Гермиона сделала глубокий вдох, надеясь вобрать в лёгкие как можно больше воздуха, но в итоге вдохнула только библиотечную пыль и закашлялась. Она уже два часа корпела над старинными книгами и потёртыми фолиантами, мысленно проклиная приближающиеся экзамены, обещающие, к тому же, быть самыми сложными за всю историю Хогвартса. Рон сбежал ещё час назад; Гарри вообще пропадает где-то с самого ужина, за десертом многообещающе заявив: "К отбою не ждите".
Третий час был уже на исходе, но девушка до сих пор не чувствовала, что готова встретить экзамены во всеоружии. Она оглядела книжные стеллажи, бесконечным, казалось бы, рядом выстроившиеся у стены. Проведя пальцами по потускневшим от времени переплётам, Гермиона остановила взгляд на книге с тёмно-синим корешком и потемневшими серебряными уголками. Названия было не разобрать, но написано оно было, кажется, на латыни. Объём книги был довольно внушителен, да и её вид говорил о том, что в книге наверняка много полезных знаний. Не задумываясь, Гермиона достала её из полки, подняв очередную тучу пыли, и, снова закашлявшись, открыла книгу и села за стол.
В течение получаса Гермиона не могла оторваться от книги — так много заклинаний в одном томе она не видела ещё ни разу в жизни, причём, каждое заклинание было по-своему интересно.
Внезапно сбоку послышался какой-то шум, отвлекший Гермиону. Оказалось, это вошёл профессор Снейп и перекинулся парой слов с мадам Пинс, видимо, спросив о какой-то книге. Пока библиотекарь ходила за ней, Снейп уселся на стул и стал еле слышно стучать пальцами по столу.
Гермиона потрясла головой, пытаясь разогнать сонливость, и, уже решив уходить, собралась захлопнуть книгу, но поймала себя на мысли, что ей безумно хочется испытать какое-нибудь заклинание. В итоге, в битве между усталостью и желанием победило последнее, и Гермиона в предвкушении потёрла ладони.
Открыв случайную страницу, девушка увидела описание заклинания, позволяющего видеть самые счастливые и самые печальные воспоминания чужого человека. Нет, это не было легилименцией, поскольку заклинатель мог сам прочувствовать и словно своими глазами увидеть воспоминания испытуемого, от первого лица. Всё же, это заклинание было до смешного простым — нужно было только выбрать того самого человека, на котором будет испытано заклинание, и, указав на него палочкой, произнести две фразы — "limpidus mens" и затем "delcis et amarus".
С испытуемым Гермиона определилась сразу — профессор Снейп в данный момент был единственным посетителем библиотеки кроме неё самой. Сначала девушка колебалась, сомневаясь, что смотреть воспоминания преподавателя (тем более, Снейпа) — это удачная идея, однако желание испытать заклинание взяло верх, и, направив на уткнувшегося в книгу преподавателя зельеварения волшебную палочку, девушка прошептала:
— Limpidus mens, dilcis et amarus.
И не почувствовала ничего. С сожалением подумав, что ничего не вышло, Гермиона собиралась захлопнуть книгу, но вдруг в голову ударил поток холодного ветра, и перед глазами предстало, по-видимому, одно из воспоминаний профессора Снейпа.
* * *
"— Поттер, что ты делаешь?!
Сердцебиение заметно учащается, когда две крепкие руки преграждают путь, прислонившись к стене по обе стороны от лица.
— Пусти меня, Поттер!
Руки касаются груди в слабой попытке оттолкнуть его, но он не двигается ни на дюйм.
Сердце подпрыгивает в груди и снова падает вниз, когда его лицо приближается вплотную. Очки съехали на кончик носа, в глазах что-то странно блестит, завораживая своим сиянием — да, он был несомненно прекрасен. И вдруг вкус его губ занимает все мысли. Всё, о чём возможно было думать — только он, только Джеймс, любимый Джеймс...
— Это снова ваши дурацкие шуточки? — вырывается с губ, когда он медленно отстраняется.
— Сириус здесь абсолютно не причём. Я поцеловал тебя, потому что хотел этого.
