Гостиная Гриффиндора заполнена громкими голосами, смехом и звоном посуды. Девчонки старательно и немного суетливо сервируют стол, а мальчишки расставляют вокруг него кресла и стулья. В воздухе витает горьковатый аромат дыма недавно взорванной хлопушки. Под потолком порхают заколдованные бумажные разноцветные бабочки и стрекозы с перламутровыми хрупкими крылышками. Гермионин кот лавирует между ног бегающих туда-сюда студентов и норовит стащить со стола что-нибудь аппетитное. Виновники торжества — близнецы Уизли — пытаются активно участвовать в приготовлениях к празднику, но их то и дело вежливо, но настойчиво отпихивают и усаживают в мягкие кресла. В центре стола красуется огромный шикарный торт, на котором апельсиновым густым кремом написано большими буквами: «F&G».
Наконец, все рассаживаются по своим местам. Фред и Джордж окидывают разнообразие блюд иронично критическими взглядами и в один голос, счастливо и нетерпеливо улыбаясь, говорят:
— Начнем!
Возобновляется толкотня: девочки накладывают в тарелки салаты, а мальчики откупоривают бутылки с напитками. Кто-то принес шампанское. Джордж неодобрительно косится на пузатую темно-зеленую бутылку и морщится.
— Я не буду это пить, — категорически заявляет он. — Помню, в последний раз моя голова наутро чуть не раскололась пополам от жуткой боли и оглушительного звона в ушах.
— Мы тебе нальем вина, — предлагает Рон. — Хорошего красного вина. Согласен?
Джордж кивает и поворачивается к Фреду, взглядом спрашивая, что тот предпочитает пить.
— А я с удовольствием выпью шампанского, — подмигивая Джорджу, весело говорит он.
Бокалы наполнены, шампанское искрится и шипит, вино переливается оттенками благородного бордового в свете ламп и свечей. Рон поднимается из-за стола и произносит тост, немного смущенный и румяный от всеобщего внимания и внезапно наступившей тишины:
— Я не мастер по торжественным речам, так что скажу мало и банально: давайте выпьем за самых прикольных ребят, пожелаем им вдохновения для новых креативных идей, а себе — выдержки и терпения.
Остальные ребята, улыбаясь, подхватывают речь Рона и недружным хором произносят пожелания именинникам, в которых тонут шутливые упреки близнецов в адрес брата. Фред и Джордж берут свои бокалы, кивают, благодарят друзей и пьют на брудершафт. Кто-то кричит, что теперь они должны поцеловаться. Разумеется, они поцелуются — звонко, сухо и по-быстрому. По-братски. Но почему-то Джордж чувствует влажность языка Фреда на своих губах и яркий кисло-сладкий вкус шампанского — во рту. Поцелуй недолог и неглубок, но Джорджу кажется, что все вокруг застыло и затихло.
Фред обнимает его за шею и, прильнув к уху, шепчет:
— С днем рождения, братишка, — хлопает по спине и отстраняется, и Джордж недоуменно смотрит в его глаза — ясные, блестящие и невинные. Потом он переводит взгляд на собравшихся за столом друзей, но те не смотрят на него, не открывают рты в немом ошеломлении, и он почти уверен, что не было этого поцелуя, ведь никто ничего не заметил.
Вскоре Джордж забывает о поцелуе, точнее о том, что ему показалось, будто поцелуй был. Он захвачен общим весельем, окутан легкой и уютной праздничной атмосферой — с головы до ног, вино затуманивает разум и разливается по телу сладкой невесомостью.
Этим вечером все тосты в их честь, все теплые улыбки и восхищенные взгляды подарены им, сегодня они — короли, центр вселенной, и Земля вращается лишь для них — двух рыжих и невозможных близнецов Фреда и Джорджа.
Когда половина блюд съедена, и почти весь алкоголь выпит, наступает черед дарить подарки. Джордж поднимается из-за стола, и его немного штормит от резкого прилива крови к голове. Он хватается рукой за спинку кресла, в котором сидит Фред и, хитро взметнув брови вверх, произносит слегка пьяным голосом:
— Друзья мои... — бросает взгляд на Фреда, усмехается и поправляется: — пардон, — наши. Как это ни удивительно и ни неожиданно, но мы тоже для вас всех приготовили подарок.
По гостиной проносится смех, одобрительные возгласы, кто-то аплодирует, некоторые предсказуемо говорят:
— Да что вы, что вы, сегодня же ваш день, — и подобные реплики.
Фред тоже встает, близнецы обмениваются заговорщицкими взглядами и, взявшись за руки, идут к лестнице, ведущей в спальни мальчиков.
