По залитой мягким закатным светом мостовой Косого переулка, заполненного суетливыми волшебницами и волшебниками, спешащими к теплу и уюту семейных очагов, уверенно и быстро шел высокий молодой человек. Он не был приглашен на званый ужин, его некому было ждать в холодном доме среди лондонских трущоб, но человек все равно торопился, никому не уступая дороги и не обращая внимания на возгласы: «Эй, смотри куда идешь!» или «Ну и наглая нынче молодежь, не то что мы в их годы!».
Совсем недавно этот прохожий с длинным носом и черными волосами, почти скрывающими бледное лицо и горящий взгляд черных глаз, получил письмо. Нет, для него это была не просто бумага, как можно было бы подумать. Это была надежда. Глупая, напрасная, ничтожная, равно как и все надежды в его весьма скучной и до недавнего времени предсказуемой жизни.
Он резко остановился возле двери кафе, на стеклянной поверхности которой, словно на большой колдографии, вилась поземкой вьюга — магический рисунок на двери как бы утешал прохожих напоминая им, что английская сырость в январе месяце — явление, разумеется, пренеприятнейшее, но, все же, временное. Жалоба министру на бездействующий Отдел Магического Хозяйства, который и найти-то толком никто не может, была грамотно составлена всеми работниками Министерства, и Пророк со дня на день обещал «реакцию» и её результат, то есть снег. Но никто не мог точно сказать, радовался ли этот мрачный человек хорошей погоде или, что вероятнее, его мало интересовали подобные мелочи.
Его тонкие длинные пальцы несмело нажали на ручку двери, и главный зал заведения огласил нежный звон колокольчиков, отчего молодая рыжеволосая женщина, сидевшая за дальним столиком, привстала и приветливо помахала рукой.
— Северус, сюда! — она изо всех сил старалась быть веселой, но грусть то и дело проскальзывала сквозь наигранную радость. Сейчас ей было неловко: она даже не знала, что заставило её написать то странное письмо для её еще более странного друга, который, по сути, давно им не являлся.
— Здравствуй, Лили…
— Привет, Сев. Не замерз?
— Нет, у меня кровь горячая! — оба рассмеялись привычной с детства шутке: натужно, неестественно, но вдвоем. И такое искусственное единение в самом деле немного согрело окоченевшего Северуса, который и мечтать не мог, что вот так, когда-нибудь…
Лили немного замялась, нервно заправила непослушный локон за аккуратное ушко с маленькой сережкой в виде полумесяца, но потом решилась и выпалила:
— С днем рождения! — и разразилась пожеланиями всевозможных благ, мерлиновой мудрости, такого же богатства и еще лавиной весьма банальных слов, адресата так и не достигнувших, ведь он, адресат, смотрел только на красивые пухлые губки Лили. Смотрел смело, ничуть не стесняясь такой своей смелости, но вовсе не чувствовал того, что чувствовать обязан был!
У него горело сердце, разрываясь от мучительной боли и удивления. Будто кто-то каленым железом пытался выжечь из него любовь, не спросив на то разрешения! И она уходила. По капле. С каждым её пустым и ничего не значащим словом, с каждым жестом тонкой ручки, с каждым взмахом пушистых ресниц. Он терял Лили Эванс! Нет, он не потерял её, когда она выбрала Джеймса, он не потерял её, когда она вышла замуж и стала миссис Поттер, он не потерял её, когда она отвернулась в первый раз, не пожелав с ним здороваться в "Кабаньей голове" при Сириусе. Она оставалась его светом всё это время. Но что же происходит сейчас? Северус откинулся на спинку стула и принялся разглядывать причудливые тени на потолке, отбрасываемые множеством свечей, только что зажженных хозяином заведения.
— Ты меня слушаешь? — Лили говорила тихо и почему-то пристыжено. — Я от души, тебя ведь мало кто поздравляет…
— Конечно же, слушаю, — яд его слов мог убить. — Ведь ты единственная на всем белом свете, буквально одна, кто догадался поздравить меня: нелюдимого, гадкого, презренного Пожи...
— Прекрати! Не смей так со мной разговаривать!
— Не нравится? — криво усмехнулся Снейп.
— Не нравится!
Он вдруг наклонился через стол и больно схватил её за локоть.
— А чего ты хотела? — его злой шепот пугал. — Я же Пожиратель, Лили. И ты это знаешь!
Лили Поттер поежилась, словно её холодным ветром обдуло:
— Да, мы недавно узнали…
Собеседник хмыкнул и скривил тонкие губы.
— "Мы"? Надеешься разнюхать что-то, чтобы идиота благоверного порадовать? А если не надеешься... Значит, сама идиотка — жаловаться пришла! — девушка смотрела на него обиженными глазами и не могла ничего возразить. — Других кандидатур не нашла? Волчонок твой, или Блэк, или еще какой тупица больше не радуют своей храбростью? Захотелось поговорить с кем-то мыслящим?! Или помощи попросить решила? Ты в своём уме?! Три года назад смотреть на меня не хотела... А я ведь просил прощения, Моргана тебя побери, я умолял! Всего одно слово, одно несчастное слово, и всё — я больше не достоин твоего общества. А сейчас что изменилось? Что???
— Я ошиблась! Прости меня…
От неожиданности Северус смахнул со стола белый кофейник, и тот разбился с оглушительным звоном.
— Мисс, у вас все хорошо? Что-то громко вы ссоритесь, — пробормотал подошедший Флориан, подбирая осколки.
Хозяин узнал и свою молодую посетительницу и такого же молодого, но весьма решительно настроенного посетителя. Он не желал видеть у себя в заведении лояльных Тому-Кого-Нельзя-Называть, а именно такие слухи ходили про этого черноволосого носатого мага. И были они весьма убедительны. Но и выгонять сальноволосого клиента, больше похожего на злобного зверька, ему было не с руки.
— Да-да, конечно, не беспокойтесь! Простите за кофейник…
— Ну, не вы должны извиняться, мисс! — произнес волшебник, уставившись на молодого человека.
— Уйди. Немедленно! — металл в голосе слизеринца не позволил Флориану ослушаться, и он поспешил ретироваться от греха подальше: мало ли что может прийти в голову безумцу.
Они помолчали еще немного, занятые разглядыванием засахаренных вишенок на пирожных. Но молчание — вещь хрупкая, ненадежная... излишне красноречивая. И Северус не положился на него, а предпочел продолжить прерванный разговор:
— Он груб с тобой?
— Нет!
— Он не любит тебя?
— Любит!
— Он идиот!
— Да нет же!
— Это не вопрос, а неоспоримый факт.
Лили больше не знала, что сказать, и как объяснять. Возможно, виной всему обычная депрессия. Может, все пройдет, и мир снова станет ярким. Может, она вновь будет радоваться уставшему от борьбы, но от неё же и счастливому мужу. Станет приветливее с его друзьями, своим постоянным присутствием превращающими всякое её личное пространство в штаб-квартиру Ордена Феникса. Все пройдет, и ей расхочется греть руки в ладонях своего старого друга, чье имя Джеймс запретил даже произносить.
Она понимала, что эта встреча — женская блажь, глупая выходка вчерашней школьницы, ошибка. Но ноги отказывались слушать свою хозяйку и не давали ей возможности просто сбежать…
— Ты на меня странно смотришь. Злишься? — девушку пригвождал к месту еще и его холодный пустой взгляд, а ей так хотелось купаться в его обожании, говорить с ним обо всем на свете, высмеивать его вечную серьезность и любовь к жабьим лапкам, важнейшему компоненту его обожаемых зелий, но нет. Её подопечный вырос и не стремился открывать душу перед своей вечной защитницей, равно как и оберегать её саму. И осталось ли хоть что-то в его скрытной душе, способное понимать, сострадать, любить? Она сомневалась.
— Я разочарован, Лили. Думал, ты другая, а ты… как все!
Северус сложил руки на груди и наблюдал за женой врага, поражаясь, как мог столько лет обманываться. Она — женщина, самая обычная женщина, таких вокруг тысячи ходят, а он еще надеялся на что-то, глупец! Муж ей разонравился, устала она от него! Какая банальность…
— Ты меня часто обижал, Северус, а я тебя постоянно прощала, давай не сегодня, ладно?
— Мне теперь без надобности твое прощение Лили, совсем! Ну как ты не поймешь?! — у него вырвался нервный вздох.
— Ну вот, опять я тебя прощаю… — Лили тоскливо заглянула Северусу в глаза, словно искала там что-то.
Они взяли себя в руки, нашли силы обсудить бывших однокурсников, странности погоды, вспомнили приветливого отца Лили, любившего фотографировать свою веселую дочь и её задумчивого маленького друга на качелях заднего двора. Умело обошли стороной опасные темы их нынешней жизни и принялись прощаться, притом только один из них надеялся больше не встретиться с другим, и сберечь хотя бы бледные воспоминания о своей первой и чистой любви. Другой, а, вернее, другая, расставаться не хотела и не верила, что больше не увидит влюбленного взгляда черных глаз. Однако она верила, что её нельзя не любить, а раз так — он будет любить!
Лили, взяв Северуса под руку, прижалась к его нескладному худому телу, стряхнув с серого дешевого сюртука несколько крошек, и невинно поинтересовалась:
— Проведешь?
— До выхода, — он еще не свыкся с ровно бьющимся в её присутствии сердцем. Обычно оно просто выскакивало из груди. И уж точно не хотел никуда провожать повисшую на его руке девчонку, опасаясь подвоха с её стороны. А ведь раньше и помыслить не смел о подобном!
— Нет, до входа! Северус, будь мужчиной! Уже темно, а Джеймс вернется только завтра, и я боюсь идти одна! Да что с тобой такое?! — она топнула ножкой.
— Это опасно, для тебя же и опасно.
— Побежишь к хозяину с докладом, как собачка?
Они вышли на тускло освещенную улицу, с неба накрапывал противный дождь и Северус убедил себя, что лучшим решением будет аппарировать с ней до её дома и подавить в себе желание задушить приставучую миссис Поттер прямо здесь!
— Хорошо, полагаю, засада меня не ждет? — вопрос был серьезным.
— Конечно нет, что за глупости! — Лили заулыбалась, натянула варежки и радостно шагнула на середину тротуара. — Давай пройдемся?
Молодой человек запрокинул голову, оценивая изменения погоды, произошедшие за минуту с того момента, как он делал это в последний раз. Их не наблюдалось — все так же моросил дождь и дул ледяной ветер.
— Может не стоит, может лучше… эээ… летом?
Лили засмеялась и потянула Северуса за собой, словно тот — её непослушное дитя.
— До лета еще далеко!
Даже огромный наколдованный зонт не помог: парень вымок до нитки и, проклиная женские прихоти на чем свет стоит, то и дело порывался оставить свою спутницу. Его ждал друг, а жена друга наверняка уже приказала приготовить для него чего-нибудь горячего, и они втроем уселись бы у потрескивающего камина, потягивая огневиски и обсуждая планы Темного Лорда, сулившие им обоим желанные деньги и не менее желанную власть. Такой вечер нельзя было бы назвать бесполезным, в отличие от бронхита, заработанного по собственной воле!
— Ты весь дрожишь, давай я тебе грог приготовлю?
— Ноги моей в доме Поттера не будет! — и развернулся, готовый покинуть Годрикову Впадину и забыть даже внешний вид кирпичного дома на окраине.
Лили умоляюще сложила ладошки и заглянула в глаза Северусу, готовая на все, лишь бы доказать, как же сильно она нужна ему…
— Ну, пожалуйста-а-а… — протянула девушка ласковым голосом, полным надежды. — Ты же простудишься!
В её больших и будто бархатных зеленых глазах горел живой огонь. Они смотрели на него чуть насмешливо и нежно, а холод был таким мерзким, что путь к горячему грогу показался парню не таким уж длинным и опасным, а даже полезным для самолюбия. Ведь, узнай Джеймс Поттер, кто грелся в его доме, то заавадился бы на месте!
Гостиная была обставлена богато и со вкусом: массивная темная мебель, портреты в позолоченных рамках, свадебные колдографии Лили на камине, старинные, но оттого не менее красивые диван и кресла красных с золотом оттенков, напольные часы с человеческий рост, издававшие противный скрип и лишь подобие тиканья в силу своего почтенного возраста, — все это просто кричало о внушительной истории рода хозяина дома, создавало атмосферу покоя, стабильности и простого семейного счастья.
"Что ей не так, чего же она хочет?" — задумывался молодой человек каждый раз, когда мимо него с очередным бокалом сладкого и почти неразбавленного грога проходила Лили Поттер. Распустившая волосы, красивая, волнующая, но не его, а этого жалкого тупицы, неспособного на какие-либо поступки без своей свиты таких же тупых дружков!
Дом детства Северуса Снейпа был иным — темным, обшарпанным, неуютным, полным боли и разочарования его несчастной матери, неспособной защитить от постоянных издевательств мужа ни себя, ни сына. И парня пронзила зависть — жгучая, крепкая, черная. У беззаботного придурка Поттера было все, о чем сам Северус мог лишь мечтать! И где же справедливость?
— Еще? — спросила девушка, присев на подлокотник кресла, в котором развалился её гость.
— Нет, это уже пятый… — у него заплетался язык, а запах пряной туалетной воды, исходивший от упругого и такого близкого тела Лили, трезвости не способствовал. Да и её волосы, такие густые, такие блестящие и яркие, похожие на закатное солнце… Интересно, Джеймсу нравятся её волосы? Или для него такая красота — это что-то само собой разумеющееся, как, собственно, и все, чем он владеет?
— Сними рубашку, — Северус непонимающе на нее уставился. — Да не смотри ты так, стеснительный какой, я быстро высушу, ты и не заметишь! — она опять улыбалась, а на её румяных щечках играли отсветы от огня в камине.
— Наклонись…
— Что? — игриво переспросила Лили, уже понимая, что её взяла.
— Наклонись… — повторил Северус и резко притянул к себе девушку. Она упала прямо ему на колени, не сопротивляясь и продолжая призывно улыбаться. — Обними меня!
— Ты что, приказываешь мне?
— Приказываю…
Они целовались долго и жадно, словно пытаясь вобрать в себя частичку друг друга. Северус рвал на ней плотное синее платье, желая поскорее добраться до тела, а она гладила его влажные волосы, и ничто уже и не смогло помешать парню, не совладавшему со своей похотью и завистью, когда он прохрипел:
— Где спальня?..
— На втором этаже, первая дверь налево…
Ночь была бурной, два тела на широкой супружеской кровати сплетались до самого рассвета, а одно из них, женское, надолго сохранило синяки от грубых мужских ласк… Но как бы хорошо им ни было вдвоем, пожалеют о содеянном оба. А Северусу Снейпу — серьезному человеку, доверенному лицу Темного Лорда и подающему надежды зельевару — придется расплачиваться за такую ошибку молодости еще многие и многие годы. И пусть эта ошибка будет далеко не единственной, но именно она разрушит его далеко идущие планы, заставит унижаться и притворяться. А что может быть хуже, чем поступиться своей гордостью? Для него — ничего.
Будущее пряталось в тумане серого промозглого рассвета. Молодой человек смотрел на него сквозь воздушный белый тюль на окне и готовился уйти, не попрощавшись. Лили разметала свои спутанные волосы по подушке. Обнаженная и теплая, сладко посапывающая на смятой постели. Но оставить её, не притронувшись напоследок к такому прекрасному телу, он не смог и, тихонько подойдя к кровати, поцеловал шелковую кожу на плече. И только после этого пошел прочь, еще не осознав до конца, чего хотел больше: мести Джеймсу за все школьные годы или все же саму Лили? Подойдя к невысокой чугунной ограде, он оглянулся на окно спальни. Завернутая в простыню девушка беззвучно плакала. Она уже знала, что её бывший друг не её герой. Вернее, он не захотел им стать, и еще через несколько секунд дымка тумана навсегда скроет от нее её измену, но утаить неверность от мужа будет намного сложнее…
Как только за Северусом со скрипом захлопнулась калитка, он все же ощутил, чего желал больше.
«Так даже лучше, вот, Джеймс, мы и квиты»! — подумал парень и недобро усмехнулся: он был доволен. Впереди его ждали сражения, борьба и победа, а в ней, победе своего повелителя, он не сомневался. Он уповал на неё, как на единственный шанс показать всем своим обидчикам, что же такое настоящая месть без границ и пощады!
09.12.2010 Глава 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
На журнальном столике, возле недоеденного бутерброда с сыром и записки от Дамблдора, лежал светлый конверт. Его не было видно, но Северус знал, что он там. Просто не хотел зажигать свет. В темноте его мысли выстраивались по ранжиру, и он мог узнать главную, появись она в его голове, разумеется. Мысль, от которой зависела его судьба. А она, судьба, отвернулась от него спустя всего пару недель после той роковой встречи с Эванс. Откуда он мог знать, что пророчество затронет её ребенка? Он даже не знал, что она была беременна! С тех самых пор он только и делал, что умолял. Умолял Дамблдора спасти Лили, Темного Лорда умолял пощадить её, а себя умолял быть сильным, потому как не верил ни тому, ни другому.
Однако повелитель удивил его не только тем, что почти согласился не убивать мать, но и тем, что согласен был оставить в живых и дитя, забрав его себе. В нем боролось недоверие к Альбусу с его проклятым пророчеством и желание жить. И недоверие с каждым прошедшим днем перевешивало желание, хотя что же произойдет, когда он обнаружит Поттеров — предсказать невозможно. Но и сам Северус с трудом допускал, что настолько могущественный волшебник вот так запросто позволил бы ему подслушать пророчество под незапертой дверью, просто-напросто позабыв про осторожность! Конечно, ему только двадцать один, он молод и зелен, но далеко не глуп…
На бумагу упал лунный свет, и конверт вновь попался на глаза молодому человеку, понуро сидящему в старом домашнем халате на старом протертом диване и сгорбившимся под тяжестью собственных дум. Он нехотя потянулся за ним, попутно поджигая оплавленный огарок свечи. Что нового могла написать ему Лили? И вообще, от её писем одни неприятности. Он и сам знает, что виновен, не нужны ему другие обвинители, чтобы понять столь простую истину!
Вглядевшись в свое имя, выведенное каллиграфическим почерком отличницы, он вспомнил клятвенное обещание Дамблдора.
— Да ты же не знаешь, что это я… — и с облегчением выдохнул.
Прочитав короткое послание упавшей духом женщины, щедро политое её слезами, он и сам еле сдержался, позволив себе лишь такую слабость, как тяжелый стон. Да, Северус был достаточно умен, чтобы понять: безнаказанность — явление временное, но он был совсем не готов узнать, что в его случае провинившийся наказал себя сам, причем пожизненно…
Стекло дребезжало от настойчивых и тревожных постукиваний клюва большой белой совы. Дамблдор еще ни разу не отправлял её к нему, опасаясь выдать своего шпиона, и так не сильно желавшего таковым числиться. Особой смекалки не требовалось, чтобы догадаться о причине, побудившей директора на такую неосмотрительность. Это ощущение бесповоротности происходящего, ужаса, сковывающего руки и ноги, — молодой человек не понимал, откуда все это взялось, но знал, какую весть пытается донести до него обеспокоенная птица, прекрасно знал.
И от этого знания хотелось умереть, не оставив после себя ничего — ни останков, ни дома, ни воспоминаний, но он не заслужил такой роскоши. Парень встал, покачиваясь от горя, доковылял до окна и распахнул створки, впуская в дом известие о чьей-то страшной гибели и свою новую жизнь…
* * *
Громко хлопнула дверца машины, нарушив тишину и покой сонной Тисовой улицы. Прямо над дорогой стремительно пронеслись две совы, чуть клюв в клюв не столкнувшись с двумя такими же. Где-то вдалеке жалобно и боязливо завыла собака — то ли на луну, то ли на птиц, ненормальное поведение которых удивляло ученых по всему миру вот уже второй день. Но никакие звуки и необъяснимые явления не могли заставить сидящую на заборе дома номер четыре кошку даже пошевелиться. Она была неподвижна, будто статуя, и смотрела немигающим взглядом в самый дальний конец улицы, словно терпеливо ожидала кого-то. Заметив, наконец, нужную ей персону, кошка дернула хвостом из стороны в сторону и сузила глаза.
Человек, появившийся словно из ниоткуда, был высок, довольно худ и стар. Он уже целую минуту рылся в карманах своей лиловой мантии и беззлобно ругал самого себя, такого рассеянного и забывчивого. Альбус Дамблдор, а это был именно он, не рад был находиться на этой улице, равно как и улица была не рада всему с ним связанному, начиная от волшебства в целом и заканчивая загнутыми кверху носками его экстравагантных туфель. Причины, по которым улица и её жители расстраивали директора Хогвартса, были намного серьезнее, но старик уверял себя, что другого выхода все равно не было. Многочисленные фейерверки по всей стране, ошибочно принимаемые магглами за гром и молнии — отличное тому подтверждение. И пусть в его тщательно продуманный план закрались непредвиденные обстоятельства и совсем уж неожиданные люди, все равно — Британия обрела свободу от кровавого тирана, и ничего не может быть лучше для её народа, ничего!
Наконец, во внутреннем кармане Альбус отыскал нужную ему вещицу, оказавшуюся чем-то вроде серебряной зажигалки, откинул с ее верхнего конца крышечку и чем-то там щелкнул. Ближний к нему фонарь погас, он щелкнул еще раз — погас и второй фонарь, но когда старик щелкнул в третий раз, первый фонарь зажегся вновь и уже не хотел гаснуть, сколько бы человек не тряс зажигалку и не грозил её создателю карой небесной.
— Вас скоро начнут фотографировать, директор.
Старик перестал размахивать вещицей и оглянулся на молодого человека в черной мантии.
— Да я тут вот… свет гашу. Мы не должны вызывать ни малейшего подозрения, мальчик мой! Ни малейшего! — поучительно произнес старик, сверкнув ясными голубыми глазами из-под затемненных очков.
— А неприятностями не чревато ваше обращение с фонарями при помощи этой вещицы? Вы же не думаете, что ночами по маггловским улицам расхаживают толпы волшебников и развлекаются игрой со светом? — он удивленно пожал плечом.
— Хм… — Альбус поспешно засунул свое приспособление обратно в карман. — Действительно, идемте лучше к дому… Ты где, Северус?
Но молодой человек и не думал ждать своего директора. Его широкая и немного сутулая спина виднелась уже у самого дома номер четыре, и Альбусу ничего не оставалось, как печально покачать головой и направиться туда же.
— Профессор МакГонагалл, немедленно превращайтесь! — в ответ на яростное шипение Северуса кошка отвернулась и мяукнула. — Немедленно!
Запыхавшийся от быстрой ходьбы директор достиг, наконец, конечного пункта своего небольшого путешествия и с тяжким вздохом уселся на крыльцо дома.
— Минерва, ты неправа, и ты это знаешь, — мягко заметил он, — прекращай упрямиться! — только ему было позволено говорить таким покровительственным тоном с деканом Гриффиндора, и той все же пришлось принять человеческий облик.
— Вы не отдадите его… этому! — горячо зашептала женщина с острым носом и сердитым взглядом.
— «Этот», как вы позволяете себе выражаться, четко сказал вам написать своему посыльному, что ребенка сюда доставлять нет необходимости… — Северус театрально взмахнул рукой, словно резко вспомнил что-то важное. — Как я мог забыть, он же не умеет читать! В вашей великой школе и такой малости научить не в состоянии!
— Хагрид не посыльный! И он умеет читать…гм…немного… — Минерва замялась, но быстро спохватилась, — а школа прекрасно всему учит, и то, что вы сбились с пути, молодой человек, еще не означает, что кто-то в этом виноват!
Больше возразить было нечего. Профессор действительно помедлила с отправкой громовещателя Хагриду, в надежде, что директор все же передумает, убедившись, какие Дурсли хорошие и замечательные. Только вот, пронаблюдав за ними целый день, сама Минерва убедилась в обратном, потому в глаза Альбусу Дамблдору старалась не смотреть. Но и перед этим ничтожеством с грязными волосами она извиняться ни за что не станет! И как только Лили могла? Такая прилежная умная девочка, такая сильная волшебница и вот такой экземпляр?! Ей никогда не нравился этот её ученик, слишком уж тихий, а в тихом омуте, как известно, и Тому-Кого-Нельзя-Называть появиться несложно!
— Не ссорьтесь, дорогие мои! Лимонную дольку не желаете? — Альбус извлек из кармана горсть засахаренных фруктов и протянул им.
— Нет! — рявкнули стоящие перед ним люди в два голоса.
— Тише-тише! Я понял, понял… — сам директор решил все же полакомиться и набил рот конфетами, не заботясь о своей респектабельности.
Северуса чуть не стошнило на собственные ботинки, ведь перед его глазами до сих пор стояло мертвое, перекошенное от боли лицо Лили Поттер, совсем непохожее на смеющееся живое лицо той юной женщины, поздравляющей его с днем рождения и разделившей с ним ночь. Он страстно хотел бы запомнить её именно такой, но, увы, не вышло. Директор сам вызвал его к развалинам недавно еще целехонького дома, откуда битый час извлекали тела Джеймса и его супруги, накрывшей собой малыша, и спасшей тем самым ему жизнь во второй раз. Прошел всего один день, и как он может жевать свои чертовы конфеты, причмокивая от удовольствия?! Мысленно пожелав директору подавиться, Северус присел рядом и приготовился ждать.
Да, он убивал, и смерть не была ему в новинку, но она редко касалась знакомых ему людей, и уж точно он не позволил бы ей коснуться матери собственного сына. По крайней мере, он так думал, но в глубине души понимал, что обманывается. Скорее всего, он бы отвернулся, не поверил, оскорбил, да и всё на этом. В последнем письме Лили написала, что родила сына раньше срока, чтобы не вызвать подозрений у мужа, что больше не может хранить эту тайну, и пишет настоящему отцу её Гарри в надежде, что он не бросит сына, если с ней что-то случится. В самых последних строках она все же решилась и добавила, что и от мужа не укрылась его схожесть с их бывшим однокурсником. Он каким-то образом уничтожил чары сокрытия накануне вечером, и его взору явилась уменьшенная копия ненавистного Северуса Снейпа, разве что только с материнскими глазами. Рука, писавшая письмо, дрожала, и оттого буквы еле читались, то сбиваясь в кучу, то спрыгивая с положенного им места, то вообще исчезая. Видно, смелости у девушки хватило лишь на имя адресата, и не поверить ей было невозможно. Молодой человек многое бы отдал, лишь бы узнать, что произошло между супругами той ночью, куда делся Лорд и как выжил Гарольд? И, главное, сколько лет ему понадобится, чтобы узнать ответы на все эти вопросы?
«Волдеморт исчез, любовь победила!» — возвестил во всеуслышание Альбус, стоя над еще не остывшим телом своей ученицы, исцарапанным упавшими на неё обломками. Директор вещал, Снейп стоял на коленях и проклинал себя за глупое и ненужное донесение, а Сириус Блэк оглядывал руины и толпу людей возле них, ничего не понимая. Да ему и не дали понять, его практически сразу же схватили авроры и куда-то уволокли, но вот куда именно — это Северуса уже не интересовало.
Гораздо больше его волновал Темный Лорд. Ну не верил Снейп, что один из самых умных магов на планете мог угодить в такую ловушку, а то, что это была именно ловушка, сомнений не вызывало. Тем-Кого-Лучше-Не-Называть сколько угодно могли пугать непослушных детей, но слепым фанатиком зла Лорд не был, отнюдь! Он не мог поступить соответственно сказанному в пророчестве, словно бездумная кукла! Не мог! Ненависть к нему за убитую Лили и едва не убитого сына, за его кровь и плоть, смешивалась с разочарованием — с собой его наставник унес все мечты парня, и такое пережить было едва ли не труднее, чем всё остальное. Повелитель, а, вернее, мужчина, за которым Северус пошел по жизни, которому поверил, идеи которого принял не ради кого-то, а ради себя, бросил его на распутье. С ребенком, которого он не ждал, с Азкабаном, от которого ему будет очень трудно отвертеться, с друзьями, которым избежать тюрьмы будет практически невозможно — большинство из них никогда не скрывало свою приверженность Волдеморту. И что теперь ему делать: радоваться или биться в истерике?!
— А он… точно? Ты уверен, Альбус? — профессор МакГонагалл задала этот вопрос раз в десятый.
— Минерва! — директор не выдержал и повысил голос — ему чертовски надоело повторять одно и то же. Как будто бы он сам безумно рад такому непредвиденному и весьма щекотливому обстоятельству! — Уверен, процедура была мной соблюдена, если ты сомневаешься! И если бы Северус не отлучился, а ты сразу бы объяснила всё Хагриду, и он не последовал бы старому плану, так и не дождавшись результатов, то мы бы…
— Ладно-ладно! — женщина обижено поджала губы и демонстративно отвернулась. — Мы бы здесь не торчали, знаю!
Ночную тишину разрушили приглушенные раскаты грома. Когда люди догадались задрать головы кверху, огромный мопед уже приземлился прямо перед ними и с него, пыхтя и отдуваясь, как раз слезал еще более огромный человек.
— Хагрид! — директор расплылся в улыбке. — А ты письма не получал случайно? Ну, от профессора?
— От профессора? Письма? Да я ж и читать-то не умею! — слева от лесника раздалось язвительное хмыканье. — Хотя гналась за мной какая-то птица, точно гналась… Но они нынче нервные такие пошли, я подумал — обозналась! А что?
В тот же миг раздался гулкий удар, и Хагрид завертелся на месте.
— Балуется кто, что ли?
На земле за спиной великана валялась взъерошенная сова. К своему несчастью, она не успела затормозить и со всей силы врезалась в спину получателя своего послания, которое тщетно пыталась доставить на протяжении целого часа!
— О! Это она, она гналась! — обрадовался Хагрид и ткнул указательным пальцев в несчастное пернатое.
Северуса раздражал и Дамблдор, и лесник, и профессор, потому он откашлялся и поинтересовался:
— Я тут никому не мешаю?
— Чем, мой мальчик? — заинтересовался директор.
— Тем, что стою здесь и жду сына?
Хагрид открыл рот, и в него чуть было не залетел припозднившийся воробей.
— Откуда ж тут ему быть, чего ж ты несешь, нечисть змеиная?! У тебя ж деток-то и нету вовсе! — загудел великан, грозясь разбудить всю округу.
Директору все надоело не меньше, чем его молодому спутнику. С этой историей пора было кончать, ведь счастливый конец, а именно таким его видел Альбус, грозил затянуться до самого утра и плавно перерасти в мелодраму, изредка разбавляемую отборной бранью.
— Хагрид, ребенок в порядке?
— Да, нормально все, как вы и говорили, я у мадам Помфри забрал его и сразу сюда, сразу!
— Да-да, мы так и поняли… — Альбус покосился на все еще бездыханную сову. — Давай его мне!
— Хм… а этот тут к чему стоит? Чего он мелет про сына какого-то? Вы ж его не отдадите ему, не отдадите ведь?! — лесник переминался с ноги на ногу и бережно прижимал к себе белый сверток, извлеченный им из недр безразмерного серого плаща, подозрительно смахивающего на походную палатку.
— Отдам.
— Но сэр!
— Хагрид! Это его ребенок!
— Да быть этого не может, а мамка тогда ему кто? Лили, хотите сказать? Да не смешите вы мою горемычную голову!
— Хагрид!
Великан стушевался под колючим взглядом директора и протянул ему сверток, тот передал ребенка теперь уже законному родителю, задумчиво провел указательным пальцем по шраму в виде молнии на лбу малыша и прошептал:
— Ну, вот и всё, мой хороший, вот и всё…
Лесник громко сморкался в платок, не в силах поверить в услышанное, и сетовал на женское коварство. Минерва МакГонагалл пыталась гладить его по руке, хоть и не могла дотянуться даже до локтя, а Северус Снейп не находил в себе сил поверить, что вот так взял и исполнил последнее желание женщины, не задумавшись ни на секунду. Он смотрел на иссиня черные волосы сына, его носик с горбинкой, и понимал — не роди его уже давно нелюбимая им Лили, Темный Лорд не испарился бы, жизнь у него была бы гораздо проще, а у его матери она просто — была бы! Теплое тельце зашевелилось, угугнуло, и Снейп очнулся.
Отец так отец, как-нибудь справится.
Ранним утром следующего дня миссис Дурсль боязливо приоткрыла дверь, вытянула свою длинную шею и оглядела аккуратно подстриженный газон. Всю ночь ей чудились голоса, шепот и мяуканье! Но трава перед домом была свежей, непримятой и, как ей показалось, даже более зеленой, чем вчера. Женщина довольно кивнула: все-таки хорошо, что на свете есть удобрения. Какой же у неё умный и хозяйственный муж — просто лапочка, а не человек! Она смело вышла на порог, выставила пустые бутылки для молочника и вернулась в дом, к своему счастью, так и не заметив звездопада на уже довольно светлом небе.
Странное поведение небесных тел еще долго будут изучать всевозможные астрономы-профессионалы и просто любители, но они так никогда и не узнают, что то весь магический мир праздновал свою победу, запуская салюты и поднимая бокалы за Мальчика-Который-Выжил!
Однако Гарри Поттера чествовали совсем недолго. Руководство «Пророка» пошло на беспрецедентные меры и изъяло из продажи весь свой тираж, сославшись на закравшуюся ошибку. Но уже к вечеру его красочные заголовки гласили: «Да здравствует Гарольд Северус Снейп — Мальчик-Который-Выжил!». На первых полосах газет красовался темноволосый молодой человек с неприятным и словно презрительным выражением бледного лица, а на руках у него дергал ножками румяный пухленький малыш.
Нет, все было не так просто. Тысячи и тысячи волшебников и волшебниц перемывали кости благородной чете Поттеров и совсем не благородному Северусу не один, да и не два года. Но Азкабана бывшему Пожирателю удалось избежать с легкостью, не понадобилась и помощь Дамблдора. Кто ж засадит за решетку отца героя?! Однако все забывается, люди успокаиваются, а подробности произошедшего забирает себе история, так и фамилия Поттеров канула в небытие, оставшись лишь в умах верных друзей Джеймса. Да, он защищал жену, предполагаемого сына и погиб смертью храбрых, но погиб, а Гарольд с отцом остались жить дальше.
* * *
Под Люциусом Малфоем закачался сначала пол, затем кресло, а затем завибрировал и он сам. Удерживать чашку чая за тонкую фарфоровую ручку, вальяжно закинув ногу на ногу, не разливать этот самый чай и притом выглядеть достойно своего высокого положения у него выходило из рук вон плохо, а точнее — не выходило вовсе! Напиток пролился на дорогущий выходной камзол из мягчайшего бретонского бархата, сын издевательски хихикал, наблюдая эту сцену, а друг сидел напротив и являл собой образец истинного английского спокойствия, сосредоточенно листая свежий «Свод Зельевара».
— Это не повторится? — с плохо скрываемым раздражением в голосе поинтересовался мужчина у всех присутствующих и вернул чашку обратно на столик, не без оснований полагая, что так будет намного безопаснее.
— Повторится — еще два, — буркнул Северус, не поднимая глаз.
— Еще два взрыва?! Но это… хм… много! А если он там, ну того… — не то чтобы Люциус беспокоился за Снейпа-младшего, он к нему теплых чувств не испытывал, скорее, наоборот, но вот так спокойно сидеть? Может ему, упаси Мерлин, голову оторвало?!
— Нет, пап, эта комбинация предполагает три взрыва! И вот если не будет второго или третьего, значит, Гарри точно помер! — дом вновь сотрясла взрывная волна, опровергнув тем самым предположение о безвременной кончине его друга.
Северус оторвался от занимательного чтения и просверлил крестника злющим взглядом. Ну не понравилось ему заявление Драко! Что за судьба такая — передавать свои бесценные знания недостойным человеческим умам?
Мальчишка вытянулся в струнку, постарался придать своей веселой физиономии как можно более льстивый вид и затараторил:
— Ну, то есть при должном внимании к компонентам взрываться ничего не должно, но при существующей рецептуре …кхм…не устраивающей вашего сына, это весьма вероятно… Тем более, кто его знает, что этот дурень туда сыпанул, ну правда!
Конец его речи вышел просто жалобным. Ребенок бы и хотел высказать все, что думает о манере преподавания своего крестного, то есть о его манере все время орать, в то время как это самое преподавание и должно происходить. Но распрощаться с жизнью в столь юном возрасте или превратиться в мелкого грызуна он точно не был готов!
Его размышления о несправедливой судьбе прервал еще более несправедливый, по его мнению, подзатыльник от отца и выговор о недопустимости подобных выражений из уст наследника знатного рода, убедив Драко в его выводах еще сильнее и навсегда. Лучше бы это он там взорвал чего-нибудь, а не Гарольд, хоть не так обидно было бы!
После третьего взрыва, последовавшего почти сразу же за вторым, Северус недовольно крякнул и все же поднялся, расправил строгий черный сюртук, поправил белоснежные манжеты и решительно проследовал в подвал.
— Ждите здесь.
Мужчина смело открыл массивную дверь в помещение, предназначенное для хранения ненужной домашней утвари вроде дырявых котлов, покинутых портретов и детской мебели, выкинуть которую Хельга — весьма своенравный домовик — все время «забывала». Не забывая, притом, частенько пускать слезу над паровозиками, кроваткой или детским стульчиком и жаловаться на такое неожиданно быстрое взросление её обожаемого воспитанника. Не терпевший и намеков на сентиментальность Снейп не единожды пытался вышвырнуть вещи на помойку или же отправить деревяшки доживать свой век в пустыню на радость бедуинам, но они каким-то чудесным образом вновь материализовывались здесь!
Только вот, оглядев комнату, ненавистной мебели, занимающей ценное пространство их небольшого дома в пригороде Лондона он, к своему удивлению, не заметил. Не то чтобы её вдруг не стало, вовсе нет! Просто все помещение и вещи в нем оказались щедро замазаны искрящейся изумрудной слизью, безусловно придавшей унылым серым стенам некую пикантность, но уж явно не ту, которой бы порадовался хозяин жилища!
Посреди комнаты, на единственном чистом табурете сидел его совсем не чистый сын, одной рукой он подпирал подбородок, а другой безуспешно пытался очистить брючину, тяжело вздыхая и философски оглядывая деяние рук своих…
09.12.2010 Глава 2
Всё это случилось из-за того, что я не умею просить! И как просить о чем-то того, кого презираешь? А Дамблдора я презираю всей душой, даже не будучи с ним близко знаком. Ведь мне никто и никогда не портил жизнь с такой противной улыбкой на добром лице!
— Мальчик мой, в Хогвартсе слишком много опасностей для такого любознательного малыша, как ты! — ласково говорил он, стоя к нам с отцом спиной и любуясь своим чертовым фениксом. — Твой папа наверняка найдет решение! — и я вырос один, запертый в снаружи светлом, но внутри темном доме.
Потертая мягкая мебель непонятного цвета перекочевала к нам из места, где отец жил раньше, еще до моего появления в его жизни, и уютом от неё не веяло. Веяло лишь старостью и плесенью. Каменные немного шероховатые, словно крошкой посыпанные стены, простые столы и стулья, уже несколько мутные и навевающие грусть своим тусклым желтоватым сиянием массивные хрустальные люстры… Несколько подаренных профессором МакГонагалл напольных ваз ужасного коричневого цвета в мелкий горошек — обстановка весьма и весьма скромная. Две спальни на втором этаже, маленькая гостиная, библиотека без окон, кухня и две тесных каморки в подвале, одну их которых отец гордо именует лабораторией — вот и все помещения моего родного дома. Его единственные украшения — скрипучий черный флюгер на крыше, изображающий пышущего огнем дракончика с отломанным крылом, да маленький овальный витраж на пыльном чердаке.
Забравшись туда очередным скучным вечером, злой на всех людей меня покинувших, я смотрел сквозь стекло во двор с его покосившимся забором, лохматыми кустарниками, ржавой бочкой у ворот и любовался высоченным древним дубом. Дерево погибало, отбыв свой срок на этой земле. Его ели жучки, сухие ветви ломались и падали вне зависимости от времени года, а могучие корни норовили покинуть почву, словно помогая дубу умирать. Но в разноцветных стеклышках витража оно оживало, принимало причудливые формы и напоминало мне стойкого бойца на страже моего спокойствия, лишь притворившегося слабым и хилым. Для отвода глаз, конечно же! Вот до чего я доходил, чуть не воя от одиночества.
Так что, директор, если вдруг я решусь вас за что-то поблагодарить, срочно вызывайте целителей, пусть они мне мозги вправят. И если вы их вызовите, а они помогут, я скажу вам за то самое искреннее спасибо!
— Папа на выходных занят, радость моя, он у нас единственный зельевар! Кто же дополнительные занятия проводить будет? — директор растягивал слова и снова улыбался, протягивая мне какую-то сладкую гадость, очевидно, в честь восьмого дня рождения национального героя! Как только горгулья закрыла за нами вход в кабинет, отец неловко приобнял меня, но я не заплакал, просто не умею. Меня учили только терпеть. И я терпел…
Дополнительные занятия с «неорганизованным стадом баранов» не приносили им никакой пользы, и лишь сильнее убеждали их в том, что они действительно самые обыкновенные бараны, а часть из них еще более обыкновенные овцы. Это со слов отца, как несложно догадаться. Но директор приказал, и декан Снейп не спорил. Догадывался ли я, что ему не сильно-то и хотелось со мной возиться? Нет, не догадывался. Знал. Я люблю отца, он вроде любит меня, и вообще у нас обычная волшебная семья, каких тысячи! Но иногда мне случается ловить на себе такой холодный взгляд родных черных глаз, что в груди все замирает, остывает и дрожит мелкой дрожью. В такие моменты мне кажется, что на меня смотрит неприветливый незнакомец, и я ему просто обязан что-то оправдать и окупить, но вот беда: не оправдываю и не окупаю!
Два года назад, после возвращения с Рождественского ужина у Малфоев, отец прилично выпил и не пошел спать сразу, как обычно, а сам зажег огонь в камине, придвинул к нему два огромных жестких кресла, пригласил меня присесть в одно из них и поговорить с ним. Редкий случай: обычно мы не разговариваем, а перекидываемся простыми предложениями и желаем друг другу спокойной ночи, если есть, кому желать, разумеется. Но в ту ночь никто так и не заснул. Я сбежал от ужаса услышанного обратно к Драко, закрылся у него в ранее нами же и обработанном антипоисковыми чарами шифоньере и трясся там до утра, так и не выжав из себя ни слезинки. Друг не выдал моего местонахождения и после отцовской взбучки, но непрозрачно намекал на идиотизм такого поведения, называя меня ученым придурком, и упрашивал покинуть его мебель добровольно. Однако не забывал добросовестно докладывать в замочную скважину о ходе поисковой операции под кодовым названием «Мальчик-Который-Непонятно-Зачем-Выжил-Ведь-Его-Сейчас-Убьет-Отец!»
Под утро он не выдержал и пошел сдаваться своему крестному, которому мисси Малфой запрещала проникать в сознание сына, мотивируя это слабостью его душевного и физического здоровья. Хотя и того и другого у Драко в избытке, уж поверьте! Мне кажется, она тогда моему родителю зачем-то насолить хотела. К тому времени отец с дядей Люциусом рыскали уже по округе, пугая добропорядочных магглов своим зверским видом и баламутя местное отделение полиции звонками обеспокоенных граждан. Когда меня, наконец, извлекли на свет, от детоубийства отца спас лишь мой вид загнанного животного. Я чуть не кидался на нарушивших моё уединение, хотя почти ничего не понимал и не видел от долгого пребывания в шкафу. Напившись, Северус Снейп вольно или невольно, кто же разберет, выдал девятилетнему мне многие свои мысли, и в придачу, чтоб мало не показалось, подробную историю моего появления на свет, объяснившую все те причины, по которым меня почти изолировали от магического мира. Признаюсь, было больно, даже очень. С тех пор я не понимаю, люблю ли рыжеволосую девочку на колдографии или ненавижу. Я-то думал, что они развелись! Да и тетка правдоподобно рассказывала трагическую историю о разбившемся автобусе, не менее красочно описывая процедуру опознания тела своей непутевой сестры. Еще и глаза платком промокала, лгунья!
Отец назвал мать неверной, но хорошей, любящей, самоотверженной и подарившей мне жизнь дважды. Но я, любитель порядка и ясности, никак не мог соединить эти понятия в единое целое. Не позови она папу тогда за собой, может быть, я родился бы у неё позже и все были живы! Не знаю ответа, не знаю ничего, но с тех пор фото выпускницы Хогвартса пылится в книжном шкафу между «Искусством Фламеля», подаренным отцу им самим, и старой подшивкой газет.
— Ты её любил? — спросил я на следующий день после своего неудавшегося побега.
Отец заерзал в кресле как мальчишка, отвел взгляд и поморщил свой длинный нос. Он всегда так делал, когда что-то забывал или не мог отыскать.
— Нет! — плохой ответ, но честный.
Рассердиться тогда я не посмел: послушные дети не сердятся на своих родителей, они их слушаются, и я слушался и слушаюсь. Неподчинение грозит отправкой к Дурслям, а моё присутствие в их доме радости не приносит никому. Им — лишние хлопоты, мне — желание повеситься от постоянной кормежки, приторно-сладкого «Гарричка» тети Петунии и сотни её просьб сделать «Даддличку» немного стройнее! Физическое превосходство над противником, пусть и исчисляемое в фунтах, дело не последней важности, и задиру Дадли устраивает его вес, но тетку не переубедить! И я обещал ей, что как только научусь столь сложному заклинанию, сразу же сделаю из её сыночка настоящую балерину! Хотя я прекрасно знаю эти чары — я вообще, благодаря отцу и его книгам, знаю многое — но кузена жаль. Он не блещет умом, скорее наоборот: он туп, как пробка. Однако мне он нравится. Как-то раз Даддли даже пытался меня защитить от хулиганов соседней с Тисовой улицы, и, пусть нам совсем не героически пришлось спасаться бегством, совсем уж позорно сверкая пятками, глупую, но все же храбрость, я оценил. Их было пятеро на двоих!
Не желая продолжать трудный разговор, отец прервал свой завтрак и отправился в Хогвартс, приказав Хельге глаз с меня не спускать. На том разбор полетов, то есть чувств, закончился. Ведь они, в нашей семье не приветствуются. У меня в спальне на полках самые лучшие игрушки, в шкафу новомодные вещи и редчайшие книги, три золотых котла в подвале ждут реализации моих идей, а Комета лежит в пустующем гараже и не ждет ничего: я ненавижу летать. На моё содержание папа средств никогда не жалеет, но всё это я бы с радостью отдал за возможность поменяться с Драко местами хотя бы на одну неделю! Родители любят его больше жизни и говорят об этом вслух сто раз на дню, пылинки сдувая с избалованного и непослушного сына. Не то, чтобы меня что-то не устраивало, Гарольд Снейп не сопливая девчонка и в жизни никому не жаловался! Я даже не сказал, что сломал руку прошлым летом, а пробрался в отцовскую лабораторию и сам сварил Костерост. Кость срослась немного криво, и тетя Нарцисса в первый раз в жизни отвесила мне хороший шлепок, но ведь срослась же! Нет, я не жалуюсь. Я завидую. Малфои воспитывают отпрыска, ругают и хвалят, гордятся и стыдятся, последнее в исключительных случаях, и благодаря этому в Малфой-мэноре жизнь кипит!
Я же просто существую, и, что самое обидное, чувствую себя виноватым в том, что так же существует и мой отец. Он не скрывает свое неверие в то, что Темный Лорд не сдержал обещания и решил меня убить. Северус Снейп ждет его возвращения, всей душой ждет, а про маму даже и не вспоминает. Иногда он замирает, не дописав строчку, не допив кофе, или помешивая зелье в котле, пар которого обжигает ему руку, и в его грустных глазах рождается иная жизнь. Жизнь, где он важен, где все его планы воплощены, и там, я уверен, у него нет сына. Там живет его кумир, живут его свободные друзья и тетя Драко, там все совсем по-другому и он улыбается. Мечтательно, легко, позабыв о том, кто он и где. Но тот мир испаряется, как только он видит меня. Отец не злится, он просто возвращается в скучную реальность и продолжает варить снадобья для учащихся, богатых заказчиков, или же аптекарей, неспособных самостоятельно и жаропонижающее состряпать. Декан Снейп не свободен: все семь заявлений об его уходе были отклонены, и собственный бизнес занимает у него все свободное время, по праву принадлежащее праздникам или же просто сну. Он тяжело работает, чтобы я жил хорошо, очень тяжело. Но почему отец не ушел самовольно, я не знаю. Директор играет с нами, но чего он хочет? У меня снова нет ответа.
В конце концов, я просто ребенок, к тому же ребенок, у которого отобрали надежду на дружбу и хоть какое-то общение с родителем: Слизерин. За что?! Чем я Дамблдору насолил? Он же не дядя Люциус! Тот понятно, отчего морщится рядом со мной так, словно я скунс какой-то! Ему кроме меня обвинять некого. Отца бы он тоже обвинил, наберись смелости, но без друга, пусть и ответственного за моё появление на свет, ему будет несладко. Но директор?!
— Мальчик мой, что я должен тебе сказать… И в самом деле, а что я должен тебе сказать? — он спрашивал сам себя, рассеяно перебирая драже Берти-Боттс в большом стеклянном сосуде у стола и придирчиво их изучал, принюхиваясь и присматриваясь.
— Со вкусом требухи те, что поуже, они разные по размеру, — подсказал я, не справившись с нетерпением. Какого черта я должен был ждать, он же сам меня вызвал, появившись в камине и попросив зайти на минутку!
— А ты внимательный, Гарри, очень внимательный! Это похвально!
— Гарольд! — заявил я из вредности.
— Да? Странно, и Гарри имя тоже очень хорошее… Джеймс сам его выбирал… — если раньше мне было все равно, как именоваться, хоть Гарольдом, хоть Гарри, хоть бревном, то в ту минуту директор ситуацию кардинально изменил. Только Гарольд! По крайней мере, для чужих и противных людей!
— Ой! Прости меня, Гарри, прости старика, заговариваюсь уже, старость, знаешь ли, не шутка! Но ты же знаешь, как я вижу, папа все рассказал? Да?
В моей голове в тот момент что-то затрещало и загудело. Я напрягся изо всех сил, пытаясь оправдать затраченные отцом годы на обучение легилименции, но несколько сот лет разницы в возрасте давали о себе знать, чего уж там! Мой мысленный блок затрещал по швам, и, если бы в кабинет вихрем не ворвался с раздутыми от гнева ноздрями декан Слизерина, ни единой мысли Альбус Дамблдор в личное пользование мне бы не оставил.
— Вы должны предупреждать меня, когда вызываете моего сына, он не ваш ученик и он несовершеннолетний! — нет, то был не гнев, это была слепая ярость.
Отец сжимал кулаки и еле сдерживался, чтобы не шагнуть к директору и не стать перед ним нос к носу. Он не побледнел, нет, просто стал белым, а такого голоса я у него еще не слышал: хрип, местами переходящий в скрип! Я испугался так, что аж присел, опасливо покосившись на старика. Мне казалось, что тот вот-вот испепелит моего родителя, и быть мне сиротой до конца дней своих! Я приготовился к защите своего единственного прямого родственника, нащупал за пазухой недавно подаренную им же палочку, но услышав ответ самого могущественного мага на планете, по словам писак Пророка, конечно, я присел еще сильнее!
— Мальчик мой, ты прав, конечно, ты прав! Я поступил неразумно, но твой Гарри превосходно работает с летучим порохом, просто превосходно! — каким-то образом я уяснил, что за словами каждого таился скрытый смысл, понять который я не понял, да и не должен был.
Отец ничего не сказал и, сложив руки на груди, недобро прищурился, а мне почудилось, что в комнате стало меньше света, и феникс сияет уже далеко не так ярко и волшебно, как минуту назад. На Северуса Снейпа так реагировало все живое и светлое, и я не понимал почему. От него постоянно веяло холодом, уверенностью и странной силой. Завидев его темную высокую фигуру в коридорах Хогвартса, учащиеся старались прикинуться глухонемыми призраками, а преподаватели ускоряли шаг. Что же происходило у него на занятиях, страшно было представить!
Пока я предавался отвлеченным размышлениям, директор, как ни в чем не бывало, бодро продолжил:
— Ну, да ладно, оставим это маленькое недоразумение, — старик немного поспешно уселся в кресло и сочувственно вздохнул. — Северус, я тут на досуге правила перечитывал, и знаешь, что я там нашел?
— Глупости?
— Хм… ну как сказать, как сказать! К моему глубочайшему сожалению, должен вам объявить, что Гарри будет проходить несколько усеченную процедуру распределения… Нет-нет, ничего особенного! — моё лицо вытянулось и директор поспешил меня успокоить. — Уверен, такие пустяки столь серьезного мальчика не расстроят! Но я вот решил предупредить, зачем нам лишние сюрпризы, правда?
Отец медленно подошел к столу, оперся об него руками, наклонился к директору и, чуть слюной не брызжа, прошипел:
— Вы хотите сказать, что мой сын не может учиться на моем факультете только потому, что я его глава?
— Правило восемьсот одиннадцать, что поделаешь! Да он и так рядом будет, к чему изводить себя? У нас остается еще три факультета, а это — богатый выбор! Если вы, конечно, не предпочтете Дурмстранг…А вы же не предпочтете? — директор довольно улыбнулся и закинул руки за голову, переводя взгляд с отца на меня и обратно. — Лили бы порадовалась за вас, такие дружные, никогда бы не подумал…
— Вы спятили!
— Право слово, Северус! Школа еще стоит благодаря строгому соблюдению правил, исключений не будет! — благодушие слетело с его морщинистого лица, он резво поднялся и принялся прощаться. — До свидания, хорошие мои! А с тобой, Гарри, — на моём имени он сделал ударение, — мы увидимся всего через месяц. Не скучай, Хогвартс ждет тебя!
Нет, конкретно в ту минуту меня ждал лишь Азкабан — я хотел убить Альбуса Дамблдора! Во мне кипела недетская злость и обида. Я уяснил рассудком, а не эмоциями: враг может появиться в твоей жизни в любой момент, даже если ты ничего для того не предпринял и толком даже не вырос! Директор преподнес мне очередной урок, или вернее испытание на крепость воли и духа, но я больше не хотел его проходить. Еще чего, у меня свои планы на жизнь! Берегись директор, мы еще поквитаемся. Да, мне мало лет, но ума больше, чем ты думаешь!
Я сам не заметил, как у входа в подземелье взял отца за руку. Кожа на его хрупкой ладони была немного шершавой от воздействия различных компонентов зелий, и мозолистая от постоянного помешивания этих самых зелий, но нет ничего приятней, чем держаться за того единственного человека, который тебе по-настоящему дорог.
— Там его не было?
Папа закатил глаза в изумлении.
— Ты еще спрашиваешь?! Разумеется! Когда-то его там не было! — он, как обычно, и не подумал солгать.
— Ты ничего не можешь сделать?
— Нет, — он откинул непослушную прядь с моего лба длинными, прохладными и такими родными пальцами. — Когда-нибудь ты поймешь…
— Я его ненавижу!
Отец помолчал немного в раздумьях и зло прорычал, отвернувшись от меня.
— Мы его ненавидим, Гарольд, мы…
Разрешение на ненависть было мной получено, и мы оба, нога в ногу, пошли прочь от директорского кабинета в подземелья. Наверное, я все же выглядел немного смешным, пытаясь подстроиться под стремительный и широкий шаг отца и подпрыгивая не хуже шоколадной лягушки, но в тот момент мы были единым целым, духом, силой, и мелочи меня не волновали. Мы никогда не были особо близки, но в те минуты нас связали не только кровные узы, но и что-то более сильное…
* * *
В общем, если коротко, то я все же не выдержал и сегодня утром сел писать директору гневное письмо, изобличающее его как тирана, лжеца и просто нехорошего человека. Когда разум проветрился и вернулся, то письмо я, само собой, сжег и сел писать второе, в котором изобличал уже себя как несчастного, покинутого, и не желающего учиться на краснознаменном или еще каком-либо факультете мальчика. Брызнул на бумагу водой, для придания пущего трагического эффекта и, само собой, письмо сжег, сердито смахнув пепел со стола на пол. Отчего Хельга заверещала тонким голоском, стукнула меня чуть ниже спины, и чуть было сама не испепелила: она у нас слегка бракованная.
Отец приобрел ее на незаконном вторичном рынке для домовых эльфов, когда мне исполнилось всего два года, а ему двадцать два. Видимо возраст и отсутствие денежных средств, втрое все же вероятнее, помешали ему понять, что за десять галеонов «опытного» и «достойного» домового эльфа приобрести можно, но вот нормального — никогда! С тех пор мы оба боимся лишний раз что-нибудь испачкать или, упаси Мерлин, оставить носки не на своем месте! Она, конечно, злющая и выглядит странно: с розовым бантиком на голове и в полосатой пижамной кофточке того же цвета. Ко всему прочему еще постоянно брюзжит о режиме и порядке, но папу слушается беспрекословно, а меня она воспитала, воспитывает и, как ни прискорбно, воспитывать будет…
Разобравшись с тем, кому же убирать эту грязь… То есть, как быстро это всё должен вычистить виновник столь жуткого происшествия, я зарекся что-либо у кого-либо просить. Внутри засела злость и мешала думать, а такого противного ощущения еще поискать!
Помог мне справиться с печалью редчайший скалозубый бурундук, ради которого я полночи не спал, ожидая, когда же отец, наконец, допишет статью под названием «Как воспитать любовь к Зельеварению. Личный опыт». Название придумал директор: и взрослых, оказывается, могут наказывать! Лучший зельевар Англии писал статью вот уже два месяца, сыпля проклятиями на головы всех, кто приходил ему на ум: от изобретателя первого печатного издания до мамы Альбуса. Я же на всё лето лишился приятной возможности заимствовать компоненты в отцовской лаборатории. Чем не воспитание?!
Но вчера все получилось, бурундука я добыл, разделал, в зелье добавил, с инструкцией сверился и три взрыва запланировал, наивно полагая, что отец не поймет, что это совсем не три стадии Костероста. Но, то ли название книги соответствовало её содержанию, что бывает редко, то ли любовь моя к Зельеварению не взаимна…
На звук открывающейся двери я обернулся, но на вошедшего особого внимания не обратил: не до него было. Мой взгляд прирос к участку на потолке, прямо над тем местом, к которому прирос отец, открывающий и закрывающий рот подобно рыбе — беззвучно. Упадет или не упадет? Пока я гадал, она все-таки упала, зараза.
Отец свел глаза к переносице, с неудовольствием заметил на кончике своего носа ошметок чьей-то кишки, шумно втянул в себя воздух и с интересом поинтересовался:
— Скалозубый бурундук?
— Скалозубый… — покорно согласился я за неимением другого варианта. Носы у нас одинаковые, но вот такого нюха у меня нет!
— Тот, что по семьдесят галеонов штука? С бразильских болот Пантанала? Который вчера покоился на второй полке третий слева?
Вот не люблю я, когда уточняют, уже зная ответ!
— Он…
— А что за зелье такое…хм…зеленое?
— Истины…
— Чего-чего? Правды?
Отец продолжал спокойно выяснять причины произошедшего, и мной была допущена ошибка.
— Истины! — выкрикнул я, предположив на свою беду, что у отца от взрывов уши малость заложило.
Но в ответ он так заорал, что уши заложило уже у меня, а звон в них еще минуту мешал мне понять, что же такое интересное вопит злющий профессор и мой родитель по совместительству.
— Что за истина такая? Чья она? Твоя? Моя? Твоего приятеля?! С чего ты взял, что его можно сварить, а?! — от ярости у него задергался глаз, а я пожалел, что не взорвался вместе с котлом. Любопытно было бы понаблюдать, как отец ползает на коленях, льет слезы по погибшему смертью истинного зельевара сыну и клянет этого чертового бурундука! Ведь если бы не его сгущающие свойства…
Папа гневно постукивал носком лакированной туфли по полу, а Хельга ошарашено вышагивала по комнате, не обращая внимания на чавканье из-под ног, и разводила руки в немом изумлении, решая, кого защипает до смерти первым — меня или хозяина, в наказание за моё существование? Я начинал понимать, что дела мои плохи, и все же рискнул выдать настоящего виновника — ему-то ничего не будет!
— Дядя Люциус книгу подарил на день рождения… — поведал я голосом умирающего. На этих моих словах бодрое постукивание тростью за дверью резко затихло, и обладатель этой самой трости поспешил направиться туда, откуда пришел.
— Люциу-у-у-с!
Спустя несколько секунд раздумий Малфой старший все же показался в проеме.
— Друг мой, сам велел до самого совершеннолетия ему книги дарить! Я же не мог с пустыми руками явиться, это моветон! — протянул он удивленно и откинул белые волосы за плечи, одарив меня убийственным взглядом. Этот взгляд ясно говорил, что в следующий раз он мне подарит гораздо более полезную книгу под названием «Если Темный Лорд не справился, убей себя сам!» — Но! — он поднял указательный палец кверху, сверкнув огромным перстнем. — Прошу тебя заметить, что мы с женой планировали приобрести новую метлу…
— И как обозвали этот талмуд мудрейшие маги, его начертавшие? — прошипел отец.
Дядя Люциус замахал рукой, пытаясь ею обозначить размеры и вид книги, но вот название, в отличие от габаритов, в его голове никак не всплывало.
— Эээ… Да я не помню… Большая такая… — он старался, он всегда старается помогать отцу.
— Гарольд? — поинтересовался папа у меня.
— Невозможные зелья для развития фантазии у опытных зельеваров…
Произнесся название вслух и прочувствовав всю полноту своего идиотизма, я совсем пригорюнился, но заприметив белобрысую голову и её обладателя, выглядывающего из-за отцовской спины, духом воспрял. Обычно вредный товарищ вставал на мою защиту сразу же, даже не разобравшись в происходящем, но в этот раз ему было не до моих проблем. Драко сгибался пополам от беззвучного хохота и стоял на скользком полу ровно лишь благодаря непонятному стечению обстоятельств.
— Здесь её нет, я полагаю? Столь…гм… ценной вещью ты бы рисковать не стал?
— Не здесь, — кивнул я. — В спальне, под половицей, которая под кроватью, а половица скрытая, там нужно сказать Прояв…
— Ты сейчас учишь кого-то? Или это у меня слуховая галлюцинация? — папа сощурился и смотрел на меня исподлобья, похлопывая палочкой по бедру. Все вокруг замерли, а Хельга, напоминая болотную цаплю, вообще осталась стоять на одной ноге: боялась ступить в жижу и нарушить тишину.
— Галлюцинация! — с радостью подтвердил я и предпринял жалкую попытку улыбнуться, с треском провалившуюся — мне в рот тут же устремились потоки вонючей слизи.
Отец метнулся к лестнице, желая изничтожить опасный продукт книгоиздательства немедленно, пока наш дом еще стоит самостоятельно, без помощи магии и подпорок. Ну, все вышеперечисленное он выкрикивал, пока его голос не стих в районе второго этажа.
Но перед тем успел добавить:
— Никаких бурундуков, котлов и метел! Ни своих, ни чужих! Отправишься к тетке, там из тебя дурь живо выведут! — отец в это свято веровал, а я его не разубеждал.
На этих словах Драко захлопнул челюсть и возмущенно замахал руками, не представляя, чем будет заниматься целый месяц до школы. А главное — с кем? Не летать же ему в гордом одиночестве, в самом-то деле? Он же не орел, ему скучно будет!
Размахивание конечностями привело к логичному результату: падению. Брезгливо скривившись во всю мощь своей мимики, получив от отца подзатыльник увесистой тростью и с остервенением отряхиваясь от липкой вонючей жижи, Драко недовольно пробурчал в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Ну почему, когда напортачит Гарольд Снейп, достается всегда мне, ну почему?!
После того, как папа пришел в себя и, пусть с трудом, но все же вернул себе прежнюю невозмутимость, в чем, несомненно, помогло уничтожение паскуднейшей, по его мнению, книги, мы все отправились в Косой переулок за учебниками, мантиями, котлами, телескопами и прочей ерундой, без которой в Хогвартс нас ни за что не пустили бы. Договорившись с Малфоями о встрече у мадам Малкин спустя два часа, мы первым делом посетили Дырявый котел. У бармена — Тома, отец частенько заказывал заспиртованных змей редких пород, нелегально доставляемых в Англию сквозь китайское магическое пространство в бутылках из-под саке. В обход таможенников и министерских запретов, разумеется. Поговаривали, что некоторые такие змеи обладали уникальным свойством: если их подержать на огне в отваре полыни трое суток, то такой жидкостью, добавленной, например, в суп, можно затуманить сознание мага не хуже Империо! Пока я мысленно разрабатывал план похищения пресмыкающегося, мы дошли до массивной деревянной двери и шаг мой замедлился сам собой, а отец усилил хватку и впихнул меня в помещение силой.
Нас окутали удушливые горькие запахи огневиски, сигар и потных тел, вкупе с самими этими телами, приветствующими меня, как живое занимательно чудо, которое просто невозможно не потискать и не пощупать! Так случалось каждый раз, когда я появлялся на людях. Все принимались кудахтать надо мной и задавать дурацкие вопросы.
— Мальчик мой, вот мы и свиделись, какая честь для меня! Опять, опять честь! Как твой шрам? Иди к нам!
— Добрый день, мистер Динг, я тут подожду, — демонстрировать ему свой шрам в очередной раз мне не хотелось.
Грязная старуха с потухшей сигарой в желтых зубах прохрипела:
— Как отец, все такой же засранец? — и пьяно засмеялась. — Да, черт меня побери, он же тебе не отец, дурья моя башка! — покачала этой самой дурьей башкой и снова заскрипела. — Как твой настоящий отец, все такой же подлец? — и согнулась пополам от хохота.
Пока Дедалиус Динг пытался унять своеобразный юмор женщины, Дорис Крокхард исследовал изменения в форме моего шрама, коих не было, а отец рассчитывался с Томом в подсобке, мой взгляд наткнулся на бледного молодого мужчину, нервно теребящего шнурок мешочка для палочки. Моё внимание к его беспокойной и наряженной в модный лиловый камзол персоне с тюрбаном на голове не осталось не замеченным.
Он несмело вышел вперед и представился:
— Профессор К-вир-ре-лл, очень п-п-приятно познакомиться с такой известной л-л-ичностью! — и протянул мне руку.
Не знаю, что произошло, но мир изменился, когда я её пожал, полностью изменился! По телу разлилось спокойствие, откуда ни возьмись появилось ощущение тепла, уверенности, силы. Меня перестали раздражать глупые и навязчивые люди, и я понял что-то важное, я словно стал частью чего-то! Правда, что именно я понял и частью чего стал определить мне дали возможности, к сожалению.
Две огромные ручищи оторвали мое худое тело от пола и подкинули вверх с такой силой, что я больно стукнулся о потолок заведения, которое в этот самый момент стало моим самым нелюбимым среди всех, мне известных.
— А-а-а-а! — заорал я и попытался ухватить за нос кого-то лохматого и громадного, но промазал и схватился за бороду чудища, вымазав пальцы в кетчупе, коим данная растительность была щедро смазана.
— А вырос-то как! — гудело чудище. — А шнобель-то какой, а волосы… кхм… черные какие, а длинные то какие… кхм… — резко замолк и прошептал мне в ухо, отчего в нем еще долго гулял ветер. — Постригся бы ты, Гарри! Уж больно похож на папашу! Нет, у змеюк ты был бы за главного! Но вот сказал мне давеча директор, что избавил он тебя от…
— Хагрид! — от холодной ярости в голосе моего родителя окружавшие меня люди поспешили скрыться, кто-то вернулся за свой столик и чуть не залез под него, а кто и вовсе покинул Дырявый котел. На всякий случай, мало ли чем все могло закончиться?
— Да я эта… от гоблинов только вышел, смотрю: профессор с мальчонкой шагают! Думаю, дай зайду, поздороваюсь! А вы, профессор, тута чего делаете? Небось рюмочку пропустить решили, за Гарри-то и не следил никто вовсе! — с укором произнес великан. Те, кто «не следил» опасливо выглядывали из-под столов и углов. Единственным, не лишившимся спокойствия, оказался этот самый Хагрид. Драко что-то рассказывал о глупом леснике, и в моем мысленном списке тех, с кем стоило общаться в школе, стало одной позицией меньше! Нет, его там и раньше не значилось, но теперь для него там не было даже гипотетического места!
— Поставьте!
— А? Чего?
— На пол меня поставьте! — Хагрид забубнел извинения и принялся ставить своего пленника на ноги, но в процессе чуть его не угробил. Осторожно прижимая меня к груди, дабы я не свалился с такой верхотуры, он чуть ребра мне не сломал! В его пиджаке, где-то в районе нагрудного кармана, пришитого к нему сверху и напоминающего растянутый холщовый мешок, лежало что-то круглое и одновременно с тем острое.
Это что-то так надавило мне на грудь, что я снова заорал:
¬— А-а-а-а!
В общем и целом знакомство не удалось.
— Не-Трогай-Моего-Ребенка-Ни-ког-да! — с особым ожесточением выговорил отец, подойдя к Хагриду вплотную, с палочкой наперевес.
— Да ладно, чего уж так сердиться…Я ж вот этими руками его еще младенчиком держал! Злой вы какой, а еще ребятишек учите…
Я даже пожалел его немного, такой обиженный у великана был вид. Папа уже тянул меня к выходу, и я успел лишь несмело улыбнуться Хагриду, но тот, заметив мою улыбку, просто обезумел от радости и, махая мне вслед мне обеими ручищами, взревел:
— До встречи, Гарри! До встречи!
Отец был зол.
— Не водись с ним, я запрещаю! — прошипел он и решительно взялся за ручку двери.
Я знал, что не ослушаюсь отца, но смотрел уже не на Хагрида, а в мутные глаза старухи с всё так же не зажженной сигарой. Как я не заметил раньше?! Обычно я всегда замечаю то, что другие пропускают! В её водянистых серых зрачках плескалась чистая, ничем не замутненная ненависть. Женщина не отрывала взгляда от широкой спины моего отца, и на мгновение мне почудилось, что я отчетливо слышу скрип её гнилых зубов…
— Пап, а кто та старуха за треснутым столиком?
— С сигарой?
— Да! — я кивнул, содрогаясь от страха.
— Прорицательница одна, сумасшедшая… С ней тоже не водись! — добавил он на всякий случай, словно я в спальне Хогвартса мог на неё наткнуться!
Мы опаздывали, и отец ускорил шаг: Малфои не любят ждать. Но по пути мы, всё же, задержались. Торговый центр «Совы» манил меня раздающимся из его недр уханьем, шумом птичьих крыльев и грохотом клеток. Оставлять на потом такое счастье я был не готов. Как всегда, меня заинтересовало то, что не интересовало никого: я замер перед клеткой в самом дальнем углу зала и любовался совой, расцветка которой, несомненно, отпугнула всех возможных покупателей такого чуда, причем давно.
— Птичка… эээ… старовата немного… но умна! Очень умна! — упитанный продавец резво кружил вокруг нас уже пятую минуту. Видно, в надежде избавиться от своего постояльца и окупить затраты на его содержание, которые, судя по костям на дне клетки, были немалыми.
— Если она «старовата», то почему стоит как новая метла? — резонно поинтересовался отец, вопросительно вскинув бровь.
— Умная, я же говорю, умная… — лепетал человек и смахивал пот с лица.
Мы уставились на черную с красно-зеленым отливом птицу и в раздумьях склонили головы на бок. Сова открыла один глаз, оглядела двух одинаково выглядящих и также стоящих людей и снова закрыла его.
— Не дохлая? — я сомневался и решил уточнить, мало ли, отчего у неё глаз открылся… Может, посмертная судорога!
— Да нет, просто зеленовата и… гм… красновата…
Отец что-то обдумывал и задумчиво смотрел в окно у входа, отвернувшись от меня
— Гарри, на одном из трех факультетов эта птица будет не так выгодно смотреться, как на… четвертом… — он сомневался и хмурился.
— Это я буду невыгодно смотреться на одном из этих трех факультетов, а не она!
Моя правда победила, и из торгового центра я вышел гордым обладателем чего-то непонятного, возмущенно ухающего, и открывающего глаза исключительно поочередно: то один, то другой.
— Это что?! — Драко чуть с помоста для примерок не свалился, увидев моё приобретение.
— Букля!
— Эй, Букля, ты живая? — птица не реагировала. — Слушай, Гарри, а Букля-то хоть понять может, что она Букля?
— Драко! — я обиделся.
— Ладно-ладно! Становись рядом лучше, любитель прекрасного!
— Ты разговариваешь, как твой отец. Это нервирует!
— Ты тоже так разговариваешь, и это нервирует гораздо сильнее!
Пока мы препирались, мадам Малкин, старенькая приземистая волшебница, отлучилась, и ее место возле меня заняла румяная веселая помощница. Девушка слишком активно орудовала палочкой, и иголки плохо ей подчинялись, предпочитая хаос и непредусмотренные траектории полета. Но я слишком устал за сегодняшний день, и когда она в очередной раз меня уколола, то я разразился ругательствами и не прекращал её отчитывать целую минуту.
— Я напоминаю вам подушку для иголок? Где вы видите сходства? Я тоже мягкий?! Кто вас обучал?! Что за идиотизм, себя царапайте, раз получаете от этого удовольствие! Мой отец вам деньги платит, вы вообще в курсе, сколько этот кусок материи стоит? Нет?! — я брызгал слюной от гнева. Но, в самом деле, было больно!
Она чуть не плакала, дрожала, но все еще пыталась подобрать полу и закрепить её своим орудием пыток! Драко, наблюдавший за происходящим уже со скамьи, присоединился к моей отповеди.
— Они не знают, как трудно деньги зарабатывать, не расстраивайся Гарольд! Нужно сказать, чтобы её уволили, мой отец устроит, не сомневайся! — друг сосредоточено кивал своей белобрысой макушкой, соглашаясь с моими словами, но отвлекаться от любования новенькими золотыми часами на витой цепочке не хотел. Он всегда мог выразить свое презрение без лишних слов и движений.
В моей памяти надолго осталось воспоминание о слезах племянницы миссис Боунс, щедро пролитых ею в «Сладком Королевстве», после того, как она неосторожно решилась подойти к красивому бледному мальчику и угостить его сахарными перьями, за которыми я как раз стоял в очереди.
— Держи, — сказала она и улыбнулась. — Эти последние — орлиные! Их из настоящих превращают, чтобы отличить нельзя было, мне мама рассказала!
— Спасибо, не нужно, они неполезны, как я погляжу…… — и кинул на неё такой мимолетный взгляд, который и заметить было сложно! Но весьма пухленькая и низенькая Сьюзен разрыдалась так сильно, что её всхлипывания слышались всю дорогу до «Трех Метел», куда отцу срочно потребовалось зайти и наградить праздничным несварением желудка нескольких нерадивых студентов. Те посмели сдать ему всего одно, пусть и большое эссе о благотворном влиянии чистоты инвентаря — то есть котлов — на конечный результат, умственное, а заодно и физическое развитие. Рыжим парням, явно с моим отцом несогласным, я сочувствовал всей душой. Чистку котлов сам люблю не больше нарезки червей, но вот поведение Драко до конца понять так и не смог.
— Ты ей еще что-то сказал? После? Я не услышал?
— Да ничего я не говорил, и не было никаких «после», чего ты пристал ко мне! Пусть себе ревет, раз ей так нравится!
— Ты ей что-то показал, рукой?
Драко чуть было не споткнулся на ровном месте, вытаращил свои серые глаза и открыл рот, затем закрыл его и громко отчитал меня:
— Неприличные жесты свойственны лишь мерзким грязнокровным особам или же еще более мерзким и глупым магглам! — процитировал он дядю Люциуса, не обращая никакого внимания на возмущение прохожих такими ругательствами. Женщина в синем плаще даже остановилась и что-то записала в блокнот!
Любопытство меня просто распирало.
— Но что-то ты сделал, не мог ничего не сделать!.. — но крикнул это я уже в спину товарища, со скоростью снитча метнувшегося к своему крестному, заметившему, наконец, что шествует в гордом одиночестве, и вследствие чего пребывавшему в состоянии крайнего неудовольствия.
Нет, намеренно приятель не сделал ничего дурного, он просто посмотрел, но не слова, а именно фирменный малфоевский взгляд унизил Сьюзен и заставил горько рыдать. Уверен, её обида Драко еще аукнется: такое не забывается. Я бы точно не забыл!
Пока я вспоминал, оправдывая слова Дамблдора о моей серьезности, закройщица шмыгала носом, а Драко прихорашивался у большого напольного зеркала, на шум отреагировали в соседнем помещении. За толстой красной ширмой продавали готовые мантии для менее обеспеченных магов, и заходить туда нам не доводилось, к счастью. Я даже не думал, что все мной сказанное слышит еще кто-нибудь! Нет, я бы сказал всё то же самое, но как-то тише, что ли…
— Молодой человек, прекратите себя вести так по-хамски! Где вы воспитывались?! Мэри, дорогая, не плачь… — в помещение ворвалась решительно настроенная волшебница средних лет. Её карие глаза сверкали от возмущения, а руки не находили себе места. Ими она успевала и свою драгоценную неумеху по спине погладить, и мне погрозить! Одежда на ней была какая-то странная, не то чтобы неопрятная, но уж слишком цветастая и дешевая, а такие люди у меня доверия не вызывали никогда. Я выпрямился, гордо вскинул подбородок и приготовился дать достойный отпор, но тут вмешался Драко.
— А вы что себе позволяете в моем… в нашем присутствии, миссис… как вас там?! — его возмущение шло из глубин его аристократической души, и мне польстило, что такой друг встал на мою защиту.
— А ты не пищи там, мальчик! Я не «как вас там», а миссис Уизли! — угрожающе уперев ответила руки в бока, ответила женщина.
Драко не сдавался, он привык, что последнее слово всегда оставалось за ним.
— Я будущий лорд Малфой, а это… — он величаво кивнул в мою сторону и сделал эффектную паузу, желая произвести должное впечатление. — Гарольд Северус Снейп! Если вы можете читать, то наверняка его знаете!
Он совсем не гордился моим шрамом и его ролью в жизни страны и своей семьи в частности. Наоборот, он его ненавидел! Но это было то единственное во мне, чем он все же с натяжкой, но мог хвастаться перед другими. Мне же лордом не быть и Министерством не управлять!
Женщина замерла, словно в неё Ступефай попал. На её лице вначале проступило неподдельное изумление, затем интерес, а вслед за интересом я заметил в её глазах жалость, раздраконившую меня еще больше. И чего она меня жалеет, нищенка! Себя бы пожалела!
Миссис Уизли качала головой и осматривала меня с ног до головы, остановив свой осмотр лишь на волосах, но ей крупно повезло, что она не предложила их остричь, а то я точно в неё пальнул бы чем-нибудь, наплевав на все запреты! Мне и до плеч длина нравится, к черту стрижку!
— Ты не Джеймс, совсем не Джеймс…
Перед глазами все поплыло от непонятно откуда взявшейся злости, она просто кипела внутри! Справившись со скрежетом собственных зубов, я процедил слова, позаимствованные из отцовского лексикона:
— Мы только познакомились, а вы мне уже комплименты отвешиваете? Ну что ж, премного благодарен! — я церемонно поклонился и женщина осуждающе поморщилась. — А теперь покиньте зал немедленно, нас раздражает ваше присутствие! — я шипел, опять же подражая отцовскому тону, мною обозначенному как «Лучше молчи, нечисть, а то вон там котел стоит, и пусть твои кишки завоняют мой дом! Я потерплю!» Почему меня так раздражает имя маминого мужа, всю биографию которого я втайне от папы изучил, не знаю. Он защищал меня, он хотел, чтобы я жил! Но что-то противное во мне мешало верить таким простым фактам, и с этим чем-то я совладать не мог, да и не старался…
Женщина открыла рот, но ответить ничего не успела.
— Ты наглеешь с каждым годом, Молли Уизли, как и твоё жалкое семейство лишенных разума существ, способных удивлять благопристойных граждан лишь своей численностью! — в зал вошел дядя Люциус. Кое-что из нашей «беседы» он явно слышал. — Не стоит Гарольда ни с кем сравнивать, поверь мне, женщина, не стоит… — его низкий грудной голос таил в себе скрытую угрозу, а серебряная трость постукивала по паркету размеренно и звонко, лишь подтверждая такое ощущение. Даже у меня те гулкие стуки отдавались холодным эхом в животе! Да и весь его вид говорил не только лишь о богатстве, но и о нешуточной власти. Малфои — семья влиятельная во всех слоях общества: от политиков до мелких торговцев, и миссис Уизли смолчала.
По ней было видно, что молчание дается ей дорого. Она покраснела от напряжения, но все же предпочла уйти с высоко поднятой головой, тряхнув на прощание светло-рыжей шевелюрой и бросив:
— Плохие защитнички тебе достались, Гарри, очень плохие!
— Я Гарольд! — на этот раз последнее слово осталось все же за мной.
Волей-неволей Малфои меня по жизни оберегали. Одному я друг, другому — сын друга, но вечером, запихивая новенькие учебники и одежду в чемодан и готовясь к отъезду, я думал том, что произойдет, если Темный Лорд вернется? Он захочет меня убить, как и маму, и Джеймса Поттера, о котором мне сегодня потрудились напомнить, или не захочет? Да, я знаю, что все обрадуются, но что случится со мной? Может дядя Люциус сам меня заавадит, а папа ему не помешает? Чертыхнувшись от дикого количества заполонивших мой усталый разум странных мыслей, я повалился на мягкую постель под зеленым балдахином и уставился на звезды, вернее на уменьшенную копию свода Хогвартса на бархате, созданную отцом, когда я был еще маленьким. Тучки то закрывали луну, то вновь освобождали путь для яркого света, так и одна важная мысль, то показывалась мне, то вновь скрывалась, точно боялась, что я её поймаю!
Уже сквозь сладкую дрему я мысль нагнал и разобрался, наконец, что готов на всё, лишь бы отец радовался, и готов на многое, лишь бы Лорд передумал меня убивать и рассказал, почему я до сих пор жив и невредим…
18.12.2010 Глава 3
Глава 3
— Гарричка, ты взял сэндвичи? — тетя Петуния задумчиво оглядывала гору продуктов на кухонном столе, не желавшую помещаться в мой рюкзак. — А в чемодан вишневый джем не поместится?
— Взял! Не поместится! — ответил я сразу на два вопроса, но поразмыслив немного, передумал. — Но только если в боковое отделение… Тогда влезет!
Люблю я этот джем, что поделать. В это время, женщина резво пронеслась мимо с банками в руках, и мне оставалось своему чемодану только посочувствовать.
Я сидел в кресле напротив выключенного телевизора и тихо радовался, что не увижу противный ящик еще очень долго! В семье Дурслей существовала странная и мне непонятная традиция — собираться вечером на диване, обсуждать нерадивых поставщиков дрелей фирмы «Граннингс», сетовать на непрофессионализм учителей Дадли, и выспрашивать у меня подробности прошедшего дня, отчего кузен начинал ерзать и кусать губы, а я совершенствоваться в искусстве вранья! Заканчивался весь этот ужас просмотром еще более ужасных вечерних новостей, после которых оставалось только радоваться за тех, кто не дожил до сегодняшнего дня; поеданием бесчисленного множества ведер сладкого попкорна и истерикой Дадли, с завидным постоянством обнаруживающего, что данный продукт не растет прямо у них на кухне и иногда его нужно покупать. После всего вышеперечисленного разум отказывался прощать меня за столь дурацкое времяпровождение, и награждал разнообразными кошмарами, мешающими спать и дышать!
Тетка окружала меня заботой с удвоенной силой не просто так — она чувствовала себя виноватой. Я понял данный факт сразу, как только переступил порог этого уютного, похожего на пряничный домик, аккуратного строения и заорал:
— Тетя, маму убили и папа не её муж, ты знала?!
Пышные усы мистера Дурсля, встречающего меня у входа, зашевелились, а наверху раздался жуткий грохот и парочка крепких ругательств. Как позже я узнал, тетя Петуния свалилась со стремянки, прибивая очередную фотографию кузена в коридоре второго этажа, на которой тот был запечатлен в обнимку с агрегатом, именуемым «компьютер», в накладных слоновьих ушах, и огромным куском торта в руках. Праздновали тогда не его день рождения, а первую в семестре отметку «В» по странному предмету «Технология». Моя фотография там тоже имелась. Крайняя в нижнем ряду, да и на фоне упитанного Дадли я терялся, напоминая несчастного больного мальчика, которого во двор ветром занесло, но смотреть на неё все равно было приятно. Складывалось ощущение, что я — часть нормальной семьи, как и Драко…
— Какое непосредственное дитя, какое непосредственное… — бормотал дядя, пытаясь затолкнуть меня в прихожую и захлопнуть двери. — Чего уставился, болван! Мальчик роль репетирует! Драматическую! — рявкнул он на кого-то, и с улицы донеслись возмущенные возгласы невольного слушателя моей «репетиции».
Как только тетя обработала царапины на лице и сменила запачканный розовый передник на аналогичный, но чистый, мне пришлось выслушать её получасовую речь о развратной, строптивой и сумасшедшей сестрице, помешанной на фокусах и мужчинах!
— Не знаю, Гарричка, как там у вас принято, но в моём мире так себя не ведут! — закончила она рассказ театральным взмахом руки и машинально потянулась за платком — утереть несуществующие слезы. — А бог с ним, с платком этим, ну не любила я её, не любила! Что хочешь, то и думай! Твой папа… убедил нас, что история с автобусом намного более приемлема и… попросил, иногда, тебя принимать. Ты же мой племянник! — продолжала она громко возмущаться. — Но о сестре и её ненормальных ухажерах я говорить больше не буду, никогда! — на мгновение её глаза расширились от ужаса, а затем она взвизгнула. — Ой, Гарричка, это Джеймс был ненормальным, твой папа не ненормальный! Он просто такой… странный! Да-да, самую чуточку странный! Ты же не скажешь, что я такое вот ляпнула, не скажешь, солнышко?
Её дрожащий голос меня немного позабавил. Ну и запугал же папа Дурслей! Дракона на их скромное жилище грозился натравить, если те меня не признают, что ли? А может, просто посмотрел как-то косо? С него станется!
В общем, месяц не пролетел, а прополз. От папы за всё время я получил всего одно письмо, в котором он напоминал мне, где находится платформа 9 ¾ и просил не обижаться, если он меня в Хогвартсе не встретит, хотя я и не надеялся. Ну а Драко, не общался, а "тренировал" своего новенького белого филина и постоянно слал мне записки маловразумительного содержания: «А теперь на левую лапу ему чего-нибудь прицепи!» или «Не указывай адрес, просто скажи, чтобы хозяину доставил!», или вообще: «Да не знаю я, чего тебе писать! Отсылай его обратно, но подожди, пока дождь пойдет!» Несчастная птица до самой смерти не забудет дом на Тисовой улице, и если филинам в принципе снятся кошмары, то конкретно этому буду сниться я!
Пока тетка пыталась впихнуть банки в чемодан, а Дадли вновь быстренько захламлял мою спальню — его комнату для поломанных им же вещей, мистер Дурсль подозрительно замер у окна. Хотя еще минуту назад он вовсю размахивал руками и поносил своего соседа и его собаку, повадившуюся жевать жасмин тети Петунии. Потому, когда дядя широко открыл рот и протер глаза, я понял, что такое его удивление может относить лишь к тому миру, к которому сам он отношения не имеет.
— Дядя, что там?
— П-п-птичка…
— Какая?
— С-с-страшная… — его внушительный живот, всегда появляющийся впереди своего хозяина, задрожал как лимонное желе Хельги. Её фирменное и весьма противное блюдо.
Я поднялся наверх, еле увернулся от орущей массы по имени Дадли, вылетающей из комнаты, вошел и открыл окно, встречая Буклю. Да, признаю, птицу я выбрал безобразную, но не сдавать же её обратно, она ведь дорогостоящая, да и галеоны мне точно не вернут!
— Букля, мы в Хогвартсе должны были встретиться! Ты чего тут делаешь? — сова недовольно ухнула, подпрыгнула на подоконнике и попыталась долбануть меня клювом в лоб.
Что домовой эльф, что личный почтальон! Может на мне проклятие какое? Чего они все меня воспитывают?!
— Ладно-ладно, буду вежливее… — прогундосил я обиженно и с опаской протянул руку к её лапе, с привязанным к ней пергаментом.
От бумаги тянуло сыростью и плесенью, принюхавшись, я уловил те же запахи и от Букли. Где её носило? Не у Малфоев в подземельях же! А такие ароматы я только там и встречал, потому как нигде толком и не был.
Развернув пергамент, я уставился на чей-то размашистый неровный почерк. Казалось, что писавший сильно дрожал, часто отрывался от письма на продолжительное время и пальцем пытался подчистить ужасные помарки. Буквы были кривыми, словно писали куском необработанного грифеля. Но поразили меня не они, а странные слова, которым я просто не смог не поверить, просто не смог…
«Здравствуй Гарольд, моя надежда и моё проклятие. Ты, наверное, очень удивлен, получив письмо неизвестно от кого? Ты знаешь, я тоже была удивлена, получив возможность написать тебе. Мне стоит поблагодарить твою удивительную птицу, и когда-нибудь я это сделаю, обязательно. Береги её, птица-Анубис не просто сова, а настоящий почтальон судеб, доставляющий адресату послания тех, чье желание связаться с тобой сильнее других его желаний. Она дожидалась тебя много лет и дождалась, слава Моргане! Но будь осторожен, заклинаю! Однажды тебе могут написать люди, поверить которым легко, но избавиться от ложной веры им — невозможно! Их добрые слова будут ласкать, Гарри, помни это и готовься! Тебе интересно, кто я? Я твой враг, твой настоящий враг! Почему? Потому что так было угодно Дамблдору, Гарольд. Мы с тобой не виноваты, поверь. Но в твоих силах всё изменить, всё! Знаю поверить мне сейчас — глупость с твоей стороны, но выбора нет, мой мальчик. Ты поймешь меня, почувствуешь! Если то, что мне известно — правда, а в этом я не сомневаюсь, скоро ты захочешь нас поддержать, не сможешь противиться своей сути! И как только ты её почувствуешь, я напишу еще раз, и то письмо ты покажи отцу, обязательно покажи! Это же храни в тайне, такой тайне, какую не сможет раскрыть даже Дамблдор! Не знаю, какой сейчас день, но знаю, что скоро ты поступишь в Хогвартс, Гарри. Прислушивайся к своим желаниям, они подскажут тебе, как поступать. И еще, юный Снейп, мне трудно умолять тебя, но я просто не могу этого не сделать, и я умоляю — жди нас, жди и наблюдай!»
Письмо было трудным для понимания, но буквы все еще стояли перед моими глазами, а в груди начинал разгораться холодный огонь. Я не мог пошевелиться, и меня ошеломило не столько послание, сколько то, что этот дешевый клочок бумаги, испачканный какой-то серой пылью, показался мне истинной, настоящей истиной, и плевать, что отец отвергал сам факт её существования! Опять возникло странное ощущение, что в меня вливается непонятная сила и уверенность, как тогда, в Дырявом Котле. Выходит, не только папа и я не верим Дамблдору, где-то еще есть люди, похожие на нас! Они знают обо мне что-то… и я важен для них! Важен! Я стоял, улыбался и точно знал, что буду ждать до тех пор, пока не дождусь…
* * *
Переехать их, что ли?! Я уже минут пять катаюсь на тележке у платформы туда-сюда, а они все никак не определятся, кто первый, кто что забыл и кто из них кто!
— Я не Фред, я Джордж! — возмущенно сказал один из двух рыжих высоченных близнецов, тут же опровергнув своё заявление, и принялся заливисто смеяться, довольный своей неумной шуткой.
За мной уже начали собираться маги, и очередь нелепо одетых людей с совами в клетках грозилась вот-вот привлечь к себе внимание дежурного по вокзалу. Можно, конечно, заявить, что мы все не местные, но попасть в рубрику Пророка «Когда магглы умнее тебя!» и упасть в глазах единственного друга до уровня флоббер-червя? Нет уж, увольте. Однако еще сильнее, мне не хотелось попадаться на глаза миссис Уизли. Трудно было разобраться, то ли стыдно мне перед ней, то ли она мне противна одним своим заботливым и несколько растрепанным видом …
Я налег на тележку, раза в три превосходящую меня по весу и довольно сварливо выкрикнул:
— Посторонись! — на меня удивленно оглянулись. — Возможно, вас в школе не ждут, раз вы туда не спешите?
Мальчишки еле успели отскочить, но самому старшему из них, в мантии старосты, я все же наехал на ногу.
— Вот гад малолетний! — отвесил мне комплимент один из близнецов.
— Еще покажем ему… — поддержал его второй.
— Как наезжать… — продолжил первый.
— Проучим! — подытожили оба.
— Прекратите немедленно! Это Гарри Снейп, и советую вам с ним не задираться! Сами знаете, кто у него отец. Или школу заканчивать не собираетесь? Вы и так по его предмету отстаете!
Молли Уизли продолжила осыпать своих ошарашенных детей советами и предостережениями касательно «вредного мальчика», но я уже ничего не слышал. Билетная касса и Уизли осталась позади, а впереди меня ждали знания, приключения и какая-никакая, но свобода!
Оптимизма мне хватило ровно на одну минуту — сумасшедшая семейка меня все же настигла, хотя, если честно, то был мой рекорд радужного восприятия мира. Нет, Уизли и не гнались, разумеется, но последовали сразу за мной и теперь смотрели мне в спину, словно надеялись увидеть там знамение или, на худой конец, проверенный рецепт уничтожения всяких разных Волдемортов! Многие маги останавливались посмотреть, на кого же так пристально, пусть и невольно, уставилась эта рыжая компания, и вокруг меня начал образовываться импровизированный круг любопытствующих. Казалось, что чужие взгляды прожигают тело насквозь и скоро от меня ничего не останется — я просто сгорю заживо! В тот момент я зарекся посещать зоопарки. Оказывается, быть зверюшкой в клетке не так уж просто, и я даже понял, чем руководствовалась обезьяна, не прельстившаяся бананом Даддли и грызанувшая меня за палец. Я бы сейчас тоже укусил кого-нибудь, если бы не опасался пожизненной прописки в Святом Мунго!
Таранить толпу тележкой мне не позволяло воспитание, приблизиться к Уизли и дать понять остальным, что занят светской беседой с ними — нежелание унижаться. Я остался стоять молча, с прямой спиной, дрожащими от злости коленями и сжатыми зубами, готовый моментально провалиться сквозь землю, если вдруг представится такая возможность.
— Чего уставились? Билеты на просмотр покупали? — вырвавшись из цепких объятий миссис Уизли, изучающей меня точно так же настороженно, как и толпа, ко мне подошел тощий, нескладный парень. — Бесплатно и гномы в саду не работают! — ему было страшно, и шаг его был неуверенным, но он преодолел страх и заступился за меня. Судя по всему, ему не впервой переступать через собственную слабость и давать отпор, вон как недобро на него братья смотрят, того и гляди, порчу нашлют!
Из толпы послышался тонкий девчачий голос:
— Подумаешь, внебрачный сынок со шрамом! Что, популярней нет никого? Идем уже! — на светловолосую кудрявую девочку кто-то шикнул, и она поспешила громко добавить: — Разве только отец нормальный! — на неё опять кто-то шикнул. — Достойный, достойный отец, я говорю!
И уже совсем тихо переспросила у своей собеседницы:
— Ханна, кого говоришь, профессор заспиртует? — на этих словах толпа резко зашевелилась, уводя своих чад от меня подальше.
Я понял, что мне не очень-то нравятся люди, я чужой для них. Уизли — сторона матери и Джеймса Поттера, как объяснил мне отец, а Малфои — его сторона. А где я, неужели посередине?
— Гарольд! Слава Мерлину, я тебя нашла! Давай быстрее, дорогой — поезд скоро отправляется! — ко мне стремительным шагом подошла тетя Нарцисса.
Мужчины оборачивались ей вслед и восторженно шептались: шелковое голубое платье трепал ветер, пшеничные локоны блестели на солнце, словно золото, а тонкая талия поражала воображение своей хрупкостью. Но царственная осанка, надменный взгляд и брезгливая осторожность, с какой она старалась не дотрагиваться до людей, даже будучи в белых замшевых перчатках, не оставляли сомнений — она леди серьезная, и лучше ей не перечить. А именно оспорить её право на меня и попыталась Молли Уизли, все же очнувшаяся от созерцания необычного сына Лили Поттер, так на неё непохожего.
Женщина сделала шаг вперед и сказала:
— Гарри, давай лучше с нами! Извини меня, если что не так… — она сложила ладони и потрясла ими перед собой, выказывая своё самое искреннее сожаление. — Да и Ронни ты понравился, вместе и поедете! Ну как, согласен?
Большие глаза Нарциссы Малфой потемнели в одно мгновение, как будто чья-то рука нажала на невидимый рычаг в её душе. Если обычно их легко можно было сравнить с чистым небом зимнего дня, то теперь в них бушевала самая настоящая летняя гроза!
Тихо, зло, с тщательно скрываемыми нотками бешенства в голосе она отклонила такое предложение, не дав мне и секунды на обдумывание:
— Нет, он с нами. Благодарю ваше благородное семейство, но не думай, Молли, что имеешь на него какие-то права! Где вы были, когда он болел? Вы поздравляли его в праздники? Вы интересовались, где он живет? Вы ему никто! Пустое место! Держись от моих мальчиков подальше, а то я найду управу, не сомневайся!
Было в этих словах что-то живое, инстинктивное, честное. Я взял её за руку и крепко сжал, удивив самого себя. У меня все же есть отец, друг, мама этого самого друга, которая всегда старалась меня как-то подбодрить, чем-то угостить, справлялась о моем здоровье и нередко заставляла пить горькие микстуры, когда я болел. Этого разве мало? Нет, мне не нужны Уизли, совсем не нужны!
— Спасибо, Ронни, — вежливость есть вежливость.
— Я Рон! Ронни меня только мама называет, да они вот, — он с обидой кивнул на притихших родственников, — когда издеваются…
Судя по всему, наше короткое общение не осталось незамеченным.
— Ронни, помоги нам с чемоданами! — визгливо крикнула его мама, словно боялась чего-то непоправимого.
В ту же секунду миссис Малфой довольно ухмыльнулась каким-то своим мыслям и сделала ответный ход. Даже я понял, зачем и почему, чего уж говорить о Молли!
— Мальчик, не хочешь с Гарри и моим сыном в одном купе ехать? Мы уже и сладости заказали, и веселее втроем! Гарри с вами не может пойти, они ведь с Драко вдвоём, а вас много — за тобой не успеют соскучиться, я уверена! — её голос вновь стал нежным, певучим и ласковым.
По лицам всех Уизли пробежала не то что тень, а огромная черная туча. Нахмурились даже развеселые близнецы!
Рон обернулся, внимательно посмотрел на растерянную мать, словно судьбу свою выбирал, а не купе в Хогвартс-экспрессе, и отрешенно переспросил:
— Сладости?
— Да, много! Таких больше ни у кого не будет!
Пока Рон думал, уставившись себе под ноги и хмуря лоб, тетя Нарцисса несильно дернула меня за руку, и мне пришлось поддакнуть.
— Да, веселее! — сложно было представить этого недотепу в компании со мной и Драко, ну раз нужно так…
Спотыкаясь о снующих под ногами кошек разных мастей, сталкиваясь с другими тележками и их хозяевами, щурясь от яркого солнца, я шел к поезду, но шел уже не один. Следуя за прямой спиной миссис Малфой, рядом со мной и нога в ногу шагал угрюмый Рон Уизли. Ему явно не сойдет с рук такое решение, ведь последние слова перед началом учебного года, которые он услышал от матери в свой адрес, были такими:
— Негодный мальчишка!
Его младшая сестра схватилась за серую мамину юбку и со слезами на глазах спросила:
— Мам, а с кем он пошел? Кто та красивая тетя? Ты злишься на братика?
Женщина потрепала дочку по длинным рыжим волосам.
— Нет, Джинни, я не злюсь, всё не так просто…
С Молли Уизли и мной был полностью согласен еще один человек — лорд Малфой. Он впервые в жизни кивнул в мою сторону не высокомерно и покровительственно, а вопросительно и растерянно, лишь только завидев нашу странную процессию у вагона. Я немного пропустил Рона вперед, чтобы не обидеть, и не менее растерянно пожал плечами, выразительно выпучив глаза на тетю Нарциссу. Но, справедливости ради, дядя Люциус ни на секунду не подумал, что это я мог пригласить Рона в наше купе, он просто недоумевал, а увидев мой взгляд, сразу переключил своё внимание на жену.
— Так, Люциус, Драко, — кстати, приятель вообще окаменел, я его сразу и не заметил, — познакомьтесь, это Рон Уизли-и-и!
На фамилии мальчишки она сделала ударение и немного её растянула, словно пробкой закупорив неминуемый поток слов, готовый излиться из обоих Малфоев.
— Дорогой, — она наклонилась к сыну и потрепала его по волосам, — он поедет с вами!
— Но…
Драко явно хотел возмутиться, но мать резво повернула его лицом к вагону, чмокнула в затылок и подтолкнула к ступенькам, затем повернулась к нам и процедуру повторила, с тем лишь отличием, что Рона она не целовала, разумеется. Драко ничего не оставалось, как залезть в тамбур и уже оттуда выражать свой молчаливый протест. Его отец подал нам клетки, чемоданы, мой синий спортивный рюкзак — подарок Дурслей, и неуверенно махнул на прощание рукой, чуть скривившись. Он явно мучился тем фактом, что прощаться ему пришлось не только со мной и сыном, но и отпрыском семейства Уизли! Тетя Нарцисса легонько наступила ему на ногу, чего я просто не мог не заметить по причине своей наблюдательности, и дядя Люциус заулыбался и замахал намного живее, но всё равно — я был с ним абсолютно согласен!
Приятель сунул какому-то тщедушному пареньку в синей помятой форме носильщика галеон и тот проводил нас по вагону, расталкивая на своем пути всех и освобождая путь. Драко следовал сразу за ним, гордо задрав подбородок, то и дело с кем-то нехотя здороваясь, и поглядывая себе за спину — на меня и Рона. Если я благодаря Малфоям привык к тому, что деньги — залог успеха, то Уизли просто обалдел! Он постоянно одергивал нелепый красный свитер, выпячивал грудь колесом, поправлял воротник рубашки и запускал свою пятерню в шевелюру раза два, пытаясь придать ей подобие прически! В общем, Рон, безусловно, смущался такому вниманию, но был доволен.
Когда мы, наконец, дошли до зарезервированного для нас купе и скрылись от завистливых взглядов, Драко возмущаться уже не хотел. Он с интересом рассматривал Рона, и просто светился от удовольствия, наслаждаясь его реакцией.
— Привет, я Драко! — он смело протянул руку.
Рон неуклюже вытер ладони о брюки и пожал ее. После такой открытой демонстрации своей невоспитанности, любой другой на его месте не удостоился бы и взгляда представителя рода Малфоев, но в этот раз Драко даже не скривился. Он словно затаился в ожидании чего-то!
— Я Рон… — парень уже не хмурился, а улыбался.
Перемены произошли не только в нем, если минуту назад Драко просто светился, то сейчас готов был просто треснуть от распиравшей его важности! В голосе Уизли он безошибочно угадал нотки слепого обожания, ведь слышал их с самого детства: сперва в адрес отца, а со временем и в свой. Я ухмыльнулся, уселся поближе к окну, и уставился в него. Может, выгнать? Просто взять и выгнать? Пусть обидится, разозлится, и уйдет к своим? Я обернулся — Драко как раз руководил погрузкой поклажи на багажную полку. Руководил то он, ему эта роль к лицу, но вот потел Рон. Я опять отвернулся. Раз он сам готов прислуживать Драко, то к чему вмешиваться? Может, мы еще подружимся?
— Так хорошо?
— Нет, левее! А то мой с краю — упадет еще…
— А так?
— Нет, теперь чемодан Гарри с краю! Ну, ты что, совсем того?! Левее, говорю, ле-ве-е! — приятель капризничал.
Рон потянул на себя свой чемодан и оставил его лежать у самого краешка, весьма довольный своим глупым решением.
— Вот так, молодец! — громко похвалил его Драко. — Теперь слезай, сейчас отправляемся, упадешь еще!
Если в моем воображении Рон тут же превратился в клетчатый чемодан с кожаной ручкой, то сам Рон подобного сравнения не уловил. Его такая неискренняя забота только порадовала, он спрыгнул на пол и присел рядом со мной.
Я решил поблагодарить:
— Спасибо.
— За что?
Подобная недогадливость и угодливость разозлит кого угодно!
— Мой багаж, полка! — провел я аналогию.
— Ааа… Не за что!
Я вздохнул — выгонять, то есть спасать, я его не буду, но мы абсолютно точно не подружимся!
За окном все еще толпились люди, тискали своих чад, совали в руки разные свертки, украдкой вытирали слезы, шумели, смеялись. Но Малфои на перроне не остались, не желая топтаться возле экспресса, как все остальные, и я успел заметить только их спины. Внутри что-то неприятно заныло — мне вдруг стало ясно, что я буду сильно за ними скучать…
Мистер Малфой меня как будто услышал и резко обернулся, я даже немного испугался и отпрянул назад! Но, не заметив на его лице обидных гримас, вновь прильнул к стеклу. Отыскав меня в окне, он кивнул и еле заметно, одними уголками рта, улыбнулся. Застыл на секунду, нахмурился, тряхнув белоснежными волосами, и так развеваемыми ветром, словно мысли гнал, и пошел прочь.
Раздался свисток, поезд тронулся, набирая скорость, и вскоре платформа скрылась за поворотом, а за окном замелькали дома.
— Ты как с Гарри познакомился? — Драко рылся в кармане, пытаясь из него что-то вытащить.
— Да так, просто увидел его, он Перси на ногу наехал…
— Перси?
— Брату моему, он староста.
— На меня толпа уставилась, он их разогнал, — уточнил я.
— А ты что, сам не мог?! — приятель забыл, что он там искал и уставился на меня.
— Мог, наверное, но Рон мне очень помог!
— Ну ладно, помог и помог, можно было просто поблагодарить… — он выяснял причины, по которым ему пришлось делить с купе еще с кем-то.
— Твоя мама пригласила его к нам, сказала, так веселее!
— Я вам что… мешаю? — Уизли насупился.
Мы ответили в один голос, но каждый по своей причине:
— Нет!
Почему именно он нам не мешает, Драко объяснить не успел — двери разъехались в стороны, и в купе просунулась рыжая голова одного из близнецов.
— Эй, Рон! — окликнул он его. — Там, Ли Джордан едет в двух вагонах от нас, он с собой тарантула везет. Огромного! Сходим, посмотрим?
Рон засомневался, оглядел нас, затем посмотрел на мой шрам, о котором он еще ничего не успел выспросить, и промямлил:
— Да нет, Фред, мы тут разговариваем…
— А может, все-таки пойдем? — этот самый Фред не сдавался. Я видел, что он переживает за брата, и не считает нашу компанию для него подходящей. — Я попрошу Ли и он даст его тебе подержать! Сразу перестанешь пауков бояться, а то тебя трясет, как девчонку, стоит их только увидеть!
Его хитрость не удалась — Рон не побежал доказывать свою смелость, а просто разозлился. Не такой уж он и недотепа, как мне казалось!
— Сам иди к своему пауку, и ничего я не девчонка!
Фред кинул какой-то грустный взгляд в окно и замолк, затем шагнул в купе и присел рядом с Драко, напротив меня.
— Гарри, ты на нас сердишься? — я молчал. — Мы не специально на тебя таращились, правда!
— Это еще не значит, что он не должен сердиться! — осмелел Драко. Всё же близнецы намного старше нас, и ругаться даже с одним из них ему не сильно хотелось.
— Молчи, мелюзга, а то пошепчу на распределении, тебя вообще в Хогвартс не зачислят!
Слова Фреда поставила под сомнение бесспорно умная девочка. С копной жестких каштановых волос на голове, с чуть длинноватыми передними зубами, весьма уверенная и, наверняка, начитанная.
— А вот и нет, такого быть не может! В школу принимают всех, так заведено с самого основания Хогвартса, был только один случай — в 1564 году. Один плохой волшебник вернулся в детство и попытался обмануть… — она запнулась на полуслове. Недобро на неё посмотрел не только Фред, но и остальные. — А вы жабу не видели, нет?
— Нет! — купе взревело единогласно.
— Ну ладно, пойду в туалете посмотрю… — девочка обиженно поджала губы и отправилась восвояси.
Неловкое молчание нарушил Фред, но лучше бы он этого не делал.
— А ты на какой факультет хочешь, Гарри? И ты… как тебя?
— Драко Малфой! — с вызовом ответил Рон, хотя его и не спрашивали.
— Я знаю, что Малфой… — неприязненно протянул парень.
Но Драко и в мыслях не держал, что должен что-то там отвечать долговязому Фреду Уизли, много чести! Он, не мигая, смотрел на мои сжатые кулаки и, я уверен, понимал меня, как никто другой…
— Слизерин! — заорал я на весь вагон, не справившись с обидой и разочарованием, застрявшими во мне, словно комок невыплаканных слез. — Слизерин! Слизерин!
Со стороны могло показаться, что это обычная истерика.
Фред нахмурил своё веснушчатое лицо и тихо произнес:
— Но ты ведь знаешь, как погибла твоя мама, все знают…
— Слизерин… — прохрипел я низким голосом, четко и ясно.
Он что-то почувствовал, хоть и не мог понять, ведь многого не знал. По всей вероятности Уизли все же умнее, чем кажутся с первого взгляда. Парень резко поднялся, схватил Рона за руку и потянул его к двери с такой силой, что тот даже не успел подняться на ноги и упал на четвереньки посреди купе, больно стукнувшись коленями об пол.
— Ты что, сдурел? Отпусти меня!
— Уходим отсюда!
— Нет, это ты уходишь! — Драко вскочил на ноги, задрал голову и смело уставился Фреду куда-то в район подбородка, тем временем Рон уже освободился и потирал запястье.
— Я не… — но в ту секунду мы встретились с ним глазами. — Ты не прав, Гарри! Ты можешь любить отца, но у тебя же была еще и мама! — выкрикнул он с разочарованием в голосе, развернулся и ушел, столкнувшись у выхода с Крэбом и Гойлом — знакомыми Драко и детьми друзей семьи Малфой. Я тоже неплохо их знал, мы часто играли в Малфой-мэноре.
— Привет, Драко, Гарри, а мы вас иска… Эй, осторожнее! — круглый, как надутый шарик, Гойл, не смог вовремя увернуться от стремительного Уизли.
— Извини, — расстроено пробормотал Фред. Гарри Снейп ему не понравился, но и он, в свою очередь, не понравился мне! Только вот я расстраиваться по этому поводу не спешил…
Несмотря на то, что его слова еще долго звучали в моей голове, сливаясь с мерным грохотом колес, дальнейший путь мы проделали без особых приключений. Драко, наконец, вытащил из своего кармана сверток плотной коричневой бумаги и, смущаясь и краснея, извлек на свет парочку дохлых мышей.
— Ну, родители запрещают, и вообще… Но он ведь голодный, ехать-то долго…— забубнел приятель оправдания своему отнюдь не аристократическому поведению. — Жалко его!
Накормив филина и убедившись, что никто не собирается над ним смеяться, он переключил свое внимание на крысу Рона — Коросту, вызвавшую неописуемый восторг у Крэбба и приступ тошноты у нас с Гойлом. Какая-то она ну уж слишком подвальная, что ли… Таких только в зелье кидать, а не себе за шиворот!
Оставив Грэгори морщиться наедине с этой «мерзостью», и клятвенно пообещав ему не задерживаться, я вышел в коридор. Судя по его визжанию — как раз вовремя. Видно, Коросте надоело изображать из себя экспонат, и она тоже решила размять ноги. Тьфу, лапы!
За окном уже давно мелькали не дома, а бескрайние поля: на одних, паслись коровы, на других, дозревал урожай, а на третьих, буйным августовским цветом пестрели россыпи цветов. Каких именно, я не замечал. Экспресс шел быстро, и картинки перед глазами сливались в одно большое яркое пятно. Всё это казалось таким обычным. Трудно было поверить, что я еду в школу для волшебников после того, как целый месяц повел в обычной маггловской семье! Семье моей матери, которая тоже вот так ехала когда-то в первый раз и не догадывалась, что зайдя в этот поезд, она выбрала скорую смерть…
Гортанные переливы вывели меня из странного оцепенения и заставили вздрогнуть. Чересчур много живности за один день! Краем глаза я заметил жабу, мечущуюся перед выходом в тамбур. Казалось, её отчаяние передалось и мне — жаба абсолютно точно хотела жить, и уж точно не хотела быть раздавленной! Вздохнув, закатив глаза к потолку, но все же решившись, я подошел к несчастному животному и с трудом (зеленая шкурка выскальзывала из пальцев), схватил его. Короста в ту же секунду показалась мне «симпатичной», без всяких сомнений! Отогнав шальную мысль и вспомнив, что заикание долго лечится даже волшебниками, Грэгори пугать я передумал, но что тогда делать с этим пучеглазым ужасом? Скормить филину Драко? Отогнав и эту мысль, как слишком жестокую, я поплелся по вагону искать ту саму умную девочку, чьи поиски этого чуда оказались явно безрезультатными.
— Ой, это ты тот мальчик?..
Так, дверь захлопываем, и побыстрее!
В следующем купе сидели рослые старшекурсники и подгоняли каждый своего дракона, маленького и ненастоящего, разумеется. Те бегали по столу, изрыгали огонь в сторону противников и вовсю пытались оправдать возложенные на них надежды. Парни уставились на меня весьма недружелюбно, а один вообще счел нужным грозно цокнуть языком. Но уже спустя несколько секунд их лица расплылись в счастливых улыбках:
— Снейп-младший… Ты заходи, не стесняйся! Давай знакомиться! У нас тут драконьи бега! — И тут же: — Эй! Ну куда ты?!
И тут её нет. Я вышел, безжалостно разрушив мечту студентов о более высоком балле по Зельеварению.
Пройдя еще несколько купе и получив в подарок бантик, несколько вздохов, два ругательства, и три приглашения дружить, я наплевал на отцовские напутствия о необходимости скрывать свои знания (ему не дарили розовый бантик и воздушный поцелуй!), и прошептал:
— Парционелли…
Девочку я запомнил хорошо, она сразу выбежала из последнего (кто бы сомневался!) купе и закричала:
— Я тут! — и принялась озираться по сторонам.
— Держи жабу, ты искала! — я ткнул жабу ей в грудь и принялся вытирать руки о штаны, благодаря Мерлина, что Драко не видит такого безобразия. — Она тут прыгала, а ты как раз вышла. Ну, в общем, держи свою жабу… — повторил я и развернулся, просто счастливый, что избавился, наконец, от её домашнего любимца.
— Это Тревор, и он не мой, а Невилла! Спасибо тебе большое! Я Гермиона Грейнджер! — выпалила девочка на одном дыхании.
— Гарри, — с фамилией я решил повременить.
— Мы знаем… — она замялась. — Слушай, Гарри, ты же вырос среди волшебников?
— Ну да… Мой папа профессор в Хогвартсе!
Не знаю почему, но мне нестерпимо захотелось перед ней похвастаться, и я даже пожалел, что не сказал фамилию.
Гермиона восхищенно округлила свои карие глаза и несколько раз ахнула:
— Зайди к нам, пожалуйста, расскажешь чего-нибудь! А то Невилл как-то неинтересно рассказывает…
— А ты что, из магглов, да? — спросил я с опаской.
— Ну да! — она с готовностью кивнула, и опасения мои подтвердились. — Но я много знаю, я «Историю Хогвартса» пять раз прочитала, а учебник по Заклинаниям — шесть! — её от гордости прям распирало.
Знала бы Гермиона, что я её с помощью темного заклинания нашел. Оно простое, конечно, но ей и такое никогда не выучить — она его просто не найдет. Не те книжки читает!
— Угу… — я переминался с ноги на ногу и просто не знал, как уйти, не выставив себя грубияном.
Во-первых — абсолютная грязнокровка, во-вторых — заучка похлеще меня, а в-третьих — да не хочу я с ней дружить. Это мне что, между какой-то девчонкой и Драко выбирать? Чепуха!
— Меня ждут, Гермиона, я лучше пойду, хорошо?
— Ну ладно, как-нибудь в другой раз…
Но я уже шел по коридору, в своё купе, к своим друзьям. Правда, зачем-то оглянулся — Гермиона растерянно смотрела мне вслед, и все еще крепко прижимала к себе гадкую жабу. Она — Гермиона, а не жаба, явно хотела со мной подружиться, я чувствовал. Но чего ради с ней дружить мне?! По какой такой причине?
— Ты с кем так долго разговаривал? Обещал ведь меня там не оставлять! — Гойл чуть не плакал, и я принялся его утешать. — Нет, ты представляешь, они её на меня кинули, а я её отшвырнул... ну она же такая противная!
— Ты еще Тревора не видел.
— А?
— Не важно, продолжай.
И Грэгори принялся махать руками, объясняя мне, что же произошло. Его пухлые щеки дрожали от обиды, а маленькие круглые глазки блестели от еле сдерживаемых слез. Я же еле сдерживал хохот — Гойла всегда до смешного легко обидеть. Несмотря на его физическое превосходство и полное отсутствие мыслительных способностей, мне частенько казалось, что он добрее и ранимее всех нас, вместе взятых!
— Так вот, Рон обиделся, а Драко меня отругал, громко так, а потом они…
Он еще долго не хотел заходить в купе и жаловался мне на эту парочку новоиспеченных друзей, но ровно в половине первого в вагоне появилась тележка со сладостями. Все обиды были забыты и мы принялись делить вкуснейшие сэндвичи тети Петунии, заедать их тянучками, обмениваться карточками из-под шоколадных лягушек, смеяться и шутить. Я даже забыл, какое испытание ждет меня на распределении. Но забыл совсем ненадолго, а когда вспомнил, принялся разглядывать довольного Драко, словно пытался запомнить его таким навсегда. Приятель как раз доказывал Рону, что у него в доме действительно сто двенадцать комнат и два подземных этажа. Уизли завистливо вздыхал и мечтательно качал головой из стороны в сторону.
— Я тебе покажу, на каникулах! — приятель хвастливо кивнул в мою сторону. — У него спроси! Некоторые, конечно, двери трудно найти — они под стены маскируются… Но мы пять таких уже отыскали! Гарри хорошо знает, как искать спрятанное! Правда?
— Ага… — я подтвердил, но взглядом дал понять, что нечего тут всем рассказывать, что я умею. Драко виновато улыбнулся и незаметно подмигнул.
Не хочу терять такого друга, очень не хочу… но сердце ёкнуло.
* * *
— А как батюшка ваш, что-то я не видел его, прибыл?
— Прибыл… Позавчера еще.
— А нянюшка, не хворает?
— Не хворает… — я уставился в пол и глаз старался не поднимать. Над моей головой пролетела муха. Вычислить траекторию её полета на слух можно было элементарно — вокруг стояла просто звенящая тишина.
— Серьезная она у вас, такая серьезная-я-я… Нынче это, знаете ли, редкость! Все стараются поменьше работать, абсолютно все! А она — нет! Мне Барон сказывал, какой порядок умелица наводит у профессора: после неё даже пылинки не найти, всё блестит, как моя шпага! Блестела, разумеется, в далекие лучшие времена… — Безголовый Ник принялся поправлять своё жабо и горестно вздыхать. Но он был прав, после Хельги не то что пылинку найти сложно, но и любую вещь, позволившую этой самой пылинке на себе появиться!
— Эээ…
— Да, мой мальчик? — призрак встрепенулся и участливо наклонился ко мне поближе, отчего его голова накренилась и грозилась вот-вот покинуть положенное ей место. — Ты что-то хочешь сказать?
Что я мог ему сказать? Мистер Безголовый Ник, общение с вами в этой маленькой темной комнате на тему благополучия моего «батюшки» и «нянюшки» несколько отрицательно сказывается на моей репутации? Потому как, видите ли, кроме меня здесь еще сотня первокурсников, лишившихся дара речи и пребывающих в полуобморочном состоянии? Но даже в таком состоянии уже два индивидуума умудрилось обозвать меня «папенькиным сынком», и два тумака от Драко уму разуму их так и не научили?!
Нет, такого сказать я не мог.
— Мистер Ник, мне кажется, вас ждет мистер Проповедник… — жемчужно-белая тень у стены материализовалась, приобрела четкие очертания, и превратилась в толстого монаха с добродушной физиономией. — В зале, наверное, уже народу полно…
— Ох! Совсем вы меня заговорили, молодой человек! Конечно, я же там еще сегодня не показывался… — что означало, что сегодня он еще не запрокидывал свою отрубленную голову, и чьи-то нервы остались невредимыми. — Идемте, друзья! Нас ждут!
За ним в шеренгу выстроился еще с десяток призрачных фигур, и все они, беседуя о чем-то своем — призрачном, комнату покинули. На прощание Безголовый Ник крикнул:
— Я сегодня порадую Барона — скажу, что его факультет этим великим днем пополнится еще одной светлой головкой! Или темной? — он не сдержался и противно хихикнул.
Если бы в привидение можно было попасть, я бы так и сделал, не пожалев башмака, честное слово!
Я оглядел перепуганных детей, и выражение лиц многих из них мне сильно не понравились. Даже Гермиона, до прихода призраков с воодушевлением объяснявшая всем, какие страшные испытания их ждут на распределении, хмурилась. Видно, кто-то её уже просветил по поводу «избранности» и некоторых особенностей учащихся змеиного факультета, и девчонка сделала выводы. Однако все присутствующие были явно не единодушны. Многие одобрительно хмыкали и кивали, переговариваясь друг с другом. Будущие слизеринцы, те, кто про Кровавого Барона слышал от родителей — догадался я, и совсем расстроился. Мне в их число не попасть…
Но совсем плохо стало, когда в комнату вошла профессор МакГонагалл, окинула строгим взглядом всех первокурсников и по привычке со мной поздоровалась. Все же я знал Хогвартс и его учителей совсем не по учебникам, в отличие от Гермионы Грейнджер.
— Так, все построились в две шеренги, живее! Следуйте за мной! — командовала она. — Здравствуй, Гарри… — громко сказала женщина, споткнувшись своим колючим взглядом о мою скромную персону.
— Добрый день, — буркнул я не слишком вежливо и смирился с тем, что с этого момента буду вызывать недоверие у всех четырех факультетов, без исключения!
Восторженные вздохи и ахи пораженных великолепием Большого Зала меня раздражали, видел я уже это всё, и не раз. Еда на золотых тарелках и кубках, после съеденного в поезде, вызывала лишь один рефлекс — рвотный, и, судя по отрыжке Драко и Рона, не только у меня. Тысячи плавающих над столами свечей — это красиво, но все же как-то непродуманно. Восковые капли уже два раза упали на мою макушку, но выдирать их вместе с волосами мне совсем не хотелось.
Обеспокоился моей шевелюрой и Крэбб.
— Эй, дружище, у тебя на голове… — прогундосил он почти заботливо.
— Да знаю! — рявкнул я себе за плечо и задумался. Мне никогда не нравился Хогвартс: его чудеса, рассчитанные на совсем уж непосвященных в магию, показная роскошь и богатство, обманчивое ощущение безопасности, да и вообще — мне всё не нравилось! Отец говорил, что замок живой: в него заложена энергия его основателей, и эта энергия может думать и выбирать, кому открыть свои секреты, а от кого их лучше спрятать. Мне уже давно казалось, что эта самая сила еще до моего рождения причислила меня ко второй категории, и честно говоря — не ошиблась!
Все смотрели вверх и по сторонам, толкали друг друга и наступали мне на ноги. Растерял всю свою важность и показную невозмутимость даже Драко. Его рот не закрывался уже целую минуту! Они с Роном прижались спинами друг к дружке, наплевав на необходимость держать строй, кружились на месте, словно единый механизм, и обменивались такими фразочками:
— Ух….
— Ну да…
— А ты там видишь, видишь?! — Рон тыкал пальцем куда-то в потолок.
— Ага, вижу…
Тем временем зал затих, сотни бледнеющих в полумраке лиц словно застыли, и шляпа на табуретке у помоста завела нудную песнь про свой ум, чужую корысть, отвагу Гриффиндора, хваленое трудолюбие Пуффендуя, любовь к наукам учащихся Когтеврана, а также наглость, хитрость и беспринципность слизеринцев. Нет, я всем докажу, что песню писал Дамблдор, обязательно докажу!
— Итак, начнем! — профессор МакГонагалл сверилась с пергаментом и провозгласила: — Аббот, Ханна! — ага, вот ты какая, подружка противной девчонки, опасавшаяся, что вас заспиртуют…
— Пуффендуй! — проорала шляпа спустя мгновение.
— Боунс, Сьюзен! — Драко что-то шепнул Рону на ухо, и оба захихикали. Сьюзен обернулась и показала им язык. Хорошо, что хоть не разревелась — я мысленно её похвалил.
— Пуффендуй! — раздалось вновь, и крайний справа стол в очередной раз разразился аплодисментами.
Затем шляпу примерили Тэрри Бут и Мэнди Броклхерст, и Когтевран пополнился еще двумя студентами. Первым новым членом Гриффиндора стала кудрявая Лаванда Браун, та самая — разговорчивая подружка Ханны. Я старался запомнить, кто есть кто, и не забыть, кому не мешало бы попортить жизнь! Стол Гриффиндора сотрясли приветственные крики, но среди кричавших особо сильно выделялись голоса близнецов Уизли.
— Финч-Флетчи, Джастин! — Пуффендуй!
— Мораг МакДугал! — Слизерин!
— Миллисента Булстроуд! — Слизерин!
— Симус Финниган! — Гриффиндор!
На Симусе шляпа размышляла совсем недолго, если точнее — она не размышляла вовсе! Но вот на голове Рона Уизли, которого вызвали сразу за Финниганом, она, казалось, заснула… Еще я заметил, что младший Уизли с ней о чем-то горячо спорил, но противный головной убор не отвечал, а кривил губы и морщил «лоб», то есть свою остроконечную верхушку, на которой как раз красовалась заплатка. Минуты шли и многие просто заскучали — кто-то откровенно зевал, кто-то принялся почесываться от нетерпения, Гермиона же извлекла из портфеля учебник по Зельеварению и демонстративно его перелистывала, ну а Драко, по левую руку от меня, замер и старался не дышать. Может, рыжий ему действительно понравился? Я ободряюще хлопнул приятеля по плечу.
— Да у него все родственники на красном факу…
— Слизерин… — проскрипела шляпа, и зал погрузился в тишину, нарушаемую лишь осторожными фразами ничего не понимающих первокурсников.
Первым опомнился совсем не я или Драко, а сами слизеринцы. Они несмело захлопали, но глаза у них всех расширились от удивления и непонимания, граничащего с ужасом. Несколько раз, еле заметными движениями, хлопнул и мой отец. Он повернулся к нам и его тяжелый взгляд теперь вовсю буравил Драко — тот не справился с радостью и запрыгал на месте. Всего два раза и невысоко, но декану Слизерина и этого хватило, чтобы понять, что дело здесь не чисто…
Идя по залу к зеленым знаменам, Рон приветливо махнул нам рукой, но от своих братьев отвернулся, словно вспомнив что-то, а затем пригнулся и продолжил путь почти бегом! Близнецов стало жаль, да и старосту — Перси — тоже. Парни привстали со своих мест, побледнели и чуть не плакали! В их дружной семье с этого момента все изменится, и не в лучшую сторону — понял я каким-то шестым чувством.
Пока Рон обменивался рукопожатиями со своими новыми однокурсниками, которые не пожелали демонстрировать всем свое удивление еще дольше и предпочли принять Уизли, на Гриффиндор распределили Грейнджер и Невилла Долгопупса, владельца мерзкой жабы и потому явно не очень нормального человека, по моему мнению. Затем настала очередь Лайзы Турпин, пополнившей собой Когтевран, и высокого красивого мальчика — Блейза Забини, попавшего на тот же факультет, что и Рон, чему особенно обрадовались слизеринки, а еще через две минуты меня покинул Драко.
Факультет змеи захлопал ему тут же, как только профессор выкрикнула его фамилию. Он шел медленно, демонстрируя всем себя и свой дорогой черный костюм, а кому-то даже успел подмигнуть! Но оглядываясь на меня, товарищ менялся в лице и словно извинялся. Таким сочувствующим я его еще не видел, да и навряд он таким когда-то был, это же Малфой. В ту минуту Драко показался мне старше, чем был на самом деле, но легче от этого не стало… совсем.
Странное дело, при всем при том и вопреки всем моим ожиданиям, шляпа не зашлась в истошном вопле, только коснувшись его белобрысой макушки. Она подумала с полминуты и лишь затем громко, но спокойно, выговорила:
— Слизерин.
Я остался один, без друзей. Попытки унять беспричинную тоску, душившую меня, успехом не увенчались.
Крэбб и Гойл, понятное дело, отправились следом за Драко, но перед тем сочли нужным пожать мне руку, отчего я чуть не взвыл. Они все знали о замысле Дамблдора и словно прощались! За нами с интересом следили пуффендуйцы — только их столу была вида группа за углом профессорского помоста, уже заметно поредевшая. Остальные факультеты размещались левее, и видеть ничего не могли.
Мун, Нотт, Паркинсон, девочки-близнецы Патил, затем Салли-Энн Перкс и, наконец…
— Снейп, Гарри!
Я плелся к злосчастной табуретке, глох от аплодисментов, безуспешно пытался встретиться глазами с отцом, и садиться на данный предмет мебели категорически не хотел. Но оглядев его со всех сторон, и вздохнув парочку раз, уселся, как мне показалось — на гвозди! Вокруг продолжали восторгаться личностью Мальчика-Который-Выжил, но в большинстве своём восторгались вынужденно, а как иначе — директор же наблюдает! Слизерин обрывал ладоши сильнее всех, но смотрел не на меня, а на своего декана, и старался угодить именно ему. Гриффиндор обязан был хлопать — это же Гриффиндор! Остальные рукоплескали по разным причинам — я ведь герой, в конце-то концов!
— Минуточку внимания! — профессор МакГонагалл подняла руку, но шум не утихал. Когда то же самое проделал директор — все вмиг затихли. Профессор благодарно кивнула в его сторону и несколько раздраженно продолжила: — Все вы слышали, кто такой Гарри, и знаете, какую роль он сыграл в нашем с вами нынешнем благополучии, — она обвела взглядом зал, словно искала подтверждения своим словам. — Однако правила Хогвартса писаны для всех, и ни для кого не делается исключений, ни для кого! — раздался недружный хор одобрения. — Гарри, по причине родственной связи с деканом нашей школы, будет проходить распределение на один из трех факультетов, исключая тот, которым руководит его многоуважаемый родственник! — на этих словах из-за стола слизеринцев послышался грохот.
Кинув туда взгляд, я увидел спины Драко и Забини, мальчишки кого-то усердно вытаскивали из-под скамьи. Судя по рыжей шевелюре вытаскиваемого, с удивлением на этот раз не справился Рон.
— Но Гарри совсем не расстроился, и убедил директора, что не будет расстраиваться и в дальнейшем, правда?
Не дождавшись ответа, она принялась нахлобучивать на меня свою драгоценную шляпу. Тетя Петуния выкинула бы её сразу же, как только увидела такое безобразие на моей чистой голове! Стоп! Я мысленно прокрутил слова декана Гриффиндора назад: «…и убедил директора, что не будет расстраиваться и в дальнейшем…» Подняв глаза, я увидел, что слизеринцы уже не хлопают, а отец смотрит прямо на меня. Его взгляд красноречиво говорит, что я должен быть сильным, очень сильным. Но в моём сердце бил колокол, а его тяжелый звон отдавался дрожью по всему телу. Я просто не смог не понять, как же страстно директор хочет меня оградить от зеленого факультета и друзей…
— Ну что ж, я слышу ум и ощущаю силу, но сила силе рознь… — шляпа, наконец, заговорила. — Её с избытком, осмелюсь я заметить, но нет в тебе безумия отваги, и жизнь свою ценить научен ты сильнее остальных… — она резко замолкла. — Ты смел! Рука твоя творит деянья быстро, без раздумий. Но те деянья не несут тепла… — голос будто удивлялся. — Мой друг, и знания твои лишь губят! Нет, Гриффиндор не ждет тебя! — уже хорошо, хоть Грейнджер приставать не будет, подумал я. — Ты так хитер, что и Кандида не прельстилась бы твоим талантом, и доброта в тебе тускнеет с каждым днем… Как быть тогда, куда тебя направить? Не Пуффендуй, не Когтевран, ни Годрика юнцы? — наступила гнетущая тишина, по крайней мере, в моей голове. — Однако вижу я твоих друзей, отца, обид глубокую пучину и предрекаю, Гарри, непомерно сложный путь… Раз так, дарю тебе уединенья сладость, покой и шанс на радость — СЛИ… Ммм… Ммм…
Внезапно я ощутил прохладу, рукой нащупал собственную макушку и ничего там не обнаружил. Профессор содрала шляпу! Я оглянулся на отца, тот сцепил пальцы с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Его злость и беспокойство накрыли меня горячей волной. Отрешенность бездонных черных глаз могла обмануть кого угодно, но я — сын, а не кто угодно!
— Мы договаривались, и директор тебе говорил… — шипела Минерва МакГонагалл за моей спиной, прикрыв шляпе рот ладонью. — Или повторить?!
Что повторить, я понял сразу. Раздался легкий хлопок — кто-то применил заклинание Увещевания. Оно действует лишь на магических существ и такие же предметы. Волшебники на него никак не реагируют. В быту оно очень полезно — урезонивать разбушевавшихся садовых гномов или злобных эльфов, ворующих все подряд, приходится довольно часто. Я почувствовал досаду. Что же тогда можно свершить гораздо более сильными заклятиями? И неужели наследие самих основателей можно одолеть чарами домохозяек?!
Оказывается, можно. Профессор извинилась за заминку, сказала, что, мол, забыла шляпу предупредить и быстренько надела головной убор обратно, пока магия не выветрилась. Вероятно, именно это только что и произошло.
— Гриффиндор! — заорала многострадальная шляпа и поставила жирную точку в этой бессмыслице.
Но я так просто не сдался. Со стула теперь уже моему декану пришлось своего новоиспеченного ученика просто стряхивать… и это совсем не образное выражение! Потому не только Дамблдор, но и некоторые сообразительные студенты Хогвартса все же поняли, как сильно я хочу на материнский факультет… Уизли входили в их число, разумеется. Однако добравшись до скамьи под красным знаменем, я плюхнулся на неё, принялся широко улыбаться, здороваться со всеми, кто этого хотел, и вообще вести себя так, словно ничего не произошло. Меня так учил отец.
«Скрывая себя, ты обретаешь преимущества, которые помогут победить, — говорил он, — и не имеет значения, где побеждать — в жестокой войне или безобидной детской игре...»
27.12.2010 Глава 4
— Отец! — я ворвался в кабинет, споткнулся о порог и запутался в полах мантии. Но в процессе освобождения из её пут споткнулся, а вернее стукнулся, еще и о шкаф. На его полках тут же задребезжали всевозможные колбы и банки с заспиртованными в них животными и растениями.
Вызванный моей персоной шум, да и сама моя персона, незамеченными не остались, только вот не отцом, а Аргусом Филчем! Смотрителя я и раньше видел, естественно, но вот знаком с ним не еще был. Старик трогательно прижимал к себе свою знаменитую кошку — миссис Норис, стоял посреди помещения и шмыгал носом. Его сгорбленная фигура и красные от слез глаза, которые он промокал своим клетчатым шарфом, не вязались с образом злобного сумасшедшего, а именно таким его обрисовал мне мой сосед по комнате — Симус Финниган. О мистере Филче ходили легенды больше напоминающие страшные сказки, но, похоже, я только что узнал, что не всем легендам стоит верить…
— Болеет? — поинтересовался я сочувственно.
Мистеру Филчу не понравилось мое сочувствие, он сердито отвернулся, пытаясь перестать всхлипывать, но ответил:
— Недоумки с твоего факультета постарались! — голос его прерывался от горя и обиды. — Бедная моя кисочка…
Я готов был взвыть от жалости к серому тощему созданию, безжизненно свесившему голову на руке хозяина, и от злости к её мучителям, но не успел.
— Кладите её на стол, я нашел ту мазь… Гарри? Ты что здесь делаешь в такую рань? — папа вихрем пронесся мимо меня, а за ним шлейфом пронеслись горькие запахи трав. — Тебе необходимо высыпаться! — затем он холодно, но вежливо представил меня завхозу: — Мистер Филч, это мой сын — Гарри, — в его голосе угадывалась гордость.
Я подобрался, словно меня министру представляли! Но затем задумался — гордиться мной перед каким-то завхозом? Рассмотрев плешивого морщинистого мужчину, который как раз бережно укладывал свою кошку на принесенную им подстилку из какого-то тряпья, ничего необычного я не заметил. Старик и старик! Однако он наверняка отцу чем-то полезен, но вот чем? Что же в нем такого особенного?
— Очень приятно, но я прекрасно его помню! — мистер Филч явно рассердился на такое неуважение к своей памяти. — Виделись уже, когда в пеленках был… — еле слышно проскрипел он, не оборачиваясь.
— Разумеется, — кивнул отец, подтверждая его слова. — Гарри, подожди за дверью, я скоро освобожусь.
— Нет! — горячо возразил Аргус и все же неуверенно посмотрел на меня. — Он не мешает…
Мы встретились взглядами, и в его мутных глазах я увидел благодарность, самую обычную человеческую благодарность! Он почувствовал, что мне не просто жаль кошку, мне жаль его друга, ведь я хорошо знаю, что такое одиночество, даже очень хорошо. Младший Снейп ему приглянулся. Ну а на моего отца он и так смотрел, как на живое божество, сошедшее с небес, и даже пригибался при каждом его приближении, не справляясь со своим безграничным почтением к такой личности.
Пока декан черной тенью кружил вокруг стола и втирал дурно пахнущую мазь в тельце животного, мистер Филч доковылял до меня и просипел прямо в лицо:
— Ты, если там что, обращайся, в гости заходи… — изо рта у него пахло не лучше, чем от мази. — Я родителя твоего уважаю, ну и ты, вроде, разумный малый…
Я словно что-то выиграл, но виду не подал.
— Ага… — скромно протянул я, чуть не лопнув от усердных трудов по сдерживанию своей радости. Заручиться поддержкой того, кого все боятся, того, кто носит с собой все ключи Хогвартса! Ну, почти все. В общем — день начинался просто чудесно!
И когда отец освободился, вымыл руки и приступил к допросу, целью которого было выяснение причин, позволивших шляпе определить Рона Уизли на его факультет, тем самым испортив ему настроение на год вперед, я все равно улыбался.
— Миссис Малфой пригласила?!
— Пригласила.
— И Рон согласился?
— Ну пап, раз он на твоем факультете! Согласился! Ему Драко понравился! Ну, или его рассказы о Малфой-мэноре… — в последнем я не был уверен, но не сказать не мог.
Отец даже забыл, что меня необходимо поучить уважению к старшим, а просто уставился на противоположную стену и замолк. Его черные бездонные глаза, обычно напоминавшие мне длинные туннели полные неизведанных тайн, на этот раз выражали лишь банальное удивление. Притом казалось, что отец удивлялся за всех слизеринцев вместе взятых, когда-либо учившихся в Хогвартсе!
— Артур, Артур… Ты зря был так непогрешим…
— Кто? Что? — я ничего не понял.
— Да неважно. Подойди! — отец сел в кресло у стола и поманил меня пальцем. Я подошел, он положил руки мне на плечи и пристально посмотрел в глаза. — Гарри, несмотря на то, что ты на другом факультете, не оставляй Драко, хорошо? Может, тебе сейчас кажется, что это он влияет на Рона, но все может случиться… иначе. И не забывай, кто такие Уизли и как они к нам относятся, договорились?
— Конечно! — о таких простых вещах я забыть просто не мог.
— Ты хотел еще что-нибудь?
— Эээ… — отец принялся рыться на столе в поисках нужной ему папки, а я все еще мялся и не знал, как преподнести свою просьбу. — Пап, а ты не мог бы сказать Хельге…
— Что сказать? — папа замер, а уголки его губ предательски дрогнули. Он будто знал, о чем я сейчас попрошу. Я мысленно хлопнул себя по лбу — разумеется, знал! Это ведь он меня оклюменции учил, а не наоборот!
Забота — хорошо, но в меру. Несмотря на то, что я встал сегодня очень рано, мои соседи проснулись намного раньше меня и битый час наблюдали, как Хельга носится по спальне. Она развесила на спинке стула дюжину носков разной толщины и плотности, дабы я выбрал из них наиболее мне приглянувшиеся, разобрала чемодан, рассортировала мои свитера и брюки строго в соответствии с цветовой гаммой. А после, как искренне любящая, но немного ненормальная, еще полчаса носилась по спальне с серебряным кофейником, подыскивая подходящее для него место, впоследствие оказавшееся прикроватной тумбочкой, и не обращала ровно никакого внимания на Симуса, Невилла и Дина. Те натянули бордовые шерстяные одеяла по самые подбородки и опасливо на все это взирали. Когда Хельга трудится — на её сморщенной мордочке появляется такое свирепое выражение, что перечить ей и отец не смеет. Ему проще покорно позволить домовику делать всё, что угодно. Даже укрывать себя третьим одеялом в слегка прохладный июльский вечер!
Именно в таком испуганном состоянии я и застал моих соседей по палате… тьфу… спальне! Ни один из них не вызывал во мне хороших чувств. Однако неуклюжий молчаливый Невилл все же импонировал мне больше, в отличие от медлительного Дина Томаса и неугомонного ирландца Симуса. Последний постоянно что-то говорил, чем-то хвастался и всем нравился! Он явно превосходил меня по красоте, которой, если честно, во мне не наблюдается вовсе. Его светлые волосы, лопоухость, веснушки, голубые глаза и какой-то уж слишком добрый взгляд, похожий на взгляд полного придурка, умиляли большинство преподавателей и всех без исключения девчонок первого курса. Я всегда смогу заработать, если решу передавать их надушенные записки Финнигану за определенную плату! Пока же я делаю это бесплатно, и за то Симус еще в первый день смело причислил меня к числу своих лучших друзей, не подозревая, насколько неверен такой его выбор.
Он до сих пор не устаёт меня представлять каждому встречному, и так запросто меня узнающего, таким вот образом:
— Это мой друг — Гарри! Он просто гениальный! — и обязательно хлопает меня по плечу. Что Финниган имеет ввиду под «гениальностью», я уверен, непонятно даже ему самому.
Но с ним категорически не согласен Долгопупс. Уже на второй день, во время завтрака он, дождавшись, когда я отойду подальше от столов, зашептал что-то Симусу на ухо. Тот чуть не подавился куриной ножкой, и разговор меня заинтересовал.
Незаметно махнув палочкой, я применил усовершенствованный отцом Сонорус — очень простое заклинание, и в моей голове раздался встревоженный голос Невилла:
— … и на наш факультет он не хотел, и ты ему совсем не нравишься…
— Ты сдурел! Он же гриффиндорец!
— Но это потому, что правила запретили и шляпа…
— Симус! — я подкрался незаметно, и Невилла чуть удар не хватил. Он схватился за край стола и вздрогнул всем телом. — Пошли уже, сколько можно есть! Я тебе покажу короткий путь к Флитвику, а то будешь блуждать, как в прошлый раз…
— Ага! Идем! — он резво вскочил, перепрыгнул через скамью и заулыбался.
— А ты, Невилл, завтракай. Тебе я потом покажу… путь… — мальчишка смутился еще больше и уткнулся в свою тарелку с овсянкой, словно надеялся в ней защиту от меня найти!
Захватив с собой веселых Драко и Рона, шушукающихся в сторонке, мы пошли прочь. Каким-то шестым чувством я уяснил, что Невилла мне не обмануть. Не смогу я! Может он и ненормальный, и смешной, и жаба у него противная, и свитера у него на вид еще более ужасные, чем у Уизли, но мальчишка точно не дурак. Он понимает, как мне тоскливо со всеми этими краснознаменными, и видит, насколько сильно мне «нравится» говорливый Симус. Еще Дамблдору доложит о подобном моем настроении! В таком случае отец меня просто выпорет, а потом заавадит, а затем вновь выпорет… Ну, совершит что-то в таком духе. Но Невилл смотрел уже не в тарелку, а в мою спину, задумчиво хмурил широкие брови и ничего вокруг не слышал, не реагируя даже на очередное замечание Гермионы. И я подмигнул! Пусть так, раз он сам захотел, будет ему война, обязательно будет! Долгопупс приоткрыл рот и выронил вилку. Та упала на мраморный пол, и гулкий звон от её падения слышался до самого выхода из зала. Неужели так испугался? Я, может, и выгляжу мрачновато, и декана Слизерина напоминаю всем, кто имел счастье его видеть, и подмигивал с умыслом, разумеется, но так пугаться? Я ж не Кровавый Барон, в самом деле! Мне одиннадцать!
Однако мои мысли прервал тяжелый стон Невилла. Он согнулся, словно от кишечных колик, и Грейнджер испуганно закричала. Все вокруг засуетились, повскакивали со своих мест, и меня от остальных незаметно отделил профессор Квирелл. Он как-то осторожно потянул мою руку, мимолетно наклонился, словно просто отодвигал ученика со своего пути, и прошептал:
— Это ты, Гарри, это ты…
С тех пор прошло три дня, а я не могу прийти в себя и сейчас. В момент, когда ладонь профессора дотронулась до моей, показалось, что на меня навалилась тяжесть всего мира, а ноги словно налились свинцом! Но затем я резко воспарил надо всеми — тело стало невесомым, а внутри поселился покой. Я даже удивился — почему же меня не хватают за ноги и не притягивают обратно, к земле? Я же улечу! Такие ощущения длились мгновения. Всё прошло быстро, но следом за непонятными ощущениями в теле, в моей голове раздались голоса. Их гул нарастал с каждой секундой, он давил на меня, разрывал на части! Люди кричали, срываясь на хрип, шептали, кто-то кого-то проклинал, кто-то о чем-то молил, но я точно знал — все они обращаются ко мне и никому кроме меня…
Я прогулял занятия по Заклинаниям. Мне было страшно, очень страшно! Невилла согнула пополам именно моя злоба, скрытая внутри. Но испугался я не столько её, сколько себя самого. Та сила, вырвавшаяся наружу… Уткнувшись носом в подушку и спрятавшись за пологом от любопытного Симуса, последовавшего сразу за мной, я понял, о чем писала мне неизвестная в том странном письме. Я прислушался к своим желаниям… и услышал! Только вот еще не разобрал — радоваться мне этому или огорчаться?
Все эти свежие воспоминания я словно пересмотрел заново, потому как отец и не скрывал, что просматривает их вместе со мной. Все забыли про Хельгу, мою невысказанную просьбу, Уизли и Драко, про время и завтрак, на который я вот-вот опоздаю. Всё осталось позади, как что-то мелкое, незаметное и глупое. Мы одновременно осознали что-то очень важное и сложили кусочки мозаики в единое целое. Отец смотрел в никуда, его пальцы дрожали, а на лице играла горькая ухмылка. Ему только зимой исполнился тридцать один год, однако я лишь сейчас увидел, как же он молод, но как давно и терпеливо ждет свободы…
Папа нервно откинул волосы назад, зажмурился, затем резко вскочил, сложил руки за спиной и принялся ходить туда-сюда, не переставая бубнить что-то себе под нос. Затем, чуть не разорвав ткань от нетерпения, закатил рукав, и я в который раз залюбовался бледным рисунком на его предплечье.
Пронаблюдав за ним еще несколько минут и, не увидев того, что ожидал, он процедил сквозь зубы:
— Я хорош, слишком хорош … Он мне не доверяет! — и в сердцах смахнул со стола стопку школьных тетрадей. — Гарри, ты должен принести мне это письмо. Ясно?! — решимость в его голосе граничила с яростью.
— Сейчас?
— Нет, лучше вечером… — он выпрямился, взмахнул палочкой, леветируя тетради на положенное им место, помолчал немного и осторожно спросил: — Ты понимаешь, что такая твоя реакция на профессора Квирелла может быть вызвана не только его особенностями, но и… твоими?
— Понимаю… — так же осторожно ответил я.
— А ты понимаешь, что все то, о чем мы говорили многие годы, скоро потребует нашего вмешательства? Ты готов?
У меня ноги подкосились.
— Готов! — а вот это уже чистая ложь.
Однако отец предпочел её не заметить, и я приготовился слушать…
* * *
— Ай! — Драко сбил меня с ног, и теперь точно так же, как и я, потирал ушибленный лоб, чуть не треснувший от столкновения с моим. — Ты на шабаш умников опаздываешь?! — он поднялся первым, подал мне руку и мы принялись отряхиваться от пыли.
— Что-то случилось?
— Случилось! — приятель кипел не хуже чайника. — Еще как случилось! Сюда МакГонагалл идет, я крестного предупредить хочу. Подвинься, — я шагнул в сторону и освободил путь к двери.
— Зачем? Он её боится, думаешь? — рассмешила подобная теория нас обоих. В присутствии моего отца профессор только и могла, что поджимать губы и кривиться. Ну, еще со слизеринцев баллы снимать при каждом удобном случае. На них её хваленая справедливость не распространялась. Видимо, у каждого человека она, справедливость, своя собственная. — Или она его себе на замену пригласить хочет? В воспитательных целях? — мы захихикали, но уже через секунду со стороны лестницы послышались гневные выкрики, и смеяться мы перестали.
— Это он, это всё он! И Малфои! Это немыслимо! Это обман!
— Но Молли, ну что же вы так… — ей отвечал весьма жалобный голос моего декана. — Шляпа ведь не ошибается…
— Выходит, ошибается! — мужской бас громко озвучил чистую правду.
Растерявшая всю свою уверенность профессор лепетала:
— Но директор вот-вот вернется…
МакГонагалл семенила за каким-то мужчиной, который, в свою очередь, семенил за миссис Уизли, гневно размахивающей руками и направляющийся к нам с самым воинственным видом.
— Вот когда вернется, тогда мы с ним и поговорим!
— Дорогая, а может все-таки…— Молли Уизли так резко затормозила, что упитанный мужчина, судя по всему — отец Рона, натолкнулся на спину своей супруги и моментально изменил свою точку зрения. — Ну, если ты настаиваешь! — и процессия тут же возобновила движение.
Драко потянул меня в тень, но опоздал. Чета Уизли уже уставилась на нас, и под их взглядами мне стало неуютно, словно под ледяным душем зимой и на морозе — то есть намного больше, чем просто неуютно!
— А вот и вы! — Молли выдохнула, затем вдохнула, набирая в легкие побольше воздуха.
Однако профессор твердо решила не допустить гвалта под кабинетом декана Слизерина, и попыталась не ударить лицом в грязь перед тем, кого боялась вся школа и терпеть не могла она сама. Женщина, конечно, тоже выдохнула, но постучала в дверь довольно смело, чего нельзя было сказать о Молли Уизли и её муже. Они разом утратили весь свой напор, и в кабинет входили уже бочком.
Оглянувшись, профессор махнула рукой в сторону Драко и строго сказала:
— Мальчик, позови сюда Рона Уизли!
— Сейчас! — радостно ответил «мальчик», и остался стоять на том же месте, не предпринимая абсолютно никаких попыток кого-то там позвать.
— Ну? — спросил я просто из интереса. — Идешь?
— Завтракать? — уточнил он с готовностью.
— За Роном!
— Сдурел?! — приятель округлил глаза. — Ей надо, пусть сама и идет. Она твой декан, а не мой!
Мне оставалось только одобрительно хмыкнуть — слизеринец!
— Ну? — Драко пихнул меня в бок. — Махай!.
Опять Сонорус, но уже не для одного, а для двоих. Затем я махнул еще разочек, и еще! Наконец, Макгонагалл все же поздоровалась и принялась скомкано объяснять причины столь раннего визита, а я перестал биться в конвульсиях и трясти палочкой, убедившись в её исправности. Уизли молчали, и когда я начал вовсю сомневаться уже в своей магической «исправности», отец сказал всего два слова — тихих, жестких, от которых волосы на голове зашевелились. Закрыв глаза и пофантазировав, можно было представить эти слова, как самую настоящую бездну. Бездну равнодушия и презрения. А таким замогильным и пустым голосом, я уверен, на смерть отправляют!
— Вон отсюда…
Профессор сказала что-то вроде «Ай!», «Ой!» или «Как вы смеете!» — расслышать точнее нам помешал довольно громкий шелест. Отец демонстративно перекладывал бумаги на столе, или же листал книгу. На мгновение шуршание стихло. Папа, видимо, решил воочию убедиться, прислушались ли к его «доброму совету» назойливые люди, и поднял на них глаза. Спустя пару секунд двери распахнулись и оттуда стремглав вылетели раскрасневшиеся, взмокшие Уизли и просто пунцовая МакГонагалл! Они, молча и в считанные секунды, преодолели совсем не маленькое расстояние, и скрылись в более менее светлом проеме у выхода из подземелья, мы же остались стоять в приятном нам сумраке.
Тем не менее, я позавидовал их сыну, ведь как бы отец ни возмущался такому идиотскому обстоятельству, как Уизли-слизеринец, он принял его сразу же и навсегда. Рон теперь под защитой, а вот я — под ударом…
— Как он их… — с придыханием произнес Драко, восторгаясь крестным. — Так сыграть!
Да не играл он, отец и есть такой… холодный. Но возражать я не стал. Я что, другой разве?
Дождавшись сонного Крэбба и Грэгори, спящих на ходу, мы все вместе пошли в столовую.
— А Рон где? — заинтересовался я.
Крэбб с радостью остановился, оперся о стенку, наклонился и сделал вид, что завязывает шнурок. Его тело еще не проснулось и мстило своему хозяину за такое мучение, как поход на завтрак.
— Его Блейз будит…
— Пытается… — внес немаловажное уточнение Гойл, зевнул, пошатнулся, наступил мне на ногу, и тоже решил немного подержаться за стенку. — Он всех обычно будит… Садист…
Рон все эти дни был безумно счастлив, словно вырвался из духоты и просто не мог надышаться свежим воздухом. Он радовался, когда тянул руку на Заклинаниях, не желая отличаться от серьезных и начитанных слизеринцев. Радовался, когда в среду делил телескоп с Миллисентой на астрономической башне, шушукался с Драко по любому поводу и спорил с заносчивым Ноттом. Когда позволял Гойлу и Крэббу, ребятам крепким и сильным, защищать себя от нападок этого самого Нотта. Он радовался постоянно, словно в его голове не умолкал слышный лишь ему одному приказ: «Будь счастливым!» Братья его не понимали, гриффиндорцы его не понимали, да его даже не все слизеринцы понимали! Но Рон плевал на их мнение и продолжал издеваться над Гермионой, обзывая её лохматым сусликом, отворачиваться от родственников, и улыбаться мне, что бесило близнецов еще больше.
Справедливости ради — Гарри Снейп бесил многих. За глаза меня называли и «папенькиным сынком», и «ябедой», и «сопливусом», и «змеиным дружком», и «сухой жердью с зарубкой», высмеивая мой рост и шрам. Однако меня беспокоило лишь предпоследнее прозвище, а вернее — только оно меня и беспокоило. Если все так, как думает отец, моя дружба с половиной змеиного факультета насторожит Дамблдора и неприятности, сообща с подозрениями, просто не смогут обойти меня стороной! Но и «ссориться» с друзьями мне не хотелось. Это раньше я думал, что притворяться легко…
Если подытожить — особого почтения моя личность, освободившая Англию от Того-Кого-Нельзя-Называть, не вызывала. Люди просто не могли себя побороть. Не все, но очень многие. То ли личность отца сыграла свою роль, то ли поведение матери, то ли родители нашептали своим отпрыскам некие свои догадки и опасения связанные с темным прошлым Северуса Снейпа… Даже преподаватели косились на меня недоброжелательно, и постоянно спотыкались на моей фамилии в журнале. Или, что еще хуже, сначала смотрели на неё задумчивым взглядом, тяжело вздыхали, и лишь затем нехотя произносили, словно одолжение делали! Мне все чаще казалось, что я незаконно занимаю чье-то место, и все ждут, когда же я его освобожу. Ну, я точно знаю, чье это место. Это место проклятого Гарри Поттера, которого никогда не было и не будет. Он просто старый миф, фантазия моей матери, а я живой! Живой!!!
— Эй! Ты чего?! Вернись к нам! — парни уставились на мою явно отсутствующую физиономию и Драко забеспокоился. — Ты как будто то свое зелье сейчас варишь! Ну, зеленое… как его?
— Истины…
— Во! Точно! Эту дрянь!
Спорить по поводу «дряни» я не стал — с чем, собственно, спорить?
Но вот у входа в Большой Зал задержался и крикнул им в спины:
— Идите, я догоню! — а подождав с минуту, двинулся за ними. Какая никакая, но уловка.
— Ты ушел, когда было еще темно, а это запрещено правилами! Стыдно не знать правила сыну преподавателя! — Гермиона стояла за моей спиной и возмущенно сопела. — С нас могли снять баллы!
«Спокойствие, только спокойствие… Котел кипит, все зелья готовы, черви продаются уже нарезанными… К тому же Невилл исчез… Дамблдор исчез… Шрам исчез… а я уже давно вырос и не учусь в Хогвартсе! Или еще лучше — Хогвартс тоже исчез…» — моя незамысловатая мантра все же позволила не убить Грейнджер, но зубы пострадали. Сожми я челюсть еще сильнее — они бы сломались!
— А тебе… Хм… А ты… А тебя… — к такому наглому поведению привыкнуть просто невозможно и нужные слова никак не шли на ум. Приличные нужные слова! — А ты следила, что ли?!
Гермиона открыла рот и замахала руками, выплескивая на меня очередную порцию своего негодования.
— За тобой?! Очень нужно! — она хмыкнула, но поверить в её равнодушие все равно было сложно. — Я к Зельеварению готовилась! К твоему сведению, сегодня у нас первое занятие по этому, бесспорно важному предмету! — тряхнув копной каштановых волос, девчонка важно прошла мимо, довольная высказанным обвинением в неуважении.
Жирную точку в этой идиотской ситуации поставил Пивз — он швырнул костылем в старшекурсника за моей спиной, посмевшего надо мной засмеяться, но промахнулся, к сожалению. Уточнять, кто преградил собой путь костылю?!
Глазки-бусинки полтергейста испуганно моргнули, коротенькие ножки нервно дернулись, и в ту же секунду маленькая фигурка растворилась в воздухе, успев лишь виновато пропищать:
— Пивз не хотел, совсем не хотел…
— Тебя даже свои бьют! Ха-ха-ха! — Джордж Уизли, оказавшийся тем самым старшекурсником, продолжал хохотать, и ему громко вторила свита его веселых дружков.
— Он не мой! — на глаза навернулись слезы.
— Ты поплачь, маленький ушибленный сопливус, поплачь… Лобик, наверное, болит?
Да, Джордж, болит, тут ты прав. Но вот плакать мне захотелось не от боли, а от невозможности свернуть тебе шею!
Под улюлюкивания и выкрики я прошел к своему месту, плюхнулся возле Гермионы, не сразу и заметив такое обстоятельство, и принялся производить раскопки в овсяной каше — аппетит пропал совсем. Уставившись в тарелку, я думал. «Так много думать не свойственно мальчикам твоего возраста!» — заметила как-то тетя Нарцисса. Не дозвавшись гостя к ужину, она послала за ним домовика. Тот обнаружил младшего Снейпа на чердаке, любующегося вечерним пасмурным небом. Оно, небо, манило своей свободой, тайной, силой! Овсянка — не загадка мироздания, разумеется, но и она навевала мне кое-какие мысли…
Я шмыгнул носом. Вышло как-то слишком тихо — сказались годы строжайшего воспитания и неумение плакать. Мысленно посетовав на все вышеперечисленное, я предпринял еще одну попытку, более различимую. Локоть сидящей по левую руку от меня Гермионы замер, а ложка в её руке так и не достигла своей цели, вернувшись в тарелку. Я продолжил — ухватился за край скамьи и принялся еле заметно раскачивать туловище вперед-назад. Миссис Малфой часто так делала, когда думала, что никто этого не видит. Мне становилось её жалко в такие минуты, хотя я и не понимал, отчего же ей так плохо? Грейнджер насупилась, и уставилась в свою еду точно так же, как и я с минуту назад. Тыквенный пудинг исчез, будто сам смог догадаться, что есть его больше не будут.
— Ну, тебе, наверное, нужно было уйти… Да?
— Ага… — не стал её разочаровывать «нечастный» Гарри Снейп. — Папа целыми днями занят, вот я и…
Как же удобно не договаривать свои предложения, люди обычно всё «понимают» сами!
— И ты не хотел, чтобы баллы сняли? Правда?
— Не хотел… — Гермиона в задумчивости отвернулась. — Но если бы сняли, то отец бы как-нибудь вернул, обязательно! — в такую чушь я не верил, но Грейнджер и Симус, до того момента благородно прикидывающийся глухим, купились.
— Правда?! — Финниган хитро сощурился. — Чем докажешь?
— Да, чем? И как?! — Лаванда, следующая за Симусом везде и всегда, словно его тень, не удержалась. — Профессор нас ненавидит — так почти все говорят! Он злой и противный! Пуффендуйцы уже были у него на занятии!
Тут уже не удержался Невилл и громко выкрикнул:
— И ты тоже злой и противный! — реплика прозвучала отчаянно и искренне, а потому — неуместно. Все были крайне заинтересованы поднятой мною темой щедрости «летучей мыши» Хогвартса, и окажись всё так, как я им говорил, не хотели быть согласными с Невиллом, да и не понимали они его.
Симус парировал:
— А ты сиди там, пухленький! Кушай молча, а то опять живот схватит! — сидящие возле меня первокурсники, да и несколько гриффиндорцев постарше прыснули со смеху, а кто-то даже закашлялся.
Долгопупс поднялся, неуклюже перешагнул через скамью, чуть не грохнувшись на пол, и почти бегом покинул зал. Но его ухода никто и не заметил, все смотрели на меня и ожидали обещания настоящего чуда. Я уже сто раз пожалел о сказанном, но не отступать же?!
— Он сегодня начислит нам… эээ… 10 баллов! — я аж зажмурился от такой своей смелости.
— Десять? — Лаванда разочарованно фыркнула и жеманно смахнула с лица завиток. — Ты бы еще пять баллов пообещал!
О осмелел окончательно, пусть и вынужденно.
— Двадцать! — вокруг начали собираться люди, но слава Мерлину, лишь гриффиндорцы.
— Заметано! — выкрикнули несколько человек почти одновременно и я вздрогнул…
Так быстро бегать мне еще не приходилось! Опередив всех, я молнией пронесся через вестибюль, не успел затормозить у входа в подземелье, проскользил мимо него, вернулся и, перепрыгивая через ступеньки, понесся вниз. У меня появилась мечта — уговорить отца в необходимости мне подыграть и уговорить его до того, как начнется мое первое занятии по Зельеварению в этом году! Вспотевший, еле держащийся на ногах, но вполне довольный скоростью своего передвижения, я во второй раз за день ввалился в отцовский кабинет, и столкнулся с ним у самой двери.
— За тобой тролль гонится? — я отрицательно махнул головой. — МакГонагалл? Нет? Кто тогда? Дамблдор?
— Никто! — наконец изрек я и прохрипел: — Баллы…
— Я знаю, что есть такое слово. Дальше что? Пройдемся по словарю? — отец был не в настроении, говорил холодно и отстраненно.
— Гриффиндору нужны баллы!
— Они всегда им нужны, но тут играет важную роль отсутствие такой необходимой составляющей, как мозги! Но даже если бы она и присутствовала, плевать я хотел на желание этих парнокопыт…
— Папа! — заорал я.
Отец сощурился и деловито поинтересовался.
— Тебе нужны? Не им?
— Мне… Двадцать! На уроке! — я набрал в грудь побольше воздуха и приготовился просить, убеждать и доказывать, что подобная мелкая уступка с его стороны может если не спасти мою репутацию, то хотя бы улучшить.
— Хорошо.
— А?! — меня словно парализовало.
Он внимательно смотрел в одному ему видимую точку на каменном полу и молчал. Показалось, что время вокруг меня остановилось, продолжая жить лишь в отце. Он что-то вспоминал и о чем-то размышлял…
— Ты что, действительно думал, что я тебе… откажу? — спокойствие в его низком хриплом голосе больше напоминало страх или растерянность.
Не обнаружив стула для посетителей на обычном месте, я сел в кресло декана, положил подбородок на столешницу и вдохнул знакомый с детства запах. В нем было все — моё и его одиночество, пыль старинных манускриптов, горько-сладкие ароматы трав, чернил, утреннего кофе с молоком, лимонного желе, старых башмаков и новых котлов, еще не впитавших в себя ни единого запаха кроме сырости подземелья, моей детской комнаты, отцовской каморки в подвале — то есть лаборатории… У меня не было права сомневаться в его любви, ни единого. Каким бы сухим он ни был, он все равно поможет и поймет.
— Я не хотел… — попробовал я исправить ситуацию.
— Иди.
— Но я…
— Иди!!!
Уже закрывая за собой дверь, я увидел, как папа закрыл лицо руками и почти присел, издавая какой-то странный хриплый звук. Ну и чего так расстраиваться? Ну не был я уверен, что он поддержит, ну и что тут такого страшного?!
На занятие я все-таки опоздал. Не такой уж я физически крепкий, как надеялся. Бегать вверх и вниз по лестницам, живущим своей собственной жизнью — это вам не аппарировать! Да и Хельга учебники под кровать засунула, посчитав их слишком потрепанными для вычищенной ею спальни…
Никогда не замечал, что дверь в отцовский кабинет так громко скрипит. Моя личность опять-таки оказалась в центре внимания, и как бы я не наклонял голову в надежде, что длинные волосы скроют моё, совсем не виноватое лицо, слизеринцы, а именно с ними сегодня проходило спаренное занятие, все же умудрились осуждающе покачать головой!
Свободных места было всего два, и хоть Симус махнул рукой, приглашая меня сесть рядом с ним и Лавандой, я предпочел Дина — продираться в самый центр ряда и греметь стульями мне не хотелось. Ну а усевшись, принялся листать учебник в поисках нужного параграфа, готовить пергамент и проверять исправность пера. Заметив, что такие манипуляции провожу только я один, и они, манипуляции, тщательно отслеживаемы всеми без исключения и издают весьма громкие звуки, учебник я закрыл, чернильницу спрятал, а перо отложил. Со своего места на первой парте мне улыбнулась Гермиона, я улыбнулся ей в ответ и, наконец, затих.
Приблизительно я понимал, какую мысленную речь произносит сейчас профессор Снейп и какие ругательства сыпятся на мою черноволосую макушку, но не бояться же мне собственного отца?!
За неимением возможности ненавидеть меня, отец выбрал себе более доступный объект — Гермиону.
— Всё? Вы накопили в себе достаточно хорошего настроения для того, чтобы из вашей маленькой пустой головки вновь было чему улетучиваться? — он учтиво поклонился, вовсю издеваясь над девчонкой. — Вы позволите мне продолжить?
Улыбка сползла с её лица и она промямлила:
— Конечно…
— О! Разрешение Грифиндора мною получено, всю жизнь мечтал о таком счастье… — он чуть слюной от бешенства не брызгал. Все старались не дышать, в том числе и я. Но не от ужаса, а от нежелания выделяться. Сегодня я перевыполнил план по этому процессу. На год вперед!
Папа говорил шепотом и словно нехотя, но его все его прекрасно слышали и боялись пропустить хоть слово. Он контролировал весь класс, не прилагая к тому ни малейших усилий, и хотя в его черных глазах не было ни капли тепла, его не только боялись, его уважали!
— Глупое махание волшебной палочкой к этой науке не имеет никакого отношения, и потому многие из вас с трудом поверят, что мой предмет является важной составляющей магической науки, — продолжил он. — Я не думаю, что вы в состоянии оценить красоту медленно кипящего котла, источающего тончайшие запахи, или мягкую силу жидкостей, которые пробираются по венам человека, околдовывая его разум, порабощая его чувства… Могу научить вас, как разлить по флаконам известность, как сварить триумф, как заткнуть пробкой саму смерть… Но все это только при условии, что вы хоть чем-то отличаетесь от того стада болванов, которое обычно приходит на мои уроки!
Затем, в гнетущей тишине, отец открыл журнал и начал знакомство с учениками. Дойдя до своей — то есть моей фамилии, он несолидно скривился, обвел предупреждающим взглядом всех присутствующих и проскрипел:
— Снейп…
— Здесь! — подскочил я бодро и остался стоять. Драко прыснул, а затем обиженно крякнул. Наверняка это Рон не хотел злить декана и пнул приятеля в бок. По крайней мере — именно об этом говорила злющая физиономия рыжего. Но на выходку слизеринца папа внимания не обратил, разумеется.
— Садись… — проскрипел родитель еще раз, и то было последнее слово, адресованное им мне за все время, отведенное на урок.
Он не хотел обращаться ко мне по фамилии! А по-другому не мог, раз уж ко всем так обращался! И вообще, как ему выговорить: «Садитесь, мистер Снейп, вы неуч! Да нет же! Не я, а он! Вон тот, темненький, худой, и являющийся моим сыном!» Я обрадовался — напрягаться и освежать в памяти давно пройденное мне не придется. Так рисковать отец не станет. Вдруг я возьму и не отвечу?!
Ответственность за знания грифиндора на себя взяла Грейнджер. И поразив всех сведениями об усыпляющей настойке, получаемой из корня асфоделя и настойки полыни, безоаровом камне и идентичности волчьей отравы с клобуком монаха — то есть аконитом, о чем Гермиона и не догадывалась, мой факультет все же получил своё вознаграждение.
И в тот момент как отец недовольно пробубнил себе под нос:
— Двадцать баллов мисс Грейнджер… — по классу пробежалась волна восхищенных вздохов грифиндорцев и немого, но вполне осязаемого изумления слизеринцев.
И когда Гермиона окинула победным взглядом кабинет, словно позабыв о моем обещании повлиять на отца, я заметил в её карих глазах обожание и такое восхищение, с каким не сравнится восхищение домового эльфа своим хозяином, собственноручно приготовившим ужин! Да уж, у самой приставучей грифиндорки любимый учитель — мой отец… Мысленно чертыхнувшись, я понял, что уж лучше бы декан Снейп снял с нас сотни две баллов, а не добавил эти несчастные два десятка!
За обедом я получил письмо. Букля пренебрежительно швырнула его между тарелкой с супом и вазочкой с клубничным джемом. И пока три факультета, включая мой, наперебой обсуждали это летающее «нечто», а четвертый почти аплодировал, так подходила птица мрачной атмосфере Слизерина, я развернул конверт.
Дорогой Гарри,
— было написано в письме неровными буквами.
Я знаю, что в пятницу после обеда у тебя нет занятий, поэтому, если захочешь, приходи ко мне на чашку чая примерно часам к трем. Хочу знать, как прошла твоя первая неделя в школе. Пришли мне ответ с твоей птичкой.
Хагрид.
P.S. И как она узнала, что я хочу тебя пригласить?!
«Как узнала, как узнала… Узнала и всё!» — я разозлился. Эдак вся школа скоро будет «желать» мне что-то написать! И ведь напишет! Нужно срочно в библиотеке поискать что-то о системе управления этими анубисами, срочно! Хагрид захотел — прилетела! Дамблдор захочет — прилетит! Молли Узли захочет — принесется! Она такая, предупредительная… Меня передернуло только от одной мысли о таком вынужденном общении, но я, одолжив перо у Гермионы, ответ написал.
Здравствуйте, Хагрид!
Мне очень приятно, что вы интересуетесь моими школьными успехами. Учусь я хорошо! (Обведя взглядом жующих однокурсников, я вздохнул) У меня теперь много друзей. (Еще раз окинув грифиндорцев взглядом более пристальным, я вновь засомневался, но…) Они очень умные и мне с ними не скучно. Особенно мне нравится Невилл Долгопупс, Гермиона Грейнджер и Симус Финниган! (В гробу и белом саване!)
— Вы лесника с вокзала помните? Большого такого? — строго спросил я всех вышеупомянутых.
— Кого? — ответили мне дружно. Последний, на кого они обращали внимание в лодке, плывя по озеру к таинственному замку в дымке тумана, был лодочник. Ну а на школьном помосте и кроме него учителей хватало.
— Привет передавать?
— Кому?!
Они передают тебе привет и хотят познакомиться! (Высунув кончик языка от усердия, я продолжил лгать самым безопасным способом — письменным) Но я прийти сегодня не могу, у меня много домашнего задания по Трансфигурации, дополнительного. Профессор МакГонагалл разозлится, если я его не сделаю. А сегодня к вам на чай придут мои друзья. Они очень хотят увидеть ваш дом!
