Невесты полоза

«Ай, то не пыль по лесной дороге стелется,

Ай, не ходи да беды не трогай, девица».

Мельница «Невеста полоза»

Боль растекалась по всему телу, заглушая мысли и выталкивая сознание на второй план. Казалось, по венам струится не кровь, а расплавленное железо, медленно выжигающее жизненные силы. Каждый вдох вызывал судорожную конвульсию в мышцах, а желание пошевелить рукой или ногой превращалось в нестерпимую пытку. Но лежать неподвижно становилось невыносимо, словно в любой момент плоть могла взорваться, разлетевшись на мелкие кусочки. Голова превратилась в сосредоточие самой страшной боли на свете, и оставалось только ждать, когда эти чувства либо лишат рассудка, либо вызовут столь желанную сейчас смерть. Но сколько бы ни проходило времени – ни того, ни другого не происходило, и это ожидание забирало последнюю надежду на хоть какое-нибудь избавление от невыносимых ощущений.

Но в какой-то миг все надежды на спасение сменились безразличием: страх за жизнь исчез, надежда, что все окажется кошмарным сном – тоже. Вместо этого пришла апатия, из-за которой и боль ощущалась не так остро. Можно было сделать чуть более глубокий вдох и даже выдохнуть. В определенный момент даже почудилось, что охваченное холодным вихрем тело падает куда-то вниз. Это было всего лишь дуновение ветра, каким-то образом пробравшегося сквозь завесу беспамятства. Порыв развеивал забытье, оставляя свои следы на теле и заставляя содрогаться от щекочущего прикосновения к коже. Чтобы унять дрожь, пришлось сжать зубы, но это почти не помогло.

Уже через какое-то время холод пронизывал все тело насквозь, и от этого озноба не спасали ни тонкая материя, которая когда-то, по-видимому, была мантией, ни тепло собственных рук, обхватывающих тело.

– Мерлин мой, что же происходит? –сорвались с губ приглушенные слова.

Ответа, конечно же, не последовало, да он и не требовался – в любом случае, было понятно, что это конец всему. Первой мыслью было, что смерть сможет спасти от дальнейших мук, второй же – а что, если это все только ужасный сон? В последнее хотелось верить больше: как было бы хорошо открыть глаза и увидеть деревянный потолок своей комнаты, почувствовать на лице лучи солнца, льющиеся сквозь небольшое окно возле мягкой кровати, услышать шелест листьев и пение петуха на улице… Но сколько времени ни проходило, по-прежнему было холодно, сыро и неудобно.

Когда терзаться глупыми надеждамистало совсем невыносимо, она открыла глаза. Медленно, чтобы привыкнуть к темноте и понять, что вокруг каменные стены и низкий потолок, и лишь в одном из углов находится узкая решетка, сквозь которую и проникают струи холодного ветра. Они были тихими и почти неосязаемыми, однако все равно заставляли страдать и без того измученное тело.

Нельзя было шелохнуться, так как конечности все еще казались выкованными из металла, а каждая попытка пошевелиться причиняла дикую боль. Поэтому приходилось беспомощно лежать, раскинув руки и ноги, и отдаваться прояснившемуся разуму.

«Что это за место? Почему я здесь?» – это были первые отчетливые мысли, появившиеся в голове.

Но ответов ждать не приходилось – сейчас она едва понимала, кто такая, а от любой попытки что-то вспомнить вспыхивала нещадная головная боль. Глаза закрылись сами по себе, а дыхание участилось – то ли от осознания, что она все-таки жива, то ли от страха неизвестности.

Воображение тут же стало само по себе вырисовывать детали недавнего прошлого, и больше не верилось, что когда-то жизнь могла казаться такой простой и яркой.

* * *

В небе нещадно палило солнце, проникая лучами в самые укромные уголки сада, хотя сейчас было всего лишь девять часов утра – пора, когда природа еще должна наслаждаться последними каплями прохлады. А вместо этого погода пророчила удушливую жару на протяжении всего дня, и от этого становилось только хуже. Взгляд девушки был устремлен в безоблачное небо, нависающее над Норой, а на большом холме, располагавшемся сразу за домом, желтело море опаленной солнцем травы. Кому-то все это могло показаться умиротворенной идиллией, очередным красочным днем летних каникул, а жара – лишь временным неудобством. Но так сложилось, что сейчас ей больше всего на свете хотелось выключить это слишком радостное солнце, чтословно насмехалось над ее мыслями, демонстрируя свою яркость и непринужденность.

Джинни Уизли сидела на узком подоконнике своей комнаты и рассеянно рассматривала картину жаркого августовского утра, совершенно не обращая внимания на то, как еетонкое льняное платье прилипло к разгоряченной коже. Она ненавидела жару, август и лето, а теперь еще и эти холмы, за которыми скрылось все то, что имело для нее значение. Еще вчера она думала, что сама сможет исчезнуть, но теперь, когда осталась одна, как всегда в стороне, девушка чувствовала непреодолимую злость и горькое разочарование.

За несколько дней до свадьбы своего старшего брата Билла Джинни была уверена, что все произойдет именно так, как хотелось бы ей – она, наконец, сможет отбросить все маски и доказать, что она такая же гриффиндорка, как и ее друзья. Джиневра знала, что рано или поздно они должны уйти: еще в мае Гарри несколько раз упоминал об этом, и ей почему-то казалось, что если она вызовется им помочь, то все тут же примут ее в свою компанию. Однажды Гермиона даже намекнула, что из Джинни выйдет очень неплохой компаньон. Это было сказано вскользь, как бы между прочим, но после тех мимолетных слов в девочке загорелась новая надежда, что все будет не так уж и плохо. Она едва отошла от разрыва с Гарри, ей было трудно вспоминать обо всем, что происходило, но со временем Джинни вдруг поняла, что не все потерянно. Если она поймает нужный момент, успеет сбежать вслед за друзьями, то у них не будет возможности отправить ее домой. Вот тогда ей и удастся доказать, что она вовсе не та маленькая девочка, которая прячется за спиной матери и не в состоянии за себя постоять. А Гарри обязательно увидит, на что способна Джиневра Уизли, и не сможет к ней не вернуться. Но все это были лишь ненужные грезы шестнадцатилетней девчонки, которая еще не познала жизнь и хваталась за любую мечту, чтобы не чувствовать себя несчастной.

Почему-то в день свадьбы Билла и Флер все пошло наперекосяк. Джинни вот уже несколько дней не спускала глаз с Золотого Трио, постоянно перешептывающегося по углам. Они могли в любой момент исчезнуть, а Джинни оставалось лишь ухватиться за кого-то из них, и все было бы так, как нужно. Но когда во время торжества Гарри пришлось изменить внешность, Рон и Гермиона в очередной раз что-то не поделили и разошлись в разные стороны, у Джинни появились странные предчувствия. А потом стали происходить стремительные и непонятные события, за которыми невозможно было уследить. Сообщили об убийстве Руфуса Скримджера, появились Пожиратели Смерти, среди гостей началась паника… А когда все закончилось и семейство Уизли собралось в доме, стало понятно, что Гарри, Рон и Гермиона исчезли, как и планировали. Все это стало для Джинни настоящим ударом. Все посчитали, что она расстроена из-за того, что не успела попрощаться с Гарри, и оставили ее в покое, но девушка была этому только рада.

Тогда она закрылась в комнате, билась в истерике, рычала от злости и сбивала кулаки в кровь о дверной косяк. И винила она себя не в том, что не успела последовать за троицей, а в том, что тешилась глупыми иллюзиями. Она замечала, насколько Гарри был с ней холоден в последние недели, видела его равнодушие и понимала, что Рон с Гермионой никогда бы не приняли ее в свою компанию как равную. Среди них Джинни всегда была лишней, даже в те несколько месяцев, когда они с Гарри были вместе. Ведь она всего лишь маленькая Уизли, которую нужно защищать – ведь она не может самостоятельно ступить и шага.

В ту ночь младшая Уизли убедилась, что ее «отношения» с Гарри не были настоящими, а самого счастья в природе не существует – оно придумано глупыми романтиками.

И вот наступило утро, а Джинни никак не могла прийти в себя, пытаясь понять, что же делать дальше. Было страшно, хоть она еще и не до конца осознавала нависшую над страной опасность. Ей казалось, что ребята вернутсячерез несколько часов, а спустя пару днейони все вместе сядут в Хогвартс-Экспресс и поедут в школу. Она попыталась пресечь свои попытки оправдать друзей, остановить воображение, чтобы потом вновь не страдать от придуманных грез. А воображение, как назло, подбрасывало новые картинки: вот они на платформе 9 и ¾, Гарри помогает ей тащить чемодан, а сзади идут Рон с Гермионой, как всегда из-за чего-то споря, садятся в поезд… И когда старосты Гриффиндора уходят на обход вагонов, Джинни остается наедине с Гарри. Они просто сидят рядом, смотрят друг другу в глаза, держатся за руки и что-то бурно обсуждают – например, недавнюю победу Пушек Педдл в матче с Гарпиями. А в тот момент, когда Гарри, смущенно усмехнувшись, подсаживается ближе к ней, берет лицо в свои руки и что-то шепчет на ухо, двери купе открываются, и заходит Рон, краснея от возмущения столь фривольным поведением сестры и друга…

В какой-то миг эти видения начали медленно исчезать, тая, как прекрасный сон, прерванный утренним лучом. И Джинни вспомнились серьезное лицо Гарри и его приглушенный и слегка дрожащий голос, когда он говорил о том, что им лучше расстаться. Тогда юноша просто повернулсяк ней спиной и ушел к Рону с Гермионой, ожидавшим его на одном из холмов.

Снова холмы! Джинни отвлеклась от этих глупых, никому ненужных воспоминаний и сосредоточилась на пейзаже за окном. Холмы, виднеющиеся из окна ее комнаты, вопреки всем ожиданиям оставались такими же, как и несколько минут назад. Разве что солнце осветило их еще ярче, а возле пышного куста чертополоха появилась насупленная курица. Джинни изо всех сил сжала руку в кулачок и стиснула зубы, но это не помогло – злости стало только больше. А так хотелось тоже жить, действовать, доказывать, что она чего-то стоит… Вот только как? Что могла сделать маленькая девчонка, так немного повидавшая в своей жизни?

Джинни встала с подоконника, натянула на ноги поношенные босоножки и двинулась к двери, ведущей из комнаты. Внизу было непривычно тихо, что еще больше выбивало девушку из колеи – тишина давила на психику, а пустые комнаты только усиливали ее отчаяние. Конечно, следовало предполагать, что после свадьбы Билла в Норе людей станет меньше, но чтобы все стало настолько пустым и чужим, Джинни не ожидала.

Во дворе тоже никого не оказалось, но, впрочем, девушка с этим быстро смирилась – сейчас ей совсем не хотелось сталкиваться с родителями и братьями, слушать вопросы о своем самочувствии и терпеть глупые советы не вешать нос. Джинни ненавидела показывать, что с ней что-то происходит, но при этом все переживания можно было запросто прочесть по выражению ее лица. Именно поэтому в такие моменты младшей Уизли приходилось избегать встречи с теми, кто так хорошо ее знал.

Джиневра перевела взгляд на восток, где под палящим солнцем сгорали холмы, и решительно направилась в их сторону. Там, за ними, где заканчивался Оттери-Сент-Кечпол, тянулись бескрайние равнины, кое-где заросшие редкими плеядами деревьев и пурпурными кустами вереска. Там было высокое небо, не такое палящее солнце, а еще - иллюзия неуловимой свободы. Прежде Джинни бывала там довольно часто с братьями: они летали на метлах или затевали какие-то грандиозные игры. Но с тех пор, как вернулся Волдеморт, а по всей стране начали сновать отряды Пожирателей Смерти, на Нору был наложен защитный барьер, и больше нельзя было покидать ее территорию ради того, чтобы просто прогуляться по лугу.

Сейчас это мало волновало Джинни. Дыхание ее было прерывисто, шаги давались труднее, чем обычно, а на лбу и щеках выступили крупные капли пота, но девушка упорно шла вперед. Почему-то ей казалось, что где-то там, далеко, возможно, можно будет найти ответы на все вопросы и избавиться от чувства собственной ничтожности. Волшебная палочка, спрятанная за подкладкой платья, вселяла в девушку уверенность, а вездесущие воспоминания о вчерашнем дне только подогревали ее желание хотя бы на время исчезнуть из дома.

Джинни миновала последний холм, на который распространялись чары Доверия. Стараясь не думать о том, чего уже не вернуть, девушка сбежала вниз. Здесь все было другим – некошеная трава была почти по пояс, птицы пели громче, а воздух пропитался сладкими запахами полевых цветов и трав. От этого всего Джинни показалось, будто ей удалось выбраться из долгого и тяжелого сна в реальный мир. Высокие деревья, росшие у подножия холмов, отбрасывали на них большие тени, а где-то вверху слышалось легкое перешептывание листвы. Это умиротворяло, и Джинни удалось немного расслабиться.

Еще в начале своего «путешествия» девушка потеряла счет времени. Сейчас существовали только травы, цветы, солнце и небо. А еще спокойствие, которое так вдруг так гармонично сочеталось с ночными слезами и утренними терзаниями.

Девушка и не заметила, насколько далеко отошла от дома – холмы давно скрылись из виду, деревня тоже, а вокруг не было ни одной живой души (если, конечно, не считать насекомых и птиц). Джиневра поняла, что стоит в центре небольшой поляны, окруженной толстыми вековыми дубами и высокими ясенями. По-прежнему шелестел ветер, пели птицы и стрекотали кузнечики, но было в этом еще что-то странное и необъяснимое. Несмотря на удушливую жару, Джинни почувствовала, как по спине прокатилась волна дрожи. Еще толком не понимая, что происходит, девушка потянулась за волшебной палочкой, поспешно оглядываясь по сторонам. Между деревьями виднелись только луга с высокими травами и голубое небо. Джинни снова обратила взгляд к поляне и только тогда поняла, что именноне так: трава под ногами была истоптанной, а цветы раздавлены, прижаты к земле, но, тем не менее, еще не успели завянуть. Это могло значить только то, что здесь кто-то был, причем совсем недавно, и, возможно, даже за несколько минут до прихода Джинни.

От этой мысли младшая Уизли вздрогнула, до боли стиснув в руке волшебную палочку.

«Спокойно, Джин, это всего лишь какие-нибудь дикие животные», – девушка попыталась взять себя в руки, но ее, как назло, только сильнее охватила паника.

Какие животные могли быть в такой местности, кроме кроликов и грызунов, да еще и в такое время?

Наверное, сейчас самым разумным было бы развернуться и бежать без оглядки к Норе, под надежную защиту чар Доверия. Но страх полностью парализовал движения Джинни, лишая возможности что-либо предпринять. Девушка чувствовала, что что-то происходит или должно произойти, но никак не могла сосредоточиться на чем-либо конкретном.

Она сделала всего один шаг в сторону дома, как вдруг ощутила легкое прикосновение чего-то твердого между лопатками. Гриффиндорка снова замерла, понимая, что далее ничего хорошего ждать не придется.

– И куда же маленькая Уизли так торопится? – прямо возле ее уха раздался высокий голос.

Затылок обдало горячим дыханием, а давление в спину только усилилось. Джинни стояла неподвижно, боясь сделать вдох или лишний раз моргнуть. Но, тем не менее, ее рука по-прежнему сжимала волшебную палочку, а сердце стучало так, что во внезапно обрушившейся на поляну тишине можно было услышать каждый его удар.

Через несколько мгновений, которые показались девушке вечностью, снова раздался тот же голос:

– Я бы посоветовала тебе опустить волшебную палочку, девочка. Еще, не дай Мерлин, поранишься. Это ведь опасная игрушка, – слова были насыщены иронией, которую было просто невозможно не узнать.

Сразу же вспомнилось Министерство Магии, Отдел Тайн и безумный смех Пожирательницы Смерти. От этого воспоминания у Джинни перехватило дыхание, а разум великодушно подсказал, в какой она плачевной ситуации.

– У меня нет желания повторять еще раз, малышка. В последний раз прошу тебя опустить волшебную палочку, –в голосе женщины появилась угроза.

И это словно послужило для Джинни толчком к следующим действиям: неожиданно даже для себя самой, резко развернувшись, она вскинула волшебную палочку. Ей хватило всего нескольких мгновений, чтобы рассмотреть высокую женщину и запомнить каждую деталь ее внешности. Гриву черных волос, блестящие от возбуждения глаза, безумную улыбку на тонких губах, едва заметный короткий шрам на виске, острые ярко-красные ногти на пальцах, сжимающих волшебную палочку. Само присутствие Беллатрикс Лестрейндж на поляне, пожалуй, могло быть равносильным появлению самого Волдеморта, и это никак не придало Джинни храбрости.

Но, что бы ни происходило, сейчас было время не думать, а действовать, хоть действовать против Беллатрикс Лестрейндж и казалось полным безумием. Но разве Джинни когда-нибудь раздумывала над своими действиями?

Ее палочка была направлена прямо в лицо Пожирательницы Смертиточно так же, как и палочка Беллатриксв лицо Джинни. Обе волшебницы смотрели друг другу в глаза, затаив дыхание. Джинни перебирала в голове боевые заклинания, которым учил ее Гарри на занятиях Армии Дамблдора.

«Главное, – звучал в голове его голос, – нужно подобрать момент, когда противник не будет ждать нападения…»

– Экспелиармус!

– Ступефай!

Заклинания прозвучали одновременно, два потока магии встретились в воздухе, но волшебницы успели отскочить в стороны, практически не пострадав. Джинни пошатнулась, чувствуя, что тело стало значительно слабее, а Беллатрикс силой удержала в руке волшебную палочку, и при этом улыбка на ее лице сменилась гримасой звериной ярости. Это заставило Джинни сжаться от ужаса – девушка понимала, что в таком состоянии Лестрейндж особенно опасна. Промедления хватило для того, чтобы Пожирательница Смерти пришла в себя и выкрикнула еще одно заклинание. Вот тогда уже Джинни не устояла на ногах, свалившись на землю, больно ударившись бедром и выронив из руки волшебную палочку. И пока Джиневра отчаянно тянулась за своим единственным оружием, Беллатрикс устремилась к девушке.

Волшебная палочка лежала всего в нескольких дюймах от гриффиндорки, но вытянутая рука нестерпимо болела, порезанное о траву лицо саднило, дыхание сбивалось. И как только пальцы Джинни все-таки смогли нащупать гладкое древко, рука с яркими ногтями подхватила палочку младшей Уизли. Девушка в отчаянии застонала, уже не в состоянии даже кричать. Лестрейндж же захохотала еще громче, наблюдая за тем, как гриффиндорка пытается подняться с земли.

Тело Джинни совершенно не вовремя налилось свинцом, а перед глазами все поплыло, как в тумане.

«Только бы не упасть в обморок, только не закрывать глаза…» – думала Джинни.

Девушке пришлось до крови прикусить губу, чтобы не потерять сознание. Сдерживая стон, она попыталась хотя бы встать на колени, хоть в этом уже, наверное, не было никакого смысла. Где-то позади нее раздался какой-то шорох, потом громкий крик, но Джинни не увидела, как с двух сторон в нее полетело два луча. Лишь в теле внезапно вспыхнула резкая боль, перед глазами на миг показалось улыбающееся лицо Беллатрикс Лестрейндж, которое, впрочем, очень скоро сменилось всепоглощающей темнотой.

* * *

Это было последнее, что помнила Джинни. А потом – бесконечный мрак и невыносимая боль в каждой клеточке тела. Но теперь, по крайней мере, она вспомнила, по какой причине оказалась в этом страшном месте и откуда взялись эти ужасные ощущения. Вместе воспоминаниями на девушку сразу же нахлынули страх, отчаяние, злость на саму себя из-за собственной глупости, ненависть к Пожирателям Смертии к этому подвалу.

Девушка почувствовала, как на глазах выступают слезы, и глубоко вдохнула, надеясь, что это поможет сдержать рыдания. Но нет, это только помогло им вырваться наружу – Джинни прижала ладони ко рту, чтобы хоть как-то заглушить всхлипы.

Совсем не верилось в то, что происходит, и больше всего хотелось снова проснуться у себя дома, пусть без Гарри, пусть с грузом на душе, но свободной. Однакокаждый раз, когда девушка открывала глаза, видела тесное помещение с узким решетчатым окном под потолком и сгустки темноты в углах. Джиннипопыталась встать на ноги, но тут же вскрикнула от боли – кажется, у нее была сломана лодыжка. Попыталась подползти к окошку, встать хотя бы на одну здоровую ногу, но тело не желало слушаться, и девушка безвольно упала на каменный пол, сильно ударившись ребрами.

Делать что-либо не было смысла. Джинни просто сжалась в углу, уткнулась лицом в колени, глотая слезы и пытаясь убедить себя, что она скоро проснется и все будет так, как бы ей хотелось.

– Почему, почему я такая дура? – шептала девушка, но вдруг резко замолчала.

Со стороны небольшой кованой двери послышались шаги и приглушенные голоса. Это заставило Джинни мгновенно напрячься и поднять голову. А когда раздался скрежещущий звук отодвигаемого засова, гриффиндорка просто закрыла глаза, как маленькая девочка, стараясь отгородится от всего, что происходит вокруг нее.

«Над поляною хмарь,

Там змеиный ждет царь,

За него ты просватана…»

В знойные дни всегда кажется, что время не просто замедляет свой ход, а вовсе останавливается. Воздух раскаляется до предела и от этого кажется слишком густым. Каждый вдох дается с трудом, от чего начинает кружиться голова. Когда лучи солнца опаляют и без того сухую землю, повсюду вдруг разливается тяжелая, давящая тишина. Стихает привычное пение птиц, не слышится шелест листвы, и только изредка это молчание нарушает монотонное жужжание пчел. Нокак только оно стихает и на голову вновь обрушивается тишина, хочется кричать от странного щемящего чувства,что что-то идет не так.

И Лорд Волдеморт пребывал не в самом благоприятном расположении духа не только из-за причуд погоды, хотя, что скрывать, зной вызывал в нем нарастающее раздражение, которое в любой момент могло сломать все границы его сдержанности.

Раскаленный воздух, слепящие лучи солнца и невозможность сосредоточиться на собственных мыслях порядком действовали на нервы и вызывали желание выместить на ком-нибудь или на чем-нибудь свою злость. В последнее время эта потребность возникала у Темного Лорда все чаще, но разум подсказывал, что не стоит поддаваться столь глупым и бессмысленным эмоциям. Поэтому приходилось держать себя в руках и мерить шагами роскошно обставленный кабинет, стараясь выровнять сбившееся дыхание и все-таки успокоиться. Все попытки унять себя не увенчивались успехом — палящий зной, с которым не могли справиться даже наложенные охлаждающие чары, достиг своего предела.

Впрочем, нынешнее состояние Темного Лорда было объяснимо: буквально прошлым вечером его верные Пожиратели Смерти снова упустили Поттера, позволив мальчишке сбежать из-под самого носа. Конечно же, Волдеморт не преминул наказать их. Это помогло волшебнику хоть немного выплеснуть свой гнев, хоть и сейчас он уже не получал от пыток того удовольствия и чувства безграничной власти, как было когда-то. Теперь применение Непростительных проклятий на своих поданных было, скорейпривычкой или традицией, показательным действом для остальных Пожирателей Смерти, но больше никак не отражалось на самолюбии темного мага. Именно по этой причине утро для него началось на такой же гневной ноте, как и закончилась ночь.

В какой-то момент Темный Лорд внезапно остановился, поняв, что метания по помещению не имеют никакого смысла. Он медленно опустился в ближайшее кресло и поднес руки к вискам. В голове нарастала ноющая боль, словно от недосыпания или слишком большого количества выпитого огневиски, но сейчас причиной подобного состояниябыли явно не алкоголь или утомленный бессонной ночью организм. Конечно, такие явления, как ужасная жара и раздражение, не должны были влиять на ясность и трезвость мышления Волдеморта, однако сегодня все казалось странным: то ли уверенность, что что-то произойдет, то ли наоборот – ненавистное спокойствие и крах всех попыток что-либо изменить.

Довольно неприятные раздумья Темного Лорда были прерваны громким стуком в дверь. Волшебник даже слегка удивился: никто не смеет тревожить Волдеморта, когда он находится не в самом благоприятном расположении духа. Стук раздался снова – на этот раз более настойчиво. На лице Темного Лорда на несколько мгновений отразилась кривая усмешка – ему было интересно увидеть самоубийцу, решившегося прийти к нему в столь неподходящее время. Но в то же время невозможно было игнорировать такого настырного посетителя, ведь это действительно могло быть что-то крайне важное.

Волдеморт слегка повел рукой, и замок на двери щелкнул – это значило, что волшебник разрешил войти. Несмотря на то, что волшебник сидел спиной к двери, он сразу же понял, кто столь бесцеремонно посмел явиться в его кабинет. По воздуху разлился едва различимый сладкий аромат духов, послышались легкое шуршание ткани и тихие шаги. Только Беллатрикс Лестрейндж могла быть такой непринужденной в присутствии Темного Лорда. Пусть ее и считали сумасшедшей, пусть каждый ее жест и выражал безграничную преданность своему господину, но при этом сам Волдеморт не чувствовал в ведьме ни капли страха, который испытывали другие Пожиратели Смерти. Это одновременно настораживало и располагало, хотя последнее подавлялось и пряталось в далекие глубины сознания.

– Милорд, – звонкий голос Беллатрикс нарушил тишину.

Ведьмаслегка склонила голову перед своим повелителем, словно не решаясь, кланяться ниже. Темный волшебник внимательно оглядел Беллатрикс с головы до ног. По выражению ее лица и возбужденному взгляду можно было предположить, что произошло что-то важное или, по крайней мере, Белла так думает. Темный Лорд же не разделял ее нетерпения, напротив, подобное появление вызвало в немлишь еще большее раздражение.

– Что ты здесь делаешь, Белла? Разве ты сейчас не должна быть в Оттери-Сент-Кечполе? Или ты считаешь, что имеешь право нарушить приказ и прервать наблюдение за штабом противника, явившись сюда? И это зная, что происходит с тем, кто пренебрегает моими указаниями? – Темный Лорд говорил спокойным, отстраненным голосом, но любой смог бы различить в них скрытую угрозу.

На лице Беллатрикс не дернулась ни одна мышца. Она только слегка приподняла голову, а на губах промелькнула лукавая усмешка.

– Прошу вас простить меня, – произнесла она. – Если бы ситуация не была столь важной, я бы не покинула свой пост, но… Я попросила Фенрира заменить меня, но думаю, что наблюдения за Норой больше не нужны. И то, что я хочу вам показать, непременно должно заинтересовать вас, Милорд.

Беллатрикс говорила на удивление уверенно и, кажется, совершенно не замечала того, что Волдеморт сейчас не в духе. ­

Глаза Пожирательницы Смерти блестели, на щеках выступил непривычный для бледной кожи румянец, а руки нервно теребили манжеты мантии, в которую, несмотря на жару, была одета женщина. Волдеморт скептически сдвинул брови, всего на несколько секунд задумавшись о словах Беллы. Впрочем, он слишком хорошо ее знал, а также понимал, что из-за каких-то пустяков Беллатрикс никогда бы не явилась бы к нему без вызова, бросив задание.

Выдержав короткую, но напряженную паузу, Темный Лорд слегка кивнул Белле, тем самым позволив говорить дальше.

– Я должна вам это показать, Милорд, чтобы вы сами решили, что делать дальше, – быстро произнесла она. – Нам нужно отправиться в подвалы – другого места для нее я не смогла найти.

Женщина замолчала и выжидающе посмотрела на Темного Лорда. Пусть Беллу не сковывал страх, но волшебник чувствовал, что она нервничает – это выражалось в каждом ее движении, в каждом слове. А Волдеморт, ничего не говоря, встал с кресла, по старой привычке удостоверился, что волшебная палочка на месте – в рукаве – и направился к двери. Беллатрикс незамедлительно последовала за ним, и на ее лице играла довольная улыбка. Сейчас она чувствовала себя более чем удовлетворенной, понимая, что то, что она сейчас покажет Темному Лорду, непременно повысит ее авторитет в его глазах.

* * *

В подвалахМалфой-Менора чувствовался резкий контраст между раскаленным воздухом знойного дня и сыростью каменных подземелий. Жара никак не отражалась на холодных темницах особняка, здесь, как всегда, стоял влажный воздух с резким запахом плесени. Стены поросли бесцветным мхом, слабый огонь в факелах, прикованных к неотесанным выступам, подергивался от тонких струек сквозняка, а под потолком скапливались капли воды – они стекали по голым камням или с отрывистым звуком падали на землю, собираясь в небольшие лужицы.

Правду говорили о том, что хуже темниц Малфой-Менора, наверное, может быть только сам Азкабан – пленники, попавшие в эти подвалы, не выдерживали дольше недели. Неприветливые безмолвные стены смыкались над несчастными узниками, окружая их со всех сторон, напоминая об их непроглядном одиночестве и безвыходном положении. Из этого места было просто невозможно выбраться – родовая магия Малфоев сотни лет создавала барьер, не позволяющий покинуть эти стены. И вот теперь, спустя столько веков, в этих местах снова появились посетители, тем самым напомнив старые добрые времена.

Свет от факелов на стенах был настолько слабым, что пришлось освещать себе дорогу при помощи Люмоса, дабы не поскользнуться или не зацепится за камень. Беллатрикс шла впереди уверенной походкой, и от нее буквально-таки веяло желанием показать Темному Лорду свою находку. Слышалось хриплое дыхание Пожирательницы Смерти, шелест юбок и удары каблучков об пол, и все это почему-то создавало странное ощущение призрачности всего происходящего – как будто случилось что-то очень важное, из ряда вон выходящее, но Темный Лорд никак не мог прислушаться к собственной интуиции и понять всю суть случившегося. Это злило, но в то же время и не мешало идти вслед за Пожирательницей Смерти. Может быть, именно из-за впечатления иллюзорности происходящего и понимания, что все это неспроста, он повременил с применением леггилименции и последовал за Беллатрикс в подземелья.

Женщина неожиданно свернула в один из коридоров, проступивших в лабиринте каменных стен и арок. Проход был настолько узким, что пришлось замедлить шаг, чтобы ненароком не наткнуться на Беллатрикс. Воздух здесь был более тяжелый, чем в большом коридоре, дышать стало труднее, но запах сырости притупился. Проход заканчивался большой кованой дверью, ведущей в одну из темниц особняка, явно созданную для самых опасных и важных пленников. На вид она была настолько тяжелой, что любая мысль о побеге из заточения становилась смешной и нелепой.

