Сон?..

Холодный осенний ветер обжигает кожу, но мне не больно. Иду, словно в тумане, безмолвно следуя за своим убийцей. Он не оборачивается, не зовет меня. Он знает, что я не сбегу. Я не могу себе этого позволить.

За моей спиной исчезают школьные ворота, теряясь в полуночной мгле. Хогвартс... Такой родной, такой любимый. Он уже стал частью моей жизни. Моей короткой и не такой уж счастливой, но всё-таки жизни, которой я лишусь через каких-то десять минут.

Нет, не надо думать об этом.

Я не была несчастной — Хогвартс подарил мне друзей. Друзей, которые стали самыми дорогими людьми в моей жизни. Всегда рядом, всегда вместе.

Тот день я помню очень хорошо. «Хогвартс — Экспресс», будущие первокурсники бегают по вагонам, радостно предвкушая прибытие в самую лучшую школу Чародейства и Волшебства. Я, одиннадцатилетняя девочка, увлеченно читаю Историю Хогвартса. Мне всегда казалось, что книга — самый лучший друг. А сейчас… Сейчас я улыбаюсь своим мыслям. Нет, ничего не изменилось. По-прежнему люблю книги, по-прежнему не скучаю в обществе учебников.

Хотя нет, кое-что всё-таки изменилось — моё отношение к жизни. «Это же так весело — правила нарушать!» — никогда не забуду, как удивились Рон и Гарри, услышав от меня эту фразу на пятом курсе.

Гарри… Он навсегда останется в моих мыслях.

Чувствую огромный тугой комок, который душит горло. Слёзы, слёзы… Нет, нельзя плакать. Я сильная, я справлюсь. Тем более что справляться надо будет не долго…

Гарри… Он не такой, как Рон. Какая-то частичка меня всегда это знала, но я всё поняла, когда было поздно.

Слишком поздно…

Сердце безжалостно ускоряет темп, невыплаканная боль грозится сорваться с моих губ отчаянным криком.

Тёмная гладь озера отражает серебряные переливы лунного света. Мы пришли. Он остановился, всё ещё не поворачиваясь ко мне. Я даже рада этому — храню надежду, что всё произойдет быстро. Абсолютная тишина нарушается моим лихорадочным сердцебиением. Дрожь в руках выдает его волнение. Он волнуется?..

Неважно. Сейчас всё неважно. Есть только я и убийца. И ночь. Последняя ночь в моей жизни.

Ну чего же он медлит?

Я нервно тереблю карманы своей мантии. Моя рука натыкается на что-то твёрдое и округлое. Странно. Я уверена, что ничего не брала с собой.

Медленно достаю этот предмет из кармана, пытаясь рассмотреть его в лунном свете.

Камень. Резной камень. Узор похож на глаз: треугольник, в котором нарисована вертикальная линия, находящаяся в овале…

Нет, не может быть!

И всё же да. На моей ладони лежит воскрешающий камень. Но как?..

Впрочем, это не имеет значения. Я закрываю глаза и прокручиваю камень, думая о самом дорогом человеке. Теперь ОН рядом, я чувствую это.

— Как же я скучал по тебе, — произносит он.

— Я тоже скучала, Гарри, — шепчу я еле слышно, боясь привлечь внимание убийцы.

— Мы скоро будем вместе, я обещаю, — говорит Гарри, прикасаясь рукой к моей щеке.

Невольно вздрагиваю — его кожа холодна, как лед.

— Знаю, — отвечаю я, краем глаза замечая легкую улыбку на его губах.

Моё сердцебиение успокаивается. Я не боюсь. Он рядом.

— Не смотри, — шепчет Гарри. — Поверь, этого лучше не видеть.

Он указывает на моего убийцу, который медленно поворачивается ко мне. Я даже не знаю, кто это — мантия скрывает его лицо. Убийца снимает капюшон, и я закрываю рот ладонью, боясь закричать.

Я встречаюсь с холодным и безразличным взглядом серых глаз.

— Всё кончено, грязнокровка, — произносит Малфой. — Я стану твоим палачом.

* * *

— Гермиона, проснись же ты, наконец! — умоляет кто-то меня, усиленно встряхивая за плечи.

Открываю глаза. Джинни. Вид у неё очень взволнованный.

— Что случилось? — спрашиваю я севшим голосом.

— Ты так кричала… Тебе, наверное, снился кошмар, да?

— Да, — отвечаю я ей и только сейчас замечаю, что мой лоб мокрый от пота.

— Ну ладно, — пожимает плечами подруга. — Отдыхай.

Я безмолвно киваю, наблюдая за тем, как Джин исчезает в темноте нашей комнаты.

Сердце бешено стучит где-то в висках, сильная дрожь в руках. Обрывки увиденного путают мысли, мешая сосредоточиться. Делаю несколько глубоких вдохов. Надо успокоиться. Это был сон. Всего лишь сон.

Голова раскалывается от боли, в глазах всё плывет. Я чувствую себя выжатым лимоном.

Джинни права, надо отдохнуть.

* * *

Ночной кошмар дал о себе знать — сегодня я первый раз в жизни проспала. Мягкая подушка, тёплое одеяло и нежный запах постельного белья… Что еще надо для полного счастья. Иногда я удивляюсь сама себе. Надо бы вскакивать, лихорадочно собираться, торопиться, потом извиняться перед преподавателем за своё опоздание. Надо бы, но я не стала этого делать.

Это неправильно, знаю. Хотя совесть меня почему-то не мучает.

Иногда устаешь настолько, что исчезают практически все чувства, кроме животных — поесть, попить, поспать. И так целый день. В такие моменты я чувствую себя зомби. Нет ощущений, нет мыслей, нет стремлений. Лишь странное состояние, будто тебя даже не существует, и весь этот мир со своими открытиями, красотами, войнами, победами и прочими событиями, всего лишь чья-то жестокая шутка.

Я бы так и провалялась весь день, но желудок требовательно заурчал, напомнив о себе. Смотрю на время и невольно ухмыляюсь — через десять минут начнется обед. Да уж… Я чертов робот, который всегда строго следуют своему распорядку. Всегда, кроме сегодняшнего дня и тех случаев, когда Рон и Гарри вляпываются во что-то.

Рон и Гарри.

Вздрагиваю, вспоминая вчерашний сон.

Это так странно — чувствовать любовь к Гарри не как к другу, а как к парню. Это было не похоже на то, что я испытывала к Рону, когда мы начали встречаться. Нет, эти чувства были намного сильнее, намного искреннее, намного… реальнее. Странно, что именно это слово вертится на моём языке. Пытаюсь не думать об этом. Одеваюсь и выхожу из своей комнаты.

Как я и предполагала, в гостиной никого нет. Я осматриваюсь, пытаясь запомнить каждое очертание мебели. Такое чувство, будто я никогда не была здесь раньше. Всё кажется таким чужим, таким далеким. Быть может, так было всегда, просто я не замечала этого. Битвы, сражения, смерть близких — с каждым событием частичка тебя умирает вместе с другими людьми, и в конце может получиться так, что ты тоже умрешь. Моральная смерть хуже физической. Если умирает тело, то умирают и чувства. Если же умирает душа, то чувства остаются. Правда, не все — уходят радость, тепло, безмятежность. На их месте властно правят тоска, боль и отчаяние.

Я устало потираю виски. К чему вдруг такие мысли? Во всем виноват этот глупый сон. Он выматывает меня, словно забирая все жизненные силы. Не стоит думать об этом.

— Что-то ты неважно выглядишь, — заметил Рон, плюхнувшись рядом со мной за столом.

— Спасибо, я тронута таким комплиментом, — проворчала я.

Не знаю почему, но Рон стал меня бесить. Он не глупый, хотя и не умным его не назовешь. Вечно говорит невпопад, из-за чего выставляет себя круглым идиотом. Ещё у него есть несколько замечательных привычек. Например, перебивать собеседника. Рон не дослушал до конца ни один из моих докладов. Понимаю, что он, конечно, не тянется к знаниям так, как я, но почему же тогда Гарри в состоянии выслушать и что-то посоветовать, а мой парень — нет? Неужели это так сложно — закрыть свой рот и провести полчаса со мной, внимательно слушая, а не перебивая дурацкими рассказами о квиддиче?! Неужели у него нет сил для того, чтобы хоть на секунду забыть обо всем и просто посидеть у камина со мной, своей девушкой. Именно посидеть, а не полапать, пощупать, позажимать и прочие действия, которые он совершает, оказавшись со мной наедине. Разве я многого прошу?

— Ну, не надо меня благодарить. Я ведь твой парень и должен о тебе заботиться. — Сказал Рон, запихивая в рот сразу два пирожных.

Он даже не понял моего сарказма! Мерлин, дай мне терпения…

— Что ты сказал? Заботиться? — переспрашиваю я, скрипя зубами от злости. — Говорить, что я плохо выгляжу — это, по-твоему, называется заботой?!

— Он имел ввиду то, что вид у тебя не здоровый, — пояснил Гарри, осторожно присев рядом. — Ты заболела? Поэтому не пришла на уроки?

Я медленно наблюдала за тем, как Гарри отрезает себе небольшой кусочек лаймового пирога и ест его очень аккуратно, чтобы не испачкать себя и тех, кто сидит рядом. Тут мой взгляд упал на Рона. Мой парень с омерзительным чавканьем пережевывал, кажется, уже четвертый по счету кекс. Потом Рон блаженно закатил глаза и громко отрыгнул. От увиденного меня чуть не вырвало.

Передернувшись, я повернула голову в другую сторону и встретилась с изумрудными глазами моего друга, который всё еще ждал ответа.

— Со мной всё нормально. Я просто проспала.

— И что? — спросил Рон, шумно потягивая тыквенный сок. — Пришла бы на последние уроки.

Отвращение уступило место злости.

— Я что, не имею права на отдых? — поинтересовалась я, сжав в руке вилку.

Мой «благоверный» безразлично пожал плечами и вновь углубился в самое важное занятие в его жизни — прием пищи. Нет, есть еще одно — игра в квиддич. Никогда не забуду тот случай…

… Я плохо себя чувствовала и не ходила на занятия. Подхватила какой-то грипп. Голова просто раскалывалась, руки и ноги потеряли чувствительность. Мне казалось, что я скоро превращусь в овощ. Ни видеть, ни слышать, ни двигаться — просто лежать и «отдыхать». Так я провела почти неделю. У Рона в эти дни были отборочные матчи, поэтому я ни разу его не видела. Хотя нет, два раза он всё-таки приходил. Выглядело это примерно так:

«Привет, Гермиона! Тебе уже лучше? Ладно, можешь не отвечать. Я ненадолго — у меня важная игра сегодня. Я тебе принес апельсинов. Что? У тебя на них аллергия? Ну, я-то откуда мог знать. Ну, пока. Пожелай мне удачи».

И в следующую встречу:

«Медсестра сказала, что тебе уже лучше. Так что хватит прикидываться, возвращайся на занятия, а то у меня уже несколько «Отвратительно» по зельеварению, нумерологии и древним рунам. Кстати, я тебе тут апельсинчиков принес. Что? У тебя на них аллергия? Ну, я-то откуда мог знать. И вообще, не забивай мне голову всякими глупостями. Мне к финалу надо готовиться».

Когда я попыталась достучаться до совести Рона, которую видимо никто никогда не видел (и, наверное, не увидит), мой парень ответил:

«Что значит, я тебе уделяю мало внимания? Чушь! Ну и что с того, что ты болеешь. С кем не бывает. А у меня финал! Это поважнее, чем какой-то там грипп. Гермиона, какая же ты эгоистка!»

…От нахлынувших воспоминаний на душе стало еще хуже.

Вдруг я почувствовала чью-то ладонь на своей руке. Такое нежное, любящее прикосновение… Будто меня взяла за руку мама.

— Вряд ли домовики скажут тебе «спасибо» за то, что ты сломаешь вилку, — улыбнулся Гарри, разжимая мою руку и вытаскивая столовый прибор.

Что-то внутри души шевельнулось при виде этой улыбки. Она выражала заботу. Нежность и благодарность к моему другу испепелили злость на Рона. Гарри… Это мой самый лучший друг.

Я невольно ухмыльнулась.

Друг, который понимает меня в сто раз лучше, чем мой парень.

Почему-то вспомнился вчерашний сон. Я резко одернула руку(кстати, а почему Гарри всё еще держал ее?...)и развернулась к Рону. Голубые глаза сверлили кого-то слева от меня. Я повернула голову и попыталась сдержать идиотский смех, граничащий с приступами настоящего хохота. Лаванда Браун собственной персоной! Интересно, почему я ни капельки не удивлена?

Гарри заметил мою реакцию и, видимо, подумал, что у меня начинается истерика. Он чувственно хотел пнуть Рона под столом, вот только слегка промахнулся и заехал мне по ноге.

В глазах потемнело, и я на силу уговорила себя не взвыть от боли.

— Гермиона!.. Прости, пожалуйста, я, правда, не хотел, — начал извиняться Гарри.

Я решила нагнуться, чтобы потереть ушибленное место. Зачем я это сделала?..

По иронии судьбы Гарри решил искупить свою вину и сделать тоже самое, поэтому через секунду к боли в ноге присоединилась головная.

— Прости, прости, прости! — жалобно пискнул Гарри, прижимая ладонь к ушибленному лбу.

— Ничего, — успокоила я друга, повторяя его действия.

Не знаю почему, но эта ситуация показалась мне очень забавной. Я звонко расхохоталась, не обращая внимания на косые взгляды однокурсников. Гарри засмеялся вместе со мной.

Да уж… если бы на месте Гарри был сейчас Рон, я бы его убила.

Кстати, о моем суженом. Я посмотрела на Рона. Его взгляд по-прежнему был прикован к Лаванде. Рон, наверное, даже не заметил того, что сейчас произошло. Но самое удивительное то, что меня ничуть это не задевает. Ни грусти, ни обиды, ни злости — ничего такого я не чувствую. Пустота. Мне должно быть очень больно. Он ведь мой парень! А вместо боли сплошное безразличие. И пусть, так даже лучше.

Я поворачиваю голову и вижу Гарри. Он уже не смеется, но в его глазах по-прежнему улыбка. Обожаю этот взгляд. Такой легкий, беззаботный, и, самое главное — детский. Гарри рано вырос. Слишком рано. И все же, только он умеет так улыбаться глазами. Я попыталась припомнить взгляды Рона… Ничего общего. Хотя, у моего парня тоже есть взгляд на подобие — когда он смотрит на еду. И все же, это совершенно разные взгляды.

Рон…

Аппетит полностью пропал. Я встаю, чтобы отправиться к себе в комнату.

Вдруг ушибленное колено дает о себе знать — ноги подгибаются, и я лечу навстречу полу. Кто-то резко подхватывает меня, избавляя от поцелуя с твердой плиткой. Я открываю глаза. Гарри. Конечно же, Гарри, ведь моему парню некогда. Он занят важным делом. Даже двумя: едой и Лавандой. Медаль ему за это надо дать…

— Гермиона, ты не ушиблась? — спрашивает меня Гарри, обеспокоенно оглядывая с головы до пят.

— Нет, ты как раз вовремя подоспел, — улыбаюсь я и бросаю злой взгляд на Рона, — тем более, что моему парню некогда.

Ноль внимания.

— Я говорю, спасибо тебе, Гарри, что не дал мне упасть, — это сказано уже намного громче, я стараюсь привлечь внимание Рона.

Никакой реакции.

— Рон! — не выдерживаю и переключаюсь на крик. — Если ты оторвешь свой взгляд от груди Лаванды, то узнаешь, что твоя девушка только что чуть не поцеловалась с полом!

Рон резко дергается и смотрит на меня ошарашенным взглядом.

— Гермиона, ты что, совсем с ума сошла? Ты слишком много времени тратишь на учебу, а она на тебя плохо действует, — осторожно произносит мой парень и, немного подумав (ну, или как это у него называется), добавляет: — ты скоро на меня вообще перестанешь внимание обращать…

Я в шоке.

— Вот поэтому мы и ссоримся! — обвинительно кидает мне Рон.

Нет, вот теперь я действительно в шоке. И в гневе.

— А может, мы ссоримся из-за того, что ты вечно таращишься на Лаванду?! Убери свой взгляд от её сисек, и тогда всё будет просто великолепно! — восклицаю я.

Наверное, это было слишком громко. На меня смотрят как минимум десять пар любопытных глаз.

— Гермиона, ты просто невыносима… — закатывает глаза Рон. — А мне приходиться терпеть твои вечные капризы. Это, между прочим, надо ценить!

Я чувствую, что если Уизли скажет ещё хоть одно слово, то… то я оторву его чертову башку!

Лучше просто уйти. Иначе не сдержусь и натворю глупостей. Я разворачиваюсь, гордо подняв голову, и собираюсь уходить, но…

Чертово колено. Слава Мерлину, Гарри снова успел меня подхватить.

— Наверное, тебе лучше сходить в больничное крыло, — говорит мой друг.

А мой парень молчит. Здорово!.. Ладно, не надо так злиться. Попробуем по-другому.

