Береги ее

Смятая постель, настежь распахнутое окно, спокойно блуждающий по комнате ветер и неизменный запах сигаретного дыма. Терпкого, слегка смягченного ароматом осеннего дождя, почему-то слишком привычного и до боли знакомого. Он тонкой серой струйкой прорывается сквозь огонек и рассеивается по помещению, теряясь в холодном cумраке. Ее пальцы сжимают тонкую сигарету, которая незаметно тает, с каждой секундой становясь все меньше и меньше. Кажется, и бледные пальцы вот-вот обожгутся об огненную точку, но через миг она просто гаснет.

Я подавляю вздох и усилием воли пытаюсь заставить себя оторвать глаза от того места, где несколько секунд назад был огонек, но мой взгляд тут же натыкается на нее. Пытаюсь побороть в себе нервную дрожь и вовсе отвернуться к стене, чтобы не позволять себе лишних мыслей, но больше не в силах ничего с собой поделать. И приходится в очередной раз разглядывать ее лицо — утонченный профиль с небольшим носом и слегка широковатыми скулами, пухлые красные губы, бледную кожу, темные глаза в окружении длинных ресниц. Потом невольно перевожу взгляд на ее тело, на изгибы, едва прикрытые тонкой простыней, на грудь, почти не скрываемую спадающими волосами, тонкие руки. Она, видимо, совершенно не замечает моего взгляда, смотря куда-то в пустоту, как будто пытаясь найти в ней недостающую деталь какой-то головоломки. Сейчас она кажется необыкновенно красивой, а еще такой хрупкой и беззащитной, что возникает непреодолимое желание обнять ее и отгородить от этой промозглой сырости. Но кому, как не мне, знать, чем может закончиться мой порыв бессмысленной нежности? Это она только с виду такая, маленькая и беззащитная; небольшая Черная Метка на узком запястье говорит совершенно о другом. Вся ее спокойная задумчивость может в любой момент перерасти в неистовую ярость, последствиями которой могут быть, как и Непростительные проклятия, так и банальное рукоприкладство.

Она медленно поворачивает голову к окну, все так же не чувствуя моего взгляда (а, может, просто не желая обращать на него внимание), и ее волосы подхватывает порыв ветра, от чего плечи покрываются гусиной кожей. Я все так же стою у дверей, не решаясь подойти. Я-то знаю, что она ждет совершенно не меня, что нуждается в успокаивающих и оберегающих объятьях, но при этом отлично понимает, что ее желания никогда не будут исполнены так, как этого хотелось бы ей.

Он ушел уже около четверти часа назад и вряд ли вернется через такой короткий срок, но, тем не менее, она вздрагивает от каждого скрипа ветки за окном, полагая, что это могут быть его шаги. Она кажется слишком спокойной, но я готов поспорить, что внутри нее бушует настоящий ураган чувств.

В какой-то момент она спрыгивает с кровати, укутываясь в простыню, берет еще одну сигарету и подходит к окну. Наверное, только в тот момент она замечает мой пристальный взгляд, и на ее лице почему-то отражается растерянность. Всего на миг, потом она снова становится холодной, так похожей на маггловскую фарфоровую куклу. Вот только глаза ее по-прежнему кажутся такими же затуманенными страстью, как и час назад. Только я знаю, что эта страсть вовсе не ко мне, что она никогда на меня так не посмотрит.

Она молча тянется к бесцветной пачке сигарет и протягивает ее мне, зная, что я не смогу отказаться. Зажигаю на кончике волшебной палочки огонек, втягиваю в себя горький дым и медленными шагами подхожу к окну, становясь рядом с ней. Слежу за ее взглядом, и понимаю, что она всматривается в дальние холмы, простирающиеся с севера на запад в полмили от поместья. Они кажутся безликими, уже по-зимнему холодными, и только отблески тусклого солнца, уплывающего за горизонт, говорят, что до холодов еще далеко. Вот только знает ли об этом она? В такие моменты, как этот, мне кажется, что ее жизнь только и состоит, что из холода, и почему-то это меня пугает.