— Им понравится, — подавляя смешок, говорит Джордж.
— Точно, — соглашается Фред.
Кажется, ступенек слишком много, и они стали узкими и будто бы качаются под ногами. Фред и Джордж добираются до спальни, поддерживая друг друга за плечи и талию, распахивают легким пинком дверь и вваливаются внутрь.
В комнате темно, и только бледно-голубой свет луны, просачиваясь сквозь мутное окно, выхватывает из мрака отдельные фрагменты мебели и стен.
— По-моему, я забыл палочку внизу, — капризно жалуется Фред, хлопая себя по карманам брюк.
— Я тоже.
Фред вздыхает и проходит к своей кровати, опускается на колени и начинает под ней что-то искать, а Джордж прислоняется к двери и прикрывает глаза. Под веками взрываются искры, и кажется, что он кружится в каком-то неистовом танце.
Резко открыв глаза, Джордж делает шаг вперед. Его шатает. Нетвердо ступая по ковру, он доходит до прикроватной тумбы. Он смотрит на Фреда, который, низко склонившись к полу, заглядывает под кровать и что-то бормочет. Вспоминает вдруг поцелуй, и вопрос непроизвольно срывается с его губ:
— Что это было? В гостиной, когда мы выпили на брудершафт?
— А? — Фред замирает в неудобной позе и поднимает голову.
— Мне показалось, что ты... вроде как... поцеловал меня?
— Ох, — коротко стонет Фред и, опершись руками о жесткий матрац, встает. — Джордж, это получилось случайно.
— Ааа, — Джордж смеется. — Ну, ладно...
Фред подходит к нему вплотную и кладет ладони на его бедра, просовывая большие пальцы в шлевки на поясе брюк. Джордж пристально смотрит в его осоловевшие глаза и не успевает поймать момент, когда Фред, покачнувшись, припадает губами к его рту и целует — нежно и неторопливо.
— Что мы делаем? — спрашивает Джордж игривым шепотом и, глупо хихикая, когда поцелуй прерывается.
— Целуемся, — в тон ему отвечает Фред и тоже хихикает.
— А почему? — Джорджа качает, и он вцепляется пальцами в плечи брата.
— Потому что это приятно, и нам нравится...
— И твои губы такие вкусные...
— Они вкусные, потому что я только что съел мороженое.
— Нет, они вкусные, потому что твои...
— А твои мягкие и просящие поцелуя, и их невозможно не целовать.
Фред приоткрывает рот, призывно облизывает губы, и Джордж целует его. У обоих немыслимо кружится голова, но весь хмель уже выветрился, они пьяны от бесшабашного и глубокого поцелуя, от наслаждения, какого раньше не испытывали, от горячих рук, неумело блуждающих по телу, забирающихся под рубашку и скользящих по груди, по животу и — вниз.
Джордж неловко и, путаясь в собственных пальцах, расстегивает пуговицы на брюках брата, а Фред пытается стянуть с Джорджа свитер, но, конечно, ничего не получается, и оба тяжело дышат от усердия. И тянутся друг к другу для нового поцелуя. И целуются, пока не перехватывает дыхание, почти до потери сознания от этого невероятно волнующего и сладкого безумия, о котором они позже будут пристыжено молчать даже друг с другом.
Но это будет потом, завтра — головная боль и стыд, жажда и неловкость, раскаяние и боязнь смотреть друг другу в глаза. А сегодня их день, и можно совершать безрассудные поступки. Сегодня разрешается целоваться и обмениваться запретными ласками, и шептать взаимные глупости и неправильности.
Сегодня можно все.
«Правда?»
Небо бросает на землю крупные капли. Дождь — сплошная серая завеса, будто тюль повесили на окна.
Фред летит вслепую. Одежда промокла насквозь — кажется, тело насквозь промокло. Пальцы мертвой хваткой сцеплены вокруг древка, он инстинктивно управляет метлой, и она чутка к каждому его движению.
Слышится свист — бешеный бладжер проносится в паре дюймов над головой, вихрем подхватывает мокрые волосы и швыряет в лицо. Фред налегает на метлу, одной рукой выхватывает из подмышки биту, а второй крепче сжимает древко и мчится вперед на безумной скорости.
Он видит бладжер, который летит прямо на него, с каждым мигом расстояние стремительно сокращается, нужно свернуть влево, вправо, — неважно, но Фред летит вперед, не успевает сориентироваться и практически в последний момент с размаху отбивает сумасшедший мяч, не зная куда, в кого — в серую пустоту, в дождь.
