Стена крякнула, скрипнула, задрожала, но осталась на месте.
Драко издал невразумительный звук типа «ффффп!» и вопросительно покосился на Снейпа. Тот выглядел озадаченно: стена, закрывавшая вход в гостиную Слизерина, не отреагировала на довоенный пароль положенным образом.
Поттер и Уизли одновременно фыркнули. Неугомонная Грейнджер, переболев идеей осчастливливания домовых эльфов, нашла новое применение своему энтузиазму и бросилась осваивать компьютерные технологии. Теперь она периодически начинала говорить на совершенно непонятном языке, а Рон и Гарри выучили некоторые особо заковыристо звучащие слова и пользовались ими вместо мата.
Снейп раздраженно скривился и назвал пароль еще раз, но стена всем своим видом демонстрировала полное презрение к его попыткам.
— Кто у нас тут с Райвенкло? Вы ж там вроде спецы по подбору паролей! –захихикала Сьюзен Боунс. Терри Бут насупился в ответ и пробурчал что-то про сто восемнадцать в сто девятнадцатой степени вариантов.
— Смешно. Очень, — тихо прошипел Драко.
— Спокойно, Малфой, — голос Поттера прозвучал непривычно лениво. — Нам что надо? Внутрь попасть?
— А ты как думаешь?
— Головой. Бомбарда Максима!
Взрывная волна впечатала присутствующих в противоположную стену и припорошила каменной крошкой. — Головой, говоришь? — Малфой в ярости отплевывался от известки. — Которой из?
— Поттер, я знала, что ты дурак, но чтоб до такой степени… — Пэнси Паркинсон ошарашенно взирала сквозь образовавшийся пролом на слизеринскую гостиную.
— Дуракам везет, — пожал плечами Гарри. — Ну что, хозяева вперед или мне, как всегда, грудью на амбразуры?
Никто не засмеялся — может, потому, что мало кто знал, что такое амбразура.
— То-то я по жизни такая невезучая, — усмехнулась Гермиона.
— Да, мне тоже не особо везет, — Рон заботливо отряхивал пыль с плеч подруги. — Следовательно, я умный?
Профессор Снейп мрачно молчал. Разве можно было сказать хоть что-то разумное, глядя на нездоровое и неуместное веселье студентов? Студентов… горстка семикурсников, возжелавших непременно доучиться и получить дипломы в первый же год после войны, в полуразрушенной школе. Да что там — в полуразрушенном мире, где тисненое золотом свидетельство о получении основного магического образования ценится даже меньше рулона туалетной бумаги. Пир во время чумы. Танцы на похоронах. Учеба в Хогвартсе.
— Малфой, а ты как, умный или везучий?
— Иди в жопу, Уизли!
Драко медленно и даже с опаской приблизился к пролому.
— Да тут везде одна сплошная жопа, — ничуть не обидевшись, ответил Рон. — Хорошо хоть, большая. Не тесно.
Малфой осторожно перешагнул через груду камней в пустую гостиную. Из-под его ботинок взвились легкие облачка пыли. Он критически оглядел комнату и удрученно вздохнул:
— Ну… добро пожаловать.
Поттер и Уизли подхватили Грейнджер под локти и переставили в гостиную, как пластмассового пупса.
— Не стану говорить, чтобы чувствовали себя как дома. Вы и без этого будете вести себя как дома.
— Не будем, — Рон с подозрением разглядывал висящие на цепях лампы. Светло-зеленые плафоны были покрыты тенетами, и Рону с его арахнофобией они очень не нравились. — Как дома не получится, у вас тут не кормят.
Гермиона снова улыбнулась:
— Кто о чем, а Рон о питании…
— Конечно! Сначала питание, потом воспитание. Мы проехали полторы сотни миль, и я натурально хочу жрать!
— Пошарь в моей сумке, что найдешь — то твое. А просторно тут у вас… — Гермиона запрокинула голову, силясь разглядеть затейливую лепнину на потолке.
— Места всем хватит.
Студенты медленно разбрелись по бывшим слизеринским апартаментам, оставляя за собой цепочки следов в пепельной пелене пушистой пыли.
* * *
Война уродует женщин. Война уродует все, но женщин — особенно.
Женщины войны похожи на трупы. Война безжалостной лапой стирает красоту с их лиц, выдирает из их душ и любовь, и счастье, и гордость, сутулит плечи, из всех эмоций оставляет только животный страх, а из чувств — только тоскливую боль. Бессильные и окоченевшие сердцами, лишенные блеска и прелести, уставшие и измученные, жуткие восковые куклы из детских кошмаров.
Военные мужчины, даже калеки, не кажутся такими потусторонне ужасными. Война — предназначение мужчин, их дело и их крест. Мужчина должен быть воином. Сама мудрость жизни — женщина, и любит всегда только воина.
Страшно смотреть на женщин войны. Всякая война заканчивается тогда, когда мужчины видят, во что превращаются их женщины. В каждом мужчине живет еще ребенок. Женщина — игрушка для мужчины. Светлая, лучистая, прекрасная, дорогая и драгоценная. Любимая, хранимая бережно и вечно желаемая. Что может быть страшнее, чем изломанная детская игрушка? Кто измерит горе маленького ребенка, увидевшего любимого мишку с оторванной головой?
Женщины войны — куклы с выколотыми глазами.
Женщины войны — разбитые елочные игрушки.
У женщины войны — лицо смерти.
Северус Снейп достаточно часто видел смерть, чтобы знать, как она выглядит.
Как Минерва, шествующая сейчас к директорскому креслу за столом преподавателей. Она еще держится, непотопляемая МакГонагалл, сполна оправдывает данное ей гордое имя древнеримской богини мудрости. Но вот эта медленная поступь — напрасно Минерва старается придать ей величавости и степенности. Короткие шаги неуверенны и шатки, словно женщина идет по спущенному на воду плоту. Узкие губы поджаты строго, как всегда, — но это лишь на первый взгляд. На самом деле они судорожно стиснуты, чтобы ненароком не выдать нервного дрожания — признака подступающей дряхлости. Глаза Минервы МакГонагалл в пору ее молодости сводили с ума хогвартских старшекурсников, но теперь в этих запавших глазах не осталось ничего, кроме страха и усталости бояться.
Тот же страх выглядывает из глаз Персефоны Паркинсон. Тоскливый страх загнанного звереныша, страх безнадежный, бессмысленный, бесконечный. Ни следа не осталось от гордой надменности слизеринской старосты, ни намека на прежнее высокомерие — все пожрал страх. Тем, чьи родители были Упивающимися Смертью, остается только бояться. «Дети не отвечают за грехи отцов» — это лишь красивый лозунг. Все они, чистокровные наследники древних родов, в ответе за каждый поступок и каждое слово каждого своего предка. Этим детям придется нести тяжкий крест вины родителей, и детям их детей, и всем поколениям до самой смерти рода. Такие пятна не смываются временем, но въедаются крепче.
И в отчаянно-беззаботной улыбке Сьюзен Боунс сквозит страх прошлого и боязнь будущего. В послевоенном будущем разобранного на запчасти магического мира есть чего бояться. Юные волшебники, особенно чистокровные, в большинстве знали, какое будущее им уготовано, — его легко было предсказать и без помощи Трелони. Знали и готовились к нему. Ждали. И вот настало время им выходить в мир — а от мира остались одни дымящиеся руины. Тем, кто мечтали увидеть этот мир у своих ног, теперь придется поднимать его с земли. Строить заново.
Взрыв хохота за студенческим столом отвлек Снейпа от размышлений. Боунс и МакМиллан разыгрывали какую-то сценку сомнительного содержания, а остальные самозабвенно ржали, позабыв про ужин. Даже Малфой, полулежа на столе, стонал от смеха и утирал слезы краешком слизеринского галстука.
— Блин, люди, хорош уже, а? — это Уизли, изображает праведное возмущение между истерическими похрюкиваниями. — Дайте пожрать наконец!
— Рон! — это Грейнджер.
— Я! Уже восемнадцать лет как!
— И все о еде?
— Гермиона, ну ты сама подумай, ведь это просто прекрасно — поесть!
— Рон, ты даже не представляешь, как точно ты обрисовал расстановку сил в нашей компании. Твоя задача — есть, моя — думать.
— Спасать. Рона — от переедания, меня — от истощения.
Только тут Северус обратил внимание: Грейнджер не притронулась ни к мясу, ни к овощам, только отщипнула несколько кусочков булки, зато с жадностью пила сок, словно с похмелья. Неужели безумное «Золотое трио» уже успело где-то кирнуть? Могут, эти — могут. Они и раньше-то не отличались благопристойностью и уважением к общественному порядку. Теперь, после войны, вообще поля не видят.
Поттер стену в Подземельях разнес — как будто мало разрушений в замке… И ничего, даже глазом не моргнул. Как будто так и надо.
Уизли переставил в слизеринских комнатах всю мебель и неторопливо, методично перекрасил обивку и балдахины в красный цвет. Вроде мелочь, но слизеринцы обиделись. В баталиях за цвет мебели оказалась уничтожена большая часть самой мебели. А Уизли, когда взбешенная МакГонагалл потребовала объяснить происходящее, объяснил происходящее убийственно невозмутимо: «В ЗОТИ практикуемся!» Что характерно, все остальные, включая слизеринцев, дружно закивали, демонстрируя полное единение в этом вопросе. Минерва, впрочем, отреагировала адекватно — есть еще скипидар в клизме, как любит говорить Поппи. Получившая еще в юности заслуженную кличку «Ее Стервейшество», МакГонагалл нежно посоветовала не поделившим территорию недорослям до утра попрактиковаться в восстанавливающих чарах — в противном случае им придется практиковать маггловское столярное искусство.
Грейнджер заставила Малфоя без магии чистить камин. Эльфов, мол, и так в замке полторы штуки, они совсем из сил выбились. Причем заставила буквально: поглаживая его кончиком палочки по горлу, за полминуты убедила в облагораживающем воздействии физического труда. Малфой тогда ее палочку спокойно ладонью отвел (отцовская школа, Волдемортова муштра), но облагораживаться полез. Это грязнокровку Грейнджер можно было костерить во всю мощь бурной фантазии, а Героиню войны на хрен не пошлешь.
Героиня войны меж тем, видимо, почувствовала пристальный взгляд и обернулась к преподавательскому столу…
Если бы кто-нибудь вздумал потом напомнить Мастеру Зелий, как он застыл соляным столпом, не донеся до рта чашку с кофе, такой смельчак неминуемо закончил бы свое существование в лабораторной кладовой разложенным на ингредиенты. Ведь этот кто-нибудь не имел бы ни малейшего понятия, что увидел Северус Снейп в тривиально-карих и не самых обворожительных в Хогвартсе глазах.
Ни проблеска страха. Ни тени усталости.
Спокойствие и уверенность. Гордая воля с искринками дерзости, с огоньками раздражающего любопытства, жажды деятельности, неколебимой веры в себя и свои силы… Живые, живые, такие живые глаза среди выжженных страхом обреченных взоров.
Война уродует женщин. Но есть женщины, которых война… оживляет. Исключения из всех правил — женщины, чья неожиданно вспыхивающая красота кажется кощунством на фоне скорбного послевоенного убожества. Таких, наверное, викинги и называли валькириями.
Грейнджер давно уже отвернулась, потянувшись за очередной порцией сока, а Северус все сидел неподвижно, стараясь ухватить и додумать убегающую мысль… Грейнджер всегда была исключением. Даже неукоснительно соблюдая правила, она умудрялась под них не подпадать.
Магглорожденная — но при этом самая сильная ведьма своего поколения; зубрилка — но при этом умница; образцово-показательная скромница — но при этом пацанка и хулиганка под стать своим дружкам.
Всегда исключение. Из стайки ровесниц — по внешности и интересам, из компании ровесников — по полу и интеллекту… Если бы не удивительная жадность до знаний и дружба с Поттером, никто и никогда не обратил бы внимания на невзрачную грязнокровку Грейнджер. Но пришла война, прокатилась по девчонке жестче, грубее, ей досталось крепче, нежели всем ее сверстницам вместе взятым… и словно только этой грязи, боли, крови и мрака не хватало, чтобы птенец-замухрышка превратилась в гордую орлицу. Все ее таланты, знания и умения — все было востребовано, все шло на пользу дела, и это наполнило ее взгляд светом радости, готовности бороться и побеждать. Среди горя и лишений войны Грейнджер поднялась и расцвела — как всегда, дерзко, как всегда, наперекор. То, что убивало других, сделало ее сильнее.
Вот оно.
Снейп со стуком опустил чашку на стол, остывший кофе выплеснулся и запачкал манжету.
Если правильные девочки рождаются для любви и нежности, то девочка-исключение создана для трудностей, для войны и для победы. В экстремальных условиях она живет и сияет, в тепличных — чахнет. Какую новую войну найдет для себя мисс Грейнджер? Кого теперь назначит врагом?
— Северус, ты тоже это видишь?
Тихий голос Минервы вернул в реальность, и Снейп с досадой и внутренней неловкостью обнаружил, что все это время таращился на девчонку, как василиск. Таращился незряче, погруженный в свои мысли, и не видел, что она делает.
А посмотреть было на что.
Когда Грейнджер встала из-за стола, рядом высоченным рыжим столбом вырос Уизли, сграбастал девушку своими медвежьими лапищами и перенес через скамейку. Объятие, которое в этот момент подарила рыжему остолопу чопорная заучка, вряд ли можно было назвать дружеским. И пока Уизли уже стоя допивал сок, давно покончивший с ужином Поттер по-хозяйски обнял Грейнджер за талию, не встретив никакого сопротивления. А потом Уизли тоже перелез через скамейку, Грейнджер ухватилась за его локоть — и так покинула Большой зал, в обнимку с Поттером и под руку с Уизли. Не обращая внимания на озадаченную тишину, повисшую над столами.
— Что ты об этом думаешь, Северус? — по-прежнему тихо промолвила Минерва.
— Ничего.
Он действительно не подумал ничего кроме того, что у Золотого трио съехали напрочь все три крыши. И что одиночество втроем губительно сказывается на неокрепшей подростковой психике.
Но в следующее мгновение Драко Малфой вылез из-за стола, собрал посуду, из которой только что ел, и с самым независимым видом понес ее на кухню. Про излишне теплые взаимоотношения Золотого трио все забыли вмиг.
— Если он там щас примется ее мыть, я вызову «неотложку» из Мунго, — замогильным голосом сообщил Дин Томас.
— И заберет она тебя, — в тон ему ответила Панси. — Потому что никто тебе не поверит.
Бывшая слизеринская староста взяла свою посуду и продефилировала следом за Драко. Дин обалдело посмотрел на ее удаляющуюся спину, на собственную тарелку, на сидящего рядом Невилла.
— Дурдом, — кивнул Лонгботтом. — Присоединяйся.
И тоже пошел на кухню, нагруженный грязными тарелками.
Северус покосился на МакГонагалл — женщина выглядела озадаченно. А его самого глодало чувство неясной тревоги, но пока зельевар не мог ни понять, ни сформулировать, что его так беспокоит. Да, дети ведут себя не вполне адекватно, но это неудивительно при таких-то обстоятельствах. Снейп не мог отделаться от ощущения, что за каждым дурацким поступком, за каждой сегодняшней эскападой кроется что-то очень важное. Что-то, о чем наверняка никто не хотел бы ни знать, ни даже догадываться.
В раздражении, смешанном со страхом, профессор схватил салфетку и принялся вытирать манжету. Хватит. Кончилась война, кончились двойные игры, хватит. Неадекватные юнцы — просто неадекватные юнцы, разрушенная стена — просто разрушенная стена, а непохожая на других девчонка — просто девчонка, пусть и не похожая на других.
* * *
Когда-то — Мерлин, как давно! — ночной Хогвартс казался более оживленным, чем днем. Тихие темные коридоры жили своей особой сумрачной жизнью. Беззвучными тенями дефилировали привидения, похрапывали портреты, поскрипывали перила лестниц. Потрескивали факелы, попискивали в совятне совы, а при сильном ветре позвякивали оконные стекла. Нет-нет да и зашушукаются в отдаленной нише влюбленные, нарушат тишину чмокающим звуком поцелуя или томным вздохом. Допоздна возились на кухне эльфы, шуршали шагами дежурные старосты, где-то капала вода из плохо закрученного крана, ныла Миртл, кряхтел Филч. Ветер пел в трубах колыбельные, и весь замок, словно диковинный зверь, бормотал, ворочался во сне, сопел и видел сны…
Теперь Хогвартс умер.
Самая душа замка покинула искалеченные каменные своды, самое сердце его остановилось, и в коридорах поселились тьма и пустота могильных склепов.
Только темень, только тишь.
В гулком безлюдном холле, среди покореженных остовов башен, на лестницах и в колоннадах — только холод и полночная безлунная жуть.
Лишь в Подземельях — утлый островок живого тепла, крошечный и жалкий среди всепоглощающего омертвения. Дыхание пятнадцати человек не в силах за одну ночь развеять безмолвие впавшего в летаргию замка, два камина не согревают простывшие камни. Чужеродно, как балалайка на похоронах, — быстрое шлепанье босых ног по гранитным плитам пола.
Сбивающееся дыхание.
Визг дверных петель.
— Что, никак?
— Никак…
— Заходи.
Полоска неверного света на стене сузилась и исчезла.
— Забирайся скорее, холодно.
Скрип матрасных пружин.
— Тесновато получается.
— Зато нескучно. Ну что, все как обычно?
— Да, на фига эксперименты… Давай.
Прерывистые вздохи и снова скрип кровати.
— Ой, ты что дела…
— Извини, не подумал. А так? Так хорошо?
— Да-да… очень…
* * *
«Если кто-то громко плачет — довыебывался, значит», — гласит народная мудрость. Северус часто убеждался в ее справедливости.
Вот и сейчас — Драко, правда, не плачет, но следы расплаты за неуместный выпендреж останутся на его лице надолго. В том, что выпендреж был неуместным, Снейп не сомневался. Выпендреж другим не бывает.
Когда посреди лаборатории возникла бьющаяся в истерике Винки и запричитала, что «мастер Малфой разрушил Гриффиндорскую башню», сосредоточенно инспектировавший уцелевшие ингредиенты Снейп сначала даже не понял, в чем дело. Потом порекомендовал бедной домовихе не пить без закуски. Винки разразилась истошными рыданиями, и тогда-то Снейп вспомнил: неугомонные «львята» сблатовали «барсучат» и все вместе решили восстанавливать Гриффиндорскую башню. Затея, по мнению Снейпа, отдавала здоровым гриффиндорским идиотизмом и только в силу этого имела шансы на успех. За безопасность учеников профессор не беспокоился: они хоть и дети, но уже взрослые, и взаимосвязь между плохо закрепленным камнем и разбитой головой улавливать должны. К тому же, хоть в жизни и случаются невообразимые глупости, смерть Мальчика-который-грохнул-Волдеморта от свалившегося на лавроносную башку валуна — глупость самая невообразимая.
Потому Снейп был спокоен, и, как выяснилось, зря. Вспомнив о башне, камнях, проломленных головах и особенностях общения Гриффиндора и Хаффлпаффа с окружающим миром, профессор от души проклял все на свете и помчался следом за безутешной домовихой к месту происшествия. Как выяснилось, тоже зря.
Обошлись без него.
К моменту появления Снейпа Драко еще не пришел в себя, и лужу крови никто не удосужился убрать. Однако ужасающая рана на его лице уже затянулась, а Грейнджер деловито шептала заклинания над своим вечным школьным врагом.
Снова Грейнджер. Испачканные кровью ладони, уверенные жесты и досадливое движение плечом, когда Северус, едва переводя дух после быстрого бега, надсадно прокаркал:
— Что происходит?
— Происходит непрошеная помощь в неподходящее время в неположенном месте, — отрапортовала Грейнджер. — На чистом английском было сказано — не мешай, сами тетрис соберем. Нет, надо было показать, кто самый умный. В результате самая умная, как всегда, я, и самая виноватая тоже я.
— Мисс Гррррейнджеррр!!!
— Я Грейнджер, и я пока еще мисс. Значит, так: мы подняли камень, камень висел, висел хорошо и надежно, и мы бы его очень надежно пристроили, но пришел Малфой, Малфой решил, что он лучше всех строит стены гриффиндорских башен. Он заклинания перепутал, наши чары сорвались, и Малфоя камушком приложило… Я ему нос собрала, но шрам останется — камушек-то не просто так упал, а под заклинанием, я шрамы от заклинаний сводить не умею, вот научусь когда, можно будет попробовать, главное, чтобы не слишком много времени прошло, но я потороплюсь, и…
— Мисс Грейнджер, пожалуйста…
Глаза Поттера расширились.
— Я вас очень прошу…
Глаза Поттера увеличились вдвое.
— Если вас не затруднит…
Поттер громко сглотнул и потянулся за палочкой, Северус понаслаждался этим зрелищем ровно полсекунды и рявкнул:
— Заткнитесь!!!
Грейнджер улыбнулась полусмущенно-полупонимающе, Поттер облегченно выдохнул, а Драко очнулся, поэтому реакции остальных присутствующих Снейп не заметил.
— Сколько народу… задавило-то… — прохрипел Малфой.
— Размечтался, — хмыкнула Грейнджер. — Ты себя задавить не смог, где тебе такую толпу перемолоть…
— Мисс Грейнджер!
Снейп торопливо осматривал крестника, и неумолкающая Грейнджер его… нет, не раздражала. Пугала. Звонкий жизнерадостный голос до того жутко звучал в тишине запустения, что у Северуса бежали холодные мурашки от копчика до затылка и непроизвольно сжимались зубы.
— Орут… — простонал Драко, неверными пальцами касаясь шрама, пересекающего все лицо. — Что, мне теперь с этим?..
Грейнджер так и взвилась:
— Скажи спасибо, что…
— Скажите спасибо, что остались живы, мистер Малфой, — перебил ее Снейп.
Официальное обращение показалось смешным и никчемным.
— Ну что, Малфой, почувствуй себя Поттером, — подал голос Уизли. — Теперь не только он шрамоголовый.
— Жалость-то какая, — наигранно вздохнул Поттер. — А я уже так привык быть уникальным и неповторимым… И обламывает меня, как всегда, Малфой.
— Да, — в тон ему протянула Грейнджер. — И шрам у него круче. Он виднее. Суши свои лавры, Гарри, и кидай их в суп.
Они снова стояли втроем рядом, близко-близко, касаясь друг друга локтями, — уверенные друг в друге и сосредоточенные, как перед боем, они смеялись, но одними губами. Они все еще воевали.
* * *
Традицию педсоветов ввел Дамблдор. Больше всего это походило на собрания из серии «посидим-поокаем». Северус редко присутствовал на педсоветах, а когда присутствовал — выразительно молчал в углу или дежурно ругался с Минервой из-за методов воспитания подрастающего поколения. Метод Снейпа был прост: битье определяет сознание. МакГонагалл возмущалась, читала нотации, цитировала Песталоцци, взывала к здравомыслию. Северус обычно отвечал короткими сентенциями типа: «Не всем же только сеять разумное, доброе и вечное, кто-то должен и пахать». Дамблдор посмеивался в бороду, Вектор и Флитвик гоняли чаи, а вопросы хозобеспечения, учебного процесса и бумажных волокит решались сами собой.
Позже, став Директором, Снейп упразднил педсоветы — и схватился за голову. Ко всем проблемам того бешеного года — держать в узде обоих Кэрроу, под любыми предлогами отмазывать учеников от жестоких наказаний, следить за перемещениями Золотого Трио, выворачиваться мехом наружу, чтоб не вывалиться из образа преданной делу Лорда собачонки, — добавились проблемы иного порядка. Оказывается, ни одно перо, ни одна унция чернил, ни один клочок пергамента не выдавался персоналу без директорской подписи. Повеление Директора требовалось на все — и на бумагу в туалете, и на свечи в комнатах, и на тыквенный сок в кубках. Однажды Северус чуть не прибил дежурного по кухне эльфа: незадачливый домовик появился с просьбой утвердить меню на завтра ровно в тот момент, когда Снейп возвратился с Темного озера после операции «Приведи Поттера к Мечу Гриффиндора». То нужно срочно сообразить, куда деть на взыскание распоясавшихся гриффиндорцев так, чтобы их при этом не поубивали, — и именно в этот миг выясняется, что в школе закончились красные чернила. То Лорд велит явиться пред светлы очи — а Комитет образования требует срочно отчитаться по результатам успеваемости за полгода; кто-то спустил в унитаз полотенце, и весь второй этаж залило дерьмом, кто-то протащил в замок огневиски, кто-то наградил Петрификусом стайку первоклашек с Хаффлпаффа…
Да, в тот год поддержка коллег по преподаванию и их участие в управлении школой были необходимы как воздух — но разве мог Северус Снейп тогда рассчитывать на эту поддержку? Крутился сам, иногда с подсказками портрета Дамблдора, но все равно сам. Каждое утро просыпался с уверенностью, что к вечеру поседеет.
Теперь МакГонагалл снова собрала педсовет. Снейп не знал, веселиться ему по этому поводу или огорчаться. Минерва, он сам да Септима — это разве педсовет? Это «сообразим головную боль на троих». Пятнадцать учеников, три учителя и полтора эльфа — это разве школа? Это частный пансионат для умалишенных в пользу бедных.
— Я собрала вас, коллеги, с тем, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — Минерва устало бросила на стол свиток пергамента.
Снейп напрягся. Две недели назад они с МакГонагалл полдня сочиняли проникновенное письмо в Министерство с просьбой выделить школе кусочек денег на учебный год. А потом еще полдня перекраивали смету, стараясь максимально урезать расходы. В результате предполагаемые затраты уменьшились мало не в двадцать раз, и, казалось, каждый кнат был железно обоснован. Неужели…
— Нам отказано в финансировании.
— Бляди! — прошептала Вектор и спрятала лицо в ладонях.
Сколько Снейп знал Септиму, она никогда не ругалась.
Минерва кивнула на пергамент:
— Говорят, открывать школу ради пятнадцати учеников нерентабельно. Сомневаются, что при некомплекте преподавателей мы сможем обеспечить надлежащий уровень обучения.
Сколько Снейп себя помнил, сам он ругался всегда. Но теперь не мог вымолвить ни слова. Да и что тут скажешь? Все уже сказала Вектор.
— Давайте думать, коллеги. Нам с вами и с детьми целый год есть что-то надо. На одних Хагридовых тыквах долго не протянешь.
Про тыквы Минерва упомянула не случайно. Эта бахчевая дрянь начала плодиться с сумасшедшей скоростью, захватила опушку Запретного леса и настырно лезла в сам лес. Тыквенные побеги увивали школьный двор и уже подбирались к стенам замка. Тыквы разрослись у корней Дракучей ивы, и бедное дерево билось в истерике, пока не засохло — видимо, не перенесло позора. Стоило выглянуть из любого окна Хогвартса — насколько хватало глаз, простирались тыквенные заросли. Зрели тыквы так же катастрофически быстро: за одно послевоенное лето они дали три урожая и сейчас активно готовили еще один. Снейп крепко подозревал, что виной тому было невероятное количество Темных заклинаний Последней Битвы: растения хапнули изрядную дозу волшебства и вместо того, чтобы подохнуть, принялись с энтузиазмом размножаться. Спраут, возможно, определила бы точнее причины тыквенного безумия и, может быть, даже нашла бы способ с ним бороться, у гербологов свои секреты. Но Помона погибла в Битве. Зачаровала «дьявольские силки» и вывела их на поле боя, чтобы сражались на стороне Ордена, но тупые кровожадные вьюнковые не совсем верно поняли стратегическую задачу и принялись истреблять все, что шевелится. Помона Спраут оказалась ближе всех и попала под раздачу первой.
— А если обратиться к гоблинам? — подала голос Вектор.
Минерва вздохнула:
— Они без залога не выдадут ни кредит, ни ссуду. А что нам закладывать, кроме собственных драных мантий?
— Теоретически, можно заложить мой дом, — пожал плечами Снейп. — Но, боюсь, практически он стоит даже меньше, чем драная мантия.
— Оставь, Северус. Не хочу я связываться с гоблинами, у них займешь галлеон — потом всю жизнь будешь расплачиваться. Можно поискать спонсоров…
— Спонсоры все в Азкабане, — ухмыльнулся Снейп. — А на их конфискованных миллиардах чахнет многоуважаемое Министерство.
— И то правда.
Минерва потрясла банку из-под чая. В банке не шуршало: чай закончился три дня назад.
Септима подняла глаза от пергамента, на котором все это время что-то черкала:
— Денег нам хватит на две недели плюс-минус пара дней. Это при учете тыквенной диеты, самых дешевых перьев и разведенных водой чернил.
— Теоретическом изучении Высших Зелий, Ухода за Магическими Существами и Гербологии, отсутствии чая и, пардон, туалетной бумаги, — продолжил Снейп.
— Мы все умрем, — без намека на шутливость в голосе постановила Минерва. — Без бумаги точно. Прямо завтра.
— Я готова начать уже сегодня, — в тон ей отозвалась Вектор.
— На этой жизнеутверждающей ноте я предлагаю разойтись, — Минерва посмотрела на часы. — Уже поздно. Говорят, утро вечера мудренее, вот и проверим. Тому, кто до утра придумает, где взять денег, выдам рулон туалетной бумаги.
Северус ухмыльнулся снова: Минерва шутила раз в полгода и по великому обещанию. Но ситуация сложилась такая, что воспринимать ее серьезно было невозможно — иначе оставалось только повеситься в туалете Плаксы Миртл. Без мыла. И без бумаги.
— Северус, я тебя прошу, — Минерва протянула Снейпу министерский пергамент. — Сочини ответ этим скотам. Разрешаю матом. Я сама могу только послать их по-шотландски, но они не поймут.
Снейп взял свиток, скрутил его поплотнее и засунул в рукав сюртука. МакГонагалл с улыбкой покачала головой:
— Ты тубус когда-нибудь заведешь или тебе подарить?
— Привычка. В бою рукав надежнее. Ты мне лучше подари лист пергамента, ответ писать не на чем.
— Пиши на обороте. Чистый лист на них тратить — облезут и неровно обрастут.
Единственное, в чем Снейп и МакГонагалл всегда были солидарны, так это в неприязни к Министерству вообще и к Комитету образования в частности.
— Не беспокойся, укатаю так, что им этим пергаментом подтереться страшно будет.
Вектор прыснула — проблема туалетной бумаги и личной гигиены стояла действительно остро, — а потом наигранно-беспечно заявила:
— Я бы, кстати, съела еще что-нибудь. Прогуляюсь до кухни. Северус?
Он покинул кабинет и медленно зашагал по глухим черным коридорам в Подземелья. Почему не помчался привычно, чтобы мантия вилась за спиной и привидения разлетались в ужасе? А толку мчаться? На кого производить впечатление? Призраки — и те куда-то делись.
Куда спешить? Самое большое событие, какое может случиться — что-нибудь где-нибудь обвалится, но туда торопиться точно не стоило бы. Вероятность того, что обвалившееся что-то придавит кого-то, ничтожно мала: попробуй обвались прицельно на чью-то голову, если этих голов на весь замок восемнадцать штук с половиной. И все в Подземельях.
Но жуткое безмолвие обезлюдевших школьных коридоров окутывало почти осязаемым мертвенным холодом и словно подталкивало в спину: «Скорей! Скорей!» Северус намеренно замедлял шаг, не желая поддаваться панике. Естественное для любого живого существа стремление находиться среди других живых существ сейчас побуждало Снейпа пуститься во весь опор, примчаться в свои покои по соседству со слизеринской гостиной, захлопнуть дверь, запереть ее на засов и тридцать три заклинания — и только тогда перевести дух и успокоиться. Но профессор упрямо делал шаг в секунду, бросая вызов пугающей темноте вокруг.
Пергамент с министерской отказной резолюцией неприятно похрустывал в рукаве. Почему же отказали, падлы? Школе нужно триста галлеонов в месяц. Триста! Ну хорошо, триста тридцать. Разница несущественна при том, что самая дешевая мантия Министра стоит не меньше пятисот монет. Умножаем, переносим… Ну да. Если Министр продаст восемь своих мантий, он обеспечит школу на год. Еще и останется на рождественского гуся — правда, без лапок. Впрочем, с учетом износа на гуся может и не хватить…
Северус остановился, тряхнул головой: что за бред? Мантии, гуси, лапки… Без малого четыре тысячи галлеонов в год — это смехотворная сумма, это две нормальных учительских зарплаты, а при сумасшедшей послевоенной инфляции вообще не деньги.
Не кроется ли за чиновничьим жмотством что-то более глубокое, нежели простое жмотство? Если не забывать, что Хогвартс — единственная школа в Англии, дающая основное магическое образование… Первоклашки этого года уже разъехались кто в Шармбатон, кто в Дурмштранг. Этот набор потерян для Англии на ближайшие семь лет: практики перевода учеников из одной школы в другую не существовало никогда — слишком разные концепции обучения. Если не восстановить школу в этом году, квалифицированные волшебники-специалисты будут поступать только из континентальной Европы. Если будут. Позволить себе обучать детей за границей могут сейчас очень немногие семьи магической Британии. В основном это чистокровные семейства, не вступавшие под знамена Лорда. И уж эти волшебники наверняка поспособствуют тому, чтобы их отпрыски, получившие забугорное образование, за тем бугром и остались. Кому охота бросать своих обожаемых чад в горнило восстановления разрушенной страны?
Итак, сухой остаток: те ученики, которые должны были получить образование в ближайшие семь лет, не получат его, если не уедут за рубеж; поток волшебников, поступивших бы в Хогвартс в этом году, для Англии потерян; если школа не будет восстановлена, поток следующего года тоже направится в Европу. Результат: магическая Британия будет наводнена неквалифицированной рабочей силой — юными магами преимущественно из малообеспеченных семей, а для магглорожденных путь в образование окажется закрыт совсем. Последствие первое и самое очевидное: резкий рост уровня уличной преступности, сразу за ней — разгул организованного бандитизма. Последствие второе: должности специалистов во всех областях деятельности будут занимать преимущественно иностранцы, это касается и должностей в Министерстве. Английские галлеоны потекут за рубеж, английские мозги тоже. Коренные волшебники-британцы займут места от дворников до официантов, не выше. Упадет рождаемость, повысится смертность — получите демографический кризис. Зато возрастет тюремное население страны, и в основном это будут юнцы, мотающие сроки за хулиганство, кражи, грабеж и бытовые убийства.
Готовая почва для политической экспансии. Англия в магическом сообществе превратится в страну «третьего мира».
Ей-Мерлин, лучше бы Волдеморт победил.
Северус остановился снова, сжал пальцами виски. Нет, это уже слишком. Вроде никогда не страдал неуемной фантазией, а тут прямо понесло. Практически похоронил Англию только из-за того, что Министерство отказало в финансировании обучения полутора десятка учеников. Может, у Комитета образования и правда нет денег — он всегда был самым нищим ведомством: в туалете там регулярно не было света, а на окнах висели тряпочки, о которые руки вытереть побрезгуешь. Ладно, занавески, но как ихним сортиром пользоваться — не закрывая дверь? Вполне возможно, золотой поток, хлынувший в Министерство с конфискацией имущества состоятельных Упивающихся, как всегда, обогнул несчастный Всеобуч.
Хватит делать из червяков Нагайн. Не дадут денег — ну и пусть подавятся. Если выгоняют через дверь — влезай в окно: надо думать не о воображаемом трагическом крахе волшебной Англии, а о том, чем бы прижучить министерских чинуш, чтобы раскошелились. В конце концов, даже если магическое образование больше не нужно руководству Англии, оно нужно, как выяснилось, по меньшей мере восемнадцати людям, в том числе пятерым Героям войны. И как минимум троим из этих восемнадцати — самому Снейпу, Минерве и Септиме — это нужно просто потому, что кроме школы у них ничего нет.
Северус усмехнулся собственным мыслям. Верный признак нестабильной психики — кидаться из крайности в крайность, от безнадеги к воодушевлению. Но что еще остается? Стадию наматывания соплей на кулак и нытья из серии «пойду я на болото, наемся жабанят» он миновал лет двадцать назад и возвращаться в это состояние не собирался. Слишком много дел сделано, слишком много дорог исхожено, слишком многое увидено и оценено, чтобы позволить себе предаваться счастливому себяжалению. Если верблюд хоть раз задумается о непосильной тяжести навьюченной на него клади, он упадет и сдохнет. Но все человеки — прекрасные вьючные верблюды и ослы. Они могут запретить себе думать.
— …ну невозможно же думать об этом постоянно!
Свистящий шепот, в котором явственно слышались умоляющие нотки, заставил Снейпа едва не споткнуться и рефлекторно замереть на месте, прислушиваясь.
— Я не могу не думать об этом. Сколько это уже длится?
— Года еще нет…
— Года нет! А мы уже…
— Чшш, тише…
— Я так надеялась, что с возвращением сюда все начнет налаживаться! Привычная обстановка, привычные лица… а тут все изменилось, я не узнаю Хогвартс, он словно умер, умер, и мы умираем здесь вместе с ним, все умираем, все…
Шепот сорвался на рыдания, раздался звук, словно ремнем шлепнули по стене, вскрик и сразу снова шепот:
— Прости, прости, прости…
— Спасибо… а то я бы сейчас опять… в истерику…
— Что-то у тебя в последнее время нервы совсем ни к черту. Хочешь, я успокаивающее у Снейпа попрошу?
— У Снейпа? О, Мерлин, неужели ты сделаешь это для меня?! Ты мой герой! — всхлип, смешок. — А хотя нет, не надо. Вдруг он вместо успокоительного тебе яду подсунет. Ты же не отличишь.
— Ну почему не отличу? Яд — он же невкусно пахнет.
— «Тролль» тебе по Зельям. «Глоток живой смерти» пахнет так же, как и обычное снотворное — лимоном.
— Это тебе «тролль» по Зельям. «Глоток живой смерти» — это не яд, а сильнодействующий седативный препарат.
— Ка-акие умные слова мы знаем! Остаточные знания из учебника Принца-Полукровки?
При упоминании об учебнике Снейп поперхнулся. Непроизвольный надсадный кашель перехватил горло, и шепчущиеся выпорхнули из-за угла, как вспугнутые куропатки.
Поттер, Грейнджер и Уизли.
Конечно. Кто же еще.
— Добрый вечер, сэр! — гаркнули малолетние Герои хором, как авроры на параде.
Вечер добрым не был определенно, только сказать об этом Снейп не мог: кашель душил и не давал вымолвить ни слова.
Снейп хотел посоветовать наглой девице постучать по ее собственной голове, и чем-нибудь очень тяжелым, но не смог даже вдохнуть. А в следующий миг маленький острый кулачок очень больно и очень точно врезался в профессорскую спину между лопаток, першинка выскочила из горла, а на глаза навернулись слезы.
— Что… кхм… что вы забыли в такой час… кхе… в коридоре?
— Мы дежурим, профессор.
Северус даже опешил слегка:
— Дежурите?
— Ну да, — Поттер близоруко щурился из-за очков на свет Люмоса. — Дежурим. Малфой и Забини в Подземельях, мы тут, Терри с Кормаком пошли на башни, а Джастин и Эрни — в галерею и вокруг замка.
— Все в порядке. До одиннадцати успеем, — Уизли, за год вымахавший почти вровень со Снейпом, взглянул на профессора невозмутимо и спокойно. Как будто того и впрямь интересовало, вернутся эти чокнутые в спальни до одиннадцати или нет!
— Ну и кто особо одаренный подал идею?
Снейп грозно воззрился на Гарри, справедливо полагая, что он является главным инициатором всех дурацких затей в школе. На сей раз, впрочем, профессор ошибся.
Поттер недоуменно пожал плечами:
— Да никто не подавал. Оно как-то само…
— Разве можно без дежурств, сэр? — в голосе Грейнджер звучало то же недоумение. — Всегда ведь дежурили, мало ли что, вдруг там…
— Марш по комнатам. Спать.
— Но, сэр…
— Спать!
Снейп едва не рявкнул в довесок про двадцать баллов с Гриффиндора, но вовремя вспомнил, что часов давно уже нет, да и вести учет баллов просто бессмысленно. Хотя бы потому что делить пятнадцать человек на факультеты — бессмысленно вдвойне.
Он понаблюдал, как три силуэта скрылись во тьме лестничного пролета, подождал, пока пропадут из виду призрачные огоньки Люмосов, послушал, как удаляются шаги по направлению к слизеринской гостиной. Чуткий слух выхватил из морозящей уши тишины негромкий томный смешок: «Всю сознательную жизнь мечтала поколотить Снейпа!»
Северус не сдержался и фыркнул. Если бы все, кто имел мечтания подобного рода относительно Мастера Зелий, получили возможность свои мечты осуществить, от зельевара за пять минут остались бы ремешок да подметки. Кстати, после реализации рукоприкладческих фантазий мисс Грейнджер ощутимо ныло между лопаток. Поглядеть на нее — мешок костей, метр кожи и кружка крови, в чем только душа держится. Соплей перешибить можно. А рука тяжелая…
Все еще с ухмылкой на лице Снейп направился в сторону галереи: ученички, мать их перемать через колено навылет, вот не было же заботы… Дежурят они! Ностальгия замучила! Собирай их теперь по всему замку с нюхлерами.