— Рон, я ушибла колено. Не мог бы ты проводить меня в больничное крыло? — спокойно спрашиваю я, стараясь выдавить улыбку.

— Эээ… ты прости, я сейчас не могу. Я пообещал Лаванде помочь с нумерологией. Давай как-нибудь потом… — он даже не слушал меня!

— Когда потом, Рон? Когда моя нога почернеет и отвалиться?!

Ну, это я глупость сморозила. Как говориться, с кем поведешься, от того и наберешься. Что он там сказал? Пообещал помочь Лаванде с нумерологией?

Замечательно. Один идиот будет помогать другому. Точнее, другой.

Мерлин, как же Рон бесит меня!

— Давай я тебя провожу, — предложил Гарри.

Я повернулась на звук его голоса. Снова эти заботливые изумрудные глаза. Не зря говорят, что зеленый — цвет надежды. И я вижу эту надежду в его глазах. Вот уже на протяжении шести лет они безмолвно шепчут мне: «Я всегда здесь, рядом с тобой».

Понимаю, что это, конечно, глупо — думать, что Гарри рядом со мной. Да, он мой друг. Лучший друг. И всё же, не принадлежит только мне. Мальчик-Который-Выжил. Его знают многие. Точнее, думают, что знают, но на самом деле это не так.

В этом мы с ним чем-то похожи — люди знают о нас только то, что разносят слухи и печатают газеты. Хотя, вся эта информация — лишь оболочка. Маска, за которой мы скрываем свои души. Гарри… Никто не сможет его полностью понять. Даже я или Джинни. Чтобы понять, надо пережить то же самое. А Гарри пережил очень многое. Порой я удивляюсь, как ему удается справиться с этим. Так много бед, горя, потерь… Так много плохого, а ведь он совсем этого не заслуживает.

Все эти толпы, кричащие: «Я знаю Гарри Поттера! Я самый близкий друг Мальчика-Который-Выжил!»… Наглая ложь. Никто не знает Гарри по-настоящему. Даже он сам.

По сравнению с его проблемами, мои выглядят куда мелочнее и незначительнее. И, не смотря на это, Гарри всегда поддерживает меня. Неважно, права я или нет — он будет рядом, я это знаю. Как знаю и то, что от моего друга я никогда не услышу тех слов, которые говорил мне Рон.

«…Ну и что с того, что ты заболела?..»

Гарри тогда поругался с Роном, услышав мой рассказ.

«…Не забивай мне голову всякой ерундой, у меня финал скоро! А это, между прочим, поважнее какого-то гриппа…»

Уизли обвинил меня в том, что Гарри несколько дней с ним не разговаривал.

«…У тебя аллергия на апельсины? Ну, я-то откуда мог знать…»

А ОН знал. Гарри знал об этом с первого курса, когда решил угостить меня фруктами. Знал, и помнил до сих пор.

— Ну что, пойдем? — спрашивает Гарри.

Надо же, я несколько минут просто пялилась на него, а он… улыбался в ответ. Никаких смешков или намеков на то, что ему это неприятно. Потому что Гарри тоже знает — отсутствие слов не означает отсутствия смысла. А Рон бы наверняка нервно спросил: «Гермиона, ну что ты на меня смотришь? Что опять я сделал не так? Ну, подумаешь…», и тут обычно он начинает перечислять все свои проступки за день, не понимая, чего еще я от него хочу.

— Да, конечно, — улыбнувшись, я полностью повернулась к Гарри.

Друг осторожно притянул меня за талию, предварительно перевесив мою руку через свое плечо. Я невольно заметила ту аккуратность, с которой он прикасался ко мне. С такой заботой обнимают маленьких детей, желая подарить им всю нежность одним прикосновением. Спасибо тебе, Гарри, за то, что ты есть в моей жизни. Мой друг, моя опора.

Я последний раз обернулась в сторону стола своего факультета. Рон сидел, залившись густым румянцем, а Лаванда в этот момент глупо хохотала и накручивала прядь волос на палец. Её откровенное кокетничество заставляло Рона краснеть и тупить взор в тарелку. Это даже странно — будто в этой игре роль смущающейся девушки досталась ему, а не Лаванде.

Неужели Рон думает, что я ничего не замечаю? Неужели он не понимает, что любой поступок — будь то поцелуй, объятие или просто мимолетный взгляд — несет за собой определенную ответственность? Наверное, нет.

А ведь мне должно быть обидно. Я снова прислушалась к своим ощущениям, стараясь найти хоть какие-нибудь признаки ревности и боли. Ничего. Совсем никаких эмоций, будто Рон для меня незнакомый человек. Хотя, в какой-то степени он действительно незнакомец, потому что абсолютно ничего не знает обо мне. Ну, или не хочет знать.

— Тебе не больно? — спрашивает Гарри, придерживая меня за талию и медленно поднимаясь по ступенькам.

— Нет, — качаю я головой, — спасибо.

А мысленно договариваю: «Спасибо за то, что нашел время, в отличие от моего парня». Но я не произнесу это вслух. Гарри переживает за нас с Роном. Порой мне даже кажется, что он беспокоится намного больше, чем этот рыжеволосый идиот. Даже больше, чем я сама…

Это неправильно. Меня бесконечными волнами должна накрывать злость, обида, но ничего этого нет. Почему? Может, я не способна чувствовать ревность? Наверное. Хотя, в голове тут же всплывает воспоминание…

… Это случилось на пятом курсе. Мы с Роном сидели в гостиной, когда пришел Гарри. Его глаза пламенно светились, на лице играла улыбка. Он рассказал нам о поцелуе с Чо Чанг. Тогда эта новость меня почему-то очень сильно задела. Возможно, я знала ответ. Причина была в моих отношениях с Роном. Точнее, в их отсутствии. На четвертом курсе я стала замечать, что Рон нравиться мне. Это проявлялось всегда по-разному: я старалась, как бы случайно, прикоснуться к нему, на уроках опускала голову и из-под челки тайно наблюдала за ним, каждое домашнее занятие, с которым просил помочь Рон, я старалась сделать как можно лучше. Иногда даже лучше, чем своё собственное. Да… Смешной сопливо-нежный период.

— Как это было? — спросил Рон, как только Гарри закончил свой рассказ.

— Мокро… — смущаясь, ответил мой друг.

Это было так забавно — наблюдать за тем, как мы взрослеем. Как взрослеет Гарри. Я очень переживала за него, ведь большинство девушек видели перед собой Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил. Все говорили: «Это юноша с необыкновенной судьбой», и только мы с Роном знали, что на самом деле сам Гарри необыкновенный… Не такой, как другие. Все, кем он дорожил, погибли, и вину за это он взял на себя. Глупый… Все видят в нем сильного юношу, который когда-то победит Темного Лорда. Это не так… Гарри намного беззащитнее, чем кажется. Он нуждается в заботе. Он нуждается в любви.

Тогда, на пятом курсе, мне надо было порадоваться за него, но… не вышло… Просто потому, что я безмолвно завидовала Гарри. И зависть, конечно, была светлой. Такой вот коктейль из чувств: несколько капелек счастья, затем добавим чуть-чуть зависти, сделаем небольшой акцент на дружбе, перемешаем и можно смело выпить. Что, собственно говоря, я и сделала потом — заткнула своё самолюбие и порадовалась за друга.

— Неужели ты так ужасно целуешься? — хихикнул мой будущий парень.

— Рон! Что ты такое говоришь? — заступилась я. — Уверенна, что Гарри отлично целуется.

Да, была уверенна тогда и почему-то уверенна до сих пор…

— Прости меня… — промолвил Гарри, тем самым заставляя меня вынырнуть из воспоминаний.

Я резко остановилась, избавившись от его руки, и, закрыв глаза ладонью, театрально воскликнула:

— Никогда! Такое не прощается! Как ты мог так поступить со мной? Я ведь верила тебе, а ты… Ты наглым образом предал мое доверие и… и… и, великий Мерлин, посмел покалечить мою хрупкую ножку!

— Знаешь… — произнес Гарри, улыбаясь, — как же ты сейчас похожа на Малфоя.

— Меня еще никто так в жизни не оскорблял! — возмутилась я, и мы звонко расхохотались.

Мерлин, как же я его обожаю! С Гарри всё так легко, беззаботно. Будто мы еще дети, не знающие обо всех коварностях и ловушках, которые готовит нам жизнь.

Лестница, на которой мы до сих пор стояли, резко двинулась. Я, не ожидая такой вот пакости, попыталась схватиться руками за воздух, что, естественно, не получилось. Гарри вновь придержал меня, не отпуская до полной остановки этой паршивой лестницы.

— Спасибо, — сказала я.

— Это скоро войдет у меня в привычку, — произнес Гарри и вновь улыбнулся моей самой любимой улыбкой.

Это выглядело так странно… Улыбка будто гипнотизировала меня, заставляя впадать в ступор.

— Да, — ляпнула я первое, что пришло в голову, потому что забыла, что именно только что сказал мой друг.

Он ничего не ответил. Улыбался. Улыбался именно мне, я знаю это. Такие улыбки очень дороги. Что-то внутри меня переворачивалось, бушевало, будто умоляя сказать нечто очень важное. И я сказала, хоть и не особо понимала, что делаю:

— Я люблю тебя.

Он перестал улыбаться. Несколько секунд просто молчал. За это время я мысленно стукнула себя по лбу, испугалась, решила расплакаться, закатить истерику, передумала, испугалась, мысленно ударила себя по лбу, решила расплакаться…

— Я тоже люблю тебя, Гермиона, — улыбнулся Гарри, потом добавил, — ведь ты мой самый лучший друг.

Не знаю почему, но расплакаться захотелось еще больше. Наверное, от счастья… Хотя, что-то колючее и больно обжигающее душу мало похоже на счастье.

— И ты мой друг. Лучший друг, — я постаралась выдавить улыбку, но, судя по выражению лица Гарри, получилось не очень.

Повисла какая-то мучительная тишина. Я потупила взгляд вниз, Гарри же молча смотрел на меня. Я это чувствовала. Каждая секунда молчания казалась невыносимой.

— Ну что, пойдем? — к счастью, предложил он.

Я лишь кивнула в ответ. Гарри протянул руку, и у меня почему-то возникла сумасшедшая мысль — а почему бы ему не обнять меня просто так?

Мотнув головой, я ухватилась за руку своего друга, медленно продолжая подниматься по ступенькам.

До больничного крыла мы шли молча. Это казалось странным и неуместным. Каждый думал о своем. Не знаю, какие мысли были у Гарри, но я мечтала поскорее избавиться от этого мучительного состояния, граничившего с умопомешательством.

Медсестра сидела на отведенном ей месте и мирно похрапывала, держа на коленях стопку бумаг. Будить её было как-то неудобно.

— Давай подождем, пока она проснется? — шепотом спросил Гарри, будто читая мои мысли.

Я кивнула.

Мы сели на кушетку. Эта скамеечка оказалось очень маленькой, поэтому наши руки почти соприкасались.

Невольно я поймала себя на мысли, что мне этого хочется. Ну, что тут такого… Он ведь мой друг. Это так просто и безобидно — взять его за руку. Прикоснуться. Как к другу. Ничего такого.

Эта маниакальная мысль завладела моим разумом, и я уже потянулась к Гарри, как вдруг послышался грохот: с колен медсестры упали бумаги. Мадам Помфри резко подскочила и посмотрела на нас сонными глазами.

— Здравствуйте, я ушибла колено, не могли бы вы дать мне какую-нибудь мазь? — спросила я.

— Да, конечно, — отозвалась медсестра и подошла ко мне.

Осмотрев колено, мадам Помфри ушла искать какое-то лекарство. Я взглянула на порхающие в воздухе часы и ужаснулась:

— Гарри, у тебя же игра через пять минут!

— Не может быть! — воскликнул мой друг и побежал к выходу. Затем резко остановился и виновато посмотрел на меня.

— Не волнуйся, я дойду сама.

Он улыбнулся. Опять улыбнулся моей любимой улыбкой. Первый раз в жизни мне захотелось расплакаться при виде нее. И расплакаться далеко не от счастья…

— Герми, ты ведь поможешь мне с домашним докладом по зельям, — Рон сказал это скорее утвердительно, чем вопросительно.

Я обреченно кивнула, потом почувствовала прилив злости:

— Сколько раз просила тебя — не сокращай моё имя!

Мой парень обиженно фыркнул, устремив взгляд на огонь в камине.

Я тоже смотрела на огонь, медленно попивая тыквенный сок. Ну, чего, спрашивается, обижаться? Что поделать, если я не люблю, когда сокращают моё имя? Раньше у Рона не было такой отвратительной привычки.

— Привет, ребята, — поздоровался Гарри.

— Виделись уже, — проворчал Рон в ответ.

Гарри удивленно посмотрел на него, затем перевел взгляд на меня:

— Вы опять поссорились?

Я невольно потупила взор.

«…Я люблю тебя…»

Мерлин, зачем я вчера сказала эту фразу? Нет, конечно, я люблю Гарри. Как друга. Но ведь он мог и не так понять… Не так понять? Брось, Гермиона, он ведь знает тебя лучше, чем кто-либо другой. Естественно, Гарри всё правильно понял. Тогда почему я так неуютно чувствую себя под этим пристальным взглядом изумрудных глаз?..

— Поссорились, не поссорились… Тебе-то какое дело? — проворчал Рон. — Лучше за своими отношениями следи.

— В смысле? — Гарри удивленно поднял брови.

— В прямом, — буркнул мой парень. — Джинни мне рассказала, что ты её бросил.

Я подавилась соком. Гарри расстался с Джинни?!

Почему?

Она ему изменила?

Он ей изменил? Хотя нет, этого просто быть не может.

Тогда что?

Вопросы беспорядочным вихрем пронеслись в моей голове. Краем глаза я заметила, что Гарри сжал руки в кулаки:

— Рон, я не бросал её. Мы обо всём спокойно поговорили и решили, что нам лучше расстаться.

— Это ты так решил. Ты всегда решаешь всё за других.

— О чем ты говоришь? — голос Гарри становился всё напряженнее.

— Да обо всём! — Рон резко встал и повернулся к другу. — Ты всегда указываешь, что нам делать! Почему ты взял обязанность командира на себя?!

Я ошарашено посмотрела на своего парня. Что это с ним?..

Гарри сделал шаг к Рону. Между ними оставалось полметра. Мне стало страшно. Ребята гневно и неотрывно смотрели друг на друга.

— Мальчики! — я не выдержала и встала между ними, останавливая их руками. — Почему вы взъелись друг на друга? Что происходит?

Почти двухметровый рыжеволосый «мальчик» посмотрел на меня:

— Это уж ты мне объясни, — проворчал Рон, убирая мою руку со своей груди, — что произошло?!

— О чем ты? — спросили мы с Гарри в один голос.

— Вы прекрасно знаете, о чем я!

Как же Рон меня бесит! К чему эти банальные фразы, если мы действительно не понимаем, о чем речь?

— Хватит говорить загадками! — не стерпела я, поворачиваясь всем корпусом к своему парню.

— А ты же у нас любишь их отгадывать, — ухмыльнулся Рон, садясь в ближайшее кресло. — Вот и найди мне ответ на очередную тайну — какого черта ты вчера призналась в любви Поттеру?

Его голос был совершенно спокойным, и только слегка нахмуренный лоб выдавал раздраженность. Казалось, будто Рон — наш отец, а мы с Гарри — дети, провинившиеся в чем-то. И вот сейчас наш «папочка» ждет слезных объяснений, после чего последует какое-нибудь наказание. Я с трудом подавила смешок. Гарри же наоборот стоял рядом со мной, виновато потупив взор. Мерлин, как же всё это глупо!

— Рон, я действительно люблю Гарри, — я выдержала паузу, чтобы позлить своего парня, — как друга. Думаю, ты тоже любишь своего друга.

Уизли ухмыльнулся с видом «ну да, как друга ты его любишь, еще бы». Гнев быстрыми волнами начал наполнять мой разум.

— Рональд! — да, именно этой реакции я ждала: мой парень резко подскочил и напрягся. Он знает, что если я произношу его полное имя, то беды не миновать. — Сейчас же извинись перед нами! Что ты возомнил? Гарри — наш лучший друг уже на протяжении шести лет!

Мой голос был строгим, но в душе почему-то хотелось рассмеяться.

— Извините, — буркнул Рон, потом чуть тише добавил: — Извините за то, что я не хочу быть пешкой в ваших руках.

Я стиснула зубы от злости. Рон хмуро смотрел на нас из-под челки, буравя взглядом то меня, то Гарри.

— Хватит уже, — мой друг тоже не сдержался.

Я посмотрела на Гарри. Костяшки его пальцев уже побелели.

— Рон, Гарри прав. Нам уже надоел этот спектакль.

Мой парень ухмыльнулся и ушел, ни сказав нам больше ни слова.

Я села на диван и устало потерла виски. Не люблю все эти сцены глупой ревности. Они выматывают, а в душе остается неприятный осадок.

Гарри сел рядом со мной, склонив голову и опираясь локтями о колени.

— Прости, — сухо сказал он. Было видно, что ему эта сцена тоже далась нелегко.

