— Полумна, — твержу я в который раз. От этого имени в моей голове переворачивается всё вверх дном, а сердце в груди начинает, бешено колотиться. Где я могла ошибиться? Где я могла прогадать? Ведь наше счастье было так близко, а я упустила его. И я корю себя за это. Полумна, прости.
Я помню нашу встречу на пятом курсе тогда, в поезде. Ты так изменилась за лето. Волосы твои стали длиннее, глаза горели яркой синевой, а смех был такой беззаботный, как у ребёнка. Прости, что называла тебе полоумной. Ведь твоя странность тебе идёт. Она делает тебя невероятно интересной и весьма загадочной. Твоя манера говорить очаровывает. А твой нежный, тихий голосок просто завораживает. И мне хочется слушать его вновь и вновь.
Тихие ночи каждый раз дарят мне сны о тебе. В этих снах мы обязательно вдвоём. Во снах мы обязательно гуляем под палящим солнцем, по ярко-зелёной траве. И в этих снах мы обязательно смеёмся: ты — оттого, что счастлива, а я — оттого, что счастлива ты. Но, когда я просыпаюсь, то солнце и трава сменяются на темноту и каменный пол, твой смех — на надоевшую ночную тишину, а мой смех сменяют горькие слёзы. И каждый раз мне хочется уснуть и не просыпаться, потому что даже в нашем мире при помощи магии не приобретёшь элементарного человеческого счастья.
Я лежу в кровати, а мысли мои лишь о тебе. Наверное, я эгоистка, но, чёрт, как же мне было хорошо с тобой. Возможно, я не замечала, что больше не нужна тебе. Возможно, ты и не любила меня вовсе. Но, все-таки ты смеялась. И не надо было никакой легилименции, чтобы узнать твои мысли. Ты сама мне всё рассказывала.
Мои щёки мокрые от слез, но я улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что вспоминаю, как мы с тобой оставались вдвоём в Выручай — комнате после занятий с Гарри. О, Мерлин, тогда мне казалось, что мы будем вдвоём всегда. А что в конечном итоге? Сейчас у меня нет даже возможности поцеловать тебя. И, думаю, такая возможность не предвидится в будущем.
Я встала с кровати и пошла в гостиную. Если уж мне не спится, то мне никто не запрещает сидеть у камина и смотреть альбом. Всё-таки у меня есть пара колдографий от Колина, где мы с тобой улыбаемся, Полумна.
Пока я любовалась колдографиями, я не могла сдержать слёз. О, Мерлин, я так устала плакать. Такое ощущение, что глаза мои — не глаза вовсе, а Чёрное озеро, потому что я столько плачу в последнее время, что половину Черного озера выплакала наверняка.
Я сижу на диване, поджав под себя ноги, и листаю альбом. Вот мы с Гарри, вот с мамой и папой, вот с братьями, а вот и с тобой, Полумна. Я снова начинаю плакать, громко всхлипывая носом. Я выпускаю альбом из своих рук и приближаю ладони к своему лицу, чтобы они скрыли мои слёзы и приглушили всхлипывания.
Я перестала плакать. Не знаю точно, сколько времени это продолжалось, но, когда из моих глаз перестали течь слёзы и я убрала ладони от своего лица, то я увидела, как первые лучи солнца пробираются в гостиную и касаются меня. Смешно подумать, какое сейчас у меня опухшее лицо. Но, стоит ли для кого-то быть красивой, если любимый человек всё равно не обращает на тебя внимание?
Я тихо вошла в спальню. Мои однокурсницы ещё спят, и каждый из них счастливо улыбается. Думаю, им снятся сны, в которых всё прекрасно. В моих снах тоже много волшебства. И, во снах, я тоже счастлива.
Я взяла свою одежду и так же тихо вышла из спальни, дабы не мешать гриффиндоркам наслаждаться снами. Я решила немного поблуждать по замку, ведь спать мне так и не захотелось. Я поспешно натянула на себя колготки, надела джемпер и школьную юбку, обулась. Взяв с дивана волшебную палочку и засунув её в карман юбки, я пошла из гостиной.
Я вышла в коридор замка и, улыбнувшись, расслабленно выдохнула. Всюду меня окружали картины, персонажи на которых уже с утра вели друг с другом беседы. А лестницы двигались и призывали меня спуститься вниз.
— Тоже не спится? — услышала я и повернула голову. На лестницу ниже стояла Полумна, облокотившись на перила, и смотрела, как завороженная, в окно перед собой. Я улыбнулась, услышав, наконец любимый голос. Я спустилась к Полумне и, встав возле неё, тоже облокотилась на перила и уставилась в окно, которое будто впитывало в себя солнечный свет и сияло, как утренняя звезда.
— Тоже не спится, — ответила я и тяжело вздохнула. Всё-таки мне стало непривычно ощущать Полумну так близко. И сейчас я, наверное, похожа на глупую влюблённую третьекурсницу, нежели на пятикурсницу Джинни Уизли.
— А знаешь, я думала о тебе, — тихо сказала Полумна и повернула ко мне своё лицо. Из её глаз ровной струйкой текли слёзы, и глаза не горели яркой синевой, а просто были синие и сочетались с цветом факультета Рейвенкло. С цветом её факультета.
— А я — о тебе, — ответила я и протянула к её лицу руку, чтобы вытереть слёзы. Я посмела прикоснуться к ней, хотя сама чуть не разрушила наше счастье. Я повторюсь: я корю себя за это. И мои слёзы по ночам это подтверждают.
— Теперь всё будет по-другому? — спрашивает Полумна, и я согласно киваю ей в ответ. Она одаривает меня своей улыбкой сквозь слёзы. Я дарю ей ответную улыбку. Она обхватывает мою шею руками и прижимается ко мне. Я одной рукой обнимаю её за талию, а другой провожу по её пепельным длинным волосам. А солнце светит в окно и озаряет нас, даря счастье. И не хватает лишь ярко-зеленой травы под ногами. Ведь всё, что было во снах, наяву уже есть.
Vova
