В сосуде

Но город — не город, а люди — не люди,

(c)averen

Я порывисто дышу и до боли закусываю, и без того искромсанную зубами нижнюю губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Сейчас мне, как никогда, хочется заорать, до хрипоты в горле, до воя, режущего уши. Давай, Гарри, давай, закричи. Пусть твой вопль заполнит эту чёртову палату и нарушит звенящую, густую, как кисель, тишину. Кажется, ты уже слышишь этот нарастающий гул в голове — он всё наращивает и наращивает амплитуду звуковой волны. Ну, давай же, прорви эту ненавистную плотину. Пусть все слышат, что ты есть, ты существуешь, ты чувствуешь; тебе страшно, тебе больно, тебе нужна поддержка, тебе нужна смерть.

Из горла вырывается лишь предательский шипящий свист — наверное, я слишком долго не говорил и не разговаривал ни с кем. Сколько прошло времени с того момента, как я произнёс последнее слово? Сколько, Гарри? Месяц? А может два? Я испытываю отвращение к самому себе и ко всему, что меня окружает.

Медленно поднимаюсь с поскрипывающей в такт движениям кровати и, шлёпая босыми ногами по кафелю, подхожу к окну. За прозрачной, но такой прочной преградой из стекла, царит осень. Где-то начало ноября, надо полагать. Так тоскливо, тёрпко и безвкусно, как остывшее дешёвое кофе. Я прижимаюсь губами к холодной гладкой поверхности и закрываю глаза. Всё что я имею — это мнимая свобода, даже воздух, которым я дышу, кажется мне фальшивым. Вот ты его вдохнул — и вот, его уже нет. Последние полгода я живу в своей персональной тюрьме: своём собственном сосуде, который мне не дают разбить. Они что, меня за ребёнка принимают? В палате ничего, кроме небольшой койки и мира, который я вижу сквозь иллюминатор. Я даже не могу задушить себя подушкой или повеситься на простыне — всё постельное бельё зачаровали. Я не ребёнок, поверьте. Дайте мне уйти. Я хочу счастья, я хочу покоя.

Я хренов Победитель, Выживший и борец за справедливость; у меня Орден Мерлина первой степени, множество медалей за отвагу и головокружительные счеты в Гринготтсе, но я готов всё это отдать в обмен на то, что у меня забрали. Ведь теперь у героя новые титулы: Сумашедший, Больной, Безумец, Чокнутый, Мальчик-У-Которого-Сдвиг-По-Фазе.

Мысли отзываются тупой болью в районе грудной клетки. Я пытаюсь заставить себя не думать, не вспоминать. Я заставляю себя так уже довольно долго, но жестокая реальность раз за разом смеётся над моими никчёмными попытками.

Ну что, дорогая Джинни? Ну что, дорогие Рон и Гермиона? Конечно, я понимаю. Стало скучно, стало неинтересно, стало стыдно. Зачем вам парень и друг, у которого не все дома? Хотя, что вы все заладили про мои мозги, я мыслю и чувствую гораздо лучше и яснее, чем вы все вместе взятые. Я просто не могу сказать, а вы просто не можете меня понять. Тонкая на вид картонная стенка превращается в огромный гранитный валун. Даже сейчас, с закрытыми глазами, я отчётливо вижу ваши полные фальшивого участия лица и ощущаю сочувствующие хлопки по плечу. К чему мне ваше сострадание? Вы давно похоронили меня, я для вас пластиковая кукла. Но я живой, я дышу, я мыслю, я существую. Почему вы мне не верите? Потрогайте мой пульс, прислушайтесь к биению моего сердца — я прежний!

— Роон! Вы меня что, разыгрываете?

Я чувствую, что это момент моей смерти и где-то глубоко внутри образуется зияющая чёрная дыра.

Сейчас меня немного подташнивает, и я уже жалею, что съел эту мутную зелёную субстанцию, которую давали на обед под видом горохового супа. Может пойти к повару и рассказать ему все, что я думаю, на счёт этого несъедобного болотного цвета дерьма? Ах, да, совершенно забыл.

Ты же находишься в сосуде Гарри. Этот жирный боров, лишённый кулинарного таланта, лишь посмеётся над тобой. Поттер — организм, живущий за счет особей другого вида и тесно с ними связанный в своем жизненном цикле; Поттер — несколько литров слизи, которую поместили в человекообразную форму. Давайте похохочем вместе, это же так смешно, верно?

Горьковато-кислый ком уже подкатывает к горлу, и я, с чувством какого-то непонятного злорадства, готовлюсь вырвать остатки пищи на чёртово стекло, к которому я, со странной надеждой и доверием, прижимаюсь губами.

Засовываю два пальца в рот, чтоб уж наверняка, но меня останавливает звук шаркающих шагов по ту сторону моей палаты. Даю свою никчемную и ненужную голову на отсечение, что это медсестра. В последнее время я всё слышу и вижу лучше, чем когда-либо. Даже мои старые очки давно отложены за ненадобностью. Я читал раньше о таком. Если человек лишён способности видеть — у него усиливаются рецепторы слуха и обоняния, а в том случае, когда он глух — у него хорошо развито зрение. Ну, или что-то такое. Я не умею выражаться медицинскими терминами. Но это очень жалкая компенсация, поверьте. Какой мне прок с того, что у каждой отдельной капли дождя при падании на землю, свой неповторимый звук удара? Какой мне прок с того, что у нашего дежурного врача глаза не голубые, а цианового цвета с жёлтыми прожилками? Какой мне прок со всего этого, если я лишён самого главного? Лучше быть обычным человеком со среднестатистическими возможностями и без всяких видимых отклонений. Но я ведь Поттер, мне же нельзя быть как все. Мир, блять, перевернётся, если у Гарри, даже после войны, жизнь будет как у всех.