— Брось, — я положила руку ему на плечо. — Это моя вина. Если бы я тогда не сказала ту фразу, ничего этого не было бы.

Гарри повернул голову в мою сторону. Его взгляд был… другим. Не детским, а наоборот, отрешенным. В этом даже была какая-то непонятная притягательность. Рядом со мной сидел не мальчик, а именно парень. Когда у тебя нет подружек, а есть только друзья, очень поздно замечаешь, насколько они выросли за это время. Хотя, у меня же есть Джинни… которая почему-то словом не обмолвилась о своем расставании с Гарри. Я вновь задумалась. Почему они расстались? Что могло произойти? В прошлом году Гарри был так счастлив, потому что Джин была рядом с ним. А сейчас что?..

— Нет, это я виноват, — Гарри вырвал меня из размышлений.

Он медленно положил свою руку поверх моей. Его ладонь была очень теплой, но почему-то моя кожа покрылась мурашками.

— Тебе холодно?

Я отрицательно покачала головой и только сейчас осознала смысл сказанного им:

— В каком смысле, твоя вина? Откуда Рон вообще узнал о нашем разговоре? — почему-то этот вопрос заинтересовал меня только сейчас.

Гарри убрал свою руку. Вот теперь стало холодно. И даже тоскливо…

— Я не знаю, — друг пожал плечами, пряча взгляд.

Он что-то скрывал. Это было очевидно.

— Спокойной ночи, — я решила не допытываться правды. Когда Гарри захочет, сам всё расскажет.

Я направилась в свою комнату. Уже на верхней ступеньке лестницы меня догнал грустный голос:

— Спокойной ночи, Гермиона.

Утро не предвещало ничего хорошего. Во-первых, Рон по-прежнему не разговаривал со мной. Во-вторых, Гарри шарахался от меня, как от привидения. В-третьих, изменилось расписание: два последних урока мы должны были отучиться вместе со Слизерином. Настроение опустилось до нуля. Я попыталась отвлечься и внимательно вслушалась в речь мадам Стебль, но никакого эффекта это не дало — я уже читала этот параграф на каникулах. Рядом со мной кто-то кашлянул. Я повернулась и увидела Гарри, сидящего за соседней партой. Он кивнул мне, давая понять, что хочет о чем-то поговорить. Я кивнула в ответ.

— Мисс Грейнджер, — привлекла моё внимание преподавательница, — назовите, пожалуйста, третий полезный признак шелковистой люициндии.

Я попыталась вспомнить всё, что читала об этом цветке, и ответ пришел сам собой:

— Останавливает сильные кровотечения и обеззараживает раны.

Мадам Стебль удовлетворённо кивнула и продолжила свою речь. Всё-таки хорошо, что я люблю заранее изучать материалы учебников.

Я повернулась в сторону Рона, который сиротливо сидел на последней парте. Он задумчиво писал что-то в своем пергаменте. Его лицо было сосредоточенным и слегка грустным. Мне стало стыдно за вчерашнее. Ну, чего я на него так взъелась?.. Приревновал и что с того? Это ведь даже льстить мне должно.

Я решила помириться с Роном. Стало немного легче. Я снова повернула голову в сторону своего парня и чуть не взвыла от злости: Рон, глупо хихикая, скомкал свой пергамент и кинул его на парту Лаванды. Браун прочитала записку и кокетливо улыбнулась, послав Уизли воздушный поцелуй. Они думают, что я слепая?! Хотя нет, вопрос немного другой — они вообще когда-нибудь думают?!

Я злостно сжала зубы. Нет, мне не было больно или обидно. Я просто хотела оторвать головы этим идиотам. Точнее, идиоту и идиотке. Они выставляют меня наивной дурой в глазах однокурсников. Хватит. Надоело.

Первый раз в жизни урок длился мучительно долго. Когда, наконец, профессор написала нам домашнее задание, я облегченно вздохнула. Одним движением палочки мои учебники и перья оказались в сумке. Кто-то больно задел меня по руке, проходя мимо. Я подняла взгляд. Рыжие волосы стали теряться в толпе. Ну, Рон!.. Он у меня еще получит!

— Надо поговорить, — раздался чей-то голос рядом, и я почувствовала бархатное дыхание на своей шее.

Резко повернув голову, я встретилась с малахитовыми глазами своего друга. Между нашими лицами оставалось около пяти сантиметров. Гарри, не ожидавший этого, быстро отпрянул назад. Повисла какая-то напряженная пауза. Напускное спокойствие полностью исчезло, уступая место непонятному отчаянию. Никогда прежде я не чувствовала такой дискомфорт, находясь рядом с Гарри. Если он тоже ощущает это, то теперь понятно, почему на протяжении всего дня он обходит меня стороной. Молчание стало невыносимым, и я не вытерпела:

— Ты хотел поговорить о чем-то, верно?

Он просто кивнул, буравя меня взглядом. Становилось как-то не по себе. Взгляд Гарри ничего не выражал: ни злости, ни радости, ни беспокойства. Лишь задумчивость. Это меня… пугало?..

— Вы идете или нет? — проворчал кто-то рядом.

Я обернулась. Рон стоял позади меня и смотрел куда-то в сторону.

Неужели это и называется — повзрослеть? Гарри ведет себя странно, Рон мечется туда-сюда, я не могу разобраться в своих мыслях. Это мы повзрослели? Чушь… Если взрослая жизнь выглядит так, я лучше бы осталась ребенком. Хотя, каким ребенком? Порой мне кажется, что уже родилась взрослой. Раньше мне это нравилось, но сейчас хочется просто закрыть глаза и представить, что ничего этого нет.

— Да, пойдем в нашу гостиную, — сказал Гарри севшим голосом.

— Но скоро начнется следующий урок! — конечно, я возмутилась. Нельзя пропускать ЗОТИ, сейчас важно получать знания, чтобы в будущем мы могли применить их. Уверена, у нас появиться такая возможность…

— Я знаю, — кивнул Гарри, — но поверьте, разговор очень важный.

Что мне оставалось делать? Только прогулять урок. Лишь бы не бессмысленно…

Мы вышли из класса и свернули за угол.

— Лучше, чтоб нас никто не видел, — пояснил Гарри, набрасывая на нас мантию-невидимку.

Эмм… тут он немного просчитался: наши ноги выглядывали примерно на двадцать сантиметров, локти топорщились, да и по ширине мантии уже не хватало.

— Мы не поместимся втроем, — констатировала я очевидное.

Гарри задумчиво кивнул и произнес:

— Тогда вы идите под мантией, а я пойду так.

— Нет, я не хочу идти вместе с ним, — я даже взглядом не удостоила Рона, но Гарри и так всё понял. — И вообще, зачем такая конспирация?

— Нас не должны видеть вместе.

— Мы не пойдем на ЗОТИ, и все и так поймут, что мы что-то замышляем, — гнула я своё.

— Нет, — Гарри покачал головой, — никто не заметит нашего отсутствия, потому что мы будем сидеть на уроке.

Рон почесал затылок:

— В смысле?

А я вот сразу поняла и смерила Гарри строгим взглядом:

— И где ты взял оборотное зелье?

— Снейповские запасы, — кратко ответил он, виновато опустив глаза.

Нет, Гарри! Сейчас я не куплюсь на жалость!

— Кто будет изображать нас?

— Невилл, Джинни и Полумна.

— А мною будет… — опасливо протянула я.

— …Полумна, — тихо ответил Гарри.

Я вскипела:

— Полумна? Мерлин! Гарри, а если меня, то есть её, спросят на уроке? Ты об этом подумал? Я хорошо отношусь к Лавгуд, но если она начнет рассказывать Снейпу про морщерогих кизляков от моего имени, я убью тебя!

Гарри примирительно поднял руки и виновато улыбнулся. Опять та же улыбка. Мерлин, помоги мне…

— Тебе везет, что я не могу долго на тебя злиться, — проворчала я.

— А почему ко мне это не относится? — требовательно спросил Рон.

Я уже хотела ответить ему в том же тоне, но Гарри не дал мне этого сделать:

— Надо торопиться, нас могут увидеть.

Я обреченно кивнула. Рон, тебе еще повезло…

— Я не пойду с ним, — упрямо гнула я своё, — давай вы пойдете под мантией, а я так?

— Нет, если тебя увидят после начала урока, заподозрят что-то неладное.

В этом он прав.

— Но я всё равно не пойду с Роном. И не спорь со мной.

Гарри примирительно кивнул:

— Хорошо, тогда мы пойдем с тобой под мантией, а Рон пробежится так.

— Я знал, что ты это скажешь, — проворчал мой парень.

— Сейчас не время, чтобы выяснять отношения, — прошипела я на него.

— Да, Рон, Герми права, — согласился Гарри.

Уизли внимательно на меня посмотрел.

— Что?! — не сдержалась я, находясь под пристальным взглядом.

— Он назвал тебя «Герми», — хмыкнул Рон.

— И что с того?

— Ты же не выносишь, когда сокращают твоё имя! — повысил голос мой парень.

— Не смей на меня кричать!

— Ребята, не сейчас, — Гарри встал между нами.

Пришлось согласиться.

Бросив на меня убийственный взгляд, Рон быстрым шагом направился в сторону нашей гостиной, опасливо озираясь.

Гарри накинул на нас мантию. Теперь её длины хватало. Потому что не было Рона.

Он был лишним.

Эта фраза с каким-то двойным смыслом раздалась в моей голове. Ладно, потом разберусь в своих отношениях. Если там вообще есть, в чем разбираться.

Мы быстро направились вслед за Роном. Свободного пространства почти не было, поэтому нам с Гарри приходилось прижиматься друг к другу. И всё же мы помещались. Потому что не было Рона. Он был лишним…

Я тряхнула головой, сердясь на саму себя.

Мимо нас пробегали ученики, решившие прогулять уроки. Если бы не важный разговор, о котором говорил Гарри, я бы уже прочитала им нотации! У нас важное дело, а эти бездельники какое имеют право прогуливать?!

Но нет, я обреченно шагала рядом с Гарри. Мы миновали широкую лестницу и уже шли по узкому проходу, который «коридором» даже язык не поворачивается назвать.

Гарри резко остановился. Я вопросительно дернула его за рукав мантии, но друг лишь указал взглядом на что-то впереди. Я испуганно повернулась, но никого не было. Гарри поднес палец к губам, заставляя меня прислушаться. Через некоторое время послышались шаги, и из-за угла вышла слизеринская команда по квиддичу. Я испугано дернулась, но друг вовремя ухватил меня за руку. Мы быстро отошли в сторону, но даже этого места не хватило бы, чтоб слизеринцы прошли, не задев нас. Гарри резко повернулся и сильно прижался ко мне. Стало страшно. Я закрыла глаза и зачем-то обняла друга.

Слизеринцы спокойно прошли мимо, на ходу выкрикивая что-то вроде: «Завтра мы сделаем этих гриффиндорцев, они получат своё». Да уж, они, как всегда, в своём репертуаре…

Я уже хотела шагнуть назад, чтобы отстраниться от Гарри, но он почему-то не позволил сделать мне этого. Я слегка отклонила голову, чтобы поймать его взгляд.

— Что такое? Опять кто-то идет? — взволнованно спросила я, думая, что кто-то стоит за моей спиной.

— Нет, — очень тихо ответил Гарри.

— Тогда почему ты не отпускаешь меня? — вопрос вырвался сам собой, против моей воли…

— Не знаю, — шепотом ответил друг.

Я изумленно посмотрела в его глаза. Как и тогда, в классе, они ничего не выражали.

Ни злости, ни радости, ни беспокойства… Лишь задумчивость…

Я даже не могла понять, что именно чувствую сейчас. Это было так странно. Казалось бы, просто стоим с другом. Просто обнимаемся. С другом. Что-то здесь явно не сочеталось, только я не могла понять, что именно: то ли «друг», то ли «обнимаемся».

Тем временем Гарри наклонился ко мне.

Не мог же он приближаться, чтобы поцеловать меня? Конечно, нет. А что тогда?..

Пока мой мозг лихорадочно соображал, что происходит, Гарри осторожно прикоснулся своими губами к моим. Все мысли тут же исчезли. В голове стало пусто и… светло?.. Бред…

Я испуганно шарахнулась назад и посмотрела на Гарри. Он смотрел на меня в ответ, не сводя глаз. Это было очень, очень странно. Друг не стеснялся, не тупил взор. Он неотрывно продолжал на меня смотреть.

Моё сердце билось где-то в желудке. Я сама не понимала, почему так испуганно отреагировала, но то, что этот поцелуй был неправильным и лишним, я знала на сто процентов.

— Пойдем, нас уже ждет Рон, — прозаикалась я севшим от волнения голосом.

Гарри лишь кивнул в ответ. Всю оставшуюся дорогу мы шли молча.

— Где вас носит? — сердито спросил Рон, как только мы вошли в гостиную.

— Так получилось, — сухо ответил Гарри, садясь на диван.

Рон тяжело вздохнул, давая понять, что его не устраивает такой ответ. Я проигнорировала это и села на пол, устроившись напротив ребят.

Прямо как тогда, на пятом курсе, когда Гарри рассказывал нам о поцелуе с Чо Чанг…

Поцелуй…

Я потрясла головой. Рон вопросительно посмотрел, но я ничего не ответила.

— Итак, — начал Гарри, — разговор пойдет о Малфое.

Я тут же вспомнила свой сон, и моя кожа покрылась мурашками.

— Что о нем говорить? — проворчал Рон и усмехнулся: — Хорек — он и есть хорек.

Гарри отрицательно покачал головой:

— Всё не так просто. Теперь Малфой стал одним из Пожирателей…

Меня передернуло.

Я уже второй час ворочалась с боку на бок, но уснуть так и не удавалось. В голове всё время крутилась одна и та же мысль: Малфой стал Пожирателем… Хотя, почему я так удивляюсь этому? Гарри с самого начала учебного года предполагал, что так и выйдет. Мы просто не были до конца уверены. Теперь всё разъяснилось и… окончательно запуталось. Малфой. Мерзкий двуличный ублюдок. Весь Слизерин его восхваляет, и только мы с Гарри знаем, какой он на самом деле. Трус. Трус и ничего больше. Его самоуверенность, его амбиции, его принципы — пустая, ничего не стоящая болтовня. Малфой вечно прикрывается спинами других. Впрочем, как и его отец. Они стоят друг друга.

Я перевернулась на спину и открыла глаза. Блики комнаты утопали в лунном свете, окрашиваясь в стальные тона. На соседней кровати раздавалось отвратительное похрапывание. Я повернула голову и еле сдержала смешок — Лаванда. Ну, конечно, Лаванда. А кто ж еще? Они с Роном идеально друг другу подходят…

Рон. Смеяться расхотелось.

Что я к нему чувствую?

В памяти невольно начали оживать воспоминания. Первый курс. Игра в шахматы, чтобы можно было пройти дальше и найти Философский камень. Рон тогда сделал важный ход, чтобы Гарри смог выиграть. Да, тогда Уизли проявил себя, но… великий Мерлин, как он перед этим испугано орал, когда его окутали дьявольские силки. Даже я, будучи маленькой девочкой, не позволяла себе подобного. А Рон… Ну, видимо миссис Уизли его совсем избаловала.

Второй курс. Тогда, в Тайной комнате, Гарри пошел один на один сражаться с Василиском. А Рон? Рон потом облегченно улыбался и рассказывал мне, как ему жаль, что их тогда завалило, и ему пришлось остаться с Златопустом.

Третий курс. И опять Рональд оказался на больничной койке, в то время как мы с Гарри провернули всю работу и всё исправили. Конечно, бедный Рон, да? А вот и нет. Уизли каждый раз не упускает момент, чтобы припомнить нам свою поврежденную ногу, руку, шею, хотя, про голову почему-то молчит. А мне кажется, что именно её он повредил больше всего.

Четвертый курс. Гарри… Это было ужасно. Я со слезами на глазах наблюдала за тем, как он в одиночку пытается достать это чертово драконье яйцо. Я плакала, а Рон… делал ставки! Никогда ему этого не прощу.

«Брось, Гермиона, — сказал он мне, — с Гарри всё будет хорошо, а упустить такую возможность подзаработать — это грех!»

А когда Гарри вытаскивал Рона и Габриель, младшую сестру Флер, что сделал Уизли? Сказал, что он тоже помогал Гарри! И зачем? Чтобы заслужить несколько поцелуйчиков. Я на силу сдержалась, чтобы не наорать на него.

Пятый курс. Когда нас окружили Пожиратели, никто из ребят ничего не произнес. Никто. Невилл лишь крикнул, чтобы Гарри ни в коем случае не отдавал пророчество. И все мы молчали. Даже те, кто младше нас на год. Все молчали. А Рон… жалобно постанывал, закатывая глаза от испуга.

Порой мне кажется, что он нас когда-нибудь бросит, и мы останемся с Гарри вдвоем.