Наплевав на все, я кладу руку на ее плечо, ожидая, что она ее стряхнет, но нет. Она все так же неподвижна, вот только через несколько секунд ее губы начинают шевелиться, и до моего уха доноситься едва слышное, но такое невыносимое для меня: «Милорд». И в который раз мне приходится жалеть о том, что я — не он.

* * *

Осенью погода слишком переменчива, низкое небо может в любой момент заняться пурпурными красками, а серые тучи снисходительно пропустить сквозь себя несколько скудных лучей солнца. Это почти как в моей жизни — сплошная снисходительность. Почему они не отпускают меня? Почему не дают упиваться собственной ничтожностью? Или этот глупый фарс — очередная игра садистов, заставляющих меня смотреть на то, что происходит в их великих жизнях?

Она звала меня, но я не пошел. Остался в той самой полутемной комнате с вечно распахнутым окном и неубранной постелью, чтобы потом смотреть на парк и ждать ее появления. Почти так же, как и вчера стояла она в ожидании его темной фигуры.

Вот только на этот раз она появляется не одна. Идет по осеннему парку с ним под руку, ее волосы убраны назад, в них играют блики осеннего солнца, а на губах застыла улыбка. Широкая, искренняя, заставляющая начисто забыть, что ее обладательницу зовут Беллатрикс Лестрейндж. Она медленно ступает по дорожке, держа под руку высокого мужчину, и сейчас почему-то кажется совсем маленькой девочкой, такой беззаботной и счастливой. Иногда она слегка поворачивается к своему спутнику, и в тот момент, я уверен, ее глаза светятся детским восторгом, а в душе возникает желание закричать от счастья, залиться слезами радости и заставить этот момент повторяться снова и снова. Пусть я и не могу полностью разглядеть ее лица, но наизусть знаю его выражение. Сколько раз я видел тот детский восторг в этой самой комнате, когда она извивалась в его объятьях и одновременно прижималась ко мне, неистово шепча его имя и целуя мое лицо. Но сейчас все выглядит по-другому, ее радость граничит с абсолютным счастьем, которое никогда не будет испытано в моем присутствии.

Они останавливаются, и Белла отходит в сторону, всего на несколько шагов. Аккуратно ступает по усыпанной листьями траве, поддерживая подол платья, медленно наклоняется и берет в руки охапку кленовых листьев. Они разлетаются в стороны, желтым звездопадом падая на холодную землю. Белла снова оборачивается и смотрит на него, по-прежнему улыбаясь. А он кажется серьезным, пытается сдерживать усмешку, но я-то вижу, как он заворожено наблюдает за ней, как улавливает все движения, словно желая полностью вобрать их в себя. Он никогда не ведет себя так при мне. Тогда, когда мы остаемся одни, он может быть в хорошем расположении духа, иногда даже шутит, но никогда вот так открыто не показывает своей радости.

Белла подходит к нему, сжимая в руках всего несколько больших листков, а Темный Лорд делает едва заметный рывок вперед, но тут же останавливает себя. Просто смотрит на Беллу, снова подставляя ей руку и что-то говоря. Наверное, это что-то очень приятное, так как улыбка на ее лице становится еще шире, а потом она опускает голову, словно смущаясь его комплименту.

С ним она совершенно другая. Слабая маленькая девочка, требующая нежности и утешения, которые он не в силах ей дать. Она прижимается к нему, а он снисходительным жестом привлекает ее к себе, явно не понимая, что делать дальше. Такое бывает только тогда, когда они вдвоем — при мне никто не смеет показывать своей слабости, и плевать, что я знаю намного больше, чем им бы того хотелось.

Несколько порывов ветра обрушиваются на землю, охватывая эту странную пару и заключая в свои объятья. Из прически Беллатрикс вырывается несколько прядок волос, и она хочет их поправить, но он опережает ее. Их пальцы встречаются, и от этого у меня замирает сердце. Это похоже на прочтение напряженного момента в какой-то книге, когда ждешь неожиданной развязки сюжета, и в любой момент ожидаешь нового поворота событий.

Мое дыхание сбивается, пальцы нервно теребят занавеску, и… Я резко отворачиваюсь от окна к тесной и темной комнате. Мне не нужно смотреть туда, чтобы знать, что там происходит, я чувствую каждое их движение, и почему-то от этого начинаю дрожать еще сильнее.

