Утро нового дня

Вместо эпиграфа:

«А может быть, — произнес сзади очень холодный голос, — он ждет объяснений, почему вы двое не приехали на школьном поезде».)

* * *

Эта осень — самая дождливая за все то время, сколько Гарри себя помнит. С начала сентября дождь идет непрерывно: льет с неба, капает с карнизов и подоконников, с черных голых веток деревьев под окнами спальни. Кажется, даже камни старого замка пропитались этой влагой.

На Рождество миссис Уизли должна прислать по новому свитеру, и Рон впервые за пять лет утверждает, что был бы чертовски рад получить именно этот подарок даже пораньше, чем к празднику. Правда, он-то уж точно не мерзнет. Гарри убедился в этом, когда однажды прикоснулся к его руке — она была горячей. Да и разве могут быть холодные руки у такого огненно-рыжего мальчишки?

* * *

Наверное, в тот момент Гарри и влюбился. Глухое, отчаянно-болезненное чувство прочно обосновалось в его сердце вместе с осенним дождем. Рон — его лучший друг и встречается с Гермионой, но доводы разума застит дымка, в которой, как маяк затерявшемуся в тумане кораблю, светит рыжая лохматая макушка.

Удивительно, как порой мы невнимательны к тем, кто рядом, а потом достаточно какого-то пустяка, чтобы взглянуть на все совсем другими глазами и сказать себе: «Ого…».

Окружающий мир так любит притворяться и играть, подбрасывая нам знакомые вещи, чтобы мы наивно думали, будто знаем всё на свете, в то время как в действительности — ничегошеньки не знаем. Вот, скажем, Рон. Они знакомы сто лет, вместе учатся, играют в Квиддич, попадают в истории, ходят на занятия или прогуливают их, хватают «Троллей», отрабатывают взыскания, — и кажется, нет никого на свете более знакомого и понятного, чем Рон. Здесь-то и кроется ловушка. Став неосмотрительным и беззащитным, ты открываешь душу и пропускаешь тот момент, когда еще можно было остановиться. А потом все идет по наклонной: ты начинаешь хотеть больше, чем можешь получить.

* * *

Сначала Гарри просто радовался установившемуся между ним и Роном взаимопониманию. Они на ходу схватывали мысли друг друга, и частенько бывало, что, стоило Рону начать фразу, как Гарри заканчивал ее. Иногда они, не сговариваясь, принимали одинаковые решения. Например, прогулять эту скучную историю магии и пойти лучше поиграть в Квиддич. Если Рон важно говорил: «Гарри, у меня тут возникла одна идея…», Гарри совершенно точно знал, что именно друг собирается сказать. Сыграть в шахматы, полетать на метле, навестить Хагрида — на свете было столько дел, куда более интересных, чем бубнеж профессора Бинса или написание бесконечных и бессмысленных свитков для Снейпа. Гермиона, конечно, сердилась, но Рон целиком и полностью разделял идеи Гарри, поэтому до библиотеки они добирались только накануне контрольных. Была особая прелесть и в том, чтобы засидеться в гостиной за зубрежкой до утра, поглощая пирожки, принесенные с кухни заботливым Добби.

* * *

А потом пришло ощущение, что этого мало, и нужно что-то еще. Что Рон чересчур много времени проводит на отработках, уроках, Квиддиче — но не рядом с Гарри. Попытавшись требовать, Гарри столкнулся с непониманием: друг не мог взять в толк, почему Гарри сердится, куда так неожиданно уходит в одиночестве, почему то целыми днями не произносит ни слова, то непрерывно болтает, как маггловский радиоприемник отца, то мерзнет и кутается в мантию, то дергает узел галстука, словно в комнате душно. Признаки влюбленности Рону неведомы, но, даже если бы он и опознал их в поведении друга, то никогда не принял бы на свой счет. А Гарри… Внутренний голос подсказывал ему, что нужно молчать, пока есть силы на молчание.

Но даже просто находиться с Роном в одной спальне стало настоящей мукой — хочется прикасаться к нему, хочется хватать его за руки, хочется… но нельзя.

* * *

У Рона есть масса привычек и особенностей, которых Гарри не замечал раньше. Например, Рон любит потирать нос, когда задумается. Рон всегда закатывает рукава рубашки и прячет галстук под жилет, если ему предстоит ответственное дело, например, выполнить домашнюю работу самостоятельно, без помощи Гермионы… А еще у него на затылке есть непослушный вихор, всегда торчащий ершом. Однажды Гарри позволил себе потянуться и пригладить этот вихор, и Рон с недовольством отодвинулся:

— Перестань, я же не книззл!

Почему-то Гарри это оскорбило. Разве есть что-то дурное в том, чтобы гладить человека по голове? Ладонь помнила ощущения и хотела вернуться на затылок Рона, но как быть, если такие простые вещи теперь оказались под запретом?..

* * *

Гарри теперь все чаще обижен или сердит. Иногда, вечером, когда мальчишки затевают в спальне шуточные драки и хохочут во все горло, он желает оказаться за сотню миль отсюда, чтобы не видеть, как Рон веселится без него.

Он лежит на постели и демонстративно читает квиддичный журнал.

— Эй, Гарри! — кричит Рон и запускает в него подушкой.

— Дурак! — со злостью говорит Гарри и задергивает полог. Подушка осталась у него, и Рон в растерянности не делает попыток ее забрать.

Ночью Гарри ворочается с боку на бок — на двух подушках ему неудобно. На соседней кровати вертится Рон — без подушки он тоже никак не может уснуть.

Время тянется бесконечно. Ночная тьма никак не желает уступать позиции новому дню… Лишь под утро Гарри впадает в дремоту, обнимая подушку и мечтая, что когда-нибудь здесь, рядом с ним, окажется Рон.

* * *

Они по-прежнему сидят за одной партой на Зельеварении, но на всех остальных занятиях Рон подсаживается к Гермионе. Место рядом с Гарри пустует; иногда его занимает Невилл и отвлекает Гарри от мрачных мыслей, но взгляд сам собой устремляется туда, где, склонив головы над учебником, сидят рядом, тесно-тесно друг к другу, Рон и Гермиона. Зато уроки Зельеварения дают иллюзию того, что все у них как раньше — Рон близко, он прилежно отмеряет ингредиенты, спрашивает совета, шутит, громким шепотом ругает Малфоя… Гарри забывает обо всем на свете в такие минуты. Он счастливо улыбается, и ему плевать на недовольные взгляды Снейпа, которые тот кидает на учеников. Происходящее кажется таким хорошим и правильным, что Гарри мысленно умоляет школьный колокол не звенеть как можно дольше.

* * *

Он ждет этих уроков. Кто бы мог подумать, что однажды Зелья станут светлым пятном в его, Гарри Поттера, школьном расписании…

Через какое-то время Гарри перестает ходить с Роном в библиотеку, перестает ждать его перед завтраком… Он чувствует нарастающую обиду, но Рон, похоже, не замечает, что Гарри нет рядом. Теперь он всюду появляется с Гермионой, и такой расклад устраивает его. Как и всех остальных. Кроме Гарри.

* * *

Темнота спускается на замок с каждым днем все раньше. В библиотеке, куда Гарри отправился накануне очередной контрольной по трансфигурации, мадам Пинс вручает каждому по магической свечке — интенсивность огня можно регулировать при помощи волшебной палочки.

Гарри просит подшивку журналов и уходит в укромный уголок у стены между стеллажами, где его никто не мог бы найти. Он сам не знает, почему ищет одиночества. Вероятно, причиной тому — утренняя ссора с Роном, как всегда, из-за пустяков, но на душе муторно. Не хватает, чтобы вмешалась Гермиона и начала их мирить.

Бездумно листая пожелтевшие страницы, Гарри смотрит на ровный столбик огня свечи и прислушивается к отдаленному веселому гомону. Говорящих не видно, слух улавливает лишь обрывки их фраз, перемежаемые время от времени тихим смехом.

Читать не хочется. Осенние вечера — наиболее унылое время, когда сердце сжимает непонятная, ничем не объяснимая тоска. Стараясь отвлечься, Гарри открывает оглавление, находит статью по трансфигурации жидкостей и принимается переписывать ее на пергамент.

Смех и разговоры зазвучали громче — в проходе между секциями проплывают свечи, за ними стайкой проходят студенты, и снова воцаряется тишина.

По ногам тянет холодом. Сбросив ботинки на пол, Гарри поджимает под себя ноги. Из шелеста страниц, из подтаявшего воска, из острых закорючек букв в журнальной статье складывается вдруг простое и понятное — «мы больше не друзья». Словно кто-то шепчет это Гарри на ухо. Так, что он даже озирается по сторонам. Но рядом никого нет. Только он сам и его одиночество. Где сейчас Рон? Тоже сидит над какой-нибудь заумной книжкой? Или гоняет на метле над квиддичным полем? Или шушукается в гостиной с Гермионой? Раньше Гарри всегда знал, где Рон, потому что Рон был рядом. Что бы они ни делали. Всегда вместе, во всех делах. Что знает один, знает и другой. Куда все девалось теперь?

