В этой части замка всегда было сыро и холодно, и даже после сотен лет все осталось по-прежнему. Каменные подземелья расходились по всей площади Хогвартса множествами темных коридоров и проходов. Некоторые из них были давно позабыты, другие просто были никому не нужны. Студенты знали лишь одну дорогу — в кабинет Зелий, и никто не рисковал забрести немного дальше, ведь каменное королевство могло превратиться в непроходимый лабиринт. И только слизеринцы и Кровавый Барон ведали все секреты собственной темницы.
Мало кто, шагая на урок зелий, смотрел по сторонам, поэтому даже самая доступная из тайн оставалась нераскрытой: картины в подземельях отличались от тех, что были расположены на других этажах, в классах и башнях. Этого не знал и Невилл Лонгботом. Пока не поселился в одной из рам Хогвартса.
Если бы портреты могли находиться везде, где только пожелают, Невилл выбрал бы для себя любимую теплицу. Увы, это было невозможно, и его холст поместили в кабинете Защиты от темных искусств, и, конечно же, в Большом Зале, как и портреты всех героев Войны. Первое время Лонгботом безутешно плакал и страдал по своим теплицам, ведь он прожил там практически всю свою жизнь. Но вскоре смирился и занял себя подробным исследованием замка. Единственным местом, куда Невилла еще не заносило его любопытство, было подземелье.
Новый учебный год принес с собой привычный для школы шум, детский смех и невыносимую скуку для бывшего преподавателя Травологии. После того как его попытки проникнуть в Выручай-комнату не увенчались успехом, Невиллу просто нечем было заняться. Заскучавший старый травник решил наведаться на «вражескую» территорию — в кабинет Зельеварения.
Собрав все свое мужество, Невилл спустился по лестнице, потревожив нескольких волшебников, и охнул от удивления. Увиденное потрясло его. Теперь, находясь в раме, он смотрел на все совершенно другими глазами. Портреты в подземельях были абсолютно не похожи на те, к которым он привык. Здесь не было выдающихся волшебников и ведьм. Обитателями местных картин были темные маги, вампиры, русалки и прочая нечисть, а теплые фоновые цвета сменились на черные и болотные. Пейзажи на стенах не отличались живописностью, и, попав в один из них, Невилл попросту струсил. Он бы сбежал, если бы не уже проделанный путь. Никогда прежде старику не было так страшно в глубине «змеиного логова». Но, остановившись у самого входа в кабинет Зельеварения, он немного успокоился. Перестав паниковать, Лонгботом перешел в пустую (слава Мерлину!) раму, поближе к двери, наблюдая милейшую картину.
Молодая девушка с тонкими завитками русых волос и худощавой нескладной фигурой пыталась левитировать в кабинет кипу бумаг и несколько колб с зельями. Едва не разбив хрупкие сосуды о дверной косяк, она все же сумела отправить их на учительский стол, с облегчением опустила волшебную палочку и стерла со лба пот. Невилл знал ее. Каждый день на протяжении двух лет она сидела за профессорским столом в Большом зале и аккуратно подносила ко рту столовый прибор. Ее трапеза всегда была похожа на мышиную. Девушка ела слишком мало и разговаривала слишком тихо, ее движения были скованными и осторожными, а слова четко выверенными и сказанными лишь при крайней необходимости. Имя она носила целиком соответствующее характеру. Ее звали Хильда Фэйворс, и она преподавала Зельеварение. Молодая англичанка оказалась превосходной ведьмой и зельеваром, но в то же время неуклюжей, рассеянной дурочкой.
Сейчас ей предстояло провести очередной урок. Хильда вошла в класс и парой движений волшебной палочки вывела на доске тему занятия. Бесшумно проследовав за ней, Невилл увидел, что название зелья было ему знакомо, и даже обрадовался этому так, словно повстречал старого знакомого. Сегодня первокурсники, по старинке, будут лечить друг у друга фурункулы.
Постаревший Лонгботом вспомнил собственный первый урок Зельеварения. По правде говоря, единственное, что его связывало с этим предметом — это благоговейный страх перед профессором Снейпом. Воспоминания о своих неудачных зельях пристыдили его. Если бы жители картин умели краснеть, он бы непременно это сделал, но сейчас лишь тихо запыхтел от давней обиды.
