Голова рефлексивно дергается, и я с надеждой смотрю на посетителя.
Не он.
Опять. Вот уже третья неделя на исходе, а его все нет. И не придет уже. Он не из таких, кто возвращается. Да и зачем ему? Он городской, это сразу видно. Кто ж еще будет приходить каждое утро на окраину города в придорожное кафе? Обычно к нам заходят дальнобойщики — в джинсовых потертых куртках с меховым воротником, тяжелых старых сапогах с тусклыми цепочками, знаете, они еще в шестидесятые в моде были у рокеров, и с неизменной сигаретой, которая начинала вонять на все кафе. Иногда мне кажется, что они будто специально закуривают перед тем, как сюда войти. Знают, что у нас не запрещено, вот и пользуются.
Да нет, вы не подумайте, что тут дым столбом стоит такой, что не продохнуть. Я совсем не жалуюсь! Наоборот, хорошо, когда заходит кто-нибудь. Не так скучно. Мне нравится их рассматривать, представлять, кто они и куда едут. Ждет ли кто-то их там, в конце дороги. Я радуюсь каждому зашедшему, ведь они так редки. А сейчас так и почти никого! Всего-то, три-четыре человека в день.
Я уже выучил все их привычки и могу сразу же определить, кто куда едет, как давно этим занимается, а с некоторыми даже лично знаком. Ну так! Не один год здесь работаю.
(8)(8)(8)
Над дверью звякает колокольчик, и парень, что стоит у высокой стойки, резко поднимает голову, а затем, тихонько вздохнув, вновь принимается протирать и так уже чистую столешницу. Кафе теплое и уютное. Именно такие и бывают на окраине. Есть в них свое очарование, особенно когда на улице минус двадцать пять и утро только-только начинается. Запах кофе, сигарет, кожаных ботинок, веселая болтовня официантки возле телефона, поблескивающие пепельницы на пустых столешницах и пара завсегдатаев создавали особый мирок, в котором было очень удобно спрятаться от проблем и одиночества.
За большими до пола окнами беснуется метель. Резкие порывы ветра раскачивают ржавую вывеску на противоположной стороне улицы — «Добро пожаловать в Лондон». Почти никого нет, только пара огромных фур, рядом с которыми ютятся легковушки, наполовину занесенные снегом. И поля… Поля молчаливые и величественные. Где-то вдалеке, когда порывы ветра немного затихают, видна вышка электростанции — серый скелет на фоне белого неба, незаметно переходящего линию горизонта.
К стойке подходит только что зашедший посетитель и заказывает крепкий черный кофе. Перекатывая сигарету их одного уголка рта в другой, словно зубочистку, он сдергивает потертые кожаные перчатки, заталкивает их в задний карман и облокачивается, слегка разворачиваясь лицом к окну.
— Ну, здорово, малыш! Как делишки-то? Слышно что? — В глаза не смотрит, внимательно изучает погоду за окном, словно не оттуда только что пришел. Голос, грубый и прокуренный, как раскат грома накрывает небольшое помещение. В кафе достаточно тихо — один из посетителей размешивает сахар, намеренно задевая ложкой стенки чашки, другой шуршит газетой, изредка бросая недовольный взгляд на шавку, прижимающуюся к стене, где проходит труба отопления, из подсобки доносится плеск воды — официантка перемывает посуду.
— Доброе утро, мистер Смит. Ну какие могут быть новости? Здесь ничего не происходит — все-таки не Оксфорд Стрит. Лучше вы расскажите, как там, в Шотландии? — Мальчишка улыбнулся. Он любил поболтать с дальнобойщиками. Ведь они так много путешествовали, столько всего повидали, наверное. Он тоже хотел путешествовать, но все никак не получалось. Приходилось много работать, чтобы оплатить квартиру, да еще учебу надо закончить. В общем, всегда была причина, чтобы остаться в Лондоне.
— Эй, Смит, оставь мальца в покое! Тебе сплетни нужны, что ль? Вот послушай, что в Таймс пишут. Как раз на твой вкус! — Мужчина у окна, на миг оторвав взгляд от газеты и убедившись, что Смит на него смотрит, принялся громко зачитывать статью.
(8)(8)(8)
Когда он зашел в первый раз, я очень удивился. Работаю здесь уже третий год, а такого посетителя увидел впервые. Темное пальто чуть ниже колена, лаковые туфли, смоляные волосы, доходящие до плеч… Весь такой интеллигентный, ухоженный. Согласитесь, странное зрелище, особенно когда привык к небритым усатым мужикам в поношенных джинсах и с ногтями, из-под которых уже не вычистить машинное масло. А что самое интересное — пришел попить кофе. Нет, вы представляете, кофе! Проехать столько километров, мимо всех этих заводов, частных садов, к самой границе города, чтобы кофе попить. И ладно, если бы мы здесь необыкновенный кофе делали, так нет же, самый обычный! Растворимый.
Я, признаться, сначала и не понял его. Кофе, говорит, дайте мне. Без сахара. И взгляд как тот самый кофе — черный, горький… крепкий. А я пялюсь на него как дурак. И пошевелиться не могу. Вы не подумайте чего, я не такой. Ну, в смысле не интересуюсь представителями своего пола. Да и не дурак. Но странный он был. Какой-то магнетический, что ли. В книжке как-то прочитал, что у некоторых исторических личностей тоже такое было, что ни взгляда не оторвать, ни проигнорировать, притягивает как магнит. Вот точь-в-точь про него писали! Будто парализовало меня, стоял и ощущал его необычное влияние. И решить не мог, нравится мне это или нет. А он зыркнул, словно этим самым кофе горячим облил, и спрашивает, вы глухой? Нет, говорю, нормальный, вам какой, черный или с молоком. Хотя мог бы и не спрашивать, и так понятно, что такой как он, с молоком пить не будет.
Он потом еще приходил. Почти каждый день. Садился у окна со своей неизменной чашкой и смотрел на улицу. И что там интересного можно увидеть? Старую вывеску да кусок поля, если фуры не загораживают. Посидит пару часов и уйдет. Вот что за удовольствие ехать черт знает куда попить кофе и посмотреть на унылый пейзаж? А ведь на психа не похож. Ну хорошо, что не пешком приходил. Форд у него, старый такой, темно-синий. Я как-то успел выскочить вслед за ним, вот и заприметил. И вы думаете, куда он поехал? Обратно в город!
Поначалу я решил, что ждет он кого-то. Встретить хочет. Вот и приезжает почти каждый день. Но кого здесь ждать-то можно? Знакомого дальнобойщика? Мне когда эта мысль в голову пришла, я на все кафе смеялся, да так громко, что Кэтти, наша официантка, испугалась и уже хотела звонить хозяину.
После второго прихода мне стало интересно. Думать про него, представлять, чего он ходит сюда, было гораздо увлекательней, чем про других. С ними все понятно — заходят перекусить перед дорогой, согреться, поболтать, а потом — в путь. Или наоборот — возвращаются из другого города, заказывают кофе, чтобы согнать усталость после долгой дороги, а потом дальше — в город, на завод или в супермаркет какой-нибудь, привезенный товар сдать.
Через неделю я решился к нему подойти. Он оказался совсем неразговорчивым типом. Немного грубым, немного странным, ничуть не веселым, но от этого не менее интересным. Конечно, было бы странно ожидать пошлых шуточек от такого на вид человека. Все-таки не водитель дальних дистанций, сразу видно. Сначала я задавал ему вопросы. Он молчал. Потом начал рассказывать про кафе и здешних посетителей. Он молчал. В конце концов я просто сидел напротив и разглядывал его. Похоже, он был не против. Смотрел на свою вывеску и кусок поля с электростанцией и молчал.
Он ходил сюда полтора месяца. Я уже к концу первой недели ждал его, затаив дыхание, все время выглядывая в огромное окно и выискивая его старый форд. Звона колокольчика над дверью я ждал с какой-то щемящей надеждой, каждый раз нервно дергаясь. Однажды даже виски разлил — заказ какого-то мужика, на вид такого сонного, что страшно за него становилось — вдруг заснет за рулем? И когда видел высокую фигуру в темном пальто, резко открывающую дверь так, что колокольчик грозил отлететь к чертовой матери, то улыбался, и, наверное, это выглядело ужасно глупо, потому что он каждый раз взгляд отводил.
И вот однажды он не пришел. Я ждал его день, другой, третий… Я даже не знаю, где его искать. И как вообще его зовут. Даже номера машины не запомнил.
Но может он еще придет?
