Одиночество цвета памяти

Вы боитесь одиночества? Я — да...

Журчит вода, невозмутимо перетекая от одного камня к другому. Она такая быстрая, такая легкая, такая вечная. Когда смотришь на нее, невозможно думать ни о чем другом, кроме этого бесконечного неумолимого движения. Ручеек бежит по естественным выемкам камней, которые он сам и создал за долгие века путешествия. Мелкие брызги разлетаются в стороны, орошая тонкие стебли растений и маленькие белые цветы, названия которых я так и не узнал. Густой ковер травы покрывает все вокруг, создавая потрясающе мягкое природное ложе, на котором, кажется, могут сниться только сказочные сны.

Древние деревья надежно скрывают под своими тонкими ветвями все это великолепие. И только серебристо-серые лунные лучи, проникающие сквозь крепко сплетенные ветви, знают, что весь этот мир действительно существует...

Здесь всегда спокойно, тихо и умиротворенно. Это место, будто маленькая тайна, связывающая меня с прошлым, видело самые страшные и болезненные моменты моей жизни. Видело, сопереживало и надежно сохранило их внутри себя. И каждый раз, когда я прихожу сюда, оно возвращает мне частички моих воспоминаний, позволяя заново восстановить все в памяти . Зачем мне это надо? Наверное, чтобы помнить...

Я сижу под раскидистыми ветвями дуба, прижав колени к груди и растворившись в окружающих меня призраках прошлого. Тут мне опять шестнадцать, а вовсе не сорок шесть… рядом со мной снова брат, а вовсе не беззвучные, ко всему безразличные пустота и одиночество.

И я помню…

В тот день, тридцать лет назад, также, как сейчас, яркая луна владела миром, растягивая над ним свои шелковые, тонкие, полупрозрачные нити. Не стараясь завоевать его, а просто наблюдая за всем со стороны, словно заботливая хозяйка. Вокруг нее кружились тысячи маленьких звезд, разбросанных по всему бесконечному, всеобъемлющему небосводу. Вот этот ручеек, такой же, как сейчас, играл со светом, отражая и преломляя его, создавая свои, только ему одному известные картины.

Мы с Ангелиной стояли под сенью этого самого дуба, скрывшись от любопытных глаз. В ту ночь я первый раз поцеловал ее. Танец губ был настолько страстен, невесом и прекрасен, что от него перехватило дыхание … Я летел — нет! — парил в душе от переполняющих меня эмоций, которые как вино ударили в мою молодую горячую голову.

И тем больнее были ее слова, когда жажда воздуха, наконец, заставила меня разомкнуть объятия.

— Джордж, я же говорила тебе, что всегда смогу различить вас с Фредом, ты зря устроил весь этот карнавал.

Вот так вот просто… Только я не был в силах поверить в это и с юношеским пылом пытался доказать обратное.

— И что? Неужели, я хуже? Ведь ты не дала мне даже шанса!.. Мы с ним одинаковые!

Я готов был говорить еще и еще, объясняя ей, что она заблуждается, что нельзя нас сравнивать с братом, что и у меня есть свои достоинства. А Ангелина просто положила маленькую ладошку на мои обветренные губы, побуждая меня к молчанию.

— Сердцу не прикажешь…

И все… Стройное девичье тело растворилось в дремотной полутьме, становясь лишь мимолетным воспоминанием. Несбывшейся мечтой о потерянном счастье. Призрак!.. Не больше…

Фред, словно фантом из страшной сказки, выпрыгнул на поляну. Его глаза сияли таким неподдельным счастьем… такой любовью.

— Она меня любит… — он подхватил меня и закружил по поляне. — Ангелина любит меня! И только меня…

Наверное, впервые в жизни я не нашелся, что ответить. Просто стоял и растерянно смотрел на сияющее лицо брата.

— Джордж, — позвал он. — Слышишь? Она меня любит.