Невилл с нетерпением ждал прихода учеников — он хотел знать, как эта мелкая мышь справляется со своими обязанностями. Раз уж программа обучения осталась прежней, думал он, значит, и методы обучения, и задания для студентов используются те же что и раньше. Но он ошибался.
Как только толпа юных чародеев с криком и топотом ввалилась в класс, бывший профессор почувствовал в себе давно забытый отцовский инстинкт. Пока он умилялся детскому смеху и маленьким ручонкам, которые держали тяжелые котлы, Хильда продолжала тихо водить пером по пергаменту. Шум в классе нарастал, дети громко разговаривали и проказничали. По истечении нескольких минут ничего не изменилось, урок не начинался. Невилл собирался напомнить девушке о занятии, но вовремя остановился и не сделал этого. До сих пор он не подал ни единого звука и оставался незамеченным. Время шло, а Хильда все сидела за своим столом, не обращая никакого внимания на учеников. Только когда шум стал совсем невыносимым, она подхватила стопку учебников и левитировала по одному на каждую парту.
— Двадцать седьмая страница, — безучастно промолвила профессор. — Приступаем.
Изумлению Невилла не было границ. Рейвенкловцы и гриффиндорцы неуверенно подходили к шкафам и, сверяясь с рецептом в книгах, робко брали все необходимые ингредиенты. Каждый из них боялся ошибиться и украдкой поглядывал на профессора, которая совершенно не замечала своих учеников.
Крохотная девчушка потянулась ручками к верхней полке, но разбила нужную ей банку и, увидев рассыпанных по полу рогатых слизней, принялась визжать. Лишь сдержанное «репаро» слетело с губ Хильды прежде чем она снова уткнулась в пергамент. Малышка, Хлюпая носом, осторожно отнесла целую банку на свое рабочее место.
Первокурсников ждал еще один «сюрприз». В шкафу оказались лишь целые змеиные зубы, хотя по рецепту были нужны толченые. Первый храбрец (а это был самый серьезный мальчик который, по-видимому, уже стал лидером среди рейвенкловцев) высыпал зубы в ступку, и, мгновением позже, был отправлен в Больничное крыло. Некоторым, после того как на руках появились перчатки, все же удалось растолочь змеиные зубы. И когда уже Лонгботом готов был вздохнуть с облегчением, один из котлов задымился ядовито-зеленым дымом и начал плавится. Класс наполнился пронзительными детскими криками и громким шипением неудачно приготовленного зелья.
— Немедленно отойдите от котла и бегите из класса! — как можно громче закричал Невилл: зелье уже разъедало дыры в парте.
Старика охватил безумный страх за малышей, и, пока он раздавал указания, первокурсники, толкаясь, выскакивали из класса. В тот момент он проклинал судьбу за то, что та заключила его в раму. Он не мог дать обожженному ребенку противоядие. Не мог вынести детей на собственных руках. Он был абсолютно беспомощен.
Через несколько минут класс был пуст. Хильда ушла вместе со всеми или пряталась в задней комнате, Невилл не знал точно. Он просто развернулся и ушел, недоумевая, как Фэйворс продержалась на должности профессора целых два года. А на следующий день Лонгботом вернулся в класс уже преподавателем Зельеварения.
Он взял себе в помощники толкового семикурсника-слизеринца на случай, если какой-нибудь глупый малыш не найдет в шкафу безоар, и восстановил старую программу обучения. Думая о своем бывшем преподавателе, Невилл начал свой первый урок в лучших традициях Северуса Снейпа.
Забыв о своем плане по проникновению в Выручай-комнату и о скуке, профессор посвятил себя детям. А что касается пути в подземелье... Теперь Невилл не боялся ни мрака, царящего в нем, ни необычных жителей картин. Однажды злобная Банши даже посторонилась, пропустив его. Но все же место его было среди гриффиндорцев.
Так появился первый в истории Хогвартса профессор-портрет, который при жизни терпеть не мог урок Зельеварения.
Vova