— Чееерт... — он слышит голос справа, доносящийся до него так глухо, будто из другой реальности.
Родной голос.
Он сбил брата.
Джорджа.
* * *
Грязь, жадно вбирающая в себя ботинки. Вязкая и хлюпающая. Отвратительно коричневая.
Рваный подол мантии путается в ногах, пока Фред прорывается через столпившихся у края поля студентов. Все голоса слились в монотонный невнятный гул, и он не различает ни одного слова, не улавливает интонаций, по которым смог бы понять, все ли настолько плохо, как ему думается. Паники нет, испуг впитал в себя прочие эмоции. Фредом движет испуг, застрявший в глотке, когда он услышал крик Джорджа, и желание немедленно, сию секунду увидеть брата, в каком бы состоянии он ни был.
Он расталкивает локтями ребят, краем глаза автоматически отмечая выражения их лиц — любопытство, страх и сочувствие. Еще одна спина, последняя, которую он грубо отодвигает и видит Джорджа, лежащего на прибитом ливнем песке — одна нога согнута в колене, другая прямая. Живой. Ну конечно, живой! Разве Фред сомневался, допускал мысль о гибели брата? Возможно, в глубинах подсознания он каждый день допускает эту мысль, но не так отчетливо, чтобы воспринять ее осмысленно, она туманна и призрачна, как отголосок давно забытого страшного сна.
Джордж в сознании, более того, он даже пытается улыбнуться разбитыми в кровь губами, заметив среди ненужных и безразличных ему лиц и силуэтов родное лицо Фреда.
— Господи, Джордж! — Фред в один прыжок оказывается рядом с братом и падает на колени — грязевое месиво с противным чавкающим звуком расплескивается вокруг, прилипая, присасываясь, словно пиявки, к мантиям близнецов бурыми жирными каплями.
— Джордж, как ты? — спрашивает он, всматриваясь в его лицо, по которому стекает густая кровь, смешанная с мутной водой.
— Нормально, — тихо отвечает Джордж, едва шевеля опухшими губами.
Кто-то из толпы сообщает, что идет профессор МакГонагалл, и Фред, придвинувшись вплотную к Джорджу, обнимает его, заслоняет, будто от врага, ревностно вцепившись руками в его плечи.
— Разойдитесь! — требовательно просит профессор, и толпа расступается, пропуская ее. — Мистер Уизли... О, Мерлин, — она охает, глядя на Джорджа, оглядывается на студентов и спрашивает: — Вы видели, кто запустил в него бладжер?
Все отрицательно мотают головами.
— Из-за дождя вообще ничего не видно в радиусе двух футов, — говорит Гермиона, — а он упал с приличной высоты, так что нет, мы ничего не видели.
МакГонагалл сжимает кулаки, запрокидывает назад голову и гневно произносит:
— Если я узнаю, что это снова Маркус Флинт...
— Это был я, — перебивает ее Фред. — Я отбил бладжер.
Профессор хмурится и переводит взгляд на Фреда, который все крепче прижимает к себе Джорджа.
— Хорошо... то есть, это ужасно, что Джордж Уизли пострадал, но, по крайней мере, нарушений никаких нет, — она склоняет голову набок и, немного поколебавшись, все-таки уточняет: — Ты ведь нечаянно? Ох, прости, — поспешно говорит она, видя, как перекашиваются черты лица Фреда. — Прости, это был глупый вопрос.
— Что вы, мэм, — учтиво произносит Фред, — просто неуместный. — Отворачивается и встречается взглядом с удивленными глазами Джорджа — он не знал, кто его сбил.
Зрители постепенно расходятся — скандал отменяется, и больше их ничто не держит здесь, под дождем, который зарядил еще сильней. Остаются лишь близкие друзья, впрочем, таких немного: члены команды, Гермиона, Джинни и Рон.
Но никто из них не решается подойти ближе или что-то сказать, потому что Фред отгородился ото всех, словно щитом, который по силе своей гораздо превосходит Протего. “Не подходите, не трогайте, не говорите, а лучше — оставьте нас”. И эта враждебность, совершенно не свойственная близнецам, чувствуется очень остро, но друзья понимают Фреда и покорно, молча согласившись, стоят чуть в стороне и лишь наблюдают, искренне ему сопереживая.
— Вы можете передвигаться самостоятельно, мистер Уизли? — МакГонагалл подходит к близнецам и дотрагивается рукой до головы Джорджа, Фред при этом вздрагивает и старается отодвинуться подальше, притягивая его к себе.
— Я сам отведу его в Больничное Крыло, — говорит он резко и, поддерживая брата, помогает ему подняться на ноги.