Пока Беллатрикс снимала заклинания, запирающие камеру, Волдеморт нетерпеливо и с привычным снисхождением наблюдал за всеми ее движениями. Почему-то сейчас она казалась именно такой, какой и должна была выглядеть идеальная Пожирательница Смерти: уверенной, сильной, знающей, что делать без лишних приказов, и невероятно утонченной. Эти наблюдения показались глупыми и неуместными, но Темный Лорд не успел упрекнуть себя в нелепости хода своих мыслей – раздался глухой скрип открывающейся двери.

Беллатрикс встала рядом и выжидающе посмотрела на своего господина, предлагая ему войти в камеру первым. На ее лице играла улыбка, а в глазах вновь появился знакомый огонек нескрываемой радости. Темный Лорд бросил на Беллу недоверчивый взгляд и сделал шаг вперед. Яркий огонек на кончике волшебной палочки осветил небольшой помещение с неровными гранитными стенами, в одной из которых было выбито крошечное зарешеченное окошко, но оно находилось под потолком темницы, почти вровень с поверхностью земли, и лучи солнца просто-напросто не проникали в помещение. А прямо под ним, сжавшись, была та, кого Беллатрикс так не терпелось показать своему Повелителю – на полу, уткнувшись лицом в колени и обхватив их руками, сидела девушка с растрепанными рыжими волосами. Плечи ее судорожно вздрагивали, легкое платье было испачкано и в некоторых местах порвано. Девчонка сжалась на полу, явно пытаясь справиться с дрожью и унять рвущиеся наружу всхлипы, и никак не желала поднять голову, чтобы посмотреть на вошедших. Волдеморт ощущал ее страх – он был настолько сильным и явным, что, казалось, витал в воздухе камеры. И при этом чувствовались ее попытки убедить себя в том, что все будет хорошо и старания взять себя в руки, но это ни капли не удивило темного волшебника. Ему не нужно было ни леггилименции, ни даже возможности смотреть в глаза своей пленнице, чтобы понять, что с ней происходит. Он просто слишком хорошо ее знал.

Легкий шорох юбок и осторожные шаги сзади заставили Темного Лорда отвлечься от рассматривания девчонки. Он обернулся к Беллатрикс и сдержанно кивнул, но, видимо, ей было достаточно и этого, чтобы ощутить, насколько Волдеморт доволен ее сегодняшней работой. Она продолжала улыбаться, только теперь в ее взгляде появились непонятные, пугающие нотки безумия, которые в свое время приводили в недоумение всех, кто видел ее рядом с Волдемортом.

Волшебник снова повернулся к рыжеволосой девчонке – она все так же сидела, обнимая колени, борясь с дрожью и не поднимая глаз. Темный Лорд не смог сдержать усмешки: он был и доволен, и удивлен одновременно. И он даже не мог подумать, что Пожирателям Смерти удастся захватить в плен именно эту девушку! Он сделал несколько шагов вперед, оказавшись рядом с ней, почувствовал, как она сжимается еще сильнее.

– Кто к нам пожаловал… – тихо и спокойно произнес Темный Лорд, склоняясь над девушкой. – Никак не ожидал увидеть тебя, Джиневра.

Услышав свое имя, девушка заметно вздрогнула, на миг приподняла голову, но все еще не посмела поднять взгляд.

– Весьма прискорбно, что ты не желаешь поприветствовать старого друга, – сказал Волдеморт, на этот раз несколько резче.

Он знал, что его голос имеет на нее определенное влияние, что не могло не радовать. Волшебник еще не совсем понимал, что будет с ней делать – возникало множество идей, как можно использовать заключение этой гриффиндорки с выгодой для себя, но все это почему-то казалось несущественным. Еще несколько лет назад он смог убедиться, что это девочка не так проста и ее роль в этой войне далеко не последняя.

Темный Лорд протянул руку и коснулся длинными белыми пальцами спутанных волос на затылке гриффиндорки. Тут же послышался слабый стон, слетевший с ее губ, и когда волшебник рывком поднял ее голову, заставляя смотреть себе в глаза, она громко вскрикнула. Как только Джинни увидела, кто перед ней, в ее взгляде вспыхнул животный страх, граничащий с безумием, а крик застыл на покусанных приоткрытых губах. Она смотрела на Темного Лорда, ужас сковал ее тело, лишая возможности пошевелиться или издать какой-нибудь звук.

Волдеморт же только жестко провел пальцем по ее бледной щеке. Девочка поморщилась – не то от страха, не то от отвращения и попыталась отстраниться, но у нее ничего не получилось – спина уперлась в каменную стену. В тот же миг ее лицо перекосило от боли, в уголках глаз заблестели слезинки, а с губ снова сорвался стон, свидетельствующий об испытываемых мучениях.

Волдеморт лишь негромко рассмеялся:

– Тебе не кажется, что наша гостья недовольна оказанным ей приемом? – обратился он к Беллатрикс. Та все еще стояла у входа, с улыбкой наблюдая за событиями, разворачивающимися перед ее глазами.

– Кто же ее спрашивал, Милорд? Мне кажется, что для таких предателей крови, как она, мы и так слишком гостеприимны, – произнесла Беллатрикс, глядя на Темного Лорда с нескрываемым обожанием.

Наверное, она никогда прежде не испытывала большей радости и гордости за свои достижения, чем сейчас, когда ее Лорд был так доволен.

– А стоило бы подумать над этим, – его голос прозвучал неожиданно резко и бесстрастно – именно таким тоном он обычно отдавал приказы или отчитывал провинившихся Пожирателей Смерти.

Краем глаза он увидел, как Беллатрикс отшатнулась, обескураженная его внезапным выпадом, а улыбка на ее лице сменилась выражением крайней сосредоточенности. Темный волшебник снова усмехнулся, посмотрев на пленницу. Она затуманенными от ужаса глазами наблюдала за Волдемортом.

– А я считаю, что это место не совсем подходит для нашей гостьи, особенно если она собирается у нас задержаться, – Темный Лорд снова говорил спокойно и непринужденно, отчего Пожирательница Смерти впала в еще большую растерянность.

Она в замешательстве переводила взгляд с Волдеморта на девчонку, не понимая, к чему он клонит. Впрочем, его это мало волновало. Он выпрямился, глядя на полубессознательную Уизли. Решение он принял, и оно сейчас казалось ему наиболее разумным.

– Сделай все, что потребуется для удобства нашей гостьи, – обратился Темный Лорд к Белле тоном, не терпящим возражений. – И не спускай с нее глаз.

На этот раз его усмешка была адресована Беллатрикс, весь вид которой говорил о непонимании поведения своего господина. Но она не смела задавать лишние вопросы, зная вспыльчивость и непредсказуемость своего Лорда, а он в свою очередь не собирался делиться с ней своими соображениями. Только проходя мимо, он всего на несколько секунд остановился рядом с Беллой, легко провел кончиками пальцев по ее щеке, на миг задержал прикосновение на чуть приоткрытых губах и стремительно направился к выходу. Он знал, что как бы Беллатрикс ни восприняла его поведение, на нее можно положиться в подобном деле.

­Ну, а после того, как пленница окажется в спокойной обстановке, можно будет приступить и к разговорам. Выйдя из подвалов и вдохнув по-прежнему раскаленный воздух, Темный Лорд криво усмехнулся своим мыслям. Он и предположить не мог, что все может сложиться так удачно.

«Лиха не ведала, глаз от беды не прятала.

Быть тебе, девица, нашей — сама виноватая!»

Мельница, «Невеста полоза»

Когда Джинни была младше, она часто видела во снах прекрасного юношу с идеально-правильными чертами лица, темными глазами и едва заметной усмешкой на тонких губах. Она могла долго смотреть на этого парня, восхищаясь его красотой и стараясь запомнить каждую черточку его лица, чтобы потом, проснувшись, представлять его как можно отчетливее. И в каждом сне девочка с нетерпением ждала, когда же он заговорит, чтобы услышать бархатный спокойный голос и снова упиваться звучанием, отдававшимся все новыми волнами дрожи в теле. Но он всегда был слишком молчаливым и говорил только в тех случаях, когда это было действительно необходимо. Например, когда кто-нибудь из братьев обидно подшучивал над Джинни или какая-нибудь злоязычная одноклассница кривилась при виде ее поношенных туфель. Вот тогда темноглазый юноша, не теряя своего серьезного вида, тихо и размеренно говорил ей слова утешения, уверяя, что эти горести будут длиться совсем недолго, когда-нибудь ее мечты станут реальностью — он придет за ней, и тогда никто больше не посмеет обидеть малышку Джин. А девочка искренне верила его словам и ждала, сама не понимая чего именно. Но стоило ей успокоиться — юноша резко поднимался на ноги и уходил прочь, не реагируя на мольбы и просьбы остаться. Иногда Джинни пыталась догнать его, бежала по неровной земле, сбивая ноги об острые камешки и путаясь в стелющихся растениях, при этом выкрикивая имя юноши. Она хорошо помнила, как по ее щекам катились теплые капли, растрепанные локоны падали на лицо, а тело ныло от быстрого бега и судорожных рыданий. Иногда все эти мучения были вознаграждены лишь коротким взглядом парня, который всего на миг останавливался на вершине холма и надменно смотрел на Джинни, словно она была каким-то омерзительным насекомым. И тогда его лицо становилось таким отчужденным, жестоким, бесчувственным, что вся красота вмиг смывалась уродливой маской злобы. Джинни казалось, что он вот-вот зашипит, как разъяренная змея, бросающаяся на беззащитного человека, но он лишь отворачивался и уходил прочь.

А потом она просыпалась, давясь слезами и пытаясь заглушить рыдания, дабы не привлекать внимания родных и не выслушивать в очередной раз слова утешения и сочувствия. Со временем эти сны стали посещать Джиневру все реже и реже — она взрослела, становясь самой обычной девочкой из семьи волшебников, а юноша с темными глазами оставался где-то в глубинах ненужных воспоминаний.

Вот только сейчас он почему-то снова стоял перед ней — высокий, красивый, с аккуратно подстриженными темными волосами и задумчивыми глазами, взгляд которых, казалось, проникал глубоко в душу. Он и лишал Джинни возможности двигаться, думать и дышать. А юноша внимательно наблюдал за ее восторженным оцепенением и снисходительно усмехался — кажется, ему просто льстил восторг несмышленой малолетки. Но в тот же миг Джинни поняла, что сейчас ей уже далеко не одиннадцать лет, она уже довольно взрослая девушка. Холмы не казались теперь такими высокими, да и трава едва доходила до колен. Но весь остальной пейзаж вокруг: луг, цветы, птицы, виднеющиеся вдали деревья казались такими же, как раньше, настоящими, яркими, наполненными каким-то волшебным светом. Словно Джинни удалось снова увидеть весь мир таким, каким его видит ребенок — чудесным, светлым и беззаботным. А юноша, по-прежнему стоявший напротив нее, был похож на принца из сказок, которыми она зачитывалась в детстве. И в тот момент, когда он повернулся к ней спиной и зашагал прочь, даже не оборачиваясь, Джинни последовала за ним. Но на этот раз она не бежала, а шагала размеренно, как и он, озираясь по сторонам. Когда молодой человек остановился и посмотрел на нее, Джинни даже не удивилась. Она тоже замерла, не сводя с него глаз. Ей хотелось что-то сказать, возможно, попросить не уходить, но почему-то это казалось совершенно нелепым. Поэтому оставалось только любоваться его лицом и ждать, когда же он заговорит первым.

Но он ничего не сказал. Только приоткрыл рот, и с его губ сорвались ужасные шипящие звуки. Джинни замерла, наблюдая, как его лицо снова меняется, а шипение становится все более зловещим. Позади нее послышался шелест, и еще один змеиный шепот откликнулся на призыв юноши. Повеяло холодом…

Джинни догадалась, кто находится позади: каждой клеточкой тела она чувствовала присутствие огромного существа, отчего ее всю сковало леденящим холодом. Она попыталась отбежать в сторону, но юноша мгновенно преградил ей путь, не позволяя уйти от чудовища. И когда Джинни попыталась закричать, из ее горла не вырвалось ни звука. Ее обхватили сильные руки, заставляя обернуться, посмотреть на монстра, но она боролась до последнего, отчаянно не желая сдаваться…

Девушка, тяжело дыша, открыла глаза. Ее щеки были влажными от слез, сердечный ритм сбился, а сознание никак не желало отойти от пережитых видений. Джинни жадно хватала ртом воздух, словно он в любой момент мог закончиться, ее тело била крупная дрожь, а ноги и руки запутались в простыне и одеяле. Постепенно перед ее глазами начали вырисовываться очертания комнаты, и в первые несколько секунд девушке показалось, что она у себя дома, в своей кровати, и наконец избавилась от многочисленных ночных кошмаров. Она тряхнула головой, потянулась, сбрасывая с себя постельное бельё, и хотела было перевернуться на бок, чтобы еще немного понежиться в постели, как вдруг поняла, что что-то не так. Кровать, на которой лежала девушка, была значительно шире и мягче ее собственной, а от белья исходил непривычный запах лилий. Джинни в растерянности подняла голову и осмотрелась. Она находилась вовсе не в своей крошечной комнате в Норе, а в огромной, вычурно обставленной спальне. Большое окно было занавешено тяжелыми бархатными шторами темно-зеленого цвета, и сквозь узкую щель между ними в комнату проникал яркий солнечный свет. Он слепил глаза, заставляя щуриться и лишая возможности рассмотреть интерьер. Однако нескромная роскошь спальни так и бросалась в глаза. Высокие резные потолки, шелковые обои на стенах, пушистый светлый ковер на полу — все это казалось невероятным, похожим на какой-то сон. Но сознание тут же принялось подбрасывать картины случившегося накануне — прогулку по лугам, поляну, Беллатрикс Лестрейндж, холодное темное подземелье…

От воспоминаний и мыслей голова Джинни пошла кругом, девушка невольно сжала кулаки и закусила губу, стараясь сдержать рвущиеся наружу слезы. Она совершенно не понимала, что происходит, куда попала, что делает в этой большой спальне и почему до сих пор жива. Последним ее воспоминанием были открывающаяся дверь и две фигуры, входящие в камеру. После этого Уизли впала в странное оцепенение, а потом потеряла сознание.

Джинни переполняло множество мыслей, догадок и воспоминаний, комната поплыла перед глазами, а поднимающийся в девушке ужас лишал возможности здраво оценивать ситуацию. И, возможно, она могла бы совершить какую-нибудь глупость, если бы из угла не раздался негромкий и почему-то знакомый голос.

— Рад, что ты, наконец, очнулась, Джиневра. Надеюсь, теперь ты будешь в состоянии вести беседу.

Джинни вздрогнула от неожиданности, взгляд устремился в угол комнаты, а руки судорожно сжали простыню. И еще через миг возле окна, куда не проникал слепящий солнечный свет, она смогла рассмотреть сидящую в кресле фигуру, хоть и готова была поклясться, что еще несколько секунд назад ее здесь не было. Это был мужчина, худощавый, жилистый, судя по всему, довольно высокий, с короткими темными волосами и узким бледным лицом. У него был высокий лоб, четкие скулы, красиво очерченные тонкие губы, острый подбородок, тонкие линии бровей над глубоко посаженными глазами и невероятно длинные ресницы. Но при этом казалось, что каждая его черта вылеплена из воска или нарисована нечеткой кистью импрессиониста, мешая назвать его привлекательным. А, возможно, все дело было в его взгляде — внимательном, глубоком, но при этом цепком и суровом; казалось, в глубине самих глаз залегли багровые отблески. И чем дольше Джинни рассматривала этого мужчину, тем больше находила в нем знакомых черт. Тогда же весь страх девушки затмила лютая ненависть. Она хорошо помнила эти темные глаза, эти плотно сомкнутые губы и на протяжении стольких лет безуспешно пыталась вычеркнуть их из своих воспоминаний. А теперь ей хотелось просто исчезнуть, чтобы не напоминать себе о пережитом кошмаре.

Видимо, на лице девушки слишком ярко отразились все ее мысли, и волшебник это заметил. Он медленно встал с кресла и сделал несколько шагов в сторону кровати.

Джинни почудилось, что она все еще спит. Ей удалось немного расслабиться и восстановить дыхание.

«Все хорошо, Джин, просто ты немного двинулась умом из-за жары и этой чертовой войны, ничего больше», — мысленно произнесла девушка, но когда подняла голову и увидела, что этот ужасный волшебник стоит напротив нее, то едва не закричала.

Она до боли закусила губу, во рту тут же почувствовался металлический привкус крови, но видение не исчезло. Лорд Волдеморт по-прежнему стоял рядом, до него можно было дотронуться рукой. Верить в реальность всего происходящего не хотелось настолько, что чувство страха притуплялось, уступая место удивлению и крепнущей ненависти.

— Надеюсь, что вчерашнее приключение не очень повредило твой рассудок, — холодным бесцветным голосом произнес мужчина.

Джинни промолчала, упрямо опустив глаза и сжав в руках одеяло, словно это могло как-то спасти от пронзающего взгляда темного волшебника. При этом девушка понимала, что сдерживается из последних сил, чтобы не запаниковать. Она не знала, сколько длилось это затянувшееся молчание, но была готова на все, лишь бы оно не заканчивалось.

— Ты очень изменилась с нашей последней встречи, Джиневра, — его бархатный, но по-прежнему отстраненный голос заставил девушку вздрогнуть от неожиданности и поднять голову.

Когда их взгляды встретились, Джинни словно бы оцепенела. Казалось, будто этот волшебник вытягивал из девушки душу, все мысли и эмоции, превращая ее в безвольную куклу.

— Что тебе от меня нужно? — собрав в кулак всю волю, выкрикнула Джинни, даже не удивляясь тому, как визгливо звучит ее голос.

Тонкие губы мужчины тронула едва заметная усмешка, а в глубине темных глаз вспыхнули странные огоньки ненависти, воскрешающие в ее памяти самые ужасные воспоминания. Словно сейчас ей каким-то образом удалось попасть в прошлое и снова встретить того таинственного юношу с холодным взглядом и манящей улыбкой. Вот только теперь это был не тот влекущий к себе юноша, из-за одной улыбки которого можно было пойти на всё. Но сейчас, в его присутствии, сердце Джинни замирало далеко не от трепета, а от страха и бессильной ярости.

А он все так же стоял перед ней, рассматривая, словно желая как можно лучше запомнить ее облик, задумавшись о чём-то своём.

— Для начала я хочу с тобой просто побеседовать, — произнес он.

Джинни глубоко вдохнула, стараясь успокоиться.

— Мне не о чем с тобой говорить, — прошипела Джинни.

В ответ темный волшебник только усмехнулся.

— Мне бы очень не хотелось с тобой спорить и к чему-то тебя принуждать, — мягко, но настойчиво произнёс он.

Он провел длинным бледным пальцем по щеке Джинни, заставив ее скривиться от ужаса и отвращения. Ей хотелось оказаться как можно дальше от Волдеморта, но какая-то сила помешала ей отпрянуть.

— Если ты хочешь узнать от меня об Ордене или Гарри, то можешь и не стараться, — проговорила девушка. — Пытай меня, сколько хочешь, но я ничего тебе не скажу.

Джинни гордо вскинула подбородок, сжала губы и вызывающе посмотрела на Волдеморта. Кажется, он никак не воспринял воинственно-решительный вид девушки, только взгляд стал более суровым. Его реакция лишний раз напомнила Джинни, насколько плачевно ее теперешнее положение и что любая секунда может стать для нее последней.

— Я не собираюсь тебя сейчас пытать, Джиневра, — спокойным тоном произнес волшебник. Слова звучали весьма убедительно, не вызывая никаких сомнений в их искренности, но девушка не могла расслабиться, ожидая, что он в любой момент выхватит волшебную палочку и произнесет Непростительное проклятье.

— Что же ты тогда от меня хочешь? — просипела она, понимая, что вся ее храбрость улетучивается, как дым.

— Всего лишь, чтобы ты была при мне, до тех пор, пока не понадобишься, — ответил волшебник. Слова поддержки из уст Волдеморта прозвучали как угроза.

От мысли, что Темный Лорд не собирается убивать ее сейчас, Джинни стало еще хуже. Если она останется в живых, то ей придется пробыть в заточении, рядом с Пожирателями Смерти и этим чудовищем, мучаясь от страха перед неизвестностью и собственных угрызений совести. Что же будет с ее родными? Мать, обнаружив пропажу дочери, сходит с ума, отцу и братьям придется разрываться между войной и поисками исчезнувшей Джиневры, а это никак не пойдет на пользу ни семье, ни Ордену. А что произойдет, если новость о ее исчезновении дойдет до Гарри? Он ведь не сможет сидеть на месте, он перевернет мир с ног на голову, но узнает, где она, и тогда прямиком направится в Малфой-Менор, а тогда… Тогда он попадет в руки Темного Лорда, и случится самое страшное.

Джинни отчетливо представила эти картины, словно все происходит на самом деле, а она только бессильно наблюдает, но ничего не может изменить. Девушка гнала прочь мысли об исходе встречи Гарри с Волдемортом, чтобы не искушать разыгравшееся воображение. Ее тело пробрала дрожь, голова пошла кругом, во рту пересохло, а из глаз брызнули совсем нежеланные слезы. Она проклинала собственную глупость, Пожирателей Смерти, это место и все, что с ней происходило. Будь она хоть немного умнее, умей контролировать свои эмоции, то ничего бы не произошло!

— Зачем тебе я? И почему бы тебе не убить меня, как ты убивал всех, кто попадался тебе под руку? — прошипела Джинни, слыша, каким хриплым от слез стал ее голос.

В ответ тонкие губы Волдеморта только искривились в пренебрежительной усмешке. Высокомерное молчание казалось еще ужаснее, чем гнев.

— Или ты хочешь сделать меня приманкой для Гарри?

Волдеморт неподвижно стоял напротив нее, устремив на девушку равнодушный взгляд. Джинни видела это, и подобная бесстрастность еще сильнее выводила ее из себя. Если бы он кричал, применял к ней Пыточное проклятье, пытался вытрясти из нее информацию об Ордене Феникса, то это бы не так пугало ее. А сейчас, понимая, что кроме холодных взглядов и раздражающей таинственности, ничего больше ожидать не приходится, Джинни злилась и боялась еще сильнее.

— Гарри никогда не придет сюда, он поймет, что это ловушка! Можешь сразу убить меня, но ты никогда не сможешь добраться через меня до Гарри! — Джинни буквально кричала, полностью потеряв контроль над собой.

Сквозь слезы она видела Волдеморта и с каждой секундой ненавидела его все сильнее, хоть раньше и думала, что этому чувству уже некуда расти. Уизли понимала, что блефует, ведь когда Гарри узнает, что она в плену, то не сможет сидеть на месте и обязательно ринется ее спасать. И Волдеморт тоже это понимал, поэтому откровенно наслаждался ее истерикой.

Джинни даже не помнила, как вскочила с кровати, как закричала, сама не понимая своих слов, как заливалась слезами и швыряла во все стороны все, что попадало под руку. И ее совершенно не волновало, что она только в нижнем белье и тонкой майке, практически ничего не скрывающей. Какая теперь разница? К тому же, она сомневалась, что чудовищу, стоящему перед ней, есть какое-нибудь дело до ее тела.

Лодыжка все еще ныла после перелома, в теле чувствовалась слабость, а слезы закапали из глаз еще сильнее. Девушка не почувствовала боли, даже наступив на осколок разбитой ею же вазы. На светлом ковре растекалось красное пятно, а Уизли продолжала проклинать Темного Лорда.

Обычно у Джинни довольно редко возникали подобные срывы, она предпочитала держать все эмоции в себе. Понимая, что пути назад нет и терять больше нечего, она больше не могла себя контролировать.

Яростные удары ее кулачков обрушились на грудь Волдеморта. Джинни была так ослеплена гневом и желанием причинить ему боль, что не видела, как он откровенно забавляется, наблюдая за ее жалкой истерикой.

— Я ненавижу тебя, Риддл, слышишь? — шипела она, как рассерженная кошка, у которой отобрали добычу. — Ты никогда через меня не доберешься до Гарри, ублюдок! Я лучше покончу с собой, чем допущу это!

Голова шла кругом, ноги подкашивались, дыхание сбивалось, а голос с каждой секундой хрипел все сильнее, но Джинни никак не могла успокоиться. Девушка ненавидела в этом человеке абсолютно все: и эту глумливую полуулыбку, и его бесстрастность в любой ситуации, и эти глубокие глаза, и все его повадки. Это ведь он, Лорд Волдеморт, завладел ее разумом на первом курсе, убил родителей Гарри и многих других хороших людей, нарушил покой в волшебном мире…

Захлебываясь рыданиями и оскорблениями, Джинни вдруг поняла, что больше не может пошевелить руками — только бессмысленно дергается, в то время как Волдеморт крепко сжимает пальцы на ее запястьях. Девушка мгновенно замерла и замолчала, взглянув на Темного Лорда затуманенными и заплаканными глазами. Теперь она тяжело дышала, обмякнув в его руках и слушая, как неровный стук ее сердца разрывает глухую тишину. Силы почему-то покинули Джинни в одну секунду, в ней остался только животный страх, такой же, как и тот, что сковывал ее в подземелье. Девушка несмело подняла взгляд на Волдеморта, ожидая увидеть, как его лицо искажается от страшного гнева, но ничего подобного не произошло. Он по-прежнему казался спокойным и равнодушным ко всему, что его окружало. Только где-то в глубине его глаз полыхнули предостерегающие багровые огоньки.

И в тот же миг на нее обрушилась пощечина. Сдавленно вскрикнув, Джиневра отлетела к стене, больно ударившись головой об угол кровати. Перед ее глазами тут же заплясали разноцветные огоньки, а из носа потекла кровь. Джинни попыталась вытереть ее с лица, но не смогла даже прикоснуться к нему из-за того, что руки не слушались девушку. Послышались тяжелые шаги, хруст — видимо, Темный Лорд наступил на один из упавших предметов. Он наклонился и схватил девушку за волосы, заставляя ее поднять голову и посмотреть в его лицо. Оно оставалось таким же спокойным, и от этого Джинни задрожала еще сильнее. А Волдеморт осторожно провел рукой по щеке девушки, и это прикосновение так не к месту напомнило ей касание прекрасного Тома Риддла, ради которого Джиневра могла совершить любой поступок. И всего на несколько мгновений ей пригрезилось, что Темный Лорд действительно стал тем таинственным юношей с заботливой улыбкой и холодным взглядом.

— Ты сейчас не в том положении, чтобы закатывать истерики, — прошипел он. — Ты будешь делать все, что я тебе скажу, и меня мало волнуют твои чувства и принципы.

Впервые в его голосе проскользнула хоть какая-то эмоция — невыносимое презрение.

— Я… — пискнула девушка, но Волдеморт тут же заставил ее замолчать, еще сильнее вцепившись в волосы на затылке.

От боли у Джинни потемнело в глазах, кровь из носа потекла с новой силой, но девушка не издала ни звука, затаив дыхание и сжав зубы.

— Ты будешь находиться здесь столько, сколько мне будет нужно, — уже более отчетливо проговорил Волдеморт.

Гнев в его голосе сменился прежним безразличием, но в глазах все еще плясали опасные багровые отблески. Он отвернулся от Джинни и сделал несколько шагов в сторону двери.

— Сейчас твоя задача — сидеть как можно тише и никому не доставлять хлопот. В противном случае твои многочисленные братья рискуют больше тебя не увидеть. Точнее, больше никогда ничего не увидеть, — при этих словах уголки губ Темного Лорда поползли вверх.

«Это все ложь… Они не смогут поймать никого из них… — Джинни попыталась успокоить себя этой мыслью, но дрожь стала только сильнее. — Он просто блефует…»

— Ты так думаешь, Джиневра? — снова послышался голос Волдеморта.

Он замер, слегка наклонив голову набок и снова прожигая девушку взглядом.

— Разве я когда-нибудь бросал слова на ветер?

Волдеморт замер, стоя вполоборота к дрожащей и уже не сдерживающей новый приступ слез Джинни. Но Темный Лорд, казалось, не замечал этого, только пристально впивался в нее взглядом, словно дожидаясь ответа. Младшая Уизли неуверенно покачала головой и всхлипнула, прижимая руку ко все еще кровоточащему носу.

— Тогда, надеюсь, мне не нужно будет повторять дважды, — произнес Волдеморт. — Я знаю, что ты довольно умна, поэтому просто обязана прислушаться к моим словам, и, признаюсь, у меня пока нет никакого желания подвергать тебя Непростительным проклятьям, поэтому в твоих же интересах быть такой послушной, какой ты можешь быть.

Темный Лорд снова отвернулся и уверенной походкой направился к двери. Джинни смотрела ему вслед, желая, чтобы он как можно скорее исчез и оставил ее наедине с унижением. Тогда она сможет наконец расслабиться и вдоволь наплакаться, а потом, возможно, что-то придумать. Но в то же время казалось, что если он сейчас уйдет, то у нее больше никогда не будет возможности спросить у него, почему до сих пор не убил или не начал пытать ее и почему держит ее здесь? Хотя было в этом моменте кое-что странное — хотелось задержать его, вот только зачем? Джинни хорошо помнила эти ощущения, когда она была привязана к Тому Риддлу, как ни к кому другому, но только она не могла ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Волдеморт ушел, а она так и застыла на месте, глядя на закрывшуюся дверь. Почему-то теперь, когда она осталась одна, на нее мгновенно обрушилась головная боль, заныла лодыжка, в теле почувствовалась слабость. У Джинни даже не хватило сил, чтобы залезть на кровать, она осталась сидеть на полу среди осколков ваз, статуэток и прочих безделушек.

Все казалось какой-то дурацкой шуткой судьбы, совершенно не верилось, что всего несколько минут назад здесь был сам Лорд Волдеморт. Вот только щека все еще ныла от пощечины, а на лице запеклась кровь из разбитого носа, что еще раз доказывало реальность всего происходящего.

Джинни прислонилась головой к кровати, обняла себя и громко всхлипнула, зная, что уже не сможет остановить рыдания. Уже через несколько секунд она действительно горько плакала, полностью осознавая свое плачевное положение. И Джинни была уверена, что как бы ей ни хотелось сейчас остановить слезы, они будут течь еще очень долго.