За спиной слышу звуки начинающегося дождя, ветер усиливается, и, когда снова поворачиваюсь к окну, то вижу, как парк заполняют мягкие сумерки. А где-то там, в них, затерялись две фигуры, которым больше ничего не нужно, кроме собственного тепла…

* * *

Она похожа на осень. Наверное, именно поэтому это его любимая пора года. Он никогда об этом не говорит, но мне этого и не нужно, чтобы понять. Я вижу, как он по утрам смотрит в окно, как переводит взгляд на спящую рядом со мной Беллу и нежно проводит рукой по ее щеке. И тогда встает с постели, распахивает окно, разрешая запаху прелых листьев проникнуть в комнату, и начинает медленно одеваться. В те минуты я не могу отвести от него глаз. Он кажется таким же совершенным, как и она, и в нем есть что-то такое, что заставляет меня дрожать и одновременно желать его больше всего на свете. Он знает все о моих чувствах, но никогда о них не говорит. Лишь, одевшись, подходит к нам, касается рукой ее волос, не сводя с меня пристального взгляда, и едва слышно шепчет:

— Береги ее.

Тогда я киваю в ответ, прижимая Беллу к себе, как самое ценное в моей жизни, и жду, когда же он уйдет. И после этого я еще долгое время сижу в кровати, глядя на спящее сокровище и на то, как осенний рассвет медленно касается кусочка неба, виднеющегося в окне.

* * *

Она никогда не скупится на ласки. Прижимается ко мне разгоряченным телом, неистово целует в губы, лицо, шею и полностью отдается ему, впуская в себя до самого предела. Он должен казаться грубым и жестоким, каким и есть всегда, но в такие моменты я ощущаю, как он бережно держит ее в своих руках, как легко прикасается к моим плечам. Что-то шепчет, и это только делает его еще притягательнее. Сильный и волевой человек, так резко сбрасывающий с себя маску.

Пылающий взгляд Беллы, ощущение его рук на моей спине, мой приглушенный стон. В сознании все смешивается, с трудом понимаю, где чьи руки и где чьи губы, голова кружится, а запах прелой листвы вызывает еще большее безумие. Белла шепчет мне на ухо: «Руди…», при этом извиваясь от его ласк, а потом увлеченно наблюдает за нашим поцелуем, как первокурсница-грязнокровка за первым чудом своей волшебной палочки. Я слышу ее смех и то, как он ей что-то говорит, вижу тонкую улыбку, мелькающую на его губах и странный багровый блеск в темных глазах.

Он снова тянется к ней, и теперь я только наблюдаю, как сливаются их тела, как Белла крепко прижимается к нему, словно желая убедиться, что он настоящий и никуда не исчезнет. Они кажутся идеальными и необыкновенными. Если в мире и существует определение чуда, то сейчас оно происходит на моих глазах — прекрасные и таинственные, вместе, олицетворение всего самого светлого и одновременно порочного. Они созданы друг для друга, и их невозможно представить по отдельности. Когда она шепчет ему на ухо: «Люблю», а он в ответ гладит ее по спине, я снова чувствую себя читателем увлекательного романа.

Из этого странного транса меня выводит требовательный поцелуй, но мне даже не хочется разрушать их прозрачную идиллию. Я снова чувствую себя лишним, хоть и ее губы на моей плоти и его руки на моей груди пытаются убедить меня в обратном.

Через какой-то промежуток времени, показавшийся мне черным пятном в сознании, я просто лежу на спине, глядя в серый потолок, и вдыхаю запах горького дыма. Она что-то нашептывает ему на ухо, изредка слышны звуки поцелуев и тяжелого дыхания. Чувствую чью-то руку у себя на груди — кто-то легко поглаживает меня, и от этого клонит в сон. И последнее, что я слышу, это его хриплый шепот. Что-то об осени, о празднике и новом мире.

* * *

Собрания Пожирателей Смерти — это самое скучное, что когда-либо было в моей жизни. Почти как уроки ненавистной истории магии, где нудный профессор-призрак бубнит свои бессмысленные лекции. Только здесь, в отличие от скучных занятий, нельзя ни спать, ни переговариваться с соседом, ни заниматься еще какой-нибудь бессмыслицей. Приходится только ожидать конца, и изо всех делать вид, что не хочется спать. Иногда даже возникает желание получить Круциатус, лишь бы почувствовать хоть какое-то разнообразие.