— Слушай Гарри, может выпьем?

— Давай ещё, — негромко прошу и старательно пытаюсь избавиться от чувства острого беспокойства. Я никогда не пью на работе, но сегодня можно.

Вытираю обслюнявленные пальцы об штанину и лениво поворачиваю голову в сторону открывающейся двери. Ну, что я говорил? Коротенький белоснежный халатик, угловатые плечи, длинные русые волосы, собранные в аккуратный хвост, пушистые ресницы, пухлые губы, покрытые очередным «розовым блеском из той тысячи, которые у меня есть», серые глаза и вежливая улыбка. Это Джессика. Точнее, я не знаю как её зовут, но это имя очень ей подходит. Каждый жест, каждое движение, каждая эмоция так и кричит — Джес-си-ка.

Она подходит к моей кровати и стучит накрашенным ноготком по железной спинке. Да я уже понял, не собака. Хотя для нее, наверное, собака, да?

Подхожу и медленно сажусь на серо-жёлтую простынь. Сегодня, пожалуй, обойдусь без драк, криков, буйств и облапываний толстых громил.

Пока медсестра возится со мной — машет своей палочкой во все стороны и бегает вокруг койки, я украдкой за ней наблюдаю. «Она мне не нравится» — вот что я скажу, если вы ждёте какого-то вердикта. Слишком слащавая, слишком наигранная, в брюках и майке с огромным декольте, из которого видно практически всё то, что я не желаю видеть, даже если учесть преграду в виде белого халата. Жаль, я не могу сейчас сказать: «Девушка, прикройте вашу грудь, я не любитель в деталях рассматривать вымя». И ещё эти духи, которые, как я подозреваю, будут выветриваться из моей палаты на протяжении целой недели — до вульгарности резкие и приторные, с жутким ванильно-фруктовым запахом. В борделе на Флит-стрит много вот таких как она — год назад у меня и моей аврорской группы было задание арестовать директора этого заведения, он был сквибом, но при этом ухитрялся продавать какие-то тёмномагические артефакты. Только там девушки жили в бедности и нищете, а то занятие, которым они промышляли, было их работой и ничего более. Но Джессика — это совершенно другое дело. Она ищет получше и побогаче. Это не вынужденная мера, это стиль жизни.

Я морщусь, но моя «гостья» совершенно не замечает этого. Наверное, думает о том, какую, всё-таки, хорошую кофточку она купила: подчёркивающую выдающиеся формы, удобную, красивого салатового оттенка и главное — за полцены. Я же вижу — у неё всё на лице написано. Людей всегда выдаёт их лицо, глаза и мимика.

Девушка, наконец, заканчивает мельтешить, сухо мне кивает и выходит из палаты. Ну и как таких на колдомедиков берут? Я не могу увидеть свою физиономию со стороны, но надеюсь, что она выражает крайнюю степень отвращения ко всему происходящему.

Я продолжаю сидеть. Холод сковывает мои ступни, но я принципиально не надеваю тапочки уже на протяжении нескольких месяцев. Ледяной кафель возвращает меня к жизни, и мне глубоко насрать, что это стоит мне здоровья. Перечное зелье привычное составляющее моего рациона.

Толкаю тяжёлую дубовую дверь и медленно захожу в помещение, со свистом втягивая в себя воздух. Каждый дом отличается своим неповторимым запахом: выпечки, парного молока, солнечных зайчиков, детского смеха, свежего белья. В моём же доме витает запах апельсиновой цедры и весеннего ветра. И я несказанно этому рад.

Стук-стук, стук-стук. Она права, останься сегодня. Стук-стук, стук-стук. Да пошло оно всё в жопу.

Я, кажется, кричу. Громко и истошно. Впрочем, как и всегда. Мой собственный голос — моя персональная симфония, мои персональные краски. А знаете ли вы, что у звуков тоже есть цвета? Вы составляете предложения — словно рисуете полотно. Я сижу, я говорю:

— Осень, — ну, по крайней мере, именно это слово я хочу сказать, а как там получилось, только Мерлин знает. И медсестра. И доктор. И всё больничное отделение.

Моя «осень» окрашивает стену в малиновое пятно. Я говорю:

— Жаба.

Ярко жёлтые брызги попадают на малиновое пятно и это безумно красивое сочетание. Безумие и красота, красота и безумие. Могут ли они существовать по отдельности?

— Я живу в сосуде.

По стене ручьями текут синий и жёлтый, перехлёстываются между собой, образуя зелёный поток, а затем опять расходятся и текут, текут, текут. Почему именно так? Почему не фиолетовый и красный? Почему не коричневый и белый? Я не могу ответить, но знаю, что это правильно. Синий и жёлтый.

Опять начинаю кричать, закрываю глаза. Море чёрного. Океан чёрного. Я захлёбываюсь чёрным. В моих венах течёт чёрная кровь.

— Ну, вот и всё, и не натворите глупостей, мальчики, — Кассандра становится на цыпочки и целует меня в висок. Всегда так: разработали план нападения, стратегию — вот вам по охранному амулету и контрольный чмок.

Нас шестеро. Раз, два, три. Аппарируем.

Мычу. Запихнул себе в рот кусок простыни. Не найдёте, не найдёте. Я закроюсь, я скроюсь. Хотя зачем? Я ведь уже в сосуде. Будь я проклят. Будь проклят весь этот мир.

— Мир.

