Бумеранг

…И даже в краю наползающей тьмы,

Роберт Рождественский — «Эхо любви».

Март 1995

Они сидели на влажной после дождя траве, капли быстро впитались в легкую ткань брюк, и кожу неприятно холодило.

Они ненавидели слова: «последний» и «завтра»…

* * *

Салют, амигос!

Меня зовут Джордж Уизли. Я парень, которого поцеловало солнце. Хорошо, что не дементор, прости Мерлин.

Вам, наверное, не понаслышке знакомы имена — Фред и Джордж Уизли. Тем лучше. Я буду избавлен от скучного пересказа наших красочных биографий.

Я расскажу сказку, которую вам вряд ли приходилось слышать, а если станете утверждать, что уже слышали ее, я решу, что вы шутите. «Почему сказку?» — спросите вы. И я отвечу: «Да потому, что этих событий не могло быть в реальной жизни».

Знаете ли, жизнь — она однообразна и неинтересна, как пейзаж, который простирается за окном поезда, если вам вдруг выпало счастье ехать по пустыне. И как в пустыне изредка попадаются перекати-поле, чахлые кактусы и редкие животные, так и в жизни порой мелькнет что-то увлекательное, и сразу растворится в песчаной буре повседневных забот...

А вы поверили, да, что эта история лишь плод моей фантазии? Купились? Только честно?

Ладно, шутки в сторону. Но советую вам либо верить каждому моему слову, либо не верить ни одному. Колебания и сомнения я не приветствую, так что желательно вам определиться с выбором, и только тогда приступить к чтению моей истории.

Вы готовы? Тогда не смею более вас задерживать и отвлекать. Читайте и получайте наслаждение. Надеюсь, именно положительные эмоции вызовет мое повествование.

Август 1987

— Давай спросим у мамы? — предложил я, когда этот бесполезный спор надоел мне.

— Нет, — Фред энергично замотал головой. — Мама, как обычно, заподозрит, что мы хотим поставить очередной эксперимент и подмешает нам в вечернее молоко усыпляющее зелье.

— Тогда остается один вариант — папа.

Фред скептически поджал губы.

— Папа маме скажет, а дальше по схеме, которую я только что привел.

Я вздохнул с притворной обреченностью и проговорил:

— Опять придется самим проверять.

— Ага, — Фред улыбнулся. — Начнем сегодня ночью.

Он взял старое перо, обмакнул кончик в баночку с чернилами и, старательно выводя каждую букву, но, все равно жутко корявым почерком, написал:

«Опыт № 36. “Сколько мы продержимся без сна”».

Потом повернулся ко мне и деловито сообщил:

— Каждое утро будем записывать свои ощущения.

— Главное, не пить на ночь то, что предложит мама, вдруг она догадается, — добавил я.

— Из папиных рук тоже ничего не принимать... Хотя, нет, взять мы можем, но пить нельзя.

Свернув пергамент в рулон, Фред встал из-за стола и вприпрыжку подбежал к своей кровати. Он чуть отодвинул ее и спрятал свиток в маленький узкий тайник в стене. Когда Фред обратно пододвинул кровать и развернулся, я схватил его за руку и сильно ее встряхнул:

— С вами приятно работать, коллега, — сказал я измененным, низким голосом, учтиво кивнув.

— Взаимно, коллега, — в тон мне ответил Фред и тоже кивнул.

* * *

«Первая ночь прошла отлично. Спать совершенно не хотелось. Чувствуем себя бодро. Родители пока не в курсе. Надеемся, все останется в секрете до окончания эксперимента. Желательно, чтобы и после эксперимента они ничего не узнали», — записал я на листе пергамента, который достал сразу после визита мамы.

— Зачем мама постоянно повторяет одно и то же? — спросил Фред, застилая постель, которая прошлой ночью служила нам далеко не по назначению.

Я кинул ему свиток и сказал:

— Полагаю, она сомневается в нашей памяти. Думает, если не дать нам четкие указания, мы не сможем самостоятельно найти ванную, почистить зубы и спуститься завтракать.

— Но она и к Перси заходит каждое утро, и тоже велит ему умыться и напоминает, что завтрак на столе, — возразил Фред, убирая в тайник пергамент.

— Наверное, все матери так запрограммированы, — я пожал плечами и широко зевнул.

— Спать хочешь? — насмешливо поинтересовался Фред.

Прикрыв рот ладонью, я отрицательно мотнул головой. (На самом деле, спать хотелось ужасно).

Сверху послышался дикий вопль, мы переглянулись и захохотали. Через секунду хлопнула дверь, по лестнице кто-то промчался, громко топая ногами, и на пороге нашей спальни возник Перси, с растрепанными волосами, бешеными глазами и в одних трусах (в крупный желтый горошек).

— Паршивцы! — выкрикнул он, бросившись ко мне, потому что я находился ближе. — Клянусь, я вас убью!

— Заморишь насмерть своими нудными нотациями? — давясь от смеха, спросил Фред.

Я говорить не мог, смеяться тоже, я только хрипел, потому что пальцы Перси обхватили мою шею и сомкнулись на ней кольцом.

— Я долго терпел ваши дурацкие выходки, но всему же есть предел! — вопил Перси, сдавливая мое горло.

Фред подошел сзади, спустил с него трусы до колен, и несостоявшийся душитель моментально отпустил меня.

— Мелкий поганец! — взвизгнул Перси, быстро натягивая резинку трусов на живот.

Он обернулся, но Фред уже стоял в дверях и, согнувшись пополам, задыхался в рыданиях. Перси, которого колотила бессильная ярость, подбежал к нему, но тот оказался быстрее и умчался вниз по лестнице, выкрикивая забавные эпитеты, адресованные мужскому достоинству Перси.

Я, откашлявшись, потирал шею и смеялся до слез, живо представив выражение лица Перси, когда он увидел свою неуклюжую дурную сову с выкрашенными в голубой цвет перьями.

* * *

Мы ковыряли ложками густую кашу, понурив головы.

Перси сердито сопел и бросал на нас мстительные взгляды, откровенно наслаждаясь тем, как мама нас отчитывала.

Отец старался не смотреть в нашу сторону, чтобы не испортить серьезность ситуации своей улыбкой.

Маленькие Рон и Джинни тихо хихикали, а Чарли и Билл постоянно их одергивали, хотя сами едва могли справиться с рвущимся наружу смехом.

— Ма, мы не специально, — пробормотал Фред, когда она сделала короткую паузу.

— Не специально?! — она вытаращила глаза, поражаясь его наглости.

— Честно, — подтвердил я. — Если бы его глупая сова снова не перепутала окна, мы не стали бы ее трогать.

— Она старая уже! — заступился на свою любимицу Перси.

Отец отложил ложку и успокаивающе похлопал его по запястью.

— Не нужно нервничать, — мягко произнес он. — Мы быстро вернем сове ее натуральный окрас. Давайте спокойно поедим.

— Артур, ты хоть понимаешь, что этими словами поощряешь безобразную выходку Фреда и Джорджа?! — возмутилась мама. — Конечно, мы легко перекрасим сову обратно, восстановим поломанные вещи, залечим ссадины... Но как нам бороться с этими хулиганами? — она порывисто махнула рукой в нашу сторону. — Их шутки растут вместе с ними, становясь более рискованными и дерзкими.

— Дорогая, прошу, не говори о наших сыновьях, как о чужих людях, они все еще находятся здесь и слышат каждое твое слово.

Щеки мамы вспыхнули румянцем, она открыла рот, намереваясь сказать что-то резкое и категоричное, но встретившись с добродушным, но настойчивым взглядом отца, сомкнула губы и лишь недовольно хмыкнула.

Завтрак благополучно продолжился, но атмосфера, в которой явственно чувствовались напряжение, злоба и обида, угнетала и гнала из кухни.

* * *

Вечером мы с Фредом стали свидетелями ссоры наших родителей. Мы спрятались за высокой стопкой чистого и выглаженного белья в коридоре и слушали их крики. Мама сетовала на полную нашу неуправляемость, а отец защищал нас, оправдывая подобное поведение нежным возрастом, за что мама упрекала его в мягкотелости и бесхребетности.

Первые десять минут папа был спокоен и даже пытался иронизировать, отчего мама разозлилась еще больше, и когда она крикнула, что он никудышный отец, не способный правильно воспитать сыновей, а может лишь потворствовать им, он громко и страшно рыкнул в ответ:

— Хватит! — и уже тише продолжил: — У нас шесть мальчиков, и к каждому из них необходим индивидуальный подход. Если Фред и Джордж родились такими неугомонными и проказливыми, значит, мы должны постараться найти для них занятие, которое отвлечет их от безумных выходок.

Я почувствовал в этот момент безмерную благодарность отцу и жгучую обиду на мать. На ощупь нашел руку Фреда и крепко сжал ее в своей вспотевшей от волнения ладони.

Когда, спустя полчаса, отец вышел из гостиной с измотанным и отрешенным видом, мы выглянули из своего укрытия.

— Мы тебя любим, пап, — прошептали мы хором. — Спасибо.

Отец машинально провел рукой по нашим макушкам, вымученно улыбнулся и ушел на кухню.

Мама сидела в кресле и тихо плакала, опустив лицо в ладони.

Рядом на столе лежали приготовленные для шитья тряпки и нитки, казавшиеся забытыми и ненужными. Эта картина тронула меня, но я не мог понять, что зацепило больше: беззвучно рыдающая мама или брошенные тряпки, которые были как символ семейной драмы.

* * *

На вторые бессонные сутки мы выглядели заметно уставшими: с потускневшим цветом лица, а глаза смотрели настороженно и испуганно. Но энтузиазм нисколько не убавился, наоборот, вторые сутки бодрствования и две бессонные ночи подхлестнули наш азарт.

Этим утром мама не зашла к нам, чтобы проверить, проснулись ли мы, но мы слышали ее быстрые шаги, миновавшие дверь нашей спальни и проследовавшие к двери комнаты Чарли.

Фред, потерев воспаленные глаза, сел за стол, чтобы добавить запись:

«Прошлой ночью хотелось спать, но было вполне терпимо. Время тянулось медленней, чем обычно, в ушах шумело, болела голова, глаза слипались».

Я, стоя за его спиной и читая запись вслух, сказал:

— Я еще звуки какие-то слышал.

— Думаешь, начались галлюцинации? — спросил Фред через плечо.

— Брат, ты неважно выглядишь, — заметил я, разглядев бледно-серые полукружия под его глазами.

— Мы с тобой одинаково выглядим, так что не придирайся, — отмахнулся Фред. — Про звуки я писать не буду. Ты мог слышать настоящие шорохи.

— Ты тоже их слышал?

— Не помню.

Фред поставил точку и, закрутив чернильницу крышечкой, убрал ее в ящик стола. Я отметил, что его руки трясутся, о чем не преминул сообщить.

— Перестань, — осадил меня Фред. — Если хочешь прервать эксперимент на полпути, я не стану тебя останавливать, но сам ни за что не отступлюсь.

— Запиши, что мы стали нервными, — попросил я.

Фред фыркнул и достал чернильницу.

«Джордж стал нервным», — написал он.

— Чего?

— Ты сам хотел, чтобы я это написал.

— Почему только Джордж? По-моему, именно ты раздражаешься, а я как раз спокоен...

В дверь коротко постучали, и из коридора прозвучал глухой мамин голос:

— Завтрак. Стынет.

Фред улыбнулся уголками губ, а я продолжал задумчиво изучать листок.

— Мы неправильно записываем свои наблюдения, — произнес я. — Как-то сухо и примитивно. Надо более подробно описывать ощущения. Эти записи выглядят непрофессионально.

Фред полностью развернулся и посмотрел на меня, как смотрят на что-то чудное и редкое.

— Джордж, тебе срочно нужно поспать, — буркнул он, и я уловил в его голосе саркастичные интонации. — Нормальные записи. Нам главное изложить основные моменты эксперимента, в общих чертах. Я не собираюсь писать приключенческий роман.

Его тон меня задел и опечалил, но я не успел возразить, потому что дверь комнаты распахнулась.

— У вас после вчерашнего хватает наглости проявлять неуважение к маме?! — с порога накинулся на нас Перси. — Вы глухие? Вас позвали завтракать, извольте явиться. Хватит уже привлекать внимание к своим персонам.

— А что, без нас нельзя поесть? — огрызнулся Фред.

— Если ты плохо спал, не порть настроение другим, — пренебрежительно сказал зануда и, эффектно развернувшись, удалился.

— Похоже, нервными стали не только мы, — уныло констатировал я.

* * *

Сегодня мы порадовали семью отсутствием своих неизменных выкрутасов и вели себя на редкость смирно. (Держу пари, Перси отметил сей день красным цветом в своем календаре). Весь день прошёл, как подернутый пеленой: утомленные, изнывая от скуки и нахлынувшей апатии, мы прошатались до обеда по дому в поисках чего-нибудь интересненького, однако ничего стоящего придумать не смогли.

У нас пропал аппетит, и, заметив это, мама подумала, что мы решили объявить голодовку. Она выглядела виноватой, судя по всему, догадавшись, что мы слышали их с отцом перебранку.

— Фред, Джордж! — окликнула нас мама, когда мы выходили в сад.

Мы остановились и устало взглянули на нее.

— О, Мерлин! Вы заболели! — мама подошла к нам и приложила ладони к нашим лбам: — Жара нет, — она выдохнула с облегчением.

— Мам, мы здоровы, — поспешил заверить ее я.

— Вы не выспались? Хотите, я дам вам успокаивающее зелье? — мама подошла к кухонному шкафу, который служил ей домашней аптечкой, и начала суетливо рыться среди множества разноцветных пакетиков и разнокалиберных склянок.

— Нам не нужен допинг, — шепнул Фред.

— Уходим.

И мы выбежали за дверь.

Обогнув дом, мы оказались на заднем дворе. Жаркое августовское солнце моментально разморило наши сонные организмы.

— Необходимо взбодриться, — вяло предложил я.

Фред согласно кивнул.

В сарае мы взяли метлы и пошли на пустырь, недалеко от болота.

* * *

Ветер обдувал наши разгоряченные лица и разбрасывал в стороны волосы; ощущение невесомости опьяняло, заставляя сердца подпрыгивать к горлу.

Полет, действительно, подействовал не хуже, чем бодрящее зелье: сонливость бесследно пропала, и дыхание спирало от адреналина.

Фред летел с закрытыми глазами, приникнув к древку метлы. Внезапно его правая рука соскользнула, он открыл глаза и попытался выровнять метлу, которая мчалась на предельной скорости в сторону болота.

Все произошло настолько быстро, что я не успел ничего понять или испугаться. Высота, на которой летел Фред, была не слишком большой, но, упади он на землю, перелома было бы не избежать. Трясина значительно смягчила удар, но она затягивала, стремительно поглощала его, и нереально было выбраться самостоятельно…

* * *

Я увидел Фреда, внизу, лежащего на спине, и исчезающего в вязких объятиях мутно-зеленой жижи, и с силой дернул метлу на себя, круто взяв вниз. Когда я спрыгнул с метлы, не долетев до земли двух ярдов, Фреда уже полностью засосало.

Я в панике метался по берегу болота, от которого разило протухшими яйцами и гнилью. За несколько коротких секунд в моей голове пронеслось столько мыслей и осознаний, что я едва не потерял рассудок.

«Фред умер… погиб… утонул… я умру без него… сойду с ума… покончу с собой… Фред… Мой Фред…»

Мое воображение проворно рисовало картинки: я стою с поникшей головой и разорванным сердцем под дождем на кладбище; я разбираю вещи Фреда, подношу его рубашки к лицу и жадно вдыхаю запах; я просыпаюсь и натыкаюсь взглядом на пустую кровать. А потом эту кровать уберут из комнаты, чтобы не травмировать меня лишний раз…

* * *

Я стискивал Фреда все крепче, обхватив его руками и ногами, словно боялся, что он растворится, как самая сладкая греза при пробуждении. Прижавшись губами к его ослизлой, испачканной в тине щеке, я безостановочно повторял его имя, захлебываясь слезами.

— Кажется, я уснул, — виновато проговорил Фред осипшим голосом.

Я продолжал бессвязно повторять его имя вперемешку с признаниями в любви, обещаниями, что никогда… никогда…

Фред слабо пошевелился в моих крепких объятиях и, повернув голову ко мне, сказал:

— Ты спас меня, теперь я обязан тебе, — он улыбнулся и поцеловал меня в кончик носа.

Пережив несколько потрясений подряд, я слабо соображал, где нахожусь, потерял счет времени, реальность казалась зыбкой и эфемерной, и я боялся, что в следующий миг все исчезнет. Похожее ощущение мне доводилось испытывать во сне, когда за каждым новым поворотом менялись декорации: вот я гуляю среди причудливо покосившихся домов, а через мгновение обнаруживаю себя, парящим в воздухе над пропастью.

* * *

Укутанные в пуховое одеяло, мы полулежали на диване в гостиной. Мама, всхлипывая и охая, стояла подле нас и нервно теребила обивку. Чарли, прислонившись к стене у окна, уставился слепым взглядом в темноту двора. Билл бездумно ворошил кочергой пепел в камине. А Перси, скрестив руки на груди, сидел в кресле с напыщенным (пардон!) с сокрушенным видом. Рон и Джинни уже спали — им мама не стала сообщать о случившемся.

Нас нашла мама, безмятежно спящими на холодной земле в пяти ярдах от болота. Очевидно, она бросилась на поиски, увидев, что стрелка с именем Фреда на ее волшебных часах передвинулась на отметку «Смертельная опасность».

Когда мы вернулись домой, мама на автомате быстро помогла нам снять мокрую и липкую одежду, очистила заклинанием кожу и помчалась готовить горячую ванную. Она не задавала никаких вопросов, потому что и так было ясно, что произошло. Мама, молча, глотала слезы, которые водопадом стекали по ее щекам, и постоянно взывала к Мерлину.

Только когда мы — согретые и румяные — пили отвар из лечебных трав, мама сказала слабым дрожащим голосом:

— Милые мои, если вы еще хоть раз пойдете одни к болоту, я прокляну вас.

Фред через силу улыбнулся, часто моргая отяжелевшими веками. А я, взглянув на заплаканное лицо мамы, заревел в голос.

— О, мой дорогой! — мама бросилась ко мне и обхватила руками нас обоих. — Мальчики мои, любимые, мои маленькие... — причитала она, покрывая влажными поцелуями наши глаза, щеки, лбы и подбородки.

— Мам, Джордж меня спас, — сказал Фред, увертываясь от ее губ.

Мама замерла и чуть отодвинувшись, поглядела на меня, шмыгающего носом.

— Джорджи, хороший мой, — нежно и благодарно прошептала мама, смахивая с лица, вновь потекшие слезы.

* * *

— Наш эксперимент провалился, — тихо сказал Фред, когда мы лежали в одной постели в своей спальне.

Мы решили этой ночью спать вместе, не сговариваясь. Мы не стали просить маму расширить постель — нам было уютно и сладко прижиматься друг к другу, мы нуждались в тепле друг друга, и упивались тем, что мы рядом, так тесно.

Я разлепил глаза и сонно взглянул на Фреда.

— Мы обязательно повторим этот эксперимент, — пробормотал я и, уткнувшись носом в его горячую шею, блаженно вздохнул.

* * *

На следующий день, когда мы сидели на крыше сарая, болтая ногами, мою светлую голову посетила идея, которая, наверняка, посещает почти каждого ребенка.

Я повернулся к Фреду и, щурясь от яркого солнца, сказал:

— Фред, вчера я понял, что ты мой самый любимый, самый родной, самый близкий человек. Нет, я, конечно, всегда это понимал, но когда ты почти что умер… — последнее слово я сказал невнятно, буквально проглотил его, таким страшным и пронзительно холодным оно мне казалось. — Фред! Я точно не смогу без тебя жить, я бы тоже умер, от разрыва сердца. Без тебя мне ничего не надо!.. Мы с тобой такие одинаковые, мы же одинаково говорим, и даже думаем одинаково, мы же — одно целое. Фред, у нас с тобой, наверное, даже душа одна. Просто она живет в двух телах, в двух одинаковых телах. Я тебя так люблю! Я никого так сильно не люблю, никого. Честное слово, ты мой самый-самый любимый, мой братик.

Я замолчал и отвел глаза. Я сказал совсем не то, что хотел, не то, что чувствовал. Оказалось, передать словами те эмоции, что я испытывал, невозможно. Внутри меня они имели огромную мощь, и были трогательны, облекшись в слова, они потеряли всю свою красоту и значимость. В мыслях я сравнивал их с тайфуном, но они вовсе не несли разрушений, они заполнили мою жизнь новым смыслом.

Фред ничего не ответил. Он взял меня за руку, и это простое прикосновение значило больше любых слов.

Я поднял голову и пылко проговорил:

— Давай поклянемся, что до конца жизни будем верны друг другу?

— И не будем ссориться по мелочам, — подхватил Фред с энтузиазмом.

— Вообще не будем ссориться.

— Никогда.

Я выпрямил спину и, развернувшись, произнес импровизированную клятву:

— Я — Джордж Уизли, клянусь, что никогда не буду ссориться со своим братом-близнецом Фредом Уизли, буду во всем соглашаться с ним. Клянусь, что буду поддерживать его, защищать. Клянусь, что никогда не брошу его в беде, прибегу на помощь, где бы ни был, — я сделал перерыв, придумывая, в чем еще можно поклясться.

Я старался не улыбаться и не шутить, чтобы обет выглядел приблизительно натуральным и торжественным.

— Клянусь, что буду любить Фреда, всегда, — закончил я, не в силах больше бороться со смехом, глядя на комично серьезное выражение лица Фреда.

— Посмотрел бы ты на себя во время произнесения речи, — Фред засмеялся и скорчил забавную гримасу, изображая меня: глаза широко распахнуты, губы вытянуты в трубочку, подбородок дергается от сдерживаемого смеха.

Я легонько пихнул его в плечо и рассмеялся.

— У тебя был точно такой же вид.

— Серьезно?! — в притворном ужасе сказал Фред. — Какой кошмар, я думал, что гораздо привлекательней тебя.

Перебросившись парочкой легких шуток и отсмеявшись, мы вновь прилепили на лица маски серьезности и важности. Фред повторил клятву слово в слово, которые я ему шепотом подсказывал, поменяв местами имена.

Закончив, Фред протянул мне ладонь, чтобы скрепить обет крепким рукопожатием.

Потянувшись друг к другу для объятия, мы обнаружили, что наши руки, будто склеены. Мы обменялись изумленными взглядами и одновременно дернули запястья, но не смогли расцепить рук.

— Что это значит? — произнес Фред и облизнул пересохшие губы.

Я пожал плечами.

— Может, мы нечаянно провели настоящий ритуал?

От такого абсурдного предположения нам обоим стало смешно. Конечно, живя в магическом мире, мы знали о существовании ритуалов, но не имели представления, как их следует проводить. К тому же, мы были убеждены, что для проведения обряда недостаточно одних слов, нужны какие-то атрибуты, хотя бы волшебная палочка.

— Если мы дали настоящий обет, теперь мы связаны магией, и не можем нарушить клятву, — сказал Фред неуверенно.

