— Северус, — Дамблдор разливал ароматный чай по фарфоровым чашечкам, — боюсь, я не могу выпустить Гарри из Больничного крыла на время Рождественского бала.
Я внимательно слушал директора, не понимая пока что зачем мне эта информация. Старик же продолжал.
— Но так же я не уверен, что Поппи справится с приступом мистера Поттера, если Волан-де-Морт вновь захочет навестить его сознание.
Мальчишка уже неделю был прикован к больничной койке после последнего визита Темного Лорда. Он почти ослеп, и на восстановление ему требовалось очень много сил, которые было сложно найти его ослабевшему после сопротивления такому натиску магии организму.
— И я хотел бы попросить тебя посидеть с мальчиком в Рождественскую ночь.
Я взмолился, чтобы мои эмоции не нашли отображения на моем лице или в моих глазах. Выхаживать Поттера во время Рождественского бала. Несомненно, предел моих мечтаний. Хотя, вынужден согласиться, что даже это будет приятнее шумного сборища в Большом зале. Хотя бы не настолько бесполезная трата времени.
Дамблдор, казалось, читал мои мысли. Глаза его мерцали за стеклами очков-половинок, будто бы он ведал знание, которое было моему уму не доступно. Я выдержал паузу, прежде чем ответил. Возможно, мне хотелось сохранить иллюзию того, что я еще могу отказаться от просьбы Дамблдора. Хотя, эту иллюзию я поддерживал исключительно для себя, ведь для директора не было секретом, что я непременно соглашусь.
— Конечно, профессор Дамблдор. Возможно, Поттеру понадобятся какие-то мои зелья?
Старик кивнул и откинулся в кресле с удовлетворенным выражением на уставшем лице. Когда я уже уходил, он сказал мне напоследок.
— Будь добр, постарайся не ругаться с мальчиком. Пусть это будет хотя бы похоже на Рождество.
* * *
Поттер опустил голову вниз, возможно потому, что он не желал показывать мне свои эмоции. Но я видел, как судорожно сжимаются его кулаки поверх белоснежной простыни. Я понимаю вас, Поттер. Провести Рождество с ненавистным профессором, пока все твои друзья веселятся в Большом зале… Это должно быть ужасно.
— Хорошо, профессор. Раз так считает Дамблдор…
— Отлично, — я прерываю его и выхожу из палаты, зная, что скоро сюда наведается свора из гриффиндорцев, которым МакГонагалл уже сообщила о незавидной участи Поттера. Я бы не хотел видеть эту отвратительную сцену.
* * *
Я возвращаюсь где-то через два часа со всеми зельями, которые могут мне понадобиться во время моего дежурства, и парой книг, коими можно скоротать свое время здесь. Не знаю, чем будет заниматься Поттер, но явно мы не будем разговаривать.
* * *
В девять часов внизу начинается Рождественский бал. Здесь он еле слышен, но Поттер все равно вздрагивает, когда музыка начинает играть. Я слежу за ним краем глаза. Он смотрит в окно, старательно делая вид, что меня здесь нет. Если его и задевает происходящее сейчас, а оно его точно задевает, то вида он пока не подает. И подобная его стойкость позволяет мне удержаться от ехидного комментария, который так и просился наружу. Я перелистнул очередную страницу книги по ядам, забывая, что я здесь не один.
* * *
Он смотрит в окно, как и пол часа назад, но теперь он время от времени кидает на меня быстрые взгляды, будто решает, стоит ли со мной заговорить. Непонятное отчаянье в его зеленых глазах в очередной раз удерживает меня от неоправданного ехидства. Для Поттера это очередное Рождество в одиночестве, мое присутствие в палате не в счет, ведь я с трудом тяну и на собеседника. Да и обстановка в Больничном крыле не праздничная. Полное отсутствие украшений заставляет забыть, что вообще-то сегодня Рождество. Только далекий шум бала напоминает о том, что где-то кто-то веселится и празднует. И если я к подобному положению дел остаюсь полностью равнодушен, то для Поттера этот бесполезный праздник еще должен что-то значить в силу возраста и своего детства, лишенного таких маленьких радостей, как нормальное Рождество. Я на мгновение испытываю к нему что-то вроде жалости, но одергиваю себя и возвращаюсь к чтению.
* * *
Я резко закрываю книгу, ощущая, что Поттер от этого вздрогнул. Конечно, ведь больше нечем было заняться кроме как пялиться на своего преподавателя Зельеварения весь прошлый час, не позволяя ему нормально прочесть книгу. Я раздраженно поворачиваюсь к нему, чтобы высказаться, но взгляд упирается в покрывшиеся румянцем щеки, и почему-то мне даже хочется извиниться за невысказанную резкость.
— Поттер, вам что-то нужно?
Он поспешно трясет головой.
— Н-нет, сэр.
Я хочу уже вернуться к книге, но до моего уха опять доносится шум с праздника, и я вспоминаю, что сегодня Рождество. Почему бы только сегодня не позволить себе быть с Поттером помягче. Может быть, поговорить с ним? Только вот о чем?