Дежурят… Снейп удрученно покивал собственным рассуждениям: как отчаянно дети хотят вернуться в недогулянное детство! Доучиться, дохулиганить, довлюбляться, довраждовать — так, как положено, по-детски, «понарошку». Как хочется им вернуться в школу «до войны», в жизнь «до войны», в себя «до войны»… Хочется до того сильно, что они готовы забыть о невозможности желаемого. Время не обращается вспять, и хроноворот тут бесполезен. «До войны» кончилось до войны, и теперь всем осталось одно бесконечное «после».
Стук каблуков отражался от стен гулким эхом. Давно пора заменить металлические набойки кожаными. Иначе недолго и паранойю заработать: постоянно кажется, что следом кто-то идет.
А жаль все-таки, что часов больше нет. Так было удобно справляться с дисциплиной: гаркнул про баллы — и Гриффиндор весь шелковый, а Хаффлпафф весь бархатный. Теперь халява кончилась, и придется потеть на авторитет. А авторитет — дело тонкое, для некоторых (не будем показывать пальцем) профессор Снейп нынче не указ, степенью Ордена Мерлина не вышел…
Впереди показались две темных фигуры.
Северус пробормотал: «Люмос Максима!», а потом рыкнул в лучших традициях лучших уроков с Гриффиндором:
— Какого драного Мерлина шляетесь?! Даю десять секунд, чтобы добежали до спальни! Время пошло!
* * *
Жить!
Как же хочется жить!
Именно сейчас, когда смерть глядит прямо в лицо пустыми глазницами, когда горло сдавливает от ее зловонного дыхания.
Это не змея тугими кольцами обвивает плечи — это Смерть поставила ногу на грудь, и хрустят ребра, сминаясь под костлявой стопой, и последний выдох срывается с губ кровавой пеной. И страшнее, чем боль, страшнее, чем Смерть, впивается в горло острыми кривыми клыками одиночество.
Содрогаясь в последних, предсмертных муках, ты понимаешь — никто не спасет, никто не поможет. Умираешь, как во исполнение сатанинского ритуала: много людей вокруг, много, так много, и такие бесстрастные у всех лица. Нет сил оглядеться, чтобы найти хотя бы один неравнодушный взгляд.
Цепляешься за собственные вдохи-выдохи, уже понимая: правильно, все правильно. Если не удалось достойно жить, нужно вовремя умереть. В эти тягучие и колючие мгновения смерти ясно как никогда: никто не спасет, вот мерило прожитых лет.
Так это и была жизнь?
Дышать. Дышать. Дышать!
Извиваешься разрубленным червяком, силясь избавиться от когтистой хватки Смерти.
Жить! Жить! Жить!!!
Как же хочется жить!
Но торжествующий хохот звучит приговором.
Палящий жар пульсирует в голове, в груди жжет, раскаленным ошейником стискивает горло. Кажется, кровь шипит, закипая. Душная тьма опускается тяжелым глухим пологом.
Занавес.
Северус проснулся от собственного крика.
Когда он растапливал камин, руки все еще подрагивали.
Эти сны мучили Снейпа давно — со дня возвращения в Хогвартс. Будто в расплату за то, что выжил, Северус постоянно получал напоминания о цене собственной жизни.
Корчась в предсмертных муках на полу Визжащей хижины, с ужасом обреченности сознавая, что в целом мире нет человека, который пришел бы на помощь, Снейп забыл о том единственном существе, кто не мог пройти мимо. О той, что давала клятву помогать всем, кто в этом нуждается, невзирая на личные отношения.
Поппи Помфри.
Милая, добрая, мудрая Поппи — она не заслужила смерти так же, как Снейп не заслужил жизни. Единственный колдомедик в замке, она стала и единственной, кто знал о Снейпе все, от особенностей строения грудной клетки (зрительная вмятина слева, из-за неправильно сросшихся ребер) до личных предпочтений в выборе алкоголя, женщин и нижнего белья. Пожалуй, если бы не обстоятельства, перманентно складывающиеся против Снейпа, Поппи Помфри стала бы для него не только личным врачом и случайной любовницей, но и другом. Это она примчалась в Визжащую хижину, едва узнала, что с ним случилось; откуда она узнала об этом, так и останется неизвестным. Она вытащила его из-под рушащихся в огне балок, влила в горло антидот — и погибла там же от шальной Авады. Горькая ирония судьбы заключалась в том, что даже своей смертью Поппи спасла еще одну жизнь — жизнь Северуса Снейпа. Бездыханная, она рухнула прямо на него и случайно придавила рану, остановив кровотечение.
А потом появилось Золотое Трио и на всякий случай забрало обоих. Еще не мертвого Снейпа и уже не живую Помфри.
Много жизней было отдано в уплату за победу Избранного. За Снейпа была заплачена всего одна. Но это была жизнь Поппи Помфри.
Северус поклялся сделать все, чтобы ее жертва не оказалась напрасной. Слишком ясно в полушаге от смерти он понял: за почти сорок лет существования на земле Северуса Снейпа не появилось никого, кому был бы дорог Северус Снейп. Чего они стоят тогда, эти сорок лет?
И вот это — это была жизнь?!
Что ж, попробуем еще раз.
Но цена второй попытки оказалась непомерно высока.
Северус Снейп умирал каждую ночь.
* * *
Кажется, сама темнота шепчется печально и тревожно, выплетая из пустоты тоненькую паутинку слов.
— Вы же понимаете, если мы с этим не разделаемся, можно смело ставить на себе крест.
— Ну ты видишь, не получается! Я понятия не имею, как нам…
— Слушайте, ну живут же люди…
— Ты хочешь сказать…
— Имеешь в виду…
— И хочу, и имею, и введу. Если мы не можем это остановить, надо к этому приспособиться. Выхода нет.
— Предлагаешь прямо сейчас, что ли?
— Ну да. Какая разница, теперь или потом? Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего зря время терять?
— Черт возьми… чем Пивз не шутит, а вдруг получится?..
— Вы, оба, вы что, с ума сошли?
— А ты разве нет?
Темнота замерла, с интересом наблюдая, как робко губы касаются губ, как неверные пальцы путаются в пуговицах рубашки, с какой отчаянной решимостью руки смыкаются в объятиях. Еле слышно шелестит ткань, и три полуобнаженных тела словно вышелушиваются из ночной черноты.
От шумного дыхания трепещет огонек одинокой свечи. Смуглые пальцы скользят по узкой светлой спине, тонкие легкие ладошки неуверенно ложатся на мужские плечи.
Поцелуй, долгий, глубокий, неловкий.
Разворот.
Снова поцелуй, такой же усердный и такой же неуклюжий.
Клацает пряжка ремня.
Свеча роняет восковые слезы, огонек мигает, словно от стыда.
— Нет! — вскрик, полный тоски и паники. — Нет, я не могу!
Обреченный полувздох-полустон:
— Я тоже. Так нельзя.
И новое двойное объятие — теперь уверенное и надежное, без намека на страсть, и оттого еще более теплое и желанное для всех троих.
Они лежат на нерасстеленной кровати, сплетясь ногами и руками, не стесняясь своей наготы. Свеча мерцает и гаснет, наплакавшись вволю.
Сдавленный срывающийся шепот:
— Что же нам теперь делать?..
И тогда темнота злорадно захохотала.
* * *
Северус появился в Большом зале, как сказал бы Флитвик, «весь в образе». До этого утра Северус понятия не имел, что означает это дурацкое выражение, и страшно раздражался, когда его слышал, да еще в свой адрес.
Теперь, кажется, понял.
Добравшись накануне вечером до своих покоев, Снейп обнаружил, что министерский пергамент пропал. Выронил, похоже, когда гонял по замку горе-дежурных. Вот вам и «в бою надежнее»… На «Акцио» пергамент по неизвестной причине не реагировал, и в каком из бесчисленных коридоров он затерялся, можно было только догадываться.
Поэтому профессор был «в образе» и мучительно раздумывал, что сказать Минерве, когда она заинтересуется судьбой злосчастного свитка. Можно честно соврать, что ответ не написан, потому что луна была не в том доме, вдохновение не пришло, голова болела — да мало ли способов отмазаться. Но чтобы Северус Снейп, Ужас Подземелий, шпион с двадцатилетним стажем, Герой войны и кавалер Ордена Мерлина оправдывался, как сопливый первокурсник? Да проще вот эту великовозрастную шантрапу в количестве пятнадцати рыл пинками разогнать по школе на поиски письма. По большому счету, именно по их вине пергамент был утерян. Не вздумай они пойти подежурить, Снейпу не пришлось бы их отлавливать, и соответственно…
Но все-таки Северус был «в образе» и чувствовал себя виноватым, как описавшийся пудель.
Ни МакГонагалл, ни Вектор в Зале еще не было. Зато ученики в полном составе сгрудились у стола, не обращая внимания на завтрак. Они перешептывались, хихикали и не отрываясь смотрели куда-то в центр стола.
Заинтригованный, Северус подошел поближе и осторожно заглянул через склоненные головы. За столом сидела Грейнджер, а перед нею лежал почти целиком исписанный пергамент. И исписан он был такими словами, которые Снейп не стеснялся произносить только наедине с самим собой, и то шепотом.
— Слышь, добавь еще: «Дипломы все равно получим, так что идите…» — Уизли наклонился к подруге и зашептал что-то ей на ухо.
Та выслушала, кивнула и застрочила.
По мере того, как аккуратные округлые буквы ложились на пергамент, возбужденный гомон становился все громче. Наконец Грейнджер отложила перо и огляделась:
— Ну что, все высказались? Малфой, ты у нас спец по изысканным выражениям. Вот перепиши все то же самое, только культурно.
Драко взялся за перо жестом художника, планирующего создать шедевр. Произведение искусства заняло три с половиной строчки.
— «Господин Министр! С превеликой радостью сообщаем, что на Ваше решение об отказе в финансировании Школы чародейства и волшебства Хогвартс нам искренне наплевать. Дипломы все равно получим», — зачитал торжественно Малфой.
— Э, а остальное?
— А остальное и без того изысканно, — Драко пожал плечами и плюхнулся на лавку. Говорил он в последние дни мало из-за шрама, пересекающего некогда красивое лицо.
Грейнджер расстроенно всплеснула руками:
— Ну вот, а всю ночь писали!
— Так в чем проблема? — отозвался Поттер. — Давайте первый вариант пошлем.
— Тот, который с «черномазой обезьяной»?
— Нет, который с «черножопым уебищем». Самый первый.
— Момент, — Грейнджер покопалась в сумке и вытащила еще один свиток. С неописуемой досадой Снейп опознал в нем министерское письмо. Видимо, эти бандиты нашли его, прочли, прониклись и решили накатать подобающий ответ самостоятельно. Написанный на обороте письма текст был хорошо виден из-за плеча Грейнджер, и профессор вынужден был признать, что послание — во всех смыслах! — получилось достойным.
— Мистер Поттер, — Грейнджер с шутливым поклоном протянула Гарри пергамент и перо. — Утверждайте.
Тот картинно надул щеки и нарочито криво нацарапал: «Идите на хуй. ГП».
«Паяльник вам в винчестер. ГГ», — вывела следом за ним Грейнджер.
Уизли нехорошо ухмыльнулся и черканул: «Ебал я в рот учебный год и ваши бронзовые сикли. РУ».
Пергамент поплыл по кругу. Мстительно посмеиваясь, ученики ставили свои подписи и снабжали их выразительными и очень образными комментариями. Только Драко ограничился высокохудожественным изображением мужского детородного органа во всех подробностях.
То, что произошло дальше, сам Снейп склонен был охарактеризовать как попадание шлеи под мантию. Когда «ответ Керзону» собрал пятнадцать подписей и Поттер протянул руку, чтобы забрать его у МакЛаггена, профессор выхватил лист, взял перо и под изумленными взглядами студентов быстро и размашисто подписался: «Согласовано. СС».
Ученическое изумление трансформировалось в восхищение, торжествующие вопли и рукоплескания. Северус даже смутился слегка: вот так нежданно-негаданно, одним росчерком пера заслужил одобрение всегда ненавидевших его юнцов.
— Сэр! Вы… вы…
Снейп машинально повернулся на голос… и тут вокруг его шеи обвились две тонкие руки, и к его узким сухим губам на мгновение прильнули теплые нежные губы.
Снейп остолбенел.
— Ох! — Грейнджер прижала ладошки к запылавшим вмиг щекам. — Простите, сэр! Я промахнулась…
От грянувшего дружного хохота зазвенели кубки на столе.
— Мимо кого промахнулись, мисс Грейнджер? — яда в профессорском голосе хватило бы отравить все население Хогвартса в его лучшие времена.
Грейнджер залилась прямо-таки свекольной краской:
— Я… вас в щеку хотела… поцеловать, а вы обернулись, и…
Новый взрыв смеха заставил Гриффиндорскую Всезнайку спрятать лицо на груди Уизли.
— Да ладно тебе, — Поттер успокаивающе погладил подругу по плечу, но сам едва сдерживался, чтоб не заржать вместе со всеми. — Ну подумаешь, в губы поцеловала. Не отравилась же!
— Дурка на прогулке, — пробормотал Снейп, радуясь, что до сих пор носит длинные волосы: уши начинали ощутимо гореть. А еще очень хотелось облизнуть губы…
— Что галдим, как чайки на помойке?
Строгий голос Минервы несколько поубавил веселья в присутствующем обществе, но самую малость.
— Госпожа Директор, — изо всех сил стараясь сохранять каменное выражение лица, Снейп протянул МакГонагалл скатанный в трубочку коллективный «фак» Министерству. — Прошу завизировать.
Директриса развернула пергамент, настороженно посмотрела на профессора и начала читать. Покачала головой. Фыркнула. Прыснула. И прошептала с довольной улыбкой:
— Класс!
Даже Снейп облегченно выдохнул.
— Чье авторство?
— Народное творчество! — выпалил неожиданно Лонгботтом и тут же спрятался за спину Поттера.
Не переставая улыбаться, МакГонагалл протянула руку за пером.
Что написала на пергаменте Директор Хогвартса, в школе так и не узнали. Однако слухи, спустя неделю долетевшие до школы вместе с ошалевшими совами, утверждали, что после «Интегралом вас по производной! СВ» каллиграфическим почерком было начертано: «Целую. ММ».
— Ну что ж, — МакГонагалл спрятала пергамент в миниатюрный тубус, висящий на поясе. — Коль уж скоро все наши студенты отличаются такой верной политической ориентацией, призываю еще раз проявить социальную сознательность и вспомнить, как полезна тыква для молодых растущих организмов.
Северус подумал было отказаться от завтрака под предлогом того, что он уже далеко не молодой организм, и скорее стаптывающийся, чем растущий. Но вовремя вспомнил, что на обеде мало что изменится, кроме названия блюда.
На завтрак было тыквенное рагу.
* * *
Везение — странная штука. Разве можно было раньше вообразить, что отыскать в библиотеке (вернее, на ее развалинах) пять учебников по Высшим Зельям — неслыханная удача? Однако же сподобились…
Снейп подавил раздражение: не к месту оно, не вовремя, ненужно. Не до жиру, быть бы живу. Пять учебников — это гораздо лучше, чем ни одного. Не отыщись они на всеобщее счастье, пришлось бы выдавать материал наизусть, и это было бы всеобщим несчастьем, потому что Северус был высококлассным зельеваром, но фотографической памятью на учебные тексты, в отличие от мисс Грейнджер, похвастаться не мог.
Мисс Грейнджер.
Опять мисс Грейнджер.
Губы еще помнили стремительное и мимолетное прикосновение — и эта стремительная мимолетность отпечаталась в памяти четче, нежели если бы это был настоящий, полновесный поцелуй. Если бы это был полновесный поцелуй… ох.
Организм отреагировал на мысли быстро и однозначно. Снейп иронически усмехнулся сам себе: ну, можно считать, что выздоровел. Базовый инстинкт проснулся. И потребовал своего. Да так настоятельно потребовал, что из горла непроизвольно вырвалось тихое низкое рычание.
Вон она сидит между двумя своими верными пажами, сидит и понятия не имеет, что довела бедного старого преподавателя до навязчивых эротических фантазий. Учебник читает, аж нахмурилась от усердия… Сейчас вопросы посыплются, как из мешка.
…Какие тонкие и легкие у нее руки! Северус повел плечами в попытке избавиться от ощущения того мгновенного объятия. Но, казалось, даже запах ее до сих пор витал вокруг головы — тоже теплый и легкий, без парфюма и ароматических притираний, чистый запах юного женского тела.
Если бы это был настоящий поцелуй… каким бы он был? Влажным и нежным, неторопливым, томным и томительным, долгим, наполненным предвкушением неизбежного и желаемого продолжения? Или отчаянно-лихорадочным, жадным, голодным, страстным и безоглядно-нетерпеливым? Откинула бы она голову назад, позволяя прильнуть губами к шее, выгнулась бы податливо в руках, отдаваясь во власть сильнейшему? Или дышала бы в ухо тяжело и жарко, прильнула сама, обхватила ногами, извивалась бы и царапалась дикой кошкой?..
— Сэр! — узенькая ладонь с плотно сжатыми пальцами взметнулась, едва не задев профессорский локоть. — Сэр? Что вы на меня так смотрите?
Лучше бы ей не знать…
— Я же еще ничего не спросила…
И приставшую к щеке прядь мизинцем убирает, поганка малолетняя. И кожица на запястье нежная, почти просвечивает, такую поцелуй — и синяк останется…
— Ну так спрашивайте, мисс Грейнджер. Пока я добрый.
Поттер и Уизли бухнулись лбами в стол, а Грейнджер отвернулась, пряча улыбку.
— Боюсь даже представить, какой вы тогда в гневе…
Секундное недоумение сменилось оглушающей злостью. Девчонка зарвалась. Лавры Героини Войны за потолок цепляются. Ну что ж, баллы снять нельзя, зато…
— Имеете все шансы представить. На взыскании. Сегодня в восемь. У меня.
Кажется, Грейнджер перестала дышать. Северус с удовольствием наблюдал, как девушка вцепилась в плечо Поттера и побледнела так, что даже губы стали белыми.
— Сэр…
Срывающийся голосок, закушенная губа и глазищи в пол-лица, полные… неприкрытой паники, потустороннего страха, даже ужаса. Уверенная и горделивая дерзость исчезла с лица Грейнджер, будто стертая губкой.
— Сэр, пожалуйста…
Северус насторожился. Если он хоть что-нибудь хоть в чем-нибудь понимал, этот иррациональный испуг не имеет ничего общего с обычным студенческим негодованием по поводу отработки. Но Грейнджер не первокурсница ведь, чтобы верить страшным сказкам о страшных отработках у страшного Мастера Зелий. А посерела вся, вот-вот заплачет… И Поттер отчего-то встревожился, а Уизли крепко держит ее за руку, поглаживает, шепчет что-то успокаивающее.
Нечисто дело. Нечисто.
Отработка для Грейнджер. В восемь. И никаких гвоздей.
* * *
Тыквы — зло, Северус понял это за ужином. В них, может, и содержится драклова уйма полезных веществ и всяких витаминов, но вкусовые качества их весьма и весьма однообразны. Настолько, что к концу первого тыквенного дня профессор осознал: если в ближайшее время не получит нормального белка в виде мяса, неминуемо начнет кусаться. Не покусать бы Грейнджер сегодня на отработке…
Кстати, назначать ей взыскание было совершенно не обязательно. Так уж совпало: то она со своим нечаянным поцелуем, то она со своей снисходительной улыбкой, да еще фантазии эти неуместные. Но надо было призвать девчонку к порядку. Это там, за воротами Хогвартса она Героиня Войны, самая сильная ведьма поколения и самая умная ведьма столетия. А здесь — обыкновенная школьница-семикурсница. Как говорится, прикинулся бумслангом — полезай в зелье.
Ученики уныло ковырялись в тыквенном пироге. Со своего места за преподавательским столом, на возвышении, профессору теперь уже не только Зельеварения, а всего подряд, были хорошо видны масштабы разыгрывающейся в замке трагикомедии. Темный и пустынный Большой Зал из-за темноты и пустынности казался бесконечным, стены и углы тонули во тьме, создавая четкую иллюзию отсутствия и стен, и углов. Три свечи на ученическом столе, на преподавательском всего одна, экономика должна быть экономной. Итого два стола, четыре свечи, восемнадцать человек и тыквенный пирог. Больше ничего.
Акустика в пустом Зале оказалась восхитительная: каждый звук, от звяканья вилки о тарелку до случайного печального вздоха, беспрепятственно разносился по всему помещению, усиливался, отражаясь от стен и колонн, и плавно поднимался ввысь, к стрельчатому потолку. А речь вообще слышалась в любой точке Зала так, будто говорящий стоит рядом…
— Беда тупо в том, что я до двадцати лет не могу распоряжаться наследством. Ну, вернее, могу, но только в рамках суммы в сто девяносто девять галлеонов, — Поттер в невоспитанной задумчивости царапал ножом столешницу.
— А почему именно сто девяносто девять?
— Двести — это уже крупная сделка по магическому праву, — Грейнджер даже не делала вид, что ест, зато ее рыжий приятель невозмутимо наворачивал за троих. — А если мелкими транзакциями с интервалом, ну скажем, в десять минут?
— Мысль. Я только не помню, есть по завещанию какое-то ограничение во времени или нет. Гоблины могут на такое не пойти.
— Гоблинам достаточно будет вспомнить твою фамилию.
— Гоблинам похеру до фамилий. Долбанные юридические заковыки… — столешница равномерно покрывалась тонкими царапинами. — Хоть сам у себя кради, честное гриффиндорское! Деньги есть, и они мои, а попробуй возьми, блин! Может, и правда, опять Гринготтс грабанем?
Грейнджер в явном раздражении выхватила у Поттера нож:
— Энтузиазм свой сверни в трубочку и засунь… сам знаешь куда. Если деньги есть, но до них не добраться, будем считать, что их нет. Вопрос остается открытым: на что жить?
— Чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное, а у нас денег нет.
— Ну может, у кого-нибудь есть что-нибудь ненужное?
— А, так это легко проверить. У меня вот нет ничего ненужного. Терри, у тебя что-нибудь есть?
Бут непонимающе улыбнулся, словно спустился с другой планеты:
— В смысле?
— Понятно, — Грейнджер отобрала у Поттера очередной колюще-режущий предмет, на сей раз это была вилка. — Концентрируемся на главном вопросе…
Гриффиндорцы есть гриффиндорцы. Вечно мчатся впереди фестрала и трансфигурируют дракона из пикси. Не иначе, они решили сыграть роль Всеобуча и подкинуть школе денег на бедность. Северус хмыкнул: ну-ну, вперед, благими намерениями… Быстро же им тыква поперек горла встала.
Наблюдая, как студенты разбредаются из-за стола, Снейп по старой привычке подытожил наблюдения. Дети хотят добыть денег — похвально. Поттер нервничает — с чего бы? Малфой угрюмо промолчал весь ужин — оно понятно: семейное состояние конфисковано, сам парень живет на ренту от Министерства, что он мог сказать в беседе о способах достать средства для обучения? Да и шрам еще не позволял ему нормально говорить. Удивил Уизли — лопал себе и лопал, молча и деловито, будто финансовая проблема его вообще не касалась. Грейнджер, как всегда, деятельна, Бут и компания отрешенны и погружены в свои теоретически-логические выкладки — тоже как всегда. Сегодня все спокойно, но надо будет проконтролировать бешеную троицу, чтоб не наломали дров… стоп.
Северус с усилием проглотил последний кусок пирога.
Стоп. Во-первых, зачем контролировать? Да пусть хоть усыпальницу себе строят из ими же наломанных дров! Все, Избранный поставленную задачу выполнил, никому он теперь сто лет не нужен, а его свита — и подавно! За каким Мерлином их теперь из передряг вытаскивать? А во-вторых, наблюдать и анализировать тоже хватит. Жизнь от этого давно уже не зависит. Поэтому нечего топорщить мозг, он и так утомился за прошедшие двадцать лет.
Пора уже остановиться.
И все-таки… чего так испугалась Грейнджер?
* * *
К вечеру сильно похолодало. Ливанул дождь, словно кто-то в Небесной канцелярии сорвал водопроводный кран. В такую погоду в Подземельях могло бы быть даже уютно — дождевой шум не долетал сюда, а если растопить камин пожарче и добавить в глинтвейн перца побольше, то истинный рай обретался именно здесь.
Но сейчас камин темнел в кабинете горестной холодной дырой: Минерва наказала беречь дрова и не топить, пока среднесуточная температура в замке не опустится до тридцати двух по Фаренгейту. Ну то есть это пока тыквенный сок не станет замерзать в кубках.
Северус зябко поежился и запахнул плотнее мантию. Да понятно все, если деньги каким-нибудь чудесным или не чудесным образом не свалятся на школу, топлива взять будет неоткуда. Не спиливать же Запретный лес. Зиму обещают холодную, и ее надо как-то пережить… если прежде не околеешь.
В холоде думалось плохо. Снейп наворачивал круги вокруг стола в попытках согреться и размышлял. После ужина Директриса пригласила его в свой кабинет «на пару слов» и выдала следующее:
— Северус, по школе ходят нехорошие слухи.
Уже одна эта фраза заставила Снейпа фыркнуть: «ходят слухи». Где им тут ходить? В пустых коридорах?
— Ученики поговаривают, что мисс Грейнджер не ночует в спальне девочек.
После того, как профессор закономерно поинтересовался, при чем здесь он, и полушутя посетовал на то, что мисс Грейнджер не ночует в его спальне тоже, МакГонагалл наконец объяснила толком причину своих волнений:
— Северус, ты не обращал внимания, что ребята ведут себя несколько странно? Мерлин меня раздери, я не собираюсь влезать в личную жизнь других людей, даже если это мои ученики. Пусть у них существуют какие-то… ммм… специфические отношения, но это школа, а не бордель. Свобода нравов свободой нравов, но всему есть пределы. Афишировать свои интимные связи — это, по меньшей мере, неэтично. Я не хочу верить в такое дерьмо, но ничего другого мне на ум не приходит. Прошу тебя, попробуй выяснить, что у них происходит.
На очередном вираже Снейп оступился и больно ударился бедром о край стола.
Как, интересно, по мнению госпожи Директора, можно это выяснить? Свечку подержать? Под кровать залезть? Четвертым пристроиться? А что, места хватит… Куда же Минерва дела свою гриффиндорскую прямолинейность? Вызвать «смутьянов» и спросить, чем они там ночью в спальне занимаются, слабо? Мало ли, вдруг они там в шахматы играют…
— Сэр…
Северус оглянулся. Золотое трио в полном составе переминалось в дверях, держась за руки. Что ж они друг в друга так вцепились?
— Мисс Грейнджер, взыскание я назначал вам одной. Если вашим друзьям срочно требуется трудотерапия, они могут начать разгребать завалы в гостиной Хаффлпаффа.
Герои переглянулись. Испуганно, или показалось?..
— Сэр, а мы бы втроем быстрее…
Северус хмыкнул. Как там Грюм говорил?
— Мне не нужно быстрее. Мне нужно, чтобы вы за… кхм, замаялись. Молодые люди, вы свободны.
Нет, не показалось. Испуг не испуг, а вот непонятная тревога есть точно.
Скрестив руки на груди, Снейп наблюдал, как нерешительно, задом покидают кабинет мальчишки, как Грейнджер тоскливо и беспомощно оглядывается им вслед.
— Ну, мисс Грейнджер, не тряситесь так. Я вас не съем.
— Я костлявая, — еле слышно пискнула девушка.
Северус подавил улыбку: хорохорится, малявка.
— Из копченых костей суп вкусный получается.
— Сэр, вы от рождения склонны к каннибализму или вам уже так надоела тыква?
Чтобы не расхохотаться, пришлось отвернуться. Девчонка молодец: буквально заикается от страха, а острит. Даже настроение улучшилось…
Но чего она так панически боится? Его, Снейпа, что ли? Целовать не боялась…
— Идемте, мисс.
— Куда?!
Иррациональный ужас Грейнджер начинал надоедать. Он был настолько необъясним и непонятен, что профессор предположил бы в этом чью-то дурацкую шутку или розыгрыш. Но у тех, кто шутит, никогда так смертно не бледнеют щеки.
— В лабораторию. Буду препарировать вас на суп.
За спиной раздался полуистерический смешок.
От Грейнджер требовалось всего-навсего сверить сохранившиеся ингредиенты с каталогом и пометить те, что имелись в наличии. Работа нетяжелая, но требующая внимательности. Взяв себе другой свиток каталога, Снейп прошел к дальним полкам хранилища, чтобы начать инвентаризацию с конца алфавита. Грейнджер трудилась прилежно и тихо — временами, правда, нетерпеливо и встревоженно поглядывая на дверь. Увлеченный своим списком, профессор не заметил, что интервалы между ее взглядами становились все короче.
Северус успел порадоваться сохранности почти всех ингредиентов из своей части списка, огорчиться, что у некоторых снадобий закончился срок хранения, и теперь с негодованием взирал на растерзанный крысами тканый мешочек, в котором когда-то хранились сушеные листья осеннего шуршунчика. Цветок этот исчез из природы более полувека назад, но в сушеном виде его листья практически не имели срока хранения. Крысы, видимо, об этом не знали. Изрядно расстроенный, Северус вышел в кабинет, взял следующий свиток и хотел было вернуться обратно в кладовую, когда входная дверь сотряслась от мощного удара снаружи.
И Грейнджер, бледнющая, зареванная, с перекошенным от ужаса лицом выскочила из кладовки, бросилась к двери — еще удар, слаженный истошный вопль двух голосов: «Гермионааа!!!», засов отскочил с отвратительным скрипом, распахнутая дверь грохнула о стену… Грейнджер птицей влетела в объятия друзей, забилась в рыданиях, а Поттер и Уизли почти держали ее на руках и словно пытались от всего мира закрыть собой. Рыжий целовал девушку в кудрявую макушку и шептал что-то лихорадочное, сам белый, как наволочка. Поттер, не разжимая объятий, оглянулся на остолбеневшего Снейпа и едва заметно покачал головой: «Не спрашивайте, профессор, не надо».
Снейп не стал спрашивать. Но от него не укрылась струйка пота, стекающая по виску Золотого мальчика, и сводящий с ума страх в зеленых глазах.
* * *
Когда Минерва озвучила свои предположения по поводу слишком взрослых отношений в гриффиндорской троице, Северус решил, что ведьма докатилась до старческого маразма. Сейчас ему было понятно: мозги у МакГонагалл по старости, может, и трансфигурировались в куриные, но интуиция осталась поистине кошачья.
Дело пахнет керосином. Коллективная истерика, устроенная Героями на взыскании, тому ярчайшее подтверждение.
Северус замер в кресле, выбирая из памяти крошечные детали, почти незаметные подробности, которые когда-то видел глаз, но сознание не обрабатывало как информацию. Золотое трио… С момента их возвращения в школу Снейп ни разу не видел их порознь. Больше того, он не смог припомнить ни одного эпизода, когда они находились бы на расстоянии более ярда друг от друга. Зато память услужливо подбрасывала другие мгновения.
Вот Герои входят в ворота Хогвартса, вот идут по коридору, вот в Большом Зале — везде «лесенкой», плечо за плечом. Вот усаживаются за стол, за парту — всегда рядом, лицом к двери. И постоянные прикосновения — локтя к локтю, кончиков пальцев к запястью, словно проверяя, здесь ли боевой товарищ…
Что-то екнуло в груди при мысли о боевых товарищах, но оформиться не успело: в дверь постучали.
— Войдите.
В темном проеме платиновая шевелюра Малфоя и его перепаханное шрамом лицо смотрелись демонически.
— Я слышал, у вас тут шум какой-то был…
Шум! Драко деликатен, как всегда.
— Да вот, шкаф упал.
Малфой с сомнением воззрился на гигантский книжный шкаф мореного дуба, больше похожий не на шкаф даже, а на библиотечный стеллаж:
— Он же стоит…
— Я его поднял, вот и стоит. А ты почему не в гостиной?
— Дежурю. Услышал шум, прибежал.
Драко шевелил губами осторожно, стараясь поменьше тревожить шрам, и оттого говорил вполголоса — это тоже добавляло ему сходства с привидением.
— Опять! — Снейп, не сдержавшись, шлепнул ладонью по столу и поморщился. — Откуда у вас эта идиотская мания дежурить?
— Это не мания, крестный. Тут столько всего происходило… в замке и вокруг. Людей долго не было. Мало ли какая гадость могла поселиться.
— Драко, включи мозги на пять минут. После того, что здесь происходило, вымерла вся гадость даже в Запретном лесу.
Малфой по привычке упрямо поджал губы — и тут же зажмурился от боли.
— Ну все равно. Всегда дежурили, и будем, — выговорил он спустя полминуты. — Крестный, я хотел посоветоваться…
Неожиданно Северус ощутил, что устал за прошедшие три дня, как за три года каторжных работ. Истеричные гриффиндорцы, озабоченные слизеринцы, идиотское Министерство, обезумевшие тыквы, дурацкие подозрения Минервы, матерящаяся Вектор, с энтузиазмом дежурящий Малфой, письмо Всеобучу… поцелуй Грейнджер… а он еще костерил себя за неуместные фантазии о девчонке! Да все вокруг ведут себя так, что стесняться нечего!
— О чем ты хотел посоветоваться?
* * *
Драко так озадачил своего крестного, что профессор даже забыл на время о гриффиндорской троице и ее загадочных проблемах. Когда вспомнил, была уже глубокая ночь, а организм настаивал на отдыхе, как физическом, так и умственном. Но необходимо было разрешить еще один вопрос.
Северус вытащил из кармана только что найденный на полу галлеон. Похоже, фальшивый, если судить по весу. Правильно, а откуда сейчас в Хогвартсе настоящие возьмутся? Ну да это неважно… Профессор несколько секунд разглядывал монету, потом вздохнул и подбросил галлеон в воздух. Орел — да, решка — нет.
Желтый кругляшок покувыркался в полете, посверкал псевдозолотыми боками и… весело встал на ребро.
Снейп чертыхнулся. Даже Его Величество Случай показал профессору незамысловатую фигуру из трех пальцев. Придется все решать самому. Как всегда.
Ну, вот пусть тогда и не обижаются…
* * *
На ученическом столе в Большом Зале среди тарелок и кубков красовалась крокозябра, напоминающая богомола в разрезе. Опасаясь сидеть рядом с этим порождением чьей-то больной фантазии, студенты стояли на почтительном расстоянии от стола и крокозябры.
— Это что?.. — опоздавшие гриффиндорцы-неразлучники недоуменно уставились на чудо инженерной и волшебной мысли.
Сияющий Терри приосанился, переглянулся с Майклом и Энтони и торжественно провозгласил:
— Это высокоточная, жаропрочная, самозатачивающаяся, самонастраивающаяся супер-форма для разделения торта на безупречно равные кусочки!
Скептическая тишина повисла над супер-формой. Первым очухался Поттер:
— Офигеть. Я начинаю припоминать, что на свете существуют торты. Теоретически. Где-то. Не из тыквы.
Грейнджер непритворно вздохнула:
— Да… Мне дай сейчас нормальный торт, уж резать его я бы точно не стала…
Уизли отставил супер-торторезку на край стола и невозмутимо принялся за тыквенное пюре, запивая его тыквенным соком.
Обиженные в лучших чувствах изобретатели-райвенкловцы в шесть рук бережно подняли со стола крокозябру, укутали в чей-то свитер и вместе с ней покинули Большой Зал, не позавтракав.
Северус мимолетом подивился про себя: Райвенкло и… торторезка. Эти гордые врановые всегда существовали в своем особенном мире, на бренность и тщету человеческого существования взирали свысока, мирские проблемы их волновали мало, и единственной истинной ценностью для райвенкловца всегда было знание ради знания. А тут — торторезка. Да не какая-нибудь, а самонаводящаяся. Или как там она называлась…
Мысль-осознание нагрянула внезапно, отключила от окружающего мира.
Снейп не узнавал своих учеников.
Возникало ощущение, что пятнадцать человек коллективно налакались оборотки и разыгрывают из себя студентов Хогвартса.
Этот циничный и ни на кого не оглядывающийся Поттер. Эта неожиданно покрасивевшая Грейнджер. Ни на что не обижающийся, спокойный и рассудительный Уизли. Малфой, убирающий за собой со стола. Пэнси, безропотно штопающая чулки. Эти вечно хохмящие Боунс и МакЛагген. Сегодня вот эксклюзивная торторезка от Райвенкло…
Их всех словно подменили, и поэтому Снейп их не узнавал.
Да полно, а что он вообще знал о них?!
Было ли ему что узнавать в своих новых старых студентах?
Вопрос претендовал на риторичность, и Снейп не стал искать на него ответ, но мысленно поставил галочку — подумать на досуге.
«Включившись» в реальность, Северус обнаружил, что за размышлениями безболезненно для вкусовых рецепторов умял почти всю порцию тыквенного пюре. Лишнее подтверждение того, как полезно думать. На обед надо будет книжку взять почитать — глядишь, и еще одна доза тыквенных витаминов будет получена без рвотного рефлекса.
Снейп огляделся в поисках салфетки — не нашел. Видимо, тоже кончились. Хоть рукавом рот вытирай…
— Пошептаться бы, — еле слышно бросил он в сторону МакГонагалл.
Та кивнула и поднялась с кресла. Сегодня был «ее» день: Трансфигурация, Чары и История Магии.
— После обеда в кабинете.
Отлично. Времени хватит на все.
* * *
Северус всегда был рабом стереотипов. Сознавал это, но бороться не мог.
Шаблоны сознания — своего ли, чужого — преследовали его всю жизнь: сначала предубеждение отца против магии, потом готовая форма восприятия гриффиндорцев слизеринцами и наоборот, потом шаблонное деление мира на свет и тьму, на друзей и врагов, на хороших и плохих. Наконец, стереотип восприятия его самого окружающими людьми — коллегами, учениками, «соратниками» по Упивающемуся фронту, «врагами» из Ордена Феникса.
Была такая старая детская игра, «Что из чего» называлась. Северус вынужден был с горечью признать: он сделан из стереотипов. Своих и чужих. Все видели в Снейпе того, кем он должен был быть по их представлению — а Снейп таким и был. Но считали его таким потому, что он такой есть, или он такой есть, потому что его таким считают?
Вопрос этот был одним из тех, на которые Северус не мог и не хотел отвечать даже себе самому. Их было много, таких вопросов. Но Снейп ответов не искал. Этап неконструктивного себяжаления он миновал лет в двадцать, потом для молодого профессора наступила пора «делай, что должен, и будь как будет». Теперь очень хотелось перейти в состояние «делай, что хочешь, и будет», но пока не получалось. Может, слишком много хочется?
Наверное, да. Покой и воля — это очень много. Особенно для того, кто полжизни играл юного Вертера, а полжизни — Труффальдино из Бергамо. Не то маска приросла к лицу, не то просто поздно менять амплуа.
Вот, к примеру, вчера. Зачем он вчера… Зачем он вообще согласился выполнить просьбу Минервы? Нет, не так. Почему он воспринял эту просьбу как нечто само собой разумеющееся? Не возмутился, не обиделся, а как ни в чем не бывало согласился. Естественно, как сапожник соглашается починить ботинок.
А ведь верно… Никто не ходит чинить ботинки к аптекарю, за Перечным зельем — к портному, за новой мантией — к трубочисту. У Минервы возник щекотливый и деликатный вопрос: насколько интимны взаимоотношения внутри Золотой троицы? Ну и к кому ей обращаться? Кто специалист по мерзопакостным и трудноосуществимым делам?
Северус Снейп.
И это даже где-то лестно.
«Урод ты все-таки, Принц, — сказал себе Снейп перед тем, как постучаться в дверь директорского кабинета. — Моральный урод. В дерьме ковыряться тебе льстит».
— Северус!
Минерва вскочила ему навстречу так резво, что профессор снова припомнил Поппи, скипидар и клизму.
— Северус, погляди. Я не знаю, что и думать.
Новенький, отличной выделки пергамент щеголял свежей сургучной печатью магического филиала банка «Сосьете Женераль». Текст на двух языках, французском и английском, представлял из себя уведомление об открытии аккредитива для Школы чародейства и волшебства Хогвартс и содержал предложение обратиться в Гринготтс с подтверждением намерения воспользоваться средствами аккредитива. Также пергамент сообщал, что в случае получения такого подтверждения Гринготтс акцептует аккредитив, и денежные средства станут доступны получателю в течение ближайшего месяца. Далее следовал список документов, необходимых к предоставлению в банк для получения права пользования аккредитивом. Были еще какие-то контактные адреса каминов, адреса для совиной почты, координаты аппарации и трансгрессии… только имени плательщика аккредитива указано не было.
— Вот! — Минерва истолковала выражение лица Снейпа совершенно точно. — Я тоже считаю, что это счастье неспроста. Неизвестный благотворитель, открывающий безотзывной аккредитив на двадцать тысяч галлеонов во французском банке для английской школы — это подозрительно.
Северус развеселился: МакГонагалл, конечно, уже приняла решение и вообще-то счастлива, но посомневаться, похлопать крыльями и покудахтать — это святое. Альбус любил приговаривать: «Ну почему я не такой умный, как Минерва потом?»
Вспомнил, и на долю секунды болезненно замерло сердце. Еще и Минерва своим хлопотливо-сварливым ворчанием воскресила с неимоверным трудом забытое ощущение тихого и радостного уюта, которое так презирал и по которому так тосковал профессор Снейп. И неконтролируемое желание подколоть гриффиндорскую деканессу, поерничать и поухмыляться над ее волнениями пришло тоже оттуда, из тех «лимонных понедельников»… когда все было плохо, но как же тогда было хорошо!