Г. Снейп.
Десять минут ушло на то, чтобы заставить поверить эту троицу, что поход к Хагриду — их святой долг, ведь он просто жаждет знакомства с первокурсниками своего любимого факультета! Не желая разочаровывать уважаемого человека, Гермиона согласилась первой, ну а за ней согласился Симус, в свою очередь уговоривший Невилла. Я вздохнул с облегчением — остаток дня был свободен. Понятное дело, к леснику в гости я никогда не пойду. И не только потому, что отец запрещает. Мне просто не хочется идти в ту хижину — великан постоянно крутится возле директора, а обдумывать каждое свое слово мне и так надоело до чертиков! Намного приятнее будет сходить в каморку к Финчу, захватить с собой Драко, Рона, и поспрашивать старика о потайных комнатах замка, выведать, что же такое страшное Дамблдор скрывает на третьем этаже, или кто так страшно воет в подземелье, да и вообще — с ним явно не будет скучно! Можно даже попробовать сделать то, что нужно отцу, не дожидаясь того самого дня…
* * *
Вопреки моим ожиданиям — меня не поняли, совсем. Драко приложил ладонь к своей груди, словно опасаясь за душевное состояние собеседника, и таращился на меня, словно я новый, глупый, и до сих пор никем не замеченный призрак Хогвартса.
— Давай Кровавого Барона лучше поищем, он хотя бы давно умер! — глубокомысленно изрек он и закатил глаза.
А вот Рону было все равно, куда идти, с кем идти и зачем, собственно. Он был готов и пританцовывал от нетерпения.
— А ты чего радуешься? Тоже мне, главная факультетская жизнерадостность нашлась… — тихо возмущался приятель, растягивая слова. — Ты заканчивай уже негативно влиять на престиж моей фамилии! Слышал хоть, куда зовет нас этот бесстрашный?!
— Думаю, Гарри не позвал бы нас, если бы там было опасно. Правда? — не дождавшись совсем ненужного ему ответа и не обращая внимания на недовольную гримасу Драко, он потянул меня за собой.
— Обратно!
— Чего?
— В обратную сторону, у него возле кухни комната, а ты меня к выходу тянешь! — озвучил я очевидный факт.
Рон нервно тряхнул рыжей шевелюрой, развернулся на сто восемьдесят градусов и вновь вцепился в меня мертвой хваткой, при этом постоянно оглядываясь и приговаривая:
— Пусть будет Филч, пусть будет…
— Его братья грозились в поросенка превратить! — шепнул мне на ухо приятель, как только Рон от меня отлип, принявшись объяснять разъяренной Пэнси Паркинсон, благодаря каким таким чарам забывчивости её конспект по Заклинаниям до сих пор у него. — Только ты ему не говори, что я знаю. Мы все знаем, но не говорим. Он обидится, гордый… — а спустя секунду убежденно добавил: — И тупой! Сам мог бы их превратить, первым. Зачем же ждать?!
Про себя я подумал, что Уизли не превратит в поросенка никого, кроме себя. Видел я его палочку, и то, как он ею размахивает, точно мух отгоняет… Но он то не может, а я могу! Правда, не сейчас и не здесь. Мы уже дошли до высокой деревянной двери, сколоченной из грубых досок, в просветы между которыми пробивался тусклый свет и запахи плесени. Было в ней что-то загадочное, уродливое и неприветливое. Но и моя цель была не из числа благородных и светлых, поэтому я смело постучал, и звонко ответил на хриплое «Кого там леший принес?»:
— Это Гарри Снейп! — и уже тише: «Вы меня приглашали…»
Не случилось ничего необычного, смотритель распахнул дверь и обыденным тоном пригласил войти, церемонно расшаркавшись перед Драко.
— А вы, молодой человек, отца мне напоминаете, сложный был ученик, очень сложный… — однако заметив недовольство своего знатного гостя, поспешил добавить, явно не погрешив против истины: — Всегда знал, чего хочет, и брал это, всегда!
Приятель нахохлился, словно индюк, и принялся благосклонно оглядывать помещение. Он дарил себя в эту минуту миру и награждал Филча своим присутствием в его скромном жилище. Но я никак не мог взять в толк, отчего же этот жалкий сквиб, который, как говорят, долгие годы предан директору, с такой ностальгией в голосе отзывается о лорде Малфое, трепещет перед моим отцом и принимает у себя слизеринцев, будто мы — первокурсники — почетные гости! То есть, отец дал мне понять — почему, но так ли это мы еще не знали… Пока я размышлял, тем же самым занимался и завхоз. Его тусклые глазки, казалось, сейчас пробуравят Рона насквозь, а двойной подбородок Аргуса и его обвисшие щеки просто тряслись от напряжения и затрачиваемых усилий на то, чтобы не заехать Уизли по его наглым веснушкам.
Не придумав ничего хорошего в его адрес, но и не желая говорить гадости, он просипел:
— А вы, юноша, присаживайтесь, присаживайтесь… Не туда!!! — от его вскрика я вздрогнул. — Это место миссис Моррис, все эти трудные пятнадцать лет! — он грозно потряс костлявым пальцем перед носом Уизли и все тотчас прониклись таким завидным кошачьим постоянством.
Усевшись на продавленный диван без одной ножки, я тоже принялся оглядываться — искал блеск. Блеск срываемой магией вещи, ведь на поясе старика никакой связки ключей я не заметил, но все не может быть просто. «Просто» бывает только в плохих книгах и школьных учебниках. Кстати о книгах, в этой комнатушке их было не меньше, чем в библиотеке у мадам Пинс! Книги, подшивки газет, аккуратно стянутые резинками, кипы бумаг, пожелтевших от старости и помеченных ярлыками с указанием года выпуска, о которые Рон умудрился уже два раза споткнуться и три раза жалобно попросить за то прощения — и эта каморка обычного завхоза?! Пока я смотрел во все глаза, Филч демонстрировал фотографии кошек на стене и увлеченно описывал судьбу каждой из них.
— А Милли дракон съел, давно еще… Хагрида был дракон… Незарегистрированный! — сказал он и зло плюнул куда-то в угол. — Паршивец косматый, ты мне еще попадешься!
Драко кивал, поддакивал и вообще, вел себя как истинный аристократ, он это может. Уизли жался на не внушающем доверия табурете, явно являющимся ровесником замка, и внимательно рассматривал носки своих истрепанных ботинок. Подарить ему новые, что ли… Из этих того и гляди пальцы покажутся!
— А Ронда мне в работе помогала, еще лучше миссис Норис нарушителей ловила, стоит где кому прошмыгнуть, а она тут уже! Интеллект у неё был о-го-го какой! Побольше чем у некоторых нынешних преподавателей…
— И что с ней?.. — приятель счел своим долгом спросить.
— Пропала, — отрезал Филч и замолк.
Затем мы пили противный горький чай, ругали МакГонагалл, внимательно слушали рассуждения старика о комнате, в которой может появиться все, что угодно — стоит только представить, и хорошо проводили время. Однако так не должно было быть! Всё казалось неправильным! И я ждал вопросов о цели нашего визита, вглядывался в мутные глаза Филча, следил за каждым поворотам его почти лысой головы с остатками жидких выцветших волос, но старик вел себя, словно радушный хозяин, и даже время от времени улыбался остатками зубов Уизли, поверив окончательно, что за этого странного слизеринца отвечает слизеринец более надежный.
На полке узкого книжного шкафу в самом темном углу, я заметил несколько светлых бликов и понял, что то не отблески двух свечей — яркость другая. Но как к нему приблизиться?! Морок наводить я пока не могу, а время останавливать научусь годам к ста пятидесяти… Что тогда? Попросить? Дайте мне ключ от комнаты нижнего этажа, чтобы я смог её открыть и выпустить то, что внутри? Что вы говорите? Дамблдор убьет? Да что вы, он же добрейший волшебник!
Я, конечно, начал незаметно передвигаться к противоположному краю дивана, но метод «тише едешь — дальше будешь» мог сработать только к утру, а Рон, как назло, не вовремя заволновался об ужине, и принялся пихать Драко в бок. Знаю по опыту — еще два три таких пинка и приятель забудет манеры, начнет бурчать, а я так ничего и не заполучу, окромя броколли и бифштекса! Поразмыслив еще немного, я все же раз в тысячный понял, что тот, кто старше — умнее. Говорил папа — действуй ночью, когда он заснет, а не когда вы толпой к нему завалитесь чай пить! Почувствовав урчание в животе я, недолго думая, толкнул Драко и приятель, избиваемый с двух сторон, красиво завершил беседу, ввернув в разговор что-то о неумолимом времени и слизеринской пунктуальности. Филч чуть не расплакался, услышав такие высокопарные слова из уст сына, как выяснилось уже в процессе беседы, одного из самых любимых его учеников. Драко умел говорить красиво, когда хотел. Это же не он все детство промолчал, считая признаком дурного тона разговор с книгами!
— Всего доброго! — чуть не проорал Рон, первым вылетевший из сырой комнаты.
— И тебе, сынок, не хворать! — а совсем тихо, почти над моим ухом, прошептал ему вдогонку: — Главное родителям привет не передавай... — и хихикнул.
Драко старался двигаться плавно и непринужденно, но я видел, что ему дорогого стоит не рвануть на всех парах за Уизли, и догадывался, что взвалив груз разговора с незнакомым человеком на его плечи, получу немало упреков. Но я хотя бы узнал, где этот ключ, или ключи, спрятанные чарами сокрытия. Где-нибудь еще это узнать было бы просто невозможно, но Хогвартс, окутанный множеством охранного волшебства, внутри себя плохо терпел такие вот уловки и резонировал с магией скрытого предмета. Хотя я был уверен, что без отца тут не обошлось и резонанс этот временный. Сам он не мог позаимствовать ключ по многим причинам и, как единственный вариант, выбрал меня. Ничего, у меня все получится, у нас все получится!
Возле самой двери в карман моей мантии упало что-то тяжелое. Я замер, боясь пошевелиться. Не знаю, что меня испугало, может сам факт того, что всё получилось, может то, что пути обратно у меня больше нет, и все произойдет, а может я испугался жгучей радости, накрывшей меня с головой и мешавшей сглотнуть.
— Передай отцу, что мы с тобой прошли его проверку, она не такая уж и сложная!
Горячее дыхание на моей голове уже давно улетучилось и остыло, дверь за спиной с грохотом захлопнулась, приятели что-то говорили мне и трясли за плечи, но я все стоял, ощущал ключ в своей руке, смотрел в никуда и думал, что если смогу совершить такое, то смогу абсолютно всё… а это чертовски приятно!
Глава будет отбечена в скором времени и обязательном порядке =)
23.01.2011 Глава 5
Смотреть еще внимательнее на Квиринуса Квиррелла было просто невозможно. Я сидел на первой парте открыв рот и слушал, как профессор разглагольствовал о пользе заклинания Люмос, почти всегда позволяющего обнаружить врага в темноте. Что стоит предпринять уже после обнаружения этого самого врага — явно останется загадкой, по крайней мере, на этом занятии. Бежать — вот лучший вариант, если единственное что вы можете — это зажигать свет! Но, понятное дело, заявлять я об этом не стал.
— Рука движется плавно, красиво, как кораблик на легких-легких волнах… — Дин возле меня буркнул что-то невежливое, но зажмурился, а затем и скривился — кораблик явно не шел ему на ум. — Кораблик, с па-па-русами! Делайте волну, мои хорошие, делайте же эту п-р-р-елестную волну…
Профессор принялся со своего места водить рукой Дина с помощью палочки, словно дирижер оркестра, и в какой-то момент так увлекся, что вывихнул её! Мальчишка дико заорал, невредимой рукой схватился за пострадавшее плечо и все мы чуть не оглохли от его крика на одной протяжной ноте возмущения и удивления:
— Аааа!!!
— Ну что же вы так кр-и-и-чите, достопочтенный, вы беспокоите других учеников… — лепетал полную чушь побелевший профессор, готовый рухнуть в обморок и взмокший от усилий, позволивших ему не воплотить подобную слабость духа в жизнь.
Пока Квиррелл жаловался на «невоспитанного» ученика, Симус успел смотаться к мадам Помфри, успокоить повизгивающих девчонок Пуффендуя, игриво помигать Лаванде и Ханне, и даже предложить профессору стакан неведомо откуда взявшейся воды. Когда он, стакан, был с благодарностью принят, и профессор сделал шаг назад от красного и злющего Дина, оказалось, что тот краснел и злился еще и оттого, что преподаватель Защиты от Темных Искусств вот уже несколько минут стоял у него на ноге!
Гермиона, махавшая платком над Дином, как опахалом, в конце концов, бросила этот безрезультатный способ успокоения и присела возле меня.
— А нас от него кто защитит?! — горестно спросила она и кивнула в сторону обладателя лилового тюрбана.
Наверное, я мог бы вправить руку Дина немедленно, или даже не допустить слишком сильного выброса неумелой магии в его сторону, но, ни малейшего желания вершить помощь у меня не наблюдалось. Мой разум, казалось, опустили в кисель, и я наблюдал за этой суетой, как за размытым мутным изображением, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться от ощущения счастья. Так происходило на каждом уроке по Защите, но только на этом я впервые засомневался, что передо мной сам Волдеморт, а не нечто глупое и избалованное! Такого попробуй спроси, что случилось с моей мамой… Что он ответит? Представляем кораблик?!
Сегодня в пять утра мы с Драко крадучись пробрались в кабинет отца, никем не замеченные, и тайно аппарировали в Малфой-мэнор. Приземлившись на зеленую ковровую дорожку у библиотеки, освещаемую лишь двумя факелами и бледными отблесками от них, мы пошли в подземелье. Замок всегда казался мне холодным, темным и строгим. На серовато-бежевых каменных стенах здесь нельзя было увидеть ничего кроме полотен знамен рода и портретов предков, а в спальнях и гостиных — необходимой мебели. Разумеется, дешевого в замке не терпели, все вещи стоили баснословных денег, но зайдя в гостиную Малфой-мэнора ты понимал одно — в доме живет гордая, скрытная и сильная знать, а не кичащиеся своим богатством маги средней руки. Я люблю этот древний замок, его остроконечные черные башенки, скрипучие винтовые лесенки, неровные стены, кое-где поросшие мхом, старинную мебель из дорогой древесины, люстры из драгоценных камней на кованых цепях, его дух и силу. Люблю всей душой…
Но в этот раз я ничего такого не замечал, меня трясло от ужаса. В тот момент я опустился до зависти Рону Уизли, вечно ноющему, что родственники его ни во что не ставят и даже разговаривать при нем не хотят!
Каждый мой шаг разносился эхом по лабиринту коридоров и, прислушиваясь к этим зловещим звукам, я еле поспевал за отцом и Драко, знающими путь гораздо лучше меня. Малфои никогда не придерживались родительской заповеди «чем меньше дитя знает, тем лучше спит», и приятель мог бы, не будь он таким ленивым, написать весьма достойный труд о Пожирателях, их тайнах и законах. Всегда поражался, как одновременно можно быть таким болтливым и таить в себе то, за что Дамблдор, я уверен, руки бы не пожалел?
Без нас не хотели обходиться, раз мы уже школьники, то и жить должны по-взрослому. Я был согласен, конечно, но от этого страх не исчезал, а нарастал, как снежный ком и, войдя в большое мрачное помещение с круглым столом из белого мрамора в его центре, я уже не мог унять дрожь. Позади меня осталось что-то важное, и пусть я всего лишь первокурсник, все же рискну предположить, что там осталось моё детство и моя мама. На какую-то долю секунды мне даже послышался душераздирающий женский крик, доносящийся из коридора, знакомый крик! Я невольно обернулся, пытаясь понять, кто же это кричит, но увидел лишь черную дыру входной арки, а за ней — пустоту.
— Что-то случилось? — заботливо спросил отец и закрыл своей фигурой вход.
— Показалось… — ответил я и прошел в том направлении, куда подтолкнула меня подошедшая тетя Нарцисса, одетая во все темное и такая бледная, что цвет её кожи превосходил белизной даже мрамор!
Отогнав мысли о матери, я почувствовал, как начинаю гордиться — собой, отцом, Драко и дядей Люциусом, восседающим возле какого-то молодого мужчины с шелковым платком на шее, внимательно рассматривающего то меня, то свои ногти, больше похожие на когти. Не смотря на полумрак, перемежаемый светом свечей, отбрасывающих причудливые подвижные тени на лица людей и стены, страх ушел, не оставив и следа. Неведомо как, но я понял — здесь не случится ничего плохого.
За столом сидел Аргус Филч, постукивающий пальцами по столешнице, мужчина с ничего не выражающим лицом, а также некто большой, высокий, с объемной черной шевелюрой, бегающими глазками и жиденькой козлиной бородкой.
— Вы опоздали… — недовольно протянул отец Драко.
— А ты пробовал аппарировать без следа и сквозь охранный занавес, Люциус? — его жена разливала вино в высокие золотые кубки на тонких ножках. Домовых эльфов в зал не допустили — собрание было слишком важным и тайным.
Мистер Малфой что-то забурчал, но его прервал тот большой мужчина в толстом сером балахоне и длинной бородкой. Он вскочи на ноги, принялся размахивать руками, словно крыльями и закричал:
— Что мы здесь делаем?! Что?! Всем известно, что его больше нет! Кто думает по-другому — дурак! Нужно выживать без него и стараться…
— А ты хорошо знаешь, как выживать, не так ли, Каркаров? Даже чересчур хорошо… — раздался сиплый насмешливый голос.
Модно одетый мужчина со шрамом через все лицо поднялся, одернул платок, протер свой перстень, прежде дохнув на кровавый камень, и вальяжно подошел к этому самому Каркарову. Последний не просто сел в деревянное кресло, похожее на трон, а упал в него и попытался ни на кого не смотреть, не дышать, и не двигаться.
— Ты не кричи в доме моих друзей, Игорь, не кричи… Они никого не предавали, в отличие от тебя! — говорящий почти рычал. — Веди себя тихо! Я ведь еще не решил, как к тебе относиться… — отойдя от него, человек подошел ко мне. — Бери пример с мальца, видишь, как ровно сидит, как спокоен? — шумно втянув в себя воздух и наклонившись к моей шее так близко, что его русые спутанные волосы защекотали мою кожу, добавил: — В нем нет суеты, он умен, а ты глуп… — развернувшись на каблуках, мужчина улыбнулся и резко протянул руку моему отцу: — Здравствуйте, Северус, давно не виделись!
Тот пожал её и ответил:
— Добрый день, Фенрир, но это ведь не я развоплотился, могли бы и заглянуть…
— Я исправлюсь, уж больно сын у вас занятный! — и подмигнул мне. — Уверен, если кто и виноват в нашей трагедии, то не он…
Фенрир Сивый — жуткий оборотень и красивый человек, персонаж пугающих сказок и старый знакомый отца. Я много слышал о его выдающейся силе и еще более выдающемся интеллекте, и всегда хотел познакомиться, а услышав имя нового знакомого, не удержался и улыбнулся. Не стыдно хотеть походить на него — независимого, плюющего на чужой авторитет и… грозного.
Мистеру Малфою надоело все происходящее, он поднялся и сказал, обращаясь к Каркарову:
— Большинство никогда не сомневалось, что повелитель исчез не навсегда, а теперь у нас есть веские причины считать, что время его возвращения пришло! Мы достаточно пресмыкались перед министерскими крысами, достаточно платили! — услышав такие слова, Сивый вернулся на свое место, закинул ноги на стол и принялся внимательно слушать. Может, его поведение и не говорило о воспитании, но вот его сосредоточенность явно говорила о почтении к дяде Люциусу и вере в его слова.
— Гарри, встань! — велел мне отец. — Расскажи всем, что ты чувствуешь, когда рядом находится профессор Квиррелл, расскажи о его словах тебе, и о событиях, с ним связанных…
— Не бойся! — выкрикнул Фенрир. — Они не кусаются, а я не буду! — раздались смешки, улыбнулась даже тетя Нарцисса.
Рассказ мой был недолгим, но произвел неизгладимое впечатление. Несмотря на обещание не кидаться на меня, Фенрир еле сдерживался. Нет, кусать меня он бы не стал, а вот задушить в припадке радости — мог.
— Ты не врешь, ребенок? — раздался тусклый безжизненный голос.
— Макнейр, не наглей, тебе не давали слова!
— Лорд Малфой, да я так просто…
В зале повисла тишина, но не гнетущая. Люди просто боялись вымолвить слово, словно боялись что-то спугнуть. Может, надежду? Я слился со всеми в этом напряжении, переглядывался с ними, чувствовал себя нужным им, а они нужны были мне.
— Что с письмом? Это сестра? — первой не выдержала тетя Нарцисса.
— А кто еще? Её призрак?! Женщина, не задавай глупых вопросов, умоляю… — лорд Малфой откинул волосы назад небрежным жестом. — Она ведь говорила, что ей известно подлинное пророчество!
— Но она бы написала мне, а не ребенку! Или передала письмо со мной, а не чужой птицей! — миссис Малфой в отчаянии заламывала руки. Драко рассказывал, что после заточения сестры у его матери поседела половина головы, и лишь магия помогает ей скрывать этот факт. Беллу Лейстрейндж тетя Нарцисса любит безумно!
— Оттуда, — он сделал многозначительную паузу, — не видно, кто еще друг, а кто уже враг. Время могло повредить её психику, дорогая, но не ум! Вероятно, ей известно то, чем она поделится только лишь с Гарольдом…
— В письме она ничего не напишет, я её знаю, а посетить сестру он не сможет. Дамблдору донесут в ту же секунду, как он аппарирует на остров!
Скрипучий удар металла о мрамор заставил всех вздрогнуть. Аргус Филч поставил на место украшенный рубинами кубок и сжал кулаки.
— Не смейте даже говорить о безумии девочки, она сильнее вас всех! — ярость просто выплескивалась из этого иссохшего старика и угрожала затопить нас всех. — Слышите? Сильнее!
— Безумен мир, а раз так, Беллатрикс всегда найдется в нем место… Но лишь в том случае, если вы перестанете корчить из себя благоразумие и произнесете, наконец, то, ради чего мы, — папа кинул на меня мимолетный взгляд, — рискуем жизнями!
«Один, два, три…» — я хотел досчитать до пяти, но мысли сбились, и я решился на самые важные слова, какие только можно себе представить.
— Темный Лорд жив! Он в Хогвартсе! Нужно что-то делать!
На меня уставились восемь пар глаз. Фенрир понимающе кивал головой и усмехался, Каркаров сложил руки в замок на животе и задумчиво смотрел в никуда, отец и дядя Люциус переглядывались, как мне показалось — они были довольны, ну а все остальные смотрели в пол, и лишь Драко посмел сказать:
— Это потрясающе! Правда?
Но гораздо более потрясающим оказалось заявление отца.
— Ему нужен философский камень…
— Какой камень?! Тот самый?.. — Сивый наклонился вперед всем телом, а глаза у него заблестели странным золотым светом.
— Да. Философский камень Фламеля, — отец кивнул, встал и окинул тяжелым взглядом всех сидящих. — Нам известно, как долго они с супругой живут на этом свете и чьими близкими друзьями являются… — последние его слова были едва слышными.
Если мне мало что было ясно, то взрослые все поняли сразу и принялись перешептываться друг с другом.
— Но как?!
— Проклятый лесник его забрал у гоблинов в начале месяца, я не знал, что он понадобится так скоро… Я ничего не знал! — папа сцепил руки за спиной и принялся ритмично расхаживать вокруг стола, создавая полами своей мантии нешуточный сквозняк. Все следили за его темной сутулой фигурой, вращая головами из стороны в сторону, и вслушивались в каждое слово, точь-в-точь как первокурсники на Зельеварении. — Я поговорю с ним, узнаю, но сомнений нет, никаких.
— Постой, Северус, у меня уже перед глазами все плывет, остановись! — отец встал за его спиной, как вкопанный, и дяде Люциусу все же пришлось в очередной раз обернуться, причем на этот раз — всем туловищем. — Если камень в Хогвартсе, то ты наверняка его там и прятал, разве не так?
— Прятал, и даже знаю — зачем. Альбус не догадывается о присутствии Лорда, или частице его сущности… — размышлял вслух декан Слизерина, — но он понимает, что такой момент настанет обязательно и хочет забрать Гарольда.
— Откуда?! От кого? — миссис Малфой заволновалась и всплеснула руками.
— От нас, Нарцисса, от нас… Да нет же! — папа выставил вперед руку, оборвав женщину на полуслове, и скривился, как от ветра с песком. — Факты ему пока неизвестны, он о будущем думает, и отводит в нем Гарри сложную роль, чуждую ему роль… — все хмыкнули почти одновременно, даже Драко и Каркаров, до того момента ни на что не реагировавший.
— Выходит, он воплотится… — подвел итог директор Дурмстранга и, как мне показалось, вздохнул совсем не торжествующе.
— Если мы убедимся в его… присутствии, проведем Гарри в Азкабан к вашей скрытной сестрице, ничем себя не выкажем и добудем, наконец, философский камень, так? — подвел еще один итог Фенрир Сивый. — В чем вы нам поможете, декан Снейп, правая рука дражайшего директора и добрейшего мага, а?
— Во всём, друг мой, во всём… — ему нельзя было не поверить.
Однако меня мучили вопросы о пророчестве, Беллатрикс Лейстрейндж, об отцовском испытании моей решимости и непонятной приверженности Аргуса Филча. О том, почему отец никому не сказал о том ключе смотрителя и существе, которое мне предстоит выпустить, а ведь случилось все еще до сегодняшнего дня. Он все и так знал? И хотел добыть камень? Или та проверка и это собрание задуманы самим… Волдемортом?!
Но пора было уходить, и я уже почти вышел из залы, вновь следуя за отцом и Драко, как над моим ухом раздался ехидный голос:
— Ты драться умеешь?
— Нет… Я еще маленький!
— Ну да, маленький? — Сивый захохотал. — Совсем-совсем? Ты еще скажи — глупенький… Я тебе все равно не поверю! — смахнув выступившую в уголке глаза слезу, он спросил: — А хочешь научиться?
— Хочу! — ответил я честно.
— Тогда ответь мне еще на один вопрос, ты какого лешего такой умный и преданный, а?! Знаешь ведь, что случилось одиннадцать лет назад, хорошо знаешь! Нет, все могло быть совсем не так, да и пророчество слегка… хм… странное, если верить твоему отцу, но почему? В мире, за который мы боремся, есть всё, кроме мира, а если тебе говорили иное — тебе лгали…
Я не думал ни секунды, словно знал ответ так долго, сколько живу и дышу.
— Я и хочу… всё!
Мне нужно, чтобы меня боялись, а не смеялись надо мной, мне нужно, чтобы Драко носил вещи дешевле, чем у меня, мне нужно, чтобы учебники учили тому, что интересно, а не скучно и бесполезно, мне нужно уметь драться и быть сильным, мне нужно побеждать, мне нужно уметь то, что умеет Темный Лорд и знать, что же было предсказано в подлинном пророчестве, мне нужно очень и очень многое…
Мы уже отошли от Фенрира футов на пятьдесят, так и не дождавшись ответа, но он опомнился и крикнул мне вдогонку:
— Эй, Преданный! Когда-нибудь я научу тебя, мы подружимся!.. — я обернулся.
Затянутый в кожаные одежды, с серьгой в одном ухе, сильный, по-звериному грациозный и опасный — оборотень мне улыбался, а гулкое эхо его слов сопровождало нас еще долго.
— Чему он тебя научит? — отрешенно поинтересовался отец, шагая чуть впереди.
— Драться!
— Да? — он слегка повернул ко мне голову. — Ну что ж, это очень хорошо… Хотя магия заставит служить тебе любого, даже такого сильного, как Сивый, запомни это Гарри, хорошо запомни!
Но никаких возражений по поводу моей предполагаемой дружбы с самым опасным оборотнем Англии я так и не услышал…
— Эй, вы куда делись? Я тут чуть Розовой даме кланяться не начал, вас везде ищу! — Рон воинственно сложил руки на груди и смотрел на нас весьма и весьма неприветливо.
Мы как раз выходили из кабинета, тяжело дыша и отдуваясь от воздействия сложной магии, позволившей прорвать аппарационный барьер прямо из кабинета. Такое проделать могут только мой отец и Темный Лорд, поделившийся когда-то со своим учеником секретом таких черных, как ночь, чар. Узнай директор, как «сильна» его защита — Хогвартс закрыли бы лет на сто, пока не изобрели чего-то более надежного, не похоронили бы декана Снейпа и гарантировано не развоплотили Волдеморта на веки вечные…
— Зачем? — спросил я.
— Ну… эээ… — Уизли уставился в потолок и покраснел. — Драко так рано поднялся, в темноте стул опрокинул, дверцами скрипел, я думал, он хоть к завтраку вернется, а на нем и тебя не было…
Я покосился на белобрысого приятеля, старательно делающего вид, что его тут нет! И это называется «покинуть спальню не привлекая к себе внимания»?! Да, отец не рассчитал время и завтрак мы пропустили, но мы же не звезды Хогвартса…
— Кто-то заметил, что нас нет?
— Ну да…
— Кто?
— Школа!
Мы уставились на мальчишку, и тот принялся водить носком ботинка по полу, вычерчивая линии и круги.
— Гермиона сказала МакГонагалл, что вы у Драко задержались, хотите свои метлы на уроке использовать, а не школьные. Я ничего другого не придумал… — протянул он жалобно и замолчал.
— А как мы туда попали? — меня беспокоил этот вопрос.
— С деканом вместе — через его камин!
И это притом, что, камином никто не пользовался. Скрыть то свое перемещение в Малфой-мэнор мы скрыли, да переусердствовали! Дамблдор как чувствовал, старая ищейка! Мелочь, конечно, но для отца эта мелочь будет весьма неприятной. Обычно в утро понедельника директор не появляется на завтраке, а тут такой сюрприз…
За обедом все стало еще хуже — филин Драко, волнообразно перемещающийся по воздуху из-за своей тяжелой ноши — то падая вниз, то ценой невероятных усилий взлетая вверх, все же добрался до обеденного стола хозяина и, словно бомбу, сбросил на него тяжелый сверток. Покружив в растерянности возле слизеринского стола, он обнаружил меня в другой стороне и, радостно ухая, процедуру повторил. Тетя Нарцисса иногда поступала как… ну не знаю. Глупо поступала!
Невилл крутил головой, наблюдая за Драко, угощающим однокурсников присланным французским шоколадом, и за мной, уставившимся на аналогичное лакомство чуть ли не с ненавистью.
— С собой взять забыли, да? А метлы, их не забыли? — храбро поинтересовался он у меня.
Отвечать я не стал — обойдется, и попытался угостить своим гостинцем хоть кого-то. Но грифиндорцы наотрез отказывались, выдумывая небылицы о несварении желудка и всяких болячках, появившихся у них вот только что, а близнецы Уизли ухмылялись и корчили мне рожи, одновременно пытаясь всем туловищем изобразить извивающуюся змею, стоя на скамейке. Стало как-то не по себе, намного уютнее и спокойнее я себя чувствовал утром, в другом обществе, и еще неизвестно, кто тут настоящие змеи!
Дамблдор за учительским столом пытался жонглировать целой дюжиной зачарованных апельсинов. Ему хлопала Трелони и пыталась остановить возмущенная МакГонагалл, но как только я кинул взгляд в его сторону, директор выронил фрукты и посмотрел на меня. Может, он не знал, что я смотрю на него? Иначе, почему в его голубых глазах мне привиделся… страх?
* * *
В три тридцать все учащиеся Грифиндора торопливым шагом подходили к площадке, где нам предстояло учиться летать. Ярко светило солнце, под ногами шелестела зеленая трава, все трепетали в предвкушении чего-то необычного, а я брюзжал и ныл, выводя из себя Гермиону Грейнджер.
— Да ну их, эти полеты… После них то бронхит, то насморк!
— Не ной!
— Ненавижу метлы…
— Не ной, кому говорю! Ты хотя бы умеешь летать, а я ни разу не пробовала!
— Можешь не расстраиваться, это я тебе честно говорю…
В конце концов, девчонка не выдержала, и отошла от меня к Дину. Но тот уже минут десять нудно вещал о преимуществах игры в футбол с одним мячом, и от него ей тоже пришлось отойти. Она остановилась рядом с Невиллом, дрожащим от ужаса перед неизвестностью, и принялась зачитывать ему на ухо правила полетов, почерпнутые ею из множества бесполезных книг, одной их которых являлась «История квиддича». Со всей уверенность можно было заявить, что правила чего-либо Долгопупса совсем не волновали, его явно волновала сама перспектива сесть на метлу и оторваться от земли. Испуганный взгляд Пухлого прирос к выстроившимся в ряд метлам, и не желал находить себе другой объект для изучения.
Первокурсники из Слизерина не обращали на нас особого внимания и, в свою очередь, слушали нудные рассказы Драко о том, как правильно держать древко метлы, чтобы обогнать в полете самого орла, или хвосторогу, или ветер, или еще что-то подобное. Приятель отлично летал, но еще лучше хвастался.
Наконец появилась преподавательница полетов, мадам Трюк. У нее были короткие седые волосы и желтые, как у ястреба, глаза.
— Ну и чего вы ждете?! — рявкнула она. — Каждый встает напротив метлы — давайте, пошевеливайтесь.
Все замерли в ожидании свистка, означающего, что можно уже пробовать отталкиваться от земли, но когда дождались, в небо взлетело большинство слизеринцев, да я. Остальные остались барахтаться внизу и злить преподавателя. Упасть, что ли?!
Но мою идею суждено было воплотить не мне, а Долгопупсу. Он, путем убеждения непослушной метлы, все же оторвался от земли, да так стремительно, что я не сразу и понял, что эта орущая серая тень, чуть не свалившая меня вниз потоком воздуха, и есть Невилл!
В моей голове хаотично замелькали картинки, похожие на картинки в телевизоре Дурслей во время грозы: Невилл в Визенгамоте судит моего отца, Невилл идет к Дамблдору, Невилл спасает философский камень, Невилл убивает какую-то змею и что-то кричит, а мне становится плохо…
«Это он сейчас маленький, но он вырастет и станет опасным… он ведь другой… и за родителей отомстить захочет… и бабушка его с Уизли дружит… и меня он всегда подозревает в чем-то… — я вел спор с самим собой, горячий спор. — Но так нельзя, наверное, да и директор может догадаться…»
Взявшись за древко метлы, и вздернув его вверх, я взмыл ввысь и как раз успел схватить Невилла, летевшего к земле, за руку. Под моими холодными пальцами билась венка — по ней текла чужая кровь противника, и только от меня сейчас зависело, биться этой венке дальше или застыть навсегда. Я нутром ощущал свою власть! Холодный ветер бил в лицо, а земля внизу, как и мы, была надежно скрыта пеленой нежных кудрявых облачков. Карканье ворон, пролетавших неподалеку, не могло привести меня в чувство, я и так был спокоен, как удав. Во мне не было и капли волнения или сомнения. Я понимал, как лучше, но размышлял и перебирал варианты. Выскользни сейчас его ладонь из моей, что изменится? Меня станут меньше любить? Да вы что, какая драма! Но вот директор, он поймет, что воспитанный отцом, я просто не могу на него не походить. Такая трагическая «случайность» не сойдет нам с рук, не сойдет…
Секунды шли. Я, не наклоняя головы к ревущему Невиллу, смотрел вдаль — на размытую линию горизонта, и неизвестно, что там разглядела во мне эта ходячая неприятность, но что-то точно разглядела.
— Пожалуйста… — прорыдал Долгопупс и крепко зажмурился. Подвешенный над бездной он уяснил, кто из нас сильнее, и испугался.
Мгновения, отпущенные мне на решение, прошли.
— Невилл, держись крепче! Я сейчас приземлюсь! Залезай, залезай… — я кричал и еще что-то благородное, достойное настоящих героев и затягивал свою ношу на метлу, осторожно снижаясь навстречу мадам Трюк и перепуганным однокурсникам. Гарри Снейп вел себя, как настоящий спаситель, не требующий награды. Я ведь и вправду герой, теперь уже дважды!
На земле к Невиллу со всех ног кинулись люди, кто-то позвал мадам Помфри, и та бежала к нам, позеленевшая от ужаса. За ней мчались Минерва МакГонагалл и Хагрид, от топота которого содрогалась земля. Наверное, он заметил нас в небе со своей хижины на холме. Меня обступили со всех сторон, хлопали по спине, благодарили, а мадам Трюк не постеснялась и расцеловала героя в обе щеки! Эстафету по обниманию у неё перенял лесник, и мои ребра опять ощутили на себе всю мощь его силы.
— Ты, ты… Невилл ведь не просто мальчик, а сын, их сын… — смешно всхлипывал он мне на ухо, пока я сосредоточенно думал, какую эмоцию надлежит изображать спасителю.
— У вас салфетка вымазана…
— А?
— Салфетка… — пробормотал я и указательным пальцем показал себе на грудь. На том же месте у Хагрида торчала обеденная салфетка, размерами не уступающая целой скатерти.
— Гарри! — отмерла Гермиона и повисла на моей шее, как только великан перестал тискать меня и занялся чисткой полотна. — Ты такой отважный!
Я почувствовал, как бьется её сердце и своё раздражение, словно происходящее не имело ко мне никакого отношения, и все благодарили не Гарри Снейпа, а постороннего мальчика. Хотелось уподобиться страусу и зарыться головой в землю, чтобы не видеть этих лиц. Чужие, не понимающие, презирающие мою фамилию и обсуждающие мою мать и отца каждый раз, когда я отходил на безопасное расстояние, сейчас они улыбались и хлопали… Какая чушь, все эти добрые дела! Ложь, которой все подыгрывают, потому что иначе — нельзя! Слизеринцы, сбившиеся в кучку чуть поодаль, не хлопали и не кричали, а смотрели на меня изучающе и с некой долей уважения. Воспитание в магических семьях и способность мыслить здраво, не выражая прилюдно бесполезных чувств, в этих моих сверстниках уже пробивалась наружу. Ну а в гриффиндорцах и пробиваться было нечему…
Долгопупса, не поворачивающего головы в мою сторону, увели. Драко плелся позади меня и о чем-то думал.
— Ты молодец… — решился он на сомнительный комплимент.
Я буркнул, давая понять, что разговаривать на эту тему мне не хочется.
— Угу!
Пройдя еще несколько десятков футов по направлению к замку, приятель на что-то наступил и чуть не упал носом в землю.
— Смотри! — крикнул он. — Это та самая дурацкая штука, которую прислала плаксе его бабка!
Напоминалка Невилла заблестела в лучах солнца.
— Выбрось!
Приятель засомневался.
— Ну, неудобно как-то, за неё ведь деньги уплачены… Может, передашь ему?
— Драко, я к отцу пойду, ладно? Передай сам!
В ответ он удивленно повел плечом.
— Ну и передам, трудно, что ли…
* * *
Профессор МакГонагалл резко остановилась напротив одного из кабинетов, потянула на себя дверь и заглянула внутрь.
— Извините, профессор Флитвик, могу я попросить вас кое о чем? Мне нужен Вуд.
Я не дошел до отцовского кабинета, и теперь стоял позади своего декана и тренировался ругаться, не произнося ни звука — пока у меня получалось. Вуд оказался рослым короткостриженым пятикурсником, выйдя из кабинета, он вопросительно посмотрел на профессора и меня. Вместе мы прошли в соседний, свободный кабинет, в котором не было никого, кроме Пивза, писавшего на доске нехорошие слова.
— Вон отсюда, Пивз! — рявкнула МакГонагалл.
Но полтергейст послушался её частично, вылетев за дверь, он все же просовывал сквозь неё свою любопытствующую физиономию. Я незаметно показал ему кулак, не справившись с неприятным воспоминанием о костыле, угодившим не туда, куда нужно было! Пивз скис и отвел глаза, осознавая свою вину передо мной, деканом Слизерина и, что самое главное, Кровавым Бароном — грозным призраком этого факультета.
— Пот… Снейп, знакомьтесь — это Оливер Вуд. Вуд, я нашла вам ловца.
— Эээ… Но он высокий, длинноногий, и захочет ли постричься… — за перечисление этих своих «недостатков» я на всю жизнь заранее простил парня за неприветливость. — А тебе нос смотреть не мешает, нет? — на это я уже просто не обратил внимания.
— Вуд, что вы себе позволяете! Мистер Снейп только что спас жизнь своему однокурснику и заслужил стать членом команды! Директор против не будет, не переживайте, — не дала она высказать ему еще и это сомнение. Но я бы ни за что не стал задерживать Невилла на этом свете, знай я заранее, что за «награда» меня ждет!
— Вы же не против защищать честь своего родного факультета?
— Эээ…
— Тогда подписывайте! — и тут же сунула мне под нос какую-то бумажку. — Это согласие ученика, чистая формальность.
— Хм… А мне кажется, что он немного про…
— Подписывайте! — гаркнула профессор, перебив Вуда, мудрость которого явно не была присуща всему Гриффиндору в целом.
— Но его родственник является деканом… — парень попытался сразить профессора её же орудием.
— Зато он летает, как птица! В жизни не видела ничего подобного. Вы в первый раз сели на метлу, Снейп? Или вас обучали?
— Обучали…
— Кто? Вы простите за нескромный вопрос, но папа ваш всегда летал… гм… неважно. Или вообще не летал… — в задумчивости она почесала подбородок.
— Драко Малфой, Винсент Крэбб, Грегори Гойл и лорд Малфой… — тщательно перечислил я, загибая пальцы, и вспоминая, не забыл ли кого.
Громогласный смех Оливера сотряс комнату и все предметы в ней, способные сотрясаться, включая стекла в окнах.
— Ловец Гриффиндо-р-р-а… Ой, не могу-у-у… Факультетом не промахнулся, мальчи-и-к?! — нет, бесспорно, очень умный человек.
— Не стоит так реагировать, мистер Оливер, не стоит… — неуверенно выговорила профессор и смахнула с рукава что-то невидимое. — Чего уж тут… — она явно пожалела о своем вопросе. — Нам стоит поблагодарить учителей Гарри за такую подготовку!
— Ага! Сейчас же пойду, найду и поблгодар-ю-ю-ю… — его опять сразил приступ гомерического хохота.
— Вуд — капитан сборной факультета Гриффиндор, — пояснила профессор МакГонагалл, словно этот факт оправдывал его истерику.
Засомневавшись в адекватности своего замечания, она снова сунула мне под нос бумагу, взяла со стола чье-то забытое перо и вложила его в мою руку. Упасть в обморок и опозориться до конца дней своих я не мог, а потому этот чертов контракт, претендующий на мое тело, душу и свободное время, подписал.
— Превосходно, директор обрадуется, просто превосходно… — приговаривая, она вышла из кабинета, позабыв о моем существовании.
Капитан принялся озираться в поисках неучтенных личностей вроде Пивза, наклонился и зашептал мне на ухо:
— Вообще-то, я выгоняю за три опоздания, но ты же Снейп! Да и директор похлопочет, если что, и МакГонагалл… — он замолчал, обдумывая количество опозданий, способное избавить нас от общества друг друга.
— Ну?! — я сгорал от нетерпения.
— Десять!
— Ого!
— Опаздывай на час!
— Тогда ладно…
Мы хорошо поняли, чего хотели, и если бы были другими людьми одного возраста, а жили в другой жизни, то могли и подружиться.
— Ну… не обижайся на меня, парень! Ты на недокормленного ворона похож, а не ловца. Фактура не та, понимаешь?
Я фыркнул.
— Слизеринская фактура, да?
Крепкий, поджарый и мускулистый, с открытым честным лицом, он тепло и даже немного застенчиво улыбнулся в ответ.
— Да, именно такая…
Добравшись, в конце концов, до портрета Полной Дамы, я просто устал от необходимости со всеми здороваться и подтверждать:
— Да, я… Невилла, да… Полного такого, не помните? Да, этого, спотыкающегося… Да, спасибо… И Того-Кого-Нельязя называть — да, тоже я… Только его не спас, да... Что? Кому везет?! А не пойти бы тебе! — ну, и всё в таком духе.
Но открыв рот и собираясь произнести пароль, я чертыхнулся и затопал ногами — мне не в башню нужно было идти, а в подземелье!
— Да чтоб ему провалиться! — под «ним» подразумевался Долгопупс. — Да что ж за день такой, Моргана его побери!
— Ох, какие нервы, Снейп! Ты нас побереги, тут из-за тебя только что такие страсти кипели! Без году неделю учишься, а достал всех уже, словами не выразить… — сложив руки на груди и закинув ногу на ногу, меня нагло рассматривал Кормак Маклагген. Он всего лишь курсом старше, но это не мешает слыть ему главным гриффиндорским грубияном и местным Драко Малфоем!
Но меня интересовал не он.
— Какие страсти? — прошептал я, враз лишившись голоса и подумав о самом плохом.
— Чего-чего?! Хрипишь от счастья, что ли? Ловец фигов… Мы никогда у змеюк не выиграем, если за нас их же шпионы играть будет! Кричала тут МакГонагалл на твоего папашу, а он на неё, а потом они вдвоем гоняли этого… Пивза! Он кого-то поздно предупредил о каком-то разговоре, кажется… И это кому-то не понравилось, но кому-то не понравилось, что он вообще предупредил… — его круглое лоснящееся лицо морщилось от необходимости думать.
— А чего кричали?
— Про квиддичч! Про что еще? И знаешь, в этот раз наш факультет с твоим родителем согласен, полностью согласен! На кой это всё затеяли, издеваются небось, идиоты… Бедный Вуд!
Мальчишка скрылся за портретом, а я поплелся к отцу, стараясь передвигаться как можно более незаметно. Не обнаружив его в кабинете, я остановил старосту факультета — приземистого и необщительного Уорингтона, куда-то спешащего.
— Кассус, а ты декана не встречал?
— В гостиной… — я пошел вперед по коридору, к мнимому тупику. — Эй! Чувствуй разумом!
От такого совета чуть глаза на лоб не полезли.
— Как?!
— Пароль!
— Ааа… Спасибо!
— Да пожалуйста, не жалко… — пробурчал он и помчался дальше.
Отец сидел за небольшим письменным столом возле зеленого кожаного дивана, тоскливым взглядом изучал старинную бронзовую лампу, излучавшую еще более тоскливый болотный свет, и грустил. Иногда он поднимал глаза на выстроившихся перед ним в шеренгу пятикурсников, и что-то комментировал. Затем вздыхал и вновь опускал глаза, словно разочарованный родитель несмышленых детишек. Когда папа уперся подбородком на руку и заерзал на стуле, я вообще опешил. Он выглядел таким… домашним. На декана смотрели без опаски и страха, студенты даже не боялись сверяться при нем с конспектами, пытаясь не забыть то, что учили.
— А когда Темносущный Сияющий в 1225 году вывел из употребления слово «темносущный», и личность Злобиуса Светлоносца была забыта вплоть…
Казалось, папа сейчас зарыдает. Он даже прикрыл рот рукой и покачал головой!
— Вы не сдадите СОВ, не сдадите… Это программа прошлого года-а-а! Светлоносец Сияющий, а Злобиус Темносущный! Вы еще не научились улавливать подобную министерскую логику за эти годы, нет?!
— Ну профессор! — заканючил отвечающий. — Вы мистера Бинса слушали? Он же лучше умиротворяющей настойки действует… и быстрее!
— Слушал я, слушал! — папа не выдержал и подскочил на стуле, отчего тот не замедлил упасть. — На мертвых не жалуются! Мертвее они все равно не станут, к сожалению… — он прошипел еще что-то весьма нелицеприятное о Карберте Бинсе и его рассеянности, не позволившей ему заметить собственной смерти, но на ученика больше не кричал.
— А может вы его… того… чтоб упокоился? — пискнул тонкий девчачий голосок за спиной декана. Худенькая белокурая девушка подняла стул и теперь, смущаясь, смотрела на своего преподавателя.
Папа настолько красноречиво зыркнул на ученицу, что та исчезла из его поля зрения так быстро, будто аппарировала!
— Так, повторяем пятый том с 25 страницы, дополнения надиктую позже. Живо! — все поспешили занять себе место на диване и углубились в чтение.
Я подошел к отцу.
— Они существуют только в учебниках и нигде больше, а ведь нужно учить, нужно сдать… Безумцы полагают, чем глупее история, тем проще ею управлять? Ну-ну, мы еще посмотрим… — папа явно размышлял об этих светлоносных и темносущных.
— Пап…
— Я знаю.
— Что?
— Я всегда знаю всё, Гарри. Можешь не верить, но помнить ты обязан… — его монотонный голос и пустые глаза смотрели на меня вопросительно и совсем не так обыденно, как на пятикурсников Слизерина. — Ты хочешь, чтобы я что-то сказал?
— Я про Невилла…
— Пошли!
Он поднялся и поманил за собой, мы вышли и прошли в его кабинет. Там папа прошел в угол, где слился с темнотой и скрылся от меня.
— Я видел Невилла в больничном крыле, он все понял. Ты подарил жизнь врагу, а я не могу тебя ругать — это невозможно, ругать сына… за такое. Но ты сам должен выбирать верное решение, и если ты посчитал такое решение верным, и воплотил его — молодец.
— Он теперь опасен, да?
— Да.
— А я? Я — опасный? Злой?
— Добро? Зло? Гарри, об этих абстрактных понятиях кричат лишь те,кто не достиг цели, и находится либо в пути, либо давно сошел с него. Но цель одна на всех!
— Какая?
— Власть! — отец исступленно стукнул кулаком по стене. — Её хотят все! Это естественно, как дышать! Рождение начинает эту борьбу, а смерть заканчивает. После жизни ничего нет! Поступай так, как нужно, чтобы успеть! Тебя не защитит Дамблдор, не простит мать, не поймут слепцы, не видящие этой цели, ну и что?! Ты всегда можешь послать их к черту!
Я почувствовал озноб, мне стало холодно возле отца, очень холодно. И хотя я едва различал его неясный силуэт, нетрудно было представить, каким горящим взглядом он сейчас смотрит, сцепив руки за спиной. На меня ли он смотрел? Нет — он видел цель…
— Я пойду?
— Нет.
— Почему?
— Забери ключ, там, во втором ящике.
Я еле выдвинул застрявший в пазах скрипучий ящик комода и пошарил в нем рукой, а когда нашел, покрылся испариной.
— Он скрыт, спрячь его у себя, уже скоро.
Мой папа сильный и умный человек, он говорит вещи, с которыми я не могу не согласиться, однако это не он прислушивался к дыханию Невилла Долгопупса всю эту муторную ночь, и не он понимал, что на соседней кровати прислушиваются к твоему и боятся…
28.01.2011 Глава 6
Вы когда-нибудь чувствовали себя идиотом настолько явно, что даже в глубине души не могли оспорить этот факт в дискуссии с самим собой? Нет? Тогда вы — это не я!
— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Я развернулся к Драко, которого умоляли с самого утра, а не обеда, как меня, и приятель уже готов был махнуть рукой и сдаться под напором весьма настырного Уизли.
— У тебя есть безоары?
Он развел руками, не в состоянии понять, зачем они, безоары, могли ему понадобиться.
— Вот! А тех, что есть у отца — не хватит! Нет, Рон... — добавил я уже тише и серьезнее — я не пойду к вам в гости, извини. Ну… не хочу.
— А Грегори, Винсент и Блейз согласились… — рыжий хлюпнул носом.
— Первые два привыкли мало думать, а третий не расслышал вопроса! — я понимал, что обижаю его, и странное дело, мне совсем не понравился этот факт.
Мы стояли у входа в Большой Зал и молчали. Драко дал понять, что ему все равно и оставил право выбора за мной. Рон преувеличенно внимательно рассматривал манжеты своей рубашки, на которых не хватало двух пуговиц, и не поднимал глаз. Он наверняка боролся за право пригласить слизеринский контингент, и борьба была не из легких…
— Они про спасение Невилла узнали, захотели увидеть тебя и моих друзей…
Я уверен, Молли Уизли просто не догадывалась, что у её сына, воспитанного в почтении к красно-золотому знамени, в друзьях числится не меньше дюжины учащихся змеиного факультета! Причем не только лишь первокурсников. Я не раз замечал, как ему что-то покровительственно объяснял Эдриан — третьекурсник, молча, но по возможности терпеливо тыкал пальцем в учебник Кассус, не понимая, как можно не понять такие простые вещи, и пытались привести в порядок его внешний вид сразу несколько девчонок пятого курса. Он располагал к себе, в отличие от меня. Рон хотел все знать, хотел быть не хуже, хотел не зависеть от мнения своих родственников — и это подкупало уважающих такую твердость характера слизеринцев.
— Драко! Ну скажи ему! — я прибег к последнему своему аргументу. Нет, у меня были и другие, но предназначались они не для посторонних ушей.
— Ну а что такого? — ответил он совсем другим, светским тоном. — Раз нас приглашают, то отказываться так категорично… — приятель театрально взмахнул руками, как бы говоря, что просто не может поступить так невежливо.
Рон заулыбался и засиял, точно утреннее солнце! Почему я не могу так радоваться? Мне все время кажется, что что-то не так, что-то плохо, а козни Дамблдора, как и он сам, прячутся под каждым встречным кустом…
Всматриваясь в одну подпрыгивающую спину и одну ровно идущую, я сам себе не верил, что согласился на такую авантюру!
К визиту я подготовился тщательно — то есть, подготовил себя. Черный бархатный костюм, черная шелковая рубашка, волосы, стянутые в хвост атласной лентой, тяжелый взгляд и полное равнодушие — всё, что я решил взять с собою, за исключением палочки и безоара, разумеется. О моей паранойе никто не узнает, надеюсь, а раз так, то можно ею и пострадать.
«Хельга!» — мысленно позвал я.
— Да, мой красивый хозяин…
— Почисть лаковые туфли!
Домовик плюхнулась посреди спальни и принялась остервенело натирать обувь материализовавшейся в её руках губкой, а я — рассматривать свое отражение в зеркале. Изящный длинный нос с горбинкой, брови вразлет, бледная кожа, заостренные черты лица, капризно изгибающаяся линия губ и странный взгляд, словно я смотрю на все нехотя, через силу… Нет, комплимент Хельги — от большой любви, но опасность, исходящую от этого высокого мальчика с тонкой костью почувствовать было совсем не трудно. Она в нем жила! Я довольно ухмыльнулся своему близнецу напротив и дотронулся до его шрама на лбу указательным пальцем, пытаясь осознать окончательно, что он и его сила — это я.
— Чего улыбаешься? Еще кого-то спасти хочешь? — голос Невилла показался мне скрежетом металла, и я передернул плечами, как от оскомины.
Мальчишка валялся на кровати, закинув ногу на ногу, а руки положив под голову, и не отрывал от меня взгляда своих маленьких противных глаз. Да он вообще с некоторых пор смотрел на меня постоянно. Я уже и привык, если честно, и даже понимаю, зачем он наблюдает за своим «спасителем». Тем не менее раздражение росло во мне с такой силой, что когда я, в свою очередь, принимался глядеть на Долгопупса, у меня начинали дрожать руки и я не знал, что же такого сделать, чтобы не кинуться на него и не начать избивать. Если бы этот придурок не взлетел тогда к солнцу, спутав себя с божьей коровкой, и сам не дал мне повод, жить было бы легче!
Он никому не сказал, что произошло там, в вышине, да и что там произошло, собственно? Один одиннадцатилетний мальчик упал с метлы, а другой его подхватил, испугался и не сразу сообразил, что нужно снижаться, а не смотреть вдаль. Что, детям не свойственно пугаться? Однако Дамблдору не нужны слова, а Невилл целых десять минут провел с ним наедине. Директор наверняка увидел то же самое, что и спасенный, разумеется — то есть ничего особенного, но сомнения, они всегда найдут себе путь даже туда, где, казалось бы, им не место…
Я провел рукой по волосам и ехидно заметил:
— Кстати, Невилл, а бабушка тебя не учила, что за хорошие дела людей нужно благодарить? Что-то ни одного «спасибо» я от тебя так и не услышал!
— Я же не спрашиваю, чему тебя учил отец… — тихо буркнул мальчишка и повернулся на бок, ко мне спиной.
По телу пробежали холодные мурашки, но мне ничего не оставалось, как молча подойти к его кровати, резко задернуть ширму, насладиться страхом по ту её сторону и выйти.
* * *
— Детки, детки, сюда проходим, сюда… — Молли Уизли спиной продвигалась к кухне, гостеприимно показывая путь руками и, почему-то, постоянно вытирая эти самые руки о видавший виды серый фартук.
Нора мне понравилась еще меньше, чем Рон Уизли в первый раз, как я его увидел. С покосившимися разноцветными пристройками, курятником у входа, неухоженным то ли огородом, то ли садом на заднем дворе, кучей истоптанных башмаков у порога, разномастной мебелью внутри, с вязаными яркими салфетками на всех поверхностях, статуэтками, шумом и гамом, издаваемыми домочадцами, собравшимися в полном своем составе — что тут могло понравиться?! Драко реагировал не так, как я — он словно попал в доисторический музей и просто крутил головой, интересуясь всем, что попадалось на его пути. Гойл сосредоточился на том, чтобы ничего не спихнуть с положенного места и ни на что не наступить, Винсент смотрел себе под ноги и зевал, а Блейз до сих пор стряхивал с себя золу из камина, щедро усыпавшую его дорогой костюм из серого велюра, так нравившийся всем девчонкам без исключения. Он и вправду был в нем похож на солиста модной нынче группы «Колдуны-вещуны», и по праву гордился такой своей схожестью.
Но все мы встали, как вкопанные, только войдя в помещение, где нас ждал накрытый стол, да и не только он. Джордж и Фред уже были там, стоя у разогретой печки как оловянные солдатики — ровно и неподвижно. На них были надеты выходные коричневые костюмы ужасного кроя, старомодные ботинки и такие же рубашки в мелкий горошек, широкие галстуки на которых кто-то затянул так туго, что стало понятно, почему мальчишки стараются не шевелиться — они же вот-вот задохнутся и умрут! Возле злющих пунцовых парней, взглядом дающих понять сразу, как они нам рады, (чтоб мы провалились!) стоял улыбающийся до ушей отец Рона — Артур Уизли, и держал одну руку за спиной. Что ж, в деле воспитания своих отпрысков Уизли не постеснялись воспользоваться магией. Очевидно, именно она и удерживала рты близнецов закрытыми, а руки — недвижимыми, и именно она растягивала им губы в жуткий оскал, призванный заменить собой улыбку и продемонстрировать нам искреннее дружелюбие братьев!
— Фред, Джордж! Смотрите, какие у нас гости! Это друзья нашего Ронни… Как вас зовут, мальчики?
— Грэгори!
— Винсент!
— Блейз!
— Хи-хи-хи… — это Драко вовсю наслаждался унижением близнецов, да и имя его ни для кого не являлось секретом. Скорее, наоборот, в этом доме его поминали слишком часто, равно как и фамилию.
— Гарольд… — протянул я из вежливости.
— Ребята, поздоровайтесь в ответ!
Фред и Джордж, не переставая жутко улыбаться, попытались что-то промычать:
— Ммм… чтоб… день… вам… добрый… не был… поганц… сизерниск…
— Да-да, чудесный субботний день! — «подтвердила» Молли. — Но у вас дела, мальчики, да?
— Ммм… ыыы… ммм…
— Ну вот и хорошо, мы вас отпускаем, идите, хорошие мои, идите… — облегчение в голосе хозяйки было огромным.
Парни мелкими шаркающими шажками, словно им не только верхние конечности связали, но и нижние, покинули кухню через заднюю дверь, одарив нас десятком другим взглядов, обещающих верную и скорую смерть.
Я представил свой дом, свою кухню, добавил в представленную картинку, дорогую моему сердцу, парочку гриффиндорцев и поежился. Да уж, если поразмыслить, то не трудно понять, что все мы находимся примерно на втором месте в числе нежелательных гостей семейства Уизли после самого Волдеморта! Забини — уже сейчас красивый какой-то порочной красотой сын аристократов, никогда не поддерживающих политики Дамблдора, Драко — сын еще более известной семьи — тайны и власть которой будоражит всех без исключения, Гойл — ребенок ближайших друзей Малфоев, так же как и они он просто ненавидит грязнокровок. На вид ничем не примечательный мальчик Винсент — наследник знаний своей знаменитой бабки Летиции Крэбб — темной ведьмы, разорившейся благодаря расследованию авроров. Она занимала в свите Темного Лорда не последнее место! Ну а я? Мальчик, о котором никто ничего не знает? Кто из нас мог понравиться Молли? Ну кто? Даже такие, неоперившиеся, немножко смешные, обманчиво важные и вроде бы одинаковые — мы угрожали её семье. Своим существованием! Мы продолжения тех, кого они презирают и боятся! И отцовская «преданность» директору, ничем не замаранная и явная, не могла примирить их с его неординарной личностью, даже будь на самом деле все так, как и выглядело…
— У нас сегодня столько вкусностей, самых разных, самых вкусных… — тараторила миссис Уизли. — Ну что же вы? Присаживайтесь! Ронни, не стой истуканом, приглашай своих гостей за стол.
Но приглашения Рона никто ждать не стал и все, наконец, принялись усаживаться, переговариваясь о том, кому какой стул занимать. А переговариваться было о чем — все они оказались неудобными, дешевыми, но некоторые, к тому же, еще и шатались! Уступив свой крепкий стул тучному Гойлу, и не приняв во внимание его смущенные возражения по этому поводу, я замолк и замер, ожидая дальнейшего развития событий.
После того как картофельный салат и вишневый пирог были съедены, тема погоды пройдена вдоль и поперек, а все родичи Рона нам представлены, миссис Уизли «вспомнила» что-то важное и разохалась:
— Ой, Гарри, мне же Рон рассказал, что случилось на этом вашем ужасном занятии по полетам!
— Это преподаватель виновата, никогда она мне не нравилась! В ней ничего не говорит о серьезности занимаемой ею должности, а это противореч…
— Перси! Кушай! — прервали родители своего отпрыска, и тот вновь принялся жевать, обиженно поджав губы.
— Ты просто летать боишься! — выдал страшную тайну брата Рон.
— Да какая разница, кто виноват! Правда? — обратилась за поддержкой к гостям Молли, но ответить им не дала. — Гарри не дал погибнуть Невиллу!
— Ага… — я, конечно же, подтвердил этот прискорбный факт.
— Кстати, а где он? — спросила Молли у сына. — Почему не пришел? Ты передал приглашение?
Все слизеринцы уткнулись в свои тарелки, прекрасно зная, что никто никуда Долгопупса не приглашал и не собирался!
— Ну мам! — Рон попытался уйти от ответа. — Он занят…
— Чем?
— Мам!
— Ну что «мам»?! Невилл заболел? У него вечно что-то болит, и его всегда так трудно вылечить! Августа постоянно берет у меня настойки, ну те, которыми я тебя поила, а возвращать не…
— Мама! Я не дружу с Невиллом, он глупый и противный гриффиндорец! — спохватившись, Рон обернулся ко мне. — Ну, ты не такой, конечно… — заметив мою улыбку, он вспомнил, что меня этим никак не обидеть, разве только порадовать, и вновь обратился к матери: — Тебе хочется его видеть, ты и приглашай, я его не знаю!
— Ну как же… Я же столько рассказывала, вы в детстве виделись, и Августа… — миссис Уизли побледнела. Наверное, ей было больно, кто знает?
Но она взяла себя в руки и спокойно обратилась ко мне:
— А вы молодой человек, вы с кем дружите?
— С ними! — я обвел взглядом слизеринцев. — Ну, и еще с некоторыми…
Помяв пирог на тарелке еще немного, она сказала тихим грустным голосом, так непохожим на её вечное кудахтанье:
— Мы с мужем знали Лили, хорошая была девушка…
— Да? Хм…
И чета Уизли так и не смогла понять, к чему относилось мое сомнение — к тому, что они знали, или к тому, что Лили Поттер была хорошей? Взрослые переглянулись, поправили вилки, стаканы, и вообще все, что находилось поблизости и могло быть поправлено, и только затем продолжили выспрашивать у скучающего Драко, как поживают его родители, и доволен ли он своим деканом.
— Он же мой крестный! — искренне удивился приятель.
Артур Уизли отодвинул от себя тарелку и начал увлеченно объяснять неразумному дитяти, что такое хорошо и что такое плохо.
— Понимаешь, Драко, любой человек может совершать ошибки… Это я не о твоем отце, Гарри, ты не подумай! — обратился он ко мне. — Вот, к примеру, ты обидишь кого-то, сильно обидишь, но это не значит, что ты плохой, верно?
— Ну, кто-то может подумать, что я плохой, но это просто значит, что я могу обижать, — осторожно согласился Драко. — И если вы о салоне мадам Малкин…
— Нет! Не о нем! — вступила в разговор миссис Уизли и нарочито громко спросила: — Грэгори, не хочешь еще салатика?
Третья порция салата не входила в планы Гойла, но отказаться он не смог, и на время разговор приостановился. Наверное, он бы не продолжился никогда, уж крайне сложным он получился, но Драко Малфой не просто так носит свою фамилию, совсем не просто так!
— Мистер Уизли, вы терпеть не можете мою семью, но и мне, за редким исключением, не нравится ваша, и когда я подрасту, ничего не изменится. Но вот Рон поступил на мой, понимаете — мой факультет! Где декан — мой крестный… почти мой родственник, друг моего отца, и на этом факультете важны те же законы, что и в моей семье. Так что — ваш сын плохой?
Я не мог сказать того же, не имел такого права и возможности. Но тишина, последовавшая за словами бледного блондина всего одиннадцати лет отроду, говорила красноречивее моих слов и мыслей, эта тишина просто кричала о пропасти между этим домом и тем миром, в котором выросли мы и Драко. На нас двоих смотрели, как на чужеземцев, захвативших в плен родного им человека. Ну а этот самый человек — Рон — смотрел куда-то в сторону, склонив голову на бок, и не возражал. Даже не догадываюсь, как он жил раньше, о чем думал, но теперь он наш. Ему здесь тоскливо, он стесняется этого грубо обтесанного стола, чашек разных размеров, простой матери, её дешевой одежды. Нет, он никогда в жизни не станет на сторону Темного Лорда. Сам. Но ему ведь можно помочь, можно убедить, обмануть…
— Нет, он не плохой… — выдавил из себя мистер Уизли, не поднимая глаз. Он просто не верил, что о таком ему говорит малолетний сын врага.
— Вот видите! — неизвестно чему обрадовался Драко, словно это он учитель, а взрослый человек перед ним — ученик, угадавший ответ на сложный вопрос. Затем он поднялся, сложил салфетку согласно правилам этикета, положил её под тарелку и обратился к Рону: — Ну что, покажешь дом и ко мне?
— Как… ко мне… куда?! — не соблюдая никаких правил миссис Уизли вскочила на ноги, шумно сдвинув стул.
— Эээ… Мы по выходным у Драко обычно летаем, если дополнительных занятий нет, конечно… — промямлил младший Уизли. Он готов был вылететь из родного дома в ту же секунду, только дай ему метлу. В его светлых глазах просто застыл вопрос — отчего же ему здесь так неуютно?
— Но правила запрещают! Первокурсники могут покинуть школу только раз в семестр! Куда смотрит твой декан? Через какой камин вы путешествуете без спросу, молодые люди?!
Тут не выдержал я.
— Они и путешествуют с деканом, вместе. Его разрешения достаточно, у отца тоже есть… правила.
Наверное, мой голос оказался слишком твердым, потому как именно эти мои слова положили конец странной трапезе. Удовольствие от неё получил только Гойл, наевшийся до отвала, остальные просто сделали одолжение Рону и теперь хотели вернуться в Хогвартс — делать домашнее задание и заниматься приятным ничегонеделанием. Еще меньше, чем мне и Рону, визит не понравился Блейзу. В наши скучные разговоры он не вслушивался, да и не смог бы при всем желании, ему даже поесть толком не дали! От него все это время не отлипала младшая сестра Рона — Джинни. Рыжая и подвижная, она осыпала «хорошенького мальчика», а именно так его охарактеризовала Молли Уизли, вопросами о школе, о моем шраме и призраках, дергала его за рукав многострадального костюма, и надувала губки каждый раз, когда несчастный Забини отвлекался и пытался поднести вилку ко рту!
Ко мне девчонка старалась не приближаться, и я даже услышал, как она шепнула своему старшему брату Биллу на ухо:
— Страшный какой…
Хоть кто-то воспринял меня всерьез!
— Гарри! — в этот момент ко мне подошла миссис Уизли. — Я бы хотела отдать тебе некоторые фотографии, пойдем со мной.
— Но Рон сейчас дом показывать будет…
Она небрежно махнула рукой в сторону, куда отправились остальные.
— Да ничего, увидишь еще! — вот в этом я сомневался. Неприятные люди, чужой неказистый дом, нуждающийся в хорошем домовике, вроде Хельги, чего тут смотреть?
Но за хозяйкой этого дома я пошел, разумеется. Несколько раз она оглянулась, осматривая меня с ног до головы точно так же, как и тогда, в салоне, но ничего не сказала. Кем там Вуд меня назвал? Вороном? Ну что ж, если это так, то вороны — нелюбимые птицы миссис Уизли, а притворяется она весьма неважно…
В гостиной женщина подошла к серванту, взяла с него резную деревянную рамку с колдографией и жестом пригласила меня присесть на потертый красный диван.
— Смотри Гарри, это члены Ордена Феникса, потом узнаешь, что это за организация, сейчас не о ней. Вот твоя мама и па… её муж… — она вздохнула так тяжело, словно собиралась заплакать. — Лили была очень юной матерью, только ведь школу окончила, но любила тебя больше жизни, понимаешь? — я кивнул. — Ну да, ты понимаешь… Держи, дарю!
Я внимательно посмотрел на улыбающихся людей, поправляющих прически и воротнички, дабы не выглядеть неопрятными перед объективом вечности, и честно старался что-то почувствовать, но не получалось, никак! Ну картинка, ну мама на ней, в каком-то блеклом бесформенном платье, кстати, ну и что? У меня есть подобные, отец у тети взял — специально для меня, но они давно в шкафу пылятся. Быть может, для Молли эта колдография важнее? Вон как тщательно она глаза уголком передника промокает…
— Не нужно, у меня есть, спасибо.
Миссис Уизли дернулась, как от удара.
— Ну как знаешь, раз есть, то еще одна лишняя, ты прав… — неуверенно согласилась она и постаралась как можно более жизнерадостно продолжить. — Но от этой вещицы ты просто не сможешь отказаться!
Я сполз на самый краешек дивана.
— Какой?
— Да вот же она! — женщина улыбалась, а в руках у неё блестело и переливалось серебряным светом что-то бесформенное, шуршащее и абсолютно прозрачное. — Это мантия-невидимка, Гарри, очень древняя и ценная вещь, раньше она принадлежала… твоей маме. Она помогала ей в борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть много раз, а сейчас, я уверена, она очень нужна тебе…
— Почему она мне нужна?
Женщина зачем-то глянула в окно, и только потом ответила:
— Как? Ты же знаешь о пророчестве! А если убийца твоих род… твоей мамы вернется? Так! — она решительно подошла ко мне, взмахнула мантией и набросила её на меня. — От этого подарка ты не откажешься! Забирай, живо!
— Но…
— Ни вопросов, ни возражений! Давай, беги к ребятам!
Но бежать к ним не пришлось, все они ввалились в гостиную и ломанулись к камину, не соблюдая очереди, и я еле успел стянуть с себя накидку. Завидев хозяйку, мальчишки все же замедлили шаг — ради приличия, но Молли Уизли все равно узнала, как себя чувствует в родном доме её младший сын — он бежал впереди всех. Уверен, он сам не понимал, зачем просил мать принять его друзей.
Винсент отправился домой — спать, пока срок разрешения на субботний визит не истек, а Гойл и Блейз, все еще отбивающийся от прилипчивой Джинни, отправились в школу. Затем настала очередь Драко.
— Малфой-мэнор! — выкрикнул он.
Рон обернулся ко мне.
— Ты с нами?
— У меня тренировка по квиддиччу… — ответь я еще печальнее, вышло бы отличное начало для похоронной речи.
— Гарри, ты почему нам не сказал, что в команде?! — удивилась Молли и заулыбалась. — Это же чудесно!
— Дурацкая игра! — рявкнул я, не совладав с эмоциями, и миссис Уизли улыбаться перестала.
— Малфой-мэнор! — радостно заорал Рон и исчез в зеленом пламени. Его мама сжала кулаки, а глаза у неё заблестели совсем не от огня…
Медленно подойдя к камину, я нерешительно оглянулся. Молли Уизли смотрела куда-то в пол, безжизненно свесив руки вдоль тела, казалось, она застыла. Её тихая грусть заполнила собой всю комнату, еще несколько минут назад пышущую уютом и беззаботностью. Рон провел вне стен этого дома не так много времени, а уже стал чужим. Женщина думала, что же произошло, в чем она виновата, и не понимала.
— Тебе меня не жалко? — рассеяно спросила она, больше не пытаясь выглядеть веселой, ведь кроме нас в гостиной больше никого не осталось, убежала даже Джинни.
— Ему хорошо там.
— Нет, ты ответь, не жалко?
— Не жалко! — я решил не юлить, а ответить на вопрос, на который она и так знала ответ.
— А маму свою?
— Я её не знал.
— И её не жалко, значит… Нельзя отрекаться от родных, Гарри, нельзя!
— От кого отрекаться? У меня только один родственник! — я поспешил убежденно добавить: — И мы с ним сами победим Темного Лорда, если вдруг что…
Она покачала головой.
— Ты плохой ребенок!
Я беззлобно хмыкнул и пожал плечами, не оспаривая и не подтверждая это умозаключение.
— Какая мне разница, что вы думаете? Хогвартс! Кабинет профессора Снейпа!
Что за странный разговор взрослого и ребенка? Что за идиотский визит вежливости? Зачем это все было нужно? В памяти не осталось ничего интересного, абсолютно!
* * *
Я поежился, чихнул, а после снова поежился. Солнце светило, но не грело, и ко всему прочему мерзли еще и ноги. Сырые сладковатые запахи осени щекотали мне нос и мешали сосредоточиться на собственных, весьма важных мыслях. Проводив взглядом какую-то большую черную птицу, скрывшуюся вдали, я зажмурился от слепящего своей синевой неба, а когда лениво открыл глаза — захотел закрыть снова не только их, но и уши. Загонщики — близнецы Уизли — носились по полю за бладжером и кричали, словно тот обязан был испугаться и улететь восвояси. Вуд командовал действиями Кэти Белл, не жалея голосовых связок, отчего девчонка злилась и нервничала так, что в конце концов передала квоффл не охотнику, а Джорджу, чем несказанно его удивила и заставила замереть прямо в полете и с битой наперевес, обдумывая, то ли это бладжер почернел, то ли ему уже пора снижаться и проверять зрение… Снитча вот уже целый час никто не видел, да и не искал. Я, как «основной» ловец, спокойно сидел в запасе на деревянной скамье трибуны у кромки поля и дышал свежим воздухом, а «запасной» ловец Гриффиндора — маленькая и быстрая Алисия Спиннет — строила глазки Фреду и постоянно пыталась пролететь как-то особо впечатляюще прямо у него перед носом, в результате чего столкновения случались с завидной регулярностью. Если они и с противником так играют, а не только сами с собой, то я понимаю, почему змеиный факультет побеждает вот уже столько лет. В этих головах есть место только для одной ценной мысли, и если это мысль не о квиддиче — возрадуйся, Слизерин!
На какой-то блаженный миг гул, то есть крик капитана и его команды стих, и я даже улыбнулся, наслаждаясь жизнью, но вспомнил о реальности сразу же, как только Оливер ткнул мне в лицо метлу, чуть не выбив ею передние зубы, и испуганно зашипел:
— Лети, лети давай! Быстро!
— Куд… ааа!!! — я был им схвачен под руки и с разворота выкинут в воздух, словно я не человек, а мячик, и это просто везение, что метлу я схватил крепко, и уже совсем неважно, что задом наперед! — Кривее лети, кривее… — донеслось до меня немаловажное напутствие капитана, хотя кривее было уже некуда. Оливер хотел всем доказать, что я летаю плохо, и он тут совсем ни при чем.
Взглянув вниз, я увидел кучу народа, столпившуюся возле выхода на поле и что-то выспрашивающую у Вуда. Был там и директор, и МакГонагалл, и половина моего факультета, и Драко с приятелями, невесть как здесь очутившиеся и явно пришедшие с целью не дать мне заскучать, и еще какие-то преподаватели…
— А почему он вне зоны игры? — громко спросил кто-то чересчур внимательный.
Оливер задрал голову кверху, но обнаружил меня не сразу, а когда обнаружил — почесал за ухом и глубокомысленно изрек:
— Наблюдает за остальными, учится… Оттуда виднее!
— Это просто чудесно, что такой прилежный первокурсник еще и ловец команды… Привет, Гарри! — что есть мочи заорал директор и плавно замахал мне рукой из стороны в сторону, словно прощался навек. Ему бы еще белый платочек в другую, и получилась бы вылитая Петуния Дурсль! По крайней мере, если смотреть отсюда.
Пока я мерз и чертыхался, летая в разных произвольных направлениях, а Вуд внизу объяснял всем такую замысловатую тактику моего «обучения», Драко и Симус что-то не поделили. Не стесняясь присутствия декана и директора, Гриффиндор стенкой пошел на Слизерин, и все могло бы закончиться плачевно, если бы Джордж не решил отомстить мне за свое недавнее унижение и не уступил дорогу бладжеру. Понятное дело, что вторым препятствием на его пути должен был стать не кто иной, как Гарри Снейп!
Честно говоря, желание остаться обладателем ровно двух глаз и одного, но целого черепа, было таким сильным, что от напряжения меня просто затрясло, и хоть красный мяч летел в моем направлении всего секунды, я смотрел на него словно в замедленном темпе. Ужас быть опозоренным перед всеми, страх перед болью, злость к этому рыжему недоумку, обида, холод, пронизывающий ветер — всё сыграло свою роль. Наверное, так и должно было случиться, я не знаю…
«Акцио, бладжер…» — это была не просто мимолетная мысль, а настоящий приказ. Он зашелестел в моей голове, будто опавшие листья, подхватываемые вихрем. Спустя короткое мгновение я уже смотрел на мяч в своей руке, не мог сфокусировать взгляд ни на чем другом, и лишь боковым зрением улавливал вокруг размытые тени — это ко мне подлетели притихшие гриффиндорцы.
— Его еще никто рукой не ловил… — шептала взволнованная Кэти.
— Он не мог, это невозможно, он бы кость пробил… — растерянно бормотал Фред.
— Придурок! — бешено заорал приблизившийся к нему Вуд. — Было бы лучше, если бы пробил, что ли?! На минуту вас оставить нельзя!
С земли доносились вопли Минервы МакГонагалл и рукоплескания всех подряд. Да уж, теперь десятью опозданиями не обойдешься…
Но размышлениям о чем бы то ни было все еще не хотела уступать место одна, очень важная мысль — у меня хватает силы воплощать самый сложный вид заклинаний, невербальный!
Благодаря мне инцидент с непониманием двух противоборствующих факультетов остался безнаказанным, чего не скажешь о Джордже. Его наказали по полной, отлучив от тренировок и прилучив к отработкам у Филча в качестве главного по мытью лестниц и пролетов. К тому же достоверные источники — Рон и Крэбб — всегда снабжающие меня интересной информацией, проинформировали меня об отсутствии какой бы то ни было благожелательности на лице своего декана в тот момент, когда ему доносили о произошедшем Драко и Гойл. Я передал эту ценнейшую весть Гермионе, та передала её всем, и я на некоторое время лишил себя такого приятного общества, как общество близнецов Уизли! Они предпочитали находиться или на приличном расстоянии позади меня, или далеко впереди, или с противоположного края скамьи в Большом Зале, что просто не могло не радовать, разумеется.
— Он наглый избалованный тупица!— Симус остановился, как вкопанный. — Я ведь тоже твой друг, верно? — сощурившись вопрошал он раз в пятый, и вновь принялся нервно измерять шагами спальню и мешать мне сосредоточиться на особенностях распада крысиных лапок на компоненты, входящие в состав болеутоляющего… или снотворного… или…
— Симу-у-у-с! — застонал я и отшвырнул от себя учебники, все равно в голове кроме громкого голоса ирландца ничего не умещалось.
— Ты это… подбери лучше.
— Чего?
— Ну, Хельга твоя не одобрит, разозлится…
Я свесился с кровати, нащупал книги, и сложил их на тумбочке, успокоив тем самым Финнигана, с некоторых пор трепетно относившегося к порядку в комнате. В учебе он не блистал, и вынужденная любовь к чистоте — один из немногих его навыков, приобретенных им в Хогвартсе.
— Ну так что, друг или не друг?! — завел он свою шарманку.
— Друг! — клятвенно заверил я его и со всей силы ударил себя кулаком в свою весьма не крепкую грудь, чуть не закашлявшись.
Будь на его месте Драко, Гойл или Дин, они бы уже сотрясали стены своим хохотом, но Симус лишь удовлетворенно кивнул и продолжил:
— Я вызвал его на дуэль! — возвестил он гордо и распрямил плечи. — Сегодня ночью!
— Сегодня астрономия, — напомнил я, и не думая терять покой.
Драко ничего не будет, а Симус мне безразличен. Он есть в моей жизни, мы живем в одной комнате, но каждый раз, когда я смотрю на этого лопоухого задиру, то вспоминаю, как много должен скрывать от мальчишки, и он словно растворяется. Это похоже на то, как если бы я вышел на трибуну перед огромным залом людей! Их много, но каждого по отдельности не рассмотреть — темно и лица затягивает плотная серая дымка, да и незнакомы они мне, и кажется, что эта враждебная масса вот-вот поймет, как же страшно человеку перед ними и засмеет его, да и уйти хочется, как же хочется уйти…
— А причина тебе не интересна, нет?! — продолжал свою психологическую атаку Финниган.
— Неа… — ответил я честно и принялся мять подушки, позевывая и готовясь вздремнуть до самой полуночи.
— Я сказал, что ты летаешь, как настоящий гриффиндорец!
Стало интереснее.
— А он?
— А Малфой ответил, что ты… что ты… — он стоял перед моей кроватью, задыхался от праведного гнева и часто дышал. — Дерьмовый гриффиндорец!
Мальчишка меня не развеселил, совсем, наоборот, но мне почему-то стало очень грустно. Я улыбнулся и снова спросил:
— А ты?
— А я ему сказал, что ты отличный гриффиндорец — смелый и умный! — он засмущался и почесал кончик носа. — Твой так называемый друг сказал, что эти два понятия не совместимы, а второе так и вообще к нашему факультету отношения не имеет, что, дескать, Годрик его у кого-то одолжил… Я не хотел эту белую моль на дуэль звать, не хотел! Я терпел!
— А почему позвал? — я посмотрел на Симуса другими глазами. Он оказался большим ребенком, чем я мог себе представить! Вспыльчивый, гордый, сильный, и такой… добрый.
— Ну ты прости… ну не вытерпел я…
— Да ладно тебе, я благодарить должен, а не прощать… — мой «защитник» засиял, как надраенный чайник. — Только я с вами не пойду, ладно?
— Да ладно, чего уж там! Я понимаю…
Драко меня не посвятил в эту маленькую ссору, не счел нужным, или же счел ниже своего достоинства привлекать предмет спора в процесс его разрешения. Но внутри что-то ёкнуло, я представил себе унижение Симуса, награжденного Малфоем какими-то колючками по всему телу, или еще какой «веселой» по мнению приятеля гадостью, и захотел помочь, хоть капельку, малюсенькую такую капельку!
— Симус?
— А?
— Ты умеешь хранить секреты?
— Обижаешь! Знаешь, какой древний мой род? Выжили бы мы, если бы секреты не хранили?!
— Клятву дашь?
— Клянусь родами Гормлахов и Финниганов!
Я в очередной раз свесился с кровати и засунул под неё обе руки. Приложив некоторые усилия, я все же вытянул оттуда тяжеленный сундук, доставшийся мне от бабушки, и откинул скрипучую крышку. Я всегда с почтением относился к этому предмету, как к единственной отдушине покойной миссис Снейп и её возможности прикоснуться к желанному миру запретного волшебства. Она прятала в нем от мужа всякие волшебные вещи и самое сокровенное — свою палочку, которую мой дед — недалекий маггл — все же как-то ухитрился у жены выманить и сломать. Но главное в этом сундуке не две её половинки с сердцевиной из волоса русалки, не дюжина колбочек с приворотными зельями, не пожелтевшие письма из прошлого, и не старая слизеринская мантия бабушки с карманами, полными поисковых клубочков самой Ариадны, а то, что показываются все эти сокровища только тем, кто по крови принадлежит роду Принцев. Этот кованый ящик с красноглазой змейкой на его крышке, отлитой из настоящего золота, можно было сломать, открыть, уничтожить, но получить то, что внутри — никогда. Действовала самая сильная магия в мире — родовая. В него я и засунул мантию-невидимку, решив не рисковать и не использовать то, что мне дали посторонние люди, только лишь потому, что вещица занимательная. Ну а Симусу какая разница? Пусть берет!
— Держи, Симус! И никому про неё ни слова!
Я ввергнул мальчишку в самый настоящий ступор. Он слова не мог вымолвить! Такая его реакция мне даже польстила, и когда он расстроено пролепетал:
— Но я с Невиллом иду, и Гермионой…
Я покачал головой, имитируя раздумья, но ответил решительно:
— Ну, тогда не говори, где взял!
— Ага! Спасибо тебе, Гарри!
«Ну хоть немного напугает Драко, да и Филчу не попадется, и благодарен мне будет, что тоже неплохо… Ну а Драко и так сильнее — с домашним обучением профессора Снейпа он дюжину Симусов на недельку другую к мадам Помфри отправить может!» — с такими оптимистичными мыслями можно было смело отправляться в царство Морфея, что я и сделал, заснув почти счастливым…
Проснулся я от топота ног, количество которых явно превосходило положенное по списку проживания. Зажмурившись от яркого света и прикрыв рукой глаза, а зажжено было всё изобретенное для этой цели, я приподнялся на кровати и узрел в комнате кучу народа, имена половины которой даже не знал! Они сидели на стульях, подоконнике, полу, а Дин так вообще уступил кому-то свою кровать и уселся на мою, удобно разместившись у меня под боком и чуть не спихивая законного хозяина койки на пол! Сложив руки на груди, а ноги подобрав под себя, он покачивался из стороны в сторону и осуждающе цокал языком.
Я, недолго думая, огрел его коленом по спине, но в ответ получил не возмущение и крики, а странное пожелание:
— Хватит дрыхнуть! Тут такое случилось! — зашептал он мне таким тоном, словно делился новостью с собратом по несчастью. Поразмышлять над тем, что же заставило всех собраться в комнате и единодушно убиваться по кому-то или чему-то мне не удалось. — Филч поймал Симуса! В коридоре третьего этажа, представляешь?! Того самого этажа, куда директор ходить запретил … — его голос вообще стих, таким нереально страшным ему казалось это событие.
— Как?!
— Как как… руками! — донесся до меня противный тонкий голос Перси Уизли, восседающего в единственном кресле у окна. По обе стороны от него, на подлокотниках, сидели близнецы Уизли и не сводили глаз со своего старшего братца. — Я должен, говорю вам, пустите меня! Я буду жаловаться! — парень раздувал щеки и пыхтел, как паровоз.
— Жалуйся, предатель, жалуйся… — ничуть не испугавшись «разрешили» ему рыжие.
Дин снова зашептал мне в ухо:
— Ему поручили вещи Симуса собрать, а мы не даем!
— Ааа…
— Его без вещей домой не отправят, холодно ведь!
— А Невилл…
— Тут я! — выкрикнула эта ходячая неприятность почти из-под кровати. Я даже дернулся от неожиданности! — Это снова ты придумал, ты ему её одолж… Ай! Что вы делаете?!
— Ты достал, малявка! Придумай себе другого виновника всех бед! Только и знаешь, что ныть — Гарри то, Гарри это… Тошнит уже! Ведешь себя, как пуффендуец, ну честное слово… — Вуд скорчил препротивнейшую рожу, сильно всем напомнившую физиономию Невилла и несколько мальчишек прыснули со смеху. А до этого именно он отвесил Долгопупсу увесистый подзатыльник и с тяжелым вздохом уселся с другой стороны моей кровати.
— Гарри Снейп! — заорал просунувший голову в проем Ли Джордан. — Тебя зовут!
Все замерли и уставились в мою сторону, ведь позови меня сейчас директор, Невилл мог бы рассчитывать на гораздо большее понимание со стороны своих однокурсников…
— Да эта… как её… заучка наша, лохматая! Небось, на астрономию тебя затащить хочет… Вы не идете, не до уроков! Скажешь — старшие так решили!
Гриффиндорцы выдохнули и вновь сфокусировались на злющем старосте, постоянно предпринимающем попытки покинуть кресло и исполнить свою важную миссию. С трудом выбравшись из спальни и наступив не на одну ногу, я спустился в гостиную, где у камина, в стороне от кучки девчонок и в гордом одиночестве сидела пригорюнившаяся Гермиона Грейнджер. Положив голову на кулачок, она чуть не плакала, шмыгала носом, и вообще — выглядела еще хуже, чем обычно, что в принципе казалось невозможным.
— Что случилось? — поинтересовался я деловито, ведь знал, что астрономия здесь совсем не причем.
— Мы в зале наград Пивза встретили, побежали, там проход какой-то был, ну мы в него и повернули… Симус первый шел, в мантии, а мы за ним… за поворотом дверь увидели, захотели там спрятаться, а у двери Филч стоит, ну как знал! — она смахнула слезу. — Он его руками нащупал, а мантию забрал… Симус сказал, что это ты ему её одолжил… — девчонка покраснела. — Ну, мы очень долго его просили рассказать, интересно ведь…
Я вздохнул и решил не реагировать на нарушенную клятву представителя… ну, тех родов, в историю которых как-то затесался и болтливый Симус!
— Значит, вы убежали, а он остался?
— Да!
— Драко не попался?
— А ты только за него и переживаешь! — рассердилась Гермиона. — Тут Симуса исключают, а ты за эту белую моль волнуешься… Мы его даже не встретили!
— Лохматый суслик!
Грейнджер открыла рот, отчего тут же стала похожа на кролика — её передние зубы слегка длиннее остальных, замахала на меня руками и приготовилась реветь в голос.
— Да как ты смеешь?!
— Тебе приятно, когда тебя так называют? — спросил я нравоучительно.
Рот она закрыла, а махать руками перестала. Мы достигли некоторого взаимопонимания, и пока оно не улетучилось, я переспросил:
— Филч точно ждал, да?
— Да! Я сама поверить не могу! Откуда он мог знать?! Ну откуда? — внимательно присмотревшись к собеседнику, она заподозрила его во всех грехах и, выпрямив спину, высоким и обманчиво спокойным голосом поинтересовалась: — А ты никому не говорил… случайно?
— Нет! — рявкнул я совсем не так спокойно, и на нас обратили внимание.
Вообще-то, я ничего не чувствовал и никого не жалел. Я думал. Филч, конечно, почти вездесущий, а его ржавый керосиновый фонарь может осветить самые темные уголки Хогвартса, но ждать нарушителей там, куда никому нельзя ходить? Он не только не владеет даром прорицания, он еще и сквиб! Пусть и не такой, как я думал раньше, у него наверняка есть кучка секретов, но все равно, что-то здесь не так…
Что именно не так, я решил спросить, а не мучиться в догадках, так быстрее можно достичь желаемого — правды.
«Хельга!» — позвал я.
— Да, мой сонный хозяин…
Мы с ней стояли в темном коридоре за портретом Полной Дамы, не нарушая своими голосами привычных звуков ночного Хогвартса: скрипа никогда не останавливающихся лестниц, сопения обитателей портретов и завывания призраков. С помощью легилеменции я попросил узнать все, меня интересующее, а ответ донести не только до меня, но и отца. И я получил ответ, доказавший окончательно, что места в мире Альбуса Дамблдора мне не было, нет, и никогда не будет. Я растерялся, вспоминая, где мог выдать себя уж так явно, но единственной такой своей неудачей можно было считать мое рождение, и только… Страстно захотелось пойти обратно, в спальню, забежать туда, начать переживать со всеми о судьбе злосчастного ирландца, не умеющего хранить тайны по причине своего малого возраста, возмущаться, смеяться, сторожить Перси, всем нравиться… Но кому я там нужен? И кто из них нужен мне?
Я отошел еще дальше от входа, присел у холодной стены и крепко обнял колени.
«Дамблдор велел следовать за черным пятном на его карте, и ловить того, кто им окажется. Пятно было одно!» — передал Филч.
Мантия-невидимка, подарок миссис Уизли, якобы принадлежавший матери — всего лишь способ проследить за мной тогда, когда я буду к этому не готов. Тогда, когда я поверю, что люди могут быть любезными, а «великий» старец Дамблдор может позабыть о первокурснике Снейпе… Что во мне не так? Я ведь не проучился еще и полгода! Откуда он знает?! Молли сказала, что мантия мне сейчас ну очень нужна, но это неправда, мне не нужна эта сто раз переколдованная тряпка. Как я мог её в бабушкин сундук засунуть?! Если мне что-то и нужно, директор, то это истинное пророчество и твой оглушительный провал…
07.02.2011 Глава 7
Щелчок замка в полумраке, скрип фонаря за спиной и мое дыхание — даже такие простые звуки могут означать совсем не простые события. Я замер на секунду и наклонил голову к замочной скважине, постаравшись задержать дыхание. Какое-то шевеления я уловил и, обернувшись, довольно кивнул Филчу — животное там и уже двигается, а значит, понимает, что воля рядом, стоит только сделать несколько шагов ей навстречу…
Мы поспешили удалиться, никем не замеченные, что получалось у нас прекрасно — миссис Норисс протяжно мяукала, а эхо разносило её вой по всем коридорам подземелья. Те, кто слышал его в эти ранние часы, предусмотрительно шарахались в совершенно противоположную сторону, не стремясь к встрече с хозяином милой киски. Я шел позади завхоза, уставившись себе под ноги, и мои глаза слезились от радости, сдерживая которую я чуть не плакал. Та злость, которую я испытал совсем недавно, все еще растекалась по телу холодом и, ощущая его, я переставал ощущать все остальное. Мой ум ничто не затуманивало — я видел цель и прекрасно понимал отца, явно пребывавшего в таком состоянии «на грани» большую часть жизни.
— Эта мантия Джеймса Поттера, Гарри, а не твоей матери! И я отпускал тебя к Уизли не для того, чтобы ты подтверждал возможные сомнения Дамблдора! Ты должен был постараться расположить к себе всех, а не…
— Он никому ничего не должен! — резко перебил его хриплый голос из темного угла отцовского кабинета, озвучивший так понравившуюся мне мысль. — Ни тебе, ни тем более мне! Только свобода даст ему шанс не ошибиться с выбором своей судьбы, Северус. Тебе ли не знать! Ты пришел ко мне сам, не забывай об этом…
Отец скользнул по мне острым взглядом, отошел и вновь сел за стол, сложив руки в замок, и нервно кивнул головой.
— Вы правы, мой повелитель.
Вчера я лишился еще одного оправдания перед своей покойной матерью. Гарри Снейп встретился с Волдемортом, вселившимся в Квирелла, но земля не ушла из-под его ног, а Хогвартс, увы, не развалился на части. Но, в моей жизни все было скучным на протяжении многих лет, по-видимому, в ней всегда все скучно и просто? И встреча с самым темным магом на планете не исключение?
Когда я зашел в отцовский кабинет, разодетый в блестящие одежды Квирелл сидел в кресле для посетителей, сложив ногу на ногу и пил мятный чай, положив локоть на стол. Мне с трудом удалось пройти дальше в комнату — голова кружилась и грозилась взорваться от боли, но, как только тюрбан был снят и я узнал, как именно Лорд живет, все ушло на задний план. Я просто стоял и слушал, вглядываясь в нечто морщинистое, ужасное, выступающее на затылке преподавателя по Защите от Темных Искусств и растягивающее его кожу до появления на ней синюшных растяжек. Рот Волдеморта еле открывался, нос был почти незаметен, но вот ощущение собственной целостности, несмотря на головную боль — результат именно его присутствия, и это очевидный факт.
— Хочешь мне что-то сказать? — спросил он после того, как представился и похвалил меня за сообразительность, которая радует его вот уже несколько месяцев.
— Вы убили мою маму?
Отец выронил палочку, которой отрешенно играл уже несколько минут, подкидывая её в руке. Но ничего не сказал, а молча поднял её и отошел к стеллажам со склянками, где застыл, словно статуя. Его лицо освещали лишь редкие отблески свечи, попадавшие на стекло. Он был спокоен и красив. Декан Снейп совершенно не волновался, будто знал, что все произнесенное Темным Лордом ничего не изменит ни в его сыне, ни в нем самом.
Квирелл поднялся и мелкими шажками, приблизился ко мне, после чего повернулся и лицо на его голове заговорило:
— А ты сомневался? Советую задать верный вопрос, мальчик, пока у тебя есть такая возможность…
Я крепко задумался.
— Почему?
И получил ответ, много ответов.
Волдеморт перешагнул порог дома Поттеров холодным дождливым октябрьским вечером 1981 года. Не медля ни секунды, он, неслышно ступая, прошел на второй этаж — убивать меня. На парочку супругов, перекидывающихся обвинениями в неверности и черствости на кухне, маг внимания не обратил — хотел свершить все быстро и тихо.
— Я боялся тебя, Гарольд, очень боялся, и не зря… — сипел Лорд, пытаясь донести до меня свои мысли. — Но ты заплакал, громко! Звал на помощь мать, сам того не понимая…
Но мать уже взлетела по ступенькам, словно невесомая птичка, достигла двери детской, а распахнув её, мгновенно осознала, что же сейчас произойдет. Не задумываясь, она кинулась к кроватке и закрыла её своим юным телом, полным жизни, готовая погибнуть, но спасти сына.
— Зачем бы мне её убивать? — сощурился Волдеморт и кинул взгляд на отца, сцепившего руки за спиной. — Но она не уходила, стояла, плакала и кричала на меня…
Когда в комнату вихрем ворвался Джеймс Поттер, еще ничего непоправимого не произошло. Волдеморт держал перед собой палочку и медлил, как он сказал — пытался решиться, но слова все не желали срываться с губ. Он чувствовал подвох, и разум пытался одолеть страх.
— Отдай его мне… — сказал Лорд перепуганной маме. — И разойдемся. Вы слабы, мне не противники. Прекратите борьбу, и родятся у вас еще отпрыски… Будете жить все, — он кивнул на младенца, — прославляя мое великодушие! — и презрительно усмехнулся из-под черного капюшона, надвинутого на глаза.
Мать засомневалась — моя жизнь, пусть и вместе с Темным Лордом, казалась ей лучшим выходом, чем моя смерть. Она прижала сына к себе, посмотрела в его зеленые глаза, зажмурилась и дрожащими руками протянула ребенка тому, кто все же принял сложное для себя решение — пощадить его. Но ничто не вечно, любит иногда говорить отец, вот видно и любовь Джеймса Поттера не выдержала испытания изменой. Может, он умом двинулся? Как тот, кто так рьяно боролся со злом, мог поступить подобным образом? У меня защемило где-то в области сердца, как только я представил, что почувствовала мать, услышав бездушные слова мужа, решившего отомстить беззащитной женщине так, как не всегда решаются мстить друг другу даже самые лютые враги.
Джеймс шагнул к Лили и зло сказал, словно выплюнул:
— Он носит мою фамилию! Лучше умереть, чем знать, что ты, грязное существо, отдала ребенка врагу! — и поднял палочку на Волдеморта.
— Нет, Джеймс, нет… — шептала мама сквозь слезы.
Думаю, ему было все равно тогда, на кого её поднимать. Поттер тоже принял решение — умереть, но унести позор, то есть секрет о моем рождении, с собой в могилу. О письме Северусу он не догадывался, и тут мать ему солгала, наивно рассчитывая на прощение мужа. Однако грифиндорская гордость оказалась качеством более коварным, чем всем открытое зло Темного Лорда. Мама инстинктивно вскинула палочку, увидев, что Лорд направил свою на её мужа. Так они и стояли посреди комнаты, направляя палочки друг на друга. Все трое медлили, как будто понимали, что не должны здесь находиться, не должны так поступать, и уж тем более не должны погибать. Я молчал на руках матери, крутил головой и даже не думал плакать. Вокруг меня стояла зловещая тишина, за которой явно притаилась поджидающая свои жертвы смерть.
Все произошло мгновенно, как только Джеймс открыл рот, пытаясь произнести хотя бы начало смертельного заклинания. Он прекрасно знал, что кто-кто, но Волдеморт в этом деле гораздо опытнее его, да и просто — во стократ умнее, сильнее, и быстрее. Вначале Авада убила Джеймса, затем мою мать, бросившуюся к нему, а следом устремилась и ко мне — Лорд разозлился, из-за чего и проиграл.
— Да, Гарольд, я понял, что проиграл Дамблдору, как только луч коснулся твоего лба. Я ощутил пустоту. Она затягивала меня к себе куда-то далеко, к самой границе бытия. Там я многих увидел, очень многих… и твою мать в их числе. Она кидалась на своего мужа с кулаками и проклинала его… — он замолк, и попытался прочистить горло, или что там у него, надрывно прокашлявшись. — Они разошлись в разные стороны, мальчик, и ты должен понять, что каждый выбирает свою сторону, всегда! И в жизни, и в смерти!
Пророчество было ложным, или недосказанным, об этом знала лишь Беллатрикс Лейстрейндж, прибывшая на помощь хозяину первой, и именно она видела седовласого старика у дома Поттеров, пока еще целехонького дома. Там же она что-то подслушала, но что именно — неизвестно. Он взмахнул палочкой, и здание разрушилось в одно мгновение, заодно разрушив все магические отпечатки произошедшего и погребя под собой последнего представителя древнего чистокровного рода. Гарри Поттер должен был вырасти и встать на защиту Британии, если бы возникла такая потребность, не задавая лишних вопросов и не испытывая ровно никаких сомнений. Но развоплощение — не смерть, и дух Волдеморта еще долго витал над развалинами в ярости от своего бессилия и чужой победы, подмечая все особенности поведения Дамблдора и его неуместные улыбочки исподтишка. Страна была свободна, а директор был доволен, что естественно и почти правильно. Но просматривая картинки в своей голове, посылаемые Волдемортом мне через отца, более сильного в вопросах сложной легиллименции, не доволен был я! Ненависть не кипела внутри, нет, просто она постепенно находила причины своего существования, которых ранее мне не хватало.
— Только убив тебя, я мог исчезнуть. Ты мне не угроза, Гарри, ты просто орудие. И только от тебя зависит, слабое или сильное! — продолжал сипеть Волдеморт, не обращая внимания на то, что Квирелл переминается с ноги на ногу, утомившись от долгого стояния.
Дамблдор был явно шокирован, узнав, что «Гарри Поттер» отменяется, и его блестящая повесть закончена, едва начавшись, но спорить не стал. Шокирован был и сам Волдеморт, хоть и пришлось ему об этом прознать гораздо позже, а точнее — всего год назад.
— Албания не то место, где можно раздобыть светские новости, разве только тупицы иногда забредают в её дремучие леса… — пояснил он свою неосведомленность.
Квирелл замер, очевидно, догадавшись, что речь о нем.
«Дамблдор, отец, его служба у директора, разрешение на то, чтобы я носил фамилию Снейп, что-то здесь не так…» — у меня в голове бешено завертелись мысли, которые я все никак не мог соединить одну с другой. В это время отец задвигался по комнате гораздо живее, что-то вновь упустил, шумно подвинул стул, заглянул в бездумное и словно завороженное лицо Квирелла и вообще, старался шуметь, словно ребенок, которому вдруг надоел родительский разговор и он просто не знает, чтобы такого сделать, чтобы закончить его.
— Северус, твой секрет мучает не только тебя, он мучает и твоего сына… Ты сейчас слаб! Он имеет власть над тобой! Как ты допустил такое! Ты?! Самый умный мой соратник, способный просчитать действия врага на десять шагов вперед?! Как?!
Папа не испугался скрежета голоса Темного Лорда, он вел себя при нем просто уважительно, как любимый ученик при учителе, знающий, что его все равно не накажут. Но то, что произошло, как только отец дослушал до конца слова Лорда, я не забуду никогда.
Северус Снейп упал на колени, оперся рукой об пол и застонал. Его жуткий голос проник мне в сердце, и я испугался так, как ни пугался никогда. За отца! Из него словно что-то выходило, какие-то ужасные чувства, они душили его!
Мои ноги занемели, ведь не только Квирелл, но и я стоял неподвижно очень долго, и мне трудно было не упасть, но я кинулся к папе и стал перед ним на четвереньки. Его лицо полностью скрывали черные сальные волосы, и хоть его я не видел, но боль — ощущал в полной мере.
— Это он рассказал мне о пророчестве, тоже не знал, чем все обернется… — совсем тихо произнес Волдеморт, словно оправдывал свое неразумное дитя, по совместительству оказавшееся моим отцом и тем, кто лишил меня матери.
Всё стало на свои места. И я, по всей вероятности, обязан был удивиться, разозлиться, подняться и убежать, лелея жалость к себе и обиду на отца. Но я что, не Снейп?! Не истинный слизеринец?! Не сын своего отца?!
Нет, мне открылся весь ужас произошедшего тогда, много лет назад, но мне дорогого стоило не рассмеяться. Все годы директор держал папу на коротком поводке, используя его любовь ко мне?!
«Какой кошмар!» — подумал я.
«Но как хорошо… — добавил внутренний голос. — Меня так сильно любят…»
Я обнял отца и уткнулся ему в плечо, вдыхая ароматы трав. Он старался лишний раз не вздохнуть, чтобы не спугнуть меня, а я улыбался. Тихий хлопок заставил нас обоих поднять головы и обернуться на дверь. Квирелл, а вернее Волдеморт, незаметно ушел. У него получилось — я поверил, ведь увидел своими глазами. Почему кто-то за Дамблдора, кто-то за Темного Лорда, а кто-то еще за кого-то? Потому что они сделали выбор, кто сам, а кто при рождении — с помощью самого провидения. Нет ничьих там сторон — светлых или темных, но есть обычная — твоя жизнь.
Мы еще долго говорили о философском камне, моей матери, Белле Лейстрендж — школьной знакомой отца и его подруге уже после выпуска — но самое главное во всем этом разговоре то, что черные как ночь глаза отца сияли и он улыбался, пусть и еле заметно, несмело.
Я-то наивно полагал, что буду разгадывать тайну смерти матери, исчезновения Волдеморта и моего рождения до самой старости! Но, как оказалось, в мире абсолютно точно найдутся секреты и посложнее…
Уже когда я уходил, то краем глаза заметил, что отец открыл ящик и достал из него пожелтевшую от сырости фотографию матери из школьного альбома, такую, овальную. На ней она еще совсем девочка с завязанным на макушке пушистым хвостиком.
— Ты бросилась на его защиту, Лили? После таких слов? — помолчал, внимательно рассматривая маму, но когда я уже прикрыл дверь, с горьким смешком подытожил: — Дура! — небрежно кинул фото в мусорную корзину под столом и придвинул к себе стопку школьных тетрадей, над которыми ему предстояло скоротать унылый вечер.
* * *
— Вингардиум Левиусссссааа… — я пыхтел от напрасных усилий. Проклятое перо все равно взмывало ввысь!
Услышав, как я коверкаю заклинание, Гермиона противно зашипела мне на ухо:
— Ты неправильно произносишь! Нужно быть внимательнее, профессор же говорил, что… — но тут ее речь прервалась, так как перышко взлетело, немножко покачалось в воздухе, и медленно поплыло к учительскому столу. Именно такой нехороший эффект я получил, пытаясь испепелить эту гадость!
— О! Гарри Снейп! Это ваше перо щекочет мне за ушком? — поинтересовался Флитвик.
Надежда прослыть признанным неучем еще не угасла.
— Да профессор, простите, я случайно, оно меня не слушается… — и хлюпнул носом ради признания достоверности своего ужаса от случившегося.
— Это так приятно… То есть вы молодец! — быстро поправился он. — Десять баллов Гриффиндору!
Я плюхнулся обратно на стул и пригорюнился. Грейнджер смотрела на меня с подозрением, развеивать которые я не хотел. Не дождавшись объяснений, она обиделась и переключила свое внимание на Невилла.
Долгопупсу, стоявшему за соседним столом, не слишком везло.
— Вингардиум Левиоса! — орал он, размахивая руками, как ветряная мельница. Но лежавшее перед ним перо оставалось неподвижным.
— Ты неправильно произносишь заклинание, — донесся до меня недовольный голос заучки.
— Если ты такая умная, сама и пробуй, — прорычал в ответ не Невилл, а Симус. У ирландца дела с пером обстояли еще хуже, а ведь у него испытательный срок. Если не начнет учиться лучше — его уже точно исключат, безо всяких условий!
Гермиона закатала рукава своей мантии, взмахнула палочкой и произнесла заклинание. Перо оторвалось от парты и зависло над девчонкой примерно в полутора метрах.
— О, великолепно! — зааплодировал профессор Флитвик — Все видели: мисс Грэйнджер тоже удалось!
К концу занятий грифиндорцы смотрели на Грейнджер, словно та Малфой, а Флитвик не Флитвик, а профессор Снейп!
— Надоела она, сил моих нету! — бурчал Симус у дверей кабинета после занятия.
— Неудивительно, что с ней дружить никто не хочет… — грустно заметил Невилл, обращаясь ко всем сразу.
— Ага… — согласился я.
Но я-то понял, что он переживает за ту единственную, кто выносит его компанию, но вот сама Гермиона, врезавшаяся в меня, когда мы выбрались из толпы учащихся, этого понять не смогла. Судя по её заплаканному лицу и тому, что девчонка шарахнулась от нас, как от прокаженных — сейчас обида её была куда сильнее, чем на уроке.
Гермиона не появилась на следующем занятии, и до самого вечера никто вообще не знал, где она. Лишь спускаясь в Большой зал на банкет, посвященный Хэллоуину, Симус и Дин случайно услышали, как Парвати Патил рассказывала своей подружке Лаванде, что Гермиона плачет в женском туалете и никак не успокаивается, прося оставить ее в покое. Судя по виду, Симусу, а за ним и Невиллу, стало совсем не по себе. Но уже через несколько мгновений, когда они вошли в празднично украшенный Большой зал, они и думать забыли о Гермионе.
На стенах и потолке сидели, помахивая крыльями, тысячи летучих мышей, а еще несколько тысяч летали над столами, подобно низко опустившимся черным тучам. От этого огоньки воткнутых в тыквы свечей трепетали и казалось, что ты попал в страшную сказку, а не на школьный ужин. Хотя, мое впечатление отличалось от впечатлений всех остальных — меня так и подмывало поймать парочку мышек и растереть их крылья в порошок, в попытке усовершенствовать традиционный рецепт летучего пороха…
Не знаю, имелась ли у Рона и Драко аналогичная благородная цель, но вот действия по её воплощению они совершали совершенно осознанно — стоя на скамейках и размахивая палочками. Рон орал «Левиоса», а Драко шептал что-то более действенно и даже смог поймать одну мышь, за что получил в свой адрес восторженные выкрики первокурсников и снисходительные улыбочки ребят постарше. Я смотрел на них не мигая. Если бы зависть помогала аппарировать, никакой запрет на смог бы меня удержать и я, наплевав на свою серьезность, подвинул залезшего на скамейку Блейза, и сам прыгал вместе с ними, задыхаясь от счастья.
— Еще чуть нахмуришься, и от папаши тебя не отличишь! Гарри, веселее! — вывел меня из задумчивости Оливер и хлопнул по плечу. — Сегодня я был у директора… — наклонился он к самому моему уху. — Не вышло, парень, будешь ловцом! — у меня лицо вытянулось. — Да ладно тебе, не в Азкабан ведь отправляют!
— Я не хочу… — зашептал я в ответ.
— В Азкабан? — захохотал Вуд.
— И туда тоже… — совершенно искренне ответил я.
Нет, мне, конечно, нужно увидеть Лейстрендж, но вот отправиться туда навсегда — это кошмар, который не хотелось претворять в жизнь, а мне ведь действительно снился сон, в котором я увидел себя пленником этой страшной тюрьмы: сидящим на ледяном полу камеры и слушающим, как с потолка капает вода, капля за каплей, удар за ударом — кап-кап, кап-кап… И так, словно эти капли, проходили дни, месяца и годы, которым терялся счет. Ужасный сон!
Мои размышления вновь хотел прервать Оливер, он даже руку поднял, намереваясь еще раз стукнуть меня по плечу, но не успел. В зал вбежал профессор Квирелл. Его тюрбан сбился набок, а на лице читался страх. Все собравшиеся замерли, глядя, как Квиррелл подбежал к креслу Дамблдора и, тяжело опираясь на стол, простонал:
— Тролль! Тролль… идет на верхние этажи… спешил вам сообщить…
Я с облегчением выдохнул, а то в голове уже успела зародиться шальная мысль — не показать ли ему дорогу?.. Не Квиреллу, разумеется, а троллю, именно он является самым доступным звеном охранной магической цепочки философского камня, разорвав которую, можно было без опаски идти дальше. Начать взлом защиты с так называемого Пушка — нельзя. Волдеморт, то есть Квирелл, ну или все же Волдеморт, уже пробовали. Да уж, мой папа постарался на славу! Теперь остались мелочи, но главное, чтобы нам никто не помешал…
— Может, его впустил Пивз, решил так пошутить перед Хэллоуином? — Драко пробрался ко мне, и мы вместе вышли в коридор.
— В тебе ума, как у того тролля! — завелся Симус, пытаясь оттолкнуть от меня Малфоя и занять его место, а я первый раз в жизни почувствовал себя популярным.
Количество людей, не желавших оставить меня одного хоть на долю секунды, только увеличивалось. Следом за Драко к нашей компании протиснулся и перепуганный Рон, увидев которого, Финниган скис окончательно. И почему он так хочет быть мне другом? Судя по оживленному движению на лестницах, эвакуация шла полным ходом. Только ученики из Пуффендуя оправдывали репутацию своего факультета: они потерянно столпились в одном из коридоров и мешали пройти остальным. Мы прокладывали себе дорогу сквозь толпу, когда меня вдруг схватил за рукав Невилл.
Взгляд был его отсутствующим, а глаза остекленевшими от ужаса. Мой рукав ему просто подвернулся, как, собственно, и я сам.
— Я только что вспомнил: Гермиона!
— А что Гермиона? — не сразу понял Симус.
— Она не знает про тролля…
Время шло, а шансы улизнуть незамеченным улетучивались на глазах, и я решился — ватагой, так ватагой, выкручусь!
— Побежали! — победно изрек я, изо всех сил изображая героя.
Пригнувшись, мы влезли в самую середину группы школьников из Пуффендуя, которые, наконец, двинулись к своей башне — то есть в противоположном направлении. Никто не обратил на них внимания, и через какое-то время мы вынырнули из толпы, быстро пробежали по опустевшему боковому проходу и устремились к женским туалетам. До цели было подать рукой. Они уже сворачивали за угол, когда сзади послышались быстрые шаги.
— Это Перси! — в ужасе прошипел Рон, хватая Драко и прячась вместе с ним за большим каменным грифоном. За ними туда же попытались втиснуться Симус и Невилл, не знаю как, но им это удалось.
Я прекрасно различил, чьи именно это шаги. Их просто нельзя было не узнать. Родительский голос, запах, шаги и даже дыхание — всё это высекается на сердце каленым железом, то есть навсегда. Проснувшись ночью, вы точно знаете, кто вздыхает под вашей дверью, прислушиваясь, спите ли вы, прекратились ли желудочные боли, не холодно ли? Нет, чаще это была Хельга, разумеется, но не всегда.
— Я посмотрю, прячьтесь! — зашипел я устрашающе, накаляя обстановку, и быстро выглянул из-за угла, встретившись глазами с отцом. Ими же, глазами, я и показал ему, что на данный момент лучшим его решением убудет ступить дорогу нам! Папа завертелся на месте, обнаружил еще одного грифона и нырнул в его тень, недовольно крякнув. Еще бы — декан Слизерина прячется от первокурсников, да не где-нибудь, а за грифоном — символом его «обожаемого» факультета! Жаль, колдографию сделать нельзя…
— Ну? — тихо протянул Симус.
— Мадам Трюк! — возвестил я. — Уже ушла, выходите!
Рон не верил.
— Точно не Перси? — на него уставились четыре пары глаз и Уизли покраснел. — Ну он противный такой…
— Ничего бы он тебе не сделал! — прикрикнул на приятеля Драко и мы продолжили идти дальше, благополучно миновав укрытие отца.
Как только в воздухе стал различим запах грязных носков и общественного туалета, за которым раздались громкое шарканье больших подошв о каменный пол, я понял, что сейчас мы его увидим. Тролль — глупое, сильное, вонючее существо, против которого может выступить и ребенок, знай он несколько простых заклинаний Защиты или же одно, но вполне конкретное, способное убить. Однако мне требовалось лишь изолировать его, не вызвав подозрений. Квирелл сейчас с директором, который наверняка сам отдал распоряжение отцу пойти проверить сохранность защитных чар Пушка. Дамблдор ведь не подозревает, что тот, кто уже должен быть в спальне башни, вот-вот сделает так, что чары эти можно будет снять…
Как только все ахнули, я повернул голову и увидел это нечто — примерно четырех метров ростом, с тусклой гранитно-серой кожей, бугристым телом, напоминающим валун, и крошечной лысой головой, больше похожей на кокосовый орех. У тролля были короткие ноги толщиной с дерево и плоские мозолистые ступни. Ну а руки у него намного длиннее ног, и потому гигантская дубина, которую тролль держал в руке, волочилась за ним по полу. Но исходивший от него запах мог сразить получше любой дубины!
Тролль остановился, застыл у дверного проема и, нагнувшись, заглянул внутрь. Он зашевелил длинными ушами, кажется, пытаясь принять какое-то решение. Процесс затянулся, потому что мозг у тролля, если судить по размерам головы, крошечный. Однако, в конце концов, решение было принято и существо, сгорбившись, пролезло в комнату.
Ну а мне просто не верилось, что на свете существует такая удача!
— Ключ, ключ в замке! — радостно проорал и, недолго думая, рванул к двери, захлопнул её и провернул этот самый ключ, а затем тихо, но очень четко выговорил: — Вертитум… — что означает «запрет».
Помещение, в которое зашел тролль, лишилось магии ровно на пятнадцать минут. Сложное заклинание, придуманное отцом специально для Хогвартса, ведь в этом здании обычные темные заклятия зачастую не срабатывали — за безопасностью школы директор следил неукоснительно.
Всё получилось, и довольные Симус, Рон и Невилл рванули вперед, то есть обратно — звать преподавателей. Мне же оставалось надеяться на длинный путь, который займет достаточное для отца время, и короткую память мальчишек, начисто позабывших о Гермионе и о том, где же именно она прячется.
Ну что ж, если та троица меня порадовала, то Драко расстроил. Ему ума и внимания не занимать…
— Стой! — выдохнул он и его светлые глаза потемнели от ужаса. — Там же эта… лохматая… Гермиона!
Он развернулся и приготовился бежать, словно какой-нибудь бездумный гриффиндорец! Я схватил его запястье и больно сжал.
— Туда нельзя еще минут двадцать…
Он весь задрожал, а я явственно увидел, как на его лице проступило удивление вперемешку с раздражением.
— Ты глухой?! Это же женский туалет! — еще я видел, что он начинает понимать, что ситуация серьезная и мое «нельзя» совсем не шутка.
— Тебе отец потом объяснит. Это важно, никого не нужно спасать… — бубнил я монотонным голосом, словно гипнотизируя приятеля, и тот сдержал готовые вырваться крики.
— Ты не можешь, Гарольд, так нельзя, он её дубиной по стене размажет! — в его глазах стояли слезы. — Ты не можешь… Это убийство! Тебя накажут!
— Накажут? За невнимательность? Да они вообще сделают вид, что про Гермиону и не догадывались даже, как только узнают, что это за комната! — я махнул свободной рукой в направлении, где скрылись остальные. Вообще-то, мне было неприятно. Вроде выросли вместе, вместе слушали дядю Люциуса и папу, читали одни книги, знаем одних и тех же людей, а тут такая нерешительность…
В молчании прошла еще одна минута.
— Темный Лорд в школе, это его задание… — я хватался за соломинку, потому как видел, что Драко тянется к палочке в заднем кармане. Приятель как-то почувствовал, что даже если и сможет вырваться, так просто так я его к двери не подпущу. Он испугался меня.
— Нет…
— Твоего отца накажут, а не меня, твою мать, тебя… — перечислял я.
Мысленно я отсчитывал минуты, конечно, раз уж пришлось остаться неподалеку от туалета, но раньше времени разрушить Вертитум? Ни за что! Возле Пушка мой отец, и плевал я на всех Грейнджер в мире!
По коридору эхом разнесся жуткий вопль — кричала Гермиона, затем раздались глухие удары — это дубина тролля ударяла об стены, а мы оба все никак не могли расцепить взглядов, точно на дуэли! Драко холодел, я чувствовал, как остывает его кожа. Думаю, и несколько седых волос у него появилось, но вот различить их в платиновой шевелюре уж крайне сложно. В этот момент он явно делал свой важный выбор, и семья перевесила — приятель остался стоять.
Как только позади нас раздались крики МакГонагалл, я понял — медлить больше нельзя — и отпустил его руку. Он тут же рванул к двери, а я остался разминать затекшие пальцы. Предоставив Драко возможность оглушить тролля его же дубиной, я «запыхавшись» забежал в туалет и повторил его действия, затем подошел к зловонной туше и убил её Авадой. Я бы не смог ею даже поранить человека — слишком это сложно, да и лет мне еще мало для такого, но тролля? Запросто!
Окровавленная Гермиона лежала в углу между окном и последнее кабинкой, именно там она и спаслась. Возле неё на коленях стоял Драко и молчал. Он был белее белого и, казалось, вот-вот упадет в обморок.
Бегло осмотрев девчонку, я успокоил его:
— Её шип дубинки за бок задел, немного крови потеряла и все…
Он очень медленно повернул ко мне голову, и настал мой черед бледнеть.
— Конечно… — спокойно протянул приятель, растягивая гласные на малфоевский манер, а затем тряхнул волосами. — Немного…
Но глаза его были ледяными, они просто обжигали холодом! Да, с точки зрения хорошего человека, я поступил дурно. Однако он ведь знал, что когда-нибудь придется так поступать!
— Ты сердишься? На меня?! — я беспомощно развел руками, удивляясь такой его реакции. К горлу подкатил комок обиды и мешал говорить ровным голосом, он у меня срывался на хрип и я почти гудел, силясь сдержать в себе кучу плохих слов.
Драко поднялся на ноги, наклонился ко мне поближе и растерянно прошептал:
— Ты что, правда не понимаешь?..
Спустя мгновение в комнату ворвалась профессор МакГонагалл, за ней отец, а за ними Квирелл. Все галдели, кричали на нас, звали мадам Помфри, выясняли, как именно мы тут оказались, кто кого спас и без умолку ругались. Симус, Рон и Невилл виновато заглядывали в дверной проем, то и дело засовывая головы обратно — в помещение все еще продолжали проходить учителя и колдомедики.
Драко всем заявил, что это я оглушил тролля, от чего тот вдруг взял да и скончался, всем на радость. И вообще, они с Роном просто мимо проходили, когда встретили меня, Невилла и Симуса. Ну а потом, минут через несколько, услышали крики, доносившиеся из женского туалета. Мы с ним остались здесь, а остальные побежали за подмогой. Красочно описав битву с троллем и моё мужество в тот момент, когда я, от незнания всего на свете, решил запрыгнуть животине на спину и хоть как то её напугать, Драко закончил свой нарочито сбивчивый рассказ. Квирелл чуть не плакал, охая и ахая от умиления и восторга. Его чувств не разделяла профессор МакГонагалл, зыркая на коллегу отнюдь не дружелюбно, но уличить Драко во лжи было просто невозможно! Тем более мы все ему поддакивали и кивали с таким остервенением, словно Малфой великую истину глаголит!
— Записать? — участливо поинтересовался отец у декана и даже немного поклонился.
— Что? — очнулась та от созерцания наичестнейшей физиономии Драко.
— Вы уже моего ученика в пятый раз слушаете, смею предположить, что в таком почтенном возрасте память уже не та… — елейно изложил свое предположение папа.
Минерва посерела и открыла рот, но толком ответить от возмущения так ничего и не смогла. Сердито махнула на нас рукой, развернулась на каблуках и вышла, все же выкрикнув напоследок:
— Да забирайте вы их, забирайте!!!
Драко шел рядом как ни в чем ни бывало, весело перепрыгивал ступеньки и интересовался предстоящим матчем по квиддичу, на котором должны были встретиться команды Грифиндора и Слизерина.
— А больше тебя… никто не интересует? — спросил я его.
— Интересует! — покорно согласился приятель. — Только ты мне потом расскажешь, ладно?
— Потом?!
— Ага! — и широко улыбнулся во все зубы.
— Ну хорошо, потом, так потом… — я нерешительно кивнул.
Такая ложь дала понять мне даже больше, чем если бы он говорил правду. Драко не хотелось ни улыбаться, ни скакать по ступенькам, то и дело приветствуя хорошеньких девочек и шутливо кланяясь им, ему даже не хотелось разговаривать. Я смотрел приятелю в след и хмурился. Первый раз за всю свою жизнь он злился на меня и не говорил об этом во всеуслышание, призывая Мерлина в свидетели моей глупости…
* * *
Разговор после произошедшего в директорском кабинете больше напоминал цирк — любимое времяпровождение Дадли, и совсем не важно, где — то ли в специально отведенном помещении, то ли просто дома.
— Гарри! — Дамблдор ходил вокруг стола, время от времени указывая указательным пальцем куда-то вверх, удивляясь и возмущаясь одновременно.
Несколько раз я все же задрал голову, интересуясь, что же там такого важного на потолке, но, не заметив ни разверзнувшихся небес, ни карающей мою глупую голову молнии, вновь скромно потупил глаза и опустил голову.
— Да? — отозвался я уже не в первый раз.
— Гарри! — повторил директор и обессилено упал в кресло, схватившись за сердце. — Твое безрассудство и храбрость могли стоить тебе жизни! — пожурил он меня ласковым, но обеспокоенным голосом.
Оба эти качества не имели ко мне ровно никакого отношения, а вернее — даже не догадывались о моем существовании, но я вскинул подбородок, покосился на бесстрастного отца, занятого лишь одним — защитой моей памяти, и заявил:
— Я не мог… иначе!
Пока я решал — всплакнуть или же просто благородно покраснеть, директору надоело происходящее, наши с ним встречи утомляли его. В них не было победителя или побежденного. Он говорил — я соглашался, я соглашался — он довольно кивал. Наше противостояние в словах и взглядах никак не проявлялось. Ну не могло! Что я, спорить с ним должен был?! Я старался оправдывать его надежды на мое «перевоспитание» Грифиндором, как мог, и ситуация с горным троллем — из этой песни. Защита камня нарушена, но отец об этом во всеуслышание заявлять не станет, разумеется. Сейчас директор просто беспокоится за мою душу, воспитание, отношение к тому, за что ратует он сам… что еще? Ну, следит он за мной, опасается чего-то, ведь явно знает больше, чем мы. Да и всё, собственно. С Темным Лордом я не встречусь еще долго — это опасно, мою память и память Драко нельзя все время править, как неудавшееся сочинение, а Невилл на время забыл о своих подозрениях, и опять же временно любит меня за спасение Грейнджер. Ну что еще нужно, чтобы слиться со всеми в их беззаботности? Да ничего!
Старик перестал поглаживать свою бороду, поднялся и трогательно развел руки, демонстрируя нам, как сильно мы ему дороги, и как он хочет нас обнять. На долю секунды закралась мысль, что, в общем-то, это вполне вероятно. Он ведь верит папе, действительно верит…
— Мальчик мой! — обратился он к отцу. — Береги сына!
— Конечно, директор. Мы можем идти? — низким грудным голосом ответил ему «мальчик».
— Идите, хорошие мои, идите…
У самого выхода я поднырнул под отцовскую мантию и собрался облегченно вздохнуть, правда до конца распрямить грудную клетку мне не дал тычок между ребер и воздух пришлось задержать до того момента, как горгулья закрыла за нами вход. Опять в голове зазвенели слова Лорда о свободе. Да уж, мне о ней остается только мечтать! Ни вдохнуть, так как хочется, ни выдохнуть, ни… ну не важно.
— Северус… — мистер Малфой церемонно поклонился отцу, одной рукой изящно опираясь на трость и улыбаясь лишь одними глазами. — Я слышал, что-то произошло?
— Да, досадный инцидент друг мой, но не беспокойтесь, наши дети не пострадали… разве только одна гриффиндорка, что, разумеется, весьма печально, весьма… — последние слова отец произнес словно нехотя и небрежно, но очень громко.
Мои глаза грозились покинуть орбиты. С каких пор они так беседуют, словно два мажордома на случайной встрече?! Шаги и возмущенный голос Малфоя младшего объяснили такое странное поведение двух друзей. Я не заметил МакГонагалл, идущую к кабинету, и Драко, злобно сверкавшего на неё глазами.
— Я сам могу дойти до кабинета!
— Не сомневаюсь, молодой человек, дойти вы можете до чего угодно… — пробурчала она. — Поэтому в школу и вызвали вашего отца! Но раз уж нам по пути, вы будете идти со мной!
Завидев троицу у горгульи, она инстинктивно замедлила шаг, не рассчитывала видно, что придется ей вверить Драко его родителю уже сейчас.
Поздоровавшись и осмотрев дядю Люциуса с ног до головы, но в ответ получив лишь пренебрежительный кивок головы, она сказала:
— Теперь заходим, не стоит задерживать директора.
— Вы знаете, я думаю, что присутствовать при выяснении деталей произошедшего должны не вы, многоуважаемая дама и друг многоуважаемого директора, а декан того факультета, на котором, собственно, и учится мой сын…
— Но я…
— Нет-нет, я ведь попечитель школы, мне не пристало просто думать… — Минерва застыла, прекрасно понимая, что такого унижения перед двумя первокурсниками может и не вынести. — Я уверен!
Драко не выдержал и победно фыркнул, а я стоял, еле сдерживая смех и уставившись в пол.
— Северус! — поклонился дядя Люциус, пропуская отца вперед.
— Люциус! — кивнул декан.
Уже сделав шаг по направлению к кабинету, мистер Малфой машинально потрепал меня по голове, как делал каждый раз, когда приходил к нам в дом. Он просто так здоровался много лет, и сейчас не изменил своей привычке, наплевав на не совсем подходящую для выявления таких отношений ситуацию. Ему было все равно, как на это отреагирует Минерва, а напрасно. Декану моего факультета было совсем не безразлично, кто и как меня приветствует, с кем я дружу, кого поддерживаю, и кто поддерживает меня…
Помахав Драко и подмигнув ему я, совершенно спокойный за его разум и память, ведь отец не позволит ничему случиться, вприпрыжку направился в Большой Зал — обедать. Не преодолев и половины расстояния, я остановился посреди лестницы, как вкопанный. Не знаю, какой инстинкт заставил меня обернуться, но я обернулся. МакГонагалл смотрела на меня снизу вверх. Смотрела изучающее, недоверчиво, и кривила губы в горькой усмешке. У неё не было на вооружении ни единого доказательства моей моральной «несостоятельности». Но её мутные глаза смотрели прямо в мои, лишая меня возможности сделать вид, что, мол, вовсе я и не в них смотрю!
Ей младший Снейп не нравился еще больше, чем Молли Уизли, но, в отличие от первой, Минерва перестала скрывать свою неприязнь и четко дала мне это понять. Ноги налились свинцом, а на спину словно мешок тяжестей взвалили, и я поплелся дальше — медленно и еле разбирая дорогу. Меня то и дело больно задевали плечами спешащие на трапезу студенты, что-то выговаривали за мою неповоротливость, но я словно ничего не слышал, я устал.
В начале декабря погода сильно испортилась. Расположенные вокруг замка горы сменили зеленый цвет на серый, озеро стало напоминать заледеневшую сталь, а земля каждое утро белела инеем. Просыпаться по утрам и выбираться из теплой постели становилось все сложнее, и я был даже благодарен Симусу, взявшему на себя роль персонального будильника.
— Эй! Вставай! Сегодня игра! Хватит валяться! — орал он мне в ухо. Этот вопль разбудил уже всех, а меня в первую очередь и давно, но я лежал на боку и делал вид, что крепко сплю.
— Ну, игра же не в спальне проходить будет, и не прямо сейчас… перестань кричать, ну прекр-а-а-ти… — Дин спустил обе ноги на пол, но туловищем остался лежать на кровати, зевал и брюзжал. — Глухой ловец Вуду не нужен…
Вуду вообще не нужен такой ловец, как я! А Драко не нужен друг, забивающий голы в ворота его факультета! Приятель, разумеется, никому не поведал, что спас грязнокровку, дабы не позориться и еще по нескольким понятным причинам, но я все равно чувствовал себя виноватым. И еще вчера, выслушивая на Зельеварении лекцию о неоспоримости того факта, что все мы тупы, я не сводил глаз с приятеля, изо всех сил старавшегося всем своим видом доказать, что к нему это утверждение ну никак не относится. И если все лихорадочно записывали в и так пухлые тетради все слова злющего преподавателя, носящегося по кабинету, словно черный смерч, я выводил на бумаге каракули, кружочки, и даже, да что это со мной, цветочки!
— Идиоты! — кричал отец.
— И-ди-о-ты… — выводил пером Дин, высунув кончик языка от старания.
— Неучи пустоголовые! Вы дискредитируете само производство волшебных палочек! Для кого?! Для кого и зачем, я спрашиваю?! — папа с ветерком пронесся мимо, и мы поежились.
— Дискре-ди… что?
— Дис-кре-ди-ти-ру-ете… — продиктовал я услужливо.
— Ага… спасибо!
Невилл спутал лопатку с палочкой и помешал ею обычное очищающее зелье, что привело к совершенно противоположному эффекту и магическому взрыву. Тем, у кого зелье все же вышло, целый час пришлось поливать им враз почерневшие предметы мебели, посуду, удивленных такими метаморфозами своего внешнего вида жаб, ранее радовавших взгляд сочным зеленым, а заодно — и самих себя. По этой причине практическое занятие плавно переросло в более безопасное — теоретическое, и все немного успокоились, за исключением двух особ — декана Снейпа и сравнявшегося по цвету с жабами Долгопупса. Однако когда отец пробегал мимо в очередной раз и по неосторожности заглянул в мою тетрадь, всевозможные оттенки салатного отобразились и на его лице, после чего родитель враз погрустнел, сморщил нос, словно собрался чихать или плакать, и обреченно поплелся к столу. Да уж, если меня в пример не поставить, то к чему распаляться? Жизнь не удалась и точка! Но он быстро опомнился, вернулся, огрел меня журналом по голове, и уже затем, с чувством выполненного отцовского долга продолжил свое грустное шествие к креслу.
Я, Драко и Рон переглянулись и прыснули, чего себе не мог позволить никто из гриффиндорцев, да и печальный Снейп вызывал у них лишь дикий ужас перед неизвестностью, а не улыбки. Похихикав вдоволь, я еще внимательнее всмотрелся в сидящих неподалеку слизеринцев и задумался. Они смотрели на меня с веселой искоркой в глазах, а те, кто осуждающе кивал головой, все равно еле сдерживали улыбки.
— Профессор Снейп… — робко протянула с первой парты Гермиона, только утром выписанная из лазарета. — Невилл хочет вам сказать, что не услышал вас, а в книге написано мешать палочкой, там… написано… так… Невилл… — пискнула она напоследок до оскомины надоевшее всем имя.
Отец, стоявший к классу спинной, растерянно покрутил головой, будто гадал, и откуда же доносятся эти недостойные звуки, затем резко развернулся и вытаращил глаза на Гермиону, присевшую от испуга даже ниже, чем позволяла высота стула!
Медленно подойдя к парте, он уверенным жестом откинул полу мантии назад, выпрямился и шумно втянул в себя воздух. Я уверен, многие решили, что профессора радует запах испуганного грифиндорца. Ну а затем декан заорал так, что многострадальные жабы замерли, Невилл плюхнулся со скамейки и чуть на заработал инфаркт, а я подавился смешком.
— Пятьдесят баллов с Гриффинодорааа!!!
— За что? — пропищал кто-то смелый с задних рядов.
— За всё… — прошипел отец, прикрыв глаза от удовольствия.
Но только сейчас, лежа в теплой кровати и страдая от воплей ирландца, раскатистого кваканья гадкого Тревора, доносящегося из банки, и нытья Дина, я определился с результатом предстоящего матча уже наверняка, отчего улыбнулся, а вслед за тем и потянулся, обрадовав осипшего Симуса своим пробуждением. Моя улыбка вышла широкой, радостной и доброй. Такой она и была, однако не для всех…
Позавтракав жареными сосисками и восхитительным картофельным пюре, я просто лучился хорошим настроением. Гермиона, заметно более тихая и спокойная после произошедшего с троллем, и все еще немного прихрамывающая, моего настроя не разделяла.
— Ты совсем-совсем не волнуешься?
— Ммм… подай мне жареный тост, пожалуйста!
— Против ловцов всегда грубее играют, Гарри… Ты бы не ел столько! — пришел на помощь Гермионе обеспокоенный Симус. — Потяжелеешь!
— Ага… — согласился я, поливая последнюю сосиску кетчупом и глядя на ирландца, которому кусок в горло не лез.
К одиннадцати часам стадион был забит битком — казалось, здесь собралась вся школа. У многих в руках были бинокли. Трибуны расположены высоко над землей, но, тем не менее, порой с них сложно разглядеть то, что происходит в небе.
Гермиона, Невилл, Симус и поклонник футбольного клуба «Вест Хэм» Дин уселись на самом верхнем ряду. Чтобы сделать приятный сюрприз команде, они развернули огромное знамя. Дин, который умел хорошо рисовать, изобразил на знамени огромного льва, эмблему факультета Гриффиндор. Когда они развернули полотнище, Гермиона что-то прошептала себе под нос, и буквы и рисунок начали переливаться разными цветами.
Драко и Рон сидели на слизеринской трибуне с весьма кислым видом и о чем-то беседовали с родителями Гойла. Особенно усердствовал Рон, он кивал полненькой, но симпатичной и молоденькой маме Грегори, что-то объяснял и улыбался, а ему улыбались в ответ. Женщина протянула им какую-то бумагу, и я понял, что ребят пригласили на ежегодный бал, на котором проводили своеобразный ритуал посвящения в слизеринцы. Проходил он в поместье Гойлов вот уже много лет. И пусть этот ритуал — скорее детская игра, древний обычай аристократов, на глаза навернулись слезы. Им было хорошо, несмотря на пронизывающий холод, а мне — нет!
Матч начался. Уизли носились как угорелые, отбивали бладжеры и подрезали Маркуса Флинта — капитана сборной Слизерина. Охотники пытались забивать квоффлы, что получилось сделать первой Анджелине Джонсон, а Ли Джордан комментировал все происходящее и явно злоупотреблял шуточками в адрес зеленого факультета. Я же летал по полю и делал вид, что высматриваю снитч, нисколько меня не интересовавший. Меня больше волновал счет, который я, выждав некоторое время, и начал править в пользу тех, кто мне больше нравился.
«Акцио бладжер…» — мысленно звал я мяч и он, отбитый Фредом, летел не мимо Кэтти, а врезался в древко её метлы.
«Вингардиум Левиосса…» — продолжал стараться ловец, и метла капитана, а по совместительству и вратаря немного дернулась, и Оливер пропустил мяч в кольцо, чем позволил Слизерину заработать очередные 10 баллов.
«Авис…» — и невесть откуда взявшаяся на такой высоте канарейка пролетала перед носом удивленного Джорджа, от которой тому приходилось отмахиваться, что позволяло бладжеру летать в том направлении, в котором ему вздумается, или же быть отбитым загонщиком Слизерина в направлении охотника Грифиндора. Игроки змеиного факультета — охотник Эдриан Пьюси и вратарь Блетчли — самые ловкие и сильные среди своих игроков, просто смеялись, когда счет вновь оказывался не в пользу противника.
Оглянувшись на трибуны, я нашел взглядом отца и дядю Люциуса, чинно похлопывающих в ладоши — они были довольны и явно догадывались, что к чему. Пока я думал, не «поймать» ли Слизерину еще и снитч, с моей метлой что-то произошло. Еще минуту назад послушная мне и моим желаниям, она просто взбесилась! Её покачивание из стороны в сторону могло дорого мне обойтись — расстояние до земли было огромным. Люди отсюда казались игрушечными и походили на маленьких куколок. Еще секунда и Нимбус сам принялся лететь, не слушаясь хозяина, но лететь красиво и плавно, будто с достоинством! Я взмывал все выше и выше, а перелетев сквозь скопление облаков, увидел снитч, замерший в воздухе. Меня словно кто-то тянул к нему, лишив возможности даже увернуться! Лови или погибни, одним словом. Врезаться на такой скорости пусть и в неподвижный мяч — смертельно опасно. Я заскрежетал зубами от злости.
— Гарри, лови его, лови! — за мной поднялся Фред и кричал что есть силы.
Мне ничего не оставалось, как заорать в ответ, перекрикивая завывание ветра:
— Я стараюсь!
Но от моих стараний ничего не зависело — я летел к снитчу! В тот момент, когда должно было произойти неизбежное столкновение, то есть захват крылатого мяча хоть туловищем, хоть ртом, хоть еще какой частью тела, мою метлу кто-то потянул в другую сторону. Я почувствовал чью-то руку, клянусь Мерлином, настоящую руку! Снитч зашевелился и шарахнулся от меня, а метла прошла всего в нескольких дюймах от него, и хоть я мог дотянуться, делать этого не стал. Только позже, снизившись с виноватой физиономией к остальным, осознал, какую совершил ошибку. Вот теперь кто-то точно поймет, что даже одиннадцатилетние мальчики могут мыслить и выбирать чью-то сторону…
Жадно вглядываясь в лица на стадионе, я силился понять, кто заколдовал снитч и метлу, а кто их расколдовал. И если второе узнать просто, скорее всего, так необдуманно поступил отец, то узнать первое будет намного сложнее, но что важно — нужнее.
Вскоре снитч поймал ловец Слизерина и рефери — мадам Трюк — махнула рукой, останавливая игру. Стадион загудел, и одновременно с нарастанием этого гула я терял жалкие остатки доверия своих однокурсников. Оливер шел к выходу, волоча за собой метлу, за ним не более радостно ковыляли остальные игроки, а Кэтти плакала. Выбежавшие на поле девчонки показывали мне языки и отворачивались, Лаванда и Парвати так вообще сделали вид, что меня нет.
— Он не поймал снитч! — сказала Браун, стоя в полуметре от меня.
— Кто?
— Да жердь эта со шрамом! Дружок змеиный!
— Ааа… — понимающе протянула её подружка и они, взявшись за руки, ушли с поля.
Я только ухмыльнулся им в след — стоит мне немного подрасти, и вы по-другому заговорите! Еще ко мне хотел подойти здоровяк Дерек и «поблагодарить» за такую отвратительную игру всю команду в моем лице, но Пьюси дружелюбно стукнул его открытой ладонью по лбу, торжествующе засмеялся и что-то прошептал на ухо. Вратарь подходить передумал и отвернулся. Отвернулись от меня почти все, исключая отца, слизеринцев и Гермиону, тщательно соблюдавшую неписанный кодекс «спасенных и спасителей».
Уже в коридоре меня нагнал дядя Люциус. Решительное постукивание трости, довольный вид её обладателя, такие знакомые белые волосы и легкая полуулыбка на тонких изогнутых губах — все это вселило в меня уверенность в завтрашнем дне. Ну возненавидят грифиндорцы Гарри Снейпа, ну и что? У них вообще границы между любовью и ненавистью какие-то ненадежные! Чего только мамина смерть стоит!
— Твой отец разрешает тебе провести остаток дня у нас… — он смахнул с черного, расшитого золотом рукава несуществующую пыль, точно смущался своего приглашения. — Разумеется, если исчезновение ловца сразу после игры не разозлит твоих так малоуважаемых мною однокурсников! — и саркастически хмыкнул.
Меня приглашали в Малфой-мэнор безо всякой причины, и это грело мое промерзшее до костей тело.
— Пусть злит!
— Молодец! — подтвердил мои мысли мистер Малфой и мы пошли с ним вместе, рука об руку. Две темные фигуры в длинном коридоре. Одна высокая, красивая, грозная, а другая еще маленькая, некрасивая, но, Мерлин меня побери, тоже сильная!
И в ту же секунду сердце знакомо ёкнуло, я резко остановился и обернулся. Мне в спину, как уже однажды было, пристально смотрела Минерва МакГонагалл. Оглянулся и лорд Малфой, недовольно цокнув языком.
— Она опасна… — сказал он, обращаясь не ко мне, а в пространство.
Я с тревогой заглянул ему в лицо.
— Очень?
— Да нет, ты что! — дядя Люциус встрепенулся, отряхиваясь от наваждения. — Не опаснее нас! — и мы продолжили путь.
Сегодня Гриффиндор проиграл, а я победил. Вкус такой победы напомнил мне спелую ягоду земляники — не сладкую, а с горчинкой, но такую приятную, что хотелось пробовать её вновь и вновь…
12.03.2011 Глава 8
Замок и всю округу занесло толстым слоем снега, он приятно скрипел под ногами учащихся — белый и пушистый. Я согрел себе место на ступеньке и присел, уткнувшись в книгу по чарам, лишь украдкой кидая взгляды на разошедшегося Рона. Тот пытался забить снежками неповоротливого Гойла, увернуться от ответных, посылаемых в него хохочущем Крэббом, и показать Малфою, степенно стоящему возле меня, что он то здесь самый ловкий, только он…
— Ап-чх-и! — в десятый раз чихнул Драко и поплотнее закутался в черную соболевую накидку, из которой и так выглядывал лишь его бледный нос. Ему явно надоело изображать из себя чопорную английскую статую королевской крови, но лепить снежки — недостойное его персоны занятие, и приятель продолжал составлять мне компанию, с грустью завидуя остальным.
— Тебе же скучно со мной, иди к ним… — посоветовал я Драко от всего сердца. Мне не хотелось возиться в снегу, я и так хорошо проводил время, а вот он разрывался на части между радостью и неуместной гордостью.
— Ага… — неосторожно согласился он и немного ссутулился. — То есть нет, не скучно! — взвизгнул приятель несколько громче, чему позволяли приличия. — Малфои не скучают! — и вздернул подбородок, доказывая мне несостоятельность такой догадки.
Позади кто-то возмущенно фыркнул и я обернулся. Ну а Драко отреагировал намного эмоциональнее — замахал обеими руками так, словно черта прочь гнал.
— Иди отсюда, грязнокровка, тебе здесь места нет! Давай, иди-иди. Один шаг, потом другой! Может, и научишься ходить там, где тебе можно ходить… а тут приличные люди собрались!
Грейнджер что есть силы старалась не обращать внимания на оскорбления и даже сжала кулачки.
— Я не к тебе, грубиян! Мы с Гарри должны выучить парное заклинание на завтрашний урок!
— Он со мной выучит, ты отдохни лучше, заучка! Завтра всего один урок! — не унимался Драко, морща нос в присутствии Грейнджер точно так же, как и дядя Люциус в присутствии кого-то, кто гораздо ниже его по социальному статусу.
Гермиона беспомощно посмотрела на меня, надеясь на поддержку, а не получив её, округлила глаза и выпалила:
— Как искать сам знаешь кого, так вместе, а как учить… и вообще! Ты гадкий мальчишка! — она топнула ногой, резко развернулась и обиженно зашагала прочь, громко стуча ботинками об заиндевевший камень.
Драко незамедлительно умостился рядом, подвинув меня с теплого места, оглянулся по сторонам и обеспокоенно зашептал на ухо:
— А кого это вы вместе ищите?!
— Волдеморта…
— А?!
— Ну, того, кому камень нужен. Мы его спасаем!
Приятель свел глаза к переносице, пытаясь переварить столь странную информацию.
— Чего?!
— Камень, не Волдеморта… — я уточнил, чем ускорил процесс переваривания.
Драко пораженно мотнул головой и высказал весьма логичные замечания:
— Он ведь в учительской сейчас сидит! То есть не камень сидит, конечно… — и тут же отпрянул от меня так резко, что даже слегка подпрыгнул, подозрительно сощурился и «догадался». — Ты это… под Империо, да?!
— Ты только Пожирателей на помощь не зови! — смех клокотал где-то внутри меня.
Я слегка снисходительно смотрел на него исподлобья. Ну а что? Чего он такой бестолковый!
— Тьфу, Гарри! Не пугай меня так! — приятель все понял, театрально схватился за сердце и захихикал, запрокинув голову назад. — И бросай тайны скрывать, ясно тебе? — с его макушки слетела большая круглая шапка и покатилась по ступенькам.
Догнав потерю и чуть не скатившись вслед за ней кубарем, а после бережно отряхивая пушистый серый мех замерзшими пальцами, Драко враз растерял всю свою важность. Таким он мне всегда нравится больше — выглядит куда проще и роднее, ведь я еще прекрасно помню металл в его стальных глазах тогда, возле туалета. Незнакомый мне металл!
Много говорить на темы философского камня нам было нельзя — память вещь вполне читаемая, поэтому я улыбнулся, так и не ответив, смахнул с ресниц парочку нахальных снежинок, и продолжил чтение. Но буквы расплывались перед глазами, уступая место картинкам из недавнего прошлого. После возвращения из Малфой-мэнора я успокоился. С помощью обхода этажей замка и посещения всех его закоулков, тети Нарциссы, постоянно прижимающей меня к себе и шепчущей на ухо ласковые слова, убаюкивающей тишины древнего строения, я словно вспомнил, кто же такой Гарри Снейп! Так легко, как в ту минуту, мне давненько не было. Присев от обуревающих меня чувств, я сдавлено засмеялся, вытирая выступившие от смеха слезы.
Миссис Малфой оторвалась от вышивки и вопросительно на меня посмотрела:
— Гарри, что с тобой?! — она привстала от удивления.
— Ни-че-го… — выдавил я из себя и продолжил хихикать, захлебываясь счастьем.
Она ничего не сказала, подумала о чем-то, кивнула и вновь принялась старательно выводить на полотне прекрасные цветы. Стежок за стежком, ниточка к ниточке — и на черной ткани, словно из сырой земли, рождались мои любимые белые тюльпаны. Я подошел к дивану и встал за плечом миссис Малфой, не отрывая глаз от её тонких длинных пальцев и этого чуда. Лепестки оживали, стоило к ним прикоснуться, и трепетали от ветра…
— Подарить? — спросила она.
— Ага!
Ее руки замерли и она резко повернула ко мне свое лицо, а я еле удержался от возгласа восхищения — мама у Драко ну очень красивая, особенно, когда сердится… Огромные голубые глаза смотрели на меня с укором и я приготовился к отповеди за все мои нехорошие поступки в Хогвартсе, но услышал совсем иное:
— Да перестань, Гарри! Всё произошло так, как и должно было быть! Я говорю это тебе, но скоро скажу и своему сыну. Грядут перемены, молодой человек, мы всё вернем... — и добавила уже не таким строгим голосом: — Ты меня понял?
Нарочито громкое шуршание газеты помешало мне ответить, а вернее тот, кто эту газету листал, ответил за меня.
— Да понял он, понял! Может его мать и была гря…
— Люциус! — перебила супруга тетя Нарцисса.
— Но Гарольд не так глуп! — убежденно закончил свою мысль мистер Малфой, тряхнул Пророком и вновь укрылся им от всего мира и нас в частности. — Добби! Проклятое существо! Подогрей этот чай, он уже ледяной! — донеслось из-под газеты спустя секунду.
Добби — грязный и противный домовик. Он всегда ходит пригнувшись — опасается пинка и выражает таким странным образом свое бесконечное уважение к хозяевам. Но вот его маленькие глазки иногда смотрят на тебя так, словно это он хозяин, а мы все — его лютые и весьма гадкие враги! Если верная Хельга тиранит меня и отца своей безграничной любовью, то это подлое тщедушное создание лелеет в себе совсем иные чувства…
Подставив Добби подножку, я хихикнул, довольный тем, что домовику пришлось балансировать на одной ноге, дабы не уронить поднос с фарфоровым чайником, затем попрощался с Малфоями и пошел к камину. Эти часы у потрескивающих поленьев, согревающих замок и меня, я провел с хорошими людьми, и пусть катятся те, кто так не считает!
Перескакивая через ступеньки, улыбаясь направо и налево в ответ на кислые гримасы и полное презрение, я летел, как птица, которую по глупости взяли и освободили, открыв дверцу клетки! Снейп младший больше не должен бояться, что нелюбовь к нему что-то там выдаст. Меня же теперь ненавидят не просто так, а по конкретной причине, и какая жалость, что я не могу их за это расцеловать!
Я проскочил мимо черного, как туча, Вуда. Но тот не сразу осознал, что я мог поступить так непочтительно, а когда осознал, нахмурился еще сильнее и проорал свой вопрос уже в мою так нагло удаляющуюся спину:
— Ты где был?!
— Г-у-у-л-я-л… — выкрикнул я на ходу, улыбаясь, как душевнобольной и даже не думая тормозить.
Но Оливер не сдался и всё же донес до меня две важных новости.
— Тебя МакГонагалл искала! Иди к ней сейчас же! И ты можешь больше не приходить на тренировки, слышишь меня?! — его сердитый бас разнесся по всей школе, испугав не только Гермиону и Симуса, застрявших впереди меня на непослушной лестнице, но и двух боязливых обитателей портретов, моментально скрывшихся за пределами собственных рам.
— Слышу-у-у!
Оливер задумчиво почесал затылок, затем махнул на меня рукой и пробурчал:
— Полоумный ребенок…
Я сошел на нужном мне этаже и собрался идти к Минерве, но вспомнил о незадачливой парочке, поносящей ни в чем не повинную лестницу разными словами. А ведь это близнецы Уизли над ней потрудились, желая заработать по 20 сиклей с каждого, кто захочет пропустить занятие и притом иметь достойное оправдание своему отсутствию и трусости!
— Эй, Симус, тебе помочь? Я позову сейчас дек…
— Нет, не нужно! Ты уже сегодня помог! — поспешно ответил Симус и отвернулся. — Иди куда шел!
Грейнджер была с ним категорически не согласна и попыталась мне заискивающе улыбнуться, но при взгляде на ирландца осеклась и пробормотала:
— Там другие идут уже, нам помогут… — грустно кивнула головой на пустые лестницы и вздохнула. — Ну, или вот-вот придут…
У меня в глазах от злости потемнело, но я взял себя в руки, стараясь не скрежетать зубами слишком громко, и пошел прочь. Как мало, оказывается, нужно сделать, чтобы потерять «истинную» дружбу Финнигана! Не поймать снитч — и всего-то!
Дойдя до кабинета, я поднял руку, приготовившись виновато стучать, но подумав с минуту, передумал. Во первых — кто его знает, как там у неё с легилименцией, а во вторых — да ну её, надоела! Еще с первых недель моего обучения в школе она постоянно выскакивала из самых неожиданных мест и углов, пытаясь привлечь мое внимание к тому, какой же я уникальный!
— Гарри, твое эссе по Заклинаниям очень творческое! Никто бы не додумался сказать «Аллохамора» через букву «у»!
— Где это я… — я тревожно уткнулся в бумагу, услужливо подсунутую мне прямо под нос.
— Ну как же! Вот! — она победно ткнула указательным пальцем в пергамент. — Пятая строчка сверху! Так двери открываются в разы быстрее!
— Ну, вообще-то мы и изучали, как их открывать быстрее… — попытался я воззвать к здравому смыслу декана. Тем более эту проклятую «у» я поставил совсем не в том месте, где, по законам магии она и должна была стоять! Не могу же я постоянно получать одни «Превосходно», в самом деле!
Пока я стоял и думал, что только последний идиот мог специально ошибиться так, чтобы его за это еще и похвалили, вокруг уже собралась толпа. Да она всегда собиралась, когда МакГонагалл меня останавливала! И как ей там не собраться?! То у портрета Полной Дамы неожиданно материализуется, то у отцовского кабинета перед уроком, то в самых дверях Большого Зала, преграждая собой доступ к желанному утреннему чаю и лишая всех возможности не подслушать хвалебные опусы в мою честь! Не знаю, чего она хотела этим добиться, но с каждым её очередным: «Я передам директору как, ты умен — дисциплинирован — трудолюбив!» я ловил на себе все больше и больше взглядов, в которых не было и намека на признание всего вышеперечисленного!
— Эээ… — промычали как-то раз близнецы Уизли, засунув себе два пальца в рот и нагнувшись вперед всем телом.
Нет, до того они терпеливо стояли минут пять, выслушивая, как именно я поразил в самое сердце Минерву Макгнагалл, превратив белую мышь не в какую-то там обычную черную, а в самую что ни на есть настоящую крысу, вылитую копию мерзкой Коросты! К слову, на уроке я просто отвлекся на Пивза, который все никак не мог найти место, с которого точно бы не промахнулся мимо цели, швыряя указку в Невилла. И пока я усердно кивал полтергейсту на это самое место, внося свой посильный вклад в затею, у меня и трансфигурировалась крыса, чтоб её!
— Поразительно, просто поразительно! Если бы вы так не спешили на Зельеварение, я бы сказала это вам еще после занятия!
В строгой болотной мантии и остроконечной шляпе, холодная и бесстрастная, она восхваляла меня нараспев, ничуть не стесняясь и так громко, что её впечатлением проникались даже призраки, выстроившиеся в шеренгу и кивающие в знак согласия! Она так поступала вынужденно, и я, заглядывая ей в глаза, видел там лишь одну растерянность… А потому еле сдерживался, чтобы не изобразить рвотный позыв, уподобившись неотесанным Уизли! Да и сама МакГонагалл понимала, что я понимаю, что она совсем не понимает — зачем весь этот балаган?
Так вот, принимая во внимание все её тяжелые взгляды, которыми она одарила меня за последнее время, позабыв о моей "гениальной творческой натуре", можно и наплевать на это «приглашение». Я не выдержу, если она начнет выдавливать из себя комплименты или, упаси Мерлин, утешения в связи с моей «уникальной» игрой на поле. Уж лучше к Волдеморту на чай сходить, тот хоть врет меньше!
Довольный собой, я отряхнул мантию, откинул волосы за плечи, вдохнул воздух свободы, ставший таким после принятого мною решения, и радостно зашагал прочь, а вернее — в спальню башни, где хотел быстро раздеться, приказать Хельге подать мне в постель какао, почитать книгу об усовершенствовании летучего пороха и…
— Это не зверь, это чудовище! Ты где-нибудь видел таких собачек в свободной продаже? Таких вот, многоголовых?! Их за галеоны не продают, я уверен! — яростно шипел Симус, измеряющий спальню широким нервным шагом. Он уже переоделся в смешную пижаму, украшенную рисунками маленьких дракончиков, но его серьезный голос плохо вязался с его несерьезным видом.
За этими передвижениями, открыв рот, следил Невилл. Кроме них в спальне никого не было. Дин больше времени проводил с когтевранцами, чем с нами.
— Трех… — уважительно уточнил пухлый.
— Чего?
— Трехголовых…
— А, ну да, трех… — согласился Финниган и продолжил маршировать, смотря себе под ноги. — А что там с Фламелем? — он вновь остановился, в упор глядя на Невилла, сидящего на краешке моей кровати. У него своей нету, что ли?!
— Я не нашел ничего…
Симус кивнул и в задумчивости потер подбородок.
— И мы с Гермионой ничего не нашли… Но Хагрид что-то скрывает! — ирландец стукнул себя в грудь, топнул ногой и возвестил: — И мы найдем это что-то! Снейпа не зря собачка за ногу цапнула, не зря…
— Ты знаешь… — несмело начал Невилл. — Мне кажется, что кто-то плохой хочет забрать то, что прячет Пушок. И Снейп ему помогает! — закончил он намного громче, чем позволяли обстоятельства. Я все отчетливо слышал и без магии, равно как и видел — дверь прилегала неплотно.
Симус дернулся, вытаращился на Невилла ну уж совсем неуважительно и зашипел:
— Тссс! Ты сбрендил так орать?! На занятии лучше б визжал, когда палочкой зелье помешивал! Глядишь и не учились бы мы тогда труду вместо зельеварения… Бррр! — он передернул плечами от неприятных воспоминаний. — Лучше просто Снейп, чем Снейп и дюжина грязных жаб…
— Ты ж сам сказал, что Гарри у МакГонагалл в кабинете!
— Кроме него тут еще живые ходят! Мы с тобой не в загробном мире, дурень! Чего ты его так боишься, прям трясешься, когда Снейп заходит? — мальчишка замахал руками перед лицом собеседника, убеждая его в чем-то. — Ну любит человек черный цвет, ну ловец из него фиговый, и что с того?! Он же тебе и Гермионе жизнь спас! Неблагодарный ты какой-то…
Финниган осматривал потупившего взор Невилла, сомневаясь в его благородстве и решая, достоин ли такой экземпляр его компании, или недостоин… И пока он думал, а у Симуса процесс мышления часто затягивался, Долгопупс произнес то, чего я никак от него не ждал. Вот она — расплата за мои неверные решения!
Пока вокруг меня кипела сложная жизнь, другая, простая, проходила мимо, не задевая во мне ничего. Еще вчера, за завтраком, я ел соленую овсянку и размышлял о предстоящем матче, о людях, которые ждут падения Дамблдора, о Волдеморте, который ждет жизни, отце, который ждет что-то, а я не знаю что именно, и не замечал ничего вокруг, пока не захныкал Дин. У него болел живот. Я оторвался от еды и посмотрел на скривившегося мальчишку напротив, не понимая, как можно хныкать, когда у тебя просто болит живот! И вообще, как можно хныкать, когда за учительским столом, запертый в теле этого противного Квирелла, сидит самый могучий маг на планете! Согнувшегося в три погибели Дина увел в больничное крыло Перси, а я еще долго смотрел то в тарелку, то им вслед. Нет, я точно чего-то не понимаю…
— Я думаю, что это Тот-Кого-Нельзя-Называть выпустил тролля, и именно по его указке декан Снейп пытался пройти мимо Пушка… Мне бабушка т-а-а-кое о нём рассказывала!
— Тот-Кого-Нельзя-Называть?! — Симус в ужасе прикрыл рот рукой.
Медлить было нельзя, и хоть я ругался про себя даже теми словами, за которые быть мне битым Хельгой, да не просто так, а мокрой тряпкой! На душе немедленно стало тяжело и гадко, как и было раньше. Опять придется притворяться, улыбаться, говорить глупые вещи. Захотелось обернуться и увидеть кого-то за углом, кого-то поддерживающего меня, понимающего, родного! Но в коридоре стоял лютый холод, и не было никого кроме старой белой лошади на выцветшей картине, чей всадник уж давно сбежал на тот свет, не выдержав такого соседства. Она паслась на зеленом лугу, жевала ромашки и грелась на солнышке, но я все равно чувствовал, как сильно ей надоели эти вечные атрибуты счастья. Можно сказать, что я ощутил себя той тощей клячей, которой ничего не оставалось, разве только жевать и греться, греться и жевать…
Пришлось отмахнуться от мыслей о лошади, потому как это она грелась, а я мерз! Сделав два шага назад, я взял разбег и… Нет, подозрительно. Как бы я умудрился услышать последние слова Симуса, если летел со скоростью метлы?! Да и дверь здесь хлипкая. Взъерошив волосы, натянув на лицо ужас перед всемогущим Тем-Кого-Все-Боятся-Называть, хотя сам он не против, я пригнулся и… Ну нет, я что, труса играть должен? Невиллу на радость?! Перебрав кучу вариантов трагического появления, я решил завязать с трагичностью и простой войти, пока они еще молчат, пораженные сказанным и услышанным. Но хоть я и решил, моё появление вышло сродни появлению Кровавого Барона на уроке у отца, когда тот покинул класс на минутку, движимый благородной целью принести еще унцию другую червей, чтоб уж точно научить нас их разделывать именно так, как это делают зельевары (а не малолетние тугодумы!). Никто не кричал и не охал, просто все застыли, наблюдая за величественной фигурой в расшитом золотом камзоле, испачканном кровью невинной жертвы. Последнее знал лишь я, разумеется. Так вот, единственное, что шевелилось тогда в классе кроме Барона и Гермионы, судорожно листающей учебник по истории в надежде обнаружить там биографию призрака — это волосы на голове у всех присутствующих.
Я толкнул дверь пальцем и о счастье — она заскрипела! Я шагнул вперед и о счастье — Невилл издал нечленораздельный звук и пискнул! Еще шаг и стало очевидно, что в тусклом свете камина я выгляжу не очень испуганным, скорее наоборот, и побледневшие веснушки Симуса, да и вся его смазливая физиономия лишь подтверждали тот факт, что и белокурые патлы ирланца вот-вот придут в движение…
— Это невозможно… — я вовремя спохватился и принялся оседать на пол, чуть ли не теряя сознание. — Этого не может быть! Он умер!
— Да что ты, Гарри, я просто предположил… ну не переживай так… — бубнел Финниган, все еще не решаясь ко мне подойти и поддержать. А раз так, то падать на холодный каменный пол я раздумал и «доковылял» до кровати, спугнув с неё Долгопупса, который еще не понял, чьи именно последние слова я услышал и продолжал трястись, как осиновый лист на ветру.
— Да, он предположил… он… — поддакнул пухлый уже из угла за своей кроватью. Я даже немного пожалел мальчишку, страх — не самое приятное ощущение в жизни!
— А еще Фламель…
— Кто? И что там с ним? — строго поинтересовался я, попытавшись изобразить самый настоящий интерес, коего в реальности у меня не наблюдалось и в помине.
Просто мне доподлинно известно, что ничего особенного с ним, собственно, не происходит. Ему сейчас даже не холодно! Ну любит Николас Фламель зимы в теплых странах проводить. Наверняка он сейчас со своей супругой Пернеллой гробницы фараонов в Египте изучает, вот уже вторую сотню лет это их любимое занятие. А мне придется с месяц его «искать», изучая гораздо менее привлекательные стеллажи библиотеки! Хоть бы не забыли мне парочку живых скарабеев привезти — не так обидно было бы, что ли…
— Да мы тут случайно увидели кое-что, а потом Хагрид рассказал, откуда у него это кое-что взялось, а потом… Я сейчас все тебе расскажу! — заверил меня Симус, довольный тем, что владеет такой информацией, которая мне как бы даже и не снилась.
Он повалился в кресло и, не обращая внимания на возражения Невилла против такого вот поворота событий и его покашливание, больше смахивающее на серьезный бронхит, начал свое весьма скучное и неинтересное повествование. Все его слова уходили в пустоту и пропадали там, но хорошо, что Симус об этом не догадается еще очень долго…
Первое, что пришло на ум, как только Финниган заговорил — я идиот. Ну только идиот мог послать троих опасных для себя личностей в гости к четвертой такой же! Они же теперь против меня дружить начнут! Четвертый — это Хагрид, разумеется. И животных он им показывает, и на чай приглашает постоянно с какими то несвежими кексами, и про Пушка с таинственным, по его разумению, незнакомцем, рассказывает… Ну что мне стоило их послать… ну… еще куда-нибудь?! Гермиона, Симус и Невилл жили своей жизнью: изучали коридоры Хогвартса, следили за моим отцом, делали свои выводы, все еще гадали, откуда же взялся тот тролль, думали о всяком разном… И все же почти додумались! Я их совсем не ненавидел, они хорошие ребята, даже, как оказалось, не слишком глупые, но чужие и противные! Я кивал, смотрел прямо в голубые глаза Симуса, искрившиеся непонятным мне энтузиазмом, но не видел их. Так просто, сидел и кивал… Они не дали мне другого выбора, кроме как стать им лучшим другом, сами виноваты! Ну что ж, ищем злодея?
Обговорив все и вся, я еще раз пожаловался им на нелегкую долю сына декана и Мальчика-Который-Выжил и, как мне показалось, втерся в ту компанию, в которой мне не место… Сколько же продлится такое вот единение, неужели годы и годы?!
— Ну, вы только никому не говорите, что мы… вместе, ладно? Вы меня как бы не любите, совсем… — я попытался оставить себе хоть толику желанной свободы от ненужной мне дружбы и сопутствующих ей проблем вроде улыбок, когда улыбаться то и не хочется, и совместных посиделок, когда видеть кого-то рядом хочется еще меньше, чем улыбаться… Да и обдумывать каждое своё слово — уже и так моя личная каторга!
— Легко… — тихо согласился Невилл, все же не посмевший пройти против Симуса и возразить таким его планам.
Через несколько недель, за обедом, Букля принесла мне два свертка — один с мантией невидимкой, другой — с леденцами от тети Петунии и пригласительной открыткой. Второй сверток обрадовал меня несравненно больше, чем первый, который я кинул Симусу на колени и подмигнул, как самый настоящий заговорщик. Пока Финниган бледнел и краснел, безуспешно пытаясь сделать вид, что это просто самый обычный сверток в самой обычной коричневой бумаге и самым обычным содержимым, я написал ответ родственникам. Рождество с пирогами миссис Дурсль — просто мечта, если сравнивать, конечно, с Рождеством в компании Хельги или… с этими. Я покосился на однокурсников и вздохнул. Затем покосился еще и на близнецов Уизли, в свою очередь с подозрением косившихся на меня, и вновь вздохнул. Тисовая улица — решено!
Той же ночью я нахлобучил тряпку… мантию то есть, и поплелся бродить по коридорам замка, что делал уже не в первый раз и, само собой разумеется, не один. Плащ растягивается до нужного объема, если под ним скрывается не один человек. Пусть Дамблдор видит, что я вроде слепого котенка, прибившегося к нужной ему стае.
И потайные ходы, с помощью которых тролль мог проникнуть в замок мы искали, и Пушка раз десять осматривали, и в библиотеку ночью пробирались! Чего только стоило Филчу на нас не напороться — ума не приложу!
Один раз Гермиона даже заметила:
— Хорошо, что мы в мантии, а то бы нас уже давно поймали…
— Да-да, хорошо, очень хорошо… — спор с ней в сферу моих интересов не входил. Может, это только я понимаю, что три, а иногда и четыре пары ног, гуляющие сами по себе — не совсем тривиальное явление?!
Завхоз ощутимо попортил себе нервы, вжимаясь в стены и прячась за статуями, пока мы топали мимо, и я не раз краем глаза видел его перепуганную фигуру, кружащуюся на месте и явно не соображающую — как же ему испариться то посреди коридора?!
Отдыхал я от всего этого безобразия в спальне у Драко и Рона, которых в свои дела не посвящал. Заваливался на чью-нибудь кровать, любовался нервным Уизли, грызущим перо в тщетной надежде, что оно само сделает его домашнее задание, затем мои глаза закрывались сами собой и я наслаждался тишиной. Ну почему грифиндорцы такие шумные, ну почему? Перед ужином или уже после него меня будил Драко, деликатно настаивая, чтобы я освободил их спальню и шел в свою. Напоследок я оглядывал богато убранную комнату, освещаемую благородным светло-зеленым светом лампы или же теплым огнем камина, и только затем брел в башню, оттягивая момент всевозможными «Драсьте!», «Спокойной ночи!» или «Как твои дела, Грэг? Как мама? Не болеет?»
Мой факультет после памятного матча перестал делать вид, что ему все равно, чей я ребенок, и со мной почти не разговаривали, просто принимая факт наличия Снейпа в их стройных рядах и не более того. Отец же принял мою позицию, похвалил, потрепал по волосам, и тем окончил свое участие в этой авантюре.
— Ну пап… — канючил я примерно раз в неделю. — Ну сколько еще?!
Отец только вернулся из Лондона — что-то искал в аптеках — и как раз снимал с себя маггловский черный плащ, задумчиво отряхивая его от капель дождя, не желавших сдаваться просто так. Повесив одежду на спинку стула, он провел по ней рукой, затем кинул на меня мимолетный взгляд и отрешенно переспросил:
— Что «сколько»?
— Сколько мне вот так, таким… с ними!
В его черных глазах засверкали молнии, и я невольно попятился, задев парту. Не шевельнув ни единой мышцей лица, ничем не выдав в себе живого человека, папа хрипло произнес:
— Всегда, сын, всегда с ними…
В этих словах кричало бессилие, унижение, ненавистная ему покорность, и я понял, что так рассердило папу. Декан Снейп стыдился своей роли! Его пытка казалась ему вечной, такой же срок он отпускал и мне.
* * *
У меня волосы на голове зашевелились, как только я услышал, о чем говорят Симус и Гермиона с этим проклятым лесником! Уж лучше бы Крэбб и Гойл побили Дина на глазах у всех, так нет, папа сказал не толпиться, они взяли и ушли, протиснувшись мимо Хагреда с его пихтой, и скрылись из виду!