— Поттер, догадываетесь ли вы, что как только вы появитесь на моих занятиях, я сразу же спрошу с вас домашнее задание, невзирая на ваше пребывание здесь?
Он мрачнеет.
— Конечно, профессор. Как иначе.
Что-то не ладится разговор. Приходится признать, что я не правильно выбрал тему. Но Поттер сам приходит мне на помощь.
— Профессор, скажите, вы читали маггловские книги о магии?
— Несомненно, Поттер.
— Скажите, а как часто в них встречаются достоверные факты? Как они туда попадают? И почему маги с этим ничего не делают?
Кажется, он и правда заинтересован этим вопросом, и я начинаю ему объяснять.
Совершенно незаметно для меня мы разговорились о книгах. Оказывается, этот мальчишка умеет читать, и даже не лишен вкуса. Он вполне мог отстаивать свою точку зрения о проблемах, которые затрагивают авторы в своих произведениях, и у него явный дар анализа характеристики персонажей. В жаре разгоревшейся дискуссии я и не заметил за собой, как предложил ему выпить глинтвейна. Поттер явно сильно удивился, но согласился кивком головы.
Попивая ароматную жидкость, мы уже прекратили спор и направили наш диалог в более мирное русло, где отсутствовало искушение сорваться и наговорить друг другу неприятных вещей. Стоит заметить, что в палате стало даже как-то уютнее, видимо, это рухнула стенка отчуждения между нами. И теперь нахождение в одной комнате перестало быть для нас проблемой. Воздух перестал быть гнетущим, тишина больше не звенела от клинков наших взглядов, полных ненависти. Осталась только легкая настороженность.
Поттер покрепче схватил чашку и опустил глаза.
— Знаете, я так хотел, чтобы это было нормальное Рождество. Так хотел на этот дурацкий бал.
Видимо, ему и правда это не давало покоя. Я ощутил к нему волну жалости. Наверное, что-то такое отразилось в моем лице, что Поттер поспешно заговорил.
— Нет-нет, я ничуть не жалею, что могу здесь говорить с вами, — он сделал паузу, — Знаете, должно быть, это странно, но я очень рад, что вы здесь, сэр. Было здорово узнать вас с этой стороны. Мне жаль, что мы не поладили с самого начала. Но, как думаете, еще не поздно?
Он посмотрел на меня с надеждой. Внутри меня все переворачивалось от нахлынувшей бури, но я не позволил опять эмоциям вылиться на моем лице. Вместо этого я поднялся, отстраненно замечая, что на лице мальчишки мелькает тень страха, и взмахнул палочкой.
С удовлетворением я наблюдал, как беспокойство на лице юноши сменяется радостью при виде елки, материализовавшейся в углу палаты, рождественских украшений, различных гирлянд и шаров, мерцающих свечей и даже ветки омелы под потолком. Еще один взмах палочки, и звучит тихая музыка.
— Поттер, вы хотите танцевать?
Он смотрит на меня с восторгом в глазах. Я помню, что ему еще тяжело двигаться, поэтому помогаю ему подняться и притягиваю к себе. Когда он спотыкается, я чуть приподнимаю его и прижимаю сильнее. Одно невербальное заклятие, и на нас с потолка падает пушистый и искрящийся, почти настоящий, но теплый снег.
Поттер закрывает глаза, прижимаясь щекой к моей мантии, и снежинки падают ему на ресницы. Мы танцуем.
Его спокойное дыхание, теплота тела под моими руками, черноволосая макушка, посыпанная магическим снегом, все это такое праздничное, такое рождественское, что я сам начинаю немного верить в Рождество.
Мы танцевали долго, а музыка все не кончалась, и я знал, и он знал, что она не кончится до тех пор, пока я не взмахну палочкой, но я не хотел этого делать. И мы остановились, не сговариваясь, смотря друг другу в глаза. И я видел свое отражение в его расширенных зрачках. Оказывается, на моих ресницах тоже были снежинки.
— Профессор… Снейп… Северус, — он выдохнул мое имя шепотом, — спасибо вам. Большое. За это. Я бы хотел вам что-нибудь подарить. Но у меня ничего нет. Поэтому…
Он потянулся, намереваясь оставить на моей щеке целомудренный поцелуй, но я дергаюсь и ловлю его губы своими.
Они вкуса глинтвейна и ванильных снежинок, теплые, мягкие и безумно приятные. Рождественские. Пока мы неспешно целовались под медленную музыку под этим падающим снегом, я думал, что потом могу оправдаться, что мы стояли под омелой и это всего лишь дань традиции, но в этот момент Гарри обнял меня за шею, и я решил, что никак не буду оправдываться. Что я буду просто наслаждаться этим подарком.
Мы оторвались друг от друга, и снова закружились в танце. Он прижался щекой к моей груди и выдохнул.
— Знаешь, это самый лучший Рождественский бал в моей жизни.
Я вовлек его в очередной неспешно нежный поцелуй и только потом ответил.
Vova