Порицающе хмыкнув, я сказал:

— Клятву, идущую от сердца, искренне, нет необходимости чем-то связывать. Получается, человек остается верен обету потому, что боится последствий в случае нарушения? — я криво усмехнулся.

— Ты прав, — Фред шумно выдохнул.

Мы стояли на крыше сарая, опаляемые немилосердными лучами солнца, держась за руки, и испуганно смотрели друг другу в глаза. Отрицать, что ритуал, действительно, настоящий, было уже глупо — мы приняли это и теперь не знали, что нужно сделать для его завершения. Мы ждали еще каких-то необычных явлений, но больше ничего не происходило.

Через какое-то время нас внезапно откинуло в противоположные концы крыши, пролетев с бешеной скоростью, мы резко остановились у самого края.

Я быстро сел и обеспокоено крикнул:

— Фред, ты цел?

— Да! — отозвался он, поднимаясь на ноги.

— Невероятно, Фред! — воскликнул я, рванувшись ему навстречу. — Мы, сами не подозревая, дали настоящий обет. Ты можешь себе это представить?

Я был возбужден до головокружения, меня потряхивало от осознания, что отныне мы связаны силой магии. Я и мой брат, мой Фред!

Он кинулся мне на шею и чуть не задушил, стиснув в невероятно крепком объятии.

* * *

Родителям мы не стали рассказывать о клятве. Два грандиозных события за последние сутки — это было бы слишком для расшатанных нервов мамы.

— Без сна можно прожить одиннадцать суток, — просветил меня Фред, распахивая окно и впуская в комнату свежий вечерний воздух.

— Это папа тебе сказал? — спросил я, снимая футболку.

— Угу, — Фред повернулся и сощурил глаза, словно приглядывался к чему-то. — Э… Джордж, у тебя раньше было это пятно на правом плече? — спросил он, указав пальцем на мою руку.

Приподняв руку, я увидел на плече небольшое бледно-красное овальное пятно. Я потер его ладонью, решив, что где-то запачкался, но оно не исчезло.

— Должно быть, я ударился.

Фред подошел ко мне и осмотрел руку. Он тоже потрогал пятно, и, приподняв брови и скривив рот, выдал:

— На синяк не похоже, какой-то он странный, идеальной формы, словно аккуратно нарисованный.

— Думаешь, это клеймо?

— Если да, то такое же должно быть и у меня, — Фред закатал рукав водолазки на правом плече: кожа была абсолютная чистая.

— Значит, это ушиб, — заключил я, но подсознательно так не думал.

Фред неопределенно качнул головой и начал готовиться ко сну, а я размышлял о загадочном пятне, которое, действительно, было похоже на метку.

Погасив керосиновую лампу, мы легли в постели. Фред вытянул руку, я поймал ее, и мы переплели пальцы.

— Спокойной ночи, братишка.

— Взаимно.

Я улыбнулся в темноту и закрыл глаза.

* * *

Утром, переодеваясь, Фред обнаружил на своем левом плече точно такую же отметину, как у меня — на правом.

Отдельное спасибо моей гамме TylerAsDurden конкретно за эту главу.

Апрель 1995

Гермиона ворвалась в спальню мальчиков и, подбежав к кровати, на которой безмятежно и громко храпя, спал Рон, тряхнула его за плечо:

— Нет. Кажется, они там провели всю ночь и, когда я их обнаружила, они были... — Гермиона сделала глубокий вдох и выпалила, заливаясь румянцем: — Они были голые!

* * *

Мы очень ждали знаменательного дня, когда в окно нашей кухни влетит сова с письмами из Хогвартса. Письмами для нас! Волнение и напряжение, которые охватили нас за месяц до этого события, с каждым днем становились все сильней, предвкушение притупляло другие чувства, и мы не могли думать больше ни о чем — только о волшебных письмах...

Я вернусь немного назад и вкратце расскажу, как мы жили два года, после принятия шуточного обета, который оказался более чем серьезным.

Можете не верить, но мы ни разу за это время не поссорились.

Я внушал самому себе, что держу слово вовсе не потому, что боюсь последствий, которые могли быть какими угодно, вплоть до гибели одного из нас. Я хотел верить именно в силу слова и нашей взаимной братской любви. Но порой я ловил себя на том, что боюсь как раз последствий, и Фред тоже их боялся.

В моменты, когда компромиссы давались нам с трудом, мы рассасывались по разным комнатам и не позволяли себе даже косых взглядов. Но такие случаи были редкостью.

Впрочем, мы и раньше редко ссорились, потому что вместе с одинаковой внешностью, природа наградила нас с Фредом идентичными характерами. Наши мнения, вкусы, взгляды и интересы полностью совпадали, и если между нами иногда пробегала кошка, она вовсе не была черной и злобной.

Я считаю, что клятва лишь укрепила наш прочный и (как ни пафосно это прозвучит, дамы и господа) нерушимый союз. Я бы сказал, что мы стали внимательней относиться друг к другу. Особенно я, после, слава Мерлину, неудавшейся трагедии на болоте. Во мне появилась сентиментальность — что-то трепетно нежное к Фреду, но я тщательно это скрывал, чтобы не стать объектом его насмешек. Думаю, меня поймет каждый, кто видел своего самого дорогого человека в пасти смерти.

Наши так называемые метки в зеркальном отражении постепенно становились отчетливыми, и через месяц после их появления мы разглядели в них знак зодиака Близнецы. Мы следили за тем, чтобы родители и братья ничего не заметили (благо символы были расположены так, что нам даже не пришлось отказываться от футболок с коротким рукавом).

Мы решили, что обязательно найдем книгу, в которой описан наш случай — в том, что такая книга существует, сомнений не возникало. Обыскав домашнюю библиотеку, состоящую в основном из маминых женских журналов и книг по домоводству, мы не нашли ничего даже приблизительно похожего на книгу об обрядах. Тогда Фред сказал, что в Хогвартсе уж точно полно книг о ритуалах. И это стало еще одной (и не менее важной) причиной, по которой нам так сильно хотелось приблизить День писем из школы.

Сентябрь 1989

Хогвартс покорил наши сердца, когда мы срывали печать с конвертов, а увидев его воочию, мы влюбились преданно и навечно. Замок хранил в себе столько тайн — неразгаданных, спрятанных за дверями с неизвестными паролями, за потайными книжными стеллажами, за стенами, которые открывались лишь избранным, и мы загорелись мечтой исследовать каждый его закоулок, каждую комнату, каждый камень.

Конечно, это была утопия.

Хогвартс внешне выглядел необъятным, его невозможно было окинуть взором, а уж то, что таилось в его укромных уголках, нельзя было охватить воображением, даже настолько богатым, какое было у нас с Фредом.

То, что именно воображение могло распахнуть перед нами новые двери, мы поняли, когда в первую неделю нашего пребывания в школе заблудились в одном из многочисленных и замысловато петляющих коридоров.

Но помимо увлекательных головоломок, замок был полон ловушек, в которые мы тоже, разумеется, попадали, благодаря своему зашкаливающему за пределы нормы любопытству. Исчезающие ступени и тупики — смехотворно детские ловушки, по сравнению с теми, куда угождали мы.

Если бы я начал рассказывать о Хогвартсе и своих впечатлениях, из этого вышел бы полноценный роман объемом с солидных размеров фолиант. Чтобы описать хотя бы крохотную часть всех наших приключений, мне пришлось бы исписать дюжину свитков длиной в четыре фута.

Переступив порог замка, мы напрочь забыли о цели, к которой стремились целых два года, — настолько были охвачены эйфорией. И если вы думаете, что мы приехали в школу только для того, чтобы получать новые знания и обучаться волшебному искусству, вы глубоко заблуждаетесь. Нет, уроки были увлекательными и познавательными, преподаватели вызывали симпатию, кроме Снейпа и дряхлого Бинса, который буквально рассыпался в прах, но каким-то чудом представал перед нами на каждом уроке Истории Магии. Мы приехали в Хогвартс, чтобы раскрыть все его тайны и, ни много ни мало, войти в его историю. Да, амбиции у нас были нешуточными, в отличие от многого другого.

Немного освоившись, мы начали терроризировать обитателей замка. От наших потех вешался даже Пивз, причем в буквальном смысле, раз шесть или семь... не помню уже. Приведения старались облетать нас стороной, а студенты, в основном, из младших курсов, как только мы попадали в их поле зрения, быстро ретировались в безопасные места.

За первый месяц мы получили от мамы восемь вопиллеров, и побили рекорд предыдущих известнейших хулиганов Хогвартса — Джеймса Поттера и Сириуса Блэка. Имена их мы узнали гораздо позже, а сообщаю я их сейчас, чтобы не растягивать ненужную интригу, так сказать, в целях ознакомления. Эти парни не играют важной роли в нашей с Фредом истории. По крайней мере, в той, что я неумело пытаюсь до вас донести.

* * *

Вечером, после того, как настрадались с домашним заданием, но в итоге кое-что так и не доделали, мы отправились в библиотеку. Спрашивать у мадам Пинс книгу об обетах было бесполезно и неразумно, поэтому мы намеревались найти ее самостоятельно.

Отыскав нужный раздел «Магические Ритуалы», мы принялись доставать с полок все книги подряд. А их там оказалось достаточно много, и мы точно не успели бы просмотреть каждую за один вечер. Да нам не хватило бы и семи вечеров!

Пришлось наведываться в библиотеку регулярно, и, чтобы не вызывать подозрений и не привлекать нежелательного внимания, после поисков мы садились за стол в читальном зале, прихватив с собой парочку учебных книг, и старательно изображали сосредоточенное изучение материала.

Не сумев отыскать необходимую книгу, мы догадались, что она не предназначена для широкого пользования и находится под замком в Запретной Секции. Пробраться туда без личного разрешения одного из преподавателей было невозможно, но речь, конечно, не шла о том, чтобы просить кого-то из профессоров подписать пропуск.

— Ночью мы проникнем в Запретную Секцию и поищем книгу, — шепотом сказал Фред, перегнувшись через стол.

Вид у него был такой, словно мы собирались пробраться не в Запретную Секцию, а, как минимум, в штаб-квартиру опасного злейшего врага.

— Что будем делать с Филчем? — спросил я, оглядываясь по сторонам, чтобы проверить — нет ли поблизости любопытных ушей и глаз.

— Можно, конечно, подсыпать ему снотворное, — сказал Фред, — но это избито.

— Слабительное?

— Скучно.

— Миссис Норрис?

— Было бы здорово, но…

— …Филч потом всех достанет…

— …и будет целую неделю придираться и ворчать…

— …по любому поводу…

— …и без повода.

— А если сварить зелье кратковременной памяти? — радостно предложил я, вспомнив рецепт, который попался мне в какой-то книге во время поиска.

Рецепт был довольно прост, и зелье не имело побочных эффектов, действовало полчаса, и после этого человек не помнил, что с ним происходило в течение этого времени.

Фред одобрительно улыбнулся.

— Джорджи, ты гений!

* * *

Все необходимое для зелья мы позаимствовали прямо из класса Зельеварения. Данное зелье проходили на третьем курсе, и все компоненты для него хранились в шкафу кабинета. Достать их оказалось гораздо проще, чем представлялось. Мы всего лишь «нечаянно» разбили стекло шкафа, в котором были ингредиенты, и сами же вызвались помочь собрать осколки.

Снейп, конечно, был в бешенстве.

— Неуклюжие болваны! — выкрикнул он, даже не пытаясь понизить голос до привычного шипения.

— Сэр, мы просим прощения, — виновато и совершенно искренне проговорил Фред, делая вид, будто ставит упавшие колбы на место.

— Отойдите, Уизли! — Снейп стремительно подлетел к шкафу, словно там хранились не заспиртованные насекомые и сушеные травы, а ценные сокровища. — Я сам восстановлю стекло.

Я тоже бросился «помогать» и незаметно схватил горсть семян кориандра, которые входили в состав зелья.

— Убирайтесь прочь из моего кабинета, Уизли! — рявкнул Снейп.

Фред подал мне знак, и мы быстро покинули место преступления, на ходу извиняясь.

— Он не снял баллы, — сказал я, закрывая дверь снаружи.

— Спорим на сикль, что снимет двадцать. — Фред протянул руку.

— Пятнадцать. Спорим.

— Пятнадцать? — он фыркнул. — У злобного профессора начали резаться крылышки?

— Пятнадцать баллов с Гриффиндора! — крикнул Снейп.

— Откуда ты знал? — обиженно протянул Фред, удивленно раскрыв глаза.

Я невинно улыбнулся и пожал плечами.

— Удача.

* * *

Зелье мы готовили в Комнате по требованию, которую обнаружили в тот же день. Открою вам секрет: таких комнат по Хогвартсу разбросано, как минимум, по одной штуке на каждом этаже.

Не верите? Я предупреждал.

Она предстала нам небольшим довольно уютным помещением, снабженным всеми необходимыми предметами: шкаф, широкий стол, на котором мы обнаружили нож, пинцет, разделочную доску, весы, колбы, ступку и котел, а также подставку для книг. Стул был всего один, и предназначался, вероятно, для наших школьных сумок. Комнату освещали факелы, торчащие из стен. А больше нам ничего и не надо было.

Мы достали ингредиенты, разложили их на столе и поставили котел на таганок. Фред сверялся с учебником, сосредоточенно хмурил брови, проговаривая себе под нос состав зелья, и ассистировал мне, подавая ингредиенты, предварительно отмеряя необходимое количество. Работа шла так слажено и гладко, как если бы мы долго репетировали.

— Джордж, осторожней. — Фред взялся за конец моего галстука, который едва не угодил в варево, и перекинул его мне через плечо.

Я бросил в закипающую жидкость последний компонент.

— Готово! — гордо объявил я, отряхивая ладони.

Закрыв учебник, Фред заглянул в котел.

— Многовато получилось.

— Может, еще пригодится.

— Ага, для Перси перед экзаменом в самый раз. — Он подмигнул и легонько пихнул меня локтем в бок.

— Хотел бы я на это посмотреть.

Фред повернулся ко мне, поправил на носу воображаемые очки, раскрыл перед собой ладони, будто лист пергамента, и, изобразив занудную физиономию Перси, прогнусавил:

— Так, так, что тут у нас? Первый вопрос: «В каком году была захвачена Туманная Крепость?» О, разумеется, я это знаю! Я даже могу перечислить имена всех участников, какое на них было надето нижнее белье, и какая стояла погода в тот день, и что они ели перед этим на завтрак, и, вообще, я там был... — он моргнул, тряхнул головой и продолжил: — Так, первый вопрос: захват Туманной Крепости. Я знаю ответ!

Смеясь, мы разлили зелье по баночкам, одну Фред сунул себе в карман, а остальные мы отправили в шкаф — до лучших времен, так сказать.

Когда мы наводили порядок, Фред нечаянно задел рукой котел, и тот рухнул мне на ногу всей своей тяжестью. Взвыв от боли, я начал скакать на одной ноге возле стола.

Фред бросился ко мне.

— Джордж, прости, пожалуйста. — Его глаза были такими встревоженными и виноватыми, что мне стало совестно, возможно, потому, что боль не оправдывала глубину вины в его взгляде.

Он усадил меня на стул, небрежно смахнув с него сумки, и опустился передо мной на колени.

— Очень больно? — спросил он, осторожно стаскивая с моей правой ноги ботинок.

— Фред, все нормально, почти не болит, правда, — успокоил я его, наблюдая, как он снимает носок и наклоняется, чтобы рассмотреть ушибленные пальцы. — Думаю, мне даже не придется обращаться к мадам Помфри.

— Не нужна нам никакая мадам Помфри, — отрезал он, — сейчас приложим что-нибудь холодное, и все пройдет.

Как только он это сказал, на столе сразу же появился ледяной компресс. Фред привстал и взял его.

— Потерпи, Джорджи, сейчас будет очень холодно, — предупредил он и бережно приложил компресс к моей ступне, придерживая ее рукой.

На самом деле, было не холодно, а щекотно, и у меня непроизвольно вырвался короткий смешок, который Фред, очевидно, принял за болезненный возглас и обеспокоенно посмотрел на меня.

— Так больно?

— Ты чего? — Я ласково взлохматил его волосы. — Мне щекотно.

— Серьезно? — он недоверчиво улыбнулся. — Наверное, все-таки будет синяк.

— Ну и ладно, — я усмехнулся. — Фред, ты хуже мамы, честное слово!

— Помнишь, когда мы были совсем маленькими, мама целовала нам ушибленные места и говорила, что поцелуй лучше всего заживляет ссадины и порезы?

— Ага.

— Как думаешь, если я поцелую, перестанет болеть? — абсолютно серьезно спросил Фред, и в его взгляде я не заметил ни тени улыбки.

Я восхищенно посмотрел на него и ответил:

— Эээ... Братишка, спасибо, но не надо. — Мягко, но уверенно я высвободил ногу из его ладоней и поставил ее на пол.

Фред встал, чуть наклонил голову набок и, прищурив глаза, сказал хитрым голосом:

— Джордж, а ты покраснел.

Мои щеки, действительно, горели, потому что меня немного смутило его предложение, и еще я красочно себе представил, как Фред целует мою ногу...

Я хотел, было, что-то ответить, но он нагнулся, поцеловал меня в щеку и отошел к столу, бросив через плечо:

— Ты сиди, я сам уберу.

* * *

Зелье было готово. Оставалось найти способ, как споить его Филчу.

После отбоя мы, как и остальные примерные студенты, отправились спать. Дождавшись, когда соседи по спальне засопят и захрапят, мы бесшумно выскользнули из постелей и спустились в гостиную.

Перед нами вставала преграда в лице Полной Леди, которая ни при каких условиях не согласилась бы выпустить нас в столь позднее время. Но мы-то знали подход к женщинам, и она купилась, когда мы в один голос начали расхваливать ее «божественное» пение. Через пять минут хвалебной оды, Полная Леди растаяла окончательно и машинально открыла нам проход, услышав между лестными фразами пароль.

А потом она кричала нам вдогонку такие ругательства, от которых жители других портретов, краснея, затыкали уши.

Мы добрались до второго этажа, воспользовавшись секретными переходами, которые уже не были для нас тайной. Чтобы выманить Филча из его душной комнатушки, нам не потребовалось особо напрягать мозги. Было достаточно создать немного шума, чтобы этот подозрительный тип выскочил в коридор.

Подкравшись к рыцарским доспехам, стоящим за поворотом, мы легонько толкнули их, отчего те задребезжали, и из недр шлема послышался глухой возмущенный голос. Это было рискованно, но чертовски здорово.

Мы с Фредом часто рисковали ради риска. Чувство, которое испытываешь, когда тебя могут застигнуть в любой момент за какой-нибудь шалостью, будоражит и приятно щекочет нервы. Риск, как пикантная приправа, которая превращает пресное блюдо под названием жизнь в изысканный деликатес. Главное, не переусердствовать и не насыпать ее слишком много — тогда блюдо будет безнадежно испорчено. Мы всегда знали меру — дозу, которая нам необходима.

Скрывшись за следующим поворотом, мы быстро побежали вперед и, воспользовавшись еще одним потайным ходом, вышли в тот же коридор, оказавшись позади Филча. Этим проходом частенько пользовался сам завхоз во время своих дневных и ночных бдений, чем вводил менее сообразительных студентов в ступор.

Пока Филч, ругаясь, проверял, кто шастает по замку, мы заменили мутное содержимое его кружки на зелье кратковременной памяти. Еще одно достоинство этого зелья в том, что оно по запаху напоминает обычный черный чай и цвет имеет похожий. В общем, очень удобное и полезное зелье, можете взять себе на заметку.

Осторожно выходя из комнаты, мы едва не столкнулись с Филчем. Озираясь по сторонам, бормоча и кряхтя, он вошел в свою конуру. Нам нужно было убедиться, что он выпьет зелье, поэтому мы на цыпочках подкрались к двери и заглянули в щель.

Филч выдвинул один из ящиков картотеки и изъял оттуда тонкую папку, постоял, полистал, почитал, положил обратно, задвинул ящик и проковылял к столу. Все эти элементарные действия были чересчур медлительны, сопровождались оханьем и прочими старческими звуками и, казалось, давались ему с огромным трудом.

Наконец, настал момент, которого мы думали, не дождемся: Филч вцепился кривыми пальцами в жестяную кружку и, поднеся ее к губам, сделал большой глоток, при этом смачно хлюпнув её содержимым. Мы с Фредом обменялись удовлетворенными кивками и настежь распахнули дверь.

— Уизли?! — Филч повернул голову и дикими глазами уставился на нас. — Близнецы Уизли! — заорал он, вставая со стула.

Раз, два, три и...

— Уизли?! — он таращился на нас бешеными глазами. — Близнецы Уизли!

Мы подошли к Филчу, встали на цыпочки и, протянув руки к его обрюзгшему лицу, потрепали его за щеки: я за правую, а Фред за левую. У него должен был случиться удар, но зелье спасло старика от гибели. Мы с Фредом чуть не лопнули со смеху. Каждые пять секунд завхоз видел нас впервые!

— Уизли?!

— Здорово, старина, — отсалютовал Фред и щелкнул его по носу.

Филч шокировано моргнул и открыл рот.

Это зрелище, несомненно, было достойно публики, но в запасе у нас оставалось двадцать семь безопасных минут и еще какое-то время, пока Филч не наведается в библиотеку.

Зажимая рты, чтобы не хохотать в голос, мы покинули этого временного склеротика и рванули по направлению к своей цели.

* * *

Освещая палочками корешки книг и периодически поглядывая на часы, мы обыскивали ряд за рядом.

— Время, — сообщил Фред.

— Нокс, — прошептали мы, и библиотека погрузилась в зловещую пыльную темноту.

Мы постояли, прислушиваясь. Потом снова зажгли Люмос на концах наших палочек, и я вышел из Запретной Секции, а Фред остался, чтобы продолжить поиски. Рисковать нужно разумно, поэтому один из нас должен был стоять у входа в библиотеку и, в случае чего, успеть предупредить второго.

Наша первая ночная вылазка прошла гладко, но безрезультатно — нужную книгу мы не нашли.

Так как Полная Леди не впустила бы нас в гостиную, нам пришлось до рассвета просидеть в туалете на третьем этаже, где обитала Плакса Миртл. Это был единственный туалет в Хогвартсе, который никто не посещал.

Плакса Миртл встретила нас отнюдь не гостеприимно: обрызгала ледяной водой из унитаза и целых пять минут визжала, чтобы мы убирались из туалета для девочек. Но, видимо, недостаток общения все-таки перевесил, и она смилостивилась над нами, прекратив истерику.

Оставшееся время депрессивное приведение потчевало нас заунывными историями из ее прошлой жизни, щедро сдабривая их взываниями и обильным потоком призрачно сизых слез. Кратко говоря — было весело.

— Вы такие милые! — пропела Миртл, провожая нас к двери, когда предрассветные лучи солнца окрасили серые мрачные стены туалета в веселый оранжевый цвет. — Я еще не встречала настолько благодарных и сочувствующих слушателей.

Это она точно подметила — в десяточку. С кислыми удрученными лицами мы согласно кивали каждой ее фразе, потому что невыносимо хотелось спать и кололо разочарование, постигшее нас в библиотеке.