Теперь вот вроде все хорошо. Но, Мерлин раздери, что ж так хреново-то?
— Ну, ты можешь и не обращаться за платежами по этому аккредитиву. Если тебя он так смущает.
— Вот уж нет! Не время сейчас для щепетильности. Дают — бери, бьют — бей в ответ.
— Как это по-гриффиндорски…
— Если не считать, что это цитата из Дневника Слизерина, то да, по-гриффиндорски. Так о чем ты хотел пошипеть?
Минерва бережно уложила уведомление в сейф и, пародируя Снейпа, скрестила руки на груди.
— Я собирался поговорить, но если ты знаешь серпентаго…
Дежурный обмен подначками закончился, и слова стали не нужны. Так бывает, когда знаешь человека настолько давно, что можешь общаться с ним одними взглядами и жестами.
Снейп шагнул к столу и положил на полированную поверхность глаз-кристалл.
МакГонагалл изумленно выдохнула: глаз-кристаллы были невероятной и баснословно дорогой редкостью, откуда у Снейпа могло взяться такое сокровище? Впрочем, слизеринский декан всегда умел доставать все из ниоткуда, и никто не мог понять, как он это делает. Минерва не сомневалась: если сейчас, к примеру, заявить, что школе через десять минут нужен фиолетовый крокодил с тремя головами и восемью лапами, этот крокодил в школе будет. Может, не через десять минут, а через полчаса, и может, не совсем фиолетовый, а, скажем, лиловый, но он будет.
Вот только денег для школы Северус добыть не сумел.
— Ты что, подсматривал?!
— Это по-слизерински, правда? — ухмыльнулся Снейп. — Это ты сейчас подсматривать будешь. А я так, мимо проходил.
Минерва недовольно нахмурилась, но сквозь ее гримасу было хорошо видно нетерпение истинно женского и кошачьего любопытства. Когда Директриса положила руку на кристалл, Снейп накрыл ее ладонь своей и словно провалился в другую реальность.
Это было непохоже на путешествия по чужим воспоминаниям в думосбросе. И на полуосознанные мыслеобразы, мутные и размытые, которые видишь с помощью легиллименции, тоже. Это было… наверное, так смотрят на мир живых люди с портретов. Рама ограничивает обзор, но ты понимаешь — за ее пределами огромный мир и бесконечный…
Темная комната — из-за темноты не разобрать, большая или маленькая. Одинокая свеча почти не трепещет в бра над изголовьем широкой кровати.
Они лежат рядом, под одним одеялом: Поттер, Грейнджер, Уизли. Мальчишки спят, девушка читает. Когда огонек начинает подрагивать, она откладывает книжку, внимательно оглядывается по сторонам, вытаскивает из рукава пижамной куртки волшебную палочку и кладет ее под подушку. Еще раз оглядывается. Потом умиротворенно вздыхает, укладывается на подушку, возится, устраиваясь поудобнее — и наконец утыкается носом в плечо Поттера и закрывает глаза.
Свеча почти оплыла, но ее света хватает, чтобы увидеть: в этот самый момент открыл глаза Уизли. Поморгал, прогоняя сон. Укрыл подругу получше, подоткнул ей под спину край одеяла. Вынул из-под подушки свою волшебную палочку, положил ее поперек груди. Вздохнул — не тяжело, скорее успокоенно. Подогнул под себя правую ногу — так спят Невыразимцы на заданиях, чтобы при пробуждении сразу вскочить на одно колено. И уставился в темноту, почти не мигая.
Часы невозмутимо крутят стрелки, и ровно через три часа Грейнджер, не просыпаясь, переворачивается на другой бок и прижимается щекой к плечу Уизли. Тот убирает палочку под подушку, снова вздыхает и опускает веки — а на другом краю кровати просыпается Поттер.
Он просыпается и не ищет очки — они у него на носу. Он достает волшебную палочку из-под подушки. Он заклинанием меняет потухшую свечу. Он кладет палочку поперек груди и подгибает правую ногу, чтобы в случае чего сразу вскочить на колено. Он передвигает чуть выше подушку, чтобы ее уголком закрыть Грейнджер от падающего на лицо света. И замирает, всматриваясь и вслушиваясь в темень.
Часы наматывают хронометраж, и только они в этой комнате поступают так, как им положено от века: они считают время. В Подземельях нет окон, и не увидать первой, словно вырезанной из розовой фольги, полосы рассвета. Только часы показывают: пять, шесть, семь, семь двадцать семь…
— Доброе утро…
Поттер устало улыбается и только теперь трет глаза, зевает, ежится от утреннего холода. Грейнджер сонно хлопает ресницами, потягивается Уизли, отпинывая одеяло в изножье кровати…
— Ой! Блииин!
Грейнджер заливается пунцовым, глядя на расплывшееся в полкровати ярко-красное пятно.
— Ребят, простите… я как-то не ожидала сегодня…
— Да ладно, — усмехается Уизли. — В первый раз, что ли.
— Ага, — мямлит Поттер, спуская ноги на пол. — За тот спальник любой темный маг бешеные деньги заплатил бы. Жаль, что постирали. И за джинсы твои, которые мы сожгли, помнишь?
Грейнджер вскакивает с постели, крутит пальцем у виска и опрометью бросается в ванную, стараясь, чтоб не слишком были видны кровавые потеки на внутренней стороне ее бедер.
— Э, слышь, ты что-то попутал, — Уизли, по всей видимости, изо всех сил старается проснуться, и потому пытается подумать. — Этим, Темным, им девственная кровь нужна, а не такая. Такая, наоборот, дурной считается.
— Да? Ну и ладно. Рот себе заклеить, что ли…
— Зачем?
— Если зевну еще раз, вывихну челюсть, — Поттер глянул в сторону ванной. — Гермиона, ты там не утонула?
Грейнджер вышла из ванной уже переодевшаяся, но согнувшаяся под прямым углом сама к себе. Забралась в кресло и, тихонько постанывая, свернулась клубочком.
Поттер посмотрел на нее сочувственно:
— Ох уж мне эти женские циклы…
— Дети в школу собирались, мылись, брились, похмелялись… — удрученно изрек Уизли. — Слышь, Избранный, давай поменяемся дежурствами, а? Мне эта «собачья вахта» уже остоюбилеела по самое…
И очень выразительно показал, как именно ему остоюбилеела вахта.
— Да легко. Заступай с пяти до восьми, я хоть высплюсь… Гермиона, ты вечерний караул на ночной поменять не хочешь?
Картинка смазалась, помутнела и пропала. Северус вытряхнулся из видения, помотал головой. Минерва подняла на него ошарашенный взгляд:
— Мерлин… Да они помешались!
* * *
Истошный девчачий визг брызнул к потолку Большого Зала. Снейп подавился тыквенной котлетой, глянул на ученический стол: что случилось?
И подавился еще раз. Скрестив ноги в позе лотоса, над столом висел призрак. При жизни призрака звали Фред Уизли.
Было отчего завизжать — во-первых, все призраки сбежали из замка сразу после битвы. А во-вторых, выглядел призрак… не лучшим образом. Обезображенное гематомами лицо, слипшиеся от крови волосы, грязная и рваная одежда, размозженная культя вместо правой руки и кровавое месиво там, где должна быть грудь. Призрак выглядел точно так, как выглядело тело Фреда Уизли, извлеченное из-под руин Северной стены. Но не это было самое страшное.
Разбитые и опухшие губы призрака складывались в улыбку — фирменную улыбку близнецов Уизли.
— Здорово, братишка!
Рональд, и без того сбледнувший с лица при появлении призрака брата, после этих слов стал белее полотна, даже веснушки поблекли.
— Да ты че мосю крючишь? — легкий веселый смех Фреда прокатился по столу и брякнулся на пол. — Не рад видеть, что ли?
Уизли-младший глядел на привидение, и на лице рыжего Героя застыло выражение такой запредельной боли, такого неподъемного горя, что даже Снейпу стало не по себе.
Профессор покосился на МакГонагалл — та сидела, неизменно прямая и строгая, будто ничего не происходило. Да и что, собственно, случилось фатального? В Хогвартсе появился новый призрак. Радоваться надо: замок возрождается! Но радость почему-то не наступала… может, заплутала где?
Паря над столом, Фред смеялся и шевелил губами — беззвучно, словно его окатили Силенцио. Грейнджер и Поттер поочередно орали ему: «Что? Что?» — а Фред кувыркался в воздухе, строил рожи и пытался растормошить ошалевших учеников. Те подавленно наблюдали за расшалившимся привидением и тормошиться не желали.
Тогда Фред подмигнул брату, картинно надулся и выдал уже слышимо:
— Злые вы. Уйду я от вас.
Он медленно и печально поплыл к ближайшей стене, но тут неожиданно для всех из-за стола выскочила Сьюзен Боунс:
— Фред! Фред, не уходи! Останься!
Грейнджер что-то расстроено прошептала и схватилась за голову.
Призрак остановился. Обернулся. С печальной укоризной оглядел сидящих за столом. И отвесил Сьюзен глубокий церемонный поклон:
— Спасибо.
Краем глаза Снейп заметил, как МакГонагалл покачала головой: юнцы по незнанию едва не обидели призрака. Они не пригласили его жить в замке. Так бы Фред и уплыл искать себе другое пристанище, если бы безмозглая хаффлпаффка Боунс случайно — ну откуда ей знать такие тонкости! — не выкрикнула древнюю ритуальную формулу приглашения призрака: «Не уходи, останься». Вот теперь Хогвартс действительно обзавелся новым привидением. Снейп не сомневался, что Фред станет покровителем Гриффиндора.
Призрак тем временем снова завис у стола. Ученики, уже немного привыкшие к его внешнему виду, мужественно ужинали неизменной тыквой. Только Сьюзен щебетала весело и немного смущенно:
— Ой, как хорошо, что ты остался! Мы все просто офигели, когда тебя увидели! Жаль, тебя нельзя переодеть, а то у тебя одежда… на грани фола.
Смущенная улыбка не украсила изуродованное лицо призрака.
Снейп смотрел на разыгрывающееся действо со странной смесью жалости и тревоги. Их жаль было всех, жаль до злобы — детей, которые хотят спокойной жизни, и того, кто не удостоился покоя даже в смерти. Тревогу вызывали Золотые гриффиндорцы. Они вели себя совершенно нормально, и непосвященный ни за что не заподозрил бы в них сумасшедших. Ну, Уизли немного перекошен лицом от явления Фреда. Ну, Грейнджер зеленовата — в такие дни это естественно. И Поттер малость охреневший — но как и все остальные, впрочем.
Но от Снейпа не укрылось, как Грейнджер сжала руку Уизли, когда появился Фред. Как Поттер вытянул из рукава рукоять волшебной палочки, готовый защищать друзей даже от призрака, даже от призрака Фреда Уизли.
Боунс все стрекотала, Фред что-то хохмил в ответ, и за ученическим столом снова начал просыпаться смех. Сначала боязливый, неловкий — попробуй-ка посмейся с таким кошмарным существом в компании! — но потом все более беззаботный и громкий.
Вектор взирала на все это с умиротворенной улыбкой. Ей хорошо улыбаться, ведь она не знала, что трое Героев поехали крышей. Минерва решила не посвящать в это открытие ни ее, ни кого-либо еще. Снейп был совершенно согласен с Директором: чем меньше народу знает о гриффиндорском психозе, тем лучше. Что-то часто в последнее время он стал соглашаться с Минервой. Не к добру это.
— Кстати, коллеги, — МакГонагалл отставила кубок с соком и сцепила пальцы в замок. — Сегодня на Чарах произошел глупейший случай. Примерно на полминуты в кабинете внезапно пропали звуки. Все. Подозреваю, кто-то из наших учеников-весельчаков побаловался Силенцио. Если подобное произойдет на ваших занятиях, дайте мне знать. Накажем хулигана. Не время сейчас для глупых шуток.
В этом была вся Минерва. Не время для шуток… на шутки никогда нет времени. То одна война, то вторая, то Гриндевальд, то Волдеморт, то слишком много учеников, то слишком мало, то дождь, то тыквы… Нет времени на шутки, на глупости, на безделье, на жизнь… только для смерти всегда находится время.
Может, потому детство и считается самым счастливым периодом для человека? Дети все успевают, хотя никуда не торопятся. Может, потому эти полтора десятка учеников и стремятся вернуться туда, где не нужно делить время на подходящее для шуток и неподходящее? Хотя за Силенцио на своем уроке Снейп оторвал бы голову нахалу. Занятия по Зельеварению и тем более по ЗОТИ — для шуток время явно неподходящее.
Не без ехидства пожелав коллегам приятного аппетита, Северус оставил недотерзанную котлету и направился к выходу.
Проходя мимо ученического стола, профессор на миг остановился:
— Мисс Грейнджер, прошу за мной.
Девушка подняла глаза, под завязку наполненные страданием:
— Сэр, может, не сейчас?
Она сидела сгорбившись, скрючившись и подтянув одну коленку к груди. Северус мельком удивился, что раньше никогда не замечал, страдают ли ученицы от периодических женских болей. Впрочем, тогда в замке этих учениц было по три штуки на квадратный фут, и была Поппи, и не было недостатка в анальгетиках.
— Именно сейчас, мисс.
Еле слышно поскуливая, Грейнджер вылезла из-за стола, и Снейп даже не удивился, когда Поттер и Уизли встали вместе с ней.
— Вы что, не видите, ей плохо?!
Поттер в позе самовара выглядел донельзя комично, и Фред не замедлил расхохотаться.
— Вижу, мистер Поттер. В отличие от вас, мне не нужны очки, чтобы понять, что ваша подруга сейчас свалится в обморок.
— Ну и зачем…
— Еще я перед вами, Поттер, не отчитывался. Мисс Грейнджер, идемте.
Снейп не ожидал, что умнее всех поступит Уизли. Не иначе, появление призрака брата в очередной раз встряхнуло ему мозги, и они заработали. Рональд подхватил девушку на руки и кивнул:
— Идемте, сэр.
— Рон, да я сама…
— Сама, сама… сможешь разогнуться — и будешь самее некуда.
Процессия получилась впечатляющая: профессор в неизменно развевающейся мантии, следом Уизли с Грейнджер на руках, за ним Поттер, нагруженный тремя сумками.
— Трое юных бойцооооов Дамблдоровских воооойск, — задушевно заныл Фред им вдогонку. — В Подземелья опять поскакали!
Поттер, не оборачиваясь, показал всему Большому Залу средний палец, и там все стихло.
* * *
В кабинете давно не бывало такой темени. Свет, пускай даже самый-самый тусклый, здесь был всегда. Вопреки всеобщему мнению, Снейп не любил ни темноту, ни сырость, ни холод. В Подземельях, правда, три четверти года было темно, сыро и холодно, а по осени еще и подтапливало порой — оставалось с этим только мириться. Северус и мирился, чередовал противопростудное зелье с огневиски, вечерами отогревался в ванне с едва не кипящей водой, но все равно уже лет десять хронически покашливал и почти всегда мерз.
А теперь, в условиях строгой экономии свечей, темень тут стояла такая, что закрой глаза — не заметишь разницы.
Засветив Люмос, профессор указал Уизли на кресло:
— Мисс Грейнджер сюда, а вы — за дверь.
Уизли упрямо стоял на месте.
— За дверь, мистер Уизли.
Ни с места.
— Ро-он… — прохныкало из кресла.
Уизли недовольно вздохнул, но ретировался задом, попытавшись оставить дверь приоткрытой — не тут-то было: зачарованная дверь захлопнулась сама, пресекая любые попытки подглядеть и помешать хозяину кабинета.
Снейп злобно зыркнул на тоненькие струйки, стекающие по стене. Всего сутки дождя — ну хорошо, ливня! — а уже мокрость кругом. Скоро пол отсыреет, а в дальних коридорах вообще будет воды по щиколотку… Как будто мало на школу и кучку ее обитателей нынче свалилось трудностей — еще и погода подгадила. Шкаф вот уже разбух от сырости, еле открывается…
Склянка с обезболивающим матово поблескивала в темноте. Последняя. Новое зелье сварить пока не из чего, и остается только надеяться, что в ближайшее время в школе не случится ничего такого, что потребует лошадиных доз сильнейшего анальгетика.
— Мисс Грейнджер, сколько вы весите?
— Что?
— Весите сколько? В фунтах?
— А я не знаю…
Час от часу не легче… Ну и сколько в ней может быть весу? Три капли или все пять бухнуть? Переборщишь — девчонка будет путешествовать по мирам Сальвадора Дали минимум сутки. А недоборщишь — только переведешь драгоценное снадобье, и никакого результата не добьешься. Впрочем, больше не меньше.
Снейп вызвал домовика и потребовал стакан воды. Грейнджер безучастно съежилась в кресле и не отреагировала, даже когда профессор сунул стакан прямо ей под нос.
Неужели все-таки потеряла сознание?..
— Что… это?
Нет, не потеряла.
— Обезболивающее. Пейте. Не бойтесь, не отравлю.
— А хоть бы и отравили…
— Если хотите преждевременно побеседовать с Мерлином, я вам в этом не помощник. Пейте уже.
Грейнджер выпила лекарство залпом, поморщилась и снова согнулась в три погибели.
— Сэр, что это?
Снейп усмехнулся:
— Вам полегчало? Вопросы уже задаете…
— Нет… Я просто хочу отвлечься.
— Я не массовик-затейник.
— Вам так сложно ответить?
Приснопамятное упрямство Грейнджер. Еле лопочет, глазенки больные, губы кривятся — а туда же, спорит, требует, пререкается.
— Не сложно, мисс. Это Поцелуй Морганы.
— Что-о?
Девчонка от испуга даже распрямилась.
— Вы шутите?
— Ничуть.
— Это же яд! А говорили, не отравите…
Последнее слово она почти прошептала, и Снейп готов был поклясться, что в ее глазах появились слезы. Мерлин, она поверила! Героиня войны, прошедшая огонь, воду, медные трубы и Запретный лес, самая умная ведьма поколения — поверила!
— Успокойтесь, мисс Грейнджер. Это не Поцелуй, это Слезы Морганы. Самое сильное болеутоляющее на основе опия. Применяют при операциях и болевых шоках.
— Я знаю… про Слезы…
А вот теперь она откровенно ревела. Безропотно так ревела, словно щенок, подлезший под руку в поисках ласки, а получивший щелчок по носу: вроде и не больно, но так обидно. Вот вам и Героиня, вот вам и валькирия…
— Простите, мисс, я не учел, что при сильной боли восприимчивость к шуткам резко снижается.
— Шуточки у вас…
— Какая жизнь, такие и шутки.
— Вы и шутки — вообще понятия разнополярные.
— А разнополярные заряды притягиваются, если вы не знали.
Грейнджер уже не пыталась скрючиться, зелье подействовало. Главное теперь проследить, не подействовало ли оно слишком хорошо. Вон, у девчонки уже щечки зарозовелись, глазки блестят…
— Мисс Грейнджер, как вы себя чувствуете?
Похлопала ресницами, словно очнулась:
— Ой… и правда… как быстро прошло…
— Я не сомневаюсь, что прошло. Голова не кружится? В глазах не двоится? Дышите нормально?
— Я знаю симптомы передозировки Слез Морганы, сэр. Вы мне за эссе по нему «Выше ожидаемого» поставили. Я потом неделю доставала мадам Пинс, чтобы она меня пустила в запасники, где хранились ветхие экземпляры — найти первое издание лечебного журнала Мунго с описанием компонентов «Слез»…
— Как трогательно… — присев на корточки перед креслом, Снейп сжал пальцами тонкое запястье, нащупал пульс. — Нашли?
Теплая нежная кожа отзывалась на прикосновение тихим, осторожным, почти интимным «тук-тук… тук-тук…» Словно рассказывала что-то очень секретное, очень личное, что можно доверить только ему и никому больше…
— Нет. Так и не поняла, за что вы мне оценку снизили.
Если бы Снейп помнил, он бы сейчас обязательно объяснил, за что. Но если бы даже он помнил, он бы забыл об этом так же, как забыл обо всем на свете, упиваясь доверчивой нежностью пульса под пальцами… тук-тук… тук-тук… не замечая, что давно уже не считает удары сердца, а легонько поглаживает, обводит большим пальцем трогательную округлую косточку на девичьем запястье…
— Сэр…
Северус отдернул руку, словно обжегшись.
Грейнджер смотрела удивленно, но не испуганно. Смятенно, но не разочарованно. Заинтересованно. Выжидающе.
— Сэр, а скажите… школа получила документы на аккредитив?
Как интересно-то!
Наваждение прошло окончательно, Снейп выпрямился и ответил вопросом на вопрос в лучших традициях невоспитанности:
— А вы откуда знаете об аккредитиве?
— Сэр! — Грейнджер тоже вылезла из кресла и теперь стояла перед профессором, так близко, что почти касалась грудью… — Это Рон! Это все Рон! Он продал шахматную партию! Понимаете?
— Нет. Прекратите трещать и объясните медленно, с расстановкой.
Грейнджер бухнулась обратно в кресло:
— Когда мы в прошлом году застряли в лесу, нам какое-то время было совершенно нечего делать. Мы с Гарри прямо на стенки лезли, а Рон — придумывал шахматные партии. И придумал идеальный гамбит. Я ничего не понимаю в этом, но раз Рон сказал, что идеальный, значит, идеальный. Рон — гений в шахматах. А когда мы узнали, что школе не дают денег, он взял и продал ее какому-то французу, который помешался на идее взять мировое первенство по шахматам. У жены Билла, Флер, хорошие связи в «Сосьете Женераль», вот они и провернули сделку так, что Рон как бы вообще ни при чем. Понимаете? Ни при чем! Но ведь это неправильно! Так нельзя! Ведь теперь автором этой партии будет считаться тот француз, но ее ведь Рон придумал, и об этом вообще никто никогда не узнает!
— Ну вот я узнал с вашей помощью. Стало вам легче?
Опустились худенькие плечики, взор потупился.
— Вы не поверите, сэр. Стало. Я же не клиническая идиотка, понимаю, что такие вещи на широкую публику не выносятся. Но мне за Рона обидно. И надо же хоть с кем-то поделиться… Иначе я просто лопнула бы от негодования! Видимо, у Слез Морганы есть никем не зафиксированный побочный эффект — болтливость…
— Болтливость, мисс Грейнджер, побочный эффект вашего существования в природе.
Словно захлопнулись ставни. Опустилась решетка. Будто с грохотом упал в пазы тяжелый засов. Грейнджер вскочила, мгновение смотрела на профессора огромными глазищами, полными неподдельного ужаса, а потом бросилась к запертой двери, затрясла ручку:
— Откройте! Ну откройте же! Откройте!!!
По мановению руки озадаченного профессора дверь распахнулась — бесшумно.
Поттер и Уизли ввалились в кабинет, разевая рты в беззвучном крике, бледные и перепуганные, сграбастали Грейнджер с двух сторон, а она вцепилась в них обоих, как утопающий хватается за спасательный круг, и дрожала, и дышала тяжело и прерывисто, и тоже силилась что-то сказать, но ни звука не слетало с ее быстро шевелящихся губ…
Снейп наблюдал за этим безумным немым представлением и начинал кое-что понимать.
И от этого понимания профессору Зельеварения, бывшему Упивающемуся, убийце и шпиону стало страшно, как никогда в жизни.
* * *
…Жить! Жить! Жить!!!
Как же хочется жить!
Но торжествующий хохот звучит приговором.
Палящий жар пульсирует в голове, в груди жжет, раскаленным ошейником стискивает горло. Кажется, кровь шипит, закипая. Душная тьма опускается тяжелым глухим пологом.
Кричишь, но звука нет, дерешь горло немым воплем, раскаленный воздух наждаком терзает горло, но невозможно не кричать, не звать на помощь — хотя и понимаешь, что помощи не будет…
Занавес.
— Профессор! Профессор, проснитесь!
С последним приступом иллюзорного удушья Снейп открыл глаза, вскочил на постели… и решил, что попал из одного сна в другой. Из кошмара — в мучительно-сладкое видение.
— Это сон, сэр, всего лишь сон…
Легкие прохладные ладошки оглаживают волосы, стирают пот со лба, в неоскорбительном сострадании касаются рубцов на шее… В мертвенном свете нескольких Люмосов вырисовывается плавный изгиб обнаженного плеча, матовая нежность щеки, полупризрачный абрис мягких даже на вид губ, еле слышно шепчущих:
— Как вы нас напугали, профессор…
Сознание вщелкнулось в реальность.
На краю постели полуодетая Грейнджер, у двери в кабинет — Поттер в одних джинсах, у входа в спальню — Уизли в трусах и расстегнутой рубашке. С палочками наизготовку.
— Простите нас, сэр… что мы к вам вломились… — Грейнджер смущенно сцепила пальцы. — Но вы звали на помощь… мы решили, что вас тут убивают…
Поттер облегченно спрятал палочку и пошлепал босыми ногами к выходу. Уизли зевнул и стыдливо запахнул рубашку.
— Не пугайте нас больше так, сэр…
Безумие. Это какое-то безумие. Вот она сидит, скорее раздетая, чем одетая, и успокаивающе поглаживает своего профессора по плечу, и говорит напевно и ласково, словно маленькому ребенку:
— Поспите еще, сэр… до утра далеко. Не бойтесь ничего, мы рядом, мы всегда рядом… вот я вас сейчас поцелую в лоб, и все будет хорошо, кошмары уйдут… Утром будете ругаться, сэр. Сейчас спите…
Мягкие чуть влажные губы коснулись лба, прижались к вечной складке меж бровей, еле ощутимо скользнули по виску.
— Нокс…
В темноте лишь скрипнула кровать, неразборчиво прошуршали шаги и тихо щелкнула дверь.
* * *
— Еперный кордебалет…
По-другому и не скажешь. По крайней мере, оставаясь в рамках приличия. Потому что сказать что-то приличное при виде тыквенных побегов, увивающих целый угол Большого Зала, было крайне затруднительно.
— Они наступают, — хихикнула Боунс. — Скоро тут будут тыквенные джунгли. А мы превратимся в обезьян. Тыквенных.
— Хммм…
Лонгботтом подергал побеги, раздвинул листья, оборвал несколько веточек и принялся внимательно их рассматривать.
— На первый взгляд мутаций не видно…
— И что нам теперь делать с этим филиалом ботанического сада? — поинтересовался Малфой. Шрам постепенно заживал, и говорить Драко начал больше.
— Что делать, что делать… — Лонгботтом выкинул веточку, она мгновенно выпустила корешки и вцепилась в микроскопическую щель между плитами пола. — Резать на хрен!
Малфой в недоумении уставился на Невилла: чтобы Лонгботтом ругался, да еще овощами! Но, видимо, тыквенное засилье задело за живое даже всегда тихого и скромного Невилла.
Грейнджер трансфигурировала из вилки и ножа гигантский секатор. Невилл пощелкал им, чтобы приноровиться, сделал зверское лицо и с наслаждением оттяпал порядочных размеров побег. Упав на пол, побег моментально укоренился, а на его месте выросли еще три.
— Инсендио! — рявкнул Снейп.
Росток вспыхнул, скрючился, обуглился, но не сгорел.
— Елки-тыквы-лес-густой… — Поттер почесал нос и беспомощно оглянулся на Уизли. — А я только хотел предложить спалить его к чертям…
— Погоди-погоди, я кажись придумал… — Невилл еще раз щелкнул секатором, и Снейпу показалось, что тыквенная поросль вздрогнула в ужасе. — Надо его спилить, а потом не сжечь, а прижечь!
Тыквокуст недовольно зашуршал.
— А не ебнет? — с сомнением спросил МакМиллан.
— Не должно…
— Что за выражения?! — появившаяся в Большом Зале МакГонагалл не увидела причины столпотворения в углу, но мат услышала и оказалась весьма недовольна уровнем речевой культуры студентов. — Кто позволяет себе… Ох, епс-с-с-с!..
Вид тыквокуста, оккупировавшего весь угол, привел Директора в эстетический шок.
— Выражения, как видите, соответствующие… — Терри вздохнул и вытащил из кармана новую крокозябру, на сей раз напоминающую клешню рака на длинной ручке. — Чую, помидоровылавливательница сейчас вряд ли кого заинтересует…
— Что-что? Кто? — Панси так нехорошо покосилась на Бута, что тот сглотнул, невольно отступил назад и загородился клешней.
— Помидоровылавливательница… портативная… с подвыподвертом…
— А это что? — Сьюзен не без опаски притронулась к странному хвостику о трех кисточках, свисающего из клешни.
— Подвыподверт… — уже почти неслышно прошептал расстроенный Терри.
Лонгботтом с интересом повертел клешню, а потом с искренним сожалением хлопнул Терри по плечу:
— Знаешь, помидоровылавливательница нам сейчас вряд ли поможет жить. Вот если бы тыквокосилку приволок, тогда другое дело…
Терри нахмурился. Посмотрел на потолок. Посмотрел на пол. Почесал нос. А потом незряче сунул клешню обратно в карман и побрел прочь, бурча под нос:
Невилл покачал головой ему вслед и обернулся к оставшейся публике:
— Объявляю операцию по изничтожению популяции тыкв в Большом Зале. Мне нужна пила, две лопаты и пять человек народу.
Уизли вздохнул и направился к столу, где был накрыт питательный и богатый витаминами тыквенный завтрак:
— Я тебе за троих один все сделаю, дай пожрать сначала!
Из стола вынырнула голова Фреда и хихикнула:
— Братишка, тебе не надоело еще такое однообразное питание?
— Бывало и хуже. Не порть аппетит, мне еще тыквы корчевать.
Снейп, задержавшийся у тыквенных зарослей, при этих словах едва не упал в куст. Еще вчера вечером Уизли-младший обмирал при виде призрака брата, а сегодня уже чуть ли не на хер его посылает!
Вообще Золотое трио выглядело неприлично беззаботно после ночного инцидента. Просто возмутительно. Только Грейнджер, перехватив профессорский взгляд, улыбнулась смущенно и чуть виновато.
«Вот я вас сейчас поцелую в лоб, и кошмары уйдут…»
Северус помотал головой. Эти распевные колыбельные интонации никак не выходили из головы. Бред бредом, но, что бы там Грейнджер ни сделала, после ее поцелуя Снейп спал как младенец, и снилась ему какая-то веселая чепуха, а утром сон оказался таким неодолимо сладким, что профессор едва не проспал, и из постели буквально сам себя выгонял пинками.
Снейпа не покидало ощущение, что ночное происшествие ему приснилось. Ведь не могла Грейнджер в реальности вести себя так, будто все видела и все знает, не могла так целовать, так прикасаться. Не могла быть такой… сказочно-прекрасной, такой невыносимо совершенной, такой необходимой… Или могла?..
Северус уставился на ученический стол, будто на нем были написаны ответы на все вопросы мироздания. Сон или явь? Взгляд предсказуемо и неминуемо лег на Грейнджер. Вот задумалась, улыбнулась, шлепнула Уизли по лбу, слизнула с губ капельку сока… Смелая, дерзкая, уверенная — словно не она, рыдая от необъяснимого ужаса, вжималась в объятия друзей, и не она в сияющем ореоле спокойной мудрости явилась ночью к профессору, чтобы прогнать его кошмары.
— Северус!
Вектор толкнула коллегу в бок, отчего задумавшийся коллега подпрыгнул на месте. Над столом учеников прокатился сдержанный смешок.
У них что, на затылках глаза, что ли?
— Северус, а у меня сегодня утром тоже все звуки отключились в комнате. Силенцио применить было некому, я была одна… У тебя такого не случалось?
— Глухотой не страдаю.
Не рассказывать же про немую сцену, что разыгралась вчера вечером в кабинете Мастера Зелий… Вот, кстати, а с Минервой по этому поводу поговорить как раз стоит.
— Северус, ты в своем репертуаре. Даже приятно — хоть что-то неизменное в этом лучшем из миров. Все проходит, а ты грубишь по-прежнему.
Северус хотел было ответить что-то еще более резкое, но тут между ним и Вектор проскользнул призрак Фреда и заорал дурным голосом:
— Все проходит, все проходит,
День за днем, за годом год,
Ну а то, что не проходит,
С вазелинчиком про…
Хвост слова «пройдет» поглотила непроницаемая тишина. «Вот опять!» — прочитал Снейп по губам Вектор. Минерва постучала ложечкой по хрустальному кубку — ни звука. Ученики повскакивали из-за стола, разевая рты, как рыбки-гуппии, и отчаянно жестикулируя. Фред беззвучно хохотал и кувыркался в воздухе. Только Грейнджер стояла неподвижно посреди всеобщей паники и сосредоточенно хмурилась.
Северус не слышал даже стука собственного сердца — что обычно слышит любой человек в самой полной тишине. Это не Силенцио. Это что-то извне, словно то же заклинание, только гуляющее само по себе… В памяти зашевелилось что-то из старого курса Защиты: формулы локализации отдельных заклинаний, формулы цикличности магической энергии, принципы автономности заклинаний — сколько их там было, три или четыре?..
Повеяло слабым запахом иланг-иланга, щеку обдало теплом, на плечо опустилась непонятная тяжесть… Прижавшись к профессорской спине и перегнувшись через его плечо, обвив рукой его шею, непонятно откуда возникшая Грейнджер схватила со стола нож и принялась царапать что-то на столешнице.
…И сбросить бы эту легкую, почти невесомую ладошку, высвободиться из этого неожиданного объятия, выговорить за неподобающее поведение! Но… во-первых, выговорить не получится — звука нет. А во-вторых и, пожалуй, в-главных, таким естественным и недвусмысленным оказалось это странное прикосновение! Так обнимают друга и единомышленника, заранее зная, что он истолкует это правильно. Запретив себе думать о том, когда успел стать другом и единомышленником для Грейнджер, Северус не решил, а скорее ощутил, что оттолкнуть ее сейчас — вот что будет действительно неподобающим.
«Саундчейзер» — накарябала Грейнджер на столешнице.
В обычных условиях Снейп сказал бы что-нибудь вроде: «Грейнджер, вы умом тронулись?» Саундчейзер был в волшебном мире явлением не более реальным, чем у магглов — полтергейст. Магический миф, проще говоря. Но условия обычными не были хотя бы в силу полного отсутствия звука, поэтому профессор ограничился иронической гримасой и покрутил пальцем у виска.
Грейнджер пожала плечами и отошла к ученическому столу. Отошла — и вокруг снова стало как-то пусто и ясно. Северус наблюдал, как неугомонная девчонка размахивает руками, призывая всех прекратить попытки звукоизвлечения, и не хотел уже ни пустоты, ни ясности. Краткий миг наивно-нахального объятия оказался неожиданно желанным. Хотелось снова туда, к ее рукам, и чтобы поцеловала в лоб и прижалась щекой к виску. Хотелось какой-то совершенно несвойственной ему ерунды — чтобы утром над ухом не будильник орал, а зашептала лукаво и соблазнительно: «Вставай, соня!» И еще чтобы женский халат, брошенный на спинку кресла. И раздражающие шпильки и заколки в ванной. Нелепости хотелось — такой, в которой живут… да хотя бы те же Уизли, не к ночи будут помянуты. Котенка в передней, сидящего в тапке. Прихода соседей за этой… как ее… помидоровылавливательницей. Стащить с кухни кусок чего-нибудь вкусного и получить за это полотенцем по спине: «Подожди до ужина!» И чтобы самая страшная трагедия в жизни — раскрытая книга, положенная корешком вверх. Грейнджер, наверное, так не кладет книги… Зато Северус вдруг очень ярко представил, как она могла бы потереться носом о его подбородок и отвернуться с наигранной обидой: «Фу, колючий…»
Мужчина создан для войны, женщина — для отдохновения воина. Но какой смысл воевать, когда за спиной нет ничего, что стоило бы твоей войны?
Что за мысли… на тыквенной диете, не иначе… чтоб такими мечтами забавляться, надо пыл иметь и страсть. Тогда будет и женщина, и котенок, и помидорозакатывательница. Или как ее там… А от этого бесконечного тыквокрахмала если что и стоит, так только воротничок…
В ушах хлопнуло, будто рядом взорвалась небольших размеров навозная бомба. Оказывается, тишина тоже шумит, и очень громко. Вон, и Грейнджер уши зажимает…
— Е-мое, что это было-то?
— Саундчейзер, братишка, — хихикнул Фред, парящий за плечом Сьюзен.
— Он безобидный, вообще-то, — Грейнджер оседлала любимого конька и начала выдавать информацию как с листа: — Природа неизучена, саундчейзеры давно не встречались… Приходит на громкий звук, поглощает все звуки и уходит. Так что если не орать, он и не появится.
Поттер настороженно посмотрел на подругу:
— Так вот почему мы вчера никак достучаться не могли…
Два и два в голове Северуса наконец-то сложились в четыре.
* * *
Это был уже совсем не тот кабинет, где директорствовал Дамблдор. Та комната погибла в пожаре, который начался, когда рухнула башня Гриффиндора. Эта полутемная каморка с низким сводчатым потолком раньше служила винным погребом. До сих пор на стенах остались крепления полок, а на полу — большие круги от бочек с эльфийским Особым. Попахивало винными дрожжами.
Единственное, что перекочевало сюда из прежнего кабинета — несгораемый сейф. Стол притащили обычный классный, он тоже чуть подгорел, но Минерва накрыла его скатертью, трансфигурированной из драного гобелена. Несколько уцелевших стульев, держащихся на ножках лишь благодаря Репаро, пустая портретная рама (Минерва подготовилась, как и все старики, собрала «гробовой комплект») — вот и вся обстановка. Не было даже штор, потому что не было окна.
Кабинет Директора и сам походил на гроб, в котором готовилась умирать МакГонагалл.
— Где население? — Минерва задумчиво разглядывала свой будущий портрет.
— Тыкву выкорчевывает из Большого Зала.
— Хочу вечером пригласить Гарри, Гермиону и Рональда на беседу. Нельзя оставлять их в таком состоянии. Хочу, чтобы ты присутствовал.
— Нет, Минерва. Ты не поможешь им. И никто не поможет. Помнишь Альбуса после Первой магической?
— Помню. Но он…
— Он стер образ врага и был избавлен от чувства ненужности. Эти еще не способны на такое. Слишком молоды. Они боятся находиться поодиночке — такой вот странный военный синдром. Разлучи их на четверть часа — они действительно сойдут с ума.
— Почему ты никогда не называешь их по именам?
Северус усмехнулся: Минерва знала ответ. Имя — это слишком личное. Это сущность, это шифр человеческой души. Так учит Темная магия, об этом молчит Светлая. Имя — страшная сила. Позволить называть себя по имени — все равно что поцелуй в губы: предельная степень доверия, крайняя стадия уверенности. Никто из тех, кто имел дело с Темными Искусствами, никогда не называет никого по имени просто так. Минерва не была посторонней; по большому счету, ближе нее у Снейпа теперь и не было никого. Но разрешить называть себя по имени даже ей было для Снейпа страшновато.
А уж эти-то вообще мимо проходили.
— Синдром войны не лечится, Минерва. Альбус умер из-за него. Моя «Авада» — лишь техника исполнения.
— Я знаю, Северус, я знаю. И все же мне хочется верить…
— Хочется — верь. Но не трогай их. Только хуже сделаешь.
— Ты знаешь, Северус… мне порой кажется, что у всех нас синдром, — МакГонагалл с трудом поднялась, открыла сейф.
В неверном свете одинокой свечи тускло блеснул крутой бок бутылки «Старого Огденского».
— Заначка, — Директор вздохнула, призвала бокалы. — У всех синдром… посмотри на себя, посмотри на детей. Мы пришли с войны, но с войны не вернулись. Что стало с Драко? С Панси? С Блейзом? Они боятся поднять глаза, они даже друг на друга смотрят украдкой. Их образ врага — они сами. Что стало с Терри? Все эти торторезки и тыквоплюйки… он хочет быть полезным, потому что знание ради знания бесполезно в условиях войны. Мои вообще… спят одним глазом и с палочками наизготовку. Хаффлпафф идиотничает… по принципу противовеса. Дежурят вот… ты не гоняй их, Северус, пусть дежурят. Им так легче. И нам так легче. Налей, пожалуйста, у меня руки дрожат…
У Снейпа у самого руки подрагивали. От ужаса осознания: Минерва права. Во всем.
Он бы мог отмахнуться, мол, маразм старческий, но против себя не попрешь: видел, сам все это видел и замечал. И сам считал, что у него военный синдром шпиона: все видеть, слышать и анализировать, даже то, чего нет на самом деле. Но если Минерва тоже заметила в поведении учеников отклонения от нормы, значит, это не белая горячка.
Выдержанное виски на голодный (тыква не считается) желудок ударило по мозгам почти сразу. Снейп вспомнил, как Минерва пришла к нему с такой же точно бутылкой, когда он сбежал из госпиталя. Понятно было — каяться пришла, объясняться… но ни один из них так и не смог вымолвить ни слова. Молча распили бутылку до дна без закуски, окосели, обнялись и разошлись по своим комнатам. С тех пор Минерва перестала называть Снейпа «коллега» и обижаться на его издевки, а Снейп перестал издеваться. Ну, почти перестал — иногда рефлекс брал верх.
