Я помню холод. Холод той ночи, когда я пришел в этот мир. И последний отчаянный стон и хрип — это умерла моя мать, единственный, наверное, человек, который любил меня.
(Когда мне было шесть, медсестра из приютского лазарета рассказала, что мою мать выгнал из дома муж… Как только я оказался в Хогвартсе, я догадался, почему).
«Она права, что захотела, чтоб ребенок был похож на отца. Сама-то далеко не красавица» — чужой, равнодушный голос. И чужие, равнодушные руки заворачивают меня в грубое полотно и куда-то несут. Но понимание всего этого прийдет потом, а первое, что я почувствовал в жизни, был просто холод и страх, и желание выжить…
Серые и холодные стены — вот что с первых дней окружало меня. И голод. Дикая борьба за каждый кусок съестного. Вы знаете, что это такое, когда ты голоден, а кто-то, кто старше и сильнее, вырывает у тебя еду просто из рук, а потом ты ложишься спать голодный? То-то же.
А знаете ли, что такое, когда тебя нещадно дразнят и избивают почти каждый день только за то, что ты быстрее схватываешь все, что рассказывают воспитатели и учителя? А еще смеются над внешностью (ах, какой красавчик! Извращенцы таких любят!), над именем (Том Марволо Риддл! Ну и чудное имечко! Твоя мама что, была из цирка? И танцевала вместе с обезьянами?), над чем угодно, лишь бы показать свою силу. Не знаете этого? Тогда не говорите, что нужно прощать все обиды. Не говорите, что простить можно всё, пока сами не станете перед выбором — прощать или мстить. Пока в вашу собственную нежную душу никто не плюнет.
А взрослым — взрослым всё равно. Миссис Коул как-то сказала мне: «Жизнь непростая штука, Том. Почему ты считаешь, что тебе должно быть лучше, чем кому-то другому? Представь себе, что пришлось испытать людям, которые пережили войну. А как живется калекам? Есть много людей, которые намного несчастнее тебя. Не гневи бога, Том».
И еще: «Не пытайся быть особенным. Удел человека — прогибаться под окружающий мир. Это и мой долг, и твой тоже».
Но почему я должен отвечать за чьи-то страдания? Разве во всем виноват один я? Разве, если вы защитите меня и скажете ласковое слово, станет хуже кому-то другому, миссис Коул?
Один раз я так ее и спросил. Она холодно отрезала: «Не задавай лишних вопросов. Я не хочу с тобой разговаривать».
Я начинал ненавидеть ее. Всё в ней. Угловатый силуэт тощего тела, морщинистое лицо, серое платье, холодный голос, когда она говорила со мной или с другими детьми, заискивающий смешок и униженные интонации, приготовленные для важных посетителей.
А в другой раз… На площадке во дворе меня, шестилетнего сопляка, избили двое пятнадцатилетних парней. Я лежал на голых, жестких, серых камнях весь в крови. Ссадины были и на лбу, и на плечах, и на коленках. Глаз заплыл. Изо рта и из носа сочилась кровь. Рука болела — как оказалось, они мне ее сломали. Я даже не мог подняться и скулил, как щенок. Когда миссис Коул заметила меня, подошла и поволочила в лазарет, будто ненужный мешок с костями, она проворчала: «Не ной. Знаешь, на кольце царя Соломона было написано: Все проходит, пройдет и это». Как я позже понял, это была ее любимая фраза, которой она отгораживалась от всех проблем и от всех людей.
Через год после этого — мне исполнилось семь — произошло то, что еще больше отделило меня от всех остальных. Я стал волшебником.
В то лето всех нас, приютских детей, повезли к морю. Там было так красиво — огромные волны, скалы, песок, солоноватый запах водорослей и ласковый ветер… Однажды я сидел на пляже, как всегда, в сторонке от остальных. И вдруг ко мне подползла змея.
— Здравсссствуй, — прошипела она.
Я подумал, что просто перегрелся на солнце. Но голос не умолкал.
— Иссссссспугалссся? Не надо. Не бойссся. Ты — осссобенный, Том. Ты — избранный, как и вссссе твои предки. Ты змееуссст… И не только.
И она уползла. Мне вдруг стало так хорошо и легко, как никогда еще в жизни. Казалось, я парю над землей.