Она не разделяет моих чувств, сидя между мной и Волдемортом, впитывая в себя каждое его слово, как губка, всасывающая в себя воду. Я вижу ее взгляды, вижу, как она смотрит на него, словно желая потянуться вперед и прикоснуться к руке. Порой под столом она нащупывает мою ладонь, слегка сжимая ее и гладя тонкими пальцами кожу. Почти всегда после этого Темный Лорд приказывает ей остаться. Когда все расходятся, оставляя в зале всего лишь нас троих. Несколько раз я пытаюсь уйти вместе с ними, но властный и немного язвительный голос Милорд всегда останавливает меня, интересуясь, куда я собрался. И тогда я снова начинаю сходить с ума, чувствуя себя куклой, в руках самых прекрасных и одновременно ужасных людей на свете.

Это собрание совсем другое. Белла почти с самого начала сжимает мою руку, и я чувствую, как ладонь затекает, но не смею ее отдернуть. Милорд слишком строг, Беллатрикс взволнована. Она не смотрит на него, над ее ртом блестит капелька пота. Я ловлю себя на мысли, что хочу слизнуть ее, а потом долго-долго целовать эти плотно сжатые губы. Но тут же отгоняю от себя это, понимая, что должно произойти что-то серьезное.

— Завтра будет победа, — говорит Волдеморт, когда все расходятся.

Он держит Беллу за руки, я сижу на своем прежнем месте, наливая себе огневиски, и слушаю его вкрадчивый голос. Тишину пронизывает стук дождя по стеклам, сквозь него пробивается вой ветра, блуждающего по щелям оконных рам, и на фоне всего этого я раздается тонкий шелест ее юбки. Она подходит ко мне, кладет руки на плечи, я вижу ее широкую улыбку. Почти такую же, как тогда, в осеннем парке. Ее губы касаются моей щеки, я чувствую исходящий от нее сладкий аромат, который мгновенно начинает кружить мне голову. Поднимаю глаза, и вижу Волдеморта. Он стоит всего в полшага от нас, и весь его вид говорит о том, что он наслаждается тем, что видит. Ему идет эта едва заметная ухмылка, а его взгляд пленит, лишает возможностей думать и собственных желаний.

— Мы войдем в историю, — шепчет он мне на ухо, и его горячее дыхание обжигает мне кожу.

* * *

На небе сгущаются тучи, быстро темнеет, по холмам блуждает ветер. В большом доме зажигаются огни, а вечер предвещает много смеха и огневиски. Но я сижу в кресле, не в состоянии пошевелиться или что-то сказать. Наблюдаю за Беллой, за тем, как она расчесывает свои роскошные волосы, а в зеркале виднеется ее отражение. Волдеморт выходит из ниоткуда. Кивает мне в знак приветствия и слегка прикасается руками к ее обнаженным плечам.

— Я всегда знал, что тебе подойдет красной цвет, — шепчет он ей на ухо и коротко целует в шею.

Потом смотрит в зеркало, наши взгляды встречаются, и он, видя на моем лице тревогу, поворачивается. Его бледное лицо четко выделяется на фоне черного бархатного плаща, а красное платье Беллы напоминает капли крови, разбрызганные по темной ткани. Он пересекает расстояние между нами всего в три широких шага, после чего берет мои ладони в свои руки и что-то говорит. Но я этого не слышу, только ощущаю обжигающий холод его пальцев и теплое дыхание на своей щеке. Мне становится еще страшнее, и даже теплые объятья, успокаивающие слова Беллы и его долгий поцелуй не позволяют мне унять дрожи.

Потом он просто поднимается, несколько секунд неотрывно смотрит Белле в лицо, поднимает руку и прикасается пальцами к ее губам. И этот жест куда красноречивее любого поцелуя или самых нежных объятий. А после Волдеморт резко разворачивается и уходит прочь. Белла заворожено смотрит ему вслед, улыбается и крепко обнимает меня за плечи.