Гарри…

Еще одна больная тема. Зачем? Зачем он поцеловал меня? Нравлюсь? Нет, это даже смешно. Мы с ним как брат и сестра. Нет. Это всё глупости. Может, Гарри переживает свое расставание с Джинни и поэтому не знает, как ему себя вести? Может, хотя, на него это не похоже. Гарри всегда будет добиваться того, что ему нужно, что ему необходимо. Я точно знаю. Его упорству и смелости может позавидовать каждый.

Порой я удивляюсь, как быстро выросли наши ребята. Невилл, Джинни, Полумна, я, Гарри — мы все так рано повзрослели. Наверное, только Рон по-прежнему остался ребенком. Всё такой же капризный и гордый. Раньше я старалась идти ему на уступки, но со временем мне это просто надоело. Неужели нельзя найти компромисс? Видимо, нет. С Роном всегда приходиться бросаться в крайность — либо всё очень хорошо, либо всё очень плохо. Золотой середины нет.

Золотое трио, или, как говорит Малфой, «позолоченное трио». Даже смешно. Иногда я думаю, а чтобы было, если б меня не было в этой команде? Если б я росла, как все остальные девочки, в кругу подружек, косметики, модных вещей? Если б я была такой же нормальной, как остальные? Нет. Чушь. Вряд ли мы вообще когда-нибудь были нормальными.

Я запуталась. Раньше отношения с друзьями были намного проще. Либо мы жили мирно, либо ссорились, а потом опять мирились. А сейчас… Всё слишком сложно. Намного легче выучить несколько сотен заклинаний, правильно смешать компоненты десятков зелий и прочитать множество книг, чем разобраться в самой себе. Казалось бы, всего лишь стоит понять, кого ты любишь, а кого нет, и всё на этом. Да, но это только иллюзия. В нынешнем году меня постоянно окружают различные чувства, будь то привязанность, симпатия, любовь, благодарность, злоба, ненависть, но всё это я будто испытываю заново. Ощущения кажутся такими новыми, такими… сильными. Я никогда не думала, что могу так ненавидеть. Это касается Малфоя. Я никогда не думала, что окажусь настолько привязанной к кому-то. Это касается Гарри. Я никогда не представляла, что смогу так изменять своим принципам. Это касается школьных правил. Хотя, здесь у меня есть железное оправдание — если мы нарушаем что-то, то делаем это во благо.

Я задумалась. А какие ассоциации у меня возникают с Роном? Никаких. Это всё очень странно и неправильно.

Порой мне нравиться вспоминать наше детство в Хогвартсе. Младшие курсы были, пожалуй, самыми веселыми и, как бы глупо это не звучало, самыми беззаботными. Гарри и Рон всегда воспринимали меня, как друга. В их понимании я не была девочкой, но и не была мальчиком. Слава Мерлину, от них я никогда не слышала что-то вроде «эй, пошли, надерем задницу МакЛагену. Да брось, будет весело!», а после этого по традиции следовал дружественный удар по плечу. Меня это всегда удивляло. Почему нельзя просто легонько похлопать, а надо обязательно хорошенько стукнуть, чтоб синяк остался? Мальчишки. У них свои причуды.

— Гермиона, ты спишь? — раздался тихий шепот, но я непроизвольно вздрогнула.

— Нет.

Джинни подошла ко мне и села на краешек кровати. Лунный свет освещал её тело почти до груди, оставляя шею и голову в непроглядной тьме.

— Можешь поговорить со мной? — еле слышно спросила подружка дрожащим голосом.

— Конечно, — кивнула я и подвинулась, освобождая ей место.

Джинни прилегла рядом, и только сейчас я заметила, что её щеки были мокрыми.

— Ты плачешь?..

Джинни… Она такая сильная и устойчивая. В трудные моменты, когда даже я готова была опустить руки, Джинни поддерживала нас всех своим бойким духом и верой в победу. Я часто удивлялась ей: она младше нас на год, но это не мешает ей рисковать жизнью точно так же, как и мы рискуем своими. Ни разу я не видела испуга на её лице. Возможно, Джинни была самой сильной девушкой из всех, которых я знала. И вот сейчас эта самая сильная девушка безмолвно плакала, изредка вытирая слезы.

— Гарри… — прошептала она еле слышно, — мне так плохо без него…

В каком-то детском порыве Джинни прижалась ко мне и очень тихо что-то говорила себе под нос. Я не слышала её слов, лишь гладила по голове и изредка бормотала что-то вроде «не плачь, всё будет хорошо». Но Джин не слушала меня. Я и не пыталась привлечь её внимание. Нужно было просто помочь ей своим присутствием.

На меня резко навалилось чувство вины… Тот поцелуй… Мерлин, Гарри, неужели ты не видишь, как сильно она любит тебя? А если видишь, зачем мучаешь…

— Джин, прости меня, — прошептала я, вытирая слезу, катившуюся по моей щеке.

— За что? — тихо спросила подруга, не открывая глаз.

Я не смогла ей ответить…

Не могу и не хочу причинять тебе боль, Джинни.

— Всё будет хорошо, — прошептала я севшим голосом, прижимая подругу к себе.

Пушистые снежинки лениво опускались на землю и уже не таяли, едва коснувшись её. Морозные узоры замысловатыми полосами украшали оконные стекла. В школьном сквере ученики младших курсов наперегонки вооружали снеговиков. Я устало подняла взгляд на хмурое небо. Вот, в чем моя реальность — не в веселых криках и игр в снежки, а в этом пасмурном небосклоне. Унылые тучи упрямо ползли напролом, поедая на своем пути маленькие солнечные просветы: каждый лучик, старательно убегавший от этих дымчатых убийц, был неизбежно настигнут и уничтожен. Я закрыла глаза и вдохнула морозный воздух в надежде, что это сможет меня хоть как-то успокоить. Ожидания не оправдались: ледяная свежесть обжигала нос и горло, из-за чего кожа тут же покрылась мурашками. Поежившись, я закрыла окно и подошла к камину, чтоб согреться.

Огненные язычки бросали причудливые блики на ковер, будто изображая что-то. С самого детства я любила проводить так свободное время: сесть у камина зимней ночью, закутаться в мягкий бархатный халат и воображать, что языки камина рассказывают мне свою историю. Иногда эти истории были загадочными и поражающими, порой грустными или просто милыми. Такими детскими. Такими наивными.

Сейчас так помечтать уже не получится…

А вдруг?..

Я вопросительно пожала плечами, отвечая собственным мыслям. Всё равно заняться было нечем.

Мой взгляд внимательно изучал блики огня. Я села на пол, поближе к камину. Пышущий жар не обжигал кожу, просто веял приятным теплом.

Начался рассказ.

Воображение рисовало мне моих друзей… Полумну с её причудливыми привычками, Невилла с его добродушной улыбкой, Джинни с ее боевым характером, Фреда и Джорджа с их неиссякаемым чувством юмора, Гарри с его таким родным и очень дорогим взглядом…

Хогвартс. Уже сотни тысяч раз я понимала, что это место стало домом. Стены хранят наши детские воспоминания, когда мы впервые пересекли порог этой школы. Здесь мы впервые узнали, что такое опасность, что такое смерть. Здесь впервые нашли настоящих друзей. Именно здесь впервые мы смогли понять, как дорог тот, кто идет по соседней дорожке на твоем жизненном пути.

Дверь тихонько скрипнула, и я увидела Джинни.

— Ты чего расселась? У тебя опять есть моховик времени? Иначе я не могу найти других причин для твоего бездействия! — бурно говорила подруга, суетливо расхаживая по комнате.

Я лишь улыбнулась: старая добрая Джинни… Как хорошо, что она перестала убиваться из-за Гарри. В тот раз ее слезы очень напугали меня.

— Что ты лыбишься?! — раздраженно спросила подруга, уперев руки в бока.

Учитывая то, что волшебная расческа запуталась в ее волосах, эта картина выглядела ужасно смешно. Я не удержалась и расхохоталась. Какое-то время Джинни смотрела на меня, словно на сумасшедшую. Очевидно, она решила, что у меня истерика или припадок, но я взяла свою палочку в руки и произнесла:

— Акцио, зеркало!

Подруга, увидев свое отражение, тоже рассмеялась и села на пол рядом со мной. Несколько секунд она наблюдала за огнем в камине, затем повернула голову ко мне.

— Почему ты все еще не готова? — уже спокойно спросила она, и я с улыбкой отметила радостный блеск в ее глазах.

— Я не пойду, — ответила я так же спокойно, но тот самый блеск в ее глазах тут же сменился раздражением.

— Почему?!

— Просто не хочу, — пожала я в ответ плечами.

Джинни буравила меня взглядом несколько секунд, затем резко встала и твердо произнесла:

— Я зайду за тобой через двадцать минут. И никаких отговорок.

Я устало обернулась ей вслед, но увидела лишь копну красно-рыжих волос, промелькнувших в дверном проеме.

Джинни меня всегда поражала. Ее характер имеет много граней. Например, с Гарри она нежная, женственная. Была. А с нами она ведет себя как парень в какой-то степени. Упрямая до невозможности. Но именно за этот нрав мы любим ее. Я снова посмотрела на огонь в камине. Он почти потух. В комнате темнело. Я залезла на кровать и откинулась на подушки. Дневной свет, вяло пробивающийся сквозь занавески, рисовал на потолке причудливые узоры. Брошенные тени складывались в картины, картины — в кадры, кадры — в видео. Так создавалось немое кино, и я была единственным зрителем, который попал на премьеру этого фильма.

Через некоторое время глаза сонно закрылись. Сладкий дурман уже туманил разум, как вдруг дверь снова тихонько скрипнула. Послышались тихие неуверенные шаги.

— Джинни, отстань, я же сказала, что не пойду, — пробормотала я, поворачиваясь на бок в сторону окна.

Звуки на какое-то время стихли, но потом шаги стали вновь приближаться. Я уже отбросила попытки остановить Джинни. Всё равно ей не удастся отправить меня на этот глупый бал. Ни за что!

Джинни подошла ко мне, слегка шаркая почему-то мужскими туфлями. Я чувствовала, как она наклоняется ко мне и целует в щеку. Интересно, почему меня тогда не удивил тот факт, что от нее пахло мужским одеколоном?

Мне захотелось повернуться, чтобы спросить, зачем она так вырядилась, но сильные и вместе с тем нежные руки не позволили мне этого сделать. Дремота упрямо накрывала с головой и через несколько секунд полностью овладела моим разумом.

— Она еще и спать улеглась! Вставай немедленно! — возмущался женский голос.

Через силу я открыла глаза. Аккуратная нарядная Джинни вновь злобно буравила меня взглядом.

— Теперь у тебя глаза красные! И как ты в таком виде пойдешь?!

— Никак, — вяло ответила я, тайно надеясь, что случится чудо, и подруга спокойно скажет: «Ну ладно, не хочешь — не иди. Отдыхай, Гермиона». Но как, ни странно, чудо не произошло.

— Что значит никак?! Немедленно вставай и одевайся!

— Мне нечего одеть, — пискнула я, натягивая одеяло до носа.

— Почему? — поинтересовалась подруга тоном преподавателя, который поймал ученика с невыполненным домашним заданием.

— Потому что я не покупала ничего.

— А написать родителям письмо ты тоже не могла?!

— Могла, но… забыла, — конечно, Джин не поверит в это оправдание, но, с другой стороны, почему я должна перед ней оправдываться? — И вообще, раз я сказала, что не пойду на бал, значит, не пойду!

Джинни рассерженно засопела и, резко развернувшись, направилась к двери, цокая каблуками своих туфель.

— Ах да, — вспомнила я, останавливая подругу, — зачем ты одевала мужские ботинки и использовала мужской одеколон?

Глаза Джинни удивленно расширились:

— Я?!

— Ну да… — промямлила я, понимая, как глупо звучала эта фраза, — вот недавно ты приходила ко мне, да?

— Нет, — покачала головой подруга, — может, это был Рон?

— Да, наверное, — кивнула я, и Джин вышла из комнаты.

Я вновь легла на подушки, прижав одеяло к себе. Нет, это не Рон. От него пахнет не так. Не так приятно, не так таинственно, не так притягательно. Проще говоря — не так.

Вправо, влево. Вправо, влево. Вправо, влево.

Маятник часов размеренно двигался из стороны в сторону. Мои глаза были прикованы к нему, но мысли находились далеко за пределами гостиной нашего факультета.

Весь вечер мне не давали покоя воспоминания сегодняшнего сна. Эти ощущения — щелканье дверного замка, скрип половиц из-за шагов, притягательный, родной запах мужского одеколона — всё казалось таким настоящим, таким реальным. Почему эти мысли не отпускали меня? Не знаю. Эти воспоминания… Наверное, я просто выдумала их. Точнее, не я, а моё сонное сознание. Но на какие-то секунды внутренний голос тихо шептал, уверял, что это было реально. Так иногда бывает. Интуиция, дар пророчества… Нет, с прорицаниями я никогда не дружила. И, несмотря на это, что-то подсказывало — мне не приснилось.

А это ведь интересно — жить в снах. Именно жить. Почему? В снах, в этой воображаемой судьбе, мы можем видеть и ощущать то, что хотим. Или не хотим. Боимся, жаждем, стесняемся признаться самим себе — все тайные мысли знает наше подсознание. Закрываем глаза, и… начинается наше приключение в собственные желания и страхи.

Может, мне просто хотелось почувствовать рядом кого-то родного? Может.

— Не жалеешь, что не пошла на бал? — знакомый голос, пронзивший тишину, заставил меня испуганно дернуться.

Гарри стоял позади моего кресла, как обычно приветливо улыбаясь. И, как и всегда, для меня его улыбка не была наигранной. Он часто лишь делал вид, но никогда не позволял ноткам фальши пробираться в нашу дружбу.

— Прости, я не хотел тебя напугать.

— Брось, — я улыбнулась в ответ, — я просто погрузилась в свои мысли и поэтому не заметила, как ты пришел.

Он понимающе кивнул. Еще бы…

Я вновь погрузилась в свои мысли. Повисла тишина. Спустя несколько секунд я опомнилась и взглянула на Гарри. Он не переминался с ноги на ногу, не обводил взглядом комнату. Он смотрел в упор на меня. И не было того детского, трогательного смущения, как раньше. Даже странно — так резко замечать, что вчерашний одиннадцатилетний мальчишка совсем не похож на сегодняшнего юношу.

Я терпеливо ждала, когда Гарри начнет разговор. Но он молчал. Не выдержав, я нарушила тишину:

— Почему ты так смотришь на меня? — это вышло само собой, хотя на самом деле, на языке вертелся совсем другой вопрос.

— Не знаю, — он просто пожал плечами и, уверенно шагнув, облокотился на спинку моего кресла.

Блики камина отражались на линзах его очков, причудливо «танцуя» по стеклам. Я не смогла сдержать улыбки. Гарри вопросительно взглянул.

— Огонь камина красиво отражается на твоих очках, — пояснила я, мысленно обдумывая, как глупо звучал сей «комплимент».

— Ну, — улыбнулся он в ответ, — на них отражается лишь всё красивое, потому что я смотрю только на то, что нравится мне самому.

Гарри резко повернул голову. Его глаза окрасились в шоколадный цвет. Потому что он смотрел на меня. Странно даже — глаза в глаза.

Невозможно было смотреть на него так долго. Но и отвести взгляд было невозможно тоже. Пока я пыталась побороть это чувство, расстояние между нашими лицами заметно сократилось.

— Что ты делаешь?.. — спросила я севшим голосом, медленно отклоняясь в сторону.

Гарри ничего не ответил, но и пододвигаться ко мне тоже перестал.

Несколько секунд молчания казались такими мучительными, но и такими желанными…

Наконец, он сделал глубокий вздох, всё еще смотря в мои глаза, и произнес:

— Гермиона, неужели ты не….

— Вы что тут делаете?! — перебил Гарри знакомый визгливый голос.

Как же он меня раздражает. Рон, неужели ты не мог войти чуть позже?! Почему ты не дал Гарри договорить?! Но в слух, конечно, я произнесла совсем другое:

— А ты что тут делаешь? Почему на бал не пошел?

— Я пошел, просто Джинни сказала мне, что я обязательно должен пойти и поговорить с тобой. Ну, утешить или что там полагается…

Я медленно накалялась. Что там полагается?!!

— Не надо меня утешать, в моей жизни всё прекрасно! — выпалила я, мысленно добавляя: потому что в ней уже давно нет тебя.

— Я вижу, — озлобленно проворчал Рон сквозь зубы, указывая взглядом.

Я повернула голову. Гарри по-прежнему находился рядом, не обращая внимания на Уизли, будто его тут и не было вовсе.

— Хватит намекать на что-либо, — сказала я тем же тоном, обращаясь к Рону. — Гарри помогал мне… эм… помогал мне…

Я вновь посмотрела на лучшего друга, в надежде, что он придет мне на помощь, но Гарри лишь отрицательно покачал головой. Наверно мои глаза слишком сильно округлились, потому что Рон напомнил о себе громко хлопнувшей дверью.

— Зачем ты вообще пришел сюда?! У нас было всё так хорошо, а из-за тебя мы ссоримся! — конечно, это было неправдой, но непонятная злость и какое-то убивающее отчаяние накрывали меня с головой. — Это всё ты виноват! Ты!