— Заходите ко мне чаще, — попросила она.

— Угу, — хором ответили мы, еле переставляя затекшие ноги.

На пороге Плакса Миртл попыталась нас обнять, но ее прозрачные руки прошли насквозь и сомкнулись.

— Джордж, Фред, мы же теперь друзья? — она смотрела на нас пытливо и умоляюще, и нам ничего не оставалось, как слабо кивнуть.

Она восторженно взвизгнула и счастливо улыбнулась, показывая неровные серые зубы.

— Кстати, — спохватилась Миртл, — я недавно видела вашего брата.

— Правда? — без особого интереса спросил я.

— Я просто прогуливалась по трубам, и совершенно случайно забрела в мужской туалет на втором этаже, — она глянула на нас так, словно ожидала, что мы начнем журить ее за то, что она была в мужском туалете, но, не дождавшись укора с нашей стороны, продолжила: — И вот я уже собиралась улететь оттуда, как вдруг слышу: открывается дверь, оборачиваюсь и вижу Перси. Мне показалось, что он был чем-то взволнован. Он постоял немного у двери, проверяя, — нет ли кого в коридоре, потом, убедившись, что все чисто, заглянул во все кабинки, а после зашел в самую дальнюю. Меня он, похоже, не заметил — я притаилась под потолком и оттуда наблюдала. Он залез на унитаз с ногами, встал и пошарил рукой за бачком, — закончила она шепотом, приблизив к нам свое лицо.

А вот это уже было интересно. Мы с Фредом оживились и синхронным жестом поторопили ее.

Миртл довольно улыбнулась.

— Он достал какую-то книгу, открыл ее и принялся листать. Нервно так, быстро-быстро, будто у него было ограничено время.

— И что дальше? — спросил Фред. — Ты разглядела книгу?

— Может, это была книга по черной магии? — с надеждой в голосе предположил я.

— Ну, я не особо пыталась разглядывать, — нарочито небрежно ответила Миртл, передернув плечами, — но смогла все-таки увидеть какие-то формулы, длинные, непонятные формулы.

— Формулы? — переспросил Фред.

— Да, именно. А потом он закрыл книгу и вернул на место, и я успела рассмотреть название...

— Ты же плохо видишь, как ты могла с потолка что-то разглядеть? — недоверчиво спросил я.

— Я призрак, и после смерти зрение стало нормальным, — обиженно сказала Миртл. — К тому же, я немного спустилась, — призналась она.

— Зачем ты тогда носишь очки?

— Я умерла в очках, и не могу их снять. И почему ты задаешь такие оскорбительные вопросы? — захныкала она. — Может, я ношу очки, потому что они идут мне. Разве нет?

— Ладно, — одернул нас Фред. — Как называлась книга?

— Так мне идут очки?

— Они тебе удивительно к лицу, — заверил я ее, а Фред активно закивал и поддакнул.

Миртл изобразила очаровательное смущение на лице.

— Книга, — нетерпеливо напомнил Фред.

— Книга Заклинаний, третий курс.

— Третий курс, — разочарованно протянул я. Это точно была не черная магия, обычный учебник. — А когда это было?

— Два дня назад.

— Постой-ка, два дня назад у Перси должна была проходить контрольная по Чарам. Он же всех достал, пока готовился. Бегал, суетился, ныл, что ничего не успевает.

— Точно, — согласился Фред. — Получается, он что же — не выучил материал и прибегал в туалет, чтобы подсмотреть? Как это нечестно, — он прицыкнул языком и покачал головой.

— Особенно для Перси, — я кивнул и с наигранным драматизмом вздохнул: — Ужасно.

Фред заговорщицки глянул на меня и потер ладони друг о дружку.

— Джордж, мы можем это как-то использовать?

— Разумеется, можем. — Я приобнял его за плечи.

— Но только на полную катушку, — Фред широко улыбнулся, — чтобы уж отыграться, как следует.

— Нельзя упускать такой шанс, — важно сказал я.

— Большое спасибо, Миртл, ты чудо, — поблагодарил Фред, поднял вверх кулак и потряс им.

Если бы Миртл не была приведением, она бы зарделась от удовольствия.

— Я еще смогу быть вам полезной. Если что-то понадобиться, смело обращайтесь ко мне.

— Обязательно. Так и сделаем, — ответили мы.

Ноябрь 1989

Мы продолжали исследовать коридоры и помещения Хогвартса, и в ноябре обнаружили вход на школьную кухню. Идея с паролем была в нашем вкусе и очень нас порадовала: чтобы войти в кухню, нужно было пощекотать грушу на картине с изображением большого блюда полного фруктов.

Тогда мы впервые увидели эльфов вживую. Они оказались очень забавными существами, но когда мы с Фредом попытались поймать одного и потрогать, они почему-то испугались.

Принимали они нас радушно и доброжелательно, всегда с удовольствием угощали разными лакомствами и были приветливы, хоть и застенчивы.

В одно из наших классических посещений кухни, мы застали там странную женщину в круглых очках с толстыми линзами, закутанную в многочисленные шали и платки. Когда мы зашли, она шарахнулась, словно увидела оборотня. Она прижимала к груди стеклянную бутылку, вероятно, со спиртным напитком.

Я быстро догадался, что эта своеобразная особа — преподаватель и подумал: «Ну, все. Она расскажет директору, что мы ходим на кухню, и лавочка будет незамедлительно прикрыта». Однако я разглядел в ее глазах, увеличенных стеклами очков, точно такое же опасение, которое всколыхнулось у меня в груди.

— Добрый вечер, — поздоровались мы в один голос.

— Вы близнецы, — сказала она необычным вибрирующим голосом. — Я Сивилла. Трелони, — добавила она и, словно очнувшись, поправила очки на носу и расправила плечи. — Профессор Сивилла Трелони, — объявила она уже твердым официальным голосом.

— Я — Фред.

— А я — Джордж.

Всем нам троим было откровенно неловко, и каждый из нас скорее хотел покончить с этим знакомством, отправиться по своим делам и забыть о встрече.

Мне показалось, что профессор Трелони хочет что-то сказать: она приоткрыла рот, но тут же сжала губы. Я не знал, что говорить, и, судя по тому, что Фред молчал и опустил глаза в пол, он тоже не знал.

Эльфы суетились вокруг четырех столов и не обращали на нас внимания, будто кроме них здесь вовсе никого не было.

— Мальчики, что вы тут делаете? — неожиданно строго и явно запоздало спросила профессор Трелони.

— Мы... мы...

— Хорошо. Я не стану доносить директору о вас, если вы пообещаете мне, что...

— Мы тоже о вас ничего не скажем, — брякнул я.

Глаза Трелони стали поразительно огромными, ее руки дернулись, отчего едва не выпала бутылка.

— С чего вы взяли?.. — она хватила ртом воздух и продолжила: — Я хотела сказать, что вы должны пообещать мне: не ходить больше на кухню!

Мне стало так стыдно, что в первый миг было одно желание — умереть на месте.

— Простите, пожалуйста, — промямлил я, — я думал...

— Достаточно, — дрожащим от возмущения голосом прервала она меня. — Я все поняла. Ступайте в свою гостиную.

Моим щекам было настолько жарко, словно я наклонил лицо к открытому огню. Я еще раз извинился, и мы с Фредом поспешили покинуть кухню. Когда мы вышли в коридор и прошли до первого поворота, я присел на корточки, потому что ноги казались ватными, и приложил ладони к щекам.

— Позор, братишка, это позор, — тихо сказал Фред, кладя руку на мое плечо. — За оскорбление преподавателя наш факультет лишится всех баллов, заработанных непосильным детским трудом.

— Но она ничего не сказала про баллы, — заметил я.

— Хм. Может, она — самозванка? Ты раньше видел ее? Что-то я не помню, чтобы она хоть раз появлялась в Главном Зале.

Я поднял голову и усмехнулся.

— Конечно же, она настоящий преподаватель. Будь она посторонним человеком, эльфы не пустили бы ее на кухню. Мне так стыдно! — простонал я, снова пряча лицо в ладонях.

Фред присел напротив, положил руки на мои колени и слегка сжал их.

— Не переживай, мы еще стольких преподавателей оскорбим своим безалаберным поведением. Первый раз всегда сложно и больно, а потом привыкнешь.

Разумеется, Фред шутил, и для меня его слова сейчас были лучше любого успокоительного.

Послышались тихие робкие шаги, я повернул голову и увидел профессора Трелони.

— Зря мы не ушли, — прошептал Фред, придвигаясь ко мне ближе. — Теперь она точно снимет баллы.

Поравнявшись с нами, Трелони остановилась и выразительно на нас посмотрела.

— Вы не найдете то, что ищите, — сказала она спокойно и даже с каким-то странным удовлетворением. — По крайней мере, в стенах Хогвартса этого нет.

Фред подскочил и обернулся к ней.

— Откуда вам известно, что мы что-то ищем? — спросил он вкрадчиво.

— Я вижу это, — безапелляционно заявила Трелони.

— Как? — Фред проглотил смешок.

Трелони легким уверенным движением перекинула бутылку в левую руку, а правой дотронулась до своего лба.

— Третьим глазом, — сказала она, гордо выпрямив спину.

— Вы прорицательница? — не выдержал я и тоже поднялся.

— Да.

— А вы можете предсказать наше будущее? — Фред подошел к ней и вытянул левую руку, подставляя ее чуть ли не под нос Трелони ладонью вверх.

Профессор отпрянула назад и презрительно скривилась.

— Я вам не уличная гадалка! Я не предсказываю по заказу, для этого можете обратиться к любому шарлатану. В моей профессии главную роль играет вдохновение. Впрочем, своим беспардонным порывом вы разорвали связь, которая появилась между нами. — Она брезгливо поджала губы и, подхватив бутылку двумя руками, отвернулась с намерением уйти, но я остановил ее:

— Профессор Трелони, не уходите. — Я подошел к ней. — Не могли бы вы еще нам что-нибудь сказать? Пожалуйста, для нас это очень важно. Правда.

— Разве я не ясно выразилась: ваш брат испортил весь настрой. Теперь я ничего не вижу и вряд ли увижу снова. До свидания, — ее холодный тон отравил надежду, и она увяла, не успев расцвести.

* * *

На следующий день, после занятий, мы отправились в Северную Башню, предварительно узнав, где находится кабинет профессора Трелони.

Мы еще не успели подняться по лестнице наверх, как в нос ударил резкий сладкий запах. Кабинет Прорицаний был похож скорее на жилую комнату, чем на класс. Вместо парт и стульев стояли круглые столы, накрытые скатертями, и мягкие пуфы, обитые цветастой тканью. Шкафы, напоминающие буфеты, были заполнены чайными сервизами и стеклянными шарами. Жаркий воздух и аромат благовоний не позволяли нормально дышать, забиваясь в ноздри и застревая там. Тяжелые шторы на всех окнах были глухо задернуты, и лишь пламя ароматизированных свечей тускло освещало комнату. От уюта, который здесь, очевидно, старательно и заботливо создавали, можно было задохнуться.

Когда мы вошли в это сонное душное царство, Трелони нигде не было видно.

— Вы что-то забыли? — послышался слева от нас глухой низкий голос, в котором мы узнали голос профессора.

Мы осмотрелись по сторонам, но не обнаружили ее. Появилась Трелони беззвучно и внезапно за нашими спинами, словно материализовалась из спертого воздуха.

— Вы не мои студенты, — сказала она прямо над моим ухом.

От неожиданности я отшатнулся и налетел на столик из матового стекла, на котором лежала колода карт Таро.

— Простите, вы, должно быть, не помните нас... — пробормотал я.

— Конечно, помню! Накануне вечером вы имели наглость назвать меня шарлатанкой. — Трелони возвышалась надо мной, запахнувшись в шаль, и мне на миг показалось, что ее бьет озноб, так сильно она стиснула в пальцах ткань.

— Мы вас так не называли, — возразил Фред. — Мы хотим, чтобы вы погадали нам. Пожалуйста.

— Фред, я не гадаю, а предсказываю.

— Разве это не одно и то же? — удивился я. — И как вы узнали, что он Фред? Нас постоянно все путают.

Трелони приложила кончики указательных пальцев к вискам и зажмурилась, будто ей в глаза ударил яркий свет.

— Вы задаете слишком много вопросов. Джордж, — с нажимом ответила она. — Гадать, значит, не быть уверенным в своих словах, а лишь предполагать. Я не гадаю. Я предсказываю, — повторила она, чеканя каждое слово. — Вас путают люди, которые смотрят на вас глазами, а я вижу вашу ауру. Ее можно почувствовать, имея высший дар, которым, увы, наделен не каждый. Ты, Фред, — она ткнула пальцем в направлении Фреда, — чуть не погиб. А ты, — она кивнула в мою сторону, — спас его. Да... Стихийная магия... Она проявляется в критических ситуациях.

— Она проявлялась у меня и раньше. С семи лет.

— Не перебивайте! Вы же опять прервете контакт!

— Извините.

Трелони обхватила себя руками и зябко поежилась, как от внезапно влетевшего в комнату сквозняка.

— Вас связывает не только ваша любовь, это нечто большее и крепкое. Безусловно! — она взмахнула руками, теплая шаль сползла с ее плеч и легким покрывалом постелилась на пол, но профессор не заметила этого. — Магия! — она сказала это таким загадочно глубоким голосом, словно открыла нам страшную тайну.

Мы с Фредом переглянулись, и он спросил:

— И это все показывает наша... хм... аура?

Профессор Трелони встрепенулась, нагнулась и быстро подняла с пола шаль. Накинув ее на плечи, она прошла мимо нас к столу с картами Таро и опустилась на пуф. Мы стояли и наблюдали, как она раскладывает карты на поверхности стола, едва заметно шевеля губами и хмуря брови.

Горло жгло от терпкого горячего воздуха, и я кашлянул, прикрыв рот ладонью. Трелони вскинула на меня недоумевающий и рассерженный взгляд.

— Я думала, вы уже ушли.

— Разве вы не нам га... предсказываете? — спросил я, вытянув шею, чтобы рассмотреть получше, что показывают карты.

Впрочем, я совершенно не разбирался в Таро и ничего не понял.

Трелони одним движением, напоминающим вихрь, собрала карты в стопку. Потом она встала и произнесла уставшим голосом:

— Пожалуйста, ничего не трогайте руками. — И, пройдя в конец кабинета, скрылась за дверью.

* * *

Мы узнали, что Трелони каждый год предсказывает чью-то смерть, но это ни разу не сбылось. Также многие говорили, что ее предсказания имеют мрачный и негативный оттенок и всегда оказываются пустыми. Мы знали, что это не так, но не спешили опровергать заблуждения.

Когда мы снова отправились в Северную Башню, спустя пару дней, люк, ведущий в ее кабинет, был заперт. Вероятно, она заранее предвидела наш визит и позаботилась о том, чтобы мы не смогли попасть к ней. Мы стали каждый вечер дежурить у входа на кухню, но Трелони туда больше не приходила.

* * *

В один из вечеров мы сидели по-турецки на моей кровати друг против друга и, как обычно, разговаривали перед сном.

— Не понимаю, — сказал я устало, — почему профессор Трелони избегает нас.

Фред развернулся, снял со спинки кровати покрывало и, накинув его себе на плечи, наподобие шали, таинственно проговорил, копируя голос профессора:

— Наверное, она разглядела своим третьим глазом в наших аурах что-то ужасное и безысходное.

— Но ведь она, наоборот, с удовольствием сообщает студентам об их гибели и страшной участи.

— Вероятно, у нас она увидела нечто пострашнее смерти, — уже своим голосом предположил Фред.

— Что может быть хуже смерти?

— Если умрет один из нас, а второй останется жить.

— Это невозможно! Невозможно, чтобы второй продолжал жить.

— Я знаю. Если бы такое случилось, если бы умер кто-то из нас двоих, — голос Фреда сорвался во внезапной вспышке гнева, его глаза влажно заблестели, а на скулах проступил легкий румянец, — это было бы самым жестоким и подлым поступком Судьбы за всю историю человечества.

Он взял меня за руку, крепко ее сжал и добавил:

— Я бы тоже умер, сразу же.

— И я, — сдавленно сказал я, взял Фреда за вторую руку, поднес к губам и поцеловал его ладонь.

Декабрь 1989

Накануне Рождества, за три дня до отъезда из Хогвартса, мы получили весьма странное письмо — адрес отправителя указан не был, а лист пергамента оказался совершенно чистым.

— Наверное, письмо написано невидимыми чернилами, — предположил Фред.

— Можно попробовать лимонный сок.

— Или подержать пергамент над пламенем свечи.

Но после того как мы перепробовали все известные нам способы проявления, письмо по-прежнему нельзя было прочесть — лист остался пустым. Это могло означать, что письмо защищено заклинанием, но мы даже предположить не могли — каким. Тот, кто послал нам сообщение, хотел, чтобы его прочли только мы. А загадки мы обожали и искали тайный смысл даже там, где его быть не могло. Спрятанное послание сильно взбудоражило и заинтриговало нас, мы чувствовали себя причастными к чему-то секретному и жутко значимому.

Два дня мы потратили на поиски заклинания, практически поселившись в библиотеке на это время, чем сильно удивили мадам Пинс и наших друзей, которые мысленно уже давно были дома.

Все гениальное просто. Слышали такое? Однако люди часто пренебрегают этим мудрым изречением или попросту забывают и сами заводят себя в непроходимый лес догадок и предположений.

Чтобы текст послания стал доступен, необходимо было всего лишь прикоснуться к нему — нам с Фредом одновременно. Смешно, но за два дня мы так ни разу и не коснулись письма вместе, мы брали и изучали его по очереди.

Как только наши пальцы дотронулись до бумаги, начали появляться буквы, складываясь в слова и фразы, написанные аккуратным почерком:

«Мальчики, у меня есть то, что вы ищите. Но вы должны иметь ввиду, что это пробудет у меня до 24 декабря. Не позже».

Довольно черствый и невнятный текст, не находите?

Едва мы успели прочитать, как буквы исчезли.

— И куда же нам идти? — недоуменно спросил я.

Фред, молча, перевернул лист и жестом показал, чтобы я положил поверх него руку. Наши ладони легли на пергамент, но на сей раз ничего не произошло.

— И? — Фред повернулся ко мне и вопросительно поднял брови.

— Трелони! — догадавшись, выкрикнул я, подпрыгивая в кресле.

— Побежали! — Фред схватил письмо, сложил его в кривоугольник, спрятал в карман мантии, и мы рванули вон из гостиной.

* * *

— Я думала, вы сообразительней, — Трелони встретила нас упреком.

— Простите, мэм. Мы не могли понять…

— Да-да. Не трудитесь объяснять.

Трелони выглядела удивительно живой и обычной. Ее голос не дрожал и не был пропитан таинственностью, а от жеманных ужимок не осталось и следа.

Она поднялась из глубокого мягкого кресла и ушла в свою комнату. Мы с Фредом обменялись нетерпеливыми взглядами, и улыбками. Профессор вернулась почти сразу. В руках у нее была тонкая книжица в темно-синем мягком переплете.

— Присаживайтесь. — Она указала рукой на два пуфа, стоящих чуть поодаль от остальных.

Когда мы сели, Трелони положила перед нами на стол книгу, открыв её на нужной странице. Прежде чем приступить к чтению, я поднял на нее благодарный взгляд и сказал:

— Профессор, мы вам очень признательны, — и потом тихо добавил: — Можно узнать, почему вы помогаете нам?

Трелони одарила меня недвусмысленным взглядом.

— Читайте-читайте. Все ответы найдете в книге.

Фред ущипнул меня за бок, и я опустил голову, сосредоточивая все внимание на чтении.

Написано было много, и не весь смысл просочился в наши одиннадцатилетние умы. Текст имел высокопарный налет и был рассчитан на взрослого читателя, но что точно не требовало толкования и лежало на поверхности, испугало и восхитило нас одновременно.

Если кратко, то факты были таковы: у некоего колдуна с достаточно забавным именем — Герольд Несчастный — был брат-близнец, с которым они были неразлучны и дружны, как мы с Фредом. Далее идет пересказ их детства и юности…

…В возрасте 23 лет Герольд пережил трагедию: потерял своего брата — того настигла смертельная порча, насланная на него брошенной любовницей.

«Герольд был убит горем, он затухал и чах, казалось, с каждой прожитой в горе минутой». (Читая этот момент, мы с Фредом тревожно переглянулись и взялись под столом за руки).

«Радостные искорки в глазах бедного Герольда погасли навсегда, и никто больше не видел его улыбающимся».

Предполагаю, что Несчастным он стал именно после смерти брата, истинную его фамилию источник умалчивал.

Коротая свое существование в страданиях и душевных муках, Герольд придумал обряд, специально для близнецов. Для принятия обета не требовалось никаких атрибутов и присутствия свидетеля. Слова клятвы могли быть произвольными. Все было предельно просто и быстро. Существовало лишь одно условие: обет становился действительным, если оба брата или сестры искренне любили друг друга.

«Любовная магия — самая мощная магия», — сказал Герольд Несчастный.

Подозреваю, он не сам это сказал, а лишь процитировал чьи-то умные мысли.

Принявшие обет награждались клеймом в виде зодиакального знака Близнецы.

Конечно, я не сомневался, что мы дали настоящую клятву, но читая, чувствовал, как в груди поднимается огромный воздушный шар. На моем лице невольно появилась улыбка. Я хотел взглянуть на Фреда, но не стал превращать серьезное чтение в развлечение.

Постепенно мы подобрались к ключевому моменту — нарушение обета.

«В случае если одна из сторон или обе нарушат клятву, по исполнении семнадцати лет они будут навечно разлучены».

Навечно!

Мы с Фредом вновь обменялись взглядами и крепче сцепили руки.

Каким образом «они будут навечно разлучены», источник также не сообщал.

Суть клятвы заключалась в том, что близнецов, пока они соблюдают главное условие, то есть не ссорятся и во всем поддерживают друг друга, защищает Магия Любви, и они становятся чуть ли ни бессмертными: их очень сложно даже ранить, не то, что убить.

Действительно, сильная магия, согласитесь?

Дочитав, мы посмотрели на Трелони, которая сидела за тем же матовым столиком и, похоже, раскладывала пасьянс.

— Надеюсь, теперь вы осознали всю серьезность вашего положения, — промолвила она более привычным голосом с придыханием.

— Вы так и не ответили, почему вдруг решили помочь нам, — деликатно напомнил Фред.

— Вы разве не поняли? Вы — маленькие беззащитные дети, загнавшие себя по глупости и незнанию в ловушку.

— Мы любим друг друга на самом деле, — твердо сказал я.

— Правда? — Трелони с наигранным удивлением взглянула на нас, ее голос опять стал нормальным. — Иначе, господа, вы не смогли бы провести ритуал. Но вы поспешили, бесспорно. Чтобы пойти на столь отчаянный и серьезный поступок, как принятие обета, у волшебника должно быть взрослое и трезвое осознание, на какой риск он идет, это должно быть взвешенное и продуманное решение, а никак не спонтанное. А вы — маленькие дураки! — в сердцах воскликнула Трелони, терзая в руках старую потрепанную колоду карт.