Джордж коротко вскрикивает, вновь оседая на размокшую землю.
— Что такое? — встревоженно спрашивает Фред, слоняясь над ним.
Глаза Джорджа прикрыты, а лицо искривлено в страдальческой гримасе.
Профессор машет рукой куда-то в сторону, и через пару секунд к ним подплывают по воздуху носилки, на которые Фред, категорически отказавшись от предложенной помощи, сам укладывает Джорджа.
Весь путь от стадиона до замка Фред держит Джорджа за руку. Он идет, глядя четко вперед, а внутри него разрастается чувство вины и ненависти к себе.
* * *
— Мистер Уизли, с вашим братом не случилось ничего страшного, он всего лишь упал с метлы и сломал ногу, и скоро поправится. А вы просидели у его кровати всю ночь, словно он при смерти...
— При смерти? — Фред вздрагивает и переводит взгляд от лица мадам Помфри на Джорджа.
Она вздыхает и терпеливо произносит:
— С ним все будет нормально. Еще сутки, и я отпущу вашего брата. У вас нет причин так беспокоиться и изматывать себя. Идите и поспите, иначе мне придется госпитализировать и вас, — заканчивает она с мягкой улыбкой.
Фред кивает и рассеянно отвечает:
— Я еще посижу с ним.
Мадам Помфри качает головой, снова вздыхает, разворачивается и уходит в процедурный кабинет. Фред склоняется над Джорджем, кладет голову ему на грудь и закрывает глаза. Он слушает, как бьется сердце брата — ровно, еле слышно, а его сердце сейчас колотится неспокойно и сильно. Тепло, исходящее от тела Джорджа, убаюкивает, и Фред проваливается в мягкую пористую дрему.
Он просыпается резко и тревожно, почувствовав под собой движение.
— Фред, ты спишь? — слышит он голос брата и быстро садится, потирает заспанные глаза и всматривается в его лицо: опухоль на губах уже почти прошла, но синяки под глазами из-за ушибленного носа стали ярче, словно темно-синяя краска впиталась в белую кожу Джорджа.
— Только не говори, что ты здесь всю ночь провел, — Джордж усмехается и присаживается, прислонившись спиной к подушке. — У постели умирающего брата.
— Даже не шути так! — одергивает его Фред.
— Да ладно, ты же знаешь, таких, как мы, сам Мерлин бережет.
Фред протягивает руку и легонько касается губ Джорджа.
— Больно?
— Нет.
Джордж приоткрывает рот, захватывает губами палец Фреда и облизывает его, а потом поднимает глаза, встречаясь с чуть растерянным взглядом брата.
Фред сидит прямо, и, кажется, не дышит, закусив нижнюю губу, он отводит глаза.
— Братишка, ты чего? — спрашивает Джордж.
Подавшись вперед, Фред закрывает глаза, тянется к лицу Джорджа и робко спрашивает:
— Можно?
— Можно, — шепотом отвечает Джордж и целует Фреда в губы.
* * *
На лоб Фреда ложится что-то прохладное и влажное. Он приподнимает отяжелевшие веки. Над ним стоит мадам Помфри и заботливо поправляет покрывало.
— Вы все-таки госпитализировали меня, — обреченно произносит он.
— А как же иначе? — удивляется она и продолжает, деловито составляя флаконы с лечебными зельями на поднос: — Кости на ноге почти срослись, так что в скором времени ты опять будешь бегать. Но еще нужно попить обезболивающее. Да, не пугайся своего отражения в зеркале — лицо пострадало сильно, но тоже ничего особо серьезного — синяки и ссадины.
Фред не понимает, о чем она говорит. Почему говорит так, будто он упал с метлы. Ведь Джордж…
— Где Джордж? — спрашивает он, приподнимаясь на локтях и осматривая палату в поисках брата.
Мадам Помфри пожимает плечами.
— Наверное, он придет после занятий. — Она берет поднос и уходит.
— Стойте! — откинув одеяло, Фред свешивает ноги с кровати. — Разве?.. Я что, разбился?
Мадам Помфри оборачивается, бросает на него красноречивый взгляд и отвечает:
— Конечно, разбился. С такой высоты упасть… Слава Мерлину, что еще отделался так легко.
— А Джордж? Он…
— Я же сказала: придет, но позже.
В сознание Фреда медленно приходит понимание, что он, а не Джордж был сбит бладжером. Значит, ему все приснилось, и поцелуй — тоже?
