The Only One

Никогда бы не подумал, что буду вот так лежать, как влюбленный мальчишка-подросток, и пялиться на кого бы то ни было, и уж, тем более, на него. Но именно это и происходит со мной сейчас. Я просто не могу оторвать глаз от его лица, кажущегося таким умиротворенным, пока он спит. Становится смешно — всего пару часов назад его глаза метали молнии, пытаясь попасть в меня и изничтожить. Он бывает таким буйным, что невольно думается о том, что частица Темного Лорда, жившая в нем столько лет, все же оставила свой след. Но я все равно продолжаю любить его, пусть это порочно и неправильно — мне все равно.

После того, как Волдеморт был повержен, а я оказался в больничном крыле, балансируя на грани жизни и смерти, именно его присутствие дало мне силы выкарабкаться. Гарри был первым, кого я увидел, придя в себя в перерыве между приступами сильнейшей лихорадки. Тошнотворный запах спекшейся крови витал в воздухе, но я его почти не ощущал. Я видел только его глаза, искрящиеся счастьем, которое он пытался безуспешно скрыть. Сейчас-то я знаю, чему он был так рад, но тогда мне казалось это настолько нелепым и неуместным, что я, даже с прокушенным Нагайной горлом, умудрился на него наорать. Злость на этого несносного мальчишку, причину моей ежедневной головной боли на протяжении последних семи лет, была настолько сильной, что буквально вырвала из лап старухи с косой, уже стоявшей у изголовья моей кровати.

Сейчас я смотрю на его еще чуть детское лицо и воспоминания сами собой всплывают в моей голове одно за другим...

Ты приходил каждый день и что-то лепетал о том, как тебе стыдно из-за того, что подозревал меня все эти годы. Поначалу это раздражало, а потом я привык и уже ждал часа, когда твоя темноволосая макушка замаячит между белоснежными перегородками лазарета. Твой голос давал мне спокойствие, которое я искал почти двадцать лет. В тебе сочетались черты моей самой большой любви в жизни — твоей матери — и самой большой ненависти — твоего отца. Да, его я ненавидел даже больше, чем Темного Лорда. Но это было в прошлом, сейчас же, я готов был лично поблагодарить его, ведь если бы не он, то и тебя бы не было...

После трагической смерти Лили я уже не верил ни во что хорошее, а ждал от жизни лишь очередных подножек. Ты заставил меня посмотреть на мир другим взглядом — через призму твоих глаз изумительного глубокого зеленого цвета, излучавших такое тепло и надежду.

В мире столь циничном

Ты единственный.

Моя совесть ежеминутно твердила, что я виноват во всем: из-за моего глупого решения Лили перестала со мной общаться, из-за меня же Лорд ее и убил — он знал, что это была моя единственная слабость, из-за меня ты получил такое детство, о котором никогда не захочешь вспоминать, все из-за меня… Сколько раз я вставал на краю обрыва, пытаясь покончить с этой мукой, но волны, так напоминавшие твои глаза, светящиеся счастьем, останавливали меня. Удивительно, ты и не догадываешься, сколько раз уже спасал меня от меня самого.

Никто не мог уберечь меня

Ты единственный.

Как вода точит камень, так и ты день за днем пробивался через толстую броню, за которой я скрывался, никого не подпуская, все эти годы.

И тогда я испугался...

Я бросил преподавание в Хогвартсе и купил себе маленькую квартирку на окраине Лондона, где не было ни одного волшебника и никто не тыкал в меня пальцем. Ты добился того, что вместо осуждения меня признали героем войны, но разве можно одним приказом, написанном на мятом пергаменте, стереть с лиц злобные ухмылки?

Ты пытался меня найти — об этом свидетельствовали многочисленные совы, прилетавшие к моему дому, но я выгонял их прочь, даже не пытаясь прочесть послания. Тогда я ненавидел всех и вся и жалел о том, что не истек кровью до смерти в Визжащей хижине. Я ненавидел тебя, потому что именно ты тащил меня, уже едва дышащего, на себе до самого Хогвартса.