— Но ведь этот обет может принять каждый, — сказал Фред.

— Не каждый, а единицы, — быстро успокоившись, сухо поправила его Трелони. — В силу возраста вы слишком наивны и судите со своей башни. Далеко не все близнецы преданы друг другу, как вы. Очень редкие пары близнецов испытывают взаимно одинаковую по силе любовь. Вы внимательно читали? Очевидно, нет. Любовь подобная вашей, граничит с безумием, и только такая любовь может активировать клятву. В вашем случае, к сожалению, так оно и есть.

— К сожалению?! — хором ужаснулись мы.

— Люди, знаете ли, склонны к ссорам и выяснениям отношений, я бы даже сказала — это одна из человеческих слабостей. Рано или поздно вы споткнетесь о камень, который послужит причиной вашей ссоры. И что тогда? — Трелони встала и вышла из-за стола; она выглядела крайне взволнованно и заметно нервничала, теребя пальцами длинную бахрому своей неизменной шали. — Вы навсегда лишитесь силы, потеряете друг друга и больше никогда не сможете быть вместе.

Навсегда. Никогда. Вместе.

Три этих слова, насквозь пронизанных пафосом, застряли в моей голове.

Застряли навсегда.

Апрель 1995

Дверь, тихо скрипнув, приоткрылась, и в белоснежно солнечную палату заглянуло обеспокоенное веснушчатое лицо Рона. Все кровати Больничного Крыла пустовали, аккуратно застеленные стерильно чистыми белыми покрывалами. И только две кровати, стоящие в дальнем конце палаты, были заняты.

Он встал в изножье кровати Фреда и посмотрел на него. На лице Фреда застыло умиротворенное выражение и точно такое же — на лице Джорджа.

Декабрь 1989

Фред предупредительно стукнул в дверь костяшками пальцев и приоткрыл ее.

— Перси, нужно поговорить.

Перси (кто бы сомневался) сидел за столом, заваленном книгами и пергаментом. Он даже не потрудился взглянуть на нас или хотя бы из вежливости кивнуть.

— Не видите: я занят, — пробурчал он и обмакнул перо в чернила.

Да уж, наш братец даже в рождественские каникулы не позволял себе расслабиться. (Ума не приложу, над чем он мог работать в Сочельник?) Я прикрыл дверь, и мы прошли в середину комнаты. Фред взял с полки шкафа какую-то газету, а Перси, услышав шелест бумаги, заметно напрягся и резко сказал:

— Положи на место. Ничего не трогайте.

— Что же там такого секретного? — елейным голоском пропел я, заглядывая в газету.

Оказалось, это была стенгазета, но, увы, ничего интересного мы там не обнаружили. Чисто из вредности Фред еще пару секунд пошелестел ей и положил обратно в шкаф.

— А мы кое-что знаем про тебя, — сказал он, скрещивая руки на груди, и облокотился о комод.

— Это вряд ли, — Перси хмыкнул, не прекращая что-то строчить на пергаменте. — Так вы что, пришли шантажировать меня?

— Нет, что ты! — поспешил я его заверить совершенно невинным тоном. — Даже не думали.

— Просто иначе ты не стал бы тратить на нас свое королевское время, — сказал Фред.

— Как будто теперь я стану на вас его тратить.

— Хм, — я подошел и встал у Перси за спиной, положил руки ему на плечи, что заставило его замереть и прекратить писать. — После каникул вся школа узнает о тебе нечто очень любопытное, — сказал я ласково.

— Вы не можете знать ничего такого, что меня каким-либо образом компрометирует, — категорично заявил Перси и отложил перо в сторону. — Потому что в природе вообще не существует компромата на меня. — Он дернулся, и мне пришлось убрать руки. — Вы блефуете.

— Вообще, по жизни иногда бывает, конкретно сейчас — нет.

— А как же то, что ты в туалете тайком просматривал учебник, сбежав под безобидным предлогом с контрольной работы? — весело напомнил Фред.

— И что в этом такого?! — Перси обернулся и поднял на меня встревоженный взгляд. — Откуда вы узнали? Я тогда... Я был слишком загружен, мне просто не хватило времени, как следует подготовиться. — Я заметил, как его пальцы непроизвольно смяли край листка. — В этом нет ничего предосудительного! — он с вызовом посмотрел на Фреда, а тот лишь гадко ухмыльнулся и произнес:

— Перси, не сомневайся, у нас хватит фантазии, чтобы превратить столь безобидный случай в курьез.

— Это будет настоящая сенсация, — протянул я мечтательно, — обещаем.

— Мне все равно, я от этого не пострадаю, — огрызнулся Перси и принялся быстро перекладывать бумаги, закрывать и открывать книги — он явно нервничал, верно?

Мы с Фредом обменялись удовлетворенными взглядами.

— Поверь, мы с радостью поможем тебе...

–...потерять безупречную репутацию…

— …самого лучшего студента вашего курса.

Фред отошел от комода и бухнулся на кровать.

— Только представь, какой позор: ты — Персиваль Уизли — самый умный и добросовестный студент, с самой высокой успеваемостью среди третьекурсников — спрятал учебник в бачке унитаза, чтобы потом во время урока выйти из класса и подсмотреть ответы.

Мы округлили глаза и в притворном ужасе хором резюмировали:

— Стыд, да это просто кошмар!

— Тебя перестанут уважать, — уверенно сказал я, — точно перестанут, мы вот тоже чуть не перестали, когда узнали. Но все же мы братья, и должны друг за друга стоять, не позволять всяким сплетникам пятнать честь нашей семьи.

— Да кто вам поверит?! — взъелся Перси. — И не думаю, что кому-то это будет интересно.

— Мы же сказали, — мягко напомнил я, — что можем даже такую мелочь преподнести, как крупный скандал.

— К тому же, знаешь, Перси, в чем вся соль слухов? — Фред подался вперед и заговорил таинственным доверительным шепотом: — Они имеют свойство обрастать новыми слухами. Так что не удивляйся, если, скажем, через парочку месяцев, услышишь, будто ты туалетный хулиган, к примеру...

–...или налаживаешь туалетную сеть, чтобы по ней сплавлять запрещенные препараты, — подхватил я.

Перси вытаращил глаза, уголки его рта задергались, словно он боролся с улыбкой.

— Да это же полнейшая чушь! — крикнул он. — Вы сами-то хоть понимаете, какой бред несете?!

— Мы же говорим, это всего лишь пример. — Фред еле держался, чтобы не расхохотаться, а я уже не мог и сдавленно хрюкал в кулак за спиной Перси.

Когда мы решили шантажировать его, мы только приблизительно знали, что ему скажем, так что сейчас это была чистейшая импровизация, и, кажется, нас понесло нереально. Туалетный хулиган! Мерлин мой...

Фред нашел в себе силы продолжить и выглядел при этом до смешного жалко, у него уже глаза слезились.

— Нам ведь главное — что? Запустить сплетню, чуть приукрасить ее, придав ей аппетитный вид, а остальное сделают другие, каждый добавляя все новые и новые вкусные подробности.

— Нет, вы, правда, идиоты, — почти с восторгом сказал Перси, мотнув головой.

— Ну, зачем тебе, брат, эти неприятности? — сочувствующим тоном сказал я. — Посуди сам: все вокруг будут болтать о тебе невесть что, и, разумеется, это тебя начнет отвлекать от учебы, ты станешь нервным, дерганым...

–...будешь на ком-нибудь срывать свою злость...

— …потеряешь сон, перестанешь нормально питаться…

— …мозг твой вскоре деградирует, щеки впадут…

— …глаза станут бешеными, как у маньяка...

— И пойдут новые, уже другие сплетни.

— Ты превратишься в Хогвартскую звезду, но какая это будет слава?

Мы с Фредом говорили наперебой. Затравленный взгляд Перси метался от одного к другому, он открывал и закрывал рот, пытаясь вставить хоть слово, но у него это не получалось — чтобы встрять между нами необходим особый талант, ну или, как минимум, нужно быть нашим третьим близнецом, а он им не являлся, как вы знаете.

— Что вам нужно?! — сдался Перси.

— У нас условие...

— Да как вы смеете?! — он с силой грохнул кулаком по столу, отчего чернильница подскочила и едва не перевернулась. Вот бы он расстроился, если бы жирные чернила оросили его великие труды.

— Эй-эй, потише, братишка. — Я примирительно хлопнул его по плечу. — Так вот, условие: ты не должен никому говорить о том, о чем мы тебя попросим.

— Тем более родителям и братьям. Понял?

— Ваша просьба? — зло осведомился Перси. Его лицо было таким красным, что веснушки на нем стали совсем незаметными.

— Тебе знакомо имя Герольд Несчастный?

— Нет.

— Ты должен поспрашивать у своих друзей, — сказал я.

— Ты же состоишь в каком-то заумном клубе, значит, тесно общаешься с такими же бота... интеллектуальными личностями, как ты. Понимаешь?

— Разузнай у них все, что сможешь. Лучше, если вы добудете книгу или там вырезки, свитки, ну, ты понял.

— Зачем это вам? Кто такой Герольд Несчастный? — Перси переводил подозрительный взгляд с меня на Фреда и обратно.

— Это мы у тебя спрашиваем, забыл? — Фред подмигнул.

— Можешь начинать собирать информацию сразу, как вернешься в Хогвартс.

— А пока — счастливого Рождества, братишка.

— Прости, подарка у нас нет, — виновато сказал Фред и поднялся с кровати.

Я подошел к нему, и, взявшись за руки, мы покинули комнату, провожаемые тяжелым взглядом Перси.

Январь 1990

Мы с Фредом шли по коридору к Великой Лестнице, когда между нами, словно из ниоткуда возник Перси. Он грубо схватил нас за шкирки и потащил к ближайшей скамье. Мы с ним были практически одинакового роста, но сейчас Перси казался гораздо выше и сильней нас двоих вместе взятых. Он толкнул нас в грудь, и мы против своей воли опустились на жесткую деревянную поверхность своими мягкими местами. Соприкосновение получилось, честно сказать, не особо приятным.

— В чем дело?! — возмутились мы в один голос.

Перси навис над нами, взъерошенный, со съехавшими набок очками, и злющий, как фурия.

— Вы дали клятву! — прошипел он, не уступая своим угрожающим видом самому профессору Снейпу.

— Даааа, — свистящим шепотом ответил Фред ему в лицо. — И мы посвятили тебя в нашу тайну, если проболтаешься кому-то, нам придется…

— Заткнись! — выпалил Перси и зажал Фреду рот ладонью. — И ты лучше молчи, — он предостерегающе глянул на меня, — иначе я наложу на вас обоих Силенцио.

— Ха-ха, — только и успел вымолвить я, потому что следующее, что сказал Перси, было заклинанием безмолвия.

Впервые я испытал гордость за старшего брата, его решительность мне нравилась, а вот невозможность говорить — отнюдь. Я покосился на Фреда и поймал его обескураженный взгляд, он все еще мог говорить, правда, ему мешала рука Перси, но, похоже, Фред и не думал возражать.

— Какого черта вы это сделали?!

Фред замычал, видимо, желая ответить.

— Это риторический вопрос. — Перси еще сильней зажал ему рот, так, что на щеках Фреда точно остались бы синяки.

Говорить я, конечно, не мог, но вот руки мне пока никто не связывал. Со всего размаху кулаком я ударил по предплечью Перси, и его руку отбросило в сторону.

— Чем мы заслужили такое неуважительное отношение? — совершенно спокойно и, усмехаясь, поинтересовался Фред.

Перси вцепился в отвороты его мантии и приподнял.

— Как вы и просили, я узнал все, что смог о Герольде Несчастном, и, представьте себе, мне пришлась не по душе полученная информация.

— Выкладывай. И отпусти меня. — Фред попытался расцепить пальцы Перси, но тот крепко его держал. Я вскочил со скамьи и толкнул его, однако на этот раз он был готов к атаке и не двинулся с места, а меня слегка отпружинило.

— За кого вы меня держите, если считаете, что я не могу помочь вам просто так, без вашего идиотского шантажа с этой дурацкой сплетней?!

— Чего же ты тогда торговался: поверят, не поверят? — отпарировал Фред.

— А вы рассчитывали, что я так легко сдамся? — Перси страдальчески усмехнулся. — Живя с вами под одной крышей, вольно невольно приходится играть по вашим чертовым правилам. Вам ведь не знакомы нормальные человеческие отношения между братьями.

— Знакомы. — Фред мило улыбнулся и кивнул в мою сторону.

— Разумеется. Только между собой, а остальные, видимо, не достойны вашей благосклонности.

Наверное, он заколдовал не только мою глотку, но еще наложил чары иллюзии на мои уши.

Перси тяжело дышал, и весь его запал стремительно потух. Убрав руку, он отошел назад, поправил очки, пригладил волосы и стал похож на нашего родного брата — высокомерного умника.

— Фините, — сказал он слабым голосом, направив на меня палочку.

Говорить я уже мог, вот только отчего-то не хотелось.

— Принести книгу не было возможности, но я выписал все, что нужно. — Он залез в карман, достал аккуратно сложенный пергамент и протянул его, ни кому-то из нас конкретно, а просто выставил руку вперед.

Взял Фред, быстро развернул и пробежался глазами по тексту. А я стоял и украдкой исподлобья наблюдал за Перси, и не находил никакой внешней разницы между ним вчерашним и сегодняшним. Он также держал прямую осанку, постоянно поправлял очки кончиком указательного пальца, хотя не было в этом жесте необходимости, он просто вошел уже в привычку. Глаза его, как и всегда, смотрели внимательно, и во взгляде присутствовала задумчивость, будто он все время что-то анализировал. Руки его были сцеплены в замок, и они уже не дрожали от волнения, как пару минут назад. Перси оставался прежним, но то, что он сказал в порыве, в корне изменило мое к нему отношение...

— Ну и ну. — Фред сунул мне в руку листок. — Почитай, Джорджи, там такое написано.

Я вгляделся в его лицо, но оно не выражало ярких эмоций, как это бывало всегда: я мог мимолетно взглянуть на Фреда и понять все, что он чувствует. Но сейчас мне казалось, что я смотрю не на живое лицо, а на... фотографию, не колдографию, а именно — фотографию. Очевидно, так отражается в глазах глубокое потрясение.

Мне стало по-настоящему страшно. Я опустил взгляд на пергамент, но некоторое время не решался прочесть то, что было написано мелким забористым почерком Перси. Ни одной кляксы — он никогда не делал помарок, и никогда не писал черновики, сразу в чистовик и сразу безупречно.

Первые два абзаца кратко пересказывалось то, что мы уже читали перед Рождеством в кабинете профессора Трелони, а дальше — новая информация, от которой у меня зашевелились волосы на затылке, и по спине забегали мерзкие мурашки.

«Приняв обет, близнецы обретают бессмертие, но только до тех пор, пока остаются верны данной клятве. После завершения ритуала у обоих близнецов появляются метки в районе плеча — знак зодиака Близнецы, расположенные зеркально. В случае нарушения клятвы по исполнении семнадцати лет близнецы навсегда останутся зеркальным отражением друг друга. Они перестанут существовать друг для друга, оказавшись в двух разных вселенных, каждая из которых является зазеркальной по отношению к другой, и не смогут встретиться даже после смерти. Если же клятва будет нарушена в период от совершеннолетия и позже, разделение произойдет сразу».

— Где ты достал книгу? — спросил я, еле ворочая языком, ставшим сухим и непослушным.

Перси снова поправил очки и ответил:

— У приятеля. Из клуба. Он попросил, чтобы книгу прислали из дома, но отказался давать ее мне, потому что, говорит, она древняя и ценная, редкая. Он соврал родителям, будто пишет очень серьезный доклад, а в школьной библиотеке нет таких книг, — когда Перси нервничал, он говорил много, гораздо больше, чем требовалось. Но на этот раз меня не раздражала его болтовня, напротив, мне было приятно слышать, что у Перси есть такой хороший друг, который ради него пошел на обман. — В этой книге собрано описание обрядов, которые... самых рискованных обрядов, имеющих тяжелые последствия, — он сглотнул и повернул голову в сторону лестницы.

— Мы никогда не нарушим клятву, и все будет хорошо,— бодро сказал Фред.

Я кивнул, а Перси кашлянул и сказал:

— Я пойду, нужно еще... Я пойду. — Проходя мимо, он провел рукой сначала по плечу Фреда, а потом — по моему и тихо-тихо, словно не хотел, чтобы мы расслышали, сказал: — Не ссорьтесь.

— Никогда бы не подумал, что он нас любит, — пробормотал Фред.

— Я тоже.

— Перси! — окликнули мы его хором.

Он обернулся и замер.

— Мы тоже любим тебя.

Перси качнул головой и ответил, глядя в пол:

— Спасибо, ребята.

Февраль 1993

Я шел по школьному двору, запахнувшись в тонкую куртку и ежась от февральского ветра, когда заметил фигуру Фреда в беседке. Сначала я не понял, что он не один, и, прибавив шаг, направился к нему. Я хотел уже его окликнуть, но из полутьмы показался еще один силуэт, чужой, и я проглотил имя брата.

Фред прижал девушку к стене и, обнимая за талию одной рукой, а второй поглаживая шею, целовал ее — в губы, по-настоящему, как взрослый. А она водила ладонями по его спине, цепляясь ногтями за ткань куртки, такой же, как у меня — тонкой и легкой, и он, наверное, чувствовал нежные царапания ее длинных ногтей.

Я смотрел на них и не дышал, пытаясь уловить каждое движение, каждое касание, каждый поворот головы. Никогда раньше я не видел, чтобы Фред с кем-то целовался, я вообще ни разу не видел его с девушкой. Это было необычно, завораживающе и так волнующе.

Сердце забилось чаще, мне стало жарко, и закружилась голова, словно я выпил залпом стакан пива, а потом выкурил целую сигарету. Я понимал, что должен немедленно уйти, пока они не обнаружили меня подглядывающим за их ласками, которые принадлежали только им двоим. Я оказался третьим. Лишним? Новое ощущение. Оно мне не понравилось, но я тогда не мог разобрать, правильно объяснить: почему.

И только когда я добрался до дверей Хогвартса, я подобрал определение этому чувству.

Ревность.

Я ревновал Фреда. Моего Фреда к этой девчонке, лица которой я не разглядел, да, впрочем, и не старался. Мне было все равно, кто она, меня беспокоил он — мой Фред.

* * *

Он вернулся, когда за окном совсем стемнело. Я сидел в гостиной и следил за игрой в шахматы ребят с седьмого курса. На самом деле ни за чем я не следил, точнее, следил, конечно, но вовсе не за партией. Бросая частые и быстрые взгляды на портрет Полной Леди, я мысленно готовился к нашей встрече, которая отличалась бы ото всех предыдущих.

Он вошел в гостиную, держа руки в карманах брюк, с довольной улыбкой на ярко-алых припухших губах, и я отметил, что впервые в жизни обратил внимание на его рот. А еще я поймал себя на том, что в мыслях называю его «он», а не по имени.

Фред не сразу увидел меня среди других ребят, и, шагая в развалку, прошел к дивану и сел. Он не смотрел по сторонам, казалось, его нисколько не занимало то, что творится вокруг, а по глазам, подернутым мечтательной поволокой, было очевидно, что он снова и снова воспроизводит в памяти поцелуй с той девчонкой. Я отвернулся к окну и усмехнулся: до этого вечера я никогда не заострял внимание на таких мелочах, как взгляды и жесты. Нет, конечно, я всегда был чуток по отношению к Фреду, но не пытался угадать, о чем он думает, заглядывая в его глаза. Потому что мы думали об одном и том же.

— Джордж! — наконец, он заметил меня.

Повернув голову, я широко улыбнулся, да так, что едва челюсть не вывернул.

— Фрееед!

Он хлопнул рукой по дивану, приглашая меня сесть, и подмигнул — это означало, что у него есть пикантные новости. Когда я развалился рядом с ним, приняв непринужденную позу, он положил руку мне на шею и притянул к себе.

— Не поверишь, пару часов назад я целовался с такой шикарной девчонкой, что мне может позавидовать самый сексуальный Казанова Хогвартса, — зашептал он мне на ухо.

Почему-то первое, что я спросил, было:

— И кто же самый сексуальный Казанова Хогвартса?

— Какая разница? — небрежно отмахнулся Фред. — Она — нечто! Такая классная. Если бы ты ее увидел, влюбился бы вмиг. А как она целуется! — не умолкал он. — Богиня!

— И ты с ней переспал? — спросил я в лоб.

Фред засмеялся, с хрипотцой, заразительно, и я невольно подхватил его смех.

— Джордж, братишка, подобные вещи не делаются так быстро, — с видом знатока в любовных связях, проговорил он.

Услышав это, я почувствовал облегчение и удивился: по идее, меня совершенно не должно задевать — спал он с ней или не спал, да хоть с кем, в принципе.

Фред мне в подробностях расписывал их свидание, а я не знал, что ему сказать, и меня это пугало, потому что я никогда не задумывался над своими словами, общаясь с Фредом.

— От тебя пахнет чем-то незнакомым, — сказал я, когда Фред замолчал и откинулся на спинку дивана, заведя руки за голову.

— Ее духи, — гордо заявил он, наклонил голову вперед и, зацепив пальцами свитер на груди, подтянул его к лицу и вдохнул аромат: — Волшебный запах! Хочешь понюхать?

— Нет.

— У нее есть подружка,— спохватился Фред. — У девчонок всегда есть подружки. Могу вас познакомить.

— Правда?

— Конечно! — он похлопал рукой по моему колену. — Я не видел ее, но уверен, что она такая же страстная и восхитительная.

— Не думал, что ты интересуешься девушками, — криво усмехнувшись, сказал я.

— А кем мне интересоваться? Парнями? — Фред опять засмеялся.

— Я не об этом. Просто, видимо, я не созрел пока для отношений с девчонками, и был уверен, что ты — тоже. — Я передернул плечами.

— Такая девушка, как Мила, переориентирует голубого, — весело сказал Фред.

Я не стал спорить, потому что верил ему.

Ночью я долго не мог уснуть, ворочался и анализировал наш разговор о девушках. Теперь мне казалось глупым и смешным первое впечатление от увиденного поцелуя Фреда и Милы.

Ревность?

Это собственничество, которое, вероятно, испытывают все близнецы, когда неожиданно открывают для себя, что брат вовсе не принадлежит тебе одному, он сам по себе, а ты отдельная личность и должен самостоятельно строить свою жизнь, независимо от него.

Возможно, мне было досадно, что я остался один, когда Фред был на свидания с девчонкой. И, быть может, он прав, и мне тоже следует обзавестись подружкой. Все это было в новинку для меня, прежде мы не разлучались с Фредом больше чем на полчаса, и, разумеется, пока спали. Что-то менялось, но я не был уверен, что рад этим переменам, что готов к ним.

Эгоизм.

Как просто оказалось объяснить мои терзания.

* * *

В ближайшую субботу намечался поход в Хогсмед, и мы с Фредом договорились, что пригласим с собой Милу и ее подругу. Когда я познакомился с Милой, то понял, почему она так понравилась Фреду. Девушка, действительно, была очаровательна. Но я пока не способен был разделять восхищений брата относительно ее «роскошных волос», «пленяющего голоса», «обворожительной улыбки» и «искрящегося смеха».