Руки сами принялись отпихивать лучшего друга, слезы стекали по щекам.

— Чего ты молчишь?! — наверное, мне и не требовался ответ на этот вопрос, просто не хотелось молчать.

Гарри лишь слегка сжал мои руки своей рукой, не позволяя мне двигаться.

— Твой приход был ошибкой, — сказала я твердым голосом, удивляясь собственной фразе.

— Нет, — покачал он головой, — вы с Роном — вот, что было ошибкой.

Гарри резко встал и вышел из гостиной.

Слезы уже текли рекой. Но не было никаких всхлипов, криков, стонов. Я просто умела плакать молча. Хотя это и случалось редко.

В голове неудержимой лавиной проносились воспоминания, мгновенно сменяя друг друга. Наша первая встреча в поезде. Распределение. Мы все на Гриффиндоре. Первый урок, на который они опоздали. Первый полет на метле. Гарри проявил себя. Тролль. Они спасли меня. Второй курс. Тайная комната. Я тогда сама пострадала, но единственной мыслью было: лишь бы ОНИ выжили. Третий курс, четвертый, пятый, шестой — всё, словно вихрь, сменялось в моей голове. И сегодняшний вечер. И эта фраза.

Сердце болезненно сжалось в комочек, сдерживать себя больше не было сил, желания, стремления. Всё хотелось отбросить, утопая в этом отчаянье.

….Нет, вы с Роном — вот, что было ошибкой…

— Да знаю я! Знаю! — раздался мой крик в тишине, смешиваясь с тихими всхлипываниями.

Идти никуда не хотелось. С другой стороны, сидеть в одиночестве, признавая своё бессилие, было еще тяжелее. Мне требовался отдых. Просто расслабится. Отпустить мысли, забыть проблемы, откинуть чувства. Нет мыслей — нет вопросов. Да, наверное, от меня это звучало бы странно.

Я подошла к шкафу, не совсем обращая внимание на свои действия. Просто взяла первое попавшееся платье. Ничем особенным оно не отличалось. Черное, свободное, ниже колен. Менять что-либо не было желания. Быстро переодевшись и собрав волосы в аккуратный пучок, я вышла из комнаты.

Громкая музыка была слышна уже на лестнице. Даже жители настенных картин двигались в такт, сходясь и расходясь в танцевальном ритме.

Я безмолвно поздоровалась с ними, стараясь выдавить милую улыбку. Хотя, судя по выражению лица одной из картинных дам, мне это не очень удалось.

— Вас что-то беспокоит, мисс Грейнджер? — спросила она, окинув меня снисходительным взглядом.

Меня немного удивило то, что я раньше почти не обращала внимания на эту картину. Женщина, изображенная на ней, почти ничем не выделялась, но всё же было в ней что-то особенное. Что-то, что притягивало взгляд. Её лицо имело аристократичные черты: тонкие изогнутые брови, выразительные глаза цвета темных оливок, бледные щеки, несколько смолянистых локонов, обрамляющие скулы. Строгие контуры губ придавали даме немного высокомерия, но добродушный взгляд смягчал впечатление.

— Юная леди, так откровенно глазеть на собеседника некрасиво, — спокойно проговорила она.

— Извините, я не хотела вас обидеть, просто почему-то не припомню, где я могла…

— Гермиона! А я уже хотела за тобой идти! — раздался перезвон колокольчиков позади меня.

Джинни.

— Решила прогуляться, — пожала я плечами.

— И правильно решила! — улыбнулась подруга. — Пойдем, бал скоро закончится, а ты еще не танцевала даже.

Не дав мне возразить, Джинни схватила меня за руку и потащила в Большой Зал. Я обернулась, стараясь поймать взгляд той женщины. На её лице играла едва заметная улыбка. Не то чтобы добродушная, не то чтобы ехидная. Скорее уставшая. Улыбка уставшего человека. Её образ скрылся за стеной.

— Смотри, как здесь красиво, — сказала подруга, описывая зал рукой.

Я просто кивнула в ответ.

Да, красиво. Но эмоций не было.

Ничего удивительного я не заметила. Все, как и раньше: украшения, музыка, пары, танцы.

А ведь когда-то такая спокойная обыденность была лишь мечтой.

— Можно пригласить Вас на танец? — раздалось за моей спиной.

— Невилл, — улыбнулась я, обернувшись.

Мы не особо вслушивались в музыку, но этого и не требовалось: Невилл отлично танцует. Это запомнилось еще на четвертом курсе.

Кружась почти в центре зала, я осматривалась по сторонам. Не знаю, зачем.

— Ты ждешь кого-то? — спросил мой партнер, заметив это.

— Да, — почему-то кивнула я, — но не спрашивай, кого. Сама не знаю.

Невилл лишь улыбнулся в ответ, пожав мне руку — музыка закончилась.

Песня сменилась.

А настроение нет.

Я присела в кресло, устало потирая глаза.

— С тобой всё в порядке? — Джинни положила руку мне на плечо.

— Конечно, просто голова болит, — соврала я, — иди танцевать, а за меня не волнуйся.

Уизли окинула меня недоверчивым взглядом, но желание развлечься оказалось сильнее и, к моему счастью, подруга слилась в танце с однокурсником.

— Можно пригласить тебя? — не открывая глаз, я узнала его.

— Конечно, Гарри.

Он протянул руку. Я подала свою.

Начался наш танец. Мы не следовали мелодии. Мы просто придумали свою. Такую запутанную, непонятную, сложную… но свою.

— Прости меня за сегодняшнее, — прошептала я, смотря в его глаза.

Он резко остановился.

— Твоей вины здесь нет, — едва слышно прозвучал ответ.

Почему-то к моим глазам подступали слезы. Ужасное чувство дикого одиночества. Одиночества, от которого хотелось кричать. Но не был сил даже на шепот. Чем дольше я смотрела в его глаза, тем сильнее сжималось сердце в тисках. Хотелось в каком-то детском порыве податься вперед, прижаться к нему. Чтобы почувствовать себя нужной. Позволить себе быть слабой. Хотя бы раз в жизни.

— Гермиона, я...

Ему вновь не удалось договорить, потому что кто-то прошел прямо между нами, отпихнув Гарри в сторону. Кто-то. Какой-то высокий рыжеволосый идиот!!!

Отчаянность уступила место ужасной злости. Ну, Рон!!!

— Уизли, ты совсем офигел?! — возможно, я сказало это слишком громко, потому что тут же потянулись заинтересованные взгляды.

— Кто бы говорил, — хмыкнул он, не останавливаясь.

— Я тебя ненавижу! — сорвалось с моих губ.

— Видишь, как у нас много общего, — усмехнулся он, даже не обернувшись.

Его фигура быстро удалялась, наверное, с такой же скоростью, как нарастала моя ярость.

— Что у вас произошло? Вы поссорились? Из-за чего? Гермиона??? — затараторила младшая Уизли, подбегая ко мне.

— Джинни, еще тебя мне не хватало! — огрызнулась я, не в силах сдержаться.

— Ну, спасибо, — откровенно насупилась подруга, но мне было не до неё.

Я была на взводе. Еще одна капля и… Лучшим выходом сейчас было пойти в свою комнату, куда я и направилась.

Меня никто не пытался остановить, но это радовало.

Сердце стучало где-то в висках, когда я уже подходила к лестнице.

На ступеньках было темно, но даже сквозь сумерки мне удалось разглядеть парочку обнимающихся студентов. Парень склонился к девушке, вовлекая её в поцелуй. Это выглядело омерзительно. Слишком жадно, грязно. Я скривилась. В этот момент девушка кокетливо засмеялась. У меня ноги подкосились — Лаванда.

— Чем вы тут занимаетесь?! — вырвалось само собой.

— А ты сама не видишь? Или просто не знаешь, как это называется? — усмехнулась Лаванда, поглаживая руками волосы парня.

Рыжие волосы.

Красно-рыжие волосы.

Захотелось ругнуться.

— Удачи вам, — прошептала я еле слышно, злобно вглядываясь в голубые глаза Рона.

Ступеньки, холл, поворот налево, лестница, коридор — всё сменяло друг друга очень быстро. Я даже и не знала, что могу ходить с такой скоростью. Хотя, ходьбой это назвать трудно: скорее, полупробежкой. Мне было всё равно, как я сейчас смотрюсь со стороны, но пуститься бегом и вызвать тем самым много лишних заинтересованных взглядов не хотелось, а медленно и спокойно идти просто не было сил.

В голове вертелось лишь… «Рон, как ты мог? Мне же больно!» — это? Нет, кого я обманываю. В голове ничего не вертелось. Просто пустота. Будто меня и не существует вовсе. Ни радости, ни печали, ни злости — ничего этого нет сейчас. Может, я стараюсь контролировать себя. А может, мне просто всё равно. В любом случае, ничего хорошего это не предвещает.

Хотя…

Просто приду. Расслаблюсь. Душ охладит. И всё будет в порядке, как и раньше. Всё будет в порядке.

Будет.

В порядке.

С легким скрипом дверь моей комнаты открылась, приглашая войти внутрь. Сделав пару шагов, я поняла, что что-то изменилось. Нет, не в комнате. В душе. В моей душе. Такая привычная и родная спальня почему-то стала неуютной, чужой, холодной. Я села на пол и поежилась — даже камин не грел.

Сидеть здесь в одиночестве не было никакого желания. Поднявшись, я вновь окинула спальню взглядом. Контуры мебели, очертания оконной рамы, причудливые узоры на потолке, которые бросали языки каминного огня — ничего … своего. Будто я здесь и не жила никогда. Будто эта комната принадлежит какой-то другой девушки, которая умеет радоваться жизни, умеет находить выход из сложных ситуаций, умеет не поддаваться панике, умеет… отодвигать чувства на второй план. А сейчас, сдавшаяся, бессильная, уставшая от всего хозяйка этой спальни мысленно разговаривает сама с собой.

Тихо чертыхнувшись, я вышла из спальни, стараясь сохранить хоть какие-то остатки бодрости.

В гостиной почему-то было лучше. Теплее. И, несмотря на то, что здесь царил полумрак, всё казалось светлее, чем в моей комнате.

Рухнула в кресло. Закрыла глаза.

Хотелось привести мысли в порядок. Но, с другой стороны, как можно привести в порядок то, чего нет вообще? Никаких мыслей, вопросов, решений, даже чувств — из меня будто выкачали все жизненные силы. И вот сейчас, ощущая себя выжатым лимоном, необходимо отвлечься. Отвлечься от… пустоты. Очень странное состояние — словно я нахожусь в каком-то параллельном мире, а здешнюю жизнь вижу через прозрачную оболочку. А этот параллельный мир…. Он пуст. Пуст. И это убивает морально.

Еще одна странность: не чувствуя усталости, меня всё равно клонит в сон.

Не открывая глаз, я поняла, что уже плыву в каком-то дурмане.

* * *

Не знаю, как долго я спала. И спала ли вообще. Открыла глаза. И тут же снова закрыла, потому что поняла — чувства вернулись. Но, будто издеваясь, вернулась только боль. А радость, видимо, где-то в пути потерялась…

Стало еще хуже, чем было. Теперь перед глазами плыла недавняя картина целующихся Рона и лаванды.

Словно в тисках, сердце как-то сбито ёкнуло, предвещая появления комка в горле.

А Рон… Они ведь вместе… рядом друг с другом. Не скажу, что эта пара вызывает умиление, но ведь они вместе, рядом друг с другом.

Глупые слова вновь раздались в моем сознании.

«У нас прибыло! — возвестил мозг. — Вашему вниманию предоставляется её величество Тоска!» Бурные аплодисменты.

Пытаясь не свихнуться, я кое-как выпрямилась в кресле и вновь открыла глаза. Ярко разгоревшийся огонь камина больно отпечатался на сетчатке. Устало потирая виски, я осмотрелась.

Никого.

Совсем никого.

Кроме меня. Один на один с одиночеством.

Это уже тавтология, хотя мне всё равно.

Вдруг, словно гром среди ясного неба, стало больно. Ужасно. Невыносимо. Хотелось взвыть. Это чувство пожирало изнутри, будто какой-то моральный паразит, решивший поиграть с моим сердцем в игру под названием «Бейся — не бейся». И моё сердце, повинуясь ему, заходило в лихорадочном ритме и резко останавливалось. Каждую секунду эта пауза казалась мне последней.

Да, такова эта боль. Боль одиночества.

Отчаяние тоненькими струйками стекало по моим щекам, оставляя за собой мокрые дорожки на коже.

Хотелось забиться в угол, сжаться в комочек, чтобы не закричать.

Лишь бы сдержаться.

Только не кричи… Плачь, сжимай кулаки, топай ногами — что угодно, только не кричи!

Дверь гостиной скрипнула.

Всё стало намного хуже. Контролировать себя было практически невозможно.

Мне было наплевать, что сейчас кто-то увидит меня в таком состоянии.

Лишь бы не закричать.

Послышались шаги. Три ступеньки.

Две.

Одна.

Поворот — и вот кто-то вошел.

— Гермиона, что слу… — его голос оборвался, потому что именно в этот момент, сходя с ума от дикой боли, я подняла голову и встретилась с его взглядом.

— Мне. Просто. Больно.

Каждое слово сопровождалось дрожанием моего голоса, которое вот-вот грозило перерасти в настоящие рыдания.

Гарри.

Конечно, его голос легко узнать.

Не в силах смотреть в эти глаза, которые наполнялись неподдельным ужасом, я закрыла лицо руками.

Шаг. Еще шаг. Медленно, но уверенно Гарри подходил ко мне.

Вот его рука коснулась моего плеча. Вздрогнув от неожиданной теплоты, я вновь подняла голову.

Взгляд в никуда.

А его руки придерживали мои плечи.

Слезы не избавляли от комка в горле. Сейчас будет новый удар по моему сердцу, я это чувствую.

— Гермиона, посмотри на меня, — еле слышно прошептал Гарри.

Повинуясь его просьбе, я перевела взгляд.

Гарри…

Он так боялся за меня. Это было видно. Его выдавало всё: дрожь в руках, сбивчивое дыхание и глаза, которые стали стеклянными. Казалось, что стекло в его глазах разобьется через секунду, если я ничего не отвечу.

— Не оставляй меня сейчас, — в моем голосе уже не было ноток сумасшествия, но перед глазами всё по-прежнему плыло.

— Я всегда буду рядом, пока ты меня сама не прогонишь, — ответил Гарри.

Его фраза застыла в ушах, вновь и вновь повторяясь где-то глубоко в душе. Новый накат боли. Всё, что я успела сказать перед тем, как совсем разрыдаться:

— Спасибо…

— Спасибо, — снова прошептала я, кутаясь в тепло его рук.

— За такое не благодарят, — ответил Гарри, положив свою голову поверх моей.

С ним было очень … удобно? Да, будто совсем родной. Уже час мы сидели на полу около камина. И, казалось бы, от огня должно быть жарко, но меня грели только прикосновения друга. Никогда не могла подумать, что он сможет так понять меня. Не требовались никакие слова, утешения, советы. И Гарри будто чувствовал это. Он был рядом. Сейчас. Именно сейчас, когда это так мне необходимо.

Захотелось в сотый раз поблагодарить. Слова — единственный способ показать, как это важно для меня. Таких слов в голове тысячи, но с губ они срываться почему-то не торопятся. Это сложно.

Языки пламени танцевали причудливый танец, известный только им. Зрелище уже не завораживало, но потихоньку отвлекало от ненужных мыслей, которых, кстати сказать, было не так много благодаря Гарри.

То, что он здесь, рядом со мной, успокаивало, дарило легкость, необходимую в этот момент.

И это странно. Он не пытался избавить меня от депрессии или как-то поднять настроение. Просто… был рядом. В сотый раз прокручиваю в голове эти слова. И они мне нравятся.

— Теперь станет легче, — вдруг прошептал Гарри.

Его тихий голос мягко пронзил тишину. Звучание чего-то родного заставило приятно поёжиться. Такая необходимость в нем не побеспокоила меня в тот момент.

Задумалась.

Но он не торопил с ответом. Просто ждал, когда я осмыслю его слова.

— Может, ты прав, — сказала я, спустя несколько секунд. — Наверное, быть одной и вправду легче.

— Нет, — покачал он головой, видимо, забыв, что мы сидим очень близко. — Дело не в том, одна или нет. Важно лишь то, что тебе дорого. Свобода… она бывает разной. Ею можно наслаждаться, держа кого-то за руку. Но одиночество никогда не подарит свободы, поверь. Я не умею красиво говорить, не умею подбирать слова… Единственное, что знаю точно — ты никогда не будешь одинокой.

Его голос раздавался где-то вдалеке, тихими переливами отражаясь в моих ушах. Монотонные нотки вводили в состояние полудремы. Такой сладкой, притягательной. Спать не хотелось, нет. Мне бы просто остановить время…

— Конечно, ведь у меня есть лучший друг, который так легко от меня не отделается, — улыбнулась я, надеясь спрятать минорное настроение.

Но Гарри промолчал. Подумав, что он беззвучно смеется, я отклонилась в сторону, чтобы увидеть его лицо.