* * *
Снег метет не переставая. Кусачий ветер выскакивает из-под темных подворотен неожиданно, словно черт из табакерки. Колючие злые снежинки норовят попасть за шарф к теплой шее, налипают на ресницы и кружатся в безумном танце декабря. До Рождества чуть меньше месяца, и если снегопад так и не прекратится, то к празднику Лондон заметет до самого Биг Бена. Снега так много, что невозможно разобрать, где заканчивается тротуар, а где начинается дорога. Тем более в темных закоулках старых улиц. Темнеть начинало довольно рано, и многие стремились попасть в тепло до того, как включат фонари. Рождественские гирлянды в витринах окрашивали сугробы разноцветными бликами, мишура, срываемая порывами беснующегося ветра, словно перекати-поле стремительно пробегала по опустевшим улицам — город будто вымер, и только безумец рискнул бы выйти сейчас на улицу.
Гарри — кассир и по совместительству помощник официанта — возвращался домой. Кэтти довозила его на своей машине до Салмон-лейн, а потом он шел два квартала в сторону Майл Энд — старого заснеженного парка. Сильный ветер сбивал с ног, и ему приходилось раскидывать в стороны руки для балансировки, иначе он рисковал упасть в сугроб. Гарри всегда ходил именно этим маршрутом и знал наперечет всех жителей кривой улочки. Как-то ему в голову пришла мысль добраться до дома другим путем, так, просто для разнообразия. Но, нарвавшись на банду беспризорников и заработав себе огромный синяк под ребром, больше не рисковал и ходил только по Астон-стрит. Он шел довольно быстро, иногда отплевываясь от крупных снежинок, летящих в лицо, и стараясь как можно глубже спрятаться в шарф, несколько раз намотанный вокруг шеи. Ветер завывал, голые ветки зловеще трещали над головой, свет от фонарей еле-еле пробивался сквозь вьюгу, и было совсем естественно не услышать тихого ругательства тоненького голоска.
Спешивший домой юноша совсем не смотрел под ноги, что и послужило причиной болезненного падения.
Отплевавшись от снега, который не преминул тут же заскочить под шарф, мальчик опешил. Он споткнулся о… детский игрушечный паровоз. Оглянулся… Увидел невдалеке, прямо рядом с красным фонарным столбом, странный черный мешок, который и издавал тихие ругательства. Мальчишка тут же подскочил, чтобы помочь, с удивлением обнаружив, что перед ним карлик. А рядом с ним разбросанные деревянные игрушки. Только какие-то странные, совсем не цветные, а однотонного светло-коричневого цвета.
— Давайте, я помогу вам! — Говорить замерзшими губами было очень трудно.
— Молодой человек, это было бы чудесно! — Маленький мужчина упал на колени и стал бережно складывать игрушки обратно в сумку, совершенно не заботясь о том, что может простыть, находясь чуть ли не по пояс в сугробе. Мальчик принялся ему помогать, удивленно похмыкивая. Странный человек и странные игрушки. Гарри оглянулся в поисках злосчастного паровоза, но увидел только небольшой сугроб снега там, где он предположительно споткнулся. Игрушку уже замело. Бережно достав ее и отряхнув, он взял сумку и спросил:
— Куда вам ее отнести?
— На Колтман-стрит. Это здесь, неподалеку. Следующий поворот. Благодарю вас, молодой человек!
— Да ну что вы! Мне совсем не… — договорить Гарри не успел, сильный порыв ветра чуть не бил его с ног, но юноша удержался. А вот карлику не повезло. Он опять упал, тихо ругаясь и беспрестанно повторяя «Сумасшедший Мерлин». Невольный помощник удивился и тихонько хмыкнул. Маленький мужчина, скорее всего, был профессором в каком-нибудь университете и преподавал историю средневековой Англии или что-то подобное.
Подняв его и крепко схватив за руку, Гарри пошел в темный переулок, прочь от своего дома. Парень никогда не бывал на Колтман-стрит, и вот теперь ему представился случай. Конечно, погода не предрасполагала к прогулкам, но, тем не менее, все это было довольно занимательным. Правда, побаливало ушибленное колено, а нос так и совсем не чувствовался, но парнишка был счастлив. Он любил все новое и необычное. А этого карлика обычным назвать ну никак нельзя было.
Потихоньку они добрались до небольшого магазинчика. Его названия мальчик не увидел, так как магазин не работал, и подсветка для вывески была выключена. Ступеньки замело снегом, и ему пришлось поддерживать хозяина под руку, пока тот искал ключи. Собственно, ступени были такие же странные, как и сам незнакомец, — уходили вниз, как будто не магазин это был, а подвал. С резными перилами и старыми деревянными дверями. И это было тем более необычно, что таких дверей в Лондоне уже не встретить. Сейчас в магазинах все больше металлопластиковые или железные, но никак не с вырезанными головами горгулий возле диковинной ручки.
С тяжелым скрипом дверь поддалась, и они зашли внутрь.
— Включите, пожалуйста, свет. Справа от вас. А то мне не дотянуться. — Рука в перчатке с вышитой снежинкой на тыльной стороне нащупала рубильник, и небольшое помещение предстало перед взором потрясенного юноши.
Это был самый настоящий магазин игрушек!
Полки были уставлены всевозможными цветными фигурками, украшениями, мягкими плюшевыми медведями, зайцами, тиграми, щенками, длинными удавами вперемешку с солдатиками, куклами, машинками и остальными детскими радостями. На полу, прислонившись к полке, стояло два новеньких блестящих велосипеда. Чуть дальше Гарри заметил подзорную трубу с напольным штативом, еще дальше — длинную шпагу. А наверху, под самым потолком, висел разноцветный летучий змей.
— Проходите. Положите сумку сюда. Снимайте пальто, я вас чаем напою. Вы далеко живете? А то, если хотите, можете здесь переночевать. Авось, к утру поспокойней будет! — Маленький хозяин начал суетиться вокруг гостя, взял его куртку, полосатый шарф и засеменил в глубину магазина, а мальчик все никак не мог в себя придти. Такого обилия игрушек он не видел никогда. Некоторые были странными, и Гарри не мог понять, что это за штуковины.
— Нет, благодарю вас! Я живу рядом, на пересечении Астон и Холли-стрит. Мне совсем недалеко. — Крикнул он вслед.
Мальчик потихоньку продвигался вглубь комнаты под мерное тиканье деревянных часов с кукушкой, и рассматривал полки, пока не наткнулся на невысокий стол, больно ударившись об него бедром. Оглянулся — на столе лежала резанная разноцветная бумага, какие-то рыбки, елочки, вырезанные шары разных размеров. Это было похоже на аппликацию в детском саду. Юноша задорно улыбнулся, беря в руку маленького ангела. Он тоже таких вырезал, когда жил в приюте.
— Почаще улыбайтесь, юноша. У вас удивительная улыбка! — Карлик нес поднос с двумя чашками и вазочкой песочного печения с корицей. Гарри поспешно отодвинул аппликацию на край стола, чтобы мужчина поставил поднос.
— Я Гарри. — Он смущенно улыбнулся краешком рта.
— Просто Гарри? — Карлик хитро прищурился, расставляя сервиз на небольшом столике.
— Ага! — Мальчишка задорно рассмеялся. — Гарри Поттер, если вам так удобней. Но мне больше нравится, когда меня называют по имени.
— А меня вы можете называть мистер Флитвик.
— Договорились! — Мальчик несмело взял чашку и оглянулся. — Как здесь много игрушек! А вот это что?
— Это? Магический шар. — Мужчина подошел к полке и взял игрушку в руки.
— Настоящий? — Голос мальчика дрогнул. Ну а вдруг?
— Нет, конечно! Смотри, здесь провод. — Карлик вставил вилку в розетку, и в шаре появились цветные молнии. — Видишь, кнопка? Можно менять цвета и амплитуду движения.
Целый день я думал о вчерашнем. Я просто не мог сосредоточиться ни на чем другом — настолько этот магазинчик меня пленил. Даже Кэтти заметила, сказала, что я был какой-то рассеянный, сдачу неправильно посчитал, и вообще, не слушал ее.
Интересно, как бы она себя вела на моем месте?
Мистер Флитвик пригласил меня в свой магазин еще раз. Приходи, говорит, ежели желание будет, а то мне, старику, скучно здесь целыми днями одному. К нему редко кто заходит. Ну еще бы! Я вот, например, об этом магазине никогда не слышал, хоть и живу рядом. Да и сам он неприметный, тихий… не для всех будто. Очень легко пройти мимо и не заметить.
Снег скрипит под ногами, мерцает в свете фонарей, где-то слышна музыка… Вечер удивительно спокойный, метель улеглась, но все равно, чертовски холодно. И снег идет. Медленно так, усыпляюще. От этого покоя веет вечностью. Холодная, надменная, аристократично-белая. Бездушная вечность-зима. Блаженно вздыхаю, наблюдая, как пар изо рта растворяется в лондонском воздухе.