Он никогда не задумывался об этом раньше, но, по сути, дружба казалась ему чем-то вроде вот этой волшебной свечки — сколько ни дуй на нее, ровный желтый огонек будет гореть в темноте и рассеивать мрак. Выходит, свеча их дружбы оказалась вовсе не волшебной. Очередной порыв ветра все-таки погасил ее.

«А что, если я заболею? Что, если сорвусь с метлы и разобьюсь насмерть? — размышляет Гарри, вновь шурша страницами журнала. — Он хотя бы вспомнит, что у него был такой друг, как я? Как он будет жить, если я вдруг исчезну?»

Ответов на эти вопросы у Гарри нет, посему остается только принять происходящее как данность, сдать книги и отправиться в Большой зал — если поспешить, еще можно успеть на ужин.

* * *

К ноябрю ветер меняет направление. Ледяные порывы с севера разгоняют тучи, и тут же ударяют морозы. Трава покрыта инеем, сухая и ломкая, она звенит, когда школьники идут по ней, не разбирая дороги, в Запретный лес. Остроконечные гряды синих гор на горизонте и холодное небо — пейзаж, расстилающийся перед замком, насколько хватает глаз. А в Запретном лесу осталась еще пара необлетевших клёнов, при взгляде на которые возникает обманчивое ощущение тепла. Летом этот кусочек леса теряется в общей зелени, ничем не примечательный, но осенью горит единственным ярким пятном среди черных стволов: желто-красные верхушки и желто-красное на земле. Листик к листику — пышный радостный букет, он так тебе подходит, он такой же яркий, как твои волосы, такой же теплый, как твоя улыбка… Хочется не отрываясь смотреть на тебя, на мелькающий среди деревьев багряно-желтый шарф, дожидаться, когда ты приблизишься, чтобы толкнуть к изрезанной морщинами коре старого клёна и целовать смеющиеся губы, выпивая с них отголоски ушедшего лета… Вспыхивать от искр, мелькнувших в твоих глазах… А затем вложить тебе в горячую ладонь свою руку и идти рядом по лесу, куда глаза глядят… Ты — мое персональное солнце, и мне никогда не будет зябко, пока ты рядом…

— Гарри!

Мальчик вздрагивает и едва не роняет свои листья.

— Ты меня напугала!

— О, прости! — говорит Гермиона. — О чем ты так глубоко задумался? Расскажешь?

— Я ни о чем не думал…. Как обычно! — показная беспечность действует лучше любых слов. — Зато я собрал букет… для тебя. Возьми.

— Спасибо, это так мило! — опустив ресницы, произносит Гермиона смущенно, а Гарри только кивает в ответ. В конце концов, какая разница, кому отдать листья, если Рону их не подаришь.

В школу возвращаются в полном молчании, только при каждом шаге все так же звенит стылая трава. Гарри идет впереди, не оглядываясь, потому что знает: Гермиона и Рон держатся за руки.

* * *

— Не забудьте о своем домашнем задании. Все свободны!

Профессор Макгонагалл кивает в сторону двери, и гриффиндорцы со слизеринцами, обгоняя друг друга, спешат к выходу. Гарри задерживается: ему не хочется идти с друзьями, он сердит на Рона, — за что, собственно? — сердит на Гермиону за то, что она с Роном, сердит на себя за то, что такой дурак. Рон даже не оборачивается проверить, рядом ли Гарри. Со смесью горечи и нежности посмотрев ему вслед, Гарри переводит тоскливый взгляд на преподавательский стол, заполненный свитками с их сегодняшними контрольными работами: Макгонагалл старается собрать их, но ей мешает чучело ворона, которое она уже держит в руках, также намереваясь унести.

— Позвольте, я помогу? — предлагает Гарри, собирая свитки. — Куда их положить? В шкаф?

— Нет, несите в учительскую, — велит Макгонагалл. — У меня там уже лежат работы первокурсников.

— Но я не знаю пароля! — возражает Гарри.

— Я сейчас как раз иду туда, мистер Поттер. Не отставайте.

Но Гарри все-таки отстает: свитков много, и по дороге они все норовят выскочить из рук и раскатиться по коридору и лестницам. Наконец, нелегкий путь пройден, Макгонагалл ждет у двери, чтобы пропустить Гарри вперед.

* * *

Небольшую уютную комнату заливает ровный серый свет из единственного окна. На столе дымится чашка, в кресле устроился Снейп, сосредоточенно просматривая длинный свиток пергамента.

— Положите здесь! — кивает Макгонагалл, и Гарри одним махом избавляется от еле удерживаемых в руках контрольных. При этом он едва не сбивает чашку Снейпа, но тот не обращает на студента ровно никакого внимания. Тем временем Макгонагалл, открыв стенной шкаф, всплескивает руками:

— Посмотри-ка! Они опять принялись за свое.

Гарри, безрезультатно пытающийся сложить свитки, оборачивается к своему декану, и даже Снейп оставляет чтение.

— У тебя снова поселились пикси, Минерва? — спрашивает он без привычной язвительности. Гарри изумлен тому, что Снейп может разговаривать спокойным голосом, равно как и тому, что он называет Макгонагалл по имени. Однако для гриффиндорского декана оба эти факта, видимо, не являются чем-то неожиданным, поскольку она буднично отвечает:

— Нет, мои защитные чары этим маленьким негодяям разрушить не удалось. Зато они совершенно не действуют на моль. Три прекрасных экспоната за три месяца — это уже просто никуда не годится. Такой ущерб школьному бюджету! И потом, куда же мне теперь девать ворона? Если я трансфигурирую его, то непременно забуду, во что превратила, и потеряю. Так у меня уже пропало почти новое чучело барсука.

Снейп, внимательно выслушав спич Макгонагалл, прикрывает глаза и предлагает:

— Я мог бы забрать его к себе до тех пор, пока не будет готово зелье, отпугивающее насекомых.

— Ты очень меня обяжешь, Северус! — улыбается Макгонагалл и ставит чучело на подлокотник кресла. — Ради Мерлина, свари что-нибудь помощнее, чтобы эти гадкие насекомые оставили всякую привычку приближаться к моему шкафу.

Снейп кивает.

— Буду с ними еще строже, чем со студентами, — обещает он с нарочитой серьезностью.

Гарри слушает их, приоткрыв рот. Он и представить себе не мог, что Макгонагалл может говорить таким капризным жалобным тоном, как обиженная девочка, и что Снейп может не язвить, не орать, и что, — о ужас — он способен беззлобно шутить и улыбаться. Гарри кажется, что после таких вещей непременно должно произойти что-то неожиданное. Словно в подтверждение его мыслей за окном сильнее обычного взвывает ветер, рамы, дрогнув, с треском раскрываются. Пергаменты летят по всей комнате, опрокинутая чашка падает на пол. Макгонагалл вскрикивает, Гарри бросается к окну и оказывается возле него одновременно со Снейпом. Каждый со своей стороны, они наваливаются плечом на тяжелые рамы и захлопывают их.

— Шпингалет, — коротко бросает Снейп.

Гарри взбирается на подоконник, встает на цыпочки и, пыхтя, пытается развернуть тугой шпингалет.

За стеклом продолжает бесноваться ветер, вдали однотонным пятном чернеет Запретный лес и только где-то с краю светится несколько ярких пятен — все еще не расставшиеся со своей листвой золотые клены.

Гарри смотрит вниз, и у него кружится голова. Учительская выходит окнами на овраг, и там, внизу — прозрачно-серая пустота. Стекло как будто истончилось и перестало служить преградой. Шагнуть туда и полететь по ветру, как лист, рыжий кленовый лист, испещренный темными пятнышками веснушек… Один шаг — чтобы прекратить это затянувшееся безумие раз и навсегда.

— Давайте руку, Поттер! — произносит голос рядом, и Гарри словно приходит в сознание. Он стоит на подоконнике, вцепившись в раму, а снизу на него смотрит Снейп и протягивает ему раскрытую ладонь. Гарри выдыхает, сглатывает подкативший к горлу ком и, опираясь на руку Снейпа, неловко спрыгивает на пол.

— Голова немного закружилась, — произносит он виновато.

— А я-то уж было подумал, вы собираетесь выпрыгнуть из окна, — отзывается Снейп насмешливо, все еще не выпуская его руку из своих пальцев. — Представляю, как расстроились бы ваши друзья.

Последнее слово произнесено с такой интонацией, что Гарри невольно съеживается.

— При чем тут мои друзья? — спрашивает он тихо.

— Ну, вы же жить не можете без демонстраций, — говорит Снейп. — Беда только в том, что подобные меры не помогут вам добиться желаемого. То, что вы делаете — ребячество, расплачиваться за которое придется болью. И вы сейчас невольно желаете ему тех же страданий, что он сам вам причиняет.

— Я… Вы что… шпионили за мной? — выдыхает Гарри, пытаясь высвободить пальцы из цепкого захвата.

— Не нужно быть подростковым психологом, чтобы понять, что с вами происходит, — невесело усмехается Снейп и отпускает, наконец, его руку. — Но ваше увлечение ничего общего не имеет с настоящими чувствами, потому что вы видите только себя. Вам не нужен другой — он для вас как лист пергамента, на котором отражаются разноцветные блики ваших собственных чувств… Это тупиковый путь, имейте в виду.