Красные узоры причудливым рисунком легли на белые стены. Такой цвет: насыщенный, сочный, вкусный, ослепительный. Совсем как лак Джинни.

Прыжок, прыжок, резкий разворот и ещё один прыжок — равномерно и быстро продвигаюсь через заросший парк к полуразрушенному поместью. Стремительный наклон перешёл в очередной скачок, и я повис на ветке дерева, а затем ловко забрался вверх по стволу. Я уже почти у цели, рядом с пустым обветшалым зданием, осталось только тихо пробраться в чернеющую пропасть разбитого окна. Дом представляет собой заброшенный старый фамильный особняк, который почти утратил остатки былого величия. Почерневшие и покосившиеся стены, обвалившаяся крыша, горы обугленного мусора внутри и снаружи — все, что оставило время. Какой идиот станет тут скрываться? Говорят, зарегистрировали всплеск тёмной магии. Ну, проверим.

— Поттер, эти твари в доме! Беги на второй этаж, мы тебя прикроем! — донеслось снаружи. Кажется, Бенджамин. Но на размышления не было времени, и я опрометью кинулся к лестничному пролёту, чудом не угодив в одно из отверстий под моими ногами.

Я забился в угол палаты, обмотался одеялом и сижу. Совсем как в коконе. Только к моему большому сожаленью, бабочки, в конечном итоге, не будет. И гусеницы тоже.

Раскачиваюсь из стороны в сторону. Что-то меня совсем развезло. Приди, прекрасный принц, спаси меня.

— Stupefy! — доносится откуда-то слева. Я отскакиваю в сторону и сдавленно хриплю:

Стук-стук, стук-стук. Спи, мой сладкий мальчик, теперь ты понимаешь, о чём я говорило? Стук-стук, ничто не будет так, как было.

Я переживаю этот момент сотни раз на дню. А что было бы, если бы я не пошёл на то задание? В сущности-то сущий пустяк: маги сектанты, которые по пьяни решили провести какой-то тёмномагический ритуал. В итоге, у них бы всё равно ничего не получилось, а наши и без меня их повязали бы.

По сути, всё является сущим пустяком — чередой нелепых случайностей. Случайная выпивка, случайная идея, случайное задание и, наконец, два случайных заклинания, из-за которых я здесь. Жизнь можно прожить только один раз, и мы не можем предвидеть результатов определённого действия. Ведь всё в этом мире зависит исключительно от слепого случая. Хотя иногда мне кажется, что эти случаи попросту прикидываются слепыми, а на самом деле втихаря наблюдают за нами. Я считаю, что нет понятия «судьба», зато есть понятие «вереницы событий», которые напрямую влияют на жизнь человека. Случаи — маленькие пушистые существа, чем-то похожие на мозгошмыгов, про которых мне всегда твердила Луна. Я не знаю, как выглядят ни те, ни другие, но думаю, что в их внешности есть что-то родственное. Такие миниатюрные и случайные — они рушат мечты, надежды и стремления, а иногда их же и созидают. Но это лишь моё субъективное и глубоко личное мнение, не заморачивайтесь.

Слышу уверенный звук шагов по ту сторону своей палаты. Неужели я так громко кричал? Вжимаюсь в угол ещё больше, но всё равно с интересом поглядываю на дверь. Таких шагов я не слышал ни у одной из дежурных и ни у одного из охранников. В дверь осторожно стучат, и, через мгновение, резко открывают. Спрашивается, чего было стучать?

Около минуты мы разглядываем друг друга. Я своего посетителя, а он меня. Хотели принца? Получите, распишитесь.

Грызет меня тоска моя.

(с) Белый Андрей

— Извините, вы не подскажите который час?

Я отрываюсь от созерцания собственных ботинок и, с некоторой долей изумления, смотрю на подошедшую ко мне девушку.

Она — худая, высокая, голубоглазая, с копной кучерявых волос немыслимого апельсинового оттенка, которые собраны в два незамысловатых хвостика и теперь нелепо торчат по бокам головы, придавая ей сходство с двурогом.

Мысли в моей голове равномерно, но чрезвычайно непоследовательно сменяют друг друга, и я невольно вспоминаю, что растёртый рог двурога входит в состав Оборотного зелья, и мне бы как раз не помешало пополнить им свои запасы. И ещё нужно не забыть про шкуру бумсланга и корень асфоделя, которые я заказывал на прошлой неделе.

Опять переключаю своё внимание на незнакомку и заодно пытаюсь придумать что-нибудь наиболее язвительное в ответ на тот глупый вопрос, который она мне задала.

Девушка одета в длинное не то белое, не то серое платье и широкую потёртую кожаную куртку. И лет этой куртке так, навскидку, где-то девять, а может быть и больше. В таком виде обычно из дома к соседке выходят, а не посещают больницы в самые пасмурные и холодные дни осени. Хотя, если это больница Святого Мунго, то, наверное, всё-таки посещают.

— Девять, — буквально выплёвываю ей в лицо и неприязненно передёргиваю плечами.

Кажется, мой однозначный и грубый ответ сбил девушку с толку и она, отойдя на почтительное расстояние, то и дело невольно одаривает меня недоверчивыми и немного обиженными взглядами.

Разумеется, время уже давно перевалило за полдень. Хотя пропитанный сыростью воздух, и небо, покрытое серой завесой с клубящимися пепельными облаками, не дают точного представления о времени. Нельзя точно сказать, то ли это раннее утро, то ли сумеречный день, то ли затянувшийся вечер.

