В ожидании жизни

Это был странный день. Странный с самого начала.

Люциус Малфой шел по Косой Аллее в банк Гринготтс, и размышлял о том, что происходило с ним с утра. Начать хотя бы с пробуждения. Если всю свою сознательную жизнь, потомок древнейшей аристократической фамилии волшебников просыпался под запах жареного бекона и тихое шарканье ног домовиков, то сегодня утро встретило его потухшим камином и полной тишиной в поместье. Люциус пару раз позвал прислугу, но ответом ему была лишь тишина. Все это объяснялось пришедшим с почтовой совой письмом, где Драко сообщал о срочной необходимости одолжить домовиков на пару дней. Это, безусловно, ставило Люциуса ни в самое удобное положение, однако сыну отказать он не мог.

Пытаясь призвать из кухни, куда он уже не заглядывал много лет, хоть что-нибудь съестное, он впервые за последние три года с сожалением вспомнил Нарциссу. Она была, возможно, ни самой хорошей женой и хозяйкой, но, по крайней мере, могла бы сейчас покормить его завтраком. Нарцисса бросила его сразу после окончания войны, не желая думать о темном прошлом, и сейчас путешествовала где-то по дальнему востоку, изредка навещая сына.

Бросив тщетные попытки утолить голод в пределах дома, Люциус аппарировал в Министерство, где его ждала еще одна неприятность — его помощница заболела, и теперь на столе угрожающе покачивалась огромная груда не разобранных документов. Тихо аристократично выругавшись про себя, Люциус принялся за тяжелый повседневный труд: подписывал резолюции, принимал посетителей, зачастую, как ему казалось, тронувшихся умом, и делал прочую невыносимо скучную, но столь необходимую для поддержания авторитета в обществе работу.

Люциус Малфой — глава отдела тайн и гроза всех бездельников, после войны был оправдан Визенгамотом по всем статьям обвинения в пособничестве Темному Лорду, и теперь вызывал в своих подчиненных благоговейный трепет, диктуемый его неоднозначным прошлым и властным характером.

Артур Уизли, безрезультатно пытавшийся наладить отношения на протяжении всех этих трех лет после войны («Чертов самаритянин, возомнил о себе благородство» — злобно усмехнулся Люциус), заглянул к нему в кабинет, напомнив о том, что обед уже начался и пригласил в ресторанчик за углом. В любой другой день Люциус бы отказался, но сегодня он был готов пообедать хоть с самим Лавгудом, которого на дух не переносил. «Все-таки, голод — страшная вещь» — промелькнула еще одна шальная мысль, и также быстро исчезла, не услышанная за урчащими звуками пустующего желудка.

Люциус наслаждался великолепным вином и утиной грудкой, пропуская мимо ушей болтовню этого Уизли. Однако когда разговор зашел о Поттере — том, кого Малфои втайне ненавидели и винили во всех своих бедах, в Люциусе проснулось так несвойственное ему любопытство, и он начал вслушиваться более внимательно.

— Нет, Люциус, ты себе это представляешь? — активно жестикулируя, объяснял Артур Уизли. — Я уже начал лелеять мечты о внуках, и тут они решили расстаться! Не знаю, что у них там произошло, но бедняга Гарри вылетел из дома быстрее снитча, весь покрытый бородавками. Это, знаешь ли, фирменное заклинание Джинервы…

«Мерлин, дай мне силы» — подумал Люциус, уже жалея о согласии пообедать в обществе этого не вполне нормального волшебника. Все это, конечно, было занимательно, но не давало Люциусу ни грамма хоть сколько-нибудь полезной информации, которую он мог бы потом использовать против Поттера. Ну расстались. Ну и что?

Люциус быстро распрощался с не на шутку разошедшимся коллегой, и твердым шагом пошел подальше от этого места и этого человека.