— Северус… — Минерва даже не отпила, только губы смочила. — Ты не бросай их… они все наши дети, наши, понимаешь? Кроме нас никому они не нужны. Они и не пожили еще, а уже считай умерли…
— Минерва…
— Не перебивай. Я не пьяна и еще далека от старческого слабоумия. Ну попробуй вообразить, какая жизнь ждет их за пределами школы? Никакой! Они все выброшены, но пока они здесь — у них есть хоть какая-то цель. Там им не видать ни семьи, ни друзей, ни радости. У них есть шанс, только пока они нужны нам. Они и вернулись-то сюда лишь затем, чтобы получить смысл существования.
— Минерва…
— Не перебивай. Мне недолго осталось…
— Минерва!
— Да замолчи ты, невоспитанный мальчишка! Думаешь, если кавалер Ордена Мерлина, так все можно? Не забывай, чутье у меня… кошачье. Знаю, что умру сегодня, я чувствую, что умру… завтра, ну в крайнем случае через неделю. И я прошу тебя, Северус, не бросай наших детей. Иначе я не найду покоя…
— И будешь шататься по коридорам напару с Фредом.
Минерва хлопнула рукой по столу в показном раздражении, но все равно невольно улыбнулась:
— Пришел Снейп и все опошлил!
— А я тебе не Прыткопишущее Перо, чтобы завещание записывать.
— Толку его записывать… удостоверить все равно некому.
— Ты погоди прежде смерти помирать, госпожа Директор. У нас вон, тыквы колосятся по всему замку, а ты в могилу собралась. Отлыниваешь от общественных работ…
Снейп одним глотком допил виски, поморщился, крякнул и поднялся со стула. Стул тоже крякнул.
— Ты куда? — Минерва спросила быстро, чуть ли не испуганно.
Еще одна… Заразный это психоз, что ли?
— У меня мероприятие века. А ты отвлекаешь всякими предсмертными наставлениями.
— Что?
— Ну как же… операция «Поймай Саундчейзера и не свихнись при этом». Если не можешь предотвратить процесс, надо его возглавить.
* * *
Общевойсковая операция по поимке Саундчейзера вылилась в коллективное буйнопомешательство. Во всяком случае, лицезреть сие специфическое действо Снейп пожелал бы только самому заклятому врагу, и то посмертно.
Полтора десятка человек, в произвольном порядке распределившись по уцелевшим коридорам и переходам замка, орали, топали ногами, пели матерные частушки из школьного фольклора и колотили поварешками по пустым кастрюлям. Любопытнее всего этот дебош выглядел в исполнении слизеринцев: если можно было долбить половником в медный таз с аристократическим достоинством, то они долбили именно так. Взгляды их при этом горели бесшабашным веселым азартом, нехарактерным для степенных и высокомерных «змеенышей».
Боунс в паре с Фредом обкрикивала полуразрушенную галерею, а остальные хаффлпаффцы заняли круговую оборону в холле и голосили во всю силу молодых легких:
— Если едешь на Кингс-Кросс,
То получишь прямо в нос,
Если ты сбежал в Европу –
Получи пинок под жопу!
Терри и компания озабоченных изобретателей не орали — за них орало экстренно сконструированное достижение народнохозяйственной мысли с емким и исчерпывающим названием «матюгальник». Свое название достижение оправдывало сполна, мобилизуя все речевые средства английского языка на борьбу с Саундчейзером.
Гриффиндорцы, по всей видимости, выполняли руководящую и направляющую роль: не орали, а метались туда и сюда в надежде, что Саундчейзер соблазнится богатым выбором шумов и придет куда-нибудь подхарчиться. Но, видимо, он накушался еще за завтраком, и на обед не торопился.
Снейп закономерно сделал вывод, что носиться по замку и производить шумовые эффекты будет ему, мягко говоря, не к лицу, и присоединился к руководяще-направляющим. Каким образом студенты намеревались ликвидировать нематериального Саундчейзера, оставалось для профессора загадкой; нет, способы существовали, только относились они даже не к аврорскому курсу Защиты, а к арсеналу Невыразимцев.
Хаффлпаффцы охрипли, слизеринцы осипли и продырявили таз, даже матюгальник исчерпал словарный запас и пошел по второму кругу. Боунс убрела куда-то с Фредом, но зная Фреда можно было предположить, что никакая дрянь им не страшна — Фред в нынешней своей ипостаси был пострашнее любой дряни.
* * *
Снейп устало брел извилистыми коридорами Подземелья. Вроде и не бегал особо, а утомился, как будто тыкву корчевал. Собственно, в этих коридорах Саундчейзеру делать было нечего по причине почти полного отсутствия здесь звуков. Вряд ли при том шуме, что творится наверху, он польстится на шорох шагов, шелест мантии и капанье воды с потолка.
Когда навстречу ему из-за поворота вырулила гриффиндорская троица, Северус даже не удивился. Тоже, наверное, передохнуть спустились. Другое дело, что этими коридорами уже лет сто никто не ходил, и сам Снейп знал маршрут исключительно по карте. Раньше ему никогда не доводилось забредать так далеко в Подземелья. Эти-то что забыли в катакомбах?
— Сэр, он куда-то сюда сбежал! — закричала издалека Грейнджер, и Снейп не успел ее остановить.
Тревожный гул прокатился по вековым камням Подземелий. Стены коридора вздрогнули, пол треснул, вздыбился, заходил ходуном, из разломов хлестанули струи воды.
Легко сказать. Спецкурса по прыжкам в длину с препятствиями Снейп не проходил. Балансируя на краю колеблющейся плиты, он судорожно искал взглядом, куда перебраться, когда Подземелья в очередной раз выразили свое возмущение внушительным и оглушительным грохотом. Уши заложило от истошного визга, что-то тяжелое врезалось в грудь, опрокинуло, перевернуло, потащило…
— Профессор… профессор, очнитесь… да что же это…
Надсадный полушепот над ухом и резкая боль где-то в районе затылка. Северус попробовал открыть глаза — темнота искрилась крохотными вспышками, и не было видно ровным счетом ничего.
— Сэр, ну скажите же что-нибудь… вы там живы хоть? Сэр!
Что-то холодное прикоснулось к лицу, Снейп машинально дернулся и чуть не вскрикнул от неожиданности.
— Ой, простите, профессор… тут ничего не видно… вы в порядке?
Теперь Северус узнал голос. Это была Грейнджер. Как она тут оказалась, стояла ведь далеко?
Непонятная тяжесть придавливала к полу, Снейп попытался сдвинуть ее и тут же получил отчаянный вопль прямо в ухо:
— Ай! Осторожнее! Это я!
Тяжесть шевельнулась, а Снейп тихо выругался.
— Нас, похоже, завалило… я ни влево, ни вправо не могу… дышать тяжело…
Вот теперь Северус сориентировался. Твердое под спиной — это пол. Мягкое и дышащее на груди — это Грейнджер. Голос над ухом — тоже Грейнджер. Палочка… палочка в рукаве (вот все-таки рукав надежнее!), но как ее достать… Пошевелиться никакой возможности.
— Мисс Грейнджер… вам там сверху совсем тяжело?
— Совсем, — над ухом всхлипнуло. — Больно…
Ребра переломала. Или позвоночник. Мерлин, не дай Мерлин…
— Придется потерпеть…
Снейп судорожно соображал. Дышать действительно было тяжело. Первым делом выяснить, на чем держатся камни — если на спине Грейнджер, то можно петь отходную в два голоса. А вот если…
— Мисс Грейнджер… попробуйте прижаться ко мне как можно крепче. Без авансов, посмотрим, как плотно нас завалило. Ну, не стесняйтесь, не до бонтонов сейчас.
— Да я не стесняюсь… я стараюсь, сэр… не получается…
Всхлип. Девчонка опять в панике. Вот же Героини пошли — не Героини, а воспитанницы пансиона благородных девиц.
— Тогда терпите, мисс. Будет больно — кричите. Если не будет — все равно кричите, вдруг кто-нибудь услышит.
Ей было больно. Очень больно. Когда Снейп высвободил наконец правую руку, девушка уже не могла кричать, только тихо и жалобно скулила, вцепившись зубами, судя по всему, в воротник профессорской мантии.
Однако камни не пошевелились, что было хорошим признаком. Северус медленно, по дюйму — упаси Салазар уронить! — вытянул из рукава палочку, кое-как вывернул запястье и направил ее в сторону и вверх.
— Дефодио…
Если есть хоть какой-то зазор между камнями, заклинание сработает.
Зазор, как выяснилось, был, но к тому моменту как он под действием заклинания превратился во внушительную дыру, Грейнджер даже не скулила, а подвывала вперемешку со всхлипываниями. Северус почувствовал движение воздуха — значит, завалило не наглухо. Еще несколько заклинаний потребовалось, чтобы убрать камни, давящие сверху.
Тяжесть ушла, но Грейнджер не двинулась с места. Снейп тоже боялся пошевелиться — вдруг у девчонки действительно серьезные переломы? Но надо ведь как-то выбираться, под лежащего профессора Вингардиум не летит.
Северус осторожно провел пальцами по девичьей спине, почувствовал тепло и влагу. Грейнджер зашипела: понятно, спина у нее по меньшей мере ободрана. А вот и травма — пальцы наткнулись на неестественно вывернутый плечевой сустав. Едва Снейп коснулся его, девчонка завопила, как резаная. Тогда Снейп, презрев всякую деликатность, довольно грубо прощупал всю ее спину вдоль позвоночника. Грейнджер негромко хныкала, но больше не орала. И это был хороший признак.
— Ну, мисс, еще один сеанс терпения…
Резко и быстро, чтобы причинить как можно меньше боли, профессор сдвинул с себя девушку — та снова вскрикнула. Люмос осветил небольшое пространство среди плотно привалившихся друг к другу камней. В образовавшейся пещерке невозможно было даже встать на ноги. Снейп стиснул зубы: рано радовался. Чуть больше воздуха — всего лишь продление агонии.
Грейнджер по-прежнему лежала лицом вниз. В полутьме спина ее казалась сплошной кровавой кашей.
— Мисс Грейнджер, вы живы?
— Угу…
— Сесть можете?
— Не знаю…
— Ну так узнайте!
Сесть самостоятельно она не смогла, хотя очень старалась. Света от Люмоса было достаточно, чтобы профессор понял: с этим вывихом он ничего сделать не сможет, только зафиксировать бинтами. А потом она кусала губы и чуть слышно попискивала, когда Северус снимал с ее спины еще не присохшие ошметки свитера и майки; краснела и отводила глаза, когда он помогал ей избавиться от остатков разодранной одежды и накладывал повязки. И еще больше краснела, когда Снейп с величайшей бережностью кутал ее в свою мантию.
Прислонившись здоровым плечом к стене, девушка наблюдала, как профессор обследует каменные завалы в попытках определить, в какую сторону пробиваться. А Снейп буквально кожей чувствовал, как с каждой секундой растет ее болезненный страх, и молил всех известных ему богов, чтобы девочка продержалась как можно дольше.
Боги его не услышали.
На щеках Грейнджер запылал лихорадочный румянец. В глазах плескался животный ужас, смешанный с одержимостью. Девушка неловко вскочила на ноги, бросилась к завалу, с душераздирающим воплем принялась царапать камни, обдирая в кровь пальцы… Северус подхватил слетевшую с нее мантию и, не зная, как остановить эту граничащую с безумием истерику, сильно ударил Грейнджер по искалеченному плечу.
Девчонка вскрикнула хрипло и пронзительно, подломилась, осела на руки профессору — но в ее затуманенных болью глазах снова появилась некоторая осмысленность.
— Сэр, пожалуйста… — девчонку била крупная дрожь. — Я вас умоляю, говорите о чем-нибудь, о чем угодно, иначе я сойду с ума! Ну вот, помните, про «сварить известность, разлить по флаконам славу и заткнуть пробкой смерть»… Говорите, хоть что-нибудь!!!
— Нет уж, мисс, это вы мне сейчас рассказывать будете.
Снейп осторожно, чтобы не потревожить ее израненную спину, опустился на пол, усадил Грейнджер себе на колени, переплел пальцы с ее — пусть чувствует, что не одна, что можно не бояться.
— Что рассказывать?!
— Спокойней. Как дошли до жизни такой?
— А я не знаю! Я помню только, когда Рон нас бросил тогда в лесу, сразу стало так страшно, мамочки, и казалось, сейчас со всех сторон набросятся и на кусочки разорвут! Мы тогда на Рона обиделись ужасно — а на самом деле он первый все понял и ушел, чтобы проверить, можно ли с этим бороться… Он просто скрытный очень, и никогда не говорит, что задумал, сначала сделает, а потом уже говорит, и то не всегда говорит, и тогда вот тоже ушел и вернулся, потому что не смог, и вовремя очень не смог, он Гарри тогда из озера вытащил, в котором был меч, которым они потом крестраж, который был…
Грейнджер тараторила без умолку, и Снейп впервые радовался ее непрекращающейся болтовне: во-первых, разговоры о друзьях помогут создать эффект их присутствия и девушке будет спокойней, а во-вторых, надо же разобраться, откуда взялся их диковинный синдром. Чем Салазар не шутит, вдруг удастся хоть немного его вылечить…
А девчонка гладила его руки беспомощно, жадно и жарко, и все говорила, говорила:
— Не выжили бы, просто не выжили, если бы были поодиночке. Сколько раз так случалось — как только один отстанет или рассредоточимся, все, на краю смерти все! Втроем всегда побеждали, только втроем, поодиночке нас бы поубивали всех, как слепых котят! И все время кажется, что в следующую секунду или сверху кто-нибудь спрыгнет и Авадой, или в окно вломится и Круцио… Особенно по ночам! Если вы знали, как мы боимся ночей! Я знаю, это глупо, ведь ночью все слышно гораздо лучше, потому что все спят и тихо, но это все равно что бояться кладбищ! Мертвые не причинят зла, но кладбищ все боятся! Ночью мы без света уже год как не спим! А Гарри вообще спать начал недавно совсем, у него бессонница была, он уже на зомби становился похож, вот в Хогвартс приехали, он хоть на три часа, но уснул… Странно все это, да? Я знаю, говорят про нас всякое там, только это неправда! Сьюзен вчера пристала, как семечка Бешеного огурца: «Каково заниматься сексом втроем?» А я почем знаю?! Или я по определению должна все знать? Я, блин, не Гугль, и у меня оперативная память не безразмерная! Ну какой может быть секс втроем, если мальчишкам приходилось спальник за мной застирывать — ночью вдруг месячные пошли. А у меня сил не хватило отстирать, вот они и… Я с этими крестражами совсем про особенности женского организма забыла! Как-то раз нарвались на Упивающийся патруль, еле ноги унесли — ребята как увидели, что у меня все джинсы в крови, чуть с ума не посходили! А это вот веселые дни начались очень вовремя! Пришлось объяснять им потом, что война войной, а месячные по расписанию… Да мы с мальчишками друг друга только что с изнанки не видели, а так во всех ракурсах — какой тут, на фиг, может быть секс?! Когда в туалет под один куст с трех сторон садились?! Сэр, ну сами посудите, после такого только в одно стойло, как старые боевые кони, а не в одну койку страсти нежной предаваться! Ну нельзя нам друг без друга, никак нельзя… страшно, очень страшно — непонятно, чего, и от этого еще страшнее! Мы думали, вернемся в школу — легче станет, да какое там! Господи, господи, как же они… они… боже!!!
Грейнджер попыталась снова встать, но Снейп ее удержал. Тогда девчонка истошно заверещала, начала брыкаться, извиваться, вырываться — держать ее становилось все труднее, и на сей раз пришлось отвесить пару хороших оплеух. По пылающим девичьим щекам потекли слезы. В карих глазах больше не было осмысленности — только страх и отчаяние. Грейнджер с тихим горестным стоном обмякла в объятиях профессора и прошептала:
— Сэр… ну сделайте что-нибудь… вы же мужчина, вы все можете…
И Северус сделал. Наверное, совсем не то, что от него требовалось — но девушка требовала «чего-нибудь». Не то, что можно позволить себе — но ему позволила Грейнджер. Северус прижал ее к себе крепко, чтобы точно не вырвалась, и не пожалел ее истерзанную спину и вывихнутое плечо. Северус погладил ее по щеке, большим пальцем стер вновь набежавшую слезинку. Северус заставил ее поднять голову и посмотреть на него… и начал целовать. Быстро и коротко касался губами лба, висков, поцелуями успокаивал заплаканные глаза, пробовал на вкус соль с ее раскрасневшихся щек, дотронулся языком до уголка рта… Грейнджер напряглась, с закрытыми глазами потянулась навстречу, неосознанно скользнула рукой вверх по профессорской груди, обвила шею…
Ее губы оказались тоже очень солеными, а еще невероятно мягкими и послушными, а ее язычок оказался ловким и умелым, и не возникло мысли о том, где она могла научиться так целоваться. Совсем недавно Снейп гадал, каким был бы поцелуй Грейнджер — вот он, долгий, глубокий, вкусный, пусть подаренный от страха и безысходности, пусть торопливый и почти вынужденный, но до чего блаженный! И не оторваться от этих губ, с готовностью отзывающихся на любое прикосновение, и хочется еще, еще, еще! И каждый раз получать ответ, и возвращать его с трепетной благодарностью…
Новый грохот, раздавшийся совсем рядом, заставил Грейнджер панически взвизгнуть, а Снейпа — машинально притиснуть ее к стене и заслонить собой.
— Гермиона! Гермиона!!! Ты жива?!
Северус дышал облегченно и тяжело и никак не мог понять — почему Грейнджер все не разжимает рук, сплетенных за его шеей.
* * *
Поттер и Уизли никого не подпустили к подруге, а в ответ на предложение вызвать колдомедика из Мунго засопели столь выразительно, что настаивать никто не рискнул. Снейп, знавший теперь намного больше остальных, — тем более. С замиранием сердца он следил, как Поттер обхватил девушку руками поперек груди, ногами вокруг талии, а Уизли, упершись ногой в стену, взял ее за руку, что-то успокаивающе шепнул… и дернул. От вопля боли покачнулись лампы в слизеринской гостиной.
Мальчишки в четыре руки и два платка вытирали слезы с лица Грейнджер. Плечо ее встало на место, и теперь Панси при помощи Сьюзен фиксировала его бинтами. Ободранная спина была залечена Заживляющим заклинанием в считанные мгновения.
Мысли о том, где Уизли настропалился так профессионально вправлять вывихи, что у Паркинсон, похоже, есть определенные задатки врачевателя, что в гостиной подозрительно мокро, пронеслись где-то на самом краю сознания. Драко хлопотал вокруг и никак не мог поверить, что крестный не пострадал.
— Грейнджер, тебе спать, — распорядилась Панси, сворачивая остатки бинтов. — Остальные вон.
Ни Поттер, ни Уизли не двинулись с места.
— А вам что, особое приглашение нужно?
— Панси, спасибо…
Северус вздрогнул.
«Панси, спасибо…» — и ненавязчивая, нетребовательная, но завораживающая властность заставила гордячку Паркинсон попятиться к двери. Грейнджер не приказывала, но не сомневалась, что ее послушают. Без высокомерия, без гордыни, с одной лишь уверенностью она произнесла два слова: «Панси, спасибо…» — и Северус готов был поклясться, ни у кого не возникло мысли пойти поперек. Во всяком случае, у него не возникло…
— Погодите, а вы Саундчейзера-то поймали?
— А кто бы его ловил? — удивилась Панси. — Мы вас откапывали!
— Да и хрен бы с ним, пусть гуляет, — махнул рукой Уизли. — Орать надо меньше. Авось, от голода сам помрет.
— Рон, мы тебя голодом морили-морили, и как, ты помер? По-моему, даже не похудел…
— У меня выживаемость высокая. И запас питательных веществ большой.
— Тогда странно, что у тебя патронус — не верблюд, а собака.
— А я не вьючный. Зато верный.
— Это намек?
— Факт.
Грейнджер улыбнулась, погладила Рыжего по плечу с ласковой признательностью. Понятно было, что ни Уизли, ни Поттер никуда из комнаты уходить не собираются. А вот всем остальным здесь было явно не место…
— Профессор…
Оклик застал Северуса уже в дверях.
— Подождите… Ваша мантия…
Что, ну что он хотел услышать после этого «подождите»? Зачем еще Грейнджер могла просить его задержаться? Разве ей, едва не спятившей там, под завалом, и не отдававшей себе отчета в своих словах и поступках, есть дело до того, что профессор до сих пор украдкой облизывает губы? «Ваша мантия…» Будь она проклята.
Грейнджер кое-как, с помощью Поттера, сползла с кровати, подошла, замерла за спиной. Слишком близко, чтобы это хотя бы казалось невинным. Глупость? Грейнджер не глупа. Наивность? Наивные так не целуются. Провокация? Запросто.
— Сэр…
Кажется, даже позвоночник резонирует от этого виноватого полушепота.
— Я должна извиниться… я… была не в себе и наболтала лишнего. И наделала глупостей. Вы не придавайте этому значения, сэр, прошу вас. И ваша мантия…
— Что моя мантия?
Северус обернулся так резко, что девчонка отшатнулась.
— Она запачкана…
— Какой ужас. Мисс Грейнджер, я могу понять, когда мозги отказывают человеку по причине стресса, но сейчас-то у вас стресса нет. Или вы свой мозг там под камнями оставили?
Разве можно с такой скоростью менять обличья и маски? Беспомощная и перепуганная, потом властная и непреклонная, потом ласково-веселая, и вот опять беспомощная, но теперь уже смущенная, растерянная, и вроде бы даже немножко обиженная…
Что ж ты делаешь, Принц, что она тебе сделала? Разве она виновата в том, что ее поцелуй будет теперь сниться тебе в самых сладких снах? И дай Мерлин, чтобы эти сны из сладких не превратились в мокрые…
Северус молча забрал из ее рук мантию и вышел вон. А потом весь вечер кружил по комнате и убеждал себя, что легкое и тревожное поглаживание ее пальцев по тыльной стороне его ладони, когда девушка передавала ему сверток, — не что иное как галлюцинация, порожденная озверевшим от длительного сексуального воздержания сознанием. И фраза, брошенная ему вслед: «После такого стресс неделю не пройдет…» — тоже послышалась.
* * *
…Жить! Жить! Жить!!!Как же хочется жить!
Но торжествующий хохот звучит приговором.
Палящий жар пульсирует в голове, в груди жжет, раскаленным ошейником стискивает горло. Кажется, кровь шипит, закипая. Душная тьма опускается тяжелым глухим пологом.
Дробящей ребра тяжестью обрушивается занавес, сдавливает, расплющивает, размазывает по полу, и бьешься в отчаянной попытке высвободиться, потому что… потому что…
Потому что НЕЛЬЗЯ!
Потому что если сдаться сейчас, позволить впечатать себя в землю, позволить раскрошить самое имя и память, то кто будет защищать их… ЕЕ?!
У воина одно право — сражаться, но кто даст ему это право кроме тех, кто стоит за его спиной? У воина нет права на смерть, если от него зависит жизнь!
НЕТ. ПРАВА. НА. СМЕРТЬ.
Нет права.
Ведь если не ты, то кто?
Рыча и надсаживаясь, упираешься ослабевшими ладонями в неумолимо надвигающуюся стотонную погребальную плиту, но не хватает сил, не хватает, вытекла сила, впиталась в земляной пол, высосали силу пустые глазницы Смерти, но нет права умирать, нет права…
Северус проснулся оттого, что упал с кровати. И не просто упал, а в ледяную воду.
Здравствуй, Хогвартская осень. С потолка капает, и воды по щиколотку.
Не было мочи даже материться — сон забрал все силы вместо того, чтобы их восстановить.
Взобравшись на кровать и кое-как вытершись простыней, Снейп дотянулся до одежды. Брюки пришлось подвернуть, и потом несколько минут искать, куда уплыла обувь. Впрочем, толку в это было немного, поскольку и туфли, и ботинки промокли насквозь.
Босиком — а что делать? — Северус вышлепал из спальни и направился в студенческую гостиную, чтобы оценить масштабы потопа.
Масштабы оказались более чем внушительными. Гостиная находилась хоть и ненамного ниже, чем обиталище Снейпа, залило ее гораздо сильнее. Вода, грязная и холоднющая, плескалась где-то на уровне колен, из комнаты в комнату плавали тапки, какие-то шнурки, бумажки и деревяшки. Брючины все-таки намокли, как Снейп их ни подворачивал, и в конце концов на это пришлось плюнуть.
— Так, стул давай сюда и двигай кресло! — распоряжался завернутый в простыню Драко, стоя на комоде и держась за люстру, отчего был похож на Статую Свободы. — Да не то кресло! Да не туда! Да не ты, Бут, ты вообще плыви к себе, толку от тебя никакого…
Расстроенный — впрочем, как и всегда в последнее время — Терри побрел в сторону райвенкловской спальни, вздымая брызги и смешно размахивая руками.
Поттер, со стулом в руках осторожно пробираясь по диванам, потрясенно бубнил:
— Охренеть модулятор-демодулятор! И часто у вас так?
— Каждую осень, — Драко повис на люстре в изысканнейшей фигуре эквилибристики. — Стул давай.
— Как вы тут жили вообще?!
— Вот так и жили! Правда, нынче из-за обвала воды вдвое больше.
Драко обозрел пространство с видом главнокомандующего на поле боя.
— Так, еще пару стульев — и проход до коридора будет готов. О, сэр, я смотрю, вас тоже подмочило?
Ответить Снейп не успел.
— Ребята-а! — донеслось из комнаты Золотой молодежи. — Я тут это… не выберусь никак…
— Щас припрыгаю, потерпи три секунды! — отозвался откуда-то Уизли.
— Рон, три секунды — а потом описаюсь! Раз, два, три! Можно начинать?
— Грейнджер, у тебя вроде плечо выбито, а не ноги! — Малфой сосредоточенно левитировал к двери стулья. — Не отвлекай народ от общественно полезного труда.
— Умный, да? Как часто ты прыгал по стульям с рукой «самолетом»?
Снейп удрученно посмотрел, как Уизли торопливо переставляет стулья в попытках пробраться к комнате, и махнул ему рукой — стой на месте.
— Мисс Грейнджер, тут и без ваших естественных отправлений воды достаточно.
Северус перешел гостиную вброд. Грейнджер сидела на постели, как лягушонок на кочке посреди пруда. Лягушонок в огромной мужской майке и с голыми ногами. Длинными и весьма привлекательными ногами.
Снейп не успел себя остановить:
— Мисс Грейнджер, с вашими ногами вы можете по этому болоту как цапля ходить, зачем вам гужевой транспорт?
— Если это комплимент, то очень сомнительный комплимент…
— Что могу. Быстрее, мисс, я не хочу стать свидетелем вашего конфуза.
— Ну вы же джентльмен, отвернетесь, если что…
— Мисс, ваша наглость прощается только из-за экстремальной ситуации.
Держать ее на руках оказалось легко, но неудобно: девчонка возилась, пытаясь поудачнее устроить поврежденное плечо.
— Моя наглость только этим и объясняется, сэр…
— Не брыкайтесь, а то уроню.
— А роняйте. Не раздавило — так, может, утону.
— Памятуя о вашем катастрофическом везении, могу предположить, что вы и в ложке супа утонуть умудритесь.
Ни один туалет в Подземельях по понятным причинам не работал, поэтому пришлось нести девчонку на первый этаж. Вода скрывала половину лестничного пролета, и Снейп осторожно нащупывал ногой каждую следующую ступеньку и старался, чтобы матюги из мысленных не превратились в озвученные.
— В тыквенном супе я тонуть категорически отказываюсь. Я не для того по лесам скакала, не для того с василиском здоровалась, не для того в кошку превращалась и Гринготтс грабила, чтоб теперь в тыквенном супе утонуть!
— Тогда помолчите, мисс, иначе я утоплю вас в унитазе.
— Школе нужно новое сортирное привидение?
— Упаси Мерлин… Живой вам хоть рот можно заткнуть, а привидению — затруднительно.
— Значит, не будете топить?
— Не буду. Я вас Саундчейзеру скормлю заживо.
— Только в терновый куст не бросайте.
Северус услышал, как Грейнджер улыбнулась. Что-то было в этой беззлобной перепалке такое удивительно уместное, такое правильное и безыскусственное… Словно он каждый день носит полуголую Грейнджер на руках и обещает утопить. Словно они каждый день вот так переругиваются, не намереваясь, но и не боясь обидеть. Словно ее тихое дыхание возле уха, и нечаянное прикосновение губ к шее прямо над воротником рубашки, и тонкая рука на плече, и вся она, легкая и обманчиво-хрупкая, — принадлежит ему по неизвестно откуда взявшемуся праву.
И это стоило любой войны.
— Ой, мама!..
Грейнджер встрепенулась, и Снейп едва ее не выронил.
— Сэр, вы тоже это видите?
Он видел.
Он видел стену, сплошь увитую тыквами. Когда-то в этой стене была дверь туалета. Давно это было и неправда.
Грейнджер неловко покачала ногами:
— Пустите, сэр, я до другого туалета не дотерплю.
— И как вы собираетесь…
— Как получится.
Грейнджер критически оглядела тыквенные заросли, вздохнула и спряталась за самой большой тыквой. Зажурчало.
Деликатно отвернувшись, Снейп громко хмыкнул:
— И не стыдно вам?
— Стыдно, — донеслось из-за тыквы. — Но умереть от разрыва мочевого пузыря — немногим лучше, чем утонуть в супе.
В голосе — уверенность с легкой дерзинкой, с едва уловимой насмешкой. Над собой смеется? Над ним, профессором? Или над дурацкой ситуацией, в которой они оба оказались?
Грейнджер выбежала из-за тыквы на цыпочках, здоровой рукой стараясь натянуть футболку едва не до колен.
— Сэр, спасибо… что доставили и что покараулили.
— Невелика честь. Вы все свои нужды справили? Тогда пора обратно, пока ваши телохранители остатки замка не развалили в приступе бешенства.
Северус шагнул к девушке, намереваясь снова поднять ее на руки, но та потупилась смущенно и неожиданно:
— Да что вы, сэр, я сама могу… мне только по этим обезьяньим мостам трудно перебираться, а так…
Невероятно. Стоит босая, в чужой футболке и без штанов, а отвергает помощь с достоинством английской королевы, отказывающейся от новой шляпки.
— Ну, если вам охота топать через весь замок босиком и с голым задом — пожалуйста.
— Вы тоже босиком, а… ААААА!!!
Грейнджер оказалась у Снейпа на руках быстрее, чем он успел моргнуть.
— К-крыса там…
Беда с этими Героинями…
Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что в Хогвартсе отродясь не было ни крыс, ни какой-либо иной паразитирующей живности (Петтигрю не в счет), когда над головой пугающе знакомо хрустнуло. Единственное, что Северус успел, — подумать: «Что?! Опять?!»
А в следующий миг на их головы обрушилась настоящая лавина… из тыкв.
Хорошо хоть, тыквы были спелые. И мягкие.
— Мисс! Тьфу… Грейнджер! Тьфу… — переспелая тыква оказалась чрезвычайно вязкой, и Северус отплевывался от нее со всем усердием, на которое был способен. — Ваши фобии скоро превратят замок в грудьфу… тьфу, груду развалин! Стоит вам завопить, вокруг вас все падает! Правильно оставили в покое Саундчейзера, может, хоть он вас заткнет…
Они лежали на полу среди лопнувших при падении тыкв, обломков стеблей, мятых листьев, в луже сока. Грейнджер смотрела снизу вверх широко распахнутыми и почти черными в полутьме глазищами. Она тоже была вся перемазана тыквенной мякотью, а ярко-оранжевая корка покоилась на ее голове наподобие ночного чепца.
— Может, вы еще чего-то хронически боитесь? Огласите весь список, пожалуйста…
— Я боюсь… — ее глаза стали еще шире, хотя казалось, это невозможно. — Если я сейчас вас поцелую, ничего хорошего из этого не получится… Очень боюсь.
— Правильно боитесь…
…Когда у мага впервые получается окклюментный щит, он впадает в состояние, которое легиллименты называют «шторкой»: ощущение вседозволенности и собственного всемогущества заставляет творить натуральные безумства, среди которых выйти из окна в святой уверенности, что умеешь летать — невинная забава. Бывало, что «шторка падала», и на человеке можно было смело ставить крест, потому что вытянуть его из штопора иллюзий не удавалось никому и никогда. Северус однажды в молодости тоже чувствовал «шторку».
Но что такое «упавшая шторка», он понял только сейчас.
Это когда на самом деле выходишь из окна и летишь вверх.
Это когда в коридоре, на холодном полу возле женского туалета, весь в тыкве, целуешь Гермиону Грейнджер, и понимаешь, что большим кайфом может быть только оргазм с ней же.
* * *
Северус всегда презирал тех, кто презирал тело.
Вернее, тех, кто говорил, что презирает тело и его потребности.
Целомудрие не есть невинность, и телесное целомудрие не означает невинности помыслов. Что толку соблюдать целибат или бичевать себя, мучить голодом и жаждой, если грязь лежит на самом дне души? Можно живьем содрать с себя кожу в попытках «очиститься», но кто вытрясет душевную мерзость и вонь?
Можно воздерживаться, можно терпеть, но сука-чувственность неизменно проглядывает во всем, что делает такой терпеливый. Так телесное целомудрие становится грязью и похотью души — разве нельзя не заметить, какие жестокие и похотливые глаза у монахов? Это сладострастие их сменило обличье и стало называться состраданием, и с вожделением взирают они на всякого, кто страдает и мучается.
Целомудрие не есть невинность.
Проповедники смерти, поводыри слепцов, верящих, что вся грязь человеческая сосредоточена в желаниях бренного тела, заставляют убивать свои чувства. Так и поступают те, кому недоступна невинность чувств. Если бы стали они невинны хотя бы как дети! Но истинная невинность принадлежит лишь зверям. Анимаги знают об этом больше… Оборотни знают об этом все.
Кто-то стыдится отсутствия чувств, кто-то страшится проявлять свои чувства.
Но позволить себе чувствовать — вот настоящая смелость и настоящая победа над своей грязью. Осознать: то, чего хочешь ты, другие не имеют права хотеть. Тело чисто по природе своей, и все болото и вся мерзость человеческая — лишь в человеческой душе.
Разрешить себе чувствовать — это непростительно много. Невозможно давать себе индульгенцию постепенно, только разом и на все.
Он целовал Грейнджер, и было чувство, будто он получил… нет, не отпущение всех грехов. Разрешение на любые грехи!
Он слышал это разрешение в негромком мурлыканьи, когда провел кончиками пальцев по изгибу ее скулы — на лице Грейнджер осталась липкая полоса тыквенного сока. Он почуял разрешение в игривом прикосновении ее языка — она, неуместно забавляясь, слизывала сок с его пальцев, слегка прикусывала, заставляя невольно порыкивать от удовольствия и нетерпения. Он видел разрешение в ее глазах — под полуопущенными веками, под легкой чернотой ресниц он ловил таинственное мерцание не то безумия, не то желания, а может, и того, и другого.
Грейнджер, как расшалившийся котенок, прихватила зубами его запястье, проследила языком голубоватую выпуклость вены, поцеловала в сгиб локтя. Потерлась щекой о плечо, коснулась носом подбородка…
— Колючий…
Где-то в горле, под кадыком, встрепенулось, задрожало, заклокотало, а под ребрами, наоборот, все сжалось в недоверчивом изумлении. Северус на миг задержал дыхание, а Грейнджер медленно-медленно запрокинула голову, открывая шею и невыразимо притягательную ямочку меж ключиц, приглашая, позволяя, настаивая… Северус послушно приник губами к этой ямочке, и был вознагражден томным вздохом, благодарным стоном, и мягкими ласками пробравшейся под рубашку узкой ладони, и легким поглаживанием округлой девчоночьей коленки по бедру… Грейнджер вся подалась навстречу ему, прильнула маленькой крепкой грудью, изогнулась в стремлении оказаться как можно ближе.
Северус подхватил ее под спину и притиснул к себе быстро, сильно и даже грубо — но тихий вскрик, раздавшийся в ответ, говорил об удовольствии, не о страхе. Ей нравилось. А он хотел ее. Он хотел ее так, что кружилась голова. И он не видел причин, по которым не мог взять того, что хочется.
Грейнджер едва слышно постанывала, прикусив нижнюю губу и полуприкрыв глаза. Северус закинул ее ногу себе за спину, вжался в ее межножье, давая ощутить свое возбуждение — и сам же не сдержал хриплого стона, когда Грейнджер плавно качнула бедрами, потерлась об него: знаю, понимаю, хочу тебя…
Не стало ни коридора, ни злосчастных тыкв, ни холодного пола, ни промокшей одежды. Только воздух, в котором так пахло желанием, что невозможно было дышать. Только теплый атлас девичьей кожи под пальцами, только упругая округлость ягодиц, только плотная ткань футболки, которая оказалась ужасно длинной и напрочь отказывалась куда-нибудь деться… И нестерпимо хотелось добраться до высокой округлой груди, почувствовать на языке вкус и твердость сосков, уткнуться носом в ложбинку между грудями, а потом выцеловывать ее имя на мягком покатом животике — но проклятая футболка никак не задиралась выше бедер. Снейп уже совсем было собрался разорвать ее к чертям, но маленькая нахальная ладошка уверенно легла на ширинку брюк — и профессор забыл обо всех своих намерениях. С шипением втянув воздух сквозь сжатые зубы, Северус чуть отстранился, давая девушке большую свободу действий… она мучила его, не расстегивала пуговиц, не касалась горячей напряженной плоти — только нежно, осторожно поглаживала через ткань. Зверея от невыносимого возбуждения, Северус пытался прильнуть теснее к ласкающей его руке, но Грейнджер отчего-то не позволяла ему… Снейп не понимал, почему, и не в состоянии был понять, пока вдруг не взглянул в ее глаза. В ее расширенных, влажно поблескивающих глазах застыла… растерянность.
Северус чуть не рассмеялся, осознав: она не умеет! Наверняка прекрасно выучила теорию, но практически совершенно не в курсе, что с этим делать. Ну, не умеет — научим, не может — поможем, не хочет… захочет.
Быстро, пока растерянность Грейнджер не превратилась в испуг, он передвинулся и прижал колено к ее лобку — девушка хныкнула, подалась навстречу, не стесняясь показать мужчине, как ей это нравится. Теперь расстегнуть брюки, взять ее руку в свою, иииии…
— Гермиона! Гермиона, профессор! Вы где пропали?!
* * *
В пять утра пить в бывшей слизеринской гостиной псевдочай (настой зверобоя и мяты), забравшись с ногами на диван, и рассуждать за жизнь со студентами — такого абсурда Северус не мог бы вообразить, даже если бы очень захотел. Однако вот они все сидят кучей, обжигаясь, тянут «чай» и ведут неспешный разговор обо всем подряд.
Зверобой к мяте Снейп добавил не случайно. Если уж начистоту, то для себя. После того, как их с Грейнджер прервали досадно и бесцеремонно, девчонка ни разу не подняла на него глаз и держалась поодаль. Вон, устроилась в кресле, мальчишки по обе стороны на подлокотниках, как горгульи. Северус даже приблизительно не представлял, как могла чувствовать себя Грейнджер, возбужденная и не получившая удовольствия, а вот сам он ощущал жесточайший дискомфорт. И физический, и душевный. Так что зверобой был жизненно необходим.
— Малфой, а ты чего кислый такой, а? Вроде лимонов у нас нынче не подают…
Драко действительно сидел, угрюмо уткнувшись носом в чашку, и в общей беседе участия не принимал.
— Боунс, заткнись, а? — Панси угрожающе сверкнула глазами. — Тебе весело, вот и ржи, как фестрал, а других не трожь.
Северус едва не схватился за голову при всех. С этим помутнением рассудка под названием «Гермиона Грейнджер» он напрочь забыл про масштабы катастрофы, которую неминуемо повлечет за собой нынешний потоп. И повинен в этой катастрофе был именно Драко Малфой.
Так и подмывало сварливо заявить: «А я же тебя предупреждал!» Но молодость всегда хочет как лучше, а не как правильно, ну и получает, соответственно, как всегда. Узнав, что в этом году рассылкой пригласительных писем для юных магглорожденных волшебников никто не озаботился, Драко взял эту благородную миссию на себя. Отыскал прошлогодние списки детей, у которых проявилась магия, подсчитал, кому из них исполнилось одиннадцать… и отправил письма, запечатанные сургучом с оттиском фамильного перстня Малфоев. Снейп, конечно, раскритиковал его благородные намерения на корню, привел сто возражений, но особо не препятствовал.
Парень сгибается под грузом своей и чужой вины, мечется, одержимый желанием восстановить честное имя рода. Пусть пробует. Вдруг да получится. Северус знал: в жизни иногда осуществляются с успехом самые безумные, на первый взгляд, затеи. Взять того же, не к ночи будь помянут, Риддла. Кто верил, что этот обиженный на весь мир пацан устроит такое светопреставление? А ведь устроил же, до сих пор не очухаться.
Поэтому Северус выдал крестнику образец пригласительного письма, сообщил, что не станет мешать, но и помогать не будет, и отправил восвояси. Правда, Минерве тоже ничего не сказал. Поругал себя за неубиваемый синдром хулигана — сначала натворить делов, а потом поставить строгих родителей перед фактом, — но смолчал. Рассудил, что если маленькие магглорожденные волшебники заявятся в школу, Директор не станет же отправлять их обратно, а там можно будет решать проблемы по мере их поступления.