Ни тени улыбки. Глаза добрые, мягкие. Но… потухшие. Снова это выражение… когда вспоминаешь боль потерь.

— Прости, я не хотела, — прошептала еле слышно, глядя ему в глаза.

Улыбнулся. Совсем немного. И этого хватило, чтобы понять, как мне дорога его улыбка.

— Дело не в твоих словах, — пояснил он, приблизившись ко мне, будто боясь, что я его не услышу. — Нет, конечно, в них, но не в том значении… В общем, я запутался. Ты, наверное, тоже… Я хотел сказать… точнее, попросить: не говори так больше, ладно?

Его голос был серьезным, что немного насторожило. Не совсем понимая суть его просьбы, я всё же кивнула. Гарри внимательно посмотрел на меня в ответ, устало покачав головой. У него просто не было сил и желания объяснять мне что-либо сейчас. Создавалось впечатление, будто он пережил недавний кошмар намного тяжелее, чем я. Думать о причинах его поведения мне не хотелось. Не сейчас. Не сегодня. Главное — Гарри рядом.

— Знаешь, — он слегка наклонил голову, скрывая лукавую полуулыбку, которая заставляла меня сиять от удовольствия, — а ведь мы так и не закончили наш танец. Продолжим?

— Без музыки? — подняла я бровь, улыбаясь.

— Даже лучшие музыкальные произведения в мире не помогут мне стать хорошим танцором, — пожал он плечами.

В его голосе заиграли нотки беззаботности. Стало легко.

Гарри встал и протянул мне руку, приглашая на танец. Задорно улыбнувшись, я протянула руку в ответ, и Гарри быстрым, но бережным рывком поднял меня с пола.

— Как там? Одну руку на талию, а другой рукой держать твою вроде бы? Какая сложная схема! — в притворном ужасе закатил он глаза.

Мы вместе засмеялись.

Выполнив первые правильные движения, он почему-то остановился.

— Всё верно, — улыбнулась я и подалась назад, пытаясь вернуть нужную последовательность танца, но Гарри не дал мне этого сделать.

Я настороженно посмотрела на него, но глаза лучшего друга будто мягко успокаивали меня: «Не бойся, глупенькая, ты же меня знаешь — я не причиню тебе вреда». Так странно. Его взгляд… Разве бывают бархатные глаза? Такие глубокие, гипнотизирующие, в которых тонуть не страшно. Глаза надежды. Сладкая истома, наполняющая их, просто манит, заставляя забыть на этот момент, где ты находишься.

Они оказались совсем близко. Настолько, что смешались с карим цветом. Поняв, что мои глаза отражаются в его глазах, я тут же зажмурилась. Так странно, так пугающе и так… завораживающе.

— Посмотри на меня, — произнес Гарри тихим мягким шепотом, но, несмотря на это, его просьбе нельзя было не повиниться, — пожалуйста…

Открыла глаза.

Он совсем рядом. Намного ближе, чем лучший друг. Намного ближе, чем кто-либо. И эта близость заключалась не только в прямом смысле. Казалось, что просто кто-то соединил половинки двух разных душ, потрепанных и израненных за время своего существования…

Не было страшно.

Не было страшно, когда он наклонился. Медленно, давая мне возможность отстраниться. Возможность, которой я не захотела воспользоваться.

Не было страшно, когда теплые, слегка дрожащие губы коснулись моих.

Это было нужно. Необходимо. Нам обоим.

Слияние чего-то большего… чего-то, что никто не в силах описать. Будто тонешь в своих фантазиях, а нежная, гибкая и в то же время мягкая волна желанных иллюзий окутывает твое тело, твой разум. Мысли уступают место чувствам, которые подобны океану перед штормом: такие дерзкие, неукротимые, неподдающиеся контролю волны ощущений пронизывают насквозь… Каждую клеточку. Каждый сантиметр кожи.

Каждый уголок души…

— Даже так… — раздался чей-то голос в стороне.

Сердце испуганно вздрогнуло, не давая мне понять, чего больше испугалось: того, что кто-то увидел меня и Гарри, или того, что этот момент может больше не повториться…

Я тут же попыталась отстраниться назад. Гарри, задержав меня в своих руках еще несколько секунд, всё же отпустил.

Чувствуя, как пылают мои щеки, я обернулась.

Джинни… Она больше ничего не сказала. Развернулась, сделала несколько быстрых шагов. Ушла. Когда копна красно-рыжих волос совсем исчезла из виду, я поняла, что произошло.

— Джинни, подожди! — она наверняка услышала мой крик, но предпочла не останавливаться.

Я хотела побежать следом, но Гарри придержал меня за руку.

— Мне нужно с ней поговорить, — тихо возразила я, избегая его взгляда.

Быстро выбежав из гостиной, я осмотрелась по сторонам. Джинни не было видно.

Вздох разочарования вырвался из груди.

— Грустишь? — раздалось позади меня.

Голос Полумны я сразу узнала.

— А как ты догадалась? Неужели мозгошмыги от меня убежали? — устало спросила я, обернувшись.

Полумна лишь улыбнулась:

— Нет, они всё еще рядом с тобой, в твоей голове. Просто в ней сейчас так много противоречивых чувств, что мозгошмыги не знают, как им себя вести.

А ведь в её словах была доля правды…

— Смотри, — сказала Полумна и взяла мою руку, — видишь эти маленькие изгибы? — спросила она, проводя пальцем по моей ладони. — А вот эти большие линии видишь? Это ведь мы все.

Я лишь вздохнула:

— Не обижайся, но мне сейчас не до твоих выдумок.

— Я и не обижаюсь. Просто хотела сказать тебе, что все эти маленькие и большие полосочки на наших руках — это те, кто нас окружают. Маленькие — значит, просто друзья, которых много в нашей жизни. И, несмотря на то, что их много, они играют небольшую роль. А большие линии — те, кто нам очень дорог. Их не так много, но их значение велико для нас. Они точно останутся в нашей жизни, потому что уже оставили глубокий след. Намного глубже, чем остальные.

Сказав это, Полумна ушла, оставив меня один на один со своими мыслями.

Глубокий след… Это был первый раз в жизни, когда я полностью поняла значение её слов…

Я прислонилась к стене и медленно села. Холодный воздух, будто извилистая змея, скользил вдоль коридора, но облегчения я не чувствовала: кожа по-прежнему горела.

Как и моя душа.

Резкая вспышка, угнетающий жар, огонь, пожирающий спокойствие изнутри. Напряжение нарастало, а из мыслей исчезла ясность. Всё запуталось, исчезло из виду в едком дыме пожара моих чувств. Чувств, которых было слишком много. И в то же время слишком мало. Это состояние заставляло закрывать глаза и глубоко вдыхать воздух. Сейчас он был таким неприятным, колким, таким… ненужным. Словно я — жалкое, недостойное, безжизненное существо, посягнувшее на право называться человеком.

И в этом праве мне было отказано.

Потому что увидела свет там, где всегда царит тьма — в запрете. И пошла на этот свет. Сквозь пугающие и замерзшие слова, сквозь исчезающие тени правды, сквозь проникновенные крики разума. Просто прошла мимо. Не развернулась, не остановилась. Дошла до грани.

Понадеялась на сердце. Но оно лишь толкнуло в эту пропасть. Полет был недолгим, но самым желанным и … искренним — полет в его объятия. Нежные, заботливые прикосновения. Ими нельзя было наслаждаться, но я посмела. Дрожащие, трепетные губы. Их нельзя было пробовать, но я рискнула. Раненое, искалеченное сердце. Его нельзя было любить, но я забыла об этом. Просто не захотела вспоминать.

Гарри. Всегда друг. Самый лучший друг. Но это понятие так многогранно…

Мокрые дорожки моей боли оставались на щеках, но мне было всё равно.

…А ведь вы были не правы, профессор. Если бы моя душа была суха, как лист пергамента, я бы не чувствовала, как она разваливается на кусочки. Маленькие осколки собственных страхов и иллюзий. Звонкий шум разбивающего счастья. Этого бы не было. Вот видите, профессор, вы были не правы. Как часто мы ошибаемся…

Эта мысль заставила меня горько усмехнуться. Расплывчатая пелена опустилась на глаза. Я оставила попытки рассмотреть что-либо. Тихо, совсем тихо раздавались вдали голоса однокурсников. Я будто слышала их через оболочку, снова находясь по другую сторону от реальности. Нельзя, чтобы меня увидели в таком состоянии.

Словно извилистая гусеница, я поднялась по стене. Ватные ноги мирно брели по направлению к гостиной моего факультета. Внутри что-то нарастало, с каждым шагом усиливая пустоту. Снова это чувство безысходности.

Пароль, несколько ступенек, поворот — всё как в тумане.

Я устало подняла глаза в надежде, что никого не увижу. Ошиблась. Гарри всё еще был тут. Он стоял на том же месте, нервно переводя взгляд с меня на окружающую мебель.

— Я виноват, — прозвучало в тишине. — Прости, если сможешь.

Его губы двигались, сбивчивое дыхание заставляло грудь неравномерно подниматься и опускаться. Глаза выражали намного больше, чем фразы. Нежность, такую непривычную для его взгляда. Точнее, для взгляда, предназначавшегося мне. Нет, конечно, и раньше Гарри смотрел на меня. Но видел лишь … сестру, наверное. Ту, которая всегда готова выслушать. Ту, которая не устанет его упрекать за невнимательность при выполнении домашнего задания. Ту, которая будет трястись за него, когда ему угрожает опасность, и при этом делать вид, что совсем не беспокоится.

Отголоски воспоминаний на время унесли меня в прошлое. Совсем недавно — словно вчера — мы первый раз сели вместе за стол нашего факультета. А час назад танцевали на Святочном бале. Отмотать время на десять минут — Гарри целуется с Джинни, а я обнимаю Рона. Уизли… Мои любимые Уизли.

Как часто я вспоминаю их семейные посиделки. Вечерами, когда мама Рона готовит на кухне, а папа изучает очередное магловское изобретение, мы собираемся вместе и не говорим о прошлом. Лишь будущее. Светлое, легкое, желанное.

Я на секунду закрыла глаза, ожидая мучительных накатов совести. Но, как ни странно, этого не произошло. Казалось бы, неприятное чувство должно пожирать изнутри, наступая на раны, чтобы напомнить, кем я дорожу, кто дорожит мной,… но нет, ничего нет. Пустота. Всепоглощающая, такая близкая и такая далекая одновременно.

Я открыла глаза. Гарри по-прежнему что-то говорил, в упор смотря на меня. И по-прежнему его взгляд выражал очень многое. Такой родной, такой… мой. Эта странная мысль заставила сердце больно сжаться. Он не мой. Не мой. Но… черт возьми, я не хочу этого осознавать. Может, потом пожалею и прокляну себя сто раз, сейчас это не имеет значения.

Я не слышала слов. Не хотела слышать. Отказывалась понимать. Пусть это будет сон. Сладкий кошмар. Да, так противоречиво и так гармонично.

Всего несколько шагов навстречу. Мне, наверное, недостаточно пустоты…

Он не отошел. Не отстранился. Просто стоял, смотря прямо в глаза. Не знаю, что он видел. Может, моё безразличие к последствиям. Может, нарастающее чувство потребности в нем. Не знаю, но что бы это ни было… это было правдой. Настоящим, искренним, необходимым.

Я подалась вперед, накрывая его губы своими. Гарри, будто повинуясь, ответил мне. Но этот ответ был… осторожным. Это не устраивало. Переставая удивляться собственной наглости, я обвила его шею, прижимаясь всем телом. Хотелось раствориться, утонуть в его прикосновениях, забыть о слабостях и о том, что будет завтра.

Только сейчас.

Рядом.

Гарри, словно поняв это, обнял меня с такой силой и потребностью, что я почувствовала ноющую боль, но обращать на это внимание было глупо. Жадные, отчаянные прикосновения смягчались нежными движениями губ. Такие непохожие, такие странные. Но это мы. Вместе. Может, ненадолго. Но сейчас вместе.

Слезы вновь наполнили глаза, когда я поняла, что этого может не быть больше. Словно в детском порыве, я прижалась к Гарри как можно сильнее и, разомкнув наши губы, дрожащим голосом попросила:

— Не уходи.

В его глазах читалось сумасшедшее … умиление.

— Никогда, — добавила я, не понимая, откуда взялась такая сентиментальность. Но эту просьбу хотелось повторять вновь и вновь, захлебываясь собственным страхом.

— Я уже говорил, что уйду только тогда, когда ты сама меня прогонишь, — спокойно ответил Гарри, и только сбивчивое дыхание показывало, какими желанными и трудными были эти слова.

Хотелось сказать больше. «Ты мне нужен, я не смогу без тебя дышать» — всё это было таким банальным, таким простым. Искренний крик души был намного ярче, острее. Но переложить его на слова мне не удавалось. Вновь и вновь пытаясь подобрать нужные фразы, я открывала и закрывала рот, словно бессильная рыба, выброшенная на берег собственным страхом. «Ты так важен, твоё присутствие необходимо» — всё не то, не то!

Умирая от непонятной нарастающей паники, я снова ощутила комок в горле.

Ему так же тяжело — я видела. Такой хрупкий хрусталь в его глазах… Хрусталь дрожал. Как и моё сердце.

Не знаю, сколько мы уже так стояли. Мне не хотелось следить за временем, не хотелось, чтобы стрелки наших часов двигались, приближая последствия, от которых мы бежали.

Это было так необходимо — слиться воедино. Две души, застывшие между прошлым и будущим, два безвольных сердца, которые бьются, несмотря на боль и удушающее одиночество. Двое. Слезы вновь появились на моих глазах. Гарри, увидев это, мягко и чувственно стер их с моих щек. От его прикосновений кожа вспыхнула, окончательно сводя меня с ума. Он видел это. Видел и понимал меня. Гарри с умиляющей осторожностью, словно я маленькая девочка, взял мою руку, проведя своими пальцами по моей ладони, будто никогда раньше не притрагивался ко мне. На его лице появилась тень улыбки, давая понять, что эти прикосновения дороги ему. Так осторожны, но так значительны. Неожиданно вспомнились слова Полумны. Теперь я точно осознавала, какой линией на моей ладони является Гарри — самой глубокой. Этот след тянулся по всей душе, затрагивая сердце. Он был и раньше, только следовал немного другой траекторией — из души прямо в разум, напоминая о нашей с Гарри дружбе. А сейчас… всё изменилось. Эта уничтожающая пустота исчезла, уступая место теплоте. Нежной волной она проходила по всему телу, игриво окутывая сердце.

Гарри читал это в моих глазах, я знаю. Он вновь наклонился ко мне, чтобы поцеловать. Это был другой поцелуй: не жадный, не безысходный, не вынужденный, а… желанный. Каждой клеточкой тела я ощущала невыносимую жажду. Жажду его губ. Он был водой, а я путником, который уже несколько месяцев бродил по пустыне отчаяния и, наконец, нашел то, в чем так нуждался. Не знаю, что именно я чувствую. Потребность... Не совсем. Вся проблема в том, что потребность временна, мне же хотелось, чтобы он был рядом всегда. Хотелось перечитывать его, как книгу, вновь и вновь перелистывая страницы, чтобы в эпилоге вернуться к началу. От корки до корки, запоминая каждую страничку, каждое слово, каждую букву.

Его руки, взгляды, губы, дыхание — всё, что сейчас нужно. Неважно, что дальше. Если это сон, пусть он будет непробудным…

— Ты опять проспала? — улыбнулась Лавгуд, перевешиваясь через стол своего факультета, чтобы приблизиться ко мне.

— Да, — рассеянно пробормотала я.

— Просто по ночам спать нужно, а не… — сказала младшая Уизли с неприкрытой насмешкой.

Я не испытала злости или обиды. Джинни наверняка знает, что прошлой ночью я легла спать вовремя, и эти гадкие намеки были сделаны лишь для того, чтобы уколоть меня. Уизли самодовольно ухмыльнулась, расценив моё молчание как стыд или смущение.

Сейчас мне было все равно. В голове то и дело всплывали воспоминания вчерашнего вечера. Не знаю, сколько бы мы так простояли с Гарри, не отпуская друг друга, если бы не голоса приближавшихся однокурсников.

Мы просидели в гостиной весь остаток вечера, который пролетел за одну долю секунды.

…Вокруг маленькие первокурсницы склонились над учебниками, старательно выводя формулы в тетрадках; несколько ребят увлеченно играют в шахматы и, судя по толпе сверстников, собравшихся вокруг игроков, партия захватывающая. Кто-то разговаривает о предстоящем матче, пытаясь угадать исход поединка. А мы с Гарри… Мы просто сидим рядом, каждый думает о чем-то своем, и лишь нежные прикосновения рук, заметные только нам, не дают забыть о случившемся…

— Кхм-кхм, — раздалось рядом со мной.

Лавгуд по-прежнему смотрела на меня, будто ожидая ответа.

— Прости, ты что-то спрашивала?

— Уже неважно, — улыбнулась Полумна, словно обдумывая что-то, — приятного аппетита, Гермиона.