Я уже минут десять стою рядом с необычной дверью, где вырезаны горгульи возле диковинной ручки. Стою и отчего-то чувствую себя полным придурком.
Да нет, вы не подумайте, что мне больше некуда идти! У меня квартира есть. Правда, там никого нет. У меня есть друзья. Правда, они сейчас не со мной. У меня есть работа. Правда, туда с некоторых пор кое-кто не приходит, и от этого она стала неинтересной и скучной.
У меня есть приглашение старого карлика — хозяина магазина, рядом с которым я сейчас мерзну. Все не так уж и плохо. Для грусти совсем нет повода. Зубы выбивают британский марш, такой же тяжелый и судорожный, но зато я, наконец, могу разглядеть вывеску. Ничего оригинального — «Магазин игрушек», красная потускневшая краска, запорошенная снегом, желтая рамка. И все. А ведь и вправду, запросто можно пройти, не заметив. Если бы не маленькие оконца почти на уровне земли. Наполовину скрытые снегом, они излучают теплый, уютный свет, пускай и электрический. Но вот в них-то все и дело. Они как волшебные, притягивают взгляд, ты наклоняешься, чтобы попытаться разглядеть сквозь снег и заиндевевшие узоры, что же там внутри за волшебство такое. Оно будто хватает тебя за подол пальто и шепчет: «Всмотрись, что ты видишь? Самое сокровенное и потаенное, спрятанное глубоко в твоем сердце? Зайди, и я помогу тебе достать это наружу, поднести к глазам, чтобы ты насладился сполна тем, во что так боязливо и так чертовски смело веришь». Если это будет ребенок, то он радостно улыбнется, увидев все эти игрушки, что ждут его прикосновений. Они, как и он, хотят играть. Если это будет взрослый, то он улыбнется светлой грустью, увидев все эти игрушки, что были когда-то друзьями его далекого детства. Они, как и он, ничего не забыли.
Дубовая дверь с трудом поддается, и я захожу в магазин.
— Спасибо, все хорошо. А вы где? — Обхожу один из стеллажей и чуть не сбиваю высокую стремянку. — Ой, простите!
Задираю голову… да так и замираю с открытым ртом. Корабли. Огромные, с белоснежными парусами, блестят от лака, стоят вряд, указывая своими носами на летучего змея. А рядом — поменьше, но такие же величественные, и так хочется к ним прикоснуться, взять в руки, представить себя…
— Ну-ка, Гарри, помоги мне. Вон коробка, у твоих ног, будешь подавать. — Словно мысли прочитал. Я опускаю глаза вниз — завернутые в гофрированную бумагу, только мачты видны. Сердце начинает лихорадочно биться, я чувствую себя мальчишкой, какой-то сумасшедший, неизвестно откуда взявшийся кураж охватывает меня. Я осторожно беру в руки один из них, и меня обволакивает запах лака. Он настолько резкий, что начинает кружиться голова. Или это от восторга? Но мне по большому счету все равно, я бережно держу в руках двухмачтовик и вижу, как дрожат кончики пальцев. Черт, ну и повезет же какому-то мальчишке!
Так проходит минут пятнадцать — я подаю корабли, а он расставляет их на самой высокой полке. Мы болтаем о всякой ерунде, и это так естественно, будто я всю жизнь здесь пробыл, среди всех этих новых игрушек и с ним — таким забавным и добрым. Мистер Флитвик, оказывается, и правда был когда-то преподавателем, я не ошибся. Но было видно, он не хочет говорить на эту тему. Я не стал настаивать.
Когда коробка опустела, он предложил выпить чаю. У него удивительный чай — ничего вкусней я не пробовал. Пока хозяин ставил чайник, я решил рассмотреть поближе большие корабли. И полез на стремянку. У меня вновь захватило дух. Разве можно такое сделать собственными руками? Они были совершенны, вплоть до таблички с названием.
Полкой ниже стояли модели самолетов и аэропланов. Не то чтобы я увлекался авиацией, но… они словно ювелирные украшения — поражали своей детальностью. Чтобы лучше разглядеть, я спустился на ступеньку ниже и тут услышал:
— Что вы здесь делаете?
Конечно, когда ты находишься на стремянке в магазине, который посетил второй раз в жизни, ожидать можно много. Но не всего. И уж тем более не голос, который уже отчаялся услышать. Я вздрогнул, оступился… и полетел спиной на бетонный пол.
Вот только не судьба была мне с ним встретиться.
Меня успели подхватить сильные руки и крепко прижать к себе. Признаться, я уж настроился на боль, плечи были болезненно напряжены, и почувствовать облегченный выдох возле самого уха было совсем неожиданно, отчего мое сердце начало колотиться где-то в горле, а колени предательски подкосились. Это был он. Он! Я выбрался из его — объятий? — и медленно опустился на нижнюю ступеньку. Колени все еще дрожали, и я не доверял им.
— Вы?! — Признаться, его лицо уже успело позабыться. Только глаза запомнил — они как крепкий кофе без сахара, сразу весь не выпьешь, настолько он горек. Нужно маленькими глотками. Так и глаза — в них невозможно долго смотреть, они… они горчить начинают. По-другому и не скажешь. Абсурд какой-то. Вряд ли бы ему понравилось такое сравнение.
— Спасибо, что успели подхватить меня. — Вырвался нервный смешок. Это от шока, не иначе. Но, еще раз взглянув на него, смеяться расхотелось совершенно. Неожиданно ляпнул: — Я скучал.
И сам себе удивился. А ведь действительно скучал. Вот я только сейчас это понял, когда вслух сказал. Он поднял бровь, видимо, тоже удивился. Забавное зрелище. — Вас так долго не было. Почему вы не приходили? Я ждал вас. Каждый день. Я скучал. — Повторил зачем-то.
— Вы не ответили на мой вопрос. Что вы здесь делаете?
— Ха, вы тоже не ответили на мой вопрос. — Напряжение отпустило меня, и мне вдруг стало так легко, будто… будто крылья выросли и все разрешено. Ну, вы знаете, как это бывает, когда в последний момент удается избежать чего-то страшного. И пусть только попробует сказать, что первым спросил!
— О, Северус, здравствуй. — Послышался голос мистера Флитвика. Он осторожно нес поднос с чашками и вареньем. — Знакомься, это Гарри. Он помог мне вчера. Гарри, это мистер Снейп — хозяин магазина.
* * *
Вот так они и познакомились. Мальчик приходил в игрушечный магазин каждый вечер, чаще всего конечно разговаривал с помощником хозяина, но иногда ему удавалось встретить и самого мистера Снейпа. Их общение было больше похоже на отношения тигра и любителя опасностей. Пока мальчишка ходил рядом с клеткой, тигр был спокоен, но стоило ему просунуть руку между прутьев, как зверь начинал клацать зубами и свирепо рычать. Мистер Снейп рассказывал любопытному мальчишке, откуда была привезена та или иная игрушка, какие детали не учтены в моделях ретро автомобилей или в макетах довоенных аэропланов, детально объяснял, как склеить летучего змея или вытащить пальцы из китайской игрушки-ловушки, как быстро собрать кубик Рубика… Казалось, он знал все на свете, и слушать его можно было бесконечно. Но стоило Гарри задать вопрос личного характера, как мистер Снейп чуть ли не силой выгонял его из магазина. Он совершенно не хотел объяснять, почему приходил в придорожное кафе или почему перестал это делать. Замыкался в себе, отворачивался и скрывался в своем кабинете.
Кстати, в кабинете том Гарри никогда не был. Он был уверен, что там лежат еще более интересные игрушки, чем в самом магазине. Но было невежливо вот так взять и спросить. А по-другому проникнуть туда он и не пытался.
Иногда мистер Снейп напоминал Гарри старую кобру, у которой закончился яд — кусала, но не смертельно. За две недели их тесного общения мальчик понаслушался такого в свой адрес, что было впору развернуться и уйти, хлопнув дверью, и никогда больше не возвращаться. Но, то ли он не воспринимал колкостей и еле прикрытого презрения всерьез, то ли находил этому каждый раз причину, в любом случае мальчик оставался и не уходил. Вот только опустит на мгновение потухший взгляд к ногам, вздохнет тяжело… а потом посмотрит в глаза и улыбнется несмело. Будто прощая. Мужчина вздрагивал каждый раз от его улыбки и отворачивался, с какой-то растерянностью смотря на молчаливые игрушки. А на следующий день все повторялось вновь. Только укусы становились слабее, а улыбки уверенней и лучезарней.
Странно было находиться рядом с ним. Казалось, он знал обо всем, и в первую очередь, о самом мальчишке, ведь тот сам с радостью рассказывал ему про себя. Но вот Гарри не смог бы про него и слова сказать. Это пугало. Пугало потому, что мальчик уже успел к нему привыкнуть. Хотя к чему собственно было привыкать? К тому, что он про него ничего не знает? Гарри долго думал об этом, когда возвращался домой в пустую и темную квартиру. И однажды он понял. Он привык к его присутствию, тот мог даже ничего и не рассказывать, достаточно было просто находиться рядом, дышать в унисон, смотреть в глаза, улыбаться ему.
Эти встречи стали чем-то настоящим, день — от момента, когда звенит будильник, и до момента, когда сон овладевает им — превратился в одно сплошное ожидание вечера. Все остальные события стали серыми, мертвыми. Смыслом стал взгляд и голос. Чем больше Гарри общался с ним, тем больше убеждался в том, что тот действительно обладает каким-то магнетизмом. В его присутствии мальчик ощущал себя… странно. Будто какое-то напряжение волнами проходило по его телу, как разряды электричества. И чем ближе Гарри стоял к нему, тем сильнее ощущалось это странное напряжение. Сначала мальчик полагал, что все дело в самом окружении — редкие, старинные игрушки, причудливый помощник, уютная атмосфера… Но затем понял, что дело в нем самом — они столкнулись случайно в огромном супермаркете, и мальчишку так же накрыло волной напряжения, как и в полуподвальном магазинчике.
(8)(8)(8)
— Фред, прекрати сейчас же!
Я оборачиваюсь, и мне хочется смеяться: один из близнецов, моих друзей, залез в продуктовую корзинку — знаете, такую, на колесиках — а второй, Джордж решил его покатать по широкому проходу.
— Фред, я кому сказала! — Джинни, их младшая сестра, покраснела от досады, видимо, боится, что придет администратор. Но близнецы не обращают на нее внимания — Джордж берет разгон и, набрав скорость, подтягивается на руках, поджимая ноги. Это и правда выглядит смешно — железная корзинка с двумя сумасшедшими парнями несется в сторону свежей выпечки, разгоняя покупателей и сверкая шлейфом длинной мишуры. Меня сгибает пополам от смеха, Джинни бежит вслед, махая кулачком и угрожая все рассказать родителям, а Рон, мой друг, стоит и краснеет, не зная, куда деть себя от смущения.
Отсмеявшись, я дергаю его за рукав, и мы идем к полке со сладостями. Я обожаю шоколад. Когда живешь один, то можешь многое себе позволить, например, купить целую кучу шоколада, конфет, печенья, вместо положенных продуктов, типа молока или хлеба, забить им кухонные полки и наслаждаться жизнью. Мы как раз выбирали, с какой начинкой купить плитку, как где-то вдалеке послышался взрыв хохота и рассерженный голос.
— Гарри, я пойду, помогу Джинни. А то вдруг нас действительно выгонят отсюда?
— Давай! Вот только мне кажется, что ты не Джинни помогать собрался.
Рон показал мне язык и понесся в сторону криков. Все-таки это была опрометчивая идея со стороны миссис Уизли, отправить за покупками близнецов. Да еще за неделю до Рождества. Они же разнесут этот супермаркет, не успев даже дойти до кассы!
Я вновь вернулся к изучению оберток. Какой же взять? С орехами или изюмом? Или с фруктовым наполнителем? А может вообще без…
— Самый лучший шоколад, мистер Поттер, без каких-либо примесей. Добавки, будь то орехи или нуга, портят оригинальный вкус. Не советую выкидывать деньги на всякую ерунду, купите настоящий горький шоколад, и я вас уверяю, вам уже никогда не захочется променять его на что-либо другое.
— Мистер Снейп! Здравствуйте! — Улыбаюсь, и он вновь отводит взгляд. Неужели, у меня действительно идиотская улыбка? И почему меня это стало волновать? — Как нам с вами везет, мы встречаемся все время в магазинах! Ведь мое кафе тоже можно принять за магазин… в некотором смысле. А вы тоже пришли за рождественскими покупками, да?
— Нет, мистер Поттер, я пришел за шоколадом. — Это прозвучало саркастично и в то же время настолько серьезно, что мне вновь захотелось смеяться. Ведь он действительно стоит рядом с ним!
— Вы любите сладкое? Знаете, я обожаю шоколад. Особенное, если макать его в горячий чай или какао. Он тогда еще вкуснее. Вы так пробовали когда-нибудь?
— Нет, мистер Поттер. И не горю желанием попробовать.
— Но ведь так просто его есть совсем не интересно. — Даже такая тема кажется мне увлекательной, если я разговариваю с ним. Он вообще странный какой-то. У меня появляется ощущение, как перед грозой. Знаете, когда тучи черные. Дождь только-только сорвался и ждешь, что вот сейчас ка-а-ак громыхнет на весь мир. Даже воздух замирает в ожидании. Так и с мистером Снейпом. Еще немного, и вот уже знаешь, что молния попадет прямо в тебя.
— А я и не собираюсь его есть так просто. — Вау, настолько личного ответа я не ожидал. Он не любит распространяться о себе. Стоп, он действительно хочет купить шоколад?
— А что же вы тогда с ним будете делать? — У меня такое чувство, или он издевается?
— Готовить горячий шоколад.
Ого! Видимо, у меня сейчас настолько потрясенный взгляд, что он отшатывается и… уже предсказуемо, отворачивается.
— А вы умеете? Настоящий? — Почему-то удается сказать только шепотом. — Я пробовал в пакетиках, знаете, растворимый. Редкостная гадость.
— Нет, не знаю. И не пробовал. — Он с интересом смотрит на меня. — А вы что же, действительно никогда не пробовали настоящий горячий шоколад?
Отрицательно мотаю головой. Признаться, не ожидал, что он умеет готовить.
У него на лице появляется сомнение, неуверенность, а потом… а потом он твердо произносит:
— Если хотите попробовать настоящий шоколад, то можете придти сегодня ко мне в магазин. Я вас угощу.
Ну ничего себе! Как там мистер Флитвик говорил? Сумасшедший Мерлин? Видимо, он действительно спятил, раз я слышу такое. В какой-то момент мне кажется, что я ослышался, но тут он спрашивает. Неуверенно так спрашивает. И в глаза не смотрит:
— Или у вас другие планы на вечер?
И в этот момент за моей спиной появляется Джинни. Так не вовремя! Я вижу, как что-то закрывается на его лице, будто все эмоции кто-то стер ластиком. Оно становится бесстрастным, как статуя в Британском музее.
— Эй, Гарри! Я тебя обыскалась! Мы не можем решить, что на Рождество готовить: утку или индейку. Голоса разделились, и нам нужно узнать твое мнение. — Она цепляется за мой шарф и тянет в сторону, к своим братьям. От него. Этот жест — она ведь даже не взглянула, что я с кем-то разговариваю, просто вклинилась в середину разговора и бесцеремонно потащила меня к проходу, вызвал неконтролируемую вспышку раздражения. Я резко выхватил свой шарф и процедил:
— Вообще-то я занят. Ты не видишь, я с человеком разговариваю? И с твоей стороны было невежливо так вмешаться в наш разговор! Мистер Снейп… — Поворачиваюсь, но его уже нет.
Ушел.
— Гарри, ты что? Я же ничего такого не сделала.
Он впервые разговаривал со мной так открыто.
Он впервые пригласил меня к себе.
Что-то впервые стало жизненно важным для меня.
Нет, не что-то. Вполне определенно — он. И его отношение.
— Ребята, ну что вы там встали! Джинни, мама звонила, нам пора возвращаться.
Идемте к кассам.
(8)(8)(8)
Невысокий мальчишка переминался с ноги на ногу, стоя возле выцветшей вывески. Опять начался снегопад, и он уже основательно продрог, но все никак не решался зайти в помещение. Гарри не знал, ждут ли его еще, или все уже закончилось, и ему больше не стоит сюда приходить. Необычайно сильный порыв ветра будто подтолкнул его к двери, и мальчик решился.
Зайдя в теплое помещение, он тут же наткнулся на хозяина.
— Все-таки пришли, мистер Поттер?
— Здравствуйте. — Неуверенная улыбка тронула губы. Мужчина резко повернулся и пошел вглубь магазина. Света было очень мало, и что-либо разглядеть не удавалось, тем более с таким зрением как у него. Мальчик шел осторожно, держась на полки.
— Поднимайтесь на второй этаж, — он махнул рукой на лестницу, находящуюся за тем самым столом, об который Гарри ударился в свой первый визит. — Я пока запру дверь. Флитвика нет, и мне бы не хотелось, чтобы сюда забрался кто-нибудь.
Поднявшись по лестнице, он понял, что находится в личном кабинете хозяина. Гарри сглотнул, он давно хотел здесь побывать, и вот, наконец, представился шанс. Но никаких необычных игрушек не было. Обычный кабинет. Небольшой диван возле стены, мягкое и удобное кресло, сидя в котором можно видеть заснеженный переулок, куда выходила дверь магазина, стол с документами. И портрет. Большой, в полный рост. На нем был нарисован старик с длинной белой бородой и в темно-синей одежде. Гарри никак не мог разобрать, что это — было похоже на накидку, или плащ.
Услышав за спиной шаги, он, не поворачиваясь, спросил:
— Кто это? Мерлин?
Почему-то возникла именно такая ассоциация. Мистер Флитвик так часто упоминал это имя, что Гарри уже был готов видеть в каждом бородатом старике древнего волшебника.
— Нет. — Мужчина усмехнулся, и мальчик пораженно замер, смотря на него во все глаза. Такую эмоцию на этом лице он увидел впервые. — Но вы недалеки от истины.
— То есть как это?
— Это значит, что вы угадали род, но ошиблись с видом. — Мужчина протянул ему белую пузатую чашку и сел на диван, закинув ногу на ногу.
— Мммм, то есть он волшебник, но не Мерлин? — Мальчик расположился в кресле, получив в ответ уважительный взгляд. — О, как вкусно! Я ничего подобного раньше не пробовал.
— Да, я помню, что вы мне говорили сегодня днем.
Гарри неуверенно улыбнулся и отпил из чашки.
Свет от настольной лампы мягко очерчивал жесткое лицо, но, тем не менее, был не настолько ярок, чтобы осветить всю комнату. Уютный полумрак и метель за окном создавали особую атмосферу домашнего предпраздничного настроения, когда душа замирает в ожидании наступающего чуда, все кажется волшебным и хрупким, тишина, что царит под елкой, прячется между иголок и в черном высоком-высоком небе, таит в себе звон колокольчиков и мягкое шуршание подарочной бумаги, закипание глинтвейна и шепот загадываемого желания.
Говорить совершенно не хотелось. Мальчик, смотрящий в окно на беснующуюся вьюгу, чувствовал в этот момент какое-то мистическое единение с мужчиной, что был наискосок от него. Он словно знал откуда-то, они встретились не случайно, и это Рождество для него будет особенным, способным изменить всю его жизнь. Это был один из тех моментов, когда уверен, что тебя ждет что-то большое и правильное. То самое будущее, о котором мечтаешь тайком ото всех, сбудется, и на этот раз это не просто слова, а нечто большее. Именно это чувство овладевало мальчиком сейчас.
Посмотрев еще немного на снег, он повернулся к собеседнику и тихо спросил:
— А как вы его готовите? Расскажите, пожалуйста.
Слушая теплый, густой как шоколад голос, мальчик сел поудобней — положил голову на мягкий широкий подлокотник, свесил ноги с другого края и поставил еще горячую чашку себе на грудь. Он рассматривал тени на потолке под мерное тиканье часов и перечисление действий готовки напитка. Ощущение правильности и безопасности охватило его, глаза начали сами собой закрываться, события дня проносились под смежившимися веками, чашка опасно накренилась… но тут голос умолк. Гарри открыл глаза и, поставив чашку на пол, посмотрел на мужчину. Тот неожиданно хмыкнул.
— Что? — Мальчик удивленно улыбнулся и почувствовал, как что-то стягивает ему кожу возле губ. Шоколад. У него были шоколадные усы. Фыркнув, он сказал:
— Я похож, наверное, на кота Базилио. — Даже не смотря на то, что мерный темп рассказа прекратился, спать хотелось ужасно. День оказался богат на эмоции, и усталость брала свое. Тем более, горячий напиток после холодного пронизывающего ветра и крупных хлопьев снега, отогрел замерзшее тело, что дало вполне предсказуемый эффект — расслабленность и сонливость.
— С чего вы взяли?
— Ну как же! Круглые очки, усы… — невнятно пробормотал мальчик и начал медленно и лениво слизывать шоколад. Но надолго его не хватило, сон вступал в свои права и единственное, что успел сказать он напоследок, прежде чем крепко заснуть:
— А вы лиса. Хитрый, и не поймать.
Его язык, сопровождаемый тяжелым взглядом, в последний раз прошелся по верхней губе, скорее размазывая лакомство, чем убирая его, и мальчик затих.
Мужчина еще некоторое время посидел в тишине, нарушаемой мерным тиканьем и завываниями ветра. Затем тихо встал, подошел к юноше и вытер большим пальцем остатки шоколада. Достал плед, укутав спящего, и вышел в коридор, выключив за собой свет.
* * *
Завтра Рождество, а я не знаю, что подарить мистеру Снейпу. Вообще ничего в голову не приходит. Книгу? Но я не знаю его литературных предпочтений.
— Гарри, ты чего такой грустный? — Мистер Флитвик сидел за своим низким столом и раскрашивал детский паровоз. Тот самый, благодаря которому мы познакомились. Рядом стояли баночки с краской. Обычная гуашь. Черная почти не использована, только посередине небольшая воронка, желтая перемазана красной, белая, вернее то, что от нее осталось на самом донышке, скорее напоминает серую. Обычный набор красок, такой есть почти у каждого ребенка. Удивительно, что они в таком же состоянии у мистера Флитвика. Помню, когда я рисовал, то брал краску возле самого краешка баночки, мне было жаль нарушать блестящую гладкую поверхность.
Мистер Флитвик старательно водит кисточкой по ободку большого деревянного колеса, чуть-чуть высунув язык и сосредоточенно прищуриваясь.
— Подскажите, что мне подарить мистеру Снейпу?
— Вот оно что! Он сложный человек, Гарри, и ему нелегко угодить.
— А вы знаете, что он любит читать?
— Знаю, но я не скажу тебе. Книга — это конечно хорошо, но, во-первых, у него очень много книг, а найти редкую в Лондоне тебе уже не удастся, — он хитро прищурился. — Северус их все уже купил. А во-вторых, что в книге есть от тебя? Только то, что ты ее выбрал?
И вновь принялся раскрашивать игрушку. Да, я и сам уже понял, что этого мало. Нужно что-то особенное. Что-то такое, как он сам.
(8)(8)(8)
Мальчишка ходил между полок, рассматривая уже знакомые игрушки. Этим вечером у него было очень грустное настроение — он чувствовал, что что-то должно произойти, оно уже несется по городу, заворачивает в переулки, ищет его — лохматого мальчишку в сером свитере с вышитыми оленями. Гарри понимал, что это Рождество будет особенным, или, в зависимости от его выбора, таким же, как и предыдущие. И от этого становилось страшно, наличие выбора предполагало ответственность за будущее, в котором Гарри, после роковой встречи в придорожном кафе, был неуверен.
Он подошел к полке, где лежали высокие остроконечные шляпы и длинные палочки.
(8)(8)(8)
— А это что?
— Где? Ах, это! А ты как думаешь, Гарри?
Я вертел в руках одну из длинных палочек, что лежали на полке. Они были разные — коричневые, черные, бежевые, с орнаментом и просто гладкие. Толстые у основания и сужающиеся к концу.
— Ну, похоже на волшебную палочку.
— Да, Гарри, это именно она.
— Вот только совсем не волшебная. — Я рассмеялся. Стало почему-то обидно, на глаза навернулись неизвестно откуда взявшиеся слезы. Все игрушки, которые касались волшебства, были ненастоящими. Палочка — обычный кусок дерева (хорошо, что не пластмассы), волшебный шар включается в розетку, накидка — с этикетками, как и при какой температуре ее стирать, карты Таро — конвеерного производства, остроконечная шляпа — слишком новая, ей нет и года. Все это была бутафория, пародия на настоящее волшебство.
В школе надо мной часто смеялись, что я верю во всю эту чушь. Учителя говорили, что магии не существует, что волшебники — выдумка сказочников, и мне пора повзрослеть. Но я продолжал верить, не смотря ни на что. Конечно, было множество доказательств, что я ошибаюсь, но я не обращал на них внимания. Вплоть до того, как попал в этот магазин. Он мне показался волшебным еще в мой первый приход, да и сейчас кажется таким. Но все эти пародии на настоящие волшебные палочки или магические шары, заставляют меня сомневаться пуще прежнего. Как такое может быть — в таком удивительном магазинчике, что притаился в заснеженном переулке, такой обман? Неужели, настоящего волшебства действительно нет, раз даже в таком, просто кричащем своей необычностью месте, продают подделки? И вся моя вера, все детские мечты — пустой звук?
— Ты прав, Гарри, эта палочка совсем не волшебная. Согласись, продавать настоящие волшебные палочки было бы слишком рискованно. Их бы стали использовать на получение прибыли, и тогда волшебство стало бы чем-то обыденным и совсем не волшебным. — Он смотрит на меня прищурившись.
— Да, — тихо соглашаюсь я. Настроение совсем испортилось.
Мистер Флитвик отложил кисточку и посмотрел на меня очень серьезно.
— А ты хотел бы увидеть настоящее волшебство?
— Конечно!
— Не испугаешься? — Странный вопрос. Чего я могу испугаться? Боятся того, чего не понимают. Я, конечно же, не понимаю, как действует волшебство, но почему-то этот факт меня абсолютно не волнует. Да и вообще, сама мысль о волшебстве не кажется мне странной. Наоборот, будто это нечто родное и нужное.
— Нет, не испугаюсь.
— Волшебство — не в палочках и шарах. Оно в тебе. Ты волшебник, если ты сам этого хочешь. — Он вновь вернулся к своему паровозу. А я не знаю, что сказать. Да, я все это уже слышал или читал в книжках. Вот только это слова и ничего больше. Ну, допустим, я волшебник, так почему же я не могу вот прямо сейчас наколдовать что-нибудь? Например, подарок мистеру Снейпу? — И, знаешь, палочка совсем не нужна, чтобы сотворить нечто поистине волшебное. Это вполне можно сделать и руками. Главное, вложить душу. Измени свое отношение, и тогда ты увидишь в вещах то, что прежде не замечал. Возможно, это не будет волшебством для тебя, но вот кто-то другой увидит, как ты, казалось бы, обычный паровоз превращаешь в волшебный, который едет сам по себе.
И вдруг, то ли свет так упал, то ли у меня с очками что-то случилось, но колеса, деревянные, наполовину раскрашенные колеса, пару раз крутанулись, сцепление, отвечающие за равномерное движение, блеснуло металлом… а в следующий миг все прошло. Это опять был детский игрушечный паровоз в стариковских руках, наполовину раскрашенный и совсем не волшебный. Ну ничего себе! Я потрясенно посмотрел на карлика. Мистер Флитвик улыбнулся.
Тут меня осенило. Я знаю, что подарить мистеру Снейпу! И более того, я уверен, что у меня получится. Подбегаю к картонной коробке и опускаюсь на колени. Те самые игрушки, что мы собирали тогда под снегом, ждут своей очереди, чтобы стать для кого-то настоящим волшебным подарком. Вот только что выбрать? Роюсь в коробке и тут слышу на удивление серьезный и даже чуть-чуть сердитый голос мистера Флитвика:
— Гарри, если ты хочешь увидеть настоящее волшебство, приходи завтра в магазин. К полуночи. И тогда, я покаж…
— Боюсь, мистер Поттер не сможет придти в назначенный час. У него встреча в другом месте. Надеюсь, вы определились с выбором праздничного блюда. — Рядом с коричневой коробкой появилась пара черных туфель.
— Мистер Снейп! Здравствуйте! — На этот раз он не отворачивается, когда я ему улыбаюсь, а смотрит сердито. Чем же я его обидел? Он какой-то слишком бледный, недовольный, и у меня опять появляется ощущение напряжения, как перед грозой рядом с уличным трансформатором. На них еще написано «Опасно для жизни».
— Северус, как хорошо, что ты спустился! Мне нужно поговорить с тобой. — Мистер Флитвик начинает объяснять что-то про счета и неподписанные бумаги, а я возвращаюсь к коробке с игрушками. Думаю, у нас будет время поболтать позже. Интересно, что он мне скажет про волшебство? Перебираю игрушки, пока не нахожу то, что нужно — большие сани с деревянными оленями. Место, где должен сидеть Санта, свободно, и я думаю туда положить пару плиток шоколада, как напоминание о том уютном вечере. Размышляю, в какой цвет покрасить сани, как слышу холодное:
— Вам пора, мистер Поттер. Всего доброго.
— Но… но…
— Северус, что случилось? — Мы растерянно глядим на хозяина.
— Мистер Флитвик, это не ваше дело.
Смотрит на меня, и кофе его глаз горчит как никогда.
— Убирайтесь, Поттер. И чтобы я вас здесь больше не видел.
— Но почему, мистер Снейп? Я…
— Вон! — Кидает на меня яростный взгляд, разворачивается и уходит обратно в кабинет. Мистер Флитвик, пробормотав извинения, идет за ним, что-то рассержено говоря вполголоса , а я… я будто оглушен. Стало неожиданно больно, санки выпали из рук, глаза защипало, захотелось убежать далеко-далеко, забыть, не вспоминать…
Хватаю куртку и выбегаю на улицу.
(8)(8)(8)
Лондон засыпает снегом, фонари совсем не дают света, из-за метели улицы будто погружены в туман. Все призрачно, силуэты домов размыты, прохожих нет, и только невысокий мальчишка бродит по обезлюдевшему городу. Останавливается, что-то ищет в карманах, огладывается, пытаясь разглядеть заснеженный асфальт, но тщетно — снег валит стеной, и нет никакой возможности что-либо увидеть. Грустно улыбнувшись, он натягивает только одну перчатку с вышитой снежинкой на тыльной стороне ладони, и бредет в Майл-Эндский парк. Калитка протяжно скрипит, будто подпевая завывающему ветру, следы на снегу тут же исчезают, мальчик медленно идет вдоль аллеи к самой дальней лавке, рядом с которой горит фонарь, единственный включенный во всем парке.
Лондон засыпает снегом, сгорбленная фигура сидит под раскачивающимся фонарем, его скрипам вторит одинокий ворон, что примостился на ветке рядом с лавкой.
Спустя несколько часов мальчик поднимется и пойдет домой, где его будут ждать темные окна, в которых не горит свет, и несколько засохших корок мандариновой шкурки, что одиноко лежат на кухонном столе.
Лондон засыпает снегом...
* * *
Две минуты двенадцатого. Я стою возле входа в магазин игрушек и размышляю, когда же я успел спятить. В первый раз, как увидел его в нашем кафе? Или когда я проснулся укутанный пледом в его кабинете? Или прошлой ночью, когда решил, что пойду, не смотря на его такие страшные и острые слова?
Свет в окнах не горит, вывеска отключена. В магазине никого нет. Я уже готов был развернуться и уйти, как услышал сзади тихий голосок, причитающий о безумствах Мерлина.
— Мистер Флитвик! Здравствуйте! С Рождеством!
— Здравствуй, Гарри. Ты сделал правильный выбор. Я рад, что ты пришел. Твоя помощь сегодня очень понадобиться. Скажи мне, Гарри, ты готов к волшебству?
— Я… да. Да.
— Хорошо. Я надеюсь, именно ты поможешь Северусу.
— Помогу в чем? — Как это все странно. Наверное, я все-таки простыл вчера в парке, очень уж похоже на бред.
— Нет, Гарри. Не бред. Ему действительно нужна твоя помощь. И выгнал он тебя только потому, что не хочет тобой рисковать. Ты стал ему дорог.
— Я… что? Правда? — Я не верю. Этого не может быть. Тогда почему же меня затопляет волной тепла и чего-то такого непонятного и так похожего на — благодарность? нежность? любовь?
А последняя откуда здесь взялась?
Мистер Флитвик открывает дверь, и мы спускаемся в магазин. Здесь темно, и я уже тянусь включить свет, но тут меня хватает за руку маленькая ладошка и увлекает за собой вглубь помещения. Я ударяюсь ногой о какую-то коробку, тихо чертыхаюсь, и хочу сказать, чтобы мы шли помедленнее, как слышу в темноте:
— Тише, Гарри. Сейчас нельзя шуметь.
Он увлекает меня все дальше и дальше, по расстоянию мне кажется, что мы должны были бы пройти магазин насквозь. Вокруг темно, я ничего не вижу, только ощущение ладошки в моей большой руке дает мне чувство уверенности, что я не один. Я иду за мистером Флитвиком, пока не натыкаюсь на что-то железное и высокое — винтовая лестница. Кажется, мы спускаемся в подвал, я считаю повороты, но сбиваюсь на двадцать втором. Интересно, откуда в Лондоне могут быть такие огромные подвалы?
В темное слышно только мое сбившееся дыхание и топот ног. У меня уже болит спина, ведь приходится спускаться чуть-чуть наклоняясь, потому что рука мистера Флитвика достаточно короткая.
Но вот внизу, между кованых прутьев перил забрезжил свет. Мы попадаем в небольшое помещение, похожее на гримерную комнату в театре. Вокруг разбросаны костюмы, на вешалках висят платья вряд, на стене на крючках — длинные остроконечные шляпы, внизу разнообразнейшая обувь, я такой даже никогда и не видел. Свет — электрический — горит рядом с большим зеркалом, стоящим на полу. Но вот по углам комнаты горят факелы. Признаться, меня это ввело в ступор. Пока мистер Флитвик копался в разбросанной по комнате одежде, я пытался сообразить, зачем в одной комнате нужны факелы и лампа.
— Так надо, Гарри. Одни видят только факелы, другие — только электрическую лампу. Это гримерка предназначена для обоих миров. Ты — на перепутье магловского и магического мира. Вот, держи. Надень это.
Магловского? Что значит магловского? Я не успеваю спросить, он дает мне какую-то длинную накидку, похоже на мантию, и подводит к небольшой коробке с прорезью для руки.
— Ты должен выбрать свой факультет. Давай.
Свой факультет?
— Что в ней? — Мистер Флитвик весело хохотнул и подтолкнул меня ближе.
— Не бойся, руку не потеряешь. Живее, у нас мало времени! Скоро полночь.
Засовываю руку в коробку и чувствую под пальцами гладкую ткань. Осторожно беру и вытягиваю на свет. Это галстук. Полосатый. Красный с золотом.
— Гриффиндор! Я так и знал! — Он бесцеремонно разворачивает меня к зеркалу. — Поторопись, Гарри!
У меня в голове целая куча вопросов, начиная с того, как нужно правильно завязывать галстук, и заканчивая тем, как мне выбраться из этого дурдома. Но тут он произносит такое, отчего кровь в жилах стынет, и мне становится наплевать и на галстуки и на собственную вменяемость:
— Северус в опасности. Я думаю, он сейчас в аду. Тебе нужно торопиться.
Мир исчезает, все мысли сосредоточиваются на мистере Снейпе и его темных, таких крепко-горьких глазах.
— Что значит в аду? — Я кое-как завязываю галстук, накидываю мантию и поворачиваюсь к карлику. За ним — железная дверь с табличкой «Гримерная». Видимо, нам туда.
— Это значит, что тебе нужно будет спуститься вниз. С остальным помочь не могу, так как сам не знаю. Ну, я думаю, на месте разберешься. — Он хватается за раму огромного зеркала, перед которым я стою и открывает его. Как дверь. — Нам сюда, Гарри. Та дверь — выход в магловский мир.
Мы проходим за зеркало и попадаем в огромный зал. Окна от потолка до пола открывают вид на озеро и темный лес, небо — чистое и звездное, ни снежинки не срывается из этой тьмы. В углу стоит огромная елка, под самый потолок, а вокруг… вокруг вальсируют люди в странной одежде. Почти такой же, как у меня. Это все настолько красиво и волшебно, что на миг я забываю обо всем.
— Идем, Гарри! — Мистер Флитвик бежит вдоль стены, и я еле-еле поспеваю за ним. Мы заворачиваем в небольшой коридор, где нас ждет еще один карлик.
— Господин Олливандер, вы уже здесь! Как хорошо! У нас очень мало времени!
Он протягивает мне длинный футляр, и, еще не открыв его, я уже знаю, что там. Волшебная палочка. Настоящая.
— Гарри, ты готов поверить в волшебство? — Достаю палочку и чувствую уже знакомое напряжение. Так вот что это было! Меня осеняет:
— Мистер Снейп тоже маг?
— Да, Гарри. И если ты сейчас отступишь…
— Я не отступлю.
Мистер Флитвик с надеждой посмотрел на меня, а затем достал точно такую же палочку и постучал ею по стене. В том месте, где палочка коснулась стены, пошла трещина. Она разрасталась, пока не образовала довольно большой проем. За ним была широкая лестница, уводящая вниз.
Вот только теперь мне предстояло спуститься по ней одному.
Проем за мной медленно закрывался, становилось темно. Интересно, поможет ли мне палочка? Смогу ли я наколдовать свет? И стоило мне об этом только подумать, как в голове прозвучало слово — «люмос». И показалось таким знакомым, будто раньше я произносил его сотню раз.
На конце палочки зажегся небольшой огонек, вырвав у меня удивленный вскрик. Я не думал, что получится! Так значит, я действительно волшебник? Настоящий волшебник!
Лестница вывела меня в длинный коридор, в конце которого горел такой же небольшой огонек. Что это, зеркало? Подхожу ближе, и свет выхватывает мальчишескую фигуру. Вот только он выше, чем я. И совсем на меня не похож. Ну, разве что галстуком и испуганным лицом.
— Ты кто? — Направляю на него палочку и отчаянно пытаюсь вспомнить хоть какое-нибудь заклинание.
— Н-невилл. А т-ты? — Интересно, он от страха заикается, или по жизни?
— Я Гарри. Что ты здесь делаешь?
— Я н-не знаю. Я даже не знаю, как с-с-сюда попал. Где мы?
— Если бы я знал! Мне нужно найти мистера Снейпа. — Кажется, это имя ему ни о чем не говорит. — Что в том конце коридора?
— Т-там дверь. Она в-ведет в мою спальню. Я… кажется, я лег с-спать, и ты… ты м-мне снишься с-с-сейчас. — Его лицо просветлело. — Конеч-чно, это сон.
— Эй, я не снюсь тебе! Я настоящий! — Он растерянно посмотрел на меня. — Ладно. К черту! Это сейчас не важно. Мне нужно найти мистера Снейпа.
Разбираться, что он тут делает, времени не было. И убеждать его в чем-либо тоже.
— Ты когда шел сюда, тебе встречались какие-нибудь повороты?
— Д-да. Там есть один.
Я быстро зашагал вперед. Кажется, этот мальчишка решил пойти следом. Интересно, откуда у него палочка? Он тоже волшебник? Я уже было открыл рот, чтобы спросить, как он перебил меня:
— С-смотри! Здесь рисунок.
Он указывал кончиком светящейся палочки на стену. Я повернулся… и замер пораженный.
Вся стена была одной большой фреской. Вот только света не хватало, чтобы разглядеть весь рисунок.
— Черт! Слишком мало света! Я ни черта не вижу!
— Люмос Максима! — И коридор озаряется яркой вспышкой. Ну ничего себе! Он и правда волшебник!
— Ты волшебник?
— Я н-не знаю. В-видимо, да. Ведь это с-с-сон.
— Эй, я же сказал, что не снюсь тебе! — Но уже в следующее мгновение пораженно замолкаю. Эта фреска, она… она ужасна. На первом плане вырезан огромный Змей, его пасть занимает чуть ли не полстены. За ним — люди в масках. А рядом, как раз там, где стоит этот чокнутый заика, вырезан мужчина. Высокий, его волосы развеваются на ветру, он держит в руках палочку и смело смотрит на Змея. Вот только он этому Змею на один зуб будет. И он об этом знает. Я присматриваюсь и узнаю знакомые черты. Это же мистер Снейп! Вот только на нем мантия, вместо излюбленного френча, и волосы чуть длиннее. А рядом, прикрывая его, стоит огромный лев, бьющий себя хвостом по бокам, и яростно разевающий пасть. Мне кажется, что еще немного, и я услышу его рык.
Больше ничего нет, картинка обрывается новым поворотом. Мы заворачиваем, и следующая картина еще ужасней, чем предыдущая — лев и Змей сошлись в смертельной схватке. Я вижу, как Змей охватывает тугими кольцами тело льва, а тот раздирает когтями смертельные тиски. Невилл пораженно ахает.
— С-с-смотри, здесь надпись.
— Где? — Присаживаюсь на корточки рядом с ним. — Латынь! Я не знаю латыни!
— З-здесь написано «Рожденный в конце июля спасет Преданного Принца».
Преданный Принц? Это кто еще такой? Мы растерянно смотрим друг на друга, и тут я вспоминаю слова мистера Флитвика «Я надеюсь, что именно ты поможешь Северусу». Преданный Принц — это мистер Снейп?
Рожденный в конце июля…
— Я-я-я не хочу с-сражаться с з-з-змеей! — Невилл бледнеет и начинает отползать от стены.
— Ты когда родился?
— Тр-тридцатого июля.
Тридцатого. А я тридцать первого. Я ближе к концу месяца, чем он.
— Это будет не твоя война.
Я оставляю Невилла позади. Надеюсь, он запомнил последовательность коридоров и сможет добраться домой. В любом случае, мне не до него сейчас. Картинка обрывается еще одним поворотом, я подхожу к следующей стене… но она пуста. Обычная гладкая стена, ни царапинки.
— Поттер, ты что здесь делаешь? — прямо из тьмы выходит мистер Снейп. В его глазах тревога.
— Я за вами пришел. — Он одет так же, как и на фреске, у него в руке волшебная палочка, а за спиной… о боже, за его спиной вырастает огромная тень того самого Змея. Коридор заполняет яростное шипение, я слышу, как быстро скользит чешуя по каменному полу.
Решение осеняет, подобно вспышке света. Я толкаю мистера Снейпа за спину и выставляю вперед палочку. Свет от нее становится ярче, начинает слепить глаза, я зажмуриваюсь, но не отступаю. Ведь позади мистер Снейп. Мой Северус. Свет становится просто нестерпимым, он проникает даже сквозь сомкнутые веки. Меня охватывает напряжение, как перед грозой, я чувствую вибрацию собственной палочки в руках. Вспышка — и все поглощает тьма. Последнее, что я помню — это резкая боль на лбу.
(8)(8)(8)
Пошатываясь, в огромный Зал входит невысокий мальчишка. Его волосы растрепаны больше обычного, очки съехали на самый кончик носа, галстук перекошен, а лоб украшает шрам в виде молнии. Вокруг танцуют люди — молодые и уже в возрасте, совсем старики и еще дети, но его никто не замечает. Он подходит к стене и смотрит на огромные часы, висящие с противоположной стороны — без пяти двенадцать. Он ищет в толпе высокую черную фигуру, но вокруг только цветные платья и веселые лица. Он видит среди них и магов и обычных людей, они словно призраки, проходят сквозь друг друга, не замечая, что грань миров стерлась и все перемешалось.
Но вот, к нему подходит пожилая дама и протягивает бокал вина.
— Где Северус? — Испуганно спрашивает мальчик.
Она в ответ только улыбается, у мальчика возникает ассоциация со старой кошкой, и произносит:
— Это будет зависеть от того, где ты. — И уходит прочь.
Мальчик недоуменно хмуриться, но уже в следующий момент понимает. И словно чувствуя его решение, обычные люди растворяются в воздухе, и только маги продолжают вальсировать.
Мальчик сделал свой выбор. Он остается в волшебном мире.
(8)(8)(8)
Длинная стрелка становится вровень с короткой, и часы отбивают полночь. Все замерли в ожидании последнего удара, который отметит новый день — двадцать пятое декабря, Рождество.
— Загадай желание, Гарри. — Легкий шепот долетел до меня, и я оглянулся. Но рядом никого не было. Голос был знакомый, но я не узнавал его.
И тут я вспомнил. Миссис Уизли как-то рассказывала мне, что если загадать желание, когда до Рождества осталось двенадцать ударов, то оно исполнится.
— Она права. Загадывай, Гарри. — Вновь этот шепот. Я оглядываюсь, но вокруг никого. Только люди, смотрящие на часы. Их лица мечтательны и спокойны. И вдруг они начинают исчезать. Каждый, загадавший желание, оборачивается ко мне, машет рукой или улыбается, а потом разворачивается и уходит, постепенно растворяясь. Последней на меня смотрит та самая дама в зеленой мантии, что принесла мне вино. Она салютует бокалом и растворяется вслед за остальными.
Я остаюсь один. Часы бьют полночь.
Желание! Я должен успеть загадать желание!
Вся жизнь проносится передо мной. Кафе, друзья, моя квартира, мечты о путешествиях… все-все-все. Воспоминания из детства сменяются наиболее запомнившимися событиями с друзьями, особенно последнее — как Фреда и Джорджа отчитывал администратор, их заменяет мой первый приход на работу, моя первая зарплата, я потратил ее на парк аттракционов, затем вспоминается звон колокольчика над дверью, входит мистер Снейп, и мое сердце замирает. Следующее воспоминание — крепкие объятия, когда я упал с лестницы, его рассказ о книгах с секретами-шкатулками, его глаза — такие теплые и черные как кофе, который он любит пить, его голос, так похожий на горячий шоколад в тот уютный зимний вечер, его бледные руки, быстро складывающие кубик Рубика, теплота пледа, которым он меня укрыл, мои рассуждения о коте Базилио, мои слезы обиды, когда он выгнал меня из своего магазина — они мне тогда сильно жгли щеки, скрип фонаря надо мной, и вторящий ему ворон, его полный тревоги взгляд, когда он посмотрел на меня, все-все-все его реакции на мою улыбку, наверняка глупую и некрасивую, чтобы ни говорил мистер Флитвик…
Полночь.
Я один.
Тихо. Елка сверкает гирляндами и мишурой, за огромными окнами начал идти мелкий снег, спокойный, умиротворяющий…
Четкие, уверенные, но ничуть не спешащие шаги позади меня. Им вторит эхо. Затем — тишина.
Он пришел.
Я успел загадать желание. Хотя оно и не было оформлено в слова.
На плечи ложатся теплые руки, и я закрываю глаза.
Эта рождественская ночь принадлежит нам двоим. Рядом — больше никого. Весь огромный Зал в десять тысяч персон только наш. Я впервые с любимым человеком. Я впервые настолько счастлив. Я впервые стал волшебником.
И я впервые в таком огромном Зале.
— Я никогда раньше не танцевал вальс, Северус. — Оборачиваюсь, не открывая глаз, и утыкаюсь ему носом в шею. Тепло. И пахнет шоколадом, горьким и таким родным.
— Это несложно, я научу тебя. — И словно по волшебству (хотя, почему словно?) по Залу потекли первые ноты вальса. Он взял меня за руку, второй обнял за талию и повел, вторя ритму музыки. Через мгновение я узнал композицию — это был вальс «На прекрасном голубом Дунае», я старательно повторял за ним шаги, не отрывая взгляда от пола, пока он не сделал резкого поворота вслед за мелодией, и тогда я расслабился, музыка увлекла меня, мне стало легко и весело. Северус кружил меня по пустой Зале, а я смеялся, откинув назад голову.
Этот Бал был только наш. Целых два месяца, долгих и тяжелых месяца, мы шли к этому танцу, к этой новой жизни. И теперь, крепко обнимая моего партнера за шею, я точно знаю, что никогда не отпущу его, чего бы мне это не стоило. Теперь мы вместе, от нашего первого па и до самого конца.
(8)(8)(8)
Сквозь огромные от пола до потолка окна светит луна, в углу перемигивает гирляндами высокая елка, неизвестно откуда льются звуки музыки, и две маленькие фигурки вальсируют, вторя гению Штрауса. Это был Рождественский Бал для двоих — один серьезен, но если присмотреться, то можно увидеть улыбку и умиротворение в уголках его глаз, а другой заливается веселым смехом, и эхо его разносится по пустой Зале, где часы отмеряют начало нового дня и новой, уже совместной и счастливой, жизни.
* * *
Ужасно замерзло плечо, но мне лень двигаться. Приоткрываю один глаз только для того, чтобы тут же зажмуриться — зимнее солнце слишком яркое. Отворачиваюсь и утыкаюсь прямо в теплую шею, так вкусно пахнущую шоколадом. Вообще, он весь вкусно пахнет. У меня было полночи после того необычного Бала, чтобы это узнать. И не только это. Еще я обнаружил, что в глубине его глаз совсем не горько, на самом деле там есть что-то, подозрительно похожее на сладкий-сладкий сахар. Я придвигаюсь к нему ближе, глубже прячась под одеяло. Он теплый как печка. И мне совсем наплевать, что я лежу в кровати с мужчиной голый, что локти и коленки ужасно саднят, а горло болит от ночных криков, что его рука бережно скользит по замерзшему плечу, отогревая его своим теплом и что уже восемь, а я еще не на работе. Хотя, подождите-ка, сегодня же выходной! Поворачиваю голову обратно к окну — город запорошен снегом. Глаза загораются, и у меня появляется интересная идея — закидать его снежками. Я уже открываю рот, чтобы озвучить мою гениальную мысль, как замечаю на столе перчатку. Мою перчатку с вышитой снежинкой.
Он нашел ее.
Чувствую, как на моем лице появляется широкая улыбка, я поворачиваюсь к нему, и он — наконец-то! — не отводит взгляд. Медленно проводит кончиками пальцев по моим губам, и тихо говорит:
— У тебя удивительная улыбка.
Да, Северус. Она только для тебя. Я хочу спросить его, но он перебивает меня:
— Ты настоящий маг, Гарри. Можешь не сомневаться.
А, хорошо. Но тогда…
— Да, именно поэтому я ходил в твое кафе.
Мммм, ладно. А тот…
— Нет, я не знаю, кто это был и какого черта он делал в том коридоре.
О, понятно. А…
— Да, Гарри, я умею читать мысли.
Я чувствую, как начинают гореть щеки. Но ведь тогда он…
— Конечно, я знаю, что ты хочешь закидать меня снегом. Но не сейчас. — Он переворачивает меня на спину и ложится сверху. — Не сейчас.
И все мысли вылетают у меня из головы. Ему больше нечего в ней прочесть. Но, не смотря на это, он прекрасно знает, что я хочу и что я чувствую.
(8)(8)(8)
Стоит ли говорить, что на улицу они вышли только под вечер? И таки Гарри удалось закидать его снегом. Конечно, потом его ждал не менее увлекательный реванш.
Vova