Я переезжал каждые полгода, пытаясь оставить все воспоминания о прошлом и тщательно заметая следы. Пять лет… Пять долгих лет мне это удавалось. А потом, одним дождливым осенним вечером кто-то постучал в дверь. Я не боялся, что меня найдут немногочисленные оставшиеся на свободе последователи Темного Лорда, я был бы даже рад встретить одного из них и получить прямо в сердце столь долгожданную «Аваду». Именно поэтому я отворил дверь, даже не спросив, кто там — это было моей роковой ошибкой…

С той минуты, когда я увидел тебя, мокрого до нитки, но с широченной улыбкой, стоящего на пороге моего дома, моя жизнь перевернулась. Хотя нет, переворачиваться к тому моменту было нечему, поэтому она просто началась с чистого листа.

Мы промолчали весь вечер, а когда я собрался спать, всячески намекая на то, что пора бы тебе убираться ко всем дементорам, ты тихонько улегся на диване и захрапел. А утром меня ждал сюрприз — на холодной, ранее почти неиспользуемой кухне, стояла кружка горячего свежезаваренного кофе и пара хрустящих круассанов. Рядом лежала записка: «Не радуйтесь, профессор, я еще вернусь…». Я до сих пор храню ее среди своих книг — там, где ты в силу своей так и не прошедшей ненависти к зельеварению никогда не будешь копаться. То утро стало для меня самым лучшим за много-много лет. Солнце, ранее казавшееся мне блеклым и холодным, наконец, грело и радовало сочным золотым цветом — цветом искр в твоих глазах. Я проходил весь день улыбаясь, как последний идиот.

Во мне жила боль...

Ты мой единственный.

Поначалу ты приходил ко мне раз в неделю и мы, опять-таки молча, сидели у камина, попивая ароматный чай. Да, теперь он был для меня ароматным, ведь я мог разделить его с тобой. Потом ты, как я тогда говорил, «совсем обнаглел» и стал приходить почти каждый день. Я никогда не лгал себе — таков был мой принцип — и тогда не стал. Это было больно и в то же время так легко — признать, что я полюбил тебя. Жизнь дала мне второй шанс, и упускать его я не собирался, какой бы неправильной такая любовь не была.

И теперь я люблю тебя еще больше,

Чем любил раньше.

Это случилось поздней весной. Ты не появлялся несколько дней и депрессия накатила на меня, таща за собой вереницу болезненных, страшных, отвратительных воспоминаний. Помню, в тот вечер я почти разгромил свой дом, напившись, как последний маггл. Хотелось выбить из головы всплывающие образы летящего вниз с Астрономической башни Дамблдора и твой взгляд, полный ненависти, когда ты крикнул «Сектумсемптра!», надеясь поразить меня моим же заклятьем. Я чувствовал себя улиткой, у которой содрали панцирь, а тело перетерли в непонятное месиво. Я очнулся от тепла твоих рук, гладивших меня по голове. Нас окружал полный хаос, сотворенный моими же руками, но мы были счастливы — я, по крайней мере, точно был.

И когда меня зовут

Ты единственный.

С того дня ты уже не уходил, а я не собирался отпускать тебя.

Прошло полгода, прежде чем однажды вечером ты схватил меня за руку, когда я собирался уйти в свою спальню и, притянув к себе, поцеловал. Теперь наша любовь обрела не только смысл, но и форму. Она выражалась в мимолетных взглядах, легких прикосновениях, твоем тихом смехе, даже в твоих непослушных волосах. Днем наша любовь излучала теплый свет, который мы находили в глазах друг друга, а ночью разгоралась диким пламенем, заряжая воздух электричеством и наполняя отрывистыми стонами.

Я никогда не говорил тебе, но уверен, ты уже знаешь, что стал для меня не просто лучом света, прорвавшим плотную завесу тьмы, но и первой весточкой надежды на будущее. Будет оно светлым или нет, для меня не важно, главное — что в нем ты будешь рядом со мной.

И теперь я люблю тебя еще больше,

Чем любил раньше.

— Доброе утро, Гарри…

— Доброе утро, Северус, — и твоя чуть смущенная улыбка опять окутывает меня своим теплом… Ты — мой единственный.