Но малявки еще не приехали, а проблемы уже поступили. Да какие! Куда деть эту сопливую мелочь, когда единственные жилые помещения в замке для жилья стали непригодны? Дети наверняка не за навыками выживания в экстремальных условиях приедут. И что теперь, как теперь? Вот Малфой и сидит, как бладжером пришибленный.
Фред, гордо парящий за плечом Сьюзен, хохотнул:
— Дак он тут детский сад решил организовать, а оно вон как… если тут что и организовывать, так только курсы гребли на байдарках. Или подводного плавания.
Малфой вскочил на кресле, направив палочку на Фреда, но тот элегантно упорхнул в сторону и спрятался за креслом, где сидела Грейнджер.
— А чего? Я что, соврал, что ли?
— Слышь ты, падаль призрачная…
Палочка вылетела из руки Малфоя и послушно прыгнула в руку Грейнджер. Северус чуть не подавился: невербальный Экспеллиармус — это вам не в тапки гадить! Он знал, конечно, что Ум, Честь и Совесть Золотого Трио — сильная ведьма, но чтоб настолько… Тут ведь не только сила, тут мастерство нужно, и мастерство высокого класса. Когда успела?.. Кто научил?..
— Детский сад? Малфой, а можно подробнее?
— Да иди ты…
— Ага, сейчас. Бегу. Уже в пути, — Грейнджер помахала малфоевской палочкой. — Не отдам, пока не расскажешь.
Малфоя перекосило от гнева. Он рванулся было за палочкой, но напоролся на щит и отлетел обратно в кресло, недоуменно глядя на Снейпа. Тот тветил укоризненным взглядом и снял щит: только драки не хватало для полного праздника жизни.
— Да колись уже, Малфой, — Поттер отобрал у Грейнджер конфискованную палочку и перекинул ее Драко. — Мы все тут из одного котла тыквенный суп хлебаем. Есть проблема — давай решать, нет проблемы — не порти настроение своей кривой рожей.
Малфой вертел в руках палочку и молчал, уставившись в негорящий камин. Северус вздохнул и озвучил проблему сам.
Грейнджер обернулась к Малфою медленно и удивленно:
— А почему ты нам ничего не сказал? Мы помогли бы тебе…
— Это не ваше дело.
— То есть?!
— Это действительно не ваше дело, — Блейз проникновенно посмотрел на Грейнджер, одновременно тыча Малфоя кулаком в бок, чтобы тот молчал. — Это наше дело, понимаешь? Это наш шанс. Вам-то он зачем?
— А, ну да, мы свой куш уже сорвали, — хмыкнул Поттер, точно так же тыча в бок возмущенную Грейнджер. — Только теперь это ни разу не ваше дело. Это теперь всехнее дело. Ну, проблема, во всяком случае, всехняя, а шансы можете себе оставить, на них мы не претендуем.
— Да что вы, в самом деле, — неожиданно посерьезнела Сьюзен, до этого сидевшая с безмятежной улыбкой Гуинплена. — Чтобы дети отвечали за грехи отцов — это, извините, дурдом.
— Мы не можем не отвечать за своих отцов, — Драко наконец спрятал палочку и сел ровнее. — Любые их прегрешения живут в нас, отравляют наше сознание и душу. Я в ответе за каждого, кто носил и носит фамилию Малфой.
Воцарилась тишина. Только в углу навязчиво и раздражающе капала вода.
— Где у тебя кнопка «Пафос», Драко?
Необидный смешок Грейнджер упал в воду, как те капли. Следом вдруг хрюкнул Забини. Прыснула Сьюзен. Загоготали Эрни и Джастин. Рассыпался дробным смехом Фред. Через полминуты смеялись уже все, даже Малфой, и только Уизли что-то сосредоточенно обдумывал. Результат размышлений он выдал сразу, как только смех поутих:
— Профессор, вот вы нам все говорили, что гриффиндорцы сначала делают, потом думают. А ваши, оказывается, тоже так умеют… — Снейп не успел никак откомментировать, потому что Уизли продолжил, обращаясь уже к Малфою: — Ну ладно вода, ее никто не планировал. А кто будет детей встречать на вокзале? А на чем ты их везти собирался? А через озеро? А сколько их будет, ты вообще знаешь?
Драко всем своим видом выражал непреодолимое желание задушить, зарезать и заавадить Рыжего одновременно.
— Рон! Вопросы здесь задаю обычно я!
— Ну извини, — Уизли выжидающе уставился на Грейнджер. Поттер тоже уставился.
— А у меня, собственно, только один вопрос: Директор в курсе?
Грейнджер посмотрела на Драко, Драко посмотрел на Снейпа, а Снейп посмотрел в потолок и отрицательно качнул головой.
— Фууух, слава Мерлину. Акцио… а, блин, пергамента же нет… ладно, тогда буду думать вслух, уж не обессудьте.
Невилл покивал:
— Давай. Мне всегда было интересно, как у тебя в голове столько всего одновременно помещается.
Снейпу тоже было очень интересно, каким образом Грейнджер удерживает в памяти такое невообразимое количество информации и умудряется при этом свободно ею оперировать. Но Грейнджер покусывала нижнюю губу, перебирала подол футболки и молчала так напряженно, что профессору даже захотелось прибегнуть к легиллименции, чтобы узнать, какие мысли бродят в этой встрепанной голове.
Фред завис рядом с ней в позе роденовского мыслителя, Поттер придуривался, изображая, что молится на нее, Уизли вообще задремал и едва не свалился с кресла, когда Грейнджер вдруг встрепенулась и выдала:
— Тыквы!
— Где?! — так и подскочил Невилл, да и остальные заозирались по сторонам.
— Ну вы что, «Золушку» не читали?
Северус откинулся на спинку дивана и рассмеялся: с ума сойти! Это ж надо было додуматься — искать решение в маггловских сказках! Но предложение Грейнджер было сумасбродным до гениальности: если в сказке волшебница превратила тыкву в карету, то почему настоящие, не сказочные волшебники не могут натрансфигурировать из тыкв всякого разного транспорта?
— А фестралов из мышей как ты будешь трансфигурировать? — с ехидцей осведомилась Панси.
— А зачем нам фестралы? Гужевой транспорт — вчерашний день. Будем переходить на двигатели внутреннего сгорания.
И пока все таращились на нее, как на полоумную, Поттер и Уизли переглянулись и в голос воскликнули:
— Англия!
Потом Уизли, захлебываясь, от восторга, рассказывал публике историю фордика, заколдованного Артуром.
* * *
Грейнджер словно выпустила снитч посреди квиддичного матча: у всех заработала конструктивная соображалка, ученики двигали идеи одну за другой, и по итогу выяснялось, что самые бредовые предложения оказывались самыми разумными. К семи утра решилось, что на вокзал поедут (а точнее — полетят на тыкволетах) Снейп как самый взрослый из посвященных и Драко как инициатор мероприятия. Разработана схема расселения и уплотнения: девочки налево, мальчики направо, а все лучшее — детям. Грейнджер с сияющими глазами наблюдала за интеллектуальным кипишем, но старательно обходила взглядом Снейпа.
В пылу дискуссий никто не заметил, что в затопленной гостиной нет ни одного райвенкловца. И никто бы не вспомнил про несчастных заучек, если бы аккурат в момент бурных обсуждений, куда бы деть воду из Подземелий, и не стоит ли элементарно поверх воды поставить на сваях второй пол, — если бы ровно в этот момент из мальчишеской спальни не раздался странный и очень громкий звук. Как будто кто-то большой-пребольшой пьет из огромной кружки горячий-горячий чай.
Поттер и Уизли одинаковыми движениями потянули из рукавов палочки. Грейнджер вжалась в спинку кресла и беспомощно взглянула на Снейпа — в первый раз за все утро. Даже Фред притих и встревоженно завис в жалкой попытке закрыть своим призрачным телом Сьюзен.
Хлюпнуло еще пару раз, а потом Малфой изумленно открыл рот и молча указал вниз, на пол. После этого рты пооткрывали все, включая Снейпа, потому что с каждым хлюпом воды в гостиной становилось меньше.
Терри Бут засунул в гостиную тридцатидвухзубовую улыбку и тихо, торжественно и восторженно выдохнул:
— Работает!
Это была помпа, переделанная из увеличенной в десяток раз помидоровылавливательницы. Махина дрожала и угрожающе покачивалась, но сосала воду исправно — вскоре в слизеринских комнатах остались только неглубокие лужи. Куда помпа девает откачанную воду, никто благоразумно не интересовался.
— Елки-тыквы… — Поттер обошел помпу кругом, почесал затылок, поправил очки: — Как вы ее… соорудили?
— Да как… — Терри изображал горделивое смущение. — Взяли помидоровылавливательницу, увеличили, на кухне кое-чего стырили, прикурочили, и вот, фигачит. Да, сэр, вам там отсосать не надо?
Под аккомпанемент оглушительного хохота Поттер долбанулся головой о помпу, а Терри вопрошал с искренним недоумением:
— А что я такого сказал? Не, ну что я сказал-то?
— Да неважно, что ты сказал, — постанывая от смеха, Уизли хлопнул Бута по плечу. — Лишь бы не сделал…
Новый приступ болезни укатайки согнул присутствующих пополам. Только у Снейпа пропало всякое желание смеяться, когда он поймал обращенный на него тоскливый, тревожный и испуганный взгляд Гермионы Грейнджер.
* * *
Помпа, с легкой руки Терри получившая прозвище «отсос», исправно откачала воду из профессорских апартаментов. Счастливые Винки и Пинки метались по Подземельям, удаляя следы потопа, а Снейп тихо радовался, что комнаты Минервы располагаются на первом этаже, и про внеплановый залив она, скорее всего, еще не в курсе. Да и незачем ей, по-хорошему говоря. Чего зря волновать старушку… Ему еще предстоит долго и мучительно оправдываться за себя и за остальных, если в школу приедут мелкие. Минерва — не Альбус, номер «победителей не судят» с ней не пройдет.
Время близилось к семи утра. Бессонная ночь давала о себе знать: Драко и Панси неприкрыто клевали носами, Блейз вообще ушел досыпать, Сьюзен дремала на диване, парящий рядом с нею Фред вполголоса напевал какую-то песенку. Только райвенкловцы таскали отсос из коридора в коридор и расправлялись с остатками воды.
Северус отправил Малфоя и Паркинсон спать, проверил, все ли хаффлпаффцы на месте, с сомнением кинул взгляд на дверь комнаты Золотого трио, но рассудил, что они тоже наверняка отвалились наверстывать бессонную ночь. Угрожающе зыркнул на Фреда: «Не дай Мерлин, что учудишь, я тебе…» Фред пожал плечами и продолжил убаюкивать Сьюзен.
Профессор уже почти покинул гостиную, вот уже совсем почти, когда за спиной щелкнул замок открывающейся двери.
— Сэр?
Ну вот, Принц, приплыли.
— Сэр, мы можем… поговорить?
Северус обернулся.
Она стояла в дверях, закутанная в одеяло. Зябко переступала босыми ногами на холодном и мокром полу. И на мгновение отвела взгляд, но потом снова уставилась своими невозможными, непростительными глазищами, в которых удивительным образом перемешались робость и дерзость, решимость и смущение, ум и безрассудство…
— О чем вы хотели поговорить, мисс Грейнджер? Раннее утро после потопа — не самое лучшее время выяснять, кто кому Амбридж, вы не находите?
— А другого может не быть…
— Прекратите, мисс! Война закончилась полгода назад, и хватит жить с ощущением, что каждый день — последний.
— Только так и нужно жить, сэр. Война там, не война. Только так, будто завтра умрешь.
Северус мысленно наступил себе на ногу, но все равно скрестил руки на груди и принял позу «сердитый преподаватель номер раз».
— Вы о высоких материях хотите порассуждать? Для этого, смею вас заверить, время точно неподходящее.
— Нет, сэр, я не о высоком, я о низменном. Кофе хотите?
Переход от просительных интонаций к игриво-лукавым, от «каждый день — последний» к кофе был столь стремителен, что Снейп даже опешил слегка.
— Кофе?
— Ну да… растворимый, правда, и без сахара, но все не тыквенный сок…
Полцарства и новый котел впридачу за чашку кофе!
Похоже, вид у Северуса был красноречивейший, потому что Грейнджер победно улыбнулась и кивнула — входите. И прижала палец к губам, когда он, усаживаясь, скрипнул креслом. Выпростав руку из одеяльного кокона, Грейнджер наложила на спящих друзей заглушающее заклинание, другим заклинанием вскипятила воду в большой кружке неизвестного Снейпу материала, высыпала туда коричневый порошок из продолговатого яркого пакетика.
Запах не был похож на фирменный кофе, который варила когда-то Винки, но это был определенно запах кофе.
— Походные запасы доедаем, — Грейнджер протянула профессору дымящуюся кружку. — Согласитесь, маггловские изобретения порой весьма удачны.
Северус глотнул торопливо и тут же обжег язык.
— Вы о кофе?
— Нет, я о кружке, она не нагревается. Сэр, что происходит?
Северус обжегся снова. Отвлекла вожделенным кофе, ловким исполнением заклинаний, светскостью тона… Лиса. Как есть лиса. Нет, выдра!
— Поясните, что вы имеете в виду, мисс.
— Вы сами знаете, профессор.
Он знал. Конечно, знал: зажал девчонку, едва не оттрахал на тыквах — изволь теперь объясняться. Любишь Веселящее — люби и котел чистить. Все, что в нем было принцевского, укоризненно настаивало на оправданиях и извинениях, но все снейповское вставало в позу и орало: «А ибо нехуй голыми ляжками перед взрослым мужиком сверкать!» Точка зрения Снейпа на степень его вины была более привлекательна, поэтому Принц, как всегда, оскорбленно затих до следующего раза.
— Мисс Грейнджер, в бытность вашу на втором курсе Флитвик — земля ему пухом! — предложил ввести уроки сексуального воспитания. Я, грешным делом, возражал, теперь вот жалею.
Грейнджер сверкнула глазами, и Снейп непроизвольно оглянулся: где ее палочка? Так, на всякий случай…
— Как мило с вашей стороны! Восполнить пробелы в моем сексуальном образовании столь практическим способом! И какова оценка, профессор?!
— Выше ожидаемого, — невозмутимо ответил Снейп.
С коротким: «Бдзынь!» чашка лопнула в его руках, горячий кофе выплеснулся на рубашку, залил пальцы, забрызгал брюки, несколько капель попали на лицо. Зашипев, Снейп вскочил, пытаясь отряхнуться, но невербальный Ступефай — не то слабенький, не то намеренно легкий — отбросил его назад в кресло.
Неудовлетворенная женщина хуже Третьей магической войны.
Грейнджер смотрела на него с таким гневом, с таким негодованием, что Северусу показалось, ее вечно растрепанные волосы шевелятся, как у Медузы Горгоны.
— Как вы смеете…
Неизвестно, где она выучилась так квалифицированно швыряться невербальными, но это безобразие пора прекращать. Петрификус Тоталус — гарантированное средство против неуравновешенных Героинь войны.
— Смею, дорогая моя, смею.
Северус обошел кругом обездвиженную девушку — Петрификус вышел что надо, Грейнджер не могла даже моргать.
— Судя по всему, о взаимоотношениях полов вы действительно имеете весьма приблизительное представление. Хотите, проведем повторное занятие?
Остановись, Принц, заткнись! Девчонка напугана, девчонка озадачена — и не твоим поведением, а своим. Она понимает не хуже твоего: не явись тогда Поттер и Уизли, ты бы взял ее прямо в тех тыквах, и она не стала бы сопротивляться. Мантикраб тебя зарежь, а ты не подумал, что мог стать у нее первым? И она позволила бы тебе! Неужели ты всерьез считаешь, что лишиться невинности на полу возле туалета в тыквах с преподавателем — предел девчоночьих мечтаний? А если нет, то как ты объяснишь поведение Грейнджер? Ну же, соображай, Принц, только головой соображай, а не тем местом, которое у тебя лучше всего работает…
Северус наклонился к Грейнджер, заглянул в немигающие глаза и шепнул почти ласково:
— Легиллименс!
Такое он видел впервые. В голове у самой умной ведьмы поколения творилась натуральная каша. Девчонка помнила и переживала столько всего, что Снейп даже представить не мог, как это все в ней поместилось.
Там были воспоминания детства — книжки с фонариком под одеялом, «Мама, купи котика! — А ты подумай как следует…», и драка со старшеклассниками, кидавшими камни в колчелапого воробья… Был Хогвартс, и тролль, и василиск, Люпин такой и Люпин сякой, и Оборотное зелье, и арифмантические формулы, и какие-то незнакомые стихи — маггловские, что ли? — и Большой зал, и первый поцелуй с Крамом, и Тремудрый турнир, и чего там только не было, и все в кучу, все вперемешку, и все яркое, словно вчерашнее… А еще там был сплошной кошмар: Темные заклинания, битва в Министерстве, и Белла, и Малфой-мэнор, и одна палатка на троих, и бесконечный страх — за себя ли, друг за друга, не разобрать. И стычка за стычкой, и постоянное напряжение, и сон вполглаза, и надежные руки друзей, и Гринготтс, и Визжащая Хижина… и МакГонагалл, и Малфой, и еще целый вихрь полузнакомых и вовсе незнакомых лиц… и он, Снейп.
Большой зал, распределение, первый урок зелий, дуэль с Локхартом, потом Запретный лес и оборотень, и та жестокая отповедь, и присвоение почетного титула «невыносимая всезнайка», и потом нескончаемый ворох воспоминаний о профессоре зельеварения — ее цепкая память запечатлела и сохранила каждый поворот головы, каждую ухмылку, и эту фирменную гримасу с поднятой бровью, и каждый жест, и каждый взгляд, и все интонации голоса. Она помнила все его уроки, она ловила каждую его фразу, знала, сколько пуговиц у него на сюртуке, она разглядела даже крохотный рубец между средним и указательным пальцем на левой руке — как умудрилась? Снейп увидел, как она страдала и не верила, когда он убил Дамблдора. Как ругалась с друзьями — из-за него. И ее мечты и фантазии: умилительно смелые и пугающе реалистичные, и мечтала она о нем, о Снейпе.
Это было за пределом понимания.
Это было вообще за пределом.
«Фините Инкантатем» сорвался сиплым фальцетом. Грейнджер не шелохнулась и продолжала не мигая смотреть на профессора. Лишь когда тот уже засомневался, сработало ли отменяющее заклинание, она отвела глаза и неловко потянула вверх сползающее с плеч одеяло.
— Вы не имели права.
— Очень уж было интересно, что вас больше обидело: свершившийся факт или моя оценка…
— Ваш Петрификус.
— А чем это он вас обидел? — Северус отвел ее руки, сам закутал Грейнджер в одеяло, плотно, как куклу. — Качественное заклинание, хорошее. Не халтура какая-нибудь.
Грейнджер качнулась вперед, ткнулась носом в его залитую кофе рубашку:
— Как вы можете… быть одновременно таким гадом и таким…
Понятно. О причинах ее неожиданной и необъяснимой влюбленности можно не спрашивать. Если человек находит в Снейпе что-то «такое», у него явно проблемы с головой. Вспомнить хотя бы Дамблдора — бедный старик так и погиб с уверенностью, что Северус попал не на тот факультет. Впрочем, у Грейнджер с головой как раз очень большие проблемы, так чему тут удивляться.
— Таким кем?
Разговаривать разговоры стоя — полнейший моветон. Тем более разговоры о любви. Доселе Снейпу не приходилось общаться на эту тему; вернее, приходилось: пару раз откачивал страдающих от неразделенной любви юных слизеринских дурочек, но в обоих случаях вторым персонажем истории не был он сам. А теперь вот сподобился… Обрадоваться, что ли?
В любом случае, нельзя стоять, если можно сидеть. Северус подхватил Грейнджер и уселся в кресло вместе с ней и с одеялом.
— Так я жду ответа на поставленный мною вопрос.
Грейнджер прерывисто вздохнула ему в шею.
— И давно вас так… заколдобило?
— Какое точное слово… — Грейнджер повозилась, снова вздохнула. — А я не знаю. Когда вдруг обнаружила, что все вокруг вас ненавидят, а я нет, стала за вами наблюдать. Года два наблюдала. А потом стало как-то не до размышлений на эту тему, я и отложила до лучших времен. Так и не разобралась.
— Вы самый мерзостный мерзавец, каких я встречала. Только мне с вами… хорошо. С вами не страшно!
Вот ты и попал, Принц. Вспомни про гриффиндорский сдвиг, посмотри на нее и осознай: это более чем весомый аргумент. Ей не страшно только с Поттером и Уизли в комплекте или с одним тобой. Грейнджер влюблена в тебя, и ей с тобой не страшно.
— Но это ничего не значит, сэр. Вы не волнуйтесь, я больше не буду вас провоцировать.
Плохо. Непонятно и плохо.
— Вы не подумайте там… мне же нельзя, понимаете? У меня должны быть только они, как же мы друг без друга? Если я позволю себе вдруг, то что станет с ними? Знаете, влюбиться — это вообще роскошь, а для меня роскошь недоступная. И для Гарри тоже, и для Рона. Только когда вы так близко, очень трудно голову на потерять… Но я справлюсь, у меня выхода нет. Я не принадлежу себе больше, и мои желания ничего не значат. И их желания тоже. Только общее — боль, страх, радость, спальник и ужин, все на троих. В нашей жизни больше нет места другим.
Северус слушал эту обреченно-спокойную исповедь, и за ворот сыпались муравьи. Он осторожно, пальцами разбирал спутанные локоны, не в состоянии поверить ни в такое простое решение гриффиндорской проблемы, ни в такое слепое упрямство отказа от ее решения.
И все-таки… ох, какая девушка! Удивительная девушка! Необыкновенная… Что ж так хронически везет Поттерам на друзей и женщин? Младший вообще получил два в одном. Конечно, пока они спят вместе только в буквальном смысле, но скоро физиология возьмет верх. Но кто, скажите, будучи влюбленным не первый день и по уши, сознательно и самостоятельно отказывается от возможности быть с любимым человеком из-за необходимости быть с друзьями? Лили, выбирая между первой дружбой и первой любовью, выбрала любовь — и была права. Эта же…
— Я вот только еще немножко с вами побуду, можно?..
Да можно же, можно, дура ты глупая…
— Мисс Грейнджер, а вы не думали, что это может решить вашу проблему?
— Нет. Не решит.
Грейнджер еле ощутимо потерлась носом о его ключицу.
— Джинни почему-то поверила, что у нас организовался милый тройничок, и.. в общем, они с Гарри расстались со скоростью звука. А у Гарри как отрезало все чувства к ней после этого. Рон даже не пытается за кого-то уцепиться, говорит, что положил на свою личную жизнь уже все, что мог положить. Нельзя рассчитывать на счастливые случайности, сэр, надо уметь выживать в тех условиях, которые тебе выдали.
Необыкновенная. И вот это самоотверженное сокровище может и хочет принадлежать ему, Северусу Снейпу, но какое-то упрямое смирение не позволяет ей. Она кладет любовь и верность на разные чаши весов, и верность оказывается тяжелее.
— Мисс Грейнджер, я не буду ничего обещать. Но Дамблдор справился со своим синдромом, и вы тоже справитесь. Есть техники на основе легиллименции, и если удастся выяснить, какие применял Директор… Шансы могут быть велики.
Грейнджер отстранилась, выпрямилась.
— Зачем вам это, сэр? Из любви к искусству?
— А хоть бы и так. Если существует способ разорвать вашу болезненную связь, его стоит опробовать, разве нет?
— Профессор, как же вы не понимаете… я ведь не дура… ну то есть, дура, конечно, но не до такой степени. Предположим, нам удастся разорвать цепочку. Но для меня это возможно только потому, что есть вы… мы с мальчишками «отвалимся» друг от друга, и что останется мне тогда? Вам, возможно, и приятно, и лестно знать о моих чувствах, но… разве вы хотели бы, чтобы это была я?
Вот он, момент истины. Решай, Принц, время на доли секунды, если промедлишь — она не поверит. Надо тебе это сумасшедшее чудо рода человеческого? Сможешь ли ты отвечать за прирученную выдру?
Предназначение мужчин — война. Но как воевать, если за спиной нет ничего, что стоило бы твоей войны и твоей крови? Впервые за почти сорок лет ты держишь в руках ту, которая стоит любой войны. Не принципы и идеалы, а реальный, живой человек, девчонка с дерзкими глазами и черным отчаяньем в сердце, девчонка, готовая жить для тебя.
Откажешься?..
— Да, мисс Грейнджер. Я хотел бы, чтобы это были вы.
Девушка уставилась на него безжалостно, как на трехголового:
— Нет. Так не бывает. Потому что не бывает никогда. Простите, сэр, что втянула вас в это. Не надо меня жалеть, от милостыни нет толку. Когда вы хотите помочь человеку, не давайте ему сикль, лучше снимите с него что-нибудь и несите вместе с ним. Но мне нечем поделиться с вами, профессор.
Грейнджер сползла с его колен и на цыпочках отбежала в другой угол комнаты. Ну, значит, так тому и быть. Не судьба тебе, Принц, просто не судьба, если ты еще не понял.
Северус поднялся из кресла и направился к двери, изо всех сил сохраняя пустоту в мыслях: ругать себя на все корки за слабость он будет потом. Сейчас — хотя бы просто уйти, не показав злобы и досадливого стыда: ишь, развезло, поверил, на секунду, но поверил…
— Сэр…
Ну что тебе еще?
— Я заслуживаю более высокой оценки.
Северус обернулся: Грейнджер жалась в углу за диваном, такая жалкая и несчастная, что даже злость поутихла. И опять поджимает ноги, как цапелька…
— Не стойте босиком, пол холодный, — сказал профессор перед тем, как закрыть дверь.
* * *
На завтрак по понятным причинам никто не явился: все, включая угомонившихся наконец-то райвенкловцев, предпочли отоспаться. Но всласть порефлексировать Северусу не дала Минерва: самолично заявилась в его кабинет с ворохом документов и настоятельно потребовала сопроводить ее в Гринготтс. Снейп даже обрадовался возможности отвлечься — в одиночестве предаваться нездоровой самокритике никогда не доставляло ему удовольствия, а в нынешних условиях и пользы не могло принести.
Волшебный порошок закончился, запрета на аппарацию никто не отменял, поэтому пришлось топать пешком под проливным дождем до границы антиаппарационной зоны. Минерва трансфигурировала зонтик из ближайшего тыквенного побега, но толку от него было немного, шквалистый ветер постоянно выворачивал наизнанку отвратительно-оранжевый купол и рвал зонт из рук. Снейп в конце концов плюнул и отпустил его в свободный полет.
В Гринготтс они вошли вымокшие до нитки и продрогшие до костей несмотря на согревающие чары.
Гоблины держались высокомерно и двигались неторопливо, как рыбы в аквариуме. Северус не привык чувствовать себя заискивающим просителем, но за прошедшую ночь устал так, что не находил в себе силы даже ругаться. А вот Минерва заметно нервничала: постукивала пальцами по стойке и беспрестанно поправляла прическу.
Северус достал палочку, чтобы высушить свою и директорскую мантии — Минерва от волнения, видимо, забыла обсушиться — но моментально подскочивший охранник схватил его за рукав и грубо рявкнул:
— Колдовать запрещено!
Северус вырвал рукав из гоблинской лапы и злобно, с присвистом, прошипел:
— А если Авадой?!
— А если Авроров?
— Да мне похуй! — взорвался Снейп. — Приводи все отделение! Если сможешь после Авады!
— Северус! — Минерва сильно дернула его за другой рукав. — Веди себя прилично!
— Это пусть они ведут себя прилично. Я им Герой войны или хрен с бугра?
— Герой, Герой, уймись, — Минерва пихнула его локтем в бок и улыбнулась гоблину: — Извините. После войны, сами понимаете, нервы немного… сдают. Вам же не нужны здесь разрушения? Доказывать степень вины в причинении ущерба — такая морока…
Гоблин неохотно кивнул и отошел — впрочем, недалеко.
— Северус, ты совсем ополоумел? — зашептала Минерва, умудряясь одновременно мило улыбаться клерку за стойкой. — Какой пикси тебя укусил? Или ты не с той женщины утром встал? Я все понимаю, у вас там потоп был, ты полночи не спал и устал, но нельзя же так на людей… тьфу, на гоблинов кидаться!
Снейп с удивлением уставился на директрису: откуда она знает про потоп? И уже собрался было спросить, когда рядом откуда ни возьмись возник другой гоблин — в синем с отливом костюме-тройке и с карманными часами в лапе. Улыбка у гоблина была приклеенная, а глазки расчетливые и цепкие.
— Госпожа МакГонагалл, господин Снейп, какая честь, какая честь! — закудахтал гоблин, не снимая улыбки. — Так мы рады вас видеть, так уж рады! Премного прощения прошу, этот новый персонал необучен еще, понятия не имеет, как с почетными лицами государства обращаться…
Под взглядом управляющего гоблин-охранник из светло-зеленого стал болотного цвета и сгинул, как испарился. Клерк за стойкой усердно зашуршал бумагами, послышался звук проставляемой печати.
— Я смотрю, дорога выдалась нелегкая, — продолжал тараторить управляющий. — Не желаете присесть? Кофе, чай, огневиски?
— Кисель, коньяк, косяк — и в школу не пойдем, — мрачно буркнул Снейп, все еще очень злой.
Минерва серьезно взглянула на гоблина:
— Валерьянки. Бочку. И ковшик.
Гоблин остолбенел — не иначе, соображал, где взять косяк и валерьянку. Наконец МакГонагалл смилостивилась:
— Тогда объясни мне, почему ты идиотничаешь, как тринадцатилетний босяк с Лютного? Для детской непосредственности тебе уже поздно, для маразма еще рано!
— Насчет маразма тебе виднее, конечно.
— Три «С».
— Что?
— Самовлюбленная слизеринская скотина.
— Ошибаетесь, госпожа Директор, я не анимаг.
— Ты на что намекаешь?
— Я не намекаю, я расстраиваюсь.
— Говорила же тебе лет десять назад — осваивай анимагию, полезная вещь. А теперь все, поздно расстраиваться, иди и кидайся головой в тыквы.
Северус подавил улыбку, чтобы гоблины не подумали, будто задобрили его кофием. Такой смешной порцией — крохотную чашечку едва можно было удержать пальцами — задобрить невозможно, только сильнее разозлить.
— Госпожа МакГонагалл! — клерк привстал за стойкой, всем своим видом источая дружелюбие и готовность вывернуться мехом наизнанку. — Прошу вас, ваши документы. Как вы желаете получить деньги?..
— Сильно.
Гоблин вытаращился. МакГонагалл вздохнула:
— Золотом.
Северус не удержался и хрюкнул в чашку.
Зачем Минерве нужно было его сопровождение, Снейп понял, когда гоблин выставил перед ними мешочек с галлеонами. МакГонагалл обреченно посмотрела на Северуса:
— Утащишь?
— Своя ноша не тянет, — хмыкнул он в ответ, уже зная, что бравада обернется боком, если вовсе не задом.
Ноша тянула.
Может потому, что была не совсем своя?
Нестарый мужчина, забравший в банке мешок золота, должен нести его легко и непринужденно. Даже под проливным дождем. Поэтому, аппарировав к границе защитного барьера Хогвартса, Снейп взял мешок в левую руку и понес, изящно оттопырив мизинец. И секунд пять оттопыривал. Потом мешок изъявил непреодолимое желание встретиться с землей, отчего Снейпа перекосило набок. Он переложил мешок в другую руку и опять начал с мизинца, но через несколько шагов снова согнулся дугой.
— Мерлин мой! — всплеснула руками догнавшая его Минерва и попыталась помочь.
Этого Снейп уже не вынес. Пришлось плюнуть на неудавшийся выпендреж и без лишних усилий левитировать мешок до директорского кабинета.
Опустив школьную казну на стол, Снейп издал громкий «уфффффф» и чуть не сел мимо стула.
— Северус, — улыбаясь, Минерва почти материнским жестом вытерла с его лба натекшую с волос дождевую воду. — Ну ты и впрямь как ребенок. Переобщался с молодежью?
— Да упаси меня Мерлин… — выдохнул Снейп.
— Мне иногда кажется, что тебе не под сорок, а слегка за десять. Когда ты собирался сообщить мне про потоп в Подземельях?
Минерва вынула из сейфа уже знакомую Северусу стратегическую бутылку, поискала взглядом бокал, не нашла и плеснула огневиски в чайную чашку.
— Никогда, — Северус принял чашку с благодарностью. — Можно подумать, от этого что-то изменилось бы.
— Вот я и говорю — дите малое. Вазу разбил и осколки спрятал. А идея с приглашениями для магглорожденных волшебников чья?
Снейп порадовался, что не успел сделать глоток, обязательно поперхнулся бы.
— Откуда знаешь?
Минерва рассмеялась:
— Северус, я все-таки Директор, а не хрен, как ты говоришь, с бугра. Я знаю все, что происходит в замке.
— Совсем все?
— То есть абсолютно.
И Северус тут же вспомнил Грейнджер, туалет и тыквы.
— О! — в дверях появилась Вектор и с интересом уставилась на мешок. — Это чьи-то личные вещи?
— Нет, казенное имущество, — ответила МакГонагалл.
— И для чего оно предназначено?
— Сама не знаю, — все с той же убийственной серьезностью развела руками МакГонагалл. — Уж больно тяжелое. Вон, может, Северусу в хозяйство отдам — крышки котлов придавливать.
— Издеваешься, — буркнул Снейп, мучаясь вопросом: Минерва действительно знает обо всем, что происходит в замке, или она это для красного словца?..
— Ничуть. Иди сушись, нам сегодня еще бюджет распределять. Ну и травки-муравки для зелий не эльфы же будут закупать, правда?
Септима внимательно осмотрела мешок:
— А что, у нас откуда-то случилось?
— Случилось немножечко двадцать тысяч галлеонов, — теперь Минерва уже не скрывала своей радости. — Составь список, что тебе нужно для счастья, только скромно. Второй раз не случится, я подозреваю. Северус, ты еще здесь?
Снейп неохотно поднялся:
— Нет, у тебя видения от счастья.
— Ридикулюс.
Северус уже открыл дверь, когда его снова окликнула Минерва:
— Чашку верни!
— Виски тоже?
— Нет, огневиски можешь оставить себе. И учти, к разговору о новом курсе мы еще вернемся.
Устало топая в свой кабинет, Северус Снейп никак не мог понять, что имела в виду МакГонагалл под словами «новый курс». Куда курс? Чего курс? И почему новый? А какой тогда был старый?
Только стянув с себя отяжелевшую от воды одежду и забравшись под одеяло с намерением все-таки поспать хоть немного, он сообразил: новый курс. Первый курс. Новые ученики.
Да, видать, польстила ему Минерва, говоря, что до маразма еще далеко…
* * *
Жить! Жить! Жить!
Как же хочется жить!
Но торжествующий хохот звучит приговором.
Дышать, дышать, дышать!
Обычно такая нежная, вода сдавливает грудь тисками, режет глаза, обжигающей пеной хрипит в горле, вышибая последние крохи воздуха. Вода обвивается вокруг ног кольцами, тянет вниз, и душит, и душит, и душит…
Рвешься отчаянно, из последних сил, но каждое движение требует полжизни, и все медленно и тяжело, и медленно, и тяжело, как будто продираешься сквозь желе…
Но ты бьешься и барахтаешься, потому что нет права на смерть, и умереть — непростительная роскошь для тебя, ты не заслужил смерти, а жить… Жить впервые хочется!
Ты не заслужил смерти.
А жизнь? Жизнь ты заслужил?!
Водоворот тянет, тащит, крутит, сдирая одежду — кажется, вместе с кожей, впивается в горло горячими сверлами, бурлит и ревет торжествующе…
— Отпусти свою душу в полет…
Тонкая, почти прозрачная рука соткалась из водяных бурунов, потянулась, огладила лоб и виски…
— Пусть она, словно вещая птица,
Чувством веры крылу насладится,
Пусть свободу свою обретет…
Нежнее воды, нужнее воздуха, легче утреннего ветра, теплее первого солнечного луча, ласковей ночной тишины прикоснулись к губам призрачные пальчики, пробежали по шее, почти невесомая ладошка легла на грудь…
— Отпусти свою душу в полет,
Пусть она безграничность познает,
Пусть забудет все то, что терзает,
Пусть забудет все то, что гнетет…
И нет никакой воды, и ничто не давит и не душит, и воздух свежий и вкусный, и так благостно, сонно и томительно от этих робких пальцев, перебирающих волосы на груди…
— Пусть пространство и время уйдут…
Разомлев от ощущения себя живым, накрываешь рукой ласкающую руку, прижимаешься щекой, целуешь раскрытую ладонь… кто в состоянии оценить, как это сладко и упоительно — выжить!
— Безмятежности вволю напиться…
Перед открытыми глазами — мягкая предвечерняя сумрачность, и знакомый силуэт на краю постели уже не кажется таким неуместным. Чуть склонив голову, даже не напевает — еле слышным шепотом выдыхает незнакомую колыбельную:
— Ей позволь, пусть она не боится…
— Грейнджер.
Вздрогнула, потянула руку к себе — не отпускать, может?
Снейп подержал ее ладонь с полсекунды, запоминая ощущения, и все-таки отпустил.
Глаза Грейнджер казались почти черными в темноте:
— Вы все-таки проснулись… Ну, как раз к ужину.
— Мисс Грейнджер, когда я сподоблюсь проснуться и не увидеть вас рядом?
Грейнджер не оскорбилась. Даже тон остался тот же, отстраненный и тоже как будто прозрачный:
— Наверное, когда проснетесь без крика, сэр.
— А вы, как Саундчейзер, на громкие звуки приходите?
— Нет. Я прихожу на крики о помощи.
Снейп приподнялся на локте — разговаривать, глядя на девчонку снизу вверх, было, мягко говоря, непривычно.
— Мисс, вы с ума сошли?
Грейнджер поднялась, пожала плечами:
— Вообще-то, да. А что, незаметно?
И он снова смотрел на нее снизу вверх.
— И что, вы ко всем так бегаете и колыбельные поете?
— Нет, — Грейнджер обернулась уже у двери. — Моего сердца не хватит на всех.
* * *
Войдя в Большой Зал, Северус остановился, не сразу осознав, что не так. Потом понял: ученики. Они не сидят за столом и не жуют уныло тыкву при ничего не освещающем свете трех свечей. Они толпятся у стола, таращатся на него и не торопятся рассаживаться по местам.
Оно и понятно. Северус сам не был уверен, что у него не галлюцинации на почве передозировки тыквокрахмала и не остаточные видения после сна. Потому что на столе была не тыква.
На столе был нормальный ужин. Вернее, ненормальный при сложившихся обстоятельствах последних полутора недель: ростбиф, печеный картофель с мятой, кеджери и настоящий йоркширский пудинг. Ну не галлюцинация ли?
— Не надо. Я не готов взять на себя такую ответственность, — Уизли шагнул к столу и развел руками. — Что стоим, кого ждем? Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста.
И сам первый уселся, заворачивая салфетку.
Еще полсекунды понадобилось непроснувшемуся сознанию, чтобы отметить еще один факт: стол был накрыт только один. Ученический. Стол преподавателей красовался пустотой, не нарушенной даже подсвечником.
Снейп поморгал, едва удержавшись, чтобы не протереть глаза: картина не изменилась.
— А педагогический состав отныне осваивает методику лечебного голодания? — раздался за спиной голос Вектор. — Или это питание вприглядку — одни едят, другие глядят?
— Коллеги, смиритесь с временным неудобством.
Минерва как ни в чем ни бывало прошествовала к столу учеников и уселась во главе.
— Да, и ребят я попрошу сегодня воздержаться от болтовни о том, чего нам знать не положено.
— А с чем связана такая радикальная демократизация порядков? — профессор Вектор уселась рядом с Бутом и похлопала его по руке: — Терри, передай графин, пожалуйста.
— Ч-что?.. — Терри слегка обалдел от неожиданной близости всегда строгой и горделивой преподавательницы, а еще пуще обалдел от фамильярного обращения.
— Графин, говорю, передай…те, мистер Бут, — если Синистра и смутилась, то виду не показала.
— Коллеги, наши временные неудобства связаны с тем, что под преподавательским столом проросли тыквы, и сидеть за ним на данный момент… — с неизменным оттенком официальности начала МакГонагалл.
— Твою ж ты мать!!! — громко выругался Лонгботтом, вскочив из-за стола. — Они тут что, у себя дома, что ли! Ну, щас я вам покажу, где тля зимует!
Под изумленными взглядами присутствующих Невилл достал из кармана крошечный секатор, увеличил его до совершенно невообразимых размеров и решительно полез под стол преподавателей. Пару минут оттуда раздавались быстрые щелчки металла о металл и бурчание Невилла:
— Не, ну это уже ваще… куда ты лезешь, глиста зеленая… совсем распустились…
Наконец Лонгботтом вылез из-под стола, красный, вспотевший и сердитый, и направил палочку под столешницу:
— Инфламаре!
И никто не успел ему помешать.
Свежие тыквенные побеги гореть отказались, зато столешница вспыхнула в мгновение ока. Агуаменти в семнадцати вариантах исполнения одновременно стол, конечно, потушило, но создало в Большом Зале очередной, уже рукотворный потоп.
В звенящей тишине, нарушенной только одиноким горестным вздохом Невилла, негромкий голос Снейпа прозвучал почти оглушительно:
— Лонгботтом… имя вам — Тридцать Три Несчастья, вы если не разобьете, то обязательно уроните.