* * *

Покинув комнату пленницы, Темный Лорд остановился и невидящим взглядом посмотрел в темноту коридора, в котором не было окон, поэтому здесь царил уютный полумрак, разбавляемый легким светом волшебных ламп на стенах. Мужчина поднял правую руку, рассматривая окровавленные пальцы так, словно никогда в жизни не видел крови. На его губах появилась довольная улыбка — несмотря ни на что, пока все шло именно так, как он и хотел. Девчонка находилась в его руках, под охраной многих заклинаний, но при этом в довольно комфортных условиях для жизни. Впервые за много лет он не мог предвидеть, что может случиться, впервые действовал без четкого плана, но он был уверен, что в плен Темному Ордену Джинни Уизли попала неспроста. И это радовало больше всего.

И если хотя бы одна из догадок подтвердится, то все козыри в этой войне окажутся в руках Темного Лорда.

«И ко мне приходит пустота,

И я иду за ней…»

Вельвет, «Прости»

Закаты в Уилтшире всегда почему-то казались необычными. На тусклом небе появлялись пурпурные отблески лучей заходящего солнца, окрашивая бесконечные равнины высохшего вереска в пестрые цвета. В то время, когда солнце медленно плыло за горизонт, унылые пейзажи этой местности преображались, становились удивительно яркими и живыми, вселяющими надежду. Когда она смотрела на то, как вдалеке плавится солнечный диск, на душе почему-то становилось спокойно, словно за плечами не было ни войны, ни страданий, ни смертей. Наверное, именно по этой причине редкие, но желанные вечера, проведенные наедине с заходящим солнцем, не давали ей окончательно сойти с ума.

Каждому человеку, каким бы жестоким, бесстрастным и волевым он ни был, нужно хотя бы на какое-то время уходить от всего, что его окружает, чтобы вдохнуть полной грудью и задержать бешеный ритм своей жизни, а потом с новыми силами возвращаться к привычной жизни. Это придает силы идти до конца, ни перед чем не останавливаться и не ломаться под грузом проблем. Но в то же время трудно было отвлечься от действительности с её тяготами, закрыть глаза, успокоиться, унять дрожь в теле и забыть обо всех переживаниях. Она привыкла справляться с этими трудностями, привыкла оставаться сильной и хладнокровной, но мало кто мог представить, как непросто ей было держать себя в руках. Однако свидетели ее неадекватного поведения догадывались о причинах срывов, отчего ближайшее окружение сделало вывод: она — сумасшедшая. Хотя она была этому рада. Она не любила находиться среди других Пожирателей Смерти, предпочитая одиночество шумным компаниям, а некоторые задания и вовсе бы выполняла в одиночку, если бы не приказы Темного Лорда действовать сообща.

Сквозь узкое стрельчатое окно с резными ставнями можно было увидеть кусок неба, по которому расплывались пурпурные, фиолетовые и желтые краски; высокие кипарисы, верхушки которых были почти вровень с третьим этажом, а за ними — бескрайние просторы. До тошноты привычный пейзаж почему-то приковывал к себе взгляд Беллатрикс, заставляя ведьму бессмысленно всматриваться в размытую даль.

Наверное, ей хотелось просто успокоиться. В последнее время случилось столько событий, что она не могла оставаться равнодушной. Ведьма представляла, что все будет совсем по-другому, что Темный Лорд хоть как-то оценит все ее старания. Но ничего, кроме холодного одобрения, она так и не получила. Конечно, Белла не должна была требовать внимания, чего-то ожидать взамен, но она, как и любая другая женщина, втайне надеялась на невозможное. Это было невероятно глупо и неправильно с ее стороны, но зачастую Беллатрикс просто не удавалось справиться с собственными переживаниями, пусть это и было не заметно.

Она помнила девчонку Уизли еще со знаменательной стычки в Министерстве Магии, когда та помогала Поттеру сражаться с Пожирателями Смерти. Беллатрикс не обратила на нее внимания — тогда ее интересовали совершенно другие вещи, однако в ней осталось какое-то странное впечатление от мимолетной встречи с Джиневрой Уизли. Как будто девушка была ей чем-то знакома. Что-то похожее ведьма заметила и тогда, когда выследила Джинни на поляне — это была не сила притяжения, не злость и даже не ненависть, а просто чувство, будто с девочкой связано что-то необычное. Это ощущение можно было сравнить лишь с теми моментами, когда Темный Лорд призывал Пожирателей Смерти магией Черных Меток. Вот только какая между этим была связь, Белла не понимала.

Возможно, Беллатрикс и не стала бы пытаться постичь суть схожести ощущений, если бы не неоднозначное поведение Волдеморта, увидевшего пленницу. Поначалу ей показалось, что волшебник просто-напросто доволен работой Беллы, но когда он приказал выделить Уизли отдельную комнату, приставить к ней эльфа, а саму Беллатрикс заставлял каждые несколько часов проверять, все ли в порядке, у женщины возникли странные подозрения. Она не знала, почему Темный Лорд оказал этой предательнице крови такие почести, но Белла поняла одно: девчонка более важна, чем Пожирательница Смерти могла себе это представить. Вот только почему? Что значила для него эта малолетка?

Большие резные часы над камином пробили девять вечера, и женщина невольно вздрогнула от резкого звука. Не то, чтобы она испугалась, нет, Белла была не из пугливых, но при этом любой громкий звук вызывал в ней нервную дрожь и желание убедиться, что рядом нет недоброжелателей. Возможно, это было привычкой всегда быть начеку после стольких лет войны, а, может быть, просто последствием заточения в Азкабане, где любой звук вызывал приступ панического страха. Беллатрикс обвела глазами помещение, — большой круглый зал с высоким потолком и стенами, до самого верха заставленными шкафами с книгами. Сама Белла стояла возле единственного окна, и с какой-то странной тревогой рассматривала комнату — в это время Темный Лорд должен был появиться в библиотеке. За много лет она успела хорошо выучить его привычки и пристрастия, несмотря на всю его непредсказуемость. Она знала, что ее Лорд любил проводить вечера среди книг, углубившись в изучение очередного старинного манускрипта. Порой он даже позволял Белле находиться рядом — просто сидеть в соседнем кресле или на полу у его ног. Такие моменты были для Беллатрикс едва ли не самыми счастливыми в ее жизни, ради них она и стала той, кем она теперь есть. И когда ей нужно было срочно найти своего Господина, она могла запросто пойти в библиотеку Малфой-Менора и застать его за чтением.

Обычно Темный Лорд в это время уже находился в библиотеке, однако его могли задержать неотложные дела или встречи. Но сегодня, когда, казалось бы, ничего непредвиденного не происходило, Лорд до сих пор отсутствовал. Белла была уверена, что встретит Волдеморта в библиотеке и сможет хоть как-нибудь прояснить для себя все, что происходит. Вот только стрелки на часах показывали больше девяти часов вечера, а Темного Лорда все ёще не было. С каждым тиканьем тревога Беллы становилась сильнее, а на душе появлялся какой-то тяжелый груз, притупляющий все остальные чувства. Казалось, что вот-вот произойдет что-то ужасное, и если она, Беллатрикс, не помешает этому, то уже ничего нельзя будет изменить. Ее никогда не подводила интуиция, вот только чаще всего Белла слишком поздно вспоминала о своих предчувствиях.

Она прислонилась спиной к углу оконной рамы и прикрыла глаза. А когда снова подняла веки, увидела, что солнце уже почти скрылось за горизонтом, наполнив зал легким полумраком летних сумерек. Среди теней Беллатрикс уловила движение и расслышала приглушенные шаги по паркету.

— Милорд? — как оказалось, ее голос слегка дрожал и звучал совсем не так твердо, как ей хотелось бы.

Тишину разбавляло только тиканье часов, пока не зазвучал знакомый негромкий голос.

— Да, это я, Белла, — всего на миг ей показалось, что он звучал несколько устало и измученно.

Но как только по всему помещению зажегся яркий свет, она увидела знакомое бесстрастное выражение лица, холодные темно-серые глаза и плотно сжатые тонкие губы своего господина. Всего несколько мгновений он смотрел на нее, после чего отвернулся и неспешно направился к небольшому кожаному дивану у камина. Огонь в очаге не пылал, но этого и не требовалось — дневная жара сказалась на атмосфере в доме, и единственное, чего сейчас хотелось — это впустить через приоткрытое окно легкую вечернюю прохладу.

Темный Лорд словно напрочь позабыл о присутствии Беллатрикс. Но женщина уже давно привыкла к его равнодушию, резким переменам настроения и тому, что порой он полностью ее игнорировал. И при этом Беллу все равно пробирала дрожь, а в груди что-то больно укололо. Некоторое время она просто неподвижно стояла на месте, глядя на своего Лорда, безмолвно сидящего на диване. Его голова была опущена, глаза закрыты, однако он не выглядел ни задумчивым, ни сосредоточенным. Сейчас он казался просто уставшим человеком, а не устрашающим Темным Лордом. Беллатрикс не знала, что с ним происходит на самом деле, но давно заметила, что при ней он мог сбросить все маски и хоть недолго побыть самим собой. Наверное, это был идеальный момент, чтобы хоть как-то развеять подозрения и плохие предчувствия Беллатрикс.

Белла сделала несколько шагов к Лорду и несмело протянула руку, коснувшись его плеча. Он слегка напрягся, но не сбросил руку женщины и не отодвинулся. Это придало уверенности, и Белла несильно сжала пальцами ткань его мантии и наклонилась чуть ниже, чувствуя, что сердцебиение становится сильнее. Во рту пересохло, голова пошла кругом, а тело налилось странным пьянящим чувством — как всегда, когда Волдеморт был слишком близко. Обычно в такие моменты Белла пыталась найти в себе хотя бы каплю разума, но его с каждой секундой становилось все меньше, оставалось только странное, жгучее чувство в груди и невыносимое желание быть рядом с ним.

— Милорд? — прошептала она ему на ухо, словно спрашивая, можно ли сейчас побыть с ним рядом.

Он ничего не ответил, и Беллатрикс сочла это за разрешение. Она провела кончиками пальцев по его щеке, дотронулась до уха, задержала прикосновение на коротких волосах. Он глубоко вдохнул, словно пытаясь расслабиться, и это вызвало у Беллы довольную улыбку — кажется, Лорду было приятна ее близость, а что могло быть лучше этого?

— Может быть, я смогу вам чем-то помочь, Милорд? — прошептала она, наклонившись к нему и едва касаясь губами уха.

Некоторое время он по-прежнему казался отстраненным, но уже через несколько секунд открыл глаза и, глядя в пустоту, произнес:

— А почему ты думаешь, что мне нужна помощь, Белла?

В его голосе не было ни угрозы, ни злости, только едва различимая усталость и равнодушие. Это придало Беллатрикс решительности — в таком состоянии он вряд ли бы стал применять к ней Пыточное проклятье.

— Я… я просто вижу, что что-то происходит, — прошептала Белла, стараясь быть как можно более спокойной. — Случилось что-то важно, так ведь, Милорд? Это связанно с Уизли?

Беллатрикс сама удивлялась, как у нее хватило смелости задать Темному Лорду вопрос, да еще и скрыв тревогу. Конечно, она могла позволить себе намного больше, чем другие Пожиратели Смерти, Беллатрикс Лестрейндж была самой близкой соратницей Волдеморта, поэтому он и доверял ей больше, нежели другим. Но имела ли она право на такие вольности? Все же Белла не могла не попытаться выяснить, что происходит. Тем более, если дело касалось ее Повелителя, который ни с того, ни с сего стал уделять столько внимания этой рыжей девчонке…

Волдеморт некоторое время оставался неподвижным, и Беллатрикс уже было подумала, что он будет все так же молчать, но волшебник вдруг медленно повернул голову в ее сторону. Женщина мгновенно выпрямилась и замерла под внимательным взглядом серых глаз.

— Тебе до этого есть дело, Белла? — равнодушно поинтересовался Волдеморт, но в его взгляде его читалось предостережение.

Беллатрикс напряглась, глядя на Повелителя расширенными глазами и уже жалея о том, что вообще завела этот разговор. Ну, зачем, зачем она пошла на поводу у любопытства и ревности?

— Я просто… переживала за вас, Милорд, — прошептала она, уже не в силах сдерживать дрожь в голосе.

Ее руки тряслись, спину окатило холодом, таким необычным в этой жаре, а дыхание заметно участилось. Она убрала руки с плеч Темного Лорда и сжала их в кулаки, до боли вонзив острые ногти в кожу ладоней.

— Просто… я… вы знаете, Милорд… хочу, чтобы все было хорошо, и… — лепетала Белла, смутно осознавая, что происходит вокруг. Сейчас для нее существовал только Темный Лорд, его взгляд и желание, чтобы начатый ею разговор закончился.

К ее удивлению, Волдеморт легко усмехнулся.

— Тебя интересует Уизли? — сказал он.

Вопрос прозвучало почему-то так буднично, так спокойно, что в душу Беллатрикс закрались новые подозрения. Но она все же смогла несмело кивнуть.

— Простите, Милорд, я… — прошептала Белла. — Просто мне хотелось выяснить, будут ли еще какие-нибудь приказания по поводу нее?

Она сказала первое, что пришло в голову, спонтанно, но тут же поняла, что ей удалось выкрутиться и, возможно, скрыть от Темного Лорда свои настоящие ощущения. Ведь девочка все еще была под ее ответственностью, и она должна была знать, что можно делать, а что нельзя…

Волдеморт улыбнуться шире и прищурил глаза, словно пытаясь что-то увидеть в мыслях Беллатрикс. И ведь мог, стоило ему применить окклюменцию. Ведьма подчас жалела, что, даже выстроив ментальный блок, не сможет противостоять силе Лорда, который ломал барьеры за считанные доли секунд.

— Ты уверена, что хотела спросить именно это? — произнес он.

У Беллы опять перехватило дыхание, а Волдеморт отвернулся от нее, продолжая улыбаться пустоте.

— Почему для вас так важна эта девчонка? — набрав полные легкие воздуха, спросила она. — Почему вы так отнеслись к ее появлению? Что происходит?

Белла замолчала, ожидая от Темного Лорда хотя бы какой-то реакции. Но он, к ее удивлению, не нервничал и не гневался, оставаясь таким же спокойным. И почему она, будучи самой приближенной к нему, не могла отгадать его реакцию на ту или иную ситуацию? В следующий миг Волдеморт рассмеялся.

— О, Белла, ты себе даже не можешь представить, насколько она важна!.. — произнес он. — Я бы даже сказал, слишком важна. Так что ты должна знать, что с девочкой не должно ничего случиться.

Последняя фраза прозвучала слишком двусмысленно. Темный Лорд запретил Беллатрикс причинять любой вред Уизли, вот только почему? Разве когда-нибудь повелитель интересовался состоянием своих пленников? Он сам приказывал Пожирателям Смерти применять к ним Пыточные проклятия, а сейчас…

— Думаю, что подробности тебя интересовать не должны, не так ли, Белла? — произнес он и снова внимательно посмотрел на женщину.

Та лишь сдержанно кивнула, понимая, что этот разговор вызвал в ней еще больше вопросов, чем их было с самого начала. Беллатрикс опустила голову и сделала несколько шагов, обходя диван. Она уже плохо понимала, чего хочет больше — быть рядом с ним или уйти подальше, чтобы немного подумать и разобраться в собственных чувствах. Слова Темного Лорда заставили ее сделать выбор.

— Я все же очень надеюсь на твое благоразумие, Беллатрикс, — серьезно сказал он. — Мне бы совсем не хотелось наказывать тебя за необдуманные поступки.

Беллатрикс почувствовала на себе его внимательный взгляд и остановилась, как вкопанная, больше не в силах пошевелиться.

— Я учту это, Милорд, — прошептала Беллатрикс, сжимая кулаки от бессильного разочарования. — Вы можете положиться на меня…

Как же ей не хотелось давать обещаний, которые она могла и не сдержать! Но могла ли она не согласиться с господином? Эта мысль показалась ей парадоксальной, и, видимо, отразилась на лице Пожирательницы Смерти. Она почувствовала на себе внимательный взгляд Темного Лорда и поежилась, не зная, какой реакции ожидать от него в следующий миг.

Но он всего лишь протянул к ней руку и дотронулся до ее ладони. По телу Беллатрикс тут же прошел разряд, голова пошла кругом, сердце забилось чаще. Она слегка сжала пальцы, чтобы почувствовать прохладную кожу рук Волдеморта. Женщина снова опустила взгляд, боясь встретить в его глазах что-то новое и непонятное. Но Темный Лорд только притянул ее к себе и властно обхватил за талию.

Белла, стараясь не выказывать своего волнения, подвинулась навстречу Волдеморту. Он сильнее сжал ее руку, и тело женщины тут же отреагировало на прикосновение мелкой дрожью. Это ощущение было таким желанным, но при этом таким мимолетным, что казалось, будто в любой миг Белла очнется от прекрасного сна. Не в состоянии держаться на ногах, Беллатрикс рухнула на колени, больше не в силах отвечать за свои поступки и мысли. Она знала, что с Темным Лордом всегда нужно быть начеку, но, видимо, все же не зря люди считали ее безумной.

Холодные пальцы Волдеморта прошлись по коже ее руки, всего на несколько секунд задержавшись на запястье, в том месте, где была Черная Метка, принялись медленно стягивать мантию. А Беллатрикс замерла, не решалась пошевелиться, чтобы не развеять трепет этих секунд. Темный Лорд убрал руку с талии женщины, прикоснулся к ее лицу кончиками пальцев, смахнул со лба несколько непослушных локонов и усмехнулся. Это была его привычная холодная полуулыбка, однако сейчас Белле казалось, что она предназначена только для нее одной. После стольких переживаний и ожиданий, волшебнице нужны были эти прикосновения, чтобы в очередной раз убедиться, что она всё еще желанна. Беллатрикс ощутила на щеке обжигающее дыхание Лорда, смогла расслабиться и теперь реагировала на каждое движение Волдеморта. Она усмехнулась, чувствуя мимолетное прикосновение его губ к уголку рта — это нельзя было назвать даже поцелуем, но в то же время по телу ведьмы прокатилась волна дрожи.

«Возможно, я совершенно зря переживаю из-за этой девчонки, — вдруг пронеслось в голове Беллатрикс. — Она всего лишь приманка для Ордена Феникса, и не более того. Очень скоро он от нее избавится…»

От этой мысли Белле стало спокойно, действительно — с чего бы это она сегодня целый день забивала себе голову глупыми домыслами, если ничего страшного не произошло? Напротив, это ведь Беллатрикс захватила девчонку в плен, значит, сейчас Пожирательница Смерти могла рассчитывать на признательность со стороны Темного Лорда, а неприязнь Беллы объясняется лишь тем и только тем, что Уизли предательница крови.

И в тот же миг Беллатрикс ощутила, как сильная рука Темного Лорда уперлась ей в плечо, грубо отталкивая женщину в сторону. Белла, не удержав равновесия, упала на пол, едва сдерживая стон разочарования. Она несмело подняла глаза на своего Господина и увидела, что он смотрит на нее с нескрываемым гневом.

— Убирайся, — прошипел он, сжимая кулаки, тем самым пытаясь вернуть себе самообладание.

Беллатрикс была даже не в состоянии пошевелиться и только с ужасом смотрела на пылающие яростью глаза Волдеморта. Казалось, что в любую секунду он применит к ней Пыточное проклятье.

— Милорд, простите, но… я…

Видя, что в глазах Темного Лорда на мгновение вспыхнули багровые искры, Беллатрикс осеклась и попыталась встать. Но ее тело было охвачено такой дрожью, что руки и ноги не желали слушаться, а перед глазами все плыло, словно она только-только сошла с карусели. Все было так неожиданно и так невыносимо больно…

Она схватилась рукой за кресло, и путаясь в полах мантии, медленно поднялась на ноги. Непослушные пряди волос прикрывали глаза, и Белла дрожащими руками откинула их назад, однако поднять взгляд на Лорда так и не посмела. Хотелось обернуться, подойти к нему и убедиться, что его вспышка гнева была всего лишь игрой ее разыгравшегося воображения, но эти надежды были уж слишком хрупкими. Белла ни капли не боялась пыток, нет, ее волновало совершенно другое — если Темный Лорд отвернется от нее, если прикажет уйти навсегда, она этого просто не переживет. Темный Лорд прекрасно знал об этом и в любой момент мог воспользоваться ее уязвимостью. Конечно, что бы он ни сделал, считалось правильным, и Белла не смогла бы не согласиться ни с одним его решением, но стать ненужной Темному Лорду могло означать для Беллатрикс только одно — смерть. А умирать ей совершенно не хотелось.

— Ты не слышала меня, Белла? — прошипел Волдеморт, а этот его тихий голос, так похожий на змеиное шипение, мог означать только крайнюю степень его гнева. — Я приказал тебе убраться вон.

Белла вздрогнула, приходя в себя, и покорно кивнула, не в силах перечить своему Повелителю. Она медленно направилась к двери, больше всего на свете желая, чтобы Милорд перестал на нее гневаться. Когда женщина оказалась в темном пустом коридоре, она прислонилась спиной к двери, не в силах идти дальше, и только слушала удары бешено стучащего сердца.

Беллатрикс не знала, сколько ей потребовалось времени, чтобы успокоить себя, остановить рвущиеся наружу всхлипы, но в какой-то момент ее разочарование сменилось волной злости. В памяти снова всплыл образ девчонки с рыжими волосами и то, как Темный Лорд отнесся к ее появлению. Ведь он оттолкнул Беллатрикс именно в тот момент, когда она вспомнила об Уизли! Ни для кого не было секретом, что Волдеморт прекрасно владел леггилименцией и мог спокойно увидеть то, что творилось в голове Пожирательницы Смерти. Получается, что Уизли, как Беллатрикс и думала, действительно как-то связана с Темным Лордом или его планами. Но, Мерлин ее подери, как? Почему из-за одной мысли Беллы о пленнице, Темный Лорд вдруг так разозлился? А ведь прежде он никогда не пренебрегал ее обществом, ни разу вот так просто не выгонял…

От этой мысли запершило в горле, но Беллатрикс с силой сжала зубы, чтобы не проявлять слабость, и шумно втянула носом воздух.

— Я еще узнаю, почему ты такая особенная, Уизли, — едва слышно прошептала Беллатрикс. — А когда ему надоест с тобой возиться, ты поймешь, на что способна Беллатрикс Лестрейндж.

В воображении промелькнули картины, как эта малолетка корчится от боли, и Пожирательница Смерти довольно усмехнулась. Пусть сейчас все казалось непонятным и запутанным, но, в любом случае, когда-нибудь судьба улыбнется и ей — ведь не может же Уизли быть всегда полезной ее Повелителю. И пусть он был скрытным и редко делился своими соображениями с кем-либо, Беллатрикс сочла своим долгом разгадать загадку.

Сейчас ей придется послушно исполнять приказ своего Лорда — следить за каждым шагом девчонки, что будет ей очень на руку. Возможно, что-то в поведении Уизли даст Беллатрикс понять, что происходит, и тогда… Тогда она будет знать, что делать и как реагировать на равнодушие Темного Лорда и присутствие девчонки.

С этими мыслями Беллатрикс сжала в кармане мантии волшебную палочку и скрылась в темноте коридора.

«Не бывает ничего неправильного. Бывает только отчаяние».

Энн Райс, «Королева проклятых»

Джинни чувствовала себя разбитой. Голова раскалывалась, приходилось делать усилие, чтобы вдохнуть, все вокруг словно было окутано туманом. Каждое движение давалось с большим трудом, а мысли казались какими-то обрывочными и размытыми, и никак не желали собраться воедино. Нет, Джинни отлично сознавала, что с ней происходит, и пыталась адекватно оценивать сложившуюся ситуацию. Просто было так трудно понимать, что она находится в плену, где ее жизнь может оборваться в любую секунду, и при этом ничего не в силах изменить. Джинни гнала от себя ужасные мысли о том, что ее кошмары только начинаются, и старалась внушить себе, что если до сих пор ее никто не тронул, то в ближайшее время ей уж точно ничего не грозит. Но этих убеждений хватало очень ненадолго, уже буквально через несколько минут Джинни снова вздрагивала от каждого шороха за окном или слишком громкого биения собственного сердца. По ночам она просыпалась в холодном поту, судорожно осматриваясь по сторонам, чтобы в очередной раз убедиться, что все ее кошмары — это всего лишь плод больного воображения. Но когда снова погружалась в сон, то видела темноволосого юношу с дьявольской улыбкой и непроизвольно тянулась к нему. А наутро Джинни ненавидела себя за эти грезы и проклинала Тома Риддла, его магию и собственную глупость.

Она могла часами сидеть на широком подоконнике комнаты, согнув колени и спрятав в них лицо. Каждый раз, когда Джинни пыталась заплакать, на глазах, как назло, не появлялось ни одной слезинки. Казалось, что после ее первого разговора с Волдемортом в этой проклятой комнате, когда девушка пролила слезы всю ночь, она разучилась плакать?. Джинни была бы не против снова впасть в истерику, чтобы ничего не чувствовать, кроме гнева, и в нем позабыть обо всем на свете. Но, к своему разочарованию, сейчас она могла испытывать только тяжелую и медленно разъедающую ее изнутри тоску, из-за которой хотелось спрятаться подальше от всего мира или просто исчезнуть, чтобы не чувствовать себя столь одинокой.

И даже в те редкие моменты, когда к ней приходил Волдеморт, девушка молча сидела на подоконнике, не глядя в его сторону. Но темного мага совершенно не волновало душевное состояние Джинни, а вести разговоры с ней он больше не собирался. Он всего лишь подходил, делал несколько взмахов волшебной палочкой возле ее виска, при этом даже не произнося никаких заклинаний и не глядя на свою пленницу, словно она была неодушевленным предметом. А Джинни не пыталась убегать или сопротивляться, попросту не видя в этом смысла. Она не владела окклюменцией, поэтому не могла поставить блок от ментальных вторжений Волдеморта, к тому же она отлично понимала, что он в любом случае выведает у нее нужную информацию каким-нибудь другим способом. Но главной причиной бездействия Джинни было то, что она действительно ничего не знала, а Волдеморта вряд ли могли заинтересовать ее глупые надежды, что она еще когда-нибудь увидит своего Гарри.

Волдеморт уходил так же внезапно, как и приходил, ничего не сказав Джиневре напоследок. На самом деле это даже радовало девушку — ей было невыносимо слышать его негромкий вкрадчивый голос, произносящий ее имя. Джинни хватало и тех снов, где она готова была повсюду следовать за этим чудовищем. Стоило ему негромко произнести «Джиневра», как девушка просто-напросто лишалась возможности нормально думать. Конечно, в жизни этого не происходило, она по-прежнему испытывала к Волдеморту ненависть и презрение, но в любом случае Джинни опасалась, что волшебник может воздействовать так, как это было несколько лет назад.

Девушка не знала, для чего он столько раз приходил к ней и проникал в ее сознание. Ведь, скорее всего, ему должно было хватить единственного ментального проникновения, чтобы увидеть все то, что Джинни знала о делах Гарри и Ордена Феникса. Но, тем не менее, он раз за разом пытался что-то высмотреть в ее воспоминаниях. Всегда, уходя, он оставлял Джиневру с невыносимой головной болью и страшной усталостью, словно девушка не сидела целый день запертой в комнате, а поднимала в гору тяжести. Тогда она часами неподвижно лежала на полу, на ковре, смотря невидящим взглядом в потолок. И только в те моменты, когда ее окончательно одолевала дремота, Джинни перебиралась на кровать, где проваливалась в тревожный сон.

Все дни, проведенные в этом заточении, медленно сливались в бесконечные и однообразные будни. Джинни понятия не имела, сколько времени здесь находится, да и это, в общем-то, ее не волновало. В комнате она нашла кусок пергамента и даже перо и использовала их, чтобы отмечать дни, но примерно через неделю все времена суток будто слились воедино: девушка уже не замечала, где вечер, где утро, не обращала внимания ни на солнце, ни на звезды. Порой ей казалось, что она в плену всего один, который просто никогда не заканчивается.

И чем больше проходило времени, тем больше Джинни отчаивалась. Если поначалу она думала, что рано или поздно все должно проясниться, то теперь в ней не осталось ни капли надежды. Еще в начале своего заточения, как только девушка отошла от шока, она подумала о побеге. Конечно, это должно было казаться весьма нелепым — сбежать из плена самого Лорда Волдеморта, но что еще могло прийти в голову отчаянной гриффиндорке? Тогда Джинни ринулась к окну, надеясь, что сможет из него выпрыгнуть. Она настежь распахнула раму, но когда глянула вниз, то едва не закричала от разочарования: ее комната находилась на третьем этаже, а прямо под окном раскинулись густые заросли шиповника. И самое обидное, что рядом не было ни водосточных труб, ни карниза. Прыгнуть с такой высоты, не получив увечий, было невозможно — огромные шипы на ветках разорвали бы девушку на клочки. Но, тем не менее, Джинни надеялась, что, сделав из постельного белья веревку, она все же сможет добраться до земли, и уже была готова привести план в исполнение, как вдруг что-то заставило ее вытянуть руку из окна. И в ту же секунду ее ладонь наткнулась на невидимый барьер, который ограждал ее от внешнего мира, словно стекло. Следующие несколько часов Джинни билась руками о преграду, бросала какие-то предметы и без разбору шептала заклинания. Было так глупо надеяться на какой-то результат, не имея даже волшебной палочки, но, тем не менее, Джинни не была намерена сдаваться. Но время шло, возможности сбежать так и не было.

Неизменно приходил Волдеморт, проводил ментальные проверки ее сознания, несколько раз заходила Беллатрикс Лестрейндж, смеряла пленницу уничтожающим взглядом и быстро покидала комнату; три раза в день появлялась молчаливая Твинкси, домовой эльф. Она исправно приносила Джинни подносы с едой (признаться, очень вкусной), делала уборку и так же безмолвно удалялась, словно рассеиваясь в воздухе. Однажды Джинни попыталась с ней заговорить, в тайне надеясь переманить ее на свою сторону, но Твинкси лишь испуганно округлила глаза и поджала уши.

— Милорд запретил Твинкси разговаривать с молодой госпожой, — это были единственные слова, которых Джинни удалось от нее добиться.

