Обещания. Цикл рассказов

Он обещал матери, что будет сильным. И он издевался над слабыми, выказывал свое превосходство, источал волны ехидства и был готов задушить любого, кто скажет ему слово поперек. По ночам Драко Малфой почти не спал, мучался, ворочался — а что, если он недостаточно сильный? А что, если он настолько слаб, что не может выполнить обычного обещания? Скорее даже совета, но его мать была Малфой — а Малфои просто так не раздают даже самые безобидные из них.

Ему было одиннадцать, и он никогда не плакал, исключение составлял, пожалуй, сам момент его рождения. Позднее же Драко сдерживал собственные эмоции, учился самоконтролю; постепенно он привык к маске хладнокровия, и эта маска приросла к его коже. Отодрать её можно было лишь с мясом…

Даже когда мальчик был виноват перед отцом, то шел сам, не дожидаясь, пока он явится. Наказания всегда принимал с гордо поднятой головой, и плевать, что после Круциатуса потом ползал едва ли на коленях. И, будь он проклят, его домашний учитель — худощавый, напичканный манерами Вирс — ни разу за все годы, проведенные в Малфой-мэноре, приставленный к мальчику чуть ли не с полуторагодовалого возраста, не замечал ни слезинки в серых ледяных глазах. Порой он, напротив, боялся отпрыска известной четы, старался не подходить к нему слишком близко — тогда тот довольно ухмылялся, и этот хищный изгиб тонких губ пугал мужчину еще больше.

Драко рос, и список его обещаний существенно увеличивался в объеме. Что касается договора с родителями Гринграсс — тут он был бессилен. За мальчика все давно решил Люциус, а его решения не обсуждались. К известию о планирующейся помолвке, а в перспективе и свадьбе Малфой-младший отнесся на удивление спокойно, а к будущей жене — более чем толерантно. Он не устраивал показательных сцен, не лез с претензиями и категорическими заявлениями… Драко коротко кивнул отцу и обнял мать, отправляясь в Хогвартс уже в четвертый раз.

Но этот юноша любил деньги. Кичился своим происхождением, что абсолютно устраивало обоих родителей и не давало повода для беспокойства столь же благородным друзьям. Иной раз, сидя в общей гостиной факультета Слизерин, он в запале разбрасывался ими направо и налево, приводя в восторг остальных. Это была его маленькая слабость — юноша любил славу, обожал, когда им восхищались, готов был боготворить тех людей, которые боготворили его. Разумеется, в реальной жизни Малфой ни за что бы не позволил себе подобное панибратство — годы тренировки и привычка держать со всеми дистанцию не могли не отразиться на нем. Потому юноша проявлял к своим «приближенным» чуть больше снисхождения — не боле. И в который раз убеждался, что он слаб.

Мысль о ней — недостойной, постыдной, невозможной… слабости внушала Драко панический страх. И на шестом курсе, вновь поддавшись, вновь испытав запретное чувство, да еще и на глазах у злейшего врага… Он решил, что когда станет по-настоящему свободным, когда он выиграет эту войну, а главное — выживет, тогда он сможет позволить себе… хм, улыбку. Да, он с непривычки улыбнется, немного криво, но вместе с тем не вычурно, натянуто…совсем искренне. Он вспомнит этот день и рассмеется над самим собой, вспомнит свой надутый вид, вспомнит все бессонные ночи и безумные идеи… Он пойдет и выспится, не убирая с лица странноватую улыбку, не снимая одежды и ботинок, не накрываясь одеялом… Тогда он сможет на денек стать чуточку слабым, а пока — нельзя.

Задание, данное ему Темным Лордом, было словно риторический вопрос, на который не требуется ответа. Не требуется — значит, не подразумевается, и не стоило размышлять, что-либо придумывать. Ставка была на голый расчет и спонтанные действия. Таковым являлось убийство: казалось бы, что здесь такого — направить палочку, произнести два слова и закрыть глаза, если боишься…

Опять страх. Возвращаясь в Хогвартс через Исчезательный шкаф в Выручай-комнате, Драко с дрожью в теле повторял слова Воландеморта: «Уничтожь и не будешь уничтожен». Было что-то пафосное в этой фразе, из неё вполне могла выйти речь, кою не преминул бы толкнуть Грозный глаз, в свое время преподававший Защиту… И была в ней неизбежность, с каждым её произнесением, с каждым вдохом, выдохом приходило осознание своего выбора, своей судьбы. Судьбы — предназначения — называйте, как хотите, все равно от этого невозможно было уйти.

Он обещал матери, что не умрет, как трус, не станет бежать, укрываться. Драко примет вызов, даже если он будет смертельным. Это стало его последним, главным обещанием. Он с ним и умер, и в его расширившихся глазах уже безо всяких темных крапинок, полностью остекленевших, читалась надежда. Надежда на то, что Нарцисса поймет, поймет и не осудит. Надежда на то, что, быть может, он будет отмщенным… На платиновых волосах, беспорядочно разметавшихся по вспотевшему от долгого бега лбу с залегшими складками, пробежала зеленая искра, холодеющее тело в последний раз дрогнуло и застыло.

После Великой Победы произошло много всего. Свадьбы, рождение детей, ссоры и расставания, любовь, влюбленность и просто жизнь. Жизнь тех, у кого она была, кто сохранил её и с честью вышел из битвы, не умерев. Но в череде всех событий особое место занимали похороны — много похорон. Безвременно пропавшие авроры, достойно почившие студенты, которые сражались наравне со взрослыми…

Его могила находилась не в фамильном склепе — поместье было разрушено Пожирателями до основания. Обычный холмик земли, с возвышающейся на нем стелой, почти скрывшейся за обилием букетов… Заплаканная мать, которая долго не могла унять дрожь в руках, прежде чем начала говорить... Он слышал её прощальную речь — он просто не мог покинуть этот мир, не узнав, что скажут о нем напоследок.

Неподалеку ото всей процессии стояли его бывшие однокурсники, в числе них находился и Избранный. Ах да, сейчас он уже Герой всей Магической Британии…

Тот рыжий, Уизли, бережно обнимавший грязнокровку за чуть округлившуюся талию, буркнул:

— О покойниках или плохо, или ничего… — и отошел. Драко не держал на него зла, нет. Его гораздо больше волновала мама. Нарцисса к тому времени уже справилась с подступившими рыданиями и огромным усилием воли обрела ясность ума. Сперва её голос сорвался, пришлось начать заново. Все прибывшие почтительно замолчали, наступила тишина.

— Знаете, Драко… Он… он обещал мне, что не умрет трусом. И он сдержал слово, он погиб героем! — в хрипловатом голосе матери сквозила горечь, а наряду с ней — огромная гордость за сына.

Она обещала помнить меня. Помнить, как будто я все еще жив. Она никогда не говорила этого вслух, но я видел слезы на её светло-зеленых глазах, отпечатавшиеся серебром на радужке моих, карих, в последний миг жизни. Я видел её лицо, видел её чувства, проступившие на мертвенно-бледных щеках, словно на бумаге. Я знал, что она будет всегда помнить.

Раньше я не задумывался об этом, не представлял ничего такого. Я был взрослым ребенком, ведь мне было уже семнадцать, а я до сих пор не любил. Любить, в сущности, было некого. Ну, кого? Боунс, Эджком, Спиннет? Увольте, уж лучше Миртл. Помню, мы с Джорджем как-то поспорили на поцелуй с ней. Как, спрашивается, я — проигравший — должен был выполнить уговор? Это ведь привидение, да к тому ж еще и вечно ревущее. И ладно бы, просто поцелуй, и ладно бы, что брат смеялся надо мной неделю, так этот Криви еще и умудрился нас снять! Я носился по всему Хогвартсу за этим мелким пакостником, все же восхищаясь про себя: достойная смена растет.

Вообще, мы удивительно много спорили, бывало, и по сущим пустякам. Иногда из подобных мелочей складывались огромных масштабов споры, в которые мы втягивали кого только можно. Чего только стоил тот эксперимент на пятом курсе, под кодовым названием "Охота на слизеринца"... Да что рассказывать, это надо видеть! Немногие выжившие счастливчики смогут похвастаться перед детьми и внуками знакомством с двумя безбашенными близнецами, из которых уцелел всего один…

Кэти, пожалуй, стала моей спасительной нитью. Вы думаете, кто как не она, приехала в «Нору» летом девяносто седьмого? Кто, как не она, разговаривала со мной тогда, прохладным вечером на тесноватой для двоих террасе? И кто же, как не моя любимая Кэти Белл дала силы жить дальше? Жить для кого-то, а не просто так. Жаль, безумно жаль, что все было напрасно — я погиб, но погиб достойно.

И я до сих пор вспоминаю её темные блестящие волосы, от природы красивые, прямые и длинные. Её лучистые глаза, которыми она без слов могла успокоить или даже признаться в любви… А я так и не успел ей сказать. Думал, раньше — позже, какая разница? Выходит, ошибался. Моя девочка так и не узнает, что я её люблю…любил.

Мерлин, какой я все-таки беспечный человек! Прошу прощения за столь явный оксюморон — человеком быть я перестал уже год как. Или два? Три? Здесь я вне времени, абсолютно. Будто «День сурка» — кажется, маггловский фильм, о котором как-то рассказал мне Рон, узнавший его содержание от Гарри… Вне времени, вне пространства — день, вечный день. Он тянется до бесконечности, а бесконечность, в свою очередь, немыслимо длинна. Нет, постойте! На то она и бесконечность, что у неё не существует границы, для неё невозможно указать какую-либо количественную меру.

Плевать, что подобные мысли можно считать первым признаком шизофрении — я умер, и тем не менее — полюбуйтесь! — философствую. Хотя, философией это сложно назвать. Скорее, запоздалые озарения, враз посетившие мою рыжую голову. Каково ей, интересно, теперь? А всему остальному! Ой, не в ту степь меня понесло… Но не дай Мерлин я узнаю, что Джордж похоронил меня в том жутком костюме! Впрочем, этим наверняка занималась мама — братец был поглощен своей драгоценной Джонсон…

Я не могу понять, что за чувство обуревает меня. Глупая детская ревность, годами бессознательно взращиваемая во мне братом? Абсурд. Пусть я и был младше близнеца всего на… а на сколько? Этот момент как-то выпал из памяти. Все равно он никогда не подкалывал меня на эту тему, а если я и думал об этом — то либо от безделья, либо от накатившей печали, что случалось крайне редко. Знаете, в жизни каждого, будь он магглом или волшебником, наступает такой момент, когда он задумывается о смерти. И становится страшно. До жути, до дрожи в коленках и стука зубов, своевольно отбивающих дробь в такт коленкам… А, между нами говоря, все на так ужасно, как кажется. Спокойно и скучно. Скучно и спокойно. Одним словом, однообразно.

То ли я обижен? Спрашивается, на что? Поздно сетовать на судьбу. Да, несправедливо — но так суждено. Кэт, скорее всего, уже вышла замуж. Ох, как я тогда наподдал тому когтевранцу!.. А может, она и не его выбрала. На свете много парней почище этого засра… не слишком благочестивого юноши.

«Дурачок, — с нежностью сказала Белл. — Ты ведь мне нужен. И больше никто». Мне было очень-очень приятно слышать эти слова. Я ничего ей не ответил, просто взял левую руку в свои ладони; правой девушка держала пакет со льдом на моем глазу.

Думаете, теперь мне просто? Тешить себя теми немногими из воспоминаний, что не были омрачены чеьй-то гибелью или захламлены кичливой свадьбой, раз за разом мысленно рисовать овал её лица, тут же стирать и снова рисовать… Придавать воображаемому рисунку немыслимые очертания, изображать различные эмоции, чувства… И вновь все комкать, кидать в пустоту, незримый вакуум…

И пускай, пускай она будет счастлива — неважно, с кем. Главное, чтобы это было её счастье, безраздельное, искреннее, в котором можно утонуть, забыться до беспамятства… Но даже в этом беспамятстве — я уверен — меня Кэти будет помнить всегда. Она обещала.

Бывают такие вечера, окутанные тайной. Зачастую они зимние, тихо дышащие морозцем за запотевшими стеклами. Невольно любующиеся нестройным хороводом ослепительно-белых снежинок, бессознательно дарящие чудо всем и каждому, кто сможет по-настоящему дышать их настроением… Так удивительны эти вечера. Жаль, что редки.

В этом году все было точно так же, как и в предыдущем. Беспрестанная грызня меж факультетами, интриги учеников, усталые вздохи преподавателей. И, конечно же, торопливая подготовка к Балу. Казалось бы, что сложного — украсить зал и дать список блюд замковым эльфам? И все же столько суеты, непременной возни и предпраздничного сумасшествия…

— Гарри, Гарри! — Поттер обернулся на зов, и губы его сами собой растянулись в приветливой улыбке. На эту девушку невозможно было смотреть с кислым выражением лица, это было бы просто непозволительно!

— Чжоу? — полувопросительно произнес он. Глаза его тем временем уже по-хозяйски оглядывали когтевранку, прикидывая, сколько времени та убила на неимоверно красивую прическу. И все это — для него.

— Гарри, послушай… Ты сейчас не занят? — спросила Чжоу.

— Нет, — Поттер хитро прищурился. — Ты меня хочешь куда-то пригласить?

Ну да, разумеется, она хочет его пригласить. Кто как не она? Дамблдор объявил не далее как вчера на ужине, что на этом Балу кавалеров приглашают дамы…

— Пойдешь со мной в Хогсмид? — выпалила Чжоу. Совсем не то, что он ожидал. Хотя, возможно, ей хочется сделать это в куда как более приятной обстановке?

— Конечно, — Гарри улыбнулся еще шире. — Хоть сейчас!

— Да… именно сейчас, — неожиданно скучающе произнесла она. Юноша только теперь заметил, что Чанг чем-то озабочена. Когда она произносила эти слова, её глаза смотрели куда-то вдаль, отрешенно, будто что-то обдумывая. Мантия накинута впопыхах, наврятли девушка заботилась о собственном здоровье — ткань была почти полностью распахнута на груди, обнажая кокетливый вырез блестящего платья.

То, что у Гарри имелась мантия-невидимка, давно не было для Чжоу секретом. Поэтому парочка без проблем добралась до уютной заснеженной деревеньки под названием Хогсмид. Все бы ничего, да вот вылазка прошла в полном молчании, пока ребята не добрались до небольшого деревянного домика.

В кафе мадам Паддифут было удушающе тепло. Горло перехватывало от чересчур слащавого запаха, который медом разливался по всему помещению. Выбрав столик подальше, Гарри и Чжоу сели в кресла, настолько мягкие, что в них можно было и в самом деле утонуть.

— Чжоу, — начал Гарри. — Итак…

Девушка откинула назад длинные темные волосы, ухоженные и блестящие. Где-то внутри лакрично-черных глаз сквозила грусть. Поттер обеспокоено посмотрел на когтевранку, гадая о причинах подобного настроения.

Она шумно вздохнула и мягко оттолкнула настойчивые руки Гарри. Теперь парень совсем перестал что-либо понимать. У них же было все нормально! Идиллия, можно сказать, если б её не омрачала идущая война. Несмотря на затишье, никто не знал, что может произойти завтра или послезавтра. Даже в заведомо выигрышной битве исход не предугадаешь — хоть один процент да останется, как невозможный, но тем не менее реальный.

— Гарри, я давно хотела тебе сказать, — девушка отвела взгляд. Поттер насторожился: стандартная фраза, обычно произносимая в маггловских сериалах перед расставанием…К чему бы это?

— М? — нарочито небрежно произнес Гарри, молясь про себя, чтобы она не продолжала… Нет, продолжала. Но говорила то, что он хотел. Что любит, хочет пригласить — что угодно, кроме...

— Ты пойдешь со мной на Рождественский Бал? — ослепительно улыбнулась Чанг, игриво наклонив голову набок.

Вздох облегчения, наверное, слышало все кафе — так громко Гарри выразил свои чувства.

— Конечно! Я уже не надеялся…

— Глупый, — нежно сказала Чжоу.

— А… ну… ты почему сегодня такая грустная? — напрямик спросил Поттер, решившись. Что ни говори — а он обязан знать первым об всем, что происходит в её жизни! Гриффиндорец явно видел, что любимую что-то гнетёт.

Вся наигранная радость мигом слетела с Чанг, вновь вернув прежнюю печаль. Гарри непонимающе уставился на неё.

— Что-то случилось? — обеспокоено спросил он

— Знаешь, я подумала… В общем, если бы он был жив…

Опять Седрик. Он умудряется гадить, даже после собственной смерти!

— Он меня преследует. Везде. Незримой тенью ходит по пятам, часто является в снах… — понизив голос, произнесла Чжоу, хватая Гарри за запястье. Её пальцы были холодными как лед. В глазах читался явный ужас.

— В прошлое Рождество мы ходили на Бал вместе, — не дожидаясь ответа, сообщила Чжоу ни с того ни с сего. — Я боюсь. До Бала всего четыре часа… — когтевранка умоляющим взглядом посмотрела на парня. Тот сидел, глупо раскрыв рот и не зная, что сказать. Хлопал ушами, что называется.

Справившись с собой — Ревность, не иначе! Да еще к покойнику. Глупо. — Гарри твердо произнес:

— Ты говоришь, он не может успокоиться? Мы дадим ему возможность уйти с миром.

Чжоу с любопытством посмотрела на юношу. Тот продолжал говорить, кончиками пальцев поглаживая девушку по тыльной стороне ладони.

— Мы проведем Рождество вместе. Он увидит, что тебе хорошо и уйдет. А хорошо тебе будет, уж я-то обещаю.

Бывают такие волшебные вечера, будто сошедшие со сказочных иллюстраций. Необычайно красивые, манящие наружу, на улицу, пусть там царит даже самый дикий мороз и воет промозглый ветер. Пусть неведомый снежный волшебник рисует замысловатые узоры на подмерзших окнах и тихонько постукивает костяшками по стеклам, ненадолго отрываясь от своей чудесной, но очень кропотливой работы. Пусть сквозь небольшие просветы в зимних тучах выглядывает холодная, призрачная луна. Любой может поймать её улыбку и навсегда запечатлеть в своей памяти. И еще, этими вечерами непременно происходит чудо.

Подобные вечера очень редки, но все же случаются. Выйдя из кафе и взяв девушку за руку, Гарри Поттер только что пообещал Чжоу Чанг один из них.