Сердце почти выпрыгивает из груди... Он наверняка почувствовал это — ведь он стоял так близко, почти вплотную, прижимая грудью к стене.
— Ты будешь смеяться, Снейп, но я влюблён в тебя без памяти. Уже давно, — носом он задевает пылающую щёку. — Влюблён как мальчишка.
Он медленно чертит дорожку от щеки до шеи и выдыхает горячий воздух. И это просто сводит с ума.
— Нереально. Блэк будет в шоке.
Он тихо хихикает в мою шею и снова приближается к слегка приоткрытым губам.
— Да, ты прав. Думаю, его удар хватит.
— Давно пора,— но, видимо, он не захотел слушать продолжение фразы, потому что снова впивается в губы страстным поцелуем.
И лучше этого нет ничего. Ничто не сравнится с ощущением его тела так близко, его губ, слитых с моими воедино... Лучше Джеймса нет ничего.
Его руки неуверенными движениями проникают под рубашку. Лучше ощущения его рук на моём животе тоже нет ничего. Они такие горячие..."
И тут же эта картинка сменяется другой, совершенно непохожей на прежнюю.
"— Ты должен меня понять!
В горле ком и по непонятной причине всё расплывается перед глазами.
— Почему?! Почему я должен?!
Такой истерики не было никогда. Негромкий отчаянный крик смешивается с хрипотой и визгом, лицо пылает, но руки холодны, как лёд.
— Сев... — он подходит ближе и берёт ледяные руки в свои. — Лили беременна, я не могу бросить её...
— Это он, это ребёнок отнимает тебя у меня! — мои руки вырываются из его тёплых пальцев и принимаются бить его в грудь — не сильно, но до безумия отчаянно.
— Северус... — не обращая внимания на колотящие его руки, он крепко прижимает к себе дрожащее тело, и тут нервы не выдерживают, и рыдание вырывается из меня бушующим потоком.
— Северус, Северус, Северус... — даже сквозь громкий плач слышен его ласковый шёпот.
Он шепчет любимое имя неустанно и, когда совсем недавно ледяные, но уже обжигающе горячие руки прикасаются к его шее и обвивают её, он говорит:
— Северус, сейчас, когда я ухожу... — на мои волосы вдруг падает что-то влажное, и приходит смутное понимание, что это его слёзы, — ...я хочу, чтобы ты знал, чтобы ты помнил, что я всегда буду любить тебя. Независимо от всего, что случится. Даже если я умру, я всё равно буду тебя любить, слышишь?
С пересохших губ вырывается:
— Я тоже буду, всегда, Джеймс...
И последний поцелуй. Самый прекрасный из всех, что когда-либо был, что когда-либо соединял наши губы. Мы оба знали, что он будет последним, поэтому выкладывали все чувства в него. Все высказанные слова были выражены в этом поцелуе, все пустые надежды, всё ощущение безысходности отзывались новой волной любовного бреда. Поцелуй был горьким из-за наших слёз на губах друг друга и бесконечно сладким от ощущения последней близости, последнего блаженства...
Прошла, казалось, вечность, прежде чем он отстранился, но и этой вечности было ничтожно мало.
Он в последний раз погладил меня по волосам, приобняв, и ушёл, смахивая всё ещё стекающие слёзы.
Когда закрылась дверь, рыдания хлынули новым потоком, и только перед тем, как заснуть на следующее утро, я запоздало понял, что теперь внутри меня пусто, он унёс моё сердце с собой..."
* * *
Гермиона очнулась, обнаружив, что горячая дорожка слёз сбегает по её щекам. Сердце колотилось бешено, но слов, чтобы описать свои чувства, не находилось. Да и зачем говорить?
Она уже выходила из библиотеки, прикрыв красные глаза рукой, когда подумала, что, может, стоит рассказать Гарри о его отце...
Но нет. Она никогда не расскажет о том, что видела. И не потому, что это было слишком личным, не потому, что это было чужим... Да, есть воспоминания, которые стали бы великолепными по своей насыщенности рассказами. Но обо всём самом драгоценном всегда молчат.
08.02.2011
610 Прочтений • [Сладкий и Горький ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