Почему я ей соврал — загадка, даже со скидкой на высокую температуру. Хотя, конечно, мне было проще соврать, тем самым оставив свою совесть удовлетворённой, чем долго и нудно поливать незнакомку грязью и прямо говорить о наличии у неё очевидной тупости вкупе с рассеянностью. Нужно быть либо слепым, либо абсолютно невнимательным человеком, чтобы не заметить огромные белые часы напротив главного входа в здание. Глупость и несобранность — два самых ненавистных мною качества и, к сожалению, я имел несчастье встретить за всю свою жизнь двоих людей, которые являлись буквально эталоном таких нелюбимых мною черт. Поттер старший и Поттер младший, разумеется.

Впрочем, у девушки, подошедшей ко мне, было не всё так запущенно, как могло бы быть, и за тот короткий промежуток времени, который занимал наш диалог, я даже успел проникнуться каплей уважения к её персоне. Знаете, нужно иметь довольно большие зачатки храбрости, чтобы вот так подойти и спросить у меня: «Который час?». Я говорю об этом без всяких преувеличений и, поверьте, мой внешний вид явно оставляет желать лучшего.

Я — в длинной чёрной мантии и прекрасен, как молодой Апполон: с распухшим малиновым носом, вдвое грязнее, чем обычно волосами и красными от недосыпа глазами. Стою битый час в холле самой известной магической больницы во всей Англии и выгуливаю подхваченную суровую лондонскую простуду. И среди всего этого «праздника жизни» я не знаю, что меня удручает больше: или то, что лучший зельевар Британии на ближайшие два часа оказался без Перечного зелья и грядущая мигрень готова сделать этот факт едва ли не государственным преступлением, или то, что я как последний первокурсник-хаффлпаповец всё мнусь у стенки и жду когда меня, наконец, пригласят в кабинет к главврачу Святого Мунго и, даже, тешу себя надеждой, что вдруг появиться священный знак свыше, который так и скажет мне: «Иди-ка, деточка, домой. Тут и без тебя как-нибудь разберутся». Но всё явно говорит об обратном — «Не разберутся», а подошедшее ко мне со своим злосчастным вопросом создание Божье — лишь очередное этому доказательство. Поэтому я не вижу никакого другого выхода кроме как покинуть свой «наблюдательный пост» и, в конце концов, в который раз подтвердить свою славу упрямого, наглого и бескомпромиссного человека.

* * *

Употребив чашку кофе, запасы которого, судя по изысканному привкусу циркония и пыли, залежались у хозяина со времён Мерлина, я предсказуемо морщусь и вопросительно смотрю на Грогана Баретта, который уже около пятнадцати минут просверливает во мне дырку взглядом. И я вынужден отметить, что она приобрела довольно внушительные размеры, исходя из выражения пламенного обожания на его лице.

— Северус, правда, я очень рад, что ты нашёл время зайти ко мне.

И это он мне говорит, после того как я получил утром письмо с полуистеричным добровольно принудительным требованием явиться как можно скорее?

«Ув. мистер Снейп,

Гроган Баретт.»

Семь часов утра, одной рукой я мешаю по часовой стрелке зелье Высшего уровня для важного клиента, а в другой держу совершенно несуразное «деловое» письмо и лихорадочно соображаю, какого чёрта этому идиоту от меня надо: вот примерно так это и выглядело. Но всё же я здесь — в его кабинете и терпеливо жду разъяснений.

— Ты очень рад, но, тем не менее, я около часа проторчал в холле в ожидании того, что на голову твоей помощницы свалится стадо гиппогрифов , которые напомнят ей о моём скромном существовании и, быть может, она даже сообразит оповестить тебя о моём приходе.

— Ну-ну, зачем так грубо, Северус? Поверь мне, Элиза очень умная и компетентная девушка. Должно быть, на неё навалилось много работы. Вот, к примеру, вчера я занёс ей стопку неразобранных бумаг — ты же знаешь, я не силён в этих экономических подсчётах. Наверняка, она просто не успела ко мне заскочить. И к тому же ты с самого начала мог зайти в мой кабинет и безо всяких формальных приглашений.

Мой собеседник так добродушно и искренне улыбается, что мне даже самому становится интересно, верит ли он сам в то, что говорит? Помнится, при нашем очередном совещании на прошлой неделе Гроган несколько раз повторял, что у него назначена важная конференция на это утро. Ну-с, господа присяжные, и где же столь красочно описанные напыщенные безликие индюки в докторских халатах? Похоже, мой собеседник и сам всеми силами пытался оттянуть момент нашей встречи, впрочем, исход, которой, для него очень важен, судя по тону в котором написано полученное мною письмо. Я молча пожимаю губы и пристально смотрю на мужчину.

Гроган Баррет — пожилой мужчина возраста 70-75 лет. Его лицо настолько испещрено морщинами, что иногда у меня возникает впечатление, что перед сном он надевает сетку-вуаль на лицо. А ещё у него глубокие холодные голубые глаза, совсем как у моего старого знакомого — любителя лимонных долек и просто мерзкого интригана. Да будет земля ему пухом ежовым.

Поэтому я предпочитаю не смотреть Грогану в глаза. Совсем. Вид его физиономии поднимает где-то глубоко во мне густой слой ила — именно в том месте, которые пустоголовые мечтатели-романтики именуют «душой», наличие у себя которой я признавать совершенно не хочу. Слыть бездушным намного легче, знаете ли. Милосердие, любовь, доброта и прочий мусор вынуждают прогибаться под мир. Когда Северус Снейп прогибался под окружающих? Верно, никогда.

Будь моя воля, я бы вообще отказался от встреч с этим человеком, но я не могу. Мне противно это осознавать, но я привязан всеми ниточками, которые только возможны к этому «доктору».