Началось все с этой самой пихты, которую мы увидели, выйдя из подземелья после занятия. Дерево надежно скрывало великана и двигалось, то есть волоклось по полу довольно споро, но Рон не удержал внутри свой инстинкт Уизли и сунул нос туда, куда не нужно было!
Драко в соляной столб превратился, когда услышал его:
— Хагрид, вам помочь?
К чести Хагрида, тот споткнулся не сильно и вежливо отказался:
— Не, я в порядке, Рон… но все равно спасибо, — донеслось из-за пихты.
— А ты что, после школы лесником подрабатывать станешь? — Дин подмигнул хихикающей Лаванде, стоящей в сторонке. — Ну а что? Домой предателя не пустят, а хижина у Хагрида уютная, как раз для тебя… Ах да, ты еще можешь упросить Малфоя тебя усыновить! — радостно закончил мальчишка.
Рыжего с удовольствием оскорбляла большая часть гриффиндорцев, получивших карт-бланш на такое поведение от старших Уизли, просто переставших замечать младшего брата. Рон словно потерявшийся ребенок из-за этого распределения! Не нужный никому кроме своего приятеля, у которого как раз есть всё необходимое для счастливой жизни. Нет, с факультетом Уизли не прогадал, но ему сложно.
Отчетливо хрустнули костяшки пальцев, позади меня засопел кто-то большой и грозный, ему начал вторить кто-то менее грозный, но рассерженный не меньше первого. Обернувшись, я не удержался и хихикнул точно так же, как и кудрявая Браун секунду назад. Гойл и Крэбб насупились совсем не по детски, разминали шею наклонами влево вправо и выглядели, как два глиняных голема, весьма недовольных происходящим…
— Давай! — скомандовал Драко, словно клетку открыл. Сам же он вальяжно привалился к стенке, подперев её боком, и рассматривал манжеты рубашки, на которых поблескивали изумрудные запонки. Ну прям лорд, не отличить!
— Ааа… — на одной тонкой писклявой ноте завел мелодию Дин. Он отчаянно завертел своей длиной шеей, а вместе с ней и черноволосой макушкой, в надежде найти то место, где бы его личная неприкосновенность такой и осталась.
Но мальчишки прыгнули на гриффиндорца как раз в тот момент, когда в коридоре появился злющий папа.
— Дин Томас!
— Но это не он первый, профессор! — возразил лесник.
— Да, не он… — несмело встряла Гермиона.
Сузив глаза, учитель недобро посмотрел на ученицу поверх крючковатого носа, хмыкнул и обманчиво добродушно поинтересовался:
— Я похож на того, кого интересуют подобные мелочи?
— Нет, сэр…
— Простите, я не расслышал? — тряхнув волосами, он почти задел ими лицо девчонки и та зажмурилась от ужаса.
— Нет, сэр!
— Благодаря вам, мисс Грейнджер, Гриффиндор лишается всего пяти баллов! — по совсем непонятной мне причине девчонка просто засияла. — Проходите вперед, нечего здесь толпиться. Вы мешаете работать мистеру Хагриду… — и всех как ветром сдуло. Всех, кроме осточертевшей мне троицы!
— Да бросьте, ребята, выше нос, Рождество же скоро, — подбодрил их лесник. — Я вам вот чего скажу — пошли со мной в Большой зал, там такая красота сейчас, закачаешься!
— Гарри, пошли! — заорал Симус и я не успел скрыться.
Лесник смутился моего присутствия, а затем смутился своего смущения и забормотал:
— Там это… красиво! И ты, да… пошли!
Большой зал выглядел потрясающе, по мнению всех, кто в него заходил. В нем стояло не менее дюжины высоченных пихт: одни поблескивали нерастаявшими сосульками, другие сияли сотнями прикрепленных к веткам свечей. На стенах висели традиционные рождественские венки из белой омелы и ветвей остролиста. Однако я видел это уже не в первый раз и впечатление оказалось каким-то смазанным. Ко всему прочему, я так и не избавился от чувства, что замок мне не рад. И опять этот воск на мою многострадальную голову!
Засмотревшись на Флитвика, из палочки которого выплывали золотые шары, взмывавшие ввысь и оседавшие на зеленых ветвях, я пропустил очень важный виток беседы.
— В библиотеку? — переспросил Хагрид у кого-то. — Перед каникулами? Вы прям умники какие-то…
— Нет, к занятиям это не имеет никакого отношения, — с улыбкой произнесла Гермиона. — С тех пор, как ты упомянул имя Николаса Фламеля, мы пытаемся узнать, кто он такой!
«Мерлин, дай мне провалиться сквозь пол, а затем сквозь землю, или еще лучше, протолкни меня на другую сторону планеты!» — подумал я сразу же, как только заметил на себе удивленный взгляд лесника. В тот момент я все же заподозрил, что прожил на свете не так долго, как хотелось бы, и многого предусмотреть не могу…
Хагрид же лично передавал отцу некоторые заметки Фламеля! И сова его к нам с ними прилетала, и сам лесник, бывало, носил в подземелья всякие занимательные вещицы от него… Алхимик ведь хорошо знает декана Слизерина, у них даже есть общий научный труд на тему Нежитиеведения! А Дамблдор, что подумает он?! Если узнает, конечно.
— А черненький с вами? Или не с вами? — шепотом поинтересовался Хагрид у Симуса. Правда, шепот великана походил скорее не на шепот, а на гул урагана.
— Гарри? Ну, как бы с нами… — осторожно ответил Симус, стараясь не забыть мои же наставления о «дружбе» со мной.
— Так я себя корю-корю, что ляпнул лишнее, а вы у него так и не спросили, оказывается…
— Что не спросили?
— Ничего! Абсолютно ничего! — лесник так резво, как только позволяли ему его габариты, ускакал прочь, чуть не снеся с петель входные двери. — А вы отдыхайте, ребята, отдыхайте! — крикнул он уже из коридора.
Все медленно повернули головы в мою сторону, а я больно хлопнул себя по лбу. Не только потому, что хотел изобразить «догадку», но еще и потому, что самому бить себя по другому месту, а я этого заслуживал, как-то неудобно с точки зрения физиологии…
Как только я не доказывал, что «строгий», «злобный», «мрачный», и «недолюбливающий» сына родитель, а в этой части моей речи все единодушно кивали, не посвящал меня в свои дела! Я морщился, «вспоминал», строил планы по проникновению в собственную библиотеку, минуя охранные заклятия «подозрительного» зельевара, обещал найти биографию Фламеля до десятого колена, да чего я только не обещал! К слову, обещать я начал в обед у пихты в Большом Зале, а закончил к вечеру в гостиной башни. Невилл не поверил, разумеется, но остальные купились, и как я видел — купились искреннее.
В общем, вызванная мной Хельга приволокла эту самую биографию, раза в два большую, чем она сама, и лишь малость не дотягивающую высотой до моего носа.
— А ты уменьшить её не могла?! — набросился я на неё.
— А вы, мой любимый хозяин, перестали бы таскать книги другого моего любимого хозяина, и уменьшать бы ничего не пришлось… — ответил домовой эльф совсем не по эльфийски, и я предпочел не нарываться на неприятности.
Она левитировала эту глыбу знаний о чужой бессмертной жизни до выхода из отцовского кабинета, где мы обычно с ней встречались, и погрозила мне костлявым кулачком на прощанье. Книгу я уменьшил сам, вернулся в гостиную, и поведал, как долго упрашивал Хельгу переступить через свои принципы, а затем открыл всем тайну философского камня. Мне ничего другого не оставалось!
— Теперь мы знаем, что нужно врагу! — победно возвестил Симус и хлопнул меня по плечу так, что я аж согнулся. — Он не вернется, не бойся, Гарри!
«Да мне и не страшно!» — я потер ушибленные кости, взобрался на кровать и повернулся ко всем спиной. Пусть думают, что мне плохо. Завтра же все расскажу отцу, и он заберёт этот чертов камень…
* * *
— Ну а может?..
— Нет, я сказала! Это опасно!
— Ну ненадолго…
— Нет!
— Гермиона, а смерть от удушья безопасна, уверена?! — я психанул и стянул с себя осточертевший плащ. Девчонка возмущенно топнула ногой, но было уже поздно.
— Если бы не он, на этот раз мы бы точно попались. Филч был совсем рядом! — нравоучительным тоном отчитала меня заучка.
Да, он был рядом, в Запретной секции, от нас прятался!
Я вообще не понимал, что мы там искали, и подумывал уже стащить у отца еще какую-нибудь книгу про Фламеля, да потолще — специально для сверхлюбознательной Грейнджер. Правда, вспомнив морщинистую мордочку Хельги, выражавшую собой лишь яростное неприятие такого обращения с личным имуществом, передумал. Еще загрызет!
Так вот, Филч на нас чуть было не упал, когда обходил высоченный стеллаж, верхняя полка которого терялась в запредельных высотах свода библиотеки. Но я вовремя дернул его за полу старого коричневого сюртука, явно знававшего лучшие времена, и указательным пальцем, незаметно для остальных, раздраженно ткнул в то место, где мы бы могли разминуться, не порушив легенду. Отец с завхозом договорился, что тот нас поймает только после прямого указания Дамблдора, которого пока не поступило.
Аргус поспешно проковылял в нужном, то есть противоположном от нас направлении, и жутко захрипел:
— Есть здесь кто? Я найду на вас управу, не сомневайтесь ребятишки, не сомневайтесь… Только попадитесь мне! на каникулы в Запретный Лес отправитесь!
Я закатил глаза — артист из него никакой…
На обратном пути перепуганный Симус решил перевести дух от пережитого стресса, и завернул в приоткрытую дверь неподалеку от библиотеки.
Первое, что я сделал, войдя в комнату, похожую на класс, которым давно не пользовались — рванул к парте, снял с неё два перевернутых стула, поставил их рядышком и улегся на импровизированное ложе, кляня любителей ночных прогулок на чем свет стоит. У меня уже жгли подошвы ног, слипались глаза и сдавали нервы! Еще немного и я начну звать на помощь Волдеморта, ведь это ему нужен камень! Хотя нет, не только ему, но и…
— Гарри! — от неожиданности я стукнулся о край парты и узнал, что выражение «звезды в глазах» имеет отношении не только лишь к астрономии.
— Чего?!
— Здесь зеркало! — выдохнула Гермиона с непонятным мне удивлением.
— Если тебе страшно, просто не смотри в него, и все пройдет! — съязвил я нечаянно, но зато от души.
Симус и Невилл не обратили внимания на мою реплику. Они, как завороженные, замерли возле красивого зеркала, высотой до потолка, в золотой раме, украшенной орнаментом. Оно стояло на подставках, похожих на две ноги с впившимися в пол длинными когтями. На верхней части рамы была выгравирована надпись: «Еиналежеечяр огеома сеш авон оциле шавеню авыза копя».
— Там…там… Этого не может быть… — бубнел Симус.
Я опять улегся на стулья, повздыхал немного и поинтересовался:
— Шишки кто-нибудь лечить может?
— Шишка — это воспаление подкожной ткани, и её не лечат, это неверная постановка проблемы, шишку следует охладить заклинанием Охладей, а затем…
— Гарри, — ирландец все ещё не отрывал взгляда от зеркальной поверхности, — лучше с шишкой, чем Охладей…
— Да что ты понимаешь! — рассердилась Гермиона. — И вообще, на что вы там уставились?!
Мудрому совету Симуса я внял, и решил растолковать происходящее, правда, немного схитрил.
— Это зеркало Еиналеж, показывает то… что может произойти. Необычная вещица, редкая.
— А ты откуда знаешь? — Невилл обернулся и, как всегда при взгляде на Снейпа младшего, подозрительно сощурился.
— Читал! — отрезал я. — Не веришь, возвращайся в библиотеку и возьми пример с меня! — пухлый предпочел сделать вид, что ничего такого и не спрашивал. Однако в этой библиотеке он бы все равно ничего такого и не нашел.
— Отойдите немедленно! Нельзя смотреть в будущее, вы можете его изменить, и не в лучшую сторону! — заголосила Гермиона и попыталась оттянуть мальчишек от зеркала за рукава мантий, но силы были неравны.
Честно говоря, почему то не хотелось спрашивать, что они там видят, и самому не хотелось подходить к зеркалу. Я любопытен, но в меру, а узнать такое, это все равно что подсмотреть чужие постыдные тайны. Кто его знает, что у них там… Может, мне не нужно знать?
— И что вы там видите? — буднично спросил я, все же не одолев жгучего любопытства, и затаил дыхание в ожидании ответа.
Невилл с ним, ответом, не спешил, но победное выражение на его одутловатой физиономии говорило мне о многом. Он себе в зеркале нравился. Не заставил себя упрашивать лишь Финниган, он замахал руками, не в силах выразить словами своего бескрайнего восторга.
— У меня столько друзей! Я взрослый! Там красивая женщина, там дети, там… ты! И еще у меня нашивка на костюме — я аврор! Мы все вместе сидим за большим столом. На нем куча еды и целый запеченный баран!
«Ну, Симус, в этом видении есть два взаимоисключающих друг друга элемента — я и ты…» — мелькнула веселая мысль. Но тебе об этом неизвестно, слава Мерлину. Тоже мне — аврор нашелся! Да и вообще, откуда столько наивности? С этим срочно нужно что-то делать.
— А ты, Невилл? — задал вопрос ирландец. Однако ответ, в отличие от меня, его не интересовал. Мальчишка продолжал мечтательно улыбаться и краснеть, реагируя так на собственные мысли.
— Маму и папу. Они здоровые. Там еще Гарри, много-много людей, и темно. Кто-то плачет. Кому-то больно. Какая-то женщина склонилась над Джорджем… или Фредом, у неё красивые волосы, и очень большие глаза…
Я перестал корчить из себя воплощение равнодушия, поднялся и сел, вслушавшись в слова пухлого.
Невилл продолжал говорить монотонным голосом:
— Уизли больно, у него рана и он…
— Довольно! — крикнул я. В груди что-то дрогнуло, а сердце как будто покрылось инеем и перестало чувствовать. Очень необычное предчувствие заставило меня прервать Долгопупса... — Гермиона права, лучше не смотри!
Холодно стало не только мне, невольно поежился и Симус, и Гермиона, и сам Невилл.
Надевать плащ я наотрез отказался, и в башню мы возвращались ничем не скрытые, накинув его лишь у портрета Полной Дамы, которая так и не поняла, кто же произнес «клубничный джем» и разбудил её среди ночи. Я валился с ног от усталости, и, упав на кровать, заснул почти сразу же. Однако посреди ночи меня кто-то растолкал. Этот кто-то плакал, и продолжал толкать меня даже тогда, когда я проснулся.
— Невилл, ты чего делаешь?!
— Ты плохой, Гарри, ты очень плохой! — захлебывался пухлый, сотрясаясь в рыданиях. — Ты обманул нас! Мои мама и папа не могут выздороветь, не могут! Оно показывает… другое. Ты все время врешь нам, каждый день, с утра до вечера врешь!
Мне нечего было возразить так, чтобы не солгать снова. У Невилла свой папа, а у меня свой, у него своя жизнь, а у меня своя, у нас всё разное! Мы сами разные!
— Да успокойся… — я преувеличенно спокойно зевнул. — Про зеркало как прочитал, так и сказал. А ты попросту… параноик!
Он отошел на шаг назад, внимательно посмотрел на меня, кивнул, и вернулся в постель, откуда еще долго доносились сдавленные всхлипывания. Я не помнил, чтобы какие-нибудь слова давались мне так тяжело, как эти. Если Невилл всхлипывал вслух, то я — молча. Что-то сдавливало грудь, кипело и мешало заснуть. Мальчишка знал, отчего ему плохо, мои же причины были слишком туманны. Он не побоялся посмотреть в зеркало, а я струсил. И действительно ли оно показывает одни лишь желания?
Следующей ночью я вернулся в комнату. И хотя путь был простым и знакомым, ногами я еле двигал, будто какая-то неведомая сила тянула меня обратно.
Тот же пыльный серый класс, то же зеркало на когтистых ножках возле доски, но в этот раз перед этим зеркалом стоял я. Нет, я точно не счастливый человек, зеркальная поверхность не отразила реальность, она открыла мне что-то важное об этом высоком бледном мальчике. Странное дело, но тьма людей в черном за моей спиной там, в зазеркалье, была мне даже не знакома. Но все они стояли ровно, покорно, рядами, а за их спинами еле теплился далекий горизонт, освещаемый кровавым алым закатом. Во главе всех стоял сам Волдеморт, а рядом с ним стояли те, кто мне дорог: отец, повзрослевший Драко, выделявшийся белой тенью на фоне остальных, Крэбб и Гойл, кто-то заросший рыжей щетиной и смутно напоминающий Рона, дядя Люциус и тетя Нарцисса. В мою мечту, то есть в ряды этих хмурых, но весьма решительно настроенных людей, затесался даже Дадли, жующий кусок ванильного пирога тети Петунии! Вот он точно не изменился, как был толстым одиннадцатилетним подростком в растянутых джинсах, так и остался. На мгновение я забыл о серьезности представшей передо мной картины, о магах, готовых меня слушаться, готовых идти за мной, и улыбнулся…
Но в ту же секунду испуганно отпрыгнул от зеркала, только услышав скрип открывающейся двери.
— Гарри… Ты все же пришел! — в комнату ввалился запыхавшийся Дамблдор, ведь запрет на аппарацию действовал для всех и был одобрен самим Министерством. Директору явно пришлось бежать сломя голову!
— А вы тут как… почему… то есть зачем?! Вы меня накажете?
— Что ты, Гарри, что ты… — в лукавых глазах директора мелькнула озабоченность. Он явно не знал с чего начать заранее спланированный разговор. Полагаю, Дамблдор просто опоздал, а может приходил раньше, но учитывая скорость с какой я тащился…— Итак, ты снова здесь, Гарри? — старик решил не отступать от сценария, прошел в центр комнаты, уселся на парту, и принялся смешно болтать ногами в воздухе.
По идее, я должен был прийти в восторг, граничащий с поклонением, только завидев, какой директор простой и добрый. Думаю, Симус был бы счастлив, но я — нет. Наверное, у Дамблдора нет детей, да и слизеринцам он давно ничего не преподает, а я считаю себя именно слизеринцем, и поэтому ему кажется, что мы все — дети — одинаковые. Как бы не так!
Дамблдор слез с парты, подошел ко мне и опустился на пол рядом.
— Итак, ты, как и сотни других до тебя, обнаружил источник наслаждения, скрытый в зеркале Еиналеж.
— Ага…
— Но я надеюсь, ты уже знаешь, что показывает это зеркало? — поинтересовался он.
— Ага… — свой словарный запас я сократил намеренно.
Однако директор и не предполагал, что я ему вообще что-то отвечу и продолжал:
— Ну а твой друг Симус увидел в нем счастливый семейный очаг и… ты что-то сказал, мальчик мой? Ты знаешь? — старик всплеснул руками.
— Ну да… — я ввел в оборот еще два слова.
— Хм… Молодец, Гарри, чтение вредно для зрения, зато полезно для всего остального… — что-то не показалось мне его замечание уж слишком радостным, если на то пошло. — И что же ты увидел в зеркале, если не секрет?
«Конечно, секрет!» — но вслух такого не произнесешь, и я принялся судорожно думать, чтобы такого мог увидеть в зеркале самый обычный ребенок…
— Маму! — мне так понравился свой выбор видения, что я не смог сдержать дурную улыбку, а ведь это как то нехорошо… — Живую! — добавил я на всякий случай, оправдывая отсутствие печали.
— Это хорошо, что живую… — вяло согласился директор и поднялся с колен.
— А вы что в нем видите?
— Носки!
— Какие?
Дамблдор рассеяно буркнул:
— Шерстяные! — но спохватился, расплылся в улыбке, и с видом блаженного мудреца погладил свою бороду. — Уж очень ноги мерзнут, стар я уже… — елейным голосом поведал он мне сей сомнительный факт.
— Ага… — я сам закончил беседу на той же ноте, с какой она и началась.
— Ну ладно, завтра зеркало уберут в другое помещение… А сейчас спать, Гарри, уже очень поздно!
— Ага… — директор невольно скривился и я еле сдержался, чтобы не «агакнуть» еще разочек другой.
Уберут, говорите? Надеетесь, что я, словно последний дурак, подожду пока вы «уйдете», а затем притащусь обратно, и вы все увидите? А может уверены, что я Драко и Рона сюда позову?! Нет уж, увольте, ночь вам придется коротать на парте и в одиночестве, так подставлять друзей я не стану…
Перед отходом ко сну я решил сбегать к отцу и задать ему один интересный вопрос. Промчавшись через все этажи на большой скорости, я уже схватился за ручку двери, как заметил в конце темного коридора Пивза, сложившего руки на круглом брюшке и сладко посапывающего прямо над входом в гостиную, покачиваясь в воздухе, словно на пуховой перине. Я подошел к нему поближе, и тут же об этом пожалел, ведь чуть не получил вторую шишку к первой, которую вывел только вчера! Полтергейст непонятно откуда выхватил бейсбольную маггловскую биту и принялся ею размахивать.
— Не пущу, развратники! Убью, доложу, прокляну! — протерев глаза, он выпучил их на меня. — Тебе еще рано, чего нужно?
— А чего рано?
— Не важно, говорю же — рано! Иди отсюда по добру по здорову…
— А ты чего тут висишь?
— Я не вишу! — он обиделся. — Я убиваю, проклинаю, докладываю!!! Или проклинаю, убиваю, докладываю… а может и не убиваю… или не докладываю?!
Пока Пивз размышлял над инструкциями, явно оставленными ему отцом, я, хихикая, шел обратно к кабинету. Ну уж нет, блюсти нравственность учениц таким отчаянным способом, до этого явно перепробовав все на свете?! Не хочу быть деканом, ни за что!
Папа задремал на тетрадях, и когда открылась дверь, подскочил на стуле, схватил первую попавшуюся «тетрадь», оказавшуюся учебником, и принялся в «ней» что-то увлеченно черкать.
— Пап, да это я!
— Гарри… ну ты бы хоть постучал! — он отшвырнул учебник, прежде задумчиво покрутив его в руках.
— У тебя на щеке написано: Сицилия Орвуд, третий курс, первый семестр…
— Черт! — папа взмахнул палочкой и отпечатавшиеся надписи исчезли. — Что-то случилось?
— Дамблдора встретил…
— Сочувствую. Что-то еще?
— Ты смотрел в зеркало Еиналеж? Ну то, на втором этаже?
— Смотрел. Я его туда перемещал.
— И что ты там видел?
Папа с озабоченным видом раскладывал тетради по нужным стопкам, быстро двигал руками и глаз не подымал, а его лицо от меня скрывали длинные сальные волосы, являя миру лишь кончик длинного носа.
— Тебя, Гарольд, тебя… Ты маленьким был очень милым.
Понятно: один видел носки, другой меня в детстве! Это не смешно!
— А ты? — небрежным тоном поинтересовался отец. Но за этой небрежностью крылся большой интерес.
— Маму!
Папа недоверчиво хмыкнул, прекрасно зная, что быть этого не может, но я уже с силой захлопнул за собой массивные двери. Я вру, и все врут! Это что, закон жизни такой?
* * *
— Ай! Вы там окосели, что ли?! — я отряхивался и отплевывался от снега, забившегося мне и в рот, и за шиворот, а так же щедро припорошившего собой страницы книги. Увидев, кто именно смотрит на меня виноватыми глазами-бусинками, я удивился еще больше. — Грэгори, ты сдурел? Признайся честно! Я не буду ругаться!
Малфой и троица любителей опасных снежков, все еще со свистом проносившихся в опасной близости от моего лица, все разом упали на колени, как подкошенные, и принялись кататься по снегу, хохоча так сильно, что даже мимо проходящие гриффиндорцы пугались силы такой радости и никак не язвили. Драко вновь потерял свою шапку, но в этот раз потеря его не взволновала, ведь ему, наконец-то, было весело. Знал бы, что его так просто растормошить, давно бы снега наелся!
— Да ладно, ну чего вы… — я смутился, покачал головой и несмело улыбнулся. — Завтра уже Рождество, можно меня и побомбить… Ладно уж, прощаю!
Вдалеке стихли звуки ударов. Хагрид, заготавливающий дрова у хижины, обратил на нас внимание и, закинув топор на плечо, пристально смотрел в нашу сторону. В ту же секунду я вновь скис, поднял руку и помахал ему. Он приподнял топор, и радостно помахал мне в ответ. Нет, ну надо же было испортить такой хороший момент…
26.03.2011 Глава 9
Сквозь сон я слышал собственное сопение и гул стадиона. И то и другое не мешало мне пусть и некрепко, но сладко спать. Нега укутывала все сильнее и сильнее, а чистая прохладная постель приятно пахла какими-то травами. Я ощущал любовь ко всем живущим на планете лишь только за одно их отсутствие в моей спальне…
Мне снился Даддли, ценность которого я, в конце концов, оценил как положено. За все время каникул он ни разу не высказал ни единого желания спасти мир от кого-нибудь, не говоря уже о философском камне! Он ел, смотрел телевизор, орал, когда ему нечего было есть, но не таскал меня за собой каждый раз, когда ему нужно было уйти. Да мой кузен не человек — он золото! Рождественскую неделю я провел, как совсем не маг. Мы слонялись по игровым залам, посещали фирму мистера Дурсля, доставляя туда внушительного вида коробки с ланчем, привязывали консервные банки к кошачьим хвостам, получали от всей округи за это на орехи, и рассказывали тете что он, то есть кот, «таким и был!»
Чем бледнее становились мысли о Хогвартсе, тем румянее и толще становились мои щеки, постоянно подпитываемые пирогами, салатами и пудингами. Однако многочисленные письма, доставляемые Буклей, не давали мне покоя. Малфой жаловался на гостей, которых было столько, что приятель просто поставил стульчик у входа, чтобы не бегать туда-сюда, встречая вновь прибывших согласно правилам этикета. Рон жаловался на родственников, дразнивших его со страшной силой всякими «змеиными» эпитетами и не отпускающих его к Драко в гости. Гермиона писала про философский камень и только про него. Симус засыпал меня предостережениями о грозящей всем нам опасности, ведь тот, кто хочет украсть камень — «очень плохой человек». Они так и не признались мне, что подозревают отца — тоже пытаются хитрить, у меня видно учатся. Крэбб и Гойл писать категорически не любят. Зато мне написала миссис Гойл и пригласила на бал Посвящения Слизеринцев. Скрипя сердцем, но на это приглашение я ответил отказом. Не хотелось выглядеть лишним, не хотелось завидовать. Когда-нибудь и я буду давать балы, отвечая отказами на слезные просьбы выслать такое приглашение!
Письма оттуда, откуда обычно они не приходят, я не получил. Посетить Азкабан придется Драко, после пасхальных канукул. Малфои попытаются достучаться до разума Лестрейндж — предъявят ей лучшего друга Гарольда и будут умалять поведать пророчество. Я сомневался и в том, что тетя Драко безумна, и в том, что она так глупа, чтобы открыть тайну тем, кому и так могла её открыть годами раньше. Бессмысленная затея, и дядя Люциус это понимает, но его попросил друг, а другу он никогда не отказывает.
Рассказывая мне о красивой женщине, полной планов и надежд, которые рухнули в адскую пропасть безумия, о женщине, полной жизни и силы, которых её лишили, папа говорил коротко, словно боялся сказать лишнее. Однако он никогда не говорит бесполезных слов, не совершает лишних движений, он всегда резок, силен и мрачен. Но вот когда речь заходит об этой Белле, отец чернеет на глазах и не находит себе места.
— Она там умерла. Я знаю. В Азкабане выживает тело, не дух… — папа двумя точными движениями закатил рукава до локтей, обнажив изящные руки. — Беллатрикс взяла на себя с дюжину и моих промахов, Гарри. Я прошу тебя об этом помнить. Произойти может многое, смерть прийти неожиданно, а года пройти незаметно, но… поклянись мне, что не забудешь её жертвы.
Папа не умолял меня, как это принято у обычных людей, но он делал это так, как позволяла ему его гордость.
— Не забуду…— я испуганно вжался в стул и незаметно прочистил горло. — Клянусь!
— Хорошо, — пустым голосом подытожил отец. — Очень хорошо…
Мои же слова напомнили мне клятву верности слизеринцев друг другу, нарушая которую маг стирался из Большой Книги Салазара, куда вписываются имена всех его последователей. Ну, может это и не совсем она, но раз нужно так, то обещание я сдержу.
— А какие промахи?..
Тут я не то что вжался в стул, я слился с ним воедино! Но отец, оторвавшись от нарезки хвостов чешуйчатых зубров, облокотился на стол ладонями, и с холодной иронией поинтересовался:
— А как думаешь? Мы воевали! Кто тайно, кто явно…
— Ты убил? — вопрос дался мне тяжело, хотя я верил, что отец может всё, если нужно преодолеть преграду.
Он не просто казался таким… темным, решительным, а его пренебрежительный взгляд смотрел на всё сверху вниз совсем не без причины. Папа всю жизнь учился и много знал, он имел право не любить людей. Дядя Люциус говорил как-то, что папа слишком большой для Хогвартса, и уверен, он имел в виду не рост.
— Убил? — отец изумился. — Нет, Гарри… я убивал!
Мы немного помолчали, затем я вновь принялся ножом счищать чешуйки с длинных серых хвостов, похожих на крысиные, только больших в разы.
— Она согласилась взять на себя вину многих. Не хотела жить без… него. Дура! — отец в сердцах отшвырнул нож и тот вдребезги разбил стекло шкафа с реликтовыми экспонатами заспиртованных растений. Но ни звон стекла, ни звуки воды, струйками стекающей на пол, отца от размышлений не отвлекали. Что он видел в отражении стекляшек, о чем ему напоминал гулкий стук капель — не знаю…
— Все убивают, таков закон, сын. Ты думаешь, Дамблдор его не соблюдает? Соблюдает. Если не победишь — погибнешь. Совершенно не важно притом, как тебя зовут, и за что ты сражаешься. Но ты спас мне жизнь…
— Когда?! — я принялся судорожно обдумывать варианты. Уж не тогда ли, когда предупредил, что лиловая жидкость в кастрюльке на плите совсем не компот, а взрывоопасная смесь, которую я там забыл совсем случайно, когда подогревал её на газу…
Папа усмехнулся, прочитав мой разум, как открытую книгу, и выкрикнул:
— Когда родился! Мне не нужен был сын, мне не нужна была твоя мать! — в его словах сквозила неприкрытая горечь, и он замолк до тех пор, пока не смог вернуть её в себя. — Вокруг стояли стены. Я не мог поступить в университет, потому что у меня не было денег, меня не брали на работу в Министерство, потому что я не такой, как Поттер или Люпин! К тому же еще на седьмом курсе я написал труд на тему Запретных Заклятий. Альбусу он пришелся не по вкусу, он уже очень давно решает сам, что можно изучать, а какие знания лучше приберечь для своих… — лицо у папы побелело, и от ужаса его тихой ярости у меня мурашки по коже побежали. — И жил я в трущобах не потому, что они прекрасны. В них не живут, а существуют, загибаясь от сырости! — его голос сорвался на хрип. — Я им не нравился, просто не нравился…
Наконец, декан вспомнил о разгроме, в изнеможении махнул палочкой, и стекло засверкало вновь — чистое и блестящее, как новенькое. Словно и не было оно свидетелем чужой обиды, словно и не отражало собой бесстрастное лицо отца всего минуту назад. Декан Снейп еще в юности лишился права показывать свои настоящие чувства, ведь они могли выдать его и уничтожить. Он не смог даже скривиться — привык, что на него смотрят. Всегда начеку — ждет, что его подловят на обмане.
— Понимаю…
— Нет, не понимаешь. Причин для того, чтобы мне… нам помогать, у тебя нет, их и не может быть. Просто кто-то со мной, а кто-то против меня. Я выбрал давно, выбрал тех, кто мне помог. Всё просто.
До школы я знал отца не так уж и хорошо, но я не знаю ни одного человека в здравом уме, который захотел бы пойти против Северуса Снейпа. Да и не в здравом тоже! Тем не менее, во все сказанное я поверил не до конца, у папы есть причина, или цель, как он уже мне объяснял, и то, что произошло сейчас — лишь оправдание. Перед кем только он оправдывается? Передо мной?! Так я тоже хочу быть важным, я всегда хотел быть таким…
— Значит, Дамблдор плохой, совсем плохой?
Папа развернулся ко мне всем туловищем, выгнул бровь в немом вопросе и немного развел руки, призывая высшие силы себе в помощь.
— Гарри, прости меня, но твое детство подошло к концу! И если ты не хочешь останавливаться на этом этапе и планируешь жить дальше — то да, для тебя Альбус плохой. Просто поверь мне и не задавай глупых вопросов.
Я поверил, но это не значит, что я не буду задавать вопросов
Картинка поблекла и вот я сижу на крыльце дома по Тисовой улице и…
В мой сон-воспоминание нагло ворвалась тетка. И я не знаю, то ли во сне, то ли наяву, но я икнул, лишь представив себе очередной второй обед, без которого кузен просто не мыслил своего существования. Пироги и кулебяки, запеканки творожные и картофельные, кексы и рогалики, супы и салаты, чего я только не ел! Старались не совсем для меня, конечно, но тетка обижалась, когда я пытался ей объяснить, что никто не будет мне покупать новый гардероб после каникул! Казалось, что с каждым днем я ей нравлюсь все больше и больше. И не в последнюю очередь потому, что так и не потребовал предъявить мне семейный альбом с фотографиями матери. Обо всех разговорах родителей мне докладывал Дадли, временно, пусть и неосознанно, взявший на себя роли Драко и Рона.
— Он такой лапочка! Только худенький!
— Ну не знаю, Петуния, вся эта магия… — дядя ругнулся себе под нос, не найдя телевизионного пульта на диване. — Она до добра не доводит. Вспомни сестру!
— Да не хотим мы с Гарри её вспоминать. Не хотим! — тетка упорствовала. — Всё равно лапочка, вот накормим его, как следует, сам увидишь!
Мистер Дурсль потянулся за пультом к тумбочке, но дотянуться так и не смог — мешал живот.
— Ну ладно, дорогая, не злись. Ты когда злишься — краснеешь, а это вредно для здоровья…
— Гарр-и-и-и!
Я тогда писал ответ Драко на подоконнике в кухне, но услышав, что меня зовут, разумеется, подошел.
— Что?
— Ты не мог бы подать дяде Вернону пульт?
А почему бы я вдруг не мог? Тетка греет ноги в тазике с отваром и вяжет, а супруг у неё и вправду очень толстый и неповоротливый. Правда Дадли ленивый гад, ведь сидит во втором кресле и дует на вареную кукурузу, пытаясь её остудить, но мне трудно, что ли?
— Пожалуйста. Что-нибудь еще?
— Нет, солнышко, спасибо, ты иди, иди…
Последнее явление в мире, на которое я похож, это солнышко, но любое доброе слово меня грело, как оказалось. Когда племянник удалился, тетка обиженно отвернулась от мужа, и сложила руки на груди.
— Ну?! — поинтересовалась она тоном, не терпящим возражений.
— Ну хорошо, хорошо! Почти лапочка! — дядя заулыбался, узрев на экране двух дерущихся людей под крики толпы. — Только недокормленный…
Тетя Петуния победно хмыкнула.
— Это Лили всегда нос от еды воротила, Гарричка не такой!
Шум боксерского поединка стих, все стихло, и я блаженствовал, позабыв обо всем, о чем в принципе можно забыть.
— Давай разбудим!
— Да чего его будить?! Он спящий безобиднее как-то… пусть спит! Ну пожалуйста…
— Невилл, ты достал уже! Я бужу, сколько можно дрых… ай!!! Больно!
— Я нечаянно… — проскрипела Хельга без малейшего раскаяния в голосе.
— Укусила за палец?! Ты эльф или вампир?! Я пожалуюсь… директору! Да, Дамблдору! — Симус уже не шептал, а почти орал, укушенный заботливой Хельгой, с младенчества охраняющей мой сон.
— А я всем расскажу, что мистер Симус боится домовых эльфов… — с насмешкой в якобы покорном голосе пригрозила моя нянька.
Ирландец замолк в ту же секунду и, я уверен, он больше никогда не подымит тему укусов. Ни комариных, ни крысиных, ни еще каких-нибудь. Такого стыда его клан просто не вынесет. Скорее всего, они быстренько скончаются и скроются от позора уже на том свете. Ну, это если судить по рассказам Симуса, конечно!
— Ты явно бракованная… — задумчиво изрек Невилл всем известный факт.
И волшебная природа может дать сбой! Однако я еще никогда не спрашивал Хельгу — почему её продали? Да еще за такие смешные деньги, да моему отцу? Который даже такую сумму лишь за два раза смог выплатить? Чья она, моя сумасшедшая воспитательница с розовым бантиком на лысой макушке?
Но дольше «спать» я уже не мог, просто лежал, уставившись в одну точку на серой стене, и страстно желал заснуть вновь, чтобы увидеть еще какие-нибудь сны, не имеющие никакого отношения ни к Хогвартсу, ни к своему «подошедшему к концу» детству…
— Я всё слышу.
— Кто бы сомневался! — буркнул Долгопупс себе под нос.
Звук крепкого подзатыльника заставил меня улыбнуться. Финниган в самом деле устал от жалоб на мою коварную персону.
— Еще раз… — он выместил свое зло на Хельгу, переключившись на соседа по спальне. — Понял?!
— Я все равно лучше его!
Назревала потасовка и мне пришлось усилием воли поднять себя с постели.
— Так, ты чего будить меня хотел?
— Обрадовать!
— Радуй… — согласился я и принялся нащупывать ногой тапочек, за что тут же получил шлепок по пятке.
— Пол холодный! — откуда-то из-под кровати появилась жилистая рука со множеством бородавок по желтой коже, и выдвинула мне тапки.
— Ай!.. Так что там с радостью?
— Слизерин победил! — выкрикнул мальчишка, силясь не зарыдать. Складывалось ощущение, что ирландцу дали выбор, то ли быть на седьмом небе от этого факта, то ли идти на казнь…
— Да ладно, Симус… Я не злюсь за то, что ты меня тогда не поддержал, прекрати уже! — я соврал, конечно.
— Да?! Ой, Гарри, ну не нравится мне эти змее… этот факультет! — лицо Симуса светилось счастьем, а тело расслабилось, стряхнув с себя напряжение. — Я вот шел и не знал, как извиниться…
— Всё, хватит, не люблю квиддич и точка!
— Договорились!
— А твоему отцу квоффл в ногу попал… — ехидно заметил Невилл, лопаясь от удовольствия.
Мы оба одновременно повернулись в его сторону и тяжко вздохнули. Финниган повалился на свою кровать лицом вниз, накрылся подушкой и принялся глухо стонать уже оттуда. Я же никак не отреагировал, а просто посмотрел на мальчишку. Я так смотрел на него, когда знал, что нас никто не видит, и Долгопупс поспешил повторить действия Симуса, но уже совершенно с другой целью…
* * *
Недели проходили быстро, а если бы еще не Гермиона, заставляющая нас проживать в библиотеке все свободные часы, то проходили бы они не только быстро, но и хорошо. Правда, ни отец, ни Квирелл, пока так и не добрались до камня, но по сравнению с заучкой Грейнджер это просто пустяки!
— Учим-учим мальчики! Не отлыниваем!
Мы сидели в библиотеке за большим круглым столом и пытались в сотый раз повторить то, что уже сто раз повторяли. И что обидно, я просто не мог встать, плюнуть на всё и уйти с гордо поднятой головой! Сплоченность и взаимовыручка — именно такие качества настоящего гриффиндорца мне надлежало проявлять, проявлять и еще раз проявлять... Хотя, какая польза оттого, что я помогу Симусу выучить что-то? Он сам должен уметь! Или мне возиться с ним до пенсии?!
— Я больше не могу! — возмутился насильно обучаемый.
— Не моги… — но под испепеляющим взглядом Грейнджер я резко передумал. — То есть, Симус, знания это такая вещь, которая сама в голову не придет, их нужно учить и учить, через силу, зажмурившись, стиснув зубы и задержав дыхание! Тогда ты преодолеешь «не могу» и вновь сможешь… должен смочь… ну или… — слова застряли где-то в горле.
На меня уставилась вся библиотека! А кто еще не уставился, получил от соседа тычок в бок и готов был уставиться! Я действительно увлекся, поясняя всем отцовскую методику обучения, и моя невольная жестикуляция привлекла к себе внимание. Даже мадам Пинс поправила дужку очков, и пригляделась ко мне повнимательней, перегнувшись через регистрационную стойку.
— Вот как-то так… — закончил я повествование несколько неуверенно.
Гермиона очнулась от созерцания моей физиономии, сложила ручки на груди, и готова была вот-вот смахнуть с лица слезу умиления, но вмешалось провидение в лице Хагрида. За такую удачу и я готов был восхвалить кого угодно!
Только я рано радовался. Лесник был не доволен случайной встречей и за спиной прятал от нас книжку о драконах. О тех самых, разведение которых в Англии строжайше запрещено! От магглов можно скрыть магию, но не стотонную летающую животину, изрыгающую огонь направо и налево…
Очередная суета по спасению уже не камня, но Хагрида и дракона накрыла Симуса, Гермиону и Невилла с головой. Мне оставалось только хвостиком таскаться за ними, кивать, вздыхать и переживать. Постоянные пробежки от Хогвартса до хижины лесника давались мне тяжело. Я никогда не отличался богатырским здоровьем, тетя Нарцисса не зря называет меня тепличным цветком, а эти проверки самочувствия вначале яйца дракона, а затем и его самого меня совсем доконали! К слову, норвежский горбатый очень быстро растет, много ест, любит брэнди и больно кусается. Как такое можно любить?! Но Хагрид души не чаял в подопечном и называл себя мамочкой этой зверюги, чуть слюни не пуская над его гнездом из кучи рваных тряпок!
В очередной раз сидя на жесткой лавочке в его хижине и потея от невыносимо высокой температуры в помещении, я изучал собственные ногти, плохо пахнущий свиной окорок, коптившийся над печкой, и летучих мышей, развешенных на веревке у стены и готовых к употреблению Норбертом. Ужин мы сегодня пропустили, и хоть я успел шепнуть Драко, чтобы он набрал побольше пирожков на сегодняшний вечер, я сомневался, что он не поделится ими с Грэгори, а тот не позовет Винсента, а затем и Блейза, они не усядутся на кровати и… пирожков не станет очень скоро, в общем.
— Вы это… угощайтесь давайте, чего-то вы какие-то прям голодные сегодня. Ужин из-за меня надумали пропустить?! Нехорошо, ребятки, нехорошо…
Я сам не заметил, как уставился на тарелку с кексами, и лесник любезно предложил мне их попробовать. Не знаю почему, но все остальные принялись отнекиваться, отрицательно махать головами и странно выпучивать глаза на меня.
— Не-не Хагрид, мы НИЧЕГО не пропускали! Да, Гарри? Верно?
Но я не поддержал Симуса, готового терпеть голод ради высших целей, протянул руку и кекс со стола взял, не забыв поблагодарить хозяина за угощение. Затем беседа продолжилась.
— Перестань, Хагрид! Конечно, ты не хочешь нам рассказывать, но ведь ты знаешь, ты обо всем знаешь, что здесь происходит, — в голосе Гермионы слышна была неприкрытая лесть, и борода Хагрида зашевелилась. Великан улыбался, пусть улыбка и была скрыта волосами. — Мы просто хотим знать, кто накладывал заклятия, которые должны помешать похитить камень. Нам так интересно, кому — кроме тебя, конечно — доверяет профессор Дамблдор…
Дальнейшее помню смутно. Кекс не поддавался съедению, но я упрямо стачивал с него крошки передними зубами, и почти медитировал, прикрыв глаза и умиротворенно наслаждаясь скрипом каменного продукта питания, заглушавшего голоса опостылевших мне людей.
— … Профессор Стебль, профессор Флитвик, профессор МакГонагалл, папка приятеля вашего, ну и…
В воцарившейся тишине раздавался лишь треск поленьев и скрип моих зубов. Я широко открыл глаза, не переставая точить зубы о кекс, и поразился собственной глупости. Они ж охрану камня обсуждают! А я… грызу?!
— Дамблдор?.. –я поспешил внести свою лепту в обсуждение.
— Верно… — удивился Хагрид. — Угадал!
«Я вам не гадалка, чтоб гадать! У меня на листочке записано, кто там чего наколдовывал…» — мысленно я брюзжал, но улыбнулся так широко, как только смог растянуть рот. Однако Хагрид явно остался недоволен таким невниманием к своему рассказу, и собрался высказать свои подозрения.
— Гарри, а тебе не интересно разве, ты же нас совсем не слуш… — но тут он вскочил с места и подбежал к окошку. — Эй, там за нами кто-то подглядывал! Да что ж такое то, чего ж я занавеску то не задернул?! Да что же это… — сокрушался великан.
От хижины стремительно удалялась знакомая мне белобрысая макушка. А в след ей летели сотни моих проклятий!
— Это же… Малфой! — с ужасом выдохнул Невилл, подошедший к окошку.
— Да… — проскрипел я и еле удержался, чтобы не рвануть за ним следом и не наградить удирающего парочкой тумаков. Скучно ему стало! Я каждый вечер подробно о прошедшем дне рассказываю, так нет же — на дракона посмотреть захотелось! Да его папа с десяток купить себе может!
— Ну, ты же его попросишь… да? — с надеждой заглянула мне в глаза Гермиона. — Попросишь?
— Да его не просить надо, его бить надо, его в хорька превратить надо, его… — ирландец запнулся. — Ну, ты того… попроси! — и схватился за колено, запрыгав на одной ноге вокруг стола, а раскрасневшаяся Грейнджер отвернулась от стонущего мальчишки, как ни в чем ни бывало.
Достали вы меня, как же вы меня достали! Всё, прекращаем этот балаган!
Спустя десять минут я ворвался в гостиную Слизерина, вихрем пронесся мимо кучки девчонок, рассматривающих чей-то фотоальбом, и вбежал в спальню приятеля, запыхавшийся и злой.
— Да я это… просто посмотрел! Я никому не скажу! Или скажу? — Драко готов был действовать согласно моим интересам, и это приятно, но сейчас не до него.
— Ай! — я в сердцах махнул на приятеля рукой и повернулся к Рону, но увидев, чем сейчас занят рыжий, забыл, что и сказать хотел. — Это ты мои пирожки ешь?!
— Они не тфои, они фкольные… — с набитым ртом промычал Рон.
Стало обидно. Мелочь, конечно, но до недавнего времени Драко делился со мной всем и всегда. Он даже оставлял мне свое любимое жаркое из утки, если я вдруг опаздывал к ним на обед!
— Да ну вас! — я вновь махнул рукой, но уже ни на кого-то конкретного, а так, на пирожки, наверное… — Ты говорил, твой брат в Румынии с драконами работает?
— Говорил! У меня брат знаешь какой? О-го-го какой! — Уизли распирало от гордости за родственника, который, как я знал, единственный поздравил младшего брата с распределением и пожелал найти свой путь, каким бы он ни был. За одно это я готов был простить этому Чарли его фамилию. Нет, не в благодарность за счастье Рона, а просто за редкое качество — принимать жизнь такой, какая она есть.
— Вызывай!
— Чарли?
— Нет, драконов! — я чуть не взорвался от злости. — Ну разумеется Чарли! Будем ему Норберта отдавать, а то я больше не могу бегать…
Рон продолжал сыпать вопросами.
— Куда бегать?
— К Норберту!
— А кто он?
— Дракон! — меня всего перекосило, я чувствовал что краснел, зеленел, и бледнел, причем почти одновременно.
— А зачем отдавать?.. — совсем тихо поинтересовался Уизли и втянул голову в плечи.
— Чтобы Хагрида спасти, чтобы Норберта спасти, чтобы родственничку твоему понравиться, чтобы гриффиндорцев порадовать своей дружбой… верно?
Я уставился на Драко, словно в первый раз видел. Вообще-то я просто устал бегать, правда. Меня уже дергало от одного вида круглой хижины на холме! Я устал! Однако приятель думал по-другому. Не уверен, что мне понравились его мысли. Стало немножко не по себе. Однако огромные серые глаза Малфоя смотрели на меня честно и открыто, и даже моргали как-то незаметно.
— Верно…
— Ух ты, классно притворяешься!
— Ага…
Письмо мы написали, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. Но только выйдя в коридор подземелья, я остановился и обернулся на вход. Тот же черный камень, голая стена, тот же Пивз, играющий в теннис с этой самой стеной перед своим дежурством, что же изменилось? Я оглядывался по сторонам, но кроме полтергейста и непроглядной темноты ничего не привлекло моего внимания. Разве только Флитвик хлопнул дверью и покинул отцовский кабинет, леветируя перед собой стопку учебных планов, отчего споткнулся о выступ ступеньки и ругнулся, так меня и не заметив. В глазах защипало, захотелось завыть на пустоту вокруг! Эта тишина и гулкие удары мячика о стену, эхом отдающиеся в висках — все, что я слышал. Почудилось, что и сердце замерло, чтобы не мешать. Драко не похож сам на себя. Он думает, как Драко, говорит, как Драко, дружит, как Драко... но он не Драко!
— Это пройдет… — жуткий хрип эхом разнесся по пустому коридору, и я быстро обернулся. Позади, спиной ко мне, стоял Квирелл. — Драко поймет, нужные люди поймут… но Гарри, что важнее — друг или ты сам?
— Сам… — честно ответил я.
— Верно, не нужны тебе друзья. То умоляют, то недовольны тем, что вымолили, лгут они, к тому же еще и… предают. Всегда предают, помни! Однако тебе понадобятся единомышленники, как без них, но это со временем, со временем... Иди за мной!
Я покорно пошел следом, отказать Волдеморту невозможно. Ну не пожалуешься же ему на пустой желудок и плохое настроение?!
По пути, встречая кого-то, Квирелл, сильно осунувшийся за последний месяц, начинал глупо хихикать и громко рассказывать, как блестяще он одолел в Албании одного ужасного вампира, затем другого, потом еще одного… Пока мы шли, у меня сложилось впечатление, что профессор уничтожил весь вампирский род навеки вечные!
Проходя мимо совершенно пустой стены на восьмом этаже, Темный Лорд приказал:
— Заткнись! — и Квирелл замолк, прежде испуганно охнув. — Соболезную твоим ученикам, ты умерщвляешь их разум, безмозглый тупица… Гарольд?
Я шагнул немного назад, поближе к затылку профессора.
— Я здесь.
— Заходи.
— Куда?!
— Сюда, молодой человек, сюда… Эта комната откроет тебе свои тайны и скроет в себе все то, что ты захочешь скрыть. Я сам… прятался в ней когда-то.
Квирелл, движимый неслышным мне приказом, пошел прочь, сгорбленный и вялый, а я остался стоять перед ровной стеной. Что мне с ней делать? Головой пробить, что ли?!
— Ой… — этими незамысловатыми буквами я выразил свое впечатление, увидев на месте ровной стены высоченную кованую дверь с огромным засовом. Такие только в книжках про Азкабан можно увидеть!
Посопев и покряхтев где-то с минуту, я все же приподнял тяжеленный чугунный брус вверх и освободил задвижку. Осмотревшись по сторонам, протиснулся внутрь и…
— А-а-а!.. — это было уже не впечатление, это был самый настоящий испуг.
Я оказался на маленьком камушке посреди бушующего океана. Да, на нем стоял столик с едой, кувшин с каким-то напитком, маленький стульчик и вокруг не наблюдалось Хогвартса, вокруг вообще ничего не наблюдалось! Но я не прельстился такой свободой и едой, и выскочил из помещения в один миг, распахнув дверь с такой силой и скоростью, будто она картонная. Не понадобилось и Аллохоморы через букву «у»!
Потоптавшись у странной стены, я дотянул до ночного обхода Филча, и лишь после обмена любезностями с завхозом, решился вновь открыть дверь, которую Аргус даже не заметил. Для него она была невидима!
На этот раз я вначале протиснул в щель свой нос, и лишь затем, не унюхав соленых запахов океана, вошел туда сам и уже полностью.
Обычная комната: с оббитым серой парчой диваном на гнутых ножках в центре, шикарным письменным столиком из красного дерева, большим зеркалом в серебряной раме и зарешеченным окошком на дальней стенке, в котором, на безопасном от меня расстоянии, шумно ударялись о каменистый берег волны того самого океана. Вся обстановка была явно не новой, над ней хорошо потрудилось время, но и патина на серебре, и потертости мягкой мебели, и давно не знавший воска коричневый от грязи паркет создавали ощущение обжитости помещения.
Повалившись на диван, и потянувшись к румяному яблоку в вазочке, я понял, что до меня здесь наслаждались тишиной представители разных поколений. Зеркало напротив отражало мальчика с нездоровым цветом лица, подогнувшего одну ногу, и с аппетитом жующего сочный фрукт. Однако глянув в его сторону еще разочек, я вздрогнул. На диване лежал совсем другой мальчик, и он ничего не ел, а просто лежал, положив руки под голову и прикрыв глаза! Красивые волнистые волосы, на несколько лет старше, в мантии старосты… Я открыл рот и не отрывал глаз от видения. Словно ощутив чужое присутствие там, куда я мог только смотреть, мальчик открыл глаза, медленно повернул ко мне голову и подмигнул! Испугаться я не успел, наоборот, в меня вселился такой знакомый покой. Ну, он же говорил, что тоже здесь скрывался. Чего пугаться тогда? Просто я не один, просто магия ничего никогда не забывает, она помнит всё и всех…
За моим сном будет наблюдать юный мистер Риддл, он больше не причинит мне вреда, его больше не обманут, он больше никому не поверит, а значит, все у нас будет хорошо… и я заснул, счастливый и не одинокий.
* * *
Я пристально всматривался в бледное красивое лицо, которое обязательно было бы таким, если б его обладатель не строил капризные гримасы и не пытался скрыться от моего взгляда, загадочно поглядывая вдаль. Убить, покалечить, проклясть? Ну, временно? Что тогда выбрать, если все же проклясть — бородавки, прыщи или ослиные уши вместо собственных, маленьких, аккуратных и насквозь аристократических?
— Отомри, Гарри, чего уж теперь, я ж говорил тебе — гадкий он, гадкий!
— Угу… — в этот раз мне просто не хотелось возражать Симусу. Какой же Драко гадкий? Драко мерзкий, глупый и… в общем, если б из моих ноздрей мог валить пар, то повалил бы!
Спина Филча, еле различимая в мутном свете фонаря, виднелась чуть впереди, и все мы старались не упустить её из виду.
Это ж надо было мне потащиться к Хагриду за Норбертом, еще с час назад доказывая всем, что делать этого не буду из принципа! Драко поверил, разумеется, кивнул и задумал гадость, как стало ясно позднее. Но я же живой — взял и передумал! Не иначе, как шальное Империо в меня срикошетило…
Чарли оказался совсем не красавчиком, а приземистым плотным мужчиной с широким деревенским лицом и обычными веснушками. У него даже залысина имелась — тоже мне, богатырь великий! Меня он разочаровал, я же его поразил в самое сердце. Пока сотрудники Уизли упаковывали взбесившегося Норберта в странную конструкцию на двух палках, Чарли смотрел на меня, позабыв о правилах приличия, если он о них когда-нибудь знал, конечно.
— Мне всегда было интересно, каким ты вырастешь. Я ведь хорошо помню то смутное время… — сказал он задумчиво, отвернулся и затянул ремень на брезенте, из которого доносилось чавканье и жуткий рык. — Так ребята, — скомандовал он моей троице, а сам отошел, — дружно взяли ремни и потянули, и потянул-и-и-и…— Невилл чуть не умер от потуг и цветом сравнялся со спелым помидором. — Лучше с отцом, чем с Дурслями, верно? — мужчина несмело улыбнулся и постарался разрядить необычное напряжение между нами. — Лили мне рассказывала о своей сестрице, так что это везение парень, точно тебе говорю!
— Нет.
Чарли не стал переспрашивать, просто понял.
— Нормальные они?
— Нормальные.
— Вот как. Лили говорила, что…
— Мало ли что она говорила! — я вспомнил глупые слова матери в защиту Джеймса тогда, в тот роковой вечер. — Ей вообще надо было побольше молчать…
На меня оглянулись все, кто сейчас в поте лица работал над подготовкой к транспортировке, и Уизли зашептал:
— Не злись парень, а то прям страшно, на родителя становишься похож. Он всегда такой ходил! И ведь нравился ей... — мужчина фыркнул и сделал вид, что про маму ничего такого и не услышал. Но я все равно успел заметить сердитый блеск в его голубых глазах. Еще один ярый защитничек Лили Эванс. Даже не знает, о чем я говорю, но все равно бездумно признает её правоту!
— А что, папу тоже помните?
— Так одну школу заканчивали, Гарри. Северус не намного меня старше. Странный он, конечно, это да, но не старый! — Чарли весело хмыкнул.
Не дождавшись комментариев с моей стороны, Уизли неохотно оглянулся на своих людей.
— Пора мне…
— Да, вас уже два раза звали.
Но мужчина топтался на месте и заглядывал мне в лицо.
— А как там Рон? Чего повидаться не пришел?
— Нормально. Но выходить ночью из спален правила запрещают… и декан.
Чарли всего передернуло от таких моих слов. Он даже поморщился.
— Декан? Северус? Странно это всё: факультет, шляпа, распределение… Ты знаешь, что никто из Уизли на Слизерин не попадал? Никогда? — я кивнул. — Ничего, все оно как-то будет! — он сам себя пытался успокоить. — Декан ему запрещает, ну надо же, каким послушным стал…
— Спасибо, что Норберта забираете.
— А? Да не за что, это так, работа… До свидания, Гарри! Отцу привет!
Уже когда еле заметные точки в небе растворились и все вздохнули с облегчением, а Невилл так и вообще разлегся на полу, раскинув руки и тяжело дыша, вслед Чарли Уизли полетело мое:
— Гарольд я…
Спустя минуту по лестнице к нам поднялась МакГонагалл, в сеточке для волос на голове и в клетчатой шотландкой, любезно ведомая Драко Малфоем, тараторящем что-то о драконе и вопиющем случае нарушения школьной дисциплины. Увидев меня, приятель замер, икнул и покосился на декана, прикидывая, хватил ли у него сил на Обливейт? Но решив, что Обливейт в его исполнении и в случае неудачи обречен стать причиной его же отчисления, а то и лишения наследства, передумал. Потому сейчас мы дружно, как овцы на заклание, тащились в Запретный Лес. И в эту самую минуту меня с гриффиндорцами крепко связывала одна мысль — мысль об убийстве слизеринца!
— Но туда нельзя ходить ночью! Там опасно. Я слышал, там даже оборотни водятся, — Малфой крепко ухватил меня за рукав и судорожно сглотнул воздух, уподобившись Невиллу, который тоже сглатывал, но в сторонке.
— Ну вот, какой ты рассудительный стал, — в голосе Филча не было радости. — Об оборотнях надо было думать прежде, чем правила нарушать.
— Это не я нарушал, просто меня заодно с ними… — пожаловался приятель, но поддержки не дождался, разумеется, а мне так вообще пришлось удерживать Симуса от совершения еще одного нарушения, за которое нас бы точно оставили в лесу на недельку!
Из темноты к ним вышел Хагрид, у его ног крутился Клык. Лесник держал в руке огромный лук, а на его спине висел колчан со стрелами.
Аргус быстро сдал нас с рук на руки и чуть не бегом пустился обратно, позабыв, что, вообще-то, нас не мешало бы поругать.
— Чего это Филч добренький такой? Обычно старик школьников отчитывает, пока я его не прогоню!
— Испугался… — я кивнул на Клыка, с морды которого ручьями стекали липкие слюни.
— Да? — Хагрид обрадовался. — Точно, трусливый он, скажу я вам. Ну разве можно этой милашки испугаться? Разве можно, уси-пуси… — и потрепал чудище по мохнатому загривку. «Милашка» издал такой мощный рык, что его смрадное дыхание нас чуть с места не сдуло! — Ну ладно, поговорили и хватит. Все за мной. Смотрите под ноги! Чего здесь только не ползает…
Странное наказание, непонятное и совсем не детское. Драко ведь дрожит за моим плечом не потому что трус, а потому что боится. Это разные вещи! Просто он хорошо знает, кто водится в Запретном Лесу и какие чудища нашли себе здесь пристанище, изгнанные отовсюду, вплоть до детских сказок!
Темнота, сырость, стыд оттого, что ты в чужом доме, где тебе не рады, сопение Драко, попискивание Невилла, и угрюмость Симуса, еле сдерживающегося, чтобы не схватить меня за второй рукав. Они что, с ума посходили? Если я Снейп это еще не значит, что я заклинатель… тьфу! Неудачный пример. Короче, я что, ниндзя из маггловских книжек Даддли?! Я первокурсник!
— А-а-а-а!.. — кричать еще ужаснее уместно только перед смертью.
Я чуть было грудью не кинулся на защиту Невилла, столько отчаяния тот вложил в свой вопль. Хагрид схватился за сердце, да так и остался стоять, не двигаясь. Спасать Долгопупса просто было не от чего. На ближайшей лиственнице сидела перепуганная не меньше Невила дикая белая сова, и крутила головой, дезориентированная криком или, что более вероятно — оглушенная им! Дикие совы — это покинутые совы, ненужные, брошенные. Для них существует небольшой приют, но зачастую там нет мест, и отсутствует должное финансирование. Совятни для бездомных почтальонов открыл Дамблдор, а он не любит просить кого-то о помощи, поэтому птицы, да и все живое, не вписывающееся в общепринятые рамки, обитает в Запретном Лесу и здесь же умирает.
Клык скрылся под кустами, явив миру свою нетипичную для его породы «храбрость» и кончик хвоста. И пока его оттуда выманивали, обещая за то на завтрак аж десять сочных бифштексов, я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Страх исчез, раздражение ушло, по коже пробежали легкие волны. Я слился с лесом! Зажмурившись еще сильнее, я почувствовал в миле от нас кого-то белого, и серого, с копытами… и туловищем. Мерлин всемогущий, да я каждой клеточкой своего тела ощутил кентавров! Еще дальше них по земле ползали странные существа, у которых были и руки и ноги, но они не могли ходить… Да это несчастные эльфы, над которыми пять лет назад проводили кошмарные эксперименты ученые из Министерства! Справа рыл землю носом кабан, позади меня питало чешуйчатым зубром свои корни целое семейство деревьев-убийц, названных так по вполне понятной причине. Я даже ощутил биение сердечка испуганной совы! Вокруг меня больше не было хаоса, природа приоткрыла свои секреты и законы, совсем немножко, но и это дорогого стоит. Кроме меня из живущих лес может слышать лишь Дамблдор, Темный Лорд и этот… как его? Да уж, если уж и я не помню, профессор Бинс точно нуждается в вечном упокоении!
Вот оно как вышло, Хогвартс меня не признает, а лес признал. Они — два враждующих лагеря, и хоть в одном мне нашлось место. Что мне это даст сейчас? Какую пользу? Да никакой, но вот позже, когда подрасту, я смогу удивить многих, очень многих…
— Эй, Гарри, ты это… с Невиллом иди.
— А я?! — морально Драко был не готов меня покинуть.
— Ты и Симус с Клыком пойдете. Он, конечно, не ахти какой защитничек… но ты ж никому не скажешь, верно? — Хагрид улыбнулся себе в бороду и та зашевелилась.
— Без него убегать как-то сподручней, чересчур заметная собачка … — ирландец всегда мыслил здраво, если уж мыслил.
— Ага! — всем сердцем согласился Малфой, не заметив, с кем соглашается. — Заметная…
— А вы куда, Хагрид?
— Так это… разузнать кое-чего, да. И травок пособирать! Тут плохие дела творятся, Гарри, вы уж лучше походите неподалеку, так оно безопаснее. Ежели что, палочками в небо стреляйте. Я увижу, не трусьте!
Я смело зашагал вперед, раздвигая руками больно бьющие по лицу ветки, а потому не сразу заметил, что следом за мной никто ничего такого не повторяет. Но раз пощадил один раз, то как-то глупо его здесь бросать… нелогично!
— Неви-и-и-л! — позади послышался хруст веток. — Иди рядом! Я хоть подскажу, если тебя кто сожрать соберется!
— А ты голодный, что ли… — тихо ответил крадущийся.
Но я не обиделся, а заливисто рассмеялся, таким веселым мне показался страх Долгопупса. Он не деревьев-убийц боится, а меня! Тем не менее, бесцельный променад по ночному лесу, грозящий смертью четырем малолетним детям — это месть директора или своеобразный юмор? А может, последняя стадия помешательства? Что б ты, Норберт, в своем огне же и сгорел, тварь проклятущая… всё из-за тебя!
— А-а-а-а!..
Я невольно кинулся обниматься со столом какого-то дерева, содрогнувшись от ужаса.
— Не пугай птичек, Невилл, они перестанут петь и начнут заикаться… — отлепившись от колючей древесины и понадеявшись, что это не то самое дерево-убийца, я понял, что мое остроумное замечание о птичках пропало зря. — Невилл? Ты где?! Неви-и-и-л!..
В ту же секунду я услышал:
— Здесь я… — и кинулся к яме в нескольких футах от себя.
Мальчишка с трудом держался на её краю, ухватившись за ненадежный корень то ли бурьяна, то ли серой ползущей травы. В общем, это что-то не выдержало упитанного Невилла и оборвалось. В последнюю секунду я палочкой дотянулся до мальчишки и тот её ухватил, памятуя, что других спасителей поблизости нет. Если честно — я испугался до холода в животе. Мало ли что в этой яме?! Меня могли заподозрить, или еще хуже — обвинить в убийстве! И тут уже не выкрутишься — свидетелей нет, а жертва безмолвствует по причине своей безвременной кончины… Бррр!
— Эй, ты там не передумал? — от мыслей о срочном побеге меня отвлек все еще живой Невилл.
— Чего передумал?
— Спасать?
Мы оба понимали, что вопрос не риторический, и я серьезно ответил, вновь осторожно подойдя к краю обрыва:
— Ну, пока нет…
После непродолжительного молчания, с ноткой сомнения в голосе оттуда спросили:
— А как?
— Как как… Возьму палочку, выстрелю в небо и… Невилл!!! Где моя палочка?! — я забыл о страхе и готов был прыгнуть в яму с целью собственноручно придушить несостоявшийся труп. — Где она?! Я тебя спрашиваю, не молчи!
Но на этот раз из темной ямы не донеслось ничего. Долгопупс затаился, в полной мере осознавая свою вину.
Спустя минуту я отдышался, перестал рычать и топать ногами, и начал думать.
— Ты её с собой утащил?
— Ну да… — жалобно всхлипнули где-то внизу. — Я не хотел!
— Жить ты не хотел, что ли? Утащил и утащил, ладно уж… Я сам её протянул, не подумал. Теперь ищи давай, живо! — я чуть не споткнулся от посетившей меня мысли. — Так, а твоя палочка где?!
— Здесь…
— А чего ты мне голову морочишь?! Стреляй, зови Хагрида! Или хочешь с пресмыкающимися лесными познакомиться? Уверен, они точно хотят!
— Ууу… — там уже не всхлипывали, там рыдали. — Она поломала-а-а-сь…
Я сжалился, над убогими нельзя смеяться, поговаривал отец, рассказывая мне о том или ином недоумке, возомнившем себя зельеваром.
— Но осветить яму ты можешь? И половинка искрить способна, попробуй.
Слабый синеватый свет осветил не то что яму, а настоящую пропасть! Даже самый страшный враг не заслуживает такой смерти. Это змеиная ловушка. Нет, сами змеи в неё и не думают попадаться, они заманивают сюда своих жертв! Невилл сидел на куче костей, истлевших шкурах, сгнивших листьях, и готовился потерять сознание. Из носа у него шла кровь, рукава красной куртки оказались разорванными, а весь он грязным и мокрым от слез. Но не это испугало храбрый дух противного гриффиндорца, а ярко зеленая змея в шесть футов длинной, медленно ползущая к своему долгожданному ужину. Её длинное извивающееся тело издавало такое зловещее шипение, что кровь в жилах стыла. Именно его слышали перед смертью все эти кости, будучи еще живыми.
— Нельзя, нельзя, нельзя… — отчаянно шептал я себе под нос, пытаясь остановить рвущиеся наружу слова, смысл которых Невиллл никогда не поймет, но узнать, конечно, узнает.
— Гарри… — пискнул несчастный, и я решился.
— Уйди от него, и другим передай, сюда хода нет, поняла?
Змея дернулась, остановилась и оторвала голову от земли, высматривая источник звуков, приказывающей ей, что делать.
— Почему? — ответила она возмущенно. — Это моя еда!
— Я сказал!
Говорящий на парселтанге не просто знает еще один занимательный язык. Говорит не язык и не разум, вместо них говорит кровь, а ей помогают предки и древняя темная сила, скрытая в каждом темном маге на планете, поэтому змея не посмела пойти против законов природы и покорилась.
— Ладно, раз сказал, сделаю! Твоего брата опасаться надо. Ходите по земле, указываете добрым тварям, чем им ушшшинать… — недовольно шипя себе под нос разные нелицеприятные вещи, она уползла сквозь прорытый во влажной земле тоннель, всем своим видом демонстрируя, как сильно обижена на высшие силы и меня в частности.
Я не смог, просто не смог отдать на растерзание ядовитым клыкам этого недоумка, хлюпающего носом и окаменевшего от ужаса. За это я возненавижу его по-настоящему, знаю точно, но еще я понимаю, что Невилл будет жить и знать обо мне больше, чем другие, но ничего не сможет поделать с этим знанием. За это спасение он не сможет меня не поблагодарить, и будет это делать долгие годы, уж я постараюсь. Но разве можно выдумать для него наказание более изощренное, чем обязательства передо мной?
— Я сейчас приведу Хагрида, — с момента падения Долгопупса и до этой секунды прошло всего минуты три, но время в Запретном Лесу вещь ненадежная. Заслышав крики, нас могли уже искать, и не исключено, что совсем в другой стороне. Эти места путают и губят играючи. — Сиди спокойно, тебя не тронут. И ищи мою палочку! Быстро!
— Ты говоришь на парселтанге… на парселтанге… — Невилл пораженно качал головой и смотрел в землю. — На нем Салазар говорил, и Тот-Кого-Нельзя-Называть и… ты!
— Ну, одну две личности ты пропустил. Хотя неважно, они давно умерли, если тебе интересно, конечно.
— Я расскажу Дамблдору, он должен знать! Это умение страшных магов, страшных!
— Невилл?
— Что?
— Ты самоубийца? — слова вышли тихими, уставшими, и неожиданно грустными. Я не угрожал, просто спрашивал. Пусть Невилл поймет, как сложно быть мной!
Мы смотрели друг другу в глаза в полутьме, словно боролись, и я победил.
— Спасибо…
— Пожалуйста. И прекрати ныть, палочку ищи. А то расселся тут... почки застудишь!
— Да-да, я сейчас… — он принялся ползать на четвереньках, проверяя на волшебство все попадавшееся ему под руки, и пока он старательно махал сучьями, я решил не ждать чуда и пошел обратно, искать остальных.
Я не заблудился, ведь видел лес не хуже, чем при свете дня. Но желание сойти с тропы оказалось непреодолимым. Ноги шли сами, а ноздри трепетали от прекрасного сладкого запаха, доносимого до меня ветром откуда то слева, откуда то совсем рядом…
С трудом продравшись сквозь ветви дуба, я вышел на поляну. В нескольких метрах от меня лежал единорог, он был мертв. Я никогда не видел такой печальной и такой прекрасной картины. У единорога были длинные стройные ноги и жемчужного цвета грива. Сладко пахла именно его серебристая кровь, капающая из глубокой раны на шее. Но на поляне я был не один. За мной наблюдал человек в черном балахоне, наблюдал, но не пытался скрыться. И мне не нужно было метки Пожирателя, чтобы почувствовать его. У меня имелась своя — на лбу.
— Какая встреча, Гарри… Это судьба тебя привела ко мне, — надрывно хрипел знакомый голос. — Слышишь?
— Что?
— А ты прислушайся…
Я прислушался — вокруг мертвого тела, словно не желая покидать местно гибели, летала душа единорога. Она звенела, как колокольчик, пытаясь позвать на помощь сородичей и оживить свое остывшее сердце.
— Слышу…
— Да? Не думал я, не гадал, что так все выйдет… Ты, как я, совсем как я… Подойди!
Мне не нужно было приглашения, я хотел пить, хотел силы, хотел жизни! Мои ли это желания, я даже не догадывался.
— Сначала я, а там посмотрим… — сказал Волдеморт. В тот же миг Квирелл послушно упал на колени, наклонился к ране и принялся жадно пить кровь, словно безвольная кукла под управлением опытного кукловода.
Ничего омерзительнее представить себе нельзя, но нет на свете и ничего прекрасней, чем эта кровь. Так подумал не Темный Лорд, так подумал я сам. Передо мной открылись два мира: мир Лорда и мир тех, кто не приемлет мира Лорда. Две двери! И я сделал шаг, но не успел сделать второй, как громко треснула ветка под чьими-то ногами и мы оба обернулись на того, кто нарушил наше единение. Среди листвы прятался кентавр!
— Мальчик, ты проклял себя, ты всех проклял, ты же еще такой маленький детеныш, пожалей мир вокруг, подумай…
В его синих, словно ночное небо, глазах, стояли слезы, мускулистые плечи были опущены, а ноги заплетались, из-за чего он не сразу смог развернуться и пуститься бежать. Кентавр не вступил в схватку, он понял, кто перед ним, и это будет мой конец, если он добежит до своих. Гари Снейп перестанет существовать, его сгноят где-нибудь. Кто-то обрадуется, кто-то взгрустнет, да и всё на том. Но не оправдать надежд стольких людей, томящихся в Азкабане? Как я могу?
— Ну?! Верни его! У меня нет сил, но у тебя их полно! В тебе моя мощь, я верю в тебя, давай! — закричал Волдеморт, вложив в свой крик действительно много веры. Он не учил меня, не насмехался надо мной, он тоже боялся.
И я вернул кентавра, запутал его, переставив пенек на его пути, навел морок на его разум и сдвинул луну, невидимой рукой, и что есть силы, потянул его серебристую гриву, и он не смог, пришел, обманутый коварным лесом. Взмыленный, испуганный не меньше моего, он просто вывалился на поляну откуда-то сбоку и упал на одно колено.
Квирелл дрожащей рукой достал палочку и произнес срывающимся голосом:
— Авада Кедавра!
Зеленый свет озарил окровавленную поляну, на которой лежали уже два мертвых тела, и на мгновение ослепил меня. Но все же я успел заметить и другой свет — красный. Невилл нашел палочку и позвал на помощь.
— Мне нужно идти, Гарри… — произнес Лорд на затылке Квирелла и исчез, наверняка аппарировав к барьеру школы. Всё произошло так быстро, словно было не явью, а миражом. Смерть вообще приходит очень быстро, как я успел узнать.
Но мне хотелось уйти и немедленно, однако я замешкался, и на поляну выскочил ликующий Клык, от которого я не успел увернуться и оказался вылизанным им с ног до головы!
— Отпусти Гарри! Отпусти, кому говорю! — загудел Хагрид. — Я уже иду, иду… Эй, ребятки, нашлась пропажа! — крикнул он себе за спину и поспешил ко мне, помочь подняться.
Отряхивая с толстовки и джинсов собачьи слюни, я не сразу заметил, что звуки вокруг исчезли, затих даже шум весенней листвы. Казалось, природа горевала, утратив часть себя.
— Это… это… ужасно! Кто мог такое сделать?! — воскликнул Симус, подойдя к единорогу.
— Гарри, ты прости меня, прости. Не следовало вас одних отправлять, вон что с Невиллом приключилось, а ты тут… мог... погибнуть… с ними! Какой же я идиот! — великан чуть волосы на себе не рвал и бегал от тела к телу, причитая над каждым. — Звезды им предсказали! Ну дурачки, какие же дурачки… Марс, видишь ли, яркий!
— Они лежали, когда я пришел, — но Хагрид не слушал меня, он другого и предположить не мог.
На поляну начали выходить кентавры, они переговаривались друг с другом и печально качали головами.
— Флоренц, друг мой, этого не должно было произойти, не должно… — серый кентавр стоял возле убитого друга и бормотал горестные слова скорби. — Это вы во всем виноваты, вы! Ничтожные особи, не заявляйтесь больше в наш лес! — он в ярости забил копытом по земле. — Уходите! Прочь!
Симус, Драко и Невилл сбились в кучку у края поляны и смотрели на все расширенными от ужаса глазами. Но если бы кто присмотрелся повнимательнее, то заметил бы, что больше всего ужаса плескалось в ясных глазах Невилла. Он прятался за спинами остальных и отворачивался от меня, словно я пустое место. Быть может, таким вот образом он просто гонит прочь мысли о самом страшном? Мысленно я пожелал ему удачи. Ну, действительно, жить в одной комнате с тем, о ком думаешь такое… пусть лучше обманывается.
Меня подташнивало, кружилась голова, и все время казалось, что белоснежный кентавр вот-вот откроет глаза цвета неба и пожурит виновника своей гибели ласковым голосом. Такого я бы не вынес, да и как вынести… это. Но я стоял на ногах, хоть и с трудом, и с каждой прошедшей минутой понимал, что абсолютно не ощущаю страха и не испытываю никакой вины. Я ничего не ощущал. Будто невидимая завеса скрывала меня от всех переживаний, даже тело казалось чужим и двигалось просто по инерции!
Однако на выходе из леса я враз почувствовал все то, от чего меня берегла моя внутренняя магия. Перед глазами замелькали картинки одна ужаснее другой, сладкий запах крови уже не казался приятным, от него меня вырвало под дерево, там же я упал и застонал, схватившись за живот. Всего произошедшего не должно было быть, шептал мне Запретный Лес, все было задумано не так, не об этом вещали кентаврам звезды, Флоренц должен был жить, это я лишний…
Хагрид бегом бежал в замок со мной на руках, позади него что-то верещал перепуганный Драко, стращая всех своим отцом, а лес все что-то говорил и говорил… Но чтобы он не шептал мне, это еще не значит, что я с ним согласен!
04.04.2011 Глава 10
— Повтори… — простонал я так, словно умираю от вражеской Авады.
Драко вдохнул, заерзал на табуретке, посмотрел в окно, опять вздохнул и с мольбой в голосе спросил:
— В третий раз? Может, о другом поговорим, а?
Выражение моего лица приятелю не показалось добрым, он подоткнул одеяло и виновато забубнил:
— Да повторю, повторю! Ты ж у нас болеющий, жалко повторить, что ли… Ну так вот, встречает Дамблдор моего отца в Министерстве, а тот ему и говорит, почему бы вам, уважаемый директор, не посетить министра образования. И не просто посетить, а посетить немедленно…
Я зажмурился, представляя себе эту картину — лорд Малфой приглашает Дамблдора на ковер к своему другу министру, а тот просто не может отказаться! Сказать, что старику влетело за наше лесное приключение, все равно, что промолчать. Дядя Люциус посетил все чиновничьи кабинеты, пожал руку многим своим людям, пообещал им свое расположение и скрепил алмазной печаткой не один торговый договор с теми, с кем делать этого не собирался. Его статная фигура ослепила блеском своих перстней и трости почти все темные закоулки Министерства. Мне отлично известно, что хоть Дамблдор великий и могучий, он такой же наемный работник магической Англии, как например… мадам Помфри!
Его отстранили от должности только вчера, а над моей кроватью в больничном крыле уже пролили слезы сочувствия все члены школьной комиссии, начиная миссис Амбридж, оставившей мне на память розовую глиняную кошечку со страшной мордой, и заканчивая мистером Клаусом — худосочным и нервным начальником Отдела регулирования магических популяций. Все они желали мне скорейшего выздоровления, трясли руку, и клятвенно обещали, что ни с кем из нас такого больше не повторится. Эти люди не любили Дамблдора, что становилось очевидным при беглом взгляде на их довольные физиономии. Почему? Завидуют? Боятся? Не знаю. Но я, с каким-то странным удовлетворением понял, что не любить директора — не преступление. Преступление — убивать кентавра. И думая о Флоренце, знакомом Хагрида и самого Альбуса, я не мог не содрогаться. Однако ужас и страх ушел. Есть цель и к ней нужно идти, а раз мне и Волдеморту угрожала опасность, я поступил правильно… наверное.
— Эй! А в кабинет кто первым вошел?! Ты не сказал!
— Ну хватит, Гарри, хватит… Я как мексиканский попугай!
— Почему мексиканский?
— Они симпатичные!
— Если они белые, это еще не значит… А кто тебе сказал, что ты симпатичный?! — не то чтобы это было не так, но возмутиться все равно захотелось.
Пока Драко шипел мне на ухо подслушанный разговор Миллисенты с подружками, в зал ворвалась мадам Помфри, размахивающая руками и что-то гневно выкрикивающая себе за спину. Румяная и дородная, она напоминала булочку, только вот пахло от неё не сдобой, а горькими микстурами.
— Это не слыхано! Я не позволю!
— Но…
— Никаких «но»! Он будет выздоравливать медленно, и под моим присмотром! Ничего новомодного я не потерплю! Ты о его здоровье думаешь или об оценках?!
— Я его отец! — как-то жалобно возмутился папа.
— Ты мне еще тут порасскажи, кто кому отец! Раньше думать нужно было. Может, и не был бы им!
— Я декан!
— Ха! Тоже мне новость! Я тебя вот этими руками купала, а ты мне указываешь моё место, так что ли?!
— Э-э-э… — у этого самого декана больше не осталось аргументов, он выглядел перепуганным подростком и семенил за мадам Помфри, тщетно пытаясь доказать ей свою важность и зрелость. — Скоро экзамены!
— Так ты ж декан! Или, думаешь, сын декана провалит Зельеварение?
Папа как-то обреченно фыркнул, философски оглядел колбочку в своих руках, и засунул её в карман. Когда эта смешная процессия добралась до моей постели, Драко походил уже не на белого попугая, а на красный помидор, готовый лопнуть от еле сдерживаемого смеха. И пока этого еще удавалось избежать, поспешил меня покинуть.
— Крестный… ну… я пойду?
— Иди! — гаркнул папа и повалился на табурет у моего изголовья, закинул ногу на ногу, обнял собственное колено и начал раскачиваться. — Нет, ты слышал? Ты её слышал?!
— Он меня слышал! Вы, мальчики, оба меня слышали! — донесся грозный голос целительницы откуда-то из-за ширмы. Она готовила зелья и звенела посудой.
— Она запрещает принимать тебе зелье Скорейшего Выздоровления, я ничего не могу поделать! — отец обиженно надулся, нахмурился и уставился куда-то вдаль. В этот момент он точно выглядел не на свои тридцать, а на далекие пятнадцать лет! Он мне жаловался!
— Ну ладно пап, ну чего ты…
— Вы посмотрите, малое дитя успокаивает взрослого! Ай-яй-яй… Северус, и не стыдно тебе?
Папа пыхтел, скрипел зубами, но все равно выглядел юным и зеленым.
— Кто колючки выводил поттеровские с тебя, кто тебе синяки отцов… синяки лечил, а?
— Вы… — неохотно буркнул папа и покраснел. А я наблюдал за метаморфозами родителя с таким интересом, что даже забыл, где и что у меня болит!
— Вот! Именно! Поэтому ты до сих пор жив и здоров. И ребенок у тебя есть тоже по этой причине! — папа покраснел еще сильнее. — Это твое зелье вещь сильная, конечно. Но она не лечит организм, она его обманывает! Он тебе в качестве домового эльфа нужен, или как? Пожалей ребенка, пусть себе отлеживается!
Отец меня никогда не жалел, и мне велел не жалеть никого. Но чего стоило мне не скривиться от жалости к самому себе, ума не приложу. Я ощутил, что нужен отцу, и нужен сейчас, сию минуту, и то, что его зелье ускоряет сердцебиение и опасно, его не волновало. Да и меня не волновало, но такой жгучей, словно горький перец, обиды, я не испытывал очень давно.
— Ты чего, Гарри… Оно ведь сладенькое! — у меня на глазах выступили непрошеные слезы и мадам Помфри отнесла их на счет зелья, которое я как раз пил из её рук. — Вот так, а теперь ложись, потихоньку, потихоньку… Нужно будет компонент заменить, видать, не так что-то… Я скоро. И никаких опасных зелий, понятно вам?
— Понятно… — ответил я за двоих и покосился на отца, который уже не раскачивался, а смотрел в одну точку и о чем-то думал.
Мадам ушла, так и не осознав, что отчитывала мальчика из прошлого, а не того, кем он стал. Папа грустно усмехнулся, мыслями явно пребывая где-то очень далеко.
— Странная она все-таки…
— Кто?
— Память! Когда-то эта женщина отказалась принять меня в ученики, потому что ходили неясные слухи, а ведь я её умолял…
— Пап?
— Что?
— А тебя твой папа бил, да?
Отец сжал губы, встал и выпрямился, откинув полы длинной мантии. За какую-то секунду он преодолел весь свой сложный путь от юности и до нынешней своей роли. Высокий, строгий человек, вечно всем недовольный, вечно всем указывающий на их интеллектуальную несостоятельность. Это что, маска? Нет, целительница ошибается, представляя на его месте своего нескладного юного пациента, ошибаются и ученики, смеющиеся над его вечно жирными от пара волосами и считающие папу чем-то вроде местной страшной легенды, ошибается даже дядя Люциус, это он с ним дружит, а не папа, папа даже со мной не дружит…
— Вы задаете много вопросов, молодой человек. Я не обязан на них отвечать.
Дамблдор сокрушается, что я много читаю, отец сокрушается, что я много спрашиваю… Один Волдеморт не в претензии, хотя это я его развоплотил!
— Ну и ладно…
— Приподнимись.
— Но у меня спина болит, я ударился и…
— Приподнимись! У нас готов… второй камень, но раз ты сейчас не в состоянии совершить по-настоящему важное дело, соизволь хотя бы оторваться от постели.
Я почти вскочил, несмотря на резкую боль в пояснице. На выходе из леса я потерял сознание очень неудачно, упав на острый булыжник, и он глубоко разрезал мне кожу. Папа вытянул палочку, одни четким движением приставил её к моему виску и вытянул из него тонкую голубую нить — мои воспоминания о прошлой ночи.
— А я буду помнить?
— Конечно, а как иначе? Твоя жизнь складывается из кусочков, и каждый из них важен.
— А ты не мог бы… стереть этот один? Пожалуйста!..
— Мог бы, но я не стану этого делать, — сказал отец, как отрезал. — Да, кстати, Уизли передал, держи… — и он вытянул откуда-то пакет с румяными поджаристыми пирожками, запах которых вызвал у меня бурное слюноотделение и желание съесть их все. — Сказал, что задолжал их.
Папа задумался, глядя на то, как я давлюсь выпечкой.
— Только ты мне честно скажи, кто из вас голодает, а?!
Я засмеялся, чуть не подавился по-настоящему и сделал вид, что забыл все только что сказанное. Когда учебный год только начинался, я думал, что буду защищать интересы отца, буду ему помогать, буду послушным. Но год почти минул, я многое пережил, многое узнал… но что-то изменилось. Оказалось — у меня есть собственные интересы! Пока они совпадают с интересами отца, но и только.
— В пасхальные каникулы у меня будет время… С кем ты хочешь их провести?
— С Даддли!
— Да? — отец с еле заметным облегчением выдохнул и поправил одеяло, которое сегодня поправляли все, кому не лень. — Отлично, раз вы ладите…
Мы оба были рады. Он — тому, что не придется возиться со мной, я — тому, что не придется смотреть, как папа возится со мной и скучает. И еще мы оба понимали, что это нормально, мы любим друг друга, я… знаю! Но мы слишком похожи, что ли. Нам лучше порознь. Наверное, на каникулах я бы не отказался послушать Темного Лорда, узнать побольше всяких там заклятий, тайн, магических штучек… Однако пасхальные курсы по взращиванию темных волшебников едва ли получат лицензию в Министерстве, к сожалению, поэтому я в который раз выбираю Тисовую улицу, а что остается?
Папа постоял еще минутку, поправил еще и подушку, неуклюже похлопал меня по ушибленной ноге, за что был награжден мощным тычком пяткой в бедро, возмутился таким моим поведением и ушел. Его шаги уже затихли, я расслабился и готовился заснуть, как меня опять хлопнули по несчастной ноге!
— Что за… — я вытаращил глаза. — Пап? Что-то забыл?
— Забыл. Каникулы дома проведешь!
— Но…
— Если посмеешь спорить, будешь наказан.
— Я Даддли обещал!
— Можешь пригласить его к нам. Только еду пусть с собой берет! — папа осуждающе поморщился и хмыкнул. — Разжирел твой кузен до неприличия, смею заметить.
— Он просто плотный… — заступился я за брата и насупился.
Да уж, возможно, после смерти матери, которая, надеюсь, наступит не скоро, Даддли и зайдет к нам на огонек, если на пороге папа не встретит его Авадой, но до тех пор — никогда.
Пирожки в желудке сбились в тяжелый жаркий ком и мешали мне нормально вздохнуть. Я не поверил в отцовский долг, который как раз и старался выполнить декан Снейп. Он чего-то испугался! Его темные глаза смотрели на меня как на плохо изученный экспонат, и то ли он не заметил, чего хотел, то ли наоборот, увидел во мне то, чего боялся…
— Всё, точка.
Папа ловко застегнул все пуговицы на сюртуке, благо его пальцы куда тоньше и длиннее, чем мои, поднял ворот и стремительно вышел, чем-то раздосадованный и еле сдерживающий непонятную мне ярость. Шторку он задернул с такой силой, что та оторвалась от петелек в нескольких местах!
Опять я мало что понял. Оставалось только лежать и ежиться, вспоминая черные зрачки декана Снейпа. Опять этот его чужой взгляд, полный тайн и недомолвок, который за год уже успел позабыться. Я не наказан, не обижен, не брошен, сыт, не одинок, да и поясницу мне вот-вот подлечат, хотя я заслужил, чтобы она болела еще долго, но почему же я сжимаю под одеялом холодные кулаки и улыбаюсь через силу в прямую отцовскую спину, словно сам себе лгу? Ответ пришел сразу же, будто мир давно его знал — мы с отцом поссорились, но не так, как ссорятся отец и сын. Эта ссора скрытая, беспричинная, сложная, мы никогда не упомянем о ней и словом, но она навсегда останется в каждом из нас…
* * *
Я все же решился пригласить Дадли к нам домой, и специально для этой цели посетил Тисовую улицу. Но радостно изложив торжественное приглашение, я понял, что приглашать придется не кузена, а врача, и не к нам в Лондон, а именно в этот дом. Тетка повалилась на диван, заохала, а мы принялись хаотично носиться по дому в поисках воды и успокоительного, периодически сшибая друг друга с ног.
— Гарри! Достал? !
Я балансировал на высокой табуретке в кухне, пытаясь дотянутся до упаковки с таблетками, которые тетя прятала повыше, чтобы Дадли не слопал яркие пилюли, приняв их за обожаемые ванильные леденцы, а он мог, точно знаю.
— Дядя Вернон, а тут синие и зеленые, какие брать?
— Ну… Бери все! — принял он совсем неумное решение.
В результате, вначале мы подсунули женщине слабительное, затем дядя хлопнул себя по лбу, побледнел, и предложил жене еще одну таблетку, на сей раз уж точно успокоительную. Спустя минуту кузен резко вспомнил, что эту «зелененькую» он пил при расстройстве желудка, а дядя уже не хлопал себя по лбу, а усердно его почесывал и, как я понимаю, надеялся, что вторая таблетка купирует действие первой. Я разозлился, взял себя в руки, прикрикнул на остальных и заварил самый обычный мятный чай! Тетка продолжала охать, а мы сидеть возле неё и отдыхать от праведных трудов по её успокоению. Иногда она открывала поочередно то один глаз, то другой, живо напоминая мне Буклю, и смотрела на меня взглядом обиженной кошки, к хвосту которой мы не так давно привязывали консервные банки.
— Нет? — жалобно поинтересовался я.
Тетка приподнялась и потрепала мою щеку.
— Нет! — ответила она так, словно судьбу мира решила.
Каникулы я провел в темном доме, в своей комнате, один. Нет, папа там тоже присутствовал все семь дней, но его участие в деле моего досуга сводилось к проверке моего усердия по внеклассному чтению. Он забил спальню такими фолиантами, на которые было страшно дышать, ведь в голове постоянно крутилась их рыночная стоимость на данный момент! Несколько таких книжек еще и кусались, к тому же, а одна постоянно норовила протянуть ноги в виде ремешков и сбежать от меня под кровать! Ловила беглянку и воевала с ней Хельга, без которой я бы, наверное, и не пережил эти дни. Меня даже к Малфоям не пускали. Радовало одно, узнай Дамблдор, что именно я читаю, он бы сначала помер от зависти, а затем воскрес и заавадился от злости! Все изучаемые мной науки — дети запрещенной старой школы магии. Не черной, не светлой, а той, которая породила эти понятия.
«Вот на что деньги то уходят!» — отчетливо понял я, открывая огромную книгу второго века нашей эры, с листками из кожи какого-то животного, и мне оставалось лишь надеяться, что это животное — не человек.
«Зеркальное отражение сущностей стороннего мира» — гласило название, выдубленное широкими неровными бороздами на обложке. Чтение меня захватило, я читал весь день и всю ночь! За последние месяцы мне дважды пришлось столкнуться с зеркалами, с одним — в заброшенном классе, а со вторым — в той странной комнате, которую мне показал Волдеморт. Строчки, мелькавшие у меня перед глазами, открыли столько тайн магии, столько возможностей хранить секреты, что дух перехватывало! Я захлопнул талмуд не сам, его захлопнула Хельга, увидев, что от напряжения мои глаза уже покраснели и слезятся. Но я запомнил все, абсолютно всё!
В школу я вернулся на день раньше. Успел поговорить по душам с Филчем, успевшим за время каникул переболеть желудочным гриппом в полном одиночестве, проверить наличие комнаты с зеркалом и Риддлом в нем, погонять по этажам Пивза, в отместку за все его неудавшиеся попытки помочь младшему Снейпу хоть в чем-то. Мне даже повезло, и я увернулся от Хагрида, рыдающего при виде меня каждый раз, как только я появлялся в поле его зрения. Он до сих пор представляет меня на месте единорога или кентавра, бедный и глупый лесник.
Первым из гриффиндорцев, исключая меня, вернулся Симус — бледный и злой не как Симус, а как самый настоящий Малфой. Все эти дни он проходил школьную программу вместе с матерью, что не помешало ему чистосердечно признаться мне:
— Я ни черта не знаю, Гарри!
К тому же он постоянно бегал на третий этаж — проверять наличие Пушка, и трясся так, словно ожидал, что в школу вот-вот ворвется Волдеморт с армией головорезов, во главе которой будет мой отец! О последнем я просто догадывался, как вы понимаете. Ни Невилл, ни Гермиона разубеждать его не хотели, они думали также, только не тряслись — меня стыдились.
Весенняя свежесть сменилась удушающей жарой. Наступила пора экзаменов, легких до неприличия. Уже лет тридцать, как школьную программу упростили, и Флитвик, заставляющий учеников пускать в пляс ананас, меня не пугал. Равно как и МакГонагалл, по заданию которой я превратил мышь не в простую табакерку, а золотую. Похвалила она меня как-то вяло и грустно, кстати, а в глаза почти не смотрела, знала, что я могу больше, и это её почему-то расстраивало. Финниган тоже смог трансфигурировать мышь в табакерку, но только чугунную и с мышиным хвостом, и только после того, как я целый час потел под кабинетом, объясняя ему, как именно это сделать! Про хвост я ничего такого упоминал, разумеется, его осечка.
А затем, в библиотеке, сызнова повторяя пройденные тесты по истории магии, но так и не вспомнив, кто изобрел самопомешивающийся котел, Симус вспомнил нечто такое, что сулило мне большие неприятности, больше смахивающие на настоящую беду…
Он резко вскочил на ноги.
— Ты куда? — сонно поинтересовалась Гермиона, почти уснувшая над учебником.
— Я только что кое о чем вспомнил, — пояснил мальчишка. Лицо его побелело. — Нам надо срочно пойти к Хагриду.
— Зачем?! — только и смог выдавить я, уже спеша за ирландцем.
— Вы не думаете, что все это очень странно? — наконец произнес Финниган, взбираясь по поросшее травой склону и помогая вскарабкаться на него перепуганному Невиллу. — Странно, что больше всего на свете Хагрид мечтал о драконе. И тут вдруг появился незнакомец, у которого чудесным образом в кармане оказалось яйцо дракона. Ведь разведение драконов запрещено. А как вы думаете, сколько людей с драконьими яйцами в карманах бродит по Англии? И скольким улыбается удача, и они встречают своего Хагрида? Почему же я раньше об этом не подумал?
Конечно, Хагрид не знал, что незнакомец в капюшоне с драконьим яйцом в кармане — Квирелл. Но распроклятой троице все же удалось узнать секрет Пушка.
— А он… он спрашивал что-нибудь про Пушка? — спросил лесника Симус, с трудом сохраняя спокойствие.
— Ну… да… А чего тут такого? Думаешь, много по свету трехголовых псов бродит? Ну, я и рассказал про Пушка… ну… что он милашка, если знаешь, как с ним обходиться надо, да! Ему только спой, или на флейте поиграй немного, или еще на каком инструменте, и он уснет сразу, и…
На лице Хагрида внезапно появился испуг.
— Не должен был я вам такое говорить! — взревел он. — Забудьте, короче, что я тут наболтал! Эй, ты куда?
— Симус, постой! — кричал я ему в спину. — Это еще ничего не значит, зачем тревожить Дамблдора?
Я на удивление быстро его догнал, и не сразу понял, что мальчишка стоит, как вкопанный.
— Гарри, ты хочешь помешать Тому-Кого-Нельзя-Называть, или не хочешь? — с хитрым прищуром поинтересовался он у меня и я от неожиданности даже отступил от него немного.
— Да, Гарри, хочешь или нет? — повторил за ним запыхавшийся Невилл.
И пока аналогичный вопрос не задала отставшая от нас Гермиона я, с убежденностью в голосе, поспешил заверить сомневающихся:
— Да как вы можете! Он… он… он знаете что с моей мамой сделал?!
Все отвернулись и засмущались, уставившись в землю, а страшное мгновение прозрения, грозившее наступить вот-вот, прошло по касательной, так и не задев их умы. Я должен был им помешать, но не смог. Симус как машинное отделение паровоза, тягач, а я безвольный вагон, потому что иначе просто нельзя!
Единственное, на что меня хватило, это написать письмо отцу и передать его Хельге. Я писал неровно, глаза застилал туман, и пока остальные обсуждали у директорского кабинета, что будут рассказывать Дамблдору, сунул бумажку эльфийке, сделав вид, что получаю от неё указания по поводу предстоящего ужина у Малфоев в честь окончания учебного года.
— Да, именно тот костюм, и вообще, мне сейчас не до этого, Хельга, отстань от меня! — проорал я из-за угла, и вышел к остальным.
Они как раз выяснили у Минервы, что директора нет, и я встрял в беседу.
— Он улетел? — спросил я слабеющим голосом. — В такое время?
— Видите ли, мистер Снейп, профессор Дамблдор очень известный волшебник, и у него часто появляются срочные, неотложные дела.
— Но это важно!
— Вы хотите сказать, Снейп, — профессор МакГонагалл не прибавила к моей фамилии свое обычное «мистер». Это означало, что она уже вне себя и лишь усилием воли держит себя в руках. — Вы хотите сказать, что ваше дело куда более важное?
Да, это я и хотел сказать, мое дело важнее! Я так сильно хотел, чтобы директор оказался на месте и «образумил» нас, что смотреть на декана еще искренней, чем в тот момент, я больше уже не смогу. Моя «честность» её обескуражила, она склонила голову набок и внимательно на меня посмотрела.
— Не стоит так переживать, Гарри… Уверена, он скоро вернется. Я ему передам, что вы его искали.
— Это произойдет сегодня, — заявил Симус, как только профессор МакГонагалл отошла достаточно далеко и уже не могла нас услышать. — Или прямой сейчас! Сн… кто-то узнал все, что ему надо, и дождался, пока Дамблдор уедет! Бежим!
Гермиона поперхнулась воздухом. Финниган и Невилл, заметив, что она смотрит за их спины, быстро оглянулись. Позади них стоял папа. Он обошел нашу компанию, мило улыбаясь, остановился позади меня и вежливо произнес:
— Добрый день! Не стоит упускать возможность насладиться прекрасной погодой, не так ли?
— Э-э-э… — протянул Невилл, потеряв дар речи.
— У вас такой вид, что можно предположить, будто вы что-то затеваете. А ваш факультет не может позволить себе еще сотню штрафных очков, верно, сын?
— Да! — излишне радостно согласился я.
Он положил тяжелую руку мне на плечо и нагнулся поближе.
— Не дай своим друзьям совершить очередную глупость, мне же еще учить их и учить…
Все стояли белые, как мел, а Долгопупса колотила мелкая дрожь. Он вообще при виде моего отца терял человеческий облик и превращался в столб, с тем лишь отличием, что у этого столба имелись руки о ноги. Однако трусились не только они.
«Квирелл на пути к камню, в этот самый момент. Делай что хочешь, но не дай им проникнуть туда первыми. Ты все знаешь, а то, что в кармане, поможет решить проблему. Нужно было раньше его туда поместить, а не дожидаться твоего выздоровления. Меня заметят, моя магия сильна, тебя почему-то обнаружить сложнее. Действуй по обстоятельствам, но не выдавай себя. Слышишь меня?! Ни в коем случае! — раздался встревоженный голос у меня в голове. — Всё это походит на ловушку, будь осторожен, Гарольд, и помни о цели…»
Но что я могу?! Ступефаем в них пальнуть? Завопить: «Подождите, там сейчас Квирелл, не будем его беспокоить?», или прикинуться умирающим? Так они мадам Помфри позовут и всё на том. Я принял решение, по своей глупости не уступающее решению дядя Вернона накормить жену всеми таблетками, в надежде, что они помогут. И я решил, что буду решать, как действовать, уже на месте. Если я до него доберусь. Спины гриффиндорцев мне в кошмарах будут сниться! Отчего они так быстро бегают?! Нет, если выживу, точно займусь физкультурой.
— Подождите меня-я-я! — заорал я, путаясь в полах мантии и своих длинючих ногах, попутно вспоминая, какие препятствия ждут меня впереди. Силки, потом ключи, потом шахматы… Да черт с ним, разберусь!
Но, как оказалось, разбираться мне предстояло не только с препятствиями, но и с тупостью окружавших меня индивидуумов.
— Я флейту не взял, мы так быстро побежали… — заканючил Долгопупс и покосился на меня исподлобья.
И я, своими руками, наколдовал им орудие собственной пытки! И мне дорогого стоило не выколоть маленькие поросячьи глазки пухлого!
Дальше все пошло по плану, за исключением не оправдавшей моего доверия Гермионы. Дьявольские Силки мне пришлось поджигать самому, изображая из себя чуть ли не героя всея Англии, а еще книжки любит читать. Грош цена этим книжкам! Тьфу на них! Затем я усердно молчал в комнате с ключами, пока остальные совещались, как же поймать нужный, затем еще более усердно проклинал не такую уж и дурную Гермиону. Ей в голову пришла «замечательная» мысль — не играть в шахматы, если ты не умеешь в них играть! Мне было поручено обезножить шахматные фигуры, не ожидавшие такого подвоха, и я попрактиковался в любимом заклинании Драко, который тот с успехом применял на Невилле, и к тому же не раз. Еще шахматную доску можно было запросто перелететь, конечно. Но это как-то слишком быстро, и я даже боялся помыслить о таком, вдруг бы моя мысль передалась телепатически? Поэтому я с чувством, толком, расстановкой, и так медленно, как только мог, издевался над бедными королями, лошадьми и ладьями. Такая простая магия меня смущала, если честно, очень смущала… Наконец, пробравшись сквозь кучки вынужденно неподвижных фигур, мы добрались до комнаты с троллем. А мне не изменяла не только память, но и нюх. Я закрыл нос руками, старался не дышать, и перебежал комнату с закрытыми глазами!
Однако каждый шаг давался мне с трудом. Сложно представить, что сейчас творится в зале с камнем. Успел ли Волдеморт? Там ли он до сих пор? Что случится, когда мы войдем? Я с тяжелым сердцем открыл дверь в помещение с семью разнокалиберными сосудами. В моих словах нет ни слова правды, я лгу постоянно и совершенно не мучаюсь угрызениями совести, ведь иду к цели, но смогу ли я причинить им… большой вред? Хотя из них только Симус и не был в опасности, благодаря мне. Вон они как выстроились в рядок, ждут, когда же я что-то скажу, помогу… Смогу ли я помешать Волдеморту причинить им вред? Нет, последнего я точно не сделаю, уж простите меня, но… нет.
— Это логика! Просто логика! — взвизгнула Гермиона, довольная собой. Она улыбалась, наивная девочка.
Конечно, логика, только ты никогда её не постигнешь, в загадке отца нет отгадки, как и в нем самом. И чтобы ты сейчас не прочитала, выбора не дано. Есть ключ, открывающий путь и вперед, и назад, и этот ключ у меня в голове, голове отца, директора и Квирелла. Не для того Северус Снейп все выдумывал, чтобы кто-то мог проникнуть сюда. Дамблдор лично проверял его работу. И, как по мне, папа единственный, перед кем стояла подобная задача. Остальные просто схалтурили! Я вел войну сам с собой — открыть путь или дожидаться здесь? Для них опаснее идти вперед, но то, что там, этот камень, как же интересно, как волнующе…
— Между прочим, многие величайшие волшебники были не в ладах с логикой, и, попади они сюда, они остались бы здесь навечно.
— Как и мы, — мрачно вставил Невилл. — Разве не так?
— Дайте мне подумать, минуту.
И пока она думала, я еле заметно двинул палочкой и прошептал заклинание, сделав вид, что завязываю развязавшийся шнурок и бормочу нелестные эпитеты в адрес «гениальной» Гермионы. Определившись с сосудами, все равно ничего не выбрать. Они теперь все действовали одинаково, хочешь — пей и иди сквозь огонь, хочешь — пей и иди вперед. Но судьба не желала ей помочь, и Грейнджер, на свою беду, выбрала самый большой сосуд, а его хватит на всех…
В моей игре не было правил, и раз так вышло, значит, так тому и быть. Мне известно, если камень попадет к Волдеморту, долго мы с отцом в школе не задержимся. Дамблдора свергнут, и для нас откроется большой мир, полный денег, власти и силы. И уже никакая Молли Уизли не посмеет меня пожалеть!
— Ну что, вперед? — спросил я, шагнул к столу и сделал первый глоток. Обычная вода, холодная и немного прелая, а никакое не вино, разумеется. Моему примеру последовали другие, и все они жутко боялись. Я смотрел на них почти с умилением. — Ну же, Невилл, ты чего отошел?
— Мне, наверное, лучше здесь подождать. Я такой неуклюжий, помешаю еще…
— Ну уж нет, еще чего! Живо пей! — прикрикнул на него Симус.
Для них момент был просто судьбоносным, страшным, не предназначенным для детских душ, глаз, и ушей. Меня же готовили к нему очень долго, и я стоял, сцепив руки за спиной, спокойный и решительный. Иногда только убирал ниспадающие на глаза волосы, и каждый раз, когда я это делала, Долгопупс вздрагивал. Его нервы готовы были сдать свои позиции, ему было не просто страшно, ему было смертельно страшно. Он просто узнал такое свое ощущение, я видел это по его глазам. И полет над игровым полем, и змеиная ловушка — ничего не прошло для него зря. Мальчишка поумнел!
— Пусть остается, — строго сказал я, позабыв, что должен нервничать. И о чудо, со мной не стали спорить. Настоящий Снейп их подавлял! Я будто бы несмело улыбнулся Невиллу. Ему моя улыбка говорила о многом. Третий раз, дружище, третий раз… помни мою доброту!
Мы шагнули сквозь огонь, на мгновение закрывший от нас то, что за ним, но уже в следующую секунду оказались в последнем зале, посреди которого стоял Квирелл…
Что должны были сделать первокурсники, увидев того, кто сильнее их в тысячи раз? Попытаться разоружить, насмешив тем самым до колик в животе и надеяться, что от них, колик, он и скончается? Одно мимолетное движение и все мы оказались связанными, без палочек и возможности выбраться, единственное, что у нас осталось — это удивление. Именно у нас, я тоже удивился, и еще как — веревки скрутили меня слабо, почти ласково. Для него существует разница — кто перед ним. Существует!
— Так-так, кого я вижу… Цвет краснознаменного факультета, весь цвет… Чем обязан, дорогие мои?
Взмокший, бледный и жалкий Квирелл, со сбившимся тюрбаном на голове, выглядел совсем не так уверенно, как говорил. И его походка в вразвалочку, и исчезнувшее заикание, и слова, произносимые словно через силу, с хрипотцой в голосе — все это ясно говорило, что управляет им кто-то другой. Выходит, камень еще здесь? Уж темный Лорд придумал бы, как исчезнуть, добыв то, что ему нужно!
— Не трогай камень! — проорал Симус с закрытыми глазами. Я покосился на него с недоумением. Нужно будет запомнить, что если будет бой, а мы вдруг окажемся с ним на одной баррикаде, пусть идет первым, ему явно нравятся мысли о скорой смерти, идиот!
Мое фырканье все же вырвалось наружу, и так как мы сидели спиной друг к другу, как лепестки ромашки, ирландец издаваемые мной звуки уловил.
— Чего? — зашипел он.
— Да, не трогай! — великодушно и громко согласился я с ним, и на этот раз скептически фыркать довелось уже профессору.
— А я тебя ждал, Гарри…
— Да? — я сильно заинтересовался.
— Ну, не то чтобы прямо сейчас!
Да уж, даже и не сомневаюсь.
— Понимаешь, тут есть одна загвоздка… — он замолк, осознав, что беседует слишком обычно.
В этот момент Симус опять проявил свою напористость и пытливость. Брал бы пример с Гермионы, сидит себе спокойно и молчит, как рыба. Хорошенькая такая рыбка, просто загляденье!
— Это вы тролля выпустили? И профессор Снейп не виноват?!
Я счел нужным возмущенно задергаться, праведно гневаясь на за такую несусветную глупость. Не выдавать себя, значит, не выдавать.
— Ты слишком любопытен, чтобы оставлять тебя в живых…
И как с таким не согласиться?!
— Подойди! — кивнул он мне и стянул с себя тюрбан. Симус охнул, а Гермиона впервые издала какой-то звук, похожий на писк.
Избавив меня от веревки, он поманил меня к себе пальцем, а затем обернулся. И на меня вновь уставились жуткие красные глаза Темного Лорда. Сколько воли нужно иметь в себе, чтобы существовать вот так…
— Стань здесь.
Я послушно встал перед зеркалом Еиналеж, которое ожидал тут увидеть в последнюю очередь. Уж лучше бы камень тролль охранял, или мертвец какой-нибудь страшненький!
И в моей голове зазвучали слова:
«Что ты видишь?» — спросил Волдеморт.
«Себя. Я подкидываю... — меня будто по голове кто ударил, — камень!»
«Что дальше?»
«Я ложу его себе в карман… Ой, я чувствую тяжесть в мантии. По-настоящему!»
И я потянулся в тот карман, который еще секунду назад был пустым, а теперь там лежало то, что способно дарить вечную жизнь всем живому! Однако в следующую секунду моё запястье больно сжали холодные пальцы Квирелла.
«Не спеши! Ответь мне — ты хочешь только найти камень, не использовать его?»
«Я не…»
«Не ври, только не сейчас. Ты знаешь, кто я такой, знаешь, что мне ничего не стоило тебе соврать тогда, и лгать потом. Я поступил так?»
« Нет…»
«Мне опасно тебе лгать, нас ждет общее будущее или же общая гибель. Одна на двоих! — слова просто взрывались у меня в голове. — И не имеет значения, хотим мы этого или нет. Говори мне правду!»
«Да, хотел бы… когда-нибудь» — я сказал то, что еще минуту назад было неизвестно мне самому.
Пальцы Квирелла вновь сжали мою руку, но теперь — с одобрением.
«Молодец, Гарольд, молодец… Это ловушка, твоя и моя. Альбус планировал сказать тебе, что чистые намерения твоей души меня одолели, но зеркалу все равно, какие у тебя намерения, оно не чувствует, в нем нет жизни… Каков хитрец!»
Симус закашлялся и я очнулся от раздумий.
«Камень что, опасен?»
«Я чувствую его силу, он настоящий. Тот, который в правом кармане, а не левом… — он горько скривился. — Но он убьет меня, на нем персональное заклятие, какая честь для простого ученика Альбуса, какая честь… Я испарюсь из этого тела, только дотронувшись до него, и всё пропадет зря. Посмотри мне в глаза!»
Я опять заглянул в его кровавые глазницы и содрогнулся. Они горели ненавистью, отчаянием, а еще в них плескалась бездонная боль. Его учителем был Альбус, он учил его самозабвенно, всему, что знал сам. Он восхищался своим воспитанником, хоть теперь и не признает этот факт, но ученик оказался сильнее, его мощь поразила и испугала учителя, вот из-за чего все началось…
«Когда-то давно Дамблдор верил, что все вокруг него слабее, но это не так. Меня нет в мире живых, но я сильный, и ты сильный, и отец твой сильный. Сбереги камень, Гарри, и не стыдись своих желаний, ты такой, какой есть! Мы еще встретимся, обязательно…» — и в то же мгновение он опустил руку в мой правый карман.
Огромный зал озарил серебряный свет, а Квирелл закричал от боли, упав передо мной на колени. Его красивое и когда-то холеное лицо сморщилось от ужаса, а светлые локоны, казалось, потускнели. Самоубийство во имя высших целей, во имя моей защиты, чтобы однажды, может быть, если повезет, исполнить все наши мечты…
Теперь у моих ног извивался не сильный волшебник, а трус и предатель. Он поднял на меня слезящиеся глаза, вытер ладонью слюну с губ, и пробормотал:
— Нет, Гарри, нет, пощади…
Краем глаза я заметил, что путы с пленников спали, и как только они избавятся от них окончательно, тут же побегут ко мне. Если им что-то станет известно, их жизни обесценятся в одно мгновение. Нет, этого нельзя допустить, нельзя.
— Отдай камень, он не твой! — закричал я и повалился на Квирелла, схватив его за шею и сдавив её так, что он не мог вымолвить ни слова. Его слабое тело не могло мне противиться, оно все еще не подчинялось настоящему хозяину. — Что ты с ним сделал?! Отвечай! — но то, что пытался прохрипеть профессор, ответом назвать было сложно.
Отпустив его на долю секунды, я отшвырнул камень немного в сторону от себя, а затем потянулся к нему, словно это профессор его кинул.
— Не-е-т!..
И камня не стало, от него осталась лишь горка красного пепла. От удара он взорвался, как ему и было положено.
— Гарри! Берегись! — закричала Гермиона, и в ужасе закрыла лицо руками.
Пока она лихорадочно выискивала в куче ветоши в углу наши палочки, Квирелл предпринял попытку защитить себя. Он схвати какой-то обломок каменной плитки, валявшийся неподалеку, и занес его над моей головой. Но Темный Лорд не маленький мальчик, и его жалкое существование все эти два года никак не сказалось на его разуме! В той куче муляж моей палочки, и он скоро испарится, а настоящая, родная, с сердцевиной из кости дракона, в моем кармане.
— Токнус… — прошептал я, и профессор повалился на каменный пол.
Но сила, с которой я его оттолкнул от себя, была равна силе сотне таких, как я. Он просто сильно ударился головой, и навсегда унес с собой все, что могло связать меня с тем, кого, по идее, я обязан люто ненавидеть. Глухой стук от удара привлек внимание всех, кто все еще пытался отыскать свои палочки. Они застыли, окаменели, не в силах осознать, что же произошло с их хрупким школьным миром. Им пока не известно, что он разбился, ну и хорошо, так легче. Гермиона пришла в себя первой и принялась гладить меня по спине. Но я все сидел возле остывающего мертвого тела, поджав колени, уткнувшись в них носом, и не двигался. Точка невозврата, я прошел её, как охотник, слишком близко приблизившийся к логову зверя. Обратно уже нельзя — или побеждать, или повернуться спиной и дать себя растерзать. Да, детство закончилось, его у меня похитили! Однако… невелика ценность, скажу я вам.
— Ты… это… молодец, Гарри, — неуверенно промямлил Симус. — Ты его победил!
— Знаю.
В смежных комнатах раздался шум, к нам бежала тьма народу, среди которой мелькнула черная фигура моего отца. На секунду он застыл точно так же, как и гриффиндорцы с минуту назад. Папа чуть не споткнулся, оценив произошедшее и увидев, возле кого я сижу. Я медленно повернул голову и с каким-то сумасшедшим наслаждением заглянул ему в глаза. Ты хотел именно этого, да? Знал ведь, что так случится, что я не позволю ему рассказать все обо мне и… нас. Он бросился вперед со всех ног, но остановился в нескольких футах, словно на стену наткнулся. Не осмелился подойти ближе. А жаль, честно говоря, мне очень хотелось его обнять…
* * *
Еще шаг и еще шаг… Сердце колотилось так громко, что временами становилось больно. Да меня всего колотило! Серый рассвет проникал сквозь высокие овальные окна и освещал путь, и в этот момент я доверял только ему. Сырость весеннего английского утра пронизывала меня до костей, и мои зубы от холода отбивали самую настоящую чечетку. То ли припозднившаяся, то ли наоборот, очень ответственная и ранняя сова громко ухнула на подоконнике за стеклом, возле которого я как раз крался, словно вор. Сказать, что я испугался, все равно, что ничего не сказать. У меня душа ушла в пятки! Но всему есть начало, и есть конец. Окольными путями и с большим трудом, но я, наконец, пробрался на седьмой этаж никем не замеченный, открыл ту дверь, которую желал открыть и вошел туда, куда стремился войти. В комнате ничего не изменилось, разве только исчез огрызок от яблока, который я забыл взять с собой и выбросить. Однако большое зеркало на стене больше не отражало Риддла, и у меня земля ушла из-под ног. Нет, этого не может быть, магия вечна, она не может исчезнуть!
Я встал напротив своего собственного отражения и зажмурился. Мне нужно было решиться совершить страшный ритуал. Ну, я и так совершил уже много страшного, так что одним поступком больше, одним меньше… Через минуту сомнений я извлек на свет, вытащив из своего синего рюкзака, талмуд о зеркальных сущностях и банку с самой обычной черной краской. Был бы я чист и невинен, на удачу надеяться не стоило, но в моем случае можно попробовать. Я обмакнул кисть в краску и нарисовал что-то вроде маггловской пентаграммы, сверяясь с книгой. Люди не знают, откуда ее истоки, а я знаю. Но одних знаний недостаточно, нужен Риддл!
Беспомощно покрутив головой, я прошел к дивану и прилег на него. Думаю, в прошлом юный Лорд больше лежал, чем ходил, уверен, у него уже тогда с нервами проблем не было. И как только я закинул ногу на ногу и прикрыл глаза, в комнате что-то еле ощутимо изменилось. Открыв глаза, я увидел Тома Риддла, сидящего по-турецки на этом самом диване и грызущем точно такое же яблоко, что и я не так давно!
Бесшумно, чтобы не спугнуть видение, я подкрался к зеркалу и дотронулся до него рукой. По телу тут же прошла легкая электрическая волна.
— Эй! Ты что делаешь? Ты кто?
— Меня зовут Гарри, — ответил я в зазеркалье.
Риддл задумался, встал и подошел к тому месту, где стоял я, но не в этой, а своей реальности. Он молчал и думал, не задавая лишних вопросов. Высокий, красивый, надменный, уверенный в своей силе уже тогда, много-много лет назад.
— Этот знак, что ты нарисовал… им мертвых призывают, знаешь?
— Я призывал вас, сэр.
— Но я… жив! — он нахмурил свой гладкий лоб. — Или нет?
— Не совсем… — нужные слова не шли на ум. — Вы вчера погибли, но не до конца, и сейчас 1992 год, а одиннадцать лет назад вы развоплотились и превратились в духа, и то был первый раз, а там где вы сейчас стоите ничего нет, и вас там нет. Ну, такого нет, молодого. Вы память, а настоящий вы, наверное, учитесь там сейчас, или экзамен какой сдаете…
— Замолчи! — он застонал, упал на спину и взвыл так, что от ужаса я присел и прикрыл голову руками. Если на ней к утру появятся седые волосы — ничего удивительного. Его тело вытянулось в струнку, как при эпилептическом припадке, а со рта повалила пена. Полагаю, обретя физическую оболочку, Волдеморт меня все-таки убьет, и в этот раз будет за что…
Пока Темный Лорд заново проживал свою жизнь и смерть, осваиваясь в роли то ли видения, то ли воспоминания, я ждал. Идея найти место жительства для его остаточной сущности посетила меня давно. Квирелл не казался надежным сосудом, а мало ли что могло произойти? Он не будет привязан к этому зазеркалью, а исчезнет, как только высохнут краски. Тем не менее, теперь он всегда сможет прийти сюда, минуя охранные заклятия. Да, он ничего не сможет сделать, но вдруг мне понадобится его совет, помощь, указание?
— Я вспомнил, все вспомнил… — сипел мальчишка по ту сторону. Зеленоватый цвет лица говорил о том, что его сейчас стошнит, и зрелище будет не самым приятным. — Ты правильно поступил, правильно… — он отдышался, стоя на четвереньках. — Где камень?!
Я протянул маленький красный камушек.
— Возьмите.
Том Риддл протянул свою тонкую ухоженную руку сквозь зеркало и по нему, как по воде, пошла рябь. Когда его пальцы коснулись моей ладони, я ощутил просто могильный холод, промозглость замка не шла с ним ни в какое сравнение. Однако камнем он не сможет воспользоваться, ну никак. Для этого ему нужно будет воплотиться, пройти сквозь ворота школы, подняться на этаж, проникнуть в эту комнату, собственноручно нарисовать знаки, войти в зеркало и… ну невозможно это пока, просто невозможно. Зато я смогу забрать камень в любой момент, раз я его туда поместил. Магия узнает меня всегда. Камень мой!
Пыль от фальшивки, которую я тщетно пытался «спасти» перед носом грифиндорцев они же и растоптали! Отец и сам Волдеморт работали над ней почти год, сила волшебства в искусственном камне была огромной. Взорвавшись от удара, она поглотила вокруг себя всю магию, какая там только была, создав вакуум. Палочка Гермионы некоторое время даже Аллохомору исполнить не могла. Вместо этого она явственно чихала! Симус потешался над девчонкой, но только до тех пор, пока его палочка не принялась извергать из себя разноцветные мыльные пузыри. Они тут же помирились и уже вдвоем отражали нападки развеселых Уизли, настойчиво приглашающих их в свою труппу «смешных» волшебников. Дамблдор, конечно, бегал по тому залу довольно долго, но место не хранило в себе воспоминаний, отец подчистил мою память и малость затуманил память моих сокурсников, а Квирелл умер, так и не появившись ни на одном портрете. Опять же — слишком сильный магический взрыв.
— Мальчик мой, профессор оказался так крепко связан с Волдемортом… Мне очень жаль, Гарри, очень. Если бы я только знал! — он сидел на краешке моей койки в больничном крыле и задумчиво поглаживал свою бороду.
На какое-то мгновение почудилось, что его сожаление непритворно. Но только на секунду. Он подвергал нас опасности, всех, его учеников! Проверял меня! Зачем?! Какие у него на меня планы, чего он хочет? Хотя… какая уже разница. Если на то пошло, у него есть для этого всего веские основания. Но, как бы там ни было — я герой. Великий и могучий Дамблдор не вездесущ, он не нашел ничего, что опровергло бы мою преданность делу уничтожения Темного Лорда, и успокоился, но надолго ли?
— О чем думаешь? — спросил меня молодой Риддл.
— О всяком, сэр.
— Скрытность — черта мудрых… — спокойно ответил он, уважительно кивнул и отошел вглубь комнаты. Чудная штука — жизнь. Единственный человек на земле, не пытающийся копаться у меня в голове без всякой на то причины — мертв. К тому же пытался убить меня и убил мою мать. Смешно, если честно.
* * *
Скрип несмазанных петель вызвал у меня оскомину и я поморщился, спрятавшись за спиной тети Нарциссы и уткнувшись в её блузку, пахнущую лавандой и имбирем, а не смрадом, проникающим в каждую клеточку моего тела. На дворе стоял знойный июль, и солнце пекло так, что даже камень башни посреди океана раскалился почти докрасна. К тому же постоянно хотелось чесаться, а делать это в облике совсем другого человека, и чесать чужими руками чужое тело — ощущение не из приятных.
Оборотное зелье отец приготовил еще в феврале, и теперь я выглядел не как оплот знаний и мудрости в лице Гарри Снейпа, а как оплот прихотей и глупостей в лице Драко Малфоя. Белобрысый и разодетый по последней моде даже больше, чем нужно было, учитывая обстоятельства и место, куда я прибыл, держа за руки «родителей». Драко в это время, полагаю, увлеченно рассматривал мой нос в зеркале моей же спальни и перемывал мне кости на пару с Хельгой, которая, по неизвестной причине, никогда его не воспитывала, а лишь наслаждалась беседой с «милым мальчиком» или же просто любовалась им из-за угла.
На полу, не забившись в угол, а в самом центре, сидела изможденная женщина с длинными спутанными волосами. На открывшиеся двери она отреагировала, но не сразу. Если я когда-то думал, что Беллатрикс не безумна — я ошибся. В огромных черных глазах не было ни капли жизни, ни капли сознания, только застывшая на года боль, страх и ненависть. Я почувствовал, как мое лицо перекосило, и не в переносном, а буквальном смысле. От ужаса и жалости. Изорванный льняной балахон, полусгнившие ногти, язвы на руках, искривленные сыростью и плохим питанием пальцы. И это та знойная красавица с фотографий? Та, кто висела на отцовской шее, хохоча во всю мощь своих легких? Та, от имени которой трепетали и враги и друзья? Не верю!
Она уставилась на меня, не мигая, и мы смотрели друг другу в глаза, словно загипнотизированные.
Позади всхлипнула тетя Нарцисса.
— Сестра… — и бросилась к Белле. Та не оттолкнула её, а обняла, зарывшись в белокурые волосы своей посетительницы и прикрыв глаза от наслаждения. Если миссис Малфой думала, что сестра ей рада, то она тоже ошибалась. Лестрейндж, как и я, просто наслаждалась чистым запахом свободы, а не вонью гнили и испражнений.
— Где мой племянник… — прохрипела пленница. — Я не видела его пять лет, а вы подсовываете мне это? Где он?! А-а-а!.. — она завизжала на одной протяжной ноте, как неисправная бензопила дяди Вернона.
— Тихо-тихо! — тетя Нарцисса гладила лицо сестры и целовала её в лоб, успокаивая.
А я просто не мог поверить, она же просто тетка, безумная тетка, а хочет видеть племянника, и внешность которого уж давно позабыла! Меня бы кто так сильно хотел видеть, я бы многое отдал за такое. Драко любят все, и с какой-то непонятной горечью я опять ему позавидовал. Тем временем Беллатрикс успокоилась, и опять уставилась на меня.
— Белла… — заговорил дядя Люциус. — Это не Драко, мы применили оборотное зелье, потому не кричи, пожалуйста. Это тот, кому ты не так давно послала письмо, очень здравое письмо, к слову. Так что соберись и давай серьезнее отне…
— Гарольд! — воскликнула женщина, резво вскочила на ноги и подбежала ко мне. — Это ты… — она втянула в себя воздух, обнюхивая меня, как ищейка. Затем схватила мою голову обеими руками, будто это не голова, а мяч, и приблизила свое лицо к моему. Нет, красоту Азкабан убить не смог, сквозь потеки грязи на меня смотрело еще довольно приятное лицо, только худое и злобное. — Выйдите! Нам нужно поговорить!
Тетя Нарцисса засомневалась, явно опасаясь за мою безопасность.
— Белла, но мы не помешаем…
— Вон!!!
Оставшись наедине со мной, она заговорила:
— Никогда не думала, что так обрадуюсь сыну Эванс, надо же… Я твоего отца убить хотела, как узнала о его похождениях!
— Почему?
— Почему? Ха-ха-ха! — она захохотала совершенно безумным смехом. — Маленький еще, как-нибудь потом расскажу, всё расскажу… Как тебе школа? Нравится?
— Да не очень… — я не видел смысл лгать.
— Что, Дамблдор тебе не рад? Как же так, ты же герой? — они кривила губы в горькой усмешке.
— А как вы…
— Хочешь знать, почему? На это «почему» тебе обязательно нужно знать ответ, обязательно!
— А вы меня не обманите?
Она сделала шаг назад.
— Гарри, если бы не ты, у меня была бы жизнь, я тебя ненавижу! Но… — она встала на колени и зашептала мне на ухо, — если бы не я, ты был бы не более чем куском бесполезного мяса. Знаешь, куда я потратила все свое состояние? Перед тем, как очутилась здесь?
— Куда?..
— На тебя, Гарольд, на тебя! Зачем мне тогда врать? Нет, мальчик, если мне трудно, тебе тоже будет трудно… Смотри!
Вечер, туман, только недавно прошел дождь, женщина в длинном черном платье тяжело дышит и бродит по развалинам дома Поттеров. Камни под её ногами неустойчивы, она часто спотыкается, и их острые края ранят ей руки. Она растерянна, чувствует, что произошло что-то непоправимое. Но она не знает, она именно ощущает, и это странное чувство потерянности и жуткой тоски передается и мне, сквозь завесу времени и непонимания. Где-то вдалеке раздаются крики, а за ними второй взрыв. Женщина, юная и испуганная, чудом успевает выскочить через заднюю дверь когда-то целого помещения кухни, в следующую секунду эта часть здания рухнула, и на этот раз уже полностью. Кто-то его уничтожал! Она смотрит на груду красных кирпичей, деревянных балок и понимает, что тот, кто рушит сейчас этот семейный очаг — враг, а не тот, кого она здесь искала, не тот, кто вызвал её сюда в последнюю секунду своей жизни. У неё саднит предплечье, она расчесывает его так, что один ноготь ломается и его острый край впивается ей в плоть руки, но она не чувствует боли, и не может заставить себя уйти.
Не понимая, что же влечет её в эти развалины вновь и вновь, она подкрадывается к пока еще целому углу дома и смотрит на второй этаж, подымает палочку и шепчет:
— Я слышу вас, мой господин, я слышу, вас обманули…
И пока она произносит слова, её тело, благодаря сложному заклятию точной левитации, возносится вверх, к разбитому окну. Я узнаю его, видел на фотографии. Это окно моей детской! В то же мгновение я начинаю видеть все глазами Беллатрикс, а это была именно она, разумеется. Два мертвых тела — муж и жена, люди, которым не стоило быть вместе. Их явно связывала не любовь, а друзья, школа, общие враги и одна борьба на двоих. Мне кажется, маме этого было просто мало. Сердце защемило от жалости. Какая же она красивая… Её темно рыжие волосы все еще сияли, а стройное тело в голубых джинсах и скромной трикотажной кофточке с белым воротничком, никак не походило на мертвое — она будто заснула. Джеймс лежал на животе, и это хорошо, его лицо мне не раз снилось в кошмарах. Над моей кроваткой склонился старик… это Дамблдор!
Его рука дрожит, он занес надо мной палочку и что-то шепчет без умолку, зачитывая слова на непонятном мне языке. Белла вначале тоже ничего не понимает. Но слушает внимательно, а слова все льются и льются, как горный ручей, беспрестанно, тихо, и обманчиво ласково. Как только Белла понимает, что именно говорит старик, у неё дыхание перехватывает! Ни один маг на планете этого не достоин, пусть и сын грязнокровки! Однако она слышит не только голос директора, в её голове раздается эхо и других слов, почти неслышное, но женщина уже знает, как следует поступить, она затаится, дождется ухода старика и сделает ответный ход. В её мыслях кусочки пазла складываются в цельную картину, и я еле поспеваю за лавиной её догадок. Интеллект той, молодой, Беллатрикс просто огромен. И я боюсь, что потеряю сознание от этих знаний, но продолжаю держать её горячую руку, чувствовать какие-то язвы на огрубевшей коже её ладони и смотреть историю свей жизни.
Дамблдор изгнал меня из мира магии, когда я был еще маленьким. Он пришел сюда сразу, как только Волдеморт развоплотился, был неподалеку, ждал почти так же, как и Беллатрикс под окном, ждал с нетерпением. Маги — не безродное племя. Во времена становления мира, праматерь всего волшебного на планете, имя которой тайна, спрятанная где-то в недрах земли, создала двенадцать книг для записей. Страницы в них никогда не заканчиваются, и страницы эти заполняет сама магия. С течением времени книги эти присваивали себе те, кто брал на себя ответственность по объединению всех волшебников, их обучению и становлению волшебства как такового. Есть такие книги во всех школах чародейства в мире. В моей школе их две: книга Салазара, он присвоил себе её единолично, и Мерлин его знает, как именно, и общая книга Хогвартса. Рожденный маг записывается в неё сразу же, а, если он еще и наследник духа Слизерина, то и в неё. Но праматери было все равно, кому будут принадлежать эти книги, и совсем неважно, в какую тебя впишет судьба, но вот если не впишет, то… ты не волшебник! Ты никто! Ты даже хуже, чем сквиб, в крови которых все равно остается память о силе предков. Не вписанный в книги — это просто маггл, и ни один из его потомков не станет магом, никогда.
Дамблдор лишил меня всех сил, растоптал мое будущее, но, несмотря на мою злость на него, я был даже благодарен ему за то, что он меня не убил. Если кто-то могучий творит такое зло такой черной магией, то и сил у него уходит немеряно, жизнь его сокращается, а дух слабеет.
— Вот, сам не знал, что так все произойдет! Но живут же они? И ты проживешь, с теткой, с братом… — пробормотал старик, рассеяно поглаживая меня по голове. — А вдруг он вернется? Нет, ребенок, мы не будем рисковать, я не могу… — и аппарировал восвояси, чтобы скоро вернуться и вещать о силе любви.
Стена тут же обвалилась, накрыв собой мать и сломав мою кроватку. Я упал на мертвую маму, схватил прядь её волос и заплакал. Белла взобралась в комнату по камням, затем с трудом, но пробралась к младенцу, и взяла меня на руки, просто мертвой хваткой вцепившись в мое тельце.
— Ну-ну… не плачь, все мы его жертвы… Проклятое пророчество! — она качала меня на руках и думала. Плакать я перестал, но ухватился за ее сережки и принялся ими играть. — Тебе нужна моя кровь… Я сделаю это, сделаю!
Дальнейшее повергает меня в ужас. Она, на этих развалинах, рискуя быть пойманной, до конца не осознавая, что творит, проводит обряд слияния. Кровный обмен! Меня затрясло от ужаса и от него же чуть не стошнило. Беллатрикс — моя приемная мать! Перед всеми законами магии, даже перед законами Министерства, чтоб оно сгорело к черту! Маленький шрам на моем запястье, вот он откуда. Кровь из её пальца смешалась с моей, и назад пути уже не было. Время сыграло против Дамблдора, обряд совершили спустя какую-то минуту после его ухода, Лестрейндж подарила мне силу своих предков, затмив своей кровью кровь моей мамы. Но это еще не означало, что я вновь появился хоть в какой-нибудь книге, все не так просто. Дамблдор стер меня оттуда начисто!
Её трясет, а её большие и черные как ночь глаза блестят от слез. Ей не меня жалко, она понимает, что тот, за кем она сюда пришла — не вернется, а она сейчас совершила что-то странное и до конца непонятное. Тем не менее, женщина все еще слышит его слова в своей голове, на этот раз они даже громче:
…рожденный в последний день июля одолеет меня во младенчестве или же, набравшись сил, не позволит мне исчезнуть, слившись силой, разумом и духом воедино… другого не дано… он не причина… обман… предательство… спаси его…
Витавший дух Волдемотра, или его остатки, запомнили сказанное директором и то, что не успела подслушать Белла. Эти простые слова явно не могли передать всей сути пророчества, и я сомневаюсь, что оно полное, но женщине их хватило.
Белла подняла меня над своей головой, посмотрела в мои глаза и севшим от пережитого голосом просипела:
— Мы встретимся еще, ты должен мне свою душу… — затем положила меня матери на грудь и исчезла так же, как и Дамбдор, просто растворившись в пространстве.
После неё остался только душный сладкий аромат духов, его я помню до сих пор. Я всегда полагал, что этот запах, который словно оживал в моем носу время от времени — запах детства и мамы, но, как оказалось, это не так. По крайней мере, не совсем так.
Картинки замелькали перед моими глазами, как калейдоскоп. Какие-то темные личности в грязных переулках, глубокие черные подвалы, стопки чеков в огромных ручищах старого гоблина, постоянно озирающегося по сторонам и крадущегося к сейфу Лейстренджей. Затем я стал узнавать изображения — Дырявый Котел, женщина, смутно знакомая мне, с сигарой в руках, она стоит у стены в подсобке и затравленно смотрит себе под ноги, а Беллатрикс ей угрожает… жизнями родных, кажется. Но женщина не сдается, она отказывает. Белла криво усмехается, хохочет ей в лицо и что-то обещает, а что, я не слышу. Потом какая-то темница, человек за полусгнившим деревянным столом и его посетительница в черном капюшоне. Человек стар, но я понимаю, что в нем великая сила. Я даже забываю о Лейстрендж, настолько меня интригует его личность. Но картинка резко меняется и я вижу… Филча!
— Девочка, быстрее, у нас пять минут!
Белла и еще не старик, а просто некрасивый пожилой мужчина, одетый довольно опрятно, в какой-то костюм тройку темно-зеленого цвета, стоят возле высоченной двери, дугообразный верх которой прячется от взглядов в полутьме свода небольшого зала. Филч явно боится и смахивает пот со лба. На этих воротах висят замки, тысячи висячих замков, больших и маленьких, ржавых и сияющих!
— Аргус, я…
— Не стоит благодарностей, не чужие ведь.
— Об этом узнают, вас лишат и тех сил, что есть.
— Кроме тебя, меня все равно никто ничему не обучит. Я жалок, девочка моя, а Скоромагия мне не помощник. Однажды меня уже наказали, можно и еще разок, я все вынесу, я буду терпелив… Так что хватит соплей, развела тут нюни! Вперед, кому говорю! — он разозлился и затряс обвисшими щеками.
— Да, да… конечно! — спохватилась Белла.
Они оба подняли палочки и зашептали длинное заклинание, замки загромыхали, открываясь и сбрасывая с себя тяжелые цепи. Затем женщина вихрем ворвалась в малюсенькое помещение с маленьким столом в центре, на котором горела одна свеча, и лежали две небольшие книги.
— Так, я же родственница, значит, я могу, она меня не убьет, не убьет… — горячо зашептала Беллатрикс, переводя неуверенный взгляд с одного талмуда на другой. — Так ведь поступают все директора, когда детей из школы в школу переводят, ну, чтобы путаницы не было, да?
— Это только если раньше имена их детей в эти книгах вообще были… — прохрипел Филч, стоя у входа и к чему-то прислушиваясь.
Белла закусила губу, а её красивое лицо перекосила злоба.
— Проклятье! Я выколю тебе сердце, Дамблдор, рано или поздно! Какая книга сильнее? — уверен, она и сама это знала, просто нуждалась в поддержке. И кого? Филча?!
— Хогвартса, полагаю. Салазар — это совсем другая история. Я читал.
— Хорошо, это очень хорошо… — забормотала Белла, зажмурилась на мгновение и решилась. — Перо! — крикнула она и подняла одну руку. В ней тот час появилось длинное золотое перо.
— Быстрее!
— Я пишу уже, пишу! — она взялась за книгу со змеей на обложке, и хоть та зашипела, но страницы пролистались сами и довольно быстро. Нависнув над ней всем телом, она старательно выводила мое имя. — Гар-р-и Пот-те-р… Что?.. Она стирает его имя, нет!!!
— Что там?!
Белла молчала и всматривалась в надпись на странице.
— Ха! Ну надо же… Какой поворот событий! Пророчество имело смысл, с таким то отцом…
— Да что там?!
Женщина с силой закрыла книгу, и этот хлопок ознаменовал мое повторное появлении в мире, где меня, по сути, никто не ждал.
— Потом расскажу, всё готово. Я убегаю, спасибо вам… — она на ходу чмокнула Аргуса в лоб и растворилась не только в темноте, но и в моей голове. Через пару дней её встретят в Азкабане, и жернова этой чудовищной машины по уничтожению человеческих душ сделают свое дело. Какой смысл заключать сюда преступников, если исправление невозможно по определению?!
Я вновь оказался в зловонной камере, среди объедков, крысиного помета и перед той, кому обязан… да, именно душой. Не представляю себя магглом, я их сильно недолюбливаю, если честно. Мы смотрели друг другу в глаза и не произносили ни слова. Как можно быть обязанным тому, кто тебя ненавидит? И как можно помогать тому, кого ненавидишь? Ради цели? Да, ради неё.
— Колдовал когда-нибудь несанкционированно? У магглов, например, на каникулах?
— Нет…
— А ты попробуй, Гарри, попробуй, ничего не будет. Ты маг, но вне закона, тебя даже в школе лишь Салазар держит, и всё! Свобода… знаешь, что это такое? — она попятилась, на её лице заиграла безумная улыбка, и она принялась вальсировать по комнате, размахивая руками, словно дирижер перед оркестром. — Свобод-а-а-а…
Безобразное зрелище, жуткое. Ей не нужен был разум без Лорда, её воля подчинялась лишь цели, желанию править презираемыми, и подчиняться сильнейшему. Появилось жгучее желание схватить её за руку и остановить этот сумасшедший танец, но за моей спиной загромыхали засовы.
— Визит окончен, расходимся, — возвестил грубый голос. — Где ребенок? Он там один?! Да что вы себе позволяете, аристократики! Как вы не…
Крик надзирателя, дикая песенка Беллы, которую та тихо пела себе под нос, слова Малфоев — все сливалось в гул, в нем и тонуло.
— Я вам напишу.
— И я, я теперь часто буду тебе писать… сыночек. Ха-ха-ха!.. — меня всего передернуло, и я поспешил покинуть это страшное место смерти человеческой личности.
* * *
«Здравствуй, Симус! Я скучаю, на лето меня отправили к тетке, а здесь меня не любят. Папа занят и не часто меня навещает, Драко с родителями на море и вернется не скоро. Ты говорил, что я могу тебе писать, что я и делаю. Знаешь, я вспоминаю прошедший год и с каждым днем понимаю все лучше, что без тебя бы не справился. Как ты догадался о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть отправится за камнем именно в тот день? А как догадался обезножить шахматные фигуры? И вообще, ты хороший друг, извини меня, если я тебя обидел, я не хотел. А сейчас я тебе расскажу, как Хельга напугала противного Даддли, когда он спал. Она зашла к нему и…»
«Здравствуй, Гермиона! Я скучаю, на лето меня отправили к тетке, а здесь меня не любят. Папа занят и не часто меня навещает, Драко с родителями на море и вернется не скоро. Помнишь, как я тебя обидел возле того зеркала в старом классе, и на крыльце перед Рождеством? И еще много раз? Так вот, ты прости меня, пожалуйста. Ты помогаешь тем, кто нуждается в твоей помощи, а это просто замечательно, ты отличный друг. И еще, я никому не признавался, но в следующем году мне тоже понадобится твоя помощь, я почти ничего не смыслю в Астрономии, знаешь, как я схитрил на экзаменах? Сейчас я всё тебе поясню…»
«Здравствуй, Невилл! Ты мне не нравишься, очень сильно. И я тебе не нравлюсь, еще сильнее. И плевал я на твою дружбу. Но давай не будем воевать, ладно? Ты обязан мне жизнью, у твоей бабушки не было бы внука, если бы не я. Разве тебе не жалко свою бабушку? Я знаю, что ты смелый и благородный, хоть и противный, и жаба твоя тоже противная, еще противнее, чем ты. Но в этом году герой именно я. И ничего дурного я не совершил, тебе показалось. Если хочешь, чтобы я и дальше не совершал ничего дурного, ты лучше никому не рассказывай о том, чего я не совершал. Ясно? До встречи в новом учебном году!»
«Здравствуй, Хагрид! Чем ты занимаешься эти летом? Я вот скуч…»
Тьфу! До такого я не опущусь, и гори оно огнем! Скомканную бумагу я испепелил, а горячий пепел сдул с ладони.
Интересно, анубисы могут убивать взглядом? Букля сидела на подоконнике и с ужасом смотрела на письма в моих руках. Зной за окном мог и слона с ног свалить, не то что нежную птичку. Хотя эта птичка, судя по недоброму блеску в её круглых не только от природы, но и от возмущения, глазах, нежной не была и не будет.
— Надо, Букля, очень надо… — она недовольно ухнула, но дала привязать к своей лапе письма, печально потопталась на месте, еще раз ухнула и улетела.
— Хибара это, а не дом, должен заметить… Ух ты! — Драко застыл в дверях при входе в гостиную. — Ты не только тетку на море снарядил, ты теперь еще что-то вроде скатерти самобранки и этого… как его?
— Кондиционера.
Я действительно охладил температуру в помещении, меня раздражал гул этой белой штуки на стене.
— Ну да, его... Грэг! Винсент! Сюда!
Грохот от топота ребят сотряс весь дом. Их лица тоже выражали крайнюю степень удивления.
— А тебе разве можно колдовать здесь? — Гойл был доволен открывшимся перед ним натюрмортом, но переживал за меня.
На столе стояли заполненные деликатесами блюда, и ароматы жареного поросенка, парфе из трюфелей, салатов, кексов и прочего щекотали не только мое тонкое обоняние.
— Так это не сильное колдовство, я из ресторана неподалеку забрал!
— А-а-а… Тогда ладно! — он подвинул всех и устремился вперед, глядя на еду и невольно облизываясь. Его примеру последовали остальные и пир начался.
Свобода прекрасна и мне грустно, что у Беллатрикс её нет. Пусть она безумна и в этом есть часть моей вины, все равно мне искренне жаль. На свидание с этой моей жизнью отпустила меня именно она, так вышло. Как бы я хотел увидеть разочарование на лице Дамблдора, когда он впервые узнал, что его план не сработал, и канва судьбы спокойно плетется дальше…
Я буду хорошим, буду дружить со всеми, не буду стараться казаться слабым, начну изо всех сил оправдывать надежды Дамблдора и постараюсь развеять сомнения МакГонагалл, а это наверняка она проверяла меня на том матче. Шестое чувство подсказывает мне, что с Томом Риддлом мы похожи, как две капли воды, шутка природы, что ли… Ну а раз это так, он терпелив, как и я. Из-за меня замерла война, ну что же, на время застыну и я. Хочу быть сильным и стану им, обязательно стану. Мне больше не нужны чужие ответы, я вижу их сам!
Конец Первой Части
18.04.2011 Глава 11
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
— Мистер и миссис Мейсон, позвольте взять ваши пальто!
Ну наконец, а то от голода у меня уже желудок свело. Нет, на этот раз в мой гениальный план закралась наглая толика негениальности. Хоть бы бутерброд с собой взял! Но мне ничего не оставалось, как прислушиваться к происходящему внизу, сидя на полу, и увлеченно рассматривать собственные ногти, изредка переключая внимание на колени или же палочку. Вот её я предусмотрительно положил рядом. Однако, хоть ожидание и утомляло, сумма контракта, который дядя Вернон надеялся заключить с моей помощью бодрила не хуже пинты крепкого кофе — пятьдесят тысяч фунтов! Я, правда, точно не знаю, сколько это в галеонах, но Дадли мне весьма красочно описал, что его родители смогут купить на эти деньги. Посовещавшись вчера вечером в гостиной, а прежде задернув шторы и перейдя на еле слышный шепот, мы решили, что одно другое заклятие Согласия никому не повредит. Ну и впрямь, должна же тетя иметь хоть какую-то выгоду с того, что в племянниках у неё числится волшебник!
— Так может ты того… с нами посидишь, а потом отойдешь за пирожным для Даддлички и… как шарахнешь!!! — казалось, что от напряжения у дяди вспотели даже усы. — Ну, или как вы там делаете?
— Н-е-е-т… — протянул я важно. — Заметит еще! Я лучше наверху подожду этого, как его…
— Процента отчисления с прибыли!
— Его, да. Вы там погромче кричите только, ладно?
— Да-да, конечно, солнышко! — это тетя Петуния очнулась от созерцания моей физиономии. — Чтобы мы без тебя делали-и-и… — она запричитала, театрально возведя руки кверху. И все бы ничего, к таким её причитаниям уже все привыкли — это тетя все никак не могла забыть бесплатный отдых на Майорке — но вот её новая привычка слюнявить мне нос, то есть целовать меня в него, просто бесила!
— … и я написал, что мой кумир вы, мистер Мейсон! — лебезящий бас кузена заставил меня поморщиться. Так милостыню выпрашивают, а не контракт!
Этим летом Дамблдор настоял, чтобы я провел лето у Дурслей, мол, раз здесь живет родная сестра моей матери, то на доме весомая защита и бла-бла-бла. Директор не в курсе, что защищать меня не от чего, а потому продолжает портить мне жизнь, достойно конкурируя в этом вопросе с Молли и Артуром Уизли. Если честно, последних мне немного жаль. Они пишут мне письма, отправляют посылки с подарками, «случайно» встречают меня в Косом переулке и улыбаются как-то… грустно. Наверное, они что-то обещали моей матери, а может и Джеймсу Поттеру, когда тот еще считал себя моим отцом. Я им не нравлюсь, совсем, но данный факт им самим не по душе и они стараются со мной примириться, как только могут. В последний раз Молли прислала симпатичный зеленый шарф зеленого цвета — признала мою сущность, как выразился Драко. Приятелю было смешно, а мне нет, и я ничего ему не ответил. Но жалею я Уизли не потому, что они так решительно унижают сами себя, а потому, что они не знают, как опасно для них мое общество. Ну, может, не сейчас, а потом, но они еще раскаются. Мы будем врагами, подсказывал мне внутренний голос, обязательно будем и, уже меня, в свою очередь, это не слишком-то радовало
БА-БА-АХ!!!
Убью, — подумал я. — Точно убью!
Прижав длинные дрожащие уши к голове, на меня виновато смотрел не кто иной, как Добби! Домовик неудачно приземлился на гору поломанных игрушек Дадли, и та не замедлила рассыпаться с оглушающим грохотом. Вытаскивая из-под себя одноногого Робокопа, и преувеличенно внимательно рассматривая его одинокую конечность, Добби чуть не плакал от страха.
— Чего тебе? — зло буркнул я и прильнул к двери, больше обеспокоенный не моральным состоянием, а финансовым, и не домовика, чтоб ему гореть синим пламенем, а собственных родственников!
Добби немного подождал, когда я обернусь к нему лицом, а не мягким задним местом, не дождался, набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:
— Гарри нельзя ехать в этом году в Хогвартс! Его ждет большая опасность, он может умереть! Кто тогда поможет хозяевам Добби? Кто?!
— Да-да-да… опасность… никто не поможет…
Интересно, 12 процентов это много или мало? И почему они так тихо разговаривают?! Так, где моя палочка…
В процессе её поиска я несколько раз окинул его рассеянным взглядом.
— Добби, что за чепуху ты несешь? — палочка все никак не находилась и я начинал злиться. Она же здесь лежала, возле стула, возле которого я сидел… Может, стул не тот? Или это было вон то кресло?
— Добби не отдаст Гарри палочку, если Гарри не выслушает его… — неожиданно забубнел Добби, как по написанному. — Добби стыдно, но Гарри тоже должно быть стыдно… Ой!
Подушка в цель не попала, но впечатление я произвел нужное. Домовик обиженно пискнул и исчез, а палочка появилась, что просто не могло не радовать. Сам разберусь с опасностями, тоже мне, кладезь мудрости нашлась! Через минуту я успокоился, опять занял свой временный пост, и задумался. Домовик глуп, сам бы он ничего такого придумать не смог, а это значит — ему помогли. Кому я мешаю в Хогвартсе? Волдеморт отпадает сразу, без меня он просто загнется от скуки, так и не воплотившись. Дамблдору я нужен, чтобы быть уверенным, что Волдеморт имеет хоть гипотетический, но шанс загнуться, если все же принимать во внимание пророчество. Соратников директора я толком и не знаю. Отец вроде давно не пьет… тьфу. Что за бред в голову лезет! Точно нужно было взять бутерброды, и сок. А теперь что? Леветировать колбасу с первого этажа, не обращая внимания на обморок гостей? Мерлин с ней, колбасой… кто ж Добби то прислал?! Невилл? А как? Одолжил у Малфоев на минутку? Но вариантов все равно два. Первый — это кто-то, кто боится за жизнь героя, способного одолеть Волдеморта. Второй — это кто-то, кто боится за жизнь героя, способного помочь Волдеморту воплотиться. Кто подходит под критерии? Ответ — Англия. На том я решительно покончил с бесполезным мыслительным процессом, предоставив времени поработать вместо меня.
— Десять нормально-о-о!!! — истошно заорал дядя Вернон. — Но девять лучше-е-е!!!
На девять мистер Мейсон не соглашался, но его никто не собирался спрашивать, а потому решено — девять. Нет, я мог бы и один, но к чему вызывать лишние подозрения министерства? Заклятие согласие персонально для мистера Мейсона я творил секунд десять, затем отворил дверь, и еле заметное серебряное облачко медленно поплыло вниз, на кухню — дарить благосостояние тете Петунии и её семье, а я, довольный собственной работой, остался ждать ухода гостей, в сладостном предвкушении свободного доступа к холодильнику. Ну разве жизнь не хороша?
* * *
Но с выводами о прекрасной жизни я поспешил, как стало понятно спустя всего три дня душевного покоя. Не знаю, чем занимается на своей работе Артур Уизли, но уверен — ничем достойным! Где это видано, чтобы магловские машины летали?! Но мягкий лунный свет освещал за моим окном не яблоню и газон, а именно старую и неказистую машину бирюзового цвета. Однако смириться с механизмом я бы смог, а вот с теми, кто в нем сидит — никогда.
Ну, один обладатель длинного носа и веснушек меня, вообще-то, не смущал, а вот два его брата — Фред и Джордж — еще как!
— Мама письмо получила. Его какой-то аноним написал. В нем говорится, что ты голодный и тебя обижают… — Рон старался мне в глаза не смотреть, понимал, что быть ему битым, и я еще решу, буквально или вербально! — Я раз пять сказал, что врет аноним, но мама мне не поверила. И отцу твоему написала, и директору… и в службу «Забота о Несовершеннолетних Магах»… — мальчишка вздохнул и постарался не выглядеть убитым горем и собственной виной, но получалось у него плохо. — Декан сказал, что ты можешь у нас погостить!
— Полдня, — мрачно уточнил один из близнецов, не поворачивая в мою сторону головы. — В последнюю неделю августа, если захочешь, и если не случится чего, что помешает тебе захотеть.
— Ну да, — кивнул Рон, выглядывая в заднее окошко автомобиля. — Но мама сказала, что полдня мало и расстроилась. А потом папа забыл закрыть гараж и вот…
— Вы меня спасаете? — я содрогнулся от ужаса и натянул одеяло по самый подбородок.
— Ну да… — не менее трагично подтвердил все тот же Уизли, уже уточнявший срок моего пребывания в его доме. — Собирайся давай, сколько можно валяться? Тебя что, от голода парализовало?! — рявкнул он.
Операция моего спасения чуть не заставила меня рыдать. Я расплющил нос о стекло автомобиля, с рокотом уносившего меня прочь от вкуснейших пирогов тети Петунии, провожал взглядом маленький аккуратный домик на Тисовой улице и тихо ненавидел своих спасителей. Слов не было, по крайней мере — приличных. И я молчал, предоставив близнецам возможность почувствовать себя благородными. А они старались, изредка бросая на меня жалостливые взгляды, переглядывались друг с другом и тяжело вздыхали, сетуя на злодейку судьбу, заставившую их спасать не кого-нибудь, а Снейпа!
— Они меня убьют… — прошептал я, не сдержав эмоции.
— Мы не дадим, Гарри, так уж и быть, поможем! — чуть не лопаясь от гордости за самого себя сказал тот Уизли, что не крутил руль. — Я Фред, кстати. А ты отдыхай, не волнуйся, всё будет хорошо.
Отдыхай?! Это после того, как меня, сладко посапывающего в собственной постели, разбудили среди ночи и запихнули в жестянку весьма ненадежного вида с целью доставить туда, где отдохнуть я не смогу по определению? Я тоже когда-нибудь пошучу как можно более неудачно, дорогие мои Уизли. Вы только дождитесь!
А Дурсли меня все же убьют, и не мне их за то осуждать. Часто ли двенадцатилетние мальчики пропадают в полночь, испаряясь из своих постелей вместе с вещами? Надеюсь, у них хоть хватит ума не звонить в полицию, а там я уж черкну пару слов, если смогу — Букля, разбуженная так же неожиданно, как и я, смотрит на рыжие затылки крайне недоброжелательно, и явно лелеет надежду долбануть по ним со всей своей совиной силы…
— Рон?
— А? Да, Гарри? Хочешь чего? — рыжий подскочил на месте. — Может, водички? Пирожок? Мне мама дала… ОЙ!
— А ты не протягивай свои грабли куда не просят, а то укоротим! — Джордж от злости аж покраснел. — Понял меня?!
Конечно, он понял, и не только он. Пирожки в дорогу, если дорога не предполагалась, а гараж остался открытым случайно? Рон, желая мне угодить и загладить свою вину, выдал главный секрет — операция спланирована, а мне уготована честь стать «другом» и быть «прощенным» за все мои злодеяния!
— Закрой клетку покрепче, пожалуйста.
— Конечно, дружище, как скажешь…
* * *
— Не понимаю… о чем вы только думали… Тебя мой мальчик, я ни в чем не виню! — заверила меня миссис Уизли, стряхнув на тарелку восемь сосисок чересчур радостного красного цвета. Они не вызывали во мне ни малейшего доверия — мяса подобного оттенка я так и не припомнил — но голодающие не должны воротить нос от еды, к сожалению.
— Смотри, Артур, как проголодался Гарри! — Молли отвернулась к окну и осуждающе покачала головой. — Мы с Артуром о тебе очень беспокоились, и если бы твой папа не ответил еще и на пятое наше письмо, Дурслям бы не поздоровилось! Точно тебе говорю — Молли Уизли лучше не злить!
Я кивал, жевал и жалел о том дне, в который отец впервые узнал о существовании грамоты. Ни к каким Дурслям они бы не отправились. Ага, ждите… Мне уже 12 лет, и не все из них я был сыт и счастлив! Отец заавадится, но не попросит о помощи. Частенько в детстве я ел овсянку на завтрак, обед и ужин, плакал от одиночества и придумывал несуществующих, но сильных и отважных, способных за меня постоять, друзей. Малфои были рядом, разумеется, но не всегда, а где были Уизли? Ходили в гости? Производили на свет очередного отпрыска? Убивались о моей несчастной доле?
Мне в этом доме даже ноги протянуть неудобно, все кажется, что я сделаю что-то не так. Ведь за всеми частями моего тела следят столько глаз, что моя скрытная натура вот-вот скончается от перенапряжения!
— Дурсли хорошо корм…
— А ты молчи, когда взрослые разговаривают! — Молли перебила сына и Рон предпочел не уточнять, что монолог матери разговором назвать сложно. Но его физиономия, перекошенная от готового вырваться наружу презрения, говорила сама за себя. Он даже губы поджал!
Проглотив как можно более жадно еще и хлеб с маслом, и чуть не подавившись, я немного осмелел и огляделся по сторонам. Как только я это сделал, Уизли зашевелились и загудели, как пчелы в улее, испуганные неумелым пасечником, то есть именно мной. Артур выскочил во двор и шустро засеменил к гаражу, близнецы оторвались от созерцания моей тарелки, срочно что-то вспомнили и убежали, их сестра, неосторожно выглянувшая из-за угла, испуганно пискнула и поспешила скрыться от виновника своего испуга, остальные рассосались вообще как-то незаметно. Те, кто остались на кухне, тоже были не против испариться, но не могли.
— А кто вам письмо написал?
— Наверняка, это был очень хороший человек! — убежденно ответила миссис Уизли, стоя ко мне спиной у раковины и преувеличенно тщательно вытирая тарелки. Все ее движения казались нервными и весьма хаотичными, от них её совсем не стройная спина дрожала, как желе. — Они тебя обижали?!
— Иногда, — ответил я удрученно, понимая, что вру неубедительно и даже не стараюсь.
— Вот как…
— А… буквы были кривыми? Одни совсем маленькие, а другие очень большие?
Молли резко обернулась.
— Ты знаешь этого человека?
— Это не человек, а один старый и противный эльф.
— Все ты знаешь, умный ребенок…
Её терпения не хватило, она не смогла притворяться, ей хотелось плакать.
— Только знаешь, что тебе неизвестно? — её голос предательски дрожал.
— Ну? — спросил я из интереса.
— Мы тебе не враги! Но мы тебя боимся! Думаешь, раз прочел много книг, то можно вот так на людей смотреть?
— Как?
— Как звереныш в клетке!
Женщина попала в точку. Я даже ненадолго забыл о своем спокойствии и приоткрыл рот от удивления.
— Это из-за тебя Рон попал на этот проклятый факультет? Да?!
— Он не проклятый… и не из-за меня.
— Проклятый, Гарри, проклятый! — она почти кричала, а её простодушное лицо просто не могло отобразить всю ту гамму чувств, ей переживаемую. — Он меняет детей, они… они…
— Умнеют? — подсказал я.
— Черствеют! — она уже пять минут вытирала руки о фартук и все никак не могла прекратить.— Моему мальчику опасно там находиться!
— Ну мам… — заныл Рон.
Он явно слышал это все не в первый раз.
— Не мамкай!
И почему ему никогда не дают слова сказать? Вдруг бы научился связно разговаривать?
— В общем так, Гарри, мы сегодня…
— … соврали, — закончил я её мысль.
— Ты тоже. Про Дурслей!
— Так я один раз, а вы много…
— Из лучших побуждений! — буркнула Молли, как обиженный ребенок.
— Ради мамы.
— Да, ради Лили. Она не заслужила такого…
— …сына.
— Ужаса! Посмотри на себя — хоть сейчас в Азкабан, Гарри! Ты никогда не улыбаешься, никогда. Даже Ронни заметил!
— Мне невесело.
— Ты сын твоего отца, мальчик, и ты прав — это невесело… и опасно!
— Дамблдор так не считает…
— Да, я знаю. Твой папа много нам помогает, и это единственное его достоинство. Прости меня за эти слова, но… Северус плохой человек. Родился таким! — она вздохнула. — Почему бы тебе не бывать у нас чаще? Почему бы не подружится с Фредом, Джорджем? Они хорошие мальчики, просто тебе кажется, что для тебя они хотят дурного! Не хотят, Гарри, не хотят!
— Почему я должен с ними дружить? У меня есть друзья.
Молли присела на шаткий стул напротив и заглянула мне в глаза, которые я поспешил отвести в сторону. Затем подвинула ко мне стакан тыквенного сока через весь стол и тихо сказала:
— У тебя не друзья, Гарри, у тебя — судьба…
Мы помолчали немного и послушали сопение ошарашенного таким вот сложным разговором Рона.
— Я пойду?
— Куда?
— Домой, к Дурслям.
— Нет, не пойдешь.
— Это еще почему?!
— Ради матери. Ради неё ты пробудешь у нас еще несколько дней. Ясно?
— Да пожалуйста…
Как оказалось, гостя ждали в саду. Сидели себе, кто на пеньке, кто на корнях большого дерева у покосившегося забора, тоскливо переглядывались и готовились выполнить задачу по моему приручению. Такая большая и счастливая семья, зачем им еще я? Неужели так рьяно выполняют задание директора? Все-все? Даже пигалица, бледнеющая при виде меня, словно я живое чудище из её кошмаров? Нет. Все гораздо проще — двенадцать лет назад, или чуть меньше, они потеряли героя, Поттера младшего не стало. Зато появился я, и надежда рассеялась, как дым. Жаль, им нельзя рассказать, что они надеялись зря, ведь пророчество, растиражированное Дамблдором — обман. Им не приручать меня нужно, им убить меня нужно! Не то чтобы Уизли мне совсем не нравились, они какие-то… радостные, другие, не такие, как я. Но это словно увидеть со стороны парочку интересных людей — музыканта в маггловском метро или клоуна в цирке — занятно, но не твое. Да ну как же им объяснить то такие простые вещи?!
— Рон?..
— Ну?
— Мне Дурсли больше нравятся… — сказал я честно и опустил глаза. — Извини.
— А-а-а… — протянул он с пониманием и почесал макушку, оглядывая порыжевшую лужайку. Мы стояли на самом крыльце и еще не успели шагнуть наружу. — В камин?
— Буклю выпусти потом, ладно? Она сама прилетит.
— Выпущу… Убьют меня только за такой недосмотр!
— Не убьют.
— Ты прав, не убьют, прибьют немножко и успокоятся. Они, знаешь, какие злые сейчас? Папа при мне даже о работе не разговаривает, боится, что расскажу чего-нибудь «не тем людям»… — он скорчил посную и благообразную мину, точь-в-точь как у отца. — Мне кажется, что «не те люди» — это сначала я, а потом уже мои однокурсники…
— А ты все равно слушай.
— Чего?
— Они при тебе ведь не разговаривают? А без тебя говорят? Вот ты стань неподалеку и слушай. Пригодится, я уверен.
— Некрасиво как-то… И за каким чертом? Кому пригодится?!
Хорошие вопросы, Рон, мне нравятся, но тебе рано знать ответы, испугаешься еще. А страшным кажется только то, чего не знаешь! Стоит тебе узнать и все изменит свое значение…
— Драко тебе рассказывал, какие пакости Дамблдор творит? Или ты забыл, как я после лесной прогулки неделю в больничном крыле валялся?!
— Ты спятил, как я мог забыть?! — он выпучил на меня свои безгрешные глаза. — Щаз как дам! — и чуть было не отвесил мне крепкий дружеский подзатыльник, что, учитывая его габариты, могло помочь мне пролететь над удивленными Уизли до самого забора, как птичка.
— Спокойно, не нервничай! — я инстинктивно пригнулся. — Ну вот видишь… а ты говоришь «некрасиво»! Вдруг твои родители что полезное знают, для меня?
— А… ну тогда ладно, обязательно буду слушать… — он утвердительно закивал головой, не понимая, кого только что предал. — Мало ли чего скажут!
Худенький, угловатый, высокий рыжий мальчик с гигантским размером обуви, любящий свою странную семейку, в которой любви вроде бы и много, а вот на некоторых и не хватает… Он не заметил своего предательства, его вообще трудно заметить тому, кто его творит. Все думают, что они хорошие, вот и Рон меня в этом почти убедил. Однако смог же он вот так решительно пообещать шпионить за родной, пусть и не всегда нормальной, кровью. Смог! А это значит, что не все так однозначно, и есть в нем что-то, то ли обида, то ли слабость, которая еще поможет нам подружиться… когда-нибудь.
— Эй, это вы там воздух сотрясаете? Идите сюда, будем гномов крутить!.. — крикнул кто-то из близнецов, и поляна зашевелилась, наполнившись фальшивым энтузиазмом Уизли и несчастными гномами, похожими на большие картофелины.
Но в это время я, почти счастливый, медленно крался к камину в кухне и старался громко не дышать, чтоб не быть замеченным. Мечтал о прохладной постели в спальне домика по Тисовой улице, мяуканью занятых личной жизнью котов под её окном, грохоту кастрюль перед обедом, и даже о щекочущем мои пятки Даддли, если вдруг случилось страшное и я проспал завтрак, а еще хотелось… Мечты — обман. Такая короткая, но достойная уважения мысль мелькнула в моей голове неспроста. Я застрял в лабиринте каминной сети! И прежде чем она поймет, что в произнесенном мной адресе не значилась другая галактика, а подзадержавшегося пассажира неплохо было бы высадить, могут пройти дни и недели!
Чернота вокруг, осязаемая, вязкая и мягкая, похожая на сладкую вату, не пугала. Пугал деревянный стул с высокой спинкой! Изнаночная сторона магии — не мебельный магазин. Если здесь что-то появилось, значит, кому-то это было очень нужно, но я, хоть и присел, конечно, заботы не оценил. Скорее, наоборот — с каждой прошедшей минутой здесь и Мерлин знает сколько там — понимал, что прокляну этого заботливого всеми мне известными и не очень проклятиями, только выберусь!
Несколько раз до меня долетели отдаленные обрывки беседы.
...
— Мы позвали его гномов крутить, он не отозвался, мы снова позвали, он опять не ответил…
— И вы снова позвали?
— Ну да…
— Информативно. Изумляет. Как, впрочем, и всегда. Следующий! — отец явно устроил допрос.
…
— Северус, ты только эээ… не переживай!
— Действительно, Артур, в вашем доме исчез мой единственный сын, к чему волноваться? Это такая мелочь. Вот на неделе у меня кричащая полынь из банки пропала. Попережеваю-ка я лучше об этом досадном инциденте… — тихий голос отца сошел на нет. — Да?!! — за тишиной последовал крик, заставивший меня подпрыгнуть на стуле от испуга даже здесь, в... ну здесь, в общем. — Вы серьезно полагаете, что так логичнее?! — желающих пообщаться на тему логичности не нашлось. — Мерлин, и с кем я разговариваю...
— Гарр-и-и-и!.. — от громкости звука у меня чуть глаза на лоб не вылезли. — Это твой друг говорит! Мама сказала, что ты можешь слышать нас там, — со мной, как с душевнобольным, общался Драко. — Не переживай! — приятелю повезло, что его слышу я, а не декан. — Я сейчас залез в камин и разговариваю с ним... с тобой, то есть. Хорошо, что в замке никого, а то я здесь смотрюсь неважно, и сажа... тьфу!.. сыпется...— раздались странные звуки и один не очень цензурный возглас. — Ну, ты это, не скучай, тебя всего неделю нет. Увидимся в школе!
...
— Гарр-и-и-и!.. — этот голос был полной противоположностью голосу Малфоя.
Мальчишка говорил неуверенно, будто чего-то боялся. Хотя, чего удивительного? Единственный сын аристократов и недоразумение семьи Уизли. Эх, Рон, учись быть сильным! А то я постоянно тебе сочувствую, чем сам себя пугаю...
— Твой папа пообещал придумать для нас что-то интересное, если ты задержишься там надолго... Мама расстроилась, Перси чуть не плачет, а папа сидит в гараже. Ты там не задерживайся, ладно?
...
— Договорились. Как только так и сразу! Два идиота. Один «не скучай», другой «не задерживайся»... Неучи! — я закинул ногу на ногу и принялся нервно раскачиваться, схватившись за коленку. — У меня «здесь» и пяти минут не прошло!
...
— Гарр-и-и-и!.. — этот голос если слышал, уже не забудешь. Он пустой, как отголосок горного эха. Но в этой пустоте кроется столько мощи...
Полезный голос, в общем. Ну а Гарри Снейп полезность ценит превыше всего.
— Да-да! Я тут! В темноте! На стуле!
От радости я морозил чепуху, прыгал вокруг стула, как кузнечик, и махал руками — то есть вел себя, как затерянный на необитаемом острове, завидевший на горизонте спасительный корабль.
— Держись, я тебя тяну-у-у-у... — слова Лорда растворились в пространстве.
Сине-зеленый водоворот втянул меня в свою холодную воздушную воронку и закрутил, как перышко. Один виток, и второй, и третий, затем грохот, пыль, режущий глаза свет ламп и... трусы. Почти до колен, белые в крупный красный горошек, две пары. Честное слово, я еще никогда так не радовался нижнему белью, тем более белью Дурслей! Впору было расплакаться от умиления. Тем временем обладатели сего шедевра ткацкого искусства — отец и сын — изучали меня молча. Из их искусственного камина еще не сыпались волшебники, из него даже пепел никогда не сыпался, ему просто не из чего было образовываться.
— Это твой кузен... — наконец изрек дядя, почесывая круглый волосатый живот. — Только грязный. А так... да, он.
— Гарри! — братец опознал меня быстрее. — Ты нашелся! Дядя Северус здесь почти неделю дежурил... — он подошел ко мне и потянул за руки, помогая подняться. — Спал в твоей комнате, а мама ему кушать готовила!
— Да? — с еле скрываемым ужасом переспросил я.
— Да! И она так старалась! — Даддли гордо закивал головой, довольный поведением матери.
Кошмар. Отец опустиля в мир Дурслей, а тетя обхаживала старого любовника покойной сестры, дабы тот её не проклял сгоряча. Этой вины я перед ними до гроба не искуплю...