Подруга Милы — Франческа — тоже оказалась весьма привлекательной особой, но кроме обычной дружеской симпатии не возбудила во мне никаких чувств.

Я старался вести себя галантно, подражая Фреду, и давалось мне это легко. Мы зашли в бар мадам Розмерты, заняли столик у кадки с высоким деревом и заказали четыре бутылки сливочного пива. Мы с Фредом развлекали девушек забавными историями, искрометно шутили, а они хохотали, прикрыв рты узкими ладошками. Когда пиво было выпито, мы отправились в «Сладкое Королевство» и накупили там кучу ненужных, но ужасно вкусных сладостей. А потом бродили по улочкам деревни, постоянно поскальзываясь на хрупком февральском льду, обманчиво запорошенном снегом. Я подхватывал Франческу, и она тесно прижималась ко мне, смущенно опуская ресницы, в которых запутался иней, и мило улыбалась.

Впереди шли, обнявшись, Фред и Мила. Они о чем-то разговаривали, и все время хихикали, порой глупо и неуместно, хотя как я мог судить об этом, я ведь не слышал их разговора.

— Ты такой веселый и обаятельный! — сказала Франческа, пряча румяное лицо в высоком вороте пальто.

Я хотел, было, пошутить по этому поводу, но лишь усмехнулся, посчитав шутку несмешной. Вы поверите? Я — Джордж Уизли — могу не смешно пошутить?

Фред резко остановился, отчего Мила едва не грохнулась на лед, но он успел поймать ее за руку. Повернувшись к нам, он сказал:

— Давайте прогуляемся до Визжащей Хижины?

Мила изобразила наигранный страх на своем прелестном личике и притворно охнув, прильнула к Фреду.Франческа шумно выдохнула и тоже прижалась ко мне, повторив за подругой.

— Если ты боишься, мы не пойдем, — решительно сказал я ей.

— Боюсь? — Франческа подняла голову и удивленно посмотрела на меня.

— Понятно, — я подарил ей одну из своих лучезарных улыбок, а когда она отвернулась, закатил глаза.

Фред подмигнул мне, и это означало, что мы идем к Визжащей Хижине, чтобы целоваться там с девчонками, вдали от посторонних глаз.

И это поняли все, кроме меня.

* * *

У Франчески были мягкие губы, с мятным привкусом — вероятно, ее помада. Она целовалась с закрытыми глазами, обвив руками мою шею, отчего мне пришлось наклониться, потому что она была ниже ростом. Ее теплый скользкий язык активно двигался у меня во рту...

Да уж, наверное, совсем не так следует описывать поцелуй с девушкой.

Я был напряжен, и в отличие от нее, глаз не закрывал. Я рассматривал ее лицо, пытаясь пробудить в себе какие-нибудь нежные чувства, но ничего не получалось. Решив, что первый поцелуй приносит скорее разочарование, нежели наслаждение, я перестал волноваться и немного расслабился.

Перед глазами все время возникал образ целующегося Фреда, в беседке, и я старался в точности повторить все его движения: одной рукой обнял Франческу за талию, а другую положил ей на затылок. Сначала выходило несколько скованно, но вскоре я увлекся и свободно ласкал ее шею, перебирал пальцами волосы, постепенно опуская руку с талии на ягодицы, а потом даже осмелился сжать одну из них. Судя по глухим стонам, льющимся из груди Франчески, ей нравилось. Мы прервали поцелуй, чтобы вдохнуть больше свежего воздуха и возобновить неумелые ласки губ и языков.

Через пять минут, а возможно и раньше, у меня заныло в низу живота. Дыхание Франчески стало прерывистым и частым, ее щеки раскраснелись, и я готов был поклясться, что вовсе не от мороза. Ловким движением она сняла с моей разгоряченной головы шапку, я припал к ее губам и простонал ей в рот:

— Фрееед!..

Земля прекратила вечное вращение, вокруг все замерло, даже крупные хлопья снега застыли, так и не закончив свое путешествие.

Франческа отстранилась от меня.

— Что? — шепотом спросила она, скривившись.

— Что? — я, не моргая, смотрел на нее, погибая от осознания, что секунду назад в порыве страсти и возбуждения, которое уже стало невыносимым, выкрикнул имя брата.

* * *

Я был вынужден признаться Фреду:

— Понимаешь, пока мы с ней целовались, я думал о тебе... То есть не конкретно о тебе, я вспоминал твои указания по поводу поцелуев, — а вот это уже было вранье, но я не мог сказать, что подглядывал за ним с Милой в беседке. Если я не сказал в тот же вечер, значит, я должен был молчать и теперь. И всегда.

— Джордж, Франческа не разобрала, чье имя ты произнес, потому что в такие моменты люди становятся глухими и слепыми, у них обостряются другие органы чувств, — Фред выдержал паузу, хотя она была не нужна — я и так понял. — Франческа просто услышала чужое имя, и это ее задело.

Я запустил пальцы в волосы и шумно вздохнул.

— Фред. Френ. Может, я ее «Френ» назвал, — попытался я пошутить, впрочем, второй раз за вечер неудачно, но уже вслух.

— Это ты ей докажи, — усмехнулся Фред.

— Вряд ли она захочет видеть меня снова, — без сожаления произнес я.

— Неважно, что захочет она, главное — что хочешь ты, — Фред говорил так уверенно, словно за свои почти пятнадцать лет встречался, как минимум, с тремя девушками.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю, а чувствую. — Он приложил руку к своей груди, и этот жест мне напомнил профессора Трелони, когда она три года назад точно так же приложила палец к своему лбу. Мне показалось, что даже их интонации схожи.

— Мы дали клятву, помнишь? — спросил я невпопад.

— Я никогда не забываю об этом, и мы пока не нарушили ее, но какое отношение наш обет имеет к тому, что ты расстроил Франческу?

Я мотнул головой.

— Не знаю, просто вдруг вспомнилось.

Фред ничего не ответил, он погасил лампу и скользнул под одеяло. Я насторожился из-за столь резкого прекращения разговора, но тут же услышал его голос:

— Завтра я сам объяснюсь с Франческой. — Он немного помолчал и добавил: — Я представлюсь тобой. А ты пойдешь на свидание с Милой.

— Что?! Ты вот так легко готов поменяться девушками? — я старательно изображал возмущение, но в действительности его заявление доставило мне удовольствие.

Почему? Я даже не пытался в этом разобраться.

— Тебя разве что-то смущает? — вкрадчиво поинтересовался Фред. Я услышал, как он приподнялся, и, должно быть, в упор смотрел на меня, но плотная темнота спальни прятала мое довольное лицо. — Мы же обещали, что будем помогать друг другу.

— Только поэтому?

Фред опустился обратно на подушку.

— Я люблю тебя и хочу помочь. Этого мало?

— Думаешь, я не смогу сам поговорить с ней? Думаешь, я боюсь? — с вызовом спросил я.

— Джордж, перестань быть таким серьезным, — он усмехнулся. — Будет весело, обещаю.

— Извини. Вероятно, я сильно перенервничал из-за этого казуса.

— Угу, — сонно отозвался Фред.

* * *

Мила затащила меня в пустой класс, запечатала заклинанием дверь и задернула шторы.

— Нужно еще наложить чары иллюзии и звуконепроницаемости, — распорядилась она, махая в воздухе палочкой. — А ты пока трансфигурируй кровать… — она обернулась и указала на преподавательский стол: — вот из него.

(Хозяйственная и предприимчивая девушка досталась Фреду).

Я как стоял у двери, вжавшись спиной в стену, когда она втолкнула меня сюда, попутно целуя и покусывая мои губы, так и не сдвинулся с места.

«Я — Фред», — внушил я себе, когда увидел Милу, сидящую на подоконнике в коридоре третьего этажа.

«Я — Фред», — твердил я, когда Мила набросилась на меня и, не заботясь о том, что нас могут увидеть, голодно приникла к моим губам.

«Я — Фред!» — панически кричало мое сознание, когда я ответил на ее поцелуй.

— Я — Фред… — с отчаянием смертника, идущего на плаху, прошептал я, наблюдая за суетливыми приготовлениями Милы.

— Фредди, дорогуша, не стой столбом, помоги леди, — поторопила она меня.

Я взглянул на часы: Фред задерживался. Нужно было незамедлительно придумать что-то невероятное, чтобы Мила забыла на время о своих постельных планах. Во рту пересохло, взгляд перебегал от Милы, умело орудующей волшебной палочкой, на дверь, которую я молил распахнуться.

Мила вновь обернулась ко мне и игриво сверкнула глазами. Полагаю, Фред пришел бы в восторг от этого. Она опустила палочку и театрально вздохнула.

— Мой рыжий чертенок что-то задумал, я вижу это по твоим глазам.

Рыжий чертенок?!

Конечно. Задумал. Сбежать.

Мила приблизилась ко мне вплотную, придавив к стене еще сильнее. Ее ладонь прошлась по моим волосам, скользнула по щеке и застыла на подбородке.

— Фредди, поцелуй меня, — потребовала Мила, и тут же ее горячие губы прижались к моему чуть приоткрытому в панике рту.

Она облизнула кончиком языка мою нижнюю губу, легонько закусила ее зубами, я невольно подался вперед и закрыл глаза. Мила дразнила меня, нет, она дразнила Фреда, а я сходил с ума, когда ее маленькая рука легла на мое бедро, сдвинулась влево, еще, и остановилась на ширинке брюк, медленно погладила плотную ткань и вжалась в пах. Я не был возбужден, я не мог возбудиться, находясь в столь опасном положении, однако с моих губ слетел слабый стон — раздражения и негодования, который она, безусловно, приняла за стон наслаждения. Мила исступленно целовала меня, а я злился на Фреда за то, что он швырнул меня в это безумие, на себя за то, что согласился участвовать в этой авантюре, на Милу за то, что она оказалась дурой, не способной отличить меня от Фреда. Она все крепче смыкала пальцы на моей ширинке, все глубже проникала языком в мой рот. Я был на грани, ситуация выходила из-под контроля. Не в силах более сдерживать ярость, я схватил Милу за запястья, резко и решительно отвел ее руки за спину, и в один крутой поворот она оказалась у стены, а я — на ее прежнем месте.

— Фред... — выдохнула она и посмотрела на меня исподлобья мутным взглядом.

Я хотел крикнуть в ее бесстыжее лицо, что я не Фред. Ее сбившееся дыхание вгрызалось в мои уши, ее распутный взгляд резал по глазам. Я оскалился, как голодный зверь, единственным желанием было — растерзать ее. Но, похоже, Милу только распалило бешеное выражение на моем лице, она запрокинула голову назад, подставляя мне свою белую длинную шею, и осипшим голосом проговорила:

— Я и не думала, что ты можешь быть таким пылким!..

Стук в дверь, показавшийся слишком нереальным и слишком далеким, вернул мне рассудок. Мила вздрогнула и испуганно глянула на дверь, а я, не раздумывая, отпустил ее руки и, машинально пригладив волосы, достал из кармана палочку:

— Аллохомора!

— Что ты делаешь?! — Мила вцепилась в рукав моей мантии.

В коридоре стоял Фред, а из-за его плеча выглядывала Франческа. Увидев мою помятую и задранную мантию, она хихикнула и быстро отвела глаза. Фред заглянул в кабинет и, поймав потерянный взгляд Милы, звонко прицыкнул языком и приподнял брови.

* * *

— Почему так долго?! — я накинулся на Фреда, едва успела закрыться за нами дверь.

— Почему так нервно? — Фред усмехнулся и осмотрелся по сторонам. — И зачем ты привел меня сюда?

Он разглядывал голые стены Комнаты по требованию, которая сейчас походила на чулан для метел, но была чуть просторней.

— Твоя девчонка хотела переспать со мной!

— Она же не знала, что ты — не я.

— Но ты знал, какие у нее на тебя планы.

— Если честно, лишь предполагал. Чего ты так разозлился?

— Потому что... потому что... — я замолчал, метнул во Фреда беспомощный взгляд и отвернулся.

— В чем дело? — он подошел и уперся подбородком в мое плечо. — Джордж. Тебе не нравится Мила?

— Не нравится.

— Почему?

— Не знаю. — Я повернул голову и уткнулся носом в его щеку. — Неужели ты так спокойно принимаешь тот факт, что приди ты на пять минут позже, у нас случился бы секс.

Фред засмеялся, прижимаясь губами к моей мантии.

— Не случился бы, — приглушенно сказал он.

— Почему?

— Ты бы этого не допустил, — уже серьезным тоном ответил Фред и отошел.

Я почувствовал неприятную прохладу в том месте, где мгновение назад находилась его голова. Развернувшись, я чуть не натолкнулся на него, так близко, оказывается, он стоял.

— Я уверен в тебе не меньше, чем в самом себе, — сказал Фред и обхватил руками мои предплечья.

— Из-за клятвы?

— Нет. Клятва здесь ни при чем. Мы и без нее никогда не предадим друг друга.

Фред выглядел на редкость серьезно, даже в его глазах я не заметил ни намека на озорство, они смотрели проницательно и уверено.

— Что ты сказал Франческе?

— Ничего.

Я нахмурился.

— То есть?

— Я просто поцеловал ее, а когда она сделала попытку прояснить ситуацию, поцеловал снова.

— И все?

Фред кивнул.

— И все.

Май 1993

Мила увлекла Фреда за собой, втиснувшись между нами, когда мы вышли из аудитории. Я не спеша брел позади, слепо разглядывая их спины.

По-моему, их роман слишком затянулся. Фред потерял голову от этой беспечной девчонки, которая постоянно уводила его от меня, уводила надолго, а потом он возвращался измотанный, но светящийся счастьем. Я чаще видел собственное отражение в зеркале, чем его. Мила выпивала Фреда до дна, а мне доставались лишь его усталые глаза и тихое «спокойной ночи». Она писала ему короткие записки на пергаменте, пахнущем жасмином, он читал их и совершенно по-дурацки улыбался, а потом показывал мне, непонятно зачем. Приходя с бесконечно долгих свиданий, Фред рассказывал, как они бегали в «Сладкое Королевство», воспользовавшись потайным ходом, который открывался за статуей горбатой ведьмы; как они гуляли по саду и останавливались возле каждого розового куста, чтобы целоваться. А взамен Фред требовал, чтобы я рассказал ему о наших свиданиях с Франческой, которые случались все реже и становились скучней, но он будто не знал.

Они скрылись за поворотом, и когда я зашел за угол, их уже не было в коридоре. Мила опять украла у меня вечер, который я хотел бы провести с Фредом, играя в шахматы, или в карты, или придумывая новое изобретение... Мы давно ничего не придумывали, давно прекратили жарко обсуждать результаты опытов, поставленных на студентах младших курсов, давно не устраивали переполох в школе и не бегали от разъяренного Филча.

— Мы взрослеем, — сказал мне недавно Фред, когда я предложил ему возобновить опыты.

Эту нелепую фразу сказал не он, его губами говорила Мила, она сидела внутри него и указывала, что делать…

Мерлинов хер! Точно!

* * *

Я открывал все двери подряд, заглядывал в каждый закуток, он они словно растворились. Распахнув очередную дверь, за которой располагался кабинет ЗОТИ, я увидел Фреда, он сидел за партой лицом к классной доске. Милы здесь не было, но на сей раз, ее отсутствие огорчило меня.

— Где она? — спросил я с порога.

Фред развернулся и, встретившись со мной взглядом, как-то странно улыбнулся. Прежде я никогда не видел такой улыбки на его лице, безобразно искривившей губы.

— Я сделаю это, и ты не сможешь меня остановить, — зло выплюнул Фред, поднимаясь на ноги.

— Не понял. Фред, что ты собираешься сделать?

— Заткнись. Я больше не намерен слушать твой жалкий бред, теперь я буду действовать автономно.

— Фред, подожди. Это Мила. Она что-то тебе дала? — Я прикрыл дверь и сделал шаг ему навстречу. — Она поит тебя Амортенцией. Ты не любишь ее, она заставила тебя. И сейчас ты тоже находишься под действием какого-то зелья.

Фред стремительно поравнялся со мной, грубо оттолкнул и выбежал из кабинета.

Мила! Чертова девка! Почему Фред? Мой Фред стал жертвой ее извращенного эксперимента.

Я рванулся следом и догнал его на Великой Лестнице.

— Фред! Остановись. — Подбежав, я схватил его за руку, но он без малейшего усилия стряхнул мое запястье и снова отпихнул меня в сторону. Я потянулся к карману за палочкой, но тут же одернул себя, не решившись оглушить Фреда.

Стараясь не упускать из виду, я следовал за ним по пятам. Фред двигался порывисто, и ловко лавировал между студентами, заполонившими коридор. Настиг я его возле туалета для мальчиков на пятом этаже. Он пнул ногой дверь и зашел внутрь, я поспешил за ним. Присев на корточки, он заглядывал под каждую дверцу кабинок.

— Фред, кого ты ищешь? — Я медленно шел к нему, на всякий случай засунув руку в карман, где лежала палочка.

— Его! — победно сказал Фред, указывая на вышедшего из дальней кабинки... Фреда?

Нас в туалете было трое — три совершенно одинаковых рыжих Уизли!

Фред, за которым я бегал, набросился на Фреда, который вышел из кабинки.

— Фред! — крикнул он, то ли стискивая Фреда в жарком объятии, то ли пытаясь повалить его на пол.

Я видел только безумные глаза моего Фреда, одни его испуганные глаза, ставшие удивительно огромными.

Оборотное зелье?

— Риддикулус! — проорал я, направив волшебную палочку на «Фреда».

Боггарт...

Меня словно долбанули чем-то тяжелым по пояснице, и я опустился на кафельный пол. Краем глаза я заметил, как Фред достает палочку и тоже произносит заклинание, убивая своего Боггарта — мертвого меня.

— Джордж, — голос Фреда дрожал, — но ведь твой Боггарт — мертвый я. Как так вышло, что я ожил? Ты боишься меня?!

— Это был я, — прошептал я, пряча лицо в ладонях.

— Ты?

Меня трясло, каждая мышца болезненно сокращалась, из легких убрали весь воздух, но я и не пытался дышать. Как я мог объяснить Фреду, почему мой Боггарт изменился, если я сам этого не понимал? Нет, я догадался, с какими намерениями Боггарт искал Фреда, но для меня это было неожиданностью, оно пряталось глубоко в моем подсознании.

— Он... Ты, что ты хотел со мной сделать? — допытывался Фред.

— Не знаю, — солгал я.

— Ты не знаешь, что тебя пугает? — вовсе не обязательно было смотреть на него, чтобы увидеть, как он нахмурился и скептически кривил губы.

Моим страхом с недавних пор стал я сам, я — невменяемый и обезумевший, тот я, которого мой нормальный Джордж старательно заталкивал поглубже, заглушал его, в какой-то степени даже убивал.

Я подобрался и внутренне сжался, слыша, как Фред подходит, чувствуя, как он смотрит на меня. Он присел рядом и тронул меня за колено.

— Джордж, в чем дело? — его голос звучал совсем близко, у самого уха, мягкий голос. Вопрос прозвучал не требовательно, но, тем не менее, настойчиво.

Лгать во второй раз мне не пришлось, потому что прозвонил колокол. Я вздрогнул и испытал облегчение, досаду и злость на себя, и трудно было определить, которая из этих эмоций являлась заглавной.

Что подумал Фред?! Какой сделал вывод? Или, возможно, он вообще не ломал над этим голову, ведь его сознание было отуманено зельем, заботливо приготовленным Милой.

* * *

Мысленно я проговаривал текст, который планировал сказать Фреду. Фразы должны быть мягкими и не ранящими, но убедительными. Я репетировал перед зеркалом, и был уверен, что с такой же легкостью объяснюсь с Фредом. Но когда я встретился с ним, вернувшимся со свидания, то не способен был раскрыть рта, язык стал неповоротливым и тяжелым.

Фред бросил мне дежурное «здорова» и лег на кровать. Он снова выглядел так, будто весь день играл в квиддич. Мне было больно и горько смотреть на него, мне было жаль, и я винил себя за то, что все равно, пусть не сегодня, но когда-нибудь размету в прах его иллюзии. Тогда он будет похож на побитого щенка, но я окажусь рядом и сумею утешить его, я постараюсь.

— Джордж?

— М? — я провел пятерней по волосам и отошел от зеркала.

— Мила сказала, что ты и Франческа... что вы уже не встречаетесь, — осторожно произнес Фред, поглядывая на меня из-за учебника, который он якобы читал.

— Угу.

— Ты мне не говорил. Переживаешь? — он отложил книгу и внимательно посмотрел на меня.

— Нисколько, — быстро ответил я, и это было истиной — я давно хотел разорвать бесполезные и обременяющие отношения с Франческой.

— В этом мы с тобой не похожи, — заметил Фред. — Если бы мы с Милой расстались, я бы, наверное, неделю, как минимум, ходил точно зомби. Я перестал бы чистить зубы по утрам и принимать ванную, — продолжал он уже весело, — мои волосы висели бы грязными патлами, как у Снейпа, под глазами чернели бы синяки от бессонных ночей, проведенных лицом в подушку и в рыданиях, я бы...

— Потому что Мила приворожила тебя! — выпалил я, чувствуя, что булыжник в груди рассыпается на мелкие камешки.

Однако реакция Фреда, будто клей соединила обломки — он расхохотался, в уголках его глаз заблестели слезы. Он не поверил. Мне следовало ожидать подобного эффекта от столь абсурдного заявления. А я — дурак. Нужно было действовать предусмотрительно, продумать четкий план, без прорех: проследить за Милой, изъять у нее Амортенцию, лишить Фреда очередной дозы, и только потом, когда его разум очистится от чар коварной девчонки, рассказать. Я — дурак... Ах, да, я уже говорил. Впрочем, повтори я эту фразу хоть десять тысяч раз, умнее я не стану.

Дурак!

— Джордж, если бы я не знал тебя, то решил бы, что ты мне завидуешь, — смеясь и вытирая глаза, сказал Фред.

— Это была шутка. — Мне пришлось отступить.

— Да я понял.

* * *

Карта Мародеров не показывала местонахождение Милы, значит, она была в Комнате по требованию, которая не обозначалась ни на одной карте. Оглядевшись, я приоткрыл дверь и быстро скользнул в туалет.

— Миртл! — позвал я.

Миртл появилась незамедлительно, словно давно ждала моего прихода.

— Джордж! — радостно воскликнула она, наворачивая около меня круги. — Ты решил навестить скучную Плаксу Миртл.

— Привет. — Я вздохнул и, чтобы не тратить время на пустую болтовню и формальности, сразу перешел к цели своего визита: — Мне нужна твоя помощь.

— Неужели? — неопределенным тоном спросила Миртл, и я попытался угадать: сарказм это или радостное удивление.

— Так ты поможешь?

— Поверить не могу, что ты — один из близнецов Уизли — просишь моей помощи! Твою чудную головушку покинули все экстравагантные идеи? Вы же такие выдумщики...

— Спасибо, Миртл, лестно, — сказал я, наблюдая, как она порхает под потолком.

— Что я могу для тебя сделать? — она спустилась и застыла на уровне моего роста.