Конечно, мне ничего не стоит достать заранее припасённые острые ножницы и, покинув навязанный груз, взмыть ввысь воздушным шариком. Но я лишусь всего. А я ведь паук — оседлый житель, не путешественник. Мне нужно постоянство, спокойствие, размеренность. Именно по этой причине сразу после Битвы и оправдательного Суда я ринулся в госпиталь Святого Мунго, помогать пострадавшим. Именно по этой причине я сейчас сижу в этом чёртовом кабинете и делаю вид что «готов» выслушивать байки про болезни очередного пациента.

Скольких я вылечил, скольким помог? Мне совершенно без разницы. Есть я, и есть работа. Здесь не идёт речь ни о каком благородстве и сочувствии, я только занимаюсь любимым делом и мне всё равно для чего оно — во благо или нет. Паук просто ухватился за первую попавшуюся возможность сплести паутину. И место, где он обустроил свою очередную «тенету», оказалось очень выгодным и прибыльным.

Хотя сейчас я даже чувствую небольшой интерес и любопытство. Со времён окончания Войны, тяжёлых пациентов осталось очень мало — их я могу пересчитать по пальцам. Я знаю истории болезней практически всех клиентов, для которых готовлю зелья, и я почти уверен, что у ни одного из них не может быть резкого ухудшения. К тому же, буквально недавно мы виделись с Гроганом и всё было в абсолютнейшем порядке. Но нельзя исключать какого-нибудь новоприбывшего больного, например бездарного аврора, в которого угодило темномагическое заклятье, или очередного Невилла Лонгботтома, вывившего ядовитое растение и попавшего под облако его ядовитых токсинов. Однако, это обыденно, это не вызывает экстраординарную срочность. Для таких случаев есть вполне квалифицированные колдомедики, но никак не зельевары.

— Кхем…итак, — пробормотал после затянувшегося молчания Баррет, — думаю, разумно будет, наконец, рассказать тебе из-за чего я тебя сюда позвал.

Господи, да неужели небеса смилостивились и послали этому несчастному человеку зачатки ума? Продолжай молчать Северус, похоже, это стимулирует его мозговую деятельность. Авось вот так, по одной разумной мысли в час, ты через год поймешь, в чём заключается проблема.

Гроган поднялся с широкого кресла и подошёл к окну, являя собой вид чрезвычайной задумчивости и важности.

— Ты давно брал в руки газеты?

Я закатываю глаза и смотрю на своего собеседника тем самым фирменным взглядом, о котором слагаются легенды в Хогвартсе. Он, что меня совсем за идиота считает?

— О, ну я имею в виду не «Вестник Зельевара» и ту прочую литературу, которую ты выписываешь. А такие обычные газеты, как «Ежедневный Пророк», к примеру.

— «Ежедневный Пророк»? — громко хмыкаю. — Жёлтая пресса, в которой нет ни слова правды? О, увольте меня от этого, Гроган. Я не настолько опустился, чтобы читать никому не нужные лживые статьи.

Вижу, как мужчина сконфузился и несмело улыбнулся. Он опирается на подоконник и смотрит куда-то поверх моего плеча.

— Хорошо, допустим. А как насчёт общественной жизни? Политическая обстановка в стране? Экономическое развитие Англии? Положение Героев Войны?

Я морщусь при упоминании последней фразы и раздражённо постукиваю пальцами по столешнице. Наводящие вопросы — это стиль Дамблдора, и у меня создаётся впечатление, что Баррет брал у него уроки.

— Может ты, в конце концов, изложишь все как есть, и мы прекратим ходить вокруг да около? Ты знаешь, что я не любитель светских бесед, и в мои планы вовсе не входит сидеть здесь до второго пришествия Воландеморта и отгадывать тонкие намёки на толстые обстоятельства.

Гроган картинно громко вздыхает и окидывает меня взглядом полным неподдельной скорби. Актёр хренов.

Он отходит от окна и вновь усаживает свою непоседливую задницу на кресло.

— Хорошо, Северус. Ты не оставляешь мне другого выбора. Сам Мерлин видит, что мне очень тяжело об этом говорить, но, видимо, мой рассказ и впрямь придется начать с самого начала, — мужчина поджимает губы. — Речь пойдёт о Гарри Поттере. Исходя из того, что я узнал в начале разговора, меня терзают смутные догадки, что ты и сном не ведаешь о событиях, произошедших в магическом мире полгода назад. И это изрядно усложняет мне мою задачу. Я ведь прав, не знаешь?

Я чувствую, как спазм сжимает моё горло. Моё наказание на протяжении семи долгих лет, мой ночной кошмар, моя первая ассоциация с Войной. Иногда мне кажется, что от Поттера не спрячешься и под подолом у самой госпожи Смерти.

Ты думаешь, что — вот оно! Можешь спокойно вздохнуть, ощутить, так сказать, свободу. А этот мальчишка вылезает как чёрт из табакерки, и ты сразу лишаешься прекрасной иллюзорности воли. Почему мы все ему поголовно должны? Почему из-за него сейчас я должен тратить ещё несколько часов своего времени? Сейчас я точно уверен, чтобы меня Гроган не попросил, чтобы не умолял сделать, мой ответ будет: «Нет».

— О, Боги. Неужели Золотой Мальчик опять попал в какие-то неприятности, — мой голос сочиться ядом, — как же Британия обходится без него? Рагнарёк* ещё не начался? А революция?

— Мистер Снейп! Ну я прошу вас! Отставьте все ваши шутки и сарказм в сторону. Сложившаяся ситуация и впрямь приняла очень серьёзный поворот. Иначе я не стал бы вас вызывать, — голос Баррета срывается на фальцет и мужчина резко вскакивает. — Понимаете.… Тьфу, понимаешь, Северус.…Нет, нет! Не перебивай! Выслушай меня!