И тогда девушка с каждым днем стала все больше и больше терять надежду. Темный Лорд хорошо позаботился о том, чтобы пресечь любую попытку сбежать, и Джиневре приходилось изнывать от тоски и безысходности. Она не смотрела в зеркало, боясь увидеть собственный взгляд, не замечала, что ест, не выглядывала в окно. Всего лишь раз глянула на бескрайние равнины, покрытые выжженной травой и редкими кустами вереска. В тот миг ее одолела такая печаль, что захотелось покончить с собой. Было совершенно невозможно смотреть туда, где были просторы, свобода, Гарри… В последнее время Джинни часто возвращалась мыслями к его образу: шептала его имя, вспоминала те далекие дни, когда он был рядом. И сейчас казалось, что тогда на месте Джинни была какая-то другая девочка, она же просто наблюдала за всеми событиями со стороны. А настоящей жизнью Джиневры всегда было то, что происходило в стенах этой вычурно обставленной комнаты.

Она упорно не замечала окружающую ее роскошь: не смотрела на свежие цветы в вазах, которые ежедневно меняла Твинкси, не пользовалась смежной со спальней огромной ванной комнатой, не надевала прекрасные наряды, висевшие в шкафу. Она упорно выстирывала то платье, в котором попала в плен, и носила исключительно его, не обращая внимания на заплатки и его потертость. И только когда за окном начал завывать ветер, а по стеклам по-осеннему задребезжали капли дождя, Джинни пришлось достать теплую черную мантию самого простого покроя и шерстяной плед, чтобы, закутавшись в него, сидеть на подоконнике.

Теперь Твинкси приходила чаще, разжигала камин, заваривала Джиневре горячий чай и следила за тем, чтобы девушка ни в чем не нуждалась. Сама же Джинни почти перестала удивляться всем оказанным ей «почестям» — вкусной еде и шелковой постели. Какое ей было дело до всего этого, если теперь ее жизнь состояла из тревог, кошмаров и рушащихся надежд? Сейчас бы она столько отдала за то, чтобы еще хоть раз просто увидеть родителей, братьев, Гарри, Гермиону, Луну… Но ей ничего не оставалось, кроме как ждать чего-то неминуемого и терпеть визиты молчаливого Волдеморта или хмурой Беллатрикс.

Однажды Джинни все же решилась осмотреть комнату, и, к своему удивлению, обнаружила в одной из тумбочек несколько запыленных книг. Среди них был потрепанный и явно никому не нужный сборник старинных баллад с выцветшими страницами и оторванной обложкой. Но, тем не менее, Джинни была рада, что сможет, углубившись в чтение, хотя бы ненадолго отвлечься от реальности. Второй же книгой был большой том с множеством древних рун, символов и схем, явно объяснявших какие-то черномагические обряды. Джинни с отвращением отбросила книгу, не желая больше к ней прикасаться.

Когда все баллады были прочитаны и изучены, к девушке снова вернулась прежняя тоска. Иногда в ней просыпалось отчаянное желание бороться, но почему-то каждый раз оно очень быстро смывалось дождем, струящимся по стеклам. Казалось, что он никогда и не прекращался, с каждым днем становясь только гуще и беспросветнее. Джинни уже почти позабыла о том, как выглядит солнце, и знойное лето, когда с ней только случилось это несчастье, она вспоминала как нечто призрачное и нереальное.

Она несколько раз пыталась спросить у Твинкси, какое сейчас число и какой месяц, но та лишь испуганно поджимала уши и поспешно аппарировала из комнаты. И однажды, когда Джинни в очередной раз безуспешно попыталась разговорить домового эльфа, а та снова растворилась в воздухе, девушку вдруг осенила одна гениальная мысль. Возможно, всему виной была злость на слишком преданное своим хозяевам существо, но Джинни вдруг пришел в голову план побега из этой «клетки». И какой же она была глупой, что не смогла додуматься до этого раньше! Все вдруг показалось таким простым и ясным... И ведь если бы она не была такой глупой, а подумала об этом раньше, то, возможно, сейчас бы она уже могла быть дома…

От мысли о побеге и о Норе Джинни впервые за столько времени улыбнулась. Оказывается, она все еще помнила, как это делается, и к ней вернулась надежда хоть на какое-нибудь будущее. В один миг у нее появилось то, чего ей так не хватало во время заточения, и это придало столько жизненных сил! Даже дождь больше не казался таким проливным, тучи — гнетущими, а обстановка комнаты — враждебной.

Остаток того вечера Джинни провела сидя у камина, кутаясь в шерстяной плед и обдумывая новый план побега. И пусть в нем было столько белых пятен, теперь все казалось таким многообещающим!

* * *

Весь следующий день Джиневра не находила себе места. Она металась по комнате, не зная, куда себя деть и чем занять, и молила судьбу о том, чтобы Волдеморт сегодня не решил почтить ее своим визитом. Ведь если бы он снова применил к ней леггилименцию, то тут же узнал бы о ее намерении сбежать и предотвратил это, после чего исполнил бы свое обещание убить всех ее родственников. Но мысль о том, что он заходил к ней всего несколько дней назад, успокаивала.

Впервые за много дней Джинни решилась посмотреть в окно. Где-то к полудню дождь прекратился, туман рассеялся, и теперь она видела унылый пейзаж из голых равнин, серого неба и промокших листьев, устилающих узкие дорожки перед особняком Малфой-Менора. Но мысль о том, что всего через какие-то несколько часов Джинни сможет сама пройтись по ним, наступая в лужи и вдыхая свежий запах свободы, кружила голову и вызывала дрожь в коленках.

В этих местах сумерки наступали очень медленно, словно расплываясь по местности, не спеша заглядывая в самые укромные уголки и постепенно наполняя их сгущающейся дымкой. И в тот момент, когда небо только-только начало темнеть, а равнины покрываться прозрачной тенью, Джинни занервничала еще больше. И скорее не от страха, а от предвкушения. Кажется, слизеринцы называли это «гриффиндорским рефлексом», с чем, впрочем, Джинни была в тайне согласна. Но ведь иногда вся жизнь может зависеть именно от одного безумного поступка.

Девушка оторвалась от рассматривания пейзажей и обвела взглядом комнату. Больше всего на свете она надеялась, что делает это в последний раз. Затем она встала, надела теплую мантию и обувь — единственное, что собиралась взять с собой. Впрочем, эти вещи были действительно необходимы: в такую погоду было невозможно находиться на улице в легком льняном платье. Ожидание казалось невыносимым, и если бы у Джинни были часы, то она бы уж точно молча следила за стрелкой, затаив дыхание и вздрагивая при каждом шорохе за окном. А сейчас казалось, будто время полностью исчезло, мир затих, а воздух застыл.

Джинни не знала, сколько прошло времени, когда в комнате послышался негромкий шорох. За много дней девушка уже успела к нему привыкнуть — он мог означать только прибытие Твинкси с едой или с намерением сделать уборку. И прежде Джинни никогда не радовалась этому сморщенному худому существу в старом полотенце так, как сейчас. Она тут же вскочила с кровати и уже готова была кинуться к ней, но мгновенно остановила себя, мысленно призвав не идти на поводу у эмоций и возбуждения. Это получалось с большим трудом, так как Джинни привыкла все делать сразу, не задумываясь о последствиях и полагаясь только на счастливый случай.

«Все будет хорошо, Джин, собери свои мозги и не глупи», — попыталась себя утешить девушка, и, признаться, это немного помогло. По крайней мере, на первое время.

Она стояла посреди комнаты, молча наблюдая за тем, как Твинкси старательно накрывает небольшой столик у камина, раскладывая столовые приборы и тарелки с едой. Эльфиха, казалось бы, даже не замечала, что в комнате кроме нее присутствует еще кто-то, поэтому Джиневре удалось подобраться к существу ближе. И больше всего на свете она надеялась, что Твинкси не будет делать слишком резких движений, и это хоть как-то поможет Джинни сориентироваться.

Впрочем, эти ожидания были лишними: девушка успела запомнить, что каждый раз перед тем, как уйти, эльфиха тихонько проскальзывала в дальний угол комнаты, откуда аппарировала по своим делам. Это, конечно, не считая тех случаев, когда Джиневра сама вынуждала ее уйти. В этот раз, закончив накрывать на стол, Твинкси осторожно осмотрелась и направилась к противоположной стене комнаты. Недолго думая и стараясь действовать как можно быстрее, Джинни последовала за ней. В ту же секунду Твинкси обернулась, глядя на девушку расширенными то ли от удивления, то ли от страха глазами. Но Джинни понадобилось всего мгновение, чтобы схватить домовика за костлявое плечо. Наверное, здесь свою пользу сослужила отменная реакция Джинни — недаром она уже два года была в составе сборной Гриффиндора по квиддичу. В следующий же миг девушка почувствовала рывок, головокружение, перед глазами все поплыло, и также внезапно Джинни вдруг почувствовала, что лежит на чем-то твердом.

И именно в те секунды, когда она еще не совсем пришла в себя от такой резкой аппарации, Джиневра вдруг осознала всю безрассудность, абсурдность и рискованность своего плана — сунуться неизвестно куда, с явно не дружески настроенным домовым эльфом, да еще и в огромном доме, где так просто заблудиться. А что, если бы Твинкси аппарировала прямо к Темному Лорду, или, еще хуже, к Беллатрикс? Как тогда ей выкручиваться? Впрочем, Джинни было не привыкать к подобному, все же она была гриффиндоркой до мозга костей, так что совершение бездумных поступков было у нее в крови.

Постепенно девушка приходила в себя, чувствуя, как перед глазами все перестает плыть и вырисовывается четкая картина. Джинни находилась в небольшом полутемном помещении, заваленном различным кухонным хламом, с узким окошком под потолком. И если бы не огромное количество предметов, заполняющих тесную коморку, Джинни решила бы, что снова оказалась в той камере, куда с самого начала ее привела Беллатрикс.

Рядом обнаружилась Твинкси, и как только эльфиха осознала, что произошло, она истошно закричала, не в силах сдержать свой ужас. Ведь пленница, за которой ей было поручено присматривать, сбежала из комнаты по ее вине. Наверное, та самая секунда, когда Твинкси впала в шок, была идеальным моментом для того, чтобы покинуть коморку — всего в несколько шагов пересечь крошечное помещение и скрыться за приоткрытой дверью, скорее всего, ведущую на саму кухню. И плевать, что будет дальше, в любом случае придется рисковать, ожидая какой-нибудь опасности на каждом шагу. От волнения тряслись коленки, сердце стучало, как сумасшедшее, а растрепавшиеся волосы прилипли ко лбу, но единственное, о чем могла сейчас думать Джинни — это о том, что ее ожидает за стенами дома. Она отлично понимала, что как только Твинкси придет в себя — а это, по всем подсчетам, случится довольно скоро, — то тут же отправится к Пожирателям Смерти сообщить о побеге пленницы. И поэтому у девушки было всего несколько минут, чтобы покинуть дом.

Джиневра тихонько вышла на кухню, стараясь создавать как можно меньше шума, чтобы не привлекать к себе внимания. К ее счастью, там никого не было, а дверь, ведущая на хозяйственный двор особняка, была приоткрыта. И Джинни, стараясь ни к чему не прикасаться, выскользнула наружу. Оказавшись на улице, она тут же почувствовала, что в лицо дует холодный ветер, а с неба, затянутого серыми тучами, падают пока еще редкие капли дождя. Конечно, у Джинни был капюшон, но вряд ли бы он смог ее спасти от ливня. В очередной раз пришлось пожалеть, что у нее нет волшебной палочки, но едва ли сейчас можно было это изменить.

Ни секунды не медля, Джинни кинулась за ближайший угол дома, больше всего на свете надеясь, что на пути ей не встретится ни одного эльфа или, не дай Мерлин, волшебника. Дождь усиливался, и, ступив на мощеную камнем дорожку, Джинни почувствовала, как в ее туфли проникает вода. Девушка поморщилась, но не остановилась, ведь на счету была каждая секунда, и если обращать внимание на неудобства, причиненные погодой, то ей никогда не добраться до выхода из этого проклятого парка. Джиневра упорно пыталась убедить себя в том, что поступает правильно, что она в любом случае найдет выход и останется незамеченной. При этом она старалась не думать о том, что будет в случае, если ей все же удастся пробраться за ворота Малфой-Менора. Главной целью Джинни было убежать как можно дальше от Волдеморта и его приспешников, а там можно будет и подумать над тем, что делать дальше. Например, добраться до ближайшей деревни, которая, насколько она знала, находилась совсем не далеко, и в ней жили как и магглы, так и волшебники.

Джинни бежала в неизвестном ей направлении, думая только о том, чтобы оказаться как можно дальше от угрюмого особняка. Но, как бы далеко девушка не отбегала, казалось, что дом по-прежнему находится рядом. Он черной громадиной возвышался над парком, и, казалось, тень от него закрывала собой каждую аллею, каждую клумбу, каждый укромный уголок. Джинни старалась не обращать внимания на гнетущую атмосферу этого места и думая о том, что скоро все это закончится. Нужно только собрать волю в кулак и бежать вперед, несмотря на бьющие в лицо капли дождя, острые ветки, впивающиеся в кожу и рвущие одежду. Девушка то и дело натыкалась на уродливые статуи каких-то волшебных существ или волшебников, тут и там расставленных по парку, давно неработающие и поросшие мхом фонтаны и каменные скамьи, прячущиеся под густыми ветвями вековых деревьев. Несколько раз ей пришлось менять направление из-за разросшейся живой изгороди, преграждающей путь, и тогда начинало казаться, что этот парк специально запутывает ее, не позволяя найти выход.

Было видно, что там, где Джинни сейчас находилась, редко бывали как люди, так и домовые эльфы: повсюду виднелись сломанные деревья, тропинки поросли сорняками, вырывающимися сквозь неплотно прилегающие друг к другу камни, а кусты были больше похожи на непроходимые заросли. Ветер безжалостно гнул их в сторону, срывая желтеющие листья и заставляя их кружиться вихрями над землей, а вековые деревья жалобно скрипели, словно в любой момент готовы были обрушиться на землю.

Джинни казалось, что она попала в какой-то страшный сон, где происходят самые ужасные вещи, которые только можно себе представить. Она уже не понимала, текут ли по ее лицу слезы или это капли дождя, но все равно шла вперед.

«Я не сдамся, честное слово, ни в коем случае не сдамся. И уж лучше умру где-нибудь здесь, чем снова вернусь к тем ублюдкам», — думала Джиневра, вновь сворачивая на одну из дорожек, которая показалась ей менее недосмотренной. Впрочем, она, как и все остальные, закончилась тупиком, и пришлось возвращаться.

Джинни с трудом могла представить, сколько она вот так блуждала по парку. Теперь она понимала только то, что промокла до нитки, тело до боли пронизывала дрожь, а она по-прежнему не могла найти выход. Она даже не плакала от того, что вновь сделала необдуманный поступок, тем самым доказывая свою глупость и непригодность для подвигов, о которых мечтала раньше. Наверное, именно из-за своих мыслей девушка даже не заметила, что идет по широкой алее, по бокам которой растут старинные каштаны, а между ними — аккуратно подстриженные кусты шиповника. Джинни пришла в себя только тогда, когда оказалась у кованого забора, полностью оплетенного диким виноградом. В те секунду девушка готова была закричать от радости: как бы она ни страдала, что бы с ней ни случилось, она добралась до такой желанной свободы!

Оставалось только оказаться по ту сторону ограды, и — все, остальное будет уже не так важно. Джинни окинула взглядом длинный забор, который, казалось бы, бесконечно тянулся в обе стороны, отчего мысль найти ворота представлялась совершенно глупой. Впрочем, так было даже лучше: возле главного входа непременно должен караулить кто-то из Пожирателей Смерти, и, конечно же, повсюду расставлены защитные заклинания, не позволяющие без ведома Темного Лорда выйти за территорию Малфой-Менора. Да и сам забор был не таким уже и высоким — всего пять футов; если постараться, то можно перелезть, хватаясь за дикий виноград. Джинни была довольно ловка: все детство она пролазала по деревьям с братьями, и ей ничего не стоило перебраться через какую-то ограду, пусть и такую высокую. Вот только девушка совсем не учла того факта, что от дождя прутья забора стали скользкими, а ветер мешал держаться. Она то и дело падала, больно ударяясь о выступающие из земли массивные корни деревьев, забрызгивая лицо грязью и разрывая одежду о цепкие ветви кустов.

Джинни злилась, рычала, выкрикивала ругательства в адрес себя, Пожирателей Смерти и самого Мерлина, поражаясь, что знает такие заковыристые неприличные слова. Но все равно карабкалась вверх, стараясь не обращать внимания ни на ушибы, ни на порезы, ни на усталость.

— Дура, ненормальная идиотка, — прошипела Джинни, едва сдерживая стук зубов и сжимая кулаки, чтобы не дрожать. — Как же я ненавижу… Уроды…

Девушка в очередной раз подавила в себе подступающие рыдания и повернулась к забору. Поставила ногу на бортик, рукой схватилась за прут. И дальше, карабкаясь по массивным стеблям дикого винограда, оплетающего забор, добралась до самого верха, где располагались острые шпили. Любое неосторожное движение могло заставить девушку напороться на стрельчатый наконечник, поэтому Джинни старалась как можно крепче держаться за прутья. Она уже собиралась перекинуть ногу через забор, чтобы нащупать ступней очередное пересечение стеблей, как вдруг ей показалось, что что-то держит ее, мешая нормально двигаться.

Не хватало ей только запутаться во вьющемся растении! Джинни сжала зубы и с силой рванула ногу, но ничего не почувствовала, кроме рывка в мышцах и резкой боли в лодыжке. Еще через миг она поняла, что ее ногу обхватил росток винограда. Ничего страшного… Девушка перевела дыхание и, одной рукой крепко держась за забор, потянулась вниз, чтобы освободиться от хватки растения. Но как бы она ни пыталась разорвать стебель, казалось, что петля на ноге затягивалась еще туже. Была бы только у нее сейчас волшебная палочка!

Всего на несколько секунд Джинни выпрямилась (настолько, насколько это вообще было возможно в ее положении) и сделала несколько глубоких вдохов. Она уже давно перестала обращать внимание на дождь, вот только в те секунды капли, падающие с неба, вдруг стали казаться ей обжигающими, как кипяток. И внезапно Джинни почувствовала, как что-то тянет ее вниз. Она опустила взгляд и не смогла сдержать пронзительный крик: теперь все ее левая нога до самого бедра была оплетена растением.

«Мерлин мой, Джиневра, ты набитая дура, безмозглая кретинка, — сказал внутренний голос, и что-то в нем напомнило Джинни о Гермионе, отчитывающей за что-то незадачливых друзей. — Как же ты, тупорылая идиотка, умудрилась перепутать дьявольские силки с диким виноградом?»

Теперь Джинни кричала не только от ужаса, но и от злости и бессилия. Она впилась руками в растение, надеясь, что это хоть как-то ослабит его хватку. Но сколько бы усилий девушка ни прилагала, растение только сильнее сжимало ее ногу, грозясь раздавить кость. Джиневре вспомнился урок травологии на первом курсе, где профессор Спраут несколько раз напоминала, что хватке стеблей дьявольских силков лучше не сопротивляться, иначе они просто-напросто задушат человека. Но как можно было не сопротивляться, когда это растение все сильнее обвивало ее тело?

Несколько щупальцев добрались и до второй ноги Джинни, сжимая ее своими кольцами. Она вцепилась ногтями в стебли, но ее силы уже были на исходе. Единственное, что она могла — это беспомощно хвататься руками за растение и глупо кричать от отчаяния и боли. Совсем не так Джинни представляла свою смерть…

Она попыталась расслабиться, но это привело только к тому, что растение принялось опутывать и ее руки, добираясь до плеч, шеи, и девушка была больше не в состоянии хвататься за забор. Она повисла вниз головой, не шевелясь. Тело уже ничего не чувствовало, перед глазами плясали разноцветные пятна. И кто сказал, что перед смертью в сознании за несколько секунд проходит вся жизнь? Ничего подобного! В голове было пусто, мысли куда-то ушли, а воображение не подбрасывало никаких воспоминаний. Ну, почти не подбрасывало…

Вспомнился Гарри, его негромкий голос, теплые губы, нежные руки, лучистые глаза… И от мысли, что она больше никогда его не увидит, не почувствует его тепла, Джиневре хотелось просто выть. Но кричать уже не получалось: голос сорвался, и из горла вырывался только глухой хрип.

— Гарри… — Джинни уже не знала, сказала она это или просто подумала, да и это больше не имело значения.

Кажется, это последнее, что Джинни помнила.... А потом ее настигли темнота, холод, пустота и… Она уже не слышала хлюпающих по грязи шагов, шороха одежд, громкого голоса, произносящего «Инсендио», жара… Но ее это уже не должно было волновать…

Ps. Очень прошу прощения за задержку, сами понимаете — конец семестра, сессия, учеба. В связи с этим хочу предупредить, что выкладку шестой главы тоже могу задержать.

«Люди глядят

на наличие перьев».

Би-2 «Мы не ангелы»

Джинни не обращала внимания ни на запах дыма, ни на чьи-то громкие возгласы, ни на шорох одежды. Казалось, она уже в другом месте: там, где темно, пусто и спокойно. И ей нравилось это ощущение свободы, когда она уже не была ни к чему привязана, ее не волновало то, что происходит вокруг и что случится в следующую секунду. Может быть, она увидит ослепляющий свет или за ней придет жнец в черном плаще с пустыми глазами и равнодушным лицом. Но сколько бы времени не проходило, ничего подобного не случалось, а где-то там, на затворках сознания, по-прежнему слышался шум дождя и ветра и чьи-то шаги. И так хотелось, чтобы все это поскорее стихло…

Удар по лицу мгновенно привел Джинни в чувство. И, словно в искупление прошедших минут спокойствия, ее тело пронзила тягучая боль. Голова раскалывалась, нещадно ныли синяки и царапины на теле, а каждый вдох давался с невероятным усилием, будто дьявольские силки успели раздробить ее ребра. Холод пробирал до костей, лежать было твердо и неудобно: голова упиралась во что-то большое, нога выгнулась под неестественным углом, а перед глазами мелькали смазанные краски. Через несколько секунд они стали сливаться в единую картину, и тогда же девушка искренне пожалела, что дьявольским силкам так и не удалось ее задушить.

Она лежала на спине, уткнувшись головой в корень дерева, а над ней, криво усмехаясь, склонилась Беллатрикс Лестрейндж. В одной руке она держала волшебную палочку, другая же замерла всего в нескольких дюймах от щеки Джинни — видимо, ведьма намеревалась дать ей еще одну пощечину, но девушка уже пришла в себя, и этого не понадобилось. Несколько секунд длилась немая пауза, обе волшебницы неотрывно смотрели друг на друга: одна — с угрозой и неприкрытой злобой, другая — со страхом и ненавистью.

Неожиданно Беллатрикс схватила Джинни за руку и резко дернула, поднимая на ноги. Шатаясь, девушка схватилась руками за ближайший ствол дерева, рискуя вновь упасть и потерять сознание. Голова кружилась, ноги подкашивались, тело не желало слушаться, а сердце сжималось только от одной мысли о том, что она снова наедине с Беллатрикс.

— Всегда знала, что гриффиндорцы отличаются особой дуростью, но ты, Уизли, самая безмозглая из всех представителей этого факультета, — почти весело произнесла Лестрейндж, и от ее голоса у Джинни по коже пробежали мурашки.

Глаза Пожирательницы Смерти были наполнены ненавистью, от чего Джинни вжалась в ствол дерева, словно это могло бы ее защитить. Захотелось просто потерять сознание, чтобы не стоять вот так перед этой ужасной женщиной и с замиранием сердца не ожидать, когда же та применит к ней Пыточное проклятье. Белла чувствовала страх младшей Уизли, и это заставляло ее улыбаться еще шире. Она подняла волшебную палочку и приблизилась к Джинни.

— Какая же отчаянная наша маленькая Уизли, — елейным голосом пропела Беллатрикс. — От нее за милю несет страхом и глупостью, а она все равно лезет на рожон. Или у девочки такое хобби — совершать увлекательные путешествия, в конце которых обязательно встречаться со мной?

Пожирательница Смерти была так близко, что Джинни могла рассмотреть каждую мелкую морщинку на ее лице, каждую ресничку. От напряжения девушка с силой сжала кулаки и затаила дыхание, ожидая, когда же Беллатрикс, наконец, наиграется с ней и добьет. Но вместо того, чтобы причинить Джиневре какой-либо вред, ведьма только расхохоталась. И так громко, что, казалось, ее смех слышен на много миль вокруг. Это вызывало у Джинни странную смесь раздражения и ужаса. Всего на миг девушка встретила взгляд Беллы, но увидела в нем столько неприязни, что тут же отвернулась. Наверное, если бы взглядом можно было убить, то бездыханное тело Джиневры уже давно лежало у ног Лестрейндж.

— Эта глупость, наверное, у тебя в крови, да? И как можно было не догадаться, что за территорию Малфой-Менора невозможно выйти без ведома Темного Лорда? — глумливо произнесла Беллатрикс.

— Что же твой Лорд допустил, чтобы я покинула комнату? Или он уже теряет хватку? — неожиданно для самой себя услышала собственный голос Джинни.

И сказала она это не менее язвительно, чем Беллатрикс. Казалось, время остановилось, и Джинни, несмотря на страх и волнение, неожиданно почувствовала прилив храбрости. В тот же миг Беллатрикс кинулась на нее, вцепившись руками в ее волосы, и с силой швырнула на землю. Джиневра упала в грязь, которая тут же брызнула в лицо, залепив глаза. Девушка уже не чувствовала ни боли, ни холода, ни страха, в любую секунду ожидая нападения Пожирательницы Смерти.

— Никогда не смей так говорить о Темном Лорде, соплячка, — прошипела Белла. За этим последовал тяжелый удар по ребрам, от чего по телу начала растекаться тягучая, пульсирующая боль.

— А что будет, если посмею? — прошептала Джинни, едва соображая, что говорит. А когда опомнилась, то больше всего на свете пожелала, чтобы эти слова прозвучали слишком тихо и не донеслись до слуха Беллатрикс.

Девушка замерла, ожидая, когда же услышит неизменное «Круцио». Но, к ее удивлению, Белла не спешила применять Непростительное проклятье и, кажется, просто стояла где-то совсем недалеко от Джинни. Почему-то казалось, что Лестрейндж не сводит с нее пристального взгляда, словно решая, что делать дальше и не зная, какое из заклятий применить, чтобы сильнее наказать дерзкую девчонку. И совсем внезапно Джинни почувствовала, как грязь с ее глаз исчезает, а по телу расходятся странные потоки тепла. Джинни ждала Пыточного проклятья и была очень удивлена, когда подняла глаза на Беллатрикс и увидела, как волшебница убирает волшебную палочку в рукав. Она встретилась взглядом с Лестрейндж, и тогда же пожалела о том, что почти расслабилась: лицо женщины буквально перекосило от сдерживаемой ярости, глаза блестели уничтожающей ненавистью, а руки тряслись от переизбытка негативных эмоций. Секунду Беллатрикс смотрела на Джинни, после чего отвернулась и, казалось, забыла о ее существовании. И только когда Джиневра попыталась встать, но из-за слабости в ногах и скользкой грязи не смогла удержать равновесия, Беллатрикс наклонилась, схватила ее за локоть и помогла подняться на ноги.

— Если скажешь еще хоть слово, мне придется заставить замолчать тебя силой, — прошипела ей на ухо Белла. — Поверь мне, тогда ты очень пожалеешь о своем поведении, сучка.

Беллатрикс нервничала, и Джинни это чувствовала — хотя бы по тем нескольким коротким прикосновениям, когда женщина поднимала ее с земли или приводила в сознание с помощью какого-то заклинания. А потом, снова взглянув на Беллу, на этот раз мельком, чтобы женщина этого не заметила, Джинни поняла, что та не просто волнуется, а находится в состоянии, граничащем с паникой. Ее руки едва заметно дрожали, губы были плотно сжаты, а лицо, казалось бы, стало еще бледнее, чем обычно. И все это скорее наоборот, еще больше насторожило и напрягло Джиневру, заставляя в любой момент ждать от Беллы какого-нибудь сюрприза.

И та не заставила себя долго ждать, схватив за волосы и почти вплотную притянув к себе.

— Послушай меня, детка, — заговорила она хриплым то ли от злости, то ли от волнения голосом. — Сейчас мы пойдем обратно в особняк, и ты должна быть хорошей и послушной девочкой, иначе я с удовольствием переломаю тебе все пальцы, поняла?

Последние слова прозвучали едва слышно, но, тем не менее, возымели наибольший эффект: Джинни сжалась, стиснула зубы и замерла, стараясь даже не дышать, чтобы в очередной раз не вывести Беллатрикс из себя. Кажется, Белла держала ее вот так целую вечность, при этом не отстраняясь, с силой оттягивая волосы и получая какое-то извращенное удовольствие от истязания девушки. Она чувствовала ее страх, а каждое биение сердца Джинни доставляло Пожирательнице Смерти неизмеримое удовольствие, словно она сама держала его в руках и в любой момент могла стиснуть и раздавить. Беллатрикс расплылась в нехорошей улыбке и сделала несколько шагов назад, отпуская Джинни, затем достала из рукава волшебную палочку, уткнула ее в спину девушке и легонько толкнула вперед.

Для Джиневры это была такая неожиданность, что она снова едва не упала, но вовремя удержала равновесие, схватившись за ветку ближайшего куста. Беллатрикс подождала, пока девчонка отойдет на два шага вперед и последовала за ней, держа наготове волшебную палочку. Уизли шла медленно, еле переставляя ноги и то и дело норовя упасть, что немало раздражало Беллатрикс. Казалось, что девчонка специально так медлит, чтобы оттянуть время до возвращения в особняк или просто специально злит Беллу. А ведь нужно было как можно скорее отвести ее к Темному Лорду и рассказать, что эта гриффиндорка пыталась сбежать. Да и этот дождь уже порядком надоел Пожирательнице Смерти — хотелось поскорее спрятаться под крышу теплого помещения и позабыть о непогоде.

Белла не сводила пристально взгляда с Уизли, с отвращением рассматривая ее дрожащие от холода узкие плечи, мокрые и грязные волосы, спадающие на спину, неуверенную, словно у затравленного пса, походку. Ну что в этом жалком существе могло так заинтересовать Темного Лорда? Она казалась Белле хуже любой грязнокровки, еще более неприятной, глупой и никчемной. Мало кто мог вызвать у Беллатрикс подобные чувства, при том, что она никогда не скупилась на презрение. Но в Уизли было что-то особенное, вызывавшее желание убить ее и как можно изощреннее. И если бы не это странное решение Темного Лорда о неприкасаемости девчонки, то ее бы уж точно сейчас здесь не было. Конечно, можно было инсценировать несчастный случай, но это было слишком подло для Беллатрикс. Она могла совершить любой поступок, но ослушаться Темного Лорда и сделать что-то вопреки его словам, было для Беллы просто немыслимо. Но ведь Уизли и не знала, что Беллатрикс запрещено к ней прикасаться, и хоть на этом можно было хоть как-то отыграться.

Они вышли на главную аллею, где среди больших деревьев уже виднелся особняк Малфоев. Уизли снова споткнулась, и в этот раз Беллатрикс не успела предотвратить ее падение. Джинни благополучно приземлилась на колени, но даже при этом никак не могла встать самостоятельно — тело ее совершенно не слушалось, а вся усталость, скопившаяся за вечер приключений, казалось, обрушилась на нее именно в те минуты. Девушку уже мало волновало присутствие Беллатрикс и то, что ей снова придется встретиться с Волдемортом, а возможно, и получить от него наказание за побег. Злость, грусть, отчаяние и боль сменились тихой апатией. И когда Белла грубо схватила ее за руку, слишком сильно сжимая вокруг нее пальцы, Джинни невольно вскрикнула от боли. А снова посмотрев Лестрейндж в лицо, увидела в нем ту самую неприкрытую ненависть. И самое страшное, что это адресовалось ей не просто как к девушке, чьи родители были членами Ордена Феникса и поддерживали Гарри Поттера, а именно ей, Джиневре Уизли, словно та всю жизнь только и делала, что строила Белле козни. Это пугало, завораживало и одновременно разжигало нешуточный интерес.

Джинни вдруг поняла, что Белла все еще сжимает ее руку, и резко выдернула ее, отскочив от женщины в сторону, словно от прокаженной. Наверное, это можно было расценивать как фразу «больше не смей ко мне прикасаться», что, впрочем, совершенно не волновало Беллатрикс. Та всего лишь сделала несколько шагов в сторону Джинни, тем самым заставляя ее тоже двинуться к дому, но девушка словно приросла к земле, глядя в одну точку и не обращая внимания на Пожирательницу Смерти.

— Хочешь, чтобы я сдержала свое слово? — произнесла Беллатрикс. Джинни отчетливо слышала в ее голосе истерические нотки.

«Почему она так нервничает? Что происходит? Мне показалось, что она чего-то боится, но ведь я сейчас безоружна и полностью в ее власти. Но почему она тогда не пользуется ею? Я ведь помню Беллатрикс в Министерстве, она не упускала ни одной возможности помучить людей, так что же случилось теперь? Если она так меня ненавидит, то почему еще ни разу не применила Пыточное проклятье?» — мысли в голове Джинни неслись с бешеной скоростью и, несмотря на ужасное физическое состояние девушки, довольно быстро выстраивались в единую картину. Когда-то Волдеморт сказал, что не хочет пытать ее, значит, он приказал и Белле ее не трогать, а значит, поэтому ведьма только и делает, что угрожает ей — в другой ситуации она бы давно, по меньшей мере, искалечила бы Джинни.

Гриффиндорка снова подняла голову к Белле, и ее губы невольно растянулись в усмешке.

— Думаешь, твое слово чего-то стоит? Или Том не приказывал тебе не прикасаться ко мне без его разрешения? — поинтересовалась Джинни, понимая, что если ее догадки неверны, то она уж точно не дойдет до особняка на собственных ногах.

Какое-то время Беллатрикс молча хлопала глазами, то ли удивившись словам Джиневры, то ли пытаясь прийти в себя от приступа гнева.

— Приказы Милорда тебя не касаются!— на несколько тонов выше произнесла Белла, и ее звонкий голос еще долго звучал в ушах Джинни.

— Тогда докажи, — просто сказала девушка, с вызовом посмотрев на Беллатрикс.

И снова она не думала о последствиях, нарывалась, испытывая терпение одной из самых опасных сторонниц Темного Лорда, совершившей столько убийств… Да ей бы ничего не стоило сейчас одним движением свернуть Джинни шею, а потом во всех красках рассказывать всем желающим и не желающим слушать о том, как она красиво прикончила младшую Уизли. Но вместо того, чтобы броситься на Джиневру, Беллатрикс сжала кулаки, из последних сил контролируя свой гнев.

— Что бы ни случилось, я могу с чистой совестью наложить на тебя Империус, и тогда мы увидим, как ты будешь дерзить, маленькая дрянь, — прошипела Белла. — Хочешь побыть моей куклой? Это будет довольно весело… Особенно если ты будешь продолжать здесь стоять и действовать мне на нервы. Ты уж поверь, Темный Лорд будет знать о каждом твоем слове и тогда, уверена, ты узнаешь, что такое настоящее Пыточное проклятье…

— Ты так говоришь, как будто он практикует его на тебе каждый день, — выплюнула Джинни. — Твой срок Азкабане недостаточно доказал ему твою хваленую преданность?..

Внезапно миг ей на лицо обрушился удар. Самая обычная и банальная пощечина, но в то же время настолько неожиданная и унизительная, что девушка замолчала, удивленно глядя на не менее пораженную Беллатрикс. Та тяжело дышала, пронизывая Джинни взглядом, выражающим крайнюю степень презрения.

— Не смей говорить о том, чего не знаешь, малолетняя сучка, — выдавила Беллатрикс.

Потом, не дожидаясь очередной колкости от Джинни, Лестрейндж грубо схватила ее за руку и потащила в сторону замка, сгорая от желания еще сильнее сжать пальцы и раздавить этой малолетке кость. Беллатрикс с самого начала знала, что с девчонкой будут проблемы, что она вовсе не так проста, как ей бы хотелось, но не могла даже предположить, что Уизли начнет брыкаться и показывать свой характер. Раньше Лестрейндж никогда не сталкивалась особо близко с представителями этого рыжеволосого рода, даже несмотря на то, что Молли была ее троюродной сестрой, и поэтому представляла их неотесанными и глупыми магглолюбами. А вот сейчас Джиневра заставила ее сомневаться в прежних суждениях, показав, что она все же способна мыслить, складывать воедино все факты и видеть слабые места людей. Но вряд ли именно эти качества смогли так заинтересовать Темного Лорда…

Оказавшись на пороге Малфой-Менора, Джинни почувствовала, как сильно бьется ее сердце. Она была готова совершить еще сотню таких путешествий по парку, препираясь с Беллатрикс, только бы не входить в этот огромный темный холл, не подниматься по крутой лестнице на второй этаж, не видеть Темного Лорда. Но как Джинни могла сопротивляться? Пусть Белла не могла причинить ей вред, но, как она сказала, Империус отлично бы заставил ее выполнять все, что прикажет Лестрейндж. Поэтому просто приходилось идти вслед за Пожирательницей Смерти, понуро опустив голову и стараясь не обращать внимания на мрачную обстановку особняка и пронзительные взгляды портретов Малфоев, которые с нескрываемым презрением провожали двух волшебниц.

Обстановка этого дома угнетала, вызывала самые худшие ощущения, словно лишала всех радостей и заставляла вспоминать только о худшем. Сейчас почему-то все горести воспринимались острее, а желание что-либо изменить наоборот гасло перед миллионами всплывающих преград. Хотелось просто смириться, отдаться страху и слабости, забыв обо всем на свете и молча ждать неминуемой смерти. Коридоры и переходы в этом доме казались бесконечными и одновременно слишком похожими друг на друга, и Джинни чудилось, что они просто заблудились и больше никогда отсюда не выберутся. Но внезапно Беллатрикс остановилась у высокой двустворчатой двери из резного красного дерева и, наконец, выпустила руку Джинни из своей. Потом, смерив гриффиндорку предупреждающим взглядом, достала волшебную палочку. Джиневра заметно вздрогнула и, было, дернулась в сторону, глядя на то, как Лестрейндж подносит к ней палочку, но мгновенно была прижата к стене, не в силах пошевелиться. Тогда же Белла прошептала очищающие и осушающие заклинания, от чего промокшая насквозь мантия Джинни стала сухой и чистой.

Но, несмотря на это, Джинни так и не удалось расслабиться: ее была дрожь, руки и ноги плохо слушались, кружилась голова. Складывалось впечатление, что если девушка сделает еще шаг, то непременно потеряет сознание. А Беллатрикс если и замечала ужасное состояние Джиневры, то не подавала виду. Не пряча волшебной палочки и направляя ее в сторону Джинни, словно боясь, что девушка нападет, Белла громко постучала. Вместо ответа послышался тихий скрип открывающейся двери, пропускающей волшебниц в большой и темный кабинет.

Возможно, это место могло бы показаться Джинни очень даже приятным и уютным, если бы она сейчас не была скована ужасом и не ожидала, что в любую секунду случится что-то ужасное. Когда они с Беллатрикс оказались в кабинете, дверь с таким же негромким скрипом закрылась, от чего Джиневра вздрогнула и замерла на месте, не в силах идти дальше. Белла, как поняла девушка, остановилась всего в нескольких шагах позади нее.

В кабинете громко тикали часы, по-прежнему слышалось тяжелое дыхание Беллатрикс и звуки непогоды за окном, но в то же время казалось, что этот кабинет каким-то немыслимым образом отделен от всего внешнего мира, и здесь нет ни времени, ни жизни, ни реальности, а только непонятные ощущения одиночества и иллюзорности происходящего. Теперь к страху Джинни присоединилась еще и тоска по яркому свету, теплу и спокойствию. Нет, в помещении было вовсе не холодно и отнюдь не темно — в камине весело играли языки пламени, отражая тепло, а возле стен в резных канделябрах мерцали огоньки свечей, освещая помещение тусклым светом. Вот только само место казалось слишком неприветливым и каким-то нечеловеческим, словно Джиневра попала в другой мир, где в любую секунду могли случиться самые ужасные вещи.

Где-то в углу кабинета, где располагался большой письменный стол, Джинни уловила какое-то движение, и, повернувшись туда, замерла, встретившись с пристальным взглядом желтых глаз. Они принадлежали огромной змее, расположившейся на столешнице; она скрутилась десятками толстых колец и подняла голову, глядя на неподвижную девушку. И весь вид животного говорил только об одном: чтобы Джиневра убиралась отсюда как можно скорее и как можно дальше. Но при этом она не могла ни пошевелиться, ни решить, что ей делать дальше — взгляд змеи завораживал, лишая воли и способности мыслить. Сердце сжималось от страха, тело пробирал леденящий холод, а ноги словно приросли к полу, не в состоянии сделать и шага. Джинни вспомнились рассказы Гарри об этом существе, которое однажды едва не убило ее отца, вонзив свои огромные клыки ему в руку. Она помнила большие ужасные шрамы, оставшиеся на его коже, и то, как долго их лечили. И, наверное, сейчас не было ничего страшнее, чем просто стоять перед этой змеей и беспомощно смотреть в ее глаза, зная, что та способна абсолютно на все.

Стараясь как можно меньше двигаться и создавать как можно меньше шума своим дыханием, Джинни едва заметно повернула голову в сторону Беллатрикс и окинула ее взглядом. К ее удивлению, женщина стояла так же неподвижно, опустив волшебную палочку, но в то же время в ней не было ни капли страха или беспокойства. Она глядела на змею почти с таким же презрением, с каким смотрела на Джинни несколько минут назад, но так же не имела права показать свою ненависть к этому существу. Возможно, этот факт бы и обрадовал Джиневру, но только не тогда, когда в любую секунду на нее могла броситься огромная анаконда. И в тот же момент змея резко повернула голову куда-то к окну, после чего, негромко шипя, соскользнула со стола и направилась в один их темных углов кабинета. В тот же миг оттуда вышел высокий волшебник и, смерив снисходительным взглядом змею, повернулся к Джинни и Беллатрикс. Последняя, кажется, напряглась еще сильнее и, кусая от волнения губы, посмотрела на Темного Лорда, словно пытаясь понять по его лицу, в каком он расположении духа.

Но это, конечно же, было невозможно разглядеть: Волдеморт был, как всегда, бесстрастен, словно каменная статуя, и это равнодушие казалось настолько пугающим, что хотелось развернуться и бежать от него, не оборачиваясь и никогда не возвращаясь. Вот только он никогда бы не позволил этого сделать, привязывая к себе всеми возможными способами и заставляя быть рядом. Он протянул вперед руку, коснулся головы Нагини, забравшейся на одно из кресел, по-прежнему пристально рассматривая застывших на месте волшебниц. Когда Джинни встретилась с ним взглядом, по ее телу прошла уже знакомая дрожь — такая необъяснимая, пугающая, но одновременно и лишающая любой воли. И когда он посмотрел на Беллатрикс, девушка почувствовала немыслимое облегчение, словно секунду назад ее связывали металлические путы, не давай двигаться и дышать. Теперь девушка жадно хватала ртом воздух и пыталась унять стук сердца, который, казалось бы, только становился чаще.

А Беллатрикс тем временем, не опуская взгляда, слегка склонила голову и, похоже, напряглась еще сильнее.

— Девчонка пыталась сбежать, Милорд, и я… — начала было ведьма, но тут же осеклась, заметив его раздраженный взгляд.

Темный Лорд в несколько шагов преодолел расстояние, разделяющее его и двух волшебниц, продолжая пристально всматриваться в их лица, словно надеясь увидеть в них ответы на какие-то, известные только ему, вопросы. Джинни физически чувствовала, какая от него исходит сила и власть, и это заставляло ее сжиматься еще больше, и когда Темный Лорд подошел к ней почти вплотную, девушка инстинктивно отступила, но тут же заставила себя остановиться, так как сделав еще шаг, она бы столкнулась с Беллатрикс. Но Волдеморт, кажется, этого даже не заметил. Он буквально заставлял Джиневру смотреть себе в глаза и дрожать от безудержного страха. Сейчас ей больше всего хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не чувствовать на себе этот цепкий взгляд, чтобы не ощущать его так близко, чтобы не сходить с ума от его присутствия… Голова закружилась, ноги стали ватными, во рту пересохло, а дыхание сбилось. И, возможно, если бы не это оцепенение, девушка свалилась бы в обморок.

— Думаю, что тебе стоило быть внимательнее, Белла, — спокойно и почти мягко произнес Темный Лорд, все еще пристально всматриваясь в лицо Джинни.

Девушка схватилась рукой за спинку ближайшего кресла, чтобы иметь хотя бы какую-нибудь опору, но в ту же секунду послышался хрипловатый и несколько взволнованный голос Беллатрикс, и Волдеморт повернулся к ней.

— Простите меня, Милорд, я… Я виновата, я… — встретившись взглядом с Темным Лордом, Белла впервые опустила глаза, явно боясь рассмотреть на его лице признаки недовольства.

В воздухе снова повисла гнетущая тишина, с каждой секундой становясь только тяжелее и невыносимее. Было так непривычно видеть испуганную и дрожащую Беллатрикс, которая даже не пыталась сдержать своего беспокойства. Она нервно кусала губы, заламывала руки, ожидая неминуемого выговора от Темного Лорда. Но тот по-прежнему оставался холодным, словно его разум находился где-то в другом месте, что, впрочем, никак не исключало того, что в следующую секунду он потянется за волшебной палочкой. Джинни никогда не видела Волдеморта в гневе, но очень четко себе представляла, как его глаза становятся ярко-красными, а губы едва слышно шепчут Пыточное проклятье… Вот только он, кажется, не собирался никого пытать. На его губах появилась тень улыбки — легкой и едва заметной и какой-то нечеловеческой. Но Белле, кажется, так не показалось. Ее глаза расширились, дыхание стало еще чаще, а руки затряслись.

Джинни не могла отвести взгляда от этой ведьмы, совершенно не веря, что рядом с ней стоит Беллатрикс Лестрейндж, самая жестокая сторонница Темного Лорда, которая всего лишь полчаса назад так хотела ее убить. Теперь казалось, что это совершенно другой человек, не имеющий никакого отношения ни к войне, ни к пыткам, ни к убийствам — просто женщина, которая чего-то ждет и на что-то надеется, у которой есть свои мысли и желания. И почему-то именно сейчас она выглядела такой напуганной, сжатой и неуверенной в каждой следующей секунде, что невольно становилось ее жаль. В ее глазах было что-то едва уловимое, но в то же время такое знакомое, когда она смотрела на Волдеморта, словно стараясь запомнить каждое его движение, словно была готова прямо сейчас бежать за ним куда угодно. Впрочем, так оно и было, вот только в эту секунду Белла вовсе не была похожа на безумную фанатичку, скорее просто на…

Нет, этого не могло быть! Джинни тряхнула головой, чтобы развеять эти глупые мысли. Это ведь Пожиратели Смерти, они не способны ни на что, кроме убийств, мести и жестокости, а она, было, подумала о чувствах. Какие могут быть чувства у этих существ, которых даже нельзя назвать людьми?

— Уходи, Белла, — послышался ровный голос Темного Лорда.

Он смерил женщину равнодушным взглядом, после чего снова повернулся к Джинни. И в тот момент на лице Беллатрикс можно было разглядеть такую невероятную гамму эмоций, что с трудом верилось, что человек вообще способен испытывать столько чувств одновременно. Это было и разочарование, и грусть, и надежда, и страсть, и уже знакомый фанатизм, и безудержная ненависть. Но, несмотря на это, Белла все же сделала несколько шагов к двери, после чего обернулась и снова посмотрела на Темного Лорда. Это длилось всего несколько секунд, но они показались Джинни долгими часами: словно, что на это время этих двоих волшебников связала какая-то невидимая нить, причины появления которой не были известны даже самому Мерлину. В этот момент Джинни почувствовала себя лишней, совсем не понимая, что делает рядом с этими волшебниками. Ей даже показалось, что Волдеморт позабыл о ее присутствии, но это ни капли не успокаивало, напротив, только усиливало ее тревогу. И лишь тогда, когда Беллатрикс покинула комнату, плотно закрыв двери, Джинни смогла отдышаться и хоть как-то привести свои мысли в порядок. Но, тем не менее, ее не покидало ощущение, будто только что она невольно стала свидетельницей чего-то, о чем никто не должен был знать. Вот только чего?

— Понравилась ли тебе прогулка по парку? — послышался голос Темного Лорда. И хоть он говорил негромко, Джинни все равно вздрогнула от неожиданности и снова напряглась, не в состоянии обуздать собственный страх.

Темный Лорд отошел от нее на несколько шагов, при этом не прекращая рассматривать девушку, словно желая найти в ней что-то новое. У Джинни перехватило дыхание, и вовсе не от страха. Внутри нее совсем неожиданно образовалось какое-то странное и совсем непонятное чувство, из-за которого вдруг начали трястись руки, сердце забилось чаще, и так хотелось, чтобы это чувство не прекращалось. Она не отрывала взгляда от Волдеморта — холодного, непоколебимого, сильного, пугающего, и… красивого. Сейчас он как никогда был похож на Тома Риддла, к которому Джинни когда-то имела неосторожность привязаться.

— Что ж, думаю, погода, вряд ли тебя обрадовала, — снова произнес Волдеморт, и от этого тихого, шипящего, но вместе с тем и мягкого голоса кружилась голова, хотелось просто закрыть глаза и…

Джинни усилием воли заставила себя прекратить думать о подобных глупостях и еще больше нахмурилась, приготовившись выслушивать очередную порцию издевок Волдеморта. Но тот ничего не говорил, только снова оказался рядом с Джиневрой, и настолько близко, что она невольно почувствовала тепло его тела, от чего задрожала еще сильнее. Мерлин и Моргана, что же с ней происходит? Почему она так сходит с ума в его присутствии?

— Возможно, тебе следовало просто попросить о прогулке? — едва слышно прошипел Темный Лорд.

Он был так близко, что Джинни могла почувствовать на своей щеке его обжигающее дыхание, терпкий запах его тела, от чего перед глазами все поплыло, и если бы Волдеморт не схватил ее за руку, у девушки бы точно подкосились ноги.

— Ты будешь сейчас меня пытать? Наказывать за попытку побега? — слабым голосом прошептала Джинни, удивляясь, что еще может говорить.

Волдеморт в ответ тихонько рассмеялся. Поднял руку, провел кончиками пальцев по щеке девушки, и Джинни инстинктивно отклонилась, стараясь не обращать внимания на то, как от его прикосновения горит кожа. Это было похоже на дежа вю, словно девушке каким-то чудесным образом удалось вернуться в прошлое, к Тому.

— Что ты, Джиневра, какой смысл мне тебя наказывать? Вина за твой поступок полностью лежит на Беллатрикс, ведь это она подпустила домового эльфа к тебе слишком близко, хотя я приказал ей предотвратить все возможности твоего побега, — мягко, почти успокаивающе произнес Волдеморт.

Джиневра несмело сделала шаг в сторону — больше стоять рядом с Темным Лордом было просто невыносимо. Сейчас, когда тусклый свет пламени в камине едва освещал его лицо, отражаясь в темных глазах алыми бликами, он казался совершенно не похожим на человека, и это только сильнее кружило Джинни голову. Хотелось подойти и… просто находиться рядом, подчиняясь власти его влекущего взгляда. Волдеморт, кажется, заметил, что девушка его исподтишка рассматривает, и его губы снова разошлись в усмешке. Он сделал шаг в ее сторону, и когда Джинни попыталась отскочить, то просто не смогла пошевелиться — то ли это была так же чарующая сила его глаз, то ли он на самом деле применил к гриффиндорке какое-то заклинание.

— Что тебе от меня нужно? Ты ведь сам дал понять, что я не смогу отсюда сбежать, так какой смысл тебе скрывать правду? Зачем ты меня здесь держишь? — прошипела Джинни, удивляясь тому, как слабо и беспомощно звучит ее голос и то, как она не может сдержать в словах долю разочарования и обиды.

А ведь так хотелось выглядеть сильной, непоколебимой и бесстрашной — такой, какой должна быть истинная гриффиндорка, но Джинни чувствовала себя безвольной и глупой трусихой, которая только и способна была, что дрожать от присутствия Темного Лорда и попадать в переделки из-за собственного безрассудства.

— Не слишком ли много вопросов, Джиневра? — произнес Волдеморт, и невозможно было понять, какие чувства в нем вызвали эти слова. — Мне кажется, ты забываешься…

— Тогда чего ты от меня хочешь? Скажи, и я успокоюсь! — выкрикнула Джинни, чувствуя, как на смену страху приходит необъятная злость, готова в любую секунду превратиться в истерику.

Волдеморт, кажется, это учел, поэтому мягко дотронулся до щеки девушки, пытаясь этим движением ее как-то успокоить. Джинни действительно почувствовала, что ей становится легче: дыхание выровнялось, сердцебиение вернулось в привычный ритм, в злость превратилась в обычную усталость.

— Я всего лишь хотел предупредить тебя о завтрашнем ужине, — как ни в чем не бывало произнес Волдеморт.

— Какой еще…

Улыбка на лице Темного Лорда стала еще шире.

— Ничего особенного, всего лишь наш совместный ужин и душевная беседа старых друзей, — сказал он, при этом весь его вид говорил о том, что с этим лучше не спорить. — Конечно же, ты не посмеешь отказать в подобном удовольствии своему доброму другу, не так ли?

Джинни снова почувствовала прилив злости, но вовремя успела сдержать свой порыв высказать Волдеморту в лицо все, что она думает о каком-то ужине, старом добром друге и удовольствии Темного Лорда. Вместо этого она просто отвернулась, всем своим видом показывая, что не собирается выполнять прихоти этого волшебника. А он только коснулся ее растрепанных волос, от чего Джиневра невольно вздрогнула и снова подняла на него взгляд, совершенно не скрывая своего презрения.

— А если посмею отказать? — с вызовом прошипела она. — Убьешь меня?

Волдеморт ничего не ответил. Снова отступил на шаг назад, отвернулся, словно Джинни здесь вовсе не было, и он всего секунду назад не дотрагивался до ее лица и не разговаривал с ней. С его губ сорвалось шипение — такое знакомое и в то же время пугающее. Нагини, все так же сидящая в кресле, мгновенно отреагировала на его слова подняв голову, видимо, соглашаясь с каждым его словом, при этом на секунду бросив взгляд в сторону Джинни. Та тут же поежилась, понимая, что ничего хорошего это не сулит.

— Нагини проведет тебя к твоей комнате, — обратился к девушке Волдеморт.

Джинни хотелось что-то сказать, возразить, но единственное, на что она была сейчас способна, — это на возмущенный взгляд, который, как ничто другое, говорил о том, как бы ей хотелось путешествовать по Малфой-Менору в компании этого существа. В ответ на это Волдеморт только усмехнулся уголками губ.

— Что ж, если тебе так неприятно общество Нагини, я могу позвать Беллатрикс. Полагаю, она не сможет отказать тебе в сопровождении…

Перед глазами Джинни предстало лицо Беллатрикс, перекошенное от ненависти, темные глаза, наполненные злостью и презрением, потом она снова глянула на Нагини, покорно замершую рядом с Волдемортом. Конечно же, он прекрасно знал о неприязни, которую Беллатрикс испытывала к Джинни, точно так же как ему было известно о страхе гриффиндорки перед этой ведьмой. И не было ничего удивительного в том, что Джиневра предпочтет компанию змеи, которая ничего не может ей сказать и никогда не причинит ей вреда, если того не прикажет Темный Лорд, в то время как Беллатрикс только и ждет того, чтобы сделать жизнь Джиневры еще хуже, чем она есть. Волдеморт только шире усмехнулся и кивнул Нагини. Та, ничего не говоря, сползла со стула, изящно изгибаясь и при этом не обращая на Джинни ни малейшего внимания. Темный Лорд слегка повел рукой, шепча заклинание, и двери приоткрылись, образовывая небольшую щель, готовую выпустить девушку и змею из кабинета.

— Хочу, чтобы ты была готова завтра к семи часам вечера, — произнес Волдеморт. — Надеюсь, что ты будешь послушной девочкой и создашь себе ненужных проблем, не так ли?

Джинни ничего не ответила. Просто отвернулась, больше не в силах видеть этого человека с каменным лицом, холодной, но такой притягательной улыбкой, сводящим с ума взглядом и такими до боли знакомыми манерами.

И только выйдя за дверь кабинета и оказавшись в узком коридоре, освещенном тусклыми свечами, Джинни поняла, насколько устала. Нагини не спеша двигалась по дому, показывая девушке дорогу к ее комнате, время от времени оборачиваясь и смиряя девушку взглядом ярко-желтых глаз. Но Джиневру это сейчас мало волновало, да что там говорить, ее не волновало даже то, что ей не удалось вырваться из этого места, что она по-прежнему находится в плену, а ее родные даже не представляют, где она и что с ней. У Джинни было только одно желание — добраться до спальни, принять ванну и уснуть, желательно на несколько суток, если не на несколько месяцев, чтобы больше не гадать о планах Волдеморта и его странном поведении, не ежиться от присутствия Беллатрикс и не ждать чего-то страшного и неминуемого. Вот только правильно ли было это смирение? Почему-то сейчас это казалось еще хуже, чем предательство, и куда лучше было бы просто покончить с собой, чем отдавать свою жизнь в руки врагов, которые теперь могли делать с Джинни все, что захотят. Но вот только почему так хотелось жить? Почему вдруг каждый вздох для девушки стал таким дорогим, а каждое воспоминание настолько бесценным? Может, потому, что она знала, что будет надеяться до самого последнего? Или всему причиной то, что сегодня она увидела и почувствовала слишком много?

«Все это неважно, — пронеслось в голове Джинни. — Все это глупые мысли, в которых я только пытаюсь найти оправдание своей глупости и ненужной вере в сказку. Давно бы уже стоило понять, что сказки — это выдумка. Не это ли мне сегодня в очередной раз доказали Беллатрикс и Том?».

С этими мыслями Джиневра вошла в свою спальню и прикрыла дверь, даже не замечая того, что та остается здесь не запертой. Она обвела взглядом уже успевшее стать привычным помещение, радуясь разожженному камину и приглушенному свету свечей в углах. Она не желала себе в этом признаваться, но теперь, похоже, это было единственное место, которое Джинни могла бы назвать домом.

Грустно усмехнувшись своим мыслям, девушка направилась в ванную, заранее зная, что ближайшие несколько часов даже усталость не сможет остановить ее слезы.

Дрожащими руками Джинни бездумно перебирала струящийся атлас платья, глядя куда-то в пустоту. Тишину в комнате нарушал только непрекращающийся стук капель дождя по стеклу и монотонное тиканье часов над погасшим камином; и, наверное, девушка могла сидеть вот так вот целую вечность — прислушиваясь к негромким звукам вокруг нее, которые, казалось, вот-вот должны были ее успокоить. Она боялась смотреть по сторонам, не хотела доставать платье из коробки и, тем более, примерять его. Ей казалось, что если она отвлечется от своих меланхоличных мыслей, если вынырнет из размышлений в реальность, то жизнь тут же поглотит ее с головой, обрушив на нее все возможные страхи, угрызения совести и непреодолимую тоску. Хотелось верить, что если она просто замрет, не будет обращать внимание на окружающую ее реальность, то время остановится или просто выбросит ее из своего бесконечного круговорота, тем самым избавив ото всех проблем и страданий. Однако часы напоминали о том, что все это невозможно, и если Джинни не поторопится, то ей придется несладко. Вот только разве что-то могло быть уже хуже того, что с ней происходит? Четыре стены, давящие со всех сторон; сотни темных волшебников вокруг, каждый из которых только и мечтает, как бы убить самых близких ей людей; так отчаянно воскресающие в памяти воспоминания о Томе Риддле; Беллатрикс, сверлящая ее ненавидящим взглядом. Джинни не удивилась бы, если бы после вчерашнего Волдеморт вдруг воспылал желанием просто избавиться от нее или жестоко наказать, и то, что пока ничего подобного не произошло, настораживало девушку еще сильнее.

Если, вернувшись в комнату ночью, Джинни и думала, что сразу же уснет, то глубоко ошибалась. Девушка еще долго ворочалась в постели, проливая слезы, которым, казалось, не было конца, жадно хватала ртом воздух, словно его с каждой минутой становилось все меньше, и отчаянно пыталась перестать думать обо всем, что произошло за прошедший день. Но ноющие синяки на теле напоминали о пережитой хватке дьявольских силков, а в голове звучал насмешливый голос Беллатрикс. А потом, поняв, что слезы никак не остановить, Джинни долго плакала, спрятав лицо на груди у Тома Риддла, уже не различая, где реальность, а где сон. Он что-то шептал ей на ухо, гладил по волосам, но девушка не могла ни расслышать его слов, ни рассмотреть лица — возможно, всему виной была непроницаемая пелена дождя, которая с каждой секундой будто отдаляла их друг от друга. И потом, когда Джиневра проснулась, она действительно увидела, как по окну струятся густые капли, не позволяя разглядеть то, что происходит на улице. В комнате горели свечи, в камине пылало пламя, и обстановка ничем не отличалась от той, которую Джинни видела, когда засыпала. Вот только на маленьком столике перед ее кроватью красовалась большая светлая коробка, которая, впрочем, нисколько не заинтересовала девушку.

Джинни все еще удивленно осматривалась, пытаясь понять, какое сейчас время суток и что вообще происходит, почему у нее ноет тело, а на душе такое тяжелое ощущение. Она еще долгое время не могла прийти в себя, неподвижно лежа на кровати и молча всматриваясь куда-то в пустоту. Вставать не хотелось, точно так же, как и шевелиться. Можно было провести вечность в такой вот апатии, ничего не воспринимая и не чувствуя. Только часы над камином издали громкий удар, оповещая о том, что через полчаса к ней явится Волдеморт.

«Хочу, чтобы ты была готова завтра к семи часам вечера. Надеюсь, что ты будешь послушной девочкой и не создашь себе ненужных проблем», — вспомнились Джинни его слова.

И в голове почему-то так ясно прозвучал его голос — вкрадчивый, отстраненный, властный. Так, словно Волдеморт сейчас стоял перед ней, смиряя пристальным взглядом, как будто желая этим подчинить ее своей воле. Это мимолетное видение растаяло только тогда, когда Джинни, наконец, заставила себя подняться с кровати и пойти в ванную комнату, чтобы принять душ и хоть как-то избавиться от навязчивых мыслей и образов.

А потом, вернувшись в спальню, девушка просто завернулась в халат, расчесала спутанные мокрые волосы и уселась на диван, все еще толком не зная, что же ей делать дальше. Стрелки на часах неумолимо двигались к семи часам вечера, приближая приход Темного Лорда.

Джинни поражалась, с каким равнодушием думала об этом — ей казалось, что все вокруг происходило во сне, и в любой момент она могла проснуться. Однако не делала этого, словно боясь нарушить ход событий.

«Я и правда становлюсь похожей на куклу, — думала Джинни, потянувшись руками к коробке. — Они делают со мной все, что хотят — играют, пытаются лишить свободы. Как же это низко и гадко! Дементор подери этого ненормального Риддла вместе с его рептилией и съехавшей с катушек Лестрейндж! Ненавижу…»

От внезапного прилива злости Джинни с силой толкнула коробку, отчего та с глухим стуком упала на пол, перевернувшись, и выпавшее из нее платье зеленой волной покрыло ковер. Девушка замерла, не сводя взгляда с гладкой переливающейся ткани, на которой бликами играли отблески свечей. Зрелище было прекрасным, можно было часами заворожено наблюдать за этими отблесками. Когда-то Джинни могла только мечтать о таком наряде, а сейчас просто равнодушно скользила по нему глазами.

Плохо отдавая отчет своим действиям, девушка встала с кровати, подобрала платье и приложила его к себе. Ее руки дрожали, ноги казались ватными, в горле пересохло, а голова шла кругом, но Джинни, преодолевая слабость, подошла к зеркалу. В нем отразилась девушка, совсем отдаленно похожая на прежнюю Джиневру Уизли. С бледным лицом, на котором слишком ярко выделялись веснушки, потускневшими карими глазами, уставшим взглядом, темными кругами под глазами, впалыми щеками и взлохмаченными мокрыми волосами. Неужели за месяц, проведенный в этом заточении, она стала походить на призрака? Прежде Джинни часто горевала из-за того, что она не такая миниатюрная, как Луна Лавгуд, или не худая, как Гермиона, то и дело стыдясь своей большой груди и пухлой фигурки. Теперь же она понимала, что раньше выглядела очень даже неплохо, а сейчас, рассматривая в зеркале свое отражение, удивлялась тому, как же ее изменили недели заточения.

Джинни прижала к себе платье, понимая, что ее уставший вид ну никак уж не вяжется с изысканным нарядом. Девушка вздохнула и хотела, было отложить платье в сторону, как всего на секунду почувствовала легкое дуновение — тонкая струйка воздуха прошлась по босым ногам, охватила все ее тело. Джинни замерла, не решаясь пошевелиться, при этом чувствуя, что ее окутывает дрожь. Почему-то именно сейчас тишина выделялась особо ярко, и на ее фоне слышалось оглушающее тиканье часов. Наверное, прошло несколько секунд, но девушка так и не решалась сделать какое-нибудь движение.

— Оно будет на тебе великолепно смотреться, — совсем рядом послышался негромкий и спокойный голос.

Джинни медленно повернула голову и, конечно же, увидела Волдеморта — он стоял всего в нескольких шагах от нее, пронзая внимательным взглядом. На какой-то миг ей почудилось, что он — всего лишь игра ее воображения после сегодняшних сновидений; а, может, она просто устала все воспринимать, как реальность. Ее пальцы до боли сжали платье, а сознание снова заволокло животным страхом.

— Ты опаздывала, я и решил проверить, все ли с тобой в порядке, — произнес Волдеморт. И, если бы не его ледяной взгляд и шипящий голос, можно было бы подумать, что он действительно заботится о Джинни.

Девушка подняла на него глаза, не в состоянии что-либо ответить, но, кажется, этого и не требовалось.

— Не заставляй меня ждать тебя снова, Джиневра. Думаю, мне не стоит объяснять, как мне не нравится, когда не выполняют мои приказы. Ты ведь умная девочка, и поэтому очень быстро наденешь это прекрасное платье и спустишься вниз, — Волдеморт говорил это почти мягко, но все же в его голосе слышались властные нотки, что могло быть лишь предупреждением, что с ним лучше не шутить.

Он сделал шаг в сторону Джинни, протянул руку, дотронулся до ее подбородка, и на его губах всего на миг появилось подобие улыбки.

— Не подводи меня, Джиневра, — он отчетливо произнес ее имя, словно пробуя на вкус каждую букву. В ту секунду его голос звучал слишком мягко, почти ласково, и это в очередной раз вызвало у Джинни привычное наваждение.

Она опустила взгляд, замотала головой, желая отогнать от себя образ Тома Риддла, но перед глазами, как назло, стояло лицо молодого парня. Ну почему, почему она никак не может провести ощутимую грань между юношей из своих детских грез и волшебником из ночных кошмаров? Почему каждый раз, когда Волдеморт подходит к ней так близко, она словно лишается рассудка, и ей тут же чудиться Том из старого дневника? Может, потому что в Лорде Волдеморте все же осталось что-то от того парня, который так долго не мог выйти у нее из головы?

Джинни набрала полные легкие воздуха и, сделав над собой усилие, отступила на шаг назад.

— А что… что, если не спущусь? — прошептала девушка, понимая, как дрожит ее голос и как жалко сейчас она выглядит.

Она была готова поспорить, что Волдеморт снова улыбнулся, хоть и не видела его лица. Ей отчаянно хотелось противиться ему, хотя бы делать вид, что она храбрая, но почему-то ничего не получалось. Возможно, страх перед этим волшебником, наконец, взял над ней верх, а, может быть, она устала бороться.

— Почему ты решила, что не спустишься? — прежним тоном поинтересовался Волдеморт, как будто всего лишь спрашивал у нее о погоде.

Джинни прижала к себе платье еще сильнее, словно оно было единственным спасением. Она сделала еще один шаг назад, но вынуждена была остановиться, так как ее спина уперлась в зеркало.

— Потому что не захочу, — еще тише сказала Джинни.

Волдеморт тихонько рассмеялся.

— Захочешь, Джиневра, поверь мне, захочешь. Если я прикажу, — произнес он.

Девушка не шелохнулась и не подняла головы, боясь снова встретиться с его пронзительным взглядом. Это было бы для нее настоящим поражением: глядя в лицо этому волшебнику, она секунду за секундой лишалась собственной воли. И если бы пробыла с ним дольше, чем потребуется, то, возможно, стала бы такой же марионеткой, как Беллатрикс.

«И с каких это пор я жалею эту садистку? — совсем не к месту пролетело в голове Джинни. — Но если я послушаюсь его, то чем буду отличаться от Лестрейндж?»

— Если ты сомневаешься в моих словах, то поспешу тебе доказать их правдивость, — таким же спокойным тоном произнес Волдеморт, и если бы Джинни не была так напугана, то услышала бы в них угрозу. — Империо.

Заклинание прозвучало так неожиданно, что Джиневра даже не успела сообразить, что же произошло. Впрочем, она и не могла — заклятье Повиновения как раз и служило для того, чтобы тот, к кому его применили, не мог отвечать за свои действия. Несколько мгновений Джинни безмолвно смотрела на Волдеморта, не в состоянии пошевелиться или опустить взгляд и при этом прекрасно понимая, что ее страх здесь не причем. Она не почувствовала, как ее пальцы разжались, и платье уже во второй раз за вечер выпало из рук, разметавшись по полу. Следовало наклониться, подобрать его — Джинни понимала это — но сотни преград, словно невидимые путы, сдерживали ее движения. Тело девушки становилось все тверже, а сознание все больше ограждалось от реального мира. Как будто бы не существовало никого и ничего, кроме нее, Волдеморта и его желаний.

Волшебник довольно хмыкнул, после чего взял ее лицо в свои руки, словно все еще опасаясь, что Джинни вырвется. Она и правда хотела отодвинуться подальше от этих невесомых и почему-то обжигающих прикосновений, но не могла, никак не могла сопротивляться, хоть и прекрасно знала, что Империусу возможно противостоять. Но, наверное, не столь сильному и не тому, который наложил сам Лорд Волдеморт.

— А теперь ты быстро приведешь себя в порядок и спустишься в малую столовую. Она находится на втором этаже, по правую сторону от лестницы. Ты не ошибешься, — прошептал Темный Лорд, наклонившись к ее уху. — Будь умницей.

Последнее было сказано с нескрываемой иронией, но на данный момент Джинни до этого не было никакого дела. Волдеморт быстро вышел из комнаты, девушка даже не успела проследить за ним взглядом, и когда она осталась одна, почему-то вдруг стало неимоверно холодно и пусто.

Джиневра не помнила, как надевала платье, как расчесывала волосы, как вплетала в них золотые ленты и как пудрила щеки. И даже тогда, когда перед ней в зеркале отразилась совсем юная девушка с копной рыжих волос и в прекрасном платье, она никак не отреагировала на то, что выглядела прекрасно. По крайней мере, так, как она могла выглядеть после стольких дней переживаний и одиночества.

Она двигалась по особняку, как призрак — бесшумно и не спеша, но при этом четко зная свою цель и готовая ради нее пойти на любой поступок. Сознание было где-то далеко, но прекрасно понимало, что в ее теле больше не осталось настоящей Джинни Уизли, вместо нее появилась частичка Волдеморта — его воля и его прихоти. Наверное, именно поэтому по щекам девушки катились слезы, а она никак не могла их сдержать или вытереть.

Джиневра спускалась вниз по широкой лестнице с резными мраморными перилами, застеленной коричневой дорожкой, и каждый миг девушке казалось, что она вот-вот упадет вниз — так дрожали ее ноги, так кружилась голова. Но сопротивляться совсем не было сил. Джинни без проблем нашла малую столовую — та, как и говорил Волдеморт, находилась по правую сторону от лестницы. Это было прямоугольное помещение, которое, видимо, назвали «малой столовой» в шутку, так как здесь запросто могло уместиться пять гостиных Гриффиндора. Зал заполняла густая темнота, сразу навевая воспоминания о холоде, одиночестве и безысходности, и даже языки пламени в большом камине не делали помещение теплым. Показалось, что здесь куда холоднее, чем во всем остальном особняке, и, как только Джинни ступила сквозь открытую дверь на красный паркет, то невольно поежилась. Хотелось убежать отсюда, где-нибудь спрятаться от этой гнетущей атмосферы и поскорей забыть обо всем кошмаре. Но вместо этого Джиневра остановилась рядом с длинным столом, накрытым на две персоны. В тот же момент перед ней возник Волдеморт, и всего на миг показалось, что все встало на свои места, Джинни почувствовала себя спокойнее и увереннее. Наверное, именно так себя чувствуют утерянные игрушки, вновь попавшие в руки своих хозяев, жестоких детей, которые только и хотят, что поиграть с ними, а потом отбросить в дальний угол.

Волдеморт улыбался. Его бледное лицо слишком выделялось на фоне этого мрака, едва пронизанного тусклым светом свечей, а глаза казались матово-черными, отчего становилось еще больше не по себе. И Джинни было так страшно осознавать, что Том Риддл больше не человек и даже не темный волшебник, а самый настоящий демон, который может позволить себе все на свете.

— Рад, что ты пришла так быстро, Джиневра, — оставаясь почти неподвижным, проговорил Темный Лорд. — Ты великолепно выглядишь.

Джинни промолчала: то ли так решил Волдеморт, то ли всему виной было ее не проходящее оцепенение. Волшебник указал взглядом на один из стульев, безмолвно приказывая Джиневре садиться, и, как только его пожелание было выполнено, сам сел напротив девушки.

Потянулись бесконечные секунды напряженной тишины. Волдеморт не сводил с Джинни изучающего взгляда, словно пытался высмотреть в девушке какие-то недостающие детали, а она бездумно уставилась в пустую тарелку, больше всего на свете боясь встречаться глазами с Волдемортом. Послышался легкий звон стекла, звук открываемой бутылки, льющегося напитка. Краем глаза Джинни увидела, как ее бокал наполняется бордовой жидкостью, и почему-то в голове возникли совсем нехорошие ассоциации с кровью.

— За встречу, Джиневра! — с пафосом произнес Волдеморт, и краем глаза девушка увидела, как он поднял бокал.

Джинни ожидала, что ее рука мимо воли потянется к вину, но нет. Девушка оставалась неподвижной, не желая даже смотреть на бордовый напиток. Кажется, Волдеморт успел снять с нее Империус, и к Джиневре постепенно возвращались как и собственные желания, так и ощущение страха, злости и тоски.

Джинни не шелохнулась, только с вызовом посмотрела на Волдеморта, всем своим видом показывая, что не притронется к вину даже под угрозой Круциатуса.

— Джиневра… Как же мне не нравится с тобой спорить, — с сожалением произнес Волдеморт. — Неужели ты решила, что я захотел тебя отравить? Поверь мне, это последнее, что бы я сделал. Мы здесь не для того, чтобы проливать кровь.

На его тонких губах промелькнула тень улыбки, а в глазах всего на миг появилась странная задумчивость, почти сразу сменившаяся холодной иронией.

— Прошу, Джиневра, — Волдеморт снова поднял свой бокал, впиваясь в девушку пристальным взглядом.

Он не накладывал на нее Империус — это Джинни знала наверняка, но, несмотря на это, потянулась к вину. Она никак не могла отвести глаз от Волдеморта, заворожено всматриваясь в его черты и чувствуя, как сердце начинает стучать сильнее, а дыхание тяжелеет. Девушка ощутила во рту кисло-сладкий вкус вина, оно слегка обожгло горло, а терпкий запах вскружил голову.

«Мерлин, мне же нельзя пить, — невпопад подумала Джинни. — Какая же я глупая!»

Она хорошо помнила, как в прошлом году кто-то из ее соседок по комнате протащил в спальню бутылку огневиски, и тогда, едва ли не после одного стакана, Джинни стала говорить невообразимые глупости и полностью перестала отвечать за свои действия. В итоге она уснула, а наутро мучилась от дикой головной боли и с трудом припоминала подробности прошедшего вечера. С того момента Джиневра решила больше никогда не притрагиваться к алкоголю.

Вот только теперь, кажется, у нее не было другого выбора. И, сидя перед Волдемортом, сжимая в руке полупустой бокал, Джинни почти физически чувствовала, как ее алкоголь смешивается с кровью, кружа голову, разгоняя по телу жар. На лбу выступили капли пота, дышать стало труднее, но вместе с этим страх куда-то исчез. Теперь Джиневре ничего не стоило храбро смотреть на Волдеморта, всем своим видом показывая нежелание находиться с ним в одном помещении.

— Вижу, ты стала себя чувствовать значительно лучше, — констатировал Волдеморт. — Еще вина?

Его голос, хоть и оставался бесчувственным, сейчас меньше всего напоминал змеиное шипение, которое привыкла слышать Джинни. Он был негромким, бархатистым, проникающим в глубины души и вызывающим странную дрожь во всем теле — точно так же, как и было когда-то с Томом Риддлом.

«Это не он. Это не тот», — поспешно подумала Джинни, при этом рассматривая лицо Волдеморта и пытаясь найти в его чертах хотя бы что-то, что осталось от юноши, которого она когда-то знала. Так же знакомо сощуренные темные глаза, привычно искривленные в усмешке тонкие губы, но во всем остальном перед ней сидел совершенно незнакомый мужчина, пугающий, но от этого еще сильнее притягивающий к себе.

— Возможно, ты скучаешь по родным, Джиневра? — спокойный голос Волдеморта мгновенно отвлек девушку от раздумий, заставив нервно вздрогнуть и поспешно отвести взгляд.

— А почему ты из-за этого так переживаешь? Это ты меня держишь в плену, — ответ Джинни был довольно резким и, кажется, она слишком громко поставила бокал на стол. — Вряд ли тебе есть дело до моих переживаний.

Почему-то захотелось сказать что-то гнусное, оскорбительное, но так выражающее отношение девушки к этому волшебнику. Однако Джинни вовремя прикусила язык, смерив Волдеморта взглядом, полным презрения. Он, конечно же, это заметил, но демонстративно проигнорировал, не переставая ухмыляться.

— Я всего лишь хочу, чтобы моей гостье ничего не причиняло неудобств, — произнес Темный Лорд, специально подчеркнув слово «гостья», хотя с таким же успехом его можно было расценивать как «пленница».

Джинни нервно хихикнула, удивляясь, что все ее страхи так резко сменились отчаянной решительностью. Девушка залпом выпила остатки вина и подняла глаза на Волдеморта.

— И чего ты от меня ждешь? — поинтересовалась она. — Хочешь, чтобы я тебе рассказала, как лью по ночам горькие слезы, скучая по родным, а ты успокоишь меня и скажешь, что все будет хорошо?

Если Волдеморт затеял какую-то игру, то Джинни ничего не оставалось, кроме того, как подхватить ее. Вот только играть она собиралась по собственным правилам, на свой страх и риск наплевав на все желания и решения Темного Лорда. Ее до дрожи раздражали его слащавые слова, пафосные жесты и деланно добродушный вид человека, больше всего на свете беспокоящегося о ее состоянии. Что могло быть хуже подобного лицемерия?

— О, мне действительно хочется тебе помочь, моя милая Джиневра, — произнес Волдеморт. — Ведь будет куда лучше, если тебе станет спокойнее.

Выдержав короткую паузу, Джинни просто спросила:

— Чего ты хочешь?

Она подалась вперед, смерив Темного Лорда пристальным взглядом, и одновременно от этой близости чувствуя непреодолимую дрожь. Какое-то время волшебник молчал, задумчиво рассматривая оставшиеся капли вина в своем бокале. И казалось, он настолько увлекся своими мыслями и отгородился от всего внешнего мира, что рискни сейчас Джинни тихонько уйти, он бы этого не заметил. Но девушка не шелохнулась, решительно глядя на мужчину и терпеливо дожидаясь ответа; с одной стороны боясь того, что может услышать, а с другой — желая поскорее прекратить эту проклятую игру.

Волдеморт не поднял глаз, не пошевелился, а когда заговорил, в его голосе не было ни намека на какую-либо эмоцию.

— Все очень просто. Твоей покорности, — он сделал паузу, после чего всего на мгновенье поднял взгляд на замершую Джинни. — Согласись, ведь если ты сделаешь все, что от тебя требуется, будет легче нам обоим. Мне не придется прибегать к радикальным методам, а тебе страдать. Ведь чем больше ты сопротивляешься, тем хуже придется твоим родным.

И пускай Джинни ожидала чего-то подобного, она все равно оцепенела от этих слов. В сознании мгновенно нарисовались сотни разных картин, связанных с дорогими ей людьми и безликими фигурами в черных плащах. От страха у девушки задрожали коленки, во рту пересохло, но она, все же, нашла в себе силы поднять взгляд на Волдеморта. К ее большому удивлению, на его лице не было ухмылки — только холодная маска равнодушия, в очередной раз убеждающая в серьезности намерений волшебника.

— Значит, — дрожащим голосом прошептала Джинни, — если я буду делать все, что ты скажешь, с моими близкими все будет в порядке?

— Этого я гарантировать не могу, — покачал головой Волдеморт. — Но если ты будешь противиться моим просьбам, с твоей семьей точно произойдет что-то неожиданное и плохое.

Снова повисла тишина, Джинни смотрела в стену, при этом понимая, что ее страх плавно перерастает в панику.

— А Гарри? — вдруг прошептала она. Как же давно ее мучил этот вопрос, и как долго она не решалась его задать. — Что я могу сделать, чтобы ты оставил его в покое?

Страх. Ужас. Трясущиеся руки, судорожно мнущие легкий шелк платья. Джинни почти физически почувствовала, что Волдеморт напрягся еще сильнее, увидела, как его губы сжались в тонкую линию, как руки вцепились в столешницу, а в глазах всего на миг отразился уже знакомый ей багровый блеск. С трудом различая что, где и как происходит, девушка шумно вдохнула, но не отвела взгляда от Темного Лорда.

— Что будет с Гарри? — снова спросила она, громче, уверенней и резче.

— С Поттером уже все решено, — раздраженно процедил Волдеморт.

Зря, как же зря она заговорила о Гарри, но было поздно — ей все-таки удалось разозлить Темного Лорда. Но в то же время, впервые за этот вечер, пусть на несколько секунд, она почувствовала себя хозяйкой положения — всего одной фразой она выбила из колеи того, кто, казалось бы, совершенно не способен на эмоции.

— Что с ним решено? — прошептала девушка.

Волдеморт ответил не сразу, смерив Джинни тяжелым взглядом, но она не восприняла это как знак остановиться и перестать испытывать судьбу. Впрочем, ей уже было плевать на то, что произойдет дальше — она и так прекрасно понимала, что рано или поздно ее иллюзии красивой жизни гостьи Темного Лорда развеются, а реальность в очередной раз заставит пожалеть о своей глупости.

— Ты ведь хочешь с помощью меня заманить его сюда? — дрожащим от волнения, страха и злости голосом прошептала Джиневра. — Хочешь, чтобы он попал в ловушку, спасая меня? Но ведь он не такой дурак, Том… Он уже столько раз убегал от тебя, и ты думаешь, он не выживет снова? Да, он в тысячи раз сильнее тебя — у него всегда были друзья, хорошие, настоящие друзья, готовые пожертвовать ради него всем, что есть. И я лучше сама убью себя, чем позволю тебе его сюда заманить.

Джинни сама не заметила, как вскочила на ноги, как из ее глаз брызнули слезы, а слова лились сами по себе, и девушка никак не могла взять себя в руки.

— Ты просто слишком много о себе возомнил и даже не замечаешь, что раз за разом проигрываешь! И ты совершенно не знаешь Гарри! У него есть мы, у него есть я, у него есть поддержка — то, чего нет и не будет у тебя! Ты не способен ни на что, кроме пыток и пафоса! Ты жалкий!.. Ты…

Голос Джинни срывался, из-за слез перед глазами все расплывалось, руки дрожали, а по лбу катились крупные капли пота. Конечно же, она видела, что Волдеморт тоже поднялся на ноги, что находится к ней слишком близко — стоит только протянуть руку, и он сможет запросто ударить ее. Но сейчас почему-то было плевать на опасность — когда в голове билось имя Гарри, придавая девушке сил, душу распирало от ненависти, а в крови кипели алкоголь и адреналин. И Джинни действительно была готова умереть, хоть от руки темного волшебника, хоть от своей собственной, всадив себе в грудь столовый нож.

— Пытки, говоришь? — тихим шипящим голосом произнес Волдеморт. — Ты так говоришь, как будто знаешь, что это такое.

Последнюю фразу он уже прошептал ей на ухо. Джинни не помнила, когда именно Лорд придвинулся к ней вплотную, но готова была поспорить, что он сделал это намеренно, прекрасно зная, какая реакция возникает у девушки при его близости. Гриффиндорка зажмурилась, ожидая чего угодно и когда угодно, но почувствовала только легкое прикосновение его холодных пальцев к своей щеке. Это было нежно, легко, кружило голову и вмиг забирало у Джинни всю ее злость и решительность, заставляя чувствовать себя самым жалким существом на свете.

— Мне уже порядком надоели твои капризы, Джиневра, — прошептал Волдеморт. Девушка ощутила его горячее дыхание на своей шее и попыталась отодвинуться, но тут же уперлась спиной в стол. — Пусть это будет моим последним предупреждением. Круцио.

Трудно сказать, что Джинни ощутила раньше — легкое прикосновение волшебной палочки к своей голове или раздирающую, тягучую боль в каждой клеточке своего тела. Как будто тысячи крошечных раскаленных угольков выжигали все нервные окончания, дыхание перехватывало — каждая попытка вдохнуть хоть каплю воздуха заканчивалась еще большей болью по всему телу. Джинни не знала, кричала она или нет, не знала, где находится, что с ней происходит — может быть, ее плоть терзали сотни кинжалов, а, может, кости сдавливали огромные тиски, раздробляя их на мелкие кусочки. И казалось, будто девушка вот-вот распадется на крошечные частички, но тело оставалось цельным, только с каждой долей секунды еще сильнее сгорая от невыносимой боли.

Джинни толком и не поняла, когда все закончилось. Просто в какой-то момент она обнаружила себя лежащей на полу, а над собой увидела склонившегося Темного Лорда, который с бесстрастным лицом все еще держал над ней волшебную палочку, готовый в любой момент повторить пытку. Джиневра попыталась запротестовать — протянуть руку, чтобы оттолкнуть Волдеморта или хотя бы застонать, но тело по-прежнему сжималось от боли, как будто Пыточное проклятье продолжало действовать. На злость не оставалось сил — только на отчаяние и жалость к самой себе, что, впрочем, никак не могло притупить в Джинни чувство тихой ненависти к темному волшебнику. Его образ перед глазами расплывался, но она старалась держаться изо всех сил, не опуская взгляда, уверяла себя, что нужно быть сильной — ради Гарри, ради братьев и родителей, ради собственных принципов.

А Волдеморт тем временем присел на корточки и прикоснулся к подбородку Джинни, отчего та нервно дернулась.

— Тише-тише, — сказал мужчина. — Успокойся.

Собрав все силы в кулак, Джинни резко дернулась, только бы не чувствовать его прикосновений, и гневно посмотрела в темные глаза сквозь завесу своих растрепанных волос.

— Не прикасайся ко мне, — прошептала она.

Конечно, Джинни прекрасно понимала, как жалко сейчас смотрится, как, наверное, глупо выглядит со стороны, но больше ничего поделать не могла — она выбрала борьбу и должна была бороться до последнего, хотя сейчас очень смутно понимала, за что именно.

— Сейчас ты моя, Джиневра, и я могу делать с тобой все, что мне заблагорассудится, — произнес Волдеморт, и на какую-то долю секунды на его губах промелькнула нехорошая улыбка.

Это не ускользнуло от взгляда Джинни, и, больше не в силах сдерживаться, она задрожала, обхватив себя руками и с ненавистью глядя на Волдеморта. Сидя на корточках, он возвышался над ней, и почему-то именно в тот миг казался совсем ненастоящим — неподвижным, как восковая статуя, с застывшим равнодушием на лице и блестящими в свете камина темными глазами. Джинн попыталась отодвинуться, но любое движение причиняло ей невыносимую боль, словно действие Пыточного проклятия не проходило. Девушка только беспомощно зашипела, почувствовав прикосновения Волдеморта к своему лицу, желая оказаться как можно дальше от этих ледяных рук. Только темного волшебника явно не волновало ни отвращение девушки, ни ее страх, ни бессилие. Сейчас Джиневра была полностью в его власти: так, как это было много лет назад, и, видимо, так, как это и должно было быть. Девушка понимала, что противиться нет смысла, но, в то же время, не было ничего более омерзительного, чем демонстрировать Волдеморту свою слабость и беспомощность. Ведь она — гриффиндорка, и не могла сдаваться просто так.

Но что можно было поделать, когда на кону стояли жизни ее родных? Как можно было рисковать ними из-за собственного упрямства? И как жить потом, если с кем-то из дорогих Джинни людей что-то случится именно по ее вине? Конечно же, безопасность семьи, хоть какая-нибудь, стоила того, чтобы стать игрушкой Волдеморта, а что будет с самой Джинни, наверное, не так уж и важно…

— Только так ты умеешь влиять на людей, Том? — прошипела Джиневра. — Только пытать?

— Цель оправдывает средства, — просто пожал плечами волшебник. — И очень жаль, что ты до сих пор этого не поняла.

Последнюю фразу он произнес едва слышно, продолжая водить пальцами по щеке девушки. Он пристально смотрел ей в глаза, словно в испуганном взгляде Джиневры были ответы на какие-то жизненно важные вопросы. И снова он показался Джинни совсем другим, не знакомым ей ранее волшебником — холодный, бездушный, но в то же время безумный, яростный. Джинни ощутила на своей шее прикосновения его рук, и если бы у нее была возможность и силы, она бы непременно отползла в сторону, лишь бы избавиться от этих касаний, от этого отвращения и непонятно откуда взявшегося жара.

Сердце застучало быстрее, дыхание сбилось, и когда девушка отчаянно, но совершенно бессмысленно попыталась отодвинуться, сразу же была прижата к полу твердой хваткой Волдеморта. Его рука с силой сжала плечо девушки, заставляя ее чувствовать себя ненужной тряпичной куклой.

— Ты должна помнить о нашем уговоре, Джиневра, — прошипел ей на ухо Волдеморт. — Ты принадлежишь мне и будешь делать все, о чем я тебя попрошу. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы у твоей семьи возникло еще больше неприятностей. Не так ли?

Джинни ничего не ответила, только судорожно облизала пересохшие губы. Кажется, она начинала понимать, к чему клонит Волдеморт и что именно может произойти. От этой мысли дрожь в теле стала только сильнее, к горлу подступила тошнота, а на глаза навернулись слезы. Рука Волдеморта последовала к ключице, невесомо, почти нежно, но еще и властно и решительно.

— Том… пожалуйста… я прошу тебя, — прошептала Джинни, понимая, что ее голос начинает ломаться.

Волдеморт никак не отреагировал на эти слова, продолжая исследовать рукой напряженное тело девушки, и на какое-то время задержав прикосновение в том месте, где, словно сумасшедшее, стучало ее сердце. В те секунды на лице волшебника отразилось нечто, похожее на удивление, что заставило Джиневру ненадолго позабыть о страхе и ненависти и с любопытством уставиться на Волдеморта. Но к реальности ее быстро вернул негромкий, но требовательный голос волшебника:

— Что ты чувствуешь? — спросил он, но увидев, что Джинни не собирается отвечать, задал вопрос еще раз: — Что ты сейчас чувствуешь?

Джинни только сильнее обхватила себя руками и почему-то замотала головой, словно желая избавиться от каких-то ненужных мыслей. Тогда Волдеморт с силой схватил девушку за плечи, резко потянул на себя и несколько раз встряхнул. Джинни безвольно обмякла в его руках, голова склонилась на бок, а тело охватила еще более сильная дрожь.

— Отвечай, Уизли! — рявкнул Волдеморт, больше не в силах сдерживать рвущуюся наружу ярость.

— Мне… мне страшно… — глядя куда-то в сторону, прошептала Джиневра, едва шевеля пересохшими губами. — И… больно…

Она замолчала, понимая, что если произнесет еще хоть слово, то непременно сорвется на истерику.

— Что еще? — тише, но от этого не менее грубо спрашивал Волдеморт.

Джинни глубоко вздохнула, краем глаза посмотрела на Темного Лорда.

— Я… я хочу, чтобы ты меня отпустил, — все-таки из глаз Джинни брызнули слезы.

А Волдеморт, конечно же, не собирался выполнять просьбу девушки. Его руки сильнее сомкнулись вокруг ее плеч, что явно обещало на завтра отвратительные синяки, хотя Джинни уже было к этому не привыкать. Совершенно внезапно Волдеморт поднялся на ноги, рывком потянув за собой Джиневру, а она даже не пошевелилась, безвольно повиснув на руках мужчины. И если бы он разжал ладони, она бы просто-напросто упала на пол. Но Волдеморт толкнул девушку к столу, о который она тут же ударилась поясницей и вскрикнула от неожиданности и боли. А потом поняла, что волшебник стоит слишком близко к ней, непозволительно близко; а в его глазах странно сочетаются гнев, решительность, задумчивость, безумие и что-то еще, что-то, о чем Джиневра меньше всего на свете хотела сейчас думать.

— Пожалуйста, Том… Не нужно, — умоляюще прошептала Джинни, а ее голос показался ей еще более жалким, чем писк испуганной мыши.

Гриффиндорка оторвала руки от столешницы, несмело дотронулась до плеч Волдеморта, уже заранее прекрасно зная, что никакое сопротивление ей не поможет. Оставалось только до последнего делать вид, будто она ничего не понимает и изо всех сил пытаться себе внушить, что Волдеморт просто затеял очередную игру.

— Ты дрожишь, — у самого уха послышался шепот волшебника. Это была холодная констатация факта, но на миг Джиневре все же почудилось, что в его интонациях слышится скрываемое торжество.

«Конечно, дрожу. Ведь это я сейчас стою, загнанная в угол, перед темным волшебником, которого ничего не остановит», — подумала гриффиндорка, но вслух что-либо произнести не решилась.

В очередной раз попыталась дернуться в сторону, правда теперь уже без особой надежды на то, что это даст какие-то результаты, и правда — Волдеморт быстро схватил Джинни за запястья, настолько сильно сжав вокруг них пальцы, что девушка застонала от боли. Сквозь пелену слез она посмотрела на Волдеморта.

— Не прикасайся ко мне, — ломающимся голосом прошипела младшая Уизли, зная, что ее слова все равно никак не повлияют на Темного Лорда. — Ты ненормальный, отвратительный, хуже самого мерзкого садового гнома… И если тебе чего-то не хватает, то обращайся к своей Лестрейндж, она-то уж точно…

В тот самый миг Джинни на лицо обрушился сильный, обжигающий удар. В глазах потемнело, в ушах зашумело, а сознание быстро стало заволакиваться туманом. Девушка было начала оседать на пол, но хватка Волдеморта оказалась железной, и Джиневра просто повисла в его руках. Еще через миг она ощутила резкий толчок и опрокинулась на стол спиной, сбив какую-то посуду и больно ударившись поясницей. В тот же момент рука Волдеморта совсем по-хозяйски легла ей на бедро, и Джинни попыталась убрать ее, царапаясь, брыкаясь и извиваясь, но Темный Лорд был для нее слишком силен. Другой рукой мужчина схватил гриффиндорку за волосы, заставляя смотреть себе в глаза.

Впервые в жизни Джинни видела на его лице такую ярость, такой гнев — желание разорвать девушку голыми руками, долго-долго упиваясь ее болью и выслушивая невнятные мольбы. Но она уже не могла ничего сказать, только тихонько постанывала и плакала.

— Ты ничтожная, глупая и избалованная девчонка, напрочь лишенная малейших мыслительных способностей, — прошипел ей на ухо Волдеморт. — И если не хочешь по-хорошему, то могу обходиться с тобой и по-плохому, до тех пор, пока ты не поймешь, что ты не в том положении, чтобы разбрасываться словами, даже не имея представления, о чем говоришь.

Джинни попыталась что-то сказать — уже не имея представления о том, что именно собирается говорить и зачем, но в ту же секунду получила еще один удар по лицу. На этот раз Волдеморт ее не удерживал, и девушка безвольно упала спиной на стол, ударившись виском о край массивного подсвечника, который только чудом не перевернулся на ее волосы.

— И не смей ничего говорить без моего позволения! — кажется, его голос стал только громче, напоминая оглушительные раскаты грома.

Затем послышался звук рвущейся ткани, и Джиневра с ужасом поняла, что это юбка ее платья. А когда кое-как подняла голову, то увидела, что зеленый шелк безжалостно разодран на две части, открывая взору Темного Лорда ее голые бледные бедра и простое белое нижнее белье. Но он, кажется, даже не посмотрел туда, продолжая сверлить взглядом испуганное лицо Джиневры. Девушка сдвинула ноги, вжалась в стол, зажмурилась, словно это могло спасти ее от всего, что должно произойти через несколько минут. А Волдеморт молча притянул Джинни к себе, она ощутила на своем лице его теплое дыхание, и от этого по коже мгновенно прошла дрожь, возникло какое-то странное, новое чувство, совсем не имеющее отношения ни к страху, ни к боли. Игнорируя его, Джинни просто замерла на месте, ожидая любых действий от Темного Лорда, но он всего лишь задержал губы возле ее уха, едва касаясь мочки.

— Вот так-то лучше, — прошептал он, и хоть от него все еще исходила ярость, говорил он спокойнее. — В следующий раз будешь уметь себя сдерживать…

Он быстро отстранился от нее, и когда Джинни было подумала, что самое страшное позади, а ее наихудшие подозрения окажутся только плодом разыгравшейся фантазии, Волдеморт решительно дотронулся до внешней части ее бедра. Провел большим пальцем по изгибу, задевая резинку трусиков, проникая под нее, заставляя Джиневру краснеть от стыда, унижения и ненависти. Девушка не смела размыкать глаз, убеждая себя, что все происходящее — дурной сон, но близость Волдеморта каждую секунду говорила об обратном.

— Не смей закрывать глаза, Уизли! Смотри на меня! — рявкнул Волдеморт.

Джинни разомкнула мокрые от слез веки и умоляюще посмотрела на волшебника, но он оставался таким же безумным и яростным. Встретившись со взглядом Джиневры, Темный Лорд одним движением разорвал ее белье, задрал юбку платья, обнажая ее живот и раздвинул ноги девушки.

Джинни уперлась руками в плечи Волдеморта, словно все еще надеясь на его снисходительность, хотя умом прекрасно понимала, что ей никак не избавиться от этого кошмара. Девушка почувствовала, как мужчина довольно грубо провел ребром ладони между ее ног, раздвигая складки, задевая чувствительные места и нарочно нажимая на них. При этом Джинни не прекращала всхлипывать от стыда и страха. Второй рукой Волдеморт быстро сорвал с плеч девушки легкую ткань платья, мгновенно приник губами к ключице. А младшей Уизли ничего не оставалось, кроме как зажмуриться, чувствуя, как по щекам струятся слезы, а грубые прикосновения темного волшебника оскверняют ее тело.

Волдеморт быстро опустил руки, схватил Джинни за ягодицы и притянул к себе. А она рефлекторно раздвинула ноги еще сильнее, и таким образом Темный Лорд оказался зажат в их кольце, что, должно быть, его очень обрадовало. Он прикусил кожу на ее шее, отчего девушка не смогла сдержать сдавленного вскрика; провел языком по саднящему месту, оставляя на коже влажную дорожку. Вдруг почувствовав, как во внутреннюю часть бедра упирается твердая и разгоряченная плоть, Джинни распахнула глаза и снова стала извиваться, чтобы хоть на несколько секунд задержать неизбежное. Но в то же мгновение почувствовала, что все ее тело пронзает внезапная, но одновременно и тягучая боль — как Волдеморт заполняет ее собой, сухую, зажатую и совершенно не готовую для этого. Так, словно ее тело медленно, но верно воспламенялось изнутри, и это раздирало его, выжигало, почти как действие Круциатуса. И с каждым движением Лорда эти ощущения становились только сильнее, заставляя Джинни вскрикивать сквозь рыдания.

А Волдеморт словно и не замечал этого. Он просто раз за разом врывался в ее тело, глубже, больнее, а Джинни вжималась в твердую столешницу, безвольно опустив руки, уже мало переживая за то, что будет дальше. Лорд продолжал настойчиво мять кожу ее груди, время от времени больно сжимая и выкручивая соски, вызывая этим у девушки еще большие мучения. Джиневра прислонилась лбом к его подбородку, и теперь ощущала горячее сбившееся дыхание у себя в волосах. Он вынимал член и снова входил в нее, и каждый раз грубее и больнее, разрывая нежную кожу внутри нее, доводя девушку до полуобморочного состояния, когда у Джинни уже не оставалось сил рыдать, голос сорвался от бесконечных криков и всхлипываний, а каждая клеточка из-за боли ничего не ощущала.

Несколько раз Лорд бил ее по лицу — что-то кричал, приказывал, а девушка не слышала. Она слабо поднимала голову, пыталась посмотреть на него, но видела перед собой только размытый образ, с каждой секундой все больше поглощаемый темнотой. Казалось, она вот-вот умрет, или это было просто желание поскорей исчезнуть, чтобы забыть обо всех переживаемых мучениях.

Каждое мгновение ее жизни, каждая заветная и самая незначительная мечта рушились одна за другой, с тех пор, как она оказалась в этом месте в руках Темного Лорда. И сейчас пропадало последнее, что у нее было, последняя капля детства, и ее заменял настоящий кошмар, который девушка будет помнить до конца своих дней и видеть в самых ужасных сновидениях. Подобно кукловоду, Том Риддл помыкал ею с самого ее детства, словно просто ради интереса разбивая вдребезги все частички ее жизни. Сводил с ума, пьянил, манил к себе, а потом наносил удары, радуясь своей власти над беззащитностью маленькой Уизли. И с каждым разом придумывал более страшные пытки, которые, в конце концов, окончательно лишили бы гриффиндорку собственной воли и желания жить и бороться.

Вспомнился Гарри. Родной, милый и добрый Гарри, с нежными и бережными объятьями, такими далекими, но такими желанными. А теперь и вовсе казалось, что этого никогда не было. Ни едва слышного шепота, ни робких прикосновений, ни нежных поцелуев, обязательно сопровождавшихся легким румянцем на щеках. Только эти удары и толчки Волдеморта — это стало для Джинни одновременно и прошлым, и настоящим, и будущим. А мысли о Гарри впервые в жизни не вызывали желание бороться дальше, а вселяли в душу девушки еще большее отчаяние. Она окончательно лишилась сил — почти ничего не воспринимала, лишь какой-то частичкой сознания могла помнить о своем унижении.

Джинни толком и не поняла, когда именно обнаружила себя лежащей на полу у ног Волдеморта, сжавшись и издавая приглушенные стоны. Она поджала под себя ноги, обхватила собственное тело руками и уткнулась лицом в мягкий ковер, все еще чувствуя на себе отголоски прикосновений Темного Лорда. А он, как ни в чем не бывало, стоял над ней, устремив на девушку изучающий взгляд — Джиневра его не видела, только чувствовала, но и этого было достаточно, чтобы дрожь усилилась.

Потом Волдеморт присел на корточки, легко дотронулся кончиками пальцев до щеки девушки. Она попыталась отодвинуться, но на это попросту не хватило сил.

— Ты прекрасна, Джиневра, — прошептал он. — И ты одна из самых ценнейших находок, в этом можешь не сомневаться.

Джинни ощутила прикосновение мягких губ к своей щеке, и, видит Мерлин, если бы она была в состоянии, то закричала бы от ужаса. После этого Волдеморт просто выпрямился, еще на миг бросил взгляд на девушку и быстрым шагом направился к выходу. Джиневра смотрела ему вслед сквозь полуоткрытые веки, еще толком не понимая, что произошло и что будет дальше. Без Темного Лорда стало слишком пусто — гостиная показалась уж очень большой, темной и холодной, но это, разумеется, были последствия глубочайшего шока. Джинни еще неизвестно, сколько лежала на полу, глядя перед собой в одну точку — туда, где заканчивался светло-серый ковер и начинался красный паркет — и дрожала, уже не в силах ни всхлипывать, ни лить слезы.

В какой-то момент попыталась встать. Как могла прикрыла обнаженные участки тела лоскутами разорванного платья и, превозмогая боль и слабость, доползла до дивана. Там, не поднимаясь с пола и не глядя по сторонам, положила голову на подушки, прикрыла глаза, понимая, что снова на грани потери сознания. И сейчас это, вероятно, было лучшим выходом. Снова обхватила себя руками — почему-то вдруг стало невыносимо холодно, словно все сквозняки особняка поселились именно в этой комнате, решив окутать Джиневру своим холодом. Впрочем, если бы произошло именно так, девушка нисколько бы не удивилась — она привыкла, что здесь, что бы ни случалось, было направленно против нее, и даже невоодушевленные предметы делали ее жизнь невыносимой. Только теперь получилось так, что и жизни-то не стало — Джинни всего за какие-то несколько часов превратилась в бездушного живого мертвеца, которому вдруг стало плевать на все творящееся вокруг нее.

Ей не хотелось шевелиться, вставать, куда-то идти, что-либо предпринимать — теперь в этом всем не было смысла, только лишние усилия, которые никак не будут оправданы. Лучше остаться вот здесь, полулежать возле дивана и ожидать забытья, а еще лучше — смерти. И когда Джинни услышала скрип двери и едва слышные легкие шаги, она даже не пошевелилась. Какая разница, что теперь произойдет? Конечно, это Волдеморт, наконец понявший, что его пленница ему больше не понадобится, и решивший поскорей избавиться от ненужной девчонки.

Джинни не услышала спокойного голоса Темного Лорда, не увидела краем глаза зеленой вспышки. Шаги стихли — вошедший явно остановился, но девушка так и не подняла головы. Ей было плевать, как именно ее убьют и как скоро, все равно это рано или поздно произойдет.

— Уизли? — услышала она тихий дрожащий голос, и то, что он принадлежал не Волдеморту, даже не заставило ее поднять голову и посмотреть на появившегося волшебника. — Эй, Уизли, это ты?

Эти слова прозвучали уже громче, но, тем не менее, Джинни все так же не реагировала на них. Конечно, это был шок — ужас от пережитого, страх, что подобное повторится и желание абстрагироваться от окружающего мира, только бы не впустить в свою душу еще больше страданий. Нормальная реакция для испуганной, загнанной в угол девчонки, которой в этой жизни не осталось ничего, кроме ожидания очередной опасности. Сейчас она казалась слишком маленькой, слишком беззащитной — в порванном платье, с растрепанными волосами, заплаканными глазами, смертельно бледным лицом, на котором так ярко выделялись опухшие губы и рыжие веснушки. Вот только видеть Джинни такой: сломленной, забитой и сжавшейся, было более чем непривычно, если не сказать парадоксально. Ведь это должна быть яркая, бойкая, сильная гриффиндорка, никогда ни перед чем не останавливающаяся и никак уж не ассоциирующаяся с этим жалким существом, которое заставляло сжиматься даже самое черствое сердце.

Джинни почувствовала легкое прикосновение к плечу, и это неожиданно вызвало у нее бурю эмоций: она мгновенно закричала — от неожиданности и страха, что ее кошмары не закончились. Вскочила, запрыгнула на диван, где тут же сжалась, желая сдержать еще более сильную дрожь. Потом подняла глаза и посмотрела перед собой сквозь завесу растрепавшихся рыжих волос. Замерев, она рассматривала стоящего перед ней белобрысого, пожалуй, слишком худого юношу в черной мантии, на фоне которой его бледное лицо казалось еще светлее, а покусанные губы напротив, слишком выделяющимися. Драко Малфой смотрел на нее, нахмурившись, не скрывая своего удивления. Он, было, сделал движение, чтобы приблизиться, но мгновенно осек себя, явно опасаясь нового приступа страха девушки и ее резких криков. А Джинни только попыталась поправить на себе лоскуты платья, чтобы хоть как-то прикрыться, снова обняла себя и опустила голову. Поймала себя на мысли, что ей нет дела до Драко Малфоя, до того, что он здесь делает и что собирается сотворить с ней. В любом случае, самое страшное уже произошло. Наверное, Джинни должна была испытывать стыд, особенно, перед этим гадким слизеринским хорьком, ей должно быть не по себе, оттого, что он видит ее в таком состоянии, что она настолько унижена, но всего этого не было. Возможно, из-за того безмолвного удивленного взгляда Драко, который впервые в жизни при встрече не сказал ей какую-нибудь гадость. Надо же, Джиневра даже не испытывала к нему ненависти, как это было прежде! Только равнодушие и, может быть, где-то в глубине души, долю тоски — как-никак, а Малфой был крохотной, пусть и неприятной, частью ее прежней жизни.

— Уизли, ты меня слышишь? — голос Драко прозвучал неожиданно громко, что заставило Джинни сильно вздрогнуть и резко поднять голову.

Она встретилась глазами с Малфоем, и заметила, что помимо удивления в его взгляде есть что-то еще — незнакомая ей заносчивость, а что-то непонятное, заставляющее сердце болезненно сжиматься. Джиневра медленно кивнула, в знак того, что она его и правда слышит. А потом снова нахмурилась, сжала кулаки. Ей показалось, что Драко хотел ей что-то сказать, но, видимо, передумал, и вместо этого просто сел рядом. Наверное, просто по-другому свое участие Малфой высказать не мог. В тот момент Джинни готова была снова залиться слезами, просто от грусти и благодарности, но ей чудом удалось себя сдержать: все же, ей не хотелось показывать перед Драко еще и свои слезы.

— Только не нужно меня жалеть, — прошептала она, понимая, что громче говорить просто не в силах, да и ее голос больше походил на всхлип.

В ответ Малфой только пожал плечами.

— Я и не собирался. Да и не думаю, что тебе это сейчас так нужно, — произнес юноша.

Он был прав, конечно, он был прав; да и в этом месте просто не могло быть жалости, только боль, унижение, равнодушие и, в крайнем случае — молчаливое понимание.

— Тебе лучше здесь не оставаться, — через какое-то время произнес Малфой и, окинув взглядом девушку, добавил: — К тому же, в таком виде. К десяти здесь обычно собираются не самые приятные люди, а, увидев тебя…

Драко резко замолчал, но Джинни и не нужно было объяснять, что будет дальше — после произошедшего сегодня она стала понимать намного больше, чем хотела бы. Молча смерив взглядом Малфоя, она глубоко вздохнула и попыталась встать с дивана. Силы внезапно куда-то пропали, ноги отказались слушаться, голова пошла кругом, а перед глазами появились темные пятна. Девушка снова плюхнулась на диван, пытаясь хоть немного прийти в себя и как можно сильнее спрятать бедра под тем, что когда-то было роскошным платьем. В ту же секунду почувствовала, как ей на плечи что-то ложиться, а когда подняла голову, увидела, что Драко стоит над ней и пытается укутать ее в собственную мантию. Это было так странно, что Джинни на несколько мгновений опешила: с каких это пор Драко Малфой решил кому-то помочь, да еще и ей, девушке своего главного школьного врага. Но, встретившись взглядом с юношей, она поняла, что в нем показалось ей странным — это был страх. Боязнь того, что может произойти в следующую секунду, что в один миг он потеряет все так же, как и потеряла Джинни; это было безмолвное, возможно, даже неосознанное понимание и желание получить в ответ то же самое.

Джинни подняла руку, хотела дотронуться до Драко — в знак благодарности и такого же сочувствия, но быстро осекла себя, увидев, что ее ладонь вся в крови. Снова нахмурилась, закусила губу, опустила руку и быстро, с излишним старанием вытерла ее о лохмотья. На лице Малфоя на миг отразились смешанные чувства — и омерзение, и сочувствие, но он все же застегнул на мантии несколько застежек, после чего отступил на шаг назад.

— Ты найдешь комнату, где живешь? — ровно спросил он.

В ответ Джинни только слабо кивнула. Конечно, она совершенно не помнила, куда именно ее поселили, где находится ее спальня, кроме того, что она в левом крыле и на третьем этаже. Но ей вдруг отчаянно захотелось побыть одной, и, как бы она не была благодарна Драко, его присутствие только давило и начинало раздражать. Поэтому Джиневра кое-как собрала все силы, решительно поднялась с дивана и направилась к двери. Только выходя из столовой, она на миг обернулась, чтобы прошептать одними губами: «Спасибо», после чего зашагала в сторону темной лестницы.

Джинни казалась такой невесомой, хрупкой, беззащитной. Он держал ее в кольце своих рук, не давая возможности пошевелиться, не причинив ей боль. И с наслаждением наблюдал за тем, как девушка извивается, брыкается и пытается вырваться, а ее лицо искажают гримасы боли. В тот момент она казалась слишком красивой, несмотря ни на растрепанные волосы, ни на текущие по щекам слезы, ни на гневный блеск в карих глазах. Была живой, настоящей, такой бойкой и упорной Джиневрой, которую он хотел видеть всегда, и делал все для того, чтобы она оставалась такой как можно дольше. Прижимал к себе крепко-крепко, ощущая, как быстро стучит ее сердце, как набухают соски, ярко выделяясь сквозь нежный атлас платья, вызывая затуманивающее разум желание. Конечно, он и прежде думал о Джинни в этом смысле, она всегда влекла его к себе, особенно в последние несколько лет, когда превратилась в довольно привлекательную девушку. Но именно в такие моменты, когда она начинала раздражать его уж слишком сильно, контролировать желание становилось совершенно невозможно. Вот прямо как сейчас: он держал Джинни в своих руках, наслаждаясь ее сопротивлениями и зная, что сейчас она все равно будет принадлежать ему. Да, ему ничего не стоило соблазнить ее, очаровать, заставить желать и просить о том, чтобы он взял ее; в крайнем случае, напоить Амортенцией или наложить Империус, но не было ничего прекраснее, чем эта отчаянная борьба.

Но Джиневра продолжала сопротивляться до последнего, и даже тогда, когда он оказался в ней, когда прижимал к себе, буквально насаживая на свой член. Она шипела, всхлипывала, дергалась, совсем не понимая, что этим причиняет себе еще больше боли. И все же, несмотря на это, она была с ним, он владел ею. Навсегда. Кровь на ее бедрах — чистая, теплая приносила ему непередаваемое наслаждение. В этот миг он был доволен, как не был доволен уже много лет, и в то же время злился: на себя зато, что не мог сдержаться, на нее — за то, что она делала его таким одержимым. И все же злость очень быстро сменялась радостью — когда он до боли щипал девушку за кожу, когда нежно целовал ее в шею.

А Джинни плакала, и не было ничего прекраснее вкуса ее слез на его губах. И от этого хотелось смеяться, отчаянно, громко, не останавливаясь.

Именно от этого хохота Гарри и проснулся. Его распирала радость, и он смеялся, как сумасшедший, не в силах сдержаться, да и особо не пытаясь. Приложил руки к пылающему лбу — шрам давно не болел так сильно; запустил пальцы в растрепанные волосы, потянул за них, снова залился приступом смеха. Перед глазами стояло испуганное, но прекрасное лицо Джинни, и это только делало его радость сильнее. Как прекрасно было держать ее в своих руках, беспомощную и слабую, видеть, как с каждой секундой все больше ломается ее воля, как она плачет. Касаться губами ее мягкой кожи, ощущать на языке ее соленые слезы, снова и снова врываясь в ее тело, словно разрывая его, а потом тихо-тихо шептать слова утешения. Странно, что он прежде никогда об этом не думал и даже не догадывался, что ему хотелось завладеть как и ее телом, так и волей.

Гарри с силой сжал кулаки, стиснул зубы, все еще трясясь от истерического смеха. Он чувствовал, как к спине прилипла футболка, как на лбу выступили капли пота, из глаз текли слезы. В паху ощущалось странное облегчение, а, коснувшись рукой низа живота, Гарри влез пальцами в нечто вязкое, теплое. В тот же момент в сознании снова возник образ Джинни — ее растрепанные волосы, испуганные глаза, слишком бледное лицо, слезы на щеках. Но на этот раз не было ни радости, ни торжества, только какое-то тоскливое удивление, которое, впрочем, очень быстро сменилось паническим страхом. Словно пару секунд назад, во сне, он не получал удовольствие, а видел самый страшный кошмар на свете.

Юноша попытался поднять голову, чтобы осмотреться, убедиться, что это все действительно было только сновиденьем, но боль в шраме вспыхнула с новой силой и снова появилась неудержимая радость. На губах все еще ощущался вкус кожи Джинни, в ушах слышались отзвуки ее крика. Гарри снова почувствовал возбуждение и желание, а его голова стала раскалываться еще сильнее.

Нужно было взять себя в руки, перестать думать об этом дурацком сне, как-то отвлечься. Ведь он уже должен был привыкнуть к этим болям в шраме. Просто Волдеморт снова что-то предпринимает… Вот только почему приступ начался именно в тот момент, когда Гарри снился сон подростка, у которого просто играют гормоны? Не может же это быть как-то связанно! Какое отношение радость Лорда может иметь к Джинни, да еще и в таком контексте? А Гарри и прежде видел сны подобной тематики, и просыпался возбужденным, хоть и еще никогда не кончал во сне. Но ведь всегда бывает первый раз, не так ли?

Вот только все эти слабые убеждения не унимали тревогу, становящуюся все сильнее с каждой секундой. Несколько раз Поттер пытался подняться, но, казалось, тело было ему неподвластно — боль не проходила, отдаваясь в каждом нерве, в руках и ногах чувствовалась невыносимая слабость. Гарри то охватывала дрожь, то становилось слишком жарко, и хотелось избавиться от простыней и одеяла, но они запутались, не давая нормально шевелиться. И мысли снова возвращались к Джинни, к радости Волдеморта, к ужасному предчувствию и ощущению полной власти над беззащитной девчонкой. Но как, как всё-таки Лорд мог быть связан с его бывшей девушкой? Это просто невозможно! Джинни сейчас в Хогвартсе, и с ней не должно происходить ничего плохого, ведь тогда, тогда… А что, собственно, тогда? Сейчас война, школой заведует Снейп и другие Пожиратели Смерти, а это значит, что она полностью во власти Волдеморта, который может делать с учениками все, что захочет.

— Вот черт, Джинни… — почти бессознательно прошептал Гарри имя подруги, и в тот же миг почувствовал еще более сильный укол в шраме.

Вспомнил ее плач и мольбу, зажмурился, замотал головой, желая не думать об этом кошмаре. Когда Поттер снова открыл глаза, в них ударил яркий свет, заставив юношу скривиться и пробормотать какое-то неразборчивое ругательство. Кто-то крепко держал Гарри за плечи и громко звал по имени, но этот голос звучал для него так, словно был где-то далеко-далеко, затерявшись в тумане. Юноша передернулся, как будто пытаясь оттолкнуть того, кто вцепился в него мертвой хваткой, но, кажется, его схватили еще сильнее. Ему нужно было во что бы то ни стало остаться одному, разобраться, узнать о безопасности Джинни и что-нибудь предпринять, если ей на самом деле плохо.

— Дементор всех вас подери, отпустите меня, — прошипел Поттер, с трудом осознавая, как слабо звучит его голос. — Джинни, она… Да отпустите же меня!..

Гарри резко рванулся вперед, наконец, расцепив чьи-то цепкие объятья, и в тот же момент увидел размытые очертания одной из спален особняка Блэков на площади Гримо. Рука рефлекторно потянулась к тумбочке, нащупала очки, и уже через секунду, надев их, Поттер рассматривал склонившуюся над ним Гермиону. Она сидела на кровати, поджав под себя ногу, растрепанная, сонная, с испуганным и одновременно обеспокоенным лицом. Позади нее топтался не менее встревоженный Рон. Гарри молча обвел взглядом друзей, не в силах что-либо сказать, хоть это было лишним: по их лицам и так было видно, что они слышали все его крики.

Немая пауза, кажется, длилась слишком долго — словно какая-то неведомая магия заставила время остановиться, а всех присутствующих молча наблюдать за тишиной и неподвижностью. И от этого голова, казалось, болела только сильнее. Гарри почувствовал нарастающее раздражение: ему хотелось что-то сделать, что-то выяснить, но он даже толком не понимал, что именно. Джинни, Волдеморт, его неистовая радость — это было единственным, что сейчас мог осознать юноша, и это ни капли его не радовало. В какой-то момент он просто бессильно упал на подушки, чувствуя, как тело буквально выгорает изнутри, а по лицу струятся капли пота. Гарри не шевелился, прикрыл глаза, и мог бы так пролежать целую вечность, если бы почти у его уха не раздался негромкий голос Гермионы:

— Гарри, ты слышишь меня? Гарри?.. — она говорила слишком быстро, как всегда, когда очень волновалась.

Ее образ расплывался перед глазами, но юноша все же собрал все силы, чтобы выразительно посмотреть в глаза подруге и дать понять, что с ним все в порядке.

— О, Гарри, ты так напугал нас!.. — прошептала Гермиона. В ее голосе слышались нотки облегчения, но выглядела она по-прежнему обеспокоенной. — Мы думали, что в дом кто-то пробрался, добрался до тебя, пока ты спал, и смеялся, а это был ты… Тебе снова снился кошмар, да? Снова Волдеморт…

Гермиона резко замолчала, встретившись взглядом с Гарри. Если бы у парня были силы, он бы уже давно взорвался и потребовал, чтобы его подруга замолчала, но, казалось, с каждой секундой он становился все слабее и слабее. Но Гермиона, видимо, почувствовала его настроение, и поспешила опустить глаза, зная, что в таком состоянии ее друга лучше не трогать. Гарри насупился и глубоко вдохнул — по большей мере для того, чтобы успокоиться, чем для того, чтобы улучшить свое самочувствие. На друзей он больше не смотрел, сосредоточив взгляд на слабом огоньке свечи, стоящей на комоде, а в голове снова роились сумбурные и совсем непонятные мысли. Хотелось вскочить, бежать, долго-долго, до тех пор, пока он не поймет, что к чему и что-нибудь не предпримет. Джинни… Нужно убедиться, что с ней все хорошо, что она в Хогвартсе, далеко от Лорда.

Гарри, сжав зубы, хотел податься вперед, но тут же почувствовал осторожное, но настойчивое прикосновение к своему плечу. Теперь Гермиона смотрела на друга укоризненно, как всегда, когда собиралась отчитать его за какой-нибудь очередной проступок. «Если сейчас только начнет читать нотации…» — со злостью подумал Гарри, понимая, что вот-вот взорвется и весь негатив, накопленный в нем за последнее время, обрушится именно на Гермиону.

— Послушай меня, Гарри… — почти умоляюще прошептала девушка. Ее пальцы сжали ткань футболки на плече юноши. — Ты кричал, и…

— Да, Гермиона, спасибо за то, что открыла мне великую истину, — процедил Гарри и стряхнул с себя руку подруги. — Вы очень наблюдательные.

Гермиона, кажется, хотела что-то сказать, но быстро осекла себя, видя, что ее друг не в духе, и понимая, что в таком состоянии с ним лучше не связываться. Гарри же был этому благодарен, зная, какой навязчивой может быть эта девушка и как сейчас ему не нужна лишняя забота. Единственное, чего он сейчас хотел, так это что-то друзья поскорей покинули комнату, оставив его наедине с собственными мыслями и дав с ними хоть как-то разобраться. Он увидел, как они переглянулись, и как в тот же момент Рон сжал кулаки и, нахмурившись, посмотрел на Гарри. И, если бы не тусклые огонек свечи, Поттер бы заметил, как бледен его друг.

Гермиона снова бросила взгляд на Поттера и уже, было, собиралась встать, но голос Рона заставил ее замереть на месте.

— Я слышал, как ты кричал имя Джинни, — Уизли говорил бесцветным, совершенно лишенным эмоций голосом, но в то же время слова его звучали твердо и не могли не внушать беспокойство.

Внутри Гарри все похолодело. В подобном состоянии он видел Рона всего несколько раз, в моменты наибольшего стресса, переживаемого другом. А Рон продолжал пристально смотреть на Поттера, словно пытаясь схватить каждую мысль, промелькнувшую на его лице, и с каждой секундой терпение Гарри становилось все более шатким. Он попробовал приподняться, но, ощутив новый приступ боли в шраме, скривился и обреченно уронил голову на подушки, при этом, не забыв одарить друзей еще одним раздраженным взглядом. Сейчас говорить о пережитом сне хотелось меньше всего, так как это было чревато бессмысленными рассуждениями Гермионы, глупыми предположениями Рона и множеством ненужных, глупых вопросов, ответы на которые Гарри дать не мог.

Но пристальный взгляд друга сбивал с толка почти так же, как и раздражал, и от этого Поттер чувствовал себя еще более беспомощным.

Напряженное молчание нарушила Гермиона, несколько раздраженно обратившись к Рону:

— Конечно, Гарри мог звать Джинни. Они не виделись несколько месяцев, и нет ничего удивительного в том, что он по ней скучает.

Это уже слишком! Что она только на себя берет? С каких это пор его друзья решили, что могу думать за него, да еще и говорить при нем так, будто его в помещении нет? Гарри мгновенно поднялся, невзирая на головную боль и нарастающую слабость.

— Интересно, что со мной происходит интересного, что касается исключительно меня самого, а к вам не имеет никакого отношения? — процедил Гарри. — Или это единственное, чем вы можете заняться, обсуждая, как мне плохо и какой я несчастный? По-моему, вы ослышались, когда я однажды говорил, что жалеть меня ни к чему, и бегать за мной, подтирая сопли, тоже.

Гермиона сжалась, не решаясь даже пошевелиться, со страхом глядя на Гарри. Рон же не изменил позы, продолжая хмуриться.

— Да, я кричал имя Джинни. И, если хотите знать, то сейчас она, вероятнее всего, в беде. Хотите, чтобы я рассказал, что с ней происходит, что Волдеморт с ней делает? Хотите услышать, что он трахает ее на столе, как бьет ее, а она рыдает и умоляет отпустить ее? Или, может быть, вам было бы интересно смотреть на это собственными глазами, но не в силах ничего сделать, кроме того, как извиваться от собственной боли?..

Гарри выпалил это на одном дыхании, едва замечая, как громко кричит, как будит портреты и заставляет дрожать оконные стекла. С первого этажа мгновенно раздался ответный визг миссис Блэк, разбуженной возней наверху. Рон кинулся к другу, непонятно, для чего именно — то ли ударить его, то ли закрыть рот рукой, чтобы он перестал говорить столь гнусные вещи. Гермиона подействовала почти молниеносно, в одну секунду оказавшись между Гарри и Роном, и не давая им сцепиться друг с другом. Одной рукой она схватила Уизли за плечо, вторую же предупредительно поставила перед Гарри. Несмотря на свою хрупкость и невысокий рост, девушка сейчас выглядела куда более грозно, чем два ее друга вместе взятых — ее и без того непослушные волосы торчали во все стороны, на бледном лице ярко выступил румянец, а глаза блестели праведным гневом. Выждав несколько секунд, Гермиона сделала глубокий вдох и опустила руки.

— А теперь успокоились. Оба, — твердо сказала она. — Никаких криков, ругательств и, тем более, кулаков. Рон, сядь, — парень беспрекословно послушался, усевшись на край кровати и замерев. — Гарри.

От ее железного голоса Поттер замер, все еще чувствуя раздражение, но почему-то не в силах продолжать выплескивать его на друзей.

— А теперь привстань, — скомандовала Гермиона и, не дожидаясь действий от друга, завела руки за его шею и стянула через голову медальон. — Так-то будет лучше.

Девушка усмехнулась и надела хоркрукс к себе на шею. Гарри молча наблюдал за ней, с каждой секундой понимая, что боль в шраме слабеет, а гнев постепенно слабеет — по крайней мере ему больше не хотелось придушить ни Рона, ни Гермиону. Вместо этого на юношу обрушилась невыносимая усталость, как будто он шел несколько суток под палящим солнцем, не останавливаясь, таща на себе тяжелейший груз. По лбу стекали капли пота, в легких не хватало места для воздуха, губы пересохли, голова шла кругом. Уже без прежнего пыла Гарри обвел взглядом друзей, понимая, что еще минута, и он просто лишится сил.

— Простите меня, — собрав всю свою волю, прошептал Поттер. — Я… я правда не хотел.

На лице Гермионы появилась теплая улыбка. Она заботливо поправила Гарри подушку, после чего доброжелательно посмотрела ему в глаза.

— Все хорошо, Гарри, — заверила его она. — Я понимаю, ты устал, а хоркрукс выбил тебя из колеи. Каждый бы из нас кидался на других, снись им столько кошмаров, правда, Рон?

Уизли все еще выглядел напряженным и хмурым. Его брови сошлись у переносицы, а взгляд был направлен на Гарри — пристально, вопросительно, возмущенно, и если бы Поттер не был так измотан, он бы точно заметил в нем плохо скрытую панику.

— Ты говорил о Джинни, — дрожащим голосом произнес Рон. — Что с ней?

Гарри вдруг почувствовал себя самой последней свиньей. Глупое, совершенно необоснованное желание, но ему стало невыносимо смотреть Рону в глаза, учитывая то, что несколько минут назад он рассказал другу о своем сне, да еще и в такой форме. Ужасное предчувствие не покидало Поттера, и еще хуже становилось от того, что Рон теперь нервничает не меньше его.

— Гарри просто приснился плохой сон, — заговорила Гермиона. — Я ведь говорила тебе, Гарри, что не стоит так долго носить этот медальон, это влияет на его сознание, а ты меня не слушаешь. Я читала, что подобная магия может запросто влиять на твои сны, а учитывая твою связь с Волдемортом… Думаю, это всего лишь очередная ловушка, и тебе не стоит так переживать.

Гермиона провела рукой по лбу Гарри, нахмурилась — на ее переносице появилось несколько морщинок.

— Господи, да ты весь горишь!.. — воскликнула она.

В ответ на это поморщился, все еще не решаясь взглянуть на друзей. Злость растворилась, но гадкое чувство тревоги не только осталось, но и усилилось. И при всем этом меньше всего хотелось передавать его Рону и Гермионе, делясь своими переживаниями.

¬— Это правда только сон, — пробормотал он. — Все в порядке, правда.

Видимо, его слова прозвучали не слишком убедительно, так как Рон даже не пошевелился, а Гермиона нахмурилась еще сильнее. Впрочем, она быстро взяла себя в руки, всем своим видом стараясь показать, что верит Гарри. Девушка повернулась к Рону, успокаивающе дотронулась до его плеча.

— Думаю, сейчас нам нужно оставить Гарри в покое, — произнесла она. — Сомневаюсь, что мы поможем ему своими расспросами. Пойдем, Рон, приготовим для Гарри перечного зелья, а завтра все нормально обсудим.

Девушка поспешно встала с постели, призывая Рона следовать своему примеру. Но парень еще какое-то время неподвижно сидел на месте, сосредоточенно нахмурившись, словно пытаясь в уме решить какую-то сложную задачу по нумерологии; и Гермионе пришлось схватить друга за плечо, дабы обратить на себя внимание. В тот момент на лице Рона читалось почти такое же раздражение, как и у Гарри несколько минут назад. Его уши угрожающе покраснели, словно говоря о том, что сейчас к нему лучше не приближаться, но Гермиона сделала вид, что не замечает состояния друга. Сейчас было важно развести парней в разные стороны, чтобы не допустить драки и не нервировать Гарри лишний раз — из-за его состояния, из-за действия хоркрукса на его психику, из-за не прекращаемого волнения Рона за свою семью. Гермиона взяла в руки затертый подсвечник с почти растаявшим огарком свечи и двинулась к двери. С облегчением она услышала, что Рон поднялся с кровати и последовал за ней.

Закрывая двери, девушка в последний раз бросила тревожный взгляд на Гарри — он лежал на спине, так как и несколько минут назад, без очков, ровно дышал и, кажется, уже провалился в сон. Наверное, сейчас для него это лучший выход — уснуть и хотя бы на несколько часов забыть о своих переживаниях. А завтра, проснувшись, быть хоть немного спокойнее и обсудить происходящее после того, как Гермионе удастся собраться с мыслями и хоть как-то сообразить, что к чему. Хотя бы потому что сейчас она единственная, чьи мысли не были затуманены таким иррациональным страхом из-за сна Гарри, и она могла хоть немного поразмыслить.

Девушка тяжело вздохнула и плотно закрыла двери в спальню и на несколько мгновений замерла. На шее чувствовалась никак не желающая стать привычной тяжесть хоркрукса, а мысли в голове, как назло запутывались еще сильнее. «Все будет хорошо, сейчас все разъяснится», — попыталась убедить саму себе Гермиона, и, стараясь не обращать внимания на весь сумбур, двинулась по коридору в сторону кухни вслед за Роном.

«Я чувствую, как все уходит».

Fleur

Джинни потеряла счет времени. Хотя, наверное, было бы правильнее сказать, что оно вдруг полностью перестало для нее существовать. Она смотрела на часы, но видела только однообразно поблескивающий позолотой циферблат и флегматично движущиеся по нему стрелки. Смотрела в окно, но не видела ничего, кроме неизменной пелены дождя и едва различимые в непогоде ветки деревьев, постепенно лишающиеся последних листьев. Она и не пыталась ничего рассмотреть — кажется, просто сидела на полу, облокотившись спиной о кровать, и смотрела куда-то перед собой, словно в темных углах комнаты могла найти какое-то успокоение. Впрочем, в какой-то мере это действительно умиротворяло — Джиневра не дрожала, ее сердце не пропускало удары, а мысли на удивление не путались и казались совершенно ясными. Как будто девушка протрезвела после долгого запоя и теперь воспринимала весь мир таким, какой он есть, с удивлением отмечая его точность, четкость и логичность. Видимо, поэтому она прекрасно понимала, правильней всего сейчас было бы впасть в истерику или вздрагивать от каждого шороха, страдать от унижения, вспоминая то, что произошло в малой столовой. Но она не вспоминала. Только констатировала факт произошедшего: Волдеморт трахнул ее на столе, как пустую куклу, взял против ее воли и выбросил, видимо, намереваясь воспользоваться ею, когда ему снова станет скучно или нужно будет доказать самому себе свою силу власть. Джинни должна была бояться, трястись от ужаса, представляя, как это чудовище появляется перед ней, как снова без слов сминает ее тело, забирая остатки ее воли. Но не тряслась. Не плакала, не крушила комнату, не стремилась к каким-либо необдуманным поступкам, а просто сидела, думала, пыталась что-то осознать, проанализировать.

Все, что ее окружало, казалось невероятно глупым: эта роскошная комната, безликость Твинкси, жестокость Волдеморта, безумие Беллатрикс. Девушка вдруг совершенно отчетливо осознала, что нет больше никакой Джиневры Уизли, у которой было шестеро старших братьев и возлюбленный Гарри Поттер. Та девочка исчезла всего за несколько часов — нет, не погибла, просто развеялась, как иллюзия. И непонятно, что возникнет на месте этой равнодушной и молчаливой рыжеволосой особы, уже который час смотрящей в одну точку. Почему-то именно в те мгновения Джинни очень отчетливо представляла то, как выглядит со стороны: сидит, подтянув согнутые ноги к груди, распустив спутанные волосы по спине, кутаясь в теплую мантию, которая некогда принадлежала Драко Малфою.

Джинни смутно помнила, как он нашел ее в столовой в полубессознательном состоянии и одним своим присутствием привел в чувство. Без слов все понял и так же безмолвно поддержал. Казалось, это произошло не с ней, а, может быть, просто в другой жизни.

Но, возможно, то, что Джинни ничего не могла почувствовать, было к лучшему — ей не было больно, она не осознавала всего ужаса ситуации, в которой оказалась. И был ли смысл, если самое страшное уже пережито? Девушка знала: ей не жить. Рано или поздно она надоест Волдеморту или перестанет приносить какую-либо пользу. Больше не будет смысла ее держать в этой вычурной тюрьме, и тогда от нее просто избавятся. Но в то время, пока Джинни будет оставаться живой, у нее не будет спокойной жизни, а пытки и изнасилования в ней станут привычным делом.

Странно, но от мысли об этом Джинни даже не поморщилась и не вздрогнула, а просто осознала факт и пожала плечами. Она выдержит, несмотря ни на что, покажет Волдеморту, что ей плевать — это хотя бы доставит ему меньше удовольствия. Джиневра усмехнулась этой мысли, холодно, цинично, со странным садистским удовольствием — хоть как-то она сможет досадить Риддлу. Ненавистному, жалкому, отвратительному монстру, испортившему ее жизнь, что должна была стать сказкой, которую Джинни так любила представлять, находясь в дошкольном возрасте.

Джинни сжала кулак с такой силой, что острые ногти впились в кожу ладони, но боли не почувствовала. Только тонкая струйка крови медленно скатилась по запястью. Девушка обвела взглядом полутемную комнату, равнодушно глянув на приоткрытое окно, через которое в комнату проникал холодный, пахнущий дождем и опавшими листьями воздух, но не поднялась, чтобы закрыть раму. В тот же момент Джинни почему-то невпопад подумала об алкоголе и пожалела, что у нее нет вина или даже огневиски. Наверное, можно было позвать Твинкси и попросить принести бутылку или даже несколько — так, на всякий случай. Хватит строить из себя гордячку, не обращая внимания на предоставленные ей привилегии; лучше просто демонстративно пользоваться всем, и плевать на любые принципы. Теперь они не могли иметь значение, окончательно уничтожившись стараниями Риддла.

Девушка поднялась на ноги — предусмотрительно держась руками за столбец кровати, сделала несколько шагов, чувствуя, как онемели колени и затекли ступни, а каждое движение отдается спазмом в мышцах. Джинни подошла к шкафу, который прежде открывала всего раз, решительно распахнула дверцы и оглядела ровный ряд разноцветных нарядов. Она мало замечала, что где находится и как выглядит, да и ей было все равно, главное тепло одеться, чтобы больше не дрожать от потоков холодного воздуха. И надеяться, что бархат и шерсть спасут ее от воспоминаний о прикосновениях Риддла, о его холодных губах на ее плечах, руках, бедрах так, как не спас теплый душ. Но, казалось, Джинни до конца жизни не отделается от этих мерзких ощущений.

Переодевшись, Джинни откинула назад волосы, даже не потрудившись их расчесать, и села на подоконник около открытого окна. Позвала Твинкси — слабым, неуверенным и безжизненным голосом, с трудом понимая, что говорит именно она. Эльфиха появилась через несколько секунд и, если и удивилась тому, что девушка захотела ее видеть, то никак этого не показала. Она предусмотрительно держалась в нескольких шагах от Джиневры, стараясь не допустить прежней ошибки. Таким же бесцветным голосом Джинни приказала Твинкси принести алкоголь, и когда эльфиха попыталась что-то возразить, бросила на нее уничтожающий взгляд, с которым мог посоревноваться только взгляд самого Волдеморта. Домовику ничего не осталось, кроме того, как поджать уши и броситься выполнять приказ Джинни, а гриффиндорка тем временем просто уставилась в окно.

Смотрела на участок парка, на непогоду за окном, на пустынные дорожки, размокающие в мутных лужах, и думала, думала, думала. И через несколько минут тут же забывала, о чем, а в голове все появлялись новые образы — люди из ее прошлого, их смеющиеся, грустные или серьезные лица, голоса, смех, слезы; родители, братья, Гарри, Гермиона, Луна, Невилл, приятели из Армии Дамблдора… И все, как один, казались далекими и незнакомыми, как будто она не знала никого из них лично.

Образы быстро развеялись, когда Джинни услышала тонкий голосок Твинкси, оповещающей о своем присутствии. В руках эльфиха держала поднос с бутылками огневиски и стаканом. Джиневра без раздумий двинулась к Твинкси и, наплевав на ее возглас протеста, взяла бутылку и вернулась на подоконник.

Вкус напитка был таким же гадким, как и тогда, когда она попробовала его впервые. От первого глотка Джинни почувствовала рвотный порыв и все же заставила себя проглотить жидкость, которая тут же обожгла горло, отчего девушка закашлялась. Больше не рискуя пить из горла, Джиневра налила себе полный стакан и стала делать мелкие глотки, бездумно глядя в окно. Дождь то усиливался, то стихал, а порывчатый ветер продолжал блуждать по парку, гоня капли, заставляя их проникать сквозь щель в окне. Время от времени они попадали Джинни в лицо, отчего девушка морщилась, но слезать с подоконника не собиралась, продолжая флегматично пить огневиски.

На первом стакане у Джинни закружилась голова, на втором — унылый пейзаж за окном поплыл перед глазами. «Дожила, — хмуро подумала Джинни, — сижу в Малфой-Меноре, занималась сексом с Риддлом, пью огневиски, как бывалый алкоголик, и любуюсь природой. Чудесная нахрен жизнь, ничего не скажешь». Джинни глупо захихикала. Надрывно, высоко и истерично — вот она, ее война, в которой девушка так хотела участвовать, совершать подвиги и этим произвести впечатление на Гарри Поттера. А что теперь? Сидит и ждет, когда ее убьют, а где-то в глубине души верит, что когда-нибудь добро все-таки победит, хоть разум упорно твердит обратное. Так смешно — слепая вера в сказку, свет и храбрость, и это так легко противопоставлять всему остальному: Риддлу, Лестрейндж, непростительным проклятьям, охоте на магглорожденных.

И с каждым днем вера в то, что в мире осталось только то, что принадлежит темной стороне, крепла, а Джинни привыкала к боли, безысходности и жестокости, сама этого не осознавая. Мать всю жизнь учила ее быть мягкой, чувственной, отзывчивой, доброй и благородной, прощать обидчиков и видеть во всем только хорошее. И было странно вспоминать все наставления Молли Уизли сейчас, когда на кону стояла жизнь и единственным, что могло помочь прожить еще хотя бы день — это холодность, бесчувственность и цинизм.

«Жизнь — это выживание, а выжить можно только будучи сильным», — любил повторять эту простую истину Том Риддл, когда Джинни в очередной раз прибегала к нему вся в слезах, жалуясь на насмешки одноклассниц со Слизерина или равнодушие Гарри Поттера. А маленькая Уизли не придавала значения его словам и не понимала, почему он так улыбался в то время, когда ее душили слезы. А потом он вытирал ей слезы и произносил странную фразу: «Радуйся своим проблемам», после чего отпускал Джиневру из иллюзии в реальный мир, где она снова окуналась в вязкость надуманных страданий.

— Проблемы, — усмехнулась Джинни, медленно шевеля губами. — Какие теперь могут быть проблемы?

Она со стуком поставила бокал на подоконник, налила еще огневиски, равнодушно отмечая, что выпила уже полбутылки. Странно — раньше Джинни могла опьянеть от одного бокала вина, а теперь сама прикончила пол-литра виски, и чувствует только головокружение.

Дождь прекратился. Теперь шумел только ветер, и казалось, что с каждой секундой он становится все громче. И вот Джинни уже морщилась от этого навязчивого шума, чувствуя нарастающее в ней раздражение. И уже в следующий миг она, рыча, как раненный, загнанный в угол зверь, схватилась за стакан с недопитым огневиски и с размаху бросила его в стену. Послышался звон битого стекла, а на светлых обоях вырисовались хаотичные брызги разлившегося напитка. Некоторое время она молча смотрела на них, как на какую-то замысловатую картину, после чего с таким же остервенением отправила туда и бутылку. Удар был более громким, а пятно на стене стало раз в десять больше.

За окном продолжал бушевать ветер, заставляя деревья жалобно стонать, и Джинни даже не заметила, как позади нее открылась дверь. Она заворожено смотрела на разлитое огневиски, не шевелясь и не обращая внимания на все, что ее окружает. Девушка только слегка вздрогнула, когда послышались приглушенные ковром шаги и шорох одежды, и медленно, словно нехотя, повернула голову.

Наверное, она должна была почувствовать страх или, хотя бы, волнение, но единственное, что как-то отразилось в душе Джинни — это вполне объяснимое раздражение. А что еще можно было почувствовать, глядя на стоящую всего в нескольких шагах от нее Беллатрикс Лестрейндж?

Еще вчера Джинни, вероятнее всего, вытянулась бы по струнке, замерев и ожидая самого страшного. Но теперь она просто окинула Пожирательницу Смерти равнодушным взглядом и опустила голову — не от страха, не от вины, а от усталости. Неизвестно, сколько времени волшебницы вот так вот стояли друг напротив друга, не нарушая молчания, и Джинни это совершенно не волновало. Можно было бы считать, что в комнате нет никакой Беллатрикс и продолжать свои нелепые пьяные метания, но шевелиться не было никакого желания.

Если бы на месте Лестрейндж был Риддл, он не упустил бы возможности отвесить несколько пафосных и деланно загадочных комментариев по поводу потерянного состояния Джинни. А Белла просто улыбалась, хотя нет, точнее даже сказать, ухмылялась в своей привычной полубезумной манере. Как сытая кошка, рассматривающая случайно попавшуюся в ее лапы мышь, которая ей ни капли не нужна, но которую она не может отпустить просто из принципа.

— Вижу, у тебя появилось интересное занятие, — скорей пропела, чем произнесла Лестрейндж, окинув взглядом стоящую на подоконнике бутылку огневиски.

Потом ее взгляд переметнулся на осколки второй бутылки и пятно на стене, и улыбка ведьмы стала шире.

— Даже слишком… — Лестрейндж сделала шаг в сторону Джинни.

Девушке стоило огромных усилий остаться на месте, не отшатнувшись от ведьмы. Кажется, Беллатрикс заметила то, как перекосилось лицо Джиневры, так как ее улыбка стала шире, а в глазах появился знакомый блеск, говоривший о том, что ведьма получает удовольствие от власти над девушкой.

— Думаю, Милорду будет особенно интересно узнать о том, чем занимается его домашняя зверушка, — сладко произнесла Беллатрикс, и если на все закрыть глаза, можно было подумать, что Пожирательница Смерти разговаривает с умилившим ее младенцем.

Беллатрикс дотронулась носком туфли до осколка бутылки и снова посмотрела на Джинни. Девушка, все еще напряженная, но не способная нормально мыслить из-за выпитого алкоголя, нервно и, пожалуй, слишком громко хмыкнула. Белла тут же оказалась рядом с Уизли, держа в руке волшебную палочку и целясь прямо в голову девушки. Выражение ее лица практически не изменилось, только во взгляде отразились искорки раздражения.

— Ты хотела что-то сказать, Уизли? — прошипела Лестрейндж.

Джинни не шелохнулась, чувствуя лишь, как ее губы невольно расползаются в улыбке.

— Только то, что ты зря тратишь силы, угрожая мне, — заплетающимся языком произнесла Джинни, чувствуя в своем голосе истерические нотки. — Твой драгоценный Лорд потом не накажет тебя за это?

Джиневра с вызовом посмотрела на Беллатрикс, лицо которой в одну секунду стало бледнее обычного и перекосилось от плохо сдерживаемого гнева. Но, тем не менее, она опустила палочку и сделала глубокий вдох, явно призывая себя успокоиться. Джинни все же отступила на шаг и теперь стояла спиной к окну, глядя на Беллу. Картинка перед глазами расплывалась, а все происходящее казалось очередным размытым сном. Чувствуя внезапную слабость в ногах, Джинни прислонилась спиной к стене, прикрыла глаза.

Мгновенно пришла в себя от резкой боли в затылке — Лестрейндж стояла возле девушки, с силой вцепившись в ее волосы, подняв голову, заставляя смотреть себе в глаза.

— Не зарывайся, девочка, — прошипела Пожирательница Смерти. — Не так-то много у тебя власти, как ты думаешь.

Белла говорила едва слышно, но находилась так близко к лицу Джинни, что девушка четко слышала каждое слово. Чувствовала терпкий запах, исходящий от спутанных волос ведьмы, ощущала на щеке ее дыхание, слишком ярко видела мелкие морщинки вокруг ее сузившихся от злости глаз. Беллатрикс снова что-то сказала, на этот раз, кажется, даже громче, но Джинни даже не услышала этого. Ее взгляд приковался к шевелящимся, четко очерченным губам волшебницы, и она, как завороженная, смотрела в одну точку. Задрожала. Невольно обхватила себя руками, совершенно не обращая внимания на боль, причиняемую Беллой.

Казалось, сознание Джиневры покинуло ее — девушка сейчас действительно с трудом могла бы сказать, кто она такая. Словно какая-то сильная магия вытесняла Джинни из ее тела, наполняя его этой странной дрожью и еще чем-то… Чем-то вязким, волнующим, сковывающим волю и таким ненавистным. Почти так же, как и вчера, когда Волдеморт применил к ней Империус, только на этот раз явно без внешнего магического воздействия.

Джинни просто смотрела на Беллатрикс расширенными глазами, не понимая, что происходит. Не в силах пошевелиться и хоть как-то отреагировать на гнусные слова, произносимые Лестрейндж — только смотреть на волшебницу, слегка приоткрыв рот, то и дело забывая дышать. Так же как с Риддлом — тело охватывает дрожь, мысли куда-то улетают, остается странное желание чего-то… чего-то непонятного. И такая же отчаянная беспомощность, как и вчера.

Перед глазами мгновенно пронеслись смазанные картины вчерашнего вечера, все пережитые кошмары, и это мгновенно привело Джинни в чувство. Девушка с силой оттолкнула от себя Беллу, и та, не ожидая такой реакции от пленницы, едва удержала равновесие. Джинни гневно сверкнула глазами в сторону Пожирательницы Смерти, понимая, что если та сделает хотя бы одно лишнее движение, она просто бросится на нее с кулаками, и плевать, что Белла, в отличие от гриффиндорки, вооружена.

— Не смей прикасаться ко мне, — прошипела Джиневра. — Не смей… Ты…

Девушка хотела что-то сказать, но язык заплетался еще сильнее, слова практически не шли в голову, поэтому приходилось так нелепо стоять напротив Пожирательницы Смерти и судорожно пытаться дать выход накопившемуся гневу и отчаянию.

Вероятнее всего, будь воля Беллатрикс, она бы уже давно набросилась на обнаглевшую девчонку с Пыточным проклятьем, но что-то в виде Джинни насторожило ее. А Джиневра почему-то интуитивно была уверена, что ведьма сейчас не посмеет причинить ей вред. Она откинула назад спавшие на лицо пряди волос и зачем-то подняла голову вверх, после чего совершенно спокойно (если не брать во внимание плохо слушавшиеся конечности), вновь залезла на подоконник, поджав под себя ноги, и невидящим взглядом уставилась в окно.

— Я тебя предупредила, Уизли, не зарывайся, — прямо у уха девушки послышался шепот Лестрейндж. Джинни почувствовала легкое прикосновение к своей щеке: Белла забросила за ее ухо прядь волос, отчего девушка тут же почувствовала уже знакомую ей дрожь.

В ответ Джиневра только кивнула, не в силах что-либо произнести. В следующий миг почувствовала сильный рывок за волосы и только чудом сдержала вскрик. Молча обернулась — Беллатрикс уже направлялась к двери.

— И больше ни звука, Уизли, — холодно произнесла ведьма, прежде чем снова оставить Джиневру наедине с ее мыслями.