Только сейчас до меня дошло: завтрак!

— Спасибо, и тебе тоже, — рассеянно ответила я.

Полумна лишь загадочно подмигнула мне, указывая взглядом куда-то в сторону. Обернувшись, я увидела Гарри, который смущенно улыбался, подходя к нашему столу. Я посмотрела на Лавгуд и, склонившись к ней, едва слышно прошептала:

— Ты знаешь?

— О чем это ты? Кстати, сейчас твой завтрак совсем остынет, — улыбнулась подруга с таким невинным видом, что мне непроизвольно захотелось отыскать нимб над её головой.

Не знаю, почему, но эта ситуация меня развеселила. В этот момент Гарри подсел к нам, окинув всех приветливым взглядом. Беззаботность начинала медленно заполнять мысли, мягким теплым комочком заполняя каждый уголок души. Приятные ощущения умножились в сотни раз, когда Гарри с непринужденным видом чмокнул меня в щеку, не обращая внимания на косые взгляды. Это выглядело так смешно! Все его движения будто говорили окружающим: «Нет, ну а чего вы удивляетесь? Будто могло быть иначе. Странные вы все какие-то». Ребята, сидящие за нашим столом, старались не подавать вида, но челюсть Лаванды, решившая поздороваться с коленками хозяйки, явно давала понять, какой эффект произвел этот легкий, незначительный поцелуй.

— Это что? — спросила Браун, вернув возможность говорить.

— Что «что»? — невинно улыбнулся Гарри.

— То «что «что»» — возмутилась Лаванда.

— Что «то что «что»»? — совершенно серьезно спросил Гарри, и только яркий огонек в глазах давал понять, как его забавляет эта ситуация.

— То «что то что что»! — визгливо ответила Браун.

— Ааа, — наигранно протянул Гарри, — ты про то, что «то что то что что»?

Весь его вид показывал, что он полностью понимает, о чем идет речь. Я же на силу сдерживалась, чтобы не захохотать в голос.

— Да! — раздраженно крикнула Лаванда, — я про то, что «то что то что что» — это что?!

— Знаешь, — ответила я, задумчиво подняв глаза и нахмурив брови, — по-моему, ты запуталась, — затем я наклонилась к ошарашенной однокурснице, положила руку ей на плечо и с умным видом произнесла: — советую тебе хорошенько поразмыслить над этим.

— Да идите вы, — фыркнула Браун и, так и не притронувшись к завтраку, направилась к выходу из зала.

Я посмотрела на Гарри, который весело ухмылялся. Он лишь одобрительно кивнул и с детской нежностью заправил мне за ухо несколько выбившихся прядок. Этот жест показался таким заботливым, что я не смогла сдержаться от улыбки умиления.

Весь этот начальный период… С Гарри все не так, как было с Роном: более искренне, более ценнее. По-новому. Словно я и не жила раньше. В голову пришло глупое сравнение, когда малышу дают маленькое игрушечное пианино. Он нажимает на любую клавишу и комнату наполняют заранее установленные звуки. И вот сейчас, устав от повторяющейся мелодии, ребенок садится за настоящий музыкальный инструмент. Каково же его удивление, когда он понимает, что за каждой клавишей закреплены определенные ноты, отличающиеся всевозможными тональностями и оттенками. И я, ощущая себя этим малышом, хочу изучать каждую клавишу, вновь и вновь пытаясь создать новую мелодию, которая будет отличаться от старой. Всё отличие в том, что на детском инструменте, так же как и в наших отношениях с Роном, приходилось довольствоваться тем, что есть. Сейчас же, находясь рядом с Гарри, я могу создавать собственные произведения, наполненные моими — нашими — нотами чувств.

— Ты до сих пор ничего не съела, — раздался его голос рядом со мной.

Повернулась на этот дорогой звук и вновь захотелось захлопать в ладоши: любимая улыбка в глазах. Ладно, Гермиона, держи себя в руках!

Хихикнув собственным мыслям, я ответила Гарри:

— Исправлюсь, честно-честно.

Да, вот только как тут можно исправиться, если оторваться нельзя?

— Не смотри на меня, — с детской обидой пробурчала я.

— Почему? — недоумевающее спросил Гарри.

— Я не могу оторваться от … в общем, не смогу нормально поесть, — пришлось смягчить тон, чтобы он не подумал, что я говорю серьезно.

Гарри лишь понимающе кивнул, повернувшись к своей тарелке. Я чувствовала себя дурой с выражением лица ошибочно амнистированной клиентки психбольницы, но это только веселило еще больше. И, тайно скосив взгляд, я заметила играющую полуулыбку, появившуюся на его губах.

* * *

До Прорицаний оставалось около пятнадцати минут. Гарри пытался развеселить меня, зная, как «тепло» я отношусь к этому предмету. Настроение стремительно катилось в тартарары, пока в голове всплывали воспоминания прошлых уроков, таких неудачных для меня. И, что там скрывать, для моего самолюбия. Думаю, любому было бы неприятно услышать подобную критику в свой адрес.

Отбросив все безуспешные попытки вызвать мою улыбку, Гарри просто обнял меня. На секунду хотелось по привычке отстраниться, но тепло, исходящее от его тела, напоминала о том, насколько Гарри стал мне дорог. Это необычное тепло… Так уютно может быть только с родным человеком. Ну, не обязательно с человеком. Эти чувства могут дарить полюбившиеся с детства предметы: особая игрушка, книжка, талисманчик — что угодно — вещь, принадлежавшая только тебе. Хотя, слово «вещь» здесь неуместно. Скорее, подойдет что-то вроде «маленькое чудо, ставшее большей частью твоей души». Если бы у меня была возможность, я бы воспользовалась маховиком времени, чтобы вернуться в прошлое и посмотреть на маленького Гарри. Такого смешного, баловного и такого родного… Но вслух я произнесла совсем другое, конечно:

— На нас смотрят…

— И что? — искренне не понял Гарри.

Я лишь пожала плечами, улыбаясь своим мыслям. В этот момент он слегка отпрянул от меня, медленно наклоняясь. Между нашими лицами оставалось около пяти сантиметров, когда кто-то самым наглым образом прошел между нами, больно задев меня локтем.

Джинни… Это у них что, семейное?!

— Я не хочу вражды с ней, — грусть в голосе явно подчеркивала мою искренность.

— Понимаю, — прошептал Гарри, затем наклонился ко мне, соприкоснулся нашими лбами и закрыл глаза, — но чуть позже, когда они остынут…

Говоря «они», Гарри подразумевал Рона и Джин, что давало мне понять: разговор будет не из легких… Хотя, сейчас эта мысль не сильно волновала. Намного важнее казался тот факт, что его дыхание — так близко — лишало способности адекватно мыслить… в прочем, я и не особо этому препятствовала.

За окном лениво тянулись первые весенние облака. Их перистая легкость притягивала взгляд. Я стояла, прислонившись лбом к оконному стеклу, и наблюдала за этими весенними вестниками. Ни что так не предвещает смену года, как небо. Его огромный холст, окутывающий всё над нашими головами, всегда верно подскажет, какое сейчас время года, даже если ты вдруг лишишься календаря. Томные, густые, словно наполненные дымом тучи — это любимчики осени, когда кажется, что что-то тяжелое нависает над тобой, мешая дышать полной грудью. Их сменяют непроглядные, будто состоящие из едкого тумана облака — слуги морозной зимы. Далее… а далее следуют нежные, ласковые гонцы весны, которая медленными, но отчетливыми шагами приходит в нашу жизнь.

Я улыбнулась своим мыслям. Наступила оттепель… И не только за окном.

Мой взгляд упал на прикроватную тумбочку. На ней сиротливо лежало маленькое письмо, аккуратно запечатанное моими руками. Надеюсь, родители не обидятся, узнав, что я не смогу провести с ними выходные.

Тяжесть этих мыслей больше меня не тревожила. Я подошла к зеркалу, окинув себя оценивающим взглядом. Ничего нового. Моя занудная стабильность. И, самое странное — меня это устраивало. Конечно, с приходом весны хотелось перемен, но намного важнее оставаться самой собой. Пожалуй, это одно из первых правил моей жизни.

Я мягко плюхнулась на кровать, утопая в нежности постели.

«Потом, когда они остынут…»

Слова Гарри вновь раздались в моих ушах. Наверное, это «потом» уже наступило. А может, еще слишком рано, но играть в эту игру «Убей меня взглядом, и я злобно промолчу в ответ» мне больше не хотелось. Вражда с моими любимыми Уизли не давала спокойно наслаждаться привалившим счастьем. И прошу заметить — в моей последней фразе нет ни капли сарказма. Гарри… Его присутствие стало обыденной необходимостью, такой приятной и дорогой частью меня.

Словом о моем счастье — я с трудом раскрыла слипающиеся глаза и посмотрела на часы — оно, (точнее, он) уже пять минут как ждет меня в гостиной. Подпрыгнув, словно меня шибанули хорошей дозой электрического тока, я вихрем вылетела на лестничную площадку. Откуда у меня эта отвратительная привычка? Раньше никогда не опаздывала…

— Извини, не уследила за временем, — виновато протянула я, опускаясь в гостиную.

Гарри сидел в кресле, сосредоточенно сопровождая взглядом каждый мой шаг. Я невольно улыбнулась. Он что, думает, что я иду на ходулях по подвесному канату?

— Ничего страшного, — ответил Гарри, когда я уже миновала лестницу, — время сейчас идет очень быстро.

Я лишь согласно кивнула. Теперь пришел мой черед наблюдать за его движениями. Лениво и сладко потянувшись, словно парадируя моего Живоглотика, Гарри встал и как-то сонно подошел ко мне.

— Пойдем? — спросили его глаза цвета летней травы.

— Пойдем, — ответил мой смущенный голос, нагло выдающий волнение хозяйки.

Сомкнув руки, мы вместе направились в сторону школьного коридора. Любопытные взгляды (владельцы которых еще не свыклись с мыслью, что мы с Гарри теперь … больше, чем друзья) то и дело скользили по нашим переплетенным пальцам. Это выглядело так странно… и немного нелепо. Будто вокруг нас собрались детсадовцы, которые никогда еще не слышали слово «любовь». Любовь? Не знаю почему, но банальное, можно сказать, потертое значение этого слова ужасно раздражало. Хотелось иногда крикнуть: «Эй, вы все! С ума, что ли, посходили? Зачем так утрировать это чувство, зачем так разбрасываться им, словно оно ничего и не значит?». Становилось противно, когда слева и справа сыпались признания, и уже буквально на следующий день молодые люди, будто забыв о сказанном, нагло флиртовали с кем-то.

Я неодобрительно покачала головой в знак несогласия. Не знаю… Возможно, мне следовало родиться в прошлом веке, когда слово «люблю» хоть что-то значило.

— Что-то не так? — спросил Гарри, останавливая ход моих мыслей.

— Всё в порядке. С чего ты взял, что что-то не так?

— С твоей маленькой хмурой складки между бровями, — улыбнулся он, слегка прикоснувшись губами к моему лбу.

Этот жест заставил забыть о неприятных мыслях, которые наполняли голову последние пять минут:

— Вот теперь всё точно в порядке.

Я не заметила, как мы подошли к выходу из школы. Яркое солнце больно, но желанно бросилось в глаза. Тепла оно еще не дарило, но его свет определенно радовал. В воздухе пахло чем-то сладким, чем-то удивительным, будто нежный ветер, ласкающий кожу, шептал в ухо: «Сегодня что-то обязательно случится». И, конечно, это «что-то» будет приятным.

* * *

…Прохлада, веющая от глади воды, заставляла приятно вздрагивать. Зеркальность озера отражала синеющее небо; где-то вдали виднелась полоса огненно-рыжего света, предвещая о скором закате…

Мы сидим на берегу. Гарри, обняв меня со спины обеими руками, смотрит куда-то вдаль. Его неотрывный взгляд даёт понять: мысли блуждают далеко за пределами Хогвартских окрестностей.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю, слегка поворачивая голову в его сторону.

На лице Гарри появляется задумчивая улыбка. Он отвечает не сразу, но я и не тороплю. Каждая секунда, проведенная рядом — в тишине или в разговорах — очень дорога для меня.

— О том, как всё это странно, — отвечает Гарри. — Мы словно пропустили нулевой период.

— Я не совсем понимаю… — шепчу еле слышно, тайно наслаждаясь его дыханием на моей щеке.

— По идеи, сначала мы должны были привыкать к мысли, что теперь вместе. Знаешь, смущение, некая замкнутость, но этого просто нет.

— Хочешь сказать, всё слишком быстро?

— Нет, — тихо отвечает он, по-прежнему смотря туда, где вода соединяется с горизонтом, — просто ощущение, будто так и должно быть. Будто мы всегда были рядом. Будто еще в первой встрече всё определилось, а мы просто долго к этому шли. Понимаешь, чувство, словно… предназначены друг для друга.

— Не бросайся такими громкими словами, — слегка задумчиво произношу я, — вдруг потом пожалеешь.

— Ты, наверное, не понимаешь, что я чувствую, — шепчет он.

Я отклоняюсь и поворачиваюсь к Гарри, чтобы видеть его. Снова эта улыбка в глазах цвета бархатного малахита. Неожиданная мысль вдруг приходит в голову: я совсем не знаю его лицо. Потребность запомнить каждую черточку наверняка видна по мне, но это не смущает. Будто так и должно быть…

Я внимательно вглядываюсь в лицо Гарри: мягкая форма подбородка (на котором, кстати сказать, есть замечательная ямочка); правильные контуры губ, уголки которых играют в едва заметной улыбке; румянец на щеках виден совсем чуть-чуть, но в этом есть свое очарование; типичный нос, свойственный мужчинам; глаза обрамляют густые темные ресницы; на лбу красуется тот самый шрам, и он совершенно не портит хозяина. Прическа Гарри как всегда оставляет желать лучшего, но именно этот смешной ежик из дымчатых локонов делает его таким милым, наивным, словно возвращая в детство.

Гарри наклоняется ко мне, соединяя наши губы. Все мысли уходят, просто уплывают сквозь пальцы, но останавливать их у меня нет желания. Поцелуй настолько нежный, и в то же время такой яркий… словно трепетание крыльев бабочки: каждый едва уловимый взмах пробуждает ощущение полета, приятное покалывание в душе, словно меня подбрасывают высоко вверх, каждый раз подхватывая на последней секунде.

Гарри отстраняется от меня и пристально смотрит. Что он видит? Не знаю…

Потом прижимается ко мне на долю секунды, закрывает глаза и вновь слегка отодвигается, соприкасаясь нашими лбами.

— Ты пахнешь… — шепчет он еле слышно, — весной… ты пахнешь весной…

Я улыбаюсь, но почему-то хочется плакать. Стараюсь держать себя в руках, но предательская слезинка скатывается по щеке. Гарри заботливо стирает её, аккуратно прикасаясь ко мне. Устроить потоп отчего-то захотелось еще больше.

— Ты сказал, что я не понимаю, что ты чувствуешь… Может, сам тогда скажешь? — вырывается помимо моей воли, но потребность услышать это усиливается.

Гарри приподнимает мой подбородок, чтобы наши взгляды встретились.

— Я люблю тебя, — произносит тихо, но твердо, словно от этого зависит его жизнь.

— Я люблю тебя, — повторяю в ответ, прекратив всякие попытки держать себя в руках.

Он вновь наклоняется ко мне, а соленые слезы делают поцелуй только слаще…

— Она никогда не простит меня, — тихо произнесла я, укутываясь в свой любимый мягкий халат. — А если и простит, то вернуть прежнее общение уже не удастся…

Не знаю, зачем произношу это вслух. Может, так просто легче — не держать всё внутри себя, безмолвно накапливая страх. Кажется, будто я присутствую при разговоре других людей. Они обсуждают свои проблемы, говорят о том, как трудно будет избавиться от этих неприятностей. А я просто стою рядом и слушаю, ведь меня эти заботы не касаются. Да, было бы хорошо…

Я села на диван и глубоко вдохнула терпкий запах приближавшейся беды. Может, мне это только казалось, но все вокруг было пропитано жгучей смесью электричества и пороха. Стоит зажечь спичку и… И будет тоже самое, что сейчас творится у меня в голове.

Непонятные мысли, словно клубок спутавшихся ниток, быстро сменяют друг друга, лишая возможности потянуть за нужный конец. Что-то важное ускользает от меня каждый раз, когда я пытаюсь ухватиться за этот проблеск надежды. Темные пятна плохих предчувствий заставляют метаться по комнате из угла в угол. Когда такое последний раз было? Наверное, когда Гарри и Рон попадали в передряги. Ощущение беспомощности сводило с ума, как сводит и сейчас. Чувство, словно я никак не могу повлиять на ситуацию, и единственное, что мне остается — сидеть и ждать.

А чего ждать?..

