Моя война

Для высокоорганизованного разума смерть — лишь очередное приключение. Альбус Дамблдор

1987 г.

Я помню этот день в мельчайших подробностях. Помню каждую деталь, каждое слово, каждое чувство. Почему? Может потому, что это был последний день перед моим забвением? Или потому, что в тот день моя жизнь полностью изменилась? Я не знаю точно. И, в общем, это совсем неважно. Главное, что я помню.

Это был интересный день. С утра мама отправилась в больницу Святого Мунго с моей милой маленькой сестричкой, которая, несмотря на все свое обаяние и детскую красоту, уже начинала меня нервировать. Конечно, мама могла бы и сама вылечить Катрин, ведь она была одной из самых талантливых целительниц Магического мира, но ее талант распространялся только на проклятия, сглазы, темномагические и физические раны, а совсем не на детские болезни. Просто в Магическом мире шла война. В общем, она и сейчас идет.

Я, в некотором роде, обрадовался («характер у сестрички был еще тот, а спать-то хочется» — жалобно ныл я, оправдывая свою радость перед лицом Совести с голосом мамы), и как раз собирался поспать ("ну, болит у тебя ухо, милая сестрица, так потерпи хотя бы до утра, зачем весь дом-то будить!" — Совесть укоризненно на меня взглянула из закромов разума, но говорить ничего не стала, видимо, сама спать хотела). И даже уже расправил постель и переоделся в свою любимую пижаму со снитчами, как вспышки заклятий за окном привлекли мое внимание.

Естественно, я бросился к окну, надеясь на интересное зрелище. Зрелище действительно было интересным, но слишком уж жутким.

— Почему? — спросите Вы, а я Вам отвечу, что жутким оно было из-за женщины, которую тащили за собой заклинанием двое в длинных черных мантиях с капюшонами и белыми масками. С очень страшными белыми масками.

Несмотря на то, что все это походило на странную постановку какого-то неизвестного мне спектакля, а странной она была, хотя бы потому, что происходила посреди леса, рядом с невидимым для большей части населения Земли домом, в этой процессии было что-то торжественное. Что-то, что заставляло меня смотреть на них не в силах отвести взгляда. А точнее, смотреть на эту женщину, несомую заклятием одного или одной из этих двоих. У нее была необыкновенная душа. Необычная, яркая, пламенеющая, добрая, независимая… Я мог бы смотреть на эту душу веками, мог бы любоваться ею, как ценитель любуется творением знаменитого художника. Невыразимо. Бесконечно. Непрерывно.

Но у меня не было времени. Хотя бы потому, что эта душа не собиралась долго оставаться в этом теле. Ее время пришло.

Тем временем, один из одетых в мантии что-то крикнул, схватился за старую, поношенную мантию неизвестной, так заворожившей меня, и, повернувшись вокруг себя, исчез. Оставшийся на поляне не стал задерживаться и, взмахнув палочкой, исчез. От взмаха его палочки находившееся рядом дерево запылало огнем.

* * *

Была осень. Сухие листья, подхваченные порывом ветра, вспыхнули, попав в огненный вихрь вокруг дерева. А я вдруг отчетливо понял, что сейчас умру. Видимо, сказался прилив адреналина, потому что я успел примерно подсчитать, сколько осталось времени до моей смерти, и сгорю я или задохнусь угарным газом, не сумев выйти из запертого дома. Что дом защищен магией, я, конечно, не подумал. В этот момент из леса выбежал рыжеволосый мужчина с компанией и принялся тушить огонь. Надо сказать, что тушила пожар как раз компания. Рыжеволосый же упал на колени и закричал. Это был какой-то надрывный крик, как у человека, у которого выдирают душу. Мне стало очень не по себе.

Группа людей же была довольно разношерстная: старик с длиннющей бородой наперевес, похожий на Мерлина с одной из моих карточек из шоколадных лягушек, да наводящий ужас мужик со шрамами по всему лицу и вращающимся голубым глазом. Высчитывать время до смерти расхотелось. Теперь очень хотелось спрятаться

Что, в общем, я и сделал.

* * *

Для написания главы и ритуального вызова музы использовалась песня Би-2 "Серебро".

Где глупость образец — разум — безумие.

Иоганн Вольфганг Гете

1987 г.

Бывает, жизнь меняется. Бывает, очень резко. Но не так, как она изменилась в тот день у меня. Просто умер один близкий мне человек.

* * *

Если бы случайный прохожий бродил по лесу в тот день и заглянул бы в окно стоящего посреди леса дома, он бы, скорее всего, вызвал полицию. И скорую для себя самого. Но в том лесу нет случайных прохожих, да и ни один прохожий не смог бы увидеть этот дом. Даже если бы поднялся по ступенькам на крыльцо; даже если бы столкнулся с замершим на пороге дома человеком в черном плаще и с белой маской в левой руке; не услышал бы крик ребенка о помощи, не увидел бы, как к этому ребенку бросается человек с маской. Не увидел бы, как этот мужчина будто бы столкнулся со стеной, сотканной из воздуха, и его откинуло назад; как он не ударился в каменную стену комнаты, а мягко приземлился на пол, подхваченный невидимой силой. Не увидел бы малыша с ярко-зелеными, проникающими в самую душу глазами. Не увидел бы, как ребенок угрожающе посмотрел на замершего без движения старого человека в длинном плаще и с каким-то беспокойством перевел взгляд на лежащего на полу мужчину в черной мантии. Он бы не увидел этого потому, что по иронии судьбы, этот дом являлся самым безопасным местом в Британии после Хогвартса; потому что родители этого малыша сделали все для охраны своего дома и его маленьких жителей. Просто потому, что случайный прохожий не мог быть одним из тех, кто приходил сюда ежедневно, иначе он не проходил бы мимо случайно и уж точно не вызвал бы полицию; потому что случайный прохожий мог быть только маглом, а здесь жили самые настоящие волшебники.

* * *

Северус видел, как Беллатрисса сражается с Молли. Рыжая бестия! Да эта повелительница кастрюль и королева поварешек даже может победить! Беллу легко узнать из тысячи — с ее безумным смехом может сравниться только смех Темного Лорда.

Рядом с Молли ее сын, Билл сражается с Рабастаном Лестрейнджем. Почти на равных. Однако Рабастан — Пожиратель Смерти, ему законы не писаны. И он, конечно же, воспользовался своим преимуществом.

Смертельное заклятие — раньше за него давали пожизненный срок в Азкабане, теперь же — авроров условно наказывают, а к Пожирателям применяют Поцелуй дементора. Равноправие, Мерлин побери. Но Северусу, в общем-то, все равно, что кому дают — он не аврор и не Пожиратель. Шпион, если точнее. С того самого дня, когда потерял последнюю надежду на любовь Лили Эванс. Не Поттер. Лили Поттер он любить не может, по крайней мере, он убеждал себя в этом. Она же Поттер, а Снейп не может хорошо относиться ни к одному из них. Так и было, до тех пор, пока он не встретился с ярко-зелеными, проникающими в душу, глазами. Теории разбились в пух и прах — для этого мальчишки он даже мог бы стать крестным. Но старший Поттер не позволил, а младшего никто не спрашивал — слишком мал был.

Тем не менее, от зеленого луча отклониться невозможно, и, как в замедленной съемке, Северус наблюдал за тем, как рыжеволосая глава клана Уизли осела на землю, приняв на себя луч Смертельного проклятия, предназначенного ее старшему отпрыску, а ее сын, с горя, видимо, взмахнул палочкой и крикнул "Авада Кедавра", создавая подобный зеленый луч. Очевидно, ненависти хватило, и теперь на земле лежали два тела. Сам же Билл, с маской злобы на лице, обернулся к Белле и пытался продолжить поединок. Однако та, увидев смерть рьяного сторонника Темного Лорда, а к Рабастану она относилась именно так, окончательно обезумела, и через мгновение Билл лежал на земле, крича от боли. Северус подумал было остановить ее, но ему уже помог его брат, Чарли. Он атаковал ее простым «Депульсо» и та, перекувырнувшись в воздухе, упала на землю. Но Белла все еще была способна сражаться.

К счастью для братьев Уизли, Пожирателей становилось все меньше, а основная цель нападения была уже выполнена. Белла решила уходить. Схватив за руку Рудольфуса (его Северус узнал по поведению Беллы — она никогда не уходила без него), она бросилась к границе антиаппарационного щита (откуда только знает куда идти?) одновременно палочкой направляя за собой свою мертвую жертву. Все, пришло время выполнить свою задачу.

* * *

Северусу повезло. Питер Уэстфилд, аврор под началом Грюма, того самого, который, казалось, мог пережить даже конец Света, уже был убит. А через несколько минут зельевар заметил Артура Уизли, за которым спешил на своих полутора ногах уже упомянутый Аластор Грюм.

Бывшая приветливая лужайка перед домом Лонгботтомов, на некоторое время ставшая полем битвы, теперь была похожа на морг — много мертвых и ни один не погребен. Жутко. Авроры прощались со своим товарищами, искали живых в этом кошмаре. Хоть кого-нибудь.

Билл и Чарли Уизли — это была их первая битва. Чарли, как девчонка, рыдал в плечо семнадцатилетнему брату. Кто пустил в это детей? Столько людей больше не вернутся домой, стольких дома ждут дети... Молли Уизли. Ее точно ждут. Только она больше не придет. Не вернется. Никогда.

Если так будет продолжаться дальше, то они все умрут. Все. И Пожиратели, и Орденцы, и авроры. Все умрут. Северус не очень любил эту жизнь — она не жаловала его. Но он банально не хотел умирать. Что-то же должно измениться! Зельевар никогда не верил в Бога, но сейчас ему очень хотелось упасть на колени и взмолиться Ему, чтобы это прекратилось. Чтобы никто больше не умер. Пожалуйста, хоть кто-нибудь, помогите!

Лонгботтомы. Орден не успел. Не спасли. Всех троих. Не готовые к схватке, к жизни, к смерти. Фрэнк, Алиса, Невилл — такие молодые, добрые, смелые. Они совсем не жили, особенно Невилл. Мерлин, за что? За что двое из них сошли с ума под пытками, а один умер? Глупый, глупый мальчик... Ни у кого из Ордена не хватило бы смелости маленьким перочинным ножиком защищаться от троих Пожирателей. Спасая не себя, родителей. Будто это могло помочь. Его убили. Зеленый луч — и все. Окончилась жизнь шестилетнего храброго мальчика, до смерти сражавшегося за себя, за свою семью.

Война. Каждый день, каждый час, каждая минута. Бесконечность... И надежда уходит. Невозможно спастись, спрятаться, можно только сражаться. За себя, за семью, за будущее. День за днем. Умирая за чужое будущее. Уже не твое.

Спаси его, Мерлин. Дай сил. Сил устоять, бороться, не сдаться. Дай надежду, прошу! Дай надежду на то, что когда-нибудь это закончится! Прошу, молю тебя…

У Северуса есть одна ниточка, держащая его в этом мире. Ниточка, заставляющая его раз за разом идти бороться, сражаться и раз за разом спасаться. Не умирать. Набатом в голове — выжить. Не ради любви — глупости, он это перерос. Ради маленького мальчика с ярко-зелеными, проникающими в душу глазами. Ради малыша с таким недетским умом. С такой взрослой душой. Такого похожего на самого Северуса в детстве. Ради того, чтобы этот малыш жил. Чтобы у маленького мальчика, почти сына для Северуса, было детство, было будущее. И он сражался, как только он мог. Раз за разом забирая одну невинную жизнь, чтобы спасти другую. Ирония. Но он сам на это согласился.

Сейчас же уйти отсюда, куда-нибудь, куда угодно, только подальше. Как ни «странно», но куда угодно оказалось очень близко к Гарри Джеймсу Поттеру. И только теперь Северус понял, что Поттеры всегда жили рядом с Лонгботтомами, а значит и Гарри могла коснуться битва. Мерлин, помоги.

* * *

Следующие незабываемые 15 минут своей жизни Северус провел, продираясь сквозь кусты и заросли леса. Паника. А уж когда он увидел на поляне перед домом Поттеров Артура Уизли и Грюма, сердце его ухнуло в пятки — здесь была Беллатрисса, за ней бежал Уизли. Мерлин, спаси. В голове мелькнула четкая мысль:

«Скорее в дом», неожиданно превратившаяся в «Ты что творишь, одноглазый?!». А ее причиной стал Аластор Грюм, моментально отреагировавший на белую маску заклятием, да и не каким-нибудь, а самой настоящей Авадой Кедаврой! Вот нервный! Хотя, Северус точно знал, что и сам поступил бы также. Увернувшись, зельевар сдернул с лица маску.

— Фрэнк и Алиса сошли с ума. Невилл умер.

Уизли побледнел, а Грюм вытаращил глаз. Еще бы! Операцию провалили с самого начала. Убить бы этого бессердечного аврора…

— Где Дамблдор? — вопрос остался без ответа — из дома послышался крик. Уизли вскочил на ноги (он был на коленях) и оглянулся, Грюм же стал бешено вращать своим страшным глазом. Ха, вращай-не вращай, а дом ты все равно не увидишь!

Однако эта мысль была вытеснена паникой. Не сильной — ни Уизли, ни Грюм ничего не заметили. Зельевар же беспокоился о Гарри — он никогда не встречался один на один с незнакомыми людьми, Лили и Поттер-старший долго учили его, что от незнакомцев надо бежать и прятаться — ни чем хорошим встреча с ними не кончится, пока Гарри не научит защищать себя. Северус бросился в дом, но замер на пороге комнаты.

Он никогда бы не подумал, что кто-то может считать Дамблдора страшным. Странно. Директор обычно вызывал только положительные эмоции. У детей, по крайней мере.

— Гарри! — Северус бросился было к мальчику, но очень даже ощутимо столкнулся со стеной, сотканной из воздуха. М-да, как бы в гораздо более прочную каменную стену теперь не врезаться? Делать ничего не пришлось — его мягко опустило на пол.

— Как ты, Северус? — да, ничего так, господин директор, сейчас только рука, ребро и голова пройдут, и он Вам так ответит, что именно ему потом надо будет о Вашем здоровье интересоваться…

— Все хорошо, директор. Не могли бы вы мне ответить, зачем вы ворвались в дом к итак испуганному мальчишке, когда никто его даже защитить не может? — Северус почти шипел — видимо сказалось перенапряжение. Так он бы посмеялся — малыш боится Дамблдора? — но очень хотелось ругаться — напряжение само не уйдет. А директор... Он добрый, забудет…

— Понимаешь, Северус, я боялся, что мальчик мог выйти из дома, а там, ты ведь знаешь, Белла… — Северус решил проигнорировать Дамблдора, сам зельевар чувствовал себя немного виноватым за панику.

— Гарри, что с тобой? Разве этот человек страшен?

— У него в глазах боль. Он принес плохие новости. — Мерлин, откуда он знает?

— Гарри, почему ты так думаешь? — о, они с Дамблдором думают, оказывается, одинаково…

— У него в глазах боль. — Какая боль? Цветущий вроде волшебник…

— Как ты это видишь, Гарри? — Мерлин, в Дамблдоре проснулся ученый! Берегись, Гарри…

— Просто вижу. — Нет, так дело не пойдет. Можно до бесконечности так разговаривать. А если…

— А что ты видишь у меня в глазах, Гарри?

— Безнадежность. Бесконечность. Боль, — Что? Откуда он? Что вообще происходит? Откуда он знает? Он что, мысли читает? Легилимент? Врожденный? Может такое быть? В голове роились мысли, каждая требовала особого внимания к себе…

Гарри же продолжил, — ниточка? Какая ниточка? Мм, не вижу. Э-это что? — О чем он? Голос его дрогнул…

— Это тоска? Нет, что-то… Что это? Грусть с тоской, безнадежность, отчаяние, смирение — все вместе? Что это, дядя Северус? Что?

— Гарри, все хорошо…

— Ты врешь! — Мерлин! Что происходит вообще? Мальчик сказал это зло, как-то обличительно, с обидой, что зельевар предал его доверие…

— Гарри, успокойся. Твои родители скоро будут дома. Они все тебе объяснят… — Альбус продолжал что-то говорить, но Северус его уже не слушал. Как это похоже на Дамблдора! Свалить самое сложное на родителей! Интересно, а Уизли уже…

— Это конец? — Гарри перебил Дамблдора. Тот уставился на него с удивлением.

— О чем ты, Гарри?

— Это чувство. Это ведь окончание чего-то, да? Неизбежность — будто это ждет всех. Всех ждет конец… — его голос затихал, но он продолжал говорить, — Я уже видел сегодня это чувство. В глазах той рыжеволосой женщины.

Тишина была мертвой. В переносном смысле, конечно. Но Северусу вдруг показалось, что откуда-то повеяло холодом. Гарри понял.

— Я ее видел. Ее душу. Как вижу другие, она была так похожа на остальные, но она уходила. Душа уходила. Ведь она не может существовать без тела… Она была такой красивой. Ее душа, конечно. Такая мягкая, добрая, пропитанная любовью, как бисквит медом, нежная, как молоко. Материнская любовь, — он посмотрел директору в глаза оценивающе, — такая любовь пахнет кипяченым молоком.

Она сама была родительницей чужой души. Хотел бы я, чтобы она не уходила. Я мог бы смотреть на нее, не отрываясь, года, всю свою жизнь. Ее душа была драгоценной. Таких мало. У мамы душа даже красивее, но в душе этой женщины было что-то другое. Что-то близкое мне по-другому, не так как мама, как друзья, что-то непохожее на их души. Что-то родное, милое мне, только мне…

* * *

В тот день умер мой лучший, единственный друг. Его звали Невилл Лонгботтом. Он пытался спасти своих родителей, маленьким перочинным ножиком ткнув одного Пожирателя в бедро. Говорят, этот Пожиратель умер от потери крови — Невилл попал в артерию. Как ни странно, но судьба одного безликого Пожирателя его сородичей не волновала — его вполне можно было спасти парой заклинаний. Сам мальчик умер мгновенно — ему повезло. Его родителей мучили Круциатусом до сумасшествия. Когда авроры пробились к дому Лонгботтомов, было уже поздно. Фрэнк и Алиса навсегда остались в больнице. Невилла похоронили только на следующий день — слишком много было убито сторонников Светлой стороны. По просьбе моей матери его похоронили, не открывая гроб. Она хотела, чтобы я помнил своего друга живым. Катрин осталась дома с дядей Северусом. После того разговора он странно на меня смотрел. Августа Лонгботтом рыдала на могиле внука. У нее больше не было семьи, у меня больше не было друга.

Когда мне было 7 лет, я понял, что такое смерть. Тем вечером я закрылся. Ото всех. Перестал видеть души. Не хотел больше. Это больше не добавляло радости — лишь боль.

Меня зовут Гарри Джеймс Поттер и мне 16 лет. У меня есть одиннадцатилетняя сестра Катрин Лили Поттер и прекрасные любящие родители, крестный и их друзья.

Ремус Люпин — друг моего отца и мой учитель ЗоТИ считает, что я самый талантливый подросток, которого он когда-либо учил. Профессор МакГонагалл жалуется матери, что из-за войны в моем лице пропадает Мастер Трансфигурации. Северус Снейп — Мастер Зелий раз за разом удивляется моим успехам, а это что-то да значит. Я перечитал все книги моих родителей, те книги, что пережили нападения на нас.

Но все эти умения, я с удовольствием променял бы на возможность быть маленьким мальчиком, не знающим смерти, не понимающим всего ужаса происходившего. Мальчиком, у которого был лучший друг; мальчиком, который мечтал, что однажды он спасет своего друга тем, что он умеет. Тем, что он умеет видеть души. Но с того дня у меня больше не было друга, и я променял свое настоящее детство, свой дар и ум на иллюзию детства с ним.

С того дня я сошел с ума.

* * *

При написании главы использовалась песня группы Animal Jazz "Этажи", но это совсем не значит, что читать главу можно только под эту песню.

Если вы думаете, что знаете обо мне все, вы глубоко ошибаетесь.

1996 г.

— Гарри, что-то случилось? — рыжеволосая девушка склонилась над сидящем на траве подростком.

— Джинни...

— Гарри?

— Джинни, я не хочу быть убийцей...

— Но ты никого не убивал! Ты только...

— Какая разница! Теперь эти люди хуже, чем мертвы! У них нет души! Я отнял у них то, что больше всего ценю в людях!

Девушка села на колени рядом с молодым человеком.

— Гарри, они заслужили это.

— Никто не заслуживает подобного.

— Гарри, я не Дамблдор, я не умею, как он, успокаивать чужую совесть.

— Неужели ты никогда не думала об этом?

— О чем?

— О том, что никто не имеет права решать, что заслужил тот или иной человек. Ты не Бог, если он, конечно, есть, не Мерлин, не какой-нибудь ангел... Физически ты такая же, как те, кого ты лишаешь жизни...

— Души, — перебила его девушка.

— Это даже хуже. Мерлин, я ненавижу этих тварей.

Парень легко менял тему, будто торопился излить свои мысли.

— О ком ты говоришь?

— Дементоры.

— А ты ...

— Да, я встречал одного из них. На всю жизнь запомнил.

— Ты как-то по-другому ощущаешь их?

— У них нет души. Это страшно. Вообще нет, понимаешь? Они напоминают мне черные дыры в пространстве. И те и другие затягивают в себя то, чего у них нет. Но от этого дыра не становиться меньше, не прекращает притягивать. Бесконечность... — снова парень выразил то, что давно хотел сказать. Просто больше некому было это говорить — не поймут. Но эта девушка, она не такая. Она поймет. Должна понять.

— Они приходят ко мне во сне, Джинни. Души этих людей, те души, которые я лично отдал дементорам.

— Гарри, все не так плохо. Ты слишком мучаешь себя этим. В этом нет твоей вины...

Голос девушки затих, будто она понимала, что ничто не измениться из-за ее слов. Молодой человек, ранее смотревший куда-то вдаль, перевел свой взгляд на нее. Он посмотрел прямо ей в глаза и снова неожиданно сменил тему.

— Я говорил тебя, какая у тебя интересная душа?

— Говорил. Но без подробностей.

— Хочешь узнать о ней больше?

— Конечно! — фыркнула девушка.

— Она очень красивая. Такая яркая, как вихрь пламени. Знаешь, огонь состоит из разных красок: сначала темно-красный, потом светлее, еще светлее, все оттенки оранжевого, переходящие в бледно-желтый, а затем в синий с фиолетовыми отблесками. Твоя душа — она полностью копирует огонь: от тепла до ярости, от жаркой ненависти до холодного презрения. Ты способна на все эти чувства, но все они без исключения будут наполнять тебя до краев. Ты импульсивна именно поэтому — ты не можешь удержать чувства. Можешь скрыть их за какими-нибудь другими, но не можешь быть безразличной...

— А твоя душа?

— Я не могу видеть свою душу. Для этого нужно смотреть прямо в глаза, а зеркало не отражает магию обратно. Правда у меня есть несколько идей на этот счет, но я испробую их позже.

— Ты хочешь попробовать смотреть себе в глаза через зеркальный щит?

Парень взглянул на девушку с удивлением.

— Да, только мне пришлось потратить немного больше времени, чтобы придумать этот способ.

Девушка самодовольно ухмыльнулась.

А парень облегченно выдохнул. Она не спросила. Что ж, разговор об этом откладывается на неопределенный срок. Не мог же он признаться ей, что боится смотреть внутрь себя. Потому что боится, что давно потерял свою душу. И что он уже не сможет ее вернуть.

* * *

— О чем ты думаешь?

— О многом. О мире, о счастье, о боли.

— А прямо сейчас?

— О смерти.

— И что ты о ней думаешь?

— Думаю, почему люди бояться ее.

— Ты боишься смерти?

— Нет. Она ждет любого из нас. Так же неотвратима как сама жизнь.

Девушка задумалась. Казалось, молодой человек не хочет с ней разговаривать, но на самом деле, ему доставляли удовольствие ее вопросы. Так они лучше узнавали друг друга. И она это понимала.

— И что же ты решил?

— Что люди боятся не смерти, а неизвестности.

— Ты боишься неизвестности?

— Да.

— Но почему тогда ты не боишься смерти?

— Потому что знаю, что происходит с душой после смерти.

— Расскажешь?

— Конечно.

Он задумался. Старался сформировать свои мысли.

— Душа как будто уходит...

— Куда?

— Не могла бы ты не перебивать меня?

— Прости, я не хотела.

— Ладно. — Он опять задумался, — Душа как бы уезжает в путешествие, находит еще не родившегося ребенка, у которого еще не появилась душа, и живет с ним заново.

— Душа помнит свое прошлое тело?

— Нет. Знаешь, еще несколько минут после смерти человека душа не уходит. Она как бы собирает все черты характера человека. Его еще можно спасти. После такой клинической смерти, человек может обрести какие-то навыки, оставшиеся от прошлых жизней. Потому что душа уже была готова уйти. Она уже собрала все свои качества, достоинства и недостатки. Вспомнила их. Понимаешь?

— Да... Ты думаешь, что твой дар остался тебе из прошлой жизни?

Юноша с какой-то болью посмотрел на нее.

— Ты не хочешь об этом говорить? Я права?

Он промолчал, но через некоторое время кивнул.

— Хорошо, это неважно. Откуда ты знаешь все это? О том, как уходит душа?

— Я это видел однажды.

— Когда?

— Когда я был совсем маленьким. Напали на дом Лонгботтомов.

Девушка вдруг сжала зубы.

— Ты был там?

— Я был у себя дома. Один. Видимо, сражение кончилось. Эти двое, они сбежали с поля боя. Или трое. Это с какой стороны посмотреть.

— В смысле?

— Они несли с собой тело женщины.

— Как она выглядела? — девушка была бледна и напряжена. Она ждала ответ.

— Рыжеволосая, около 35 лет.

— Ты знаешь, как ее звали?

— Молли Уизли. Это была твоя мать.

* * *

— О чем ты жалеешь?

— О том, что плохо помню маму; о том, что мой мир не такой, каким я хотела бы его видеть.

— А я мечтаю о море. Жалею, что не увижу его.

Это был первый раз, когда юноша спросил у нее что-либо. Но любопытство девушки снова пересилило.

— Почему ты мечтаешь о море?

— Не знаю. Просто в голову пришло.

— Что тебя в нем привлекает?

— Сила, властность, ну, и ветер, наверное.

— Море не может быть сильным и властным. Это всего лишь соленая вода.

— Это ты так думаешь.

— Ты же знаешь, что это правда!

— Знаю.

Девушка удивленно посмотрела на юношу.

— Я не хочу спорить с тобой, — объяснил он.

— Ладно. Погоди, ты сказал, что жалеешь, что не увидишь его? Почему? Я тоже хочу посмотреть на море! Когда война кончится...

— Эта война не кончится, Джинни. По крайней мере, для меня.

— О чем ты? Конечно, она кончится! Не может же она длиться вечно!

— Ты еще не понимаешь, Джинни. Но скоро поймешь. И чем позже, тем лучше.

— Объясни мне! Я хочу знать!

— Джинни...

— Ну, Гарри!

— Нет.

— Гарри...

— Нет.

— Ладно, я сама догадаюсь.

— Это совершенно необязательно. Зря я тебе сказал. Увидимся завтра, Джинни. Надеюсь, ты забудешь о нашем разговоре.

Юноша встал с травы и вытащил из кармана простую шариковую ручку. Но девушка смотрела на него с грустью. Казалось, она решается...

— Стой! Гарри, пожалуйста, посиди еще чуть-чуть. Обещаю, я больше не буду об этом спрашивать.

Юноша самодовольно усмехнулся. Будто он знал, что так и будет.

— О чем еще поговорим?

— Ты выяснил, были ли такие же, как ты? Ну, те, кто мог видеть души?

Парень, только расслабившийся на траве, вздрогнул. Он мрачно посмотрел на девушку, и та поняла его без слов.

— Ладно-ладно. Не хочешь об этом говорить, не говори. Я могу придумать еще какую-нибудь тему для разговора.

— Ну-ну. Иногда мне кажется, что мы не говорили еще только о месте обитания морщерогих кизляков. О том, существуют ли они, мы уже спорили.

— Ты не так уж неправ. Мне все сложнее придумывать темы для разговора. Может, поговорим о погоде, как истинные англичане?

— Нет, спасибо. Слишком мало простора для фантазии.

— Магловские фильмы?

— Ты смотрела магловские фильмы?

— Эмм, нет.

— Я так и думал.

— Может, погуляем в мире маглов?

— Прости? Мне кажется, или ты действительно хочешь убить себя?

— О чем ты?

— Ты не понимаешь?

— Нет.

— Глупенькая, в мире маглов небезопасно.

— А у нас разве безопасно?

— Нет, но там еще хуже.

— Ну, Гарри! Ну, пожалуйста! Я всю жизнь мечтала посмотреть на маглов! Это же так интересно!

— Джинни, ты так говоришь, будто идешь в зоопарк. Они почти не отличаются от нас.

— Я знаю. Но, пожалуйста, давай прогуляемся. В любом случае, ты же спасешь меня от любой опасности!

Девушка лукаво улыбнулась, подначивая парня. Юноша нежно смотрел на нее, и непроизвольно, его губы растянулись в улыбке.

— Ладно.

— Ты сдаешься?

— Нет, я признаю твою правоту.

Девушка наигранно серьезно нахмурилась.

— Это одно и то же!

— А вот и нет.

— А вот и да!

На это юноша не ответил, но поддержав игру своей подруги, сделал вид, что обиделся.

Девушка же, увидев этот жест, задорно рассмеялась и стала щекотать парня.

Это был первый раз, когда они гуляли по магловскому Лондону.

* * *

— Я думала ты у себя дома.

— Мне нужно было подумать.

— Я так и поняла.

Они замолчали. Парень лежал на зеленой траве, вытянув ноги.

— Опять сон? Откуда их столько? Ведь мы с тобой поймали только пятерых!

— Никто не знает обо мне всего.

Кажется, девушка обиделась. Но прекращать разговор не собиралась.

— Я подумала заняться анимагией.

Молодой человек вздрогнул, что заметила девушка.

— Ты ведь уже учился анимагии, так?

— Да. И что?

— В кого ты превращаешься?

Это было похоже на допрос. Парень сжал зубы, будто сдерживая ярость, и ответил:

— Это личное.

— Орел.

Парень зло сощурил глаза.

— Ты не можешь врать мне. Давай же, ответь. Я знаю, что ты орел! Почему ты не признаешь это?!

— Потому что это тебя не касается!

— Еще как касается! Мы могли бы летать вместе! Я тоже превращаюсь в птицу, я все рассчитала!

— Именно поэтому я молчал!

— Я имею право знать!

Оба уже не сидели. Парень с бессильной злобой смотрел в глаза стоящей перед ним девушки. Вдруг он встряхнул головой, будто сбрасывая севшую на него муху. Он опустил взгляд. В его ярко-зеленых, проникающих в душу глазах отражалась уже не злоба — только усталость. Девушка протянула руку и коснулась его ладони. Парень упорно отводил глаза. Тогда девушка ладонями обхватила его лицо и спросила:

— Почему ты не сказал мне?

Молодой человек, как загипнотизированный смотрел в глаза девушки, но не собирался отвечать. Девушка обреченно вздохнула и опустила руки.

— Глупая, я всего лишь боюсь потерять тебя.

Она с надеждой посмотрела на парня и задала совершенно ненужный, по мнению парня, вопрос:

— Почему?

На что парень легко ответил:

— Просто я люблю тебя.

* * *

Меня зовут Гарри Джеймс Поттер и мне 16 лет. У меня есть одиннадцатилетняя сестра Катрин Лили Поттер и прекрасные любящие родители, крестный и их друзья.

Но больше чем кого-либо из них, больше чем мою сестру и родителей я люблю свою девушку Джиневру Уизли. Не знаю, почему так вышло, ведь это совсем неправильно. Просто я знаю, что она всегда будет со мной, всегда поймет и всегда поддержит. Я люблю ее безумно, неконтролируемо, и даже если бы я захотел это изменить, я ничего не смог бы сделать. Я готов отдать за нее свою жизнь. И я отдам.

* * *

Песня группы Animal Jazz "Можешь лететь"

Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!

Александр Сергеевич Пушкин "Признание"

1991 г.

Я сошел с ума. Я не был психом, тихим и мирным или буйным и нервным, нет. Я был вполне нормальным, за одним исключением. У меня был друг. Ненастоящий, неживой, но лучший друг для меня маленького. Невилл. Я так и не смог отпустить его. Может, он на самом деле не ушел, а может, он был лишь плодом моего воображения. И то и другое возможно, но, скорее всего, я просто был немного сумасшедшим. Ну, или совсем сумасшедшим. Я не реагировал на грустные новости, преувеличенно смеялся над шутками, учился и помогал учиться своему другу. Я учил правила поведения в Обществе, учился танцевать, играть на фортепьяно, подарке отца матери на годовщину свадьбы. Я играл с Катрин пока она не выросла. Пока не поняла, почему родители и их друзья смотрят на меня с жалостью. Пока не поняла, почему в доме что-то взрывается, когда я злюсь. Пока не услышала, как надрывно плакала мама в каждый мой день рождения. Она не понимала точно, что со мной, но и она тогда стала сторониться меня. Я помню своего друга во всех подробностях, благодаря своему сумасшествию. В какой-то степени мое не совсем разумное состояние и сделало меня таким, какой я есть сейчас. Моя магия накапливалась во мне годами. Та ее часть, которая помогала мне видеть души людей, переполняла меня и вплескивалась наружу взрывами. Я стал скрытным, сильным, независимым магом только из-за своего помешательства.

* * *

Я помню тот день, когда рухнули мои стены, так тщательно закрывшие меня от боли. Это был мой одиннадцатый день рождения, и я ждал своего письма из Хогвартса. Письма со списком учебников для домашнего обучения, заменившего приглашение в школу после начала открытой войны. Я ждал его. Но оно не пришло.