— Мне нужно, чтобы ты проникла в Комнату по требованию, досконально изучила интерьер и потом мне его описала.

— Ха! — от восторга, причины которого я не знал, Миртл сжала свои призрачные кулачки и затрясла ими в воздухе. — Ты шпионишь за той девочкой, которая готовит Зелье Внушения для твоего брата!

— Зелье... Что? — мне пришлось выворачивать шею, чтобы видеть Миртл, которая стремительно пронеслась мимо меня.

— Для тебя это новость, — до неприличия довольная промолвила Миртл.

— Постой. Да прекрати ты вертеться! Миртл! Расскажи, пожалуйста, подробней, что это за зелье.

— Зелье Внушения. Его приготовить гораздо сложней, чем Амортенцию, и оно намного опасней. Амортенция лишь заставляет человека влюбиться, а, используя Зелье Внушения, можно подчинить себе кого угодно.

— Как Империо, — по слогам произнес я, пораженный информацией.

— Точно! Как Империо, почти.

— Но тогда данное зелье должно быть запрещенным. Как же Мила смогла его приготовить?

— Зелье не запрещено Министерством, но его состав не изучают в школе, это программа высшего магического заведения. И оно не относится к Черной Магии, потому что, в отличие от Империо, имеет узкую направленность. Я это подглядела в книге, которую читала Мила, — добавила Миртл.

— Где она берет ингредиенты?

— Джордж, ты, действительно, не понимаешь или предоставляешь мне возможность продемонстрировать свои знания? — Миртл вновь предстала передо мной и с сомнением заглянула в лицо. — Ингредиенты для зелья находятся в свободной продаже. Она их просто заказывает в разных аптеках, чтобы не вызвать подозрения.

— Миртл, если бы ты не была приведением, я обнял бы тебя и расцеловал, — благодарно сказал я.

— Честно? — на сизых губах Миртл заиграла блаженная улыбка. — Ты очень красивый, — сказала она, смутившись. — И у тебя замечательное тело.

— Что?! — Мои щеки обдало жаром.

Миртл кокетливо захихикала, склонив голову набок.

— Каждый вечер, когда ты ходишь в ванную для Префектов, я наблюдаю за тобой и любуюсь.

— Миртл! — простонал я. — Это неприлично.

— А ты — шалун, — томно проговорила она.

Теперь все мое тело от кончиков пальцев на ногах до макушки сгорало в пожаре стыда. Я триста раз пожалел, что решился наведаться к Миртл и попросил оказать мне услугу.

— Дорогой, не смущайся, — начала успокаивать меня Миртл, — я и не такое видела. Когда ты это делаешь, перед зеркалом в полный рост, ты представляешь, что...

— Замолчи! Хватит! — Я заткнул уши ладонями и выскочил из туалета, но даже позорный побег не спас меня от кошмарной правды, которая, оказалось, давно перестала быть моим секретом.

— Джордж, некрасиво бросать девушку в самом разгаре такой горячей беседы. — Она пролетела сквозь стену и повисла в паре шагов от меня. — Я помогаю и требую плату, мой милый. А как иначе? Кому, как ни тебе, известно, что сделки совершаются на взаимовыгодных условиях.

Я возвел глаза к потолку и шумно выдохнул.

— Замечательно! А не кажется ли тебе, что это чересчур высокая плата?

— Разве ты можешь сделать что-то другое для меня? Я — приведение, деньгами не возьму, сам понимаешь, я не способна даже пожать тебе руку! — Миртл горестно всхлипнула и уткнулась лицом в ладони. — Никто не думает о бедной Миртл, все эгоисты в этом мире! — она завела свою старую и излюбленную песню, а я не мог уйти.

Я стоял, прислонившись к раме большой картины, и разглядывал ковер, слушал ее завывания и терпеливо ждал, когда иссякнет поток ее недовольства и разочарований «во всем этом чертовом мире».

* * *

Приложив ладонь к шершавому камню стены, я закрыл глаза. Воображение собирало по фрагментам цельную картину: небольшая комната, освещенная свечами, расставленными вокруг котла, в котором бурлит зелье ядовито-желтого цвета, окна отсутствуют, мебели практически нет, только пылится в углу старое кресло, обитое коричневой тканью, в кресле прямоугольная подушка такого же оттенка и раскрытая школьная сумка, рядом — невысокая тумба, на ней разорванная пополам колдография, на которой запечатлен Фред в вязаном свитере с красной буквой «Ф» на груди, стены пустые. Интерьер скуден, и увидеть его мысленно было довольно просто.

Часть стены под моей ладонью дрогнула и стала чуть теплее. Я открыл глаза: передо мной высилась массивная дверь, облицованная сталью.

— Фух, — выдохнул я, ликуя, и осмотрел коридор, проверяя, нет ли кого поблизости.

Взялся за круглую металлическую ручку и потянул ее на себя. Дверь открылась бесшумно, я заглянул в комнату и увидел Милу, сидящую перед котлом по-турецки. Рукава ее мантии были закатаны, длинные русые волосы завязаны в узел на затылке. Она сидела боком и почти сразу обернулась к двери.

— Фред? — за ее испуганно растерянный голос, за бегающие глаза и виноватый вид, я готов был притвориться Фредом, но лишь на некоторое время, чтобы усыпить ее бдительность: я был уверен, что Мила не станет бросать заклятие в своего обманутого возлюбленного.

Изобразив непонимание и любопытство на лице, я прошел в середину комнаты.

— Чем ты занимаешься, крошка? — спросил я ласково, положив руку на ее плечо.

Мила быстро справилась с потрясением и, подняв голову, любовно посмотрела мне в глаза.

— Я готовлюсь к экзамену по Зельеварению. А здесь я, потому что... ты знаешь профессора Снейпа, он такой мерзкий тип, под его пристальным контролем у меня бы ничего не вышло. Ты же знаешь... Он бы постоянно шипел на меня и делал замечания. А я такая восприимчивая, меня так просто выбить из колеи...

Мила говорила много и сбивчиво, она тараторила и заикалась, что мгновенно выдало ее, но она продолжала оправдываться, а ее пунцовые щеки свидетельствовали о том, что она врет, неискусно и глупо. Я искренне наслаждался, слушая ее жалкий лепет, и еле сдерживал усмешку, прикрывая рот ладонью, будто зеваю.

— Какое зелье ты варишь? — беспечно поинтересовался я, наклоняясь к котлу.

Мила, действительно, была дурой, потому что она совершенно не подготовилась к критической ситуации, не придумала сценарий на случай, если Фред застанет ее за приготовлением Зелья Внушения. И зря. Конечно, Мила не допускала сомнений, что спряталась достаточно хорошо, и Фред никогда не обнаружит эту комнату.

— Это... зелье... — она опустила голову и уставилась в котел, словно надеялась найти там достойный ответ.

Вытащив палочку из кармана, я направил ее в спину Милы.

— Зелье Внушения, крошка, я в курсе. Инкарцеро!

Она повалилась на пол, дергаясь и пытаясь высвободиться из невидимых пут.

— Фред! Отпусти! — завопила Мила, дрыгая ногами и переворачиваясь на живот.

— Я не Фред, — шепотом проговорил я, получая удовольствие от лицезрения ее вытянувшегося лица, приоткрытого рта и ошеломленных глаз.

Она хотела что-то сказать, но поперхнулась словами и закашляла.

Достав из кармана пустой флакон, я наполнил его до краев Зельем Внушения, запечатал пробкой и сунул обратно.

— Мне нужна комната, где я спокойно смогу поговорить с Милой, — громко и четко сказал я.

Через пару секунд помещение начало преобразовываться.

— Вау! — я присвистнул.

Оказалось, слово «спокойно» имеет глубинный смысл. Мила, по-прежнему связанная, сидела в большом бежевом кресле и часто моргала, тщась прийти в себя. Напротив стояло точно такое же кресло, и не трудно было догадаться, что оно для меня. Из нежно-кремовых стен исходило мягкое сияние, равномерно освещая просторную комнату. Между кресел стоял трехногий стол из светлого дерева, а на нем — два бокала и бутылка сливочного пива. Обстановка располагала к мирной беседе, приятная атмосфера расслабляла и настраивала на дружелюбный лад.

Я опустился в кресло и освободил Милу от веревок, предварительно позаботившись о том, чтобы ее палочка находилась на безопасном от нее расстоянии.

— По-моему, здесь не хватает еще одного кресла и бокала, — сказал я любезно.

— З-зачем? — упавшим голосом спросила Мила, затравленно осматриваясь по сторонам.

— Я планирую пригласить Фреда. Он имеет право принять участие в нашей светской беседе. Ты не согласна? — Я подался вперед и коснулся пальцами ее колена. Мила содрогнулась, словно на кончиках моих пальцев были шипы, и поджала под себя ноги.

— Джордж, я не хотела причинить Фреду вред. Я люблю его. Правда.

Я скривился и промолчал. У меня не было желания — распространятся на тему морали и любви, мне было и лень, и противно что-то ей доказывать или объяснять. А Мила, наоборот, была преисполнена желанием все мне рассказать.

— Когда я познакомилась с Фредом, он мне сразу понравился, своей веселостью и некоторой ветреностью, — губы Милы дрогнули в едва различимой улыбке. — Он постоянно шутил, и это поднимало мне настроение даже в моменты, когда хотелось плакать. Первое время легкомысленные отношения меня устраивали, я думала, что вскоре он перестанет дурачиться, но потом я поняла, что это его образ жизни — все превращать в шутку. А я ведь по-настоящему люблю его и, разумеется, хочу, чтобы он отвечал мне тем же.

Я слушал ее и не верил. Фред был одержим Милой. Или я настолько плохо его знал, что не смог отличить правду от шутки? Или я просто был ослеплен своей ревностью, что воспринимал все его слова всерьез?

–...и я решила исправить положение. Сначала я хотела приготовить Амортенцию, но ты бы догадался, заметил бы странное поведение Фреда. Ты ведь очень внимателен к нему. — Мила замолчала и, сощурив глаза, посмотрела на меня: — Я знаю, что ты любишь его не как брата. То есть — не только, как брата. Ты влюблен в него.

Я не отводил глаз от ее лица, пытаясь выглядеть безразличным, но не удивленным, хотя на самом деле ее осведомленность поразила меня, она это сказала без колебаний, тоном, которым говорят очевидные факты.

— Зелье Внушения не способствует влюбленности, к тому же Фред испытывал ко мне симпатию, пусть и не настолько сильную, как я ожидала. Зелье Внушения действует подобно гипнозу. Когда Фред его принимал, он видел, слышал и слушал только меня. Он перестал болтать о тебе...

— А он говорил обо мне?

— Да он только о тебе и говорил! — зло ответила Мила. — Я не слышала из его уст местоимение «я». «Мы», «мы с Джорджем», «мы, мы, мы»... И как при этом блестели его глаза, как он улыбался! Мерлин, если бы эта улыбка предназначалась мне. Ты всегда присутствовал на наших свиданиях, ты стоял между нами, я целовала его, но это были и твои губы. Твое имя звучало чаще, чем мое, гораздо чаще. А его вечные рассказы о ваших совместных выходках и шалостях… Таким голосом признаются в любви.

Я облизнул губы и потянулся к бутылке, чтобы наполнить бокалы пивом. Мила поймала мою руку и крепко сжала ее, я поднял на нее вопросительный взгляд.

— Любить близнеца — безумие! Это же все равно, что любить самого себя и испытывать к себе сексуальное влечение. Ты ненормальный, Джордж, ненормальный.

Грубо вырвав свою руку из ее цепких пальцев, я схватил бутылку, открыл, поднес ее к губам и сделал жадный глоток. Легкие рвались, как обветшалая тряпка, с такой же легкостью и неприятным глухим треском, каждый вздох распарывал грудь.

— Скоро лето, — сказал я, переводя дыхание. — Ты бы присылала Фреду бутылочки с зельем, маскируя их под сок, и писала бы ему длинные письма, в которых внушала верность к себе и отравляла бы в нем потребность в беззаботном образе жизни?

— Нет, Джордж. Летом он был бы свободен и принадлежал только тебе...

— Он никогда не принадлежал мне.

— Наши отношения возобновились бы осенью, — спокойно продолжила Мила.

— Какая благородная жертва! — я усмехнулся, метнув в нее колючий взгляд.

— Просто я не эгоистка и умею делиться.

— Да, ты не эгоистка, ты лишь бессовестно украла у меня брата, напоила его какой-то дрянью и подчинила себе. Такое даже мне в голову не могло прийти.

— Женский ум хитрее, — заметила она не без гордости.

— Женский ум извращенней, — брезгливо поправил я.

Мила словно не услышала моего замечания и доверительно произнесла:

— Если тебе станет легче, можешь выговориться, я знаю, что тебе это необходимо. Я буду благодарным слушателем, а главное — молчаливым.

Я сардонически скривил рот.

— Молчание за молчание. Хочешь купить себе шанс?

— Да, — призналась Мила. — Когда ты понял, что испытываешь к Фреду не только братские чувства?

Упершись ладонями в колени, я поднялся из кресла.

— Пора уходить. Скоро отбой, нас станут искать.

Мила не пошевелилась, она выглядела потерянной и разбитой, но мне не было ее жаль.

— Ты расскажешь ему? — обреченно спросила она.

— Разумеется.

— Сволочь!

Я вернул Миле сумку, пересек комнату, открыл дверь и только тогда кинул ей волшебную палочку.

— Я сорту тебе память! — крикнула она вслед.

— Не сотрешь, — прошептал я, широкими шагами направляясь к лестнице.

«Ты ненормальный, Джордж, ненормальный».

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Всех с наступающими праздниками! (:

Дорогие читатели!

Четвертая (последняя) глава по размеру слишком объемная, поэтому я разделила ее на две части. Сейчас представляю вашему вниманию первую часть четвертой главы, вторая часть четвертой главы появится в ближайшее время.

Часть 1

Апрель 1995

Фред открыл глаза, и первое что врезалось в его сознание вместе с белым светом: Джордж! Он боялся пошевелиться, не мог заставить себя повернуть голову. Странно было так стремительно вынырнуть из тягучего состояния дремоты, и сразу, словно вдохнуть морозный воздух — вспомнить, ощутить. Справа от себя он услышал тихое движение и замер, зажмурил глаза, так сильно, что под веками запульсировали яркие оранжевые точки.

Глаза Гермионы обескуражено распахнулись, губы исказила пренебрежительная ухмылка. Фред и Джордж обменялись снисходительными взглядами и пожали плечами.

Май 1993

— Джордж, где ты был?

Фред сидел на полу в гостиной, прислонившись спиной к дивану. Похоже, он ждал меня. В принципе, не скажу, что это было необычно, но, тем не менее, меня обрадовало то, что он не лег спать один. Я достал из кармана флакон и тоже сел на пол, рядом с креслом.

— Что это? — заинтересованно спросил Фред. — Новое изобретение? — в уголках его губ играла знакомая хулиганская улыбка, и я сам заулыбался от этого зрелища.

— Нет.

— Яд для Снейпа?

— Послушай, Фред, этим зельем тебя поила Мила.

— Не понял, — он настороженно нахмурился, подался вперед и взял из моей руки флакон.

Вытащив пробку, Фред осторожно понюхал жидкость, а потом поднял на меня удивленный взгляд. Я пересказал нашу беседу с Милой в Комнате по требованию, он слушал, не перебивая, на его лице за время рассказа сменилось столько разных эмоций, начиная с отрицания и заканчивая гневом.

Когда я замолчал, Фред подвинулся ко мне и, пробежав пальцами короткое расстояние по ковру, положил ладонь поверх моей руки. Я опустил глаза и не мог отвести завороженного взгляда от наших сплетенных рук, с одинаково узких запястий с одинаково выпирающими косточками, с одинаково тонких пальцев.

— Джордж, — шепотом позвал он, — посмотри на меня.

Фред протянул свободную руку к моему лицу, двумя пальцами взялся за подбородок и приподнял его.

— Братишка, прости, что сразу не поверил тебе. Прости.

— Пожалуйста, не вини себя. Это все зелье...

— Да уж, — он тяжело вздохнул.

— Ты сильно расстроен, да? — я заглянул в его глаза, опасаясь увидеть в них горькое разочарование и боль, но увидел лишь свое крошечное отражение.

Фред пожал плечами и ответил:

— Раздражает то, что она так легко смогла провести меня. Меня! Короля шуток и розыгрышей.

— А любовь? Разбитое сердце и все прочее?

— Любовь? — переспросил он, взметнув брови вверх, и рассмеялся. — Ты что? — этих слов было достаточно, чтобы я свободно вздохнул, будто раньше что-то стесняло мою грудь, и я мог дышать только урывками.

— Пожалуй, Мила заслуживает уважения за безупречно провернутую аферу, — Фред подмигнул и плотоядно оскалился, — и удостаивается чести — первой попробовать наш последний препарат. Причем для нее это будет сюрприз.

— Но мы ведь уже несколько месяцев ни над чем не работали, — напомнил я. — Ты же был весь поглощен отношениями с Милой. А если ты говоришь о чесоточных драже, так мы еще не закончили проводить эксперименты, и не знаем побочных эффектов.

Он хлопнул меня по плечу и хитро прищурился.

— Вот и узнаем. И закончим.

Мне очень хотелось поцеловать Фреда, в губы, с языком и глубоко, но не хватило храбрости, поэтому я просто обнял его, крепко-крепко.

Фред вернулся, и я был счастлив.

Август 1993

Я потянулся в постели, нежась в лучах египетского солнца, льющегося медовым соком в открытое настежь окно.

— Привет, — сказал Фред и бодро вскочил с кровати.

Я повернул голову, и мой взгляд невольно остановился на его паху. Фред спал в одних трусах, и каждое утро я вынужден был созерцать его эрекцию. Он выгнул спину и похлопал себя по впалому животу.

— Что? — удивленно спросил он, опуская глаза на свои трусы.

Переведя взгляд на его лицо, я тут же отвернулся. Фред засмеялся.

— Держу пари, если ты заглянешь под свое одеяло, увидишь точно такую же картину.

Мои ноги непроизвольно согнулись в коленях, и я натянул одеяло на макушку, чтобы спрятать горящее лицо.

— Ну и? — весело спросил он. — Я был прав?

— Я не смотрю туда, — буркнул я.

Я слышал, как Фред прошлепал босыми ногами в ванную комнату, потом он смачно и громко зевнул и поднял крышку унитаза. А спустя минуту из-за приоткрытой двери уже доносилось журчание воды. Фред спал в одних трусах и принимал душ, не закрывая дверь. Эта пытка повторялась изо дня в день.

Пока он мылся, я выплескивал наружу свои эмоции и напряжение. В буквальном смысле.

Фред вернулся в спальню в белом гостиничном полотенце, обернутом вокруг бедер, с влажными отросшими за лето волосами, которые касались его плеч, свежий и чистый, худой и такой... Мысленно взвыв, я отбросил одеяло и быстро встал. Когда я проходил мимо него, он подмигнул и, скосив глаза вниз, лукаво произнес:

— Твоя волшебная палочка готова к бою.

Снова?!

Рефлекторно мои руки метнулись к паху и я, не глядя на него, забежал в ванную.

* * *

После плотного завтрака, который я еле затолкал в себя, мы всей семьей, как обычно, отправились на экскурсию.

Стандартные посещения достопримечательностей навевали тоску, потому что они были во всех отношениях стандартными: Билл, выступающий в роли персонального гида семьи, в красках рассказывал нам обо всех прелестях и гордостях города, мы следовали стандартному маршруту, и попробовали бы мы сойти с него, как попытались это сделать, когда были в Луксоре. Мама тут же пригрозила, что весь оставшийся отпуск мы проведем, запертые в своем номере. Я, конечно, был бы только рад, а вот Фреда такая перспектива расстроила.

Все наши дни родители заранее расписали по часам, а соблюдать какой-либо режим было невыносимо. Внутри меня все бунтовало, но я безропотно молчал и мысленно приближал день, когда мы, наконец, отчалим домой.

Родители, братья и Джинни пребывали в неописуемом восторге: они с упоением вникали в каждое слово Билла, любовались пирамидами, катались на верблюдах, одним словом — от души наслаждались отдыхом.

* * *

— Джордж, — моего уха коснулись губы Фреда — липкие и пахнущие апельсиновым лимонадом. — Давай сбежим, я уже не могу слушать эту чушь и наблюдать восхищенные взгляды этого ненормального семейства.

— И куда мы пойдем? — спросил я, заставляя себя не оборачиваться.

— Там, — краем глаза я увидел, как Фред махнул рукой в сторону боковой стены пирамиды Хефрена, — есть вход, который открыт только для волшебников.

— Хорошо.

Стараясь не смотреть на него, я развернулся. Фред взял меня за руку и потащил к основанию пирамиды.

Внутри было прохладно и пахло сырым песком, под ногами хрустели мелкие камни. Мы достали палочки и зажгли Люмос. Фред все еще держал мою ладонь, и я боялся пошевелить рукой, отчего она быстро онемела. Он вел меня вглубь пирамиды, что-то безостановочно рассказывая, а я кивал из вежливости, хотя не улавливал ни слова. Внезапно Фред остановился, и я налетел на него. Он подхватил меня и помог поймать равновесие. Пошатнувшись, я твердо встал на ноги. Внутри меня что-то оборвалось, я снова прильнул к Фреду и порывисто поцеловал его. Он облизнул губы, потом вытер их рукой и рассмеялся.

— Видишь, на стене выжжены знаки? — Фред поднял палочку и осветил стену, которая до самого пола была испещрена непонятными символами.

Он подумал, что я нечаянно поцеловал его?

— И что обозначают эти знаки? — Я сделал вид, будто внимательно и заинтересованно разглядываю стену.

— Ничего. Просто каракули, которые нарисовали палочками волшебники. Это — стена желаний. Загадываешь желание и ставишь метку, что угодно, хоть обычную точку или букву, с которой начинается твое имя. Попробуем?

Закрыв глаза, я загадал свое единственное желание, которое жгло меня и не давало покоя. Я протянул руку, провел по шероховатому камню кончиком палочки и, написав заглавную букву «Ф», посмотрел на Фреда. Он тоже стоял с закрытыми глазами и безмолвно шевелил губами.

— Все, — сообщил он, делая пару коротких штрихов на стене.

Его знак даже отдаленно не был похож на букву «Д», и это меня задело, так резануло, что я чуть не высказал вслух свое негодование.

Фред предложил остаться еще ненадолго. Сев на пол, мы прислонились к стене и наколдовали небольшой костер.

— Джордж, ты поцеловал меня… — тихо сказал Фред, рисуя палочкой на песке узоры.

— Я и раньше целовал тебя. — Я наблюдал, как появляются и исчезают плавные линии у его ног, и изображал из себя идиота.

— Джордж, но мы ведь уже не маленькие… — он осекся, его рука остановилась, так и не завершив спираль.

— Тебе было неприятно? — я замер, ожидая ответа, который бы многое для меня решил.

— В нашем возрасте подобные ласки уже неуместны, мы не можем спать на одной кровати, принимать вместе ванну и целоваться мы тоже не должны.

