В его душе поселилась пустота. А сердце — сердце уже давно не билось. Он до сих пор просыпался в холодном поту, замирая, в надежде... Но надежды уже не было — она разбилась о слова Дамблдора, о печальные глаза МакГонагалл, о слезы Рона и Джинни, о рыдания миссис Уизли, о угрюмое молчание Артура Уизли, о тяжелые вздохи Тонкс. Он все еще не верил. Ждал, что вот-вот она выбежит из-за угла и с криком :"Гарри!" кинется ему не шею.
Осень. Желтые листья напоминали ему о ее кудрявых каштановых волосах. Он закрывал глаза и память вновь выводила ему картинки из уже недоступного прошлого — веселый смех, блестящие глаза, нежные прикосновения рук, первый, такой неумелый, поцелуй, ворох листьев, которые она и Рон обрушили на него, когда они ждали Хагрида у его домика.
Зима. Белые крупные снежинки лениво спускаются с темно-синего неба. Предпраздничная суета. Шептания девчонок — ведь скоро бал. А память? Память снова подсовывала ему картины из прошлого, из, казалось, нереального, мира. Как они тогда хохотали над Роном, которого они вдвоем закопали в сугроб (правда Фред и Джордж немного помогли). Ее звонкий смех до сих пор звучал в его голове. Он любовалия снежинками в ее волосах и на ее длинных ресницах.
А теперь? А что теперь? Он больше не ходил на ужин в главный зал. Не сидел допоздна с гриффиндорцами в гостинной, не играл в Роном в волшебные шахматы. Он даже не обращал внимания на едкие замечания профессора Снейпа. Впрочем, Снейп не так уж часто придирался в нему теперь. Он играл в квиддич, чисто машинально ловя снитч. Он летал над полем, но глазами прочесывал трибуны в глупой надежде, что мелькнет знакомое лицо. Он перестал ходить в Хогсмид. Рон приносил ему всякие сладости из магазина Уизли, но он молча кивал и складывал их под кровать. Домашние задания он делал, но спроси его о чем он только что писал, он бы не смог ответить. Его глаза стали пустыми и блеклыми. В них уже не светилась радость. Губы забыли что такое улыбка.
Узнав тогда, что случилось, он разбил о каменную стену руки в кровь, и никто, ни директор, ни Люпин, ни Рон, ни Грюм не пытались его остановить, понимая, что это бесполезно. Он стоял на астрономической башне, без мантии, и, не замечала холода, кричал, срывая голос. Ему не страшен был холод, поскольку холод царил в его душе. Холод и беспроссветная тоска по той, которой он не успел сказать так много.... Сказать, как любит ее, как мечтает, что они победят Воландеморта и, наконец, смогут жить счастливо и тихо.
Он боялся забыть, забыть ее длинные каштановые волосы, карие глаза, вздернутый носик, тонкие изящные пальчики, милый его слуху голос.... Каждое утро он начинал с того, что вызывал ее образ.. Он не плакал. За те полгода, что прошли, никто не видел на его лице ни слезинки. Рон понимающе смотрел на него. МакГонагалл качала головой. Джинни пыталась поговорить с ним, но он молчал и уходил. Малфой попытался шутить на эту тему и в итоге у него был сломан нос, вывихнуто плечо и выбито два зуба.
Он любил ее больше жизни, любил, любил... А теперь? Зачем ему была жизнь без той, которая заняла в его сердце почетное место. Ее больше нет. Нож по сердцу... Нет... Нет...
Он в очередной раз спускался с Астрономической башни, смотря себе под ноги, а недалеко от стены стояла такая знакомая прозрачная фигурка девушки и печально смотрела на него.... Гермиона Грейджер.
Vova