Гарри отшатывается. Понимание, что Снейп владеет его тайной, сковывает его ужасом. Как же он выдал себя? Кто еще знает про него и Рона? Может, по школе уже поползли сплетни?

Панические размышления мальчика прерывает покашливание. Пол учительской усеян пергаментами, и посреди этой разрухи возвышается фигура профессора Макгонагалл, смотрящей на Гарри и Снейпа как на двух диковинных зверушек. Окончательно сконфуженный, Гарри бормочет извинения и бросается подбирать свитки, после чего пулей вылетает из учительской. Последнее, что он слышит, прежде чем закрыть за собой дверь, — голос Снейпа, недовольно восклицающий:

— Дьявол!.. Кажется, я сел на твоего ворона, Минерва.

* * *

«Зачем ему надо было унижать меня вчера?» — тревожно размышляет Гарри за завтраком, ковыряясь в тарелке с кашей. Почти всю ночь он не мог заснуть и ворочался с боку на бок, пытаясь понять, где допустил ошибку. Может, Снейп заметил что-то во время уроков Зельеварения? Только какое ему дело до того, что происходит с Гарри, когда до этого вообще никому дела нет? Даже лучшим друзьям. Вот, к примеру, Рон не особо интересуется, отчего у Гарри такой мрачный вид — вечером он явился прямо перед отбоем и безмятежно заснул…

Снейпа следует опасаться больше остальных — мастер зелий проявил чрезмерный интерес к его делам... Но, как ни странно, Гарри испытывает некоторое облегчение — тайна жгла его изнутри, теперь же, когда, по воле случая, о его чувствах узнал еще один человек, бремя стало не таким тяжким. Снейп что-то про него понял — и Гарри с удивлением осознает, что хотел бы поговорить с мастером Зелий об этом, объяснить, рассказать…

Да только разве Снейп станет слушать?

* * *

Воскресным утром Гарри бесцельно слоняется по пустой гостиной и гадает, куда все подевались, пока из-за спинки одного из кресел не появляется взлохмаченная голова старшего из братцев Криви.

— Гарри! А я как раз тебя жду. Рон поручил мне передать тебе, что они с Гермионой гуляют.

— Спасибо, Колин, — Гарри бегом поднимается по лестнице в спальню. Вещи лежат как попало, и чертова уйма времени уходит на поиск сначала шарфа, потом — перчаток. Одеваясь на ходу, Гарри спешит наружу. Морозный воздух сразу же принимается покалывать щеки и нос. Интересно, как Гарри сможет найти этих двоих, ведь скоро стемнеет.

На крыльце натоптано, но дальше снег лежит нетронутым — в последние несколько дней шли сильные снегопады. И там, на ровном белом покрывале Гарри замечает тоненькую ниточку следов, уходящих к Запретному лесу. Вот и ответ!

Мальчик спрыгивает с крыльца и, проваливаясь в сугробы, отправляется по следу. Путь от школы до леса неблизкий. Пока Гарри бежит, уже успевает совсем стемнеть. Теперь он вынужден достать волшебную палочку и зажечь свет, что само по себе опасно: мало ли, какие твари бродят по Запретному лесу…

«И как они только додумались идти в лес в такой холод?» — раздраженно бормочет Гарри и, подняв повыше палочку, всматривается в следы — они петляют, уводя куда-то в чащу.

— Рон? — зовет он. В лесу совсем тихо. Безмолвие плывет между стволов и оседает снегом на землю. Чертыхнувшись, Гарри продолжает свой путь. Через несколько шагов деревья расступаются — и взору мальчика открывается небольшая поляна. Здесь, в снегу, подсвечивая себе Люмосом, расположилась темная фигура.

— Рон, что за шутки? — начинает Гарри, подходя, и осекается. Вместо Рона, которого он ожидал тут найти, он обнаруживает Снейпа. Разворошив снег небольшой лопаткой, зельевар собирает в мешочек какие-то растения. Обернувшись к Гарри, он хмурится. Ну, сейчас Гриффиндору влетит…

— Вашего приятеля здесь нет, — сообщает Снейп и без того очевидный факт. — И за последние полчаса я не видел ни одной живой души, кроме, разумеется, вас.

— Так это были ваши следы! — понимает Гарри. Его охватывает отчаяние — ну как можно быть таким дураком?

— Раз уж вы появились тут, — игнорируя его слова, говорит Снейп, — сделайте кое-что полезное, Поттер. Идите сюда и помогите мне, — Снейп поднимается с колен, отряхивает подол мантии и ведет Гарри под деревья — здесь снег так же разворошен, и из-под него виднеется невысокий, но довольно мощный куст. — Беритесь, будем тянуть вместе по моей команде, — распоряжается зельевар.

Следующие несколько минут проходят в ожесточенном пыхтении и попытках вырвать растение из земли, но оно держится очень крепко. Наконец-то промерзшая земля издает хруст — и упрямец поддается. Оба падают на землю, и Гарри едва не прикладывается головой о древесные корни. Однако Снейп не придает этому факту ни малейшего значения. Он тотчас зажигает Люмос и принимается рассматривать уродливое растение.

— Turnera diffusa*, отличный экземпляр! — восхищенно сообщает он то ли Гарри, то ли самому себе. — Лучшее из того, что я видел за последние двадцать лет... Всего четыре месяца — и его было бы не вытащить из земли даже с помощью магии! Поттер, — словно вспомнив о мальчике, оборачивается он к Гарри. — Вы и дальше собираетесь валяться? Вставайте, возвращаемся в школу. Я прослежу, чтобы ни вам, ни вашему дружку было неповадно гулять по Запретном лесу.

— Он мне не дружок! — злобно говорит Гарри в спину потерявшему к нему интерес зельевару.

Но Снейпа сегодня, похоже, ничто не способно разозлить.

— Убеждайте в этом себя, — советует он спокойно. — Чем дольше вы себе лжете, тем больнее вам будет уйти, а сделать это все равно придется.

Гарри чувствует себя усталым и опустошенным.

— Что же мне делать? — спрашивает он жалобно и ненавидит себя за этот тон.

Снейп возвышается над ним неподвижный, как скала, однако в голосе его звучат почти сочувственные нотки, когда он произносит:

— Выбросить его из головы, — и протягивает руку, помогая Гарри подняться. — Отвлечься, найти себе интересное занятие.

— Но у нас всё общее, — оправдывается Гарри, выбираясь из сугроба. — Уроки, Квиддич, друзья…

— Тогда тем более следует свести контакты до минимума, — говорит Снейп. — Запишитесь в дуэльный клуб, фотографируйте животных, пойдите в теплицы выращивать розы, наконец… Найдите себя в чем-то, чтобы не оглядываться. И поймите главное: вы предлагаете ему то, что ему не нужно. Предлагайте, если уверены, что ваши чувства нужны кому-то, кроме вас. В противном случае ничего хорошего не выйдет. Так и будете бегать по лесу, пока ваши друзья прекрасно проводят время у камина в гостиной.

Гарри опускает голову. Его душат злые слезы: очевидно, Рон всего-навсего хотел избавиться от него и остаться наедине с Гермионой сегодня вечером. И как он не понял этого сразу? Вылазка в лес теперь выглядит в его собственных глазах такой глупостью, что он не может даже взглянуть Снейпу в лицо. Мальчик уныло плетется за зельеваром и старается дышать как можно глубже, чтобы мастер зелий не услышал судорожных всхлипов — и без того хватит позора на сегодня.

Возвращаться в башню и видеть Рона не хочется. Поэтому, как только Снейп уходит в подземелья, Гарри бредет в Большой зал. До ужина еще несколько часов, и домовые эльфы не начали накрывать столы. Два десятка магических свечей еле-еле разгоняют сумрак, а потолок кажется низким и мрачным, как и небо за стенами замка. Обида жжет сердце и никак не находит выхода. Гарри думает о том, что Рон специально все подстроил, чтобы заставить его бегать битый час по наполненному опасностями зимнему лесу. И что пусть в следующий раз за ним бегает по лесу Гермиона, а с Гарри хватит. И еще он думает, что Снейп — просто сволочь, потому что дурацкий корявый куст ему куда важнее и интереснее, чем Гарри. Не то чтобы Гарри есть дело, как Снейп к нему относится, но в последние несколько дней зельевар стал не совсем чужим ему человеком, и подсознательно Гарри ждет каких-то перемен в их отношениях. О, как это глупо и наивно!..

Свечи вспыхивают ярче — значит, скоро появятся домовые эльфы… Гарри понимает, что не хочет встречаться с Роном и Гермионой, видеть их довольные лица — конечно, они отлично провели время без него. Решив, что попросит у Добби пончиков, мальчик отправляется на кухню и до отбоя сидит там. Добби развлекает его болтовней, и в спальню Гарри возвращается уже во вполне сносном настроении. Избегая контактов с источником раздражения, он забирается в постель и спокойно спит до утра.

* * *

Утро встречает его насморком и легким ознобом. Голова, стоит только поднять ее с подушки, кажется тяжелой, как чугун. Спальня уже опустела, никто не удосужился разбудить его. Хороши друзья.

Гарри натягивает свитер и кутается в мантию, но и это не особенно помогает. Ежась, он направляется на завтрак. Рон, конечно, уже там — Гарри давно привык первым делом высматривать за столом его рыжую макушку. Второй взгляд обращен к столу преподавателей — Снейпа нет. Наверное, всё колдует над проклятым кустом.