Я наслаждался этим счастьем, но тут в сознание ворвался резкий голос:
— Том, как ты это сделал? А ну спустись, немедленно!
Я молчал, впитывая в себя ощущение полета и свободы.
— Если не спустишься сейчас же, останешься без обеда.
Вот так. Все-таки, лететь мне было некуда.
Но что там говорила змея? Я обладаю властью? Посмотрим… Я спустился, закрыл глаза и представил себе, как у миссис Коул на щеке расплывается огромный уродливый ожог.
Получилось!!! Она завизжала от страха и боли.
— Что ты сделал, Риддл?! Я же знаю, что это ты!!!
Она всё-таки оставила меня без обеда и вдобавок избила ремнем.
С того дня равнодушие других ко мне и бессмысленная жестокость как к одному из малолеток и заморышей превратились в страх. И тогда я понял — если я смогу развить свои способности, меня будут бояться еще больше. А это значит, что никто не сможет причинить мне боль, никто не сможет унизить…
Меня слушались и дети, и животные. И даже живые мертвецы в пещере у моря — там же, недалеко от того места, где змея впервые заговорила со мной.
Миссис Коул не находила себе места от волнения — так пробирали ее мои выходки. А я назло ей старался причинить как можно больше боли всем вокруг.
Теперь от ее былого равнодушия не осталось и следа. Она плакала, постоянно плакала, потому что не знала, что делать.
Кто-то из учителей школы, в которую ходили все местные сироты, посоветовал ей сдать меня в психушку. Но с доктором, которого старуха позвала обследовать меня, я справился легче легкого. Просто посмотрел на него и прошептал: «Вы скажете, что я совершенно здоров и что вы не видите причины забирать меня в больницу. А если вы меня не послушаете меня, то умрете».
И он сделал так, как я велел.
С двумя другими психиатрами я поступил так же. Следующей была женщина — молодая, красивая, с добрым голосом. Ее длинные светлые волосы пахли чем-то сладким и приятным. Может быть, если бы мы встретились раньше, я смог бы поверить ей, открыться. Но тогда мне было целых десять лет, я успел усвоить, что когда открываешь душу другому человеку, в нее плюют. Моими единственными друзьями давно были только змеи. Они понимали меня, а я их. От людей я давно ничего не ждал.
— Расскажи мне честно, Томми. Что ты делаешь такого, что другие дети боятся тебя? Почему ты не хочешь ни с кем дружить? — спросила женщина.
Я молчал. А что я мог ей сказать?
— Мне не о чем с вами говорить, миссис доктор. Уходите.
— Том… — ее голос звучал ласково, почти умоляюще, но я не хотел ни о чем с ней говорить. Да, она была потрясающе прекрасна, от нее веяло чем-то необычным, чем-то, что я хотел бы запомнить. Но я уже смирился с мыслью, что никто не полюбит меня, и я тоже никого не полюблю.
— Давайте договоримся по-хорошему. Подарите мне что-нибудь на память, и скажите миссис Коул, что со мной все в порядке, что я не сумасшедший. А я обещаю вам, что никто больше не будет беспокоить из-за меня вашу чертову больницу. Да, и забудьте наш с вами разговор.
Я сосредоточился и взглянул ей прямо в глаза. Она молча достала из сумочки маленький флакончик духов и положила на подоконник. И ушла.
Разумеется, я не собирался сдерживать свое обещание и отказываться от власти, которую давали мне мои способности. С этой дамочкой я не хотел быть жестоким. Да, я хотел расстаться с ней, но по-хорошему.
Ее подарок я хранил долго, вместе со всеми маленькими предметами, которые напоминали мне о моих победах над другими людьми. Даже когда я стал великим Темным Лордом, та коробочка всегда оставалась при мне.
Прошло еще некоторое время, и за мной пришел профессор из школы магии. Моя жизнь изменилась. Впервые у меня появился дом — настоящий дом, где мне было уютно и хорошо. Но даже там, в теплой спальне, меня часто мучили кошмары о прошлом. Мне снилось, что я маленький беззащитный ребенок, что я лежу избитый, весь в крови, на серых, жестких и грязных камнях, и даже если я умру, никто ко мне не подойдет, никто и не вспомнит, что я был на этом свете.
Что-то во мне сломалось. И я понемногу начал превращаться в другого человека… которого зовут Лорд Волдеморт.
Vova