Было очень обидно, потому что я не понимал, как он может не чувствовать моей растерянности и боли. Казалось, что Фред должен, просто обязан прямо сейчас увидеть их и все осознать, догнать Ангелину, попросить ее дать еще один шанс. Или хотя бы просто пожалеть, ведь мне по-настоящему плохо. Но этого не произошло, брат был слишком счастлив, чтобы замечать что-то вокруг.

И что я должен был делать? Оставалось только одно — смириться. Скрыть все свои переживания и разочарования на дне души и нацепить на лицо радостную улыбку.

Я до сих пор гадаю: понял ли Фред мои истинные чувства? Не в тот момент, а много позже, когда волнения улеглись. Что-то внутри упрямо говорит, что да, понял. Мы слишком близки были друг с другом, чтобы не осознавать такой явной фальши.

Тем не менее, Фред ничего не сказал. И я тоже, оставив все на суд времени. Но, к сожалению, у него слишком суровые законы…

* * *

Новорожденное утреннее солнце золотисто-розовыми лучами освещало кромки полуголых деревьев. Природа неспешно готовилась к зиме, сбрасывая с себя последние листья, а наш маленький ручеек с трудом пробивал себе дорогу через эти осенние баррикады.

В тот день мы с Фредом пришли сюда, чтобы поговорить наедине. Брат все утро был перевозбужден. Он так волновался, что едва не испортил нам шутку над мамой. Хорошо еще, что та оказалась слишком занята чтением писем из Хогвартса и не заметила конфуза.

— Джордж! Мне надо сказать тебе кое-что.

Его тон внезапно стал серьезным, и я напряженно замер. У Фреда редко бывал такой голос. Если он говорил так, то это всегда значило, что случилось что-то действительно важное.

— Ну?..

Брат глубоко вдохнул и тихо сообщил.

— Я сделал предложение Ангелине…

И тишина. Он ждал моей реакции, вглядываясь мне в лицо, а я стоял и не мог сказать ни слова, потому что не понимал, какое из обуревающих меня чувств сильнее. Их было так много и они были так разнообразны, что перехватывало дыхание. На некоторое время мне даже почудилось, что меня вот-вот захлестнет с головой.

— Но ведь идет война…

Я уже понимал, что не смогу его переубедить, но все еще пытался изменить хоть что-то. Только Фред был сильнее… Он всегда был сильнее.

— Поэтому-то мы и хотим пожениться сейчас, — он говорил со мной, словно с маленьким ребенком, которому объясняют очевидные вещи. — Пока есть время. Ты ведь будешь моим шафером?

Я до сих пор помню глаза Фреда… Это выражение испуга, болезненного ожидания, которое невозможно забыть. Он действительно боялся, что я откажу. Это был, наверное, самый пик нашего единства: когда точно знаешь, что чувствует близкий тебе человек и понимаешь, что лгать бессмысленно. Каждый оттенок эмоций не просто ощущается любой, даже самой мелкой клеточкой тела, нет! Он пронизывает ее, становясь частью чего-то целого и неделимого.

Что мог ответить я? Моему самому родному человеку на земле? Тому, рядом с кем я вырос, и кто уже давно стал частью меня?

— Если бы шафером был кто-то другой, тебе пришлось бы туго.

И больше ничего. Хотя и этого оказалось достаточно, потому что таким образом я ответил сразу на все вопросы, которые могли возникнуть между нами.

Фред просто обнял меня.

— Когда у нас с Ангелиной родится мальчик, — прошептал он, — мы назовем его Джорджем. В честь дяди…

Тогда я еще не знал, что это — наша последняя осень, и времени уже практически не осталось. Что война разделит собою мою жизнь на «до» и «после», разорвав душу на части и уничтожив одну из этих половин.

* * *

В следующий раз я пришел на нашу тайную поляну уже после смерти брата. Сюда меня привела Ангелина, точнее мысли о ней.