Обойдя стол, Гарри устраивается подальше от Рона и в одиночестве принимается за еду.

Рон либо не замечает Гарри, либо делает вид, что не замечает. Однокурсники поглядывают на них, пытаясь разгадать причины ссоры, и Гарри содрогается при мысли о том, что будет, если Снейп предаст всё огласке.

* * *

Впрочем, пока Снейп ведет себя вполне безобидно. Возможно, найденный вчера в лесу куст действительно для него много значил, поскольку сегодня на уроке зельеварения Снейп — сама доброта. Он снимает с Гриффиндора всего 5 баллов, за действительно грубую ошибку Невилла, не ругает ни Гермиону за подсказки, ни Дина и Симуса за перешептывания, а под конец урока вовсе разражается речью, чего раньше никогда не делал, поскольку считает всех учеников идиотами, недостойными, чтобы тратить на них слова.

— ...ведь зельеварение — это не только способность бросить в котел ингредиенты в нужной последовательности, хотя некоторым недоступно и это. Зельеварение — наука о глубинной связи веществ. Это особый раздел магии, самый наглядный, самый ощутимый. Благодаря зельеварению можно увидеть и понять закономерности, по которым существует физический мир... Если трансфигурация имеет дело с направленной энергией, исходным предметом и превращенным предметом, то зельеварение, помимо перечисленного, позволяет наглядно увидеть все стадии превращения... Черную, белую... и красную, на которую поднимаются лишь величайшие из волшебников. Способность колдовать является врожденной, но жажда познания — то, что каждый может и должен взращивать в себе, как цветок...

И всё в таком духе.

Гарри за весь урок ни словом не обменивается с Роном, но на приятеля, похоже, эта мера никак не действует. А под конец занятия Гарри уже не до Рона — его знобит все сильнее, он периодически чихает, а голова гудит, как котел, по стенкам которого стучат ложкой. За шумом в ушах он едва не пропускает звонок на перемену, а также слова Снейпа «Поттер, задержитесь».

«В чем я еще виноват?» — думает Гарри раздраженно, запихивая вещи в рюкзак, и подходит к Снейпу в ожидании очередного выговора и взыскания. Зельевар окидывает мальчика строгим взглядом и сообщает:

— Вы сильно простужены. Вы принимали что-нибудь вчера вечером?

— Я ел пончики с джемом, — слабо соображая, что говорит, отвечает Гарри. Ему хочется забраться под одеяло, а лучше — под несколько одеял сразу.

Снейп приподнимает бровь, потом удивленно хмыкает и качает головой.

— Я не собираюсь нянчиться с вами, Поттер, — извещает он гриффиндорца и, противореча своим словам, достает из шкафа скляночку с жидкостью, в которой Гарри тотчас узнает Перечное зелье. — Выпейте прямо сейчас, у меня нет никакого желания проверять, сходили ли вы к Помфри.

Гарри откупоривает пробку и послушно выпивает содержимое. Перечное зелье моментально снимает рези в горле, в голове тоже проясняется.

— Спасибо, — говорит Гарри, возвращая склянку.

— На здоровье, — отзывается Снейп. Он ни словом не упоминает вчерашнюю прогулку, да и вообще ничего больше не говорит, и Гарри чрезвычайно признателен ему за это. Они вместе выходят из класса, Снейп запирает двери и удаляется в сторону своих комнат. Гарри смотрит ему вслед и впервые в жизни сожалеет, что не может сейчас просто последовать за ним, куда и зачем — не важно.

* * *

На следующий урок Гарри приходит сам не свой. По телу разливается приятное тепло, но на душе неспокойно. Снейп совершенно сбил мальчика с толку. Сейчас Гарри не под силу решить задачку, заданную ему мастером зелий, но, возможно, со временем что-то прояснится? Только долго ли ждать? Ответы нужны Гарри прямо сейчас: чтобы не сделать неправильный вывод, который в итоге обернутся глупыми поступками. Довольно с него ребячества. В сердце, опаленном любовью, еще дотлевают угольки и больно саднят душу. Нельзя хвататься за Снейпа как за соломинку, нельзя искать у него поддержки и утешения, нельзя-нельзя-нельзя… Ведь это же Снейп — он умен, хитер и опасен, он очень много знает о Гарри, и его не обмануть показным спокойствием. Впрочем, пока зельевар ни словом не намекнул, что собирается использовать полученную информацию против Гарри. Да и зачем, собственно, ему это было бы нужно?..

«Затем, что он декан Слизерина и всегда тебя ненавидел, — подсказывает внутренний голос. — Нельзя доверять ему!…»

— О, заткнись! — произносит Гарри вслух. Все, кто сидит поблизости, удивленно оборачиваются к нему, и только профессор Бинс как ни в чем не бывало продолжает бубнить свою нудную лекцию.

* * *

Смятенная душа — легкая добыча для уныния. Грусть наваливается внезапно, надвигается, словно принесенная ветром туча. Рон и Гермиона шепчутся у камина, а Гарри мрачно наблюдает за ними из своего угла. Друзья уже привыкли к тому, что Гарри теперь все реже дополняет их компанию, и сейчас их это явно не тяготит. Однако Гермиона не оставит все так, как есть — разговор на тему «Что с тобой происходит, Гарри? Ты должен рассказать нам!» неизбежен. Но должен ли Гарри действительно рассказать им всё? Ответ на этот вопрос нельзя найти в книгах, — школьная библиотека вообще бессильна помочь в таких делах, как любовь или дружба. Возможно, ответы есть у Снейпа. Но как заговорить с ним об этом? Снова подкараулить, когда зельевар пойдет в Запретный лес за травами? Нарваться на отработку? Да и станет ли Снейп вообще разговаривать с ним? Неужели эта абсолютная недоступность делает слизеринского декана привлекательным в глазах Гарри? Неужели недостаточно Рона, к которому уже нельзя подойти просто так, без достойного повода?.. Что угодно — расписание занятий на завтра, тренировка по Квиддичу, любая другая ерунда сгодится, если хочешь пару минут побыть рядом и не бояться разоблачения…

Гарри понимает, что со Снейпом разговаривать еще сложнее. Но разве его когда-то пугали трудности?.. Напротив, они всегда влекли его к себе, и сейчас, кажется, влекут сильнее, чем прежде…

* * *

Вечером Гарри в одиночестве отправляется бродить по Хогвартсу. Ноги сами приводят его к высокому окну в одном из коридоров. Когда-то они с Роном любили сидеть тут на подоконнике и до бесконечности сражаться в шахматы, — в этот уголок не забредают ни студенты, ни преподаватели, ни Филч. Время, не занятое Квиддичем или подготовкой к урокам, они проводили здесь и порой засиживались до самого отбоя. Когда Рон начал встречаться с Гермионой, шахматная доска была забыта. Сегодня Гарри неведомыми ему самому путями приходит сюда снова, и испытывает чувства сродни ностальгическим. Сколько бы он ни злился на Рона, ему все равно остро не хватает присутствия друга рядом — а шахматные баталии, квиддичные тренировки или что-нибудь еще — лишь поводы для общения, тогда как причины лежат куда глубже. Сейчас для Гарри уже неочевидно, сохранились ли у Рона былые чувства симпатии, привязанности и восхищения, которые он испытывал по отношению к Гарри раньше. Но о самом себе Гарри точно знает, что многое отдал бы за возможность вернуться обратно в минувшее время хотя бы на пару часов.

В коридоре так же тихо и пустынно, как и всегда. Гарри взбирается с ногами на подоконник. Кажется, что весь холод замка сконцентрирован здесь. Поплотнее запахнув мантию, Гарри прислоняется лбом к оконному стеклу: снаружи, уже еле различимые в сумерках, кружат снежинки.

«Эй!» — зовет Гарри шепотом. Снежинки на миг замедляют свой хаотичный танец, словно прислушиваясь, а потом с новой силой принимаются мельтешить в воздушных потоках.

Стекло запотело от горячего дыхания, и Гарри, вместо того, чтобы просто протереть его, принимается чертить шахматную доску — квадрат белый, квадрат черный… здесь пешка, здесь слон, а здесь…

— Хожу Е2-Е4!

Гарри едва не скатывается с подоконника от неожиданности — рядом стоит Рон. На лице приятеля застыло немного сконфуженное выражение, подмышкой он держит знакомую продолговатую деревянную коробку, расчерченную квадратами.

— Так и знал, что найду тебя здесь, — все еще смущенно произносит Рон, устраиваясь рядом. — Сыграем?

— Конечно, — опомнившись, быстро говорит Гарри. — А… где Гермиона?

— Понятия не имею. У себя в спальне. В библиотеке. Агитирует эльфов поднять восстание против кухонного рабства. Где угодно, — мрачно выпаливает Рон и принимается расставлять фигуры.

«Поругались», — догадывается Гарри и чувствует прилив радости, которой тотчас же стыдится: гадко радоваться чужому несчастью. Но, если это несчастье вернуло ему друга, притворяться все равно бессмысленно.