Да я и не перебивал. Он опять садится и устало трёт виски. На его фоне я чувствую себя невозмутимой глыбой, эдаким гранитным валуном посреди беспокойного моря. Интересно, долго ли мне ещё ждать конца этого проникновенного выступления, чтобы завершить его своим заранее подготовленным и однозначным отказом?

— Полгода назад в наш госпиталь поступил аврор Гарри Поттер с тяжёлой черепно-мозговой травмой. На каком-то пустяковом задании в него одновременно попало два заклинания: одно задерживающие, оставляющее цель в той позе, в которой она была — Импедимента, а другое раздувающее — Инфлэтус. Таким образом, получился диссонанс. Это... кхм, был первый случай в нашей практике. Именно из-за этого диссонанса у Поттера повредилась кора головного мозга, — Гроган сделал паузу и выразительно уставился на меня.

А что я? Что, чёрт возьми, я? Ну получил он черепно-мозговую травму, дальше что? Хотя я подозреваю, что у него с головой было не всё в порядке с самого детства. Впрочем, я даже не удивлён — болван Поттер, который размером своей тупости переплюнул даже Лонгботтома. Столько раз вылезать из неприятностей, сталкиваться с Тёмным Лордом — оставаться невредимым, чтобы в итоге прожить оставшуюся жизнь не как Герой, а как больной на всю голову человек, причём в прямом смысле этого слова. Не суметь поставить элементарный оборонный щит, но зато слыть бравым аврором. Может только сейчас он наберётся ума и хорошенько поразмыслит, в кого он такой дурак удался? Хотя куда там.

— Это всё, конечно, замечательно, но я вам зачем? Чем я могу вам помочь? Я зельевар, Баррет. Не колдомедик, — выразительно фыркаю и откидываюсь на спинку кресла.

— Вот именно, поэтому только ты можешь нам помочь. У Поттера очень сложная по своей природе болезнь и очень редкая, ну, по крайней мере, у магов. У него афазия, если тебе это о чём-то говорит, — мужчина ловит мой вопросительный взгляд и пускается в путаные объяснения, — афазия — это полная или частичная утрата речи, обусловленная локальными поражениями головного мозга. Она бывает разных видов: афазия Брока, афазия Вернике. Но проще и короче говоря, наш Гарри не может воспринимать и воспроизводить речь. Всё, что бы мы ему не сказали, его мозг воспринимает как иностранный язык, и то, что он хочет сказать, мы тоже не понимаем. Допустим, он хочет сказать «Сегодня осень», но говорит «Иду за синим забором». Его мозг подбирает неправильные слова для выражения мыслей. Писать и читать, сам понимаешь, он тоже не может.

Я молчу. А что тут можно сказать? Поттер хоть и остался жив как биологический субъект, в социальном плане он умер, так как он утратил все социальные, или хотя бы социально полезные качества. Фактически, он человек-овощ. Он больше не член общества, но все еще часть природы как живое существо. Для окружающих он примерно как собака — ничего не понимает, ничего не говорит, следовательно, не человек, но зато может сделать, что-нибудь полезное. Натренировать его и он будет каждое утро тапки носить, кофе делать. Кстати о кофе…

Я прошу у Грогана ещё одну чашку отвратительной чёрной бурды, которую он именует «латэ».

Через несколько минут в кабинет заходит Элиза с двумя дымящимися чашками, и я должен признать, что она делает кофе намного быстрее, чем осуществляет мыслительный процесс. Вот так, умилившись сердцем, и заодно смягчив кипятком нрав сердитой простуды, скребущей мою горемычную гортань, я делаю вид, что готов слушать продолжение так называемой «исповеди».

— На почве афазии у него развилось небольшое психоневрологическое расстройство. Онейроидное состояние, если быть точным,— Баррет отхлёбывает напиток из своей чашки и вновь устремляет свой взгляд куда-то поверх моего левого плеча. Мерлин, мне уже самому интересно, что там. Какой-нибудь монстр? Воскресший Тёмный Лорд?

— Я, если ты помнишь, не доктор. Так что потрудись объясниться, что оно из себя представляет, — шиплю ему в ответ. Честное слово, его «умные» медицинские термины выводят меня из себя.

— Ох, да. Прости. Онейроид развивается обычно в первые дни острого периода на фоне сонливости и обездвиженности. Больные наблюдают галлюцинаторные сцены, в которых фантастические события перемежаются с обыденными. Довольно часто наблюдаются расстройства ощущений типа резкого ускорения или, наоборот, замедления течения времени. В общем, ничего хорошего это состояние не вызывает. Теоретически, Гарри Поттера можно полноправно окрестить «психом», как это, собственно говоря, и сделала жёлтая пресса. Но Северус… я позвал тебя сегодня сюда, чтобы как-то решить эту сложившуюся проблему и найти компромиссное решение. Как в маггловском, так и магическом мире нет лекарства от афазии, но просто так оставить Поттера в таком состоянии мы не можем. Нам нужно хотя бы сделать попытку его вылечить. Колдомедики тут бессильны, так что я могу попросить помощи только у зельевара.

— Если колдомедики ничем не могут помочь, то я тоже вряд ли что-то смогу сделать, — категорично заявляю и поправляю подол мантии.

— Снейп, нельзя быть таким пессимистом. Только попытка! Одна попытка! Я понимаю, что ты никому ничего не должен, но, поверь мне, ты — единственная надежда.