Вторая половина дня была такой же бредовой, как и первая. Уже ближе к вечеру пришло сообщение, что какой-то умник вскрыл хранилище воспоминаний в Гринготтсе, и улизнул от гоблинов, не оставив никаких следов. Естественно, разбираться с произошедшим событием вызвали главу отдела тайн.

* * *

Небо было усыпано звездами, свежий осенний ветер приятно холодил лицо после жарких подземелий банка, и Люциус решил немного прогуляться, прежде чем отправиться домой.

В одном из проулков, мимо которых проходил мужчина, что-то блеснуло, отразив свет луны. В другой бы день Люциус просто прошел, не задерживаясь, дальше, но сегодня так не хотелось возвращаться в пустой холодный замок, и он, вытащив палочку, шагнул в темноту.

«Люмос!» — мягкий голубой свет, лившийся из палочки, осветил лежащего на земле окровавленного юношу. Луна отражалась в скосившихся на бок очках…

— Мерлин! Поттер?! — Люциус не знал, что делать: помочь едва живому, а может уже мертвому парню или скрыться, пока никто не обвинил его в покушении на убийство. Он был уверен, что все именно так и подумают ведь он бывший Пожиратель Смерти, пусть и оправданный, во многом, кстати говоря, благодаря Гарри.

Последняя мысль сыграла решающую роль, и Люциус склонился над парнем, чтобы проверить, жив ли тот. Он, почему-то, почувствовал облегчение, когда услышал слабое дыхание, хотя так долго мечтал избавиться от мальчишки. Надо было позвать кого-нибудь на помощь или отвести его в Св.Мунго… Эта мысль пришла слишком поздно, Люциус стоял посреди своей гостиной, держа Гарри на руках, капли крови медленно капали на дорогой ковер эльфийской работы...

— Да чтоб тебя! — Люциус Малфой ошарашено смотрел на Гарри, все еще не веря, что приволок его к себе домой.

— Эй, ты, щенок, вставай! — мужчина тяжело вздохнул, поняв, что в ближайшее время не дождется от раненного ответа.

Звать врача теперь, когда Поттер истекал кровью у него дома, было уже никак нельзя. Люциус вспомнил, что в доме нет даже домовиков, и уже совсем не аристократично выругался — придется самому разбираться с мальчишкой.

Люциус отлевитировал тело юноши в гостевую спальню, и заклинанием постарался убрать спекшуюся кровь и грязь. «Ну почему тебя Темный Лорд не уничтожил!» — в сердцах воскликнул Малфой, поняв, что одними заклинаниями тут не обойтись.

— Поттер, если ты очнешься, ты будешь мне должен намного больше, чем просто жизнь… Я даже сына никогда не мыл, а тут с твоей тушей возиться приходится… — платиновые волосы прилипли к мокрому лбу, пока их обладатель стаскивал с бесчувственного Поттера одежду.

Люциус взял мокрую губку, и, проклиная все и вся, начал протирать побитое тело.

«Лицо, какое же у него юное и невинное лицо… Мерлин, о чем я думаю! Действительно, отвратительный денек выдался».

Молодое сильное тело, лежащее перед ним, вызывало в Люциусе Малфое целое море разных, но невероятно ярких чувств: ностальгию по молодости, тоску по близкому человеку, ненависть к Поттеру, нежность к Поттеру, кстати, немало удивившую его самого, радость от осознания своей власти над жизнью Избранного… Все это смешалось в калейдоскоп эмоций, так давно не заполнявших сердце блондина.

Полчаса спустя, Гарри Поттер — весь в ссадинах, кровоподтеках и ожогах, но чистый и обработанный зельями, аккуратно был уложен на мягкую кровать.

Это было так странно. Люциус чувствовал небывалое удовлетворение от проделанной работы, и, в то же время, сам не верил в то, что сделал. Его поступок не только противоречил всем понятиям Малфоев, но и полностью шел вразрез с любой логикой, а уж своей способностью мыслить и анализировать он всегда гордился по праву.