Через некоторое время Рон совершенно оттаивает — ссора с Гермионой временно испаряется из его памяти, и они проводят чудесный вечер за шахматными баталиями, совсем как в старые добрые времена, а потом мчатся по темным коридорам замка к себе в гостиную, рискуя попасться на глаза Филчу и получить взыскание…

Перед сном Гарри плюхается на край кровати Рона, чего не делал уже сто тысяч лет, но только сегодня это снова можно.

— Эй! Вы обязательно помиритесь! — говорит он шепотом и улыбается. Сейчас он очень искренне желает этого им обоим.

— Угу, — говорит Рон и улыбается в ответ.

* * *

Рон с Гермионой действительно мирятся уже на следующий день и после завтрака уходят из Большого зала вместе. Гарри наблюдает за их примирением со смешанными чувствами. Вчерашнее возвращение Рона показало ему, что друзьями они быть все-таки не перестали. Значит, холодность между ними была плодом его воображения. И это он сам подсознательно пытался оттолкнуть Рона, потому что ему, Гарри, нужна была не дружба. А Рону не нужно было от Гарри что-то большее, чем просто быть друзьями. Как же теперь быть? Как себя вести? Все это похоже на лабиринт из вопросов без ответов.

И ключи от запертых дверей только у одного человека — у Снейпа. Поэтому Гарри необходимо получить их у зельевара немедленно и во что бы то ни стало. Пусть тот сколько угодно смеется над Гарри и называет его болваном. Но ведь не Гарри же, в конце концов, завел этот разговор?! Значит, Снейп ему должен.

С такими мыслями Гарри выходит из зала следом за счастливой парочкой своих друзей, ждет, когда они поднимутся по лестнице на несколько пролетов, а затем спускается в Подземелья.

По дороге, конечно, он теряет большую часть своей решительности, и с четверть часа топчется возле комнат Снейпа. Только мысль о том, что еще немного — и он вообще никогда этого не сделает, подталкивает его робко постучать дважды в массивную дверь, такую же неприветливую, как и живущий за ней человек.

Снейп как будто специально караулит, потому что открывает сразу. Гарри переступает порог и оглядывается. Довольно большая полутемная комната заполнена книгами, кое-где поблескивают боками колбы и реторты, но подробностей не разглядеть, — дотлевающие в камине поленья очень скупо освещают обстановку жилища слизеринского декана.

— Профессор… мне… нужно с вами поговорить, — сбивчиво начинает Гарри. Гриффиндорская храбрость делает попытку окончательно предать его. К счастью, Снейп отступает на шаг, позволяя Гарри войти.

— Что случилось? — спрашивает он. Голос его звучит тревожно.

Наверняка уже вообразил, что на школу напали Упивающиеся, или что-нибудь в том духе, раз к нему примчался сам Гарри Поттер. Гарри чувствует себя виновато, но отступать некуда.

— Ничего не случилось, — быстро отвечает мальчик, щурясь от яркого света зажженного Снейпом Люмоса. — Я только хотел сказать, что… э-э… вы были правы. Это я сам все испортил… Я не старался сохранить дружбу, потому что хотел большего, но в итоге едва не потерял всё… Я не хочу терять... Что мне делать?

Выговорив все это на одном дыхании, Гарри испуганно умолкает. Только теперь он подумал, как нелепо, наверное, выглядит со стороны со своими откровенностями. Но отступать некуда — Снейп стоит совсем рядом и пытливо разглядывает его.

— Я скажу вам то же, что сказал в прошлый раз. Держитесь от него подальше. Делайте для этого что угодно. Говорите ему гадости, чтобы он считал, что вы ненавидите его. И главное правило: никогда не позволяйте себе касаться его. Физический контакт мучителен. Вам будет хотеться еще, — с этими словами Снейп отступает на шаг, словно только теперь заметив, как близко к нему находится Гарри.

Мальчик ошеломленно переспрашивает:

— Говорить гадости?.. И это работает?

— Должно сработать, — говорит Снейп и отворачивается. — Это будет нелегко. Особенно вам с вашими гриффиндорскими принципами. Придется постоянно контролировать себя... Малейшая ошибка — и все идет прахом.

— Ошибка? — повторяет Гарри осторожно. Он теряет нить разговора и боится, что сейчас будет уличен в этом. Однако и Снейп уже растерял всю свою самоуверенность, чего за ним прежде не водилось. Похоже, разговор ему неприятен, но, поскольку он пока не сделал попыток выставить Гарри вон, мальчик решает, что может продолжить задавать вопросы.

— Но ведь ссоры разрушат дружбу, разве нет?

Снейп качает головой:

— Отношения между людьми не бывают идеальными. Лучше пусть ваши друзья решат, что у вас скверный характер.

В этот момент Гарри почему-то совершенно отчетливо кажется, что Снейп говорит о себе. Вот уж у кого характер действительно мерзкий... за таким что угодно можно спрятать, не рискуя оказаться разоблаченным. Словно догадавшись, о чем думает Гарри, зельевар хмурится и договаривает:

— Всякому поведению есть свое объяснение, но, к счастью, не всякий станет разбираться в мотивах. Что касается мистера Уизли — причины вашей раздражительности он выяснять точно не будет … Я наблюдал за ним… и за вами.

Гарри чувствует новый прилив смущения.

— Вы знали все это… И могли ничего мне не говорить… но сказали… Почему? — уже привыкшие к свету глаза внимательно смотрят на зельевара, но тот делает непроницаемое лицо.

— А вы ни разу не сказали, что я лезу не в свое дело, Поттер, — напоминает он. — Выходит, считали и меня причастным к своей тайне. Так?

— Так, — краснея, соглашается Гарри. — Но почему вы… например… не рассадили нас за разные парты, если всё знали?

— Зачем? — пожимает плечами Снейп. — Вы сносно работали в паре. Остальное — действительно не мое дело. Я всего лишь хотел дать вам совет, как с наименьшими потерями выйти из ситуации, в которой вам было больно и стало бы только еще больнее, поверьте моему опыту.

— Вы хотите сказать… — произносит Гарри потрясенно, — вам это тоже знакомо — влюбляться в друзей?

— Я сказал то, что сказал, — отрезает Снейп, пытаясь показать, что рассержен, но в глазах его Гарри замечает что-то похожее на сожаление.

— Каждый имеет право на ошибку, профессор, — тихо говорит Гарри и, замирая от собственной смелости, осторожно касается рукава мантии Снейпа. Этот разговор зашел уже слишком далеко: они оба преступили все мыслимые и немыслимые пределы доверительности. Гарри не пугает это, но он отдает себе отчет в том, что, чем ближе Снейп подпустит к себе, тем дальше и болезненнее оттолкнет. А Гарри уже не хочет возвращения к прежним, а то и худшим, отношениям. Потому что, как ни странно, Снейп для него сейчас — самый близкий человек, ближе Рона, ближе Гермионы. Возможно ли это?

Снейп не сбрасывает пальцы Гарри со своей руки, словно так и нужно, чтобы всякие гриффиндорцы хватались за его мантию. Он пристально смотрит на мальчика и вздыхает.

— Каждый так или иначе стремится уберечь других только от тех ошибок, от которых когда-то не смог уберечься сам, — произносит он. В тоне его сквозит непривычная мягкость. Пальцы Гарри вздрагивают, словно в замешательстве — выпустить худое запястье или сжать его сильнее, и рука Снейпа сама выскальзывает из захвата. Зельевар отводит глаза и уже совсем ровным голосом добавляет: — Ступайте. Вам пора на урок.

Догадавшись, что никаких объяснений сейчас все равно не добьется, Гарри кивает и выходит в коридор.

* * *

Всю дорогу до класса Гарри мучительно обдумывает этот странный разговор. Если собрать все имеющиеся данные воедино, выходит так: Снейп знал тайну Гарри, но не попытался направить это знание против него и даже, напротив, старался помочь. Более того, Снейп дал ему понять, что сам когда-то оказался в похожей ситуации и, судя по всему, ничем хорошим это не закончилось. Остается только разобраться, почему, и задачка будет решена. Но здесь-то и кроется главная странность: Снейпу совершенно не с чего откровенничать с Гарри и давать ему советы.

Гермиона наверняка мигом всё поняла бы, но именно поэтому ничего нельзя ей рассказывать... Так что придется думать самому…

В классе он едва не садится мимо скамейки, достает не тот учебник, ставит три кляксы на пергамент и умудряется прослушать, как его вызывают отвечать. Опомниться удается только тогда, когда он обнаруживает себя у доски, и профессор Макгонагалл требует продемонстрировать перед всеми какой-то хитрый прием, который она только что битый час объясняла пятикурсникам.

Гарри хлопает глазами и не может понять, чего от него хотят, а Макгонагалл настойчиво указывает палочкой в сторону чучела птицы и призывает применить заклинание.