Я помню…

Лил сильный летний дождь. Тяжелые капли болезненно ударяли по обнаженному телу, ноги путались в грязи, ветви хлестали по лицу, а мне было все равно. Сегодня о смерти Фреда сказали Ангелине и все, что она могла ответить мне, стало…

— Почему не ты?

Больно. Как же это было больно! Хотелось выть от отчаяния и безысходности, кричать от обиды, ненавидеть… Я задыхался от гнева, но не мог позволить себе выразить эмоции при семье, они и так вдоволь настрадались за это время. Поэтому я просто собрался и ушел сюда.

Свернувшись под ветвями дуба, я отстраненно наблюдал за дождем. Злость прошла, словно испарилась, как только мои ноги ступили на мягкую траву. Невозможно ненавидеть собственного брата-близнеца. Это все равно, что ненавидеть часть себя: глупо и бессмысленно. Невозможно ненавидеть любимую девушку. Это означало бы предать свою душу: больно и невероятно.

Я закрыл глаза и представил себе, что растворяюсь в дожде, становлюсь частью окружающего мира. И он принял меня под свое покровительство… Я стал маленькой каплей, отрывающейся от своей огромной, необъятной семьи, где-то там, в небе. Я летел вниз с умопомрачительной скоростью, не заботясь ни о чем, кроме этого стремительного полета. Я упал на стебли растений, даря им необходимую влагу и жизнь. И они благодарно кивали мне своими тонкими листьями. Я был необходим… В этот момент я мечтал только об одном: соединиться с Фредом. Где бы он сейчас ни был. Я мечтал умереть.

Я не слышал шагов, но почувствовал ее приближение. Мое обострившееся обоняние уловило нежный запах, а колебания ветра передали движения. Ангелина медленно опустилась рядом со мной на землю. От близости любимой закружилась голова, а в замерзшем теле зародилось обжигающее тепло.

— Джордж…

Тихий, мелодичный голос, который я так часто слышал в своих снах. И страшно было открыть глаза, потому что все это могло оказаться сном.

— Прости меня. Я не хотела сделать тебе больно.

— Но сделала.

Ангелина не стала ничего отвечать, просто крепко обняла. Это было так странно и так естественно. Словно я опять натворил что-то и спрятался здесь, а Фред нашел меня и теперь старался утешить. Ведь он всегда был рядом.

На ощупь найдя тонкую, мокрую от дождя ладонь, я сжал ее, с радостью почувствовав ответное рукопожатие.

— Он любил тебя больше жизни.

Не знаю почему, но мне казалось это важным.

Я слушал, как она всхлипывает, и не мог заставить себя двинуться с места, позволяя ей выплакать свое горе. Лишь много времени спустя я решился обернуться к ней и прижал к себе. Я грел ее, она — меня. И мне было почти хорошо. Так мы и лежали в заполненной музыкой дождя тишине, думая каждый о своем.

А потом я ее поцеловал. Робко так, неумело, по-мальчишески, ожидая, что она сейчас оттолкнет меня и уйдет, как и тогда. Но Ангелина ответила на поцелуй. Так началась наша общая судьба…

* * *

Ручеек журчит, продолжая свой бесконечный бег.

— Папа!

Фред — мой сын — пробирается ко мне сквозь разросшиеся ветви. Рыжие волосы растрепались, одежда порвана, на щеке царапина. Я привычно улыбаюсь ему, своей маленькой копии… или брата?

— Папа, мама зовет ужинать.

— Иду!

Я ухожу, оставляя журчащий ручей и сказочную поляну… Мой дом совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы отсюда. Я построил его здесь, потому что мы с Фредом когда-то мечтали о том, как будем соседями. А эта поляна всегда напоминает мне о нем.

Ангелина расставляет тарелки на столе… Такая легкая, такая красивая. Моя любимая жена. И я буду продолжать любить ее, несмотря даже на то, что точно знаю: глядя на меня, она каждый раз вспоминает, что я — не он. Ведь только она всегда могла нас различить…