Сильные мужские руки медленно скользили по изгибам ее тела, заставляя трепетать каждую клеточку, доводя до исступления. Как же она любила эти руки — тепло, которое от них исходило… нежность, с которой они ее ласкали… любовь, которую дарили…
Он и она — они уже столько лет вместе, но он все еще будит в ней тот океан эмоций, страсти и головокружительного счастья, что поглотил ее в их первую ночь. Девушка вскрикнула и по разгоряченному телу, покрытому бусинками пота, прошла мелкая дрожь, переворачивая весь ее внутренний мир, доставляя невиданное блаженство, заставляя сердце выскакивать из груди, а затем затихать, почти переставая биться.
— Я люблю тебя, — тихий, чуть дрожащий голос развеял ночную тишину.
— И я тебя, — он накрыл поцелуем ее губы, в то время как пальцы почти неощутимо пробежались по лицу, на секунду задержавшись на выбившейся прядке волос.
Огарок свечи погас, и два тесно переплетенных тела погрузились в объятия Морфея.
* * *
— Гермиона, ну отвлекись ты, наконец, от своих рун! — Рон с широкой ухмылкой схватил девушку за руку и потащил к выходу из замка. — Ты посмотри, какой отличный день, давай лучше погуляем, пока снег опять не повалил.
День выдался и правда прекрасным: солнце, появившееся спустя неделю непрерывного снегопада, грело мягким теплом, а вокруг, покуда хватало глаз, простирались наваленные вьюгой белоснежные барханы, отливавшие в лучах светила тысячей разноцветных искр, словно в них были погребены самоцветы. Большая часть студентов уже высыпала на улицу, и отовсюду раздавался веселый смех и визг девчонок, в которых попали снежки, свистящие в воздухе, словно снитчи.
Гермиона улыбнулась и, перестав дуться на Рона, позволила увлечь себя на поле снежной битвы.
Первый же запущенный в нее снежок вдруг раздвоился, и оба шарика начали преследовать уже вовсю хохочущую Гермиону, а, настигнув свою жертву, превратились в красивые лепестки роз.
— Гермиона? Тебя ведь зовут Гермиона? — усыпанная алыми цветами девушка оглянулась и замерла от неожиданности.
— Да, — чуть помедлив, ответила она, — а ты ведь Виктор, не так ли?
Парень улыбнулся, заставив сердце девушки на секунду замереть — он был лучшим ловцом в мире, розовой мечтой всех девчонок на факультете и, как она подозревала, судя по томным взглядом, не только на ее. И вот он стоит перед ней — гриффиндорской заучкой с самой ужасной прической в Хогвартсе — и вот так вот просто и мило улыбается.
— Может, ты согласишься пойти со мной на Рождественский бал? — парень слегка поклонился и протянул ей руку.
Девушка, залившись румянцем и подумав про себя: «Вот так-то, мистер Рональд Уизли!», кивнула и, поймав теплый взгляд брюнета, смущенно улыбнулась.
— Буду считать минуты… — Виктор Крам, галантно поцеловав руку девушки, удалился, оставив ее в радостном недоумении.
День клонился к закату, унося с собой последний солнечный день в этом году.
* * *
Рождественский бал кружил их в вальсе и будоражил чувства, ослепляя своим великолепием. Виктор, обнимая за талию, словно хрупкую фарфоровую статуэтку, уверенно ее вел в танце. Девушка ловила на себе удивленные взгляды, от которых хотелось скрыться, спрятаться… Но один взгляд не давал ей покоя — он пронизывал ее, ловил каждое движение, заставлял оглядываться вновь и вновь. Она не знала, чей он был, и был ли вообще, но ощущение того, что кто-то внимательно наблюдает за ней, не оставляло Гермиону.
Виктор с каждым новым па все дальше и дальше отдалял их от общей массы танцующих, и Гермиона даже не заметила, как они оказались в саду, по которому разбрелись влюбленные парочки.
Ни к чему не обязывающий разговор плавно перетек в жаркий шепот, сильные объятия, панику в глазах девушки и долгий поцелуй. Голова Гермионы закружилась. Она лихорадочно пыталась выстроить в логический ряд разбежавшиеся куда-то мысли. Руки Виктора медленно опустились по ее спине ниже талии и девушка, не ожидавшая такой наглости от своего кавалера, резко оттолкнула ошарашенного парня и, бросив на того грозный взгляд, с гордо поднятой головой покинула опасное место.
Гермиона никогда не хотела, чтобы первый поцелуй был таким — с нелюбимым человеком, в сиюминутном порыве, без трепета в сердце. Обида застилала глаза слезами, а нескончаемые коридоры Хогвартса, словно сжалившись над девушкой, привели ее к Выручай-комнате. Массивные двери открылись, и тепло от горевшего в углу уютно обставленной комнаты камина обдало девушку успокаивающей волной.
— Привет, мне почему-то показалось, что ты обязательно сюда сегодня заглянешь, — Гарри стоял с виноватой улыбкой, нервно теребя кончик своей парадной мантии.
— Гарри! — Гермиона бросилась к парню и впервые в жизни дала волю слезам, не стесняясь того, что их кто-то видит.
— Он тебя обидел? — парень гладил ее по волосам, не обращая внимания на то, что одежда постепенно пропитывается ее слезами.
— Нет, нет, просто это я, понимаешь, я… — сбивчиво, взахлеб говорила девушка, уткнувшись в теплое плечо человека, которому она безоговорочно доверяла, — почему я не могу быть, как все девчонки? Просто влюбиться, просто потерять голову… почему?
— Может, потому, что ты не как все девчонки? — он нежно взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.
Она тонула… Как же она раньше не замечала, какие у него красивые глаза? Почему смеялась над Джинни, которая так ими восхищалась? Наверное, она просто никогда не смотрела в них по-настоящему… Два изумрудных омута затягивали ее, крушили все возведенные разумом преграды, притягивали и не отпускали. Тишина повисла в комнате, пока двое молодых людей стояли, всматриваясь друг в друга, пытаясь уловить ту небольшую, но такую важную перемену, которая произошла с ними за последние несколько минут.
Добби с громким хлопком появился в комнате, неся поднос, заваленный яствами с праздничного стола, и разрушив своим присутствием их маленький, только начавший появляться мирок на двоих.
— Гарри Поттер просил принести покушать, Добби выбрал для него самое вкусное…— ребята, крепко держась за руки, слушали болтовню домовика, даже не догадывающегося, что сейчас в их сердцах зарождается самое сильное чувство на свете…
* * *
Зима как-то вдруг закончилась, а затем и весна, так и не дав им еще одной возможности побыть наедине. Затем было долгое, мучительное лето, проведенное в ожидании очередного письма, в ночных кошмарах Гарри и угрызениях совести Гермионы — она не имела права на эту любовь, способную разбить сердца Рона и Джинни, ведь их чувства не вызывали сомнений, а та ночь уже казалась призрачным сном.
Когда наступила осень, и начался новый учебный год, они встретились еще раз.
— Гарри, я долго думала этим летом, — Гермиона опустила глаза, будучи не в состоянии смотреть на него, — мы не можем быть вместе. Ты ведь все понимаешь, правда?
Он ничего не ответил, только слегка кивнул и, отвернувшись, ушел. Так плохо ей еще никогда не было. А потом пост директора Хогвартса заняла Долорес Амбридж и начались бесконечные отработки, наказания, опять отработки и занятия в отряде Дамблдора, принесшие им обоим успокоение — времени на чувства просто не было.
Так незаметно пролетели еще два года, наполненные радостными и горестными событиями, объединившими их — Гарри, Рона и ее — еще сильнее. Все произошедшее в ту памятную ночь Рождественского бала потихоньку стиралось из памяти, оставляя глубокие раны неосуществленной мечты. Только изредка по ночам Гермиона просыпалась в слезах от преследовавшего ее кошмара — его взгляд, ласкающий ее лицо, его теплое сильное плечо, а потом громкий хлопок и склизкий холод, окутывающий душу.
Смерть Дамблдора изменила все.
Больше не было кошмаров, вернее, вообще больше никаких снов не было. Осталось только липкое ощущение безысходности и робкая надежда — на победу, не на счастье. Гарри, казалось, все забыл и начал встречаться с Джинни, а Гермиона чувствовала, как Рон, обычно грубоватый и неуверенный, а теперь внимательный и предусмотрительный, потихоньку проникает в ее сердце, возрождая некогда забытую детскую влюбленность. Только она знала, что это лишь иллюзия, созданная ее же разумом, чтобы, наконец, оставить ту ночь позади и начать жить сегодняшним днем. Влюбленность была, но любви не было.
* * *
— Мы уже месяцы скитаемся по этим лесам, и что? Я думал, что у тебя есть план, я думал, что Дамблдор тебе сказал то, что поможет нам найти крестражи!
— Ничего он мне не сказал! Рон, вы знаете столько же, сколько и я! — голос Гарри срывался на крик.
— Рон, прекрати! Не говори так, мы же знали, на что идем, — Гермиона не могла смотреть, как два самых дорогих ей человека стоят на краю пропасти, готовые в любой момент уничтожить многолетнюю дружбу.
— А ты только и ждешь, чтобы я отсюда убрался, думаешь, я не вижу, как ты на него смотришь? Прекрасно! Я больше не буду вам мешать! — Рон сорвал амулет-крестраж с шеи и аппарировал, оставляя за собой пустоту.
— Рональд, вернись!!! Прошу… — Гермиона упала на холодную, покрытую опавшими листьями, землю и залилась слезами — что же она наделала… ведь Рон был прав — она каждую секунду ждала, что он оставит ее с Гарри наедине…
Шли дни… Дыра, появившаяся в сердце с уходом Рона, росла и грозила поглотить девушку целиком.
— Гермиона, я все же хочу отправиться в Годрикову Лощину, — голос Гарри, зашедшего в палатку, заставил ее вздрогнуть.
— Но ты же знаешь, он может ждать нас там.
— Мы этого никогда не узнаем, если не побываем там, и потом, все подсказки говорят о том, что там есть что-то важное, что-то, что Дамблдор хотел мне показать.
Они шли по пустынным улицам маленького селения, а когда завернули за угол, перед ними раскинулась миниатюрная красивая церковь, из которой лилось прекрасное пение, напоминая, что сегодня канун Рождества.
Ребята прошли мимо и оказались на старом кладбище. Они бродили меж надгробных камней, пытаясь найти имена родителей Гарри, не замечая, что за ними скользит темная тень.
Рождество превратилось в кошмар, когда из тела Батильды Бэгшот, которую они встретили по дороге с кладбища, появилась Нагайна — змея Волдеморта. Затем была борьба и побег, а потом тихая ночь, когда оба не могли заснуть и долго болтали, смотря на звезды и вспоминая прошлые приключения и Рона.
Вот тогда-то оно и проснулось — похороненное в самых глубинах их сознания чувство.
— Знаешь, а ведь сегодня Рождество, — задумчиво сказал Гарри, — тогда, на четвертом курсе, я хотел тебя пригласить пойти со мной на Рождественский бал, но Крам все испортил.
Гермиона хотела что-то сказать, но тут на нее полетели, будто возникшие прямо из воздуха, два снежка. Она закрыла глаза и приготовилась ощутить обжигающий холод снега, но вместо этого ее окутал сладкий аромат роз.
— Так это был ты? — Гермиона, весело смеясь, кружилась в осыпающих ее алым водопадом лепестках.
— Я, — улыбнулся Гарри, — а Виктор спёр момент и пригласил тебя, пока я пытался взять себя в руки. В тот раз ничего не получилось, но, может, мы устроим сейчас свой собственный Рождественский бал и ты согласишься потанцевать со мной?
Тепло его дыхания обжигало, и девушка полностью отдалась накрывшему ее с головой чувству. Они медленно вальсировали, даже не замечая, что нет музыки, что вместо свода замка над ними отрытое небо, а праздничное конфетти заменили падающие снежинки.
Эта была первая ночь, когда они были близки, и не было ни смущения, ни стыда, а только огромная нежность, звуки прерывистого дыхания и две пары светящихся в темноте от счастья глаз.
— Знаешь, я никогда раньше не любил Рождество, но только не сейчас.
Vova