Чучело великолепно. Крупный ворон с иссиня-черным оперением и крепким клювом косит на Гарри свой оранжевый стеклянный глаз, словно насмехаясь. Определенно, это уже не тот ворон, которого Макгонагалл принесла в учительскую в день памятного разговора со Снейпом. Гарри вдруг вспоминает, как стоял на подоконнике, а за окном стенал ветер и мелкие дождевые капли бились в стекло, и как Снейп стащил его оттуда и долго не выпускал его руку из своей… Он что-то говорил тогда, кажется, это было важно, — еще одно усилие, и загадка будет разгадана, если только…

— Мистер Поттер? Вы так и будете смотреть на чучело вместо того, чтобы выполнить мое задание? — очень строго спрашивает Макгонагалл, и Гарри мигом теряет нить. Ах, как не вовремя, ведь он был так близок…

— Давай, Поттер, преврати его, пока он не умер снова, от старости! — кричит со своей парты Драко Малфой, а Крэбб и Гойл дружно ржут, но Гарри не обращает на них внимания. Ему надо сосредоточиться, разгадка тайны уже близко. Снейп, Снейп… Гарри закрывает глаза и взмахивает палочкой.

— Три балла с Гриффиндора! — звенит в воцарившейся тишине. Гарри открывает глаза. Макгонагалл стоит с пылающим от гнева лицом, а на месте ворона цветет прекрасный куст с яркими желтыми цветами.

Гнусный смех слизеринцев позволяет Гарри в полной мере почувствовать свой позор.

* * *

— Если у меня возникают вопросы, я ищу ответы в книгах, — голос Снейпа врывается в сознание Гарри, засмотревшегося на дымок над котлом. Мальчик выпрямляется и смотрит на зельевара во все глаза, пытаясь понять, к кому тот обращается, но Снейп, похоже, пустился в пространные безадресные рассуждения. — В книгах есть абсолютно все, — разгуливая вдоль доски и окидывая школьников снисходительным взглядом, объясняет он. — Если вам кажется, что в них чего-то нет, вы просто лодырь и лентяй. Вы недостаточно усердно ищете. Книга — это не бутерброд из твердых корочек и мягких страниц между ними. Книгу нужно уметь открыть, чтобы она заговорила с вами. Простые вопросы открываются довольно скоро. Ответы на сложные можно искать до конца своих дней... Но у каждого, абсолютно у каждого есть своя книга, где он однажды найдет ответ на главные в своей жизни вопросы… Правда, поиск осложняется еще и тем, что книги часто спорят между собой. Со временем кто-то постигает науку выбирать сразу правильную книгу. Пока же никто из вас не дал мне повода к оптимизму... Поэтому каждый получит от меня задание прочесть конкретный научный труд и законспектировать его, это и станет вашей семестровой работой. Срок сдачи — последний учебный день перед каникулами.

В классе поднимается недовольный гул. Симус хватает учебник и делает вид, что хочет откусить от него кусочек, как от бутерброда. Малфой, которого в тупости уподобили гриффиндорцам, сидит с недовольной физиономией. Но Снейпу, как всегда, нет никакого дела до реакции класса — он взмахивает волшебной палочкой, и на стол перед каждым учеником опускается листок с названием книги. Гарри, не глядя, убирает свой в рюкзак. При этом он ловит на себе мимолетный взгляд зельевара, и почему-то думает, что слова о поисках ответов предназначались именно ему.

До конца занятия еще несколько минут, и Снейп, решивший сегодня превзойти в занудстве самого себя, напоследок читает классу мораль.

— В вас совершенно нет стремления к знаниям, — говорит он. — Волшебники возгордились своей способностью делать все при помощи магии. Именно поэтому современный магический мир не породил ни одного крупного ученого, по сравнению с миром маггловским, где ежегодно совершаются научные открытия в медицине, химии, физике… Вы привыкли все получать взмахом волшебной палочки, и сами себя загнали в ловушку… Кто из вас способен сделать открытие? Никто.

Между тем, наука пребывала в столь плачевном состоянии не всегда. Много лет назад один юный волшебник вашего возраста, читая научный трактат, заметил несоответствие некоего слова всему смыслу статьи. Что сделал бы на его месте каждый из вас? Закрыл книгу и отправился по своим бестолковым делам. Он же поступил иначе, потому что хотел докопаться до сути. Он стал искать оригинал манускрипта. Для этого он обратился к кельтским диалектам, затем разыскания привели его к арабским и персидским свиткам… Он выучил семь новых языков лишь для того, чтобы корректно расшифровать смысл статьи, чего не потрудились сделать переводчики на протяжении нескольких веков. Он освоил латынь, чтобы переписываться с Николасом Фламелем. Этот юноша стал последним величайшим ученым среди волшебников. Его имя — Альбус Дамблдор… — отвечая на незаданные вопросы, заканчивает Снейп и распускает класс.

— Семь языков ради одной паршивой статьи… на что он намекал? — рассуждает Рон по дороге в гостиную.

— Это поразительно! — сверкая глазами, восклицает Гермиона. — Я ничего такого не знала! Этих данных нет даже в «Истории Хогвартса». Откуда же Снейпу они известны? Никогда не поверю, что Дамблдор сам рассказал ему… Он очень скромный человек, хотя и величайший волшебник!

— Снейп напоил его веритасерумом, — со знанием дела заявляет Рон и смеется гермиониному возмущению.

— Кстати, вам не показалось, что в последнее время лекции Снейпа стали какими-то... необычными? — неожиданно меняет тему Гермиона, останавливаясь у дверей гостиной. На лице ее — таинственно-мечтательное выражение.

— Необычными? — повторяет Гарри. — О, чушь!

— Не чушь, — отрезает Гермиона. Быстро оглянувшись по сторонам, она переходит на шепот и выпаливает: — Мне кажется, он влюбился!

Гарри и Рон оторопело переглядываются — и разражаются хохотом.

— Ничего вы не понимаете! Поверьте мне, девушки сразу чувствуют такие вещи, — непререкаемо говорит Гермиона и открывает дверь за портретом.

— Она все равно не успокоится, пока не выведет всех на чистую воду… даже если для этого придется выучить семь языков и вступить в переписку с Фламелем, — сообщает Рон, с умилением глядя ей вслед, и оборачивается к Гарри: — Ты идешь?

— Иду, — отвечает Гарри. Во взгляде Рона он успевает заметить нежность, не предназначающуюся ему. Еще вчера этот взгляд причинил бы Гарри боль, но сегодня он уже почти ничего не чувствует. Старая обида шевелится в сердце — и затихает.

* * *

Семестр заканчивается, и две самые обсуждаемые темы на курсе — Рождество и письменная работа по Зельеварению. Гермиона уже законспектировала «Способы хранения лекарственных трав» и теперь непрерывно пилит Гарри и Рона, чтобы те не откладывали всё на предпраздничные дни.

— Снейпу ничего не помешает оставить вас без каникул, если вы не сдадите ему конспекты! — то и дело напоминает она.

— Что ты хотела бы получить в подарок на Рождество? — пытается поменять тему Рон, но Гермиона неумолима.

В пятницу после обеда, когда друзья снова куда-то исчезают вдвоем, Гарри идет в библиотеку. Здесь совершенно безлюдно и пустынно.

Мадам Пинс расставила на столы небольшие лампы, похожие на те, что зажигают в Хэллоуин, и нахохлилась над своей конторкой, как птица на ветке. Она окидывает Гарри неодобрительным взглядом, словно считает чтение книг по вечерам преступным, а затем сквозь очки разглядывает лист пергамента:

— «Энтеогены(1) в зельеварении»… Не помню такой книги… Жди тут.

Гарри усаживается на ближайший стул. В глубине библиотеки мадам Пинс, шурша юбкой и ворча сквозь зубы, ходит от стеллажа к стеллажу. Очевидно, ее поиски не дают результата, поскольку через некоторое время библиотекарша приносит откуда-то небольшую лестницу, взбирается на нее и просматривает верхние ряды полок. Проходит, наверное, полчаса, прежде чем Пинс издает торжествующий вопль и появляется из-за шкафов с воинственно засученными рукавами блузки. В руках она держит книгу, такую старую, что Гарри боится даже дышать на нее — того и гляди рассыплется.

— На вынос не дам! — строго сообщает мадам Пинс. — Читай здесь.

Гарри со вздохом достает формуляр. Похоже, что книга не пользуется особой популярностью — хотя ей не меньше сотни лет, ее брали всего несколько читателей, и очень давно — чернила, которыми вписаны их фамилии, выцвели. В последний раз эту никому особо не интересную монографию читали 20 лет назад, некто С. Принц. Гарри мысленно выражает сочувствие несчастной студентке или студенту, чью судьбу сейчас предстоит разделить и ему, и несет книгу к столам, где света побольше. Достает пергамент, обмакивает перо в чернила и выписывает на листок название работы. Пропускает скучное введение. Книга не кажется особо толстой, но от ее страниц, испещренных изображениями трав и подробными их описаниями, веет тоской и бесцельно потраченным временем. Без особого почтения Гарри перелистывает ветхие страницы и обнаруживает среди них забытый кем-то кусочек пергамента. Наверное, он пролежал тут много лет — бумага истончилась, чернила побледнели. Узким неровным почерком, словно написанное в спешке, на листке выведено стихотворение:

Окончил путь усталый старый год,

Явился новый в утреннем сиянье

И начал мерных дней круговорот,

Сулящий нам покой и процветанье.

Оставим же за новогодней гранью

С ушедшей прочь ненастною порой

Ненастье душ и грешные деянья

И жизни обновим привычный строй.

Тогда веселье щедрою рукой

Отмерит миру мрачному природа

И после бурь подарит нам покой

Под свежей красотою небосвода.