Фред откидывается на пуховую подушку, закрывает лицо руками и задерживает дыхание. Такого разочарования он никогда прежде не испытывал. Кажется, что в мире закончились все интересные вещи. Больше нет смешных шуток, и никто их уже не придумает. Больше нет вкусных конфет. Не наступит Рождество и Первое апреля.
«Когда-нибудь…»
Фред смотрит, как Джордж разламывает пополам кусок свежего хлеба, отщипывает воздушную мякоть и подносит ко рту.
Джордж, прикрыв глаза от наслаждения, говорит:
— Ммм. Он соленый.
Фред спрашивает, не отводя взгляда от лица Джорджа:
— А разве он бывает другой? Сладкий?
— Пресный.
Фред смотрит, как Джордж пальцем старательно намазывает на хлеб карамель.
Фред смотрит, затаив дыхание, как Джордж облизывает свой палец, а потом кончиком языка слизывает с губ вязкую сладость.
Фред смотрит, как Джордж тянется за заварным чайником, берет его и, подняв крышечку, нюхает чай. Джордж всегда нюхает чай, перед тем как налить его в чашку, а Фред всегда смотрит на Джорджа.
Фред смотрит, как Джордж пьет чай — маленькими глотками, аккуратно и тихо.
Фред смотрит, как Джордж поджимает губы, когда обжигается.
Фред любуется Джорджем.
Фред любит Джорджа.
Фред хочет целовать Джорджа, он хочет прижать его к стене и зацеловать до смерти.
Фред хочет ласкать Джорджа, он мечтает целовать его там.
Фред любит и хочет Джорджа, но боится своих мыслей, он их стыдится и презирает себя за эти ненормальные грезы.
Фред думает, что Джордж не знает и даже не догадывается.
А Джордж знает.
Джордж наблюдает за Фредом из-под густой рыжей челки и улыбается уголками губ.
Джордж знает и тоже любит Фреда, но не скажет ему об этом. Не скажет первый.
Джорджу нравятся эти игры в гляделки, ему нравится, как Фред поспешно отводит глаза, если Джордж вдруг взглянет на него.
Джорджу нравится, как Фред смущается, и его бледные щеки заливаются трогательно алым румянцем, когда Джордж будто бы невзначай дотрагивается до его шеи.
Когда-нибудь Фред признается, и Джордж скажет ему уже заготовленную речь, он объяснит Фреду, что глупо стесняться своей любви. Но только Фред должен понять, что нет ничего страшного и постыдного в их любви, а остальным Джордж не будет доказывать, он не станет оправдываться, главное — убедить Фреда.
И когда Фред скажет:
— Джордж, я люблю тебя.
Джордж ответит:
— Я тоже.
А Фред подумает, что Джордж не понял и замотает головой.
— Нет-нет, Джордж, ты не понял...
— Я понял. И я тоже тебя люблю.
И Фред удивленно распахнет глаза, в которых Джордж увидит недоверие, страх и надежду. И тогда Джордж мягко коснется рукой его щеки — горячей, пылающей от волнения и дерзости, что признался — и скажет:
— Да, я люблю тебя, а разве можно иначе?
— Мы же братья, — тихо возразит Фред. — Родные.
— Вот именно — братья. Если бы кто-то из нас двоих был сестрой, это было бы проблемой. А так мы оба парни, поэтому детей у нас быть не может.
— И тебя не беспокоит, что скажут родители… все?
— Мне плевать. Важней твоего мнения для меня не является даже мое мнение, поэтому мне все равно, что скажут другие. И, да, братишка, напомни, когда это мы оглядывались на окружающих, мы ведь всю свою жизнь шли наперекор всем правилам? Когда нас волновало, что о нас подумают?
И Фред согласно кивнет, улыбнется, а потом засмеется, и Джордж подхватит его смех, и они обнимутся — крепко-крепко. Их двое, и у них своя вселенная, в которой правила придумывают они, и сами же их могут нарушить, если захотят. В их вселенной другая мораль, единственно правильная и просто — единственная. Герб их вселенной выкрашен в яркий, слепящий глаза оранжевый цвет, на котором нарисована рука, показывающая средний палец. И скажите спасибо, что не что-то другое...
А, возможно, все будет не так.
Фред признается в любви, а Джордж без слов поцелует его. К чему слова? Они портят сладость и волшебство момента. Да, Джордж просто поцелует Фреда, и не станет ничего ему говорить. Они вместе, а все прочее неважно, ведь у них есть своя вселенная и свой собственный герб.
Когда-нибудь Фред признается. А пока они пьют чай и разговаривают ни о чем. И Фред боится своих мыслей, а Джордж знает, но не говорит.
Vova