— Он еще в камине закорючку какую-то нарисовал. Я-то думал, зачем... а это чтоб знать, когда ты вернешься! Отпад, какой у тебя папка умный! Слушай, — он зашептал мне на ухо, — а как это ты из стены вывалил...
— Гарричка... — тетка подлетела к «пропаже» и сдавила мою грудную клетку, изображая дикую радость, хотя, уверен, хотела меня придушить по-настоящему. Столько хлопот из-за идиота. А я бесспорно идиот, раз позволил этому гаденышу так со мной поступить. В Хогвартс мне нельзя, значит... ну погоди!
— Даддли... — прохрипел я за плечо тетке, которым она уж слишком старательно подпирала мою челюсть, все еще не размыкая объятий. — Штаны...
Кузен развалился на диване, раздавив пачку чипсов, и как раз оценивал содержимое расплющенного пакета. Не прельстившись им, он милостиво переспросил:
— Чего-чего?
— Штаны одень!
— Зачем? Пять утра ведь...
— Мы едем в Лондон!
Сменив несколько видов транспорта, я, ведомый ноющим Даддли, все же добрался до Лондона. В городе, возле какого-то насквозь прокуренного паба мы наткнулись на маленький черный Austin и дремлющего таксиста, которому минут десять доказывали, что очень хотим увидеть родителей, и если он нас не повезет, то окажется главным виновным в такой жуткой детской беде!
— Может ты бы палочкой помахал, а? Раз тебе приспичило спозаранку в такую даль тащиться...
— Даддли, я должен учиться, а если «помахаю», то рискую пропасть еще на парочку недель. И не один, а с тобой! Не ной, к обеду вернешься, обещаю.
— Да не ною я, не ною... просто кушать хочется... и так далеко...
— Ты сюда часто ездишь, тут где-то бабушка твоя живет, поэтому молчи и не зли меня!
Даддли совету внял и замолк, тем временем мы уже въехали в пригород и я засмотрелся по сторонам, пытаясь вычислить дома волшебников среди магловских жилищ, и получалось у меня не всегда. Малфой-мэнор стоит неподалеку от Уилшира, на высоком холме замок чернеет таинственным пятном, ведь его строгие очертания размыты вечной дымкой тумана, и навевает на непосвященных просто леденящий ужас. А на посвященных — тем более. Видеть его могут все, подойти — никто. У таксиста просто заглох мотор, и шагать вверх по каменистому склону нам пришлось самим. Даддли, разумеется, не машина, но у него тоже там что-то заглохло — он просто присел на обочину и отказался идти, ничем свой отказ не мотивируя. Сняв с него парочку охранных заклятий страха и кольцевания воли, мы кое-как доползли до ворот поместья и повалились у самого его входа, в тщетной попытке отдышаться. Даддли вспотел и покраснел, я побледнел и меня колотила мелкая дрожь, но цель была достигнута.
— Молодые люди-и-и-и... Вы точно к нам?.. — позади нас раздался красивый женский голос.
У меня от удивления, очень нехорошего удивления, просто глаза на лоб вылезли! С каких пор леди Малфой возомнила себя домовым эльфом?!
— Ой, Гарри, это ты! Как я рада! — она всплеснула руками, а затем изящным жестом прикрыла рот рукой, скрывая эмоции, и осуждающе покачала головой. — Тебе стоило сразу же отправиться к отцу, или дождаться его у тети! Ну да ладно... проходите лучше, проходите... а это кто, Гарри? — деликатно спросила она у меня.
— Брат.
— Даддли?
— Ага... я! — басом ответил кузен, рассматривающий волшебницу до неприличия пристально. Таких необычных мам он еще явно не видел.
Они меня не интересовали, ни Даддли, ни тетя Нарцисса. Я шел к замку, не оглядываясь на них, закрыв глаза, и ощущал вибрации замка. Сейчас они были другими, не такими, как всегда, более мелкими, что ли... что-то навсегда покинуло эти стены.
— Хочешь пить, Даддли? — сквозь пелену мыслей голоса людей казались далекими и ненастоящими.
— Ага...
Но меня все еще душила злость на мерзкого домовика семейства и такая вежливая беседа просто раздражала.
— Где Добби? — спросил я почти грубо.
— Этот паршивец опять повздорил с кем-то из своих!
— И?..
— Представляешь, Гарри, его убили. На заднем дворе, задушили! Люциус отправился покупать нового, но купленные эльфы так ненадежны... — протянула она задумчиво, глядя вдаль. — Я так расстроена!
— Не расстраивайтесь, купленные тоже бывают хорошими.
— Даддли, у тебя очень славный кузен, он постоянно меня успокаивает! — женщина заулыбалась и потрепала толстяка по волосам.
Братец почти растаял и глупо скалился от похвалы, предназначенной совсем не ему.
— Ага...
Не чужой, чужой не смог бы, не трус, ничего бы у труса не вышло, отчаянный, потому как иначе нельзя... Кто он? Кто не дал мне узнать его имя? Кто знал, что у меня достаточно магической силы, чтобы его узнать? Я огляделся по сторонам, словно враг мог прятаться в кустах. Но кто бы он ни был, он осквернил это место, мне сейчас неспокойно, и я опять начеку, опять жду подвоха!
Это уже совсем другая история и другие, высокие, ставки.
Неизвестный не на моей стороне, давно подсказывало мне сердце, глуше, чем обычно отбивающее свои удары жизни. Однако он явно соблюдает неписаный закон, в котором говорится о необходимости играть по крупному, если хочешь победить, а за кого играешь — правилами не оговорено. Прав был отец!
А еще мне подсказывал разум, и он говорил, что искать серую тень придется очень долго...
Я иду тебя искать, опять и опять, опять и опять, тень твою спрошу, опять и опять, опять и опять, а как найду — убью... — слова старинной шотландской песенки, посвященной охоте на волков, и пришли они на ум как нельзя кстати.
12.08.2011 Глава 12
— ...по пятнадцать вздохов в котел, две чистые слезы в конце третьей и начале четвертой фазы кипения, половина веса локона чаруемого объекта... ты меня слушаешь?!
— Пытаюсь.
— Твоя честность простительна, пока я такой. Эти знания стоили мне дорогого, Гарри. О тебе и говорить нечего, поверь. Однако ты дал согласие, не зная цены. Уж будь добр получить товар...
Как обычно, захотелось оставить последнее слово за собой.
— А вы всё слушали, что вам на уроках рассказывали? — съехидничал я.
— Всё, — последовал лаконичный ответ то ли призрака, то ли воспоминания, то ли неупокоенного духа. — И потому в каминных сетях не застревал, знаешь ли.
Я с удвоенным вниманием уткнулся в свой уже пятый конспект по всяким разным наукам, вбиваемых в мою несчастную голову молодым Темным Лордом, и покраснел уже не знаю в сто какой раз, признавшись себе, что удачно ехидничать — это пока не моё. Манипуляции с остатками его души сыграли с ним, а в какой-то мере и со мной, злую шутку. Это в истории Волдеморт числится, как Тот-Кого-Нельзя-Называть, в природе он просто очень сильный маг с большими проблемами. Когда-то же он родился, мечтал о сокровенном, мерз в холодных спальнях зимой, стоял в очереди перед дверью туалета по утрам, шесть лет утюжил собственные мантии, а до того пытался занять свое место под солнцем в магловском приюте для ненужных детей, с кем-то точно дружил да и вообще — жил! Умный не по годам школьник тогда и не подозревал, что лишится тела и станет врагом всех и вся по собственному желанию, умирая и возрождаясь вновь из-за своей воли к жизни.
Наверное, Том Риддл был как я, сидел и учился, пытаясь справиться с непонятной дрожью в животе, в очередной раз узнав что-то новое и интересное. Знания — оружие, они волнуют. Видимо поэтому Лорд, словно восторженный первокурсник, почти живой в собственном представлении, там, в зазеркалье, хотел научить меня всему, поделиться, выплеснуть эти прекрасные тайны и... перестарался. Он нетерпеливо мерял шагами комнату по ту сторону, сцепив руки за спиной, изо всех сил сдерживал несолидный энтузиазм подростка на красивом, точеном лице всезнайки, то и дело приглаживая тонкой рукой черные кудри, опять же несолидно растрепанные и блестящие.
Однако простите меня предки известные и надежно скрытые в веках, круглосуточно учиться мне надоело! Не в последнюю очередь потому, что — о ужас! — великому и могучему Темному Лорду без меня плохо, он ждет прихода своего ученика и скучает, а мне это не нравилось. Не таким вот, тоскующим за второкурсником и разговорами с ним, я его представлял. Он же миф, тьма, угроза Альбусу! Но, как оказалось — нет, для меня он не страшная сказка, а близкая реальность и часть моего взрослого детства. Хочу учиться быть всемогущим, а не всезнающим, если честно. Даже если когда-то мы и пойдем плечом к плечу на тех, кто против нас, я уже не смогу почувствовать трепета от его имени, манящей тайны, восхищения союзников и страха врагов... мне чересчур много позволили узнать. Волдеморт и Волдеморт, ну в самом деле! Такой же, как директор, но другой и лет на сто младше. Да, странный и могучий, да, его история заворожит любого и в глубине его сознания действительно есть эта устрашающая бездна ужаса и силы, но что в нем такого, что заставило стольких людей отдать ему в руки свои судьбы?
Не он мне нужен, а мы нужны друг другу. Для будущего, для того, чтобы это самое будущее у нас было. Мы другие не по собственному желанию, а потому что так кто-то решил еще до нашего рождения, и не нам с подобной силой спорить! Это так просто, так приятно — быть тем, кто ты есть и не сомневаться... Неужели и вправду — простой путь самый верный?
— Пишешь? — грозно поинтересовался Риддл, прильнув к зеркалу с той стороны, и словно вдавил его в эту, настоящую комнату.
— Зеркало поломаете... — сделал я скромное замечание и подогнул одну ногу под себя, поудобнее устроившись на диване.
— Его не существует, невежда.
— Это у вас его не существует, а здесь...
— Свойства зеркал, раздел одиннадцать в-о-о-н той очаровательной книги большого размера. Нечего её ногой под стол двигать. Позорить имя отца — дело, недостойное звания сына!
Прослушав высокопарную отповедь, я вздохнул, но изменил траекторию движения тяжеленного талмуда, начав подгребать его к себе. И пока все молчали, а в комнате был слышен лишь звук волочения книги, в голове опять зашевелились посторонние мысли и вопросы, требующие ответов.
— Но почему Златопупс?!
— У-у-у... — юноша по ту сторону взвыл и схватился за голову. — Прекрати меня об этом спрашивать. Прекрати!
Ну да, я поинтересовался, по какой такой причине Дамблдор занимается осознанным вредительством уже не в первый раз. Ну и что? Да, Риддл мне долго рассказывал, что глупых людей легче подчинить своей воле, а директору это просто необходимо, но ведь Локонс поставлен преподавать Защиту от Темных Искусств! И я так и не понял, в нашем стане прибыло, что ли? Альбус вознамерился поддержать меня в трудном деле воскрешения Темного Лорда?!
— Ну ладно, не буду...
Но раз нельзя о Локонсе Наитупейшем, спрошу-ка я...
— А Добби кто убил?
Том Риддл посмотрел на меня уж слишком тоскливо, прямо как Гермиона на Симуса, когда тот вновь «забыл» сделать домашнее задание по Чарам, что могло послужить причиной снятия балов со всего факультета, если она вот прямо сейчас же не даст ему его списать.
— Я...
— ...как туман, — закончил я за него.
— У меня есть...
— ...знания.
— И...
— ...всё.
— И чтобы это изменить...
— ... дневнику нужен хозяин.
Мой самый первый конспект почти целиком повторяет «Тайны наитемнейшего искусства». Все его экземпляры Дамблдор постарался уничтожить еще очень давно, но один, самый главный — сознание своего лучшего ученика — так и не смог. Шесть крестаржей, шесть смертей и шесть надежд. Дневник — симпатичная коричневая книжица в кожаном переплете, купленная однажды Риддлом в магловском писчебумажном магазине на Воксхолл-Роуд в Лондоне — первый. Теперь все они нуждаются в моей защите, а для этого нужно позволить их обнаружить другим и найти самому...
— А вы не боитесь, что я его случайно... поломаю?
— Нет, не боюсь.
— Почему?
— Ты, как отец.
— Это как?
— Думаешь, что можешь любить.
Меня накрыла волна непонятной обиды, и я неожиданно для самого себя ударил кулаком по дивану.
— Могу!
— Не можешь, нет в тебе любви. Я точно знаю — нельзя найти то, чего нет, даже если очень хочется, Гарри...
Он не должен был так со мной разговаривать, я не должен был существовать, да еще и в роли приемного сына Беллы, а некий Гарри Поттер просто обязан был сейчас строить планы по спасению Хогвартса от неведомой твари, взглядом превращающей учеников в каменные статуи. Нет, она еще не превращает, все никак времени не найду в Тайную Комнату сбегать, вечно Гермиона следом тащится! А еще и с дневником я медлю... Но кто знает, как там должно было быть? И так нормально, хоть большинство со мной и не согласилось бы. Вот воплотится Волдеморт, избавится от этой старой части себя, такой до ужаса реальной и обычной, и я еще всем покажу, как должно быть! Никто не посмеет тыкать в меня пальцами и замолкать, как только я вхожу в гостиную!
Гарри Поттер... Гарри Поттер... как бы ты поступил, если бы был мной?
Я поднялся, тут же споткнулся о книгу, неделикатно выругался, затем деликатно расшаркался и уверенно двинулся к выходу, движимый множеством забот.
Риддл растерялся, как мальчишка, и развел руки в немом изумлении.
— Ты куда?..
— Дружить!
И он не возразил, понимал, как это бывает трудно.
* * *
— Сегодня я вас научу, как обуздывать самые мерзкие создания, существующие в мире магов и волшебников. Предупреждаю: вы будете лицезреть в этой комнате нечто действительно ужасное. Но не бойтесь, пока я рядом, ничего плохого с вами не случится. Единственно прошу — сохраняйте спокойствие!
Я был категорично не согласен со всем услышанным, да и слушал плохо — руки жег дневник. И хотя я его временно сделал прозрачным, своей материальности он не потерял. На уроках Златопупса всегда царит хаос, уверен, что этот просто не может стать исключением. Чем не возможность найти обладателя вещицы? Когда дядя Люциус мне его отдавал, сомнения на его лице смахивали на ужас, и оправдать такое недоверие мне бы очень не хотелось...
— Ведите себя тише, — понизив голос, погрозил пальцем Локонс. — Они могут перевозбудиться.
Весь класс затаил дыхание, Локонс сдернул ткань.
— Да, это они, — драматически произнес он. — Только что пойманные корнуэльские пикси.
«Пикси... шмикси... Невилл... лучше подойди ко мне поближе... я только что выбрал тебя... нечего с Гермионой под партой прятаться... и почему вы там прячетесь?!..»
— ААААА!!! — орал я уже вслух.
Почему они прятались, стало понятно благодаря перевернувшейся земле. Ну, она не сама перевернулась, конечно, ей помогли проклятые злобные пиксли! Я висел вместе с Невиллом на люстре вниз головой, надежно обхватив рожки с лампами ногами, и мысленно выстраивал сложный план убийства белозубого преподавателя, резво носившегося по классу в надежде спасти свои, уже изрядно порванные «птичками», золотые штаны. Сегодня ночью я проберусь к тебе в спальню, гаденыш, попрошу Филча постоять на стреме, и т-а-а-к обновлю твой гардероб...
Подо мной царил беспорядок и шла война. И хоть Гермиона что-то вопила — безрезультатно, ведь результат достигается благодаря действию магии, а магия достигается благодаря действию палочки, которую пиксли у неё отобрали, ведь им начхать на её высочайшие балы по предмету и знание честолюбивой мечты Локонса... стоп. А где моя... а где мой, то есть его...
Пока я понимал, что произошло непредвиденное, и даже дважды икнул от этого самого понимания, Невилл, все это время сосредоточенно наблюдавший за моей не очень доброй, на данный момент и в принципе, физиономией, сильно побледнел и еще крепче обнял люстру, словно собрался прожить с ней долго и счастливо. А если учесть, что до этого он напоминал цветом созревший помидор на кустике, висевший лицом к выходу из класса, то... Я изловчился прокрутиться на рожке вместе с плафоном, и узрел спасение, привлеченное к очагу боевых действий шумом и воплями.
— П-а-п-а-а-а!..
Замерли даже пиксли. Они вращали свои маленькие серые головки в разные стороны и недоумевали, чего это они такого удачного совершили, что все разом сдались? Даже гордячка Лаванда покорно разрешала одному особо усердному лупить себя указкой по мягкому месту пониже спины.
Пофессор Снейп и «папа» — два абсолютно разных понятия. Иногда он и на меня смотрит с немым удивлением, склоняет голову на бок и рассматривает так внимательно, словно не верит в мое рождение! Наличие сына в его жизни ни на йоту не исправило положение. Отцовская репутация злобного одиночки и сальноволосого ублюдка как была прочной, так и осталась. Ему на радость, разумеется. Он эту репутацию зарабатывал старательно и с особым наслаждением. Ну не любит он учеников чужих факультетов, действительно не любит! И они, ученики, не любят его в ответ, с еще большей отдачей и старанием. Отец замер у двери, явно размышляя над превратностью судьбы, то есть надо мной, и определяясь, какая роль сейчас ему больше к лицу — глухого «папы» или самого себя.
Выбрав вторую, он уверено перешагнул порог, приподняв подол мантии, и черным вихрем пересек класс. Палочка в его пальцах послушно дернулась, все пиксли лопнули, как мыльные пузыри, а Локонс попытался улизнуть от позора незаметно, ползком, но встретил на пути две преграды — ноги профессора Снейпа. Как раз вчера он «безуспешно» пытался «показать» ему, как варить «сладенькое» зелье Сна без Сновидений, ведь его так любят не только «детки», но и «дракончики»! Безусловно, когда папа умрет, то все равно не забудет этот прискорбный факт, и даже по ту сторону бытия Златопупсу гарантированы крупные неприятности .
— Профессор, позвольте я вам помогу...
Интуиция Локонса не подвела и он пискнул:
— Не стоит!
— Ну отчего же? Ваша скромность достойна высших похвал, принимая во внимание все ваши великие подвиги... Да что же это? Право, какая жалость...
— Где? — стоя на четвереньках жертва выглядела жалко, но продолжала нервно улыбаться, точь-в-точь, как на плакате.
— Мистер Финниган, посмотрите вы, вероятно, я мог ошибиться... — папа приторно вежливо поклонился, жестом пригласив мальчишку подойти поближе.
Симус чуть не лопнул от возложенной на него деканом Слизерина ответственности.
— Да, сэр! — и с такой готовностью принялся рассматривать задницу своего преподавателя, что я не выдержал и хихикнул, покачнувшись на люстре. За моим смешком последовали другие, вначале несмелые, а затем и открытые.
— Нет, сэр! Вы не ошиблись! Это дырка!
Сквозь подранные штаны весь первый курс Гриффиндора с интересом рассматривал красные шерстяные рейтузы Локонса. Папа все вертел несчастного и вертел, сокрушаясь о потерянной изысканности столь дорогого туалета, а жалкий врун и профан терял всю свою популярность. Морщилась даже Парвати — истинная фанатка знаменитости. Поклоняться солнцу в рейтузах не хотел никто...
Спустя минуту после того, как златокудрая, но бесповоротно бывшая мечта всех девчонок покинула класс, споткнувшись о чей-то портфель, о нас с Невиллом вспомнила Гермиона и леветировала на землю. Под обжигающим взглядом отца и презрительными всех остальных, я отыскал в ведре для мытья полов свою палочку, поспорил о своем праве на неё с зачарованной шваброй, получил подзатыльник древком и загрустил так сильно, как только мог. Захотелось умереть на денек. Кто знает, может после такого отдыха я бы очнулся бодрым и веселым? Хотя нет, сомневаюсь. Я не звал отца только потому, что он отец. Еще чего!
Но вместе с его ровной спиной класс покинула и моя спокойная жизнь.
— Папочку позвал, он папочку позвал! Пуси-пуси, — щебетал Макнейр, — какой маленький, дай я тебя по головке поглажу... — он брызгался слюной и тянул ко мне свою жирные лапы.
— Отвали! — я оттолкнул его и тупица повалился на пол, все еще хрюкая от душившего его смеха.
Со всех сторон раздавалось:
— Бедненький, целый день без папочки трудно, наверное...
— Давайте его пожалеем!
— А я его всегда жалел, такой убогий умник...
Единственное, что капельку, но успокаивало — о названной «мамочке» им неизвестно, а то пришлось бы мне в срочном порядке собирать чемодан и к Каркарову на постой отправляться!
Идиоты, узнай вы, что знаю я, никто бы не смеялся. Вы бы стояли и плакали, проклятые гриффиндорцы... Что с ними не так? Где кроется этот секрет? Почему они так любят дружить против кого-то? Сами себе врагов создают, ведь без них и Грифиндор не Грифиндор, а просто факультет. Не будь Волдеморта, его место все равно не пустовало. Срочно захотелось плюнуть себе под ноги, но воспитание не позволило. Я просто поднялся со скамьи, потирая ушибленное колено, и пошел к выходу, осыпаемый градом насмешек.
— Гарри! — крикнула мне в след смущенная таким поведением однокурсников Гермиона. — Не обращай на них внимания!
Сложно не обращать внимания на собственную жизнь, и я ничего не ответил.
Дневника нет, книжица выпала у меня из рук, поэтому я и позвал отца. Мы всегда зовем того, кто может помочь, и часто — не подумав. Однако крестраж уже пристроен, он наверняка нашел своего хозяина. До этого урока я хотел выбрать его сам, а сейчас не хочу ничего. Сгодится любой представитель краснознаменного факультета, такого опрометчиво категоричного в вопросах дружбы и вражды...
* * *
Я видел только спину Драко, его как раз эффектно представляли Фреду в качестве нового ловца Слизерина. У меня на плече сладко похрапывал Гойл, и под этим предлогом идти с приятелем я отказался.
— Но мы забронировали стадион! — надрывался Оливер. — Забронировали!
— Места всем хватит, — вполне обосновано возразил Маркус и ухмыльнулся, прям как мудрый гоблин. — Не нервничай, красненький. Вот тебе письменный привет... ой, оговорочка... разрешение профессора Снейпа...
Слизерин ненавидел Грифиндор, но по слизерински тихо, в душе, в сердце и где еще там можно хранить подобную неприязнь. Им бы и в голову не пришло топать ногами, как маленьким избалованным деткам, завидев на громадном поле еще нескольких человек, пусть даже и грифиндорцев.
— Хороши, а? — невинно поинтересовался Малфой, демонстрируя новые метлы команды. — Не расстраивайтесь, соберите с болельщиков деньги и тоже такие купите. Или выставьте на аукцион свои «Чистометы-5». Музеи всего мира из-за них подерутся, — издевался приятель.
Зеленая сборная разразилась дружным хохотом, и громче всех смеялся Рон Уизли, сопровождающий друга везде и безо всяких странных оговорок, вроде спящего Грэгори.
— Зато ни один игрок нашей сборной не покупал себе место в команде, — отчеканила неизвестно почему оказавшаяся на поле Гермиона. — Все заслужили его благодаря таланту!
— А твоего мнения, грязнокровка, никто не спрашивает! — выпалил Драко в ответ.
Нет, я точно расскажу Грейнджер, кому ей стоит быть благодарной до гроба за спасенную молодую жизнь. Пусть до него, гроба, этим и мучается!
Я зевнул, вяло наблюдая одним глазом за начавшейся после этих слов потасовкой. Кто-то кого-то не любит, кто-то с кем-то дружит, кто-то кого-то защищает... скучно. Мелкие мысли, мелкие действия, от них спать хочется! Покосившись на покачивающуюся макушку слизеринца на моем плече, я сам на ней прикорнул и приготовился ждать. После тренировки мне предстояло разбудить Гойла, похвалить приятеля за гениальный полет, хлопнуть его по плечу и...
— Эй, сладкая парочка, самое интересное пропускаете! — весело крикнул Винсент, сидевший тремя рядами дальше нашего. — Смотрите, кто за Драко заступился, то-то его мамочка обрадуется!
Я присмотрелся к действу повнимательнее, отчего меня чуть не стошнило. Джордж или Фред, отсюда не разглядеть, изрыгал из себя самых настоящих, жирных и блестящих слизней! К нему даже подходить никто не хотел, настолько омерзительное это было зрелище. Давно меня ничто так не радовало, было в этом что-то такое... хорошее.
— А кто его так?..
Винсент что-то сказал, но я не расслышал, над стадионом эхом разнесся отчаянный возглас второго близнеца, полный какой-то взрослой горечи и обиды:
— Думаешь, раз маленький, всё с рук сойдет? За зелеными тряпками прячешься?! Ты мне больше не брат, так и знай, козявка слизеринская!
Слова были серьезными и взвешенными, а Рон этого не понял. Он победно усмехался вслед братьям, ковылявшим к хижине Хагрида, уже вышедшего им навстречу, и принимал похвалы за смелость от однокурсников, большая половина которых лгала. Чистокровным магам без крепких семейных уз никак. Это самая большая ценность — кровь! Да, ему улыбались, да, им нравился позор Уизли, но сами бы они так не поступили, никогда. Рон чистокровный, не спорю, но всё же плебей...
— Чего ты там уселся?! Еще бы под скамейкой спрятался... иди сюда! — крикнул я.
Гойл наконец открыл глаза, прекратив корчить из себя статую.
— Кто мне скажет, почему я здесь сижу? Солнце хоть взошло?.. — промямлил он.
— Драко первый раз на поле летает! — напомнил я.
— А-а-а... ну тогда ладно...
Мальчишка вознамерился было опять использовать меня вместо подушки, но не успел.
— Привет, а я опоздал!
— Меня водой спозаранку поливать, значит, не опоздал... — Гойл продолжал страдать. — А как друга поддержать...На кухню ходил? — поинтересовался он с некой долей надежды в голосе.
— Ходил! — подтвердил Винсент и подвинулся к нам поближе. — Но не дошел... — горячий шепот щекотал мне ухо. — Минерву встретил! Эта карга с твоим отцом разговаривала. О Златопупсе! Сказала, что декан сам виноват, и если бы не испорченные плакаты знаменитости, на которых он теперь в одном нижнем белье, директор бы не пригласил преподавать ЕГО!
Локонс сбежал от позора, не выдержав вида своей задницы в разнообразных ракурсах, и смеха безо всякой причины посреди урока. Это кто-то не выдерживал силы своей фантазии, и чересчур красочно представлял профессора в рваных штанах и красных рейтузах.
Вот как сейчас...
— Ты чего? Все хорошо? — Гойл забеспокоился, он это любит.
— Да так, вспомнил кое-чего... — я глупо хихикал в кулак. — Вы это... Драко лучше помахайте, а то еще ближе и он нас сшибет отсюда к мерлиновой матери!
Мы все дружно принялись трясти конечностями, приветствуя польщенного таким вниманием Малфоя в непосредственной близости от себя.
— Всё? — Винсент устал махать.
— Нет, махай.
— Махаю...
— Ну а кто его заменит, услышал? — поинтересовался я между прочим, не опуская руки и не ожидая сюрприза.
Мало ли придурков по свету ходит? Выбор у директора большой.
Крэбб послушно отрапортовал:
— Его фамилия — Люпин! Только я никогда о нем не слышал ничего, может, бабушка знает...
Тем временем Гойл щурил маленькие глазки, всматриваясь ввысь и все еще покачивая рукой из стороны в сторону, словно преданный фанат на концерте.
— Ой, а чего это Драко так странно на нас смотрит... и в кого это он пальцем тычет... Гарри?! Что с тобой?
Странный этот Грэгори, ну честное слово. Он беспокоится о всех, от кого хоть раз услышал доброе слово, но вот попробуй стать у него на пути — убьет и не заметит. Или убьет того, кто встанет на пути опекаемой им персоны, а потом обернется, поулыбается виновато и спросит: «Ну как? Всё хорошо?». Зато он честный, пусть и по глупости, и не обижается на Драко, когда тот его жирдяем называет... Эх, Грэгори, даже когда я отвечаю тебе, что у меня все отлично, это не правда. Так вот звезды распорядились, Дамблдор, Лорд, папа и еще куча неизвестных мне обстоятельств и личностей, потерянных во времени и секретах. Вру я часто, уж прости, фамилия обязывает!
А то ли еще будет, когда Защиту начнет преподавать тот самый «Лунатик», при одном упоминании имени которого, папа обычно замирает в кресле, глядя остекленевшими глазами назад в прошлое, и скрипит зубами? Ах да, Ремус Люпин к тому же оборотень и лучший друг Джеймса, считавшегося моим родителем целый год... Он меня на руках качал, что ли? Подарки Поттеру дарил в честь моего рождения? Распашонки покупал с цветными картинками? Маму обнимал, поздравляя?! Он же покоя мне не даст! Как же я к цели идти буду, ползком, уподобившись Златопупсу?!
Я уткнулся в собственные колени лицом и тихонько подвывал. Чертовы рейтузы! Знал бы, сам себе штаны порвал, отвлекая внимание от брючин профессора. Явно пора завести собственный дневник и записывать в нем все свои проблемы. Потому как память справляться вот-вот перестанет!
— Зуб заболел, ничего страшного... — ответил я, не поднимая головы.
— Ладно, Гарри, пусть будет зуб. Только Драко не поверит. Он умный... — с придыханием в голосе высказался мальчишка об интеллекте своего кумира.
— Грэг!
— Молчу. Честно! — заверил он меня и отвернулся, приученный Малфоем не надоедать другим.
Да все они не идиоты, просто еще маленькие. Мы остались сидеть плечом к плечу на скамье стадиона, без особого интереса следить за черными точками в небе и думать. Кто о завтраке, кто о новых метлах команды, кто о матери и её вранье самым близким, как я, кто не думал ни о чем, почувствовав себя вольной птицей, как Драко, летающий поразительно легко и красиво, но все эти мысли временные, ненадежные и самую чуточку ненастоящие. Однажды они уступят место своим взрослым собратьям, и начнется другая жизнь, а это пасмурное утро забудется, словно его и не было. Хотел бы я, чтобы эти мальчишки, когда вырастут и станут мужчинами, оставались рядом со мной? Да, очень хотел. Мне не нужны храбрые друзья, я и сам не трус, мне не нужны популярные друзья, хватает собственного горького опыта в этом деле, мне даже не нужны умные друзья. Какая разница, какие у тебя друзья, если они — друзья?
28.08.2011 Глава 13
— Ну? — спросил я вчера ночью Риддла, прокравшись на седьмой этаж даже без маскировки, в пижаме и босой.
Не хотел шуметь, вытаскивая из-под кровати ботинки. Все равно, кого-нибудь кроме Филча, отца и призраков в три утра встретить в Хогвартсе трудно. Спят даже дежурные, они ведь тоже люди.
— Он разговаривает?
Молодой человек по ту сторону сидел на диване в позе лотоса, со сложенными ладонями и, казалось, читал неслышную мантру.
— Думаю да...— ответил он. — Сложно учится в школе, будучи немым.
Я так и сел, чуть не промазав мимо стула. С каждым прошедшим днем мне становилось все понятнее и понятнее, во первых — дети и взрослые не похожи, даже если они одна личность, во вторых — в Темном Лорде берет вверх юность. Еще немного и он не то что шутить начнет, а изливать мне душу, жалуясь на Дамблдора!
— Кстати, советую тебе не приходить сюда так... рано. Рожденный днем раньше испугался доспехов Мавра IV, затем испугал того, кто давно покоился в этих доспехах... а сейчас твой однокурсник потирает пятку, она замерзла. Почему то быстро бежит, испугавшись обычной кошки, сшибает со стены портрет Лябиуса Остроусого, просит у него прощения, пытается вернуться и... падает с верхней ступеньки пятого этажа на шестую. Надо же, какой храбрый червяк...
— Шею не сломал?
Я затаил дыхание в ожидании столь важной информации и чуть привстал в нетерпении.
— Нет.
— Жаль.
Больше у меня Невилл ночью не встанет, даже в туалет. Умение терпеть шпионам просто необходимо. Пусть тренируется!
— Вы это как, по зеркалам ходите?
— Хожу. Мне больше негде ходить, Гарри.
— Ага... — я зевнул. — Ну, хоть что-нибудь ощущаете? Может, рядом с дневником?
Том прикрыл глаза и втянул носом воздух.
— Ум. Блестящий ум...
Мерлин всемогущий, неужели дневник не у грифиндорца?!
Шагая к двери и покачиваясь от недосыпа, я неожиданно для самого себя обернулся, чего никогда не делал, и внимательно посмотрел в голубые глаза Лорда, так же внимательно наблюдавшие за мной. Недобрые глаза, совсем. Смотрят так осторожно, немножко прищурив самые уголки, словно изучают.
— Хотите что-то сказать?
— Хочу. Когда-нибудь.
Пусть не утруждается, я и так хорошо чувствую, что его во мне удивляет, страшит и радует. Мы смотрим на мир одинаково, и мое зрение вместе с его голубыми глазами не врут. Том Риддл уже видел похожего на меня второкурсника, много-много лет назад... в зеркале.
— Спокойной ночи... — буркнул я, не подумав.
— Мне? — он звонко рассмеялся и чуть присел, положив руки на колени.
Если бы не тот факт, что в его личности все же огромное место занимает Темный Лорд, можно было смело заметить, что этот смех — смех от души.
* * *
— Правильно, Гарри, правильно. Не ешь. А то в следующий раз люстра возьмет и упадет, двух жирненьких она навряд удержит... — мальчишка всплеснул руками, ужаснувшись чего-то. — Ты даже папочку позвать не успеешь!
— Дин, жуй дальше. Ты мне неинтересен... — пробормотал я, внимательно всматриваясь в лица завтракающих грифиндорцев второго курса.
— Да тебе никто неинтересен! Разве только братец Малфой с братьями гоблинами... Ха-ха-ха!
Томас расхохотался с такой силой, что скамейка под ним заходила ходуном и сидевшая рядом Кэти Белл немного расплескала какао, смахнула с колен капли и раздраженно вернула чашку на место.
— Закройся, ребенок, сил моих больше нету! — прикрикнула она на него.
Однако Дин распоясался вконец.
— А то что?.. Ай! Так нельзя! Ты старше!
— Можно!
Девчонка влепила красавчику крепкий подзатыльник и улыбалась, довольная таким действенным методом воспитания — тупица заглох и возобновил трапезу, уткнувшись в тарелку с омлетом.
У меня тоже больше не было сил и я начал мстить. На замечание Симуса о том, что я, мол, не девчонка, чтобы на две тумбочки по зеркалу ставить, у меня тоже нашелся ответ. Теперь, в какое зеркало он не глядит, любуясь своей не по-ирландски смазливой физиономией — видит на носу большой красный прыщ, лечит его, и в результате зарабатывает еще парочку настоящих. Невилл же спит по стойке смирно, вскакивает в шесть утра и несется в ванную комнату с красными от перенапряжения глазами, сметая все на своем пути, в том числе и меня. Нет, он очень сильно хотел встать пятью часами раньше, но вот незадача — что-то мешало. Дин обозвал всех своих поклонниц «набитыми дурами и пигалицами», получил немало ударов нелегкими дамскими сумочками по глупой макушке и на некоторое время перестал задирать нос. Правда, переключил свое «благосклонное» внимание на меня. Чувствует, наверное, откуда ветер дует. А не надо было меня весь год игнорировать, словно я пустое место. Здороваться не учили?!
Гермиону я не трогал, я её опасаюсь, вернее, её вечного присутствия за моей спиной. Вдруг бы что-то не заладилось, и заучка приклеилась ко мне навечно?! Уизли постоянно наказывает младший Уизли. Получает баллы на Зельеварении, шушукается с однокурсниками прямо перед носом братьев и постоянно приглашает Джинни в свою гостиную, что правилами не возбраняется, младшая сестра ведь. Кто возразит? Рыжая в подземелье почти освоилась. Таскается хвостиком за Блейзом и подобострастно восторгается его музыкальными вкусами, часами смотрит на зеленоватый огонь в камине, позволяет Пэнси заплетать себе красивые длинные косы, а затем рассказывает всем, кто же сотворил такую красоту, тем самым доводя старших братьев-грифиндорцев не то что до ярости, а почти до слез.
В дополнение ко всему вчера за завтраком она сказала Перси, что у них в расписании окно, но она очень хочет поучиться, и в башню со всеми не пойдет.
— Да-да... хорошо. В библиотеку пойдешь? — спросил он рассеяно, выстраивая первокурсников в шеренгу. — Ровнее, ровнее, кому говорю!
— Нет, к одному мальчику. Он приходил к нам в гости весной, — бесхитростно ответила девчушка и улыбнулась. — У него та-а-а-к-и-е интересные книги, с большими-большими картинками, они выпрыгивают со страниц и гуляют по гостиной! Даже могут всякие разные правила говорить!
— Отлично, молодец. Дети, берите пример с Джинни Уизли, учеба с самых ранних лет — залог успешной карьеры!
В туже секунду он нахмурился, явно пытаясь понять, по какой такой гостиной прыгают живые картинки. Они же учатся на одном факультете, но ничего такого он не видел, хоть и староста. Да и стоят такие книги немеряно...
— Э-э-э... а как зовут мальчика? — нарочито небрежно спросил Перси, толкая какого-то малыша в спину, к выходу.
Джинни пыталась перелезть слишком высокую для нее скамью и на странный тон брата внимания не обратила, да и не понимает она еще, что к чему в этом мире, живет легко, беззаботно и честно старается любить всех.
— Драко! — громко ответила рыжая и убежала.
Как только хрупкая фигурка скрылась за первым поворотом, под слизеринским знаменем случился массовый приступ бурного веселья, грозивший перерасти в истерику. Кое-кто даже под стол сполз, смеясь до боли в животе. Те, кто говорят, что у представителей змеиного факультета странное чувство юмора, ошибаются. Оно не странное, оно избирательное, и не проявляет себя, когда просто смешат, но играет в полную силу, когда действительно смешно.
Не дай врагу дружить с твоим другом, наставлял меня в детстве отец, а вот Уизли никто не поведал такого простого закона жизни. Именно врагу! И защищая свою семью от представителей «плохого» лагеря (и это правильно), они ставили представителей «хорошего» перед очень сложным выбором. Да, я не нравлюсь Джинни, совсем, окончательно и бесповоротно. Но есть другие, тот же Забини, Нотт, Малфой, Пэнси. Девчонка просто влюблена в их манеры, красивую одежду, правильную и грамотную речь, уверенность в себе, высокое происхождение, богатство...
А Рон? Да за эти недели он просто вырос в её глазах! А Малфой? Почувствовав слабое место в броне рыжих, приятель забыл о себе и печется о младшей Уизли, словно высокооплачиваемый гувернер! Даже домашнее задание за неё делает, высунув кончик языка от усердия. Ну, иногда хитрит, и поручает это ответственное задание кому-нибудь менее важному и аристократичному, чем он сам, но Джинни этого никогда не узнать. Она записывает его слова, сидя в зеленом кожаном кресле холодной гостиной, слушает его горячие речи о маглах, которые якобы предназначаются его ровеснику, который как бы случайно присел рядом, и начинает не только писать под его диктовку, но и жить. Хитрый блондин с очаровательной улыбкой бандита на капризном лице вот-вот станет её кумиром, а в свите Драко станет одним Уизли больше...
У Джорджа желваки на скулах заиграли, и он швырнул тяжелую вилку на стол с такой силой, что та подпрыгнула, а упав — разбила тарелку. Оливер положил руку на плечо друга и сочувствующе похлопал его по нему, но помочь не мог ничем. Малфои оправдывали свое звание врагов и раздирали на части душу его семьи, выискивая в ней своих друзей. Если бы я не был я, то, быть может, пожалел его.
Но позавчера эту мою слабую попытку посочувствовать нечаянно пресек Рон. На уроке Трансфиурации он попросил Лаванду пересесть от меня подальше. Та фыркнула, сказала, что сделает это с огромным удовольствием и место уступила.
— Ты с ума сошел? Не мог до конца подождать? — возмутился я таким явным наплевательством на все негласные правила противоборства двух факультетов. — Соскучился, да?!
Однако Рон выглядел, словно в воду опущенный, смотрел себе под ноги и часто вздыхал, словно ему воздуха не хватало. Он явно хотел плакать, и его веснушчатая физиономия кривилась от усилий, сдерживающих слезы.
— Гарри...
Сердце застучало в груди, как бешеное.
— Кто? — выдавил я из себя.
На урок опаздывали все, кто был мне хоть чуточку дорог. И Драко, и Крэбб, и Блейз, и Гойл... и даже Пэнси! Такое единодушие могло говорить или о бойкоте Минервы и её предмета, что как-то неумно и исключается, или же о том, что кто-то из них мог запросто отправиться к праотцам, или к мадам Помфри. Не нравились мне оба варианта.
— Джинни!
— А... Э-э-э... — я тщетно искал слова для деликатного уточнения сути произошедшего. — Скончалась? — и не нашел.
— Сдурел? — как-то грустно поинтересовался рыжий, пристально на меня уставившись, а я выдохнул с облегчением. — Хуже...
Тем более в этот момент вся моя большая пропажа ввалилась в класс, не обращая внимания на крепко сжатые губы декана и сноп искр из её глаз. Что она могла сделать, баллы снять? Так папа добавит, не беда.
— Её в Дурмстранг переводят! — Рон решил не дожидаться еще одного умного вопроса. — Ты только представь — Уизли в Дурмстранге!
Да чего мне представлять? Как только на тебя, такого неуклюжего погляжу, и сразу понимаю — Уизли в Слизерине, это не лучше.
— Кто так решил? — прошептал я, пытаясь проявить требуемое от меня уважение к Минерве Макгонаггал. Причем, судя по её злобно-равнодушному виду, требовала его именно она.
— Родители! — рявкнул увалень на весь класс, не заботясь о подобных мелочах. — Я вчера подслушал, как ты и советовал... Они мне даже не сказали ничего, а еще родственники!
— Почему не Шамбратон? — мне стало интересно.
— Папа сказал, что Дурмстранг дальше, — мальчишка всхлипнул, — и там Малфоев нет. А в Шамбратоне даже их портреты на стенах висят, они же меценаты, кажись... Это всё из-за меня! — продолжал убиваться Рон.
— Ты же не мог знать, что мама тебя родит, значит, это из-за неё... — внес я сумятицу в мозг рыжего. Но, странное дело, он хоть и не переварил информацию, но успокоился.
— Ты поможешь, Гарри? Поговоришь с отцом? Может, он как-то на Дамблдора повлияет, или на маму?
Тут и помогать нечего, две строчки Каркарову и Уизли получат отписку с отговоркой, отказом и парочкой завуалированных оскорблений. Вот как, значит, пытаются бороться за дочку, ну-ну... За меня бороться и не думали, а ведь догадывались, понимали, а сейчас, видите ли, я им ужасным кажусь! Как часто «добрые» люди умывают руки от проблемы, лишь бы не запятнать такое свое звание? Вот Волдеморт — зло, и не скрывал этого с самого детства, жил, как им судьба распорядилась, и не пытался её обмануть. А Уизли?! Не получите вы Джинни, я её не отдам. За мое детство без единого сладкого подарка от семейства, считавшегося чуть ли не лучшими друзьями Лили Эванс!
— Поговорю, обязательно. Не переживай, иди к своим, а то Минерва сейчас лопнет.
— Так ей и надо... — буркнул повеселевший Рон и встал с места. — Спасибо!
— Это что за большое переселение народов прямо на уроке?! — не выдержала Макгонаггал и завизжала от негодования. — Кто позволил?! Слизерин теряет десять баллов благодаря вам, мистер Уизли! — она махнула указкой в его сторону. — Понятно?
— Не очень.
— Еще пять!
— Профессор, вы сегодня что-то не в духе...
— Мистер Снейп! — у неё дыхание перехватило, и она размахивала руками, не в силах вымолвить ни слова. — Да как вы... да как... смеете... мне... с вас пятьдесят баллов!
И тут же шумно выдохнула, вспомнив, что персональных часов в Зале Наград нет, да и во всем Хогвартсе их тоже не сыскать. Драко понимающе хмыкнул и подмигнул мне, красная от пережитого Макгонаггал обессилено упала на стул и задумчиво уставилась в окно, в классе лениво заскрипели перья, переписывающие заклинания из книги в тетрадь, ну а я улыбался.
— После занятия к директору, оба.
— За что? — спросил я и постарался придать себе образ святой невинности, вытаращив на декана ясные зеленые глаза, полные искреннего непонимания и обиды. Не думаю, что невинность имеет что-то общее с моей угрюмой физиономией, но своего я почти добился.
— Да, профессор, за что это мы страдаем? — подал голос Симус с задней парты. — За правду?
Финниган не то чтобы с ума сошел, просто ему нечего было терять — по Трансфигурации у него в этом году одни неуды и море униженного самолюбия.
— Мистер Финниган! — осуждающе начала Минерва, но резко оборвала саму себя. — Пишите... — вполголоса закончила она тираду, толком её и не начав.
— Что?
— Что писали!
Папа бы в ответ на вопрос Симуса честно ответил «за всё», что в его понимании и есть самая веская причина снятия баллов с краснознаменного факультета. Но вот Минерва не могла сказать «за всё», или «за твоего отца», или «за твое существование», «за твою проклятую хитрость», «за мои мысли о тебе и бессонные ночи», «за погибшие надежды», «за дружбу с врагами» и всякое такое. Да и зачем ей это говорить? Она знает, что я знаю, что она знает. Время выяснять отношения еще не настало. Мой самый сильный защитник сейчас беззащитен и я мудро выдержу паузу перед тем, как подпалить мосты в этот непонятный мамин мир, где даже самые хорошие справедливо поступают лишь с теми, кто не менее хороший. Тоже мне благородство!
Само собой, поход к директору не состоялся, выставлять себя перед ним маленькой обиженной девочкой МакГонаггал не стала, а я продолжил улыбаться, и даже милые замечания вроде «Ты урод, Снейп!» и с десяток похожих по смыслу, не могли испортить моего настроения.
Но то было вчера, сегодня утром я грустил, и точно не по причине словесного недержания Дина. До «жирненького» мне как до аврора — даже дороги не существует. Сквозняком бы не унесло! Печалило меня отсутствие интеллекта на близ сидящих лицах, а конкретно на тех, кто учится вместе со мной. Чихал я на их перспективы в будущем, чихал на скудный внутренний мир, и некрасиво сморкался на всё, что может дать им наличие «блестящего ума».
Но где дневник?! Фенрир вас всех за ногу!
Боунс закончила рассказывать всем, сколько калорий содержит в себе тыквенный сок с сахаром, не дождалась заинтересованных возгласов, и быстро ушла, напустив на себя равнодушие.
Незаметно, по чуть-чуть, я продвинулся на освобожденное место поближе к Гермионе, и с любопытством заглянул в её карие глаза, явно обдумывающие очередное судьбоносное пророчество Трелони. Они с Лавандой к ней по три раза на день бегают, и возвращаются именно с вот таким вот взглядом — словно жизнь закончилась и завтра конец света.
— Да, Гарри, ты что-то хотел? — она очнулась и с опротивевшей мне услужливостью приготовилась помогать.
Я присмотрелся повнимательнее, но кроме длинноватых передних зубов меня ничего не заинтересовало.
— У тебя родители кто, стоматологи?
— Да, и очень хорошие! — гордо ответила Грейнджер, правда, почти шепотом. — А зачем тебе?
— Да так, просто спросил... — протянул я. — Приятного аппетита!
Уже намного быстрее я от девчонки отодвинулся и продолжил грустить с удвоенной силой. Прочитай Гойл столько же книжек, сколько и Гермиона, и его смело можно было обзывать «жирдяй Грейнджер». Усидчивость не ум, а просто усидчивость!
Уже в коридоре я как-то машинально пристроился к слизеринцам и пошел совсем не в ту сторону, которую для меня выбрал наимудрейший Дамблдор.
— Вот сволочь! — выругался я и зло развернулся в противоположную.
За моей спиной хмыкнул Драко.
— Я даже знаю — кто!
— Это не секрет, к твоему сведению.
Мы отошли ото всех в сторонку и побрели вниз — не сговариваясь, решили проветриться. Лестницы знакомо скрипели, грифиндорцы привычно отворачивались, а Драко все равно спокойно стоял рядом и загадочно улыбался. Одна черная фигура, другая белая, мы такие разные, но знаем друг друга, как никто. Надоели Уизли, надоел Волдеморт, надоели проблемы. Хочу назад, в детство, на задний двор Малфой-мэнора, строить лабиринты из опавших осенних листьев и гадать, чем же так вкусно пахнет из подвального помещения кухни...
— Чего молчишь? — спросил Драко.
— Устал разговаривать.
Приятель кивнул.
— Понятно...
— А ты чего улыбаешься?
— Нравится, когда ты молчишь!
Драко расслабился, шел, легко перебирая ногами, чуть ли не вприпрыжку, и просто излучал покой, словно его заново мама родила.
— Ну, не хочешь говорить, тоже молчи.
— Я всю жизнь так делаю... — ответил он тихо и пригладил рукой и без того прилизанные волосы.
— Как дела у родителей?
— Здравствуют! Ты лучше мне скажи, — он еще раз понизил голос, — что там с Джинни?
— Ты бы и сам мог Рону помочь!
— Я?!
— Ладно, забудь... — признал я праведность такого возмущения. — Нормально все будет.
— Отлично, просто отлично...
— А чего она тебя так интересует? Нравится?
Банальность такого предположения покоробила даже меня, но было поздно, я уже опозорился. Драко шагнул на ступеньку выше, хотя мы уже спустились на первый этаж, и принялся озираться, сосредоточенно вращая белобрысой макушкой во все стороны.
— Ну где же он, ну где же... — бубнел Малфой.
— Да кто? — опозорился я во второй раз.
— Тот придурок, с которым ты вот прямо сейчас разговаривал!
Путь до выхода мы проделали молча. Казалось, что если вдохнуть свежего воздуха, холодного и сладкого, по-настоящему осеннего, то жизнь станет легче. Наверное, так думал и Драко, поэтому мы оба старались обогнать чувство самосохранения и просто летели навстречу маленькой, но все же свободе. Когда еще Трелони откажется вещать, напророчив себе на это чудесное октябрьское утро чудовищно мучительную смерть?
Есть на свете шутки, которые лишь кажутся таковыми, до тех пор, пока кто-то ими не пошутит. Канат толщиной с руку, извивающийся как змея, перед самым твоим носом, а по неудачному стечению обстоятельств и перед ступеньками ведущей вниз лестницы — из разряда такого юмора. Близнецы Уизли смеялись, когда я его увидел и дернулся, желая избежать столкновения, способного лишить меня глаз, а вот когда я полетел кубарем, рискуя больше никогда не подняться — нет. Единственная мысль, посетившая меня во время падения: «А за убийство с какого возраста в Азкабан садят?»
— Гарри... ты это... живой? — ко мне подлетели рыжие и протянули руки, желая помочь подняться.
Да, я выжил, и даже несколько раз успел утвердиться в мысли, что с интеллектом в Грифиндоре беда. Может, мне с ними еще расцеловаться?
— Грабли уберите... — посоветовал я, лежа на земле и почти наслаждаясь чистым небом.
Не знаю, как там и чего, но переглянувшись, они решили не дожидаться, пока я вытащу свою палочку из кармана полностью, а не наполовину.
— Не груби, носатый, а то я... — одного близнеца толкнул в бок другой и тот замолк.
— Ты чего пялишься, мелюзга трусливая? — спросил толкнувший.
Видно, они его не сразу заметили, а заметив, осеклись. Парни опасались мальчишки младше себя не потому, что боялись, а потому что не понимали. Им в его возрасте явно не приходили в голову планы по уничтожению чужих семей и, воюя с ним за свою, самого Драко умудрялись обходить стороной.
Я перевел взгляд на приятеля. Тот стоял и заинтересовано смотрел на Уизли, словно приценивался. И почему это он трусливый? Признаю, его капризная физиономия не кажется эталоном храбрости, но внешность не дает ответов, она их задает. Малфой и раньше летал выше всех, а сейчас и подавно, чего только история с троллем стоит... Уизли наверняка по себе судят — выглядят тупыми, такими и являются!
— Да вот думаю, сейчас за вас расплатиться, или скидок подождать? К концу учебного года вы точно по бросовой пойдете, с такими то баллами...
К Драко вплотную приблизился Фред, пытаясь сдвинуть Малфоя с места, но не тут то было — приятель стоял, как вкопанный.
— Я обязательно передам твои слова Рону, слизень малфоевский — процедил он сквозь зубы, дыша неприятелю в макушку сверху вниз. — Усек?
— Да пожалуйста! — улыбнулся Драко и скорчил самую покорную мину, на которую только способен. — Он все равно не поверит...
Больше им не о чем было говорить и Уизли ушли, а приятель, наконец, помог мне встать и принялся молча отряхивать с меня пыль и листья, о чем-то думая.
— Отец тебя в воскресение к нам приглашает, поговорить хочет.
— О чем?
— О важном, о чем же еще? — удивился Драко. — Ну все вроде, повернись немного... да, всё. В спальне еще мантию почистишь, и как новенький. — Пошли к озеру, что ли... Красиво там сейчас.
Озеро и впрямь манило черной гладью, а опадавшая листва ложилась на неё так медленно и нежно, словно в танце кружилась. Никогда не чувствовал подобного счастья, даже похожего. Может, головой ударился? Ветер развивал отросшие ниже плеч волосы, ведь лента порвалась и больше их ничего не удерживало, своей свежестью ласкал закрытые глаза, и нещадно трепал такой ненужный мне красный шарф, сдавливающий худую шею и мешавший дышать. Я протянул руку к горлу и сорвал его, да так и остался стоять с красной тряпкой в руке, прикрытыми глазами, замерзший, но счастливый. Задним умом я понимал, что Драко на меня смотрит открыв рот, но не мог вымолвить ни слова в свое оправдание — я жил.
— Эй, поэт трагического слога, — процитировал он отца, — не оставляй меня одного... Да очнись ты!
И тут Драко совершил ошибку, а я понял это сразу, как только его открытая ладонь со всей дружеской дури опустилась на мою спину в районе ключицы. Она, ключица, пережила падение с верхотуры совсем не так удачно, как остальные части моего тела!
— А — йа — яй — ааа... — постыдно завизжал я, как девчонка, и согнулся от боли по всей спине, прежде инстинктивно оттолкнув Драко от себя. Совсем несильно, еле коснувшись. Но попятившись, приятель неудачно наступил на камень, не удержался на ногах и присел на землю, вытянув ноги перед собой.
— Ты чего?! — поинтересовался он почти участливо, и даже виновато улыбнулся. Ну а вдруг это он сам оступился? Воспитание подводило его нахальную натуру в самые неожиданные моменты.
Уверенные шаги за спиной не дали мне ответить, я быстро выпрямился и обернулся, готовый к встрече с неприятелем. Шаги немногочисленных друзей я мог узнать и разбуженный среди ночи, но это были точно не они.
— Двадцать баллов за вами, молодой человек в зеленом. Что за драка среди бела дня? Нападаете со спины? А вас кто учил так защищаться? — мужчина обратился ко мне. — Это не защита, это Мерлин знает что. Снизу нужно бить, снизу! Вот так, смотрите, — и он принялся прыгать на месте, размахивая руками, но постоянно возвращал их в исходное положение, к лицу. — Ясно?
— Это маггловское занятие... — опасливо протянул Драко. — Оно глупое.
— А вы значит, умный? Как вас...
— Драко Малфой! — ответ прозвучал вызывающе гордо.
Плохо выбритое лицо незнакомого мужчины вытянулось, а глаза как-то странно блеснули. Он поднял указательный палец, чтобы явно поучить моего друга, как правильно жить, и внутри меня заклокотала злость, хотя до этого момента я был спокоен, как дитя, и даже потешался над этим наивным человеком, делающим выводы из пустоты.
— Он умный.
— А? — такого от меня незнакомец не ожидал. Но услышав, демонстративно сложил руки на груди и всем своим видом дал понять, что так уж и быть, выслушает.
— Вы увидели, что один ученик Грифиндора согнулся, а другой, ученик Слизерина, упал. Мы живем на большой планете, на большом континенте, среди сотен миллионов людей. Тем не менее, единственное, что пришло вам в голову — потасовка, вражда. Могу поспорить на сотню галеонов — вы окончили Грифиндор, дружили с грифиндорцами, и неоправданно этим гордитесь. Это мой друг, мой лучший друг. Он споткнулся, а у меня, наверное, трещина в ключице, поэтому мне просто было больно. И глупый не только этот магловский спорт, но и все маглы. Я их терпеть не могу, можете прямо сейчас бежать к Дамблдору и рассказать ему об этом, мне все равно. И да, Драко умный, и его папа умный, и мама тоже, если вам интересно. Про вас, извините, подобного сказать не могу.
Этот бедно одетый худощавый мужчина мог слушать других, и слушал. С каждым произнесенным мною словом он проникался ко мне неприязнью, но не перебивал, а лишь несколько раз еле заметно кивнул, с чем-то согласившись.
— Ты ничего не знаешь про его папу, мальчик...
— Это вы не знаете того, что знаю я.
— И как же зовут такого серьезного умника, как ты? — с тщательно скрываемым раздражением в голосе поинтересовался еще один мой противник.
— Гарольд! — я чуть ногой не топнул, ведь просто не мог сдержать странную, словно незнакомую ярость.
Глаза незнакомца смотрели на меня с долей насмешки, но какой-то настороженной, внимательной, а вовсе не легковесной. Молодой, как папа, а волосы редкие и с сединой, худой, уставший, щеки обвисшие... Он что, только-только из приюта для бездомных выписан, новый дворник, что ли? В таких обносках только в дворнки и можно подвязаться, не иначе.
— Г-а-р-р-и-и-и!
Мамочка моя, да что же это за странное отцовское свойство — появляться, когда совсем не ждут?! Какая сволочь поведала моему родителю о безвременной кончине сына? По крайней мере, именно такая странная информация читалась на перекошенном от ужаса лице летящего декана Слизерина. Даже присмотревшись, я не заметил, чтобы он ногами перебирал! Так переживал о моей судьбе он только один раз, когда Драко пошутил и временно заморозил меня каким-то странным заклятием в позе трупа, а сам ушел за конфетами, устав проводить эксперимент по длительности действия чар. Он Добби напугать хотел, а чуть не убил крестного, который потом чуть не убил меня. Ну, когда вдоволь насморкался и наорался, конечно.
Побежать навстречу, упасть на колени и попросить не дискредитировать мою гениальную речь вопросами о моем самочувствии? Нет, не буду. Весь Хогвартс и так наблюдал за черным пятном, с завидной скоростью приближавшимся к другому черному пятну и еще двум.
— Ты живой?!
Только родители могут задавать этот вопрос бесконечно, не обращая внимания на то, что спрашивать что-то можно лишь у того, кто может что-то ответить, то есть — у живого!
Отдышавшись, папа в приступе необъяснимой нежности схватил мою голову обеими руками и потряс, умиляясь моей живучести.
— Уизли его убить хотели! — прервал сентиментальное молчание Драко. — В этот раз им это с рук не сойдет, гадам таким. Правда, профессор?
Отец уже вернулся в свою реальную жизнь и тискать меня перестал. Он странно, не отрывая взгляда, смотрел в тусклые глаза незнакомца, а тот, в свою очередь, словно утонул в черных глазах декана.
— Вы правы, мистер Малфой, абсолютно правы...
— Здравствуй, Северус.
— Здравствуй, Ремус. Можно, я не буду говорить «добро пожаловать»?
— Надо же, а что случилось? — мужчина иронично улыбнулся, но явно через силу.
— Не могу, сам знаешь.
— С чужими женами, значит, можешь...
— Бывает иногда, что тут поделать? — просипел отец, явно мечтая вырвать Люпину и те ржавые патли, что остались.
— Сын, значит, вот оно как... Туманные у него понятия о жизни, скажу тебе честно. Ты его или не любишь, или ты им...
— Гарри, жду тебя в кабинете.
— У меня ключица болит, — вспомнил я.
— Тогда жду тебя в кабинете после того, как мадам Помфри вылечит твою ключицу, — сказал отец. — И вас, мистер Малфой, тоже.
— Угу... — промычал приятель, все еще глаз не отрывая от небритого мужчины.
Папа удалился от нас чинно, с прямой спиной и грустными глазами. Тонкие пальцы сцеплены в замок на спине, полы мантии развеваются на ветру, а детство, его унылое детство, задумчиво смотрит ему вслед и чувствует себя победителем.
Пока я думал о том, что отец явно достоин лучшего, несмотря на все ошибки, Ремус Люпин потянулся к моему лицу, будто хотел удостовериться, что я не призрак.
— Вот какой вырос...
Но когда до моей щеки оставался всего дюйм, он одернул руку, как от огня, и сделал шаг назад, опомнившись.
— А мама твоя... — завел он до боли знакомую мне песнь.
— Умерла, — перепрыгнул я сквозь десяток другой душещипательных воспоминаний и сразу подошел логическому завершению. — Давно. Ваш друг тоже. Их Авада убила. Это всё, я могу идти?
— Их Темный Лорд убил, Гарри.
— Ну да, он. Мне до сих пор страшно. Ну что, мы пойдем? — спросил я в очередной раз, ведь передо мной стоял новый преподаватель, как никак, а вовсе не бомж.
— Идите.
Когда тяжелые вздохи позади стали еле слышными, Драко уверенно сказал:
— Дур-а-а-а-к...
— Да, точно. Обычный дурак.
Но как бы мы не храбрились, все равно понимали, что тот, кто в этот раз поставлен директором на должность преподавателя Защиты — кто угодно, но не дурак.
— Эй, длинноногий! Не выставляй единственного друга идиотом! — приятель почти бежал, но все равно не мог меня догнать. — Куда так резво?
— Озером любоваться! — рявкнул я в ответ.
Гори оно синим пламенем...
* * *
— Др-а-а-к-о...
Шевеление на соседней кровати и недовольное сопение оттуда же заставило меня наложить на неё чары неслышимости, хотя было лень. В четыре утра всё делать лень, вообще-то. В черноте слизеринской спальни поблескивали лишь мои глаза страдающего бессонницей недоумка и тлеющие угли в камине, видно, они только недавно догорели. Покой, сплоченность, голые пятки Уизли и Драко, из последних сил притворяющийся спящим. Может, десять минут назад так и было, но я вдуваю ему в ухо его же имя как раз столько времени и не проснуться он просто не мог. Думал, наверное, за что ему я на его голову, и как он завтра с утра пойдет подговаривать декана сменить пароль, а, скорее, втихую сменит его сам. Невелика магия, если честно — четыре с половиной взмаха палочкой и одно старинное заклинание.
— Др-а-а-к-о...
— Я в курсе, как меня родители назвали. Чего тебе? Если помер кто, то хоронят, обычно, по утрам. Шагай отсюда, а то я тебя боюсь... — зашептал несчастный.
— Почему?!
— Подойди к зеркалу и сам забоишься. Тебе бы в руку нож и всё — готовый маньяк. Хоть глаза обратно вкати! А то выпучил тут...
Еще с минуту я послушал все «добрые» слова, что могли прийти в голову разбуженному в четыре утра, а затем задал свой гениальный вопрос:
— Слушай, Драко, а кто на втором курсе Грифиндора самый умный, а? Ну, кроме Грейнджер, она не подходит.
— Ну, она, конечно, не подходит. Даже ты наполовину не совсем мне подхо...
— Драко!
— Вот черт, собственное имя надоело... — буркнул приятель и зажмурился, силясь схватить сон за кончик хвоста. — А ты часто в чужие спальни за комплиментами среди ночи шастаешь?
— А?!
— Интересно просто. Да ты самый умный, ты! Хоть и придурок. Катись отсюда, исчадие профессора Снейпа! — он повернулся набок и лягнул пяткой воздух, промазав мимо меня. — Брысь!
Эх, случилось бы чудо, поставил бы кто здесь третью кровать для меня. Какие бы разговоры мы вели по вечерам, какие планы строили, как бы смеялись...
Однако в этот раз я в башню не плелся — летел! По скорости я точно превзошел не только сам себя, но и парочку моделей Чистометов. Не Нимбус, разумеется, но тоже быстро. Чуть не проделав своим устремившимся к цели телом дырку в портрете Полной Дамы, добежал до спальни, ворвался в неё и замер, вспоминая все, что когда-либо учил. Два десятка заклинаний, перевернутая вверх дном комната и спокойно спящие Невилл, Дин и Симус. Сладко посапывали они в углу комнаты, сваленные мной туда в кучку. Голова Томаса возлежала на ноге Долгопупса, нога Долгопупса на животе Симуса, ну а сам Симус возлежал в самом низу. Как еще я мог распотрошить их матрасы?!
Но снимая чары сокрытия со всего, на что их гипотетически можно наложить, и не забыв проверить даже зимние подштанники Невилла, я не ожидал, что найду тетрадь там, где ей и место. Среди тетрадей! В моем синем спортивном рюкзаке — подарке Дурслей! Только теперь обложка дневника сменила цвет с вылинявшего коричневого на сочный зеленый. Однако не с помощью магии, а обычного красителя! И все, больше никаких изменений, кто-то очень хорошо понимал — прятать бесценное нужно так, чтобы никто не догадался, что это было спрятано, даже обнаружив его. Я собственноручно приготовил эту «тетрадку» на завтра, моя старая по Зельеварению заканчивалась, вот я и... чуть души не лишился. Каждый, кто напишет хоть слово на этих девственно чистых листах, большую часть себя потеряет навсегда. Даже если бы Том Риддл и удивился, а удивившись, отписал неожиданному собеседнику что-то вроде «Поднимись на седьмой этаж, там я тебя лучше слышу», могло быть просто поздно. Зачем кому-то моя душа?! Вот Невилл частенько заявляет себе под нос, что у меня её и вовсе нет, так какая же это ценность?
09.09.2011 Глава 14
В зияющей черноте входной арки мне больше не мерещился призрак матери, убивающейся о моей грешной душе. Я всматривался и прислушивался очень внимательно, но нет — ничего. Полумрак длинного помещения и отблески свечей на белом мраморе теперь не казались вестниками потустороннего, а нервное постукивание трости дяди Люциуса за моей спиной вызывало лишь оскомину. Словно кислый лимон, который хочется выплюнуть и заменить пирожным, но нельзя. Ко всему прочему, атмосферу тайны напрочь уничтожали орешки, то и дело стреляющие в мою сторону. Фенрир Сивый сам считал себя тайной, и потому демонстративно игнорировал мрачную торжественность происходящего, прицельно забрасывая меня тем, что вообще-то принято есть! Но меня бесили не фисташки — орехи как орехи, а Фенрир как Фенрир. Бесила меня невозможность почесать нос, не выказав неуважения к тому, кто его от меня не так уж сильно и требует — к Темному Лорду.
— Это неслыханно! — надрывался лорд Малфой, и его голос, словно гром, эхом отзывался в моей голове. — Открытое противостояние Гарольду — наглость, достойная высшей меры наказания!
Интересно, если я всё же почешу, они на меня уставятся? А если уставятся, уместным будет оправдание: «Темный Лорд не возражает, когда я чешусь...»? Мерлин помоги, если они не закончат обсуждение моих проблем хотя бы через час, у меня просто не останется сил для их решения. Тем более Риддл в прошлый раз так разошелся, что свиток с его домашним заданием я пишу уже неделю, и счет давно идет на дюймы не в длину, а толщину. А мне отчетливо ясно, что «неуд» от Волдеморта в настоящее время — хороший шанс не дожить до будущего. Вон неприятелей сколько, со счету сбиться можно!
О том, что дух Лорда поселился в зеркале той странной комнаты, и может посещать другие зеркала Хогвартса, знает лишь отец. Так пожелал сам Риддл, он хотел наблюдать за поборниками своей идеи, хотел знать, чем они дышат, но не хотел, чтобы кто-то прознал о таком его желании, что понятно и естественно, как по мне. Я долго изображал из себя пророка и ясновидца, закатывал глаза и хватался за голову, убеждая своих, что Волдеморт приходит в мое сознание и вещает оттуда, даруя мне часть своей мудрости. Ну, это основная мысль, которую я донес до них, и донес удачно. Теперь я сижу не возле Драко, а по правую руку от дяди Люциуса, и чувствую себя почти священным идиотом.
С Каркаровым я уже переговорил, раз представилась возможность, и разговор был короткий.
— Сэр, вы могли бы не принимать Джинни Уизли в свою школу?
— Мог бы.
— Спасибо, сэр.
— Да пожалуйста, мистер Снейп.
Хорошо, когда есть к кому обратиться. Наверное, мама бегала к Дамблдору, ну а я — к её убийце и его сподвижникам. Лили Поттер плакала бы, узнав о таком, но она не узнает.
— Ты слушаешь, Гарольд? — громко спросил лорд Малфой, направив поток моих мыслей в иное русло.
Конечно, я слушаю, но мне неинтересно. Ведь это вы должны меня слушать, это мне есть что сказать, это мне доверяет тот, кого вы так боитесь, и боитесь потому, что просто не способны пожертвовать всем ради цели, как сделал он.
— Завтра мы берем тетрадь и подкидываем её... любому. Верно?
— Абсолютно верно, малыш, абсолютно верно... Раз-два-три и... огонь!..
Оборотень, закинув ноги на стол и прикрыв один глаз, все еще не оставлял надежды втянуть меня в игру «мне на вас плевать» и целился в район моего нахмуренного лба.
— Сивый, чего ты к нему пристал? — вступился за меня бородатый.
— Милый мой Каркаров, вы такие серьезные, что блевать охота...
Невольно я хмыкнул, так это замечание соответствовало моей действительности.
— Вот! Я знал! Гарольд не безнадежен! — он поднялся, молниеносным и глазу незаметным движением оттолкнулся от земли и очутился на столе. Его черные массивные ботинки с черепами каких-то животных вместо пряжек впечатляли не меньше прыжка. Хищно улыбнувшись и поклонившись во все стороны в ответ на одобрительные смешки, он спрыгнул на пол за моим стулом, и на меня повеял не по-мужски сладкий запах одеколона. — Развеять вашу скуку — мой удел... — зашептал он мне в ухо.
На том собрание было окончено. Буйные выходки вечно молодого, самого сильного, и самого жестокого оборотня не послужили тому причиной. Слова закончились, и все присутствующие поспешили по своим делам. Наверное, этим вечером я умудрился понять Волдеморта, не слишком сильно дорожащего своим окружением. Это словно бы я стоял на скале и смотрел в манящую даль, а снизу вверх на меня смотрели букашки, желающие подняться к моей вершине. Они такие смешные! Не знают ничего, умеют мало, а всё чего-то хотят... Эти люди опустились на ступеньку ниже меня, и самое приятное — им невдомек, что я выше.
Подождав, пока маги разойдутся, Драко подошел и сказал, что подождет меня у камина, он еле стоял на ногах от усталости, обнимал себя худыми руками и явно мерз.
— Необязательно выглядеть так жалко, сын... — на ходу бросил дядя Люциус, приобняв меня за плечи и направляя вглубь зала, где в малахитовой шкатулке лежал дневник. — Боишься ответственности? Предсказуемо, весьма предсказуемо...
Я забыл, куда и зачем иду, споткнулся и в недоумении уставился на приятеля, подпирающего собой стенку. Казалось, он не падает благодаря силе воле, а не притяжению земли. Простудился, наверное, бледный такой, ему бы сейчас в постель и мятный чай. Мой отец, конечно, готов жертвовать моим здоровьем, если уж что важное на носу, философский камень там или возрождение Темного Лорда, но в такие моменты и я готов им жертвовать. Однако он никогда не скажет мне плохих слов, не заденет сокровенного, не унизит. С моего первого приезда в школу прошло почти полтора года, и разрази меня гром, я, со своей хваленой внимательностью, пропустил что-то очень важное!
Опередив излучающего чувство собственного достоинства лорда Малфоя, я за секунду открыл шкатулку, захлопнул крышку мизинцем и небрежно сунул дневник подмышку, а после заорал:
— Др-а-а-ко! Ты просты-ы-ыл?..
Неуместный крик не того человека и не в том месте. Но я хотел увидеть хоть какую-то реакцию дяди Люциуса. Однако его лицо являло собой пример форменного малфоевского равнодушия, скрывающего все, что за ним таится. Слишком сильный удар трости о мрамор — и это всё. Он не удивился, знал, что все эти три часа его сын еле дышал за этим проклятым столом.
— Ты это... как? — спросил я Драко уже у камина.
— Плохо, — последовал честный ответ. — И мамы нет...
— Зачем тебе мама? Сейчас в больничное крыло сходишь и всё, здоров!
Драко поднял на меня глаза, склонил голову набок и принялся думать о чем-то сложном. Он всегда смотрит на людей так, будто они невидимки, если в его голову приходят непростые мысли, а они там частые гости, я знаю.
— Всем нужна мама, Гарри...
— Ты чего раскис? — изумился я такому странному Малфою. — Ты смотри мне, а то Уизли расскажу. Я вот «папочкин», будешь «мамочкиным».
Драко натужно засмеялся — для меня.
— Иди ты...
— Вместе пошли, опоздаем!
— Ну пошли... Ой, забыл! — приятель преувеличено равнодушно махнул рукой в сторону широкой мраморной лестницы. — Поднимись в мою комнату — возьми тот свитер, с воротом. Он теплый.
— А новый эльф ваш... как его?
— Фабрициус.
— Он, да. Что, не может?
Приятель молчал, с какой-то жуткой безнадежностью рассматривающий носки своих дорогущих лакированных туфель. У него вообще есть все, а не только сотня пар туфель, но ...
— Отца боишься?
— Боюсь? Я? Не смеши. Просто... возьми ты.
— Сейчас, минуту! — выпалил я уже со ступенек.
Над другом измываться — последнее дело. Не хочет он, чтобы кто-то знал, пусть будет так. Мама ему всегда в чемодан с десяток свитеров укладывает, но приятель их вечно вынимает оттуда и заявляет, что не маленький. Новый домовой эльф семейства — ужас на двух кривых ножках и главная причина нежелания приятеля идти наверх самому. Он возненавидел Драко еще до того, как его увидел, что странно, конечно. А может, не возненавидел Драко, а рьяно полюбил Люциуса? Только этим можно объяснить наличие большой головы на тщедушном теле везде, куда бы Драко не отправился, за исключением Хогвартса. В него путь эльфу-шпиону преградила Хельга, и выбрала для увещевания очень доступный способ — избиение до полусмерти. С тех пор, как мне кажется, эльф морщит свою серьезную морду лишь при одном упоминании школы чародейства. И поделом ему!
Ступенька, еще ступенька, темный коридор, плесень на стенах и даже на рамах картин, огромная деревянная дверь, отполированная до неположенного ей временем блеска, серебряная ручка, на которую я нажимал не одну сотню раз и...
— Фенрир, я жить хочу.
— Кому-кому, а тебе, юный Снейп, я не препятствую существовать...
Сивый стоял в двух шагах от меня, курил обычную сигарету и как-то деловито стряхивал пепел на пол, не заботясь о сохранности истертой ковровой дорожки. Одна нога уперлась в стену напротив, преграждая мне путь, другая отстукивает ритм неслышной мне музыки. Черное существо в черном месте и с черными мыслями. Именно такие думы навевал красноватый блеск его глаз и светлые лунные отблески на кожаной куртке. Кто папу моего непонятным называет, не встречал этого оборотня, абсолютно точно не встречал.
— Испуг вполне способен остановить сердце. Вы же подкрались!
— Я? — он сделал глубокую затяжку и не по-звериному тепло улыбнулся в стенку, не удостоив меня и взглядом. — Это ты мальчик, подкрался. Никто тебя не ждал, да... и черт с ним! — он потушил сигарету о носок массивного ботинка. — Знаешь, сколько нас было? А сколько осталось?
— Кого?
— Нас! — оборотень поправил шейный платок и принялся рассматривать свой маникюр на руке. — Готовых бороться за чистоту волшебного мира? За право на жизнь? То оборотни вне закона, то великаны, то еще кто... Теснят нас дамблдоровские маглы, ой тесня-я-т... Тысячелетия жили себе, а сейчас всё — финита ля комедия — нельзя. Закон выпустили, там так и написано — «прекратить размножение»! — он почти кричал, и похоже что вместе с ним кричала настоящая, выстраданная боль. — Как, спрашивается? Совершить массовое самоубийство?! Но, Гарри, мы были, есть и будем... а вот такие, как ты... — Сивый в притворной задумчивости потер подбородок. — Не знаю, не знаю...
— Семь поколений?
— Не так — всего семь... — зловеще прошептал он, наклонившись ко мне.
Закон семи поколений — приговор волшебного мира. Дамблдор, добрейший и светлейший, не стесняется отправлять в Азкабан даже тех, кто упоминает о нем лишь вскользь.
— Учение темных людей, мальчик мой, очень темных... — сказал он как-то, читая донесение шпиона Снейпа о подобных смельчаках, то есть Пожирателях. — И ложь, чистая ложь! — вскричал он из-за стола, заметив, что я оторвался от лицезрения отцовской спины и передумал спать.
И всё, больше ни одного аргумента. А вдруг не ложь, а правда? Он подумал вообще? Чем тогда маглы лучше, они что, должны выжить, а мы остаться историей, да еще такой, которая никому из них никогда не станет известной? Ничего не бесконечно, гласит здравый смысл и единственный уцелевший трактат семьи Гриндевальда — рукописная копия Свода Бытия Чародеев, сожженного еще во времена бурного средневековья. Чистокровный волшебник породит волшебника, даже если его вторая половинка — магл, и от его ребенка произойдут маги, и от внука, и правнука, уже далеко не такого сильного и здорового, как дед. Но вот тот, кто четырежды правнук разорвет магическую цепь и его ребенок не будет не то что сквибом с кровной памятью о магии предков, он будет... чужим. Обычным маглом без памяти крови, тем, кто своим существованием обесценит жизни целого волшебного рода! Ну жил когда-то тот, кто числится его дедом, ну страдал, ну любил и ненавидел. А зачем? А просто так...
Сквибов сейчас рождается много, я эту тему в прессе отслеживаю внимательно, но гложут меня сомнения, что большинство из них совсем не сквибы — чужаки.
Пока я всматривался в глубины собственного сознания, Фенрир устал корчить из себя загадочность и пялиться то на собственные ногти, подточенные под волчьи когти, то на стенку напротив. Он опустил явно онемевшую ногу, недовольно крякнул, и обычным голосом поинтересовался:
— Как в школе дела?
— Идут.
— А в Азкабане что нового?
— Беллу в другую камеру перевели, повыше. Там крыс меньше.
— А-а-а... — с пониманием протянул Сивый. — Ну а почему отец сегодня не явился? Брезгует?
— У Дамблдора на совещании.
— Ясно... — во второй раз подытожил оборотень и перестал осыпать меня вопросами, услышь которые хоть один грифиндорец, его мир полетел бы в тартарары на огромной скорости. Это я частенько беседую на темы падения нынешней власти и самочувствия заключенных тюрьмы на скале. Но бытовые темы для меня, как занавес для других, за которым скрывается просто нереальная тьма! Они ведь не догадываются даже, что никакой тьмы нет, есть просто разные интересы.
— Знаешь, что такое скука?
— Мне нужно отвечать? — спросил я жалобно.
— Еще чего, я не для того спрашивал! — возмутился он и многозначительно замолк. — Ты сегодня выглядел так нудно. Я уж было подумал, что ты вернее ласты откинешь не от Авады, а от тоски. Единственное, что тебя утешало, это твое же присутствие среди нас, таких несмышленых... Угадал?
— Ну... — глубокомысленно вытянул я две буквы, но они, как дырявый спасательный жилет, не помогли.
— Ты брось мне «нукать», Гарри. Сказать, во сколько десятков раз я старше?
— Не-а...
— И вообще, прекращай мычать, учись производить впечатление... — он ловко вынул последнюю сигарету из пачки, подкурил её и с наслаждением выпрямился. — Ты нам не сказал правды, Темный Лорд не приходит к тебе во снах. Чай ты не прыщавая принцесса, а он не принц на белом коне! Не прикидывайся идиотом, он ближе, я чую. Ты передай... повелителю, что мой народ готов. Ко всему готов, он поймет. Договорились?
Мы смотрели друг другу в глаза неприлично долго. Кстати, они у него такие же зеленые, как и мои, только смотрят с безгранично унылым равнодушием на всё и блестят как-то неестественно. Говорят, он никогда не был человеком, а родился таким, и еще раньше, чем Даблдор почтил своим присутствием этот мир. Как такое возможно, знает только Сивый, книжки по этому вопросу упорно молчат. Его манерные ужимки, преувеличенно изящные движения, безвкусные побрякушки, куда ни глянь, смешные поклончики налево и направо, на удивление утонченные черты порочного, словно изношенного лица — уловка. Настоящий хамелеон, а не оборотень, привык скрываться, собственно, как и я, и отец, и много-много магов, тех, которые не ко двору в наше время. Они воюют за положенное им место под солнцем и луной, как могут, из последних сил, а получается, что становятся пресловутым злом... Обидно!
Стройный силуэт удалялся неслышно, я видел уже лишь тень, да и различил ее благодаря движению черных волос с парочкой косичек из седых прядей.
— Эй! — крикнул я довольно смело и сделал шаг вперед, в темноту. — А мне?
— Что «тебе»? — заинтересовано переспросила тень.
— Мне поможете... если что? — от страха мой голос повел себя странно, он не засипел и не стих, а нагло взмыл ввысь и стал звонким.
В темноте блеснули белоснежные зубы Сивого — он улыбался.
— Я уж думал, не спросишь! — оборотень хлопнул в ладоши. — А как же, мальчик, а как же... Ты главное уж будь добр, вырасти, не умри. Смерть в любом виде — досадная штука, знаешь ли, для всех...
Он готов был помогать не Волдеморту, а сильнейшему. На Темного Лорда он больше не сможет надеяться так, как раньше. Фенрир разочарован, но... на данный момент существует тот, кто послужил тому причиной — я. Ему нужно спасать своих, спасать от охоты, открытой на них министерством, и потому нужно выжить, любой ценой. Груз его ответственности, словно душный сырой туман — давит, до слез.
— Я вырасту, обещаю.
— Жду, Гарри, жду...
* * *
Я опустошил полку с теплой одеждой, прихватив самое некрасивое, а по совместительству и самое теплое, хлопнул дверцей и огляделся. Всё так, как и было — аккуратно до скуки, без излишеств, но дорого. Это на моем факультете уверены, что Малфои из золотых чашек пьют. На самом деле замок мрачный не только снаружи. Холодные серые стены, кое-где на них висят портреты, массивная мебель безо всяких завитушек, кованые канделябры, средневековые факелы, и дух вечного времени — это и есть Малфой мэнор.
Ну а комната Драко — огромная кровать под зеленым балдахином и шкаф на всю стену, в котором я однажды прятался от собственной жизни. Два высоких овальных окна с мутными от старости стеклами, грамоты за хорошую учебу на стене у письменного стола, подписанные моим отцом, фотографии матери и даже моя — чтоб мне провалиться! Но одной, самой большой, колдографии Люциуса Малфоя, не было. Угрюмый блондин лет тридцати больше не взирал с каминной полки, изучая каждого вошедшего в спальню сына.
Вместо того чтобы объединяться в такой важный момент, они ссорятся. Ну как дети, в самом деле!
Однако, может, я зря так быстро ушел? Дядя Люциус еще на прошлой неделе хотел со мной о чем-то поговорить, и остается надеяться, что не о Драко. Приятеля я в обиду не дам, ни Риддлу, ни Люциусу, да и сам всегда займу его сторону. Когда я смотрю на Малфоя младшего, то понимаю, конечно, что он мой друг. Но еще много лет назад, засыпая под скрипучий голос поющей Хельги, я задумался, отчего Драко так со мной приветлив, даже метлу свою постоянно одалживает, а ведь дороже его сердцу вещи просто нет. И пытаясь незаметно заткнуть пальцем левое ухо, дабы не возненавидеть пение до конца дней своих, я неожиданно понял — почему, и оторопел от такой взрослой мысли настолько, что помню тот морозный вечер и вьюгу за окном до сих пор. Драко хороший, он дружит, а я плохой, я разрешаю дружить. Пытаюсь ему соответствовать, разумеется, пытаюсь почувствовать что-то кроме твердого знания о том, что такое друг, и делаю всё, что положено делать другу, но какой-то я неискренний... к моему огромному сожалению.
* * *
— А-п-ч-х-и!..
— Будь здоров.
— Спасибо, Гарри. Не знаю даже, где мог так простыть... А-п-ч-х-и!..
«Мда... — подумал я, смахивая с лица слюни Финнигана»
Знал бы, что все так обернется, наколдовал бы ирландцу матрасик, да потолще. Но, увы, поздно. Трехчасовое пребывание на холодном каменном полу в позе мешка с картофелем не прошло для мальчишки даром. Три раза его лечил, ирод такой! Сколько в нем бацилл то, бесконечность?! Видно, побочный эффект замораживания, и в больничное крыло его оттого не отправить, догадаются ведь...»
— Так ты поможешь?
Пригорюнившись, я замедлил шаг, с сомнением качая головой.
— Конкретизируй, — велел я строго. — По пунктам.
Симус засиял и затараторил:
— Деканша достала совсем, предмет бы её подтянуть... и Лаванда меня игнорирует... и по Зельям беда... и... ну не могу я больше ничего трансфигурировать! Не мог-у-у-у...
— Ты не знаешь такого слова, да?
— Какого?
— Пункты!
Помочь я, конечно, согласился. Особенно после вчерашнего. Превратить нос соседки в кофейник, вместо того, чтобы превратить кружку в бокал — мне жаль магический мир, честно. Берусь его спасать. Тем более Симус хоть и хитрая сволочь, но популярная, чего не скажешь обо мне. Нет, в плане популярности я ему не уступаю, но вот в её качестве — еще как.
Мы плелись по извилистым коридорам в класс по Защите от Темных искусств и Симус заискивающе (театр по нему плачет) плелся чуть позади. Как по мне — предмет бесполезен. И про темные искусства на нем ни слова не услышать, и в результате сама защита выходит какая-то непонятно от чего защищающая... Не хотят «злу» обучать, обучили бы арифметике! А то стыдно вспомнить, как Даддли мне на пальцах объяснял, что такое проценты и как их получать. Т-а-а-к... гнать это страшное воспоминание, гнать...
— Г-а-р-и-и!..
Иди… иди ко мне… дай мне схватить тебя… разорвать… убить…
— А-у-у-у!..
…так голоден… так долго…
— Г-а-р...
— Да не ори ты! — возмутился я. — Я же рядом, олух!
— Так ты слышишь, как я зову, или нет? — хитро прищурился Симус, не обидевшийся за «олуха» по причине во первых — правдивости, во вторых — близившегося теста по Трансфигурации.
Вообще-то хотел бы не слышать, но хотеть не вредно. Ночью мне помогают беруши, а днем — всякие разные заклятия, позволяющие выбирать, что конкретно действует мне на нервы и «приглушать» именно этот звук. Ну болтливая эта змеюка, спасу нет. И бубнит, и бубнит... Делом бы занялась! Тоже мне, наследие Салазара, великое и могучее. То просыпаться не хотела, и я голосил в подземелье, как последний идиот, упрашивал... То полностью выползти не соизволила! Высунула хвост из тоннеля и всё, хоть тяни за него, надрывайся. После всех трудов я присел на ступеньку, поминая Риддла разными словами, а она такая глазищи красные выпучила и с интересом спрашивает, мол, чего тебе надобно, многоуважаемый змееуст? О жизни поговорить, Моргана тебя побери. Я вот собственно ради великосветской беседы по женским туалетам и шастаю, призраков по унитазам погонять охота!
Василиск, как василиск, пришел я к такому выводу через пять минут объяснений особенности его миссии ему же, и еле убедив животину в том, что хоть она и хочет спать, это не причина от этой самой миссии отказываться. Да и от взгляда её хваленного с десяток охранных заклятий имеется, и не избавит она мир от грязнокровок, их ведь так много. Ну, раз нужен Риддлу подобный символизм в борьбе за чистокровность, уж пусть будет...
— Ты б хоть спросил, чего я кричу, дылда нос...
— А? Чего-чего? — еле сдерживая смех переспросил я, приложив ребро ладони к уху, чтобы лучше слышать.
— Ты б хоть спросил, чего я кричу, хороший добрый мальчик! — не просто с долей иронии, а лишь только с ней ответил несчастный двоечник, скорчив такую виноватую мину, что сомнений не оставалось — ни хорошим, ни добрым он меня больше не считает, и просит за такую наглую ложь прощения у своей замученной совести. — Мы мимо прошли, с минуту назад...
Всё, это был предел, мы согнулись пополам и захохотали, высмеивая самих себя. Симус рукой даже об стенку уперся, дабы не растерять самые жалкие остатки самоуважения и не покатиться по полу. Ну а я забрался на подоконник с ногами, отсмеялся до конца уже там и уселся поудобнее, прильнув лбом к холодному пыльному стеклу.
— Ты все-таки дылда, — подошедший Симус уставился в окно. — Вымахал за лето! Я тебя выше только в прыжке, и только если с табуретки прыгать. И нос у тебя длиннющий, и лицо такое... эээ... тоже длинное.
— А правду?
Финниган даже не стал держать паузу ради приличия.
— Скверное!
— ?!
— Ты когда на нас смотришь, к огню подойти хочется, Гарри, отогреться. Ты лучше так на наших не смотри, честно тебе говорю. Многие думают, что тебе что проклятие, что щекотка... все равно не скривишься. Даже проверить хотят! Будь живее и люди к тебе... — мальчишка замолк, — а вообще — живи, как хочешь! — он махнул рукой, неожиданно разуверившись в пользе сказанного. — Только меня не трогай и убери уже эти прыщи, Мерлина ради, сколько ж можно?! Я больше тебе слова плохого не скажу, клянусь родами Гормлахов и Финниганов!
— Эй, уважаемые, позвольте прервать вашу веселую и очень громкую беседу.
К нам незаметно приблизился Люпин. Все в тех же лохмотьях, все такой же вымученно жизнерадостный и похожий на полинявшую, старую лису. Видно, решил не дожидаться, когда мы про него вспомним, и сам вышел из класса в поисках шумных прогульщиков. Он улыбался и изо всех сил корчил из себя не учителя, а «своего парня». Сказать, что эта роль ему не идет, или пусть дальше старается?
— Гарри, слезь с подоконника, бери своего друга и марш на урок!
Мы с Симусом устали от игр в того, кем ты не являешься и, не произнеся ничего вслух, все же словно пообещали себе подобными нюансами жизнь не усложнять. Ирландец в науках хоть и не разбирается, но это не мешает ему разбираться во всем остальном.
В один голос мы не просто ответили, а заявили:
— Он мне не друг! — это взвизгнул Финниган.
— Я ему не друг! — произнес я.
Наши голоса слились в один и улыбка сползла с добродушного лица Ремуса, как свежая акварель с картины, смываемая водой — медленно и смешивая на своем пути все яркие краски в одно сплошное месиво. Он не знал, что ответить, как отреагировать. Два мальчишки у окна, один на нем сидит, другой стоит рядом. Они смеются и мирно беседуют, вместе прогуливают урок, вместе пристально всматриваются в пожухшую зелень Запретного леса за стеклом, словно глаза друг от друга отводят, и также вместе не хотят дружить, очень сильно не хотят.
— Ну ладно, недрузья, идемте уже...
Шагая плечом к плечу с Симусом, я наслаждался свободой, и от этого нового, щемящего чувства даже глаза щипали. Не друг и не враг, которому ты НИЧЕГО не должен. Ни нравиться, ни не нравиться, ни помогать, ни мешать, ни любить, ни ненавидеть... Хочу иметь много-много недрузей!
Уже дойдя до двери класса, Люпин замешкался, пропуская Симуса вперед и придерживая для него дверь. Мужчина переминался с ноги на ногу и выглядел так неуверенно, словно сбежать хотел.
— Слушай, Гарри, я вот вчера с тобой поговорить хотел, а ты на выходные, оказывается, школу покидаешь...
— Папа разрешает.
— Твой папа всего лишь декан и это правило, если на то пошло, действительно только на его факультете! — резко ответил мой новый преподаватель и тут же спохватился. — Но если и директор не против...
— Вы не расслышали — па-па раз-ре-ша-ет! — отчеканил я и попытался пройти под его рукой, пригнувшись и уже почти желая получить порцию ненужных знаний.
И тут случилось невероятное, по крайней мере, в моем понимании. Люпин с грохотом захлопнул дверь прямо перед моим носом, приложил руку к своему лбу, словно температуру проверял и дрожащим голосом, почти упрашивая меня ему ответить, спросил:
— Где ты был?.. Вчера?
— Дома.
— А твой отец, значит, в школе?
— У вас есть дом? — поинтересовался я. — А у меня есть. Могу там, знаете ли, иногда появляться. Пыль вытереть, книжку почитать... поспать в одиночестве!
— Поспать? Книжку? Библиотеки мало, выходит, вот как... Но ведь твой отец находился в замке, а ты без него — там... — он разговаривал сам с собой, а над его верхней губой проступили капельки пота. Зрелище меня пугало. — Ты врешь, но ты не можешь врать... о таком. Тебе ведь двенадцать, всего двенадцать, и глаза у тебя материнские, так как же это, как же... — монотонно бубнил Люпин, прожигая меня насквозь ничего не видящим от ужаса взглядом.
Всего одиннадцать, всего двенадцать, обязательно будет всего шестнадцать... а потом что? До ста удивляться будут?
«Тебе же, Гарри, всего девяносто два, и глаза еще зеленоватые, как же ты так можешь...» Б-р-р-р!
Тем не менее и я был полон ужаса, а сердце ходило ходуном. Действительно, по-настоящему роковые ошибки это те, огромную важность которых даже умом объять трудно. Ноздри оборотня трепетали, словно он след по ветру взял, а у меня похолодели руки. Всего лишь дверь, всего лишь преподаватель и звуки ударов тяжелых капель о стекло — это утренний ливень разыгрался не на шутку, и кажется, что за окном пасмурный вечер. После этого урока у меня много дел, но все же я должен успеть отогреться перед горячим камином в гостиной и поучить Симуса хоть чему-нибудь. Странно, что в этот список банальностей приходится включить еще один, черт бы его побрал, пункт — + 1 новый враг...
— Ты не сказал, что был в Малфой-мэноре, а он мог появиться только там. Ты хотел скрыть, неужели ты хотел скрыть?.. — мужчина чуть не плакал.
Я молча подвинул убитого таким откровением Ремуса и молча прошел в класс, где присел рядом с заждавшимся меня Финниганом и вздохнул — можно, конечно, оправдываться, но не оправдаться.
Эх, Сивый, за тобой должок, не стоило нам так долго беседовать — запах зверя другой зверь чует издалека...
Люпина пришлось ждать неприлично долго, и что он там за дверью делал — загадка. Судьбу мою решал, что ли? Думал, как поступить, кому пожаловаться? Лили Эванс винил во всех грехах? Какое счастье, что я этого не узнаю.
Мальчишки от скуки принялись дергать девчонок за банты, косички и шарфы, девчонки не обращали на них внимания и занимались утренним туалетом, всеми скудными мыслями утонув в зеркалах и пудреницах. Невилл спал на парте, так уж у него с некоторых пор повелось — ночью он бодрствует и боится встать, страдая, а днем храпит отцу на радость. Гриффиндор под звонкий храп пухлого больше сотни баллов лишился.
Наконец, первый урок по Защите начался.
— Добрый день еще раз! — приветствовал он учеников. — Извините за опоздание. Учебники можете убрать, сегодня у нас практическое занятие.
Так как я ничего и не вынимал, много чести, то у меня было время присмотреться к Ремусу — бледный и злой. От растерянности не осталось и малейшего следа.
— Ну что? Готовы? — спросил он притихший класс. — Пойдемте со мной.
За ближайшим поворотом нас встретил Пивз, висевший вниз головой и замазывающий замочную скважину.
— Я бы на твоем месте отлепил жвачку от замочной скважины, — приветливо сказал Люпин. — Мистер Филч огорчится, ведь там его щетки.
Пивз не боялся ни Ремуса, ни самого черта, а уж тем более щеток Филча, а потому в недоумении вытаращился на «глупого Люпина», не понимая, то ли это угроза была, то ли человек просто поговорить хочет...
— На этот случай есть одно полезное заклинание, — сказал учитель себе за плечо, вытянул руку и уверенно произнес: — Виддиваззи!
Ни жвачка, ни Пивз так и не улетели. Ремус явно перенервничал, перед дверью, да и мой запах продолжал его беспокоить — он то и дело морщил нос.
В общем и целом впечатления оборотень не произвел, скорее наоборот, и я решил воспользоваться подвернувшейся ситуацией.
— Пивз, уйди... — буркнул я себе под нос и на меня обернулся весь курс.
Полтергейст немедля испарился, будто в невидимую дверь шагнул. Но когда ему оставалось подтянуть лишь ногу с растопыренными пальцами, уходить по-английски он передумал и вернулся.
— Да-да, как скажете, уважаемый! — заискивающе заверил меня Пивз в своей покорности и лишь затем «шагнул» полностью.
Процессия двинулась дальше, и никто не произнес ни слова. Что-то попыталась сказать Гермиона, и уж было начала рассказывать Лаванде на ухо, что полтергейсты это тоже духи, только злые, но на неё зашикали со всех сторон и девчонка замолкла. Все смотрели в затылок впереди идущего преподавателя, согнувшегося, словно от тяжкого груза, и не хотели злить и так злого человека. Мало ли как он там с баллами факультета поступить может?!
— Ну вот мы и пришли. Заходите! — пригласил он войти всех присутствующих, остановившись перед высокой дверью учительской.
В отделанном деревянными панелями просторном помещении стояло множество разномастных стульев и на одном из них, у окна, сидел мой отец. Он обернулся на шум, криво улыбнулся, поднялся и, не сказав ни слова, вышел, закрыв дверь вместо Ремуса, тот так и остался стоять с поднятой рукой.
— Ну что же, зельевары они такие, надышатся сложных зелий и всё им потом неприятели по углам чудятся! Ха-ха... хм... Э-э-э...
Однокурснички застыли, будто в них Ступефай срикошетил. Никто и не думал смеяться, не раздалось даже хилого смешка. Кто левым глазом, кто правым, а кто двумя, но все они косились на меня, а их лица просто кричали о «неудачности» подобной шутки. Не стой перед ними сконфуженный автор юмора, они бы не постеснялись меня заверить об этом вслух. Вот он — великий страх перед летучей мышью Хогвартса... В такие моменты они явно представляют декана Слизерина на мышью, а мстительным драконом!
— Ха! — четко и громко выговорил я, стоя напротив неудачливого учителя. Опростоволоситься перед подростками два раза, так и не успев начать обучение...
— Да, дети, Гарри прав. Вы видимо... хм... любите своего учителя... — он прокашлялся. — Прошу прощения...
Кто ему при мне возразит? Все остервенело закивали, признаваясь «старшему гаду Снейпу» в любви, и с каждым кивком глаза Ремуса все больше смахивали на русалочьи — увеличивались и выкатывались.
Нет, так они вели себя не всегда, просто я решил хоть капельку оправдать свое звание «ябеды», ранее незаслуженное, и с некоторых пор оправдывал его вовсю. Дин вот, в будущем к зельям не то что не подойдет, его не подпустят, с такой то характеристикой «отсутствия врожденных способностей». А ведь у них семейный бизнес — целых три аптечных лавки в пригороде Лондона! Лаванда в кабинет теперь бочком просачивается, и дышит тихо, и глаза только вровень с котлом подымает. А чего она волосам отца прозвища придумывала? То висюльки, то бирюльки, то медуза Горгона по ним плачет... Честно заработали, недорогие мои, получите!
Вскоре Люпин очнулся и принялся демонстрировать приунывшим слушателям старый гардероб для мантий, в котором возился боггарт. И пока он объяснял, что это такое, и как его одолеть, лично меня одолевали сомнения — уйти или остаться? Еще скажет подойти, раскрыть перед всеми своё самое потаенное... Что тогда делать? Как быть? Я точно знаю, чего боюсь, и папа просто сумасшедший, раз не предупредил меня о новой мебели в учительской и возможном уроке здесь же!
— Одолеть его легче вдвоем... превратить в нечто смешное... вот ты, Невилл, чего ты боишься больше... — в мою голову просачивались лишь обрывки фраз, я невербально колдовал.
— Н-е-е-т! — хором закричали несколько особо сообразительных. — Невилл ничего не боится, правда? — настойчиво спросил Симус.
— Да... конечно... не боюсь!
И папа из шкафа вываливаться не стал. Как результат, смешным его Невиллу представить не довелось.
Спустя минуту Парвати закричала:
— Ридикулус!
И мумия запуталась в бинтах.
Затем появилась ведьма-баньши, лишенная ирландцем голоса, поползли змеи и принялась гоняться за собственным хвостом несчастная крыса...
— Гарри, твоя очередь, — как мог приветливо произнес Люпин и протянул руку, приглашая меня подойти. — Вперед!
Мне нечего было бояться, ведь я, хоть и наспех, но дочитал длиннющее заклятие противодействия страху и смело шагнул вперед, подбодряемый Гермионой.
Все застыли и жадно всматривались в пока пустое место перед гардеробом.
Когда волна жара обдала моё лицо, было уже поздно, совсем поздно — мой страх уже сидел на табуретке. Юный, хрупкий, в синей кофточке с белым воротничком и простых черных джинсах. Люпин перехитрил не только меня, но и себя. Его лицо вытянулось и посерело в один миг, будто кто-то нажал на кнопку и изображение сменилось черно-белым. Мама в ритм постукивала небольшим каблучком по полу, и сосредоточенно поправляла густую рыжую челку, и без того аккуратно уложенную. Боггарт не знал моей матери, он оживил то, что мог видеть или представлять я. Но Лили Поттер жила в моей голове лишь в образе мертвой женщины на полу. Спорящей с мужем и протягивающей меня Риддлу я постарался мать забыть. Мне было стыдно за неё, её неуместную доброту к тому, кто с легкостью пожертвовал и вроде как любимой женой, и собой, и маленьким ребенком, избегая унижения обычными сплетнями...
Люпин махнул палочкой и наваждение исчезло. Он принялся горячо убеждать раскрывших рты грифиндорцев, что Снейп боится очень красивой, но очень злой ведьмы. Она живет в горах Норвегии и о её злодеяниях упоминается во многих книгах, прочитанных Гарри, и поэтому даже боггарт у него в какой-то степени полезен для обучения. Он усердно выдумывал подробности похищения ведьмой оставленных без присмотра детей и процесс их превращения в послушных ездовых собак и еще кучу глупостей, на озвучивание которых и ушла оставшаяся часть урока. Трудно было ему не поверить тому, кто еще живет в прекрасном детстве, и все с радостью обманулись. Оборотень старался, казалось, его пугает сама возможность того, что ему не поверят.
— Я вам отомщу... — буднично сообщил я, подойдя к нему после звонка.
С иступленным упорством вглядываясь в колдографии матери, я задерживаю дыхание и прислушиваюсь к своему сердцу, не дрогнет ли? Мне известно, что обряд, проведенный Беллой, отдалил меня от неё. Однако я вижу изображение, но не маму, помню её смерть, но почти не жалею. Ум мой ужасно боится того, что она могла бы мне сказать, случись чудо, и Лили Эванс ожила на денек, посмотреть, как живет уже не совсем и её сын. Однако, как бы я не взывал к тому, что называют душой, все равно слышу лишь гулкое эхо рациональных мыслей, раздающееся будто из пустого колодца...
25.09.2011 Глава 15
Великан внизу возится. Ма-а-а-ленький такой. Все не решит, какое из двух деревьев срубить, то, что совсем сухое, или то, на котором есть еще живые ветки, с тремя желтыми листочками. Макушку чешет, не понимает, что деревьям нужна не его жалость, а вечный покой. Они устали расти и радовать, не получая ничего взамен. Под этой лиственницей и я когда-то с Гойлом от дождя прятался, и листочки щипал, и в трубочки их скручивал от нечего делать. Не то чтобы вода меня пугала — просто ноги не хотели идти в школу.
— Хагрид! — закричал я с астрономический башни вниз, чуть голос не сорвав. — Руби оба! Об-а-а!..
Лесник задрал голову кверху и неуверенно, почти стыдливо помахал мне огромной ручищей, в другой он все еще держал топор, чем-то похожий на мини-гильотину. Ему не понравилось моё замечание, хорошие люди не должны орать, свесив ноги с карнизов и указывать другим, как им лучше убить живое. Бедный, бедный Хагрид. Отсюда вижу его виноватые глаза, в смысле чувствую и догадываюсь — зрение у меня не орлиное. Он не верит сам себе, что так и не смог полюбить сына Эванс и настоящего героя, развоплотившего самого Того-Кого-Нельзя-Называть. Крикнуть бы ему, что всё нормально, для терзаний нет причин, так ведь это я, а я не крикну.
Поерзав на холодном мраморе, с каким-то больным интересом я вновь принялся вглядываться в пропасть под ногами.
— Осторожне-е-е там!.. — наконец великан придумал, что ответить, и с чувством выполненного долга вернулся к думам о выборе жизни и смерти, закинув топор на плечо и уставившись на обреченные деревья.
Знал бы ты, кто здесь сидит — топор в меня швырнул, и уверен, ни за что на свете не промазал. Вы бы все хотели моей смерти, ведь это жизненная необходимость. Дамблдор вот пожалел однажды, теперь несет ответственность за все живое, а всего-то — про Беллу за окном не знал. Хотя, он поступил благородно, будь я на его месте, заавадил бы раз пять подряд.
Как бывает, за три часа дойти до того, что меня не убивших смело записывать в благородные...
Невилл не дурак, просто противный. Говорил же он, что нет у меня души? Говорил, а я не прислушался, самым умным себя возомнил. Так всегда, истина постоянно рядом, только часто она еще противнее, чем пухлый со своей жабой вместе взятые. Почему я не могу любить, да почему я не могу любить... ну нет во мне такой функции. Не заложена!
— Ты личность, ты чувствуешь и понимаешь то, что чувствуешь. Но души у тебя нет... — сказал отец. — Возможно, она... побеждена другой.
— Возможно?
— Да, возможно.
— И вот из-за этого «возможно»...
Я не договорил, а отец не ответил.
Мы строим планы, суетимся, что-то скрываем, что-то кому то навязываем, и даже не подозреваем, что все может рухнуть в один момент. Нет, я не о смерти — смерть не конец, да и такие банальности мне не к лицу. Оговорка, самая обычная оговорка, и мир перестает двигаться, а ты начинаешь понимать, что тело и разум вполне себе способны существовать и друг без друга. Я насчитал сорок две щербинки на одном квадрате каменной плитки, пока сознание не вернулось и я смог шевелить еще чем-то, а не только дико вращать глазами. Ну а холодный пот, он не просто холодный, он ледяной, и это я понял лишь благодаря оговорке. Да чего я только не понял благодаря всего одному скупому словосочетанию — «зеленая книжка». Дневнику Риддла я вернул его обычный облик пятью секундами позже обнаружения, люблю порядок, знаете ли. Знал бы, к чему приведет такая любовь, добавил бы в палитру еще немного салатного, для живости!
Пересказывая отцу подробности прошедшего собрания Пожирателей, я раскачивался на двух ножках в кресле его кабинета и втихую водил палочкой над стопкой контрольных работ грифиндорцев — вносил посильный вклад в их листки успеваемости. Был чрезвычайно сосредоточен, опасаясь исправить что-то так, как тому и положено быть, то есть правильно, и вообще — мало обращал внимания на реплики отца.
— Каркаров сказал, великаны на севере волнуются, у них часть земли отняли, с ними теперь говорить можно...
— Кто там сейчас руководит? — спросил папа, расставляя новые банки с травами по полкам и стоя ко мне спиной.
— Голгомаф пока, но его вот-вот сюда перенаправят, северным он не нравится. Буйный, говорят.
— Это они меланхолики... — он вздохнул. — Нужно успеть до этой перестановки кадров, а то опять последними в очереди окажемся. Дамблдор его тут ждет, как своего.
— Ага...
— Сегодня после ужина идешь к нему. Не забудь и не пройди мимо, ты это любишь.
— К кому иду? Голгомафу?!..
— Директору! — возмутился отец. — Ты чем слушаешь?!
— Ушами... — я обиделся.
— Сивый с ума сошел. Сразу после превращения и беседы вести... — раздался звон, одна банка с прыгучей травой оправдала свое название и спрыгнула вниз, разбившись. — Вот черт! — выругался отец и принялся леветировать осколки в мусорное ведро. — Лови её, она в твою сторону идет!
Пока я ползал под столом, отлавливая попрыгунью, только недавно вырванную из земли, а потому злобную, грязную и кусачую, декан Снейп разнервничался вконец. Он присел на стул и сложил руки на коленях, позабыв о банках и обо мне в частности. Что-то в его скрюченной фигуре меня насторожило, какая-то нотка истерики, готовое вырваться наружу отчаяние, слишком грустные глаза...
— Кто теперь владеет дневником?
— Мне нельзя говорить. Никому. Так безопас... ОЙ! Больно! Она кусается!
— Конечно, это подвид Зубастых... — буркнул отец в сторону. — Сколько можно возиться?!
— Здесь темно!
— Да ты что? — в ответ мне раздалось прям змеиное шипение. — В первый раз слышу, что под землей темно, ты сделал открытие...
Мне не хватило нескольких дюймов, чтобы дотянуться до этой проклятой травы с действительно зубастым бутоном на верхушке, как моя голова затрещала, словно кто-то спутал её с орехом и захотел раздавить. На обед там, или просто перекусить!
— Пап-а-а... — заныл я. — Перестань!
— Нет.
И я сдался, о чем теперь жалею так, как словами не сказать, нет таких слов.
— Ну ладно, я её этому... ну как его... он еще ловец Пуффендуя! — папа уставился на меня с немым укором. — На «С» начинается... — продолжил я вспоминать. — Высокий такой, вроде сильный. Но сам ничего не заподозрит, такой тихоня. Я книжку ему в портфель на перемене левитировал.
— Родители забыли дать ему имя?!
Помню каждую черточку хорошенького лица пуффендуйского отличника, случайно перешедшего мне дорогу у кабинета Флитвика. Помню противно вежливую улыбочку и покровительственное похлопывание по моему плечу ни с того ни с сего — он словно смерть свою узнал и поприветствовал. А вот имя, скучное такое... я его еще не сразу и спросил у Рона, забыл. Парень просто мимо шел, ну не повезло ему, со всеми бывает. Так почему бы и не с ним?
Наконец память вернулась, вдоволь проветрившись.
— Ссс... Седрик! — я временно высунул голову из-под стола. — Диггори!
На какое-то время в кабинете повисла странная тишина.
— Почему? — спросил отец, глядя в стенку.
— Рядом был, удобно... Поймал! — я схватил траву, поднялся с колен и довольный прошел к стеллажам. — От меня не уйдешь...
Отец явно сделал над собой усилие и поднялся, стряхнув что-то с колен. Затем придирчиво рассмотрел себя в отражении стекла, зеркал в помещении больше не имелось, остался недоволен увиденным и поёжился.
— Холодно? — спросил я с участием. — Позвать Хельгу?
— Не стоит, лучше холод, чем африканский зной... — папа хмыкнул. — Я сам, позже. Тем более кто знает, возможно вечером Альбус начнет борьбу за нашу память, а холод позволяет держать защиту дольше, ты должен знать.
— Знаю я, сто раз уже повторил!
Мы готовились к вечернему разговору очень долго и нудно, а потому любое упоминание о нем выводило из себя мои и так расшатанные подростковые нервы. Я сам охладил свою спальню и дезактивировал камин, что грозило Симусу не простудой, а воспалением легких, но, сколько бы дров в огонь он не подбрасывал, тепла от него — как от бенгальского.
— Гарри, это ты? — с безнадегой в голосе поинтересовался ирландец, отшвырнув от себя кочергу.
— Конечно, ты же меня спрашиваешь, я ли это. Кем тогда еще могу быть я, как не собой?
Глаза моего собеседника округлились, но ненадолго. Осознав бесполезность мыслительного процесса, он разогнул спину и проковылял к постели. Вскоре раздался возмущенный скрип старого потертого чемодана Симуса, наверняка в нем прятались от мыла с порошком носки не одного поколения, а еще через минуту — шорох одежды и сопение. Памятуя о тесте по трансфигурации, спорам он предпочел мамины вязаные панталоны, свитер, гольф, и зимние ботинки на меху.
— Шапку не забудь, — напомнил я. — А то продует еще.
— Не забуду! — рявкнул мальчишка и в самом деле вытянул из глубин чемодана детскую шапку с большим красным помпоном. — Вдруг тебе после заморозков снежков полепить приспичит?! — чихнув, он забрался под одеяло. — Хренов чародей...
— А?! Что ты там шепчешь?
— А как думаешь? — засипел простуженный. — Превозношу твои душевные качества! Умный волшебник, чтоб тебя...
Мы опять засмеялись, хотя спросил бы нас кто — почему, не ответили.
Смогу ли я еще вот так смеяться, не вспомнив о том, что сказал мне отец эти проклятые три часа назад?
А именно:
— Если бы не паршивая зеленая книжка, мерзнуть бы не пришлось!
Он пересчитывал новые блестящие котлы у дальней стенки, придирчиво и с интересом истинного зельевара осматривая каждый из них. Некоторые даже поглаживал, оценивая чистоту и качество литья. На короткий миг почудилось, что он немного... сумасшедший, столько любви к железкам светилось в его горящем взгляде. Еще через один миг мне ничего не чудилось — мир опрокинулся, как ведро. Только в нем была не вода, а что-то липкое и противное — страх. Странно, но первым делом я подумал о том, что должно было прийти в мою голову уже в конце грядущих размышлений, а именно — я один.
— Какое собрание, если говорить не о чем? Лентяи, все делать самим приходится. Как же я устал!
Не знаю, что такое душа, да и кто знает, но знаю, что такое пустота в груди. Такая щекотная, такая звонкая, словно она совсем и не пустота, словно это чувство, неясное, нехорошее, но точно справедливое...
— Папа...
— Да?
— Зачем ты хотел меня убить?
Отец не застыл, а это его привычная манера выказывать крайнюю степень эмоциональности, он зло развернулся на каблуках ко мне лицом. В воздух взметнулись полы черной мантии и со свистом рассекли воздух. Всего четыре уверенных шага и мой несостоявшийся убийца стоит передо мной. Землистый цвет лица, большие, впавшие от худобы глаза, в которых ничего не прочесть, ведь они как черное озеро у замка — непроглядные. Однако вполне вероятно, что в отличие от стальных глаз Малфоев, порицаемых всеми, кому не лень, эти ничего и не скрывают — там и вправду темно.
— Ты крестарж Волдеморта, сосуд, а не мой сын! — закричал он. — Хочу вернуть его, а не убить тебя!
Я не сфокусировал взгляд хоть на чем-нибудь даже с третьей попытки, так и остался стоять посреди кабинета с размытой картинкой перед глазами, не в силах заставить себя сделать хоть шаг. На меня навалилась такая вялость, что не хотелось даже дышать. Единственное, чего хотелось — выйти. Но непонятно, это черное пятно перед глазами что такое, дверь или отец?
Когда декан Снейп сделал шаг назад, я обрадовался — пятно это точно дверь, ведь они, двери, ходить не могут.
— Ты глупец, и маленький. Моя любовь к тебе в твоей голове просто не поместится, нужна душа, а её нет. Ты маленьким часами смотрел на мух в паутине, в оконной раме. Сам же их туда и заманивал. Когда они умирали, ты начинал плакать. Но когда я тебя спрашивал, почему ты плачешь, ты просто пугался, молчал. Жалеешь? — спрашивал я. Нет... — отвечал ты и принимался плакать еще сильнее. Интеллект тебе подсказывал, что ты слишком многого не чувствуешь, не можешь, и дохлые мухи тебя пугали твоим равнодушием к их дохлому состоянию. Хотел купить тебе котенка, много раз, или собаку. Еле уговорил на хомячка. Если ты помнишь, Хельга его на третий день в горшке с фикусом похоронила, как удобрение, а мне не сказала. Знаешь, почему?
— Нет... — выдавил я.
— Асфикция, Гарри, удушение. Она берегла воспитанника, как могла. Уговаривая тебя на покупку, я по глупости заявил, что жизни не мыслю без хомячков. Ты хороший сын, старался меня порадовать, но долго радовать не смог. Не помнишь разве? Нет? Для тебя это было несущественно. И хотя твой отец не образчик лживой добродетели, но мне стало жаль хомяка, тебе — нет. Я за Драко столько лет боялся, когда тебя с ним оставлял, что теперь даже любить его не могу, как раньше, перегорел. Гарри, ты был в детстве не одинок, а изолирован, мне жаль. Двенадцать лет назад тебя должен был забрать себе Лорд, и с твоей душой всё было бы в порядке, ты бы вырос и победил его этой чертовой любовью, как ни странно это звучит. Но, судя по тому, что видела Белла, Дамблдор промахнулся мимо цели, не мог представить себе подобного абсурда. Мыслит узко, что поделать!
— Дневник...
— Дневник бы забрал его душу и Риддл стал чуть живее!
— Неужели тебя не беспокоило, что я мог бы стать чуть мертвее... — по коже мурашки поползли.
— Это единственная вещь в мире, способная забрать душу, не убив. Там, — он подошел еще ближе и больно ткнул меня указательным пальцем в грудь, — есть что-то. Не может не быть! — отчаянно выкрикнул отец. — Только тебя попробуй обмани... Не помогло даже отсутствие магии, одолел. Как?
— Лорд подсказал.
— Да? — он кивнул, будто собственным мыслям нашел подтверждение. — Значит, ему это выгодно. Он тебе никогда не причинит зла, рядом с ним ты всегда будешь жив и здоров. Это такая ирония твоей жизни, нет для тебя никого надежнее, чем твой собственный убийца.
— И ты...
— Сделал выбор. Не в его, твою пользу! По большому счету — вы равнозначны. Если быть откровенным, а это сложно, у меня с Лордом два общих интереса — ты и победа.
— Врешь! — спокойно констатировал я, осознав, что хорошо лгать отец в состоянии не только чужим, но и мне.
Папа вскинул брови и немного приподнял голову, изучая меня с незнакомой мне настороженностью.
— Твоя проницательность сослужит тебе плохую службу... Да, наверное, вру. У меня сын без души и всё, пустота. А мне нужно, Гарри, нужно еще хоть что-то! — он отошел к столу и отвернулся от меня. — Ничего не изменилось, ничего. Все по старому, как нес твой груз на себе, так и дальше нести буду. Ты же можешь идти, проклинать меня за очередную попытку тебя оживить! — отец провел рукой по столу. — Пыль, опять пыль...
— Хельга на тебя неделю сердится.
— Хельга, Хельга... — он скривился. — Она — артефакт Лейстрейнджей. Четырехсотлетний! Белла хитра, чертовка, не оставила тебя одного, надеялась вернуться... Ты с ней в резонансе, будешь в Азкабане, можешь убедиться. Вас синие нити связывают, в межпространстве. Так не бывает, если вы не одной крови, а значит... — произнести то, что хотел, он просто не смог. Его голос сорвался и затих. — Поэтому Хельга так сильно тебя любит. Обычно покупные они... другие.
Крестарж Волдеморта, ненастоящий Поттер, не совсем Эванс, почти Лейстрейндж, мальчик без души, фальшивый герой, неискренний друг... Не человек — огрызок. Любопытно, это так на свет появляются те, кого потом все ненавидят за ненависть к ним? Смею предположить, что так, ведь имейся у меня душа, она бы разлетелась на мелкие кусочки от этой самой ненависти и обиды. Но, к счастью, в ассортименте моих качеств такого наименования не значится, а мой ум мне уже минуту шепчет — это не катастрофа, это удача. Узнать, что родной отец готов исправлять свою якобы ошибку за твой счет до того, как он попробует провернуть такой фокус еще раз — это как вооружиться.
— Что, злишься на меня? — спросил он, словно утверждая.
— Не сильно... — ответил я чистую правду, ведь давно пришел в себя.
Где-то во всё это закралась ошибка, такая же, как и её собратья в тетрадях на столе. Простая, но от неё всё не так, все неверно, даже я сам!
Пальцы его правой руки еле заметно подрагивали, он готовился, но опасности ждать не стоило — папа применит самое безопасное заклятие. Не догадывается, как я его не люблю, за что поклон Драко, практикующему его на мне не один год. Ну очень забавно — забыть, что сделал домашнее задание вот только что и переписывать его бесконечно, умнея прямо на глазах!
Однако секунда другая еще есть.
— А Добби... ты?
Отец ответил рассеяно, думал о другом.
— Невысокого же ты обо мне мнения... Обливейт коригулус!..
Холодный пустой голос как нельзя лучше подходит для стирания памяти, ведь многие знатоки говорят, что жертва заклинания все же может помнить последние услышанные слова. Только я всю жизнь помню лишь такой голос — именно пустой и именно холодный. Не знаю, как бабушка растила моего отца, но что-то там явно не заладилось. Чувствовал я, еще в прошлом году, в больничном крыле — соперник он, абсолютно точно соперник. Хомячка вспомнил! По себе судит? Это весьма нечистоплотная гадость, благоухающая отнюдь не розами, застряла в прутьях клетки и удавилась совершенно случайно. Вроде бы так. Но если и не сама, следить лучше за ребенком надо было! Прожил двенадцать лет, словно курс темного бойца прочел, со всеми положенными атрибутами в виде письменных конспектов и Пожирателей, а теперь спохватился — душу мою ищет, потерял! За своей бы понаблюдал лучше, ради интереса. Когда ошибки сделаны, их исправляй, не исправляй, они уже заняли свое место в этом пространстве, существуют в нем и существовать будут.
Обливейт не подействовал, ведь против всякого действия имеется противодействие. Выбери, что ты можешь позволить забывать себе каждый день, прочел я в книге из стопки для летнего чтения, и зачитай это заклинание: брдлыб, удылыб, и прочая абракадабра, которую я год расшифровывал на досуге. Любопытство взяло — выйдет или последние мозги вышибет. Не вышибло, или пока я этого не заметил. С тех пор меня можно четвертовать, но я не вспомню, что ел на завтрак. То есть, когда я ем, я не глух, слеп, и нем, а вполне адекватен и в еде разборчив, но вот спустя минуту после того, как встаю со скамьи, спрашивать меня о вкусовых качествах пищи бесполезно. Я быстрее отвечу, что любил есть на завтрак будущий Темный Лорд, а отчего его просто тошнило. Если кто спросит, конечно.
Папа не изменился, и не произошло ничего непоправимого, жив ведь, но самое главное — я до смерти буду помнить...
— Не забудь, после ужина у директора, — буднично сообщил декан Снейп и плюхнул стопку контрольных работ в центр стола, полный показной решимости сесть за работу. — Ну, чего стоишь? Иди уже, иди...
Перебирая ногами все еще немного неуверенно, я сам того не заметил, как добрел до седьмого этажа. Дверь уже ждала, моя магия росла постоянно и вполне могла обойтись безо всяких там команд. Сырой воздух подземелья преследовал меня всю дорогу сюда, словно кошмар наяву, и первым делом, войдя в помещение, я стянул с себя мантию, оставшись в черной водолазке и брюках. Повалившись на диван, накрыл лицо подушкой и раскинул руки, умирая от усталости.
Спустя минуту, успокоенный шумом прибоя, безразличного ко всем проблемам на планете, я решил заявить о себе:
— Почему молчите? Вы же здесь.
— Вспоминаю молодость... — послышался голос, принадлежность которого прыщавому подростку не вызывала сомнений, на слух не вызывала, разумеется. — Славное было время.
Представляя, чем же это оно было у него славным, я чуть мозги не сломал, вместе с фантазией. Потому скинул с себя подушку и, стараясь сохранить спокойствие, поинтересовался:
— Чем же оно вам так нравилось?
Парочка тяжелых вздохов, ранее мне неслышимых, тяжелое дыхание, так же ранее мне неизвестное, видно Седрик уже вступил на свой последний путь, и неохотный ответ:
— Все предательства казались концом света. Понимание того, что конец света — это конец твоей жизни и больше ничего, еще придет, Гарри. А сейчас обижайся на отца, обижайся... Такие обиды сделали меня тем, кем я есть! — гордо заявил дух зеркала, и я немножко засомневался в пользе предательств, как таковых.
— Может, я еще смогу... лучше чувствовать... во мне же... эээ... есть душа... — без воодушевления промямлил я. — Папа хотел, как лучше...
Риддл смотрел на меня, как на несмышленого ребенка, которого ему не хотелось расстраивать сообщением о том, что торт то уже кто-то съел... Только глаза отводил, обманчиво чистые, как небо сегодняшним осенним утром, после которого начался жуткий ливень. Будто бы мимо глядел, но не в пустоту, а в бездонные глубины самого себя.
— Моя душа не поможет, мальчик, я уже это проходил. До того, как ко мне пришел Дамблдор с рассказами о чудесах, задолго до того... Конечно, я хотел любить, конечно! — выкрикнуло самое темное зло на планете, и я не просто встал с дивана, я с него подпрыгнул. — Думаешь, позволят?! А ты попробуй, обмани судьбу, вперед! — кричал молодой человек, запертый в пустоте зазеркалья, не имеющий возможности дышать, двигаться, жить, зажатый в тисках воспоминания о самом себе. Его красивое, словно списанное с картин средневековья «правильное» лицо исказила непонятная мне гримаса. Ни боли, ни злости... обиды! Да уж, нашел кому жаловаться, нечего сказать...
— А домашние задание? — опять промямлил я, тем самым удостоверившись, что сегодня явно не мой день по всем календарям, начиная с лунного.
— Ничего страшного, я подожду... — елейным тоном разрешил Темный Лорд. — Ступай, побудь любящим и добрым, а домашнее задание после принесешь, как надоест!
Он махнул мне на прощанье рукой, словно в дальнее плаванье отпустил, и я поплелся к выходу, обдумывая план по одушевлению самого себя собственными руками — чем богат тому и рад. Но всё же не забыл снять с шеи кулон на кожаном шнурке — овальное зеркальце в позеленевшей от времени медной оправе. Не стоит искушать отца проверкой моей честности, не стоит...
* * *
— Чего ты тут распрыгался?! — близнецы Уизли не выдержали и возмутились. — Весь бизнес портишь! Отойди, побудь минутку человеком! — попросили они уже не так задиристо.
Твердо решив быть чутким, но, все же, клацнув зубами от злости, я отошел от мальчишек на приличное расстояние вправо. Моя сгорбленная и подпрыгивающая от нетерпения фигура была ими трижды названа «пугалом хвостатым», однако не громко, а себе под нос. Но когда подле них испарился в неизвестном направлении последний покупатель, а новый — какой-то белобрысый первокурсник, необдуманно желающий испробовать рвотные тянучки то ли на себе, то ли на обидчиках, ойкнул от испуга и резко затормозил на ходу, помогая торможению руками, решились и погнали меня прочь. Рыжие строили из себя Мерлин знает какую крутость, мнили себя акулами бизнеса и всячески убеждали в этом других, периодически попадая в список нарушителей Филча и героев всея Хогвартса. И еще недавно им было невдомек, что Рон поведал всему Слизерину, а Драко в первую очередь, что веселые братья большую часть заработанного не таким уж и веселым, а весьма кропотливым трудом, передают родителям. С деньгами в их семье действительно беда — их просто нет. И коротая ночи не на мягких подушках, а в кабинете Флитвика, на жестких стульях, сонные и уставшие за день, парни слипающимися глазами всматриваются в... книжки! Ведь чтобы что-то заколдовать, желательно знать — как.
Позавчера вечером, к ним, в сопровождении Крэбба и Гойла за плечами подошел Драко. Уизли вовремя не смогли отреагировать на быстро приближающегося Малфоя, и тот смог разыграть комедию. Деловито и поспешно он сунул руку в карман и принялся отсчитывать деньги.
— Сколько стоит? Мне две, нет, лучше три.
— И мне! — добавил Грэг.
— И я хочу! — встрял Винсент.
— Пятьдесят сиклей штука... — пробормотал один из рыжих, просто растерявшийся между желанием заработать и прогнать наглеца. — А тебе зачем, сожрешь и побежишь папочке плакаться? Скажешь, отравили маленького?
— Не переживайте, это Джинни попросила, — приятель улыбнулся, засовывая покупку в карман. — Карманных денег у неё же нет. Да у кого из вас есть? Я ей покупаю. Благотворительность дело хорошее, мой папа в трех фондах состоит, и девочка довольна останется...
Убивать наповал простыми, неказистыми словами — это его. Рыжие, и так худые, будто высохли на глазах, завяли. Руки у них опустились, глаза затуманились и, я уверен, перед их взором тогда открылась вся панорама небогатой жизни семьи Уизли. Разумеется, спустя несколько десятков секунд они очнутся, начнут кричать Драко в след разные плохие вещи и громко смеяться, грозя кулаками. Ведь их жизнь не так плоха, как дал им понять Малфой, скорее наоборот. Тем не менее, забудут они это унижение, ощущение мерзости от сомнений, надменность серых глаз приятеля, звон монет в его мешочке для денег? Да никогда!
Дядя Люциус не учил его этому, скорее, отрабатывал на нем. Это такой неписаный кодекс Малфоев, главный принцип которого — топчи гордыню неприятеля. Как не пожалеть парней, не понять? Я не зря послушался и отошел, если уж быть чутким, то с сегодняшнего дня, а не с понедельника. Вглядываясь в повеселевшие физиономии Уизли, их ужимки и улыбочки до ушей, единственное, что я понял — я поступил правильно. Больше — ничего. Противные такие эти братья, ну прям препротивные!
Жаль до туалета далеко, причина моего подпрыгивания на месте весьма банальна, но ждать отца здесь, напоминая всем его же, мне надоело. Пойду к кабинету, не прочтет директор мои мысли через стенку, не сможет. Может, это я услышу что-нибудь...
Опоздал, мелькнула странная мысль. Приди я минутой раньше, не пришлось бы слушать глупых речей. Горгулья мешала чужой магии пройти сквозь себя, но не зря же я неделями на седьмом этаже сижу. В магическом мире нет невозможного, ведь есть магия.
— Дамблдор, вы не правы. Вы знаете, что он мне сказал?! — Люпин разговаривал на повышенных тонах. — Я вам отомщу, сказал. Представляете?!
— Мстительный двенадцатилетний мальчик... — твердо стоял на своем Альбус.
Ремус не знал что ответить, послышался скрип старого кресла у стола и шорох бумаги.
— Старые газеты просматриваете? — спросил оборотень. — Налюбоваться Северусом не можете, так что ли?
Дамблдор оторвался от какого-то занятия, и я услышал его уверенные шаги.
— Северус здесь юн, ох как юн... Отец героя!
— Уважаю вас безмерно, Альбус, но вы не находите, что Гарри слишком взрослый для своих лет. Наглец, к тому же!
— Избалован, в этом трудно с тобой поспорить, — согласился директор. — Единственный ребенок, что поделать...
Люпин закашлялся и что-то выплюнул.
— Что, кислые?
— Кислые... — прохрипел подавившийся. — Вы не можете со мной поспорить, потому что я не утверждал, что он избалован! Кем? Сопли... Северусом Снейпом? Северусом Снейпом избалован сын Лили?!
— Ну, может и не избалован... — директор тоже что-то жевал. — Однако зря ты его обвиняешь в таких страшных вещах, Ремус. А Северус...
— Северус шпион, ваши глаза в стане врагов, самый-самый умный и вообще, просто прелесть! Я уже слышал! — закричал мой новый преподаватель. — Гарри не похож на сына Лили! Он... он... бездушный!
— Не слишком добрый, мстительный двенадцатилетний мальчик... — продолжать упорствовать директор.
— Вы издеваетесь?! Он не был дома, он был в компании Пожирателей смерти! Не находите, что компания неподходящая? Нет?
— Ты ребенку не понравился, и он соврал. Драко Малфой единственный близкий ему человек в этом мире. И не нужно морщиться, Ремус! — его голос стал жестче, в нем зазвучал металл. — Тебе в жизни повезло с друзьями, — озвучил он весьма сомнительную гипотезу, — не думай, что всем так везет.
— Вы не правы, все сложнее. У меня сердце болит за Гарри, он не...
— ...тот карапуз, который засыпал на твоих руках. Даже имя иное! Ты не простил подругу за обман, я понимаю... — приторно сладким голосом директор попытался успокоить разбушевавшегося мужчину.
— Куда мне! — Люпин вскочил с места. — Ремус, смотри какой у него носик, ой, а какие глазки, просто вылитый папа! — и принялся копировать интонации моей покойной матери. — Куда мне, простить...
Он выдохся от собственного отчаяния и вновь повалился в кресло.
— Но я простил, простил. Не мог не простить! Это же Лили, наша милая Лили. Лучший друг, наша честь и совесть... — оборотень истерично засмеялся. — И боггарт собственного сына!
— Ремус!
— Что, Альбус? Неужели вас ни капельки не тревожит, что ребенок больше всего боится родной матери? И где он мог видеть её в той синей кофте, где?! — на несколько секунд он замолк. — Петуния сестру в ней хоронила. Это мой подарок, и сделал я его за день до гибели Лили. Привез из Франции, ездил по делам Ордена с Джеймсом. Сложный вопрос, правда?
— Детские воспоминания хранятся в памяти всю жизнь. И не ругай Гарри, он очень хороший ученик, любознательный. Минерва от него просто в восторге... — монотонно бубнил мой неожиданный защитник, словно гипнотизировал собеседника. — Ты его просто не узнал, как следует, а делаешь выводы. Нехорошо, мальчик мой, нехорошо. Не все дети идеальны!
— Да, я его не узнал, — согласился Люпин. — Именно так. А знаете, почему? Не хочется!
— Если бы не смелость мальчика, философский камень мог оказаться в руках Волдеморта... — тут уверенность Альбуса все же пошатнулась, голос дрогнул, и этим не преминул воспользоваться оборотень.
— Вы твердо в это верите? Верите Северусу, лучшему бывшему Пожирателю. Верите Гарри, лучшему другу Драко, отец которого лучший, якобы бывший союзник всех Пожирателей... Да?
— Верю.
— Дело ваше, директор, дело ваше... — ответил Ремус тоном, не оставляющим сомнений в том, что вера эта ему ох как не нравится. — Позвольте мне за ним последить немного, и если я не прав, так тому и быть. Извинюсь, клянусь Мерлином, извинюсь перед сопляком!
— Гарри тебе не по душе, потому что он не Поттер, Ремус. Ты заранее повесил на него клеймо, не оставляешь парню никакого выбора, — старик осуждающе вздохнул. — Время, как колесо, делает полный оборот и...
Дамблдор фразу не закончил, а Ремус не продолжил. Наверное, подумал о том же. В истории их взаимоотношений с моим отцом колесо сделало полный оборот, лишь сменив состав героев новым, готовым страдать с чистой страницы.
— Один уже как-то выбрал. Вы сами рассказывали. И что? Погибшим счета нет. Я по ночам спать не могу, их крики в голове живут, как у себя дома.
— Да, крики они такие, живучие... — бормотал Альбус. — Хочешь, наблюдай! Однако запомни, это та черта, после которой Гарри Снейп тебя не простит, никогда. Рискнешь?
— Да сдалось мне его прощение! И чем, собственно, рисковать? — явно опрометчивая уверенность в его голосе плескалась через край. — Мне нужна правда, очень нужна.
Дамблдор что-то переставлял на столе, по всей видимости, двигал настольную лампу.
— Правда? — переспросил он. — Должен заметить, её ценность нередко преувеличивают... Ты не находишь, что синий плафон, это как то скучно? Нет?
Ответом ему была тишина, какая обычно наступает после того, как сказано то, чего никто не ожидал услышать.
— Хм... Хочу горошек. Точно! — обрадовался старик. — Синий в красный горошек. Или желтый? Желтый лучше?
Дождавшись отца, мы битый час провели в кабинете директора, на столе которого теперь красовалась лампа с красным абажуром в синий горошек, и доказывали всеми возможными способами, что я не верблюд. Ремус потребовал подтверждения — путешествия по моим воспоминаниям с помощью омута памяти, но получил твердый отказ директора. Разрешения на проверку моей палочки он просил уже нерешительно, сцепив зубы от душившей его злости и непонимания такого вот поведения Альбуса Дамблдора — защитника всего того, что способно хоть немного походить на доброе. Не позволив Люпину залезть ко мне в голову, он и сам не предпринимал таких попыток, озадачив меня еще одной, внеочередной тайной. Попервой отец пытался убеждать самого оборотня, обращался к нему, жестикулировал, отпускал колкости в его адрес, но вскоре переключил свое внимание на директора. Ремус не смотрел на бывшего однокурсника, и даже поворачивая к нему лицо, не сразу отрывал взгляд от моих виноватых глаз, то и дело скрываемых выбивающимися из резинки прядями черных волос. Напустив на себя раскаяние, морща лоб и качая головой, демонстрируя всем удивление от такого своего нехорошего поведения, изредка я кивал, соглашаясь с фактом своего пребывания в Малфой-мэноре и тем, что там все пропахло Сивым, а дядя Люциус интриган и очень плохой человек. Откуда я это знаю? Ну вы даете, уважаемый преподаватель и член Ордена Феникса первого созыва! Мой папа — просто превосходный шпион. Откуда я знаю, что он шпион? Ну вы даете, уважаемый преподаватель и член Ордена Феникса первого созыва! Он же мой папа.
Не сомневаюсь ни на йоту, Ремус не видел в зеленых глазах из прошлого абсолютно никаких признаков раскаяния, он видел там то, что я и хотел, чтобы он видел — насмешку.
— Альбус! Альбус! Вы это видели?! — возопил несчастный борец за правду. — Мальчишка показал мне язык!
Провожая нас колючим взглядом лукавых и таких ненавистных мне глаз, директор прошептал:
— Не очень добрый, мстительный, показывающий язык своему учителю, двенадцатилетний мальчик...
03.10.2011 Глава 16
Дверь распахнулась с грохотом, и в спальню влетело нечто блондинистое, веснушчатое, лопоухое и безмерно счастливое. При ближайшем рассмотрении оно оказалось Симусом. На бешеной скорости пересекло помещение, с разбега повалилось в кресло, перевернулось вместе с ним, выкарабкалось из-под мебели, глупо хихикая, уселось в него снова и изрекло:
— Сдал!
— Хочешь сказать, что неуемная радость по этому поводу появилась вследствие развеявшихся сомнений в моем умении что-либо трансфигурировать?
Симус улыбаться не перестал, но лоб нахмурил.
— Чего ты сказал? Вот прямо сейчас? — поинтересовался он с искренним любопытством.
— Какого ты улыбаешься? — упростил я мысль. — Ты плакать должен!
Потратив на ирландца неделю жизни, пыхтя от усердий в библиотеке и носясь за ним хвостиком с учебником наперевес, единственное, чему я смог его научить — более менее правдоподобно махать палочкой. Правильное произношение ему не давалось, вследствие чего окружающие подвергались нешуточной опасности, а я — приступам бешенства. Но сколько ни топай ногами, проклиная всю Ирландию и её потомков до двадцатого колена, а ума это Финнигану не добавит, скорее, убавит у меня. По этой причине тест я сдавал за двоих, двигая палочкой из-за спины и невербально, чего мальчишка, конечно, и предположить не мог. Думал, что я просто шептал. Хотя, шептать то я шептал, но не заклинания, а всякие разные слова и комплименты в адрес достопочтимых горцев семейств Гормлахов и Финниганов.
— Ай! — ирландец небрежно махнул на меня рукой. — Не порть мне жизнь еще несколько минут. Поставь свой личный рекорд, — добавил он ехидно. — Слабо?
— Да нужен ты мне... — буркнул я в ответ и вновь уставился в папин новый труд, чтобы понять который, явно требовалось выпить несколько описанных в нем зелий. — Не отвлекай лучше.
— Ну да, я и забыл, что ты с хорьком дружишь...
— Я не дружу с животными, — посчитал я нужным уточнить сей прискорбный факт по причине участившихся снов с дохлым хомячком в главной роли. — И они со мной тоже как-то не очень.
— Да с Драко ты дружишь, с Драко!
— Он не похож на хорька.
Симус задумался и по его отсутствующему виду несложно было понять, что ирландец в данную минуту вспоминает все знакомые ему подвиды грызунов и сравнивает их с Малфоем.
— Не похож, — подтвердил он спустя минуту. — Но хорек.
— Гениально... — я вздохнул. — И с каких пор?
— Со вчерашнего дня. Была там одна история... — протянул он загадочно и покосился на меня, оценивая произведенный эффект.
Потакать ему и расспрашивать, каким образом приятель оказался в рядах мелких животных я не стал, и просто выговорил прописную истину хорошего друга, с трудом сдерживая зевок.
— Не обижай моих друзей...
В голову опять просочилась надоевшая мысль о необходимости быть более чутким, всю неделю вытесняемая оттуда то самим Симусом, то выскакивающим изо всех углов замка и прямо перед моим носом оборотнем, то Риддлом, до сих пор пребывающем в некоем подобии шока от знания того, что мне теперь можно все, а не только чесать нос в его присутствии.
— Почему? Они же не мои друзья!
— Не твои. Зато спальня у нас общая.
— Ладно, — безропотно согласился Финниган. — Не буду. Ты на праздник идешь?
— Если много есть, можно лопнуть.
— У Безголового Ника юбилей смерти!
— В таком случае, если съесть то, что подают у него, через двенадцать месяцев можно отпраздновать собственный...
— Что собственный?
— Юбилей! Он у него каждый год, кстати. Призраки плохо помнят, когда ими стали, — излагал я известные всем образованным людям вещи. — Передавай ему привет! Хотя нет, не передавай, обойдется...
Симус присел на краешек моей кровати и предпринял попытку подвинуться поближе.
— Ты чего крадешься? Я тебя вижу.
Симус заискивающе заглянул мне в глаза, изображая саму невинность и часто моргая, отчего его пушистые ресницы сразу стали похожи на девчачьи.
— Болен? — спросил я участливо. — Могу полечить, если не боишься.
— Боюсь, — кивнул мальчишка. — Только мне т-а-а-к нужен хороший бал от Трелони...
Настал мой черед таращиться.
— После того, как она сподвигла Волдеморта на мое уничтожение, я как-то не очень хорошо отношусь к пророчествам.
Симус зашептал:
— Гермиона обещала мне с Трелони помочь, если ты с нами пойдешь. Невилл приглашен, я, она, а за тебя мы сами попросили. Только заучка сказала, не видать мне её конспектов, если я тебе расска... Гарри?!
Финниган не сразу заметил, что место, на котором только что сидел его собеседник — пустое.
— А? — ответил я, завязывая шнурки у двери с такой скоростью, будто однажды выиграл чемпионат по завязыванию шнурков. — Всё. Пошли! Зачем обижать покойников, они ж нас на том свете встретить могут, правда?
— Могут... — только и смог выговорить Симус, в руку которого я вцепился мертвой хваткой и тащил за собой уже через полную гостиную людей. — Гарри, я в тапочках, вообще-то...
— Так, взмахнем палочкой... — пробормотал я тоном заботливой мамочки, не огладываясь. — А теперь?
Раздался грохот и мальчишка растянулся на полу.
— В лыжах...
— Да? — пришлось затормозить. — А так, хорошо?
Остановил я свой выбор на красных башмаках и, не обращая внимания на негодование Симуса таким вот неподходящим его брутальной натуре аксессуаром, рванул вниз по ступенькам.
Пережив и переварив всё то, что узнал о самом себе совсем недавно, я успокоился, словно ушел густой туман и только теперь мне стал виден маяк. Можно, разумеется, быть более душевным, но вот менее сильным — не хочу. Сегодня важный вечер, и мне нужно алиби. Оно всегда мне нужно, с рождения, однако сегодня особенно. Где-то по этажам бродит потерявший личность Седрик, ищет, где бы заняться рисованием. Шуршит в застенках василиск, ищет, кого бы убить. И я просто обязан поискать место для самого себя, чтобы деяния вышеперечисленных лиц не списали на мою особу. Мысль о том, что компания грифиндорцев, в составе которой присутствует сам пухлый, как нельзя лучше подходит для такой цели, пришла внезапно, но поселилась прочно.
Наконец, мы добежали до входа в подземелье.
— Невилл! — возопил я радостно, раскинув руки для объятий.
Мальчишка отпрыгнул от меня, как ужаленный, от испуга не поняв, что объятия между нами возможны, но только в смертельном бою. За последнюю неделю от удушения Долгопупса я удержался ровно четыре раза. Может и вправду хомячка... ну того... я? Если он был такой же добренький и смелый, как и Невилл, то точно я. Люпин с ним возится неспроста. Заметил, шельма, как сильно мы друг друга любим. Хочет понять причины такого его страха, но Невилл молчит, как рыба. Даже не радуется и не краснеет от этой самой радости, когда оборотень его нахваливает на уроках. Лучше бояться стать мертвым, чем быть им.
— Ну че ты! — ирландец пихнул меня в бок. — Он и так спит плохо, на тебя уставится и скрипит зубами, и скрипит...
Наверное, все же, расколдую его. Пусть ходит в туалет, раз так хочет, а то я и во сне этот скрежет слышу.
Гермиона решила разрядить обстановку.
— Гарри, мы так рады, что ты идешь с нами! — она просто вся светилась от этого факта.
— Спасибо, Гермиона, — чинно ответил я. — Вас провести?
В большом подземном зале горели холодным, синим огнем сотни черных свечей, в их безжизненном свете вальсировали призрачные пары и играли на пилах музыканты, сидевшие на сцене. Изо рта повалил пар — холод вокруг стоял невероятный. Я не чувствовал страха, мертвых бояться смешно, да и мыслями был не близко, а многими этажами выше. Ведь согласно расписанию наших с Лордом злодеяний, Седрик должен идти наверх и...
— Ты и меня в призраки записал? Хорош друг, нечего сказать. Приперся сюда с грязнокровкой и ни здрасьте тебе, ни как дела, ни как ты себя чувствуешь!
Драко был зол, голоден и простужен. Понятное дело, на лавочке у стены он сидел не один, а с приятелями, и сидел уже давно, судя по инею на его носу. Они походили на нахохлившихся утят, завернутых в черные соболевые шубы. В роли мамы-утки выступал Кровавый барон, меланхолично сидящий между ними. Худой старик с выпученными глазами, по мантии которого серебристо переливались кровавые пятна. Призрак факультета Слизерин никогда не пугал его учеников, или пугал, но строго по расписанию: ночью с четверга на пятницу и на рассвете воскресения. Если в связи с неотложными посмертными делами Барон не успевал кого-нибудь напугать, то расписание менялось, о чем призрак заблаговременно предупреждал деканов факультета вот уже не одну сотню лет. Говорят, в прошлом он запугал до смерти одну первокурсницу, был изгнан за стены замка каким-то решительно настроенным директором и не мог вернуться в подземелья около пятидесяти лет, повторения чего не желает. О таком поведении самого страшного призрака Хогвартса слизеринцы предпочитали не распространяться, а потому золотое трио за моей спиной замерло, открыло рты и застыло. Гермиона даже на оскорбление не ответила, что просто вероятно.
Драко без особой охоты и с кислой миной на лице выпрямился, вздернул подбородок и надменно вскинул брови, прямо как на портрете в гостиной у себя дома. Аристократ, говорил весь его вид, даже призраки меня уважают! Когда вновь прибывшие очнулись, поздравили подлетевшего юбиляра, и пошли осматривать гниющие продукты на праздничном столе, приятель вновь поник, скуксился и посмотрел на меня как-то недобро.
— А ты чего здесь? — спросил я его.
— Не хочешь спросить, СКОЛЬКО я здесь?! — зашипел приятель и звучно высморкался в изящный шелковый платок. — Прошу прощения! — тут же буркнул он в сторону Кровавого Барона.
Я аж присел от осознания своей вины. Утром Драко получил от меня записку, где говорилось о необходимости избегать сегодня одиночества и коридоров, да и вообще, держаться подальше от верхних этажей. Ну я же не мог знать, что он заберется на самый нижний! Хотя, конечно, стоило немножко четче обрисовать временные рамки...
Уизли, прикорнувший на могучем плече Гойла, пытаясь изобразить оптимизм, протянул:
— Мы столы помогали накрывать... Нас потом даже хотели угостить чем-нибудь...
Не менее печально высказался Крэбб. Он сидел слева от бестелесного призрака, возле заиндевевшей ледяной стены, и прикорнуть никак не мог. Потому сидел прямо, но с закрытыми глазами и чуть покачивался.
— Мы отказались...
— Вижу, — я с пониманием кивнул. — Живы ведь.
— А почему мы здесь? — с ленивым интересом осведомился Грэгори.
— Надо, — ответил я, не уточнив, что не им.
На том и так вялая активность на скамейке сошла на нет. Мальчишки укутались понадежнее и приготовились покорно ждать неизвестно чего дальше. Драко неодобрительно зыркнул на меня, давая понять, что ждет своего освобождения, а я отправился изображать грифиндорца. Пройдя по краю танцплощадки, мимо группы мрачных монахинь, мимо оборванного человека в цепях, мимо Толстого Проповедника — веселого призрака Пуффендуя, и мимо рыцаря, у которого во лбу торчала стрела, троица учеников краснознаменного факультета была, наконец, мною настигнута.
— Пожалуйста! — прошептала Гермиона, замирая на месте. — Разворачивайтесь назад, и побыстрее. Я совершенно не хочу беседовать сейчас с Плаксой Миртл.
Не то чтобы я развернулся, нет. Я подпрыгнул и совершил разворот в полете! И там же, как мне кажется, начал перебирать ногами, не дожидаясь соприкосновения с землей. Однако приведения гораздо проворнее тех, у кого пока еще есть физическое тело...
— Г-а-р-и-и! Почему такой красивый мальчик не навещает меня вот уже... ммм... ммм...
Надо же, заклинание Флитвика, заставляющее умолкать чересчур разговорчивых призраков, когда они мешают вам спать, имеет силу и без этого, а профессор на нем настаивал, условия.
— Миртл, мы очень спешим — здесь слишком холодно, а мы легко одеты. Извини нас, пожалуйста! — затараторила Гермиона. — Поговорим в следующий раз!
Как оказалось, ужас заучки перед неуемно разговорчивой и плаксивой Миртл затмил собою тот факт, что обычно этот призрак не замолкает по собственной воле. Вдруг они все же прознают, где находится Тайная Комната и какой вход в неё ведет? Как тогда я буду объяснять, почему меня не устраивают туалеты для мальчиков, и по какой причине я являюсь завсегдатаем заброшенного туалетов для девочек?
— А чего это ты Того-Кого-Нельзя-Называть не боишься, а давно умершую девочку — боишься... — не то чтобы спрашивал, а скорее утверждал пухлый, идущий прямо за мной и смело решившийся изложить мне свои сомнения прямо в затылок.
Эх, жаль не вышло у меня подкинуть дневник тебе, Невилл. Во первых — ну просто не получилось, а во вторых — нельзя так открыто истреблять тех, кто дрожит перед тобой от страха. В Азкабан попасть легче, чем выбраться из него.
Я предпочел промолчать. Мне перед ним оправдываться, что ли? Легенду придумывать? Очевидно, что когда-нибудь Долгопупс и так сложит кусочки мозаики в одно целое. Даже представляю, как он будет сидеть в потертом мягком кресле своей бабушки, обхватив голову руками, и вспоминать каждую минуту знакомства со мной, коря себя за нерешительность и упущенные возможности моего истребления еще до того, как я стал руководить... ну хотя бы Министерством!
Очнулся от мечтаний я уже на лестнице, но уговаривать всех вернуться — не стал. Место времяпровождения и вправду выбрано неудачно, и всё из-за Невилла, чтоб его горгулья слопала...
Выждав для приличия совсем немного секунд, за нами гуськом высыпались насквозь промерзшие слизеринцы и прошли мимо, но Драко не упустил случая задеть Симуса плечом, да с такой силой, что ирландец еле устоял на ногах. Не желая быть очевидцем примитивной драки, а Гойл уже прикрыл своей могучей спиной Малфоя, я деликатно поднял указательный палец кверху, дабы привлечь хоть чье-нибудь внимание.
— В Большом Зале банкет начался, я видел. И папа рассказал, что в этом году Дамблдор танцующих скелетов на праздник пригласил, они должны вот-вот приехать. Пойдем?
Пока я только договаривал, мальчишки уже теснили друг друга в узком коридоре, толкаясь и пропихивая своих вперед. Да, голод, он такой, мотивирующий на активные действия. И у меня бы не имелось возражений, если бы путь до тарелок с пирогами мы все прошли без приключений. Ведь они, приключения, хороши в основном тем, что происходят с другими. Ежели оно происходит с вами, то вовсе это уже не приключение, а самая настоящая неприятность.
— Т-с-с... Шипит? Слышите?
— Невилл, это у тебя в голове от недосыпа всё вокруг шип... Ой, шипит! — Симус приложил ухо к стене. — Точно шипит...
Жаль, не могу зашипеть змеюке в ответ пару добрых слов. Это не василиск, а змея-трещетка какая-то. Неужели и в самом деле так трудно передвигаться без словесных угроз в адрес всего живого?!
«Чую кровь... чую кровь...»
Вот приду к тебе в гости, ты тогда и не такое учуешь!
Позабыв, что враждуют, вся орава бросилась следом за Долгопупсом, пересекла холл и кинулась вверх по лестнице. Я спешил не особо, хотя и старался не отставать. Самую чуточку, но я боялся увидеть что-то страшное, что-то такое, после чего я бы уже никогда не задумался, сколько стоит человеческая жизнь.
Тем временем мозг анализировал открывшуюся передо мной картину, а закончив, взорвался от возмущения, опровергнув им все мои сомнения в своей готовности к решительным действиям.
— Кошка?! — рявкнул я в пространство.
Гермиона всхлипнула:
— Б-б-една-а-я...
Это я бедный, и Темный Лорд, и немножко — Филч. Седрик оказался более сильным, чем мы могли предположить. Василиск не может пройти сквозь стены, а даже если бы и мог, то свернуться клубочком за доспехами рыцаря и спокойно поджидать жертву — до смешного невозможная задача. Не уменьшать же его, как чемодан? В перекрытиях коридоров из подземелий проложены вентиляционные шахты, закрытые за ненадобностью — замок настолько стар, что великолепно вентилируется с помощью тысяч щелей. Выходы из этих широких труб замаскированы под стены, но это нам только на руку. И Диггори, направляемый крестаржем, должен был заманить жертву василиска поближе к такому отверстию, тем самым совершить убийство и разбить свою душу. Такая душа быстрее отдает силы своего владельца, теряет твердость и уходит к новому хозяину вслед за жизнью, вроде бы так. Не до Рождества же Риддлу выслушивать, как прекрасны малюсенькие и совсем не прекрасные глазки Чжоу Чанг?! Чувствую, что сразу после воплощения он наплюет на мировое господство и первым делом пойдет искать девчонку, чтобы их выколоть. Однако пуффендуец каким-то образом осознал, что от него требуется, и принес абсолютно ненужную нам жертву, усыпив бдительность Лорда на мгновения. Просыпается у него сознание иногда, что поделать. Не зря же он отличник. У него даже по Зельям «превосходно»!
«ТАЙНАЯ КОМНАТА СНОВА ОТКРЫТА. ТРЕПЕЩИТЕ, ВРАГИ НАСЛЕДНИКА!»
Эти слова были начертаны на стене между двух окон огромными буквами, блестящими в свете факелов.
Наследник — это Риддл. На самом деле он не имеет кровного родства с Салазаром, разве только ну очень дальнего, как и все маги. Знание парселтанга, словно подарок собственной крови, способной адекватно воспринимать темную магию, и очень редкий, просто редчайший дар.
— А почему вы себя наследником называете? — спросил я его, уставившись на носки собственных туфель. — Вы же не наследник... — моя наглость становилась все наглее с каждым днем.
Подросток по ту сторону задумался, в раздумьях взъерошил блестящие темные волосы, и будто что-то решив для себя... улыбнулся!
— А ты хочешь быть чьим-нибудь наследником?
— Хочу...
— Чьим?
— Салазара! — моя скромность явно где-то задремала.
— Это место занято, Гарри. Думай!
Не знаю как, даже не догадываюсь, но я понял, что выбираю собственный путь на долгие годы. Думать мне не пришлось, но минуты шли, а я молчал, зная ответ. Отвернувшись от зеркала, смотрел на бушующий океан, там, за решеткой маленького окна. Он казался таким сильным, таким грозным и таким гордым в своем одиночестве. Дух захватывало от его величия. Тот соленый запах свободы хотелось вдохнуть глубоко-глубоко, чтобы не выветрился никогда. Его беснующиеся у горизонта волны помогли мне собрать воедино буквы в слова, но не успокоили, я и так был спокоен. Разве только немного нервничал от понимания того, что нормальные люди в таких ситуациях спокойными быть просто не могут.
— Вашим. Хочу быть вашим наследником... и чтобы все знали!
Странно, но то, что недавно казалось само собой разумеющимся, произносить вслух не хотелось. Тем не менее, слова, пусть и весом с хороший валун, были брошены в самую пучину океана, и поднять их со дна уже никто не сможет. Ну и пусть — у всех есть души, а у меня будет власть над ними! Разыграли живого человека, как пешку в шахматной партии. Нет ни матери, ни души, да и желания их иметь тоже. Разве это нормально? Обида подкатила к горлу, словно надвигающаяся ангина. Отомщу не только Люпину — всем. Кому именно, узнает каждый, но в свой последний миг и от меня лично!
— А как?.. — я нахмурился, перебирая в памяти всевозможные обряды наследования. — Это сложно, стать им?
— Ты что, нет на свете ничего проще! — Риддл продолжал ухмыляться. — Будь им!
— Быть?
— Да, поверь и будь, — подтвердил мой новый предок. — Нет возможности принять меня душой, прими умом! — вещал он с той стороны действительно мудрые вещи. — И Беллу прими, и Блэков, и мою мать, растоптанную проклятым маглом... Прими нас всех. Весь мир еще жив, потому что кто-то во что-то верит, и большая часть этих верящих заблуждается, полагая, что верит душой.
— А папа? — прошептал я.
Риддл подошел к самой границе наших миров и прильнул к поверхности зеркала, наклонившись вперед всем телом и сцепив руки за спиной. По всему было видно, что он хочет стать чем-то, а не тенью, и перейти её.
— А что папа? Ты предан им за преданность себе, Гарри! — слизеринец был взвинчен и говорил возбужденно, высокие скулы двигались, а тонкие губы подрагивали. — Однако Северус мой человек и твой отец, а этого достаточно, чтобы быть стоящим сыном, но...
— Пошли отсюда скорее... — слова Уизли, адресованные Драко, развеяли дымку свежего воспоминания перед глазами. — Вдруг нас кто-нибудь здесь увидит!
Драко философски оглядел ораву пооткрывавших рты однокурсников за своей спиной, и тоном терпеливого старшего брата, готового вот-вот перестать быть терпеливым, произнес:
— Нас уже видят, Рон.
Издалека донеслось множество голосов, и это означало, что процесс набивания желудков, которому директор придавал столько значения, окончился. Шаги десятков ног приближались с неумолимой скоростью. Слышались возгласы веселых и беззаботных людей. Еще миг — и нас окружила праздничная толпа. Но как только первые подошедшие увидели висящую кошку, в коридоре сразу же воцарилась тишина.
— Трепещите, враги наследника! — громко крикнул кто-то, кого мне захотелось прибить на месте. — Сначала кошка — следующими будут те, в чьих жилах течет нечистая кровь!
Это Малфой, немного поразмыслив, решил не упускать возможности заявить об особенности своей семьи и её предпочтениях, в результате чего я закатил глаза к потолку и призвал высшие силы даровать мне спокойствие. Стоило напрягаться и прятать его от окружающих, отводить возможные подозрения, если он кричит о них так, что слышно даже глухим! Его холодные глаза ожили, а на бледных щеках заиграл румянец. Хоть бы он охрип в том подземелье, что ли...
* * *
— Ученику второго курса такое не под силу, Ремус, — возразил Дамблдор, — мы имеем дело с искуснейшей черной магией…
Дышать в кабинете по Защите было нечем, но я был счастлив, несмотря на испепеляющие взгляды оборотня, способные прожечь во мне с дюжину дырок. Во первых — кошка жива, просто оцепенела, а с этим папа справится в два счета, ему не привыкать её выхаживать, а во вторых...
— Правда, дети, Гарри ведь был с вами? — спросил Дамблдор, немного приподнял очки и окинул взглядом комнату, набитую людьми, как улей Хагрида пчелами. Нелегкая судьба даже не сжалилась над Симусом и подвинула, а скорее притиснула его поближе к МакГонагалл, и он уже два раза умудрился наступить ей на ногу, что явно повлекло за собой проклятия в адрес и чистой крови, и нечистой, и перемешанной, да и вообще, какой бы то ни было.
— Правда! — подтвердил целый хор нестройных голосов. Кто вынужденно, не погрешив против истины, а кто с радостью, не погрешив против истины и меня.
— Правда-правда... — пискнул затесавшийся в компанию свидетелей Пивз. — Я сам его на юбилее призрачных видел! — соврал он наглым образом. — А Люпин глупый, ой какой глупый...
Во вторых — Люпин действительно глупый, не может справиться с эмоциями и пыхтит от возмущения, как паровоз. Сложил руки на груди, ноги на ширине плеч, ноздри подрагивают... Ну прям готовый боец с не очень добрыми мальчиками! По-моему, Альбус даже немного стесняется такого поведения преподавателя, и время от времени кидает на него осуждающие взгляды.
— Ремус, вам просто необходимо завести собственных детей, может тогда вы перестанете нападать на чужих... — папа в задумчивости потер подбородок. — Однако стоит признать, я погорячился... Это не выход, вы же начнете набрасываться на своих!
Слизеринцы громко засмеялись, ведь в присутствии своего декана ничего не боялись. Но только я, директор и Минерва могли понять, что означали жестокие и справедливые слова Северуса Снейпа.
Процесс покидания столь гостеприимного кабинета, прямо скажем, затянулся. Я присел на последнюю парту, положил миссис Норис рядом с собой — отец поручил мне доставить живое чучело к нему в кабинет — зевнул, и приготовился ждать рассасывания затора в дверях. Когда, наконец, в классе не осталось никого кроме Люпина и директора у доски, успокаивающе поглаживающего оборотня по руке, я вышел. Но пройдя целых два этажа, возмущенно замахал руками и готов был наградить сам себя хорошим тумаком по безмозглой макушке. Кошка то до сих пор на скамье валяется! Нет, я никогда не найду взаимопонимания ни с дохлыми животными, ни с живыми, ни замороженными. Повезло еще, что у Филча выходной.
Тяжело топая обратно и не видя ничего вокруг от усталости, я все же не смог не заметить прошмыгнувшего в кабинет Люпина Невилла. Мальчишка воровато оглянулся, открывая двери, и я отпрыгнул в сторону, больно ударившись о что-то твердое. Понаставляли тут... стен! Потирая ушибленный бок, я поковылял вперед, передумав снимать с Невилла чары и дарить ему желанную ночную свободу выбора. К тому же, если не услышу ничего судьбоносного, прокляну. Обоих!
— Он Плаксы Миртл боится... точно вам говорю, сильно боится! — испуганно шептал доносчик. — А Гарри ничего никогда не боится!
— Невилл... — тоном взрослого и умного возразил Ремус. — Люди не могут ничего не бояться. Может, Снейп призраков недолюбливает? Да и Миртл эта, противное такое привидение!
— Гарри всех недолюбливает... — ответил добрый Невилл. — А Миртл он по-другому боится, не так, как будто ему страшно. По-другому! — твердил мальчишка.
— Это ты его боишься, ребенок. Давно пора мне рассказать — почему...
— Не расскажу.
— И меня боишься? — мужчина понимающе хмыкнул.
— Нет! — решительно ответил Невилл. — Просто у меня доказательств нет... — голос стих и стал неуверенным. — Никаких. Но он точно боится Плаксу Миртл, я видел. На юбилее у Почти Безголового Ника...
Люпин поднялся и послышался шум отодвигаемых стульев.
— Ладно! — он вздохнул, давая понять, что беседа закончена. — Нехорошо как-то обвинять человека без доказательств, тут ты прав, а я что-то я сегодня разошелся. Но как только освобожусь, проверю, что там не так с этой девчонкой.
* * *
— Миртл, уходи по-хорошему... — попросил я.
Привидение уже перестало глупо хихикать и краснеть. Сейчас она просто удивленно смотрела на меня, вися под самым потолком туалета, и ничего не понимала. Когда-то она не поняла, что умерла, ей об этом рассказали прохожие призраки, а сейчас она не понимает, почему должна исчезнуть без следа во второй раз. Такой судьбе не позавидовать, это действительно страшная судьба. Перестав кривляться и кокетливо мне подмигивать, девочка перестала быть страшной и противной, и стала похожа на обычную школьницу, правда, умершую давным-давно.
— Тебе очки не идут, — почему-то сказал я.
— Да зна-а-ю... — протянула Миртл, сняла их и принялась вытирать несуществующие стекла. Её прозрачные пальчики проваливались в пустоту и ничего хорошего из этой затеи у неё не выходило. — Они всегда грязные, я их не успела вытереть... ну, тогда. Я же не могла знать, что умру через секунду... а то бы вытерла! Мама мне всегда говорила, что я должна быть аккуратной, а тут грязные очки... Грязные-е-е-е... — внезапно она зарыдала. — Всегда-а-а-а...
Рука поднялась сама, словно она вовсе и не моя!
— Мортиус пулирус!
Стекла призрачных очков заблестели, а я стоял потрясенный открытием — чужая душа помнит чужие заклинания, которые я никогда не учил! Через мгновение странная радость и удивление сменилось грустью. Да, я обычный сосуд, и даже не догадываюсь, что же во мне скрыто. А не очень-то приятно быть сюрпризом для самого себя!
Миртл подлетела поближе и заглянула мне в глаза. От неё повеяло смертельной стужей и я поежился.
— Ой, извини, — привидение виновато сложило ладошки на груди, — я не хотела тебя морозить! Просто... а ты не Том, нет? Тоже такой кра-а-а-сивый... Он мне точно так же очки чистил! — пояснила она. — Помогает только не очень, Гарри, ты уж извини. Надо было их перед смертью почистить, надо было...
— Кто чистил?!
— Том! Мы с ним вместе учились, он курсом старше. Умный-умный! Всегда такие интересные вещи говорил! Например, ты знаешь, что магия была всегда, только её украл кто-то могущественный, а потом вернул на землю вместе с какими-то книгами? Только там что-то напутали и однажды в книгу записали магла. Самого первого! А то, что репейчатый мох лучше любовного зелья, он помогает любить как взаправду? Но злые горные эльфы прячут его от нас? Знаешь?
Лицо девочки просто светилось счастьем. Миртл даже забыла, что она призрак, и ходила ногами по полу туалета взад и вперед, эмоционально жестикулируя и вспоминая, каково это — быть. Казалось, девчонка ожила, и вот-вот побежит на урок. Думаю, она пропустила очень много уроков...
— Том приходил сюда, рассказывал, как мне лучше разговаривать с мертвыми. После смерти я такая нервная стала, а врачи поблизости всё никак не умирали... — сокрушался призрак и качал головой. — А еще он учебники приносил, листал их для меня. Прямо там, где ты сидишь!
Я сидел на подоконнике и... нет, не думал — просто сидел и не думал ни о чем...
Миртл надоело со мной разговаривать, она опять скривилась и приготовилась плакать, отчего вполне себе миловидное лицо превратилось в смешную маску, а большие карие глаза перестали казаться живыми.
— А потом он перестал приходить, злым стал, ругаться начал... — она заохала и принялась вздыхать. — Ну, Гарри, я пошла. Только насовсем уходить я не хочу! Привидения не могут уйти... ну... туда. Они в другое место уходят, для плохих приведений. Там еще холоднее и ничего нет, только другие плох...
Глядя на укрытый инеем лес, я не дал Миртл договорить и нехотя прошептал:
— Spirit moneo mortis...
Заклятие Лорда, он продиктовал его мне среди прочих, но я прекрасно помню, как его красивый, словно тяжелый бархат голос дрогнул, споткнувшись именно на словах о том, что всякая душа ждет смерти. Миртл убил василиск, явно сам себя удивив, тварь эта ленивая до абсурда, и наверняка — случайно. Уверен, погибнуть должен был кто-то другой, а не тот, кому Риддл рассказывал о свойствах репейчатого моха горных эльфов!
Крестарж во мне — некое подобие любви или дружбы, которой больше нет. Её не оживить, ведь она не моя, чужая, и владельцу уже давно не нужная, как старая мебель, которую просто некуда было деть. Смерть девочки по его приказу — судьба, о которой говорил Лорд, та судьба, которую не сломить, будто она каленым железом в историю вписана. А то, что произошло сейчас — уже моя участь. Мне искренне жаль Плаксу Миртл, в астрале для призраков ей страдать не одну вечность, а столько, сколько их будет, если один мир исчезнет, появится другой, за ним третий... Ну, если все же одним словом — вечно. И тут не нужна душа, чтобы понять, на какие муки я её обрек. Но как иначе? Да никак, видимо, воевать с судьбой — дело напрасное. И Темный Лорд тому очень хороший пример...
Уставший, голодный и злой я передвигал ногами, считая шаги и ступеньки, и больше всего на свете желал закрыть глаза и заснуть. Заснуть так, чтобы ни одна проклятая мысль не проникла в мой сон. Ни одна!
За спиной послышался шорох, но не успел я обернуться, как он послышался впереди. Еще через секунду я увидел прямо перед моим носом чью-то широкую спину в слегка старомодной зеленой мантии Слизерина. Сейчас то они все черные, различие в цвете имеют лишь шарфы и плащи. Мантии цвета факультетского знамени одевают лишь самые смелые, те, кто хочет этим что-то сказать.
— Не слышали новость, молодой человек? — парень не оборачивался, просто шел вперед, а я а ним. — Все о ней только и говорят!
— Что, Дамблдор объявил о втором ужине? Или раннем завтраке? По-моему, «всех» может волновать только это...
— Да нет — Седрик умер!
Я остановился, но лишь на секунду. То к чему я себя готовил так долго — произошло, и шок был велик. Стать и просто постоять мне не позволили нервы, они звенели, как натянутые струны.
— Как?..
— Сел урок учить, в своей гостиной, и умер! Какая прелесть, не находишь? Такая легкая смерть! Всем бы такую!
Наконец я вышел из ступора и обратил внимание, что радоваться чужой смерти не принято даже среди учащихся старших курсов Слизерина. Нет, не запрещено, конечно, а просто не принято.
И пока я обдумывал вопросы морали, имеющей ко мне весьма отдаленное отношение, парень медленно обернулся и бросил себе через плечо:
— Гарри, ну что ты как чужой!
Молодой Том Риддл иронично улыбался и смотрел на меня ясными голубыми глазами.
— Все у нас с тобой хорошо, а если ты все же вспомнишь про чучело на скамейке, то всё будет просто отлично!
— Да чтоб её горгулья вместе с Невиллом... — зашипел мой уставший организм, развернул меня на месте и я, будто резвое кенгуру, поскакал вниз, перескакивая ступеньки и упрашивая лестницы двигаться поживее.
Если Люпин заметит, что кошка кабинет не покидала, может предположить, что я мог за ней возвращаться и услышать то, что слышать не должен был.
Остановившись перед дверьми кабинета отдышаться, я смахнул капли пота со лба и заставил себя пожалеть Седрика Диггори. Молодого, умного и сильного, на которого завтра наденут его парадный костюм с бабочкой и закопают. Он больше не получит ни единой оценки, не выпьет тыквенного сока, и не сможет никого спасти. Чжоу Чанг так и не узнает, как сильно ему нравилась, выйдет замуж за другого и родит ему много детей с глазами, так не похожими на большие и, если память мне не изменяет, добрые глаза Седрика. Еще немного и я начал бы представлять себе внуков Диггори, ведь несостоявшиеся дети меня не тронули. Так стараться пожалеть кого-то — невозможно! Но и не пожалеть — тоже, однако я ухитрился и не смог...
11.10.2011 Глава 17
Поздняя осень больше походила на середину лютой зимы. Все вокруг занесло колючим сухим снегом, похожим на плохо смолотую муку, но радости от него никакой. Снежки не лепятся и рассыпаются в руках, да и лепить то их не очень хочется. Холод стоит не только за стенами замка, но и в нем самом, а ветер так тоскливо завывает в его сырых стенах, что впору завыть самому. Из под мантий учащихся торчат рукава и вороты теплых свитеров, добавляя фигурам неуклюжести, а дороги от гостиных до кабинетов стали короче — все не просто идут в класс на урок, а бегут на него, лишь бы скорее миновать чересчур хорошо вентилируемые коридоры и согреться в отапливаемых помещениях. Вот уже неделю как отец лишился приятной возможности снимать балы за опоздание с непунктуальных студентов. Никто не опаздывает!
Однако в моей комнате стоит тропическая жара, и будь я более веселым человеком, то один другой шезлонг вместо кроватей, и она превратилась бы в настоящий пляж. Симус свыкся со мной и моим умением все делать лучше, чем кто-либо. Думаю, можно смело записать себе в заслуги заражение ирландца здоровым пофигизмом. Во втором ящике его тумбочки теперь хранятся вещи не одного, а сразу двух сезонов: шапка, куртка, вязаные панталоны, а также красные шорты и белая майка. По мере изменения климата в спальне, незаметно и тихо меняется одежда ирландца. Как раз вчера он написал письмо маме, в котором просил выслать ему вьетнамки, и еще попросил не спрашивать — зачем. Невилл и Дин не обладают терпением истинных горцев и возмущаются постоянно, тем не менее, за пределы помещения их возмущения не вышли ни разу. Я расту, и вместе со мной растет их опасение. Нравится ли мне такое положение дел, или плевать я хотел на этот страх — не знаю. В зеркале на прикроватной тумбочке я вижу тощего подростка с безгранично пустыми глазами. Наверное, они были такими всегда, но присмотреться к своему отражению повнимательнее я догадался только после похорон Седрика Диггори, единственного ребенка в семье и просто хорошего человека. Мне стало интересно — как же я на такое решился?!
На кладбище отправились лишь пуфендуйцы, но и прощания во дворе школы мне хватило с лихвой. Рыдали все: и девчонки всех без разбору факультетов, и Минерва, и Флитвик, и родители мальчишки, поддерживающие друг друга, чтобы не упасть на гроб сына и не вцепиться в него мертвой хваткой. Крышку гроба закрывать не стали и те, кто хотел, могли подойти к мертвецу и дотронуться пальцами до его лба, бормоча слова прощания. Первыми на этот скользкий путь, полный неловкости, ступили слизеринцы. Стройными парами, построенными в ряд, они как муравьи потянулись к Седрику. Достойно, с лицами являющими собой одну сплошную скорбь, они в считанные минуты выполнили свой общественный долг, развернулись и ушли. За ними подтянулось десятка два самых смелых пуффендуйцев, следом нехотя поковыляли остальные. Последними выступили преподаватели, немного растерянный директор и плачущий Хагрид. Я, понятное дело, подойти не захотел. Но особого уважения покойнику никто, кроме представителей змеиного факультета, так и не выказал. Большинство просто боялось трупов и до сих пор не понимало — а что, собственно, произошло? Он же вчера до вечера в библиотеке просидел!
Уверен, о причинах своей смерти хорошо осведомлен сам Седрик, да еще несколько персон, в число которых вхожу я. Остальным придется гадать долгие годы. Честное сердце не выдержало борьбы с тем, у кого его нет, и сдалось. Волдеморт теперь не совсем призрак, а я его наследник, хотя, по сути, наследовать то и нечего. Разве только упорство в достижении целей и просто нечеловеческую усидчивость. Первым минусом первого шага к его воплощению в нечто живое стала дурная привычка Риддла подглядывать из-за плеча и дышать в затылок.
«— Коряво! — излагал он свое недовольство, стоя у меня за спиной и мешая услышать хоть слово декана. — Ты можешь не зачитывать все слова, ты можешь их просто представить! Жаль, что данный женский экземпляр появился в школе уже после меня... — подросток сложил руки на груди и с долей мечтательного разочарования улыбнулся».
— Мистер Снейп! — завизжал только что упомянутый экземпляр. — Прекратите размахивать руками. У нас не урок полетов!
— Я муху отгоняю... — пробормотал я в свое оправдание.
«Муха» в виде невидимого остальным Лорда хмыкнула, пренебрежительно махнула рукой на Минерву и деловито пошла проверять практическое задание Драко. Нашептывая ему свое видение предмета, Риддл сводил приятеля с ума. Тот становился похож на поэта, с визитом к которому нагрянула чокнутая муза, комкал исписанные листки бумаги, грыз перо и вглядывался в потолок в поисках откровения, даже не догадываясь, кто учит его уму-разуму. Пора бы их уже лицом к лицу познакомить!
МакГонагалл всплеснула руками, довольная подвернувшейся возможностью меня уязвить. С некоторых пор ей надоело меня расхваливать, и понравилось потешаться.
— Неужели сын такого знаменитого отца не знает заклинания, способного отогнать муху? — еле заметно усмехнулась она, чуть скривив губы. — Вы поразили меня в самое сердце!
— Я другое знаю, но мне муху жалко... — ответил я тихо, но все сидевшие вокруг меня замерли. Казалось, шевелятся только их уши.
— Вы боитесь нанести ей моральную травму? — продолжала допытываться Минерва, не теряя своей знаменитой строгости. — Не бойтесь, мистер Снейп, не стоит.
В ту же секунду материализованная мною муха была мною же и уничтожена, немного подсушена, а после скинута с потолка прямо в центр учительского стола, на румяное и блестящее яблоко декана, явно предназначенное не для демонстрации чудес Трансфигурации, а для съедения.
— Ну раз вы настаиваете... — я пожал плечами. — Мухи тоже жить хотят, вообще-то!
Мои слова заставили Минерву открыть рот, переводить взгляд с яблока на меня и обратно, и удивляться тому, как запросто размахивание ученика руками на уроке может привести к обвинению в черствости и бесчеловечности самого учителя. Не смешка, ни улыбки в свою поддержку декан Грифиндора так и не увидела. Надо мной уже давно никто не шутит, кроме узкого круга лиц, ну просто не хотят.
С таким положением вещей не может смириться Ремус Люпин. Не знаю, кто он по профессии и есть она у него, но, похоже, мужчина всерьез взялся за жизнеописание несостоявшегося Гарри Поттера, и не стесняется интервьюировать не только грифиндорцев, но даже детей своих врагов. Не пойму, он верит в чудеса похлеще магических? Потому как приятель слова такого не знает — «правда».
— Малфой, останьтесь после урока. Мне необходимо... проверить вашу тетрадь, — сказал он, глядя в пыльный угол и смущаясь неизвестно чего. — Пожалуйста.
Драко не сразу поверил, что это к нему обращаются, но когда Гойл утвердительно затряс головой в ответ на вопрос в его глазах, обернулся и уставился на преподавателя, словно в первый раз видит.
— Подойдите, подойдите... А вы можете быть свободны. Не забудьте добыть гнома на следующее занятие, но только не садового, домашнего! — крикнул он слизеринцам вслед.
Оставшись наедине с выпученными глазами приятеля и им самим, Люпин попытался взять верх над юностью белобрысого наследника древнего рода.
— Ну что, молодой человек, поговорим?
Драко как воды в рот набрал. Скорее всего, это у него речь от удивления отняло.
Закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку стула, Люпин возвел глаза к потолку и развел руки в немом вопросе.
— Кто он?
Тут приятель всё же не выдержал и потерял самообладание:
— Чего?!
— Вы не боитесь своего друга? Того, которого все боятся. Нет? — тоном обеспокоенного дедушки спросил оборотень и резко наклонился к сидящему перед ним Драко. — Я тут подумал... — сказал он, — раз никто не знает, почему дрожит перед второкурсником, значит тот, кто его не боится, просто обязан знать, почему он его не боится. Верно?
— Э-э-э... А вы точно со мной поговорить хотели? — еще более обеспокоенно поинтересовался Драко. — Точно-точно со мной?
Ремус коротко кивнул, соглашаясь с его сомнениями.
— Ты не глупый мальчик, просто... Малфой. Им быть сложно, я понимаю. Но раз Гарри тебе друг, помоги ему! С ним творится что-то неладное, он сторонится всех, он смотрит на людей так... словно... словно... оглядывает. Безо всякого интереса! — закричал Люпин и вскочил. — Знаниям его отца я в детстве завидовал, это правда. Ты должен знать. Но знания сына меня... пугают!
Приятель бубнил себе под нос:
— Нет, точно не со мной, абсолютно точно не со мной...
— Он никогда не причинял тебе вреда? — не дожидаясь реакции вынужденного собеседника, оборотень продолжал. — Он встречается в твоем доме с друзьями твоего отца даже тогда, когда профессора Снейпа в замке нет, так ведь? Куда подевался призрак из туалета, в конце концов? Перевелся в другую школу посмертно?! И почему Невилл перестал со мной разговаривать? — выкрикивал Ремус вопросы, брызжа слюной в макушку приятеля, щедро сдобренную гелем для волос. — Сейчас ты мне не ответишь, ты преданный человек. Ты предан всем и всему, во всё веришь, но через год-два, если и тебе станет страшно, приходи ко мне. Я помогу, пойму и...
— Возможно.
Оборотень расплылся в счастливой улыбке и ободряюще хлопнул Драко по колену.
— Возможно, мне станет страшно, — подтвердил приятель, расправляя примятую мантию на ноге. — Только к вам я никогда не приду, ни к кому из вас... — взглянув на помрачневшего человека напротив, Драко убедился, что тот понял, о ком речь. — Даже если и захочу, я ведь Малфой, и тут вы правы, сэр.
Шагая к двери под аккомпанемент гнетущей тишины и невысказанных слов, Драко на мгновение остановился, застегивая портфель, и как бы между прочим спросил своего учителя по Защите, которой ему вовсе и не требовалось.
— А с чего вы взяли, что с ним что-то не так? — он удивленно пожал плечом. — Он всегда такой был!
Захлопнув за собой двери, приятель еще долго слышал тяжелые вздохи оборотня и его бормотание:
— Лили, Лили, Лили...
Ремус Люпин не худший друг, чем Драко Малфой, но кто я такой, чтобы восхищаться таким его качеством?
Дневник Тома Риддла, переставший быть оружием, но, понятное дело, не переставший быть крестаржем, нашел свое пристанище в зазеркалье, где теперь хранится не только лишь один философский камень. Интересно, отец и вправду доверил мне его сохранность тогда, год назад? Или он просто не до конца верил, что камень вообще может пригодиться? Если честно, не хочу знать ответ, он мне не нужен. Книжицу, победившую Седрика, мы с Хельгой выудили из недр пуфендуйских комнат с потерей её душевного спокойствия и моих некрепких нервов. Пришлось в очередной раз пить оборотное зелье и принимать облик препротивной Чжоу. Тем более учитывая тот факт, что кипение собственной кожи на тебе самом и так вещь неприятная, я пообещал себе, что после воплощения Темного Лорда в нормального Темного Лорда, а не подростка-заучку, больше никогда и никуда за его вещами ходить не буду. Найду себе кого-нибудь на роль верного пажа, выбор у меня есть, и немаленький.
Да тот же Рон, чем не верный? На прошлом занятии отец сказал Невиллу, чтобы тот брал пример с Уизли. Мол, рыжий тоже не знает состав болеутоляющего зелья, но стоит над котлом с такой умной миной, что в это просто не верится. В принципе, такое признание отца способности мальчишки хотя бы выглядеть умным — настоящая победа, однако одержал её не совсем Рон, скорее его младшая сестра. Девочка устала каждый вечер после ужина решать глобальную проблему — бежать наверх или вниз? Переживет Миллисента один вечер без неё, и не забудет ли Драко рассказать ей завтра то, что сегодня расскажет другим, когда её — о ужас! — не будет рядом? А книжки? Ей же надо делать домашнее задание, но все её тетрадки наверху! И если она вернется в башню, как сможет незаметно ускользнуть от близнецов, охраняющих её грифиндорский дух от посяганий духа Салазара? Я не раз наблюдал её метания на выходе из Большого Зала из стороны в сторону и растерянность на обычно решительном личике. Каркаров не принял дамблдоровский переводной лист Джиневры Уизли из школы чародейства Хогвартс в школу чародейства Дурмстранг по причине отсутствия причин, по которым он мог бы её принять. Дублировав свой отказ во все инстанции и лично семейству учащейся, директор северного учебного заведения, не менее известного и уважаемого, чем заведение Альбуса, поставил своего коллегу на положенное ему место, выполнил мою маленькую просьбу и забыл о всех Уизли вместе взятых.
Однако кануть в небытие этому факту не дал Малфой, чему немало поспособствовал я. Родители не рассказали дочери о своих планах, не рассказал даже Рон и слизеринцы, которых он сам об этом попросил. Но что мне стоило убедить Драко в необходимости открыть глаза Джинни на такую несправедливость по отношению к ней и прямо вопиющее неуважение? Характер младшей Уизли не из легких, она как паровоз — сметает все на своем пути и не оглядывается. Джинни тоже может быть верной, и мне явно следует это запомнить...
Папа трогательно прижал собственный конспект к груди, и одними глазами отслеживал перебежки возмущенного рыжего пятна по его кабинету.
— Я вам сказала, я буду учиться у вас! — в десятый раз повторила Джинни, хотя с ней никто не спорил и после первого. — Не хочу быть грифиндоркой, не хочу!
Я как раз помогал отцу сортировать сухой порошок полыни по кулечкам, когда с грохотом распахнувшиеся двери и ворвавшийся вместе с девчонкой и ею же созданный сквозняк пустили все мои старания книзлу под хвост. Джинни одарила меня мимолетным взглядом, признавая мое существование, но не свою вину, и принялась излагать суть своих претензий к родителям. Я же внимательно слушал, ползая под партой, приспособленной для приготовления ингредиентов, и нарочно медленно тыкал палочкой в рассыпавшуюся траву.
— А теперь они хотят закинуть меня в Шамбратон, представляете?! — пылала она праведным гневом. — Я и... эти... эти... мадмуазельки! Представляете?! Как они могут!
Отец не перебивал это непосредственное красноречие, пытаясь в срочном порядке отыскать в себе преподавателя. Нечасто в истории к декану факультета Салазара Слизерина прибегают жаловаться на жизнь юные последовательницы гордого Годрика. По крайней мере, в истории школы Хогвартс об этом нет ни единого упоминания начиная с того момента, как в ней была начертана первая строчка.
И отловив пропажу в бездонных глубинах своего разума, он глубокомысленно изрек:
— Ужасно... — и, наконец, оторвал от себя журнал, со вздохом отложив его в сторону. — Присаживайтесь, мисс Уизли. Гарри, убери свою сумку с кресла!
Джинни не стала дожидаться, пока я разогну длинное туловище и все так же непосредственно швырнула рюкзак в мою сторону, чуть не сбив меня с ног. Папа закашлялся, скрыв тем самым кривую ухмылку, а Уизли, как ни в чем ни бывало, забралась в освобожденное кресло, свесила с него недостающие до земли ноги и замолкла, пригорюнившись. Складывалось ощущение, что Джинни была просто уверенна, что декан Снейп во первых — не кусается, во вторых — все понимает. А как иначе? Ужаснее её родителей никого на свете нет! Настал мой черед ухмыляться но, не желая получить по лбу чем-нибудь более весомым, чем рюкзак, я поспешил залезть обратно в убежище — под стол.
— Понимаете... — отец вовсю пытался скрыть свое удовлетворение от факта передислокации еще одного Уизли в его лагерь. — Ваши родители относятся к моему факультету и ко мне в частности неодобрительно, что является существенной преградой вашему желанию примкнуть к компании своих друзей и брата, но если директор подпишет приказ... — он вскинул брови и покачал головой, выразив свою неуверенность в таком безрассудстве Альбуса. — Однако подать заявление должны родители ребенка, если только...
— Да? — девчонка смотрела на своего учителя, как пленный воин на воина армии освободителей. — Если только что?!
— Если только вы его не убедите лично. Правило устное, что известно лишь нам обоим... Да и ваш энтузиазм так заразителен...
— Сейчас! — девчонка подпрыгнула и рванула к выходу, и я еле успел спасти себя от участи бесконечного наполнения мешочков, накрыв их всем телом.
Папа ошарашено смотрел в пустой проем двери, постукивал косточкой пальца по столешнице и пытался прийти в себя от шока после общения с той, кто его совсем не боится. Декан Снейп к такому не привык, как несложно догадаться. При всем при том, полностью совладать с переполнявшими его эмоциями отец банально не успел.
В помещение во второй раз за день ворвалась представительница когда-то дружного семейства Уизли.
— Убедила! — заорала она во все горло.
Размахивая листочком с заветной подписью перед носом своего нового декана, Джинни была так неподдельно счастлива, так светилась, будто у неё внутри кто свечку зажег! Её аккуратный носик с веснушками смешно морщился от широкой улыбки, и мы с отцом уставились на него, словно по ту сторону жизни смотрели. Что-то мне подсказывало — ни я, ни Северус Снейп, никогда не были и не будут такими счастливыми, как она сейчас — мы уже не сможем.
Какой мотив заставил Альбуса Дамблдора предать Молли и Артура Уизли? Какая причина позволила ему подписать ту бумажку? Неужели его совесть смолчала? Директор не может не понимать, солнечной девчонке не быть счастливой в темных подземельях, никогда. Она умнее брата, и сильнее, и лучше. Зря отец доволен, зря Джинни светится, и зря я мучаюсь этим вопросом. Как раз мне такой поворот событий на руку, чем ближе Уизли к Драко, тем удобнее ими управлять мне. Хочет Джинни испытать судьбу — да пожалуйста!
Рон долго и нудно пересказывал, что именно произошло в его доме после того, как туда прибыла Джинни. Хотя, нудно было только мне. Рыжий старался всех смешить, копировал заботливые интонации матери и вел себя как... придурок. Чему он радуется? Тому, что мы с Драко семью его в пух и прах разбили? Ладно я, но он то чего... Какая-то горечь не позволяла мне радоваться вместе со всеми, в первый раз я её почувствовал, когда тащил чемодан Джинни вниз, сама она за ним идти не захотела. За процессом наблюдал весь Хогвартс, а близнецы шли за мной до самого входа в подземелье, и остановились только перед зияющей чернотой, куда я смело шагнул, делая вид, что вовсе их и не вижу. Мало ли кто чуть не плача за мной ходит? Подумаешь!
— Гарри... — жалобно протянул один из них, прежде до хрипа накричавшись и обрушив на мою несчастную голову все известные ему проклятия, на которые я ни разу так и не ответил. Вину свою чувствовал, что ли... — Там холодно?
— Холодно! — буркнул я и скрылся из виду.
Джинни понимала, что натворила, несомненно, но не понимала, почему все вокруг твердят, что декан Слизерина — бездушное чудовище, а её профессор по Защите от Темных искусств нервно меряет шагами её комнату! У него своей нет?! Возмущение ребенка словами и поведением родителей, убитых известием, которого они, в общем-то, ждали, вылилось в такой разговор:
«— Он хороший!
Артур схватился за голову и отбежал к окну, откуда раздался его сдавленный стон.
— Джинни, девочка, он бывший Пожиратель... — лепетала несчастная мать.
— Он крестный папа Драко!
Этот аргумент был призван убедить глупую маму, что декан Снейп не может быть плохим, ну никак. Немного подумав, она гораздо менее уверенно, но добавила:
— И просто папа Гарри...
После этих слов застонали уже все: и Перси, и Билл, и Люпин, издавший самый громкий звук, к слову.
— Он одаренный зельевар! Это все знают!
Миссис Уизли заплакала.
— Он помогает ребятам учить историю магии!
Билл облокотился о косяк и непрочно прибитая деревяшка треснула.
— В Слизерине учатся умные дети! — продолжала упорствовать Джинни.
Перси не смолчал:
— Возможно и так, но только те, кого шляпа выбрала. И судя по твоему братцу и хорьку, не всегда это правило срабат...
— Перси, а в лоб? — поинтересовался и его братец тоже, тем самым оборвав данную ветвь беседы.
— Джинни, давай порвем бумагу, ты же хорошая девочка, послушай меня... — увещевала Молли дочку.
— Ну мам, отстань от неё! Может, она за мной скучает?! — заныл Рон.
— А ты вообще молчи! — рявкнула любящая мать и попыталась фартуком отогнать сына от дочери. — Всё из-за тебя!
Но Рон покидать Джинни не собирался и от тряпки легко увернулся.
— Это как, круглосуточно на тебя смотрит и скучает? — спросил Билл. — Фред рассказывал, как ты её к себе зазываешь после каждого урока!
— Нет... я обязательно добьюсь твоего перевода в другую школу... — вслух размышляла Молли, сидя на краешке кровати и обреченно качая головой. — Добьюсь!
Джинни осточертело происходящее, он топнула ножкой и развернулась, готовая уйти, не попрощавшись.
— Не добьетесь! — победно заявила она, тряхнула рыжей копной волос и нетерпеливым жестом позвала за собой Рона. — Мне вчера дядя Люциус пообещал, что не добьетесь. И профессор Снейп пообещал, и Гарри, и даже Драко! А еще мама Грэгори работает в Министерстве!
— Люциус Малфой тебе не дядя! — женщина продолжала всхлипывать и вытирать слезы тем самым фартуком, который комкала в руках уже целый час. — Как ты можешь такое говорить, Джинни, детка...
— Ремус, ну ты то хоть скажи! — наконец заговорил Артур.
Люпин уже минут десять как перестал ходить туда-сюда, встал в углу возле запотевшего окна, и невидящим взором смотрел сквозь стекло — на голые деревья и неприветливые серые тучи.
— Холодно... — он передернул плечами и попытался запахнуть поплотнее тонкую холщовую куртку, давно утратившую свой изначальный цвет и вид.
— Ремус!
— Что Ремус, Артур, что Ремус... Десять баллов Гарри Снейпу!
— Да какие десять, тут и тысячи мало будет... — пробормотал расстроенный Перси и смахнул пылинку с прикроватной тумбочки сестры. — Скоро дом в зеленый перекрашивать придется!
— Молли? — с надеждой спросил оборотень, словно вспомнил что-то давно забытое, и даже подался вперед всем телом. — Ты Гарри поздравляла с праздниками там, или днем рождения? Когда-нибудь, раньше?
Женщина отвернулась и попыталась погладить дочку по волосам, но её рука нащупала лишь пустоту — строптивая слизеринка шагнула в сторону.
— Нет, Ремус, не поздравляла...
— И я — нет.
— Это не причина так с нами поступать!
— Ну да, конечно, не причина... — голосом, полным сомнения и непонимания ответил оборотень и вновь забился в угол, слившись с его темнотой».
Хлопнула дверь, за которой скрылись младшие дети, и в комнате повисла тишина.
Оборотень чутко уловил повод, благодаря которому моя совесть перед Уизли чиста — они мне никто. Лучшие друзья и соратники матери, те, с кем она делилась сокровенным, с кем боролась плечом к плечу, в чьем доме пила горячий чай с молоком и думала, что уж эта дружба точно навсегда — они знать не желали её сына. Ленились аппарировать к калитке его дома и стеснялись в неё постучать. А если бы у меня не было терпеливой тетки, в ужасности которой они не сомневались долгие годы, потому как она уж очень обычный и совсем не идеальный магл? Про которого Лили по молодости и глупости никогда слова хорошего не сказала, чем обидела на всю жизнь. А если бы не было Малфоев, учивших меня правильно пользоваться сначала столовым прибором, потом метлой, а затем и каминной сетью? А мой отец, до смерти уставший от плена своих несбывшихся желаний и сына без души, вернуть которую он не может, как бы не хотел? Если бы не было его?! Нет, всё это не причина, они правы, причина записана где-то там, куда никто из живых заглянуть не в силах. Однако, чем не повод?
Неподаренные конфеты, недополученное внимание, нерозданные подзатыльники, неотпразднованные праздники за одним столом и несделанные фотографии с виновником торжества в его центре — и жизнь меняет вектор. Мне не обидно, необходимость всего вышеперечисленного для взращивания правильной, в понимании Уизли, личности — это то, что я понимаю умом, а не сердцем. Ничего этого не было ни у Риддла, ни у отца, ни у меня... Вот как ни крути, а вырисовывается закономерность!
Не знаю, было ли счастье в жизни Беллатрикс Блэк, моей приемной матери по воле случая, да и ни к чему мне лишние знания. Мне бы инструкцию к анубисам с магического древнегреческого понять! Я уж не говорю — перевести, умалчиваю, так сказать. Переводом Волдеморт занимался, вставляя помеж переведенных древних строчек крепкие словечки современного английского. Ну а что? У меня почтальон скоро скончается, дорогостоящий, уникальный и полезный! Правда, страдающий именно от этой своей уникальности и чужого безумия. Белла писала мне письма, много писем. Часто в них не было ничего, кроме жирной точки вверху страницы — она ставила карандаш, давила на него, но не знала, как описать тот мир и мысли, что живут в её голове. Иногда женщина вполне осознанно и с интересом интересовалась, по какой такой причине моя птица к ней летает чуть ли не каждый день? Букля тоже бы не отказалась с этой причиной ознакомиться, ведь больной разум Беллы её побеждал. Со мной ведьма связывала все свои надежды на будущее и само существование будущего, оттого желание что-то мне сказать, чем-то поделиться, знать, что я где-то там и помню её жертву, которая и вправду дорогого ей стоила, пересиливало саму магию! Лестрейндж не осознавала, как я сильно ей нужен, а птица — знала и летела, превозмогая усталость и леденящие ветра. Всякий раз, получая очередную серую бумажку, пахнущую сыростью и чужой болью, я дрожал от страха. Там, в крепости посреди и так непреступного океана томятся многие, кому я должен свободу. Однако каждая капля крови во мне вскипала, а дыхание замирало, как только я думал об одной единственной свободе — свободе Беллатрикс. Магическая связь матери и сына между нами крепла, становилась ощутимее, нити теперь не просто нас соединяли, они опутывали! Если мы сможем, и жадная до жизни красавица когда-нибудь покинет застенки Азкабана, то останется со мной навсегда, не даст себя покинуть, ни за что. Это во мне не загубленный дар предвидения проснулся, а проведенный Беллой обряд слияния крови. Вот не могут же маги перенять у маглов хорошую традицию усыновления, заверяет которое обычная такая подпись шариковой ручкой! Обязательно нужно жизни соединять! Хотя, конечно, именно кровь Беллы и удержала меня в магическом мире, и этот долг обычной оплате не подлежит...
* * *
— Гарри, ты не можешь не пойти! — надрывался Симус, все еще не отходя от доски объявлений. — Дуэльный клуб открывается сегодня! И как нельзя кстати!
— Он хочет отомстить чудовищу, убившему Колина... — одними губами прошептала мне Гермиона, выглядывая из-за спины ирландца.
Смерть маленького проныры Колини Криви осталась ну уж слишком незамеченной, словно её кто-то попытался стереть из истории. Ни прощания, ни объявлений, ни общешкольного горя!
«Вы знаете, на прошлой неделе убили первокурсника!»
«Какого первокурсника?»
«Ну того, с фотоаппаратом. Он еще Снейпа пытался фотографировать, пока тот ему линзы в воду не превратил. Слышали?»
«Еще бы не превратил, профессора фотографировать... на уроке небось баловался!»
«Да не профессора! Младшего!»
«Ужас! Убили Гарри Снейпа?!
«Да не убили, фотографировали!»
«Кто фотографировал?»
«Тот, кого подземное чудовище убило!»
«Ужас! А кого оно убило, говорите?»
Слава Мерлину, Риддл просветил меня, что это директор обеспокоился спокойствием неокрепших детских душ и немного смягчил ужас от этого известия, а то я собрался идти на кладбище с букетом наперевес и проверять наличие могилы. Не все, конечно, поддались столь благостным посылам Альбуса. Люпин так вообще напился и пошел с инспекцией в подземелья, высказывать отцу все свои подозрения в лицо. Заблудился, разумеется, был выдворен обратно в свет крепышом Касусом, опозорен его рассудительной речью о пользе здорового образа жизни, и объявился вот только сейчас. Уж никогда бы не подумал, что дуэли — конек Ремуса. Разве только если клыками пользоваться...
— А я говорю — пойдешь! Как ты можешь не пойти?!
— Скажу своим ногам — не идите, случится чудо, и они не пойдут! — заорал я.
Симус в долгу не остался и с обидой в голосе заорал в ответ:
— Ты же герой!
Что-то я, конечно, хотел ответить, только этим чем-то мне пришлось подавиться. Возразить и сказать, что мол, героем я только зовусь, да и добрая половина школы уж давно стерла из памяти этот прискорбный для них факт — нельзя.
— Скажи еще, что не помнишь, как Самого-Того-Кого-Нельзя-Называть два раза одолел! А дуэлей боишься, так что ли? — возмущался мальчишка, вне себя от ярости. — Ты нам нужен!
— Да, Гарри, нужен... — поддакнула ему Гермиона, посчитав своим долгом согласиться с такой благородной постановкой вопроса.
Да чтоб вы все... папу сегодня встретили!
* * *
— Интересно, кто будет помощником тренера? — сказала Гермиона, продираясь сквозь галдящую толпу поближе к подмосткам. — Может, Флитвик? Говорят, в молодости он был чемпионом по дуэлям на волшебных палочках.
— Да, было бы… — начал Симус и осекся, огорченно махнув рукой: на подмостки вышел Люпин в старых джинсах и таком же свитере, сопровождаемый не абы кем, а отцом в черном будничном одеянии, под стать настроению. Сжатые губы, нахмуренный лоб и напряженные руки с закатанными по локоть рукавами, готовые хоть прямо сейчас научить желающих обращению с Авадой. Ну, если они успеют обучиться, конечно.
Зачитав краткую приветственную речь и представив всем своего и без того известного коллегу, он понимающе подмигнул, соглашаясь с тем, что личность рядом с ним и впрямь интересная. Мне стало противно, Ремус Люпин так сильно старается всем нравиться, что все больше становится похож на клоуна, того, который тщетно пытается всех развеселить нарисованным смехом на лице. Фальшивит, одним словом! Однако, опять никто не отреагировал на якобы шутку преподавателя. Для них это мелочь — не засмеяться раз или два в неделю, когда кто-то из Снейпов рядом и шутят именно над ним. Ну, на всякий случай. Оборотень же все происходящее воспринимает, как вселенскую победу зла над добром и становится сам не свой, что обычно грозит мне десятью вопросами по предмету, внеочередным тестом или дополнительным занятием для отстающих, на котором еще неизвестно, кто кого учит. Хотя, почему неизвестно? Это я всем объясняю, как это у меня получилось отразить русалочье проклятие одновременно с Эксперилиамусом! На этих занятиях, где главный персонаж я и всё для меня, Люпин пытается неумело проникнуть в мой разум и разгадать мою загадку. Нет, несколько особенностей, таких как отсутствие врожденной человечности и наличие лишь приобретенной, да Темный Лорд в душе и комнате седьмого этажа — некая тайна, не спорю. Но основа то — книги. Почему все считают, что если что-то дано, то с неба упало? Все, что есть у кого-то, можно взять и для себя!
Пока я размышлял, Ремус успел пальнуть в отца Ступефаем, тот пальнул в ответ, лениво взмахнув палочкой, и сгусток магии декана Снейпа встретился со своим собратом профессора, победив его в равной борьбе. Внутреннее спокойствие и хладнокровие — залог успеха всех боевых заклятий, как это ни противоречит самой их сути. Оборотень не был размазан по стенке, все же его магические навыки вполне добротны, но вот упасть — упал. Пожав руку противнику, хотя тот её и не думал её ему подавать, мужчина передумал демонстрировать всё, на что способен и принялся составлять пары для дуэлей, выбирая дуэлянтов из присутствующих в зале школьников. Выбор моего противника совпал с выбором судьбы и удивления у меня не вызвал. Ну кто еще, как не Невилл? Кто?! Не имею ни малейшего понятия, каков был хитрый план, но он явно провалился. Моё заклятие разоружения выбило палочку из рук пухлого вместе с суставом. Я даже губу прикусил, представив, как ему сейчас больно. Тем не менее Невилл не заплакал, а мужественно поплелся выковыривать половинки бывшего магического атрибута из забрала стоящих в углу доспехов средневекового рыцаря. И пока оно, забрало, гремело, все молчали и сочувствовали. Долгопупс кривился, ведь одна его рука висела, как тряпочка, но не сдавался, злющим взглядом отгоняя кружащую вокруг него Гермиону — тоже гордый, оказывается. Мальчишка еще раз убедился, что я не кладезь добра и света, хотя никогда в этом и не сомневался, отец с видом мудрого старшего брата взирал на погрустневшего Ремуса, а я зевал, ведь перед глазами то и дело всплывал перечень древних непростительных заклятий. Мне предстояло их выучить, потакая неуемному желанию Риддла обучать свою жертву, пока та не заблещет гениальностью, как надраенный чайник. И это только список, молчу о практической стороне занятия.
— Невилл не виноват! — сладким голосом заявил Драко на весь зал и картинка с пергаментом лопнула, как мыльный пузырь, а сам я завертелся на месте в поисках говорившего. — Нет, ну что вы на меня так смотрите! Джинни, стань сюда, пожалуйста, а то меня не видно... да, не виноват! — приятель повторил, а окружившие его слизеринцы пооткрывали рты от изумления. — Разве человек в ответе за интеллектуальные способности, переданные ему родителями? А вы знаете, где сейчас его родители?! Сейчас я расскажу...
— А-а-а! — взревел пухлый, нагнулся и словно бык двинулся в самую гущу представителей зеленого факультета, ему только рогов для полноты картины не хватало.
Девчонки завизжали, Драко замолчал, отец заскрипел зубами и отвернулся, а Ремус схватил двуногий таран за шкирку и заорал:
— Драко Малфой, Симус Финниган — на помостки! Живо!
Я забеспокоился за приятеля, Симус — совесть и кулаки факультета, легче сразу заавадится, чем сказать плохое слово в адрес краснознаменных в его присутствии. Да и самое простое заклинание из уст ирландца способно сразить наповал, даже если изначально планировался букет ромашек и бантик. Он не специально такой опасный, конечно, но...
— Экспеллириамус! — спокойно сказал Драко, поклонившись на старинный манер и отставив одну ногу чуть назад.
Раздались охи и вздохи романтичных натур, а за ним:
— Экспеллириамус! — произнесенный раскрасневшимся от сдерживаемой злости Симусом.
Ирландец, понятное дело, был успешно и ожидаемо лишен волшебной палочки, а Драко, так же ожидаемо — победил. Гермиона расстроилась и предпочла отвести Невилла к мадам Помфри, что пора было сделать уже давно, а виновник её печали — Малфой, повернулся к Финнигану спиной и принялся изящно раскланиваться во все стороны, насмехаясь над ирландцем и его попытками уговорить Миллисенту подать ему палочку, упавшую к её ногам. Момент, когда ему это всё же удалось — все пропустили. Уж больно Драко был забавен в ту минуту, и пока на него в немом восторге пялились девчонки, я пялился на них, не совсем понимая причины, по которым пялятся они!
— Экспеллириамус! — заорал ирландец во второй раз. — Змеюка ты подколодная!
Первую часть вопля, а это был именно вопль, а не заклинание, вселенная в расчет не взяла. А, может, она тоже залюбовалась малолетним красавчиком? Не знаю, кто там и кем любовался, но палочка Симуса произвела на свет не просто змею, а змею магическую и ядовитую — серебряную кобру. Секунды решают все, и пока вздох ужаса только начал свой полет над головами пораженных школьников, а учителя только-только соизволили обернуться на крик, кобра уже готова была совершить свой смертельный полет. И пусть не заклятием Разоружения, а молниеносным ядом, но мой единственный друг был бы побежден на веки вечные, и больше никогда бы не смог меня отчитать за мое глупое поведение, стоя у зеркала и прилизывая вонючим гелем свои довольно красивые белоснежные волосы. Меня бы никто и никогда не простил — ни крестный отец Драко, ни настоящий, ни Джинни, ни Грэгори, никто...
— Замри, тварь! — зашипел я, и с каждым звуком лица присутствующих вытягивались и бледнели. — Не смей его трогать, это я тебе говорю! Я! Растворись!
Спустя мгновения у ног Драко больше не было никакой змеи, лишь маленькая лужица серебряной жидкости, похожей на ртуть. А у Ремуса Люпига больше не было сомнений, никаких, он получил свое личное доказательство, и пусть на деле оно ничего не доказывает — ему всё равно.
— Парселтанг... — прошептал он. — Парселтанг...
23.10.2011 Глава 18. Часть 1
Он смотрел на меня так, словно сам на себя Силенцио наложил. Мне удалось даже услышать несколько звуков, похожих на мычание. Про себя Волдеморт явно проговаривал всё четко, однако меня старался не ругать и сдерживался, не потому что добрый, а потому что знает — бесполезно. Он сидел с противоположного края дивана, прозрачный как призрак, но качал головой, как самый что ни на есть живой и очень недовольный родитель. Открытую ладонь он поднес к лицу и задумчиво водил ею по переливающейся перламутром коже щеки, как шахматист, обдумывающий очередной решающий ход. Этот молодой человек устал, его глаза помутнели, волосы, казалось, утратили свой цвет и самую малость, но посерели. Разочарование может сломить любого, а Риддл разочаровался. Ненадолго, на чуть-чуть, но я еще раз убедился — все, что мыслит на этой планете, живое. Лорд не превратился в человека, а по-другому и быть не могло, и лишь только сейчас увидел, какой нереальный путь ему необходимо преодолеть, чтобы вернуть самого себя. На этом пути нет ни начала, ни конца, ни удобных диванов, ни друзей, ни тела, способного радоваться солнцу и дрожать от стужи — ничего и никого, кроме врагов.
Интересно, хотел он хоть когда-нибудь дать задний ход? Купить дом, наподобие Малфой-мэнора, и заняться в нем обожаемым искусством древней магии, распространением своих идей в среде единомышленников, или еще чем-нибудь, чего душа бы пожелала? Но вместе с тем выходить на улицы и здороваться с кем-нибудь? Пить кофе в Косом-переулке из маленькой белой чашечки, наслаждаясь испуганным шепотком школьниц за спиной, узнавших в красивом незнакомце известного оппозиционера власти? И правда ли убийство той, кого убивать он не хотел — не его выбор, а... чей-то еще?
— Марта... — прошелестел безжизненный голос.
— А?
— Её звали Марта, Гарри. Она была внимательной, умела слушать.
— Это... плохо... — я замялся. — Ну, что я её отправил... туда?
Риддл встрепенулся, сел ровно и тоном, не терпящим возражений, заговорил:
— Ты прекрати меня радовать подобными вопросами и действиями! Что за тяга такая — всех жалеть? Ты же врешь, тебе никого не жаль!
— Вру... — согласился я с очевидным. — Просто хочется попробовать, как это!
— Не изводи себя, маленький еще философией маяться... — строго пробурчал он. — У меня от твоих мыслей — бессонница!
— Вы же не спите!
— Это не я не сплю, это ты много думаешь!
— Не смешной юмор...
— Что ты сказал?!
Я возопил, пытаясь заглушить собственную дерзость:
— Так плохо или не плохо?! Плак... Марта эта ваша, как ей там?
Риддл поморщился и почесал ухо.
— Я не живой, а не глухой... — тихо возмутился он. — Да какая мне разница, как ей там? Она погибла слишком много лет назад, чтобы я её помнил. Ты все правильно сделал, не терзайся грифиндорским духом... и не ори больше! Ясно тебе?!
— Ясно...
Под шум прибоя мы замолкли на минуту, ленясь произносить ненужные слова, ведь ими все равно не сказать, как нам сложно.
— Вам нравилась Марта, нравилась...— во мне взыграло неудовлетворенное любопытство, и я нарушил такое единогласное молчание. — И крестарж во мне — это любовь!
Прекрасно знаю, что пафос мною произнесенного, как и смысл, не имеет ничего общего со скучной реальностью, но попробовать стоило.
Риддл, развалившийся на диване, открыл один глаз и послушно кивнул, соглашаясь с моим мнением.
— Да?
— Да!
— Выходит это не мой! — рявкнул он совсем не так кротко, как выглядел. — Ищи владельца!
Так как я и сам уже успел поразиться собственной глупости, то и возражать не стал, дабы в поиски не пускаться.
— Тебе к Трелони когда? — спросил Риддл.
— Через час! — с вызовом ответил я, не собираясь уходить, не задав хотя бы часть заготовленных вопросов.
— Какое неудобное расписание, так много окон... — посетовал Темный Лорд.
Набрав в легкие побольше воздуха и решительности, я совсем не решительно пропищал, пытаясь выглядеть маленьким и несмышленым, ведь именно такие несмышленыши могут задать подобный вопрос великому и могучему злу, не будучи им стерты с лица земли.
— А вы дружили когда-нибудь?
Лорд поднялся, хрустнул пальцами, и с озабоченным видом принялся шарить руками по дивану в поисках необходимой ему вещи. Мне даже пришлось поелозить по подушкам, чтобы не мешать!
— Э-э-э... а что вы ищите?
— Анкету Гарри, ты явно меня анкетируешь...— вздохнул он и вновь присел, но на этот раз на самый край дивана. — Мне это не нравится, не вызывает положительных эмоций, неужели ты совсем не боишься?!
Риддл представляет важность этого вопроса для меня, и честно отвечать не хочет, тянет время. Но как можно что-то скрыть от части самого себя?
— А... вы... дружили... с кем-нибудь? — повторил я, не сдавая позиций.
Риддл прищурился и посмотрел на меня внимательнее, словно начал сомневаться в моей адекватности.
— Дружил! — наконец ответил он. — Доволен?!
— Дамблдор рассказывал, что вас в детстве все боялись и вы ни с кем не водились...
Я зажмурился, вспоминая, можно ли пальнуть Авадой без помощи палочки, будучи хоть уже и абсолютно свободным, но призраком?
— Гарри, довольно придуриваться, возвращайся в собственный возраст, разрешаю.
Последовав его совету и расправив плечи, я нормальным голосом задал нормальный вопрос:
— Ну?
Вот на него последовал обстоятельный ответ и несколько крайне раздраженных вздохов:
— Откуда Альбусу знать, как я жил до него? Он меня не спрашивал, дружу я с кем-нибудь, не дружу... Вначале его нисколько не занимала личность скучного студента, затем — не вписывалось в его историю! — стиснув зубы от одного упоминания имени директора, Волдеморт продолжил: — Был Джастин, та еще заноза, похлеще меня. Умер в глубокой старости, на мягких подушках и в окружении своей противной семейки. Был Кларк, клоун и дурачок. Мы не дружили, но он всех любил, всех прощал, даже меня и Джастина. Говорю же — дурачок. Убит грабителем в подворотне у мусорных баков, еще в начале пятидесятых. Его я хоронил, больше желающих не нашлось. Перед смертью эта ходячая добродетель выиграла в карты много денег, за что и поплатилась. Мимолетный успех губит, Гарри, постоянный — дарует настоящую жизнь...
— Грабителя поймали?
— Конечно, нет! — Риддл пожал плечом. — Позволил бы я такому случиться... Он умер в глубокой старости и в окружении своей противной семейки, как уже было сказано. Все маглы противные, разве только я тогда этого не понимал... Что рот открыл, мальчик? Не каждый враг может стать тебе другом, зато каждый друг способен стать врагом... Подумай на досуге, спаситель ты малфоевский!
Хохот Риддла сотрясал воздух несколько минут, в уголках его глаз выступили слезы, но он их не смахивал — наслаждался весельем уже не Том, а настоящий Темный Лорд...
— Знаешь, как погиб Салазар?
Как обычно, мой ответ его не сильно интересовал, масштаб знаний у нас несколько разный, но я по привычке послушно отрапортовал:
— Профессор Бинс говорил, что его ужалила прирученная им змея, а знак факультета — дань его смерти.
— Почти... Хотя нет — совсем не так. Те непростительные, что мы учим... ты учишь?!
— Учу я! Учу! — меня всего перекосило об одном воспоминании о заданиях Риддла и Гермионе, в свою очередь начавшей подозрительно коситься на мои пустые тетради, в которых вроде бы ничего и не написано, а с каждым днем они всё толще и толще. — По Непростительным немного осталось...
— Так вот, — Риддл успокоился и продолжил, — большая половина из них создана великим Салазаром. Любой, кто привнесет в этот мир новое заклинание, ставит на нем свою магическую подпись, как художник на картине, и оно никогда — слышишь меня? — никогда не причинит ему вреда, не подействует. И знаешь, кто автор нашей милой Авады?
— Салазар...
— Именно! А знаешь, как Салазар умер, и почему главная гордость Грифиндора — пресловутая храбрость?
— Нет...
Волдеморт наклонился ко мне и зашептал в ухо, явно получая удовольствие от того, что говорит.
— Нож в сердце, Гарри. Говорят, он вошел в его плоть по самую рукоять... А чей был нож? А Годрика! Слава его храбрости, прокравшейся сквозь века, великая слава...
* * *
Засунув руки в карманы, я брел по коридорам Хогвартса, замученный мыслями и размышлениями. Голова гудела, руки дрожали, меня бил озноб. Виной всему не простуда, которой уважающие себя маги просто не болеют, а именно этот гул в голове. Видно, Лорд прав и я действительно много думаю. Много думаю о том, как бы мне что-то почувствовать, но такая замена эмоциям — поддельная, а не настоящая, жизнь. Иногда уставший организм просто хочет привалиться к стеночке и стать невидимым, или пробить кулаком стену... или вырвать директору бороду... или закричать от ярости и обиды или... убить кого-то. С каждым днем я становлюсь все раздражительнее, дерзко отвечаю отцу и Лорду, и сжимаю кулаки, чтобы не надерзить еще сильнее. Как бы я не старался, но заглядывая утром в зеркало, всё еще вижу там недоброго человека, которому никто не хочет помочь стать другим, ведь сам он просто не может! Вчера Эрни МакМиллан на уроке Травологии передал мне корзинку с прыгающими поганками, но поставил её на стол со стуком и пренебрежительно толкнул в мою сторону. Еще недавно он и знать не знал, что такое парселтанг, а теперь корчит из себя возможную жертву и воротит свой толстый нос от моей змеиной персоны.
После занятия ко мне подбежала обеспокоенная профессор Стебль и схватила за руки, открыв мои ладони и поднеся их поближе к своему лицу.
— Гарри? Ты поранился?! Почему сразу не сказал, думаешь, я не могу тебе пом... — она внезапно замолчала и поправила очки. — Это не колючки, это...
Я выдернул руки, посмотрел ей в глаза и подтвердил:
— Да, профессор, это не колючки.
Она растерянно смотрела мне в след и не слышала ничего вокруг. Её полная фигурка у входа в теплицу казалась такой беспомощной. Женщина боролась с собой — попробовать помочь ученику или немедля бежать к подружке, коей числится Минерва? Судя по тому, как быстро она засеменила в сторону замка, перебирая тучными короткими ножками, выбор пал в пользу последнего.
Мои ногти так глубоко вонзились в мою кожу, что просто порвали ее, и красные капли крови падали на пол весь урок. Однако я не спешил лечить раны, а слушал себя, на минуту мне показалось, что с этими каплями из меня уходит ярость. Встретившись глазами с Эрни еще раз, я понял — действительно, показалось...
— Эй! — за моей спиной раздался прямо рык возмущения. — Куда прешь, швабр... А, это ты, Гарри! Привет!
— Привет, Дин. Мы сегодня уже четыре раза виделись.
— Ну да, ну да... Ты это... ходи осторожнее! — мальчишка улыбался так, словно ему кто рот растягивал. — А то споткнешься еще...
Завидев перед лестницей второго этажа Ремуса, я попятился, не имея ни малейшего желания беседовать с кем бы то ни было. Дин не увидел меня, я, понятное дело, не увидел его, так как шел задом, вот и произошло небольшое столкновение. Надо же, оказывается, когда тебя все боятся, это не так уж и плохо... вон как мальчишка скалится, готов меня расцеловать, не испытывая ни малейшего стеснения!
— Ну... ты шел куда-то?
— Да, Гарри, шел. Нехорошо я как-то шел, невнимательно...
— Да не страшно, продолжай идти.
— Можно?
— Можно, Дин, можно.
— Пока!
— Иди уже... — протянул я с недовольным видом и мальчишка убежал, однако совсем не в том направлении, в каком двигался ранее.
— Гарри!
Настала моя очередь рычать — отдохнуть перед измывательствами Трелони мне явно не удастся!
— Чего тебе, Рон?!
Рыжий добежал до меня, остановился, отдышался и выпалил на одном дыхании:
— Мама и папа приглашают тебя к нам в гости, чтобы обсудить вопросы перевода идиот... Джинни на факультет Салазара Слизерина и обещают, что никакие другие вопросы, включая вопросы о твоей несчаст... твоей матери и изувер... отца, подыматься не будут! Они хотят поговорить! — закончил он торжественно и выдохнол.
— Нет.
Рон совсем не удивился, а засуетился, вытащил из кармана листок бумаги и деловито затараторил:
— Вот здесь изложено все письменно. А тут внизу, где галочка, поставь подпись... Ну, подтверди, что ознакомлен! — пояснил он.
— Я знаю, для чего нужна подпись.
— Ага... Это я тебе четыре приглашения не передал, а их письма ты не читаешь... это вот пятое... теперь они во мне немного сомневаются... и просят... ну ты ведь понял...
— Ручку.
— Н-о-о-т-т!.. Подожди!
— Тебя режут, что ли? Так и заикой стать недолго!
— У тебя ручка с собой есть?
— Есть.
— Дай.
Осчастливив Уизли подписью, я собрался было прикинуться глухим, слепым, и все же добрести до кровати, растянуться на ней, обдумать хотя бы часть мучивших меня вопросов и несколько тяжких грехов, но... нет времени обдумывать старое. Пора подбросить времени новую пищу для размышлений, пора.
— Не будь я собою, ты был бы уже давно мертв.
— Подслушивать некрасиво.
Риддл сложил руки на груди, провожая задумчивым взглядом радостно перепрыгивающего ступеньки Рона, мчавшегося вниз, к друзьям, любимой сестре и покою.
— Мысли подсматриваются, а не подслушиваются... — уточнил он и принялся поправлять манжеты, из-под которых неаккуратно выглядывали рукава белой и явно дешевой рубахи. Не имея родных, по крайней мере, нормальных, студент Риддл не имел и денег. — Ты уверен в своем намерении меня убить?
— Уверен.
— Ну что ж, приступай...
* * *
— Я должен спросить тебя, Гарри, — мягко произнес Альбус, — не хочешь ли ты мне что-нибудь сказать. Вообще что-нибудь.
— У вас птица горит.
— С ней это бывает, малыш.
Если отец — мальчик, то сын, по логике вещей — малыш. Да, все логично, но очень, очень противно.
— Он не малыш, Альбус, он вообще не ребенок...
— Ремус, прекрати немедленно! — директор вскочил из-за стола, и его обычно добродушное лицо исказила гримаса ярости. — Ты не понимаешь, к чему могут привести твои слова!
— Я требую расследования, Альбус, и мне плевать к чему приведут мои слова! — закричал он, стоя за креслом, в котором сидел издевательски спокойный я. — Посмотрите на него, ни капли раскаяния!
Оборотень забыл, что конкретно мы здесь собрались обсудить, и по привычке осыпал мою голову щедрым дождем обвинений.
— А в чем мне раскаиваться, могу я спросить? В обстоятельствах моего рождения, или как? Так я не буду, маме я очень даже благодарен... — оборотень побледнел и отошел к стойке с фениксом. — Возможно, вы полагаете, что умение понимать змеиный язык было украдено у кого-то более достойного и обвиняете меня в воровстве?
— Плакса Миртл где, Гарри? — буркнул Люпин, заметно притихший после упоминания Лили Поттер и все еще стоящий к нам с директором спиной. — Думаешь, мне нравится здесь орать, как последняя истеричка? У меня нет другого выхода.
— Ну, вы можете не орать.
— Умник!
— Да, я такой.
— Наглец!
— Это полезно.
— Требую проверки Зельем Правды! В зале Визенгамота!
— Да пожалуйста!
Мне давно не страшно это зелье, потому как на любую магию найдется её антипод.
Дамблдор приоткрыл рот от возмущения и удивления и, позабыв о том, что он всё-таки лапочка Дамблдор, взревел настоящим басом:
— Покиньте мой кабинет, быстро! Вы ведете себя, как дети!
— Хорошо! — рявкнули мы в ответ почти одновременно и, потолкавшись на лестнице, все же очутились в коридоре.
— Вот видите, — заявил я победно, — меня назвали ребенком!
Люпин ссутулился и смотрел на меня глазами побитой собаки.
— Только не говори мне, Гарри, что ты веришь всему, что говорит директор. Я уважаю твою благодарность матери за... жизнь, — он смутился, но продолжил, — но я её не разделяю.
— Да ну вас, поважнее дела есть, чем торчать тут с оборотнями...
Вдогонку Люпин крикнул мне, словно выплюнул:
— Твоя воля, ты бы с ними не расставался!
На миг я остановился и оглянулся. Ремус засунул руки в растянутые карманы брюк и носком кроссовка нервно пинал ни в чем не повинную стену.
— Ремус? — позвал я его, не заботясь о субординации.
Мужчина поднял голову, оставив в покое стену.
— Я обязательно передам привет тому, о ком ты сейчас говорил...
Уверен, не эти скромные слова показались мужчине зловещими, а я сам: высокий, черноволосый, бледный, криво ухмыляющийся, и сделавший в его сторону реверанс, поставивший жирную точку в списке всех его сомнений. Он не глупый человек.
Невооруженным глазом было видно, как старую жертву Сивого забила мелкая дрожь. Он пораженно поднял обе руки, одной показывая в сторону уж давно закрывшей вход горгульи, а другой — в мою. У Ремуса дыхание перехватило от такого страшного для него признания, и он... заплакал! Зарыдал, присев от тяжести постигнувшего его горя. Выцветшие то ли от возраста, а скорее от тяжелой жизни, волосы, закрыли собой скривившиеся лицо мужчины, не желавшего верить в то, что даже такие ошметки его светлого прошлого, как родная кроха лучшей подруги — неправда и обман. Наверное, ему было очень больно, ведь из-за меня, как он думает, один его лучший друг гниет в земле, а другой — в Азкабане. Несправедливость жгла его сердце живьем и мешала догадаться, что эти короткие секунды — последний шанс позвать на помощь. Несчастный, он еще не понял, что таким как я может быть сколько угодно лет, такие как я могут появиться на свет где угодно и без помощи Волдеморта, такие как я живут среди остальных и мало чем выделяются, они понимают — их боятся.
— Империо...
* * *
— Я открою тебе глаза на хорька, вот увидишь! Он тебе не друг! — с горячностью проповедовал свои убеждения ирландец, идя впереди нас и возбужденно жестикулируя.
Мы же тащились за ним еле-еле, и я клятвенно пообещал себе, что все же испробую на Гойле свое новое заклинание для похудения. На всякий случай, а то научились все оборотное зелье варить, словно обеденный суп какой-нибудь! Интересно, а где они шкуру бурмсланга берут? Уж не в отцовской ли лаборатории... Прокляну без раздумий. Они меня так без штанов оставят, расточители чужого имущества!
— Это он ненавидит нечистокровных, он и натравил на Седрика, Колина и... кто там еще погиб?
— Джастин Флетчи... — подсказал Невилл в обличии Винсента. — Только он не погиб, дышит еще. Директор сказал, его очки спасли.
— Почему? — спросил Симус, не останавливаясь.
— Почему дышит?
— Невилл, а ты какой-то временами неумный. Почему спасли!
— А-а-а... — протянул пухлый, рассматривая свои короткие пальцы, толстенькие, как сардельки. — Наверное, у чудища смертельный взгляд, и если в его глаза смотреть сквозь стекло, то он не такой и смертельный...
И пока все обдумывали абсолютно верную догадку Невилла, а Симус делал вид, что думает лучше всех и вообще ему первому в голову такая мысль забрела и даже не заблудилась, я посчитал момент подходящим и заявил:
— Нужно найти Тайную Комнату!
Долгопупс неосторожно споткнулся и порвал подол мантии, наступив на неё ногой.
— Мы уже ищем... — пробормотал он и поспешил догнать Симуса, опасаясь моего недовольства, проявить которое я могу разными способами.
К ужасу мальчишки, я поспешил догнать его, а после дружески хлопнул по спине, на которой, как мне показалось, все мышцы от страха и напряжения превратились в камень.
— Ничего, — успокоил я Невилла, — теперь вместе искать будем!
— Гарри... — ирландец был готов расплакаться от умиления и даже пританцовывал на месте от еле сдерживаемых эмоций. Учитывая, что выглядел он сейчас, как настоящий аристократ Теодор Нотт, благородная лень и спесь которого уже сейчас кривит в насмешке утонченное лицо мальчишки, зрелище было забавным.
— Не стоит благодарностей, — скромно отреагировал я на такое проявление чувств. — Нельзя допустить, чтобы еще кто-нибудь пострадал.
— Это точно... — подтвердил действительно умный Невилл.
Ирландец, наученный горьким опытом, не стал переспрашивать, к какой части моего высказывания относилась реплика его товарища, полный уверенности, что к первой.
— Ну что! — Симус потер руки в предвкушении получения награды из рук минимум Министра за спасения всея Хогвартса. — Пришли! — и остановился перед входом в гостиную Слизерина, коим являлся обычный тупик и стена из серого камня. — И по пути никого не встретили. Удачно, правда?
Да если удача где-то и проходила, то не здесь. Разумеется, мы никого не встретили — папа всех согнал на внеочередное и крайне необходимое именно субботним утром дополнительное занятие. И вот в его классе эту удачу сейчас поминают такими страшными словами, что от испуга она не появится еще долго.
Драко скучал на диване, рассматривал ногти, переводил взгляд на потолок, словно плюнуть в него собирался, и всем своим видом показывал, что ждать не привык. В огромном камине потрескивали поленья, горело несколько настольных ламп, освещая уютным зеленоватым светом большую гостиную. Небольшой сквозняк раскачивал хрустальные люстры на потолке, и удерживающие их кованые цепи немного скрипели, но кроме них в помещении скрипело еще и перо... перо прилежной ученицы Джинни Уизли. Готов ли я начать игру? Готов.
— Где вас носило, олухи деревянные, пирожными обжирались, как обычно?! — приятель с наслаждением принялся поносить ненавистных грифиндорцев. — А про то, что я тут вас жду, забыли? Ну придурки толстозадые, ну идиоты безгол...
— Кхм... кхм... — раздалось из-за двери, ведущей в небольшую кладовую у входа в спальни.
Это я прервал душевные излияния Малфоя и попытался направить его речь в нужное русло. Однако странно, судя по виноватым физиономиям истинных грифиндорцев, они верят, что он так с друзьями постоянно разговаривает! Это обычная глупость или самые зачатки той самой губительной категоричности краснознаменных, что и отличает их от других?
Недовольно цокнув языком, Драко одумался.
— Вы это, чего сегодня такие медлительные? И ты, Нотт, какие кривые дорожки тебя к этим вот привели? Ты ж нормальный! Ладно уж... Я вам всем сейчас покажу кой чего, мне отец прислал... Статья, где общество требует отставки Артура Уизли... Да где же она? — сверкнув глазами в сторону Джинни, приятель передумал искать газету. — Писали бы о ком-то более достойном! Например, о наследнике Слизерина... В смертях, произошедших совсем недавно, ну вы в курсе, виноват только Дамблдор. Нормальный директор таких как Криви и на порог школы не пустил! Знал бы я, кто этот наследник, руку бы ему пожал...
— Так ты не знаешь? — не выдержал Симус и задал вопрос своим голосом, полным глухой неприязни.
Я толкнул его в бок, и Драко деликатно отвернулся.
— Конечно, не знаю... и Гарри не знает! И крестный не знает, и папа, и вообще никто из наш... ну, не знаю, в общем.
Приятель как мог, по-детски и наивно, но попытался выгородить всех, кто все-таки знал и был виновен на веки вечные.
— Ясно... — протянул ирландец, силясь не заплакать от разочарования.
Но я знаю кое-что такое, что придурку Симусу... что с тобой, Нотт? Ничего? Подавился? Ну ладно, давись. Так вот, — вновь зашептал Драко, — я знаю кое-что такое, что придурку Симусу даже и не снилось! Плакса Миртл рассказала, недавно!
Невилл в теле Крэбба заволновался, заерзал на диване и переспросил, заикаясь от беспокойства:
— Ка-как неда-а-вно?.. Где?!
— Да так, мимо пролетала. Наверное, перед упокоением... — приятель поморщился, имитируя мыслительный процесс. — Вся такая прозрачная, почти невидимая.
— Да, я о таком слышал, конечно, но профессор Люпин...
Драко явно было стыдно так старательно выдавать себя за идиота, но не мог же он сказать: «Эй, Невилл, я вообще-то Малфой, ты Крэбб, и все мы в гостиной Слизерина. Не забывай об этом каждые две минуты, а то весь наш план к чертям полетит!»
— Что тебе сказал этот преступник, Винсент? — вкрадчиво спросил приятель, громко напомнив глупому шпиону его же имя на данный момент. — Ты знаешь, где он сейчас скрывается?
— Да нет, это он раньше говорил, что призраки быстро упокаиваются и не делают прощальных полетов... Но мог и ошибаться, он тупой! — поспешил войти в роль пухлый.
— Да, он тупой. А ты сегодня что-то больно умный, не хочу с тобой разговаривать... — Драко переключил своё внимание на Альберта, закинул ногу на ногу и продолжил: — Мама выздоровела? Не болеет?
— Э-э-э... Да, Драко, не болеет... Спасибо!
Приятель всплеснул руками.
— Да ты что?! Десять лет болела, а тут выздоровела! — смахнув почти реальную слезу, он заорал: — Джинни, ты не видела мой платок, он на газете лежал?
— Видела! — не по-девчачьи грозно ответила Джинни. — Он сейчас там же, где и газета!
— Ну ладно... — пробурчал Драко и резко перестал умиляться таким чудом исцеления. — Всё? Больше никому не интересно, что она мне рассказала? Мне оставить вас в одиночестве обдумывать процессы упокоения призраков?!
— Нет!!! — в два голоса закричали мнимые слизеринцы.
— Так я продолжу?
— Да!!!
— Её убило тоже чудище, что и Колина, и Седрика и... ну, пока только их. А хотите скажу, откуда это чудище появилось? Миртл догадывается, как погибла, она слышала, как кто-то открыл потайной вход, слышала как открыл, и...
— Туалет! — догадался Невилл, которому уже недолго осталось быть Винсентом. Он начал чесаться, а это первый признак того, что действие зелья вот-вот прекратится. — Женский туалет, тот, где тролля убили!
— Туалет, где Гарри победил тролля... — внес немаловажное для него уточнение Драко. — И тот, кто выпустил чудище — разговаривал на парселтанге! И раз Гарри его неплохо знает... — приятель поспешил исправить свою мысль: — В том смысле, что парселтанг знает, парселтанг! Так вот, мы его с ним и победим.
— ТЫ?! — ирландец получил шок на ближайшие месяца два.
— А что? Пусть Дамблдор знает, какой я смелый... Делов то. Найти и Авадой пальнуть!
— Авадой... ты можешь... Авадой... — с придыханием выговорил Невилл.
— Ну да, конечно. Она простая! И все же, признаю, мне больше нравится причина убийств, чем сами убийства...
— А ты хитрый... — изрек якобы Нотт, но даже я не понял, к чему это он.
— Спасибо Альби, мне всегда нравились твои комплименты!
Все замолкли, обдумывая полученную информацию и то, каким способом можно достичь необходимой степени идиотизма. Над последним, ясное дело, размышлял Драко. Паузой воспользовалась Джинни, бросила перо на стол и подсела к Малфою. Ей к лицу зеленый цвет, изысканные резные кресла гостиной и сам факультет. Она словно забавный пони среди маститых гнедых, ею все умиляются и почти любят за резвость и добрый, хоть и строгий нрав. С момента её перехода в Слизерин прошло три месяца, всего три месяца и одно Рождество, а Джинни Уизли стала Джиневрой, пережила покушение на свою жизнь, пересмотрела семейные ценности и была мною обманута так, как не смог бы обмануть и тот, кто и придумал обман. Уизли на самом деле добрые, а добрые люди самое страшное оружие, страшнее чистого зла, если попадут не в те руки. Их следует бояться не меньше, чем таких равнодушных, как я. Они верят, они всему верят...
— Вы молодцы, ребята, такой хороший балл по всем предметам. Даже по Трансфигурации Превосходно! — сказала девчонка и заулыбалась. — У всех! Теперь Драко может мне не помогать по предметам, это можете делать вы, правда, отлично?
— Обалденно просто... — ирландец вдобавок к шоку заработал тяжелую депрессию. — Мы просто молодцы, чтоб нас...
— А? — приятель просто обязан был отреагировать, что и сделал.
— Чтоб нас всегда так хвалили!
— А-а-а...
— Вы Гарри сегодня не видели?
— А ты что, соскучилась? — Невилл осмелел, пока была такая возможность.
А может, его тоже не порадовал факт того, что два знаменитых тугодума ненавистного факультета учатся лучше его? Они, конечно, не учатся, а земля еще не сошла с орбиты и все по-прежнему, но раз Джинни захотелось так сказать, дабы заступиться за интеллектуальные способности Грэгори, то почему бы и нет? Как по мне — весело.
— Конечно, соскучилась! Он, бедный, так переживает... уверен, что это проделки Волдеморта...
— Убийства?
— Ну да. Гарри плачет! Ест плохо!
Я заволновался, если Джинни продолжит перечислять все признаки женской беременности, вычитанные в любимом Ведьмополитене, то какой-то я нежный получусь, а не расстроенный!
— Что-то я не заметил... — не прекращал сомневаться Невилл, и как по мне, этот двухгодичный процесс у него затянулся.
Не обращая внимания на мальчишку, Джинни продолжала петь жалобную песнь.
— А кто сейчас рядом с ним? Эгоистичный Симус, сухарь Гермиона и зануда Невилл? В поиске чудища они ему не помощники, хотели бы, давно нашли!
Грифиндорцы сидели, кивали и грустнели прямо на глазах.
— Драко... а где все? — неуверенно спросил Симус.
Ирландец, наконец, обратил внимание на отсутствие вокруг него людей, способных в два счета вычислить фальшивость Гойла , Крэбба, Нотта, и отсутствующих именно по этой причине.
— Как где? — удивился Драко. — На занятии! Декан практику решил по субботам вести, для всех. А что?
— Так мы пойдем? — спросил Невилл так нерешительно, что не составляло ни малейшего труда понять, что это именно он.
— Куда?
— На занятие!
— Зачем?
«Разумеется, незачем, вы уже там сидите... — подумал я про себя и заскучал».
— Умные, Альберт, очень умные... и привилегированные! Правда, Джинни?
— Ну да, — она кивнула, — такие.
— Мы пойдем еще поучимся, — решил я закончить этот балаган, а то грустнеть начал уже и Драко. Он эти месяцы и так что-то не очень веселый... — Не повредит!
— Ну как знаете... — протянул приятель и отвернулся.
Симус Финниган взял такой разгон в коридорах подземелья, что мы уж не просто спешили за ним, мы бежали! Остановившись только у лестницы второго этажа, и то только потому, что она своенравно игнорировала все его призывные вопли, мальчишка, по виду уже Симус, был мною настигнут. В нем клокотала нешуточная злость и чувство соперничества, ноздри трепетали, лицо раскраснелось, а глаза блестели от готовых вырваться наружу слез обиды, причин которой было много.
Согнувшись, ведь от быстрого бега у меня закололо в груди, я оперся о собственные колени.
— Ты отдышись, Гарри, отдышись. Сегодня будет сложная ночь.
— Еще куда-нибудь побежим? — испугался я.
— Может быть, и побежим, — он не стал возражать. — Всё зависит от тебя.
Я немного успокоился, раз от меня, то...
— Тогда не побежим! — заверил я и разогнулся, потягиваясь.
— Как скажешь, Гарри, как скажешь. С тобой спорить я не люблю, ты все равно только себя слушаешь. Но ты мне скажи, ты смелый?
— Конечно! — ответил я и одернул мантию, проникнувшись важностью вопроса.
Еще бы не смелый, бороться за то, за что бороться не принято и признавать свою неправоту, не прекращая борьбы. Не смелость ли? Не смелость ли это, знать, что там, куда идешь — темно, и все равно идти?
— Мы сегодня идем открывать Тайную Комнату. Ты идешь с нами. И ты Невилл, тоже! И Гермиона, если мяукать перестанет, разумеется. Волос она не тот взяла, а нам отдувайся... Все меня поняли?! Драко не станет героем, никогда!
Да, Малфой не дурак, героем становиться. Сильно ему надо! Зато ты Симус, хоть и храбрый, но глупый, глупый и доверчивый...
29.10.2011 Глава 18. Часть 2
Я долго думал, что такое Империо, и как именно оно действует. Как что-то может сломить саму суть волшебника – его магическую волю? С любопытством исследователя вглядываясь в лицо полностью подвластного мне Ремуса, со временем я потерял интерес к подобного рода размышлениям и понял – нет ничего зловещего и необычного в том, что тебе знакомо, в том, что умеешь ты сам. Будь то скучные собрания Пожирателей, светские беседы по каминной сети с головой Сивого, объясняющего мне законы превращений представителей его народа, или же заклятие, сковывающего все живое без всяких видимых цепей и пут. Хотелось узнать какое-нибудь новое Империо, усовершенствованное, а не вот это! Это больше походило на чесотку и склероз, действующих весьма дружно, то есть — одновременно.
Мне постоянно казалось, что я что-то забыл. Например – выключить утюг. Так случилось однажды в доме на Тисовой еще в ту пору, когда никто не знал, что я могу колдовать никем незамеченный. Нервно почесываясь всю дорогу в зоопарк, в нем самом и весь обратный путь, я не просто первым вышел из машины и зашел в дом, а вылетел из серого форда дяди и просто влетел в дверь, опрокинув парочку глиняных гномов у крыльца. Тетка умилялась такой моей любви к её скромному жилищу еще долго. Окончив свой стремительный взлет в прачечной комнате второго этажа, я готов был зарыдать от счастья и расцеловать проклятый агрегат – он был выключен и спокойно стоял на другом агрегате, стирающим вещи. Понятное дело, чесаться я перестал. Только вот оборотень не утюг, думал я, как его выключить?!
Ремус Люпин боролся, боролся изо всех сил. Я не раз просыпался среди ночи в холодном поту и искусанными до крови губами, ведомый животным инстинктом в холодную темноту спящего замка. За несколько минут до полного своего поражения. Ведь оборотень не единожды умудрился подобраться на опасное для меня расстояние к комнате Дамблдора на первом этаже, покоям Минервы, или же просто скинуть с себя чары на малую, но такую же опасную толику. Однажды меня разбудил сам Риддл, зашептал что-то в ухо и я очнулся ото сна, злой и уставший, словно не проспал и часу. Он смотрел на меня неодобрительно и задумчиво, не веря в то, что мой план стоит того, чтобы рисковать всем, что когда-либо у меня было или могло быть. Кто скажет, что это не так? Кто угодно, но не я. Волдеморт прав – убить и замести следы легче, безопаснее и честнее. Честнее для себя самого, а не жертвы, но я просто не мог и продолжал мучиться, бродить ночами в одних тапочках и вынимать из непослушных рук Ремуса ручку или же нож. Ими он пытался написать мое имя на дубовой поверхности стола в своем кабинете, обливаясь потом и стиснув зубы от бесполезных усилий.
— Учитесь здороваться... – буркнул я тогда и зевнул
Вопрос в глазах мужчины заставил меня объясниться.
— Вы в первый раз за долгие годы пришли в школу и тут же кинулись вмешиваться в чужие дела. Я просто ушибся благодаря идиотам Уизли, а Драко просто оступился благодаря мне! Неужели так трудно было поздороваться и пройти мимо?!
Ненависть в глазах напротив плескалась через край, другого ответа Люпин просто не мог придумать.
— Терпите теперь, сами виноваты, — сказал я. – Спокойной ночи!
И побрел обратно, замерзший и презираемый тем, кто, сложись все иначе, должен был быть мне другом. Мы бы с ним тогда ненавидели своих неприятелей вместе, и даже еще сильнее, чем он сейчас меня, и вместе боролись. Однако его место занято совсем другими, следовательно, он поступает правильно, и сердиться на него не за что, а тем более убивать.
— Убью... – раздался мне вслед зловещий шепот.
Странное дело, но среди всех моих оппонентов миролюбивее всего настроен я сам!
Если не принимать в расчет Дамблдора, разумеется. Вот его доброта плескалась через край, а улыбка не сходила с лица. Много сильных волшебников постаралось сделать неадекватность Ремуса тайной, и он ничем себя не выдавал. Так же весело вел свои занятия, подшучивал над моим отцом и не забывал снимать баллы с ненавистного Слизерина, с чем Драко пришлось смириться. Ему вообще пришлось со многим смириться, и такая догадка мешала мне ровно дышать, если уж честно. Приятель не хотел расти быстрее, чем шли дни и месяцы в календаре, упорно не хотел. Моё предложение знакомства с самим Темным Лордом вызвало у него приступ буйного восторга, весьма неискреннего и наигранного, чего я просто не мог не заметить. И в комнате седьмого этажа он смотрел на мальчишку в дальнем углу излишне настороженно и внимательно. В его голове я не обнаружил ни единой чуждой моему миру мысли, ни единого протеста или обиды, лишь ум, хитрость и преданность, тем не менее, там еще была она, королева всех поражений – неуверенность.
— Так... так... – Ридл словно принюхивался, меряя шагами пространство вокруг притихшего Драко. – Молодой потомок Люциуса, наконец, видит того, кому так верен его лучший друг... Позвольте спросить, а вы мне верны?
Особого пиетета Темный Лорд в таком виде не мог бы вызвать ни у кого. Таких мальчишек в стенах школах десятки, разве только менее прозрачных и одетых поприличнее, да и большие голубые глаза способны заворожить лишь девчонок, а не второкурсника мужского пола. Но не смотря на такое мое мнение, Малфой задрожал, как травинка на ветру, вот только непонятно, что же именного его так задело...
— Верен, — последовал короткий ответ, в честность которого не поверить было нельзя.
После витиеватого прощания двух аристократов, в течении которого я молчал за неимением подходящих слов в моем словарном запасе, мы развернулись и пошли к выходу. Драко был все же горд, как ни крути, а тот, с кем он сейчас разговаривал – символ почитаемой его семьей чистокровности и власти. Приятель не знает другого кумира! Задрав нос кверху, и проведя рукой по волосам с жеманством какой-нибудь малолетней кокетки пуффендуя, он первым взялся за ручку двери, но открыть её не успел.
— Люциус! – окликнул его Риддл.
— Что? – отозвался Драко с готовностью и обернулся.
Они оба заулыбались, умиляясь такой веселой ошибке, а вскоре так и вообще – засмеялись.
— Передавай привет отцу и расскажи, что голову твоего друга я уже освободил и вполне способен на... многое, – наконец изрек Том, – не забудь.
— Обязательно! – пообещал приятель и радостный, покинул уже изрядно поднадоевшую мне комнату.
Я был неприятно удивлен, если не сказать больше, и шел вниз по лестницам, не разбирая дороги. Вот оно как, значит. Моя жизнь именно такая и никакая иначе из-за Волдеморта, она ему подчинена с первых минут рождения, да все, кто мне не безразличен, подчинены ему. А для Темного Лорда мы – очередной круг. Ему что Люциус, что Драко, всё едино, всё повторяется! Мой отец тоже оборачивался, когда его окликал взрослый учитель, он тоже строил с ним планы, подражал ему, думал с ним... Наверное, они даже обедали за одним столом и обсуждали свежую прессу, прежде чем пойти в бой плечом к плечу. Ну уж нет, я вам не Северус, не Поттер, и не пешка. Ни за что не отзовусь на чужое имя, никогда!
Но если я все те месяцы до рождественских каникул не откликался не только на чужое имя, то и на собственное, занятый размышлениями и почесываниями, то грифиндорская троица во главе с Симусом предпочитала жить активно. Они искали Тайную Комнату денно и нощно, только совсем не там, где могли её найти. Подбросить им записку с нарисованным планом я, конечно, мог. Только это еще опаснее, чем магическая помощь, следы которой уничтожить до конца просто невозможно. Идеальный вариант, по мнению отца, предоставить им возможность догадаться самостоятельно. При случае я обязательно выскажу папе, куда ему не мешало бы сходить, захватив с собой свое мнение. Они же идиоты, самые настоящие идиоты!
В библиотеке Гермиона не раз натыкалась на стопку карт Хогвартса, лист с чертежом туалета которой оказывался не в середине шестисотстраничной стопки, а самым первым. Пристанище ныне исчезнувшей Миртл на нем начерчено со всеми возможными нарушениями геометрии! Симус ровно два раза хватался за сердце у двери этого злополучного туалета, в тот самый момент, когда за сердце, лоб и почки на его глазах хватался я, стеная о болях во всех перечисленных частях тела. Невилл, правда, почти поселился в нем, даже полосатый матрас на пол постелил, с подушкой. Однако он не искал, а ждал, и не василиска, которому там делать нечего, а Марту Миртл, которая не появится больше никогда и нигде, а не только там, где сопит пухлый. Краны с раковинами можно сдвинуть с места и без знания парселтанга, а для успешного открытия потайного хода я бы скромно предложил свою кандидатуру. Тем не менее, все мои старания оставались незамеченными, а я – непонятым.
Они просто ходили по замку, гадали и не обращали ровно никакого внимания на действительность, счастливые и беззаботные. Им нравилось просыпаться ночью, собираться вместе под покровом тайны и идти на поиски, прикрывая спины друг друга от якобы опасностей в лице отца и Филча. Я тащился следом и уже даже не завидовал, прекратил спустя месяц таких вот хождений.
Давно не могу спать спокойно, и мешают вовсе не сновидения, а реальность. Синяки под моими глазами уже не синие, а какие-то фиолетовые, и мадам Помфри все никак не возьмет в толк, отчего же её знаменитые снадобья сна не действуют? Жаль, я не могу её успокоить и предъявить доказательства конкурентоспособности этих отваров – выспавшегося на матрасике в туалете Невилла, неспособного не только Миртл заметить, если бы та вдруг явилась, но и самого Волдеморта! И последнее выражение не образное, а вполне себе конкретное. Риддл любит прогуливаться по ночному Хогвартсу, однажды он даже попытался разбудить мальчишку, забавы ради, попугать, долго будил, плюнул и пошел искать новую жертву, чуть более живую.
Хорошо, этой сценки не видели родители пухлого, она не показалась бы им смешной, она показалась бы им страшной, а скорее – страшно грустной. Их сын – заложник своего незнания обо всем на свете, он верит, что его сторона правая и впереди еще много времени на борьбу и всенепременную победу. Ему так Дамблдор сказал, мол, ты мальчик тоже избранный, как и Гарри, только не совсем, а потому жди своего часа и наблюдай. Невилл верит еще и директору, а потому так надоел мне со своим наблюдением, что мысленно я строю планы по избавлению себя от него, не испытывая ни малейших угрызений совести. Ради цели!
Страшно грустно было бы не только родителям Невилла, но и Джинни Уизли. Сумей они прочитать мысли единственной дочери, конечно. Любящий младший ребенок не перестал быть таким, вот только... Слизерин. Факультет хладнокровных и своенравных, он разлучал девчонку с ярким и веселым детством, но не однокурсниками. Все почему-то полагают, что факультет змеи – место одиночек и одиночества, хотя дела обстоят в точности до наоборот. В грифиндоре все хотят выделиться, совершить подвиг, стать популярным, в пуффендуе – заслужить любовь, когтевране – поумнеть до предела. Все это разъединяет, сеет раздор, пробуждает соперничество внутри факультетов. Но если ты слизеринец – делить уже нечего, ведь распределение позади, к чему суета? Осталось только защитить себя и того кто рядом, поскольку последователей духа Салазара терпеть не могут все, кроме них самих.
Рыжую поселили в одной комнате с младшей сестрой Миллисенты – Лоренс Булстроуд, важной и чинной персоной с длинными черными волосами, крючковатым носом и шаркающей походкой. Одна нога у девчонки длиннее другой, отчего весь её облик просто кричит о том, что перед вами вовсе не добрая волшебница, а самая настоящая темная ведьма. Говорят, что после того, как Джинни продемонстрировала свою новую близкую подругу матери, та еще долго не могла разговаривать, а просто пекла и пекла пирожки, пока те стало просто некуда складывать. Смею предположить, что в момент знакомства она, наконец, осознала, насколько милы и приветливы Малфои...
Джинни затаила обиду на мать за такое её поведение, она не оправдала её доверия, не оценила его, ведь дочка знала, что представитель семейства приверженцев чистоты крови придется не ко двору в её доме, но понадеялась на что-то, открылась. Знаю по собственному опыту – зря. Эта история из уст Рона прозвучала для меня как звон беспокойного колокольчика, и я собрал всю свою волю в кулак, готовый действовать.
Однако до Рождества еще оставалось время, я решил его не терять и принялся собирать вещи. На все праздники мы с отцом были приглашены в Малфой-мэнор, а то и дело наведываться в школу за забытыми свитерами и учебниками у меня желания не имелось. Сложив в одну аккуратную стопку все свои тетради и окинув её взглядом, на какое-то мгновение я просто перестал дышать. Грудь сдавило так, словно по ней табун кентавров пронесся. Пяти ничем непримечательных серых тетрадок с заданиями Риддла не было, они исчезли! Пропажа обнаружилась просто, в гостиной, возле большого красного кресла, в котором преспокойно сидела Гермиона. Она хмурила лоб и внимательно изучала девственно чистые листы в клеточку, хранившие в себе такие секреты, за право обладания оными Грейнджер душу отдала бы, не поинтересовавшись, кому именно её вручает. Подобных ценных кадров нам не надо, разумеется, такое счастье пусть лучше директору привалит, потому я не стал медлить, чары сокрытия в тетрадках хоть и надежны, но не уникальны.
— Гермиона, это не твоя тетрадь. И еще четыре в рюкзаке – не твои...
Девчонка цветом сравнялась с обивкой дивана, так её испугало и смутило моё наисправедливейшее замечание, произнесенное тихо и как можно более равнодушно. Моя фигура нависала над ней, словно черная скала, и я прекрасно понимал, что девчонка трусит. Но она действительно думала, что я червяков в отцовской лаборатории до утра нарезать буду, так что ли?!
Близнецы попытались защитить Гермиону и оторвались от камина, в котором пытались погасить огонь с помощью каких-то водяных хлопушек, воды из которых хватило бы на тушение всего Лондона и окрестностей.
— Гарри, ты присядь, а то мы тебя сейчас сами посадим! Родитель тебе на тетрадки заработать не в состоянии, или на подарки Малфоям так потратился? – они засмеялись и отвернулись, понимая, что посадить им меня не удастся, ни в соседнее кресло, ни еще куда-нибудь. Ну, последнее – это моя личная мысль, разумеется.
Гермиона затрясла вороньим гнездом, заменявшим ей прическу, и залепетала:
— Это твои, да? Гарри, я не знала, извини меня... – она опустила глаза на колени, затем закрыла тетрадь и помахала ею перед моим носом, наглядно демонстрируя её принадлежность кому-то абстрактному. – Она ведь не подписана!
«Тетрадь по изучению Непростительных заклинаний, Черной и Древней магии — Курс Вы-Сами-Догадываетесь-Кого — Прилежный ученик Гарольд Северус Снейп — При обнаружении срочно вызвать Авроров!..»
Передернув плечами и смахнув наваждение, я прошипел:
— Полагаешь, я могу забрать себе все твои вещи, если они не подписаны? С чего начать, может, с ботинок?
— Мне очень надо было, я подумала — это мои! – девчонка продолжала стоять на своем. — Мы когда в библиотеке занимались, они на столе лежали...
— Дай сюда! – я нагнулся и выхватил тетрадь. – И остальные достань!
Гермиона всхлипнула, готовая зарыдать от унижения, но послушно полезла в рюкзак.
— Пятьдесят сиклей достаточно? – за моей спиной раздался удивленный от собственной смелости голос. – Или больше заплатить?!
— Невилл... – пробормотал я, пересчитывая тетради. – Опять ты! Тебе в туалет не пора, нет?
Пока мальчишка соображал, чтобы такого мне ответить, дабы не перегнуть палку, но все же оскорбить, я засобирался в спальню и уже успел немного отойти от кресла.
Но замешкавшись на секунду, прошептал пухлому на ухо:
— Заплатить, Невилл, заплатить...
Довольный достигнутым эффектом, то есть полным ступором Долгопупса, фантазия которого явно рисовала ему несколько иные способы оплаты, нежели сикли, я прошел в спальню, где споткнулся о разбросанные по комнате сапоги Симуса, незлобно чертыхнулся и упал на кровать.
— Сейчас Хельгу позову... – погрозил я жующему орешки ирландцу и тот живо слез с подоконника, памятуя о жуткой ненависти домовика к беспорядку и лицам его устроившим.
Под шум почти генеральной уборки и тихую ругань я поддался невеселому настроению и таким же мыслям. Ничего нового я не придумал, но с каждым разом мне почему-то становилось легче. Грейнджер — любимица Дамблдора, да вся троица бегает к нему чуть ли не раз в неделю, докладывая о своих успехах в поисках чудовища и жутких догадках о принадлежности моего отца к лагерю кровопийц и просто нехороших людей. Тем не менее, я всегда считал, что девчонка... лучше меня. Однако она не постеснялась выкрать тетради. Подозревала, что пустые листы, в которые я так пристально вглядываюсь в библиотеке, словно думаю о чем-то далеком, просто не могут быть обычными. Она улыбается мне целыми днями, сочувствует моей нелегкой доле, мы сидим рядом с ней на Чарах, а еще у нас один телескоп на двоих на занятиях по Астрономии. Гермиона могла спросить, а не лгать, но не стала. Допускает, что я именно такой, как обо мне говорят все вокруг, и не хочет, чтобы я это знал. Да к черту такую её дружбу, к черту!
— Убирайся... – прошептал я призрачной Грейнджер перед глазами и горькой обиде. Её не должно было быть, девчонка для меня как кость в горле все эти два года, ни поесть спокойно, ни поговорить, всегда рядом! Но осознавать, что я и есть то, против чего она явно всю жизнь бороться будет, со своим-то инстинктом справедливости – неприятно... И вот это «неприятно» — неприятнее всего на свете!
— Чего? – заорал Симус, высунувшийся из под кровати, чумазый от обнаруженной там грязи.
— Хватит пыль подымать, — возмутился я, — уже и так как в пустыне во время бури! Полы помой лучше...
Он покорно согласился:
— В момент!
Как же приятно, когда тебя не раздражают, не спорят с тобой, а слушаются и понимают...
С этой мыслью я и заснул, впереди меня ждала трудная неделя, и хотя легких ждать не приходилось ни в ближайшем будущем, ни в далеком, ни в загробном, я все же немного преувеличил грядущие проблемы – все произошло быстро и почти безболезненно.
* * *
Это был нереальный план, слишком простой и в тоже время слишком странный, неправильный, больше похожий на спектакль для одного зрителя, а вернее – зрительницы. Билеты на него были проданы много лет назад, а роли распределила сама жизнь, и сомневаться не стоило – она отличный режиссер.
— А вот так? – спросил Риддл. – Так нормально?
— Нормально, только слишком спокойно, — сделал я ему замечание. – Надрыв нужен, отчаяние. Будто вы можете погибнуть и это вас не пугает. Это заставляет вас кидаться на её защиту и она...
— Хочешь на мое место?! Я уступлю, мне не жаль!
— Да нужно мне ваше место... – забормотал я виновато и замолк.
Том продолжил репетицию, кривляясь у высокого зеркала, пленником которого он был еще недавно, и я засмотрелся на него, представляя, как этот мальчишка будет «дружить» с первокурсницей, как будет лепить из неё верного человека, и чего это будет стоить мне...
Заставить Люпина не выпить зелье в положенный срок – проще простого. Хотя я видел, как его дрожащая рука тянется к заветному пузырьку в ящике стола, а тонкие усики над верхней рукой блестят от капелек пота, во мне самом не дрогнуло ничего.
Шестеренки бюрократической машины министерства завелись в положенный им срок. Нужные бумаги подписали нужные люди, и в их широкие карманы легко поместились увесистые мешочки, полные золота и галеонов. Дядя Люциус знает свое дело и хорошо его делает, не оставляя после себя ни следов, ни подозрений, ни недовольных таким щедрым вознаграждением. Само собой, Визенгамот и члены его судейской коллегии готовы были рассмотреть дело оборотня-убийцы в самые короткие сроки, а верные нам стражи Азкабана – выбрать камеру поближе к логову дементоров, в скале под крепостью, и подальше от любопытных взглядов. Альбус Дамблдор должен был быть вызван в неотложную командировку на Север, а отец обязался помешать его приятелям прочитать разум Ремуса и затуманить его на целый год. И как я знал, Люпин уже выпил зелье Забвения и оно начнет действовать тогда, когда папа того захочет и прочтет заклинание, действующее, как спусковой крючок. По прошествии этих месяцев читать было бы уже нечего, как и обнаружить подобные манипуляции, ведь пустая бумага выдает свои секреты лишь тому, кто точно знает, что на ней ищет.
В тот вечер Джинни шла к братьям в башню, чтобы забрать очередную посылку от матери со сладостями, еще более толстым и теплым шарфиком, и прочей дребеденью. Молли никогда не отправляла в Слизерин ни писем, ни гостинцев, ни даже обычных записок. Не знаю, отчего любящая мать заставляла свою дочь таскаться в Грифиндор каждый раз, когда ей вздумается. Может, надеялась, что та передумает возвращаться и останется?
Все те, на кого напускать животное не входило в мои планы, находились на безопасном расстоянии от меня и кабинета по Защите от Темных Искусств. В коридоре слышалась лишь легкая поступь Джинни да тихое мурлыканье — девчонка напевала какую-то явно рождественскую мелодию и не подозревала, что ступить на ступеньки следующей лестницы прежней ей не судьба.
Мохнатое чудище, мало чем напоминающее волка, а больше похожее на волосатого дракона с огромной коричневой гривой и длинными клыками выскочило прямо перед ней и остановилось. Звонкий крик ужаса раздался в унисон с ужасающим рыком и эхом прокатился по коридорам замка, пугая всех его обитателей и без слов давая понять – помощь нужна или сейчас, или уже никогда.
Ну, если бы его кто услышал.
— Ликантропиум Доминус! – смелый мужественный голос принадлежал красивому парню со строгими чертами лица.
Решительной поступью он приблизился к оборотню, медленно развернулся и прикрыл собой окаменевшую Джинни, по щеке которой катилась одинокая слеза неописуемого страха перед смертью, перед которым пасуют даже самые храбрые и отчаянные, а не только маленькие и беззащитные. Животина замерла и упала на одно колено, однако с усилием подняла лапу и занесла её над головой Риддла, как и было задумано. Удар по призрачной голове Темного Лорда не причинил ему никаких неудобств, но такое положение дел огласке не подлежало, а потому конечность оборотня сшибла Тома с ног. Он отлетел на приличное расстояние и, как по мне, немножко переборщил с длительностью этого самого полета, а «очнувшись» у стены, застонал, будто прошедшая сквозь него лапа причинила ему много боли.
— Ступефай! – закричал мальчишка, демонстрируя свою простоту и схожесть со спасенной им Джинни ей самой.
Вот не стоило этого делать, как я понял спустя всего одну секунду. Удерживать Империо не на человеке, а оборотне, да еще бесхитростно прячась за статуей в нише, ведь больше негде – трудно, но возможно. А вот соперничать с наложенным на управляемый объект заклинанием – нереально. Ниточка порвалась, я даже щелчок в голове услыхал, словно там действительно что-то оборвалось!
Ремус Люпин одолел свою звериную сущность в считанные мгновения, и в таком виде ему претило насилие, он ведь не знал, что никто не заставит его убивать. Муки его человеческой души придали ему сил, и он просто перепрыгнул Уизли, пытаясь скрыться во тьме коридоров. Авада переставшего тяжело дышать и стонать Лорда ударила в каменную кладку и не остановила почуявшего свободу оборотня. Он мчался быстрее ветра, но проносясь мимо моего убежища замешкался, увидел темную фигуру и шумно втянул носом воздух. Я не мог ничего поделать, не мог себя выдать, вслед чудищу смотрела уже вконец зареванная Джинни, а игры с ее памятью, с памятью того, кто должен быть верен всем сердцем – дело опасное.
На меня смотрел человек, все понимающий человек, разве только с налитыми кровью глазами животного, и я успел сто раз пожалеть о своей неуверенности в деле истребления врагов и пообещал себе, что больше не повторю подобной ошибки, не дам себе её повторить. Эти глаза мне говорили, что их обладатель обязательно вспомнит и меня, и мой запах, и мой коварный план. Ремус Люпин не сможет забыть навсегда, он забудет мою тайну всего на двенадцать коротких месяцев...
— Как тебя зовут? – услышал я краем уха, как только оборотень скрылся из виду.
— Том. А тебя?
— Джинни... – просипела девчонка, чуть не падая.
— Извини, Джинни, я не могу тебя поддержать... – опечалился Риддл. — Ты лучше вот сюда подойди, к стенке... Вот так, да...
— Спасибо, спасибо, спасибо... – только и могла бормотать Уизли.
Отдышавшись, она все же задала интересующий её вопрос:
– Ты какой-то...
— Прозрачный?
— Да!
— Это нормально, у меня нет тела.
— Ты призрак?!
— Не совсем... – протянул её собеседник. – Скажу больше – ты меня знаешь, Джинни, должна знать, ты же настоящая, чистокровная волшебница. Я вижу сияние вокруг тебя, твоя кровь не несет беды. Она несет только радость и силу...
Жаль, не могу покашлять. Какое еще сияние?! Ладно тетя Петуния зачитывается яркими книжицами о всевозможных сияниях вокруг всех частей тела, но Темный Лорд! Одернув себя, я перестал пыхтеть от возмущении, вспомнив, что подобный абсурд был бы невозможен, будь передо мной один Волдеморт, а не юный школьник, так похожий на всех юных школьников в мире.
Уизли терпеливо выпытывала настоящее имя у своего нового героя и убеждала его, что никогда не отвернется от него, если он все же решится и назовет себя. Том вошел во вкус и ломался на удивление правдоподобно.
— У меня уже нет друзей... – он все еще жаловался. — Или же они еще слишком малы, чтобы быть друзьями...
Я не удержался и фыркнул.
— Говори, как тебя зовут и не переживай, немедленно! – твердо сказала девчонка и топнула ногой, демонстрируя весьма решительный настрой.
Том продолжал сомневаться, смотрел не на Уизли, а себе под ноги и печально качал головой, изредка бросая скромные взгляды на девчонку но, судя по всему, падкая на все красивое она в них просто тонула.
— Альбус тебя не одобрит, и ты отдашь меня ему на растерзание... Он печется совсем не о тех, о ком бы ему стоило заботиться, Джинни.
— Обещаю, я буду молчать, как рыба!
— На мне мантия Слизерина, и я старше, чем кажусь. Ты многого не знаешь, девочка...
Джинни не отличалась крепостью нервов, да еще после пережитого, и готова была завизжать от нетерпения, а я был не прочь к ней присоединиться. Не знаю, как долго мне пришлось бы мерзнуть у сырой стены, если бы не голоса спешащих на выручку. Они только-только услышали крик но, разумеется, опоздали бесповоротно.
Обойдя девчонку, он наклонился и зловеще прошептал ей в затылок:
— Знающие люди называют меня лордом... Я Волдеморт, Джинни, лорд Волдеморт...
Уизли подскочила на месте и резко обернулась, но позади неё больше не было высокого мальчика в мантии старосты, он растворился, оставив после себя лишь легкую дымку тумана. Наверное, она всё еще ощущала холод его дыхания на своих волосах, и её испуг был виден на расстоянии. Джинни колотила такая крупная дрожь, что стук её зубов заглушал мои мысли. Ей дали выбор, заставили определиться с тем, кому она будет верить от начала и до самого конца. Первый курс, младшая дочь, своенравный характер... Что еще надо, чтобы вылепить нужного человека? Она только-только начала жить, даже Белла была когда-то такой же, как и Уизли сейчас – маленькой и упрямой.
Первым до места происшествия добежал Симус, по моей задумке он должен был стать героем, обезвредив и так обезвреженного Риддлом оборотня, и тем самым облегчить Джинни процесс создания легенды. Вторым до них добрался отец – оценить ситуацию, снять всевозможные ограничители времени с коридора и отвести ученицу в лазарет, поставив блок на некоторые её воспоминания, скрывая их от чужих глаз и ушей. Понятное дело, всем пришлось импровизировать, и оставшегося не у дел Симуса отправили вперед, предупредить мадам Помфри о случившемся и пострадавшей.
Оставшись наедине, отец поспешил спросить:
— Мисс Уизли, что произошло?! Как вы себя чувствуете?
— Оборотень, сэр... Он выскочил прямо на меня и хотел убить!
— Я так и знал... – сокрушался отец, участливо приобняв Джинни за плечи.
— Знали?!
Первым ответом ей был тяжелый вздох, полный печали и такого несвойственного декану сочувствия.
— Это Ремус Люпин, Джинни. Директор взял его на работу... по собственным соображениям. Говорил же я ему, он опасен, очень опасен...
— Противный старик! – заорала девчонка, и в её все еще дрожащий голос таил в себе не только злость, но и настоящую искренность.
— Ну что вы, нельзя так громко о директоре, — папа явно язвил и не скрывал этого, — нас могут услышать...
Джинни вняла и тихо прошептала:
— Но он и вправду противный, профессор!
Профессор не ответил, он ухмылялся вслед возмущенной ученице и готовил свой главный вопрос:
— И как же вы спаслись?
Джинни подумала, и до меня долетел её громкий ответ:
— Он убежал.
— Как так, сам? По собственной воле? – якобы удивился отец.
— Сам... – она пожала плечами и нарочито небрежно тряхнула копной тяжелых рыжих волос. – Испугался чего-то, наверное!
— Какая удача...
Ну, тут как посмотреть — для кого удача, для кого игра, а для кого, как для меня, изматывающий труд. Одно я знал точно – не только Джинни попала в такие манящие сети Темного Лорда, но и я – в свои собственные. Ослепнув от желания хоть кого-нибудь, но пожалеть, я выпустил из рук теперь уже главного своего врага. Не помню, как добрался до отцовского кабинета, не помню, как проскользнул в него, но помню, как был жалок, стоя на коленях перед камином. Нервно ломая пальцами еще теплые древесные угли, не обращая внимания на пепел, падающий на мою мантию, я ждал разговора с Сивым, я давно так никого не ждал. Мне казалось, что от тревоги и злости мой рассудок вот-вот покинет своего хозяина. Не было резона начинать охоту за Ремусом прямо сейчас, и меня подгонял не один лишь страх, а желание отомстить за эту боязнь, горячее и пугающее.
Увидев в огне черные волосы с проседью, я закричал, задыхаясь от желания объяснить ему все как можно быстрее:
— Он убежал, убежал! Догоните его, немедленно! Он пойдет лесом, по вашим тропам! — голос сорвался на хрип. — Сивый, помогите...
Лицо в огне лукаво улыбалось, ослепляя меня еще и белизной зубов.
— А как догоню, что мне делать? А, малец?
— Разорвать.
Двенадцать месяцев в запасе – слишком мало, а я очень хочу жить...
* * *
Стоя напротив двери в туалет я таращился на неё, заткнув уши пальцами и терпеливо ждал, когда же Невилл перестанет визжать. Такой поросячий визг меня заинтриговал, и хотя я уж давно зарекся выручать пухлого изо всяких там бед, а уж тем более спасать от неминуемой гибели, не дождаться окончания этого концерта — настоящее преступление против моего недремлющего любопытства, и совершать его я не стал.
Раскинув руки, открыв рот и вытаращив глаза, Невилл все же покинул так полюбившуюся ему дамскую комнату, а скорее – вылетел из неё, издавая вопли один страшнее другого. Вежливо уступив грифиндорцу дорогу, я положил учебники у порога, чтобы не намочить их, и шагнул вперед, всматриваясь в полумрак. Отблески мрамора и фаянса, светлый матрас на полу, да прокапывающие краны умывальников – вначале это все, что привлекло мое внимание. Затем мой слух уловил чьи-то всхлипывания, горькие и протяжные. После этого улавливать чтобы то ни было мне резко расхотелось. Я присел, схватившись за холодный край раковины и чуть было не застонал. Первое, что пришло в голову – Марта вернулась и принялась оплакивать мою персону, то есть, подлое предательство «такого красивого мальчика». Взяв себя в руки и поднявшись, я обошел умывальники и приблизился к единственной открытой кабинке, судорожно вспоминая заклятие недобровольного упокоения для приведений.
Не подействовало один раз, подействует во второй. А Невиллу скажу, что призраки отходят в мир иной... постепенно!
Скрюченная фигура на унитазе с подобранными под себя длинными ногами обнимает собственные колени, спрятав в них лицо. Короткие волнистые волосы спутаны и не блестят. Призрак плачет, и его тело подрагивает, сотрясаясь от всхлипываний. Знакомая мантия, длинные тонкие пальцы — слегка синюшные — что вполне естественно, если учитывать такой симптом, как смерть. В общем и целом – не Плакса Миртл, потому как он вовсе не девочка, а...
— А-а-а... – мой вопль нельзя было опознать, как человеческий.
В голове промелькнула шальная мысль – догнать Невилла и спрятаться с ним под одной кроватью. Избавился я от неё не сразу, но избавившись, закрыл рот и замолк. Причины испуга у нас с пухлым кардинально разные, меня не испугали ни темные круги под глазами, ни красноватые белки мертвого парня, который казался мне таким взрослым при жизни, а сейчас кажется просто несмышленым ребенком.
— Гарри, помоги мне, здесь так холодно... – дыхание призрака и впрямь оказалось ледяным, у него изо рта даже пар валил. – Ты знаешь, я ходить не могу. Кидает в разные стороны, как на корабле...
Меня испугала его личность.
— Седрик... – прохрипел я, не в силах прокашляться и прочистить горло. – Ты умер...
— Так я и знал! – мальчишка разозлился, оттолкнулся от унитаза и взмыл вверх, пробив собой потолок.
Приложив некоторые усилия, он все же совладал с гравитацией и приземлился на пол.
— Ты знаешь, кто меня убил? – поинтересовался он тоном строгого, но справедливого учителя.
Ученик был в корне не согласен с постановкой вопроса.
— Почему у-б-б-и-л?.. – неожиданно я начал заикаться.
Встреться лицом к лицу с собственной совестью в лице убитого тобой, увидеть своими глазами грех во плоти, опять же совершенный тобой – никаких нервов не хватит!
— Ну а как ты думаешь, почему я умер?!
— Ну... – я принялся развивать глубокомыслие и потирать кончик носа. – Говорили, что у тебя сердце не выдержало. Инфаркт, вроде бы... или инсульт!
Седрик слушал внимательно и смотрел на меня с такой надеждой в своих страшных мертвых глазах, ранее пленивших своей бархатистостью и блеском, что у меня мурашки по коже бежали. Оставалось радоваться, что люди со смертью не умнеют и не становятся особо прозорливыми. Этот мой личный призрак еще долго не составит компанию Миртл. Что скажет Невилл директору? Вы знаете, я оставил Диггори наедине со Снейпом, и куда он делся потом, вопросы сами понимаете к кому... И вообще, рядом с ним все призраки предпочитают упокаиваться без предупреждения!
— Вот, Гарри. Даже ты не знаешь, как я умер. Получается, мне кто-то помог!
— Я не помню просто, как там говорили... – пробурчал я, уставившись в пол, и хорошо, что мальчишка меня не услышал.
— Нет, я чувствую, что-то не так...
— У мертвых все не так, Седрик.
— Ты прав, наверное... – привидение кружилось вокруг меня и пыталось делать это ровно. – Как я сейчас выгляжу?
— Э-э-э...
— Плохо?
— Э-э-э...
— Тот, кто это сделал со мной, ответит. И не говори мне, что я сам скончался! – он повысил голос. – Не говори!
— Да я молчу, молчу...
Мне действительно нечего было сказать.
— Поможешь мне найти его? – спросил он так тихо, будто боялся, что я откажу. — Ты же герой, Гарри... А я другой, мне жить нужно было, а не учиться, жить...
Седрик начал переливаться всеми цветами радуги, видно, его грусть по ушедшему давала о себе знать именно таким образом. Его и так стройная высокая фигура вытянулась еще сильнее и стала почти неразличимой в полумраке помещения, а упавший на неё лунный свет довершил начатое и Седрик исчез, остался лишь голос.
И он задал такой вопрос, от которого у меня волосы на голове зашевелились, и захотелось развалить Хогвартс вот прямо сейчас, чтобы больше никогда не видеть его призраков. Никаких!
— Ты на мои похороны ходил?
Я кивнул.
— Мама сильно плакала?
Я опять кивнул.
— Поможешь? – шептал он еле слышно.
— Помогу... – ответил я, чуть не плача.
Как не помочь, ведь без моей помощи ты найдешь меня очень легко...
* * *
Ремус сбежал от Сивого, эту погоню все живущее в Запретном лесу никогда не забудет. Раненный и обессиленный, он обхитрил стаю и каким-то чудом, а скорее всего с чьей-то помощью, скрывался в чаще до рассвета, после чего аппарировал, оставив после себя уже бесполезные капли крови и мой страх.
Опасности подстерегали меня на каждом шагу, и даже Дамблдор перестал улыбаться. За обедами я всё чаще ловил на себе его взгляды, пустые и непонятные. Кусок в горло не лез, легче было не обедать. Минерва не давала мне спуску, отец молчал, грифиндорцы действовали на нервы, и я кожей чувствовал, что уничтожение Волдеморта – единственное, что способно отсрочить неизбежное и дать мне возможность перейти на следующий курс. Экзамены меня волновали гораздо меньше, чем Азкабан.
Мне согласился помочь Драко, он рисковал, и «пролетавшая мимо Миртл» — хорошая зацепка против нас всех. Да и весь тот балаган в гостиной Слизерина, всего лишь балаган.
— Мы сегодня идем открывать Тайную Комнату. Ты идешь с нами. И ты Невилл, тоже! И Гермиона, если мяукать перестанет, разумеется. Волос она не тот взяла, а нам отдувайся... Все меня поняли?! Драко не станет героем, никогда!
Да, Малфой не дурак, героем становиться. Сильно ему надо! Зато ты Симус, хоть и храбрый, но глупый, глупый и доверчивый.
Тайная Комната давно вас ждет, и не только она...
20.12.2011 Глава 19
Забавно, но тем вечером поход в Тайную Комнату так и не состоялся. Во первых – позабыв на некоторое время о василиске, вскоре я позабыл о нем вовсе, во вторых – никто не хотел идти без Гермионы, а она только-только сбросив шерсть, загремела в больничное крыло, замороженная непослушной змеюкой в позе перевернутой божьей коровки. Довольно мило вышло, как заметил отец, когда мы вместе стояли у постели больной и наслаждались отсутствием звука, обычно просто изливающегося из девчонки, как из переполненного ведра. И Симус проявил несвойственную ему осторожность, заявив, что в результате тщательного обдумывания проблемы чудища, решил отсрочить нашу всенепременную гибель путем её дальнейшего обдумывания.
— Подождем! – сказал он и почесал затылок. – Неохота помирать что-то. Ну правда! – принялся он убеждать засомневавшегося меня. — Как только узнаем, что это чудище из себя представляет, так сразу в туалет. Ну вот просто сразу!
Неугомонная змеюка ослушалась моего приказа и совершила незапланированный променад. Грейнджер не погибла, помогло зеркальце, в котором взгляд животины и отразился, но мне с того не легче. После происшествия и заявлений ирландца у меня, если хотите, случился нервный срыв, выразившийся неожиданной нормализацией моего поведения. Скажем так, я много ел, много спал, проведывал Гермиону, мысленно желая ей как можно более медленного выздоровления, а профессору Стебль – неурожая мандрагор. Не только чихал, но иногда даже и икал (смотри пункт первый) на обеспокоенные взгляды отца и других представителей своего окружения. Да и вообще — чувствовал себя абсолютно счастливым.
Темный Лорд же был занят порабощением невинной души Джинни Уизли, демонстрировал ей заключенные в дневнике воспоминания бедного студента Риддла, которому негде было проводить каникулы из-за выпущенного якобы Хагридом чудища. Рассказывал ей о том, насколько же она избранна и чиста в своей чистокровности, и всячески убеждал её в ошибочности убеждений её родителей, не забывая обучать девчонку мастерству не только лишь Темных Искусств, но и непревзойденному искусству лжи. Понятное дело, не будь рядом с ней Драко, Джинни могла и не поверить. По этой простой причине приятель был занят, в сто какой-то раз проходил вместе с Уизли историю создания движения Пожирателей, историю древней магии и историю жизни директора Дамблдора, изучить которую не отказался бы и я.
Однако рыжая меня на дух не переносила, а расхваливая Гарри перед родителями, просто наступала им на больную мозоль. Джинни никогда мне не верила и не поверит, почему-то я пугаю её больше, чем Тот-Кем-Её-Всю-Жизнь-Пугали. Ну и пусть. У неё есть полное право попытаться сбежать от собственной тени, коей давно стал я, но получится у неё это? Нет, конечно, не получится. Не нужно мне знать того, что рассказывает ей Риддл, мне нужен рузультат. В первый раз Волдеморт делает что-то и для меня, может именно от понимания такой странности мне и хотелось улыбаться, словно я вовсе и не Снейп.
Немного портил жизнь Седрик, преследующий меня с каким-то отчаянным упорством. Иногда мне казалось, что сидя рядом со мной на подоконнике в коридоре, где я частенько делал вид, что готовлюсь к экзаменам вместе с Финниганом, призрак разревется от горя. Он не воплотился в безобидное и светлое привидение и наверняка составит конкуренцию Кровавому Барону лет эдак через сто или двести. Да, мальчишка стал школьной знаменитостью и туалет, под которым Салазар сотворил одну из своих великих тайн, был превращен в некое место фанатичного поклонения девчонок всех возрастов и факультетов. Тем не менее, продолжалась такая вакханалия совсем недолго. Щедро омыв слезами данное помещение, фанатки, наконец, прозрели и заметили, как злобно на них сверкает страшными глазницами покойник, при жизни отличавшийся миролюбием и железным спокойствием. Мертвый завидовал живым и когда из туалета с криками, способными конкурировать с воплями Невилла, выбежала уже не зареванная, а банально мокрая Чжоу, паломничество сошло на нет.
Дамблдор все же вмешался, попросил Диггори сменить место обитания на подземелья, где пятнистому призраку с красными глазами самое место, и тот послушался. Однако против такого переезда выступил мой отец на пару с Кровавым Бароном, не терпящим посягательств на свою территорию. И несчастный Седрик вернулся туда, куда так неосторожно пришел, надеясь услышать советы уже несуществующей Марты Миртл. Поговаривают, что после успешной операции по выдворению малолетнего духа, декан Снейп пожал руку Барону, а после они якобы объяснились друг другу чуть ли не в любви до гроба и навеки вечные, у кого как, разумеется. Честно говоря, почти верю.
Покуда грифиндорская троица искала пауков и в Запретном Лесу, я скучал. Нет, они весьма вежливо предложили мне присоединиться к абсолютно непонятным мне поискам весьма мерзких членистоногих, однако я поморщился, пренебрежительно сплюнул, икнул (дело было после ужина), а после не менее вежливо отказался от такой чести и предпочел сходить в гости к Волдеморту. Пусть хоть Златопудру Лохматую ищут, главное — без меня. Как ни крути, а жизни, как и интересы, у нас несколько разные.
— Эй! – заорал я, добравшись, наконец, до заветного дивана. – Вы где?
— В лабиринтах разума... – последовал странный ответ. – Вот интересно, эта комната – плод моего и твоего воображения? Так?
— Ну да, — согласился я, все еще не обнаружив говорящего. – Общая фантазия, из-за крестаржа, наверное... Я вас не вижу!
— Это было бы нормальным, если бы ты был слепым, Гарри.
И когда мои глаза привыкли к полумраку, я все же умудрился заметить полупрозрачную тень у маленького зарешеченного окна, за которым плескался синий океан. Риддл чуть ли не на цыпочках выглядывал в него, словно узник, вдыхающий заветную свободу.
— А на кой здесь окно?!
— В стенах обычно бывают окна. Иногда в них хочется посмотреть.
— Да? – переспросил он неуверенно. – Ну ладно, пусть будет... Ты с какой целью?
— Скучно! – признался я и забрался на диван с ногами, укладываясь поудобнее и подложив под голову какую-то толстую книгу.
— А-а-а... – протянул он с пониманием. – Мне тоже скучно, ничем не могу помочь, молодой человек. Девчонка эта такая... такая... правильная! – сказал он, как выплюнул и передернул плечами от отвращения. — Вот ты не знаешь, например, с какой целью твой отец принял мою сторону, а?
— Он вам поверил.
— А как думаешь ты?
— Другой стороны не было.
Подумав, я добавил:
— И не будет.
— Вот доказать бы это ей...
— Не докажете, никогда. Нужно лишить её выбора, тогда она поймет, станет такой, как... мы.
Пожалел о сказанном я в ту же секунду — Риддла явно осенила гениальная мысль, и он исчез, не попрощавшись, а я лишился какой-либо компании. Осталась лишь усталость и скука, а собеседники они никудышные, и я пошел к отцу, но дойдя до его кабинета и расслышав скрип пера, встал, как вкопанный. Не только я услышал, как отец тяжело дышит, но и он почувствовал меня – перо замерло, дыхание стихло. Он не хотел видеть сына, мучился от осознания того, что я весь такой навсегда бездушный и лишенный им кусочка памяти, позорящего его звание отца. Если равнодушие можно почувствовать, то так и произошло. Тем не менее, я хотел говорить. Ну хоть с кем-нибудь! И пока кривая не занесла меня в Азкабан к Белле, нелогичное желание увидеть которую меня просто пугало, я поспешил пробраться в кабинет Защиты. Этот предмет нам предстояло изучать лишь в следующем учебном году, и класс стоял опечатанным вот уже несколько месяцев.
Связавшись по каминной сети с тем единственным, кто мог говорить со мной долго и интересно, я попросил его:
— Расскажите... что-нибудь.
Сивый не удивился, лишь засмеялся. Казалось, огонь пожирает его волосы, лицо, но вот одолеть широкую улыбку не мог даже он.
— О как тебя скрутило, малец! О чем же мне тебе рассказать?! Тема Запретного Леса пройдена, про лунные фазы я тебе просто прозу читал, про ...
— Азкабан! – перебил я. — Расскажите мне про Азкабан то, чего нет в книгах. Книги пишут те, кто там не сидел... Понимаете?
Оборотень подмигнул.
— А то! Что, за мамочкой соскучился?
Наверное, спроси меня Дамблдор: «Ты Пожиратель, мальчик мой?», отвечать было бы не так страшно. Но Сивому врать не хотелось, он мне нравился, как нравится тот, на кого хочется быть похожим. Раз отец уступил эту роль ему, то...
— Хочу её освободить.
— Сильно?
— Сильно!
И мы говорили еще долго, не один вечер и не один час. Если когда-нибудь оборотень меня предаст, он будет знать, кто и за что его убьет, а пока он будет моим вторым лучшим другом. Я так хочу и точка!
* * *
— Мистер Снейп? Вы воспылали любовью к моему предмету вопреки воле отца? Урок окончен!
Достойный ответ просто не шел в голову, его место прочно занял Седрик, маячивший у выхода из кабинета.
— Там Седрик... – буркнул я, попытавшись воззвать к инстинктам грифиндорки, редко распространявшимся на меня.
Ну а что? Я же маленький, вот пусть Минерва и защищает меня от этого чучела, мне его бестелесная компания сегодня противопоказана. Призрак терпеливо ожидал, пока я закончу конспектировать что-то с доски, уж давно до блеска вымытой школьным эльфом и исчезать без меня не хотел.
— Он с вами дружит. Неужели вы не можете ответить ему тем же? – препиралась женщина, раздосадовано охая, но все же двинувшись к двери решительным шагом.
— Он же труп! Только летает!
— Для вас это просто отличная компания.
— Почему?!
Отойдя от меня подальше, она прошептала:
— По многим причинам... Так! – сказала она уже громче и увереннее. – Седрик, брысь отсюда. Брысь! – и замахала классным журналом, словно туман разгоняла.
Моя челюсть отвисла, а глаза покинули орбиты безо всяких на то усилий. Он же не зверюшка какая-нибудь нашкодившая, в самом деле... Где же сочувствие, жалость, уважение? Ореол смерти если еще и представлялся мне до того момента хоть капельку таинственным, то враз таким быть перестал. Если жив – почет, уважение и Превосходно на экзамене, а как умер – твои проблемы. Наверное, у декана и впрямь от Седрика голова болит — новый страшный призрак, недолюбливающий жизнерадостность других детей, но чтоб так грубить? Ладно я, его убийца, а она что себе позволяет?! Кикимора...
Одно я, наконец покинувший кабинет и плевшийся в башню с опущенной головой, понял однозначно и четко – умирать я не просто не хочу, а совсем не хочу!
— Она тебя на отработку оставила, да? Вот кикимора!
— Не оставила, но кикимора, — согласился я с прозорливым ирландцем и повалился в кресло у камина. – Это точно...
Кто-то тут же запустил в меня диванной подушкой, услышав такое непатриотичное заявление, но я даже не стал оборачиваться, разбираться пошел Симус. Через пару секунд опять же из-за кресла раздалось короткое «я не хотел», затем «ой», «сам такой», «больше не буду» и вскоре после этого мальчишка вернулся, довольный проведенной воспитательной работой. Он слишком сильно зависел от меня в учебе и зорко следил, чтобы при нем никто не смел ничего сказать мне ни в лицо, ни в спину.
Подошла Джинни и села рядом с ним. Вид у нее был растерянный, даже нервный. Я обратил внимание, что она с такой силой стиснула руки, что пальцы у нее побелели.
–Что с тобой?– спросил Джордж, оторвавшийся наконец от чертежа очередного своего изобретения и ткнул брата локтем в бок, привлекая его внимание к сестре.
— Посылку взяла?
— Взяла, — ответила та.
— Что тогда? Без Малфоев себя неважно чувствуешь? Страдаешь?
Фред недовольно цокнул языком, не одобряя злой реплики брата, но смолчал и вновь уткнулся в бумагу на журнальном столике, не обращая внимание на шум вокруг. Гостиная была переполнена, все готовились к первому июню и страшным-престрашным экзаменам. Люди что-то озабоченно писали, что-то читали, но даже будучи занятыми, все равно не забывали периодически кидать осуждающие взгляды на Джинни. Лаванда даже встала с дивана и пересела на неудобный табурет неподалеку. Видно, считала такое поведение своим долгом. Может, я зря думал, что Уизли лучше было бы именно здесь? Может, она хоть маленькая, но не глупая. Может, она чувствовала, что здесь все так ненадежно? И что она нашла в Темном Лорде? Может, именно её – надежность? Ведь какие бы сказки он ей не рассказывал – она прекрасно знает, кто он такой...
— Да, Джинни, ты чего такая бледная? – начал я свою партию.
В ответ девчонка тоскливым взглядом оглядела столик.
— Да, выкладывай, что там у тебя. Обратно хочешь? – с набитым ртом произнес что-то жующий Невилл, заинтересовавшийся визитершей.
Бросив на пухлого совсем не тоскливый, а весьма выразительный взгляд, означающий много нехорошего, она смогла задушить в себе злость и смущенно прошептала:
— Мне нужно с вами поговорить...
— Мы слушаем! – важно разрешил Симус.
Однако Джинни не произнесла ни слова, а просто сидела и раскачивалась взад-вперед, как какой-нибудь домовик.
–Ты про Тайную комнату? Что-нибудь видела?
Девчонка глубоко вздохнула, и в этот миг к ним подошел усталый, осунувшийся Перси Уизли.
— Джинни, ты чего здесь? Ф-у-у-х... как я устал, — произнес он лениво и подвинул ирландца, освобождая себе место. — Только с дежурства! Кстати, Джинни, после восьми ученики не должны посещать гостиные чужих факультетов. На это весьма прозрачно намекают целых три правила свода зак...
— А поздороваться не хочешь, Перси?! – не выдержала уже никому особо не нужная сестра.
— А? – брат не понял обиды и наморщил лоб, задумавшись над таким сложным вопросом.
Не дожидаясь окончания мыслительного процесса, она убежала, звонко стуча маленькими каблучками, провожаемая десятками недоброжелательных взглядов и оскорбительной тишиной.
Фред решился покинуть фыркающего от возмущения братца и подошел к Перси.
— Странная она...
— Слизеринка! – ответил тот.
— Ну да, слизеринка. Только она такая неразговорчивая всего месяц, странно...
И я оставил их обсуждать странности странной слизеринки. Слово к слову, мысль к мысли, вот так все важное в мире и происходит – по капельке.
Гермиона, даже пребывая в бессознательном состоянии бревна, оправдала свою занудную ученость, и помогла Симусу понять, кого же именно он так упорно ищет. То, что упустил из виду я, обнаружил Невилл. Перед тем, как заглянуть в зеркальце себе за спину в поисках чудища девчонка вырвала пожелтевшую страницу из старой библиотечной книги и крепко сжала её. Вытаскивал лист из её окаменевших пальцев я лично. Округлив глаза, я чуть не прослезился от счастья – это же ответы на все вопросы!
«…из многих чудищ и монстров, коих в наших землях встретить можно, не сыскать таинственней и смертоносней Василиска, также еще именуемого Король Змей. Сей гад может достигать размеров воистину гигантских, а срок жизни его – многие столетия. На свет он рождается из куриного яйца, жабой высиженного. Смерть же несет путем диковинным, небывалым, ибо, кроме клыков ужасных и ядовитых, даден ему взгляд убийственный, так что ежели кто с ним очами встретится, тотчас примет кончину скорую и в муках великих. Особливо боятся Василиска пауки, сторонятся елико возможно, ибо он есть враг их смертельный; сам оный Василиск страшится лишь пения петушиного, ибо гибельно оно для него…»
Под всем написанным Грейнджер вывела каллиграфическим почерком «трубы».
— В учительскую, быстро! – заорал Симус и схватил меня за руку, словно поддержки искал.
И карусель закрутилась с новой силой, вскружив головы тем, кто с радостью запрыгнул в кабинку, ожидая чуда, подвига и победы. Понятное дело, я остался внизу, ведь кто-то же должен нажать на рычаг.
* * *
–Это опять случилось,– сказала МакГонагалл в наступившей тишине.– Монстр напал на ученика. На сей раз утащил в Тайную комнату.
Профессор Флитвик вскрикнул. Профессор Стебль прижала руки ко рту. Папа с силой сжал спинку кресла.
–Откуда такая уверенность?– спросил он.
–Наследник Слизерина,– она побледнела,– оставил еще одну надпись на стене, прямо под первой: «Ее скелет будет пребывать в Комнате вечно».
Так мало лет, а какой драматизм... – подумал я.
Профессор Флитвик не разделил моего восхищения и залился слезами.
–Кто на этот раз?– воскликнула мадам Трюк. Ноги у нее подкосились, и она упала в кресло.
–Джинни Уизли.
Флитвик перестал рыдать.
— Слизеринка?! – уточнил он с интересом.
Ай-яй-яй... как вам не стыдно, взрослые маги и чародеи. Неужели все плохое, что происходило, происходит или будет происходить в школе, вы с легкой душой спишете на таких неприятных вам детей зеленого факультета? Вот я, к примеру, просто вылитый грифиндорец, даже шарфик цвета крови имею. Неверна ваша теория, неверна...
* * *
— Гарри, давай. Немедленно говори что-нибудь на змеином языке! – охрипшим шепотом попросил Симус.
— Откройся! – велел я.
Кранны вспыхнули красным светом и подались назад, открывая один большой и, я знаю точно, очень глубокий тоннель.
— Я иду первый! – заявил Невилл, дрожащий от страха.
— Нет, я! – возразил ирландец.
— Да ну вас... – пробурчал я и прыгнул.
Полгода ждать – это вам не шуточки!
Тоннель проходил под самыми подземельями, был измазан липкой слизью и оттого казался еще более противным и страшным. Где-то позади с громким чавканьем и визгами повороты преодолевали Симус и Невилл. Наконец, он выплюнул нас всех на холодный пол. Раньше он был еще и мокрым, но так и воспаление легких подхватить недолго, потому, обеспокоившись собственным здоровьем, я осушил его уже давно.
Длинный коридор из серого камня, в котором мы очутились, больше походил на трубу. Его непроглядная тьма навевала дикий ужас, ведь так и было задумано, и я поспешил зажечь свет, пока к героям не вернулось здравомыслие и они не сбежали, что, судя по трясущейся нижней губе пухлого – могло произойти вот-вот.
— Люмос!
Гонимая лучом света, тьма отступала, открывая все те же влажные, облепленные илом стены. В волшебном свете тени идущих казались фантастическими чудищами.
–Помните,– предупредил я вполголоса,– при малейшем шорохе надо сейчас же зажмуриться.
Не то чтобы мне хотелось предупреждать, но нас ждут, а явиться к месту встречи мертвыми – верх неприличия.
— Мы обязаны уничтожить Волдеморта, как он когда-то... мою маму.
Оба распрямили плечи и в тысячный раз за год опустили глаза, демонстрируя свое сочувствие. Эта моя фраза стала ну просто коронной!
По дороге мы обнаружили скинутую василиском шкуру, трех крыс и, наконец, высокие ворота, увитые переплетенными гранитными змеями.
Дети боялись, дрожали и чуть не плакали. Как Дамблдор мог допустить такое, если он хоть чуточку так могуч, как о нем говорят? Ну как?! У Симуса все веснушки на лице пропали, видимо, оказались умнее, чем их хозяин.
Мысленно чертыхнувшись, я приготовился быть Поттером, раз директору так угодно...
Там, за дверью, нас ждет настоящий Темный Лорд. Пусть молодой, пусть неживой, но как-никак умеющий собрать все свои силы воедино и реализовать самую настоящую Аваду! За улыбкой подростка кроется злость. Иногда мне чудится, что Том Риддл готов заорать от раздирающего его отчаяния, зарыдать от одиночества и проклясть всех без разбору, вновь и вновь умирая от унизительной беспомощности. Но проходит секунда-другая и его тонкие губы изгибаются в вежливой и откровенно хитрой ухмылке, давая понять мне, что значит быть сильным.
Тем не менее, за спектаклем кроется сложная жизнь, и если Волдеморту что-то не понравится, он убьет их, а мне предоставит такое сомнительное удовольствие, как создание более-менее правдоподобной легенды гибели идиотов. Помоги ему Моргана, дай мудрости и силы...
— Что ты там шепчешь?
Я вздрогнул от неожиданности. Надо же, вот это сюрприз... Так переживать за виновника половины твоих бед, что просить для него помощи не абы как, а вслух. Да и зачем этому черту помощь, тем более моя?! Тьфу!
— Дверь открываю. Не мешай!
Невилл замолк и виновато закивал головой.
Мы стояли на пороге просторной, тускло освещенной факелами комнате. Высокие своды поддерживали оплетенные змеями колонны, достающие полумрака потолка. Сердца Невилла и Симуса стучали так, словно из груди выпрыгнуть хотели. Если бы пухлый на время не позабыл про свои сомнения и прислушался к моему сердцу, отвечающему за неведомые мне переживании, обязательно бы удивился и бросился бежать назад, крича что-то о подвохе и ловушке – оно практически не билось. Сторонним свидетелем, вот кем я чувствовал себя в тот момент, не более. Хорошо еще, что улыбку сдержал. Гермиона сказала бы, что такими спокойными могут быть только психи, и была бы недалека от истины, чего уж там...
Я шагнул внутрь и первым увидел черноволосого юношу, с затаенной грустью рассматривающего ступеньки под своими ногами, на которых он собственно и восседал, подперев подбородок рукой. Неужели мы так задержались?
Завидев нашу процессию он почти обрадовался, вскочил, насколько это возможно у бестелесных, горделиво вздернул волевой подбородок и заговорил ну прямо загробным голосом:
— А вот и вы... Как приятно увидеть вас спустя целый год! Не скажу, что рад вас видеть в целости и сохранности... а раз не скажу, то и обижаться на меня нечего. Ведь так, мои юные друзья?
«Друзья» молчали. До них все же достучалась такая простая мысль – обычные второкурсники должны учить уроки, а не выступать против великого зла, вооруженные одними граблями – простите – палочками. Тем более что в их руках эти орудия обладают одинаковой полезностью.
— Волдеморт? – уточнил я для всех присутствующих, не вдаваясь в подробности словообразования.
— Он! – подтвердил юноша.
Запрокинув голову, я старательно делал вид, что в первый раз вижу статую у задней стены и её гигантское лицо с обезьяньими чертами и длинной жидкой бородой, ниспадающей почти до самого подола каменной мантии. Понадеявшись, что василиск не соизволит поздороваться со мной прямо сейчас, я бросился вперед. Между каменных стоп статуи лежала Джинни Уизли, бездыханная и холодная. Первое явно иллюзия, а вот второе – реальность. Лежа на каменном полу тепленьким остаться невозможно, подсознанию Симуса подобная истина известна просто отлично.
–Джинни,– прошептал я и, бросившись к ней, упал рядом на колени.– Джинни! Только не умирай! Пожалуйста, не умирай!
Она, конечно, умирать и не думала. Однако орал я на удивление испуганно и почти честно. Не знаю, что Уизли скажет, когда узнает о моей роли в деле воскрешения Лорда и этой игре, а когда-нибудь она обязательно узнает, но какой девчонке не понравится быть спасенной героем?
— Ты что, призрак? – задал вполне резонный вопрос Симус, трясущийся, будто в лихорадке.
— Воспоминание, — ответил Редл и махнул рукой в сторону валявшейся неподалеку от него книжицы. – Полвека томился в дневнике, пока милая девочка не открыла мне свое сердце. Она вот-вот умрет, но её смерть не помешает нам. Я долго ждал этой минуты, Гарри... пусть даже и Снейп! Возможности увидеть тебя, поговорить с тобой.
Я внимательно слушал, ведь на составление речи Лорда у меня ушел битый час.
–Смертельная скука – выслушивать глупенькие излияния одиннадцатилетней девчонки и прыщавого подростка... Седрика, кажется,– продолжал он.– Но я был терпелив с ними. Я отвечал, я проявлял сочувствие, я был добр!
Все-таки Лорду не чужда и скромность, после упоминания «доброты» там было еще несколько лестных эпитетов в его адрес, я ведь старался, однако он предпочел сразу перейти к делу и заговорил еще громче, хотя грифиндорцы и так слушали его с открытыми от ужаса и интереса ртами.
–Так ты еще ничего не понял, Гарри?– вкрадчиво спросил Ридлл.– Это ведь Седрик открыл Тайную комнату. Это Джинни передушила школьных петухов и малевала на стенах угрожающие послания. Это она натравила змею Слизерина на четырех грязнокровок и на кошку этого сквиба. Мне нужна была сила и душа взрослого мага... но подошли и две юных. Я не привередлив, стоит заметить.
Через десять минут у меня свело челюсть и стали слипаться глаза, а Ридл все вещал и вещал. О дураке директоре Диппете, поверившем студенту, а не Хагриду, о несговорчивом профессоре Трансфигурации Дамблдоре, о своей бедности и непреодолимой тяге к знаниям, о своем сиротстве, о Джинни, сопротивляющейся ему из последних сил, о потере интереса к убийствам грязнокровок и якобы проснувшемся интересе ко мне, о...
В общем, он давно вышел за рамки своей речи и моих знаний о его личности! А зачем это все знать Симусу и Невиллу? Для самообразования, что ли?
Однако если есть план, всегда есть и то, что его нарушит. Например, огромная малиновая птица величиной с лебедя, ну чем не неучтенный пункт?! Громкая, словно потусторонняя музыка, появившаяся вместе с неведомо откуда взявшимся фениксом, а это был именно Фоукс, заставила Волдеморта замолчать на полуслове с вытянутой перед собой рукой и, мягко говоря, удивиться.
— Это феникс, Гарри! – радостно закричал Симус и запрыгал на месте, как затерянный на необитаемом острове, завидевший спасительный корабль. – Он помогает чистым душо-о-о-й! Он что-то несё-ё-ё-т!
Несёт – это неправда, тащит – вот самое точное определение. Даже глазищи Фоукса ничем не напоминали красные бусины граната, а больше смахивали на совиные, ко всему прочему еще и сильно возмущенные. Ну не феникс, а Букля, разве только перья золотые. Инстинктивно я пригнулся, накрыв собой Джинни, показалось, что птичка пикирует на меня не с целью вручить ношу, а хорошенько долбануть на ненавистной макушке!
Принимая во внимание то, что она на меня скинула, я мог её понять. Старая шляпа, а в ней какой-то меч, украшенный драгоценными камнями, словно был сделан на заказ в жутко дорогой ювелирной лавке. Заказчик явно хотел похвастаться своим богатством перед всем миром. Темный Лорд молчал, мальчишки перестали сиять и начали тускнеть, а я задумался. Меч был виден только мне, потому как только я и видел то, что внутри шляпы.
–Так вот что Дамблдор прислал в помощь своему соратнику! Певчую птичку и древнюю Шляпу! Ну как, Гарри, ощущаешь прилив храбрости? Чувствуешь себя в безопасности? – вновь заговорил Ридл, забыв опустить руку, указывающую вдаль. Его голова, как и моя, была занята иными мыслями, а не соответствием придуманному образу.
Я слышал, что обращаются ко мне, но ответить не мог, губы просто отказывались шевелиться, ведь покопавшись в памяти и оживив перед глазами картинку из учебника по истории факультета, я понял – передо мной меч Годрика! Тот, который могут взять в руки только настоящие его последователи, истинные храбрецы и прочие личности подобного плана, к которым меня причислить не просто сложно, а невозможно. Понятно, почему феникс чуть не лопался от напряжения. Его волю подчинила магия Альбуса Дамблдора, в полной мере осознающего, как оказалось, что я не герой, хоть и пытаюсь им быть. Директор предлагал мне убить мечом василиска, вырвать его клык, хотя я мог просто выдрать его, махнув палочкой, ну а затем уничтожить дневник и почувствовать себя человеком, воюющим за правое дело. Он направлял меня на «верную» стезю!
Тем временем Ридл продолжал монотонно бубнить надоевшую мне историю, имеющую мало общего с унылой правдой.
–Значит, ты спасся, потому что мать пожертвовала своей жизнью… Это мощное средство против чар... – он нетерпеливо шагнул вперед, на нижнюю ступеньку, и не совладал с любопытством. — Что там блестит?!
Я вздохнул, взял в руки тяжеленное оружие, тут же упал на пол, меч явно был мне не рад, опять поднялся, произнес парочку заготовленных оскорблений, благодарность директору, провел краткий экскурс в историю оружейного дела и превратил план в жизнь. А для несчастного василиска, крайне редкого животного магического мира, к слову, в смерть. Он, правда, не сдался ей так быстро и даже попытался сопротивляться, но не смог. Не такой уж он и быстрый, змей этот, а к тому же еще очень и очень старый. Тем не менее, пронзив его нижнюю челюсть снизу вверх, я поранил запястье ядовитым клыком. Он полоснул по коже совсем легонько, по касательной, но и этого мне хватило, чтобы понять – смерть не бывает чьей-то там, она просто существует и никому не принадлежит. Захочет к змее явится, захотела — к моей матери пришла, а вздумается еще что интересное – и к сыну пожалует.
Яд быстро жег мои вены и туманил разум, а потому баталию пришлось завершить еще быстрее, чем мне того хотелось. Проклятый феникс мог бы меня излечить, его слезы лечат все раны на свете, и я попытался было ухватить пернатое за хвост. Однако у птицы на этот счет существовало свое личное мнение, и ловиться Фоукс не желал — убегал от меня на задних лапах, как будто гусь, за которым проголодавшийся хозяин гонится. Видно, полагал, что за мое убийство он василиску еще должен останется. Сердце кольнуло и сжалось. Тяжело, когда те, кто рядом – против тебя во всем, а те, кто далеко – помочь не могут...
Симус не понимал, почему я ору на проклятую птицу благородных кровей, махал палочкой и, в свою очередь, орал на Волдеморта, ничуть того не пугая. Ридл мог мне помочь и, я видел, хотел помочь, но ему оставалось только смотреть. Сценарий этой пьесы мой, значит, и ответственность за успех перед зрителями несу только я.
Дневник был уничтожен, из него вылилась непонятная жидкость красного цвета, по идее – кровь, Темный Лорд быстренько вошел в роль, и пока я еще не покинул этот свет, покинул его сам. С проклятиями на побелевших устах он сначала повалился на пол, затем скрючился в позе зародыша и испарился. Невилл первым заметил, что Джинни очнулась и громко стучит зубами от холода, кинулся к ней обниматься, был встречен весьма прохладно, смутился и отошел.
— Гарри! Ты настоящий герой!
— Спасибо, Джинни...
— Я почти все слышала! Ну... когда умирала.
— Отлично... что не умерла.
— Темного Лорда больше нет! – девчонка продолжала радоваться жизни и даже попыталась кинуться мне на шею, что в общем-то вызвало у неё некоторое затруднение. Я валялся на полу, еле живой, и чтобы припасть к моей неширокой груди, ей пришлось бы вновь повалиться на сырой пол, а потому рыжая ограничилась похлопыванием по моей безвольной руке.
— Меня, по всей видимости, тоже скоро не будет... – прошептал я перед тем, как потерять сознание.
И за секунду до того, как это случилось, меня посетили странные мысли, полные уважения и сочувствия... к Волдеморту. Если одна Джинни забрала у меня столько сил, то сколько души нужно было потратить на целую армию согласных с тобой? Неудивительно, что Том Риддл разодрал её в клочья — он хотел достичь большего и просто боялся устать.
Если тебе нужны те, кто пойдет за тобой и в огонь и воду, ты должен сделать их сам. Люди рождаются свободными и без какой-либо веры. Забрать свободу, заставить поверить в себя, а не в кого-то другого, внушить им свои желания, выдав за их собственные, а затем заставить проложить к ним прямую дорогу – очень опасный и изматывающий труд. Ведь каждый маг важен, он как итоговая контрольная работа, из которых, в конечном счете, и сложится вся твоя жизнь...
И еще... вполне вероятно, эти мысли и есть очередное сложное эссе Темного Лорда, а его тема – я.
Заключительная глава второй части фика, её Эпилог, через несколько дней.
05.01.2012 Глава 20
Очнувшись в больничном крыле, на одной из закрепленных за слизеринцами койке, я попытался собрать мысли воедино, не нашел ни одной и успокоился. Все, что мог сделать — я сделал. Осталось лишь донести свой героизм до директора, Уизли, и попытаться не вспоминать о Ремусе. Его обязательно найдут, ведь его ищут не единицы, его ищут все наши люди, даже не зная — зачем. И мелкие лавочники, приветливо зазывающие волшебников купить у них драконьи чешуйки, и старушки на крылечках своих пряничных домиков, присягнувшие молодому сильному магу еще в далекой юности, и портные в швейных мастерских, и эльфы сотен и сотен семей Пожирателей. Да даже просто прохожие, то и дело замирающие посреди улицы и неожиданно пристально всматривающиеся в лица других. И это только те, кто верен идеалам Темного Лорда, тех же, кто просто хочет министерской награды за поимку кровожадного оборотня — не счесть.
Поерзав на кровати, повздыхав и внимательно осмотрев свои негнущиеся непонятно отчего руки, я попытался встать, но расплывшийся мир перед глазами намекнул мне о тщетности подобных попыток, и барахтаться я перестал. Плен прохладных простыней казался пленом куда более приятным, чем плен директорского кабинета и компания проклятущего феникса. Чтоб на него лишай напал, трудновыводимый!
— Он мог бы у Драко спросить сам, где находится комната, — заявил голос из-за ширмы, принадлежащий Невиллу. — Мог.
— Не городи тут... всякого! — ему ответил Симус.
— И сам бы мог нам о ней рассказать.
— А мы бы ему поверили?! Он врет десять раз в час... — в низком голосе ирландца появилась легкая хрипотца, он явно еле сдерживал раздражение.
— А Драко источник более надежный, значит?!
Такая нелепость заставила мальчишку забыть раздражение и прыснуть со смеху.
Тем временем пухлый продолжал шипеть:
— И врет он меньше, так что ли? На два раза в час или на три?!
— Этого... Волдеморта, ты победил?
— Нет... — вообще неслышно пробормотал Невилл голосом, полным глухой неприязни.
— И я его не побеждал. Кт-о-о тогда его победил? — вкрадчиво поинтересовался ирландец.
— Гарри...
— В-о-о-т... — сказал он. — Гарри! Гарри его победил. Есть еще замечания?
— Есть.
— Да чтоб ты провалился, Невилл! — воскликнул мальчишка чуть громче, чем сам того хотел. — Пошли, а то разбудим не дай бог. Проведали и хватит, не хочу с ним разговаривать, мерзкий он такой. Иногда вроде нормальный, а потом как посмотрит, как посмотрит... А ты не улыбайся! Если человек плохой, это еще не значит, что он может плохо поступать. Чего уставился? Да, я так думаю. Давай шагай быстрее, ленивец, а то мы отсюда уже десять минут уходим...
Я мерзкий человек, Финниган в этом уверен. Однако плох я не потому, что чем-то насолил ему, заставил сомневаться в моей верности идеалам противного Дамблдора, и уж точно не потому, что Невилл постоянно капает мальчишке на мозги и стонет о том, какой я негодяй. Ирландец что-то видит в моих глазах, что-то нехорошее. Ну а я с этими зелеными глазами родился, он мне предлагает их перекрасить или просто выколоть?! Тут магия бессильна, к сожалению. Остается лишь тянуть время, месяц за месяцем, семестр за семестром, и не забыть взять на заметку — не учить ирландца ни Чарам, ни Трансфигурации. Что там зеркало Еиналеж ему напророчило? Аврор? Странное зеркало и ну очень странный Симус...
* * *
Как обычно, представление я пропустил, и хоть в нем мне отводилась главная роль, не постеснялся опоздать. Противоядие отца подействовало на меня немного специфично, и я на целый час закрылся в ванной комнате, страдая от желудочных колик и проклиная всех на свете, не забыв упомянуть ни птичку, ни змейку, ни отцовскую способность любое зелье превращать в слабительное . В это время Дамблдор силился всех убедить в том, что я непризнанный герой, пытался выдавить слезу из Молли Уизли и узнать подробности произошедшего у раскрасневшегося от похвал Финнигана. По крайней мере, войдя в кабинет, я увидел именно такую картину.
— Его… его дневник, — всхлипнула Джинни. — Я в нем писала, а он отвечал… весь этот год.
— Джинни, девочка моя... — мать порывисто вскочила с кресла и крепко обняла свою зареванную дочь. — Гарри! А вот и ты, мальчик мой! — женщина распахнула объятия и для меня, но сделать хоть шаг навстречу ей не позволила гордость. Подождав с минуту, она вновь сцепила руки на спине дочери и неодобрительно хмыкнула.
— Молли... — директор укоризненно покачал головой. — Это все тот же Гарри, дорогая. Просто скажи ему «спасибо».
— Спасибо, Гарри, — начала она благодарственную речь, только потому, что так принято и так ведут себя все воспитанные люди, — если бы не ты, я не знаю, как бы мы с Артуром жили дальше. Понимаешь?
Я склонил голову набок и внимательно её разглядывал. Растрепанная, в выцветшем коричневом платье, обрюзгшая, поджавшая губы от необходимости говорить мне что-то хорошее. Интересно, живи моя мама и сейчас, она была бы похожа на Молли? Фу, надеюсь, что нет. Лили, конечно, исполнилось бы тридцать только в следующем году, однако я смело мог предположить, что та подруга, которая младше, в глубине души согласилась бы с той, которая старше, точно согласилась.
— Мы виноваты перед Джинни и... тобой.
— Не виноваты, — ответил я, — совсем.
Уизли правы во всем, сомневаются не без причин и терпеть меня не могут не потому что злые, а потому что умные. Так в чем же тогда их вина? Нет, они и впрямь невиновны, ну прям до скуки невиновны!
И пока я определял степень вины и невиновности, взвешивая их в своей голове, как на весах, ко мне подошла рассерженная Минерва и подтолкнула к креслу у стола.
— Присаживайтесь, второй мистер Снейп, еле на ногах стоите. Мистер Финниган, уступите место товарищу!
— Я постою.
— Где то я уже это слышала, — сказала она, выразительно посмотрев на хмурого отца. — Родственники, что поделаешь... — и вздохнула, возмущенная таким безобразием.
В полной мере осознавая, что паузы между словами имеют вес, а в моем случае и нехороший смысла, директор взял дело в свои руки и нарочито рассеяно забубнил, роясь в ящике стола. Судя по тому, что он зарылся в него почти с головой, и чуть было не нырнул всем телом — ящик этот хранит много интересных секретов.
— Да как же так, я ведь клал его сю... Вот он, Гарри! — старик любовался мечом в своих руках. — Меч великого Годрика!
Он поднялся из-за стола и ласково спросил:
— Хочешь подержать его еще раз?
Феникс отчетливо крякнул и повернулся к нам задом, готовый сгореть вне графика, от стыда за весь магический род. Справедливости ради стоит заметить, что я крякнул не менее явно, но поймав на себе испепеляющий взгляд черноты, то есть родительский, уподобляться разным птицам перестал и с придыханием выпалил:
— Конечно! — на более красноречивый ответ меня не хватило.
Джинни оторвалась от матери и покосилась на меня с долей здравого скептицизма, что понятно, учитывая её артистический талант, враз переплюнувший мой. Тем не менее я не оправдал её сомнений и продержал рукоять меча в своих руках аж целую минуту, и даже улыбнулся. Хотя, последнее я совершил уже после того, как уронил его и свалился на пол сам, полный разных нехороших мыслей о таком заболевании, как грыжа. В общем и целом, мой жалкий оскал излучал что угодно, но никак не героизм. Мне не помог ни выдающийся рост, ни фирменная бледность, ни тщательно взлелеянный мною ореол загадочности в купе с шелковой лентой алого цвета в черных волосах. Дохлая летучая мышь — она и есть — дохлая, какими ленточками её не обвяжи. Отец внимательно смотрел на то место, где только что стоял я, и не замечал, что сын с одной плоскости переместился в другую — он был занят защитой моего ума и не понимал, почему защищая, сам в него проникнуть не может. Минерва злорадствовала, сложив руки на груди. Директор так и застыл с умильной миной на лице, не успев её сменить, казалось, что моей «силе» умиляется даже его борода. Финниган наслаждался моментом, ну а Джинни постаралась не выказывать ни единой эмоции, следуя жизненно важным урокам своего тайного учителя. Когда все вспомнили, что этим мечом я одолел самого сильного волшебника современности и зашевелились, в кабинет тяжелой поступью вошел лорд Люциус Малфой.
— Знай, Гарри, вынуть меч из этой Шляпы может только истинный гриффиндорец! — пафосно заверещал Альбус, полагая, что сие откровение необходимо донести до меня до того, как я попаду в лапы пусть и бывшего, но Пожирателя.
Попал я, конечно, не в лапы, а в руки. Дядя Люциус поднял меня на ноги за шиворот, как котенка, по-отечески заботливо отряхнул мою потрепанную мантию и расправил воротник рубахи. Недовольный полученным результатом, он цокнул языком и взмахнул палочкой, отчего моя шевелюра заблестела, как его собственная и приобрела такую же форму — длинный и ну очень тугой хвост.
— Северус... — поклонился он отцу.
— Люциус... — папа поспешил кивнуть.
МакГонагалл скрипела зубами, а директор чуть не плакал. Такую, пусть и притворную, но заботу Малфоя, направленную на меня, спокойно вынести они не могли. Заметив это еще раньше, дядя Люциус даже сделал несколько шагов назад и посмотрел на меня с удвоенным вниманием, словно решал, не чмокнуть ли горе-грифиндорца в макушку?
К счастью, еле заметно фыркнув, идею он отмел, как непригодную, и обратился к Альбусу, приподняв трость перед собой, и рассеяно рассматривая её наконечник.
— Вы полагаете, что займете свой пост вновь лишь потому, что второкурсники сделали за вас всю грязную работу? Я верно вас понял, Альбус?
— Добрый вечер, Люциус, — дружелюбно приветствовал его Дамблдор. — Спешу известить вас, Люциус, — Дамблдор спокойно, чуть улыбаясь, смотрел на непрошеного гостя, — ко мне обратились одиннадцать членов Попечительского совета — все, кроме вас. Разговор был нелегкий и откровенный. Узнав, что очередная жертва дочь Артура Уизли, совет попросил меня без промедления вернуться. Похоже, пришли к общему мнению, что при нынешних обстоятельствах лучшего директора школы, чем я, не сыщешь. И вот что странно: некоторые члены совета намекают на то, что их согласие на мою отставку было вырвано под угрозой заклятия, которому могут подвергнуться их семьи.
От гордости за лорда Малфоя меня всего просто распирало. Не побояться действовать почти в открытую, и только потому, что так от него требуется!
— Гарри, ступай-ка ты к себе, вымойся — и за праздничный стол. А я сейчас напишу в Азкабан — надо вызволять нашего лесничего. И вы, молодой человек, — он обратился Симусу, — передайте своему другу Невиллу мою благодарность за храбрость. В следующий раз пусть не стесняется и приходит!
Лицо Люциуса Малфоя превратилось в белую маску.
— Хорошо... — с сомнением протянул Симус. — Передам.
Долгопупс, наверное, боялся, что не переживет двух Снейпов в одной комнате и предпочел бойкот.
Покинув чересчур гостеприимный кабинет вместе с ирландцем, я не успел и рта открыть, как остался один.
— Ой, Гарри! Приятель твой сюда спешит, — испуганно забормотал мальчишка, — ну его... Волдеморт и то симпатичнее чучела этого! Я побегу вперед, нашим всем расскажу, какой ты смелый, ладно?.. — заискивающе попросил он и, не дождавшись ответа, рванул вверх по лестницам, перепрыгивая ступеньки.
— Меня убил... Темный Лорд?
Седрик смотрел на меня красными, налитыми кровью глазами и радовал взгляд парочкой новых трупных серых пятен на левой щеке. На фоне такого друга ты всегда будешь выгодно смотреться, даже ели ты совсем немногим краше жабы. Однако выгода такой дружбы для меня совсем не выгода, а кошмар наяву, и я поспешил рассказать ему все, что мог, лишь бы убедить мертвеца хотя бы успокоиться и не пугать после отбоя припозднившихся пуффендуйцев, а он пугал их так, что те не то что переставали опаздывать, они даже дополнительные занятия по вечерам отказывались посещать и чуть ли не на коленях умоляли декана Снейпа перенести практику по Зельеварению с восьми вечера на шесть утра! Точно знаю, что в это время отец уже не спит, а меряет шагами свою маленькую комнатушку без окон и что-то горестно бормочет себе под нос, кого-то оплакивая и кому-то угрожая, и это занятие ему в стократ милее всех пуффендуйцев когда либо учившихся в Хогвартсе, а потому надежды на избавление от Седрика Диггори мученики взвалили на меня и ждут от всемогущего Гарри Снейпа настоящего чуда.
— Я там был...
Я запнулся на полуслове и отдышался, только сейчас заметив, что привидение меня совсем не слушает.
— Где?
Так красноречиво взывать к любви к ближнему мог только Дамлдор и я невольно огляделся по сторонам, не желая иметь в свидетелях такого позора никого из Малфоев, а тем более отца. Еще чуть-чуть и несчастные заикающиеся учащиеся вышибут слезу из меня самого!
— Дневник и мальчик в нем... Он казался таким хорошим, таким умным! Он тоже любил учиться, он сам соорудил телескоп, представляешь?! У него не было денег, чтобы купить его!
И пока я разрывался, определяясь, кто заслуживает большей жалости — бедный Риддл, бедные пуффендуйцы или обманутый Седрик, призрак начал бормотать странные вещи.
— Тебя взял на руки профессор Снейп и унес. Затем пришел Дамблдор, какие-то люди, и было так интересно... эта змея... такая огромная... этот дневник... такой зеленый... не как тот... тот не зеленый... не зеленый...
— Какой дневник, Седрик?
— Тот, что убил меня, Гарри, и чуть не убил ту рыжую. Он валялся на полу весь в крови, но не коричневый, а зеленый. Меня убил — коричневый.
Фальшивую копию делал Риддл. Его жизнь началась давным-давно, и началась, прямо скажем, неудачно. Наверное, изредка эта неудача к нему возвращается, дабы напомнить наглецу — да, он сильный человек, но фортуна сильнее. Волдеморт забыл, в дневник какого цвета поместил свою душу, забыл! Отец же, желая избавить меня от сущности Лорда во мне самом, менял цвет тетради вручную, с помощью котла и краски. Поэтому, когда Том произносил заклинание сотворения, он уже знал, что не помнит, как эта самая тетрадь выглядит, по-ребячески поленился поработать со своей памятью и придал ей тот вид, в котором она предстала перед глазами последнего, её видевшего. В зеленом!
— Седрик, ты знаешь... магловские вещи такие некачественные. Вот у меня брат есть, магл. Так листы в его школьных тетрадях желтеют спустя месяц после покупки. Представляешь?! А обложки становятся такими потрепанными и блеклыми, прям противно в руки брать. На них даже картинки не двигаются. Может, дневник полинял, или... заплесневел? Кожа может плесневеть.
— Да?
— Конечно!
— А откуда ты знаешь, что дневник магловский? Я тебе не говорил, Гарри.
Седрик смотрел поверх моей головы куда-то вдаль, и я впервые почувствовал в его присутствии что-то еще, кроме раздражения и неприязни — страх.
— Там написано, на корешке...
— Ты успел прочесть?
— Ну да, ведь это такая важная штука, Седрик. Да и буквы крупные. Ты сам знаешь!
— Может, стоит рассказать Дамблдору, как думаешь? — спросил он и опустил взгляд на меня.
— Это отличная идея. Наверняка такая информация директору поможет... в чем-нибудь. Пошли!
Призрак медлил и кривил губы в презрительной ухмылке.
— Помочь Дамблдору?! Этому психопату с леденцами в карманах? Он допустил мою гибель, Гарри, разрешил её. А его хваленый магический дар не позволил ему почувствовать, что в тумбочке неизвестно отчего умершего школьника лежит обрывок души Волдеморта! — мальчишка зло выкрикивал слова, словно ядом плевался. — Ты издеваешься надо мной? Черт ему помощник, а не я. Будь он проклят вместе со своей бородой! Я когда слышу звонок — спешу на урок, и вспоминаю, что мертвый, только когда меня с него гонят! Да все вы, живые, будьте прокляты... прокляты...
Тень его растаяла, голос растворился у входа в подземелья, и я вздохнул с облегчением. С этого момента Седрик никогда и ни с кем не будет дружить, и только лишь с этого момента он мертв — мертв навсегда.
Все мы не идеальны, ни я, ни Том Риддл не исключение. Вот мне, например, даже не было известно, что в связи с недавними событиями Дамблдора отстранили. То есть, его отстранили, чтобы мне легче было убедить всех, что Волдеморт побежден, но как я мог не заметить?! Признаю все же, что что-то такое Симус мне говорил, за обедом, и очень грустно качал головой, но он говорит столько глупостей, что... ну не важно. А Хагрид? Как я мог пропустить мимо ушей известие о его заключении в Азкабан?! Хотя нет, тут я мог, абсолютно точно мог. Вот если бы он там и остался, лет эдак на двадцать, то я бы и заметил, и порадовался, а так...
Директор знает — кто я, знает, что запах Сивого ко мне не ветер принес, знает, как я его ненавижу, но не говорит. Он хочет, чтобы я верил в его доброту, хочет, чтобы я уничтожил Темного Лорда. Дамблдор знает все, но, вот смех, не знает главного — воплотив воспоминание Риддла и вдохнув в него жизнь еще в прошлом году, я поломал все его планы от самого начала и до самого конца, а вот этого он явно не учел. Великий волшебник проигрывает меня своему бывшему ученику, и это злит его сильнее, чем моя любовь ко всему черному — от магии и до сорочек. Почему? Разгадка проста, и поговори мы по душам, тайн не осталось бы. Однако между нами такого разговора быть не может, я его не допущу, он хотел забрать у меня больше, чем Волдеморт, и если бы не Беллатрикс, то так и случилось бы. Жизнь без отца, магии и любимого котла в маленькой лаборатории нижнего этажа, без маленького и мрачного дома с покосившимся забором и ржавой бочки у скрипучей калитки? Да ни за что, директор, и мы еще далеко не в расчете...
* * *
Праздник в честь победы над Волдемортом не удался, да и не должен был. Лица всех на нем присутствующих сияли, глаза блестели, а голоса дрожали от неконтролируемого веселья. Ну, слизеринцев я в расчет не беру, разумеется. Однако стоило какому-нибудь взгляду споткнуться о мою персону, скоромно жующую апельсиновый кекс за столом грифиндора — и радость улетучивалась. Никто не бросился меня прощать, угощать и хлопать по спине с возгласами вроде «Ну ты даешь, Гаррри!». Наверное, это было бы возможным, будь я Поттером, но даже отмененные директором экзамены и четыре сотни балов, заработанные мною, ирландцем и Невиллом в нелегкой борьбе с вездесущим злом ситуацию изменить не могли. Альбус, бесспорно, волшебник высшей категории, но над душами учеников не властен, и детская растерянность на его старческом лице заставила меня улыбнуться. Такая ухмылка в моем исполнении была принята Симусом за признак бурного веселья. Он оторвался от группы преследующих его по всему залу девчонок во главе с Лавандой и присел ко мне.
— Ты герой, Гарри!
— Они так не думают, — я кивнул в сторону. — Им обидно, что Волдеморта одолел я, а не ты.
Ирландец смотрел на меня круглыми голубыми глазами и не знал, что ответить. Не ожидал, что мерзкий человек может вот так вот взять и выпалить правду. На занятиях в школе волшебства и чародейства дипломатии не учат, да если бы и учили, Симус по предмету отставал бы всенепременно. Покрасневшие уши и кончик носа — признак того, что вот прямо сейчас мальчишка приготовился врать.
— Ну... эээ... они тебя уважают!
— Нет, Симус, нет... — я взял со стола салфетку и церемонно промокнул ею жирные губы. — Они меня боятся...
Вслед мне смотрели сотни колючих пар глаз, их владельцы перешептывались между собой и строили гримасы тем, кто все же не услышал то, что я произнес так громко. Но ни словечка в мою спину произнесено не было, ни единого — просто тишина, нарушаемая звоном посуды и хлопаньем маленьких крылышек праздничных фей, заполонивших собою зал. Ну, еще всякими плохими словами в адрес школы и магии в целом от тех, кому на головы капал воск со свечей. Красивый Зал, ничего не кажешь — все в нем блестит и переливается, пышет уютом и дружелюбием, так и хочется присесть на скамью, забыть обо всем на свете и присоединиться к стаду баранов, чествующих обожаемого директора. Это стадо даже не подозревает, насколько Альбусу на него наплевать, а я это чувствую, чувствую собственной шкурой.
Жаль, что здесь нет Седрика Диггори, лучшего ловца пуффендуя, бывшего красавца с чистыми серыми глазами и застенчивой улыбкой. Нет лучшего обвинителя для директора, чем этот юный мертвец. Альбус может многое, и многих может защитить, но он дает шанс длинноносому мальчишке с зелеными глазами, ненужный ему шанс, и смело брезгует жизнями тех, о ком обязан заботиться...
* * *
Том Риддл не пережил своей ошибки, с дневником, он рассвирепел, и его обычно безмятежное лицо исказила эмоция — бешенство. Он метался из угла в угол, как загнанный зверь, и даже зачем-то подергал решетку окна, не дающего ему покоя. Однако честь ему и хвала — ругал и ненавидел он лишь себя.
— Ну, чего ты стоишь столбом?! — кричал он. — Говори смело, какой я маг, говори! Не молчи!
— Вы... хороший маг.
Я честно пытался успокоить юнца передо мной и остановить его хаотичные перебежки, но тщетно. Темный Лорд чуть не плакал, губы его кривило отчаяние и презрение, боль и ужас. Он боялся себя, своего промаха, для него эта досадная ошибка не колокольчик, предупреждающий о надвигающейся беде, а настоящий колокол.
На мгновение остановившись перед зеркалом, он провел пальцем по своим скулам, наклонился поближе и внимательно рассмотрел глаза. О чем он подумал, я никогда не узнаю, но увиденное ему не понравилось. Том видел в отражении умного мальчишку, хитреца и пройдоху, спасающего одного своего друга от ответственности за подлое убийство другого. Прилизанного отличника в потрепанной временем рубахе, самовлюбленного мечтателя и заучку. Тот парень был способен на многое, тот парень знал многое и многих ненавидел за то, что жизнь его не взлюбила и возложила на него сложную обязанность — быть злым гением. Но тот парень был просто парнем, обиженным черноволосым парнем с чуть вьющимися черными, как смоль волосами и недобрым взглядом — в нем не было Темного Лорда, в нем жила лишь малая его часть.
— Гарри?
— Да?
— Оставь меня одного... — протянул он уж как-то совсем не весело.
Я готов был вылететь из комнаты, так хотел глотнуть воздуха, не наполненного отчаянием того, кто по идее обязан быть твердым, как гранитная скала.
— Стой!
— Вы уж определитесь... — начал было я пререкаться. — Идти мне, стоять, бежать!
Уголки губ у Риддла предательски дрогнули, но весь его облик был каким-то... мягким, не злым.
— Ты учишь то, что мы с тобой проходили?
Настала моя очередь свирепеть. Седрик с дневником, Дамблдор с подозрениями и Ремус с воспоминаниями его не интересуют, так что ли? А вот распроклятые тетрадки — это да, ведь важнее моего образования ну прям ничего на свете нет! Он меня в университет готовит или в Пожиратели?!
— Учу... — прорычал я тихим голосом.
Мальчишка звонко рассмеялся, и я открыл рот. Он смеялся отрыто, честно, без нотки иронии и хитрости, мне хотелось смеяться вместе с ним!
— Успокойся, мальчик, полагаю, этот этап нашего обучения закончен, и разрази меня гром, если ты не будешь по нему скучать... даже я скучал, когда-то. Когда тебя ведут, Гарри — это легко. Тяжело вести, умник ты бледнолицый.
Наверное, я мог бы ответить, поблагодарить, я должен был поблагодарить!
Корить себя за молчание мне придется еще долго — на следующее утро Том Риддл растворился в пространстве, исчез, перестал существовать. От него остались лишь три коротких строки, начертанные дымкой в зазеркалье. В носу защипало. Друзья бывают разные, иногда умом ты понимаешь, что они вовсе даже и не друзья, но потеряв кого-либо из них, замираешь и прислушиваешься к бешеному стуку собственного сердца...
* * *
Жаркая июньская ночь, старый деревянный дом в четыре этажа, надоедливые мухи и грязный, изъеденный жучками деревянный пол со скрипучими половицами. Не так представлял я это место — убежище настоящего Темного Лорда. Хвост стоял на коленях перед большим креслом на гнутых ножках и что-то подобострастно шептал, вымаливая себе прощение за слова о непригодности подобного жилища. Кстати, я сразу его узнал, видел на фотографиях Ордена Феникса. Мы мило поговорили, и я так же мило улыбался, но мы оба знали, что как только надобность в его помощи отпадет — быть ему мертвым в ту же секунду.
Нечто маленькое, похожее на состарившегося сразу после рождения младенца, укутанное в бархатное черное одеяльце, лежало в этом кресле и хрипело:
— Раньше ты сточную канаву домом называл, тварь ты неблагодарная... Или тебе надоело мне прислуживать?
— Ну что вы, господин, как вы можете так думать... — лепетал оборвыш.
— Гарри... ближе!
Я выступил из темноты и приблизился к креслу вплотную.
Волдеморт или то, что с большой натяжкой можно было назвать его именем, придирчиво меня рассмотрел. Думаю, ему не пришлись по вкусу магловские джинсы и черная узкая рубашка. Но к этому месту я не аппарировал, а пришел пешком, чтобы не привлекать лишнего внимания, так что придется ему меня потерпеть.
Лорд не выказал своего недовольства, проглотил его.
— Мальчик мой, ты знаешь, что это отродье еще недавно было крысой этого... как его там, Хвост?
— Рона Уизли... — шепотом подсказал Петтигрю.
Поудивлявшись с минуту и выразив свое удивление легким покачиванием головы из стороны в сторону, я вновь уставился на Волдеморта. Мне нужны были объяснения!
— Ты хорошо старался эти два года, Гарри. Но не духом единым жив маг. Ему нужно еще и бренное тело. С этим меня выручил Хвост, мой верный Хвост... Я смог вернуться в этот кусок мяса, смог вернуть себя... — шептал он из последних сил. — У меня нет права на ошибки, довольно, я слишком долго ждал. Ближе!
Встав на колени, я почувствовал запах гнили, источаемый сморщенным тельцем.
— Это Нагайна... — глазами он указал мне на громадного удава за моей спиной. — Еще один мой верный друг... а теперь и твой. А это Барти! — так же глазами он указал мне на поджарого молодого человека в длинном коричневом плаще, до того момента скрывающегося в тени дальнего угла.
Комнату тусклым светом освещал огарок одной единственной свечи на покосившемся столе, но даже в темноте я смог различить на потном лице мужчины такие необходимы нам качества, как хитрость, преданность и решительность. Его маленькие карие глазки не бегали и не трусили, они светились жаждой действия.
На мгновение я застыл, прислушиваясь к встревоженному шипению змеи, обвившей мои ноги почти нежно, с почтением, и пропустил мимо ушей какой-то вопрос Волдемотрта.
— Гарольд? — Барти заволновался и тронул меня за плечо. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Нагайна говорит, что за дверью стоит магловский сторож и подслушивает наш разговор, — пробормотал я. — Уже давно.
— Да -да, слышу. Отчего же ты медлишь, юный мистер Снейп? Где твои манеры? Проведи гостя, дай мне с ним поздороваться...
Молниеносно преодолев расстояние до двери, я распахнул её и увидел трясущегося от страха старика с керосиновым фонарем в руках, трясущегося вместе с ним.
— Авада Кедавра! — выкрикнул я с холодной яростью в голосе.
Удивление в глазах сторожа, увидевшего перед собой меня, раздраженного и опасного мальчишку неполных тринадцати лет отроду он забрал с собой в могилу. Полагаю, человек ожидал найти здесь обычных беспризорников, но ошибся.
На долю секунды яркий зеленый свет озарил комнату и... чужую душу. Это заклинание того же цвета, что и мои глаза, и вырвалось оно именно из моей души, той, что не принадлежит мне, но живет во мне. В голове мелькнула четкая мысль, подчиненная дисциплине и цели — свидетелей быть не должно.
Тело старика лежало передо мной, а я думал только о том, чтобы с ним такого сделать, чтобы укрыть его навсегда, чтобы не привести еще одни чужие уши в этот заброшенный дом, не навредить Волдеморту.
И пока думал я, думал и Темный Лорд.
— Том Риддл воспитал в тебе волю, — в задумчивости проскрипел он, — под его руководством ты вырос, Гарри. А под моим — проживешь так, как и мечтать не мог...
В зеркале комнаты на седьмом этаже, опустевшей без зануды Риддла, я прочел такие слова:
Выживи любой ценой.
Не сдавайся врагам.
Не верь никому.
И подпись:
Я умер, прощай.
Конец Второй Части
23.01.2012 Глава 21
Часть Третья
«Интересно, десяти минут на прочтение статьи достаточно? — думал я, то и дело поглядывая на закрытые ставни в часах над камином. — Или все птицы на свете объявили мне войну?»
Дождавшись двенадцати — конца срока обещанного мною молчания, но так и не дождавшись кукушки, я заорал:
— Папа, выпусти птичку!
— Кого?!
— Ну... это... кукушку.
Отец тряхнул газетой, затем еще раз тряхнул, закинул ногу на ногу, поменял их местами и засопел, демонстрируя мне свою глубокую заинтересованность происходящим на страницах «Пророка».
— Пей чай, Гарри, — бормотал он, — лучше пей чай...
— Я лопну!
Хельга, удобно умостившаяся у моих ног, оторвалась от вязания, запрокинула голову и визуально оценила вероятность такого исхода, осмотрев меня с головы до ног. Придя к выводу, что вероятность ничтожно мала, она поправила свой бантик, успокоилась и вновь принялась ритмично стучать спицами. По-моему, количество связанных ею на зиму шарфов перевалило за полсотни, но легче расширить шкаф, чем объяснить домовику, что в доме проживает всего-навсего две шеи, на которые данные изделия можно нацепить.
— Смею предположить, что именно эти два слова пришли на ум несчастной тете Марджи, в момент её взлета со двора... Не находишь? — спросил папа таким тоном, каким прогнозом погоды интересуются.
И дабы не накликать бурю, я счел разумным признать свое поражение и выкинул белы флаг — вцепился в кружку с горячим мятным чаем и влил его в себя почти залпом, ошпарив горло. Но стойко продержавшись в образе виноватого аж целых три минуты, разобиделся окончательно, прочистил горло и храбро пропищал, восстанавливая справедливость:
— Тетя Петуния сказала, что я все равно полезнее, чем тетя Марджи...
Папа хмыкнул.
— Надо же, раньше они казались мне довольно разумными маглами... А что сказал дядя Вернон?
— Возражал, — признал я и кивнул, — но недолго. Даддли пожаловался на неё, сказал, та все его пирожные съела, и все сразу обрадовались, что тётя улетела!
— Все, разумеется все... за редким исключением в лице министра, министерства, директора твоей школы, декана твоего факультета, начальника Отдела по Сокрытию Магических Проявлений и моей скромной персоны. Ах да... — папа будто что-то вспомнил и отложил, наконец, газету в сторону. — Что-то мне подсказывает, будь на то воля тети Марджи, в далекий полет отправился бы ты! Уверен, быть проколотым ради совершения приземления на грешную землю — не иначе как блаженство...
— Ну... — протянул я с сомнением, но внял голосу здравого смысла и замолк.
Однако отец не потому меня поил чаем целое утро. Месть сестре дяди Вернона за плохие слова в адрес матери была им почти одобрена, но вчера. Сегодняшний день ничем бы и не отличался от вчерашнего, да вот новый выпуск газеты с колдографией Сириуса на первой полосе просто ошеломил мое сознание и пробудил такое любопытство, от которого отца спасало лишь воспитание его не в меру разговорчивого сына. Мы сидели напротив друг друга — два одинаковых человека в двух одинаковых креслах, и один из них просто не знал, чем бы занять другого и спастись от лавины непонимания и вопросов.
— То есть, все действительно думают, что он охотится на меня?!
— Ты не голоден, Гарри?
— Не то чтобы оч...
Однако мое мнение, как обычно, его не интересовало.
— Хельга, чем ты там занимаешься?! — он вскочил с кресла и ринулся прочь от меня. — Мы голодны!
И мы переместились на маленькую кухоньку, где уселись на хлипкие деревянные табуретки и застучали ложками. Однако я не так прост — съесть две тарелки овсянки раньше отца и успеть выпалить еще парочку вопросов — легко!
— Они поверили сразу? Не сомневались? Ни капельки?!
Папа принялся покачиваться на табуретке, но не потому, что не хотел отвечать, просто он давно уже мне ответил, тем не менее, ни один из его ответов в мою голову поместиться так и не смог. Запахнув на себе серый вязаный кардиган и затянув поясок посильнее, он рукой попытался пригладить мои растрепанные волосы.
— Я же уже говорил, Гарри. Да, все сразу поверили, и Уизли, и Андромеда, и Люпин, и... мне вновь всех перечислить?
— Не надо — всех... я помню. А посещения точно были разрешены? Точно-точно?
— Точно, я сам видел приказ. Хотя... ты в чем-то прав, бумагу долго не могли согласовать. Полагаю, Альбуса просто заела совесть. Последней в столбце красовалась именно его подпись, что странно, как понимаешь. Наш вездесущий и вдруг последний? Абсурд.
— И никто ему не рассказал...
Задумавшись, я уставился в пустую тарелку.
— Никто и предположить, не мог, Гарри. На прошлой неделе Белла прислала письмо, в котором несколькими словами выразила... немалое удивление, скажем так.
— Письмо? Тебе?
— Тебе! — рявкнул он. — Мне она не пишет... Но ты с некоторых пор её писем не читаешь, так ведь?
С некоторых пор я стал ждать её писем, как сумасшедший фанатик. Действие материнских чар набирало обороты, и путем игнорирования серых грязных листочков я попытался вернуть себе хоть немного спокойствия. В последнем прочитанном письме Беллатрикс на полном серьезе интересовалась моими оценками. Но главное не это, главное — я ответил!
— Наверное, в стопку уизлевских положил...
Черные глаза сверкнули нехорошим блеском, нос дернулся и стал будто бы еще острее.
— Не лги отцу.
— Не буду, — соврал я.
— Не лги, что не будешь лгать...
— Ну папа! Как она узнала?!
— Ладно-ладно! — он примирительно поднял руку. — При побеге Сириус умудрился почтить её своим вниманием. Полагаю, не специально, просто его путь лежал мимо камеры Беллы. И не был бы этот идиот собой, если бы не зачитал речь прямо в решетку...
— И что зачитал? — я подвинул табуретку поближе к отцу.
— Меморандум благородных идиотов, что он зачитал... — брюзжал недовольный рассказчик.
— Папа!
— Ну, что-то о друзьях, ребенка которых он им, то есть нам, в лапы не отдаст. Интуиция мне подсказывает, что речь была длиннее, но Белла охарактеризовала её именно так. Ответить, как нетрудно догадаться, она ему не успела. Слушала, видно, внимательно.
— Она смеялась, — заметил я, — а сквозь смех многого не скажешь...
— Почему ты так думаешь?
— Я не думаю, я знаю.
— Гарри, борись... с этими чувствами. Она не твоя мать.
— Ага, скажи это миру!
Беседу прервала швабра, остервенело таранящая наши ноги.
— Больно, Хельга! — обиженно возмутился папа и поспешил отойти к буфету.
В гостиной дефицит доброжелательности ощущался еще более явно. Букля в очередной раз притащила письмо от Артура Уизли с кучей предупреждений о жуткой опасности, исходящей от еще более жуткого преступника, а по совместительству моего крестного и предателя — Сириуса Блэка. Почему Уизли решили, что моя птица обязана им прислуживать — загадка.
— Букля, ты в следующий раз просто потеряй его по дорог-е-е-е... да отпусти ты бумагу, полоумная!
Еле вытянув бумагу из клюва разозленного почтальона, я кинул его в камин и сжег, произнесся заклинание в уме, в результате чего получил похвалу от отца и мощный клевок по затылку от совы, восседающей на каминной полке.
— Ладно, в следующий раз прочту! — пообещал я, потирая ушибленное место.
Покидать родителя сегодня в мои планы не входило. Во-первых — мне надоело видеть его в роли черного призрака подземелья, разве только живого. Передо мной все же сидел мой папа. Да, с такими же грязными волосами, своим обычным плохим настроением, ложью и мрачностью, но здесь он ближе мне, чем в школе, роднее. Держась за его руку дома, я ощущаю знакомое отцовское тепло, а не руку декана. Ну а во-вторых — вопросы еще не закончились. У меня больше нет Риддла, и по воображаемой лестнице моего уважения отец вновь шагнул вверх, остановившись на второй ступеньке после самой верхней, безраздельно принадлежащей Темному Лорду.
— Он хочет найти меня... чтобы защитить?
— Верно, — рассеяно ответил отец, вытянув длинные худые ноги перед собой и приподняв их. Хельга со своей шваброй преследовала нас по всему дому. — Я уже думал над этой проблемой... Живее давай! — прикрикнул он на домовика. — Как тебя Белла всю жизнь терпела?!
— Я могу и не найтись, если захочу... — продолжил я думать вместо отца. — А если и найдусь, то быстренько сдам Сириуса властям и получу вознаграждение. Надо попросить дядю Люциуса, чтобы повысили его там как-нибудь. Затем куплю такой же костюм, как Драко вчера, котел Бромеля в «Горбин и Блэк», две мантии у мадам Мал...
— Сколько дней до школы осталось, Гарри? — почему-то ехидно поинтересовался папа, вскинув брови.
— Девятнадцать...
— Много, слишком много. Ты глупеешь прямо на глазах... — сокрушался он, вновь взяв в руки газету.
— Я?!
— Если ты хоть на мгновение посмеешь предположить, что я — это будут самые длинные девятнадцать дней в твоей жизни...
За словом в карман я предпочитаю не лезть.
— Если провести их в лабиринте каминной сети, проходят они очень быстро. Особенно если родной отец не в состоянии тебя оттуда вытащить!
Спустя минуту гнетущего молчания, папа пришел в себя, и притворился спокойным. Если бы не нервно подергивающийся уголок правого глаза, я мог бы и поверить, конечно.
— Ты подружишься с ним, станешь ему близким и понятным. Пожалуешься... на меня.
— На тебя?! — настала очередь моего глаза дергаться.
— Скажешь, я плохой.
Уставившись в зеленоватую от сырости и плесени стену у окна, я глубоко задумался, а после деликатно заметил:
— Ты плохой.
— Плохой отец!
Тут у меня тоже имелась парочка замечаний, если честно.
— Так хороший, а отец плохой... ясно?
— Хороший плохой отец, ясно. Куда еще яснее... — пригорюнился я.
Папа посмотрел на меня поверх газеты.
— Ты всегда находишь выход, Гарри. Ты доказал это многим, очень многим. А Сириус единственный, кто в состоянии найти Ремуса. У нас не бог весть сколько времени, кстати. Если он не выпьет моё зелье вовремя — это конец.
— Я хочу его убить.
Ответа мне пришлось дожидаться.
— Да? Ну как знаешь, как знаешь...
— Где крестный сейчас?
— Его, в образе пса, разумеется, засекли мои ловушки в Паучьем Переулке, недалеко от бывшего дома Эвансов. Я там жил до твоего рождения, мерзкое, зловонное место. Полагаю, он хотел со мной поговорить... или отомстить. Не удивлюсь, если он считает виноватым меня.
— Ты виноват.
— Лишь частично, Гарри... — прошептал обвиняемый. — И плачу я по счетам исправно. А ты немедленно прекрати корчить из себя мистера Очевидность!
— Да ладно...
Однако, толком надуться или обидеться я не успел.
— А-а-а-а... — со двора раздался чей-то крик и железный лязг. — Помогите-е-е-е...
Папа вытянулся в струнку и обернулся к окну.
— Ты бочку переключил?
Мне ничего не оставалось, как хлопнуть себя по лбу и признать свою вину — переключить своеобразную охранную сигнализацию в более щадящий, дневной режим, я попросту забыл. Вот тебе и первое неудобство, доставленное мне Сириусом, и что-то подсказывало — не последнее!
— Гарри, когда-нибудь ты все-таки лишишь меня крестника, несомненно... — обреченно заявил крестный папа Драко и понесся во двор.
И в самом деле, посреди двора, в грязной жиже и самом красивом выходном костюме из серого атласа, который я только видел, сидел Малфой младший. На выручку любимцу неслась Хельга, за ней по мокрой вязкой земле мчался взволнованный родитель, а за ним плелся я. По пути к несчастному хвастуну, а приятель явно собирался похвастаться передо мной нарядом, я вспомнил еще и то, что забыл посеять газон. Чувствую, на следующей неделе мне придется посадить здесь уже сад...
Невеселым, понятное дело, оказался и Драко. Однако блондин восседал в луже почти спокойно, можно сказать — стоически сносил удар судьбы, а при моем приближении даже улыбнулся и сказал:
— А у вас бочка кусается.
— Да? — удивился я и получил крепкий отцовский подзатыльник. — Она не специально...
В первый раз за всю свою жизнь я узнал, что желание учиться в школе — это не выдумка хитрых преподавателей, а моя личная суровая реальность.
* * *
Под мерный стук колес и легкий свист ветра, врывающегося в приоткрытое окно, вполне себе возможно наслаждаться жизнью. Когда-нибудь я так и поступлю — закрою двери и выгоню из купе друзей, недрузей, врагов и всю их плохо пахнущую живность.
Я с отвращением покосился на лысый хвост Петтиг... тьфу... Коросты. Пожалуй, стоит прикупить крысоловку — на будущее.
Пока же мне приходилось мириться с компанией всех вышеперечисленных особ и даже терпеть компанию близнецов Уизли. Все они — Фред, Джордж и Драко — сидели передо мной и таращились в пространство, о чем-то думая. Проходи сейчас в вагоне конкурс на самую выдающуюся пучеглазость — приятель взял бы главный приз. Несчастный сидел зажатый крепкими телами рыжих, не понимал в каком измерении находится и старался не дышать. Не то чтобы он был удивлен, так — легкий шок, граничащий с истерикой вселенского масштаба, не более того.
Неуверенно приподняв руку, он потряс в воздухе указательным пальцем, привлекая к себе внимание.
— Эээ... господа, я вам не мешаю?!
Невидящие взгляды близнецов такими и остались.
— Да нет... — ответил, кажется, Фред.
— Не мешаешь... — тяжело вздохнул Джордж, и не думая шутить.
— А-а-а... — якобы с облегчением протянул Драко. — Ну, я тогда продолжу сидеть?
— Сиди! — нервно ответил кто-то из рыжих.
Мне не было смешно, хотя Рон хихикал в кулак так, словно у него приступ чахотки. Я не грустил, хотя физиономии Грэгори и Винсента, сидящих по обе стороны от меня, к веселью не располагали. Я ничего не чувствовал — мне было все равно. Единственно — глядя на действительно расстроенные физиономии Уизли, с интересом исследователя силился понять. Неужели это известие... важное? На свете так много того, что с легкостью может его затмить. На свете столько проблем, столько смертей, столько всего...
Ну подумаешь — экзамены они по Защите провалят. Чепуха!
Пять минут назад, раскрасневшиеся и взволнованные, братья ввалились в купе, позабыв обо всем на свете. Подвинули Рона, вернее будет сказать — подняли и поставили к выходу, уселись к подавившемуся тянучкой Драко, и жалобно-жалобно прошептали:
— Это... правда?
— Правда! — гордо ответил я.
— И... надолго он?
— На год, — и добавил: — А там видно будет, может, и задержится...
Мальчишки утратили румянец и начали белеть.
— Северус Снейп — преподаватель Защиты от Темных Искусств... — Джордж покачнулся.
Фред уже уставился в стенку за моей спиной и подтвердил:
— Да уж, логики никакой... Это ж пчела против меда!
Он довольно метко выразился, если вдуматься, так что пусть сидят, очухаются — сами уйдут.
Спустя некоторое время так и произошло.
— Малфой, отомри — мы уходим.
Ссутулившись, Фред и Джордж понесли эту радостную для меня новость о назначении отца в массы, а Драко, наконец, вздохнул полной грудью.
— Идиоты... — бурчал он себе под нос. — Вымахали под два метра — а ума не прибавилось.
Рон пробрался к окну, прислонился к нему лбом и закрыл глаза.
— Эй, ты чего? — я заинтересовался.
— Перси достал, не могу больше... — пожаловался мальчишка. — Ну пролил я вечером чай на фотографию его девчонки, пролил! Но какая разница, в пять утра орать или днем, как нормальные люди?! Нет, ты мне скажи!
— Утром громче, — буркнул Грэгори. — Отец как выпьет, вечером еще ничего. А утром к-а-а-к разойдется, и эхо такое по дому ход...
Колючая и жесткая реплика Драко прервала неудобные для нас излияния сына пьяницы.
— Грэг, заткнись.
И он замолк, ведь Драко вырос, его уже не ослушаешься, как раньше, не позволишь себе такой глупости. Сквозь легкий прищур приятеля я уже больше не видел, что там за ним, какие мысли, страхи и желания. Для этого мне приходится лезть ему в голову!
Неловкую паузу решил нарушить Винсент. Очнувшись словно ото сна, он попытался проявить несвойственную ему вежливость.
— Как там Джинни, Рон?
— У-у-у... — взвыл рыжий и даже несильно стукнулся головой о стекло. — Давай лучше о Перси говорить. Там хоть ясно всё — придурок, он и есть придурок!
Джинни сидела через одно купе от нашего в компании старших подружек — Миллисенты и Панси, и хохотала так, что сотрясался весь вагон. Куда и делать та стеснительность, опущенные глазки и самая неприметная улыбка на свете? Жаль, я не могу стать её другом, очень жаль. Леглименцией девчонку не достать, вечно убегает, а разговаривает, как спасенная со спасителем и не отходит от заданной темы ни на шаг. Рону не доверяет ничего, кроме факультетских сплетен и списка предметов на новый учебный год. Ну а Малфоя она не видела целое лето — родительский запрет, литой и блестящий, называется — ключ. Её продержали под замком все эти месяцы, как собаку на поводке.
Одно знаю точно, приветствуя меня на платформе, а после легкой тенью в синем ситцевом платье умчавшись на встречу обожаемому Драко, она оставила после себя невнятный запах дешевой лавандовой воды и... злости. Улыбались только губы, глаза у Джинни блестели каким-то мертвым и почему-то знакомым мне огнем. Именно эта странная перемена в сестре и пугала её братьев. Они стали относиться к ней, как к больной, слишком бережно и отстраненно, а такого отношения она им не простила и не простит. Так и не успев узнать у Риддла, чем же он смог так покорить рыжую, я заработал хронический нервоз на почве неудовлетворенного любопытства. Ну ничего, старый дом на холме ждет меня каждый день и каждый час — узнаю.
Уставившись в одну точку на полу, я почти задремал. Тем временем двери купе открывались, закрывались, и вновь открывались. Все хотели узнать достоверную информацию о новой папиной должности, увидеть мальчика со шрамом и обозвать его грубияном, не дождавшись от меня ответа на какой-нибудь глупый вопрос вроде «Это второе купе?».
Сквозь дрему я услышал, как на него последовал ответ.
— Разумеется... — елейным голосом подтвердил Драко. — А в центре вагона его для удобства разместили, чтоб среди нормальных магов идиотов вычислять!
— Но мы же в волшебном поезде, мало ли... — возразил какой-то слишком смелый первокурсник, еще не знакомый с политикой семьи Малфоев.
— А кто у тебя в семье магл — мама, папа? Или оба?
Несчастная жертва обрадовалась, посчитав такой интерес началом дружеской беседы.
— Оба!
— Вот видишь! — приятель ликовал, обращаясь к сонному Уизли. — Эй! — он хлопнул его по плечу и тот зашевелился. — Посмотри на него, Рон! А ты всё ныл — не доказано, не доказано... сопли зря разводил. Вот же оно, живое свидетельство тупоумия всех грязнокровок!
Всхлипывая, новичок в жестоком мире Дамблдора отправился прочь, выяснять, что же значит это обидное слово. Обозвал бы ты меня хоть один разочек... так, я бы забыл все о тебе и продемонстрировал, что могут грязнокровки. Ну не люблю я маглов, не люблю! Однако ты умный, ты со мной дружишь, а значит — не назовешь...
Несколько раз в купе просовывал свою макушку Симус — хотел засвидетельствовать почтение, поздороваться. Не желая ему улыбаться, так мне надоело это бесполезное занятие, я прикорнул на мягком плече Винса и сделал вид, что крепко сплю. Вскоре я действительно провалился в сон, и стыдно вспоминать, что именно мне снилось. За лето, проникнувшись отвращением к овсянке, я еще раз прочувствовал, чего мне в жизни действительно не хватает — так это денег. Своих денег, а не отцовских и тех, которыми с нами готов поделиться любой Пожиратель, начиная с дяди Люциуса.
Мне снилось золото в горшочках, драгоценные камни в сундуках, бесценные фолианты, парящие в воздухе, кольца и ожерелья, кубки... Причем, все это богатство находилось в положенном ему месте — родовом хранилище банка Гринготс. На то, что массивную, поржавевшую дверь подземного сейфа украшает табличка с фамилией «Блэк», я старался внимания не обращать, уж больно сон оказался хорош. И наслаждался бы я им и дальше, если бы не резкое торможение состава и явно незапланированная остановка.
Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся окончательно я от дикой стужи — у меня заледенели даже кончики пальцев. Приоткрыв глаза, я чуть не заорал от неожиданности — передо мной парил скелет в лохмотьях, самое отвратительное существо на свете — живущее там, где гниль и тьма, но кормящееся лишь светом и счастьем. Видеть дементора воочию мне уже приходилось, правда, не так близко и в образе Драко, в позапрошлом году, во время визита в Азкабан. Охрана крепости — зрелище не для слабонервных, но вот кто эти существа — загадка. Кто-то говорит, что это замученные души самоубийц, которым просто некуда деваться после смерти, кто-то — что это просто демоны, но все знают точно — бояться их действительно стоит.
Черная вуаль колыхалась у меня перед глазами, а провал вместо рта находился прямо перед моим носом. Но дементор не предпринимал попыток ничего из меня высосать, а просто парил и смотрел, хотя я прекрасно знал — он слеп.
Все, кто были в купе, сидели словно загипнотизированные и не могли пошевелиться от ужаса. Лицо Рона так перекосило, что я начал сомневаться в том, что когда-нибудь оно вновь разгладится до заданной природой формы. Но лишь оглядев всех присутствующих и ободрительно кивнув застывшему Драко с трясущейся от страха нижней губой, я потихоньку начал понимать — единственное, что чувствую я... это холод!
По всей видимости, это понял и дементор. Он медленно развернулся и уплыл дальше по вагону, осознав всю тщетность своих трудов. Не думаю, что ему хотелось меня убить, просто я его заинтересовал. Да я и себя заинтересовал, чего уж там говорить. Запретный Лес — это еще не все, что меня слушается. Это лишь первый пункт в списке бонусов из книги Салазара. В мире магии меня держит лишь она, и не сыскать никого преданней его духу. Так что, Драко, ты нос не задирай, я чистокровный. Я ого-го какой чистокровный!
Дементоры никогда не причинят вред мне, а я не причиню вред им. Мне не подвластен Патронус, у меня его нет. Никакого! «Чтобы одолеть дементора, нужно собрать весь свет в своей душе и...» — увлеченно рассказывал Люпин на своих уроках. Он не подозревал, что, по меньшей мере, два пункта из этого условия в моём случае не выполнимы.
— Вы видели? Видели?! — в купе влетела взволнованная Гермиона. — Они искали Сириуса Блэка! — она словно наслаждалась этим фактом.
Драко огляделся по сторонам и даже заглянул под стол, приподняв край скатерти — искал того, кому Грэйнджер принесла эту новость.
— Гермиона, ты считаешь нам некому об этом сообщить? Могу предположить, что мой социальный статус тебя не смущает. Откуда тебе знать, что это такое... — сокрушался он и печально качал головой. — Но вот твой... кхм... способен дискредитировать меня в глазах общественности. Поэтому советую немедленно покинуть наше ку...
— Закройся, Малфой! — не дослушав, выпалила девчонка и с грохотом захлопнула дверцу.
— Фу, ну и воспитание...
И действительно, не успела Гермиона и шагу ступить от нашего купе, как её оттолкнула Джинни.
— Ну и растолстела ты за лето, Герми. Подвинься!
— Драко, ты видел?! — заорала она в сто раз громче соперницы. — У меня внутри заледенело все, он такой... ужасный... — и громко выдохнула.
Рыжая не просто наслаждалась страхом внутри себя при виде чудища, рожденного настоящей тьмой. Она им восхищалась. Джинни сильная девчонка, в ней всегда это было. Только вот раньше она не могла себе позволить такого рода восхищение, не то воспитание, не та семья, да и мир — не тот. Ну не могла же она сказать: «Мама, тебе не кажется, что дементоры очень крутые ребята?»
Снял с неё эти неписаные запреты Темный Лорд, сломал их на веки вечные.
Неожиданно я рассмеялся, согнулся пополам и продолжал смеяться до тех пор, пока Драко не надоела моя истерика и он со всей дури не лупанул меня кулаком по спине.
— Ты чего? Подавился? Или щекотка? Так я не накладывал... — он пожал плечами.
— Да нет... — я с трудом вставлял слова между смешками. — Джинни Гермиону так... так...
Настал черед Драко смеяться и всхлипывать, а к нему уже присоединились остальные. Попробуй к нему не присоединиться, запомнит еще.
— Джинни, садись давай... — снисходительно разрешил приятель. — Где-то тут кулек со сладостями лежал... Не хочешь? Ну ладно, потом поговорим. Ну где же... Грэг, а что ты там жуешь? Рон, а что жует твоя крыса?!
Под вопли возмущенного Драко я продолжал улыбаться, но лица передо мной сливались в одно большое пятно, и на его фоне я видел лишь глаза — огромные черные глаза Беллатрикс, в которых легко утонуть, так умело они затягивают в свою пропасть каждого встречного. Те глаза совершенно не похожи на простенькие светло-карие глаза глазки Джинни, но, как ни крути — они одинаковы. Лестрейндж не уникальна, она не фантазия и не безумие во плоти, она — человек.
А раз так, то и она когда-то была очаровательной маленькой девочкой...
* * *
— ... наш преподаватель по Уходу за Магическими Существами решил уйти в отставку и проводить больше времени со своими оставшимися конечностями, — возвестил директор с трибуны. — Приветствуем на этой должности нашего нового преподавателя — Рубеуса Хагрида!
Зал взорвался аплодисментами, а Гермиона даже привстала со своего места. Заметив, что остальные все таки сидят, она не растерялась и потянула за рукава Невилла и Симуса, поднявшихся с большой неохотой и весьма кислой миной. Я выделяться не хотел и тоже хлопнул в ладоши — ровно три раза. Отец — два. Итого — целых пять хлопков со стороны Снейпов. Уверен, Хагрид остался доволен.
— Также спешу сообщить... — директор поднял руку и хлопки враз стихли. — Уважаемый профессор Зельеварения и декан факультета Слизерин великодушно согласился помочь школе в трудные времена и с завтрашнего дня взваливает на себя обязанности преподавателя Защиты от Темных искусств...
Зачитав все слова за одну секунду, на одном дыхании и ни разу не сбившись директор еле слышно добавил:
— Вот...
Боялся он не зря, смею заметить — три факультета из четырех окаменели. Казалось, что за столами Грифиндора, Пуффендуя и Когтеврана выключили звук. Слизерин же радовался до слез, а два парня даже обнялись, не сдержав эмоций — явно двоечники по предмету, отныне они были полны радужных надежд.
— Это мой крестный! — громко похвастался Драко и поймал на себе с десяток завистливых взглядов первокурсников.
Кем блондину приходится их декан, знал весь факультет и все живое в замке, в курсе была даже парочка привидений и Кровавый барон!
Я бы тоже мог сказать:
«Это мой отец!» — но мир и так страдает от этого, стоит ли усугублять?
Не выдержав «радостной» паузы Альбус вновь перешел к делу. Погладив бороду и поправив очки, он заговорил:
— А теперь неприятное известие! По приказу министерства и на неопределенное время все входы и выходы Хогвартса охраняют дементоры Азкабана.
По залу пронесся взволнованный шепоток: «Они Блэка ищут...».
Сидящая неподалеку Анджелина Джонсон фыркнула, а наклонившись к своему приятелю Ли, прошептала тому на ухо, но так, чтобы я мог услышать:
— По сравнению с предыдущим, это — радостная весть!
Подружки Анджелины засмеялись и та, кинув на меня победный взор, демонстративно отвернулась.
Ну а ей-то я чем насолил?! По ходу — ничем. Но «не любить меня еще сильнее», в этом году — последний писк моды, ведь Анджелина её главная законодательница.
Тем временем Дамблдор продолжил открещиваться от очередной смертельной опасности Школы Чародейства и Волшебства. Мол, и Волдеморта знать не знаю, кто такой, и Василиск не мой зверь, да и дементоры — не моя идея.
— Меня это требование совершенно не порадовало! И хоть меня заверили, что опасности нет никакой, я настоятельно рекомендую избегать встречи с этими существами. Нет ничего ужаснее, чем ...
Далее последовала инструкция о том, как не погибнуть, завуалированная под лекцию «Поведенческие Особенности Дементора».
И лекцию эту я прослушал с превеликим удовольствием — блаженно улыбался и часто кивал...
27.01.2012 Глава 22
Трелони трясла голову несчастного Симуса, словно собралась из неё все мысли вытряхнуть.
— Освободи разум! — верещала женщина.
Я зевнул и покосился на Гермиону, только что материализовавшуюся за столиком из воздуха и деловито раскладывающую письменные принадлежности. Подняв глаза к потолку, ведь вокруг ничего интересного не происходило, я попытался вспомнить, вписал ли в просторы своей памяти — не забыть украсть хроноворот, как только лохматая потеряет бдительность. Плевать, если она догадается, кто же именно его одолжил. Осмелюсь предположить, меня со дня на день задушат во сне, подушкой там, или грифиндорским шарфиком, а может даже и слизеринским. У Джинни стянут, ей в этом году туго приходится, чего только слизни в тарелке с рагу стоят. Выходит, кража мне просто показана, так сказать — отомстить заранее. Ну а затем, претворив мой план в жизнь, я разберусь с особенностями данной модели прибора и... применю его как-нибудь.
А что? Количество нерешенных проблем в моей жизни нужно срочно уменьшить, пока я еще школу не спалил к чертовой матери. Нервы они, как оказалось, ничего общего с душой не имеют и сильно страдают, когда тебя с головы до ног обливают водой на Чарах, и пытаются превратить твой нос в свиной пятачок на занятиях по Трансфигурации! Еще и баллы за успешность получают, а не порицание. Разумеется, Эрни Макмилан приобрел довольные милые свиные уши сразу же после урока и голову над его излечением ломал весь факультет во главе с профессором Стебль и Минервой, да не один день, а целую неделю. Тем не менее, счастья от такой мести я не почувствовал, мне хотелось большего. Иногда я даже пугался сам себя, настолько большего...
— Гермиона, ты как здесь?! — ирландец вернул голову в свое распоряжение и заметил девчонку.
— Я здесь с самого начала сидела... — та удивленно повела плечиком.
Всех идиотами считает, не признается, что ей важнее успеть посетить все глупые занятия в школе, чем друзья. Нет, я ей не друг, я мало кому друг, а вот Симус обиделся, отвернулся. Он не гений, конечно, но не любит, когда ему врут, просто не любит.
— Все выпили чай?! — надрывалась Трелони. — Мистер Снейп, если вы еще раз решите попрактиковаться в чарах осушения, я наколдую вам чайник. Здесь всего три глоточка!
— Три противных-противных глоточка...
— Мистер Томас, я вас слышу!
— Если бы вы меня еще и видели, то запретили пить эту дрянь...
— Да, профессор, он выпил и эээ... теперь зеленый! — заволновалась Лаванда. Она за всех мальчишек волнуется, считает такую заботу своим личным долгом перед страной, глупая девчонка.
И пока Трелони искала очки, преспокойно висевшие у неё на шее, а после оценивала степень позеленения Дина, я пил проклятый чай и хихикал. Моих рук дело, и горький черный чай здесь не причем. Просто в последнее время я не мог сдержаться. В Слизерине поговаривали, что грифиндорцы попали под проклятие похуже родового и, якобы, это дело рук их обожаемого декана. В принципе, ошиблись они совсем немного — на одно поколение. Странное дело, но в эту гипотезу свято уверовали все, и по прошествии двух недель с начала учебного года факультет изучал только два предмета — Зельеварение и Защиту. Изучали рьяно, честно, задействовав все имевшиеся в наличии мозговые извилины. На подоконниках, во время завтрака, обеда и ужина, на занятиях по Чарам, Рунам, в гостиной и библиотеке — весь Грифиндор зубрил рецепты снадобий, зелий и настоек. Старшие курсы дружно подали заявки на практику в больницу святого Мунго, а кому не хватило места, слезно умоляли мадам Помфри не бросать их в беде и прописать в больничном крыле. Не в качестве пациента, конечно, а так, для безвозмездной помощи, разве только задокументированой маленькой такой справочкой, с крупными такими буковками...
Иногда, для правдоподобности, с кого-нибудь из особо старательных я милостиво снимал чары невезения, заикания, антилюбовные, или еще какие. Как только такое случалось, мой папа превращался в самую популярную личность на свете. Появляясь в коридорах школы он, строгий и холодный, проходил мимо тебя широким шагом, а за ним неслись горькие запахи трав и стайки щебечущих девчонок, проигравших прыщам всю свою красоту. И щебетали они не о журналах мод, а о соединениях паров в пространстве, свойствах полыни, сложных зельях без сновидений и вовсю ругали современные учебники, громко отдавая предпочтение тем, где хоть мельком упоминалась фамилия «Снейп». Сотворить такое мог только я и мое уязвленное самолюбие, папа ничего особенного в очереди под своим кабинетом не видел. Да, всем срочно понадобилась его консультация, что такого? Он искренне верил, что его предмет — самый лучший, ведь кроме этих знаний у него мало что есть, и его жизнь без них опустеет. Ну а сиротливо стоящие в сторонке Флитвик с МакГонагалл, взирающие на вакханалию обожания чуть не плача, это так — бывает.
— Мистер Финниган, загляните в чашку соседа!
Симус поступил так, как его и просили.
— Соседа, мистер Финниган, не соседки!
Теряя последнюю надежду, мальчишка взмолился:
— А если сосед... не хочет?
Мой хмурый вид намекал на это недвусмысленно.
— Ваш сосед не жалует Прорицания, молодой человек. А знаете ли вы, какую важную роль сыграли предсказания в жизни магической Англии, как они будоражат мир звезд, как они...
Симус схватил мою чашку и рявкнул:
— Смотрю я, смотрю!
— И что вы там видите?
Новоявленный пророк засунул нос в кружку и что-то мычал.
— Громче, мальчик, громче!
— Эээ... солнышко, меч, запятую, кляксу... две кляксы!
По моему мнению, в чашке с испитым чаем могли находиться лишь чаинки этого самого чая, но даже меня заинтересовало подобное разнообразие судьбы, и я привстал, дабы разглядеть столь живописный натюрморт лично.
— И еще облачко! — радостно закончил Симус, словно важную миссию выполнил.
По классу пронесся гул недоверия. Тут и там раздавались реплики особо смелых, готовых согласиться с Финниганом лишь в том случае, если и солнышко, и облачко, я буду лицезреть сквозь прутья решетки в Азкабане. И судя по тому, с каким раздражением Трелони выхватила чашку из его рук, не согласиться с мнением большинства она не смогла.
— А-а-а! — заверещала женщина и отшвырнула от себя такой желанный еще секунду назад фарфор. — Х-е-е-ль!
— Кто? — переспросила Гермиона. — Думаю, профессор, вы ошиблись. Я точно помню, что в учебнике нет ничего такого, а книга в полной мере отображает возможности Прориц...
— Молчать! — глаза профессора грозились покинуть свои орбиты. — Мальчик, это же не может быть Хель, не может... — шептала она, нервно теребя неаккуратную связку охранных талисманов на груди.
Трелони, сыгравшая в моей жизни уж слишком неприглядную роль, вызывала у меня зубную боль и ничего больше. Мне хотелось её прихлопнуть, как надоедливую муху, жужжащую нелепые пророчества во все стороны. Она шарлатанка, мошенница и лгунья. Настоящую пророчицу не видели уже лет десять, а награда за информацию о её местонахождении объявлена ну просто баснословная. Однако галеоны не помогают, и мудрецы магического мира вот-вот объявят женщину умершей, а жаль. Это она провозгласила истинное пророчество, и именно его так испугался Дамблдор. Ведь если есть на свете правда, есть и те, кто её боится. В последний раз её видели в Дырявом Котле, молодая девушка работала там официанткой, скрывала свое имя, внешность, а главное — сущность. Но черный рынок пророчеств — грязный омут, где водятся очень опасные твари. К ней пришли ночью, хотели пленить, как дорогую заморскую птицу, но пророчица Магда сбежала, упорхнула, и где теперь искать её следы — загадка. Она была свободна, полна сил, не знала Дамблдора и не догадывалась, что часть её предсказания присвоит себе бездарная Трелони, исковеркав его в угоду директору. Если бы я только мог с ней поговорить, если бы только мог...
Пока я скрипел зубами от злости, урок подошел к концу.
— Эй, Гарри, чего сидишь?
— Иди Симус, я сейчас.
Ирландец просиял — в моей компании он и так появлялся слишком часто. В последнее время польза от моей персоны для него сошла на нет, ведь я не на шутку обеспокоился будущим. Что-то подсказывало — Симус пойдет против меня с палочкой и будет кричать «Авада!» даже если на землю свалится какой-нибудь метеорит. В общем, ничто не собьет его с пути служения свету и прилагающемуся к нему комплекту дамблдоровских почитателей. К чему тогда этот фарс?
— Ну, я пойду? Ты догонишь?
— Симус, иди уже отсюда. Я прекрасно знаю, как тебе противен.
Мальчишка побагровел от злости, но боялся сказать хоть слово. Казалось, что он сейчас лопнет, как воздушный шарик. Финниган стоял ступенькой ниже столика, сцепив губы, и молчал. Наверное — это победа. Таких, как он — хороших людей с отличным нюхом на плохих — приручить сложно, а я вот смог. Я даже смогу натянуть этот поводок!
Широко улыбнувшись и небрежным жестом откинув со лба волосы, я укоризненно покачал головой.
— Симус, Симус... Скажу тебе одно — не говори гадости про спящих людей, если они спят в больничном крыле за ширмой, и ты не можешь знать наверняка, спят они или не спят... Тем более, если эти люди — мерзкие. Мало ли что могут сделать с тобой эти мерзкие люди, услышав о себе мерзкие вещи?
— Ты осмелел, — только и сказал он. — Вырос.
— Мне уже говорили.
— Ты скотина.
— Ты тоже, Финниган, не цветочек. Улыбался мне, слушал меня... Противно было?
— Противно, — глухо подтвердил он. — Раньше ты говорил тоже самое, только не вслух, верно?
Я промолчал и откинулся на спинку стула, вытянув ноги перед собой и подложив руки под голову. Такая издевательская поза мне понравилась, скорее, мне понравилось, что я могу себе позволить издеваться над кем-то.
— В чашке не было ни облачков, ни солнышка... Зачем врал?
— Не хотел расстраивать. Идиотом был.
— Ты боялся.
На секунду ирландец отвел взгляд, но затем вновь храбро уставился мне в глаза и перестал переминаться с ноги на ногу.
— Я знаю, что такое Хель, Снейп. В моих краях это все знают. И ты знаешь!
— Знаю, Симус, конечно знаю.
— Но не так страшна Хель, как страшно то, что ты не испугался, Гарри. Не я, а ты! — мальчишка повысил голос. — Я испугался даже имени, а ты... а ты... — его руки дрожали от напряжения, словно их хозяин очень хотел что-то сказать, но никак не решался. — Ты даже не моргнул!
— Прорицания — глупый предмет... — я ухмылялся, оправдываясь без особой охоты.
— Допускаю, — он кивнул. — Но не Хель. А ты сразу поверил, что она тебя ждет. Поверил!
Мы помолчали еще несколько секунд. С парня уже схлынула краснота, теперь он выглядел просто бледным и уставшим. Полагаю, он действительно устал со мной дружить целых два года, к тому же ему было стыдно и муторно, за те свои слова, в лазарете. Однако Симус сам подарил мне свободу от себя — бесценный подарок.
Спасибо тебе, мой самый лучший не друг, большое спасибо.
Засунув, наконец, учебник в рюкзак и попрощавшись с Трелони, забившейся в дальний угол и все еще бубнящей слова непонимания, я вышел из класса... другим. Передо мной словно возникла неясная тропа, тропа войны, но она не была бесконечной, как у Темного Лорда, моя вела к цели, и я её достигну, обязательно достигну.
Хель — владычица подземного царства мертвых. Свирепая красавица, одолевшая самого Одина, заставившая его рыдать, вымаливая свободу единственному сыну, но так и не сжалившаяся над несчастным отцом. Маглы средневековья настолько уважали богиню, что позаимствовали описание её мира и придумали свой, назвав его адом. Но как его ни назови, если он существует, то Симус прав — я в нем буду желанным гостем...
* * *
После побега Полной Дамы и усиления мер по охране входов в факультеты лично я принял меры, способствующие быстрейшему обнаружению меня. Однако шли дни, а мои ежедневные прогулки вокруг замка не приносили никаких результатов, если не считать таковым насморк. Деревья уж давно скинули листву, птицы улетели на юг, небо угнетало все живое своей серостью, но Сириус так и не объявился. Где он мог скрываться, никто и предположить не мог. Да и хватит ли у него рассудка на это? Может, он где-то пьет, и в оборванном бомже просто невозможно узнать наследника рода Блэков? Слабый человек поступил бы именно так, но втайне я надеялся, что мой официальный крестный крепче тех, кто обрек его на жизнь, которая страшнее смерти. Однако выжил же он как-то среди дементоров и крыс! Не сгнил, не проклял все на свете, и даже смог связать пару слов на прощание, при побеге. Да, он анимаг, да, весь этот самый побег попахивает тайным сговором, ведь Азкабан не школа, откуда можно уйти, если занятия нагонят скуку. Но Мерлин, я тебя прошу, пусть он не окажется слабаком и слюнтяем, пусть он поймет, кто виноват в его бедах, пусть поймет...
— Эй, мистер Снейп! — это Хагрид взревел, заметив меня на заднем дворе школы. — А ну-ка вернитесь в школу, чай вас там обыскались. Нечего бедных тварей шугать!
Отпустив на волю длинный нос лесного гнома, последнего из тех, кто с помощью Левиосы унесся в чащу Запретного Леса, я пробурчал под нос пару нелестных эпитетов в адрес великана и, поднявшись с холодного валуна, поплелся в школу. Настороженный взгляд лесничего жег мне спину, и он не принялся вновь счищать мох с крыши сарая, пока я не скрылся за поворотом.
Люди оставляли меня, как деревья оставляют осенние листья. Не знаю точно, как относятся к такому закону природы дубы и лиственницы, но я становился сильнее. И в самом деле — это естественно. Понимание такого процесса лишь добавляло мне сил, дарило покой и самое главное знание — чтобы быть собой, лучше не иметь поблизости тех, кто видит тебя другим. И Симус, и Хагрид, и непонятно за что разобидевшаяся на меня Гермиона — чужие люди.
Честно говоря, великан — самая незначительная фигура, в переносном смысле этого слова, среди них всех. Но Драко вечно вносит свои сумятицу в мое понимание жизни, и очередной урок по Уходу за Магическими Существами легко вписался в список его грехов.
— Кто хочет поздороваться с этим красавцем? Ну, смелее ребятки, смелее!
Так называемый Клювокрыл — нечто серое, плохо управляемое, похожее на кентавра с крыльями и клювом, пускало пар из ноздрей и било землю копытами внушительных размеров.
«... но нет в тебе безумия отваги, и жизнь свою ценить научен ты сильнее остальных… — однажды поведала мне якобы мудрая шляпа. Тем не менее, с описанием этой черты моего характера я с ней согласен на все сто!
И потому, как только Хагрид объявил:
— Пусть желающий сделает шаг вперед!
Я отбежал назад на приличное расстояние.
Знал бы, что Драко постесняется отдать ветвь первенства Джинни и на полусогнутых, но шагнет вперед, опередив девчонку на какую-то секунду, утащил бы его с собой и еще дальше — за соседний холмик! Идея директора проводить уроки для первых трех курсов в один день сыграла со мной злую шутку. Хотя... скорее, Альбус сыграл её сам, лично.
Но как бы там ни было, Драко, напустив на себя гордый вид, все же сумел заставить животное поклониться ему в знак приветствия. Последний дурак, и тот бы смог. Проявить каплю уважения, поклониться первым, не делать резких движений — и ты герой. Однако приятель не зря ненавидит Хагрида, его явно развитая интуиция подсказывала ему с первого курса — беги от этой косматой неприятности, беги!
Ни с того ни с сего чокнутый преподаватель подхватил Малфоя под руки, тот даже не успел заверещать от ужаса, только рот открыл, и усадил его Клювокрылу на спину. Скороговоркой прошептал наставления, которые я не расслышал, и тварь взмыла ввысь! К слову, ни уздечек, ни седла на ней не наблюдалось, и хоть полет над водной гладью Черного Озера вполне мог оказаться прекрасным, захватывающим и оставляющим восторг в душе до самой смерти, перекошенная физиономия наконец приземлившегося Малфоя красноречиво говорила нам об обратном. Растрепанные волосы, расширенные глаза, полные слез, и отсутствие знаменитой малфоевской спеси — ну никак не могли оставить спокойным того, кто её потерял.
К слову, Клювокрыл тоже не сиял от восторга, на его холке я заметил царапины от ногтей Драко, цеплявшегося за его шкуру, как за последний шанс на жизнь. Сиял только Хагрид. Как же мало в словах правды, как они обманчивы. Малфои — враги Альбуса Дамблдора, враги всего, что близко леснику, однако чтобы ни было сказано, он был польщен. Не привык великан к вниманию со стороны малолетнего аристократа, не ожидал, что тот проявит почтение к его зверю и, распрямив грудь, оглядывал толпу притихших учащихся ну просто с директорской важностью. Он даже не заметил, как скривились его любимые грифиндорцы, Драко затмил их всех в один счет!
— Мистер Малфой — вы молодец! — похвалил он приятеля.
— Подумаешь! — не выдержал Дин Томас. — Все равно рожденные ползать летать не могут. Наверное, папочка из-за кустов подколдовывал, помогал сыночку... Ты посмотри на него, Симус! Маленький весь дрожит, перепугался, наверное... Ой бедненький, какой бедненький... — мальчишка кривлялся и копировал интонации Малфоя, стоя за широкой спиной Финнигана но, стоит признать, получалось очень обидно.
— Так ребятки, прекратите эти ваши шуточки, — Хагрид двинулся вперед, оставив позади себя и ученика, и животное. — Ну чего вы, в самом-то деле...
Но грифиндорцы не успели даже толком рассмеяться, как обезумевший от злости Драко дрожащей рукой выхватил из нагрудного кармана палочку и прокричал:
— Ступефай!
Я услышал чей-то возглас — или Симуса, или Дина заклятие настигло, но меня они уже не интересовали. Показалось, что внутрь меня каким-то непонятным образом влили хорошую пинту кипятка, и он сейчас бежит по моим венам, подогревая замерзшую кровь. У меня даже в ушах зашумело.
— Берегись! — заорал я дурным голосом, хриплым от страха. — Сектусемпра!
Фонтан крови, как оказалось, очень шумный процесс. Красные капли из горла Клювокрыла ударялись о землю под аккомпанемент испуганной тишины и всхлипываний Хагрида, упавшего на колени у головы животного. Он водил рукой по лбу трупа, и умолял его проснуться. Осознав бесполезность подобных просьб, он кинулся ко мне, и я инстинктивно вскинул палочку. Резко затормозив, великан уставился на неё, словно в первый раз видит, и пораженно забормотал:
— Неужели ты любого... так... да что же это творится... если дети... и вот так... Гарри, умоляю, вылечи его. Папка твой может, и ты можешь, точно можешь... Вылечи! — великан взревел, как раненый зверь, и я порадовался палочке в своих руках. Безумие в глазах Хагрида пугало.
— Ваша зверюга чуть друга моего не убила!
Хагрид удивился.
— Друга?
И только тогда огляделся по сторонам.
Да, все были испуганы, но никто не кричал «беспредел!» и не наставлял палочки на меня. Все смотрели то на труп животного, то на Драко. Ведь как только приятель выхватил палочку, Клювокрыл, посчитавший такое поведение непочтительным, встал на дыбы. Если магу размозжить череп — он умрет, даже если был отличником в школе. Магия — могучая, но не всесильная, а лишь волшебная. Приятель смотрел на окровавленную землю молча, хмурил обычно гладкий лоб и тяжело дышал. Грудь под его мантией ходила ходуном, будто её владелец боялся заплакать и воздухом пытался охладить разум.
Но он смог, сдержался, подошел и сказал:
— Спасибо, Гарри.
Я спрятал палочку, кивнул и посмотрел Хагриду в глаза, задрав голову. В его сознании крутилась только одна мысль: «У Люциуса сын получше будет, получше...»
Драко, даже в запале, бросил в обидчиков обычный Ступефай, а я — режущее плоть заклятие. Ну что я могу с собой поделать?! Да ничего!
Никакой радости за спасенного я не испытал, равно как и он не испытывал особой благодарности. Малфой не настолько хорош, чтобы знать, что это такое. А впереди меня ждали неприятности со школьным советом, директором, письменные и устные разбирательства и ненависть Хагрида, отстраненного от должности на неопределенное время.
Я рискую сгореть от любопытства, прежде чем узнаю, как отреагирует на такого крестника его крестный, не ожидающий от судьбы очередной и очень-очень злой подножки...
* * *
— Разрешите... пропустите... — бормотал я, пытаясь протиснуться к кабинету Защиты. — Сейчас моя очередь, по списку!
Но физическими достоинствами природа меня обделила. Я только и мог, что оценить предстоящий путь до двери с высоты своего роста, и легким его назвать было сложно. К тому же меня еще издалека увидел Симус и поспешил отлипнуть от стены, которую подпирал с весьма наглым видом, и бросился в самую гущу народа — сделал вид, что пробирается к заветной двери наравне со мной.
— Отвали, Симус, — я ударил его локтем в бок, в ответ на точно такой же толчок с его стороны. — Доиграешься, я тебе обещаю.
— Мне вот что интересно... — пыхтел мальчишка, выпихивая меня из толпы, словно мяч за пределы поля. — Это ты папашу уговорил поиздеваться над нами?
Сдача контрольных заданий по предмету с глазу на глаз, это привычный отцовский метод, однако раньше в число экзаменуемых не входили те, кто взял Защиту от Темных Искусств факультативом, уже закончив изучение предмета, или еще не начав его. Отец делал вид, что не видит столпотворения под кабинетом, и явно втайне наслаждался статусом самого востребованного профессора школы. Конечно, это моей фантазии дело, кто ж знал, что отвратительно принципиальный декан Слизерина откажется принять мои работы и рефераты вне очереди!
— Нет.
— Врешь.
Ответить утвердительно я не успел.
— Это великолепно, я отразила три атаки! А вы знали, что болотные бестии боятся песен?! Когда они слышат пение — ныряют в трясину!
— Это ты их когда-то напугала, вот они теперь и боятся...
— А ты не завидуй, Ханна, — спокойно ответила Грейнджер. — Да, я получила девяносто баллов из ста. Почему ты не попросила у преподавателя дополнительную литературу по Защите? Молчишь? Профессор Снейп был так любезен, что одалживал свои книги каждому желающему...
— ... самоубийце! — закончил за неё Дин.
— А вот и нет! — она топнула ногой, отстаивая свою сомнительную точку зрения. — Каждому, кто хотел чему-то научиться. А Ханна не хотела — и не сдала!
— Я еще не отвечала! — громко возразила Эбот, тряхнув кудряшками и неприятно поразившись такому пророчеству. — Мы после вас идем!
Гермиона поправила учебники под рукой, чтобы те не упали, и ответила весьма туманно.
— Ну... временные рамки не влияют на заранее запрограммированный результат... — промямлила она. — А где Гарри? А, вот и ты, привет, — буркнула она неприветливо. — Тебе сказали заходить, профессор ждет уже.
— Какой-какой результат?! — Ханна готова была побить заучку.
— Если ты готов, конечно.
— Готов! — я разозлился на собственный склероз.
Это ж надо — забыть украсть этот чертов хроноворот, даже пообещав себе не забыть!
Но сегодняшний день испытывал меня на прочность со страшной силой.
— А кто сказал, что ему можно без очереди? Если он любимое чадо, это еще ничего не значит!
— Я в списке, болван!
Ли Джордан не сдался, подбодряемый улыбочками Симуса.
— Докажи!
— Да вот же он... — я обернулся к двери, на которой еще минуту назад висел белый листок бумаги с именами и фамилиям. — Да вы что, страх потеряли?! — от ярости меня колотила мелкая дрожь.
— А кто ты такой, чтоб тебя бояться? — ирландец шагнул вперед, сложив руки на мускулистой груди. — Чай не директор, справимся! Так ведь? — он победно оглядел всех присутствующих и насладился одобрением на их лицах. — Поставить всем Отвратительно твой отец не посмеет. Он же никто, Гарри. Ему Дамблдор за работу деньги платит! И то, — он ухмыльнулся, — вам малфои деньжат на праздники подкидывают. Жалеют сироток!
Я стоял окруженный враждебной толпой и вспоминал... вокзал. Свой первый визит на Кинг Кросс, где меня окружили точно такие же люди и говорили точно такими же голосами, полными неприязни, злобы и презрения к незнакомому ребенку со шрамом на лбу, оказавшимся обманом, а не героем, которого они ждали. В этот раз возле меня не было Рона, были лишь его братья, безразлично поглядывающие на бойкотирование моей персоны с подоконника. Да и не ожидал я ничьей поддержки. Ни потупившая взор Гермиона, ни еле сдерживающий крик ликования Невилл — ничто и никто меня не обидел, ведь все правильно, все верно.
— Оливер еще тот матч забыть не может... А этот год для него последний, — негодовала Парвати. — Из-за тебя мы кубок не получили!
Я перестал злиться и начал веселиться.
— И что?
— Как что?! — закричал Финниган. — Как что?! Да ты... да ты... — слов в мой адрес он опять не находил и задыхался от распирающих его чувств.
Всё, маски сброшены, игры закончены, здравствуй, моя взрослая жизнь, и до свидания все, что могло достаться мне от мамы.
— Вы меня не просто не забудете, я вам не дам о себе забыть!
Все мои книги полетели в окно, и в момент, когда стекло разбилось, а его осколки со звоном рассыпались по полу, я прошептал:
— Обливитиум веритас...
Да, мой отец не посмеет поставить вам тролля, он не поставит вам ни единой оценки. Оценивать пустоту ваших знаний — дело зряшное. Нечего врагам знать, как с тобой бороться, а то профессор Снейп разошелся не на шутку — учит их, учит... Зачем, спрашивается?!
Я резко развернулся, закинул рюкзак на плечо и скрылся в полумраке коридора. По его закоулкам завывал холодный ветер, а со стен раздавалось посапывание обитателей портретов, убаюканных осенним дождиком за стенами замка, и лишь редкие маги и волшебницы проснулись, разбуженные шумом у кабинета Защиты. Дама в меховом манто, прикорнувшая на скамеечке под раскидистым кленом, даже приоткрыла один глаз, но сделала вид, что подобная суета её вовсе не интересует, и захрапела с удвоенной силой. За статуей средневекового рыцаря мелькнула тень в черно-желтой мантии — это Диггори хотел мне что-то сказать, но передумал и шагнул в стену. Даже кухонный эльф с большим серебряным подносом предпочел уступить мне дорогу, пискнув «простите».
Все живое и мертвое на моем пути предпочло испариться, не заметить мальчишку, уйти, и я еще раз почувствовал — этот замок меня ненавидит еще сильнее, чем я его...
* * *
В душной маленькой комнате коптила керосиновая лампа, свисающая с низкого потолка. Но, как ни странно, даже такое маленькое помещение оказалось не прогретым. Переносная печка у побитого молью кресла, похожая на коробку с решетками, могла согреть только эту самую моль, но никак не закутанного в парочку истрепанных пледов завхоза. Незаметно дотронувшись до своей палочки, я чуть потянул её из кармана и согрел помещение, а то стопка бумажных платков Филча уменьшалась уж лишком быстро.
— А-а-а-пчхи!..
Желать здоровья старик мне не стал, поскольку предыдущие шесть таких пожеланий никакого результата не принесли.
— А Дамблдор что говорит?
— Говорит, исключат меня...
— А кому он это говорит?
— Дяде Люциусу, — я шмыгнул носом. — Три раза сказал уже.
В последние три дня лорд Малфой успел пожалеть о моем существовании гораздо больше раз, чем отец и директор вместе взятые. В который раз мне пришлось признать, если на носу неприятности, то поблизости ищи и Люциуса Малфоя. У кого связи, деньги, власть? Не у отца, к сожалению, и к еще большему сожалению — не у меня. Я оказался не настолько избранным, чтобы не быть вышвырнутым за ворота Хогвартса.
На следующий день после того, как все знания по Предмету Защиты испарились из целой сотни и так пустых голов, да так туда и не вернулись, по приказу Альбуса в Пророке опубликовали то самое пророчество, из-за которого тринадцать лет назад и случился весь сыр-бор с семьёй Поттеров. Наверное, у директора случилась истерика, чем еще можно объяснить такой глупый поступок? У него даже ласковых слов не нашлось, когда я к нему в кабинет зашел.
Он просто молчал и смотрел. Затем поднялся, сцепил руки за спиной, прошелся взад-вперед, положил в рот леденец, и сказал:
— Какая гадость!
И вновь уставился на меня.
— Вы что-то хотели? — решил я поинтересоваться, раз уж пришел.
— Я? — удивился он. — Да нет, Гарри... Ты свободен, мне жаль.
— Ну ладно...
Убеждать его в своем раскаянии я не стал, но Альбус и не настаивал. Статья не возымела действия, по крайней мере, в стенах школы, и сказать нам действительно было нечего. Не знаю почему, но ноги сами меня принесли в каморку к Филчу. Какому грифиндорцу придет в голову искать меня здесь?
— А отец что говорит?
— Он со мной не разговаривает! — жаловался я. — Ему в министерстве есть с кем поговорить...
Да уж, чего-чего, а разговоров отцу хватает, он за всю жизнь не произнес стольких слов, как за эти дни. От осознания эдакой нелепицы папа даже ходит весь такой... удивленный. Его даже Волдеморт на ковер вызывал! Мол, как же так, мой верный слуга и не смог обеспечить покой другому моему верному слуге?! Барти разговор мне вкратце передал, конечно, но что-то мне подсказывает, все было серьезно.
— Да ты это... не переживай, что ли... — выдавил из себя Филч и натянул плед к подбородку. — Хочешь, карту подарю?
— Окрестностей? — я хмыкнул. — Чтоб когда отчислят, в лесу не блудил? Не переживайте, там я точно не потеряюсь...
Но старик меня не слушал, а резво поднялся, проковылял к стеллажу с металлическими ящиками и уже открывал один из них. Достав оттуда какой-то пергамент, сунул его мне под нос и приказал:
— Поводи-ка палкой своей, скажи «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость и ничего, кроме шалости»...
Разобравшись с тем, что так легко попало мне в руки, я не совладал с собственной челюстью — не мог закрыть рот целую минуту.
— Но... как вы узнали?!
— Проживешь с мое, еще и не такое узнаешь. Считаете меня идиотом. Думаете, раз старый, то со счетов списать можно... — брюзжал Филч и кряхтел, усаживаясь обратно в кресло.
— Я так не считаю...
Давно уже мир не слышал от меня таких честных слов!
* * *
Драко прыгал на месте, стуча зубами от холода и недобро зыркал на Рона.
— Его поддержать нужно, его поддержать нужно... — копировал он грубоватый голос рыжего. — Как я смогу его поддержать, если умру, ты не подумал?!
— Да сейчас Гарри придет, ну чего ты дергаешься...
— Только пусть попробует не прийти! — погрозил приятель в пространство и потряс кулаком.
Закутанные в зимние мантии, одетые в толстые свитера и такие же ботинки на меху, они все равно замерзли, ожидая, когда же я соизволю явиться на прогулку, мною же и назначенную. Признаю, гулять поздней осенью, вечером, да еще под моросящим дождиком — занятие для плохо соображающих личностей. Малфой мне так и сказал, не постеснялся. Но, не дождавшись возражений с моей стороны, решил, что малохольным я стал не без причин и сжалился.
— Ну ладно, погуляем, подышим воздухом, свободным от грифиндоркой вони... Через час у башни?
Несчастный не подозревал, что в нынешней ситуации своим временем я располагать не могу, и где час, там вполне может оказаться и два. Кто ж знал, что МакГонагалл наступит себе на горло и попытается, как она выразилась «пробудить во мне душу»?
Выловив меня у портрета Полной Дамы, женщина ухватила край моего рукава и потащила за собой в кабинет. Усадив упирающуюся жертву в кресло, предложила чаю, выслушала не слишком вежливый отказ, вдохнула поглубже и прочла лекцию о традициях факультета.
— Взаимовыручка, Гарри. Это наш девиз, помощь и взаимовыручка! Чтобы стереть все, что наши ученики знали о предмете, ты должен был этого очень хотеть. Ты хотел, Гарри?
«Нет, случайно вырвалось. Конечно, хотел!»
— Нет.
— Врешь.
«Вот заладили!»
Декан отошла к окну и принялась водить пальцем по запотевшему стеклу.
— Твоя мама была очень талантливой волшебницей, Гарри. Она никогда бы так не потупила с друзьями.
— Так то с друзьями... — протянул я задумчиво.
Минерва передернула плечами.
— Ты же смелый мальчик, борешься с Тем-Кого-Нельзя-Называть...
— С Волдемортом.
— С ним, — она кивнула. — Хочешь отомстить за маму? — мне показалось, или же в вопросе крылась надежда.
— Хочу, — ответил я. — Очень.
«Зачем её рушить?»
МакГонагалл обернулась и посмотрела мне в глаза.
— Изменись, Гарри. Стань добрее!
Если я изменюсь, это буду уже не я, а другой человек. Жаль, нельзя сказать такое вслух, очень жаль.
— Меня отчислят?
— А ты этого хочешь? Перейти на домашнее обучение?
«И выпустить директора из поля зрения? Увы, такую роскошь я себе позволить не могу».
— Нет.
— Тогда учись, Гарри, дальше. Учись...
Как легко себе присвоить заслуги других. Разрешили бы мне учиться дальше, если бы несколько важных людей в Попечительском совете не положили себе в карман тысячу другую галеонов. А как же!
Не знаю, сколько кругов мы намотали вокруг замка, поддевая носками сапог опавшие листья, пока Рон не откашлялся и деликатно не заметил:
— Гарри, а ты знаешь, что крысы — теплолюбивые существа?
Драко воспрял духом.
— Да вот если даже меня взять. Я ведь не крыса, а тоже теплолюбивый. Интересно, правда?
Не то чтобы сравнение удачное, но я и сам уже не знал, что мне делать. Как видно, Короста единственная, кого не заботил усиливающийся дождь. Еще бы — она сладко спала за пазухой рыжего и никак не реагировала на заботу о своем здоровье.
Сделав вид, что мне смешно, тепло и хорошо, я прохрипел уже давно простуженным голосом:
— А ты её спроси! — и глупо хихикнул, обращаясь к Рону. — Если ответит, идем в замок, обещаю.
Уизли на полном серьезе вытянул крысу, поднес её к лицу и внимательно рассмотрел. Потревоженная тварь, то есть Питер, с которым накануне у меня произошел серьезный разговор, очнулся от спячки и, не дожидаясь вопроса, ответственно впился зубами в веснушчатый нос своего владельца. Тот, понятное дело, заорал, выпустил теплолюбивого Петтигрю, и схватился за поврежденный орган. Любовь к животным победила быстро, и когда Рон бросился за улепетывающей крысой, а она точно знала, куда же ей бежать, мы рванули за ним. Питер знал местность хорошо, я заставлял его прогуливаться по этим холмам три ночи подряд, и вскоре мы все приблизились к самому противному дереву на свете — Гремучей иве.
Вот как раз под её ветвями Рон пропажу и настиг — упал, схватил крысу и принялся журить.
— Ну, ты чего такая нервная, а? Чего я тебе сделал то?!
Я переминался с ноги на ногу, сгорая от нетерпения, пока Драко верещал:
— Берегись! — и тыкал указательным пальцем, пытаясь привлечь внимание рыжего к дереву-убийце.
Но кинуться на выручку и начать борьбу мы так и не смогли. Откуда-то сзади, с шумом рассекая воздух, нас перепрыгнул огромный черный пес. Мы еле успели пригнуться и, если честно, было действительно страшно. Шерсть животного блестела в лунном свете, клыки пугали, а глухое рычание так и вовсе — парализовало своей злобой. Рон повел себя странно, наверное, гены сыграли свою роль. Вместо того чтобы бежать, он... накрыл собой Коросту!
Уверен, после всего пережитого Драко начнет фальцетом разговаривать. Я бы, например, так громко кричать не стал, голос беречь надо. Подумаешь, Уизли собака по земле тащит...
До моего сознания картинка с ногой Рона, той, что в пасти пса, дошла не сразу.
Черт, он же откусить её может!
Догнав Малфоя уже у входа в Визжащую хижину, я выхватил палочку и остановил дерево, грозившее нам неминуемой гибелью. Дети преподавателей знают много секретов, и секретный сучок-рычаг на самой длиной ветке — один из них.
— Ты почему сразу так не сделал?! — возмутился перепуганный Драко, лежа в грязи. Он попытался схватить руку Уизли, прыгнул, но не успел, и Рон скрылся в зияющей темноте проема. — Вперед!
Мне осталось только таращиться на то место, где только что барахтался якобы трусливый блондин. Нет, что-то в нем не так...
— Подожди! — и я прыгнул вслед за приятелем в отверстие у корней ивы.
Не знаю, откуда в Драко столько прыти, но я еще не успел как следует отряхнуться от листьев, древесной трухи и еще бог знает чего, а тот уже стоял ровно и строгим голосом интересовался:
— Куда ведет этот ход? — кивнул он в сторону ступенек.
Точь-в-точь аристократ, указывающей слуге на его место и обязанности перед ним, великим.
— В Визжащую хижину, вроде...
— Вперед!
— Это что, твое слово-паразит?!
Но Драко не реагировал на мои реплики возмущения, а поднялся по лестнице и упрямо пытался подтянуться за края чердачного лаза, что удалось ему с третьей попытки, и уже оттуда подал мне руку.
— Ну? Где ты там?
В помещение, откуда раздавались стоны Уизли, мы вошли уже плечом к плечу. Грязная пыльная комната, дырки в прогнившем полу, затхлый запах тряпья и рыжий в углу не произвели на меня впечатления — я ждал.
Драко кинулся к рыдающему страдальцу.
— Рон, ты живой?! А собака, где она?
— Ребята, это ловушка! Он анимаг!
Дрожащей рукой Уизли ткнул мне за спину, и я замер в ожидании встречи, без которой предпочел бы обойтись, если бы не много-много разных «но»...
08.02.2012 Глава 23
Во мне что-то дрогнуло, что-то непозволительное, а потому опасное, и я... испугался. Нет, не человека в лохмотьях, демонстрирующего нам широкую улыбку и насквозь гнилые черные зубы. Если и существует на свете кто-то, кого я обязан жалеть, то он передо мной, и вот прямо в эту секунду задача выполнена. Я испугался страха, а он нарастал внутри, как снежный ком, и каждый мой брошенный на Сириуса взгляд выполнял роль снежинки, из тысяч которых и состоял. Зажмуриться мне не позволил разум, не время совершать глупости, и я просто стоял, безвольно опустив руки и широко распахнув глаза. Все заготовленные речи, гримасы и позы... все растворилось в этой улыбке. Высокий, костлявый, израненный мужчина со спутанными грязными волосами и огромными серыми глазами, сияющими живым и теплым огнем. Он смотрел на меня, как на подарок, на поиски которого у него ушла вся жизнь. На меня никто и никогда не смотрел так, даже папа. Сглотнув, я ощутил колющую боль в области сердца, не выдуманную и не еле слышную, а настоящую, такую, от которой хотелось упасть на колени и выть.
В жизни много чего может случиться внезапно, так, что мы и не заметим, приняв крутой поворот судьбы за что-то само собой разумеющееся. Это и встреча отца и Лили Эванс возле пруда на заднем дворе, и дождь промозглым зимним вечером в их самую последнюю встречу, и даже гордыня Поттера, погубившая мать. В самом деле, он же не знал, что черта характера сослужит ему настолько плохую службу, что проводит его, молодого парня, на кладбище — под землю и надгробный камень? Уверен, Альбус частенько хвалил Джеймса, когда тот еще учился в школе, и хитро улыбался, глядя на его выходки, как сейчас он смотрит на Симуса — главного заводилу и балагура, смеющегося в основном тогда, когда какой-нибудь не грифиндорец спотыкается и падает. Видимо, мне все же не стоило строить для Блэка лабиринт обмана, я рискую заблудиться в нем сам. Ведь секунду назад меня пробила холодная дрожь и в голову пришла одна простая, но жуткая мысль — мне не за что любить отца...
У него дрожали руки, наверное, последствия проведенных в сырости лет, да и неуверенный шаг, сделанный мне на встречу — все говорило о том, что мужчина стоит на ногах лишь благодаря силе воле. Как же он умудрился её сохранить, отбывая срок за преступление, которого не совершал? От него отвернулись и отреклись, а он стоит и улыбается. Идиот! Я кричал, не издав и звука, и рыдал, не обронив ни единой слезинки. Побег организовал Альбус Дамблдор, и мне не нужны доказательства, я сам себе — доказательство.
Не так мертва была душа сироты Риддла, как рассказывал директор, убеждая меня в её черноте за чашкой чая с лимонными дольками. Он просто поленился ей помочь и... проиграл, навсегда, уж я об этом позабочусь. Смешно, но Альбус понимает свою ошибку, и меня он кинулся спасать, как в омут с головой, позабыв, что все нужно делать вовремя. И кем он собрался сыграть? Тем, кто уже и так тринадцать лет играет в его нечестную игру?
Сцепив зубы до боли, я вскинул палочку, как показалось, отлитую из свинца, и выкрикнул:
— Стой, предатель! Я тебя узнал!
Узнал его не только я, на мою защиту встал и Драко, не посвященный в большую часть моей жизни ради его же безопасности.
Сумел подняться и Рон. Подволакивая ногу, он направился к нам, размахивая волшебной палочкой во все стороны, как мухобойкой какой-нибудь, и вереща:
— Гарри, я ид-у-у!
Три наглых ребенка с палочками против того, кто еле дышит. Стыдно, но выбора нет.
— Гарри, это... ты? — произнес несчастный еле слышно и оттолкнул от себя деревяшку, когда-то служившую дверью.
Да уж, в уменьшенной копии Северуса Снейпа опознать сына очкарика Джеймса, мягко говоря, сложно. Иногда меня самого раздражало худое острое лицо в зеркале, нос крючком и даже землистый цвет лица. Мне всегда хотелось быть сильным, а весь мой вид: сутулость, длинные волосы и нескладные тонкие руки, которые я частенько не знал куда девать, просто кричали о том, какой я хрупкий, и как легко меня сломать. Ворон, и тот смотрится существом покрепче, да меня уж давно с ним никто и не сравнивал. Остается только представить, какие мысли могли крутиться в голове Сириуса, запомнившего меня годовалым младенцем на руках матери.
— Ты предал моих... мою мать!
Мысленно я чертыхнулся — несколько подобных оговорок и моя неискренность выплывет наружу с легкостью бумажного кораблика.
— Это не я, не я... — бормотал Сириус, все еще пораженный увиденным.
Мужчина явно позабыл о Петтигрю, что мне не с руки, и в задумчивости гладил неаккуратную растительность на лице, и бородой которую назвать трудно.
— А кто?! — я решил ему помочь.
— Да! Кто тогда?! — встрял Драко.
Блэк перевел рассеянный взгляд на мальчишку, затем вновь на меня, и вновь на него. Он не выходил из укрытия очень долго, по крайней мере, после того, как карта попала мне в руки, на территории школы собак не видели. Но его ум и дементоры не смогли как следует затуманить, чего уж говорить о каких-то неделях в Визжащей хижине. Мой крестный кожей чувствовал, что я не тот, каким должен быть, а готовые закрыть меня собой слизеринцы — еще один кусочек из этого неправильного пазла.
— Твоих родителей продал Питтер Петтигрю! — закричал мужчина и смело направился к нам, словно не видел палочек. Я кинулся в сторону и оттолкнул Драко, не бросаться же нам боевыми заклятиями в того, кто этого пока не заслужил. — Эта крыса отрезала себе палец! Сукин сын! А ну дай мне её...
В процессе потасовки с ошалевшим, а оттого упирающимся весьма вяло, Роном, он обернулся ко мне.
— Сейчас, Гарри, сейчас я тебе докажу, ты подожди...
Уж если ты, Сириус, столько лет ждал, я подожду одну минуту, куда мне деваться.
— Эй, ты чего? — меня толкнули в бок.
Сам того не заметив, я принялся вздыхать, как старушка.
— Нормально все, — ответил я Драко, — пусть покажет, что там с крысой...
Уже через секунду Питер сдался и развоплотился из своей анимагической формы, хоть и с моей помощью, разумеется. Крики Блэка не могли заменить собой магию, а палочки у него не наблюдалось. И когда передо мной упал на колени Хвост, я сделал вид, что удивлению моему ну просто предела нет. К слову, мальчишки поступили точно так же — открыли рты и замерли, боясь пошевелиться. Однако им то что, они действительно не знают, что разрешение Волдеморта мною получено, и договор вот-вот будет нарушен.
— Смотри, Гарри! Пальца нет! Признавайся, тварь бездушная... — хрипел он. — Где его потерял? Прямо здесь и сейчас признавайся!
Жалкий человечишка, маленький и жирный, весь в бородавках и остатках крысиной шерсти, не сошедшей с него до конца. Он потел и дрожал, шестым чувством понимая, договор договором, а его жизнь в моих руках.
— Я... я... я не хотел... — лепетал Питер.
На колдографиях матери этот её друг — симпатичный, кудрявый и улыбчивый. Эдакий откормленный маменькин мальчик, хорошист, довольный собою даже больше, чем окружающие. Он дружил с Лили и Джеймсом всю свою жизнь. Они вместе учились, смеялись, переживали первую любовь, неудачи на экзаменах и вместе скорбели на похоронах родителей Джеймса. Плечом к плечу и душа в душу. Риддл говорил, что Питер пришел сам, что его помощи и не требовалось, со временем он нашел бы угрозу, то есть меня, и без подсказок. За что? За что он так легко отправил на смерть троих? Темный Лорд не обещал ему меня не убивать, он неохотно, но все же пообещал это лишь одному своему верному адепту — отцу!
Безумный хохот бывшего пленника вывел меня из оцепенения и вернул на землю.
— Не хотел?! Как ты жалок, Питер... Ты и дементорам придешься не по вкусу, слизень!
Он продолжал смеяться, но на его глазах блестели слезы, то ли злости, то ли сумасшедшего счастья. По коже мурашки побежали, настолько явным было его горе. Горе по ушедшим друзьям, несбывшейся молодости и разбитым мечтам, такой человек не пойдет за Дамблдором, и спроси меня кто-нибудь «почему», я не отвечу. Однако и противная сторона ему по душе не придется, он провел в темноте слишком много времени, слишком.
— Я долго ждал, очень долго... Гарри, а ну-ка дай мне твою палочку, обещаю тебе её вернуть в кратчайшие сроки, — держа Питера за воротник жилетки, он с нетерпением поманил меня рукой. — Ну же, малыш, живее!
Моя палочка — это моя палочка. Надеюсь, меня с ней и похоронят, когда-нибудь, а потому...
— Локомотор Мортис !
Обездвиженный Сириус выпустил Питтегрю и посмотрел на меня.
— Гарри, что ты делаешь?!
Хвост пятился к выходу, и его перекошенное от страха лицо легко давало мне понять, кого именно боится эта крыса.
— А знаешь, добрейший Сириус, — начал он, кривя трясущиеся губы в кривой усмешке, — мне есть, что тебе сказать о твоем крес...
— Молчи! — приказал я ему, и приятель замер, придержав рукой Рона, попытавшегося меня остановить. Малфой умен, моего слова ему достаточно. Он связан по рукам и ногам обязательствами перед семьей, а я — свободен.
Откинутый заклятием в противоположную часть комнаты на ветхую кровать, сломавшуюся под ним, Питтер больше не мог говорить, он мог только стонать. Однако я хотел услышать от него слова, пусть даже и тихие, очень хотел.
Подойдя к нему медленным шагом, невербально я наложил Квиетус и уменьшил громкость его голоса до минимума, а приставив палочку к горлу своей жертвы, спросил:
— Почему?
Питер засмеялся, но смог издать лишь слабые булькающие звуки. Было похоже, что в его груди бурлит обычная грязь, заменяющая собой душу.
— А как и ты — просто так...
Вонь из беззубого рта заставила меня поморщиться, а злость за услышанное — закричать:
— Круциатус!
Он извивался у моих ног не меньше минуты, и лишь когда я понял, что Драко больше не в состоянии удерживать рыдающего от ужаса Уизли, поставил точку в этой старой и глупой истории.
— Авада Кедавра... — произнес я спокойно, спрятал палочку в карман и обернулся.
Малфой сел на шаткую табуретку, рассеяно махнул рукой, освободив ноги молчащего Блэка, и уставился в пол. Он не поднимал на меня глаз и отворачивался, но проникнуть в его разум вот прямо сейчас я и не мог, потратив такое море энергии. Возле него стоял Рон и тяжело дышал, парень так вспотел, что с его носа на пол скатилась капля пота, и все услышали, как она об него ударилась. Сириус побелел, его взгляд бегал по комнате и не останавливался ни на чем. Радость боролась в нем со всеми другими чувствами, но победить никак не могла, проигрывала чему-то хорошему, абсолютно чуждому мне. Какая разница между мной и Питером Питтегрю? Возраст? Внешность? Обстоятельства появления на свет? Неужели это и всё?!
— Гарри... — наконец просипел Сириус. — Твой папа убил бы меня за то, что я не смог тебе помешать...
— Он не узнает, мы ему не скажем.
— Конечно, мы ему не скажем, — покорно согласился мужчина, не подозревая о подвохе. — Он умер. Но ответь мне честно, Гарри, кто обучил тебя непростительным? Сколько тебе лет?! Это безответственно со стороны любого взрослого человека! — кричал он.
«Ну, Том Риддл так и не успел стать взрослым... — подумал я с непонятной грустью».
Несколькими широкими шагами Блэк пересек комнату и схватил меня за плечи.
— Кто?! Отвечай!
— А почему проф... папа умер? — рыжий просто перестал соображать от стресса и не вовремя забеспокоился о судьбе собственного декана. — Зачем?! Я еще зачет не сдал!
Драко издал какой-то звук, похожий на стон и схватился за голову. По всей видимости, он очень ярко представил, как тащит Уизли в больничное крыло, а после сопровождает в больницу святого Мунго, в крыло для умалишенных, и украдкой вытирает слезы на обратной дороге.
— И не сдадите, мистер Уизли, если продолжите сбегать с моим сыном каждый вечер на прогулки весьма сомнительного назначения. Или вы ошибочно полагаете, что мистер Малфой обладает неограниченными финансами? Ему дорого обходится и собственный сын, уж поверьте.
Папа стоял в дверях черной тенью, казалось, даже луна старается обделить его своим светом.
— Профессор, вы живой!
Уизли окончательно тронулся умом, о чем свидетельствовали довольно крепкие объятия, которыми он наградил ничем не провинившегося перед ним профессора Снейпа. Философски оглядывая рыжую макушку Рона на своей груди, отец от изумления даже не спешил освободиться от ученика.
— Призраки бестелесны, что следует из прочтения второго параграфа по Защите за первый курс... Да что здесь происходит?! — он все же попытался оторвать от себя безумца. — Мистер Уизли, оставьте вашу нежность. Я не оценю её и в жалких сорок баллов. И не старайтесь!
По комнате пронесся шелест тихого, сорванного криком голоса:
— Северус?
Молниеносно и изящно выхватив палочку, отец вскинул её и сделал шаг вперед. В темноте его местоположение выдавали лишь белые манжеты сюртука и лунный свет, отразившийся в черных, как ночь, глазах. Их владелец стоял ровно, знал, что сильнее всех, здесь присутствующих, а уж тем более сильнее надломленного, к тому же еще и босого школьного недруга в лохмотьях.
Спустя много лет настал черед Северуса насладиться своим превосходством.
— Блэк? — полувопросительно-полуутвердительно спросил отец. — Мало тебе убить Лили, вернулся добить и её сына?
— Это не я, Северус...
— А кто же?!
— Хранитель!
— Питер? Он погиб!
Спектакль не радовал, мне хотелось заткнуть уши и закрыть глаза, я устал.
— Да, он погиб. Минут пять назад. Он за твоей спиной, там, на досках, — я кивнул в сторону трупа, взял отца за руку и потащил за собой. — Смотри!
Ладонь в моей руке вспотела, стала горячей и с силой сжала мою. Да, папа сориентировался в обстановке в считанные секунды, но пришел он сюда гонимый не желанием выследить Сириуса, а инстинктом учителя, обеспокоенного долгим отсутствием своих подопечных и меня.
— Я его убил. Он признался.
А вот этого папа от меня не ожидал, или сделал вид, что не ожидал. Иногда я всерьез начинал думать, что смелее его, а иногда — и безумнее.
Краем глаза я следил за крестным, его взгляд прирос к нашим с отцом рукам, и с каждой прошедшей секундой он понимал все больше и больше, но судя по шевелящимся в немом изумлении губам Сириуса, мужчина боится своих мыслей и первым вопрос не задаст.
— Сириус, — сказал я как можно более спокойно, — мой отец, слава Мерлину, жив и здоров. Он перед тобой.
Блэк не удержался на ногах, пошатнулся и присел, закрыв лицо руками. Но разум жалел своего хозяина, и подкинул ему «спасительную», пусть и неверную догадку.
— Ты усыновил Гарри?! — Сириус поднялся. — Как ты посмел, Северус? Джеймс терпеть тебя не мог. Ты же проклятый Пожиратель, дружок Беллы... Альбус позволил такому случиться?!
Папа хмыкнул.
— Ни за что не поступил бы так с отпрыском великого Поттера...
Но несчастный не слушал.
— Это ты его Круциатусу обучил? Аваде? Ты представляешь, что наделал? Он убил человека, разорвал свою душу!
Последние слова заставили меня усмехнуться, но внезапно горячность Сириуса охладил Драко.
— Мда... — протянул приятель, явно догадавшийся обо всем, о чем догадываться не должен был. — Не смотрите на меня так, мистер Блэк, — он почти смеялся, — продолжайте!
Мне не понравилось выражение лица Малфоя, на мгновение на нем промелькнуло отвращение, но не обычное, малфоевское, а какое-то... другое, незнакомое лично мне. На мальчишку уставился не только Сириус, но и все остальные.
— Ты кто? — спросил Блэк.
— Я? — переспросил он уж как-то совсем весело. — А вы разве не слышали? Нет? Да уж лучше вам не знать, раз такой расклад...
— Драко! — громко одернул крестника отец. — На выход. И не забудьте мистера Уизли, у вашего друга шок.
— Его захочешь, не забудешь... — ответил Драко и толкнул рыжего в спину. — Пошли!
Проходя мимо, приятель наклонился к моей голове и прошептал в ухо:
— Псих! Без нас сыграть не мог?!
Как по мне, шок заработал не только Рон, но и блондин.
— Уизли? — продолжал поражаться Сириус. — Слизеринец?
Оставшись наедине с беглецом, я решил не мучить его еще больше, не видел ни смысла, ни причин. Мне он ничего плохого не сделал и ничем не угрожал.
— Мистер Блэк, Гарри Поттера нет уже очень давно. Да и не было его никогда. После того, как Волдеморт убил мою мать, меня забрал к себе... мой настоящий отец. Я не усыновленный, родной. По этой причине Альбус Дамблдор не имел никакого права решать мою судьбу. Первые газеты с сообщениями об исчезновении Темного Лорда вышли в тираж с фамилией «Поттер», но вскоре были изъяты из продажи, в них внесли изменения, позже их внесли и в мои документы. Мать наложила на меня какие-то чары, меняющие внешность, но были они ненадежными, или плохо наложенными... — я вздохнул и посмотрел прямо в глаза растерянного Сириуса. — Я никакой не Поттер. Мне тринадцать лет, зовут меня Гарольд Северус Снейп, мой отец перед вами, и это меня не расстраивает так, как вас...
По грязной щеке Блэка катилась скупая мужская слеза.
— Лили... — шептал он, качая головой. — Глупая женщина! Она бы вышла за твоего... отца, сделай он хоть шаг ей навстречу. Но Сев кроме как «грязнокровка» и слова в её присутствии выговорить не мог. Глупая, глупая женщина... Эй, родитель Гарри Снейпа!
Крестный подошел к нам вплотную, неуверенно погладил меня по волосам и спросил:
— А сейчас, в эту минуту, тебе есть что сказать?
Одернув рукава, отец сцепил руки за спиной и задумался. Мне даже в голову не могло прийти, что он может размышлять над таким вопросом, да еще перед таким человеком.
— Соболезную, Сириус, — глухим голосом ответил отец и в комнате будто похолодало. — Соболезную...
Равнодушный, безучастный человек соболезновал потере Блэка тринадцатилетней давности, повинен в которой он сам, но чего ему стоили эти слова, как оказалось, знал не только лишь я.
— Спасибо, — ответил Сириус и отошел тень.
Отец в очередной раз встретился со своим прошлым и я, понимая, что эта история закончится не лучше, чем история с Ремусом, оглядывался на поникшего крестного и жалел его всем сердцем...
* * *
Никто никому не рассказал о том, что произошло вчерашним вечером, а плохо соображающего Уизли успокоил Драко — заварил в их спальне мятный чай, капнул в чашку немного Умиротворяющего зелья и поведал то, что его попросил рассказать мой отец. История любви и предательства в исполнении красноречивого Малфоя тронула мальчишку, а отсутствие доверия к директору и наличие уважения к декану — заставили молчать. Неприятно поразило его и бездействие Дамблдора, и легковерие собственных родителей, пугающих его Сириусом каждый раз, когда еще маленький Рон капризничал, наотрез отказываясь есть пшеничные лепешки с морковью или ругался с братьями.
— Вот вырастешь таким, как Блэк, еще наплачешься! — любила повторять Молли.
Её сын вымахал в крепкого и сильного мальчишку, но смысл материнского предостережения остался для него тайной даже после встречи с этим самым Блэком. Могу предположить, что миссис Уизли и сама его не понимала, просто хотела приструнить непоседу. Ну а моё мнение — женщина была права. Нельзя быть таким, как Сириус, таким доверчивым, ведь на каждого верного Блэка, то есть Рона, вполне себе может найтись и Питтегрю, то есть я. Однако подобные мысли посещали лишь мою больную голову, и облекать их в слова я не собирался, никогда.
Мне предстояло носить еду крестному, обмозговывать планы по его транспортировке в более безопасное место и вести с бесхитростным Блэком душещипательные беседы, наставляя его на путь истинный. Сивый уже пустил слух о беглом преступнике и его возможном местонахождении на территории школы Хогвартс. Наживка для Ремуса должна была сработать со дня на день. Понятное дело, вот-вот об этом прознает и Дамблдор, а потому я шел в атаку, уподобившись настоящему домовому эльфу. Хельга была сослана нами в изгнание — домой. Потомственный домовик семьи Блэков, а значит и мой тоже, это слишком явный намек на нашу с отцом дружбу с теми, против кого Сириус воюет почти с пеленок. После отбоя я крался в хижину, словно вор под покровом тьмы, на практике применяя все скрывающие чары, которые только знал. Однако Сириус почти всегда молчал, осматривая меня с ног до головы, как заморскую зверюшку. Он благодарил меня за пищу и изредка интересовался, почему я ему помогаю, ведь для меня его лучший друг Джеймс — никто, вечный соперник моего отца, и только.
— Ремусу я тоже не понравился, — ответил я как-то, расставляя тарелки на столе. — И друзья ему мои не понравились.
— Да нет же, Гарри! — возразил он с горячностью. — Просто ты не... не Поттер...
— Вот-вот, вы как он говорите.
Гладко выбритые щеки Блэка порозовели. Смущенный и пристыженный, мужчина попытался оправдать якобы друга.
— Наверное, вы поссорились?
— Да нет... — я пожал плечами. — Говорю же, Снейп ему понравиться не мог.
Сириус стал просто красным, и чтобы сменить тему, нарочито небрежно спросил:
— А кто твои друзья?
— Малфои, другие дети бывших Пожирателей, отец...
После моих слов небрежность покинула Блэка на веки вечные, он весь подобрался и прошептал себе под нос:
— Тот симпатичный бледный мальчик...
— Драко Малфой, сын дяди Люциуса — мой лучший друг.
— Дядя?! Племянник Беллы? Почему? — спросил он тихо, и мы оба поняли, что суть вопроса сложнее, чем он сам.
— Я ненавижу Альбуса Дамблдора и всех, кто его не ненавидит. Малфои всегда были рядом, я рос у них в доме. Три раза в день я сидел с ними за одним столом. И это тетя Нарцисса научила меня читать, а её муж и сын — летать, а каникулы я проводил, в основном, с Гойлами и Крэббами, а на Рождество мы с отцом...
— Прекрати! — не своим голосом заорал Сириус. — Прекрати!
— Не нравится? — усмехнулся я.
— Нет...
— Это правильно, я не обязан вам нравиться. Если вы это поймете... мы поладим. Понимаете?
— Кажется, да.
— Профессор Люпин не понял, он так меня возненавидел, наделал столько глупостей! — продолжал я говорить, открывая очередную кастрюльку и нарочно стуча тарелками как можно громче. Хотел добавить обычности в такую, совсем не прозаичную ситуацию.
— Каких глупостей?
О как, то, что взрослый ребенка возненавидел, его не удивило, значит.
— Садитесь, готово все... Каких глупостей? — переспросил я. — Обычных. Отказался пить аконитовое зелье, представляете?
— Ну да, глупо... — неуверенно согласился, Сириус, отодвигая стул. — Гарри, пообедай со мной, можешь?
Я не заставил себя упрашивать, у меня в запасе слишком много невысказанных слов и очень мало времени.
— Гороховый суп не буду, а вот пюре... — и пока я накладывал себе в тарелку картофель, Блэк с нетерпением следил за моими движениями и явно мучился от неизвестности.
— Сказал, что не будит пить ничего, к чему папа прикасался. Выбил колбу из его рук! Ну, отец рассердился и ушел. Что ему еще оставалось, ну что? Он ведь думал, что профессор придет сюда, для превращения. Но он не успел, к сожалению. Всё-таки отец прав — нечего оборотням в школе делать...
— Гарри...
— Да? — откликнулся я с готовностью, и Сириус посмотрел на меня с удивлением. Да, у нас и голоса с отцом похожи, пусть привыкает.
— А как долго Сопл... Северус работает в школе?
— Всегда, — ответил я важно. — Он же лучший зельевар Англии, его даже в ассоциации главным считают!
Сириус еле заметно улыбнулся и взял, наконец, вилку. А я вдруг вспомнил, что в Азкабане нет ни вилок, ни ложек, только тарелки, и все едят руками...
— Всегда — это ты загнул, парень.
— А, ну да, — признал я свою неточность. — Директор после гибели Лили его назначил. Он еще и самый молодой декан в истории школы!
— Да, папка у тебя одаренный, хоть и сво... заноза, — он вовремя себя одернул. — Только погибла не Лили, Гарри.
— А кто?
— Твоя мать.
Ненадолго я вышел из роли, не смог не ответить, и отодвинул от себя тарелку с картошкой, которая на сытый желудок и так мне в горло не лезла.
— Я знаю, кем была Лили Эванс. Моей матерью, глупой женщиной и неверной женой!
На лице Сириуса желваки заходили, так его взбесило моё заявление, но спустя минуту гнетущего молчания он что-то для себя решил и сказал:
— Договорились, будь по-твоему... Так что там с Ремусом приключилось?
— С ним — ничего особенного, а вот Джинни Уизли чуть не погибла. Отец ей неделю успокоительные зелья варил, отпаивал ими... — я сжал кулаки, демонстрируя силу своей злости. — Той ночью Ремус напал на неё в коридоре у кабинета! И за его поимку министерством назначено вознаграждение!
— Он не мог, Гарри... — Блэк с шумом отодвинул стул и поднялся. — Ремус привык контролировать себя... не мог он!
— А поверить в вашу виновность... мог?
Я ударил его без помощи рук и магии, но даже такой нехитрый способ причинить боль чуть не сбил мужчину с ног. Он отшатнулся от меня и быстро отошел в тень.
— Они вас не навещали, никто. Вы могли поверить когда-нибудь, что останетесь совсем одни? А профессор Люпин, выходит, просто не мог?
— Гарри, это я первый заподозрил Ремуса в предательстве и я настоял на том, чтобы твой от... чтобы Джеймс сделал хранителем Петтигрю. Это я виноват, это я идиот. Не Ремус!
Спор накалялся, мы почти кричали друг на друга, и мне чертовски надоело строить из себя разговорчивого, но я нюхом чуял — терпеть осталось недолго.
— Как же... не идиот! — я возмущенно фыркнул и вновь принялся ковырять вилкой в тарелке. — Его видели на северных холмах, в обличии волка. Вашему бывшему другу негде брать зелье, старый рецепт на него больше не действует, как положено, а рецепт моего отца знает только он.
Пока Блэк думал, скрываясь от меня в темноте, в его голову пришли целых два неумных вопроса, и я еле сдержал возглас раздражения.
— Почему Северус отпаивал Джинни? Это младшая Уизли? Меня посадили до того, как Молли родила, я совсем не знаю, как там дальше жизнь пошла...
— Пошла-пошла, — съехидничал я. — И без вас пошла! А Джинни обожает папу, да и кто еще должен о ней беспокоиться?! Деканам за беспокойство платят, хоть и не много, конечно... но на жизнь хватает.
— Они что, все в Слизерине учатся?! — он потрясенно схватился за голову и до меня донесся сдавленный стон. — Не только Рон твой, но и его сестра?
— Ну да, а что вас так удивляет?
— Ты же грифиндорец, Гарри, как и твоя мама... — мужчина подошел ко мне и наклонился, словно хотел убедиться в чем-то. — Но мы разговариваем с тобой почти час, а ты даже мельком не упомянул никого со своего факультета.
— А... — протянул я с пониманием. — Вы о красном шарфике?
Сириус не ответил, во время нашей милой беседы его мир и так уже рухнул не единожды.
— Я слизеринец, только директор мне не разрешил учиться на факультете, которым отец руководит. Родственные связи и всё такое... не положено, в общем.
— Я правильно понял, Грифиндор ты ненавидишь, как и директора?
— Ага...
Доев проклятый поздний ужин, я поспешил раскланяться, горло саднило от разговоров.
— У меня зелье оборотное есть, если хотите как-нибудь в школу попасть... Только его немного, минут на двадцать хватит.
— Ты уже уходишь?!
В вопросе угадывалась настоящая паника, крестный не хотел оставаться наедине со своими мыслями. После стольких лет, проведенных в Азкабане, он с трудом выносил пытку одиночеством. Однако я ему не помощник, не друг и не нянька.
— Сегодня полнолуние, — я кивнул на открытое окно. — Вдруг Люпин проберется на территорию? Я еще жить хочу!
Серость вошедшей в свои права ночи скрывала от меня высокую, костлявую фигуру крестного. Но всякие социальные навыки Сириуса нуждались в срочной реабилитации. Нормальный человек не провожал бы меня до выхода немигающим взглядом, да еще в какой-то зловещей тишине. Безвольно свесив руки вдоль туловища, он пошевелился только один раз, когда порыв ветра разметал его русые, с проседью, волосы, и прядь не упала ему на глаза. Он поспешно откинул её, чтобы она не мешала ему видеть меня, и вновь застыл, словно памятник самому себе. Может, и вправду, он умер еще тогда, когда примчался на развалины моего дома, но нашел в них лишь бездыханные тела друзей? Думаю, так оно и есть.
Вернувшись в эту, новую жизнь, Блэк больше всего на свете хотел найти себя в мальчике по имени Гарри Поттер. Хотел спасти его, искупить вину, обрести смысл существования, доказать свою невиновность, увидеть в знакомых зеленых глазах восторг и слепую, безусловную веру в него, такого сильного и доброго...
В Азкабане Сириус имел мечту, а здесь и сейчас у него нет ничего.
* * *
— Профессор, немедленно покажите мне живую летучку. Я сделала образ каркаса, но крылья недостаточно подвижные, и она пока не изрыгает огонь, а сморкается... Профессор? Вы куда?!
Девчонка растерянно смотрела вслед улепетывающему от неё профессору, за которым постыдно улепетывал и я. Но не была бы Джинни собой, если бы сдалась на растерзание неудаче вот так запросто. Рыжая пигалица метнулась за нами и встала на пути у своего декана, приняв воинственную позу а-ля миссис Уизли.
— Ваш заказ прибыл еще вчера, в большой черной коробке. Покажите мне летучку, или мы проиграем конкурс, как в прошлом году! Моя модель имеет отличные структурные характеристики, но...
— Джинни, позже, честное слово — покажу.
Мы стояли возле тупика, ведущего в гостиную Слизерина, и пытались выбраться из подземелий никем не замеченные. Однако план этот пришлось признать глупым, ибо пройти незамеченным Северус Снейп не может в принципе, а кто-либо еще, то есть Драко и Рон, наотрез отказались одолжить свои жизни пусть даже и на такое короткое время.
— А вы... а вы... — рыжая начала заикаться, сраженная наповал таким обращением . — А... вы хорошо себя чувствуете?! Может, температура? Неприятности? Я могу позвать...
Сириус перебил заботливую ученицу, легонько хлопнув её по плечу.
— Не стоит беспокоить директора, и в мадам Помфри я не нуждаюсь... Эээ... спасибо за заботу!
Я прикрыл глаза и смирился с неизбежным — срочной корректировкой плана.
— Но дома...
— А уж мистера и миссис Уизли дергать по пустякам не стоит и впредь, — улыбался якобы профессор Снейп. — Летучка обязательно будет!
— Я хотела сказать, что лорд Малфой сейчас дома, а не мои родители. И я могу оказать услугу, вызвав его сюда... — излишне подобострастно бормотала никогда не боявшаяся отца Джинни, — ...чтобы он надрал тебе задницу и вправил мозги! Драко, ты рехнулся?!
Со всей дури девчонка врезала Блэку кулаком в живот, таким странным образом не одобрив поведение наглого блондина. Несчастный согнулся пополам.
— Это что еще за шуточки, Гарри? Ты не уважаешь собственного отца?! — негодовал новоявленный блюститель морали.
Корректировка плана прошла удачно, не понадобилось и моего участия.
— Уважаю! — поспешил я заверить Уизли, из глаз которой просто искры летели. — Это я так, пошутить хотел...
— Пошутить? — девчонка с явным недоверием поморщилась. — Ты?
— Ну да, я... Не смешно?
Она на мгновение задумалась.
— Нет.
— Ну и ладно, — я обиделся. — Мы пошли. Да, Драко?
Сириус простонал что-то, отдаленно смахивающее на согласие и посеменил к спасительному свету в конце коридора.
— А с тобой мы еще поговорим! — рыжая погрозила нам кулаком и двинулась в сторону гостиной. — Тоже мне шуточки... — бормотала она до тех пор, пока мы не перестали её слышать.
Огласившись с его мнением целиком и полностью, я потащил мужчину за собой, на лестницы, но тот не желал идти быстро и все оглядывался по сторонам, дотрагивался до стен и статуй, словно не верил в реальность происходящего, и шумно вдыхал в себя воздух.
— Это лучшее, что было со мной в жизни — моя школа...
Я боялся, как бы блаженное выражение лица обычно злющего профессора не сподвигло кого-нибудь на вызов колдомедиков, но, как оказалось, бояться стоило совсем не их.
По холлу первого этажа пронесся радостный визг.
— Профессор! А вот и вы! — возликовала Лаванда, словно оазис в пустыне обнаружила.
И топот верблюжьих копыт, то есть ног полутора десятков третьекурсниц Грифиндора, заставил меня содрогнуться.
Достигнув цели, то есть вынужденно обожаемого директора, а мода на него оставалась актуальной до сих пор, девчонка вся подобралась и как можно более ответственно выпалила:
— Мы хотим консультацию! Сегодня! Можно?
— Полагаю, что да...
Прикусив губу, мысленно я уже готовил оправдательную речь, и представлял, как привожу отца в чувство, обливая его ледяной водой.
— Профессор! — этот голос заставил меня не просто содрогнуться, а пригнуться и приготовиться бежать.
Не успели мы миновать еще один пролет, как нас догнала Грейнджер, леветирующая перед собой кипу аккуратно сложенных книг по разным предметам. О том, что это была именно Грейнджер, а не кто-нибудь еще, свидетельствовал лишь её противный скучный голос и торчащая в разные стороны пакля, гордо именуемая волосами. Всё остальное скрыли собой научные труды и учебники.
— Профессор, я вас не нашла за ужином, и решила вот вернуть... Вы мне очень помогли! — тараторила она, пытаясь успеть высказать все до того момента, как отец её перебьет.
И наступить такой момент должен был спустя три-четыре секунды после того, как она открыла рот!
— Я прочла всё. Но особенно мне понравился ваш справочник растений Южной Африки. Такой подробной классификации семейства пасленовых я не встречала нигде! Вы сами посещали эти страны, да? Это так увлекательно! А невызревшие стебли белены на самом деле лучшие для примиряющих чар? Вы описали столько подвидов белены, что...
— Грейнджер, иди-ка ты... вниз!
Незаметно наступив на ногу увлеченного повествованием Сириуса, я с трудом, но вернул его мысли из жаркой Африки в холодную Англию, и заставил со мной согласиться.
— Отличные знания предмета, отличные... Покладите книги у моего кабинета, хорошо?
Хорошо то, что после словосочетания «отличные знания» дальнейших слов Гермиона просто не слышала!
Не знаю, как я смог продолжить экскурсию по памятным местам молодости Сириуса и как не убил ни одного из тех, кто горел желанием поздороваться с профессором и засвидетельствовать свое почтение, но я смог. Однако у кабинета Защиты мрачным и подавленным выглядел уже не я один.
— Никогда бы не подумал, что твой отец станет преподавателем, да еще и любимым... Не пойми меня неправильно, — спохватился Сириус, — но подростком Северус недолюбливал других детей, сторонился каждого, кто хотел с ним общаться. Как же он так изменился?! Я представить себе не могу!
От скуки и раздражения я решил подыграть крестному. Однажды он чуть не погубил отца, заманив его в Визжащую хижину как раз в тот момент, когда там превращался Люпин. А теперь удивляется профессиональным качествам человека, которого унижал все школьные годы! Если бы Поттер не выручил тогда ненавистного ему однокурсника, не побежал за ним, на моем месте сейчас мог бы быть совсем другой Гарри...
— Папа строгий, очень строгий учитель. Но его так любят! Все! Его уроки очень интересные, и даже Защита. Намного интереснее, чем у Люпина, правда. Родители хотят, чтобы их отпрыски учились в Слизерине только потому, что папа там декан. Хулиганов на его факультете нет, даже Драко никого не обижает, а у него характер не простой, знаете ли... — я врал так самозабвенно, что пугал сам себя. — Когда папа болеет, в дом прилетает столько сов с открытками, что они дерутся за место в трубе! Вы ему сильно докучали в школе, он мне рассказывал... — на этих моих словах Сириус чуть не заплакал. — Поэтому такие, как вы, на зеленом факультете не учатся, только в Грифиндоре, исключительно!
Остановившись перед дверью кабинета, я достал из кармана ключи и пообещал себе, что отныне буду говорить только по делу, а то еще парочка подобных штрихов в характеристике родителя, и я упаду на пол, а гомерический хохот сокрушит стены замка и оглушит всех его обитателей. Докажи потом, что отец тебя не пытал смешащим заклятием, ведь не поверит никто...
— Входите! — открыв дверь, я пропустил Блэка вперед. — Вот, смотрите, следы когтей, — я указал на внутреннюю сторону исцарапанной двери. — Он превратился здесь, и запасные бутылочки из серванта взять не успел.
— Как же так?!
— Вы, если хотите, осмотритесь, — я отвернулся и оглядел темный класс. — Люмос! Папа где-то здесь накидку забыл... я мигом найду. Акцио, накидка!
Но теплая зимняя накидка на кроличьем меху находиться не хотела, она висела дома в шифоньере, под присмотром Хельги, и прилететь сюда из пригорода Лондона никоим образом не могла. Во-первых — невозможно, во-вторых — Хельга скорее порвет её в клочья, чем разрешит совершить незапланированный полет.
— Или не здесь... да где же она...
Крестный медленно пошел вдоль стеллажей с книгами.
— Только поспеши, парень, действие зелья заканчивается.
Действие зелья закончилось в положенный срок, Сириус был доставлен в хижину в полном здравии, а я вернулся в башню, кинулся на кровать и чуть не заплакал. Нет, разумеется не от горя, а от счастья. Я словно чувствовал его приближение, и почти не ошибся. Блэк выкрал бутылочки с аконитовым зельем, все, что стояли на полке, присыпанные пылью и одинокие. Он и верил мне, и не верил, но не помочь другу, если представится такая возможность — не мог. Через два дня отец вернется в свой кабинет глубокой лунной ночью, промокший до нитки, но довольный и радостный. Он задействует все свои знания, чтобы открыть дорогу Ремусу, убедившемуся, наконец, что Сириус не обман, и что он действительно укрывается там, где все школьные годы укрывался сам оборотень.
Какой разговор между ними произошел, и до чего додумался Люпин за прошедшие месяцы — не знаю. Все ловушки звуков, расставленные мною по периметру ивы, Ремус обнаружил с поразительной легкостью. Тем не менее, зелье было выпито, и колокольчик на моей прикроватной тумбочке, связанный с магией колбочек, звонил долго и звонко. Отец убеждал меня, что оборотень запомнил только свою неприязнь ко мне и ничего больше, а в ближайшие лет десять и её с трудом вспомнит, но Сириусу хватило и этого. На следующее утро хижина опустела и я, исследовав каждый её угол, сел на табуретку, на которой еще вчера сидел он, и постарался почувствовать то, недавнее счастье и облегчение, но от них не осталось и следа...
12.02.2012 Глава 24
Гермиона начала издалека.
— Гарри, ты знаешь, я давно хотела с тобой поговорить... — прошептала она в сторону, умудряясь при этом обращаться ко мне. — Ну, после того как ты стекло в коридоре разбил.
И я срочно засобирался, поднял с пола рюкзак и принялся его набивать разбросанными по дивану учебниками.
— С факультета тогда сняли баллы? Отлично! Пойду еще чего-нибудь разобью.
— Если ты опять гулять, Гарри, то директор запретил гулять по вечерам без спросу. Ты должен будешь отметиться у Перси...
— Это еще почему?
— Оборотень и беглый преступник скрывались в школе около месяца. Ты думаешь, это не причина? Я до сих пор не верю, что такое могло произойти, Гарри. Хогвартс — это неприступная крепость!
Девчонка не об этом хотела поговорить, это я понял сразу, как только увидел, как она крадется ко мне, оглядываясь по сторонам. Кроме Кэти Белл, дописывающей эссе по Зельеварению, и нас, в гостиной больше никого не было. Однако Гермиона чего-то боялась, и теребила резинку серой невзрачной водолазки, словно на коленки её натянуть хотела!
— Как дела у Джинни? — спросила она без особого интереса и присела в кресло напротив.
— Говорила, что нормально. Сама спросить не можешь?
— Она с Малфоем все время и этим... большим полным мальчиком... как его?
— Грэгори... Грэгори Гойл.
— Ну да, с ним...
— Гермиона, мы с тобой не дружим. Чего ты от меня хочешь? — строго спросил я. — Молчишь? Твое право, а я иду спать.
Конечно, никуда я идти мне уже не хотелось. Не то чтобы сон рукой сняло, совсем нет — спать хотелось так, что говорить было лень, но не узнать, чего от меня хочет заучка я просто не имел права.
Набрав в грудь побольше воздуха, Геермиона все же решилась на смелый поступок, зажмурилась и выпалила:
— Гарри, верни мне то, что ты у меня... взял!
Меня позабавил её тонкий голосок и испуг, никогда не видел Гермиону такой... послушной, но то, что я у неё взял, еще на прошлой неделе нашло себе место в бабушкином сундуке. Я положил круглый серебряный медальон с крутящейся вокруг своей оси сердцевиной на выцветшую фотографию школьницы Эйлин Принц, полюбовался обеими этими вещицами и запер. Нет в войне никаких правил, и я не стал корчить из себя особу благородных кровей, дождался подходящего момента и просто украл артефакт, призвав его к себе однажды ночью. Не знаю, догадывается ли Гермиона, что находится по ту сторону от меня и потеря хроноворота — её маленький проигрыш, или же она еще настолько мала, что жизнь за пределами собственного носа кажется ей ужасно далекой. Но одно то, что грифиндорцы больше не смогут воспользоваться предметом, да и найти его, не имея родства с моей фамилией — уже приятная новость.
Улыбаясь одними глазами, я обнимал рюкзак на своих коленях и безрезультатно пытался поубавить в себе рвущееся наружу счастье от обладания чужим предметом. Как я уже сказал, безрезультатность подобных попыток незамеченной остаться не могла.
Девчонка уставилась в то ли в пол, то ли на носки собственных туфель и несколько раз всхлипнула.
— Я же вижу, это ты...
— С чего ты взяла? — спросил я, удивившись ну совсем ненатурально, и вопросительно вскинул брови.
— Симус не мог, значит — ты!
— И почему это Симус не мог?!
— Потому что он Симус!
— Гермиона... — я поднялся с дивана и вальяжно расселся на подлокотнике кресла, в котором сидела Грейнджер. — Тебе не стоит меня обижать. Объяснить, почему?
Она чуть с кресла не выпадала, склонившись от моего шепота в противоположную сторону, как от ураганного ветра. Однако ответить не побоялась.
— Потому что я до сих пор почти ничего по Защите не помню...
Я заливисто рассмеялся, и Кэти с шумом захлопнула книгу — наш разговор подслушать она не могла, а потому перестала мучиться и ушла в спальни с видом оскорбленной невинности.
— Спокойной ночи! — рявкнула она на прощание.
— И тебе! — ответила Грейнджер, полуобернувшись на диване и с тоской глядя ей вслед.
Дождавшись, когда та скроется в проеме, я объяснился.
— Всё ты помнишь, Гермиона. Я даже могу перечислить все, что ты помнишь! Когда окно разбилось, а энергия высвободилась, тебя уже не было. Ты сбежала!
— Да, я сбежала... — на долю секунды она запнулась, словно вспомнила что-то важное. — Так ты еще и легилимент?!
— К делу, Грейнджер.
— Так вот...
Она вновь зажмурилась, и в тот раз подобное поведение меня не порадовало. У меня что, на лбу написано, что я убиваю каждого, кто мне не нравится?!
— Гарри, я расскажу тебе несколько очень важных секретов, а ты отдашь мне хроноворот, — затараторила она. — Мне его одолжила профессор МакГонагалл, а сказать ей, что ты его взял я не могу. И соврать не могу, но я обязательно должна его вернуть... — она чуть не плакала.
— Почему ты не можешь сказать ей правду? Вперед, скажи, что это я его стащил!
— На прошлой неделе Парвати потеряла дневник, Ли — упаковку шнурков, а малышка Роза пять галеонов для похода в Хогсмид...
— И все украл я?! — от возмущения у меня дыхание перехватило.
— Ты... — с опаской подтвердила девчонка. — А еще у Невилла несварение желудка!
Ну, последнее это действительно моя шалость, но шнурки?! Сложив руки на груди, я нервно прохаживался перед диваном и чуть не дымился от злости. Притихшая Грейнджер исподлобья следила за моими передвижениями и даже дышала как-то неслышно.
— Джордж за завтраком подольет тебе зелье правды в чашку с напитком, а после тебя хотят похитить... — заметив мои округлившиеся до неправдоподобного размера глаза, она поспешила меня успокоить. — Временно! Всего лишь на часик!
— На... кхм... часик? Ты шутишь?!
— Не только ты умеешь, колдовать, Гарри. Другие тоже могут...
— И кто эти «другие»? — спросил я тихо и скромно присел на самый край дивана. Меня била нервная дрожь, я словно почувствовал азарт и затих, чтобы не дай бог его не спугнуть.
Если все то, о чем толкует Гермиона — правда, до важнейшего словесного сражения в моей жизни остались считанные часы!
— А ты вернешь мне хроноворот, правда? — заискивающе заглядывая мне в глаза, девчонка уже умоляла, позабыв о всякой гордости. — Я еще несколько секретов знаю!
— Каких? — небрежно поинтересовался я, так как был чертовски занят проникновением в её разум.
— Я пыталась изменить что-нибудь, когда ты всем память стер... Несколько раз! Но не смогла, ты оказался сильнее, сам замок отказался тебе помогать. У меня даже мурашки по спине побежали. И список я меняла, и Финнигана в сторону отводила, и шпаргалками со всеми делилась, чтоб от тебя внимание отвлечь. Ничего не помогло...
Я равнодушно кивнул, почти не вслушиваясь в её слова. Ведь не признающая меня магия замка, — это не конец света, и не одни только неудобства, но и возможность проявлять свободу сильной воли вопреки любой магии.
— Да знаю... Ты несколько раз экзамен сдавала, потому и сдала. Ради этого МакГонагалл и рассказала тебе, что такое маховик времени. Лучшая ученица Грифиндора сдала зачет по Защите декану Слизерина лучше самих слизеринцев. Ха! Ты наивная, а профессор глупая, и это не секрет, Гермиона!
Она покраснела, а я хмыкнул. Интересно, есть в её жизни хоть что-нибудь дороже оценок, похвал преподавателей, аккуратных и обстоятельных до нудности рефератов? Ну, хоть что-нибудь?! Месяц назад Трелони сказала, что душа у Грейнджер сухая, как страницы ветхих книг, и не способна любить. По-моему, я готов согласиться с Сибиллой. Стань передо мной выбор, потерять доверие... ну например отца, или интересы Драко, я выберу Малфоя, каким бы противным он ни был. А эта выдает мне чужие подслушанные тайны, лишь бы на неё Минерва косо не взглянула!
— Симус будет просить директора, чтобы тебя перевели в Слизерин... — продолжала бубнить Гермиона, не поднимая глаз. — Он сказал, что чувствует себя рядом с тобой... последней сволочью, а он не сволочь, Гарри. Просто ты нам не нравишься, прости.
Эту информацию я уже минуту как прочел в забитой бесполезными знаниями голове Грейнджер, и даже пообещал себе не портить настроение ирландцу в ближайшие несколько дней, так сказать, холить и лелеять его решительность, дабы перед директором он предстал в здравом уме и твердой памяти. Если Симусу удастся убедить Альбуса в том, что я, оторванный от корней, на почве этой самой оторванности готов перебить их всех, и в результате меня вернут на положенное мне место, я готов до конца школы махать палочкой из-за спины ирландца на всех его экзаменах, клянча у вселенной самые лучшие отметки для неуча. Да что там отметки, я любить его буду! Нежно и трепетно!
— Если хочешь, я попытаюсь его переубедить.
— А?! — я вынырнул из глубин памяти Грейнджер, остановившись на восьмидесятой странице руководства по щадящей эксплуатации домовых эльфов. — Нет!!!
— Да ладно, я просто предложила... — насупилась девчонка. — Не сильно то и хотелось!
Она встала и подошла ко мне вплотную.
— Теперь ты отдашь мне маховик?
— Конечно... — я улыбнулся и почему-то дунул ей на нос. — Когда-нибудь обязательно отдам.
Гермиона выпрыгнула из кресла, словно ошпаренная и достала платок, чтобы вытереть пострадавшую от меня часть тела. Ей было противно и страшно, а именно этого я и добивался.
— Это нечестно!
— Я расскажу Уизли, насколько честна с ними ты. Вот тогда и посмотрим, кто из нас больше правду любит... — тихо говорил я, направляясь ко входу в спальни. — Люпин, значит, к рыжим прибился, да? Я еще могу и в министерство письмо написать, раз сама ты его виновным не считаешь... как думаешь, Артур обрадуется?
Гермиона Грейнджер совершила очередной поворот в моей судьбе, сыграла в ней важную роль. Но даже через сто лет, какой-нибудь потомок какого-нибудь Финнигана, подыхая в Азкабане и помыслить не сможет, что во всех его бедах повинна давным-давно покойная, а при жизни заносчивая и самоуверенная отличница факультета Грифиндор, побоявшаяся гнева своего декана...
* * *
Чай или тыквенный сок? А если сок не подействует? Пить ли мне чай? Не вызовет ли подозрения такая странная жажда в дождливое сырое утро? И где Уизли?! Может, они еще ничего не подлили и мне стоит есть помедленнее? А если уже подлили, то с помощью какого домовика им удалась такая дерзость?
Отец посматривает на меня с нескрываемым беспокойством, переживает. Остается только догадываться, о чем именно. Скорее всего, он так и не смог выяснить, где меня планируют продержать целый час, и понятия не имеет, что толкнуло Альбуса дать добро на подобную операцию. Вчера в полночь сна лишился не только лишь профессор Снейп, по тревоге были подняты все силы верных Лорду людей, и если бы огонь свечей в окнах десятков домов мог говорить, он рассказал бы о многом. Всю ночь он освещал собой сонных людей в пижамах, что-то пишущих, эмоционально жестикулирующих и поносящих последними словами меня и мой наглый план. Перед рассветом вой под стенами замка, протяжный и громкий, еще раз напомнил о том, что я в безопасности лишь там, снаружи, с верным Сивым, Малфоями, Лордом... но никак не здесь! Однако ни переданное Хельгой предостережение дяди Люциуса, ни многозначительное молчание отца так и не смогли затмить собой клочок бумаги, на котором Барти каллиграфическим почерком и твердой рукой вывел слова, сказанные Волдемортом мне — «Ты сможешь», и ниже — «Она рядом».
Она, то есть Джинни, сидела за столом между Грэгори и Винсентом, словно шпагу проглотила. Ровная спина рыжей не могла мне передать явно бушующих внутри неё чувств, и я ждал похищения не столько потому, что меня ждала возможность сказать врагам все, что в голову взбредет, сколько потому, что я и представить не мог, как именно Уизли сможет мне помочь. И будет ли она помогать?
Блюда на столе уж начали испаряться, учащиеся нестройными рядами потянулись в коридоры, зевая и потягиваясь, а я все еще не мог понять, выпил это чертово зелье, или не выпил?! Стоит мне встать со скамьи, и я уже никогда не вспомню, что ел на завтрак! И колдовать на виду у всех как-то неудобно...
— Драко-о-о! — заорал я во всю глотку после того, как убедился, что отец ушел вслед за пуффендуйцами, вести очередной урок. — На минуточку-у-у!
Те, кто еще не покинул грифиндорский стол зафыркали и презрительно засмеялись, но у меня имелись дела поважнее, чем реагировать на тех, кто моей реакции и не заслуживал.
Приятель подошел ко мне с опаской, бочком, опасаясь нападения вроде лепешки из каши в затылок, и довольным не выглядел.
— Ты рехнулся?! Может, мне еще присесть рядышком? — возмущался Драко так, что у него даже глаза потемнели. — Тебе позвать больше некого?! — на мгновение он отвлекся, и перестал шипеть мне в ухо. — Да, Лаванда, это я — здрасьте. Благодарю за пожелание, и тебе порчи на всю голову, ага! Идиотка... — и вновь обратился ко мне. — Ну, ты чего сидишь?
— Я не рехнулся, присаживаться не стоит, и позвать мне больше некого... — честно ответил я, и тут же понял, что зелье принял, иначе не объяснился бы Малфою чуть ли не в любви и не признал его уникальность вслух. — Ты это... запомни, что я ел. И не спрашивай — зачем! — предупредил я. — Хорошо?
— Плохо! — буркнул ошарашенный таким откровением Драко и оглядел стол передо мной. — Запомнил, еще что-нибудь?
— Нет, спасибо.
Перестав опираться на меня, приятель выпрямился, и на прощание легонько сжал мое плечо, успокаивая и... жалея.
Наверное, перечень мною съеденного мне все же не пригодится, но моя личная правда о Драко заставила задуматься. Это странно, но в стенах школы мне обратиться больше не к кому, совсем. Я зависим от блондина, а вовсе не управляю им, как наивно думал раньше...
* * *
— Он очнулся?
— Ремус, подожди, ты его так шарахнул...
— Я не специально, — возразил Люпин. — Сам знаешь.
— Ему тринадцать, ты не должен злиться на ребенка.
Оборотень захохотал.
— Да каждый волосок на моем теле встает дыбом, как только я его вижу, Сириус! Он может обмануть самого Мерлина, но природу — не обмануть. Он и тебя обвел вокруг пальца, друг, — он уже не смеялся, а кричал. — Ты мне какую-то дрянь споил, не задумавшись!
До меня донеслись тяжелые вздохи крестного и скрип кровати. Так, а я где лежу?!
— Я выпил зелье еще раньше и без тебя, — сказал он уже спокойнее. — Не считал бы ты меня идиотом, я бы помнил гораздо больше. Проклятый Нюниус... Джеймс не зря его боялся. Умолял жену ему даже писем не писать, а она...— голос стих. — С его мозгами карьеру в министерстве сделать можно, а он приклеился к Альбусу, и ни шагу!
— Это сын нашей Лили, Ремус... — попытался урезонить его Блэк. — А ты его к трубе приковал, как собаку!
— И связал, Сириус, и связал. Но... — раздались шаги, — мне все равно страшно. А тебе?
Сириус не ответил, а в воздухе повисло напряжение, как перед грозой.
Действие оглушающего заклятия, или что там было, уже улетучилось, зелье правды вошло в реакцию со своим антиподом, то есть противоядием, и единственным неудобством на данный момент являлась боль. Мое запястье приковали цепью к трубе в углу, как мне показалось — печной и очень знакомой, а все мое тело крепко стягивали толстые канатные веревки. Само собой, палочку у меня отобрали и, прислонившись спиной к сырой стене, я стонал и инстинктивно пытался освободить запястье. Но единственное, чего добился — это горячая и липкая струйка крови, медленно бежавшая по холодной коже под короткий рукав футболки. Зачем с меня свитер стянули, я понять не мог в принципе. Боялись, что под ним парочка Пожирателей схоронились?! Параноики!
Так что мне оставалось только висеть на этой цепи, но как только позади меня скрипнула дверь и мужчины вскочили на ноги, я понял, где нахожусь — Нора. Чужой дом, принадлежащий чужой семье, уверенной, что цель оправдывает средства, уверенной, что правы лишь они и никто больше. Ненавижу этот дом, ненавижу!
— Я постирала, мальчики, он теперь как новенький. Передайте мальчику, как в себя придет... — бормотала женщина. — Оденьте на него, забыла я комнату прогреть, совсем забыла...
— Молли... — простонал Ремус.
— Всё-всё, ухожу!
Пропустить возможность подразнить Уизли я не мог. Не знаю, как нормальные люди, а они считали себя такими, решились пленить врага, вина которого не доказана, да не где-нибудь, а в супружеской спальне. Какие слова может произнести мать семейства, глядя на мою окровавленную руку? Поинтересуется самочувствием, пожелает здоровья, обвинит во всех грехах?
— Позвольте поинтересоваться... — просипел я и изловчился немного обернуться. Боль в руке становилась невыносимой, а моя ненависть крепла, словно цветок под благодатными лучами солнца. — Вы свитер от чего чистили? От крови? Или так, пыль стряхнули?
— От пепла... — быстро ответила Молли и взвизгнула от ужаса открывшейся перед ней картины. — Сириус, у него кровь на руке!
— Ничего, вытрем, — спокойно ответил тот. — Позже. Идите, Молли, ради всего святого. У нас времени мало, сами знаете.
— Да-да, иду я, иду... Может, он пить хочет?
— Молли, он не вспомнит, успокойся!
Попятившись к двери, женщина просто вылетела из комнаты, и мы остались одни.
— Добрый день! — поздоровался я. — Давно не виделись, Сириус. Но я все равно не ожидал, что вы так сильно по мне соскучитесь. Не то чтобы я был удивлен приятно, но удивлен — это точно... — издеваться над белым как полотно крестным было приятно.
Он смотрел мне в глаза немигая и боялся сделать хоть шаг. Ну, хорошо хоть идея допроса с пристрастием не ему принадлежала, и на том спасибо.
— Тебе что, не страшно? — прошептал мужчина.
— Мне? Страшно? — я постарался удивиться, но чувствовал, как лицо, покрытое испариной, просто отказывается выдавать нужные мне гримасы. — Конечно, нет.
— Видишь! — ко мне подбежал Ремус. — Ему не страшно, и он не врет, не может он сейчас врать!
— И что? — как-то тоскливо спросил Блэк.
— Как что? Он не может чувствовать, он как бревно!
— Прекрати, немедленно.
И Люпин послушался, перестал торжествующе улыбаться и успокоился. Они вдвоем присели на кровать передо мной и постарались придать ситуации немного нормальности. Два друга, разрешившие между собой все, ну или почти все, противоречия. Они воевали с моей жизнью так, словно нет никого страшнее на свете, чем бесчувственный мальчик. Шли бы лучше Темного Лорда искать, раз считают себя борцами за её величество никому ненужную правду. Узнай они её, они бы уши заткнули и предпочли оглохнуть!
— Гарри, прости нас... — первым заговорил Сириус.
— А можешь и не прощать! — встрял Ремус, но под тяжелым взглядом Блэка замолк и отвернулся.
— Гарри, прости нас, но все происходящее здесь и сейчас нам просто необходимо. Если ты действительно не скрываешь ничего страшного и непоправимого, все закончится быстро... Ты и не вспомнишь ничего! Обещаю!
Да, видел я уже такого уверенного, не вспомнишь... как же! Я помню все свои беды и неудачи, всю боль и одиночество. Забывать нельзя, говорил Риддл, а я живу по его законам, мои взрослые друзья. Зря стараетесь, зря...
— Ненавижу.
Блэк дернулся, как от удара. Не выдержал даже Ремус — встал и отошел к окну.
— Начинай, Сириус. Мы и вправду немного палку перегнули... — наконец сказал он.
Схватив руками край кровати и смяв покрывало, Блэк принялся раскачиваться на ней, еле сдерживая кипящие в нем чувства.
— Да, Гарри, начнем. Сегодня ты выпил зелье правды, и не сможешь нам солгать. Мы всё проверили, пока ты был без сознания. Ты будешь говорить прав...
— Гарри, ты знаешь Фенрира Сивого? — перебил друга оборотень голосом, лишенных всяких эмоций. — Отвечай.
— Нет.
От потрясения Люпин растерялся.
— Как нет?!
— Я видел его в лесу, возможно, он направлялся в Малфой-мэнор. Но мы не знакомы, если вы об этом...
— А запах?
— Говорю же, возможно, он в замок направлялся.
— А отец? Твой отец знает его?
— Думаю, да. В молодости они встречались, папа рассказывал, что Сивый очень сильный, и опасный. Сказал держаться от него подальше, даже если дядя Люциус захочет нас познакомить.
— Но как же... — в немом удивлении мужчина развел руки. — Как...
— Убить тебя мало, профессор Люпин. Нападаешь по ночам на маленьких девочек, похищаешь маленьких мальчиков...
— Издеваешься?
— А то! — я ухмыльнулся. — И то ли еще будет, когда мы с глазу на глаз встретимся...
— Сириус, это не ребенок, это мразь.
— Ремус!
— Я знаю, что я Ремус! А ты знаешь, кто он?!
— Время идет, продолжай ты, а я больше не могу... — с раздражением заявил Блэк.
Настала очередь Сириуса любоваться пейзажем за окном, и роль наблюдателя точно пришлась ему по вкусу. Обидно, но и этот друг моей матери оказался обычным трусом...
— Северус Снейп — Пожиратель?
— Нет. Уже тринадцать лет — нет.
— Как ты относишься к Волдеморту?
— Я уничтожаю его части, рискуя собственной жизнью, пока такие как ты, Ремус, протирают задницы в пивных, жалея себя! Ты свою рожу в зеркале видел?!
— Ты ненавидишь Невилла Долгопупса?
— Я ненавижу всех грифиндорцев, — и я многозначительно посмотрел на Сириуса, — без исключения. И никогда не буду им помогать, а пухлый не понимает таких простых истин. Он мямля, ему такие чувства неизвестны, разве только обидеться может, да разреветься, как девчонка. Наверное, на маму свою полоумную похож, как считаете?
Ремус заскрипел зубами, так сильно ему захотелось мне врезать.
— Где Плакса Миртл?
— Я её упокоил, над ней все издевались, и я ей помог. Она же — не грифиндорка!
Люпин начал осознавать страшное — я невиновен. Его лицо вытянулось, а руки задрожали, словно он и впрямь принял на грудь изрядную долю алкоголя. Хотя на самом деле он четко и ясно понял одно — на его совести не будет греха большего, чем я, сидящий перед ним. Его прошлое подшутило над ним со звериной жестокостью. Ведь не приняв сына того, кого он терпеть не мог, будучи еще ребенком, и только лишь потому, что он его сын и ничей больше, мужчина обрек себя на вечные муки совести. Мое окровавленное запястье будет сниться ему в кошмарах до самой смерти. Однако не думаю, что её, смерть, ему придется ждать долго. Я точно знаю — она уже ищет его адрес.
— Ты... счастлив?
— Нет, я несчастлив, — ответил я вполне честно.
Правда, забыв упомянуть, что обязательно таким стану, как только Волдеморт воплотится.
— Но, я привык. Счастливый сын Снейпа, это ведь, по-вашему, абсурд. Удобно верить, что виноваты те, кто тебе не нравится? Да, крестный? — спросил я, повысив голос.
В ответ мне раздалось нечленораздельное мычание.
— Ах да... — я прикрыл глаза и цокнул языком, будто сам себя корил за что-то. — Забыл обосновать свою нелюбовь к уважаемым учащимся красного факультета. Но если вдуматься, а зачем? Вот же причина, стоит и мычит. Что там такого интересного, во дворе, а? Может, Эванс на качелях заметили?
— Мать, — глухо ответил Сириус.
— Ну да, мать, — легко согласился я. — Не снилась еще? Нет? Ну, не переживайте, приснится.
Мужчина схватился за голову и стукнулся лбом о стекло, видно, понимая все то, что в полной мере дошло и до Ремуса, задающего вопросы уже совсем не так задиристо, как минуту назад.
— Ты действительно любишь Малфоев? — спросил оборотень тихо-тихо.
— Конечно, — ответил я. — А кого еще мне любить? Не его же! — и вновь кивнул на Сириуса, пребывающего уже в каком-то полуобморочном состоянии.
— А мое превращение... тогда, в кабинете. Ты знаешь, кто его подстроил?
— Догадываюсь, — я напустил на себя загадочности. — Я долго думал, но в голове вертится одна мысль...
— Ну?!
— Как вырасту, скажу! А то еще убьете за ненадобностью, — я усмехнулся. — Должна же жертва хоть немного посопротивляться? Нет, я понимаю, что пытки детей — это ваше, но...
Ремус скривился.
— Мы же сказали, ты ничего и не вспомнишь.
Мой скептицизм плескался через край, но я милостиво озвучил «мысль».
— Ну ладно, тогда скажу... — я весь подобрался и встал на колени, чуть не взвыв от боли. Мне казалось, что на полу иголки рассыпаны, да и тело ломило так, словно меня и вправду избили. — Твоя паранойя, идиот! Ты у отца колбу из рук выбил. Сам! Что, ликантропия нынче все равно что склероз?!
Сириус попытался вставить пару слов на тему «я же тебе говорил», но оборотень только рукой на него махнул, сел на кровать и закрыл лицо руками.
— Зачем же так расстраиваться... — заметил я, и еще раз попытался ослабить цепь на запястьях, металл расцарапал кожу до мяса, и кровь уже не капала, а лилась. — Не стоит.
— Это еще почему?
— Когда не помнят, это прекрасно. Вот взять моего крестного, он что, уже забыл, как его предали? Нет... — я понизил голос и со злорадством прошептал. — Он никогда не забудет...
А вы оба не забудете то, что сказал я. Не все же мне мучиться, присоединяйтесь!
Однако Люпин предпочел сменить тему и задал очень важный вопрос, ответа на который просто нет.
— Кто научил тебя убивать, Гарри?
Меня никто не учил, такому обучить невозможно. Легкость, с какой я произношу два смертоносных слова, иногда пугает даже меня самого. Мне не нужно желать смерти противнику всей душой, чтобы убить его, и умения здесь ни при чем, я просто говорю, а вселенная слушается. Но как я могу им объяснить свою природу, как?! Если даже оборотень не может понять — все люди разные.
— Папа! Кто же еще? Догадывался, что когда-нибудь вы со мной войну затеете... Он у меня знаете, какой умный!
— Он сукин сын и обманщик.
— Это еще не значит, что он неумный сукин сын и обманщик! — возразил я с присущей мне логикой и попытался откинуть со лба волосы, мешавшие мне наслаждаться поражением врагов в полной мере. Препятствовали осуществлению такого простого желания связанные руки и ноги, но я не отчаялся и стал дуть себе куда-то в область глаза.
Через секунду я вообще пожалел, что они у меня есть — Сириус, еле передвигая ноги, подошел ко мне, наклонился и заправил непослушную прядь за ухо. Огрубевшая кожа его пальцев дотронулась до моей осторожно и нежно, и я чуть не заплакал. Люди сами портят свои жизни, и крестный не стал исключением. Ведь от этого прикосновения у меня внутри все взорвалось, а в ушах зашумело, но лишь на... несколько мгновений. Не успел он сделать и шага назад, а между нами уже лежала пропасть, и кроме глухой неприязни к этому мужчине я чувствовал только одно — горечь потери. Умри Блэк сию минуту, моя скорбь не была бы сильнее, для меня крестный и так — умер...
— Ты все забудешь и мы... подружимся, обещаю. Я вернусь в твою жизнь и мне плевать, кто твой отец. Я точно знаю, кто носил тебя под сердцем, я знаю, кто твоя мать... — бормотал он несусветные глупости, нависнув надо мной всем телом. — У тебя её глаза!
Ремус продолжал сидеть на кровати, и возмущенно пыхтеть. Он не верил ни словам друга, ни моим, однако маг не мог не верить магии, и поэтому в ту минуту оборотню было действительно дурно. Он позеленел, так его тошнило от самого себя.
— Ну ребятки, это еще доказать нужно, — раздался неуместно оптимистичный голос Уизли.
Интересно, как долго Артур за всем наблюдает? Эх, если бы он не был отцом и Рона, и Джинни... Повезло ему, в общем. Несказанно!
— Вы бы поторопились, — сказал он. — Джордж на связь выходил,— и кивнул в мою сторону своей откормленной рожей, — кощея этого дочь моя ищет, волнуется. Вроде ж и учатся на разных факультетах, а вот пролезет, гаденыш, в любое сердце! — брызгал он слюной, роясь в карманах брюк.
Найдя в них клочок смятой бумажки, он сунул его крестному, стоящему возле меня, в руку.
— Начинай, Сириус. Ремус, вы все спросили?
— Достаточно... — прохрипел тот, имея в виду совсем иную «достаточность», но Артур поверил ему на слово.
— Это что? — спросил крестный, с растерянностью школьника глядя на врученную ему бумажку. — Посмотри на него, Артур. Ты с ума сошел!
— Ну-ну... — подойдя к Сириусу, он похлопал его по спине. — Это распознавание родства, мелочь. Ну так что, Северус... того, да? Пожиратель? А Гарри?
— Да чтоб нас черти... — оборотень явно впадал в истерику. — Артур, разговоры потом, ладно?!
Глаза защипали, в груди закололо, и я заколотился в бесплодных попытках освободиться с удвоенной силой. Зловещему лязгу цепей в уютной комнатке с розовыми шторками на окнах мог бы и Кровавый Барон позавидовать. Наверное, я бы даже не отказался от его компании, да я бы сейчас от любой компании не отказался. Рад был бы всякому, хоть дракону, хоть василиску, хоть еще парочке милых тварей! Отвлекать внимание от своей персоны без магии, с гудящей головой и израненными руками я просто не мог.
— Гарри, терпи, еще минута, честно.
Да уж, Сириус, эта минута может стать последней в моей жизни. Нет, узнав, что мы с тобой родственники даже больше, чем ты предполагал, ты обрадуешься, но ненадолго, на секунды. А там Люпин подтянется — мир спасать! И закопаете вы меня в соседнем лесочке, начхав на всю продуманность моего воистину идиотского плана...
— Закрой глаза, там увидишь родовое древо. Ты по стволу до нашего времени вниз иди, медленно... медленно... — руководил Артур. — Ты ж и так крестный, тебе легче ориентироваться, и быстрее. Ну что? Посмотрел?
Это самое дерево, ветви которого взмывали в чистую небесную гладь, теряясь в запредельной высоте, отражалось не только в глазах Сириуса, но и в моих. Большой и могучий дуб. Почти такой же старый и сухой, как и тот, что растет у меня во дворе. Листья шелестели на ураганном ветру и те из них, которые держались на нем некрепко, срывались и падали вниз камнем. Я с трепетом понял, падают не листья — люди. У меня мало родных, а вот соседей на этом дереве, хоть отбавляй. Это и предки, имена которых на сгнивших от старости листочках и прочесть невозможно, и толстый сук родных Тобиаса Снейпа, и кузин Эйлин Принц, и ярко— зеленые листочки нынешних Дурслей, и пожелтевшие мертвых Эвансов, и даже еле различимые, почти прозрачные листочки Поттеров, ведь мать была замужем за одним из них, и еще сотни и сотни листочков тех, о ком я и знать не знал...
Но все они — не главные. Дуб делился у своего основания на шесть могучих стволов, и на том из них, где расположился я, расположилась и моя беда. Ниточка между моей матерью и отцом, сиреневая, означающая внебрачную связь, осталась, а между мной и Лили Эванс зияла... пустота. Толстая черная линия родства связывала отца со мной, а меня с той, кто подарила мне еще одну жизнь, силу своей крови и духа, а моему родовому древу сотни черных листочков и сухих ветвей — Беллой Лейстрейндж.
Он увидел, но понять не смог. Понять мог только тот, кто знал историю тринадцатилетней давности, о живой и мертвой девушке. Одна спасла меня, но умерла, другая спасла меня еще раз и... поплатилась не меньше. Обряд слияния крови — крепче, чем усыновление. Я больше Блэк, чем Эванс, что ни в коей мере не отменяет материнства Лили. Тем не менее, у меня есть и другая мать!
Помоги мне Моргана и все, все, все...
Я смотрел ему в глаза, а они затягивали меня, как водоворот, и просил сохранить мне жизнь. Сириус Блэк уже никогда не поверит, что я имею хоть какое-то отношение к его подруге Лили и отправится на поиски мечты — Гарри Джеймса младшего, или же бросится выяснять подробности моего усыновления четой Поттеров. Мужчина понял одно, однажды его кузина скрыла от него свою беременность, и на свет появился его племянник, то есть я. То, что мой отец — Северус, его не удивило. Однако, после такого потрясения его уже ничто и никогда не удивит. Наверное, он еще долго будет мучиться над загадкой, и искать причины моей якобы ненависти к Темному Лорду и обязательно найдет отгадку. В моей ненависти к сумасшедшей матери, поставившей своего кумира выше собственного дитя. Сириус — грифиндорец, он верит и в любовь, и в ненависть.
«Твоя мама — Белла... она мама... она тогда смеялась... так громко смеялась... надо мной...» — отрывки мыслей Блэка прочитать было сложно.
В его голове царил настоящий хаос, а её владелец стоял на распутье и готовился сделать шаг, способный погубить не только меня. Никто не будет слушать голос разума, и разбираться с зельем правды, узнай они, чей я ребенок. Они сожгут угрозу, как маглы сжигали ведьм, и даже Молли не скажут. На всякий случай и ради светлого будущего. Кто знает, может маглы просто предусмотрительнее нас, магов, а не глупее?
Артур сгорал от нетерпения и переминался с ноги на ногу, заглядывая Блэку в лицо.
— Ну, как там, Сириус?
Крестный откашлялся и тряхнул головой, словно страшное видение прочь гнал.
— Сиреневая линия, ну... — он засмущался, — ты же сам понимаешь. И черная, обычная.
— Распутная женщина.
— Артур! — на него прикрикнул Люпин. — Это только её дело и дело Гарри. Она его мать! Не смей о ней говорить в таком тоне. Хочешь поссориться?
— Ремус, я принимаю тебя в этом доме, потому что верил тебе долгие годы. Ты подверг моего ребенка опасности и не говори мне, что я должен де...
— Папа, а ты сейчас подвергаешь опасности кого? Разве Гарри не ребенок?
Злая, пылающая праведным гневом, Джинни смотрела на мои руки и... плакала. Она оплакивала не только мои страдания, он горевала еще и по своей семье, по светлым и удобным идеалам, на которых выросла и которым верила. Темный Лорд не был удобным, не был светлым, он не был даже идеалом, но девочка, глядя на меня, поняла истину — приятной правда быть не может.
— Ему больно, идиоты! — кричала она, и палочка в её руках дрожала, как на ветру. — Больно!
Отец попытался подойти к дочери.
— Джинни, доченька...
— Стой, где стоишь! — взвизгнула она. — Профессор Снейп хороший учитель, не сомневайся. Я знаю много заклинаний!
Заметив в комнате Люпина, взирающего на все происходящее неестественно равнодушно, Джинни в лице переменилась.
— Так это его ты в своем доме принимаешь?! Он убить меня хотел!
— Да не хотел я... — произнес оборотень фирменную фразу всех грифиндорцев. — Руку Гарри мы подлечим, и вы с ним спокойно вернетесь в школу. А ты мала еще на отца орать, Джинни!
— Диффиндо... — прошептала рыжая, не обращая внимания на снисходительные вздохи всех присутствующих.
Маги позволили ей разрезать сковывающие меня цепи и веревки. Они потеряли бдительность, полагая, что в состоянии выбить палочку из её рук в долю секунды, но кто знал, что душу маленького ребенка взбаламутил тот, кто делает людей решительнее и смелее? Тот, кого все боятся? И зовут его вовсе не Альбус? Разумеется, никто и знать не знал. Беспечные люди, якобы добрые и справедливые, они просто не ждали такой ярости от девчонки в её собственном доме, и не успели.
— Гарри, ты идешь со мной.
— С удовольствием! — согласился я и резко встал на ноги, о чем пожалел в ту же секунду. — Ой...
У меня подкосились ноги, и я упал на четвереньки, морщась от боли во всем теле. Ко мне кинулся Сириус, но я остановил его, подняв руку, и подходить ближе мужчина не стал. Он рассматривал меня еще внимательнее, чем когда увидел в первый раз, и я отчетливо видел, на моем лице несчастный находит все больше фамильных черт Блэков. Наверняка, он успел уже и кого-то зеленоглазого в роду припомнить.
Тем временем Джинни задыхалась от гнева, и из-под опущенных длинных ресниц градом лились слезы. Она не хотела смотреть на отца.
— Вы его что, пытали?! Ради чего? Папа, ради чего?
Артур счел за благо смолчать.
— Гарри, где твоя палочка?
— Да, и где же моя палочка? — я все же поднялся, держась за стенку. — Сириус, отдай.
Мужчина повиновался безропотно.
— Ты что творишь, друг?! — взревел Ремус.
— Справедливость! — ответил я вместо него. — Пошли, Джинни...
Понятное дело, отпускать меня никто не хотел, кому охота сидеть в Азкабане? Похищение, это, знаете ли, хороший срок, и суда не потребуется. Хватит слов и двух примерных школьников. Сможет ли Джинни? Сможет, смогла же она остановить отца, направившего свою палочку в мою голову и готового наложить мощнейший Обливейт? Конечно, мне с него ни холодно, ни жарко, воспоминания о завтраке не удерживаются во мне уж больше года, но рыжая выбила палочку из его рук в мгновение ока.
Еще через мгновение она выкрикнула:
— Авифорс!
Бедные взрослые, все произошедшее с Джинни было таким неправильным, таким нереальным, что они даже отреагировать не смогли вовремя. Уизли, конечно, крикнул что-то, пытаясь выбить палочку из рук дочки, но та сделала шаг в сторону, словно знала, что и когда предпримет отец. Закрывая за собой дверь и отталкивая мать, подоспевшую на крики, в комнате рыжая оставила дожидаться спасения тройку летучих мышей, а вовсе не Артура, Ремуса и Сириуса. Держа мою руку в своей, она вела меня за собой вниз с такой решимостью, что дух захватывало.
Подтолкнув меня в камин первым, она кинула в него горсть летучего пороха, и когда зеленый огонь уже готов был унести меня в спасительный мир отцовского кабинета, прошептала:
— Меня Темный Лорд прислал, Гарри. Я все знаю, и ты... ты... молодец!
Её руками и глазами Волдеморт желал убрать Уизли с арены боевых действий почти законным путем, с помощью вездесущего министерства, а я — лишь винтик в этой удивительно простой истории. Правда, весьма довольный своей ролью, ведь у нас с ним не только душа одна на двоих, но и цели.
Пророческим даром природа меня обделила, и спорить не буду, но с уверенностью могу заявить, к словам этой девчонки будут прислушиваться многие сильные мира сего, и я — не исключение.
19.02.2012 Глава 25
Когда идет время — движутся стрелки часов и меняются страницы в календаре, но когда одно время сменяет другое — меняются люди.
Дождь за окном сменил снег, рождественские каникулы заканчивались, а дворники маленькой деревушки в низине расчищали заснеженные тротуары. Мир даже не подозревал о том, что одна эпоха подходит к концу, а за моей спиной берет начало другая. Возможно, на её замену не хватит ни моей жизни, ни жизней Джинни или Барти, но по сравнению с вечностью — это такая мелочь. Свет правил долго, вернее, он столетиями успешно доказывал, что он Свет и никто другой. А кто поспорит с победителем? Да, те, кто сейчас топчут скрипучие половицы старого дома на холме — совсем другая история. Однако, рано или поздно, и они научатся изумляться в ответ на обвинения в ошибочности собственных убеждений и нарекут себя едва ли не посредниками между землей и небом. Мне все равно, застану ли я этот исторический момент, но все, что будет ему предшествовать — хочу видеть.
Неделю назад страну сотрясла новость об увольнении Альбуса Дамблдора с поста директора школы Хогвартс. Так что я уверен, если чего-то сильно захотеть, обязательно сбудется. Монолит, символ старой Англии, самый сильный волшебник, и тот был сокрушен обычным министерским постановлением. Старик не сможет переступить порога учебного заведения в течение долгих десяти лет. Думаю, к тому времени и не захочет. Он слишком увлекся играми, пророчествами и моим спасением. Надеялся исправить ошибки прошлого, пренебрегая настоящим, и покидая школу, оглядывался на замок со слезами на глазах. Но Хогвартс не его вотчина, он принадлежит миру магии, а вовсе не одинокому интригану, позабывшему о существовании должностной инструкции для директоров, в котором пункта «вершить судьбы» нет и в помине.
Дамблдор ошибся всего в одном человеке — в моём отце. Да, старик верил в любовь, он верил, что его мальчик Северус может любить, и я считаю, не было в этой вере второго дна. Полагаю, он позволял мне уничтожать крестражи Темного Лорда, знал — последним буду я. Как тут не простить мне мой явно слизеринский дух и непокорность? Любого подростка, пусть даже и непокорного, убить в стократ легче, чем любого темного мага.
Отчаявшись воспитать во мне грифиндорца, он все равно строго следовал плану, суть которого мне неизвестна и по сей день. По одной части пророчества, я должен вырасти и слиться силой, разумом и духом с Темным Лордом. Остается надеяться, что это больше образные выражения, не хотелось бы стать воспоминанием в сознании Риддла, а то и хуже — в каком-нибудь зеркале Малфой-мэнора, мутном от древности. Представить страшно — дядя Гарри учит уму-разуму избалованных отпрысков семьи Малфой, грозя карами небесными из зазеркалья шифоньера, на которое эти самые отпрыски чихать хотели!
Однако, а где условия? Где вторая часть? Я не верю, что жизнь дала всего два простеньких варианта: «одолеет в младенчестве» и «подрастет, не даст исчезнуть». Строго говоря, эти две версии событий уже случились. Я одолел, но расти не прекратил. Да и мой метр семьдесят пять — это еще далеко не предел. Может, я не вижу ответа, потому что нет и вопроса?
Истинное пророчество известно только некой Магде и Альбусу, и никто из них не спешит им со мной поделиться. Разделив собственную душу, Риддл приобрел бессмертие, а не все знания мира. Знания еще найти нужно, а после — не помешает и выучить.
Три дня, в течение которых Альбус проводил прощальные уроки по Трансфигурации и приводил в порядок бумаги, на глаза я ему попался всего лишь раз. Уже бывший директор отворил дверь кабинета Зельеварения и лишь затем постучал, привлекая к себе внимание. Спаренный урок зеленого и красного факультетов, как финальная точка в карьере Дамблдора, неказистая и похожая на чернильную кляксу. Специально старик никогда не раздувал вражды между нами, детьми, просто он на дух не выносил ни Салазара, ни его юных последователей. Строго говоря, Альбус Дамблдор не смог стать ни самым мудрым и лояльным, ни даже просто хорошим директором в истории школы.
Стены его кабинета украшают собой десятки портретов других, гораздо более ответственных и серьезных руководителей. За все время его работы здание не знало ни одного капитального ремонта, ни систематичного обновления школьных фондов, ни порядка в бесчисленных отчетах и личных делах школьников. Были упразднены родительские собрания, как подрывающие жизнерадостный настрой школьников, гибли одни люди и рождались другие, неугодные, темные. Все Пожиратели, за редким исключением, закончили Хогвартс под руководством именно Альбуса. Это их второй дом, они не чужеземные захватчики, они — свои. Прямой связи нет, да и не будет, но старик знал, почему его приветствуют грифиндорцы, аплодируя стоя, и почему молчат слизеринцы. Но я сомневаюсь, что это знание его заботило или расстраивало. Он прошел между котлов к учительскому столу, как бы между прочим потрепав по волосам некоторых особо опечаленных его уходом, и шорох бирюзовой мантии стих. Все говорило о том, что в этом кабинете он не раздастся больше никогда.
Крепко пожав руку отцу, директор поблагодарил эти стены за прожитые в них годы, за тысячи и тысячи волшебников и волшебниц, возможность обучать которых была честью для него, дрожащим голосом предрек грядущую смуту и просил не забывать нас о том, кто мы есть. Вся ирония его речи заключалась в том, что старик и так слишком много сделал для того, чтобы здесь присутствующие даже если б и захотели, забыть такое не смогли. Создалось впечатление, что Дамблдор убеждал врагов в том, что они враги. Мудрость — все-таки исключительно редкий дар, и Альбусу он явно не присущ.
В поведении старика меня больше настораживали, все же, не слова, словам и так веры нет, а действия, точнее, их отсутствие. Ту кашу, которую заварили мы с Джинни, расхлебать трудно, любой бы подавился, но директор сдался без борьбы. Их ссору с моим родителем, от которой, как мне показалось, в ужасе вздрагивала даже золотая горгулья, охраняющая директорский кабинет, борьбой назвать было сложно. Отец обвинял директора в расхлябанности и попустительстве, Альбус пристыжено молчал, а вся школа с интересом слушала. Я же, отправившись домой на излечение и пообещав мадам Помфри соблюдать постельный режим, пробыл там недолго, даже порог не переступил. Выбежавшая мне навстречу Хельга с дымящейся кружкой чая в руках и пледом под мышкой, наверное, еще минут пять размышляла — способны ли домовые эльфы страдать галлюцинациями?
В считанные доли секунды я крутанул механизм маховика времени и перенесся в момент, когда отцовские крики в кабинете стихли, народ стал расходиться, перешептываясь и переглядываясь, а я из прошлого находился в больничном крыле и внимал пафосной речи о пагубном влиянии моего характера на мой организм. О пагубном влиянии характеров Уизли, Люпина и Сириуса на мой организм в ней не было сказано ни единого слова.
Медсестра смазывала мне раны на руках вонючей мазью серого цвета и приговаривала что-то ласковое, утешительное, но руки её дрожали не от страха за мое здоровье, а от еле сдерживаемого раздражения. Женщина хотела бежать доказывать невиновность всех вышеперечисленных лиц, но понимала, что некому, незачем, да и нельзя. Добрые люди не любят всех подряд, это глубокое заблуждение, они любят лишь тех, к кому они неравнодушны. Остальные же автоматически записываются в разряд чужих.
Прокравшись к кабинету и встав неподалеку от входа, я воспользовался дарованной мне возможностью быть магом, и подслушал другой, тихий разговор между профессором Снейпом и директором Дамблдором.
Последний с горячностью школьника убеждал отца в правильности выбранного ими пути, доказывая, что моя душа все еще во мне и просто спит, на что отец с отчаянием в хриплом от крика голое возразил:
— Летаргическим сном?!
Не согласившись с трактовкой моего душевного состояния, старик продолжил уверять родителя в том, что все хорошо и просил прощения за троицу садистов. Сказал, мол, им нужна была пища для размышлений, но он никогда бы не подумал, что добывать они её станут столь ужасным способом. Еще, как оказалось, старик был хорошо осведомлен в том, что я живой крестраж, но полагал — не произойдет ничего страшного, прежде чем что-то произойдет и просил отца не делать глупостей. Честно говоря, от обилия таких расплывчатых формулировок мне почудилось, что шестеренки в моей голове встали, как вкопанные, и громко ругаются. Надеюсь, директор не имел в виду, что я не умру до того момента, как мне будет положено умереть!
— Если бы не история с Люпином, путь мог быть иным... — сказал старик и с тяжелым вздохом уселся в кресло, — Это... — он не мог подобрать слов. — Не путь это, натуральное искушение!
— Мы выстоим.
Пауза затягивалась, и я с ужасом понял, что ничего не понимаю. Казалось бы, кто как не я должен быть в курсе того, что преподносится отцом директору в качестве донесений о противной стороне? По какому плану живет верный шпион Альбуса? Но я больше знаю о самых сокровенных мечтах Темного Лорда, чем о работе собственного отца!
— Ты не мог бы его... отговорить? — несолидно стесняясь, спросил самый могущественный волшебник из всех по-настоящему живущих. — Сделай милость!
— Джинни первая заявление написала, — не без гордости ответил декан смелой пигалицы. — Передала через попечительский совет. Мне жаль, Альбус.
— Джинни, значит... — с грустью произнес директор. — Пошла к Люциусу? В обход меня? Девочка сама не знает, что творит. Место ей на твоем факультете, Северус, самое место!
— Да! — отец взорвался. — Неравнодушным к судьбе моего сына самое место на моем факультете! — закричал он.
В то же мгновение Дамблдор заговорил гораздо жестче, с издевкой и пренебрежением.
— Полно тебе, родной, накричался уже. Довольно!
Этажом выше кто-то с силой захлопнул за собой дверь Зала Почета, и шаги раздались уже на лестнице, ведущей ко мне, на третий этаж. Дожидаться встречи я, понятное дело, не мог, а потому с сожалением отмерил положенное количество оборотов в механизме и вновь оказался во дворе собственного дома. Возле той самой бочки, весьма враждебно настроенной к непрошеным гостям, и поплелся пить остывший чай.
Хельга не стала его подогревать, и не горела желанием заваривать свежий, все еще недовольная моим чересчур кратким прошлым визитом. И я уставился невидящим взглядом в чашку, коричневатая жидкость в которой успела покрыться неаппетитной пленкой, так до конца и не определившись, что же меня так насторожило в разговоре отца и директора. Северус Снейп способен лгать по-крупному не только мне, а лгать Альбусу — его прямая обязанность, но как бы там ни было, о подслушанном разговоре я предпочитаю молчать. Время само подскажет и покажет, о чем шла речь, на него и буду уповать.
Уповать на время, это то единственное, на что сейчас способен и еще один человек — Артур Уизли. Он честно воспитал в своей дочери обостренное чувство справедливости и по праву может им гордиться. После нашего с Джинни побега её мать послала вдогонку дочери письмо. Сестре должен был передать его Джордж, но он просто не смог отыскать девчонку. Она как в воду канула. Парню ничего не осталось, кроме как унижаться и упрашивать Панси хотя бы занести бумагу в спальню своевольной слизеринки и положить на кровать. Рон наотрез отказался не то что исполнить просьбу брата, но даже и выслушать его. Они с Драко просто прошли мимо почти рыдающего близнеца и скрылись в проходе, чинно беседуя на тему Хогсмида и его неоправданной популярности среди низших слоев населения.
Впоследствии письмо просто полетело в мусорную корзину, откуда его вытянула та же Панси, прочла и, понятное дело, отнесла Малфою. На факультете его популярность набирала обороты, и ни одна новость или сплетня просто права не имела миновать смазливого блондина. Мать не понимала, что семьи больше нет, она почти приказывала дочери вернуться и выслушать родителей. Верила, что дочь сейчас где-то плачет, забившись в угол, терзается, и не знает, как поступить дальше.
— Гарри, давай-давай! — подгоняла меня рыжая, как только мы все вывались из камина. — Профессора здесь нет, и если я его в школе не найду, вернусь и отправлюсь к лорду Малфою. Понятно?
— Тьфу! — я отплевывался от набившегося в рот пепла, сидя на полу. — Гадость...
— Гарри!
— Да понял я всё...
— Ну, тогда... — она потянула меня вверх, словно тащить на себе собралась.
Не желая выглядеть уж совсем убитым жизнью, я засопротивлялся из последних сил.
— Слушай, прекрати. Куда ты меня тащишь?!
— К мадам Помфри, — удивилась она и ослабила хватку. — Куда еще?
— Сам дойду. Смотри, ноги двигаются, воздух вдыхается! — я несмело улыбнулся, желая приободрить девчонку, и поднялся.
— И все это не благодаря, а вопреки... моему отцу... матери... — она затряслась в рыданиях, не стесняясь всхлипывать не где-нибудь, а у меня на груди.
Вот так, в обнимку, мы и доковыляли до классов по изучению маглов, провожаемые испуганными взглядами школьников. Там нас уже встречала школьная медсестра, предупрежденная отправленным вперед Забини. Вернув себе решимость, рыжая передала меня с рук на руки, и умчалась, звонко стуча каблучками. Однако, минутой ранее, я кое-что вспомнил и успел задать вопрос.
— Джинни, а ты как узнала... ну... ты сначала пригнулась, затем отпрыгнула...
— Хочешь сказать, раньше, чем папа ко мне бросился?
— Ага...
— Профессор сказал.
— Какой?!
— Флитвик!
— Да-а-а?
— Ой, Гарри. Ты плохо соображаешь. Ну конечно нет. Твой отец!
Идти в больничное крыло мне расхотелось, но желание нестись в башню, нырять под кровать и прятать бабушкин сундук в другой вселенной — возросло в разы. Это ж надо, я радовался тайнику, открыть который может только Снейп. То, что Снейп способен произойти только от Снейпа, я, видите ли, запамятовал!
И пока я размышлял о доверии, недоверии и осторожности, задыхаясь от серной вони заживляющей мази, девчонка, не найдя отца поблизости, не стала тратить драгоценное время и посетила большой и величественный замок с остроконечными башенками. Она точно знала, в нем живут люди с таким же острым умом и большими связями, они помогут, они верны тому, в кого верит она.
Ей не нужен был путь к отступлению, не её характер, и Джинни сожгла все мосты. Она не понимала, почему должна поступать по-другому. Её друзья, её любимый учитель, друзья её друзей — они не могут ошибаться. Волдеморт только и делает, что всех спасает, а папа? Почему он, чистокровный маг, сидит без денег и целыми днями расхваливает каких-то маглов? Но знать не желает родственника-сквиба? Зачем похищает ребенка и связывает его руки цепями? Принимает в доме того, кто мог стать причиной её гибели? А главное, зачем он мямлит что-то в ответ на её «почему», вместо того, чтобы ответить решительно, как это обычно делает... профессор Снейп?
Все это рассказала мне сама Уизли, спустя пару дней. Ей нравилась её злость, и я готов поспорить, на свою семью она разозлилась не только давно, но и навсегда. Вообще-то, в её воспитании наблюдались явные пробелы, но именно в них и произрастал её настоящий, сложный характер. Миссис Малфой только взялась за рыжую подругу сына, только начала объяснять, что семья для чистокровного мага — основа, но когда она это поймет, у неё уже будет другая.
Арестовали Артура тем же вечером. Конвой без стука ворвался в дом и прервал мирное чаепитие супругов, с нетерпением ожидавших ответа дочери до последней секунды. Ну а Сириус и Люпин покинули Нору вскоре после меня, им к предательствам всех красок и мастей не привыкать, опытные. Ориентировки на преступников совы доставили во все уголки Англии, в каждый дом, кафе или торговую лавку. Ждать удачи, конечно, не приходилось, да я её и не ждал.
Честно говоря, свидетельствовать в Визенгамоте мне не хотелось. Показания с нас, несовершеннолетних, уже были сняты в стенах школы угрюмым аврором по имени Кингсли Бруствер и, судя по всему, отцу семейства доведется выживать в Азкабане не меньше четырех лет. С целой оравой подсудимых по самым разным статьям дело обстояло бы гораздо сложнее.
Не знаю, что Джинни говорила слишком поздно все осознавшему Рону, взбешенному непонятной жестокостью сестры, но мальчишка психовал и ходил с опущенной головой еще долго. Вести с ним беседу мне пришлось самому. Он сидел на кровати своей спальни, подогнув ноги, смотрел на шрамы на моих запястьях и молчал. Было в этом молчании что-то тяжелое, все понимающее, но не прощающее. Мне слова произносить было трудно. Все они казались неестественными и неприлично веселыми. За все время моего монолога я даже несколько раз пожалел всех клоунов на свете. Ох и несладко им приходится!
— Твой отец хотел выяснить правду, Рон. Каждый на его месте поступил бы также.
Драко еле слышно фыркнул, перестал гулять по комнате с видом обеспокоенного родителя, сел на изящный табурет и закинул ногу на ногу. Он смотрел на меня чистыми серыми глазами, время от времени оборачивался к зеркалу, оценить стройность своего затянутого во все черное силуэта, и в который раз переигрывал. На тот момент в нем не было ни надменности, ни пафоса, он хорошо понимал серьезность ситуации, но сердце у него болело не за меня, а за рыжего. Приятель дико боялся, что я догадаюсь, при случае пожалуюсь его отцу, и от страха не мог скрыть от меня ни единой мысли.
— Больно? — сиплым шепотом спросил Рон.
Я чуть не расплакался от облегчения, но сделал вид, что не расслышал.
— А? Что ты сказал?
— Я спрашиваю, больно было? — повторил мальчишка и спустил ноги с кровати.
Выдержав воистину драматическую паузу, я дал понять Уизли, что своим молчанием хочу пощадить его чувства. Мы сидели на пологе кровати вдвоем и слышали не только дыхание друг друга, но и стук сердца. Сердце Рона билось неистово, словно выпрыгнуть из груди хотело. Он не понимал отца, но любил его, он сердился на сестру, но любил её, он чувствовал — и закон, и правда, всё на моей стороне, а вот это ему не нравилось.
— Больно, — наконец ответил я с неохотой. — Очень больно.
— Еще бы... — буркнул Драко.
— Ну ладно, пусть сидит, раз виноват... — подытожил Рон, как бы разрешая справедливости восторжествовать. — Пошли обедать, что ли... Эрик, а в рожу?! — тень под дверью заметалась на месте. — Нет, ну вы посмотрите на него! Только распределение прошел, а такое неуважение к старшим!
Неудачливый шпион, явно подосланный нетерпеливой Джинни, оказался уж совсем невезучим. Рон метнулся в коридор и схватил малыша за ворот, не преминув распорядиться и нами:
— Чего расселись то?! Подъем! — гаркнул рыжий во весь голос, и мы послушно повскакивали со своих мест.
Переглядываясь с Малфоем всю дорогу в Большой Зал, мы без слов понимали друг друга. Если не привести эту рыжую дылду к Темному Лорду хотя бы за год, расплачиваться за его неверность нашим идеалам буду не только я или Драко, плохо будет самому Рону, плохо и больно. Приятель понял и кивнул, не отрывая взгляда от широкой спины Уизли. Он негласно пообещал мне, что исправит рыжего. Однако как за Драко может пойти кто-то, если сам Драко идет, только если его подтолкнуть?!
Рождественский ужин стал прощальным вечером Альбуса, и даже знаменитые ели Хагрида не могли повысить настроения учащихся всех трех факультетов, за исключением одного, зеленого и счастливого. Бывший директор вальсировал с Минервой, жонглировал апельсинами и взрывал хлопушки. При всем притом, взгляд его голубых и обманчиво беззаботных глаз спотыкался на мне не реже раза в пять минут. Я чувствовал себя ледоколом, разбивающим нагромождения льда, то есть все амбиции и мечты Альбуса, и еле сдерживался, чтобы не потереть руки.
Новым директором стала профессор МакГонагалл, и здесь министерство не пошло ни на какие уступки и уговоры недовольных таким назначением.
На следующий день после него, войдя в гостиную, я поспешил пройти в спальню, чтобы приготовить нужные тетради по чарам и отыскать запропастившийся реферат. Однако не успел я дотянуться и до ручки двери, как понял, что подобная кадровая перестановка вполне способна пойти мне на пользу. У камина, на двух креслах и одном диване, собралось полфакультета. На серьезных лицах грифиндорцев эта самая серьезность удерживалась с большим трудом. Они ведь помнили девиз львиного факультета, гласящий громкими словами о взаимопомощи, взаимовыручке и других понятиях, сложность которых до них и к концу жизни не дойдет. Тем не менее — все старались. Правду в лицо и Годрик не мог говорить, разве только нож в сердце.
— Гарри, подожди! — окликнул меня Симус. — Разговор есть...
Смелым его вид назвать нельзя было и с натяжкой. Чьи-то крепкие руки спихнули нерешительного ирландца с дивана и подтолкнули вперед, ко мне. Парень возмущенно фыркнул, но одернул рукава мантии, потеребил ворот сорочки, вдохнул поглубже и сделал еще шаг, и на этот раз без посторонней помощи.
Крепкий, приземистый мальчишка с густой шевелюрой цвета спелой пшеницы. Чуть лопоухий, курносый и бледный до такой степени, что россыпь веснушек на его широком лице казалось ярче, чем красная мебель, на которой он только что сидел. В тот момент было в нем что-то трогательное и чистое, я так выглядеть никогда не смогу.
Мы с ним жили в одной комнате почти три года, столько же времени ссорились, мирились и притворялись. Это долгий срок, но за все это время я не видел хитрого ирландца настолько открытым и смущенным. В моей памяти он останется именно таким, другим я его помнить не хочу. А то, что мне придется именно помнить, понятно было по опущенным глазам Финнигана.
— Гарри, мы все давно знаем... — он оглянулся в поисках поддержки и все дружно закивали. — Шляпа распределила тебя на наш факультет, потому что на другой нельзя было. Но это как-то неправильно. Ты говорил, у тебя в Слизерине вся родня училась. Знаешь! — воодушевился мальчишка. — Если бы меня к змеям закинули без спросу, я бы, наверное, тоже стал таким... таким...
— Гадом! — подсказал Невилл.
На этот раз Симус с ним спорить не стал. Взглянул недобро, конечно, но согласился.
— Ну да... — выдохнул он. — Гадом.
— И? — поинтересовался я, чуть в пляс не пускаясь от распиравшей меня радости. — Что дальше?
— Дальше... — он вздохнул. — Дальше, Гарри, я решил пойти к директору и попросить для тебя разрешения перевестись в другой факультет. У тебя там настоящие друзья, я понимаю, честно.
— Дамблдор отказал?
— Ну да, отказал.
— Но ты не сдался?
— Не сдался.
— И Минерва...
— Согласилась, сразу. Она тоже понимает, ты зря её не любишь!
Минерва устала и от меня и от планов Альбуса, а как только поняла, что же от неё хочет мнущийся перед ней третьекурсник, чуть не зарыдала от безграничной к нему благодарности. Сама она, понятное дело, против воли Дамблдора пойти не могла. Но раз её так сильно просят, как отказать? Её непосредственный начальник поплатился креслом за прорехи в безопасности школы и бесконечные происшествия, подозрительно часто касающиеся противного мистера Снейпа младшего. Повторять судьбу старика женщина не хотела.
— Она сказала, ты и так там в какой-то книге записан, приказ она подписала. Так что... можешь идти!
— Спасибо.
— Пожалуйста, Гарри. Прости, если что не так...
Я просить прощения не стал, пусть все присутствующие еще раз убедятся, что поступили правильно. Не жалко.
Переезжал я весело!
Как только новость достигла стен подземелья и слизеринцы прослышали о том, что к ним едет родной сын не абы кого, а самого декана, за право обладания моими вещами у портрета Полной Дамы развернулась настоящая битва. Сама дама, возмущенная наплывом детей в зеленых шарфиках, брезгливо морщила нос и делала вид, что все происходящее её совсем не волнует. Но даже она, завидев, как двое первокурсников колошматят друг друга моими тапочками и, что есть сил, стараются выдрать обувку у противника, открыла рот и долго не могла его прикрыть. Ведь перво-наперво я, не дожидаясь, когда мне помогут, выставил свои чемоданы за пределы гостиной, в коридор, но пока ходил за другими сумками и складывал выходные мантии, все содержимое багажа было разобрано поклонниками профессора Снейпа.
Мальчишки и девчонки с моими тряпками, книгами и писчими принадлежностями в руках, бойко спускавшиеся по лестницам вниз, напоминали вереницы работящих муравьев!
Последним в шеренге шел я в компании довольной Джинни и неприлично громко хохочущего Гойла.
— Гарри, ты перевелся?! — нас догнала Гермиона. — Привет, Джинни.
— Привет... — не слишком приветливо ответила рыжая, отвесив какому-то мальчугану увесистый подзатыльник. — Осторожнее, это ваза, а не бревно! Зачем вы вообще это все похватали?!
— Меня перевели. Хоть один из вас оказался способен на доброе дело...
Грейнджер начала было обижаться, но передумала и принялась хвататься за мой рукав, словно за спасательный круг.
— Вот черт! — я вспомнил, что могло её так беспокоить. — Вы это... идите вперед, — попросил я ребят. — Скоро буду.
— Ну как скажешь... — протянула Джинни и побежала вперед, руководить процессом моей транспортировки. — Осторожнее, кому говорю! — взревела она могучим басом, и счастливый обладатель вазы не выдержал, а по лестнице покатились осколки.
Тем временем Гермиона лепетала:
— Гарри... Гарри... Меня отчислят, если...
— Да успокойся ты! — прикрикнул я на неё. — Молчи до смерти, и после неё желательно — тоже. Поняла?
— А ты?
— Могила.
— Никому?
— Если кто узнает — тебе конец, Гермиона. Думаешь, Дамблдор такой добренький? — давил я на девчонку. — Тебе отомстят, хорошо отомстят. Зачем мне это, не подумала? Может я и гад, но не до такой же степени.
— Гад?
— Неважно! — я отмахнулся от неё. — Маховик верну, обещаю. Минерве ври, как хочешь, если она спросит, конечно. Ей до него еще несколько лет дела не будет, поверь мне. А Джордж и Фред ничего не знают, доступно объясняю?
— Это все так неудобно... — всхлипывала она.
Гермиона не могла знать моего девиза — свидетелей быть не должно, но узнает, если не послушается. У меня нет ни малейшего желания применять к ней какую-либо магию, просто лень.Да и жаль мне заучку, она не вписалась в школьную жизнь, не смогла. Девчонка нервирует даже зануду Невилла!
— Неудобно сидеть в Азкабане.
Девчонка перевесилась через перила и её карие глаза, мокрые от невыплаканных слез, провожали меня до первого этажа. Но я забыл её, как только шагнул в полумрак подземелий, вдохнул сырость и увидел спиральные пролеты родных лестниц, ведущих вниз, у меня с плеч будто гора свалилась — свобода.
* * *
— Гарри, что там?
— Всё нормально, Барти. Просто снег идет.
— Ты час у окна стоишь. Малышня уже стол давно накрыла, мы проголодались, идешь?
— Малышня?
— Джинни, Малфой! — уточнил мужчина и улыбнулся.
— Они же мои ровесники, — я тоже попробовал пошутить. — Выходит, я тоже малышня?
— Нет, ты тот самый. Ты не малышня, — серьезно ответил он. — Только не пугай меня. Там точно ничего? Может, обряд?
— Я Хранитель, а не сигнализация, Барти. Но там точно никого и ничего!
Мужчина отошел, не сказав не слова. Худой и подвижный, он напоминал мне хищную зверюшку, оберегающую собственное логово. Однако Фиделиус скрывал дом на холме надежно, а предать самого себя и открыть его тайну я не смогу и под пытками. Не знаю, где сейчас находится штаб Ордена Феникса и кто точно являются его членами, но эти четыре этажа и двенадцать комнат — абсолютно точно наше пристанище на долгие годы. Если в Малфой-мэноре нас будут искать в первую очередь, случись что, то здесь — никогда.
Здесь мы ближе друг другу и понятнее, учитывая, что любой шаг в доме отдается громким скрипом. Я даже знаю, что шаги над моей головой принадлежат Джинни, двигающей трюмо в своей комнате, выбрала которую она сама, как и свою жизнь. Позади меня в глубоком старом кресле лежит Волдеморт и что-то хрипит склонившемуся перед ним Драко, учит жизни. Рядом с ним стоит дядя Люциус и зорко следит, чтобы сын не разогнулся раньше времени, а на кухне отец варит для Крауча зелье в обычной кастрюле и почему-то громко ругается с домовиком Малфоев.
Барти ранили авроры, и он заметно хромает, но эту историю мне еще предстоит узнать. Оттуда же, с кухни, доносятся аппетитные запахи тушеной свинины и черного кофе, а с первого этажа — невыносимая вонь. Не в меру любопытная Нагайна опрокинула мою сумку, полную зелий в стеклянных колбах, ими я хотел занять свой рождественский досуг, и все они смешались в одну дурно пахнущую гремучую смесь. Неудивительно, что нашкодив, она теперь на глаза мне попадаться не хочет, умная.
Сморщенное тельце Темного Лорда растет, кожа потихоньку разглаживается, и все мы хорошо понимаем — пройдет еще совсем немного времени и он сможет получить настоящее тело, ожить, перестать быть жалким. Для этого нам нужны будут сущие пустяки, вроде крови его врага,кости отца и плоти слуги. Однако — нужно ждать, подобный ритуал способен не только воплотить, но и убить.
Краем уха я услышал, как Волдеморт спросил Драко, специально для меня повысив голос так сильно, как только мог:
— Ну же, порадуй меня, Драко, скажи... скучаешь по тетке?
— Конечно! — просто ответил приятель на простой вопрос.
— Ты слышал своего друга, Гарри? — на этот раз он обратился прямо ко мне.
— Слышал.
— Готов?
— Готов.
— Вечером поговорим... — довольно прохрипел он. — Нам понадобятся верные души. Верно, Люциус?
Альбус Дамблдор предрекал стране смуту, я же предрекаю — войну.
22.02.2012 Глава 26
Слова Гиббона раздавались в моей голове, как эхо в пустой бочке. В ней не было ничего, ни суеты, ни страха, ни лишних мыслей. Только четкие цели и способ их воплощения. Под ногами шуршала мелкая галька и песок, но даже эти тихие шорохи казались мне раскатами грома. Разумеется, главная, официальная дорога к крепости была вымощена серой каменной плиткой, но где я, а где такие дороги?
Я никого не вел за собой, мал еще, вели меня, но первый раз в жизни я чувствовал силу настоящей команды. Не такой, куда ты должен втереться всеми правдами и неправдами и плеваться от отвращения, совершив подобный подвиг, а той, где тебе место. Где не нужно ни с кем дружить и ничего доказывать, где все и так о тебе все знают. Да, нас еще мало, очень мало, и помочь всем я точно не смогу, но все равно, наша история начинается прямо здесь и сейчас, под покровом непроглядной ночи и грозовых облаков, которые, будто нам в помощь скрыли такой опасный сегодня свет луны.
Впереди себя, в черноте, я мог различить только еще более темные тени и блеск масок на лицах моих старших товарищей. Такая же, серебряная, с прорезью для глаз и рта, была надета и на мне. С ней я чувствовал себя чем-то большим, чем просто ребенком, чем-то возрождающимся из небытия. Мы дадим понять, кто встал на тропу войны, пусть знают — никто и не думал сдаваться!
Иногда до меня долетали брызги холодного океана, поднятые в воздух особо мощной волной, и бодрящий холод соленого воздуха. Но чем ближе мы подбирались к крепости, чем четче из мрака выступали массивные грани Азкабана, притаившегося среди бескрайних водных просторов, тем сильнее ощущался еще один запах — сладковатый от гнилости запах смерти. Он щекотал ноздри, нервы, толкал вперед и будил во мне какие-то ранее неведомые инстинкты зверя, взявшего след.
Однако, как бы опасно и таинственно не выглядели три фигуры в черных плащах и капюшонах, горечь поражения все еще жгла наши сердца. Мы чувствовали себя одинокими и наглыми, а не сильными и могущественными.
Подходы к замку охраняли авроры, много авроров, и именно по этой причине изначально план был другим. Но сочинить план — просто, и чем он проще, тем эффективнее, а вот воплотить его в жизнь — задача сложная. Чем можно отвлечь внимание авроров, охраняющих крепость, как не нарушенной охранной другого, еще более важного объекта? Например — министерства? Но набрав и убедив в необходимости такой авантюры с десяток другой верных Лорду бойцов, старший Малфой понял, что их время еще не пришло. Разобщенные, неуверенные в силе своего хозяина, но все же готовые умереть, но пойти и выполнить его приказ — это не та сила, которая нам нужна. Одно поколение, поколение Риддла, растеряло многие свои позиции, а другое — моё, еще просто не выросло!
Кто-то имел родственников, работающих в министерстве, или же работал в нем сам, и светить человека нам было не с руки. Кто-то давным-давно втерся в ряды Ордена, как мой отец. Кто-то просто разжирел от долгих лет бездействия, а кто-то, вроде Сивого и его армии, мог, но реки крови и вновь обращенные оборотни для просто «отвлечь внимание» — это слишком громкое заявление. Увы, оно не имело бы под собой никакой основы, а осторожность — это главное, что поможет нам дождаться возрождения сильного Волдеморта, способного покарать всех сомневающихся в его величии.
Зачитывая письма с ответами тех, кому посчастливилось избежать заточения в Азкабане, я рычал не хуже Фенрира.
— Нет, вы посмотрите! — кричал я. — Он не имеет возможности убедиться в существовании своего великого господина и в дальнейшем просит его не беспокоить, дабы он смог дождаться его появления, не растрачивая свои силы попусту! Каков хитрец... Драко, ты читал?!
— Читал, — за него ответил хмурый отец. — Не кричи, пожалуйста, лорд спит... — сделал он мне замечание. — Мисс Уизли, вы рискуете раскачать мои нервы!
Уизли о чем-то думала, раскачивалась на стуле, а её невидящий взгляд прирос к бумагам в моих руках.
— Джиневра! — не выдержал папа.
— А? — она пришла в себя. — Да-да, простите...
Девчонка тут же оставила табурет в покое и пересела в кресло, на подлокотнике которого уже удобно разместился Драко.
Отец с раздражением одернул рукава сюртука и отвернулся к окну, всем своим мрачным видом давая понять, что устал и просит освободить его особу от воспитания нас, несмышленых и глупых. В последнее время я все чаще ловил на себе его равнодушные пустые взгляды, настолько пустые, что мне становилось ясно — он просто не хочет, чтобы я знал, о чем он думает. Но моя активная позиция, мое стремление бороться и идти вперед его не слишком-то радовали, а зря. Я в который раз убедился, все маневры по привлечению Джинни и ей подобных в свои ряды, воспитание верной души, это фундамент, без которого мы просто не устоим. Каждый, будь то папа, Крауч, Гиббон, Торфин Роули, Нотты, Малфои, Гойлы и все наши люди — результат трудной и кропотливой работы Темного Лорда.
В этом доме и вместе с ними я будто оживал, чего раздражаться то?!
Тем не менее, именно в трухлявых стенах этого дома что-то связывающее нас истлело до конца. Будто бы еще недавно тлеющие угли кто-то взял, да и залил водой, чтоб не дымили. Вчера вечером я предпринял последнюю попытку вернуть это «что-то», подошел к читающему учебный план человеку, сидящему в том же кресле, что и рыжая сейчас, и крепко обнял за шею, зарывшись с головой в горько-пахнущие и холодные отцовские волосы. Я делал так раз или два в год, когда понимал — вокруг все настолько плохо, что если не вернуться к истокам, то есть строгому, странному и одинокому по собственной воле отцу, будет хуже. Обычно, в такие пугающие моменты моей слабости он, не оборачиваясь, крепко сжимал мою руку и держал пока я, стиснув зубы, дышал его силой.
В последний раз он просто замер, испугавшись чего-то, а затем... спокойно перевернул страницу. Молча.
Прислонившись к теплой родной щеке, я попрощался. Таких детей, как я — послушных, почитающих родителей и благодарных за жизнь, еще поискать. Всегда буду должен отцу, никогда не брошу в беде и постараюсь не доставлять неудобств. Мы всегда будем вместе, все хорошие дети просто обязаны так поступать. Иных причин больше нет, поскольку ему действительно стоило взять мою руку, погладить по голове и сказать хоть пару тихих слов. Так частенько поступал даже Филч, встречающий меня в лабиринтах темных школьных коридоров!
Однако отец смолчал и тогда, когда я выдвинул сомнительную теорию о том, что в нашем случае самый лучший план — это его отсутствие. Да, всех дементоров я отогнать не смогу, сил не хватит, но тех, кто прилетят первыми — почему бы и нет? Тому, кто для них не больше чем пустой сосуд, могут нанести вред только авроры, а для их нейтрализации достаточно и парочки достойных Пожирателей. Например, длинноволосого красавца Гиббона, храбрость которого порой похожа на безумие, и параноидально осторожного Барти. Мне нужны будут считанные секунды. Я не смогу освободить всех, но одну, самую верную душу — вызволю. Лучше сделать хоть что-то, чем не сделать ничего.
— Стой, нас заметили! — выкрикнул Крауч, останавливая прыть товарища.
— Держи! — мужчина взмахнул палочкой и снял чары уменьшения с метлы. — Эта лучше хваленого Нимбуса будет... Окно видишь?
— Отсюда — нет. Но я знаю, где оно. Всё? Готовы?
— Он еще нас спрашивает! — Барти хохотнул. — Мы, Гарри, всегда готовы. Были б не готовы, давно сдохли.
— Отчаливай! — поторопил меня Гиббон, пристально всматривавшийся в огни сторожевых пристроек. — Отвлечешь внимание на себя. Сразу они не разберутся, сколько нас. Мы тварей министерских со стороны скалы встретим, если разойдутся не на шутку.
— Да не полезут они к дементорам. Вы лучше не выдавайте себя, минуты три у нас и так будет... — посоветовал я и черным вихрем взмыл ввысь. — Да пребудет с нами Темный Лорд!
Мой голос эхом прокатился по скалистому склону.
— Да пребудет! — в унисон гаркнули парни и растворились в темноте.
На остров нельзя проникнуть незамеченным, незамеченным на нем можно лишь умереть. Зачастую трупы узников находят спустя месяц после смерти, а то и больше, когда запах разложения доходит до нижнего, административного этажа, и портит аврорам аппетит. Стражи тюрьмы не патрулируют её лабиринты, в их обязанности входит только раздача пищи и сопровождение посетителей, а в Азкабане они — редкость.
Власть над телами и душами пленников принадлежит равнодушным ко всему живому дементорам. Им плевать на то, что здесь творится, плевать, что никакие человеческие законы здесь не действуют, ведь они даже не знают, что они существуют. Наверное, поэтому они и стали лучшей охранной тюрьмы за всю её многовековую историю пыток и страданий. Этот черный треугольник посреди океана не исправил ни одного преступника, он придуман не для этого, и не сделал никого из них хоть чуточку безопаснее. Азкабан — поражающая моё воображение машина смерти. Она не останавливается ни на минуту, ведь у неё достаточно топлива для своих жерновов, и потоки преступников всех мастей не иссякнут никогда. Таков закон бытия, как любит говорить лорд Малфой за бокалом вина у камина. Разве что одни могут сменить других, что, как я надеюсь, произойдет через каких-то несколько лет, а пока...
— Петрификус Тоталус!
— Протего! — и мой щит отбил чужие чары.
Какими медлительными авроры не казались бы Гиббону — это в корне неверно. Азкабан загудел, как разбуженный улей, а по всему периметру крепости зажглись огни. Первое отраженное мной боевое заклятие обещало быть далеко не последним.
— Тревога! — ему вторили грубые голоса явно крепких и сильных людей. — Пятый уровень!
— Ступефай! — раздалось уже не так далеко от меня.
Кто-то воспользовался отсутствием дементоров и попытался догнать меня лично. Увернувшись от луча, я резко притормозил, и хоть мое владение метлой оставляло желать лучшего, противник просчитался.
— Авада Кедавра!
Я увидел, как человек в форме аврора взмахнул руками и судорожно вдохнул, хватаясь за горло, а вот выдохнуть так и не смог. Молодой, чернокожий и явно неопытный, на вид ему можно было дать не больше двадцати пяти. Он падал вниз, раскинув руки, как подбитая птица. Нельзя быть таким необдуманно смелым — смертельно опасно...
Однако неожиданно звуки внизу стихли, опустились ниже к земле и те, кто поднялся вслед за мертвым глупцом, и в воздухе повисла гнетущая тишина. Её все заметнее нарушал шорох черных одежд дементоров, рассекавших воздух везде, куда бы я ни глянул, да одобряющее меня улюлюканье осужденных. До заветного окна остались считанные футы, и я летел, пригнувшись к самому древку. Ленту с волос сорвал ветер, и нещадно трепал мне волосы. Казалось, он хочет скинуть наглеца в пропасть, а может, я просто привык к тому, что мне постоянно нужно бороться.
Положившись на дементоров, авроры ожидали моего падения, и не спешили бросаться заклятиями. Я даже услышал, как они урезонивают кого-то рыдающего, просят отдать им палочку и явно удерживают на месте силой. Ну что ж, когда защищаешься, то убиваешь нападавшего, а не выбираешь того, за кем горевать не будут.
Наконец, черные тени меня настигли. Они приблизились настолько близко, что мне пришлось притормозить, иначе я рисковал запутаться в лохмотьях этих существ и свалиться прямо на головы поджидающим меня аврорам, как подарочек, разве что без ленточки.
Чудища открывали свои хищные рты, похожие на рыбьи, демонстрируя мне могучий оскал и ряды мелких острых зубов, и даже пытались шипеть. Но я и не думал падать в обморок от священного ужаса, как какая-нибудь девица, а просто пробирался к заветной цели. Огромные глаза Беллатрикс уже хищно поблескивали сквозь прутья решетки, и она была тем единственным, что мешало её свободе. Если не принимать во внимание дементоров. Это у меня к ним иммунитет, душа Риддла во мне не хранит ничего светлого, а собственной у меня не имеется, но если тварь присосется к Белле... Мало ли что её в жизни греет? Может, она вспомнит свои последние рейды с Лордом, и растает, как лед на солнце? В таком случае, она вполне будет способна скинуть меня с этой проклятой метлы, пусть и нечаянно.
— Брысь! — прикрикнул я на лезущую мне прямо в лицо морду. — Целоваться надумала?! Брысь, кому говорю!
Надеюсь, внизу меня не слышали, что, конечно, маловероятно. Будь у них хоть капля мозгов, а я уверен — она есть, они уже давно кинули ввысь что-нибудь вроде Соноруса и слушают меня. Ждать падения, это одно, а быть предусмотрительным — профессиональная обязанность. Подлетать слишком близко никто из них не будет, для дементора что аврор, что министр, что преступник — все пища. Но враг опасен не только вблизи, и пройдет минуты две, прежде чем аврорат оседлает метлы, поняв, что тот, кто не упал от поцелуя дементора за три минуты, уже не упадет, прожди они хоть до весны. Честно говоря, взяв меня в окружение, твари не только мешали мне кинуть Редукто, но и оказывали неоценимую услугу. Однако время шло, а никакие заклятия чудищ разогнать не могли, я просто не мог пробраться к окну. Дементоры перестали на меня нападать и принялись просто разглядывать, заинтересовавшись столь вредной добычей, но от этого стена сама ко мне не приблизилась!
Никакая магия, кроме Патронуса, дементоров даже напугать не могла. Ну не действовала и все тут. Их ни в воду превратить нельзя, ни с места сдвинуть, ни сжечь, разве только поругать. Но не уверен, что это что-то даст. Тем не менее, попробовать стоило, договариваются же они как-то с чиновниками. В штате министерства полно телепатов, способных общаться и с ними, и с другими представителями неразговорчивой волшебной фауны. Тем не менее им во время общения жизни свои защищать приходится, беседуя чуть ли не из-за угла, а я свободен от их чар, абсолютно свободен, ведь мясом дементоры не питаются, им нематериальную пищу подавай.
Стоило мне только прикрыть глаза, как в мой разум, свободный от всякого страха и духовных преград ворвались... голоса!
Голоса людей, кричащих от боли и стонущих от разрывающих их на части страданий, запертых в телах дементоров, как в бездонных сундуках. Я червей так закрываю, чтоб не выползли. Под черными балахонами чудищ томились сотни грешных душ убийц, насильников, самоубийц и всех, кому при жизни не подвернулась возможность стать праведным. Громкие голоса и тихие протяжные крики, детские всхлипывания и старческий хрип — все смешивалось в моей голове в один сплошной и низкий гул. Еще через секунд двадцать прослушивания диких звуков, от которых хотелось сбежать как можно дальше, отплевываясь, я понял — это маглы. Говорят же, что есть между нашими мирами какая-то связь. Возможно, эти души просто знали о нашем существовании, или слишком сильно хотели проникнуть оттуда сюда, за что и поплатились после смерти?
Я сам являюсь наполовину маглом, но с уверенностью могу заявить — племя это доверчивое и глупое.
«Эй! Вы меня слышите?» — мысленно поинтересовался я, и волна криков накрыла меня с головой.
Инстинктивно закрыв уши руками, я чуть не полетел вниз, но вовремя уцепился за древко и улыбнулся.
«Я могу вам помочь, правда... Вы знаете, что для этого нужно сделать? Нет? Сейчас я все расскажу...»
Они расступились передо мной, как тучи уступают дорогу солнцу.
— Редукто!
Ржавая решетка не была предназначена для охраны жильцов камер, и сломалась от детского заклинания, рассыпалась на кусочки. Куда маги могли выбраться, в пропасть? Такой вариант не просто не волновал администрацию Азкабана, он её устраивал.
— Белла! — заорал я не своим голосом. — Сюда!
Не знаю, насколько моя приемная мать безумна, и что можно назвать безумием, но желание быть свободным победит все преграды. Свобода — сладкая, я знаю это точно. Женщина не заставила себя упрашивать. Босая, в разодранной полосатой рубахе и вся в каких-то страшных кровоточащих язвах, она выбралась из окна в считанные секунды и прыгнула ко мне, словно взлететь хотела. Дикое отчаяние человека, не желающего умирать животным. Я видел, что она до мяса разодрала ступню, поранившись торчавшим из стены обрубком железа, и ошметки её кожи трепетали на ветру. Эти чавкающие звуки заставили меня поежиться дважды. Однако Беллатрикс не замечала подобных мелочей, потеряй она сейчас руку, и то — не моргнула бы. Она прижалась ко мне всем своим костлявым телом, сцепила пальцы на моем животе и носом уткнулась в затылок.
Опасалась бывшая пленница сейчас одного — дементоров. Не произнося ни слова, женщина дрожала так, что тряслось и мое тело.
Мы летели с дикой скоростью к границе антиаппарационного барьера, к самому краю острова, окруженные кольцом чудищ, и никакой аврор в мире не мог нам помешать. Их крики и заклятия, ударяясь в черные облачения дементоров, или поглощались магией этих существ, или рикошетили в них самих. Нам помогали мертвые души. Но даже в такой, не располагающей к размышлениям ситуации, что-то в собственных мыслях меня удивило, я чувствовал какую-то несуразицу, что-то не сходилось. Однако думать сейчас следовало не о мертвых душах, а о спасении наших вполне живых тел.
— Белла, прыжок! — закричал я как можно громче, перекрикивая свист ветра. — Держи меня крепче!
Под нами уже простирался бушующий океан, и переместиться не в дом на холме, а в его черную пучину — это та аппарация, удачной которую назвать сложно.
Она не прокричала в ответ, а оторвалась от моего затылка и просипела мне прямо в ухо, спокойно и пугающе ласково:
— Да ты не переживай, мальчик мой, я теперь тебя никогда не отпущу...
Вонь её гнилых зубов меня не смутила. Я прослушал эти слова, словно принял к сведению обычный факт. Не знаю, что бы ответила моя душа, но лично я — не имею ничего против. Я даже хочу с ней подружиться, насколько это будет возможно, конечно. Сильная женщина, но она просто не сможет быть ко мне равнодушной, и желания её никто не спросит. Обряд слияния крови не отменить, он вечный, мои потомки и через тысячу лет будут чувствовать её кровь в своей. Хоть кому-то я буду нужен, пусть даже и Белле Лейстрейндж.
Почему бы и нет?
Не выпуская из рук древка метлы, я сосредоточился, и на полном ходу влетел в водоворот аппарационных коридоров, откуда мы вылетели всего в трех футах от окна кухни дома на холме. Наверное, Джинни была права, и вызволять заключенных из Азкабана на голодный желудок — это как-то по-детски.
* * *
Отец вбежал в кухню первым, и именно он очистил нас от осколков стекла, припорошивших одежду, будто иней. Он усадил женщину на первый подвернувшийся стул и привел в порядок ногу Беллатрикс. Стоя перед ней на коленях, папа сосредоточенно шептал лечебные заклинания и не поднимал на вновь прибывшую глаз. Она же от него оторваться не могла, разглядывала все, что могла увидеть. Явственно казалось, что женщина волоски на его голове пересчитывает.
В дверях образовалась пробка, желающих встретить самую верную и сильную последовательницу Темного Лорда набралось с десяток. Только все они боялись приблизиться, и пока я с жадностью пил поднесенную мне Фабрициусом воду, некоторые даже ушли. Среди них был и Драко. Он не выдержал вида окровавленной тетки и неестественного покоя на её безучастном лице, а может, представил на её месте еще кого-нибудь. Узники Азкабана — зрелище отталкивающее и страшное.
Спутанные черные волосы Беллы еще предстояло как следует вычистить, как и её саму, но присаживаясь на соседний стул, я машинально потянул к ним руку и вытянул осколок камня. Не успел я вышвырнуть его в разбитое окно, как Белла молниеносным движением перехватила моё запястье, притянула к себе и провела указательным пальцам по уже еле заметной ниточке моих шрамов.
— Кто? — произнесла она самое первое свое слово в этом доме.
— Враги, — ответил я, не вдаваясь в подробности.
— Они не посмеют... больше.
Отец усмехнулся.
Ей не понравилось подобное отношение к проблеме, и она с силой потянула меня на себя, так и не выпустив моей руки. Сожми она её еще сильнее, и я бы принялся вопить от боли. Пришлось почти прилечь ей на колени и радоваться, что малфоевский домовик уже вернул себе стакан, на сегодня план битья всего стеклянного был явно перевыполнен.
Сунув папе мое запястье прямо в лицо, как какую-нибудь вещь, она зашипела:
— Ты позволил?!
— Это жизнь, Белла.
— Мне не нравится такая жизнь... — отчеканила она. — Гарри, с сегодняшнего дня ты живешь по-другому, запомни!
— Запомню, — буркнул я, пытаясь принять вертикальное положение. — Вам не тяжело?
Лежа животом у неё на ногах, вопроса в её глазах я, понятное дело, увидеть не мог, но осмелился предположить, что так оно и есть.
— Я у вас на коленях, я тяжелый...
Получив свободу, я притащил в кухню белого как мел Драко, отправил Хельгу к лорду Малфою и приказал Фабрициусу готовить ужин. После чего закрылся в собственной комнате на самом верхнем этаже и уснул. Белла не казалась безумной, с её приходом даже не произошло ничего из ряда вон выходящего, просто появилась парочка бытовых вопросов, и нет на свете ни одного домовика, неспособного с ними справиться. Звук отодвигаемых на кухне стульев говорил о том, что внизу уже садятся есть. Думаю, после стольких лет в заключении у Беллы отменный аппетит. Торопливые шаги Джинни и Драко, рыскающих по этажам в поисках нужной мебели и одежды, почти убаюкивали. Домашняя суета не злила и не мешала, казалось, что по-другому и быть не может. Новый человек в доме хочет уюта и, судя по тому, как Уизли орет «где свечи?!», немного теплого огня.
Мою дрему чуть не разрушил отец. Хлопнув дверью столовой, он позвал:
— Джиневра!
Меня повеселило подобное обращение, и я представил, как разрезая бифштекс, Лейстрендж вдруг вспоминает, что уже где-то видела точно такие же огненно рыжие волосы, как у этой услужливой девочки. Ничего, поговорят о жизни, разберутся.
Второй раз меня побеспокоила сама Белла, я проснулся от того, что на меня кто-то смотрит. Женщина переоделась в шерстяное черное платье старомодного кроя и своей бледностью походила на смерть, пришедшую за мной без всякого спросу. Беседовать вот прямо сейчас ни со старухой с косой, ни даже с приемной матерью я не имел ни малейшего желания. Впереди вся жизнь, и темы для бесед отыщут нас сами.
Разумеется, она не могла не заметить, что я открыл один глаз, а после быстро закрыл, и полностью проигнорировал её присутствие. Однако, как я понял, суета ей не подруга. Женщина просто прошла к кровати и скромно села у меня в ногах, подвинув их и освободив себе немного места. Честно говоря, никогда бы не подумал, что смогу уснуть в присутствии той самой Беллатрикс, от имени которой до сих пор вздрагивают тысячи магов и волшебниц.
Тем не менее, я не просто заснул, но не постеснялся даже и всхрапнуть!
В третий раз я проснулся уже не в столь благостном настроении и тихо крякнул от досады. Наверное, вселенная не одобряет, когда я крепко сплю. Чует опасность такого разгильдяйства и смело будит!
Однако, и в этот раз виновата была не вселенная, а все та же Лейстрендж. Обняв себя руками, женщина раскачивалась на кровати и что-то тихо напевала себе под нос. Полагаю, я все же ошибся — безумна, еще как безумна. Она обезумела от боли — не замечала даже потоков слез на своих щеках, не утирала их и не всхлипывала. Такая никого не пощадит, потому что ту ненависть, что в ней горит ярким пламенем, никакие слезы и никакая месть загасить не сможет. Жизни на такое мщение не хватит, ни её, ни её будущих жертв.
— Я не сплю, — я решил сказать хоть что-то. — Уже минут пять.
— Думаешь, я тебя стесняюсь? — резко спросила она, прекратив петь. — Здесь тихо просто. Спи дальше, все спят.
— Солнце встало... — с сомнением протянул я. — Вставать пора.
— Не пора.
Металл в её хриплом голосе заставил задуматься, не придушит ли она меня, если я вдруг в ванную решусь сходить?!
— Чего уставился, мальчишка? Не бойся, я тебя давно не ненавижу. Сама виновата, дура...
— А я и не боюсь! — немного приврал я.
Женщина запрокинула голову и захохотала. Странное зрелище — одновременно плачущий и смеющийся человек.
— Да? А я боюсь! Спать боюсь, Гарри, — она забралась на кровать с ногами, и я подвинулся. — Спи, пока еще можешь. Спи! — рявкнула женщина. — К завтраку разбужу, смелый нашелся.
— Папа ругаться будет.
Прислонившись к стене, она повернула ко мне голову.
— Пускай ругается...
Не помню, чтобы я когда-нибудь спал так сладко и беззаботно, да не до завтрака, а до самого обеда. Открыв глаза и потянувшись, я и не подумал удивиться, увидев Беллу Лейстрендж на том же самом месте и в той же самой позе, что и четыре часа назад — она меня ждала.
Конец Третьей Части
25.02.2012 Глава 27
Четвертая Часть
Из окна «Висельника» — единственной таверны в Литтл-Хэнглтоне, где привечали туристов и не приставали к ним с расспросами о цели визита, я рассматривал дом, в котором во время каникул жили мы все, и думал о судьбе его старых владельцев. Судя по тому, что я услышал, дом этот до сих пор называют домом Риддлов, некой достопримечательностью старой английской деревушки, сохранившей свою чопорность и таинственную мрачность до наших дней. Узкие улочки и маленькие двухэтажные домики из серого кирпича, летом утопающие в густой зелени кустарников и деревьев, аккуратные крылечки и белые ставни, запахи лукового супа и сдобы из приветливо распахнутых дверей всевозможных кафе. На центральной площади с фонтаном — собор в форме правильного прямоугольника и старая католическая школа девятнадцатого века с вытянутыми овальными окнами в пять этажей. Весь этот уютный магловский мир не имел с домом на холме ничего общего.
Наш дом возвышается над деревней, словно считает себя лучше других. Окна его давно заколочены, с фасада облезла в свое время красивая бирюзовая краска, а с крыши осыпается черепица. Разумеется, по мере возможности папа привел в порядок все, что мог, но именно таким жители Литтл-Хэнглтона помнят некогда шикарный особняк, и другим в их глазах он больше не станет.
Честно говоря, момент, когда я понял, где именно мы все находимся, и что за дом Волдеморт выбрал в качестве своего укрытия, пришел ко мне не сразу. Вначале я просто видел во сне кошмар за кошмаром — трех мертвых людей на полу гостиной первого этажа, нарядно одетых и явно приготовившихся ужинать. Они лежали, раскинув руки и открыв глаза, а на их белых лицах застыло выражение смертельного ужаса. Строго говоря, кошмарами те сны являлись лишь номинально. В действительности мне не было страшно, я был доволен, и странная грусть в сердце, впившаяся в него, как иголка, странно спорила во мне с радостью от содеянного.
Мужчина, одетый в коричневый костюм тройку, в предсмертном порыве протянувший руку к пожилой женщине, скорее всего – своей матери, но так и не дотянувшийся, показался мне смутно знакомым. Темноволосый, крепко сложенный и красивый настоящей мужской красотой. На вид лет тридцати пяти, с точеным волевым подбородком и высокими скулами, по всему – потомок настоящих магловских аристократов, но глаза... Не смерть сделала их такими пустыми и колючими, скорее всего она просто придала этим признакам гордыни статус вечности. Цвет их нельзя было описать, как голубой. Своею синевой они напоминали погожее небо в безоблачный летний день, почти слепили. Глаза Тома Риддла, того, который бедный школьник, глаза Темного Лорда, убивающего мою мать, глаза непонятного существа, живущего в том же доме, но по прошествии целых пятидесяти лет, и глаза этого трупа на красном шелковом ковре – одинаковы.
Я понял это во сне и проснулся в ту же секунду, уставился в побеленный потолок и усмехнулся. Том Риддл убил всю семью своего отца, отомстил, в попытке заглушить ненависть в груди, а сейчас вернулся сюда, чтобы возродиться. Он то ли потешается над собственной жизнью, то ли унижает и топчет уже давно мертвых...
На стене возле барной стойки я совершенно случайно обнаружил доску, что-то вроде карты для туристов, на которой отмечены все самые интересные места и события, связанные с деревушкой. И дом на холме на ней обозначен не обычным крестиком – настоящим крестом, а небольшие фотографии погибших в его стенах образуют вокруг него импровизированный частокол. Удивительно было видеть улыбающиеся лица родных Волдеморта, понимать, что и он не пришел из ниоткуда, а был рожден, имел мать, отца, дедушек и бабушек.
Однако еще удивительнее было увидеть на нем лицо убитого мной старика. Словоохотливая официантка средних лет, явно знающая всех и все в округе, пояснила, что дряхлый сторож был не совсем сторожем. Он был тем, кого поначалу обвинили в смерти Риддлов, но оправдали, и до конца своих дней Фрэнк Брайс по собственной воле и безо всякой оплаты присматривал за домом бывших хозяев, где много лет проработал садовником, словно ждал чего-то. Нетрудно было догадаться, что старик ждал не чего-то, а кого-то, ведь в далеком прошлом именно он видел приятного черноволосого мальчика, вошедшего в дом через парадный вход незадолго до того, так и не состоявшегося вечернего чаепития. Как подросток покинул здание – для всех осталось тайной.
— А вы, молодой человек, экскурсию желаете? – поинтересовалась она, стоя за моей спиной и все еще разглядывая карту. – Дом закрыт, к сожалению. Нынешние хозяева его по налоговым соображения держат. Так давно бы уже снесли, обветшал он сильно.
— А это... – я ткнул пальцем в фотографию Брайса. – Как он там умер, если дом закрыт? Посмотрите на дату!
Официантка заулыбалась и принялась сосредоточенно вытирать руки о передник. Я абсолютно точно затронул какую-то коммерческую тайну.
— Ну, малыш, Фрэнк в постели скончался, осложнения от ангины его убили, не иначе. Но... – она мне хитро подмигнула. – Разве нельзя сказать, что его забрал этот чертов дом, а? Кроме него у бедолаги и не было ничего. Он помешался на тех развалинах!
— Может, на смотровую башню билетик купишь? У нас ими Джон торгует... Эй, Джонни, — закричала она какому-то забулдыге за столиком, — к тебе тут клиент!
Дежурная улыбка на лице женщины сменилась совсем не дежурным страхом. Белла так действовала на все живое. Азкабан постарался на славу, и некогда цветущая красавица превратилась в состарившуюся ведьму. Казалось, что дементор живет внутри неё самой. Я лично видел, как фиалки Джинни завяли сразу же после того, как она дотронулась до цветка. Беллатрикс уставилась на пожелтевшую зелень в немом изумлении, а после с криком отчаяния распахнула ставни и со всей силы швырнула горшок за окно. Оказался я в комнате почти случайно, собирал по всему дому растасканные Малфоем школьные принадлежности, и скрыться незамеченным, конечно, хотел, да прыти не хватило. Застуканный Беллатрикс в качестве свидетеля её слабости, я лишь молчал, глядя себе под ноги. Ведь вопреки расхожему мнению, такое поведение любимицы Темного Лорда было продиктовано не неспособностью мыслить здраво, а обидой. Возможно, ей просто нравились те фиалки, а они взяли и погибли, расстроив и без того растоптанную личность женщины?
— Он не купит... – прошептала Белла еле слышно, подойдя ко мне бесшумным шагом.
Официантка поняла все правильно и сделала вид, что спешит к вновь прибывшей компании посетителей.
— Нервные мамаши нынче пошли! – поделилась она впечатлением с барменом. – Сама как поганка бледная, и с сыном час уже здесь торчат. Воздухом дышать нужно больше... – продолжала бурчать официантка, лавируя между столиками с подносом наперевес.
Пришлось повиснуть на руке «мамаши», как гиря. Со стороны я выглядел, как чересчур капризный ребенок, выпрашивающий у матери какую-нибудь сладкую гадость, вроде сахарной ваты или шоколадных конфет. Несмотря на мой возраст, вел я себя именно так. Упрашивал, еще как упрашивал... не убивать разговорчивую официантку и вернуться за свой столик у окна!
— Да отцепись ты... – шипела Белла и пыталась разогнуть мои пальцы. – Какая еще башня?! Ты в уборную пошел или за смертью? Я её на кусочки порву, тварь двуногая...
— Н-е-е-е-т... – я стоял на своем. – Нельзя, домой скоро!
— И Крауча порву, неучи одни вокруг...
— Не надо никого рвать, идем! – возражал я против такого и тянул Беллу за собой.
Посопротивлявшись еще немного, она сдалась, и мы уселись доедать пирожные. Я в сотый раз и вслух признал, что моя идея – переждать строительные работы в таверне мерзких маглов – дурацкая. Аппариров во двор дома полтора часа назад, я нос к носу столкнулся с растерянной Беллой, прибывшей минутой раньше меня. Она кружила вокруг здания и просто не знала, куда себя деть. В самом доме что-то стучало, гремело и пищало, и коротающий время на свежесрезанном пеньке Фабрициус недовольным тоном пояснил, что это Барти не справился со строительной магией и сейчас в доме идет вовсе не покраска кухни, а переделка и перестройка всего. И в процессе этом задействованы минимум сотня щеток, какие-то скребки и лопаты, молотки, пилы, и еще куча всяких опасных инструментов.
— Нету никого. Меня вот вас хозяева ждать оставили... – брюзжал домовик, ковыряясь в носу. – Сами господа на обед отправились. Вас просили не задерживаться. Два часа назад просили!
— А сколько еще? – спросил я, указывая на гудящий дом, из окон которого то и дело вылетали не то что щепки, а целые доски и всякий строительный мусор.
— Мистер Крауч сказал, к вечеру все готово будет и... Ой! – взвизгнул эльф, потирая ушибленный дверной ручкой затылок. – Вот я вас дождался, извольте — кланяюсь.
Раздался хлопок и Фабрициус исчез.
— А... – вопросительно протянул я, на этот раз обернувшись к Беллатрикс. – Ты?
— А я здесь жду! – хмыкнула она. — Что, повылазило, милый?
Обедать в кругу семьи она не хотела. Лестрейндж просто не могла привыкнуть к окружающему миру, цеплялась за дом Риддлов, как за спасательный круг, и её бравада обмануть меня не могла. Страх приемной матери я чувствовал, как свой.
— Может, вниз спустимся?
— Что там еще?
— Таверна... – пробормотал я и еле сдержался, чтобы не прикрыть уши.
Ждал визга и лекций о чистоте крови, наслушался которых уже достаточно для написания целой книги по заданной тематике. Внимать им бесконечно долго могла только Джинни. Видимо, седьмой ребенок в семье, она действительно ощущала себя особенной, когда развалившаяся в кресле Лейстрейндж делала глоток виски прямо из бутылки и затуманенным от алкоголя взглядом осматривала рыжую, как занимательный экспонат. Обычно после этого она удовлетворенно кивала, оценив увиденное, и манила девчонку к себе пальчиком.
— Подойди... Подойди-подойди, не укушу!
Девчонка спешила подвинуть стул поближе к женщине, забиралась на него и слушала, открыв рот. Частенько к ним присаживался и я, и Драко, не гнушался импровизированному обучению даже Крауч. Однако мы могли отвлечься на еду, общение и подготовку к школе, а Джинни – нет. Она улетала в мир борьбы с Дамблдором за чистую кровь, и невпопад кивала, согласная абсолютно со всем. Трудно было не согласиться, ведь рассказывая о ценности незагрязненной кровной магии, Белла становилась самой собой, красноречивой отличницей и истинной наследницей рода Блэков. Описания сражений, в которых гибли её соратники, заставляли нас рыдать, а тех, в которых оканчивали свои жизни маги противной стороны – смеяться до слез.
— В твоем роду есть сквибы? – спросила она как-то.
— Есть, — ответила Джинни и беспокойно заерзала на табуретке. – Кузен мамин. Он бухгалтер. А что?
— Тебе его жаль?
— Жаль? – переспросила девчонка, не понимая, к чему ведьма клонит. – Думаю, да. Это так ужасно – не уметь колдовать!
Белла поставила свою вечную подругу – бутылку, на пол и нагнулась, чтобы Джинни лучше слышала.
— А ты знаешь, что у него может родиться ребенок – маг? А у этого ребенка породить на свет сквиба шансов в два раза больше? А у внука того, первого сквиба – таких шансов больше уже в три раза? А ты знаешь, что если так пойдет и дальше, нас просто не станет?!
— Но сквиб и грязнокровка...
— Это разные вещи, – признала она с неохотой. – Кровь сквиба помнит магию, но слабеет с каждым поколением, она становится... грязной! – Белла будто выплюнула это слово и скривилась от отвращения. – Если магия из неё исчезнет подчистую, а такое происходит через пять-шесть поколений – в книгу никто из рода не попадет никогда, хоть кровью вписывай...
— Куда не попадут? – с интересом спросила Джинни и в струнку вытянулась от любопытства.
— Моргана меня раздери... – женщина всплеснула руками. – Гарри, а что, из школьной программы столь неудобный пункт уже исчез? Альбус слов не подобрал для пояснения своей политики уничтожения магии во всем мире?
— Не подобрал, — ответил я. – Вдруг кто подсчитал бы сквибов и наши шансы на жизнь... Лет двадцать уже не преподают.
— Вот Гарри у нас... сейчас уже чистокровнее, чем раньше, — тему усыновления она не подняла ни разу. — Он понимает, что если что-то исчезает, то может и исчезнуть. Верно я говорю?
— Ну да, – согласился я. – Грязнокровка – потомок далекого сквиба.
— Это гниль на нашем теле, гниль! – закричала она не своим голосом и сжала кулаки так, что костяшки пальцев побелели. – Нет в них силы, в них только следующие сквибы и наша смерть! Понятно вам?!
Обычно после этого все расходились, ведь отличницу в женщине побеждало время, и она вновь превращалась в свою собственную тень. Не мигая Беллатрикс смотрела в стену напротив и мечтала. Странная полуулыбка на её искусанных губах и отстраненность во взгляде красноречиво говорили о том, что она сейчас далеко, что-то планирует, кому-то мстит и чувствует себя по-настоящему счастливой. Как тогда, когда её подзывает к себе Лорд...
Но как бы там ни была велика ненависть Беллатрикс к маглам, в ответ на мое предложение она задала встречный вопрос:
— С тобой?
Я невольно огляделся по сторонам в поисках еще какой-нибудь кандидатуры. Не пенек же с собой брать, в самом деле!
— Эээ... со мной.
— Пошли, — сказала она, как отрезала и двинулась к калитке. – Шевелись давай!
Парочка взмахов палочкой, несколько туманных чар и нашу внешность никто не запомнит. Ну а черное трикотажное платье Беллы с высоким воротом и легкий плащ в переделке и так не нуждались, равно как и мой серый пиджак с джинсами. Я только что вернулся от Дурслей, и переодеться еще не успел.
Заняв столик у окна, мы заказали парочку лимонных пирожных, к которым Белла так и не притронулась, и две чашечки ароматного капучино. Вдоволь насмотревшись на дом Риддлов, пережив историю с официанткой, напившись кофе и согревшись, я все равно не хотел никуда уходить. Лестрейндж сидела напротив меня, облокотившись на столик, и смотрела в запотевшее окно. Умиротворяющая атмосфера заведения, с подсвечниками на цепях по всем стенам, деревянными столиками, скамейками, и треском поленьев в большом камине из красного кирпича располагала к беседам, как никакая другая, если бы не молчание собеседника, в собеседники и не годящегося. Но молчать еще дольше я просто боялся. Мы не просто так в глаза друг другу старались не смотреть, на все есть свои причины, и наша – пресловутый обряд. Уверен, вспоминая, какую глупость она однажды совершила, Белла заходится в истерике и топает ногами. Ну, когда никто не видит. Вот я, например, не отказался бы и потопать, и покричать, да понимаю, что поздно.
Самое страшное — мне кажется, я знаю её руки. Эта тонкая синюшная кожа, узловатые от сырости и долгого недоедания пальцы с неаккуратными ногтями, все морщинки и венки на коже этих ладоней, как что-то родное до жути. Один раз почудилось, что я помню, откуда на указательном пальце женщины глубокий, но старый и давно затянувшийся порез!
Не берусь утверждать, но судя по тому, как Лейстрендж отворачивалась от меня, проявляя чудеса гибкости, физиономия приемного дитятки ей тоже снилась в кошмарах. В общем, нам оставалось только вздыхать. Но даже столь глубокомысленное занятие со временем надоедает до чертиков и я, все же, решился извлечь максимум пользы от такой близости с той кто, по идее, должна была знать намного больше меня.
— Белла, а ты знала, что мы сейчас в доме Риддлов живем? – спросил я с неуместным воодушевлением и криво улыбнулся.
Она удостоила меня взглядом, но посмотрела, как на психа.
— Верно, живем. Как я могу не знать, где я живу? – удивилась она и повысила голос. — Идиоткой меня считаешь?! Или ты сам такой?
— Сам, — послушно согласился я. – Такой...
Загрустил я сильно, прочувствовав на собственной шкуре силу собственного идиотизма. Швырнув десертную ложечку на блюдце, и чуть не разбив его, я положил голову на прохладный стол, уставился в окно и приготовился грустить до самого вечера. Исподтишка наблюдая за переменами в моем настроении, Белла открывала рот раза два, пытаясь выдавить из себя звуки, но так ничего и не произнесла. Подобным образом себя рыбки в аквариуме ведут. Даддли как раз купили такой и я, как воспитанный человек и хороший кузен, нахваливал его целый день. Знал бы, что эта скучнейшая история будет иметь продолжение – подождал бы у дома!
Из объятий легкой дремы меня вырвал тихий и на удивление чистый голос.
— Кроме тебя ему некому помочь. Ты с ним с самого начала, осталось еще немного. Все будет... хорошо! — на одном дыхании выпалила Белла, испуганная собственной связной речью. – Мы победим.
— Так в пророчестве сказано? – спросил я, сделав вид, что ободрение со стороны не совсем нормальной ведьмы, дело самое обычное.
— Каком?
— Настоящем!
— А ты не слишком многого хочешь, Гарри? Готов бороться только если какая-то девка победу напророчит? А если нет? Тогда что? Сдаемся на милость победителям?!
— Нет, конечно... – протянул я. – Просто пророчество такое... короткое. Одна часть с другой не вяжется. Да не может оно быть полным!
— Годы с красными отбросами тебя подпортили, мальчик, — вполне мирно заметила женщина, вытянула из кармана портсигар и закурила. – Пророчество – это информация, и не было в истории случая, чтобы неверная. Украшать то, что в украшении не нуждается, удел слабых лживых тварей, трусов и недоумков... – шипела она, пуская дым мне прямо в лицо. – Знаешь таких?
— Дамблдор...
— Да ты что? А я думала – не догадаешься! – иронизировала она. – С чего ты взял, что пророчество неполное? Куплетов не хватило? Рифма хромает?!
— Но тогда, на развалинах в Годриковой Впадине он прошептал вам его так тихо, он же был уже духом...
— И что? Я девочка умная, взяла и перепроверила. Нашла девку, приперла к стенке, подпортила смазливую мордашку годков на пятьдесят, и вуаля – результат! – рассказчица взмахнула рукой, демонстрируя мне легкость проделанного. – Она пыталась смеяться, но со мной шутки плохи, Гарри. Один братик пропал, затем сестрицу не нашли. Вот шлюшка и раскололась, забыла старика с его угрозами. Я к ней ближе Альбуса была, намного ближе...
В голове что-то закрутилось, завертелось, и кусочки мозаики сошлись в одно целое. Я вспомнил Дырявый Котел, себя, еще даже не первокурсника и теплую руку отца, за которую держался изо всех сил. Так сильно меня, еще маленького и непривыкшего ко всякого рода вниманию, испугала некая старуха. Она сидела за столиком, нервная, злобная, перекатывала во рту незажженную сигару и скрипела зубами от ненависти, глядя в широкую спину отца. Неудачное знакомство с Хагридом так и не смогло затмить в памяти ту жгучую неприязнь абсолютно незнакомого мне человека.
— Как отец, все такой же засранец? — спросила она тогда и пьяно засмеялась. — Да, черт меня побери, он же тебе не отец, дурья моя башка! — старуха казалась довольной собственным остроумием. — Как твой настоящий отец, все такой же подлец? — и согнулась пополам от холодящего сердце хохота.
В ответ на мой интерес к той женщине, папа ответил, что это некая сумасшедшая прорицательница и посоветовал с ней «не водиться» точно так же, как и с Хагридом. Все произошло очень давно, да и за эти три года от моей слепой веры отцу и такого же обожания не осталось и следа, но я откинулся на спинку и еще с минуту не мог собраться с мыслями. Папа знал, что Магда лишилась своей красоты и молодости, и остается только гадать, знал ли он уже тогда, чья сильная рука и твердая воля состарила женщину из воспоминаний Беллы. Не добившись от пророчицы ни слова с помощью угроз, она их воплотила. Тем не менее, отец не сказал мне ни слова, хотя видел, что я перерыл всю библиотеку в поисках упоминаний о Магде и пересмотрел сотни выпусков газет за те годы, а оказывается – когда-то пророчица вернулась в Лондон, или даже не выезжала из него, и стала завсегдатаем Дырявого Котла! Спилась от горя! Лишившись всего, но оставшись влачить жалкое существование, во всех своих бедах старуха винила меня, но отчего она сверлила взглядом моего отца?! Подозревала в пособничестве Темному Лорду или была иная причина для столь сильной ненависти?
Сам того не заметив, я пристально всматривался в чернющие глаза Беллы, словно хотел найти в них ответы. Разумеется, их там не было, в них даже мыслей было не густо. Женщина еще не пришла в себя, она только начала дышать свободой, казалось, многого она еще просто не помнит.
— Отомри! – рявкнула ведьма и щелкнула пальцами перед моим носом. – Ты щенок, Гарри. Слепой щенок! Тычешься в темные углы, главного понять не можешь...
— Это еще почему?! Я знаешь какой сильный, я все могу!
Белла закашлялась, так толком и не рассмеявшись. Мое заявление её насмешило до слез. Они, слезы, выступили в уголках её глаз и катились по щекам, смывая всю мою гордость.
— Пошли уже... – прохрипела она, пытаясь выбраться из-за столика и ничего не разбить. – Такое папаше заявлять будешь. Ты еще даже не подозреваешь, что значит быть сильным!
Насупившись, я последовал за женщиной, опустив голову. Выйдя на улицу, она запахнула свой алый плащ и поежилась.
— Дождь начинается...
Я поднял голову, любуясь черным грозовым небом. В воздухе уже пахло озоном, и я поймал себя на том, что вдыхаю его не один. Наполнить тело свежестью пыталась и Белла. Так мы стояли и дышали, разглядывая вечернее небо. Мне было хорошо и уютно рядом с Лейстрейндж, с ней мне было о чем помолчать, ведь правду говорят, слова — не главное.
— Гарри... – в задумчивости протянула она. – Ты веришь отцу?
Она не добавила «только честно», мы оба понимали, что врать сейчас не время и не место.
— Нет.
В ту же секунду я подпрыгнул, как ужаленный, почувствовав её руку на своей голове. Она не трепала мои волосы, а просто положила ладонь и легонько, несмело провела по ним одними лишь пальцами. Женщина признала во мне что-то свое, но момент такого необычного единения прошел также внезапно, как и возник. Ведьма вновь принялась хохотать, и пустилась бежать от меня вперед, в серый промозглый вечер и тусклый свет фонарей. Иногда она останавливалась проверить, где же я, делала какие-то па вокруг мусорных урн, танцуя одной ей известный танец, и вновь убегала. Я старался не отставать, вприпрыжку мчался по безлюдным улочкам, весело перепрыгивал встречных котов и во всю глотку горланил задиристую шотландскую песенку. Если бы какой-то житель Литтл-Хэнглтона мог нас увидеть и запомнить, то не стал бы вызывать полицию, или даже удивляться, он бы просто покачал головой и улыбнулся. Счастливые и мокрые люди бегут домой, к теплу и уюту собственных кухонь, ну что же тут непонятного?
* * *
Энтузиазм Драко меня пугал. Его приводило в восторг все: и размер стадиона на сто тысяч мест, и отливавшие золотом стены огромного сооружения, и пурпурные ковры, украшающие все лестницы между ярусами. Приятель прятался за моей спиной, лишь бы лорд Малфой не заметил его детского восторга, но отменить его вовсе — не мог. Я плелся следом за тетей Нарциссой, зевал и щурился. Яркие огни стадиона светили мне в глаза, гул тысяч голосов болельщиков оглушал и никакого удовольствия в происходящем я не находил. Джинни верещала что-то о самом лучшем ловце за всю историю квиддича, требовала согласия от ошалевших от такого напора Крэбба и Гойла, и подгоняла несчастных, будто те могли перелететь впереди идущих, но не хотели!
Именно по причине своего приподнятого сверх меры настроения она и не смогла вовремя заметить, что процессия затормозила раньше времени не просто так, а повстречав на своем пути самого министра магии. Девчонка протиснулась вперед, обогнав Грэгори, Драко, брата, меня и остановилась возле миссис Малфой.
— Простите, а мы что, разве на этом ярусе?! – удивилась она и дернула женщину за рукав.
— Милая, не волнуйся, этот не для нас. Мы в министерской ложе... правда, дорогой?
— Спасибо за приглашение, Фадж! — произнес мистер Малфой, подходя к министру и протягивая руку. – Как дела? По-моему, ты еще незнаком с моей женой Нарциссой? И с нашим сыном Драко?
– Добрый вечер, добрый вечер! – Фадж улыбнулся и поклонился миссис Малфой. – А мне позвольте представить вам мистера Обланск...Обалонск... мистера... короче, он болгарский министр магии и не понимает ни слова из того, что я говорю, так что не беспокойтесь. И давайте посмотрим, кто тут у нас еще? С Молли Уизли вы знакомы, я полагаю?
Еще чуть-чуть и я бы подпрыгнул, лишь бы не упустить возможность насладиться самым сильным унижением на свете – унижением матери.
– Люциус на днях сделал очень щедрое пожертвование больнице святого Мунго, где лечат магические травмы и болезни, Молли, так что здесь он в качестве моего гостя.
– Как… как мило... – промолвила миссис Уизли без малейшего намека на улыбку.
За её спинами маячили хмурые физиономии близнецов и Перси. По всему было заметно, что в ситуации, когда их отец сидит в Азкабане, поход на четыреста двадцать второй чемпионат мира по квиддичу – затея, призванная поднять подорванный боевой дух рыжих. Вот только она с треском провалилась, как только ошметки некогда большой и дружной семьи заметили Джинни, беспокоившуюся о престижности обещанных ей мест, а не о судьбе родителя.
— Фадж... – с ленивой укоризной в голосе произнес лорд Малфой. – Посмотри, кто со мной.
— Да, Люциус, ребятни у тебя с собой не меряно... – министр приветливо похлопал собеседника по плечу. – Впору свою команду собирать! А? Как считаешь? – и засмеялся. – Гарри, и ты здесь?
— Добрый день, — вежливо поздоровался я и незаметно наступил на ногу притихшей Джинни.
— Добрый... – пробормотала она, не подымая глаз — ...день.
— Здрасьте! – буркнул Рон, чуть не плача.
— Да чтоб меня... – тихо выругался министр и почему-то недобро покосился на ни в чем не повинного болгарского министра. – Заморочили мне сегодня голову, знаете ли! Молли, я не...
Молли нашла себе нового врага, и остаток фразы Корнелиус проглотил, не решившись просить прощения в такой ситуации.
— Ну... располагайтесь, друзья мои! – министр сделал хорошую мину при очень плохой игре. – Пойду, других гостей поприветствую.
— Всего доброго! – попрощался я за всех и обменялся дежурными улыбками с улепетывающим от проблем министром. – Спасибо!
— Мама, дай сюда билеты, — произнес Перси. – Так, где же наши места...
Драко, расслышавший слова рыжего, не удержался и заметил:
— Точно знаю, если пойдет дождь, вы узнаете об этом первыми! – весело выкрикнул он.
Лорд Малфой положил свою трость на плечо сына.
— Нехорошо хвастаться своими возможностями, сын... – заметил он совсем не строго, улыбаясь одними глазами. — Гарри, Рон, Джинни – все за мной!
— Мы еще с вами встретимся... – сквозь зубы процедил Джордж, обращаясь к сестре и младшему брату.
Неожиданно вперед выступила миссис Малфой. Она подошла к разделяющему нас барьеру на возвышении и вкрадчиво поинтересовалась:
— Это угроза, молодой человек? Если да, и вы полностью уверенны в своем желании, наша семья способна устроить подобную... встречу. В Зале Визенгамота, вам подходит? Назначим время?
Красивая, чопорная дама в расшитом золотом черном платье, своей твердостью и презрением она раздавила мальчишку, он даже шаг назад сделал. Вот так, под крики беснующейся Молли, проклинающей младших детей всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями, мы и достигли удобных кожаных кресел ложи для важных персон. С неё весь стадион был виден, как на ладони, ведь наши места и впрямь оказались расположены в самом центре самой главной трибуны.
Вскоре по стадиону прокатился громовой рев ведущего данного мероприятия:
– Леди и джентльмены! Добро пожаловать! Добро пожаловать на финал четыреста двадцать второго Чемпионата мира по квиддичу!
Зрители разразились криками и аплодисментами. Развевались тысячи флагов, добавляя к шуму разноголосицу национальных гимнов. С гигантского табло напротив сгинуло последнее объявление – Берти Боттс еще успел посулить небывалые ощущения от каждой конфетки своего драже, – и зажглись слова: БОЛГАРИЯ – НОЛЬ, ИРЛАНДИЯ – НОЛЬ.
Зажигательные танцы целой сотни прекрасных вейл, фееричная радуга ирландской сборной и даже дождь из золотых монет не смогли меня порадовать ни на долю секунды. Я с интересом наблюдал за развернувшимся перед моими глазами действом, словно скучные картинки рассматривал. Драко то и дело пихал меня локтем в бок, что и заставляло избиваемого, то есть меня, имитировать бурный восторг, но внимание мое мог привлечь только один человек – Виктор Крам.
Я ждал его появления просто из интереса. Наследник древнего болгарского рода, его дед жизнь отдал за процветание Тома Марволо Риддла, только-только начавшего вести свою просветительскую деятельность среди чистокровных магов по всему миру. Разорившийся Андреус Крам, потерявший все свое благосостояние на обычных магловских скачках, поверил молодому учителю слепо. Сорок лет назад Темный Лорд даже жил в их крепости, расположенной в труднодоступных Родопских горах, изучал предания и магию края. Уже пожилой человек погиб в восьмидесятом году, в какой-то мелкой стычке с аврорами на границе с Румынией.
Поговаривают, что его сын – отец Виктора – был не прочь последовать отцовским заповедям, да вмешался с Дамблдор со своим пророчеством и Волдеморт попал в его ловушку, развоплотился, растерял всю силу. Тем не менее, даже Риддл из зазеркалья, вспоминая, что он еще и Темный Лорд, не раз упоминал Андреуса. Превозносил его преданность и ясный ум, позволивший потомку древних ханов встать на защиту собственной крови с оружием в руках, а не коротать свой век на мягких диванах, довольствуясь заслугами предков.
Меня снедало любопытство – на лице этого самого Виктора я увижу хоть каплю мужества его деда?
В Болгарию с визитом отправится Белла, она уже строит планы по возвращению отбившихся от стаи птиц, то есть верноподданных Лорда, однако время еще не пришло. Пока все силы преданных нам магов были направлены на пробуждение британской мощи, и сегодняшний вечер покажет, как мы справились.
– Вот он, вот он! – завопил Рон, уставившись на Крама в омнинокль.
Нескладный, высокий, с широкими густыми бровями и крючковатым носом, он был похож на большую хищную птицу. И судя по тому, какую игру Крам вел на протяжении всего игрового времени, внешность обманчива, но далеко не всегда. Чего только стоил финт Вронского – опасный отвлекающий маневр. Спикировав с ловцом ирландцев, Виктор вывернул свою метлу у самой земли, а вот Линч не успел. Горящие, ликующие глаза болгара заставили меня усмехнуться. Парень нисколько не жалел чуть не убившегося игрока, играл грязно и дальше, расталкивал соперников всеми дозволенными и недозволенными способами, и повторил схожий маневр в самом конце игры. Понимая, что противники по очкам далеко впереди, он остановил матч, поймав снитч, и вышел из игры с гордо поднятой головой.
— Он такой мужественный, правда? – проорала мне в ухо рыжая.
— Ага... – согласился я, еще раз свято уверовав в то, что популярность среди девчонок способна творить чудеса и без магии.
Да, сильный малый, и хитрый. Без его хитрости и сноровки сидел бы я еще на этих трибунах и сидел, а так – свобода!
Наш белоснежный шатер располагался не в центре, а чуть поодаль, на опушке, и соседствовал с шатрами Ноттов и Забини. Сидя на своих кроватях под балдахинами, мы и не думали спать. Честно говоря, нам не хотелось даже разговаривать. Не отвлекала нашего внимания и слепящая роскошь убранства импровизированного жилища.
— Ну, скоро уже? – спросила Джинни, нарушив тишину, и мы все вздрогнули.
Шум, гам и крики празднующих победу ирландцев обещали быть не долгими.
— Скоро, — ответил я. – Мы услышим. Драко?
Приятель подглядывал за жизнью снаружи у выхода, в дверную щель.
— Ну?!
— Винсент, Грэг – они дошли?
— Да, я видел, их бабушка у своего шатра встретила.
— Хорошо... Блейз, остальные?
— Их домой еще час назад отправили, нормально все с ними.
— Хорошо.
— Здесь пьяные все, — поделился он своим впечатлением. – Веселые.
— Хорошо.
— Да что ты заладил – хорошо, хорошо... Достал уже!
— А что, разве не хорошо? – я пожал плечами. — Меньше проблем с охраной.
Блондин под моим пытливым взглядом немного смутился.
— Ну, конечно, хорошо... Просто ты как попугай, Гарри!
Поссориться толком мы не успели — рыжая соскочила с кровати и замерла, прислушиваясь к звукам снаружи.
— Рон, слышишь? Вы все — слышите?!
Пение стихло, до нас донеслись тревожные крики и шум беготни.
— Пошли, — скомандовал я. – Делайте все, как сказал лорд Малфой.
Выйдя наружу, в свете костров мы без труда заметили марширующую группу волшебников в масках и капюшонах. По мере их продвижения, к ним присоединялись все новые и новые маги. С каждой минутой черная масса становилась все внушительнее, она словно выдавливала собой всякий мелкий сброд, разбегавшийся от них в разные стороны. Звуки шагов сотни марширующих ног гипнотизировали своей силой, казались музыкой. Но засмотрелся я не только на них, я любовался еще и семейкой маглов, повисшей над идущими бесформенной тучкой. Они ссучили ножками и старались помочь себе, приняв вертикальное положение, не подозревая, что уже почти трупы.
— Эй! – приятель стукнул меня по спине. – Ты сейчас заплачешь от радости, а на нас смотрят. Пошли к деревьям, пора. Бежим! – крикнул он уже громче, следуя отцовским инструкциям. – Они уже близко, беги, Джинни! – верещал блондин весьма натурально.
За нашими спинами раздавался треск сминаемых палаток и хохот Пожирателей. Действительно, я чуть не разрыдался, увидев, что к плотной толпе волшебников с поднятыми палочками присоединяется такое число единомышленников, какое мы даже в самых смелых фантазиях себе представить не могли. На наших глазах рождалась армия!
Остановившись на краю леса, мы созерцали марево пожаров, и оно казалось мне зрелищем куда более ярким и захватывающим, чем какой-то там квиддич. Сердце у меня в груди трепетало, как птица в клетке. Я завидовал лорду Малфою, Барти, Белле и всем, кто оставил меня здесь, а сам наслаждается жизнью там – в огне.
Внезапно Драко перестал переминаться с ноги на ногу, успокоился, прислонился к дереву и принялся рассматривать свои и так ухоженные ногти. На кого была рассчитана игра, я понял сразу, как только увидел осточертевшую мне троицу грифиндорцев, крадущуюся в высокой траве. Их не должно было здесь быть, они что, заблудились?!
В свою очередь беглецы заметили и нас, а в самую первую очередь – меня. По крайней мере, по перепуганной физиономии Невилла и его филейной части, обращенной к чистому звездному небу, можно было сделать именно такой вывод. Пухлый споткнулся взглядом – об меня, ногами – об корягу, и второе явно проистекало из первого.
— А вы здесь... – пролепетала Гермиона, помогая Долгопупсу подняться.
— Прячемся! – ответил я. – Вы разве не заметили? На лагерь напали!
— Дружок твой в первых рядах этих... напавших стоять должен. Или ростом не вышел? – подал голос ирландец.
И без того заостренные черты лица Малфоя стали просто острыми, казалось, о них пораниться можно.
— Тебя спросить забыл... – процедил приятель. – Валите отсюда! Её вон, — он кивнул на Грейнджер, — первой подвесят.
— Что это значит? – воскликнула Гермиона с нарастающим гневом. – И где твои родители? Там, в масках? А тетя? Тоже там? Это вы министру можете говорить, что не видели её. Не нам!
— Идиотка, они маглов ищут, бегите уже... – заявил Малфой, отмахнувшись от троицы, как от мусора. – Надоели.
— Я волшебница!
— Ты пустое место, — спокойно и серьезно заявил Драко. – Пошла вон.
Зазвучавший металл в голосе блондина даже Симуса заставил остановиться на полпути к наглецу, а он явно хотел драки, безумец. Иногда я и вправду начинал сомневаться, что Финниган маг, с его-то любовью к рукопашному бою. Парень не задумался, чего ему может стоить такая защита девичьей чести и достоинства.
— Идите-идите... – как эхо, повторил за приятелем Рон, глаз не отрывавший от развернувшейся перед ним панорамы.
Он явно переживал за родных, его заживо ела совесть, чего нельзя было сказать о Джинни. Она не переживала, а просто любовалась хаосом. По-моему, её даже незваные гости не побеспокоили, она их в упор не замечала. Девчонка выглядывала из-за моей спины, стоя на цыпочках, словно боялась пропустить что-то важное, и даже моргала нечасто. Это щемящее чувство гордости, причастности к чему-то великому, испытывал и я сам.
Я поспешил закрыть собой рыжую полностью. Воцарилось молчание, все боялись произнести хоть слово.
— Гермиона, Симус, Невилл – до свидания. Здесь действительно... опасно. Мы родителей Драко ждем, они к бабушке Гойла побежали. Она пожилая, ей помощь нужна. А ты, Герми, беги быстрее всех, это мой тебе совет... – я замолк на секунду, выдержав паузу. – Нравится тебе это или нет – ты грязнокровка. Люди в масках ищут таких, как ты. Ну? Хоть часть моих слов уложилась в твоей забитой всякой чушью черепушке?
Даже убегая, куда глаза глядят, Грейнджер умудрилась оглянуться на меня раза три, не меньше.
Подождав еще минут пять, я шагнул в чащу леса и скрылся от посторонних глаз в непроглядной тьме. В ней я чувствовал себя, как дома. Однако дома я никогда не испытывал такого лихорадочного возбуждения, как теперь. Да я никогда его не испытывал!
Над верхушками деревьев светили звезды, их словно кто-то рассыпал по небу щедрой рукой. Кузнечики и стрекозы выводили свои трели, не обращая никакого внимания на крики с долины. Сюда долетали лишь самые громкие из них и то, приглушенные, как бы ненастоящие. Казалось, то не предсмертные вопли погибших, а игры шумных детей. Еле слышно шелестела листва, обласканная теплым ветром, полным запахов разгоряченных за день трав. Также тихо и спокойно, не нарушая равновесия сил природы, я поднял палочку кверху. Она не моя, чужая, с сердцевиной из кости подводного ящера, но вот жизнь – моя, только моя.
— Морсмордре...
Символ смерти, понятный всем народам – череп, взмыл ввысь, словно живой. Сейчас его заметят все, они обязательно вспомнят. Забыть его невозможно. Появляясь в разных местах, эта метка десятилетиями говорила врагам – больше здесь жизни нет, здесь только смерть. Тысячи магов отказывались входить в свой дом, увидев зеленую дымку над его крышей. Знали, что больше никого там не найдут. Наверное, с точки зрения света все это очень неправильно и мерзко, не спорю. Но моя точка зрения иная, мой мир – иной. Я хочу прожить каждый день в своей жизни так, чтобы не пожалеть ни о чем, чтобы не стать похожим на своего отца, терзающегося по поводу и без. Я проживу её вот так, как сейчас – счастливо.
Пускай все праведные люди в мире подавятся своими законами, в моем доме живут совсем другие люди, и вместе нам хорошо.
29.02.2012 Глава 28
— Да тише вы там! – заорал я, прикрывая голову подушкой.
Нашарив в темноте волшебную палочку на тумбочке, но обнаружив её не одну, а целых три, мысленно я чертыхнулся. Эвкалиптовая — это моя запасная, для редких случаев... с сердцевиной из кости подводного ящера – использовать одноразово, что уже произошло... из слоновой кости — полдома в небо подбросит... Да что ж такое! Где моя палочка?!
Выползая из теплой постели, я хорошо понимал – быть таким злым опасно для здоровья окружающих. Палочек оказалось не три, а четыре, одну подарил мне Барти на день рождения, а школьная, привычная и зарегистрированная, если память мне не изменяет – должна быть где-то здесь. То ли в чемодане, то ли еще где-то в комнате, ну на крайний случай – уж точно где-то в доме. Прошлепав по холодному полу к трубе центрального отопления, тетя её именно так называет, я огляделся по сторонам, планируя пакость. Не поленившись подтащить к высоченному книжному шкафу табурет, я влез на него, стянул поржавевший кубок турнира по регби на имя Томаса Риддла, ученика какого-то Итона, сполз обратно и хитро улыбаясь пакость совершил. Забарабанил железкой по трубе, искренне радуясь своей сообразительности.
А палочку завтра найду, как высплюсь!
Блаженной тишиной я наслаждался недолго, в комнате Джинни шум стих ровно на пять минут, затем там что-то громыхнуло, и он переместился этажом выше, под мою дверь. Я замер, притворившись хладным трупом. Пусть заходят, смотрят, если хотят – пусть щупают. Меня нет, душа отлетела давно, а тело вещь бренная – не жалко.
— Он опять заснул... – шептала рыжая, склонившись надо мной. – Устал вчера, бедный.
Её длинные волосы щекотали мне ноздри, но желание чихнуть отходило на второй план по сравнению с желанием встать и надавать им всем хороших тумаков. Вон как, оказывается, все три курса Финниган мучился!
— Он вчера с теткой целый день по свежему воздуху гулял! – возмутился Драко. – А мы его чемодан складывали. Чего это он бедный?!
— Не гулял, а ходил в разведку.
— Как все запущено... – приятель фыркнул. – Тебе или лечиться надо, Джинни, или замуж за него выйти.
— Да ну тебя, — беззлобно огрызнулась Уизли. — Давай его лучше разбудим, расскажем, как все прошло!
— Давай! – наигранно жизнерадостно согласился Драко. – Только подожди, пока я в подвал не спущусь, ладно?
Девчонка засомневалась.
— Ты думаешь, не стоит?
— Уизли, а ты все-таки Уизли... – голосом разочарованного учителя изрек Драко. — Гарри, подъем, кончай придуриваться!
Даже в свете Люмоса я заметил, как Джинни покраснела и потупила глазки. Нет, абсолютно точно – не замуж, а лечиться.
В последнюю неделю перед школой я не выспался ни разу, и только в последние три дня понял – почему. Нет, меня не беспокоила бурная жизнь в доме, толпы Пожирателей с повязками на глазах, и тайные переговоры в отреставрированной библиотеке, в коих я пока не участвовал. Все же, я мог быть самым сильным и взрослым среди ровесников, но не среди темных личностей в капюшонах. Многие из них скрывали свои лица даже от Беллы и открывались лишь Лорду.
Ну а постоянные визиты в весьма странные места вместе с той же Лейстрендж и Барти меня так и вообще — радовали. Ведь я шаг за шагом окунался в темный манящий мир, открывал для себя секреты якобы непримечательных подвалов, вроде подвала лавки «Горбин и Бэрк», где с некоторых пор чумазые от типографской краски гномы возобновили выпуск брошюрок и книг, призывающих магов к сохранению чистоты крови. Или же наслаждался чашечкой кофе в компании Крауча старшего, пока младший что-то искал в своей комнате. Ужас и непонимание в глазах старика, дрожащей рукой подливающего мне горячий напиток – это целая наука. Наложить такое идеальное Империо мог только сильный и умный маг, и мое уважение к Риддлу росло с каждым днем.
— Ну что, папаша? – веселый Барти сбежал по лестнице вниз, к нам. – Старушку Берту так и не нашли? Какое горе, какое горе... – он покачал головой и хлопнул родителя по спине. — Уходим, Гарри!
И мы спешили еще куда-нибудь. Отец никогда не говорил мне, что темный и светлый мир не делит магический Лондон, что он, мир, вообще никак не делится! Даже в кухонных помещениях Дырявого Котла у Лорда имелись шпионы, а финансовыми отчетами из Гринготса нас добровольно и исправно снабжал заместитель самой Счетной Палаты, верный всем аристократическим семьям Англии сразу.
Махина под названием «Темный Лорд» была запущена, её шестеренки со скрипом, но возобновили свой ход, и моя точка отсчета — пройдена. Собираясь в школу, я уже знал, что не пробуду в ней долго. Она мной просто подавится, а после — выплюнет.
Вдалеке от Волдеморта я терял жизнь, у меня начинало ломить все тело, словно после тяжелой физической нагрузки, и никакие растирки не могли заглушить эту ноющую боль. Мне постоянно хотелось размять руки и ноги, как-нибудь надавить на них так, чтобы прекратить эту муку, но помогала лишь борьба, непростительные, и непосредственная близость Темного Лорда. Наверное, философский период был мной прожит сполна, и настала пора физически ощутить, что значит быть живым крестражем, быть никем и не иметь даже собственных снов. Я все чаще присаживался на стул в своей комнате, складывал руки на коленях и сидел так, словно оловянный солдатик, часами. Не замечал, как время летит.
Дамблдор натравил на меня и мою маму своего врага, хотел ценой наших жизней спасти всех, отделаться малой кровью, и сидя на стуле один час, другой и третий, я считал свои вдохи и выдохи, и тихо ненавидел. За пустоту внутри, за холод. В такие моменты ни отец, ни Хельга, ни даже понимающая меня как никто Белла – никто из них меня не трогал. Никто, кроме Джинни и Рона.
Драко ночевал в доме на холме нечасто, предпочитал родную постель.
А вот с Уизли я не совпадал, мы диссонировали, как фальшивые ноты и верные. Если мальчишка, которому ни я, ни приятель особо не доверяли, вел себя более менее спокойно, то сестра его искрилась восторгом каждый раз, когда в дом вваливалась Лейстрендж, довольная очередной вылазкой; или хохочущий Сивый, полный всяких разных страшилок и готовый их рассказывать денно и нощно; или миссис Малфой с очередным нарядом для девчонки и лекцией о правилах поведения в обществе; или Гиббон, в обнимку с подружкой из стана наших почитателей, считавшей своим долгом станцевать с «малявкой» какой-нибудь дикий танец, взявшись за руки.
Лорд был рад им всем. Его личная охранная магия и Фиделиус обеспечивали нам абсолютную безопасность, но не покой. Ведь обычно подобное происходило вечерами, ночами, и я недоумевал, с какой стати я должен восторгаться рядовыми буднями под светом луны?!
Девчонка прыгала перед Беллой, умоляюще сложив ладошки, и та не выдерживала такой преданности, рассказывала все, как было, и наслаждалась наслаждением Джинни, пила его, как самый лучший виски. Я же хотел одного – спать.
Однако вчерашняя ночь оказалось действительно особенной. Я впервые воочию увидел самого легендарного аврора из ныне живущих – Аластора Моуди. Согласно добытой отцом информации, вскоре ему предстояло стать очередным преподавателем Защиты от Темных Искусств. Бывший директор настоятельно рекомендовал нынешнему не пренебрегать его услугами и назначение подписать. Безногий одноглазый мужчина, спросонья раскидывающийся заклинаниями направо и налево, без разбору, все-таки произвел на меня впечатление, а как иначе. Но было в его отчаянной демонстрации силы что-то такое... жалкое. Так старые люди себя ведут, когда во что бы то ни стало пытаются не потерять достоинства, отказываются верить в то, что немощны. Тем не менее, в его возрасте все авроры уж в сырой земле лежат, причем лет двадцать как, а этот хромает себе по жизни, еще и мусорными баками непрошеных гостей пугает!
Мы вышли из черной дымовой завесы, скрывающей дом от маглов, как безмолвные призраки. Белла нарушила защиту, вошла первая. Вслед за ней прокралась Элис, дама сердца Гиббона, гибкая и явно опасная, точно бешеная кошка. За женщинами проникли во двор аврорского дома и все остальные. Самым подвижным в этой процессии казался Бартоломеус, он же просто Барти, да и глаза его блестели во тьме, как два фонаря. Ночь посвящалась ему, он ждал этой своей роли очень долго, и нетерпение сжигало его изнутри. Обычный одноэтажный магловский дом в пригороде, с белоснежной деревянной оградой и аккуратным зеленым газоном. Казалось, ничто не сможет нарушить мрачной торжественности происходящего. Кто предполагал, что нас чуть не победит обычный смех?!
Мы пришли убить и уйти. Что могло быть проще? Рутина, одним словом.
Выскочившие на защиту дома мусорные баки, изрыгающие огонь, да старик в кальсонах, метающий Аваду из окна наугад, лишь бы выжить – не было в этом ничего страшного, а вот смешного – вдоволь. Заливисто засмеялась Элис, подпрыгивая на месте и умело увиливая от огненных шариков. За ней захохотала Белла, осознав, что Моуди просто не может одолеть нашу завесу и не видит, куда стреляет, или же не видит саму завесу. Ну а затем – пригорюнился я.
— Хохочешь, нечисть?! – во всю глотку кричал Аластор. – Ничего... ты у меня еще поплачешь!
Покосившись на очарованного происходящим Барти, я оценил его шансы. Как по мне – их было не много. Лысеющий тридцатилетний мужчина, плохо выбритый, худой, подвижный и вечно усмехающийся. Якобы погибший в Азкабане много лет назад. Спасенный из тюрьмы умершей вместо него матерью, и вызволенный Лордом из собственного дома, где жил пленником родного отца. В нем бурлил азарт, он плескался через край, приводил в движение все его тело, глаза и мысли. Он преклонял колени пред хозяином не потому, что боялся его. Крауч искренне, всей душой, всем сердцем верил и служил. Ни капли лицемерия – настоящий Пожиратель, заслуживший свою метку потом и кровью.
Ну выпьет он оборотное зелье, ну нагрянет к нему Комиссия по Злоупотреблению Магией всем составом или сам Дамблдор, поговорить по душам и оценить важность произошедшего, и что потом? Сыграть ненормального учителя перед детьми легче, чем искалеченного аврора перед взрослыми магами. Барти не блещет артистизмом, а этот вон как рычит на нас, ни дать ни взять – раненый зверь. Младший Крауч чист и прозрачен, как слеза, разве только в понимании узкого круга людей, конечно.
Я должен был молчать, чтобы не быть узнанным в школе, если бы все прошло не так, как запланировано, но не стал.
— Отходим! – выкрикнул я тоном, не терпящим возражений. – Без разговоров!
— А кто там раскомандовался? Чай малец какой, а? – удивился даже старый аврор. – Правильно, уматывайте, трусы! – ликовал он.
Объяснять Волдеморту, по какой такой причине они меня ослушались, не хотел никто, и мы, сделав шаг назад, аппарировали все вместе, оставив после себя лишь черный дым, скрывавший нас все эти веселые минуты. Пускай живет еще неделю, убить его мы сможем и в школе, а если не сможем, ведь непростительные в замке отслеживаются, все равно решим проблему. Нечего так подставлять Барти, он подобного не заслужил. Я добуду волосы Моуди сам, если другим это не удастся сделать до отъезда с Кингс-Кросс.
Немного стыдно, что мы пришли в дом к старику целой ордой. Каким бы опытным и умудренным жизнью маг ни был, другие десять опытных магов на этого одного – неизбежная смерть, как награда и последнее продвижение по службе.
Тело в кресле с высокой спинкой из металлической сетки выслушало меня, одобрило одними глазами, и их обладатель с укором проскрипел:
— Внимание к мелочам – победа в великом... Ясно тебе, Белла?!
Лестрейндж кинулась к креслу и упала на колени.
— Да, повелитель, да... Я виновата, виновата... – бормотала она.
— Моему юному другу пятнадцатый год, женщина, — продолжал хрипеть Лорд, задыхаясь от прикладываемых усилий. – Мы... как одно, понимаешь? Ты должна думать за двоих, и не только потому, что он твой сын...
Жуткий грохот сбил Темного Лорда с пути учения семейным ценностям. Кресло находилось во главе огромного прямоугольного стола из серого мрамора, и видеть, что происходит даже совсем немного позади него, несчастный огрызок настоящего мага просто не мог. Да что там в полумраке творится, толком никто увидеть не мог. Тем не менее, он предпринял попытку совладать с непослушными мышцами шеи и обернулся. Его крохотные сморщенные пальцы вцепились в подлокотники, и он немного привстал. Никто из находящихся в библиотеке понятия не имел о том, кем я прихожусь ведьме. И, как оказалось, физиология победила инстинкт самосохранения даже у Малфоев. О том, что в мир магии меня вернули насильно, вопреки Дамблдору – они знали. Но то, что произошло это благодаря самой настоящей, красной и горячей крови Беллатрикс – не догадывались. Отец им не сказал, он словно боялся поставить точку в этой истории.
В момент такого откровения Драко сосредоточенно крутил в руках хрустальную пепельницу в форме гондолы и, понятное дело, уронил её на пол. Не справился приятель и с выражением брезгливого ужаса на своем холеном лице. Ему повезло, что такой реакции племянника не видела его тетка, очень повезло, сказочно. Тонкая бледная кожа блондина посерела, а колючие серые глаза уставились на меня так, словно в первый раз видели. Надо же, какой сюрприз. Снейпа в качестве сына грязнокровки он терпел всю свою жизнь, старался изо всех сил, как настоящий честный человек, а в качестве родственника, значит...
Ниже меня, но все же высокий, худой, но в отличие от меня широкоплечий и мужественный, девчонкам такие нравятся. С каждым прошедшим месяцем я понимал – приятель и красивее, и лучше, и не страшный совсем. Меня давно уже бесит это его благополучие, но вместе с тем я содрогаюсь от одной мысли о том, что однажды Драко подойдет и скажет, что я ему больше не друг. Мол, мы разные, Гарри, иди-ка ты своей дорогой. Иногда мне казалось, вот прям как тогда, что Драко заблудился в темных коридорах и просто не знает, как выйти. Виноватым он видит меня, ведь мелькнул же у него во взгляде какой-то... упрек! За что?!
И тут случилось невероятное, для меня невероятное. Рон, стоявший чуть левее Драко, бросился к нему и встал перед другом, прикрыв его широкой грудью.
— Это я... разбил. Простите.
— Уизли? Опять ты?!
— Да.
— Джиневра!
Шаг вперед сделала Джинни.
— Да, сэр?
— Спаси жизнь своему брату, милая... – булькающий смех Лорда заставил всех улыбнуться. — Не давай ему в руки хрупких и острых предметов. Он убьет себя раньше, чем такой чести удостоятся авроры...
Торфин Роули не выдержал и захохотал во всю мощь своих легких.
— Парниша полдома уже разгромил!
Гиббон прыснул со смеху.
— Вчера кружку мою со стола спихнул. С дракончиком! Мне племянница подарила!
— А на прошлой неделе – полочку в ванной. Эту... под зеркалом которая! – вспомнила Элис. – Она ему зубы чистить мешала! Представляете?!
— Точно! – обрадовался Сивый. — Они у него такие большие... на бивни похожи!
Рон смутился и покраснел. Гиббон приобнял мальчишку за плечи, и улыбался, призывая всех не стесняться и присоединиться к веселью.
— Им диверсию совершать можно. Правда, мистер Малфой? Подбросить Дамблдору и... опа! Они сами сдадутся!
Успокоились все не скоро, но не смеялся только один человек – Драко.
Такое бурное веселье не пошло мне на пользу, ведь поразился материнству Беллы не один Малфой, а все. И я бы как-то ввернул парочку слов об обряде сразу после слов Лорда. А что мне делать теперь? Встать на стульчик и зачитать свою биографию? Беллатрикс обидится, Волдеморт не оценит моего беспокойства, остальные просто не поверят. Чудненько, мне теперь их поодиночке вылавливать и объяснять, что я сын, но меня не рожали?! Бррр! Кошмар!
Темный Лорд устал и хотел спать, а потому передумал отчитывать Беллу. Он махнул нам рукой и все принялись расходиться. На меня люди посматривали с любопытством и улыбались весьма иронично.
Представляли, видно, как Лейстрейндж, покачиваясь уточкой, вваливается в зал Малфой-мэнора и горланит:
«Мой повелитель, я рожаю Гарри!»
Вот это действительно смешно, а вовсе не зубы Рона.
Однако напоследок Лорд все же напомнил:
— Барти, ты нужен мальчику в школе живым... понимаешь?
— Я все сделаю, хозяин.
Той ночью все разошлись по углам и принялись шушукаться, строить планы и обсуждать беременность, а по ходу и неверность самой мадам Лестрейндж. У меня ноги заплетались, через три часа должно было взойти солнце, и ничего никому пояснять я не стал, положившись на Беллу. Однако утром в доме уже никого не было, и я плюнул на все сплетни и домыслы. Побыть один день сыном сильной ведьмы – не вижу ничего страшного. У меня других дел по горло!
Гарри Снейп обязан был творить свою легенду, никто не должен был догадаться, что все каникулы я провел вне дома, и для этого мне несколько раз в неделю приходилось наведываться к Дурслям, а Джинни и Рону – к Малфоям. Для ребят путь в Нору был закрыт навсегда, но они не расстраивались, по крайней мере – Джинни. В школьных отчетах, в графе «место каникул» до конца учебы будет стоять отметка декана – «гостят». Джинни верит, впереди её ждет отличная должность в Министерстве под руководством самого Темного Лорда, чистокровный муж, чистокровные детки и самое шикарное поместье на свете, а до этого счастья осталось всего несколько лет. Какой смысл скучать по разваливающемуся на глазах дому?
— Джинни, тебя кто аппарировать учил? – буркнул я, выпутываясь из плена уютного одеяла. – Я уж подумал, взорвалось что-то...
— Мисс Миракл! – гордо ответила девчонка, явно обидевшись.
Полминуты мыслительного процесса результатов не принесли.
— Кто?!
Ситуацию прояснил Драко.
— Подружка красавчика.
— А-а-а...
— Её Элис зовут! – вступилась рыжая за репутацию новой подружки.
— Да все равно, хреновый из неё учитель.
— Ты еще не знаешь, Гарри... – тоном всезнайки заговорила Джинни. – Но мисс Миракл станет преподавателем Трансфигурации в школе. Она отличная волшебница! Это лучшая ученица Минервы за последние... ну, лучшая, в общем, — выдавать женские секреты рыжая не стала. — Элис могут принять в Орден Феникса!
Сон как рукой сняло.
— И когда же она станет преподавателем?!
— Дня через два, юноша. Ох и поплачете вы у меня! – черный силуэт в дверях оказался моим новым учителем.
Черт, а я с ней даже не здоровался, когда настроения не было...
Женщина напоминала ссохшуюся мумию, такой болезненной была её худоба. Черные длинные волосы доставали до пояса, белую кожу чуть оживлял яркий румянец на щеках, тонкие некрасивые губы кривила самая хитрая ухмылка на свете, она словно прилипла к ним в детстве. В целом она походила на ведьму, сошедшую со страниц детских сказок, такой неживой и кукольной была её внешность. При всем притом — обычная подружка, у Гиббона их с десяток, не меньше. Но вот то, что женщина любимица МакГонагалл – это странно. Темной Магией от Элис несет за версту, она чистокровная и явно не слишком добрая, на её фоне папа в глазах учащихся ангельские крылышки приобретет, пушистые такие, беленькие.
Однако если так пойдет и дальше, вскоре я по углам школы не прятаться буду, а врагов искать. И что-то мне подсказывает – не найду. Может, попросить Минерву помещение для нас, Пожирателей, выделить? А что, их вон сколько в Хогвартсе пустует!
— Кто по трубе стучал?
От всего услышанного я немного растерялся и поднял руку, как на уроке.
— Надо же... мистер Сивый знает вас, как облупленного. Я проиграла ему пять галеонов. Неслыханно! Молодой человек, вас не учили пользоваться магией?! Знаете, берете палочку и машете, машете!
— А что, мистер Сивый здесь... поселился? – буркнул я недовольно.
— А что такого? – силуэт удивился и пожал плечами. – Здесь весело. Кстати! — она что-то вспомнила. – Ваша мама вам пожелала, если окажется что это все же вы автор столь жутких звуков, взять то, что вы использовали для этой цели и постучать себе по голове. Для профилактики!
— Она не... – силуэт исчез во мраке коридора – ...моя мама. А спокойной ночи кто желать будет, а? Невоспитанные все такие...
— Не сын? – приятель чуть не подавился вопросом. Выговорить буквы четко ему помешала широченная улыбка, как у чеширского кота. – Мама так расстроилась, подумала, что тетя ей даже тогда не доверяла... Не могла понять, как это тебя Поттеры усыновили! А папа смеялся, про книги рассказывал, говорил догадывается, в чем здесь дело. Но мама все равно плакала. Правда, не сын?!
— Правда! – рявкнул я. – Меня усыновили, но не Поттеры, а тетка твоя. Надо было так... а почему надо, — я погрозил кулаком рыжей, и та резко передумала задавать десяток другой глупых вопросов, — не ваше дело!
Приятель немного скуксился.
— Значит, не совсем правда, Гарри. Усыновление – мощная магия...
— Кровный обмен, — уточнил я.
Оценив уточнение по достоинству, Драко чуть не расплакался.
— Ну здравствуй, брат... – с тяжелым вздохом он уселся на кровать рядом со мной.
— И тебе не хворать! – я продолжал орать, недовольный новостями, поведением друзей, рассветом за окном и жизнью в целом. – Чего вы там полночи шушукаетесь? Я через воздуховод такой гул слышу, словно вас там полфакультета собралось. Грифиндорского!
— Гарри, это так интересно! – молчавшая до того Джинни, а потому почти меня не раздражавшая не поняла своего счастья и затрещала так противно, что я поморщился. – Белла только от Моуди вернулась, хотела на новую защиту посмотреть. Представляешь, под домом маглы в синих машинах, а маги ходят вокруг, барьер ставят. Три щита! Нет, ты только представь, это ж целый час работать надо было, какая там маглоотталкивающая магия...— она мечтательно закатила глазки. — Бочки до сих пор дымят, правда-правда! А еще Белла кошку подозрительную виде... ммм... ммм...
— Гарри? Что это с ней?!
— Невербальная магия, — я зевнул и принялся стаскивать только-только натянутые тапочки. – Неспециальная, как бы это сказать... спасительная. Как выйдет из моей комнаты, заговорит, обещаю.
Джинни стояла передо мной, сложив руки на груди, и нервно постукивала ногой по полу, демонстрируя мне свое равнодушие и пренебрежение. Но я уже её не замечал, спихнул Малфоя с постели, накрылся одеялом с головой и провалился в сон, успев понадеяться, что в этот раз кошмары Риддла сжалятся и обойдут меня стороной...
* * *
— Кто-нибудь видел мою палочку? – вопил я, бегая по этажам. – Барти? Не видел?
Залетев на кухню, я опрокинул стул. Белла вскочила в мгновение ока, пригнулась, как зверь в засаде, и приготовилась драться с врагами до последней капли крови. Правда, прежде ей пришлось откашляться, тост явно пошел не в то горло и грозил ей досрочной, весьма негероической гибелью.
— Белла, ты палочку мою не видела? Школьную? Нет? Приятного аппетита! Не провожай!
— И не думала... – раздалось мне вслед. – Хельга, воды, быстро...
В коридоре я встретил одетую в строгое школьное платье Элис.
— Доброе утро, а вы палочку мою... Чего смешного то?! Поезд скоро!
Оставив неприлично хохочущую женщину хохотать дальше, я понесся вперед, налетел на Джинни, леветирующую чемоданы на первый этаж, заполучил пинок в мягкое место, присел на ступеньку возле девчонки и расстроился окончательно.
— Ты еще Нагайну спроси, вдруг проглотила! – издевалась рыжая, потирая ушибленную коленку.
— А она могла? – спросил я, понимая, что в данном случае гораздо приличнее было бы смолчать.
— Конечно, нет, Гарри. Змеи не едят палок!
Внезапно нас потеснили чьи-то длинные ноги.
— Чего сидите? Школу отменили?
— Торфин, а ты палочку мою не видел?
Мужчина фыркнул и прошел мимо, явно довольный тем, что сам Снейп допускает возможность того, что он мог следить за его волшебной палочкой.
Джинни прошептала мне в ухо:
— Нет, ты все-таки лучше Нагайну спроси...
— Да иди ты знаешь куда! – я рассердился. – Вот пропадет твоя палочка, я еще пошучу!
— А она не пропадет!
— Это ты не зарекайся!
Мы препирались еще минуты две, брызжа друг на друга слюной, прежде чем от столь приятного занятия нас не отвлек Рон.
— Гарри, ты палочку ищешь?
— Да! – взревели мы в два голоса.
— Ищет-ищет... – донеслось откуда-то с кухни.
— Так она это... под столом валяется.
— Чьим?!
— Твоим!
Можно было допустить, что она валялась под столом и раньше, не спорю. Да вот я протер вельветовыми брюками все пространство под данным предметом меблировки, можно сказать, основательно его пропылесосил, и не то что волшебных палочек, обычных сучьев там не заметил!
Бедный ребенок, бедный Рон, в ту самую секунду, как он произнес те судьбоносные для него слова я понял, что рыжему не жить, и у меня чуть сердце не взорвалось от сочувствия к несчастному. Проникнув в мысли мальчишки, я увидел, как он передает мою палочку... Симусу. Затем они вместе с Невиллом колдуют над ней, вроде как последние исполненные заклинания просматривают, не находят ничего преступного и с неохотой возвращают Уизли его незаконную добычу. Тот, довольный недоказуемостью моей вины, на повышенных тонах им что-то объясняет и возвращается к какому-то огромному и мне незнакомому камину. Затем воспоминания обрываются, равно как и судьба самого Рона Уизли, и честно говоря – мне очень жаль.
* * *
— Они что-то не поделили с Альбусом.
Отец стоял ко мне спиной, сгорбленный и уставший. Все лето в обществе членов Ордена Феникса, все лето искать выход, для того, чтобы сказать мне, где именно находится их штаб и... ничего. Что это за Фиделиус такой непробиваемый, а?!
За все время каникул мы виделись три раза, и то в присутствии Хельги. Неужели ему больше нечего мне сказать?
— Он их принял?
— Разумеется, Гарри, он их принял. И Сириус, и Люпин – его рук дело, его последователи. Они долго разговаривали, очень.
— Но тебя не позвали?
— Гарри... – он скривился. – Я твой отец, разумеется, они меня не позовут!
— И что произошло?
— Ссора, сын, произошла большая ссора...
— То есть, Дамблдор хотел, чтобы это выглядело, как ссора?
— Нет, Гарри, это была настоящая ссора, после такой люди не мирятся.
— Это все?! Там вот-вот мадам Максим прибудет. То еще зрелище!
Папа отошел от меня еще дальше.
— Подобные мелочи тебя никогда не волновали. Что-то изменилось? – он повысил голос. — Крауч младший должен объявиться в школе для твоей защиты, Гарри. Блэк и Ремус вернутся, обязательно. И вот это – не мелочь! Чувствую, никто из них не пожалеет собственной жизни. Они... не согласны с Альбусом, абсолютно не согласны.
— А с чем именно согласен Альбус?
Целую минуту ответом мне было молчание.
— Полагаю, он видит в тебе... хорошего человека.
— Да ты что... – сыронизировал я. – Не иначе как зрение потерял. Ну ладно, я могу идти?
— Ты всегда можешь идти.
Дверью отцовского кабинета я хлопнул с такой силой, что пролетавший поблизости Пивз схватился за давно остановившееся сердце...
04.03.2012 Глава 29
Я оказался не таким уж и нелюдимым, как думал сам. Жизнь за слизеринским столом бурлила, как зелье в котле. Все пытались поделиться друг с другом самыми последними новостями, передавали Пророка из рук в руки, рассматривали летние колдографии и вели себя так, словно Минерва никакой и не директор.
— Смотрите, пишут, что министерство не смогло досрочно разорвать контракт с дементорами и они до сих пор охраняют Азкабан... Вот умора! С таким же успехом они могли бы просто открыть ворота!
— Винсент... – важно протянул Теодор. – Это давно не новость, а история. Тебя взаперти все лето продержали или только-только читать обучили?!
— Наверное, они просто отказались уходить, кто ж их выгонит... – заметил кто-то проницательный.
За столом раздались приглушенные смешки.
— Думаю, один все-таки может.
— Тео!
— Да ладно тебе, Малфой... – парень махнул на приятеля рукой. – Гарри, ты поменял комнату?
— Нет, одному как-то спокойнее.
— Мудро-мудро... Панси, что ты себе позволяешь?! Может, мне встать?
Нотт сидел между Миллисентой и Паркинсон. Те живо обсуждали последний выпуск Ведьмополитен со Скиттер на обложке, и не стеснялись хлопать по коленям мальчишки в особо эмоциональные моменты беседы.
— Нет, Тео, сиди... – разрешила Панси. — Ты такой милый!
Девчонки рассмеялись, я улыбнулся, а парень довольно фыркнул и жеманно откинул со лба волосы.
— Гарри, передай мне артишоки, пожалуйста.
— Гарри, подвинься, ты растолстел.
— Где Снейп?! Я должен ему книгу! Он меня убьет, если я задержу её еще на полгода!
— Гарри, передай записку Драко... – на меня смотрели умоляющие серые глазки малолетней кокетки. – Пожалуйста...
— Гарри, не передавай! – слева от меня раздался настоящий рык Джинни. – Только попробуй!
— Может, я сам решу, кто и что будет мне передавать?! – встрял Малфой.
— Да-да, пусть сам решает, Джинни... – забеспокоился Рон. – Блейз, ты чего пихаешься?!
— Ты себя в зеркало видел, Уизел? А дуб пихать когда-нибудь пробовал? Я не пихаюсь, а отвоевываю себе место под солнцем!
Тем временем шло распределение.
— Бэддок, Малькольм!
— Слизерин!
— Панси, убери ты этот журнал, а то мы на него новенького посадим!
— Как я тогда смогу его читать, не подумал? На меня МакГонагалл смотрит!
— Гарри, ты не мог бы...
— Да понятно! – буркнул я, сделав недовольный вид. – Малькольм, иди сюда!
И я в первый раз в жизни заглянул в глаза того, кто считает тебя чуть ли не божеством.
— Привет, меня зовут Гарри. Присаживайся!
— Брэнстоун, Элеонора!
— Пуффендуй!
— Колдуэл, Оуэн!
— Пуффендуй!
— Криви, Дэннис!
— Гриффиндор!
— Причард, Грэхэм!
— Слизерин!
Староста откинулся назад, одной рукой уцепившись за край стола, дотянулся до Паркинсон и дернул её за волосы.
— Да убираю я, убираю!
Если нормальность можно почувствовать, то я ощутил её всем своим ноющим телом. Понимая, что блаженно улыбаться в среде слизеринцев считается дурным тоном, губы я держал крепко сжатыми. Тем не менее, иногда усмехался в кулак, будто бы кашляя, и забывал даже о не спускающей с меня глаз Минерве. Весь наш факультет бойкотировал её власть, поддерживаемый фирменным отцовским равнодушием, и тихий гул со стороны зеленого знамени бесил всю школу.
Наконец, директор разнервничалась вконец. От раздражения её острый нос постоянно морщился, словно женщина неприятный запах вдыхала, и чтобы хоть как-то скрыть свою беспомощность, она то и дело поправляла дужку уродливых квадратных очков.
— Тишина! – закричала Минерва раз в пятый. – Прекратить разговоры!
Понятное дело, тишину соблюдали все, кроме слизеринцев. Папа же был занят осмотром зала, и отвлекся лишь тогда, когда МакГонагалл демонстративно прошлась мимо его места за учительским столом. Декан непослушного факультета повернул голову в сторону своих учеников, кивнул, и звуки стихли так резко, словно их кто Силенцио заглушил – в один момент. Уголки папиных губ еле заметно дрогнули, он явно что-то доказал Минерве и пребывал в отличном расположении духа. Хагрид сидел, уставившись в пол и заметно покраснев, Флитвик с укоризной качал головой, а со стороны Грифиндора доносился звон стаканов, ложек и даже грохот скамей. Краснознаменные демонстрировали нам свою готовность отомстить за обожаемого декана, и данный факт веселил меня еще сильнее. Министерство взялось за внутреннюю политику Хогвартса с усилиями достойными лучшего применения. Тем не менее, сами того не подозревая, они играли явно на нашей стороне.
Появление Аластора Моуди и объявление Турнира Трех Волшебников я пропустил, забежал после разговора с отцов в спальню и немного замешкался, столкнувшись с призраком Седрика. Человек, опирающийся на длинный посох и закутанный в черный дорожный плащ, уже стоял на помосте. Каждый дюйм его кожи был испещрен рубцами, словно изъеденный жучками кусок древесины, и я еще раз подумал, что такого силой не возьмешь. Разумеется, больше всех аврора интересовала моя персона. Уж не знаю, о чем они беседовали с Дамблдором и к чему это странное кадровое решение приведет, но стеклянный глаз Моуди, казалось, просвечивал меня насквозь.
— Дорогие мои! – директор взяла слово и подошла к трибуне. – В последние годы наша школа претерпевает изменения, как и всякое учебное учреждение, достойно воспитывающее каждое поколение своих выпускников. Мы не можем стоять на месте, мы обязаны шагать в ногу со временем! – столь громкие слова не вязались с реальностью, женщина свирепела прямо на глазах. – Почетный пост преподавателя Трансфигурации и декана факультета Грифиндор я занимаю с далекого тысяча девятьсот пятьдесят шестого года...
Все в этой речи указывало на то, что Минерва не прочь была занимать те должности пожизненно.
— Но мое назначение директором школы Магии и Чародейства Хогвартс заставило... меня... подыскать себе достойную замену, — по залу пронесся удивленный шепоток. – Достойную выпускницу факультета Слизерин, мою лучшую ученицу... – гробовая тишина надежно обеспечивалась открытыми ртами грифиндорцев. – Профессора Миракл!
До того времени скромная черная фигура подпирала собой самую дальнюю стенку в углу у выхода. Шелест платья профессора, её плавные, кошачьи движения заворожил всех. В головах учащихся характеристики нового профессора не соединялись воедино, а потому никто ничего не смел даже выкрикнуть. Скрестив руки и скромно потупив взор, женщина прошествовала к помосту и сердечно обняла директора. Та же смотрела на неё, как на оживший кошмар, и я осмелился предположить, что когда-то мисс Миракл все же действительно радовала свою учительницу прилежностью и послушанием. Да что-то с тех пор изменилось настолько, что в высушенной чопорной даме с тугим пучком волос на затылке, опознать свою Элис директор была не в состоянии.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, милая... – бормотала Минерва. – Я уверена, что мой факультет переходит в надежные руки!
Вот тут началась буря, не будет преувеличением сказать – ураган. Не успев переварить информацию о принадлежности нового профессора ко вражескому клану, грифиндорцы упустили из виду, что речь шла о двух должностях. И только-только начав поносить министерство, умолкли вновь, но лишь для того чтобы взреветь с такой силой, будто на них всех один большой Круциатус наложили. Это был не гул и не крик, это был рев!
— Слизеринка?! Серьезно?
— А как же правила? Ведь в них говорится о таком, верно?
— Это Малфои постарались!
— Без Снейпов не обошлось!
— Я перевожусь в Пуффендуй!
— Я в Когтевран!
— Это позор!
— Неслыханно! Где моя сова?! Я пишу родителям!
— Что я скажу своим детям? Что закончил Грифиндор под руководством... Миракл?!
— Мне плохо...
Мисс Миракл не стала притворяться обиженной. Она понимала, раз Министерство продолжает наказывать Дамблдора и её появление – это критика в его адрес, наверняка проплаченная верными нам людьми, можно и не строить из себя всепрощающую дурочку, а смело взяться за дело.
Женщина сделала вперед два широких, мужских шага и вскинула вверх руку. Её и без того отнюдь не милое лицо исказила гримаса ничем не сдерживаемого бешенства.
— Молчать! – хриплый, словно с песком, голос, эхом прокатился по залу. – Молчать всем, кто не хочет быть исключенными еще до того, как нас почтят своим визитом уважаемые гости! Есть желающие пройти в директорский кабинет? Со мной? Сию минуту?!
— Дорогая... – директор положила руку на плечо бывшей ученицы, попытавшись урезонить профессора, но та шагнула еще раз, и под рукой Минервы не оказалось ничего, кроме воздуха.
Желающих покинуть пределы школы не нашлось, МакГонагалл унизилась и побагровела, а мне было хорошо.
Через некоторое время в зал вбежал Филч, о чем-то пошептался с Минервой, и та огласила прибытие учениц Шамбратона во главе с мадам Максим. Дюжина красавиц в шелковых платьицах продефилировала перед распустившими слюни мальчишками и приутихшими девчонками. Затем в зал ворвались воспитанники северной школы, а вместе с ними ворвалась такая мощь и сила, что дух перехватило. Крепкие и дюжие, своими посохами парни выбивали из каменного пола искры, а из голов учениц – всякие приличные мысли. Хищной птицей, оберегающей своих птенцов, в зал вошел Каркаров. Он замыкал шествие вместе с гордостью Дурмстранга, потомком древних болгарских ханов – Виктором Крамом.
Я вздохнул, понимая, раз все актеры на сцене, следовательно, учебный год уже начался. Позабыв на некоторое время о том, что мне предстоит убивать, предавать и притворяться еще долгое время, я сам себе показался обычным. Однако, встретившись глазами сперва с Элис, затем с Каркаровым, а после засмотревшись на такого опасного для нас всех Рона, в который раз сообразил – и впрямь показалось.
* * *
Если за окном ночь, а часы бьют двенадцать, это еще не значит, что жизнь в замке останавливается. Наоборот, приходит время тех, кому не рады днем. Тех, кто ищет свою заветную свободу и не может найти при свете солнца. Именно в полночь из подземелий выныривают черные крадущиеся тени, и чаще всего именно в полночь в коридорах Хогвартса гости школы встречают неприветливого призрака, покрытого красно-синими трупными пятнами и протягивающего к ним руки.
Мертвый ловец Пуффендуя заходится от приступов ярости, как только видит какого-нибудь ученика Дурмстранга или прелестницу Шамбратона. Не мудрено, ведь я пересилил свою к нему неприязнь и в первый же день нового учебного года рассказал привидению, какой легендарный турнир он никогда не почтит своим присутствием, какой кубок никогда не подержит в руках и чьи родители никогда не смогут поболеть за своего единственного сына. Ну, для обеспечения порядка после отбоя. Не забыл упомянуть и кто, по моему мнению, совершит все вышеперечисленное. Ведь у всех чужестранцев перед ним неоспоримое преимущество – жизнь. А кто такой Седрик? Дымка, пустота, ничто? Да парня на факультете уж и не помнит никто, а его кровать у окна новичку еще в прошлом году отдали!
С тех пор ночные коридоры замка пусты, и те, кто не должен мешать тем самым черным крадущимся теням им не мешает, а спит и видит сны. Гулкий стук протеза Аластора Моуди, мяуканье миссис Норис, да посапывание обитателей портретов – обычно это и все звуки ночного замка. В связи с резонансным побегом известной и опасной Пожирательницы, ночные дежурства старост отменили, а школу патрулировали одни лишь учителя, имеющие знания по защитной и боевой магии. Чаще всех выпрашивал себе дежурства Аластор, не доверявший не то что моему отцу или Элис, при одном только виде которой он нащупывал в кармане палочку, но даже Минерве.
— Распустили вас, развели вседозволенность! – кричал он каждый раз, когда какой-нибудь припозднившийся, но еще не опоздавший ученик запутывался в его временных ловушках и плавал под потолком, как муха в огромной капле сиропа. – Я тебе покажу, как режим нарушать... Здесь вам не Азкабан, не удерете! – и грозил несчастному посохом.
На меня аврор внимания не обращал, по крайней мере, стоя к нему лицом, ничего особенного в его поведении я не замечал. Однако стоило мне обернуться и все менялось. Друзья послушно докладывали, как профессор на меня смотрит, скрипит ли зубами, и что их мнению, он хочет со мной сделать на данный момент. Судя по силе проявлений всего вышеперечисленного, и если верить Гойлу, конечно, аврор сутки напролет хотел меня убить. Хотя, быть может он подозревал, что я хочу того же? На уроках старик называл меня или «мистером» и тыкал в меня своим посохом, уточняя, какого мистера он имеет в виду, или же просто «избранным», что бесило оного намного сильнее.
— Эй, избранный... какие из непростительных тебе известны? – обратился он ко мне на самом первом своем занятии. – Да, ты, со шрамом.
— Все! — ответил я без лишней скромности. – У меня хорошее домашнее образование, я вам не магл.
— Да ты... – аврор побагровел и кинулся ко мне. – Ты... – он тянул руку к моему горлу. — Одни беды от тебя!
Грифиндорцы одобрительно зашептались, но больше ничего не произошло, разве только задрожал мой сосед по парте.
Однако в последнее время Рон дрожал постоянно, боялся смотреть мне в глаза, и не зря. Ведь внутри меня зрела идея избавиться от рыжего, как от балласта. Это сейчас он палочку на проверку врагам понес, себя очистить в их глазах хотел, убедить грифиндорцев, что все не так, как есть на самом деле. Что нас ждет позже, через полгода или год?
В мире Темного Лорда парень ничего не искал, он сжился с ним ради Драко и Джинни. Все говорило о том, что он не только любит Джинни крепкой братской любовью, но и Драко ему дорог, как брат. За них он полцарства бы отдал, если б имел. Вот их он никогда не предаст, ими он дорожит и за ними скучает. Для него я – опасный и сильный паук, затянувший его друзей в свою паутину.
Сколько слез было им пролито в прошлом году, сколько обидных слов произнесено, сколько ночей подряд он сбегал из подземелий и какое бесчисленное количество раз Малфой ловил его у кабинета Дамблдора или Минервы – не счесть. Было время, я размышлял на тему дружбы с рыжим, было время – он мне нравился, было время – я был глупым. Кем-то где-то моя жизнь уже расписана, и в этом расписании время для дружбы отведено одному лишь Драко. Да он мне больше, чем друг, он уже кто-то родной, и не только по крови.
Уизли крадет его у меня по частям. Он украл у меня время, которое я бы мог провести с Малфоем, вспоминая наше общее детство и мечтая о нашем будущем. Противный мальчишка все курсы за ним хвостиком таскался. Пару раз даже «забыл» сказать, что все уже в Малфой-мэноре и ждут только меня. Считает себя хитрым, восхваляет квиддич и болеет за болгаров только потому, что за них болеет Драко. Затем он украл у меня его мысли. Больше я их не узнаю. Приятель боится за рыжего, мать, стесняется быть веселым, когда я рядом, втайне учится легилеменции и что-то ставит мне в вину. И самое странное – я не знаю что именно, но точно знаю – его жизнь я Уизли не отдам.
Я тащу строптивого блондина за собой, стиснув зубы и не жалуясь. Пусть Рон не думает, что мне все равно, я беспокоюсь за Малфоя сильнее, чем он, только по другой причине. Плевал я на его терзания, они пройдут с годами, но Уизли не понимает, если его друг сделает хоть шаг в сторону от Волдеморта, пусть даже маленький, выдаст хоть малую толику своих сомнений... Рыжий будет плакать, а я, неумеющий пускать слезу, закапывать гроб. Кому из нас будет хуже? Что-то мне подсказывает – усопшему!
Я исчерпал свой словарный запас, беседуя с Роном, и убеждая его в том, в чем он абсолютно точно не сможет убедиться. Полагаю, рыжий боится гнева матери, иначе он бы шпионил в гораздо больших масштабах, для других, а не просто для очистки себя в чужих глазах. Он ждет, что кто-то придет и поможет, простит и сжалится. Никто не придет. Убийство Уизли если и будет мной спланировано и совершено, то так, чтобы ни одна волшебная палочка не смогла обнаружить причин произошедшего, ни одна душа не догадалась, ни одно сердце не подсказало...
К сожалению, убить Аластора именно так, без следа, не получилось, уж слишком заумной оказалось магическая защита в его кабинете. Его вообще не получилось убить, Барти и Элис смогли лишь пленить аврора, но и это – почти победа.
Вообще, профессор Миракл оказалась не просто профессором, а символом, моим личным. Я еще раз понял, зачастую безопаснее доверять посторонним равнодушным людям, идущим к цели вместе с тобой, чем проводить духовные изыскания в людях близких, ведь последнее — это чертовски сложно. Ну а новый декан краснознаменных, люто ненавидимый всеми его учащимися без исключения, не хранила в себе никаких секретов, только злобу. Крауч как-то рассказал мне её историю. Банальную и простую, только такие и могут выжигать в людях всё. О матери, влюбившейся в Пожирателя, родившей от него ребенка, вышедшей замуж за другого и покончившей с собой через час после известия о поцелуе дементора, доставшемуся её возлюбленному в подарок от Дамблдора. Именно он давал роковые для отца Элис показания.
Не знаю, догадывается ли она, что таких показаний глава Ордена Феникса в день давал раз десять. Да и сама история... скучна. Где-то на её середине я почувствовал, что засыпаю, и если не вставить в глаза какие-нибудь палочки, они вот-вот закроются.
— Она хорошо училась? – спросил я у Барти, свернувшись калачиком на небольшой кушетке у стены.
Мужчина в образе Аластора ходил по кабинету, тренируясь хромать как можно более правдоподобно.
— А толку? – он кивнул на сундук у стены. – Этот вот всю жизнь хорошо учился. И что, думаешь там, на дне, счастья много? Ты бы знал, как нога болит... Это в Мунго делали?! Кошмар... Гарри? Ты спишь?
Накрыв меня пледом, Барти с тяжелым вздохом уселся в кресло у стола, не прекращая бурчать нелестные эпитеты в адрес безруких колдомедиков и раза два пожелал им иметь такие же протезы, но для этих самых рук.
Я не спал, просто устал реагировать на окружающий мир и задумался о судьбе аврора. Элис и два дня скрывавшийся в подземельях Барти взяли большую часть работы на себя, они взрослые, им и карты в руки. Белла пообещала мне, что Аластора маги возьмут сами, «без сопливых», и почти не обманула. В учительской мисс Миракл добыла волосы старика, но на этом её успехи закончились. Декана Грифиндора Моуди сторонился, как чумы. Думаю, никакими фактами он не располагал, профессор происходила из хорошей семьи и в детстве действительно пришлась по душе МакГонагалл своим умом и усидчивостью. Трансфигурация – её настоящая профессия, она даже парочку учебников написала. Просто вояке без интуиции — никак, однако и она его не спасла.
Пришлось вмешаться мне и отстать по предмету аврора, притворившись настоящим придурком. Я не выговаривал буквы в заклинаниях, хихикал без причины и приклеивал жвачки везде, куда только дотянуться мог. Финниган смотрел на меня круглыми глазами и однажды даже наступил на горло своей гордости.
— Гарри, ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он почти заботливо, перегнувшись через проход между рядами. – Ты как идиот.
— Ты всегда считал меня идиотом! – возразил я шепотом.
— Нет, я считал тебя умным идиотом. А сейчас ты... обычный идиот!
— Разговорчики! – взревел тогда еще действительно Аластор, стоя к нам спиной у доски. – Мистер, если еще раз посмеешь прилепить эту липкую дрянь к парте, я приклею её тебе на лоб!
Грифиндор прыснул со смеху, не удержалась даже обычно серьезная Гермиона.
— Двадцать баллов с Гриффиндора... – в одной части класса смех стих и раздался в другой. – И двадцать пять со Слизерина, недоумки!
В общем, благодаря мне не до смеха было всем.
Тролли по Защите поселились в моем дневнике и размножались с неприличной скоростью, словно они не тролли, а кролики. Тем не менее, отработки и дополнительные занятия профессор Моуди ненавидел еще сильнее, чем все учащиеся Хогвартса. Наказание подобного рода у него было заслужить намного сложнее, чем Превосходно. Однажды я его даже поймал на завышении оценки и там, где смертью храбрых погиб весь здравый магический смысл, в моей контрольной работе, стоял не заслуженный неуд, а незаслуженное Удовлетворительно!
— Аластор, можно тебя на минутку? – отец перешагнул порога класса сразу же после звонка. – Гарри, задержись. Мисс Грейнджер, вы свободны.
— Но я хотела взять вопросы для теста на следующей неделе...
— Позже, мисс Грейнджер, позже... – аврор проковылял навстречу отцу и пожал ему руку. – Привет, Северус, чем обязан? – спросил он довольно приветливо. – Я присяду, в ногах правды нет... а в одной так и подавно! — старик ухмыльнулся. – О сыне беспокоишься?
Папа коротко кивнул, ожидая, пока Моуди усядется. Последний зацепил стул посохом и подвинул к себе одним резким и четким движением.
— Аластор, я не буду начинать издалека из уважения к твоим заслугам и скажу прямо — твой предмет перечеркивает все будущее моего ребенка.
Положив руки на свою палку, аврор уставился на отца снизу вверх, не скрывая иронии.
— Да ты что?! Не иначе как твой парнишка в авроры податься хотел?
Отец склонил голову набок, выражая свое удивление.
— Имеются возражения?
— Да полно! – старик хохотнул. – Во-первых – паршивец твоя копия, во-вторых – он такой же засранец! Нет, ты не обижайся Северус... – аврор ударил себя в грудь. – Но мы все помним, как лупили друг друга в темных подворотнях и ты, мальчик, стоял по ту, другую от меня сторону.
— Не при сыне, Аластор.
— Да знаю я, что он знает! Что его еще с Малфоем объединяет, любовь ко всему зеленому?
Я не удержался и хмыкнул.
— Вот, смотри! – он ткнул в меня посохом. — Все понимает, когда хочет. А я сегодня ему Удовлетворительно поставил, так чуть не расплакался, как девчонка!
— Полагаешь, эта оценка достойна знаний моего сына? Он должен был пуститься в пляс от радости?!
— Дурачок ты, Северус... – отец даже не посмел возразить, таким по-отечески ласковым вышло это нехорошее замечание. – Он Тролля хотел!
Моя голова трещала по швам, я никогда еще не подвергался такой атаке, и в ту секунду горько пожалел, что вообще могу мыслить, и эти самые мысли сохраняются в моем сознании, как предатели. Мне в мозг словно железный крюк вставили и от невероятной боли я... застонал.
— Гарри, смотри мне в глаза! – закричал отец.
Конечно, нашел самоубийцу...
— Ладно-ладно Северус, прекращай, – примирительно произнес Аластор и потянул меня за рукав, пряча за своей спиной. – Я накричал на него на самом первом уроке, сам виноват, идиот старый. Он же мальчишка совсем, кровь играет, будь здоров! Ну, скажи честно, — он обратился ко мне, — мстишь? Думаешь, уволят калеку, если сам избранный и великий по его предмету провалится?
— Вас Дамблдор назначил, — буркнул я, все еще не снимая защиты с собственных мыслей. – Зачем?
— Значит, я прав, — аврор вздохнул, — мстишь. Не любишь ты Альбуса... То на чужой факультет он тебя определит, то на Малфоев в министерстве донесет, то через его камин всякие там просочиваются, якобы ненароком. Верно мыслю?
— Верно.
На удивление верно!
— Гарри, я здесь для охраны школы, и только для неё. Ты прав, меня Дамблдор прикомандировал, но пожалей отца, не строй из себя полоумного! Чем черт не шутит, может, я еще в твою лохматую макушку аврорскую науку вбивать буду? А? – он хлопнул меня по плечу. – Как считаешь?
— Шутите?
— Да шучу, конечно, шучу... – старик поднялся. – Понял, Северус? Плохо ты своего сына знаешь, плохо!
— Напротив... – пробормотал отец, стоя перед нами. – Нельзя плохо знать собственного сына.
Аластор махнул на него рукой.
— Ну и черт с тобой! Гарри, на дополнительное занятие ко мне придешь? Сегодня?
— Нет нужды! – излишне резко выкрикнул папа и сделал порывистый шаг в сторону аврора. – Он все знает, поверь мне.
— Да ладно тебе, Северус. Мать его учиться любила, и сыну не повредит. Не бойся, я хорошо проверю, какое у него домашнее образование! – старик веселился. – Ну как, не маглы учиться любят?
— Любят... – прошептал я как можно более обиженно, шмыгнул носом и насупился.
— Жду! – сказал он и отправился к двери, под которой столпились учащиеся Когтеврана и Пуффендуя, не осмеливавшиеся войти без приглашения. — До свидания, Северус, у меня урок. Это всё?
Отец почернел и выглядел так, словно его заморозили. На его лице ни один мускул не дрогнул даже когда я попробовал коснуться его руки, но вот саму ладонь он убрал, медленно отвел в сторону. Всю неделю пытаюсь дотронуться до него, взять за руку или просто опереться на родное плечо – и не могу. С каждой такой провалившейся попыткой я чувствую себя все более и более слабым, у меня словно почву из-под ног выбивают...
— Папа, идем?
На чьей он стороне? Не добрый и не честный, не храбрый и не отважный, какой он? Мне не привиделось, всю жизнь отец действительно готовил меня к тому, что есть сейчас, доверял тем людям, которым доверяю сейчас я, так что же не так? Почему я не смог доверить ему план по избавлению от Моуди и простоял под дверью его кабинета минут пять, маясь от дурных предчувствий, но так и не вошел? Почему он не спал ни одну летнюю ночь из тех, что я провел в доме? Он просто открывал дверь и смотрел на меня, но ни разу не подошел ближе и не поправил одеяла, как бывало в детстве. Он уважает и ценит Беллатрикс, согласен с утверждениями Темного Лорда, как с собственными, терпеть не может Альбуса всей душой, но когда мне нужно поделиться с Северусом Снейпом мыслями и соображениями, я даже рта в его присутствии открыть боюсь, и другим запрещаю!
— Идем.
Полагаю, то был последний раз, когда отец видел Моуди настоящим и живым и, судя по невидящему взгляду родителя, несолидно споткнувшегося при выходе из помещения на глазах у полусотни своих учеников, он хорошо понимал такую правду.
Я еще помню, как много лет назад мы перебирали нашу с ним домашнюю библиотеку, освобождали место для моих учебников и школьной литературы на мой первый, еще далекий, год в Хогвартсе. Как он внимательно просматривал свои старые книги, выбирал самые для меня понятные и интересные. Как смеялся, довольный моим книголюбием, когда я грудью кидался на защиту какого-нибудь талмуда о древней магии и верещал, что не дам отправить столь ценный фолиант на растерзание подвальной сырости. Как пытался отобрать отвоеванную книгу и взваливал меня себе на плечи, словно живой мешок. Как стесняясь хихикала Хельга, когда он подбрасывал меня к самому потолку и призывал улыбнуться хотя бы разочек. Как ставил меня на место и целовал в лоб, так и не добившись от меня, рассерженного и раскрасневшегося, ни единого признака веселья...
Да, я не смеялся, смеяться и плакать – это не мое, но мне все равно было хорошо и уютно в сильных отцовских руках. Меня согревали его улыбающиеся глаза, и вовсе не черные — темно-карие — цвета горячего шоколада. Тем далеким августовским вечером он был молод и весел, а его чистые волосы красиво развевал ласковый летний ветер, врывавшийся в открытую форточку. Папа был одет в простую белую футболку, льняные широкие брюки и шлепанцы на босу ногу, собственно, как и полагалось всем молодым людям того времени. С каких же пор его глаза чернее самого угля? Неизменный сюртук, похожий на униформу гробовщика, застегнут на все пуговицы? А лицо такое, словно он стареет каждый день? Он мог быть обычным отцом, мог!
Как-то Дамблдор посоветовал ему не делать глупостей. Но мой отец и глупость – понятия настолько же далекие, как я и аврор. Тем не менее папа, замученный размышлениями о моей душе, попытался убить крестраж Темного Лорда в моем теле с помощью дневника Риддла, не задумавшись, что может убить и меня. Я посчитал такие его действия глупостью, равно как и последующий за ней Обливейт, будь неладны все завтраки на свете. Возможно ли, что именно ту историю директор обозвал глупостью? Тогда что же именно в его понимании глупость – уничтожение крестража или моя смерть?!
Не верю, что Альбус не хочет гибели Волдеморта – это абсурд. Выходит, и моя кончина в случае уничтожения крестража не должна была его волновать. Даже если предположить, что моему отцу старик в этом признаться не мог, он все равно уже доказал, что отсутствие меня в мире магии его не заботит, доказал делом. Одна судьба в обмен на судьбы всех – простой метод, малозатратный.
* * *
Храп Виктора вернул мои мысли на землю. Не хватало еще Крама для полного счастья разбудить!
— Акцио, ботинки... – прошептал я и тут же получил мощный удар обувью в область желудка. — Бли-и-и-н...
Третью ночь подряд я подымаюсь под полночный звон часов и крадусь, словно вор. Пробираюсь на второй этаж, открываю кабинет ЗОТИ и крадусь дальше, в маленькую комнатку за учительским столом. Сажусь напротив ничем не примечательного деревянного сундука, кладу руки на колени и сижу. Обычно в это время «Аластор» на дежурстве, и кроме приглушенных стонов из сундука меня ничего не беспокоит. Беспокоит меня то, что эти стоны до сих пор есть. Сколько же может человек прожить без еды и воды? Может, Даддли спросить? У меня что-то с биологией нелады, по всем моим подсчетам Моуди уж давно должен был бы умереть, а не стенать, словно призрак!
В тот наш единственный дополнительный урок, я и в самом деле продемонстрировал все свои умения и даже попросил прощения за недостойное слизеринца поведение.
— Забыли, парень, забыли... — ответил аврор. – Ничего страшного. Среди вас, зеленых, тоже люди встречаются. Вот и расти таким... человеком. Понятно тебе?
— Конечно.
— Еще придешь? Антилевитационные чары уже изучал?
— С удовольствием изучу, — ответил я. – Спокойной ночи.
— Как же, спокойной... – забурчал он. — После побега тетки твоего лучшего дружка? Кстати, как она там?
— Кто?!
— Опять дурочка из себя строишь? – старик подмигнул стеклянным глазом, и меня всего перекосило от отвращения. – Отец уверяет, что ты носа в их дела не суешь, но что-то мне плохо верится в твое незнание. Белла племянничка своего навещать должна была, обязательно. Неужто белобрысый наследник такой новостью и не поделился, а?
Осознав всю логичность сказанного, я произнес:
— Хорошо себя чувствует, даже кости не ломят, а сырость в Азкабане знаете какая...
Аврор захохотал, а его протез застучал и заскользил по полу.
— Ну и где же она... столуется? Что-то не видать паршивку, обыскались уже! – он продолжал улыбаться.
— Если бы кто-нибудь из Малфоев знал, Орден был бы в курсе. Папа хороший шпион, правда.
— Да? А ты?
— Я не шпион.
А мысленно добавил:
«... и не предатель!»
— Ну ладно, иди-иди... Задержал я тебя, спать пора.
Изуродованный одинокий старик, понадеявшийся вытянуть из меня хоть какой-то секрет, не имеющий ни родни, ни богатства, ни веры людям, подозревающий всех и вся, за глаза его называли одноглазым параноиком. Но никто уже не узнает, что в его случае паранойя сослужила бы своему владельцу хорошую службу, не усыпи я её с нечаянной помощью отца...
Магическая Сетка Мерлина – невидимая, если не всматриваться и прозрачная, если её видишь, словно и впрямь сотканная из серых ниток путины. Однако в ней нет пауков, на ней гроздьями произрастают колокольчики, затронь которые хоть малейший всплеск чужой магии, на шум сбегутся не то что учителя, в Лондоне авроры с кроватей попадают!
Тогда я смог сосредоточиться настолько, что увидел вторым, магическим или астральным зрением — так когда-то и Сириус мое родовое древо смотрел - какую именно защиту вечерами включает профессор ЗОТИ. Днем в кабинете не протолкнуться, все ходят, как к себе домой. Пробраться вечером было невозможно и подавно – замки поменяны, защита обновлена. На уроке я не мог вот так запросто уйти в астрал, в компании всего курса невозможно уйти даже в себя, а вот под аккомпанемент легкого потрескивания свечей и монотонного голоса Аластора, объясняющего мне, почему Круциатус не могут накладывать дети и невинные люди – запросто.
Барти оказался прав, сильнейшая охранная магия, тронуть которую значило тронуться умом, опоясывала не только коридоры замка, но и сам кабинет Моуди. Дамблдор скорее приказал защищать школу не от чего-то конкретного, а так – в целом. Как по мне, для такого сильного мага как Аластор подобное задание больше походило на ссылку.
Но зачастую слишком осторожные люди обманывают сами себя, они уверены, что перехитрили всех, кого могли, и забывают, что против любой хитрости, тем более магической, всегда найдется действенное оружие – честность, прямой путь.
Я вышел из кабинета ненадолго, часа на полтора, и вернулся за пять минут до отбоя. Этого времени мне хватило, чтобы обдумать дальнейшие действия, ведь такой роскоши, как бездействие – я позволить себе не мог. Не знаю – почему, просто меня тянуло вперед, к новым свершениям, и я ничего не мог с собой поделать.
— Профессор? Вы еще здесь?
Аластор вздрогнул и обернулся ко мне. Один глаз его был закрыт, а второй – стеклянный, вертелся как бешенный. Неужели он сидя спит, в полной боевой готовности?!
Машинально одернув лацканы и без того помятого и уродливого пиджака, свидетеля не одной битвы, он поинтересовался уже не так любезно, как когда еще наделся выведать у меня хоть какую-то информацию.
— Чего тебе?
— У меня завтра Зелья первым уроком.
— И?
— Я когда перо доставал тетради выложил... – и кивнул на кушетку, где они и лежали, дожидаясь своего звездного часа. – Меня папа заавадит. Там эссе мое!
Старик понимающе хохотнул.
— Да, родитель у тебя злющий. Его и я когда-то опасался... – под моим пытливым взглядом старые воспоминания о борьбе с Пожирателями аврор пресек на корню. – Ну, чего слова зря тратишь? – рявкнул он. — Бери!
Пока я неловко запихивал тетради в рюкзак, Моуди решил продемонстрировать мне свою бодрость, явно недовольный тем, что я застал его спящим вот так вот... по-старчески клюющим носом прямо над ученическими пергаментами.
— Пойду, порядок проверю, что ли... – забурчал он. — Нет у меня доверия к умениям Флитвика. Ему только из кирпичей цветочки выращивать, а кого ими напугаешь?
Аврор встал и двинулся к выходу, подволакивая занемевший обрубок ноги. Старик так и не понял, к тем, кто тебе не нравится, спиной лучше не поворачиваться. Хогвартс – одна большая иллюзия безопасности, а должность преподавателя ЗОТИ так и вообще мраком покрыта. Ну и что, что я обычный ученик четвертого курса, ну и что, что старик понадеялся на защиту, ну и что, что мы в обычном школьном кабинете?
Кочерга с несвойственной ей легкостью преодолела столь ненадежные преграды и проломила череп легендарного аврора. По крайней мере, если судить по характерному хрусту кости, то именно проломила. Я схватил её в какую-то долю секунды, замахнулся и со всей силы опустил на голову старика. Тот увидел своим чертовым глазом, что происходит, но обернуться не успел, просто дернулся от удивления, а затем покачнулся и с грохотом повалился лицом вниз. Из его затылка потекла совсем не тоненькая струйка крови, редкие седые волосы слиплись, но Моуди еще шевелился, пытался руками подтянуть свое тело к выходу, словно там его могло ждать спасение. Я наклонился над своей жертвой и отобрал две волшебные палочки, одну – из обычного кармана, вторую – из голенища сапога, и всё.
Великий и непобедимый был побежден, как самый обычный магл. Уставившись на окровавленный затылок старика, я смотрел и не видел, перед глазами все расплывалось. Магия такая же сильная, как и слабая, и мне оставалось только надеяться, что столь простая истина не придет в головы к моим врагам...
— Это с вашей точки зрения, — спокойно ответил я и переступил говорящего. – Я с ней не спорю, не волнуйтесь.
Бегом пустившись через весь класс я отворил дверь и махнул рукой.
— Барти, он живой... – затараторил я, когда в помещение прошмыгнули две черные тени. – Элис, это же ничего, правда?! У меня сил не хватило!
— Да ладно, малец... – мужчина ободряюще потрепал меня по волосам. – Ты молодец.
— Гарри, лучше медленно, так следов не останется... Аластор, как жизнь? – улыбаясь, мисс Миракл закрыла за нами дверку, разделяющую класс и кабинет аврора. – Ой, ну зачем же так нервничать? — она легонько подтолкнула меня к стеллажу. — Гарри, поищи веревку, размахался человек, никак не угомонится.
Моуди изловчился немного приподнять голову, понимая, что вошли двое, а говорит всего один.
— Крауч? Не издох разве?!
— Тише-тише, профессор... – он присел на корточки перед лицом аврора. – Как мы тебя, а?
— Не ты, морда поганая...
— Как не мы? – мужчина заулыбался. – Разве Гарри — это не мы? Мальчонка мне друг, он многим нашим людям друг. Он и с повелителем на равных, сильный, зараза такая! – Барти впился глазами в окровавленную физиономию Аластора, наслаждаясь его поражением. — Что, своим умишком допустить такого не мог? Думал, раз Темный Лорд исчез, нам конец?! А мы не за золото сражались, ошибаешься, мы за себя сражались...
— Барти, нашел!
— Давай сюда... – он поманил меня к себе и забрал моток капроновой веревки. – Элис, помоги!
— Вы сгниете в Азкабане, обещаю... – аврор хрипел, пытаясь сказать на прощание хоть что-то пугающее.
— Ха! – не выдержала Элис. – Уже дрожим!
Барти сидел на спине старика и связывал его руки, проверяя надежность узлов с особой ответственностью. Каждый раз, когда он тянул веревки на себя, как кучер натягивает поводья, аврор закусывал губы и стонал.
Посмеявшись над угрозой вдоволь, он наклонился к голове Аластора и прошептал:
— Скорее Азкабан восстанет против вашей братии, у нас есть хороший командир для его охраны. Вы разве не в курсе? – весело поинтересовался Барти и подмигнул мне. – Гарри, посмотри на него, он не в курсе!
— Я?! – женщина деланно удивилась и осмотрела кабинет в поисках «сучек». – Да вы что такое говорите, я не сучка, а декан факультета Грифиндор! – заявила Элис с видом оскорбленной невинности.
На её впавших щеках заиграл румянец, а непонятного цвета глаза оживил веселый блеск. Мы захохотали не сговариваясь, счастливый смех вырвался из нас, прорвал плотину годами накапливаемой осторожности и принес с собой настоящее счастье. Не важно, какими ругательствами осыпал нас полумертвый аврор, с какой жуткой ненавистью смотрел на меня его искусственный глаз, счастье одинаково для всех живущих на земле, оно светлое и теплое, разнятся только методы его достижения.
Тем не менее, сидя на кушетке прямо здесь и сейчас, и буравя сундук явно не самым добрым взглядом на свете, я хоть и боялся, но понимал, что пора бы его и открыть. Посмотреть, чего этот умирающий еще неделю назад так бесстыдно жив и самым наглым образом продолжает портить мне нервы!
Волдеморт знал, как снять сетку Мерлина, но ни у кого из нас силенок на такое не хватило бы, равно как и магии, а проносить сюда хилое тельце еще не воскресшего мага – верх безумия. Выход был прост, дать умереть Аластору от голода и жажды, своей смертью, чтобы его энергия – энергия творца сетки - ушла из помещения понемногу и не затронула ни единого колокольчика.
Но сколько можно ждать?! Я вздрагиваю по ночам от любого шороха. От меня Крам вот-вот съедет!
Скрип подымаемой крышки казался мне звуком потустороннего мира. Оттуда, из глубокого подвала в сундуке, на меня обрушились запахи сырости, перемешанные с вонью испражнений и пота.
Аврор лежал на боку, со связанными за спиной руками, и тяжело дышал. Так дышат умирающие от тяжелой болезни, давая понять окружающим, что их конец уже близок. Он не выживет, не сможет, но эта агония мага, и ногой и протезом шагнувшего в иной мир, а зубами цепляющегося за ускользающую жизнь, пробуждала во мне неясные подозрения. Если бы я только мог, то уже давно прекратил его муки, убил его и его жуткую боль, но я не могу!
— Смотришь? – тихий-тихий шепот долетел до меня, как из-под земли.
— Смотрю.
— Что думаешь?
— Лучше вам не знать.
Минута молчания и следующий вопрос:
— Ты всегда был... таким?
— Каким?
— Чудовищем?
Немного подумав, я словно решил сложную задачу и ответил.
— Думаю, что всегда. Директор меня подпортил, конечно, не стоило ему мою мать на смерть отправлять и из книг... ну, не важно. Всегда, в общем.
— Твою мать убил Волдеморт! – аврор попытался это все прокричать, но из его груди вырвались лишь булькающие звуки.
— Он не проклятый, он очень даже ничего. Когда-то давно он был таким же, как и я сейчас, — поделился я своей гордостью. – Угадывать будете, кто его прямой наследник? Нет?
Внизу раздался сдавленный стон.
— Лили убил Дамблдор, а не Лорд, — сказал я. — Подправил пророчество, как ему надо было. Хотел попробовать – получится у меня победить самого темного мага на планете, или Авада все-таки окажется сильнее годовалого младенца... Интересный он, Альбус ваш!
Со мной не стали спорить, со мной трудно было поспорить тому, кто хорошо знал директора.
— Но твоя мать отдала за тебя свою жизнь и ты, гаденыш неблагодарный, не имел права...
— Моя мать – Белла Лейстрейндж! – заорал я в недра сундука, осознав, как мне надоело это вечное восхваление жертвенности Эванс.
Не будь она такой глупой и не доверяй так слепо предателям и добрейшему Альбусу – жила бы до сих пор. Ах да... в адрес её моральных качеств у меня также имеется парочка весомых замечаний. Откровенно говоря, я бы не отказался быть живым и здоровым потомком семейства Поттер и расти в любви и заботе живых родителей. Да вот незадача — я не Поттер!
— Это... как?! – просипел умирающий пораженно, на время позабыв о том, что он умирающий.
— Очень просто! Не знаете, как матерями становятся?! – я издевался и не собирался ничего объяснять.
Много чести, растрачивать правду на собственных врагов.
Там, на холодном земляном полу, абсолютно точно думали, и мыслительному процессу я не мешал. Осматривал крышку сундука, самого пленника, пространство вокруг него и не замечал ничего, что могло бы продлить несчастному это мерзкое существование.
— Он не мог не знать...
— Что? Я не слышу!
Аластор повторил:
— Дамблдор не мог не видеть, какая ты гниль на самом деле, Гарри Снейп — сын Беллатрикс... – старик закашлялся. – Ты же не уничтожал крестражи, ни на первом курсе, ни на втором?
— Квирелла уничтожал, помню! — я улыбнулся сам себе. – Про крестражи ничего не припоминаю, увы.
— Странно, как это у вас все так легко выходило, очень странно...
Улыбка сошла с моего лица, можно сказать, я почувствовал, как она испугалась.
— А как же Джинни? Она то что, ничего не заметила?
— Она с нами всей душой.
Опять молчание.
— Я-то думал, перерастет... дурак я, и Молли дура.
И опять тишина, только глухие удары капель дождя о стекло.
— Ты знаешь, Гарри, перед отправкой на собственную смерть, я спросил Альбуса, может, мне за тобой присмотреть? Слухами земля полнится, сам понимаешь. Люпин еще до этой своей... «потери памяти»... — он выделил эти два слова, прошипел их, — рассказывал, как при тебе у него коленки подгибаются. От тебя темной магией несет за версту, ублюдок змеиной шлюхи!
На оскорбление я внимания не обратил, все мое тело превратилось в один большой и натянутый нерв.
— И что он ответил?
— Заволновался, как тебе такое? Запретил! Посоветовал обращать внимание на происшествия в школе, мол, чтобы дети не пострадали, да плохие люди в замок не просочились. Тебя приказал... не трогать. Полагаешь, он идиот? Уверен в этом?
— Нет...
— Вот и я думаю, что папаша твой тебя получше, а вы проиграете подчистую, ой проиграете...
Я рассвирепел и топнул ногой с такой силой, что заболело колено.
— Не проиграем, никогда! – брызжа слюной, доказывал я умирающему, вспотев от затрачиваемых усилий. — И отец не лучше, не лучше, не лучше! Он – как я! Он знал, что мы тебя убьем, и не помешал!
— Это ты – как мать... а Северус хорошо знает, кем можно пожертвовать, а кем нельзя! – смех душил аврора. — Меня сюда на заклание послали, внимание отвлечь, хреновы борцы... Отличный способ лишить старика пенсии! – смех затих и проснулась обычная крепкая злость. — Дамблдора я с того света достану, бороду по волоску выдерну... по волоску ...– угас и голос, неслышны стали даже хрипы.
За моей спиной раздался шорох тихих шагов, и я подскочил на месте, как ужаленный.
— Ты?!
Мой мир перевернулся, сделал кульбит и заставил задрожать сердце. Там, в груди, все застыло, словно леденящим ветром замороженное.
— Что ты здесь делаешь?!
Передо мной стоял Драко, решительный, но вместе с тем почти плачущий. В свете луны я только и различал, что снежно-белые волосы да мокрые от слез белесые глаза.
— Ты по нему плачешь? – у меня перехватило дыхание и безвольно опустились руки. — По врагу?!
— По тебе... – буркнул Драко. — Но это почти одно и тоже. Посмотри, он же гниет заживо. Выпусти его, Гарри.
— Ты свихнулся? – прошептал я и не сразу понял, что не смог издать ни звука, из горла вырвался какой-то невнятный свист, и только. – Ты свихнулся?! – переспросил я, прокашлявшись.
— Лиши его памяти, закинь на другой конец света, и все дела!
— Это — враг! Наш враг!
Драко как-то неуверенно кивнул.
— Враг, да...
— Здесь нельзя колдовать, пока он не умрет... Не смей даже палочку подымать, авроры сбегутся, как мухи на мед!
Но с парнем творилось что-то неладное, осунувшийся, взъерошенный и растерянный, он слушал меня, но не слышал. В мятой белой рубашке и вязаной жилетке, с повисшим зеленым галстуком, мешавшим ему свободно дышать и потому ослабленным до неприличности, он явно не ложился спать, он... дожидался чего-то.
— Я бы и сам мог, но отец меня выгонит, и мама будет плакать, опять плакать...
— Эй! – я подошел к нему и заглянул в лицо, чуть-чуть присев. – Ты меня понимаешь? Во двор тащить опасно, здесь колдовать нельзя. Понимаешь?! Твоя мама не будет плакать, если мы все попадем в Азкабан? Ты не можешь говорить таких глупостей, ты же Малфой! – выкрикнул я и встряхнул его за плечи. – У тебя выбора нет, Драко!
— Тогда, давай, убей его.
Приятель стоял передо мной неподвижно, как скала, и не понимал, что творится с его детством и со мной. Не хотел понимать. Он наивно полагал, что то, к чему стремится его семья, это так... игра!
— Тебе же нравится убивать. Я видел. Ты потом такой... такой... живой и румяный. Убей его! – мальчишка разбушевался окончательно, сгорал от нетерпения и тянулся к карману с палочкой. — Он противник, но не животное!
Не знаю, что он собирался делать, ведь его руки дрожали, как в припадке, такими только дерево обнимать, а не волшебной палочкой орудовать. Без сомнений, на месте Моуди мог быть любой, блондин дошел до точки кипения и выгорел изнутри, там, в его здоровой и живой душе, тлели одни угли. Он протестовал против себя самого. Драко больше ничего не хотел, ни о чем не мечтал, но причины меня не волновали, ведь я хорошо понимал, что многое в его жизни пропустил, занятый собственной и делами куда более важными, чем ночные истерики неуравновешенного подростка.
Рон точно будет убит, а вот что мне делать с другом, отцом, их жизнями, куда спрятать, как спасти?!
— Остановись! – я схватил его за запястье и почувствовал пульс, быстрый и сильный. – Нельзя.
Толкнув парня со всей силы, я схватил палочку и почувствовал, как становлюсь сильнее от одного осознания того, что наш с Драко конец может выглядеть так незавидно. В кабинете ЗОТИ и зловонии из подвала!
Мы катались по полу и колошматили друг друга, как два обычных хулигана. Его удары в живот и грудь не доставляли мне большой боли, а вот в лицо... мне было больно от обиды. Драко разодрал щеку, ударившись о ножку стола, но все равно тянул ко мне руки, будто глаза выцарапать хотел, и успокаиваться никак не хотел. Однако еще минута и моя воля к победе оказалась сильнее его истерики. В очередной раз повалив парня на спину и замахнувшись на него, я понял, что он уже не сопротивляется, а хрипит и бьет кулаками по полу.
Моя левая рука так сдавливала горло Драко, что у того побелели губы...
Я вскочил на ноги и посмотрел на неё с таким испугом, словно это не рука, а нож. Наблюдая за страхом на моем лице, Драко понял, что этот страх – страх за него, скривился и зарыдал. Они, рыдания, сотрясали все его тело, и я смотрел на мальчишку, жалея только об одном – что не могу к нему присоединиться. Не время плакать – время бежать.
— Вставай! – заорал я на него и тот послушался. – Сундук захлопни! Живо!
Держась за кровоточащую щеку, приятель проковылял к сундуку, замешкался на секунду, закрыл глаза и только тогда тихонько прикрыл крышку, словно это крышка гроба.
— Бери тряпку, вытирай кровь, по ней тебя Крауч в два счета вычислит. Никогда не оставляй кровь, ясно тебе?!
Драко всхлипнул.
— Ясно...
— Здесь где-то иссушающая вода была, ею Люпин пользовался, сейчас поищу... – я схватил небольшой деревянный бочонок с подоконника. – Мочи в нем тряпку и вытирай!
Мы ползали на коленях, грязные и мокрые, пока не вывели все пятна такой горячей малфоевской крови, и только затем покинули проклятый кабинет, прикрывая друг друга, как было всегда.
— Прости меня, прости... – шептал Драко всю дорогу.
— Проси Моргану, чтобы Барти не надумал беседу с Аластором провести!
— Он уже умер, Гарри.
— Да? – я оглянулся на бледнолицего нытика. — Отлично!
Отвечать на просьбы о прощении смысла нет, я только сейчас понял, что даже не злюсь. Поскольку чтобы Драко Малфой не натворил, после его выходок у меня появляется всего одно, но очень сильное желание – любой ценой сохранить его поганую аристократическую шкуру...
10.03.2012 Глава 30
Сегодня утром незнакомая сова доставила мне маленький сверток из плотной коричневой бумаги, разворачивать который прилюдно я не стал.
Виктор оторвался от вареной свиной ноги и, на правах более опытного, поинтересовался:
— Поклонницы донимают?
Вилки и ложки всех расслышавших подобное предположение замерли на полпути к цели.
— Да нет... — ответил я. — Троюродная бабушка голубиных клювов прислала, толченых. Для занятий!
Драко принялся шевелить губами и рассматривать потолок, пытаясь вычислить наличие у меня такой родственницы, сбился уже где-то на двоюродной, мотнул головой и возобновил трапезу. Не знаю, подозревал ли он, но вот я давно догадывался – мое присутствие на этом свете не радует многих ответственных борцов противной стороны, поэтому с некоторых пор все подозрительные конверты и посылки я открываю в присутствии Барти. И хотя в большинстве из них я находил только гной да словесные проклятия со стороны грифиндорцев, в утреннем свертке меня дожидалась моя смерть – массивное колье из белого золота и белых кристаллов, проклятое еще в незапамятные времена.
Благодаря нему у меня был шанс запомнить этот свой завтрак навсегда, да и после того, как это «навсегда» наступило бы, я бы все равно его не забыл. Кто-то даже подписал имя и адрес отправителей — Литтл Уиндинг, ул. Тисовая, д. 4. Не знаю, на что рассчитывали мои несостоявшиеся убийцы, вот только сов мои родственники боятся так, как нормальные маги дементоров, и вылавливать пернатых по деревьям, чтобы отправить мне гостинец, никто бы из них не стал. Они Букле посылки кидают с расстояния в несколько футов, и та проявляет чудеса ловкости, подхватывая их на лету, как собака кость!
Да и почерк – чужой.
Ясно было одной, за этой неуклюжей попыткой, призванной сыграть на моей неопытности, последуют другие – гораздо более сложные. Я решил в своей жизни много задач, усовершенствовал достаточно рецептов разнообразных зелий, вес ингредиентов в которых шел на сотые доли грамма, и хорошо себе представляю, что значит точный расчет. Здесь им не пахло и в помине, здесь пахло ерундой, и только.
Но именно этот распроклятый во всех смыслах сверток убедил меня еще раз – директор не хочет моей смерти. Хотел бы, убил давно и незаметно, не стал бы сдаваться министерству и отправил покойного Моуди в школу с конкретной задачей, а не так, лишь бы мы поняли, как он неравнодушен к борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Однако у меня складывалось впечатление, что он не только равнодушен, но и преступно бездеятелен. Смерть аврора, если старик допускал такой поворот, должна была быть воспринята нами, как очередной шаг к победе, распростертую дорогу к цели, но только осмыслив предсмертные слова Аластора я понял, что все совсем не так.
С той самой ночи я больше не вздрагиваю по ночам от каждого шороха, с той самой ночи я вообще не сплю. Как можно заснуть, когда понимаешь, что тебя водят за нос, а ты даже не можешь поделиться подобными мыслями со своим учителем?
«Многоуважаемый Лорд, а вы знаете, кажется, нас надули...»
Сложно предположить, что ответом мне послужит широкая улыбка и возглас «как мило!» Тем более я понятия не имею, как именно нас надули, хотя и догадываюсь, что очень просто. Мне не хватает магловской логики, такой, как у Грейнджер, к примеру. И ночами, мысленно вырисовывая буквы неказистого пророчества перед глазами, я перечитываю его раз двести, но не то что не засыпаю, а начинаю скрипеть зубами от злости и хватаюсь руками за раскалывающуюся от размышлений голову.
Немудрено, что Виктор, мой временный сосед по спальне, назначенный мне старостой и без моего участия, считает меня кем-то вроде забавного местного сумасшедшего, и не устает удивляться, как это я умудрился столько раз Волдеморта одолеть. Ведь не будь у меня Хельги, я бы и мантию навыворот одевал!
— Гарри, просыпайся. Светает уже! – именно эти слова он считает своим долгом проорать мне на ухо ровно в пять утра.
Вот именно – светает. Не «светло», не «солнце взошло» и не «петухи пропели», а именно светает, что означает, что за стенами замка еще царит обычная ночь!
Черт бы побрал Крама вместе с его школой и здоровым образом жизни...
Ему явно не приходится думать над исходом Второй войны и потеть ночами от непонятного страха. Максимум, на что он способен потратить имеющийся у него зачаток разума – это схема квиддичской игры, выбор подходящей обуви для пробежки и бездумное заучивание какого-нибудь боевого заклятия. Причем последнее – только ради турнира. Добродушный до противности, серьезный до невозможности и благополучный до моей самой черной зависти.
В самое первое утро вместе с моим болгарским соседом, я неосторожно приоткрыл один глаз, заинтересовавшись щелчком открываемого чемодана, звуками отодвигаемых стульев и громким фырканьем из душа, похожим на лошадиное. Как оказалось, Крам еще и любитель закаливания!
— Не спишь? – спросил он, выйдя из ванной с перекинутым через плечо полотенцем. – Ни утром, ни ночью?
Я не закрыл глаз, а захлопнул, и зажмурился так, что физиономию перекосило. По всему, это интуиция пыталась мне что-то сказать, предупредить своего нерадивого хозяина.
— Нет, так не пойдет, парень. Буду тебя оздоравливать! – обрадовался он непонятно чему, набрал в рот воды из стакана и оросил меня ею, словно я какой-нибудь чахлый цветочек. – Спать крепче будешь, — заявила дылда на полном серьезе. – Одевайся.
Отплевавшись и обсушившись наволочкой, я ошибочно предположил, что совершая пробежку, смогу подружиться с Крамом, узнать его лучше, но выпустил из виду главное – я не умею бегать. Вторая главная проблема – у меня нет спортивной одежды. Ну а третья - желающих подружиться с Виктором и без моей персоны столько, что я со своим желанием оказался в самом конце очереди, как самый неинтересный персонаж в жизни Виктора. И в самом деле, куда приятнее дружить со всеми лицами женского пола, чем с непривлекательным, бледным и скрипящим по ночам зубами парнем. Просмотрев как-то за обедом мысли Крама, я чуть было тыквенным пирогом не подавился – он меня еще и жалел!
В связи со всеми вышеперечисленным, частенько наша рассветная процессия выглядела весьма необычно. Первым, одетым в короткие шорты и простую серую майку, бежал Крам. За ним, таким спокойным и гордым своим спокойствием, неслось десятка два щебечущих девчонок. И уже далеко позади, задыхаясь от нехватки кислорода, плелся я, одной рукой поддерживая спадающие шорты великого Крама, а второй схватившись за бок, сила покалывания в котором вызывало у меня галлюцинации вроде звездочек перед глазами.
Совсем худо становилось, когда Виктор останавливался, оборачивался и тоном заботливого отца семейства горланил над головами поклонниц:
— Гарри! Не отставай! Еще два круга!
— Два круга позора... – бурчал я и махал тренеру, демонстрируя свою живучесть и силу воли.
Убедившись, что я не труп, парень продолжал месить ногами песок у кромки черного озера и любоваться кроваво-красным рассветом. Совсем не сразу, где-то на четвертый день измывательств над моим организмом, я заметил, что мы уже не наматываем круги вокруг холма с хижиной Хагрида, а бегаем взад-вперед исключительно по берегу этого самого озера. Столь интересное открытие я сделал, догнав мускулистую фигуру болгара, но свершилось подобное чудо лишь благодаря тому, что парень застыл, как вкопанный, и... Грейнджер!
Я со всей дури врезался в спину Крама, пока тот приветствовал тройку грифиндорцев, рассевшуюся неподалеку от нас, на небольшом холмике и в легкой дымке тумана. Единственным бодрствующим индивидуумом среди них всех являлась именно Гермиона, демонстративно уставившаяся в книжку сразу же, как только я её заметил и, понятное дело, оценив ситуацию, подмигнул. Финниган и Долгопупс сладко посапывали на обеих плечах заучки и добросовестно выполняли роль алиби.
Честно говоря, было в этих пробежках по сырой земле что-то такое... свободное. Иногда хотелось вот так вот взять и убежать за горизонт, чтобы никто и никогда не настиг, или еще лучше – улететь. Но обязанности есть не только у сторонников Альбуса, мои вот уже ни в какой список не помещались, надежно притягивая меня к земле, и не скинуть, ни сбежать от них — догонят. Кто гонится за Гермионой, Виктором, и теми двумя? Да никто! Они свободны, как ветер!
Моя несмелая полуулыбка исчезла, словно её и не было, а в груди загорелся огонь, но не от изнуряющего бега, а злости. Я рванул вперед, не разбирая дороги и путаясь в собственных ногах. Холодная вода проникала в мои мокасины, её брызги охлаждали мое разгоряченное тело, но ничто не могло охладить мой разум, я летел со скоростью стрелы, оставив Виктора далеко позади, и задыхался от морозного воздуха, ударявшего мне в лицо, словно это не воздух, а ураганный ветер.
— Остановись! – кричал Крам. – Стой!
Конечно, такой спортсмен, как болгар, догнал меня уже через полминуты, схватил за плечо и резко развернул к себе на полном ходу. Мы упали на землю, и во время падения я нечаянно заехал парню локтем прямо в нос, разбив его в кровь. Откуда-то со стороны донесся писклявый вопль Гермионы и нечленораздельные угрозы только-только продравшего глаза Симуса. Виктор смотрел мне в глаза, вытирая льющуюся в рот кровь открытой ладонью, и смотрел без злости, а так, немного удивляясь.
— Ты псих, Гарри. Какого понесся впереди ветра? А если бы что сломал? Меня виноватым сделать хотел?
— Почему это тебя?
— Я старше, должен отвечать за младших.
— Каркаров научил? – поинтересовался я и фыркнул.
— Он, — ответил парень. – А что тебя удивляет?
Внезапно его мрачное некрасивое лицо озарила самая широкая и честная улыбка на свете, и окровавленные зубы совсем не портили такой картины веселья.
— Или тебе... как её? – он кивнул на уже приближающуюся к нам фурию. – Нравится девчонка, да? Так ты скажи мне сейчас, Гарри, — сплюнув кровь в воду, парень понимающе хмыкнул. – Я тогда ей слова не скажу, обещаю.
— Нет-нет! – я замотал головой. — Меня просто мальчишки рядом с ней злят, не люблю я их, вот и побежал! Извини, за нос...
— Что ты творишь?! – противный визг, как гвозди впивался в мои несчастные мозги, и я не выдержал, скривился. – А ты не отворачивайся от нас, не отворачивайся!
Крам сделал вид, что не замечает Гермиону и улыбаться перестал, видимо, так мне и не поверив.
— Похоже, не только ты их не любишь...
За Гермионой, спотыкаясь, неслись совершать подвиг еще двое, выставив впереди себя палочки и не сильно понимая, что происходит. Тем не менее, в том, кто виноват – они не сомневались ни на йоту.
Заспанными глазами грифиндорцы уставились на меня и безмятежно умывающегося водой из озера Крама.
Немного помедлив, ирландец все же решился и хриплым ото сна голосом закричал:
— Теперь тебя точно исключат, и не надейся! Из-за тебя Дамблдора уволили! Это ты во всем виноват! Из-за тебя мистер Уизли в Азкабане! Теперь наступит твоя очередь... эээ... плакать! – не слишком красноречивый, он просто не знал, что сказать, чтобы обидеть сильнее.
Невилл остался недовольным признанием Симуса о проливаемых троицей слезах, и наступил ирландцу на ногу.
— Смеяться! – исправился парень.
Гермиона вытаращила на него глаза.
— В том смысле, что наша очередь наступит... – забормотал он, поясняя свои неясные обороты речи. — Да, наступит наша очередь смеяться!
Виктор явно позабыл о кровотечении из носа, так забавно выглядели грифиндорцы, тыкающие мне в лицо палочки и обвиняющие во всех грехах, выбрав из них те, в которых моей вины как раз не слишком много. Самое смешное – самочувствием пострадавшего от моих руки они не заинтересовались.
— Трусы.
Я уставился на парня.
— Ну а что, Гарри? – болгар развел руками. – Ты один, а их вон сколько! А палочка твоя где?
— В спальне... – протянул я.
И в самом деле, не в шорты же её запихивать?
— Вот! – победно возвестил Виктор и шагнул к заучке. – Девушка... эээ...
— Гермиона, — подсказал я ему.
— Гермиона, тебе спасибо. Гарри, за мной!
На том история закончилась, и я посеменил за Виктором Крамом, оставив позади себя униженных грифиндорцев. И завидуя уже не ему, а его будущим детям. Родитель из него выйдет отличный, вне всяких сомнений. Вот только если я не убью его раньше, случайно. В огне борьбы особо не думаешь, кто перед тобой, а просто стреляешь – чтобы выжить. Потомок древних болгарских ханов терпеть не мог даже упоминаний о Пожирателях и искренне сожалел об отставке Дамблдора, но обвинял в ней не меня, а её настоящих виновников, один из которых уже сидит в тюрьме. Грязная игра на поле – его метод, внешность хищника – просто внешность, а вот цветущая в нем буйным цветом чуждая мне справедливость – действительно сложная вещь. Парень давно вырос, из него невозможно слепить последователя, как из Джинни, и невозможно заставить смириться с существованием Лорда, как Рона, ведь он уже решил для себя, что такое свет и тьма.
За такого я не возьмусь, никто не возьмется – опасно.
В его сознании я смог выловить разрозненные картинки детства болгара. Он не был послушным сыном, а его вечные скандалы с отцом доводили мать Виктора до истерик, с которыми и колдомедики справиться не могли. Тем не менее, именно внук стал наследником заново сколоченного состояния своего деда. Все деньги семьи, заработанные Андреусом не без помощи Риддла, отошли ему, еще слюнявому карапузу. Выходит, старик Крам не доверял сыну, и никаких переговоров вести с ним не стоит, о чем я и доложу Волдеморту, как только смогу. Однако во всех перипетиях их жизней доведется разбираться другим людям, но я надеюсь, что никто и никогда не разберется в том, что во мне, под этим хмурым и пасмурным небом, зародился уже третий секрет от Темного Лорда – Виктор Крам.
Дамблдор не оставит его в покое, парень и так знаком с половиной Ордена Феникса, а значит, арена грядущих боев ждет еще одного своего артиста. Да мы оба будем на ней отнюдь не статистами, но мне хочется бороться с теми, кого я ненавижу, а не теми, на кого у меня рука не подымится в самый последний, решающий момент.
Конечно, такую помощь, как я задумал, помощью назовет только безумец, но разве это не про меня?
Десять минут назад я позавидовал свободе Виктора, таланту ловца, умению любить жизнь и людей. Первое я у него отберу – чтоб все остальное не потерял. За такое поблагодарить он меня не захочет, за такое не благодарят, а мстят, но честное слово — мне все равно.
Отец, Драко, а вот теперь и Крам...
Сволочи!
* * *
Сказать, что время до конца октября прошло незаметно – солгать самому себе. Со мной творилось что-то неладное, а с моим здоровьем и подавно. Никакое оздоравливание Крама не помогало, я не спал, стонал, мучаясь от боли во всем теле, и всячески давал понять соседу по спальне, что слаб и немощен, собственно, именно таким я себя и ощущал. Отец пытался отпаивать меня всяческими зельями, но пользы от них было не больше, чем от ледяного душа и утренних пробежек. Меня что-то разрывало изнутри, росло быстрее моего тела и приносило столько боли, что еще чуть-чуть больше, и я бы предпочел скончаться. Два раза ночью и обязательно разок утром Виктор подкрадывался ко мне и прислушивался к моему дыханию, если оно казалось ему уж очень хриплым – парень мчался в комнату декана и тарабанил в двери, пугая весь факультет. Один раз ему показалось, что я вообще не дышу, он выдернул меня с постели и прямо так, со мной на руках, понесся по уже проторенной тропе. После этого успокоительные капли пришлось принимать им двоим, а папа еще и какой-то настойки с полбутылки отведал, для пущего эффекта.
Хотел я этого, или не хотел, но с каждым прошедшим днем становилось все понятнее, судьба живого крестража незавидна, ничтожна и что-то мне подсказывало — недолговечна. Мной измерялись дни, оставшиеся до возрождения Темного Лорда, до того момента, когда уже можно будет провести обряд. Тем временем мы все ожидали, пока его крестражи наберутся силы и смогут жить отдельно от своего хозяина. Сейчас, судя по всему, они стремились вернуться к истокам, а Волдеморт боялся такого исхода намного сильнее, чем огня. Вернись к нему части разорванной души – он умом тронется. Ведь в них сокрыта вся его жизнь и боль, от которой он однажды так успешно избавился.
Еще месяц назад я пытался думать, строил планы по проникновению в разум родителя, таскался за ним повсюду, выведывая подробности из жизни Ордена, делиться которыми ему не позволяло неизвестно что. На сегодняшний день я не хотел ничего, разве только перестать мерзнуть и почувствовать тепло в ледяных пальцах.
Выборы участников турнира назначены на завтрашний вечер, и еще одно мое желание – подняться, пусть даже и ползком, в Большой Зал и посмотреть на несчастных, чье имя выплюнет волшебный кубок. Если среди имен безумцев окажется имя Крама, я с радостью помогу ему пройти испытания, ведь в судейской коллегии значится имя не только Людо Бэгмена – главы Департамента Магических Игр и Спорта, но и самого Бартоломеуса Крауча старшего. Мне нетрудно будет подойти к нему и спросить, что там и к чему в очередном состязании. Уверен, Барти не будет против.
— Ты как? Идешь на занятия? – совсем негромкий голос Виктора показался мне раскатом грома.
— Не иду, не ползу, и вообще – не двигаюсь...
Парень засмеялся.
— Юморишь? Значит – жив. Слушай... там медсестра ваша тебя вызывает, уже в третий раз. Что ей сказать?
— Вот так прямо и скажи – жив.
— Точно? – это уже приятель просунул голову в открытую дверь. – Может, принести чего?
Если мне что и нужно было, так это возрождение Волдеморта и новая жизнь. Пирожки и конспекты меня не интересовали вовсе, о чем я не постеснялся известить Малфоя и тот, почему-то обидевшись, ушел восвояси.
— Он же наследник... того самого Малфоя, так?
— Того самого... – пробормотал я и поискал глазами тазик. – А что?
— Он же происходит из самой чистокровной семьи во всей Англии?
— Тоже мне, мистер очевидность... Ну и что с того?
— Ты не чистокровный, Гарри.
Мне надоело задавать встречные вопросы и я, обрадованный близостью обнаруженного у тумбочки тазика, приготовился использовать его по назначению. Меня рвало с самого утра, можно сказать, выворачивало наизнанку, и никакие разговоры о чистокровности, как и об её отсутствии, не интересовали меня так, как эта кухонная утварь.
— Он перед тобой на цыпочках бегает, угодить старается.
— Мы дружим, — выдал я избитую фразу. – Что-то не так?
— Ты плевал на его дружбу, а он – нет. Это ненормально для... Малфоев.
Я рассердился и немного привстал, опираясь на локти.
— А что ты о них знаешь, чтобы так думать?!
— Поверь мне – знаю.
Крама насторожило, что я, такой слабый, покрытый испариной и зеленый от постоянной тошноты, все равно казался главным в нашей с Драко дружбе, такой непонятной и, по сути, давно им преданной. Возможно, парень наслышан не только об аристократах Малфоях, но и о моем отце, обо мне, да и мало еще о чем?
— Ты думаешь, раз я такой неказистый, то Драко просто обязан мной помыкать?!
Виктор испугался такого предположения и заверил болящего, что ничего такого он и не думал, что, конечно же, правда. Болгар просто предположил, что расположением Драко мог похвастаться только тот, кто близок не столько избалованному мальчишке, сколько его семье, и уж на её счет у него были весьма четкие представления. Немного смекалки, незамыленного борьбой факультетов взгляда, и вот она – моя паршивая реальность.
Я еще раз подумал, что Дамблдор не мог не знать, и от такой мысли...
— Хельга, тазик!!!
* * *
На следующее утро я решил подняться и пойти позавтракать, успокоить урчащий от голода желудок и посмотреть на кубок. Ходили слухи, исправно доставляемы в мою комнату Джинни и Гойлом, что свои имена в него бросили все дурмстранговцы без исключения, а вот ни один представитель Хогвартса у табуретки в Большом Зале замечен еще не был. Высокий деревянный кубок, потрескавшийся от древности и магических сил, водрузили на стул, на который обычно клали Волшебную шляпу, но от этого таинственность избрания чемпионов никак не страдала. Установи Минерва на табуретку обычную кастрюлю – все равно рты на неё смотрящих приоткрывались бы сами собой.
Зашел я в помещение вовремя, близнецы Уизли, явно выпившие старящее зелье собственного изготовления, как раз готовились перешагнуть магический защитный круг и бросить в кубок свои имена. Фред вынул из кармана кусок пергамента, подошел к линии, остановился, переминаясь с мысков на пятки, как пловец перед прыжком с пятнадцатиметровой вышки. И, глубоко вздохнув, у всех на глазах переступил золотую черту. За ним, обрадованный удачной попыткой брата шагнул Джордж.
Тут же раздался громкий хлопок, и близнецов, словно невидимой катапультой, выбросило из золотого круга. Пролетев по воздуху метра три, они приземлились на холодный каменный пол. Было не только больно, дерзость еще и кончилась бесславно: хлопнуло второй раз, и у близнецов выросли длинные белые бороды.
Скажу прямо – мой завтрак удался.
Сильно подпортил его Драко, в первый раз за два месяца задавший свой главный вопрос:
— Гарри...
— Я кофе пью.
— Это какао.
— Какая разница? Все равно – пью!
— Ну Гарри...
— Что тебе?!
— Ты со мной не разговариваешь?
Меня опять чуть не вырвало, только на этот раз от тоски. Сглотнув это чертово какао, вкуса которого не чувствовал, я поставил чашку на стол и уставился на яркий цветочный узор по её кромке. Смотреть в лицо единственного человека на свете, считающего меня другом, мне просто нельзя. Он сам запер себя в импровизированную клетку моего невнимания.
В первый раз в своей жизни Драко сел на метлу и взмыл ввысь на моих глазах, и все те несчастные две минуты полета, он не жалея горла кричал мне вниз, на землю:
— Я лечу-у-у! Смотри-и-и! Давай со мной, Гарри-и-и!
Приятель уже тогда делился со мной своей жизнью, и уже тогда от благодарности за такое я ощущал, как щиплет в глазах. В тот день я побоялся последовать за ним в небо, а просто стоял и щурился от слепящего солнца, в лучах которого черная фигурка Малфоя таяла, словно ненастоящая.
— Мы с твоим папой здесь подождем! – выкрикнул я много лет назад ему в ответ.
Кто тогда знал, что я так и остался на земле, а Драко так и не приземлился? Он до сих пор в полете, грезит спокойной жизнью без борьбы и явно не рад происходящему в доме на холме...
— Действительно не понимаешь? – ответил я его же словами. – Помнишь, ты мне когда-то задавал такой вопрос?
— Помню.
— Так ответь на него сам! Что, не можешь?
Драко отвернулся, благо за столом оставалось уже не так много народу.
— Ты не хочешь узнать то, что тебе не понравится...
— А почему? – поинтересовался я с ехидцей в голосе.
— Это может не понравиться еще очень многим, мысли ведь читаются...
— И кого я защищаю?!
— Меня...
Приятель сцепил руки в замок, положил на стол и прилег на них, еле сдерживая слезы.
— Посмотри на себя, ты по утрам уже бреешься, Драко! – я зло шипел ему на ухо. – Неужели произнести вслух простых вещей не можешь, а? Ждешь, пока я скажу?! Как обычно?
— Ну, ты же у нас самый хладнокровный... – он усмехнулся и посмотрел мне прямо в глаза. – Прямо как змея... Говори уже, не тяни!
Была бы у меня душа, можно было сказать, что парень смотрел мне прямо в душу.
— Мы обязаны быть соратниками, но мы больше не можем быть друзьями... – слова застревали где-то в груди. — Я больше тебе не верю, прости.
Помолчав немного, он тихо спросил:
— Но защищаешь?
— Да, и всегда буду, — я взял салфетку, руки вытереть, и поднялся, чтобы уйти. – Драко, впереди вся жизнь, пожалуйста, иди по ней... сам!
— Пошел к черту, Гарри.
— Договорились, — небрежно ответил я, бросая салфетку на стол и прощаясь навсегда. — Туда и пойду...
Вот так вот, между каким-то напитком и какой-то едой, я лишился друга и воплотил в жизнь свой самый страшный кошмар. На какое-то мгновение все же почудилось, что с моих плеч оковы сняли, однако переступив порог и по привычке оглянувшись на неподвижного Малфоя, но не увидев знакомых серых глаз, я осознал – оковы надели мне на сердце. Да, мы были дороги друг другу, так сложились обстоятельства, но если когда-то что-то началось, когда-нибудь это что-то обязательно закончится.
Но как бы я не успокаивал сам себя подобными мыслями, обычными для всех обычных людей, уже через пять минут я узнал о себе что-то новое и испугался до жути. Ведь доковыляв до постели и упав лицом в подушку, я зарыдал с такой силой, что вошедший в комнату Виктор быстро вышел из неё на цыпочках и тихо прикрыл дверь!
Наконец-то мои пальцы согрелись — ими я вытирал горячие слезы, самые первые мои слезы за все пятнадцать лет жизни. Они текли по холодным щекам, словно сами по себе, не обращая на мои желания ровно никакого внимания. Ни грусти, ни тоски, лишь немного сожаления и много, очень много соленой воды...
* * *
Наконец золотые тарелки засияли первозданной чистотой. Зал шумел, гудел и смолк не сразу – Минерва не спешила подниматься с места. Сидящие по обе стороны от неё профессор Каркаров и мадам Максим замерли в напряженном ожидании. Людо Бэгмен, как всегда, сиял, подмигивая то тому, то другому в зале. У Крауча, что естественно, вид был безучастный, почти скучающий.
Наконец женщина решила перейти к делу и подошла к трибуне.
– Кубок огня вот-вот примет решение, – начала она. – Думаю, ему требуется еще минута. Когда имена чемпионов станут известны, попрошу их подойти к столу и проследовать в комнату, примыкающую к залу. – Директор указала на дверь позади профессорского стола. – Там они получат инструкции к первому туру состязаний.
Отец вынул волшебную палочку и широко ею взмахнул. Тотчас все свечи в зале, кроме тех, что горели в тыквах, погасли. Зал погрузился в полутьму. Кубок огня засиял ярче, искрящиеся синеватые языки пламени ослепительно били по глазам. Но взгляды всех все равно прикованы к Кубку, кое-кто поглядывает на часы.
— А почему тыквы? Сегодня праздник? – спросил я громко и на меня зашипели. – Молчу, молчу...
Была у меня мысль взять и выиграть кубок, разочек появилось даже такое желание, но взглянув на свою осунувшуюся физиономию в зеркало, и узрев в ней обтянутый тонкой кожей череп с тусклыми зелеными глазами, мысль я прогнал, как неумную. На данный момент для меня даже дойти до места проведения состязания, если оно за пределами моей спальни, и не грохнуться в обморок – подвиг.
– «Чемпион Дурмстранга – Виктор Крам».
Зал содрогнулся от грохота аплодисментов и восторженных криков.
Рон кричал громче всех и пихал меня локтем в бок, отчего я морщился и кряхтел, ведь любое прикосновение к моей коже смахивало на прикосновение раскаленным железом.
– Так и должно быть! – вопил он.
За столом Грифиндора кричали не так сильно. Симус явно растрезвонил, как был унижен болгаром и какое дурное влияние я оказал на великого Крама, а то, что в день своего прибытия парень сам выбрал слизеринцев, не догадываясь, что это так важно – где сидеть, и вовсе снизило его популярность среди краснознаменных.
Виктор поднялся с места и, ссутулив плечи, вразвалку двинулся к Минерве.
— Виктор! – выкрикнул я. – Поздравляю!
— Спасибо, Гарри.
По пути к профессорскому столу он хлопнул меня по спине, чуть не сломав её, пожал руку Драко, принял все положенные поздравления от своих ребят, счастливого Каркарова, бросил взгляд на Гермиону и скрылся в соседней комнате.
— «Чемпион Шармбатона – Флер Делакур!»
Девушка, похожая на вейлу, легко поднялась, откинула назад волну белокурых волос и прошла между столов Грифиндора и Пуффендуя. Дождавшись, когда она скроется в той же комнате, что и Виктор, зал стих и в воздухе повисло напряжение. Затем все повторилось. Огонь покраснел, посыпались искры и из кубка вылетел третий кусок пергамента, обещающий Хогвартсу имя нового чемпиона.
МакГонагал поймала бумажку, долго в неё вчитывалась, разок беспомощно оглянулась на моего родителя, в свою очередь таращившегося на неё, и когда уже доброй половине присутствующих показалось, что директор разучилась читать, женщина дребезжащим голосом объявила:
— Гарольд Северус Снейп...
В ту же секунду я лихорадочно принялся вспоминать номер правила, оправдываясь которым Дамблдор забросил меня в Грифиндор. Может, здесь оно как раз... подойдет?!
В этот раз я готов был расцеловать каждого возмущенного и подписаться под каждой репликой.
Кто-то слева, кажется Рон и кто-то справа, кажется Тео, попытались спихнуть меня со скамьи, в надежде, что я возьму и пойду, ногами. Они надеялись зря! Вцепившись в мантии мальчишек, я просто свалился на пол, и чтобы не допустить позора, они живо подхватили меня под руки и выволокли в центр зала, поставили, убедились, что я пока стою и смылись.
Почти все слизеринцы хорошо понимали, что тяги к самоубийству во мне нет, что я серьезно болен, что я совсем не придурок и своего имени в кубок не кидал. Да я к нему и близко не подходил!
Звенящая тишина наступила сразу же, как стихли возмущенные крики. Отец уже не сидел, он встал и отошел к стене за стулом, будто боялся упасть и хотел подстраховаться с её помощью. Минерва поприветствовала меня вымученной и неискренней улыбкой, Малфой отвернулся, Элис окаменела, а Крауч и Бэгмен о чем-то взволнованно перешептывались. Моуди смотрел не на меня, а всматривался в лица учащихся своим всевидящим стеклянным глазом и нервно постукивал посохом по полу. Он уже знал – пришел его час защитить мою жизнь.
Мне было страшно, но я стоял, молчал и ухмылялся. На мою защиту встал только один человек, только один... посмел.
Зычный голос Виктора Крама пронесся по залу и заставил уважать болгара даже тех, кто его терпеть не мог.
— Он не мог бросить свое имя в кубок. Это сделал кто-то другой!
Минерва обернулась и уставилась на смелого гостя в красной мантии, словно в первый раз видела. Парень вышел из комнаты, дождался одобрительного кивка своего директора, и сказал то, что было очевиднее самой очевидности.
— Молодой человек... – заговорил Бэгмен. – Мы ценим ваше мнение, верно? – обратился он к директору.
— Разумеется... – прошептала та.
Довольный ответом, он продолжил:
— Но это не просто пергамент, это магический контракт, и если бы свое имя написал не Гарри, кубок не выбрал бы его? Верно?
На этот раз, не дожидаясь подтверждения и не нуждаясь в нем, мужчина обратился к Краучу:
— Коллега, вы все еще возражаете?
— Возражаю, — безучастно ответил тот.
— Директор, решайте вы, мы не смогли прийти к согласию! – он развел руками и сел на место с чувством выполненного долга.
— Гарри, посмотри, это же твоя манера письма, твой почерк...
Пошатываясь, я подошел к женщине и взял из её рук синюю бумажку, оказавшуюся не пергаментом, а обрывком моей школьной тетради, её обложки, подписанной мной по всем правилам.
— Да, это мой почерк, — согласился я. – Ну и что? Я ничего не бросал в кубок, мне еще нет семнадцати, если вы забыли и если вам интересно.
Моя откровенная грубость прошла мимо сознания Минервы, она думала о другом.
— Директор оставлял вам указания на случай... такого вот происшествия?
Из глаз женщины искры полетели, так её рассердил мой вопрос.
— Да как вы смеете? – зашипела она еле слышно. — Прекратите мне указывать, что я должна делать!
Судя по всему – оставлял.
— И как вы поступите? – я цеплялся за соломинку.
Приподнявшись на цыпочках, женщина с нескрываемым злорадством отчеканила мне в ухо:
— Как посчитаю нужным, маленький паршивец... – и вновь обратила внимание на и не думающего уходить Виктора. – Очень благородно с вашей стороны, мистер Крам. Воспитание Дурмстранга достойно всяческих похвал, но... НОВЫЙ ЧЕМПИОН ШКОЛЫ ХОГВАРТС – ГАРОЛЬД СЕВЕРУС СНЕЙП!
Мой факультет пришел в себя и захлопал, за ним подтянулись и остальные, что же делать – великий турнир требует великих жертв. Я же подошел к болгару, пропустившему меня вперед, подождал, пока он прикроет за нами дверь и заткнул уши пальцами.
Мне явственно казалось, что эти аплодисменты – мой похоронный марш...
15.03.2012 Глава 31
— Держи! – буркнула Белла и ткнула мне в лицо полный стакан воды.
Стакан был уже третьим, вода булькала во мне, как в океане, но воспаленный мозг женщины понимал только одно – мне нужно помогать, а поскольку она даже не догадывалась, как именно творится помощь и что это вообще такое, мне оставалось только пить и благодарно кивать в ответ на заботу.
— Холодно... – прошептал я, решив переключить её внимание на что-то не жидкое, и вытер нос, намоченной расплескавшейся минералкой. – Ноги замерзли.
Беллатрикс завертелась на месте в поисках одеяла, сосредоточенно осмотрела содержимое буфета, в котором его не могло быть в принципе, и куда-то умчалась, выражая собой одно сплошное беспокойство о судьбе моих длинных конечностей. Крик ликования, донесшийся с верхнего этажа, должен был означать, что она радуется, обнаружив, наконец, то, что искала. Но мы с Темным Лордом хорошо понимали, женщина просто отыскала Фабрициуса, не явившегося к ней на зов и на свою беду не догадавшегося припасти в гостиной десяток другой одеял, и этот радостный вопль — предвкушение скорой расправы. Тем не менее, спустя минуту Беллатрикс вернулась, сияя от удовольствия, и в сопровождении побитого домовика с фингалом под глазом. Обычно наглый и самоуверенный, сейчас от всего пережитого он передвигался на полусогнутых и пугливо прижимал к макушке подрагивающие уши.
— Вот! – заявила она и рукой указала на несчастное существо.
Фабрициус левитировал перед собой аккуратно сложенное верблюжье одеяло, и делал это с такой осторожностью, будто от него зависела вся его жизнь. Подобравшись к креслу-качалке, в котором я сидел, он заботливо укрыл меня им и подоткнул со всех сторон. Вот что значит – сила убеждения!
За прошедшие месяцы с начала учебного года я видел приемную мать в первый раз, и с тех пор она явно изменилась в лучшую сторону. В черных глазах больше не наблюдалось растерянности, голос звучал уже громче и по всему дому, в котором она почувствовала себя полноправной хозяйкой. Волосы, ранее спутанные и грязные, радовали тяжелыми и блестящими кудрями, а наряды потеряли даже отдаленную схожесть с обычными женскими платьями. Когда она входила в комнату, затянутая в свои кожаные корсеты, красивая и опасная, по спине мурашки бежали и становилось понятно, перед вами отнюдь не волшебница – ведьма.
Печать Азкабана никогда не сойдет с её лица – недоброго, острого, словно специально заточенного отпугивать все мягкое и пушистое; тонкие губы, постоянно изгибающиеся в кривой ухмылке, даже если вокруг никого нет, да искривленные сыростью старческие пальцы, всё это останется с ней навсегда.
Тем не менее, именно ей я отправил короткую записку, в котором собственной рукой накарябал всего одно слово «помоги». Именно она уговорила Лорда приказать моему отцу рискнуть и сделать что угодно, но отправить меня в дом на холме, пока я еще дышать не разучился. Именно она наматывала вокруг меня круги, с отчаянием понимая, что её желание меня поддержать ей непонятно, и справиться с ним она не в состоянии, собственно, как и помочь. Женщина заламывала руки, ходила из одного конца комнаты в другой, выглядывала во двор безо всякой причины, и периодически заставляла меня пить, но я знал, она не просто воду мне подает, а руку помощи.
В освещенной солнечным светом гостиной, кроме меня и Беллы находился еще и Темный Лорд. С самого утра я раскачивался в скрипучем кресле-качалке и украдкой посматривал на него, сморщенного и завернутого в то самое черное бархатное одеяльце, что и раньше. Никогда мы еще не были так близки, не сидели молча, как два трупа, и не смотрели на одни и те же ярко-синие облака в открытые ставни нашего уже общего дома.
Просторное вытянутое помещение, в дальнем углу — белое фортепиано, сиреневая органза на двух прямоугольных окнах, а на паркетном полу восточный ковер бежевых тонов на всю его площадь. В центре круглый стол из красного дерева на гнутых ножках и стулья с высокими спинками. У стены буфет из того же гарнитура с десятками сверкающих бокалов и свежий воздух, чуть сладковатый от гниющих запахов вступившей в свои права осени.
Все здесь говорило о том, что жители дома любят жизнь и не стремятся похоронить себя в темноте, такой, совсем не чопорной, а легкой и воздушной выглядела комната после летнего, незапланированного ремонта. Полагаю, именно такой она и была в бытность отца Риддла, именно его семья обожала жить, и магия ничего не выдумала, она просто вернула.
Волдеморт остался недоволен полученным результатом, и не раз бурчал по этому поводу, но только сейчас, вглядываясь в его синие маленькие глазки, в свою очередь жадно всматривающиеся в каждую деталь интерьера, я понял — он лгал. Зависть, черная и могучая, сила которой мне хорошо известна, именно она съедала его и без того неокрепшую личность. Меропа Мракс за гроши продала медальон самого Салазара, чтобы выжить, чтобы суметь даль жизнь сыну, скиталась и голодала, пока виновник её горя жил вот так вот, припеваючи.
В мгновение, когда я ощутил все переживаемое Риддлом сейчас, я ощутил и еще одно – наслаждение, с каким он мучил своих родственников тогда, в прошлом.
— Легче? – просипело тело в кресле, словно почувствовало, как меня греет то, что было совершено им десятилетия назад.
— Легче, – честно ответил я. – Намного.
— Знаю-знаю...
Да, почти пятьдесят лет назад он уже чувствовал то, что я чувствую прямо сейчас. Повернув голову в его сторону, я принял удобную позу и уже не скрывал, что смотрю на него, а просто смотрел, не отрываясь. Мы встретились с Лордом глазами, и под скрип моего кресла да его хриплое дыхание проникли друг другу в разум, не таясь. Он не мог от своего крестража спрятаться, да и не хотел, его съедала скука и одиночество. Мои же тайны были спрятаны уже в колбочках, а не мыслях, но все, что я увидел, меня не удивило, все было знакомо и понятно.
Незнакомым оказалось разве только чувство беспомощности, такое, словно тебя живого и полного сил закапывают заживо, и сквозь толстый слой земли, под которым покоишься ты, не проникает ни воздух, ни свет. То тело, которое Волдеморт имеет сейчас – это самый настоящий гроб. Тем не менее, ему не страшна была грязь и земля, он мог таиться под ней вечность и ждать своего часа. Ему страшно было надеяться на других, страшно не уметь помочь себе самому, страшно быть призраком в зеркале, страшно быть куском мяса и надеяться, что тот, кто должен его откопать, все-таки сможет опознать безымянную могилу и не позабудет прихватить с собой лопату!
— Он тебя не любит...
— Что? – я вздрогнул.
— Отец, твой отец... – пояснил он, не отрывая от меня взгляда. — Раньше он верил, что может любить, а сейчас нет, не верит... Тебе больно?
— Мне просто... непонятно, — ответил я, выдохнул и руками приподнял свою безвольную ногу, соскользнувшую на пол. – Почему?
— Слишком сложный вопрос для того, кто даже не жив! — вздохнул Риддл и вновь уставился в окно. — Наверное, Северус не верит, что ты есть...
— Как это?!
— Он думает, я тебя убил, думает, ты только оболочка... Ты сам как думаешь?
Я только судорожно сглотнул.
— Твой отец научил тебя всему, Гарри. Повесил на Драко табличку с надписью «друг» и ты поверил, на себя повесил табличку с надписью «любящий отец» и ты выучил, на Альбуса «враг», на плиту «горячо», на книжный шкаф «полезно для ума» и ты кинулся получать пользу... понимаешь?
— Понимаешь, — кивнул он утвердительно. – Ты всегда понимаешь, в этом вы с ним похожи. Не действовали только таблички с надписью «веселое», «положено любить», «не помешало бы и пожалеть»... Но ты же не собачка, Гарри, даже их нельзя обучить всем существующим командам на свете.
— И папа решил...
— Да, он решил, что в тебе нет души! – по поджатым губам говорившего было понятно, что он сердится. – Глупец, столько ритуалов провести и все не те...
Увидев, как я тяжело дышу, почти задыхаюсь и судорожно хватаю ртом воздух, Волдеморт что-то прошептал, и в комнату вихрем ворвалась Белла. Запах её духов, тех самых, что запомнились мне с детства, стали последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Я опять зарыдал, словно ни мысли, ни тело не хотели мне подчиняться – разводить сырость в мои планы не входило никоим образом!
Лейстрейндж, уже успевшая подскочить ко мне с очередным стаканом воды, выпустила его из рук, на ковер, и на ткани образовалось медленно расползающееся пятно влаги. Испугавшись собственной растерянности, она шагнула назад и посмотрела на кресло, в котором булькающими звуками хохотал Темный Лорд.
— Чего застыла, помогай давай сыну! – он все никак не мог успокоиться. – Пугливые все стали, ужас...
Несколько пассов палочкой и воздух в мои легкие все же проник, слезы я вытер сам, с удивлением разглядывая мокрые ладони, и Белла удалилась, послушавшись неслышного приказа повелителя.
— Он ошибся.
— Отец?
— Не я же, Гарри... – весело прохрипело тельце. – Северус ошибся, и не в первый раз, смею заметить. Душа в тебе живет с рождения, и даже не болеет. Авада... вещь неполезная, сам знаешь, но если и убивает, то целиком! — он повысил голос и принялся размахивать скрюченными ручонками, не справляясь с возмущением. — Что за глупости, одно выжило, другое погибло... полагаешь, убивая кого-то, мы должны уничтожать по очереди — руку, ногу, голову, сердце?!
Меня всего парализовало от внимания, с которым я вслушивался в каждый звук, издаваемый Волдемортом. Увлекшись процессом жизни на темной стороне и разгадыванием тайн, я совсем забыл, что не один, а умный студент Риддл – это не кто иной, как еще более умный и сильный Темный Лорд!
— Но я не чувствую, мне не жаль... – залепетал я и попытался подняться, но ослабленное тело с грохотом повалилось обратно. – Так всегда было, и ваша душа...
— Молчи, — абсолютно спокойно произнес мой собеседник. – Лишние слова – упущенное время.
— Так я... нормальный? Секрета нет?!
— Для тебя – его нет, для всех остальных – есть.
Я вновь попытался подняться.
— Да не барахтайся ты, как муха в паутине... – буркнул он. – Терпи!
— Скажите мне... – требовал я, наплевав на субординацию. — Немедленно скажите.
— Никогда не ставил себе задачи поиздеваться над тобой, Гарри, — он перешел на шепот. — Четырнадцать лет назад я и так поступил излишне неосмотрительно. Впрочем, моя вина это только моя вина и... ты там дышишь?
— Дышу, — ответил я, чуть-чуть погрешив против истины.
Когда Темный Лорд начинал говорить – дышать я старался не часто.
Тем временем он увлеченно продолжал.
— Знаешь, когда я родился, все вокруг уже знали, что ничего хорошего из меня не выйдет. Думаю, так сложились даже не обстоятельства, звезды! – говорящий радовался, как ребенок. – Моя магия творила персональные землетрясения для приюта, а чертовка Коул крестилась при входе в мою комнату... – он сделал многозначительную паузу. – Посмотри мне в глаза, не отворачивайся, не смей.
Дождавшись, пока я выполню его распоряжение, он заговорил вновь.
— Твой отец не добрый человек... да и ты, юноша, не агнец света.
Все мое тело замело в ожидании, но сердце подсказало, какие слова мне предстоит сейчас услышать, воистину – для меня это не тайна.
— Черней твоей души сыскать трудно, ты зло во плоти, тьма... Нет нужды себя терзать, любить, и никто не заставит тебя пожалеть тех, кто тебе не мил, Гарольд Северус Снейп! – четкие и громкие слова каленым железом жгли мой разум. – Тебя не должно было быть на этом свете. Однако ты родился, и Гарри Поттер исчез. Всяко случается! – хохотнул он. — Родился ты свободным, твой самый первый крик на этом свете – крик свободы... Выкинь таблички, дерись за свою жизнь, дерись!
— За свою... – повторил я за ним, как эхо.
— Да, Гарри, за свою.
Ни с того ни с сего в голову забрела совершенно идиотская мысль.
— Хель меня ждет, не потому что я сделал много всякого, а потому что...
— Твоя душа к её царству приписана! Вечность! С начала времен!
Сородич идиотской мысли посетил меня спустя одну секунду.
— А хомячка я...
— Он дурно пах!
— А голубей в ловушки и мух в оконные рамы я загонял, чтобы...
— Посмотреть, как они умирают!
— Убивать мне легко, потому что...
— Ты рожден для этой цели!
— Маму не жаль...
— Нечего её жалеть!
С каждой произнесенной им фразой в меня словно жизнь заново вливалась, я чувствовал, что просто не в силах больше сдерживать улыбку, что она рождается где-то внутри, ведь нет на свете большего счастья, чем знать – кто ты такой!
Крестарж Волдеморта, ненастоящий Поттер, не совсем Эванс, почти Лейстрейндж, мальчик без души, фальшивый герой, неискренний друг. Такие характеристики я приписывал себе всю свою жизнь. Ошибся только раз – душа как раз имеется. Наивно полагал, что это все плохо, что я не человек – огрызок, а ведь это не так, не правда. Не огрызок – личность. Нехорошая, бесчувственная, жаждущая денег на новый дом, красивую одежду, книги и золото, и власть, чтобы самому решать всё, что сейчас решают другие...
Когда-то отец мне соврал, сказал, что нет для него ничего дороже, чем я и победа. По всему, настал момент прояснить до конца, что имел в виду человек, лишивший меня своей любви по собственной воле, применивший заклинание стирания памяти к сыну, и так не осознавший, что обучить любви можно только личным примером, и только того, кто в принципе способен ей обучиться. Стоило меня мучить все эти годы!
— Милорд, а вам не кажется, что мой отец в последнее время ведет себя немного странно... – прошептал я, пугаясь собственных слов. – Он словно играет на две команды... я не прав?
Клокочущие звуки вырывались из груди Волдеморта, сотрясали его тело, душили и не давали выговорить ни слова. Лицо ухохатывающегося темного мага покраснело, а маленькие глазки без ресниц грозили вот вот-вот покинуть орбиты. Моё смущение таким вот неожиданным весельем сменилось страхом за здоровье Лорда и само его существование.
— Северус?! – просипел он сквозь смех. — На две команды? Не много ему?
Приоткрыв рот, я наблюдал за конвульсиями существа, пока тот не успокоился окончательно.
— Ах ты маленький предатель... – он хихикнул в последний раз и затих. – Ты это от меня спрятал так глубоко, что не отыскать?
Щеки запылали от стыда.
— Вижу-вижу, не отвечай... – он приподнял руку, останавливая меня. — Только заруби себе на носу, когда-то твой отец жил только для себя, затем появился ты и он предпринял попытку одолеть природу, и твою, и свою. Впрочем, ты не смог стать идеалом сына, он не смог стать хорошим отцом. В отличие от тебя, несмышленого, он легко с этим смирился, а смирившись, вновь встал на свою сторону. Вот как и ты сейчас! Не понимаешь?
— Нет...
— Северус Снейп – не только мой самый верный человек, но и самый верный человек Дамблдора. Он никому не служит! Он никогда не соврал ни мне, ни Альбусу. Ни единого неправдивого слова, Гарри. Твой отец – стратег. Тебе я об этом рассказываю только потому, что ты еще мал, и подобная беседа между нами никогда уже не повторится, — он погрозил мне пальцем. — Ты подружился с моей юностью, Риддлом, этого уже достаточно, чтобы я начал беспокоиться. Мне не нужны друзья! Ты мой наследник, не друг! Ясно тебе?
Я чувствовал себя настоящим придурком, но кроме коротких утвердительных или отрицательных ответов на ум ничего не шло.
— Да, я понял.
— Смотри, возле графина с водой книга... – я принялся озираться. – На окне!
— Мне взять?
— Да, оставь палочку. Ты должен подняться, превозмочь боль и прочесть второй раздел...
Скажу прямо, ковылял я долго и сделал большой крюк, ведь чтобы не упасть держался за стенку и мебель. Забравшись на подоконник и свесив с него ноги, приподнял тяжеленный талмуд и тут же его выронил, а взяв в руки во второй раз, понял – никаких усилий не жалко, лишь бы дотронуться до этого истертого замшевого переплета, почувствовать его прелый запах, вобрать в себя накопленную в нем магию...
— Это она?
— Она, Гарри, она.
Оригинал книги «Тайны наитемнейших искусств», с содержанием которой даже молодой Риддл был знаком благодаря копии, а этот, еле живущий, смог отыскать то, что считалось утерянным столетиями!
— Здесь инициалы «ГГ», чьи они?
— Геллерт Гриндевальд...
— Тот, что наводил порядки в Европе?!
— Он самый. Читай, Гарри! Северус ознакомился давно – подошла твоя очередь.
Перелистывая страницу за страницей, я словно окунался в тайну сердца собственного отца, такую тайну, в сравнении с которой моя – неудачная шутка. Красивые мелкие буковки, со всевозможными завитками и хвостиками, написанные уверенной рукой давным-давно покойного мага, знающего о тьме в себе и снаружи абсолютно все, расплывались перед глазами, их опять застилали чертовы слезы.
Неужели правда? Драко мог бы назвать меня другом, который никогда не грустит, папа мог бы назвать меня сыном, который никогда не смеется, сам бы я назвал себя человеком, который устал после трудного дня и хочет прилечь отдохнуть!
Во время чтения Беллатрикс заглядывала в гостиную два раза, но не побеспокоила, и не произнесла ни слова.
Деревушку за окном уж накрыло серое покрывало вечера, а я все читал, перечитывая проклятые строки вновь и вновь. Воздух из открытого окна уже не ласкал, а замораживал, но пошевелиться сил не было, закончились. Лорд спал, часы тикали, я жил. Важен ли последний пункт... моему отцу? Почему он передал мою судьбу Лорду и Лестрейндж? Или папа устал не меньше, чем я?
Наверное, спрошу я его еще не скоро, ответы не важны, раз цель одна.
— Гарри-и-и... – шепотом позвала меня Белла. – Милорд спит?
— Да, а что?
— Ужинать будешь?
— Иду... – прошептал я в ответ. – Сейчас.
Так же по стеночке я проковылял к выходу, стараясь не шуметь, но незамеченным уйти так и не смог.
— Я не сплю... Они не знают, иногда просто очень хочется закрыть глаза .
— Эээ... но я могу идти?
— Всегда можешь идти... — я узнал слова отца, как видно, он перенял у Лорда даже его отношение ко мне. — Ты понял, что понимает Дамблдор и о чем говорит пророчество?
— Не сомневайтесь.
— Готов к победе?
Сам того не желая, я вытаращил глаза и издал несколько мычащих звуков, полных бескрайнего удивления.
— Ну... к победе все готовы!
— Нет, Гарри, для большинства поражение – это победа, над своим страхом. Проиграв, слабаки успокаиваются, бездействуют. Победители все сделают сами, остается только жалеть себя. После победы – начинается новая жизнь, новая борьба, появляются новые враги... – унылый безжизненный голос выдавал физическую боль пока еще полумага. – Дойдешь до финала?
Даже самому черному злу на земле присущи душевные муки. Почему Северус Снейп лишил меня такого права? Если прислушаться, можно услышать, как и в Лорде колотится она – душа зануды Риддла, готовившего себя к высоким достижениям в науке и политике, а в результате угодившего в болезненный кусок плоти...
— С вами? Хоть на край света! – пошутил я.
Лорд довольно фыркнул.
— Полагаю, когда мы встретимся лицом к лицу в следующий раз, я стану мужчиной с именем и телом... таким, каким меня знал твой отец.
— И это будет уже совсем другой сюжет? – я хмыкнул. – Уже третий?
— Верно, для тебя третий, — согласился он. — Только пообещай мне, что если я сделаю что-то... не так, ты предпримешь все, чтобы не допустить моего возвращения в пустоту. Обещай!
— Обещаю.
Махнув в мою сторону маленькой рукой младенца, дряблой от старости и покрытой сеткой морщин, милорд отпустил меня.
— Иди, ужинай, а то чувствую, Белла тревожится...
— А вы не чувствуете, кто еще обо мне тревожится? – горькая ирония из меня лилась рекой. – Так, интересно просто!
Занеся ногу над порогом и почти шагнув в полумрак коридора, я услышал звон посуды, ароматы вареного картофеля, любимых артишоков с чесноком, а одновременно со всем этим, самый важный для меня ответ на самый пустяковый вопрос.
— Пока я дышу, Гарри...
* * *
После выбора чемпионов
— Мы объявим бойкот! – взорвался Каркаров. – После всех встреч, переговоров, компромиссов я ничего подобного не ожидал! И готов хоть сейчас бросить все и уехать.
— Если это не пустая угроза... – в комнату вошел Моуди. – Как считаешь, Минерва?
— Отозвать чемпиона невозможно, Аластор, — процедила она сквозь зубы. — Хочет Гарри или нет, ему придется участвовать в турнире!
— Ему повезти незаслуженно! – топнула ножкой Флер Делакур. – Палец пальцем не стукнул, и чемпион! Мы много месяц т'гудились, мечтали стать чемпион. Такая честь для всей школы. За тысяча галлеон многие готовы отдать их жизнь! Снейп, где ваш п'отест?!
— Я протестую... – прошипел отец прямо на ухо побледневшей девице. – Вы сомневаетесь?
— Маг сумел обмануть предмет, обладающий исключительными магическими свойствами...
Все уставились на ранее скромно молчащего Крауча, похожего на безразличного ко всему призрака, и в комнате воцарилось гнетущее напряжение. Но на его заявление ни у кого ответа не нашлось – озвучивать вслух свои догадки никому не хотелось.
Слово вновь взял Моуди, и маги предпочли повернуть головы в его сторону.
— А может, кто-то и хочет, чтобы Поттер отдал жизнь? – он явно силился придать голосу мягкость. — Кто-то, Кого-Вы-Боитесь-Называть-По-Имени? Для его приспешников участие Гарри в таком опасном турнире – подарок!
Мадам Максим охнула.
— Вы полагать, мальчика наме'еваться убить?
Не на шутку встревоженный, Людо Бэгмен нервно воскликнул:
— Аластор, старина, что вы такое говорите?!
Флитвик запрокинул голову, заглядывая мне в лицо с нескрываемым беспокойством.
— Не берусь утверждать, господа, но у меня складывается впечатление, что еще несколько дней и турнира для осуществления такого плана не понадобится... – пробормотал он с умным видом. — Гарри, ты принимаешь все настойки мадам Помфри? Северус, а вы уверены, что у вашего сына простое обострение ревматизма?
— Да! – рявкнул папа. – Вы сомневаетесь в моей компетенции?!
— Чемпион страдать 'евматизмом... – блондинка хихикнула в кулак.
— Нет, что вы... – возразил профессор. – Немного сбивает с толку такой симптом, как потеря сознания...
— Меня – не сбивает! – упорствовал отец, брызжа слюной от злости.
— Вас – нет, а вот вашего сына...
Да, не столку, конечно, но с ног меня сбил именно такой симптом.
Повалившись спиной прямо на руки Каркарову, я рассмотрел его козлиную бородку, не получил никакого эстетического наслаждения и предпочел потерять сознание, замученное надоевшими голосами, страхами и совершенно чужими людьми.
Очнулся я в собственной постели и темноте, меня разбудил крик в соседней комнате – мой бывший приятель выговаривал что-то Уизли, не стесняясь в выражениях, и нарочито шумно открывал и закрывал ящики прикроватной тумбочки. Он не хотел слушать рыжего, но и не слушать – не мог.
Не заметили они, что меня сюда притащили отлеживаться, что ли...
С некоторых пор ни на какую мебель я свою палочку не кладу, и даже готовясь ко сну проверяю её наличие под подушкой и только затем затихаю. Нет у меня права её потерять или забыть, в последний раз такое случилось во время пробежки у Черного озера, и спасибо Краму – тогда все закончилось без последствий, а в следующий?
Наложив Квиетус сквозь стену, я прикрыл глаза, приготовившись прослушать все происходящее в спальне Драко со стоическим спокойствием, принять во внимание и приступить к поискам тазика. Но уже через минуту меня охватил настоящий приступ паники. Грудь сдавило и стало невыносимо трудно глотнуть положенный объем воздуха, я задышал часто и без особого толку, ладони вспотели, голова закружилась, а в животе как будто змея поселилась — холодная и подвижная.
— Гарри лжец и негодяй... – шептал Рон. – Он сам кинул свое имя в кубок, прославиться захотел. Ему нужно, чтобы его любили, а кроме тебя его никто не любит, Драко!
— Заткнись! – совсем по-детски и с обидой в дрожащем голосе ответил Малфой. – Заткнись! Заткнись!
— Сам подумай, кто его убить то сможет?! Дамблдор? Прямо во время турнира? Это же навсегда подпортит репутацию Хогвартса! Нееет... сам он, сам.
— Ты рассуждаешь о том, чего не понимаешь, Рон... — пробормотал парень, вконец измотанный спором. — У него и без Альбуса врагов полно — не вагон, а целый состав!
— Да что они успеют ему сделать?! Он первый всех убивает, не здороваясь!
— Неправда!
— Правда! — с железной уверенностью заявил мальчишка. — Гарри твой никогда не был таким страшным, как сейчас. Он и тебя когда-нибудь убьет... Нам бежать нужно, и от твоего отца, и от него! – недоумок сыпал абсолютно летальными для Малфоя советами. — Куда это ты намылился?!
В коридоре громыхнула дверь, Драко чуть с петель её не снес, и его быстрые нервные шаги затихли у входа в гостиную.
Пришло твое время узнать, Рон, как сладко пахнет кровь и как тяжело оставлять тех, кто тебе дорог. Драко не крыса, и с корабля никуда не денется, да и корабль на мель никогда не сядет, без тьмы ведь и света не видно. Я был рожден в своей стае, тебя же к нам занесло, и с поля боя ты единственного наследника лорда Малфоя не заберешь, кишка тонка! Впрочем, уж если есть такое желание – сбежать, то почему бы мне тебе не помочь? Только учти, парень, то, что я ошибочно принял за приступ паники, это совсем другой приступ. Однако он сильнее, а порожденный моим сердцем и душой, так и вообще – опасное оружие.
Задыхался я не от страха, а от горячей, пульсирующей в висках ненависти...
* * *
Полная луна не смотрела в окно, в подземельях без окон и днем и ночью царит темнота, поэтому все, что могло меня выдать и вписать мой черный замысел в историю магии, царило там, куда проникал свет, там, где бродил Филч и прятались по углам влюбленные парочки. Слизерин – колыбель дисциплины и порядка, а по вечерам субботы еще и весьма пустынное место. Семейные ужины и званые приемы для мира аристократов не могли отменить ни глупые школьные правила, ни война, ни что-либо еще. Столпы английской знати всегда понимали – они намного важнее. Частенько парни и девушки возвращались с таких приемов уже обрученными, с расписанной до самой смерти судьбой и печатью ответственности за весь свой род на серьезном лице.
Этим вечером в сети похожего мероприятия попал и Драко, приученный покоряться воле родителей с молоком матери и кровью своих чистокровных предков. В эти часы Малфой-мэнор сияет огнями, в нем слышится звон бокалов, смех нарядных беззаботных людей, а к потолку то и дело взмывают пробки от бутылок шампанского. Миссис Малфой ходит по бальной зале между группок гостей, слепит блеском бриллиантовых украшений и поражает воображение изысканностью своего туалета из какого-нибудь баснословно дорогого шелка небесных тонов. Иногда она делает небольшой глоток из фужера, замечает мужа или особо полезного гостя и с томной леностью чуть приподнимает его в их честь. В мир этой холодной красоты, строгой роскоши и аромата больших денег нельзя просто прийти, и чужакам в нем места нет.
Где место Рона Уизли? Верно – в своей комнате, под одеялом, совсем не так уж и надежно укрывающим его от меня, такого страшного и люто им презираемого...
Надев свои самые мягкие кожаные мокасины и облачившись во все черное с головы до пят, я сделал один бесшумный шаг в темноту. Двери моего факультета не скрипят, они массивные, дубовые и подчиняются самым легким толчкам и самым нежным прикосновениям. В коридоре разостлана зеленая ковровая дорожка, она словно приглашает тебя рискнуть и прокрасться по ней никем не замеченным, тихо, словно подкрадывающийся к жертве зверь. Напротив, под дверью Винсента и Грэга еще трепещет неяркая полоска света – ребята учатся при свечах, как самые отстающие, а потому наказанные и на прием не приглашенные, но они их видели за свою жизнь столько, что даже не расстроились. Больше света нет нигде – факультет спит.
Легонько надавив на ручку двери, я услышал глухой и еле слышный щелчок механизма, просунул в образовавшуюся щель свои костлявые пальцы, чтобы дверь о косяк не ударилась, а затем — толкнул. Так паук Ли Джордана из клетки выбирается, первыми плен покидают его мохнатые лапы, а вслед за ними уже все остальное. Только вот я не покидал, а пробирался, плел паутину, из которой Уизли не выбраться.
Камин давно погас, и комната остыла — повеяло сыростью и сквозь тонкий гольф меня пробрал холод. Впрочем, допускаю, что холодно мне стало совсем не от воздуха, я словно выбрался на свободу, на свежий воздух, и твердо решил подраться с тем, кто против меня.
По кровати Малфоя разбросаны носовые платки и бабочки для смокинга, парень собирался в спешке и за порядком не следил. На письменном столе лежит открытая тетрадь, судя по её толщине, тоже его. Признаю, только глупец способен Драко позавидовать. Тот, кто не знает, что такое разрываться между долгом, дружбой, семьей, играть свою роль в войне, зажмурившись от ужаса, и при всем притом не забывать быть лучшим учеником своего курса в школе. Труд, кропотливый труд и несколько часов на сон – это и все, что парень может себе позволить. Сложно представить, какой переполох царит в его и так перегоревшей душе, которой и помечтать-то некогда. Рон не понимает – для его друга выбора между свободой и долгом не существует, есть только выбор между долгом и смертью.
На прикроватной тумбочке Уизли валяются яркие фантики от конфет и шоколадных лягушек, а у кровати стоят начищенные серебристые туфли из крокодильей кожи, с острым носком, в остальном же – порядок. Тем не менее, я глаз не мог от этих туфель оторвать. Купленные на деньги лорда Малфоя как подарок в день рождения лучшего друга его сына. Одни из целого десятка, ведь дни рождения бывают лишь раз в году, а рыжий гордый, принимает только положенные подарки, подачек не любит. А брюки на спинке стула с серебряной пряжкой, его счастье с первого дня нового учебного года, что тоже праздник? Учебники? Перья? Телескоп с тремя линзами? Выходная мантия для бала? И сбежать?!
Одним погожим днем на вокзале Кинг-Кросс я просто обязан был нагрубить «Ронни», протаранить собой окружившую меня толпу, отыскать заждавшегося блондина, покорно выслушать его брюзжание по поводу моей непунктуальности и забыть все, что произошло пятью минутами ранее. Вариант еще эффективнее, это поулыбаться ему в тамбуре, но выгнать из купе, как собаку – пинками. Жизнь дороже унижения, мальчишка отряхнулся бы, поплакал и ушел к своим, бороться с нами. Уложить чемоданы на багажную полку — это задача, с которой я был бы рад справляться каждый раз, лишь бы все повернулось иначе.
Да лучше бы я всему вагону чемоданы на ту проклятущую полку закинул!
Драко до сих пор был бы моим другом без условий и секретов, и я не стоял бы здесь сейчас, с занесенной над ненавистной головой рыжего палочкой...
Однако умей мы менять далекое прошлое, не существовало бы настоящего.
Краем глаза я заметил в зеркале скрюченную черную фигуру, нависшую над кроватью сладко сопящего слизеринца с чуть приоткрытым ртом. Наверное, ему снится что-то хорошее, возможно он представляет, как выиграл весенний чемпионат по шахматам и Минерва вручает ему золотого ферзя, Драко утирает слезу умиления, а декан сдержано хлопает в ладоши. Но ведь всем и так понятно, как сильно профессор Снейп доволен своим учеником, и никто не ждет от него веселого смеха. А может, он сейчас где-то в Австралии на кенгуру охотится?! Поверить в такой его сон мне было еще труднее, чем в то, что Уизли снится свобода от обязательств перед Малфоями и Темным Лордом, к которому его, как бревно к берегу, течение принесло.
Один взмах палочкой и Рон парализован, но не абсолютно... а так, как Белла посоветовала, чтоб говорить мог, шеей двигать, немножко пальцами. Я так хочу, так интереснее!
Забравшись на кровать с ногами, я опустился на колени и заглянул в лицо спящего с каким-то болезненным любопытством. Грубое лицо простака, ржавый пушок вместо щетины и много красных воспаленных прыщей, такого даже симпатичным не назвать, а на факультете он любимец, хотя любовь эта такая... скорее жалость. Ему помогают, как подаяние делают, и гладят по головке, как заблудшего щенка. Джинни давно затмила брата, почти сразу, как перевелась в Слизерин, и хотя её в глаза называют занозой в заднице, но всё же уважают и малость побаиваются. Тем не менее, что-то в нем есть, раз Драко ему верит, рискуя собственной жизнью...
Во времена детства рыжего один из близнецов неудачно пошутил над братом и превратил его любимого плюшевого мишку в огромного паука, с тех пор Рон паникует при виде самого безобидного паучка. Я опять покосился на себя в зеркало – похоже, страх Уизли стал явью вот прямо сейчас...
— Эй, соня-я-я... – прошептал я ласково и тронул его за плечо. — Просыпайся!
Не знаю, передается ли сумасшествие по наследственности от приемных родителей, но уголки моих губ самовольно ползли вверх и сдержать рвущуюся изнутри радость возможным не представлялось.
— Нет, это не твоя мамочка, это я — страшный Гарри!
Мальчишка только мычал.
— Ну-ну, моя очередь говорить, ты уже в этом деле и так дров наломал, Рон.
Парень мог шевелить пока только пальцами рук, бешено вращал глазами и пытался выговорить хоть слово, отчего кадык на его шее ходил ходуном. Уже не в первый раз я замечал, что глаза у него не постоянно голубые, а способны менять свой цвет на серый. Странно, но в моем присутствии они все чаще были именно такими, как пасмурное небо...
— Ронни, ты что же, меня уже три года боишься? – разгадка «серых» глаз оказалось простой. – Ну ты и врунишка, просто загляденье какой врунишка!
Не знаю, зачем безграничная власть Темному Лорду, при случае спрошу, но вот мне... для удовольствия.
— Тебе сейчас очень страшно, когда я так близко, что слышу твое сердце, а?
Судя по бешеному ритму этого самого сердца – страшно, очень страшно.
— Боишься смерти, да? Тогда объясни мне... – мое колено давило на грудь рыжего. – Не мешает? Нет? Так вот, — я продолжил, — объясни мне, друг любезный, с чего ты взял, что Драко смерти не боится? Давай сбежим, давай сбежим... Твои слова, урод?!
Рон закрыл глаза два раза.
— Принимая во внимание, что вопрос мой был риторическим, выходит – это да?
Опять два раза.
— Какой послушный! – я всплеснул руками и тихо засмеялся.
Впереди, не за горизонтом, а так, в ближайшем будущем, Рон уже увидел, как старуха смерть свою косу точит. Он не сомневался, что я не поговорить пришел, по его небритым щекам текли одинокие слезы, одна слезинка за другой, и я все сильнее давил на его ребра. Мне хотелось, чтобы там, у его сердца, раздался хруст, а слезы потекли рекой, как у меня, когда я в подушку рыдал, оставшись без единственного друга. Я пожертвовал им ради него самого, а чем в своей жизни пожертвовал Уизли? Он же не жертвовал, он предавал!
— Папочке твоему привет передавать? – спросил я деловито. — Что смотришь удивленно? Разве непонятно – ты уже не передашь, Ронни, никогда не передашь... Ой, а ты разве не на меня смотришь?
Я обернулся, поскольку рыжий смотрел на дверь.
— Там нет никого, спят. Ты, наверное, романы читать любишь? Ну там... детективные? Или не детективные? Приключенческие? Но не важно, – я вздохнул. — Нет, не спасут, поверь мне — не спасут...
Наконец я добился, чего хотел, и под моей ногой сломалось ребро. Рон забился в конвульсии, ему было больно и обидно, и я слез с кровати, отошел от неё, чтобы насладиться происходящем в полной мере.
— Думаешь, я злобный псих? Нет, не мигай... нет нужды. Да, я такой. Нет, ты не подумай! — я сделал предупреждающий жест рукой. – Просто у меня не получилось стать другим, природа, что поделаешь...
Мычание стихло, а тело на кровати прекратило извиваться.
— Ты послужишь благородным целям. Первая – твой друг не сотворит глупость и останется жить, детей наживать, богатство... что там еще порядочным иметь полагается? – спросил я. – Не знаешь? И впрямь, откуда тебе знать... Ну а вторая – наши друзья из северной школы когда-нибудь обзаведутся отличным профессором физической культуры!
Время шло, оно ведь никогда не останавливается, на меня похоже.
Я с разбега запрыгнул на кровать, встал в полный рост и посмотрел прямо в перекошенное от заслуженных страданий лицо Рона Уизли, на свою беду защитившего меня в еще совсем недалеком девяносто первом году.
— Ты сейчас ответишь мне... стой! – в этот раз я поставил на грудь рыжего не колено, а ногу, и наклонился к нему. – Дай-ка я твои мыслишки просмотрю...
Прошло не больше минуты.
— Мерлин всемогущий, как жалко! Ты что же, в заучку втрескался? Ладно, Виктор — он её не знает, но ты?!
Впрочем, меня не интересовали его унылые привязанности, меня что-то задело в его мыслях, какая-то мутная картинка, какой-то ветхий дом, весь в паутине, кошачьи черепа по стенам, связки трав... Черепа?! Где это он уикенд проводил? И почему мне, то есть ему, капюшон на глаза ниспадает? Не видно ж ничего!
— Чьи сбережения потратил, сволочь... Отвечай! – закричал я не своим голосом. — Круцио! Круцио! Круцио!
Ярость застилала разум, и я мучил полуживого бывшего товарища так долго, как только защитная магия спальни позволила. Белки глаз рыжего налились кровью, изо рта пошла пена, но остановился я, только услышав потрескивание этих самых чар, наложенных мной заранее, чтоб действию не помешал никто.
Между моими выкриками рыжий из последних сил старался мигать мне, боялся умереть раньше, чем донесет до меня свою мысль. Но его старательность и страх не за себя, а за другого, выводил меня из себя еще сильнее. Сдыхая от боли в этой комнате, он думает о том, кто может пострадать вслед за ним? Значит, все хорошие, один я плохой?!
В какую-то секунду здравомыслие насколько это было возможно, вернулось. Не понадобилось и палочки, чем я сосредоточеннее на собственной злости, тем сильнее моя невербальная магия.
— Ты можешь шептать, говори теперь, откуда деньги...
— Это не он, мразь ты поганая! Одумайся, пощади его, он же твой лучший друг, не убивай... Я украл! Посмотри же! – парень кричал, надрывал гланды и задыхался от крика, но я слышал только сиплый шепот. – Я украл его деньги!
— Посмотрел... – ответил я вскоре.
— Убедился?!
— Ты украл, убедился... – я кивнул и откинулся на вторую половину кровати, обессилев от ярости. — Еще я убедился – умрешь ты не зря. Это ж надо, убить меня захотел...
— Сожалею об одном – не вышло...
— Тихо! – заорал я на него.
Тишина помогала думать.
— Мычи лучше дальше, недоумок, твой голос меня бесит...
Уставившись на бархат зеленого балдахина, я подложил руки под голову и закинул ногу на ногу, расслабившись.
— Ты глупец, до тебя не доходит, если бы Драко попытался меня убить, я бы разозлился на него, конечно! Знаешь, почему? – я повернул голову к лицу рыжего, еще немного и его нос коснулся бы моего. – Это же опасно, убивать такого, как я. Даже если бы папа захотел меня убить, я бы тоже разозлился только по этой причине. Пап беречь нужно, дубина ты! Только вот ты не Драко, и не папа, ясно тебе?
Закрыл глаза два раза.
— Это, наверное, интересно, видеть омлет на тарелке и знать, что ты его в последний раз ешь... или вот солнце. Видеть его и знать, что уже не увидишь? – размышлял я вслух. — Вот выйдешь ты завтра во двор, а там солнечно, небо синее. И кто чем занимается — кто бегает, кто первый тур обсуждает, кто на ступеньках воздухом дышит, как мы с тобой когда-то. Может даже первый снег пойдет! А ты уже знаешь – он не первый, он последний...
Мальчишка больше не рыдал, просто смотрел мне в глаза, и в них плескался такой ужас... не знай я, что боятся меня, сам испугался бы.
— Напрасно ты Драко как липку ободрал, сколько-то оно хоть стоило? Хотя ладно, лучше молчи, и так голова болит...
Говорят, те кто к земле ближе, в том смысле, что простолюдины, они тоже опасность нюхом чувствуют, не только те, кто борьбой живет. Никогда бы не догадался, что эта дылда неуклюжая первой меня со свету сжить попытается. Ожерелье только зря перевел, хотя... а вдруг Барти его сохранил? Надо в понедельник спросить, после похорон. Хорошая ведь вещь, стоящая!
— Ты же можешь думать здраво, Рон. Никому ни одного секрета не выдал, ни про Моуди, ни про меня, ни про милорда. За кого боялся? За себя?
Глаза закрыл один раз.
— За Джинни? Драко?
Два раза.
— Врешь, и не краснеешь! – рявкнул я. — Ты хорошей жизни хотел. Не гнилую, живую мать к черту послал! Джинни знала, зачем ей это все, она молодец, а ты? Как припекло одно место, вот тогда только одумался...
Закрыл глаза два раза, но не сразу, промедлил.
— Ты меня не стесняйся, тебе теперь никого стесняться не надо. Поздно!
Не ожидал я от себя такого нездорового красноречия, такой лавины слов, а потому замолк минут на десять. Мы лежали на одной большой кровати мирно и спокойно, как друзья после утомительной тренировки, завалившиеся на ближайший диван в обуви и без сил. Как обычно в Хогвартсе и бывает – одна сплошная иллюзия.
— От тебя потом разит жутко... Так! – я спустил ноги с кровати и сел спиной к рыжему. – Всё, пора кончать. Хотел я тебе вопрос задать «почему», что тебя, такого добренького, покоробило... – взгляд парня прожигал меня насквозь, не хуже адского огня. – Но что ты мне ответишь даже угадать не сложно. Злые мы, да? – меня вновь разобрал смех. – Верно?
Обернувшись, я получил утвердительный ответ, и неожиданно успокоился.
— Ты умрешь завтра вечером, Рон. Где-то в районе двенадцати ночи, и мы еще поздороваемся, не переживай. Только смотри мне, не опоздай на собственную кончину! – я погрозил ему пальцем. – Отсрочить её нетрудно, но я на тебя сейчас наложу самый сложный Империо в мире, а бегать проверять утюг... да ладно тебе! – мальчишка застонал и в ужасе завертел головой. — Был там случай, с утюгом, давно уже... В общем, заклинание я за ужином выучил. Из одной очень-очень старой книги выписал, и вроде бы без ошибок, но оно, зараза, длинное. Так что, если будет больно – тебе же не привыкать, правда?
Покидая комнату так же бесшумно, как и проник в неё, я оставил после себя аккуратно заправленную постель, свечу на камине, совсем даже и не оплавленную, очищенное от магии пространство, и спящего человека. Здорового, невредимого и на первый, поверхностный и не проникающий внутрь взгляд – абсолютно счастливого, так мило и по-детски сопящего под аккомпанемент своих уже отнюдь не радужных снов...
—
18.03.2012 Глава 32
Уизли вел себя как обычно, да вот только совсем не так, как раньше, он действительно цеплялся за воздух, за утекающую сквозь пальцы жизнь. Долго не хотел вставать из-за стола и выпил целых три стакана тыквенного сока, то и дело подымал глаза к верху и рассматривал потолок большого зала — ждал солнца, с горечью понимая, что и в этом маленьком наслаждении природа ему отказала. С самого утра лил дождь и те, кто не покинул школу на выходные, предпочли не покидать даже собственных постелей. Гости Шамбратона вернулись из спален факультетов в свою безразмерную карету, северной школы — в пришвартованный на черном озере корабль. Усевшись возле клюющей носом над тарелкой сестры, он попытался завести с ней беседу о предстоящем турнире, но девчонка только скривилась.
— Рон, и ты туда же... — протянула она с раздражением. — Отстань, надоело уже. Гарри справится!
Светлого прощания со своей короткой жизнью у него просто и не вышло. Не сбылись мои предсказания ни о чистом небе, ни о посиделках на ступенях школы, не сбылось ничего из того, что мальчишка хотел бы увидеть и не вышел разговор ни с кем, с кем он хотел бы поговорить. Разве только Забини поделился с рыжим ноябрьским выпуском журнала «Совершенные летательные аппараты».
— Мы, Уизел, на них еще полетаем, ох как полетаааем... — мечтательно изрек он и перевернул страницу с яркими подвижными картинками. — Все модели вот-вот в производство запустят! Смотри, у этой прутья кверху выгнуты! Превосходная модель, правда?
— Угу... — ответил Рон и чуть нагнулся, чтобы рассмотреть получше. — Бамбук, должно быть, легкая.
— Хочешь почитать? Держи! — и кинул издание ему на колени. — Не выспался я чего-то, голова гудит после вчерашнего. По-моему, лорд Малфой немного переборщил с красными огнями в фейерверке... — он зевнул и потянулся. — Ладно, пойду прилягу. Пока, Уизел!
— Пока... — попрощался тот, с тоской глядя ему вслед. — Слушай, а Драко когда вернется?
— Вечером, они с отцом ответные визиты наносят. Гарри, ты идешь?
— Нет, его подожду, — я кивнул на побледневшего Рона. — Мы не пойдем никуда, холодно.
— Как знаешь... — пробормотал мальчишка на пути к выходу. — Грейнджер, тебя не учили, что подслушивать и подсматривать — нехорошо? — спросил он весело, улыбнулся и щелкнул девчонку по её любопытному носу, чтоб не лез, куда не просят.
Гермиона покраснела и отвернулась, а кто-то из близнецов лениво высказался в адрес всего зеленого факультета, на том все успокоились и продолжили существовать отдельно друг от друга. Не то чтобы мне не понравилось внимание девчонки к Рону, а именно на него она и пялилась за завтраком с той самой минуты как зашла в зал. Она мне вообще не нравилась, и для себя я уже решил — себе она не будет нравиться еще гораздо, гораздо дольше...
— Ты меня глазами пожираешь, Гермиона! — рыжий угрожающе медленно поднялся и обернулся. — Из-за тебя кусок в горло не лезет, честное слово. Сдурела ты, что ли?!
Девчонка открыла рот и хотела что-то возразить, но возражения в мои планы не входили.
— С книжек на парней переключилась? Тебе вон, Крама мало? Месяц глазки ему строишь. Вам бы пожениться, да приличным людям аппетит больше не портить! — кричал Уизли. — Прекрати меня преследовать, я буду жаловаться! А ты чего вскочил? — обратился он к побагровевшему от ярости Виктору. — Хочешь, чтобы с турнира вышвырнули? Угомони свою подружку, чтоб по углам меня не подкарауливала, жутко ведь, когда на тебя такое страшилище прыгает!
В воздухе словно яд распылили, такой злобной, обидной и язвительной вышла обвинительная речь рыжего. Парочка девчонок за нашим столом, во главе с Джинни, восхищенно зааплодировали, но вот лица мужского пола молчали, как воды в рот набрав. Рон унизил не только лишь Грейнджер, но и себя, и Крама, и весь свой факультет. Забини стоял в дверях с открытым ртом и крутил пальцем у виска, кидая жалостливые взгляды на заучку, по щекам которой катились тяжелые слезы. Девчонка вылетела из-за стола и молнией метнулась к выходу, больно впечатав парня в двери, но тот смолчал и даже выкрикнул её имя, пытаясь то ли извиниться за однокурсника, то ли утешить, вот только его слова настигли одну пустоту.
Рыдая и обхватив себя руками, Гермиона умчалась оплакивать свою гордость...
К вечеру небо заволокли уже не серые, а черные тучи и разразилась гроза. Сидя в своей спальне у камина, я заворожено вглядывался в языки пламени, грел руки и наблюдал за последними часами жизни Рона, осознающего, что они именно последние и других уже не будет.
Не дождавшись Драко, он смирился, принял то, что не сможет попрощаться не только с родными и солнцем, но и с ним. Забившись в самый угол гостиной, он не обращал внимания ни на упреки Забини, ни на похвалы Миллисенты, ни даже на декана, пришедшего к ним объявить о внеплановом тесте по чарам и погрозить душевными муками тем, кто его не сдаст и тем самым опозорит его честь.
Подобрав под себя ноги, мальчишка ждал вместе со мной, и дождался. Когда Тео мимоходом позвал его в коридор, он сделал пару уверенных шагов вперед, не выдержал и схватился рукой за спинку зеленого потертого дивана, на котором провел столько дней, пытаясь вызубрить то, что уже никогда ему не понадобится. Понятное дело, шел он не сам, идут на смерть только герои или те, кого ведут. Героем Уизли не был, он был просто глупым, и даже его умение игры в шахматы не дало ему возможности догадаться — редкая пешка выживет там, где господствуют другие фигуры.
Наверное, в груди у него трепетал страх и безумие, но ноги рыжего передвигала моя несгибаемая воля, и его — не требовалось. Впрочем, мой азарт давно меня покинул, его место заняла скука, она сводила мою челюсть, и зевал я, не переставая. Конечно, мне хотелось закрыть глаза, ничего не видеть, в последний момент так и вообще захотелось — не убивать. Но разве я могу? Определенно — нет.
Разыграть спектакль оказалось труднее, чем я предполагал, ведь руководить труппой издалека — задача не из легких. Тем более что актеры отказывались мне повиноваться, а Крам так и вообще не понимал, на кой черт ему тащиться в башню, если можно поговорить и здесь. Нет, он людей не стесняется, а Рону не стыдно было обижать Гермиону в присутствии всей школы, нет? В ответ Уизли стал выкрикивать оскорбления еще похлеще, чем за завтраком. Виктор не мог просто стоять и слушать, он явно хотел заехать рыжему в его наглый веснушчатый нос. Сделать такое на виду у всех и не понести наказания — невозможно, и парень согласился, пропустил рыжего вперед и, скрипя зубами от злости, пошел за ним следом.
Уизли считал ступеньки и жадно вглядывался в лицо каждому встречному, одним из которых был Фред. Но старший брат не обратил на младшего никакого внимания, притворился безразличным, хотя хорошо понимал — парочка абсолютно разных и ничем не связанных между собой людей не может просто так тащиться по лестницам, ради обычного удовольствия, и в конце пути их явно что-то ждет. То, что в конце пути одного из них и в самом деле ждет конец, знал только я.
Круглое помещение астрономической башни, стены из грубо обтесанных камней и совсем невысокий, скользкий от капель дождя барьер между пропастью и двумя высокими, немного сутулыми и одинаково разозленными друг на друга людьми. Окна ведь без стекол, да и окнами их назвать сложно, так, обычные проемы для телескопов, ну чем не опасность?
Разряды молний сверкали где-то вдалеке. Слабый свет луны, то исчезающий за тучами, то появляющийся вновь, да орущий мальчишка, замахивающийся на того, кто сильнее, старше и умнее. Все это Краму не пришлось по душе, он огляделся вокруг, поежился и твердо решил судьбу не испытывать. Обозвал рыжего ревнивым придурком, предупредил, если подобное повторится он купит билет на воздушный экспресс и пусть не так эффектно, без корабля, но все же появится в его жизни вновь, а после повернулся спиной и двинулся к лестнице чуть ли не бегом. Он чуял не только горький запах дождя, его ноздри щекотал отлично знакомый ему аромат опасности.
Однако даже самая гениальная, но припозднившаяся мысль — уже почти глупость.
Положив руку на плечо болгара, Рон со всей силы потянул его на себя и парень просто повалился на неудачливого драчуна. Раздался звук глухого удара головы о землю и Уизли застонал, схватился за разбитый затылок, но все еще не спешил принимать руку помощи Крама, уже успевшего вскочить на ноги и оценить незавидное положение своего противника. Никто бы не отказался от такой помощи, ибо удар головы о камень такой силы не оставлял выбора, и Виктор думал, что ничем не рискует. После подобного падения видеть сложно, а не только что-то делать!
Впрочем, зачем видеть тому, кого ведут?
Мои глаза видели все глазами Рона, и руку последний, конечно, протянул, но только лишь затем, чтобы выхватить палочку из потайного кармана Виктора, в подкладке подола, о наличии которого мог знать только тот, кто прожил вместе с болгаром в одной комнате почти два месяца. Молниеносное движение, вообще не свойственное медлительному, как медведь, Уизли, и потасовка приобрела некую живость, став похожей на обычный кулачный бой.
Когда-нибудь Крам задумается, вновь переживая каждое мгновение произошедшей трагедии, почему покойный мальчишка откинул от себя его палочку, а не использовал, ведь он мог бы ею спасти жизнь слизеринцу. Это не страшно — парень будет находить всё новые и новые пояснения. Мол, что темно, что пусть и безумный на вид, но рыжий боялся его ранить, или же просто не был уверен в своих магических силах и умениях, или же считал недостойным биться за даму сердца какими-то деревяшками, и предпочел такой вот странный магловский метод. У него же отец, кажется, маглами занимался?
Он не догадается, что это я боялся закончить драку раньше времени и не хотел, что бы все выглядело ни как самоубийство, ни как откровенное убийство. Сомнения, вот что дает самый щедрый урожай, а никак не любовь. Именно они свяжут руки Виктора, такого совестливого и справедливого, уберегут его от войны и отнимут у Дамблдора крепкого бойца, ведь ничего еще не закончилось — все только началось.
Крам не толкал Уизли в пропасть, он вообще победил в этой схватке почти сразу же, как она началась, но в один совсем не прекрасный момент Уизли схватил Виктора за меховой отворот его мантии и потянул за собой, в черную бездну проема. Там, внизу, даже земли не было видно, все скрывал собой ливень стеной и сгустившаяся темнота. Легко оттолкнув от себя обезумевшего слизеринца, гордость Дурмстранга лишился такого своего звания в одну короткую секунду. Стоя у края, Рон незаметно отвел одну ногу назад, к парапету, это даже шагом нельзя было назвать, а почувствовав под ней твердый камень, оттолкнулся.
Он покинул всех, взлетел, как птица, и до самого столкновения с землей я слышал, как ледяные капли ударяют ему в лицо, а ветер рвет на части мантию, заменившую ему крылья. Жизнь ушла из него не сразу, не после удара о землю, мгновением позже, но упав на спину, парень все равно не смог ничего увидеть — в его открытые глаза лилась дождевая вода и смешивалась со слезами.
Рев отчаяния, вырвавшийся из Виктора Крама — крепкого и сильного духом человека — сломил болгара, как тростинку. Услышав этот крик в последнюю секунду жизни, Рон успокоился. Раз боготворимый им ловец будет скорбеть по обычному мальчишке без особых талантов, то умирать не так уж и страшно...
Надеюсь, не все последние мысли на земле такие глупые.
* * *
Огонь больше не показывал мне никаких картинок, а Империо исчез вместе со смертью своей жертвы, но я не спешил покидать уютное кресло. Не потому, что не хотел — боялся. Руки дрожали, кожа покрылась пупырышками, как от холода, а волоски на ней встали дыбом. Уставившись на щербинку в камне каминной полки, я вдруг понял, встань я сейчас, все станет реальным, тайной до конца дней.
Все-таки я сломал многое в истории борьбы с Волдемортом, но никогда бы не подумал, что так тяжело ломать того, кого знал так долго, кто улыбался тебе с самого первого дня нашего знакомства, шестого ребенка в семье и первого друга Драко. Меня всего парализовало, а в ушах до сих пор стоял шум дождя, никак не способный долететь до меня сюда — в подземелья под черным озером.
Рон умер, он труп. Радоваться?! Сложно...
Внезапно двери отворились, и с наигранной непринужденностью в комнату заглянул Малфой. Быстро осмотрев комнату, он спросил уже просто для приличия:
— Уизли не видел? Он еще не вернулся? Говорят, с Крамом ушел куда-то...
— А тебе он зачем? — ответил я вопросом на вопрос, пряча дрожащие руки под плед. — Вернется твой Рон!
— Вот, — он вошел и положил мне на кровать сверток в золотистой праздничной бумаге. — Мама велела передать.
— Французкий шоколад?
— Французкий, молочный... — кивнул он как-то нервно. — Слушай, я переодеваться, ненавижу фраки... если этот полуночник к тебе первым заявится, ты его сразу спать отправляй, ладно?
Разум просто кричал Драко, что все хорошо, что Рон просто задержался, или дежурный его к Филчу отвел, и старик старается, корчит из себя строгость, но сердце шептало что-то неясное, мерзкое и противное. Там, в этом сердце, что-то кололо иголкой, и блондин сорвал с себя бабочку вовсе не потому, что терпеть не мог фраки — она ему дышать мешала.
Полчаса каких-то истеричных шагов по комнате, за стенкой, звон хрустального графина с водой, ударяющего по стакану, и вот он не выдерживает, вылетает из спальни и несется к выходу. Я понимаю, он ищет, бегает по этажам, вылавливает призраков и допрашивает их с особым пристрастием, и пока еще надеется, не будит декана, не идет к директору, у него есть еще час. Драко такой, он сначала наломает дров, а затем уже попросит помощи.
В этот раз все произошло намного быстрее, приятель не догадался поискать снаружи, вернулся через двадцать минут, затарабанил во все двери, и он не просто просил помощи, он требовал её. Из спален вереницами потянулись сонные слизеринцы в пижамах и тапочках, они сыпали поисковыми заклятиями, заглядывали в каждый угол замка, под каждый гобелен с потайной нишей и будили всех, и живых и мертвых. Джинни первым делом ринулась к декану, но моего отца в комнатах не оказалось, а потому ей пришлось бежать к Минерве. С ней помчался и Драко, за ним — я и парочка ребят. Нашей обязанностью стала побудка всех грифиндорцев, однако еще не успев добежать до Полной Дамы, мы нос к носу столкнулись с двумя дюжими, но весьма растерянными представителями северной школы. За их спинами маячили перепуганные близнецы.
— Виктор не вернулся, — сказал мне один из них, не дожидаясь вопроса. — Он в башне.
— Рон? — просипел Драко.
— В пределах замка магия не находит.
— Но главный выход на замке! Как он мог уйти? Дракона одолжил?!
Малфой предпочел бы не знать, как Рон ушел, но мы уже поднимались, и я шел по тем же ступенькам, что и рыжий час назад. Они его еще помнили, а вот он их — уже нет.
Виктор боком сидел на том же парапете, с которого шагнул в пропасть Уизли. С его лица лились потоки дождевой воды, но он не убирал его, а подставлял специально, хотел очнуться от кошмара и не мог. Парень считал себя убийцей, и эта мысль была ему невыносима, он не уходил отсюда точно по той же причине, по которой я не решался встать с кресла. Но мы всегда отвечаем за содеянное, и пусть Крам ничего не совершал, он отлип от стены и поднялся, готовясь понести наказание.
За нашими спинами раздался жесткий грубый голос.
— Разойдись!
Ученики в красных мантиях почтительно расступились.
— Где этот чертов Уизли, Виктор?! — задал вопрос Каркаров. — Отвечать, когда я спрашиваю!
С одежды Крама лилась вода и, по сути, ответ был очевиден.
— Оступился... — только и смог выговорить парень.
— Где?! — заорал Драко и все невольно вздрогнули.
Якобы убийца опустил голову, втянул плечи и сделал шаг назад.
— Внизу, я его убил, он умер...
Не знаю, как Малфой не свернул себе шею, но он не бежал по ступенькам, он летел по ним и прыгал на очередной пролет, не дожидаясь, пока приблизится неповоротливый механизм лестницы. Моуди уже отпер двери и ковылял к башне чуть ли не быстрее его самого, видно, первым догадался поискать во дворе. Надежда исчезла еще в башне, но Драко коленями упал в кровавую жижу, смешанную с водой и грязью, и попытался залечить раны рыжего. Принялся остервенело вращать палочкой и цедить все заклинания, какие только мог вспомнить его воспаленный разум. Острые камни, на которые упал Рон, пробили тело насквозь и сломали все ребра, но парень отказывался верить, что перед ним уже не человек — кровавое месиво, а лекарства от смерти — нет.
Палочку отобрал Гойл, неожиданно он весь собрался, прекратил скулить и оттащил друга от трупа, подхватив его под руки. Он пожалел его сердце, ведь все чувствовали — оно сейчас разорвется. Малфой переживет, и такое горе сделает его еще сильнее, подавит в нем всю эту девчачью тягу к домашнему уюту и миру без борьбы, но я с завистью подумал, что так убиваться по мертвецу, трясти за плечи и умолять проснуться способны лишь те, кто может любить...
Когда к нам подоспели представители красного факультета, добежала Джинни, близнецы и все остальные, Драко стоял уже в сторонке, цеплялся за мой локоть, чтобы не упасть и выглядел как Малфой, а не жертва обстоятельств. Взять себя в руки и вытереть предательские слезы уговаривал его не только я или Грэгори, но и Аластор. Голосом Барти он шептал ему на ухо какие-то слова утешения и хлопал по плечу.
Не сомневайся, я бы попросил у тебя прощения две тысячи раз. За Рона, за разрушенный мир твоей уютной иллюзии, но ты скорее сам спрыгнешь, чем простишь. Стой теперь, закаляйся реальностью, раз иначе не смог. Смотри, как близнецы не верят своим глазам, любуйся, как стонет Джинни и лопочет слова недоумения Винсент. Думаешь, нет твоей вины? Крам виноват? Ошибаешься! Выбор делал не ты, признаю, это твой отец решил за тебя и твою мать, как вы должны жить, но те, кто говорит, что дети не в ответе за своих отцов — лгут. Оправдывают свою слабость и нерешительность. Уж мне это известно, как никому другому!
Заглянув в безучастное помертвевшее лицо Драко, я узнал своего друга, не друга Уизли.
Взрослый широкоплечий парень, в обагренной кровью рубахе, с комьями грязи на лакированных туфлях и брюках, тех самых, от фрака. Время жизни Рона Уизли — его время жизни, зажженное солнцем и надеждой на будущее, и погасло оно вот только что. Зажжется ли вновь? Надеюсь — нет. Я не смогу убить всех, не смогу...
Замок заполонили авроры, колдомедики, профессора, вместе с родителями Малфоя вернулся декан, и ему еще предстояло получить свою порцию взысканий от министра. Пока он пытался влить в Драко успокоительное зелье, тот сидел на стуле ровно, положив руки на колени, но отворачивался, как капризный ребенок. В один прекрасный момент парень так разозлился на крестного, что просто выбил чашку из его рук, и зелье выплеснулось прямо на белоснежное платье миссис Малфой, утиравшей слезы уголком кружевного платка у камина.
— Драко! — воскликнула она, отряхнув грязно-коричневые капли на пол.
— Оставь его, Северус... — пробормотал лорд Малфой, рассматривая колдографию на столе. — Он сильный.
— Сынок, бывает так, что друзья умирают... — мать подошла к сыну и поцеловала в лоб. — Мы всегда будем его помнить, он был таким добрым мальчиком!
— Профессор? — в комнату без церемоний ворвалась растрепанная Панси, так и не сменившая шелковую пижаму стального цвета на платье. — Джинни! Нужно зелье!
Уважаю её за умение четко и ясно описывать ситуацию всего парочкой слов.
— Иду, — на ходу бросил папа. — Гарри, не оставляй Драко.
В ту же секунду приятель поднял голову и кинул на декана полный горечи взгляд, а затем произнес:
— Да, Гарри, останься...
Вспомнив про младшую Уизли, которую ни Панси, ни Миллисента успокоить не могли, женщина засобиралась в комнаты девочек, и уверенным, хозяйским шагом прошла к выходу. Джинни отказалась рыдать вместе с родными, она знала, что даже в таком горе любимые подружки и родные стены — лучший помощник.
— Дорогие мои, я вас оставлю?
— Разумеется, Цисси, иди к девочке...
Я прекратил вертеть в руках стеклянную статуэтку дракона, подарок Чарли, и решил повертеть что-то другое, для разнообразия. Мои нервы сдавали, мне постоянно хотелось двигаться, куда-то идти и что-то говорить, лишь бы унять внутреннюю дрожь и занять мысли чем-то иным, а не трупом у башни. Лорд Малфой стоял у стола, в задумчивости постукивал по его столешнице кончиками пальцев, и глаз не отрывал от фотографии в массивной серебряной рамке. Подойдя, я взял её в руки и принялся рассматривать с преувеличенным вниманием.
Мужчина несмело приобнял меня за плечи и оглянулся на неподвижно сидящего сына.
— Из трех друзей осталось только двое, Гарри, только двое...
— Это ужасно.
Он посмотрел на меня и коротко кивнул.
Колдография навсегда вырвала из наших жизней несколько коротких мгновений морозного дня в день перед Рождеством, да нас самих, сидящих на ступеньках. Драко тогда во второй раз потерял круглую меховую шапку — она скатилась вниз по ступенькам, но он не побежал за ней, а остался сидеть, схватившись за живот и хохоча, как какой-нибудь грифиндорец. В меня только что влетел огромный снежок, запущенный Грэгори, и я яростно отплевывался от набившегося в рот обжигающе холодного снега.
В секунду, когда кто-то нажал на затвор фотоаппарата, к нам подсел раскрасневшийся от снежных баталий Рон и хлопнул меня по спине. Снежинки посыпались с моей мантии, как с заснеженной ели. Довольный произведенным эффектом и моей потешной физиономией рассмеялся и Уизли. Объектив запечатлел нас всех немного сбоку, и ближе всех к нему оказался именно рыжий, протянувший длинные ноги в ботинках невероятного размера на три ступеньки вперед, но я словно бы слышал, что смеюсь, и вспомнил, как же это приятно — щуриться от слепящего солнца...
Тошнота подступила к самому горлу, я покачнулся и чуть было не упал на этот чертов стол и такую же фотографию. Её бережно взял из моих рук лорд Малфой, посмотрел на вещицу с какой-то сентиментальной печалью во взгляде, таким отцы смотрят на повзрослевших детей, и со стуком поставил обратно.
— Тебе нехорошо, Гарри?
Я не мог выйти из собственной ванной еще часа три и корчился на её холодном полу, набивая себе синяки и ссадины. Меня рвало так, что я боялся спустить в унитаз собственные внутренности, тело горело изнутри, а руки дрожали уже совсем не немножко, амплитуда колебаний запросто напугала бы любого, не только меня. Убивать легко, а вот понять смерть — трудно.
Меня тошнило от самого себя!
Тем не менее, из спальни Драко я вышел вполне спокойно, сказал, что должен прилечь, что переживает и нехорошо себя чувствует не он один.
— Подожди... — сказал мне приятель, когда я взялся за ручку двери.
— Да?
— Возьми сверток.
Пришлось взять в руки точно такой же сверток с шоколадом, какой до сих пор лежал на моей кровати.
— Этот?
— Он для Рона, забери себе.
— Но я не...
— Забери! — рявкнул блондин.
Вернувшись к себе — я швырнул в мусорную корзину оба и пообещал себе забыть даже вкус проклятого шоколада.
* * *
Если бы однажды рыжий смог поделиться впечатлением о собственных похоронах, цензурных слов не нашел бы. По обе стороны гроба стояли не просто ненавидящие друг друга люди — два разных мира. Какой там Рон, какое прощание, когда Молли выдалась такая редкая возможность безнаказанно и весьма громко высказать все, что она думает о белобрысом семействе...
Захлебываясь в рыданиях, женщина размахивала кулаками и грозила Малфоям карой небесной. Перси, одной рукой поглаживающий по плечу престарелую родственницу, а другой одергивающий мать за рукав лисьей шубы, положения спасти не мог. В ответ на такое отношение и лорд Малфой и даже Драко лишь презрительно усмехались, демонстрируя свое отношение к низшему сословию.
Джинни утирала искренние слезы горя, но трусливо пряталась за юбкой миссис Малфой. Слизеринцы молча следили за телодвижениями матери покойного и дождаться не могли, когда же стихнут оскорбляющие их вопли. Парочка первокурсников мяла букеты, притоптывая на месте от пробирающей до костей сырости. Винсент и Грэг поскуливали как-то наигранно, считая, что тем самым выражают свою глубочайшую скорбь. Учитывая, что со стороны дороги до нас доносился заунывный хор, видимо, хоронили кого-то из маглов, какофония подобных звуков могла зубную боль и у покойника вызвать!
Прощальную речь, полную восторженных комплиментов интеллекту Уизли, его умению дружить, великолепным манерам и воле к отстаиванию своих интересов, зачитал мой отец. Речь не соответствовала ни реальности, ни декану Слизерина, а потому смогла на время успокоить разбушевавшуюся мать. Она замолкла от удивления, ведь изящные слова, полные патоки, писали Тео и Панси. Ребята старались от души, витиеватое красноречие соединилось с четкостью мысли, и листок был принят с благодарностью.
Отца грозились снять с должности за недосмотр, он даже на похороны опоздал — спешил из министерства, а детей организовала миссис Малфой. Три десятка откомандированных мальчишек и девчонок, послушно шагающих парами за женщиной в черном, провожала глазами вся школа. Многие учащиеся других факультетов просили положить от их имени цветы на могилу и стыдливо совали стебли в руки понурым слизеринцам, словно боялись, что те их в лицо им кинут. Понятное дело, все цветы и корзинки были приняты, и ничего кроме подобающего случаю тихого «спасибо» никто из чужих, за исключением одной, не услышал.
Пощечин колючими розами, расцарапавшими нежную кожу щек, удостоилась Грейнджер. Не понимая, что творит, она подошла к Миллисенте, обезумевшей от такой наглости в долю секунды. Девчонка просто прыгнула на заучку, повалила на землю и принялась избивать несчастным букетом, пока воительницу не взвалил себе на плечи Блейз и не унес подальше от причины её бешенства.
— Из-за тебя моя подруга брата лишилась! — орала она хриплым женским голосом до самого выхода во двор, где был установлен портал. - Нормального брата, сучка драная! Я тебе патлы еще подергаю, дай только вернуться... Серьезно, думала Уизли позарится?!
Забини, отличающийся завидным благоразумием, опустил свою визжащую ношу на землю, только прибыв на место назначения — небольшой клочок ничем не примечательного лондонского кладбища. Денег Малфоев никто из Уизли не принял, как Драко ни старался и ни упрашивал, отправляя Молли письмо за письмом. Он убеждал женщину — покоиться бок о бок с маглами под стандартной бетонной плитой во втором ряду среди пяти таких же, без единого деревца поблизости, это совсем не то, чего хотел бы её сын.
Приятель так и не понял — унижался он зря. Миссис Уизли как раз хорошо понимала, однажды прельстившись конфетами её ребенок, все детство лишенный не только сладких излишеств, но даже и новой обуви, все-таки продал свою семью. Пусть не совсем за деньги, а так, за мечту о красивой жизни вполне понятную любому человеку, но продал.
Надеюсь, Рон никогда не узнает — родная мать преподнесла жестокий урок своему мертвому сыну.
Тихое ругательство Драко вывело меня из оцепенения.
— Что случилось? — спросил я его.
Он с раздражением бросил мне через плечо.
— Проклятый дождь!
Все рванули к скромному сосновому гробу — отдать последнюю дань уважения и поскорее отправиться в места посуше и поуютнее. Чарли и Тео столкнулись лбами, наклонившись к крышке, чтобы дотронуться до неё и положить цветы. Точно такое же столкновение чуть не произошло между моим отцом и какой-то девчонкой с зелеными волосами, рыдающей не меньше самой Молли. Да и вообще — природа легко одолела неприязнь двух вражеских сторон и смешала их в одну гремучую смесь. Впрочем, виновники гибели Рона не поддались суете, слишком жалкая перед нами развернулась картинка.
— Пошли отсюда, быстрее...
Малфой выбежал на дорогу из мелкого гравия и пошел по ней порывистым нервным шагом.
— Молодой человек, молодой человек... — его догнал запыхавшийся толстяк с черным зонтиком. — Вы с похорон дедушки? Мистера Оллфорда? Не подскажете, как пройти?
— Не подскажу! — приятель со всей силы толкнул его в глубокую лужу и зло ухмыльнулся. — Удобно тебе там?!
— Караул! — завизжал тот, подымая вокруг себя облако брызг. — Произвол!
Но Драко рассматривал барахтающегося у его ног человека, как забавного жучка, разве только ногой не поддел.
— Гарри, чего ты тащишься?! — махнул он мне рукой. — Живее давай! Здесь всё маглами кишит...
Я не заставил себя упрашивать, быстро подбежал и занял свое место по правую руку от блондина. Мы пошли с ним нога в ногу, почти вприпрыжку, лишь бы поскорее сбежать — два черных пятнышка в прозрачной пелене дождя.
Малфой не молчал, он с видом знатока рассуждал о качестве букетов со стороны Уизли, пересказывал мне, что именно кричала Булстроуд чертовой Гермионе, восхвалял однокурсницу с блеском в оживших глазах и отчаянно жестикулировал, не справляясь с переполнявшими его эмоциями. Несколько раз даже опередил меня на пару шагов, чтобы в лицо посмотреть, смахивал капли со лба и смеялся с такой силой, словно дико соскучился по смеху...
Рон Уизли проиграл его мне вчистую, и после парня на земле не осталось многоточия — точка.
* * *
Дальнейшая жизнь не просто пошла, а потекла как спокойная речка, отменили даже турнир. Каркаров, не понаслышке знакомый с правосудием Визенгамота, не стал дожидаться заседания, удовлетворившись выводом аврором о том, что смерть Уизли наступила в результате несчастного случая, протащил Крама через всю школу держа за ухо, как нашкодившего котенка, погрузил на корабль и отчалил. Директор должен был отвечать за своих учеников несмотря ни на что, поскольку семьи севера гораздо больше уважали собственные обычаи и кровный закон, чем какой-либо еще. Наследник Андреуса Крама просто не мог попасть в Азкабан, ни на день, ни на час, ни на одну минуту. Прогибаться под обстоятельства и жертвовать судьбами других, словно разменной монетой — удел совсем другого директора.
Магические контракты разорвали министерские невыразимцы, и только в день официального начала соревнования. Несложно было догадаться — кубок, как и Виктора, мы больше не увидим. Рисковать свободой, полагаясь на благоразумие судебной магической системы Англии, это такая глупость, которую он никогда не совершит. Уверен, парень выдержит осаду законников в своей крепости, наотрез откажется от всяких следственных действий и проживет счастливую жизнь в границах своей общины.
Все сложилось даже лучше, чем в самых смелых моих мечтах, все фигуры разбрелись по своим позициям и прекратили мешать мне жить. Впрочем, с Малфоем мы больше никогда не станем друзьями, и прогулка по кладбищу, это тот опасный максимум, который я смог себе позволить. Ни одна душа не должна догадаться, что за мысли скрыл в себе Драко. Однако мы перестали злиться друг на друга, он меня понял, а после похорон чинно поблагодарил и крепко пожал руку. Как я уже говорил — по жизни нам идти врозь.
Одно только радует, виновник такого нашего кошмара из земли уже не подымится, а приятель выучил свой урок и ошибки не повторит.
Сестре погибшего траур шел, она словно примерила на себя маску Беллы — ходила по школе с непроницаемым лицом, в неизменно черных батистовых блузах и смотрела на всех так, словно ей знакома тайна вселенной.
Джинни соболезновали все, свое сочувствие выразил даже Темный Лорд, а после мягко поинтересовался:
— Дитя моё, а школьные каникулы у вас... когда?
— С первого дня Рождества, одна неделя, — ответила рыжая, принимая из рук Гиббона горячую чашку чая. — Спасибо.
— Пожалуйста, милая... может, печенья? Карамелек?
Дождавшись, пока сидящая перед ним на стуле девчонка и кружащие вокруг неё взрослые поупражняются в правилах приличия и вдоволь насоболезнуются, насладившись собственной благопристойностью, он поставил точку в долгих годах моего ожидания.
— Любишь сюрпризы, Джиневра?
Рыжая ответила с набитым ртом.
— Лублу...
— Новый семестр будет полон сюрпризов, тебе понравится.
Гиббон хищно осклабился и хихикнул, за ним, еще не понимая почему и зачем, несмело улыбнулась и Джинни.
Пока я учился и спасал Драко от неминуемой гибели, армия возрождалась, предатели гибли целыми семьями, а черная метка перестала быть новостью для первой полосы. Силы, настоящее которых превратилось в прошлое всего пятнадцать лет назад, поднимались из небытия, отряхивались от пыли старых обвинений и шли в бой. Людей Темного Лорда не победили, не смогли, как можно победить тех, кто прекратил борьбу? Да, неполная сотня борцов ждёт своего часа в крепости посреди океана, но десятки тысяч просто скрылись в пыльных подвалах и сверкающих залах, школьных кабинетах и больничных палатах, камерах Азкабана и дремучих лесах.
Кто сказал, что они не вернутся?!
Они вернутся еще более уверенными в своей правоте, чем были раньше. Волшебство потихоньку уходит из нашей крови, и за полтора десятка лет даже в этих чистокровных кругах появились свои сквибы — позор и трагедия одновременно. В доме на холме все чаще мелькали лица в масках, принадлежность которых к миру аристократии, торговцам или вынужденным затворникам выдавал лишь запах, когда приятный, тонкий и свежий, а когда затхлый, со вкусом дешевого табака и рыбы. Эти люди будут творить нашу историю, и Белла не раз повторяла — уважать стоит каждого.
Беллатрикс Лейстрейндж не была просто верной женщиной, убивающей всех без разбору. Моя приемная мать отличалась завидным умом и смекалкой, в школе ей не было равных, а жизнь после её окончания доказала, собрать вокруг себя преданных до последней капли крови и последнего галеона ей легко, стоит только напомнить о долге. Ведь такой войны, какой её старался представить Дамблдор в газетах и сводках тех лет, войны шпионов и кучек отчаянных Пожирателей — не было. Одна часть страны стеной пошла на вторую, за власть и свободу.
На заре своей молодости идеалов Волдеморта не чурался и Альбус. Старик все знает о маглах, все понимает, только стать на сторону существующего тогда порядка оказалось решением куда более выгодным, сулящим весомые должности, почет и уважение. Да вот незадача — война, раз начавшись, закончится не с исчезновением её предводителя, а с победой одной из сторон. Шагнуть на сторону бывшего своего ученика и вернуться к началу Дамблдор уже не сможет, и что ему остается? Кроме как считать себя умнее всех, что в корне неверно? Только то, что он сейчас и делает — позволить мне возродить Темного Лорда, такого сильного и живого, чтоб небеса содрогнулись!
Разгадал тайну безразличия директора к творящемуся вокруг беспределу вовсе не я. Впрочем, а кто я такой, кем себя возомнил, с кем вздумал умом меряться?
Альбус Дамблдор искренне верил, он сможет одолеть мою тьму, и Грифиндор ему в этом поможет. В дальнейшим, уже после осуществления столь благостного плана я бы заменил собой отца, взял на себя его роль и все бы остались довольны. Однако жизнь не приемлет такого количества сослагательного наклонения в одной отдельно взятой жизни. Он не научил меня быть счастливым так, как ему хотелось. Старик обманывал себя целых два года, не мог обнаружить признаков подделки крестража, боролся за мою душу и опустил руки внезапно, под давлением истеричных, жестоких, но правдивых упреков Люпина в мою сторону.
Однажды кабинет директора покинул не очень добрый, мстительный, показывающий язык своему учителю, двенадцатилетний мальчик, а в следующий раз его порог перешагнул уже не мальчик — орудие.
Альбус Персиваль Дамблдор не мог убить Волдеморта, невозможно убить того, кто не жив!
Существо, да даже дух можно лишь развоплотить, а после выгнать на край света. Туда, куда не достанет свет и не ступит нога верного мага. Но разве это не то же, что гонять воздух из одного угла комнаты в другой? Убить душу, гласят «Тайны наитемнейших искусств», невозможно точно так же как и саму жизнь. Она существует даже в потустороннем мире, за гранью бытия. Крестражи лишь удерживают её в предмете, а не на просторах вселенной, откуда они, обладая силой самой темной магии на свете, в случае чего запросто могут вернуться и найти себе новое тело.
Убить возрожденного, живого Волдеморта и со спокойным сердцем приняться за поиски осколков его пропащей души, закрыть их под замком и стереть из истории даже мимолетные воспоминания о подобных артефактах, словно их и не было. Поступить иначе, изничтожить дух или еще не до конца мага — значит помочь всем живущим сегодня, но одним махом развязать все войны будущего, одну за другой. Породить десятки поколений подобных мне, моим друзьям, родным, дать шанс родиться их детям, внукам и повторять ошибки прошлого раз за разом, до скончания времен.
По мнению директора — куда надежнее пожертвовать десятками тысяч сейчас, чем миллионами потом.
Вся беда в том, что часть души Тома Риддла расправила во мне свои крылья и правит балом вместе с моей, они будто вальс танцуют!
Был бы я врагом — помогла бы моя кровь, не был бы я живым крестражем — и хорошо, но я есть — и без меня Волдеморта не будет. Вся моя жизнь и все пророчество посвящены ему, не мне, я лишь незаменимый компонент грядущего обряда, постоянная переменная.
Раз не одолел во младенчестве, а развоплотить — не одолеть, то уж будь добр, помоги ему стать живым и сильным, верни часть души, сделай смертным хоть на денек!
Риддлу не страшно, он обхитрил директора его же оружием — любовью.
Отец не знает и не верит, что во мне есть душа, он думает, как только обряд свершится — я умру. Телу без души не жить. У обычного мальчишки крестражей, способных удержать его на земле подобно якорю — нет. Впрочем, любовь к своим мечтам взяла вверх над отцовской.
Ирония в том, что директор не соврал «своему мальчику», выложил все, как на духу и годами втолковывал — люби, это твой ребенок, душа есть, не может не быть. Но кто поверит, что волки настоящие, если ты десять раз на дню лжешь и не краснеешь?
Отец не лжет никогда — он молчит. Молчит, когда я задаю вопрос, о наличии которого во мне Альбусу знать не нужно, молчит, когда секретами по ту сторону фронта интересуется сам Волдеморт, и последний покоряется, признает силу правды. Никто и никогда не сможет найти подвоха там, где его нет, вот в чем секрет удачного шпионажа.
В последний год папа меня забросил, забыл и вышвырнул из сердца, как что-то неудавшееся. Честное слово, я не в обиде, я понимаю — он готовит себя к моей смерти и не хочет рыдать над сыновним гробом, уподобляясь истеричной Молли Уизли. Детство Северуса Снейпа сгинуло очень давно, но я не уверен, что в нем даже тогда можно было отыскать что-то хорошее. Просто сильный и умный человек без принципов, готовый на многое не ради других, а ради себя. Допускаю, что пресловутая Хель знакома со мной хорошо, но все же гены сыграли свою важную роль. Почему я раньше не задумался, как мог тот, кто якобы любил женщину, ни словом, ни даже самой сокровенной мыслью не обвинить её непосредственного убийцу?
Все дети уверены, что их родители самые лучшие, они забывают, любой родитель — человек из толпы, той, что за окном их дома. В этой толпе полно скверных равнодушных людей, и иногда случается так, что возвращаясь к себе домой, они заходят и в твой дом тоже.
В стане Темного Лорда особых добряков не сыскать, им там не выжить, но воистину — папа занял почетное место среди них всех.
Он сыграл любовь ко мне так виртуозно, что обманулся много раз не только я, главное — обманулся сам Дамблдор. Несчастный ждет, что его верный человек убьет Волдеморта, как только тот возродится. Ради моего будущего, свободного от кровопролитий и боли. Но папа «знает», этого будущего просто нет, и он не предпримет ничего, абсолютно. Он заранее отнял у меня душу и бросил на съедение Риддлу, и не думающему меня съедать. Нашел себе оправдание — раз её нельзя спасти, тело сына ему ни к чему, мол, у меня и собственных чувств то нет, всё заимствованное. Разум декана Снейпа застилают картинки, где он директор, где перед ним открыты все двери, где он богат, и где никто из его друзей уже не посмеет сказать, пусть даже в шутку, что он полукровка и у него грязные волосы...
Люпин кричал директору, что у меня глаза страшные, наверное, именно поэтому они и поссорились с Дамблдором, узнав о его тайне. В моих ярко-зеленых глазах пустота, как в поле, я сам каждое утро её в зеркале вижу. Разве можно верить отцу такого ребенка в той степени, в какой верит директор? Маги хотят моей смерти, понимая, что возродившегося Волдеморта убить почти невозможно, да и сколько он там пробудет смертным, один день? Что ему помешает вернуть крестраж на место — в меня? Или создать новый? Здравый смысл не просто им подсказывает, он кричит — убивать своего милорда слуга не станет, ни за что. Любовь к сыну? Бред!
Ночами, рассматривая свою комнату, освещаемую лишь отблесками огня в камине, я поверить не мог, что борьбу можно проиграть, просто доверившись не тому!
Сколько лет прошло, покрытых тайной, сколько виртуозных планов воплощено в жизнь, сколько в землю полегло ненужных жертв, не волнующих Альбуса и призванных убедить врагов, что это верный путь... в первый день Рождества всё превратится в прах и начнется бой.
Старик не мог предусмотреть всего, он не пророк — волшебник. Один обнаружил книгу, в которой говорится, что мой случай не уникален и любой, кто стал причиной развоплощения мага, становится его крестражем и обязательным условием возрождения пострадавшего, что полностью объяснило пророчество, второй — не умеет любить.
С рождения я больше принадлежал Риддлу, хотя бы признающему во мне личность, не отцу. Не важно — выбрал бы я свет или тьму, мне на роду написано было стать великому темному магу пусть и не другом, но наследником. Оживить в себе его душу и подготовить её к обряду возрождения. Пожелай я свободы, как Рон или Драко, меня бы все равно вернули на моё место, как я вернул Малфоя. Снейп младший в такой роли нужен всем — и светлым, и черным.
Морали у Альбуса нет, её не положено иметь тому, кто в ответе за исход жестокой войны.
24.03.2012 Глава 33
Эхом нового времени стал тихий шелест мантий, звук шагов и легкая черная дымка. Темная магия, словно видимый ветер, появлялась секундой раньше того, кто был ей самоотверженно предан. Её шлейф не исчезал сразу, а вился за магом до тех, пока тот не сделает уверенного шага и не поймет — он уже здесь.
Десятилетия ожидания увенчались успехом, а моя рука, толкнувшая ворота и распахнувшая их навстречу новым хозяевам — лишь короткое слово в длинной истории грядущих перемен. В первый день Рождества на свободу вырвались сотни пленных соратников милорда. Азкабан чуть было не захлебнулся в крови, но сейчас его бывшие пленники и те, кому он только снился в кошмарах, стояли передо мной, как живой океан ненависти. Колыхались под гнетом невыносимой жажды мести и с силой сжимали свои палочки, словно то единственное, на что они действительно могут положиться — на чистую магию.
Экспресс с вокзала Кингс-Кросс отправился в свое очередное путешествие всего час назад, и у нас достаточно людей, чтобы обеспечить его безопасность, не дать ни одному особо рьяному аврору нагнать заветный состав и тем самым не омрачить предвкушение нового учебного года. Наверное, первокурсники уже с восторженным придыханием рассматривают тележку со сладостями, с трепетом в груди вслушиваются в разговоры старших товарищей и боятся якобы живых троллей, которыми их наверняка пугают близнецы Уизли. Парни не подозревают, что эти малыши — наша опора, ведь никому из них не случится учиться под руководством Дамблдора, изучать учебники времен его безграничной власти, и никому из них даже в голову не взбредет посмеяться над новым директором и его лоснящейся от жира шевелюрой. Они будут другими, не такими, как мы.
Я не видел смысла в захвате школы и кровопролитной борьбе точно так же, как и Риддл. Куда проще просто войти, одолеть еще не полный состав преподавателей, деревянные таблички на кабинетах сменить на серебряные с глубоким оттиском змеи, и с распростертыми объятиями встретить своё будущее. Смогут учащиеся свергнуть новую власть, поджидающую их у входов в факультеты, школьные кабинеты, занявшую все столы в учительской, раздающую указания старостам, командующую распределением, и не отличающуюся от старой ничем, кроме самой сути, увидеть которую дано не многим взрослым, не то что детям и подросткам?
Что они могут сказать? Извините, профессор Кэрроу, но я не намерен выполнять домашнее задание, потому что вы из Азкабана сбежали? Как это вас не волнует? Почему просто Тролль? А где мое наказание, где борьба? Какие сорок баллов, за что? Пятьдесят за пререкание?! Ладно-ладно, записываю я ваше задание, записываю...
Когда меняется всё — изменения не видны, их затмевает жизнь.
Тьма людей в черном шла нога в ногу, впереди всех широким шагом шел я, а у степеней главного входа нас встретил отец. Защита была восстановлена им с той же изящной легкостью, что и снята. Пусть теперь те, кто хотел защититься от нас, воюют против своих же чар и проклинают сами себя. Подходы к дороге охраняют дементоры, и ничто не помешает студентам доехать до замка, а первокурсникам насладиться красотой Хогвартса со стороны черного озера.
— Зато ты — нет! — он громогласно захохотал и шагнул на первую ступеньку лестницы. — Ну, ты чего, как неродной? Иди сюда, засранец, может, я соскучился!
Отец спустился и обнял вновь обретенного друга с такой силой, что я заметил, как подрагивают его руки от локтей. Это были не объятия — тиски. Он словно поприветствовал все самое дорогое на свете, все, что сулило ему выгоду, счастье и покой. Такой запросто пожертвует странным сыном, лишь бы больше не мучиться мыслями о том, как там его соратники, не сгнили ли еще в сырых камерах, не проклинают ли его, спасенного репутацией ответственного отца Избранного, не забыли ли его верности?
Они не забыли, и я в который раз убедился — мой отец весьма достойный Пожиратель.
В школе находились всего около пятнадцати учителей и ассистентов, и того количества прибывших в неё магов хватило бы на три захвата, а потому я даже не смог насладиться ролью главного, того, кто ведет за собой сквозь все преграды и целый рой врагов. Разве только встретив на втором этаже растерянную от ужаса собственного бессилия Минерву, не способную ни аппарировать, ни открыть закрытую самим милордом каминную сеть, ни обнаружить сову, а все они были изгнаны мною из замка, я понял, что быть страшным — это прекрасно. За моей спиной тихо стояло два десятка верных магов во главе с Торфином, и моя бесстрастность, мое молчание, моё тихое любопытство, с которым я наблюдал за отступающей к стене женщиной, это все пугало сильную старую ведьму до слез в её мутных глазах.
— Мальчик мой! — пролетом выше раздался хриплый старческий вопль ликования. — Вы пришли?!
Шаркающей походкой, сопровождаемый еле успевающей за хозяином миссис Норисс, к нам спешил Филч. Он не обратил никакого внимания на директора. Пожалел его на недостойную сторонницу грязной крови и чуть не сшиб её с ног, но упрямо двигался вперед, кусал свои трясущиеся губы, сдерживая сентиментальные рыдания, и простирал руки к тому, кого любил всей душой, тому, кто оказался удачливее его и родился магом.
— Дядя! — обрадовался Роули. — Иди к нам!
Я немного обернулся к мужчине и улыбнулся.
— Твой дядя всегда был с нами, Торфин.
— Да знаю я, Гарри... — растроганный мужчина хлопнул меня по плечу и покраснел. — Спасибо.
Тем временем Филч доковылял до нашей компании под одобряющие смешки и запустил руку в густые пшеничные волосы своего любимого племянника, и про себя я отметил, что внешне они очень похожи. Наверняка, в молодости Филч был таким же голубоглазым крепышом, полным сил и надежд. Разве только надежды Аргуса угасли слишком рано, как и случается со всеми сквибами в чистокровных семьях. Дамблдор сделал действительно доброе дело, приютив в школе нищего молодого человека много лет тому назад, он по праву гордился своим поступком, и у завхоза не было причины предавать своего благодетеля. Кроме одной, незаметной постороннему взгляду, но каждый день отражающейся в поцарапанном зеркале над умывальником в углу его кабинета...
Когда-то отчий дом покинул сквиб, не пожелавший позорить имя древнего рода своим, сейчас позади меня утирал скупые старческие слезы тот, кто жизни не пожалеет, лишь бы увидеть, как падет империя растоптавшего его света. Дамблдор не понимал — нельзя помогать тому, в чьей беде ты не последний виновный, еще и ждать за то благодарности, просто нельзя. Люди не всегда выбирают, на чьей они стороне, зачастую выбор делает время.
— Ублюдок... — прошипела директор в мою сторону, но было не совсем понятно, кого именно она имела в виду. — Какой же ты ублюдок...
Под эту характеристику и с её точки зрения подходили мы все.
— Кто? Гарри? Наш Гарри?
Из тени коридора вышла Элис, все это время державшая МакГонагалл на коротком поводке. Нынешний декан Грифиндора нацелила палочку на бывшего и сковывала его магию, пока мы медлили, дожидаясь Филча.
— Он очень хороший мальчик, целеустремленный, знаете ли... Почему вы на меня так смотрите? Удивлены, профессор? Убедились в мысли, что все слизеринцы предрасположены к свержению устоев? — женщина хихикнула. — Да будет так! — и засмеялась.
Звуки борьбы достигли нижних этажей, и промедление могло стоить дорого.
— За мной! — я махнул рукой. — Собой не рисковать, убивать всех, кто сопротивляется сверх меры, ясно вам?
— Ясно...
— Не маленькие, знаем.
— Не переживай, малец, выживем.
— Вперед! — теряли терпение задние ряды.
— Элис, закрой её где-нибудь, хорошо? — попросил я пританцовывающую от распирающей радости женщину. — Позже всех вышвырнем.
— Есть, командир! — она смешно отдала мне честь и вытянулась в струнку. — Растете на глазах, командир! Что такое, командир смутился? Бедненький...
— Да ну тебя... — я улыбнулся в ответ на её улыбку и бросился вперед.
Собственно говоря, убивать было некого.
Трелони сама свернула себе шею, споткнувшись на лестнице и кубарем покатившись вниз под разочарованными взглядами готовых с ней побороться. Флитвик оказался умнее, чем я думал, и лично сдал палочку моему отцу, сломавшему её легким прикосновением своей. Профессор Вектор даже не пыталась бороться, нумерология такому не обучает, и просто осталась сидеть за своим столом в учительской, даже когда туда ввалился Гиббон с приятелем, обездвиживающие все, что движется. Она понимала — немного терпимости и она не только жизнь себе сохранит, но и должность.
Хагрид с наложенным на него Империо спокойно готовился к встрече новоприбывших учеников в хижине, приводя в порядок свою шевелюру и пытаясь повязать на шею галстук размером с парус, а после ему надлежало проверить свою лодку на наличие течи. Мне бы не хотелось, чтобы путешествие по водной глади омрачилось гибелью путешественников. В общем и целом — лесник был занят насущными делами, и даже его глубокая заинтересованность происходящим в замке ситуацию переломить не могла.
Помона Стебль и мадам Помфри боролись глупо, отчаянно и так, словно от них и впрямь зависела жизнь сотен учащихся. Подоспевший им на помощь «Моуди» был встречен забаррикадировавшимися в теплице женщинами с неописуемой радостью. Но, если предположить, она сменилась печалью сразу, как только несостоявшийся защитник обрушил на их головы Петрификус Тоталус и, раздосадованный столь непродуктивным времяпровождением, торопливо поковылял обратно. Смерть Чарити Бэрбидж прошла мимо меня, но я особо и не любопытствовал. Свой предмет она вела из рук вон плохо, восхваляя не только магловские умения, но и убеждала всех, что их грязная кровь полезна и «оживляет» нашу. То, что маги вымирают как вид, ей признавать не хотелось — неудобно.
Всех, и пленных и мертвых закрыли в пустующем помещении подземелья, том, где призраки проводят свои торжества. Тем временем Элис колдовала над портретами, напускала в них туман, способный задержать их постояльцев на месте еще с час, а большего от неё и не требовалось. Ведь жестокость покинула эти стены быстро, а кровь с каменных стен и пола смыли домовые эльфы замка, подчиненные его магии, признавшей новую власть без сопротивления, ведь тот, кто правит — тот и власть. Замку что Альбус, что Волдеморт — все одно, он выше житейских передряг и не может принять ту или иную сторону.
Наши люди ходили по этажам, ставили печати Лорда на школьной документации, меняли замки, пароли, препирались с привидениями, стучали инструментами и смеялись. Жить ведь весело, а мы жили!
Отец собственноручно сменил изогнутую в полукруг надпись золотом над горгульей, и нынче она, сверкая, гласит: «Северус Снейп — Директор Школы Магии и Волшебства Хогвартс».
Это первое, что он сделал, осознав, кто здесь хозяин. Дождаться министерского указа ему не хватило терпения, он терпел долго, и это «долго» его сломало, выжгло изнутри. Начертив последнюю букву в своей мечте, отец упал на колени перед горгульей и истерично засмеялся тонким противным голосом вперемешку со всхлипами. Словно выпустил на свободу всю мерзость, что хранил в душе все эти годы. Земля ушла у него из-под ног не просто так, на него навалилось невероятно горячее и чистое счастье, и он не выдержал его тяжести. Ведь выбрав одну дорогу из сотен — он достиг цели, только заплатил дорого, своей молодостью и чужими слезами. Не уверен, что он сохранит рассудок и, судя по этому хохоту, он уже покидает несчастного, но где норма, а где безумие? Граница призрачна. Да и кто будет судить, я что ли? Я не буду судить отца, ни за что.
Пускай враги ждут моих жалоб и слезных рассказов о трудном детстве — не дождутся вовек.
Тем не менее, приказа из министерства дождаться нам стоило, сейчас в оплоте закона и бюрократии забыли обо всем и воюют, не жалея себя. Где-то там кричит Белла, уничтожая очередное препятствие в лице какого-нибудь аврора или чиновника. Школьные друзья отца — Мальсибер и Эйвери — рискуют собой, оправдывая мои усилия по их вызволению. Брат и сестра Кэрроу руководят целым отрядом, и фут за футом освобождают от неугодных действительно важный объект. Кому нужна какая-то школа, если от нас отвернется закон?
Большая часть аврората уже спешит сюда, но наткнется на прозрачную стену, охраняющую дорогу к замку и окружившую озеро. Они будут видеть, как в школу мчат кареты и направляются беззаботные дети, кричать и звать их с той стороны, срывая свои голоса и целясь Патронусами в мою стражу. Однако школьники не увидят бойцов, не услышат ни звука, и покинут Хогвартс только с окончанием учебного года, багажом полезных знаний и долгожданными дипломами о получении магического образования.
Нападение на школу было призвано помочь тем, кто под огнем в министерстве, и больше помочь мы ничем не могли. Там битва на равных, с запахом крови и пота, здесь — почти политика.
Убрав столы в Большом Зале, я приготовил его для исторического события, стал в центре и запрокинул голову кверху. Это безоблачное небо из стекла знало все мои мысли, вместе со мной перебороло все мои сомнения и страхи, подсмотрело все мои планы, но не рассказало о них никому. Оно неживое, мертвое, а только такому и можно доверить секрет. Ни Малфой, ни отец, ни кто бы то ни было еще не справился, не смог. Моя же школа мне подчинилась, я не ощущал её возмущений, по коже не бежали мурашки, а в голове не раздавалось ни гула, ни еле слышного треска — мы победили.
— Готово? — я вздрогнул.
— Готово, мистер Лестрейндж.
Он заглядывал в зал, оценивая проделанную работу.
— А котел?
— Будет.
Мужчина сделал шаг вперед несколько неуверенно, как будто стеснялся. Он сохранил рассудок, но потерял здоровье. Кожа на нем висела, словно платье на вешалке, однако серые глаза излучали не безумную радость, как у Беллы или отца, а самую обычную. Рудольфус шел ко мне, немного сутулясь, и улыбался. Большие, совсем не изящные руки, длинные худые ноги, седые волосы забраны в короткий хвост и стянуты обычной резинкой. Да и лицо у него почему-то рябое, морщинистое, и такое... не утонченное, а просто — мужское, с грубыми чертами и крупной, выступающей вперед как у бульдога челюстью.
Неуловимое несоответствие репутации злобного Пожирателя и мужа моей приемной матери, каким я его себе представлял, немного пугало. Своей неуклюжестью он мне напомнил покойного Уизли, тот, наверное, таким бы и стал, хорошенько состарившись. На нем даже мантии не было: широкие старомодные брюки со стрелками и растянутый черный свитер, явно одежка бытности Риддла старшего, если не его самого.
Полагаю, в компании юных Мальсибера, Нотта и Эйвери мужчина играл роль надежного, но добряка. Поверить было бы несложно, не знай вся Англия, какой звериной жестокостью в деле истребления врагов отличился этот скромняга, скольких замучил до смерти своим Круцио, и как стойко держался на допросе в Визенгамоте, не выдав ни единого товарища, ни тихим словом, ни мимолетным взглядом. Впрочем, в кругу своих мужчина и вправду был прост. Мне даже захотелось пожать ему руку, ведь если бы такое и произошло, то рукопожатие означало бы только рукопожатие и больше ничего. Я чувствовал — с ним не нужно выискивать причин и следствий самых простых вещей и мучиться подозрениями, как с отцом, с ним можно иметь дело и ему можно верить. Лейстренджи не подвели Темного Лорда ни разу!
— Куда смотришь? — он ухмыльнулся. — Шея не болит?
— Красиво... — ответил я и вновь запрокинул голову. — Небо чистое, солнце.
Мужчина последовал моему примеру.
— Да, красиво, вернулись наконец-то...
— Кто?
— Не понимаешь? — удивился Рудольфус.
Моё молчание послужило красноречивым ответом.
— Мы все любим эту школу, Гарри, ты не уникален. И твой отец, и моя жена, и Антонин, и Мальсибер... Ты сейчас смотрел туда, куда любили смотреть мы все. Вечером — на звезды, днем — на солнце. Сегодня мы не вторглись, сегодня мы вернулись, парень. Дошло до тебя? Улыбаешься, значит дошло... — довольно произнес он. — Сын Северуса, надо же!
— Что вас удивляет? Что я сын? Или что Северуса?
Мужчина сделал шаг назад, осмотрел меня с ног до головы и серьезно сказал:
— Гарри, только его ребенок мог стать таким... сильным. Я не удивлен, просто не представляю Сева в роли папаши. Ему же двадцати не было, как ты родился?
Мы оба замолкли на время, понимали, что под «сильным» мужчина имел в виду «беспринципным», «жестоким», «лживым» и многое другое. Однако эти слова описывают негативные качества, но в нашем то с Рудольфусом мире они несут в себе другой, спасительный смысл. Тем не менее, раз синонимов со знаком плюс не существует, то и произносить он их не стал, пощадил мои чувства. Впрочем, а зачем? Понятное дело, без отца я таким бы не стал.
— А вот откормить тебя не мешало бы! Кости торчат, дотронуться страшно. Девчонок отпугивать удобно, наверное?
— Вы на себя посмотрите... — я обиделся.
— Сравнил, я ж не курорт покинул, Гарри, — он хохотнул. — Азкабан!
— А я... а я... Грифиндор!
Посмеяться с самих себя и такого странного разговора впервые встретившихся людей, летом он посетил дом на холме всего два раза, нам помешало мини землетрясение. По крайней мере, это первое определение произошедшего, посетившее мою голову. Стены завибрировали, пол покачнулся, по нему даже волна пошла, оставив после себя трещины и дыры от отлетевших кусков каменной плитки. Поднявшись на ноги, я увидел, что из нас двоих удивленным выглядел только один.
— Ты б не в потолок лучше пялился, Гарри, а в окна! Твой отец не откликнулся на три его письма, накануне последнее порвал...
— Он там... лично?
— Нет, его призрак. Разумеется, лично!
— Но почему не откликнулся?!
Рудольфус с подозрением сощурился.
— Слушай, а вы с отцом ладите? Ну, общаетесь хоть?
— Не вашего ума дело! — ответил я грозно и нахмурился.
— Ладно-ладно, копия Северуса даже отвечает так же, как и Северус... — Но игнорировать мою злую физиономию мужчина не стал и продолжил. — Ты отца давно видел? У него что-то с головой случилось, точно тебе говорю. Какой с него шпион? Полноценный директор, хоть сейчас на доску почета! Альбусу его раскусить в таком состоянии, как пальцем щелкнуть... так хоть два дня выиграли, на подготовку. Милорд ему приказал сидеть в школе и не высовываться, от греха подальше, и как результат — Альбус с армией. Догадался, болезный, что за нос водят!
— Но почему не министерство, почему школа...
— Серьезно? В школе — ты!
Меня всего затрясло.
— Всё у нас получится, мальчик, не переживай... — пробормотал он, испугавшись моей реакции. — Защиту милорд изобрел, не один день думал, и даже не год, у него было много времени. Подобная магия Дамблдору не известна, она никому не известна.
Вообще-то, боялся я не за себя!
— Где котел?! — белобрысая макушка Роули просунулась в дверную щель. — Почему трещины в полу? Непорядок.
Рудольфус с раздражением махнул на него рукой.
— Будет котел, будет! — крикнул он. — Ты хуже своего дядьки! Может, нам еще подмести?!
Дверь захлопнулась, чтобы открыться спустя пятнадцать минут. Группа магов стала в круг, закрыв собой огромный котел, окна заволокло черным дымом, и я принялся читать заклинание. Объем зачитать предстояло нехилый, древние явно никуда не спешили, выдумывая магию жизни и смерти. Однако не я один украдкой поглядывал на двери в ожидании Барти, до сих пор не скинувшего личину старого аврора. Нам не хватало крови врага, и мужчина был послан в подземелья за... кем-нибудь. Разве кровь Минервы — не превосходный вариант?
— Они уже идут... — прохрипело тельце на руках Элис. — Молодец Крауч, молодец...
Они? На кой черт нам «они»?! Мне нужна лишь пара капель крови, а не головная боль!
Я с силой захлопнул книгу, чихнул от поднявшейся пыли и смирился — без проблем и жизнь не жизнь. Моя, так точно.
Отец удивленно вскинул брови, коротко кивнул и взмахнул палочкой. Створки дверей распахнулись, но первым в зал ступил не Барти, он маячил за спиной гостя и держал впереди себя палочку, а... Сириус!
— Пытался замок отпереть, освободитель пленных нашелся... Милорд, он в замке с самого начала прятался, защита цела, я проверил. Гарри, ты уже начал?
— Как начал, так и закончил... — недовольно брюзжал я. — Нельзя было просто крови взять? Барти!
Элис хихикнула.
— Он думал, так веселее. Ну чего вы, так ведь действительно веселее! Ой, простите... — она опомнилась и пробормотала в сверток. — Простите...
Темный Лорд только вздохнул.
— Какие люди... — раздался безжизненный голос человека, готового умереть и желающего сказать на прощание хоть пару слов. — Весь цвет общества! Гарри, крестничек, чего ж ты крестного на мероприятие не пригласил, а? — возмутился мужчина. — Забываешь родственников, забываешь...
— Ты мне никто, и я тебе тоже. Поэтому у тебя нет причин для расстройства, успокойся, Сириус. Можешь оскорблять, конечно, — я пожал плечами, — но советую не тратить сил впустую.
— Что, пригодятся? — спросил он и выпрямился.
— Да нет... расслабленным умирать не так больно. Милорд? — наши с ним глаза встретились. — Можно?
— Тебе все можно, Гарри.
— Ну что же, раз получил разрешение... — крестный храбрился изо всех сил, но смерть пугала его и голос дрожал. — Матери передать чего? Ну, там, привет, или поздравления какие?
— Что мне передавать? Зачем? Ой, это ты, братец? — наигранно удивилась Белла. — Какой сюрприз! — и хлопнула в ладоши. — Впрочем...
Женщина обошла его стороной, быстро потеряв интерес к неинтересному, и упала на колени перед хозяином.
— Победа за нами... — выдохнула она шепотом. — Навеки.
Спустя мгновение Беллатрикс просунула руку под корсет и вытянула целую стопку окровавленных указов и распоряжений, подбросила её вверх и листы бумаги закружили в воздухе, как бабочки, ознаменовывая свободу, добытую кровью. Они кружились над нами, не падали, и взгляда от них оторвать не мог никто. Нам казалось — это души погибших во имя цели хотят увидеть, как начнется новая жизнь и не уходят, не могут. Земли не достиг еще первый листок, когда Сириус умер.
— Скажи ей, мне не жаль... — прошептал я, сделав пару шагов в его сторону. — Авада Кедавра...
Не обязательно громко кричать и много разговаривать, если хочешь убить. Полные боли глаза крестного заставили сердце екнуть, конечно, оно словно в истерике забилось, но на долю секунды, затем — покой. Наверное, не будь Блэк таким человеколюбивым, таким правильным, и не реши он освободить пленников вместо того, чтобы подкрасться незаметно и сорвать обряд... да нет, такого быть не могло. Правильные люди — предсказуемые люди.
Обряд прошел, как положено, никто меня не перебил, все молчали в ожидании чуда и оно произошло. Кость отца, кровь врага и плоть слуги — отрубленная Беллой рука Каркарова, по локоть, со всеми перстнями и кожаным ремешком на запястье. Он не перестал быть слугой даже после предательства, у него духа не хватило на собственное освобождение, за что и расплатился. Последняя оказанная им услуга оказалась воистину неоценимой.
После прочтения последнего слова в заклятии из груди что-то вырвалось, будто вылупилось, что-то похожее на птицу с большими черными крыльями. Судя по обращенным к котлу лицам, кроме меня никто ничего не заметил. Падать на пол было больно, но солоноватая влага на губах меня не пугала, я верил. Очнувшись от боли уже не во всем теле, а от саднящей боли в щеках, я понял, что мою веру не сможет поколебать никто и никогда...
По лицу меня бил мужчина лет сорока, самый обычный, черноволосый и худощавый, разве только с неестественно белой, фарфоровой кожей. Беспокойство в его голубых глазах сменилось облегчением, как только я открыл свои. Терять наследника Волдеморту не хотелось, ведь таких как я, днем с огнем не сыскать.
— Это... мантия?!
Риддл скептически осмотрел свое непонятное одеяние, мятое и дырявое.
— Это ужас, Гарри... — согласился он. — Но неважно, вставай, негоже отца так пугать. Вон, посмотри на него! — я приподнял голову и только тогда понял, что лежу на коленях Беллатрикс. — Северус, подойди ближе, чего застыл? Жив он, жив и здоров...
Надежда растаяла — да, мысленно отец со мной уже попрощался и моего возвращения к жизни хотел кто угодно, да только не он. Беллатрикс до сих пор подвывала, напуганная мной до неприличия. Северус Снейп же просто взял и отошел в сторонку. Спрятался за спиной Рудольфуса и отвернулся, не смог сыграть до конца и разыграть удивление, не справился. Теплую, живую руку подал мне мой наставник — маг, которому можно верить.
Он потянул меня на себя, поднял и прошептал на ухо:
Больше не крестраж, не орудие и не бездушный сын, не прежний — иной. Отец не подошел, он побледнел и растерялся. Все, кроме меня и Риддла, списали такое его поведение на родительские переживания, грохнулся я на пол почти замертво. Похромав к уже директору, я крепко обнял его за шею, силясь не придушить от злости, и задышал ему в ухо. Папа окаменел, не предпринимая попыток обнять меня в ответ. Родной запах самого близкого человека на свете. Горький запах полыни, полный детства, утренней овсянки и пыли старых книг, его хотелось вдыхать и вдыхать...
Впрочем, быть живым мне хотелось сильнее.
— Не дышишь, папа? — зашипел я. — Удивлен? Думаешь, мне стоит попросить прощения за то, что живой? А я не стану! Знаешь, что я тебе сейчас скажу? Я на тебя не злюсь, хоть ты и тварь редкостная, если уж быть откровенным... Ты живи долго, конечно, мы с тобой с тобой еще вершин достигнем, не сомневайся. Только у тебя больше нет сына, договорились?
Он легонько похлопал меня по спине.
— Договорились...
Вскоре Темный Лорд поднялся на астрономическую башню, сложил руки у лица, задумавшись на минуту, и заговорил. Сила его голоса, казалось, замок содрогнула, и какой черноты магия в нем бурлила — лучше не знать. Возродился к жизни не просто умный маг — великий маг. Подобной силой его наделила природа, это она распорядилась его судьбой, и спорить с ней глупо.
— Альбус, учитель мой! — у меня уши заложило. — Вы уже проиграли, и ты давно это понял, но у тебя еще есть выбор, он есть всегда. Это твои коронные слова! Выбирай же — смерть половины твоих людей или наша победа. У вас всех есть выбор! — он выглянул в проем, из которого выпал рыжий и раскинул руки, словно мир собрался обнять. — Жизнь или смерть? Реши сейчас!
Внизу благоразумие боролось с дамблдоровской жаждой оставлять последнее слово за собой.
— Ваши дети не пострадают, если вы немедленно вернетесь домой. Дети — наше общее будущее. Верьте мне!
Самые сильные, матерые авроры и так сидели по домам, не подавая признаков жизни и опасаясь зажечь свет вот уже сутки. Они дожидались обещанного возвращения похищенных жен и детей, ведь одолеть их, в отличие от вояк, не составило ни малейшего труда. Отсутствие вожаков сыграло не последнюю роль в победе благоразумия, а оно действительно взяло верх. Большая часть толпы у стен замка аппарировала восвояси, обескураженная собственным страхом, и пусть на короткое время, но они выкинули белый флаг.
Думаю, в первый раз за всю свою жизнь Альбус почувствовал себя жалким, и с этого момента он знает — не в последний...
31.03.2012 Глава 34
— Смелее, занимаем свои места! — верещала Белла. — Все сдали свои палочки? Почему молчим? Невежливо не отвечать на вопрос! Хагрид, тебе все сдали палочки?!
Ведьма растолкала растерянных учеников и пошла к выходу, у неё была своя работа, волшебные палочки следовало обезопасить и наложить на них разумные ограничения. Однако «растолкала», это не совсем верно. Вокруг женщины образовывался круг вакуума — только она делала шаг вперед, все тут же делали шаг назад. Те же, кто еще не успел ничего понять и только-только попытался протиснуться в зал, натыкались на стену из спин своих товарищей. Многие так и вообще пытались подпрыгнуть, хотели своими глазами увидеть причину столь крупного затора.
— Мисс Блэк!
Беллатрикс закружилась на месте, взглядом отыскивая предполагаемого собеседника.
— Мисс Блэк, сколько лет, сколько лет... — сокрушался призрак. — Вы все так же хороши! Как матушка себя чувствует? — и справлялся о здоровье покойной весьма сердечно. — Не хворает? Помню её, помню... Постоянно на боли в ногах жаловалась. Как только магловедение, так и боли!
— Кто, где... — бормотала Белла, все еще ничего не понимая. — Что за черт?!
Сквозь толпу протиснулась раскрасневшаяся от затраченных усилий Джинни.
— Дура, ты мне блузку помяла! — рявкнула она на Лаванду. — Жрать меньше не пробовала?! — и все так же обиженно сопя указательным пальцем ткнула вверх. — Миссис Лейстрейндж, да он над вами!
Беллатрикс, наконец, заметила дымку над своей головой.
— Сэр Николас, как сдохну, обязательно поинтересуюсь и вам передам!
— Мне всегда импонировала эта ваша непосредственность... — довольно пробормотал призрак и уплыл, растворяясь в воздухе прямо во время движения.
— Чего вылупились? — сверкнула глазами ведьма и все немного ожили, зашевелились. — По местам!
Складывалось впечатление, что всё в замке было радо переменам, призраки кружили под куполом, поправляли свои жабо, чисти сабли, перешептывались и просто светились от удовольствия. Им ведь не важны имена и названия правящих режимов, важны лишь перемены. Благодаря ним они хоть и с натяжкой, но могут причислить себя к живущим, насладиться сменой давно поднадоевшей картинки и увидеть ход времени. Если кто-то из сторонников Дамблдора надеялся, что магические обитатели замка им чем-нибудь да помогут — он ошибся, поставив свои интересы выше вечности.
Даже эльфы старались изо всех сил, чистили и драили все, не дождавшись ночи впервые за многие годы. Они понимали, подобные события каждый день не происходят и негоже медным лампам на стенах блестеть как-то тускло. Самый главный из них просто проходу новому директору не давал, все дергал за рукав мантии и сосредоточенно конспектировал в свиток длиной до пола все пожелания, касающиеся меню на ужин, а заодно и на завтрак, и на обед, и на следующий ужин. Ну, чтоб зазря не беспокоить!
— Молоко подогреваем?
— Подогреваем... — скрипел зубами отец.
— Многих от теплого тошнит.
— Тогда не подогреваем!
— Но по желанию его нельзя будет подогреть, вы в курсе? — настаивал эльф.
— Тогда чай, горячий чай! От него не тошнит?!
Кивнув, дотошный работник и не думал прекращать свою экзекуцию.
— Что к чаю?
— Сладости!
— Настолько сладкие, как это было раньше... — подлизывался он. — Или сладкие настолько, насколько это не вредит здоровью учащихся?
Пока отец ушел в себя, обдумывая не только ответ, но и вопрос, я отошел к своему столу. Понятное дело, слизеринцы у входа не толпились. Все, кто смог протиснуться и не был задавлен, давно расселись по своим местам и увлеченно следили за происходящим. Не все лица светились, не все глаза блестели, и не все умы были довольны произошедшими переменами. Слизерин, конечно, рассадник темных чистокровных магов, но не конвейер. Смущенно поцарапав ногтем край стола, пожав руки Нотту, Забини, обняв Гойла и Крэбба, помигав на радостях девчонкам в ответ на их веселые подмигивания, я с грустью понял — мне здесь больше не место...
Алекто Кэрроу — грузная женщина непонятного возраста — пыталась удержать на месте близняшек-второкурсниц, своих родственниц, и поправить им белоснежные воротнички, забившиеся под ворот мантии.
Судя по тому, как живо Алекто метнулась к учительскому помосту и стала в ряд таких же Пожирателей, как и она, в зал вошел не только приятель. Обернувшись к выходу, я понял — мне пора. Махнув на прощание рукой удивленно переглядывающимся однокурсникам, я ушел в далекое плавание, оставил за спиной всё, что у меня было, и ступил на новый путь.
— Ты куда, Гарри?! Иди к нам!
Все слизеринцы приветствовали повелителя новой страны стоя, не издавали ни звука, и смотрели прямо перед собой, как солдаты. Не побоялся один Гойл, парень почувствовал, что спросить нужно сейчас, ведь «потом» наступит не скоро.
— Спасибо.
Вопрос в круглых глазах толстяка заставил меня не объясниться, но повторить:
— Спасибо, Грэгори.
Я вышел навстречу Темному Лорду, за его спиной стояли Малфои, за ними — остальные, не рядовые воины, а те, кто будет править. Тяжелая рука легла мне на плечо, и шепот ужаса пронесся над залом. Ужас и страх читался в глазах непосвященных, как открытая книга. Посреди оплота знаний и чистоты стояли те, кого Дамблдор учил ненавидеть целые поколения. Молчаливые, одетые в одинаковые черные костюмы, застегнутые на все пуговицы и бесстрастные. В принципе — этот моё время. Риддла с нетерпением ждет министерство, новые свершения и война. Однако он обещал, что я смогу посмотреть в глаза каждому, кто считал меня гадким, мерзким и недостойным, но боялся сказать это в лицо.
Почему Невилл дрожит, как осиновый лист и смотреть на нас боится? Почему Дин Томас схватился за край стола, как утопающий за спасательный круг? Почему Финниган бледнее белого, а Уизли стучат кулаками по столу и стонут, уставившись себе под ноги, словно жизнь закончилась? Всё потому, что сказки Альбуса о темной стороне оказались действительно сказками, почти добрыми, почти детскими, но сидя в самом эпицентре истории, все они понимают — реальность темнее.
Скрип каменной крошки под моими ногами разносило по залу эхо и за мной следили сотни глаз, но страх — брат тишины, и кроме меня в нем царила только она, звонкая и абсолютная.
Ровная спина, опущенная голова и я слышу, как в голове ирландца господствует лишь одно, но очень сильное желание — только бы я прошел мимо, только бы не остановился.
— Привет, Симус... — я наклонился к мальчишке, положил руки на плечи и сцепил пальцы в замок у него перед лицом, словно обнял. — Как я тебе, все еще мерзкий? Или уже можно дружить? Я сейчас знаешь, какой выгодный друг? Самый выгодный на свете!
— Руки... — выдавил он из себя. — Пожалуйста...
— А? Чего-чего?
— Убери руки, пожалуйста...
— Что, холодные? — издевался я. — Или страшно?
Наверное, ради его ответа и подобных нему, мне и нравится жить.
— Страшно... — честно ответил он. — Очень страшно.
Потрепав его по волосам, я пошел дальше.
— Джордж, Фред! Как жизнь?
Молчание.
— Невилл?
Ни слова в ответ, ни на один мой вопрос.
— Дин?
— Гермиона?
Спустя минуту я вернулся к тому, с кого начал.
— Симус, — обратился я к нему уже серьезно, без издевки. — Да ты, оказывается, храбрый, хоть и боишься! Наверное, в чем-то зеркало не ошиблось. Как думаешь? Быть тебе аврором?
— Быть, — осмелел ирландец. — Не сомневайся.
— Ну, учись хорошо, подтягивайся по предметам, раз так...
— Подтянусь.
Я ему поверил, ему нельзя было не поверить. Достойный противник закончит школу и мы встретимся, обязательно.
Стройными рядами захватчики прошли к помосту и остановились. Темный Лорд сделал шаг вперед и приветственно поклонился.
— Добрый день, меня зовут Том Марволо Риддл, но вы знаете меня, как Темного Лорда. Я лучший ученик Альбуса Дамблдора и лучший среди всех, когда-либо учившихся в этой школе. Я темный маг и тот, кто возродился из мертвых, чтобы не дать умереть магии в нашей крови. Мои слова могут напомнить вам о смерти, своей или чужой... — он стоял перед ними, как профессор, читающий лекцию. — И если это уже произошло, всё верно. Смерть — мой лучший друг и союзник!
Внезапно он обернулся и поманил меня к себе пальцем. Было приятно идти к нему, я чувствовал себя нужным и важным, но самое приятное — это правда. Мужчина у помоста как две капли воды походил на своего отца, только выглядел старше и сильнее. В его обычной внешности угадывалась скрытая мощь, а глаза не выдавали тайн и не говорили ни о чем. Черный костюм тройка с высоким воротом не отличался от костюмов его соратников даже пуговицами, и становилось понятно, этот маг берет не внешней силой, внутренней.
— Стань рядом, — сказал он мне. — Никогда не становись так далеко.
Дождавшись моего послушного кивка, он продолжил:
— В новом мире, моём мире, грязнокровным магам места нет и не будет. Вы сидите здесь, смотрите на меня и понимаете, что я говорю о вас. Да-да, о вас... — за столом краснознаменных раздался чей-то встревоженный шепот. — Или о вас... — он медленно повернул голову в сторону первокурсников, сбившихся в кучку у стены. — Однако не стоит забывать, пока вы никто, обычные дети, оболваненные моралью старого, рухнувшего мира. Я даю вам выбор. Вы можете подняться, пройти к мадам Лестрейндж и позволить ей связать вашу магию. Дома вас встретят счастливые родители, вы пойдете в магловскую школу и проживете долгую и скучную магловскую жизнь. Нет сил покинуть магию? Я вас хорошо понимаю. Оставайтесь. Вы получите образование, не покинете своих друзей и останетесь магом до самой смерти. Но учтите, вы не сможете стать в этой стране ни отцом, ни матерью, я не позволю сеять грязь. А то единственное занятие, которым вы сможете заработать себе на хлеб — распространение моих идей среди масс несогласных, такие будут. Вы станете профессорами магловедения, разъедетесь по всей стране, и сами будете наказывать тех, кто с вами не согласится! Не по нутру подобная деятельность? Надеетесь, что сможете меня обхитрить? Задавите надежду, пока живы, поскольку есть еще один, последний выбор — умереть и не портить мне нервы.
В зале уже мало кто смотрел на Риддла, все смотрели невидящими взглядами куда угодно, только не на него. Многие сглатывали, ведь у них во рту пересохло, с таким вниманием они слушали варианты собственных судеб, но никто не возмущался и не выкрикивал с места.
С ними говорили на равных, и эта серьезность пугала сильнее угроз кровавой расправы.
Понаблюдав за сомнениями на лицах, Риддл не выдержал и заговорил вновь:
— Кажется, ваши юные головы посещает еще одна мысль... Нет, я пришел не просто надолго — навсегда. Наивно полагать, что стоит мне уйти, меня будет некому заменить. Да, я совершил такую ошибку пятнадцать лет назад, не скрою, но отныне у меня есть наследник. Прошу любить и жаловать... — он указал на меня рукой, представляя в совершенно ином качестве. — Мой наследник по духу — Гарри Северус Снейп. Сын своего отца, мадам Лестрейндж и преемник древнего рода Блэков.
— Здравствуйте! — я ухмыльнулся, поставил ноги на ширину плеч и сцепил руки за спиной. — Приятно познакомиться заново.
— Вы действительно думаете, что этот человек вам проиграет? — милорд засмеялся и смахнул несуществующую слезу умиления. — Он родился, уже зная, чего хочет от жизни, он никого не любит, он опасен, и он придет за вами, если вы примите неверное решение. Ну же, кто осмелится стать первым разумным существом среди вас всех и убережет себя от встречи с этим мальчиком?
— Я!
— Мерлин всемогущий, опять она первая...
За учительским столом раздались смешки и хихиканье.
Гермиона вышла из-за стола, шатаясь, как под напором урагана. Она даже не сразу заметила, что в её ладонь мертвой хваткой вцепился Невилл. По его губам я понял, что он умоляет девчонку одуматься, говорит, без магии жизни нет, но заучка устала. Она не нашла друзей, ей некого покидать, а книжек полно и в магловском мире. Симус? Он просто приятель. Невилл? С ним ей скучно. Я? Она всегда меня боялась. Рон? Она его убила и никогда не сможет себя простить. За прошлый год девчонка вытянулась и похорошела. Кто-то подсказал ей, и она укоротила свои передние зубы, с тех пор её облик ничем не напоминает облик веселого суслика. Сообразительная и начитанная, доверчивая и надоедливая, она старалась быть лучше всех, но в школе ей не хватило не знаний, а ума. У неё и списать то никто не смог за все пять лет ни разу, как с такой дружить? Впрочем, она просто чужая. Пусть Альбус с пеной у рта доказывает грязнокровком, что они имеют право быть нами, они никогда нами не станут...
На помощь Гермионе подоспела Белла. Она нервно взмахнула палочкой и рука Невилла, лишенная костей, повисла, как тряпка. Девчонка даже не расстроилась, посмотрела равнодушно на зарыдавшего от боли уже бывшего однокурсника и отскочила от стола, словно из прошлого в будущее перепрыгнула.
— Умница... — рассеяно одобрила её ведьма, глазами выискивая в зале других таких же решительных. — Жди меня в коридоре. Следующий?
Но Гермиона преградила путь женщине, и та на неё налетела, как на столб.
— А... багаж? — спросила она неуверенно. — Там книги дорогие...
— Слушай, может, я тебе приплачу, а ты исчезнешь прямо сейчас?! Нет? — судя по слезам в глазах девчонки, другого ответа и быть не могло. — Следом отправим, чтоб и духу твоего здесь не осталось... — прошептала она ей на ухо, но так, чтобы все слышали. — Уйди с дороги!
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста, милая! Ну, кто еще?
От нетерпения Беллатрикс пританцовывала на месте.
— Я!
— И я...
— Меня подождите!
— К маме хочу... — хныкал малыш.
— Я не твоя мамочка, тут мне повезло, но ты не бойся, не укушу... — веселилась ведьма, довольная происходящим. — Не слушай недоумков, не жалеющих собственных костей. Только тронь! — прикрикнула она на Боунс и та села на место, закусив губу.
Белла, конечно, числилась лишь моей матерью, но вскоре возле неё собралась целая толпа детей, кожей ощутивших — с ними не шутят. Для них игра в волшебную сказку окончилась без травм и последствий, последнее предстоит пережить только тем, кто остался, кто смотрит зверем, кто тешит себя мыслью о сопротивлении и победе. За ведьмой вереницей потянулись дети, она что-то им выкрикивала, с десяток раз пообещала вернуть «тряпье» и, дождавшись пока выйдет последний, громко хлопнула дверью. Было заметно, что после боя в министерстве, возрождения Лорда и моих проблем со здоровьем, из Беллы ушло всё безумие и навалилась апатия, у неё даже глаза слипались. Женщина сдулась, как воздушный шарик и те, кто сейчас идет за ней, как утята за мамой-уткой, не понимают своего счастья. Им-то она вернет хорошую жизнь скрепя сердцем и по приказу, но с каким-же наслаждением вернется убивать за свою, мою, милорда, за жизни всех...
— Директор? Желаете огласить изменения в педагогическом составе? — спросил Риддл.
Отец встал, поднял руку и звуки стихли, люди замерли, а те, кто проливал слезы по безвозвратно ушедшему, сцепил зубы и плакал молча.
— Приветствуйте ваших новых преподавателей, с ними вам жить, мириться, у них вам учиться тому, без чего первый пункт невозможен...
Слизерин взорвался аплодисментами.
— Профессор Вектор — Нумерология и... пусть будут Прорицания.
— Ты чего разволновалась, дамочка? — поинтересовался и предложивший её кандидатуру Кэрроу. — Учебник не выучишь? Он не толстый, но ежели какая проблема, всегда готов помочь... — он скабрезно ухмыльнулся. — Ты только попроси!
И профессор смирилась, встала, натянуто заулыбалась в ответ на вялые хлопки и с улыбкой на лице уселась обратно, в тиски могучих тел Амикуса и Августа. Она выбрала благополучную жизнь и перестала стесняться столь простого желания.
— Профессор Руквуд — опытный невыразимец, с сегодняшнего дня ваш новый преподаватель по Чарам и декан факультета Когтевран.
— Профессор Кэрроу — Защита от Темных Искусств.
— Профессор Миракл — Трансфигурация, декан факультета Грифиндор.
— Профессор Слизрнот — Зельеварение, прибудет в школу завтра.
— Профессор Амбридж — Магловедение, прибудет в школу завтра.
— Профессор Рудольфус Лейстрендж — Темные Искусства, декан факультета Слизерин.
— Профессор Стебль — Травология, декан факультета Пуффендуй, прибудет в школу, как...
— ... очнется! — не выдержала Элис.
— Именно, — отец согласился. — В противном случае должность вакантна.
— Астрономия, Полеты, Древние Руны и, само собой, История Магии — без изменений, преподаватели прибудут в школу завтра.
— Драко Малфой, Джинни Уизли — старосты школы.
— Я — ваш директор...
Отец выдохнул и медленно двинулся между рядами, постукивая палочкой по открытой ладони и заполняя собой все мысли учеников, он заставлял их бояться будущего с ним даже больше, чем будущего с ним и Темным Лордом. Последнего можно было понять, как можно понять и просчитать черного ферзя на шахматной доске, а по какой такой доске ходит отец? Ведь он на каждого ученика, словно на пустую клетку смотрит? Для многих в зале не являлось секретом — по своей собственной, и на ней царят его правила. По-моему, даже Риддл перестал разгадывать его такую мрачную личность, надоело. Однако и он не знает, разгадывать уже нечего — пусто, как в пересохшем колодце. Северус не то чтобы просто верит, служит и ценит, он, как и я, занял свое место. Свой путь когда-то неуверенный слизеринец из весьма неблагополучной семьи прошел до самого конца, ему уже нет необходимости быть хорошим или плохим, настала пора быть счастливым и пожинать плоды своих трудов, а для этого не требуется ни рассудка, ни сердца, ни верного сына.
Минута гнетущего молчания.
— Есть вопросы?
Одинокая рука.
— Да, мистер Уизли?
Поднялся Фред, он тяжело дышал и держался за брата.
— Почему Джинни Уизли... староста?
Директор хотел ответить, но Риддл поднял руку, останавливая его.
— У вас имеются... возражения? — спросил он тихо. — Личность Джиневры не вызывает у вас такого доверия, как у меня?
Мальчишке было трудно смолчать, не облачить всю ярость в слова и не выплюнуть в лицо врагу, но он смолчал, им всем придется учиться молчать и это — первый успех.
— Правильно, выступать против моих людей — смертельный трюк, он не пройдет...
Близнецов затрясло, как в лихорадке, но я воспринимал происходящее уже как зритель, который смотрит плохой спектакль, где все актеры так стараются, что им просто не веришь. Смотрел на проклятую дверь проклятого зала, мечтал вырваться и глотнуть душный воздух сентября, свободный и от горя, и от смеха, и от друзей, и от врагов. Пускай остаются, пускай учатся, ссорятся, мирятся и влюбляются. Билет на волю я оплатил сполна, и больше платить мне нечем. Хочу, чтобы свет в окнах этого замка погас для меня навсегда и даже не вспомнил того, кто укрывался от него в холодной темноте коридоров целых пять лет. Наверное, я люблю Хогвартс, только победить кого-то еще не значит примирить с собой, и он меня — ненавидит.
Через час, когда недолгое распределение подошло к концу, отзвучали аплодисменты для новичков, на столах материализовались золотые блюда со всевозможными яствами, голодные дети позабыли о победе зла над добром и принялись уплетать пироги и запеканки за обе щеки, а Элис раздавала листки с расписанием предметов окружившим её ученикам старших курсов, орала на разбушевавшегося Пивза и одновременно со всем этим успевала утирать сопли первокурснику, получившему от полтергейста костылем по уху — меня и след простыл.
Белла держала сына за руку, мы с ней бежали к барьеру по зеленым холмам, навстречу алому закату и постоянно оглядывались, но не на опостылевший замок, а на тех, кто отстал. Десятки людей припустили за нами не потому, что за ними гнались враги, как бывало обычно. Им захотелось почувствовать волю, они отказались использовать каминную сеть, ведь куда веселее прыгать по кочкам и смеяться сквозь слезы, срывать пуговицы с костюмов и подставлять разгоряченные тела в черных рубахах под освежающий ветер. Впрочем, маги брали пример не с нас, а с поджарого, крепко сбитого мужчины, мчавшего впереди. Неокрепшие ноги Риддла путались в высокой траве, но упасть он не боялся и бежал наперегонки с воздухом, превозмогая боль еще нездорового тела. Кто-то, увидев капли пота на его безучастном лице цвета мела сказал бы, что человек уже на излете, на лезвии ножа, на тонкой грани между разумом и безумием, и вот-вот мы увидим падение.
Однако мы-то знаем хорошо — это лишь первый взлет пусть и раненной, но сильной и гордой птицы, а наши души — её крылья...
* * *
Для чего он здесь и какая кривая занесла молодого человека в лондонскую подворотню — не знал никто, да и не должен был, по соображениям безопасности. Именно по таким соображениям, надоевшим ему до чертиков, но надежно обеспечивающим нормальное существование, он и пообещал себе уж если и наведаться сюда, то как-то... нечаянно.
В воздухе пахло жареным мясом и кальяном, горько-сладкие запахи заставляли его морщиться, а безнадежно испорченные замшевые туфли, просто тонувшие в грязной жиже под названием снег, портили еще и настроение. В самом начале улица вдоль Гайд Парка не обещала таких трудностей в своем конце, а прохожие выглядели презентабельно, как и он сам. Впрочем, лорд Малфой был не настолько глуп, чтобы не понять: некомфортное ощущение в груди, странный холодок — вовсе не от серых магловских улочек, облезлых старых домов в несколько этажей и выцветших арабских вывесок, а от одиночества. Он никогда не был сентиментальным, никогда не лил слез ни по ушедшему, а потерял он много, ни по несбывшемуся.
Жизнь юного аристократа началась красиво, обещала быть шикарной и выполнила все свои обещания.
Только вот становясь у высокого окна Малфой-мэнора, он видел в его отражении не столько самого себя, сколько просто лицо. Сытое, но ожесточенное и равнодушное лицо скучающего человека. О подобных обычно деликатно говорят «ухоженное». И с какой-то детской обидой на всех вокруг понимал: он и целиком такой же, как и его лицо — никакой. Набор штампов и давно исполненных обязательств, хороший сын и верный слуга. В принципе, он привык к одиночеству, оно ему не мешало, совсем. Изредка, правда, становилось больно и к горлу подкатывала неконтролируемая злость на ту, к которой он крадется сейчас, оглядываясь по сторонам каждые десять секунд. Нет, он вовсе не параноик, стать таким ему жизнь не позволила, но он не хочет, чтобы Гарри узнал, где его человек решил подлечить свои зубы, он уже много лет не хочет, чтобы бывший лучший друг что-то о нем знал.
Тиски пятилетней войны раздавили многих, погиб не только его отец, но и десятки родителей его однокурсников. Да и сами они рядами полегли в бесконечных битвах вначале за Хогвартс, а после уже за себя, страну и свои убеждения. Дни их смерти на календаре в его кабинете отмечены черным, и фужер хереса за упокой их душ Драко поднимает исправно, он почти ждет эти скорбные дни, но ни на могиле недавно погибшего при нападении на министерство Винсента, ни на могиле давно убитого у ворот школы Блейза, увидеть сероглазого блондина никто так и не смог. Его нога там не ступала и, мужчина знал точно, не ступит еще очень долго. Одних похорон и одного дождя ему хватило с лихвой.
Тем пасмурным днем он понял слишком много для того, кому мыслить самостоятельно запрещала сама жизнь.
В серцах, убегая с могилы Рона под проливным дождем и фальшиво улыбаясь сквозь слезы, он проклял и безучастного к его горю Гарри, и собственную семью и даже себя...
Однажды еще ученик седьмого курса школы проснулся ночью в холодном поту и еле сдержался, чтобы не закричать — ему приснился укоризненно качающий головой Уизли, свесивший длинные ноги с ветки какого-то дерева. Кажется, той самой яблони, что он видел как-то во дворе у Норы. В тот момент, глядя в потолок, не моргая от ужаса и сложив руки на груди, парень почувствовал — Забини размозжили голову валуном не потому, что он был готов умереть за веру в чистоту крови. Он умер во имя Темного Лорда и Гарри, а это вовсе не одно и тоже.
Вспоминая красавца-аристократа, скромнягу Крэбба и весельчака Рона, он жалел их до слез и постоянно представлял, каким бы они выросли, его мертвые друзья, не будь рядом с ними его, наследника преданной Лорду семьи? Если бы он не тянул их за собой, а его в свою очередь не тянул за собой Снейп?
Не видя явных причин, Драко все равно винил себя, ведь кого-кого, а себя ему было не жаль. Жалость к себе — табу, наложенное на него нелюбящим и нелюбимым, но отцом.
Угол дома из красного кирпича, высокое крыльцо и блеклая вывеска с грязными потеками по белому пластику. Нет, зуб он им не даст, обойдутся, кто его знает, как здесь с санитарией дела обстоят? Объясняй потом в Мунго, где заразу подхватил. Снейпу доложат, как только он соберется в больницу, а то и раньше. Что ему мешает просто взять, улыбнуться и поздороваться? Ни магия, ни война следов в душе Грейнджер оставить не должны были. Он ей не друг, но и не враг. Так, обычный прохожий...
Взобравшись по скользким ступенькам к стеклянной двери и порадовавшись целым костям, молодой человек смело потянул на себя дверную ручку. Он готовился к встрече, пока шел, то и дело поправлял толстый синий шарф, натягивая его на самый подбородок, одергивал короткое черное пальто и заготавливал банальные слова приветствия, словно они могли затмить все то, о чем знала Гермиона, о чем догадывалась или то, что ей довелось пережить, разрешив связать свою магию. Говорят, после такого многие с ума сходили, но ей повезло. Беллатрикс ведьма умелая и все те, кто доверился именно ей, не потеряли ни ума, ни здоровья. Впрочем, раз она здорова, то и благодарить за такой кошмар не станет, и пусть прошло почти десять лет... подобные раны время не лечит.
Все слова вылетели из его головы, как только дверь была открыта. Прелюдии не получилось, с металлической коробкой в руках и зеленом медицинском костюме Гермиона встретила его прямо у входа, видно, неслась из одного помещения в другое, да так и замерла, увидев, кто решил нанести ей визит. После осознания на смену оцепенению пришло удивление, коробка с жутким грохотом упала на пол и из неё посыпались какие-то металлические стержни.
Ярко накрашенная девица за приемной стойкой оторвалась, наконец, от подпиливания ногтей и запричитала:
— Миссис Палмер, два часа в печке, эти боры последние! — она вскочила и принялась подбирать рассыпавшиеся инструменты, с явным умыслом наклоняясь так, чтобы Драко мог оценить её пышные формы в глубоком вырезе декольте. — После трех еще два пациента и вот... вы по записи?
— Нет, Мэри, но его всегда ждут, — женщина была ему не рада. — По крайней мере, он так думает, верно, Драко?
— Где конусный?! — владельцу мужского баса явно не хватало содержимого коробки. — Гермиона!
— Мэри, дай ему запасные, я буду через десять минут, — распорядилась её начальница. — Покурить выйду.
— Может, кофе? — девица обернулась к красавчику, в свою очередь по достоинству оценив его финансовое состояние. — Желаете чашечку?
Увидев полненькую, абсолютно точно беременную и благополучную блондинку, Малфой больше не хотел ничего, кроме ответа на один единственный вопрос.
Он не узнал заучку, в строгой женщине с короткой стрижкой и золотыми кольцами в ушах, знакомого ему ребенка опознать было трудно. Это он навеки застыл в прошлом, как насекомое в янтаре — вроде бы и красиво, да ведь смерть. Гермиона же пошла вперед смело. Судя по всему, она только недавно получила диплом, а уже работает, ждет ребенка, и на безымянном пальце у неё массивное обручальное кольцо. Пусть место работы оставляет желать лучшего, кто-то вроде секретарши просто пошлый китайский кошмар, а кольцо уж больно безыскусное — это все её, она добилась этого сама. Лорд Малфой вместе со всей своей магией и деньгами почувствовал себя ущербным, лишенным не только свободы выбора, но и любой свободы.
Призывно оглядываясь на несостоявшегося пациента, Мэри скрылась в проеме, откуда доносился громкий звук работающего механизма
— Драко, я сейчас, только пальто возьму. Хорошо?
— Да-да... — ответил он и неопределенно махнул рукой, пытаясь выглядеть спокойным. — Извини, что нагрянул.
Гермиона хмыкнула, но не ответила.
Ожидая, пока женщина оденется, Малфой бегло осмотрел стену с бумажными дипломами на стене и позавидовал еще раз. Стоматологический кабинет — семейное дело, и главный доктор здесь по совместительству и муж Грейнджер. Некий мистер Томас Палмер, открывший собственное дело с мыслями об общем будущем всего год назад. Почему-то он сразу простил этому Томасу и потертый серый диван без ножки, и грубый голос, и работающую на сносях жену. Им явно не хватало денег, но они старались, вместе посещали семинары и конкурсы, получали в награду бумажки, заботливо растили кактусы на подоконниках и даже платили Мэри за её присутствие в клинике.
Интересно, его отец хотя бы перед смертью подумал о нем? На короткую секунду, на долю мгновения, он подумал о том, что благодаря его решениям его же сын ходит по земле только затем, чтобы завтракать, обедать и ужинать, а между приемами пищи выполнять приказы, разрушающие жизни миллионов маглов? И не получает никакого удовольствия от собственной, ведь невозможно получать удовольствие от того, чего нет?!
По ступенькам он Гермиону почти снес, одной рукой обняв за раздавшуюся вширь талию, а второй вцепившись в её локоть. Женщина не возражала, не хотела убиться сама и убить собственного ребенка, только смущенно бурчала что-то, оправдывая саму себя и мужа.
— В прошлую среду плитку сменили, а она скользкой оказалась... — бормотала она. — Не менять же её каждую неделю? Купили коврики, специальные, а креплений подходящих не было, вот и... Ой!!!
Гермиона поехала одной ногой вперед, но не упала, а её бывшему однокурснику надоело это одновременно трогательное и опасное шествие. Он подхватил женщину под руки и легко преодолел оставшийся десяток ступеней. Разогнув спину на твердой земле, она поманила его под лестницу, перевернула деревянный ящик из-под овощей и со вздохом облегчения села на импровизированный стул.
— Ноги гудят, — пояснила она и принялась пальцами разминать икры ног. — У меня седьмой месяц уже.
— Вижу, что не первый! — раздраженно ответил Драко, осматриваясь в поисках еще какого-нибудь мусора, пригодного для сидения.
Место будущего разговора его не радовало. Под лестницей, конечно, не было грязного снега, зато имелась обычная вязкая грязь, стояли непонятно когда использовавшиеся пыльные метлы, а на уступе дома благоухала отсыревшими окурками банка из-под кока-колы, заменявшая собой пепельницу.
Тем не менее, Гермиона именно здесь оборудовала место отдыха, мечтала о своем, женском, курила и дышала воздухом, полным дыма, но свободным от запахов чужих зубов и дурно пахнущих лекарств. Лорда Малфоя тошнило от отвращения, но он двумя пальцами приподнял похожий ящик, только пластиковый, достал из кармана палочку и одним четким движением руки очистил его поверхность от прилипших жевательных резинок и земли. Краем глаза заметив, с какой жадностью женщина впилась взглядом в обычный волшебный атрибут, он спрятал его обратно уж слишком поспешно и та, чьи чувства он непонятно почему хотел пощадить, неправильно его поняла, вновь саркастично хмыкнула и щелкнула зажигалкой, закуривая сигарету.
— Не украду, — сказала она, нервно затягиваясь. — Не бойся, мне она давно ни к чему.
Драко осторожно присел и честно ответил:
— Мне не присуще бояться, Гермиона, тем более тебя.
— Да ну? Какие громкие слова! А что тогда, жалко меня? Такой красивый, что аж сверкаешь, и меня вдруг жалко? — женщина деланно засмеялась, а её собеседник поежился, не понимая, как можно говорить об общем прошлом с тем, кого совсем не знаешь. — Я же толстая, у меня три искусственных зуба и я грязнокровка!
— Тебе стрижка не идет, всё остальное в порядке.
— Ах да, я же уже не грязнокровка, просто магл... — женщина вздохнула и успокоилась. — Зачем пришел?
— Угадай.
— Острая боль.
Драко сцепил зубы и сжал кулаки, внутри горячее пламя разгорелось, так его задела неприятная прозорливость Гермионы. Это настоящее оскорбление, высказать правду в лицо тому, кто знать её не желает!
— Понимаешь, что я не зубы имею в виду? Ты бледная тень самого себя, Драко. Раньше у тебя глаза блестели, сейчас — перстни. Кстати, — она кивнула на его руки, — с сапфиром лучше снять, на время.
— Подарок Забини, не сниму.
Опустив взгляд на свои пальцы и отливающий золотом перстеть, он поежился, вспомнив тот день, когда ему пришлось признать на официальном опознании трупа — да, эта каша из осколков костей, мозга, раздробленых зубов и одно вытекшее глазное яблоко и есть ученик седьмого курса, его друг и просто хороший человек. Уверен ли он? Конечно, уверен, туловище хоть и залито кровью, но ведь цело. Он снял кольцо со скрюченого пальца парня без разрешения, оно не являлось фамильной ценностью, да и при жизни Блейз не стал бы возражать — они действительно сдружились за то время, что прошло после возрождения Темного Лорда.
Драко хотел помнить всех своих мертвых друзей, помнить и знать, что они у него все-таки были.
— Забини? Тот, что щелчком по носу жизнь мою изменил? — женщина улыбнулась и выпустила дым ему прямо в лицо. — С каких пор ты так трепетно относишься к подаркам симпатичных парней, а?
— С тех пор, как они погибли.
Воцарилось неловкое молчание. Гермиона смущено заерзала по ящику, и на мгновение вновь стала похожа на жаждущую никому не нужной справедливости грифиндорку.
— Извини.
— Ответишь на вопрос, извиню.
— Нахал! Сам ко мне притащился, тоску своей физиономией наводить, еще и условия ставишь?!
Драко неопределенно пожал плечами и отвернулся.
— Знаю я твой вопрос, и ответ на него знаю. Считала, ты раньше придешь, даже ждала.
Вопрос в глазах собеседника заставил её фыркнуть от возмущения.
— Неужели думал, ты один мыслить способен?
— Я не думал.
— А что ты делал?!
— Воевал.
Гермиона потушила сигарету и закинула ногу на ногу, решившись на что-то.
— Пообещай.
— Что?!
— Моё имя осталась в книге Хогвартса, Драко, я чувствую. И мой ребенок родится волшебником, стихийные выбросы он делает уже сейчас. Но, как я понимаю, им ему не быть, так? — с горечью поинтересовалась женщина, словно не спрашивала, а утверждала.
— Да, — согласился он, еще не понимая, к чему она клонит. — Только твой правнук может стать учеником школы, при условии, что и твой ребенок, и твой внук действительно будут магами. Письма перехватываются, но имена из книг не вычеркиваются, просто мы связываем вашу магию и она бездейств...
— Именно, Драко, связываете магию, — перебила она его. — Отправляете новичков каких-то неумелых, а дети сходят с ума и вырастают больными жестокими людьми с нарушенной психикой! Верно?
— Такое случается, но не всегда.
— Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мои и своими руками свяжешь магию моей дочери сразу же после рождения. Согласен?
Гермиона говорила жестко, даже слишком, но за нотками грубости в её голосе угадывалось отчаяние, страх и просьба о помощи. Она ждала этого момента много лет, и не обязательно ждала именно его, своего бывшего врага. Просто хотела попросить любого мага помочь и спасти разум собственного дитя независимо от того, когда бы он родился и родился ли бы вообще.
Однако, как только что стало понятно, за все эти годы он первый волшебный посетитель, вспомнивший о существовании некогда лохматой девчонки, пытающейся спасти весь мир вкупе с домовыми эльфами, но неспособной спасти даже собственную дочь. Говорят, спаситель в ответе за спасенного, но мужчина устал думать о других, вспоминать прошлое, и сто раз пожалел о том моменте, когда бросился на тролля в туалете, защищая плаксивую дурочку. Если бы не он, Рон был бы жив, они бы все равно не выдержали происходящего «после» победы милорда и сбежали, наплевав на все опасности. Возможно даже, что кто-нибудь из них, но стался бы жить, а ребенка ждала бы не какая-то миссис Палмер, а... любимая жена Уизли, например!
— Гермиона, от тролля в туалете тебя спас я и только я. Гарри не позволил бы тебе жить, а я позволил, я вроде как почти добрый! — он криво усмехнулся. — Не заставляй меня жалеть о том дне, пожалуйста. Мне достаточно тебя, я не хочу знать двою дочь, правда, не хочу.
Женщина открыла рот и выпрямилась, сказать, что его слова её удивили, значит, смолчать. Попытавшись что-то ответить, она просто закашлялась и потянулась в широкий карман брюк за бутылкой воды. Наверное, когда небо падает на голову, люди выглядят примерно так же.
— Хоть спасибо скажи, что ли... — протянул Драко и вздохнул. — На вопросы я отвечу, но связывать магию не буду, прости. У меня есть хорошая знакомая, почти подруга — Гестия Кэрроу. Ей всего двадцать, конечно, но в этом деле она лучшая. Могу её прислать, — с готовностью предложил он, — подходит такой вариант?
— Подходит... — просипела женщина, оторвавшись от бутылки. — Спасибо.
Оба они понимали, что Гермиона поблагодарила его не только за некую Гестию, но и за собственную жизнь, а потому выдержав подобающую историческому моменту паузу, Драко положил начало конца столь странной беседы, взбаламутившей всю его рваную душу.
— Задавай свои вопросы, я отвечу.
Гермиона кивнула и вся подобралась, как ответственная ученица на уроке.
— Ты говорил, что воевал?
— Пришлось, было много боев, а у меня с боевой магией все отлично.
— Долго?
— Три года обычной войны и года два... подпольной. Как понимаешь, мы победили, кто-то всегда побеждает.
— Сейчас всё спокойно?
— Жизнь, как жизнь, Гермиона. Свои сложности есть, но всё скучно, в общем.
— Гарри? Кто он сейчас? Всё такой же наследник? — последнее слово Гермиона выплюнула с особым отвращением. — Всё та же сволочь?
Малфой не знал, как ответить, ведь он совсем, как оказалось, не знал ни Гарри из детства, ни нынешнего Гарольда из его такой мутной молодости. По-хорошему, ему надлежало горячо возразить, встать на защиту министра магии, кинуться грудью на абразуру, но сил не было, он просто уставился в землю и ответил так, как не должен был.
— Кровавый тиран, поганая тварь и не наследник милорда — друг.
— Чем он занимается?
Монотонным голосом и избегая конкретики, дабы не пугать беременную, Драко перечислил:
— Командует, кого убить, как лучше поступить с непослушными, эффективно руководит министерством и рушит экономику маглов моими руками. Нашептывает милорду все новые и новые цели, и на пути к ним сносит все преграды, мешающие их достичь. Гарольд абсолютно счастлив, если ты об этом. Моя тетка стала ему неплохой матерью, они друг за друга горой, только это всё немного... страшно. Понимаешь?
— Понимаю, — с грустью ответила женщина. — Мне всегда казалось, что он плохой, но чтобы вот так...
— Он был маленьким и нелюбимым ребенком, Гермиона. Но маленькое зло — маленькие беды. Гарри убивал всегда, и погибшие в школе за все те годы — его рук дело. Знаю, я обычный трус, и мне следовало что-то сделать. В моей тумбочке до сих пор лежит фотография, сделанная Колином... ну, помнишь очкарика с фотоаппаратом? Так вот, — мужчина скривился и продолжил, — мальчишка погиб и с моего молчаливого разрешения тоже. Но тогда мне больше всего хотелось жить и радовать отца. Вот как тебе, когда ты первая подняла руку. О чем ты тогда думала, смелая ты наша?
Женщина немного покраснела, но ответила, не задумавшись.
— О маме и папе, о летнем домике в горах, о некупленной собаке и непрочитанных книгах на полке у моей кровати, про Африку, её флору и фауну. Глупо, да?
— Нет, — твердо возразил мужчина и мотнул головой. — Очень умно, ты молодец. Семья превыше всего, это трудно понять, я знаю, но так оно и есть.
— Ты говоришь, как старичок, Драко! — женщина засмеялась. — Тебе двадцать шесть!
Малфой даже не улыбнулся.
— За каждый прожитый мной год кто-то умер, Гермиона.
Женщине хватило ума и такта, чтобы смолчать.
— На слизеринцев времен возрождения милорда объявили персональную охоту. Писали, что страшнее нас и сыскать некого... Не буду перечислять фамилии, ты уж и не помнишь, наверное, но половины из нас нет.
— Твоего курса?!
— Факультета, Гермиона. Те, кто остался за твоей спиной тогда... им не повезло.
Немного подумав, женщина сказала:
— Я ему благодарна.
— Кому?
— Волдеморту, за жизнь.
— Серьезно?
— Абсолютно.
— Ты плачешь?!
— Глаза слезятся.
— Не кури, это уже третья, и слезиться не будут.
— Иди к черту, Драко! Дорогу подсказать?
— Не надо, знаю. Ты лучше спрашивай, а то у меня тоже вот-вот... заслезятся.
— Финансами занимаешься?
— Занимаюсь.
— Июльский обвал — ты?
— Я.
— Сволочь.
— ?!
— Из-за тебя мы в этой дыре, значит... У меня диплом с отличием, но деньги не туда вложили, теперь вот под лестницей курю!
— Идея Гарри, не моя.
— Зачем?
— Лучше не спрашивай. У него много разных идей.
— Ладно... — буркнула женщина. — Как там Уизли?
— Фред погиб в девяносто восьмом, на тетку напал, идиот. Джордж магазинчик какой-то открыл, смешным и бесполезным торгует, вроде как смирился и собирается жениться. Перси заведует отделом по трудоустройству нечистокровных. Артур скрывается от правосудия, сбежал за считанные месяцы до освобождения. Джинни уже три года как не Уизли, а Гойл. Она советница Гарри, боевая подруга, недавно вот сына родила, моего крестника, все счастливы.
— Северус Снейп?
— Пережил три нападения на школу, в настоящее время доволен жизнью, работает, Гарри обходит десятой дорогой.
— Дамблдор?
— Намудрил что-то с артефактом милорда, сам себя проклял... Скончался в девяносто девятом, в сентябре.
— Симус?
— Кто?
— Финниган!
— А-а-а... — мужчина вспомнил. — Авроры министерства ушли в подполье, он с ними. Впрочем, мне они не интересны, полевая борьба это к Джиневре, Белле, Роули...
— Твой отец?
— Давно мертв.
— Невилл?
— Ничего себе смена персонажей! — фыркнул Драко. — Долго думала, да? Надеялась, навестит тебя пухлый?
— Надеялась.
— Сильно?
— Прекрати издеваться.
— Может, мне нравится издеваться?
— Не сомневаюсь!
— Ладно, прекращаю, — сжалился Малфой и закатил глаза кверху, честно пытаясь припомнить и Невилла, и его дальнейшую судьбу. — Гермиона, я могу соврать, а могу сказать правду, что выбираешь?
— Конечно, правду.
— Я не помню.
— Как?!
— Да вот так!
Лорд Малфой руководил слишком многими людьми, внедрялся в магловские круги крупнейших мировых финансовых структур, где холеного красавца принимали с распростертыми объятиями, разрабатывал стратегии по изъятию земель для нужд магов, жил бумагами, цифрами, и следил за судьбами бывших однокурсников с некой ленцой, будто с высоты собственного полета.
Жизнь или смерть Невилла его не волновала вовсе.
Мужчина смутно, но еще помнил, как мальчишка пытался сколотить в школе некое сопротивление существующему педагогическому составу, на которое этот самый состав плевал по приказу милорда, и потому со временем рвение его участников сошло на нет. Его легко сменило собой желание успешной сдачи экзаменов, желание выжить в опасной и непрекращающейся борьбе за школу, которой уже не рады были даже самые отъявленные грифиндорцы, и острое желание эту самую школу покинуть самостоятельно, а не ногами вперед и на носилках.
— Гермиона, я помню не всех, в основном — мертвых. Невилл где-то живет, наверное. Но из ваших погибло не меньше. Охрану школы ломали не раз, и под руку дамблдоровским воякам попадались все подряд, ты должна понимать. Люпин вот на шестом курсе Лаванду угробил, представляешь? Мы все её запомнили, лицо перед глазами до сих пор стоит, с вывалившимся языком. Я первый об её труп в кабинете Рудольфуса споткнулся, она там список дополнительных учебников взять хотела. Еще у меня спросила, готов ли он, а я ответил, что мол составлен согласно новым требованиям еще вчера, ну она допила чай с молоком и пошла... — парень отвел взгляд в сторону. — Предмет был новым, девчонка старалась, а Ремус искал декана и нервы...
— Остановись!
Драко не дал себя упрашивать и с удовольствием замолк, хотя почему-то помнил каждую минуту того снежного вторника.
— Твоя очередь.
— Хорошо, давно пора... — он наклонился к ней поближе и заглянул в лицо. — Почему ты глаз не отрывала от Рона в тот, его предпоследний день?
— Он не пришел на свидание.
— Какое еще свидание?!
— Наше, утреннее, — просто и легко ответила женщина. — Мы встречались каждый день, он был таким милым, стеснительным, постоянно краснел, говорил много хорошего о тебе, мечтал о всяком. Рон пропустил его один раз — тогда.
Драко захотелось встать и размять ноги, но они его не слушались, а сердце стучало, как бешеное.
— Я бы знал.
— Ты — это ничего, ты ненавидел грязнокровок, но был хорошим другом. Гарри мог бы узнать... — протянула она задумчиво. — И я каждый раз немного затуманивала воспоминания, старалась, как могла. Боялась вашего приятеля до жути, как маленькая!
— Боялась? — шепотом переспросил мужчина.
Она кивнула.
— За завтраком он наговорил мне кучу гадостей, и я разобиделась, глупая. Дома уже поняла, он не мог сказать мне такого, он был добрым. Пусть не самым умным, но добрым. И глаза... — женщина обхватила руками голову и согнулась в три погибели, не справляясь с болью воспоминаний. — В них слезы стояли, честно. Раньше я думала, так свет падал, а потом поняла, свет ни при чем...
— Империо?
Опять короткий кивок опущенной головой.
— Почему раньше не сказала? После его смерти?
— Сомневалась...
— Зря.
— Да, зря. Помнишь выбор чемпионов? Вы с Роном после него сразу в подземелье ушли, а Гарри с Виктором в ту комнату, за помостом?
— Припоминаю.
— Там Гарри сознание потерял, и пяти минут не прошло. Болел, вроде бы... Профессор Снейп его в спальню отнес, не в лазарет. А знаешь, что Рон рассказал мне на следующее утро? Он рассказал, что просил тебя не дружить с Гарри. Думаю, он просто не хотел мне говорить правды, и речь шла несколько о другом, как стало понятно после того как вы... ну ты понимаешь.
— После возрождения Темного Лорда?
— Ну да, после него...
— И? — спросил Драко, успевший почувствовать себя идиотом уже раз пять. — Какой ты сделала вывод?
— Гарри был тогда в спальне и слышал слова Рона, тот ведь не умел тихо разговаривать, весь такой большой и громкий...
Поднявшись, мужчина подошел к женщине, пальцами приподнял её подбородок, и посмотрел в зареванное лицо той единственной, кто думала о смерти его друга не жалея себя, а жалея его. Она умела думать и пускай в своей голове, но искала виновного все эти годы. Для того, чтобы сделать простой и верный вывод, нужно пройти трудный путь слез и сомнений, и грифиндорка его прошла. Выстрадала свою правду и просто ждала, когда же ленивый аристократ Драко осмелится прийти за ней, сделает первый шаг. Не то чтобы истина была ему неизвестна, просто он боялся её точно так же, как Гермиона боялась Гарри.
Сам виноват, сам и отвечать будет, так ему на роду написано.
— Не думай больше, Гермиона, будь счастлива.
Шаги за спиной и тихое ругательство в адрес каких-то уродов, явно тех, кто продал стоматологам непригодную для сырой погоды плитку, предшествовали громкому приветствию.
— Добрый день, мистер...
— Малфой.
Широкоплечий высокий мужчина, с густой бородой и смеющимися карими глазами протягивал ему могучую длань.
— Гости Гермионы — мои гости! — он широко и искренне улыбался.
— Это мой одноклассник, Томас.
— Очень приятно, — ответил Малфой, чуть не застонав от слишком крепкого рукопожатия. — Давно хотел с вами познакомиться.
— Зачем же на улице мерзнуть? Пациент после наркоза отдыхает, давайте кофе попьем, с кексами, как вам идея?
— Нет, простите, дела не ждут и...
— Герми, опять куришь?! — рявкнул мужчина. — Нет, вы это видели? — обратился он к Драко за поддержкой. — Упрямая, как... как...
— Томас!
— Ладно-ладно, дома скажу, как кто!
— Гермиона, до свидания, — он попрощался с ней навсегда и легко приобнял за плечи. — По ступенькам осторожно поднимайся, не время падать.
Мистер Палмер покраснел и принялся топтаться на месте, как большой пристыженный медведь.
— Да я это... завтра же прибью. Все руки не доходят, пациентов без записи столько, всем не откажешь... — бубнил он в свое оправдание, проникшись справедливым замечанием. — Обещаю, ничего с вашей одноклассницей не случится. Правда, дорогая? Не будешь без меня спускаться? То есть это... подыматься... нет... ходить. Ходить без меня не будешь, а?! — переспросил он грозно.
— Томас!
Женщина готова была лопнуть от стыда за простодушие своего мужа, которым ей следовало бы гордиться и дорожить. В жизни Драко такой простоты не хватало, и чтобы не сказать чего лишнего, в последние годы он всё больше предпочитал молчать. Разумеется, Гермионе еще предстояло объяснить супругу, откуда у неё одноклассник с сапфирами на пальцах и бриллиантами в часах, но его пожелание счастья оказалось лишним — она и так была счастлива...
09.04.2012 Эпилог
В центре просторной комнаты на пятьдесят втором этаже высотного здания находилось всего два человека. Их окружала белоснежная мебель модного магловского дизайнера, квадратные стеклянные вазы невероятных размеров и огромные окна на всю стену, а там, за этими окнами, текла суетливая жизнь делового Лондона. Однако если где-то жизнь кипела, то в этой комнате она медленно гасла. С каждой каплей крови, капающей с резной рукоятки ножа, пронзившего сердце одного из мужчин.
Открытые зеленые глаза раненого еще пытались уследить за нервным шагом своего убийцы, пытались запомнить его лицо, а губы — задать вопрос, но тот, кому он предназначался, отворачивался от старого бывшего друга, не хотел помнить его таким, истекающим кровью и с пеной у рта.
Оба хорошо понимали, что каждый из них заслужил то, что получил. Один заслужил быть убитым, второй — стать убийцей, убить без приказа и отомстить. Никто не злился, но одному не хватало сил уйти, у второго имелось слишком много сил, чтобы погибнуть. Часы на журнальном столике мигали ярко-синими цифрами, отсчитывая минуту за минутой. Жаркое обеденное солнце продолжало греть оконное стекло, и неприятный запах разогретых пластиковых рам смешивался с приторно сладким запахом крови.
Взмокшего от невыносимой духоты блондина в черной футболке тошнило, и от предательства, такого понятного даже тому, кого предали, и от запаха, и от белых голых стен. Однажды, будучи маленьким и несмышленым, он отправил в дом друга своего домовика, чтобы тот отговорил его ехать в школу. Поддался странному порыву, подсмотрев слезы матери, ради мужа лгавшей о своей приверженности Лорду всему миру. Задушив Добби, он перестал быть маленьким и стал взрослым, но то ощущение собственной мерзости, такое же, как и сейчас, уже никогда его не отпустит.
Больше ждать было нельзя — он будто бы сам погибал с каждым хрипом раненого, боялся дикого желания прилечь рядом и забыть свою жизнь, как страшный сон.
Встав на колени перед длинноволосым мужчиной, он приподнял его голову и положил её себе на колени. Принявшись раскачиваться, словно ребенка баюкая, он шепотом просил умирающего закрыть глаза, просил умереть и не пытаться задать вопрос, ведь он знает ответ. Поглаживая бледную кожу лба почти убитого, он хотел одного — уйти, и тот от кого блондин хотел сбежать, решил исполнить последнее желание своего друга, так мастерски выучившего преподнесенный им же урок.
— Вынь нож...
Последовав кошмарной по своей сути подсказке, мужчина услышал скрип, видно лезвие задело ребро, затем звук разрываемой плоти, словно при разделке курицы, а затем на белый пушистый ковер хлынула алая кровь.
Министр магии прекратил бороться за жизнь спустя считанные секунды, часы успели моргнуть лишь пару раз, а молодой аристократ Драко Малфой уже вылетел из солнечной комнаты и рванул к лифту по зеленой ковровой дорожке. Им было предусмотрено все, он планировал преступление целый год, и как и Гарри в ночь перед убийством Рона, не оставил после себя ни толики предательской магии. Выйдя из душного здания и вдохнув еще более душный и пыльный августовский воздух бетонного лабиринта, мужчина поднес к свету саднившую ладонь и содрогнулся. Царапина от лезвия кинжала, глубокая и кровоточащая, она не оставляла шансов на безнаказанность, ведь капля крови — самый явный след, его личный отпечаток, и медлить было нельзя.
Ворвавшись в комнату с остывающим трупом, молодой человек подбежал к своей жертве и содрогнулся еще раз, но на этот раз от постыдных для любого мужчины рыданий. Клинок сиял первозданной чистотой и отливал стальным блеском, ведь последняя мысль умирающего была такой силы, что превратилась в невербальную магию.
В очередной и самый последний раз Гарольд Северус Снейп спас жизнь своему рассеянному другу, простил его всей своей черной, но все же душой, и оставил страдать за двоих...
* * *
Ровно через год, тридцать первого июля, родовое поместье Лестрейнджей огласил звонкий детский крик. О том, что младенец не хотел появляться на свет, знала только его мама и её кумир. Именно благодаря бессонным ночам последнего, проклинающего все знания мира, но перечитывающего талмуд за талмудом в тусклом свете свечи, уничтоженные крестаржи его убитого друга и сошлись воедино. Вначале в зеркале его кабинета, а затем — в чреве будущей матери, ожидающей появления на свет долгожданного первенца. Она пожертвовала душой своего ребенка и разрешила душе другого занять его место. Впрочем, Беллатрикс не просто позволила, она на коленях умоляла бледного подростка из зазеркалья смилостивиться над ней и вернуться. Ведьма обожала своего приемного сына и будет обожать родного, а его отец не позволит упасть с его головы ни одной волосинке, не позволит раздаться в его сторону ни одному грубому слову и будет любить так, как могут любить все Лестрейнджи — преданно и беззаветно.
Мальчик не верил, не смотрел в глаза милорду, хмурился, глядя на мать, и постоянно заглядывал за их спины, словно хотел увидеть кого-то еще. Том Риддл почувствовал, как сильно обрадовался Северус смерти сына. Заметил, как тот старательно избегал его взгляда в день похорон, как был удивлен непритворной скорбью своего повелителя и с каким ужасом смотрел на катающуюся по земле Беллу, не справившуюся с истерикой, как не справилась бы с ней любая хорошая мать.
Тоска по отцу раздирала зеркального призрака, ведь по ту сторону ему было не больше двенадцати, заставляла отказываться от жизни и ждать предателя. Злость на верного слугу и превосходного директора шевельнулась в сердце Риддла именно в тот день. Он еще раз убедился — отцам веры нет. Впрочем, говорить Гарри, что его смерть, как глоток свободы для родного человека, ему не хотелось, и он смолчал. Почему он так поступил, темный маг старался не думать. По-видимому, наследник, ставший другом, задел в нем что-то живое, и как ни страшно было себе в этом признаться, одиночество намного страшнее.
Он попросил всего один раз, но так, что ребенок не смог отказать.
— Гарри, прошу тебя...
Том вложил в свою просьбу всё, что когда-либо пережил, и мальчик оценил её по достоинству.
* * *
Крепкие отцовские руки держали младенца так бережно и нежно, словно боялись раздавить. Рудольфус напевал что-то себе под нос, большим пальцем поглаживал лобик своего чуда и бросал злющие взгляды на супругу, кружившую вокруг него и доказывающую, что если он немедленно не вернет малыша в колыбель, то нарушит весь жизненно важный режим. Мужчина не боялся нарушить режим, он смотрел в черные глаза сына, тонул в них и мечтал увидеть его взмывающим в небо, смеющимся от счастья, за партой в своем классе, целующего красивую девушку, обнимающего его, своего папу, и держащего за руку свою мать.
Лорду Малфою, придирчиво выбирающему распашонки в Косом Переулке в подарок новорожденному кузену, еще предстоит узнать — мало убить зло, необходимо его уничтожить, и для этого силы тьмы не годятся. Он с опозданием, но поймет, что чернота рассеивается одним лишь светом, и как бы ему не хотелось, в нем самом этой ценности нет...
Быть тьмой
Автор М@РиЯ
По мотивам фанфика
Тьму не убить темнотою,
Мраку поставив клеймо,
Ты лишь докажешь собою -
Сбудется, что суждено.
Свет, что не избран тобою,
Глянет как прежде в окно.
Осенью или зимою -
Сбудется, что суждено.
Пеной морского прибоя
Зло опустилось на дно.
Пусто в душе у героя,
Сбудется, что суждено.
Волен играть он с судьбою,
Смерть-отрицающий, но
Месть обернется золою,
Сбудется, что суждено.
Зелень укрыв чернотою,
Жизни пригубишь вино.
Взгляд снова полон тоскою -
Сбудется, что суждено.
Кровь, что могилы омоет,
Станет росой все равно.
— Друг! Я не стану тобою!
— Стал. Так тебе суждено...
09.04.2012
4420 Прочтений • [Я не Поттер! ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