Так и любовь — мы с нею поспешим

От старых бед к восторгам молодым(2).

Гарри не любит поэзию, но это стихотворение его почему-то трогает. Может быть, потому, что оно как будто говорит ему о нем самом. В его душе все еще пасмурно, но приближается новый год и с ним — надежда на перемены к лучшему…

Текст на странице, где лежал листок, обведен чернилами, словно читатель книги хотел заострить на нем внимание — о том же свидетельствует и маленький восклицательный знак на полях. «Turnera diffusa (Damiana). Куст с душистыми листьями, как правило, произрастает в Калифорнии, Техасе и Мексике.

Дамиана — Turnera diffusa — содержит арбутин, дамианин, сахара, смолы, танины, хлорофилл, эфирные масла, горечи. Является одним из наиболее популярных афродизиатиков, повышает общий тонус и устраняет депрессию, повышает сексуальное влечение и потенцию.

Из листьев Damiana делают чай, который, по словам лекарей, «очищает душу».

Гарри разглядывает картинку — невысокий узловатый куст, покрытый цветами с длинными венчиками, — и задумчиво переводит взгляд на лежащий перед ним листок со стихотворением. Судя по всему, и здесь тоже речь идет об очищении души. Любовь — вот что действительно очищает душу. Не об этом ли умолчал Снейп тогда, в разговоре об ошибках?..

Гарри снова обмакивает перо в чернила и принимается переписывать стихотворение, чтобы поразмышлять над ним позже. Забирать листок из книги он не хочет, — хотя тот, кто оставил его там, уже никогда за ним не вернется, чтобы свериться, действительно ли в жизни все так, как утверждает неизвестный поэт.

«Так и любовь — мы с нею поспешим от старых бед к восторгам молодым», — произносит он шепотом.

Мадам Пинс, забирая книгу, меряет Гарри еще одним подозрительным взглядом, словно пытается разгадать, как можно успеть прочесть всё за четверть часа. Но Гарри не до нее. Прижимая к груди добычу, он спешит в Гриффиндорскую башню.

* * *

— У меня для вас сообщение. Я ухожу из Квиддича.

В раздевалке моментально воцаряется тишина. Все смотрят на Гарри, а Гарри с вызовом смотрит на них, избегая встречаться взглядом с Роном.

Мокрые и разгоряченные — они три часа летали над полем в самую пургу— гриффиндорцы выглядят такими смешными и взъерошенными, что у Гарри на миг сжимается сердце — но если уж рвать с прошлым, так рвать окончательно. Анджелина озябшими пальцами отстегивает ремни шлема, и тот падает на пол, но никто не обращает на это внимания.

— Ты не можешь, — говорит она.

— Ты с ума сошел, — вмешивается Алисия. — Или это такая шутка?

— Я не шучу.

— У нас матч со Слизерином на носу, — нервно восклицает Кэтти Белл. В ее голосе слышны панические ноты.

— Так, идите все погуляйте десять минут, — распоряжается Анджелина, выталкивая недовольно ворчащую команду из раздевалки. Затем она оборачивается к Гарри, и выражение ее лица не сулит ничего хорошего. — Какого черта? — вопрошает она. — Что случилось? Ты чем-то недоволен? Что тебя раздражает? Почему нельзя было сразу переговорить со мной, прежде чем устраивать эту публичную истерику?

— Послушай, нет никакой истерики, — защищаясь, поднимает руку Гарри. — Я ухожу, потому что собираюсь больше времени уделять учебе. У меня С.О.В.ы в этом году…

— И что теперь, что С.О.В.ы? — наступает Анджелина. — У тебя С.О.В.ы, у меня Ж.А.Б.А… Кто еще уйдет из команды? Кэтти? Алисия? Рональд?

— Думаю, вы прекрасно справитесь без меня, — чувствуя себя предателем, деланно бодро говорит Гарри. — Рон и девочки — вы все прекрасно играете.

— Но где я найду такого ловца? — теряя самообладание, кричит Анджелина. — Гарри, я не понимаю, что происходит. У тебя конфликт в команде? Я выгоню любого, кто тебя не устраивает!

На секунду Гарри задумывается. Анджелина готова всю команду разогнать по одному его слову. Для нее Гарри Поттер — главный игрок, ей и дела нет, что в его жизни могло появиться что-то еще помимо Квиддича.

— Э-э… Нет. Никакого конфликта. У нас отличная команда, — произносит Гарри с запинкой. — Просто… я волнуюсь за свою успеваемость по Зельям. Мне нужно уделять им больше времени…

— И только-то? — с видимым облегчением говорит Анджелина. — Почему же ты не сказал сразу? Ты можешь тренироваться по удобному для тебя графику. Раз в неделю, раз в десять дней. Согласен? Я составлю расписание тренировок так, чтобы они не мешали твоим занятиям! Но мы никак не можем тебя отпустить, ты лучший ловец за последние пятьдесят лет! Ты наша гордость и наша надежда! — заключает она совсем уж пафосно.

— Хорошо. Я сыграю матч со Слизерином, а там посмотрим, — сдается Гарри.

— Вот и ладненько! — Анджелина довольно улыбается и пускает остальных в раздевалку.

— Гарри остается, — сообщает она. Команда издает вопль восторга. Гарри ловит озадаченный взгляд Рона и сбегает от допросов в душ.

Не доведенное до конца дело — очередной самообман.

* * *

Вечером Гарри попадается в лапы Гермионы. Она уже, конечно, слышала от Рона последние новости и теперь живым не выпустит.

— Ты же любишь Квиддич больше всего на свете! — возмущенным шепотом произносит она.

— Люблю, — покорно говорит Гарри.

— У тебя получается играть в него лучше, чем у всей школы вместе взятой!

— Получается, — подтверждает Гарри.

— Тогда откуда эта идея?!

— Я хочу уделять больше времени учебе, — автоматически выдает Гарри и спохватывается — Анджелину удовлетворило это объяснение, но Гермиона-то знает его слишком хорошо.

И действительно — на лице подруги смесь возмущения и подозрительности.

Несколько мгновений они просто смотрят друг на друга. Наконец Гермиона выносит вердикт:

— Не знаю, кто посоветовал тебе бросить Квиддич, но этот человек тебе явно не друг. Не спорь. Я знаю, что сам бы ты никогда не додумался так поступить… Идея тебе внушена извне. Станешь отрицать?

На горизонте возникает Рон, и Гарри, отговорившись отработкой по Зельям, спасается бегством. Допрос, который устроила ему Гермиона, и вполовину не так ужасен, как если бы она стала вести его в присутствии Рона.

Решив, что терять ему больше нечего, Гарри идет прямиком в Подземелья. Даже если Снейп сейчас растерзает его, это все равно лучше, чем отвечать на вопросы Гермионы.

* * *

К счастью, зельевар в классе и занят проверкой работ. На звук открывшейся двери он поднимает голову и одаривает Гарри удивленным взглядом. Только не испугаться, не сбиться с мысли, только не… вот и его стол.

— Добрый вечер, — говорит Гарри смущенно, останавливаясь напротив зельевара. — Могу я занять у вас пару минут?

Снейп смотрит выжидающе, и Гарри чуть слышно произносит:

— Вы советовали мне найти какое-нибудь дело… Может быть, вы позволили бы мне заниматься дополнительно Зельями?.. Я собираюсь бросить Квиддич, и у меня появится время… — голосу так не хватает уверенности, но Снейп не накидывается с допросом, как Анджелина или Гермиона. Он просто кивает в ответ. Поднявшись из-за стола, он подходит к шкафу и подзывает Гарри к себе.

— Рад, что вы решили посвятить себя полезному делу, — говорит он. — У меня нет факультатива по Зельям, но я поговорю с Директором, чтобы он выделил часы для занятий, если ваши намерения серьезны. Думаю, с нового года вы сможете приступить. У меня есть одна разработка, она много лет лежала без дела. Вы можете защитить по ней курсовой проект, — Снейп отдает ошеломленному Гарри небольшую книжку в мягкой желтой обложке. — Вот, ознакомьтесь со статьей на странице 81. Я сообщу вам, когда нужно будет явиться на занятия.

Гарри идет к выходу как во сне. Курсовой проект у Снейпа — ничего себе поворот событий! Что скажет Гермиона и остальные?..

— Спасибо! — опомнившись, говорит он от дверей. Снейп стоит у открытого шкафа и смотрит ему вслед.

* * *

Пробило восемь, лестницы приходят в движение, и одна из них уезжает прямо у Гарри из-под носа. Чтобы скоротать ожидание, Гарри устраивается на ступеньке и достает книгу, которую ему вручил зельевар. Он уже готовится увидеть заумный трактат, но это всего лишь сборник докладов научной конференции студентов Хогвартса. На форзаце значится, что издан он в 1976 году — какая древность! Гарри тогда еще и на свете не было.

Мальчик просматривает разделы сборника — Трансфигурация, Нумерология, Руны, Зелья, История магии… всего порядка 200 с лишним страниц. Он открывает восемьдесят первую — и едва не роняет книгу от неожиданности: размещенные здесь тезисы озаглавлены «Энтеогены в зельеварении: Turnera diffusa (Damiana) — основные свойства. Авторы — Лили Эванс, 5 курс, Гриффиндор, Северус Снейп, 5 курс, Слизерин».