Я помню, как впервые за это время почувствовал боль. Настоящую, детскую боль и обиду. На несправедливость мира, на его жестокость, на родителей, на Директора школы, на весь мир. И в этот же миг так долго преследовавшая иллюзия Невилла распалась на сгустки света и исчезла, прошептав мне слова прощания. Это было страшно. Будто ты считал, что на улице ночь, а на самом деле у тебя на глаза просто была одета повязка. А ты не заметил разницы. И все мои поступки, все мои сумасшедшие поводы для злости заставили меня покраснеть от стыда и сбежать прямо из-за стола. Я слышал через дверь, как отец ругается с Дамблдором, доказывает ему, что я могу учиться магии, что от этого ничего не измениться. Он не хотел слушать моего папу. А мама рыдала в спальне родителей. Я помню, как Катрин пришла ко мне. Она пыталась поговорить со мной, но я не отвечал. Тогда эта маленькая храбрая девочка схватила меня за руку, прекрасно зная, что после такого обычно что-нибудь взрывается — я ненавидел, когда меня касались. Я поднял взгляд на нее и посмотрел ей прямо в глаза, рассматривая эту чистую, наивную душу, такую, какая была когда-то у меня. Нежную, любящую близких больше жизни, прямо-таки по-гриффиндорски храбрую и упрямую. И именно тогда я понял, насколько ненужными были воображаемые стены, скрывшие меня ото всех. Насколько глупо было мое вполне осознанное сумасшествие. Насколько эгоистично я себя повел. Ведь Алиса Лонгботтом была лучшей подругой моей мамы. И моя мама пережила ее потерю, постаралась отвлечься от этого, отдала всю свою заботу мне и Катрин. Моя милая, добрая мама. И я, такая эгоистичная свинья.

— Какие у тебя красивые глаза. Я никогда не видела таких глаз. Но еще вчера они были такими тусклыми, безжизненными. Что-то произошло?

— Здравствуй, Катрин, — я здоровался с ней впервые. Ведь раньше я не понимал что делаю. Как я мог ответить на ее вопрос? Никак. Слишком мала. Я вернул себе разум. И вернул ту яркость своим глазам, которая раньше отличала меня от остальных.

— Пойдем, милая. Надо успокоить этих взрослых. Что-то они расшумелись.

Я помню, как смотрел на меня дядя Северус, приехавший на мой день рождения. Как он опустился на корточки рядом со мной и, глядя мне в глаза, объявил:

— Он вернулся.

И какая недоверчивая тишина накрыла гостиную, и как Катрин дернула меня за рукав и, доверчиво прижавшись ко мне боком, тоненьким детским голоском спросила:

— О чем они говорят?

И как я ей прошептал на ухо, что это все их взрослые заморочки, и что она может не волноваться. И что теперь я буду проводить с ней все свободное время. И что теперь у нее будет лучший старший брат.

Я помню, как Дамблдор увел на кухню отца, чтобы обсудить с ним мое обучение. И как всхлипывала мама. И как неуверенно обнял ее за плечи дядя Северус. И тепло Катрин, которой я на ушко шептал всякие глупости, из-за которых она совсем по-девчачьи хихикала, прикрывая ладошкой рот, чтобы не отвлекать родителей. Помню, с какой заботой смотрел на меня дядя Северус. Кто-то другой сказал бы, что он смотрит на меня отнюдь не с заботой, а, в общем-то, совсем без чувств, но я мог видеть его душу. Я мог увидеть его нерешительность, неуверенность, его любовь к маме — я снова видел истинные лица людей. И не только людей.

— Гарри...?

— Да, мама?

— Мм, ты... С тобой все хорошо?

— Конечно, мам. А разве должно быть плохо?

Я смотрел ей прямо в глаза, нежно улыбаясь, коря себя за глупость и за такое дорогое потерянное время. А она плакала, и эти слезы уже не были слезами безнадежности, не были слезами отчаяния, какие я видел у нее все эти годы. Это были слезы счастья, счастья за меня, из-за моего, казалось бы, потерянного счастья.

— Спасибо тебе, Мерлин. Спасибо...

Она обнимала меня, как раньше, будто ничего и не было. Будто не было пяти лет ее мучений. Будто не было пяти лет моего сумасшествия.

* * *

Меня зовут Гарри Джеймс Поттер. Мне 16 лет. У меня самая лучшая семья на свете. Семья, которая ждала, пока я «откроюсь» им. Семья, которая ждала меня столько лет. Семья, на жизнь которой я променял свою душу.

* * *

Песня группы Muse "New Born"

На задних лапках человек

Ступает горделиво,

Гоняясь тщетно целый век

За вольностью счастливой.

Но много бед в погоне той,

Падения нередки, —

Пред своенравною судьбой

Мы все — марионетки.

Пьер Жан Беранже, "Марионетки"

1997 г.

— Зачем мы живем, Гарри?

— У каждого есть своя судьба.

— То есть мы живем только ради какой-то цели?

— Да.

— Это не может быть правдой!

— Так и есть.

— Но почему ты настолько уверен в этом? Человек сам создает свою жизнь. Есть даже теория о параллельных реальностях, появляющихся из-за каждого выбора человека.

— У человека нет выбора. Есть только видимость.

— Но Гарри...!

— Не веришь?

— Нет, конечно!

— Хорошо, давай так. Я расскажу тебе одну историю.

Жил был на свете мальчик. У него не было родителей — они погибли, когда ему был годик. Когда ему исполнилось одиннадцать лет, к нему пришел великан и сказал ему, что этот мальчик волшебник. И мальчик поверил!

— Конечно, поверил! Ведь магия существует!

— Нет, Джинни. Он поверил великану не поэтому, а потому что ему очень хотелось хоть немного светлой, мягкой сказки после тяжелого детства.

— Но ...

— Ты же знаешь, что я прав. Не спорь, пожалуйста.

Ты можешь сказать, что вот он, выбор. Но какой измученный родственниками ребенок-сирота откажется от сказки?

Конечно, он согласился. Нет выбора. Только видимость.

— Это не обычный случай. Он не может служить примером.

— Ладно, давай так. Вот, в Магическом мире идет война. И вдруг какой-то абстрактный подросток узнает, что способен окончить ее. Не очень умный, не имеющий никаких особых сил. В общем — сама посредственность. Но именно он способен сделать то, что не могут сделать другие, гораздо более талантливые и сильные волшебники. Потому что существует некое пророчество...

— Пророчества — ложь.

— Не все. Среди них есть действительно настоящие. Именно они и являются "гласом Судьбы". Они указывают человеку, как он должен жить. Но вернемся к этому подростку.

Он рассказывает о пророчестве своим друзьям, и вместе они решают сделать все для убийства Темного Лорда. Но все не так просто. Этим самым выбором они заставили пророчество исполниться...

— Ты же сказал, что пророчества указывают людям то, что они обязаны делать!

Юноша тихонько зарычал от злости.

— Ты меня вообще слушаешь?! В этом и проблема! В теории человек имеет право выбора. Но только в теории, потому что на практике этот подросток понимает, что никто, кроме него, не сможет победить и выбирает свою Судьбу осознанно, но без настоящего выбора.

— Каламбур. Я ничего не понимаю.

— Ты должна понять. Это очень важно для меня.

Юноша приблизил свое лицо к лицу девушки и мягко прошептал:

— Пойми, пожалуйста. Ты ведь всегда отличалась сообразительностью...

Он мягко погладил ее щеку пальцем, так, что девушка прикрыла глаза от этой неожиданной и такой редкой ласки.

— Подумай об этом на досуге.

— Ладно, — покорно прошептала девушка.

Юноша отстранился.

— И все же, мы не закончили наш разговор.

— Да-да. Ты остановился на осознанном ненастоящем выборе.

— Да. И это самое главное в этом случае, да и в других тоже. Фактически, человек по-настоящему выбирает только цвет своей рубашки, да новые туфли. Тот же Темный Лорд, услышав, что существует человек, способный убить его, тут же бросился в атаку, хотя не сделай он этого, пророчество не исполнилось бы.

— И все равно, я не верю. Это тоже не типичный случай!

— Хорошо, — вдруг голос юноши похолодел, — давай представим что-нибудь другое. Например, маленькая девочка приезжает с семьей в гости к другой семье. И — о, удача — в этой семье тоже есть дети, двое: очаровательная малютка-девочка и мальчишка, почти ровесник гостьи. И что же думает девочка? Что с ним будет легче общаться, чем с ее братьями? О, нет! Она думает о том, что юноша, скорее всего, станет ее мужем, поскольку других волшебников ее возраста она вряд ли встретит. Странные мысли для маленькой девочки, не так ли? Но наша героиня не по годам умна и хитра, так что этого можно было ожидать.

Девушка, казалось, пыталась не расплакаться. Она с мольбой смотрела на юношу — просила его остановиться.

— А что же мальчик? А мальчик по-детски влюбился в девчонку, не подозревая о ее мыслях. Но, понимаешь, та девочка, пообщавшись с мальчишкой сама того не осознав полюбила мальчика! Не потому что он был красив или богат, хотя он действительно мог устроить ей райскую жизнь своими деньгами наследника рода и авторитетом семьи, нет, она полюбила его за его душу! За душу, которая была отдана в полную власть Судьбы за небольшую цену — жизнь его родителей! Она полюбила ничто! Но вот вопрос: где же выбор этого мальчика, куда исчез Выбор Гарри Поттера? Или теперь он даже любить будет человека, предназначенного ему Судьбой?

Юноша вскочил и будто пытался просверлить глазами девушку, которая надрывно рыдала.

— Прощай, Джинни Уизли. Боюсь, все никогда не будет, как раньше. Правда должна быть сказана, какую бы боль она ни приносила, — он склонил голову в задумчивости и тихо добавил:

— Но я всегда буду любить тебя.

* * *

Песня группы Animal Jazz "Лед. Жесть"

Мир не разделен на хороших и плохих. В каждом есть и светлая, и темная сторона. Главное в том, какую ты выбрал сторону. Сириус Блек

1991 г. Октябрь.

— Мистер Поттер. Признаться, я надеялся увидеть Вас немного раньше.

— Мне помешали некоторые, независящие от меня обстоятельства.

— Ну, что ж. Вы знаете, я помню каждую проданную мной палочку. — Продавец рассматривал мальчика с неподдельным интересом. Казалось, этому мальчику гораздо больше лет, чем на первый взгляд. Сам мальчик не отставал от Мастера и с огромным интересом всматривался в глаза Олливандера. Будто хотел увидеть там что-то скрытое от чужих глаз. — Кажется, только вчера ваша мать была у меня, покупала свою первую волшебную палочку. Десять дюймов с четвертью, элегантная, гибкая, сделанная из ивы. Прекрасная палочка для волшебницы.

— Именно.

— А вот ваш отец предпочел палочку из красного дерева. Одиннадцать дюймов. Тоже очень гибкая. Идеальна для превращений. Да, я сказал, что ваш отец предпочел эту палочку, но это не совсем так. На самом деле палочка выбирает волшебника.

— Я знаю.

— Какой рукой вы колдуете?

— Я левша.

— Интересно-интересно. Вы, должно быть, знаете, что существует не так много палочек для левой руки.

— Я надеюсь, у Вас есть несколько, поскольку сейчас почти невозможно найти Грегоровича.

— Ну, что Вы. У меня самый большой опыт в создании подобных палочек.

— Прекрасно.

Маленький одиннадцатилетний мальчик с интересом смотрел на взрослого мага, известного всей Магической Британии как мистер Олливандер — продавец волшебных палочек. Как ни странно, но у этого ребенка человек не вызывал никаких опасений, когда обычные люди находили немного пугающей его привычку заглядывать людям в глаза и не отводить взгляд. И не моргать. Может, мальчик не боялся этого странного взгляда потому, что и сам так общался с людьми. Заглядывая в душу. В самом прямом смысле этого слова.

Тем временем Олливандер вернулся из смежной с магазином комнаты и положил на стол перед мальчиком всего десять коробочек с палочками, когда обычно он предлагал их десятками. Линейка, уже пару минут самостоятельно измеряющая мальчика, наконец, упала на стол рядом с рукой Мастера волшебных палочек.

— Ну что ж, попробуйте вот эту. Тис, жила дракона, десять дюймов.

Палочка опасно нагрелась в руке мальчика, взмахнувшего ей, и оставила на его руке небольшой ожог. От неожиданности тот выронил ее и сжал от боли зубы, прошипев что-то нелицеприятное о своенравных палочках.

— Определенно не эта. Чем же вы ей так не угодили?

— Не знаю, со мной она не поделилась, — огрызнулся мальчик.

— Ладно, тогда эта. Ива, волос единорога, одиннадцать дюймов.

Но не успел мальчик и коснуться палочки, как Мастер выхватил ее буквально из-под его носа.

— Нет, точно не эта! Не волнуйтесь, мы обязательно подберем Вам палочку.

— Это было бы просто замечательно, — с немного злой интонацией ответил ему маленький покупатель.

— Может, эта? Кипарис, перо черного феникса, двенадцать дюймов.

Если бы мистер Олливандер сразу спросил своего клиента, какая волшебная палочка ему нравится, тот, несомненно, выбрал бы именно эту. Она выглядела изящно. Нет, не по-девчачьи, просто ее изящество походило на красоту чистокровных. Светлое дерево, рукоятка с черными рунами, вырезанная так, чтобы удобно было держать ее в ладони. Изящная — самое правильное слово. Она завораживала мальчика, и тот, не медля, протянул к ней руку и сжал пальцы на ее рукояти.

Это было так странно. Никакого сравнения с теплом, нет. Это был огонь, холодящий руку. Нереальное сочетание. Невозможное, и от того до боли близкое. Родное. Он сразу понял, что это именно его волшебная палочка. Ничья больше. И она радостно встречала хозяина.

Воздух в пыльном помещении заискрился, переливаясь всеми цветами радуги. И где-то шуршала вода. Завораживающе, медленно, тихими каплями стучала по крыше магазинчика. Дождь. Теплый дождь посреди осени.

— Невероятно!

Мальчик открыл глаза, вырванный из водоворота своих эмоций Мастером.

— Что невероятно? — мальчик выглядел умиротворенно. Раздражение, вызванное ожогом от тисовой палочки, испарилось, забитое в закоулки разума радостью встречи.

— Молодой человек, эта палочка была изготовлена мной более 50 лет назад с помощью найденного совершенно случайно странного черного пера, изучив магические свойства которого я выяснил, что это перо феникса. И притом, что черных фениксов никогда не существовало и не может существовать. Тогда я подумал, что это чья-то шутка, подумал, кто-то покрасил перо черной краской или заклинанием, но когда я подбирал древесину к этой необычной сердцевине, я понял, что обычно подходящие перу феникса тис и остролист совершенно не принимают такую сердцевину. Я стал пробовать каждую древесину, но только кипарис подошел этому перу. И после создания этой палочки я сомневался, что эта палочка найдет себе хозяина. Слишком необычна, могущественна и преданна. Она будет служить только Вам, даже если Вы проиграете дуэль. Она не подчинится никому, кроме Вас. У нее свои понятия о чести. Почти разумна.

Я думаю, вы знаете, что тис относят к виду древесины, из которой получаются темные волшебные палочки, остролист — могущественные светлые, ива — палочки добрых и светлых волшебников, в основном палочки целителей, дуб — для упрямых волшебников. Но ни разу за свою жизнь я не продал ни одной палочки из кипариса. И, в общем, я крайне редко создаю такие волшебные палочки. Эта палочка является признаком того, что Вы достойный волшебник. Чистокровный. Не такой, как последователи Темного Лорда — они предали свою кровь, подчинившись полукровке. Вы независимы от всех. Одиночка, со своей моралью и честью.

Олливандер задумался, будто ушел в себя. Да, этот мальчишка был полон секретов, и кому, как не Мастеру волшебных палочек, их разгадывать? Это было интересно — узнавать характер покупателей через их волшебные палочки, хотя обычно Олливандер предпочитал держать свои небольшие открытия при себе. Но этот мальчик, вопреки обыкновению, привлекал Мастера. Хотелось довериться ему.

Черноволосый ребенок пристально смотрел ему в глаза. Около минуты ни тот, ни другой не двигались. Вдруг Мастер вышел из задумчивости и неожиданно заявил мальчику:

— Вы станете третьей силой. Ни Свет, ни Тьма, только справедливость. Для Вас не важны сильные этого мира — главное для Вас — Ваши близкие.

Скоро вы встретите равного себе... — Мастер прищурился — или равную. Вам дана возможность закончить эту войну. Воспользуйтесь ей. Ради своих близких, — на его слова мальчик как-то совсем невесело усмехнулся.

Оба они молчали. Каждый думал о своем. О чем думал Олливандер, мог сказать только он сам, но мальчик по имени Гарри Поттер думал о том, что ему придется сделать, чтобы остановить эту войну.

* * *

Песня группы Evanscense "Bring Me To Life", но это только мнение автора.

И он бежал, взор обратив назад, как будто вел за ним погоню его же страх. Эдмунд Спенсер.

1997 г.

— Ты придурок, Малфой!

— Кто бы говорил, четырехглазый!

Дверь в одну из комнат была с силой захлопнута, разрушая тишину этого домика на опушке леса. Парень с растрепанными ну в очень художественном беспорядке волосами, громко топая, вбежал в свою комнату и с силой захлопнул уже вторую за сегодня дверь.

* * *

Юноша, в очень расстроенных чувствах, метался по комнате, пока не крикнув что-то вроде "Ой, ну Вас всех к Мерлину!" рывком открыл окно и выскочил наружу. Со второго этажа. Ну, невысоко, в общем-то, но падать тоже надо уметь. Как ни странно, никаких стонов из-под окна не послышалось, а точнее вообще ничего не послышалось. Вот так вот пришел, выпрыгнул и пропал.

Пришедший через полчаса подросток с очень-очень аристократичным лицом равнодушно взглянул на открытое окно и совершенно спокойно вышел из комнаты.

Это что за сумасшедший дом?

* * *

На самом деле, этот дом был совсем не сумасшедшим, но не нормальным точно. Просто в этом доме жили волшебники. А светловолосый аристократ имел вполне обоснованные подозрения о том, куда и, главное, как направился черноволосый подросток. И он их подтвердит.

* * *

Когда Гарри Джеймс Поттер не явился на обед, никто ничего не сказал. Родители подростка привыкли к перепадам настроения у своего чада и относились к его бойкотам спокойно. Что большинство вот таких пропусков семейных встреч вовсе не забастовки, они как-то не знали. Или не хотели знать. Однако на ужин подросток явился. И семья Поттеров, вместе с совсем не к месту появившемся в этом доме Малфоем, в составе 5 человек принялись за ужин, заботливо приготовленный домовиком Тори.

— Куда это его высочество Поттер — младший свалил сегодня днем?

Вся семья дружно прислушалась к разговору подростков, а один ее представитель напрасно пытался прожечь в Малфое дыру своими ярко-зелеными глазами, которые тот самый Малфой про себя "нежно" звал глазищами.

— А его высочество Малфоя не учили, что говорить во время еды невежливо?

— А я разве ем?

— Все равно.

— Ты не ответил на вопрос.

— Ты тоже.

— Прекрати, Поттер!

— Что это ты так разнервничался, Малфой? Ну, с помощью портала, посетил даму своего сердца.

— Это ты своим родителям рассказывай.

— А я это разве не им рассказываю?

— Нет! Ты это рассказываешь мне! А если ты не скажешь правду, я вполне могу поделиться с твоими родителями своими подозрениями, которые вполне могут оказаться гораздо хуже правды.

— Это шантаж.

— И что?

— Уголовно-наказуемо.

— Можно сказать, ты тоже меня шантажируешь. Законом. Мы квиты.

— Малфой, ты мне друг или нет?

— Нет.

Гарри прищурил глаза и, можно сказать, уставился в серые глаза аристократа. После чего довольно хмыкнул:

— Врешь, — и, не говоря больше ни слова, поднялся к себе в комнату, на ходу пожелав приятного аппетита родителям.

* * *

*Ретроперспектива*

— Драко Люциус Малфой.

— Гарри Джеймс Поттер.

— Джиневра Молли Уизли.

— Переговоры? — парень с девушкой, к которым обращался третий юноша, весело переглянулись, вспоминая им шутку из одного магловского фильма(1), так любимого Джинни.

— Именно.

— Неужели они мне не доверяют? — ироничные слова заставили тех самых "переговорщиков" еще раз переглянуться и одновременно ухмыльнуться.

— Вы случайно не близнецы?

— С чего ты взял?

— Друг друга с полуслова понимаете.

— Привычка, — дружно ответили юноша и девушка. Однако веселый тон был отброшен, и черноволосый подросток совершенно серьезно обратился к блондину.

— Ты в моем доме, Малфой. И скорее всего здесь останешься еще надолго. Так что привыкай, устраивайся.

Блондин огляделся и снова взглянул на первого юношу.

— Джинни — моя невеста.

— Эй! — девушка возмущенно взглянула на блондина.

— Ты легиллимент? — несмотря на напускное спокойствие, голос блондина предательски задрожал. Еще бы — кому понравиться, что у него в мыслях роется посторонний?

— Нет, — блондин вздохнул с облегчением, но с подозрением косился на брюнета.

— Тогда как?

— Врожденное.

— Что?

— Ммм, ну, я, как бы, могу видеть души.

Он замолчали. Вдруг Малфой спросил:

— Вас ведь сюда никто не присылал, — девушка мягко ему улыбнулась.

— Нет. Гарри сказал, что тебе нужна помощь, и нам разрешили поговорить с тобой.

Неожиданно для Малфоя парень сдвинул девушку себе за спину и успокаивающе заметил:

— Это была моя идея. Мы можем уйти.

"Кошмар, как они так живут?! Это же, как будто твою душу на всеобщее обозрение вытряхивают!" — крутилось в голове у Малфоя.

— Что ты...?

— Не хочу, чтобы ты злился на Джинни. Я тоже считаю, что это немного невежливо показывать людям, что ты знаешь о них чуть больше, чем остальные.

— Ты издеваешься?

— Да, — из-за спины Поттера послышался мелодичный смешок.

— Сумасшедший дом!

— Вовсе нет, Малфой. Просто здесь живут люди, которые не хотят помнить войну. Не хотят жить войной. Не хотят быть взрослыми. Мы здесь отдыхаем.

Голос Поттера не был злым или сердитым, но он был серьезным. Будто до блондина доводили правила игры в этом доме.

Поттер совершенно "по-Джинни-Уизлевски" улыбнулся. В смысле мягко и понимающе. Не как Дамблдор. Эти двое действительно понимали. Потому что пришли к нему. Потому что нашли родственную душу.

— Ты привыкнешь. Ты здесь свой, Малфой. Здесь не нужна ложь, а если нужна, то она обязана скрыть войну. Потому что война не коснется этого дома. Пока я жив. Пока живы мои родители, Катрин и Джинни. Каждый из нас будет поддерживать эту иллюзию до последней минуты. Потому что иначе мы сойдем с ума. От горя, от боли, от жестокости. Это наш маленький мир, и только тебя он примет. Потому что ты — такой же. Подумай над этим, хорошо?

И, оставив блондина окончательно растерянным, они ушли.

*Конец ретроперспективы*

* * *

Прошло не так много времени с того разговора, но разговор вряд ли покинет память наследника рода Малфоев. И сейчас ему очень наглядно объяснили, как такая иллюзорная жизнь заставляет близких друг другу людей врать, скрывая самое важное. Ему нравилась такая жизнь, но было в этом что-то неправильное. Совсем неправильное.

— Зачем этот спектакль, Малфой? Хотел поговорить — так бы и сказал. Но при родителях-то зачем?

— Надоело, Поттер. Зачем ты врешь им? — лицо Гарри ужесточилось.

— Насколько я помню, мы уже говорили об этом. И все выяснили.

— Где ты был?

— Ходил в гости к Уизли.

— О, нет, Поттер. Ты снова врешь. Ты не ходил к ним в гости.

— А где же я, по-твоему, был?

— У Уизли. Только ты не ходил к ним в гости, а летал. Я прав?

— Это неважно.

— Очень даже важно Поттер. Я считал тебя своим другом.

— Я и есть твой друг.

— Тогда почему ты не рассказал мне сразу?

— Ты не спрашивал.

— Слизеринец.

— Кто бы говорил.

— Я, Поттер, в отличие от тебя, веду себя как истинный гриффиндорец — я до последнего не верил в свои подозрения. Я доверял тебе.

— И что же изменилось?

— Ты убил мою тетю.

— Не я.

— А кто? У нас в Лондоне орлы развелись? И сколько же их?

— Двое.

Блондин вдруг замолчал, потеряв весь свой пыл.

— Дж-жиннни? — произнес он дрожащим голосом.

— Ну, да, — черноволосый подросток вдруг смущенно уставился в стенку. Будто его поймали на чем-то нехорошем. Как маленький ребенок.

— Поттер!

— Что?!

— Какого черта?! Она же девчонка! Ты хоть понимаешь, что вообще творишь?! А если с ней что-нибудь случится?! Как ты мог рассказать ей?!

— А меня, знаешь ли, никто не спрашивал! Она сама обо всем догадалась.

— И ты разрешил ей летать вместе с тобой?!

— Нет, конечно! — блондин недоуменно уставился на друга, удивленный таким ответом, — ты думаешь, ей нужно мое разрешение?!

— Ах, да! У ВАС ЖЕ РАВНОПРАВИЕ!

— Ты что орешь так? Хочешь, чтобы с нами еще родители поспорили???

— Да! Пусть узнают, куда пропадает их милый мальчик!

Оба вдруг замолчали, зло уставившись друг на друга. Вдруг брюнет подозрительно сощурился:

— Ты, что, любил свою тетю?!

— Нет.

— А чего тогда разоряешься? Джинни считала Беллатриссу Лестрейндж виновной в смерти своей матери. Она жила местью. Сейчас вроде лучше стало. Знаешь, каково это? Когда твоя невеста, вместо того чтобы думать о тебе, думает, как ей лучше напасть на убийцу своей матери? — голос юноши вдруг стал обреченным. Он с какой-то тоской рассматривал свои ладони, — она, конечно прекрасна в гневе, но…

— Что, но?

Второй юноша в ответ обхватил руками голову:

— Скажу тебе по секрету: месть — не самое лучшее чувство. Я не могу долго находиться рядом с людьми, для которых месть — главная цель в жизни.

— Почему?

— Ты смеешься? Забыл, что ли?

— А, прости…

— Я сделал все, чтобы она перестала думать об этом, перестала жить местью, но у меня не получилось. Теперь же, она гораздо легче вспоминает о своей матери, считает ее смерть отомщенной, но…

— Что на этот раз?

— Это неправильно, Драко. Это просто отвратительно. Ей понравилось убивать. Ей нравится чувствовать себя этакой Немезидой! Она считает себя достойной отомстить всем Пожирателям Смерти. Она считает, что все они монстры, чудовища, которые подлежат уничтожению!

— Разве не так?

— Нет, конечно. Ни один человек не достоин смерти! Может только Волдеморт. Он не человек.

Блондин ощутимо вздрогнул. И пристально всмотрелся в Гарри.

— Но ты же тоже убивал!

— Я никого не убил! Я только обезвредил их, — он как-то сжался, — их лишили души.

— Это лучше.

— Это хуже.

— Гарри, это война. Здесь нет места жалости.

Брюнет зло сощурился.

— Это заблуждение.

— Издеваешься? Значит, Пожиратели имеют право убивать нас, а мы нет?!

— С каждым убийством ты разрываешь свою душу!

— Что?

— Душу разрываешь на части, — у Поттера был такой вид, будто он сомневается в существовании мозга его собеседника.

— Я понял, — огрызнулся Малфой, обиженный интонацией друга. Но с чего ты это взял?

— А кому об этом знать, если не мне? Преднамеренное убийство с желанием причинять боль разрывает душу человека. Я боюсь, что однажды и душа Джинни не выдержит. Только она меня не слушает.

— Почему?

— Она думает точно так же, как и ты. Что Пожиратели не люди.

— Ладно, забыли. Но родители?! Почему ты не расскажешь им? Почему ты не сказал мне?

— Ты еще не понял?

— Что?

— Я хочу защитить тебя.

— Мне не нужна ничья защита!

— Это очень заметно, — с сарказмом отозвался юноша, — Малфой, я очень ценю близких себе людей. И я сделаю все для их защиты.

— Поттер, я не собираюсь отсиживаться в уголке, пока ты и Джинни рискуете своими жизнями.

— Поэтому я и не рассказывал тебе ничего.

— Но твои родители?! Их ты тоже защищаешь?!

— Нет, это они защищают меня. Я не хочу лишать их этой иллюзии.

— Не понял. Объясни, — его друг обреченно вздохнул.

— Малфой, они считают меня ребенком. В первую очередь, я их сын. Они собираются до последнего прятать меня и Катрин. Я же хочу помочь. И я помогаю. Знаешь, что случится, когда они узнают? Думаешь, они будут гордиться мной? Нет. Они расстроятся из-за того, что я лгал им, запрут меня дома. Для моей же безопасности!

Мерлин, как они ошибаются! День, когда они запретят мне выходить из дома, станет точкой отсчета до моей смерти…

Ты не представляешь, как я хочу свободы! Независимости! Единственное, чего у меня никогда не будет.

— Свободы от чего, Гарри? Ты не зависишь ни от кого. Никто не держит тебя.

— Ты не так уж не прав, Драко. У меня нет только одной свободы. Свободы Выбора. Но именно она более всего привлекает меня.

* * *

Отхождение от благодарностей автора перед фанфиком: песня Nina Simone “Sinnerman”.

1 — P.S. Автор знает, что фильма «Пираты Карибского моря: Проклятие Черной Жемчужины» даже в проекте не было во времена Гарри Поттера. Автор просто не удержался.

Наши сомнения — это наши предатели. Они заставляют нас терять то, что мы, возможно, могли бы выиграть, если бы не боялись попробовать. Уильям Шекспир

1992 г.

Четверо рыжеволосых подростков молчали. Каждый переживал по-своему. Сегодня их семья лишилась еще одного своего члена. Маленькая девочка, единственная девочка в семье Уизли, тихо всхлипывала, прижавшись к груди старшего подростка. Вдвоем, они мерно покачивались на кровати в такт рыданиям девочки. Ее брат пытался успокоить малышку. Двое похожих, как две капли воды, подростков как-то совершенно растерянно глядели друг другу в глаза. Они умели шутить и веселить народ, а вовсе не скорбеть. И не утешать.

Комната, в которой собралась младшая часть семьи Уизли, была одной из комнат дома Поттеров, чьи хозяева любезно согласились принять семью с их горем. Совершенно простая гостевая спальня особняка чистокровной семьи, она поражала своей роскошной простотой. Интересное сочетание. Комната не была вычурной или как-то украшенной, но было сразу понятно, что все вещи в ней дорогие и удобные. Небывалый уют для семьи с не очень большим капиталом.

Неожиданно дверь в комнату открылась, и внутрь тихо скользнул мальчик лет двенадцати. Оглядев обстановку, он по-хозяйски предложил:

— Мама с папой приготовили вам еще одну комнату для девочки. Одному из вас придется спать в одной комнате со мной. Я могу показать вам комнаты.

— Нет, спасибо. Мы немножко посидим, — старший юноша решил ответить за семью.

— Как хотите. Кстати, я Гарри, Гарри Поттер.

— Перси Уизли, это Джинни, Фред и Джордж.

— Понятно, — мальчик замялся, а потом неожиданно спросил, — говорят вы, Фред и Джордж, хотите создать свой магазин розыгрышей?

— Да, но это глупая идея. Идет война, — один из близнецов ответил мальчику. На эти слова его старший брат фыркнул:

— Чтобы понять это, вам нужно было потерять дом и… — он неожиданно замолчал, а девочка заплакала еще сильней.

— Я знаю, что идея глупая. Но мне крайне необходимо одно ваше изобретение, о котором знают даже мои родители.

— Какое? — другой близнец тоже оживился, но закончить им не дали. Перси вдруг рявкнул на братьев:

— Вы что совсем с ума сошли?! Сейчас не время для игр! Вы можете хоть иногда быть серьезными?

— О, я совершенно серьезен, но если вы сейчас же не продадите мне один Удлинитель Ушей, будет уже поздно.

— Удлинитель чего? — Перси удивился.

— Ушей. Сколько вы за него хотите?

— 5 галлеонов.

— Сколько? — Перси задохнулся от удивления. Однако сделка была прервана всхлипом девочки и тонким мелодичным голоском:

— Как вы можете?! Рон, скорее всего, мертв, а вы…! Вы…! Радуетесь жизни, будто ничего не случилось! Бездушные!

Все пятеро замолчали. Девочка со злостью вглядывалась в братьев, но когда черед дошел до Поттера, тот гордо поднял голову, и немного зло ответил:

— Я, между прочим, для вас же и стараюсь! Вы хотите узнать смогли они найти вашего брата или нет? С помощью этих предметов можно легко подслушать собрание Ордена Феникса! Неужели вам не интересно?

— Думаешь, мы не пробовали в штабе? Они собираются в зачарованном помещении.

Мальчик самодовольно усмехнулся:

— Это внеплановое собрание.

Несколько секунд дети Уизли переглядывались, а потом, как ни странно, вскочила на ноги Джинни и командным тоном вытребовала Удлинитель ушей у братьев. И вся компания горсткой высыпалась на лестничную площадку.

* * *

— Кингсли, ты смог найти Рона?

— Нет. Я проверил лес заклинанием. Если он там, то, скорее всего, уже мертв.

Послышался судорожный всхлип, а потом утешающий голос Лили Поттер:

— Артур, еще есть надежда, не расстраивайся. Мы обязательно найдем его.

— Альбус, у нас есть гораздо более важная проблема.

— Да-да, Северус. Мы так и не решили, что будем делать с маглорожденными волшебниками.

— А что с ними делать?

— Шпионы Темного Лорда добрались до Регистрационной книги детей-волшебников.

Послышались судорожные вздохи, охи и ахи.

— У этой проблемы всего два решения.

— Какие же, Альбус?

— Либо мы прячем Регистрационную книгу, либо мы прячем маглорожденных, но сначала нужно найти их с помощью книги Хогвартса.

— Если мы заберем Регистрационную книгу, Министр решит, что Орден больше не доверяет Министерству.

— И что? Он уже давно мог бы до этого догадаться.

— Грюм, одно дело, когда мы намекаем на продажность Министерства, а другое открытое признание.

— Снова. И что? Мог бы и догадаться, что в Министерстве полно шпионов.