Может быть того, что Джинни с Роном ворвутся в мою комнату, задорно улыбаясь, и прокричат что-то вроде: «А мы так рады за вас! Что? Нет, мы совсем не обижаемся на то, что вы предали шестилетнюю дружбу, растоптали наши чувства, заставили страдать. Конечно, нет! Мы теперь счастливы и любим вас всех еще больше!» Ну да, сейчас. Прямо разбежались…

Сцена, возникшая у меня в голове, напоминала кадр из очередной мыльной оперы, и всё-таки… ее простота и наивность была намного желаннее предстоящего трудного разговора, happy end которого был маловероятен.

Я подошла к распахнутому окну и облокотилась на раму. Весенний ветер мягко целовал горящую кожу, играл с волосами. Глаза уже не резало от боли, лишь редкое непроизвольное дрожание губ выдавало мое волнение. Вдали темно-синие лоскуты неба плавно тянулись вдоль всего сумеречного холста, несколько первых звезд упрямо пробивались сквозь дымчатые облака. Весна наступила, но темнело по-прежнему рано. Так называемый «недовесенний» вечер.

* * *

Как обычно, в Большом зале стоял тихий гул. Ужин все встречали в разном настроении. Лаванда, например, сияла от счастья, как лампочка. Хотелось подойти и сказать: «Перегори ты уже, наконец!» Непонятная злоба тихо накапливалась, смешиваясь с усталостью. Тут еще и этот Малфой зубы скалит… Вечный его надменный взгляд и улыбка в стиле «А-ля засранец». Бесит ужасно. Стоит повернуться в другую сторону, а там не лучше: Полумна вновь разводит руками, будто отмахивается от мух. Еще одна капля и я тоже сойду с ума. Удивительно, что кроме меня никто не замечает чудаковатого поведения, словно все нормально.

А может, это у меня уже крыша поехала?

Привкус собственной ядовитой желчи остудил пыл. Не знаю, почему все так… словно меня переехал грузовой автомобиль, а потом заставили танцевать ламбаду, причем все еще находясь на асфальте в позе трупа. Странное сравнение, и всё же ничего получше в голову не приходило.

«Пожалуй, хуже быть не может», — я лишь кивнула в такт своим мыслям. И, будто решив поиздеваться, судьба убедила меня в обратном: все-таки, может.

Джинни с угрюмым видом плюхнулась в пяти метрах от меня, сделав вид, что не заметила моего присутствия. Порой мне кажется, что она действительно больше не замечает меня. В последние дни сложилось впечатление, что, если подойти к ней и назвать мое имя, Джинни удивленно округлит глаза и искренне произнесет: «Гермиона? Нет, первый раз слышу! Как вы сказали, ее фамилия?..»

Рон не лучше. Каждую секунду обнимается со своей Ванди-Лаванди. Это идиотское прозвище меня просто убивает, а Браун, похоже, в восторге. Только не понятно от чего больше: от умиления клички или от скрежета моих зубов.

— Прости, я опоздал, — виновато произнес Гарри, ловко перекинув ноги через скамью.

Это, пожалуй, единственный человек, который не только меня не раздражал, но еще и заставлял улыбаться. Искренне. Так, как улыбается он сам.

— Снова Дамболдор вызывал? — мимолетом спросила я и, не удержавшись, взъерошила его и без того торчащие волосы. Этот простой жест чуть ли не доводил меня до слез, заставляя почувствовать себя маленькой девочкой, которой НАКОНЕЦ-ТО дали желанную конфету или прочую сладость. И вот сейчас, с видом психбольной идиотки, улыбающейся так, что видны абсолютно все зубы, я с облегчением могу сказать: счастье все-таки есть.

Гарри, увидев выражение моего лица, сам едва сдержал смех. Он, наверное, даже и не понимает, как для меня важно было это действие! Глупый…. Хотя, это еще вопрос, кто из нас глупый. Такой полоумной я себя не чувствовала еще ни разу.

— Да, мы снова с ним обсуждали кое-что, — сказал Гарри, возвращая меня в реальность.

И эта реальность была такова: уже несколько дней подряд Дамболдор вызывал его в своей кабинет. О чем они говорили, я не знаю. Попытки все прояснить не увенчались успехом. Конечно, обижало то, что у Гарри были секреты. Но я умею затыкать глупые чувства, потому что понимаю: если дело действительно важное, то его успех будет зависеть от тайности,… чем меньше людей знают, тем лучше. Может, им бы пригодились мои знания, но ведь это Дамболдор, человек, которому Гарри верит безоговорочно. Человек, которому верим все мы.

— Понятно, — кивнула я, поворачиваясь к своей тарелке.

— Прости, я понимаю, как тяжело быть в неведенье, но позже расскажу вам все, обещаю, — раздался умоляющий шепот над ухом.

— Гарри, мы понимаем. И будем ждать столько, сколько потребуется, — странно, но привычка говорить «мы», подразумевая себя и Рона, по-прежнему осталась.

Как же хочется вернуть их дружбу… Наверное, только потеряв, понимаешь, какую роль играют люди в твоей жизни, и ни одна массовка не сможет их заменить. Иногда, лишившись того или иного актера, твоя жизненная постановка из комедии рискует стать драмой.

— Сегодня? — все еще шепотом спросил Гарри.

Я решительно кивнула в ответ. Да, разговор будет не из легких. Но чем раньше он состоится, тем раньше мы … помиримся? Мои бы мысли да Мерлину в уши…

Есть не хотелось. Думать о предстоящем тоже. Я встала и направилась к выходу из зала. Гарри ничего объяснять не надо было, он и так меня понимал. И всё бы хорошо, если бы не две пары пронзительных глаз, владельцы которых прожигали мою спину насквозь. Уизли… может, я действительно этого заслужила…

* * *

Ужин закончился, поэтому гостиная постепенно пополнялась однокурсниками. Все Гриффиндорцы занялись привычными делами: учебой, шахматами, сплетнями и банальным «ничегонеделанием». Я устало осматривалась вокруг, просто ища то, за что можно зацепиться взгляду. Ничего. Никого. Словно родных людей нет рядом. По сути, так и есть: ни Гарри, ни Джинни, ни Рона в гостиной не было. Ощущая себя брошенной, словно от меня отвернулся весь мир, я прикрыла глаза.

15 минут, 900 секунд или 1050 ударов сердца прошло, прежде чем кто-то коснулся моей руки. Гарри сидел на корточках напротив меня, рассматривая так, словно я — произведение искусства, а он — ценитель живописи. Нежный, заботливый, обожающий взгляд… Да, ради такого взгляда я стерплю всё.

— Я попросил ребят, чтобы они ушли. Нам никто не помешает, — прошептал он.

Я огляделась: в гостиной и вправду никого не было. Странно, что я не услышала, как все разошлись…

Предстоящий разговор действительно требовал уединения. Лишние косые взгляды ни к чему.

Я посмотрела на запястье:

— Судя по часам, Джинни и Рон вот-вот должны прийти.

Гарри кивнул, поднимаясь на ноги. Я повторила его действия. Наверное, со стороны на это было бы смешно смотреть: два взрослых человека волнуются, словно дети.

— Как самочувствие? — пробормотал Гарри, пытаясь ободрить меня своим голосом.

— Как, как, — вырвался истерический смешок, — чувство, будто я жду прихода Люциуса Малфоя, чтобы сообщить, что мы с его сыночком-хорьком решили пожениться.

Округлившиеся глаза Гарри явно дали мне понять, что пример был, мягко говоря, неподходящий.

Захотелось ударить себя по лбу.

В этот момент послышались шаги. Тяжелый скрип половиц сменялся легким, практически бесшумным дрожанием, давая понять: впереди идет Рон, Джинни позади него. Так и оказалось.

Оба Уизли, не удостоив нас даже взглядом, прошли мимо, но Гарри вовремя придержал Рона за плечо.

— Нам надо поговорить, — произнесла я твердо, удивляясь собственному голосу, ведь буквально секунду назад боялась, что начну заикаться от волнения.

Рональд и Джинни переглянулись, словно безмолвно принимая решение.

— Ну что ж, — произнес Рон, садясь в то кресло, где сидела я минуту назад, — давайте поговорим.

— Знаешь, я даже удивилась тому, как долго вы затягивали с этой нотационной беседой, — Джинни усмехнулась.

Её голос почти не выражал злобы или обиды. Скорее, усталость, которая граничила с тоской. И, по-моему, не из-за того, что она лишилась нашей дружбы, а из-за того, что осталась один на один с ядовитыми чувствами, которые отравляют всё изнутри.

— Хочешь, я угадаю фразы, которые ты запланировала на сегодня? — хотя мы находились в комнате вчетвером, младшая Уизли обращалась именно ко мне. — Наверное, нечто вроде «давайте смотреть на ситуацию по-взрослому», «нам стоит поступать разумно», «игнорированием ничего не изменить», «рано или поздно мы всё равно помиримся, ведь нашей дружбе уже около шести лет», да?

Тембр ее голоса говорил, что Джинни не нуждается в ответе. Скорее, ей просто хотелось высказать накопившиеся мысли. А на счет фраз она ошибалась. Я совсем не это хотела сказать. По правде говоря, я вообще не предполагала, какие слова нужно подобрать. Мыслей не было. Оставались лишь чувства. Вина, сожаление, тоска — эти слова прочно закрепились в ассоциациях с семьей Уизли. Их присутствие всегда казалось само собой разумеющейся вещью, но, тем не менее, обрывки уничтожающих взглядов и постоянное молчание переворачивали всё с ног на голову.

— Джинни, я… — и слова закончились, толком не успев начаться.

Что «я»? «Я так хочу помириться»? Банально. Глупо. Не убедительно. Но ужасно искренне…

— Для меня важно, чтобы ты знала — мне плохо без вашей дружбы, Джин, — да, всего одна фраза, а звучит, как просьба умирающего.

Отчасти, так и есть. Без рыжеволосых жизнь просто теряет свои самые яркие краски. Стойкость — Джинни, юмор — Фред с Джорджем, заботливость — миссис Уизли, простота во всем своем очаровании — Рон. Без них ничего этого нет. Да, остается Гарри. Пожалуй, самая важная частичка меня. Но, тем не менее, нельзя жить лишь одним чувством. Чтобы оно не было слишком терпким, его нужно разбавлять другими эмоциями. Знаю, Гарри считает точно также. Иначе бы мы здесь не стояли все вместе.

— И, несмотря ни на что, ты сумела предать нас, — глаза Джинни впервые встретились с моими. — Вы предали нас обоих.

Упрек.

Заслуженная звонкая пощечина.

Расплата, которую я всегда ждала. То, к чему готовилась. Боль, которую предвидела, но, так или иначе, не смогла уменьшить последствия.

— Я знаю, Джин, прости, но по-другому просто не выходит…

Тон извиняющийся. Сами слова говорят за себя. И всё же их так мало. Они слишком простые, невзрачные, бесполезные. Внутри меня намного больше, ярче, сильнее отражаются чувства, которые хочется передать с фразами. Не получится. Буквы не способны заменить крик души. А жаль…

— Ты должна понять, — отвожу глаза в сторону, не в силах смотреть на подругу, — ну, хотя бы попытаться…

— Я ничего тебе не должна, — холодный голос Джинни отражается от стен, долетая до моих ушей, проникая в самую сущность человечности.

Она ничего мне не должна. Никаких прощений, никакой снисходительности, никаких поблажек. Потому, что я не заслужила. Поступки, причинившие Джинни боль, не могут расцениваться никак иначе, чем предательство.

— Да, ты ничего мне не должна. Но, тем не менее, мне хочется, чтобы ты знала: я буду ждать.

На силу поднимаю глаза. Наши с ней взгляды встречаются. Как давно мне не хватает озорства её карих глаз… Хочется преодолеть ненужное расстояние и просто обнять подругу. Так, как раньше. Не задумываясь. Не прося разрешения. Обычный поступок обычной дружбы. Мерлин, как же хочется…

Одними губами шепчу так тихо, чтобы никто не смог догадаться, кроме неё:

— Пожалуйста…

На несколько секунд в глазах младшей Уизли проскальзывает нечто знакомое, светлое, родное. Всего мгновение. И снова обреченность, холод, стена.

— Гермиона права, — Гарри осторожно подает голос, тихо разрушая нашу немую беседу. — Так или иначе, мы бы не смогли быть вместе. Я люблю тебя, Джинни. Люблю как сестру, о которой хочется заботиться. Сестру, которая сможет поддержать и подбодрить.

Да, его слова очень банальны. Но Гарри не умеет подбирать правильные фразы, которые затуманены скрытым смыслом. Он всегда говорит так, как чувствует, и в этой своеобразной простоте есть нечто бесценное. Нечто, что характерно и допустимо только ему. И Джинни это знает.

Да, такие слова могут причинить боль. Но ведь правда никогда не дается легко. Даже если всем понятно, что вам не суждено быть вместе, ты по-прежнему стараешься сохранить надежду. Слова, услышанные из его уст, меняют всё. Потому, что именно он их произнес. Не подруга, которая повторяет то же самое изо дня в день, не брат и не сестра, а он. От этого больнее. Но по-другому не выходит.

— Я… — ее голос дрожит. — Мне нужно время.

Сказав это, Джинни отталкивается от дивана, к которому прислонялась вначале разговора, и поднимается вверх по ступенькам, направляясь в свою комнату. Догонять её бессмысленно. В такие минуты нужно одиночество. Просто, чтобы свыкнуться. Чтобы суметь принять. Ведь сделать это трудно, даже когда всё кажется очевидным и обыденным на столько, что у тебя не остается никакого выхода, кроме одного — поверить в бредовость происходящего. А верить можно и с закрытыми глазами. Вопрос лишь в том, когда она их откроет. В любом случае, как я уже и говорила, я буду ждать. Столько, сколько потребуется.

— Рон… — я с явным наслаждением позвала его по имени.

Рыжеволосая голова повернулась в мою сторону.

Уизли поднялся с кресла, но уходить не спешил.

Всего лишь одна фраза. Даже любое слово. Знак, сигнал — да что угодно, лишь бы понять, что мне сейчас дозволено. Но он молчит. Белесые ресницы мирно опускаются и поднимаются, руки в карманах, голубые глаза детально изучают мое лицо. И совершенно неожиданно он улыбается одним уголком губ. Появись сейчас перед нами профессор Снейп в розовой ночной сорочке — я бы и то удивилась меньше.

Несколькими быстрыми движениями сокращаю расстояние между нами и скрещиваю руки за его шеей. Так давно не хватало этой дружеской близости. Всего лишь безобидный порыв, который я вынашивала в себе уже долгое время, казавшееся мне вечностью.

Да, да, именно тот самый Рон. Ронни из моего детства. Эта кличка, данная ему братьями-близнецами, с самого начала безумно бесила и раздражала младшего из мальчишек Уизли. Так хотелось подразнить его сейчас, но я по-прежнему не знала, сколько мне позволено. Так или иначе, на лице самовольно заиграла улыбка, когда его большие руки скрестились за моей спиной. Вот он, Рон, которого мне не хватало с тех самых пор, как мы начали встречаться.

— Я скучала по тебе, — шепчу еле слышно, боясь сказать лишнего, — всё это время скучала…

В ответ он лишь сильнее стискивает меня в объятиях. И я знаю: слова — далеко не самая сильная сторона Рона. Плевать. Не знаю, как он смог примириться со всем этим, но главное — я снова могу называть его другом.

Отстранившись от Уизли, мельком бросаю взгляд на Гарри. Он выглядит довольным, но явно нервничает. Не знаю, как бы я отреагировала, если бы Джинни так же бросилась к нему с объятиями. Но ведь я не Джинни, а Рон не Гарри… Надеюсь, он может это понять…

* * *

Я ушла в свою комнату, оставляя ребят наедине. Хорошо, что рыжему не нужны долгие мучительные разговоры. Одно из его достоинств — жить не словами, а эмоциями. И это, несомненно, радует. Не знаю, что они с Гарри будут обсуждать. Может, просто засядут играть в очередную шахматную партию — в конце концов, наверняка оба соскучились по вечерним посиделкам…

Пробираясь к своей кровати, я всем нутром чувствовала — она не спит. Может, плачет. Хотя, я искренне надеюсь, что Джинни не позволит себе быть слабой. Это не в её правилах. Наверное, именно за это мы все и любим её: идти до конца и, чтобы не случилось, не изменять себе. По крайней мере, такой вижу её я.

Глубокий вдох, бешеное сердцебиение, страх в груди:

— Ты не спишь, Джинни?

Несколько секунд тишина не нарушалась, и я уже понадеялась, что никто мне не ответит.

— Нет, — её голос прозвучал глухо и отстраненно, но не так грубо, как раньше.

На этом разговор прекратился. Ждать чего-то большего просто бессмысленно, и я знаю это.

Шуршание простыни нарушало покой, царивший в спальне. Укрывшись почти с головой, я мысленно уговаривала себя не расплакаться. Давно уже отвыкла от слез, но сегодня был слишком изнуряющий вечер. Чувства, мысли, слова, так долго тлевшие внутри, начали снова разгораться, танцуя под дудку моих переживаний.

— Гермиона…

Не веря своим ушам, я вынырнула из-под пледа:

— Да?

— Просто дай мне время…

Внутри что-то кольнуло, на губах появилась улыбка. Да, это еще не победа. Но первый шаг уже сделан.