— Дело не в пессимизме и не в оптимизме, — ответил я раздраженно, — а в том, что у девяноста девяти человек из ста нет мозгов. Подумай только, всю свою жизнь прожить в вечных поисках приключений на одно место, делать окружающим людям больную голову, чтобы, в конечном счете, заявить им, что они ему ещё чем-то обязаны. Да нарглам на смех! Я отказываюсь! Не хочу принимать в этом абсурде никакого участия, — я вскакиваю с кресла, едва не роняя чашку с остывшим кофе, и устремляюсь к двери.

— Стой, Северус! Снейп! Немедленно вернись! — со скоростью, которой позавидовал бы любой молодой спринтер, Гроган подбегает ко мне и хватает за рукав, чуть выше локтя. — Это что ещё за выходки? Я понимаю твою неприязнь к мистеру Поттеру, но подумай о своей карьере! Ты оставишь след в истории!

— След в истории я уже оставил, а теперь убери руки, сделай любезность. Не хватало еще, чтобы со мной разговаривали как с каким-нибудь мальчишкой. Я взрослый человек и сам решаю, как мне жить, — гневно рычу я и всеми силами пытаюсь вырваться из цепкой хватки мужчины, который в прошлой жизни явно был клещом.

Но моим мечтам о свежем воздухе не суждено было сбыться, по крайней мере, в ближайший час, так как Баррет с завидным упорством отконвоировал меня обратно к столу и буквально силком усадил обратно.

— Северус, ещё раз выслушай меня внимательно и хорошенько подумай, прежде чем отказываться, — предупреждающе произнёс мужчина. — Не стоит быть таким категоричным. Понятное дело, что за просто так лечить Поттера ты не будешь. Я могу гарантировать тебе годовую зарплату старшего колдомедика всего лишь за попытку помочь Поттеру. Подумай, какие это деньги! Я прошу тебя попробовать и не требую ничего невозможного. И, разумеется, любые редчайшие и дорогие ингредиенты для зелий я тебе предоставлю. Всё что только потребуется для работы — я готов обеспечить тебя всем.

Я не выдерживаю и задаю, наконец, один из тех тысячи вопросов, которые у меня возникли на протяжении нашей беседы:

— Какая тебе от этого выгода? Не строй из себя невинную овечку, Гроган. Я знаю тебя не первый год и ни за что не поверю, что ты всё это заварил только из-за глубочайшего сочувствия и благодарности к бывшему Герою.

Смотрю на вмиг ставшее каменной маской лицо и чувствую, как тяжёлая пятерня, до этого державшая меня в кресле, исчезает с насиженного места. Он что, надеялся, что я не задам этот очевидный вопрос?

— Это и есть корень всех бед, Снейп. Это и есть корень всех бед, — бормочет Баррет и устало вздыхает, глядя на меня своими проникновенными голубыми глазами. — Поттер мне и на хрен не нужен. Но, сам понимаешь… что напишут через несколько лет в учебниках? Мальчик-Который-Победил-Всех-И-Вся провёл остаток своей жизни в магической больнице с травмой головного мозга и тяжёлым психоневрологическим заболеванием, которые получил на немудреном аврорском задании? Общественность будет возмущаться. Да, чёрт возьми, она уже возмущается! Лечить его никто не берётся, но просто сидеть сложа руки — это вырывать самому себе могилу. Ты сам сказал, Северус, что след в истории ты уже оставил. Это именно то, что нам нужно. Звучное имя, которое говорит само за себя! Ни у кого не возникнет вопросов: если лучший зельевар Британии не смог ничего сделать, значит болезнь Поттера действительно неизлечима. Я не прошу именно лечить, я прошу сделать вид. Соглашайся, прошу тебя. Ты наша единственная надежда! Ну?

С губ слетает сухой смешок. Вот она, благодарность спасённого от жестокого деспотизма мира. Пусть всякие там Герои нас защищают, а мы потом с огромнейшим удовольствием повернёмся к ним спиной. Помогли? Спасибо, свободны. Раз в сто лет организуем встречу ветеранов — на том и сойдёмся.

«Лечить его никто не берётся. Это неисцелимая болезнь» — да миллион раз «ха», вернее было бы сказать: «А мы и не хотим его лечить. Свой долг он по своей детской наивности уже выполнил, а мы, хитрые, изворотливые, свой долг выполнять не собираемся. Да нам какое дело до него? Спас от Тёмного Лорда? Что-что, простите? Кто такой Тёмный Лорд? Ничего не помним, ничего знать не желаем».

И дело заключается не только в простом «не желании». Для лечения нужны большие денежные средства: хорошие врачи, дорогие зелья. Но в этом аспекте нет препятствий — у Поттера большие суммы в банке и в его положении только мёртвый откажется от помощи. Про безумцев мы уже не говорим, тут Золотой Мальчик своё наверстал. А зачем, скажите пожалуйста, нам тратить на всякую ерунду чужие деньги, если в итоге вся эта сумма окажется в нашем же кармане?

Удивительно простая и прибыльная схема: богатый молодой человек без семьи и детей резко оказывается в невменяемом состоянии, и после смерти весь его каптал переходит в загребущие ручонки больницы и государства. В таком случае, зачем вообще тратить его финансы на дорогостоящую терапию и исследования? Мы просто сделаем «вид», и это обойдётся нам гораздо дешевле и даже более того — прибыльнее.

Хотя непонятно, что Гроган собирается делать с женой Поттера. Он ведь вроде женился, так ведь? Значит, по закону всё его наследство переходит к единственной и неповторимой жене.

Но раз этот «хитрый жук» меня уже позвал, то проблема благополучно решена.