— Да и пожалуйста! — Невилл бросил секатор на пол и сунул руки в карманы. — Зарастайте тут тыквами по самые уши! А я спать пошел, всем приятного аппетита!
Громко шлепая по воде, Лонгботтом почти бегом покинул Большой Зал.
Грейнджер метнула на Снейпа негодующий взгляд и уже поднялась, чтобы отправиться следом за обиженным сокурсником, но Уизли схватил ее за талию и заставил сесть обратно на скамью:
— Сиди, ешь и молчи. Ему твое утешение на тыкву не сдалось.
— Но…
— Какую часть слова «молчи» ты не поняла?
— Ррррон!
Северус с нескрываемым интересом наблюдал за перепалкой. Занесло Рыжего, ой занесло…
— Тут я, незачем так орать.
Уизли запихнул в рот порядочный кусок ростбифа и принялся жевать, блаженно закатив глаза. Грейнджер ударила его кулачком в плечо, но уже без возмущения, уже для проформы:
— Скотина рыжая…
С ума сойти… Она же оскорбилась! Уизли посмел ей указывать, что делать, и она разозлилась! Но они не поссорились… даже не поругались.
— Директор, позвольте, я нарушу вам пищеварение своим нытьем, — умница Вектор, очень вовремя разрядила обстановку. — Дисциплина в нашем тесном дружеском коллективе падает ниже Подземелий. Мисс Боунс сегодня весь урок витала в облаках. Вот скажите мне, как педагог педагогу, о чем нужно думать на седьмом курсе школы, о любви или о дипломе?
Минерва с грустной улыбкой посмотрела на Сьюзен: вокруг нее неизменно порхал Фред, что-то тихо говорил и смеялся, размахивал руками, изображая не то Арагога, не то мантикраба, и девушка сияла красотой и улыбкой, и казалось, счастливее ее нет никого в целом свете.
— О любви…
— Что? — Синистра чуть не налила вино мимо бокала. — Что-что?
— Ах, да, о дипломе. Конечно же, о дипломе.
— А почему не подумать о любви, профессор Вектор? — подала вдруг голос Сьюзен. — Любовь никогда еще никому не мешала.
Снейп уставился в тарелку. Аппетит пропал.
Может, любовь и не мешала. Если не считать того, что она уничтожала.
Самые страшные преступления, самые жестокие убийства совершаются под эгидой любви. Неправда, что любовь созидает. Она разрушает, и Северус знал не понаслышке, как это происходит. Медленно, методично и размеренно, как мясник на бойне, оттяпывает ножом кусочки души, рубит ее в мелкий фарш, оставляя лишь кровавые лоскуты боли и непонимания: за что?..
Если бы на том закрытом трибунале, где разбиралось дело Северуса Снейпа, и было в результате закрыто за отсутствием состава преступления, профессора-шпиона спросили, почему он убил столько ни в чем не повинных людей, Снейп не посмел бы ответить. Потому что говорить о любви на суде — это все равно что вальсировать под марш. Потому что состав преступления был, и для него не существует сроков давности. Любовь стоило бы внести в Уголовное уложение магической Британии в раздел особо тяжких.
Любовь преступна, и в этом ее смысл. Наказания за нее не миновать.
— А где она, любовь? — какой-то шальной голос Драко вывел Северуса из раздумий. — Ты ее видела?
Малфой выглядел непривычно взбудораженным, даже щеки его порозовели — неужели нахлебался вина под шумок?
Сьюзен улыбнулась, беспомощно глянула на Фреда, и тот явно собрался что-то сказать в ответ, но Малфой продолжил:
— Ну только не надо делать вид, будто ты веришь в то, что говоришь. Любовь! Песенки красивые про нее поют, да. А что есть, кроме песенок? На них, вон, посмотри! — Драко кивнул в сторону Золотого Трио, те недоуменно переглянулись. — Это что, любовь, по-твоему? Вот скажи мне, Гарри Поттер, в чем сила любви? А, молчишь… Конечно, ты ж Лорда не любовью приложил, а Экспеллиармусом. Или может, ты, Грейнджер, ты же все на свете знаешь! Ну скажи нам, в чем смысл любви? Суть-то где?
Грейнджер смотрела на Малфоя с ужасом и жалостью. Поттер нехорошо нахмурился и поигрывал желваками на скулах, Паркинсон закрыла лицо ладонями и прошептала:
— Драко, ради Мерлина, замолчи…
Уизли скептически скривился и обронил:
— Ссут, Малфой, в песочек.
Драко бросил салфетку в тарелку и ухмыльнулся как-то чересчур цинично:
— А на вопрос никто не ответил. Да потому что нету ее, любви. Не-ту.
И снова повисла такая тишина, будто Саундчейзер присоединился к ужину.
Нет любви… Да что он знает о любви, сопляк, мальчишка, всю свою коротенькую жизнь проведший под знаменем долга?
Северус потерялся, ловя за хвост убегающую мысль… Если нет любви — то что есть тогда? Если ее нет, во имя чего он двадцать лет убивал и умирал, и предавал, и продавался, и мешал противоядия с огневиски, и считал каждый день последним? Если любви нет, то и вина, и боль, и горе, которые он тащил на плечах покорно и обреченно — не кресты его, а чемоданы без ручек. И все, чем он мучился, от чего страдал, за что проклинал себя — ерунда и пустая трата времени. Если нет любви, куда делись его, Снейпа, двадцать лет жизни?
Ээээ, нет. Когда человек готов умереть за идею, он не стремится умереть за шутку.
— Драко… — напевный полушепот Грейнджер вплелся в тишину и заворожил, словно диковинное заклинание. — Я знаю о любви так много, что ты этого просто не вынесешь. Одно скажу: смысл любви в том, чтобы всегда больше любить, чем быть любимым, но никогда не быть вторым. Любовь — это честь, Драко. И если тебе она неведома, значит, ты недостоин.
Не дожидаясь ответа, Грейнджер встала из-за стола, и через полминуты Золотого Трио в Большом зале уже не было.
— Ответа хотел? — прошелестел Фред. — Получи и распишись.
Драко молчал и не двигался.
— Да, мистер Малфой, — задумчиво и печально проговорила Септима. — Как же вы жить-то собираетесь… с такими взглядами…
— Как должен, так и буду, — злобно ощетинился Драко и буквально выпрыгнул через скамейку. — Всем приятного аппетита!
Вектор смотрела вслед Малфою, а Минерва настороженно смотрела на Снейпа: она знала, что любовь была далеко не той темой, на которую профессор зельеварения охотно бы пообщался.
Северус смотрел в тарелку. Вытянутая за хвост мысль потащила за собой другие, абсурдные, бредовые и почти истерические. И каждая снимала с души тонкую стружку, а от одной, особенно бредовой, пришлось даже закусить щеку изнутри: если все, что сделано, сделано во имя любви, то что теперь остается? За что воевать? Снейп понимал, что где-то есть прокол в размышлениях, но эмоции, как всегда, подводили и не давали мыслить здраво.
— Кстати, о любви!
От бодрого восклицания Бута подскочили все, кто остался за столом.
— Отсос тащить?
Сьюзен удивленно хихикнула:
— Отсос тащить, но при чем тут любовь?
— Ну, я вас всех очень люблю, и если вы промочите ноги, заболеете и умрете, мне будет грустно.
Всеобщий смех вышел очень громким, но не очень веселым.
* * *
Дождь шумел неравномерно — то охаживал землю водой, как веником, то шептал тихонечко и задушевно. Непроницаемая осенняя темень не позволяла рассмотреть пейзаж за окном, и понятно было только, что ветер гонит облака с сумасшедшей скоростью: хилая, тусклая, какая-то облупленная луна то и дело мелькала между косматыми боками туч.
Северус прислонился виском к холодной стене у оконного проема. После малфоевского выступления на ужине у него осталась мерзкая горечь где-то в горле, а на душе было муторно, как после душеспасительных бесед с Альбусом.
Кто бы мог подумать… Он, прожженный циник и гад, никогда в жизни ни на одну секунду не усомнился, что любовь — единственная реальность, в которой и которой живет человек. Даже не размышлял на эту тему, о чем там размышлять? Да, не всем в этой реальности везет, и ему вот катастрофически не повезло, но если ты никогда не видел Тауэра, это не значит, что Тауэра не существует.
Категорическая отмазка. Любовь не поддается логике, ее невозможно разложить на составляющие, она трансцендентна по определению — как удобно! Что бы ты ни сделал, какую бы дурь ни навалял, объяснять все любовью очень просто и понятно. Всем понятно, причем. Такие дела, брат, любовь — и никаких больше вопросов, одно сплошняковое сочувствие. Да, так и происходит.
Значит ли это, что он сам всю жизнь прикрывался любовью от себя самого? Значит ли это, что он прикрывался пустотой? Значит ли это, что двадцать лет нежизни отданы во имя ничего? И по привычке, во имя ничего, сейчас течет бессмысленная несмерть?
— Любовь — анекдот,
Хоть и числится в жанре романа,
Гремучая смесь
Из обмана и самообмана…
Северус не сразу сообразил, откуда взялся посторонний голос, но машинально шагнул в угол, в темень, скрываясь от постороннего взора.
— Откуда ты только все эти стихи берешь?
Две тени возникли в коридоре, приблизились и оказались Фредом и Сьюзен.
— Ночами сочиняю. На тебя смотрю и сочиняю…
— Ты хороший…
— Ну да, только немножко мертвый.
— Не надо об этом, я же тебя просила…
Сьюзен подошла к окну, у которого только что стоял Снейп, выглянула, поднявшись на цыпочки.
— Мертвый… ты здесь, ты со мной разговариваешь, ты чувствуешь — разве ты мертвый?
— Я не дышу, лисеныш. И не чувствую.
— Не городи ерунды! Ты радуешься, грустишь, смеешься…
— «Мыслю, значит, существую…» — Фред висел спиной к Снейпу, но профессор услышал улыбку призрака. — Я существую, лисеныш, но я не живу.
Сьюзен обернулась, и выглянувшая на миг луна осветила мокрые дорожки на ее щеках.
— Зачем же ты тогда остался? Если тебе не нравится такая жизнь?
— Смерть нравится мне еще меньше.
Призрак вздохнул, проплыл туда-сюда и снова завис рядом с девушкой.
— Знаешь, лисеныш, это очень просто — уйти. Заманчиво… шагнул — и никаких тебе больше проблем, обязательств, невыполненных обещаний. С умерших взятки гладки. Я просто решил, что это будет… непорядочно. Свалить на тот свет, бросить тут всех. А оно видишь как получилось… Я думал, Джорджу будет проще, если я останусь, но оказалось, я ничего не могу для него сделать, только постоянно напоминать о том, что нужно забыть. И так для всех. Теперь понимаю: мертвым нельзя быть среди живых. Умирая — умирай.
— Ты не мертв.
— И не жив. Не реви, лисенок. Но какой мне смысл существовать на земле, если я не могу тебя целовать?
Сьюзен всхлипнула, прерывисто вздохнула, снова всхлипнула.
— Я хотел бы поднять тебя на руки и никогда больше не отпускать. Но у меня всего одна рука, и та… бестелесная…
— Любить можно и без поцелуев… — если бывает на свете горькая надежда, то в голосе Сьюзен была именно она.
— Наверное…
— Точно. Я же люблю.
Северус перестал дышать. Кто там в чем сомневался? Чего там не существует, кто там жизнь ни за понюшку табаку прожил? Дурак ты, Принц, и уши у тебя холодные. Перед тобой двое детей, из которых один мертв, а вторая уже нежива — так же, как ты перестал жить, когда погибла Лили. И если любить могут даже мертвые, то значит, это и есть единственное настоящее и великое, единственное, что стоит всего на свете. А еще это значит, что ты все делал правильно.
Сьюзен и Фред давно уже покинули коридор, и только слабое эхо доносило отзвуки их разговора, а Северус все стоял в темноте, до неприличия счастливый и спокойный. И за голову хвататься надо — ученица втрескалась в призрака, да еще и взаимно, такого и в страшном сне не приснится! — а неохота. Если любить может даже привидение, то уж им, живым, сам Мерлин велел.
— Сэр?
Задумавшись, шагнул вперед и попал в серенькую полосу лунного проблеска из-за оконной рамы. И Малфой, конечно же, засек.
— Сэр, можно…
Можно не продолжать.
— Дежурите опять?
Малфой кивнул, выглянул в окно — точно так же, как минуту назад выглядывала Боунс.
— Сэр, вы что, тоже верите во всю эту муть?
— Точнее, Драко.
— Да куда уж точнее… какая луна обглоданная…
— Ты о луне хочешь поговорить?
— Нет.
Малфой оперся спиной о высокий подоконник, глянул на Снейпа с вызовом:
— Ну предположим, я неправ. Хорошо, пусть. Но объясните мне тогда, что это такое — любовь? Сэр, ваша история давно ни для кого не секрет, и если кто и знает что-то о любви, так это вы. Расскажите мне про нее.
Северус не знал, что ему делать — удивляться, смеяться, плакать или все вместе и прямо тут. Драко, видимо, заразился помешательством: обращаться к нему, Снейпу, за консультацией по вопросам любви! Нашел эксперта…
Но Драко смотрел упрямо и неотрывно, ожидая ответа. О любви ему расскажи… Вырос парень, называется: сначала было про пестики и тычинки, теперь вот заинтересовался более сложными вопросами, философскими, можно сказать.
Рассказать о любви. Да если бы даже было что рассказывать! Никакой словарь не поможет объяснить необъяснимое. Слова есть для всего: когда нужно поругаться, пошутить, поучить, попросить или отказать… Они сыплются, как из мешка, когда речь идет о политике, образовании, новой мантии, качестве сегодняшних котлет и уровне преступности. Они возникают, едва упоминаются футы, фунты, ярды и унции, нетопленный камин или паленый алкоголь.
Для любви слов нет. Потому что не измерить ни фунтами, ни футами, не пощупать и не понюхать. Нет слов, потому что нет у нее формы. А формы нет, потому что сама она — содержание.
Рассказывать это юному Малфою? Но ему не это нужно. Он хочет простоты и понятности, футов ему надо и фунтов.
— Драко, в каких случаях не действует Амортенция?
Тот неловко хихикнул:
— Кто о чем, а вы — о зельях… Если принявший зелье влюблен, то…
— Неверно. Точность формулировок, Драко. Если принявший зелье — любит.
Смотреть на крестника не было сил. Захочет — поймет. А не захочет…
— И все?..
Не смотри, Принц. Ты не выдержишь испытующего, разочарованного и немного насмешливого взгляда.
— А остальное тебе расскажет Грейнджер. Если захочет.
Малфою совершенно ни к чему было знать, что Северус и сам не отказался бы, чтобы Грейнджер рассказала ему о любви. О своей любви.
* * *
Сон не шел. Северус кружил по комнате, ворошил угли в камине, пытался читать — и не понимал смысла слов, принялся разбирать ящик со старыми лабораторными журналами — все буквально валилось из рук. Тоскливое и тревожное беспокойство завладело им. Все вокруг казалось неуютным, неудобным, и вообще непонятно зачем существующим. Пространство вокруг ощущалось, как разреженный воздух, даже дышать было на самом деле трудно.
Возможно, в этом был повинен ужин: натрескаться мяса после двух недель тыквенной диеты мог только клинический кретин. Но, как бы то ни было, дольше оставаться в своих комнатах Северус не мог.
Он вышел в коридор намеренно неторопливо, но от жути, невесть откуда взявшейся, вставали дыбом волосы на всех частях тела. Дотопал до слизеринской гостиной. Из пролома в стене, который так никто и не удосужился заделать, лил теплый спокойный свет, раздавался тихий смех и неясный разговор. Едва сдерживаясь, чтобы не оглянуться, Северус шагнул в пролом — и за спиной словно задернули занавеску: мрак, холод и общий неуют остались там, за стеной, а сюда пробраться не смогли.
Картина была почти идиллическая: Уизли и Поттер в одинаковых позах застыли над шахматной доской, Малфой и Забини корпят над пергаментом, Паркинсон листает какой-то фолиант из тех, что удалось добыть в библиотеке, Лонгботтом сердито хмурится в углу дивана и делает вид, что совершенно нисколечки не слушает Грейнджер.
А Грейнджер помахивает палочкой над крошечной тыковкой в очевидных попытках трансфигурировать из нее макет тыкволета, и размеренно увещевает:
— Невилл, ну не набивай себе цену, все и так прекрасно знают, чего ты стоишь. Даже удивительно, как тебе не икается — неупокоенная душа Нагайны наверняка имеет к тебе массу претензий. Но если у тебя все чары криво получаются, кто тебе в этом виноват? Зато тыквы при одном твоем появлении сами вянут…
— Умеешь ты утешить.
— Да я вообще… — Грейнджер выписала палочкой в воздухе заковыристый виток, что-то пробормотала, и тыковка на столе превратилась в невразумительный гибрид автомобиля и корабля. — …дура.
— Самокритично.
Все, как по команде, обернулись к Снейпу. Поздоровались вразнобой и настороженно: что делает профессор в ученической гостиной? Не на огонек же зашел… Вряд ли кто из учеников мог предположить, что Снейп действительно и буквально зашел на огонек. Только Поттер и Уизли не удостоили профессора вниманием — баталия на доске занимала их куда больше, чем нежданные визиты преподавателей.
Грейнджер взглянула на Снейпа мрачно и бухнулась на диван:
— Все, я больше не могу рассчитывать все это в уме. Мне нужен компьютер.
Терри заинтересованно поднял взгляд от очередного нечто, грозившего стать новой супер-крокозяброй:
— Что такое компьютер?
— Полный идиот с феноменальной памятью.
Терри отвлекся от будущей крокозябры окончательно:
— Что делает? Зачем нужен? Как работает? Очень надо?
— Успокойся, инженерный гений. Хотя… Акцио сумка! — увесистая и объемистая сумка резво прилетела на зов, Грейнджер вытащила из нее толстую книгу в мягкой яркой обложке и запустила через всю гостиную Буту: — Лови, изучай. Чем черт не шутит…
— Приходи ко мне в полночной жути,
Озари меня хоть до зари,
Подари мне все, чем черт не шутит,
И чем шутит — тоже подари! — продекламировал Фред, зависая над трансфигурированной тыквой: — Гермиона, у тебя талант. Тебе надо у Джорджа работать, такие эксклюзивы гонишь!
— Мат! — небрежно бросил Уизли, откидываясь на спинку стула, и только теперь заметил Снейпа. — Добрый вечер, сэр. Где-то стряслось?
Грейнджер ответила раньше, чем Снейп открыл рот:
— Да чтоб тебя спамом завалило, Рон. У нас вечно что-то стрясается… или стрясывается… не приведи Мерлин, в общем. Сэр, можно… два слова?
— Ну только если два.
В обиталище Золотого Трио вовсю шпарил камин, а преобладающие в убранстве красно-золотые цвета добавляли к ощущению жары ощущение жара. Грейнджер закрыла дверь, и гриффиндорцы встали перед Снейпом в ряд, как провинившиеся первокурсники. Наконец Грейнджер вздохнула и отчеканила:
— Ваше предложение еще в силе?
Какое предложение? Снейп вопросительно взглянул на девчонку. Она слегка опустила ресницы: да, то самое. Надо же, передумала… Карие глаза широко распахнулись: да, да, передумала!
— Какое предложение? То, которое…
— Да, сэр, то самое.
— Неужели вы передумали?..
— Да, сэр. То есть, нет, сэр, я не передумала. Мы вместе подумали и решили, что…
— Можете не продолжать, мисс. Я понял.
Решилась-таки. Умница. Храбрая наивная умница.
Снейп был уверен, что она ни на секунду не вообразила, что нужна ему. Тем дороже и достойнее это ее решение. Собственно, и сам он слабо верил в то, что девочка любит его — слишком уж это было фантастично. Скорее, легкая влюбленность в гремучей смеси с другими эмоциями, не имеющими отношения к любви — вроде уважения, благодарности, восхищения... Но, что бы это ни было, оно того стоит.
Прежде, чем брать ответственность за того, кого приручил, научись отвечать хотя бы за себя самого. Однажды ты уже принял решение, Принц, однажды ты уже был готов взять ее себе со всеми потрохами и внутричерепными тараканами. Что изменилось с тех пор? Вчера хотел, а сегодня перехотел?
Нет, не перехотел. Более того, сегодняшнее решение Грейнджер вызвало у Северуса приступ совершенно неприличного довольства собой и жизнью: эта самая жизнь вновь обещала ему массу всего интересного, и, что главное, приятного впереди. Проще говоря, он был откровенно рад.
Но все-таки, что заставило ее передумать?
Чуть заметное покачивание головой, легкие завитки пружинят за ушами: они, друзья.
Наверное, в кои-то веки подумала о себе, а не о них…
— Мне интересны причины перемены вашего решения…
Вздохнула, как перед погружением в воду:
— Я думала только о себе, сэр. И совершенно не учла, что эта беда — не только моя, но только я не хочу от нее избавляться.
Какая девушка… Двое остолопов, молча стоящие по бокам от нее, понятия не имеют, что за драгоценность едва не получили в безраздельное владение. Или это у них в Гриффиндоре нормально? Ну, если так, то Грейнджер — самая гриффиндорская гриффиндорка, сам Гриффиндор рядом не пробегал. Этот Поттер, этот Уизли, они соображают, что происходит, и что произойдет, если эксперимент удастся? Да они вообще хоть что-нибудь соображают?
— А вы… не передумали?
Ради этой мольбы в глазах, ради этих подрагивающих от испуганного волнения губ можно переколотить с десяток Волдемортов и прозакладывать душу дьяволу на любых условиях.
— Я не меняю своих решений за двое суток.
Принц, ты неисправим.
Поттер насупился, Уизли скривился, а Грейнджер… улыбнулась. Радостно и благодарно. Ей важно только то, что ты ответил, а не то, как ты преподнес этот ответ. Ей не нужна форма, только содержание.
Значит ли это, что невозможное — реально? Значит ли это, что невозможного — нет?
— О, сэр… а вы не могли бы…
Грейнджер есть Грейнджер. Дай ей палец, так она всю руку откусит.
— Там у Драко план занятий не получается, и я даже помочь ничем не могу — я этих планов в глаза никогда не видела.
Северус насторожился: словосочетание «план занятий» подозрительно напоминало «учебный план», а когда в школе речь заходит об учебных планах, ничего хорошего ждать не приходится.
* * *
Ничего хорошего и не получилось.
Взглянув на черканные-перечерканные пергаменты Блейза и Драко, Снейп пришел в ужас: мальчишки пытались запихнуть годовой учебный курс в месяц. На резонный вопрос, зачем так выеживаться — не вундеркиндов же готовить, в самом деле! — ответила вездесущая Грейнджер:
— А они решили, раз замок не приспособлен сейчас для нормального существования детей на полном пансионе, то больше месяца их тут держать и не стоит. В принципе, сэр…
— В принципе, они правы, — оборвал ее Снейп. — Из всех магических школ Европы только Хогвартс никогда не держал отделения экстерната. А стоило бы. Нервов меньше, толку больше.
— Но, сэр, это неполноценное обучение! К нам же не потомственные волшебники едут, а магглорожденные! Они вообще ничего не смыслят в магии, не знают волшебного мира, не привыкли…
— Ну вот и пусть привыкают! — бухнул откуда-то сзади Уизли.
Грейнджер обернулась к нему, не веря своим ушам, и уже заранее возмущенная.
— Гермиона, послушай спокойно, а? Без воплей. Когда тебе надо что-то узнать или чему-то научиться, что ты делаешь?
— Да вся школа знает, что я делаю! Иду в библиотеку и сижу там, пока Копирайтусы кровавые в глазах не запрыгают.
— Вот! — Уизли сказал это торжествующе, как «Мат!» получасом ранее. — Потому что тебе это надо. Пусть они тоже решают, надо им волшебный мир или не надо. Сами, понимаешь?
— Рон, им по одиннадцать лет!
— Ну и что? К нам приедут убогие, тупые и умственно отсталые? Захотят — научатся, не захотят — из-под метлы все равно не заставишь.
— По себе судишь?
— В общем, да. Как не понимал, на хрена мне история магии, так и не понимаю. Зато Аваду нам никто не преподавал, а все умеем.
— Сравнил жопу с пальцем! — фыркнул Поттер.
— Гарри! Рон! Сэр! Ну вы же преподаватель, ну скажите им!
Грейнджер на диване — нога на ногу, руки скрещены на груди — разобиженная и сопящая, как закипающий чайник, выглядела донельзя комично. И удивительно красиво. Бред — разве красота может быть смешной? Как выяснилось, может. Потому что красота, как и любовь — абсолют, она бывает разной, но сущности своей не меняет.
Северус не знал, сколько еще любовался бы ею, если бы не этот возмущенно-беспомощный возглас: «Ну скажите им!»
Внутренне посмеиваясь, он сказал:
— Мисс Грейнджер, если бы мне кто хотя бы неделю назад сообщил, что я буду соглашаться с гриффиндорцами, я бы такого отправил в Мунго совиной почтой. Но ваши друзья правы: большинство учебной информации, прописанной в стандартных планах, волшебникам ни к чему. Особенно детям.
— Да вы что все, сговорились, что ли?! Толпа лентяев!
Легкий толчок в плечо как знак несогласия — вроде и ударила, а вроде и не больно — показался чем-то иномировым. Как то неосознанное объятие, когда Большой Зал оккупировал Саундчейзер. Как тот ненарочный поцелуй, который таковым не должен был быть. Как звоночек из тех неуместных мечтаний, про котенка, полотенце и утро: так обращаются только со своими, дорогими, любимыми и незаменимыми, не намереваясь, но и не боясь обидеть, и даже в мыслях не держа зла, и даже не думая, что это может быть понято превратно.
— Ой… простите, сэр…
— Ничего, мисс Грейнджер, — теперь Северус усмехался уже в открытую, наблюдая, как Грейнджер заливается краской смущения. — Не убили же.
Девчонка притихла, наблюдая за его пометками на пергаментах с неудавшимися планами. Сам Снейп не был асом в учебном планировании, и отчетно-зачетные бумажки всегда сдавал одним из последних: в ночь на первое сентября открывал первый попавшийся учебник по Зельям, не мудрствуя лукаво переписывал оглавление в таблицу, часы ставил как Мерлин подскажет, получал легкий нагоняй от Директора и продолжал вести занятия по своему разумению.
Здесь пришлось пошевелить даже не мозгами. Северус увлеченно вычеркивал строчку за строчкой, рисовал одному ему понятные стрелочки и фигурные скобочки, и не сразу заметил, как опустела гостиная. Опомнился лишь тогда, когда Грейнджер вдруг перестала сопровождать каждую его пометку протестующим восклицанием, и обнаружил, что девчонка мирно дремлет на его плече, уцепившись за локоть.
Снейп замер, боясь разбудить это кучерявое недоразумение и нарушить волшебство момента. Она спит. Дышит в шею тихо и спокойно, прижимается доверчиво, еле заметно улыбается своим наивным девичьим снам. Вот вздохнула, подобрала ноги, потерлась щекой, устраиваясь поудобнее. Рядом на диване клюют носами Поттер и Уизли — у них же расписание ночных бдений, не вчера установленное, и это они сейчас должны спать, а она дежурить…
Северус осторожно отложил пергаменты. Грейнджер завозилась, ухватилась за локоть крепче. Поттер с видимым усилием разлепил веки, уставился вопросительно: чего, мол, теперь делать-то? Снейп кивнул на дверь гриффиндорской спальни. Поттер вытаращился. Понятно, не оставят ее…
Когда профессор высвободил локоть, Грейнджер тихонько застонала и даже почти проснулась, но стоило взять ее на руки, тут же успокоилась, прильнула и мирно засопела. «Я хотел бы поднять тебя на руки и никогда больше не отпускать», — призрак Фреда вряд ли знал, что одной этой фразой определил для Северуса Снейпа сущность и квинтэссенцию любви: держа на руках спящую Гермиону Грейнджер, профессор категорически не желал ее отпускать.
И, судя по всему, Грейнджер сама не желала отпускаться: стоило Снейпу положить ее не кровать, как она хныкнула и вцепилась в его рубашку, да так крепко, что освободиться, не разбудив девчонку, не представлялось никакой возможности. Поттер попытался было разжать ее пальцы и заменить рубашку Снейпа своей — безрезультатно. Тогда Уизли красноречиво развел руками и указал Снейпу на кровать: укладывайтесь, мол. Снейп в ответ покрутил пальцем у виска. Уизли развел руками еще выразительнее: а что делать?
А делать было нечего. Ну то есть можно было отцепиться, плюнув и на Грейнджер, и на все остальное. Но что потом? Возвращаться к себе и пытаться уснуть, заранее зная, что снова умрешь?
Умирать, даже во сне, Северус был не готов, поэтому медленно, стараясь не скрипнуть, улегся на краю рядом с девчонкой, носком о пятку скидывая ботинки. Грейнджер тут же прижалась всем телом, перекинула ногу через профессорское бедро и уткнулась носом в грудь. Северус тяжко вздохнул: веселая будет ночка. Организм отреагировал на близость молодого женского тела почти мгновенно, что грозило нешуточным дискомфортом, как физическим, так и моральным. А если учесть, что профессор проспал почти весь день, и сна у него сейчас не было ни в одном глазу, перспектива мучиться от неудовлетворенного желания встала в полный рост и во всей красе.
Уизли уже похрапывал на другом краю кровати, Поттер вяло покачивал палочкой, левитируя кресла и сооружая из них что-то вроде лежанки. Снейп махнул ему рукой: спите, я покараулю. Поттер уставился поверх оправы очков — паскудник малолетний, знает, как раздражающе это смотрится. Снейп показал ему сначала два пальца, потом один, средний: «Я дважды не предлагаю!» Поттер невразумительно скривился, но оставил кресла в покое и заполз в кровать между Грейнджер и Уизли. Повозился под одеялом — на кресло полетели штаны. И моментально захрапел, не пожелав спокойной ночи. Разумеется, пожелание от Поттера спокойной ночи нужно было профессору, как Минерве — скипидар, но дело принципа.
Снейп остро чувствовал необходимость отвлечься хоть чем-нибудь. Перемножал в уме пятизначные числа, вспоминал рецепты особо сложных зелий — бесполезно. Даже Нагайну вспоминал: обычно при одной мысли о мерзкой тварюге не хотелось ничего, кроме как вывернуть содержимое желудка, но сейчас даже Нагайна оказалась бессильна. Организм требовал секса. Душа, в общем, не возражала. Только рассудок взывал к здравомыслию и пугал склонностями к насилию (девчонка спит и вряд ли будет в восторге от настойчивых поползновений) и эксгибиционизму (а еще в комнате двое ее друзей, которые наверняка с большим интересом понаблюдают за действом перед тем, как ухлопать своего профессора за домогательства ученицы). Пугалки пока одерживали верх, и Северус только скрипел зубами еле слышно: Грейнджер, ни в какую не желавшая его отпускать, почти забралась на него верхом и теперь лежала на нем, обхватив коленями его бока, теплая и расслабленная. Но когда девушка заелозила, сползая чуть ниже и вытягивая ноги, профессор не сдержался и застонал в голос. А Грейнджер никак не могла устроиться и все ерзала, прижимаясь грудью и бедрами, отчего у Снейпа темнело перед глазами и перехватывало дыхание, а в штанах стало так тесно, что даже больно. Наконец неведомым чудом до него дошло: пряжка. Ей мешает пряжка его ремня.
Проклиная все на свете, включая себя, Грейнджер и инстинкт продолжения рода, Северус осторожно просунул руку под животом девчонки, нашарил ремень и попытался расстегнуть окаянную пряжку. Реакция Грейнджер на движение его пальцев оказалась ошарашивающе неожиданной: резко выдохнув, она подалась вперед, бесстыже прижавшись лобком к мужской ладони. Ожидать такого можно было от взрослой женщины, познавшей уже все прелести плотской любви и все глубины чувственности. Но мисс Всезнайка… Снейп замер — неужели проснулась? Нет, спит. Тогда он медленно потянул ремень из пряжки, одновременно приподнимая язычок. Костяшки пальцев нечаянно прошлись между ног Грейнджер, она снова качнулась навстречу, тихонько заурчала в знак одобрения. Тут бы и остановиться, но расстегнутая пряжка мешала теперь уже самому Снейпу, и он приподнял бедра, чтобы вытянуть ремень из брюк совсем — Грейнджер сдавленно ахнула и открыла глаза.
Северус готов был провалиться сквозь землю, но не успел. В затуманенных сном и желанием глазах Грейнджер мелькнула искорка безрассудства. А потом волна пахнущих иланг-илангом кудрей скользнула по щеке, защекотала шею, и губ коснулись нежные, теплые и робкие губы. Коснулись — и тут же отпрянули, прижались к уголку рта, а потом и вообще сбежали на шею.
— Мисс Грейнджер… — десять баллов Слизерину, Принц! Это когда же ты выучился так развратно и соблазнительно мурлыкать? — Мисс Грейнджер, вы же обещали…
— Обещала… — прошептала Грейнджер. — И можете выгнать меня из Гриффиндора за то, что не держу слово.
Снейп запустил обе руки в ее волосы и заставил поднять голову:
— Придется отвечать…
Она ответила. На поцелуй — покорно разомкнула губы, прикоснулась языком к его языку легко и игриво, прихватила зубами нижнюю губу, лизнула ее и тут же снова позволила завладеть своим ртом, чутко отзываясь на каждое движение. Ответила она и на многообещающее поглаживание по спине, и на совсем уже недвусмысленный шлепок по обтянутой джинсами попке — тихим наигранно-протестующим возгласом, требовательным стоном, неверными пальцами расстегивая пуговицы смятой рубашки.
На миг Северусу показалось, что он все-таки заснул, и Грейнджер, сидящая на нем верхом и торопливо стягивающая через голову футболку, — плод его озабоченного воображения. Но плод воображения призывно изогнулась, заведя руки за спину, и щелчок застежки бюстгальтера прозвучал грохотом рухнувших смущений и запретов.
Шторка упала.
Северус рывком сел на постели, стиснул девчонку до хруста в костях — и ее, и своих. С рычанием, чуть ли не зубами стащил с нее бюстгальтер. У нее оказалась великолепная грудь, небольшая, крепкая, высокая, с тугими нежно-розовыми сосками. Дрожа от нетерпения, Северус обнял один из них губами, прикусил, потянул — Грейнджер всхлипнула, обхватила руками его голову, не давая отстраниться, пробежала ладонями по плечам, освобождая от рубашки… Он терзал застежку ее джинсов, которая никак не поддавалась, и девчонка чуть отклонилась назад, чтобы ему было удобнее…
Громкий всхрап и возня рядом заставили обоих испуганно замереть, прижавшись друг к другу. Северус выматерился сквозь зубы: он совсем забыл, что они не одни. Нежный запах девичьей кожи кружил голову, трепет податливого тела в руках сводил с ума, напряженный сосок подрагивал прямо у губ, но Снейп не шевелился и почти не дышал — не хватало еще оказаться застуканным на таком… кхм, интересном во всех смыслах занятии. Грейнджер все так же прижимала его голову к своей груди, и он слышал, как сбивчиво и быстро колотится ее сердце.
Северус успел насчитать двадцать три удара, когда Грейнджер отпустила его и легонько толкнула в грудь: отлипни. Разочарованный до зубовного скрежета, он опустился обратно на подушку. Но Грейнджер внимательно посмотрела на спящих мальчишек, облизнулась и прижала палец к губам Снейпа. Тот легонько коснулся его языком и опустил веки: молчу.
А в следующий миг изумленно распахнул глаза: девчонка быстро и решительно расстегивала его брюки. И шлепнула по руке, когда он попытался ее остановить. С последней выскользнувшей из петли пуговицей освобожденный член тяжело лег на живот, твердый и почти болезненно пульсирующий — одного этого хватило, чтобы вышибить из горла приглушенный стон: возбуждение становилось по-настоящему невыносимым.
— Офигеть… — прошептала Грейнджер, и Снейп усмехнулся не без смущения. Неужели все настолько… внушительно? Впрочем, сравнивать ей наверняка не с чем. Или?..
Или.
Уверенная ладошка приподняла мучительно напряженный пенис, осторожно сдвинула крайнюю плоть — сожми она чуть посильнее, Северус кончил бы в ту же секунду, но сейчас оставалось только кусать губы в отчаянных попытках не издать лишнего звука. Легкий язычок медленно прошелся по головке, словно пробуя на вкус, скользнул от основания к уздечке, и Северус едва не взвыл, вцепившись пальцами в простынь: неторопливые бережные ласки сейчас казались ему сущим издевательством. Терпение лопнуло, когда Грейнджер все так же неспешно обхватила головку губами, одновременно оглаживая ее языком — о, да, хорошо, но теперь уже мало!
— Ну! — прохрипел Снейп, надавливая ладонью на затылок Грейнджер, но сделал только хуже. Девчонка тут же выпустила его и возмущенно мотнула головой, освобождаясь от его руки. Со страдальческим стоном Снейп ударил кулаком по матрасу, и Грейнджер смилостивилась. Собрала волосы, наклонилась — и тогда Снейп понял, что значит «увидеть Эйфелеву башню». Быстрыми, энергичными движениями Грейнджер вбирала его ноющий от напряжения член глубоко, почти в горло, плотно обнимая губами, а ее язык в это время творил что-то невообразимое; Снейп выдернул из-под головы подушку и уткнулся в нее лицом — лишь бы не заорать что-нибудь очень громкое и ужасно пошлое, срываясь с грани между удовольствием и исступленным наслаждением оргазма.
Горячие маленькие ладошки легли на бедра, крепко прижимая к постели, в паху все сжалось, вздрогнуло, замерло… и раскрутилось ослепляющим вихрем.
Занавес.
Северус не мог определить, сколько прошло времени, прежде чем он осознал, что дышать подушкой как минимум трудно. Сердце норовило выскочить почему-то через желудок, в горле пересохло, ноги ослабли. Кто там сказал, что оргазм — маленькая смерть? Не маленькая. Большая и очень натуральная смерть.
Грейнджер, довольная и умиротворенная, — будто это она сама кончила! — лежала рядом, вытянувшись и прижавшись щекой к профессорскому плечу.
— Один вопрос… — прошептал Снейп, еще наблюдая силуэт Эйфелевой башни. — Кто научил?..
Грейнджер тихонько рассмеялась:
— Одна интересная книжка, один интересный фильм и один трансфигурированный банан.
— Честь и хвала Высшей Трансфигурации, — выдохнул Снейп.
— Слышала бы вас профессор МакГонагалл.
— Главное, чтоб не видела… — застегивать брюки дрожащими пальцами оказалось весьма непросто.
Девушка снова засмеялась.
— А можно тоже вопрос?
— После такого — хоть «Превосходно» за экзамен. Давайте ваш вопрос.
— Профессор, где вы раньше были?
— То есть?
— Ну… — Грейнджер скользнула ладонью по его животу, обнимая и устраиваясь удобнее. — Надо вам было всегда на всех злиться и шипеть? Вы же были боггартом всех первокурсников, а для Невилла, по-моему, таковым и остались. Я даже не знаю, какой вы настоящий — как тогда или как теперь.
— А есть разница?
Грейнджер кивнула.
Вот и еще один стереотип — разрушенный, впрочем, легко и безумно, и кем? Пышнокудрой девчонкой, которая вместо того, чтобы возненавидеть злобного профессора-предателя-шпиона… влюбилась.
— Слишком мало было поводов для довольства.
— А теперь они есть?
Северус машинально погладил ее по спине, вдруг осознав, что неплохо бы отплатить за подаренное наслаждение:
— Один как минимум.
Браво, Принц! Сообразительность мощностью в две лошадиные силы!
— Елки-тыквы… — Грейнджер приподнялась на локте и посмотрела на Снейпа весело и немного удивленно: — Если бы я знала, что все так просто, пристала бы к вам раньше!
Северус уже открыл рот, чтобы ответить на шутливую скабрезность какой-то неимоверной похабщиной, но в этот момент за спиной Грейнджер поднял голову от подушки Поттер, и, не открывая глаз, сонно и возмущенно пробурчал:
— Да заткнитесь вы уже, а? Устроили тут консилиум! Что за манера, после траха обязательно попиздеть…
Перевернулся на другой бок и снова захрапел, накрыв ухо одеялом.
Грейнджер пискнула и спрятала заалевшее лицо на груди профессора. А Снейп вдруг посмотрел на ситуацию со стороны: в одной постели с тремя семикурсниками кончать в рот своей ученице, а потом вести с ней светские беседы, и при этом ее друзья возмущены исключительно тем, что любовники, видите ли, слишком громко разговаривают! Не спятить бы…
Впрочем, поздно глотать безоар, когда видишь Мерлина. Психически здоровый человек в таком положении просто не оказался бы. Возрадуйся, Принц, ты сошел с ума. Какая досада.
— Мерлин, стыд-то какой… — прошептала Грейнджер.
— Опомнились! — хмыкнул Снейп.
— Да я не про то, — отмахнулась девчонка, снова укладываясь рядом. — Гарри на вахту заступать через полчаса, а мы его разбудили...
Дурдом. А чего ты расстраиваешься, Принц? Поехала крыша — ну и поехала, счастливого пути. С безумцев спроса меньше. И раз так…
— Сколько у нас времени? — прошептал Снейп, задумчиво глядя в потолок.
— Полчаса. А что?