* * *

Помимо традиционного матча по Квиддичу всем факультетам предлагается посостязаться в изготовлении рождественской праздничной газеты. Конечно, Гарри и Рон не принимают участия в этом девчачьем деле. Гермиона серьезно обиделась на Рона, когда он отказался помогать, и даже целый вечер с ним не разговаривала.

Естественно, эту работу постоянно откладывают и тянут до последнего. Наконец, Гермиона собирает весь факультет и заставляет уделить газете внимание. Днём в субботу Джинни, Парвати и Лаванда приносят из библиотечного архива в Гриффиндорскую башню целую пачку старых рождественских газет. Но в воскресенье все спешно дописывают свои конспекты. Дин Томас, единственный художник на факультете, выторговал у Гермионы возможность оформить рождественский выпуск взамен на конспект. Вечером он с деловым видом копается в оставленном ему хламе.

— Иди, помоги мне! — зовет Дин, заметив бесцельно слоняющегося Гарри. — Разбери их. Мне нужны рисунки, интересные рамки, красивые шрифты…

Гарри усаживается на краешек дивана, чувствуя себя так, словно попал в лавку древностей, и принимается перекладывать газеты из одной стопки в другую. Традиция устраивать новогодние публицистические состязания, очевидно, имеет глубокие корни: Гарри попадаются номера, датированные даже 20-ми, 30-ми годами. Старые газеты изобилуют рисунками, в более свежих предпочтение отдается колдографиям. Вероятно, когда-то у школы был свой печатный станок. А некоторые газеты написаны от руки на больших листах плотной бумаги или пергамента. Заголовки и рамки оформлены цветами факультетов, периодически среди ало-золотых попадаются и серебристо-зеленые слизеринские новогодние выпуски, и серо-синие райвенкловские, и черно-желтые хаффлпаффские.

В хаффлпаффских непременно содержатся советы, как ухаживать за омелой, как вырастить елку и как заставить кактус цвести к Рождеству. В слизеринских опубликованы правила сервировки праздничного стола и советы по подбору нарядов. Гриффиндорские изобилуют сводками спортивных матчей и картинками со смешными подписями. Гарри так увлекается чтением, что совершенно забывает про Дина, и тот напоминает о себе, сердито требуя выдать какую-нибудь полезную идею.

— Э-э... — мямлит Гарри, судорожно перебирая газеты. — Мне кажется… вот… начни с анекдота — приходят тролль, ведьма и гоблин в кабак…

Дин недовольно фыркает, но Гарри этого уже не видит. Его внимание целиком и полностью приковано к выполненному в слизеринской гамме изданию. Взгляд выхватывает с пожелтевшей передовицы уже знакомое стихотворение. Над ним помещена колдография с худой темноволосой девушкой. Черты ее лица кажутся смутно знакомыми, несмотря на то, что газета очень старая и все картинки в ней потускнели.

«Ответственный редактор выпуска — Эйлин Принц», — читает Гарри.

«Друзья! — пишет Эйлин в колонке редактора. — Накануне Рождества, праздника, от которого мы всякий раз ждем чудес, мне хочется процитировать стихи замечательного английского поэта Эдмунда Спенсера: «Окончил путь усталый старый год…».

Так вот как зовут его поэта — Эдмунд Спенсер. Какая удача, что ему попалась эта газета!

Гарри в задумчивости поднимается с дивана и идет к себе в спальню, оставив Дина возмущенно кричать что-то ему вслед.

Он напряженно размышляет — факты в его голове выстраиваются в цепочку, пусть пока без конца и без начала, но все же… Эта книга, которую ему велел прочитать Снейп, и спрятанные в ней стихи — возможно, это и есть ответ на один из главных вопросов. Как годы сменяют друг друга, так печальные воспоминания прошлого вытесняются впечатлениями нового дня, когда на смену горестям приходит любовь.

Когда Дин Томас, весь перемазанный краской, является в спальню и принимается отчитывать Гарри за то, что тот бросил его одного сражаться с кучей старых газет, Гарри лишь отмахивается. Победа факультета занимает его куда меньше, чем не разгаданная до конца загадка.

Ночью во сне Гарри видит Снейпа, прогуливающегося среди кустов с желтыми цветами. Раздвигая ветки, Гарри пробирается к нему по этому живому лабиринту, потому что хочет поговорить о чем-то несомненно важном. Снейп замечает это и останавливается в ожидании. Земля под ногами — как вата, кусты цепляются за одежду, и Гарри боится, что Снейп сейчас уйдет.

— Пожалуйста, не уходите, — сбивчиво просит он зельевара.

Губы Снейпа странно кривятся.

— Я ждал бы тебя, но ты все равно уйдешь, исчезнешь, как весной исчезает морозный узор с оконных стекол, — отвечает он и опускает голову.

— Нет, я не исчезну! — возражает Гарри и умоляюще смотрит на склоненную голову, на белый пробор — одна прядка выбилась и создает очаровательную неровность. Гарри хочет поправить ее, только поправить, но вместо этого зарывается в волосы Снейпа пальцами и тонет в его взгляде, и сжимает второй рукой плечо зельевара — тот не делает попыток вернуть объятие, но и не отстраняется.

— То, что со мной происходит, это поиск ответов, — зачем-то сообщает Гарри, и руки Снейпа наконец, словно нехотя, смыкаются за его спиной.

— Ты уже нашел, — произносит Снейп, наклонившись к его уху, и Гарри просыпается.

Тишина комнаты нарушается лишь мерным сопением гриффиндорцев. Повернувшись на другой бок, Гарри некоторое время смотрит, как из-за неплотно закрытого полога проявляются очертания спальни. Ночная тьма рассеивается, в свои права вступает утро нового дня.

Сердце до краев переполняет острое чувство восторга, смешанного со страхом. Гарри хочется кричать, петь, плакать, вскочить с постели и распахнуть все окна… Кажется, он никогда уже больше не будет счастливее и, одновременно, несчастнее, чем сейчас.

* * *

На последнем перед каникулами уроке зелий Снейп задает пятикурсникам совсем простой состав.

— Напоминаю, что в конце занятия все должны сдать мне свои конспекты! — сообщает он. Гарри ловит на себе его взгляд и краснеет, но зельевар быстро отводит глаза и говорит:

— Приступайте к работе.

Гарри весь урок сидит как на иголках. Пока Рон, пыхтя, неровно строгает какие-то корешки, Гарри украдкой наблюдает за профессором. Ему одновременно и боязно, и радостно смотреть на Снейпа — как тот сосредоточенно хмурится, как заправляет за ухо прядь… Все эти жесты, давно знакомые и привычные, Гарри предстоит теперь изучить заново. Все ненайденные ответы вдруг раскрылись, словно озаренные утренним солнцем венчики цветов. В картине не остается темных пятен или незакрашенных мест. Снейп все эти годы вел себя как сволочь просто потому, что хотел уберечь Гарри от самого себя… Он, наверное, считал, что беспочвенная враждебность позволит ему скрыть свои истинные чувства… И ему действительно долго удавалось скрывать... Но как это, в сущности, глупо!

«Предлагайте, если уверены, что ваши чувства нужны кому-то, кроме вас», — сказал ему однажды Снейп. Он хотел, чтобы его собственные чувства были нужны Гарри. И он своего добился.

Из котла валит пар, завиваясь колечками. Школьный колокол возвещает окончание урока. Пока Рон относит на стол Снейпа пробирки с приготовленным зельем, Гарри быстро достает из рюкзака уже изрядно помятый пергамент со стихотворением, подписывает сверху свою фамилию и кладет листок в кучу остальных конспектов, которые сдали его однокурсники. Судя по тому, какие длинные свитки принесли все ученики, они потратили много времени, выполняя задание Снейпа. Значит, один Гарри будет все Рождественские каникулы ходить на отработки, но он этому только рад.

После обеда школьники разбредаются собирать вещи — сегодня вечером они уедут домой — а Гарри спускается на второй этаж и устраивается на их с Роном подоконнике. Из окна открывается хороший вид на школьный двор, который сейчас неторопливо пересекает Хагрид, таща за собой огромную елку. В воздухе медленно кружатся снежинки и оседают на карнизах, на чаше уснувшего до весны фонтана, на лапах елки и на бороде Хагрида.

Снейп в своих подземельях, конечно, не может видеть этот неспешно падающий снег, он проверяет конспекты и, может быть, именно сейчас держит в руках пергамент, который сдал ему Гарри.

Сам же Гарри смотрит во все глаза и на снег, и на двор, и на елку Хагрида, ветки которой мелко сотрясаются при каждом шаге великана, и жадно запоминает каждое мгновение, каждое движение этого мира — мира, в котором он больше никогда не будет один.

— — -

(1) — Энтеоген (от др.-греч. дословно «становление божественным изнутри») — класс растений, использующихся для достижения состояния изменённого сознания. Энтеогены использовали древние шаманы для вхождения в «мистические состояния», в которых они «общались с духами и божествами».

(2) — В оригинале стихотворение написано на староанглийском и выглядит так:

The weary yeare his race now having run,

Edmund Spenser

Перевод А.Сергеева.