— Грюм, не строй из себя идиота — своими действиями мы добьемся только изоляции Ордена от Министерства, а без авроров мы проиграем.

— Откуда такая информация, Северус? Твой господин наплел?

Реакция подслушивающих ребят была разной: Джинни навернулась со стула, специально принесенного для нее братом; Гарри внешне остался невозмутим, но в голове мысли сбились в стайки и разносили его воображаемую библиотеку по информации о дяде Северусе. Близнецы переглянулись, а Перси сосредоточенно хмурился.

— Перестань, Аластор. Это глупости. Однако, из ваших слов понятно, что маглорожденных придется прятать. Причем срочно.

— Но как, Альбус? Мы не можем спрятаться сами, а прятать других еще сложней! — Джеймс Поттер включился в обсуждение.

— Заклятие Доверия.

— Это мы уже проходили, — впервые на памяти Гарри голос его отца был так холоден.

— Вы только доверились не тому человеку, Джеймс. Их Хранителем стану я сам.

— Как ты себе это представляешь, Альбус? Думаешь, они согласятся с таким ограничением жизни? Не все маглы любят магию.

— Действительно, Северус прав. Моя сестра Петунья ненавидит магию. Я уверена, если бы ее сын, Дадли, был волшебником, она скорее отказалась от него, чем переехала неизвестно куда, чтобы защитить его.

— Ты плохо знаешь свою сестру, Лили.

Теперь и голос матери Гарри был холоден. Чем-то напоминал голос Северуса.

— Значит Вы, Альбус Дамблдор, знаете ее лучше меня?

— Я не хотел обидеть тебя, Лили. Мы с твоей сестрой общались некоторое время. Она просто завидовала тебе.

— То есть своему сыну она не завидовала бы? Мы с ней были лучшими подругами до моих одиннадцати лет.

— Это, конечно, очень интересно, но маглорожденным от вашего разговора не станет легче. Решайте, Дамблдор.

— Я не знаю. Для этого хотя бы нужно просмотреть Регистрационную книгу Хогвартса.

— Хорошо, мы все подумаем над решением этой проблемы.

— Лили, Джеймс?

— Да, Артур?

— Мне неловко просить, но… Не могли бы вы разрешить моей семье остаться у Вас до того, как я смогу найти нам новый дом? Нам некуда идти. Мюриель не пустит нас к себе. Мы предатели крови.

— Конечно, Артур. Я сама хотела предложить это тебе.

— Спасибо, Лили.

Гарри вынул из уха Удлинитель и уставился куда-то в пространство. Джинни незаметно, как ей казалось, рассматривала мальчика. Ей удалось ненадолго отвлечься от возможной смерти брата.

— Видимо, мы поживем еще недолго у вас, Гарри.

— Да, скорее всего. Располагайтесь.

— Фред и Джордж не захотят жить раздельно, так что, скорее всего, я буду жить с тобой.

— Да — да, конечно.

— Ну, не буду тебя отвлекать.

Мальчик даже не прервал своего занятия. У него в голове зрел план.

* * *

— Какого черта, Альбус?

— Что-то случилось, Северус?

— Случилось?! Еще как случилось! Регистрационная книга детей-волшебников пропала!

— Хогвартская?

— Да нет же! Министерская!

Собрание Ордена Феникса было прервано появлением шпиона, вернувшегося со встречи Пожирателей. На кухне дома на площади Гриммо установилась мертвая тишина.

— Как это случилось, Северус? Волдеморт приказал выкрасть ее?

— Нет, Альбус. Темный Лорд рвет и мечет. Кто-то украл книгу буквально из-под носа у Пожирателей!

— Невероятно!

— Видимо, кто-то помогает нам.

— Что этот человек с ней сделает?

— Мы не можем знать точно, Лили. Либо он отдаст книгу Темному Лорду, либо Дамблдору.

— Не думаю, Северус. Этот человек не настолько глуп. Он уничтожит ее.

— Как???

— Сожжет, Джеймс, сожжет.

Двенадцатилетний мальчик вытащил из уха купленный у близнецов Удлинитель Ушей и порадовался, что собрание проходило не там, где всегда, то есть без защиты.

А сжечь — это идея.

* * *

В тот день Магическую Британию потрясло известие о краже из Министерства Магии. Невозможность такого стояла на третьем месте после ограбления Гринготтса и побега из Азкабана. Волдеморт в злости убил двух своих молодых Пожирателей. Орден пытался выяснить имя своего союзника. Но не смог. Потому что никто не догадался, что этот незримый помощник — двенадцатилетний Гарри Джеймс Поттер. Хотя, может мистер Олливандер поделился бы с Орденом своими подозрениями, если бы его спросили. А Джиневра Уизли на всю жизнь запомнила кровавую повязку на руке друга на следующий день после появления новости.

Тело Рональда Уизли было найдено через неделю после ограбления.

* * *

Песня Linkin Park «Don`t stay».

Каждая победа и каждое поражение лишь твоя заслуга — это и есть свобода.

Автор изменяет традиции и пишет название песни перед главой. Это песня "Мой рок-н-ролл" группы Би-2. Без этой песни эффект не тот. Послушайте и почитайте, пожалуйста. Простите за маленький размер.

1996 г. 31 октября. Нападение на больницу Святого Мунго.

* * *

В тот день началась борьба для меня и Джинни.

В тот день я понял самое главное. То, что можно понять только самому.

В тот день мне разрешили сражаться.

Меня приняли в Орден Феникса.

Мне разрешили убивать.

В тот день.

* * *

В очередном нападении на Хогсмид погиб брат Альбуса Дамблдора.

С этого все началось.

На несколько дней Орден остался без своего главы — директор скорбел по своему брату. Вернулся он уже другим. Целеустремленным. Уверенным. Жестоким.

Дети. С пятнадцати лет все способные сражаться подростки имели право вступить в Орден. После проверки Сывороткой Правды, разумеется. Армия Светлой стороны увеличилась буквально в два раза. Трусостью считалось остаться в стороне. Ни я, ни Джинни не остались. Мне было 16.

Это был ад.

— Здесь нет места жалости, нет места пощаде. Здесь идет война, и вы теперь ее участники. Больше нет детства, нет дома, есть только война. Личная война каждого из вас.

Но эти слова не были правдой. Нет. Я чувствовал. В этом всем было что-то глубинно неправильное, что-то, что мог понять только я.

Я понял.

Когда увидел Джинни. Убившую человека Джинни. Убившую, и наслаждавшуюся смертью.

Смертью человека.

Ребенка.

Пятнадцатилетнего ребенка.

Это был конец.

Внутри меня что-то рухнуло, погребая под останками все мысли и чувства. Я не хотел! Не хотел убивать! Мерлин, помоги мне, прошу тебя! Я не хочу видеть смерть!

Все мои мысли, мои чувства, все они пытались убедить меня. Убедить, что все это оправданно. Что мы можем победить только так.

Ложь.

Я врал себе, врал, чтобы не чувствовать, не видеть этой жестокости, этой боли.

Не чувствовать.

— Это война, Гарри. Здесь нет места жалости.

Нет! Слышите?! Нет! Не будет этого! Я не стану таким, как они! Я не убью! Не заберу чужую жизнь! Я НЕ БУДУ!

— Война! Понимаешь, Гарри? Пришло время отбросить все чувства. Ты рос в этом, рос в этой войне! Ты должен был понимать весь ее ужас! Почему же это стало таким откровением для тебя? Это монстры. Чудовища в людской плоти, слышишь? Они заслуживают смерти!

Нет! Они тоже люди! Мерзкие, злые, жестокие, но люди! Никто не достоин смерти! Никто!

Не позволю! Не дам, слышите? Это вы во всем виноваты! Вы начали эту войну, а я должен ее продолжить? Не буду! Я не стану убийцей! Не я!

— И чего ты этим добьешься? Джинни уже убивала!

Стон. Боль. Удар по самому уязвимому месту. По сердцу.

Его маленькая Джинни! Такая добрая, беззащитная, нежная. Почему? Она ни в чем не виновата. За что? Ее душа, такая яркая, пламенеющая, она чернела. Огонь охлаждался, потухал. Ее душа погибала, захлебывалась, тонула в смерти, в жестокости, в этом ужасе, окружающем ее.

За что? Мерлин, спаси ее душу. Прошу тебя! Забери мою, только защити ее…

— Нет, Гарри. Ты же знаешь, что он тебя не услышит. Какое ему дело до этих людишек. У тебя есть только один выход. И ты знаешь это. Ты всегда можешь уйти, Гарри. Закрыться. Это же так просто, ты уже однажды сбежал от самого себя. Гораздо проще ничего не осознавать, ничего не чувствовать. Гораздо проще не жить.

Это не выход. Надо бороться. Бороться до конца. Даже если твой враг огромен и непобедим.

Потому что твой враг — все люди.

Потому что это — сама смерть.

И выхода нет. Ты пройдешь этот путь до конца. До самого конца.

Это твоя война, Гарри.

Война с самим собой.

В этой комнате хранится сила, одновременно более чудесная и более ужасная, чем смерть, чем человеческий разум, чем силы природы. Пожалуй, она ещё и самая загадочная из всех сокровищ, что там хранятся. Имя этой спасительной силы — любовь. Альбус Дамблдор

1998 г.

— Джинни?

— Да, Гарри?

— Я люблю тебя, ты знаешь об этом?

— Знаю, — молодой человек лет восемнадцати зарычал от напускной злости. Девушка засмеялась, прикрывая ладошкой губы.

— Давай по-другому. Джиневра Уизли, я люблю тебя больше жизни.

— Ты говорил.

— Безгранично.

— Оригинально.

— Бесконечно.

— Говорил.

— Ах, так. Ну, ладно.

Девушка вдруг испугалась, может она пересекла какую-то незримую границу?

— Что, ладно?

— Джиневра Молли Уизли. Я люблю тебя бесконечно, безгранично и я готов отдать жизнь за тебя. Согласна ли ты стать моей женой?

— ЧТО???

Юноша самодовольно усмехнулся.

— Не ожидала? А я между прочим уже неделю как кольцо купил, — похвастался он.

— Свадьба? — голос девушки почти сорвался на визг.

— Да.

— Какая свадьба, Гарри?! Мне семнадцать лет! Тебе всего на год больше, и то даже еще не исполнилось восемнадцать!

— И? Это же мелочи, Джинни.

— Мелочи? Ты знаешь, что скажет мой отец?

— Что?

— Что я — безответственная влюбленная дурочка! Что из-за тебя я покину свою семью! Что без меня они не справятся с домом — я же единственная девушка в семье!

Молодой человек, казалось, вообще не слушал ее. На первых словах все вокруг вдруг стало неважно.

— Если бы всего этого не было, ты бы согласилась?

— Конечно.

— И не сказала бы ничего о том, что недостаточно любишь меня, что я придумал твою любовь?

— Ты говоришь глупости, Гарри.

— Скажи.

— Что?

— Ну же, скажи, Джинни! Я хочу услышать всего четыре слова!

— Четыре?

— Да.

— Я даже не знаю… — молодой человек вскочил на ноги и с уже настоящей злобой смотрел на девушку.

— Перестань, Джиневра.

— Что ты, Гарри? Я шучу, конечно. Только не злись! — парень медленно опустился на траву.

— Если ты так хочешь… Я скажу, сейчас, подожди секунду, — девушка закрыла глаза и, не открывая их, совершенно серьезно произнесла:

— Я люблю тебя, Гарри.

Молодой человек мягко улыбнулся и повалил девушку на землю, прижав ее к траве:

— Не бойся, про кольцо я пошутил. Кажется, я что-то задолжал тебе.

— М-м…? — девушка пыталась сопротивляться, но у нее не получалось. Не потому что парень был сильней, нет. Он почти не давил на нее. Просто от его близости в голове что-то помутилось, и все ее мысли срочно сбежали с тонущего разума. Как крысы...

— Я задолжал тебе один поцелуй. А может и не один. Если позволишь.

И он мягко прижался своими губами к ее.

Может, он скажет ей это попозже. Когда она будет готова.

* * *

Песня Би-2 "Скользкие улицы" переезжает к другой главе. Взамен песня Джеймса Бланта "You`re beatiful"

Великое отчаяние всегда порождает великую силу. С. Цвейг

1991 — 1993 гг.

Маленький одиннадцатилетний мальчик разглядывал книгу, подаренную ему крестным по секрету. От родителей, разумеется.

«Анимагия. Открой своего зверя»

Чудо. Все-таки магия — великая вещь. Стоило Гарри подумать о таком пособии, Сириус решил рассказать о «героическом» детстве Мародеров. Чего он хотел добиться — неизвестно, но после того вечера Гарри стыдился смотреть в глаза дяде Северусу и не разговаривал с отцом, Сириусом и Ремусом. Видимо, подарок — это просьба примирения. Ну, и ладно. Круче то, что он может рассчитать, в кого он может превращаться. Здорово.

— Гарри? Мама зовет обедать. Папа снова работает.

— Хорошо, Катрин. Скажи маме, что я уже иду.

— Что это у тебя, братец?

— Ничего, сестричка, — хмыкнул «братец», пряча книгу в тумбочку и накладывая простейшее Запирающее заклятие на ее дверку. От сестры.

— Ну, Гарри! — захныкала девочка.

— Никаких ну! Пора обедать, милая. Пойдем.

— Ну, что это за книга? Ну, скажи!

— Не «нукай». Это некрасиво.

— Я скажу маме!

Мальчик остановился прямо на лестнице и укоризненно посмотрел на девочку:

— Это предательство.

— Да, но я хочу знать.

— Если ты расскажешь маме, я не буду с тобой разговаривать… — мальчик сделал вид, что задумался, а потом наигранно обреченно вздохнул и покачал головой, — … месяц!

— Гарри! — девочка чуть не плакала. Неожиданно у девочки появился союзник.

— Что это вы задумали, молодой человек? — за спиной у девочки появился, как из-под земли вырос, черноволосый мужчина в форменной мантии.

— Дядя Северус! Дядя Сириус подарил ему книжку, а он не хочет делиться со мной! — мальчик нахмурился и, избегая смотреть в глаза взрослому, обиженно заявил:

— Два месяца!

— Гарри! — девочка уже почти всхлипывала. Мужчина обнял малышку за плечи, как-то совсем неловко.

— Прекрати, Гарри. Ты ведь покажешь мне эту книгу, а я расскажу Катрин. Хорошо? — мужчина очень выразительно подмигнул. При этом лицо его немного перекосилось, будто он вообще никогда не пытался подмигивать кому-либо.

— Ладно.

— Вот и договорились. Пойдем, Лили уже ждет нас.

* * *

— Ну, Гарри, что за сокровище ты прячешь под такими крепкими охранными чарами? — хмыкнул Северус Снейп, глядя на мальчика, снимающего Запирающее заклинание "Алохоморой".

— Прекрати, дядя Северус. Я просто не хотел, чтобы Катрин нашла ее.

— Что это? — на несколько минут воцарилось молчание — мужчина рассматривал книгу. Когда он закончил, голос его стал недовольным:

— Только твой крестный мог придумать такой бестолковый подарок ребенку.

— Но дядя Северус! Я всегда хотел стать анимагом! Это же так интересно.

Мужчина недовольно сощурил глаза и ответил:

— Так, только не говори мне, что собирался учиться по этой книге!

— Ну и что? Собирался, признаюсь! — мужчина в ответ страдальчески застонал.

— Гарри, тебе одиннадцать лет! Ты хоть представляешь, к каким последствиям может привести обучение анимагии в таком возрасте?

— Представляю, — мальчик гордо поднял голову и попытался взглядом побороть Северуса Снейпа. Тот, подождав чуть-чуть, почти ласково заявил:

— Упрямец.

— И что? Это же так здорово быть анимагом!

— Еще слово, молодой человек, и я изымаю эту книгу у тебя.

— Дядя Северус! Так нечестно! Это подарок!

— Изымаю.

— Ну, пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я только рассчитаю, какая у меня анимагическая форма и больше ничего.

— И, разумеется, прочитаешь всю эту книгу.

— Разумеется.

— Глупый, маленький мальчик…

— Попрошу без оскорблений!

* * *

Маленький черноволосый мальчик с ярко-зелеными, проникающими в душу глазами в десятый раз пересчитывал какую-то формулу, раз за разом перечеркивая все результаты.

— Ну, что, упрямец, и кто же ты у нас? Каков твой внутренний зверь? — мужчина явно смеялся над мальчиком, но тот не обращал внимания на ёрничество своего старшего друга.

— Я не понимаю!

— Что, малыш?

— Я не малыш!

— Конечно-конечно. Так что?

— Я думал, я буду как отец, каким-нибудь травоядным, ну, как олень. И что? Нет! У меня получается совершенно противоположный результат. А я не могу перечитывать весь список животных в поисках одного шестизначного номера!

— Противоположный, говоришь?

— Ну, да. Я думал, он будет начинаться на тройку, а мое число начинается на 9!

— Может это хищная птица?

— Почему ты так решил?

— Логика, малыш. Противоположный ходящему по земле — летающий, травоядному — хищник. Вот среди них и ищи.

Молчание опять затянулось. Мальчик, устроившийся на кровати с кучей пергамента и огромным фолиантом, осторожно перелистывал страницы своей книги. Пока на одной странице не увидел что-то, заставившее его замереть.

— Невероятно… — еле выдавил из себя мальчик.

— Что?

— Смотри!

Мальчик протянул мужчине, сидящему на мягком ковре, фолиант, открытый на странице с картинкой степного орла.

— Смотри, какой красавец, Ремус!

— Это твоя анимагическая форма?

— Нет, я просто перелистывал страницы, и … — голос мальчика затих, а потом он недоуменно уставился на число анимагической формы.

— Я угадал? — не дождавшись реакции, мужчина в потрепанной временем одежде ответил сам себе, — О, да, я угадал.

— Вау. Просто… Вау.

— Гарри, ты потомок одной из самых чистокровных семей. Какое «Вау»?! Минимум «невероятно», — оборотню очень нравилось смотреть на смену выражений на лице мальчика: недоумение, удивление, надежда, радость и совершеннейший восторг.

— Ремус, это невероятно! Просто невероятно!

— Так уже лучше. А то «Вау»… — Люпин делал вид, что воспитывает сына своего лучшего друга, но сам тихо радовался вместе с ним.

— Он такой красивый… — Гарри с каким-то раболепным выражением на лице рассматривал картинку, даже потрогал для достоверности.

— Гарри, не сходи с ума. Лили убьет меня.

— Черт, я хочу научиться превращаться!

— Следи за языком, Гарри! Какой еще «черт»! Где ты научился этим магловским выражениям?!

Мальчик вообще не слышал своего учителя.

— Нет, я научусь превращаться! Чего бы мне это не стоило!

— Упорство это хорошо. И целеустремленность. Но только после семнадцати лет.

— Сколько???

— Семнадцать лет.

— Тринадцать.

— Семнадцать.

— Пятнадцать.

— Семнадцать, Гарри, не меньше.

— Ну, ладно, шестнадцать.

— Семнадцать, Гарри. Это не обсуждается.

— Так нечестно! Сириус и папа стали анимагами на пятом курсе, то есть пятнадцатилетними.

— Если бы ты ходил в Хогвартс, может у тебя бы даже получилось. Но здесь ты под моим постоянным присмотром. Не пойдет.

Мальчик подозрительно сощурился. И склонил голову, будто подсчитывая что-то. А потом выпрямился и заявил:

— Ладно.

— Надеюсь, ты не собираешься открыть Хогвартс, только чтобы научиться анимагии.

— Нет. Я сдаюсь.

— Ну, ладно.

* * *

— Гарри Джеймс Поттер! Какого Мерлина это значит???

— Мама, ну что ты нервничаешь? Все нормально, дыши спокойней, все хорошо.

— Нет, все просто отвратительно! Ты что творишь? Ты хоть представляешь всю опасность того, что ты затеял?

— О чем ты, мама?

— О вот этой книге, Гарри Поттер! Я забираю ее у тебя. Навсегда.

Мальчик остался совершенно равнодушен. Еще бы, а зачем ему, собственно, нервничать?

— Хорошо, мама. Может, ляжем спать?

— Я поговорю с отцом о твоем наказании.

— Да, мама, — кажется, Лили Поттер немного смягчилась.

— Спи, Гарри. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мама.

Свет в комнате потух, покрывая тьмой все помещение. Из леса за окном не доносилось ни звука. Тихо.

Двенадцатилетний черноволосый мальчик встал и, сосредоточившись, разбежался, используя всю длину комнаты, и, прыгнув в воздух в каком-то невероятном пируэте, крутанулся вокруг себя. Казалось бы, сейчас он упадет, но не тут-то было. Очертания ребенка вдруг смазались, и через мгновение на месте ребенка парил, еле держась в воздухе, орленок в черном оперении и белой головкой. Степной орел.

Птица рванулась в открытое заранее окно, и с криком свободы исчезла в темноте леса.

* * *

Песня группы Evanscense "Everybody`s Fool"

Неподражаемо лжет жизнь: Сверх ожидания, сверх лжи... Цветаева М. И.

1998 г.

Ветер бил в лицо.

Конечно, это же Астрономическая башня. Ну что ж. Я сделал все, что нужно было сделать.

* * *

Роберт Джонс — брат одной из самых ярых противниц Темного Лорда, члена Ордена Феникса Гестии Джонс, аврор, с ужасом в глазах смотрел на тонкую фигурку подростка на вершине Астрономической башни. Он не мог рассмотреть лицо человека, но даже отсюда, с подножия башни, был виден силуэт юноши в черной мантии, склонившегося над краем парапета. Ошеломление аврора длилось недолго — он бросился в школу, чтобы остановить человека, воспрепятствовать его, казалось бы, близкой гибели.

Подросток на вершине башни сделал четко отмеренный шаг и полетел вниз с огромной высоты.

* * *

А как все начиналось! Одни радости... по сравнению.

Был первый день лета моего семнадцатого года жизни. Я пришел в Хогвартс, чтобы сдать свои экзамены ЖАБА. Сдал я их прекрасно. По-моему. Я уже собирался домой, когда меня задержали. Как преступника. Не буду врать, я испугался. До дрожи в коленках, до зубовного стука. За дело задержали. И это было самое страшное.

— Мистер Гарри Поттер? Вы обвиняетесь в незарегистрированной анимагии. Пройдемте с нами.

Мама с ужасом в глазах смотрела на аврора, отец странным защитным жестом отодвинул меня себе за спину. Сириус, прибывший вместе с тем аврором, смотрел на меня пару мгновений, а потом принялся оправдывать меня.

— Ему же 17 лет, какая анимагия? Зачем ему учиться этому? Когда, как? — аврор, будто извиняясь, посмотрел на Сириуса и ответил:

— Блек, я только выполняю приказ. Сам не верю в эту глупость.

В глубине разума шевельнулась гордость, анимагии я научился давным-давно. Однако расчетливость быстро ее заткнула, заявив, что такое мнение только плюс для меня.

— Брось, Джонс. Зачем это надо начальству? Он же лишь ребенок, — гордость вопила, требуя ежесекундной мести.

— Блек, я только допрошу его Сывороткой Правды, и забудем об этом, — Мерлин! Ноги подкосились, в обморок, что ли упасть? Нет, нельзя, потом еще объяснять придется. Так, не падать, не бояться, думать. Как же сбежать?

— Не бойся, Гарри. Это же всего лишь пара вопросов, — мама пыталась меня успокоить. Казалось, она догадывалась. Но не хотела верить. Я же всего лишь ребенок!

Мы шли по пустынным коридорам Хогвартса. Картины, радуясь так редко проходящим людям, махали нам руками, предлагали поговорить на разные научные темы. Я же мелко дрожал. А в голове зарождался план.

* * *

— Гарри, ты, если что...

— Не мямли, пап. Все будет хорошо.

— Ты же помнишь, у тебя есть портал домой. Если что...

— Папа, я не преступник. Не надо. Не подставляй себя.

— Конечно.

* * *

— Вы Гарри Джеймс Поттер?

— Да, — мысли путались, разбегались, растворялись. Нет! Нельзя! Нужно думать, помнить, соображать. Нужно бежать.

— Родители Джеймс Поттер, Лили Поттер, в девичестве Эванс?

— Да.

Мерлин! Что же делать? А .... Это идея!

— Что с Вами?

— Мне плохо... — хрипящий голос, рвотный спазм. Гениальное изобретение близнецов — Блевательный Батончик! И ни капли лжи — мне действительно плохо.

— Прервите допрос! Не видите, он не может отвечать!

— Может, это странная реакция на Сыворотку Правды?

— Да какая разница?! Помогите ему!

Меня отпустили. Так, теперь надо сбежать из-под надзора. В туалет.

— Мама, я в уборную.

— Конечно, Гарри, — она смотрела на меня с таким беспокойством и я не удержался:

— Я люблю тебя, мама...

— Гарри?

Я не ответил — рванул через дверь туалета. Так, окно. Форточка такая малюсенькая. Слава Мерлину, я еще не до конца вырос!

* * *

Черная птица с белой головой, совсем непохожая на сову, несла письмо. Приблизившись к земле, птица грациозно нырнула в Главные ворота Хогвартса. Пустынные коридоры, и птица приземлилась на стол перед рыжеволосой женщиной, заходившейся в рыданиях.

— Орел? Откуда ты?

Птица не двинулась с места, немигающим взглядом совсем необычных для орла ярко-зеленых глаз уставившись на стену сбоку от женщины.

— У тебя письмо? Странно, ты же не сова…

Раскрыв письмо, она пять раз перечитала незамысловатый текст, прежде чем недоуменно посмотреть на орла.

«Со мной все хорошо. Не волнуйтесь. У меня были причины сбежать. Я не преступник и не думайте. Орел, конечно, очень вредный, но я сумел с ним договориться, ни в коем случае не гладь его. Клюнет».

— Странно. Зачем ему бежать? И где он тебя нашел?

Не услышав ответа от недвижимой птицы, а было бы странно даже ждать его, женщина устало закрыла покрасневшие глаза и положила голову на стол, обхватив ее руками.

— Ну что ж. Это его выбор.

* * *

— Джеймс Карлус Поттер, Вы обвиняетесь в помощи Гарри Джеймсу Поттеру сбежать. Вы признаете свою вину?

— Нет.

— Вы помогали Гарри Джеймсу Поттеру сбежать?

— Нет.

— Вы предлагали ему помощь?

— Да, — аврор встрепенулся и с ожиданием посмотрел на Джеймса.

— Он принял Вашу помощь?

— Нет.

— Допрос окончен. Вы невиновны.

Светловолосый мужчина извиняюще посмотрел на Джеймса Поттера, чей сын сбежал вчера буквально из-под носа у авроров. Глава авроров — Скримджер — считал, что Поттер-младший был Пожирателем Смерти и сбежал, чтобы авроры не узнали ничего из тайн Темного Лорда. Так больше никто не думал. Сын Джеймса Поттера не мог быть предателем. А уж когда Скримджер приказал допросить старшего Поттера, на него взъелись многочисленные друзья известного члена Ордена Феникса. Однако начальство — оно и есть начальство. Злись — не злись, а твоего мнения никто не спрашивает. На недовольство резонно ответили — от Сыворотки Правды отказывается тот, кому есть, что скрывать.

* * *

Насчет его сына — среди авроров самым популярным было мнение, что Гарри Поттер — анимаг и его анимагическая форма незаметна и помогла ему бежать. В общем, они были не так уж неправы, я действительно сбежал с помощью анимагии.

Однако на этом моя история не заканчивается. Я не мог оставить маму без весточки и передал ей письмо вместе с самим собой. Рискованная затея, но я должен был ее увидеть. Конечно, она могла догадаться, что тот орел — я, но мама всегда предпочитала не видеть очевидного. Лучше незнание, с этим я даже не думал спорить.

Также я не мог не рассмотреть Хогвартс поближе. Я просто обязан был посмотреть те ходы, по которым ходили когда-то мои родители, крестный, дядя Ремус, Северус. Это же настоящий замок! Как здорово было бы здесь учиться. Закончить мое исследование на Астрономической башне меня заставили чьи-то шаги на лестнице. Конечно, я мог бы превратиться до прыжка, но — Мерлин! — я хотел почувствовать свободное падение. Это совсем не похоже на полет птицы.

* * *

Подросток, с огромной скоростью приближающийся к земле, с усилием преодолевая сопротивление воздуха, крутанулся вокруг себя, и из пике вышла уже птица, с черным оперением и белой головкой. Степной орел. Гордый орел.

* * *

Песня группы Animal Jazz «Необратимость»

В сущности, все равно, за что умираешь; но если умираешь за что-нибудь любимое, то такая теплая, преданная смерть лучше, чем холодная, неверная жизнь. Гейне Г.

Это воспоминание Гарри о сне, приснившемся ему в 1997 г.

Маленький семилетний мальчик тихо плачет в чулане под лестницей идеально чистого дома. Сжавшись в комок, он раскачивается в такт рыданиям. Он плачет не от боли, не от обиды, он плачет из-за своей ненужности. Из-за своих родственников, которые не подарили малышу ни капельки любви. Плачет потому, что так хочет быть любимым, быть нужным, жить, окруженным заботой. И он просит у неба, чтобы все было по-другому. Чтобы у него были родители, которые поддержали бы его, которые любили бы его. Он просит у неба семью.

* * *

Одиннадцатилетний мальчик прячется за креслом в странной комнате. Все вещи в ней стары, и давно уже просят починки. Одеяло на полу — тонкое и не греющее ребенка — его единственная вещь в этом доме. Он прячется от странного человека, великана, прячется, пока он разговаривает с Дадли, и только когда великан говорит, что пришел к Гарри, мальчик выскакивает из-за угла. Ведь, хотя и Дадли плохой, этот человек пришел за Гарри, и Дадли в этом не виноват. Этот мальчик добрый, и он все еще верит в сказку. Верит великану, когда тот рассказывает о магии. Верит ему, потому что ему нужна эта сказка. Чтобы не потерять тепло своей души.

* * *

Все тот же мальчик, но уже чуть старше, с ужасом смотрит на горного тролля замахнувшегося дубиной на девочку с непокорной гривой каштановых волос. И понимает, что девочка погибнет, если он ничего не сделает. А в голове только одна мысль: «За что?!». Ведь эта девочка ничего не сделала плохого. Ведь она всего лишь маленькая девчонка. И понимает, что именно ему дан шанс спасти ее. И он спасет.

И мальчик отчаянно прыгает на спину троллю, и спасает уже его и девочку другой мальчик, Рон Уизли.

* * *

Четырнадцатилетний черноволосый подросток прижимает к себе мертвое тело Чемпиона Хогвартса Седрика Диггори. И у него во взгляде боль, горечь, грусть. И решимость. Решимость довести свое дело до конца. Потому что сегодня он стал символом борьбы с Волдемортом. Потому что избежал смерти в который раз, хотя рад бы умереть.

* * *

Пятнадцатилетний подросток разносит к Мерлину кабинет директора Хогвартса. Потому что сегодня умерла его сказка. Кончилась жизнь, началась борьба. И он больше не будет плыть по течению. С сегодняшнего дня он борется.

И все равно, что сегодня умер его крестный. И все равно, что он все отдаст за его жизнь, и плевать, что он душу продаст за жизнь своих родителей. Только вернуть ту иллюзию счастья. И он не знает о том, что сегодня решилась его Судьба. Что его ждет другая, еще более безнадежная жизнь, но с той самой иллюзией счастья.

* * *

Черноволосый подросток с ужасом смотрел на разворачивающуюся перед ним сцену.

Рыжеволосая женщина прикрывала телом ребенка.

— Не трогай его, убей меня, меня, только не Гарри, не моего сына.

Лицо женщины, так любимой подростком, его матери, вдруг изменилось, и теперь черноволосого ребенка с ярко-зелеными глазами закрывала другая женщина. С таким же отчаянием в глазах, с безнадежностью в опущенных плечах, с отчаянной решимостью во взгляде.

— Не трогай моего сына, убей меня, раз ты убил его, но не трогай моего сына. Убей меня!

— Нет! — подросток кричит, срывая горло, ведь ту девушку он любит больше жизни. Девушку, из которой вырастет эта женщина. Любит до боли в сердце, до дрожи в руках, до стучащих зубов, до невероятного счастья от одной секунды рядом с ней. И она не умрет, потому что сначала умрет он, за ее жизнь, в обмен на ее жизнь, ее и этого малыша, их с Джинни ребенка. Даже если это только мечта, бред воспаленного сознания. И он будет бороться. За каждую секунду ее жизни. За каждый вдох вдали от нее. Потому что их ребенок станет их гибелью. Бороться с самой Судьбой, с самой смертью, с самой Жизнью. Ради нее.

* * *

В совсем другом доме посреди леса тот самый черноволосый подросток плакал. Не так как плачут девочки — навзрыд — нет. Только одна слезинка скатилась по его щеке, оплакивая утраченную иллюзию свободы, выбора, оплакивая весь похороненный подростком его же мир. Каждая мысль, каждое слово, чувство — все это разрушилось, и это разрушение вырвалось из юноши лишь одной слезинкой похороненного счастья.

* * *

Би-2 “Ангелы”

Минуя нас, судьба вершит дела. Петроний

— Зачем ты делаешь это, Гарри?

Странная светловолосая женщина в длинной, тянущейся по холодному полу странного замка мантии, склонив голову, смотрела на растерянного юношу, силившегося понять, где он находится.

— Кто Вы? И где я?

— Я никто и все, я сущность всего сущего и пустота. Мы в твоем сне, Гарри.

— Понятней не стало.

— Ты не ответил на мой вопрос. Зачем ты это делаешь? Зачем ты борешься со своей судьбой?

— А Вам непонятно? Я не хочу умирать! Я не хочу, чтобы умерла любимая мной девушка. Не хочу!

— Ты ничего не изменишь, Гарри. Судьба неотвратима. Ты отдал душу за жизнь своих родителей лишь с одним условием, поставленным тебе Судьбой. Поставленным тебе мной.

Юноша ошарашено смотрел на женщину и глухим, осипшим голосом спросил:

— Каким условием?

— Ты должен сделать так, чтобы от этого изменения не поменялась Судьба. Лорд Волдеморт должен быть уничтожен. Так или иначе, пророчество исполнится.

— Но почему я?!

