитвика, однако Карл убедил ее, что ей незачем стесняться чужого мнения, тем более что слухи всегда можно опровергнуть, но, казалось, он был совсем не против поддерживать эту легенду. Он всегда ходил с ней под руку по коридорам, особенно расположенным в подземельях, дабы обезопасить от якобы случайных толчков или поддевок со стороны слизеринцев и ухаживал во время трапез в Большом Зале, на зависть многим другим девушкам, в том числе с других факультетов. При этом он нередко замечал на себе мрачный, полный ревности взгляд сидевшего за равенкловским столом Ассбьорна Фольквардссона, на что отвечал изящной галантной полуулыбкой, как бы говоря: “Извини, но она со мной на факультете учится”
Что же касается Северуса Снейпа, то он вообще перестал спрашивать на своих занятиях Шенбрюнна и Кайнер, никак не комментировал их зелья и письменные работы и вообще делал вид, что их не существует, ведь они оба его предали. Впрочем, к чести профессора зельеварения следует отметить, что работы Шенбрюнна он хотя бы оценивал, причем на высший балл, в то время как девчонка не получала ничего, даже “Тролля”. Он видел немое разочарование в ее глазах, когда она просто терялась в догадках – то ли она и вправду такое ужасное эссе написала, то ли злобный Снейп просто придирается. Его практически не беспокоил тот факт, что потерял человека, который мог бы стать ему другом, ведь друзья могут быть только у всеобщих любимцев и выскочек Поттера и Блэка, но не у некрасивого и сальноволосого Мастера зелий, увлекающегося Темными Искусствами.
На уроках он, как обычно, награждал баллами любимых змеек, даже если их ответы были самыми посредственным, затем проходился по умственным способностям Поттера и Уизли, которые даже не удосужились почитать учебник перед уроком, если в их дырявых головах ничего не остается после вчерашнего вечера. Игнорировал подскакивающую на месте, тянущую руку и сверлящую его злобным взглядом Грейнджер и удостаивал ее внимания лишь тогда, когда она проваливалась в свою розовую грезу, мечтая о ласках и поцелуях своего рыжего соседа по парте, который, казалось, и вовсе не подозревал о том, что синий чулок и заучка Грейнджер пускает по нему слюни. Пройтись по поводу похотливой сущности и гормональному бреду гриффиндорской старосты (а еще лучше – выгнать с урока), и все, сидит тихо, как глаза упырей, заспиртованные в банке на третьей полке слева. Как и многие люди старшего поколения, Северус Снейп был свято убежден, что нынешняя молодежь — ужасно развращенная, и что в их годы он вел себя куда более сдержанно и не опускался до подобных мыслей.
Пару дежурных вопросов для хаффлпаффок Боунс и Миллер, приправленных ядовитым бархатным голосом и прожигающим насквозь взглядом, и девицы, даже если что-то и знают, едва могут выдать что-либо связное, в то время как настоящий зельевар должен уметь идеально контролировать себя в любых обстоятельствах. И на закуску – Ассбьорн Фольквардссон, Равенкло. Бывший студент Дурмстранга должен поплатиться за то, что посмел посягнуть на его собственность. Декан Слизерина искал любой повод, чтобы придраться к равенкловцу и больше всех остальных студентов, вместе взятых, заваливал его вопросами, на которые Фольквардссон всегда отвечал четко, с присущим ему холодным достоинством, нередко удивляя Мастера зелий, привыкшего к, по большей части, тупоголовым и совершенно нелюбознательным студентам, своими обширными познаниями в тонкой науке зельеварения. Профессор Снейп неожиданно для себя обнаружил, что третировать ненавистного Фольквардссона ему нравится даже больше, чем не менее ненавистного Поттера – тот все равно не может ничего придумать, кроме как с ненавистью смотреть на своего учителя, сжимать кулаки от злости и испортить очередное, даже самое простое зелье. Фольвардссон же, несмотря на свое заведомо подчиненное положение, явно чувствовал себя с профессором на равных, а профессор, желая, с одной стороны, вытянуть из студента побольше информации, а с другой – утопить, сам не замечал, как втягивается в увлекательную беседу о свойствах того или иного зелья, его модификациях, влиянии компонентов и условий приготовления, и возвращался в реальность лишь тогда, когда проходила почти половина урока, а большая часть студентов или спала, или слушала их диалог, открыв рты и затаив дыхание. С криком: “Записывайте!” зельевар обрушивался на своих учеников, возвращая их в реальность, после чего оставлял рецепт на доске и начинал со своей излюбленной стремительной грацией прогуливаться между котлами, ища к чему придраться, чтобы предотвратить очередной несчастный случай. Для них обоих, учителя и ученика, это превратилось в своеобразную игру: кто первым не выдержит, кто первым сдастся, и Снейп очень надеялся, что это будет Фольквардссон.
1) (лат.) Чье правление — того и религия.
2) (лат.) к привычному образу жизни.
3) (лат.) хлеб и зрелища.
4) (лат.) Из остатков возрождаю, утраченное возвращаю.
5) (лат.) Сломанная кость.
12.12.2011 Глава 26. Затишье перед бурей: Интерлюдия.
Предупреждение:
Драбблы и мини я писать не умею, однако глава носит в целом отрывочный характер. Описываемые события следуют в порядке упоминания, но не связаны друг с другом.
* * *
Гербология…
Занятия в школе чародейства и волшебства Хогвартс продолжали идти своим чередом. Первокурсники сжигали перья на уроках у Флитвика, неудачно скрещивая “Lumen” и “Wingardium Leviosum”, второкурсники, в попытках правильно произнести заклинание и сделать нужное движение палочкой, получали на трансфигурации фантастические гибриды различных посудин из птиц, пятикурсники и семикурсники ныли от непомерного количества занятий и домашних работ, и не проходило ни одного практикума у Снейпа, на котором бы кто-то из нерадивых студентов не расплавил бы котел, не устроил взрыв или не подкинул бы какую-нибудь гадость в и без того криво сваренное зелье своему сопернику с другого факультета.
В понедельник у всего седьмого курса состоялось первое занятие по гербологии. Малфой по дороге в теплицы разыграл целый спектакль, жалуясь своим товарищам по факультету, какой это ужас – ходить в этих ужасных холщовых мантиях и копаться в земле, как какие-то магглы. Паркинсон и Забини активно поддерживали своего одноклассника, отпуская параллельно гадкие комментарии в адрес шедших им навстречу хаффлпаффцев и гриффиндорцев, у которых только что закончился урок. А Крэбб, Гойл и Буллстоуд, как всегда, безупречно играли свои роли, изображая очередной приступ гомерического хохота. Никто из них еще не задумывался о том, что этим же вечером им придется на практике доказать, насколько они готовы постараться ради благополучия собственного факультета, и потому активно подыгрывали своему пока еще старосте и серебряному принцу. Что же касается самого Драко Малфоя, то он даже не, что всего через пару часов выставит себя перед товарищами по факультету полным трусом и слабаком, не способным даже грязнокровку на место поставить, не то, что проявить организаторские способности и твердую волю, которых у него просто не было, но которыми он должен был обладать по статусу старосты.
Однако барсукам, с ног до головы перемазанным в грязи и листьях какого-то растения, казалось, вообще не было никакого дела до злобных и ядовитых подколок змей. Они шли веселой дружной компанией, заливисто смеясь и переговариваясь между собой. Как и слизеринцы, они считали единство одним из своих главных качеств, однако, в отличие от первых, полагали его не как необходимость поддерживать статус-кво своего факультета, но как следствие открытости, искренности и привязанности, взаимовыручки. “Вместе мы – сила! Вместе мы победим!” – таков был их девиз и жизненное кредо.
Единственными, кто реагировал на глупые провокации слизеринцев, были Рон Уизли и Лаванда Браун с Гриффиндора. Посыпались взаимные оскорбления, самыми приличными из которых были “Пожирательский сынок!”, “Предатели крови!” и “Морда мопсиная!”, за ними последовало махание кулаками и ощетинивание палочками. И дело так дошло бы и до драки, если бы вовремя не вмешались Грейнджер и Визерхофф с Гриффиндора и Нотт со Слизерина. Нотт сказал своим, что декан будет недоволен ими, когда узнает, что они опоздали на урок из-за того, что устроили драку, и бросил красноречивый взгляд на враждебно смотревшую на него Грейнджер, едва удерживавшую Поттера и Уизли, точно цепных собак. Гермиона же, продолжая сверлить Малфоя и Нотта злобным взглядом, со всей силы схватила за руки своих друзей, пытаясь оттащить их назад. “Не обращайте внимания, не обращайте внимания”, — шептала она, как мантру, смотря перед собой стеклянными карими глазами. Нет, она нисколько не была трусливой, и издевки Малфоя, Паркинсон и Забини били по ней не хуже, чем по всем гриффиндорцам. Но, в отличие от большинства ее одноклассников, Гермионе Джейн Грейнджер было присуще логическое мышление, и потому для нее не составляло труда догадаться, что слизеринцы их специально провоцируют, и потому нельзя давать им повода насладиться своим триумфом. Как староста и просто очень ответственная девушка, она не хотела лишних неприятностей своему факультету, и в этом ее аргументы полностью совпадали с таковыми у Нотта. Визерхофф же, не имевший для выражения своего мнения таких препятствий, как дружба и любовь, быстро озвучил его самым недогадливым. Гнева профессора МакГонагалл львы опасались вполне справедливо – ведь она еще и баллы снимет, и отработки назначит – и потому предпочли за лучшее сложить оружие и продолжить свой путь к замку. Лишь напоследок Шенбрюнн сдержанно кивнул Визерхоффу и чуть-чуть улыбнулся Элизе: при других обстоятельствах они могли бы нормально поздороваться и поговорить, но факультеты диктовали им свои правила поведения, а давать лишний повод для сплетен и провокаций никому из них не хотелось.
Карл не участвовал в имевшем место традиционном выяснении отношении между Слизерином и Гриффиндором, предпочитая держаться в стороне вместе с Кайнер и Дафной Гринграсс. Нет, он не был трусом, он просто понимал, что его вмешательство абсолютно не нужно, тем более когда за дело взялся Лотар, а сам конфликт не затрагивал его личных интересов. И, тем не менее, ему было стыдно за своих одноклассников за то, что они, уже de-jure взрослые люди, ведут себя, как маленькие избалованные дети, привыкшие утверждаться за счет более слабых людей. Нет, Карл Шенбрюнн нисколько не считал гриффиндорцев слабыми морально или физически и прекрасно понимал, что они способны отстоять свои интересы перед внешним врагом, будь то некий самозваный Лорд или, в масштабе школы, факультет Слизерин, но полагал их уязвимыми как в контексте владения информацией социально-политического значения, так и в статусе, и в характере. Легко возбудимые, не склонные к организации и порядку, они легко ведутся на провокации слизеринцев. Они могут утверждать сколько угодно, что их не касаются предрассудки чистокровных, однако своим поведением они только доказывают обратное. Факультет, где учится больше всего маглорожденных и полукровок, по статусу которых так удобно бить. Наивность, слепая вера в авторитеты, подсознательная незащищенность — и ими уже легко управлять. А слизеринцы в большинстве своем… они просто бьют тех, у кого заранее меньше преимуществ, подобно банде не особо отягощенных умом подростков, избивающих малышню. Только вот, в отличие от этой малышни, гриффиндорцы даже не догадываются, где они заранее проигрывают противнику.
Заинтересовал также Шенбрюнна нелестный эпитет “предатель крови”, брошенный в сторону Уизли. Это был не первый раз, когда он слышал это выражение, причем в адрес рыжих друзей Поттера, и потому его заинтересовало, что же такого сотворили Уизли в прошлом. Понятие “предатель крови” не имело четкого определения и могло трактоваться в весьма широких пределах. Оно могло означать человека, нарушившего Правила Рода, или, в более узком контексте, ослушавшегося воли Главы Рода или кого-то из старших родственников, претендующих на лидерство в семье (даже если непосредственно Правила Рода не были при этом нарушены) или же преступившего магическую клятву, особенно данную при свидетелях. “Предателем крови” может стать только чистокровный волшебник, ибо, с точки зрения традиционного магического законодательства, магглорожденным, полукровкам, а также волшебникам из магически не учрежденных родов с короткой родословной просто нечего предавать. Если Уизли – действительно “предатели крови”, это объясняет и тот факт, почему их фамилия не упоминалась в сборнике “Чистокровные семейства магической Британии”, и их поведение, как утративших свое наследие и потому опустившихся до уровня обыкновенных плебеев, которым нужны только “хлеб и зрелища”.
Звон колокола, эхом разнесшись в округе, заставил немца отложить на время свои рассуждения и поспешить в теплицу следом за остальными слизеринцами и равенкловцами.
Вела гербологию профессор Спраут, декан факультета Хафллпафф. Это была старая, невысокая полная женщина с добрыми глазами. Проведя перекличку, она, как и все остальные учителя на своем первом уроке, устроила небольшой экскурс относительно планов на предстоящий семестр, после чего перешла непосредственно к теме урока. В отличие от Снейпа, который всех студентов по умолчанию считал бездарями, не способными запомнить элементарных вещей, и потому не тратил времени на объяснение теоретического материала, Спраут считала своей обязанностью вытянуть даже самых слабых студентов. Говорила она медленно и повторяла свою лекцию обычно два раза, после чего вызывала наугад учеников и просила их повторить тот или иной отрывок из ее инструкции, а также ответить на вопросы непосредственно по теме урока. Также немало внимания уделяла она правилам техники безопасности, справедливо заметив, что работа в теплицах только на первый взгляд может показаться слишком простой и скучной.
Кайнер работала в тройке с Шенбрюнном и Фольквардссоном – они не спрашивали друг у друга разрешения, не сговаривались, просто подошли все вместе к одной грядке. И Лапина не пожалела, что обстоятельства сложились именно таким образом. А профессор Спраут была доброй женщиной и потому разрешала выбирать к себе в напарники кого угодно, лишь бы работа ладилась и была готова к концу урока. Сегодня они начали изучать растения, чувствительные к применению магии и эмоциональному воздействию, и потому преподавательница вскользь упомянула, что в этом семестре нелишним будет владение окклюменцией. Лапина усмехнулась про себя, однако поделилась своими мыслями с друзьями – британские волшебники дружно обозвали ментальную магию темной, и, следовательно, запрещенной ad studendum (1). Те, кто владеет ею, молчат об этом, но используют тихо и незаметно для окружающих на них самих же. Зато практически все учителя, чьи занятия хоть как-то связаны с практическим использованием волшебства, советуют овладеть хотя бы окклюменцией. Парни молча согласились с ней и вернулись к работе, взяв на себя, как более опытные ментальные маги, самую сложную и ответственную ее часть. К удивлению Анны, Ассбьорн весьма неплохо разбирался в гербологии и отлично справлялся с растениями, что в ее сознании, как правило, было интересно лишь женщинам. Как объяснил швед, в Дурмстранге, в специально отведенных теплицах, они сами выращивали будущие ингредиенты для своих зелий, так что у него несколько лет практики в этом деле. Кроме того, у них в Блигаардсхаллене также есть сад с редкими растениями, большая часть из которых используется в зельеварении.
Малфой и Паркинсон большую часть урока занимались ничегониделанием и только командовали – как это они вручную будут очищать плоды от чашелистиков, спускать яд, вынимать семена, ведь это же работа для тупых гриффиндорцев. А запрет на использование магии в этой теплице просто вгонял в тоску. В итоге Крэбб и Гойл, уже изрядно искусанные, повисли на листьях, а Буллстоуд, которая никогда не отличалась аккуратностью и щепетильностью, достались сбор и обработка плодов. Спраут оштрафовала Слизерин на целых пятьдесят баллов за “издевательство над редким и ценным растением” и отправила рябят, покрытых ранами и волдырями, в Больничное крыло.
Забини, который работал в четверке с Эшли, Гринграсс и Ноттом, на всю теплицу исполнял арию Риголетто, и надо отметить, у него был довольно приятный и сильный тенор – “росянка”, на которую было похоже растение, с которым им пришлось иметь дело на уроке, аж зааплодировала, едва не срезав под лодыжки крутившегося вокруг нее Нотта.
Падва Патил с Равенкло завела традиционные индийские напевы, в результате чего растение приняло позу лотоса и ушло в Нирвану, позволив Лизе Турпин и Мэнди Брокльхерст делать с собой что угодно. А Терри Бут начал читать законспектированную лекцию Биннса, которая вовремя оказалась у него в сумке. Однако вогнал он тем самым в сон не только сам цветок, но также своих друзей Майкла Корнера и Энтони Голдстейна, и едва не уснул сам, очнувшись лишь тогда растение сцапало его тетрадь, довольно клацнув шипованными листьями.
В целом же, гербология, или “практическая ботаника”, как ее “окрестила” Анна Лапина, также известная как Кайнер, оставила довольно бледное впечатление в ее сознании. Просто еще один трудный урок, который необходимо пережить. Как и на зельеварении, здесь также требовалась предельная осторожность и аккуратность, однако Анна никогда не любила копаться в земле и не увлекалась комнатными растениями, чтобы проявить интерес к данному предмету. А необходимость заучивать наизусть кучу несвязанных между собой названий и инструкций, которые весьма проблематично было свести в систему, и вовсе не вселяла оптимизма, грозя переполнением жесткого диска.
* * *
История магии…
На истории магии во вторник Биннс продолжил заунывно вещать о восстании гоблинов в 1914 году и дипломатической войне между волшебниками и гоблинами разных стран, начавшейся параллельно маггловской первой мировой войне. Змейки, еще державшиеся на трансфигурации, дабы не ударить в грязь лицом перед деканом вражеского факультета, теперь отсыпались после вчерашнего довольно трудного и насыщенного дня и ночи, проведенной за учебниками, чем вызвали тихие, недвумысленные смешки представителей других факультетов – весь Хогвартс уже был в курсе, что змеи теперь сами восстанавливают свои подземелья, разгромленные “горным троллем”, что стало очередной темой для подколок и провокаций. Малфой, который серебряным принцем Слизерина уже не являлся, согнувшись буквой “S”, спал в гордом одиночестве на скамье под партой. Забини, на которого навалилась Паркинсон, положил голову на плечо Эшли, которая облокотилась о ближайшую стену. Крэбб, Гойл и Буллстоуд аккурат положили головы на парты друг за другом, и теперь к привычному монотонному голосу профессора Биннса добавилось ритмичное сопение, которое, с одной стороны, немало раздражало сидевших неподалеку студентов вроде Грейнджер, Визерхоффа и Миллер, и, в то же время, медленно, но верно вгоняло в сон Уизли, Смита и Эббот. Гринграсс мило прикорнула на плече у сидевшего рядом с ней Нотта. Нотт же подумал, что Дафна достаточно красива и чистокровна и, к тому же, не глупа, так что ни его, ни ее родители не станут возражать против их брака, и, приобняв девушку за талию, отправиться в царство Морфея вслед за остальными своими товарищами по факультету.
… Анна улыбалась во сне, отчего ее лицо, освещенное падавшими из окна косыми солнечными лучами, казалось одухотворенным, преобразившимся. Словно она решила убрать внутренние блоки, державшие ее в страхе и напряжении, и позволила приятным и радостным мыслям заполнить сознание. Ассбьорн дотронулся до ее руки – такой маленькой и хрупкой, что хотелось взять ее обеими ладонями и поднести к губам – и почувствовал, как тонкие женские пальцы обхватили его руку в ответ. Ассбьорн улыбнулся и увидел, как еще шире стала улыбка на лице Анны.
… И снова утро, и косые солнечные лучи выхватывают из полумрака комнаты ее белое, улыбающееся лицо. Ее округлая грудь мерно вздымается под тонким белым кружевом ночной рубашки, опущены ресницы, а русые волосы в беспорядке разметались по белой подушке, но это ее не портит, нет. Он наклоняется над ней и нежно целует в чуть приоткрытые губы, бережно придерживая голову.
— Доброе утро, — ласково шепчет Ассбьорн.
Анна радостно улыбается и обнимает его в ответ. На ее безымянном пальце блестит серебряное кольцо…
Фольквардссон мотнул головой, загоняя вглубь сознания столь далеко идущие мысли. Ему еще предстоит завоевать доверие и симпатию Анны, и сделать это будет крайне нелегко, если рядом есть такой конкурент, как Карл Шенбрюнн, который имеет перед ним очевидные преимущества. Сам же конкурент в это время спал не менее сладко, чем возлюбленная Фольквардссоном Анна Кайнер, также положив голову на парту, и его пальцы – случайно ли – касались ее локтя.
— То есть как это – волшебники подчинились каким-то магглам? – громко возмутился Бранау, привстав со скамьи и опершись руками о парту, глаза его лихорадочно блестели.
Это была первая лекция по истории магии, которую посетил Бранау в Хогвартсе, и он уже остался недоволен, начиная тем, что предмет ведет призрак, и заканчивая тем, что Биннс слишком мало говорил о самих волшебниках, но слишком много внимания уделял магглам и гоблинам. В целом же у Генриха сложилось весьма противоречивое мнение о Хогвартсе и принятой в магической Британии системе образования. С одной стороны, его радовала практически полная безнаказанность — даже Снейп, декан факультета Слизерин, вынужденный подчиняться этому старому маразматику, не мог вставлять ему палки в колеса, и в словах его легко можно было отыскать лазейки (“… если убийство будет совершено в стенах Хогвартса…”), а белобородый директор, также известный как победитель Гриндевальда, слишком трясется за свой авторитет, чтобы позволить провести расследование, ведь это ляжет темным пятном на репутацию школы и, следовательно, на его собственную. Одна его нелепая версия с троллями чего стоит! Здесь не нужно быть гением, чтобы догадаться, что это лишь дешевая отговорка. С другой, юный наследник древнего чистокровного рода находил Хогвартскую программу крайне скудной по части гуманитарных предметов. Одна несчастная история магии, которую ведет призрак – просто ужас! И это лучшая школа чародейства и волшебства в мире?! Конечно, были еще и древние руны, но Генрих был уверен, что не узнает на этом предмете ничего интересного, поскольку его интересовали лишь ритуальные аспекты применения рун, которые в Хогвартсе относятся ad indicemscientiarum prohibitarum (2). Здесь не преподавали ни теорию магии, ни магическое законодательство, которые он изучал для подготовки в Йену. Как рассказал ему Малфой, чистокровных волшебников этому обучали в семьях — таким образом, они получали заметные преимущества перед грязнокровками. С третьей стороны, грязнокровки в Хогвартсе ну уж очень нагло себя вели, уверенные в своей исключительности и ставящие сами себя на один ранг с чистокровными, причем Бранау так и не смог определиться, кто его бесит больше: Грейнджер или Кайнер. Тихие ботаники с Равенкло или тупицы с Хаффлпаффа его мало интересовали – все равно, что муха, которая ползет по стене, кусать – не кусает, но раздражает прилично, что сразу хочется Аваду запустить. Грейнджер – зубрила и выскочка, думающая, что если она перечитала все книги из библиотеки, то знает больше всех, и наивно убежденная в том, что кому-то здесь придутся по вкусу ее дурацкие маггловские идеи. Пожалуй, если бы она не была подружкой Поттера и, следовательно, не входила бы в число директорских любимчиков (а по тому, как быстро замяли дело Гольдштейна, Бранау понял, что грязнокровки для директора являются не больше, чем просто расходным материалом, глупым стадом баранов, которыми легко управлять, держа их в блаженном неведении), ее можно было бы зажать где-нибудь в темном углу, сполна насладившись ее болью, страданиями и унижением, после чего бросить ее умирать так, чтобы никто никогда ее не нашел, — юноша не заметил, как его губы изогнулись в хищной улыбке, а глаза засветились маниакальным блеском. А Кайнер… Кайнер должна будет сполна заплатить его унижение, нужно будет только выбрать подходящее время и место… не в Хогвартсе, — Генрих отлично помнил наставление декана и Темного Лорда. Он чувствовал себя глубоко уязвленным, после того, как очнулся незадолго до рассвета в Больничном крыле, будучи не в силах поверить, что его смогла победить какая-то грязнокровка, и потому очень надеялся на то, что декан не станет уведомлять его родителей о сем позорном инциденте. К тому же, его планам мешал тот факт, что Кайнер почти все время опекали Шенбрюнн и Фольквардссон, против которых он не решился бы выступить в открытую (его младший брат Хуберт, учившийся в Дурсмстранге, рассказывал немало страшилок о суровом и мстительном Ассбьорне Фольквардссоне и некой Сольвейг Бергстрём, которых никто не мог победить в дуэли,), да и Кайнер, придется признать, тоже далеко небезобидна. Необходимо просто улучить момент, чтобы она осталась одна, так что не помешает стравить этих двух олухов между собой. А еще лучше будет, если они будут вынуждены наблюдать за ее мучениями, не в силах ей помочь – это будет уже самая настоящая, самая сладкая месть. В любом случае, у него еще есть время, для того, чтобы обдумать и претворить в жизнь свой план…
Резкий выпад Генриха нарушил привычное течение лекции по истории магии, заставив проснуться большую часть присутствовавших студентов, которые спросонья не до конца понимали, о чем идет речь, и потому хлопали глазами.
— Сядьте, Брайан, и не мешайте, — Биннс не изменил своей привычке путать имена студентов и проплыл мимо слизеринца, совершенно не обратив на него внимания.
Бранау хотел сказать что-нибудь едкое в стиле “Как ты посмел назвать меня, жалкий отпечаток души?!”, однако сдержался, и гнев его выдавало лишь белое, как мел, лицо, каждый мускул которого был напряжен до предела, и бледно-серые глаза, которые выдавали такую злобу, что ее хватило бы на десяток Авад и пятерку Пыточных. Ибо Генрих фон Бранау был воспитан в уважении к старшим и привык воспринимать привидений как носителей древних знаний и хранителей места. Привидение было бессильно физически и не могло пользоваться магией, для которой требовался проводник и хранилище в виде телесной оболочки, зато способно было проклясть. Последнее носило, скорее, ритуальный характер и требовало не столько магической мощи, а сколько силы воли и нацеленности на достижение определенного результата. Для этого требовался лишь интеллект, которым приведения обладали в избытке. Они не были лишены магии полностью, но сохраняли ее в некоем рассеянном виде, и потому их можно было обнаружить с помощью чар выявления остаточного магического действия.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, профессор Биннс, — настойчивым голосом произнес Бранау.
Пусть от личных оскорблений в адрес историка-призрака он воздержался, однако никак не мог примириться с тем, что не укладывалось в его собственную парадигму мирового устройства, и потому считал это нелепой подтасовкой с целью “угодить грязи”.
– Маги не могли так низко пасть, чтобы выплачивать репарации за этих жалких магглов! Да магический мир только бы сбросил с себя оковы, если бы эти свиньи-магглы передохли бы от голода!
Теперь уже все студенты, открыв рты, со страхом в глазах смотрели в спину стоявшему в первом ряду белобрысому слизеринцу с большим количеством перстней на пальцах. От него исходили яркие эманации злобы и ненависти, он казался опасным, хотя они и не видели его лица. Намного более опасным, чем Малфой, Снейп или Тот-кого-нельзя-называть со своими Пожирателями Смерти, ибо стоял прямо перед ними. Никто не сомневался, что ему ничего не стоит взять палочку и убить всех разом – несмотря на настоятельную рекомендацию директора не разглашать об инциденте, имевшем место на прошлой неделе, почти весь седьмой курс знал, что именно Бранау проклял Голдстейна, после чего тот четыре дня провалялся в Больничном крыле, и что подлого слизеринца не отправили в Азкабан только потому, что против него не было доказательств.
Элиза подняла затравленный, виноватый взгляд на окружавших ее однокурсников — некоторые из них смотрели с явным осуждением на всю их группу. Лотар крепко сжал ее ладонь, давая понять, что всегда защитит ее, однако вид его был крайне угрюмый и мрачный. Лишь Карл Шенбрюнн отличался ледяным спокойствием, однако по лицу его было видно, что это спокойствие дается ему с большим трудом. Всем им было стыдно, что они живут в одной стране с таким фанатичным расистом и идеологом чистокровности, как Генрих фон Бранау. Кроме того, они вполне справедливо опасались, что теперь о них, как и обо всей их стране в целом будут судить исключительно по одному, причем не лучшему ее представителю, ибо в массовом сознании большинства людей история Германии ассоциировалась исключительно с нацизмом, лагерями смерти и запредельной жестокостью. Кайнер же просто уткнулась подбородком в сложенные на парте руки и отрешенно смотрела перед собой. По ее мнению, опасной была не та собака, которая много лает, а та, что кусает. А Фольквардссон, продолжая сверлить спину Бранау холодным колючим взглядом, заранее положил перед собой волшебную палочку, чтобы при необходимости быстро нейтрализовать зарвавшегося слизеринца. Единственный, кто, казалось, с полным равнодушием взирал на происходящее, был преподаватель истории магии Катберт Биннс.
— Как ты смеешь перебивать учителя?! – возмутилась Гермиона, встав с места; карие глаза ее были полны гнева, а к лицу прилила кровь. – Профессор Биннс абсолютно прав: это ваши волшебники развязали войну, значит, они же должны были выплачивать репарации странам-победительницам!
— Заткнись, гря…
Договорить Генрих так и не сумел, ибо почувствовал внутри себя холодную ноющую пустоту, а ученики впервые увидели, как призрак прошел сквозь человека. Юноша обмяк, развалившись на скамье, на которой, кроме него, больше никто не сидел, и уставился стеклянными глазами в потолок.
— Сядьте, Грайнне. Вы понятия не имеете, о чем говорите, — строго сказал преподаватель, и продолжил читать лекцию своим монотонным речитативом, рассказывая о подписании Версальского договора магглами и магами. По отдельности, разумеется.
Грейнжер же, все еще красная от гнева, почла за лучшее опуститься обратно на скамью – профессора Биннса лучше не злить. Это был первый раз, когда профессор Биннс не просто наказал студента за плохое поведение на его уроке, но и вообще проявил эмоции.
— Классно ты сделала его, Миона! – шепнул Рон Уизли, показав поднятый вверх большой палец.
Сидевший по другую сторону от нее Гарри согласно кивнул улыбнувшись. Однако каждый из мальчиков был рад за подругу по-своему: если для Гарри было важно, что ей удалось поставить на место нового слизеринского принца и показать себя истинной гриффиндоркой и поборницей справедливости, то Рону понравилось, как она отделала соотечественника этого противного Уизерофа. Действия же Биннса ребята восприняли исключительно как поддержку Гермиониной правоты, в то время как Гермиона, поймав на себе взгляд призрака, напротив, заметила явное осуждение своих действий, отчего ей стало не по себе: это была не брезгливость, с которой на нее и мальчиков смотрел обычно Снейп, а небрежная снисходительность, характерная, скорее, для самого нелюбимого директора Хогвартса Финнеаса Найджелюса Блэка, не считавшего нужным удостаивать внимания тех, кто был младше и, следовательно, не могли похвастаться умом и жизненным опытом. “Вы понятия не имеете, о чем говорите”, — вспомнились ей слова профессора. Стало неуютно, ведь ее фактически поставили перед фактом, что она сказала глупость, чего лучшая ученица Хогвартса не могла себя простить, ибо знания и соответствующие им оценки были для нее единственным способом самоутверждения в жизни. Однако, как ни старалась девушка, так не могла найти, где именно она допустила ошибку в своем высказывании.
По окончании урока Крэбб и Гойл увели полубесчувственного Бранау в Больничное Крыло, где он провалялся до самого вечера, окончательно для себя решив, что даже историю магии в Хогвартсе преподают ужасно, поэтому делать здесь реально нечего. С другой стороны, Хогвартс – идеальное место для претворения в жизнь идей Темного Лорда, пока они совпадают с идеями его клана, и, не маловероятно, здесь он сможет добиться большего, нежели у себя в Германии.
Никто из его старых одноклассников, приехавших вместе с ним по обмену в Шотландию, даже не подумал о том, чтобы проводить его или просто поддержать. Вместо этого Шенбрюнн, Визерхофф, Миллер, а также присоединившиеся к ним Кайнер и Фольквардссон дружной компанией направились во внутренний двор, чтобы провести оставшееся до обеда время на свежем воздухе. Дул слабый ветерок, закручивая в небольшом вихре опавшие на землю листья, а солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы осветить окруженные многочисленными постройками дворы-колодцы и подарить их обитателям немного тепла. Карл, Анна и Ассбьорн, поудобнее устроившись на балюстрадах, отделявших двор от окружавшей его крытой галереи, отрабатывали заклинания для предстоящего урока у профессора Флитвика. Данный предмет они находили для себя наиболее легким и интересным одновременно, и потому тратили минимум времени на подготовку к нему. Элиза плела себе венок из цветков бессмертника и веточек остролиста, а Лотар баловался тем, что наколдовывал птичек, которые весело щебетали, прыгая по веткам плюща, оплетшего балюстрады. Через несколько недель они исчезнут так же, как и появились – просто растворятся, став частью здешней магии, а пока пусть радуют слух.
Царившую между ними идиллию нарушило появление Грейнджер, за которой едва поспевали Поттер и Уизли: стоило девушке воодушевиться какой-либо идеей, как у нее тут же открывалось второе дыхание, и появлялись силы действовать, действовать, действовать… Грейнджер в весьма доступной форме дала понять немцам, что им должно быть безумно стыдно за свою страну, раз они, имеется в виду магическое сообщество, не хотят становиться на путь очищения и демократии, но вместо этого культивируют у себя нацистские предрассудки времен второй мировой, в результате чего на свет появляются такие особи, как Генрих Бранау. Также Гермиона предположила, что в Германии эльфы наверняка еще больше ущемлены в правах, чем в других странах. А, заметив стоявшего за Кайнер и недобро поглядывающего на нее (Гермиону) Фольквардссона, девушка тут же заявила, что виной всему их лояльное отношение к темным искусствам, которые вызывают жажду власти и превосходства над всеми остальными. Все это староста гриффиндора выпалила на одном дыхании, что никто даже не успел возразить ей. При этом она нисколько не сомневалась в своих словах, уверенная, что несет свет людям.
Для такой умной девушки, как Гермиона Грейнджер, не составило труда провести параллель между Вольдемортовским террором и Гитлеровским режимом. Она специально изучила вперед историю магии и узнала, что Гитлер устроил вторую мировую войну не без подсказки первого темного мага столетия Геллерта Гриндевальда. Гриндевальд мечтал захватить весь мир и поработить магглов, и в этом его стремления мало отличались от таковых у Бранау. А поскольку и дураку было понятно, что в одиночку он ничего не смог бы сделать, то он пошел на временные уступки и заключил соглашение с тогдашним немецким диктатором Гитлером, который обладал достаточной харизмой и жаждой власти, чтобы заставить своих подданных идти войной на остальные европейские страны. Из рассказов же Гарри о Вольдеморте, составленных на основе имевшихся у Дамблдора воспоминаний, Гермиона поняла, что Риддл, если называть вещи своими именами, еще с детства мечтал о власти, чтобы все его боялись. Поступив в Хогвартс, он стал очень быстро изучать темную магию, поняв, что это поможет ему захватить власть, а уже в шестнадцать совершил свое первое убийство, лишив жизни своего отца-маггла и его родителей. В последствии он стал еще глубже изучать темную магию, что привело его к созданию хоркруксов. Дамблдор поступил очень правильно, что распорядился убрать из библиотеки все книги по темной магии, когда стал директором.
Итого, обоими маньяками двигало стремление к власти, усиленное изучением темных искусств. И потому, если волшебники не осознают всю их пагубность, то они не смогут избавиться от своих ужасных средневековых предрассудков и построить здоровое демократическое общество, в котором на корню будет рубиться зло и несправедливость.
Стоявшие позади Грейнджер Поттер и Уизли согласно кивали, даже не задумываясь о том, как сильно напоминали в тот момент малфоевских громил Крэбба и Гойла. Лица же немецких подростков были мрачнее тучи, но вовсе не оттого, что они испытывали глубокое раскаяние за прошлое своей страны. Так, Визерхофф понимал, что если он скажет хоть слово, то не сможет себя остановить, что может плохо закончиться для Грейнджер, которая весьма раздражала его своей наивностью, и ее тупоголовых друзей. Миллер просто испугалась столь бешеного напора гриффиндорской старосты. И хотя она, как и все послевоенные поколения, осуждала идеологию нацизма, ей, тем не менее, показалось неправильным – вот так начинать практически сразу с оскорблений и тыкания носом в грязное прошлое. Кайнер мечтала послать гриффиндорцев куда подальше, однако благоразумно промолчала, решив, что ее слова вряд ли покажутся адекватными в данной ситуации. Фольквардссон также промолчал, но лишь потому, что решил, что трем наивным гриффиндорцам, которым постоянно обрабатывает мозги директор Дамблдор, просто бесполезно объяснять, что Темные искусства не являются злом сами по себе, но только лишь по соответствующему намерению их применяющего, что это часть древней и могущественной магии, которая, благодаря стараниям некоторых, печально сведена до простой зубрежки и неосмысленного махания палочкой. Они просто не примут это, ибо парадигма мышления, вложенная Дамблдором и взращенная многочисленными учебниками, авторы которых уже не имеют реального отношения к магической науке, а только протирают мантии у себя в кабинетах, просто определит это как негативную эвристику и откинет прочь. И вообще, на Грейнджер не помешало бы наложить “Silentium”, невербально.
— Да, мисс Грейнджер, — ответил Шенбрюнн за всех своих друзей, ибо из всех них обладал не только твердой волей, но и выдержанным характером, — к сожалению, на истории нашей страны действительно лежит огромное пятно позора, в назидание будущим поколениям, чего не стоит делать. Однако идеология нацизма уже давно предана осуждению, и ни мы сами, ни наши семьи, ни большая часть наших сограждан, в чем я могу быть уверен, не разделяем данные политические взгляды, которые активно проповедует, как бы ни прискорбно это звучало, наш соотечественник Генрих фон Бранау, — Карл говорил спокойно и уверенно, просто констатировал факты. — И посему, мисс Грейнджер, с вашей стороны было весьма неосмотрительно распространять ваши стереотипы на всех нас, только потому, что под них попал один из нас. Ибо, продолжая распространять данные стереотипы дальше, мы могли бы прийти к выводу, что вашей стране – я имею в виду магическую Британию – также нечем похвастать, когда вы, имея перед собой отрицательный пример в виде нас, допустили становление очередного Темного Лорда, еще более жестокого и беспощадного, чем Гриндевальд.
Гермиону немало покоробили слова немца. Она действительно опиралась лишь на стереотипы, а не собственные наблюдения (которые нередко отметала, как несоответствующие стереотипам), и потому решила, что большинство немецких волшебников рассуждает аналогично Бранау, проповедующему расовую ненависть по отношению к магглам и магглорожденным. И, тем не менее, несмотря на осознание собственной логической ошибки, ей было неприятно, как Шенбрюнн обернул собственные слова против нее самой же. Она же как лучше хотела! Научить, показать, что у них тоже есть шанс стать хорошими, и что для этого нужно сделать. Подлый змей! Взрастили они Темного Лорда, как же? Девушка хотела разразиться очередной нравоучительной тирадой, но вдруг задумалась о том, почему Том Риддл стал Вольдемортом. И тут ей стало нечего ответить, ибо, еще раз прокрутив у себя в голове рассказы Гарри о Вольдеморте, она неожиданно обнаружила, что воспитанием будущего Темного Лорда № 2 вообще никто не занимался. Не взрастили, а вырастили – как сорняк.
Рон хотел, было, кинуться на молодого аристократа, возмущенный тем, как тот нагло оскорбил их, обвинив в том, что якобы они сами способствовали появлению Того-кого-нельзя-называть, но его вовремя остановила Гермиона, аргументировав тем, что ей необходимо все обдумать. Отдувшись, Уизли с ненавистью посмотрел на Шенбрюнна, потом на Визерхоффа и встал рядом со своей девушкой, по-собственнически положив ей руку на талию, всем своим видом демонстрируя, что он здесь главный.
Гарри же стоял, хлопая глазами, и пытался переварить смысл услышанного. Он пытался найти подводные камни в словах молодого аристократа – ведь слизеринцам нельзя верить – но не мог их в упор разглядеть. Шенбрюнн говорил с Гермионой вполне вежливо, да и друзья его не смотрели на нее с ненавистью или брезгливостью, свойственным типичным слизеринцам вроде Малфоя и Паркинсон. Наверное, они действительно просто другие, и все. И, хотя Поттер не испытывал желания подружиться с кем-нибудь из них, почему-то ему не хотелось, чтобы тот же Шенбрюнн, под воздействием своих одноклассников-слизеринцев, а следом за ним и Визерхофф превратились в очередных Малфоев или Забини. При этом юноше не давала покоя фраза “вы… допустили становление очередного Темного Лорда”. Что это значит? После многочисленных погружений в Омут Памяти вместе с Дамблдором Гарри мог с уверенностью сказать, что был непосредственным свидетелем некоторых эпизодов из жизни Вольдеморта. Он знал, что детство Риддла было далеко не самым счастливым, немногим лучше, чем у него самого, но он, Гарри, не стал же таким жестоким и бессердечным, как Риддл. А Дамблдор говорил, что человека определяют не заложенные в нем качества, а сделанный им выбор. Парень даже не задумывался о том, что в отличие от Тома Риддла, его растили, причем специально, хотя знал, что на первом курсе Дамблдор намеренно позволил ему сразиться с Квирреллом, а на втором – с василиском; знал, что все время, что он жил на Тисовой, за ним приглядывала старая кошатница миссис Фигг и некоторые другие орденцы. Знал, но не придавал значения – ведь он уже сделал свой выбор и решил идти до конца, даже ценой собственной жизни.
— Если говорить по справедливости, — с чувством собственного превосходства добавил Шенбрюнн, посмотрев холодным взглядом на гриффиндорцев, — то вам, мисс Грейнджер, следовало бы сказать все это Бранау, а не нам. Хотя, для вашей же безопасности, я рекомендовал бы вам не подходить к нему близко. И запомните: слепо следовать стереотипам – не самый верный способ для того, чтобы узнать и понять человека.
На этой высокой ноте слизеринец закончил свою речь, после чего подал знак своим друзьям, чтобы всем вместе идти в Большой Зал. Рон снова захотел пустить в Шенбрюнна и его друзей какое-нибудь неприятное заклинание, однако те, словно угадав его намерения, резко развернулись, выставив перед собой волшебные палочки, так что Уизли, помня свою дуэль с Визерхоффом, вынужден был отступить, мысленно давая себе зарок поквитаться с ним и его дружком-слизеринцем при первой же возможности. Гермионе же было чуть ли не до слез обидно: не считая профессора Снейпа, Шенбрюнн был уже вторым человеком за день, который намекнул, что она, лучшая ученица Хогвартса, вовсе не так умна, как она пытается представить. Но ведь она посещает больше всех предметов, она больше всех занимается уроками! Не было в Хогвартской библиотеки еще ни одной книжки, которую она бы ни прочитала! Она не может быть не самой умной! И, тем не менее, что-то в словах Шенбрюнна заставляло ее согласиться, что-то, что она принимала сама за аксиому, но пока еще не осознавала.
* * *
Курьез…
— Она восхитительная!
— Великолепная!
— Неподражаемая!
— Жить без нее не могу!
Крэбб и Гойл, самые отстающие ученики на потоке даже не подозревали, что знают столько разных слов, пока не попробовали замечательных шоколадных конфет, которые нашли на тумбочке у кого-то из одноклассников, который почему-то к ним не притронулся.
— Она…
— Ромильда Вейн!
— Лаванда Браун!
Парни даже не подозревали, как глупые улыбки расплылись по их круглым лицам, а глаза остекленели и покрылись поволокой, что явно говорило о превосходстве “Id” над всеми остальными элементами сознания.
Доев все конфеты, дабы набраться сил для столь важного поступка, как признание в любви, слизеринцы небрежно побросали коробки на пол и, с трудом протиснувшись в дверной проем, отправились на поиски своих пассий. Они совершенно не представляли, где их искать, позволив неожиданно открывшемуся в них внутреннему оку вести их тела.
В одном из коридоров Хогвартса недалеко от Большого Зала, некоторое время спустя…
— Ромильда, а ты уверена, что зелье не испортилось? – спросила Лаванда Браун свою подругу с пятого курса.
— Уверена, — процедила сквозь зубы девушка, которая в этот день также отличалась крайней нервозностью.
— Но он на меня ни разу не обратил внимания! – еще громче произнесла Лаванда; казалось, еще немного, и она устроит истерику.
— И на меня… — не мрачно согласилась Ромильда, отвернувшись.
— Девочки, да чего вы беспокоитесь? – вмешалась в разговор Парвати Патил. – Чтобы с нашей красотой мы не смогли найти себе мальчиков…
Из их троицы она была единственная, кто излучал оптимизм.
— Тебе легко говорить, — огрызнулась Лаванда. – Вам с сестрой родители наверняка найдут хороших женихов. А у нас кто есть? Поттера крепко держит младшая Уизли, Уизли отбила у меня Грейнджер в прошлом году и, кажется их отношения сейчас набирают активность, — Ромильда прикрыла лицо ладонью, чтобы никто не заметил появившуюся на ее лице ухмылку. – Уизероф встречается с этой дурой-хаффлпаффкой и дружит со слизеринцами. Лонгоботтом – вообще тюфяк. Томас и Финниган – тоже еще дети. О ребятах с младших курсов и говорить нечего!
Нехватку в Хогвартсе здравомыслящих и самостоятельных особей мужского пола, которым была бы нужна именно девушка, а не очередная нянька, мисс Браун считала едва ли не проблемой вселенского масштаба и потому была вынуждена пойти на столь крутые меры, как добавление любовного зелья в еду.
— Так это кто-то не из Гриффиндора? – догадалась Парвати. – Почему ты мне не сказала?
— Боялась, что не получится, и вот результат…
По щекам девушки потекли слезы. Ей повезло еще, что тушь была магически усовершенствована и потому не растворялась в воде, так что за красоту свою, за исключением опухших красных глаз, девушка могла не переживать.
— Ну не плачь — повезет в следующий вариант, — принялась успокаивать ее подруга, прижав к груди. – Ну если не из Гриффиндора, то откуда тогда?
— Посуди сама, — ответила Ромильда, — в Равенкло учатся одни ботаники, с ними слишком скучно, а к тому, из Дурмстранга, лучше не пытаться подкатить – еще проклянет, не дай Мерлин. В Хаффлпаффе учатся одни идиоты не лучше нашего Лонгоботтома. Что с них взять?
— А что? – ответила переставшая хныкать Лаванда. – Самые красивые и богатые мальчики как раз оттуда. Драко Малфой… — глаза ее закатились в блаженном мечтании.
— Блейз Забини!..
— Теодор Нотт…
— Карл Шонбрунн…
— И супер брутальный мужчина Хейнри Брейноу!
— Но он же ярый приверженец чистоты крови, — возразила Парвати, округлив глаза, которые казались особенно большими на фоне смуглой кожи лица. – Про него такие слухи ходят…
— Так я же чистокровная, — парировала Лаванда, тряхнув своим немаленьким бюстом, жалея о том, что строгая школьная форма не дает ей похвастаться своим главным достоинством в полной мере. – И потом, разве это не задача для нас, гриффиндорок, перевоспитать плохих парней? – и хитро подмигнула подругам, которые были с ней полностью согласны.
— Лаванда Браун!
— Ромильда Вейн!
— Любовь моя!
Девушки не заметили, как оказались в объятиях обезумевших слизеринцев, которые едва не сломали им ребра и теперь покрывали их лица многочисленными поцелуями. Парвати со страху отбежала подальше, закрыв рот руками и выпучив глаза. Или зелье не правильно подействовало, или… ее подруги сошли с ума!
Крэбб и Гойл тем временем, признавшись, наконец, в своих чувствах, начали спорить, кому из них должна принадлежать каждая из гриффиндорок, после чего выяснили, что каждый из них влюблен в обеих девиц, и для них это явилось как луч солнца, пробившийся сквозь тучи. Посмотреть на влюбленных голубков прибежало множество учеников с разных факультетов, у кого не было в тот момент уроков. Те, что помладше, хихикали, чуть постарше – краснели. Радостный Колин Криви, бегавший вокруг с фотоаппаратом, успел запечатлеть любовный квартет во всех возможных ракурсах, и тот факт, что первые красавицы Хогвартса Лаванда Браун и Ромильда Вейн встречаются с тупоголовыми увальнями Крэббом и Гойлом, быстро стал чуть ли не главной сенсацией в школе. Вот только самим героиням дня от этого было ничуть весело, а к отвращению от слишком близких физических контактов с тупыми и шкафоподобными слизеринцами примешалось также унижение и осознание собственной глупости: да буквально через час над ними будет смеяться и тыкать пальцем уже весь Хогвартс. С тех пор девушки зареклись от того, чтобы добавлять любовные зелья в еду или напитки к юношам, которые могут это и не употребить внутрь. Им пришлось заплатить слишком высокую цену за то, чтобы научиться отвечать за свои поступки и понять, что даже у самых безобидных, на первый взгляд, авантюр могут быть очень неприятные последствия.
Что же касается Крэбба и Гойла, то они также понесли наказание за то, что поддались любовному зелью. Никто не знал, какое именно заклинание наложила на них Миллисента Буллстоуд, когда увидела их зажимающимися с Браун и Вейн (ибо оно было невербальным, чего никто не ожидал от никогда не блиставшей силой ума слизеринки), но месть ее была жестокой. Крэбб и Гойл не только получили отработки от своего декана за то, что опозорили факультет великого Салазара Слизерина столь вопиющим образом, но также довольно продолжительное время не могли без стыда и осознания собственной ущербности переодеваться при всех в общей спальне и, тем более, мыться в душе вместе с другими одноклассниками.
Ретроспектива…
Приблизительно за двенадцать часов до уже описанных выше событий…
Время перевалило уже за половину второго новых суток, когда донельзя уставший Карл Шенбрюнн вошел в спальню мальчиков седьмого курса. Собрал портфель на следующее утро, ненужные пока книги и тетради убрал на полку в своем личном шкафу, который был у каждого студента Слизерина, и стал готовиться ко сну.
— Эй, Шенбрюнн, кажется, у тебя появилась новая поклонница, — мелодичный тенор Забини отвлек юношу от переодевания в пижаму.
— Надо же, — небрежно ответил Карл, застегивая пижамную рубашку.
Не то, чтобы это известие его особо порадовало, но и полной неожиданностью не являлось, ибо за прошедшие полторы недели он уже не раз ловил на себе завистливые и пожирающие взгляды девочек со старших курсов. Красивый, богатый, чистокровный – вот рецепт счастья для большинства девиц на выданье.
— Или это от твоей дражайшей грязнокровки? – ехидным голосом спросил Блейз, придирчиво рассматривая кричаще-красную коробку в форме сердечка, перевязанную атласной розовой лентой.
— Хотя Анна Кайнер низкого происхождения, у нее, по крайней мере, есть вкус и манеры, чего не скажешь об отправительнице сего подарка. А вас, мистер Забини, очевидно, не учили, что трогать чужие вещи – неприлично? – мулат с виноватым выражением лица вернул коробку обратно на тумбочку Шенбрюнна. – Вот так. А теперь доброй ночи, мистер Забини, — холодно сказал Карл, сев на кровать и взяв с собой коробку. – И если хоть что-то из моих вещей пропадет, я буду знать, у кого их искать.
Забини проглотил застрявший в горле ком и послушно лег спать, укрывшись одеялом с головой. Благодаря своей привлекательной внешности и веселому, где-то даже беспечному характеру, Блейз никогда не испытывал проблем с тем, чтобы завести новое знакомство, наладить нужный контакт. И потому испытал немалое разочарование, когда его шутки и безобидное подкалывание, мало того, что не произвели нужного эффекта на нового одноклассника, так еще и настроили его против. Да и холодный взгляд, которым одарил его напоследок Шенбрюнн, также не предвещал ничего хорошего, в особенности тем, кого он заметит копающимися в своих вещах. Сорвалась рыбка с крючка, а жаль. И чего он только в этой грязнокровке нашел? Блейз уже забыл, как неделю назад сам пытался состроить глазки той же грязнокровке, и как удача не повернулась к нему лицом.
Карл тем временем чисто из любопытства развязал ленточку и открыл коробку – шоколадные конфеты, которые, как ни странно, пахли не только шоколадом и ванилью, но также эстрагоном, жасмином, луноцветом и прочими травами, которые используются в изготовлении зелий. Перед глазами сразу возникли образы родителей, брата и сестры, то, как они с отцом и Вильгельмом варят сложное зелье в домашней лаборатории и заворожено смотрят на клубящийся серебристый пар, их домашней библиотеки, в которой было собрано немало маггловских и магических книг, причем весьма редких и ценных… Амортенция, – мрачно заключил Шенбрюнн про себя. Как скучно и банально. Хотя можно было догадаться по кричащим цветам коробки и ее содержимому. Вложенную записку, написанную блестящими розовыми чернилами и украшенную сердечками, парень даже не стал читать, лишь небрежно закрыл коробку и вернул на место. И он уже совсем не возражал против того, чтобы ее стащил кто-то из одноклассников.
P.S. Всех читателей поздравляю с наступающим Новым годом и Рождеством ))
28.12.2011 Глава 27. Затишье перед бурей: Равенкло-Хаффлпафф.
Косые солнечные лучи насквозь пронизывают большую круглую комнату, не давая заснуть ученикам, сидящим в уютных креслах. Из высоких стрельчатых окон видны раскинувшиеся вокруг замка леса и горы, но, главное, небо, до которого, казалось, можно дотянуться рукой, почувствовать вольный порыв ветра, увидеть птиц, пролетающих рядом с тобой. Высокий куполообразный потолок повторяет небесную сферу, золотисто-белой мозаикой на темно-синем фоне выложены на нем все созвездия северного полушария, которые сами перемещаются со временем, совершая свой годичный цикл. Около каменных стен, украшенных гобеленами, выполненными в бронзово-синей гамме, стоят высокие книжные шкафы, которые вовсе не кажутся массивными от обилия помещающихся в них книг. Их здесь столько, что обитателям этой прекрасной воздушной гостиной можно было бы вообще никогда не посещать библиотеку, но, тем не менее, они были самые большие ее завсегдатаи. В зале много письменных столов с выдвижными ящичками и откидными столешницами — так, чтобы на них уместились все принесенные учениками книги и свитки, а также чернильницы с перьями. Все убранство гостиной призвано подчеркнуть высоту ума и глубину мыслей живущих здесь студентов, их стремление постичь мудрость и тайны вселенной, а также обеспечить необходимый комфорт для обучения и упражнения своего ума. Ровена Равенкло, больше всего ценившая в людях острый ум и ясное мышление, заранее позаботилась об этом еще в дни основания Хогвартса. Статуя ее, выполненная из белого мрамора, стоит в синей арочной нише напротив входа. То ли в те древние времена маги владели большим числом знаний и умений, то ли просто скульптор оказался очень искусный, но лицо Ровены казалось живым, пусть и застывшим, губы были подернуты легкой полуулыбкой, а взгляд был осмыслен и полон вековой мудрости. Она как будто смотрит на каждого, кто был в гостиной, в каком бы месте он ни находился. На голову женщины надета диадема — изящная мраморная копия той самой диадемы, которую, не снимая, носила Основательница, и которая, согласно легенде, наделяет любого носящего ее вековой мудростью. “INGENIVM SVPRA MODVM EST MAXIMVM HOMINIS THESAVRVM” — “Ум без границ есть величайшее сокровище человека” — эта надпись, аккуратно вырезанная по тонкому ободу унциальным шрифтом, стала на века девизом Равенкло.
Сейчас вечер, и большинство студентов проводит время за чтением книг, написанием эссе или подготовкой лабораторного журнала. Некоторые, собравшись в кучки, тихо обсуждают между собой какую-нибудь очередную теорию. В башне Равенкло, не в пример Гриффиндорской, почти всегда тихо: студенты здесь уважают личное право каждого на собственные размышления, на которых трудно сосредоточиться в общем шуме. Даже ретивые и впечатлительные первокурсники, поначалу галдящие, охающие и ахающие, привыкали со временем к заведенному веками порядку, приобретали задумчивость и степенность. Нет, радость и веселье или желание поговорить по душам были отнюдь не чужды питомцам вороньего факультета, многие из которых здесь нашли своих друзей и единомышленников, но они не были здесь главными ценностями, как в Гриффиндоре или Хаффлпаффе. Единство в стремлении к знаниям и постижении истины и многообразия окружающего мира сближало здесь умы, но оставляло холодными сердца.
Около одного из окон сидит светловолосый студент-семикурсник и с сосредоточенным выражением лица переписывает к себе в тетрадь очередной абзац из странного толстого фолианта, затем пододвигает к себе поближе другую книгу, более новую и тонкую, и переписывает что-то из нее. Потом сидит, задумавшись — вертикальная морщинка прочертила лоб и залегла между бровей, правая рука поддерживает подбородок, а пальцы левой барабанят по гладкой дубовой столешнице. Взгляд бледных серо-голубых глаз сосредоточился на исписанном пергаменте, в то время как в голове комбинации слов превращались в предложения, из дальних и ближних закоулков памяти извлекались все прочитанные по данной теме талмуды, а мозг интенсивно работал, систематизируя и анализируя имеющуюся информацию, производя новые знания. Подобно разряду молнии, блеснула очередная новая идея, отразилась в глазах и погасла, и юноша, до этого неподвижно сидевший в кресле, вдруг схватился за перо и быстро нацарапал свои мысли на пергаменте. Зачеркнул в паре мест, где-то, обведя слова кругами, стрелками и цифрами указал их новые места, кое-где добавил целые абзацы, уместив их бисерным почерком на полях. Так, надо еще расставить ссылки и указать список литературы, и черновик для Снейпа будет готов.
Переписав фамилию последнего автора и название соответствующего труда, парень с блаженной улыбкой на устах откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, расслабился. В ушах шумит прибой, и прохладный морской ветер треплет отросшие волосы, заставляя глаза щуриться. Он на своем любимом фьорде около Блигаардсхаллена — набегающие волны с силой разбиваются о его крутые уступы, взрываясь тысячами брызг, которые ветер доносит до самого верха…
- Эй, Ассбьорн, земля вызывает! — кто-то немилосердно тряс его за плечо.
Открыл один глаз, потом другой — карие глаза, прямой, почти греческий нос, чуть смугловатая кожа, темно-русые волосы кудряшками ниспадают до плеч — понятно, Голдстейн. Дело в том, что Ассбьорн Фольквардссон, а это был именно он, строго-настрого приказал своим однокашникам не тревожить его, пока он занят творческим мыслительным процессом, которым сопровождается написание любого эссе в его исполнении, ибо не любил, когда его сбивали с мысли. Равенкловцы предпочли принять это на веру и не спрашивать, что им будет в случае нарушения этого запрета — “Cruciatus” или сразу “Avada” — достаточно было лишь колючего, ледяного, словно прожигающего насквозь взгляда, чтобы лишние вопросы отпали сами собой. И то, что Фольквардссон сейчас расслабился, свидетельствовало о том, что простые смертные теперь имеют шанс до него достучаться без какого-либо физического или душевного урона для себя.
- Да, Энтони? — поинтересовался Фольквардссон, коснувшись губ кончиком белого гусиного пера. — Снова проблемы с рунами?
- Ага. Ты не мог бы помочь? — неуверенно спросил Голдстейн и тут же поспешил прибавить: — Если, конечно, не сильно занят.
- Чистовик может и подождать, — ответил Ассбьорн, слегка улыбнувшись. — Давай, показывай, что у вас там за головоломка.
Голдстейн кивнул Корнеру и Буту, и те, взяв с собой пергаменты, перья, чернильницы и словари, пересели за стол к Фольквардссону, сидевшему до этого в гордом одиночестве. Ибо последний не любил, когда его отвлекали разговорами во время выполнения домашних заданий, которые неминуемо случаются, когда несколько человек собираются вместе и занимаются одним делом.
Многим могло бы показаться, что Ассбьорн Фольквардссон слишком эгоистичный и самоуверенный, слишком замкнутый и недружелюбный, и он не стремился опровергать эти мнения. Ему не было дела до всяких слухов и отношения к нему других людей, если те его не интересовали, ибо, считал он, каждый человек отвечает, прежде всего, перед своей совестью. Он стремился жить так, как удобно было ему, и поступать так, как сам считал нужным, но при этом так, чтобы никто от этого не страдал. Он был достаточно взрослый, чтобы отличить самостоятельность и связанную с ней ответственность от простого ребячества. В то же время, он никогда не отказывал в помощи, если, по его мнению, человек этого заслуживал, а у него самого было для этого время и желание. Так и теперь он согласился помочь своим одноклассникам с рунами — для него, знакомого с рунической письменностью еще с детства, это было делом нескольких минут, тем более что другим ребятам профессор Стюрке намеренно давала задания легче, чем ему самому — каждому по способностям. Обращались к нему также с чарами, нумерологией и зельями, и не только студенты с его курса, и Ассбьорн старался максимально доступно объяснить товарищам по факультету местами непонятную и сложную теорию, постепенно ликвидируя пробелы, которые оставили после себя преподаватели или авторы учебников. В литературе же он разбирался не хуже Гермионы Грейнджер, которая, как было известно всему Хогвартсу, практически прописалась в библиотеке. Только существовала одна проблема — почти все рекомендованные Фольквардссоном книги хранились в Запретной Секции и нередко были написаны на незнакомых здешним студентам языках, так что, кляня про себя, а то и вслух школьное руководство, которое не соизволило озаботиться гуманитарным образованием своих подопечных, он вынужден был поднимать свои старые конспекты, предусмотрительно захваченные из дома, и извлекать из своей памяти знания, уже покрывшиеся кое-где слоем пыли, чтобы затем донести эти самые знания до алчущих однокашников. Объяснить он старался так, чтобы дошло до всех сразу, и его больше не спрашивали, ибо, мягко говоря, бывший дурмстранговец не любил, когда к нему несколько раз приставали с одним и тем же вопросом, особенно когда это делали представительницы прекрасного пола, и потому активно пропагандировал принцип “понял сам — объясни другому”.
Общался Фольквардссон со всеми предельно вежливо, насколько это позволял холодный и резкий характер, не редко демонстрируя при этом свою эрудированность по тому или иному вопросу, что позволило ему относительно легко войти в новый коллектив, где в почете были острый ум и знания, но не панибратство. Общался, но только до тех пор, пока не замечал корыстное к себе отношение, что с его способностями к ментальной магии, происходило, как правило, очень скоро. Взбрело в голову какому-то студенту-пятикурснику, что бывший дурмстранговец обязан "разжевывать" ему всю домашку и проверять все письменные работы, параллельно переписывая их, как ему тут же объяснили, что он обладает уже достаточным количеством знаний, чтобы дальше самому справляться с учебной нагрузкой, а иначе что он делает в Доме мудрейшей Ровены Равенкло? Стоило намекнуть Мэнди Брокльхерст, что Кайнер, наверное, очень приятно провела с Шенбрюнном время в одной небезызвестной комнате, и что ему, наследнику древнего чистокровного рода, следует подыскать себе более порядочную невесту, а не полусквибиху с весьма сомнительными моральными качествами, как она тут же удостоилась ледяного презрительного взгляда. "Не вам, мисс Брокльхерст, решать, с кем я могу общаться, а с кем нет, и уж, тем более, кого мне выбрать в жены, и было крайне глупо и наивно с вашей стороны полагать, что я после этого обращу на вас внимание: вы сами своими словами уничтожили в моих глазах свою репутацию порядочной девушки с "несомнительными" моральными качествами", — сказал он, вложив в последние слова как можно больше яда, отчего равенкловка, считавшая себя в меру умной и привлекательной, чтобы без труда заполучить приглянувшегося парня, и никогда ен испытывавшая недостатка в поклонниках, тут же почувствовала себя раздетой и брошенной в грязь. Аналогичной участи сподобилась и ее подруга Лиза Турпин, шепнувшая Падме Патил, старосте факультета, "что этот переводник из Дурмстранга не надежен, и потому с ним не следует дружить, и, вообще, он должен проверку в министерстве пройти." Глупая девочка, полагающая, что если ее папа занимает какую-то высокую должность в Министерстве, то ей обеспечена золотая жизнь в будущем, и не желающая видеть, во что превратило страну это самое Министерство. Маркиза Помпадур тоже в свое время говорила: "Après nous le déluge." (1)
Ассбьорн Фольквардссон считал себя взрослым человеком и потому не рассчитывал на распростертые объятия по приезде в Хогвартс, где не жалуют Темные Искусства. Он допускал, что к нему могут относиться подозрительно, не доверять, но в его голове не укладывалось, как можно после всего этого мило просить о какой-нибудь услуге, не забыв добавить в стакан Веритасерума для верности. А Ассбьорн Фольквардссон презирал и ненавидел лицемеров. Он ни перед кем не заискивал и не стремился понравиться, изображая из себя "хорошего мальчика", оправдывая чужие ожидания. Люди склонны воспринимать, скорее, внешнюю оболочку, но не внутреннее содержание, — рассуждал он, — не задумываясь о том, что показное великодушие, веселость или хорошесть могут быть всего лишь масками, которые просто противно носить. Они видят лишь то, что хотят видеть, и в случае чего сами наденут на тебя маску, а на себя — спектрально-астральные очки. "All the world’s a stage, and all the men and women merely players"(2), — так говорил Шекспир. И Ассбьорн не хотел играть в этом театре популярную, всем известную, шаблонную роль, он просто хотел быть собой, чтобы его воспринимали таким, какой он есть, без масок, рикрас или навязанных стереотипов.
- Ассбьорн, а ты не передумал по поводу кружка ЗОТИ? — спросил у него Терри Бут, когда они закончили, наконец, перевод.
- Нет, не передумал, Терри, и всех остальных здесь присутствующих это тоже касается, — громко ответил Ассбьорн, обведя взглядом гостиную, отчего все тут же притихли и обратили внимание на их квартет. — Я думаю, пробное занятие можно будет провести в среду после ужина. Нам подойдет для этого комната, находящаяся на восьмом этаже за картиной с троллями. Все знают, как туда попасть?
- Это комната, где Поттер проводил занятия ДА на пятом курсе, — ответил Майкл Корнер, сложив руки замком.
Несколько студентов, посещавшие данные занятия, кивнули в знак подтверждения.
- А откуда ты знаешь об этой комнате? — поинтересовался все тот же Корнер, темно-синие глаза его подозрительно сощурились.
- Ее нашла Анна Кайнер. Как? — Я не знаю, — сказал Фольквардссон, давая своим тоном понять, что не намерен больше обсуждать данную тему.
- А мы будем изучать там невербальные заклинания? — робко спросил шестикурсник Эван МакКелби, вклинившись в разговор.
Эван МакКелби уже знал от старших, что в этом году они будут проходить невербальные заклинания, и потому, не надеясь, что в этом году им пришлют адекватного преподавателя, пытался освоить данную дисциплину самостоятельно, что у него выходило без особого успеха. Говорили, что, чем дальше, тем больше с них будут требовать использовать именно невербальную магию и даже занижать оценки, если проговаривать заклинания в слух, что тоже не обнадеживало. Равенкло — не Гриффиндор, так что здесь никому не дадут лишние двести баллов за очередной выкрутас. Здесь не учатся герои и любимчики директора, так что оставалось надеяться исключительно на собственные мозги и упорство в достижении цели.
Прохаживаясь, как сомнамбула, по гостиной, изо всех сил пытаясь сконцентрироваться на выполнении простейшего заклинания “Wingardium Leviosum”, он уже успел провести неудачные эксперименты с учебником Лизы Турпин и журналом Мэнди Брокльхерст (ибо почти не разбирал, что именно собирался левитировать), за что получил неслабый нагоняй от обеих девушек, и теперь сидел в одном из пустых кресел, пав духом и положив учебник к себе на колени. Эван изо всех сил старался выполнять приведенные в учебнике инструкции, но у него ничего не получалось. Впрочем, не только у него, но и почти всех ребят с их курса, и соревнование под названием “Кто быстрее? Кто умнее” очень быстро превратилось в коллективную пытку. Единственным человеком, кому невербалка давалась хоть как-то, была чокнутая Лунатичка Лавгуд. Девчонка она, конечно, добрая и с радостью согласилась помочь, вот только рассказы ее про каких-то мозгошмыков, которые якобы размягчают мозг, делали понимание предмета ничуть не более легким. Семикурсники в основном отмахивались — куча домашних заданий, подготовка к ТРИТОНам и все такое, да и большинство из них, как выяснилось, невербально могли творить только самые простые заклинания наподобие “Lumen” — уровень первокурсника. Девчонки взяли меньше предметов для изучения и потому имели больше свободного времени. Переборов свой стыд, МакКелби подошел к Падме Патил, старосте — та всегда отличалась терпением и дружелюбным открытым характером. С Брокльхерст и Турпин он уже успел испортить отношения, а Мораг МакДугал с головой ушла в учебу и вообще была слишком замкнутой и нелюдимой, так что к ней можно было даже не пытаться подойти. Но и Падма, к сожалению, ничем не смогла помочь несчастному шестикурснику, а только несла какую-то муть про необходимость очистить чакры и прийти в полную гармонию с собой, т.е. достигнуть Нирваны, так что МакКелби, никогда не интересовавшийся восточной культурой, понял из ее слов не больше, чем у Лавгуд.
- Естественно, — ответил Фольквардссон таким тоном, чтобы продемонстрировать очевидность ответа на подобный вопрос. — Для этого вам параллельно надо будет освоить окклюменцию, поскольку обе эти дисциплины подразумевают очистку сознания от посторонних мыслей и эмоций. Однако хочу предупредить сразу всех присутствующих, что мы будем не просто догонять школьную программу, как это делал Поттер двумя годами ранее, а изучать настоящую боевую магию, — послышалось несколько не то восхищенных, не то удивленных вздохов, — чтобы в будущем каждый из вас мог постоять за себя.
- А нельзя ли перенести занятие на четверг? — поинтересовалась Падма Патил. — У нас в среду ночью будет урок астрономии.
- Боюсь, что нет, ибо у меня в пятницу стоит зельеварение, к которому необходимо готовиться весьма основательно, — на полном серьезе сказал Ассбьорн, а сидевшие напротив него Корнер, Бут и Голдстейн согласно кивнули, а Патил сдалась, ибо прекрасно помнила, что такое уроки со Снейпом. — Кроме того, завтра у меня также практикум по зельеварению, — тон шведа стал более настойчивым, — и потому я вынужден отложить нашу беседу до лучших времен. Приятного всем вечера, — и вновь погрузился в исписанные мелким косым почерком пергаменты и старинные фолианты.
Здесь следует отметить, что Ассбьорн Фольквардссон по-настоящему любил зельеварение и даже планировал связать свою дальнейшую жизнь с этой весьма сложной и неподатливой наукой. Он относился к тому небольшому числу людей, которые могли “по достоинству оценить волшебную красоту тихо кипящего котла и мерцающих над ним испарений, тонкую силу жидкостей, прокрадывающихся по человеческим венам, околдовывающих ум, порабощающих чувства”. Следивший за новинками в зельеварении, он, как ребенок, радовался, стоило только ему найти среди всякой макулатуры, какую-нибудь старинную монографию, автор которой уже давно канул в Лету. Ибо юный Фольквардссон прекрасно понимал, что за прошедшие столетия многие знания оказались утеряны, и было заново совершено немало открытий, не признанных в свое время и забытых за ненадобностью. Немалый интерес у равенкловца вызывала сама история того или иного открытия: как к нему можно было прийти, имея тогдашний арсенал знаний и средств, для чего в то время применяли это зелье, как его модифицировали в последствии, и где применяют теперь. Провести синтез очередного заинтересовавшего его зелья — проверить и методику, и собственные силы — без вопросов. Ассбьорн поистине наслаждался самим процессом приготовления, он словно чувствовал зелье и потому мог даже, не заглядывая лишний раз в рецепт, перемешать зелье в нужный момент и нужное число раз, добавить необходимый на данной стадии ингредиент. Казалось бы, любой нормальный преподаватель должен просто гордиться таким студентом и постараться взять к себе в ученики. Любой, но не профессор Снейп.
- Время вышло! — скомандовал Снейп. — Всем перелить сваренные зелья в колбы и подписать. Зелья без этикеток не принимаются!
Студенты спешно зашуршали, туша огонь под котлами и убирая свои рабочие места. Снейп с брезгливостью посмотрел на варево Поттера и Уизли, которое в очередной раз взорвалось и растеклось по парте вонючей фиолетовой жижей, не удостоил внимания зелье Грейнджер и Визерхоффа, испытывая немалое внутреннее удовлетворение оттого, какой разочарованной и обиженной выглядела гриффиндорская всезнайка. Шенбрюнн и Кайнер — как всегда идеально. То же можно сказать о Нотте и Гринграсс. А вот Малфой и Паркинсон его совершенно не порадовали — как и многие слизеринцы, они еще задолго до школы начали обучаться зельеварению и потому просто обязаны были сварить такое простое зелье хотя бы на "В". Впрочем, у профессора Снейпа, как известно, существовали свои собственные стандарты знаний и умений. Боунс и Миллер — похоже на правду. Корнер и Фольквардссон... Фольквардссон — новая головная боль Северуса Снейпа. Наглый равенкловец, который покусился на его, Снейпа, собственность, в которую тот немало вложился, не меньше, чем в свое время в Лили... Тем не менее, Ассбьорн Фольквардссон упорно не хотел вписываться в образ Джеймса Поттера — позера, искателя приключений и покорителей женских сердец. Мало того, он весьма основательно готовился к каждому уроку, он проявлял искренний интерес к предмету, но, что хуже всего, в равенкловце действительно произрастал талант к зельеварению, и декан Слизерина не мог не признать этого.
Цепляясь за собственные шоры, Мастер зелий стремился подловить юношу на малейшей оплошности, чтобы снова доказать самому себе, какой тот самодовольный фанфаронистый кретин. Он заваливал бывшего студента Дурмстранга кучей дополнительных вопросов, большинство из которых выходило далеко за рамки школьной программы, и, что хуже всего, мальчишка отвечал. Подробно и четко, но, что самое удивительное, абсолютно верно.С ним мог бы сравниться разве что Шенбрюнн, наследник династии зельеаваров, не говоря уже о гриффиндорке Грейнджер, которая большинство прочитанных Фольквардссоном книг просто побоялась бы взять в руки или же немедленно сожгла. Пожалуй, больше никто из преподавателей Хогвартса не мог похвастаться тем, как много студенты прочитывают к их урокам. Статьи из научных журналов, редкие монографии, древние трактаты, которые невероятно трудно найти. Снейп даже невольно начинал гордиться равенкловцем, но тут же душил в себе это чувство, стоило ему осознать его.
Декан Слизерина, сам не зная, почему, и не задумываясь об этом, изо всех сил старался разозлить равенкловца, вывести его из себя, заставить совершить какую-нибудь глупость, но тот, к несчастью, стойко выдерживал все его язвительные комментарии, смехотворные крупицы баллов, которые весь вороний факультет просто считал оскорблением, прожигающий насквозь снисходительный взгляд, который Фольквардссон возвращал ему сторицей, добавив туда немало презрения и льда. В конце концов, профессор опустился до мелкой слизеринской пакости и решил подбросить в котел равенкловца иглы дикобраза, которые, как известно, вступали в неконтролируемую экзотермическую реакцию с большинством компонентов, что, как правило, заканчивалось взрывом. Не то, чтобы Снейпу нужен был очередной расплавленный котел и ошметки зелья, разбросанные по всем имеющимся в практикуме поверхностям, но так он однозначно указал бы зарвавшемуся студенту его место, и тот не смел бы ему возразить. Но и здесь профессора зельеварения ждала неудача: равенкловец отгородил свой котел защитным барьером с эффектом отталкивающего заклинания, так что Северусу Снейпу пришлось в результате испытать сомнительное удовольствие в виде лежания на холодном каменном полу, о который он очень некстати приложился головой. Но, что хуже всего, рука, сжимавшие иглы несчастного животного из семейства насекомоядных, предательски расслабилась, и всем сразу стало очевидно корыстное намерение всеми нелюбимого профессора.
Уже через пару часов об инциденте, случившемся на уроке зельеварения у седьмого курса, знала чуть ли не вся школа. Ученики в большинстве своем смотрели на него с брезгливостью и презрением, мол, всегда знали, какой ты мерзкий ублюдок, а теперь еще и убедились в этом. А вот реакция учителей разделилась: Минерва, как истинная гриффиндорка и поборница справедливости, естественно, осудила своего коллегу, не забыв упомянуть при этом, что "только глупая ненависть к Гарри и Рону, наверное, и мешала мальчикам нормально успевать по его предмету", Помона поддержала Минерву; Дамблдор невозмутимо улыбался и, поглощая свои любимые лимонные дольки, говорил, что Северусу просто "необходимо научиться спокойно относиться к шуткам, иначе жизнь будет невыносимо пресной", а Флитвик наотрез отказался назначать отработку своему студенту, мотивировав тем, что декан Слизерина "сам спровоцировал ситуацию, из-за которой в итоге пострадала его репутация, в то время как мистер Фольквардссон, зная отношение к себе преподавателя, просто защищался." При этом в глазах обычно веселого и добродушного декана Равенкло не плясали задорные искорки, и губы не растягивались в снисходительной улыбке. Сейчас он являл собой истинного потомка гоблинов, которого лучше не злить.
Но и на этом злоключения слизеринского профессора не закончились. Противные оболтусы-студенты не поленились таки откопать в библиотеке заклинание, создававшее силовое поле, и теперь все вместе отгораживались от Мастера зелий защитным полукругом, не стесняясь шептаться прямо у него за спиной, обсуждая его недавний прокол, в то время как сам Снейп, на чем свет стоит, костерил Фольквардссона, от которого головной боли не меньше, чем от золотого и всеми любимого Поттера. Мало того, Северус не мог отыграться на письменных работах равенкловца, с чистой совестью влепив ему "Тролля", как недавно Грейнджер, и дело было вовсе не в том, что эссе были написаны идеально и потому не могли быть оценены меньше, чем на "Превосходно". Просто декан Слизерина знал, что его коллега и, по совместительству, декан вороньего факультета Филеас Флитвик каждый день просматривает классный журнал и ни за что не поверит в то, что один из его студентов, которые занимается не меньше всех своих одноклассников вместе взятых, посмел так позорно провалиться. И теперь Северус Снейп ждал подходящего момента, чтобы отомстить дерзкому равенкловцу.
Минут через пять все зелья разной степени качества и готовности стояли перед профессором на столе, котлы были вычищены, и инструменты и лишние ингредиенты убраны по местам. Студенты в ожидании уставились на преподавателя, не зная, чего от него ждать на этот раз.
- Сегодня вы варили зелье "Sanguis Ebulliens" (3), — заговорил Снейп бархатным голосом. — Кто из вас может перечислить его основные физические свойства и вызываемые симптомы?
Шенбрюнн, Кайнер, Нотт, Малфой, Забини, Миллер, Боунс, Грейнджер и четверка равенкловцев — Мерлин, как все предсказуемо. Подняли руки только те, кто специально готовился к уроку. И это после получасового допроса "Фольквардссона"!
- Мисс Миллер, вы, кажется собираетесь стать колдомедиком? — сказал профессор с нотками скепсиса в голосе, удостоив хаффлпаффку презрительным взглядом.
- Д-да, сэр, — запнулась девушка, уставившись в пол, однако тут же подняла глаза и заговорила уже более уверенно, — зелье "Sanguis Ebulliens" — легкая темно-зеленая жидкость, прозрачная на просвет, без вкуса и запаха... Является одним из наиболее сильных и быстродействующих ядов, ибо приводит к моментальному подъему температуры и, как следствие, денатурации гемоглобина. Помимо повышения температуры, данное зелье вызывает также сильную одышку, слабость, головную боль, тошноту, наружные и внутренние кровотечения, тремор, судороги... — Миллер выдохнула и вновь посмотрела на профессора. — Противоядие необходимо ввести в течение пяти минут. Безоар бессилен против данного зелья. В состав противоядия "Sanguis Tranquillus" (4) входят...
- Достаточно, мисс Миллер, — резко оборвал ее Снейп. — Сейчас мы на практике убедимся, правду ли вы говорите... — и поставил на стол клетку с гигантской серой крысой.
Потемневшие глаза девчонки широко распахнулись, рот судорожно схватил воздух, а сама она резко отшатнулась назад, наткнувшись на стол, за которым сидел МакМиллан. Типичная хаффлпаффка.
- То, что вы говорите, недопустимо! — воскликнула Гермиона Грейнджер, главная поборница справедливости и защитница всех угнетенных. — Это негуманно — испытывать зелья на животных, тем более на глазах у всех!
- Очевидно, вы, мисс Грейнджер, предлагаете испытать его на вас? — тем же вкрадчивым голосом произнес декан Слизерина, откупорив колбу с надписью "Schönbrünn" и поднес ее к лицу гриффиндорки, на котором читался теперь явный страх.
- Я не позволю вам использовать использовать зелье моего друга на других учениках! — встал на защиту своей одноклассницы Визерхофф, его серые глаза пылали гневом, а ладони изо всей силы упирались в столешницу, что, казалось еще чуть-чуть, и она сломается.
- Ты, сальноволосый ублюдок, ничего не сделаешь с нашей Гермионой! Ясно?! — крикнул со своего места Уизли, лицо которого было красным, как помидор.
- Только смейте тронуть ее, профессор! — сквозь зубы прошептал Поттер, готовя на всякий случай волшебную палочку: ему было неважно, что его могут исключить за нападение на преподавателя, главное, чтобы его подруга была цела и невредима.
Однако злобный профессор все слышал.
- Мистер Поттер, мистер Уизли, по двадцать баллов с каждого за оскорбление преподавателя, — как ни в чем не бывало, сказал Снейп.
- Профессор, я не позволю вам испытывать этот яд на ком-либо! — в голосе и выражении лица Шенбрюнна весьма странным образом переплетались холод и гнев, а крепко зажатая в руке палочка была направлена на колбу с зельем.
Декана Слизерина удивило подобное "гриффиндорское" поведение его подопечного: чтобы Карл Шенбрюнн, образец для подражания многим, посмел открыто перечить преподавателю, да еще готов был распрощаться с собственно сваренным зельем и оценкой "Превосходно"... Видимо, он хорошо ударился головой, или Кайнер опоила его Амортенцией.
- О, мистер Шенбрюнн, — интонации Мастера зелий стали наигранно-снисходительными, — вы, наверное, боитесь, что вас обвинят в продолжении деятельности Гриндевальда. Что ж, тогда, я думаю, следует опробовать зелье на ком-нибудь из ваших, — лица всех подростков вытянулись в страхе и недоумении. — Я думаю, мисс Кайнер нам идеально подойдет, — грубо схватил опешившую девушку за плечо и вытолкнул на середину класса. — Магглорожденная, которая не нужна даже своим родителям-магглам, — сказал он с презрением, отметив параллельно горящие предвкушением лица своих змеек. — За которую не поручился даже куратор Геннинген, за которую никто не несет ответственности, полусквиб, которая никому не нужна...
И он знал, что девчонка с ним полностью согласна.
- Вы ведь этого не сделаете, профессор? — с опаской и слабой надеждой в голосе спросила Грейнджер.
- Нет, нет... — качая головой, повторяла Сьюзен Боунс.
- Профессор Снейп, вы хотите сказать, что, как декан, не несете ответственности за здоровье и безопасность фрейлейн Кайнер? — в голосе Шенбрюнна сквозили одновременно удивление, страх и требование немедленно прекратить эту дешевую комедию.
- А разве вы не знаете, мистер Шенбрюнн, что мисс Кайнер вообще не должна была учиться на факультете Слизерин? — с презрением поинтересовался Снейп, продолжая сжимать плечо девчонки, чтобы она не вырвалась. — Десять баллов со Слизерина за сомнение в действиях преподавателя.
Теперь для всех настал черед удивляться: и слизеринцы, и не-слизеринцы единогласно сошлись во мнении, что это беспрецедентный случай, когда Северус Снейп снял баллы со своего факультета. В остальном же мнения разделились. Так, авторитет Шенбрюнна незначительно возрос в сознании не-слизеринцев и немало упал в таковом у слизеринцев.
Профессор же, не теряя времени, поднес колбу к губам студентки, и та взяла ее обеими руками.
- *Glauben Sie wirklich wollen, es zu trinken?* /Вы серьезно собираетесь это пить?!/ — Шенбрюнн даже не пытался скрыть ужаса в своих мыслях.
- *Ja... Professor sagt die Wahrheit...* /нем. Да... Профессор говорит правду.../ — так же мысленно ответила девушка и коснулась колбы губами, внутри содрогаясь от ужаса.
- Я выпью зелье! — громко сказал Фольквардссон и, перепрыгнув через парту, выхватил из рук девушки колбу и залпом опрокинул в себя.
Весь класс затаил дыхание, совершенно позабыв о том, что оставшееся до конца урока время уже истекло, однако в подземельях звон колокола почти не был слышен. Несмотря на явную антигуманности эксперимента, большинству учеников было жутко интересно, что же произойдет дальше. Первую минут ничего необычного не происходило, однако вскоре Ассбьорн начал тяжело дышать, лицо покраснело, а на лбу высыпал холодный пот.
До убийства директора Каркарова в 1996-м в Дурмстранге преподавал зельеварение известный Мастер Теодор Вернер, известный своими эффективными, но весьма жестокими мерами преподавания. В его стиле было опоить подопытного, особенно ранее провинившегося в чем-либо студента каким-нибудь ядом, хорошо еще, если качественным, в то время как все остальные должны были вовремя сварить антидот. Если же яд был слишком быстрым, как, например, "Sanguis Ebulliens", то противоядие, как правило, готовили заранее: безоар, как уже верно заметила фрекен Миллер, нейтрализует далеко не все яды. В некоторых случаях он поил неизвестным зельем и по симптомам подопытного заставлял догадаться, что это был за яд, и дать соответствующее противоядие. Нередко Вернер добавлял яд в еду во время трапез, и задачей студентов было его определить, так что в Дурмстранге считалось привычной практикой водить над едой всякими артефактами, определяющими нежелательные примеси, или же проводить качественные реакции прямо за обеденным столом. Поэтому Ассбьорну Фольквардссону не показалась ничего удивительного в желании профессора Снейпа провести подобный эксперимент, однако было одно "но": в Дурмстранге яды пили обычно парни, девушки же — крайне редко и то наименее опасные. И дело было вовсе не в их количестве. Здесь же в качестве подопытного кролика была выбрана Анна Кайнер, девушка, которая ему нравилась, и по отношению которой он не хотел бы допустить причинение какого-либо вреда.
Дышать, казалось, было невозможно, голову словно стянуло жестким и узким обручем, изображение перед глазами плыло и появлялось в каких-то ярких неестественных цветах, все вокруг полыхало огнем... Ноги равенкловца подкосились, и он завалился на стоявшую рядом с ним девушку. Анна осторожно усадила Фольквардссона на пол, позволив опереться на себя, и метнула отчаянный, полный мольбы взгляд в сторону его одноклассников. Корнер, Бут и Голдстейн тут же зашуршали в поисках противоядия, но было тщетно: студенты Хогвартса не имели за собой привычки оставлять себе излишки зелий, колбы же, оставленная Фольквардссоном, куда-то исчезла. Все трое были удивлены и шокированы одновременно. Им, как и всем остальным студентам, не оставалось ничего, кроме как посочувствовать. Анна же пребывала в отчаянии: у нее на руках умирал человек, а она ничем не могла помочь. Это не проклятие, которое можно вылечить несколькими взмахами палочки — а ведь ей до сих пор страшно было вспоминать Карла, исполосованного "Sectumsempra". Но Карл вроде бы не уничтожил все излишки...
- *Karl!.. Mein Gegengift!.. Rasch!..* /нем. Карл!.. Мое противоядие!.. Быстро!/ — девушка с надеждой посмотрела на своего одноклассника, который, впрочем, сам догадался, что надо делать.
Несколько секунд, и к потрескавшимся губам равенкловца приложили колбу с темной неопределенного вкуса холодящей жидкостью. Не прошло и полминуты, как жар отпустил парня, и прекратилась дрожь. Ученики в классе затаили дыхание, моля Бога, Мерлина и прочие Высшие силы, чтобы несчастный подопытный выжил. Большинство здесь присутствующих были в сознании своем почти еще дети, и потому никогда не задумывались о смерти, как таковой, ведь это будет еще нескоро, далеко, в старости, и потому им было тяжело принять то, что смерть может прийти так быстро и неожиданно. И потому никто не хотел, чтобы Фольквардссон умер у них на глазах, так быстро и внезапно, в то время как никто из не может помочь. Что же касается самого профессора, то он, подобно одному из своих студентов, также пребывал в лежачем положении на холодном полу, пристукнутый несколькими "Impedimenta" и "Expelle Arma".
Глаза, едва открывшись, поначалу различили лишь огромное светлое пятно на темном фоне, которое, по мере того, как прояснялось зрение, постепенно приобретало знакомые цвета и очертания, превращаясь в милое сердцу лицо, уставшее и обрадованное. Неловко подняв руку, дотронулся до ее щеки, провел пальцем по губам.
- Anna... — лицо юноши расплылось в блаженной улыбке, а глаза засияли, отражая свет факелов.
- Ja... Karl hat geschaffen... /нем. Да... Карл успел.../ — ответила девушка улыбнувшись, продолжая ударживать своего однокурсника за плечи.
Фольквардссон пожал руку своему спасителю, благодарно улыбнувшись в ответ и даже смог встать самостоятельно — действие яда уже почти сошло на нет. О появившемся же по его безрассудству долгу жизни он пока даже не думал, занятый мыслями совершенно другого характера. Что же касается Карла Шенбрюнна, то он, хотя осознавал, что только что спас человеку жизнь, не считал это чем-то выдающимся — это было против его правил: оставить человека умирать, имея возможность помочь ему, и потому смерть Фольквардссона, скорее всего, легла бы тяжелым камнем в его душе, тем более что он лично знал этого человека и имел с ним некое подобие дружбы. Но была еще одна причина, второстепенная, но от этого немаловажная, почему он так поступил, ибо, в некоторой степени, как ему нашептывал лукавый внутренний голос, смерть Фольквардссона была ему выгодна, т.к. тогда не пришлось бы делить девчонку. Делить девчонку... Кайнер уже идет, опустив голову и едва передвигая ноги, провалившись в свои тяжелые мысли, наверняка обвиняя себя в том, что это она виновата в том, что Фольквардссон чуть не умер. Она даже не допускает, что она не вправе отвечать за поступки абсолютно всех людей, тем более что Фольквардссон в данном случае повел себя, как идиот. Да и сама взялась за старое и захотела отравиться. Однако сейчас это неважно. Важно лишь то, что если бы Ассбьорн действительно умер, то Анна либо наложила бы на себя руки от безысходнсти и чувства вины, либо достала бы его, Карла, своими бесконечными истериками, и наследника рода Шенбрюннов обе эти перспективы не радовали в одинаковой степени.
В гостиной Равенкло, несколько часов спустя...
- Ассбьорн, ты уже идешь спать? — удивился Голдстейн, выглянув из-за книги: в Равенкло уже привыкли, что бывший дурмстранговец допоздна сидит с какими-то книгами, не переставая удивляться при этом, как он может так мало спать.
- Как ты знаешь, у меня был сегодня тяжелый день... — устало произнес Фольквардссон, облокотившись на перила. — А мне сегодня еще боевую магию у вас вести.
- Снова Снейп? — предположил Голдстейн.
- Да... он добился таки для меня отработки, — Ассбьорн даже сам удивился, чего это его потянуло на откровенность. — А профессор Флитвик в этот раз не стал возражать, мотивировав тем, что я совершил глупый поступок... — парень грустно улыбнулся. — Хотя, наверное, вся школа теперь считает так же... — и посмотрел на окно, в котором отражались лучи еще яркого, но уже катящегося к горизонту солнца.
- А Кайнер... — Голдстейн был в курсе, что Фольквардссон терпеть не мог, когда кто-либо критиковал даму его сердца, однако сейчас он пребывал явно не в лучшем настроении для того, чтобы спорить и, тем более, демонстрировать свою опасность и силу, — она действительно бы выпила зелье, если бы ты не сделал это за нее?
- Не знаю, Энтони, не знаю... — юноша покачал головой, всем своим видом показывая, что если к нему больше нет вопросов, то он пойдет спать. — В любом случае, она уже этого не сделала...
Голдстейн хотел озвучить что-то вроде "Да эта Кайнер вообще сумасшедшая", но вовремя передумал.
- А Шенбрюнн... он вроде все время ходит с ней, она ему вроде тоже небезразлична... но он не стал пить за нее зелье, хотя явно готов был профессору голову снести.
- Знаешь, Энтони, — Ассбьорн небрежно присел на перила, положив руки в карманы, — меня профессор Снейп тоже спрашивал об этом, правда, в несколько ином ключе, но я отвечу тебе то же, что и ему: я думаю, Карл Шенбрюнн до последнего надеялся, что у их декана еще осталась совесть.
- И?.. — глаза Голдстейна стали по пять галлеонов, вызвав невольную улыбку у его собеседника: надо было обладать огромной смелостью и безрассудством одновременно, чтобы так дерзить декану Слизерина, один взгляд которого заставлял голову втянуться в плечи или засунуться в песок.
- Тридцать баллов штрафа... я думаю, на большее он бы не решился, иначе бы наш декан полностью со мной согласился, — теперь настал черед улыбаться у обоих студентов сразу.
- Знаешь, Ассбьорн, я часто тебя не могу понять, — принялся рассуждать Энтони, когда юмор от шутки сошел на нет, — ты обычно ведешь себя, как типичный слизеринец: гордый, замкнутый, мстительный, можешь спокойно полить человека грязью, если он тебе не нравится, но временами в тебе прорывается настоящий гриффндорец: защищаешь эту Лавгуд от шуток ее одноклассников, готов любому перегрызть горло за Кайнер и сегодня за нее даже зелье пил. Как только волшебную Шляпу не разорвало на куски?
- Я думаю, Энтони, ты понимаешь, что человек многогранен и не состоит лишь из тех качеств, которые присущи какому-то одному факультету, иначе был бы, мягко говоря, неполноценным. Другое дело, что, на мой взгляд, факультет, если студент учится на нем с первого курса и не обладает какими-то определенными установками и целями, что довольно часто бывает в одиннадцать лет, начинает сильно влиять на характер своего питомца, способствуя выработке или внешнему изображению одних качеств и погашению других. Если не ошибаюсь, маггловский психолог Карл Юнг назвал это "коллективным бессознательным". А вообще, если честно, Шляпа Основателей мне только Хаффлпафф не предлагала, — сказал Фольквардссон, улыбнувшись.
Ретроспектива...
- О, молодой человек, у вас присутствует безусловная тяга к знаниям, — раздался в голове юноши хриплый голос древнего артефакта, — ваш ум принадлежит ученому...
Значит, Равенкло, — подумал про себя Фольквардссон, и его это более, чем устраивало, однако шляпа Годрика решила его еще немного помучить перед тем, как окончательно распределить.
- Но еще в вас много храбрости и благородства, вы терпеть не можете несправедливость и, не раздумывая, кинетесь спасать тех, кто дорог вам, что безусловно указывает вашу принадлежность к Гриффиндору.
- Нет!
- Подумайте хорошо, молодой человек. Быть гриффиндорцем — значит бороться на стороне Добра и Света. Факультету Годрика в столь непростое время нужны такие сильные личности, как вы...
- Нет!
Ибо, Ассбьорн Фольквардссон, хотя безусловно признавал в себе немало качеств львиного факультета, испытывал к нему немалое недоверие, равно как и к одному его выпускнику, занимавшему ныне директорское кресло или, правильнее сказать, трон. В то время Хогвартс, как мультикультурная школа, казался Ассбьорну единственной альтернативой Дурмстрангу, на руках не было достаточного количества информации, чтобы сделать однозначные и достоверные выводы. Кроме того, жизнь диктовала свои требования и предъявляла куда более важные проблемы, чем выбор новой школы. Однако Ассбьорн считал себя достаточно взрослым, чтобы не верить свято всему написанному в книгах, тем более, исторического характера, и потому бурные восторги автора по поводу факультета Гриффиндор, которому была посвящена половина новой "Истории Хогвартса", которую он заказал совиной почтой во "Флориш и Блоттс", а также деятельности директора Дамблдора, которому была посвящена половина книги, вызвали у молодого человека не восторг, как предполагалось, а, наоборот, желание оказаться подальше от львиного факультета в целом и директора Дамблдора в частности. Не внушал Фольквардссону доверия и уважения тот человек, который одни свои титулы расписывает на целых четыре строчки, и котором на протяжении пятидесяти страниц лилась вода о том, какой он хороший и замечательный. Но при этом не рассказывалось ни о его собственных достижениях в области трансфигурации, но о его учениках, которые выпустились бы с факультета Гриффиндор и успели как-то прославиться. При этом довольно много места было посвящено его борьбе с Гриндевальдом и неким "Тем-кого-нельзя-называть", известным как второй Темный Лорд. Создавалось впечатление, что вся "История Хогвартса" — эта большая агитационная речь в поддержку Дамблдора и его идей, и что основная его деятельность — это не директорство и улучшение качества образования, а плетение политических интриг, а в Гриффиндоре он набирает своих потенциальных сторонников. А разговор со Шляпой окончательно укрепил желание юноши не идти во львятник, под крылышко милого директора. "... не раздумывая, кинетесь спасать тех, кто дорог вам..." — это сделает любой здравомыслящий человек, в ком есть совесть. "Факультету Годрика в столь непростое время нужны такие сильные личности, как вы..." — а вот это уже похоже на намерение использовать, а Ассбьорн Фольквардссон не имел ни малейшего желания погибать смертью храбрых во имя призрачных идей добра. Единственные же, кому он что-то должен, — это его семья.
- Долг перед Родом, процветание Рода... — казалось, Шляпа задумалась, — ваши ценности типичны для любого чистокровного волшебника, воспитанного в старых традициях. Вы амбициозны и целеустремленны, замкнуты и самодостаточны, вы уважаете Темные Искусства и сами являетесь темным магом — Салазар Слизерин мог бы гордиться таким питомцем, как вы. В Слизерине вы бы заслуженно пользовались уважением и сумели добиться бы добиться всего того, о чем пока смеете лишь мечтать... — старая тряпка рассмеялась.
- Нет, — уже спокойнее ответил Ассбьорн.
О Слизерине в "Истории Хогвартса" Хогвартса было написано катастрофически мало и, по большей части, в негативном ключе, так, чтобы сразу отбить у юного читателя желание знакомиться со змеями, которые все поголовно будущие темные маги. Немало его по этому вопросу просветил профессор ТИ/ЗОТИ Йорген Ринквист, достаточно внимательно следивший за событиями, происходящими на Туманном Альбионе, насколько это было возможно из-за моря, и даже получивший в свое время предложение стать Пожирателем Смерти, от которого он, естественно, отказался, не желая быть клейменным рабом помешанного на чистоте крови самозванца, родословная которого вызывала большие сомнения. Таким образом, пусть в Слизерине не было прямого контроля сверху, стоило опасаться давления со стороны одноклассников и навязчивых предложений вступить в ряды Пожирателей, а также всяких коллективных пакостей в случае отказа. Мазохизмом Ассбьорн Фольквардссон не страдал, Пожирателем становиться не хотел, поэтому Слизерин также отпадал.
- Уверены? — спросила Шляпа.
- Да, — твердо ответил Фольквардссон. — Можно только вас спросить об одном: вы действительно наделены разумом, или это все происходит в моей голове, и вы являетесь лишь проводников от сознания к подсознанию? — в мыслях юноши чувствовался неподдельный исследовательский интерес.
- Хм... — задумался древний артефакт, после чего проорал на весь Большой Зал: — РАВЕНКЛО!
Конец ретроспективы.
А пока двое студентов вороньего факультета делились друг с другом своими мыслями, профессор зельварения Северус Снейп, наворачивающий круги у себя в комнате в подземельях, мысленно проклинал Мерлина, Моргану и части их гардероба, несносную девчонку Кайнер, свалившуюся ему на голову, остолопа Фольквардссона, решившего сыграть в благородство, идиота Поттера, из-за которого вообще была затеяна вся эта дурацкая игра, Темного Лорда и своих коллег по цеху, перед которыми он вынужден был играть, и своего наставника, который в свое время помог сохранить свободу и не сломаться под грузом обстоятельств. Именно Альбус Дамблдор решил устроить весь этот театр абсурда, в котором отвел ему, Северусу Снейпу, самую главную, самую сложную и самую дурацкую роль. Пожалуй, если бы Мастер Зелий решил навестить маггловский мир, да еще переместить во времени лет на десять-пятнадцать вперед, то Альбус в его понимании однозначно бы жевал поп-корн, нет, лимонные дольки в виде поп-корна, внимательно следя за разворачивающимся на экране действом, периодически внося туда свои поправки.
Ретроспектива...
- Северус, мальчик мой, как дела у тебя на факультете? — поинтересовался Дамблдор, откинувшись на спинку кресла и поглаживая свою длинную белую бороду.
- Все спокойно, Альбус, — бесстрастным голосом ответил декан Слизерина, — в отличие от ваших дражайших гриффиндорцев, — надавил, — мои змейки не выносят выяснение отношений за пределы общей гостиной, а сейчас, благодаря вам, у них слишком мало времени, чтобы затевать какую-либо смуту.
Северуса удивила подобная заинтересованность директора его факультетом, ведь обычно он не обращает ни на кого внимания, кроме своих любимых львят, и это настораживало. Какие у Дамблдора есть виды на слизеринцев. Да, далеко не все змейки разделяют идеи Темного Лорда целиком и полностью, есть те, которые не хотят принимать Метку. Дамблдор что, хочет переманить их к себе посредством его, Северуса? Слишком опасная и рискованная идея, Альбус. Ставки слишком велики, и в случае провала под угрозой окажется и моя деятельность шпиона, и жизни этих ребят. Это чистой воды безумие — лезть в чужой Дом со строгими правилами и традициями только для того, чтобы распространить и на его обитателей свое влияние.
- Лимонную дольку, Северус? Не хочешь? А зря — сегодня с добавкой имбиря... У-у-у-м, — директор кинул себе в рот очередную порцию сладостей и, посмаковав их несколько минут, вернулся к делу. — Помнится на твоем факультете учится магглорожденная. Как к ней относятся одноклассники?
Северусу не нравился, совсем не нравился интерес Дамблдора к его протеже, но, тем не менее, он ответил совершенно будничным тоном:
- Не могу сказать, что ее присутствие в Слизерине их обрадовало. Одни ее просто игнорируют, другие ограничиваются мелкими оскорблениями. К тому, же, как я уже сказал, мои змейки сейчас слишком заняты, чтобы заниматься выяснением отношений, а Кайнер зарабатывает много баллов для факультета и выполняет свою часть работы достаточно хорошо, чтобы не вызывать нарекания со стороны старост. Это несколько улучшило отношение к ней других учеников.
- Скажи, Северус, а как ты сам к ней относишься? — умудренный годами старец сцепил руки замком и принял самый, что ни на есть, участвующий вид, как бы говорящий: если что я тебя пойму и помогу.
- Как я уже заметил, Альбус, — в голосе Снейпа чувствовалось раздражение, — мисс Кайнер зарабатывает много баллов на уроках, прекрасно успевает по школьной программе, соблюдает правила внутреннего распорядка и трудится на благо факультета, так что мое отношение к ней пока только положительное.
- Это не годится, Северус, — не терпящим возражений тоном сказал директор. — Дети Пожирателей наверняка заметили твое лояльное к ней отношение, о чем немедленно напишут родителям, те доложат Тому, а Том начнет подозревать тебя в предательстве, — цепочка Дамблдора выглядела логичной и не лишенной здравого смысла, — и тогда твоя деятельность шпиона может быть поставлена под угрозу, в то время как нами сделано еще далеко не все для победы над силами зла, — строго добавил он и, приподняв свою пурпурную мантию, расшитую золотыми узорами, направился к насесту с Фоуксом, который, в ответ на ласки своего хозяина, лишь ущипнул его за палец, на что старик лишь добродушно рассмеялся. — Удивительные создания, фениксы... — с любовью и заботой смотрел он на своего фамилиара. — В любом случае, Северус, — взгляд директора вновь обрел ясность и твердость, — ты должен исключить любые факторы, которые заставили бы детей Пожирателей Смерти и, следовательно, Тома, сомневаться в твоей лояльности им, и потому ты должен проявить соответствующее отношение к единственной магглорожденной на факультете и позорящей его своим происхождением, чтобы никто больше не смел сомневаться в твоей верности. Я говорю не о простых мелких оскорблениях или дополнительных отработках, но о значительно более серьезных санкциях.
- Но, Альбус... — декан Слизерина даже не пытался скрыть удивления, — за девчонку тут же заступится ее друг Шенбрюнн, а его поддержит вся остальная немецкая делегация, и, как следствие, представители других факультетов. Немцы напишут родителям, те — в свое Министерство, и к нам могут нагрянуть с проверками. Это может обернуться для нас международным скандалом, — Снейп был предельно серьезен.
- Так нужно для победы, мальчик мой, — снисходительно ответил Дамблдор, как будто объяснял глупому ребенку простые истины, — в немцев можно будет легко заткнуть. Достаточно лишь напомнить им о Гриндевальде и холокосте, — и, лукаво улыбнувшись, закинул в рот очередную лимонную дольку.
Конец ретроспективы.
Альбус, Альбус, все у вас для общего блага, все для победы, но задумывались ли вы когда-нибудь, скольким вы портите жизнь, калечите души, даже если эти люди не имеют никакого отношения к нашей войне, если они случайно попали в эпицентр событий? Все должно приносить пользу, а от лишнего необходимо избавляться — так? Ставки и так становятся все более высокими, подобно тому, как время бежит, не умаляя шаг, с каждым разом ему приходится все более качественно играть свою роль, захватывая с собой все больше людей под беспощадное колесо Судьбы. Роль которую он ненавидит, но без которой уже не представляет жизни. Иногда профессор зельеварения и двойной шпион задумывался о том, а не стоит ли ему бросить все к Мордредовой бабушке и свалить куда-нибудь за границу, подальше от Темного Лорда и Дамблдора с Поттером в придачу, где он не был бы никому ничего должен и просто занимался бы зельеварением. И в очередной раз отвечал себе: нет! Он обещал Лили, что позаботится о ее сыне, который, к несчастью оказался Поттеровым отродьем, обещал Альбусу, что позаботится о мальчишке и доведет до победного конца. И лишь слабая надежда, что где-то вдалеке забрезжит свет, и снова наступят мирные времена, пусть его к тому времени не будет в живых, заставляла Северуса идти дальше, пусть даже через силу.
* * *
Хаффлпафф не считался сколько-нибудь престижным и успевающим факультетом Хогвартса, ибо, как считали многие, здесь учатся полные посредственности: дураки, бесталанные и вообще все те, кто не подошел остальным трем факультетам. Здесь не гнались за почестями, славой и кубком школы. Здесь не правили смельчаки и герои, как в Гриффиндоре, честолюбцы и хитрецы, как в Слизерине или ботаники-вундеркинды, как в Равенкло. Ибо в цене здесь были совсем иные добродетели.
Верность — вы все здесь один дом, одна семья. Вы — части единого целого: выпадет один кирпичик, и сломается вся стена.
Честность — будьте честны друг с другом и с собой. Всегда выполняйте обещанное. Тот, кто лжет и скрывает — не доверяет своему Дому, а, значит, и дом не может доверять ему. Честность — первый залог верности.
Дружба — вы все одна семья, один дом, то, где вас всегда будут ждать, где вас примут, каким вы бы ни были. Здесь вместе делят радость и горе, здесь нет равнодушных и одиноких, никто не остается в стороне. Дружба — второй залог верности.
Взаимопомощь — не оставляйте друг друга наедине со своими проблемами, будь то, учеба, отношения со сверстниками или адаптация к новому миру, новым условиям жизни. Берите под опеку младшекурсников и магглорожденных — они более всех нуждаются в защите. Помогли вы — помогут и вам. Стучите — и отворят вам. Взаимопомощь — третий залог верности.
… Стены из бежевого камня, обшитые панелями из дуба и ореха, казалось, отражали солнечное тепло. Окна здесь высоко, почти под потолком, ибо общежитие Хаффлпаффа располагается в полуподвале, но свет проникает сюда в любое время дня. Потолок здесь не высокий, как в Большом зале, но и не давит, как в Слизеринских подземельях, он просто как в любом обычном доме.
Гостиная заставлена разномастными столами, пуфиками, диванами и креслами и желто-коричневой гамме — так, чтобы все вместе могли учить уроки или просто собраться и поговорить компанией. На стенах висят картины и гобелены в черно-золотых цветах, изображающие пейзажи и натюрморты. В гостиной Хаффлпаффа тепло и уютно. На полках в горшках стоят многочисленные растения, придающие комнате немалую оживленность, за ними ухаживают все ученики. Это своеобразный символ жизни, напоминание того, что это бесценный дар, который есть у каждого независимо оттого, кем он родился, то, что выравнивает всех вместе. В одну из стенных ниш помещен резной книжный шкаф с застекленными дверцами — своеобразная хаффлпаффская библиотека: школьные учебники по большинству посещаемых предметов и художественная литература, в основном маггловская, которую многие поколения студентов собирали буквально по крупицам.
В другом углублении сооружен алтарь. На деревянной полке стоит фотография красивого юноши с заразительной улыбкой и добрыми глазами, перевязанная черной траурной лентой. Внизу подписаны старинные латинские стихи:
Vita nostra brevis est,
breve finietur.
Mors venit velociter,
rapit nos atrociter,
nemini parcetur.(5)
Он умер еще совсем молодым, даже не успев закончить школу. В Хаффлпаффе свято чтят память Седрика Диггори — верного, честного, отзывчивого человека и просто хорошего парня. Около его фотографии постоянно горят свечи, и каждое утро кто-то приносит свежие цветы. И каждый год здесь отмечают день его рождения и день его смерти.
Напротив входа располагается больший мраморный камин, способный согреть гостиную даже в самые лютые морозы, а над ним, в тяжелой позолоченной раме, висит портрет моложавой, слегка упитанной женщины в средневековом зеленом платье с рыжими волосами, заплетенными в толстые косы. Это Хельга Хаффлпафф — основательница и покровительница барсучьего факультета. Ее добрые голубые глаза излучают любовь и вековую мудрость, которой позавидовал бы даже Дамблдор, а губы слегка улыбаются, оставляя ямочки в пухлых щеках. В руках она держит золотую чашу, украшенную изображением своего животного. Каждый год, первого сентября Хельга неизменно поднимает свою чашу за здравие учеников и дает небольшое напутствие — они часто бывают похожи, но никогда не повторяются.
Коридоры в общежитии барсучьего факультета низкие и круглые и напоминают норы, а низкие деревянные двери в арочных проемах ведут в просторные общие спальни, где студентов уже ждут мягкие удобные кровати с балдахинами и сладкие сны после трудного и насыщенного дня.
Элизе Миллер нравилось в Хаффлпаффе. Здесь было тихо и спокойно. Слово “дом” — было первым определением, пришедшим ей на ум, не просто коллектив, связанный некими общими традициями, но место, где тебе всегда будут рады, где ты можешь расслабиться и отдохнуть, никого при этом не стесняя. Здесь все было по-другому. Не нужно было бояться лишних слов и движений, опасаясь получить осуждение в глазах строгих родителей за свою “ненормальность”, ибо все здесь были волшебниками. Не нужно было сливаться со стеной, боясь попасться на глаза Бранау и его дружкам — первый предсказуемо попал в Слизерин и имел в корне другую специализацию, так что его присутствие приходилось терпеть лишь во время общих трапез в Большом Зале, а последние вообще остались в Германии, более, чем за тысячу километров от Хогвартса. Как ни странно, в Хаффлпаффе было мало полукровок, в основном магглорожденные и чистокровные, однако этот контраст практически не бросался в глаза — все здесь в равной степени, независимо от происхождения, были открытыми и вежливыми. Сам факультет воспитывал своих студентов.
В ее старой школе у Элизы толком не было друзей, если не считать Карла и Лотара. Она была слишком замкнутой и неуверенной в себе, чтобы просто заговорить с человеком, которого она едва знает, и который не проявляет к ней ни капли интереса. Нет, она не считала, что ей могут нагрубить или оскорбить, зато была уверена, что с ней просто не захотят говорить и быстро дадут понять об этом. Ничего, выходящего за рамки учебы или деловых формальностей, каждый сам за себя. Первый и единственный человек, который обратил на нее внимание и даже захотел с ней дружить, был Карл Шенбрюнн, и именно благодаря ему она подружилась со своим нынешним женихом Лотаром Визерхоффом. Здесь же словно сама атмосфера располагала к диалогу и формированию приятельских отношений.
В Хаффлпаффе существовала традиция — на второй день учебы (ибо в первый день сразу же после ужина все дружно ложились спать) первокурсники собирались в круг у камина и рассказывали о себе — это был своеобразный ритуал доверия коллективу: честность как фундамент дружбы. Элиза не была первокурсницей, но была новенькой, и прошла обряд доверия как перед своим курсом, так и перед всем факультетом — ведь всем интересно было узнать, а как живут волшебники в других странах.
- Здравствуйте… меня зовут Элиза Катрин Миллер… — голос дрогнул. — Я магглорожденная.
Повисшую тишину нарушает лишь потрескивание огня в камине, около которого она стоит. Гостиная погружена во тьму, и новенькая заметно выделяется на фоне яркого пламени. Девушка заметно волнуется. Она уже взрослая, но по-прежнему боится выступать перед аудиторией, и очередной доклад превращается для нее приступ паники и мандража, от которых могу спасти только успокоительное зелье и неизменная поддержка Карла. В таких случаях он всегда брал ее за руки и, смотря ей прямо в глаза, говорил: “У тебя все получится. Я верю в тебя”. И от него веяло такой непоколебимой уверенностью, что, казалось, иначе просто быть не может.
Элиза не любила находиться в толпе. Толпа подчиняет всех себе и сносит любых застоявшихся на месте или идущих против течения. Толпе всегда от тебя что-то нужно, она угнетает, подавляет, и до твоих собственных желаний и потребностей ей нет никакого дела. Сейчас она стояла у камина, так, чтобы ее было видно всем остальным студентам, которые по-домашнему расселись на диванах и пуфах и с любопытством взирали на новенькую семикурсницу. Здесь не было рядом Карла или Лотара, способных ее поддержать, защитить, но и не было серой, безликой толпы, стремящейся задавить. Наоборот, лица добрые, радушные. Ее хотят понять, ее принимают такой, какая она есть. Ни тени насмешки или равнодушия.
- Я прибыла по обмену опытом из Германии вместе со своими друзьями Карлом Шенбрюнном и Лотаром Визерхоффом…
- Лиза, извини, а когда у тебя день рождения? — спросил Эрни МакМиллан на правах старосты. — У нас положено делать подарки всем курсом.
Сразу на “ты” и сразу сокращает имя — она теперь их “сестра”, так что лишние формальности ни к чему.
- Мне девятнадцать лет, и день рождения у нее 15-го августа, в день Успения Святой Девы Марии.
- Что это? — спросил кто-то из студентов помладше.
- Это почитаемый католический праздник, день, когда мать Иисуса Христа — про него, надеюсь, все слышали, — добавила девушка с нажимом, — представилась от жизни земной к жизни небесной.
- А разве это так важно? — поинтересовалась рослая темноволосая девушка, Меган Джонс, кажется.
- Мои родители очень… религиозны и воспитали ее соответствующим образом, — вновь твердо произнесла Элиза, однако голос ее дрогнул на слове “религиозны”.
Отношения с семьей и, как следствие, религия, были для нее больной темой, которую она старалась лишний раз не поднимать. К тому же, она не знала, как относятся к религии волшебники в Британии, но, судя по удивленным или безучастным взглядам, равнодушно. Кажется, пронесло.
- Жаль, что ты не будешь праздновать с нами свой следующий день рождения, однако мы обязательно сделаем тебе подарок, — свернул с опасной темы Эрни.
- Спасибо, мне было бы очень приятно, — ответила Элиза, улыбнувшись.
На примере своей дружбы Карл показал ей, что значит бескорыстие, и теперь она не искала специально подводные камни в словах каждого человека. Ей действительно будет приятно получить подарок, а у барсуков просто такая традиция — нести радость и уют всем студентам своего Дома.
- А почему ты такая взрослая, а до сих пор учится в школе? — поинтересовалась девочка с третьего-четвертого курса?
- Потому что такова система магического образования в Германии, и с конца XIX века она строится аналогично маггловской, — ответила Элиза уже более уверенно, первое волнение прошло, и сейчас она рассказывала уже о вещах, которые знала достоверно. — Похожая система образования принята и в Дурмстранге. В нашей школе мы изучаем одновременно и маггловские, и магические дисциплины, что также сказывается на длительности обучения.
- Для общего развития, чтобы студент по окончании школы имел равные возможности устроиться и в маггловском, и в магическом мире. Магическое сообщество может удовлетворить потребности далеко не всех его членов. Не все в нем могут найти себе работу или привыкнуть к новой культуре.
- Это в… ты узнала от своих друзей? — с некоторым вызовом в голосе поинтересовался Джастин Финч-Флетчли, неотрывно смотревший на девушку.
Последние слова Элизы не были для него новостью: едва он попал в Хаффлпафф, старосты, а также чистокровные одноклассники, подробно рассказали ему, кто есть кто в магическом мире, и на что может рассчитывать каждый волшебник в зависимости от своего происхождения. Картина получалась не очень радостная. Фактически ему оставалось надеяться на своих товарищей по факультету, которые могли бы обеспечить соответствующие рекомендации при устройстве на работу, и надеяться небезосновательно, ибо дружбу у хаффлпаффцев было не отнять, либо на вхождение в чистокровный род, что было большой редкостью и нонсенсом, ибо жених не должен уступать невесте по имущественному и социальному положению.
Но так было только в Хаффлпаффе. Слизеринцы были обеспечены всем с самого рождения. Равенкловцы, перекопав горы литературы, догадывались со временем сами. Лишь гриффиндорцы оставались беспечны в своей наивности, абсолютно не задумываясь о том, что ждет их после школы. А тех, кто мог бы это рассказать, можно было пересчитать по пальцам, да и болтливостью в этом отношении они не отличались.
- Карл и Лотар мне действительно рассказали мне много полезного о магическом мире. Но у нас в школе есть также предмет по культуре и традициям магического мира, обязательный для всех магглорожденных и полукровок. У нас считают, что человеку с самого начала нужно дать хотя бы базовые знания о новом для него мире и представления о его возможностях в нем, чтобы в дальнейшем он сам сделал выбор. Я считаю это справедливой политикой.
- Верно, — подхватила Сьюзен Боунс, миловидная девушка с округлым лицом и прямыми рыжими волосами, — у нас в Хогвартсе также есть факультативные уроки волшебного этикета, но ведет их Снейп. Но как у вас соблюдается Статут о Секретности? — в голосе девушки послышалась сталь, будто говорила не она сама, а ее тетя Амелия Боунс, начальник Отдела магического правопорядка. — Ведь в маггловском мире человеку необходимо много документов, чтобы устроиться на работу, купить дом, вступить в брак, — знающие люди согласно закивали. — Как он может все это сделать, имея на руках лишь аттестат магической школы, которая для магглов не существует?
- Статус о Секретности рассчитан, в первую очередь, на самосознание и адекватность волшебников, ибо ни один здравомыслящий человек не станет рассказывать, что он волшебник, уже хотя бы потому, чтобы его не сочли сумасшедшим или не использовали в личных целях, — ответила Элиза менторским тоном, как когда-то ее учил Карл. — Он призван обеспечить спокойное существование каждого из сообществ без вмешательства в дела друг друга, однако законы маггловского мира в большинстве своем обязательны для волшебников. А что касается магических школ, то все они официально существуют в маггловском мире под видом частных школ, так что выдаваемые ими аттестаты действительны в обоих мирах и дают возможность продолжить учебу или поступить на работу.
- Да это же отлично! — выдохнул Джастин, продолжая смотреть на девушку.
Казалось, он просто слушал ее голос и хотел, чтобы она продолжала рассказывать дальше, и не только потому, что ему было интересно.
- А магглы, значит, могут видеть ваши школы и могут зайти внутрь, да? — вновь спросила Сьюзен, которую немало интересовали вопросы права.
- Только родители или опекуны учеников. Для всех остальных это просто архитектурные достопримечательности, и ничего более.
На какое-то время вопросы прекратились — ученикам нужно было переварить тонну вываленных на них новых знаний. Элиза, мысленно обрадовавшись, что вопросы, как и знакомство с факультетом на сегодня окончены, поспешила отойти в тень и слиться с интерьером, однако Ханна Эббот так и не дала ей совершить задуманное.
- А как у вас в стране сообщают будущим ученикам о том, что они волшебники? Так же, с совами присылают приглашение?
- Чистокровные и полукровки, как правила с рождения знают, что они волшебники. Родители заранее выбирают школу для своего ребенка и затем отправляют соответствующее письмо в Министерство магии, когда получают подтверждение о зачислении. Да, многие чистокровные волшебники по традиции пользуются совами, хотя можно отправить и обычной почтой — как я уже говорила, наши школы официально существуют и в маггловском мире. А к магглорожденным, по факту первого выброса стихийной магии, приходит чиновник из Отдела Образования, который, собственно, все и рассказывает. Так было и у меня. Магглорожденные и полукровки учатся, как правило, в ближайшией к их городу школе.
- То есть, вам не приходится ждать до одиннадцати лет, чтобы, наконец, узнать, что все эти странные вещи — это волшебство? — удивился магглорожденный шестикурсник, которого родители в свое время достали обследованием у психиатров и экстрасенсов.
- Нет, — Элиза отрицательно покачала головой. — Лотар, а у него отец — член Совета Магов, говорил мне, что чиновникам проще известить родителей, что их ребенок — волшебник, сразу же, как только произойдет первый всплеск стихийной магии, чем без конца фиксировать их, а когда ребенку исполнится одиннадцать лет, явиться в том и тупо поставить перед фактом. Ведь магглы могут подать на Министерство в суд за моральный ущерб, т.к. там знали и вовремя не проинформировали, а родителям и самому ребенку пришлось из-за этого немало помучиться, — задавший вопрос шестикурсник мрачно кивнул в ответ. — Просто политика честности и справедливости.
Большинство товарищей по факультету согласно кивнули: честность и справедливость — барсучьи качества. Теперь было понятно, почему немецкие студенты, даже попавшие в Гриффиндор и, тем более, Слизерин не испытывали к Хаффлпаффу распространенных в Хогвартсе предубеждений — потому что они сами немало были воспитаны в хаффлпаффских качествах, а новизна и незашоренность мышления ставили их вне межфакультетской вражды и школьных интриг. Пока что.
- А у вас существуют СОВы и ТРИТОНы? — поинтересовался Эрни Макмиллан, снова обнявший Сьюзен.
- Да, конечно. СОВ большинство учеников сдает, как правило, в возрасте семнадцати лет, то есть, в конце шестого курса. И в двадцать лет — ТРИТОНы. Обучаться последние три года в Hochschule, или высшей школе, необязательно и необходимо лишь тем, кто в дальнейшем хочет посвятить свою жизнь науке, политике, финансам, праву или медицине. Также для этого необходимы высокие проходные баллы. Еще мы сдаем промежуточные экзамены на третьем курсе — это что-то наподобие распределения по уровню успеваемости. От результатов этих экзаменов зависит выбор будущих спецкурсов, профессии и, соответственно, возможность обучаться в Hochschule.
- То есть у вас умные отдельно, тупые отдельно? — уточнила Ханна.
- По сути дела, именно так, да.
Захария противно рассмеялся.
- Ты бы точно учился с тупыми, — “заткнул” его МакМиллан. — Лиза, ты извини, пожалуйста, он уже года три ведет себя кое-как. Значит, ты должна была сейчас доучиваться последний год в этой вашей Хохшуле?
- Да, мы вместе с Карлом и Лотаром должны были доучиваться последний год, — кивнула девушка. — Я собираюсь стать колдомедиком, и мне нужно полное образование.
- Значит, у вас до сдачи СОВ тоже нельзя колдовать дома на каникулах? — поинтересовалась девочка лет пятнадцати на вид.
- Что значит, нельзя колдовать на каникулах? — искренне удивилась Элиза. — Как вы будете поддерживать свои навыки в норме, если не будете практиковаться? Колдовство волшебной палочкой, — девушка сделала плавное круговое движение, прочертив золотистую линию в воздухе, движения ее кисти были легкими и выверенными, как у гимнастки, раскручивающей атласную ленту, — это как игра на музыкальном инструменте: если вы не будет постоянно тренироваться, то не “подружитесь” с волшебной палочкой. Она просто будет хуже вас слушаться. Она — продолжение вас самих — так говорил наш учитель по теории магии.
- А Статут о Секретности? — не унималась Сьюзен Бонус. — Допустим, волшебники живут отдельно от магглов, и в их семьях невозможно отследить, кто именно колдовал. Но в семьях магглов?
- Сьюзен, извини, но я не совсем понимаю, зачем распространять Статут о Секретности на семьи магглорожденных волшебников, — Элиза недоуменно покачала головой, — потому что родители и так знают, что их ребенок волшебник. Другое дело, что об этом не должны знать другие магглы, не являющиеся членами семьи и не живущие вместе с ребенком-волшебником. А для родителей это возможность увидеть, чему именно учат их детей.
Некоторые из учеников печально вздохнули, ведь это было бы здорово — показать родителям, что они умеют, или привести их в Хогвартс, чтобы они увидели, в какой большой и красивой школе учатся их дети.
- И что, твои религиозные родители тоже радовались твоим фокусом? — ехидно усмехнулся Захария. — Или ты со своими дружками стукнула их “Confundo”? И вообще, как так получилось, что у тебя в друзьях гриффиндорец и слизеринец? — взгляд его выражал скепсис и презрение.
- Смит, молчал бы лучше и не хамил! Надоел уже всем! — отрезал МакМиллан, которому, как и его друзьям было невероятно стыдно за своего товарища перед новой студенткой.
Захария Смит, пожалуй, был единственный, кто выбивался из дружного барсучьего коллектива, во всяком случае, своего курса. Ехидный и надменный, подозрительный и жадный до сплетен, он вызывал далеко не лучшие чувства у товарищей по факультету. В отличие от одноклассников, он до сих пор не перерос свой четвертый курс, когда многие завидовали Поттеру, неожиданно, в обход всех правил, попавшему в чемпионы. Будучи весьма посредственным в учебе, не блещущий никакими талантами, он искренне радовался каждой газетной статье, обсасывающей личную жизнь Поттера, поливающей его грязью — ведь у сопляка Поттера, воспитанного магглами, была слава, он с рождения был всем известен, в то время как у Захарии, наследника древнего чистокровного рода, ничего этого не было и в помине. И все события, связанные с Мальчиком, который выжил, для него были не более, чем приключенческим комиксом, который интересно почитать на ночь. А теперь тут еще одна рассказчица нашлась. Да как будто до нее здесь есть кому-то дело. Тоже будет здесь про великую силу межфакультетской дружбы заявлять, когда ее чистокровные дружки кинут ее через неделю. Ведь тогда у нее не будет друзей так же, как у него самого теперь.
Элиза отступила на шаг назад и проглотила застрявший в горле. Опустилась голова, сникли плечи, дрогнула волшебная палочка в руке. По щеке скатилась одинокая слезинка. Девушка любила своих родителей, но отношения с ними стали натянутыми с того самого дня, как у нее произошел первый всплеск стихийной магии.
Ретроспектива…
Прибывший к ним домой министерский чиновник объяснил, что юная Лиза Миллер — волшебница, и что ее “проклятье” не исчезнет, если ее станут таскать по экзорцистам, но станет еще более неподконтрольным и разрушительным. С тех пор ни отца с матерью, ни от бабушки она не услышала более доброго слова. Сухое приветствие — максимум, на что она могла рассчитывать. Родители боялись рассказать священнику на исповеди о том, что их дочь — ведьма, ибо, какой беспутной не считали бы, все равно любили ее, зато бабка была горазда на “епитимьи” — раз уж священник не может. Помня, что для праздных рук дьявол всегда найдет работу, она старательно загружала внучку ручным трудом — уборка дома, уход за цветником, вязание, вышивание, игра на пианино и флейте (последнее было по рекомендации учительницы начальных классов, обнаружившей в девочке талант к музыке). А зная, что ведьмы колдуют руками, заставляла ее держать ладони над пламенем — “чтобы выжечь греховную суть”. И девочка молчала, глотая боль и слезы, вспоминая, что те же святые мученики терпели гораздо больше мучений, чем она, но продолжали идти дальше и проповедовать свет Истины Христовой. Выдержали они, выдержит и она, тем более, что они страдали за правое дело, а ее наказывают за грехи. Она понимала, что это делается для ее же блага, блага в понимании взрослых, что родные любят ее и потому не могут смириться с тем, какая она есть. И потому старательно врала учителям и одноклассникам, видевшим на следующий день ее перевязанные руки, что это она сама обожглась, схватившись за горячий чайник, или поранилась о розовые кусты, и каждую ночь перед сном молилась за родных, чтобы Господь простил их и не вменил им за грех ее наказание.
Элиза быстро обнаружила, что дома заклинания у нее выходят намного слабее, что в школе, на нейтральной территории, хотя должно было быть наоборот. На уроках волшебного этикета и теории магии она много раз слышала о том, что дома, особенно в родовых поместьях, магия, подпитанная кровью и мудростью предков, усиливается во много раз. Она охотно слушается своего хозяина и подчиняется ему. Но у себя, в родном доме, Лиза была как чужая и даже физически ощущала эту атмосферу — гнетущую, холодную, враждебную… Родители, которые предпочитают ее игнорировать, бабка, которая считает ее чуть ли не исчадием ада. Единственный, кто хорошо относился к Элизе, был младший брат Ганс. Он был еще слишком мал, чтобы понимать, что волшебство это плохо, и потому всегда с радостью и интересом слушал рассказы своей старшей сестры — в основном это были адаптированные отрывки из истории магии — или наблюдал, как она колдует. Раз — он оказался в воздухе, два — и бумажный обод на голове превратился в настоящую золотую корону, три, и любимая бабушкина икона, которую он неосторожно свалил с полки, снова целая. Так продолжалось до тех пор, пока однажды бабушка не застукала обоих внуков в кладовке с каким-то непонятным варевом в котле с криком “немедленно прекратить всю эту чертовщину” разогнала обоих по углам. С тех пор девочку никогда больше не оставляли одну с братом и не допускали, чтобы они вместе проводили время, а позже и сам Ганс начал смотреть на сестру с опаской и боялся лишний раз к ней подойти — так Элиза потеряла единственного друга в своей семье.
Первое заклинание, которое она освоила, было не “Lumen” или “Alatum Leviosum”, как у большинства нормальных первокурсников, а “Quies Noctis” — “ночная тишина” — у бабушки Марты был очень тонкий слух. Латынь, язык молитвы прежде, стала призывом неизведанных и все наполняющих сил — Карл говорил ей уже, что большинство магов — пантеисты и рассматривают магию как некую бесплотную духовную сущность, эфир. Она безлична и не способна творить сама, но существует для того, чтобы с ее помощью творили люди и в то же время является гарантом естественного магического порядка. “Как можно утверждать, что все мы служим дьяволу, — говорил ей Эрхард Шенбрюнн, — если мы наделены волшебством от рождения? И если Бог допустил, чтобы вы родились волшебницей, то почему вы считаете, что неугодны ему? Магия — часть природы, часть вас, и Бог дал вам этот талант, чтобы вы его впоследствии приумножили, но не хоронили в землю. Не хуже ли вы тогда будете тех ханжей и лицемеров, которые отвергают человеческое естество только потому, что не могут подчинить его себе?”.
Но, даже не смотря на доброе к ней отношение и поддержку Шенбрюннов, которым она стала почти как дочь и сестра, она продолжала чувствовать себя изгоем и отрезанным ломтем — наверное, так чувствуют себя те, кого отсекли от Рода. Нет, от нее еще не отреклись, казалось девушке, осталось ждать недолго. И даже не будет никаких напыщенных фраз и высокоморальных нотаций, ей просто скажут, что они уже выполнили свой родительский долг, и теперь она уже взрослая, и потому вольна идти на все четыре стороны. Элиза Миллер знала: если это произойдет, то она уже никогда не вернется домой. Она будет чужая. Для всех.
Конец ретроспективы.
- Но все-таки, — заговорил какой-то третьекурсник, — слизеринцы — они плохие, а гриффиндорцы — хорошие. Как они могу дружить, если один из них в любой момент может предать другого?
Рядом кивнуло еще несколько человек того же возраста, однако МакМиллан не стал их останавливать — так будет лучше для разрядки атмосферы, которую немало накалил Захария своими дурацкими подколками.
- Это долгая история, — ответила Элиза, чуть замявшись — все-таки теперь приходится рассказывать о личном — и вновь повернулась лицом к аудитории. — Карл и Лотар были знакомы еще раннего детства и окончательно сдружились, оказавшись вместе в одной школе. А с Карлом мы сидели вместе за одной партой, и именно Карл стал моим первым другом в магическом мире. У нас существует что-то вроде негласной традиции, когда чистокровные студенты берут под покровительство магглорожденных и полукровок, чтобы помочь им адаптироваться в новых условиях, хотя не всегда это перерастает в дружбу. А распределение — оно все-таки проводится по чертам характера? — слушатели тут же закивали в ответ. — А у нас достаточно разные характеры, чтобы мы оказались на разных факультетах. Я не вижу ничего плохого в межфакультетской дружбе, и не считаю, что герб на мантии определяет выбор человека. Храбрость, верность, хитрость и острый ум — я думаю, они дополняют друг друга, и у Основателей не получилось бы создать столь великую школу магии, будь они во власти нынешних предрассудков.
- Это здорово! — заметила Сьюзен, мечтательно улыбнувшись, и положила голову на плечо Эрни Макмиллану, который согласно кивнул в ответ и приобнял девушку за талию — на Хаффлпаффе не в чести было ханжество, и легкое проявление чувств не считалось чем-то постыдным и некрасивым.
- Блеск! — воскликнул Джастин, зааплодировав, а следом за ним и вся остальная аудитория.
Лиза смутилась и сделала, шаг назад, чтобы оказаться в тени.
- Она говорит абсолютную правду, — раздался с портрета твердый голос Хельги Хаффлпафф, приведя даже старшекурсников в благоговейный трепет. — Никто из нас, каким бы сильным волшебником не являлся, не смог бы покорить себе магию этого места и построить здесь школу. Мы сделали это вместе, сообща, как одно целое, и то же я заповедую вам.
- Э… простите, мэм, — пискнул кто-то из первокурсников. — В “Истории Хогвартса” написано, что Салазар Слизерин рассорился с другими Основателями из-за того, что не хотел обучать в школе магглорожденных, и ушел из школы. Это правда?
- Не совсем. История постоянно переписывается так, как это угодно очередной власти, — строго сказала Хельга. — Годрик действительно стремился сделать волшебство доступным для всех, превращая его в некое подобие ремесла, что не могло не радовать новообретенных волшебников — так в наши времена называли рожденных простецами. Салазар же, напротив, преподносил магию как некое тонкое искусство, сокровенное знание, которое под силу постичь далеко не каждому волшебнику, — большинство хаффлпаффцев хмыкнули, вспоминая небезызвестного слизеринского профессора, — тем более новообретенному. И я не стану отрицать, что далеко не все волшебники могли воспринять все многообразие магии. Многие новообретенные, будучи неграмотными, приносили предрассудки из мира простецов, которые стремительно ограничивали магию, дабы сделать доступной ее для своего ума, не обремененного ни мудростью, ни знаниями о мире. В наши времена простецы страшились всего неизвестного, непознаваемого, бесконечного… — ученики слушали, затаив дыхание. — Салазар, с его коварством и хитростью, было не под силу терпеливо ждать и бороться с этим, он знал, что его бы никто не поддержал, в то время как вся школа стала бы на сторону Годрика. Он просто ушел, ибо не хотел обучать, по его мнению, недостойных, — устало закончила женщина.
- А как же василиск, которого он поместил в Тайную комнату, чтобы убивать магглорожденных? — воскликнул Джастин, на которого этот самый василиск напал на втором курсе.
- Я думаю, эта легенда появилась уже после нашей смерти, чтобы поддержать межфакультетскую вражду и очернить факультет Слизерина. Просто кому-то удобно, чтобы были “плохие”, чтобы появиться “хорошим”, и школа из храма мудрости и знаний превратилась в площадку для политических интриг, — с грустью сказала Хельга. — На протяжении веков в Хогвартсе учились потомки Салазара Слизерина, и все они могли говорить на змеином языке, но до нынешнего времени еще ни один из них не спускался в Тайную комнату, чтобы призвать василиска. Салазар не мог оставить такое завещание, ибо ценна была любая волшебная кровь, а в мире оставалось не так много потомков друидов и норн, рассеянных по всем землям, чтобы только им можно передавать древние и бесценные знания.
- А вы и Ровена Равенкло? — полюбопытствовала девочка с косичками.
- А мы остались в школе, пусть мы не были во многом согласны с Годриком. Мы остались, чтобы учить юных магов тому, чему когда-то научились сами, хотя после нашей смерти многие знания оказались утеряны, преданы забвению и уничтожены. А теперь я устала, мне надо отдохнуть… — сказала древняя волшебница и откинулась на спинку кресла, поставив свою знамению чашу на раму.
Ученики стояли, открыв рты и переваривая услышанные. Далеко не каждому удается разговорить обычно молчаливую Хельгу Хаффлпафф и, тем более, услышать повествование о временах Основателей из уст одного из них.
- Вот это да!.. — выдал кто-то из парней.
На какое-то время в гостиной барсучьего факультета воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени в камине. Студенты, немало уставшие за день, еще не до конца переварившие поток информации, которую вывалила на них новенькая, находились теперь под впечатлением от речи Хельги Хаффлпафф и, решив, что утро вечера мудренее, разошлись по спальням. Практически все заснули сразу, едва коснувшись подушки, и только Элиза Миллер еще долго не могла сомкнуть глаз, хотя расспросы одноклассников ее изрядно вымотали. Слишком много впечатлений накопилось за день, слишком много всего надо было обдумать…
Она уже узнала, что двое из ее однокурсников, Ханна Эббот и Захария Смит, — наследники древних чистокровных родов. Род Ханны ведет начало от одного монаха, в котором неожиданно проснулся колдовской дар. А предки Смита предсказуемо были кузнецами и занимались изготовлением оружия и различных артефактов. Эрни Макмиллан, староста факультета, был чистокровным волшебников в десятом поколении и состоял в родстве с древнейшим и благороднейшим семейством Блэк. Род Сьюзен тоже насчитывал около двух столетий и имел связи с Малфоями и Розье (чем мисс Боунс совсем не гордилась), а также Прюэттами, из которых в живых осталась только мать Рона Уизли. А вот Джастин Финч-Флетчли, как и она сама, был из семьи магглов, только для него было шоком, когда он в одиннадцать лет узнал, что является волшебником, ведь родители хотели отдать его в Итон, престижную частную школу.
Ей рассказали про всех учителей — у кого какие тараканы в голове, как следует вести себя на уроках и что можно себе позволить, — про межфакультетскую вражду, про Гарри Поттера, Надежду магического мира, его борьбу с силами зла и организованным им и Гермионой Грейнджер клуб ЗОТИ ДА, в котором они за полгода выучили больше заклятий, чем за три года учебы. И, естественно, про Седрика Диггори, верного, умного и отзывчивого, который пал смертью храбрых от руки Того-кого-нельзя-называть. Элизе же оставалось только гадать — что это в Хогвартсе за учителя такие, что пятнадцатилетний подросток знает больше их. Да и как могли допустить, чтобы кубок оказался порталом, и за смерть того юноши, Седрика Диггори, чья фотография стоит в гостиной, никто в итоге не понес ответственность? Где справедливость?
Не укрылся от девушки и пристальный, даже восхищенный взгляд ее нового одноклассника Джастина Финч-Флетчли, и, хотя она продолжала общаться с ним, как ни в чем не бывало, ей было не по себе. Тихая и застенчивая, она не стремилась к вниманию парней, и ненавязчивые ухаживания Карла были для нее чем-то новым и волнующим, выбивающим землю из-под ног. Она научилась замечать, когда она нравится, и сейчас женская интуиция твердила ей, что Джастин от нее просто без ума. Лиза боялась этого, ибо не хотела разбивать сердце хорошему человеку, не хотела становиться искусительницей и причиной боли и уныния, но и не могла игнорировать парня, ведь он никаких намеков со своей стороны пока еще не делал, так что оставалось надеяться, что все образуется, и она интересует его не более, чем новый человек.
В Хаффлпаффе всегда находили занятие для свободных рук и головы. Нужно помочь профессору Спраут пересадить растения в теплице — пожалуйста. Помочь перепуганным первокурсникам с зельеварением — хорошо. Показать трудное заклинание, которое задал профессор Флитвик пятому курсу — вот и все, правда, нужно только разобраться сперва с нумерологической формулой, а также сильнее концентрироваться на желаемом результате. А ты знаешь нумерологию? — Нет, я в ней не сильна, но что-то подсказать могу. Элиза Миллер никогда и никому не отказывала в помощи, если имела такую возможность, и всегда шла навстречу. Вместе с Ханной она взяла на себя руководство кружком по выполнению домашних заданий. Старшекурсники прислушивались к ее советам, а малыши ее едва ли не боготворили, вспоминая своих учителей в начальной школе. Элиза сама любила детей и мечтала иметь семью, и потому занятия со студентами младших курсов не были ей в тягость. Пусть она не была самой умной и находчивой, зато прекрасно умела пользоваться знаниями и опытом других людей, немало в свое время в нее вложивших, и сейчас она с благодарностью вспоминала фрау Платтнер, учительницу в ее начальной школе, умевшей просто и доступно объяснять материал и находить подход к каждому ребенку. Хаффлпаффцы, же пусть немного медлительные, брали упорством и честным трудом, и не в пример гриффиндорцам, с которыми Лиза провела как-то занятие по просьбе Лотара, оказались благодарными и внимательными учениками. Как заметил однажды Эрни МакМиллан, не будь она чужой, ее вполне могли бы назначить старостой.
Дни шли своим чередом, и девушка незаметно для себя вливалась в коллектив, не понимая, как за столь короткое время успела сблизиться с совершенно чужими людьми. У нее уже успели сложиться дружеские отношения со Сьюзен Боунс, Эрни Макмилланом и Ханной Эббот. Единственный человек, с кем она была вынуждена общаться настороже и не хотела лишний раз пересекаться, был Захария Смит. Он постоянно смотрел на нее свысока, как бы говоря: “Ну и чем ты можешь меня удивить?”, и отпускал едкие комментарии в адрес ее друзей. Его просто забавляла ее реакция, как у нее резко белеет лицо, поднимаются дыбом волосы, а в потемневших округлившихся глазах вспыхивает огонек гнева, и она начинает страстно защищать этих Шенбрюнна и Визерхоффа. Естественно, за нее сразу же заступаются МакМиллан и Боунс, которые обожают пригревать всех сирых и убогих, но Захарии плевать на остракизм со стороны всего факультета. Недостаточно хитрый и изворотливый, чтобы стать слизеринцем, не обремененный верностью и дружелюбием, чтобы быть истинных хаффлпаффцем, он считает себя выше этого. Считал, пока однажды Миллер в порыве гнева не сказала тихо, направив на него палочку:
- Silentium!
Но ее слышала вся гостиная. И никто так и не соизволил расколдовать Смита, ему объявили бойкот. За прошлый год он так и не освоил невербальные заклинания, а подойти к кому-нибудь из учителей боялся, ибо знал, что его осудят, и осудят справедливо. В конце концов, он попался Снейпу, который, сняв с него Заклятие Немоты, а заодно и тридцать баллов с Хаффлпаффа, отправил нарезать флоббер-червей к себе в класс, пообещав заколдовать снова, если тот будет ныть.
А вот Джастин постоянно ходил за Элизой хвостом и отступал лишь тогда, когда по близости оказывались Карл Шенбрюнн или Лотар Визерхофф. Он не приглашал ее на свидание, не делал комплименты и вообще ни коим образом не намекал, что она ему нравится, но обязательно придумывал какой-нибудь предлог, чтобы находиться с нею рядом, будь то тяжелая сумка, которую такая хрупкая девушка, как Элиза Миллер, ни за что не поднимет, несуществующее домашнее задание по чарам или трансфигурации, неожиданная заинтересованность в зельеварении, которое он был рад бросить после пятого курса или просто красивое место, которое Элиза просто обязана увидеть. Элиза была слишком доброй, чтобы отказать, тем более что предложения сами по себе были достаточно невинными, а Финч-Флетчли, когда они оставались наедине, едва мог связать пару слов. Он просто молчал и любовался ею, и изредка поддакивал, даже не слушая, что именно говорит девушка, полностью передавая инициативу ей.
- Скажи мне, Джастин, зачем ты пришел сюда со мной? — однажды спросила Элиза, невинно улыбнувшись, и положила книгу на откидную полку.
Сейчас они находились в библиотеке и стояли в довольно узком проходе между двумя стеллажами с редкими изданиями, которые запрещалось выносить из читального зала. Они стояли столь близко друг к другу, что один мог слышать дыхание другого, и от этого было не по себе каждому из них. И если девушка еще сохраняла внешнее спокойствие, хотя немало нервничала при этом, то парень, весь покрывшись испариной, стоял, глупо открыв рот и растворившись в голубизне ее глаз.
- Ты же не изучаешь зельеварение, — строго произнесла она, как бы намекая, что у него нет причин находиться рядом с ней.
- Я… э… — только и смог выдать из себя Финч-Флетчли, покрасневший до кончиков ушей.
- В любом случае, спасибо, что проводил меня, — мило улыбнулась Элиза и, взяв с собой учебники, вышла из прохода навстречу Карлу.
- Hei, Karl! — радостно заговорила она на немецком. — Guten Abend, Herr Folkvardsson! — поприветствовала она высокого блондина, в равенкловской мантии, пришедшего вместе с ее другом, заглушив при этом “v” на немецкий манер. /нем. Привет, Карл!.. Добрый вечер, господин Фольквардссон!/
Шенбрюнн тут же отобрал у своей протеже книги, а Фольквардссон, наклонившись, поцеловал ей пальцы, едва коснувшись губами.
- Das ist angenehm Sie, zu sehen, Fröcken Miller... — ответил Ассбьорн, не удержавшись от традиционного шведского обращения. /нем. Приятно видеть вас, фрекен Миллер/
Финч-Флетчли, застыв на месте, наблюдал за происходящим действом. Если блондин просто отдал дань приличиям, то между Лизой и Шенбрюнном точно проскочила искра. Они тепло смотрят друг другу в глаза, как старые друзья. Ей явно комфортно с ним.
- Und das ist mein Huffpuffs Klassenkamerad Justin Finch-Fletchley, — указала она своего одноклассника, который наконец-то вынырнул из-за стеллажа. — Er hat beglitten mich in die Bibliothek. /нем. А это мой одноклассник по Хаффлпаффу Джастин Финч-Флетчли… Он проводил меня до библиотеки./
- Добрый вечер, мистер Финч-Флетчли, — подчеркнуто вежливо и, в то же время, холодно поздоровался Карл, протянув руку. — Меня зовут Карл Шенбрюнн.
- Ассбьорн Фольквардссон.
- Э… Здрасьте… — Джастин по очереди пожал руки обоим парням, стараясь при этом не встречаться взглядом с Фольквардссоном: тот казался уж слишком хмурым и недружелюбным.
- Спасибо, что присматриваете за Элизой, мистер Финч-Флетчли, — сказал напоследок Шенбрюнн, кивнув, и, взяв девушку под руку, повел к уже занятому ими столу.
Джастин тяжело выдохнул. Он не знал, в каких отношениях Элиза состояла с этим Шенбрюнном, но что-то подсказывало ему, что с ним будет трудно конкурировать.
Причесался, поправил мантию и галстук, наложил “Silentium” на Смита, чтобы не ехидничал. Суббота — отличный день для отдыха и свиданий, так что все одноклассники положительно откликнулись на его предложение погулять на улице. Не робеть, не стесняться, Джас! Бери инициативу в свои руки. Посмотри на этого Шенбрюнна или Визерхоффа и на себя. Как ты ей можешь понравиться, если в ее присутствии только и можешь, что ловить воздух ртом, как рыба, и ведешь себя, как размазня? Конечно, его еще беспокоил Визерхофф — он иногда сидел с ними за столом и даже пару раз заходил к ним в гостиную, чтобы проводить Элизу и пожелать ей спокойной ночи. Он не демонстрировал при всех свои чувства, и потому Флетчли ошибочно решил, тот Лотар все лишь друг. Отсутствие же аналогичного поведения у Карла он списал на то, что тот слизеринец, и потому должен держать марку перед “своими”. Еще раз оглядел себя в зеркале и, убедившись, что выглядит отлично, покинул спальню мальчиков седьмого курса. Взял Элизу под руку — оробела, опустила глаза — кажется, так же она вела себя и с Шенбрюнном — и присоединился и идущим впереди Эрни и Сьюз. Замыкали шествие Ханна и Мег, обсуждавшие какие-то свои девчачьи штучки.
Отделившись от остальных, повел ее к мосту, с радостью наблюдая за тем, как девушка восхищается красотами местной природы. Они молча шли по деревянному виадуку, и у обоих колотились сердца все сильней и сильней. У Джастина — потому что он предвкушал волнующий и радостный момент. И у Элизы — потому что с каждым шагом происходящее казалось ей все более неправильным: она любит Лотара, а Джастин с ней ясно не просто подружиться хочет.
- Эти камни стоят здесь еще со времен друидов, — решил блеснуть знаниями парень, когда они оказались по другую сторону оврага, около Стоунхенджа, — когда-то давным-давно они проводили здесь свои обряды, и потому это место так наполнено магией…
Элиза молчала, плотно сжав губы, однако Джастин решил, что ей скучно, и потому перешел к делу.
- Извини, совсем забыл… — воскликнул он, изобразив искреннее удивление, и вытащил из внутреннего кармана мантии небольшой букет маргариток. — Это тебе, — мягко улыбнулся.
- Спасибо, — грустно улыбнувшись, ответила девушка, понюхав цветы; она любила, когда ей их дарили.
- Они к лицу тебе, — чуть дыша, произнес Финч-Флетчли и, взяв ее золотой локон, приложил к цветам, немало тем самым смутив девушку. Оказывается, быть смелым не так-то уж сложно.
Ветер гнал по небу рваные кучевые облака, трепал волосы и мантии. Скрылось солнце, и набежала прохлада. Не грусти, Элиза, твоя улыбка озаряет теплом все вокруг, с нею не страшен даже холодный ветер. Твои волосы светлы, как пшеница летних полей, а глаза твои чисты и прекрасны, как воды горных озер. Ты прекрасна, как солнце, даже если настоящее солнце уже скрылось за тучей…
Джастин был доволен верлибром собственного сочинения, прославляющим стоявшую перед ним прекрасную даму. Оставалось только решить, когда же его лучше продемонстрировать: Эрни как-то рассказал ему, что все девчонки падки на стихи и комплименты.
- Может, прогуляемся? — как бы между прочим предложил Джастин, слегка приобняв девушку за талию.
- Но только как с другом! — твердо произнесла Элиза, опустив букет и сделав несколько шагов назад, хотя это показное спокойствие давалось ей с немалым трудом.
- Что?! — Финч-Флетчли не верил своим глазам. Неужели все-таки?..
- Прости, я помолвлена… — показала тонкое золотое кольцо с сапфирами, — с Лотаром Визерхоффом… — голос дрогнул. — Я люблю его и не могу дать тебе, что ты хочешь. Прости…
Одинокая слезинка скатилась по щеке. Девушка отвернулась и побежала прочь. По крыше виадука забарабанили капли дождя, а промокший до нитки Джастин еще никогда не чувствовал себя столь глупо и одиноко одновременно.
* * *
В среду вечером, ровно в восемь часов равенкловцы во главе с Ассбьорном Фольквардссоном собрались в выручай-комнате на восьмом этаже. Комната была такой же, какой они запомнили ее во времена ДА с Поттером: голые каменные стены, высокий арочный потолок, поддерживаемый массивными восьмигранными колоннами; будто бы искусственный холодный свет, льющийся из подвешенных к колоннам светильников и зачарованных окон; по углам лежат матрацы и подушки для отдыха и мягкого падения. Пришли студенты только старших курсов — Фольквардссон заранее предупредил, что они будут практиковать весьма серьезные заклинания, на которые у младшекурсников может просто не хватить сил или реакции. Шли обходным путем: вначале после ужина вернулись в гостиную Равенкло, чтобы там отметиться, а затем обходным путем отправились в Западную башню, намеренно выбирая наименее освещенные и наиболее заброшенные коридоры, чтобы точно не попасться кому-нибудь из учителей или Филчу.
- Итак, мы собрались здесь для изучения боевой магии, — начал свою вступительную речь Фольквардссон, когда благодарные слушатели расселись по очень кстати появившимся креслам. — Хочу предупредить сразу: мы не будем изучать здесь относительно безобидные заклинания наподобие “Protego” и “Stupefac”, которые знает и третьекурсник. То, что я планирую вам преподать, входило до недавнего времени в учебную программу у нас в Дурмстранге, но здесь, в Британии, относится к категории запрещенных знаний, обладание которыми не одобрит ни директор Дамблдор, ни Министерство магии.
- О, так ты будешь учить нас Темным Искусствам?.. — мечтательным голосом проговорила Луна, откинув голову назад, отчего ее бледно-серые глаза стали казаться еще более округлыми и выпуклыми. Было непонятно, спрашивает она или утверждает.
- Да, именно так, — на полном серьезе ответил Фольквардссон, пройдя по комнате и окинув строгим взглядом всех своих одноклассников. — Мы будем учиться искусству не только защиты, но и нападения. Кто из вас скажет, можно ли победить, только защищаясь?
Повисла неловкая тишина. Кто-то задумался, пытаясь вспомнить сводки новостей о последних двух магических войнах. Другие едва заметно качали головой, выражая отрицание. Некоторые просто уставились в пол.
- Но ведь есть же авроры, — возразила Лиза Турпин. — Это их работа — нас защищать. Почему мы должны делать за них эту грязную работу? — и наморщила свой хорошенький носик, как будто прямо около нее лежала навозная бомба.
- Ой, Турпин, ты еще процитируй Амбридж на пару с ее племянником Склинхардом! — с сарказмом заметил Голдстейн, карие глаза которого выражали презрение и гнев.
- Мисс Турпин права с точки зрения закона, — девушка улыбнулась и засияла, как начищенный галеон, — однако кто из вас может сказать, как исполняется закон в магической Британии? — теперь пришел черед дуться для Мэнди Брокльхерст. — Но если бы аврорат справлялся со своей работой, разве были бы такие огромные потери среди мирного магического населения в первую войну?
- Очевидно, одного умения защищаться, используя базовый набор школьных заклинаний, мало, — продолжил Ассбьорн после очередной паузы. — Важно уметь еще и побеждать. Побеждать, чтобы спасти свою жизнь и своих близких. Побеждать и брать на себя ответственность за чужую смерть, зная, что в противном случае убили бы вас, — парень заметно понизил голос и, казалось, говорил даже с некоторой грустью.
- Мы… мы будем практиковать Непростительные? — поинтересовался Корнер.
- Нет. Насколько я могу судить, защитная магия замка настроена таким образом, что о применении Непростительного заклятия быстро станет известно директору. Также я хотел бы сразу заметить, что существует немало заклятий, не относящихся к категории Непростительных, но которые, тем не менее, могут нанести значительный урон, если их вовремя не снять, — взгляд упал на Голдстейна.
- Но лже-Грюм применял Непростительные, когда мы учились на четвертом курсе! — воскликнул Терри Бут.
- Терри, я думаю, есть разница между официальным уроком и нелегальным кружком. К тому же, если учесть, что у вас тут в Хогвартсе с преподавателями ЗОТИ все время связаны какие-нибудь темные истории, то Непростительные в исполнении пожирателя Крауча можно списать на авторский стиль.
- Тогда почему ты ушел из Дурмстранга, если в Хогвартсе тебе ничего не нравится? — подала голос молчавшая до этого Мораг МакДугал.
- Очевидно, потому, мисс МакДугал, — глаза равенкловки подозрительно сощурились; как и Фольквардссон, она смотрела исподлобья, однако взгляд ее был не пугающий или пронизывающий, а просто отталкивающий, — что Дурмстранг на тот момент перестал удовлетворять моим требованиям. Но, к сожалению, многие вещи можно узнать лишь постфактум. А теперь я хотел бы перейти ближе к делу. Те, кто по этическим или личным соображениям не хочет продолжать занятия, могут покинуть комнату прямо сейчас, — Мэнди Брокльхерст, Лиза Турпин и еще несколько человек с пятого-шестого курсов поднялись с кресел и направились к выходу. — Однако все здесь присутствующие, — тем же властным и строгим голосом продолжил Ассбьорн, — должны дать магическую клятву о неразглашении. Смею предупредить, что это весьма серьезная клятва, и нарушивший ее не отделается уродливыми прыщами и словом “ябеда” на лбу.
- Да как ты смеешь?! — возмутилась Лиза Турпин, тряхнув своими темными кудряшками. — Магическая клятва — это почти Непреложный Обет. Я думаю, никто не захочет стать сквибом или вообще умереть.
Ответом ей были настороженные взгляды одноклассников.
- Спасибо, мисс Турпин, что посвятили нас в свои планы стать второй Мариэттой Эджкомб, — с сарказмом произнес Фольквардссон. — Именно поэтому я требую магическую клятву со всех. Вы ведь не хотите, мисс Турпин, или вы, мисс Брокльхерст, чтобы ваши товарищи по факультету устроили разборки? — и картинно отошел в сторону, как бы давая остальным равенкловцам карт-бланш.
- Крысы министерские! — прошипел Голдстейн в лицо обеим девушкам и вернулся на место — весь класс, не сговариваясь, объявил бойкот потенциальным предательницам.
- А теперь, когда мы всё выяснили, мы все дадим клятву о неразглашении…
Бывший дурмстранговец первый выставил перед собой волшебную палочку, холодный и серьезный взгляд его горел решимостью. Следом за ним аналогичный жест повторили все остальные студенты и теперь стояли, ощетинившись, напротив своего предводителя.
- Я, Ассбьорн Фольквардссон…
- Энтони Голдстейн…
- Терри Бут…
- Падма Патил…
Майкл Корнер…
- Луна Лавгуд…
Каждый называл свое имя, на кончике его волшебной палочки загорался свет. Это был не обычный “Lumen”, но видимый образ магии, принимавшей вызов от волшебника.
- … магией своей клянусь… — продолжил Фольквардссон, и следом за ним повторили остальные равенкловцы.
Теперь свечение полностью окутало палочку каждого из студентов и перешло на руку — магия как пантеистическая сущность вступила в резонанс с магией каждого волшебника. Многие все еще помнили тот день, когда купили свои волшебные палочки — их законный пропуск в волшебный мир — и как магическое ядро палочки приятным теплом отозвалась в руке, почувствовав связь с магическим ядром волшебника, испустив сноп разноцветных искр. В этот же раз все было похоже, но во много раз серьезней и величественней.
- …. хранить в тайне все полученные здесь знания и умения… и не говорить никому о том, где они были получены... не выдавать имен здесь присутствующих другим ученикам, учителям, директору и прочим лицам, которые сочтут получаемые здесь знания запрещенными…
Воздух в комнате заискрился от избытка магии, которая окутывала светящимися аурами юных волшебников, колыхалась волнами, переливаясь всеми цветами радуги.
- … Да будет так!
Прикрыв глаза, Фольквардссон поднес палочку к губам и затем резко вскинул вверх — следом ним повторили все остальные, и вокруг каждого вспыхнул свет, у кого ярче и шире, у кого тусклее и меньше — магия приняла данные ей клятвы. Повисла мертвая тишина, воздух перестал искриться, а студенты переводили дух. После нескольких лет учебы в Хогвартсе волшебство перестало быть для них чем-то необычным и выдающимся, они были уверены, что постигнуть все на уроках или занимаясь самостоятельно по библиотечным книгам, и теперь у них была возможность увидеть нечто грандиозное и величественное, по сравнению с которым заклинания, разучиваемые на уроках — лишь “глупое махание палочкой”, познать, что магия многогранна и выходит далеко за рамки школьных учебников.
- Вы — можете идти, — сказал Ассбьорн потупившимся Турпин, Брокльхерст и еще нескольким студентам, которые не рискнули продолжать занятия.
Тем ничего не оставалось, кроме как подчиниться — с Фольквардссоном лучше не спорить.
- А профессор Флитвик знает о нашем кружке? — поинтересовался Голдстейн.
- Да.
- И он тоже дал клятву? — скепсиса в голосе Голдстейна было хоть отбавляй, и он был не один такой, кто не мог допустить даже в мыслях требовать какие-либо обязательства с преподавателей.
- Да, — холодно и уверенно ответил Фольквардссон, смерив сомневающихся своим фирменным "орлиным" взглядом, — профессор Флитвик лично одобрил данный кружок, и он также заинтересован в том, чтобы мы не распространялись о наших занятиях за пределами этой комнаты. А теперь скажите, пожалуйста, какое самое сильное заклинание вы знаете.
- Заклятие Патронуса, — ответил Корнер, — нас ему обучил Поттер. Сам он выучил его на третьем курсе с профессором Люпином.
- Защита от дементоров и большинства статичных темных проклятий… — заметил Фольквардссон, — это уровень ТРИТОН.
- В позапрошлом году дементоры покинули Азкабан и перешли на сторону Сам-знаешь-кого! — воскликнула Падма. — В прошлом году они атаковали Хогсмид, и если бы не наши знания, полученные в ДА, мы были бы уже мертвы!
- Я не отрицаю этого, мисс Патил, — задумчиво ответил Фольквардссон, — хотя я попросил бы вас перестать использовать эти дурацкие прозвища "Сам-знаешь-кто" или "Тот-кого-нельзя-называть". Выглядит просто глупо, как будто вы тайком, но на виду у всех обсуждаете нечто, о чем не принято говорить в приличном обществе. Боитесь называть его по имени — придумайте какое-нибудь синонимичное обозначение, например, просто "Лорд" — и просто, и понятно. Что касается заклинания Патронуса, то мы обязательно будем практиковать его с теми, кто его еще не знает, хотя, должен вас сразу предупредить: заклинание Патронуса весьма энергоемкое и потому дается лишь немногим волшебникам, чей магический потенциал достаточно высок, — некоторые из студентов, считавшие себя слабыми, немного приуныли. — Однако сегодня оно нам не потребуется. Сегодня я хотел бы посмотреть на ваш реальный уровень, чтобы выработать дальнейший план занятий. Разбейтесь на пары и начинайте сражаться по моему сигналу. Разрешается использовать любые заклинания, кроме Непростительных, но с тем условием, чтобы ваш противник мог от отразить.
В течение нескольких минут равенкловцы выбирали себе пары и строились, после чего Ассбьорн приказал начинать. Он пока не вмешивался в дуэли, а просто наблюдал за дерущимися, отмечая про себя все больше недостатков. Надо отдать Поттеру должное, он успел чему-то научить своих однокурсников и товарищей по ДА. Они неплохо сражались для своего уровня, но их набор атакующих и защитных заклинаний был крайне скуден, а в сами заклинания вкладывалось слишком много излишней силы, из-за чего быстрее наступала усталость. Также дуэлянты совершали слишком много лишних движений, а это означало потерю времени и, опять же, растрачивание сил. А владение невербальной магией вообще оставляло желать лучшего, вопрос, который поднял этот МакКелби, весьма актуален. В бою “один на один” с опытным и сильным магом никто из них не продержался бы и минуты. Пожалуй, им придется еще много наверстать, прежде чем переходить к изучению непосредственно боевых заклинаний. Отработка скорости и координации движений, наименее затратные цепочки, медитация и окклюменция — вот уже нарисовались темы для следующих занятий.
Юноша обошел уже всех учеников, когда заметил лежавшую на матраце блондинку с длинными спутанными волосами. В ушах редиски, на шее — ожерелье из пробок от сливочного пива, значит, Луна Лавгуд. Казалось, девушку вообще не интересовало происходящее, выкрики заклинаний словно не долетали до нее, она просто ушла в свой далекий заоблачный мир. Поза ее была расслабленной, круглые серые глаза смотрели в потолок, а на губах играла мечтательная улыбка.
- Мисс Лавгуд?
- А, это ты? — мечтательно произнесла она, закатив глаза.
Луна Лавгуд была единственной на факультете Равенкло, кто не боялся Ассбьорна Фольквардссона, и могла позволить себе быть с ним фамильярной. Просто она была не от мира сего, а на таких не обижаются.
- Почему вы не участвуете в дуэли?
В отличие от Луны, Ассбьорн, напротив, старался соблюдать дистанцию в общении. Он еще не забыл тот странный поцелуй на Астрономической башне, который она подарила ему взамен Анны Кайнер, и потому не хотел бы испытать подобную неловкость еще раз, тем более на глазах у однокашников. Не то, чтобы его сильно волновало их мнение о нем, но поцелуи он считал слишком интимным, даже сакральным проявлением чувств, которое недопустимо демонстрировать на публике.
- Или для вас не нашлось пары?
- Нет, не нашлось… — ответила девушка, отрешенно глядя куда-то в сторону, а пальцы теребили платиновые пряди, пытаясь превратить их в некое подобие косы.
Как и Фольквардссона, ее нисколько не беспокоило отношение к ней окружающих. Только если первый стремился всячески демонстрировать свою самодостаточность и сильную, несгибаемую волю и отличался злопамятностью, то последняя, напротив, была мягким и улыбчивым человеком, с легкостью прощавшей обиды. Она была из тех людей, который бы спокойно подставили вторую щеку, стоило ударить по первой, или поделились бы последним, не особо задумываясь, как жить дальше — просто потому, что нашлись бы другие добрые люди, которые поделились бы с ними.
- Если хотите, можете сразиться в паре со мной, — предложил швед и подал руку, чтобы помочь девушке подняться.
- Я думаю, я была бы не против, — ответила Лавгуд и заняла место напротив семикурсника.
- Дама ходит первой, — сказал Фольквардссон, улыбнувшись и отвесил легкий поклон напарнице, едва успев увернуться от невербального “Expelle arma”, которое Луна пустила в него с совершенно безмятежным видом.
Во всяком случае, хотя сражался он меньше, чем вполсилы, дуэль с Лавгуд оказалась не такой скучной, как он думал вначале: девчонка мастерски использовала типичный набор хогвартских заклинаний и активно прибегала к невербальной магии, так что Ассбьорну оставалось лишь угадывать, что она сделает в следующий раз. Движения ее были свободные и плавные, будто она порхала по воздуху или танцевала. Казалось, ей не нужно было сосредотачиваться или прикладывать каких-либо усилий, чтобы сотворить очередное заклинание.
- Эй, Падма, так не честно! — закричал упавший на пол Корнер, едва успев увернуться от летящего в него золотисто-красного луча. — Что это за тарабарщину ты вообще несешь?
- Это заклинание на хинди, языке моих предков, — обиженно ответила индианка. — Если ты знаешь только английский, это не значит, что заклинания могут существовать только на английском! В мире существует больше тысячи языков, живых и мертвых!
Фольквардссону стоило лишь на несколько секунд отвлечься от собственного поединка, чтобы тут же быть атакованным Луной. Мышцы вытянулись и застыли, конечности онемели. “Petrificus”, невербальный — позорище. Это был второй раз, когда Ассбьорна Фольквардссона победили на дуэли, и первый раз — когда так легко и быстро. Сам виноват, отвлекся, потерял контроль. У этой Лавгуд огромный потенциал, так что заклинание вряд ли спадет раньше, чем через полчаса.
Вокруг собрались все остальные равенкловцы. Кто-то удивленно хлопал глазами, кто-то ухмылялся, кто-то качал головой, а кто-то со страхом и сомнением поглядывал на Лунатичку Лавгуд, посмевшую отправить в нокаут страшного и грозного Фотльквардссона.
- Ой, простите, я не хотела, — сказала девушка без тени сожаления, невинно хлопнув глазами обрамленными длинными, но редкими и бледными ресницами.
“Petrificus totalus” парализует только мышцы, но мозг, органы чувств или сердечно-сосудистую систему. Ментальному магу под силу снять или активировать заклятия не только не используя палочки, но и не совершая телесных движений. Силой мысли. Хотя затраты и доля рассеяния магической энергии в этом случае будет выше. Сосредоточиться на достижении результата… не быть… прекратить… Перед горизонтом снова штормящее море, одновременно пугающее и прекрасное в своей силе. По небу быстро проносятся, гонимые ветром, тяжелые кучевые облака. Горизонта почти невидно — лишь слабая, неявная дымка в том месте, где море встречается с небом…
- *Finita…*
Руки непроизвольно сжались в кулаки, согнулись в коленях ноги, выгнулась спина — заклятие окаменения спало. Тяжело выдохнув, Фольквардссон перевернулся на бок и встал, даже не позаботившись о том, чтобы откинуть упавшую на глаза длинную челку.
- Меня крайне неприятно удивляет, что представители факультета достопочтенной и мудрейшей Ровены Равенкло не знакомы с таким понятием, как взаимовыручка, — елейным голосом произнес Фольквардссон, окинув своих однокашников холодным суровым взглядом. — Вряд ли вы настолько тупы, чтобы не различить обыкновенный “Petrificus totalus” и, тем более, не знать, как его снять — иначе вы бы здесь не учились. Знаете, я не удивлюсь, если люди Темного Лорда перебьют вас всех по одиночке, когда вы только и будете делать, что радоваться неудачам других, кто, по вашему мнению, затмил ваши превосходнейшие умы, вместо того, чтобы подать руку помощи и положить начало дружбы.
Юные вороны стояли притихшие, послушно потупив глазки и взяв палочки обеими руками. Пятью минутами назад им казалось абсолютно нормальным, что этого коршуна из Дурмстранга, смотрящего на всех холодно и свысока, как на птиц не того полета, наконец-то осадили, пусть даже это сделала чокнутая Лавгуд. Но теперь им и вправду стало стыдно. Может быть, если б кто-то его расколдовал, то Фольквардссон и вправду стал бы более дружелюбным, памятуя, что ему уже помогли однажды, но так у него появился лишний повод презирать всех окружающих его людей. Некоторые же по-прежнему пребывали в шоке оттого, что грозного Фольквардссона вырубила какая-то Лунатичка (!) Лавгуд, и не знали теперь, кого из них бояться больше.
- Мисс Лавгуд сегодня продемонстрировала прекрасные навыки владения атакующими и защитными чарами, — странная шестикурсница снова захлопала ресницами, — доказала, что студент Хогвартса, даже с небольшим багажом знаний, но умеющий применять их к месту, способен справиться в одиночку с Пожирателем Смерти. Правда, с очень невнимательным Пожирателем Смерти, — сарказму Фольквардссона мог бы позавидовать сам слизеринский декан, — который не ставит своей целью истребить все живое вокруг. А теперь давайте вернемся к сегодняшнему занятию. Как верно заметила мисс Патил, в мире существует больше тысячи языков, живых и мертвых, и на каждом из них может быть составлено заклинание. Маги Европы, как правило, пользуются латынью, которую я настоятельно рекомендую вам выучить, чтобы не задавать глупых вопросов впоследствии. Использование заклинаний на национальных языках, правда в устаревшем варианте, может дать вам значительные преимущества в бою, прежде всего, в виду малой распространенности подобных заклинаний.
- А почему должен быть именно устаревший вариант? Гораздо проще воспользоваться современными словами, — подал голос МакКелби.
- Может быть, вы объясните, мисс Патил? — предложил Фольквардссон индианке.
- Заклинания на древних языках исполнены большей словесной энергией, — ответила Падма с чувством собственного достоинства. — Используя древние языки, мы взываем к древним божествам, которые в своей прошлой жизни были магами. Так мы подтверждаем свое уважение к магии, которая не терпит лени.
- От себя хочу добавить, — вновь взял слово швед, — что древние языки в среднем более сложные по своей структуре по сравнению с нынешними и потому допускают относительно свободный порядок слов, что весьма полезно при составлении заклинаний.
Поскольку большая часть равенкловцев посещала нумерологию, вопросов, по какому принципу составляются заклинания на том или ином языке, не возникло.
- Что касается сегодняшних дуэлей, всем нам есть, к чему стремиться…
Весь следующий час старшие студенты вороньего факультета провели, упражняя свою реакцию, тренируя движения кистей рук. Вначале Фольквардссон предложил задание на ловкость: один атакует каким-нибудь нецеленаправленным заклинанием, например “Stupefac” или “Seco”, другой должен от него уклониться, не прибегая к магии и используя минимальную для маневров площадь. Для многих это было непривычно, ведь волшебник, не пользующийся магией — все равно что безоружен, и потому стояли столбами, принимая на себя атакующие и режущие заклятия, пока Фольквардссон не прочитал нотацию о том, что здесь кружок боевой магии, а не клуб мазохистов. Единственными, кто пока добился успехов, были Энтони Голдстейн и Луна Лавгуд.
Последняя, казалось, просто издевалась над своими противниками. С идиотской улыбкой на устах она наблюдала, как в нее летит очередное “Seco”, и за какие-то доли секунды успевала крутануться на месте. Она не могла объяснить, как и почему она поступает в каждом отдельном случае, а просто порхала, как бабочка над цветами, словно для нее это было не более, чем забавной игрой. И с той же блаженной улыбкой она посылала проклятия в противника, ни разу при этом не промахнувшись.
Голдстейн же настолько хорошо запомнил принадлежавшее Бранау “Putulentia viscerum”, из-за которого ему пришлось четыре дня провести в Больничном крыле, что отпрыгивал от места предполагаемого попадания заклятия сразу на несколько шагов, едва не теряя при этом равновесие. Страх вырастал нервозность — и вот дрожит рука с зажатой в ней волшебной палочкой, смазывается конец или середина геометрической формулы, и заклинание дает какой-нибудь неправильный эффект — взрывает набитую пухом подушку или же, напротив, больно отдает назад, так что парень едва удерживается на ногах. Нервозность порождала паранойю — и Голдстейн боится поворачиваться к своим однокашникам спиной — мало ли что в него попадет.
Затем было задание на координацию. Цель — прочертить в воздухе контуры правильных геометрических фигур. И снова у кого-то дрожит рука в попытке провести идеально ровную линию, а кто-то, наоборот, делает чересчур резкие движения, чтобы побороть в себе неуверенность. Казалось бы, простое задание для первокурсников, оно заставило ребят немало помучиться и параллельно обругать учителей, что те не приучили их к подобной элементарщине в самом начале. “Волшебная палочка — это продолжение вашей магической сущности, — говорил им Фольквардссон, — вы должны стать с ней единым целым, и тогда она вас будет слушаться беспрекословно, как любой член вашего тела. Вы видите геометрическую формулу заклинания, вы знаете его конечную целью, так позвольте же вашей руке свободно следовать за вашей мыслью!” Вскоре удовлетворительных результатов удалось добиться Падме Патил — чары и трансфигурация всегда были ее коньком — и, как это ни странно, снова Луне Лавгуд, которая, казалось, вообще не прилагает никаких усилий и даже не старается. Впрочем, — рассудил про себя Ассбьорн, — удачи Лавгуд скоро станут закономерностью. Ей без труда удается все то, что можно не сводить в систему, познать не логическим путем, но по наитию, просто прочувствовать.
Лавгуд и Патил — две самые необычные студентки Равенкло. Обе в совершенстве владеют невербальной магией. Обе чувствуют физическую сторону своей магии и могут управлять ею, вот только если Патил делает это осознанно, то Лавгуд, опять же, по наитию, не рассуждая. Обе в той или иной мере владеют окклюменцией — у Патил чувствуется средний по силе мысленный блок, в голове же у Лавгуд лучше не копаться для собственного душевного здоровья. Владение окклюменцией предполагает владение невербальной магией… Фольквардссон чуть не выругался про себя, представив, сколько всего им надо будет еще изучить в спешном порядке, чтобы приступить, наконец, к изучению заклинаний.
В десять часов вечера измотанные и злые вороны получили, наконец, возможность, вернуться в свои общежития, а заодно и домашнее задание к вечеру субботы — прочитать об окклюменции и освоить простейшие ее техники. Бывший студент Дурмстранга, как и обещал, взялся за дело с полным серьезом и быстро дал понять своим однокашникам, которые разве только что с Гермионой Грейнджер не рискнули бы соревноваться в знаниях, что знают они на самом деле не так уж и много, и что знать и уметь — совершенно разные вещи. Равенкловцы, которые традиционно славились своими знаниями и острым умом — а в результате не могут выполнить простейшее “Expelle arma”, заклинание для второго курса, как это было с Чанг и Эджкомб. Им показали, что знания должны жить, преумножаться, изменяться, иметь выход в окружающую действительность, а не просто пылиться на полках памяти. Что знания мертвы, если относиться к ним лишь как к набору незыблемых фактов и не упражнять свой ум, не развивать критическое мышление, не стремиться создать что-то новое — ведь именно эти качества ценила в своих учениках почтенная Ровена Равенкло.
* * *
Вскоре ссора между Миллер и Финч-Флетчли сошла на нет, и дни потекли своим чередом. Элиза продолжала общаться со Сьюзен, Эрни и Ханой. С Джастином они остались друзьями, но по возможности старались избегать друг друга — чтобы не сыпать соль на рану. Иногда к ней в гости заходил Лотар, да не один, а со своим рыжим другом из семейства кошачьих, а также Карл вместе с Кайнер.
Следует отметить, что Косолап предпочитал исключительно женское общество и таки ластился ко всем девчонкам, чтобы те его погладили, почесали за ушком и одарили чем-нибудь съестным. Мурр! Зря он не заходил сюда раньше, здесь его все любят и хорошо кормят, не то, что на краснознаменном факультете, где учится его хозяйка, ее шрамоголовый друг с черной шерстью на голове и долговязое недоумение с рыжей шерстью, зовущееся ее парнем. Другой рыжий самец, которого он присмотрел для своей хозяйки, оказывается, любит другую. Мяфф, печалька… И все равно ему здесь нравится, да и златовласая избранница его рыжего друга тоже его любит. Мрр… Почешите меня еще за ушком. Как приятно… Мррр.
Что касается Лотара и Элизы, то им быстро наскучивало просто сидеть на диване перед камином, обняв друг друга за спины. В наполненной людьми комнате, которая напоминала гигантский улей, не хотелось говорить о чем-то личном и сокровенном, даже на не знакомом для всех языке, нельзя было предаваться чувствам — это неразумно и неэтично. Хотелось просто заняться чем-нибудь. Вместе. Разумеется, пристойным. Да и будет неплохо, если присоединятся остальные барсуки. И Лотар уже знал, что это могло бы быть. Его мать с раннего детства прививала любовь к музыке своим детям и любила устраивать в доме музыкальные вечера, на которых нередко бывал Карл вместе с Элизой. “Вы станете неплохим дуэтом”, — сказала как-то фрау Визерхофф, когда Элиза спела несколько песен под его аккомпанемент. Позже это стало традицией, причем не только в Зонненхаусе, но и в их старой школе.
Визерхофф специально поинтересовался у МакМиллана, как у старосты, есть ли в Хогвартсе комната для досуга: все-таки Хогвартс — это школа пансионного типа, и потому ученикам должна быть предоставлена возможность заниматься разнообразным досугом — музыкой, пением, танцами, рисованием, спортом и т.д., в общем, всем тем, чем нельзя или неудобно заниматься в факультетских гостиных. Макмиллан замялся и почесал свою русую шевелюру с рыжим отливом.
- Вообще-то есть одна комната… — неуверенно посмотрел на товарищей по факультету, — которая могла бы удовлетворить вашим запросам, мистер Уизерхофф…
Хотя, согласно кодексу Хаффлпаффа он должен был доверять друзьям своих товарищей по факультету, Эрни так и не определился со своим отношением к гостям с континента и не знал, стоит ли рассказывать им о выручай-комнате, где они собирались в позапрошлом году на занятия ДА. Он не хотел бы оказаться предателем, если вдруг выяснится, что в той самой комнате Шенбрюнн и Визерхофф проводили какие-нибудь запрещенные эксперименты или использовали ее для того, чтобы провести Пожирателей в школу. Мало ли какую сторону они выберут в этом затянувшемся противостоянии между светом и тьмой. Особенно же МакМиллан сомневался в Шенбрюнне, ибо тот был слизеринцем, а, значит, не мог не исповедовать идеологию чистоты крови, иначе его уже давно бы загнобили у себя на факультете.
- Если вы имеете в виду комнату в башне на восьмом этаже, что спрятана за картиной с троллями, то я про нее уже знаю, — с улыбкой ответил Визерхофф. — Мы недавно дрались там с Уизли ночью.
- В общем, эта комната, — продолжила за своего напарника Ханна, — принимает вид того, что ты больше всего хочешь в данный момент. Надо только это сосредоточиться на этом и пройти три раза мимо картины.
- Премного благодарен, мисс Эббот, — Лотар отвесил легкий поклон в сторону Ханны, — а теперь я предлагаю вам всем пойти вместе с нами.
Хаффлпаффцы радостно согласились, предвкушая интересное времяпровождение, и не пожалели об этом. Вначале Лотар и Лиза выступили традиционным дуэтом, спев под аккомпанемент фортепиано несколько песен на английском и немецком. Позже к ним присоединились остальные студенты, которые обладали хоты бы маломальскими талантами в музыке, прочие же сидели на пуфах и диванах и, вливаясь в ритм, хлопали в ладоши и подпевали. Не остался в долгу и Косолап, который самым наглым образом запрыгнул на рояль, безуспешно пытаясь отвоевать себе главную партию в очередной песне. В остальное же время он хватал Визерхоффа за пальцы, пока тот не взял за шкирку наглого кота и не передал его сидевшим позади девочкам, строго-настрого приказав не выпускать. Так незаметно прошел целый час, если не больше, после чего гриффиндорец, настроив на рояле магический проигрыватель, предложил устроить танцы, естественно, бальные. Пожалуй, еще никто не додумывался использовать выручай-комнату не для того, чтобы потренироваться, спрятать какую-нибудь важную, но очень компрометирующую вещь, или же избыть свое горе, а просто для развлечений, которым традиционно отводилось место в факультетских гостиных.
Карл же в гостиной Хаффлпаффа появлялся редко и ненадолго — как и все слизеринцы старших курсов, он принимал участие в работах по восстановлению подземелий. Они садились вместе у камина и брались за руки — с ним, как со своим первым другом, тем более пожертвовавшим своим счастьем ради нее, она могла позволить себе такую степень интимности — и просто говорили. О том, о чем она не решилась бы в другой раз говорить с веселым и вспыльчивым Лотаром — о своих сомнениях, страхах, переживаниях. О надвигающейся буре и политической обстановке в магической Британии. А имел ли смысл этот эксперимент по обмену опытом? Не могли ли их обмануть? О том, как она невероятно быстро поладила с товарищами по факультету, но при этом ее тяготит царящий в Хаффлпаффе коллективизм, и что ей стыдно, но она не хочет домой, не в смысле в Германию, в смысле к родителям. Что ей хорошо здесь — на этом маленьком островке стабильности, именуемом Хогвартс. Нередко она спрашивала у своего друга, как лучше объяснить те или иные вещи младшекурсникам, или же просто делала вместе с ним оставшиеся домашние задания, уточняла непонятные моменты.
Она знала, что Карл ее спокойно выслушает и поймет, разложит все по полочкам, без лишних эмоций. Ей нравились его спокойствие, холодность и твердость духа — они означали надежность и неприступность. Каким бы странным ни казался Элизе тот вывод, к которому она пришла за время знакомства с обоими своим друзьями, но с веселым и открытым человеком проще жить, а серьезному и замкнутому, основательно все взвешивающему — проще доверять. Карл видел ее немало в горе, Лотар же только в радости. Находясь с рядом ним, она словно жила по-другому, забывая былое и просто радуясь жизни.
Она доверяла своим товарищам по факультету, но не знала их настолько близко, чтобы просто так поделиться мыслями — слишком много осталось бы не понято, слишком много лишнего пришлось бы рассказывать. И не хотела привлекать лишнее внимание директора. Каждый раз во время трапез она чувствовала легкое прощупывание своего сознания, ловкое и безапелляционное, словно так и надо, и изо всех сил сосредотачивалась на еде, пустяковых разговорах с одноклассниками и предстоящих уроках. И ей не улыбалось, если бы ее мысли, ее разговоры с Карлом и Лотаром стали известны директору Дамблдору только потому, что он “считает” их с кого-то из ее одноклассников. Карл поделился с ней как-то, что большинство здешних учеников не умеют ставить даже простейшие ментальные блоки, и мысли их лежат, как на ладони, и потому ей следует тщательнее выбирать слова и выражения, дабы не вызвать излишний интерес у руководства школы к своей скромной персоне. А она не хотела, чтобы кто-то из ее нынешних товарищей по факультету стал невольным предателем — ее или ее друзей.
Что же касается Кайнер, то она все то время, что Карл беседовал с Элизой, тихо сидела где-нибудь в углу и делала домашнее задание или рисовала. Всем своим видом она демонстрировала, что не намерена общаться с кем-либо, а потухший, безучастный ко всему взгляд придавал ей ауру боли и одиночества, что весьма настораживало открытых и дружелюбных хаффлпаффцев. Она никому не мешала, но и не доставляла радости своим присутствием. Впрочем, скоро на нее махнули рукой и перестали обращать внимание, вернувшись к своим занятиям, чему Анна была только рада: ее не прельщало всеобщее внимание и навязчивые попытки втянуть разговор или коллективные развлечения. Последнее ей было просто неинтересно, да не особо было понятно, что можно обсуждать с людьми, которые намного моложе ее, по сути, еще дети. Как и не о чем было говорить с Шенбрюнном и Миллер — у них было общее прошлое и общее настоящее, в котором ей не было места. По крайней мере, пока они были вместе.
Все изменилось в тот день, когда к спускавшимся в подземелья Анне и Карлу присоединился Ассбьорн Фольквардссон.
- Вы уже идете к себе? — поинтересовался он, сказав положенное приветствие.
- Нет, в гостиную Хаффлпаффа, навестить Элизу, — ответил Карл.
Стоявшая рядом Анна кивнула, однако по выражению ее лица было видно, что ее не особо радует перспектива провести лишнюю пару часов в общежитии барсучьего факультета.
- Однако, я думаю, хаффлпаффцы будут рады еще одному гостю… Да, будет определенно лучше, если ты пойдешь вместе с нами, — добавил Шенбрюнн после некоторой паузы.
И вскорости Фольквардссон понял, что именно имел в виду его друг.
Они сидели в небольшом углу за цветочными полками. Освещения здесь вполне хватало, чтобы нормально читать, не повредив при этом зрение, а большинство хаффлпаффцев не любили здесь находиться из-за малого количества места, шершавых голых стен и удаленности от камина.
- Вам здесь не нравится, Анна?
От Ассбьорна не укрылось, какими подозрительными взглядами провожали их хозяева Хаффлпаффской гостиной, а кто-то даже буркнул им вслед: “Два сапога — пара!” Против него, очевидно, играет его прошлая учеба в Дурмстранге, школе печально известной своим покровительством Темным Искусствам и взрастившей первого Темного Лорда столетия — Геллерта Гриндевальда. Но чем же перед ними провинилась Анна? Ибо, как узнал равенкловец из старой “Истории Хогвартса”, барсучий факультет традиционно отличался своим покровительством магглорожденным студентам, к коим относится и Анна Кайнер. Или же все дело в гербе Слизерина на мантии?
- Я не могу сказать, что мне здесь плохо… — ответила девушка, не поднимая глаз от рисунка, на котором старательно штриховала ствол дерева на переднем плане. — Просто я здесь чужая…
Оторвалась от работы и посмотрела на сидящего напротив нее юношу, внимание которого, казалось, было полностью поглощено ею, однако это было не столько внимание воздыхателя, а сколько наблюдателя, исследователя. Он был полностью расслаблен и настроен на неспешный разговор. Пожалуй, если абстрагироваться от того факта, что она ему нравится, то Фольквардссона можно было назвать очень приятным и чутким собеседником.
- Но чужая не так, как в Слизерине… В Слизерине я просто не их круга, я не подхожу их критериям… — у елей на заднем плане появились дополнительные ветки. — А здесь как бы все равны, но я тут никого не знаю и не хочу ни с кем знакомиться… Не вижу смысла…
- Налаживать связи с факультетом, который не подходит вам по характеру, и со студентами которого вы изначально не имели ничего общего? — закончил за нее Ассбьорн, бросив короткий взгляд в сторону сидевших к ним боком Шенбрюнна и Миллер, которые, казалось, были полностью поглощены друг другом. — А Шенбрюнн знает об этом? — спросил он, прищурив глаза, отчего взгляд его стал еще более грозным.
- Вы, возможно, знаете, что Карл и Элиза были большими друзьями до Хогвартса, — ответила Анна, откинувшись на стену и вытянув ноги вперед, поза ее стала расслабленной. — Они попали на разные факультеты, но они заслужили того, чтобы проводить хоть немного времени вместе, тем более что почти все остальное время Карл проводит со мной, — снова подобрала под себя ноги, сжалась. — Он считает, что меня ни в коем случае нельзя оставлять одну… — губы подернула грустная улыбка.
- И он поступает абсолютно правильно, — не терпящим возражений тоном сказал Фольквардссон, также улыбнувшись в ответ. — Я вижу, вы еще не закончили рунический перевод, — неожиданно сменил тему разговора, бросив короткий взгляд на перечерканный пергамент, прикрытый “Магическим словарем чародея”.
- Позже закончу, — небрежно ответила девушка. — Все равно не могу сейчас придумать ничего дельного.
- Тогда давайте, я вам помогу… — предложил Фольквардссон и, не дожидаясь ответа, пересел ближе к Анне.
Взял пергамент и быстро пробежал глазами. Анна отложила рисование и превратилась вся во внимание, которое быстро отвлек на себя большой пушистый рыжий кот с миловидной мордашкой, который так и просил, чтобы его взяли на руки. Вскоре почесываемый за ушком полукниззл довольно заурчал, прикрыв свои большие желтые глаза, а девушка вновь вернулась к проверяемому переводу.
- Эти руны следует объединить, — указал он на нужное место в тексте. — Этот звук на конце произносится как краткое “а”: у вас множественное число — отсюда идет ошибка в управлении прилагательным… Впрочем, вам это простительно, ибо для вас это и новый язык, и новая письменность, хотя имейте в виду, — голос его стал строгим, а выражение лица — серьезным, — если вам придется иметь дело с руническими артефактами или заклинаниями, а не обычным тренировочным текстом, то ошибка даже в один звук может оказаться фатальной, прежде всего, для вас, ибо вы тем измените самым магическое содержание всей формулы целиком. А магия, — понизил голос, наклонившись к девушке, — не любит шуток и неуважения к себе…
Анна послушно кивнула, как бы говоря: “Да, я все поняла, проверяй дальше”, и в очередной раз погладила растянувшегося у нее на коленях рыжего кота.
- А вот тут… — поманил девушку к себе, бросив ревнивый взгляд на полукниззла, — мы имеем дело с акронимом: для обозначения каждого из этих слов целиком существуют отдельные руны. Таким образом, если мы выпишем их последовательно…
- Но я не знаю, как переводится последнее слово и третье с конца, — возразила Кайнер.
Она догадывалась, что в ее задании скрыта какая-то головоломка — глаза цеплялись за аналогичные последовательности символов и звуков, но мозг ни в какую не хотел преобразовывать их во что-то дельное и выявить правило, на основе которого можно было бы подогнать недостающие элементы. Хотелось выть от досады! Именно из-за таких головоломок она часто пролетала на тестах и олимпиадах. И ведь не хватило же ума додуматься самой, когда все оказалось относительно просто, и недостающие руны уже легко подобрать по смыслу, стоит лишь представить слово целиком.
- Не знаете? — с нотками скепсиса в голосе спросил Ассбьорн, исподлобья посмотрев на девушку. — Странно…
- В смысле, недостающие звуки — это “t” и “r”… — поспешила выкрутиться Анна, которой стало не по себе от подозрительного взгляда собеседника. — Тогда руны будут… “Tyr” (6) и “Reið” (7)!
- Вы говорите правильно, ибо вы уже знаете правило, фрекен Кайнер, — швед заметно понизил голос, намеренно перейдя на официальное обращение, чтобы подчеркнуть важность и щекотливость ситуации. — Однако странно, что вы не смогли перевести эти два слова самостоятельно. Ибо, если бы немецкий был ваш родной язык, вам это не составило бы никакого труда…
Кайнер вжалась в спинку кресла, бросив затравленный взгляд на своего собеседника, и тут же прижала к груди опешившего от такого наглого обращения кота, который издал протяжны и долгий мяв и, выпустив напоследок коготки, побежал к Элизе. Отпираться было бессмысленно, Фольквардссон уже по выражению ее лица понял, что оказался прав. Но он что, не мог выбрать другое место и время для допроса? Или же сия идея пришла ему в голову спонтанно, как только он увидел ее корявый перевод?
Неожиданно раздался звук битого фарфора, и гостиную Хаффлпаффа огласил высокий девичий крик. Все студенты повскакивали с мест и поспешили к эпицентру событий.
- Нет! Нет!.. — беспорядочно причитала Ханна, собирая с пола рассыпанную землю и черепки, не замечая, как рядом с ней растекается лужа воды из-за небрежно брошенной лейки.
- Не плачь, Ханна, сейчас я тебе помогу, — сказала Сьюзен, коснувшись плеча подруги. — Reparo! — и черепки вновь превратились глиняный горшок.
- Да можешь его выкинуть! — как всегда, съязвил Захария. — Все равно твой цветочек и так был полудохлым! — слезы девушки лишь забавляли его.
- Немедленно извинись перед Ханной! — потребовал Эрни.
- Тебе волшебная шляпа в Слизерин случайно не предлагала пойти?! — попытался вложить максимальный сарказм в свой голос Финч-Флетчли.
Смит покраснел до кончиков ушей и отступил назад. Да эта старая тряпка все уши прожужжала ему Слизерином во время распределения! Однако в одиннадцать лет Захария считал себя хорошим мальчиком и ни за что не хотел бы оказаться на факультете, откуда вышел Сами-знаете-кто и прочие темные маги. Для его семьи, которая, из поколения в поколение училась в Хаффлпаффе, это был бы большой позор. Ладно еще, Гриффиндор или Равенкло, но храбрым они никогда не был и всегда предпочитал прятаться за спины родителей или старших ребят, как и не отличался умом и сообразительностью, и ненавидел книжных червей наподобие Грейнджер.
- Смит, тебе бойкота мало? — с сарказмом поинтересовался МакМиллан. — Спраут будет знать об этом сегодня же.
- Я… мне… — замямлил паренек, на которого давили одновременно собственная совесть и страх перед деканом.
- Очень жаль?! — в гневе выкрикнула Сьюзен, все еще державшая подругу за плечи. — А как сделать очередную гадость своим товарищам по факультету, тебе не жаль?!
В подтверждение ее слов кивнули несколько студентов с разных курсов.
- А разве ваш декан не в курсе происходящего у вас внутри факультета? — с нотками скепсиса спросил молчавший до этого Карл Шенбрюнн; сложенные на груди руки и уверенная осанка выдавали в нем человека, который держит все под контролем и считает себя во всем правым.
- Мне не сдаем своих, как это, наверное, делаете вы, слизеринцы, — с презрением бросила Меган Джонс. — В отличие от вас, мы по-настоящему едины.
- А это значит, что вы на корню должны пресекать любую несправедливость. Несправедливость ведет к нарушению единства, — раздался с висящего над камином портрета строгий голос Хельги Хаффлпафф. — И поступки, подобные вашим, молодой человек, — бросила хмурый взгляд на пристыженного и красного, как рак, Захарию, — ведут ни к чему иному, кроме как предательству вашего Дома и ваших друзей, — пацан стоял посреди гостиной и хватал ртом воздух. — Я думаю, хорошая порка, которую вы, безусловно, заслужили, поможет привить вам эти простые истины, — на лице одной из Основательниц Хогвартса не было кривой и злорадной ухмылки, не было маниакального блеска в голубых глазах, только лишь досада и огорчение.
Макмиллан увел Смита, так и не пришедшего в себя после отповеди Основательницы, а хаффлпаффцы, до этого стоявшие около стен, вновь заполонили центр гостиной. Что же касается Ханы и Сьюзен, то они по-прежнему убивались над смертью редкого растения. Захария прав: цветок и так был уже полудохлый, и теперь, когда повреждены корневая система, стебель и листья, его уже не удастся вернуть к жизни.
- Удастся, — заговорила с портрета Хельга, — если использовать магию природы.
Большинство барсуков, полукругом столпившись у портрета своей Основательницы, открыли от удивления рты. Многие о таком виде магии вообще никогда не слышали, а те, что читали и слышали, считали это не более, чем очередным мифом про Основателей, тем более что магия природы, во всяком случае та, которой владели друиды, считалась давно утерянной.
- Я владела магией природы, — тем же властным голосом продолжила основательница факультета Хаффлпафф. — Я была магом земли и огня, а Ровена — магом воздуха и воды, — по гостиной прошлись восхищенно-удивленные вздохи. — Запомните все, — древняя волшебница окинула гостиную строгим взглядом, насколько это было возможно с картины, — магия природы, она не добрая и не злая. Она не может быть только темной или только светлой, только созидать или только разрушать. Она многолика, как и все многообразие сил природы, из которых она черпает свою силу. И лишь невежды, не могущие обуздать не подвластную им силу, смеют называть ее опасной.
В голосе женщины чувствовался едва сдерживаемый гнев, направленный не то на нынешних министерских крыс, не способных освоить заклинания выше первого курса, не то на недалеких средневековых волшебников, для которых магия была не более, чем ремеслом, средством компенсировать собственные недостатки и выполнять мелкие желания.
- И вы можете нам помочь? — с по-детски наивным выражением лица спросила Ханна, держа в руках свой горшок, стоявшая рядом с ней Сьюзен щенячьими глазками, снизу вверх, поглядела на древнюю волшебницу.
- Я — уже нет, — голос Хельги вновь стал спокойным, видимо упоминание собственной смерти навело ее на философские мысли, — но здесь среди вас присутствует тот, кто в силах исправить причиненное зло.
Хаффлпаффцы еще с большим изумлением посмотрели на Основательницу и скептически переглянулись между собой. Сильных студентов среди них не было — это факт, владеющих такой сложной и давно утеряно магией — и подавно. Лишь Ассбьорн Фольквардссон, до этого молча наблюдавший со своего места за происходящим, поднял голову — он знал уже, о ком идет речь. Он невольно завидовал студентам барсучьего факультета: у них был портрет Основательницы, который всегда мог подбодрить или дать хороший совет, в то время как у них, воронов, есть лишь безмолвная статуя, которая лишь загадочно улыбается, подобно Моне Лизе, и смотрит таким проницательным и, в то же время, пустым взглядом. А, может быть, живой портрет Хельги Хаффлпафф висит здесь именно потому, что ее студенты больше всех нуждаются в наставнике?
- Да, вы, молодой человек, — произнесла Основательница, вперив ясный взгляд своих голубых глаз в единственного равенкловца, находящегося в ее гостиной. — И не пытайтесь укрыться.
Ассбьорну ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Выйдя на середину гостиной, он стал перед портретом и низко поклонился, как того требовали правила этикета.
- Позвольте узнать, к какому вы принадлежите роду? — поинтересовалась Хельга, подняв кубок.
- Я Ассбьорн Эббе Фольквардссон и веду свой род от ярла Остготского Сигурда Товардссона из Блигаардов, бывшего при короле Стенкиле, достопочтенная Хельга, — сказал Ассбьорн с явным уважением в голосе, поклонившись.
- Слышала о нем… — также с уважением ответила основательница факультета Хаффлпафф и подняла свою золотую чашу.
Хаффлпаффцы, кто с любопытством, кто с недоверием, покосились на равенкловца, ведущего свой род якобы со времен Основателей.
В толпе послышались шепотки:
- Он же чистокровный…
- Из Дурмстранга…
- Наверняка темный маг…
Хотя на барсучьем факультете за всю историю его существования училось немало представителей магической аристократии, ныне канувшей в Лету, к наличию титулов здесь относились совершенно спокойно, и не предавали этому такое большое значение, как в Слизерине. А разговоры некоторых о своей принадлежности к якобы потомкам Мерлина и вовсе считали напыщенным бредом, который несут, когда похвастаться больше нечем.
- … его доблести и чести, — продолжила Хельга, — и потому смею надеяться, что его потомок в равной степени обладает сими достоинствами и не откажет в помощи двум юным девам.
- Да, достопочтенная Хельга, — ему не оставили выбора.
Блондинка Эббот по-прежнему рыдала, прижимая к себе уже восстановленный горшок, а стоявшая рядом с ней рыжеволосая девушка, Боунс, посмотрела на равенкловца с опаской и надеждой одновременно, всем своим видом показывая, что в любом момент готова заступиться за подругу. Ассбьорн, с одной стороны, искренне радовался такой сплоченности на факультете барсуков, на собственном опыте зная, что настоящие друзья помогут, в какой беде ты бы ни оказался. С другой, его забавляла подобная наивность этих милых девушек — неужели они думают, что даже всем своим курсом смогли бы справиться с ним, Ассборном Фольквардссоном, прошедшего суровую школу боевых искусств, вздумай он напасть на кого-нибудь из них?
Забрал у Ханны горшок и поставил на пол, принявшись совершать над ним сложные пассы волшебной палочкой. Он не проронил ни одного слова, говорили его глаза, выражавшие всю жажду к воле и одновременно преклонение перед неизбывной силой магии.
- Невербальное… — тихо прокомментировал кто-то из старшекурсников, наблюдавших за развернувшейся сценой кто с восторгом, а кто с любопытством.
Из палочки Фольквардссона потянулись переплетающиеся между собой серебристо-зеленые нити, словно присосавшиеся к каменному полу, и опоясали цветок подобно клетке, которая через несколько секунд вспыхнула зеленовато-оранжевым свечением, рассеявшимся лишь через пару минут. Цветок мало того, что поднялся и теперь уже крепко держался на своем заметно потолстевшем стебле, так еще и распустился, являя миру оранжево-розовые лепестки, складывающиеся в некое подобие забавной рожицы, выражающей в данный момент самое настоящее наслаждение.
- Поставьте его на каменный подоконник или в стенную нишу, — бросил заключение Фольквардссон так, будто магия такого уровня была для него пустяковым делом, — так он будет черпать силы из земли, необходимые ему для жизни.
А что это за заклинание ты применил? — мисс Боунс теперь глядела на блондина из Равенкло с еще большей опаской, сильно сомневаясь в том, что использованные им чары можно отнести к светлой магии.
- Да, а вдруг оно запрещенное? — поддержал свою одноклассницу Финч-Флетчли, лицо которого выражало немалое удивление и подозрительность.
Большинство хаффлпаффцев согласно закивали, выражая тем самым общее мнение. От студента, изучавшего Темные Искусства в Дурмстранге, можно было ожидать всего. И лишь трое студентов, державшиеся несколько в стороне, продолжали сохранять спокойствие. Это был слизеринец Карл Шенбрюнн, не привыкший проявлять излишние эмоции, но всегда трезво оценивающий ситуацию. Хаффлпаффка Элиза Миллер, привыкшая доверять своему другу и не испытывающая этических предрассудков к темной магии, как таковой, да и использованное Фольквардссоном заклинание вряд ли можно назвать темным, когда оно основано на силе Созидания. И слизеринка Анна Кайнер, которая понимала природу совершенного Фольквардссоном заклинания, однако не спешила пока проповедовать об этом на кровлях.
- А теперь скажите мне, пожалуйста, я похож на идиота? — с сарказмом спросил Фольквардссон, строго, с чувством собственного превосходства посмотрев на окружавших его студентах в черно-желтых галстуках, не осознавая, насколько сильно напоминал в данный момент небезызвестного профессора зельеварения.
Барсуки притихли и насторожились, не зная, чего ждать от этого странного равенкловца: именно эта манера общения нередко мешала ему строить дружеские отношения с другими людьми, особенно тогда, когда он сам не хотел этой дружбы, и не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести.
- Н-нет, — робко ответил кто-то из стоявших позади учеников и, прикрыв рот, тут же поспешил спрятаться за более рослым товарищем, покраснев при этом до кончиков ушей.
- Тогда почему вы считаете, что я стал бы применять темное заклинание на глазах у такого большого количества людей, прекрасно зная, что в Британии в целом и в Хогвартсе в частности темная магия поставлена вне закона? Или вы думаете, что достопочтенная Хельга Хаффлпафф одобрила бы лично использование темной магии в гостиной своего факультета? — лицо юноши оставалось спокойным, в то время как холодный взгляд исподлобья излучал практически осязаемые волны раздражения? ненависти? презрения? — И может ли кто-нибудь привести достаточное количество примером того, когда темная магия именно созидает, а не разрушает?
Хаффлпаффцы молчали, со страхом в глазах вспоминая прошлый год, когда Снейп вел ЗОТИ. Год, наполненный постоянными язвительными замечаниями о непроходимой хаффлпаффской тупости, сарказмом и придирками на пустом месте, доведшими до слез и дрожи в коленках не только почти всех первокурсников, но и более старших ребят.
- Кажется, я вам говорила уже, что магия природы не является светлой или темной, доброй или злой, — вновь сказала Хельга Хаффлпафф, завладев вниманием всей аудитории. — Запомните все, магия нейтральна сама по себе и является лишь инструментом в руках человека. Лишь он ответствен за причиненное им добро и зло, но не его магия. Вы, Ассбьорн Фольквардссон, верно говорите, но с вашими манерами вам крайне трудно будет найти друзей, — стоявшие вокруг студенты черно-желтого факультета согласно кивнули. — Однако, я думаю, вы станете достойным потомком Ровены, — и замолчала.
Студенты в гостиной вновь вернулись к прерванным занятиям. Ханна, Сьюзен и Меган продолжили поливать цветы, попросив пару высоких парней подстраховать их. Шенбрюнн и Миллер, обсудившие все важные для них темы, решили заняться выполнением домашних заданием на следующую неделю, а Кайнер в это время старательно штриховала складки на платье стоявшей под нарисованным дубом волшебницы, в то время как Фольквардссон, поудобнее устроившись на мягком диване с золотисто-коричневой обивкой, просто смотрел на любимую им девушку, почесывая за ушком рыжего кота-полукниззла. Вскоре с отработки вернулся Лотар — он знал, что друзья будут ждать его здесь, и, спустя некоторое время все дружной нестройной толпой направились на ужин в Большой Зал, чтобы затем окончательно разойтись по своим гостиным.
* * *
- Сегодня у нас будут гости, — объявил Ассбьорн, когда равенкловцы-старшекурсники вновь собрались в выручай-комнате.
Была суббота, что означало второе занятие по боевой магии для студентов вороньего факультета. Хотя, по словам того же Ассбьорна, до настоящей боевой магии им еще предстояло идти и идти. Сам Фольквардссон обещал списаться со своими друзьями в Дурмстранге, чтобы узнать программу обучения за последний год. А пока же молодые вороны должны были отрабатывать быстроту реакции, пластику и легкость движений, а также основы окклюменции, которые, безусловно, должны помочь в освоении невербальной магии. "Это так же важно, как научиться писать, — говорил Фольквардссон. — Какой смысл разучивать каллиграфическое написание каждого слова, не владея до конца самим навыком письма, когда в самом начале можно отработать написание крючков и палочек, а затем и букв, как это делают в начальной школе?"
Присутствие же новеньких на занятии добавляло интриги и вызвало любопытство: а какие они из себя? много ли умеют?
Вскоре дверь выручай-комнаты открылась, и внутрь вошли еще четверо студентов — два парня и две девушки. Парни держались с присущим аристократам достоинством и не выражали лишних эмоций, в то время как девушки, напротив, вели себя совершенно по разному: одна стояла с откровенно скучающим выражением лица и разглядывала рисунок из бетонных швов у себя под ногами, другая, с большими голубыми глазами, напротив, проявляла явный интерес, с любопытством разглядывая помещение.
- Некоторые из вас уже знакомы с Карлом Шенбрюнном, — представил Ассбьорн своего некогда друга по переписке.
Карл отвесил легкий изящный поклон и отошел в сторону. Несколько юношей шестого и седьмого курса, узнавшие его, кивнули в знак приветствия.
- Лотар Визерхофф.
Рыжий гриффиндорец также отвесил аудитории легкий поклон и, о чудо (!), встал рядом со слизеринцем, с которым, похоже, и до этого нормально общался.
- Элиза Миллер, — Фольквардссон не удержался и проявил галантность, поцеловав руку прекрасной деве.
Симпатичная хаффлпаффка с голубыми глазами и золотыми волнистыми волосами присела в книксене и смущенно улыбнулась, отчего на ее щеках проступили ямочки, а затем отошла к друзьям. Некоторые же представители сильной половины человечества, присутствовавшие в комнате, удовлетворенно отметили про себя, что смущение ей очень идет.
- И Анна Кайнер...
Равенкловец задержал свои губы у ее пальцев, их взгляды встретились — нежности и затаенной страсти. А ведь по внешнему виду и поведению слизеринки нельзя было даже сказать, что она может кому-то нравиться.
Вышеуказанные Шенбрюнн, Визерхофф, Миллер и Кайнер, как и до этого равенкловцы, также постарались после ужина отметиться в своих гостиных, а потому пришли на занятие с небольшим опозданием. А свидание — чем не повод покинуть шумное общежитие, чтобы уединиться в каком-нибудь более укромном уголке замка? Благо, таких хватало всегда и везде.
- Как некоторые из вас уже знают, — как ни в чем не бывало, продолжил Ассбьорн, — Карл Шенбрюнн с самого начала знал о готовящемся кружке и, как и его друзья, лично выразил заинтересованность в данных занятиях.
- Ассбьорн, а твои друзья будут давать клятву? — поинтересовался Голдстейн, а сидевший рядом с ним Корнер согласно кивнул.
- Мы дадим клятву, — твердо ответил Шенбрюнн, смотря Голдстейну прямо в глаза — Фольквардссон заранее предупредил их о подобной мере конспирации.
Новенькие встали напротив Фольквардссона и подняли волшебные палочки. Слова магической клятвы они знали заранее и потому произнесли их без единой запинки. Как и равенкловцев до этого, их окружила магическая аура, вспыхнувшая в конце ярким светом. Отличие заключалось лишь в том, что, коснувшись палочек губами, они не подняли их резко вверх, а соединили с палочкой Фольквардссона. Как уже знали те из присутствующих, кто интересовался ритуалистикой, это была так называемая "клятва на палочке": давший клятву один раз не мог дать ее повторно, но, будучи ее гарантом, имел право принять ее от остальных путем скрепления магического договора касанием волшебных палочек. Именно такую клятву дал бывшему дурмстранговцу их декан. Некоторые сдавленно засмеялись, прикрыв рты руками: это или крошечному профессору Флитвику нужно было стать на стол и не упасть при этом, или высокому Фольквардссону согнуться в три погибели и не споткнуться.
- Вы видели это? Странно... — тихо сказал Энтони своим одноклассникам.
Наблюдая принесение магической клятвы со стороны, можно было заметить немало нюансов — таких, как интенсивность, цвет или текстура магической ауры. Интенсивность определялась потенциалом самого волшебника — так можно было сказать, что у Кайнер он намного выше, чем у Миллер. А вот на цвет и текстуру ауры влияло множество различных факторов — принадлежность к тому или иному роду, преобладание Света или Тьмы в характере, клятвенный статус — вон у Турпин и Брокльхерст, которые чуть не совершили предательство, аура была вообще мутной и красно-коричневой, или даже такие физиологические особенности, как факт беременности и дефлорации у женщин.
- Я думаю, этому можно найти объяснение... — задумчиво произнесла Падма, которая среди своих одноклассников лучше всех разбиралась в обычаях волшебного мира. — Вероятно, они родственники, только дальние...
В сторону Фольквардссона и Кайнер, соприкоснувшихся волшебными палочками, повернулось еще больше голов. У обоих магическая аура имела одинаковый цвет и текстуру — темно-синяя у самого тела, она колебалась острыми волнами, резко переходя в рассеивающее холодное белое свечение, лишь у Кайнер интенсивность его была немного ниже.
- Так она же магглорожденная вроде, — засомневался Корнер.
- У них одна магия на двоих, — совершенно будним тоном произнесла Луна, закатив глаза. Сейчас она сидела на подушке в позе лотоса и мерно раскачивалась взад-вперед, подобно кукле-неваляшке.
Приход гостей внес существенные коррективы в план проведения занятия, так что теперь, вместо того, чтобы танцевать чечетку под "Seco" или заниматься черчением в воздухе, равенкловцы не без доли наблюдали за учебной и образцово-показательной дуэлью Шенбрюнна и Визерхоффа, про себя отмечая тактические приемы, а также сильные и слабые стороны обоих соперников. Визерхофф — ловкий и быстрый, у него потрясающая реакция. Он мастерски и стремительно выписывает сложные движения палочкой подобно тому, как виртуоз выбивает живую и красивую мелодию из клавиш пианино. Он — асс в трансфигурации — МакГонагалл на него нахвалиться не может — и по максимуму использует свои способности в бою, то создавая дополнительные препятствия на пути заклинания противника, то наколдовывая из воздуха стаи летящих ножей или горящее лассо. Но, в то же время, гриффиндорец отличался импульсивностью (что, в общем-то свойственно большинству представителей львиного факультета), что пару раз чуть не привело к проигрышу с последствиями, от которых его спасла лишь его быстрая реакции, а также редко применял невербальные заклинания. Шенбрюнн, напротив, был сдержан и хладнокровен и за всю дуэль не произнес практически ни слова вслух, движения его были отточены и выверены, как у дирижера, управляющего целым оркестром. Но, в то же время, он отличался некоторой медлительностью и склонностью к демонстрации пафосных и красивых приемов, из-за чего противник уже несколько раз успел потеснить его к стене. Если Визерхофф, казалось, действовал, скорее, наугад, полагаясь больше на свою интуицию, то Шенбрюнн — по изящной, но уже давно отработанной схеме, вплетая в цепочки такие заклинания, чтобы заставить соперника надолго уйти в глухую оборону. При этом оба аристократа отнюдь не стеснялись в выборе заклинаний, во всю используя высшую темную и светлую магию, что не только сделало дуэль захватывающей и интересной, но и немало обогатило словарный запас молодых воронов. Фактически им была задана планка — к чему стремиться, и каждый из них понимал, что до этой планки им предстоит идти еще долго и упорно, но разве есть для равенкловцев что-нибудь недостижимое?
По окончании дуэли оба юноши отдали друг другу честь — подняли палочки на уровень глаз и, отведя в стороны, поклонились: ничья была оговорена заранее. Фольквардссон был рад, что у него появилось еще двое хороших помощников: Шенбрюнн теперь, когда ремонт в подземельях был окончен, имел уже некоторый избыток свободного времени и был не прочь потратить его с пользой, а заодно лишний раз попрактиковаться в боевой магии, дабы не терять навыки; Визерхофф же, несмотря на свою немалую загруженность, был рад хоть на время избавиться от слишком шумного и чересчур назойливого общества своих одноклассников, которым именно в его присутствии было необходимо выяснять отношения да еще и втягивать его в свои разборки. Что же касается девушек, то им обеим, особенно Анне, есть чему учиться.
Ретроспектива...
- Everto statum!
- *Stupefac per fluidum!* Scutum! (8) — Анна успела выставить щит в последний момент, в то время как Лотар ловко увернулся от посланного в него модифицированного оглушителя и собственного отраженного проклятия.
Ассбьорн, как и в прошлый раз, решил устроить парные дуэли на условиях potestatum maximarum (9), не забыв поставить традиционный запрет на Непростительные. В итоге Бут и МакКелби проиграли Визерхоффу, а Корнер и Голдстейн — Шенбрюнну. Хотя последнего Карл, скорее, учил разным заклинаниям высшей магии, ибо проводил сражение в несколько этапов, каждый из которых включал использование определенных атакующих и защитных заклинаний, а также подробно объяснял своему сопернику, где он допустил ошибки. Миллер победила Мораг МакДугал, которая никогда не была сильна в ЗОТИ, окончила вничью дуэль с Падмой Патил, ибо индианка, хотя и не была слабой колдуньей, предпочитала созерцание многочисленным маханиям палочкой, а Элиза, которая по природе своей была девочкой доброй, не настаивала на продолжении, и проиграла Луне Лавгуд, ибо была обучена вести бой по классическим схемам и комбинациям. Что же касается Кайнер, то она, постояв некоторое время в нерешительности, объявила, что хотела бы сразиться с наиболее сильным противником, ибо дуэль с учениками, чей уровень владения боевой магией ограничивается третьим курсом, вряд ли будет ей интересна.
Знакомые интонации — сарказм, пренебрежение... Голдстейн с прищуром посмотрел на слизеринку, которая вышла на круг вместе с рыжим гриффиндорцем. Мысль, возникнув, так и не успела оформиться, и равенкловец продолжил наблюдать за боем, гадая про себя, что же такого подозрительного он заметил в этой девушке.
Дуэль между Кайнер и Визерхоффом тем временем была в самом разгаре, и Кайнер заметно проигрывала. Впрочем, она и сама это понимала, и потому заметно нервничала — тоже минус. Слишком резкие, порой дерганые движения, а эмоции зашкаливают даже при использовании невербальных заклинаний — сказывается неопытность. Она дерется, скорее, на инстинктах, выраженных в желании зашититься и победить любой ценой, и именно инстинкты, неосознанные желания направляют магию в нужном направлении.
- Seco! *Impedimenta!*
Если от режущего проклятия девушка еще уклонилась, то сногсшибатель попал точно в цель — это слабое, но целенаправленное заклинание, поэтому против него обязательно нужно использовать щит. Анна, видимо, привыкнув к темномагическому арсеналу Снейпа и Бранау, забыла про этот маленький, но любопытный факт. Равенкловцы в большинстве своем злорадно ухмыльнулись, кто-то сдавленно засмеялся, прикрыв рот ладонью — не эта ли слизеринка говорила десятью минутами ранее, что заклинания третьего курса ей не интересны? — Получила!
Фольквардссон вышел вперед, чтобы прекратить дуэль, но не успел он поднять руку, как распластавшаяся на полу Кайнер сделала неожиданный резкий выпад:
- *Seco!*
Шенбрюнн, подошедший, было, к девушке, чтобы помочь ей подняться, резко отшатнулся назад, а Визерхофф упал на колени, зажав раны руками. Прилюдное унижение разозлило обоих, так что Визерхофф тоже не остался в долгу.
Кайнер неуклюже поднялась на ноги, сделав очередной выпад палочкой: оказывается, исчезательное заклятье хорошо помогало против трансфигурационных чар. Если Фольквардссон и Шенбрюнн сохраняли холодное спокойствие на лицах и пока не спешили вмешиваться, хотя было нарушено уже, как минимум одно классическое правило учебных и магических дуэлей: поверженный противник — повержен, то Визерхофф, Миллер и все остальные студенты были немало удивлены: уж мало кто додумался бы использовать в бою обычное бытовое заклинание.
Анна, воспользовавшись замешательством противника, перешла в наступление, движения ее стали более четкими и выверенными, в них явно чувствовался стиль. Рука со стремительной грацией выписывала ложные пассы палочкой, ставя щиты и посылая лучи и проклятий, волосы и мантия за спиной взлетали в такт движениям, что в купе с более холодным и уверенным, даже циничным выражением лица делало ее похожей на хищную птицу, готовящуюся к броску. Визерхоффу же пришлось уйти в глухую оборону, отстреливаясь стандартным набором боевых заклинаний: на выполнение более сложных модификаций, связанных с трансфигурацией, у него просто не хватало времени. И, хотя парню была непотнятна такая резкая смена тактики боя у Кайнер, и почему для этого обязательно нужно было валяться на полу, он знал одно: эта странная девица настроена очень решительно и воспользуется любой его слабостью, чтобы окончательно добить. А быть побежденному девчонкой, с гораздо меньшим количеством опыта, чем у него, ему ну очень не хотелось.
- Unentschieden! /нем. Ничья!/ — еле успел проговорить Лотар между "Everto statum" и "Scutum maximum", поглотившим мощную струю огня — раньше этим грешил только Бранау.
Успокоилась. Подняла палочку на уровень глаз и отвела в сторону, присев в книксене. Визерхофф ответил аналогичными жестами и, с облегчением выдохнув привалился к ближайшей стене, хотя его немало обрадовало то, что Кайнер тоже сильно устала. Напряжение, царившее среди подростков спало, послышались вздохи удивления, облегчения, разочарования. Лишь Энтони Голдстейн, внимательно следивший за дуэлью, также внимательно продолжил наблюдать за слизеринкой, однако быстро ретировался под грозным и не предвещающим ничего хорошего взглядом Фольквардссона, а его, пока не явные подозрения обрели осознанную форму.
- Анна, вам нужно поработать над стилем, — на полном серьезе сказал Ассбьорн, взяв девушку за руку и посмотрев в ее нефритовые глаза, под которыми залегли темные круги — они специально сели подальше от всех остальных студентов и для надежности закрылись звуконепроницаемым куполом, — причем весьма основательно, — и метнув короткий взгляд в сторону странно посматривавшего на них одноклассника.
Стоявший рядом Шенбрюнн согласно кивнул, как всегда, сложив руки на груди. На какой-то миг холодный взгляд синих глаз встретился с подозрительным взглядом карих, и Голдстейн, мотнув головой, направился к выходу вместе с другими товарищами по факультету.
Конец ретроспективы.
* * *
Воскресенье… Ветер гонит по небу серые кучевые облака, срывает с деревьев желтые листья, которых становится все больше — осень вступает в свои права. Школьники идут, ссутулившись и закутавшись в мантии, но никто из них не торопится заходить обратно в замок — через пару недель пойдут дожди, и на улицу уже нельзя будет выйти. Сьюзен и Эрни укрылись в тихом и в меру романтичном уголке, чтобы насладиться обществом друг друга, Ханна и Меган собирали с ребятами младших курсов гербарий для профессора Спраут, а Лиза и Джастин просто гуляли — как друзья. Джастин, конечно, не упускал случая взять лишний девушку за руку, но, к его удивлению, когда все отношения были выяснены, общаться с Элизой стало намного проще. Он уже не краснел, не покрывался испариной и не проглатывал язык в ее присутствии. Она стала ближе ему, но оставалась такой же недоступной, и это поселяло в душе парня грустную определенность: ему просто позволено общаться с ней, но не претендовать на что-то большее.
Элиза же чувствовала себя несколько неуютно и непривычно, будто она не сделала что-то важное, что обязательно нужно было сделать. Еще когда они жили в Лондоне, ей удалось пару раз улизнуть из-под бдительного ока Геннингена, чтобы сходить в ближайшую церковь, и помогал ей в этом, естественно, Карл, который не мог оставить свою подругу и тогда еще почти невесту одну. Величественный, уходящий в поднебесную неф, светящиеся старинные витражи, изображающие святых или сюжеты их Библии, мерный звук органа, хор, репетировавший песнопения — все это настраивало на молитвенную беседу с Богом, не карающим, но милующим, который всегда услышит и всегда поймет. В эти минуты девушка совершенно забывала о том, что она ведьма, а, значит, служит дьяволу, и что она должна быть противна и Иисусу Христу, и Деве Марии, и ангелам небесным. Она просто была самой. Ей нравилось бывать в церкви, особенно когда вокруг было мало прихожан, когда не нужно было выдавливать из себя радостную улыбку или, напротив, опускать очи долу только потому, что так положено, или этого от тебя ждут окружающие.
В Хогвартсе же не было не то, что церкви, но даже маленькой часовни, и в первую воскресенье Элиза чувствовала себя поначалу подавленной и опустошенной, не отдав дань Богу и не посетив мессу. Единственное же подходящее для этого сооружение уже многие века являлось трапезной. Или все-таки не многие века? От Элизы не укрылось, что, хотя в Хогвартсе учились дети разных национальностей и вероисповеданий, большинство из них были, скорее, атеистами, а не христианами, буддистами или язычниками, как можно было ожидать от страны с древней магической культурой. Джастин говорил, что в Стоунхендже у оврага когда-то давно проводили свои священнодейства друиды. Но когда давно? Во времена Основателей или еще раньше? Даже к магии здесь было отношение не уважительное, как к некой пантеистической сущности, которая все может, но, скорее, как к части быта, которая всем должна.
Очередной порыв ветра, растрепал волосы, ударил листьями с лицо, заставив глаза прищуриться. Джастин закрыл ее собой, убрал назад выбившиеся из заколки пряди золотых волос. Элиза неловко улыбнулась, потупив взор, на щеках вспыхнул румянец. Ей была приятна забота Джастина, однако ей не хотелось бы, чтобы он воспринимал это как позволение углубить их отношения. Также ее не радовала перспектива, если бы их так вместе увидел пришедший с отработки Лотар, которому не следовало давать лишний повод для ревности, или Карл, который гулял где-то неподалеку с Кайнер и Фольквардссоном, и которого она уже один раз предала.
- Эй, Лиза, тебе письмо прислали! — закричала Ханна, размахивая конвертом в руке, который так и норовил улететь вслед за ветром.
- Спасибо…
Элиза дрожащими руками взяла конверт, сердце пропустило удар. Все, кто мог ей написать, ее друзья, сейчас здесь, в Хогвартсе. Оставались только родители, которым она отправила письмо почти две недели назад. И что-то подсказывало ей, что она совсем не будет рада ответу.
Отвернулась от одноклассников и вскрыла конверт. Повисло молчание. Ханна неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, то ли возвращаться к Меган, то ли остаться: уж больно бледной выглядела Лиза, когда взяла письмо. Джастин ждал, пока его одноклассница дочитает, но та даже не шелохнулась. Казалось, она не замечала ни холода, ни ветра, а только глядела перед собой стеклянными глазами.
- Э… с тобой все в порядке? — заботливо спросил он, попытавшись приобнять девушку за плечи, но та лишь оттолкнула его и убежала прочь.
- Что с ней? — поинтересовалась Ханна с нотками скепсиса в голосе, а про себя думая: “Ненормальная!”
Ибо в Хаффлпаффе привыкли, что личное горе, личная радость каждого отдельно взятого человека становится достоянием всего факультета. Хаффлпаффцы не привыкли держать эмоции при себе, но выплескивали их наружу, делились ими с окружающими, за что их факультет прослыл самым сентиментальным в Хогвартсе. И потому Джастин и Ханна ожидали, что Элиза начнет гневаться, плакать навзрыд или прыгать от радости, но никак не закрываться в себе. По их меркам это значило недоверие коллективу. Если тебе есть, что скрывать, значит, ты недостаточно надежный и, как следствие, не до конца верный.
- Не знаю, — ответил Финч-Флетчли и, оставив обескураженную Ханну хлопать глазами, побежал вслед за Миллер. — Элиза!
Но девушка как будто не слышала его, а только бежала без оглядки, пока не угодила в объятия шедшему ей навстречу Карлу Шенбрюнну. Джастин споткнулся, не веря увиденному: Лиза, его Лиза ищет утешения не у него, не у прочих хаффлпаффцев, а у какого-то слизеринца, который, наверное, даже на сострадание не способен. Шенбрюнн прижал ее к себе, зарывшись пальцами в золотые кудри — так могут вести себя только родные, близкие друг другу люди — и посмотрел на Флетчли холодным, горделивым взглядом, как бы говоря: “Ты здесь не нужен”
- Элиза, милая, давай ты сейчас успокоишься и все мне расскажешь, или я буду задавать тебе вопросы, а ты на них отвечать? — предложил Карл, взяв девушку за плечи и усадив на мраморную балюстраду — сейчас они находились в крытой готической галерее, окружавшей двор возле башни с часами.
Элиза послушно кивнула в ответ, опустив глаза — слезы на ее щеках еще не успели высохнуть — и выбившаяся из-за уха прядь вновь упала на лицо.
- Родители… они прислали мне письмо… — дрогнувшим голосом произнесла Миллер, нервно теребя вышеуказанный предмет в руках и по-прежнему не поднимая глаз на своего друга.
Карл не засыпал ее многочисленными вопросами и предположениями, а просто терпеливо ждал, давая возможность выговориться — ей нужна сейчас физически ощутимая поддержка, нерушимая стена, а не куча слов с целью создать видимость интереса.
- Здесь все написано… — отдала уже успевший помяться листок бумаги. — Ведь, по их мнению, я действительно этого заслуживаю, правда?..
Фольквардссон и Кайнер тактично отошли к беседке, стоявшей посередине двора, но даже оттуда хорошо было видно, как исказилось гневом обычно невозмутимое лицо Карла Шенбрюнна. От Анны не укрылось, с какой заботой и нежностью он смотрел до этого на Элизу, как он понимал и успокаивал ее без лишних слов, и их посиделки в Хаффлпаффской гостиной — видимо, он действительно любил ее и любит до сих пор — а, значит, его вспышка гнева была вызвана тем, что кто-то в этом письме посмел ее оскорбить, унизить или угрожать ей.
Слабый укол зависти и разочарования — скорее, в самой себе: ее никто никогда так не обнимет, не станет для нее каменной стеной, и она сама сделала такой выбор, ведь счастье она все равно не заслужила…
- Хотели бы оказаться на ее месте, Анна? — спросил Фольквардссон, выведя сидящую рядом с ним девушку из прострации.
На его лице не отражалось ни одной эмоции, а бледные серо-голубые глаза, казалось, просвечивали собеседника насквозь, не давая возможности уйти от ответа или солгать.
- Н-не знаю… — растерялась Анна, переведя взгляд на Ассбьорна, и тут же опустила глаза — настолько двойственно звучал его вопрос.
- Далеко не все магглы рады, когда в их семьях рождаются волшебники, равно как и многие маги считают позором, если в их семьях рождаются сквибы, — также безэмоционально продолжил Фольквардссон, переведя взгляд на Шенбрюнна и Миллер.
- Моя мать не знает… — тихо ответила Кайнер, продолжая рассматривать свои ладони, — и никто из родственников: я пряталась. И я не знаю, как бы она отреагировала, узнав, что я — ведьма, — последнее слово девушка чуть ли не выплюнула. — Либо попыталась бы меня образумить, исправить, либо решила бы, что решила бы, что я ее предала… — и посмотрела в глаза Ассбьорну, который не преминул взять ее за руки.
- Вот они! — громко сказал Джастин, указав пальцем на сидевших вместе Карла и Элизу.
Из бокового прохода во двор вошла целая толпа хаффлпаффцев и стала полукругом около своей одноклассницы и ее друга-слизеринца, который еще сильнее закрыл ее фигуру своей рукой, прижав тем самым девушку к себе. Одни глядели на них с любопытством, другие— с удивлением, третьи — с состраданием — среди барсуков не было ни одного равнодушного лица.
- Почему ты убежала от нас? — на правах старосты поинтересовалась Ханна. — Мы волновались за тебя. Мы могли бы тебе помочь.
- Чем именно, мисс Эббот? — ответил за Элизу Шенбрюнн.
- Ну… мы могли бы поддержать, посочувствовать… — уже менее уверенно сказала Ханна. — Или позвать профессора Спраут, если проблема слишком серьезная.
- Боюсь, данная проблема имеет слишком частных характер, и не в полномочиях вашего декана будет ее решить, — вежливо, но, в то же время, строго ответил Карл, ясно давая понять хаффлпаффцам, что их присутствие здесь излишне.
Большинство присутствующих настолько были заняты разгорающимся спором, что мало кто заметил появление рослого и широкоплечего гриффиндорца-семикурсника с рыжими волосами. Лотар Визерхофф, а это был именно он, на чем свет стоит, костерил про себя старого школьного завхоза Филча, который не только отказался перенести отработку на понедельник, но, и продлил ее на лишних полчаса. И теперь, толком не приведя себя в порядок, Лотар несся по многочисленным коридорам замка, надеясь, что друзья его все-таки дождутся, и проклиная запрет на аппарацию в Хогвартсе, так что к месту встречи прибыл в мыле и раскрасневшийся. Рыжие волосы, до этого аккуратно причесанные, напоминали теперь воронье гнездо, выбилась из-под брюк рубашка, а галстук и вовсе болтался на плече.
Налетевший ветер обдал парня неприятной холодной волной, заставив поежиться. Застегнул воротник, поправил галстук, снова накинул мантию, лежавшую до этого в уменьшенном виде в кармане брюк, пригладил волосы, насколько смог, и поспешил к эпицентру событий.
- Но ты должна доверять нам! — воскликнул Джастин; вид у него был такой, будто на него в очередной раз попыталась напасть кобра. — Ты должна была сначала рассказать все нам, мы бы все поняли!
Подошедший со стороны галереи Визерхофф строго глянул на Финч-Флетчли и забрал Элизу у Шенбрюнна. Хаффлпаффцы, считавшие до этого своим долгом разговорить подругу и убедить ее поделиться с ними своим горем, теперь окончательно поняли, что им здесь не место, и неуверенными шагами стали пятиться ко входу в замок.
- Пойдем, Джастин, — Эрни положил ему руку на плечо, — они без нас разберутся.
- Но как же верность своему факультету? — возразил Финч-Флетчли, в голосе его чувствовалось явное раздражение.
- Джастин, Хаффлпафф — это, прежде всего, верность друзьям, — сказал МакМиллан и, взяв друга за плечо, повел к дверям. — Лиза дружит с Шенбрюнном и Визерхоффом еще с первого курса, а с нами знакома всего две недели. Так что посуди сам, кому она будет верна.
А ветер все так же гнал облака, срывал листья с деревьев, швыряя их в лица случайным прохожим, и уносил с собой переживания молодой девушки и планы двух ее друзей, философские размышления сурового равенкловца и мрачные думы уже взрослой женщины, волею судьбы оказавшейся ученицей в школе магии. Уносил с собой, легко подхватывая и переворачивая, все разрушая и выравнивая, подобно тому, как со временем остается лишь сам факт мысли, но не связанные с нею образы или эмоции.
Приблизительное изображение Лотара: http://s018.radikal.ru/i523/1202/53/68079da79bcf.jpg
1) (фр.) После нас хоть потоп (Маркиза Помпадур).
2) (англ.) Весь мир — это театр, а мужчины и женщины всего лишь в нем актеры (У.Шекспир).
3) (лат.) “Кипящая кровь”
4) (лат.) “Спокойная кровь”
5) (лат.) Жизнь наша коротка/ и быстро кончается./Смерть придет быстро/, заберет нас жестоко,/ никого не пощадив. (“Gaudeamus”)
6) Руна “Тюр”, обозначает древнескандинавского бога воинской доблести, одного из сыновей Одина.
7) Руна “дорога”
8) (лат.) Щит! Светлое отражающее щитовое заклинание среднего уровня.
9) (лат.) максимальных возможностей
10) (лат.) Окаменей весь, стань мрамором!
11) (лат.) Убиваю изнутри! Темное проклятие среднего уровня, характеризуется повреждением внутренних органов при отсутствии внешних проявлений, за исключением обморока.
12) (лат.) Защищаюсь сильно! Светлое поглощающее щитовое заклятие, по силе находится между “Protego” и “Scutum”, защищает от всех низших и некоторых средних темных проклятий.
12.02.2012 Глава 28. Интерлюдия-2: в борьбе со злом.
… Жидкие солнечные лучи наискось пронизывали холодные каменные коридоры, то исчезая, то появляясь вновь. С улицы доносился гомон детских голосов, отчего царящая в замке тишина казалось еще более неестественной, давящей, как будто все его обитатели дружно вышли во двор, чтобы поиграть в плюй-камни. Идеальные условия, чтобы провернуть какое-нибудь тайное дельце в отсутствие посторонних глаз.
- Гермиона, и обязательно нам тащить эту железку в выручай-комнату? — заныл Рон, остановившись, чтобы перевести дух, и передал меч Гарри.
В данный момент трое семикурсников с Гриффиндора, именуемых также Золотым Трио, направлялись в упомянутую комнату, дабы совершить одно важное дело, какое — директор Дамблдор настоятельно просил никому не говорить.
- Это не железка, а меч великого Годрика Гриффиндора! — гневно воскликнула Гермиона, взметнув копной пышных каштановых волос, глаза ее блеснули. — Это древняя бесценная реликвия, и мы должны относиться к ней с уважением!
С такими же интонациями староста Гриффиндора призывала однокурсников уважать Снейпа и Биннса за их профессорские мантии. Для нее имело ценность и потому вызывало уважение все, что несло в себе просвещение и пищу для ума, будь то учитель или книга. В особый же восторг, состояние трепета и эйфории приводили ее древние фолианты, прошедшие историю и выдержавшие испытание временем, позволяющие прикоснуться к мудрости прошлых веков. И меч Годрика был таким же достоянием истории, ибо Годрик Гриффиндор был смелым и благородным мужем и употреблял его только на благое дело.
- Знаем-знаем, — буркнул рыжик в ответ, будучи не в настроении спорить со своей девушкой, — и все равно в Тайной комнате было бы интереснее.
- Рон, подумай сам, — возразил Гарри, — мы сможем легко туда попасть, но вряд ли сможем выбраться. Трубы, ведущие в Тайную комнату, недостаточно широкие, чтобы по ним можно было пролететь на метле. Да и не хотел бы я туда возвращаться, — добавил парень в сторону, заметно помрачнев при этом: упоминание о Тайной комнате вызвало в нем не самые приятные воспоминания, которые он предпочел бы упрятать обратно в глубь сознания. Наверное, так и работает естественная окклюменция?
- Гарри прав, — поддержала его Гермиона к вящему неудовольствию своего парня, — мы быстрее шеи сломаем, чем вылетим оттуда, а вы подумайте, как это будет глупо: уничтожить хоркрукс и погибнуть, возвращаясь в нашу гостиную, в результате несчастного случая! — тон ее стал назидательным и пафосным. — И тогда мы не сможем окончить седьмой курс и сдать ТРИТОНы…
- Только не это! — заорали оба парня хором: всем было известно, что худший страх Гермионы Грейнджер, даже хуже, чем смерть — это завалить экзамены и вылететь из школы.
- Миона, ты говоришь так только потому, что боишься летать на метле, — с чувством собственного превосходства заявил Уизли, и его нисколько не расстроило смущение, отразившееся на лице девушки: его забавляла неспособность подруги освоить исключительно практические навыки, где не помогли бы ее любимые книжки. — Но ведь было бы круто побывать в том месте, где Гарри дрался с василиском, уничтожил уже один хоркрукс и спас мою сестру. Правда? — и, не заметив отсутствие энтузиазма на лицах друзей, продолжил: — И если Дамблдор дал нам свой меч, то обязательно бы прислал бы и своего феникса, чтобы забрать нас оттуда, как в прошлый раз.
- Рон Уизли, когда, ты, наконец, научишься мыслить логически?! — гневно воскликнула Гермиона, схватив своего парня за ворот толстовки. — В Тайной комнате лежит сейчас мертвый василиск! Мертвый, понимаешь?! А это значит, что он разлагается. А если учесть, сколько в Тайной комнате воды… — Рон отцепил девушку от своего воротника, однако ему так и не удалось прервать ее нравоучительную и весьма познавательную тираду, — то там стоит сейчас такая жуткая вонь, что мы бы задохнулись от трупного яда, едва вошли туда!
- Рон, Гермиона права, — тут же поддержал подругу Гарри, но, заметив недовольный взгляд Рона, добавил: — наверное. Просто я хотел сказать, что тогда на втором курсе, когда я сражался с Риддлом и василиском, мы с Джинни действительно находились в смертельной опасности, и мне пришлось использовать всю мою храбрость, чтобы не запаниковать и продолжать бороться, несмотря ни на что, и потому я смог вытащить меч Гриффиндора. Я не мог не идти туда, так же, как и ты, Рон, и потому Дамблдор прислал нам Фоукса, чтобы мы смогли выбраться. А сейчас, когда у нас есть выбор, я хотел бы уничтожить его без лишних приключений. Я думаю, медальон нам еще здорово успеет попортить нервы перед тем, как мы его уничтожим.
И у Гарри бы все основания опасаться такого развития событий. Стоило взять ему медальон в руки еще тогда, в доме на площади Гриммо, как он ощутил чужеродную, враждебную силу, исходящую от него. Он не спросил об этом у Дамблдора, будучи занят спором о справедливости своего наказания для Флетчера, а позже рассудил, что это, наверное, характерный признак всех хоркруксов и темномагических предметов вообще. Конечно, это было, наверное, безрассудством надевать медальон на себя, но гриффиндорец так и не смог придумать иного способа, где его можно было бы хранить: в кармане брюк — неудобно сидеть будет; в кармане мантии — можно потерять; в тумбочке — может случайно кто-нибудь найти, например, Невилл, в очередной раз потерявший свою жабу. Артефакт жил собственной жизнью, и парень даже слышал внутри него биение, подобное биению сердца, если оно, конечно, могло существовать у неживого, наделенного темной сущностью предмета. Он медленно, но верно высасывал магические силы, всю радость и надежду, действуя в этом отношении подобно дементору, но не заставлял переживать самые страшные моменты в жизни, а просто оставлял пустоту, уныние и безнадежность, одно лишь желание опустить руки и перестать идти дальше, уснуть вечным сном.
Происходящие с парнем изменения не остались незамеченным остальными. МакГонагалл, обратив внимание, что ее подопечный стал вял и рассеян и начал хуже отрабатывать заклинания, незамедлительно отвела упирающегося мальчишку к мадам Помфри, которая тут же диагностировала сильное проклятие, исходящее от амулета, который носит мальчик, и посоветовала впредь внимательно проверять все подарки и посылки, ведь у него слишком много недоброжелателей в магическом мире. Флитвик сделал то же самое, что и МакГонагалл, только определил проклятие и его источник самостоятельно, а также, с присущим ему одному юмором, порекомендовал лучше питаться и принимать укрепляющие зелья. До Спраут дело так и не дошло, ибо очередной урок гербологии должен был быть лишь на следующей неделе, а вот Снейп был все также мерзок и язвителен. Впрочем, Гарри не сомневался в истинной радости профессора зельеварения, узнай тот, что самый ненавистный ему ученик помер из-за амулета, который сам же себе и надел на шею.
Если все остальные однокашники думали, что Поттер все лишь приболел, то Гермиона Грейнджер быстро догадалась, в чем дело, едва увидев, что с ее другом что-то не так, и не терпящим возражений тоном потребовала, чтобы он передал медальон ей. Не прошло и дня, как она стала еще более нервной и раздражительной, чем раньше, а также более слабой и рассеянной (что окружающие списали на любовную горячку). Но, получив свою первую “У” по любимой нумерологии, Гермиона поняла, что дальше так продолжаться не может, и передала медальон Рону, убедив, что теперь его очередь носить хоркрукс. Все, конечно, уже привыкли к постоянным разборкам, которые Уизли устраивал чуть ли не с первого сентября, и потому мало обращали внимания на его резко возросшую агрессию и способность вспыхивать подобно фосфорной спичке, но только друзьям его от этого не было легче. Рон стал необыкновенно ревнивым и потому ни на минуту не отлеплялся от Гермионы, грубо огрызался в ответ на любые вопросы и замечания, а находившийся в поле зрения Визерхофф приводил его в бешенство и вызывал дикое желание мстить, производя как можно больше разрушений. Довершила дело пощечина, полученная от Гермионы, когда он, несмотря на отчаянные протесты девушки, захотел взять ее силой. Грейнджер пришлось тогда оглушить своего парня, чтобы снять с него медальон и переложить к себе в портфель, предварительно завернув в платок. Это было, конечно, не очень надежно, так что ей оставалось надеяться лишь на свою аккуратность, что он не вывалится случайно, когда она будет вынимать учебники, и что сам медальон не порвет ткань и кожу своими острыми краями.
Казалось, хоркрукс усиливал самые негативные качества человека и подавлял любые положительные эмоции. В книге “Тайны претемнейших волхвований” помимо подробных описаний того, как создать и уничтожить хоркрукс, упоминалось даже, что раньше существовали даже так называемые пытки хоркруксами, когда последние надевали на пленного и оставляли так на несколько дней. Фолиант этот был настолько ветхим, что, казалось, мог легко рассыпаться в пыль при любом неосторожном касании, так что мисс Грейнджер ни за что не решилась бы доверить его своим нерадивым друзьям, которые не стремились брать его в руки и смотрели на него с откровенной брезгливостью. Да и сама Гермиона испытывала немалое отвращение к книге, одно прикосновение к которой вызывало ощущение причастности к мерзким темномагическим ритуалам, но продолжала читать ее с завидным упорством. Девушка достала сей трактат в Запретной секции библиотеки по разрешению, подписанному лично директором Дамблдором. Конечно, ей пришлось сознаться, из-за чего ее на месяц отлучили от библиотеки, и, что оказалось неожиданно приятно, ее даже не побранили за это. Дамблдор лишь, в очередной раз предложив чай с лимонными дольками (от которых мисс Грейнджер предсказуемо отказалась, прочитав весьма позабавившую старого волшебника лекцию о вреде сладкого для зубов), сказал, что понимает стремление девочки к знаниям, однако добавил, что с ее стороны было крайне неразумно доверять советам мистера Визерхоффа, ведь он из Германии, которая наряду с Австрией, Венгрией и некоторыми странами Восточной Европы, а также Скандинавией, традиционно славилась своей терпимостью к Темным Искусствам и даже поощряла их развитие. Ведь недаром оттуда вышел первый Темный Лорд столетия Геллерт Гриндевальд. Да и Дурмстранг, также имеющий дурную славу, что и говорить, тоже был основан германскими народами. Поблагодарив за вкусный ароматный чай с бергамотом и выданное разрешение, староста Гриффиндора быстро покинула кабинет директора, чтобы успеть забежать в библиотеку, где ей еще предстоял весьма неприятный разговор с мадам Пинс.
Как и в случае с заклятием Подвластия, сопротивление хоркруксу зависело от воли и магического потенциала его носившего, но и они со временем подавлялись. Именно так и было с Гарри. Для того, чтобы создать хоркрукс, требовалось совершить величайшее злодеяние — убийство, которое наносило душе огромные раны и делало ее нестабильной, а после провести специальный темномагический ритуал по разделению души (это как?) и помещению ее части в выбранный сосуд. Все, конечно, знали, что Вольдеморт убивал налево и направо, но, по мнению Дамблдора, он создал целых шесть (!) хоркруксов, когда уже создание лишь одного делало душу еще более нестабильной и лишало человечности. Рон вполне справедливо отметил тогда, что нет ничего удивительного в том, что у Того-кого-нельзя-называть змеиная морда, в то время как Гарри ужаснул сам факт того, как можно докатиться до такого существования, и каким одержимым нужно быть, чтобы наделать такое большее число хоркруксов. Вольдеморт уже фактически не был человеком, но лишь жалкой его пародией, когда вечером тридцать первого октября 1980 года решил “нанести визит” в дом Поттеров.
Для того, чтобы уничтожить хоркрукс, необходимо было сжечь его в Адском огне, либо атаковать Смертельным проклятием (первые два варианта ребята отмели сразу же, ибо это темные заклинания), либо ударить твердым и прочным предметом, пропитанным ядом василиска, либо утопить в яде василиска. Все эти способы приводили к разрушению носителя вместе с самим хоркруксом. Существовали также ритуалы по отдельному извлечению “претемнейшей сущности”, не разрушающие при этом сосуд, но все они относились к нетрадиционной и явно несветлой магии. Кроме того, не существовало ни одного подробного описания этих ритуалов на английском языке, а это значило, что данный раздел магии находится под запретом, а в библиотечной книге имелись лишь ссылки на арабский, шумерский, древнеегипетский и древнегаэльский источники и некоторые переводы на латинский и немецкий, сделанные еще в Средневековье. Зато теперь стало понятно, зачем Вольдеморт, подзаработав в “Боргин и Бэрк”, отправился путешествовать на Восток — тамошние отсталые страны, не в пример просвещенной магической Британии, являлись просто кладезем знаний о темной магии.
С иностранными языками у Золотого Трио было туго, да и нарушать закон никому из них не хотелось, так что решено было использовать меч Годрика Гриффиндора, ведь его изготовили гоблины, а гоблинская сталь впитывает в себя лишь то, что сделает ее сильнее — об этом Гермиона прочитала еще в конце прошлого учебного года в одной из книг про Основателей. Попросить меч у Дамблдора оказалось проще простого — он был рад, что столь древняя реликвия снова может принести пользу, и без колебаний отдал оружие гриффиндорцам, не забыв при этом похвалить мисс Грейнджер за находчивость и, естественно, наградить баллами. И теперь Гарри и Рон, пыхтя и отдуваясь, по очереди тащили длинный тяжелый меч, при этом рыжик не переставал жаловаться и удивляться, как это Гарри умудрился поднять эту железяку в двенадцать лет.
- О нет, только не это! — воскликнул Уизли.
Прямо на них, словно прожигая насквозь гордым орлиным взглядом, шел Фольквардссон из Дурмстранга. Он заметил их, очевидно, пока они еще спорили, и потому уже поздно было прятаться.
- Добрый день, господа, — подчеркнуто холодно поздоровался Фольквардссон.
Ответом ему были настороженные взгляды Поттера и Грейнджер, и полный ненависти и брезгливости — Уизли.
- Не правда ли, сейчас хорошая погода? — как ни в чем не бывало, продолжил Фольквардссон, проигнорировав невежливость гриффиндорцев. — Большинство учеников сейчас на улице или в гостиных, учителя наслаждаются заслуженным отдыхом, — голос его стал более низким и бархатистым, как у хищника, который уже поймал свою жертву и решил немного поиграть с нею. — Не правда ли, весьма удачное время, для того, чтобы заняться своими тайными делами? — Ассбьорн медленно обошел троицу, быстрым взглядом окинув каждого из гриффиндорцем, задержавшись, однако, на красивом средневековом клинке. — Что же вы от меня скрываете? Рубиновый меч?
У Грейнджер открылся от удивления рот, а Поттер и Уизли посмотрели на Фольквардссона еще с большим подозрением, окончательно уверившись в том, бывший дурсмтранговец наверняка Пожиратель Смерти. Уж очень он напоминал в этот момент одного ненавистного профессора и по совместительству одного из ближних соратников Вольдеморта.
- Нас обучали в Дурмстранге фехтованию и много рассказывали о легендарном мече Годрика Гриффиндора, — добавил Ассбьорн уже мягче, без прежней колючей холодности. — Другой его ипостасью является меч-мститель... всегда мечтал подержать его в руках, — губы юноши подернула блаженная улыбка.
Гарри и Рон открыли рты. И как он только в Слизерин не попал с таким умением разыгрывать дешевые комедии? Не мог сразу попросить что ли?
- Ладно, держи, — ответил, наконец, Поттер и передал Фольквардссону меч, — только смотри, сразу же верни.
В подтверждение слов своего друга Уизли попытался прожечь дырку в бывшем дурмстранговце и крепко сжал палочку в руке.
- Всенепременнейше, — ответил Фильквардссон, наигранно улыбнувшись, и слегка поклонился.
Гермиона же призадумалась. Упоминание о мече-мстителе ей еще нигде не встречалось; в книгах же, что она прочла, приводилось лишь подробное описание внешнего вида артефактов и некоторые их отдельные свойства. Так, Годрик Гриффиндор не проиграл еще ни одной битвы со своим мечом; Салазар Слизерин, используя свои перстень и медальон, мог распознать любой яд, а также определить, лгут ему или нет; Хельга Хаффлпафф могла подружиться с любым, кто отпил бы из ее чаши, это было сродни кровному братанию; ну а Ровена Равенло, благодаря своей диадеме, обладала абсолютными знаниями, и не было в мире ни одного человека, кто был бы умнее и мудрее ее.
- … Меч-мститель — именно поэтому, его никогда нельзя обнажать в гневе или ради собственной выгоды… — продолжил Фольквардссон, любуясь тонким острым лезвием, способным разрезать даже подброшенную в воздух пушинку, и тонким серебряным кружевом на рукояти, украшенной узором из рубинов.
Он не подозревал, насколько сильно в этот момент напоминал одного хогвартского зельевара, также любующегося красотой закипающих в котлах зелий и клубящихся, переливчатых паров, красотой страшной и своенравной, способной заставить любить, даровать власть, корчиться в агонии или же просто и изящно убить.
- Годрик Гриффиндор был храбрым и благородным! — воскликнула Гермиона. — Он никогда не делал ничего для собственной выгоды!
- Может быть… — парировал Фольквардссон, ловко крутанув меч в руке под удивленные и восхищенные одновременно возгласы гриффиндорцев, после чего сделал несколько выпадов; движения его были легкие и отточенные долгими тренировками, казалось, он вообще не чувствовал тяжесть меча в ладони, просто сливаясь с ним. — Но вот гневом и безрассудством вполне отличался, — добавил юноша, остановившись.
– И если вы возьметесь за этот меч в гневе, не контролируя свои эмоции, то не сможете контролировать и меч, который будет просто рубить всех налево и направо — воинов и безоружных, магов и магглов, мужчин, женщин и даже детей, — равенкловец явно не шутил.
Поднес лезвие к свету — оно практически идеально отражало падавшие из окна солнечные лучи и от этого сильно светилось само, заставляя глаза щуриться и слезиться. Ребро же лезвия оказалось переливчатого темно-изумрудного оттенка и кидало прозрачные изумрудные блики на стены. Парень бережно провел ладонью вдоль лезвия, стараясь при этом не касаться ребра, брови его сдвинулись, а на лбу залегла вертикальная морщинка.
- … Гоблинская сталь, — продолжил свою лекцию Фольквардссон, по-прежнему держа меч на свету так, чтобы его было всем видно, — основным ее достоинством является способность вбирать в себя то, что сделает ее сильнее. Яд василиска не только укрепляет ее, но и делает смертоносной. Любая, даже неопасная, на первый взгляд рана, убьет вас... Будучи сам по себе темной субстанцией, он способен уничтожать то, что создано Мраком. Некоторые полагают даже, что им можно убить дементора. Certo, tenebrae tenebris destruitur… (1)
Еще раз эффектно взмахнув мечом напоследок, Фольквардссон отдал его ошарашенному Поттеру, пожелав удачи в борьбе со злом, и пошел дальше.
- Как вы думаете, он это серьезно? — удивился Рон, когда фигура равенкловца скрылась за поворотом.
Поведение бывшего дурмстранговца никак не хотело вписываться в устоявшиеся с детства шаблоны, отчего Уизли, привыкший делить мир исключительно на черное и белое, плохое и хорошее, испытывал немалый дискомфорт, ибо совершенно не знал, к какой из этих вышеперечисленных категорий можно отнести Фольквардссона.
- Мерлин! Он наверняка догадался, что мы собираемся сделать! — воскликнула Гермиона, схватившись руками за щеки. — Если он — Пожиратель, то уже пошел к Вольдеморту, чтобы сообщить, что нам известно о хоркруксах. Говорила же я вам, что меч сразу надо было отнести в выручай-комнату, а не тащить через весь замок в Гриффиндорскую гостиную и обратно!
- Хватит паниковать! — урезонил своих друзей Гарри. — Если бы у него была метка, то мы бы уже об этом знали — все-таки Бут и Корнер с Равенкло посещали занятия ДА. И даже если вдруг Вольдеморт узнает, что мы вышли на хоркруксы, то скоро об этом узнаем и мы, — и ткнул пальцем в свой знаменитый шрам в виде молнии. — А теперь пойдемте быстрее отсюда.
До выручай-комнаты друзья добрались без приключений и, войдя внутрь, обнаружили практически пустое помещение с каменным эшафотом посередине — идеальное место для “казни” хоркрукса.
- Я думаю, ты должен сделать это, — сказал Гарри, передав меч своему другу.
Гермиона тем временем достала из сумки медальон, который, словно почуяв свою скорую смерть, начал биться в конвульсиях, норовя порезать ладони своими острыми краями, и положила его на каменном возвышении.
- Я? Но почему? — искренне удивился Рон.
Не то, чтобы он отлынивал от работы, однако, казалось ему, самую важную ее часть должен проделать именно Избранный, Гарри.
- Потому что, Рон, мы — части одного целого, мы — друзья, и потому должны быть равны друг другу, — ответил Гарри, стоявшая рядом Гермиона неуклюже кивнула, пытаясь придавить хоркрукс к “эшафоту”. — Дамблдор дал нам троим это задание, и потому мы должны все вместе его выполнять.
Рону не оставалось ничего больше, кроме как кивнуть. Покрепче обхватив эфес обеими руками, он взмахнул мечом, как бы проверяя его силу, и слегка пошатнулся, не рассчитав перераспределение веса. Ничего, он, в отличие от этого Фольквардссона, и без всяких тренировок справится.
- Я открою его… попрошу открыться на змеином языке, — Гарри заметно волновался; он не был трусом, однако не знал, как именно поведет себя хоркрукс, что приводило его в состояние крайней нервозности. — И ты ударишь. Немедленно. Хорошо? Что бы там ни было — оно будет сражаться. Та часть Риддла в дневнике пытался убить меня. Гермиона, тебе лучше отойти подальше — я подержу цепочку, — девушка неуверенно отошла назад, а в карих глазах ее отразился страх — страх перед неизвестностью.
- Нет! Гарри, Рон! Пожалуйста, не надо! Вы не должны рисковать! — Гермиона встала между друзьями, переводя полный отчаянья взгляд с одного на другого.
- Все будут в порядке, Гермиона, мы справимся, — Гарри постарался выровнять свой голос, чтобы он не звучал с надломом, и положил руки на плечи подруге.
Рон, стоявший по другую сторону помоста, кивнул, проглотив застрявший в горле ком, и в очередной раз перехватил рукоять меча, чтобы успокоить нервы. С одной стороны, ему хотелось покончить с этим раз и навсегда, с другой — он нутром чувствовал, что что-то пойдет не так, поэтому вся надежда будет на его Миону, а, значит, ей нельзя паниковать. Это хорошо, что Гарри, ее успокоил, но вот то, что он дотронулся до нее, рыжику не нравилось совершенно, и он еще выскажется по этому поводу.
– Но ты в любом случае должна быть настороже, — продолжал Гарри; он — опора для своей подруги и потому должен излучать хотя бы внешнее спокойствие, чтобы она чувствовала себя в безопасности, — и если вдруг что-нибудь случится, то сразу беги за помощью, ясно?
Гермиона послушно кивнула и, сделав несколько шагов назад, достала волшебную палочку и заняла оборонную позицию.
- Рон, давай, на счет три… Раз. Два. Три… — Гарри из всех сил сконцентрировался на украшавшей медальон изумрудной букве “S”, изображавшей змею. — Откройся!
Последнее слово прозвучало как шипение, и медальон, щёлкнув, раскрылся на две золотые половинки. За каждым из стеклянных окошек скрывалось по живому, мигающему глазу, тёмному и красивому, какими когда-то были глаза Тома Риддла еще задолго до того, как он расщепил свою душу на множество частей и превратился в жуткий гибрид человека и пресмыкающегося.
- Бей! — крикнул Гарри, изо всех сил натянув цепочку не поверхности камня.
Рон поднял меч дрожащими руками. Глаза медальона отчаянно вращались, а Гарри, удерживая его, уже представлял, как хлынет кровь из пустых окон.
- Я видел твоё сердце, и оно принадлежит мне… — раздался голос, холодный и высокий, заполняющий все пространство вокруг, окутывающий душу липким страхом.
- Не слушай его! — резко выкрикнул Гарри — Бей!
- Бей! — следом за ним повторила пришедшая в себя Гермиона.
Она впервые видела “живой” хоркрукс, порождение самой темной и запретной магии, подавляющий волю, но вызывающий страх, уныние и гнев. Она должна бороться, бороться, пока еще есть силы, а ее разум принадлежит ей…
- Я видел твои мечты, Рональд Уизли, и видел твои страхи. Всё, чего ты желаешь — возможно…
- Бей! — хором крикнули Гарри и Гермиона, их голоса эхом отразились от каменных стен.
Кончик меча вздрогнул, и Рон, как завороженный, уставился прямо в глаза Риддла.
- Всегда менее любимый матерью, желавшей дочь… Сейчас, менее любимый девушкой, которая предпочитает твоего врага… Всегда второй, вечно в тени…
- Рон, бей! — в отчаянии закричала Гермиона, едва не расцарапав себе щеки: не нее с гневом и ненавистью смотрели голубые глаза ее друга и парня. — Он лжет!
- Рон, бей! — заорал следом Гарри, отвлекая внимание друга на себя; он чувствовал как медальон дрожит в его руках, и немало боялся того, что вот-вот должно было произойти.
Уизли запрокинул меч, готовясь нанести удар, и створки медальона вспыхнули красным. Из окошек в клубах дыма выплыли причудливо искаженные головы Гарри, Гермионы и Визерхоффа. Рон испуганно вскрикнул и, опустив меч, отступил назад, когда иллюзии полностью вышли из медальона, лишь ноги их утопали в зыбком красном тумане. Настоящий Гарри одернул руки от цепочки, точно она была раскалена добела, и отполз назад, а Гермиона в панике осела на пол, уставившись на своего двойника из медальона. Она хотела тысячу раз сказать: “Нет, это неправда!”, но слова так и застревали у нее в горле, ибо она не могла отрицать то, что видела каждую ночь, пусть и во сне.
- Рон! — крикнул настоящий Гарри, но Риддл-Гарри заговорил голосом Вольдеморта, и Рон, как заворожённый, смотрел ему в лицо.
- Никому не нужный, вечно в тени, мечтающий о славе, но слишком ленивый, чтобы достичь ее… — Гарри-Риддл был в дорогих одеждах и смотрел на Рона с таким высокомерием, какое могло быть только у Малфоя младшего. — Или ты думал, что сможешь затмить Избранного, Мальчика, который выжил? Ты самая обыкновенная вошь, таракан!.. Знаешь, нам с Гермионой гораздо лучше, когда тебя нет рядом. Мы вместе смеемся над твоей тупостью, твоими страхами, твоими комплексами…
- Комплексами! — эхом повторила Гермиона-Риддл, ехидно улыбнувшись, и обняла иллюзию Визерхоффа; она была куда более красива и более опасна, чем настоящая. — Кто посмотрит на тебя, кто обратит на тебя хоть какое-то внимание, когда рядом Гарри Поттер, Избранный? Как с тобой можно встречаться, когда рядом есть такой галантный и умный аристократ, как Лотар Визерхофф, который достоин меня гораздо больше, чем кто-либо? — и провела пальцем по подбородку Визерхоффа, смотревшего на нее с выражением любимой комнатной собачки.
- Дурак и ничтожество! Что ты можешь дать ей по сравнению со мной? — заговорил Визерхофф-Риддл, черты его лица также исказились и заострились и в купе с налитыми кровью глазами придавали ему демонический вид. — Что ты сделал для того, чтобы добиться ее внимания, ее любви? Очевидно, просто быть в свите Мальчика, который выжил, для этого недостаточно, не так ли? — губы его исказила злорадная усмешка. — За то она сделала правильный выбор… — и посмотрел покровительственным взглядом на Гермиону-Риддла, которая послушно села перед ним на колени и обвила руками его ногу, в глазах ее отражались похоть и преклонение.
- Рон! Бей! БЕЙ!
Гарри и Гермиона кричали вместе, но Рон не шелохнулся. В его широко открытых глазах отражались Гарри, Гермиона и Визерхофф-Риддлы, их волосы кружились, словно огонь, глаза сияли красным, а голоса звучали высоким страшным трио.
- Твоя мать призналась, — засмеялся Риддл-Гарри, а Риддл-Гермиона ухмыльнулась, — Что она предпочла бы меня в качестве сына, была бы рада поменять… — и противно засмеялся, после чего сел в возникшее из красного дыма кресло, закинув ногу на ногу и закурив дорогую сигару.
- Кто предпочтёт тебя? Какой женщине ты нужен? Ты никто, никто, никто рядом с ними! — томно пропела Гермиона-Риддл, и, вытянувшись как змея, тесно переплелась с иллюзией рыжего аристократа; их руки жадно исследовали тела друг друга, а губы целовали другие губы, шею, плечи…
- Знаешь, Уизли, — небрежно усмехнулся Визерхофф-Риддл, пока иллюзия Гермионы, уже тесно обхватив его обеими ногами, извивалась, как змея, и стонала, откинувшись назад, а его руки поддерживала ее за талию, — в отличие от тебя, я действительно умею доставлять удовольствие женщинам, — и, ухмыльнувшись, силой прижал к себе Гермиону-Риддла, которая тут же издала протяжный и сладостный стон.
Лицо Уизли исказилось гримасой боли, меч дрогнул в его руках, но не поднялся.
- Сделай это, Рон! — прокричал Гарри.
Рон взглянул на него, и Гарри показалось, что он увидел алый отблеск в его глазах. Рыжик опустил меч и теперь с ненавистью смотрел не на корчащиеся иллюзии Риддла, а на своих настоящих друзей, стоявших по разные стороны от помоста, словно выбирая, кого из них ударить первым.
- Вы!... — тяжело сказал Рон, переводя взгляд с Гарри на Гермиону. — Потаскуха несчастная!
Иллюзии Риддла снова засмеялись, их смех эхом отразился от высоких каменных сводов: они побеждали.
- Рон! Оно врет! — изо всей силы закричал Гарри. — Мы — твои друзья и никогда не предали бы тебя!
- Твои друзья!.. — следом за ним произнес Гарри-Риддл, заставив Рона обернуться. — Друзья, которым дружба с тобой в тягость, который были бы рады, если б ты исчез… — и выпустил кольцо дыма прямо в лицо Уизли.
Стоявшая рядом с ним Гермиона-Риддл рассмеялась в такт, напоминая в своем неистовстве Беллатрису Лестранж, а Визерхофф-Риддл жадно оскалился и продолжил ласкать девицу, отдавшуюся ему со всей своей порочной страстью.
- Нет! — закричала настоящая Гермиона, которой изо всех сил захотелось залепить пощечину своему двойнику, но она понимала, что это все лишь иллюзии.
Это магия, и на нее надо воздействовать магией! Девушка зажмурилась, изо всей силы стараясь сосредоточиться на самом счастливом воспоминании, до боли в пальцах стиснув волшебную палочку… Первый курс, Вольдеморт побежден, они снова вместе, их сила — в единстве. Дамблдор награждает их ста шестидесятью баллами, Гриффиндор выигрывает кубок школы…
- Expecto Patronum!
Серебристая выдра вылетела из кончика ее палочки и, сделав круг вокруг Рона, принялась атаковать порождения Риддла, однако те отбивались от нее, как от досадливой мухи. Вскоре выдра растворилась, а Рон, на какое-то мгновение скинувший наваждение, вновь выпал из реальности. По щекам девушки текли слезы, и теперь она беспомощно жалась в угол, закрывая голову руками — ее план не удался, ЗОТИ всегда была ее слабым местом, и теперь ее друг и парень, покрепче взяв меч, движется прямо на нее, одолеваемый желанием убить за измену. Ведь она изменяла, действительно изменяла…
- Expecto Patronum! — выкрикнул на сей раз Гарри.
Серебряный олень, светящийся гораздо сильнее, чем выдра, грациозно выскочил из палочки своего хозяина и ударил копытами иллюзии Вольдеморта, заставив их уменьшиться и отступить.
- Спасибо, дружище, — растерянно поблагодарил Рон, с глаз которого неожиданно спала пелена. — Не знаю, чтобы я делал без тебя, — он пребывал в ужасе оттого, что только что хотел сделать, и теперь с недоумением рассматривал лезвие меча, которым чуть не зарубил любимую девушку.
Сейчас это был снова их прежний Рон, немного неуклюжий и наивный, добрый и веселый.
- Это все Гермиона, — ответил Гарри, заставив девушку улыбнуться сквозь слезы. — Это была ее идея использовать Патронусов.
В подтверждение Гарриных слов Гермиона вновь взмахнула волшебной палочкой, сосредоточившись на самом счастливом воспоминании — в этот раз оно далось ей куда проще — и выпустила серебристую выдру, которая ловко заскользила по воздуху на помощь своему другу-оленю.
- А теперь слушай меня, Рон, — продолжил Гарри. — Мы с Гермионой подержим Патронусов, пока есть силы, а ты ударишь эту штуку. Быстро, не раздумывая.
Рон кивнул, занеся меч над головой. Раздался лязг металла и долгий, протяжный крик. Иллюзии Гарри, Гермионы и Визерхоффа исчезли, остался только Рон, державший меч дрожащими руками и уставшими глазами смотревший на разбитый медальон. Свершилось! Хоркрукс был уничтожен! Друзья, измотанные и счастливые одновременно, подползли друг к другу на четвереньках и обнялись. Они сделали это, сделали вместе, вместе прошли через пытки, уготованные Вольдемортом, и вместе пойдут до конца.
* * *
Друзья веселились, и никто из них не знал, что в тот момент, как Рон ударом меча разбил хоркрукс, по телу Вольдеморта, сидевшего у себя на троне в Лестранж-Холле, прошла короткая и резкая конвульсия, какая бывает при быстром наложении Пыточного. Но Темный Лорд сдержал свой гнев. Он знал о своей загадочной связи с мальчишкой и не хотел, чтобы тот узнал что-то важное. Нечто подобное довелось ему испытать уже в начале этого лета, и теперь он был уверен, что это не просто совпадение. Он знал, что даже Дамблдор, каким бы сильным магом он ни был, не смог бы наложить “Cruciatus” на таком большом расстоянии, преодолев множество защитных барьеров, да и не в стиле старого маразматика — баловаться Непростительными. Он был один вместе со своей верной змеей Нагайной, все его скользкие слуги были отосланы по делам, так что не было под рукой никого, на ком можно было бы отыграться за испытанную боль. Впрочем, его Темнейшество Лорд Судеб прекрасно понимал, что даже эти жалкие идиоты здесь ни при чем, никто из них не посмел бы причинить ему вреда, а значит, этому есть только одно объяснение — старый маразматике догадался о хоркруксах и уже нашел один из них.
Незамедлительно был вызван Люциус, у которого Лорд немедленно справился о судьбе своего дневника. Что?! Подсунул его младшей Уизли, подружке этого безмозглого Поттера? Crucio! Пожертвовал вещью своего господина, которую тебе доверили беречь, как зеницу ока, ради своих министерских интриг?! Crucio! Он по-прежнему у Уизли? — Нет, его повредил Поттер, когда полез спасать девчонку. — Что?! И я об этом узнаю только сейчас?! Crucio! Как именно повредил?!— Ах, не знаешь, видел только дыру с обгоревшими краями? Crucio! Os fractum (2)! Crucio! — подержать подольше, пока этот никчемный и скользкий аристократишка не начнет харкать кровью. Sectumsempra! — пока достаточно. Легкий взмах палочкой — отправляйся к Нарциссе.
Конечно, уничтожение все лишь одного хоркрукса не могло сильно повредить его Темнейшеству — он для того и наделал их целых шесть штук, чтобы гарантировать себе бессмертие — однако не помешает проверить остальные: старый маразматик далеко не дурак и уже наверняка отрядил на поиск его сосудов своих послушных пешек из птичьего ордена. Исчезнув в клубах черного дыма, Темный Лорд аппарировал в рощу недалеко от маггловской деревушки Литтл-Хэнглтон. Долина была залита ярким послеполуденным солнцем и являла собой идиллический пасторальный пейзаж, как будто бы и не было рядом величайшего темного мага современности. На одном из холмов мрачной громадой возвышался старый особняк Риддлов, резко выделяясь на фоне ясного голубого неба. Хмыкнув, Лорд прошел в глубь рощи — смолкли птицы, попрятались по норам звери, лишь шелест тяжелой бархатной мантии, да хруст сухих веток под ногами нарушал повисшую тишину. Было заметно, что сюда давно уже не ступала нога человека. А вот и полуразвалившаяся хижина Марволо Гонта. Стены потрескались и поросли мхом, крыша почти осыпалась, и теперь ничто не сдерживало рвущиеся на свободу молодые деревья. Внутри было темно и сыро, как и много лет назад — казалось, последние потомки Салазара Слизерина не переносили свет не только как идеологию, но и как физическое явление. Темный Лорд не особо заботился о защите этого убого места, понадеявшись, что темный густой лес и уродливый внешний вид строения отпугнут всех любопытных, но в доме не чувствовалось вообще абсолютно никакой магии!
Насторожившись, мужчина прошел в соседнюю комнату, отыскал на закопченной стене нужный камень и стукнул по нему палочкой — никакого магического сопротивления или узнавания — камень просто отъехал в сторону, как при действии обыкновенного механизма, явив незваному гостю абсолютно пустой тайник. Будь ты проклят, Альбус! — и без того некрасивое лицо Вольдеморта исказила гримаса ненависти. Один небрежный взмах палочкой, и хижина разлеталась, подобно сдутой горке пыли. Темный Лорд аппарировал, а маггловские службы спасения еще долго не могли ликвидировать внезапно начавшийся лесной пожар.
- Да это же какое-то адское пламя! — в ужасе прокричал один из пожарных, увидев, как мощный поток воды, выпущенный из шланга, в одночасье испарился, а пламя, будто чудовище из детских страшилок, набросилось на очередное дерево, не оставив даже горстки пепла.
И тот маггл не догадывался даже, насколько он был прав. Позже, зафиксировав огромный магический выброс вблизи магглонаселенного района, на место прибыли ликвидаторы магических происшествий и катастроф, взломщики проклятий и стиратели памяти. А вечером дотошные журналисты растрезвонили на всю магическую Британию о том, что вблизи маггловской деревни Литтл-Хэнглтон было использовано запрещенное темномагическое заклинание Адское пламя. На следующий день все только и говорили о том, что Пожиратели Смерти во главе с Тем-кого-нельзя-называть захотели уничтожить магглов, прикрывшись лесным пожаром. Вновь начались аресты и обыски волшебников, лояльных идеям Неназываемого, однако последнему не было никакого дела до неприятностей его жалких слуг. И, пока маги и магглы сообща тушили Адское пламя, стиратели памяти обрабатывали мозги тем, кто увидел слишком много, а взломщики проклятий исследовали выжженную область, его Темнейшество Лорд Судеб был уже за многие мили от этой несчастной деревни, холодный соленый ветер развевал полы его мантии, а взор устремился к маленькой, залитой водой пещере у самого подножия неприступной скалы…
Темный Лорд был в панике и метал гром и молнии едва ли не в прямом смысле этого выражения: пока он кропотливо идет к власти, а его слуги суетятся, как тараканы, не в состоянии выполнить даже самые элементарные поручения, белобородый маразматик успел его опередить и разгадать тайну его бессмертия. И было уже поздно выяснять, рассказал ли ему это щенок Регулюс перед своей смертью (хотя вряд ли, иначе сам он, Лорд Вольдеморт, был бы уже мертв, окончательно и бесповоротно), или же старик догадался сам. Остается лишь удостовериться в том, что все остальные хоркруксы спрятаны достаточно надежно, чтобы до них не добрался Дамблдор со своим длинным носом и загребущими руками.
Чаша Хаффлпафф находится в сейфе у Лестранжей. Он, словно предчувствуя опасность, лично попросил Беллу спрятать древний артефакт в своем сейфе. Сейф находится на нижнем уровне в Гринготтсе и, значит, обеспечен соответствующей охраной, а также поставлен на кровную защиту, так что туда никто не сможет зайти, кроме Беллатрисы, ее мужа и деверя. Беллу с мужем, как и Нагайну он будет теперь неотступно держать при себе, чтобы они случайно не оказались sub Imperio (3) кого-то из фениксятников. А Рабастан должен быть где-то на пути в Польшу, так что ни фениксовцы, ни министерские ищейки его еще долго не хватятся.
Диадема Равенкло хранится в Хогвартсе, в выручай-комнате, однако сейчас слишком опасно появляться там столь открыто. Даже если кто-то из сопляков нашел эту комнату, он не знает, где именно следует искать диадему, и, вообще, все должны быть уверены, что она много веков назад была утеряна в лесах Албании.
Что ж, за три… два с половиной хоркрукса можно быть спокойным, до них доберутся еще не скоро, если вообще доберутся. Он сделает то, что оказалось не под силу Салазару Слизерину и Геллерту Гриндевальду. Он будет жить вечно и господствовать над этим миром… Высокий, леденящий душу хохот эхом отразился от высоких сводов тронного зала Лестранж-Холла.
* * *
Сонные ребята медленно брели после завтрака к кабинету ЗОТИ, и, надо сказать, никто из них не испытывал радостного предвкушения от предстоящего урока. Как и обещал Дамблдор новый преподаватель ЗОТИ Реджинальд Уоррингтон появился в школе ровно через две недели после начала занятий. Внешне он напоминал смесь Слагхорна и постаревшего Локхарта, чем сразу заработал антипатию у большинства учеников. Это был невысокий полноватый человек лет сорока с блеклыми завитыми напомаженными волосами и длинными закрученными усами, одетый в новую дорогую мантию бордового цвета. Такого же бордового цвета была украшавшая костюм большая бабочка, а пальцы были унизаны многочисленными перстнями, слабо поблескивавшими в лившемся из окон холодном свете. Сразу было заметно, что мистер Уоррингтон любил только одного себя и терпеть не мог отсутствия внимания к своей персоне. По его же осанке и сложению можно было легко предложить, что он являлся, скорее, бывшим министерским чиновником, нежели аврором, кем, по логике, должен быть профессор ЗОТИ — уж слишком неповоротливым, засидевшимся и изнеженным он казался. Подобно Амбридж, он тоже постарался вставить свои пять кнатов, как только его представили, и поведал всему Большому Залу, как он рад возможности обучать юных волшебников защите от темных сил — столь важному предмету в нынешние непростые времена — а также уверил всех, что Министерство магии своей первоочередной задачей ставит исключительно образование подрастающего поколения. Мужчина улыбался во все тридцать два зуба и, казалось, не замечал ни хмурых взглядом школьников, пережевывающих пресную овсянку, ни лиц других профессоров, выражающих глубокое сомнение в его профессиональных качествах. По окончании сей проникновенной речи директор Хогвартса поднялся со своего места и, задорно улыбнувшись, громко захлопал в ладоши, что следом за ним повторили вслед остальные учителя и ученики, после чего пожелал новому преподавателю успехов на профессиональном поприще и скорой дружбы с коллегами.
А еще мистер Уоррингтон обладал жуткой привычкой опаздывать, так что подошел к классу лишь через десять минут после звонка. На спецкурс в понедельник пришли всего семь человек, записавшиеся на дополнительные уроки ЗОТИ — мужские половины седьмого курса Гриффиндора, за исключением Визерхоффа, и Хаффлпаффа.
- Я ваш новый преподаватель Меня зовут Реджинальд Уоррингтон, — начал мужчина, как только ученики расселись за партами. — Запомните раз и навсегда: я не потерплю никакого неуважения к своей персоне, поэтому советую вам запомнить несколько очень простых правил, — растягивая слова, произнес преподаватель, постукивая пальцами по подлокотникам кресла, всем своим видом демонстрируя данную ему над сопляками власть. — Это послужит хорошим залогом вашей дисциплины в ближайшем будущем.
– Первое. Вы не имеете права садиться до тех пор, пока я не зайду и не разрешу вам, — ученики удивленно вытаращили глаза, на лицах большинства из них застыла смесь удивления и недовольства. — Второе. Когда я вхожу в класс, вы все вместе должны приветствовать меня словами “Здравствуйте, профессор Уоррингтон”… Почему все сидят?! — школьнички тут же повскакивали с мест, дабы не злить преподавателя в первый же урок. — По двадцать баллов с каждого факультета! — по-видимому, ему было все равно, с какого именно факультета снимать баллы, он наслаждался самим процессом их снятия.
– Вот так-то лучше…
Далее список Уоррингтона пополнился пунктами “не уходить до фразы “урок окончен”, “не перебивать во время изложения материала”, “не отвечать на вопрос до тех пор, пока не будет назван ученик, чей ответ хотелось бы услышать”, “ни в коем случае не высказывать собственное мнение, ибо оно не интересует компетентных людей из Министерства; в ответах допускается ссылаться лишь на тексты известных и официально разрешенных Министерством учебников, а также слова преподавателей, компетентность которых не вызывает сомнения у Министерства” и “стоять во время ответа в знак уважения к профессору Уоррнгтону”
- А теперь начнем урок. Итак, что вы должны сказать? — произнес учитель таким тоном, будто обращался к первоклассникам.
- Здравствуйте, профессор Уоррингтон, — раздался нестройный хор голосов.
- Нет-нет, не годится, — искренне возмутился профессор. — Где же ваша радость и энтузиазм в получении новых знаний? — изобразил разочарованную улыбку, какая бывает у родителей, когда их любимое, но еще несмышленое чадо в очередной раз не может выбрать два одинаковых кубика. — Так, давайте еще раз, — и дирижерским жестом пару раз ударил тонкой гибкой указкой по столу.
- Здравствуйте, профессор Уоррингтон, — повторил класс уже более слаженно.
- Здравствуйте, дети. Можете садиться, — ученики с облегчением уселись обратно на жесткие деревянные скамьи. — А теперь вы должны записать основные правила поведения на моем уроке, — перечисленные семь пунктов тут же появились на черной доске, стоявшей слева от учительского стола, причем все предложения были написаны от первого лица. — Вам все ясно?
В случае профессора Снейпа это был традиционный риторический вопрос: всем известно, что Ужас Подземелий ненавидит студентов и по определению считает всех безмозглыми идиотами. Но как вести себя с Уорринтоном, не знал никто. Было понятно только, что новый учитель ничем не лучше всех предыдущих и держит их за дураков, хотя перед ним сидят уже юридически взрослые, совершеннолетние студенты. Если подобный диалог и был еще уместен с одиннадцати-, двенадцатилетними детьми, то старшекурсников просто унижал и заставлял чувствовать себя нереально глупо. Несколько учеников опасливо переглянулись между собой, без слов делясь первыми впечатлениями от нового преподавателя и плохими предчувствиями относительно последующих уроков ЗОТИ. В результате список правил пополнился очередным, восьмым по чету пунктом “никаких переглядываний, перешептываний, разговоров и записок на уроке”. После того, как ученики в очередной раз встали и хором ответили, что им все понятно, класс вновь погрузился в тишину, нарушаемую скрипом перьев по пергаменту и постукиванием указки по столу.
Далее Уоррингтон устроил перекличку, требуя от каждого студента назвать принадлежность к факультету (как будто о ней нельзя узнать вывод по вышитым на мантиях значках или по отдельной графе напротив фамилии в списке) и статус крови, отчего у гриффиндорцев и хаффлпаффцев, которым не под силу было терпеть столь вопиющую несправедливость, перекосились лица. По окончании переклички профессор приказал всем магглорожденным и полукровкам пересесть назад, а чистокровным вперед. Юноши послушались беспрекословно — никто не хотел потерять лишние баллы за лишний изданный звук или нерасторопность. В итоге Рон оказался с Невиллом, а Эрни — с Захарией (оба даже не пытались скрыть недовольство общества друг другом), а ряду через парту от них расположились Дин с Симусом и Джастин с Гарри.
После ученикам довелось услышать самую нудную лекцию, с которой могла бы поспорить лишь история магии в исполнении профессора Биннза, а список запретов пополнился новым пунктом — “не спать на уроке”. Профессор Уоррингтон почти дословно цитировал первый параграф из учебника, не забывая при каждом удобном случае нахваливать горячо любимое им Министерство магии, которому подрастающее поколение должно быть благодарно за счастливое детство и светлое будущее. Затем, ближе к концу пары, вспомнив все-таки, что его предмет — практический, приказал ученикам разбиться на пары и провести между собой мини-дуэли с целью продемонстрировать текущий уровень подготовки, на основе которого будет создаваться дальнейший учебный план. Ученики тут же воспряли духом и вышли на середину класса, в то время как парты разъехались в стороны, подчиняясь легкому взмаху палочки преподавателя.
Учитель предоставил своим подопечным полную свободу действий. Использование высшей боевой магии считалось по умолчанию недопустимым. Один. Два. Три… Начали! Помещение тут же озарилось множеством разноцветных лучей и вспышек. Уоррингтон ходил вокруг, наблюдал, но не вмешивался в ученические поединки. Его первый урок носил исключительно разведывательный характер: узнать настроения подрастающего поколения, особенно старшекурсников, их готовность подчиняться и соблюдать дисциплину, а также общий уровень практических навыков, а заодно выявить потенциально опасных для Министерства студентов и взять их под контроль. Сам же факт того, что он, в отличие от Амбридж, разрешил использовать на уроках магию, да еще организовал парные дуэли, должен усыпить бдительность детишек, а, значит, они обязательно должны попасться на использовании запрещенных знаний или не одобренных Министерством методах.
Поединки тем временем шли полным ходом. Студенты спешно вспоминали навыки, полученные во время занятий АД. Каждый из них мог по праву гордиться собой, ибо не пропустил ни одного заклятия противника. Уоррингтон же, к собственному разочарованию, так и не смог пока подловить сопляков на чем-то запрещенном или не одобренном Министерством. Оглушающее проклятие, Обезоруживающее, Сногсшибатель, Чары щекотки, простой щит “Protego”. Кроме того, он получил приказ лично от самого министра Скримжера любым способом заставить Поттера сотрудничать с властями.
- Итак, вы все продемонстрировали сегодня хорошие навыки ведения магических дуэлей, — сказал Уоррингтон, когда по его знаку студенты прекратили драться и выстроились в линию, — а это значит, что уже на следующем занятии мы сможем приступить непосредственно к выполнению программы курса. Итак, какое самое первое заклинание вы должны применить в бою? Поттер! — его командирский голос весьма комично смотрелся при его низком росте и широких габаритах.
- “Expelle arma”, сэр, — уверенно ответил гриффиндорец, посмотрев в глаза преподавателю.
- Почему? — Уоррингтон крутанул трость в руке, после чего небрежно оперся на нее.
- Потому что это заклинание выбивает палочку из рук противника, сэр, — сказал Поттер с заметным раздражением в голосе: да это же элементарный вопрос. — Волшебник без палочки уже не может причинить вреда.
- Пять баллов Гриффиндору! Уизли!
- Да, сэр? — рыжик покосился на учителя из-под своей отросшей челки.
- Ваша основная задача?
- Вывести из строя противника, не нанося ему тяжких повреждений, сэр, — уверенно ответил рыжик: натренировавшись в свое время на занятиях ДА, он прекрасно знал основную цель защиты.
- Чего вы ни в коем случае не должны делать? Смит! — преподаватель бросил грозный взгляд на рассматривавшего свои ботинки хаффлпаффца, заложив трость за спину.
- Мы не должны… — замямлил студент.
- Десять баллов с Хаффлпаффа! Руки по швам! Голову поднять! Смотреть на меня! Ясно!
- Д-да, сэр, — ответил Захария, вытянувшись по струнке. — Мы не должны вступать в бой… пока нет угрозы нашей жизни?..
- Так вы сомневаетесь, Смит?
- Н-нет, сэр! — выпучив глаза, сказал хаффлпаффец.
- Так-то лучше. Один балл Хаффлпаффу.
В другое время Эрни и Джастин завыли бы в ответ на такое хамское отношение преподавателя — Снейп не в счет, но вынуждены были терпеть. И ведь не переглянуться же!
- Как долго вы должны держать сопротивление? МакМиллан!
- До прибытия авроров, сэр, — уверенно ответил Эрни.
- Что вы должны сделать, если в поле сражения окажутся магглы? Лонгоботтом!
- Наверное, увести их из зоны опасности, — ответил Невилл: хотя они с Уоррингтоном были одного роста, последний казался столь высокомерным, что на него нельзя было иначе смотреть, кроме как снизу вверх.
Невилл, хотя не мог претендовать на обучение в Аврорской академии, записался на спецкурс ЗОТИ по настоянию бабушки, которая очень хотела, чтобы ее внук был похож на сына, а также обещала, что в этом году им постараются найти компетентного преподавателя. К тому же, рассуждал гриффиндорец, дополнительные уроки ЗОТИ он может всегда бросить, как сделал это в прошлом году, и вернуться к любимой гербологии.
- Что?! — взревел профессор. — Двадцать баллов с Гриффиндора! — весь контингент львиного факультета, присутствующий в сборе, издал коллективный вздох негодования. — Лонгоботтом вы хоть слушали, что я вам рассказывал на уроке?!
- Д-да, сэр, — парень чувствовал страх и уже морально готовился к наказанию.
- И, Лонгоботтом? Напомните нам, что я вам рассказывал часом ранее? — Уоррингтон покрутил тростью у самого носа гриффиндорца, который едва удержался от того, чтобы отступить назад.
- В-вы говорили, что на зону сражения необходимо наложить магглоотталкивающие чары и стереть магглам п-память…
- Тогда что за чушь несете вы, Лонгоботтом! — проревел Уоррингтон, подойдя совсем близко к ученику и погрозив ему тростью, заставив немного отклониться назад.
- Но, сэр, — возразил Невилл, собрав всю решимость в кулак, — ведь магглы тоже люди, в них может попасть какое-нибудь заклятие…
Несколько учеников согласно кивнули.
- Сделайте шаг вперед те, кто согласен с Лонгоботтомом.
Поттер, Томас, Финниган, МакМиллан, Финч-Флетчли… немного поколебавшись, вперед вышел Уизли, став рядом с другом.
- Минус десять баллов штрафа каждому! Сегодня в полшестого вы должны явиться на отработку в кабинет Филча. Вам ясно?!
- Да, сэр, — понуро ответили студенты хором.
- Смит, пятнадцать баллов Хаффлпаффу за правильную позицию.
- Запомните, вы все в скором времени будет служить Министерству… если, конечно, поступите в Училище Авроров, — добавил Уоррингтон, понизив голос, — а потому вашей первоочередной задачей должно являться исполнение указов Министерства, а не очередной дури, что придет вам в голову. Вам ясно?!
- Да, сэр.
- Поттер?
- Да, сэр, — понуро ответил Гарри, опустив голову: внутри него все клокотало от чувства несправедливости, что он поступил только что не сообразно своей совести, но почему-то именно сейчас ему казалось, что своим противостоянием он ничего не добьется.
До конца урока Уоррингтон погонял учеников по материалу урока и отпустил со звонком, дав задание законспектировать параграф о противомаггловской защите.
- Поттер, Уизли, Лонгоботтом, задержитесь, — приказал он, заметив, что те еще не ушли.
- Да, сэр, — без особого энтузиазма ответили парни.
К удивлению гриффиндорцев, новый учитель повел их в свои личные комнаты, располагавшиеся рядом с классом ЗОТИ. Взглядам ребят предстала полупустая подзапылившаяся гостиная (Снейп, ведший ЗОТИ годом ранее, как известно, обитал у себя в подземельях), которая, тем не менее, уже стала олицетворением своего нынешнего обитателя — мистер Уорргингтон прибыл сегодня рано утром, но уже успел развесить по стенам свои фотографии, на которых Фадж и Скримжер вручали ему различные награды. Преподаватель приказал юношам сесть за стол, после чего позвал домового эльфа и потребовал, чтобы тот немедленно принес чай, печенье и кексы.
- Итак, Лонгоботтом, Поттер, Уизли, вы собираетесь стать аврорами… — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Уоррингтон, помешивая сахар в чае и переводя взгляд по очереди на каждого из учеников.
Гарри, Рон сидели за столом, хмуро пялясь на свои чашки, и молчали. У них совсем не было повода доверять Уорринтону, особенно после его урока. Очередная министерская крыса наподобие Амбридж. И Веритасерум в чай подлил наверняка. Невилл же поднял чашку ко рту, делая вид, что пьет…
- Поттер, Уизли, вас что, дома не учили, что невежливо отказываться от угощения? — Уоррингтон был искренен в своем гневе.
Парни поднесли чашки к губам и сделали вид, что чуть-чуть отпили. Уоррингтон положил к себе в рот песочного тритончика и пережевал, показывая, чтобы студенты сделали тоже самое. Затем отпил еще чаю — в чашке осталось меньше половины. Гарри и Рон были вынуждены сделать несколько глотков — по сравнению с профессором их чай казался практически нетронутым. К удивлению ребят, они не почувствовали слабости, звона в ушах или тумана в голове — симптомов, которыми, согласно описанию в книге Грозного Глаза Грюма, сопровождалось всякое принятие Сыворотки правды. Осмелев, гриффиндорцы сделали еще несколько глотков под удовлетворенный взгляд преподавателя.
- Постоянная бдительность? — усмехнулся он из-под своих закрученных усов, после чего повторил свой первый вопрос.
- Да, сэр, — ответил Гарри, вертя чашку в руках, — как мой отец.
- Ваш отец? — удивился профессор: он учился на три курса старше Джеймса Поттера, но никогда не общался с ним, а после выпуска их школы пошел работать в Министерство, в Отдел Кадров, что позволило ему быть в курсе всех сотрудников Министерства и подведомственных подразделений, за исключением разве что невыразимцев.
- Но разве мой отец не был аврором? — на лице юноши застыла смесь разочарования и удивления. — Ведь он больше всех боролся с Вольдемортом в первую магическую войну, — Уизли, хотя бывал вместе с другом во многих переделках, в том числе и смертельно опасных, вздрогнул, а Уоррингтон поперхнулся печеньем и закашлялся.
Для Гарри отец представлялся в светлом и идеализированном образе, и даже увиденное в Омуте Памяти у Снейпа мало омрачило его. Юноша искренне верил в то, что после того случая у озера его отец исправился и стал более добрым и чутким — иначе мама просто не вышла бы за него замуж. А по рассказам Сириуса и Ремуса, Джеймс Поттер Поттер просто обожал свою жену Лили и маленького Сохатика — Гарри, а также был первоклассным бойцом в Ордене Феникса. А последнее уж очень органично бы смотрелось на фоне службы в Аврорате.
- Нет, Поттер, могу сказать вам точно: Джеймс Поттер никогда не был аврором и даже не подавал заявление в Аврорское училище, — ответил Уорринтон, откашлявшись, с удовольствием про себя отметив, как челюсть мальчишки упала чуть ли не до стола.
- Но, может быть, папа Гарри был спортсменом? — решил поддержать своего друга Рон. — Ведь он был лучшим игроком в квиддич в школе?
Уоррингтон снова отрицательно покачал головой и выпил чаю. Гарри же чувствовал себя так, словно на него вылили ушат грязной холодной воды. Вспомнились слова тети Мардж в тот вечер, когда он сбежал из дома и впервые встретил Сириуса:
Ретроспектива…
- … я ничего не имею против твоей семьи, Петуния, — Мардж похлопала тётю Петунию по костлявой руке ладонью, похожей на лопату, — но твоя сестра оказалась паршивой овцой. Такие появляются даже в самых лучших семьях. К тому же она сбежала с каким-то бандюгой — и вот результат, у нас перед глазами.
- Этот Поттер, — громким басом выкрикнула тётя Маржи, схватив бутылку и плеснула бренди себе в бокал и на скатерть, — чем он, собственно, занимался? Вы никогда не говорили.
- Он... не работал, — ответил дядя Вернон, едва взглянув на заметно нервничавшего племенника. — Был безработный.
- Так я и думала! — победно крикнула тётя Маржи, отхлебнув бренди и утёрев подбородок рукавом. — Никчёмный, бесполезный, бездельник, попрошайка, который...
- Ничего подобного! — выпалил Гарри, сам того не ожидая. Все затихли. Гарри дрожал с головы до ног. Он ещё никогда не был так возмущён…
Конец ретроспективы.
Он упорно не хотел верить в то, что его родители, особенно отец, на которого он долгое время стремился быть похожим, были бездельниками и никчемными людьми, как это утверждали Мардж и Вернон Дурсли, но понимал, однако, что Уорринтон, как бы ни был неприятен, не стал бы врать. Гарри имел весьма скудные сведения о профессиях в магическом мире, но, тем не менее, был уверен, что его отец при своем веселом заводном характере и жажде приключений уж точно не стал бы работать целителем, каким-нибудь клерком или лавочником. Тут же неприятно кольнула мысль о том, что если бы отец действительно где-то работал, то Сириус, Ремус, Дамблдор или МакГонагалл действительно рассказали бы ему об этом. А в сейфе Поттеров, который он видел в Гринготтсе, было очень много золота, которого, на его неискушенный взгляд, хватило бы на то, чтобы еще несколько лет не работать.
- Мы отвлеклись от темы, — голос нового учителя ЗОТИ вывел гриффиндорца из раздумий. — Дамблдор лично просил меня проконтролировать вашу успеваемость по моему предмету и обеспечить достаточными знаниями для поступления в Аврорское училище. — Однако я не собираюсь проходить с вами одно и то же по несколько раз, как это делают с вами остальные учителя, в ожидании, пока элементарный материал курса не прочно будет прочно усвоен даже самыми тупыми, — покосился на Лонгоботтома, — а также завышать вам оценки, если вы не справляетесь с программой. Однако вы, Поттер, очень значимая фигура на политической арене магического мира. Ваша слава идет впереди вас, и тень ее падает и на ваших друзей, которые вольно или невольно оказываются втянуты в борьбу со злом, — преподаватель понизил голос. — В вас и ваших друзьях заинтересованы слишком многие…
- Передайте министру Скримжеру, — сказал Гарри с вызовом, отставив от себя чашку, — что я не собираюсь с ним сотрудничать! Я — человек Дамблдора и всегда буду им!
- И я! — повторил вслед за Поттером Уизли.
- А вы, Лонгоботтом? — обратился Уоррингтон к молчавшему до этого Невиллу, заметив выражение сомнения на его лице.
- И я, — как можно тверже сказал Невилл.
На самом деле гриффиндорец не испытывал симпатии ни к Министерству с его коррумпированной и прогнившей напрочь структурой, ни, в последнее время, к Дамблдору. Конечно, ему и раньше приходилось слушать, как бабушка, сидя с газетой в одной руке и чашкой кофе — в другой, постоянно разносит в пух и прах лидеров магической Британии и проводимую ими политику. Раньше мальчик особо не вникал в эти словоизлияния: Августа Лонгоботтом была дамой твердой руки и строго нрава, и не было на свете еще ни одного человека, который успел бы ей чем-то угодить. К тому же, казалось Невиллу, старики всегда склонны кого-то критиковать. Но теперь, после недолгого общения с Визерхоффом, который в их обществе был человеком новым, а также отличался незаурядным умом и потому мог без предубеждения взглянуть на старые вещи, у Невилла словно открылись глаза, и он действительно стал видеть вещи, о которых говорила бабушка, но которые он не понимал. Что школа и, прежде всего, их факультет, превратилась в арену для политических игр сильных мира сего. Что уровень образования стремительно падает, и школа ориентируется больше на слабых учеников — если верить слухам, то нынешний класс МакГонагалл до сих пор сидит на месте из-за того, что Рону не даются Чары Восстановления. Что руководство школы не заботится о компетентности преподавателей и подбирает их по весьма странному принципу — и тут же вспомнился Снейп, один взгляд которого заставляет провалиться на месте, и все учителя ЗОТИ, за исключением Люпина. Что Биннсу уже давно пора найти замену — а то это позорище, что дети не знают историю своей страны только потому, что спят на ней. И что в школу давно пора вернуть уроки этикета и традиций волшебного мира, которые отменили вскоре поступления бабушки Невилла на первый курс, а то молодежь из школы выпускается совершенно глупой и необразованной.
Но, если выбирать между Дамблдором и Министерством, то Невилл однозначно выбрал бы первого — потому что больше некого. Да и Хогвартс является самым безопасным местом в мире, пока в нем директорствует Дамблдор.
- О, Поттер, — рассмеялся Уорринтон, — очевидно, ваша знаменитость затмила ваш разум, если вы думаете, что у министра нет более важных дел, кроме как уговаривать Избранного сотрудничать с ним, — лицо подростка предсказуемо напряглось и пошло красными пятнами, а в зеленых глазах полыхнул гнев. — Однако имейте в виду, Поттер, что когда-нибудь вы очень сильно пожалеете, что выбрали в свое время не ту сторону…
- Ни за что! — на одном дыхании выпалил Гарри.
- Так или иначе, — продолжил профессор таким тоном, будто мимо него всего лишь пролетела назойливая муха, — я не собираюсь вам потакать или завышать оценки только лишь потому, что вы — Избранный или друзья Избранного, — Поттер недоуменно поднял брови, с вызовом посмотрев на преподавателя, как бы говоря: а вас и не просили. — Однако Дамблдор настоятельно попросил меня о том, чтобы я помог вам с успеваемостью, так что, начиная со следующего урока по спецкурсу за любой ваш промах, штраф, неверный ответ вы должны будете являться ко мне на отработки, чтобы… хищно улыбнулся мужчина, продемонстрировав все тридцать два зуба, — заслужить обещанные вам баллы, — и смачно откусил голову песочному дракончику.
Уоррингтон видел вспыльчивость мальчишки и его слепую, безоговорочную преданностью директору Хогвартса. Но, в то же время, мальчишка терпеть не может несправедливостью — ему явно не понравилось, что Дамблдор за них уже договорился. А значит, его нужно планомерно тыкать носом в мелкие грешки директора, постепенно прививая мысль о том, что тот уже стар и тоже может ошибаться. И когда тщательно взлелеянный Дамблдором идеал будет разрушен, мальчишка уже будет готов к сотрудничеству с Министерством. Ведь что есть у Дамблдора? — только старый авторитет и кучка малолетних фанатиков. Что есть у Министерства? — официальная власть, вся мощь пропаганды и Аврорат, готовый выступить по первому же требованию министра. И вся эта якобы народная любовь, про которую так любит говорить Дамблдор — не более, чем фикция: вся эта серая масса будет считать хорошим того, о ком соответственно напишут в газетах, а потому Дамблдору не следует злить Министерство, как он это делал в 95-м году.
* * *
… Послеполуденное солнце лениво пронизывало своими лучами просторный кабинет, обставленный строго, но дорого и со вкусом. Хозяин кабинета, солидный мужчина средних лет сидел за столом и читал письма. Все дела, что он собирался сегодня сделать, были уже переделаны, нерадивые сотрудники отчитаны, те же, кто хорошо справились с работой, получили заслуженную похвалу и новое задание, так что с работы теперь можно было уходить со спокойной совестью. А пришедшие письма он еще раз внимательно перечитает и разберет уже дома. Геннинген, а это был именно он, уже собрал свои вещи и решительно направился к выходу из кабинета, как зазвонил телефон. Здесь следует отметить, что немецкие волшебники, в отличие от своих английских коллег, не брезговали пользоваться маггловскими изобретениями и не скрывали от магглов большую часть своих учреждений, просто накладывая на них магглоотталкивающие чары. Здесь нельзя было встретить ни мельтешащие перед глазами разноцветные записки, ни поражающие умы величие и помпезность, призванные возвеличить род волшебников над всеми остальными существами на Земле, зато окна были вполне себе настоящие и показывали настоящие городские пейзажи, а не то, что вздумается Отделу магических происшествий и катастроф.
Выругавшись про себя, Геннинген вернулся к столу и взял трубку.
- Алло?
- Отто, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Предстоит серьезный и, скорее всего, долгий разговор.
- Хорошо, Клаус, сейчас приду.
Положив трубку, Геннинген выругался еще раз, ибо планы уйти пораньше домой пошли книззлу под хвост, и, взяв портфель, он направился в кабинет своего начальника.
- Догадываетесь ли вы, Отто, зачем я позвал к себе? — строго спросил начальник Отдела образования Клаус фон Шварц, когда его подчиненный устроился в кресле напротив.
- Н-нет, — неуверенно ответил Геннинген: слова Шварца и сам вызов на приватную беседу вызвали у него ассоциацию с другим подобным разговором, однако когда и при каких обстоятельствах состоялся этот разговор, куратор не помнил, кроме того, что в прошлый раз допрашивал он сам, и этот допрос не очень хорошо кончился для него самого.
Шварц бросил высокомерный взгляд на своего подчиненного и откинулся на спинку кресла. Поза его была расслабленной и непринужденной и вкупе с гордым выражением лица выдавала в нем хозяина ситуации. Клаус Густав фон Шварц любил доминировать и никогда не скрывал это. Глава древнего могущественного рода, рассеявшегося по всей Западной Европе, член Совета Магов и большой карьерист (впрочем, нынешняя должность его вполне устраивала), он был человеком очень строгим, ответственным и принципиальным как к себе, так и к окружающим его людям, и терпеть не мог малейших проволочек, оплошностей или отлынивания от своих обязанностей. Унаследовавший присущую всем Шварцам, Блэкам и Нуарам красоту и аристократизм, он, не в пример некоторым своим английским родичам, отличался сдержанным характером, рассудительностью и целеустремленностью, и если наказывал, то всегда за дело, и старался делать так, чтобы его подчиненным было выгодно следовать установленным им же правилам.
- Отто, я внимательно изучил ваш отчет по Англии и не могу не отметить, что вы хорошо справились со своей работой, — вновь заговорил Шварц, положив на стол папки с бумагами. — Однако меня крайне смущает тот факт, что вы присоединили к группе некую Анну Кайнер. Откуда она вообще взялась? Ее имя не фигурировало в проекте.
Геннинген проглотил застрявший в горле ком, не понимая, чем вызвано недовольство его начальника. Из подсознания, словно в тумане всплыли слова: “господин Геннинген, вы допросили меня и составили на меня личное дело. Ничего сомнительного или предосудительного в моих словах вы не нашли. Ничего из того, что я вам сказала, не вызвало у вас вопросов. Все подозрения с меня сняты. В дальнейшем вы не будете проверять ни меня, ни моих друзей или родственников.” Он не знал, откуда в его памяти взялись эти слова, этот голос, но был твердо уверен в том, что это правда, и что он должен отвечать именно так, как сказал этот голос.
- Да, она прибыла в Хогвартс самостоятельно, независимо от нашей группы, — ответил мужчина после некоторого раздумья. — Но с девочкой все в порядке, я сам проводил с ней беседу. Учителя хорошо о ней отзывались, особенно преподаватель заклинаний.
- Правда? — поинтересовался Шварц с нотками скепсиса в голосе. — Тогда почему ее личное дело заполнено меньше, чем на половину? Почему не указано, ни в какой школе она училась, ни где живут и работают ее родители? — начальник встал из-за стола и, обойдя его, зловеще навис над сжавшимся в кресле Геннингеном. — Как вы это можете объяснить, если лично беседовали с ней?! — и потряс перед носом незадачливого сотрудника личным делом Кайнер.
- Но с ней все в порядке, ее не нужно проверять… — отрицательно покачал головой Отто, стараясь не смотреть в глаза своему начальнику, который, судя по всему, горел желанием тут же его уволить.
- Это Анна Кайнер просила вас передать? — с сарказмом спросил Шварц.
- Но с ней действительно все в порядке, я в этом уверен! — Геннинген не знал, что еще нужно Шварцу, чтобы, наконец, поверить, ведь доказательств его правоты у него действительно не было.
- Вам должно быть известно, что школа чародейства и волшебства Хогвартс крайне нетерпимо относится к любому проявлению темной магии. Непростительные на территории Хогвартса запрещены так же, как и во всех других магических учебных заведениях. А вы, Отто, совершенно не похожи на человека, подвергшегося заклятию “Imperium”. Так что остается модификация памяти, — менторским тоном заключил Шварц, вернувшись на место и сложив руки ладонями вместе, так что кончики его длинных белых пальцев слегка касались острого подбородка.
- Но… но как? — искренне удивился Геннинген. — Она ведь магглорожденная и латент! Она не могла этого сделать!
- Отто, я понимаю ваше снисходительное отношение к простецам, — с осознанием собственного превосходства заговорил Клаус, — но пора бы уже уяснить одну простую истину: несмотря на статистику, и среди магглорожденных встречаются сильные колдуны и ведьмы, даже если это, скорее, исключение, чем правило. Однако меня поражает ее наивность, — губы мужчины изогнулись в лукавой полуулыбке, — она посчитала, что вы ее не станете проверять, однако не учла, что вы можете передать ее личное дело для отчетности мне или какому-либо другому лицу. “Sancta Simplicitas!” (4), как говорил маггл Иоанн Гус. Я изучил ее личное дело сразу же, как вы мне его передали, и навел кое-какие справки, в чем мне любезно помогли наши польские коллеги.
- И? — спросил Отто, читая явный укор в глазах своего начальника: это должна была быть твоя работа, а не моя.
- Ее не существует, — ответил Шварц не терпящим возражений тоном. — Как и Габриэлы Кайнер. Впрочем, данный факт весьма любопытно согласуется с выбранной ею фамилией. Вряд ли она настоящая. Войцех Синковски, который указан как отец, никогда не покидал пределов Польши, где живет вместе со своей семьей и не имеет к Анне Кайнер никакого отношения. Все его дети, как он сам и его жена — магглы. С Гюнтером Штольцем оказалось еще проще: никто из Штольцев — а вы знаете эту уважаемую всеми семью, занимающуюся адвокатским бизнесом — не покидал магический мир, даже если был сквибом. Так что я не ошибусь, если предположу, что девчонка назвала первые пришедшие ей в голову имена, — с довольным видом закончил мужчина, откинувшись на спинку кресла, и сложил руки на груди.
Его собеседник, напротив, сжался еще больше и принялся раздраженно тереть виски, в которых больно стучала кровь. Лоб наморщился и покрылся испариной, а мышцы лица застыли в напряжении. Разрозненные картинки памяти, до этого благополучно дремавшие где-то в подсознании стали прыгать и мельтешить перед глазами, пытаясь оформиться во что-то более-менее цельное… Погруженная в ночную мглу старая аудитория, слабо освещаемая висящими на стенах масляными лампами. Напротив него сидит русоволосая девушка. Она явно не доверяет ему, но при этом уверена в себе и в том, что она говорит… Независимо оттого, что твердил ему императив, наложенный Кайнер и постепенно затухавший, в памяти всплыли следующие его слова: “… меня удивляет следующее: почему вы не зарегистрированы в Министерстве магии? Почему до недавнего момента из всех магов вы знали только некоего господина Штольца? Почему о вашем существовании в принципе никто не знал до сегодняшнего дня? Вам есть, что ответить на эти вопросы?” Сволочь! Стерла ему память, как только запахло жареным! Ничего, она еще ответит за нанесенное ему оскорбление, тем более что следующий визит в Хогвартс не за горами…
- Вам нехорошо, Отто? — теперь забеспокоился Шварц и, подсуетившись, достал из серванта, закрытого темным витражным стеклом, флаконы с зельями, которые всегда держал “на всякий случай”, рядом поставил бокал с водой. — Выпейте, пожалуйста. Это обезболивающее.
- Большое спасибо, Клаус… — прохрипел Геннинген и, не взирая на этикет, тут же осушил бокал с водой, так и не притронувшись к зельям. — Кажется, я вспомнил кое-что…
Шварц кивнул, прося тем самым продолжить.
- Я сам вызвал ее на допрос, — ответил Геннинген, посмотрев на своего начальника. — Я сам догадался, что она обманывает, когда она сказала, что до поступления в Хогвартс она знала только одного волшебника — “Гюнтера Штольца”, что не могло быть правдой, если бы она действительно жила в Германии. Скорее всего, тогда же она и стерла мне память.
Воспоминания о странной, невесть откуда взявшейся студентке отдавали теперь для куратора грязью и мерзостью и сильно били по самолюбию.
- Вам следовало бы ее разговорить, Отто, а не ставить вопрос ребром, — с поучительными интонациями в голосе сказал Шварц. — Люди в состоянии аффекта крайне возбудимы и способны на многие вещи, которые никогда бы не сделали бы по здравом размышлении. Что именно вам показалось в ней подозрительным, раз вы решили ее допросить? Все-таки она ехала в Хогвартс отдельно, и вы не были обязаны отвечать за нее.
- Бранау донес мне, что Кайнер подозрительна и похожа на шпионку — последнее она, естественно, отрицала, хотя почти все время вращалась рядом с юным Шенбрюнном. На мои вопросы она отвечала уверенно и четко, односложно, без лишних раздумий — значит, эту легенду она сочинила заранее и была готова к такого рода беседам. Пожалуй, это единственный раз, когда я был согласен во мнении с кем-то из Бранау.
- Вы сами себе противоречите, Отто. Кайнер не может быть шпионкой уже хотя бы потому, что придумала себе очень слабую легенду, “подлинность” которой можно было выяснить, задав лишь несколько примитивных, но никак не прямых вопросов, — менторским тоном ответил Клаус, как бы намекая на то, что Геннинген сам виноват, что его оглушили и изменили ему память. — Вы же начинаете сразу выдвигать ей свои подозрения, отчего у нее становится все меньше оснований доверять вам, как ответственному лицу, и все больше, чтобы считать вас враждебно настроенным по отношению к ней.
- Это нельзя оставить! Она должна быть наказана! — возмутился Генниген, сжав подлокотники кресла; сейчас он чувствовал себя крайне уязвленно и страстно желал восстановить справедливость. — Она может быть опасна для остальных!
- Успокойтесь, Отто. Не думаю, что Анна Кайнер может быть опаснее, чем Генрих фон Бранау. Вы же собирались нанести следующий визит в Хогвартс в конце месяца?
- Да, Клаус. Месяц — достаточный срок, чтобы узнать, насколько хорошо наши студенты адаптировались к новой среде обучения, и какое мнение они сложили о британской системе образования, а наши британские коллеги — о них, — разговоры на рабочие темы действовали на Отто фон Геннингена самым благоприятным образом.
- Отлично. Я поеду с вами и поговорю с Анной Кайнер. Лично, — твердым голосом сказал Шварц. — Анна Кайнер может подождать. А относительно Генриха фон Бранау нужно принять меры, причем незамедлительно. Я думаю, вы уже получили письма от Георга Визерхоффа и Эрхарда Шенбрюнна.
- Да, но не успел прочитать.
- И господин Визерхофф, и господин Шенбрюнн утверждают, что Генрих фон Бранау совершил нападение на магглорожденного студента Хогвартса, которое едва не закончилось смертью последнего. Также господин Шенбрюнн со слов своего сына сообщает, что Бранау нападал и на Анну Кайнер, однако она сумела дать отпор, — Геннинген даже не пытался скрыть удивление, услышав сие известие: в его представлениях магглорожденная ведьма просто физически не смогла бы одолеть чистокровного волшебника, тем более страдающего повышенной жестокостью. — Но, что самое интересное, Хогвартс не прислал нам никаких докладных, а родители студентов утверждают, что в обоих случаях дела были просто замяты.
- Но мы ничего не можем сделать, — возразил Геннинген. — Дамблдор не хочет подрывать репутацию школы и свою собственную, и потому в его интересах не подавать докладную. К тому же, он обладает огромным авторитетом в Европе, и вряд ли Международная Конфедерация магов станет рассматривать прошения, основанные на жалобах или свидетельских показаниях родителей всего двух студентов.
- Вы верно говорите, Отто, — задумчиво произнес Шварц. — Вряд ли Дамблдор станет предпринимать какие-либо действия, пока кто-нибудь из студентов “случайно” не погибнет, и на это нельзя будет закрыть глаза. Поэтому ответственность за безопасность студентов Хогвартса — я имею в виду абсолютно всех студентов, а не только наших — в довольно большой степени перекладывается на нас. Мы не можем не вмешаться, и у нас есть для этого все законные основания…
- Я считаю, что нам нужен повод, который бы тем или иным образом затрагивал международные отношения, такой, чтобы руководству Хогварста не было выгодно не принимать наши условия, — серьезно сказал Геннинген. — Я общался с Дамблдором, и, если честно, он произвел на меня не очень приятно впечатление: человек, не уважающий других людей, манипулятор… который очень легко может заставить вас чувствовать себя виноватым перед ним.
Нет, куратор далеко не сразу сложил о директоре Хогвартса подобное мнение. Вначале он уважал его авторитет и был о нем примерно такого же мнения, как и большинство других волшебников. Было просто лишь нескольких фактов, которые весьма нелепо смотрелись в этой картинной мишуре, но которые нельзя было выкинуть просто потому, что они были, и на них нельзя было закрыть глаза. Теперь же, несколько раз прокрутив у себя в голове имеющиеся воспоминания о директоре Дамблдоре и проанализировав его поведение на свежую голову, Отто фон Геннинген пришел к весьма неутешительным выводам и начал сомневаться в успехе образовательного эксперимента, затеянного Министерствами магии обеих стран, однако не спешил пока делиться своими пораженческими настроениями.
- Отто, ваши сведения очень ценны, и мы обязательно их учтем в нашей дальнейшей работе по образовательному эксперименту. Однако сейчас каждый из нас получил достаточно пищи для размышлений, в связи с чем считаю наш сегодняшний разговор оконченным.
Дверь закрылась, и кабинет Шварца остался позади. Прошедший только что разговор изрядно утомил Геннингена, который теперь, нисколько не сомневаясь в правильности своего поведения, спешил к себе домой. Пожалуй, Клаус действительно прав: по сравнению с выходками Бранау и махинациями Дамблдора неожиданное появление Анны Кайнер — действительно не самый большой сбой, который мог бы возникнуть в ходе эксперимента. Но это не значит, что она не понесет наказание за свой поступок.
1) (лат.) Воистину, тьма тьмой разрушается.
2) (лат.) Сломанная кость!
3) (лат.) под властью.
4) (лат.) Святая простота!
17.02.2012 Глава 29
- Карл, не мог бы ты одолжить мне Арминия? — поинтересовался Визерхофф, привязывая письмо к лапе своей совы.
Сейчас был перерыв между парами, и друзья решили воспользоваться им, чтобы нанести визит в совятню, к традиционным обитателям которой прибавилось три новых фамилиара, два из которых и вовсе не были совами.
- Арминия? — удивился Шенбрюнн. — Твоя посылка не настолько тяжелая, чтобы с ней не могла справиться Тинта.
В подтверждение слов своего хозяина ручной сокол щелкнул клювом и пару моргнул, искоса посмотрев на рыжеволосого юношу, а красно-пестрая сова приподнялась на насесте и, приняв важный вид, нахохлилась, как бы показывая, что ей не нужна ничья помощь.
- Мне нужно отправить срочный заказ, — в голосе Лотара чувствовалось явное беспокойство, — а местные сипухи могут не успеть в срок. Не думаю, что им вообще доводилось бывать за пределами Туманного Альбиона.
- И ты не хочешь, чтобы об этом знали родители? — с прищуром спросил Карл, сделав шаг вперед. — Что за авантюру ты затеваешь, Лотар?
Карл доверял своему другу, но не доверял в данный момент его спонтанно взявшейся идее. Лотар явно затеял нечто серьезное, что-то, что может не понравиться его родителям или вызвать ненужный интерес с их стороны, а, значит, это может каким-то образом затронуть его репутацию, рисковать которой ни в коем случае нельзя.
- Ничего, — ответил Визерхофф, отступив на шаг назад и подняв руки в примирительном жесте. — Всего лишь хочу поздравить Грейнджер с днем рождения — будет в эту пятницу.
- И что такое ты хочешь ей подарить, что решил гнать птицу аж до самого Лейпцига? — продолжал “допрос” Карл.
- Книгу… — выдохнул Лотар, опустив руки. — И не до Лейпцига, а до Йены. На прошлой неделе ограниченным тиражом вышло новое издание “Практического применения неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний” за авторством фон Гизелера, на английском.
- Извини, — сказал Шенбрюнн, взгляд его смягчился. — Можешь взять моего Арминия — сокол недовольно щелкнул клювом, показывая, что не в восторге от дополнительной работы.
- Извинения приняты, — ответил Визерхофф, добродушно улыбнувшись, однако взгляд его быстро погрустнел. — Просто это я косвенно виноват в том, что Грейнджер на месяц отлучили от библиотеки, ведь это я показал ей свой учебник.
- Который, естественно, можно было найти только в запретной секции, — лицо слизеринца вновь стало серьезным, а голос приобрел нотки сарказма. — Должен тебя предупредить, Лотар, — синие глаза парня снова сощурились, — веди себя осторожнее с Грейнджер. Не допускай со своей стороны ни малейшего намека на отношения, выходящие за рамки деловых, — глаза Визерхоффа широко распахнулись от удивления. — Грейнджер явно одержима тобой, и, мне кажется, ее одержимость постепенно усиливается…
- О чем ты говоришь, Карл? — Лотар искренне не понимал своего друга. — Грейнджер раздражает меня буквально во всем, мы с ней едва выносим друг друга, — и со всей силы ухватился за деревянную балку, вспомнив недавнюю их перепалку в Гриффиндорской гостиной. — Как она может быть одержима мною, если едва ли не на каждой перемене целуется с этим идиотом Уизли?!
- Спокойно, Лотар, — Шенбрюнн выставил руки ладонями вперед. — Во-первых, если для тебя важно сделать ей хороший подарок ко дню рождения, значит, в ней есть все-таки качества, которые тебе нравятся. Во-вторых, я не могу утверждать однозначно, но мне кажется, что Грейнджер находится под каким-то заклятием или зельем — это видно по ее поведению и поверхностным эмоциям и мыслям. Поэтому будь осторожнее, пожалуйста, — коснулся плеча друга.
- Обещаю, что никогда не предам ни тебя, ни Элизу, — твердо сказал Визерхофф. — Я попробую поговорить о ней с нашим деканом.
Слизеринец молча кивнул в ответ, показывая, что его устраивает такое решение проблемы со старостой Гриффиндора.
- Э-э… здрасте… — неуверенно проговорил Гарри, войдя в совятню пару минут спустя: он не ожидал встретить здесь кого-то еще и никак не мог привыкнуть, что его новый одноклассник дружит со слизеринцем.
Гарри еле отвязался от Рона, чтобы самому отправить заказ, ведь это будет подарок на Гермионин день рождения. Парень любил подругу, как сестру, и потому для него являлось само собой разумеющимся сделать ей приятное, ведь в пятницу Гермиона будет уже дважды совершеннолетняя! Парень до сих пор помнил, как понравилась девушке подаренная им книжка по рунам, и хотел, чтобы на ее губах вновь расцвела радостная и искренняя улыбка, столь редкая в последнее время.
- Добрый день, мистер Поттер, — подчеркнуто вежливо поздоровался Шенбрюнн, сохраняя спокойное и холодное выражение лица.
Гарри неуверенно кивнул и обратился затем к Лотару:
- Э… спасибо, — отдал однокласснику рекламный проспект, — твой каталог мне очень помог.
- Не за что, мистер Поттер.
- Мистер Поттер, а вы ходите на какие-нибудь дополнительные спецкурсы? — поинтересовался Шенбрюнн: у него самого, Анны, Элизы и Фольквардссона было сегодня зельеварение, а у Лотара — трансфигурация (1).
- Да, у нас была сегодня ЗОТИ, — буркнул Поттер, привязывая письмо к лапе Хедвиг. — Хотя вам, слизеринцам этот Уоррингтон, наверное, понравится, — в голосе юноши чувствовался неприкрытый сарказм. — Все, лети, Хедвиг!
Белая красавица-сова, ущипнув на прощание хозяина за палец и взмахнув крыльями, ловко вылетела в открытое окно.
- Вы ошибаетесь, мистер Поттер, если считаете, что нам, слизеринцам, нравятся некомпетентные преподаватели, как это можно заключить с ваших слов, — парировал Карл.
- А Амбридж?! — не унимался гриффиндорец.
- Кто такая Амбридж? — строго спросил Шенбрюнн, сложив руки на груди.
- А, извините, все время забываю, что вы здесь новенькие, — уже спокойно сказал Поттер, махнув рукой и не заметив, с какими снисходительными улыбками на лицах смотрели на него немцы. — Она вела у нас ЗОТИ в позапрошлом году. Она не учила нас никаким практическим навыкам, а только заставляла читать учебник и без конца хвалила Министерство.
- Странно, как ее вообще не уволили в самом начале учебного года, — удивился Визерхофф, в голосе его и в выражении лица чувствовалось явное осуждение, направленное не то на самого преподавателя, не то на руководство школы, попустившее подобную халатность.
- Ее навязало нам Министерство, — пояснил Гарри, — и потому ее нельзя было уволить.
- А разве не Совет Попечителей во главе с директором решает, кого брать на работу в школе? — с нотками сильного скепсиса в голосе спросил Шенбрюнн.
- Просто Дамблдор не успел найти нового преподавателя, — пожал плечами черноволосый гриффиндорец со шрамом на лбу.
- Что значит, “не успел найти”? — Шенбрюнн, постепенно приближался к Поттеру, напоминая хищника, готовящегося к броску, а его синие глаза, казалось, насквозь прожигали парня. — Не директором ли школы является многоуважаемый Альбус Дамблдор прежде всего? Не подбор ли компетентного персонала и улучшение качества образования являются его первоочередными задачами?
- Да как вы все не можете понять?! — разнервничался Гарри. — Дамблдор — единственный, кто может противостоять Вольдеморту! Вольдеморт возродился в тот год, к нему вернулись все его Пожиратели…
- И директор Дамблдор, забыв о своих прямых обязанностях, возомнил себя великим лидером Света и отправился на поиски потенциальных союзников в борьбе со Злом? — с сарказмом спросил Шенбрюнн; казалось, он точно знал, куда бить.
- Как ты смеешь говорить так о Дамблдоре?! — вскипел Поттер, выхватив волшебную палочку и направив ее на слизеринца, который будто бы и не думал защищаться, а просто стоял и смотрел с надменным видом на взлохмаченного гриффиндорца.
- Э… Не ссорьтесь! — вмешался Визерхофф. — Мистер Поттер, уберите, пожалуйста, палочку — каждый из нас все равно останется при своем мнении. Карл, я думаю, нам следует уйти — скоро начнется обед.
- Да, Лотар. Мистер Поттер, я прошу у вас прощение за то, что посягнул на ваши незыблемые ценности, — вежливо, но с чувством собственного превосходства сказал Шенбрюнн, а взгляд его вновь стал спокойно-холодным, в то время как Поттер по-прежнему тяжело дышал, а по лицу его шли красные пятна, — но также прошу вас подумать на досуге над моими словами. До встречи, — и, кивнув на прощание, покинул совятню вместе со своим другом.
* * *
Реджинальд Уоррингтон стал, пожалуй, единственным преподавателем, которого невзлюбили сразу все студенты сразу, независимо от пола, возраста и факультета. Первокурсники и второкурсники боялись его уроков до дрожи в коленках, а уходили все в слезах. Студенты же более старших курсов ходили на занятия к Уоррингтону, как на отработки, недобрым словом поминая Амбридж и Министерство. Если малышей он просто пугал, представая перед ними эдаким злодеем из детских сказок, то старших унижал, разговаривая с ними, как с ничего не понимающими малолетками, а пяти— и семикурсникам обещал завалить экзамены, чем вызвал нервный срыв у Грейнджер и смешки у Малфоя, Паркинсон, Эшли, Крэбба, Гойла и Уизли.
Как и на дополнительных спецкурсах, магглорожденных и полукровок он пересаживал на задние ряды, при этом умудрялся таким образом составлять пары, чтобы оказавшиеся за одной партой студенты испытывали друг к другу сильную неприязнь. Так, на совместном уроке Гриффиндор-Слизерин у седьмого курса Визерхофф оказался рядом с Уизли, а Шенбрюнн — с Бранау. А, увидев, что в аудитории присутствую сразу четыре немецких студента, развел получасовую лекцию об ужасном Гриндевальде, который погубил миллионы невинных душ волшебников и магглов, и “что мистеру Шонбрунну, мистеру Уизерхофу, мистеру Брейноу и мисс Кейнер должно быть безумно стыдно за столь ужасное прошлое своей страны”, и что они “должны быть благодарны, что Британское Министерство магии пошло им на уступки и разрешило окончить последний год обучения в лучшей в мире школе чародейства и волшебства Хогвартс”. Возможно, мистер Уоррингтон продолжил бы свой весьма прочувственный монолог и дальше, если бы кто-то не запустил в него невербальным “Silentium”.
На уроке у Равенкло и Хаффлпаффа по аналогичной причине он довел до слез Элизу Миллер, только выбрал уже другую тактику. Он заявил, что “сейчас среди них сидит существо с ангельской внешностью, голубыми глазами и золотыми волосами — таким когда-то был Гриндевальд”. Гриндевальд в годы учебы тоже был милым и вежливым мальчиком, но уже тогда он вынашивал в своей голове темные планы по захвату мирового господства и экспериментировал с запрещенными видами магии. Так что ребятам следует быть осторожными с немкой Миллер, дабы однажды не проснуться по ту сторону реальности или не оказаться превращенными в какого-нибудь жуткого монстра. Смит тут же бросил на девушку взгляд, полный ненависти и брезгливости, и отвернулся, остальные же хаффлпаффцы посмотрели на преподавателя с вызовом, как бы говоря “вы не даем своих в обиду”. Равенкловцы же всем своим видом показывали, что они не из тех, кому можно вешать лапшу на уши, и мнение такого человека, как Реджинальд Уоррингтон, для них не авторитет. Затем Уоррингтон прошелся по хаффлпаффской тупости и трусости, что заставляет представителей барсучьего факультета вести себя, как стадо баранов, чем вызвал взрыв негодования у Макмиллана, Боунс, Финч-Флетли и Эббот, что дало ему повод назначить отработки вышеперечисленным студентам.
В Равенкло Уорринтона тоже ждал один интересный кадр — Ассбьорн Фольквардссон. Покончив с Миллер и прочими хаффлпаффцами, профессор ЗОТИ перекинулся на бывшего студента Дурмстранга, снова вспомнив про Гриндевальда, и что в Дурмстранге до сих пор изучают Темные Искусства, и потому вышеупомянутый мистер Фолквардсон потенциально опасен для окружающих и должен пройти проверку в Министерстве с применением Сыворотки Правды.
- Профессор Уоррингтон, — возразил Ассбьорн, — вы работали в Министерстве магии и по-прежнему продолжаете работать на него. В связи с этим вам должно быть известно, что данную процедуру допроса применяют к людям, подозреваемым в совершении тяжких и особо тяжких преступлений. В чем мое преступление, профессор Уоррингтон? Если в знании Темных Искусств, которыми владеет каждый волшебник, принадлежащий к магической аристократии, то вам, мистер Уорринтон, в первую очередь следует начинать с себя, как с активно продвигающего идеи шовинизма чистокровных. А то вдруг вас заподозрят в лояльности Пожирателям Смерти? — с сарказмом произнес швед, нагло улыбнувшись.
- Молчать!!! — взревел учитель, лицо которого налилось кровью от гнева, а мохнатые усы и жидкие волосы стали дыбом. — Collar vindicans (2)! — из палочки мужчины вырвалось большое темно-красное лассо, устремившееся к дерзкому ученику.
Студенты, оказавшиеся на пути заклинания, поспешили отскочить в сторону или спрятаться под парту.
- *Scutum reversum (3)!* — сделал резкий выпад Фольквардссон, отчертив в воздухе эллиптическую фигуру, и раскаленная петля вмиг перекинулась на своего создателя.
Уорринтон схватил, было, магические путы руками, но тут же одернул их, на ладонях у него остались красные следы. Преподаватель бессильно сполз на пол, судорожно хватая ртом воздух, и без того круглое лицо его надулось и напоминало теперь перезревший помидор.
- А он не умрет? — со страхом в голосе спросил кто-то из хаффлпаффев, когда весь класс столпился вокруг незадачливого учителя ЗОТИ.
- Нет, — спокойно ответил Фольквардссон, сняв с шеи мужчины лассо. — *Incarcero!* И запомните, профессор Уоррингтон, — прошипел он, приставив к горлу палочку перепуганного донельзя преподавателя волшебную палочку, — если государство не может обеспечить обществу порядок и справедливость, общество берется за самосуд, — и эффектно взмахнув полами длинной мантии, покинул аудитории, подав пример всем остальным своим однокурсникам.
Так бы Реджинальд Уорринтон и провалялся бы до самой ночи в кабинете ЗОТИ, пока его не нашел бы кто-нибудь из учителей или Филч во время дежурного обхода замка, если не одна гриффиндорская четверокурсница, воспылавшая чувством сострадания, добра и справедливости. В итоге Уорринтон наорал на весь класс и на свою спасительницу лично, сведя смысл своих претензий к тому, что никто из молодежи не уважает преподавателей и работников Министерства, и назначил всем отработки.
О да, Реджинальд Уорринтон был охоч до наказаний. Он совершенно не испытывал любви к тому или иному факультету и одинаково снимал со всех баллы — чем больше, тем лучше. Отработки он также назначал пачками, за что поднялся в глазах школьного завхоза просто до невероятных высот. Не так посмотрел, не то сказал — все, штраф. Строчки (противные студенты оказались слишком умные и заявили, что Кровавое перо используется только для подписания договоров и написания кодексов, но никак не для рутинных наказаний, так что пришлось обойтись обычными перьями), мытье коридоров и туалетов, чистка совятни, уборка дворов — Филч ходил довольный и светился радостью, как начищенный галлеон, наблюдая за тем, как эти малолетние оболтусы натирают до блеска полы, унитазы или таблички в Зале Славы. Правильно, ручками-кучками, без всякой магии.
Студенты, правда, тоже не оставались в долгу. Эльфы, которым тоже нередко доставалось от нового учителя, с радостью согласились подсыпать к нему в чай слабительное, перечный порошок и прочие интересные снадобья, дабы обеспечить веселую жизнь. Не проходило и дня, чтобы Уоррингтон не мотался без конца в туалет на потеху всей честной публике, не изрыгал пламя, подобно дракону, или не говорил голосом младенца. Немалый вклад в борьбу с министерским преподавателем вносил и школьный полтергейст Пивз, который закидывал мужчину чернильницами, разливал на его пути смолу или масло, подставлял подножки на лестницах или же просто громил класс во время урока. Уоррингтон пыхтел изо всех сил, обстреливая мерзкого полтергейста разнокалиберными заклятиями, но оказалось, что на мерзкого призрака ничего не действовало, а весь класс, прячась под партами от пикирующего истребителем Пивза, дружно смеялся над преподавателем, и их не останавливали ни снятые баллы, ни назначенные наказания.
Не лучшим образом отношения Реджинальда Уорринтона складывались и с коллегами. МакГонагалл общалась с ним строго и холодно, но, по большей части, просто игнорировала его присутствие. И она не собиралась назначать своим львятам отработку за то, что это якобы они подговорили Пивза напасть на бедного учителя ЗОТИ в темном коридоре. Снейп также демонстративно игнорировал Уорринтона, но если вынужден был с ним разговаривать, то выражение его лица принимало такой вид, будто его обладатель только что съел целый лимон. Сам же бывший чиновник чувствовал себя, будто его выставили идиотом, и начинал прилюдно возмущаться, не задумываясь даже, что аналогичным образом он ведет себя со студентами. Спраут, эта толстая баба в грязных лохмотьях, наслушалась своих трусливых молокососов, и теперь обвиняла его, Реджинальда Уоррингтона, поверенного самого министра магии, что он плохо обошелся с ее драгоценными барсучатами. Но хуже всего обстояли дела с Флитвиком, деканом этого мелкого недопожирателя Фольквардссона. Здесь следует отметить, что после памятного первого урока Уоррингтон отстранил равенкловца и от занятий, фактически обеспечив ему незачет по своему курсу, и вместо этого назначил отработки с Филчем. Флитвик же, хотя и признал, что его студент перегнул палку, считал, что Уоррингтон сам спровоцировал Фольквардссона, попытавшись применить к нему темное заклинание, и что со стороны того же Уорринтона было крайне непедагогично оскорблять студентов из-за национальной принадлежности или предыдущего места учебы, и, тем более, настаивать на проверке в Министерстве. Также, заметил декан Равенкло, он, будучи Мастером дуэльного искусства, может лично аттестовать мистера Фольквардссона или пригласить независимых преподавателей. А Дамблдор лишь добродушно хлопал Реджинальда по плечу и говорил, что ему необходимо еще немного подождать и притереться.
Как и на своем самом первом занятии, Уорринтон вторую половину урока отводил на отработку практических навыков, лично распределяя студентов по парам. Он поставил сражаться друг против друга Шенбрюнна и Визерхоффа, но, к его удивлению, оба парня держали стабильную ничью и, кажется, не собирались ссориться. Буллстоуд и Кайнер… казалось бы, даже такая неповоротливая корова, как Буллстоуд, должна была в два счета разделаться с магглорожденной полусквибихой, но почему-то именно чистокровная Буллстоуд постоянно валялась на полу, а Кайнер откровенно скучала, будто для нее победить волшебника, во много раз превосходящего ее по силам, это как щелкнуть пальцами. Мало того, Буллстоуд не брезговала помощью магглокровки, чтобы подняться с пола. Дуэль Бранау и Поттера — “Догоню, убью, зарежу”, иначе не назовешь, но Уоррингтон совершенно не собирался вмешиваться в их поединок. Миллер же, сражавшейся с Голдстейном, он, напротив, постоянно говорил, что она бьет слишком слабо, а Голдстейну усиленно напоминал о том, что наверняка это именно ее дед убил или держал в концлагере его деда. И, стоило девушке вложить в заклинание чуть больше силы, а парню — не успеть увернуться или выставить щит, как Уоррингтон тут же заводил старую волынку о злобных немцах, мечтающих захватить мировое господство еще со времен Гриндевальда. Девчонка вся в слезах, пацан разъярен, как некормленый соплохвост — рецепт для счастья прост. Но и этого новому учителю ЗОТИ, желающему стравить между собой всех учеников, показалось мало. А что будет, если поставит вместе Бранау и Кайнер? Ведь в журнале написано, что их “ни в коем случае нельзя объединять для работы в команде”. Это надо было видеть, как слизеринцы пытались защитить свою грязнокровку — смешно просто. Но что могут сделать эти желторотые сопляки, которым больше нечем похвастать, кроме как богатенькими папочками или еще какими-нибудь родственниками в Азкабане, против него, Реджинадьда Уорринтона, наделенного властью над ними? Решено дуэли быть — значит, быть. И, если начиналась дуэль, как в случае с Поттером, традиционной игрой “Догоню, убью, зарежу”, то к концу ее весь класс ЗОТИ был разгромлен и едва не сожжен, а сам преподаватель валялся под столом без сознания.
Студенты жаловались своим деканам и лично подавали директору петиции о замене преподавателя, заходя иногда в кабинет целыми группами. Выслушав пару таких прошений, директор сменил пароль на входе в свой кабинет и стал игнорировать записки с предупреждением о визите, стараясь на это время вообще исчезнуть из Хогвартса по каким-нибудь делам — ведь он не может не иметь объективную и уважительную причину, чтобы не принять учеников. Жаловались на Уоррингтона и учителя, но Дамблдор лишь добродушно улыбался и продолжал поглощать любимые лимонные дольки, не забывая делиться ими с любимым фениксом Фоуксом. Как объяснил директор, “все под контролем”, и “мистер Уоррингтон ничем не хуже любого из бывших до него преподавателей”. Методы мистера Уоррингтона, как считал Дамблдор, обеспечивают детям воспитание “от противного”, учат их терпению, а также выработке собственной инициативы и активной гражданской позиции, и никакие доводы своих старых подчиненных не могли заставить умудренного сединами старца изменить свое мнение. И лишь конверт с печатью немецкого Министерства магии, содержащий короткое письмо, сообщавшее о предстоящем визите господина Геннингена и господина Шварца, заставил директора Хогвартса слегка убавить свой оптимистический настрой.
Здесь следует отметить, что именно немецкие студенты Визерхофф и Шенбрюнн были инициаторами петиций за увольнение Уоррингтона. “Если мы сами не начнем говорить об этой проблеме и пытаться ее решить, то никто не станет это за нас! — говорил Лотар перед собранными в выручай-комнате студентами Гриффиндора, Хаффлпаффа и Равенкло. — Они увидят, что мы молчим, и просто сделают вид, что все замечательно. А так они, по крайней мере, не смогут проигнорировать нас!” Что же касается змеек, то они регулярно писали домой, и потому их родители, часть которых состояла в Совете Попечителей, лучше многих знали о том, что творится в школе.
Были собраны подписи под письма директору Хогвартса, в Совет Попечителей и в Отдел международного магического сотрудничества Британского Министерства магии. Однако результаты проведенной акции весьма разочаровали учеников. Дамблдор, угостив юных волшебников чаем с лимонными дольками, доступным языком объяснил, что нужно быть терпимее, и что только лишь прохождение человека через трудности делает его душу более светлой и возвышенной. Совет Попечителей прислал ответ, что они не могут ничего сделать, поскольку Уоррингтон был назначен напрямую министром Скримжером, а директор Дамблдор не дал определенной резолюции по некомпетентному преподавателю. Но лучше всех выделилось Министерство магии, которое прислало свое письмо с обещаниями разобраться в сложившейся ситуации уже тогда, когда судьба Реджинальда Уоррингтона была решена окончательно и бесповоротно.
* * *
После предупреждения своего друга Визерхофф стал более внимательно наблюдать за Грейнджер и старался не говорить с ней без надобности и, тем более, не касаться ее лишний раз, даже если поблизости не было Уизли. Лотар не обладал, подобно Карлу, способностью считывать поверхностные эмоции и мыслеобразы, однако от него не укрылось, что староста Гриффиндора стала слишком вялой и апатичной, буквально через силу выполняющую свои обязанности, часто грустила. Будто уже не осталось ничего от той уверенной в себе и целеустремленной девушки, обожающей учебу и считающей себя во всем правой. Едиснтвенными, кто мог ее расшевелить, были ее друзья, но если Поттер пытался поднять ей настроение, придать уверенности, убедить в том, что она им нужна, то оба Уизли, наоборот, культивировали в ней негативные чувства. Что она должна уделять время друзьям, а не избегать их. Что она не должна портить им настроения из-за какой-то “В” по трансфигурации. И вообще, ей стоило прийти на стадион и поболеть за Рона, а не сидеть опять со своими книжками.
Лотар решительно не видел никакой связи между изменениями, происходящими с гриффиндорской уж не-отличницей, и своей собственной персоной, и объяснял для себя ее странное поведение тем, что ее не уважают так называемые друзья, и она просто запуталась между своими собственным потребностями и желанием сохранить дружбу. Тем не менее, он считал нужным ей помочь, и потому решил поговорить с профессором МакГонагалл.
- Добрый вечер, профессор МакГонагалл, — сказал Визерхофф, поклонившись деканессе, — я могу войти?
- Да, мистер Уизерхоф, садитесь, пожалуйста, — МакГонагалл указала жестом на кресло около ее стола.
- Благодарю, мадам.
- Мистер Уизерхоф, надеюсь, проблема, о которой вы собираетесь мне рассказать, действительно серьезна и не касается ваших постоянных ссор с мистером и мисс Уизли, — строго сказала МакГонагалл, пристально посмотрев на студента из-за своих прямоугольных очков.
- Да, профессор. Я считаю, что мисс Грейнджер больна, и ей необходимо обследоваться у колдомедика, — ответил Визерхофф, смотря прямо в глаза своей деканессе.
- Мисс Грейнджер — больна? — искренне удивилась преподавательница трансфигурации. — Да, она стала достаточно рассеянной и невнимательной в последнее время, но это из-за того, что она стремится наладить отношения с мистером Уизли, — казалось, женщина искренне верила в то, что говорила.
- А еще она слишком подавлена и часто грустит, в том числе, и в присутствии Уизли, — Визерхофф хотел добавить, что сами Уизли и доводят девушку до такого состояния, но сдержался, решив, что не стоит нападать на любимчиков директора, и теперь нервно постукивал пальцами по подлокотнику. — Я думаю, что мисс Грейнджер может находиться под действием какого-нибудь заклинания или зелья. У нее ведь есть недоброжелатели, не так ли?
МакГонагалл напрягла память. Недоброжелатели у мисс Грейнджер? Естественно, мистер Малфой и мисс Паркинсон. Да что там, весь Слизерин: они никак не могут принять, что магглорожденная волшебница учится лучше их. Надо будет поговорить с Северусом, а, еще лучше, с Альбусом, чтобы допросить всех слизеринцев. Кто еще мог навредить мисс Грейнджер, если не из-за учебы? В прошлом году мистер Уизли нравился мисс Браун. Мистер Уизли вот уже третий год, как вратарь гриффиндорской команды по квиддичу, так что внимание противоположного полу к нему не удивительно. Кто-то из девушек, возможно даже Гриффиндора? Как бы декану львиного факультета ни была противна мысль, что кто-то из ее подопечных может опуститься до столь подлого поступка, она, тем не менее, не отбросила ее, зная уже, что и среди хороших людей могут быть предатели — взять, например, Питтегрю — а такой был когда-то тихий и скромный мальчик…
- Вы уверены, мистер Уизерхоф? — с беспокойством в голосе спросила МакГонагалл, вынырнув из собственных мыслей. — На территории Хогвартса запрещены Непростительные заклятия.
- Я думаю, вы знаете, профессор МакГонагалл, что все многообразие темной магии не ограничивается всего тремя плохими заклинаниями, — понизил голос Визерхофф, искоса поглядев на деканессу. — Некоторые заклятия, как зелья, насколько мне известно, не причиняют сильного физического вреда при единичном применении, но могут вызвать “эффект накопления” при довольно частом наложении.
Заклятие многократного наложения?.. Наверняка бы это кто-нибудь заметил… “Oblivium”? Оно очень сложное и не под силу обычному ученику, если, конечно, в школе не завелся кто-нибудь, претендующий на месте Того-кого-нельзя-называть. МакГонагалл помнила, сколько времени у нее ушло на то, чтобы овладеть Заклятием Забвения в совершенстве, и она умела использовать его лишь по одной схеме — по долгу службы, а не ради собственной славы, как это делал фанфарон Локхарт. Заместитель директора Хогвартса применяла “Oblivium” исключительно для блага самих учеников и их родителей: эти глупые магглы просто не понимают, на что обрекают своих детей, отказываясь отдать их в специальную школу чародейства и волшебства, туда, где их настоящий дом.
В любом случае, слишком маловероятно, чтобы этим заклинанием владел кто-то из учеников, значит, остаются женские спальни и туалеты, следовательно, это сделал, если сделал, кто-то из Гриффиндора. С зельем проще — его можно подлить в питье во время трапезы. Но рядом с мисс Грейнджер сидят только ее друзья — мистер Поттер, мистер и мисс Уизли. Исключено, чтобы это сделал кто-нибудь из них, невозможно…
- И почему вы рассказали об этом мне, а не мисс самой Грейнджер или ее друзьям?
- Я помню ваше наставление, профессор МакГонагалл, и стараюсь не провоцировать Уизли, насколько это возможно, — с раздражением проговорил Лотар, — а это непременно случилось бы, стоило мне приблизиться к мисс Грейнджер ближе, чем на расстояние вытянутой руки. — К тому же, я считаю, что мисс Грейнджер слишком горда и самонадеянна и никогда не признается в том, что ей необходима помощь. Вас же она уважает как декана и как учителя. Как декан, вы отвечаете за здоровье и безопасность вверенных вам учеников, и потому у мисс Грейнджер не должно вызвать возражений ваше решение провести обследование…
- Вы хотите использовать меня, чтобы проверить ваше основанное на домыслах предположение? — прошипела МакГонагалл. — Это не делает вам чести, мистер Уизерхоф. Такое поведение было бы нормальным для слизеринца, но не для студента Дома Гриффиндор, — интонации ее стали возвышенными.
- Мадам, я не имею никаких корыстных мотивов ни к вам, ни к мисс Грейнджер, ни к кому-либо еще из учеников или учителей, — твердо сказал Визерхофф, лицо которого стало белым, как мел, что свидетельствовало о едва сдерживаемом гневе.
Юноша встал с кресла — он теперь достаточно возвышался над своей преподавательницей, сидевшей за столом прямо напротив него.
- И я бы сам лично отвел мисс Грейнджер в Больничное крыло, если бы она согласилась на это добровольно, а ваши любимые Уизли не устроили бы после этого очередной скандал, разгромив половину Гриффиндорской гостиной.
Визерхофф практически нависал над деканессой, смотря ей прямо в глаза, а его слова грубо врезались с сознание, словно претендуя на роль очевидных и непреложных истин.
- Но, к сожалению, мне этого не дождаться, а потом может быть слишком поздно, чтобы что либо исправить. Поэтому я прошу вас, профессор МакГонагалл, как человека имеющего власть, вмешаться, пока еще есть время, и вашей ученице еще можно помочь.
Парень отстранился и отошел на пару шагов назад — МакГонагалл по-прежнему сидела в кресле и смотрела на него, как громом пораженная — настолько большими и перепуганными казались ее глаза.
- Прошу прощения, профессор МакГонагалл, что отнял у вас время и повел себя несколько непочтительно по отношению к вам, — парень попытался успокоиться, но в голосе его чувствовался едва заметный сарказм. — Хорошего вам вечера, профессор МакГонагалл, — и, поклонившись, вышел за дверь, не дожидаясь разрешения.
- Поппи, вы знаете, что с ней? — с беспокойством в голосе спросила декан Гриффиндора, когда школьный колдомедик закончила с диагностическими заклинаниями.
Лучшая ученица школы Гермиона Грейнджер все это время послушно лежала на одной из кроватей в лазарете, наблюдая за замысловатыми движениями палочки мадам Помфри и чувствуя то легкое покалывание в разных частях тела, то разогрев, то волну холодного свежего воздуха. Девушка никак не могла взять в толк, почему профессор МакГонагалл решила вдруг устроить ей медицинский осмотр, ведь она никогда не жаловалась на какие-либо недомогания, вела здоровый образ жизни и правильно питалась, насколько это было возможно в Хогвартсе. В итоге девушка удовлетворилась собственным объяснением, что профессора МакГонагалл беспокоят ее снизившиеся оценки, которые декан Гриффиндора могла связать с состоянием здоровья своей ученицы, и хмурый взгляд колдомедика, казалось, лишь подтверждал данную гипотезу.
- Мисс Грейнджер, я должна задать вам несколько вопросов для уточнения диагноза, — сказала мадам Помфри самым серьезным тоном.
- Да, хорошо, — Гермионе почему-то не было страшно, хотя она знала, что ничего хорошего ждать не стоит.
- Вы замечали за собой в последние две-три недели слабость, отсутствие интереса к происходящему? Были ли у вас приступы депрессии?
Девушка молчала, переводя недоверчивый взгляд с декана на колдомедика.
- Мисс Грейнджер, в ваших интересах ответить на вопросы как можно более подробно и честно, — строго сказала мадам Помфри. — Вас никто не будет ругать, если вы совершили ошибку где-то. Все сказанное вами не покинет пределов больничной палаты.
- Вы можете доверять мне, мисс, Грейнджер, — сказала МакГонагалл, посмотрев в глаза своей лучшей ученице и взяв ее за руку; Минерва понимала, что девочка боится именно ее, и потому поспешила перейти на более короткую психологическую дистанцию — старшая подруга, не декан.
Гриффиндорка молча кивнула в ответ.
- Да, мадам Помфри, мне действительно кажется, что все, к чему я стремилась ранее, это ничто, не имеет смысла. Ни учеба, ни карьера… Но, хуже всего, я удивляюсь, почему я раньше только в этом видела смысл своей жизни. Мне страшно!.. — девушка схватилась за щеки, по которым уже текли соленые дорожки.
Преподаватель трансфигурации и колдомедик сочувственно переглянулись.
- Мисс Грейнджер, почему вы раньше ко мне не обратились с вашими симптомами?
- Я думала, что это само пройдет… Что это нечто вроде переоценки ценностей, когда все переворачивается с ног на голову, а потом вновь становится на свои места…
- Вот, выпейте, мисс Грейнджер, — колдомедик подала девушке стакан с успокаивающим зельем, которое та послушно опрокинула в рот. — Большинство заболеваний часто переходят в запущенную стадию именно потому, что большинство пациентов, подобно вам, глупо считают, что “само пройдет”, или начинают заниматься самолечением, собирая себе еще больше болезней, — назидательно-осуждающим тоном добавила женщина, в то время как девушка еще больше сжалась внутренне: очередной человек назвал ее глупой.
- Мисс Грейнджер, откуда это у вас? — поинтересовалась МакГонагалл, заметив в руках у студентки белый батистовый платок с вышитыми на нем инициалами “L.W.” — Что у вас с мистером Уизерхофом?
- Ничего, — выпалила Грейнджер, широко распахнув глаза; она уже и забыла, что Лотар оставил ей этот платок пару недель назад. — Он просто дал мне его, когда я однажды расплакалась, и потом забыл забрать, а я забыла вернуть.
МакГонагалл кивнула, показав, что ее удовлетворил такой ответ.
- Мисс Грейнджер, — тон мадам Помфри вновь стал обеспокоенно-серьезным, — испытывали ли в этот же промежуток времени резкие перепады настроения, эмоциональные всплески, галлюцинации, выпадения из реальности?
Девушка помедлила прежде, чем снова ответить, продолжая мять белый платок в руках.
- Да, я иногда… — Гермиона боялась рассказывать о своих грезах с участием одного рыжего гриффиндорца: если мадам Помфри и не было никакого дела до личной жизни ее пациентов, то профессор МакГонагалл уж точно не одобрила бы странное влечение своей подопечной к чистокровному иностранному студенту. — Я вижу странные сны… яркие, красочные, эмоциональные. Они дарят ощущение невероятного счастья и эйфории. Иногда я проваливаюсь в них даже днем, во время уроков, но я не знаю, что их вызывает, — не моргнув, соврала гриффиндорка.
- К сожалению, мисс Грейнджер, ваши слова лишь подтвердили мое изначальное предположение, — сказала колдомедик, учительница и ученица обратили заинтересованные взгляды в ее сторону, — вас травят модифицированным вариантом Амортенции, более опасным и труднее распознаваемым.
- Что?!
- У вас нарушен гормональный фон, что вызывает резкие перепады настроения, а также сильно повышает либидо, которое, за неимением выхода, приводит к депрессии и тоске по субъекту приворота, а также переоценке ваших ценностей. Ваши же провалы в мир грез в дневное время обусловлены по-видимому тем, что вы случайно касаетесь или встречаетесь взглядом с субъектом приворота, — объяснила мадам Помфри.
- Но это невозможно! — возразила декан Гриффиндора. — Мисс Грейнджер встречается с мистером Уизли! Ее… кхм… либидо имеет выход, — добавила она, покраснев.
- Но не с тем человеком, с которым она хотела бы… — заключила мадам Помфри, направившись к себе в кабинет за лекарством, совершенно не заметив, каким потрясенным взглядом проводила ее МакГонагалл и обреченным — Грейнджер.
- Вот наиболее подходящее противоядие и инструкция по применению.
- Спасибо, мадам Помфри, — Гермиона аккуратно взяла хрустальный флакон с голубовато-сиреневым зельем и сложенный лист пергамента.
- Строго следуйте инструкции, ни в коем случае не пропускайте приемы зелья, но и не повышайте дозировку, иначе вам не хватит до окончания курса лечения, — назидательным тоном произнесла колдомедик. — Зелье сложно в приготовлении, в его состав входят редкие ингредиенты, так что я попрошу вас обращаться с ним как можно бережнее и не допустить, чтобы хоть одна его капля пропала зря.
- Большое спасибо, мадам Помфри. Я постараюсь следовать всем вашим советам.
Еще никогда за последнее время Гермиона Грейнджер не чувствовала себя столь легко и уверенно. Из головы исчез туман, и отступила безнадежность. Девушка вновь готова была идти дальше и покорять новые вершины знаний. Увидев, как ужасно скатились ее оценки, Гермиона принялась учиться с удвоенным упорством и выходила из библиотеки лишь для того, чтобы сходить на уроки, поесть в Большом Зале и переночевать в Гриффиндорской башне. А заодно решила и мозги своим непутевым друзьям вставить, к явному неудовольствию последних. Особенно же злился Рон — Гермиона, вместе того, чтобы полизаться где-нибудь в укромном углу, снова сидит за книжками, практически не обращая на него никакого внимания.
Гермиона действительно стремилась взять на себя максимальную нагрузку, чтобы просто не было времени и сил думать еще о чем-то, кроме учебы. Не смотря на регулярный прием противоядия, Лотар Визерхофф ни в какую не хотел покидать мысли гриффиндорской отличницы. Нет, она не испытывала дикое желание отдаться ему лишь при одном его виде или случайном соприкосновении, и не предавалась с ним порочной связи во сне — ибо вообще не видела снов. Но сохранилось нечто похожее на уважение… симпатию, восхищение? И Гермиона не знала, как это можно объяснить, и как вести себя перед самим Визерхоффом.
Друзьям, которых, естественно заинтересовала, для чего это ее вызывала МакГонагалл, девушка рассказала в тот же вечер подредактированную версию мадам Помфри, а именно что кто-то постепенно травил ее каким-то ядом замедленного действия. Ей ни к чему была сейчас ссора с Роном и Джинни, а потом их разборки с Визерхоффом на виду у всех — этого не избежать, учитывая их взрывной характер. Гарри и Рон, услышав рассказ о яде, не мудрствуя лукаво, поспешили обвинить во всем Малфоя — тот всегда завидовал их подруге, что она, будучи магглорожденной ведьмой, лучше учится и знает больше заклинаний, чем он, чистокровный сноб. Джинни же предположила, что это кто-то из девушек, скорее всего, Паркинсон — она подстилка Малфоя и что угодно для него сделает, да и сам способ покушения явно женский — медленно травить, бить по самым больным местам, а также поинтересовалась противоядием.
Через пару дней зелье мадам Помфри перестало действовать, как надо.
* * *
- Клаус, в Хогвартсе творится какой-то беспредел!
Геннинген, еще не отошедший от прочитанного, сразу же поспешил доложиться начальнику, перед которым стоял теперь, тяжело дыша и утирая пот со лба.
- Сядьте и успокойтесь, Отто, — властным тоном сказал Шварц, подойдя к уже известному стеклянному серванту.
Геннинген послушался и сел в кресло. На стол перед ним опустился стакан с водой, который мужчина тут же осушил. Вода была приятная, холодная, с едва заметным мятным привкусом.
- А теперь рассказывайте все по порядку, — Шварц вернулся на свое место и сложил руки замком, посмотрев на своего подчиненного.
Взгляд его был спокойным и не менее властным, чем голос, даже царственным. Казалось, перед этим человеком должны расступиться любые моря и горы, он просто с легкостью перешагивает через любые препятствия и трудности.
- Учитель ЗОТИ в Хогвартсе… — выпалил Отто и снова выпил воды.
- Что с ним не так, Отто? — спросил Клаус, искоса посмотрев на Геннингена.
- Визерхофф и Шенбрюнн пишут, что некий Регинальд Уоррингтон совершенно не владеет чувством меры и навыками педагогики. Ученикам постоянно приходится терпеть от него оскорбления вследствие их принадлежности к определенной культуре или Дому. Сами ученики получают на его уроках минимум знаний и практических навыков, а его лекции напоминают больше агитационную программу Министерства. Вот список правил, которые Уоррингтон зачитывал студентам на первом же уроке, и копия его же первой лекции.
Шварц взял пергамент и несколько раз пробежал его глазами, то и дело хмурясь и морща лоб.
- Насколько я понял, у наших студентов прошел только один урок к тому моменту, как они отправили письма? — спросил начальник Отдела образования.
- Да. Я видел их расписание. В противном случае совы не долетели бы к сегодняшнему дню. Визерхофф и Шенбрюнн пишут также, что опросили студентов других курсов — у них Уоррингтон ведет уроки точно так же. Коллективное прошение директору ничего не дало: насколько я понял, Дамблдор не собирается менять преподавателя.
- Уоррингтон преподавал раньше в Хогвартсе? — задумчиво спросил Шварц, перейдя к чтению нуднейшей лекции, посвященной особой роли Британского Министерства магии в борьбе со злом и важности Статута о Секретности.
- Нет. Карл Шенбрюнн пишет, что, по словам других учеников, преподаватели ЗОТИ в Хогвартсе меняются каждый год.
- Причина известна?
- Говорят, на должность наложено проклятье. Кроме того, к концу учебного года про каждого из преподавателей выяснялись какие-нибудь нелицеприятные подробности?
- Даже так? — скептически спросил Шварц, коснувшись пальцами подбородка. — Похоже, нам предстоит решать на одну проблему больше, — снова задумчиво произнес он в сторону. — Британцам свойственно лишь их плодить, но не искать достойное решение… Отто, вы уже ответили на письма Шенбрюнна и Визерхоффа?
- Да, Клаус, — уже спокойно ответил Геннинген. — Я написал уже, что мы разберемся в данной ситуации во время планового визита в Хогватс, который будет проходить с 29 сентября по 3 октября сего года. Кроме того, я послал соответствующее уведомление в Хогвартс.
- Вы все сделали правильно, Отто. Можете быть свободны.
- Благодарю. Хорошего вам дня, Клаус.
- И вам, Отто.
Дело Анны Кайнер вновь уступило позиции по приоритетности.
* * *
Раннее утро. Чуть заалел восток, но по-прежнему еще темно, а небо напоминает своим цветом разлитые чернила. Черными великанами кажутся окружающие замок горы, и черными силуэтами выделяются шпили и башни на фоне постепенно светлеющего неба. Сереет. Еще спать и спать, хотя бы еще час, но гриффиндорская отличница Гермиона Грейнджер уже на ногах. Она с детства привыкла вставать рано, и сегодняшний день был не повод нежиться в постели дольше положенного. Ровно заправила кровать, так чтобы на покрывале не осталось ни единой складочки и, распахнув окно, чтобы комната наполнилась свежим утренним воздухом, направилась в ванную, где, как следует, умылась, чтобы окончательно согнать с себя остатки сонливости, и потом долго чистила зубы, тщательно следуя рекомендациям своих родителей-стоматологов. Попыталась расчесать волосы, но тут же бросила сие неблагодарное занятие — ее длинные каштановые кудряшки настолько спутались, что их проще было срезать, чего девушка категорически не хотела.
Недовольно хмыкнув, Гермиона вернулась в спальню — надо было переодеться в форму и почитать чего-нибудь, пока друзья не проснулись — и потому испытала немалое удивление, увидев на подоконнике серую ушастую сову. Птица приосанилась и важно ухнула, призывая уделить себе внимание. К лапам ее была привязана небольшая посылка, обернутая в почтовую коричневую бумагу.
- Это мне? — искренне удивилась девушка, кинув вороватый взгляд в сторону соседок — не хватало еще, чтобы они проснулись и устроили разборки на тему “кто кому спать мешает”.
Сова еще раз ухнула, и Гермиона отвязала посылку. “Кто бы это мог быть?” — вертелось у нее в голове. Гермиона действительно ожидала подарков, ибо сегодня был день ее рождения. Однако родители не могли ничего ей прислать, ибо, будучи магглами, не могли попасть в Косой переулок. А подарки от друзей — не стоит ждать раньше обеда. Гриффиндорка была всегда рада им, особенно тем, что дарил Гарри — он словно чувствовал, что нужно его подруге, — но также подозревала, что все они закупаются в Хогсмиде путем прогуливания уроков.
Развернула бумагу — книга в твердой кожаной обложке с позолоченным теснением, а к ней белой атласной лентой привязаны белая роза и записка. К щекам девушки тут же прилил румянец: ей очень льстило подобное внимание, тем более что удостаивалась она его крайне редко. Так-так-так… “Практическое применение неевклидовой геометрии в нумерологии заклинаний”, новое издание, ограниченный тираж, на английском языке. Гермиону словно пробил заряд тока, и она, прижав книгу к груди, закружилась по комнате — он любит ее. Но тут же остановилась — не время предаваться пустым мечтам. По щекам текли слезы — она догадывалась, сколько стоят такие книги в магическом мире, и прекрасно понимала, что он не должен был делать это ради нее, ведь они совершенно чужие друг другу люди и уже столько раз ссорились. Взяла записку — знакомый аккуратный почерк с сильным наклоном вправо.
“Мисс Грейнджер, поздравляю Вас с днем рождения и надеюсь, что сей скромный подарок немного скрасит Вашу жизнь и загладит мою вину перед Вами. Используйте Ваш потенциал с умом и учитесь видеть дальше привычных границ мироздания, ищите свой собственный путь в этом вире — Вы достойны большего, нежели то, чем Вы довольствуетесь сейчас.
С наилучшими пожеланиями, Лотар Г. Визерхофф.”
Сегодня он снова ей снился… Он целовал ее, зарывшись пальцами в ее непослушнее кудри, блуждал руками по ее спине, заставляя выгибаться, подставлять свое тело ласкам… “Чушь!” — подумала девушка, резко мотнув головой, и налила к себе в стакан положенное количество капель лекарства. Наваждение спало, но осталась сладкая и ноющая истома. Гриффиндорка взяла книгу и, открыв ее на “Введении”, села на кровать. Глаза блуждали по строчкам, а мозги лихорадочно работали. Роза, срезанная явно совсем недавно, за неимением ничего лучшего, красовалась в мензурке, трансфигурированной в вазу, и красные лучи восходящего солнца причудливо играли на ее лепестках. Мисс Грейнджер задумалась.
Симпатия и уважение… Когда реальность удалось отделить от снов и фантазий, навеянных неизвестным ядом, Гермиона поняла, наконец, что именно эти чувства и испытывает к Визерхоффу. Почему? Он уважает ее: и как умного человека, и как девушку, что было вдвойне приятно. Он много помогает ей, подмечает, когда ей плохо, ему действительно на нее не наплевать, как это могло показаться вначале. Девушка со стыдом вспоминала сейчас их прилюдные ссоры в Гриффиндорской гостиной: она обвиняла Визерхоффа во всех грехах, он срывался в ответ на Рона, ходили слухи, даже туалет чуть не разнес, но при этом ни разу не сказал ей грубого слова. Он умный и серьезный молодой человек, с ним есть, о чем поговорить, у них во многом совпадают интересы. И если бы Гермиону Грейнджер спросили, хочет ли она подружиться с Лотаром Визерхоффом, она точно ответила бы: “Да!”, нисколько не беспокоясь о том, что подумают о ней Рон и Джинни.
Гермиона прочитала уже все введение и перешла к первой главе, как на подоконник, громко хлопая крыльями, опустилась вторая сова, к лапам которой также был привязан увесистый прямоугольный сверток.
- Грейнджер, что за шум? — спросила Лаванда спросонья. — Ты опять окно открыла?
- Что за шум? — проснулась Парвати, натягивая одеяло до самого носа. — О, Гермиона, тебе подарили цветок! — сон с девушки как рукой сняло, как только появилась новая тема для сплетен. — Кто?
- Тайный поклонник, — Грейнджер сама удивилась взявшейся в ее голосе кокетливости.
- Откуда? — глаза Лаванды стали размером с галлеон: было ясно, что никто в здравом уме не станет встречаться с такой зубрилой, как Грейнджер, и тот факт, что этой зубриле удалось-таки завоевать сердце Бон-Бона, классного игрока в квиддич и просто замечательного парня, гриффиндорка списала на их давнюю дружбу.
- Видишь ли, Лаванда, — деловым тоном проговорила Гермиона, — некоторым парням нравятся не только красивые девушки, но и еще и умные.
Одного обломанного взгляда Браун и недоуменного Патил было достаточно, чтобы почувствовать свою маленькую, но все-таки победу. Подождав, пока две главных гриффиндорских красавицы уйдут в ванную, Грейнджер развернула вторую посылку, которой оказалась книга по использованию рун в защитной магии.
“Дорогая Гермиона, — гласила записка, — поздравляю тебя с днем рождения и желаю тебе любви и счастья. Знай, чтобы ты не решила, я обязательно поддержу тебя. Ты всегда можешь мне доверять, моя сестричка.
Твой друг и названый брат Гарри.
P.S. Надеюсь тебе понравится подарок. Я очень долго выбирал его.”
У девушки вновь побежали слезы из глаз — хорошо, что Лаванда с Парвати этого не видят. Гарри… друг, брат. Ей всегда с ним тепло и уютно, он всегда готов ее выслушать и заботиться о ней. Такой родной… Гермиона всегда хотела иметь младшего брата или сестру, чтобы учить их, помогать осваивать первые шаги в жизни, заботиться, но ее родители были слишком заняты карьерой, чтобы думать всерьез о еще одном ребенке, хотя уделяли своей единственной дочери достаточно тепла и внимания.
В любом случае, Гермиона была рада обоим подаркам и проявлению заботы со стороны своих одноклассников, на которую, в общем-то, и не смела рассчитывать. Пролистала книгу — знакомое оформление. Посмотрела издательство — “Jenaere Magische Universität”, как в “Неевклидовой геометрии”. Понятно, значит, Гарри посоветовался с Визерхоффом. Настроение гриффиндорки заметно поднялось и обещало быть хорошим весь день — она получила именно те подарки, которые хотела, и уже, как минимум, один ее друг не будет против, если она начнет общаться с рыжим аристократом.
Схватив “Неевклидову геометрию” под мышку, гриффиндорка на всех парах выбежала из спальни — скоро будет завтрак, а следом за ним — зельеварение, на которое лучше не опаздывать — и сразу же затормозила, едва заметив знакомую рыжую шевелюру, скрывающуюся за спинкой кресла.
- Доброе утро, мисс Грейнджер, — ответил Визерхофф и, оторвав взгляд от книги, встал с кресла; по выражению его лица трудно было определить, рад он встрече с ней или нет.
- Я хочу попросить у тебя прощение за то, что была груба с тобой все эти дни, — юноша был воплощением самого внимания, — и поблагодарить за подарок, — щеки Гермионы вмиг залились румянцем.
- Я думаю, мисс Грейнджер… — было заметно, что Лотар сдерживает эмоции и перебирает у себя в уме наиболее подходящие варианты фраз, — что вам следует доверять, прежде всего, собственному разуму и здравому смыслу, а не слепо полагаться на мнение ваших друзей, как бы близки они вам ни были, — девушка еще больше сконфузилась: когда Визерхофф начинал говорить такими длинными поучительными фразами, на хороший исход диалога можно было не надеяться. — Извинения приняты.
Это было неожиданно. Улыбнувшись, парень подал руку. Девушка пожала ее в ответ — мир — и, резко сократив расстояние между ними, потянулась на цыпочках, чтобы поцеловать в щеку. На стоявший рядом столик упали вместе две одинаковые книги на разных языках.
- Спасибо, Лотар, — тихо выдохнула Гермиона над самым его ухом и, схватив подаренный ей учебник, выпорхнула из гостиной.
Она не заметила даже, как ее одноклассник, побледнев, тяжело дыша, рухнул в стоявшее позади него кресло и небрежно смахнул книгу к себе на колени. Пожалуй, Визерхофф так бы и просидел в прострации, если бы его вовремя не окликнул Невилл, сообщивший, что уже пора идти на завтрак.
Поблагодарив за завтраком Гарри, весь остальной день мисс Грейнджер провела, уткнувшись в новую книгу, совершенно не замечая подозрительных взглядов Рона и Джинни, а также довольных Шенбрюнна и уже пришедшего в себя Визерхоффа. Чтение за едой, чтение на уроках, чтение на переменах и вообще в любое свободное время. Казалось, реальность перестала для нее существовать. При этом Гермиона обладала удивительной способностью быстро переключать внимание с одного предмета на другой, благодаря чему еще ни разу не ответила невпопад и не ошиблась ни на одном из уроков, что восхищало равенкловцев, удивляло хаффлпаффцев, вызывало насмешливые взгляды у гриффиндоррцев и скептические — у слизеринцев.
Однако все хорошее имеет тенденцию заканчиваться. Вечером после ужина, когда Гермиона вернулась в общую гостиную, ее уже ждали друзья и бывшие члены ДА с Гриффиндора, чтобы поздравить с днем рождения. Торт с положенными восемнадцатью свечками и несколько бутылок сливочного пива, которые Дин и Симус тайком притащили из Хогсмида, похожие друг на друга поздравления и пожелания. Нацепив вежливую улыбку, девушка спокойно всех выслушивала, говорила, как она рада, что ее поздравили, жала руки в ответ, удивляясь про себя, как она может так искусно врать, причем сама себе. Наступила очередь дарить подарки. Гарри сразу признался, что еще утром подарил своей подруге книгу, чем вызвал смешок у Рона и снисходительную улыбку у Джинни. Зато Гермиона его снова поблагодарила, тепло и искренне, что, кроме самого черноволосого гриффиндорца в очках, заметил лишь еще один человек, сидевший с книгой у окна и не принимавший участия в общем веселье. Невилл подарил новый набор пергаментов и перьев, которых, по мнению гриффиндорской отличницы, много не бывает, а Колин и Деннис Криви — небольшой альбом с волшебными фотографиями. Рон вручил своей подруге прямоугольный розовый пакет с блестящими сердечками, в котором оказалось нижнее белье кричаще-красного цвета, которое толком ничего не прикрывало. По его словам, Гермионе это обязательно должно было понравиться, т.к. выглядеть она в этом будет супер-сексуально. Сам же парень при этом едва дышал, видимо, уже представляя девушку в своем подарке. От Джинни, которая пожелала большой-большой любви и успехов в отношениях с Роном, достался набор косметики и сильно пахнущие духи в таком же розовом пакете.
Гермиона с натянутой на лицо вежливой улыбкой поблагодарила друзей, после чего прилюдно, под дружное хлопанье в ладоши и улюлюканье поцеловалась с Роном. Чужой и большой язык властно исследовал ее рот, и такие же большие руки грубо блуждали по спине, опускаясь все ниже и ниже, с усилием прижимая хрупкое и непокорное девичье тело к горящим от возбуждения чреслам. Ласки Уизли были лишены всякой нежности и изящества, слишком порывисты и грубы, но, считал он, это делало его лишь еще более сильным и мужественным в глазах Гермионы, которая мечтала лишь о том, чтобы этот театр абсурда скорее закончился. Ей было противно и непривычно демонстрировать свои отношения на виду у всей Гриффиндорской гостиной, но от нее ждали именно этого. Ей были оскорбительны подарки Рона и Джинни, который намного больше подошли пустоголовой моднице Лаванде Браун, в то время как она всегда старалась дарить своим друзьям то, что было бы по душе. Ее оскорбили? — Да. Но Гермиона совершенно не представляла, как это можно тактично объяснить друзьям, не вызвав при этом вспышки гнева с их стороны. Казалось бы, почему умная и амбициозная мисс Грейнджер, гордость школы, терпит такое неуважение по отношению к себе? Девушка и сама не знала ответа на этот вопрос, но в одном она была уверена точно: стоит ей поссориться с семьей Уизли, и волшебный мир окажется для нее глухой непробиваемой стеной.
Лотар Визерхофф сидел все это время за дальним столиком у окна, обложившись книгами и пергаментом, периодически кидая косые и хмурые взгляды на веселящихся одноклассников. Он был чужой и не входил в число официальных друзей или хотя бы приятелей самой именинницы и потому не мог принимать участия в празднестве, да и не горел желанием. К тому же, как заместитель старосты, он обязан был проследить, чтобы студенты соблюдали хоть какие-то рамки приличия, не напивались до полубессознательного состояния и не устраивали пьяных драк в общей гостиной. Иногда к нему подходили студенты помладше чего-нибудь спросить — пятикурсники усиленно готовились к СОВам, четверокурсников СОВами пугали, как и шестикурсников ТРИТОНами, так же помощь Визерхоффа, который разве что в зельях и астрономии разбирался хуже Грейнджер, была для них весьма актуальна. Очередной взгляд в сторону веселой компании семикурсников — Уизли по-собственнически целует Грейнджер, лаская ее филейную часть, остальные их подбадривают и аплодируют, кроме Поттера, который отошел подальше и теперь наблюдал за своими друзьями со стороны. На секунду они встретились — хмурый и разочарованный взгляд серых глаз и не менее разочарованный и грустный — зеленых, и между ними как будто возникла искра понимания, просто, безо всякой легилименции. Обоим юношам было противно видеть, слышать и чувствовать всю ту фальшь, которой сегодня жила их одноклассница Гермиона Грейнджер, шаг за шагом погружаясь в эту пучину болота и грязи. Но для Гарри Гермиона была старая подруга и почти сестра, и потому для него было естественно переживать за нее и терзаться чувством вины, что он не в силах разорвать окружающее их кольцо лжи, не поссорившись при этом с Уизли, которые заменили ему семью. Визерхофф же был знаком с Грейнджер всего три недели и не успел завести с ней даже некоего подобия дружбы. Но он ее уважал — за ум, целеустремленность и редкую внутреннюю дисциплину, за ее упорство и стремление достичь любых вершин своим трудом. Лотару вспомнился ее поцелуй этим утром — невинно и искренне, будто так и должно быть. И хотя он был уверен, что не испытывает к своей однокласснице никаких нежных чувств, ведь у него уже есть невеста, ему было до боли обидно, что его только что сравняли с Уизли — человеком, которого он почти ненавидел, и которого, по его мнению, было абсолютно не за что уважать. Обидно, что девушка, которую он все-таки уважал, предавала себя, готовая унижаться ради сомнительной любви и дружбы.
* * *
Утро субботы — первый матч по квиддичу в новом учебном году. Воздух в Большом Зале как будто наэлектризован, и на расстоянии чувствуется адреналин, бегущий вместе с кровью по венам игроков и болельщиков. Межфакультетская вражда, ждавшая своего часа последние пару недель, вновь обострилась. Вновь пошли в ход взаимные угрозы и оскорбления, готовые перерасти в драки, добавленные в еду и напитки слабительное, зелье для перекрашивания волос в цвет вражеского факультета и прочие пакости. Старостам было не под силу уследить за всеми, особенно младшекурсникми, а деканы и вовсе ничего не делали, чтобы остановить весь этот балаган, а только уже постфактум назначали взыскания и снимали баллы с провинившихся студентов. Стоит ли говорить, что львиный факультет, несмотря на все старания Визерхоффа и Грейнджер, вновь откатился назад, едва не сравнявшись с Хаффлпаффом? Что же касается директора Дамблдора, то его межфакультетская вражда лишь забавляла. У детей должно быть детство, считал умудренный сединами старец, должны быть приключения, друзья и враги, а шутки и розыгрыши делают эту пору жизни насыщенной и яркой. Детство должно запомниться как самая интересная и захватывающая пора в жизни, а не бесконечное просиживание за книжками ради получения высоких оценок. Ведь что значат оценки по сравнению с такими важными понятиями, как любовь, дружба, добро, радость?
И сейчас детки, столь горячо любимые Дамблдором за их чистоту, эмоциональность и непосредственность, нестройными вереницами брели к полю для квиддича. Старосты факультетов намеренно развели своих подопечных как можно дальше друг от друга, дабы не провоцировать лишних ссор и потасовок, из-за которых могут снять баллы или, что еще хуже, отменить матч.
Природа встречала студентов противным моросящим дождем и сыростью. Над озером поднимался белый туман, а вершины гор терялись в тяжелых свинцовых тучах — видимость обещала быть плохой, что означало затяжную игру, которая будет длиться до тех пор, пока ловец не поймает снитч — крохотных золотой мячик с крылышками. Лапина недовольно тряхнула головой, прервав тем самым рассказ Шенбрюнна о правилах игры. Получается, у матча нет ограничения по времени, и, в теории, он может длиться бесконечно, пока не будет пойман этот самый снитч. Фактически, это соревнование двух ловцов в ловкости и быстроте реакции. И для чего, спрашивается, нужны все остальные игроки и вся эта возня с забиванием голов, как в регби или волейболе, если от их мастерства не зависит ровным счетом ничего? Все это Анна быстро выложила своему однокласснику — она терпеть не могла нелогичность. Дождь начал идти еще настойчивее, и Карл, кивнув в ответ, раскрыл широкий черный зонт над их головами, вновь взяв девушку под руку.
Как и Анна, он никогда не увлекался квиддичем, предпочитая ему маггловский, но более аристократичный вид спорта — верховую езду, и не болел ни за одну из команд, которым нынче предстояло выйти на поле. Гриффиндорцы — понятно, соперники. Со слизеринцами же Шенбрюнн держал позицию холодного нейтралитета и не стремился искать дружбы, и потому не видел смысла болеть за команду, члены которой ему или глубоко неприятны, или просто безразличны. В их старой школе квиддич не существовал даже в виде факультативного предмета, ибо здание находилось в исторической части города и просто не имело в распоряжении такой огромной территории, которую можно было бы покрыть магглоотталкивающими и дезиллюминационными чарами. Для желающих же приобщиться к традиционному виду спорта волшебников существовала специальная секция, а тренировки проходили в поле за городом.
Вместе с одноклассниками дошли до стадиона и заняли места на самом верху слизеринской трибуны, под навесом — оттуда был достаточно хороший обзор, да и однокашники не доставали своей болтовней и криками. Лапина была благодарна Шенбрюнну за его заботу о ней — все-таки он жертвовал своим авторитетом среди слизеринцев ради общения с ней, одновременно осознавая, что никто из ее прежних друзей не стал бы уделять ей так много внимания. Ее первый парень не особо стремился сделать ей удобно и приятно, даже взять ее за руку на улице, на виду у всех, и то стыдился — как же, все будут знать, что у него с этой девушкой роман, зато себя всегда стремился окружить максимальным комфортом. Ее же бывший одногруппник, в которого Анна была влюблена во время учебы в университете, общался с ней только тогда, когда больше не с кем было, и, казалось, вообще не обращал на нее внимания, как на девушку. Она уже давно смирилась с тем, что ухаживания, причем со стороны тех парней, с кем ей было бы приятно общаться и проводить время, для нее непозволительная роскошь, тем более что замуж она как бы не хотела, и потому действия Шенбрюнна немало выбивали ее из привычной колеи, поднимая со дна былые чувства, похороненные под слоями ненависти и равнодушия. Она не знала, играет ли Карл сейчас на публику, считая, что подобная видимость отношений между ними наиболее эффективно может обеспечить ее безопасность, или же действительно испытывал к ней какие-либо чувства. Он не позволял себе далеко идущих намерений или даже намеков в ее сторону, но и не скрывал, что ему приятно ее общество. Легкие, ни к чему не обязывающие отношения с элементами флирта, доставляющие удовольствие им обоим.
Порой Лапина задумывалась: а как бы она поступила на его месте? Не то, чтобы она ценила общественное мнение, она, тем не менее, боялась порицания, которое вносит сильную нестабильность в привычный уклад жизни, выбивает почву из-под ног. И потому, обладая изначально какой-то репутацией и уважением среди сверстников, она определенно боялась бы потерять это. Нет, она не опустилась бы до откровенных издевательств и унижений, но вряд ли бы стала в открытую дружить с человеком, которого все презирают. Рассуждая в таком ключе, Анна пришла к выводу, что значительно уступает по моральным качествам сидящему рядом с ней Карлу и, следовательно, не достойна его. И она знала, что Карл не оценил бы подобного великодушия с ее стороны. “Если я с вами общаюсь, не значит ли это, что я уже считаю вас достойной себя?” — наверняка сказал бы он, абсолютно уверенный в своей правоте, вздумай она озвучить свои мысли. Девушка лукаво улыбнулась, сжав руку сидевшего рядом с ней юноши, который не менее хитро улыбнулся в ответ, сохраняя выражение внутреннего превосходства на лице. Как ни странно это было для Лапиной, но она впервые не боялась реакции другого человека на свои слова и действия, уже понимая, как ей следует себя вести с ним, но, что удивляло девушку еще больше, она знала, что желания ее будут восприняты, скорее всего, благосклонно.
Комментатор, невысокий полноватый парнишка с Хаффлпаффа, объявил тем временем о начале матча и пригласил обе команды на поле, поименно перечислив игроков, которые выходили из раздевалок с метлами наизготовку. Слизеринцы — в зеленом и гриффиндорцы в красном. Их спортивные мантии были короче, чем обычные школьные, и с узкими рукавами, на руки были надеты толстые стеганые перчатки до локтя, из такого же материала были изготовлены и сапоги — очевидно, из расчета на то, чтобы не замерзнуть, а также смягчить трение о мячи и биты. Если команда Слизерина состояла целиком из парней, причем довольно крупного телосложения, за исключением разве что Малфоя, то среди грифов были целых три девушки, да и остальные члены команды также были небольших габаритов. Первые рассчитывали исключительно на хитрость и, наверняка, на грязные приемы, в то время как вторые — на легкость и маневренность.
С каждой команды отделилось по одному игроку. По блондинистым прилизанным волосам и надменному выражению лица у одного и черной растрепанной шевелюре и очкам-велосипедам у другого не трудно было догадаться, что это Малфой и Поттер соответственно. Им, как капитанам, предстояло открыть матч.
- Капитаны команд, пожмите друг другу руки, — приказала судья и тренер полетов мадам Хуч — высокая женщина с ястребиным взглядом и короткими седыми волосами, также одетая в спортивную мантию.
Даже издалека было видно, как при касании скривились лица капитанов команд двух традиционно враждующих факультетов Хогвартса, и как каждый из них норовит сломать противнику руку своим чересчур дружеским пожатием.
- Пусть ваша игра будет честной, — добавила мадам Хуч, после чего приказала: — Все по метлам! — и пронзительно дунула в свисток.
Пятнадцать метел синхронно взлетели вверх. Игра началась.
- Джинни Уизли владеет квоффлом, — объявил комментатор, когда рыжая девушка в красной гриффиндорской мантии ловко поймала овальный коричневый мяч. — О, кажется ее подпирают сразу с двух сторон, — добавил он с неподдельным любопытством.
Рыжая охотница оказалась зажата в тиски между двумя рослыми слизеринцами, которые без конца пихались, пытаясь заставить ее расстаться с квоффлом, но гриффиндорка не сдавалась. Ловко спикировав вниз, она сделала переворот и передала пасс Демельзе, которую грубо пихнул Уркхарт, отобрав квоффл, о чем незамедлительно оповестил комментатор. Лавируя между бланджерами и пытающимися догнать его гриффами (но куда им на своих старых “Чистометах” против его новенького “Нимбуса-2001”?), он со всей мочи запустил мяч во вражеские кольца.
Уизли, дрейфоваший до этого у ворот, насторожился, крепко обхватив древко метлы обеими руками. Он помнил многочисленные наставления Гарри в упор следить за квоффлом и не отвлекаться на происходящее за пределами поля. Слизеринцы под руководством Пэнси Паркинсон завели свою противную песенку, которой дразнили Рона еще с пятого курса:
Рональд Уизли — наш король,
Рональд Уизли — наш герой,
Перед кольцами дырой
Так всегда и стой!
Квоффла Рон поймать не может,
Победить он нам поможет,
На помойке Рон родился,
Слизерину пригодился.
На скулах заиграли желваки, зубы крепко стиснуты, чтобы сдержать рвущуюся наружу обиду. Не сейчас. Главное — матч, главное — отразить гол... Квоффл, безумно вращаясь, на полной скорости несся к кольцам, с каждой секундой приближаясь все ближе и ближе, занимая все видимое пространство. Секунда, другая… они специально репетировали этот маневр на одной из последних тренировок. Отодвинуться чуть дальше от колец, сместиться на фут влево… Не вовремя начинают трястись руки — это от волнения. Он смелый, он сможет, главное — не трусить…
Слизеринцы, решив, что Уизли испугался квоффла, вновь запели “Рональд Уизли — наш король”, нарастал гул на трибунах, который ужасно давил на уши. Три, два, один — квоффл почти приблизился к кольцам и…
- Блестящий прием! — прокомментировал Кевин Уитби под одобрительные крики гриффиндорцев, хаффлпаффцев и равенкловцев, когда Рон Уизли, сделав вертушку метлой, эффектно отбил гол. — Квоффл у Синди Пим.
Лев на голове у Луны Лавгуд издал победный рык, а гриффиндорцы, подняв еще выше свои плакаты, дружно запели:
Рональд Уизли — наш король,
Рональд Уизли — наш герой,
Перед кольцами стеной
Так всегда и стой!
Квоффла Рональд не пропустит
И победы не упустит.
Вратарём наш Рон родился,
Гриффиндору пригодился.
Рон показал всем большой кулак, а товарищи по команде подняли большой палец вверх, показывая, что все было классно. Синди тем временем подрезал Вэйзи, так что она была вынуждена передать пасс Демельзе, чудом избежав удара бланджером. Демельза, обогнув Забини и Уркхарта, понеслась к слизеринским кольцам, кинув квоффл Джинни — они с Гарри изобрели новую тактику, смысл которой заключался в том, чтобы страховать своих товарищей по команде, по очереди передавая друг другу квоффл. Ловко увернулась от бланджера, запущенного в нее Крэббом, и тот попал в замешкавшегося Гойла, который пытался перерезать ей путь.
- Загонщик слизеринской команды Грегори Гойл получает травму и выбывает из игры, — с энтузиазмом объявил Уитби, пока мадам Помфри вместе с Сьзен Боунс и Элизой Миллер погружали хнычущего слизеринца на наколдованные носилки, которые тут же прогнулись под его весом. — Интересно, как же теперь будет играть Слизерин с одним загонщиком, который явно испытывает недостаток интеллекта?
- Уитби! — осадила его профессор МакГонагалл.
- Джинни Уизли забивает гол… и Гриффиндор лидирует со счетом 10:0! — прокричал комментатор под дружный рев трибун, смешанный с рычанием льва Луны Лавгуд.
Поттер только теперь осознал, что не высматривает снитч, а пристально наблюдает за ходом игры. Малфой парил в нескольких ярдах от него. Руки заиндевели от холода, а спины заныла от постоянного сидения в одной позе. Воздух был противно-влажным, казалось, им невозможно надышаться. Слизеринский блондин тоже выглядел не лучше — покрасневший нос, стиснутые челюсти, волосы — уже не прилизанные, а прилипшие ко лбу, скованная поза. После эпического провала в министерстве летом прошлого года позиции родителей нынешних змеек заметно пошатнулись, и никто из них не собирался жертвовать остатками своего влияния и авторитета ради мелких прихотей своих отпрысков, например, переноса матча на более удобный день. Мало того, они знали, что им не позволят этого.
На другом конце поля блеснул маленький золотой мячик, и Гарри, стремглав, ринулся за ним. На хвосте у него, как обычно, висел Малфой — тот всегда ленился искать снитч самостоятельно. Гриффиндорец быстро лавировал между охотников и загонщиков, едва успевая уклоняться от шальных бланджеров — необходимо, чтобы его товарищи по команде успели забить как можно больше голов перед тем, как он поймает снитч — тогда у них еще останется шанс на победу, даже если следующий матч с Хаффлпаффом они вдруг проиграют.
Прошло не меньше часа, пока Поттер носился над квиддичным полем, то резко поднимаясь вверх, то уходя вниз в отвесном пике под возбужденные крики публики. Один такой финт едва не стоил ему жизни — он успел затормозить и выровнять метлу лишь в футе от земли, так, что ступни его проехались по мягкой зеленой траве. Джинни прожигала его своим фирменным убийственным взглядом, как бы говоря: “Если ты остался жив сейчас, это не значит, что я не убью тебя сразу после матча”. С трибун глядит перекошенное лицо Невилла, будто в чем-то сомневающееся — Визерхоффа, а Гермиона опять расцарапала щеки в кровь, а потемневшие глаза были полны ужаса. У Гарри кольнуло сердце оттого, сколько он заставил пережить своих друзей в эти секунды, а в голове очень некстати всплыли слова мерзкого сальноволосого ублюдка: “Поттер, вы такой самодовольный кретин, как и ваш отец!”
Малфой, поняв уже, что гриффиндорец просто водит его за нос, поднялся обратно вверх и занял выжидательную позицию. Гриффиндорцы к тому времени успели забить пять голов и пропустить пару вражеских. Грэхем Причард, новый вратарь-четверокурсник в команде Слизерина, неплохо справлялся на тренировках, но сильно нервничал во время игры, отчего начинал сильно дергаться и не успевал следить за квоффлом, как Уизли на пятом курсе. Слизеринцы, лишившись одного из загонщиков, перестали стесняться даже самых грязных приемов, чтобы прорваться к воротам соперника. Крэбб зашвырнул бланджер в Демельзу Роббинс, которую очень вовремя пордезал Уркхарт, не дав возможность уйти. Забини повторил маневр Джинни Уизли, в результате которого Пикс ударил битой Кута. Теперь у гриффов стало на одного игрока меньше. Слизеринские охотники криво ухмыльнулись: львы так горят желанием восстановить справедливость, что вместо того, чтобы оставить свои распри на потом, начинают выяснять свои отношения на глазах у всех. Поттер, оба Уизли и эта полукровка Пим пытаются вдолбить Пиксу, какой он дурак, не задумываясь о том, что сами деморализуют своего же игрока. А эта мелкая стерва Уизли еще смеет указывать им, слизеринцам, что они нечестно и подло поступают.
Мадам Хуч назначила змеям двойное пенальти. Причард сумел отбить оба удара, однако последний, сделанный Джинни Уизли, повредил его метлу, которую теперь стало сильно заносить вправо. Игра продолжилась. Пикс, оставшись без напарника, вынужден был страховать девушек, которых слизеринские охотники так и норовили сбить с метел. Галантные на земле и, в особенности, в Слизеринской гостиной, оказавшись в воздухе, они моментально забывали обо всех правилах вежливости, считая, что это не их проблемы, что “этот придурок Поттер набрал в команду девчонок”.
Матч стал напоминать позиционную мини-войну: каждая из команд то прорывалась на короткое время на половину соперника, то уходила в глухую оборону. Вот Уизли в самый последний момент успел отбить квоффл головой, передав его тем самым Пим, которой пришлось отвлечь на себя внимание Вэйзи, Забини, Уркхарта и Крэбба. Вот Причард схватил мяч, когда тот уже коснулся одного из колец. Метла в очередной раз сделала неудачный крен вправо, и квоффл полетел в затылок Крэббу, которого, в свою очередь, пихнул Забини, едва не подставившись под бланджер, пущенный Пиксом.
Среди болельщиков нарастало напряжение: игра приобретала затяжной характер, ловцы не торопились искать снитч, а остальные игроки просто мешали друг другу на поле, по возможности не давая забить гол в свои ворота. Уже давно убрали плакаты со всевозможными подбадривающими лозунгами в адрес своей команды или ругательными — в адрес соперников, а львиная шапка Луны Лавгуд не издавала свой громкий победный рык. Вновь усилившийся дождь не прибавлял энтузиазма, заставляя учеников кутаться в шарфы и мантии, зато усиливал желание как можно скорее вернуться в замок, а, еще лучше, на диван перед камином в теплой и уютной гостиной своего факультета. Мадам Помфри, дежурившая внизу для оказания экстренной медпомощи, на чем свет стоит, проклинала чрезмерно опасную игру с ее дурацкими правилами: двое с переломами уже лежат в Больничном крыле, а после матча все свалятся с простудой и высокой температурой, а Бодроперцового зелья на всех не хватит.
Гарри Поттер, не спеша, кружил над стадионом, пытаясь высмотреть крохотный золотой снитч во влажной серой дымке. Около противоположного конца поля тоже самой проделывал Малфой. К дождю прибавился ветер, стало совсем холодно, и зубы принялись выстукивать дробь. Кружка горячего шоколады была бы в самый раз, но на квиддичном поле это непозволительная роскошь. Жаль, что нельзя подлететь к Гермионе и спросить, знает ли она подходящее заклинание, или к Джинни — все-таки она выросла в семье волшебников и должна знать несколько бытовых заклинаний из разряда “на все случаи жизни”. В голове неожиданно что-то щелкнуло, заставив вернуться к событиям двухнедельной давности.
Ретроспектива…
- Вы хоть с простыми водоотталкивающими чарами знакомы? — спросил его Визерхофф, когда одним дождливым вечером они оба направлялись в библиотеку.
Вернее, в библиотеку шел Визерхофф, а Гарри его просто догнал, чтобы расспросить о кровной защите, и немец тогда рассказал ему какую-то несусветную муть о кровной защите, и его слова ничуть не совпадали с объяснениями Дамблдора.
- Да, Гермиона показывала на третьем курсе, — ответил Гарри, кутаясь в мантию — окна в галереях не были застеклены, а дождь лил, как из ведра, обещая затопить все вокруг.
- А согревающие чары? — поинтересовался Визерхофф.
- Мистер Поттер, вы вообще хоть раз пробовали сами хоть что-нибудь сделать?! — возмутился Лотар. — Без помощи мисс Грейнджер?
Без помощи мисс Грейнджер… Именно про нее Гарри вспомнил, когда ему в очередной раз потребовалась помощь. Да, а Визерхофф, кажется, показал все-таки нужное заклинание…
- Смотри и учись! — Визерхофф взял руку Гарри в свою и принялся выводить аккуратный пятилучевой контур, замкнутый в круг. — Повторяй за мной: Ca-le-fa-cto-r (4)!
Конец ретроспективы.
- Ca-le-fa-cto-r! — повторил по слогам Поттер, выписав звездообразный контур на уровне груди, и тут же почувствовал, как из его волшебной палочки, подобно обратному ходу пылесоса, исходит теплая магическая энергия, которая обволакивает его, как одеялом.
Недалеко от слизеринских колец сверкнул золотой снитч, и Гарри Поттер, уже не ведающий холода, не долго думая, устремился за шустрым и пронырливым мячиком.
- О, Поттер снова заметил снитч! — с воодушевлением прокомментировал Кевин Уитби, и гриффиндорская трибуна дружно вздохнула с облегчением. — Над головами болельщиков вновь поднялись плакаты и транспаранты. — Кажется, он применил какое-то неизвестное заклинание, — все обратили внимание на золотисто-розовый воронкообразный поток магии, вышедший из палочки гриффиндорца.
- Согревающие чары, мистер Уитби! — строго добавила декан Гриффиндора.
Поттер устремился к земле, почти в точности повторяя траекторию снитча. На хвосте у него сидел Малфой, то и дело пытавшийся вырваться вперед. Охотники, то и дело пихаясь, пытались прорваться с квоффлом к вражеским воротам, а загонщики посылали бланджеры то друг в друга, то в ловцов команды соперника, когда те оказывались поблизости. Снитч резко взметнулся вверх, и следом за ним Поттер, из-за чего гриффиндорцам пришлось отказаться от очередного хитрого маневра, придуманного Джинни, а слизеринцы получили преимущество во времени, чем и воспользовались, чтобы забить гол, пока идиот Уизли пялился на своего шрамоголового дружка. Болельщики с львиного, барсучьего и вороньего факультета издали вздох разочарования, а змейки завели свою любимую песню “Рональд Уизли — наш король”. Гриффиндор выигрывал пока что лишь с небольшим отрывом.
- Кажется, у нас идет битва за снитч, — объявил Уитби, заметив, как ловцы обеих команд несутся бок о бок над самой землей, по очереди пихая друг друга, понемногу прорываясь вперед, выжимая из метел максимальную скорость.
Болельщики затаили дыхание, Уизли и Пикс специально снизились, чтобы лучше рассмотреть битву за снитч, совсем забыв о своих обязанностях в команде, чем не преминули воспользоваться охотники команды соперника, которым таки удалось забить гол. Джинни в очередной раз напомнила брату, какой тот идиот. Рон надулся и отбил следующий мяч головой, после чего, наконец, занял оборонную позицию у колец.
Снитч тем временем неуклонно приближался к шестам, даже не думая замедляться. Если бы “Молнию” можно было заставить лететь хоть немного быстрее… Гарри вытянул руку, насколько смог, но не дотягивался до крошечного золотого мячика даже кончиками пальцев. Сильный ветер трепел его волосы, обдавая холодом лицо, и резко врывался в легкие. Согревающие чары начали выветриваться, но внизу хотя бы не было мокрого и липкого тумана. Малфой, летевший прямо за хвостом у Поттера, немного отстал, видимо, надеясь, что тот, сделав очередную глупость, свалится с метлы и не сможет поймать снитч. И Поттер действительно затевал кое-что. Интуиция подсказывала ему, что снитч обогнет сейчас шест полукругом и полетит по косой вверх. Слишком рискованно, но другой шанс вряд ли представится. Приподнявшись на метле, одной рукой юноша ухватился за шест, а другой сделал резкий рывок вправо и вверх. Слева что-то хрустнуло, и Гарри с трудом удалось ухватиться за метлу, чтобы не упасть. Превозмогая боль — левая рука висела плетью, причиняя одни сплошные неудобства, он выровнял метловище и не спеша вылетел на середину поля, вскинув правую в победном жесте — он поймал снитч!
Трибуны раздались оглушительным воем свистом и улюлюканьем, болельщики повскакивали с мест, пытаясь прорваться к полю. Товарищи по команде окружили Гарри и, подстраховав, помогли ему спуститься на землю.
- Гриффиндор побеждает со счетом двести сорок — семьдесят! Блестящая победа! — объявил комментатор, но его голос потонул в общем шуме.
Мадам Помфри отпустила гриффиндорца лишь вечером, когда ужин в Большом Зале уже подходил к концу, срастив кости и порванные связки и заставив выпить кучу противных зелий. Пару раз заходили Рон, Джинни и Гермиона. Рона школьный колдомедик тут же проверила на наличие переломов и прочих травм, в то время как Джинни поначалу долго высказала Гарри, какой тот безответственный, и как всех напугал, исполнив тот дурацкий финт, и что команда без него бы просто не выиграла, но вскоре сменила гнев на милость и, расцеловав своего парня в благодарность за то, что он все-таки остался жив, принялась с энтузиазмом рассказывать, какую замечательную вечеринку они готовят сегодняшним вечером. Гермиона же больше молчала, лишь ненадолго сжав своему другу руку, на щеках все еще “красовались” красные отметины от ногтей, которые, по словам Джинни, “необходимо срочно убрать, чтобы Рону приятно смотреть было”, зато глаза сказали все, что не произнес язык. Радость, что ее друг остался жив и выиграл матч, забота, нежность, грусть, разочарование, что ее друг и почти брат рисковал жизнью ради какой-то дурацкой игры, облегчение. Один раз заходили Невилл и Луна: Невилл пожелал поправиться как можно скорее и снова сообщил, что в Гриффиндорской гостиной готовится грандиозное празднество в честь сегодняшней победы; Луна же мечтательно заметила, что Гарри просто великолепно играл, и подарила талисман в виде сушеных редисок для отгнания мозгошмыков. Но, что удивило Гарри больше всего, его зашел навестить Лотар Визерхофф, хотя, возможно, он это сделал для того, чтобы лишний раз увидеться со своей девушкой, которая на пару со Сьюзен Боунс помогала мадам Помфри. Лотар не стал читать нотации по поводу того, как глупо Гарри повел себя в середине матча, заметив лишь, что обманный ход для отвлечения внимания противника не стоит таких сложностей и риска, похвалил за то, что тот сам догадался использовать Согревающие чары, и, как и Невилл, пожелал скорейшего выздоровления.
Когда Гарри вернулся в гостиную, празднование уже началось, но было заметно, что все специально его ждали. По колдорадио играл новый хит “Ведуний”, по стенам были развешаны заколдованные плакаты с переливающимися надписями вроде “Гриффиндор вперед!”, “Гарри Поттер круче всех” и “Слизерин — отстой!” и фотографии, запечатлевающие лучшие финты игроков гриффиндорской команды, сделанные во время матча братьями Криви. Ученики не громко переговаривались между собой, не спеша потягивая сливочное пиво. Некоторые, в основном девушки, танцевали, покачивая бедрами в такт музыке. Но, стоило Поттеру пройти вглубь комнаты, как его товарищи по факультету тут же расступились, радостно приветствуя своего героя, и вручили заполненную до краев кружку со сливочным пивом.
- За победу над змеями! — громко заорал Рон, обняв своего друга.
Остальные грифиндорцы заулюлюкали и принялись чокаться кружками.
- Гарри Поттер круче всех! — пытались перекричать толпу Колин и Деннис Криви.
- Э… — выдал Гарри, когда шум, наконец, стих. — Это была наша первая игра в этом году, сложная и тяжелая. И наш факультет ни за что бы ее не выиграл, если бы не профессионализм и самоотверженность нашей команды. — Рон, дружище, ты стойко сегодня стоял у ворот, и во многом благодаря тебе слизеринцам не удалось выцарапать у нас победу.
Друзья обнялись под дружные аплодисменты одноклассников.
- Джинни, Демельза, Синди, вы все сегодня мастерски играли, как одно целое. Пожалуй, еще никого слизеринцы не боялись так сильно, как вас. И если бы не твои идеи, Джинни, мы бы вряд ли смогли выиграть игру с такими небольшими потерями, — Гарри неловко улыбнулся.
Джинни же, засияв, как начищенный кнат, кинулась на шею своему парню. Пара поцеловалась под бурные и продолжительные аплодисменты всей гостиной и пару вспышек фотоаппарата. Еще раз чокнувшись, ребята осушили кружки и принялись во всю веселиться. Громче стала музыка, середина гостиной, превращенная в танцпол, быстро заполнилась юношами и девушками разной степени раздетости. Для пущей убедительности Дин с Симусом установили на пере столиком вращающиеся зеркальные шары, которые отбрасывали разноцветные блики.
Нет, Лотар Визерзофф не был против существования магглов, как таковых. Мало того, он признавал, что, несмотря на “Охоту на ведьм”, активно проводившуюся в Новое время, многими своими достижениями магический мир обязан именно магглов. Он считал, что можно и нужно — перенимать лучшие достижения чужих культур для развития своей собственной, но то, что он видел сейчас, назвать достижением язык ну никак не поворачивался. Юбки короче некуда, джинсы со специально заниженной талией, кофты, нисколько не прикрывающие живот у девушек. Парни танцуют в расстегнутых рубашках или вообще в майках. И движения какие-то примитивные, абсолютно лишенные эстетики и изящества. Будто это не ученики лучшей в Европе школы чародейства и волшебства, а сборище некультурных подростков из далеко не самого благополучного маггловского пригорода. Да, это известный факт, что в Гриффиндоре много магглорожденных, но почему они несут свою культуру, причем не лучшую ее часть, в новый для них мир, вместо того, чтобы интегрироваться в ту культуру, к которой, во всяком случае, формально, принадлежат теперь?
То и дело Лотар порывался уйти — он чувствовал себя чужим среди общего веселья, но каждый раз останавливался: это все-таки его факультет, и потому он обязан принять хотя бы формальное участие в праздновании, к которому, кстати, совершенно не помогал готовиться. А ведь он мог он мог бы провести это время гораздо приятнее и интереснее, посидев с Элизой в гостиной у хаффлов или погуляв с ней же по замку — он был уверен, что его невесте понравилась бы романтическая вечерняя прогулка. А что, это идея. Визерхофф откинулся на спинку кресла, блаженно прикрыв глаза. Он сажает Элизу к себе на колени — она позволяла ему это делать как будущему мужу. Одной рукой он придерживает ее за талию, другой накручивает себе на палец прядь ее мягких золотистых волос. Она мило и застенчиво улыбается, опуская голову, и обнимает его в ответ. Он притягивает ее к себе и целует — сначала в висок, потом в губы, нежно, аккуратно, чтобы она не испугалась, а смогла привыкнуть к новым ощущениями, будоражащим тело и душу. Было свое особое очарование в этой трогательной невинности — приручать ее шаг за шагом, подобно тому, как роза раскрывается не сразу, но день за днем распускает свои лепестки.
Вынырнув их своих мечтаний, Лотар быстро написал приглашение и, вызвав школьного эльфа, приказал передать его юной фрейлейн Миллер, когда та будет одна. Снова бросил короткий взгляд в центр гриффиндорской гостиной. Гермиона Грейнджер… яркая и интересная личность в отсутствие своих туповатых друзей, вызывала теперь не гнев и раздражение, как это бывало во время их традиционных спорах по вечерам, а отвращение. Ему было противно смотреть, как она, явно выпив что-то крепкое, теперь глупо трясет головой и виляет бедрами, позволяя Уизли тискать ее прямо на виду у всех, как она деградирует в окружении этих ограниченных личностей. Резко захлопнув книгу, Визерхофф встал из-за стола и направился к выходу из общежития, не заметив, как одна лохматая гриффиндорка проводила его затуманенным взглядом, в котором пробивалось отчаяние.
Гермиона Грейнджер еще никогда не веселилась так в своей жизни. Алкоголь ударил в мозг, и необходимость прилично себя вести и поддерживать статус-кво быстро отошла на десятый план, уступив место небывалой эйфории и адреналину танца. Даже поцелуи и прикосновения Рона не казались теперь такими слюнявыми и грубыми… Пить, жутко хочется пить… Все-таки огневиски — это большая-большая гадость. И почему считается, что ее обязательно нужно попробовать, чтобы почувствовать себя взрослым.
- Сушняк? — поинтересовалась Джинни, встретив подругу в уборной.
Гермиона посмотрела на нее непонимающим взглядом, где-то на задворках сознания мелькнула мысль: а откуда это маленькая Джинни, которой только этим летом исполнилось шестнадцать, знает, что бывает после огневиски.
- У Фреда с Джорджем похуже было, когда они в первый раз попробовали, — пояснила Джинни. — Просто они выпили намного больше тебя. С посвящением Гермиона! — радостно сказала она, похлопав Гермиону по плечу.
Та продолжала глупо таращиться в зеркало перед собой, не замечая ничего вокруг.
- Ладно, пойдем ко мне, у меня есть тыквенный сок.
Взяв Гермиону за руку, Уизли отвела ее в спальню девочек шестого курса. Графин с тыквенным соком стоял на подоконнике около ее кровати. Приятный, холодный, бодрящий… Гермиона выпила целых три стакана, прежде чем, наконец, пришла в себя.
- Ой, Джинни, прости, я почти все у тебя выпила! — воскликнула староста Гриффиндора.
- Ничего, потом еще на кухне возьму, — примирительным тоном ответила младшая Уизли. — Пойдем лучше в гостиную: меня ждет Гарри, а тебя наверняка заждался Рон.
Девушки вернулись в гостиную, где все еще продолжалось празднование победы в сегодняшнем матче. Первокурсников, уже начавших клевать носом, загнали наверх, зато подростки, большинство из которых уже успели попробовать “напитки покрепче”, активно выплясывали на танцполе, стремясь оттянуться по полной. Гермиона присоединилась к танцующим, без особого энтузиазма двигаясь в такт музыке. Девушка почувствовала невероятную скуку и апатию, будто рядом нет чего-то, без чего она не может обойтись; все остальное казалось же ей каким-то лишним и ненужным. Сзади подошел Рон, заигрывавший до этого с Лавандой, которая щеголяла в мини-платье с огромным вырезом, заставляя всех парней невольно засматриваться в ее сторону и ронять челюсти на пол. Рон положил ей руки на бедра и прижал к себе, прикосновения его вновь стали настойчивыми и неприятными, но Гермиона не заостряла на них внимания: ее взгляд был прикован к рыжеволосому парню, сидевшему за дальним столиком вместе с Невиллом. Он… Гермиону непреодолимо тянуло к нему, мир без него не имеет смысла, он все для нее в этой жизни, она должна покориться ему, отдаться… Объект вожделения на минуту оторвался от книги и посмотрел на старосту Гриффиндора: в его серых глазах читалось осуждение, разочарование, отвращение, но никак не любовь и обожание. Стало невыносимо грустно, будто ее только швырнули в грязное болото, из которого ей уже не выбраться.
Рон резко развернул девушку к себе лицом и под дружное улюлюканье подвыпивших одноклассников страстно поцеловал в губы. Этот мерзкий запах изо рта, огромный чужой язык во рту, повсюду слюни — Гермионе было явно не до удовольствия. Алкоголь выветривался из мозга, а вместе с ним эйфория и легкость восприятия действительности. Краем глаза гриффиндорка заметила своих друзей: Гарри и Джинни также слились в страстном поцелуе, от которого, кажется, оба были в восторге. На пару секунд Джинни открыла глаза, лукаво подмигнув подруге и подняв большой палец вверх, после чего, не отрываясь от губ Гарри, потащила его наверх, в спальню мальчиков: предстоящая ночь обещала быть жаркой.
Гермиона снова бросила взгляд на дальний столик у окна — Невилл показывал Фэй и Келле какое-то африканское растение, а вот его соседа уже не было рядом. Девушка вырвалась из объятий своего парня и, проталкиваясь между однокашниками, тщетно пыталась найти объект своих мечтаний. Глаза ее расширились и потемнели, выдавая какую-то иррациональную решимость, совсем не характерную для правильной Гермионы Грейнджер.
Пробравшись к выходу из гостиной, староста Гриффиндора вышла в коридор и понеслась вперед, не разбирая направления. Она не думала, куда она идет и зачем, просто позволяя ногам делать свое дело. Она должна найти его непременно, именно сейчас, иначе будет слишком поздно. Почему — мисс Грейнджер не могла объяснить себе и даже не задумывалась над этим.
- Лотар!.. — шумно выдохнула она, нагнав своего одноклассника в одном из коридоров двумя этажами ниже.
Взгляд ее по-прежнему был неосмыслен и затуманен, от быстрого бега раскраснелись щеки и часто вздымалась грудь.
- Мисс Грейнджер? — удивился Визерхофф.
Ему было странно видеть здесь Грейнджер, до этого самозабвенно целовавшуюся с Уизли, а воспоминание о Уизли, в свою очередь, вызвало отвращение к данному субъекту, моментально отразившееся на лице немца.
- Лотар! — в голосе девушки чувствовалась мольба, в глазах навернулись слезы. — Я не могу без тебя!.. Почему ты отвергаешь меня?
Она подошла к юноше совсем близко и взяла его лицо в свои ладони, провела подушечками пальцев по губам. Ее прикосновения обжигали и пробуждали сдерживаемое до этого мужское начало, карие глаза смотрели на него преданно-преданно, а мягкие розовые губы жаждали поцелуя. Лотар поймал себя на мысли, что не против поцеловать свою одноклассницу, но тут же одернул себя: это будет предательством по отношению к Элизе, тем более что Грейнджер его только раздражает, и вообще она только что целовалась с Уизли, которого он ненавидит. В свете последних обстоятельств ее поведение кажется более, чем странным, а это означает, что Карл был полностью прав. А это значит, что Грейнджер или дали не то лекарство в Больничном крыле, или же ее кто-то снова травит.
Резко одернув руки своей одноклассницы от своего лица, он схватил ее за локоть и повел в сторону Больничного крыла. Проблему с Грейнджер необходимо было решить как можно скорее, и сон школьной медсестры в данный момент заботил Лотара Визерхоффа в последнюю очередь.
Элиза нервно мерила шагами гостиную Хаффлпаффа, не в силах найти себе место от беспокойства. Лотар обещал зайти за ней пятнадцать минут назад, но его все еще не было. А ведь он никогда раньше не опаздывал. Поначалу ей показалось странным, что он назначил свидание так поздно, но ей также хотелось побыть с ним наедине, а до отбоя оставалось больше часа, так что они могли погулять без риска быть пойманными. Еще на первой неделе учебы Джастин показал ей одну комнату в северной части замка. Она была совершенно пустая, если не считать резной деревянной скамейки в стенной нише и кадок с кустами роз, обвивавших тонкие готические колонны посередине, и выглядела немного заброшенной. Днем из высоких стрельчатых окон открывался чудесный вид на горы, покрытые густым хвойным лесом, которые ночью преображались и становились еще более величественными и пугающими. Идеальное место для свиданий.
Напольные часы показывали уже десять минут одиннадцатого, заставив девушку заметно беспокоиться. Движущиеся лестницы, исчезающие ступеньки — вдруг Лотар упал и сломал себе руку или ногу, и ему никто не может помочь. Драка в гостиной или темном коридоре — Элиза знала о, мягко говоря, не очень хороших отношениях своего жениха с некоторыми одноклассниками. Вдруг его избили или прокляли? Конечно, можно было послать Патронуса, но, привыкшая к более замкнутым отношениям и впитавшая в себя определенные устои чистокровных волшебников в силу дружбы с последними, юная фрейлейн Миллер отвергала данную возможность: среди волшебников не принято демонстрировать своего Патронуса, воплощение личного счастья, малознакомым лицам и, тем более, сообщать подобным образом о своих проблемах. В любом случае, ей нужно немедленно его найти.
- Ты куда, Элиза? — поинтересовался Джастин, заметив, как его одноклассница подошла к двери. — Что-то случилось?
Она все еще ему нравилась, и хотя он знал, что ни о каких серьезных отношениях с ней не может быть и речи, Джастин по-прежнему не мог спокойно чувствовать в ее присутствии, особенно когда они оказывались одни. Ему безудержно хотелось быть рядом с Элизой, купаясь в лучах теплого и ласкового света, который она излучала вокруг себя. И неважно, что следом за радостью и эйфорией придут боль и грусть. Придут, когда уйдет Элиза.
Девушка замялась. Она не знала, как рассказать о своей проблеме парню, которому безумно нравилась, и которому могло бы быть выгодно, если бы с Лотаром что-то случилось. Нет! Нельзя так плохо думать о людях! Джастин просто хочет помочь ей.
Угадав направление мыслей своей одноклассницы, Финч-Флетчли мягко взял ее руки в свои, поглаживая тыльные стороны ладоней. Он достаточно наблюдал за ней и Шенбрюнном, чтобы запомнить, что этот жест успокаивает девушку. Элиза опустила голову, и золотые кудри упали ей на лоб.
- Ты можешь доверять мне, — мягко сказал он, посмотрев на нее снизу вверх, чтобы видеть глаза. — Я не причиню вреда ни тебе, ни… — сглотнул, — Лотару. — Клянусь!
- Я боюсь, что с ним что-то случилось… — ответила девушка, не разжимая рук, и нервно замотала головой.
- Хорошо, давай найдем его, — предложил Джастин, и Элиза кивнула ему в знак согласия.
В коридоре им встретился Захария, который, судя по всему, ходил на кухню, чтобы разживиться какими-никакими закусками — из-за назначенных Спраут отработок он вынужден был пропускать ужин и потому наносил регулярные визиты Хогвартским эльфам, которые всегда рады были накормить голодающих студентов. Карманы его мантии были сильно оттопырены, являя миру сэндвичи и булочки с различными начинками, а от самого юноши пахло тыквенным пирогом и корицей. Увидев вместе Миллер и Финч-Флетчли, Смит не удержался от язвительных комментариев в адрес девушки, вздумавшей, по его мнению, нарушить верность своему жениху, и посочувствовал своему однокласснику, которому, наверное, будет чрезвычайно скучно в обществе такой высокоморальной и фригидной девицы, которая и спит, наверное, в колпаке и бабушкиных панталонах. Элиза едва смогла удержать Джастина от рукоприкладства, так что наказание Смита ограничилось лишь заклинаниями немоты и полоскания рта.
Время продолжало идти, и у Элизы засосало под ложечкой. Ей казалось, что должно непременно случиться что-то ужасное, что она не в силах будет предотвратить, и потому девушка с удвоенной скоростью направилась в сторону Больничного крыла. Рядом с ней шел неожиданно молчаливый Джастин, который отчетливо видел страх в глазах своей одноклассницы и теперь гадал, каких неприятностей им стоит ожидать, морально готовясь к тому, чтобы стать на защиту девушки, если ей будет грозить опасность. Замыкал шествие Захария Смит, который всю дорогу только и делал, что беззвучно открывал рот и пускал мыльные пузыри.
- Лотар, пожалуйста… я не могу без тебя!..
Они с Грейнджер уже почти дошли до Больничного крыла, и всю дорогу она ныла и между всхлипами признавалась ему в любви. Это раздражало. А еще она то и дело пыталась повеситься ему на шею. Это раздражало еще больше, но, что хуже всего, Лотар чувствовал, как в нем поднимается жар и непреодолимое желание дать Грейнджер то, чего она хочет. Его тоже отравили, или же это передается через физический контакт?
- Мисс Грейнджер, потерпите еще немного… вы больны… вам нужно лекарство, — Визерхофф сам говорил теперь, чуть дыша, пытаясь преодолеть в себе желание обнять Грейнджер и почувствовать вкус ее губ. — Нам осталось пройти совсем немного… школьная медсестра вас вылечит.
- Нет… — выдохнула Гермиона, посмотрев на своего одноклассника отчаянным взглядом, и, потянувшись на цыпочках, обхватила его лицо руками и поцеловала.
Он не сопротивлялся, он забыл думать о том, что это неправильно и неестественно. Вместо этого он обнял ее в ответ, еще больше сократив расстояние между ними. Его ладони плавно скользили по спине, заставляя выгибаться навстречу. Углубил поцелуй, привалив Грейнджер к стене — ноги ее уже не держали. Ее руки страстно блуждали по его голове, устраивая фирменный беспорядок из его рыжих вихр, спустились к шее и на автомате расстегнули верхнюю пуговицу, расслабили галстук — последнему Лотар был только рад. Шумно выдохнул, и Гермиона перехватила инициативу в свои руки. Поцелуи горячие, страстные, обжигающие… Если робкую и застенчивую Элизу можно было сравнить с глубокой и спокойной рекой, текущей меж цветущих углов, то Грейнджер был огнем, поглощающем и сметающем все на своем пути.
- Elise… /нем. Элиза…/ — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Визерхоффу казалось, что он что-то делает неправильно, что есть что-то порочное в том, что происходит сейчас, но не мог понять, что именно. В сознании возник мимолетный образ красивой девушки с кудрявыми золотыми волосами и голубыми грустными глазами, и тут же потух, уступив лицу кареглазой шатенки, между поцелуями шептавшей его имя.
- Я люблю тебя, — на одном дыхании проговорила Гермиона и снова припала к его губам.
- Nein! /нем. Нет!/ — знакомый и некогда милый сердцу голос, полный отчаянья и обиды, резанул пространство, разбив на множество осколков иллюзию из розовых грез.
Раздался злорадный смех Захарии Смита, с которого уже спало Заклятие Немоты.
Визерхофф резко оттолкнул от себя Грейнджер. Осознание только что совершенного проступка навалилось на него вместе со страшным грузом вины. Элиза, которой он клялся в любви, которую носил на руках и на которой намеревался жениться в будущем… он только предал ее. Но, хуже того, он предал своего друга Карла, который ради них пожертвовал своим счастьем.
- Elise, halt!.. Verzeihe mich, bitte! /нем. Элиза, постой!.. Прости меня, пожалуйста!/ — крикнул Лотар, бросившись к галерее к лестнице, на которой только что стояла девушка.
В свете факела мелькнула волна золотых волос и тут же исчезла в темном арочном проходе. На каменные плиты упало тонкое золотое кольцо с сапфирами — некогда символ любви и радости, теперь же — обмана и предательства. Еще никогда в жизни Лотару Визерхоффу не было столь горько и стыдно одновременно.
1) На дополнительный спецкурс по трансфигурации ходят: Гермиона Грейнджер, Лотар Визерхофф, Майкл Корнер, Терри Бут, Падма Патил.
Дополнительные занятия по зельеварению посещают: Карл Шенбрюнн, Анна Кайнер (Лапина), Теодор Нотт, Блейз Забини, Гермиона Грейнджер, Сьюзен Боунс, Элиза Миллер, Ассбьорн Фольквардссон, Энтони Голдстейн, МорагМакДугал.
ЗОТИ: Гарри Поттер, Рон Уизли, Невилл Лонгоботтом, Дин Томас, Симус Финниган, Джастин Финч-Флетчли, Эрни Макмиллан, Захария Смит.
На заклинания ходят все остальные. На дополнительных занятиях по заклинаниям уделяется больше внимания бытовым чарам, а также повторению и закреплению уже изученного материала.
В понедельник идут спецкурсы одновременно по зельям, заклинаниям, трансфигурации и ЗОТИ. Соответственно, те, кто записался сразу на два спецкурса, идущих в одно и то же время, посещают их по очереди, чередуя в своем расписании по неделям.
2) (лат.) Петля карающая!
Целенаправленное заклинание, принимающее вид лассо, которое накидывается на шею противнику, причиняя болезненные ощущения. Применяется для показательных наказаний, имеющих цель унизить объект. Кроме того, петлю невозможно снять руками — она сразу начинает обжигать, так что провинившегося, не сумевшего отразить петлю, необязательно даже связывать. Заклинание, хоть и не является энергоемким и не относится к категории Непростительных, невозможно поглотить или отразить простым щитом.
3) (лат.) Щит обращенный! Перенаправляет целенаправленное заклинание обратно на пославшего.
4) (лат.) Согреваюсь!
07.03.2012 Глава 30. Последствия (Часть 1)
Всю следующую неделю Хогвартс готовился к прибытию немецкой делегации. Эльфы без конца сновали по коридорам с тряпками и ведрами, натирая до блеска окна и доспехи. С картинных рам и подсвечников собрали всю пыль и паутину, а проходы в коридоры, не пользовавшиеся особой популярностью и, следовательно, давно запущенные, закрыли скульптурами и гобеленами. Учеников в спешном порядке начали обучать основам этикета: вставать при появлении в комнате учителей или членов делегации и кланяться/делать реверанс при личном знакомстве, не набрасываться на еду, как только она появляется на столах, а аккуратно накладывать себе небольшими порциями, а также правильно пользоваться столовыми приборами и салфетками. Под мантии запретили надевать маггловскую одежду, чем особенно грешили старшекурсники, уже переборовшие детский страх перед учителями. Кроме того, немало времени и сил пришлось потратить, чтобы научить ходить студентов по коридорам не хаотичной толпой, заполняющей все имеющееся пространство, а узким и ровным, пусть и свободным строем.
Большинству студентов Хогвартса подобные нововведения, естественно, были не по душе: почему из-за каких-то пяти человек им навязывают столько неудобных дополнительных правил? Почему нельзя ходить в джинсах и толстовках, а только в этом давно вышедшем из моды шмотье? Почему нельзя носить кроссовки, ведь они намного удобнее и практичнее, чем туфли? А правила столового этикета — их что, за идиотов держат? Как будто никого дома родители не учили, как за столом себя вести. Лишь слизеринцы поглядывали с пренебрежением и снисхождением одновременно, как тщетно старая кошка пытается отучить своих любимых предателей крови и грязнокровок не хватать руками все, до чего можно дотянуться, и есть с набитым ртом; не толкаться в коридорах и нормально одеваться. Как Спраут повторяет по два раза инструкции своим барсукам-старшеклассникам, чтобы те донесли их до малышей, в то время как сама до сих пор не может выйти из образа огородного пугала. Как равенкловцы в кои-то веки учатся не читать за едой и ходить, смотря по сторонам, а не тупо уткнувшись в книжку. Это же всем ясно, что такие ботаники уже давно забыли, как вести себя в приличном обществе. И только они, слизеринцы, питомцы факультета великого Салазара и отпрыски благороднейших домов магической Британии, могут по праву гордиться собой и своим воспитанием. Уж они точно не подведут свой факультет.
Как предупредил в своем письме господин Геннинген, вместе с ним прибудут глава Отдела образования господин Шварц и секретарь фрау Бёллер. Немецкая делегация будет присутствовать не только на общих трапезах, но и на всех уроках, которые посещают немецкие студенты, а также ознакомится с условиями проживания последних. Узнав об этом, МакГонагалл чуть не схватилась за голову: даже во времена диктата Амбридж не было такого жесткого контроля над Хогвартсом! И вообще, почему Британское Министерство магии и Совет Попечителей Хогвартса не озаботились тем, чтобы прекратить столь откровенное вмешательство иностранного государства в дела Хогварса? Снейп сидел с таким видом, будто съел целый фунт лимонов. Уоррингтон, хотя также был недоволен подобной наглостью немцев, лишь развел руками и сказал, что Министерства магии обеих стран согласовали между собой все правовые и бюрократические вопросы еще до начала учебного года. Спраут и Флитвик восприняли новость совершенно спокойно (декан Хаффлпаффа даже в очередной раз похвалила свою новую студентку), а Дамблдор продолжал безмятежно улыбаться и поглощать лимонные дольки.
Другой немаловажной проблемой, ставшей перед педагогическим коллективом лучшей в Европе школы чародейства и волшебства, оказались коллоквиумы. Преподаватели догадывались в целом, что это нечто вроде устного теста по пройденному материалу, но не совсем понимали, как их следует проводить, а также сетовали на недостаток времени: у каждого нагрузка от двух до восьми академических часов в день, кучи письменных работ на проверку, а у некоторых еще и обязанности деканов.
- Очень просто, — с сарказмом произнес Снейп во время очередного педсовета. — Мы и так тратим слишком много времени на обучение этих идиотов простейшим вещам…
- Северус!.. — воскликнули хором Дамблдор и МакГонагалл, все своим видом показывая, насколько их оскорбляет подобное неуважение в адрес юных волшебников.
- Что вы предлагаете, Северус? — решил перейти к делу Флитвик, из всех учителей он выглядел наиболее заинтересованным в решении вопроса с коллоквиумами.
- Выделить учебные часы под проведение коллоквиумов, — с пренебрежением ответил Мастер Зелий, сделав такое выражение лица, будто данная идея должна быть очевидной для всех. — И субботы.
- Но, Северус, многие ученики еще не… — возразила МакГонагалл.
- Если даже Финч-Флетчли и МакМиллан смогли освоить Чары Восстановления, в отличие от Уизли… — перебил ее Снейп.
- Мистер МакМиллан и мистер Финч-Флетли — очень прилежные и старательные мальчики! — тут же заступилась за своих студентов Помона.
- Минерва, я думаю, мистеру Поттеру и мистеру Уизли зачет по пройденной теме можно поставить авансом, — сказал Дамблдор, закинув в рот очередную лимонную дольку.
Минерва едва не потеряла челюсть, Филеас от удивления упал с кресла, Помона кинулась помогать Филеасу, а декан Слизерина продолжал сидеть на месте с равнодушно-брезгливым выражением лица. Конечно, ведь это Поттер и Уизли, их надо щадить, ими надо восхищаться! Северус едва удержал себя от того, чтобы не плюнуть прямо здесь, в директорском кабинете. Вначале, Альбус, вы пропихиваете этих идиотов вне общего порядка на курс продвинутого зельеварения, совершенно игнорируя тот факт, что так называемые успехи Поттера в данном предмете обусловлены вовсе не его неожиданно проснувшимся талантом или великолепным подходом Горация к делу, а тем, что он внаглую пользовался моим собственным учебником. Теперь просите поставить зачет по несданной теме. Что потом? Нарисовать нужные оценки по ТРИТОНам без сдачи самих экзаменов?
- Все-таки на плечах у мальчиков лежит очень тяжелая миссия, и потому нам следует быть терпимее и снисходительнее к их мелким неудачам в учебе, — продолжил Дамблдор, сложив на животе руки замком.
Всем своим видом он являл умудренного годами старца, пред опытом и сединами которого должны преклоняться, но не возражать.
- То есть, вы утверждаете, Альбус, — пропищал Флитвик, которого Спраут уже усадила обратно в кресло, — что мы, мало того, что должны завышать оценки мистеру Поттеру и мистеру Уизли, так еще и ставить им зачет даже по несданным темам?
- Именно, — спокойно ответил Дамблдор, через плечо которого с любопытством поглядывал феникс, — на плечах мистера Поттера и мистера Уизли лежит слишком большая ответственность, чтобы мы заостряли еще внимание и на учебе.
Снейп недовольно хмыкнул.
- Но ведь это несправедливо по отношению к другим ученикам! — возразила Помона. — Даже мисс Грейнджер…
- Мисс Грейнджер — достаточно умная и сильная ведьма, чтобы справляться и с учебой, и с возложенной на нее миссией, — гордо ответила МакГонагалл, вернув себе прежнее самообладание.
- Благодарю, Минерва, — Альбус кивнул, лукаво улыбнувшись. — Мы никогда не требуем с учеников сверх их возможностей.
- Предлагаю вернуться к обсуждению коллоквиумов, — снова подал голос Флитвик. — Я считаю, что коллоквиумы можно проводить и по субботам.
Коллеги смотрели на него с откровенно недоуменными лицами.
- Если мы можем назначать отработки на выходные дни, то почему в это время нельзя принимать и коллоквиумы?
- Вы верно заметили, Филеас, — сказал Дамблдор. — Какие еще есть идеи?
- Раздельное выставление баллов, — ответил Снейп.
- Как так? — возмутилась МакГонагалл. — В Хогвартсе еще со времен Основателей существовала система коллективных наказаний и поощрений!
- Которая, очевидно, не работает с вашими львятам, — не забыл съязвить Северус.
- Тише, дети мои, не ссорьтесь, — примирительно развел руками Альбус, в то время как декан традиционно враждующих факультетов уже встали с кресел и теперь буравили друг друга тяжелыми, прожигающими насквозь взглядами.
Фоукс, сидевший на спинке кресла директора Хогвартса, издал веселую трель.
- Но ведь коллоквиум — это проверка знаний индивидуального студента, — заметил декан Равенкло, — и потому я думаю, что оценки за них нужно выставлять, как и за любые самостоятельные письменные работы или экзамены уровня СОВ и ТРИТОН.
- Но ведь коллоквиум проходит в устной форме, — уточнила Спраут. — В данном случае студенты будут соревноваться, как и на уроках, чтобы раньше ответить на вопрос.
- Я думаю, эту проблему можно легко решить, если всем студентам в группе давать разные вопросы, в том числе и из дополнительной литературы, рекомендованной по изучаемому предмету. Мне кажется, это должно стимулировать студентов лучше учиться и открывать для себя новые грани знаний, — вновь ответил Флитвик; голос его и выражение лица, несмотря на смешной маленький рост и гоблинский профиль, выдавали в нем полную уверенность в своих словах. — Кроме того, есть смысл составлять вопросы по теме в зависимости от способностей отдельного студента к изучаемому предмету. Так, если сравнить мистера Уизли и мисс Грейнджер, например, то один и тот же ответ будет достаточен для удовлетворительной оценки мистера Уизли, но не достаточен для мисс Грейнджер.
- Филеас, я понимаю, что вы восхищаетесь талантами и упорством мисс Грейнджер и хотели бы видеть ее на своем факультете, — воскликнула МакГонагалл, — но мистер Уизли также наделен многими способностями! Просто он ленится их развивать!
- Я думаю, мы это легко сможем выяснить на предстоящих коллоквиумах, — с энтузиазмом сказал Дамблдор, а глаза его лукаво блеснули из-под очков половинок. — Я думаю, на сегодня наш педсовет можно считать оконченным.
Объявления о сдаче каких-то коллоквиумов и прикрепленные к ним списки рекомендованной литературы внесли еще больше паники и недовольства в ряды юных волшебников, которые уже по горло были сыты подготовкой к предстоящему визиту важной иностранной делегации. Даже к Турниру трех волшебников так не готовились! Мало кто из школьников любил проводить время в библиотеке за чтением учебников, а гора же дополнительной литературы, которую желательно прочесть к предстоящему собеседованию, и вовсе внушала панический ужас.
Нотт не уставал напоминать своим товарищам по факультету, что Слизерин должен непременно показать себя лучшим, особенно в свете недавнего позорного проигрыша гриффам. Слизеринцы должны дать всем понять, что, в отличие от кое-кого, они работают, прежде всего, головой. Студентам, занимающимся праздным ничегонеделанием, было приказано немедленно сесть за книжки, в противном случае им будут назначены отработки или сняты баллы. А последнее для змеек являлось худшим наказанием, ибо означало немедленный остракизм со стороны всего факультета.
Хаффлы усилили нагрузку в кружках по выполнению домашних заданий и занялись репетициями коллоквиумов. И сразу же столкнулись с пробьлемами: казалось бы, студенты первого-второго курса, у них в программе все было легко и понятно. Но оказалось, что старшекурсники уже и сами за ненадобностью подзабыли многие вещи, которые проходили на младших курсах, а то, что помнили, усвоили уже на интуитивно-очевидном уровне, так что затруднялись объяснить даже самим себе, а что значит то или иное заклинание, почему один ингредиент нужно нарезать кубиками, а другой кольцами и т.д. В результате бремя играть роль учителей упало на пяти— и семикурсников, которым предстояло сдавать государственные экзамены в этом году, и потому они должны были знать все изучаемые предметы от и до.
Для воронов изменилось мало что, ведь они и без подготовки к коллоквиумам проводили большую часть свободного времени за книгами или отработкой практических навыков. Но теперь, когда от количества и качества прочитанных ими книг напрямую зависела оценка за предстоящее собеседование, равенкловцы стали теснее общаться друг с другом, устраивая активные и нередко многочасовые дискуссии по изученному материалу, в ходе которых уточняли друг у друга непонятные моменты, обменивались мнениями касательно той или иной книги (“для общего развития подойдет, но ничего ценного в ней не найдешь. Лучше прочитать вот эту, но сейчас она вроде бы хранится в Запретной Секции, хотя, когда я учился на первом курсе, семикурсники говорили, что ее можно было найти и в общем доступе, правда, на самых верхних полках”), заклинания (здесь лучше использовать “Stupefac”, а не “Petrificus Totalus”, поскольку последний вызывает растяжение и временное отвердение мышц, что может быть опасно для жизни, если заклинаемый находился до этого под действием другого заклятья или зелья, воздействующего на нервную или сердечно-сосудистую систему) или зелья, а заодно экзаменовали друг друга. Иногда старшие в шутку пугали мелких, что тем ни за что не сдать коллоквиум, потому что для этого нужно прочитать и выучить вот стооолько, что даже взрослый человек не в состоянии осилить. Первокурсники быстро смекали, что их разводят, и начинали в ответ демонстративно дуться и угрожать, что расскажут старостам или декану, если те не станут с ними заниматься — будучи новичками в Хогвартсе, они могли пользоваться такими привилегиями, как помощь ребят со старших курсов в учебе или ориентировании внутри замка.
Но вскорости панику, посеянную учителями и старостами, затмила очередная сплетня, пришедшая с факультета Гриффиндор. Как выяснилось, Гермиона Грейнджер, староста и лучшая ученица школы, подруга Мальчика-который-выжил, решила изменить своему парню Рону Уизли, вратарю сборной Гриффиндора и тоже другу Мальчика-который-выжил, со своим новым одноклассником, богатым и чистокровным Лотаром Визерхоффом. Уизли, который пошел искать свою девушку, которая, в свою очередь, слишком неожиданно покинула Гриффиндорскую гостиную, где в это время шло празднование победы над слизеринцами, наткнулся на нее в одном из коридоров, ведших подземелья. Грейнджер была вся взлохмачена и растрепана, взгляд — невидящий и стеклянный, губы опухли от недавних поцелуев и шепчут: “Лотар!” На щеке у девушки вмиг отпечатывается огромная звонкая пощечина, но она даже не сопротивляется, не пытается спорить, не замечает плевка в лицо, а просто садится на подоконник и беззвучно рыдает, кутаясь в свою кофту.
Непосредственный свидетель измены гриффиндорской заучки хаффлпаффец Захария Смит счел своим долгом рассказать об увиденном декану Гриффиндора Минерве МакГонагалл, добавив от себя, что “счел нужным проследить за Уизерхофом, т.к. ему показалось, что тот что-то замышляет.” МакГонагалл похвалила Смита за проявленную бдительность и наградила десятью баллами за своевременное предупреждение, после чего вызвалась проводить юношу до Хаффлпаффской гостиной — близилось время отбоя, и за ночную прогулку легко можно было получить взыскание. Там они и встретили Визерхоффа, который едва ли не умолял Ханну Эббот пустить его поговорить с Элизой. Снова взлохмаченные волосы, раскрасневшееся лицо, странный блеск в глазах, мантия съехала с плеч, рубашка выбилась из-под брюк, ворот ее расстегнут, а галстук и вовсе съехал на бок — сразу видно, что не далее, как полчаса назад, он принимал участие в очень жарком и увлекательном свидании. Ханна в довольно резких выражениях дала понять Визерхоффу, что это его Элиза прождала целых двадцать минут, а потом отправилась на поиски, пока сам шлялся неизвестно где и непонятно с кем. И нет, Элиза не возвращалась, так что до свидания!
Уже на следующее утро слух об измене Грейнджер облетел Хогвартс со скоростью “Молнии” и, передаваясь от одного ученика к другому, обрастал все новыми подробностями, которые главный очевидец событий даже не думал опровергать. В итоге уже к полудню большинство студентов лучшей в Европе школы чародейства и волшебства были уверены в том, что Грейнджер вначале станцевала стриптиз посреди Гриффиндорской гостиной, явив миру свои отнюдь не плоские, как оказалось, формы, которыми и прельстился рыжий аристократ и, взяв гриффиндорскую заучку, в чем была, отправился искать место, где они могли бы провести время с большими удовольствием и наедине. Тут же были вытащены на свет сплетни трехлетней давности, статьи Скитер, в которых магглорожденная Гермиона Грейнджер представала в роли коварной соблазнительницы, охотящейся за мировыми знаменитостями: национальный герой магической Британии Гарри Поттер, Мальчик-который-выжил; ловец Болгарской сборной Виктор Крум, а теперь молодой аристократ Лотар Визерхофф, будущий Мастер нумерологии и трансфигурации. Не обошли сплетницы стороной и второго непосредственного участника событий, Лотара Визерхоффа, сделав последнего известным ловеласом и покорителем женских сердец, перед которым не устояла даже гриффиндорская заучка и синий чулок Гермиона Грейнджер. А вскоре нашлись и жертвы “рыжего ловеласа” — Лаванда Браун, Ромильда Вейн, Демельза Роббинс, Трейси Дэвис, Мэнди Брокльхерст и Латиша Рэндл, готовые наперебой рассказывать все желающим, как коварный Визерхофф охмурил каждую из них и бросил. При этом никого не смущало, что среди “жертв” оказались две равенкловки и одна слизеринка, с которыми Визерхофф вообще никогда не общался.
Самих же участников измены, а также пострадавшую сторону вызвали в кабинет директора с целью дознания и наложения соответствующих взысканий и допросили с применением Сыворотки Правды — как-никак Гермиона Грейнджер являлась подругой Избранного, и ее неосторожные действия могли отрицательно повлиять на успех войны с Тем-кого-нельзя-называть.
- Никогда не думала, мисс Грейнджер, что вы можете пасть так низко, — строго сказала МакГонагалл, с презрением посмотрев на некогда любимую ученицу, которая только начала отходить от действия Сыворотки Правды.
Гермиона сидела на жестком неудобном стуле, поникнув головой и схватившись руками за сидение. Вся ее поза выдавала чувство вины и собственной жалкости, неуверенности в себе. Она никак не могла поверить в то, что друзья так легко отвернулись от нее. Рон, конечно, всегда был вспыльчивым и импульсивным, так что его она не могла винить в пощечине, но Гарри просто промолчал, а выражение его лица выдавало осознание собственной трусости. А Джинни, ее хорошая и рассудительна подруга, повторила пощечину вслед за братом, не потрудившись даже выслушать, после чего объявила Гермионе, что считала раньше ее своей подругой, но ее поступок доказывает обратное. Она предала их… Предательница… это клеймо ходило теперь за Гермионой Грейнджер словно по пятам, но, что хуже всего, она понимала, что заслужила его, заслужила еще тогда, когда начала видеть эротические сны с Лотаром, или нет, еще раньше, в первую неделю их знакомства, когда она только начала сравнивать Рона и Лотара и поняла, что последний выигрывает во много раз. Она до сих пор чувствовала сладкий вкус его поцелуев на своих губах, чувствовала, как кровь предательски притекает к щекам, и от этого становилось стыдно вдвойне.
На соседнем стуле, на расстоянии вытянутой руки, сидел Лотар Визерхофф — былого лоска и самоуверенности как не бывало. Даже бледное лицо, как это обычно бывает у аристократов, казалось серым, вялым. В отличие от Гермионы, он не боялся смотреть в глаза “жертвам своего подлого обмана”, но делал это с полной апатией и равнодушием. Его допрашивали вслед за Грейнджер. Он признал, что в тот злополучный вечер в коридоре действительно захотел поцеловать мисс Грейнджер, но, к удивлению публики поведал также, что не испытывает к мисс Грейнджер никаких глубоких чувств, ибо любит свою невесту Элизу Миллер.
МакГонагалл, недовольно хмыкнув, передала Дамблдору протокол допроса, чтобы поставить подпись. Все казалось предельно ясным: мисс Грейнджер не смогла устоять перед обаянием умного и галантного юноши, являющегося по совместительству наследником древнего чистокровного рода; а мистер Визерхофф решил воспользоваться слабостью гриффиндорской отличницы и заодно сделать пакость мистеру Уизли — мальчики были враждебно настроены друг к другу еще с первого учебного дня. Стоявший у окна Снейп буравил гриффиндорцев брезгливым взглядом: как истинный слизеринец, он не мог не радоваться такому грязному пятну на репутации вражеского факультета в целом и отдельных его студентов в частности. Но ведь они не узнали самого важного…
- Зелье… — озвучил свои мысли Визерхофф, взгляд его был по прежнему затуманен, а в голове царил самый настоящий туман.
- Приворотное зелье… Мисс Грейнджер была опоена приворотным зельем…
- Так значит ты, подлый аристократишка, опоил бедную девочку зельем, чтобы совратить ее?! — воскликнула Молли Уизли, поднявшись с дивана.
При этом женщину нисколько не смущал тот факт, что она же несколькими минутами ранее, на чем свет стоит, ругала “бедную девочку Гермиону", которая посмела изменить их сыну и предать доверие семьи Уизли.
Дамблдор кивнул — появилась новая информация, значит, нужно продолжить допрос. Как удалось выяснить МакГонагалл и Снейпу, а, значит, и всем остальным присутствующим, симптомы мисс Грейнджер, которые довелось заметить мистеру Визерхоффу, могли быть вызваны алкогольным опьянением или же действительно сильным приворотным зельем, которое девушка, если и приняла, то незадолго до того, как мистер Визерхофф покинул гостиную. Последнее означало, что студенты факультета Слизерин не имеют к рассматриваемому делу никакого отношения (декан Слизерина довольно ухмыльнулся: его змейки могут найти занятия поважнее, чем вмешиваться в амурные дела гриффиндорцев, тем более таким рискованным способом), в то время как благородные гриффиндорцы по умолчанию полагались вне подозрений.
Гермиона никогда еще не чувствовала себя столь опустошенной и разбитой одновременно. Все, чем она жила, рухнуло в один момент. Не староста и не лучшая ученица, а позор всей школы, не старая подруга, а предательница. Да и значок старосты у нее отобрали, наказав штрафом в сто баллов за неподобающее поведение. За спиной слышатся смешки и “особо секретные разговоры”. Гермиона не прислушивается, но догадывается, что это она является предметом обсуждения, спиной и затылком чувствуя брезгливые, любопытные взгляды. Входит в Гриффиндорскую гостиную, и все демонстративно не замечают ее, но атмосфера от этого не становится менее гнетущей и неприязненной. Девушка поднимается в спальню седьмого курса. Она переживет, она справится. Могла же она игнорировать, пропускать через себя и не замечать глупые придирки Малфоя и его компании на протяжении всего ее обучения в Хогвартсе, оскорбительные статьи Скитер и обвинительные письма читательниц “Пророка” на четвертом. Могла… потому что с ней всегда были друзья, которые всегда ее могли поддержать, которые теперь отвернулись насовсем. Девушка заплакала, уткнувшись носом в подушку — благо, кроме нее, в комнате никого больше не было.
Вот стоит хмурый Рон, краснота еще не сошла с его лица, а ноздри так и раздуваются от втягиваемого воздуха — он еще на взводе, и малейшая провокация может повлечь за собой очередной приступ гнева. Стоит появиться рядом знакомой с первого курса пышной копне каштановых волос или аккуратно причесанной рыжей шевелюре, резко контрастировавшей с белой кожей лица, на котором даже и веснушек толком не было, как в голубых глазах сразу же вспыхивает огонь ярости, стиснутые челюсти едва сдерживают рвущиеся наружу слова, а руки сжимаются в кулаки, один из которых вовремя нащупывает волшебную палочку в кармане брюк. На помощь Рону тут же бежит Молли Уизли, обнимает его, хотя ему, уже взрослому парню, неприятны такие удушающие объятья, и убеждает, что какая-то магглорожденная выскочка не стоит того, чтобы тратить на нее свои нервы. И вообще, лучше пусть Ронничек начнет встречаться с Лавандой Браун — та и к семейной жизни подготовлена лучше, и обычаи волшебников хорошо знает, в отличие от этой Грейнджер.
Гермиона до сих пор не могла поверить в то, что это сказала магглолюбивая Молли Уизли! Женщина, которая относилась к ней, как к родной дочери, к которой сама Гермиона прислушивалась и уважала намного больше, чем родную мать. “Магглорожденная выскочка”, “предательница”, “неблагодарная” — вот кто она теперь для магического мира. Да, мисс Грейнджер была согласна с тем, что она предала доверие Рона и его семьи в целом, но для нее было оставалось непонятным, как происхождение волшебника может влиять на его моральные установки. Ведь это нонсенс, нелогично! Девушка всегда считала себя опровержением глупых средневековых предрассудков, в которых погрязла большая часть магического мира, в особенности, такие семьи, как Малфои, Блэки и Лестранжи, и ей странно было осознавать теперь, что прогрессистская семья Уизли, активно поддерживающая Дамблдора, недалеко ушла в своих воззрениях от сторонников Вольдеморта.
Последующие дни с Гермионой Грейнджер также никто не общался. Гарри будто и хотел заговорить с ней, но, стоило появиться поблизости кому-нибудь из однокашников (а уединение на факультете Гриффиндор считалась роскошью непозволительной), как он тут же виновато отводил глаза и сразу придумывал себе повод, чтобы не находиться больше рядом с бывшей подругой. Рон дулся и сжимал кулаки от злости, но в основном молчал. Впрочем, от мыслей о предательстве его очень хорошо отвлекала Лаванда Браун, с которой он предпочитал целоваться на виду у всей Гриффиндорской гостиной. Джинни же при виде Гермионы демонстративно морщила нос, будто увидела навозную бомбу, и тут же поворачивалась спиной к бывшей подруге. Пользуясь своим новым положением старосты (которого лишили Гермиону, опозорившую факультет своим безобразным поведением), она первым делом наложила табу на “имя коварной предательницы, которое ни коим образом не должно быть помянуто в разговоре”. Также она предложила объявить Грейндежр бойкот, который был принят молчаливым согласием: лохматая заучка, даже будучи старостой, никогда не пользовалась уважением и популярностью на львином факультете, и ее терпели, главным образом, из-за Гарри Поттера, который никогда не давал своих друзей в обиду.
Возможно, если бы Гермиона с Роном учились на разных факультетах, ей было бы легче перенести молчаливую враждебность и холод его товарищей. Возможно… но Гермиона, также как и Рон, Гарри, Джинни и прочие училась в Гриффиндоре, так что уже к концу первого дня бойкота готова была выть от тоски. Общежитие ало-золотого факультета, которое она уже на протяжении шести лет считала своим родным домом, вмиг стало чужим и неуютным. Как дом нелюбимых родственников, которые ждут — не дождутся того дня, когда племянника-обузу можно будет с чистой совестью выставить за дверь. Гарри мало рассказывал ей и Рону о своих отношениях с Дурслями, но из его слов явно следовало, что привечают его там не очень тепло и присутствию его совершенно не рады. “Гарри, Гарри, как же я тебя понимаю, теперь понимаю…” — думала девушка по пути в библиотеку, крепко прижимая учебники к груди. По щеке катилась одинокая слеза.
В библиотеке по-прежнему было мало людей, хотя уже заканчивался сентябрь. Несколько барсуков, облюбовав целый стол, вдумчиво медитировали над учебниками по чарам и трансфигурации. Какой-то равенкловец сидел, запрокинув голову, и мысли его блуждали весьма далеко от Хогвартской библиотеки, а то время как рука рисовала какие-то непонятные закорючки на пергаменте, вокруг которого в творческом беспорядке лежало сразу несколько открытых книг и уже исписанных пергаментов. За следующим стеллажом пристроились сестры Уотерс со Слизерина. Невдалеке от них — Корнер, Бут и Голдстейн, как и их младший товарищ, обложившиеся увесистыми фолиантами, открытыми в разных местах, что-то увлеченно царапали себе на пергамент. В другое время мисс Грейнджер обязательно возмутилась бы столь вопиющей безответственностью хогвартских студентов, которые никак не могут осознать важность учебы для дальнейшей жизни. И вообще, книги у них лежат неправильно. Вместо этого Гермиона промолчала и, закрыв лицо учебниками, спряталась в самом темном и неприметном углу: ей не хотелось, чтобы ее случайно заметили немцы, среди которых, однако, не было Визерхоффа.
Казалось бы, библиотека — идеальное место для знакомства в таком закрытом учебном заведении, как Хогвартс, а такое общее дело, как подготовка домашних заданий — чем не повод завязать дружескую беседу? Сколько помнила Гермиона, равенкловцы всегда относились к ней нормально, а Корнер и Бут даже восхищались тем, что она уже на пятом курсе владела чарами уровня ТРИТОН. Они вместе занимались в их с Гарри кружке ДА. Но хотя бы приятельские отношения между ними не сложились за все шесть лет обучения: со временем она подружилась с Гарри и Роном, а после и Джинни, а равенкловские ребята отказались с ней дружить еще вначале первого курса.
Ретроспектива…
Сентябрь, первый курс. Гермиона прочитала и выучила наизусть все книги, которые им надо было знать по программе. Она стала уже едва ли не лучшей ученицей на потоке, и не было еще ни одного учителя, за исключением мерзкого профессора зельеварения, который не похвалил бы ее за ее стремительные успехи в учебе. Девочка могла бы гордиться собой, но она была несчастлива, ведь у нее по-прежнему не было друзей. Одноклассники либо вообще не разговаривали с ней, либо дразнили заучкой, а от ее предложений о помощи грубо отмахивались. К сожалению, Гермиона не могла говорить ни о чем, кроме учебы и книг, что было весьма необычно для ребенка ее возраста, и потому не могла начать разговор не иначе, как с предложения о помощи — ведь она знает больше всех, следовательно, к ней обязаны прислушаться. Почему? — Для Гермионы было очевидно: она же прислушивалась к мнению родителей и учителей, которые старше и больше знают. А она, насколько знала девочка, была едва ли не старше всех на курсе, а о ее блестящих оценках было известно даже тугодумам вроде Крэбба и Гойла.
Библиотека, ее любимое место — здесь девочка готова сидеть часами, а то и сутками, впитывая в себя новые знания. Может быть, здесь она сможет найти себе друзей, ведь в библиотеку ходят заниматься учебой, а не дурачиться? Вот — за столом сидят трое мальчиков с синими галстуками, тоже первокурсники.
- Привет. Я Гермиона Грейнджер, факультет Гриффиндор, первый курс, — бодро произнесла девочка.
- Терри Бут.
- Майкл Корнер.
- Энтони Голдстейн.
Ребята, напротив, отвечали без особого энтузиазма, тут же возвращаясь к своим эссе и книгам.
- А что вы учите?
- Трансфигуацию, — вяло ответил полный мальчик, назвавшийся Бутом.
- Давайте я вам помогу? — предложила Гермиона, в глазах ее светились радостные искорки. — Трансфигурация — это самый сложный предмет, и профессор МакГонаглл говорит, что я справляюсь лучше всех!
- Потому что она — твой декан, — проговорил Голдстейн, не отрываясь от своего пергамента, который разве что носом не пропахал, а ведь это очень вредно для глаз и позвоночника, о чем мисс Грейнджер моментально просветила юного равенкловца.
- А почему ты вообще решила, что нам нужна твоя помощь? — поинтересовался Корнер, подняв голову; его длинная челка смешно упала на лоб.
В голосе его не чувствовалось вежливости или любопытства, но, скорее, желание как можно скорее закончить разговор.
- Но ведь это самый сложный предмет! — не унималась девочка.
- Мы сами справимся, Грейнджер, — грубо отрезал Бут, перевернув страницу, и вновь уткнулся в учебник.
- Но профессор МакГонагалл говорит…
- Если тебя она хвалит больше, чем нас, это не значит, что мы идиоты, — перебил ее Корнер, строча что-то в своем пергаменте.
- Но вдруг вы чего-то не знаете, а я могу вам помочь? — не унималась гриффиндорка. — Я же прочитала все книги, я знаю всю программу курса наизусть.
- Мы тоже, — ответил Голдстейн, не поднимая головы от своего конспекта, его волосы так же, как у Корнера, едва касались своими концами столешницы. Дописал предложение. — А считать, что другие знают меньше тебя и потому не могут обойтись без твоей помощи — это уже неуважение, — добавил он, посмотрев в глаза гриффиндорке. Или наш факт учебы в Равенкло ни о чем не говорит?
- Зря ты ей так сказал, — тихо проговорил Бут.
Но девочка его уже не слышала. Она расплакалась и выбежала из библиотеки. Что они себе позволяют?! Ведь она всего лишь хотела подружиться!
Конец ретроспективы.
Гермиона попыталась поразмыслить, что же она тогда неправильно сделала. Да, глупо, наверное, было навязывать свою помощь воронам. Ведь это ж вороны, такие же ботаники, как и она сама, а, значит, все книжки по программе курса они уж точно прошли. Может быть, просто попроситься позаниматься вместе с ними? Как-никак, их не должны интересовать дрязги внутри львиного факультета, а, значит, можно рассчитывать хотя бы на то, что они не объявят ей бойкот, если она все сделает правильно. Грейнджер поросилась за стол к равенкловцам — ее пустили. К ее удивлению, с литературой они работали совсем иначе, не так, как она: никто дословно не конспектировал целые абзацы из учебников; мало того, студенты вороньего факультета как будто целенаправленно пытались сократить объем текста. Там, где у Корнера или Голдстейна был текста всего лишь в пару дюймов высотой, Грейнджер написала уже пятнадцать — ведь за дополнительный объем учителя, во всяком случае, профессор МакГонагалл, всегда ставят баллы.
- По этой книжке невозможно писать эссе! — выдохнул Бут, резко отодвинув чрезмерно скучный учебник в сторону, и устало потянулся. — Мерлин! И она стоит у нас первой в списке дополнительной литературы!
- Попробуй посмотреть в “Transmutationum aedificantium natura mysteriosa” (1), — предложил Голдстейн и задумчиво уставился в свой пергамент, приложив перо к губам.
- Наверняка в Запретной секции, — с явным недовольством в голосе предположил Майкл Корнер. — Я с трудом нашел “Transfigurationis theoria summa” (1) в общем доступе, и то ее запихнули на самый верх, где обычно ничего интересного нет, одно старье.
- А, может быть, наоборот, — так же задумчиво произнес Голдстейн, перевернув страницу, — все интересные и познавательные книги убрали туда, где никто не подумал бы их искать?
- Но этих книг нет в списке! — возразила Грейнджер. — Если учителя не рекомендовали их нам как дополнительное чтение, значит, их не следует читать!
- Ты ли это, Грейнджер? — удивился Терри Бут; во взгляде и голосе его чувствовалось явное разочарование. — Мы, равенкловцы, в первую очередь стремимся к познанию истинной сути вещей, а не заучиванию уже известных текстов и механическому маханию палочкой.
Слова Терри словно резанули Гермиону по сердцу. Фактически ее назвали неумной, и Гермиона прекрасно это поняла. Но что она опять сделала неправильно? Девушка, несмотря на знакомство с такими неприятными субъектами, как Реджинальд Уоррингтон, Долорес Амбридж и Сивилла Трелони (которые были, скорее, досадным исключением из правил), по-прежнему считала учителей непререкаемыми авторитетами: они старше, они много знают, следовательно, они лучше знают, что нужно учениками, а что — нет. А Терри просто ленится, вот ему и тяжело. И вообще, откуда они узнали про эти странные книги, раз их не было в списке рекомендованной литературы?
Мозги Гермионы тут же зашуршали шестеренками, перебирая известные ей факты и выстраивая их в цепочку умозаключений. В этом году к ним в Равенкло поступил переводник из Дурмстранга, который наверняка изучал темные искусства и читал запрещенные книги. И теперь пытается заразить своей червоточиной своих одноклассников.
- Если вам это сказал Фолкварсон или как там его, вы ни в коем случае не должны его слушать! — назидательным тоном проговорила Гермиона, совершенно не догадываясь, что бывший дурмстранговец сидит неподалеку от них вместе с немцами.
- Почему? — поинтересовался Корнер.
Потому что он из Дурмстранга! — ответила Гермиона таким тоном, будто разговаривала с умственно отсталыми детьми. — Он изучал там темную магию! Может быть, он шпион Вольдеморта в Хогвартсе. Разве это неочевидно?! Вы, вместо того, чтобы его слушать, должны были немедленно пожаловаться директору Дамблдору! Пропаганду темной магии нельзя оставлять безнаказанной!
- Не тебе, Грейнджер решать, кого нам слушать, а кого нет, — отрезал Голдстейн. — Вы все взрослые люди, сами разберемся.
- Не ты ли сам попал под действие темного проклятия в начале сентября? — Гермиона не собиралась отступать. — Как ты можешь говорить после этого, что Фолкварсон не опасен?
- Фольквардссон! — поправил Бут.
- Он спас меня, Грейнджер, — спокойно ответил Голдстейн, однако по выражению лица и интонациям его было заметно, что он по-прежнему глубоко переживает данный факт своей биографии.
- Он мог специально тебя проклясть, а потом спасти! — уверенно возразила Грейнджер, в карих глазах которой горел огонь праведного гнева.
Корнер и Бут переглянулись: похожую фразу они слышали уже из уст директора Дамблдора, когда давали показания по факту нападения на их друга. Дамблдор тогда имел вполне очевидное намерение обвинить во всем бывшего дурмстранговца, которого и в Хогвартс принял-то нехотя, под давлением профессора Флитвика, который считал, что “нельзя отказывать таким талантливым молодым людям в возможности закончить обучение”. Если бы Фольквардссону не удалось доказать свою невиновность, то его не выдали бы Швеции, а поспешили бы заключить в Азкабан.
Вороны не были глупыми наивными детишками и потому допускали, что видимое не всегда является действительным, а под маской доброты и великодушия может скрываться самый настоящий циник, лицемер и эгоист. Подшивки “Пророка” за прошлые годы, в том числе относящиеся к падению Неназываемого и последующим массовым арестам и судам над Пожирателями, легко можно было найти в библиотеке в свободном доступе. Многие тогда оказались в Азкабане или подались в бега, некоторые, как Малфой, откупились. А за одного заступились. Сам Дамблдор лично. И то, что последний сквозь пальцы смотрит на издевательства Снейпа над студентами, лишь подтверждало рыхлые, еще не имеющие реальных доказательств догадки студентов Равенкло: Снейп в обмен на заступничество Дамблдора оказывает тому какие-то услуги, которые для директора, судя по всему, очень важны, раз он готов закрывать глаза на весьма непедагогичное поведение своего подчиненного. А что, если с Ассбьорном Дамблдор намеревался поступить так же? Все-таки Ассбьорн — талантливый парень и сильный боевой маг, а Дамблдор с тех пор, как пошли слухи о возрождении Неназываемого, стал набирать себе сторонников. Да и в старых газетах упоминалось о его тайном Ордене Феникса. Если директор о своей репутации заботится больше, чем о безопасности учеников (а он не мог не знать о том, что Квиррелл был одержим темным духом, что на учеников нападает василиск — если даже Грейнджер догадалась, что один из учителей оборотень; да и сам факт того, что он спустил на тормоза нападение на Энтони и последующий разгром подземелий, тоже говорил не в пользу великого светлого волшебника), то что ему мешает ему посредством шантажа завербовать себе нового сотрудника?
- Не говори глупостей, Грейнджер! — ответил Корнер. — С таким же успехом можно оправдать охоту на ведьм в Новое Время.
- Колдуны все равно не горели, — возразила девушка, вспоминая историю магии за третий курс, — а темные маги по-настоящему опасны.
- А магглы считали опасными всех магов. Так где же разница? — резонно предположил Бут.
- И вообще, подумай сама, Грейнджер, — добавил Голдстейн, коснувшись пером щеки, — для того, чтобы аппарировать со связанными руками и без палочки — а на кострах сжигали именно так — волшебник должен обладать просто колоссальной магической силой, наверное, как Мерлин или Основатели. Думаешь, все волшебники, которых хватали магглы, были настолько сильными? А ведь большинство этих людей просто оказались не в то время, не в том месте или просто не угодили кому-то своим существованием.
Оба его одноклассника согласно кивнули.
Соглашаться с равенкловцами девушка не хотела, ибо их слова шли в разрез с ее представлениями о жизни, тем, что говорили учителя и учебники, а спорить устала, так что ей ничего не оставалось, кроме как собрать свои вещи и покинуть библиотеку. Да и мадам Пинс стала на них недобро коситься. По спине прошелся чей-то ледяной и явно враждебный взгляд, но Гермиона даже не обернулась, пулей вылетев из библиотеки.
Последующие дни Гермиона старалась как можно меньше проводить времени в общежитии, не задерживаясь даже для того, чтобы почитать что-нибудь утром, предпочитая не пересекаться лишний раз с кем-нибудь из товарищей по факультету. Она всегда сидела одна за столом в Большом Зале (впрочем, к ней никто и не стремился подсаживаться), перестала привычно тянуть руку на всех уроках и полностью погрузилась в учебу. Нет, девушка не горела желанием узнать все и сразу, не пыталась больше утвердиться за счет хороших оценок, которые от многочасового корпения над учебниками не становились лучше. Просто ей надо было как-то занять свободное время, которое не приходилось теперь тратить на обжимания с Роном, очередные попытки объяснить им с Гарри элементарнейшие вещи и выполнять за них домашние задания, а также “женскую болтовню” с Джинни. Занять для того, чтобы не чувствовать себя всеми преданной, покинутой и просто не сойти с ума от раздиравших ее душу противоречий.
Хуже всего приходилось на практических занятиях, таких как зелья и гербология, где приходилось много работать руками, и потому помощь напарника была бы очень полезна. Однако никто не хотел становиться в пару с предательницей и разлучницей. Не хотел и Лотар Визерхофф, но его так же, как и Грейнджер, ненавидели сразу оба факультета, с которыми он тем или иным образом был связан. Им приходилось мириться с присутствием друг друга, но их работу в команде никак нельзя было назвать сотрудничеством. В остальное же время они предпочитали демонстративно игнорировать друг друга.
Гермиона никак не могла определиться, как именно ей следует относиться к Визерхоффу. С одной стороны, девушка считала, что Лотар и его друзья виноваты уже одним своим фактом нахождения здесь, в Хогватсе: своим появлением они нарушили привычный уклад жизни, внесли смуту в мысли многих учеников, встроились в здешние коллективы, разрушив их изнутри — ее бойкот одноклассниками яркий тому пример. Ведь если бы не Лотар, то она не обратила бы внимания ни на кого другого, кроме Рона, не было бы этого дурацкого поцелуя, стоившего ей отношений с Роном и дружбы с Гарри и Джинни. С другой стороны, Грейнджер не могла не признать, что Визерхофф в чем-то ей даже нравится, и вообще целуется он почти так же классно, как Виктор (при этих мыслях девушка сразу же хваталась за щеки, чувствуя, как к ним приливает кровь). Мало того, несмотря на регулярный прием антидота, она продолжала испытывать какую-то странную зависимость от рыжеволосого аристократа: поймать хотя бы мимолетный взгляд, чтобы тут же убежать прочь. Все ее естество требовало его мягких, как будто скользящих и, в то же время, властных прикосновений, которым нельзя было не подчиниться, а губы желали поцелуя, страстного и бесконечного, но девушка на корню пресекала эти неправильные чувства, упорно убеждая себя в том, что Визерхофф — враг, и именно он виноват в том, что она в результате осталась одна, без друзей. И вообще, лучше выучить еще один параграф по трансфигурации вместо того, чтобы думать о всякой ерунде.
До отбоя оставалось не больше десяти минут, и мисс Грейнджер быстро шла по коридору, нервно озираясь по сторонам. Не хватало еще наткнуться на кого-нибудь из учителей или Миссис Норрис с Филчем. Не докажешь ведь, что она направлялась именно в общежитие, а не куда-то еще, и что она просто засиделась в библиотеке и забыла о времени. Даже профессору МакГонагалл — девушка вздрогнула, вспомнив строгое лицо и осуждающий взгляд своего декана. Она теперь не лучшая ученица и не гордость школы, так что нечего рассчитывать на поблажки учителей.
Погруженная в свои размышления, Гермиона механически перебирала ногами, которые сами ее вели в гостиную Гриффиндора по уже давно заученной дороге. Ей оставалось пройти уже совсем немного, как вдруг она споткнулась и, потеряв равновесие, выронила тяжелые книги, которые до этого старательно прижимала к груди.
- Гермиона?! — воскликнул невесть откуда появившийся Поттер.
- Гарри? — удивилась в свою очередь Гермиона.
Гермиона уже привыкла, что Гарри с ней не разговаривает и даже не здоровается, и потому ее очень удивило, что он специально ждал ее тут под мантией-невидимкой. Скорее всего, он сидит здесь уже давно, раз успел задремать и не услышал ее шагов.
- Но разве ты не должен быть с Джинни? — вновь спросила девушка. — Reparo! — с нажимом произнесла она, и переплет вновь встал на место.
На факультете Гриффиндор уже все привыкли к тому, что у Поттера после ужина обязательный романтический вечер с младшей Уизли, и потому их уединение лучше не беспокоить.
- Джинни… она… — замялся Гарри, потупив взгляд, его щеки вмиг стали пунцовыми, — она не очень хорошо себя чувствует и легла спать раньше.
- Понятно… — мрачно отозвалась Гермиона, взяв из рук друга книгу, которую он уже починил.
- Пойдем со мной, Гермиона, надо поговорить, — неожиданно твердым голосом сказал юноша, и, накинув на подругу мантию, повел ее в один из пустых классов, располагавшихся этажом ниже.
Возможно, когда-то давно здесь проводились занятия, но теперь помещение выглядело крайне запущенным: немногочисленные столы и стулья, некоторые из которых уже давно требовали ремонта, были сдвинуты к дальней стене; доска была спущена на пол, около нее валялся еще какой-то мусор; возле окна висела какая-то пыльная темная тряпка, являвшаяся, судя по всему, занавеской. Было очевидно, что массовая кампания по наведению порядка в школе сюда еще не добралась, да и вряд ли доберется.
Гарри снял с парты два перевернутых стула и поставил их на пол, Гермиона, сникнув сумку и книги на подоконник, наложила на вход в комнату, скрытый под гобеленом, заглушающие и отвлекающие чары. Подростки сели на стулья друг напротив друга. Повисло неловкое молчание.
- О чем ты хотел поговорить, Гарри? — Грейнджер первая нарушила тишину.
- Я хотел сказать, что… ни в чем не виню тебя, — последние слова дались Гарри с трудом.
- Но ты меня все время избегаешь, не здороваешься со мной, — к девушке вернулась ее привычная напористость, которая особенно проявлялась, если ей хотелось доказать свою правоту.
- Гермиона, пожалуйста, прости меня, если сможешь!.. — Поттер смотрел мимо ее плеча, стараясь упорно не встречаться с ней взглядом. — Я понимаю, что плохо поступаю по отношению к тебе, но я не могу поссориться с Роном и Джинни!
Бойкот и всеобщее презрение были Гарри не в новинку, практически каждый год случалось что-нибудь, из-за чего товарищи по факультету начинали его бояться, ненавидеть, считать обманщиком и т.д. Потерянные баллы на первом курсе, из-за которых с ним никто не разговаривал до конца года, слухи о Наследнике Слизерина — на втором, кубок, выдавший его имя, — на четвертом, грязные публикации в “Пророке” — на пятом. Но везде и всюду с ним были его верные друзья, которые его всегда поддерживали и помогали, благодаря которым он не чувствовал себя одиноким и покинутым. И что произойдет, если их пути вдруг разойдутся, например, в результате какой-нибудь глупой ссоры? Гарри уже чувствовал немалые угрызения совести из-за того, что игнорировал в последние дни Гермиону. Будто оторвал от себя что-то родное и близкое. А ведь Гермиона почти всегда была на его стороне, всегда готова была выслушать его проблемы и попытаться найти решение. И вообще, из большинства переделок им с Роном удалось выбраться именно благодаря Гермионе. А что будет, если он перестанет общаться с Роном и Джинни? Наверное, одноклассники тоже перестанут с ним общаться, как сейчас с Гермионой. А еще его перестанут любить мистер и миссис Уизли, и он потеряет даже то подобие семьи, что у него было благодаря дружбе с Роном. Он снова будет чужим, одиноким, никому не нужным мальчиком из чулана под лестницей, и последнего Гарри боялся не меньше, чем дементоров.
- В смысле, я хотел сказать… — продолжил Поттер, сняв очки и потерев переносицу, после чего водрузил очки обратно, — ты по-прежнему моя подруга, и для меня важно, чтобы ты была счастлива. Необязательно с Роном… — и тут же оказался в объятиях Гермионы.
Вдохнул аромат ее непослушных кудрявых волос, так смешно щекотавших нос — они пахли сладко и пряно… корицей и яблоком. Так по-летнему, так по-домашнему… На старую толстовку, которую кузен Дадли носил еще в шестом классе, упало несколько слезинок.
- Спасибо, Гарри… спасибо, Гарри… — повторяла девушка, повиснув на шее у своего друга, пока, наконец, не успокоилась.
- Да, было бы здорово, если бы у нас была одна большая семья, но человека нельзя сделать насильно счастливым. Ведь так? — Гарри снизу вверх посмотрел на Гермиону, ожидая ее умного и рассудительного ответа.
- Так, — ответила девушка надломанным голосом, изо всех сил подавляя в себе желание заплакать.
Руки ее мяли тот самый белый батистовый платок, что когда-то оставил ей Визерхофф. Обратив внимание на сей досадный факт, Грейнджер небрежно смяла платок и со всей силы швырнула его на грязный пол.
- Это все он виноват! Он! — гневно воскликнула девушка, со всей силы придавив несчастный кусок материи каблуком. — Ненавижу!
Гарри не мог припомнить, когда его подруга вела себя столь агрессивно. Когда дала Малфою в нос? Когда отчаянно сражалась в Отделе Тайн? Или когда ей стукнула в голову дурацкая идея, что кто-то мог проклясть его новую “Молнию”?
- Платок? — непонимающе спросил парень.
- Он! Уизерхофф!.. — Грейнджер устало опустилась на стул, спрятав лицо в ладонях.
- Но разве он тебе не нравится? — еще больше удивился Поттер, отняв руки от лица подруги.
Юноша всегда удивлялся тому, как странно работает голова у девушек, будь это отношения с Чоу или Джинни, но его умная и логичная подруга превзошла все его ожидания. Как это можно: любить и ненавидеть одновременно?
- Не знаю… — растерялась Грейнджер. — Помнишь, я рассказывала вам на прошлой неделе, что меня кто-то травит? — Гарри кивнул. — Это была модифицированная Амортенция. Я пыталась подавить ее действие… внушить, что мне нравится Рон, — девушка не заметила, как ее пальцы оказались в ладонях у друга. — Я ходила недавно к мадам Помфри, она сказала, что Амортенцией меня уже не травят, но я все равно что-то чувствую к Уизерхоффу. Понимаешь? Это ужасно! Но если бы он не приехал к нам со своими дружками-слизеринцами, ничего бы этого не случилось! Я не поссорилась бы с Роном и Джинни, мистером и миссис Уизли… мне бы не приходилось разговаривать с тобой тайком… Гермиона вновь заплакала, и Гарри прижал ее к своей груди, еще больше удивляясь тому, как странно устроена голова его подруги.
- Знаешь, Гермиона, я говорил несколько раз с Уизехофом, — сказал Поттер после того, как Грейнджер перестала плакать и вновь села прямо, — и он не показался мне плохим, — девушка недоуменно посмотрела на своего друга. — Он просто другой, вот и все. И мне кажется, ему тоже сейчас несладко.
- Как это? — теперь пришел черед Гермионы удивляться.
В ее сознании Лотар был лишь немного более культурной версией Малфоя, а это значит, наглым и самоуверенным сынком богатеньких родителей, у которого есть все, что можно пожелать, и который теперь мается от скуки. Следовательно, для него ничего не значат такие понятия, как дружба и верность. А его так называемые друзья — не больше, чем старые знакомые, с которыми положено поддерживать хорошие отношения, как это делают чистокровные слизеринцы. Да и его явное стремление к лидерству и установлению своих правил в новом для него коллективе, также не добавляло ему доверия или уважения. При этом тот факт, что у Визерхоффа хватило целеустремленности и терпения сделать то, о чем она могла лишь мечтать, мисс Грейнджер благополучно предпочла опустить, дабы не портить последовательность рассуждений.
- Насколько я понял, у него произошла размолвка с его девушкой, он поссорился со своим другом со Слизерина, да и в Гриффиндоре к нему относятся теперь так же, как к тебе. Он страдает от всего этого. И он виноват здесь не больше твоего.
Примерно с полминуты Гермиона обдумывала услышанное, пытаясь подогнать друг к другу имеющиеся кусочки из мозаики фактов. Визерхофф — такая же жертва обстоятельств, как и она. У нее хотя бы есть Гарри, а у него теперь вообще никого. В мозгу у девушки тут же возникла идея, что это наверняка кто-то подстроил, и поделилась ею с Гарри. Но вот только кто? Кому было бы выгодно поссорить Гермиону с ее друзьями, а заодно и всеми одноклассниками или Визерхоффа — с его девушкой? Малфой, Паркинсон и прочие слизеринцы-старшекурсники, которые, желая выслужиться перед змеелицым уродом, решили внести смуту в ряды гриффиндорцев, подорвав одновременно главную опору Дамблдора в борьбе с силами зла? Какая-нибудь девчонка, которой понравился Визерхофф? Какой-нибудь пацан, которому понравилась девушка Визерхоффа? На перечисление и отбрасывание наиболее неподходящих вариантов ушло еще несколько минут, после чего подростки сообразили, наконец, что им все-таки надо спать, и, сверившись предварительно с Картой Мародеров, вернулись в общежитие.
* * *
Лотар был сторонником рационального устройства мира. Нет, он не повторял вслед за Гегелем: “Все действительное разумно, и все разумное — действительно”, и не считал, что время движется строго по прямой с линейным ускорением, и что прогресс есть безусловное благо. Просто одним явлениям в мире еще не нашли адекватного объяснения, а к другим, за неимением нужного количества данных, напротив, можно применить сразу несколько гипотез в зависимости от того, какая из них ближе к вашему воззрению на мир. И человеческие отношения, по мнению Визерхоффа, также должны были подчиняться рациональным законам. Ведь что такое отношения? Дискуссия мнений и аргументов, следование определенным нормам и правилам. А чувства и эмоции уже вторичны и возникают при переходе на близкие дистанции, когда некоторыми формальностями уже можно пренебречь. Они формируются по ходу того, как аргументы, убеждения и моральные ценности одного человека взаимодействуют с тем же у другого человека. Исходом этого взаимодействия может быть дружба или ненависть, приятное обоим деловое сотрудничество или же взаимное желание разойтись как можно дальше и никогда не иметь друг с другом никаких общих дел.
И потому юноша испытал немалый культурный шок, когда Дамблдор и МакГонагалл в один голос вслед за мамашей Уизли обвинили его в том, что якобы он обзавидовался счастью Рона и Гермионы и решил его разрушить, совратив заодно Гермиону с пути истинного. Лотар прекрасно понимал, что старика, которому уже давно перевалило за сто лет, и который самым наглым образом, с улыбкой на устах, лжет ученикам, бесполезно взывать к разумности и справедливости. Бесполезно взывать к разуму старших Уизли, для которых он, наверное, чуть ли не с первых дней учебы в Хогвартсе, благодаря письмам их драгоценных деток, стал врагом № 1. Но декан, профессор МакГонагалл? Хотя профессор, МакГонагалл, по его мнению, также была довольно субъективна в своих суждениях, она всегда, тем не менее, выслушивала обе стороны и руководствовалась принципом высшей справедливости: оба устроили драку в общей гостиной или ходили по коридорам после отбоя — обоим штраф и отработки. Но почему профессор МакГонагалл теперь “очень вовремя” забыла про приворотное зелье, которым травили Грейнджер? Почему не вызвала в качестве свидетеля школьную медсестру, которая наверняка осматривала девушку? Почему она вообще забыла о том, что именно он, Лотар Визерхофф, настоял на осмотре Грейнджер?
Лотар с превеликим огорчением для себя осознал, что здесь, в Хогвартсе, суд вершат не рациональность и справедливость, а чьи-то личные пристрастия и предрассудки. Он понимал, что сам непосредственно виноват в случившемся, и вина его велика, но уж точно не перед Уизли. Он был даже рад, что его допросили под Веритасерумом, по крайней мере, его слова не могли быть признаны ложью и, следовательно, должны были быть приняты к сведению. В результате, поскольку под действием Сыворотки Правды он сам признал, что сам в тот злополучный момент захотел поцеловать Грейнджер, было решено, что он просто воспользовался слабостью и невменяемым состоянием девушки, не имея при этом осознанной цели навредить ей или ее друзьям (тот факт, что Грейнджер сама, долго и упорно вешалась ему на шею, предпочли оставить без внимания). Еще никогда в жизни Визерхофф не слышал подобного бреда! Нет, он не отрицал физиологию, как и тот факт, что с Грейнджер ему понравилось целоваться (хотя последнее говорило не в его пользу), но, по здравом размышлении, как ему может нравиться упертая зубрилка, слепо верящая авторитетам и не желающая думать своей головой, не уважающая себя и не имеющая смелости отказаться от так называемой “дружбы” с людьми, которые просто вытирают о нее ноги?!
С Грейнджер сняли должность старосты и передали младшей Уизли, которая с самодовольным видом нацепила маленький серебряный значок в форме щита на новенькую мантию — после помолвки с Поттером ее личное финансовое состояние значительно улучшилось. Теперь Уизли стали полноправными королями в Гриффиндоре, вернее, Рональд так и продолжил заниматься ничегонеделанием, отдавшись в утешительные объятия Лаванды Браун, в то время как его сестра сразу же взялась за дело. Для начала она объявила Визерхоффа и Грейнджер предателями и предложила объявить им бойкот, а с разъяренной девицей, получившей власть в свои руки, лучше не спорить. Затем Джиневра отменила все введенные Визерхоффом правила поведения как внутри общежития, так и на общественной территории. Долой кружки по выполнению домашних заданий и нужнейшие лекции по истории и традициям магического мира! Да здравствует свобода самовыражения! И что это за дурацкий ход строем в Большой Зал? Мы же не слизеринцы! Как это, не отвечать на провокации этих змей? Мы же не трусы! Набить очередному слизню морду или устроить где-нибудь ловушку — милое дело, иного эти змеи просто не заслуживают!
Джинни ходила, гордая собой — все теперь как надо, как и должно быть, и Гриффиндор теперь вновь самый смелый и самый веселый факультет. При этом она благополучно игнорировала тот факт, что по успеваемости Гриффиндор вновь на последнем месте, что львят все чаще стали штрафовать за драки в коридорах, а проделки и шутки некоторых вовсе не так безобидны, как могло бы показаться на первый взгляд. Что многие первокурсники и второкурсники плохо справляются с учебой, и большинство предметов им просто непонятны. Что тихий ботаник третьекурсник Харрис боится ночевать у себя в комнате, потому что соседи обязательно найдут способ, как бы обидно пошутить над ним. А у пятикурсницы Барбы соседки украли дневник и теперь смеются над ней, а заодно делятся со всеми желающими самыми интересными записями. Что двое четверокурсников пронесли в общежитие кусачие тарелки, и в результате их игры пострадал загонщик гриффиндорской команды Джим Пикс. Однако слова Гарри Поттера о том, что они повели себя крайне безответственно, что их шалость не только вывела сильного игрока из команды, но и причинила человеку боль, нисколько не подействовали на малолетних сорванцов. Ведь старосты их не наказали, а Рон и Джинни заявили, в свою очередь, что “нечего было Пиксу сидеть, где попало”.
Но, что больше всего удивляло Визерхоффа: ни профессору МакГонагалл, ни директору Дамблдору не было ровно никакого дела до того, что происходит на их любимом факультете. Да и доверие их Уизли также показалось немцу слишком странным. У чистокровных волшебников было принято судить детей по родителям, равно как и наоборот, и семья Уизли всецело оправдывала этот древний принцип, основанный на опыте предков. Артур Уизли — невысокий, сутулящийся, неуверенный в себе мужчина. По выражению его лица ясно было видно, что он не обладал задатками лидера, ему не интересно происходящее — во время допроса он все время молчал и с меланхоличным выражением лица глядел в одну точку. Таким людям неинтересны житейские дрязги, они слабо подкованы в быту и общественных отношениях, их удел — быть вольными художниками или учеными, а не главами семей.
Молли Уизли, в отличие от своего мужа, напротив, была особой напористой и крикливой, и признавала исключительно свое собственное мнение. А неухоженное лицо и прическа, аляповатый домашний халат и старая растянутая кофта в купе с бесконечными причитаниями о том, как жестоко обидели ее деток, придавал ей вид типичной курицы-наседки. Молли Уизли демонстрировала всяческое отсутствие такта и воспитанности, так что теперь было неудивительно, что ее дети также обладали отсутствием данных качеств.
Оба же младших Уизли, как показалось Лотару, унаследовали худшие качества своих родителей: Рон, как и его отец, неуверен в себе, незнаком с ответственностью и перекладывает всю работу на женщин, от матери же ему досталась чрезмерная эмоциональность и способность вспыхивать подобно бенгальской свече; Джинни же и вовсе вся пошла в мать, начиная от высокого визгливого голоса и заканчивая пробивным и властным характером. И точно так же, как мать держит под каблуком своего мужа, мелкая Уизли держит под каблуком Поттера, который против нее не может сказать ни слова.
Иными словами, Уизли — далеко не самая образцовая и уважаемая семья Британского магического сообщества, именуемая в некоторых кругах “предателями крови”. Так почему столь уважаемые и авторитетные в магическом мире личности — директор Дамблдор и профессор МакГонагалл, — которые, как считается, должны обладать еще и немалым умом, прислушиваются к “предателям крови”? Еще до сего прискорбного происшествия с Грейнджер Карл поделился с ним своим мнением относительно политических группировок магической Британии, которые ему удалось наблюдать в Хогвартсе. По словам Карла, за Дамблдора выступал почти весь Гриффиндор (что для гриффиндорца Визерхоффа не было секретом), большинство полукровок и магглорожденных, не имеющих ни нужных связей для последующего устройства в новом для них мире, ни адекватных и достоверных знаний об этом самом мире. И семья Уизли в таком случае могла стать надежным подспорьем в политических интригах Дамблдора. Чистокровная, с одной стороны (а нечистокровных предателей крови не бывает), что обеспечивает показную справедливость политических идей Дамблдора, за которого выступают все, независимо от происхождения. С другой — Уизли семья явно небогатая, если судить по их старой, давно ношенной одежде, и не имеющая авторитета в магическом мире, поэтому, чтобы пробиться наверх, им проще примкнуть к более сильному лидеру, у которого есть реальная власть. А их бедность может обеспечить дополнительный идеологический элемент борьбы: мы бедные, зато честные, хорошие, правильные. Здесь можно вставить любое из качеств, которые традиционно приписываются Гриффиндору, но которыми на поверку обладает мало его питомцев. Вполне возможно, что Уизли имеют какую-нибудь важную роль в закулисной политике Дамблдора, и потому тот легко идет им на уступки, нисколько при этом не теряя.
Впрочем, с неадекватными решениями руководства Хогвартса, засильем Уизли и полной изоляцией у себя на факультете еще можно было мириться. Гораздо хуже было то, что он, поддавшись мимолетной слабости, изменил своей невесте и предал доверие лучшего друга. Уже на следующее утро Карл назначил ему встречу в одном из пустующих классов вдали от часто посещаемых коридоров, где высказал своему бывшему лучшему другу все, что о нем думает. Лотар не пытался оправдываться или сопротивляться, он был полностью согласен с тем, что он “безответственный идиот”, “не умеющий держать себя в руках”, “не помнящий о долге и чести”, “не щадящий чувств близких ему людей”. Гораздо хуже было то, что все эти нелестные эпитеты в свой адрес ему пришлось выслушивать, смотря прямо в глаза противнику... бесстрастное выражение лица; слова, бьющие, словно кнутом; горящие холодным огнем синие глаза, готовые прибить на месте. Далее Карл начал говорить о том, какое нежное и хрупкое существо Элиза, и что для нее, выросшей в далеко не любящей семье, означает неверность самого близкого человека на свете, и что Лотару придется сильно постараться, чтобы заслужить ее прощение.
- А теперь, Лотар, скажи, пожалуйста, что ты вообще забыл в том коридоре у Больничного Крыла?
Со слов Элизы Шенбрюнн уже знал, что она сама пошла разыскивать Лотара, когда он не зашел за ней в гостиную Хаффлпаффа, и направилась в сторону Больничного Крыла именно потому, что решила, что с ее женихом что-то случилось. И, хотя в некоторой бесшабашности и порывистости Лотару нельзя было отказать, его поведение в тот злополучный вечер наводило на мысли о явном вмешательстве третьей стороны в их отношения. Почему Лотар не пошел сразу к хаффлам, а сделала такой огромный крюк? Как там оказалась Грейнджер? И вообще, кому нужна была ссора внутри немецкой делегации?
- Вел туда Грейнджер… Карл, пожалуйста, выслушай меня, — добавил Визерхофф, выставив руки ладонями вперед — защитный жест, означавший прошение о временном помиловании: уж слишком злобным взглядом одарил его Шенбрюнн при упоминании о Грейнджер.
- Хорошо, я слушаю тебя, — холодно ответил Шенбрюнн, облокотившись о колонну и сложив руки на груди.
Всем своим видом он демонстрировал, что оказывает великое снисхождение виновному, и что он легко может и передумать. Хотя умом Карл понимал, что перед ним сейчас стоит прежний Лотар, кающийся и искренне сожалеющий о своем поступке, он, тем не менее, все еще не мог простить другу его минутной слабости.
- Грейнджер кто-то опять опоил сильным приворотным… — нервно проговорил Лотар, по-прежнему держа перед собой руки ладонями вперед. — Она вбила себе в голову, что влюблена в меня, и выловила меня по пути в Хаффлпаффскую гостиную. Пришлось вести ее к медсестре за антидотом.
- Лотар, ты идиот, — подытожил Карл.
- Я знаю.
- Тебе так трудно было наложить на Грейнджер Сонные чары или, в крайнем случае, оглушить “Stupefac” и отнести потом в Больничное Крыло? — вновь строго заговорил Шенбрюнн.
Визерхофф стоял с открытым от шока ртом, бессильно опустив руки. Он действительно дурак, если не додумался до такого простого решения проблемы! Пропала злость на Грейнджер, то липшую к Уизли, то вешавшуюся ему на шею, на тайных отравителей, которые затеяли всю эту авантюру с зельем. Осталась только злость на себя: он мог изменить все, лишь пару раз взмахнув волшебной палочкой, но не изменил, даже не подумал об этом, когда еще можно было. Даже если он помирится с Карлом и Элизой, и все вновь будет, как прежде (что вряд ли), этот проступок, который он совершил по собственной глупости, до конца жизни останется шрамом на его сердце, на его душе, как напоминание о том, чего нельзя никогда делать ни при каких обстоятельствах, и какую высокую цену приходится порой платить за опыт.
Шенбрюнн же едва удерживал себя от нервного припадка. Ему, с детства привыкшему держать эмоции под контролем, приученному сразу просчитывать последствия своих поступков и выбирать наиболее разумный и безболезненный способ действия, крайне трудно было осознать и смириться с тем, что чья-то глупость и недальновидность, казалось бы, мелочь в бесконечном океане решений, которые направляют нашу жизнь по тому или иному пути, может сломать сразу несколько судеб, разрушить дружбу, убить любовь. У него, привыкшего идти по собственному пути, ковавшего собственную жизнь, делать взвешенный и обоснованный выбор, всегда готового отвечать за любые свои действия, никак не укладывалось в голове, что есть в мире множество вещей, которые волею Случая могут влиять на его жизнь, но на которые он не может повлиять в ответ, не может изменить содеянное за его спиной.
После непростого разговора с Карлом Лотар отправился в гостиную Хаффлпаффа просить прощение у Элизы. Барсуки встречали его хмурыми и недоверчивыми взглядами: он нарушил первое правило — верность. Повисло тяжелое неловкое молчание — наверное, так бывает в семьях после крупных ссор, а хафлпаффцы были одной большой семьей и потому, не стесняясь, выражали свое отношение к провинившемуся, посмевшему обидеть их новую сестру. Но у них, в отличие от тех же гриффов, хватило такта промолчать. С места поднялся юноша с гладко уложенными темно-каштановыми волосами и аристократическими чертами лица, кажется, его звали Джастин Финч-Флетчли, — и метнул в Визерхоффа взгляд полный гнева и ненависти. Какое-то время парни играли в гляделки. Хаффлпаффец не выдержал и первым сделал шаг вперед, очевидно, имея твердое намерение хорошенько заехать по морде обидчика понравившейся ему девушки. Но его удержала Сьюзен Боунс, заставив сесть обратно в кресло. “Не надо, не делай этого”, — говорил ее взгляд.
- Элиза…
Девушка, сидевшая в одиночестве за этажеркой с цветами, поднялась с кресла, отложив книгу на стоявший рядом столик. Солнечные лучи играли золотыми бликами в ее волосах, а на щеках виднелись дорожки от еще не успевших высохнуть слез.
- Прости меня… пожалуйста…
Упал на колени, обняв ее ноги. Наследник древнего чистокровного рода, он презрел свое высокое положение, чтобы доказать свою любовь, свое искреннее и глубокое покаяние. Тонкие белые пальцы, которые он целовал совсем недавно, провели по его гладко причесанным рыжим волосам. Юноша грустно улыбнулся.
- Встань, Лотар… — надломанным голосом произнесла Элиза, взяв своего друга за плечи.
Было видно, что ей требовалось немало усилий, чтобы не заплакать вновь — и, убрав руки, тут же отошла назад, как только он поднялся и встал в полный рост.
Вновь повисло неловкое молчание. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Визерхофф постарался успокоиться и принять нейтральное выражение лица: добродушно-вежливое было бы явно не к месту, а скорбная мина получилась бы слишком наигранной и вряд ли сподвигла бы Элизу простить его как можно быстрее. Лишь во взгляде осталась прежняя нежность и уже более сдержанная любовь. Элиза же, напротив, смотрела на него с грустью и настороженностью, словно не зная, чего еще ожидать от своего бывшего жениха.
- Я смогу простить тебя, Лотар, но не сразу, — вновь заговорила девушка тем же надломанным голосом. Опустила глаза и вновь подняла, словно набравшись смелости, — нам обоим нужно время, чтобы успокоиться и все обдумать…
Отбросить эмоции, все обдумать — это стиль Карла. Нет, Лотар нисколько не считал своего друга трусливым или нерешительным, но вот медлительным, особенно в том, что касалось отношений — пожалуй. Целых пять лет ухаживать за девушкой — по крайней мере, ровно столько Элиза была вхожа в дом Шенбрюннов — и ни разу не попытаться признаться ей в любви, а ждать, когда она сама полюбит его — это был нонсенс для Визерхоффа. Или же Элиза говорит от себя?
- Лотар, я думаю, мы слишком поторопились, давая друг другу клятвы любви и верности, — девушка качнула головой, отчего ее кудри подпрыгнули в воздухе. — Лотар, я не хочу, чтобы из-за меня ты был несчастлив, чтобы из-за меня ты ломал свое будущее…
Миллер затрясла головой еще сильнее и опустила глаза, в которых вновь навернулись слезы. Лотар попытался обнять ее, но она отстранилась, сделав еще шаг назад.
- Лотар, если ты любишь Грейнджер… — всхлип, — будь счастлив с ней… я никогда не буду вам мешать.
Взметнув волной длинных золотистых волос и прикрыв глаза рукой, девушка убежала в женские спальни, забыв на столе свою книгу.
Он и Грейнджер? Это была бы дурацкая шутка, если бы это сказал кто-то другой. Но Элиза никогда не шутила и всегда говорила честно и искренне.
- Постой, Элиза! — крикнул Визерхофф ей вдогонку, побежав вслед за ней, чтобы вскоре быть отброшенным на пол “Repello stationare masculinum”(3), наложенным на вход в женское общежитие Хаффлпаффа специально для чересчур ретивых представителей сильного пола.
Раздались редкие смешки, в основном среди первокурсников и некоторых старших учеников, никогда не отличавшихся особой воспитанностью. Ханна и Сьюзен, кинув на гриффиндорца хмурые, не предвещающие ничего хорошего взгляды, также отправились в спальню, чтобы утешить подругу. Поняв, что теперь его совсем не рады видеть, Визерхофф почел за лучшее покинуть гостиную Хаффлпаффа.
В последующие дни Лотар редко виделся с Элизой — в основном на совместных с Хаффлпаффом занятиях и во время трапез в Большом Зале — но никогда наедине, и общался с ней в основном посредством коротких записок, передаваемых через зачарованный пергамент. На Грейнджер же он старался вообще не смотреть и не разговаривать с ней, даже если они работали в паре — на практических занятиях важны руки, а не лицо — и не обращать внимания на глумливые язвительные комментарии Снейпа или осуждающие взгляды МакГонагалл (благо, на трансфигурации можно хотя бы сидеть отдельно).
Одновременно начали налаживаться его отношения с гриффиндорцами. Младшей Уизли потребовалось меньше часа, чтобы сломать то, на что у Визерхоффа ушло больше двух недель, и плоды ее “истинно гриффиндорского” управления факультетом быстро дали о себе знать. Вскоре нашлись те, кто вспомнил, что “при Уизерхофе, оказывается, было лучше”. Это были и те, кто не успевал по школьной программе и хотел выучить больше заклинаний, и те, у кого возникли проблемы социально-бытового характера, с которыми нынешней старосте львиного факультета было просто скучно разбираться. Обычно Лотара вылавливали в библиотеке, которую гриффы, как правило, обходили стороной, и просили объяснить, рассказать, помочь. Временами в их сторону кидали заинтересованные взгляды Карл и Элиза и иногда подсаживались к львятам, если требовалась помощь в зельеварении или гербологии, в которых их рыжий друг традиционно не очень хорошо разбирался. Мадам Пинс хмуро косилась на их посиделки и периодически шикала, призывая к тишине и осторожному обращению с книгами, на дальше библиотеки увиденное не выносила.
Но, что больше всего удивило Визерхоффа: его товарищи по факультету не хотели рассказывать о своих проблемах декану, а если и рассказывали, то абсолютно безо всякого толка. Профессор МакГонагалл предпочитала просто отделываться от незадачливых студентов, говоря, что это они сами виноваты, что положили свои вещи на видное место или не оценили юмора своих одноклассников, и наказывала она виновных лишь тогда, когда те сами попадались ей на глаза со своими проделками, что бывало крайне редко. Да, можно обучить детей заклинаниям, чтобы проверять комнату на ловушки или отваживать чрезмерно любопытных шутников от личных вещей, но даже в этом случае Хогвартс напоминает, скорее, полигон для выживания, но не храм знаний. Почему для большинства здешних учеников не естественны такие понятия, как ответственность и дисциплина? Почему здесь в порядке вещей неуважение к чужому личному пространству и жестокие шутки с целью унизить и посмеяться?
Последний вопрос сорвался у Визерхоффа с уст, когда однажды он сидел вместе с Броком и Лонгоботтомом в спальне мальчиков седьмого курса. Несмотря на объявленный младшей Уизли бойкот “предателям”, оба парня, спустя непродолжительное время вновь начали разговаривать с немцем. Однако для Оливера общение с Лотаром было чем-то вроде дани справедливости: именно Лотар первый отметил его практический ум, помог разобраться в ряде абстрактных вещей, которые, по мнению взрослых, составляют суть всей жизни, и заодно привнес хоть какое-то подобие порядка на львиный факультет. По мнению Брока, именно ответственность и логичность были теми чертами характера Визерхоффа, которые отличали его от Уизли и ставили на голову, если не на две выше.
Невилл же имел личную убежденность в необходимости дружбы с Лотаром. Будучи далеким от политических интриг сильных мира сего, Невилл был человеком простых житейских радостей, и потому не понимал резко недружелюбного отношения многих своих товарищей по факультету к новому студенту: Визерхофф был человеком довольно приятным и вежливым, никого не унижал и не издевался и почти никогда не отказывал в помощи. Он был другом не на словах, а на деле. Вызов же в кабинет директора, случившийся незадолго до дня проведения матча, оставил в голове мальчика еще больше вопросов нежели ответов. Дамблдор напоил мальчика травяным чаем с лимонными дольками, после чего стал рассказывать, какими замечательными людьми были родители, лучшими аврорами и членами Ордена Феникса, что они пожертвовали собой ради того, чтобы остановить кровавый террор, устроенный Вольдемортом и его предшественником. И потому Невилл оскорбляет их жертву своей дружбой с Лотаром Визерхофф. Ведь кто такой Лотар Визерхофф, и что он успел сделать за время своего пребывания в Хогвартсе? Он дружит со слизеринцами и поссорился с Роном и Джинни, а ведь они дети преданнейших членов Ордена Феникса, а это значит, что он не собирается сражаться на стороне Добра. Мистер Визерхофф — немец, как и Гриндевальд, первый Темный Лорд всей Европы, а это значит, что его семья, скорее всего, поддержит Вольдеморта, как только он начнет укреплять свои позиции. И потому Невиллу следует быть очень осторожным с потенциальным сторонником Вольдеморта и сообщать директору и профессору МакГонагалл все странности, что он заметит за мистером Визерхоффом. Ведь это будет ради блага всех учеников школы, в том числе и самого мистера Лонгоботтома. Потому что Альбус Дамблдор ошибается крайне редко.
Словом, из кабинета директора Невилл вышел в крайнем смятении, совершенно не понимая в чем же подвох, который он уловил каким-то шестым чувством, но никак не мог объяснить. Логика никогда не была коньком гриффиндорца, ему были чужды всякого рода абстракции, из-за чего у него постоянно возникали проблемы с зельеварением, трансфигурацией и астрономией, в то время как о нумерологии вообще не могло быть и речи. Вот если бы это можно было как-то почувствовать, увидеть изнутри… Запах… странный запах чая… шалфей, лимонник, вербена и слабые, едва уловимые нотки серебристого ползуна (4). Невилл слабо разбирался в зельях, зато был очень силен в гербологии, и потому отлично знал, что на основе этого растения готовят различные успокоительные настои. Побочными же эффектами применения таких зелий являлись повышенная сонливость и замедленная реакция. Бабушка рассказывала, что раньше такими зельями поили иногда особо непослушных детей, и те вырастали потом очень глупыми и не приспособленными к самостоятельной жизни.
Невилл так и не понял, почему ему не стоит дружить с Визерхоффом, однако ему показалось странным предостережение Дамблдора и его совет немедленно сообщать обо всех подозрениях. Наверное, это чай виноват, что он так туго соображает. А Дамблдор еще сказал, что это ему какой-то знакомый колдун из Индии подарил. Больше он пить его не будет, иначе совсем отупеет.
Второй раз Лонгоботтома вызвали к директору на следующий день после назначения Джинни старостой. Снова был чай с лимонными дольками, который юноша лишь чуть-чуть пригубил из вежливости, и снова была воспитательная беседа. Вначале Дамблдор вкратце рассказал о весьма неприятном происшествии, в котором оказался замешан Визерхофф, и спросил Невилла, не замечал ли он чего-нибудь странного или подозрительного за своим одноклассником. Юноша честно ответил нет: от природы он был человеком не очень наблюдательным, дела Лотара его интересовали мало, и потому он решительно не понимал, что такого важного он должен был узнать. В итоге Дамблдор просветил Невилла, какой ужасный и грязный поступок совершил Визерхофф, и потому мистер Лонгоботтом зря не поверил директору в первый раз, но впредь должен быть еще более внимательным и осторожным и не спускать глаз с потенциального шпиона Вольдеморта.
Невилл честно выслушивал и запоминал советы и наставления Дамблдора и снова не мог понять, где именно заключается подвох. Вроде бы Дамблдор говорит по делу, заботиться о благе и безопасности учеников его прямая обязанность. А Вольдеморт, хоть и притаился, действительно может в это время активно искать себе новых сторонников и шпионов, причем не только в Слизерине и не только в Англии. Но вот только эмоциональный, вспыльчивый, но при этом отзывчивый, рассудительный и ничуть не заносчивый Визехофф никак не хотел вписываться в образ гнусного предателя и хулигана и будущего Пожирателя Смерти, который так усиленно навязывали Дамблдор, МакГонагалл, а за ними и Джинни с Роном. И потому Невилл решил сам составить свое мнение о Визерхоффе, чтобы уже честно ответить перед самим собой: а плохой он или хороший, буду я с ним дружить или нет?
- Просто гриффиндорцы обычно очень веселые и общительные, и дружные. У нас обычно нет друг от друга секретов. Да и шутки мало у кого по-настоящему злые, просто ребята еще не понимают, что это плохо, — ответил Невилл.
- Помните, наш первый разговор на тему факультетских качеств? — сказал Лотар, откинувшись на резной столбик кровати и сложив руки на груди. — Какие качества традиционно приписываются Гриффиндору?
- Храбрость, благородство, дружелюбие… — принялся вспоминать Оливер, пристроившись на кровати рядом с Невиллом. — Вообще, как я заметил, у нас на факультете учатся довольно общительные и деятельные люди.
- Именно, — тоном эксперта заключил Визерхофф. — Повседневная жизнь для людей, наделенных исключительно храбростью и огромной тягой к действию, слишком скучна, и потому они сами себе придумывают приключения.
- Но это весело и интересно, — возразил Лонгоботтом.
- А вообще я слышал, что это все от мародеров пошло, — заметил Брок. — Их вроде как считали истинными гриффиндорцами, на которых надо равняться. А они еще теми шутниками были. Мы с Невиллом застали еще то время, когда здесь близнецы Уизли учились, старшие братья этих… — лицо парня заметно скривилось от отвращения, — старост. Они постоянно всякие фокусы изобретали — теперь у них даже свой магазин на Косой Аллее есть. Не было ни дня, чтобы в нашей гостиной чего-нибудь не взрывалось или не шипело, кого-то рвало, у кого-то страшные прыщи или чешуя вылазила. Я помню, один раз ходил весь в перьях, как канарейка, — Оливер рассмеялся.
- У тебя хватило ума пробовать эту гадость? — удивился Визерхофф; было заметно, что ему крайне неприятно было слышать эту новость.
- А что, было интересно, — пятикурсник развел руками, — тем более за это деньги платили. Их, конечно, старший братец пытался прижучить, зануда Перси, который еще был старостой, пока я учился на первой курсе, потом Грейнджер, но они были сами с усами. А младший Ронникс для них вообще был не авторитет. Так вот, говорили, что якобы эти мародеры были шутники похлеще близнецов Уизли.
От Лотара не укрылось, как насупился Невилл при упоминании мародеров. Знает что-то о них? Скорее всего. Это были его родственники или друзья родственников, или родственники друзей?
- А кто такие были эти мародеры? — поинтересовался Лотар как бы между прочим. — Лично у меня не возникло бы желания подражать людям, которые так себя называют.
- Почему? — в один голос воскликнули оба его собеседника.
- Потому что мародерами называют тех, кто грабит трупы, захоронения, оставленные беженцами дома и так далее. Иными словами, это люди, наживающиеся на чужом горе и несчастье, — с серьезным видом пояснил Визерхофф, как бы призывая прислушаться к моральной стороне вопроса.
- Ну, наверное, они не знали, что это такое, — принялся оправдываться заметно потупившийся Невилл. — Может быть, им слово просто понравилось.
- Что это были за люди? Когда они здесь учились? — не унимался Визерхофф.
- Давно вроде как, еще до нашего рождения, — ответил Оливер.
- Ты был в Зале Славы? — спросил Невилл.
- Да, был.
- Тогда пойдемте.
- Отлично, всегда мечтал знать, как они выглядят, — заметил Оливер, спрыгнув с кровати.
По очереди покинули общежитие факультета Гриффиндор и, свернув в малопосещаемый боковой коридор, пошли по лестнице вниз. Особой популярностью у учеников он не пользовался, ибо Филч любил устраивать там отработки, да и любителей поглазеть на школьных знаменитостей давно минувших дней тоже никогда не было в избытке. Располагался зал там же, где и Гриффиндорская башня, в Восточном крыле, и представлял собой огромную, богато украшенную комнату, на которую, судя по всему, были наложены самоподстраивающиеся Чары невидимого расширения. Здесь стояли золотые кубки разных форм и размеров, стенды, увешанные золотыми табличками с именами награжденных, по стенам были развешаны щиты, мечи и знамена. Отдельная стена была отведена под фотографии лучших выпускников прошлых лет.
По дороге Невилл успел рассказать о том, что мародерами называла себя неразлучная четверка друзей. Один из них был отцом Гарри Поттера. Его убил Вольдеморт лично. Другой, Сириус Блэк, был лучшим другом Джеймса и крестным Гарри Поттера. Он погиб во время схватки с Пожирателями. Третий, Ремус Люпин, был лучшим учителем ЗОТИ за всю историю Хогвартса — об этом Лотар знал уже от Поттера младшего. А четвертый, Питер Питтегрю, к сожалению, оказался предателем и перешел на сторону Вольдеморта. Именно он выдал Вольдеморту убежище семьи Поттеров. Недавно его тоже убили.
Невилл замолчал, а Лотар продолжал вглядываться в лица четырех трех людей, изображенных на колдографиях. Вот широко улыбается Джеймс Поттер, беспечный восемнадцатилетний юноша, обласканный жизнью, не ведавший еще горя и несчастья. Сын похож на него, но только внешне: такая же форма лица, знакомые очки-велосипеды, воронье гнездо на голове. Сразу вспомнились многочисленные язвительные комментарии Снейпа на уроках зельеварения. Был ли Джеймс Поттер глупым и, тем более, идиотом — уже неизвестно, но безответственным, судя по его подражателям — да. Самодовольным — весь его вид говорит об этом. Интересно задумывался ли он когда-нибудь, какая выпадет судьба его сыну, как сильно жизнь Гарри будет отличаться от его собственной?
Сириус Блэк, еще более красивый и беспечный, немного безумный. Выражение лица надменное и немного скучающее. Скорее всего, он пользовался большой популярностью у девушек. Из книги “Чистокровные семейства магической Британии” было известно, что он еще до совершеннолетия был изгнан из рода и умер, так и не произведя наследника. Какой странный рок — будто судьба занесла свой меч над главными баловными жизни.
Ремус Люпин. Староста Гриффиндора и лучший ученик. В книге “Чистокровные семейства магической Британии” каких-либо упоминаний о нем нет, значит, он принадлежал к недостаточно знатному чистокровному роду или вообще полукровка. Немного грустное, отрешенное, усталое выражение лица, темные круги под глазами. Вероятно, он чем-то болел или уделял учебе гораздо больше времени, чем его друзья. Вряд ли он был очень смелым и общительным. Всем своим видом он настолько отличался от первых двух, явно избалованных жизнью юношей, что как-то непонятно становилось, как они вообще подружились.
Фотографии Питтегрю в зале не было, так что вряд ли он чем-то отличился в годы учебы в Хогвартсе. Скорее всего, был посредственный средний или слабый студент. Таких очень много. Обычно они или сбиваются в кучки, или заискивают перед более успешными и сильными личностями.
Визерхофф мог судить о них лишь с чужих слов, да по собственному впечатлению от старых фотографий, но в нем уже зародилось нечто вроде предубеждения или легкой антипатии к “главным” мародерам. А, может, это была банальная зависть? При всей своей вспыльчивости и эмоциональности, он никогда не стал бы устраивать шутки и розыгрыши над своими товарищами по школе просто потому, что это весело и интересно. Не красит это наследника древнего чистокровного рода. Во время отработок у Филча Лотару пришлось пару раз сортировать картотеку со школьными нарушениями. Близнецы Уизли, которых упомянул ранее Брок, это, наверное, и есть те самые Фред и Джордж, которым был отведен целый ящик. Так же, как и Джеймсу Поттеру и Сириусу Блэку. Прокрутив у себя в голове обрывки воспоминаний об отработке, Лотар вспомнил, что и сами шутки “мародеров” иногда были весьма опасными и унизительными, а объектами их были либо студенты младших курсов, или нынешний декан Слизерина. Интересно, задумывался ли Джеймс Поттер когда-нибудь о том, что его школьный враг может оказаться учителем или начальником его будущего ребенка? Наверное, нет, потому что вообще не думал о будущем.
- Да, хорошие они были ребята. Кроме Питтегрю, разумеется, — заметил Брок. — Люпин так вообще был самый классный препод из всех. Жаль, что его снова в школу не взяли вместо этого Уоррингтона.
- Теперь ты знаешь, кто такие мародеры, — приподнято произнес Невилл: бабушка всегда ставила ему в пример его родителей и родителей Гарри.
- Да, интересные были личности… — сказал Визерхофф, продолжая разглядывать вотографии.
От Невилла не укрылось, что ответ его одноклассника прозвучал чересчур нейтрально: так говорят обычно, когда одновременно не хотят соглашаться с чужим мнением и обидеть своим. В то время как чуть ли не все мальчишки — взять того же Брока, исключения составляют разве что слизеринцы и особо занудные ботаники-равенкловцы — всегда с энтузиазмом слушали рассказы о мародерах и хотели быть на них похожими. А это значит, что Визерхофф не лучшего мнения о папе и крестном Гарри и профессоре Люпине, что не укладывалось в представления о хорошем человеке, готовом сражаться на стороне Добра. Невилл же упорно хотел верить в то, что Лотар все-таки хороший и боялся, что слова Дамблдора могут оказаться правдой. Вот если бы его спросить…
- Они тебе не нравятся? — задал свой вопрос Лонгоботтом минуту спустя.
- Я задумался. Слышал, что они враждовали с профессором Снейпом в школьные годы, — Визерхофф решил перевести разговор в более безопасное русло.
- Да, еще как! — воскликнул Невилл. — Сам, наверное, слышал, как Снейп оскорбляет Гарри на уроках?
- Да, слышал, — также спокойно ответил Лотар, заложив руки за спину. — Скажите, пожалуйста, вы оба: наверное, у каждого из вас есть в школе если не враги, то люди, которые вам очень сильно неприятны. Вы же не устраиваете с ними из-за этого стычки, — в интонациях юноши появились лекторские нотки.
- Ну, я для этого не очень храбрый, наверное, — неуверенно ответил Невилл, потупив взгляд. — Я слабый маг и не смогу дать сдачи, если на меня нападут со спины или сразу несколько человек.
- А мне это просто не нужно, — небрежно сказал Оливер, облокотившись плечом о колонну. — В смысле, здесь в Хогвартсе есть личности, которых порой придушить хочется, но я не вижу смысла нападать на них, пока они не напали на меня. Мне вполне нормально живется без всяких драк и ловушек и не хочется привлекать к себе лишнее внимание.
- В данный момент вы оба исходите исключительно из своих собственных страхов и интересов. Вы хотите спокойную жизнь и боитесь нападения в ответ на собственную провокацию. Это естественные человеческие желания и стремления. Но любой человек, в особенности наследник древнего чистокровного рода, не имеет права жить только настоящим, он должен смотреть будущее, уметь просчитывать последствия своих действий и отвечать за них. А потому на вашем месте, мистер Лонгоботтом, — Лотар намеренно перешел на официальное обращение, чтобы подчеркнуть значимость ситуации, — я не стал бы усиливать уже имеющуюся неприязнь с человеком, который мне не нравится, потому что он может оказаться учителем или начальником моих детей, и я не хотел бы, чтобы мой… — сделал паузу, — “враг” срывал злость ко мне на них. Вас же, мистер Брок, это может касаться уже напрямую, в ближайшем будущем. Если у вас есть старшие товарищи из чистокровных, вам следует заручиться их поддержкой, но ни в коем случае не ссориться. Любой ваш чистокровный сверстник продвинется по карьерной лестнице быстрее вас, и быть в подчинении у школьного врага — далеко не лучшая перспектива.
Визерхофф отошел от стены с фотографиями и остановился у стенда с наградами гриффиндорской сборной по квиддичу. На самом видном месте красовалась большая золотая табличка с надписью “Джеймс Поттер. Ловец 1974-1978”. Лонгоботтом и Брок призадумались. Оливер то и дело хмурился, видимо, прикидывая, каково ему будет работать под человеком, с которым у него уже есть счеты: магический мир тесен, и потому не исключено, что двое бывших одноклассников могут встретиться на работе в одном и том же офисе. Невилл же постоянно морщил лоб и ходил туда-сюда, прилагая все силы, чтобы заставить шестеренки своего мозга работать в нужном направлении. Через несколько минут понимание отразилось на его круглом добром лице.
- Кажется, я понимаю, почему ты понравился Гермионе, совершенно искренне произнес Лонгоботтом, едва не повергнув Визерхоффа в ступор. — Я думаю, ты подошел бы ей даже лучше, чем Рон. Ты — умный, сильный, храбрый и ответственный, — последнее слово юноша особенно выделил. — А ей как раз нужен тот, кто был бы умнее и сильнее ее, кто мог бы вести ее за собой. И это ты, а не Рон.
- Извините, мистер Лонгоботтом, но, боюсь, ваше предложение для меня не актуально. Я согласен с тем, что мисс Грейнджер обладает множеством достоинств, но я не люблю ее и понимаю, что она не является тем человеком, с которым я хотел бы создать семью, воспитывать детей и прожить всю оставшуюся жизнь. А минутная слабость стоила мне лучшего друга, любимой невесты, — в голосе Лотара чувствовалось заметное напряжение; было заметно, что ему не так легко говорить об этом, как он пытался показать, — и уважения среди учителей и других учеников. И я намерен вернуть себе все это, — голос приобрел твердость, пальцы нащупали маленькую коробочку с кольцом во внутреннем кармане мантии, — во что бы то ни стало! За сим откланяюсь, господа. Удачного вам дня.
Отвесив легкий поклон головой, немец прошел мимо оглушенных его речью Брока и Невилла, покинув Зал Славы. Никто из них так и не заметил черноволосого гриффиндорца в очках, притаившегося за одной из стоек и с трудом сдерживающего рвущиеся наружу эмоции, от которых не могла бы спасти никакая мантия-невидимка.
3) (лат.) “Отталкиваю постоянно/стойко мужское”. Заклинание постоянного или длительного действия (в зависимости от силы наложившего его мага), применяется к неживым объектам или локализованной местности, препятствуя доступу внутрь. В конкретном примере не дает лицам мужского пола попасть в женское общежитие Хаффлпаффа.
4) Серебристый ползун — магическое растение, водится вблизи сильных концентраторов магии, таких, как Хогвартс. Обладает сильным успокаивающим эффектом и потому нередко применяется в транквизиторах, воздействуя непосредственно как на центральную нервную систему, так и на выработку гормонов, влияющих на эмоциональное состояние человека. При длительном приеме зелий на его основе происходит заметное снижение умственной активности, притупляется реакция, что делает человека практически не способным к самостоятельной жизни.
21.04.2012 Глава 31. Последствия (часть 2)
… Элиза бежала по коридорам, не разбирая дороги, слезы застилали глаза. Она до сих пор не могла поверить в то, что Лотар так ужасно поступил с ней, но память тут же услужливо подкинула ей моменты, где Грейнджер страстно, с немым обожанием смотрела на ее, теперь уже бывшего жениха, и язвительные комментарии слизеринского декана по поводу “рыжего любовника”. Девушка споткнулась о ступеньку и кубарем скатилась вниз, совершенно не чувствуя боли в разбитых ладонях и коленках, ушибленных боках: ее затмевала боль души. На смену разочарованию и обиде пришло чувство вины. Она сама во всем виновата, это ее плата за то, что она в свое время не ответила Карлу добром, но посягнула на его лучшего друга. Да разве нужна такому страстному и увлекающемуся человеку, как Лотар Визерхофф, дурнушка Лиза Миллер, которая уже краснеет от одного лишь обожающего взгляда? Если б не ее глупая прихоть, то Лотар сейчас бы с чистой совестью встречался с Грейнджер, — всхлип, — а она, наверное, смогла бы со временем полюбить Карла. Тем более что он действительно ей нравился когда-то, только фрейлейн Миллер была тогда еще совсем юна и считала свои чувства порочными и появившимися совершенно не ко времени. Только теперь Элиза поняла последствия своего, казалось бы, невинного желания, которое она имела неосторожность высказать. Карл наверняка поссорится из-за нее с Лотаром, Лотару его слабость с Грейнджер обернется сильным ударом по репутации. И еще пострадает та девушка, Кайнер, с которой они познакомились в поезде. Элиза не раз замечала, как Кайнер смотрит на ее друга, и, хотя считала ее немного странной, была искренне рада, что Карл вновь обрел шанс на счастье.
- Лиза! Ээй! — позвал ее в темноте Джастин, но она, погруженная в собственное горе, не слышала ни его голоса, ни шагов.
Джастин благополучно миновал спуск из трех ступенек и присел рядом с одноклассницей на холодный и твердый каменный пол.
- Лиза, что с тобой?
Но она лишь еще больше сжалась, подобрав под себя ноги и закрыв лицо руками. Дурак! Ей только что изменил жених прямо у нее на глазах, а ты спрашиваешь, что с ней!
- Лиза… — попытался отнять руку от ее лица, но она тут же одернула ее.
Юноша огляделся по сторонам и почувствовал, как каждую клеточку его тела наполняет паника: они заблудились в подземельях, и вряд ли кто-нибудь из них помнит дорогу назад. Мерлин! Даже у слизеринцев не спросить, потому что никто не знает, где здесь их гостиная.
Недолго думая, Джастин взял девушку в охапку и поставил на ноги. Элиза по-прежнему была отрешена и не замечала, что происходит вокруг. Взял ее левой рукой за талию и, прижав к себе, медленно повел по коридору, держа в правой палочку с зажженным “Lumen”. Долбанный Уизерхофф! Из-за него они вышли из общежития и теперь заблудились. Из-за него Элиза теперь вынуждена страдать!
- Все будет в порядке милая, все будет хорошо… — шептал он ей над ухом и поцеловал в висок. — Он не стоит тебя…
Но, что хуже всего, парень не знал, как можно еще очернить своего соперника, чтобы успокоить подругу, ибо, до недавнего момента, решительно не замечал в нем каких-либо отрицательных качеств. И потому бурное свидание Визерхоффа с Грейнджер, которому он стал невольным свидетелем вместе со своими одноклассниками, вызвало у него немалый шок: Визерхофф даже не смотрел в сторону гриффиндорской старосты, в то время как Грейнджер, будучи всем известной зубрилой, примерной ученицей и уже встречаясь на тот момент с Уизли, вряд ли бы стала заводить роман на стороне.
- Tormenta! — раздалось сбоку.
Джастин почувствовал, как к нему в кожу вонзились тысячи раскаленных иголок. По телу пошла судорога, казалось, еще немного, и его разорвет на части. Ноги подкосились, и он упал на пол, повалив вместе с собой Элизу.
- Это же магглокровок с Хаффлпаффа! — с презрением произнес писклявый девчачий голосок.
- Можно я попробую? — с энтузиазмом проговорил низкий мальчишеский. — Я так хочу послушать, как он будет кричать и молить меня о пощаде!
- Не сейчас, — отмахнулся от них заводила; говорил он с заметным акцентом, отчего речь его казалась суховатой и ломаной.
Элиза тем временем пришла в себя, осознав, что находится в крайне щекотливом положении. Прямо на ней лежал Джастин, лицо которого было искажено от боли, а по телу проходили судороги, будто его держали под Пыточным. Парень изо всех сил старался не закричать и все сильнее хватался за бывшую под ним девушку, как за спасительный круг. Воздуха перестала хватать, и Элиза попыталась выбраться из цепкого кольца рук своего одноклассника. “Seco” прошлось по высунувшейся наружу лодыжке и заставило вскрикнуть. Девушка подняла голову, чувствуя, как теплая кровь вытекает из глубокого пореза, отдававшегося резкой болью во всей ноге.
Прямо над ними возвышался Генрих фон Бранау; губы его искривились в хищной ухмылке, а в серых глазах, отражавших холодный белый свет, исходивший от волшебной палочки, плескался маниакальный блеск. За ним стояли еще двое мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати на вид: один — полный, с надутым капризным лицом и темными короткими волосами, другой — худощавый, со скучающим и надменным видом разглядывавший помещение. С ними была девочка того же возраста, невысокая, худая, с некрасивым лицом в форме сердечка и волосами мышиного цвета.
- Вы посмотрите на эту магглокровку, — брезгливо произнес Бранау с таким видом, будто увидел перед собой кучу навоза. — Вначале она своей показной скромностью и невинностью завлекла моего троюродного брата, заставив его отказаться от достойных чистокровных невест, — сделал пару шагов вперед, невольно заставив Элизу отползти назад. — Потом сбежала к его дружку с более древней родословной. Гря-я-язь, что с нее взять? — сказал он нарочито пренебрежительным тоном, манерно растягивая слова. — Вы же видите, грязь пристает к грязи! Tormenta! — и направил палочку на едва пришедшего в себя хаффлпаффца, который попытался отползти подальше.
Джастин издал хрип, во рту ощущался солоноватый металлический привкус. Юноша понимал, что должен защитить одноклассницу, но сил едва хватало на то, чтобы развернуться. Стоявшие за спиной у Бранау подростки противно загоготали, будто не они вовсе были представителями древних и не очень, благородных фамилий, и пустили в Джастина еще несколько болезненных проклятий, пусть и не очень сильных.
- Нет! — выкрикнула Элиза и, превозмогая боль в раненой ноге, поспешила оттащить своего одноклассника из-под удара.
Заклятие, ломающее кости, попало в стоявшую справа от хаффлпаффев колонну, выбив оттуда небольшой камень, а вот режущее по касательной задело лодыжку парня, срезав при этом часть кожи.
- Что, мразь, защищаешь своего грязнокрового ухажера? — вновь рассмеялся Бранау, увидев, как Миллер додумалась достать наконец-то волшебную палочку и теперь затравленным и боязливым взглядом, снизу вверх, смотрела на своего противника.
Она понимала, что силы не равны, и в одиночку ей не справиться с Бранау, тем более что тот привел с собой далеко не самых безобидных союзников. Она понимала, что их никто не спасет, что это конец…
- Salva nos, Regina Caelestis, et a peccatis nostris libera nos, — дрожащим голосом шептала она, встав на колени и прислонив концы пальцев к губам. — Suscipe animas nostras et affer eos Filio Tuo… (1)
Издав высокий протяжный крик, девчонка рухнула на пол и задергалась в конвульсиях. Рядом Нортон, Басингтон и Хелви развлекались с Флетчли, посылая в него режущие и жалящие проклятия. Для Пыточного или “Sectumsempra” им явно не хватало ни сил, ни умения. Нет, Генрих фон Бранау не был простым садистом, получавшим удовольствие от боли и криков своих жертв, но искренне верил в то, что очищает таким образом мир от скверны. Ведь что могут принести магам грязнокровки? Разврат, падение культурных ценностей и нравов, свою стремительно разлагающуюся и движущуюся к самоуничтожению цивилизацию и глупые церковные предрассудки. Если бы Гриндевальду удалось победить в свое время, всего этого засилья грязнокровок можно было бы избежать, они никогда не смели бы поднять голову и навязывать чужому миру, которому они не нужны, свои порядки. Вот взять к примеру эту грязнокровку Миллер: в кого она превратила его троюродного брата? В тюфяка и магглолюбца, который даже не додумался наказать ее, когда она сбежала к его рыжему дружку, этому ненавистному Визерхоффу. Ангельская внешность, невинный взгляд — именно из-за грязнокровки Миллер Шенбрюнны отклонили руку его сестры Берты. Грязнокровка так опутала их сетями своей показной невинности, что они забыли о главной цели любого уважающего себя чистокровного рода и отвергли помощь тех, кто вернул бы их к утраченному наследию.
- Tormenta!
Но девчонка теперь уже не извивалась, не билась в конвульсиях, а словно впала в ступор. Тело ее сотрясали судороги, руки едва удерживали оттого, чтобы, подобно ее грязнокровому дружку, не завалиться пластом на пол, а с губ слетала едва слышная латынь, которую глупые магглы зовут молитвой.
- …libera nos de poenis inferni… — она уже почти не чувствовала боли, целиком сосредоточившись на молитве, для нее это было сродни окклюменции, гасившей ощущения внешнего мира, — et dimitte nos debita nostra… sicut et nos dimittimus debitoribus nostris… (2)
И посмотрела снизу вверх на своего палача потемневшими от страха и боли глазами. Вдали виднелся какой-то слабый, серебристо-белый свет, словно нимбом окружавший голову и плечи Бранау. Вот она, Господи, десница твоя, и ты пришел за мною, чтобы позвать на трапезу свою со праведниками и мучениками. Об одном только прошу: их пощади…
Бранау отступил на шаг назад. Неужели уже тронулась умом? Иначе как еще объяснить эту глупую блаженную улыбку, застывшую на ее будто бы просветленном лице? Бывая в ставке Темного Лорда, он слышал немало славных историй о бравых похождениях Пожирателей Смерти, в том числе и о том, как супруги Лестранжи пытали чету Лонгоботтомов. По словам мадам Лестранж, изрядно свихнувшейся в Азкабане, но по-прежнему обладавшей твердой памятью, Господин и его сторонники одерживали одну победу за другой, и жалкие попытки авроров и членов Ордена Феникса противостоять им были просто смехотворны. Чего стоит только один тот факт, что никто из них не додумался поставить хотя бы средненькую защиту на свои дома, чтобы выиграть хоть немного времени? На “Fidelium” и Дамблдора все надеялись, магглолюбцы мерлиновы. Эти гриффы и хаффлы настолько тупы, что даже не подозревали, что в их рядах есть крыса, причем не одна, — Беллатриса обожала рассказывать истории про старые добрые времена, когда Темный Лорд уже уходил, и старая гвардия оставалась одна за столом с бокалами вина. Они собирались обычно в одном из обеденных залов Лестранж-Холла. Плотно задернуты тяжелые бархатные портьеры на окнах, и свечи здесь не зажигали уже шестнадцать лет. Лишь оранжевые языки пламени освещают просторный мрачный зал и одетых в черное гостей, придающихся воспоминаниям за бокалом вина. — МакКиннонов, Боунсов и Прюэттов взяли вообще в постелях. Казалось, победа уже близко, если бы не то самое пророчество, из-за которого Господин пошел к Поттерам на Самайн. Мордредово пророчество! Кроме Господина, никто в него не поверил. Да и как можно было поверить в то, что ребенок может нанести вред? Согласно древним законам магии, дети были неприкосновенны. Нельзя было убить младенца, тем более единственного наследника древнего чистокровного рода, и не быть за это наказанным собственной магией. Если бы он разрешил ей, Беллатрисе Лестранж, сопровождать его, если бы она сумела остановить его от столь необдуманного шага… — на этом месте колдунья обычно так сильно сжимала бокал и трясла головой от гнева, что вино расплескивалось по атласной темно-зеленой скатерти. — После таинственного исчезновения Господина Пожиратели смерти оказались, как тело без головы, не зная, что им делать, а продажные министерские крысы и магглолюбцы повылезали из своих дыр, стали праздновать победу, которую за них одержал какой-то мелкий щенок, сын грязнокровой мамаши! Тогда-то Лонгоботтом, вываливаясь навеселе из какого-то паба, и заговорил, что знает, где находится Неназываемый. Для них, истинных последователей Темного Лорда, это был глоток надежды. Но, как выяснилось, ни Лонгоботтом, ни его женушка, пришедшая его спасать, не знали ничего на самом деле, и Белла со своим мужем и деверем пытали их уже чисто из ненависти, желая отомстить так называемым светлым за своего Господина. Тогда их и повязали авроры. Рабастан предположил даже, что это могла быть подстава со стороны Даблдора: для него, озабоченного всеобщим благом, жизнь пары авроров и членов Ордена Феникса означала ничто по сравнению с победой сил добра. В любом случае, Лонгоботтомы сильными аврорами никогда не были и сошли с ума уже через полчаса пыток. Может быть, Миллер тоже осталось недолго?
- To…
- *Stupefac! Expellite arma! Incarcero! Silentium!* — трое подростков, оказавшись связанными, повалились на пол, беззвучно открывая рты. На лицах их явственно читалась злость и обида.
Высокий и статный юноша, по-прежнему держа в руке волшебную палочку, переступил через тело лежавшего неподвижно одноклассника и упал на колени перед стоявшей на четвереньках девушкой.
- Elise! — выдохнул он, прижав девушку к себе, зарывшись пальцами в ее спутанные золотистые волосы, и поцеловал в лоб. — Du bist lebend!.. /нем. Элиза!.. Ты жива!/
- Что здесь произошло? — спросил второй слизеринец, пришедший вместе с Шенбрюнном; осветил помещение, после чего легким движением руки снял заклятие немоты с пятикурсников.
Ответом ему злобное молчание — юные змейки прекрасно знали, что новый староста не станет их пытать, и Сыворотки Правды у него нет, да и декан их потом отмажет. Бранау по-прежнему валялся на полу без сознания. Посмотрел на Шенбрюнна и покачал головой — при всем своем уважении к немецкому аристократу, он никак не мог понять его пагубного пристрастия к грязнокровкам. Кайнер, теперь эта Миллер, кажется, невеста его дружка с Гриффиндора. Поколдовав над хаффлпаффкой и усадив ее у колонны, Шенбрюнн перешел к ее однокласснику Финч-Флетчли, которому досталось намного больше. Решил сыграть в благородство?
- Нотт, помоги мне, пожалуйста, — сказал немец властным тоном, залечивая волшебством наиболее опасные раны. — Нужно наколдовать носилки. Его необходимо доставить в Больничное крыло.
Вдвоем положили Джастина на носилки. Шенбрюнн быстрым движением пальцев расстегнул на парне одежду и промыл раны водой. Из неглубоких, но рваных ран продолжала медленно вытекать кровь. Ясно, студентам-недоросткам, захотевшим почувствовать себя сверхчеловеками, не хватило сил на полноценное “Sectumsempra”, и они решили просто добить парня, нанося поверх одних ран другие. Нотт удивился только, откуда его новый одноклассник знаете весьма сложную формулу авторского контрзакляться, о котором было известно далеко не всем слизеринцам, но не стал задавать вопросов.
- Зря ты не взял с собой… Кайнер, — сказал Нотт, когда они оказали, наконец, первую помощь Финч-Флетчли. — Могла бы помочь доставить… этих в Больничное крыло. Нам еще с Бранау, Басингтоном, Нортом и Хелви разбираться.
- Воды… — просипел хаффлпаффец, не разбирая, кто перед ним.
- Кайнер не справилась бы… — задумчиво ответил Шенбрюнн после того, как наколдовал стакан воды и приложил его к разбитым губам Джастина. — Лучше позвать эльфов.
Нотт вызвал домовиков, приказав им транспортировать Флетчли в Больничное крыло, после чего развязал Басингтона, Нортона и Хелви и, снова наложив на них “Silentium”, повел на допрос к декану, заранее предчувствуя, как не обрадуется последний. Ведь это частично и его, старосты, вина, что он не проследил за пятикурсниками и дал им возможность совершить эту глупую выходку, едва не граничащую с убийством. Все-таки есть большая разница между провокациями и словесными оскорблениями, от которых всегда можно отказаться, и прямым нападением и издевательством, которое ложится грязным пятном на и без того шаткую репутацию Дома Слизерин, а самих его питомцев характеризует как людей, не умеющих думать о последствиях и действовать хитростью и осторожностью, а не напролом, подобно глупым гриффам.
- Элиза, как ты? Как ты вообще здесь оказалась? — сказал Карл, вновь обняв подругу.
Ответом ему было немое молчание и перепуганный взгляд голубых глаз. Все это время девушка просидела в углу около колонны в состоянии полной апатии. Измена жениха и последовавшие затем недолгие пытки лишили ее сил. Хотелось уснуть и больше не проснуться, ничего не чувствовать. А обезболивающее заклятие Карла погрузило ее в подобие своеобразной дремы: она все видела, все слышала, все запоминала, но никак для себя не анализировала и почти ничего не чувствовала. Она понимала, что раны ее, в отличие от Джастина, были не смертельны, и потому она должна была подождать и возблагодарить Провидение за столь чудесное спасение, ведь все могло окончиться намного хуже, причем не только для нее.
Карл невольно скосил взгляд на ее правую руку — не хватало подаренного Лотаром обручального кольца, а ведь его можно было снять лишь при искреннем желании разорвать помолвку, что уже наводило на некоторые подозрения.
- Что произошло, Элиза? — обеспокоено спросил он, глядя девушке в глаза, но увидел в них лишь мерцающий кокон из боли и тьмы.
Неожиданно Элиза дернулась, резко качнув головой, и выкинула правую руку вперед, над его плечом. В глазах ее застыли какая-то странная решимость и отчаяние.
- *Stupefac!* — уловил он невербальное заклинание, направленное за его спину, и девушка безвольно упала на его руки.
Быстро выхватил палочку, сделал выпад, прижав девушку к себе свободной рукой.
- *Everto statum!* — Бранау, уже начавшего отходить от слабенького Оглушающего Миллер, отбросило назад и, перевернув в воздухе, приложило о стену.
Ты спасла меня, Элиза… Что-то теплое разлилось по его телу от самого сердца: он значит для нее, и значит очень много. И вместе с тем пришло чувство вины: из-за него она сейчас на грани магического истощения, а он, дурак — ибо надо уметь признавать свои ошибки и называть вещи своими именами — не додумался сразу связать Бранау. Какая странная ирония судьбы: своим спасением он обязан уже двум девушкам и двум магглорожденным.
Поцеловав девушку в макушку, Шенбрюнн бережно усадил ее на пол, облокотив на колонну, и дал укрепляющее зелье, которое всегда носил с собой. Этого мало, но, по крайней мере, Элиза не умрет теперь от магического истощения. Связал Бранау с помощью “Incarcero” и, вызвав эльфа, приказал доставить своего одноклассника в кабинет декана. Его прошлая ошибка обошлась ему слишком дорогой ценой. Карл не знал, какое именно заклинание хотел в него кинуть Бранау, но прекрасно понимал, что “милый родственничек” не упустил бы возможности преподать “урок хороших манер” с применением Режущего и Пыточного, которые так обожает их двоюродная бабка и старая дева Эльза Шварц фон Бранау.
Осторожно взял Элизу на руки. Голову прижать к груди, ноги сместить на плечо, чтобы можно было колдовать. Сосредоточился на Больничном крыле.
- *Το νήμα Αριάδνης!* (3) — палочка совершает крестообразное движение, и с ее конца слетает тонкая золотистая нить, слабо мерцающая во мраке подземелий.
Теперь идти быстро, но не торопиться. Смотреть под ноги и вперед, но не терять концентрации на конечной точке пути, держа ее образ в своей голове чуть выше видимого пространства.
Школьная медсестра, разбуженная за ночь уже второй раз, невнятно выругалась сквозь зубы, но быстро пришла в себя, когда речь зашла об очередном пациенте. В отличие от мальчика, доставленного около часа назад, на котором и живое место было трудно найти — все его тело покрыто следами шрамов, ожогов и нарывов, — девочка выглядела вполне прилично, вот только казалась слишком бледной и слабой, будто из нее враз выкачали все жизненные силы.
- Ей необходимо дать “Τη επούλωση ειρήνη” (4), — уверенным тоном произнес Шенбрюнн, устраивая девушку на больничной кровати, — а также сильнодействующие укрепляющие и восстанавливающие зелья.
По протоколу всем пациентам предписывался покой и постельный режим, а потому всех посторонних лиц надлежало выпроводить из Больничного крыла, однако ради исключения мадам Помфри позволила Карлу Шенбрюнну — так представился молодой человек — посидеть со своей подругой, пока она заполняла карточки.
Выпускница Хаффлпаффа, Поппи Помфри всегда старалась держаться в стороне от межфакультетских разборок. Окончив медицинские курсы при больнице св. Мунго и пройдя там же положенную стажировку, она вернулась в родной Хогвартс, чтобы отныне посвятить свою жизнь заботе о здоровье юных магов. Она старалась одинаково относиться ко всем студентам, ведь для нее они, прежде всего, пациенты, не читала нотации и молча хранила в своем сердце все поведанные ей секреты. Она понимала, что если не будет доверять детям и воспринимать их такими, какие они есть, то и они не станут доверять ей.
Она пропустила через себя тысячи историй юных магов, и, казалось, достаточно много повидала на своем веку, чтобы удивляться чему-то. И, тем не менее, ей странно было наблюдать дружбу между холодным и гордым слизеринцем и мягкой, доброй хаффлпаффкой. Как он держал ее на руках, как бережно укладывал на кровать, чтобы ей было удобно, как он смотрел на нее — мало в ком из влюбленных юношей и девушек мадам Помфри видела столько нежности и искренней заботы друг о друге. Еще парень оказался хорошим зельеваром — не каждый выпускник Хогвартса может сварить “Τη επούλωση ειρήνη” с первого раза без единой ошибки, да еще почти не подглядывая в рецепт. Обычно данное зелье, с учетом всех предварительных процедур, готовится почти неделю, и потому большинство зельеваров предпочитают закупать уже готовую основу, из которой, при наличии необходимых ингредиентов, зелье для лечения пост-эффектов Пыточных и им подобных проклятий можно сварить за полчаса-час. И Помфри определенно не пожалела, что в свое время заставила Альбуса профинансировать закупку дорогостоящих ингредиентов, а Северуса — приготовить основу.
Медсестра отпила кофе и посмотрела в приоткрытую дверь. Юноша склонился над девушкой и что-то ласково шептал ей, гладя по золотистым кудрям. Та уже пришла в себя, но все еще чувствовала себя слабой и должна была вновь уснуть после принятого успокоительного зелья. Написала еще пару строк — парень раздраженно качает головой и явно чем-то недоволен. Закончится карточка, и надо будет его отправить восвояси. Да, еще и записку написать для Аргуса и учителей — все-таки мальчик не развлечения ради шлялся, а спасал девочку, да и с зельем в Больничном крыле помог. Мерлин! Еще нужно Северусу список зелий составить. Костероста и Ранозаживляющего пока хватает, но избыток никогда не помешает — очередной матч по квиддичу или драка в коридоре моментально изведет все ее запасы. Не будет ничего страшного, если парень задержится еще на пятнадцать минут, а она с чистой совестью ляжет спать.
- Молодой человек! — кто-то тряс его за плечо.
Карл нехотя приподнялся на локтях, благословляя темноту, царящую во владениях мадам Помфри. Последнее, что он помнил — он утешал Элизу, уверяя, что она ничем не виновата перед ним. Что истинная дружба и любовь не возможны без взаимного доверия и уважения. И что он желает только одного — чтобы она была счастлива, и приложит со своей стороны все усилия, чтобы добиться этого. Поцеловал ее в лоб, и она коснулась его щеки — какие же у нее нежные пальцы. Прикосновения ее приятны и желанны, от них будто искра пробегает по телу, и накатывает сладкая истома. Наклонился над ее маленьким, чуть приоткрытым ртом — сейчас это казалось таким нужным, естественным, но не поцеловал. Элиза и так испытала в этот вечер слишком много горя, чтобы потом жалеть о сиюминутном порыве своего друга. Он ей друг, а не жених, а с Лотаром надо будет… поговорить.
- Карл, пожалуйста, побудь со мной, еще чуть-чуть, — слабеющим голосом прошептала Элиза.
Она уже засыпала под действием зелий, руки ее опустились на руки Карла, и он нежно погладил их по тыльной стороне.
- Милая Элиза, с тобой я буду, сколько ты захочешь, — так же тихо ответил Шенбрюнн, поудобнее устроившись на кровати.
Сейчас, с разметавшимися по подушке волосами, она казалась особо хрупкой и умиротворенной. Провел рукой по ее золотистым прядям — она улыбнулась во сне. Аккуратно обняв девушку, вновь наклонился над ней и поцеловал в висок, зарывшись в ее золотые кудри, вдыхая сладкий аромат цветущих яблонь.
По-видимому, царившие в Больничном крыле сумрак и тишина, а также накопившаяся за день усталость сделали свое дело, раз он уснул прямо там, на кровати, рядом с Элизой. Осторожно встал, стараясь не задеть спящую девушку, и поправил ей одеяло.
- Вам лучше уйти, мистер…
- Шенбрюнн, мадам, — к Карлу вернулось прежнее самообладание.
- Вот, возьмите эту записку, покажите учителям или мистеру Филчу, если встретите их в коридорах.
- Благодарю, мадам.
Говорила Помфри устало и сухо, но без укора, и Карл был ей благодарен за это.
До слизеринских подземелий Шенбрюнн добрался без труда, а заодно и записка от школьной медсестры пригодилась — в одной из галерей между корпусами он едва не наткнулся на миссис Норрис. И все это время у него в голове крутились мысли, посвященные недавним событиям. Элиза не могла говорить неправду, пусть изначально и считала себя виноватой. Кольца нет — его она скинула в порыве отчаянья и гнева, значит, Лотар действительно ей изменил. Хотелось немедленно развернуться и пойти в Гриффиндорскую башню, чтобы вставить мозги этому рыжему идиоту, называющемуся его другом. Доверил ему самое дорогое, чтобы тот так бесславно распорядился дарованным ему сокровищем. И с кем?! С Грейнджер!
Карл устало привалился к холодной шершавой стене. Вдох-выдох, вдох-выдох, медленнее, глубже, ровнее… То, что завтра с утра пораньше необходимо устроить серьезный разговор этому оболтусу, сомнению не подлежало, теперь надо решить, что и как говорить: от этого зависят не только отношения Лотара и Элиза, но и их дружба. С одной стороны, Шенбрюнн знал, что его друг (пока еще друг) — натура деятельная, страстная и увлекающаяся. Лотар Визерхоф умел быть душой компании и легко поддерживал разговоры на любые темы. У него было мало настоящих друзей, зато достаточно много знакомых и приятелей, с которыми стоило бы обменяться парой любезностей при встрече. А на балах… Лотар великолепно вальсировал и не упускал случая пофлиртовать с прекрасными девицами, обходя стороной лишь тех, кто был ему глубоко неприятен, вроде Берты фон Бранау или Августы Ротбайль. С другой… с тех пор, как Лотар начал встречаться с Элизой, он души в ней не чаял и даже не смотрел на других девушек. Чувства его были искренни и не могли измениться за каких-то пару часов. Или все-таки могли? То, что Грейнджер была одурманена, сомнению не подлежало. Также можно предположить, что она первая полезла к Лотару — видя ее поведение, ни один приличный человек не захочет взять ее себе в жены. Теперь остается выяснить: во-первых, как Лотар оказался в том коридоре вместе с Грейнджер; и, во-вторых, кто вообще затеял всю эту авантюру с зельем. Первое легко можно будет выяснить завтра у Лотара — Карл не сомневался в том, что его друг, если действительно любит Элизу, не станет отпираться. А со вторым придется подождать, ибо слишком мало пока имеется данных.
Известно следующее… Исключить из подозрения стоит всех хаффлпаффцев, кроме Смита — они слишком честны для этого. Равенкловцам это просто не нужно и неинтересно. Слизеринцы, его одноклассники — тоже вряд ли, по крайней мере, среди них нет исполнителя. Сделать это мог только кто-то из Гриффиндора, тот, кто мог легально, не вызывая подозрений, находиться рядом с Грейнджер и периодически подливать ей зелье. Почему именно зелье? Для наложения заклинания такого рода необходимо обладать не только высоким магическим потенциалом, но и определенными навыками в ментальной магии, а также хорошо знать нумерологию, чем может похвастать далеко не каждый студент-старшекурсник, особенно если учесть крайне ограниченный доступ к тайным знаниям в Хогвартсе. Большинство же приворотных зелий относятся к числу условно разрешенных, ибо частично корректируют разум человека, создавая в памяти новый смысловой объект и новые эмоциональные и ассоциативные связи, а также влияя соответствующим образом на физиологию человека. В широкой продаже их не было, но при наличии связей их можно было легко заказать у частных зельеваров.
Открыл проход, скрытый за угрюмым средневековым волшебником в темно-красной мантии, вошел в гостиную. Темно, холодно, тихо. Лишь у ступеней, ведущих в зал с фонтаном, стоит одинокая женская фигура. Кайнер…
Ретроспектива…
Слизеринцы приняли первое их поражение в сезоне сухо, с достоинством, пообещав самим себе вырваться вперед за счет баллов, получаемых на занятиях, и раскатать под орех воронов и барсуков в последующих матчах. Малфой сидел вялый и явно пребывал в депрессии, не реагируя на внешние раздражители, в том числе демонстративно дувшуюся Пэнси Паркинсон, которой было крайне скучно. Крэбб сидел с Гойлом в Больничном крыле — все-таки из-за него товарищ по команде получил травму. Позже к ним присоединилась и Буллстоуд. Вэйзи, Забини и Уркхарт, побушевав в душе, топили проигрыш в эльфийском вине, заранее заказанным в Хогсмиде на случай победы. Нотт периодически следил за порядком в общежитии. Все остальные змейки пытались заниматься тем же, чем и раньше в выходные — читали книги и газеты, вели светские беседы. Вот только разговоры никак не клеились, а строчки чаще разбегались перед глазами.
Они с Кайнер устроились там же, где и всегда, в комнате для выполнения домашних заданий. В коллектив они еще не влились, чтобы предаваться вместе со всеми унынию из-за проигрыша в матче, и потому держались своеобразным островком, отдельно от всех слизеринцев. Шенбрюнн, удобно устроившись в кресле, читал томик Гете, Анна — конспектировала его учебник по зельеварению. Иногда она отвлекалась от работы, пытаясь расслабиться в жестком кресле и уходила в какие-то заоблачные дали. Временами порывалась походить по комнате, но удерживала себя на месте. От самодисциплины она уже или явно отвыкла, или плохо была к ней приучена. И, тем не менее, показалось Карлу, подобные отвлечения необходимы ей тогда, когда работа требует вдумчивости и творческого подхода, а не механического переписывания или решения задач по уже готовым алгоритмам. Словно некая определенная конфигурация тела способствует легкому полету мысли. Временами он вслух зачитывал понравившиеся ему отрывки, и Кайнер превращалась вся во внимание, ловила каждое его слово.
- Карл… вы очень хорошо читаете вслух, — говорила она, делая паузы между словами, словно пытаясь успокоиться, а в глазах стояло немое восхищение: — *Мне нравится твой голос…*
Кайнер любила и не любила читать одновременно. Чтение не было для нее насущным процессом, естественным времяпровождением, а библиотека — кладезем знаний. Как она сама рассказывала, в библиотеку она ходила лишь тогда, когда книги, требуемые школьной программой, нельзя было найти дома или у друзей. И, тем не менее, она жадно хватало каждое новое знание, стоило последнему заинтересовать ее.
Как и ожидал Шенбрюнн, Кайнер попросила у него почитать книгу, разумеется, когда он дочитает. Положил книгу на стол перед ней — он уже читал ее, только давно. Ему не жалко, а Кайнер пусть просвещается и обогащается, открывает для себя что-то новое и глубокое.
- Вы хорошо рисуете, Анна, — заметил он, глядя через ее плечо на нарисованный чернилами цветок шиповника… в рабочей тетради.
Девушка застыла, резко выпрямив спину.
- Э… Спасибо… это просто тетрадь для записей… я не собираюсь показывать ее преподавателям, — попыталась оправдаться Кайнер.
- Анна, разве я укорял вас в чем-то? — строго спросил Карл, встав так, чтобы ей было видно его лицо.
- Н-нет, — Анна отрицательно покачало головой, скосив взгляд в сторону. — Но вам, наверное, не понравилось, что я рисую в тетради.
- А вы в этом уверены? — парировал Карл. — Запомните, — он наклонился к девушке так, чтобы его лицо было чуть выше ее, — никогда не спешите оправдываться в том, в чем вас не обвиняли. Ответственность за ваши действия вы несете, прежде всего, перед собой и своей совестью и уже во вторую очередь перед окружающими вас людьми.
Кайнер не оставалось ничего, кроме как кивнуть.
- А меня нарисуете? — спросил Шенбрюнн, улыбнувшись.
- Я… могу попробовать, — сказала Кайнер неуверенно, — я очень мало рисовала портреты реальных людей.
- Хорошо. Я не возражаю.
- Только это очень долго и скучно. Лучше вернитесь к чтению и сделайте как можно более умный вид, — Карл снова улыбнулся, исполнив просьбу своей одноклассницы.
Так… легкими штрихами наметить позу, наклон головы, окружающие предметы. Фон упростим — не тот уровень, да и времени ограниченное количество. Уже в наброске должно угадываться движение, выражение лица — на это уповали абстракционисты-минималисты вроде Матисса и Пикассо.
Какое-то время в комнате стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом грифеля по пергаменту и переворачиванием страниц. Проходившие мимо слизеринцы косились на странную парочку кто с любопытством, кто с пренебрежением. Некоторые, насколько это было возможно с расстояния нескольких футов, пытались рассмотреть намечающуюся картинку, но Кайнер это быстро начинало нервировать, и она небрежно, как от назойливых мух, отмахивалась от них рукой с зажатым карандашом. Быстрее и действеннее оказывался взгляд Шенбрюнна — не стоит мешать протеже родовитого аристократа. А если Шенбрюнна устроит качество, то можно будет попробовать заказать грязнокровке и их портреты. Самая подходящая работа для таких, как она.
… Теперь глаза. Они — зеркало души. Они передают эмоции, характер человека — все то, о чем обычно умалчивают слова. А у Карла глаза очень красивые, взгляд королевский, в нем чувствуются непреклонность, холод и сталь.
- Карл, посмотри на меня, пожалуйста, — восхищение на лице, придыхание в голосе.
Его имя она произносит мягко, с чуть раскатистым “р”, какое бывает обычно в южно-романских языках, слегка подмурлыкивая, словно книззл, наевшийся теплых свежих сливок. Оторвал взгляд от книги и перевел на Кайнер. Интересно, как она будет изображать его в двух ракурсах сразу?
Брови чуть изогнуты, глаза открыты и смотрят прямо, насквозь, будто видят каждый помысел. В подземельях традиционно стоит сумрак, а под рукой только черный грифель — взгляд становится более глубоким, таинственным, но не обжигающим и жестоким, как у их декана. Величественный, горделивый, ему нельзя не покориться…
Who would not admire,
Who could not adore,
Who does not desire,
Who wishes to see more?
Oh dark eyes, help me see,
Just one look, she is gone,
Look on me, we are one,
Fading with the setting sun… (5)
Анна не сразу обратила внимание, что плачет, но лишь когда одинокая слеза упала на рисунок, тут же впитавшись в бумагу. Вытерла глаза, продолжив штриховать. Затемнить надо кресло и нижнюю часть книги — они расположены в контражуре (6). Четче прорисовать складки на мантии и портьерах, но так, чтобы они не отвлекали взгляд от изображенного на рисунке человека. Более легкими штрихами изобразить кладку на стене и на колонне, чтобы текстура была заметна, но не бросалась в глаза…
- Прошу прощения, мистер Шенбрюнн, что отвлекаю вас от столь важного занятия… — это был новый староста Слизерина Теодор Нотт. — Я думаю, мисс Кайнер сможет дорисовать ваш портрет в другой раз… — тон его, строгий и властный, приправленный толикой сарказма, не предвещал ничего хорошего.
Кайнер явно собиралась что-то сказать, по-видимому, о степени законченности своей работы, раз она взялась за листок, но под взглядом своего одноклассника тут же опустилась обратно в кресло и, откинувшись на спинку, закрыла рот.
- Я слушаю вас, господин Нотт, — сказал Шенбрюнн, встав со своего места и положив книгу на стол, таким тоном, будто оказывает старосте услугу одним фактом, что говорит с ним.
- Нужна ваша помощь, мистер Шенбрюнн, — Нотт скинул спесь и перешел к делу. — Пропал ваш соотечественник Генрих фон Бранау, а также трое пятикурсников, для которых отбой наступил уже полтора часа назад. Предположительно они ушли вместе. Вы ведь с мистером Бранау родственники, не так ли? — староста Слизерина слегка прищурился.
- Да, мистер Нотт, — Кайнер напряглась и сжалась в кресле.
- Можете взять с собой вашу… Кайнер. Она может быть полезна.
- Фрейлейн Кайнер останется в общежитии, — властно проговорил Карл, — для ее же безопасности, а также нашей с вами. В представленном вами деле нет никаких пунктов, которые так или иначе затрагивали бы ее интересы.
- Я жду вас, — развернувшись на каблуках, Нотт покинул читальню: пусть попрощается со своей грязнокровкой.
- Karl! — в глазах отчаянье, а на губах застыла просьба не то не ходить вместе с Ноттом, не то разрешить ей пойти вместе с ним.
- Ich kehre zurück… — наклонившись, поцеловал ее в лоб, провел костяшками пальцев по щеке, — ich verspreche… /нем. Я вернусь… обещаю…/
Послушно кивнула и, потянувшись, обняла его за шею.
- Zurückkehre... Ich werde auf dich warten... /нем. Возвращайся… Я буду ждать тебя…/ — произнесла она, по-прежнему держась за его шею.
Конец ретроспективы.
Девушка сделала шаг назад, видимо, испугавшись — все-таки она была хоть неопытным, но все же ментальным магом, и могла уловить исходившие от него гнев и раздражение — на Бранау и Лотара. Шагнул ей навстречу, протянув руку ладонью вверх, и она ласточкой порхнула к нему в объятья. Маленькие тонкие пальцы поднялись вверх, зарывшись в кудри на его затылке.
- Ты вернулся!.. — в голосе облегчение и отчаяние одновременно.
- Я обещал, — Карл говорит уверенно и твердо, с ним спокойно, как
за каменной стеной.
За всю свою недолгую жизнь Карл Шенбрюнн крайне редко сталкивался с ситуациями, когда приходилось между долгом и собственными интересами, и почти никогда с теми, где приходилось бы выбирать между двумя равнозначными и взаимоисключающими интересами, а последствия неправильного выбора могли быть очень тяжелыми. Анна или Элиза — стоит ему взяться за одну, как вторая неизбежно утонет. За прошедшее с начала учебы время он не задумывался о том, кто из них ему дороже и больше для него значит — Элиза была счастлива с Лотаром, а ему необходимо было найти новую невесту, и тут очень вовремя подвернулась Анна, заняв собой почти все его свободное время, давая ему то, чего он был лишен раньше. Сегодняшний же вечер расставил все точки над i: он любит Элизу и позволяет себя любить Анне. Если первая для него как солнце, ласковое, не обжигающее, но согревающее все своими лучами, то вторая — мощный поток, сносящий все на своем пути, стоит дать ему волю. Элиза — хрупкая, нежная, ранимая, подобно первому цветку, только появившемуся из-под снега. Ей нужен сильный защитник и покровитель, который защитил бы от всех невзгод и напастей. И Флетчли на эту роль не подходит однозначно. Анна… однозначно сильнее ее, она сможет выжить сама, но какой будет ее жизнь? Она явно производила впечатление человека несчастного, не обласканного судьбой, не доверяющего людям. Он видел, как она менялась, стоило ему открыться перед ней, пойти навстречу. И потому известие о том, что он фактически предпочел ей другую, может быть воспринято как предательство и закончиться истерикой и очередным замыканием в себе. А такая Анна Кайнер опасна и для себя, и для окружающих. Следовательно, необходимо найти какое-то компромиссное решение, которое не сильно било бы по одной и позволило бы защитить другую.
- Анна, нам надо поговорить.
Убрала руки с его шеи, отступила назад. Уже готовится к худшему. Взял ее за руку, отвел к камину, усадил на диван. В пляшущих отсветах пламени ее лицо выглядит уставшим и напряженным, глаза широко распахнуты, под ними залегли темные круги.
- Вы ждали меня?
Кивок в ответ. Душу переполняет ощущение благодарности, но сейчас нельзя поддаваться эмоциям. Она говорила, конечно, что будет ждать его, но он задержался намного дольше, чем планировал, и потому вполне естественно предполагал, что она уже легла спать. Но вместо этого она сидела здесь и ожидала его прихода, чтобы снова увидеть его. Она любит его — он понимает это, и тем труднее ему становится сказать ей, отобрать надежду…
- Анна, а теперь послушайте меня внимательно и попытайтесь понять, — строго сказал Карл, взяв девушку за плечи и посмотрев в глаза.
Снова кивок.
- Элизе нужна моя помощь, и, к сожалению, я не смогу проводить с вами столько же времени, сколько и раньше… Я боюсь… — строгость из голоса исчезла, он стал мягче; в глазах видны искренность и забота о близком человеке, желание быть понятым, — она не сможет справиться сама с навалившимся на нее несчастьем, и я не хочу, чтобы с ней случилось что-то опасное и непоправимое.
Сразу опустила голову, сникла.
- Я думаю, я справлюсь…
Кайнер говорила необычно уверенно, будто только что приняла тяжелое для себя решение.
- Я не думаю, что вам придется справляться самой, — ласково сказал Карл, проведя пальцами по русым прядям, обрамлявших ее лицо, — я говорю лишь: некоторое время. В Слизерине вы под моим покровительством, вас здесь никто не тронет. Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.
- Спасибо, Карл, спасибо тебе за все!.. — в глазах слезы, в голосе искренняя благодарность.
Девушка неожиданно потянулась к нему, обхватив руками шею и заставив завалиться на спинку дивана, ее губы были в нескольких сантиметрах от его. И так же резко она встала с дивана — руки его соскользнули с ее спины, пропустив ткань мантии — и скрылась в темноте. А Карл по-прежнему сидел на диване, смотрел на огонь стеклянными глазами и думал… О том, почему Кайнер так и не поцеловала его, и что он хотел ее, каким бы неправильным это ни казалось. Нет, Кайнер положительно сводит его с ума. Но если мужчина столь слаб перед безумно влюбленной в него женщиной, то так ли велика вина Лотара в том, что он не смог устоять перед Грейнджер?
* * *
На следующее утро Джастина и Элизу выпустили из Больничного крыла, а Слизерин лишился двухста баллов. В Большом Зале Дамблдор произнес проникновенную речь о старых предрассудках, затмевающих понятия о добре, чести и совести, и побуждающих к совершению различных злодеяний, после чего публично пристыдил змеек, на которых теперь недобро косились все остальные факультеты. Затем белобородый директор преувеличенно бодрым голосом объявил, что Хогвартс по-прежнему остается самым безопасным местом не только в Британии, но и в мире (на что недовольно хмыкнули не только слизеринцы и большинство равенкловцев, но также некоторые хаффлпаффцы и гриффиндорцы), а также сообщил, что злодеи уже понесли наказание и начнут отбывать его сегодня же, и пожелал всем приятного аппетита.
Что же касается Бранау, Нортона, Басингтона и Хелви, то они действительно понесли наказание, ибо накладывал его сам декан лично. Вначале он высказал своим подопечным все, что думает об их глупости и неумении проворачивать свои авантюры в отсутствие посторонних глаз. Затем разошелся речью о том, как их выходка порочит честь Дома Слизерин, ибо, видит Мерлин, это была не обыкновенная драка, провокация или дурацкая шутка, а самое настоящее нападение на других учеников, что жестко карается Уставом. Согласно старинным правилам Хогвартса, за подобные преступления в стенах школы полагалось исключать, а сами подростки не имели права устроиться в другое учебное заведение и поступить на работу, где требовался бы школьный аттестат. Таким образом, в качестве дополнительного “бонуса” к наказанию проштрафившимся перекрывался доступ к большинству высокооплачиваемых и престижных профессий. Но исключение ученика оставляло, как правило, немалый след и на репутации самой школы, и потому руководство Хогвартса в последние несколько десятков лет стремилось быть терпимым и каждому давало шанс исправить свои ошибки.
В результате четверо слизеринцев получили отработки у Филча и Спраут до конца семестра и запрет на прогулки в Хогсмид до конца учебного года; они не имели права носить с собой волшебные палочки, разве что для использования их на уроках. Кроме того, декан перед всем своим факультетом объявил о преступлении их одноклассников, предал их поведение осуждению, а самим молодым людям призвал объявить бойкот. Отныне Бранау, Басингтон, Нортон и Хелви стали “неприкасаемыми”: с ними теперь не общался никто из слизеринцев; они сидели отдельно ото всех на уроках и не имели право трапезничать в со всеми в Большом Зале, а также ночевать в спальнях вместе со своими одноклассниками. Из еды им полагались только хлеб и вода; также наказанные должны были ежедневно прибираться в общей гостиной, уборных и ванных комнатах своего факультета.
Дамблдор поначалу возражал против такого строгого наказания для учеников, предложив ограничиться лишь снятыми лично им баллами, месячной отработкой у школьного завхоза и запретом на прогулки в Хогсмид — ведь они еще дети и не понимают, что творят. И впервые оказался в меньшинстве: никогда еще хогвартские учителя не были столь единодушны, тем более что поддержали они декана “темного” факультета. Спраут, ибо это ее студенты пострадали от нападения слизеринцев, готова была рвать и метать — никогда еще коллеги не видели ее такой разъяренной. И лишь после чая с бергамотом, вежливо предложенного директором, она немного успокоилась.
В ту же ночь Снейп отправил письма родителям своих подопечных, в которых подробно изложил недостойное поведение их отпрысков, и ответы не заставили себя ждать. Трое пятикурсников выглядели теперь по-настоящему пристыженными: очевидно, их проступок нанес немалый удар по репутации их семей, и за стенами школы их теперь ждало наказание дома. А оно будет, пусть и через три месяца — в этом можно было не сомневаться. Бранау же злобно поглядывал на своего декана, всем своим видом показывая, что он еще отомстит за попранную честь. А в конце недели профессору зельеварения было доставлено письмо, в котором супруги фон Бранау, как это ни странно, не оправдывались и не извинялись за своего сына, но, напротив, выказывали претензии руководству Хогвартса и ему, Северусу Снейпу в частности, что это вопиющий беспредел, когда в магической школе со столь древними традициями до сих пор обучаются грязнокровки, которые уже давно должны быть уничтожены. И позор Дому великого Салазара Слизерина, который приютил у себя мерзкое маггловское отродье. В конце письма господин Готфрид и фрау Луиза высказывали искреннее одобрение службе их сына под началом Темного Лорда всея Британии и надежду, что именно их сын приведет магический мир к всеобщему благу и господству над магглами.
Что же касается Шенбрюнна и Нотта, то они были награждены лично своим деканом, пятидесятью баллами каждый, за проявленное благоразумие и помощь другим ученикам. Однако на фоне громких скандалов, имевших место сразу на двух традиционно враждующих факультетах, небольшое пополнение баллов в копилке одного из них так и осталось незамеченным.
* * *
… Одинокие шаги гулко отдавались посреди длинного, немного обветшавшего коридора. Хотелось скрыться ото всех и никого не видеть — просто потому, что так стало бы легче: одиночество физическое всегда действовало на нее успокаивающе. Анна Лапина чувствовала себя брошенной и одинокой, но была готова к этому еще с того дня, как в первый раз поссорилась с Карлом. В этом было что-то… правильное. Она не ощущала щемящей тоски или сводящей с ума депрессии, как было несколько лет назад. Просто все закончилось, и надо перешагнуть через это, оборвать все эмоциональные связи и идти дальше. Она знала, что была лишней и не очень нужной, и, тем не менее, была благодарна Шенбрюнну за те крохи заботы, тепла и спокойствия, которыми он одаривал ее в последний месяц. Он был не первым человеком в ее жизни, к которому она имела неразделенные чувства, но первым, кто не оставил неприятных воспоминаний после себя. Только слабое тепло и свет, которое излучает еще холодное, зимнее солнце, прячущееся за облаками.
Анна даже почти не ревновала к Элизе — просто потому, что та была намного лучше ее и, в отличие от нее, уж точно смогла бы стать хорошей женой и матерью. А для другого заводить отношения просто не имеет смысла. Анна не умела быть счастливой, не любила заботиться о других, и потому вряд ли бы сделала счастливым того человека, которому пришлось бы идти с ней по жизни. Видя же, как Карл смотрит на Миллер, и как она отвечает на его заботу и поддержку, Анна с уверенностью могла сказать: они будут вместе до конца и руку об руку пройдут все испытания, которые уготовала им Судьба…
Солнце снова светит в окно, но не согревает. Гонимые ветром, по небу плывут облака, в лесу шумит листва, опадая. На душе тоскливо. Она не слышит чужие шаги, лишь смотрит через пыльное стекло на яркое голубое небо, на залитую солнцем, еще зеленую поляну перед замком, по которой беспечно носятся дети, но не может согреться. Она опирается о холодный мраморный косяк, и ее ладонь накрывает чужая, теплая. Она вырывается, разворачиваясь к нему лицом, и он снова перехватывает ее руку, подносит к губам.
- Добрый день, фрекен Кайнер…
Она слышит его ласковый голос, но не поднимает глаза. И почему ей “везет” сталкиваться с Фольквардссоном именно тогда, когда у нее очередной приступ депрессии?
- Карл Шенбрюнн посоветовал мне искать вас здесь…
Карл Шенбрюнн… она гуляла вместе с ним и Миллер по замку. Это стало традицией еще с первого их воскресенья в Хогвартсе, только теперь с ними не было Визерхоффа. Карл, чуть придерживая Элизу за талию, утешал ее, как тогда, когда она получила то странное письмо из дома; все его внимание было полностью поглощено ею. Анна же держалась в стороне, соблюдая правило “не оставаться одной”, но стараясь не мешать при этом. Ей было неловко наблюдать за ними, чувствовать себя лишней, больно видеть, как он заботится о ней, и представлять себя на ее месте. Хотелось просто оказаться одной, чтобы одиночество внутреннее, заполняющее душу тоской, сменилось одиночеством внешним, физическим. Она указала на первый попавшийся ей боковой коридор, и Карл рассеянно кивнул, встретившись с ней взглядом. Видимо, они еще не успели уйти далеко, и потому их догнал Фольквардссон.
- Рада вас видеть, Ассбьорн Фольквардссон, — произнесла она преувеличенно светским тоном, что смотрелось крайне неестественным в сочетании с тусклым взглядом и еще не успевшими высохнуть дорожками слез на щеках.
- Я думаю, нам следует пойти: старый пустой коридор — не самое подходящее место для столь прекрасной особы, — сказал он, чуть улыбнувшись, и вывел девушку наружу.
Чутко уловив настроение своей спутницы, Ассбьорн специально старался выбирать такие маршруты, чтобы ненароком не пересечься с Шенбрюнном и Миллер. Ненавязчиво и осторожно ухаживая за ней, так, чтобы ей было приятно, но при этом не спугнуть ее, он пытался сделать так, чтобы она расслабилась и перестала грустить. На лугу перед озером она впервые улыбнулась, радуясь уже остывающему, но по-прежнему ласковому осеннему солнцу, и он почувствовал, что счастлив. Подхватил ее на руки — она казалась легкой, как пушинка — и, улыбаясь, стремительно закружил по поляне. Радость переполняла его. Лишь остановившись, он заметил смущение девушки.
- Простите, если я вас чем-то обидел… — Ассбьорн поспешил извиниться за свой иррациональный порыв.
Сейчас они спускались по пологому склону, поросшему вереском и ракитником, к одинокому клену на берегу озера, под которым равенкловец любил проводить иногда время. Он держал Анну под руку, в свободной она сжимала скромный букетик полевых цветов, которые насобирала сама по пути.
- Нет, ничем… — снова потупила взгляд, смотря себе под ноги.
- Но… — юноша призадумался, — может быть, вы скажете правду, чтобы не терзать ни себя, ни меня?
- Эм… я не уверена, что стоит говорить об этом…
- Поверьте, Анна, — Фольквардссон остановил ее и, взяв за плечи, пристально посмотрел ей в глаза, — люди часто ломают жизнь себе и своим близким именно потому, что не хотят или боятся вовремя сказать правду, тогда, когда еще есть возможность осознать и исправить ошибки, найти их первопричины.
- Вам это не понравится, — девушка неуверенно покачала головой.
- Считайте, что я готов к этому, — спокойно ответил парень, поставив точку в их споре.
Что Лапину больше всего удивляло в Ассбьорне, так это рационализм в его чувствах к ней, ибо она привыкла к тому, что молодые обычно легко влюбляются, но также легко перестают любить и даже начинают ненавидеть, ибо разум застилают гормоны и эмоции, а открытое несоответствие идеалу оказывается сродни предательству или обману. Люди старшего возраста переносят свои чувства на детей. Подкрепляемые инстинктами, они становятся еще более сильными и иррациональными, отвергая порой все доводы разума на их пути. Попробуй сказать она матери какую-нибудь нелицеприятную правду о себе, и та сразу же разразилась бы весьма эмоциональными нотациями на тему, как ее дочь не права. Фольквардссон же — Анна была в этом уверена — не только спокойно выслушает ее до конца, но еще и поинтересуется, почему она так думает.
- Мои ощущения… ведь это ненормально, что мне приятны ваши прикосновения, в то время я не люблю вас? — и подняла голову, готовясь встретить раскат грома.
- Ненормально, потому что на моем месте не Карл Шенбрюнн? — спросил Фольквардссон в ответ, как-то криво улыбнувшись, и было не понятно, то ли он осуждает ее, то ли это юмор своеобразный такой.
Снова взял Кайнер под руку, и они продолжили идти вниз.
- То есть вам нравятся сами ощущения от прикосновения к вам, безотносительно того, кому они принадлежат? — вновь спросил Фольквардссон, свернув с опасной темы; сейчас в его голосе и выражении лица сквозил неподдельный исследовательский интерес.
Анна постаралась сосредоточиться на соответствующих воспоминаниях, относящихся к ее пребыванию в прошлом. Карл… забота, нежность, спокойствие — ей нравилось в нем все. Снейп, если не вел себя целенаправленно грубо по отношению к ней… его прикосновения, когда он брал ее руку в свою и учил выводить геометрический контур палочкой, нельзя было назвать очень приятными, хотя они вызывали все-таки слабый отклик в ее организме. Главным в них был профессионализм. Бранау… обладание и унижение — не лучшее сочетание. Ассбьорн… забота, нежность и… — она не могла назвать это исключительно страстью. Любовь? Он определенно вкладывал в свои прикосновения эмоции, ибо это было не простое проявление вежливости, следствие воспитания и внутренних установок. Его чувства к ней были самоцелью, и он стремился донести их ей. Наверное, нечто подобное было между Шенбрюнном и Миллер.
- Нет, — девушка отрицательно покачала головой, — разница есть… — и кратно, насколько смогла, рассказала о своих наблюдениях.
Ассбьорн улыбнулся чему-то своему, и они продолжили путь, пока не остановились под кроной раскидистого клена, листва которого играла уже всеми оттенками желтого и охры. Юноша достал из кармана мантии маленький сверток и, увеличив его с помощью волшебства, большим шерстяным покрывалом расстелил на все еще зеленой траве. Приобняв девушку за талию, усадил ее рядом с собой, позволив опереться на свое плечо. Он не помнил, когда ему было еще так хорошо.
К удивлению Лапиной, за исследовательскими беседами и размышлениями и весьма приятным для нее и не только времяпровождением, тоска по Карлу прошла почти полностью, и потому встреча вместе с ним и Элизой по пути в замок уже не вызывала у нее щемящую боль и одиночество внутри. Молодые люди в очередной раз поприветствовали друг друга и, перекинувшись несколькими фразами о том, как провели время, направились в Большой Зал. В словах, интонациях, взглядах лишь одна доброжелательность, и ничего больше. И хотя Лапина догадывалась, что ей еще не раз предстоит поговорить в ближайшее время Карлом, в т.ч. обсудить и нынешние обстоятельства, она удивилась и обрадовалась одновременно тому, что он нисколько не осуждает и даже, наоборот, одобряет ее дружбу с Ассбьорном.
После обеда Фольквардссон пригласил всех к себе в гостиную Равенкло. Элиза первоначально удивилась, что вход в общежитие воронов открывается не паролем, а ответом на довольно туманный и расплывчатый вопрос, который задавал бронзовый орел, сидящий на дверном молотке. Мало того, выяснилось, что на каждый вопрос не существует однозначно правильного ответа, ибо исходную формулировку можно интерпретировать слишком по-разному. Как пояснил Ассбьорн, именно этим отличаются равенкловцы от всех остальных учеников — умением видеть вглубь вещей и смотреть на одни и те же вещи под разными углами. Впрочем, тут же добавил он, этот факт не исключает того, что на других факультетах тоже есть люди, обладающие подобными качествами, просто для равенкловцев, как ученых по духу, они приоритетны. Шенбрюнн, Лапина и Миллер по достоинству оценили большую уютную гостиную, оформленную в синих тонах и насквозь пронизанную солнечными лучами. Здесь не было того радушия, что царило в Хаффлпаффе, но также показной самодостаточности и холодности, характерных для Слизерина. Здесь хозяйствовал дух Просвещения, заполняющий все вокруг, призывающий к учению и жажде познаний, а атмосфера идеально располагала к тому, чтобы выполнять домашние задания и писать рефераты, которые требуют полной сосредоточенности на мыслительном процессе. Ассбьорн тем временем представил товарищам по факультету своих друзей и просто поставил их перед фактом, что они будут иногда приходить сюда. Вороны лишь вежливо кивнули в ответ и вновь вернулись к своим книгам и разговорам. Всем было понятно, что это объявление относилось, главным образом, к Кайнер, так что не стоит опасаться наплыва остальных факультетов в их уютное гнездышко. Для Анны же это было фактически приглашение: она имеет теперь полное право находиться здесь, в то время как Карл почти все свое свободное время проводит с Элизой.
Шенбрюнн предложил ей поговорить тем же вечером, как она и предполагала. Отбой уже наступил, и большинство учеников уже разошлись по своим спальням. Они заняли свои привычные места в гостиной около книжного шкафа, так, чтобы их не было видно со входа, и Карл накинул на окружающее пространство заглушающий купол — на всякий случай.
- Анна, я хотел бы попросить у вас прощение за то, что все так получилось, учитывая ваши чувства ко мне… — юноша говорил холодным и ровным голосом, однако было заметно, что извинения — это вовсе не то, чем он занимается постоянно.
- Не стоит, — перебила его Лапина, — я прекрасно понимаю вас, и я не рассчитывала на взаимность с вашей стороны. Но я также благодарна вам за вашу дружбу и покровительство, — девушка улыбнулась, и в зеленом полумраке подземелий ее улыбка казалась грустной и вымученной.
- Я принимаю вашу благодарность, — уже легче. Как же ему все-таки повезло, что Кайнер оказалась умной девушкой и не стала устраивать истерики в стиле: “У-у-у! Ты плохой! Ты меня бросил! Ненавижу!..”, которую легко можно было ожидать от маггловоспитанной и не только. — И в связи с этим я хотел бы обсудить с вами обстоятельства, вынудившие меня поступить подобным образом…
Далее Шенбрюнн рассказал, правда, опустив некоторые подробности и предысторию, что же все-таки случилось на самом деле (хотя Лапина не считала себя охочей до сплетен, ей, тем не менее, было интересно узнать, как же так получилось, что Миллер рассорилась с Визерхоффом, и причем здесь вообще оказался Бранау), и далее высказал предположение, что же могло стать причиной того странного и нелепого стечения обстоятельств, которые разрушили сразу несколько отношений. Анна кивала — она понимала большую часть того, что говорил ей Карл, и соглашалась с ним. А выходило все просто расчудесно: Грейнджер кто-то из одноклассниц травил модифицированной Амортенцией, и в результате она так запала на Визерхоффа, что поцеловала его прямо на глазах у его девушки. У Миллер случился приступ паники и депрессии, и она побежала, куда глаза глядят, пока не напоролась на “Tormenta” Бранау. А Шенбрюнн поссорился в результате с Визерхоффом. Какой-то театр абсурда, цирк в виде гроба на колесиках! Одновременно она понимала, что эта информация не для посторонних ушей, и Карл поделился ею с ней, чтобы показать, что: во-первых, их дружба по-прежнему в силе; и во-вторых, он ей доверяет, причем настолько, что хочет услышать ее мнение.
- Я думаю… — девушка подперла голову рукой, — что это сделал кто-то или очень глупый, или… — задумалась, пытаясь подобрать подходящее слово, — коварный. В первом случае той девушке вообще не было бы дела до возможных последствий. Во втором она делала бы это целенаправленно — вы, наверное, заметили, что многие гриффы нас недолюбливают. Таким образом, главная цель заключалась, наверное, в организации раскола внутри нашего небольшого анклава и подрыве его репутации…
Карл как-то довольно улыбнулся.
- Карл, послушайте меня, пожалуйста, и не воспринимайте, как шутку! — воскликнула Лапина, встав с кресла и опершись руками о тяжелую малахитовую столешницу. — Я понимаю, что имею к вашей делегации такое же отношение, как и к Салазару Слизерину! И, тем не менее, для всех остальных я одна из вас, и потому я стараюсь мыслить отчасти с позиции внешнего наблюдателя…
Улыбка на лице Карла стала еще шире.
- Я до сих пор удивляюсь, Анна, как вы не оказались в Равенкло, с вашим складом ума. Хотя, — Шенбрюнн усмехнулся, подойдя к ней, — если бы вы попали к воронам, в Слизерине из нас учился бы один только Бранау, — и как-то грустно улыбнулся, закинув голову на бок, видя, как Анна уселась обратно в кресло, пребывая в немом удивлении: впервые она увидела страсть в его глазах. — Однако я предпочел бы вернуться к изначальной теме нашего разговора.
- Хорошо… — девушка проглотила застрявший в горле ком, гадая, было ли это завуалированным признанием в любви, и если да, то зачем Карлу вообще понадобилось говорить об этом. — Вариант третий. Эта гриффиндорка была одновременно коварной, но не глупой, а безответственной. И мне порой страшно подумать, сколько бед могут натворить люди, обладающие сразу двумя этим качествами, — грустно добавила она, опустив ресницы.
- Я думаю, вы правы, Анна, — к Шенбрюнну вернулось его типичное спокойствие и самообладание. — Лотар говорил… что для Гриффиндора безответственность является нормой, и что там учится немало ребят, любящих устраивать злые шутки развлечения ради, — даже в полумраке было видно, как исказилось гневом лицо Кайнер.
Сам же Карл полагал, что, видимо, эта девушка безуспешно добивалась внимания Лотара и, отчаявшись в успехе, решила отомстить ему таким жестоким образом, ибо по Лотару эта история ударила больше всех. Не стоит исключать, что та же девушка имела какие-нибудь счеты и к Грейнджер, и, как следствие, совершила двойную месть.
- Поэтому я хотел бы попросить вас о помощи. Я думаю, с вашим несколько иным взглядом на мир нам будет проще вычислить злоумышленницу, чтобы привлечь ее к ответственности.
- Хорошо, я постараюсь, по мере моих возможностей, — безучастно ответила Лапина.
А что? Работа непыльная — лишний раз поработать мозгами да, может быть, оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы увидеть или услышать что-нибудь важное — большего от нее не требуют. А в Гриффиндорском общежитии пусть сам Визерхофф рыщет и выясняет, кто есть кто.
- А теперь Анна, позвольте проводить вас до спален: уже слишком поздно, — закончил беседу Карл и, улыбнувшись, подал ей руку.
Было уже действительно слишком поздно…
* * *
Занятия в понедельник шли, как обычно, по расписанию. Снейп, за не имением Поттера, Уизли и Грейнджер, придирался к Фольквардссону, пугал до дрожи в коленках Боунс и Миллер и проходился по тупости и неуклюжести Кайнер, обусловленными ее маггловским происхождением. На гербологии ребята изучали очередное хищное растение, которое чуть не откусило руку Терри Буту своими раздвоенными зубчатыми листьями, напоминающими клешни. А профессор древних рун Хальдис Стюрке снова хвалила домашнее задание, выполненное Ассбьорном Фольквардссоном. И Грейнджер впервые не обратила на это никакого внимания.
За обедом Дамблдор объявил о начале сдачи коллоквиумов, а также о прибытии в Хогвартс чиновников немецкого Министерства магии и настоятельно рекомендовал всем ученикам отнестись к данному событию как можно серьезнее, дабы снова доказать, что Хогвартс — лучшая школа чародейства и волшебства в Европе. Карлу тогда снова вспомнились слова Кайнер о том, что их “недолюбливают”. Никогда еще не встречал он в глазах у людей столько непримиримой ненависти и презрения. Деканы факультетов озаботились манерами и внешним видом своих подопечных и теперь нещадно гоняли их, дабы вбить в голову кучу ненужных правил. И коренные обитатели Хогвартса, естественно, обвиняли во всем немцев — ведь именно из-за них их заставляют заниматься всякой фигней вместо того, чтобы развлекаться. Даже тренировки по квиддичу урезали, гады!
Студентов Слизерина, где традиционно много внимания уделялось этикету и правилам поведения в высшем обществе, чаша сия благополучно миновала. Зато свирепствовал Нотт, заставлявший своих товарищей по факультету готовиться к коллоквиумам. Ведь слизеринцы всегда должны быть первыми и лучшими и, в свете недавних событий, им придется сильно постараться, чтобы получить “Превосходно”, особенно у Спраут и Старой Кошки. Впрочем, Шенбрюнну и Кайнер обычно удавалось спастись от гнева старосты, ибо они часто занимались в библиотеке вместе с Миллер и Фольквардссоном.
Ужин уже закончился, и студенты, кто степенно и не спеша, а кто расталкивая всех вокруг, стали выходить из Большого Зала. Двое слизеринцев, равенкловец и хаффлпаффка остановились у Большого лестничного каскада, чтобы попрощаться: Карл и Элиза собирались идти вниз, в гостиную Хаффлпаффа, а Ассбьорн и Анна — наверх, в общежитие Равенкло, когда к ним подбежала мелкая девчонка с косичками, по возрасту не старше первого курса. На шее у нее был повязан красный с золотым галстук, а весь ее внешний вид говорил о просто невероятной важности данного ею поручения.
- Кто из вас Кайнер? — проговорила она высоким командным голосом, какой бывает обычно у чрезмерно строгих воспитательниц и учителей начальных классов.
- Допустим, я, — не менее строго ответила Анна, слегка запрокинув голову, всем своим видом показывая, что нечего здесь всяким мелким корчить из себя невесть что, но девчонку это не проняло:
- Директор Дамблдор просил передать вам вот это, — протянула сложенную вчетверо записку. — Он сказал: это очень важно, — и, взметнув косичками, побежала прочь.
Как выяснилось, директор Дамблдор просил мисс Кайнер зайти к нему в кабинет ровно в восемь вечера, и пароль звучал, как это ни банально, “Лимонная долька”. Никому из молодых людей не хотелось лишний раз видеться с белобородым старцем в малиновой мантии, расшитой звездами и полумесяцами, и, тем не менее, никто из учеников не мог не подчиниться прямому приказу директора.
- Ах, здравствуйте, мисс Кайнер, проходите… — лицо Дамблдлора мгновенно посуровело, а из голубых глаз исчез задорный блеск, стоило ему увидеть в своих покоях сурового равенкловца из Дурмстранга. — Мистер Фольквардссон, я вызывал только мисс Кайнер. Я настоятельно прошу покинуть вас мой кабинет, — в интонациях старика звучала неприкрытая сталь.
- У фрекен Кайнер нет от меня секретов, господин директор, поэтому или вы будете беседовать с ней в моем присутствии, или мы оба уходим, — не менее стальным голосом ответил Фольквардссон: прямой приказ они уже выполнили — пришли и, следовательно, дальше можно было попытаться сыграть по своим правилам.
- Вы слишком много позволяете себе, мистер Фольквардссон! — резко сказал Дамблдор, встав с кресла. — Пятьдесят баллов с Равенкло!
Присутствие наглого равенкловца рушило все планы старого директора относительно разговора с девчонкой, и у него не было сейчас времени переделывать уже отрепетированную беседу. Тем более, насколько знал самый могущественный светлый маг современности, девчонка находится сейчас не в лучших отношениях с Северусом, и потому его не будет интересовать ее мнение. А на самого Северуса в случае чего можно и надавить.
- Хорошо, тогда мы пойдем, — преувеличенно бодрым тоном сказал Фольквардссон, хотя внутри у него все кипело от злости, и, взяв Кайнер за руку, направился к выходу. — До свидания, господин директор.
- Я не позволял вам уйти! — отрезал Дамблдор, взмахнув рукой, и тяжелая деревянная дверь захлопнулась прямо перед носом молодых людей.
Студенты зло уставились на директора.
- Еще раз напоминаю, мистер Фольквардссон, это частный разговор, — назидательным тоном проговорил Дамблдор, как бы оправдывая свой авторитарный и резкий жест, не согласующийся с образом доброго волшебника, — и потому вам следует уйти.
- Точно так же еще раз повторяю, господин директор, — парировал Ассбьорн, — у фрекен Кайнер нет от меня секретов.
- Мисс Кайнер, — заговорил директор добродушно-понимающим тоном, — неужели вас не смущает, что мистер Фольквардссон столь наглым образом узурпировал ваши права? Ведь этим чистокровным волшебникам только уступи один раз, и они всю оставшуюся жизнь будут помыкать вами и смешивать вас с грязью.
Ассбьорну едва удалось скрыть свое возмущение: и это говорит человек, который сам, кого захочет, смешает с грязью и обвинит во всех мыслимых и немыслимых грехах? Который шантажирует магглорожденных студентов, заставляя их молчать о несчастных случаях, имевших место в его школе? Который имеет полностью подконтрольный ему факультет и с довольным видом взирает на творящийся там бардак, учиненный его любимчиками Уизли? Правильно! Глупые, ленивые и бестолковые Уизли — вот образец для подражания!
- Господин директор, — процедила сквозь зубы Кайнер, до этого молчавшая, — я не вижу смысла устраивать секретность из этого разговора, и потому хотела бы, чтобы господин Фольквардссон присутствовал при нем. И если вы уважаете мои права, — произнесла она с нажимом, — и, тем более, уважаете их больше, нежели господин Фольквардссон — а ваши слова можно интерпретировать именно таким образом, — то вы позволите ему остаться.
Директор сел в самом прямом смысле этого слова, сел в кресло, будто пораженный громом среди ясного неба. Зря он не перехватил девчонку раньше или не попросил Северуса привести ее к нему. И что теперь? Если он снова попытается выпроводить этого коршуна, то это нанесет сильный вред по его репутации среди магглорожденных. Придется уступить, но лишь на время…
Анна чувствовала, как рядом ликовал Ассбьорн — очевидно, простым смертным крайне редко удавалось выиграть спор с величайшим магом современности, председателем Визенгамота и директором Хогвартса по совместительству.
Дамблдор наигранно улыбнулся:
- Чаю? Лимонных долек?
- Нет, спасибо, господин директор, мы только что поужинали. Так о чем же вы хотели поговорить, господин директор? — строго спросила слизеринка, откинувшись на спинку стула, всем своим видом показывая, что не намерена здесь сидеть ни минутой больше.
И директор снова завел свою любимую волынку о том, что чистокровные волшебники, большинство из которых являются выходцами из темных семей — не лучшая компания для молодой девушки, едва знакомой с миром магии. Что в них нет искренности и чистоты, и для них в порядке воспользоваться ее незнанием и наивностью, чтобы потом выбросить, как ненужную вещь. И мисс Кайнер должна была уже это понять, когда ее бросил мистер Шенбрюнн, и должна быть осторожной впредь. И что большинство ровесников мисс Кайнер в Слизерине или уже стали Пожирателями Смерти, или должны в скором времени принять Метку, и уже наверняка получили приказ Вольдеморта убить грязнокровку. И потому мисс Кайнер следует как можно скорее перевестись в Гриффиндор, где учатся смелые и чистые сердцем ребята, которые никогда не предадут и всегда будут бороться с опасностью плечом к плечу.
Лапина молча слушала Дамблдора и удивлялась, на кого были рассчитаны его аргументы. Неужели на таких идиотов, как его любимые львята? Именно этот довод она и использовала для контратаки: как можно желать учиться на факультете, где царит такой шум и беспорядок, а знания и интеллект, не ставятся ни в кнат? Ах, мисс Грейнджер? Она своим исключением только доказывает правило. И если разговор зашел о Грейнджер, где здесь хваленая гриффиндорская дружба и взаимовыручка? Уже вся школа знает, что она сделала тот глупый поступок под действием приворотного зелья, и, тем не менее, так называемые друзья что-то не стремятся ее понимать, а, напротив, отвернулись от нее, и весь факультет объявил ей бойкот вслед за ними. Вы говорите о подлых чистокровных волшебниках, будущих Пожирателях Смерти? Знаете, там никто не скрывает свою приверженность Тьме, и не пытается казаться лучше, чем он есть на самом деле, как это любят делать многие гриффиндорцы, бьющие себя в грудь и кричащие, какие они хорошие, ибо их поведение доказывает обратное. И да, господин директор, прошу вас не вмешиваться в мои отношения с кем-либо и не приписывать им ложные события. Вы же не хотите, чтобы вас потом обвинили в клевете? Ибо репутация уважаемого чистокровного волшебника дорогого стоит, и никому не позволено очернять его безнаказанно.
Спор между директором и ученицей продолжался около получаса, изрядно вымотав обоих. Лапину все больше раздражало, что старик разговаривает с ней, как с маленькой девочкой, которой гораздо меньше восемнадцати лет, и была благодарна Богу, что этот дед — не ее родственник, к которому нужно относиться с почтением и уважением, иначе говоря, слушаться. Как будто ему есть до нее какое дело?! Он ей не мама, не папа, не дед, чтобы пытаться контролировать ее жизнь везде и всюду. Насобирал целый факультет раздолбаев и теперь думает, как бы вывести их из полного д… Конечно, проще взять прилежную и способную девочку, и прозомбировать, чтобы отправить в свое общество идиотов, чем перестать потворствовать этим самым идиотам в их глупых выходках. А то вдруг у них свои мозги появятся, и они разуверятся в авторитете великого, светлого и могучего?
Дамблдор же в свою очередь успел убедиться, что девчонка уже с гнильцой, уже успела пропитаться у себя в Слизерине симпатией к темным силам и ненавистью к гриффиндорцам. Да и сам факт того, что она стелется под богатых чистокровных волшебников, уже говорит о ее испорченной и порочной натуре. Мерлин! Какой она пример подает другим магглорожденным девочкам, а ведь многие из них весьма амбициозны, например, как мисс Грейнджер, и с легкостью согласятся доставить удовольствие богатеньким чистокровным мальчикам со связями. А ведь они еще недавно были детьми! Права была Молли, утверждая, что нравы у магглов сейчас порченые. Впрочем, мисс Грейнджер еще можно перевоспитать и направить по дороге Света, а мисс Кайнер… пожалуй, и факультет Гриффиндор, и Орден Феникса, и он, Альбус Дамблдор лично, мало что потеряют, если им не удастся перетянуть девчонку на свою сторону.
- … До свидания, ребята, — приподнято-радостным голосом попрощался директор, — и помните: мои двери всегда открыты для вас. Любой, кто нуждается в помощи, всегда найдет ее в Хогвартсе…
Захлопнулась тяжелая дубовая дверь, было слышно, как винтовая каменная лестница поехала вниз. Ничего, девочка моя, ты еще пожалеешь, что ослушалась меня, и тебе придется заплатить очень высокую цену, чтобы понять это и повернуться к Свету. И я знаю, что так будет, ибо я, Альбус Дамблдор, еще никогда не ошибался до этого. Я уже достаточно долго живу на свете и пропустил через себя судьбы сотен учеников. Я умею видеть даже самые сокровенные мысли, кому что уготовано, и знаю: горько восплачет тот, кто не захочет покориться судьбе…
* * *
Дни продолжали идти своим чередом. Снейп, скорее, для успокоения совести попытался надавить на Кайнер и даже просто поставить ее перед фактом, что она будет переведена в Гриффиндор, хочет она того или нет. На “счастье” девчонки Шенбрюнн откуда-то узнал об одном древнем правиле, согласно которому перевод ученика на другой факультет против его воли возможно лишь тогда, когда большинство его одноклассников проголосуют “за”. Слизеринцы вначале колебались, но, узнав, что на Кайнер и желательно в Гриффиндоре имеет определенные виды директор, быстро определились с позицией и подавляющим большинством проголосовали “против”, да и терять лишний источник баллов никому не хотелось. Снейпу снова пришлось идти к Дамблдору ни с чем, а Нотт не замедлил напомнить магглокровке, чем она оказалась только что обязана факультету и потому должна еще больше стараться для его блага.
Слух о том, что слизеринцы пожелали оставить грязнокровку у себя, облетел Хогвартс со скоростью “Молнии”, вызвав у большинства учеников, учителей и даже директора немалый когнитивный диссонанс, и пошли на пользу и самому змеиному факультету, и его магглорожденной представительнице. Слизеринцев теперь не считали всех поголовно исчадиями зла и не чурались, как пару дней назад, но иногда даже здоровались при встрече. Сами же змейки после инцидента с Бранау старались вести себя осторожнее и сдержаннее, никого не провоцировали на драки или споры и не нарывались на провокации сами. А нейтрально-вежливое общение с грязнокровками, оказалось не таким уж трудным, не противоречило старинным правилам этикета и большинству фамильных кодексов — это не дружбу водить или в дом приглашать — зато неплохо способствовало повышению репутации дома великого Салазара Слизерина. Особенно же радовались студенты зеленого факультета, видя неудовольствие и недоумение на лицах Дамблдора и МакКошки — межфакультетская вражда, бывшая во многом их рук делом, не исчезла полностью, но сдулась, а ученики, особенно младших курсов, видя несоответствие навязываемых образов наличной действительности, быстро разуверялись в авторитетах. Что же касается самой Анны Кайнер, то к ней стали уважительно относиться как студенты, воспитанные в старых традициях, так и выходцы из демократично настроенных семей — ведь это надо очень постараться, чтобы слизеринцы начали считаться с единственной магглорожденной на их факультете.
В среду равенкловцы, и не только они, собрались на уже ставшее традиционным занятие по боевым искусствам. Фольквардссон провел обещанный тренинг по окклюменции и концентрации сознания. Помогал ему Шенбрюнн, также для своего возраста весьма искусный в ментальной магии. Как объяснил Ассбьорн, более сложными техниками защиты сознания от проникновения извне они займутся позже, а пока им предстоит освоить концентрацию и медитацию, что со временем позволит им легко очищать сознание от эмоций, а также выполнять невербальные заклинания. После ответов на теоретические вопросы ученикам было предложено для начала сосредоточиться на любом мыслеобразе, вызывающем спокойствие и расслабленность, неважно, что это — морской прибой, шум леса, бегущие по небу облака или каменная стена.
Следующим этапом стало сосредоточение сознания на произвольном желаемом действии. Основной действующей силой здесь выступала воля как некая эфемерная, но, в то же время, реальная сила, побуждающая человека преодолевать любые препятствия к заданной цели и четко идти по заранее намеченному пути. Ярче всего она проявляется в детской стихийной магии, ибо ребенок не знает ни нужных слов, ни движений палочкой, он просто очень хочет, чтобы что-нибудь произошло, и оно происходит. И здесь накладывается еще одно ограничение: желание должно осознаваться как нечто жизненно необходимое, а не простая прихоть. И тут у большинства студентов, опять же, за исключением Падмы Патил и Луны Лавгуд, снова возникли проблемы: как можно желать, чтобы что-то случилось, если это можно просто наколдовать, и все? Карл и Ассбьорн ходили среди юных равенкловцев, объясняя, что они делают неправильно, и подсказывали, как следует сосредоточиться на проведении волевого импульса. К концу занятия почти все уже могли сотворить хоть слабый, но все-таки невербальный “Lumen”, а некоторые с успехом опробовали и Чары левитации, хотя и не рисковали их применять к предметам более тяжелым, чем перья или пергаменты.
Что касается Кайнер и Миллер, то они, поскольку уже проходили это все, тренировались отдельно от остальных, разучивая отдельные приемы из боевой магии. Анна показывала своей младшей подруге известные ей щиты, объясняя, в каких случаях их следует применять. Но также немаловажно, подчеркивала она, является умение правильно распределять физический и магический резервы. Так, от ненаправленного заклинания, даже очень мощного, часто бывает достаточно просто увернуться, но даже против простейшего направленного необходимо выставлять щит. Счет в бою идет буквально на секунды, и потому надо успевать пользоваться любыми ошибками противника и по возможности не допускать своих. Также необходимо пользоваться эффектом внезапности, например, атаковать с низкого старта, сбивая противника с ног, или из-за различных материальных препятствий, используя их как щиты.
Отработав несколько приемов, девушки сели передохнуть. Элиза выглядела очень уставшей, и Анна дала ей Восставливающее зелье. Миллер была девочкой прилежной и старательной, вот только потенциал ее был, мягко говоря, средний. Она могла использовать невербально без вреда для себя средние и слабые заклинания, в то время как о высшей магии можно было даже не мечтать: после пары “Thorax” ее можно будет выносить вперед ногами в Больничное крыло. По сути, девчонку нужно научить пользоваться тем, что она умеет или может сотворить — практика уже показала, что друзья не всегда могут вовремя прийти на помощь. Другой же проблемой Элизы было то, что она панически боялась причинить боль другому человеку, и еще была крайне неуверенна в себе — это выяснилось, когда зашел разговор о Бранау. Пришлось объяснить ей, хотя до Кайнер это не раз делал Шенбрюнн, что нежелание причинять другому человеку боль совершенно не смягчит ей приговор, и что это нормально — ценить собственную жизнь выше жизни врага. Элизу же, в свою очередь, удивило, что Анна смогла победить Бранау — а ведь из всех своих одноклассников он боялся лишь Лотара. На это слизеринка, коварно улыбнувшись, ответила, что она всего-навсего использовала его слабости, а именно любовь к длинным речам на тему мирового господства и неумение пользоваться невербальной и беспалочковой магией. В итоге оставшееся до конца тренировки время девушки потратили на разучивание приемов, которые могли бы пригодиться в “дуэли” с Бранау, где Кайнер весьма предсказуемо выпала роль злодейки.
В четверг после обеда Элизу и Анну неожиданно отозвали с уроков. Обе девушки решительно не понимали, что происходит, и почему учителя так спокойно отнеслись к данному распоряжению, изданному, скорее всего, белобородым директорам, пока старосты не привели на широкую площадку с северной стороны замка, огороженную невысокой каменной стеной. На земле лежало около двух десятков метел, перед которыми стояли детишки 11-12 лет, а над ними возвышалась строгая дама в спортивной мантии и с короткой стрижкой — та самая, что судила квиддичный матч. Не похоже, что их будут заставлять подметать двор…
- Мы привели их, мадам Хуч! — гордо отрапортовала Пэнси Паркинсон, вытолкнув Кайнер вперед.
- Хорошо, мисс Паркинсон, мисс Эббот, — ответила ведьма. — По пять баллов Слизерину и Хаффлпаффу. Можете быть свободны.
Девушки, сделав легкие реверансы, попрощались и побежали обратно в замок.
- Мисс Кейнер, мисс Миллер, подойдите вон к тем метлам и скажите: “Вверх!”, — мадам Хуч указала на лежавшие в стороне грубые деревянные бруски, у которых не хватало половины прутьев.
Первачки злорадно ухмыльнулись: как это, такие большие девочки и до сих пор не умеют на метлах летать? Девушкам же не оставалось ничего больше, кроме как послушать преподавательницу. Видимо, директор Дамблдор основательно решил восполнить им программу первого курса Хогвартса, считая, что именно там преподают самые важные предметы.
Ученики тем временем пытались подчинить себе метлы, и удавалось это далеко не всем: у кого-то метла то и дело отъезжала в сторону, словно отталкиваемая одноименным магнитным полем, у кого-то просто неподвижно лежала на земле, а одного мальчика даже ударила по носу. Элиза тут же предложила свою помощь: заклятия остановки крови и лечения простых переломов считались одними из самых легких в колдомедицинской практике, поэтому их разучивали, как правило, еще в школе. Мадам Хуч смерила наглую студентку презрительным взглядом и повела мальчика в Больничное крыло, приказав строго-настрого не трогать метлы.
Потянулись долгие минуты ожидания, которые Лапина не могла назвать ничем иным, кроме убивания времени: ни пользы, ни удовольствия. Впрочем, не лучшего мнения она была и о самом уроке полетов: отобрали бы желающих играть в этот дурацкий квиддич, и дело с концом. Элиза же рассказала, что в их старой школе уроки полетов вообще не были обязательными, и она не стала записываться на них, во-первых, потому что не хотела быть еще похожей на “классическую ведьму” из старых легенд и сказок и огорчать тем самым родителей, которые не любили магию, — эту фразу она произнесла по-особому тихо, грустно уставившись в пол, — а во-вторых, она очень боялась высоты. Когда же Анна спросила, почему к ним за компанию не прислали Карла, ведь, насколько она знала с его слов, он не посещал занятия квиддичем в своей старой школе, Элиза объяснила, что квиддич входит в обязательную дошкольную подготовку у чистокровных волшебников, и поэтому Карлу просто засчитали то, что он умеет летать на метле.
Мальчишки тем временем, не зная, чем себя занять, начали подтрунивать друг над другом и спорить, кто из них лучше умеет летать, парочка даже схватила метлы, девчонки пытались их унять — ничего удивительного, если два традиционно враждующих факультета оказались вместе и без присмотра, а энергии у детишек хоть отбавляй.
- Разве вы не слышали, что сказала учительница? — воскликнула Миллер. — Никому нельзя садиться на метлы!
- Да что ты говоришь? — съязвил один из слизеринцев, и друзья поддержали его. — Сама, наверное, метлу первый раз в жизни видишь? — и мальчишки засмеялись.
- Я думаю, вы заговорите по-другому, мистер… Снурри, — надо же, еще и фамилию вспомнила, — если о вашем поступке узнает Теодор Нотт, — строго сказала Лапина, приняв самый грозный вид и сделав несколько шагов навстречу первокурснику.
Мальчик мгновенно стушевался и слез с метлы: он уже знал, что староста Нотт очень строгий и обязательно заставит его писать строчки за такой поступок.
- Что здесь происходит?! — командным голосом спросила мадам Хуч, вернувшись на площадку.
- Он залез на метлу и хотел взлететь! — указала пальцем та самая девочка с косичками, которая недавно передавала записку Кайнер.
- Минус пять баллов Слизерину! — вынесла вердикт Хуч, даже не утруждая себя необходимостью называть имя ученика. — А теперь все встаньте в ряд вдоль метел и громко скажите: “Вверх!”
Ученики послушались и стали повторять вслед за учительницей.
- Herauf! /нем. Вверх!/ — раздалось откуда-то сбоку, и все тут же обратили внимание на старшекурсницу в слизеринской мантии, в руку которой тут же влетела метла.
Громкий командный голос, режущий слух язык, правая рука вытянута прямо на уровне груди, ладонью вниз — магглорожденные без труда узнали в этом приветствие немецких нацистов, какое им доводилось видеть в документальных фильмах по телевизору или в школьных учебниках истории. И не замедлили попятиться назад.
- Du hast zu wollen, um es zu beherrschen, dass du Erfolg hast, zu glauben /нем. Ты должна хотеть подчинить ее себе, верить, что у тебя это получится/, наставляла тем временем слизеринка свою подружку с Хаффлпаффа.
- Herauf! /нем. Вверх!/ — произнесла Миллер более тихим и приятным голосом, немного неуверенно, и метла, дернувшись пару раз, поднялась все-таки к ней в руку.
- Как видите, основной залог подчинения себе метлы — это громкий голос и твердая рука, — прокомментировала мадам Хуч. — А теперь все оседлайте метлы, перекинув одну ногу через метловище. Вот так… — и продемонстрировала правильную посадку.
Ученики послушно садились на метлы, все еще неодобрительно косясь на двух немок сбоку.
- А теперь отталкивайтесь ногами от земли и взлетайте, — продолжила ведьма, находясь уже на расстоянии пары футов от земли. — Начали! — и пронзительно дунула в свисток.
Дети стали беспорядочно подниматься в воздух. Среди них легко можно было узнать тех, кто раньше занимался полетами — ровная, уверенная посадка, хороший баланс. Остальные же, а это была половина гриффиндорцев, неуверенно барахтались, хватаясь руками и ногами за свои деревяшки. Элизу слишком резко потянуло вверх, а метла ее приняла почти вертикальное положение, будто на хвост кто-то специально подвесил утяжелитель. Подлетевшая Хуч немного поколдовала над метлой и перевернула ее — метловище выпрямилось почти горизонтально. Лапину же, из-за сильно ободранной хвостовой части, сильно заносило вправо, так что ей постоянно приходилось злобным шепотом отдавать метле команды. Да и посадка не из приятных — хотя какой-то умник додумался встроить сюда невидимое сидение, напоминающее по форме велосипедное — деревяшка сильно давила на копчик и тазовые кости. Интересно, как же все-таки играют квиддичисты? Просто привыкают? Или у них метлы более навороченные?
Мадам Хуч проверила тем временем посадку у всех учеников, после чего приказала взлететь еще на шесть футов выше и следовать за ней. Так они сделали один круг, широкий надо сказать. Лапиной вскоре надоело ругаться с метлой, и она решила управлять воздушными потоками — в конце концов, элементалистка она или кто? На выкидывающую то левую, то правую руку девушку внимания никто не особо не обращал. Метла Элизы, хотя больше не пыталась стать вертикально, постоянно дергалась то вверх, то вниз, напоминая езду по сильно ухабистой дороге. Теперь фрейлейн Миллер точно не жалела, что не записалась в свое время на курс полетов — отныне метлы занимали самое последнее место в списке методов перемещения в пространстве, которые она могла бы выбрать.
Отлетав первый круг, Хуч переместилась в центр поля, сосредоточив свое внимание на первокурсниках. И сколько нужно говорить Альбусу, что почти все школьные “Чистометы” и “Кометы” годятся лишь на растопку каминов, и что уже давно пора закупить новый инвентарь?! Когда половина первоклашек не может нормально научиться летать из-за того, что метлы разбалансированы и едва не разваливаются на части? Двух взрослых девушек она оставила в стороне — ее задача была показать, как правильно садиться на метлу, и научить летать, а дальше пусть сами тренируются положенное время — уже не маленькие, выпендриваться и ныть по пустякам не станут.
Элиза, держась дрожащими руками за метловище, закладывала очередной поворот. Хотелось побыстрее оказаться на земле, однако учительница не сказала, как долго они должны летать. Все сорок пять минут, что идет урок, или все-таки меньше? Метла резко дернулась вверх и вбок, скинув чересчур трусливую наездницу. Девушка изо всех сил ухватилось за жесткое, покрытое многочисленными трещинами и царапинами метловище, но руки предательски дрожали и постоянно соскальзывали. Святая Дева! — посмотрела вниз — до земли оставалось два, а то и три метра, а она очень боялась высоты. И она не верила в то, что ее тут же подхватит ангел-хранитель, стоит ей сорваться с метлы, или что святая Елизавета, взирая на нее с небес, чудесным образом остановит ее падение. Ибо Господь тоже не верил, когда дьявол искушал его броситься вниз со скалы. Запрокинув голову наверх, Элиза принялась усердно и почти бессвязно молиться, пока не услышала громкое: “Держись!” — ей навстречу летела Кайнер.
Лапина быстро, насколько могла, неслась к Миллер, понимая: еще чуть-чуть, и девчонка сорвется. Впрочем, если подлететь достаточно близко, то падение можно будет замедлить простым “Wingardium Leviosum”. С другой стороны, она боялась разгоняться еще больше, опасаясь, что не справится с управлением. Анна успела практически в последнюю секунду: Лизина метла, в очередной раз взбрыкнулась, и девушке не хватило сил удержаться.
К удивлению Анны, Хуч не разрешила им спуститься вниз и покинуть урок, мотивировав тем, что они должны летать строго до звонка, и вернулась к двум первокурсникам, которые уже успели передраться. Пришлось подчиниться. Присутствие еще одного наездника сзади заметно утяжеляло метлу, снижало скорость и маневренность, но, в то же время, не позволяло сильно отклоняться от заданного курса, что вполне устраивало девушку. Вместе они, не спеша, отлетали три круга, желая, чтобы как можно скорее прозвенел звонок.
Неугомонные первокурсники кидались друг в друга выученными дома или найденными в случайных книгах заклинаниями, устраивали потасовки прямо в воздухе, так что для преподавательницы полетов всегда находились какие-нибудь дела, и потому исчезновение двух студенток с поля прошло практически незамеченным. Лапина не поняла вначале, что случилось: метла начала прыгать вверх-вниз, явно пытаясь скинуть обеих девушек, а потом резко рванула влево, словно кто-то придал ей реактивную силу. Анна хотела, было, достать палочку, чтобы наколдовать “Aer contractum”, но орудие чуть не выбило у нее из рук встречным ветром. Да что же это вообще такое?!
Пройдя пик, метла начала снижаться. Очевидно, реактивный заряд у нее закончился, раз она стала немного поддаваться управлению воздушными потоками. Если метлу еще немного замедлить, добавить сопротивления, то они приземлятся как раз на другом берегу озера, а там дойдут пешком. Да! Больше никаких метел, однозначно! Камином Лапина еще не перемещалась, но метла однозначно лидировала у нее в списке методов передвижения, которые не стоит применять, ибо опасно для жизни.
Девушки уже почти достигли середины озера, когда метла сделала неожиданный финт и, перекувыркнувшись, сбросила обеих наездниц вниз.
- Сейчас придется нырять! — прокричала Анна перепуганной Элизе. — Набери в рот воздуха! — и, замедлив падение с помощью волшебства, надула щеки.
Удар о воду был смягченным, но все-таки ощутимым. Тело как будто обожгло огнем, а затем проткнуло тысячей ледяных кинжалов — все-таки вода в горном озере была холодной. Лапина выплыла на поверхность и, выплюнув воду, принялась глубоко и жадно дышать. Но где же Миллер? Неужели эта дурочка не умеет плавать?! И где ее теперь искать? Искать! Точно!
- Accio Элиза Миллер! — произнесла Анна вслух для пущей уверенности, и в паре метров от нее выплыла еще одна голова, вся покрытая волосами.
Миллер беспомощно барахталась, постоянно отплевываясь воды и стуча зубами.
- Тебя что, плавать не учили?! — раздраженно бросила ей Кайнер.
- Учили… ап-ап… пчхи-и! Но меня там что-то схватило за ногу, — Элиза потупила взгляд, было видно, что ей все-таки больно.
- А волшебная палочка тебе на что?
Элизе не нашлось, что ответить, и девушки подплыли к ближайшему берегу. Анна пробовала несколько раз накладывать Согревающие чары, но в воде их не хватало надолго, а плавание отнимало слишком много сил, чтобы еще тратить их на постоянное поддержание заклинания. На берегу тем временем собралось уже достаточно много народу. В основном, это были любопытствующие, которые просто гуляли в это время на улице или же увидели странную “ракету” в окнах замка. Среди них было и несколько знакомых лиц, что, без сомнения, ободряло. Лотар, как истинный гриффиндорец, скинул мантию и ботинки и с разбегу кинулся в озеро, и его не останавливало то, что вода была ледяная. Ассбьорн, пришедший вместе с несколькими одноклассниками из Равенкло, трансфигурировал опавшие осенние листья в небольшую ладью в форму ракушки и, вытолкав ее на воду, запрыгнул внутрь и направил навстречу к девушкам. Зеваки лишь гадали, что это за неизвестная магия, что лодка без слов слушается человека, и для управления ею не нужны ни весла, ни руль.
Карл, прикинув, что его непутевый друг вряд ли поместится в лодке Фольквардссона, когда тот возьмет девушек, но при этом успеет изрядно устать и замерзнуть, сконфигурировал себе лодку из земли. Она была более тяжелой и менее маневренной, но в ней поместились бы, по крайней мере, четыре человека. Лотара и Элизу он подобрал, когда они уже плыли к берегу. Выглядели оба очень уставшими и стучали зубами от холода. Если Элиза была слабого и хрупкого сложения и физическими тренировками не занималась вообще, и потому для нее проплыть относительно небольшое расстояние, тем более, в холодной воде приравнивалось к непосильному труду, то Лотар все свои силы вложил в скорость и уже не мог нормально плыть обратно, тем более вместе с ношей, и потому вынужден был часто останавливаться для отдыха. Шенбрюнн наложил на обоих друзей осушающие и согревающие чары и отдал им свою мантию, в которую Визерхофф заботливо укутал Элизу. Рядом плавно скользила по воде ладья Фольквардссона, который стоял в ней уже вместе с Кайнер. Одна его рука была вытянута вперед и держала волшебную палочку, очевидно, задавая направление, а вторая обнимала за талию девушку. Карл ощутил короткий укол ревности: ведь он мог бы точно также стоять с Анной и прижимать ее к себе. Напротив него сидела и благодарно улыбалась Элиза. Неужели он полюбил одновременно двух девушек?.. Мотнув головой, Шенбрюнн отогнал от себя наваждение, и они с Лотаром налегли на весла.
Мадам Помфри с распростертыми объятьями приняла в свое обиталище сразу трех новых пациентов и, дав им Бодроперцовые зелья, от которых неприятно жгло горло, а из ушей шел дым, заставила остаться в постелях до следующего утра. Миллер, кроме того, пришлось еще лечить ногу, которую сильно покусал гриндилоу. Ей искренне было жаль девочку, на долю которой в последнее время свалилось так много бед и несчастий. Разрешив посетителям еще немного побыть в палате вместе с больными и принести им домашние задания и учебные принадлежности, медсестра шагнула через камин в кабинет Дамблдора, которому еще долго высказывала в присутствии деканов всех четырех факультетов, как мало тот уделяет внимания здоровью и безопасности студентов. И впервые великого Альбуса Дамблдора поддержала лишь одна верная ему Минерва.
* * *
Двое студентов-старшекурсников поднимались по лестнице на восьмой этаж. Всю эту неделю Фольквардссон проводил с ней каждый вечер, кроме того, когда ей вместе с Миллер и Визерхоффом пришлось отлеживаться в Больничном крыле, и каждый раз показывал ей что-нибудь интересное. Казалось ночью, при свете звезд, когда все обитатели Хогвартса погружались в сон, сам замок и природа вокруг оживали. Слабо светились в темноте стены, по коридорам гуляли сквозняки, поднимались из-под земли невиданной красоты растения, а цветы в зимнем саду устраивали мелодичный перезвон. Именно в эти моменты, по словам Ассбьорна, можно было увидеть древнюю магию, населяющее это место от сотворения мира. При этом равенкловец всегда знал, где нужно ходить, чтобы их не поймали, и приводил ее к гостиной Слизерина ровно к наступлению отбоя. Анна не знала, что с ней творится, но послушно падала в пропасть, которую открывал перед ней Фольквардссон. Поцелуи руки при встрече и на прощание, поддержка за талию во время прогулок, букеты полевых цветов по вечерам, ибо “фрекен Кайнер” не любит дорогих подарков — он не просто оказывал ей покровительство, как Карл, но ухаживал за ней и, кажется, постепенно начал добиваться своего, иначе как еще объяснить то, что она теперь каждый день ждала его, не Карла прикосновений? При этом она не чувствовала тоску или зависимость, просто осознавала подобное желание в себе.
Сейчас, как объяснил Ассбьорн, они будут варить модифицированное зелье родства, которое показывает не только кровную связь, но и магическую. У Лапиной это вызвало лишь усмешку, ибо она со скепсисом относилась к его идее о своей якобы принадлежности к древнему роду Блигаардов, от которых ей досталась волшебная палочка. Но, тем не менее, в эксперименте участвовать согласилась: с одной стороны, она ничего не теряла, кроме времени, с другой — ей самой было интересно посмотреть, как все происходит.
Комната необходимости приняла вид большой старинной лаборатории, какие девушке доводилось видеть на гравюрах и картинах в учебниках по истории химии. Фольквардссон извлек из сумки две толстых тетради в кожаных переплетах. Первую он сразу отдал ей.
- Возьмите. Я думаю, вам это пригодится больше, чем мне.
- Э… спасибо… — Лапина неловко повертела в руках тетрадь, походившую больше на конспект лекций.
- Откройте...
Анна послушалась и едва не уронила челюсть, увидев знакомые с детства буквы, которые перемежались с комментариями на шведском и немецком; кое-где были подписаны руны.
- Мы проходили славянские заклинания отдельным курсом, — ответил Фольквардссон на ее немой вопрос, — волей-неволей пришлось научиться читать и писать. Однако на вашем родном языке не просите меня изъясняться — я в этом очень и очень слаб, и мой словарный запас ограничен лишь некоторыми неприятными заклинаниями, — юноша улыбнулся.
- Спасибо! — девушка говорила теперь совершенно искренне и даже сама обняла однокурсника в знак благодарности.
Вторая тетрадь оказалась на поверку сборником рецептов разной степени давности, перемешанными с комментариями и конспектами каких-то книг. Анна не стала спрашивать о том, что это за рецепты, и откуда эта тетрадь — если не сказал сам, значит, или что-то семейное, или изобретенное в Дурмстранге. А в Средневековье, как известно, обмен знаниями не приветствовался. Тем не менее, Ассбьорн разыскал нужный рецепт и, скопировав его на чистый пергамент, передал Анне.
- Вот рецепт, прочтите его внимательно. Мы будем варить это зелье вместе. Если у вас есть какие-нибудь вопросы, то лучше задавайте их сейчас, а не в процессе варки.
Лапина несколько раз внимательно перечитала методику, при этом лоб ее то и дело хмурился. Ей хотелось самой разобраться с непонятными моментами, прежде чем третировать Фольквардссона почем зря — так ее приучили на химфаке. Сам же равенкловец терпеливо ждал ее и не подгонял. В результате у нее набралась пара вопросов, которые она высказала в форме предположений. Одно из них оказалось верным, а со вторым она немного не угадала, и Ассбьорн объяснил, где именно она ошиблась, однако Анна радовалась уже и этому: развитый в университете подход к знаниям в сочетании со снейповской муштрой уже давал свои результаты.
Зелье оказалось довольно сложным в приготовлении и довольно сильно отличалось по составу и рецептуре от того, что варили в Хогвартсе на третьем курсе. Одному человеку его было в принципе сложно приготовить физически, чтобы успевать вовремя добавлять ингредиенты и помешивать. На некоторых стадиях зелье приходилось зачаровывать, что тоже, как ни странно, требовало присутствие двух человек. По словам Фольквардссона, таким образом зелье вбирает в себя информацию о магической ауре волшебников, на основании которой и делается впоследствии выбор об их магическом родстве. Под конец юноша и девушка нараспев произнесли еще одно, довольно длинное заклинание, стараясь при этом четко соблюдать ритм, и зелье приобрело серебристо-бирюзовый оттенок и яркое белое свечение. Далее следовала стандартная процедура: Ассбьорн поместил часть зелья в широкий хрустальный стакан, и затем они с Анной кинули туда по одному своему волосу. Зелье проглотило новый материал и вскипело, а, успокоившись, явило мерцающую жидкость лилового цвета.
- И что это было? — поинтересовалась Анна: стандартное зелье родства не давало таких эффектов, впрочем, определять оно помогало только ближайших родственников.
- Это означает, что родство есть, но намного дальше седьмого колена, — Ассбьорн загадочно улыбнулся.
Мда… было бы странно, если бы у них нашлись общие родственники, жившие раньше XIX века. И все-таки Фольквардссон оказался прав, невероятно!
- Одновременно это подтверждает наше магическое родство, — равенкловец подошел ближе.
- И что дальше? — скептически спросила Лапина, сложив руки на груди.
- А это означает, — Фольквардссон отнял ее руки от груди и притянул к себе, — что я могу с чистой совестью жениться на вас, а вы — войти в род, к которому некогда принадлежали ваши предки, восстановить утраченное наследие…
- Жениться?! — девушка попятилась назад, раскрыв глаза от удивления.
Он что, сдурел — предлагать это девушке, с которой знаком меньше месяца?! Да и ей самой тоже вполне комфортно живется одной, чтобы бегать за каждым, кто запоет перед ней соловьем.
- Я думаю, у нас впереди еще достаточно времени, чтобы хорошо узнать друг друга, — бывший дурмстранговец говорил спокойно и уверенно, как уже о свершившемся факте. — И за это время вы сможете осознать свои чувства, которые прячете пока в глубине своего сердца и разума. Что же касается моих чувств к вам… то они сильны так же, как и в первый раз, когда я вас только увидел, еще не зная вас… — и поднес ее пальцы к губам.
И было в этом одном, невинном на первый взгляд поцелуе столько эмоций, нежности и страсти, сколько Анне не приходилось еще испытывать за свою недолгую жизнь. Ассбьорн не оставлял ей простора для сомнений.
* * *
В последнюю субботу сентября состоялся первый поход в Хогсмид. Это была небольшая деревня к северо-западу от Хогвартса, основанная Хенгистом Вудкрофтом не то в XI, не то в XII веке и населенная одними волшебниками. Погода выдалась чуть ветреная, солнечная, и студенты бодро шагали по извилистой, выложенной камнями дорожке, укрывшись лишь простыми мантиями и обмотав шеи шарфами в цвета своих факультетов.
Лапина шла вместе с Визерхоффом, чуть щурясь на солнце и вдыхая свежий лесной воздух. Ветер развевал ее длинные волосы и мантию, придавая необычайное чувство легкости, прилив энергии. Она любила пешие прогулки на природе, особенно если не надо было далеко ходить, таща на себе огромный рюкзак. Визерхофф старался держаться ровно и степенно, однако было заметно, что он не очень рад присутствию Кайнер рядом с собой.
Он испытывал к ней антипатию еще с тех самых пор, как она в первый раз поссорилась с его другом, а также не доверял ей, ибо не понимал, откуда она вообще взялась. Сама же Кайнер о себе почти ничего не рассказывала, да и со слов Карла, который раньше с ней очень много общался и проводил почти все свое свободное время, трудно было узнать что-нибудь стоящее. Еще Лотару не понравилось, что Карл привлек ее для решения его “гриффиндорских проблем”. Кайнер тогда сразу выдвинула дурацкую идею, что всю эту авантюру с приворотным зельем организовали Уизли, ибо они получились от случившегося больше всех бонусов и выгод и при этом утопили его, Лотара Визерхоффа, которого весьма не жаловали. На что рыжий аристократ в довольно резких тонах ответил, что это полный бред, ибо зачем Уизли разрушать собственный брак, а в Гриффиндоре они и так пользовались большим влиянием, ибо являлись близкими друзьями местной знаменитости. И здесь Кайнер не нашла, что ответить. При этом его удивляло, что Кайнер совершенно безразлично его мнение о ней, она просто наслаждалась прогулкой и окружавшими их пейзажами. Впереди шли Шенбрюнн и Миллер. Шенбрюнн галантно держал ее под руку, опередив в этом Визерхоффа к вящей досаде последнего. Элиза же впервые за эти дни улыбнулась, радуясь солнцу, пестрой расцветке осенних деревьев и пению птиц.
Фольквардссон не появился в этот день даже на завтраке, рано утром отбыв из Хогвартса по неотложным семейным обстоятельствам — так говорили равенкловцы со слов своего декана. Сама же Анна обнаружила записку от Ассбьорна у себя на тумбочке вместе с кремовой розой. Развернула — все тот же, чуть размашистый почерк с резким наклоном вправо, чуть заостренные буквы.
“Возлюбленная моя Анна, с глубоким прискорбием вынужден сообщить вам, что сегодня вынужден отбыть из Хогвартса по чрезвычайным семейным обстоятельствам, ибо благополучие и интересы моего Рода для меня превыше всего, а посему вынужден вас оставить на попечение Карла Шенбрюнна. В его присутствии вам гарантирована безопасность. Я обещаю вернуться как можно скорее, но не позднее утра понедельника. Не беспокойтесь обо мне.
P.S. Прошу принять от меня сей скромный подарок в знак моих искренних чувств к вам.
Любящий вас Ассбьорн Фольквардссон.”
Поднесла к губам розу — пахнет сладко, приятно, но не приторно. Перечитала еще раз, продираясь сквозь архаичный стиль письма — он бы еще на средневерхненемецком или древне-исландском додумался написать — и акцентируя внимание уже на смысле. Уехал из Хогвартса… потому что у него какие-то проблемы в семье, по-видимому, очень серьезные, раз потребовалось его личное вмешательство… от которого может каким-то образом зависеть благополучие и репутация его семьи… — Анна нервно заходила вдоль кровати, уткнувшись кулаком в подбородок, — … он обещает справиться как можно скорее, но, вероятно, это дело займет все выходные.
Не то, чтобы Лапина чувствовала себя обделенной — сколько она себя помнила, она не любила предаваться скуке, а потому смогла бы найти для себя какое-нибудь занятие — да хоть диссертацию переводить или, в крайнем случае, уйти в загам. Однако в душе ее затаилось какое-то смутное предчувствие, будто должно случиться что-то нехорошее — как тогда летом, когда Снейп сильно задержался на шабаше у Лорда, а потом вернулся еле живой, — и отсутствие Ассбьорна лишь поспособствует этому. К тому же, за прошедшую неделю она успела немало привязаться к мрачному равенкловцу из Дурмстранга, с которым ей было общаться легко и приятно, который казался ей оплотом надежности и силы. Не утратила она чувств и к Шенбрюнну, но последние, по причине собственной бессмысленности и за неимением отдачи, поблекли и отступили на второй план, уступив место новым — сочувствию, пониманию, благодарности…
Наконец, студенты миновали озеро и опушку Темного леса, выйдя к небольшому поселению, заполненному кирпичными домиками с островерхими крышами — такой Лапина представляла Каперну в “Алых парусах” Грина, не хватало только пристани. Хогвартс, Хогсмид — и почему, интересно, британские маги так любят свиней (7)? Пряничные домики теснились вдоль мощеной главной улицы, словно олицетворяя собой классическую английскую сказку. На подоконниках стояли кадки с цветами, из печных труб кое-где лениво выплывал беловатый дымок. На первых этажах висели, слабо покачиваясь на ветру, деревянные и латунные вывески, приглашавшие зайти в аптеку, парикмахерскую, книжный магазин или кондитерскую лавку. Школьники шумно заваливали в тот или иной магазин, и продавцы им слащаво улыбались, рекламируя свой товар или упаковывая покупки в цветастые бумажные пакеты — выходные были для них единственными днями, когда можно было собрать мало-мальски приличный доход. Особой популярностью пользовались кондитерская “Сладкое королевство” и “Магазин волшебных приколов от умников Уизли” — по слухам, располагавшаяся здесь прежде лавка фокусов “Зонко” не шла ни в какое сравнение с новым заведением. “Магазин волшебных приколов” заметно выделялся среди прочих зданий, построенных в традиционном английском стиле — на стенах висят яркие плакаты кричащих расцветок, на крыше стоит огромный бюст улыбающегося во все тридцать два зуба волшебника, который снимает шляпу, а под ней прячется кролик, жующий морковку.
Вот к Визерхоффу, который получил, наконец, возможность, избавиться от общества Кайнер, подходят двое его знакомых с Гриффиндора и предлагают зайти в магазин — там много всего интересного. Лотар вначале противится, но в конце соглашается — природное любопытство пересилило в нем ненависть к Уизли. Следом за ним идут Карл и Элиза — она не хочет разделяться. Позади плетется Кайнер, делая вид, что она вообще ни при чем и гуляет сама по себе.
В лавке, судя по всему, произвели глобальную перепланировку — убрали перекрытие между первым и вторым этажом, сломали стены между отдельными комнатами, значительно расширив пространство — в магазине теперь светло и просторно. До самого верха тянутся современные разноцветные стенды, заставленные всякой всячиной, на которую глазеют детишки. В центре зала стоят несколько красивых и броских витрин — около одной из них, издающей таинственное розовое сияние, столпились одни девчонки. К потолку подвешены разнообразные поделки. Всюду снуют ученики в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет, разговаривают, смеются. Это оглушает, подавляет… Лапина откинулась на один из стендов и потерла виски, чувствуя себя немало уставшей. Она не любила большие скопления людей, которые были одновременно мощными концентраторами эмоций — вот она, пища, для дементоров. И, в то же время, казалось ей, стоит ей оказаться одной, как непременно случится что-нибудь плохое. Вдох-выдох, вдох-выдох… усилить щиты. Девушка подняла голову — у стенда напротив стоял Лотар Визерхофф и, то и дело хмурясь, внимательно изучал какую-то вещицу.
Раздался хлопок, и прямо за спиной у Визерхоффа материализовались двое одинаковых долговязых парней с рыжей шевелюрой, одетых в явно дорогие костюмы из кожи какого-то пресмыкающегося, крокодила или, может, дракона — отчего бы и нет, если они существуют в магическом мире.
- … защита от вырывания, выбивания и приманивания… — продолжил за него второй.
- … устойчивость к действию магоискателей…
- И все это по супер скромной цене десять галеонов! — хором произнесли близнецы, положив руки на плечи друг другу.
- Извините, молодые люди, а вас не учили, что аппарировать прямо за спинами потенциальных клиентов — не прилично? — ответил Лотар, уже отошедший от неожиданного появления продавцов, напустив на себя строгий вид.
- Ошибочка вышла, братец Дред, — сказал один из близнецов, состроив извиняющуюся улыбку своему брату.
- Мы думали, что он нормальный, братец Фордж, — ответил второй, толкнув первого локтем под ребра, — а он…
- Совсем как наш зануда Перси, — снова закончили они хором.
Недовольно хмыкнув, Визерхофф положил безразмерный кошель обратно и собрался, было, уйти, как близнецы Уизли тут же преградили ему ход.
- Да, он точно ненормальный… — задумчиво произнес один из юношей.
Лотар даже не пытался разобрать, кто именно. А еще его ужасно раздражала манера близнецов говорить по очереди и заканчивать друг за друга предложения. В другой ситуации ему, наверное, это могло бы показаться это забавным, но не сейчас, не в окружении Уизли.
- Уизерхоф великий и ужасный…
- Страшнее только василиск…
- Колись, какое заклинание ты применил к нашему братцу Ронни, что он полчаса провалялся камнем? — второй близнец положил руку Визерхоффу на плечо.
- Может, ты подкинешь нам еще пару идей…
- … как нам повоспитывать маленького Ронникса? — тот из братьев, что зацепился за Визерхоффа, наклонился, чуть прищурился и сложил большой и указательный пальцы вместе, как бы показывая, насколько маленьким они считаю своего младшего брата.
- Не то, чтобы мы, умники Уизли…
- … не смогли бы сами придумать чего-то интересного…
- … но мы никогда не откажемся от новых идей! — хором заголосили близнецы, став по обе стороны от несчастного аристократа.
- Ну так что, мистер Уизерхоф…
- … вы согласны сотрудничать с нами? — деловито закончил один брат за другого.
- Торопитесь, предложение ограничено!
- А с чего вы вообще решили, что я стану с вами сотрудничать и заниматься изобретением всех этих дурацких фокусов? — ответил Визерхофф, скинув с плеч руки близнецов и постаравшись вложить в голос как можно больше презрения. — Или вам так сложно понять, что при моих отношениях с вашей семьей ни о каких сделках быть не может и речи?!
- Но…
Фред и Джордж бывали иногда в родительском доме, так что слышали от своей матери немало историй о “злом узурпаторе и темном маге Уизерофе”, который посмел проклясть Ронникса, и дружно ему посочувствовали: руководить целым факультетом шутников — неблагодарное дело. Но Уизерхоф, “великий и ужасный”, справился, чем заслужил некую толику уважения у близнецов. Когда же их в прошлое воскресенье вызвали в Нору на семейный совет, братья больше всего возмущались тем, сколько выручки пропадает, и вполуха слушали материны излияния про “предательницу грязнокровку Грейнджер” и “коварного соблазнителя Уизерофа”, которые жестоко обидели ее детей. Никакой трагедии в случившемся они так и не увидели и только посмеялись над младшим братцем Ронни, который не в состоянии удержать единственную девушку при себе.
- Извините, но мой друг подумает о вашем предложении позже, — сквозь толпу школьников, глазевших на разыгрываемое Уизли представление, протиснулась невысокая русоволосая девушка в слизеринской мантии и взяла ничего не понимающего Визерхоффа под руку. — Нам пора идти, всего хорошего, — и, кивнув на прощание, потащила прочь своего “компаньона”.
- А она ничего, братец Дред, — с довольным видом заметил Джордж, присвистнув.
- Она слизеринка, братец Фордж, — с поучительными интонациями в голосе сказал Фред.
- В любом случае…
- Бизнес на месте не стоит, так что…
- Спешите! Покупайте!..
- Эксклюзивное предложение!
- Только сегодня кошель-скрытень…
- … в который вы можете запихнуть не только себя…
- … но и профессора Снейпа…
- … по супер льготной цене…
По мере приближения к выходу выкрики близнецов постепенно стихали. Миссия была выполнена, и по ментальным блокам вновь ударили яркие, суетливые эмоции окружавшей их толпы покупателей. Лапина держалась за Визерхоффа, скорее, по инерции, так что теперь он прокладывал дорогу между ярких витрин и снующих туда-сюда ребятишек, которым ничего не стоило пихнуть ближнего своего локтем, чтобы быстрее всех добраться до кассы или ближе всех подойти к очередному изобретению умников Уизли, выставленному на обозрение. Девочки, хихикая, разглядывали стеклянные флаконы в форме сердечек, заполненные различными жидкостями от бледно-желтого до кроваво-красного цвета; с блаженным выражением лица вдыхали аромат розовых лилий, источавших какое-то странное сияние; умилялись бегавшим по их рукам маленьким пушистым зверькам, также всех оттенков розового. Мальчишки пускали друг в друга порошок мгновенной тьмы, швырялись кусачими тарелками и примеряли перчатки— и шляпы-невидимки, пугая девчонок и малышню.
- Лотар! — раздалось откуда-то сбоку.
- Элиза… — мягко произнес он, обняв девушку в ответ.
Кайнер послушно отошла назад, усиленно делая вид, что ее здесь нет.
- Наконец-то нашли вас, — сказал пришедший следом за Элизой Шенбрюнн. — От этого порошка мгновенной тьмы прохода нет.
Вчетвером вышли на улицу и направились в располагавшийся неподалеку книжный магазин. Выбор здесь оказался еще меньше, чем в Косом Переулке — романы о многочисленных подвигах некоего Гилдероя Локхарта, поваренные книги, учебники бытовых чар и сборники местной “народной медицины”, содержавшие инструкции по приготовлению простейших лечебных зелий в домашних условиях, а также различные приметы и заговоры. В общем, все для домохозяек. Единственное, что резко выделялось из всего этого набора — мемуары различных исторических личностей и прочих знаменитостей магического мира, а также местные “Сделай сам” и “Вредные советы”, авторами которых, по-видимому, являлись те самые Ф. и Дж. Уизли, которых немцы недавно видели в магазине волшебных приколов. Если в Лондоне прогресс добрался хотя бы до сферы канцтоваров, то провинция глубоко и надолго погрязла в XIX веке — ни железных перьев, ни карандашей, ни общих тетрадей в клетку. Фактически все, что было связано с учебой или творчеством, можно было заказать лишь в Косом Переулке совиной почтой — неудобно, но неудивительно при общей численности и образе жизни британских волшебников.
- Вы нервничаете, Анна?
Легкий ветерок развевал волосы, глаза, привыкшие к полумраку магазина, чуть щурились на солнце и с подозрением, урывками, оглядывали деревенскую площадь и снующих по ней прохожих.
- Так заметно? — Кайнер подняла голову.
- Кому-то из них, — Карл обвел рукой окружавшую их толпу волшебников, идущих по своим делам, — нет. Мне — да, — улыбнулся уголками губ. — Итак, что-то случилось?
- Нет, но… — Анна оборвалась на полуслове.
- Но должно случиться? — Карл обеспокоено огляделся по сторонам.
- Мне кажется… мне просто кажется…
Взгляд упал на узкий запущенный проулок, заканчивающийся каким-то неприглядного вида заведением, около которого стояли Бранау, Малфой, Крэбб, Гойл, Забини и еще несколько слизеринцев помладше, в том числе и те, которые участвовали в нападении на Элизу и ее одноклассника, Финч-Флетчли. Что они здесь делают? Разве им не должны были запретить прогулки в Хогсмид?
- Пойдемте, Анна. Вам не следует оставаться одной, — сказал Шенбрюнн и, приобняв ее за плечи, повел в “Три метлы”.
В главной таверне Хогсмида было шумно, зато кормили на славу. Из кухни раздавались приятные рту и желудку манящие запахи, меню радовало разнообразием выбора, а еда отличалась свежестью и хорошим качеством. Мадам Розмерта, хозяйка таверны, ходила между столами, принимая заказы и временами покрикивая на нерасторопных официантов. На вид ей было около сорока, однако тело ее по-прежнему было в самом соку, так что большинство мужчин старше тринадцати, кто щенячьими, а кто вожделеющими взглядами провожали ее пышные формы, заключенные в корсет и несколько юбок.
Лапина откинулась на спинку стула. Пальцы легонько постукивала по чашке с недопитым чаем, а взгляд от нечего делать блуждал по посетителям кафе. Карл поначалу пытался втянуть ее в беседу, но вскоре выяснилось, что Анне и рассказывать-то было нечего: не врать же очередной раз про выдуманных родителей, выдуманную школу, выдуманных знакомых-волшебников. Если Элизе для того, чтобы не задавать лишних вопросов, достаточно будет лишь одного властного и уверенного взгляда, означающего “все под контролем”, то Лотар, с предубеждением относящийся к Анне, обязательно начнет копать, причем не там, где надо, и слишком глубоко.
Звякнул колокольчик на входной двери, и в бар, смеясь, вошли несколько гриффиндорцев-старшекурсников. Поттер, брат и сестра Уизли, пышногрудая блондинка — Грейнджер с ними не было. Заняли один столик неподалеку, причем девушки сразу примостились на колени к парням. Джинни властным и громким голосом заказала четыре сливочных пива. Пышногрудая блондинка, кажется, ее звали Лаванда Браун, заботливо вытирала с лица своего парня какие-то темные, похожие на чернила пятна и тут же целовала, совершенно не обращая внимания, что ее возлюбленный пялится на хозяйку таверны. Лапина не вслушивается в разговор гриффиндорцев — ей оно не надо, да и в помещении слишком шумно, чтобы попытаться разобрать что-либо, — но на ментальном уровне улавливает едва заметные на фоне общего веселья и бушующих гормонов сомнение и страх. Сузила канал — она теперь наблюдатель, который осматривает местность, и определяет, где что находится. Уизли и Браун проверять нет смысла — с ними и так все понятно. Поттер… естественные ментальные щиты расшатаны и повреждены. С чего бы это? Из-за поверхностной легилименции — а Дамблдору большего и не надо — такого быть не должно. Эмоции, мыслеобразы искрят, как оголенный канал, и видны, как на ладони. Удовольствие и возбуждение оттого, что у него на коленях сидит очаровательная девушка, которая в скором времени станет его женой; сладость сливочного пива; тревога за Грейнджер, с которой он вынужден общаться тайком; легкое недовольство его друзьями, в том числе и невестой, боязнь потерять их и сомнение в правильности их действий. Оно и не оно одновременно. Рядом фонит какой-то другой страх, более липкий, будто его хозяину есть что скрывать.
Джинни Уизли — ее природные ментальные щиты посильнее, чем у брата, и намного сильнее, чем у Поттера. И, хотя они явно не тренированы, с ней надо следует вести себя осторожнее. С такого расстояния, при ее ментальной защите, уже не обойтись простой поверхностной легилименций, так что определяем по остаточному спектру — возбуждение, сильное, буквально раздутое чувство собственной власти и превосходства. Из учебника ментальной магии Анна знала уже, что такое бывает, когда человек усиленно старается о чем-то не думать, скрыть что-то не только от окружающих, но и от себя самого, иными словами, занимается самообманом. Сканируем осторожно, внимательно различая каждый оттенок. Карминово-красные лепестки страсти, они ровно прорезаны красно-оранжевыми лепестками власти, образующими вокруг эмоциональной ауры золотисто-оранжевую окантовку. Осторожно движемся к центру с той стороны, где золотистые лепестки слабее — и вот они проклевываются, темно-фиолетовые лепестки страха, липкого, панического, прикрывающего какие-то грязные делишки. Они находится у самого основания эмоциональной ауры. Что это значит? Что любви и власти она добилась нечестным путем? Или же, наоборот, совершила что-то, что может угрожать ее теперешнему положению в обществе?
Лапина устало помотала головой и допила остывший чай. Поставила чашку на пустое блюдце — больше она ничего не заказывала. Сидевший рядом Карл наклонился, чтобы спросить все ли в порядке. Анна тряхнула головой, сказав: “Да”, однако от нее не укрылось с каким подозрением посмотрел на нее одноклассник. Сидевшие напротив Визерхофф и Миллер заканчивали трапезничать, так что можно было ожидать, что утомительное сидение в баре подходит к концу. Гриффиндорцы неподалеку весело смеялись. Браун кормила Уизли с рук, заботливо вытирая его губы салфеткой, Поттер и младшая Уизли потягивали сливочное пиво из одного стакана. Напиток закончился, и Уизли, мазнув Поттера по губам и предупредив, что ей надо ненадолго отлучиться, направилась к одной из дверей в глубине бара.
Анна так и не поняла до конца, что толкнуло ее последовать за рыжей гриффиндоркой, но, тем не менее, она встала из-за стола и, накинув на себя Дезиллюминационные чары, направилась в уборную. Заняла выжидательную позицию в углу, около одной из раковин. Наконец, раздался звук слива, и из соседних кабинок вышли две девушки. Было заметно, что Уизли нервничает еще сильнее, и все ее мысли крутятся вокруг какого-то зелья. Что, успела кому-то подлить какую-то гадость? Или только собирается? Или это как-то связано с той девушкой, что вместе с рыжей моет сейчас руки?
- Привет, Джинни, — кокетливо поздоровалась та самая девушка.
Кожа ее была чуть смугловатой, а черные волосы пышной кудрявой копной ниспадали на плечи — она явно имела южные корни. Фигура ее была уже достаточно хорошо сформирована, так что на вид ей нельзя было дать меньше шестнадцати. Выглядела девица весьма привлекательно, даже еще лучше Уизли, так что легко можно было предположить, что она пользуется вполне заслуженной популярностью у парней.
- Привет, Ромильда, — бодро ответила Джинни, изо всех сил намыливая руки.
Мысль о зелье так и била в набат. Эта Ромильда явно что-то знает о зелье, которое использовала Уизли. Так-так, Уизли боится, что Ромильда может кому-то рассказать об этом.
- Ты еще не использовала мое зелье? — так же кокетливо спросила Ромильда.
- Нет… — врет! — Пока еще не представилось такой возможности…
От волнения щиты расшатываются еще сильнее — аккуратно подгибаем их, словно приоткрываем тяжелую бархатную портьеру… Лапина отходит чуть дальше, в тень, чтобы случайно не заметили очертания ее силуэта — все-таки нелегко контролировать легилименцию, удерживая при этом Дезиллюминационные чары.
- *Legilimens!*
… Уизли сидит в какой-то пыльной комнате с низким косым потолком, судя по всему, на чердаке, и помешивает кипящее в котле красно-розовое зелье, читая заговор по бумажке. Затем достает из мешочка рыжий волос, осматривает его и кидает в котел — зелье вспенивается и приобретает глубокий красный оттенок…
… Уизли осматривает постель с темно-красным бархатным пологом, после чего переползает на пол, костеря на все лады Визерхоффа, который озаботился наведением порядка в комнате. Комната большая, полукруглая, светлая и находится где-то наверху — видимо, это Гриффиндорская башня. При этом самого тела девушки Анна не видит — лишь размытые очертания рук, шарящих под подушками, на одеяле, по полу. Набирается несколько рыжих волосков, и Уизли упаковывает их в уже знакомый мешочек…
… Завтрак или обед — за окнами светло. Уизли и Грейнджер сидят за гриффиндорским столом в Большом Зале. Грейнджер рассказывает о своих проблемах, Уизли успокаивает ее и предлагает выпить сок. Грейнджер кивает и снова погружается в книгу, а Уизли добавляет в стакан несколько красных капель и передает подруге. Та рассеянно ее благодарит и выпивает…
… Уизли и Грейнджер в туалете моют руки. Лицо у Грейнджер красное, опухшее, рот открыт, она ловит им воздух — она явно перебрала на вечеринке, и у нее теперь сушняк. Уизли смотрит на нее снисходительно, она довольна текущим ходом событий. Отводит Грейнджер к себе в спальню и предлагает тыквенного сока — та вновь рассеянно кивает. Уизли довольно улыбается и выливает в графин остатки зелья. Грейнджер выпивает один стакан, второй, третий и останавливается, лишь когда в графине остается совсем мало сока, что уже видно дно. Уизли довольна и едва сдерживает рвущуюся наружу радость — сегодня ее план должен наконец-то свершиться…
Лапина, тяжело выдохнув, привалилась к стене, голова нещадно кружилась. И не у нее одной.
- Эй, Джинни, с тобой все в порядке? — спросила Ромильда, дотронувшись до плеча подруги.
- Голова кружится немного… Слушай, Ромильда, — Джинни взяла свою подругу за руку, — ты можешь проверить меня… — наклонилась, перешла на шепот, — на беременность? Ты только не говори никому, хорошо?
- Конечно. Встань прямо, Джинни. Graviditatem revelo! (8) — витиеватый взмах палочкой, и вокруг рыжей вспыхнуло бледно-розовое свечение. — Все в порядке, Джинни. Но если что, можешь всегда обращаться ко мне за контрацептивными зельями.
- Спасибо, Ромильда. Ты меня всегда выручаешь, — жеманно ответила Джинни.
Девушки направились к выходу, и Лапина, пользуясь случаем, заскочила в первую попавшуюся кабинку, благословляя смазанные петли на дверях — ей необходимо изобразить алиби. Назад она вернулась, уже сняв с себя Дезиллюминационное заклинание — если в момент ухода на нее никто не обращал внимания, то ее отсутствие несколько минут спустя уже могли заметить. К счастью, искать ее никто не собирался — Шенбрюнн, Визерхофф и Миллер, уже закончившие обедать, сидели за столом и терпеливо ждали ее. Карл помог ей надеть мантию, и вчетвером покинули таверну.
Смотреть в деревне было нечего, но погода по-прежнему держалась хорошей, так что студентам совершенно не хотелось возвращаться в замок. Какое-то время двое парней и две девушке сидели на скамейке перед ратушей и ели рожки с мороженым, пока Кайнер не обратилась ко всем остальным:
- Слушайте, мне надо рассказать вам кое-что…
- Хорошо, мы оставим вас, — сказал Визерхофф и, поднявшись со скамейки, подал руку Миллер.
- Я думаю, вас, господин Визерхофф, это касается в первую очередь, — серьезно проговорила Кайнер. — Я думаю, нам стоит найти место поукромнее.
Лотар недоуменно посмотрел на странную одноклассницу своего друга, но, тем не менее, подчинился. Доев мороженое, молодые люди покинули площадь и свернули в одну из коротких боковых улиц. Дома здесь были низкие и неказистые, а люди проходили крайне редко. Заканчивалась улица большим пустырем, на другом конце которого, на возвышении, стоял покосившийся двухэтажный дом с заколоченными окнами.
- И что вы хотели сказать такого важного, что притащили нас аж сюда, фрейлейн Кайнер? — строго спросил Визерхофф, сложив руки на груди, чем тут же заработал недовольные, упрекающие взгляды от своих друзей.
- … Мм… не знаю, как это следует объяснить, ибо меня это касается в последнюю очередь… — девушка замялась. — Но я знаю, кто виноват в вашей размолвке, — и посмотрела на Лотара и Элизу.
- Насколько точно? — вновь спросил Визерхофф, глядя на девушку сверху вниз.
- Абсолютно, — Кайнер говорила совершенно искренне.
- И кто же это?
- Джинни Уизли.
Элиза отступила на шаг назад, прикрыв руками лицо не то от испуга, не от удивления. Визерхофф побледнел и сжал кулаки от злости, мысленно обещая устроить семье предателей крови семь казней египетских. Лишь Шенбрюнн оставался внешне спокойным.
- Карл, как ты и говорил: это девушка, и она из Гриффиндора, — наконец, сказала Элиза, убрав руки от лица; выглядела она крайне потрясенной. — А Анна оказалась почти права...
Нет, Элиза Миллер не смотрела на мир сквозь розовые очки и не считала всех людей по умолчанию хорошими. Мало того, ей лично довелось столкнуться с грубостью Уизли, и она нисколько не оправдывала их. Но в ее голове не укладывалось, как можно быть таким коварным и черствым человеком, чтобы в одночасье, лишь по одной своей прихоти разрушить чужое счастье.
- Но зачем ей было нужно? — задала она мучивший ее вопрос.
- Я не знаю, — Кайнер развела руками. — Знаю лишь, что зелье она достала у некоей Ромильды, которая специализируется на подобных товарах, и что это зелье зачаровано на привязку. Она постоянно добавляла его Грейнджер за едой, и потом дала лошадиную дозу на какой-то вашей вечеринке, когда Грейнджер была пьяная.
Визерхофф схватился за голову — мозаика в его голове наконец-то сложилась, и факты, упомянутые Кайнер, идеально заполнили все бреши.
- Но, постойте, фрейлейн Кайнер, откуда вы все это знаете? — с подозрением спросил он.
Вместо слов девушка лишь коснулась пальцами своего лба.
- Легилименция?
Кивок в ответ.
- Анна, вы понимаете, что добыли информацию, мягко говоря, незаконным путем? — на этот раз заговорил Карл.
Сама по себе фоновая легилименция не являлась поводом для наказания, ибо являлась частью природы владеющего ей волшебника. Тем не менее, способным к оной предписывалось постоянно держать поднятыми ментальные щиты — не только чтобы не оглохнуть от окружающих эмоций, но и чтобы ненароком не стать свидетелем чужой тайны. Кайнер же, судя по ее рассказу, явно совершила направленную легилименцию, что расценивается как грубое вторжение в личное ментальное пространство человека и в большинстве случаев служит поводом для наказания.
- Да, понимаю, — резко ответила девушка, вскинув голову — результат в виде добытой информации для нее явно перевешивал используемые средства, — но также знаю, что одного старого волшебника с длинной белой бородой все очень даже устраивает, так что вы в любом случае не можете рассчитывать здесь на справедливое расследование.
- Но они должны… — возмутился Визерхофф.
- Лотар, Анна, к сожалению, права, — Карл положил руку на плечо другу. — Многоуважаемый директор — очень сильный легилимент, намного сильнее ее, и сильнее меня. Он постоянно копается в головах у студентов во время трапез в Большом Зале, — девушки мрачно кивнули. — И ему ничего не стоило узнать, как все было на самом деле. Я думаю, что одна из его целей — дискредитировать нас, и если я и так учусь на заведомо “плохом” факультете, то тебе пришлось испортить репутацию, которую ты заслужил к тому моменту у себя в Гриффиндоре.
- Постойте! — воскликнула Кайнер, после чего перешла почти на шепот, хотя они и так закрылись заглушающим куполом: — Уизли точно действовала по своей инициативе! Она боится, что кто-нибудь узнает о том, что это она давала Грейнджер зелье, что она сама его варила и добавляла туда твои волосы. Она боится, что та самая Ромильда может кому-то проболтаться, что дала ей основу для зелья. Эта информация угрожает ее отношениям с Поттером, ее положению в обществе и авторитету. Но она не знает, что об этом знает директор. Директору же, видимо, ее поступок оказался на руку, раз он никак не наказал Уизли.
- Но можно ли это как-то исправить? — с отчаянием в голосе спросила Элиза. — Почему мы должны страдать из-за каких-то интриг директора и его приближенных?
- Я думаю, вряд ли, — Кайнер отрицательно покачала головой, растерев носком туфли сбившийся комочек засохшей грязи, — дело как бы закрыто.
- А вот и нет, — возразил Шенбрюнн. — В данном случае пострадала репутация уважаемых учеников школы, один из которых — представитель родовой аристократии и член немецкой делегации, так что есть возможность настоять на расследовании через господина Геннингена, который приедет на следующей неделе. В этом случае Грейнджер желательно пройти осмотр у независимого колдомедика — я приблизительно представляю, что за зелье сварила Уизли, и оно очень нескоро выведется из крови. Далее мы выдвигаем версию про студентку Гриффиндора — она логически обоснована, так что у господина Геннингена не будет претензий. И затем допрос с Веритасерумом — уже хотя бы потому, что через него проходили вы с Грейнджер.
- Грейнджер уже была у школьной медсестры до… этой самой истории, — сглотнув, сказал Визерхофф, — и ее тогда не привлекли к расследованию. Я не уверен в методах воздействия директора Дамблдора, но могу допустить, что медсестре могли просто запретить говорить что-либо. В таком случае, действительно, привлечение к делу сторонних людей уже на официальном уровне и, следовательно, огласка за пределами школы может заставить руководство Хогвартса пойти нам навстречу.
- Лотар, здесь следует действовать более аккуратно, — остановил его Карл. — Огласка сильно ударит и по тебе. Я не думаю, что тебе будет приятно выставлять свою личную жизнь напоказ, причем чужой стране.
- Вряд ли мою репутацию можно испортить еще сильнее, — грустно улыбнулся Лотар, катая камушек под ногами. — Наверное, у вас в Слизерине не читают такое, а вот у нас в Гриффиндоре… мне уже пришло несколько писем от глубоко оскорбленных читательниц “Ведьмополитена” — ты, наверное, уже видел, как меня за завтраком пару раз осаждали совы, — Карл кивнул, — так что от огласки грязных дел Дамблдора и его приспешников лично мне хуже уже не будет.
- Постойте! — Элиза развела руками. — Мы так и не выяснили, зачем Уизли нужно было травить Грейнджер и разлучать нас с Лотаром. Я знаю, что брат и сестра Уизли плохо к нам относятся, и я бы поняла, если бы они ограничились простыми оскорблениями или злыми шутками. Но ее поступок ударил не только по нам, но и по их подруге! Чем перед ними провинилась Гермиона, что они от нее отреклись?! Я даже слышала, что гриффиндорцы, в том числе и сама Джинни, называют ее “предательницей”.
В больших голубых глазах девушки читалась мольба и отчаянное желание узнать причину подобного коварства и обмана. Кроме того, ей было искренне даль бывшую старосту Гриффиндора, несмотря на то, что они не очень хорошо общались прежде. С Элизой был Карл, ее поддержали ее друзья-хаффлпаффцы, она смогла, в конце концов, понять и простить Лотара. Грейнджер же осталась совсем одна: одноклассники дружно объявили ей бойкот; бывшие друзья в лучшем случае игнорируют ее, в худшем — смотрят, как на грязь; а ее бывший парень быстро нашел себе другую девушку.
- Надо посмотреть с позиции выгоды, — мрачно заявила Кайнер, осмотревшись по сторонам. — Какие цели могла поставить себе Уизли? Что она в итоге получила и что потеряла?
- Официальную власть на факультете, — небрежно заметил Визерхофф, — а также избавились от конкурента в лице меня.
- Они отрезали от себя Гермиону, — грустно сказала Миллер, загнув палец — после этого Гриффиндор резко съехал по успеваемости и стал чаще попадаться на дисциплинарных нарушениях.
- Потому что Уизли сразу же ликвидировала наш с Грейнджер кружок по выполнению домашних заданий и правило не вестись на чужие провокации, — зло добавил Лотар.
- Грейнджер — магглорожденная и, вдобавок, очень навязчивая, — как бы между прочим заметила Кайнер, — так что она могла быть допустимой для них потерей.
- Грейнджер делала за Поттера и Уизли домашние задания, — вновь возразил Визерхофф. — Занималась дополнительно трансфигурацией и зельями, и, насколько я понял, это было с санкции руководства. Так что я на их месте не отказался бы от подобной синекуры. Хотя должен признать, Грейнджер в дружбе с Поттером и Уизли была заинтересована больше, чем они в ней.
- Я считаю, что Анна права, — взял слово Шенбрюнн, — и Грейнджер для них оказалась ненужным балластом, которым можно пожертвовать. И без ее помощи учителя завышают им оценки и допускают на спецкурсы, куда с их способностями идти просто немыслимо, — все сразу вспомнили многочисленные практикумы по зельеварению. — И я думаю, что все случившееся — это череда случайностей и ошибок, наших и их, и что младшая Уизли ставила себе иные цели. Другое дело, что средства и результаты полностью устроили и ее, и руководство Хогвартса.
- Потому что, если бы Уизли хотела власти, она могла бы получить ее намного проще и быстрее, потому что их семья дружна с самим директором? — продолжила мысль Элиза, покручивая пальцами перед лицом, изображая мыслительный процесс.
- Именно, — Карл кивнул.
- Подождите… — Кайнер уставилась в землю, коснувшись пальцами лба; лицо ее приняло крайне задумчивое и напряженное выражение, — зелье предполагало привязку? Визерхофф, зачем к тебе привязывать Грейнджер? — в ее интонациях появилось что-то безумное, в то время как мозг усиленно пытался вытащить из глубин подсознания всплывшую, было, догадку. — Она собирала рыжие волосы… она ругалась, что ты приказал всем убирать кровати… Скажи, на твоей кровати есть защита?
- Да. А почему это вас интересует, фрейлейн Кайнер? — недовольно спросил Лотар, возмущенный подобное фамильярностью.
- Потому что у вас с Уизли волосы одного цвета… — девушка нервно рассмеялась и взмахнула рукой — с земли поднялась кучка бурых осенних листьев и, сделав в воздухе круг, разлетелась в разные стороны.
Какое-то время подростки молча стояли, осознавая услышанное и наблюдая затем, как Кайнер небрежно дирижирует потоками ветра, заставляя осенние листья танцевать сумасшедший вальс. Миллер открыла рот и, широко распахнув глаза, коснулась пальцами щек, затрясла головой — она решительно не понимала, почему из-за чьей-то глупой идеи должны страдать другие люди, ни в чем не повинные, не имеющие никакого отношения к Уизли и их проблемам; не понимала, откуда в людях берется столько коварства, подлости и трусости. Визерхофф побледнел и взмахнул кулаком в пустоту; пальцы его разжались, и с них слетели искры, оставив несколько небольших выбоин в земле. Шенбрюнн заключил в объятья Элизу, дав ей выплакаться, и, передав затем ее другу, уже спустившему основной запас злости, подошел к Анне. Обнял ее за плечи — девушка сделала последний круговой взмах рукой, и над их головами пролетел большой красный лист, плавно упавший в подставленную ладошку. Огляделся по сторонам, кинув на всякий случай “Hominem Revelo” — слежки, во всяком случае, малого уровня скрытности (9) за ними не было. Взял Анну под руку и направился следом за Лотаром и Элизой, не забыв убрать заглушающий купол. В Хогсмиде им больше нечего было делать.
* * *
До ужина оставалось около полутора часов, было еще светло и не холодно, так что Карл предложил прогуляться к Запретному лесу и заодно пособирать некоторые травы. Элиза с радостью согласилась, Кайнер с облегчением захлопнула рунический словарь и кинула к себе в сумку — не то, чтобы руны давались ей совсем плохо, но вызывали определенные затруднения, как всякий новый язык и письменность. И если в прямом переводе значения незнакомых слов еще можно было подогнать на основании общего смысла предложения, то при обратном… непривычно писать слова без пробелов, непривычно, что один и тот же знак может означать как один звук, так и целое слово, и не знаешь, когда как их следует обозначать. Придется позже донять этим Карла, если она так и не придумает ничего более умного.
Солнце, катящееся к горизонту, все еще ярко светило, то и дело скрываясь в облаках, которые ветер гнал быстро по небу — следующий день обещал быть ненастным. Тоненькая ветка ясеня вырвалась из рук Элизы и прилетела к ногам Анны. Та подобрала ее и передала однокурснице, которая плела себе венок. Карл рассказывал об алхимических свойствах того или иного растения, что встречались им на пути. Голос его был мягкий, приятный, как шум осенней листвы, тихо шуршавшей под ногами, и слушать его было намного интереснее, чем читать учебник по зельям. Иногда его дополняла Элиза, разбиравшаяся в гербологии чуть лучше, и вообще с детства любившая работать в саду. Анна же просто слушала, иногда задавая вопросы, и складывала найденные травы и коренья к себе в корзинку.
Визерхофф, выразив сожаление, что не сможет присоединиться к друзьям, отправился в библиотеку вместе с Лонгоботтомом и еще несколькими гриффиндорцами помладше. За прошедшие дни ему все-таки удалось наладить отношения с друзьями, хотя о заключении повторной помолвки с Элизой в ближайшее время не могло быть и речи, и теперь предстояло восстановить репутацию, немало испорченную из-за инцидента с Грейнджер. Ему надо доказать всем, что, несмотря на совершенную им ошибку, он не изменился в худшую сторону, что он достоин уважения — не только сообразно своему общественному положению, но и своим качествам и способностям. Почти староста, почти декан... Сейчас у Лотара не было ни прежней власти, ни влияния, и товарищи по факультету, поддерживавшие его, были в меньшинстве и все еще общались с ним втайне от остальных гриффиндорцев. Но это не продлится долго, и скоро ему предстоит борьба за лидерство на факультете, которая неизбежно приведет к расколу и двоевластию, и в которой он обязан победить, ибо не рассчитывает на меньшее…
Ученики постепенно возвращались из Хогсмида, радостные и счастливые, с морем новых впечатлений и карманами, полными волшебных сладостей и сувениров. Но ни Малфоя, ни Бранау, ни Нортона среди них не было. Крэбб и Гойл молчали, словно набрав в рот воды, и изображали полное отсутствие мыслительной деятельности в головах. Забини паясничал и отпускал шутки с полупристойными намеками. Нотт вообще не знал, что Бранау, Нортон и Басингтон вместо того, чтобы отбывать наказание у Филча, устроили себе прогулку. Декана же и вовсе след простыл, и, судя по помрачневшему лицу Нотта, с которого мгновенно слетела спесь, тот знал, куда ушли все трое. Вероятно, догадывалась и Кайнер, однако, Карл не стал ее расспрашивать: это была не ее тайна, и неизвестно, брал ли профессор Снейп с нее какие-нибудь клятвы о неразглашении. К тому же, считал Карл, он вряд ли будет рад услышанному.
Шенбрюнн отпустил ветку и вырвал из земли пару кореньев, росших под кустом. Анна отдалилась от них и исследовала теперь соседнюю поляну, скрытую в тени и отделенную молодым ельником. Совсем рядом что-то блеснуло, и Карл невольно поднял голову: недалеко от него стояла Элиза и, склонившись над землей, собирала листья бессмертника лесного. Лицо ее было сосредоточенным и, но в то же время, спокойным, умиротворенным, а золотые волнистые волосы переливались множеством ярких бликов в лучах заходящего солнца. В какой-то момент юноша поймал себя на том, что просто стоит, облокотившись на дерево, и любуется девушкой, которая озаряла всю поляну своим мягким и теплым светом. Из взгляда исчезли холодность и превосходство, мышцы лица расслабились, а уголки губ приподнялись в улыбке. Мгновение, и девушка уже у него в объятьях, смущенно и одновременно радостно улыбается, ее лицо совсем близко. Ловкое движение, и они кружат по поляне. На фоне золотисто-лилового вечернего неба мелькают темные стволы вековых дубов и елей, и голубые глаза заглядывают в глубину друг друга. Поляну оглашает радостный смех — она впервые позволила себе забыть о несчастьях, которые обрушились на нее всего неделю назад…
Еще и еще… Лапина так увлекалась собиранием трав, что не заметила, как отдалилась от своих друзей. Друзей… она не могла так назвать в полном смысле этого слова ни Шенбрюнна, который раньше проводил с ней почти все свободное время, ни Миллер, которую она уже успела спасти от падения с метлы и от утопления в озере, ни Фольквардссона, который не позволил ей замкнуться в себе и уйти в депрессию. Воспоминание о бывшем дурмстранговце отозвалось глухой болью в груди и разлилось холодом по телу — только в этот день она осознала, что все-таки привязалась к Ассбьорну, рядом с которым никогда не чувствовала себя брошенной, лишней... Вынырнув из своих размышлений, Анна все-таки соизволила заметить, что ушла несколько дальше, чем предполагала изначально: могучие ели закрывали своими кронами небо, отчего на поляне царили холод и синий полумрак, а Карл и Элиза и вовсе пропали из виду. Лишь по заливистому смеху где-то в стороне можно было догадаться об их примерном местоположении. Ее Карл никогда не пытался развеселить… И правильно делал, — тут же одергивала себя Лапина: вряд ли бы она его за это отблагодарила, и вообще она ему никто. В любом случае, надо поскорее выбираться из этого дурацкого леса, пока еще не стемнело, благо, она представляет, в каком направлении нужно идти. А где-то в мозгу по-прежнему тревожно звенел колокольчик, напоминая о том, что ей нельзя оставаться одной…
За время пребывания в Хогвартсе, накрытом мощным защитным куполом, создававшим иллюзию безопасности, Анна Лапина уже успела забыть о таком способе перемещения в пространстве, как аппарация, и потому в течение нескольких секунд недоуменно пялилась на материализовавшегося прямо перед ней волшебника в длинной черной мантии и серебряной маске. Еще через несколько секунд до нее дошло, что это Пожиратель Смерти, и она в панике отшатнулась назад, выхватив волшебную палочку из наручной кобуры. Однако Пожиратель, казалось, вовсе не думал нападать — напротив, он стоял, изрядно ссутулившись, и, наверное, был ранен.
Она стояла на месте, не рискуя предпринять что-либо.
- Очевидно, любовная лихорадка влияет самым пагубным образом на ваши умственные способности, мисс Кайнер… — Снейп явно хватал воздух ртом, но это не убавляло сарказма в его голове. — Быстрее только Поттер и Уизли взорвут очередной котел…
- Вы ранены, сэр? — Лапина проглотила оскорбление и сделала шаг вперед: Снейп, каким бы неприятным человеком ни был, нуждался в помощи, наверняка его пытали, причем не один раз.
Снейп снял тем временем маску, являя миру являя миру лицо, перекошенное от боли и напряжения.
- Давайте мы с Карлом и Элизой отведем вас в Больничное крыло? — предложила девушка: как-никак, Миллер стать собирается колдомедиком и намного лучше разбирается в целительских заклинаниях и зельях, а Шенбрюнн пусть на себе его тогда тащит, а там им уже медсестра займется. — Я скажу, что случайно встретила вас здесь, и что вы ранены…
- Я не намерен тратить свое время на поиски ваших… друзей… — Снейп выплюнул последнее слово, — от которых вы отстали самым глупым образом. Я… разочарован в ваших умственных способностях… Пожалуй, мне действительно стоит принять предложение директора о вашем переводе в Гриффиндор, где вам будет самое место, — сейчас голос преподавателя зельеварения напоминал злобное шипение, а сжавшийся и перепуганный вид девчонки доставлял ему истинное наслаждение. — Руку…
Едва девушка подала ему свою руку, как он тут же повалился ей на плечо, едва не сбив с ног. Лапина проглотила застрявший в горле ком и постаралась выпрямиться, насколько это возможно под тяжестью человека, весившего в полтора раза больше ее и значительно превышавшего ее ростом. Он что, всерьез хочет, чтобы она его сама тащила до Больничного крыла, да еще в таком виде? На помощь же наколдованных носилок она никак не надеялась — для того, чтобы не уронить их по дороге, требовалась достаточно высокая длительная концентрация, с чем у Анны были пока проблемы.
- К… — больше она не смогла издать ни звука: профессор, хотя и был слаб физически, девчонку, тем более не ожидающую от него подвоха, мог заколдовать без труда.
Сделал резкий рывок в сторону, и девчонка выронила корзинку, куда успела собрать уже немало ингредиентов для зелий. Лапина нехотя подчинялась дерганым движениям Снейпа, совершенно не понимая, что он затеял, предпочтя решать проблемы по мере их поступления. Продолжая опираться на девушку, профессор завел ее в заросли молодого ельника, после чего откинул с небольшого бугорка под кустом пожухлую траву и явно прошлогодние листья, под которыми оказался замаскирован небольшой квадратный люк с ручкой в виде кольца. Взрослый человек туда мог бы пролезть, но только не очень толстый и широкий в плечах.
- Откройте! — приказал он.
Анна высвободилась из его ослабевшей хватки — ничего, пару минут сам постоит — и, схватившись обеими руками за кольцо, изо всех сил потянула люк на себя, но тот поднялся лишь на несколько сантиметров над землей. Устало выдохнула и отпустила крышку — та с глухим ударом впечаталась обратно в землю.
- Мерлин, Кайнер! Вы волшебница или кто? — выругался Снейп: как же порой его бесили магглорожденные студенты, которые не могли додуматься до элементарных вещей.
- *Wingardium Leviosum!* — наконец-то догадалась девчонка, приподняв люк и откинув его назад под максимально возможным углом.
- Вы хотите сказать, нам вниз, сэр? — неуверенно спросила Анна, переведя дух: ее не очень радовала перспектива тащиться вместе с профессором по узкому темному коридору непонятно куда. — Я думаю, это не лучшая идея…
- Не вам решать! — зло выплюнул мужчина и со всей силы толкнул девушку в зияющий черных проход.
Падение оказалось недолгим, но весьма болезненным. Кости хоть и остались целыми вроде бы, но неприятно пружинили, а кожа на ладонях была содрана до крови. Сверху что-то навалилось и придавило к земле — видимо, профессор знал про какой-то уступ на стене, иначе его падение было бы куда более жестким.
- И где мы? — зло спросила Лапина, после того, как они оба кое-как поднялись на ноги; проход был слишком узким, из-за чего им приходилось стоять достаточно близко друг к другу, что вызывало определенную неловкость. — *Aquamenti!* — аккуратно смочила водой носовой платок, чтобы вытереть с ладоней грязь и кровь.
- Вы слишком много говорите, мисс Кайнер! — угрожающим бархатным голосом произнес Снейп. — *Silentium!* — и ткнул девчонку палочкой под ребра. — Вперед!
Какое-то время профессор и студентка молча шли по невысокому узкому туннелю, уходившему вниз. Здесь не было факелов, так что путь приходилось освещать волшебной палочкой. По мере продвижения вглубь становилось холоднее, местами по выщербленным земляным стенам стекали тонкие струйки, собираясь в небольшие, петляющие вдоль туннеля канавки, и оставалось только надеяться, что по пути им не встретится какое-нибудь подземное озеро, которое еще придется переплывать. Кое-где встречались завалы, и Лапиной приходилось расчищать проход с помощью волшебства и страховать Снейпа, пока они перелазили через земляные глыбы, перемешанные с мелкими камнями. И стоило тащиться через этот дурацкий ход, который, судя по всему, ведет в Слизеринские подземелья, когда до замка гораздо быстрее можно было добраться по поверхности? Анна так и не смогла понять, почему она теперь помогает декану Слизерина и, понукаемая им, идет туда, куда он велит. За прошедшие недели она не слышала от него ни одного доброго слова в свой адрес, и не было похоже, чтобы он переигрывал, смешивая ее с грязью, причем не только в присутствии других учеников. Сейчас она была даже сильнее его и могла бы легко оттолкнуть от себя или “забыть” подстраховать, чтобы он упал, и убежать быстрее отсюда, найти Карла и все рассказать ему. Карл ее обнимет и прижмет к себе, и будет гладить по волосам, с ним будет спокойно и уютно, как за каменной стеной…
Погрузившись в раздумья, девушка едва не упала на пол, повалив вместе с собой учителя. Тот непечатно выругался, после чего откинулся на деревянную балку, подпиравшую потолок.
- Простите, профессор, я устала, — неловко оправдывалась она, тяжело дыша. — Мне слишком тяжело вести вас…
- А мистера Шенбрюнна, значит, не тяжело нести было? — не замедлил съязвить Снейп.
- Тогда была экстремальная ситуация, — Анна мотнула головой, — и если бы я не успела вовремя оказать Карлу помощь, он мог бы умереть.
- Очевидно, вы не только не уважаете своего преподавателя, но даже не цените его жизнь, если вам лень оказать ему простейшую помощь, — менторским тоном произнес Снейп.
- Очевидно, вы настолько не уважаете свою студентку, что даже не соизволили объяснить, что вам от нее надо, и куда она должна вас привести, — парировала Анна, откинувшись на противоположную стену и сложив руки на груди.
- Вы слишком много себе позволяете, мисс Кайнер! — отрезал профессор и, грубо схватив девушку за руку, толкнул вперед.
Напряжение грудной клетки во время разговора и резкие движения впоследствии не лучшим образом сказались на самочувствии мужчины, так что, схватившись за правый бок, он всем телом навалился на свою “провожатую”, и ему было все равно, выдержит она или нет.
Остаток пути проделали молча. Лапина одной рукой поддерживала Снейпа за талию, то и дело морщась от необходимости касаться бархатной мантии, а другой держала его за руку так, чтобы центр его тяжести приходился ей на плечи — кажется, так обычно ведут раненых. Снейп кривился от боли, ругался про себя на столь не удобную для него позу, на Темного Лорда, Бранау и Альбуса Дамблора и не забывал такать девчонку в бок волшебной палочкой, когда она останавливалась. Разумеется, Кайнер, была далеко не последней в списке людей, которым он собирался сказать очень много важных и интересных слов. Иногда девчонка спотыкалась буквально на ровном месте, едва не заваливая его вместе с собой, и только ощутимый тычок палочкой под ребра и очередная порция язвительных комментариев заставляли ее вовремя переставлять ноги, дабы предотвратить падение.
Туннель, наконец, начал резко подниматься вверх, в земляном полу появились ступеньки, по стенам уже не стекала вода, а сами они напоминали практически не обработанный каменный массив, из которого изготавливали фундамент, а не почву, перемешанную с осадочными породами. Подземелья Слизерина были совсем близко.
- Нам теперь в лабораторию, сэр? — спросила Лапина, заранее зная ответ на вопрос.
Перед этим девушке пришлось потратить немало времени, чтобы найти нужный камень и открыть проход, прегражденный чем-то массивным, оказавшимся на поверку статуей уродливой горгульи.
- Не задавайте глупых вопросов, мисс Кайнер, — отрезал Снейп, вновь навалившись на девушку. — Даже мисс Буллстоуд смогла бы правильно ответить на столь очевидный вопрос.
Дальше идти было значительно легче. Профессор соизволил сам открыть вход в лабораторию и позволил студентке завести его внутрь. Впрочем, насколько знала Анна, даже если бы ей препоручили заняться дверью, то у нее ушло бы на это гораздо меньше времени, чем в прошлый раз. Во-первых, как объяснил ей Карл, магия защиты тогда приняла кровную жертву с ее стороны, и теперь она может спокойно сюда заходить в любое время — достаточно лишь коснуться ладонью середины двери. Ассбьорн же дополнительно рассказал, что вход в лабораторию изначально не был зачарован на крови, а сочетание рун “наудиз” и “гебу” означало не принесение жертвы, а наличие дара зельевара. В последнем швед не был уверен, но предполагал, что для этого нужно либо изначально принадлежать к династии зельеваров, как Карл, либо магически подтвердить свое умение — как правило, это происходит, когда маг получает степень мастера, которую своей магией подтверждают именитые ученые мужи. С Шенбрюнном же он сходился в том, что благодаря неправильно истолкованной комбинации рун Анна получила фактически беспрепятственный доступ в лабораторию. Выглядел при этом Фольквардссон странно довольным и по-лисьи улыбался.
Девушка усадила профессора на ту же скамейку, где лежал до этого Карл, и сняла с него тяжелую бархатную мантию, местами порванную, со следами запекшейся крови. Швырнула куда-то под стол, чтобы не было заметно со входа — мужчина лишь злобно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Расстегнула слишком высокий и тугой, на ее взгляд, ворот сюртука и рубашки, Дала обезболивающие и кровевосстанавливающие зелья. Снейп послушно пил их, когда она подносила очередной флакон к его потрескавшимся губам, поддерживая его голову второй рукой. Видимо, ему совсем плохо, раз не только не накричал на нее из-за мантии, но даже позволил прикоснуться к себе и принять помощь из ее рук. Или зелья просто замедлили на время его реакцию?
- Куда это вы, мисс Кайнер? — ядовито-бархатным голосом произнес мужчина, немного приподнявшись на скамейке.
Девчонка только что закончила обрабатывать раны на его голове и руках и теперь явно направилась к выходу.
- Извините, профессор, но я ничего больше не могу сделать, — ответила Кайнер, повернувшись к нему лицом, одна ее рука уже лежала на ручке двери, — я очень плохо разбираюсь в медицинских заклинаниях и боюсь навредить вам, поэтому собралась пойти за медсестрой.
- Не слышал ничего отвратительнее вашего жалкого лепета, — с пренебрежением сказал мужчина, по-прежнему тяжело дыша. — Или вы хотите сказать, что незнакомы с заклинаниями, сращивающими кости, останавливающими внутренние кровотечения?
“Episkei”, “Vulnera sanentur”, “Viscera viscera versus”, — пронеслось в голове у девушки. Подняв глаза, она постаралась ответить как можно более твердым голосом и не краснеть при этом:
- Применение данных заклинаний предполагает… детальный осмотр поврежденных участков тела… — медленно произнесла Анна, — и потому требует квалифицированного колдомедика. Я всего лишь студентка.
- Почему-то это не волновало вас, когда вы оказывали “помощь” мистеру Шенбрюнну, — зло процедил сквозь зубы Снейп, вперившись взглядом в свою ученицу.
Лапиной показалось, или на мгновение там действительно мелькнуло что-то плотоядное?
- Извините, профессор… — девушка вдохнула, чтобы унять участившееся сердцебиение, — но… мистеру Шенбрюнну грозила смертельная опасность… каждая секунда была дорога.
- А мне дорога моя жизнь, мисс Кайнер, — прошипел Снейп, — и дорого мое время, и я не собираюсь тратить его на глупое ожидание и выслушивание нотаций от мадам Помфри.
Конечно, девчонка может догадаться позвать эльфа, однако Северус не был уверен, что сможет выдержать в таком состоянии еще одну аппарацию, даже эльфийскую. Не уверена и девчонка, и мужчину это вполне устраивало — магглокровка, что с нее взять? Другое дело, что она может додуматься послать эльфа за мадам Помфри — для этих глупых ушастых созданий защитные барьеры, созданные волшебниками, не помеха, — и тогда дело однозначно примет нехороший, совсем нехороший оборот…
- Х-хорошо, профессор… — глухо произнесла Кайнер, смотря куда-то мимо него, — только имейте в виду: я предупреждала…
Медленно и вдумчиво принялась расстегивать многочисленные пуговицы на его сюртуке. Движения ее были скованными и неуверенными, но пока она не допустила ни единой ошибки. Повесила его на крючок рядом с рабочей мантией. Перешла к рубашке — руки ее дрогнули, когда в просвете показалась плоская мужская грудь, покрытая негустой порослью коротких кудрявых волос. Профессор вновь смерил ее сердитым взглядом, и девушка продолжила орудовать руками. Вскоре рубашка составила компанию пожирательской мантии, а Лапина промыла раны, которых оказалось немало на груди и спине. Его там били? А эти, рваные, будто образовавшиеся из-за чрезмерного натяжения плоти — наверняка от Пыточного, многократного Пыточного. Как минимум, одно ребро сломано, и оно же, похоже, проткнуло легкое — дышит слишком тяжело и поверхностно, — но, видимо, несильно, иначе он не смог бы так долго идти.
Анна применила все немногочисленные лечебные заклинания, с которыми была знакома, и которые бы подходили профессору. При этом она сталась касаться его как можно меньше и как можно осторожнее — она прекрасно понимала, что он, взрослый мужчина, не хочет выглядеть беспомощным в глазах женщины, которая, тем более находится в подчиненном положении по отношению к нему; и еще, после того случая на пустыре близ Антворда, когда он учил ее дуэльному искусству с применением темных заклинаний, она уяснила, что ему очень неприятны ее прикосновения, иначе стал бы он требовать немедленно убрать руки от его лица?
… Касания — короткие, осторожные, не такие нежные, как у Лили, но все же приятные… Его уже давно не касались женские ладони — оргии у Пожирателей, где господствовали власть, грубость и сила — не в счет. Северус напрягся, когда Кайнер провела по его торсу компрессом, смоченным настойкой белого ясенца, злобно посмотрев на девчонку — ничто не должно выдать его эмоции прежде времени. Ее прикосновения словно обжигали, пробуждая давно сдерживаемое мужское начало, разливались по телу резкими теплыми импульсами, побуждая к действию. Это мог быть последний день, когда он видит ее в живых — спасибо Бранау и Темному Лорду — так что он имел полное право потребовать с нее возвращение долга, пока еще есть время… Он не знал, что чувствовал к Кайнер, и уже не имел на нее каких-либо планов, ибо она предала его с Шенбрюнном и Фольквардссоном. Но он хотел бы владеть ею, иметь рядом с собой послушное и верное существо, которое никогда не предало бы и, как это ни банально, заботилось бы о нем, с которым он мог бы поделиться и радостью, и горем… Пустые мечты! Такой могла быть только Лили, но она выбрала не его, нищего полукровку-слизеринца, а бравого гриффиндорца-фанфарона Поттера!..
Снейп фыркнул, едва не расплескав зелье, которым в очередной раз его поила девчонка. Лапина отняла флакон от губ — профессор выглядел теперь намного более бодрым и здоровым, чем полчаса назад, и только чересчур бледная кожа да темные круги под глазами напоминали о том, как мало он спит и как много времени проводит в своих подземельях. Девушка сделала шаг назад и тут же почувствовала, как сзади ее обхватили длинные сильные руки и притянули к себе.
- Профессор, вам делать больше нечего? — раздраженно произнесла она, упершись ему в плечи, чтобы удержать равновесие.
Это что, дурацкая шутка?! Но Снейп не из тех, кто любит шутить. Неужели на это ей намекала интуиция, звеня тревожным колокольчиком на границе сознания и подсознания? Знала же, что ей не следовало идти с профессором одной, что он не относится к ней так же уважительно, как месяц назад, перед поступлением в Хогвартс. Вернее, он ее теперь совсем не уважает — ведь она грязь, маггловское отребье!
- Профессор, отпустите меня немедленно! — потребовала Лапина, пытаясь высвободиться из его стальной хватки. Применять магию она опасалась, ибо не хотела навредить человеку, который только что поправился ее усилиями. — Или вам не противно касаться грязнокровки?!
- Молчи, дура, если не знаешь, о чем говоришь!.. — прошипел профессор, усадив девчонку к себе на колени и приблизив ее лицо к своему. — Или ты забыла, что должна мне?!..
Его хватка даже одной рукой была достаточно сильной, чтобы она не смогла встать. Он прекрасно понимал, что девчонка не решится применять беспалочковую магию, ибо не хочет навредить ему, что очень вероятно. Но даже если бы не боялась, то ее покарала бы ее же собственная магия, ибо нельзя нанести вред тому, кто спас тебя. Кайнер тем временем перестала выдвигать бессмысленные требования и сосредоточилась на руке, державшей ее за талию: если еще немного потрепыхаться и отогнуть одновременно несколько пальцев на его руке, то будет пара секунд на то, чтобы вывернуться и отбежать. Не учла она одного: коварный профессор уже предвосхитил этот маневр, и, стоило ей коснуться пальцев одной его руки, как он тут же перехватил ее запястья второй. Она сама себя загнала в ловушку и только теперь поняла это.
Холод прошел через тело девушки: как она могла забыть о долге жизни и о том, что для его покрытия профессор имеет право потребовать с нее что угодно?! Не зря Фольквардссон интересовался, не заключали ли они со Снейпом какие-либо договоры относительно долга, намекая на то, что в отсутствие оных последний можно трактовать слишком по-разному. С профессором она говорить на эту тему не рискнула, ибо предпочитала не показываться ему на глаза лишний раз, и теперь жалела об этом. Сейчас же оставалось только ждать, что предпримет Снейп, и искать возможные пути отступления.
Девчонка наконец-то успокоилась и перестала трепыхаться, посмотрев на него затравленным взглядом. Правильно… Даже если ему удастся спасти ее от расправы Лорда и других Пожирателей, ничто не мешает взять ее сейчас, закрепив тем самым свою власть над ней, и тогда никто — не Шенбрюнн, ни Фольквардссон — не посмеет приблизиться к ней. Одновременно это поможет спасти ее от насилия со стороны других Пожирателей Смерти — Лорд безусловно его накажет, за то, что он не устоял, посмел взять раньше времени то, что ему не принадлежит. Ибо ее нельзя будет пустить по кругу, а на чужую собственность не покушаются.
Откинул прядь волос с ее плеча — в счете факелов они казались золотисто рыжеватыми — и провел ладонью по щеке. Несмотря на возраст, кожа ее по-прежнему оставалась мягкой и нежной, и только хмурый недовольный взгляд из-под сдвинутых темных бровей и плотно сжатые губы мешали представить на ее месте Лили. Опустил руку ниже, коснувшись округлой упругой груди, скрытой под грубоватой плотной материей — девчонка замерла, сделав вдох. Только теперь мужчина обратил внимание на ее хорошо сложенную фигуру и, потратив на ее рассмотрение несколько секунд, повел рукой дальше, усилив хватку второй. А ехидный внутренний голосок где-то на краю сознания прошептал, что зря, очень зря профессор не воспользовался своим шансом раньше. Плотоядно ухмыльнулся — глаза его свернули каким-то маниакальным блеском — и переместил ладонь на лодыжку, забравшись под платье. Девчонка напряглась, а затем вновь расслабилась — правильно, пора уже смириться со своей участью.
Лапина затаила дыхание. Она не имеет права ошибиться снова. Нужно только выждать подходящий момент… Снейп провел рукой по ее бедру, загадочно, совершенно не по-собственнически улыбаясь, и эта улыбка преображала его лицо в лучшую сторону. Пальцы его поднялись выше и добрались до последнего кусочка материи, преграждающего путь, он уже приготовился к грядущему наслаждению, хватка ослабела… Резкое движение коленом вверх, под ребра, и профессор на мгновение оказался дезориентированным. И этого мгновения вполне хватило девушке, чтобы выпутаться из объятий мужчины. Не мешкая, она тут же отбежала от него подальше и, развернувшись лицом, выставила руки ладонями вперед, на манер щита.
- Ты!.. — выдохнул мужчина, вставая со скамьи. — Ты еще не знаешь, что ждет тебя!..
Быть может, он сказал бы что-то еще, но его прервал хлопок эльфийской аппарации.
- Простите, мастер Снейп, — виновато произнес домовик, посмотрев на грозного зельевара снизу вверх и прижав уши, — Тинки пришел передать, что директор Дамблдор уже вернулся в Хогвартс и ждет вас в своем кабинете.
- Хорошо, Тинки, можешь быть свободен, — декан Слизерина говорил нарочито медленно, сдерживая свой гнев на девчонку.
- Ждите меня здесь, — приказал он студентке после того, как отпустил эльфа и одевшись, ушел в другую комнату, где, по-видимому, располагался камин.
- Вы хотели меня видеть, Альбус? — деловито поинтересовался Снейп, всем своим видом показывая, что у него мало времени.
Мази и зелья сделали свое дело, и боль уже не сковывала его движения, не мешала дышать и говорить.
- Да, Северус, присаживайся. Лимонную дольку? — Дамблдор загадочно улыбнулся и, услышав неизменный отказ, закинул выше указанную дольку себе в рот. — Итак, мальчик мой, что привело тебя ко мне? — заботливым голосом произнес директор, посмаковав свое любимое лакомство.
- Я от Темного Лорда, Альбус, и у меня мало времени, — сказал Снейп, сцепив пальцы замком.
- Том передал что-то важное? — тем же раздражающе-заботливым голосом спросил Дамблдор.
- Темный Лорд заинтересовался магглорожденной немецкой студенткой, обучающейся у меня на факультете, — процедил сквозь зубы декан Слизерина.
- Мисс Кайнер? — равнодушно проговорил директор. — Или это не в порядке вещей, что Том интересуется студентами твоего факультета?
- Он хочет, чтобы я привел ее к нему, — с раздражением ответил Снейп.
- И причем здесь я? — удивился величайший чародей современности, всем своим видом показывая, что подобные дела не в его компетенции.
- Неужели вы не понимаете, Альбус? — зельевар с трудом себя сдерживал. — Неужели вы не понимаете, что они с ней сделают?! — в глазах у мужчины стоял неподдельный ужас.
Северусу не раз приходилось видеть, как Пожиратели пытают и насилуют магглянок и молодых маггллорожденных волшебниц, которые просто оказались не в то время, не в том месте. И быстрая смерть была милостью небесной по сравнению с теми муками и унижением, что довелось перенести тем девушкам, которые к утру превращались в изуродованные безжизненные тела. И Снейп, как бы ни относился к Кайнер, не желал для нее подобной участи.
- Это еще не самое худшее, что могло бы случиться с девочкой, — философски заметил старец и подошел к насесту с Фоуксом, который почему-то отворачивался от заботливых рук своего хозяина.
- Но что может быть еще хуже? — теперь пришла очередь удивляться Снейпу.
- Я думаю, ты помнишь, Северус, как ловко Том умеет находить пути к самым тайным страхам и желаниям юных сердец, как он умеет обольщать и завлекать красивыми словами о славе и могуществе… — Мастер зелий вытянулся по струнке, вцепившись в подлокотники кресла, а на скулах его играли желваки — никому не приятно, когда его тыкают носом в прошлые ошибки. — И я думаю, что не ошибусь, мальчик мой, а я обычно всегда бываю прав, — Альбус вернулся в свое кресло, — если предположу, что Том не откажется заполучить в свои ряды новую талантливую волшебницу. Ах, молодость!.. А ведь если бы мисс Кайнер послушалась моего совета и перевелась в Гриффиндор, ничего бы этого не случилось.
И зельевар в очередной раз не мог утверждать, что старик лукавит. Бранау получил свою заслуженную порцию “Cruciatus” в знак прощения от Лорда — вначале за то, что не смог одолеть грязнокровку и таким образом очистить Дом великого Салазара от скверны, а потом за то, что прямо на глазах у старой кошки додумался напасть на двух сопливых второкурсников, пусть они трижды магглокровки. Но вскоре, удовлетворившись наказанием, Темный Лорд потребовал от белобрысого щенка в подробностях описать дуэль, а от своего шпиона — дать характеристику на свою студентку. Получалась довольно странная картина: магглорожденная девчонка, превосходно успевающая в чарах и зельях, по силе сравнимая с родовитыми чистокровными волшебниками, владеет невербальной и беспалочковой магией, а также какими-то непонятными редкими заклинаниями, которые по своему действию похожи на арканические. А ведь эта девчонка, Кайнер, не так проста, как показалось на первый взгляд. А что если девчонка — чистокровная сирота или полукровка, по недоразумению воспитанная магглами? Ведь даже он, великий Лорд Судеб, узнал о своем происхождении лишь к пятнадцати годам. Так что пусть Северус приведет девчонку, а убить ее мы всегда успеем, правда, Нагайна? И ответом ему было согласное хищное шипение.
- Альбус, но ведь должны быть правила, запрещающие мне это делать! — Северус заметно нервничал. — Ведь как декан, я должен заботиться не только об успеваемости, то также о здоровье и безопасности своих учеников!
- В уставе Хогвартса не существует специальных наказаний для деканов за нахождение их подопечных вне школы, — спокойной произнес директор, погладив свою длинную белую бороду.
Декан Слизерина не верил своим ушам: он может вывести практически любого ученика за пределы защитного барьера Хогвартса и делать с ним, что угодно, хоть на ингредиенты для зелий разобрать, и ему ничего за это не будет?! Ни лишения магии, ни проклятия на четыре колена вперед? Или же Альбус, как всегда, не договаривает и просто умаляет последствия нарушения деканской клятвы?
- Простите, Альбус, но мисс Кайнер — немка и находится под покровительством уважаемого чистокровного рода, — возразил профессор зельеварения. — И, смею предположить, они вряд ли положительно отнесутся к ее таинственному исчезновению.
- Ах, мальчик мой, — заговорил Дамблдор отеческим голосом, — ты ни в чем не виноват. Все проблемы мисс Кайнер оттого, что она в свое время не послушалась добрых и мудрых людей, которые могли привести ее к Свету. К тому же, мисс Кайнер не состояла изначально в группе мистера Геннингена, и он не несет за нее ответственность. И, я думаю, мистер Бранау не упустил бы случая раз и навсегда избавиться от магглорожденной, одним своим существованием разрушающей все слизеринские идеалы, а немцы не станут выносить такой сор из избы…
От директора веяло сталью и уверенностью в себе. Казалось: может быть лишь так, как он говорит, и никак иначе. А легкость, с которой он решает судьбы одних людей и предсказывает ответные действия других, просто поражала, вызывала восхищение его опытом и знанием человеческих душ, умением заглядывать намного лет вперед. И в то же время пугала своей твердостью и силой, ибо никто не хочет оказаться под молотом Судьбы, особенно если направляет его конкретный человек.
- Да, Северус, смерть мисс Кайнер станет утратой для нас, ведь она подавала такие надежды… — лицо директора Ховартса приняло сочувственное выражение, казалось: еще чуть-чуть, и он пустит слезу, — но надо учиться принимать неизбежное и жертвовать малым, чтобы впоследствии получить большее. Ибо порой всего одна невинно загубленная душа может спасти сотни, а то и тысячи других жизней.
Зря ты не послушала доброго совета девочка моя, очень зря, и теперь настала пора пожинать плоды твоего непослушания. И ради блага нас всех лучше тебе лежать в земле или достаться на пищу воронам, нежели плодить плевелы тьмы, которые так легко укореняются в юных и неискушенных сердцах…
Северус максимально поднял окклюментивные щиты, чтобы не дать эмоциям овладеть им. Он ненавидел подобные речи еще с тех пор, как погибла Лили, и все это безмозглое стадо баранов чествовало мелкого сопляка Поттера, победителя Темного Лорда. Лили… еще одна безвинно загубленная душа… Старик утверждал, что ты умерла не напрасно… Но скажи, за что ты погибла на самом деле? За кого отдала жизнь свою молодую? За наглого и ленивого оболтуса, точную копию твоего мужа и моего врага? Знай, ты не спасла его тогда от смерти, но просто лишь отсрочила ее…
- Скажи мне честно, мальчик мой, — Дамблдор подался вперед, на лице его были написаны понимание и снисходительность, — не испытываешь ли ты какие-нибудь чувства к мисс Кайнер? Конечно, это запрещено Уставом Хогвартса, но что могут сделать какие-то буквы против великой силы любви?
Вы еще соловьем запойте, Альбус. Великая сила любви! Что-то вы не предлагаете мне броситься на жертвенный алтарь, чтобы спасти Кайнер. Ах да, вам нужен шпион в стане Темного Лорда. А кто Кайнер? — Простая магглорожденная, пешка, которой можно пожертвовать. Да, Северус был бы не против обладать ею, но не любил ее так, как любил и продолжает любить Лили Эванс. Он не желает ей смерти, не хочет, чтобы она проходила через пытки, боль и унижение, но она не настолько дорога ему, чтобы рисковать ради нее своей жизнью и статусом тайного агента.
- Что вы, Альбус? — Снейп старался говорить как можно спокойнее, с пренебрежением в голосе. — Я никогда не позволял себе ничего, что противоречило бы Уставу Хогвартса. И точно так же я беспокоился бы о других вверенных мне студентах, которым бы грозила смертельная опасность, и которых я не имел бы возможность спасти, — последнюю фразу он проговорил с заметным раздражением в голосе, нервно потирая левое предплечье — Лорд уже давал о себе знать.
- Хорошо, мальчик мой, — декан Слизерина не замедлил скривиться от такого обращения, — очень хорошо, — приподнятым голосом произнес Дамблдор, — иди к Тому и ничего не бойся. Помни: все, что ты делаешь, ты делаешь для общего блага и победы сил Света над силами Тьмы.
- Я буду помнить ваше наставление Альбус, — сквозь зубы процедил Снейп. — До свидания, — и, не медля, вышел за дверь.
Не то, чтобы Северус Снейп особо надеялся на старика: тот не станет ничего делать, если ему это не выгодно. Кайнер не была ему нужна, отрезала себе этот путь, отказавшись перейти ко львам. Как и не нужна была Лили, истинная гриффиндорка, не нужна была живая, дабы исполнилось это Мордредово пророчество! — мужчина откинулся на стену и выдохнул, ударив рукой по холодному шершавому камню. Старик мог бы просто не отпустить ее, запретить выводить ее за пределы Хогвартса, и все! Рука уже горела огнем, жребий брошен, назад пути нет!
* * *
Анна мерила шагами лабораторию, не зная, что делать теперь, и как вести себя со Снейпом. С одной стороны, ей были понятны его желания, его потребности — она прекрасно помнила, как за время их совместного пребывания в Антворде он стал менее замкнутым и раздражительным, но более разговорчивым, позволил себе ненадолго открыться с другой стороны. Но она совершенно не хотела отдавать ему долг таким образом, тем более что для удовлетворения определенных потребностей существуют специальные заведения, которые наверняка имеются и в магической Англии. Наверное, это можно было как-то обойти, но в Хогвартской библиотеке, во всяком случае, в открытом доступе, вообще трудно было отыскать книги по истории и традициям волшебников, которые включали бы также вассальные клятвы, клятвы долга и договора. В то же время, она не хотела подставлять Снейпа, которому была обязана очень многим, расспрашивая об этом Карла или Ассбьорна. Особенно Ассбьорна.
Лапина сделала еще один круг. У нее был шанс убежать, и он таял с каждой пропущенной секундой, которые высыпались вместе с песком, заключенным в стеклянные чаши, украшенные изящными зелеными змейками — так по-слизерински… Убежать? Куда? От чего? Ей казалось, что что бы она ни делала, куда бы она ни убежала, оно ее настигнет. Адреналин клокотал в ее венах от предчувствия опасности, но она не стремилась предпринимать что-либо, ибо не знала, с чем ей придется столкнуться.
Неожиданно дверь в лабораторию отворилась, прервав размышления девушки.
- Анна?.. — Шенбрюнн подошел к ней быстрыми, стремительными шагами и взял за плечи.
Девушка обняла его в ответ, положив голову к нему на грудь — ей нужно успокоиться, нужно, чтобы был рядом кто-то, кто мог бы защитить ее от внешнего мира.
- Почему вы ушли? Как вы здесь оказались? — в голосе Карла звучали одновременно строгость и беспокойство. — Мы с Элизой переживали о вас.
Ретроспектива…
Именно Миллер первая вспомнила об Анне после того, как Карл перестал ее кружить и поставил на ноги. Вместе они прошли на поляну, где Шенрюнн видел свою одноклассницу несколькими минутами ранее, но там ее не оказалось. “Hominem revelo” дал слабый, прерывающийся отклик, направление которого можно было отследить лишь приблизительно. И тут дело в свои руки взяла Элиза: указав своему другу на несколько небольших ямок в земле, откуда явно были вырваны коренья, она потащила его дальше, вглубь леса. Они прошли мимо зарослей ельника по широкой извилистой тропинке, усеянной опавшими иголками, пока не вышли на большую поляну, окруженную со всех сторон вековыми елями, за которыми уже скрылось солнце. Анна не могла уйти дальше, иначе бы просто заблудилась. И снова множество ямок, оборванных соцветий и молодых побегов.
- Смотри! — воскликнула Элиза и указала на перевернутую корзинку, из которой высыпался весь собранный “урожай”.
Карл внимательно осмотрел место, которое нашла его подруга. Оно было хорошо замаскировано кустами, так что его можно было принять за обыкновенные заросли молодого ельника и ясеня. Под слоем опавшей листвы и иголок виднелось покрытое зеленым налетом толстое бронзовое кольцо, прикрепленное к крышке квадратного люка. С силой схватив его, юноша резким движением откинул довольно тяжелую крышку, сделанную из камня, закрепленного в деревянном каркасе. Внизу зиял неопределенной глубины узкий черный проход без всякого намека на ступеньки или, хотя бы, уступы. Нет, он туда точно не пойдет, по крайней мере, с Элизой.
- Я думаю, он ведет в подземелья, — уверенно произнес Шенбрюнн, закрыв обратно люк и присыпав его бурыми осенними листьями, — поэтому нам следует вернуться в замок обычным путем и как можно скорее: уже темнеет.
- А как же Анна? — Элиза посмотрела на своего друга снизу вверх грустными голубыми глазами.
- Я найду ее, обещаю, — взял руки девушки в свои; сейчас от него веяло спокойствием и уверенностью в собственных силах.
Вместе друзья вернулись в замок. Карл проводил Элизу до Хаффлпаффской гостиной, наказав никуда не отлучаться оттуда одной и попросив ее одноклассников присмотреть за ней, отправился во владения Слизерина.
Конец ретроспективы.
- Так это был Снейп? — удивился Шенбрюнн, пристально посмотрев в глаза своей однокласснице. — Но почему вы не позвали нас с Элизой, если ему нужна была помощь?
- Я хотела… — Лапина опустила голову, — но Снейп наложил на меня Заклятие Немоты. Он почему-то не хотел, чтобы нас кто-то видел...
- Что он с вами сделал?! — юноша вновь развернул лицо девушки к себе и посмотрел ей в глаза: уж слишком подозрительным показалось ему поведение декана.
- Н-ничего, — девушка отчаянно замотала головой: профессор и правда ничего ей не сделал, не успел. — Я просто дала ему лекарства, а потом его вызвал директор.
- А он действительно был серьезно ранен? — с нотками скепсиса в голосе спросил Карл.
Анна кивнула.
- И вы не позвали медсестру?
- Он не захотел.
- Вы понимаете, что вы оба наделали?! — строго спросил Карл, хорошенько встряхнув ее за плечи, в глазах его плескалась смесь беспокойства и негодования. — Стойте на месте и дышите ровно, постарайтесь расслабиться, — сказал он, после чего достал из наплечной кобуры волшебную палочку.
Лапина вся сжалась и зажмурила глаза. Она понимала, что имел в виду Шенбрюнн, и потому заранее приготовилась к боли, которую обычно вызывало данное диагностическое заклинание.
- Расслабьтесь, пожалуйста, и оставьте лишь малые окклюментивные блоки. Сосредоточьтесь на каком-нибудь монотонном, спокойном и приятном воспоминании, — посоветовал Карл.
… Идет дождь, небо затянуто лилово-серыми тучами. На улице свежо и прохладно. Шум дождя успокаивает… Девушка почувствовала, как через ее тело приятная холодная волна, будто она съела целую кучу мороженого с ментолом. Никакой боли, никаких червей — из груди вырвался вздох облегчения.
- Действительно, все в порядке, — сказал Карл; по его интонациям и выражению лица было заметно, что он рад результату и тоже испытал облегчение. — А теперь пойдемте, Анна, — приобнял ее за плечи, — вам следует как можно скорее уйти отсюда, — и повел девушку к выходу.
И почему ей вечно нужен кто-то, чтобы принять за нее решение, которое ее бы устроило?
- Что вы здесь делаете, мистер Шенбрюнн? — с заметным раздражением в голосе спросил Снейп, неожиданно появившись из смежной комнаты. — Мисс Кайнер, кажется, я вас попросил остаться! Или слово декана ничего для вас не значит?!
Вмешательство Шенбрюнна его категорически не устраивало: времени было в обрез, и на снисхождение Лорда можно было уже не рассчитывать. И почему этому сынку богатенького папаши приглянулась именно Кайнер, эта магглорожденная дура, когда в Слизерине можно было легко найти немало достойных девиц благородного происхождения?
- Очевидно для того, чтобы найти фрейлейн Кайнер, господин декан, — ответил Шенбрюнн с чувством собственного превосходства, закрыв собой девчонку. — А теперь мы уходим. Приятного вечера, профессор, — и повел девчонку к двери.
- Вы можете уйти, мистер Шенбрюнн, — Мастер зелий с трудом мог совладать с собой, и жгучая боль в левом предплечье совершенно не добавляла ему спокойствия. — А мисс Кайнер должна остаться здесь. У меня к ней очень… важный разговор.
- Либо вы будете говорить в моем присутствии, господин декан, ибо у фрейлейн Кайнер нет от меня секретов, либо мы с фрейлейн Кайнер уходим отсюда вместе, — не терпящим возражений тоном заявил Карл. — Вы же не хотите, профессор, чтобы я сообщил нашему руководству о том, что вы имеете потенциально преступные намерения к нашей студентке? И вообще, что у вас с рукой, профессор?
Мордред и Моргана! Этот немец скоро сведет его в могилу своей дотошностью и наблюдательностью. “… у фрейлейн Кайнер нет от меня секретов…” — Кайнер совсем потеряла голову, что все ему рассказала?! Он был о ней лучшего мнения. А глупые люди, которые не умеют держать язык за зубами, не заслуживают его не то, что уважения, но даже снисхождения. И почему он вообще унижался за эту неблагодарную девчонку перед Альбусом?
- Вы ранены профессор? — Шенбрюнн подошел ближе, оставив Кайнер позади себя. Всем своим видом он напоминал хищника, готовящегося к прыжку. — Я немного разбираюсь в лечебной магии и мог бы осмотреть вашу руку…
Ловкое, выверенное многолетним опытом движение — малолетний сопляк явно не ждет такого от плохого, но все же учителя — и с палочки срывается лилово-голубой луч, вокруг которого рассеивается прозрачная дымка. Юнец достал палочку, но явно не успевает выставить достаточно мощный щит, в его синих глазах плещется неподдельных ужас. И вдруг падает, как подкошенный, а пролетевшее над ним проклятие, широко раскинув руки, принимает на себя девчонка.
Карл едва успел осознать, что произошло, как в него полетел Оглушитель. Увернувшись, юноша вскочил на ноги и выставил “Scutum”, после чего запустил в профессора “Caedo interius”. В нем клокотала ярость — и на себя, что не успел вовремя среагировать, и теперь из-за него пострадала Кайнер, и на профессора, который явно задумал что-то недоброе, раз не стыдится насылать на студентов темные заклинания. Завязалась дуэль, в которой декан Слизерина имел пока явное преимущество: лаборатория была его территорией, а к боям на пересеченной местности он уже давно привык. Шенбрюнн же старался бить более аккуратно и прицельно, дабы случайно не задеть какие-нибудь зелья, которые могли бы взорваться или загореться при взаимодействии с мощным направленным потоком магии.
Поняв, на чем играет его декан, парень с низкого старта запустил подряд невербальные “Seco” и “Impedimenta maxima (10)”. Первое подрезало ножку шкафа, отчего тот завалился на угол. Второе не только задело профессора, который не успел подготовить щит, но и обрушило на него стол с выставленными в ряд ученическими зельями — факт порчи ценного школьного имущества волновал сейчас Карла в последнюю очередь.
- *Stupefac!*
- *Protego!*
Теперь, несмотря на то, что профессор успел защититься, он потерял преимущество во времени, и Шенбрюнн перешел в атаку, стараясь не останавливаться ни на минуту. От большинства его заклинаний Снейп уклонялся или старался принимать их на магические щиты и материальные предметы, но уже не мог выйти из глухой обороны. Лаборатория превратилась в военный полигон.
- *Everto statum! Somniferum (11)!*
Последнее заклинание являлось направленным и содержало в себе толику ментальной магии, для противодействия ему требовалось или выставить щит, также завязанный на ментальной магии, или поднять окклюментивные блоки на максимальный уровень, что во время сражения являлось трудной задачей.
- Aegis Palladis… — прошептал начавший засыпать Мастер зелий, пропустив “ Everto statum” над собой. Сверху посыпалась каменная крошка.
Карл подошел к профессору, лежавшему за обломками деревянного стола. Потрогал пульс — жив. Именно эта рука и болела у профессора. Отвернул рукав сюртука — рубашка выпачкана кровью. На предплечье оказалась выгравирована глубокая татуировка в виде черепа со змеей. Именно она кровоточила и испускала сильный жар. Юноша мотнул головой — что это за переделанный символ немецких нацистов? Неужели декан тоже состоит в партии, повернутой на чистоте крови и истреблении магглорожденных? В любом случае, этим он займется позже. Наложив на предплечье Снейпа охлаждающее и обезболивающее заклинания, Шенбрюнн вернулся к Анне, которая все еще была без сознания. Дыхание ее было частым и поверхностным, а сердце колотилось в столь бешеном ритме, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Карл не знал, что это было за проклятие, и потому вынужден был потратить следующие несколько минут на диагностику. Дал девушке успокоительное и обезболивающее — проклятие не только ускоряло сердечный ритм и вызывало резкий выброс адреналина в кровь, но также воздействовало на нервные узлы и магические структуры тела. Магический потенциал падал, колеблясь по затухающей синусоиде. Вряд ли бы оно превратило волшебника в сквиба, но на что-то большее, чем бытовые и типовые школьные заклинания, он был бы уже неспособен, по крайней мере, некоторое время.
- Finita absoluta, et perdita, et recupera tibi non possidenda! (12) — произнес он вслух, четко выдерживая ритм и вплетая в контур, светящийся золотисто-голубым сиянием, руны необходимости (“Наудиз”), защиты (“Эйваз”) и наследия (“Офила”).
Данное отменяющее заклинание не являлось универсальным и требовало больших затрат энергии, но в большинстве случаев подходило для снятия сильных проклятий, в особенности воздействовавших на разум и магическое ядро человека. Окончив заклинание, Карл устало выдохнул, и повторил диагностические чары — уровень магии у Анны восстановился, став примерно такого же уровня, как у него — это радовало и вселяло надежду.
Пора было уходить — юноша аккуратно взял девушку на руки и тут же опустил обратно на пол, рухнув под действием невербального “Stupefac” — профессор определенно не пожалел, что заставил Кайнер дать ему Бодрящее зелье. Осталось только обработать юнца, чтобы не взболтнул лишнего, и забрать девчонку — она еще слишком слаба, чтобы оказывать сопротивление. Дура! — вспомнил он, как она, широко раскинув руки, принимала на себя проклятие, изобретенное им совместно с Эйвери. Что-то укололо в груди — точно так же, совершенно безоружная, защищала Лили своего ребенка. Однако Северус предпочел загнать это воспоминание подальше, в самую глубь сознания: Кайнер уже никого не защищала, она просто не додумалась применить щит, и потому она — дура, а, значит, незачем о ней жалеть.
* * *
- *Resuscita!*
Девушка обнаружила себя лежащей на пожухлой осенней траве, присыпанной опавшими листьями. Было холодно. В темно-синем ночном небе светили неполная, восходящая луна и редкие звезды, лениво проплывали облака. Где-то в лесу ухали совы, над поляной кружил одинокий сокол.
- Вставайте же вы, несносная девчонка! — чужая сильная рука грубо схватила ее за плечо и резко подняла на ноги.
Голос знакомый, глубокий, бархатистый, приправленный толикой сарказма и литром яда. Лапина в ужасе отшатнулась, повернувшись лицом к обладателю голоса — над ней возвышался не знающий пощады грозный Пожиратель Смерти в длинной черной мантии и серебряной маске, казавшейся особенно зловещей в свете Луны. Девушка сделала еще шаг назад, беспомощно оглядевшись по сторонам. Где они? Что стало с Карлом?
- Руку!
Лапина попятилась назад, глядя со страхом на приближающегося к ней Пожирателя. Он ее учитель, она его должница, она не имеет право напасть первой. Под ногами что-то хрустнуло, и девушке с трудом удалось сохранить равновесие, чтобы не упасть — Снейпу не составило труда воспользоваться ее неуклюжестью, чтобы схватить за руку. Обоих в мгновение ока затащило в бездонную воронку аппарации, и лишь белый сокол, тревожно крича, продолжал закладывать круги над поляной.
1) (лат.) Спаси нас, Царица Небесная, и от грехов наших избави нас. Прими души нас и донеси их Сыну Твоему…
2) (лат.) … избави нас от адовых мук… и остави нам долги наши… как и мы оставляем должникам нашим…
3) (греч.) “Нить Ариадны” — заклинание, указывающее путь к конкретному месту. Для поддержания Нити необходима постоянная концентрация на конечном пункте следования, иначе Нить исчезнет.
4) (греч.) “Исцеляющий покой” — зелье, применяемое для лечения последствий пыточных заклятий (“Cruciatus”, “Tormenta”).
5) Blackmore’s Night, “Faerie Queen” (Village Lanterne, 2006). Предположительно написано на стихи поэмы Эдмунда Спенсера “Королева фей” (около 1590).
Приблизительный перевод:
Кто б не восхищался,
Кто б не поклонялся, —
Кто ее не пожелает,
Кто б большее хотел узреть?
О темные глаза, узреть мне помогите,
Только взгляд — она унеслась,
Взгляни на меня, мы едины,
Умирая вместе с заходящим солнцем.
6) (худ., фр. — “против света”) Позиция предмета, при котором свет падает сзади. В результате сторона, зрительно находящаяся к источнику света ближе все, оказывается самой темной.
7) Hogwarts, Hogsmeade, Hog’s Head — первая часть этих названий переводится как “кабан”, “боров” или “вепрь”.
8) (лат.) Обнаруживаю беременность.
9) Малый уровень скрытности — уровень сокрытия своего присутствия в каком-либо месте, достигаемый за счет Дезиллюминационных чар, а также простейших артефактов невидимости (шляп и мантий), имеющих ограниченный срок службы. Легко обнаруживается с помощью “Hominem revelo” в радиусе действия заклинания. Большой уровень скрытности достигается, как правило, за счет родовых заклинаний, а также родовых артефактов, изготовленных волшебниками-артефакторами либо гоблинами. Не распознается стандартными поисковыми заклинаниями и артефактами, но только посредством сложного поиска по крови.
10) (лат.) Максимальные препятствия. Направленное заклинание средней силы, накладываемое на местность в дельта-окрестности вокруг цели. Хорошо подходит для атаки быстро перемещающейся цели, а также атаки группы целей, сосредоточенных на одной площади.
11) (лат.) Наводящее сон.
12) (лат.) Все прекратись, утраченное и не принадлежащее тебе верни! Используется для отмены сильных темных заклинаний, воздействующих на разум и магическое ядро человека. Энергоемкое. Восстановление магических структур осуществляется за счет магии колдующего. Для снятия воздействия на разум необходимо обладать навыками в ментальной магии.
18.06.2012
5972 Прочтений • [Путешествие во времени ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