«В любом случае, какой бы дементор меня не дернул это сделать, теперь ничего не изменишь. Поттер в моем доме, и он ранен. Вызвать никого я не могу — себе дороже обойдется, так что придется разгребать эту кашу самому».

Успокоенный мыслями о неизбежности, мужчина направился к себе в спальню.

* * *

Поттер не приходил в себя уже несколько дней. Люциус начал всерьез беспокоиться о том, сможет ли юноша выжить, все-таки на поддерживающих зельях долго не протянешь, а в колдомедицине мужчина никогда не был силен.

Все это время Люциус не появлялся в Министерстве, сославшись на слабое здоровье, и под тем же предлогом выписывал зелья из аптеки. Отвращение первого дня от протирания тела Гарри, начало перерастать в любопытство, граничащее с нежностью.

На четвертый день, сидя у кровати Гарри, Люциус помешивал зелье, когда услышал тихое «воды…».

Глаза Гарри были слегка приоткрыты, сухие губы дрожали, и Люциус впервые почувствовал панику. Что он ему скажет? Но это потом, это не важно. Сейчас, главное — это вода.

Гарри очень медленно пил преподнесенную к его рту в стакане жидкость, а зеленые глаза, не отрываясь, смотрели в серебристо-серые…

— Почему?

— Не знаю. Ты почти умирал, а мне, наверное, хотелось на это посмотреть поближе. — Люциус ухмыльнулся, вызвав у Гарри воспоминания об их первой встрече, «самодовольный индюк» — так он подумал в тот раз.

— Должен вас разочаровать, мистер Малфой, я, кажется, уже не собираюсь умирать.

— Я подозревал, что вы, мистер Поттер, как всегда испортите все мои планы.

Это, пожалуй, был самый странный диалог в жизни обоих, но после него, та стена, что всегда стояла между ними, рухнула.

Люциус вернулся на работу, и все вроде бы встало на свои места. Вот только теперь он не пытался остаться на работе подольше, а сразу по окончанию рабочего дня возвращался домой. Странное чувство, что там он кому-то нужен, грело душу, а ноги сами шли в комнату Гарри, как только попадали домой.

Никто бы не подумал, смотря, как по вечерам эти двое кричат друг на друга, что в душе каждого идет борьба — они ненавидели друг друга, но что-то не давало Гарри уйти, а Люциусу — выгнать его из дома.

Прошло всего каких-то две недели, но Люциус уже знал, что жизнь изменилась, и изменилась бесповоротно. Он чувствовал, что раньше он будто и не жил, а лишь существовал в ожидании жизни, начавшейся только сейчас — с появлением Гарри.

Он уже давно понял, кто взломал сейф в банке, но так и не задал этого вопроса Гарри. Это было не важно. Он даже понял, зачем тот так поступил — нужны были воспоминания свидетеля, чтобы доказать Джинни, что Гарри ей не изменял. Но и это теперь было не важно. Вечером Люциус видел, как Гарри выливал серебристую струйку чьих-то воспоминаний в сад — ими уже никто не сможет воспользоваться.

Что-то изменилось — это понимали оба мужчины.

И вот, они, молча, сидят друг напротив друга в комнате, освященной лишь слабым огоньком свечи.

Они почти никогда не разговаривали, перебрасывались лишь короткими дежурными фразами, а потом каждый занимался своим, при этом чувствуя необходимость быть в одной комнате. Так оно было и сейчас. Изменилось лишь одно — два сердца бились в одном ритме.

А потом был долгий нежный поцелуй, а еще позднее — робкие, но одновременно требовательные объятия, а потом — утро, самое прекрасное в жизни обоих. Утро без сожалений и раскаянья, утро, полное теплых взглядов и нежных прикосновений.

— Ты так и не сказал почему?

— Я не знаю. Может, чтобы ты перевернул мою жизнь…