Лицо женщины смягчилось, и она, приблизившись к юноше, почти заботливо погладила его по волосам, как ребенка.

— Такова твоя судьба, Гарри. Из-за твоего постоянного невезения и жестокости твоей жизни я и делаю тебе некоторые поблажки. Разговариваю с тобой, например, убеждаю в правильности твоего Выбора.

— У меня же нет выбора? — голос подростка звучал жалобно.

— Не того, которого так жаждешь ты. Так уж случилось. У тебя есть другой выбор. Ты не в силах изменить Судьбу, но только тебе выбирать как прожить эту жизнь: наслаждаясь каждым мгновением, или же умереть в одиночестве, безвестным Героем, рассорившись со всеми близкими тебе людьми. Это твой Выбор. Смирись с этим, Гарри. Это твоя судьба.

Некоторое время оба молчали. Но подросток разрушил тишину, задав давно мучивший его вопрос.

— Как я могу вернуть свою душу? Ту, мягкую, взамен этой, эгоистичной?

— Она вернется к тебе после этой жизни.

— Что будет, когда я умру?

— Ты встанешь перед Выбором: вернуть свою старую душу и прожить эту жизнь заново, с ней, или выбрать себе новую жизнь с этой, новой душой.

— Если я буду жить с той душой, моя жизнь изменится?

— Не в главном. Может, ты легче переживешь смерть своего друга, по-другому отреагируешь на препятствия, но твоя Судьба не изменится. Ты прокладываешь себе путь этой жизнью. Будь аккуратен в своем выборе.

— Почему Вы рассказываете это мне?

— Я симпатизирую тебе. У тебя красивая душа.

— Вы тоже видите души?

Женщина мягко рассмеялась.

— Конечно, ведь я подарила этот дар тебе. В качестве небольшого утешения.

— Он останется со мной после моей смерти?

— Да.

— Спасибо, — женщина удивленно смотрела на юношу.

— Знаешь, ты первый, кто благодарит меня. В основном все проклинают свою жизнь. За то, что не сделали то, что хотели или сделали, но не то. Мало кто находится в гармонии со своей судьбой. Мало кто принимает ее.

— У меня только один вопрос: почему Вы создали Тома?

— Я его не создавала, Гарри. Он родился сам, со вполне милой душой. Он нравился мне. В его прошлой жизни он был обычным клерком. Я дала ему шанс стать великим волшебником, он стал, только совсем не так, как я хотела. Каждый раз, начиная свою жизнь заново, он клянется мне, что исправится. Его душа клянется, но он снова и снова вырастает таким, каким ты знаешь его. У него сложное детство, и это портит все.

— Почему я помню свою прошлую жизнь?

— Я подарила тебе на это право. Кто-то должен был исправить мою ошибку. Я дала тебе право на это, плюс несколько привилегий, чтобы жизнь не казалась тебе такой отвратительной.

— Спасибо, — женщина еще более удивленно посмотрела на подростка, и тот поспешил объяснить, — Вы вполне могли бы отправить меня в этот жестокий для Гарри Поттера мир, не давая мне никаких преимуществ. Как в прошлый раз.

— В некотором роде, эта жизнь — подарок для тебя. Так сказать, искупление моей вины перед твоей прошлой жизнью.

— Все равно, спасибо. Я рад узнать своих родителей. Почему в этом мире нет моих друзей?

— Твои друзья — в прошлой жизни именно они были твоим преимуществом, привилегией. Сравнительно небольшим, конечно. Знаешь, сколько людей страдает от одиночества? Тебе крайне повезло с друзьями. Здесь они тебе не нужны. Если хочешь, я могу в следующей жизни забрать твой дар и поменять его на Рона и Гермиону.

— Я подумаю над этим. Хотя, мне очень нравится видеть сущность людей.

— Время пришло, Гарри. Мы с тобой встретимся позже, после твоей смерти. До встречи.

— Вам недолго осталось ждать встречи со мной.

* * *

Песня Enia “Caribean Blue” по совершенно непонятным самому автору причинам =).

Так отрадно, когда тебя любят ради тебя самого. Бомарше

1997 г.

— Гарри! Гарри, стой! Подожди, пожалуйста! Гарри, прошу тебя! Остановись! Я должна с тобой поговорить! — и — о, чудо! — он остановился. Впервые после того разговора.

На них пялились. С интересом, насмешкой или удивлением — зависит от отношения к Поттерам и Уизли. В основном с заботой и интересом. Поттеров в Ордене любили, да и Уизли тоже. Мало кто знал о разладе этой невероятной парочки. Парочки таких отличающихся друг от друга подростков.

Их любили, удивлялись такой странной любви. Люди отвыкли от такой любви — детской, наивной. Все изменила война. И те немногие, кто знал об их размолвке, сейчас внимательно смотрели на Джиневру Уизли, стремительно догонявшую Гарри Поттера, который, казалось, пытался сбежать от ней. Но Джинни было плевать на смотревших на нее людей. Она должна была поговорить с Гарри.

— Что такое, Джинни? Мы можем поговорить в другом месте? — Гарри не любил внимания. Предпочитал скрываться в тени, а Джинни наоборот предпочитала театральные эффекты, жесты, яркие, пафосные слова. Только о любви никогда не говорила, что очень нервировало Гарри Поттера. Он видел это чувство в ее душе, но очень хотел официального подтверждения. Джинни не подтверждала. Теперь же они поссорились. Он сам ушел, о чем сейчас жалел, но гордость сказать об этом первому не позволяла.

— Конечно, только обещай, что не сбежишь, — она с такой мольбой во взгляде смотрела на Поттера, что тому вдруг стало стыдно. За то, что избегал, за то, что ушел. Не объяснил. Не понял. Пытался ее забыть. Не получилось.

— Прости, Джинни… — он выдохнул ей это куда-то в волосы, прижавшись к ней, почти физически чувствуя потребность касаться ее еще, прижать к себе и не отпускать. И все надуманные его воображением картины ее смерти разом потухли в его голове. Конечно, это все только воображение. А плевать, даже если нет. Только быть рядом с ней, касаться ее, прижимать ее к себе. Наслаждаться каждым мгновением настоящего, забыть о будущем. Оно ведь так далеко, а Джинни здесь, рядом с ним. А больше ничего и не надо.

— Что ты, это я виновата. Я же такая глупая…

— Нет, Джинни, ты совсем не глупая. Ты самая лучшая в мире. Самая добрая, милая и красивая для меня, — девушка покраснела.

— Я поняла, Гарри. Поняла то, что хотел сказать мне. И мне плевать, что эта война не кончится для тебя. Потому что она не кончится для нас обоих, потому что я останусь рядом с тобой. До конца.

— Моя милая, добрая Джинни… Моя Джинни…

И плевать, что на них смотрят, плевать на весь этот мир. Потому что для него нет ничего важнее этой девушкой. И пусть разрушится этот мир, к Мерлину. Всех к Мерлину. Плевать. Главное, что она здесь и рядом с ним, а со всем остальным он разберется как-нибудь потом. И ничто не разрушит этого мгновения. Этого счастья. Ничто и никто.

* * *

Песня Animal Jazz "Кроме дождя".

С судьбой следует обходиться, как со здоровьем: когда она нам благоприятствует — наслаждаться ею, а когда начинает капризничать — терпеливо выжидать, не прибегая без особой необходимости к сильнодействующим средствам. Ларошфуко

1996 г.

Мы с Джинни самозабвенно целовались.

Родителей не было. Катрин на что-то обиделась и заперлась в своей комнате. А мы целовались.

Это было немного эгоистично, ведь родители сейчас участвовали в сражении с Пожирателями, и мы теоретически должны были сейчас нервничать, переживать за них. Но мы целовались.

Отвлечься меня заставил какой-то шум в гостиной. Усилием воли оторвавшись от Джинни, я утешительно поцеловал ее в макушку, чтобы не расстраивалась. Не помогло. Джинни наигранно зло нахмурилась.

— Гарри...

— Тсс, они не могли вернуться так рано, значит, что-то случилось.

Мое напряжение передалось и Джинни. Она, теперь уже встревожено, нахмурилась, и с таким же усилием воли поднялась с моих колен, которые занимала почти целый час. А я и не заметил...

Довольно быстро я спустился в гостиную на первый этаж, и с удивлением признал в источнике шума крестного и Северуса, которого я перестал называть дядей еще два года назад. И это притом, что они за километр обходили друг друга.

— Что здесь происходит? — первой пришла в себя Джинни.

Северус с некоторым презрением взглянул на Сириуса и неприязненно ответил:

— Твой крайне сообразительный крестный предложил переместиться по Каминной сети вместе. Якобы так будет быстрее. Моего мнения он не спросил.

Сириус тоже поднялся с пола и, недовольно взглянув, на Северуса произнес:

— Дамблдор послал нас за тобой, Гарри. К Ордену хочет присоединиться один вызывающий сомнения Пожиратель.

— У меня только два вопроса: почему вас послали двоих, и неужели во всей Магической Британии закончилась Сыворотка Правды?

Северус скривился как от зубной боли и, неприязненно глядя на моего крестного, ответил, начав почему-то со второго вопроса:

— Запасы всей Магической Британии, к моему огромному сожалению, не принадлежат Ордену. Зельевар у нас всего один, и это я. А мои запасы не бесконечны. Насчет же твоего крестного... Эта пси...— кажется, он хотел оскорбить Сириуса, но, наткнувшись на мой красноречивый взгляд, исправился, — твой дражайший крестный хотел выслужиться перед Дамблдором и, против приказа, одновременно со мной отправился к тебе.

— Я не перед кем не выслуживаюсь, — огрызнулся Сириус, — я всего лишь хотел сообщить Джинни, что Билл был ранен в сражении.

— Ты идио...— он снова запнулся, прожигаемый моим взглядом и, поморщившись, исправился, — очень умный аврор, Блек.

Наступила почти гробовая тишина. Не знаю, что ждали мои собеседники, но я ждал взрыва. Эмоций. От Джинни.

И он последовал. На тумбочке жалобно хрустнула любимая мамой старинная ваза. Я надеялся, что «Репаро» меня не подведет.

— ЧТО?! — через мгновение я сжимал в объятиях мою невесту, пока та захлебывалась рыданиями.

— Все хорошо, Джинни. Он же всего лишь ранен. С ним уже все хорошо. Они бы сказали.

— Ты бессердечный эгоист. Мой брат ранен, может он даже умирает, а ты радуешься, что он еще не мертв! Тебе совершенно плевать на мою семью!

— Поверь мне, Джинни, на твою семью мне плевать гораздо меньше, чем на другие.

— Ты! — Джинни задохнулась от возмущения. Я крайне терпеливо молчал, пока она била своими маленькими острыми кулачками по моей груди. Больно била.

Я не сопротивлялся: пара синяков лучше, чем разнесенный ее магией дом.

— Очень умный поступок, Блек.

— Затк... — он запнулся, увидев мой красноречивый кулак, видный, несмотря на наступающую на меня Джинни, — помолчал бы ты, Снейп!

— Гарри, тебя ждет Дамблдор.

— Был бы рад встретиться с ним. Если выживу.

— Бессердечный, эгоистичный подонок. Противный, вредный трус! — вот тут, я не выдержал и, схватив Джинни в охапку, впился в ее губы поцелуем. Это я-то трус?!

Северус поперхнулся воздухом, Сириус понимающе усмехнулся, я же заметил это только краем зрения.

— Не смей называть меня трусом, — заявил я немного охрипшим голосом.

— Прости... — Джинни была настолько ошарашена, что даже забыла о своей обиде на меня.

— Тебя ждут, Гарри. Надеюсь, ты закончил, — Северус старательно прятал взгляд.

— Конечно, Северус. Сириус, не мог бы ты проводить Джинни к ее семье. И кто-то должен рассказать обо всем Катрин.

— Хорошо, Гарри. Ты можешь отправиться один, я расскажу все Катрин.

— Спасибо, Северус, — я притянул к себе Джинни и поцеловал ее рыжую макушку, — и не думай от меня отделаться. Я скоро вернусь, — Джинни улыбнулась мне сквозь слезы. Это казалось жалким подобием на ее обычное счастливое выражение лица.

— Я тоже приду, Гарри.

Я махнул рукой всем и нырнул в камин.

— Штаб-квартира Ордена Феникса, площадь Гриммо, 12.

* * *

В доме Сириуса почти ничего не изменилось. Почти. Этим «почти» оказался истинный аристократ в строгой черной мантии и с маской в руке. Блондин.

— Люциус Гиперион Малфой? Вас я ожидал увидеть в Штабе Ордена меньше, чем кого-либо другого. Гарри Джеймс Поттер, к Вашим услугам, — и, следуя этикету, я склонил голову.

— Невероятно. Наученный Этикету чистокровных человек, находящийся в этом собрании маглолюбцев и маглорожденных. Вы чистокровный?

— Я наследник древнего чистокровного рода Поттеров, однако, не настолько чистокровный, как Вам бы хотелось, — неожиданно Малфой понимающе усмехнулся.

— Сын Джеймса и Лили Поттеров? Невероятно. Я ожидал увидеть помешанного на маглах подростка. Думал, Вы какой-нибудь их дальний родственник. Однако, оказывается, даже в рядах Ордена Феникса есть люди, чтящие Древние Магические традиции. Чистую кровь. Не ожидал, — смеется. Ну что ж. Я тоже умею играть в эти игры.

— Мою кровь, конечно, не сравнить с Вашей. Я независим, и никогда не подчинюсь помешанному на власти полукровке. Никому не подчинюсь. Не это ли отличает чистокровных волшебников от маглорожденных? У меня есть честь и гордость.

Малфой поморщился и странным, нервным движением тронул левое предплечье. Наш крайне учтивый разговор прервали.

— Ты знаешь, зачем я позвал тебя, Гарри. Я не знаю, может ли Орден доверять ему.

— Я никогда не думал, директор, что однажды буду работать у Ордена дознавателем.

— Каждый член Ордена помогает ему в достижении нашей общей цели так, как может. Ты можешь сделать гораздо больше, чем рядовой член Ордена. Конечно, я бы не просил тебя о такой услуге, если бы мы могли ждать новой порции Сыворотки Правды.

— Я все понимаю, профессор.

Воцарилось молчание. Видимо, все ждали от меня каких-либо действий. Нарушил этот момент как ни странно Малфой.

— Вы знаете, мистер Поттер, какие интересные слухи ходят о Вас в рядах Пожирателей?

Молчание остальных стало напряженным. Ты не можешь знать это. Никто не знает. А даже если знаешь, только попробуй сказать это, и я лично тебя убью.

Малфой смотрел на меня с интересом ученого, чуть склонив голову. Мое терпение лопнуло. Стрелой кинувшись к Лорду Малфою, это если по Этикету, я силой приподнял его голову, совсем не по Этикету, заставив посмотреть себе в глаза. Скорее всего, сначала он просто не понял, что я собираюсь делать, потому не сопротивлялся. Теперь же он не мог оторвать взгляд от моих глаз. Они затягивали, гипнотизировали, мерцали почти сумасшедше. Я давно заметил эту их способность. Затягивать. И постоянно пользовался ей.

— Какого Мерлина ты творишь?! — Малфой силой воли разорвал глазной контакт. Он потерял всю свою вежливость, скинул маску. Какая сила воли! Никогда не встречал таких сильных душой людей. Ну, может, еще Северус. Ну и Дамблдор, конечно. И мама. И Джинни. Но, все равно, редкой ценности душа.

— Кто ты, Мерлин тебя дери?! Что ты делал?!

Орденцы переглядывались. Мало кто понимал происходящее. Дамблдор следил за каждым моим движением. Родители синхронно подняли палочки, готовые защитить меня от разгневанного мага.

— Вы меня боитесь, Лорд Малфой? — тот дернулся как от пощечины. Паника. Страх. Ужас. Неверие. Беззащитность. Решимость. Забота. Забота?

— Неужели, лорд. Вы боитесь не за себя. Какая неожиданность. Люциус Малфой больше всего заботится о своей семье.

Он смотрел на меня со священным ужасом.

— Как?! Я же владею окклюменцией! Ты не проникал в мой разум! — у него был хриплый голос. Бедный, редко так пугают чистокровных лордов.

— Действительно. Я не трогал Ваш разум. Иначе меня бы здесь не было. При желании, Альбус Дамблдор за мгновение сломал бы Ваш блок. Я тоже. Но мне это неважно. Я вижу кое-что другое, Люциус Малфой. Я вижу души.

Малфой был разбит, ошарашен. Такой удар по его самолюбию. Собственно, ему не привыкать. Сильная душа, но покореженная убийствами. Дурак, нельзя так разрывать душу. Нельзя мучить ее.

— А теперь мне крайне интересно узнать, какие же слухи ходят обо мне в рядах Пожирателей.

— Говорят, что ты единственный, кто способен победить Темного Лорда. Раньше я в это не верил.

"Взрослые" переглянулись, и папа попросил выйти большую часть волшебников. Это я отметил краем взгляда.

— И почему они так решили?

— Говорят, что ты преемник Дамблдора. Именно ты захватил в плен Рудольфуса Лестрейнджа, Яксли и Эйвери. А ведь они были из Внутреннего круга!

— Откуда они знают? — мой голос охрип. Чертовщина. Они что, следят за каждым моим недоубийством?!

— Темный Лорд наказывает выживших за каждого схваченного Пожирателя. К тому же, родственники схваченного имеют право на месть. Темный Лорд искусный легилимент. Он всегда находит виновного.

— Итак, за мной охотится несколько членов Внутреннего круга?

— Нет. На тебя нацелился сам Темный Лорд.

Тишина. Мама всхлипнула. Отец сосредоточенно хмурился. И именно этот момент выбрал Северус, чтобы вывалиться из камина.

— Что здесь происходит?! Люциус?!

* * *

Мы сидели в столовой дома Блеков и молчали. После прояснения ситуации и заявления Северуса:

«Наконец-то ты одумался, Люциус. Все-таки Драко — мой крестник», заставившего уже совсем не невозмутимого Люциуса Малфоя споткнуться на ровном месте, все, вроде бы, успокоились. Вроде. Теперь осталось самое главное.

— Итак, Гарри. Ты считаешь Люциуса Малфоя достойным нашего доверия? — объект разговора как-то весь съежился. В ожидании приговора.

— Да, полностью. Мне бы очень хотелось встретиться с его сыном. Мне кажется, мы с ним подружимся.

— А его жена?

— Ей тоже нужна защита. Он пришел сюда, чтобы защитить ее и Драко. Он не сможет шпионить для нас. Волдеморт легко пробьет его блок и увидит эти воспоминания.

— Я тоже заметил это.

— Ты предлагаешь предоставить ему, его сыну и жене убежище. Цена?

— В Вас проснулся слизеринец, профессор? То, что у этого человека редчайшая душа, — Малфой приосанился, — не считается? Тогда он может предоставить в наше полное распоряжение новейшие слухи среди Пожирателей. Мне, например, очень интересно, кто, по их мнению, есть тот загадочный анимаг, так помогающий Ордену.

— Они считают, это кто-то из бывалых авроров, решивших вспомнить молодость. Однако здесь выбор сужается. Орел — необычная птица. Обычно обозначает благородство, честь и гордость владельца этой анимагической формы. Они небезосновательно считают, что это чистокровный волшебник. Но это, скорее всего, лишь предрассудок Пожирателей. Нам с вами не знать, что честь и гордость могут быть не только у чистокровных, — при этом он так красноречиво смотрел на меня, что мне захотелось его придушить. Не подавай им идеи!

— Думаю, этот вопрос закрыт. Сириус, проводи мистера Малфоя в его временные апартаменты.

— Конечно, директор.

Теперь нас в комнате осталось пятеро: Северус, родители, Дамблдор и я. Все они чего-то ждали. Начал Дамблдор.

— Несколько лет назад я подбирал нового учителя Прорицаний для Хогвартса. Точнее, семнадцать лет назад, — вот она, точка отсчета. Тогда все началось. Мама ждала меня, Алиса — Невилла. Он родился на день раньше. Судьба. Дамблдор же продолжал, — я уже было разочаровался в ней, как вдруг голос ее изменился, глаза закатились. Это выглядело немного зловеще. Она произнесла пророчество, Гарри. Пророчество, на которое мы надеемся. В нем говориться о том, кто способен победить Темного Лорда. О пророчестве мало кто знает. Знают о нем, только те, кого оно касается. Северус тогда случайно был в этом баре, в котором я назначил встречу этой прорицательнице. Он услышал пророчество. Зная некоторые факты, он пришел ко мне с требованием рассказать это пророчество всем, кого оно касается. Я рассказал. Теперь пришло время узнать и тебе, — зачем? Я и так знаю его содержание. Да-да. И Вы меня не удивите. Нет, говорите, говорите, пожалуйста. Ведь, по идее, я ничего не знаю.

Дамблдор скрылся в зеленом пламени камина — видимо, пошел за Омутом Памяти — а мы все также молчали. Я наткнулся на взгляд Северуса. Сочувствует. Он ведь любит меня, как сына, которого у него, скорее всего, никогда не будет. Заботится обо мне. Куда делся тот мрачный, ненавидящий меня зельевар? Вот так вот я меняю людей…

Похоже, они все ждали от меня чего-то. А мне ничего не надо было. На меня накатила тоска. По прошлой жизни, где все было гораздо проще. Где я мог умереть сам, один, и этого было достаточно. Здесь же умрет еще и она. Моя милая Джинни…

Дамблдор вернулся со знакомой мне каменной чашей. Палочкой выделив из множества воспоминаний одно нужное, он спустил тонкую серебряную нить в Омут.

В голове крутились какие-то глупые мысли. Люблю серебро. Не черный, не белый, не серый. Серебряная середина, отличающаяся от других. Мой любимый цвет.

На смену апатии пришла паника. Откуда только взялась?

Нет! Не хочу, слышите?! Сейчас ведь все кончится. Кончится бесшабашная жизнь. Начнется одиночество. Потому что… Стоп, что это со мной? Какое одиночество? Все эти люди с самого начала знали, что мне предстоит сразиться с Темным Лордом, хотя, сражаться-то с ним я не собираюсь. У меня другая Судьба.

«Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда… рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца… и Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы… И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой… тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…»

Стрекозообразная Трелони исчезла в дымке Омута Памяти. Мои близкие старались незаметно рассмотреть мою реакцию. Я их не разочаровал.

— Это все? — они так ошарашено на меня смотрели, что мне стоило огромных трудов не расхохотаться прямо здесь. Истерика приближалась. Приняв молчание за знак согласия, я встал из-за стола и направился к камину, — прекрасно, тогда я пошел.

И, неуклюже ввалившись в камин, чуть не забыв про Летучий порох, я прокричал почти истерически:

— Дом Поттеров!

Уверен, они еще долго обсуждали мой уход.

* * *

Подросток шестнадцати лет катался по полу в уютной гостиной двухэтажного пола. Любой, увидевший его, заявил бы, что этот человек — сумасшедший. И не так уж он был бы неправ.

Я сходил с ума. Думал о себе в третьем лице, вспоминал о каких-то событиях своей жизни, не связанных никаким смыслом. Но хуже всего было то, что я смеялся. Хохотал, как сумасшедший, припадочный, если понятней. И не мог остановиться. Мерлин, помоги!

Я не мог прийти в себя. Боялся, что сейчас сюда кто-нибудь войдет, что таким меня увидит Катрин, что войдет Северус. Но больше всего я боялся, что таким меня увидит Джинни и больше всего на свете хотел, чтобы она пришла. Чтобы утешила, помогла. Мерлин, пожалуйста, спаси мою душу…

— Гарри! Что с тобой, милый? Что произошло, что с тобой?! — Мерлин, какая же ты сволочь! Я же о разуме просил, а не о Джинни. Хотя, так даже лучше. Поцелуй меня, любимая, пока я чувствую, пока я не сошел с ума окончательно… Спаси меня, хоть я вовсе не принцесса… Даже не принц. Так, всего лишь Избранный. Только все гораздо хуже, Джинни. Все гораздо, гораздо хуже… Может, если я сойду с ума, ты будешь жить. Хотя, кто ж мне даст слететь с катушек? Что-то меня на магловские выражения потянуло…

Крыша уезжала. В долгосрочное путешествие. Или в отпуск. Слабак! Вставай! Ты не можешь сдаться! Ты продал свою душу, так плати по счетам. Ты обязан вернуть ее… И поэтому нужно бороться. Ну же, Гарри. Ты не трус, правда? И не слабак. Ты сможешь. Ради Джинни. Ради новой жизни, нового мира, того, где ты будешь другим, и с тобой снова будет Джинни. Потому что она всегда будет с тобой. Потому что она — Джинни…

Она прижималась ко мне и плакала. От бессилия, от невозможности помочь мне. Из-за своей и моей слабости. Как в истерике, она покачивалась рядом со мной, уже не смеющимся. Нет, теперь меня скручивала судорога. Хуже Круциатуса…

— Ну же, миленький… Ты же не бросишь меня, правда? Ты сильный. Я знаю. Я верю в тебя, слышишь? Верю, что ты со всем справишься, а я со всем тебе помогу. Правда-правда. Я здесь, Гарри. Я с тобой и я останусь здесь. Рядом с тобой. Даже после нашей смерти. И я клянусь, я не проживу дольше, чем ты, не проживу больше, чем день без тебя. Я уйду вслед за тобой, Гарри. Чтобы быть рядом с тобой. А больше мне и не надо, Гарри. Помнишь? Больше ничего и не надо…

И я верил. Верил ее словам. Вспоминал. Ради нее, я буду жить. Еще чуть-чуть. С этой душой ведь так сложно. Слабая. Мерлин, клянусь, я верну свою душу. Ту, которой так восхищался. Даже если из-за нее поссорюсь с Северусом. Она того стоит. Она и Джинни.

Это так больно, осознавать, что тебя оторвали от такой родной частички себя. И я не любил эту душу из принципа. Хотя…

В этом мире я должен жить с этой душой. С ней мне будет легче. Ведь с той у меня не было бы Северуса, я не смог бы так легко отнестись к Малфою, а я чувствую, с этим Драко мы подружимся. В этом мире мы похожи. Две стороны одной медали.

С той душой я бы никогда не научился анимагии, или научился, но было бы уже поздно. После семнадцати безопасность трансформации, конечно, больше, но чтобы научиться, потребуется гораздо больше времени. Маленькому телу легче привыкать к трансформации, чем большому. С той душой я никогда бы не соврал Ремусу, не добился бы перемирия между Северусом и Сириусом. С той душой я бы добивался Джинни, а не она добивалась меня.

Я подумаю над этим потом, позже. Когда станет легче. Моя милая, любимая Джинни уже успокоилась, ведь меня больше не мучила судорога. Моя любимая невеста лежала у меня на груди, прижимаясь к моей уже давно не сухой рубашке. Как можно столько наплакать? Ее же выжимать можно…

Джинни мягко прижалась губами к моим губам, после заклинанием подняла меня в воздух, и отнесла в мою спальню.

Я чувствовал себя просто отвратительно. Крыша решила остаться, но разнесла к Моргане весь мой разум. Тело болело, будто я пробежал километров сто на своей предельной скорости.

Джинни стянула с меня мокрую рубашку, очень мягко погладив мою кожу своими холодными пальчиками. Я подумал, что она будет делать дальше, но сама Джинни такими глупостями не заморачивалась, просто натянула на меня одеяло по шею. Ну, спасибо тебе, добрая девушка! Мне жарко, ау! Помогите бедному страдающему парню. Но Джинни явно не умела читать мои мысли. Жаль, а я-то надеялся. Она устроилась в моем любимом кресле и явно приготовилась спать прямо там. Это что за беспредел! Быстро домой, спать! Родители-то что подумают! Ой-ей, Джинни, милая, ты ведь им не скажешь про то происшествие? Джинни, любимая, какого Мерлина ты не учила легиллименцию, когда я предлагал?!

На такие достижения в работе разума мое сознание не было способно, и я, наконец-таки, отключился.

С этого дня началась история Мстителя, та история, которая вошла в многочисленные книги о войне с Лордом Волдемортом, точнее именно тогда она приняла такой размах.

С этого дня моя война закончилась, с этого дня она стала нашей. Моей и Джинни.

* * *

Animal Jazz «Думать Дважды».

[right]Любовь сама — закон; она сильней,

[right]Перед любовью ведь ничто для нас.

[right]Джефри Чосер

1997 г.

— Петрификус Тоталус!

Сегодня было жестокое сражение. Очередное нападение на больницу Святого Мунго. Очередное, но не похожее на другие. Сегодня с ними не было Гарри. Когда он был так нужен.

Теплый и уютный дом Поттеров враз потерял все свое тепло и уют. И тоскливая Джинни, почти поселившаяся в их семье не добавляла настроения. И Малфой, огрызающийся на каждого заговорившего с ним, тоже.

И, Мерлин и Моргана, Северусу до чешущихся рук хотелось притащить этого наглого юнца обратно домой. Потому что все они ждали. Его.

И, Мерлин, Орден и авроры проигрывали. Несмотря на то, что Пожиратели сегодня никого еще не убили. Светлой стороне не хватало только одного — его, Гарри. И Северус ждал. Своего воспитанника, почти своего сына.

И неожиданно помощь пришла, но не оттуда, откуда ждали.

Свист, черная тень, и птица с черным оперением камнем падает на Пожирателя, нападает на него своими острыми когтями, царапает ему лицо, и тот кричит и падает. Какой-то аврор убивает его Авадой, а орел как-то горестно кричит, будто он хотел сделать что-то совсем другое.

— Убей птицу, Снейп!

— Не помню, с каких это пор я подчиняюсь тебе, Макнейр!

— С этого дня! Эта птица не дает покоя Лорду. Ее давно нужно было убить!

— Вот и убей! Я за птицами не гоняюсь! Я тебе кто, охотничья собака?!

— Снейп!

Наверно, он спорил с Макнейром только из упрямства, но что-то внутри твердило, что он не должен убивать этого орла. И Северус пытался убедить себя, что дело только в том, что эта необычная птица, а скорее всего совсем не птица, помогает им.

— Оставь меня, Макнейр. Убей ее сам. Это, кажется, твоя работа — убийство особо опасных животных.

— Снейп. Убей орла. Сейчас же. Или же я скажу Темному Лорду.

— Сколько шума из-за какой-то птички.

— Эта птичка вырезает к Моргане всех новичков!

Орел поднялся выше. Теперь попасть в него не представляло труда.

— Сектумсемпра!

Луч заклятия впитался в тело птицы, и темно-бордовая кровь потекла на магловский асфальт.

Орел летел, барахтаясь в воздухе, в последний раз за свою жизнь приближался к земле. Неожиданно из облака вылетела вторая птица. Такой же орел, только Северус почему-то мог с уверенностью сказать, что это — волшебница-анимаг. С невыразимой тоской кричала птица — символ гордости, вцепившись когтями в тело раненной птицы, вызвав у своего товарища крик боли. Вдруг раненный орел крутанулся в воздухе со стоном боли. Вовсе не животным стоном.

Черная форменная мантия, аврорские сапоги, футляр для палочки на руке и до боли знакомая черная растрепанная шевелюра. Шевелюра, могущая принадлежать только двум людям в мире, один из которых помогает своей жене, другой же сейчас прячется от закона. Прячется от закона о незарегистрированной анимагии, прячется в своей неизвестной анимагической форме, помогшей ему сбежать.

И, Мерлин, Северус точно знал, чья тонкая, аристократичная фигурка в небе истекает кровью и, скорее всего, умирает.

Подросток сделал рывок и прошептал что-то совсем не слышное отсюда, снизу. И исчез во вспышке портала.

* * *

Северус хотел сбежать с поля боя, но за ним внимательно следил Макнейр. Мелькнула мысль "заавадить" этого убийцу себе подобных животных, в смысле таких же особо опасных. Но Северус точно знал, что Темный Лорд найдет виновного, потому сдерживался.

Он должен был помочь Гарри, ведь заклинание мог остановить только его создавший. Он был уверен, Гарри переместился в дом Поттеров, другого портала у него быть не могло. Но Северус до дрожи в коленках боялся, что опоздает, что Гарри уже мертв, и уверенность в этом факте росла в нем с каждой секундой.

Наконец, Пожиратели отступили, отбитые с огромным трудом. Кровью, жизнями, чужой смертью. И Северус молился, чтобы среди погибших в этой битве не было Гарри.

Северус крикнул Макнейру сообщение для Лорда и аппарировал в штаб Ордена. Там его уже ждали.

* * *

Впервые в жизни Джинни готова была кричать от страха. У нее подгибались ноги, кружилась голова, но она понимала, что не имеет права на слабость. Впервые в жизни она должна была спасти, а не ее. И больше не было взрослых, могущих помочь ей, ведь такие раны просто так не появляются, и придется все объяснить, и она сможет вылечить сама. Как учила ее Лили.

И она промыла раны, влила ему в горло Обезболивающее и Кровевостанавливающее зелья, но кровь не останавливалась. И Джинни рыдала, плакала, раз за разом пытаясь зажать раны руками, используя все новые и новые затягивающие раны зелья. Только ничего не помогало. И Джинни плакала, плакала, смаргивая бессильные слезы, потому что они ничем не помогут. И она поняла, что не справится, что может до бесконечности сидеть здесь, если бы зелий было достаточно, пытаясь остановить кровь, но она не сможет это сделать сама. И поняла, что ей нужна помощь, помощь того, кто не расскажет ничего и никому, того, кто будет даже рад помочь Гарри. Такой человек был только один. И она бросила Гарри, чтобы привести помощь. Бросилась к этому человеку со всей скоростью, со всей своей магией. Потому что только так она спасет его, ее Гарри.

— Штаб-квартира Ордена Феникса, площадь Гриммо, 12

* * *

Члены Ордена Феникса могли наблюдать в тот ужасный день, когда они почти проиграли, как в Штаб аппарирует Северус Снейп, и, одновременно с ним, из камина выпадает рыжеволосая Джинни Уизли.Не дав Снейпу отойти от аппарации, за рукав тащит его в камин, согнувшись в какую-то невиданную фигуру, кричит: «Дом Поттеров», перемещаясь по Каминной сети одновременно со Снейпом.

Артур Уизли, наблюдавший за этим стремительным действом, решил было отправиться за ними, но был остановлен Дамблдором, начавшим собрание.