Да ничего особенного…
— Успеем, — решил Снейп, опрокидывая девчонку на спину. — Только тихо.
Стащить с девичьих бедер джинсы оказалось задачей не для слабаков. Чертова маггловская мода, то ли дело мантия — задрал, и никаких проблем… Ого!
— Походная привычка… — Грейнджер даже зажмурилась от смущения и попыталась сдвинуть ноги.
Она была выбрита. Начисто.
Отличная привычка.
Северус легко провел пальцами по нежной гладкой коже — Грейнджер шумно вздохнула и закусила ребро ладони. Она оказалась восхитительно влажной, горячей и готовой, кажется, на все, что угодно. А еще у нее был совершенно одуряющий запах: пряный, густой, бесстыжий. Снейп склонился над ней, коснулся носом, чувствуя, что снова начинает заводиться — эх, было бы больше времени и меньше народу… Палец скользнул в тугую теплую глубину, Грейнджер испуганно дернулась.
С ума сойти.
Девочка.
Все, Принц, одним «Превосходно» за экзамен не отделаешься.
Он тронул ее языком осторожно, на пробу, Грейнджер снова вздрогнула, но не издала ни звука. Хорошо… Вылизывать ее было сущим наслаждением: девчонка отчаянно текла, реагировала на каждое прикосновение, она была удивительно вкусной, жаркой, податливой и роскошно извивалась, стараясь прижаться теснее к его рту. Она приподняла бедра, запустила пальцы в его волосы — Снейп подхватил ее под ягодицы, чуть сжал и почти грубо впился губами в изнывающее лоно: давай, девочка, кончи для Принца… Напряженное тонкое тело в его руках сотрясла крупная дрожь, Грейнджер изогнулась, распахнув рот в беззвучном крике, забилась — и вдруг обмякла, тяжело дыша, свернулась клубочком, тут же вытянулась, перевернувшись на живот, уткнулась лицом в подушку. Потрясенный и озадаченный, Северус ладонью вытер губы и подбородок, лег рядом, еле ощутимо поцеловал девушку в плечо: все в порядке?
Она прижалась к нему спиной, потерлась щекой о его ладонь: спасибо.
Она обняла себя его рукой, коротко вздохнула: ты тоже.
Северус крепче притиснул ее к себе: я тоже.
— Все в порядке?.. — Северус осекся, чуть не назвав ее «мисс Грейнджер».
— Спасибо вам…
— Спи.
— А вы?
— И я.
Сон наваливался тяжело и неотвратимо. Северус неимоверным усилием держал глаза полуоткрытыми: да что ж там этот Поттер все дрыхнет, то не спалось ему никак, то теперь не добудиться! В какой-то момент профессор «поплыл» и даже начал смотреть какой-то сон, но почти сразу встрепенулся — и в полусонном туманце увидел, как Поттер, поднявшись на локте, переставляет свечу.
Снейп рухнул на подушку и уснул, как выключился.
Ему снился котенок, сидящий на стопке пергаментов, Эйфелева башня и Грейнджер, нагишом бегущая через тыквенное поле.
* * *
— Не, ну подумать только, чтобы Снейп…
Заговорщический полушепот бесцеремонно влез в сон, растолкав какие-то беззаботные и белибердовые видения.
— А по мне, хоть Гигантский кальмар. Гермионе хорошо — вот и хорошо.
— Прав, прав. Но знаешь, если он хоть бровью в ее сторону не так шевельнет, я его убью совсем.
— Я присоединюсь. Ну что, будить их или где?
— Да пусть дрыхнут. Первое занятие — Зелья. Представляешь, Снейп проспит собственный урок?
Северус ухмыльнулся, не открывая глаз:
— Размечтались.
— Уж и помечтать нельзя, — мурлыкнула ему в шею Грейнджер.
Она лежала у него под боком, разморенная и заспанная. Обнаженная. Снейп едва удержался, чтобы не провести ладонью по ее упругой попке. И в штанах было тесно и твердо, как всегда по утрам, а присутствие рядом Грейнджер усугубляло ситуацию до крайности. Вернее, усугубляло ситуацию присутствие Поттера и Уизли, а присутствие Грейнджер могло бы сделать утро исключительно приятным. Если бы да кабы…
Не, Принц, ты рехнулся окончательно и бесповоротно. Из всего происходящего тебе больше всего досадно, что рядом лежит твоя женщина — ну хорошо, не женщина еще, но дело поправимое, — а ты вынужден мучиться каменным стояком. А то, что ты провел ночь в спальне студентов, переспал со своей ученицей (да, переспал, а ты думал, оральный секс совращением несовершеннолетних не считается?), а эти самые студенты обсуждают ваши ночные кувыркания, словно домашнее задание по Зельям, и обещают тебя прибить, если Грейнджер останется недовольна — это все так, мелочи жизни. Все в порядке, все нормально, все хорошо.
— Мальчишки, может, вы отвернетесь хотя бы, а?
— На кой? — очень натурально удивился Уизли. — Ты там что, голая?
— Вообще-то, да.
— Ух ты! А зачем тогда отворачиваться?
Грейнджер села на кровати, прижимая к груди одеяло:
— Рон, не паясничай!
Уизли, а следом и Поттер демонстративно отвернулись. Грейнджер выскочила из постели и опрометью бросилась в ванную, не удостоив профессора больше ни словом, ни взглядом. Это насторожило Снейпа, но не сильно; гораздо насущнее было наконец принять душ и переодеться. Поэтому, едва за Грейнджер захлопнулась дверь ванной, он нашарил у кровати ботинки, быстро обулся и тоже почти выбежал из комнаты, пока мальчишки не обернулись.
Мог бы и не торопиться. Гостиная напоминала растревоженный улей: ученики, боясь опоздать на завтрак, метались туда-сюда, шаркали тапочками, шуршали расческами, клацали ремнями, наступали друг другу на ноги, ругались и снова метались. Надеяться на то, что в этом тарараме никто не обратит внимания на заспанного и взлохмаченного профессора зельеварения, выходящего из гриффиндорской спальни, было можно, но это было глупо.
— Доброе утро, сэр! — бодро отбацал Драко, в еще расстегнутой рубашке и с полотенцем на шее. — У нас где-то стряслось?
— Надеюсь, нет, — буркнул Снейп.
— А что вы тут…
— Планы тебе составлял, надежда магической педагогики!
Драко вздрогнул от неожиданности. Зря ты так, Принц. Ну, не задалось у тебя утро, Малфой-то тут при чем? Он и так на свою тень плюнуть боится.
— Вон там лежат, на комоде.
— С-спасибо…
Снейп кивнул и направился к выходу, но через пару шагов напоролся на Лонгботтома — вернее, чуть не напоролся на его секатор.
— Мистер Лонгботтом, за убийство змеи вы получили Героя, а за убийство Героя получите Азкабан!
— П-простите, сэр… я просто… это… они опять там… вот!
— Потрудитесь выражаться по-английски.
— Да тыквы эти, чтоб им пусто было! Они мне снятся уже!
— Мне тоже, — пробормотал Снейп и продолжил путь на выход.
Он уже почти достиг заветной дыры в стене, когда его окликнул мистер Два Больших Расстройства:
— Сэр, а вам тоже надоели тыквы?
Северус заинтересованно оглянулся. Лонгботтом переминался с ноги на ногу, зажав секатор под мышкой, а в руке держал мятый клочок пергамента. Клочок заметно подрагивал.
— С-сэр, а вы не… ффуххх, вы не могли бы…
— Короче!
— Короче, вот.
Лонгботтом протянул профессору пергамент. На нем был нацарапан рецепт странной смеси с выразительным названием «Пиздецид».
— Я, понимаете… знаю, как оно делается… но сварю вряд ли… Это для тыкв. Точнее, от тыкв.
Северус был готов биться лбом в стену.
Запихнув листок в задний карман брюк, он бросил:
— Будут ингредиенты и время — посмотрим.
Вот только пиздецидов он еще и не варил.
Северус ввалился в свою спальню, на ходу стаскивая одежду, и буквально прыгнул под душ. Тугие ледяные струи ударили в лицо, заставив непроизвольно вскрикнуть. Душ в замке всегда был «спортивный»: вода нагревалась через несколько минут после включения, а спустя четверть часа уже шпарил кипяток, не успел помыться — быть тебе обваренным, как куренку.
Прислонившись лбом к холодной мокрой стенке, Северус чувствовал, как смывает вода угар прошедшей ночи и оголтелое утреннее безумие. Сознание не хотело расставаться с памятью о сегодняшнем пробуждении — легком и плавном выныривании из туманного мира беззаботных сновидений, руки хранили тепло и нежность разомлевшего ото сна девичьего тела, и все это было оттуда, из дурацких мечтаний о непростительно непозволительном, и оттого упоительном покое. Героические гриффиндорцы своими комментариями и обсуждениями разрушили хрупкое волшебство этого утра, но миг, сказочный миг между сном и явью Северус успел поймать. Миг сбывшихся желаний, на исполнение которых даже не думал надеяться.
Северус готов был отдать полжизни только за то, чтобы этот миг повторился.
Вода наконец потеплела — немного, но хоть что-то… Профессор подставил под душ спину и ноющую шею: застарелый остеохондроз напоминал о себе всякий раз, стоило неловко повернуть голову или поспать в неудобной позе. Или поспать на чужой подушке.
Пожалел бы ты девочку, Принц. Она — сокровище, она — драгоценность, она невероятна и удивительна, она — дар и благодать, и она любит тебя. А ты? Она отдаст тебе все, она все для тебя сделает, она подарит тебе столько любви, сколько, наверное, и не бывает на свете. Она ничего не делает наполовину, она способна сделать твой мир таким нарядным, каким только он может быть… Она вручит тебе себя безбоязненно и уверенно, не сомневаясь и не оглядываясь.
А ты? Что можешь предложить ей ты? Свою верность? Чего она стоит, эта твоя верность, при нынешней инфляции чувств и демпинге долга? Свою благодарность? На что ей благодарность? Что она будет с ней делать? А больше у тебя ничего нет, кроме лютой тоски по невозможному.
Ей нужна только любовь. Твоя любовь. А нету. Ведь нету же? То-то.
Ты можешь, конечно, забрать всю ее, все у нее, ты можешь вычерпать ее до дна, питаясь, словно вампир, ее любовью. Можешь паразитировать на ее любви, пока от нее, свежей и энергичной, не останется иссохшая оболочка без эмоций, желаний и стремлений. Ты сможешь?..
Охолонь, Принц. Хватит заключать сделки с собственной совестью — тебе все равно никогда не удавалось ее провести.
Оставь Грейнджер в покое.
— Был озабочен очень
Суровый наш декан:
Мы в Подземельях ночью
Опять курили план!
Слава тебе, каннабис,
С тобой все трын-трава,
Лорда не испугались,
Обгадь его сова!
Снейп поскользнулся, схватился за крепление душа, выдрав его из стены, и свернул зеркальную полку над раковиной, но ниже пола не упал. Мокрый и ошарашенный, он выглянул в спальню, откуда раздавалась песенка… Домовиха Пинки смахивала пыль с туалетного столика и увлеченно распевала:
— Ну дела — жизнь пошла!
Мы раскуриваем ножки от стола!
Мы дымим, задыхаясь во мгле,
Мы от смеха лежим на земле…
Вариантов два, Принц. Либо Фред опять занялся народным творчеством, либо Пинки тоже спятила. Хотя нет, три варианта: ученички (Высокопробные гриффиндорцы, как пить дать!) что-то действительно раскурили. Пинки — она ж простая душа, что видит, то и поет.
Северус шугнул разгорланившуюся домовиху — та зазеленелась от смущения и смылась, забыв щетку для пыли. Пока одевался, судорожно вспоминал, что же должен сегодня вещать на уроке, и вспомнил… про Гербологию.
С какого здрасте МакГонагалл решила, что занятия по листочкам-цветуечкам должен вести зельевар, так и осталось для Снейпа тайной за семью печатями. Он долго и громко возмущался в директорском кабинете и доказывал, что не обязан знать, каким дерьмом какие лопухи подкармливать, ему достаточно быть в курсе, как их нашинковать и при какой температуре варить. Но Минерва оказалась непреклонна.
В результате Северус перекопал всю свою библиотеку и нашел-таки один учебник по Гербологии — правда, по внешнему виду книженция была ровесницей самого Снейпа. То есть для нормального учебника уже не годится, а на раритет еще не тянет. Найти нашел, но так и не открыл: то обвал, то потоп, то учебные планы, то Грейнджер… опять Грейнджер, никакого спасу от нее. Это не считая тыкв, Саундчейзера, грядущего детсада, райвенкловских «хау-ноу» и поющей Пинки. Словом, для полного счастья Снейпу не хватало именно Гербологии. Ну и еще пиздецида.
На завтрак Северус, разумеется, опоздал.
— Ну сколько ты писем отослал? — Уизли деловито, скупыми четкими движениями намазывал масло на хлеб.
Малфой сидел, как черенок от метлы проглотивши, и вид имел высокомерный и горделивый:
— Восемнадцать.
— А готовых мест сколько? — Поттер постучал себя ложкой по лбу: — Вдруг все приедут?
Драко хотел что-то ответить, но его отвлек возглас Грейнджер, обращенный к Панси:
— Есть, конечно! У меня этого добра два чемодана и бисерная сумочка. Могу дать для поюзать, если ты не будешь топить ими камин.
— Для по…что? — недоуменно хлопнула глазами Панси.
— Почитать. Колдомедицину могу отдать совсем. Все тексты у меня в компе, был бы еще комп…
Грейнджер горестно вздохнула, хлебнула чаю и застонала — видимо, обожгла язык.
— Вот! Комп! — Терри отставил чашку, не видя, что ставит ее мимо стола. — Мы вроде разобрались, кое-что придумали, и нам нужен опытный образец!
Грейнджер подозрительно покосилась на Бута:
— Вроде или разобрались?
— Разобрались! Вроде. Ну короче, ты нам дай, а мы уж…
— Давать тебе будут в Лютном! — ласково рявкнул Уизли, отчего Терри непроизвольно втянул голову в плечи и уронил несчастную чашку.
— Терри, ты хоть понимаешь, что я с тобой сделаю, если ты убьешь мой ноутбук?
Северус никогда не слышал, чтобы Грейнджер говорила так невесомо-угрожающе, не то в шутку, не то всерьез. Перед ним лежал раскрытый учебник по Гербологии и стояла чашка с кофе: Северус понимал, что выглядит, как третьекурсник-недоучка, но выбора не было, скоро урок, и на нем надо будет что-то говорить, причем по предмету. Но читать оказалось напрочь невозможно.
— Убью?! А он что, живой?..
— Терри, не форматируй мне мозги. Если ты мне испортишь машину, я тебя не просто прибью, я тебя зазиппую на фиг, и упакуй Мерлин душу твою.
Поттер давился смехом, слушая перепалку, Уизли методично завтракал, Малфой снова что-то чирикал на пергаменте, Панси вообще забыла про еду и уткнулась в очередную книжку («Простейшие приемы магической диагностики кишечных расстройств» — прочитал Снейп на обложке), бледная и заплаканная Сьюзен жалко улыбалась в ответ на шутки Эрни, Бут и компания убеждали Грейнджер в том, что их квалификации позавидовали бы чукотские хакеры (кто такие, интересно знать), а сама Грейнджер… А Грейнджер не удостоила профессора ни словом, ни лишним взглядом.
Может, одумалась? Любовь любовью, но ведь и голову на плечах неплохо бы держать. Хотя про голову на плечах — это явно не о прошедшей ночи… Но Грейнджер, даже влюбленная по уши, остается Грейнджер, Невыносимой Всезнайкой, Ходячей Энциклопедией и Мамзель Прагматичностью. У нее мухи отдельно, а котлеты — отдельно, причем отдельно настолько, что после любого проявления юношеской сумасшедшинки она чувствует себя виноватой, словно урок прогуляла.
К лучшему. К лучшему.
Но что же тогда так муторно и злобно на душе, и горечь эта обидно-саднящая откуда взялась в горле? Хочешь ее, Принц. Сильно хочешь. И уже даже не физически.
— Сэр… а мы Гербологию по этому учебнику будем проходить?
Только теперь Северус обнаружил, что рядом сидит Лонгботтом и с интересом заглядывает в учебник.
— И как вы догадались…
— Так он же старый. Вот смотрите, звездчатый хреноверт уже давно переведен из категории галлюциногенов в категорию опиатов, Уэлш и Барри его исследовали год назад и доказали… Удивительное растение, кстати, почти универсальное. Его есть можно, если правильно приготовить, говорят, вкус исключительный. Растет буквально где попало, а вы видели, какие у него корни? По пятнадцать футов, самый крупный экземпляр описан Стентоном — сорок три фута восемь дюймов, не считая отростков. У нас в Запретном была популяция, но там же все померло, а жаль. У него в этом корне содержится такое клейкое вещество вроде желе, его сейчас пытаются использовать в зельеварении для консервации длительных процессов. Не знаю, правда, насколько успешно…
Лонгботтом рассказывал, рисовал на салфетке строение хреноверта, травил какие-то байки про него, не заметив, что все присутствующие за столом постепенно замолчали и обратились в слух. Ораторствовал он минут сорок, и за это время Снейп определил для себя две важные вещи. Во-первых, если ты сапожник, не пытайся лечить людей, для этого есть колдомедик, а если ты зельевар — не пытайся преподавать Гербологию, для этого есть Лонгботтом. А во-вторых, пиздецид придется сварить. Хотя бы в качестве благодарности за спасение от неминуемого позора: ну что бы он, Снейп, сказал про этот… звездатый перехрен?..
Невилл замолк на середине фразы, заметив наконец, что стал центром всеобщего внимания, и моментально стушевался. Снейп глянул на улыбающуюся Минерву:
— Думаю, урок Гербологии можно считать проведенным.
— Невилл, — Грейнджер тоже улыбалась, да так радостно, будто это она сама только что зачаровала публику рассказом об уникальных свойствах хренанутого звездуя. — Только в следующий раз говори помедленнее, ладно? Я записываю.
* * *
В кабинете Минервы было окно — высокое, узенькое, как бойница, но было. Может, поэтому дождь здесь шумел громче, и казалось, что он усилился. Хотя куда уже сильнее…
Директор перекладывала с места на место один и тот же лист пергамента и пыталась сделать вид, что не слышала слов Снейпа.
— Северус, а у тебя разве не урок сейчас?
— Урок. Варят отраву для тыкв.
— Как все меняется, — задумчиво протянула Минерва, с преувеличенной внимательностью разглядывая пергамент. — Раньше Гербология служила Зельеварению, теперь наоборот…
— Минерва, не уходи от ответа! Где он?
— Не кричи, я не глухая.
— Буду кричать, пока не оглохнешь.
Минерва вздохнула, уставилась в окно, потом перевела взгляд на Снейпа и состроила самое строгое выражение лица, на которое была способна:
— Северус, ты же знаешь, Альбус наказал не позволять никому прикасаться…
— А я не буду прикасаться, я на расстоянии прочитаю.
— Я не имею права…
— Право поимеет тебя, если ты мне его не отдашь.
— Выбирай выражения.
— Я сейчас как выберу!
Северусу очень не нравилось, как напряженно и настороженно ведет себя Директор. Такого не было с Минервой давно, столь же давно, сколько им с ней не приходилось всерьез ругаться. Теперь, похоже, момент настал.
— Минерва, не выводи меня из себя, я и так не в себе.
— Я вижу.
— Ни хрена ты не видишь! Добром тебя прошу, отдай. Я же его не съем, я прочитаю и верну на базу.
МакГонагалл наконец-то оставила в покое пергамент, но начала нервно снимать и надевать перстни.
— Объясни, зачем он тебе нужен.
— Он не мне нужен. Он твоим ненаглядным Золотым нужен.
— Тогда почему меня третируешь ты, а не мои Золотые?
— Потому что твои Золотые — юные кретины.
Минерва шлепнула ладонью по столу:
— Хватит! Северус, тебя несет в Запретный Лес, остановись!
— Отдай мне его, и я остановлюсь.
— Запретный Лес? Да забирай.
— Минерва!..
Шипение подействовало: Директор не смогла перевести серьезный разговор в шутку.
— Ну объясни мне, Северус, зачем тебе это нужно?
— Я уже говорил.
— Из твоих объяснений я вижу, что это нужно не тебе. Каков твой интерес, личный?
Северус почувствовал, как «едет шторка»:
— А почему у меня обязательно должен быть личный интерес? Разве я не могу сделать что-то просто так?
— Нет, — Минерва не то улыбнулась, не то скептически скривилась.
— И почему бы это?
— Потому что никто ничего не делает просто так. Иначе пропадает цель действия, и, в конечном счете, его смысл.
— Не уходи от темы! Хорошо, исследовательский у меня интерес, устроит тебя такой ответ?!
— Нет.
— Твою мать…
Если бы кабинет был побольше, Снейп уже расхаживал бы по нему туда и сюда, размахивая мантией и освобождая домовиков от необходимости вытирать пыль. Но кабинет был маленький: сидя за столом, Минерва без труда могла дотянуться до всех полок и сейфа. Поэтому профессор стоял у окна и отчаянно старался держать себя в руках, насколько это было возможно. Поведение Минервы озадачивало его и злило: директриса изворачивалась, юлила, не смотрела в глаза и все время пыталась увести разговор в другую сторону.
Северус вздохнул:
— Просто отдай его мне. Я верну.
— Дело не в том, вернешь ли ты его.
Устал, Принц? Погоди, все еще только начинается.
— А в чем?
— В тебе, — Минерва выбралась из кресла, подошла, погладила по спине. — Я, конечно, не Альбус… Но и не идиотка. Я знаю, чего ты хочешь, Северус.
Профессор круто развернулся и театрально всплеснул руками:
— Да ты что?! А я почему этого не знаю?!
— А я не знаю! — так же издевательски пожала плечами МакГонагалл. — Северус, чтобы это осознать, надо это сказать. Ты можешь думать одновременно тысячу мыслей, и все будут противоречить друг другу, но скажешь ты только об одном — и это будет правдой. Скажи это, Северус. Чего ты хочешь?
Чего ты хочешь, Принц? Покоя? На кой черт тебе покой? Что ты будешь с ним делать? Поставишь на полочку, любоваться?
Свободы? Ее не существует. Чтобы быть свободным, нужно прежде всего не зависеть от самого себя, а это невозможно.
Чего ты хочешь, Принц-полукровка? Любви? Она у тебя есть.
Признайся, Принц-полукровка! Ты не хочешь любви, ты хочешь права на любовь. Права на Грейнджер. Права на любовь Грейнджер.
Ты хочешь права любить Гермиону.
Права называть ее по имени.
— Она нужна мне, Минерва. Это нужно мне.
Вот и сказал. Очень просто, взял и сказал. Небо не рухнуло на землю, реки не повернулись вспять, солнце не погасло, дождь не кончился. Она нужна тебе, вот и все. Ни для чего. Низачем. Только нужна. Потому что потому. Ибо вот.
Почему нам нужно небо — потому что синее? Почему нам нужно солнце — потому что светит? Почему нужна земля — потому что по ней ходить?
Любовь та, которая ни за что.
Северус снова повернулся к окну — он не хотел смотреть на МакГонагалл.
— Теперь я понимаю, — Минерва прошуршала за спиной, звякнула чайными чашками. — Но, прости, я ничем не могу тебе помочь.
Снейп не поверил своим ушам.
— Что?!
Зачем же тогда требовала душу вывернуть, зачем заставила признаться в том, что даже от себя гнал, как зачумленную крысу?
— Прости, Северус. Я не могу дать тебе его.
Если судить по тону, МакГонагалл была расстроена не меньше Снейпа.
Зельевар молча глядел на Минерву. Ей-то самой что нужно? Во что она играет, чего добивается?..
— Не могу, потому что его нет.
Опять, двадцать пять — трижды девять…
— Минерва, не…
— Его нет, Северус. Дневника Дамблдора не существует. И никогда не существовало.
Снейп сел там, где стоял. Буквально. Прислонился спиной к стене и сполз по ней на пол.
— Нет. Все знают, что у Альбуса был дневник!
Гневно-обличительного вскрика не получилось. Сидя на полу и глядя на Минерву снизу вверх, как нерадивый первокурсник на строгую преподавательницу, Северус упрямо отказывался верить ее словам.
— Минерва, пойми ты, мне не нужны его страшные личные тайны, только…
— Его нет, Северус! — Минерва опустилась рядом с ним на колени, как к умирающему или больному. — Все знали то, что говорил Альбус, но самого дневника никто не видел. И как он справился со своим военным синдромом, никто не знает. Даже я.
Снейп поднялся быстро и легко, хотя на каждое плечо, казалось, навалилось по тонне груза. Что ж, если бы Дамблдор оставил записи, это упростило бы все до неприличия. Легкой жизни не будет. Но это не повод не жить.
— Мы пойдем другим путем.
— Северус! Что бы ты ни задумал, не смей этого делать! И девочку не спасешь, и себя покалечишь!
Ответом ей стал грохот захлопнувшейся двери.
* * *
— Над поляною зеленые лучи
Мимо цели пролетающих Авад,
Затаился под кустами и молчит
Дамблдорско-гриффиндорский наш отряд! — хрипло орал Фред, порхая над Лонгботтомом.
Тот с видом знатока бродил среди тыкв по колено в воде и грязи и осматривал урожай, выбирая самые большие и не самые спелые тыквы. За ним гуськом ходили вымокшие до нитки Малфой, МакМиллан и Забини с секаторами-переростками в руках, а следом за ними Сьюзен левитировала две срезанные тыквы.
— Гермионаааа! — Невилл помахал секатором, обернувшись в сторону парадных ворот, где под козырьком пряталось от ливня Золотое трио. — Тебе сколько надо?
— Ну штук пять хотя бы! — донес ветер приглушенный расстоянием и дождем ответ. — А лучше семь, на всякий случай!
Лонгботтом постучал пальцем по очередной тыкве, послушал звук, покатал тыкву с боку на бок на предмет трещин или гнилых бочков и приказал спутникам:
— Режь!
Малфой и Забини полезли под листья и принялись с громким матом мочалить секаторами толстую и твердую плодоножку, а МакМиллан качал плод туда-сюда в надежде, что ножка переломится. Фред выписывал фигуры высшего пилотажа и голосил:
— Нам ведь ужинать давно пора и спать,
Не выдерживает юный организм,
Не положено подросткам воевать,
Помереть — оно вредней, чем онанизм!
Наконец плодоножка хрустнула, отломилась, и тыква тяжело перевалилась на другой бок, едва не отдавив ногу Эрни. Сьюзен тут же приподняла зеленовато-оранжевого монстра над землей, пристраивая в ряд с двумя предыдущими, и подхватила:
— Задолбали вихри яростных атак!
Снова отдыха ночного лишены,
Как придурки, мы скрываемся в кустах,
А должны в своих постелях видеть сны…
Малфой пригладил и без того зализанные дождем волосы и с непроницаемым лицом заявил:
— Слушайте, а что если нам летом эти тыквы сдавать под дачи? Пусть живут люди в тыкве и питаются ею. А мы будем денежку получать.
— Рационализатор, етить твою тыкву! — мгновенно выразил очевидное общественное мнение Фред и новым куплетом заставил вышедшую под козырек МакГонагалл недовольно нахмуриться:
— Но злодеям не дано поколебать
Веру в Мальчика-который-носит-шрам!
Волдеморта грохнем, в рот его ебать,
Не придется больше лазить по кустам!
— Общее падение морали и частное возрастание бескультурия, — сварливо заметила Минерва. — Гермиона, я бы хотела поприсутствовать при вашем трансфигурационном эксперименте.
— Да-да, к-конечно, Д-директор… — Грейнджер постукивала каблуком о каблук, и зуб на зуб у нее от холода не попадал.
Снейп, тоже вынырнувший под козырек, мягко подхватил ее под локоть и шепнул:
— Мисс Грейнджер, пару слов.
— Если только пару, — шепнула она в ответ.
В школьном холле было не теплее, чем на улице, но хотя бы безветрено и относительно сухо.
— Вы не передумали?..
Насупилась. Губы поджала. Покачалась с пятки на носок.
Как забавно сердится…
— Я не меняю своих решений за десять часов, сэр.
Какая девушка! Подняла брошенную сто лет назад перчатку, выбрала момент — да и запулила ее обратно.
— Хотелось бы надеяться.
А ты, Принц, идиот.
— Надейтесь, сэр. Говорят, полезно.
Ох, какая девушка!
— В таком случае жду вас после транстыкваций у себя в кабинете. Всех троих.
— После чего?..
Удивляется тоже забавно.
— Трансфигурации тыкв.
А смеется…
Ты что, еще ничего не понял, Принц?
* * *
Транстыквация «пошла в массы» и прошла, по всей видимости, успешно, и полевые испытания чудо-агрегатов — тоже. Иначе как можно было оценить душераздирающий девчачий визг, оглушительный восторженный вопль: «Спокойно, Гермиона, сядем все!» и мерзостный скрип у двери кабинета.
Золотое трио ввалилось в кабинет — вернее, ввалилась бледно-зеленая Грейнджер, а Поттер и Уизли поддерживали ее под руки и вид имели счастливый и дурацкий.
— Я сирота, — сообщил Поттер, устраивая подругу в кресле. — Здравствуйте, сэр.
Грейнджер закрыла глаза:
— Твоя матушка встретит тебя на том свете хорошим дрыном, когда узнает, как ты водишь. Я с тобой больше не поеду. Во всяком случае, в трезвом состоянии и без памперса.
— Да ладно тебе, это с непривычки, — пожал плечами Уизли. — Это ж разве скорость… Тут не разгонишься, в этих коридорах, на простор надо.
— На простор — это без меня.
— А без тебя никак.
— Вот именно, так что забудь о просторах.
Северус кашлянул, постаравшись вложить в этот нехитрый звук весь сарказм, который только мог в нем уместиться.
— Я вам не мешаю?
— Помешайте им, сэр, — Грейнджер попыталась изобразить улыбку. — Отберите у них тыкволет и не давайте больше. Они меня… укатали.
— Вы сами выбирали друзей, мисс, вот теперь сами и страдайте.
Когда ее мутит, она сердится особенно забавно…
— Значит, так. Предупреждаю сразу: гарантий никаких, и может стать еще хуже. Еще можете отказаться.
Высокопробные гриффиндорцы молчали и спокойно смотрели на профессора в восемь глаз, четыре из которых принадлежали Поттеру.
— Молчание — знак согласия. Теперь слушать меня и делать так, как я скажу. Шаг влево, шаг вправо равняется провал, так что никакой самодеятельности.
Связывание мыслей — процедура несложная, но требующая добросовестности. Если в спешке напортачить, сознание одного связанного станет работать думосбросом для другого, и второй останется без воспоминаний вообще, а первый заработает в лучшем случае шизофрению. Снейп связывал троих и старался не думать о последствиях возможной ошибки: какие в этой связке могут возникнуть трансы и взаимозависимости, он не мог определить даже примерно.
Завязываться пришлось на Грейнджер.
Продавившись через барьер хаотично нагроможденных воспоминаний — первое и единственное, что видит любой легиллимент при вторжении в чужое сознание, — Северус увидел то, что искал: эмоции и неосознанные суждения. Огромный клубок разноцветных ниток с торчащими в разные стороны «антеннами» чувств для восприятия окружающего мира.
Снейп улыбнулся, отметив, что в клубке преобладают оттенки синего: во втором слое легиллиментного вторжения так выглядят эмоции, связанные с любовью, от невинной привязанности до ослепляющей страсти. И какой идиот решил, что цвет любви — красный? Красный — это цвет страха. И его в клубке Грейнджер тоже было очень много.
Чтобы ухватить «антенны» из собственного клубка, пришлось изрядно попотеть. Свои эмоции легиллимент видит как жирные цветные точки по краям картинки, и чтобы уцепиться за них и вытянуть нужные ниточки, необходимо обладать определенным уровнем мастерства. Высоким уровнем.
Снейпу это удалось. Он, внутренне обмирая от волнения, — не дай Мерлин сорваться! — потянул ярко-алую ниточку страха, и начал привязывать к ней красные нити из клубка Грейнджер. Впрочем, «привязывать» — не совсем верный термин, кто его только выдумал. Больше всего это походило на слияние или спаивание: тонкие линии, касаясь друг друга, не связывались узелком, а соединялись в целое, и становилось непонятно, где заканчивается одна нить и начинается другая.
Наконец он «припаял» к себе всю красноту девчонкиных страхов и едва смог подавить дурноту: все-таки человеческое сознание не приспособлено для такой лавины чужих эмоций, тем более, отрицательных. Может, поэтому и не сдержался, поэтому совершил непростительную глупость: перед тем, как уйти по связующему каналу в сознание Уизли, вытянул густо-синюю ниточку, говорившую о любви, и… припаялся. Потом разорвет, оправдался он перед собой, когда сделает основное, а сейчас нужно хоть какое-то равновесие…
В клубке Уизли тоже синело и краснело, но каждая синяя ниточка у него переплеталась с зеленой: долг. Наверное, клубок Драко сплошняком состоял бы из одной зелени… Клубок был жестким и плотно скрученным, не таким пушистым и рыхлым, как у Грейнджер: парень держал свои эмоции в железных тисках, и Снейп даже не смог вытащить из него всю красноту, только самое яркое… Привязывался Уизли тоже неохотно, нити так и норовили отцепиться и спружинить обратно в клубок.
В висках застучало, лоб налился горячей тяжестью, как с похмелья, картинка смазалась и помутнела. Перебор… Снейп бросился назад, к Грейнджер, с трудом разглядел еще одну нить, нежно-голубую, дернул и поспешно привязался — наверняка девчонка испытала массу феерических ощущений от такого грубого вторжения, но надо было спешить.
Прояснилось. Мелькнул перед глазами канал связи между Грейнджер и Поттером — и профессор почти физически ощутил, как мощный Протего отбросил его назад. Поттер — клинический идиот. Изнемогая под тяжестью чужих страхов, которые волок за собой, как бурлак на реке, Снейп собрал оставшуюся энергию и долбанул в щит Поттера с такой силой и злобой, что на миг сам испугался: а ну как задел интеллектуальную периферию, мальчишка станет настоящим идиотом… Нет, не задел.
Клубок Поттера переливался всеми цветами радуги. В этой каше разглядеть что-то вообще было невозможно, не говоря уже о том, чтобы вытянуть… Решение пришло не сразу, Снейп откровенно растерялся при виде почти монолитного шара из перевитых друг с другом нитей. Профессор протянул к поттеровскому клубку одну из зеленых нитей Уизли. Клубок дернулся. Тогда Снейп добавил к зеленой пару красных линий Грейнджер. Клубок тревожно затрепетал и выстрелил красными, синими, зелеными молниями, да так быстро, что Снейп едва успел ухватить одну красную и одну зеленую — что оказалось ближе. Нити извивались, вырывались, бились и напрочь не хотели припаиваться, в результате пришлось привязывать Поттера к Грейнджер, чтоб не дрыгался, а потом привязываться самому.
Все. Теперь лишь бы хватило сил.
Вдох. Выдох.
Начали.
Охапка разноцветных линий собралась в пучок — Снейп дернул их к себе резко и мощно, уже почти уверенный, что получилось… Нити не разорвались. Натянулись, завибрировали…
И начали сливаться в одну широкую полосу неопределенно-бурого цвета, потащили его за собой, затягивая в крутящуюся воронку чужого страха, чужого долга и чужого горя.
Затылок прошило острой болью, дыхание перехватило, Снейп инстинктивно рванулся назад, уже не думая о том, что станет только хуже…
— Профессор! Сэр!
Он лежал на полу ничком, судорожно пытаясь вдохнуть. В голове гудело, сердце выскакивало, руки-ноги не слушались.
Старый самонадеянный дурак, что ты натворил!!!
Его в шесть рук поднимали с пола, куда-то усаживали, чем-то поили — кажется, водой, — прохладные ладони вытирали пот со лба, приглаживали волосы, а над ухом тихонько причитало и всхлипывало:
— Простите нас, сэр! Простите…
Это еще кто кого должен прощать.
Выпей яду, Принц.
Ты только что их угробил.
Первое, что увидел Снейп, когда чернота перед глазами рассеялась — спокойное лицо Уизли.
— Добро пожаловать в ад, профессор.
Поттер шумно вздохнул и уселся прямо на пол.
Грейнджер беззвучно плакала, уткнувшись в профессорское плечо.
* * *
В гостиной царили веселый кавардак и радостное волнение. Панси в двадцатый раз проверяла комнаты для новичков, Драко в двадцатый раз проверял учебные планы, Терри и компания в двадцатый раз обходили с помпой Подземелья, чтобы ни одна лужа не осталась неосушенной. Эрни и Джастин держали пост у камина, поминутно подбрасывая дрова: утром, когда прибудут первокурсники, в Подземельях должно быть тепло.
— Ну и эпоха! Висит — и то плохо! — критически провозгласил Фред, разглядывая одну из висящих ламп с покосившимся плафоном.
Забини взмахом палочки поправил плафон.
— Я жив лишь с тобою,
И даже с небес
К тебе проявлю я
Живой интерес!
Сьюзен улыбнулась Фреду, перекладывая учебники ровными стопками — все, что удалось вытащить из-под руин библиотеки и привести в читабельный вид.
Скрестив руки на груди, Снейп подпирал плечом косяк двери гриффиндорской спальни и наблюдал, как Гермиона инструктирует Поттера и Малфоя по управлению тыкволетами («Быстрее восьмидесяти не лететь, крышу не снимать, ремни безопасности пристегивать обязательно!»). Они только что прошли техосмотр у МакГонагалл и были признаны годными к эксплуатации — Малфой даже прокатил Директора на одном из них по галерее, и Минерва осталась довольна.
— Сэр?
Фред вынырнул откуда-то из-под локтя Снейпа.
— Сэр, вопрос. Может, мне перед новичками-то не появляться? У меня ж вид… не для слабонервных.
— И будешь прятаться весь месяц? — хмыкнул Снейп. — Ничего, привыкнут.
— В нем Зло или Добро,
Но выше всех чудес
То самое ребро,
Ребро, в котором бес! — радостно проорал Фред и предусмотрительно отпорхнул подальше от Снейпа.
— Силенцио, — безразлично обронил Снейп, и Фред замолк. — Обратите внимание, это одно из немногих заклинаний, которое действует на призраков. Очень полезно.
Он еще толком не отошел от утреннего трагического фиаско и был несколько не в себе. Мысли разбрелись какая куда, начинала болеть голова, перед глазами еще мелькали черные точки. Словом, Снейпу было не до ерничества. Он и от косяка не отлипал только потому, что боялся не удержаться на ногах.
Снейп смотрел на Гермиону. Улыбнулась, рассмеялась, задумалась… Взмахнула палочкой — под потолком запорхали желтенькие канарейки. Уизли втянул голову в плечи — да-да, что-то такое Северус в воспоминаниях Гермионы видел…
Она стала Гермионой легко и… естественно. В тот момент, когда Снейп вытащил из клубка ярко-синюю ниточку, девчонка навсегда перестала быть Грейнджер. У нее удивительное имя. Такое благородно-жестковатое, как строгие грани императорских корон, и одновременно мягко-рокочущее, напевное, окатистое… Гер-рмио-она. Ее имя похоже на герб Гриффиндора: даже у рычащего льва мягкая шерсть. Ее имя похоже на страстный поцелуй, который начинается с укуса и заканчивается нежным прикосновением языка. Ее имя терпкое и чистое на вкус, немного жгучее, словно послевкусие от хорошего коньяка. Гермиона.
Ты уверен, что запутался, Принц? Может, наоборот, наконец-то разобрался в себе и в происходящем? Может, как раз выпутался?
Ведь ты уже представляешь, как будет звучать твое имя, произнесенное ею. Уже ждешь, как мягко скользнет по ее губам вечно свистящая «с», и как тепло перекатится эта резкая «р». Уже готов услышать, как она будет шептать его, стонать, выкрикивать, когда… когда…
Ты любишь ее, Принц, и ниточки тут ни при чем. Это тихое и тревожное чувство так не похоже на пыточно-медленную боль привязанности к Лили Эванс. Может, ты болел двадцать лет, и теперь только начинаешь выздоравливать? И если эта неясная расслабленность, и шальная беспечная легкость, и радостное умиротворение — если все это и есть любовь, то чем ты жил все прошлые годы? Что это было?
А неважно, Принц. Как это ни назови, если бы не было кровоточащей муки воспоминаний и самообвинений, разве смог бы ты понять, принять и оценить то, что происходит теперь с тобой? Разве вытянул бы ты ярко-синюю ниточку? Разве осмелился бы?..
Если любить могут даже мертвые, то тебе, живому, сам Мерлин велел.
Люби ее, Принц. Она стоит двадцати лет твоей войны.
— Директор… Директор!..
Какой, к черту, директор? Причем тут Директор?
Пинки и Винки, обнявшись, рыдали посреди гостиной, изредка вскрикивая:
— Директор! Директор!
Настороженно и нерешительно, один за другим, потянулись ученики из гостиной на первый этаж, к кабинету МакГонагалл. Северус замыкал шествие, и на душе было беспокойно, тяжело и страшно.
Войти в кабинет никто не рискнул. Без приказа или просьбы ученики молча расступились перед Снейпом, образовав коридор к директорской двери.