— Скоро он вернется, — шепчет она. — Правда, милый, он вернется?

В ответ я только хмурюсь, понимая, что сейчас меня смогут спасти только огневиски и табак.

* * *

Но он не возвращается. Мне искренне хочется верить словам Беллы, но внутри меня все рвет и мечет, словно подавая странный сигнал о тревоге. Ноги едва удерживают меня, тело кажется ватным и непослушным, а движения Беллы слишком резкими, несмотря на мелодичность вальса. Она крепко прижимается ко мне, находясь значительно ближе, чем того требует этикет, и, кажется, в любой миг готова взлететь, забыв о танце, забыв обо всем, что происходит вокруг. Играет скрипка, всюду слышны голоса и смех, звон бокалов и пожелание счастливого Хэллоуина, и только я понимаю, что если бы не алкоголь в крови, то меня бы покинул рассудок. Путаюсь пальцами в ее волосах, вспоминая, как прежде это делал он и стараюсь не смотреть по сторонам. Забыть о том, что часы давно пробили полночь, что его нет больше двух часов, и что же будет, если он не вернется.

Белла чувствует что-то неладное только через несколько часов, когда мы, уставшие от танцев и суеты, выходим на террасу. Она смотрит в низкое ночное небо, на залитый осенним туманом парк и дрожащими руками достает тонкую сигарету. Я чувствую запах дыма и хватаюсь руками за ближайшую колонну — на какой-то миг мне кажется, что меня настигнет беспамятство. Но нет, только в лицо дует ветер, обдавая запахом опавших листьев.

— Он не вернется, — говорит она, и в ее голосе больше нет той мелодичности, которая звучала еще несколько часов назад.

Белла тушит сигарету и поворачивается ко мне. Я с ужасом смотрю, как по ее щекам струятся слезы, а плечи содрогаются от беззвучных рыданий. Она тянется руками ко мне, а ее губы шевелятся, нашептывая: «Мой Лорд», и я ничего не могу поделать, кроме того, как прижать к себе. Но как только она оказывается в моих объятьях — такая хрупкая, такая маленькая, я понимаю, что сам едва сдерживаю слезы.

Она прижимается ко мне, и я чувствую странную пропасть, которая никогда не разделяла нас двоих так, как сейчас. Пропасть, которую заполнял он.

* * *

…Смятая постель, холодный ветер и запах дождя. Белая простынь забрызгана кровью, несколько скуренных сигарет на полу и яростный шепот «Мой Лорд, вы вернетесь». Холодные руки на моих запястьях, застывающий крик в горле и сдерживаемые рыдания. Пустота в доме и не стихающие крики боли в сознании.

Белла смеется, в приступе безумия выкрикивает имена Лонгботтомов и покрывает поцелуями мое левое запястье, где когда-то виднелась черная змея. Поднимает на меня глаза, и в них я вижу отблески его взгляда. Его безумие. Его боль. Его страсть. Его Беллу. Снова зажигает сигарету, втягивает дым и ее хриплый смех переходит в рыдания. На ее руках все еще запеклись капли крови, и кажется, что в любой момент она выхватит волшебную палочку, и снова будет кричать «Круцио!». Но нет, сейчас она способна только на слезы.

И даже не замечает, как в комнату врываются посторонние люди, как хватают ее за плечи и что-то кричат. Только я пытаюсь закрыть ее собой, не дать им забрать единственное, что у меня осталось. Но она вдруг замолкает, и я все понимаю. Она знает, что он вернется, знает, что узнает о нашей преданности, что наградит нас так, как мы и не могли мечтать. И это будет лучшая награда в нашей жизни.

Сознание меркнет, ощущая себя лишь оболочкой, и совершенно не обращаю внимания на то, как меня ведут по размытому дождем парку, по тусклой аллее, где когда-то они были так счастливы. Бездушные крики авроров, их грубые жесты и холодное безразличие Беллатрикс. Все это так похоже на рассыпанные осколки того безумия, которое было всего несколько дней назад. Хочется закрыть глаза, ощутить запах золотой осени и снова услышать знакомое: «Береги ее». И больше никогда не жалеть о том, что я — не он.

fin