* * *

— Мисс Уизли? Что Вы делаете?!

— Помолчите, — Северус, казалось, задохнулся от такой наглости, но услышав адрес, промолчал. Его разум в это время перебирал возможности, из-за которых обычно спокойная и невозмутимая Джиневра Уизли позволила себе фамильярность. Именно она была достойна Гарри больше, чем другие. Безукоризненные манеры, постоянная вежливость и невероятное чувство стиля — казалось бы, откуда девушке из не очень обеспеченной семьи, росшей без матери, знать все это? Иногда Северусу казалось, что именно Гарри вырастил ее такой. Необычной. Хотя иногда он замечал разницу между ними. Две крайности одной и той же сущности. Веселая, жизнерадостная, практичная Джинни Уизли, и холодный, скрытный, но такой мечтательный, ушедший куда-то в свой мир, Гарри Поттер. Они дополняли друг друга. Но это стоило им постоянных споров. Спорила, в основном, Джинни. Гарри не любил ссор. Ненавидел жестокость и боль. Чужую боль. Но именно Гарри мог ударить больней всего. Потому что видел самое сокровенное. То, что никто не должен был видеть. И Гарри это понимал.

Единственным непонятным для Северуса оставалась та сцена сегодня. Когда орлица пыталась остановить падение своего сородича. Было в этом жесте, в ее крике столько любви, что Северус начинал уже сомневаться в чувствах Гарри к Джинни. Пока не увидел ту, другую Джинни. Холодную, гордую, неприступную. Орлицу. И она вела его к Гарри.

Гостиная дома Поттеров была разгромлена. На пушистом ковре ярко выделялись пятна красного цвета, окровавленные бинты, повязки, пустые бутылочки от зелий. Кровевостанавливающее и Обезболивающее. Гарри был жив. Джинни не позволила.

Облегчение — первое, что почувствовал Северус, увидев Гарри. Вторым чувством стал ужас. Рассеченное, окровавленное тело, закатившиеся от боли глаза, судорожно сжатые руки — все это напоминало Северусу древних мучеников. Он не кричал, может, ему уже не было так больно из-за зелья, а может, он просто не хотел еще больше пугать Джинни. Он даже не заметил их прихода. Впрочем, это было бы странно, если бы он сумел увидеть их.

Северус вылечил его. Помог Джинни убрать кровь и бинты, принес из своих запасов зелья взамен использованных девушкой. Но напряжение и ужас не проходили.

— Куда он пойдет?

— Не знаю. Скорее всего, он останется здесь, у себя дома. Ни Лили, ни Джеймс ничего не скажут аврорам, а сами они не зайдут к ним в дом. Джеймс был допрошен, так что все думают, что Гарри не здесь. Это обеспечит ему некоторую безопасность.

— Почему нас не слышали? Здесь же должен быть Малфой, Катрин. Где они? — девушка полу-улыбнулась, еле-еле скривив губы.

— У всех нас есть секреты. Катрин я закрыла в ее комнате. Теперь нужно придумать ей подарок, чтобы она не обижалась. Хотя, думаю, возвращение ее блудного братца перекроет все обиды.

— Да…

Они замолчали. Говорить было не о чем. До того, как очнется Гарри.

— Что, меня еще не похоронили?

— Гарри!

— Что ты так кричишь, Джинни? Мне еще нужны мои уши…

— Мерлин, я так волновалась…

— Северус? Ты здесь?

— Мисс Уизли не смогла бы справиться без меня. Остановить действие заклятия может только наложивший его.

— Вы?!

— Спокойно, мисс Уизли. Думаете, у меня был выбор? Или может, что я с самого начала знал, что птица, мешающая Пожирателям Смерти, это и есть Гарри?

— Правда, Джинни. Уверен, Северус никогда бы не наложил то заклятие, если бы знал, что это я.

— Ладно, — Северус удивленно взглянул на нее. Нет, не смирилась. Это только для виду.

— Наверно, я останусь здесь. Надеюсь, родители ничего не будут спрашивать у меня… — даже не закончив фразу, Гарри провалился в сон.

Северус успокоено смотрел на него.

Все возвращалось на круги своя.

* * *

Песня The Rasmus «First Day Of My Life»

И вечный бой! Покой нам только снится! А. А. Блок.

1993 г.

— Отец.

— Фред? Джордж? Что-то произошло?

— Ничего особенного. Все как обычно.

— Тогда, можно я пойду? Это было довольно сложное сражение. Напали на семью маленькой маглорожденной волшебницы. Грейнджеры, вы знаете?

— Мы знаем, — хором.

— Что вы хотите?

— Папа, нам неделю назад исполнилось пятнадцать лет. Именно с этого года начали бороться с Пожирателями Чарли и Перси. Чем мы хуже? — Фред.

— Прекратите, Фред, Джордж. Чего стоит вам подождать еще чуть-чуть? Мама была бы рада узнать, что хоть трое ее детей не участвуют в этой бесполезной войне…

— Чего нам стоит? Ты понимаешь, что ты говоришь, отец? Ты понимаешь, каково это каждый раз ждать хоть каких-то новостей, хоть какой-нибудь весточки, рычать от бессилия, от невозможности помочь вам, чуть ли не рыдать от безысходности, от того, что возможно сегодня один из вас больше не вернется домой?! — Джордж.

— Ты знаешь, каково это? Сдерживаться из последних сил ради Джинни, чтобы та не нервничала еще больше? Жить в страхе, что наша семья однажды станет на одного меньше? Что кто-то из вас не вернется? Может, это будет Билл, Чарли, а может это будет Перси? Перси, который после смерти мамы не сказал ни одной заумной вещи? Который до сих пор винит себя за смерть Рона? А может, однажды из этой мясорубки не вернется Джинни? Маленькая, одинокая Джинни, боящаяся собственной тени, Джинни, рыдающая по ночам в подушку? Джинни, готовая убить Беллатриссу Лестрейндж, Джинни, живущая одной только мыслью о мести? Готовая сбежать из дома, чтобы отомстить? Учащая Боевую магию Джинни?! В двенадцать лет?!

— А может, это будешь ты, отец? Может, однажды ты не вернешься домой, а мы не сможем тебе помочь, потому что, Моргана задери, никого из нас не будет рядом, а мы не сможем жить без тебя, потому что пока жив ты, жива наша семья! Потому что только ты держишь Чарли, Перси и Джинни на грани безумия и тоски! Потому что ради тебя они держаться, ради тебя они не уходят в себя, как сделал когда-то Гарри Поттер! Потому что ради тебя мы все живем! Ради тебя мы держимся! Делаем вид, что все хорошо! Что война — не у нас, а где-то там, далеко, и нас она не касается! Ради тебя!

— А ты, Мерлин и Моргана, не пускаешь нас в бой! Не даешь нам помочь, не даешь убить эту Беллатриссу, чтобы успокоить Джинни, не даешь Чарли заниматься этими чертовыми драконами, потому что это опасно, не даешь Биллу заводить никаких отношений, чтобы он не мучился, когда его любимая погибнет. И ты, Мерлин и Моргана, повернут на том, чтобы воспитать из Джинни копию мамы. Только она не будет такой, как мама! Никогда! Потому что у мамы не умирали родители, мама не теряла братьев, она росла в тепле, а ты даешь ей только иллюзию!

— Дай нам право решать самим чего мы хотим! Нам нужен отец, а не очередной манипулятор-Дамблдор! Нам нужен отец, а не иллюзия его! Нам нужна любовь, а ты, Мерлин тебя подери, не даешь ее нам!

— Прекрати! Прекрати сейчас же, ты, неблагодарный идиот!

В наступившей тишине отчетливо послышались легкие, цокающие небольшими каблучками шаги девочки, так не вовремя зашедшей на кухню. Ее глаза пылали, а волосы казались языками пламени. Она с яростью переводила взгляд с одного своего брата на другого.

— Никогда не смей оскорблять отца! Не смей! Он делает для нас все, что может! Он старается, а ты разрушаешь даже призрак той иллюзии счастья!

— Да не нужна нам иллюзия!

— Заткнись! — девочка вдруг встряхнула волосами, и резкая волна магии заставила братьев покачнуться, а отца смотреть на нее со смешанным священным ужасом и трепетом.

С резким свистом чашки и тарелки в раковине разлетелись на осколки, уже вряд ли подлежащие восстановлению. Маленьким разрушающим смерчем пронеслась стихийная магия двенадцатилетней девочки, круша все, до чего смогло дотянуться это небольшое стихийное бедствие.

— Джинни, милая, успокойся… Это совсем не обязательно…— глаза девочки горели каким-то совсем недетским огнем. Казалось, она готова крушить все, что попадется ей на глаза. Она уже было перевела взгляд на — редкий случай! — испуганных братьев.

Эта сцена, достойная постановки в Магическом театре, закрытом пятнадцать лет назад из-за войны, была прервана очень удачным появлением семьи Поттеров в полном составе.

— Артур? Что происходит? — Лили Поттер не владела уникальным даром видеть души, и потому не смогла опередить своего сына, прямо из камина бросившегося к Джиневре…

Следующие несколько минут четверо представителей семейства Уизли и трое Поттеров могли наблюдать за самым невозможным действом: Гарри Джеймс Поттер, до ненависти к позволившему себе такое, не терпевший прикосновения чужих людей, прижимал к себе Джиневру Уизли, сторонящуюся объятий за то, что они напоминали ей о маме. Прижимал в каком-то странном защитном жесте.

— Ну, что ты, Джинни… Зачем так злиться? Они все равно тебя не поймут, эти такие серьезные и глупые взрослые… Они нас с тобой никогда не поймут… Правда-правда, Джинни, даже не старайся, себе хуже выйдет… Ну же, Джинни, ты сильная, правда? Зачем тебе-то сходить с ума? Я-то слабый, а ты нет… Так что это совсем необязательно, правда-правда… Есть куча других способов…

* * *

Гораздо позже Джиневра Уизли узнает историю сумасшествия Гарри Поттера, узнает о его даре видеть души, о его страхе за нее… Но это будет гораздо-гораздо позже. А пока же она просто наслаждалась таким приятным чувством его тепла рядом с ней.

* * *

Within Temptation — What Have You Done — автор ищет вдохновение по всем запасникам и любимым песням =).

Самая редкая вещь, какую только можно найти на земле, — это по-настоящему справедливый человек. Ф. Купер.

1997 г. Август.

Лили Поттер жила своими детьми, каждым мгновением их жизни, каждым общим секретом. Она жила ими и любила их больше, чем кто-либо когда-либо любил кого-либо. А может, ей только так казалось. Но Лили Поттер точно знала, что если бы она должна была отдать жизнь за жизнь одного из своих детей, она бы отдала. Не задумываясь. За Катрин и Гарри.

Некоторое время, после того, как она узнала содержание пророчества, она искала информацию. Способ защитить свое дитя. Это стало для нее своего рода Меккой. Она обязана была найти способ. И она нашла.

Лили Поттер до сих пор помнит удивление охранника библиотеки Министерства. Ее закрытой части. Джеймс нашел способ обойти защиту, достал для нее пропуск. И Лили нашла.

Защита крови и любви. Почти всесильная, могущая защитить даже от Смертельного проклятия. Но для этого нужна была любовь. Безграничная, самоотверженная. Любовь, более сильная, чем смерть. И Лили была уверена, у нее любви хватит. Она придумала план, то, как она поступит, если Гарри или Катрин будет грозить опасность. И так его и не использовала.

Когда Гарри сбежал, ей было так страшно, что с ним что-нибудь случится, а ее не будет рядом, чтобы защитить его, что его найдут, что он погибнет. Что ее не будет рядом. Но это ведь не важно. Главное, что он там, где-то, счастлив. Лили это чувствовала. И больше не могла бояться. Но горечь осталась.

Когда он вернулся, она была счастлива. Теперь уже без привкуса горечи. И плевать, что он еле-еле ходил, что делал вид, что все прекрасно. Шатался, хватался за грудь от каждого перенапряжения. Ему было больно, и сердце Лили разрывалось, когда она видела его совершенно не действенные потуги скрыть боль, но он был рядом, и это главное. Потому что Лили больше не позволит ему страдать.

* * *

Сегодня Гарри чувствовал себя гораздо лучше. Он уже обходился без Согревающих чар, не лежал в комнате большую часть дня. Сейчас он играл с Катрин. Учил ее заклинанию Левитации. Вместе с Джиневрой.

Лили никогда не называла ее Джинни. Это имя принадлежало Гарри и семье девушки. Для остальных она была Джиневрой Уизли, невестой Гарри Поттера. Такое вот имя в обществе. Она ни разу не покидала Гарри, кроме как на ночь. Уже неделю после возвращения Гарри, Джиневра жила в ее доме. Доме Поттеров.

Нет, Лили нравилась Джиневра. Но в ней было что-то холодное, совсем слизеринское. Она была расчетлива. Импульсивна, но расчетлива. Она продумывала каждый свой шаг, думая не о чужих чувствах, а о своей выгоде. Эгоистичная, — сказала бы Лили, если бы не знала, что ради Гарри Джиневра бросит все. Умрет, если будет нужно. Ради Гарри. Лили чувствовала людей, нет, не так как Гарри, она только знала, чего ждать от них. Интуиция, может, но это чувство никогда не подводило Лили. Иногда она думала, что они с Джиневрой похожи. Только Джиневра предпочитала холодную маску, а Лили теплую. Да, и эта маска была частью души Лили. И жила она не только для своих близких, для нее были важны все люди.

Нет, совсем не похожи.

В любом случае, это все совершенно не нужные мысли. Вся семья сейчас занята. Джеймс на работе, отбивает с Орденом небольшое нападение на маглов.

Лили же занималась совсем слизеринским делом, и даже то, что она пыталась убедить себя, что не делала ничего плохого, не помогало. Скорее наоборот, она пыталась убедить свое шестое чувство в правильности своих действий, а то никогда не ошибалось.

Она убиралась в комнате у Гарри. Или делала вид, что убиралась.

* * *

Привычка следить за комнатой Гарри появилась у нее, когда ее сыну исполнилось 12 лет. Когда она нашла у него в комнате книгу по анимагии. С того дня она каждый месяц смотрела за тем, чтобы ни одна опасная книга не попала к нему в руки. И не только это.

Конечно, Лили понимала, что Гарри однажды поймет, что она смотрит его личные вещи, но откуда ей было знать, что Гарри с самого первого раза все понял и прятал от нее то, что ей было лучше не видеть?

Однако сегодня был особенный случай. Гарри болел, и ему было не до прятанья вещей. Лили очень на это надеялась. Пара грязных мантий — надо постирать, книга по боевой магии — понятно, откуда он берет заклинания. Защитная магия, легилименция, Магия крови… Стоп. Магия крови? Зачем ему это? Но все мысли вылетели из головы Лили Поттер, когда она увидела очень знакомую, красную небольшую бархатную коробочку, у которой могло быть только одно применение.

Лили Поттер, целительница со стажем, одна из самых главных мишеней Темного Лорда шарахнулась от этой коробочки так, как будто это вовсе не коробочка, а какой-нибудь десятиметровый монстр с человеческой кровью на зубах, очень похожий на дракона.

Кольцо.

Мерлин и Моргана,кольцо.

Кольцо!!!

На несколько бесконечно долгих секунд ее прошибла паника. Кошмар. Это все кошмар. Ну зачем Гарри женится? Ему же только восемнадцать исполнится! Как?! Кто?! Нет, она точно сходит с ума. Как это, кто?! Джиневра Уизли, она же его невеста. Понятно. Конечно. Но она его любит. Сильно-сильно. Если он будет счастлив. Точно, с ней Гарри будет счастлив. Однако голоса сердца и разума, неожиданно объединившихся в один, были перебиты материнской любовью и такой же ревностью. Эта… Эта… Эта девушка не сможет защитить Гарри. Не сможет защитить его, как может Лили. Опасность.

Он же не будет жить отдельно? Как он может бросить их? Нет, пожалуйста, он же только вернулся… пожалуйста…

* * *

Семейство Поттеров, плюс, постоянно живущий здесь Малфой и Джиневра Уизли, собрались на семейный ужин.

— Гарри?

— Да, мама? — лицо Гарри Поттера напряглось.

— Я хотела поговорить…

— Мама, я предполагаю, о чем ты хочешь говорить, но не могла бы ты подождать до конца ужина? Не думаю, что это не терпит отлагательств.

— Ладно.

На недолгое время воцарилась тишина. Малфой подозрительно переводил взгляд с Лили Поттер на Гарри. Джеймс Поттер хмурился. Джинни нервничала. Одна Катрин беззаботно болтала ложкой в супной тарелке.

Наконец, трапеза закончилась, и пришло время разговора.

— Я думаю, Катрин, твой милый котенок будет рад, если ты поиграешь с ним, — девочка хотела было обидеться, но просящий взгляд брата ее остановил.

— Ладно, Гарри. Но я все узнаю от Драко, — Поттер-младший скорчил удивленную рожицу младшему Малфою, на что тот ответил не менее удивленной.

Дверь комнаты захлопнулась за девочкой, и все сидящие за столом мысленно напряглись. Лили Поттер взмахом палочки отправила тарелки в руки к домовику Тори.

— Я…

— Ну? — лицо Гарри стало вдруг каким-то совсем равнодушным, будто его задерживают совсем неинтересным делом.

— Прекрати сейчас же, Гарри. Не перебивай. Я хотела поговорить с тобой о твоем будущем.

— Может, я уйду? — Драко Малфой поднялся с места, собираясь избежать этого неловкого для Лили Поттер разговора. Лицо Гарри говорило о вежливой заинтересованности, но все равно носило какой-то безжалостный оттенок, — и Джинни тоже. Не думаю, что ее это касается…

— Нет! — мать с сыном синхронно рявкнули это, будто стряхивая со всех атмосферу ленивого разговора после сытного ужина.

— Может, ты все-таки начнешь, мама. Мне надоело видеть это.

— Прекрасно, Гарри. Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Совершенно точно знаю, — злость на лице матери сменилась тоской.

— Почему ты не поделишься с нами. Это касается и меня и Джеймса.

— Я поделюсь с вами этой новостью, когда все будет решено.

— Ты думаешь, это только твое решение?

— Конечно.

— Кажется, именно ты настаивал на соблюдении Этикета.

— Насколько я помню, Джинни была, есть и останется моей невестой, так что, можно сказать, это уже решенный вопрос.

— Когда заключалась эта помолвка, это все было только игрой!

— Игрой?! Лично я делал предложение Джинни совершенно серьезно! И я уже давно собирался сделать это.

— Тебе семнадцать лет!

— Я еще даже не спросил у нее!

Малфой сосредоточенно хмурился, Джинни стремительно бледнела, а Джеймс Поттер силился понять происходящее.

— Это все равно слишком рано!

— Это мне решать!

— Нет уж. Я твоя мать! Я тоже имею право голоса!

Глаза Гарри вдруг сузились, и Джинни неожиданно поняла, что Лили перешла незримую черту его терпения. Его голос вдруг стал совершенно холодным и каким-то заискивающим, шипящим…

— И что же ты сделаешь, мама? Что ты сделаешь, чтобы помешать мне? Ты ведь знала, что однажды это случится, что когда-нибудь я уйду? Что. Ты. Сделаешь?

— Остановлю тебя! Ты вполне можешь умереть! Она не сможет защитить тебя!

— Она и не должна защищать меня! Это я должен защищать ее, только ничего у меня не выйдет! Мы оба умрем!

Тишина.

— Что ты говоришь, Гарри?

— Ничего. Я ухожу. Спасибо что приютили, пока я выздоравливал. Скоро встретимся. Ты со мной, Джинни?

— Конечно.

— Гарри, это твой дом…

— Нет. У меня есть свой дом, будет своя семья, я всего добьюсь сам. И мне плевать на то, что ждет меня и Джинни. Но я вырос, и мне нужна моя собственная семья. Жена, сын, — и куда-то в пустоту, — Мерлин, за что? — он замолчал.

Джинни развернулась и, цокая каблучками, поднялась в его комнату, собирать вещи. Оттуда послышался ее голос, зовущий Тори. Через минуту она вернулась.

С кухни Дома Поттеров можно было писать картину. Все находящиеся в ней замерли в показывающих их настроение позах:

Лили Поттер с мольбой во взгляде смотрела на своего сына. Драко Малфой переводил ошарашенный взгляд с Джинни, замершей на пороге кухни, на Гарри Поттера, который смотрел в какую-то видимую только ему точку на потолке. Во всей его позе читалась чуть ли не вселенская усталость, покорность Судьбе и безграничная тоска. Его тихий шепот разорвал тишину:

— За что? Мерлин, за что ее? Почему не только я? Пожалуйста, пожалуйста…

Он поднял устало опущенную голову и, подхватив Джинни за локоть, кивнул всем присутствующим на прощание и прошептал:

— Бесконечность.

И исчез во вспышке портала.

* * *

Песня Within Temptation "Angels"

Любить — это находить в счастье другого свое собственное счастье. Лейбниц Г.

1992 — 1993 г.г.

Джинни Уизли очень любила Гарри Поттера.

Очень-очень.

До безумия.

Но больше жизни боялась быть осмеянной. Ну, какая любовь в одиннадцать лет? К тому же, Джинни было несколько не до любви. И это вредное чувство очень ей мешало. Она ведь потеряла брата. Она обязана грустить. Да, в общем-то, ее никто не заставлял, но она очень любил своего брата. Так, что сердце до сих пор болело, а по ночам она вспоминала его рассказы, его обиженный голос — результат очередной проказы близнецов, его плоские шутки, его, Мерлин, заботу… Вспоминала раз за разом, и раз за разом рыдала. Сначала в рубашку Перси, потом папе, потом в подушку, зарывшись в одеяло, чтобы не расстраивать больше папу, чтобы не получить насмешек близнецов. Хотя Джинни была уверена, что над причиной ее слез они никогда не будут смеяться. Джинни очень любила своего брата, но это совсем не мешало ей вспоминать после слез одного мальчишку. Этого мальчика звали Гарри Поттер.

Он не был таким, каким Джинни представляла себе любовь всей своей жизни. Не таким, о каком она мечтала. Совсем не таким. Он не был красив до безумия, не был умнее Перси, не имел такого чувства юмора, как у близнецов, не был добрым, как Чарли или щедрым, как Билл. Совсем нет.

Он был гордым, эгоистичным, высокомерным, умным, и — Мерлин, за что? — самым проницательным человеком из всех знакомых Джинни. Самым заботливым и понимающим, изящным, с грацией достойной самого лучшего танцора, самым невероятным, самым взрослым и серьезным человеком в этом сумасшедшем мире. Казалось, он знал все. Нет, он не интересовался энциклопедическими данными, он знал все о жизни. И Джинни любила слушать его, расспрашивать его о том, что понял он и не понимала она. Она готова была часами слушать его голос.

Джинни не сразу поняла, что влюбилась. Вот так, совсем неожиданно, ее просто пронзила мысль, что может, она влюбилась? В кого? В высокомерного, эгоистичного, но такого красивого, умного и доброго — такого противоречащего самому себе. Казалось, он сам не знает, какой он. И это было единственное, что он не знал о жизни. Он не знал самого себя. И не хотел знать.

Джинни долго пыталась понять его. И у нее не получилось. Какие-то обрывки, чуть-чуть открытые тайны его души. Открытые случайно. Но Джинни точно знала, кто лучше всего понимал Гарри. Лили Поттер. Но Джинни боялась спросить ее. Не решалась. Корила себя за слабость, но не могла подойти к этой женщине. Лили была очень доброй матерью, заботливой, невероятной. Невозможно такое: мать и сын, совершенно не похожие друг на друга. Джинни долго не могла понять этого парадокса бытия, но кое-что изменило ее мнение навсегда.

* * *

В тот день Джинни попросила у Лили разрешения пойти вместе с ней в больницу. Ей было очень-очень интересно услышать какие-либо Лечебные заклинания, ну, может не очень сильно… Главное, что с Лили вместе шел Гарри Поттер, и Джинни могла только радоваться такой возможности побыть со своим другом. Конечно, другом, а кем еще?

«Мне двенадцать. Мне двенадцать. Мне двенадцать» — Джинни повторяла про себя это, как мантру, раз за разом, глядя как Гарри Поттер изящным, плавным движением откидывает со лба челку, как он предлагает своей матери помощь, когда та сходит со ступеней крыльца, мягко так улыбаясь, как он подает руку ей, Джинни, и та не выдерживает, краснеет так, что уши становятся похожи на два факела. Но Гарри-то этого не может видеть, правда?

А тот — Мерлин и Моргана! — так понимающе улыбается одними уголками губ. У Джинни сносит крышу. Джинни уже не помнит, откуда знает это магловское выражение, в этот момент она не помнит даже своего имени. А этот бессердечный, красивый идиот продолжает улыбаться…

Мерлин, Джинни думала, что сойдет с ума такими темпами… Спокойно, Джинни, спокойно, он сейчас отвернется… Конечно, отвернется, ну, отвернись же, отвернись, иначе я сойду с ума…

Его ярко-зеленые глаза проникают в самую душу, хотя он так и не смог поймать ее взгляд. И Джинни упорно разглядывает прохожих, чувствуя на себе этот плавящий все косточки взгляд…

Идиот, прекрати сейчас же, ну пожалуйста, прекрати…

Ее мучения прерывает совсем неожиданный звук. Посередине улицы, в центре Лондона от заклятия образуется котлован, взрывной волной сносит к Мерлину машины, кричат люди… Кровь, Мерлин, кровь…

И Джинни готова уже хлопнуться в обморок, но ее тянет за собой чья-то теплая ладонь, а когда она не двигается, эта самая ладонь отпускает ее, чтобы через секунду вся рука обняла ее за талию и потянула за собой. Очень знакомая рука, обладатель которой сводил с ума Джинни прошедшую вечн… час, конечно же, час…

И Джинни боится, что их заденет заклятием, но Гарри уверенно ведет ее за собой, пока она не понимает, что он тащит ее прямо в стекло заброшенного магазина, и Джинни пытается вырваться, но он не отпускает.

Девочка зажмуривается, чтобы не видеть удара, но вместо этого она оказывается в холле большого зала, в котором Джинни угадывает помещение больницы Святого Мунго. Гарри тянет ее за собой, куда-то, где должна быть его мама…

Лили Поттер, с красными, опухшими от слез глазами, прижимает своего сына к себе и старается успокоиться. Джинни пытается вырваться из стального захвата руки Гарри, но тот не отпускает. Потому что боится потерять ее в этой толкотне, в огромном количестве волшебников, заполнивших холл больницы Святого Мунго. Джинни хочет было спросить, почему Лили не отправляет домой Гарри и Джинни, но мальчик вдруг вырывается из объятий матери, отпускает Джинни и бросается куда-то вглубь толпы. И Лили кричит ему, но голос ее сына перекрывает все остальные, он использует Сонорус:

— Отойдите, отойдите от стены, они собираются взрывать ее! Отойдите!

Ему мало кто верит, тогда он хватает за руку маленькую девочку, вырывает ее руку из руки матери и кидается куда-то в толпу. За ней бросается ее старший брат, мать и отец, но через секунду стены больницы взрывается, осыпая осколками авроров, приготовившихся к обороне. Кто-то кричит. Кровь, везде кровь…

И Джинни страшно. До тех пор, пока она не чувствует ладонь Гарри в своей ладони и не встречает взгляд его ярко-зеленых глаз.

Тепло. Весна. И Джинни понимает, что вот он, этот человек, тот, кто несет в себе весну, надежду, жизнь… От него все зависит, потому что весна приносит и холод и тепло, но в ее конце все, что бы ни случилось, все будет хорошо… Только цена будет слишком большой для весны. Потому что это будет ее конец.

И авроры сражаются с Пожирателями, а Гарри держит ее за руку, а другой тянет за собой маленькую, доверчивую девчушку с ее братом. И они ему верят. Потому что если он спас их однажды, спасет еще раз.

И вместе они бегут куда-то, по лестнице, вверх, выше, но на третьем этаже откуда-то из палаты выскакивает целитель. За ним гонится Пожиратель, и целитель падает, сраженный заклятьем. И Джинни совсем страшно, когда Пожиратель оборачивается к ней и мерзко так улыбается, и она кричит… Ведь Гарри услышит, обязательно услышит…

Красный луч заклятья попадает в вытянутую, как за снитчем, руку младшего Поттера. И кровь, снова кровь… Она везде, но мальчик, будто не замечая ее, делает странный жест левой рукой, и только сейчас Джинни понимает, что у того в руке волшебная палочка. Пожиратель кричит, будто его режут изнутри, а Гарри шарахается назад, будто он совсем не это хотел сделать. Тело в черной мантии на полу расслабляется, и Гарри произносит довольно простое связывающее заклинание, отбирая одновременно у Пожирателя палочку. Кидает ее Джинни, и та отточенным в квиддиче движением ловит ее. Вчетвером он бегут вверх, Гарри бежит последним. Он запирает за ними дверь чердака с каким-то мусором, накладывая на дверь неизвестное Джинни Защитное заклинание…

И только сейчас Джинни понимает, что через всю его правую ладонь идет широкий порез, с очень большим количеством крови. Гарри пытается порвать свою рубашку левой рукой, но у той слишком плотная ткань. Тогда он хлопает себя по лбу, будто сообразив что-то, и стаскивает с ноги носок. Наподобие жгута завязывает серую ткань, как-то тихо постанывая, будто ему больно, но сдерживается.

И Джинни понимает, что она полная дура. У Гарри Поттера рассечена в кровь рука, а он не только не кричит, но даже не плачет от боли.

Что он вытащил от стены детей, спас их от смерти, что она должна была бы сейчас быть на его месте, перевязывая себе руку, а может, даже не руку, может она вообще была бы мертва.

И Джинни понимает, что все ее предыдущие чувства к Наследнику рода Поттеров были глупыми и совершенно детскими мечтами о принце на белом коне...

И Джинни понимает, что вот теперь-то она совершенно точно, безнадежно и окончательно влюбилась в каждую черточку этого немного высокомерного лица, в каждую черточку его характера, в каждую морщинку на его лице, в сжатую в кулак левую руку, в решительное выражение, тогда, в холле, в тепло его тела рядом с собой. Но больше всего она влюблена в его душу. В которой цветет и всегда будет цвести Весна. И Джинни не даст ей закончиться. Что бы ей ни пришлось для этого сделать. Потому что она влюблена в его Весну. Только его…

И она будет с этим мальчишкой до конца. Их общего конца.

* * *

Within Temptation “Faster” — автор исполняет обещания.

Свобода означает ответственность. Вот почему большинство людей боится ее. Б. Шоу

Джиневра Уизли плавным движением волшебной палочки стерла пыль с каминной полки. Стекла рамок колдографий заблестели на солнце.

Невербальной магии Джинни научилась еще в пятнадцатилетнем возрасте, когда Гарри отказался брать ее с собой на помощь аврорам, пока та не научиться колдовать без слов. Надеялся отсрочить неизбежное. И, в общем, у него получилось — полтора месяца Джинни пыталась колдовать невербально, и только когда она даже без палочки разбила вдребезги любимую вазу его матери, которая каждый раз страдала в их ссорах, он, наконец, поверил, что она готова. И всегда об этом жалел.

В первый раз Джинни убила своим клювом троих. Поддалась инстинктам — и Пожиратель падает на магловский асфальт с проломленным черепом, падает второй, и падает третий…

Они все кричат от боли, но Джинни знает, что они не люди, они не достойны жизни, и даже не задумывается перед их убийством. Но, вернувшись домой к Гарри, — их прикрытием стали встречи наедине в комнате юноши — Джинни понимает, что сделала что-то непоправимое. Нет, ее совесть молчит, давно заглушенная проповедями Дамблдора и Грюма, понимание вызывает тяжелый, измученный взгляд Гарри. Когда тот уставшим голосом просит Джинни идти домой, девушка понимает, что сделала что-то не так. Вот только что же?

И раз за разом, после таких незапланированных битв, о которых Гарри всегда откуда-то знает, после каждого сражения, его взгляд тяжелеет, будто он пытается замучить самого себя. Помня о том разговоре, произошедшем когда ей было всего пятнадцать, а сейчас ей уже целых шестнадцать, Джиневра с новым рвением пытается понять его логику. И — Мерлин подери — понимает! И больше не может спокойно убивать, ведь Гарри знает то, чего не знают другие. Что убийство разрывает душу.

И теперь взгляд Гарри больше не полон непонятной боли, он более не захлебывается своим отчаянием. На его место пришла надежда. И теперь Джинни всегда остается на пару минут с ним после сражений. Он долго изучает ее лицо взглядом, мягким указательным пальцем, ладонью, но никогда не целует ее. Будто боится сделать что-то лишнее, и Джинни готова уже сама поцеловать его, несмотря на то, что это противоречит всем ее принципам.

И вроде бы все хорошо, и давно ушел привкус боли после того, как Гарри оставил ее, проходит мимо пророчество, и его жуткая истерика, ведь он рассказывает ей об этом. И Джинни спрашивает его тогда, неужели он считает, что не сможет победить Волдеморта, а Гарри мягко так улыбаясь отвечает, что боится не за себя и больше ничего не говорит. И Джинни пытается понять его, понять, почему он ушел от вопроса, но у нее снова не выходит, и снова Джинни мучается догадками.

И день за днем проходят дни, и все тяжелей становится взгляд Гарри, хотя теперь в нем горит какая-то лихорадочная, горькая надежда. На то, что однажды все будет хорошо, вот только не для него. И с удивлением она знакомится с девушкой Малфоя, к которой тот испытывает какие-то странные чувства, будто обожествляет ее. И Джинни думает даже о привороте, вот только скоро узнает от Гарри по секрету, что та девушка — магла. И удивление ее так велико, что некоторое время она даже отказывается верить Гарри, прекрасно зная об отвращении Малфоя к не волшебникам. Вот только при той девушке никто не говорит о колдовстве. И теперь они гуляют по той магловской улице уже вчетвером, и Малфой, кажется, готов носить на руках эту девушку, вот только та очень смущается, когда замечает его внимание к себе. Раз за разом смущается, будто в первый раз. А тот не смотрит на нее щенячьими глазками, как жертва приворота, но готов всегда быть рядом с ней. Только вот Джинни никак не может понять, за что же Малфой так любит ее, а получив ответ от Гарри еще долго пытается понять его. «За красивые глаза»? И, поломав голову, вспоминает, что глаза — зеркало души, и что Гарри, наверно, именно это имел ввиду.