Северус повернул ручку. Дверь со скрипом отворилась, явив прохладную полутьму комнаты. Внутри было тихо, камин не горел, и даже воздух, казалось, не двигался, остекленел, застыл.
На кресле у стола лежал окоченевший кошачий труп.
* * *
— Мы ведь даже не можем ее похоронить, — тихо вымолвил Уизли. — На улице воды по колено.
Если бы он не сказал, никто и не подумал бы об этом. Неожиданная смерть Минервы — нет, никого не шокировала. Привела в ступор.
Подавленность и оцепенение повисли в гостиной, от волнующего воодушевления не осталось и следа. И трезвая рассудительность Уизли хоть немного, но встряхнула присутствующих, заставив вспомнить о практической стороне скорби.
МакГонагалл надо было похоронить.
— Камней много… — безжизненно произнесла Гермиона, отсутствующе глядя в камин. — От нашей башни остались.
— Молодец, сестренка… — прошептал Фред.
Так было решено замуровать директорский кабинет.
Из комнаты вынесли пустующий пока портрет и сейф. Гермиона задернула штору, закрыла шкафы и ящики стола. Поттер запер дверь на ключ и оставил его в замочной скважине, отломав головку.
В звенящей тишине поплыли над полом камни бывшей Гриффиндорской башни. Ученики укладывали их ровно, плотно пригоняя один к другому. Последний камень положил Снейп.
Взмах палочки — свежая каменная кладка сравнялась со стеной.
— Орхидеус, — шепнул МакМиллан, и под стеной возник букет орхидей.
Уизли обнял Гермиону за плечи:
— Теперь можно и плакать.
И она плакала. Долго, тихо, горько. И Сьюзен. И даже Панси. Целый вечер гостиная не слышала ничего, кроме судорожных вздохов между приступами сдавленных рыданий. Уизли и Поттер дружно глазели в потолок, пытаясь сохранять хотя бы видимость спокойствия, Фред непривычно молчал, Терри и компания мрачно созерцали ковер на полу, и даже Драко с Блейзом вели себя почтительно к гриффиндорскому горю.
Северус баюкал в объятиях безутешную Гермиону, и ему было уже все равно, кто что скажет по этому поводу. Он знал ведь, что Минерва собирается уходить. Как и все анимаги, МакГонагалл чувствовала приближение смерти, да и ушла, как истинная кошка: забралась в свой угол и околела, никого не позвав и не предупредив.
Умереть — это тоже искусство. Мало кто умеет вовремя жить, но вовремя умереть могут вообще единицы. Северус не знал, настало ли время Минерве умирать, но хотел надеяться, что это произошло не просто потому что Директор состарилась. Он хотел видеть в этой смерти больше, чем просто смерть. Он хотел видеть в ней жизнь.
Все еще пустой портрет Директора висел в гостиной. «Антитеррористическая» бутылка огневиски перекочевала в комод в гриффиндорской спальне — Снейп сам ее туда положил, справедливо рассудив, что в этом помещении он теперь будет проводить гораздо больше времени, чем раньше. Сейф поселился в кабинете зельевара.
— Ну вот, сэр, — как-то очень буднично промолвил Поттер. — Теперь вы снова Директор.
И только теперь Северус почувствовал предательский ком в горле. Директор… какая жестокая насмешка.
— Меня никто не назначал.
Гермиона подняла заплаканные глаза:
— Так сейчас назначим. Рон, перо, пергамент.
— Почему вы мне ничего не сказали? — тихий голос у входа заставил всех недоуменно обернуться.
Вектор стояла в проеме стены, и глаза у нее были сухие, только щеки почему-то мокрые, а губы подрагивали.
— Прости, Септима, — так же тихо отозвался Снейп. — Мы… растерялись.
— Да я понимаю…
Вектор пробралась сквозь пролом в гостиную, одобрительно посмотрела на пустой портрет:
— Хорошо вы решили. Ей здесь будет… тепло.
— Здесь всем тепло, — тоже очень обыденно сказал Малфой. — Чаю хотите, профессор?
— Кстати, время ужина, — сообщил Уизли. — Вы уж извините, траур трауром, но голодовку никто не объявлял. Может, просто здесь перекусим по-быстрому?
Вектор кивнула:
— Нужно поесть. Мистер Уизли, а вам не за что извиняться. Ритуал поминок столь древний, что большинство из нас не помнят его назначения. При поминальной трапезе вспоминают усопшего, его добрые дела, его жизнь. Не нужно плакать, мисс Боунс. От наших слез умершим тоскливо на небесах.
Сьюзен всхлипнула, Панси тоже. Гермиона под шумок пустила по кругу пергамент и перо. Вектор поставила на пергаменте свою подпись и взглянула на Снейпа:
— Господин Директор…
Северус вздрогнул.
— Может, распорядитесь, чтобы эльфы подали ужин сюда? Мистер Уизли прав, до Большого Зала идти вряд ли кому захочется.
Зареванная Винки появилась раньше, чем Снейп хлопнул в ладоши, и закланялась:
— А с чего ты взяла, что Директор — я? Приказа Министерства нет.
Винки по привычке схватила себя за уши, но тут же отпустила:
— Винки не нужен приказ Министерства. Винки сама знает, кто Директор.
— Я же говорила, — улыбнулась Гермиона. — Хогвартс сам назначает Директора.
Она сидела, тесно прижавшись к его боку, и Северус обнял ее, краем глаза не без удивления отметив, как одобрительно покивала Вектор.
Ты настоящий дурак, Принц. Думал, придется воевать за любовь, сражаться с общественным мнением, доказывать свою постельную и социальную состоятельность? Пойми наконец, это — твой мир, и эти шестнадцать человек — тоже твой мир, и все остальное не имеет значения. Пусть этот мир ограничивается руинами Хогвартса, но в нем живет твоя женщина, в нем состоит твое Дело, в нем есть те, кому ты неизменно нужен — так на кой тебе то, что за его пределами? Это — твое, Принц. И только от тебя зависит, во что оно превратится. Помнишь детские сказки про Страну Чудес? Завтра утром здесь появятся дети. В твоих силах создать для них Страну Чудес.
Легкий ужин, в считанные секунды сооруженный расторопной Винки, исчез за столь же непродолжительное время. Пятнадцать студентов и два профессора пили чай и, как положено, поминали. Уизли вспоминал, как Минерва учила его танцевать вальс, Гермиона — свой первый урок Трансфигурации, Драко — казусы при снятии баллов, Вектор — начало совместной работы с МакГонагалл. Снейп вспоминал ту самую, первую распитую вдвоем с Минервой бутылку огневиски. Правда, молча.
Септима рассказывала страшную историю о том, как в самом начале преподавательской карьеры МакГонагалл какой-то особо одаренный слизеринец послал молодую преподавательницу Транфигурации на хуй, и преподавательница эта, не изменившись в лице, поставила наглеца перед всем классом и предложила снять штаны, дабы продемонстрировать, есть ли у него, на что посылать…
— А что все такие кислые? У нас опять где-то стряслось?
Гермиона вскрикнула не то радостно, не то испуганно: с портрета на чайные поминки весело глядела Минерва МакГонагалл.
* * *
Северус не особо любил принимать ванну, всегда предпочитал душ. Предпочтение это сложилось в самом начале головокружительной жизни двойного шпиона: вечный недосып и страшное нервное напряжение сбивались только тугими душевыми струями, к тому же душ неплохо массировал больную шею. Но иногда, очень редко, Северус испытывал непреодолимое желание «отмокнуть».
Вот и сейчас, уложив своих гриффиндорцев и оставив Гермиону дежурить — хоть и вымотанная донельзя, она не смогла уснуть, — Снейп загрузился в ванну, наполненную едва ли не кипятком, и изо всех сил старался расслабиться.
Он давно заметил за собой странную особенность: чем круче и страшнее разворачивались окружающие события, тем спокойнее он оставался. Видимо, инстинкт самосохранения выработался очень сильный, рассудок просто не допускал до осознания творящийся вокруг кошмар, заставляя воспринимать все как должное и почти отстраненно. Однако даром такая психическая выносливость не проходила: едва ситуация теряла свою критичность, Снейп ударялся в неконтролируемую рефлексию и, как говорил Дамблдор, «заворачивался в себе». В такие периоды зельевар натурально психовал и зверствовал на уроках особенно сильно. Помогало только отмокание в ванне и серьезная доза успокоительного.
Денек выдался неслабый. Утро в объятиях Гермионы — туши свет, бросай навозную бомбу, легиллиментная кома, транстыквация, и, наконец, смерть Минервы. Словно судьба в очередной раз решила проверить Снейпа на прочность, швыряя то в лед, то в пламень. Единственное, чем можно было защититься от этих экспериментов — не пускать в сознание события сегодняшнего дня. Как-нибудь потом, когда отболит. Когда станет неактуально, и «заворачиваться в себе» будет незачем.
От воды шел плотный пар. Северус пристроил голову поудобнее на бортике ванны: не дай Мерлин, опять заклинит шею, разминать спазмированные мышцы и суставы — удовольствие еще то. Школа лишилась преподавателя Трансфигурации, Истории Магии и Чар. Надо как-то заполнять пробел, но кем? Вектор — дама совершенно не творческая, Трансфигурацию и Чары она преподавать не сможет. Самому Снейпу хватало Зелий и ЗОТИ, благо хоть Гербологию Лонгботтом взял на себя. О том, чтобы нанимать кого-то со стороны, не стоило и думать. Тот, кто не сварился в этой общей каше под названием «послевоенный Хогвартс», распрощается с разумом в считанные дни и займет место в Мунго по соседству с Локхартом.
Мысль уже почти оформилась, вот уже совсем почти… когда дверь ванной бесшумно отворилась.
Гермиона стояла на пороге со свечой в руке, похожая на привидение в своей длинной белой ночнушке. Не вымолвив ни слова, девушка пристроила свечу на край раковины и шагнула к Снейпу в ванну, не снимая сорочки. Северус почувствовал, как она вся сжалась — еще бы, вода-то горяченная…
— Что не спишь?
— Не спится… — выдохнула Гермиона и медленно отклонилась назад, опираясь спиной о грудь Снейпа. — Смерть пришла в замок. Я так надеялась, что после войны ее не станет… а она никуда не делась. Думаю: неужели мы живем только чтобы умереть?
— Нет… — Северус осторожно отвел в сторону ее распущенные волосы, легонько коснулся губами плеча. — Смерть — это часть жизни. А смысл жизни в том, что она, слава Мерлину, когда-нибудь заканчивается.
Гермиона откинула голову назад, прося еще ласки.
— Я люблю вас, сэр. Вы, конечно, сами все узнали, и я никогда не сказала бы… слово материально, в слове заключена такая сила, которая ни одному волшебнику и не снилась. Никогда бы не сказала, а тут подумала — ведь мы тоже умрем когда-нибудь, и вы, и я… И я так и не скажу, а вы так и не услышите от меня… Я люблю вас. Видите, какая я стала смелая… Только не умирайте подольше, пожалуйста.
И почему она не легиллимент, подумал Снейп, неторопливо целуя Гермиону в шею. Насколько все было бы проще. Сказать действительно нелегко, да и не всему сказанному можно верить. Если бы можно было показать…
Да, показывать пришлось бы немного. Тот злополучный нетыквенный ужин, когда Северус увидел ее глаза. И тот случайный поцелуй, который таковым не должен был быть. И это порывистое нечаянное объятие, ознаменованное мыслями о котенке и полотенце. И еще ворох эпизодов, клочочков, вспышек, объединенных одним: слабым синеватым свечением по краям картинки. Опытные легиллименты, когда видят такое свечение, улыбаются смущенно и извиняючись: оно говорит о любви.
А ты трус, Принц. Ведь ты не признаваться в любви боишься, хотя и не делал этого никогда прежде. Ты боишься ее неверия. Удивительная девушка… Она легко поверила в то, что может быть для тебя сексуально привлекательной, приняла это и даже, вон, пользуется к своему и твоему удовольствию. Но Гермиона не представляет, что ты можешь любить ее. Она в это просто не верит. Считает, что такого не бывает, потому что не бывает никогда. Да ты и сам-то с трудом в это веришь.
Ну давай, расскажи ей, Принц. Не можешь словами — расскажи поцелуем, прикосновением расскажи, вздохом, стоном, криком, да хоть на языке жестов! Пиктограммой напиши на стене, пусть разгадывает! Татуировку на предплечье сделай — правое занято, но левое-то свободно! Расскажи ей, Принц!
Ее сердечко отчаянно трепыхалось под его ладонью — все-таки горячая для нее вода, слишком горячая. Северус потянул вниз бретельку мокрой и отяжелевшей ночнушки, провел пальцами по нежной, распаренной коже плеча. Гермиона передвинулась, укладываясь затылком в сгиб его локтя, и теперь Северус видел ее лицо, разрумянившееся от пара, прикрытые глаза и приоткрытые губы. Сползшая до талии сорочка обнажила юную грудь, которая так восхитила Северуса прошлой ночью. Вода колыхалась на уровне сосков, лаская их нежнее, чем губы самого трепетного мужчины.
…А ты когда-нибудь занимался любовью, Принц? Не трахался, не выебывал, не проводил ночь или время, а… Ага. Не случилось. Можешь гордиться по крайней мере тем, что хотя бы в койке на тебя никто не жаловался. Даже Белла — помнишь этот черный эпизод твоей биографии?
И как же ты собираешься заниматься любовью, Принц? Если ты даже признаться в любви не можешь?
Гермиона вздохнула медленно и умиротворенно, когда Северус языком поймал капельку пота, медленно сползающую меж грудей, лизнул впадинку над ключицей, прильнул губами к плавному изгибу шеи: люблю тебя. Осторожно скользнул кончиками пальцев по раскрасневшейся щеке, обвел контур подбородка, коснулся большим пальцем влажной пухлости рта: люблю тебя. Отвел со лба мокрые пряди-пружинки, поцеловал в висок: люблю тебя. Гермиона рассеянно улыбалась, но дышала тяжело и глубоко: пора вытаскивать ее отсюда.
Она лежала очень удобно, и подхватить ее на руки не составило труда. Снейп встал в ванне, расплескивая воду — потом домовики уберут. Прохладный воздух обдал разгоряченное тело, Гермиона вздрогнула и прижалась теснее, обхватила Снейпа за шею. Он осторожно вышагнул из ванны, пошлепал в комнату, оставляя за собой лужицы следов. У двери остановился, стащил с Гермионы рубашку, скрученную на талии, и оставил на залитом водой полу ванной. Толку от нее все равно никакого.
— Я мокрая, — прошептала Гермиона, когда Снейп опустил ее на кровать. — Ну, в смысле…
— Я понял.
Принц, ты волшебник или куда? Пара высушивающих, пара заглушающих, заклятие отведения на всякий случай — и никакого дискомфорта, ни физического, ни морального. Во всяком случае, давать советы и аплодировать по ходу дела точно никто не будет. А подсматривать… а пусть смотрят. И завидуют. Лишь бы не присоединялись.
Гермиона растянулась на постели, обессиленная и разомлевшая. Отблески свечного огня ложились на ее тело диковинными пятнами, придавая ей сходство с лесной кошкой. И ленивое движение, которым она потянулась и погладила Снейпа по бедру, тоже получилось у нее очень кошачьим.
Ни тени смущения, ни искорки волнения. Гермиона приподнялась на локтях, запрокинула голову, отбрасывая с лица волосы. Снейп оперся коленом о край кровати, склонился, провел ладонями по приподнявшейся девичьей груди, задел большими пальцами соски, заставив Гермиону поощрительно мурлыкнуть. Огладил бока, бедра — Гермиона выгнулась вслед его рукам, тонкая, светлая, томная. Чуть раздвинула ноги, согнув их в коленях, взглянула из-под ресниц вопросительно-лукаво: ну как?
Умопомрачительно.
Посмотри на нее, Принц, и оцени масштабы катастрофы. Она — твоя. И не потому что ты пришел и взял, а потому что она так захотела и отдалась. Она — твоя, и ты никуда не денешься.
Ты двадцать лет воевал. Ты и до сих пор пытаешься бороться против всего мира. Хватит войны, Принц, займись, наконец, любовью. Оно того стоит.
Гермиона обхватила его запястье, потянула к себе. Нетерпеливая…
Сцеловала с его губ улыбку — сладкая, нежная и сладкая…
Закинула руки за шею, не давая отстраниться — настырная, решительная…
Северус глухо рыкнул, вжимая ее в матрас — и получил в награду прерывистый вздох, тихий стон, и это головокружительное ощущение вседозволенности и одновременно безусловной готовности выполнить любое желание, неведомое ранее слияние власти и покорности.
Разве нелюбящая женщина может так радостно трепетать, принимая ласки своего мужчины, разве раскроется она послушно и доверчиво, позволяя все и требуя еще больше? Разве может стать таким невыносимо упоительным простое прикосновение кожи к коже, разве может легкий, целомудренный поцелуй прошить тело почти оргазменным наслаждением, разве могут узкие ладошки одним лишь поглаживанием по спине заставить дрожать и задыхаться от желания, а голову кружиться от восторга?
Да.
Потому что любовь — не искусство, а пресловутую технику ласк придумали убогие бездушные глупцы, никогда не ведавшие любви и потому уверенные, что смысл ее в разнообразии поз. Бедные, нищие, обманувшие сами себя люди.
Смысл любви в том, чтобы всегда больше любить, чем быть любимым, но никогда не быть вторым.
И ты, Принц, ты нечаянный и безумный счастливец. Потому что ты отныне и навсегда первый, и твоя женщина просто не позволит тебе стать вторым — она не потерпит второго.
Легкое теплое прикосновение к пояснице, округлые коленки скользнули по бокам, сжали и отпустили, плавно качнулись навстречу раскрытые бедра: можно, нужно, пора…
Не спеши, Принц, замри, запомни: это напряженное и нетерпеливое ожидание в распахнутых глазах, этот немой приказ и это безграничное доверие ты увидишь только однажды, только сейчас. Посмотри на нее, Принц. Это все — только для тебя. Сохрани, не спугни, не разрушь, ты ведь так хорошо умеешь убивать тех, кого любишь. Ты знаешь, каково это, быть нелюбимым. Береги ее, Принц. Она — твоя.
Ответное движение, резкий сильный толчок, тихий вскрик в два голоса и слезинка, предательски вытекшая из-под ресниц. Северус не сразу почувствовал, как Гермиона вцепилась ногтями в его плечи: ее влажная жаркая теснота, и податливость, и одуряющая нежность в одно мгновение заслонили собой весь мир, и вся Вселенная схлопнулась до размеров этой крохотной слезинки, дрожащей на побледневшей от боли щеке. И хотя Снейп, в общем-то, не был ни в чем виноват, он с чувством неимоверной вины целовал сжатые губы и зажмуренные глаза — до тех пор, пока Гермиона не выдохнула, расслабляясь:
— Еще…
Северус шевельнулся осторожно, следя за реакцией… Гермиона вдохнула и улыбнулась:
Не сдержавшись, Северус двинулся слишком сильно и глубоко — но Гермиона всхлипнула, обхватила его ногами, закусила губу, сдерживая крик, и простонала:
— Ну!.. Еще!
Хватит осторожности, ей не нужна осторожность.
Ей нужна только близость.
Мир закачался в нарастающем сакральном ритме исступленного движения ради движения, и мир сам стал тугим, влажным и теплым, и наполнился отрывистыми приглушенными стонами и тихими вскриками, и едва слышным шорохом кожи о кожу, и запахом возбужденных тел, и полынной горечью страсти. Мир дрожал и пульсировал, мир трескался и крошился, освобождая из тисков разума и самоконтроля чистое наслаждение, и мир разлетелся мириадами острых брызг-осколков, когда с приоткрытых пересохших губ сорвался отчаянно-хнычущий стон:
— Северус!..
Мир закончился. Осталось только имя, отчаянно порхающее по губам, и хриплый рык, и торжествующий вопль, и упоительная агония бьющихся в судорогах удовольствия тел, и затихающий шепот бесконечной мантрой:
— Северус, Северус, Северус…
Жизненная реальность напомнила о себе неудобно подвернувшимся запястьем, сбивающимся дыханием и полным бессилием. Северус целую секунду пытался понять, где у него руки, а где ноги, и где он сам весь, и что вокруг. Гермиона неловко шевельнулась под ним: слезь, ты тяжелый.
Северус приподнялся, улегся рядом — Гермиона выглядела растерянно и озадаченно.
— Что?
— Куда теперь это девать? — она сдвинулась в сторону, демонстрируя небольшое красное пятно на простыне.
Гермиона прыснула, потянулась за палочкой, оставленной на комоде, не дотянулась и нечаянно смахнула на пол свечу.
— Твою мать!
Быт — штука дурацкая и совершенно неуместная. Ничего лучше, чем залить зачаток пожара Агуаменти, Северус не придумал, а потом они вдвоем скептически созерцали приличных размеров лужу перед кроватью.
— На крайняк есть отсос, — наконец выдала Гермиона и лениво поплелась в душ.
Когда она вернулась, Северус успел привести в порядок постель (Очищающее — величайшее заклинание всех времен и народов!) и мужественно боролся со сном. Сон побеждал. Гермиона забралась в кровать, повозилась, свернулась клубочком под боком у Снейпа:
— Сколько времени?
— Десять минут осталось.
Десять минут. Очень много. Непростительно много.
— Посмотри на меня.
Гермиона вопросительно подняла голову…
— Легиллименс Реферо!
Высший пилотаж, Принц.
Покажи ей, какая она для тебя. Покажи, как рвануло крышу от ее взгляда тогда, за ужином. Покажи, как облизывал губы после того нечаянного поцелуя. Как тосковал по ее объятию, как потерял ориентацию во времени и пространстве, целуя ее в тыквах, как бродил лабиринтами своих сомнений и опасений. Покажи, как она победила тебя.
— Я знаю…
Тихий ласковый шепот разорвал контакт.
— Я все видела, все знаю…
Оставшиеся полторы минуты ушли на поцелуй, который длился бы еще дольше, если бы Поттер снисходительно не откомментировал с другого края кровати:
— Опять лижутся… как маленькие.
* * *
Утро началось с вопля Лонгботтома:
— Не спать! Косить!
Впопыхах натянув брюки, Снейп выскочил в гостиную вслед за полуодетым Уизли — и пораженно замер, не в силах даже материться: работающий дверью пролом в стене был наглухо заплетен тыквами.
Невилл уже остервенело щелкал секатором, Сьюзен поливала тыквокусты пиздецидом, и они вяли прямо на глазах, Панси поспешно трансфигурировала новые секаторы из чего попало.
— Эх, весела и трансцендентна жизнь волшебника-студента! — Рон поплевал на ладони, ухватился за ближайший куст, рыкнул, крякнул и выдрал его с корнем. Вряд ли он знал, что такое трансцендентность, но тыквы корчевал квалифицированно.
Борьба с тыквооккупацией заняла больше часа. Остатки зарослей торжественно спалили в камине и заметались по комнатам, впопыхах собираясь и на ходу жуя бутерброды, поданные предусмотрительной Винки. Драко одной рукой завязывал шейный платок, в другой держал чашку с чаем, одновременно пытаясь попасть ногой в ботинок. Терри в крайней задумчивости стоял посреди гостиной:
— Если бы я был носком, куда бы я заполз?..
Панси сосредоточенно укладывала волосы, на ее плече ждала своего часа чистая белая косынка: куда в школе без колдомедика?
Гермиона в сотый раз проверяла исправность тыкволетов.
Блейз в сотый раз проверял готовность комнат для первокурсников.
Эрни и Джастин в сотый раз обходили с отсосом коридоры.
Сьюзен подкладывала дрова в камин.
Гарри и Рон, уже полностью собранные, нетерпеливо пританцовывали у освобожденного от тыкв прохода.
Не было только Невилла — он умчался проверять, не вылезли ли еще где-нибудь несанкционированные растения.
Наконец Драко натянул поданную Блейзом мантию, вздохнул и скомандовал:
— Ну, понеслось!..
Что именно понеслось, он уточнять не стал, но это и так было понятно.
— С Мерлином, — пожелала Панси.
— Сами справимся! — весело гаркнул в ответ Уизли.
Четыре тыкволета поднялись в воздух и стройной колонной поплыли в галерею, чтобы оттуда вылететь в нескончаемый дождь.
* * *
Две девочки-близняшки и три мальчика жались друг к другу на мокрой пустой платформе, ошарашенно взирая на заходящие на посадку тыкволеты. Эффектное появление Драко — хлопающая на ветру мантия, величественная осанка, развевающиеся волосы, перечеркнутое шрамом бледное лицо — привело бедных детей в благоговейный ужас, а развернувшийся над ними по мановению его палочки защитный купол — в восторг. Заклинание левитации — Поттер здраво рассудил, что тащить багаж новичков на себе суть занятие бессмысленное — окончательно добило первоклашек, и в тыкволеты они забрались, притихшие и потрясенные.
— Нужен срочный апгрейд, — стуча зубами, пробормотала Гермиона, окутывая продрогших детей согревающими чарами. — Наши экипажи не отапливаются. Будем работать.
Снейп усмехнулся, поднимая тыкволет в воздух: Гермиона есть Гермиона.
Замок встретил новоприбывших ровными огнями взлетно-посадочной полосы на галерее.
Поттер и Уизли с шутками и прибаутками помогали детям выбраться из тыкволетов и отправляли прямиком в распоряжение Панси:
— Греться, греться! — командовала она, раздавая противопростудное зелье. — Не стоим на холоде, проходим, проходим!
Глаза у всех пятерых ребят были одинаковые: огромные и круглые. Так ли они представляли себе приезд в школу, где обучают волшебников? Разве могли они себе вообразить, что это будут Подземелья разрушенного замка с дырой в стене вместо двери…
В гостиной их встречали улыбающийся в тридцать три зуба Блейз и радостно-взволнованная Сьюзен.
— Ну, добро пожаловать! — развел руками парень. — Располагайтесь, где хотите, места хватит всем.
— Обед через полчаса в Большом Зале, — сообщила Сьюзен. — Когда устроитесь, вас проводит Фред.
Дети, видимо, были так прибиты всем происходящим, что даже не испугались призрака.
— Ты хоть понимаешь, какую блудню затеял? — тихо спросил Малфоя Снейп.
Они сидели за столом, ожидая новичков на обед.
— Пока не очень, — так же тихо ответил Драко. — Но отступать поздно.
Первоклашки появились в большом Зале в сопровождении Фреда, уже немного повеселевшие: похоже, призрачный балагур умудрился привести их в чувство.
— Ну, давайте знакомиться, — поднялся со своего места Малфой. — Меня вы уже знаете, я ваш куратор. Директора Снейпа тоже. Профессор Вектор, преподаватель Нумерологии и Древних Рун. Профессор Снейп преподает Зельеварение и Защиту от Темных Искусств. Панси — наш колдомедик. Невилл — Повелитель Тыкв, преподает Гербологию и Защиту от Бешеной Флоры…
Речь Малфоя прервал громкий ржач.
— Сьюзен, Эрни, Джастин — культмассовый сектор, Рональд — силовая поддержка, если будете плохо себя вести, укатает на тыкволете до тыквенного заговения. Терри, Майкл, Энтони — рационализаторское бюро. Это вот Гарри Поттер, непонятно, зачем он нужен, но пусть будет.
— Зачем я нужен, я тебе на тренировке по ЗОТИ покажу, — ухмыляясь, пообещал Гарри.
— Жду не дождусь, — не моргнув ухом, отпарировал Малфой и продолжил: — Гермиона Грейнджер…
— Преподаватель Трансфигурации, Чар и Истории Магии, — перебил его Снейп.
Драко и Гермиона уставились на него одинаково недоуменно.
— Я сказал.
Драко и Гермиона переглянулись и одинаково пожали плечами.
— Ну и Фред, его вы тоже знаете. Если вдруг заблудитесь в замке, позовите его, он вас проводит.
— Малфой, хорош трепаться, закрой рот с той стороны! — громыхнул Уизли. — Сначала питание, потом воспитание! Первое правило поведения: нихт клювен клац-клац, больше зеваешь — меньше ешь.
С громкими хлопками у стола появились Винки и Пинки:
— Мастер Лонгботтом, Мастер Лонгботтом! Под плитой тыква проросла!
Невилл со вздохом отложил вилку:
— Нет в жизни счастья, обед мне только снится…
Панси по-хозяйски положила на тарелку Невилла по кусочку с каждого блюда и прикрыла салфеткой, строго взглянув на Рона:
— Неприкосновенный запас, обжора!
— Да ладно, — наигранно-обиженно протянул Рон. — Тебя послушать, так я прямо саранча.
— Саранча и есть, — улыбнулась Панси, а Рон почему-то вспыхнул и уткнулся в тарелку.
Похоже, скоро не только Сьюзен будет плакать по ночам, подумал Северус. С очень женским интересом смотрела сегодня утром мисс Паркинсон на могучего Рыжего…
— Лиха беда начало, господин Директор? — шепнула Гермиона, слегка поглаживая Снейпа коленкой под столом.
— Начать — не кончить, много ума не надо, — двусмысленно ответил Снейп.
Близняшки Эмми и Энни восхищенно замерли, глядя, как суровый неулыбчивый Директор целует руку этой красивой молодой учительнице. Они получали первый в жизни урок любви. А мальчики с уважением поглядывали на Рональда и с завистью — на Драко. Им тоже было чему поучиться.
Эпилог.
Полночь.
Тихо позванивают часы, возвещая начало нового дня.
Держать книгу одной рукой неудобно, но другая занята — на ней спит Гермиона. Она ужасно устала за прошедшие полтора месяца, преподавание — тяжелая работа, даже если у тебя всего пять учеников. Даже если ученики тебя обожают: не прошло и недели, как Энни и Эмми начали завивать волосы, чтобы быть похожими на учительницу Чар.
В углу у камина пылится стопка газет. Ознакомившись с прессой, население Подземелий в полном составе долго и громко ругалось матом. «Счастливое освобождение захваченных детей!» — гласили заголовки на первой полосе. Лонгботтом обещал задушить идиотов-писак тыквенными удавками, Поттер клялся орденом Мерлина, что найдет каждого и лично покрошит в мелкий винегрет, Драко скрипел зубами, а Панси жалела, что не подлила никому из акул пера слабительного в чай.
Проблема, раздутая до масштабов вселенского апокалипсиса, не стоила выеденного яйца. Через три дня после прибытия первоклашек в замок ударили страшные холода, залитую водой землю сковало толстенной коркой льда, школу погребло под снегом. На «военном совете», собранном в гостиной, решили не откапываться, поскольку это не имело смысла: вьюга бушевала вовсю и не собиралась останавливаться. Питанием и отоплением обитатели замка были обеспечены надолго, — спасибо предусмотрительности Минервы! — учебный процесс шел полным ходом, так чего зря топорщиться?
Кто первый подпустил слух о том, что бывший Упивающийся Смертью Снейп отравил МакГонагалл, захватил власть в школе и держит под Империо учеников, натаскивая их на Темные Искусства, история умалчивала. Но одним прекрасным утром парадные двери замка были вынесены множественной Бомбардой, и в холл ворвалась толпа, состоящая из авроров, чиновников Всеобуча и насмерть перепуганных родителей тех пятерых детей, что застряли в школе из-за бурана.
Все бы ничего, но случилось это аккурат в момент утренней зарядки. Зарядку придумал Рон Уизли. Как-то раз бойкий и задиристый Филипп Уоррен увидел, как Рыжий отжимается на кулаках, а на спине у него сидит Панси. Мальчишка тут же заявил, что тоже так хочет, и на следующее утро распихал товарищей и ринулся вслед за Роном на пробежку. Дурной пример, как известно, заразителен, и спустя неделю вместе с Уизли бегали уже все, включая Драко и Фреда — призрак, правда, не бежал, а летел рядом с братом, оглашая промороженный замок оппозиционными кричалками вроде: «Если хочешь быть здоров, убивай профессоров!» Снейп одно время скептически посмеивался, а потом махнул рукой и… тоже побежал. Чей авторитет в результате вырос, Рона или его собственный, сказать было сложно, однако шея стала болеть реже, а жить стало веселее.
Естественно, когда двери холла рухнули, едва не пришибив Сьюзен и Эмми, все военное поколение Хогвартса встретило незваных гостей шквалом заклинаний разной степени опасности — одними только Ступефаями уложили половину аврорского отряда. Когда чудом уцелевший командир блюстителей порядка заорал что-то о нападении при исполнении служебных обязанностей («Охренел? Считаешь, раз Герой войны, так все можно?!»), Поттер вконец озверел и с ходу пожал аврору челюсть со словами:
— Да, я так считаю!
Снейп вспоминал эту сцену с удовольствием: пусть знают, как лезть с претензиями в чужой дом. Разборки в Министерстве насчет этого инцидента еще предстояли, и Северус не сомневался, что Всеобуч припомнит ему все, начиная с самого факта рождения на свет. Но с неменьшим удовольствием предвкушал, как самолично пошлет Министра на хуй.
Как бы то ни было, учеников увезли в тот же день. Дети не хотели покидать замок, Энни и Эмми вцепились в мантию Драко и ревели в голос, мальчишки с хмурыми и обиженными мордочками держались за его спиной. Из Малфоя вышел непревзойденный воспитатель, он полтора месяца носился со своими подопечными, как нюхлер с золотой сережкой, хлопал над ними крыльями, вытирал им носы, пел на ночь колыбельные, разрешал мелкие конфликты и ссоры — естественно, малявки буквально влюбились в «дядю Шрама» и ни в какую не хотели с ним расставаться.
Для Драко отъезд учеников стал личной трагедией. Воодушевленный и счастливый в эти недели, он моментально сник, померк, «завернулся в себе» и даже стал казаться ниже ростом. Так и ходил тень тенью, пока Поттер со всей присущей категоричностью не надавал ему оплеух и не наорал на тему: «От твоих соплей уже по полу ходить скользко!» Дело кончилось крупной дракой, но Малфой немного «отдубел», как выразилась Гермиона.
Гораздо большую головную боль создали журналисты, выкурить которых после отъезда детей удалось не сразу. Они вторглись в отлаженную жизнь школы нагло и бесцеремонно, их жадные глаза не давали никому вздохнуть спокойно. Не один из них получил по мозгам мощным Обливиэйтом: нечего подглядывать, как целуются Директор и Героиня войны, нечего подслушивать, как Фред признается в любви Сьюзен, нечего следить за Роном и Панси, урвавшим полчаса на пообниматься.
Время, время, жестокое время, жалкие полчаса — все, что удалось отвоевать им, повязанным, у своего страха. Никто не в состоянии понять, как это много и как ужасающе мало, никто, кроме тех, кто в этом живет.
Партизанскую войну журналистам устроил Лонгботтом. Его «тыквенный заговор» привел в восторг обитателей замка, измученных и обозленных приставаниями любопытных писак. На любой вопрос отныне существовал только один ответ: «Тыквы!»
«Как вы объясните скандальную связь профессора Снейпа и Гермионы Грейнджер? — Да вы понимаете, тыквы…»
«А чем продиктовано такое странное проведение занятий: без разделения на уроки, прямо за завтраком, да и преподают ученики друг другу? — Тыквы, знаете ли…»
«Скажите, мисс Грейнджер, считаете ли вы себя достаточно квалифицированной, чтобы преподавать Высшую Трансфигурацию, не имея даже диплома об окончании школы? — С точки зрения теории Высшей Трансфигурации, возможно превращение разумного существа в стационарный предмет, не лишая сознания. Думаю, мыслящая тыква будет любопытным объектом исследования для Невилла».
«Профессор Вектор, как вы считаете… — Раз тыква, два тыква, три тыква!»
Фред присоединился к школьной партизанщине: каким-то образом умудрился наладить контакт с Саундчейзером, и теперь эта странная субстанция целенаправленно выслеживала посторонних и коварно нападала из-за угла, один раз даже довела одну особо нервную последовательницу Скитер до обморока.
Властители информационного поля убрались из школы только тогда, когда взбешенный Рон обрушил на очередного любопытствующего камень, предназначавшийся для укладки в стену будущей башни Гриффиндора. Обрушил несильно, малость оцарапал — и все, но бедному правдолюбцу хватило. Зажимая раздробленный нос, несчастный возопил о медицинской помощи, обращаясь, естественно, к Панси. К своему несчастью, репортер напрочь забыл, что совсем недавно довел самопровозглашенную медсестру до белого каления рассуждениями о том, что у нее нет медицинского образования. Мисс Паркинсон безразлично посмотрела на страдальца и обронила:
— А я клятву Мунго не приносила, и не обязана помогать всем, кто об этом просит.
Последней каплей стала террористическая акция конструкторского бюро Терри Бута. Инженерного креатива их задумка в себе не содержала, но полет мысли был оценен должным образом и принят на ура. Райвенкловцы раздали соратникам по противожурналистской обороне… обыкновенные бельевые прищепки, снабженные простеньким, почти детским заклинанием. Каждому представителю прессы при встрече легким движением руки надевалась на нос прищепка, и снять ее можно было только если вместе с носом. Заклинание изобрел Снейп.
Остальное было делом техники: как только все писучие чужаки узнали, почем прищепки в Хогвартсе, Фред на пару с Саундчейзером и дрессированными тыквами Лонгботтома согнали их в Большой Зал, где Снейп на правах Директора любезно сообщил гостям: оставаться в школе они могут, сколько им будет угодно, однако прищепки снимутся только за пределами антиаппарационной зоны. Надо ли говорить, что после такого вопиющего издевательства журналистов из замка как метлой вымело.
Винки и Пинки потом долго намывали полы чистой колодезной водой.
Можно быть уверенным: больше эта дрянь в Хогвартсе не появится. Домовые эльфы свое дело знают, и дорогу всякому горю в замок замыли навсегда. А если вдруг кто задумает принести на хвосте беду… с эльфийской магией шутки плохи.
Гермиона что-то пробормотала во сне, беспокойно завозилась. Северус успокаивающе погладил ее по щеке, взглянул на часы: через четверть часа проснется Поттер, и можно будет отдыхать. Пусть маленьких волшебников увезли, но дел все равно по горло. Завтра нужно будет всей командой помогать Лонгботтому пересаживать тыквы в недавно сооруженную оранжерею: уличная популяция, разумеется, вымерзла, но Невилл собрал по замку несколько экземпляров получше для исследований, а остальные были политы пиздецидом и безжалостно выкорчеваны. От идеи восстановления башен и колоннад тоже никто не думал отказываться. Однако вручную, с одними палочками и энтузиазмом осуществить задуманное оказалось не под силу. Конструкторское бюро поставило себе в план проектирование башнестройки — сразу за проведением в оранжерею оросительной системы. Кстати, на завтра запланировано и приятное событие: Терри по секрету поделился с Директором, что укротил-таки ноутбук Гермионы и заставил его работать в пределах действия магии. Обещал устроить торжественную презентацию за обедом, после общевойсковой операции по пересадке тыкв.
Десять минут. Еще немного — и спать. Забраться под одеяло, Гермиону — в охапку и под бок, уткнуться носом в угол подушки и блаженно «уплыть» до самого утра.
Утром все понесется по-новой: ранний подъем, коллективный забег по галерее (а без пробежки уже никак, мышцы требуют нагрузки), быстрый секс в душе (тратить время попусту — непозволительная роскошь, приходится совмещать приятное с необходимым), прием пищи с одновременным подгрызанием научного гранита (снова битый час объяснять Поттеру, почему между двумя последовательными Авадами нужно сосчитать про себя: «Двадцать два, двадцать два»), потом гонять балбесов по ЗОТИ до седьмого пота… вечером посмотреть, что насочинял Драко: парень всерьез увлекся педагогикой, разрабатывает новый метод заочного обучения… да, и за ужином поставить всем на вид: изобрести очередную пакостную бумажку в Министерство. В качестве превентивной, так сказать, меры. Чтобы на разборе полетов этой бумажкой махнуть и ехидно так рявкнуть: «А я же говорил! Я же предупреждал!»
Легкой жизни не будет. А кому она нужна?
Для настоящего воина борьба не заканчивается никогда. Неважно, кто твой противник — Волдеморт или тыквы, Всеобуч или Саундчейзер. Неважно, что получится в итоге. Неправда, что цель оправдывает средства. Благо войны освящает любую цель. И пока ты жив, ты должен быть воином, а не солдатом.
Пять минут.
— Сэр?
Странно, дверь не скрипнула…
— Сэр, можно?
Драко нерешительно переминается на пороге, босой, взлохмаченный, усталый.
Северус кивнул, откладывая книгу:
— Заходи. Что ты хотел?
Драко присел на корточки перед камином, потом вовсе опустился на ковер и уставился в огонь. Он сильно похудел, чтобы не сказать — отощал, и теперь с одного взгляда можно было пересчитать все его ребра и позвонки.
— Да я… ничего, в общем-то… просто не спится…
Его воспитанники уехали, и Драко остался наедине с пустотой. Она невыносима, когда знаешь, как бывает иначе. Неудивительно, что у парня бессонница.
— Страшно как-то… беспокойно. Как будто в любую секунду откуда-нибудь кто-нибудь…
Тааак.
С приплыздом, Драко Малфой.
Добро пожаловать в ад.
— Сэр, — Драко поднял на Снейпа измученные, красные от бессонницы и страха глаза. — Я не помешаю… если тут, на кушетке?..
Северус глубоко вздохнул, медленно выдохнул. И бросил Малфою снятое с кровати покрывало:
— Ложись. Места хватит всем.
07.01.2011
1473 Прочтений • [Места хватит всем ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