Я сглотнул: в горле першило, а во рту стало сухо, как в пустыне в знойный полдень.

— А держаться за руки все еще позволительно? — как ни старался, я не мог сдержать язвительных интонаций в голосе.

Фред повернулся и посмотрел на меня в упор, в неровном свете я плохо различил выражение его лица, наполовину оно было скрыто в тени, но одно я точно увидел: Фред не улыбался.

— Джордж, прости. Я не хотел быть грубым, прости.

— Все в порядке…

…за исключением того, что я люблю тебя и хочу целовать, хочу мыться с тобой под душем, спать в одной постели. Я много чего хочу с тобой.

Этот разговор был шансом признаться, нужно было что-то сказать, хотя бы намекнуть, но страшно было заговорить. Фред ясно дал понять, что пора прекратить нежности, которые допустимы для маленьких мальчиков, но выглядят подозрительно в пятнадцать лет. Я прикрыл глаза, откинул голову назад и, не рассчитав, со всей силы приложился о стену. Фред встрепенулся, подвинулся ближе и протянул руку к моему ушибленному затылку, но я оттолкнул его и, обхватив голову руками, уткнулся лицом в колени.

— Мне не больно, — огрызнулся я, — не стоит так беспокоиться, я сам в состоянии оказать себе первую помощь.

Ярость, вызванная болью от удара и полнейшим непониманием Фреда, посыпалась искрами из глаз и мерзостями — изо рта. Я начал упрекать Фреда в том, что он не замечает очевидных вещей, или притворяется, что не замечает, предложил купить ему очки и сказал, что тогда нас точно перестанут путать, вспомнил Милу, свои волнения и метания, связанные с ней и ее подлыми замыслами. Кратко говоря, все от чего страдал в последние месяцы, я выплеснул на Фреда. Ну, почти все, напрямую о своей влюбленности я не сказал. Фред пытался, было, возразить и вставить хоть слово в свое оправдание, но я говорил очень быстро и пылко, глотая окончания фраз и не глядя в его растерянные глаза.

— Джордж, я обидел тебя? — недоуменно спросил Фред, когда поток моих обвинений иссяк. — Тем, что больше не нуждаюсь в твоей близости? Джордж, я же по-прежнему люблю тебя, но все прикосновения и ласки должны быть с девочками.

— Не распинайся, — озлоблено одернул я его. — Тебе нужны девочки, а мне — нет, и я тебе об этом уже говорил.

— Глупости! Не вредничай. Девочки нужны всем мальчикам, нас — мальчиков — так природа сотворила, и не спорь.

— Блииин! Повторяю: мне девочки не нужны.

— Ну, допустим, — медленно проговорил он, — а я-то в чем виноват? Чем я вызвал такой негатив? Твой Боггарт хотел тогда… избить меня?! — его голос подскочил на высокой ноте и оборвался.

— Фред, ты дурак!

— А что же тогда он хотел со мной сделать? — ехидно спросил Фред.

— Тебя это только сейчас заинтересовало? Почему-то два месяца назад тебе было все равно…

— Разумеется! — зло выкрикнул он. — Мне вообще «плевать» на все, что связано с тобой!

— Потому что, если бы было не наплевать, ты…

— Мы ссоримся?! — Фред вцепился в куфию на моей голове, дернул ее и вынудил посмотреть на него. — Мы уже поссорились...

— Нет… — Я энергично замотал головой. — Нет, Фред… мы не поссорились, мы только… слегка повздорили, поспорили. Это не настоящая ссора…

— Клятва. Мы нарушили клятву, — бесцветным голосом сказал он, отпуская куфию и вставая.

Участок кожи на левом плече, где находилась метка, обожгло, как подтверждение, предупреждение, напоминание.

Рука Фреда метнулась к правому плечу, он бросил на меня выразительный взгляд, и в его глазах я увидел испуг, удивление и вопрос. Он не верил, что я так просто поломал то, что мы берегли.

Мы поссорились… нарушили клятву. Что теперь будет? Когда нам исполнится по семнадцать, мы разлучимся. Зазеркальная вселенная… бред…

От паники у меня сбилось дыхание, и каждый вдох причинял боль, прошивая легкие жесткой нитью — шерстяной и колючей. В глазах защипало, в носу свербело, и горло сдавило тисками, не позволяя сглотнуть. Все, чего я хотел — так это зарыться, как страус, головой в песок. Трусливо спрятаться, забиться куда-нибудь и скулить, выть, как побитый и искусанный шакалами зверь. Сдохнуть к черту! Я разосрался с дважды любимым человеком. Оскорбил Фреда, впервые в жизни оскорбил, и он даже не понял, из-за чего я взъелся на него. А был ли повод? Фред ведь не виноват в том, что я влюбился в него, да никто в этом не виноват. Я любил своего брата чуть больше, чем задумала Природа. Впрочем, совсем не чуть, а гораздо больше, и совсем не так, как надо. Надо… Кто придумал эти «надо» или «нельзя»?

Я уже люблю и мне плевать, что по каким-то дурацким морально-этическим принципам так любить нельзя. Как видите, можно, и я живое тому доказательство.

Я поднялся на ноги, но от волнения голова кружилась так сильно, что пришлось прислониться спиной к стене, чтобы не упасть. Фред нарезал круги, попеременно дергая верхнюю пуговицу на рубашке и потирая глаза. Мы молчали, и, казалось, нам нечего было сказать друг другу. Я прикрыл глаза, и почувствовал, как по щекам бегут слёзы. Развернувшись, я уперся лбом в выступающий камень и закрыл ладонями лицо.

— Мы так глупо поссорились, — сказал Фред тихо.

Повернув к нему голову, я прижался щекой к стене и спросил:

— Разве можно поссориться умно?

Он щурил покрасневшие глаза и выглядел подавленным и опустошенным, словно похоронил меня уже сейчас.

— Фред, прости.

Он замотал головой.

— Не нужно. Джордж, не в этом дело: простил я или нет. Конечно, простил, я не сердился на тебя ни секунды, я сам виноват... — Он тяжело вздохнул и поднял на меня усталый, ничего не выражающий взгляд. — Мы не сдержали слово.

Глаза снова застелило мутной пеленой, и я закрыл их, чтобы не показывать слез.

— Джорджи, не плачь!

— Я ненавижу себя, — прошептал я гневно, — ненавижу.

Фред приблизился ко мне и, мягко касаясь моей щеки, вытер слезы.

— А я люблю тебя, Джордж.

Зря, лучше бы ты тоже ненавидел меня, лучше бы злился, обиделся и ушел, чем так. Мне же стало еще больней.

Я чувствовал себя последним ничтожеством и предателем.

Снова опустившись на корточки, я скрестил руки, уткнулся лицом в сгибы локтей и бессильно заплакал, уже не прячась и не стесняясь своих слез.

— Джордж, прошу тебя, — голос Фреда прозвучал хрипло и сдавленно, его рука легла на мое плечо, но он тут же ее убрал, а через мгновение уже сидел напротив меня и обнимал, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.

Фред тоже плакал. Мы оплакивали друг друга. Заранее.

* * *

В дверь постучали, и из коридора послышался голос Перси:

— Можно к вам?

Я подтянул колени к подбородку и вжался в спинку кресла. Мне сейчас никого не хотелось видеть, тем более — разговаривать с кем-либо. Кроме Фреда.

— Заходи, — позвал Фред и откинулся на подушки.

Перси прошел к креслу-качалке, которое стояло у окна, и опустился в него, развернув так, чтобы видеть нас двоих.

— Вы поссорились, — сказал он уверенно, снял очки и потер пальцами переносицу.

— Как ты догадался? — буркнул я.

— Мы уже помирились, — сказал Фред. — И мы не сильно поссорились. Из-за мелочи. — Он глянул на меня, словно спрашивая разрешения назвать причину. Я прикрыл глаза и отрицательно мотнул головой.

Мы поссорились, потому что Фред запретил мне целовать его.

Мило.

— Какая разница, из-за чего вы поссорились?! — резко спросил Перси. — Вы поссорились, а вам нельзя было этого делать.

— Ты здесь, чтобы поддержать нас или ругать пришел? — скучающим тоном спросил я и зевнул, не потрудившись прикрыть рот ладонью.

Перси перевел взгляд на Фреда.

— Он виноват, да? — он ткнул пальцем в мою сторону.

— Нет. Мы оба, — спокойно ответил Фред.

— Неправда. — Перси нацепил на нос очки и внимательно посмотрел на меня. — Джордж, какого черта?! Ты хоть...

— ...понимаешь, что ты наделал? Какую ошибку ты совершил? Это непоправимо, — монотонно продолжил я ряд предсказуемых фраз и кивнул: — Да, я все понимаю, Перси. И мне так паршиво, что хочется утопиться или повеситься, честное слово. Давайте сделаем ставки: какая смерть быстрее — в воде или в петле?

Перси покраснел, вена на его шее вздулась, руки вцепились в подлокотники и крепко их сжали.

— Давайте обойдемся без скандала, — равнодушно попросил я.

Перси задержал дыхание, тяжело моргнул, крепко стиснул зубы, так, что задвигались желваки, и спустя секунд десять ожесточенной борьбы со своим гневом, сказал:

— Хорошо, Джордж, но я не уйду.

Я пожал плечами.

— Тебя никто не гонит. Пока что, — добавил я с псевдо милой улыбкой.

— Ты виноват, — повторил он, пристально глядя в мои бесстыжие глаза. — Слишком много говоришь и стараешься держаться непринужденно, с легкой небрежностью и презрением к окружающим. Этот щит выставляют, когда хорошо напакостили.

— Правда что ли? — я приподнял брови и широко раскрыл глаза. — А ты, оказывается, психолог, Перси. — Я подпер щеку кулаком и чуть наклонился, словно приготовился слушать долгую и жутко увлекательную лекцию по психологии.

— Джордж, перестань, — вмешался Фред. — Потом же жалеть будешь.

— Опять, — съязвил Перси.

Боже, мне стало так стыдно, будто меня застали за самым непристойным занятием, которое только можно выдумать, имея самый извращенный ум. Разумеется, Перси был прав — да, я загораживался хамским поведением, потому что испытывал ужасные муки совести. Наверное, когда кожу сдирают не так больно, как было мне. Физическая боль порой бывает невыносимой, но в определенный момент, когда наступает ее апогей, разум отключается, и человек больше не чувствует боли, сходит с ума. Но эта боль... Она тоже сводила с ума, но не становилась слабее. Я покраснел, очень ярко и жарко, гораздо сильней, чем Перси пару минут назад.

— Мне кажется, нужно сказать родителям, — предложил он.

— Нет! — в один голос выкрикнули мы с Фредом.

— Почему вы отказываетесь говорить родителям? — недоуменно спросил Перси. — Они же все равно узнают, когда... ведь вы…— слова ему давались с трудом, было похоже на то, будто бы он забыл свои реплики в пьесе и мучительно старался их вспомнить. — Вы попадете в зазеркальный мир, — наконец, сказал он совсем тихо и уставился на свои колени.

— Никто ничего не узнает, потому что никуда мы не попадем, мы что-нибудь придумаем, — деланно бодрым голосом возразил Фред и даже попытался улыбнуться, но получилось неубедительно.

— Конечно, придумаете, — едко ответил Перси и снова снял очки.

Настенные часы тикали неправдоподобно громко и трагично. Фред тупо смотрел на покрывало, возможно, он пересчитал на нем все кубики и треугольники, я бы точно пересчитал, лишь бы как-то отвлечься. Перси теребил дужки своих очков и поглядывал на нас исподлобья, но не решался заговорить, видимо, пока на него не снизойдет озарение, как нам помочь. А я кусал губы, грыз ногти и бесцельно скользил взглядом по стенам комнаты.

* * *

— Джордж?

Было уже поздно, но я не спал и Фред, очевидно, тоже.

— Что?

— Мы нарушили клятву, — с нажимом произнес он.

Как будто я забыл об этом!

— Предлагаешь, снова поплакать?

— Можно я лягу к тебе? — застенчиво спросил он.

Фред считал себя виноватым, а я не хотел от него уступок, чтобы он спал со мной только поэтому.

— Конечно, ложись. — Я откинул одеяло и подвинулся.

Фред юркнул на кровать и обнял меня. Я зажмурился.

— Джордж, — позвал он шепотом, который взволновал меня до дрожи.

— М?

— Что будем делать?

Целоваться. Заниматься любовью.

— Пока не знаю.

— Какое ты загадал желание у Стены?

— Все равно это ничего не изменит.

— Если ты загадал, чтобы мы никогда не разлучались, это может изменить все.

Я открыл глаза и чуть не свалился с кровати: Фред находился так рядом, слишком рядом.

— Ты угадал. Мое желание было именно таким. А твое? — я смотрел на его нос, чтобы не искушать себя.

— Тоже, — он горячо выдохнул мне в лицо и прижался еще теснее.

Невыносимо! Я снова закрыл глаза.

Мы лежали и молчали, а он был такой теплый, мой, родной, и тревогу застилало умиротворение и счастье оттого, что конкретно в эту минуту Фред был близко.

Я почти заснул, когда почувствовал его мягкие губы на своих губах. Во мне произошло извержение вулкана, но я стоически подавил желание. Исключительно по-братски чмокнул Фреда, однако он не отстранился, его губы по-прежнему упирались в мои. Тогда, приоткрыв рот, я осторожно лизнул его верхнюю губу. Фред перестал дышать, но не шелохнулся, я счел это как разрешение продолжать, и еще раз провел языком по его сомкнутым губам, уже смелее и увереннее. Он порывисто вздохнул, я остановился и решился открыть глаза.

Его ресницы подрагивали в дюйме от моего лица, чуть рыжеватые, густые и длинные, как у девчонки. Я подумал о своих ресницах, что они точно такие же, и усмехнулся.

— Ты смеешься, — обиженно пробормотал он.

Вместо ответа я поцеловал Фреда, настойчиво раздвигая языком его упрямые губы. Он неожиданно и предательски отклонил голову и сказал:

— Тебе нравится? Нравится целовать меня?

— Очень! — Я потянулся к нему, но он уперся ладонью мне в грудь, не пуская.

— Почему тебе нравится?

— Я люблю тебя, — впервые привычные слова прозвучали, как настоящее признание, и от Фреда не укрылось их истинное значение.

Он смотрел на меня, не моргая, теперь его ресницы были неподвижны и казались еще длинней, почти касаясь светлых бровей.

— Любишь. Не так, как я тебя?

— Очень хотелось бы, чтобы наша любовь была одинаковой, — ответил я и сделал вторую попытку приблизиться к нему.

— Поэтому ты смущаешься, когда по утрам видишь мою эрекцию? И твой Боггарт… — он со слабым стоном понимания выдохнул.

Я согласно кивнул. Фред, молча и отводя глаза, перебрался на свою кровать, отвернулся к стене и с головой накрылся одеялом.

Через четверть часа его дыхание выровнялось. Он спал, а я, уткнувшись лицом в подушку, проверял, сколько времени смогу прожить без воздуха.

* * *

Фред намеренно оттягивал момент, когда нужно будет вставать, и я тоже не спешил покидать постель. Оптимальным вариантом было притвориться, будто прошлой ночью ничего не случилось, и я готовил себя к этому. Неловкость зависла между нашими кроватями и навязчиво лезла под кожу. Фред первый не выдержал ее натиска. В мою сторону было брошено сдержанное: «Привет, Джордж», и он ушел в ванную, закрыв за собой дверь.

Я знал, что он будет нарочито долго принимать душ, стоять под струями прохладного водопада, подставляя лицо упругим нитям.

Некоторое время я просто лежал, прислушиваясь к шуму воды за дверью. А когда ожидание слишком затянулось, встал и начал бесцельно бродить по номеру, раздвинул шторы, выглянул в окно, снова задернул, обошел стол, постукивая пальцами по его поверхности, сел на стул, подвигал подсвечник и щелкнул пальцем по пушистому перу, стоящему в гордом одиночестве в высоком сосуде.

Щелчок замка прозвучал, как выстрел, я подпрыгнул на стуле и повернулся. Фред не смотрел на меня, казалось, он вообще не видел, куда идет. Сегодня он вышел из ванной полностью одетый, и у меня защипало в глазах, словно в них швырнули горячий песок. Я усиленно пытался что-то ему сказать, что-то нейтральное и легкое, но мне словно воткнули в рот пробку. Бросив взгляд на спину Фреда — узкую и прямую, напряженную — я отправился в ванную.

Встав под душ, я взял мыло и начал ожесточенно намыливать плечи, потом грудь, живот, а когда снова оно оказалось у меня в ладонях, я почувствовал рельеф на скользкой поверхности. Мыло уже было не новое, и все надписи, по идеи, должны были стереться. Поднеся его к глазам, я различил почти сгладившуюся фразу: «Останемся сегодня в номере». Сердце сначала ликующе и быстро забилось, и я присел на корточки, чтобы не упасть и не свернуть шею. Однако спустя минуту флер охватившей меня безрассудной радости рассыпался в крошки: Фред просто хотел обсудить вчерашний поцелуй и поставить на этом восклицательный знак.

Выходя, я услышал мамин голос и, прикрыв дверь, прислонился к ней ухом.

— Вот именно, мы приехали сюда отдыхать, — говорил Фред. — Мы не хотим шастать по городу и покупать сувениры. Мам, мы хотим от-ды-хать.

— Вы точно не заболели? — встревожено и недоверчиво спросила мама.

— Нет, мы совершенно здоровы. Все отлично, мы всего лишь хотим остаться в отеле. Неужели даже в таком простом желании ты способна найти другой смысл?

— Ладно. Хорошо. Мы скоро вернемся.

Когда мама ушла, я еще недолго постоял и, проведя ладонью по лицу, словно стирая с него волнение и страх, решительно распахнул дверь ванной комнаты. Фред лежал на кровати, вытянув ноги и заведя руки за голову. Заметив меня, он тут же вскочил и сел, сгорбив спину, запустил пальцы в волосы и сказал:

— Пожалуйста, Джордж...

— Не надо, — я перебил его, потому что не был уверен, что смогу вытерпеть эту мучительную речь.

— Я хочу попробовать, — шепотом сказал он, и я подумал, что ослышался.

— Что?

Фред поднял на меня умоляющий взгляд, на его щеках розовел стыд.

— Ааа, — догадавшись, протянул я, — чисто исследовательское любопытство.

— Ты против?

Я остановился на полпути и не мог справиться со скованностью, которая объяла мое тело. Мы всегда с Фредом были спонтанными ребятами, никогда ничего не планировали, редко о чем-либо договаривались, и делали то, что вдруг взбрело в наши чумные головы. Но на этот раз мы заранее знали, что будем делать, более того, мы обсудили это вслух, и меня будто оглушили.

Фред поднялся и подошел ко мне, снял полотенце с моих бедер, как срывают фант с конфеты, и, отступив на шаг, окинул меня изучающим взглядом.

— Ты такой…

— Как ты.

— Да, — он улыбнулся и спросил: — С чего начнем?

— Разденься.

Фред усмехнулся.

— Конечно.

Он быстро освободился от джинсов и футболки, чересчур торопливо, как мне показалось. Перешагнул через одежду и встал напротив меня. Глядя мне в глаза, Фред несмелыми пальцами заправил мои волосы за уши, а потом его ладони скользнули по моей шее и застыли на плечах. От этих прикосновений — даже не ласки — по телу пробежала дрожь, а оттого, что он находился так близко, воздух казался горячим и влажным, как пар.

— Джордж, как это — целоваться с мальчиком? — тихо спросил Фред, опустив ресницы.

— Не знаю, Фред, я никогда не целовался с мальчиком.

— Нет? — он поднял на меня удивленный взгляд.

— Нет. Я тебя люблю, а не всех мальчиков.

На это он ничего не ответил, лишь слабо кивнул. Его ладони медленно прошлись вниз по моим рукам, и он сомкнул пальцы на моих запястьях.

— Поцелуемся? — робко предложил Фред и подался вперед, подставляя чуть приоткрытый рот.

Прикрыв глаза, я прижался губами к его губам и на пару секунд замер, не решаясь поцеловать, не веря, что он позволил, завидуя самому себе. Мне хотелось сгрести Фреда в охапку, алчно и агрессивно впиться в его рот, ощупать его всего, заласкать до потери пульса, но я понимал, что мой напор отпугнет Фреда. Поэтому целовал его бережно и очень нежно, захватывая то нижнюю губу, то верхнюю, и не спешил задействовать язык, хотя это было также сложно, как не рассосать конфету, лежащую во рту, а он с такой же неторопливостью и нежностью отвечал мне.

Фред просунул пальцы в мои ладони, и я их крепко сжал, он судорожно вздохнул, отстранился и посмотрел на меня хмельными глазами.

— Также, — прошептал он.

— Что — также?

— Целоваться с мальчиком и с девочкой одинаково… только с тобой… приятней. — Эти слова были для меня дороже и слаще признания.

Я обнял Фреда, прижался к нему всем телом и выдохнул:

— О, Господи… Фред…

Мы оба дрожали, но это была не дрожь возбуждения — мы были растеряны, и он, конечно, находился в большем смятении, чем я.

И если бы на этом все закончилось, наш первый сексуальный опыт ограничился бы одним поцелуем и объятием, которое скорее напоминало объятие братьев, нежели любовников, я все равно был бы бесконечно благодарен Фреду за такой подарок: за то, что он не осудил, не оттолкнул, а разрешил поцеловать, почувствовать кожей жар его обнаженного тела.

— Давай еще раз, — едва различимым шепотом сказал он и, взяв мое лицо в ладони, снова поцеловал меня. Его поцелуи были сухими и короткими, но частыми и напористыми.

Прервав поцелуй, Фред вернул руки на мои плечи и медленно и робко спустился к ключицам, провел ладонями по груди, по выпирающим ребрам, следя взглядом за скольжением своих рук, и добравшись до живота, остановился, касаясь моей кожи только кончиками пальцев. Фред изучал мое тело с таким увлечением, будто видел его впервые, будто никогда не трогал себя. И я гладил его везде, куда доставали руки — неумело и скованно, но так приятно, до слез. Мне казалось, что он намеренно и ловко обходит самые чувствительные участки, впрочем, все мое тело было одним неразрывным чувствительным участком. Куда бы ни прикоснулись его пальцы, я вздрагивал, закрывал глаза и выгибался, плотнее прижимаясь к нему. В какой-то момент я понял, что не слышу его дыхания, наверное, потому, что сам дышал слишком громко.

Со мной творилось что-то невероятное. Мне не хватало его губ, было мало поцелуев, хотелось глубже и сильней, я сходил с ума, и он вместе со мной. На миг открыв глаза, я тут же снова закрыл их, потому что комната за его плечом расплывалась, предметы двоились, и я испугался, что потеряю сознание.

— Кровать... — прошептал Фред, прекратив ласки, — пойдем на кровать.

Он так резко и внезапно отпустил меня, что я едва не рухнул на пол, потеряв опору под ногами, не чувствуя больше его рук, которые удерживали меня в перевернутом пространстве. Пошатываясь, я добрался до кровати и упал на нее, вниз лицом. Фред лег рядом, просунул под мой живот ладонь, и я приподнял бедра. Его прерывистое дыхание щекотало шею, несколько секунд он не двигался, а потом сделал пару движений вверх-вниз.