Да, такова магическая Британия. Таков весь мир, который делится на прагматиков-реалистов, вроде Баррета, и глупых, готовых пойти на всё ради общества Героев. Причём первые замечательно манипулируют вторыми, и это устоявшееся правило. Если ты «второй», то нужно держать рот на замке и не лезть на рожон, а лучше всего — свить себе стальную паутину и стремительно превращаться в «первого».

Противно, антигуманно, асоциально, несправедливо? Лучше заткнитесь, потому что сразу угодите в капкан. Властям плевать, что вы думаете. Главное, чтобы было выгодно им. Что у магглов, что у магов — всё крутиться вокруг денег. Странно, что прошедшая война до сих пор никого ничему не научила.

И после всего мы спасаем этих садо-мазахистов от жестоких таранов вроде Воландеморта? Смешно, господа.

Мой собеседник всё ждёт от меня ответа, и я понимаю, что у меня нет выбора: либо «да», либо… «да». В ином случае даже стальная паутина не поможет, а пауки — это твари, которые очень щепетильно относятся к насиженным местам.

Если в самом начале разговора я был готов безоговорочно отказаться, то теперь, даже не смотря на «грязность» ситуации, осознаю, что другого выхода нет. С другой стороны, не всё так плохо, верно? Высокая зарплата и большие возможности для развития профессиональной деятельности на улице просто так не валяются.

— А что за задание было у Поттера? И вообще, какого чёрта он куда-то отправился, вместо того чтобы сидеть в кабинете начальника Аврората и подписывать бумаги? — я резко перехожу на другую тему и это всего лишь минутная передышка перед дальнейшим «соглашением».

Гроган хмурится, отчего его лоб вертикально посередине пронизывает глубокая складка, и неохотно отвечает:

— Гарри отказался от предложенной ему должности и заявил, что хочет быть «простым парнем». Он понимал, что если займёт место Главного Аврора, то никакая практическая работа ему не светит. Министр, разумеется, разбушевался и поставил Поттера в Малый аврорский отряд. А там, сам знаешь — на одно задание не пришёл и сразу в увольнение. Но нашему герою хоть бы хны — работал и радовался, к тому же с ним был его напарник... как там его? А… какой-то там Уизли, — Баррет сделал паузу и, допив остатки остывшего кофе, продолжил, — ну, а с тем злополучным заданием получилась полная глупость. Очередное собрание магов сектантов, мозгошмыг их за ногу, к тому же ещё и изрядно подвыпивших. Наши ребята пришли, и завязалась драка. Крики, суета, грохот,… в конечном счете, выяснилось, что все палили заклятьями наобум и из-за тучи пыли ничего не видели. В итоге получилось, то, что получилось — Поттер в палате. И абсолютно неясно кто виноват, потому что никто ничего не знает, никто ничего не заметил. В результате, своих же не накажешь, а народ будет возмущаться — национальный Герой как-никак. Пришлось этих несчастных алкоголиков на четыре года отправлять в Азкабан, а могли бы отделаться всего-навсего штрафом.

Мерлин, почему я не удивлён?! Исключительный дебилизм Поттера просто удивляет: начиная с отказа от престижного места и заканчивая совершенно абсурдной ситуацией. Как всегда, из-за тупости Героя, его невнимания и неумения произнести даже простенькое «protego», страдают люди чуть менее тупые. Чёрт возьми, четыре года в Азкабане — это тебе не взыскание оплатить.

К сожалению, судебная система еще со времен Воландеморта не реформировалась и так и осталась репрессивной по своему характеру, то есть осталась строиться на наказании, а не урегулировании.

— Северус, я жду ответа. И надеюсь, что ты принял правильно решение.

Я тоже на это надеюсь.

Устало смотрю на мужчину и тру ноющие виски. Я не ошибся, думая, что мигрень не заставит себя долго ждать. Хотя бы в этом не ошибся.

— Для начала мне нужно осмотреть пациента.

* * *

Баррет остался сидеть в своём кабинете, сославшись на важные дела, но при этом он умудрился прочитать мне получасовую лекцию о том куда идти, как себя вести и что делать. К тому же, ещё несколько раз он порывался зачем-то отправить со мной медсестру или санитаров.

Сохранить терпение и невозмутимость позволила только многолетняя практика, и я, в который раз, сравнил Грогана с покойным Дамблдором.

Поднимаюсь на пятый этаж и едва не врезаюсь в огромную табличку «Недуги от заклятий», которую какие-то болваны поставили прямо поперёк лестничной клетки. Я раздражённо фыркаю и целеустремленно направляюсь в глубь виднеющегося коридора. Моя цель — самая последняя палата.

Останавливаюсь возле тщательно выкрашенной белой краской двери, решительно стучу, а затем резко дёргаю дверную ручку. Меня предупредили, что перед моим приходом, к Поттеру зайдёт местная колдомедик и оставит дверь открытой. Интересно, зачем они его закрывают? Неужто боятся, что сбежит? Хотя куда ему...

Захожу в помещение и шокировано замираю на пороге. Небольшое подобие окна, маленькая железная кушётка и странный кокон из одеял и простыни в самом углу палаты. Что это, чёрт возьми, такое?

До меня доходит, что этот самый большой тканевый свёрток на самом деле не кто иной, как Поттер, только когда чёрная макушка показывается из-за всего этого безобразия и моему взору предстаёт вытянутая, бледная, почти мальчишеская физиономия с заострёнными скулами и блестящими, словно стеклянными зелёными глазами.

_______________________________

*Рагнарёк (Рагнаро́к, нем. Ragnarök) в германо-скандинавской мифологии — гибель богов (судьба богов) и всего мира, следующая за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами.