За окном бушует непогода. Холодный ветер сбивает с ног, морозит неприкрытую кожу, обжигает щеки и губы. Но это не пугает учеников, вопреки всему вышедших гулять на морозный воздух. Поделившись на группы по возрасту и интересам, они разбрелись по заснеженному двору Хогвартса. Мне даже здесь, за закрытым окном директорского кабинета, слышны их громкие голоса и задорный смех.
Малыши играют в снежки, строят замки, лепят фигуру Хагрида. Огромная ледяная скульптура, поддерживаемая пока еще неумелой магией детей, высится в центре двора, угрожающе нависая над скамейкой, на которой сидит группка старшеклассниц. Девушки щебечут о чем-то, склонившись друг к другу и совершенно не заботясь о своей безопасности. Ну, конечно же, ведь скоро Рождество! А, значит, и Рождественский бал. Естественно, юное поколение думает только о нем. Молодость живет от случая к случаю и предпочитает не заглядывать далеко.
В кабинете тепло и тихо. Спокойно… Я стою у окна, рассматривая учеников, и вспоминаю себя в их возрасте: свои радости, мечты, решения, ошибки. Эти маленькие частички, из которых складывается целая жизнь. Но если светлые воспоминания вызывают лишь легкую улыбку, то темные… Это больно: знать, где ты оступился и не иметь возможности исправить. Хочется плакать от собственного бессилия, искать виноватого и, возможно, даже находить его…
Только вот беспощадная мудрость, взлелеянная жизненным опытом, не позволяет обманываться и жестоко требует смотреть правде в глаза. Наверное, это и есть старость… Ведь, только подходя к определенной грани, начинаешь вспоминать и оценивать свои поступки объективно, не позволяя вмешиваться в них неуместным эмоциям и чувствам.
У меня никого не осталось, кроме этих юных учеников, приносящих в мою жизнь немного света. А вот у них все впереди: ошибки, радость, горе. Перед ними дорога, которую они сами замостят по своему желанию и умению. Все в их маленьких ручках… И становится страшно, когда понимаешь, насколько их жизнь зависит от каждого робкого шага по этому извилистому пути. Ведь любое неверное решение может привести к непредсказуемым последствиям...
Я помню…
Тогда тоже шел снег, такой же пушистый и мягкий. Он, словно сказочная перина, укрывал промерзшую землю и, кружась по двору, создавал волшебную атмосферу праздника.
Это был день Рождественского бала. Большой зал, ярко украшенный разноцветными лентами и мишурой, манил своим праздничным великолепием. Под потолком парили волшебные свечи, маленькие еловые веточки и воздушные шары, а за каждым поворотом коридора или складкой штор прятались кустики омелы.
Я — семикурсник, староста, лучший ученик школы — неуверенно стоял возле дверей, не решаясь войти.
— Что мнешься, Альбус? — спросил с улыбкой Аберфорт, подталкивая меня в спину.
Я пожал плечами и опасливо покосился на ель, занимающую большую часть зала. Хозяйка праздника величественно взирала на все происходящее вокруг, горделиво хвастаясь своей волшебной красотой.
— Мне кажется, сегодня должно что-то случиться, — признался я. — Что-то, что перевернет мою жизнь.
Аберфорт усмехнулся и осторожно поправил воротник моей выходной мантии.
— Сегодня Рождество, — прошептал он. — Конечно, сегодня произойдет что-то важное. Может, ты, наконец, сделаешь предложение Эмили? И мама получит долгожданную невестку?
— Я не пойду, — уверенно заявил я, отворачиваясь.
Но брат успел схватить меня за рукав.
— Альбус, возьми себя в руки! Где твоя гриффиндорская отвага?
И он уверенно потащил меня вглубь зала.
— Первый ученик школы просто обязан быть на Рождественском балу! Скоро приедут гости из Дурмстранга. Неужели тебе не интересно посмотреть на них?
Я открыл рот, но ответить не успел: дверь распахнулась, и на пороге показались люди, одетые в мантии незнакомого покроя. Они шли ровным строем, держа дистанцию и натянуто улыбаясь хозяевам.
Его я заметил сразу. Необыкновенно симпатичный парень со светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами выгодно выделялся среди окружающих его угрюмых одноклассников. А когда наши взгляды случайно встретились, мне показалось, что по спине пробежал огненный рой мурашек. В помещении вдруг стало жарко и душно.
Юноша понимающе улыбнулся мне и, подмигнув, отвернулся. Делегация прошла мимо, а я все никак не мог оторвать взгляд от его изящной фигуры.
Аберфорт ткнул меня локтем в бок.
— Альбус, очнись, — прошипел он.
Я вздрогнул и поспешил взять себя в руки.
— Да-да. Конечно… Прости.
Брат недовольно покачал головой, но ничего больше не сказал. Я же отошел в сторону, сославшись на то, что мне еще необходимо многое сделать. Однако, пока директор Диппет долго и нудно приветствовал гостей, расхваливая Хогвартс и его окрестности, я рассматривал красивого юношу.
— А теперь начнем бал, — провозгласил, наконец, профессор.
Первый танец, как и всегда, принадлежал учителям. Во время его исполнения студентам полагалось стоять молча, ни в коем случае не позволяя себе улыбаться. Впрочем, я и не собирался этого делать, все мои мысли занимала идея познакомиться с симпатичным парнем. Наконец, музыка закончилась, и директор подал знак, что все могут присоединиться к ним на танцполе.
Помня о долге перед семьей, я пригласил на танец свою кузину и, обхватив ее за талию, закружил по залу. Следуя заученным движениям, мы перемещались по паркету. Эмили была очень симпатичной девушкой, и мама давно уже говорила, что мне надо как можно больше времени проводить в ее компании. К сожалению, меня сейчас волновал только обворожительный незнакомец. Взгляд то и дело возвращался к нему. Он стоял в одном из темных углов и увлеченно спорил с моими однокурсниками, среди которых я, к своему удивлению, заметил и Аберфорта.
— Прости, Эли, — извинился я. — Там, судя по всему, вот-вот начнется драка, я должен пойти и проверить.
— Конечно, Альбус, ты ведь староста!
Я видел, что кузина обиженно надулась, но, тем не менее, увел ее с танцпола. Оставив Эли на попечение подружкам, я направился к так заинтересовавшей меня группе.
— Я не говорю, что нужно доходить до крайностей, — уверял собравшихся дурмстранговец. — Но если зло предпочитает тактику нападения, почему добро не может отвечать тем же? Разве глядя на покалеченных детей, у вас не возникает желания пойти и отомстить их обидчикам?
Я вспомнил свою сестру Ариану, ее мягкий добрый взгляд, которым она всегда встречала меня… когда была в сознании. Ладони сами сжались в кулаки. Да, я часто мечтал отомстить тем, кто довел ее до сумасшествия.
— Таким образом, мы становимся на одну ступень с этим самым злом!
Из задумчивости меня вывел возмущенный голос Аберфорта. Видимо, спор продолжался уже довольно долго, раз даже мой обычно спокойный брат успел дойти до такого состояния. И, судя по взъерошенному виду, он собирался до конца отстаивать свою позицию.
— Ни в коем случае, — спокойно перебил его светловолосый юноша. — Наоборот, мы поднимаемся на ступень выше. Если у добра не вырастут когти, оно так и будет плестись в хвосте.
— То есть вы предлагаете бить на опережение? — догадался кто-то в толпе.
Юноша раздраженно прищурился.
— Да, я говорю именно об этом! Зачем ждать, когда на тебя нападут? Чтобы потом колотить себя в грудь и стенать о том, какие мы все несчастные?
Наши взгляды на мгновение пересеклись. От него веяло такой притягательной уверенностью и силой, что я не понимал, как вообще можно возражать этому человеку! Да рядом с ним невозможно было даже думать! Однако, Аберфорт все еще ухитрялся находить аргументы.
— В чем же тогда различие между злом и добром?
— Если добро станет сильным, то зло перестанет существовать! Любое зло можно будет предотвратить заранее!
Да… Если бы тех магглов обезвредили до нападения на Ариану, ничего не случилось бы, и она не повредилась бы рассудком, мама не прятала бы ее дома, отца не посадили бы в Азкабан, и сестра была бы сейчас здесь, с нами! А я из года в год не искал бы средство исцелить ее! Да! Этот парень прав! От возбуждения у меня усиленно забилось сердце, и вспотели ладони.
— А кто будет решать, где зло?
Аберфорт никак не хотел отступать.
— Компетентные люди — те, кто сможет доказать, что они достойны быть избранными. Те, кто будет готов жить ради общего блага!
— Ради общего блага, — шепотом повторил я.
— Надо брать от жизни все, что она может дать, иначе существование бессмысленно! Я не собираюсь ждать, когда меня ударят!
Юноша окинул презрительным взглядом собравшихся.
— А теперь, извините, мне надо найти директора.
И ушел. Толпа быстро разошлась. Играла легкая музыка, танцевали пары, свечи, словно перемигивались друг с другом, создавая таинственную атмосферу сказки. Казалось, что вот сейчас происходит что-то важное, необыкновенное, жизнеопределяющее, и нужно просто протянуть руку, чтобы схватить чудо за хвост.
Я еще долго стоял в одиночестве и думал… О себе, своих друзьях, семье и о том, что в моей судьбе уже ничего не изменишь. Зато, получается, существует возможность спасти тех, кто еще может пострадать! Мне казалось, что вот оно! Незнакомец прав: за добро надо бороться, только тогда оно восторжествует. И я снова бросился искать человека, который так круто изменил мое представление о жизни, чтобы рассказать, что полностью поддерживаю идею сильного добра.
Дурмстранговец нашелся возле ели. Он задумчиво рассматривал пушистые ветви векового дерева. Как ни странно, рядом больше никого не было. Такая возможность могла больше не представиться и, пару раз глубоко вздохнув, я шагнул к нему.
— Привет, — смущенно поздоровался я.
Юноша повернулся ко мне, удивленно приподняв бровь.
— Привет, — нахмурился он. — Что тебе нужно?
Я подошел ближе и остановился прямо напротив него.
— Пришел сказать, что ты прав, — пробормотал я.
Дурмстранговец обворожительно улыбнулся и жестом показал на один из диванов, стоявших вдоль стен. Внутри все перевернулось, когда я медленно присел рядом с ним, и наши колени соприкоснулись.
— Альбус Д… Дамблдор, — хрипло представился я.
Юноша придвинулся еще ближе.
— Геллерт Гриндевальд.
Он протянул мне руку, и я пожал ее, мысленно молясь о том, чтобы он не заметил мокрых ладоней.
— Итак, Альбус, ты тоже считаешь, что за добро надо сражаться?
Я кивнул.
— Конечно, ведь иначе зло победит!
Геллерт улыбнулся и вдохновенно начал рассказывать мне про свою идею. Мы проговорили до самого утра. Часы пробили четыре раза, когда в беседе, наконец, возникла пауза.
Я с удивлением поглядел по сторонам. Зал опустел, музыка смолкла, лишь несколько свечей горели над нами… Мы были абсолютно одни.
— Кажется, мы заболтались, — улыбнулся мой новый знакомый, приподнимаясь.
Я, краснея, встал следом.
— Геллерт, — все во рту пересохло от волнения, — мне очень нравятся твои идеи… Можно… Можно я буду тебе писать.
Последние слова я выпалил на одном дыхании и, на всякий случай, закрыл глаза. Сердце бешено стучало в предвкушении ответа.
— Омела…
Я удивленно распахнул глаза и уставился на своего собеседника, не понимая, что он имеет в виду. Гриндевальд, подняв голову, рассматривал маленький кустик омелы.
Я покраснел, практически сравнявшись по цвету со своим галстуком.
— Омела, — глупо повторил я.
Гриндевальд улыбнулся и внезапно нежно поцеловал меня в губы. Поцелуй длился не больше нескольких секунд, но мне показалось, что за это время я успел взлететь до небес и вернуться обратно на землю.
— Конечно, можно, — услышал я глубокий голос. — Я бы очень обиделся, если б не получил твоего письма.
Он еще раз легко коснулся моих губ и ушел…
А на следующий день мне сообщили о том, что Ариана во время очередного приступа убила маму, и теперь на мне лежит ответственность за всю семью. Пришлось срочно ехать домой, устраивать похороны, принимать наследство, успокаивать Аберфорта. Мое детство кончилось, на прощание даже не вильнув хвостом.
Горе и разочарование окончательно ожесточили меня. Через неделю я написал свое первое письмо Геллерту, и уже ничто не могло помешать мне встать на путь «сильного добра».
Оказалось, что я был прав. Тот Рождественский бал перевернул мою жизнь, надолго определив мою судьбу.
Внезапно стук в дверь вывел меня из состояния глубокой задумчивости.
— Альбус?
— Да, Северус, проходи.
Мой юный друг входит, держа в руке небольшую колбу.
— Пора принимать зелье, — сообщает он.
— Да, конечно…
Скоро моя война закончится. Очень скоро… Иногда я еще вижу во сне Геллерта и его прекрасные глаза, обещающие вечное блаженство и счастье, но они уже не могут пленить меня, как когда-то. Я честен перед самим собой и понимаю, что мне еще предстоит ответить за все свои ошибки. И я готов к этому.
А снежинки, отсчитывая отведенное мне время, все так же кружатся за стеклом…
Vova
