Рон

В палатке темно, но глаза уже давно к этому привыкли, и я совершенно четко вижу его, мирно посапывающего в кровати.

Я уже перестал бороться со своим желанием постоянно смотреть на него. Оно, пожалуй, жило во мне со дня нашей первой встречи, но совершенно четко и безоговорочно проступило лишь теперь, когда мы целыми днями находимся вместе, и ничто не отвлекает нас друг от друга.

Помню, как испугался, когда месяц назад осознал, что наша дружба значит для меня много большее. Тогда я сбежал, бросил их одних в лесу, а потом долго пытался выжечь из своего сердца все мысли о нем. Не получилось. Я чувствовал себя виноватым за предательство, за то, что оставил их, но ни это заставило меня вернуться, нет. Я просто безумно скучал по нему…

* * *

Сердце пропустило удар, когда я увидел, как он прыгает в прорубь. Мне хватило лишь секунды, чтобы понять, что что-то произошло. Ледяная вода обжигала подобно огню, но эта боль была несравнима с той, что прожигала дыру в моей душе, когда я думал, что не смогу его вытащить.

Наконец он откашливается и начинает дышать, а я чувствую такое облегчение, какое вряд ли могло бы быть, узнай я сейчас даже о кончине Лорда. Он открывает глаза, и я вижу в них столько вопросов и безмерную радость одновременно.

Да, я все понимаю. Понимаю, что он радуется тому, что я вернулся, а не тому, что рад видеть меня, именно из-за тех же чувств, из-за каких рад видеть его я.

Он захватывает меня в дружеские мужские объятия, даже не осознавая, что в этот момент мои мысли начинают хаотично носиться, а тело предательски дрожит от его близости. Хорошо, что можно все списать на холодную воду…

Нам столько надо рассказать друг другу, но сначала надо разобраться с хоркруксом. Мы открываем его, и представшее видение просто сносит мне мозги — они с Гермионой целуются… Я так боялся этого, пока рыскал по всей стране в поисках их. Боялся потерять пусть и слабую, но надежду на то, что он когда-нибудь захочет быть со мной. А теперь этот поцелуй… Мысль о том, что я ненавижу Гермиону, врывается в мое сознание с ураганной силой. Понимаю, что все это происки осколка души Темного Лорда, но как же больно видеть их вместе. Мечь Гриффиндора, разбивший медальон, ложит конец этой пытке. Я снова могу дышать.

Мы возвращаемся в наш маленький лагерь, где со слезами на глазах нас встречает Гермиона. Подумать только, еще недавно я думал, что люблю ее, но разве то легкое чувство, что я испытывал к ней можно сравнить с тем, что правит теперь моим сердцем? Это была не любовь, скорее желание быть любимым и отрицание этих не вполне нормальных чувств к моему лучшему другу. Гарри… Даже его имя вызывает во мне столько эмоций, что порой кажется я могу в них захлебнуться.

Мы весело болтаем весь вечер, а перед сном Гарри рассказывает, как Гермиона, все время пока меня не было, плакала по ночам. Мне стыдно. Стыдно, что я позволил ей страдать, стыдно, что дал ей надежду. Теперь, когда я смирился с чувствами, что живут во мне, я понимаю, что уже никогда не смогу по-настоящему быть с кем-то кроме него.

И вот он спит. Спит так близко, что я еле преодолеваю желание прикоснуться к нему, ощутить его дыхание на своих губах. Черт! Я так хочу его поцеловать…

— Рон? Ты чего не спишь?

— Как-то не получается. Я разбудил тебя?

— Нет-нет. Мне просто приснился сон…

Он смотрит на меня каким-то странным взглядом. Ощущение такое, что он ВСЕ знает, но этого не может быть…

— Хорошо, что ты вернулся. Нам тебя не хватало.

Внутри становится тепло от его слов. Если бы он только знал, как МНЕ его не хватало.

— Да… Ты меня прощаешь?

— За что? За то, что ушел тогда? Или за то, что спас мне сегодня жизнь? А может за уничтоженный хоркрукс?

Мы весело смеемся. Гермиона проснулась и тоже присоединилась к нашему веселью. Волшебные минуты, когда был только он и я, закончились. Надо бы к этому привыкать…

* * *

Подземелье Малфой-мэнора. Так страшно мне еще никогда не было. Гермиону недавно увели, и до нас сейчас доносится ее сдавленный крик. Конечно же, Беллатрикс не смогла устоять перед соблазном попытать ее заклятием Круцио. Смотрю на Гарри. Вижу, как он сосредоточенно о чем-то думает — наверняка планирует наш побег. Всегда восхищался этой его способностью не терять голову перед лицом опасности. Кислота от осознания своей беспомощности прожигает все внутри. Я всегда лишь был в его тени, но меня это устраивало, а сейчас безумно хочется его защитить, но я не знаю как.

Каким-то чудом выбираемся из лап Пожирателей, прихватив с собой и других заключенных.

Вроде бы все хорошо, насколько это вообще возможно в такой ситуации, но на сердце скребутся кошки. Объяснение этому простое — я ревную. Глупо не сознаться хотя бы самому себе. Ревную потому, что сейчас он стоит у могилы домовика, а его утешает Гермиона. Она, не я…

* * *

Выручай-комната наполняется людьми, готовыми сражаться за Гарри в этой последней битве. Через проход, расположенный за портретом голубоглазой девчушки, появляются все члены моей семьи. Как же я рад их видеть! Но уже через минуту радость затухает вместе с моей последней надеждой на то, что мы с Гарри будем вместе — я вижу, КАК он смотрит на Джинни. Его взгляд полон любви и нежности. Слезы упорно подкатывают к горлу…

Все правильно. Так и должно быть. Они ведь любят друг друга, а я… а что я? Я буду жить дальше, если конечно мы выживем сегодня. И буду жить, по возможности, где-нибудь недалеко от него. И пусть он никогда не будет моим, но я хотя бы смогу иногда видеть его, ощущать на себе тепло его глаз и чувствовать, как трепещет сердце, каждый раз, когда он называет меня по имени.

Он — мой лучший друг, он — муж моей сестры и он же — моя единственная настоящая любовь.