А у девушки действительно красивые глаза, огромные, похожие на два дымчатых топаза. Серые, но проникающие в душу, как у Гарри.

А тот как-то рассказывает Джинни, что у девушки красивая душа, необыкновенная, идеально подходящая Малфою; и что тот ее чувствует, и что его душа меняется, становится красивее от такой странной любви с первого взгляда. И что Малфой очень боится, что его любовь угаснет, боится потерять это чувство; и что Гарри точно знает, что пока он боится этого, его любовь не исчезнет.

И его рассказ Джинни прерывает поцелуем, потому что ей совсем не нравится, когда Гарри расхваливает другую девушку, не Джинни. И тот улыбается ей в губы, прекрасно зная о ее чувствах.

И проходят мимо дни, и наступает день, когда Гарри не возвращается домой. И Джинни страшно, что с ним что-нибудь случится, что его найдут авроры или Пожиратели. Но все тревоги уходят, когда он присылает ей через камин портключ, и Джинни с радостью пользуется им, предупредив отца, что ненадолго уйдет погулять. И мало кто понимает, что причиной ее тоски становится не отсутствие Гарри, а то, что она не может проводить с ним достаточно времени, чтобы не навлечь подозрения.

И опять бегут дни, но снова перелом — Гарри возвращается домой. И Джинни помнит, до сих пор помнит и вряд ли когда-нибудь забудет чувство его крови на руках. Чувство беспомощности, бессилия, безнадежности, охватившего ее, когда она поняла, что не может помочь Гарри. И понимает, что Гарри переносится к своей семье, а не туда, где он живет, только чтобы ему смогли помочь.

И снова текут дни, когда Гарри решает уйти. И Джинни чувствует напряжение магии в воздухе, когда мать Гарри кричит на него. И, неосознанно понимая, что сейчас решается ее судьба, молчит, пытаясь понять логику их спора.

И теперь дни уже бегут в другом доме. И когда она говорит отцу, что будет жить с Гарри, тот обреченно так вздыхает, и замечает, что давно ждал этого. Ах, да, он еще просит, чтобы его не забыли пригласить на их свадьбу. И Джинни безудержно краснеет, услышав его просьбу. А Гарри весь вечер понимающе улыбается, пока Джинни пытается понять, хочет ли она стать женой Гарри Поттера. И приходит к ответу, что очень даже хочет.

Но сегодня Джиневра очень волнуется, ведь Гарри ушел куда-то с самого утра. Она боится, что тот сражается с Пожирателями сегодня, что он не захотел взять ее с собой, и ей очень хочется рычать от его ненужной здесь заботы.

Но к вечеру он возвращается. И, обняв ее за талию, говорит, что нашел сегодня совершенно случайно прекрасное место, и что он очень хочет показать ей его. И Джинни, конечно же, соглашается, ведь ее в сущности никто не спрашивает, и он покажет ей этот пейзаж чуть попозже, и якобы совершенно случайно.

И он аппарирует с ней с крыльца их небольшого домика с темно-красной черепицей и они оказывается в каком-то очень странном месте. Вокруг бело-бело. И как-то даже слепит глаза этот белый свет. И не сразу Джинни понимает, что этот свет исходит от белого снега под ее ногами. И на дворе февраль месяц, но лед все также крепок. И снег почему-то тверд настолько, что когда Джинни опускается на колени, чтобы потрогать его, тот даже не проваливается под ее весом. И Гарри рядом мягко улыбается и взмахом волшебной палочки создает что-то вроде одеяла и два теплых пледа. И обняв Джинни за талию, он опускается вместе с ней на непромокаемую ткань и заворачивает их в один из двух пледов. А Джинни все не может оторваться от созерцания белого снега, ведь такой чистый снег не встретишь в городе, а в Англии в этом году и вовсе не было снега…(1)

И отрывает Джинни от ее занятия голос Гарри:

— Посмотри на небо, Джинни. Это стоит того.

И Джинни смотрит и впервые, кажется, понимает, что такое свобода. Вот она, прямо сейчас и здесь Джинни свободна, вольна выбирать все что захочется, и ветер несет ей какой-то божественный незнакомый запах. И этот запах, и этот воздух обвевают лицо, принося с собой холод, не несущий боли, но такой нужный. И Джинни точно знает — так пахнет для нее Свобода.

И тепло Гарри согревает ее, ведь здесь совсем нежарко. И он так же, как и она, молчит. И Джинни хочется лежать вот так всю свою жизнь, но она понимает, что у нее еще есть целая жизнь, и когда-нибудь она сюда вернется…

А Гарри, поняв, что можно говорить теперь, шепчет ей:

— Знаешь ли ты, как я люблю тебя, Джиневра Уизли? Вряд ли. Я люблю тебя больше всего на свете, больше кого-либо на свете и я сделал бы все, что ты пожелаешь…

Я подарил бы тебе весь мир, но не подарю. Не потому, что он не принадлежит мне, а потому что тебе он не нужен.

Я подарил бы тебе свою жизнь, но не подарю. И на этот раз, потому что не имею на это право, хотя уверен, что ты была бы рада получить ее.

Я подарил бы тебе свою душу, если бы не знал, что ты не примешь такой подарок. Взамен я принял в дар твою, и до сих пор рад этому.

Но я подарил тебе свое сердце, Джинни Уизли, даже не зная, нужно ли оно тебе, я подарил тебе его без остатка, подарил, не надеясь на ответные чувства, просто потому, что хотел отдать его только тебе. И ты приняла его, взамен отдав свое.

Я принял твое сердце и теперь прошу у тебя руку, надеясь, что ты не откажешь мне.

Ты станешь моей женой?

— Да.

* * *

1 — автор не знает, правда ли это. Считайте этот факт художественным вымыслом.

У этой главы нет песни. Она пришла ко мне с ветром. Найдете его — почувствуете эту главу.

[right]От веры до любви короткая дорога.

[right]Полюбишь и сама: таков любви закон. Корнель Пьер

1997

— Где мы, Поттер?

— Это Лондон, Малфой. Магловский Лондон.

— Да я понял. Какого Мерлина мы здесь делаем?!

— Я обещал доказать тебе, что маглы вовсе не похожи на тот странный образ, созданный поколениями чистокровных волшебников.

— И что мы будем здесь делать?

— Сходим в кино.

— Куда? — высокий брюнет с насмешкой на лице обернулся к хрупкому на вид, светловолосому Малфою.

Молодые люди уверенно шагали по одной из типичных для Лондона улиц для туристов: много небольших магазинчиков, рестораны и развлекательные центры. На них оборачивались люди, заворожено глядели вслед девушки, с надеждой следили за ними продавцы. Юноши совсем не походили на обычных обитателей вечернего Лондона. Длинные почти средневековые мантии, надетые поверх чисто белых рубашек и явно дорогих брюк, броши с драгоценными камнями, держащие эти самые мантии на плечах своих владельцев — все это выдавало в молодых людях детей богатых семей со своими странностями. Изящные черты лица и аристократичная бледность будто намекали на то, что эти юноши родственники если не действующей королевской семьи, то хотя бы потомки каких-нибудь герцогов, процветавших в Англии до Французской революции, хотя бы потому, что именно та положила конец временам рассвета дворянства.

Некоторые видели брюнета здесь и раньше, и тот всегда выглядел также безупречно, будто на приеме у королевы. Только обычно он приходил сюда с девушкой, счастливой обладательницей огненно-рыжей копны волос, сверкавшей при свете фонарей и неоновых вывесок будто пламя, привлекая к себе внимание. Юноша уверенно обнимал девушку за талию, ни на секунду не отпуская ее от себя. Он покупал ей все, что она просила, от плюшевых мишек до драгоценностей с невозможной ценой. Продавцы молились на эту девушку — та выбирала самый разнообразный товар, особенно уделяя внимание электронной технике. И почему-то всем казалось, что надолго та у девушки не останется, хотя бы потому, что она возвращалась раз за разом и выбирала другую модель телефона, Mp-3 плейера и новые батарейки. Зачем этой девушке батарейки в таком количестве никто не знал, но та снова и снова покупала их.

Сегодня с брюнетом не было девушки, ее место занял светловолосый юноша с упрямым выражением на лице и гордо поднятым подбородком, некоторым презрением в глазах, однако вместе со всем тем он все равно выглядел очаровательно.

Брюнет тащил второго юношу за рукав, к развлекательному центру, когда, обернувшись, он случайно столкнулся с девушкой. От неожиданности она выронила сумку, которая по закону подлости попала прямо в лужу.

— Ой! — тонкий голосок, светлые волосы, колышущиеся на ветре и огромные серые глаза, нерешительно выглядывающие из-под косой челки.

— Простите, леди, мы Вам поможем! — Малфой с необычайным рвением бросился к упавшим вещам девушки. Он хотел было вытащить из кармана мантии волшебную палочку и устранить ущерб, причиненный невольной жертве, но красноречивый взгляд Поттера его остановил. Однако помочь девушке не смог бы его остановить даже Волдеморт. Воспитание не позволяло. По крайней мере, Малфой убеждал себя в этом.

Сама «юная леди» с таким удивлением смотрела на блондина, что стоящий рядом брюнет, который, несмотря на воспитание, предоставил Малфою разбираться с последствиями своего упрямства, задорно расхохотался. И девушка улыбнулась ему в ответ, случайно встретившись взглядом с обидевшимся на смех друга юноши.

А тот как-то побледнел, и неожиданно не смог отвести взгляд от глаз девушки, от милых ямочек на ее лице, от пушистых черных ресниц, от гладких светлых локонов.

Малфой судорожно поднялся на ноги, краем взгляда заметив быстрое движение волшебной палочки друга, высушившего вещи девушки, и все также не мог отвести взгляд от ее лица. Той это совсем не нравилось.

— Я, наверно, пойду…

— Нет! В смысле… — Малфой собрался с мыслями и, уже успокоившись, с самой своей приятной улыбкой поправил свою же фразу, — Драко Малфой, — на разворачивающуюся перед ним сцену Гарри смотрел с удивлением,— а Вы…?— блондин с таким странным уважением и чувством произнес это, что второй юноша поперхнулся воздухом.

— У Вас интересное имя. Только я не понимаю, зачем мне знать его? И зачем Вам знать мое?

— Это этикет, — не моргнув глазом, заявил Малфой. Поттер позади этой странной парочки пытался сдержать рвущийся смех.

— Я с незнакомыми людьми не общаюсь. Это воспитание.

— Вы со мной уже знакомы, — Малфой самодовольно улыбнулся, — Вы же знаете мое имя.

— Зато Вы мое не знаете, и я не собираюсь менять ситуацию. Рада была познакомиться.

— Стойте, подождите, пожалуйста, можно я хотя бы ваш адрес узнаю?

— Зачем Вам это? Я не собираюсь с Вами встречаться более.

Девушка странно разговаривала, будто приняла правила Малфоя. Без жаргонных слов и сленга, на английском языке, принятом Этикетом(1). Странно.

Гарри вмешался в их разговор. Ему нравилось то, что он мог чувствовать в душе его друга. От упрямства девушки симпатия Малфоя только вырастет.

«И что он в ней…» — мысль была прервана перехваченным взглядом девушки. Если бы можно было подавиться воздухом, Гарри обязательно это сделал.

Душа девушки была до невероятности похожа на душу Малфоя, но отличалась в чем-то главном. Две стороны одной монеты.

— Я думаю мой друг будет рад получить хотя бы номер вашего телефона, — девушка нахмурилась. Не в ее принципах было говорить свой мобильный первому встречному, к тому же так странно смотрящему на нее встречному. Она склонила немного голову к плечу в сомнении, и волосы водопадом заструились по ткани длинного черного плаща. Малфой невольно засмотрелся.

— Ладно.

Девушка ни за что бы не призналась, что ей нравится, как смотрит на нее светловолосый юноша.

* * *

— Поттер, ты идешь или нет? — Гарри изогнул левую бровь в лучших традициях Северуса Снейпа.

— Малфой, неужели она согласилась встретиться?— тот скривился, как от зубной боли.

— Да. У нее неожиданно много свободного времени сегодня.

— Еще бы она не согласилась. Ты уже месяц терроризируешь ее! — у Малфоя было такое ошарашенное выражение лица, что Поттер расхохотался. Сегодня у него было очень хорошее настроение.

— Что делаю?

— Терроризируешь!

— А по-английски?

— Мучаешь, достаешь, пытаешь… Мне продолжать?

— Поттер, ты нарываешься!

— Да, и что ты мне сделаешь?

Драко зарычал от напускной злости, очень стараясь не улыбнуться.

— Ты идешь или нет?

— А ты не справишься с девушкой без меня?

— Я не справлюсь с магловскими деньгами, билетами, едой и транспортом! Поднимайся сейчас же! — казалось, Малфой был на грани истерики. Вечно-спокойный и высокомерный Малфой.

— Спокойно, Драко. Я уже иду.

* * *

— Элизабет. Элизабет Монтгомери.

Двое юношей переглянулись. Монтгомери — древний магический чистокровный род, прервавшийся века назад, когда был убит последний маг в семье. Известен он им был от Джинни — та утверждала, что среди ее предков были Монтгомери. Разумеется, сквибы.

— Гарри Поттер, и уже известный тебе Драко Малфой.

Девушка улыбнулась, было похоже, что она вспоминала их прошлую встречу. Малфой ненадолго ушел в себя, любуясь ямочками на лице девушки. Поттер толкнул его в бок, чтобы тот не смущал девушку таким явным рассматриванием.

— Так что мы будем делать?

— Предлагаю сходить в кино! — преувеличенно бодро заявил Малфой.

— В кино, так в кино.

* * *

— Джиневра Уизли. Я его невеста, — Джинни шутя толкнула Поттера в плечо.

— Элизабет Монтгомери.

— Я знаю. Гарри мне рассказывал.

— Ты, правда, его невеста? В смысле, вы же оба совсем молоды…

— Это традиция.

— Понятно, — обе девушки чувствовали себя неловко, явно не зная о чем говорить. Малфой снова рассматривал смутившуюся Элизабет.

— Кино?

— Снова?

— Мм, а что еще?

— Ты совершенно не умеешь развлекаться Малфой. Впрочем, я тоже не очень умею… — Поттер задумался, а потом, прищурив глаза, взглянул на Джинни и усмехнулся, — но я обещал Джиневре показать парк аттракционов.

— Показать парк аттракционов? — Элизабет так удивленно смотрела на парочку, что Джинни посчитала нужным объяснить.

— Я не так часто бываю в городе, моя семья живет за городом. Мы редко выезжаем, так что для меня здесь почти все в новинку. Но мы с Гарри уже гуляли по этой улице, пора исследовать другие части города.

— Элизабет? Ты с нами? — голос Малфоя был совершенно спокоен, хотя его обладатель готов был на коленях просить Монтгомери присоединиться к ним.

— Конечно. Это же так здорово! Почти как в детстве.

— Прекрасно, — облегченно выдохнул Малфой.

* * *

— Знаешь, я так и не знаю, сколько тебе лет.

— Я думала, ты никогда не спросишь, — девушка лукаво улыбнулась, — не думала, что тебя это волнует. Мне пятнадцать.

— Нет, что ты! Меня это совершенно не волнует. Просто ты так необычно ведешь себя иногда, что я уж думал, что ты совсем ребенок. Джинни старше тебя только на год, а кажется, что на десятки лет...

— Да, я знаю.

Малфоя всегда мучила ее привычка говорить это «я знаю». После этого ему приходилось искать новую тему для разговора.

— Ты была где-нибудь кроме Лондона?

— Нет, но очень хотела бы.

— Я тоже. Мы с Гарри и Джинни мечтаем увидеть море.

— Так что же в этом сложного? Англия — это остров! Здесь везде море.

— Это не то море.

Девушка молча смотрела на юношу, будто видела его в первый раз.

— Пожалуй, я совсем тебя не знаю.

— Пожалуй.

* * *

— Чего ты хочешь?

— Я? Много чего.

— А точнее? Если бы тебя спросили, чтобы ты выбрал?

— Только одно?

— Одно.

— Свободы.

Девушка промолчала. А потом мягко улыбнулась.

— Я так и думала.

Юноша в безмерном удивлении смотрел на нее.

— Это стало для меня понятно, когда ты сказал о другом море.

Юноша все также смотрел на нее, будто нуждался в ее словах более, чем в чём-либо другом.

— Тебе нужно не море. Тебе нужно то, что олицетворяет для тебя море. Для меня море — это бескрайний простор, это что-то древнее, непоколебимое, непокорное. Море — это победа, это конец и начало, это безграничное спокойствие и неукротимое разрушение. Море — это стихия. И пока в тебе есть мечта о море, в тебе есть надежда. Почувствуй ее, Драко. Я ее чувствую во всем тебе. В твоей непонятной мне тоске и грусти, в твоей отчаянной решимости. В невозможном чувстве долга, в гордо расправленных плечах, в твоем страхе за меня. Я чувствую все это, потому что дорог мне, я чувствую это, не понимая причину, не понимая этой затаенной боли. Но я буду с тобой. И твоя надежда тоже.

— Море — это непросто соленая вода. И я понимаю это. Я буду ждать, Драко. Пока твоя мечта не станет явью.

Юноша смотрел ей прямо в глаза. Не отрываясь, не имея сил отвести взгляд, не имея возможности разорвать эту толику понимания, это неосязаемое, невозможное и такое нужное чувство, которое он мог почувствовать тогда. И все вдруг стало неважно.

— Я люблю тебя.

— И я.

* * *

1 — имеется ввиду вымышленный самим автором Этикет Чистокровных Волшебников, официально действующий с 1709 года, когда неофициальный был исправлен в соответствии с веяниями того времени. Времена изменились, Этикет — нет.

У этой главы снова нет песни. А жаль.

Так уж устроено природой: ничто так не усиливает любовь к человеку, как страх его лишиться. Плиний младший.

Юноша в черной мантии с глубоким капюшоном быстро пересек дорогу и скрылся в одном из магазинчиков печально известного Лютного переулка.

Хозяин лавки Горбин и Берк встретил неожиданного посетителя улыбкой, больше походившей на оскал.

— Мне нужно Следящее Ожерелье, -немного ошеломленный продавец быстро пришел в себя и резко ответил покупателю.

— Вы хоть представляете, о чем просите?! На весь Магический мир существует всего четыре Следящих Ожерелья! Где, по-Вашему я буду искать такое сокровище?! Уходите! Думаете, я настолько глуп, что сказал бы Вам, что владею таким ценным магическим артефактом, даже если бы это было правдой?! Чтобы не проснуться следующим утром?! Уходите! — однако, юноша не собирался так быстро сдаваться. Резкое движение — и палочка в правой руке покупателя направлена прямо на грудь незадачливого продавца.

— Вы думаете запугать меня? Я работаю в этом магазине полстолетия, и думаете, я не научился справляться с такими агрессивными покупателями? У меня нет этого Ожерелья и точка.

— Вы мечтаете испробовать действие Круциатуса? — ленивый, презрительный голос, растянутые слова вкупе с названием известного заклятья привели продавца в чувство.

— Лорд Малфой? — дрожащий голос Горбина привел в чувство наследника рода Малфоев, заставив того вздрогнуть. Мерлин, он чуть не пытал человека!

— Ожерелье. Быстро. Темный Лорд не потерпит отлагательств.

— Конечно-конечно…

И зачем было так сопротивляться? Впрочем, Драко точно знал, что только упоминание Темного Лорда заставило Горбина расстаться с таким ценным магическим артефактом. Бросив на стол мешочек с галлеонами — вполне приемлемая цена, хотя гораздо ниже реальной — он заклинанием проверил подлинность артефакта и бросился вон из магазина. Портключ — и он уже дома. Никогда больше он не вернется в этот грязный переулок. Все. С него хватит. Драко Малфой больше не подчиняется никакому Лорду. Он сам наследник рода, и никакой полукровка не заставит его преклоняться перед собой.

* * *

Двое молодых людей гуляли по ярко-освещенной улице, держась за руки. Раз в несколько минут юноша поднимал их сплетенные руки к глазам и рассматривал их, будто не верил в реальность происходящего. Девушка в такие моменты мягко улыбалась и чуть сжимала ладонь своего сопровождающего.

Юноша сделал приглашающий жест рукой, указывая на небольшой ресторан. Девушка снова улыбнулась ему, когда юноша придержал для нее дверь.

Выбрав столик и сделав заказ, молодые люди разговорились.

— Я приготовил для тебя подарок.

Он вытащил из кармана мантии старую, пыльную коробочку и несколько смутился от ее вида.

— Прости, что без упаковки… в таком виде…

— Это неважно, Драко, — юноша немного судорожно улыбнулся.

— Конечно, — он аккуратно стер пыль с коробки и открыл ее.

На бархатной подкладке переливалось кристаллами ожерелье. На серебряной цепочке, перемеженной голубыми гранеными кристаллами, сверкал небольшой камень в виде сердца.

— Боже… — юноша удивленно расширил глаза на такую реакцию. Решив, что это просто магловское восклицание, он стал разглядывать милое его сердцу лицо, — Боже. Это невероятно. Спасибо, Драко. Это, наверно, очень дорогой подарок, — Драко еле сдержал себя от того, чтобы похвастаться ценностью Ожерелья.

— Пообещай мне, что будешь носить его всегда, ладно? Это очень важно для меня.

— Но как же? Не любая одежда подойдет этому украшению…

— Пожалуйста, — он чуть сжал ее ладошки в своей руке, — пожалуйста, носи его. Оно поможет тебе. Пожалуйста.

— Драко, в чем оно может помочь мне? Это же только украшение!

— Верь мне, Элизабет. Пожалуйста. Пообещай, — в его глазах было так много тоски, что девушка сдалась.

— Ладно. Обещаю.

— Вот и умница.

Девушка задорно рассмеялась, разрушая напряженность момента.

* * *

— Драко? Что с тобой? Что-то с Элизабет? — Джинни с искренним беспокойством рассматривала своего лучшего друга.

— Я не понимаю. Все же хорошо! Но это какое-то предчувствие… Оно мучает меня целый день!

— Мы заметили, — фыркнул Гарри.

— Забудь, Драко. У меня тоже так бывает, но ничего же не случается. Успокойся. Все будет хорошо.

— Действительно, Драко. Успокой…

Фраза была прервана возгласом Малфоя, схватившего мантию и палочку и бросившегося к выходу из дома.

— Драко, что? — и его ответ заставил недоумевавшего Поттера схватить мантию и аппарировать, держась за рукав мантии друга.

И ветер нес куда-то в лес имя девушки-маглы, заставившей двух чистокровных магов броситься в неизвестность.

«Элизабет».

* * *

— Драко, какая встреча! Не ожидал увидеть тебя здесь.

Светловолосая девушка билась в руках Пожирателя Смерти в черной мантии, но почему-то без маски, в котором Драко узнал Треверса, за голову которого Министерство предлагает три тысячи галлеонов. Палочка Пожирателя указывала на ее сердце, но та не понимала опасности и продолжала вырываться.

Из-за спины Драко вышел Гарри, чем еще более удивил троих Пожирателей непонятно как оказавшихся в квартире девушки. Казалось, неожиданное подкрепление их смутило. Однако Треверс точно знал, что пока у него в руках заложница, два подростка ничего не сделают. Авроры могут, эти — нет.

— Элизабет, перестань, ты делаешь только хуже, — девушка обмякла, повинуясь просьбе Малфоя.

— Неужели, Драко, ты даже знаешь ее имя? Какой позор для чистокровного волшебника!

Гарри спокойно смотрел в глаза Треверса, от чего тот испытывал некоторое неудобство.

— Чего тебе, Поттер? Не таращься на незнакомых дяденек, это неприлично, малыш! — издевательски просюсюкал Пожиратель. Гарри не отреагировал. Вроде взрослый мужчина, а ведет себя, как ребенок. Впрочем, Гарри всегда знал, что большинство Пожирателей — сумасшедшие. Треверс не исключение.

— Что будем делать, Поттер?

— А ты, как думаешь, Малфой? — потом прищурился, и уже уверенней сказал, — дай мне минуту.

— Я-то дам, а они — нет.

— У меня есть идея, — и повернулся к напряженному Пожирателю.

— Ты боишься меня, Треверс?

— С чего бы, молокосос?

— Точно, боишься. Конечно, прикрываться от двух подростков какой-то маглой. Слабак! Ты не способен даже сразиться по-честному! — у Гарри было стойкое ощущение, что Треверс и двое других пьяны. Иначе бы они никогда не стали бы так разговаривать с наследником чистокровного рода, иначе бы говорили нормальным английским языком, а не обзывались бы. Попытались бы взять мальчишек в плен, а не пялились на них, как бараны. Впрочем, у Гарри был план. И он точно знал, как привести его в исполнение. Нападение на магловский район — очевидно. Авроры и Орден скоро будут здесь — очевидно. Джинни пойдет с ними, а на близком расстоянии действует их магическая связь. Нужно только время. Но его не было.

— Давай, сразись со мной по-честному! Все эти слухи — глупость! Я обычный подросток, и ты даже не можешь справиться со мной!

Треверс взревел — точно, пьяный, и кинул в него заклятьем, автоматически отпустив Элизабет. Та кулем осела на пол. Малфой тут же бросился к ней, Гарри уклонился от заклятья и, вытащив из кармана любимую заколку Джинни, бросил ее Малфою, крича:

— Малфой, правая рука, свобода!

Одновременный Ступефай по двум другим Пожирателям. Один увернулся, другой нет. Точно, пьяные! Сектумсемпра в увернувшегося, а теперь Треверс.

Прибывшая через 10 минут Джинни обнаружила оглушенного Треверса на полу и своего жениха, в полной прострации изучавшего потолок квартиры, с огромной кровавой полосой через все лицо, чудом не задевшей глаза...

* * *

Кхм, автор целый день слушал самую разную музыку, так что даже не знает, какая песня наиболее повлияля на сюжет. Скорее всего, песня группы "30 seconds to Mars" "I`ll attack".

Никогда не дерись с тем, кому нечего терять: это неравный поединок. Грасиан-и-Моралес.

Светловолосый юноша склонился над девушкой с чуть более темными волосами. Девушка странно содрогалась. На ее руках были видны чуть кровавые следы от ногтей, будто девушка пыталась заглушить одну свою боль другой.

— С тобой все хорошо? Они тебя не тронули?— девушка в ответ истерично рассмеялась, и от ее смеха становилось страшно.

— Как ты себе это представляешь?!

— Они не коснулись тебя?!

— Нет… — девушка устало опустилась было на темный ковер, но юноша подхватил ее за талию и ноги и положил на диван. Та вытянулась, скинув туфли, не заботясь о сохранности мебели. Даже представшая перед ней королева Великобритании не заставила бы ее вести себя прилично в этот момент.

Юноша нежно погладил ее по лицу и прошептал:

— Отдыхай. Здесь ты в безопасности. Никто не причинит тебе вреда, пока я рядом.

— Это что, подкуп на постоянное нахождение рядом с тобой?

— Конечно… — он мягко коснулся ее губ, но тотчас же поднялся с колен, на которых как ни странно до сих пор стоял.

Он огляделся. Дом Гарри Поттера поражал своей простотой. Здесь не было лепнин и резных потолков. Темный ковер, светло-бежевые стены, небольшой диван, пара удобных кресел и кофейный столик — вот и все убранство гостиной. Над камином, украшенным несколькими фотографиями, среди которых Малфой нашел и свою, висела единственная картина — корабль в открытом море, раскачиваемый штормом, освещенный сверкающими в темном, затянутом тучами небе молниями. С иронией Малфой подумал о сходстве картины и жизни ее хозяина. Впрочем, это все неважно. Ему нужна была помощь, нет, не так. Ей нужна была помощь, а обеспечение этой самой помощи только на его совести.

— Элизабет? Придется немного двигаться… Впрочем, ты можешь отдыхать, я понесу тебя, — он задумчиво смотрел в пространство, не замечая, что ему не отвечают, — где-то здесь должен быть эльф…

Он щелкнул пальцами, и на некотором расстоянии от него появилось маленькое с большими ушами и огромными глазами.

— Дори знает сэра Драко Малфоя, сэр Драко Малфой — друг хозяина Гарри Поттера.

— Мне нужно одеяло, Дори. Теплое одеяло, стакана воды и Успокаивающее зелье.

— Да, сэр Драко Малфой.

Молодой человек повернулся к девушке. Та лежала с закрытыми глазами, такая бледная, что Драко испугался бы, что она умерла, если бы не постоянно сжимавшиеся и разжимавшиеся ладони девушки.

Драко мало, что знал о последствиях Круциатуса. Одно он помнил точно: отцу всегда было холодно по возвращению домой и он постоянно просил пить.

Элизабет еще не пришла в себя после боли. Круциатус вообще плохо действует на нервную систему, а в первый раз хуже всего. Однако от одного Круцио еще никто не сходил с ума. Драко очень надеялся, что все обойдется, но милосердней было бы напоить ее зельем Сна Без Сновидений. Не сделал он это из совершенно эгоистичных побуждений — он боялся неведения.

Элизабет захныкала, будто умудрилась все-таки уснутьи ей приснилось что-то неприятное. Скорее всего, это были лишь воспоминания, а может страх. Но Драко было все равно, главное, ей было плохо, и он должен помочь.

А, к Мерлину, он никому ничего не должен. Но от этого душераздирающего звука, хотя другим он показался не таким уж страшным, у Драко сжималось сердце.

— Ну, что ты, любимая? Все хорошо, я с тобой, никто больше тебя не обидит… — казалось, девушка услышала его слова, поскольку она прижала к себе его руку, поглаживавшую ее голову.

— Драко Малфой, сэр? Дори принес…

— Спасибо, Дори.

Малфой аккуратно укутал Элизабет в одеяло и, напоив ее перед этим водой, смешанной с зельем, осторожно поднял на руки и нырнул в камин.

— Штаб-квартира Ордена Феникса, площадь Гриммо, 12.

* * *

— Драко, что с ней?!

— Круцио.

— Мерлин, как? Она же магла… — Джинни прижимает руки губам в ужасе.

Кто-то судорожно вздохнул. Нарцисса Малфой, понявшая всю серьезность ситуации, помогает своему сыну положить девушку на очередной диван.

— Где Гарри, Драко? — имя младшего Поттера заставило взволновавшихся было членов Ордена замолчать. Лили Поттер старательно сдерживала свои эмоции от вопроса Джиневры.

— Он остался там, — судорожный выдох девушки.

— Где?

— Винсент стрит, 24… — немного хриплый, но все такой же тонкий голос Элизабет произвел эффект разорвавшейся бомбы.

— Элизабет? Как ты себя чувствуешь?

— Отвратительно… — нервный смешок Драко был ей ответом.

— Конечно, бедная. Круциатус — это не шутки, — Нарцисса Малфой, заметившая заботу своего сына об этой девушке пришла ему на помощь, — у меня есть одно зелье, оно помогает от последствий Круциатуса, Северус варил его для себя и Люциуса, — только закончив говорить, она направилась в свою комнату в особняке Блеков, чтобы найти то самое зелье.

Наступившую тишину прервал чей-то резкий голос.

— Что она вообще тут делает? Она магла. Тебе придется стереть ей память, Малфой.

— Нет! — Драко встал в странную защитную позу, вытянув руку с волшебной палочкой в качестве предупреждения. Неловкую тишину прервал голос Джиневры.

— Это все, конечно, очень занимательно, вот только где-то, неизвестно где, Гарри Поттер в одиночку отбивается от Пожирателя или даже Пожирателей, мучивших Элизабет!

Ее возглас заставил Орден Феникса заняться тем делом, ради которого он и был создан — защитой мирного населения от Пожирателей. Артур Уизли раздобыл где-то карту Лондона, на которой срочно были найдены координаты дома Элизабет. Часть Ордена аппарировала по адресу, Драко и Нарцисса остались.

Элизабет, выпившая заветное зелье, наконец, заснула. Что говорить — маглы плохо переносят заклятья. Через некоторое время из камина вышел Дамблдор, с лукавым блеском в голубых глазах за очками-половинками, рассматривающий Элизабет, как что-то само собой разумеющееся. Обсуждение пребывания здесь девушки отложили до конца сражения.

* * *

— Я НЕ ПОЗВОЛЮ СТЕРЕТЬ ЕЙ ПАМЯТЬ!

Тишина накрыла столовую дома на площади Гриммо.

— Драко, я не думаю, что кто-нибудь будет спорить с тобой после твоего столь впечатляющего выступления, — усмехнулся Гарри. На лице у него красноватой полоской выделялся не заживший еще до конца шрам, бывший полчаса назад страшнейшей раной.

— Драко, это ведь не так страшно. Пусть стирают. Моя жизнь от этого не изменится, надеюсь, — она в сомнении посмотрела на него, — если ты только не сотрешь из моей памяти и себя.

— Нет! Что ты, Элизабет? Я никогда бы такого не сделал.

Взрослые — относительно, конечно — ошарашено переглянулись.

— Мой дорогой сын. Все было бы гораздо проще, если бы ты с самого начала сказал, что знаком с этой молодой леди уже давно.

— Я думал, это и так понятно. Мы с ней встречаемся, — Люциус посмотрел на него, как на душевнобольного.

— Она магла, Драко.

— И что? — Драко упрямо поднял подбородок. В надвигающуюся ссору ввязался Дамблдор.

— Я не думаю, что твое утверждение, Люциус, полностью верно.

— Что это значит, директор?

— Эта юная мисс не является в полной мере маглой. Под понятием «магла» мы, конечно же, подразумеваем, что мисс Монтгомери не владеет магией ни в каком виде, но это не совсем так, а в нашем случае, совсем не так.

— Как это может быть, Альбус?

— Все очень просто, Северус. Мисс Монтгомери является наследницей древнего чистокровного рода, прервавшегося в связи со смертью последнего колдуна Монтгомери. Обратите внимание, именно колдуна. О сквибах ничего не было сказано. Как стало известно мне, после долгих поисков следов этого рода, в семье был еще один сын, от которого род отрекся из-за его неполноценности, а точнее, из-за того что он был сквибом. Как ни прискорбно, род прервался, никаких наследников кроме семьи бедного Уильяма не осталось, а значит, наследие автоматически передалось его семье.

— Постепенно магия в семье накапливалась с поколениями сквибов, и, несмотря на то, что мисс Элизабет — не является в полной мере волшебницей, ее дети уже смогут унаследовать состояние Монтгомери, как полукровки, а может даже чистокровные, в том случае, если их отцом будет чистокровный волшебник. Крайне выгодная партия, ты не находишь, Люциус?

Люциус Малфой старательно пытался вернуть на лицо обычную для него маску безразличия, но не мог. Драко удивленно смотрел на Элизабет, та сонно смотрела на происходившее. Гарри улыбался так, будто с самого начала все знал… Стоп. Все знал?

— Ты! Ты все знал! Ты поэтому не отговаривал меня, как обычно!

— Я не знал точно, я лишь догадывался!

Гнев младшего Малфоя грозил выйти из-под контроля, когда вмешался директор Хогвартса.

— Магия Элизабет удивительна. Она не смогла бы колдовать с помощью волшебной палочки, ее силы для этого недостаточно, но ее магия подчиняется эмоциям. Она вполне может защитить кого-то близкого себе, но саму себя — нет. Стоит ей только попросить, как это исполняется. Но здесь, конечно, есть несколько правил. Вера в силу, эмоции, сильное желание и, конечно, не просить пустяки. Невероятно, не правда ли? — Дамблдор разглядывал Элизабет с радостью маленького ребенка, открывшего для себя вкус конфет.

— Что ж, думаю, это достойная партия для тебя, Драко, — Люциус Малфой резко вышел из комнаты, разрушив торжественность момента.

* * *

Девушка, ранее свернувшаяся калачиком в кресле, поднимается, встречая молодого человека, выходящего из камина. Тот с какой-то безнадежностью, с яростью бросает свою волшебную палочку в стену, и та отскакивает от каменной поверхности, выпустив в воздух несколько искр. Магия не дала разрушиться древесине, но обиду палочки выместила.

— Финниган. Убит.

Он падает на колени и в изнеможении ссутуливается, обхватывает голову руками, не замечая опустившуюся рядом девушку.

— Я не хочу больше войны, Элизабет, не хочу, пожалуйста… — девушка, как ребенка, гладит его по голове, и он поднимает на нее взгляд, ища в глазах девушки поддержку.

— Я клянусь тебе, если хочешь, мы уедем, спрячемся, бросим эту войну… Клянусь, Элизабет! Если только хочешь.

И девушка грустно-грустно улыбается, будто перед ней не взрослый юноша, предлагающий ей всю возможную свободу, а маленький ребенок, не понимающий, зачем люди должны умирать. Мягко так улыбается и обнимает юношу за плечи, словно понимает, как ему нужна сейчас ее помощь. И у юноши застывает лицо, и он судорожно сжимает ее в объятиях, не ожидая уже ответа.

— Глупенький. Ну, куда мы сбежим? Куда бежать? Где прятаться? Нам не сбежать от этой войны, Драко, она часть нас, и с этим ничего не поделаешь… Мы не сбежим, Драко, потому что бежать некуда.

И юноша полувсхлипывает-полустонет, зарываясь лицом в роскошные светлые волосы девушки…

* * *

Джиневра Поттер смеется в объятиях своего мужа. Она счастлива — сегодня, наконец, она больше не Уизли, сегодня — она часть его семьи. И Гарри Поттер тоже улыбается, прижимая супругу к себе еще сильней, сминая ее красивое белое платье, снова целует ее.

Рядом с ними их свидетели — Драко Малфой и Элизабет Монтгомери. Первый обнимает девушку, почти полностью копируя позу молодоженов, только платье он сминает голубое, но не менее красивое. И, распуская сногсшибательно сложную прическу любимой, Малфой зарывается в ее волосы, чувствуя слабый холодный ветер, развевающий ее волосы, будто приманенный девушкой. И Драко понимает, что мог бы сидеть здесь вот так до конца жизни. Зарывшись в ее волосы, слушая ее смех, похожий на перезвон колокольчиков, чувствуя ее ветер, чувствуя ее…

* * *

— Драко! Быстрее! Нападение на Святой Мунго!

Светловолосая девушка, из объятий которой вырывает Гарри Поттер Драко Малфоя, волнуясь, хмурится. И на душе страшно и мрачно. Она хватает своего любимого за рукав прямо перед тем, как он заходит в камин вслед за брюнетом.

— Пообещай мне, поклянись мне, Драко, пообещай, что вернешься… Обещай!

— Что ты, любимая? Все будет хорошо, — но, видя ее напряженное лицо, он добавляет, — обещаю.

Он мягко целует ее в висок и все-таки ныряет в камин, с трудом отпустив ее.

* * *

На улице зима, что совершенно не мешает Пожирателям нападать на один из трех последних оплотов Света: Министерство, Хогвартс и больница Святого Мунго, подвергшаяся нападению прямо сейчас.

Серое, стальное небо, метель, как на Севере, хотя это лишь Лондон, и холод, пробирающий до костей. Но Драко не чувствует холода — он ему друг, он напоминает Драко одну девушку, девушку, ждущую его дома, Элизабет…

Что-то кричат люди, Гарри хватает его за рукав и тянет за собой в самое безопасное, по его мнению, место, но Драко не хочет безопасности — ему нужна свобода. Он должен закончить это сражение скорей, закончить эту войну, как можно быстрей. И, слыша страшный крик Гарри, он еле-еле уворачивается от Авады Кедавры. И ему на помощь приходит его лучший друг, наплевав на все свои планы, откуда-то сбоку выныривает Джинни, и вместе они сражают какого-то Пожирателя, явно из Внутреннего круга. И уже оборачиваясь к следующему человеку в жуткой белой маске, он краем глаза замечает фиолетовый луч, несущийся прямо на него, и за самое длинное в его жизни мгновение понимает, что не сможет увернуться от этого заклятья. Протего, посланное Джинни, не срабатывает, и где-то кричит Гарри, но он слишком далеко, чтобы помочь.

И Драко впервые понимает, насколько он любит жизнь. Насколько не хочет умирать.

И, падая на промерзшую землю, по поверхности которой ветер кружит снег, Драко хочет еще хотя бы раз почувствовать холодный ветер в светлых волосах, услышать перезвон колокольчиков, увидеть серое, стальное небо.

Потому что его Свобода — она. А больше ничего и не нужно.

* * *

Эта глава писалась под три разных песни, в течение трех разных дней =). Сильней всех помогла песня "The Kill" группы 30 seconds to Mars.

Кстати, в этой главе есть небо. А Вы его видели?

Остерегайтесь своих желаний — они могут исполниться. Платон

— Отпусти ее, мразь!

Рыжеволосая девушка съежилась под угрожающим взглядом Пожирателя и его не менее угрожающей волшебной палочкой.

— Да что ты, Поттер? Мне даже страшно. Только двинься, мальчик, и она умрет. Только попробуй…

— Отпусти ее сию секунду, и, может, тогда я пощажу тебя.

— Кто еще кого щадить будет, Поттер. Я могу убить ее одним взмахом волшебной палочки. Неужели, тебе совершенно неинтересна ее судьба? Странно, а ходят слухи, что вы двое — женаты. Какая жалость! Овдоветь, не успев даже насладиться своей женитьбой!

— Отпусти. Сейчас же.

— Ты не понял, Поттер? Ты играешь по моим правилам! Сдавайся, Поттер. Темный Лорд давно мечтает встретиться с тобой.

— Никогда.

— Да что ты. Посмотрим… — он с каким-то болезненным интересом рассматривал девушку на каменном полу камеры, — Круцио!

Крик, раздирающий душу, почти переходящий в хрип, был прерван двумя словами, совершенно спокойно сказанными черноволосым подростком.

— Авада Кедавра.

* * *

— Гарри? Что с тобой? Все хорошо?

— Все прекрасно, мама.

— Не ври мне, Гарри, я точно знаю, что-то произошло.

— Все прекрасно.

— Я спрошу у Джиневры, — подросток дернулся, как от удара.

— Не трогай ее. Ей нужно прийти в себя.

— Гарри, я должна знать, что случилось! Я же твоя мама, я могу помочь тебе! — она говорила это с какой-то безысходной тоской, с надеждой на то, что все не так плохо, что он позволит ей помочь.

— Все прекрасно, мама. Я должен поговорить с Джинни.

* * *

Рыжеволосая девушка сжалась в комочек в кресле, будто пыталась спрятаться от всего мира. Рядом с ней, на диване устроился светловолосый молодой человек, обнявший за плечи другую девушку с чуть более темными волосами, отливавшими золотом в свете солнца. Юноша обеспокоенно сжимал кулаки.

— Это было так страшно…

— Джинни? Все хорошо, милая. Это все пройдет. Я-то знаю, меня же тоже пытали, и ничего. Со мной же все хорошо.

— Не это, Элизабет… Страшней всего было, когда Гарри совершенно спокойно поднял палочку и произнес заклятье. Так спокойно, будто он вовсе не убивает человека, а лишь чистит обувь заклятьем. Только его глаза, они, знаешь, так сверкали, как никогда. Мне было так страшно тогда. У него было такое равнодушное лицо, безразличное, и его глаза… — речь девушки прервалась всхлипами, — так страшно, Элизабет, так страшно…

— Тише, милая… Все хорошо, все будет хорошо, правда, я тебе обещаю, Джинни, все будет хорошо…

— Когда?! — почти истерично выдохнула она, — когда, Элизабет?! Эта война не кончится, она никогда не кончится… Мы умрем в ней, мы с Гарри, мы в ней умрем, я знаю, я чувствую это, Элизабет! Так страшно… — Элизабет мягко гладила ее по плечу, в ее больших серых глазах застыли слезы, — так страшно…

— Никто не умрет, Джинни, никто, никто не умрет. Все мы боимся смерти, это не плохо. Это так же естественно, как то, что мы дышим воздухом. Это совсем неплохо, Джинни. Я тебе обещаю, мы все выживем, победим Волдеморта, обещаю тебе, Джинни. Нужно только немного подождать, нужно только еще немного побороться… — но девушка, казалось, ее не слышала.

— Так страшно, Элизабет, так страшно… Я хочу жить, я хочу жить! Я не хочу умирать, не хочу убивать, не хочу видеть смерть! Не хочу чувствовать чужую боль, не хочу чувствовать смерть, Элизабет. Это так страшно, так страшно… — она смотрела на вторую девушку полными слез карими глазами, будто искала у нее помощи, — я хочу жить, жить. Хочу, чтобы война закончилась, чтобы мы были счастливы, чтобы мы все выжили, хочу, чтобы ты и Драко поженились, чтобы Перси перестал винить себя, чтобы папа простил себе смерть мамы… Я так много хочу! Я так много не успею. Но больше всего на свете, я хочу, чтобы у нас с Гарри были дети, ну, или хотя бы один малыш! Хочу, чтобы он был похож на Гарри как две капли воды, чтобы его звали, как Гарри, чтобы у него были такие же зеленые глаза, и черные, растрепанные волосы. Я хочу видеть, как он вырастет, хочу быть с ним каждую минуту своей и его жизни…

Малфой грустно усмехнулся и прошептал Элизабет:

— Тебе не кажется, что ее любовь к Гарри похожа на помешательство? — за что и получил подзатыльник от светловолосой девушки.

— Милая, у тебя все обязательно будет! Ты все успеешь, правда!

— Не ври мне, Элизабет… Я так хочу пожить еще чуть-чуть, чуть больше, чем мне дано, — она свернулась клубочком и тихо-тихо прошептала, — так страшно, Элизабет, так страшно…

* * *

— Джинни?

— Гарри? — юноша грустно улыбнулся ей, и прошептал в ответ:

— Не плачь, любимая. Это должно было когда-нибудь случиться.

— Ты убил из-за меня, Гарри. Это не должно было произойти. Я так виновата перед тобой… — ее прервал мягкий поцелуй.

— Ты не виновата, совсем-совсем. Этот Пожиратель сам виноват. Я лишь сделал его жизнь на пару часов короче. Думаешь, Волдеморт пощадил бы его, если бы узнал, что он упустил нас?

— Ты имеешь в виду, упустил тебя?

— Конечно.

— Ты ведь врешь мне, да? Мы не смогли бы сбежать, если бы ты не убил его.

— Конечно, нет. Ты ведь прекрасно это знаешь.

— Тогда зачем ты это говоришь мне?

— Мне не нравится видеть тебя такой расстроенной.

— Врун, — тихо рассмеялась она.

— А я и не отрицаю.

Он поднял ее на руки на мгновение и устроил ее у себя на коленях в том же небольшом кресле.

— Я так люблю тебя…

— Я тоже люблю тебя, Джинни. Иначе, ты думаешь, мы сидели бы здесь?

— Нет, — она улыбнулась и прижалась к его груди, сложив руки как ребенок, будто желая стать еще меньше, чем она есть.

— Любимая, милая Джинни… Ты так красива, ты знаешь об этом?

— Ты много раз говорил мне это.

— Неблагодарная, я ее на руках ношу, можно сказать, обожествляю, а она надо мной смеется, — он сделал вид, что обиделся. Девушка тихо рассмеялась.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя больше жизни.

— Не знаю, не знаю… Зато я точно знаю, что тебе безумно нравится смеяться над моими чувствами.

— Я просто циник, а ты мечтатель…

— … и мы нашли друг друга, — закончил он за нее.

— Конечно.

* * *

Черноволосый юноша ярко-зелеными, проникающими в душу глазами медленно поднимался по лестнице дома. На вид он был совершенно спокоен. Открыв дверь в спальню с большой кроватью, явно принадлежащую супругам, он прошел в комнату и медленно опустился на ложе, чтобы потом в изнеможении упасть на мягкое покрывало.

Около получаса из комнаты доносились приглушенные рыдания.

* * *

Для главы использовались две песни, по мнению автора более всего подходящие содержанию. Это песни группы 30 seconds to Mars "A beautiful lie" и "Hurricane".

[right]Жди меня, и я вернусь.

[right]Как никто другой. Константин Симонов (сокращено)

— Ты спишь?

— Нет, конечно... Я не могу заснуть вот так просто после произошедшего сегодня.

Молчание.

— Джинни, если бы ты знала, что ты совсем скоро умрешь, но у тебя есть еще время, что бы ты сделала?

— Я бы прожила их так, чтобы не жалеть ни о чем.

— Как?

— Я не знаю точно, Гарри, — она смотрела на него с любовью, — но у меня есть пара идей.

— Да?— девушка замялась.

— Я бы хотела, чтобы у нас был ребенок, — молодой человек смотрел на нее с невероятной нежностью и бесконечной тоской. Он приблизился к ее уху и, чуть поцеловав его, выдохнул:

— Это я могу тебе обещать.

Девушка тихо всхлипнула и прижалась к своему мужу, будто стараясь забыть все свои тревоги.

* * *

— Драко, мой родной... Если бы ты только знал, как я тебя люблю...

Почти мертвенно бледный юноша даже не двинулся на своей кровати.

— Как бы я хотела, чтобы все было по-другому, чтобы эта война поскорей закончилась, но я не готова заплатить за покой такой ценой...

— Ты обещал выжить — ты выжил, даже скоро выздоровеешь. Только все это время ты будешь спать. Как бы я хотела, чтобы ты проснулся. Как бы я хотела проснуться самой, и узнать, что все это было лишь сном. Чтобы мы, как раньше, гуляли по Лондону, чтобы ты держал меня за руку, смеялся, а вовсе не лежал здесь без движения, будто уже умер... — по щеке девушки скатилась слеза, но та будто и не заметила, прижимая к груди его бледную руку, — как бы я хотела, чтобы мы оба проснулись, чтобы все это было лишь сном, чтобы никакой магии не существовало, чтобы не было этой войны в каждом из нас!

— Я бы так хотела, чтобы ты слышал меня, чтобы проснулся, Драко... Проснись, пожалуйста, проснись, прошу тебя, проснись...

* * *

— Драко, проснись, прошу тебя, Драко, проснись...— такой родной голос, любимый, если бы только он мог вспомнить... А затем уже другой:

— Мы ждем тебя, Драко. Джинни очень скучает, а ей .. в общем... Ей нельзя волноваться, ты ведь понимаешь, о чем я... — кажется, он улыбается. Драко мог слышать радость в его голосе, но интонации говорившего за мгновение изменились, тон стал грустным, тоскливым, — Элизабет очень волнуется за тебя. Ей почему-то кажется, что тебе плохо... Я ... Я тоже очень переживаю, Драко, — он прокашлялся и Драко почувствовал руку, коснувшуюся его плеча, — возвращайся, друг. Нам всем не хватает тебя, — голос снова изменился, стал хриплым и будто замученным, — возвращайся, Драко, возвращайся... Я хочу еще раз поговорить с тобой, прежде чем... — судорожный вздох, — прежде чем все закончится... Возвращайся...

* * *

— Ты знаешь, он кажется мне таким измученным в последнее время, Драко, — тонкий, веселый голосок рыжеволосой девушки заставил молодого человека снова попытаться проснуться, — мы все так скучаем по тебе... Целители говорят, что ты скоро проснешься, но мало кто верит им. Ты знаешь, прошло уже три месяца, а ты все не приходишь в себя… — неожиданно Драко почувствовал горячее дыхание рядом со своим ухом, будто девушка склонилась над ним, чтобы прошептать ему что-то, что не должно достигнуть чужих ушей, — но мы все равно будем ждать, Драко. Ты ведь не подведешь нас, правда? Возвращайся, Драко, ради Элизабет. Она очень ждет тебя, не подводи ее… — вдруг Драко показалось, что кто-то еле сдерживает слезы рядом с ним. Скорее всего, та самая девушка… — Она гаснет, Драко. Это так страшно… Я, когда вижу ее, представляю себе, что было бы со мной, если бы что-нибудь случилось с Гарри. Не представляю, как она держится… Она сильная, почти как Гарри. Она ведь даже не плакала в тот день, Драко. Только ее глаза и голос — из-за них становилось страшно… — девушка отклонилась, — Возвращайся, Драко, мы ждем тебя.

* * *

— Проснись, проснись же, милый, любимый, проснись, пожалуйста, пожалуйста, не мучай меня более, — слезы. Кажется, она плачет. Драко ощущал все сквозь дымку тумана, но та стала гораздо тоньше. И ей в ответ хрипло и слабо:

— Элизабет...

— Драко? Драко, я так люблю тебя...

— И я...

— Я позову целителя...

— Нет, не уходи, не бросай меня, я так хотел вернуться, — под конец его голос совсем ослаб.

— Я не уйду, любимый, я никуда не уйду, Драко, я всегда буду с тобой. Я всегда буду ждать тебя.

30.03.2011

Надеяться на чудо надо. Но не вздумайте его дожидаться. Леонид Крайнев-Рытов

1997, день сдачи ЖАБА Гарри Поттера, до объявления Гарри Поттера преступником.

— Я думаю, вы забыли рассказать мне кое-что, профессор Дамблдор.

— Что ты имеешь в виду, мой мальчик?

— Я говорю о том, почему Волдеморт не может умереть просто так, — старец за столом напрягся, ожидая продолжения, вовсе не желая заканчивать за подростком его речь, — Вы забыли рассказать мне о крестражах, — мило улыбнулся младший Поттер.

— Откуда ты знаешь об этом? — в горле у директора пересохло. Этот чрезвычайно могущественный молодой маг, будто ведомый самой Судьбой, умудрялся обыгрывать директора во всех позициях. Ни разу за все семнадцать лет его жизни Поттеры не поступили так, как ему было нужно, не обдумав при этом всех сторон предложения. И Дамблдор почему-то был уверен, что это заслуга лишь Гарри Поттера, хотя, казалось бы, как маленький ребенок, с рождения которого начался весь крах его планов, мог так влиять на взрослых.

О необычной способности Гарри Поттера он узнал на личном опыте и, скорее всего, одним из первых. Глядя в ярко-зеленые, проникающие в самую душу глаза, директору всегда становилось безосновательно страшно. Будто вот сейчас этот маленький ребенок, юноша, подросток, а после и молодой человек видит все то, что Дамблдор так усердно скрывал многие годы. Нет, скрывать ему было не то, что бы много, просто само ощущение, что тебя видят насквозь ему не нравилось. Откуда было знать директору, что Гарри специально вел себя так с ним, чтобы Дамблдор прекратил промывать людям мысли, просвечивая своими ярко-голубыми глазами, как магловским рентгеном всю голову «промываемого»?

Но больше всего Дамблдор боялся, что этот молодой человек станет новым Томом Риддлом. Этот страх рос в нем подсознательно, на уровне инстинктов. Они были так похожи: гордые, высокомерные, знающие себе цену юноши, но главное, с огромным магическим потенциалом. Теперь он понимал пророчество. Гарри Поттер был равен Темному Лорду, если не превосходил его, считая темную магию ниже своего достоинства, прекрасно понимая цену такому знанию. И все же то, что Поттер знает о крестражах, родило бессознательный страх о том, что у него под носом еще один подросток превращается в монстра.

— Видите ли, Дамблдор, я имел честь видеть душу Темного Лорда, и она мне крайне не понравилась, — Дамблдор вздохнул с облегчением. Конечно, дар Поттера не позволит ему разорвать свою душу. Гарри знает цену магии, знает цену знания, бессмертия, Тьмы. Как бы банально это ни звучало, Тьма забирала душу за знание, будто Дьявол являлся заключить свою темную сделку. Вот только Дьявола нет, нет и сделки. Лишь знание, магия и душа, настолько ценная, что две остальные меркнут рядом с ней и не стоят вместе даже ее половины.

— Гарри, я хотел справиться своими силами, у тебя есть гораздо более важное дело — победить в схватке Волдеморта.

— Понимаете ли, профессор, я, в отличие от Вас, точно знаю местонахождение нескольких крестражей, — Дамблдор замер. Сказанное Гарри было нереально, было лишь три варианта объяснения происходящего, и Дамблдор очень надеялся, что лишь третий из них верен. Поттер был могущественным магом и убивать его в том случае, если его разум захватил Волдеморт, очень не хотелось. Так же, как если он шпион Волдеморта, — но откуда я это знаю, Вы никогда не узнаете. От Вас мне нужен только меч. Меч Гриффиндора, — Поттер замер, самодовольно улыбаясь. Будто не понимал, что директор просчитывал про себя возможности его задержания. А, может, очень даже понимал.

— Ты думаешь, я отдам тебе его по собственной воле? Я не могу доверять тебе, ты вполне можешь оказаться шпионом Волдеморта…

— Вы думаете, я настолько глуп? Мне нужно было лишь Ваше доверие, Дамблдор. Очевидно, его нет даже близко. Впрочем, я догадывался об этом. Что ж, я обойдусь и без Вас. Меч обладает своей гоблинской магией. Вы знаете, он впитывает все вещества, которых касается, к тому же он несет разрушение почти всему, чего касается. Уверен, Вы думаете, что против крестражей он мне не поможет — слишком темна магия, наполняющая его. Боюсь, Вы ошибаетесь. Меч Гриффиндора, такой, каким он был пять лет назад, действительно не помог бы мне. Вот только за пять лет кое-что изменилось, а точнее изменился сам меч. И чуть-чуть его магия. Например, теперь он подчиняется только наследнику Гриффиндора. По крови. К тому же, его разрушающие свойства несколько увеличились. Что ж, я дал Вам подсказку, — он резко повернулся и направился к двери кабинета, но потом вдруг остановился, — Вы не будете против, если я открою окно, здесь немного жарко? — не дождавшись ответа, он открыл щеколду и раскрыл окно так сильно, что ветер, сильный на директорской башне, стал разбрасывать явно очень важные документы. А потом Гарри Поттер рассмеялся. Весело, задорно, совсем как ребенок, — Вы не так умны, как кажетесь, профессор Дамблдор! — все также весело хохоча, уже скорей как сумасшедший, он вытянул вперед руку, и Распределяющая шляпа беспрекословно влетела ему в ладонь, подчиняясь беспалочковой магии, — до свиданья, профессор, уверен, мы с Вами еще встретимся!

Он все также смеялся, бросая шляпу в окно и, ныряя в раму вслед за ней. Дамблдору, успевшему выпустить пару Оглушающих заклятий, оставалось только броситься к окну и видеть, как красивая, гордая птица с черным оперением и белой головой в крутом пике хватает падающую Шляпу, как птица выравнивает свой полет, и с криком свободы устремляется в небо, в облака, куда-то за пределы зрения могущественного мага, когда маглы видят это небо каждый раз летая на самолете, но не ценят…

* * *

1992 год. Ограбление Министерства.

Гарри никогда не думал, что маги пользуются совами в Министерстве, однако это как нельзя лучше облегчало ему работу. Чары иллюзии, и гордая, красивая птица с еще небольшим размахом крыльев, но с довольно угрожающим клювом превращается в приметную и необычную, но — сову…

Проникнуть в Министерство через одно из окон не оказалось сложным. Разморенный жарким днем министерский работник из отдела Магического Законодательства даже не заметил влетевшую в окно птицу. Коридоры, коридоры, снова коридоры… Вот оно! Отдел Магического Образования. Именно здесь находится нужная ему книга. Совершенно идиотская и слишком уж гриффиндорская, но зато очень рискованная и будоражащая кровь идея, включающая в себя спасения множества жизней, пришла в голову Гарри еще два дня назад, но все аспекты, хотя, как оказалась, таковых и не было, поскольку Гарри целиком и полностью положился на интуицию и свою способность к импровизации, были додуманы только сегодня. Чары Иллюзии, довольно сложные, но прекрасно получившиеся у мага-недоучки, разучены, чисто символический полет для разминки крыльев проведен, а внешний вид искомой книги найден в Истории Хогвартса, не издававшейся уже пять лет. Странно, но Гарри совершенно не чувствовал опасности. Ну, просто ни капельки. Адреналин, напряжение, магия, решившая вдруг помочь своему обладателю, ветер, воздух и нереальное чувство полета — все это было, не было только страха, что, в общем, только радовало.

Какие глупые людишки! Никакой защиты, никаких ограничений, никаких барьеров… Впрочем, может, это только на птиц не действует? Он вернул себе человеческий облик, буквально, не из чисто научного интереса, а только для дела — черная кожа обложки Регистрационной книги детей-волшебников поблескивала в свете палочки. Вроде никаких заклятий… О, Мерлина за штаны!

Его ощутимо приложило об пол головой так, что в лучших традициях магловских мультиков перед глазами завертелись звездочки. Спокойно, Гарри, спокойно.

Итак, Министерство не так уж глупо. Защитный барьер вокруг купола превосходил все самые смелые мечты Гарри о защите своего будущего дома, о котором он любил мечтать перед сном. Потревоженный чужой магией купол заклятья переливался темно-фиолетовым, зеленым и красным. Нереальное сочетание закручивалось, как в палитре, но не смешивалось. Сила магии барьера превосходила магию Гарри, значит силой не прорвешь… Был один магический артефакт, вполне могущий помочь ему, вот только появиться здесь просто так он не сможет. Оставалось усесться на пол рядом барьером и ждать либо чуда, либо появления авроров…

Чудо пришло первым. Золотой феникс во вспышке пламени появился рядом с Гарри и остался ровно настолько, чтобы бросить Распределяющую Шляпу Хогвартса, которая так нужна была Гарри. Хотя, нужна была не совсем она, то есть совсем не она, а то, что хранилось в ее глубинах.

Послышались чьи-то шаги, и Гарри понял, либо сейчас, либо никогда…

Рывок — тяжелый холодный меч ложится в ладонь двенадцатилетнего мальчишки, замах — сталь меча сверкает в воздухе, удар — защита осыпается сверкающими осколками разрушенной магии, шаг — книга и меч у него в руках, Шляпа совершенно неожиданно исчезает, замерцав на прощание в пыльном воздухе, пронизанном светом палочки.

— Необратимость.

Какой-то аврор врывается в совершенно пустую комнату, где раньше лежала Регистрационная книга детей-волшебников.

В это же время двенадцатилетней мальчик Гарри Поттер уже у себя дома перевязывает сам себе руку, пораненную об осколок магии, и шрам от этой раны навсегда останется на его руке, ведь раны от магии сильные любых обычных, пожалуй, кроме ран от мыслей, но эти назвать обычными не получается.

Рядом с ним на полу лежит меч Гриффиндора, переливающейся в свете дневного солнца, льющемся из окна комнаты. Он будто дрожит, пытаясь принять в себя остатки магиииз раны мальчика. Гарри Поттер движением руки накладывает Дезиллюминационное заклятье на книгу и меч и пытается спрятать следы своего отсутствия…

* * *

Двенадцатилетний мальчишка с повязкой на руке, уже пропитавшейся кровью, торопливо листает старинный магический фолиант. Наконец, он находит нужную страницу и придирчиво рассматривает рисунок легендарного меча Гриффиндора, который, кстати говоря, лежит рядом с этим самым мальчишкой. Клинок переливается и дрожит от наполнившей его магии — барьер был поставлен явно не Светлыми магами — теперь сила меча гораздо больше, чем раньше. Мальчик задумчиво взлохмачивает черные и без того растрепанные волосы привычным жестом и необдуманно касается металла меча кровавый повязкой и неожиданно шипит от боли, сжимая раненную руку. На мече проступает кровавая полоса, будто Поттер не коснулся его своей кровью, а минимум перерезал себе вены и налил кровь на клинок. Представивший во всех подробностях сие действо Поттер морщится и с научным интересом рассматривает меч. Тот неожиданно впитывает в себе кровь — магия, не иначе — и становится точно таким, каким был до разрушения барьера. Ах, да. После этого он неожиданно растворяется в воздухе, а Поттер от злости пинает шкаф и еще полчаса после этого хромает, ни капли не успокоенный этой болью.

* * *

1997

— Итак. Чудо свершилось. Осталось чуть-чуть поработать самому, — черноволосый юноша, чуть склонив голову, разглядывал каменную стену перед ним. Он стоял в какой-то странной пещере, ничего, кроме желания уйти отсюда поскорей, не вызывавшей. Как ни странно, у молодого человека она вызывала неприкрытый интерес. Он заклятьем поранил руку и коснулся окровавленной ладонью стены, скрывавшей магический проход. Тот тут же открылся, образовав красивую каменную арку.

Что ж. Здесь ничего не изменилось с того раза, когда он был здесь в последний раз. Гарри не знал точно, зачем он вернулся сюда, но ему казалось, что здесь его ждет незаконченное дело. Меч он на всякий случай взял с собой.

Все та же хлипкая лодчонка, все те же знакомые инферналы, все та же каменная чаша с зельем и медальоном на дне, под все тем же зельем. Гарри задумчиво смотрел на чашу и думал, думал, думал…

Идея пришла неожиданно, и Гарри с полностью гриффиндорским безрассудством бросился ее выполнять. Выпить, так выпить. Только сам он пить не будет, нет-нет, он же еще не совсем сошел с ума…

— Империо! — где-то в глубине памяти всколыхнулось воспоминание о том, что чтобы подчинить себе инфернала, именно подчинить, а не убить, нужно перебороть силу его создавшего. Ой, об этом Гарри как-то не подумал. Магия Волдеморта была сильной. Черной с оттенком темно-красного, смертельная магия столкнулась с магией Гарри, которая неожиданно оказалась ярко-зеленой, напоминающей цвет Авады Кедавры. Где-то на второй минуте Гарри понял, что победит. Он сам принимал в битве довольно пассивное участие, в смысле напряженно болел за зеленое пламя. Память услужливо подкинула картинку умирающего от того зелья Дамблдора, и Гарри стал науськивать магию, будто бойцовскую собаку.

Это было красиво. Гарри точно знал, что это происходит только в его воображении, но плод того самого воображения оказался запоминающимся на всю жизнь. С ревом волны огненная магия сплеталась с такой же противоборствующей, и Гарри мог точно сказать, что каждое вот такое сплетение вызывало боль каждого из противников. Он ничего не чувствовал, но было стойкое ощущение, что такой вот трюк дважды повторить не удастся. Он видел, как черно-красное пламя сдается под натиском его собственной магии и сжимается, сжимается до маленькой искорки и затухает…

Гарри пришел в себя на камнях этого небольшого острова с заветной чашей. Рядом стоял инфернал, вытащенный им из воды. Гарри сделал приглашающий жест рукой, указав инферналу на чашу, мысленно передав ему его задачу. Тот беспрекословно все выпил. На него зелье подействовать просто не могло — разума нет, нет и мук, агонии мыслей. Отправив это полуразложившееся тело обратно в воду, Гарри взял поддельный медальон из чаши и долго на него смотрел.

Слишком долго.

А потом расхохотался, как безумный и, схватив меч Гриффиндора, шарахнул им со всей дури по чаше так, что та раскололась.

Ну, как, как он мог забыть, что идти сюда совершенно необязательно?!

* * *

У этой главы опять нет песни. Зато настроение у нее безумное =).

Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность. Иммануил Кант

— Что с тобой, Джинни?

— Мне страшно.

— Чего ты боишься? Расскажи мне.

— Быстрее сказать, чего я не боюсь.

— У нас много времени.

— Я хотела потратить это время немного по-другому!

Юноша заливисто смеется и прижимает девушку к себе.

— И все же, расскажи мне.

— Я боюсь. Просто боюсь.

Юноша тяжело вздыхает, и заглядывает ей в глаза.

— Ну, вот. Ты просто боишься смерти.

— А не должна?

— Ни капельки.

— Почему?

— Потому что когда мы умрем, не пройдет и одиннадцати лет, как мы снова встретимся, — девушка нежится в объятьях мужа и тихо-тихо спрашивает:

— Обещаешь?

— Клянусь.

— Я тебе верю.

— Вот и умница.

— Ты никогда не оставляешь последнее слово за другими?

— Никогда.

— Самовлюбленный эгоист.

— Мне начинать ревновать? Ты перепутала меня с Малфоем!

Девушка нежно улыбается в губы целующего ее юноши.

* * *

— Поттер, где ты взял кольцо для Джинни? — светловолосый юноша, задавший вопрос, усиленно делает невозмутимое лицо.

— В обычном магловском ювелирном магазине.

— Так почему этот изумруд так светится в темноте?!

— Я его заколдовал.

— Гарри! Ты же обещал не колдовать над моим кольцом!

— Тот же вопрос к тебе, Джинни. Почему это рубин на моем кольце так светится в темноте? — девушка безудержно краснеет и обижается, демонстративно надув губы, — Ну, что ты, милая? Все хорошо. Иди сюда, я обниму тебя… — он осторожно усаживает ее рядом с собой, будто девушка способна, будто фарфоровая, разбиться от любого неосторожного движения, а потом нежно поглаживает чуть выпуклый животик своей жены.

— Поттер! Нежности после. Мне нужно кольцо, — рыжеволосая девушка чуть ли не подпрыгивает от радости.

— Ой, Драко, ты собираешься сделать предложение Элизабет?! — Гарри укоризненно смотрит на нее, боковым зрением наблюдая за проступившем на бледном аристократическом лице совсем не аристократическим румянцем.

— Прости ее, Малфой, она не подумала. Как обычно.

— Гарри! — тот тяжело вздыхает и успокаивающе обнимает жену за талию.

— Закрыли тему. В последний раз спрашиваю, Поттер. Кольцо.

— Я схожу с тобой! — Джинни укоризненно смотрит на своего мужа, а тот нарочито невинно хлопает глазами.

— Ладно, пошли, Гарри, — сменил гнев на милость Малфой.

Выходя за пределы антиаппарационного щита, Малфой спрашивает у Поттера, что у них снова с Джинни, на что Гарри отвечает, что беременная Джинни напоминает ему пародию на Лаванду Браун, чистокровку, прописавшуюся на площади Гриммо и постоянно строившую глазки Малфою, из-за чего Элизабет не разговаривала с тем неделю, поскольку воспитание Малфоя не позволяло послать девицу далеко и надолго. В ответ из дома им донеслось Джиннино:

— Я все слышу!

* * *

— Поттер, как ты смог оставаться таким невозмутимым на своей свадьбе?!

— Во-первых, Малфой, прекрати мять свой костюм: за него твой отец заплатил кучу денег. Во-вторых, любой чистокровный, по Кодексу, обязан не показывать свои чувства при людях, так что было бы странно, если бы ты увидел меня разносящим мой собственный дом от волнения.

— А ты разносил?

— А то.

— Понятно…

Молчание.

— Поттер, скажи хоть что-нибудь!

— Если тебе станет от этого легче, советую тебе прекратить волноваться, будто ты не женишься, а минимум находишься на грани жизни и смерти.

Молчание.

— Поттер, когда Джинни рожает? — второй юноша сгорбился.

— Через месяц. Она очень боится. Я тоже.

— Давай боятся вместе.

— А тебе то что? Тебе такое счастье не грозит ближайшие девять месяцев уж точно!

— Я имел в виду бояться за Джинни.

Молчание.

— Поттер, она может умереть?

— Нет, будь она маглой — возможно, а так — нет. Максимум — не сможет больше иметь детей, но это не столь страшно… — он заметил, как помрачнел Малфой при его первых словах.

— Ты чего?

— Элизабет — магла.

— Малфой, ты сходишь с ума. Миллионы магл спокойно рожают совершенно без последствий для себя, — он продолжал смотреть на Поттера с отчаянием в глазах.

— Поттер, если она умрет, это будет только моя вина.

— Малфой, с такой же справедливостью можно взвалить вину на вашего с Элизабет ребенка. Очнись, Драко! Живи настоящим — забудь о будущем.

— Ты, конечно, прав.

* * *

Гарри Поттер с совершенно ошалелой улыбкой на лице рассматривал красное личико своего сына. Драко Малфой уже около получаса пытался отвлечь его от этого занятия. Элизабет Малфой — Монтгомери с материнским снисхождением смотрела на мужчин, медленно поглаживая свой совершенно плоский живот, мечтая о том времени, когда на месте Гарри Поттера будет ее любимый муж, надеясь увидеть точно такую же ошалелую улыбку.

* * *

31 июля 1999 года.

— Его будут звать Гарри!

— Джинни, это банально! Все постоянно будут говорить ему "Ой, Гарри, так похож на Гарри!"! Его скорее всего замучают этой фразой! У нашего сына должна быть собственное имя, которое будет показывать его личность.

— Я хочу, чтобы его звали Гарри Джеймс Поттер-младший. И ты. Меня. Не. Переубедишь, — юноша устало застонал.

— Мерлин, Джинни, я согласен на Гарри, но ты можешь хотя бы придумать ему другое второе имя?!

— Какое?

— О, ты решила поинтересоваться моим мнением? Как это неожиданно с твоей стороны!

— Прекрати, Гарри. Его будут звать Гарри, и точка. Спор закончен. Осталось только выбрать ему второе имя, — оба в задумчивости молчали, пока Гарри не склонил голову и не произнес:

— Думаю, твоему отцу будет очень приятно, если у его первого внука будет его имя хотя бы вторым.

— Это было бы здорово, — Гарри улыбнулся.

— Добро пожаловать в наш мир, Гарри Артур Поттер...

* * *

Хм, у главы совершенно неожиданная песня, непонятно как вообще попавшая в список моих аудиозаписей =). Это песня Дженифер Лопес "Brave".

Войной мир не изменить. Война — измена всему миру. Леонид С. Сухоруков

— Что происходит?!

— Нападение на Святой Мунго.

— Снова?! Они же нападали вчера?!

— Темный Лорд настроен захватить больницу. Он не пожалеет Пожирателей для достижения этой цели.

— Мы не сможем защитить госпиталь! Вчера были ранены сорок авроров! Джинни не будет участвовать в сражении, Северус — шпион! У нас не хватит сил! Двадцать против полусотни?!

— Что ты предлагаешь, Гарри? Лили там.

Тишина, гробовая, страшная накрыла столовую дома на площади Гриммо.

— Как? — еле выдохнул черноволосый подросток.

— Я пойду туда! — девушка упрямо взмахнула рыжей копной волос.

— Ты останешься здесь, Джинни!

— Мне плевать, что ты думаешь!

— Ну, конечно! Если тебе плевать на меня, подумай о нашем сыне! Если я умру, кто вырастит его? У него должна быть хотя бы мать! Ты готова оставить малыша сиротой?

— Нет… — выдохнула побледневшая девушка. Их разговор прервал Дамблдор, сказавший то, чего от него ожидали меньше всего.

— У нас нет выхода. Мы должны оставить больницу, иначе сегодня погибнет Орден.

— Нет! Мы не можем оставить целителей там, они все обречены на смерть!

— Дамблдор, Вы оставите Лили Поттер в больнице?

Гарри вскочил со своего места за столом, одновременно с ним поднялся Джеймс. Северус прожигал взглядом старого директора.

— Вы не посмеете. Вы хоть представляете, что сделает с ними всеми Темный Лорд?! — Эрни Макмиллан тоже присоединился к спору.

— Вы, кажется, еще забыли о пяти других целительницах, также в Святом Мунго! О людях, спасающих жизни! Вы готовы просто, вот так сдаться?! Отдать этих беззащитных людей Пожирателям?!

— Похоже, что Вы, Дамблдор, забыли условия договора, заключенного мной с Вами, главным пунктом которого стало сохранение жизни Лили Поттер в любом случае, — замечание Северуса Снейпа, его злой, странно встревоженный вид, как и то, что он спорит с Дамблдором, заставило Орденцев отвлечься от спора, чтобы понять причину этого изменения зельевара.

— Вы не сдадитесь, Дамблдор, не запретите идти туда. Я вижу это. Мне плевать на Ваши планы. Я буду защищать больницу, пока в ней есть люди, буду сражаться за них, до последнего моего вздоха. Думаете, это небольшая жертва на пути к победе? Нет, это путь к поражению. Джинни, бери малыша и Элизабет и идите в убежище. Вы останетесь там до новостей. Драко, ты идешь с ними.

— Я пойду с тобой, Поттер! Ты не можешь отослать меня просто так! Я не Джинни, я не подчинюсь тебе. Я пойду с тобой, — Драко совершенно не Малфоевским жестом сжал рукой плечо своего друга. Джеймс Поттер схватил со стола пергамент и перо и, написав там несколько строчек, сунул его в руки Северусу Снейпу, впервые в жизни не чувствуя раздражения к тому.

— Отдай это Катрин. Я хочу, чтобы она знала, если что, за что мы боролись, чтобы она не повторяла чужих ошибок, — а тот не похоже на самого себя ответил Поттеру.

— Мы еще поборемся.

— Надежда умирает последней, правда, Джинни? — Гарри притянул к себе свою жену, и прошептал:

— Я не умру сегодня, Джинни. Не умру. Потому что мне еще есть, зачем жить, еще есть за что бороться. Обними за меня Гарри.

— Конечно…

* * *

Пятеро авроров, Джеймс Поттер, Драко и Люциус Малфои. Нарцисса Малфой, судорожно сжимавшая волшебную палочку, ведь это ее первый бой, Эрни Макмиллан, чья мать была одной из целительниц Святого Мунго, Дин Томас — маглорожденный — лучший друг убитого Финнигана, лелеявший свою ненависть к Пожирателям. Нимфадора Люпин, обнимающая за талию своего мужа Ремуса, Сириус Блек, судорожно сжимающий зубы. Гарри Поттер со сверкающими больше обычного ярко-зелеными глазами и лицом убийцы.

Из них вернулось шестеро.

* * *

Это был самый страшный и кровавый бой за всю войну с Волдемортом. Он сражался уже час, не расслабляясь, не отдыхая, без перерыва. Гарри видел, что их, защищающих больницу, все меньше, и, наблюдая краем зрения, как падает на магловский асфальт неизвестный, он молился. Молился всем, кому мог: Богу, Мерлину, духам — всем, кто мог бы помочь ему, молился, чтобы упавший не был его другом, не был его отцом, не был его крестным, не был одним из тех, кто пошел вместе с ним. И понимал, что зря надеется, ведь неизвестный не был одет в черную мантию.

Они сумели вывести целителей из больницы, они сумели спасти всех, кроме себя. И теперь они сражались уже за свою жизнь. За то, что бы выйти из этой крови, из этой боли, из этой жестокости живыми. Чтобы продолжить бороться.

— Уходи, Гарри! Уходи, слышишь?! У тебя есть портал, ты можешь уйти отсюда!

— Отец, ты думаешь, я брошу здесь их всех?! У тебя тоже есть портал! Вот и уходи! Ты нужен Катрин!

Ах, да. Было еще одно просто «замечательное» обстоятельство: Лили Поттер Пожиратели забрали сразу же после проникновения в больницу. Просто отправили к Волдеморту. Не снимая антиаппарционный барьер, отправили через портал, потому что именно за ней и пришли. А с остальными можно было прекрасно развлечься…

Гарри точно помнил, как Ремус просил Сириуса отдать портал на площадь Гриммо Нимфадоре — крестный Гарри даже не задумался перед тем, как бросить портал в руки бывшей Тонкс.

— Собирай всех, кто остался! Попробуем уйти через порталы!

— Семейный портал есть только у тебя и у меня! У Малфоев он настроен на Малфой-менор, а там сейчас небезопасно!

— Плевать! Оттуда можно аппарировать! Пусть Нарцисса уходит через тот! У Драко есть портал в убежище и ко мне домой! У Макмиллана — в их поместье!

— Макмиллан мертв!

— Портал от этого работать не перестанет!

Их прервал страшный крик: Сириус Блек, забыв про битву, прижимал к себе тело своего лучшего друга-оборотня. Джеймс Поттер тут же бросился к ним и, схватив стоящего рядом аврора за мантию, обнял Сириуса, активировав портал.

Гарри защитился от странного фиолетового заклятья сильнейшим ему известным щитом и, прикрыв от такого же заклятья Малфоя, бросил ему:

— Винсент стрит, 24(1)! — тот даже не обернулся, но Гарри был уверен — Драко его слышал. Подхватив под локоть отчаянно вырывавшегося Томаса, он собрался активировать портал. Так просто ему уйти не дали. Авада Кедавра, попавшая в борющегося с Гарри Дина, заставила его задержаться ровно настолько, чтобы от чистой ярости взорвать пол под ногами у Пожирателей…

* * *

— Я больше не Ваш шпион, Дамблдор. Я волен делать все, что хочу.

— Он убьет тебя, Северус, как только узнает.

— Очень на это надеюсь, хотя и собираюсь умереть с пользой для одного человека.

— Это бессмысленно, Северус!

— Не Вы ли, Дамблдор, были когда-то ярым сторонником идеи «Любовь все победит»?! Вот она, Ваша хваленая любовь! Только от нее одна лишь боль!

Неожиданный звук заставил их всех отвлечься: на пол гостиной дома на площади Гриммо переместилась порталом рыдающая Нимфадора Люпин.

— Где они?! Где все остальные?

— Они остались… Ремус отправил меня домой, потому что боялся, что меня убьют… Мы вывели всех из здания, но сами попали в ловушку. Мы вывели почти всех…

— Кто?— еле выдохнул Северус. У него самого уже готов был ответ.

— Лили…

* * *

— Ссеверус. Ты принес мне хорошие новости?

— Да, мой Лорд. В Ордене раскол. Дамблдор запретил защищать больницу от нападения, но пятнадцать человек отказались следовать его запрету.

— Младший Поттер был среди них.

— Да.

— Ты немного опоздал. Сегодня своим присутствием нас почтила одна из самых лучших целительниц Магического Мира. Уверен, ты понимаешь, о ком я говорю.

— Да, мой Лорд.

— К моему глубочайшему сожалению эта женщина является грязнокровкой, иначе, уверен, она бы присоединилась ко мне еще в самом начале. Несмотря на ее происхождение, из нее бы вышла прекрасная Пожирательница, вполне могущая заменить на своем посту так не вовремя покинувшую нас Беллу. Однако ее кровь не позволяет мне даже предложить ей такую возможность, — лорд Волдеморт лениво поглаживал голову своей змеи Нагайны, которая чуть покачивала ей в такт словам ее Господина, — но, я помню, что ты отрекся от Светлой Стороны именно из-за этой грязнокровки, так что я буду рад посмотреть на то, как ты будешь мстить ей.

Впрочем, это не было неожиданностью для Северуса — подобного этому он ожидал.

— Вы разрешите, мой Лорд, воспользоваться одним из моих зелий, приготовленных специально для такого случая?

— Я ожидал этого, Северус.

Он совершенно спокойно приблизился к женщине, так любимой им на протяжении уже тридцати лет. Она смотрела в потолок огромного зала своими яркими зелеными глазами, живо напомнившими Северусу ее сына, который однажды взял с него обещание убить змею Волдеморта, если выпадет такой случай, когда ее убийство не приведет к смерти самого Северуса. Что же, часть обещания придется нарушить…

Он медленно опускается на корточки рядом с Лили, та равнодушно смотрит на него, как и всегда, когда прячет свой страх. Она понимает, что у него всего два возможных выбора, и для себя она уже решила, что он выберет второй вариант. Убить ее, но не умереть самому. Как же она глупа…

Левой рукой он что-то ищет в кармане, прекрасно зная, что именно, а потом резко вскидывает палочку, бросая в Нагайну невербальное «Бомбарда», а потом хватает этой же рукой Лили за руку, и активирует портал в левой ладони. И закрывает глаза, чтобы уже не открыть их.

Ведь Черная метка убивает без промахов…(2)

* * *

На кухне дома на площади Гриммо вокруг стола стоят восемь волшебников и одна магла. Гарри, Джиневра, Джеймс и Лили Поттеры, Драко и Нарцисса Малфой, Сириус Блек, Нимфадора Люпин и Элизабет Монтгомери-Малфой. Волшебники среди них — лучшие маги Ордена Феникса после, конечно же, Дамблдора. Они — те, кто борется не за победу над Волдемортом, а за свою жизнь и свободу. За покой и справедливость. Они — последние, кто борется именно за это.

В глазах у Лили Поттер слезы, как и у Нимфадоры Люпин, Сириус Блек и Джеймс Поттер не отрывают друг от друга взгляда, стараясь запомнить каждую черточку лица друг друга. Потому что однажды Мародеров будет уже не четверо, и даже не двое. Они надеются, что останется хотя бы один. Нарцисса Малфой прижимает к себе своего сына, боясь потерять и его, как потеряла мужа. Джиневра Поттер следит за каждым движением своего мужа, надеясь остановить, если он не выдержит, разрушения от его безысходной ярости и боли. Элизабет Монтгомери-Малфой обнимает свой живот руками, будто надеясь защитить растущую там малышку.(3)

Неожиданно Гарри Поттер тяжело вздыхает и гордо поднимает подбородок, будто бросая всем вокруг вызов.

— Пришло время закончить эту войну.

* * *

Эта глава писалась под мелодию «Реквием по мечте» Манселла. Это именно Манселл, а не Моцарт, коему приписывают сие произведение — распространеннейшая ошибка. Однако вконтакте легче ввести просто «Реквием по мечте».

Это только первая часть главы.

1. Винсент стрит, 24 — адрес квартиры Элизабет, напоминая который, Гарри просит Малфоя возвратиться к своей жене.

2. Я знаю, по канону такого не было. Если Вам будет от этого легче, считайте, что какой-то Пожиратель успел бросить Аваду Кедавру в Снейпа, перед тем, как тот активировал портал.

3. Заклинания тоже вполне могут определить, кто именно ждет появления на свет. Джинни и Гарри знали, что у них родится сын, но откладывали проблему имени до последнего, то есть до рождения малыша.

Не бойся, Джинни, умирать совсем не страшно. Страшно терять все, что у тебя есть.

— Подпиши это, Джинни, пожалуйста.

— Что это, Гарри?

— Это не важно, ладно? Просто подпиши, хорошо? Ты же мне доверяешь?

— Я, конечно, подпишу, но я хотела бы знать, что это, — рыжеволосая девушка, укачивающая на руках маленького грудного ребенка, поднимается и кладет малыша в кроватку. По его чуть нахмуренным бровкам видно, что он недоволен, но малыш не плачет.

Девушка берет документ и, закрывая ладонью ту часть, которую Гарри попросил не читать, подписывает документ.

— Так что это, Гарри? — молодой человек мнется, но отвечает.

— Я хочу, чтобы в случае нашей смерти опека над Гарри перешла к его крестному и крестной, а не к бабушке и дедушке, — девушка судорожно вздыхает.

— Это конец, да Гарри?

— Да. Это конец.

Было 31 октября 2000 года.

* * *

Они спорили. До хрипоты, до ее истерики. И она убеждала его, что можно подождать, что десять лет ничего не изменят. Он ей не верил. Потому что за десять лет Темный Лорд победит. Потому что он уже почти победил. Потому что пророчество должно исполниться. Так или иначе. И сегодня именно тот день.

И она плакала. Рыдала в истерике, и маленький Гарри Артур Поттер недоуменно смотрел на этих взрослых. Потому что не понимал, не понимал, почему отец прижимает его к себе так, будто в последний раз. Почему мама целует его в маленький лобик каждые пять минут. Почему она плачет. Почему родители так прижимаются друг к другу, будто больше никогда не встретятся. Не понимал, что они говорили друг другу.

Какой-то шум снаружи дома заставляет молодого отца замереть, маму медленно осесть на диван, малыша на ковре напрячься, будто он все понимает.

Его отец бросается к темному окну, отрезающему уют дома от холода улицы, и видит там темную фигуру.

Последним прощальным жестом он касается губ своей жены и шепчет:

— Это он, Джинни. Все кончилось. Не бойся, умирать совсем не страшно. Страшно терять все, что у тебя есть.

И девушка прижимается к мужу прощальным жестом, хватает ребенка на руки и бросается к лестнице на второй этаж. И ждет, поднимаясь по лестнице, открывая силой дверь, бросая куда-то волшебную палочку, чтобы не было соблазна защититься. Ждет холодного смеха своего врага, ждет его торжествующего хохота, прерывающего возгласы ее любимого человека. Ждет звука падающего тела.

Потому что все кончилось.

* * *

— Джинни, беги, прошу тебя! Беги, спаси нашего малыша, я задержу его! Беги!

От судьбы не уйдешь. Это должно было случиться.

— Беги, Джинни, беги, спаси нашего сына!

Сейчас главное задержать его, дать ей шанс приготовиться. Потому что если она не уйдет, не будет смысла спасаться и ему. Потому что она должна спасти их сына.

Но пророчество должно исполниться. Так или иначе. От судьбы не уйдешь...

— Авада Кедавра!

— Нет! Гарри! Гарри...

Пророчество исполнится. Тем или иным способом...

Человек в длинной черной мантии поднимается по лестнице бывшего ранее таким уютным дома. Исчез весь уют, исчезло все тепло. Его место заняла смерть.

— Отойди девчонка! Ты не в силах защитить своего ребенка! Никто не может остановить Темного Лорда!

— Нет, не трогай моего сына! Убей меня, раз ты убил его, но не трогай моего малыша!

Маленький черноволосый ребенок переводил встревоженный взгляд со своей мамы на странного человека. Маленький, умный малыш...

— Убей меня, но не тронь моего сына!

— Авада Кедавра!

И пророчество исполнится. Через 20 лет после его произнесения, но исполнится. Совсем по-другому.

— Авада Кедавра!

Только заклятие смерти вместо того, чтобы убить малыша возвращается к своему создателю.

Победили. Не силой. Не местью. Магией. Любовью...

* * *

Молодой человек девятнадцати лет с ярко-зелеными глазами сидел на полу странного холодного замка, похожего на замки Средневековья. Он смотрел на одну из стен и не видел ее. Ему многое нужно было обдумать и решить.

Его окликнула же знакомая ему светловолосая женщина:

— Ты все решил, Гарри?

— Да. Я не хочу возвращать себе ту душу. Мне нравится эта. И я не хочу отдавать свой дар.

— Правда? Я думала, ты решишь вернуть своих друзей.

— Может, когда мне надоест мой дар, я верну в свой мир их.

Женщина понимающе усмехнулась:

— То есть о другом мире речь даже не идет?

— Нет. Я ни за что не променяю этот мир на какой-либо другой.

— Я знала об этом. Ну что же. До скорой встречи, Гарри Поттер.

* * *

Черноволосый мужчина с совсем не зелеными глазами, но со знакомыми угольно-черными растрепанными волосами, в нетерпении мерил шагами неширокий коридорчик отделения Святого Мунго для немагических болезней. Увидев вышедшего целителя, он бросился к нему.

— У Вас сын, мистер Поттер. Вы хотите увидеть его и свою жену?

— Конечно!

И не дожидаясь разрешения, он бросился в палату.

* * *

Глава писалась под песню группы Muse "Neutron Star Collision". Читать тоже лучше с ней.

[right]А мы не ангелы, парень

[right]Мы не ангелы, парень. слова из песни "Мы не ангелы" группы Би-2 для этой главы. Читайте вместе с ней, если хотите.

«Драко,

Я знаю, ты будешь испуган, когда получишь это письмо, и потому я прошу тебя, не волнуйся. У нас все хорошо. Пока что. Я надеюсь, у вас с Элизабет тоже. Просто прочитай это письмо.

Ты был очень хорошим другом для меня, Драко. Я очень ценю это. Знаешь, ты был мне другом больше, чем кто-либо когда-либо, потому что именно ты понимал, когда стоит поддержать меня, а когда мне не нужна ничья помощь. Именно ты был со мной всегда, именно ты никогда не оставил бы меня без своей незримой поддержки, я верю в это. Ты стал для меня таким другом, о котором я никогда не мечтал. В моих детских фантазиях рядом со мной всегда был такой же мальчишка как я, а ты был моей полной противоположностью. Сначала. Я изменился, ты изменился, изменилась Джинни. Мы все изменились, но я уверен, я сделал правильный выбор. Единственно верный.

Я прошу тебя, когда все кончится, посети места своей юности. Там ты найдешь в святая святых особняка интереснейшие хроники о жизни небезызвестного Тома Риддла. Уничтожь эту вещь мечом Гриффиндора в ту же секунду, когда увидишь ее. Ни в коем случае не пиши в нем!

Я также прошу тебя позаботиться о моем сыне, как если бы он был твоим. Передай Элизабет, что вы с ней прекрасная пара. Я рад, что ты нашел ее, именно она сняла с тебя маску. Мне жаль, что я не увижу вашу дочурку.

Джинни передает тебе, что она любит тебя. Как друга, конечно. Мне жаль, что так получилось, но так будет лучше для всех.

Твой друг, Гарри Джеймс Поттер.

P. S. Я прошу вас, назовите свою дочь в честь Джинни. Я хочу, чтобы ее имя не было забыто, как не была бы забыта эта война.

Я ни в чем не виню ни тебя, ни Элизабет. Свой выбор я сделал сам, и я ни о чем не сожалею. Моя жизнь — моя война. И впервые я не буду бороться, наплевав на все свои принципы. Моя война закончилась, и я даже не рад этому.

Прощай, Драко.»

Он бежал так, как никогда не бежал в жизни. За ним никто не гнался, но он бежал так, будто надеясь оставить за собой весь свой страх. Он молился. Впервые в жизни молился, чтобы это письмо оказалось глупой шуткой, вот только шуткой это не было. Элизабет ухватилась за рукав его мантии, когда он аппарировал, и она перенеслась с ним, чтобы увидеть то, чего он так боялся.

Уютный домик с темно-красной черепицей был разрушен. Откуда-то несся детский крик, и Драко бежал на звук, надеясь, что хотя бы сын… Нет, он не будет об этом думать! Это все розыгрыш! Это глупость! Этого не может быть! Гарри Поттер не мог быть побежден! Он же Гарри Поттер…

Он чувствовал, как где-то в горле зарождается комок, как давит сердце в груди, когда он понял из кроватки в наполовину разрушенной детской маленького Гарри Артура Поттера. Он передал малыша Элизабет, и та прижала его к себе, стараясь закрыть от всего мира, стараясь успокоить.

Он брел как в бреду через осколки, развалины, руины, он брел, пытаясь найти тело своего лучшего друга, лучшей подруги. Ее он нашел первой, в детской.

Она лежала на полу с открытыми стеклянными карими глазами, и впервые в жизни ее кожа была такой же мертвенно-бледной, как у всех аристократов. Потому что она умерла. Рыжие волосы разметались огненным ореолом вокруг ее головы, будто показывая, что их хозяйка достойна быть самим ангелом, а на ее веснушчатом лице застыло выражение тоски, бесконечной боли, отчаяния. И в ее глазах до сих пор стояли слезы, будто пытаясь доказать, что она еще жива, и это все лишь страшный сон.

Именно тогда он понял. Что вот, оно все кончилось. Только лучше не стало. Война закончилась, но радости нет, нет счастья, хотя и есть свобода. Такая желанная ранее, она казалась сейчас издевательством над его прошлыми мыслями и чувствами. Именно тогда он осознал, что Гарри мертв. Потому что такие, как он, никогда не смогут жить в мирное время, никогда не будут счастливы. Потому что в их душе — война, и она никогда не закончится.

Он лежал на полу первого этажа. Такой же спокойный и равнодушный, как всегда. Только его ярко-зеленые глаза больше не проникали в душу, больше не смотрели на этот мир, больше не видели. Потому что он тоже был мертв, и Драко казалось, что вот здесь, умер он сам. Только что умер, увидев своего единственного лучшего друга не живым, не яростным ангелом мести, каким он становился, когда в опасность попадали его близкие, не радостным и сияющим, как на своей свадьбе, не нежным, как с Джинни. Он не был живым.

Он умер.

Кажется, он рыдал. Впервые в жизни, он рыдал как девчонка, прижимая к себе тело своего лучшего друга. Тело.

* * *

2020 год

Блондин в длинной черной мантии с серебряной каймой по краю медленно опустился на колени рядом с могилой двух его лучших друзей. Рядом с ним присел на корточки молодой человек с черными растрепанными волосами и ярко-зелеными, проникающими в душу глазами.

— Я привел к тебе его, Гарри, я привел твоего сына, — Гарри Артур Поттер вздрогнул, услышав совсем не типичный для его крестного хриплый голос, — ты знаешь, он скоро женится. Я уверен, ты и сам знаешь на ком. История любит повторяться, — он все также хрипло рассмеялся, — ты спросишь, почему я привел его только сейчас? Боялся, что он увидит мою слабость, боялся, что сам покажет, что и ему присуща слабость, которую ты всегда ото всех прятал. Я приду к тебе завтра снова. Сегодня же — это его время.

Он замолчал. Медленно поднялся, будто не хотел уходить отсюда, с кладбища. Протянул руку, и медленно погладил надгробие, на котором выделялась эпитафия:

«Тем, кто не дожил до своей свободы, но сделал для нее больше, чем другие».

Он смотрел куда-то в горизонт, будто видя что-то незримое для других.

— Он оставил тебе письмо, крестник. Я нашел его в руинах их дома, — он вытащил помятый, но запечатанный конверт с подписью: «Гарри Артуру Поттеру, лично в руки».

— Я не читал его, оно же лично в руки, — он грустно усмехнулся, — но если ты дашь мне потом прочитать его, я буду тебе благодарен.

— Конечно, крестный.

Драко Малфой аппарировал с кладбища, оставив Гарри Артура Поттера напротив могилы его родителей.

— Я… Я не знаю, что говорить! Я… Наверно, я счастлив. И вы, конечно, те, кто сделал для моего счастья больше, чем другие.

— Знаете, мне иногда кажется, что крестный так и не смирился с вашей смертью. Он же разговаривает с вашей могилой! — он рассмеялся так, будто на самом деле хотел расплакаться, — я тоже. Мне так не хватает вас. Я знаю, вы умерли ради того, чтобы я выжил. Элизабет рассказала мне эту историю, ну, ту, про магию Крови и Любви… Знаете, раньше я не верил, что любовь — это что-то настолько сильное. А потом Джинни, ну, моя Джинни, — он нежно улыбнулся, — умудрилась потеряться в магловском городе. Она не умела аппарировать, так что мы все очень волновались, а я чуть не разнес магией весь наш особняк… Драко потом рассказал мне, что вы оба тоже любили разрушать магией вещи, когда злились. Он тогда смеялся, рассказывал про любимую вазу моей бабушки, которая была разбита и починена обратно почти сотню раз, — он снова улыбнулся, — Джинни нашлась, даже почти не испуганная, но именно тогда я понял, насколько люблю ее. Я счастлив, — он вдруг закивал сам себе, — совершенно счастлив, и я не хочу ничего менять. Я очень благодарен вам за это, — он в задумчивости замолчал, — Драко говорит, что вы не хотели бы, чтобы я винил себя в вашей смерти, но я… — он вдруг всхлипнул, уткнулся лицом себе в руки и хрипло прошептал, — но я ведь виноват, правда? Я совершенно точно виноват. Не будь меня, ничего бы этого не произошло! Вы могли бы сбежать, если бы не я! Если бы я не был слишком маленьким для аппарации… — он медленно покачивался в истерике, — а крестный так смотрит на меня иногда, будто я не такой, каким был ты, отец, будто я не оправдываю его ожиданий! А тетя Катрин каждый раз плачет, видя меня, и бабушка обнимает ее тогда, а у самой в глазах слезы… Они так редко приезжают сюда, во Францию. Там в Англии все еще ищут их Героя, — он саркастично хмыкнул, — а Герой уже спокойно отучился в Шармбатоне, женится, да и вовсе Героем себя не считает!

Шелестели на ветру редкие желтые листочки, будто шепчась друг с другом о чем-то, не понятном простым людям, голубое небо, закрытое тучами, сейчас казалось серым. Где-то чуть стучал по веткам мелкий дождик, а Гарри Артур Поттер аккуратно открывал письмо, написанное двадцать лет назад, открывал дрожащими пальцами.

«Дорогой Гарри,

Знал бы ты, как я хочу быть рядом с тобой, когда ты будешь расти. Твоя мама поддерживает меня в этом целиком и полностью…

Зная Драко, тебе, должно быть, сейчас около двадцати лет. Он будет до последнего откладывать передачу письма тебе. Я ни о чем не жалею, сын. Я знаю, что умру, и в этом совершенно нет твоей вины. Ты можешь винить себя и дальше, но все, что произошло в ту ночь, было давно спланировано и продуманно мной. Я должен был умереть. Джинни тоже.

Знаешь, история любит повторяться, так что я не удивлюсь, если окажется, что ты уже женат или готов жениться. Не удивлюсь, если ты женишься на Джиневре Элизабет Монтгомери-Малфой. Передай ей привет. Спрашиваешь, откуда я могу такое знать? Все просто. Я примерно предполагаю, какой должна быть половинка твоей души. Драко, конечно же, рассказывал тебе о моем даре видеть души, так что это не должно тебя удивить.

Знаешь, вся эта история с нашей с Джинни смертью началась гораздо раньше: сорок лет назад, когда я был еще в чреве у моей мамы, твоей бабушки. Именно тогда было сделано некоторое пророчество, содержание которого я, пожалуй, утаю от тебя. Если тебе интересно, спроси у своей бабушки, она должна знать.

Не позволяй своему крестному вести себя, как идиот, ты ни в чем не виноват. Свой выбор я сделал сам, и ни капли не жалею о нем.

Да, Гарри, я забыл одну вещь. Никогда не верь своему крестному. Ни я, ни Джинни не были ангелами. Мы были убийцами, мы убивали, и после такого мы уже не могли быть святыми.

Мы здесь, Гарри. Мы рядом с тобой, а не там, далеко в облаках. Мы рядом с тобой, мы в тебе — мы в твоем сердце, и пока ты веришь в то, что мы здесь, мы никуда не уйдем.

Верь в это Гарри.

Мы любим тебя, малыш.

Твои родители, Гарри Джеймс и Джиневра Молли Поттер».

* * *

Холодный осенний дождь большими каплями смывал слезы с щек юноши с растрепанными черными волосами и ярко-зелеными глазами. Письмо было спрятано в кармане его мантии и защищено множеством заклятий. Это была его единственная память о родителях.

Холодный осенний дождь смывал следы слез с лица юноши, будто приглашая его начать заново.

История не кончилась, она лишь сделала новый круг, новый поворот.

Это было лишь начало Судьбы для Гарри Артура Поттера, в чьих глазах никогда не было той страшной ярости, присущей его отцу. Его глаза сверкали от счастья, и в этом было их главное различие.

Это было лишь начало.