— Нравится? — прошептал Фред мне в ухо.

Мне нравилось так, что я закусил зубами подушку и крепко их стиснул. Каждое движение его руки выдирало сдавленный стон из моей груди.

— Джордж, перевернись на спину, — попросил он, — мне неудобно.

— Замолчи, пожалуйста, — прохныкал я.

В такие моменты слова лишни, даже признания в любви на предоргазменном выдохе кажутся нелепыми.

Я лег на бок и заставил себя взглянуть на Фреда. Он был взвинчен и немного испуган.

— Джордж, то, что мы делаем, это... — он плотно сомкнул веки.

— Странно?

— Наверное. — Фред медленно разжал пальцы. — Почему мне нравится?! — вопрос был требовательный, я отчетливо различил упрек мне, словно я был повинен в его желании трогать меня там, где это непозволительно и противоестественно для братьев.

— Давай, не будем. — А что еще я мог сказать?

Фред открыл глаза и жалобно посмотрел на меня, он искал во мне поддержку, успокоение, заверение в том, что мы поступаем правильно, что нет ничего ненормального во взаимных ласках двух близнецов. Я положил руку на его бедро, и Фреда передернуло, словно не моя рука коснулась его кожи, а что-то мерзкое.

— Фред…

Он придвинулся вплотную, обнял меня за шею и глухо сказал:

— Джорджи, прости, пожалуйста, прости.

Из коридора донесся грохот, и в номер беспардонно кто-то ворвался.

— Фред, Джордж?

Я обернулся: на пороге стоял Рон, его лицо перекосилось в немом отвращении.

— Что вы делаете?!

Фред приподнялся и наигранно весело сказал:

— Слепой? Мы занимаемся любовью. Присоединяйся.

— Иди в жопу, извращенец! — выкрикнул Рон и выбежал из номера, не позаботившись закрыть за собой дверь.

Это было абсолютно не смешно, но мы расхохотались — нервно, уткнувшись друг другу в плечо.

* * *

Мы спустились в бар при отеле, который находился на широкой веранде под навесом. Дикая семейка Уизли была в сборе, они о чем-то дружно переговаривались, а когда мы во всей красе предстали перед ними, мама, привстав из-за стола, указала на два свободных стула.

— Вы Рона не видели? — спросила она и вытянула шею, выглядывая его среди туристов, хаотично снующих туда-сюда.

— Он заходил в наш номер, — непринужденно ответил Фред. — И позвал обедать.

— Какой заботливый мальчик, — умилилась мама. — Ах, вот он. Рон! — она призывно махнула рукой.

Взгляд Рона перебегал от одного члена семьи к другому. Наткнувшись на наши сияющие лица, он быстро отвел глаза, покраснел, попытался засунуть руки в карманы, которых не было на его цветных шортах, и как-то странно двигаясь боком, прошел к столу.

— Эй, Рон, — тихо окликнул его Фред, перегнувшись через стол, — застегни ширинку.

Рон вытаращил глаза и опустил голову: ширинки тоже не было на его шортах, но он, очевидно, забыл.

— Пошел ты! — зло сказал он и огляделся в поисках стула.

— Братишка, здесь свободно! — я щелкнул пальцами, привлекая его внимание, и кивнул на стул, стоящий рядом со мной.

— Я не сяду с вами! — сказал Рон слишком громко и тут же пожалел об этом: все замолчали и устремили на него удивленные взгляды.

Честно, мне стало немыслимо его жаль: такой потерянный вид, ярко-красные щеки, бордовые уши — он пробуждал желание обнять и утешить его.

Проведя внутреннюю борьбу, в которой победил здравый смысл, (слава Мерлину, не Рон), он обошел стол и, отодвинув стул подальше, насколько это было возможно, учитывая, что слева от меня сидел Чарли, наконец, соизволил сесть.

Рон нагрузил в свою тарелку две мужицкие порции кушари, заправил салфетку в ворот майки и, наколов на вилку макароны, поднес ее ко рту. Фред склонился ко мне, проследил, чтобы Рон набил щеки едой и горячо зашептал, но достаточно отчетливо, чтобы он слышал каждое слово:

— Джордж, любимый, давай это сделаем снова? — Фред выразительно посмотрел на Рона. — После обеда, потом в ванной, а потом ночью. Я хочу тебя, о, Джорджи!

Ожидаемый эффект не заставил себя ждать: Рон подавился, часть пищи разбросалась по столу, а остальное вывалилось ему на колени.

— Рональд, ты свинья! — презрительно воскликнула Джинни.

— Джинни, перестань, — осадила ее мама, беспокойно глядя на Рона: — Дорогой, дыши носом, сейчас все пройдет.

Чарли участливо и размашисто хлопал бедного Рона по спине, а тот заходился в бешеном кашле, напоминающем собачий лай. Папа вытащил палочку, взмахнул ей, и страдания Рона завершились.

— Чарли, давай поменяемся местами, — сипло взмолился он, вытирая слезы.

— Зачем?

— Они портят мне аппетит, — пожаловался Рон.

— Фордж, прекратите, — строго сказал Чарли, но не стал пересаживаться на его место.

— Если вы скажете еще хоть слово, я все расскажу маме, — пригрозил Рон, не смотря в нашу сторону.

— Ты не расскажешь, — уверенно возразил я.

— Конечно, нет, — поддержал Фред и скользнул рукой по моему бедру.

— Это позор для всей семьи! — не унимался Рон, остервенело кромсая вилкой листья салата.

— По-моему, он слишком разговорчив, — Фред приподнял брови и угрожающе сверкнул глазами.

— Он просто завидует, злится, что пришел поздно, когда мы уже закончили, — сказал я.

— Заткнитесь. Вы оба омерзительны, мне стыдно, что вы мои братья.

— Нам тоже стыдно, что у нас такой старомодный и не продвинутый брат, — парировал Фред.

Рон закатил глаза и отвернулся.

— Педики, — прошипел он.

— Рон, что ты сказал? — Чарли нахмурился и непонимающе уставился на него.

Мы с Фредом сделали вид, будто увлеченно что-то обсуждаем.

— Ничего, — промямлил он.

— Получишь в зубы, еще раз услышу такие слова, — категорично предупредил Чарли.

* * *

После обеда все разошлись по своим номерам, чтобы немного передохнуть, принять душ, а потом отправиться на вечернюю прогулку по городу.

Когда за нами закрылась дверь, с лица Фреда тут же слиняла напускная веселость, казавшаяся за обедом такой натуральной, что я тоже почти поверил в нее. Перед семьей мы могли разыграть любой спектакль, смеяться громче всех, даже когда хотелось рыдать от отчаяния, смеяться естественно и заразительно — мы были талантливыми актерами. Но лишь наедине друг с другом мы становились теми, кем являлись в действительности. Только я имел возможность видеть такого Фреда — уставшего, измотанного морально, с опущенными углами рта, как полумесяц, с остекленевшими глазами, в которые смотреть страшно и больно. И только Фред мог видеть мои панические метания, затравленный взгляд, и слышать тревогу в моем голосе.

Быстро разувшись, я прошел к кровати и сел, сведя колени вместе и положив на них сцепленные в тугой замок руки. Фред все еще стоял у порога, разглядывая узоры на пестром ковре.

В комнате было душно, и сумрачно из-за задернутых гардин, но мне было лень встать, подойти к окну и распахнуть его, да и полумрак казался сейчас уютней, чем яркий дневной свет — так я чувствовал себя защищенным.

Фред прислонился затылком к стене и прикрыл глаза.

— У нас такая насыщенная событиями жизнь, что нам позавидует сам Гарри Поттер. Вчера мы нарушили клятву, сегодня мы стали голубыми, а через два года нас и вовсе не станет.

— Ты не голубой, Фред...

— Но мы же с тобой... почти что занимались любовью, — он открыл глаза и посмотрел на меня. — Мы целовались... и, понимаешь, мне понравилось, — сказал он так тихо, будто боялся, что его услышит кто-то, помимо меня.

Разумеется, он боялся, и стыдился того, что ему были приятны мои ласки. Я тоже боялся, но вовсе не своей ориентации и даже не осуждения со стороны окружающих, я опасался, что после нашей близости мы с Фредом не сможем общаться, как прежде. Я буду по-другому смотреть на него, и при каждом взгляде на его рот, в памяти будет вспыхивать воспоминание о поцелуях, теперь простые прикосновения, которые раньше были братскими, будут иметь для меня иной характер. Я буду постоянно смущаться и отводить глаза, видя его без одежды, я буду хотеть его, но не получу — вряд ли он позволит еще раз дотронуться до него там, где нельзя. А он станет избегать меня, не в буквальном смысле, но между нами возникнет ощутимый рубеж. Фред постарается сделать все, чтобы не провоцировать во мне проявление основного инстинкта, а еще он, наверняка, станет относиться ко мне бережней, чем раньше, чтобы я не чувствовал себя ущербным.

Фред скинул сандалии, подошел к кровати и, опустившись на пол, прислонился спиной к моим ногам и обвил руками свои колени. Я сидел неподвижно и думал о том, как здорово было бы притянуть Фреда к себе, уткнуться носом в его макушку, стиснуть так крепко, чтобы он не смог вздохнуть, плотно сомкнуть веки, вымести из головы все тревожные мысли и молчать, и лишь наслаждаться его близостью и теплом. Но необходимость поговорить и расставить все точки, была также важна, как потребность дышать. Разговор был неизбежен, и мы оба это понимали.

— Джордж, если честно, сегодня утром я не хотел... — он шумно вздохнул, — не хотел... ну, в общем, я не планировал предлагать тебе попробовать, оставляя на мыле послание. Не обижайся, пожалуйста. На самом деле, я собирался поговорить, но когда ты вышел из ванной, и я увидел, какой ты потерянный и испуганный...

— Тебе стало меня жалко.

Боже! Я не мог обижаться на Фреда. Он говорил так искренне и откровенно, что его слова не звучали, как отказ. Он не отвергал и не шарахался от меня. Мне стало паршиво. Потому что я не злился на Фреда, а должен бы, ведь в подобных ситуациях люди испытывают боль. А мне было больно оттого, что слова Фреда не причиняли мне боли. Странное ощущение. Разве это не абсурд?

— Нет, Джордж. То есть... — он снова вздохнул. — Жалость не всегда бывает жалкой. Ты понял, о чем я. Вчера мы поссорились, а потом ты вечером признался... и я... Черт! Почему мне сложно говорить?! Сложно с тобой... стало. — Фред повернул голову вправо и скосил на меня глаза. — Джордж, я не хочу, чтобы твои чувства ко мне мешали нам общаться.

— Я тоже этого не хочу. Только не предлагай все забыть и делать вид, словно ничего не было.

— Я и не собирался. Наоборот, мы должны обсудить, поговорить открыто... блин, к чему эти предисловия? Дурацкая прелюдия! — Фред нервно почесал бровь, провел пальцами по лбу, а потом — быстро вниз по лицу. — Мы уже разговариваем, как посторонние люди. Мне неловко, я чувствую себя скованно, боюсь сказать лишнего, ранить тебя.

— Что тебя беспокоит: то, что мы братья или то, что мы оба парни? — спросил я и, наклонившись, заглянул в его глаза.

— Меня беспокоит вся эта ситуация, она мне не нра-вит-ся. — Он отвернулся и в который раз за пять минут тяжело вздохнул.

Я легонько тронул Фреда за плечо, он накрыл мое запястье рукой и сжал теплыми пальцами.

— Джорджи, мне было бы абсолютно безразлично, если бы я целовался с тобой, не будь ты моим братом, но если бы ты им не был, то я бы и не целовался с тобой.

Я невесело усмехнулся.

— «Логично».

— Меня не пугает желание целоваться с парнем, потому что это заводит и волнует, гораздо больше, чем с девчонкой. Это как увлекательное приключение, от которого рвет крышу, зашкаливает адреналин и кажется, что сейчас умрешь. — Фред оглянулся, ища поддержку. — Мы же любим с тобой все незаурядное... Да, это увлекательное путешествие, но опасное и, не смотря на то, что я обожаю риск и авантюры, у меня нет желания снова в него пускаться. Потому что это ты, Джордж...

— А с Роном или с Перси ты отправился бы? — спросил я просто так, лишь бы хоть что-то сказать, а ничего более подходящего на ум не пришло.

— С Перси? — Фред развернулся ко мне полностью и насмешливо фыркнул. — Это ведь извращение! Джордж, мы с тобой не можем быть любовниками, — сказал он серьезно и решительно, — это очень неправильно, в первую очередь из-за того, что ты это ты — мой близнец, человек, настолько мне родной, что роднее не бывает.

— Значит, если бы мы не поссорились, ты никогда бы не согласился поцеловаться со мной?

Фред печально улыбнулся.

— Если бы ты не сказал, что любишь... хочешь меня. Я же не знал, Джордж. И мне хотелось бы не знать об этом и дальше, но теперь, когда мне известно о твоих чувствах и желаниях... мне очень жаль, что так получилось, что мы с тобой оказались разные, мне ревностно, понимаешь, я ревную тебя к самому себе, потому что эта любовь притесняет нашу братскую любовь.

Я опустил голову, пряча глаза, чтобы Фред не увидел в них слез досады.

— Джордж, ты не виноват. И это наша общая проблема, как и все у нас общее и одно на двоих. И вместе мы что-нибудь придумаем. Мне точно также тяжело и больно. Джордж. — Он протянул руку, осторожно отодвинул челку и заглянул мне в лицо. — Не переживай так, нас по-прежнему двое.

Фред придвинулся ко мне вплотную, взял за руки и потянул на себя, стаскивая с кровати, и когда я оказался на полу, он развел мои ноги в стороны и, устроившись между ними, обнял и уложил мою голову себе на плечо.

— Хочешь, я поцелую тебя? — прошептал он, накручивая на палец прядь моих волос.

— Хочу, — выдохнул я, закрывая глаза.

Он ласково коснулся губами моего уха, потом — щеки, обхватил руками за плечи, усаживая прямо, и поцеловал в кончик носа. У меня перехватило дыхание, я зажмурился сильней и уперся ладонями в его колени.

— Джордж, только не теряй сознание, — усмехаясь, попросил он.

— Ты же не представляешь, что со мной происходит.

— Представляю.

— Фред, — сказал я слабым дрожащим голосом, — целуй меня молча.

— Хорошо.

Он покрывал поцелуями мое лицо, оставляя губы без внимания, но я все равно сходил с ума, и мне казалось, будто я парю в воздухе — плотном и вязком, как желе. И было неважно, что Фред целует меня ради успокоения, доказывая свою любовь и преданность, я не думал об этом, я полностью отдался в плен впечатлениям и ощущениям, утопая в мягкости прикосновений его губ, каждое из которых отзывалось сладкой судорогой во всем теле. Я был уверен, что эти легкие поцелуи не вызовут вожделения, к тому же Фред не дотрагивался до меня руками, но очень скоро к паху прилила кровь и запульсировала. На мне были надеты свободные бриджи, и я смог бы скрыть возбуждение, если бы мои ноги не были широко раздвинуты, отчего ткань натянулась до предела и облегала мою позорную выпуклость. Нужно было остановить Фреда, отодвинуться от него, однако вместо этого разумного и правильного решения я совершил глупость, прижавшись к нему животом и умоляюще простонав:

— В губы... поцелуй меня в губы. — И, не дожидаясь, жадно припал к губам Фреда, не слишком ласково просовывая язык в его рот.

Он не сопротивлялся, послушно отвечая на мой наглый поцелуй, и я сорвался с цепи, забравшись руками под его рубашку, впиваясь ногтями в кожу на острых лопатках, несомненно, оставляя красные, болезненно набухающие полосы. Совесть что-то пропищала на счет братской любви, но я быстро заглушил ее, выдвинув, как мне показалось, твердый аргумент: Фред первый начал. Не прекращая целовать, я стиснул его, как мечтал пятнадцать минут назад, и повалил на пол, лег сверху, вжимаясь пахом в низ его живота, и тихо застонал. Руки Фреда неподвижно лежали на моей спине, и весь он был податливый и слишком смирный. Но в тот момент, когда я находился на грани, меня не встревожило его бездействие, и я продолжал неистовствовать, терзая его губы, ерзая на нем, пока мое тело не взорвалось тысячью ярких фейерверков, и я не захлебнулся в собственном громком стоне.

Когда спустя несколько секунд, переведя дыхание, я открыл глаза и посмотрел на Фреда, то пожелал себе медленной и мучительной смерти. У него был вид человека, которого жестоко пытали или изнасиловали, впрочем, второй вариант являлся почти что верным. Уронив голову, я спрятал лицо в пламени его волос, разметавшихся по ковру, и прошептал:

— Фред, прости, пожалуйста. Прости.

Он молчал и не двигался, и руки его по-прежнему были сведены за моей спиной.

— Фред... но мы же в одежде, и ты ничего не делал, ты ведь не помогал мне. Я понимаю, это не оправдание. Прости, — я поджал губы и задержал дыхание, пытаясь прислушаться к его эмоциям, понять их без слов, почувствовать.

Но Фред молчал, совсем молчал, или я оглох от своей похоти. А может, между нами перестала существовать та связь, благодаря которой раньше даже на расстоянии мы могли обмениваться сигналами?

— Фред, прошу, скажи что-нибудь. Я тебя не чувствую.

— Я тебя тоже, — хрипло ответил он.

От этих слов в груди стало холодно, будто бы сердце замерзло, и теперь колотилось большим куском льда.

— Ты тоже?.. Это из-за клятвы?

— Возможно, нарушая пункт за пунктом, мы будем постепенно терять друг друга. Уже сейчас. А к совершеннолетию потеряем окончательно, — он говорил бесстрастным и ровным голосом.

Приподнявшись, я навис над Фредом и внимательно вгляделся в его лицо, показавшееся мне бледной восковой маской, на которой совершенно отсутствовала мимика. Он смотрел на меня в упор, не моргая, губы его были сжаты в тонкую полоску, а нос слегка заострился, как у покойника.

Бред! Это всего лишь игра теней.

— Фред, ты пугаешь меня! — Я толкнул его ладонью в грудь.

— Мне самому страшно, Джордж, — практически не открывая рта, сказал он все тем же отстраненным тоном.

— Это я сделал? Я?!

— Наверное.

— О, Боже... — Я сел прямо и порывисто провел пятерней по волосам, его руки с глухим стуком упали на пол.

— Фред, тебе плохо?! — в панике я снова склонился над ним и, схватив за плечи, слегка встряхнул.

— Морально — очень, — флегматично ответил он.

— Но я же... Конечно, я хотел именно этого, и не только, но я не думал, что ты так болезненно отреагируешь.

— Все нормально... когда-нибудь станет. Просто на данный момент я потрясен, но мы справимся, обязательно, — он ободряюще кивнул и слегка пошевелился подо мной.

Я сообразил, что Фреду тяжело и, опираясь ладонями о пол, поднялся, но он вцепился в мою лодыжку.

— Сядь назад.

— Тебе неудобно.

— Неудобно должно быть тебе, и физически, кстати, тоже — некомфортно, — Фред указал взглядом на ширинку моих бриджей, где темнело мокрое и липкое пятно.

Я поморщился и виновато посмотрел на него, чувствуя, как щеки наливаются румянцем.

— Сядь, — повторил он. — И высуши нашу одежду.

На его брюках в районе бедра красовалось точно такое же пятно. Достав непослушными пальцами палочку из кармана, я произнес высушивающее заклинание и снова сел на Фреда, прижав колени к его бокам.

— Прости...

— Хватит извиняться, — оборвал он меня. — Можешь просить прощения после каждого нового промаха, и я прощу, но лучше не допускать этих промахов, тогда и извиняться не придется.

Фред никогда не отчитывал меня, еще ни разу я не чувствовал себя таким младшим и нашкодившим, виноватым настолько, чтобы заживо сгорать от стыда, но в итоге остаться живым, тлеющим и дымящимся куском паршивого дерьма. Резко захотелось сорваться с места, лучше прямо в окно — выпрыгнуть. И самое гадкое, что я, действительно, был виноват, и моя совесть казнила меня, медленно пробираясь все глубже и глубже, высверливая в душе огромные дыры и заполняя их ядом. Так я расплачивался за пять минут удовольствия, в течение которых Фред испытывал, вероятно, не меньшие страдания, чем я сейчас. Это было хуже ссоры, гораздо больнее ее последствий.

— Выходит, Джордж, мне вообще нельзя тебя целовать. Нет, разумеется, я тоже виноват, я спровоцировал тебя, хоть и намеренно не целовал в губы, потому что предвидел подобные последствия.

Меня вдруг посетила мысль, что Фред играет со мной, дразнит: утром он сам предложил попробовать, пусть из жалости, но ведь он был не против поцелуев и даже большего, и как он сказал, ему понравилось. Конечно, в этот раз он не был готов — я набросился на него неожиданно, но он же знал, какое действие на меня оказывает его близость.

— Фред, зачем ты начал это?

— Я хотел сделать тебе приятно.

— Мне было чертовски приятно, пока я не увидел твое лицо.

— Ты упрекаешь меня? — он приподнял брови. — Видишь, как все сложно? У любовников так всегда, у них вечно находятся причины для выяснения отношений, и у нас теперь есть причина, чтобы поссориться. Я всего лишь хотел приласкаться к тебе, чтобы мы утешили друг друга, как это делали раньше, засыпая в одной постели, под одним одеялом, а часто и на одной подушке, помнишь? Близко-близко, лицом к лицу, крепко обнявшись, закинув друг на друга ноги, прижавшись так тесно и плотно, что между нами нитку было не продеть. И без сексуального подтекста, мы просто любили, обожали друг друга, как не умеет никто. Мы были одним целым, и это не пустые слова, так было на самом деле. А сейчас я не могу тебя поцеловать, дотронуться до тебя, чтобы ты не дернулся и не подумал о междустрочие. Оказалось, я потерял бы тебя и без нарушения клятвы. У меня уже нет брата, зато есть пылкий любовник, который способен кончить от целомудренного поцелуя. Не смотри так, Джордж, не кривись, я же не прикалываюсь над тобой, мне очень горько это говорить. Тебе обидны мои слова, но ты знаешь, что я прав, поэтому помолчи сейчас и иди сюда, я обниму тебя, и не вздумай язвить, после такой речи ты точно не кончишь, даже если я... ты понял.

— Подожди, Фред, — я подозрительно сощурил глаза и отодвинул его протянутые руки. — Когда мы были внутри пирамиды, ты говорил, что между нами уже не должно быть такой близости. Получается, ты сам себе противоречишь. И мы поссорились именно из-за того, что я поцеловал тебя.

Фред вздохнул.

— Сейчас я говорю об утешении, а не о внезапных порывах, какой и случился у стены желаний. — Он задумчиво провел пальцем по своим губам, немного помолчал, а после сказал: — Мне тот поцелуй показался странным и немного неуместным, честно сказать, он меня смутил, и, наверное, подсознательно, я уже начал догадываться об его истинном значении. Ведь это был не благодарный поцелуй, которыми мы обменивались в подобающих случаях, и не утешающий, согласись?

— А еще ты пытался внушить мне, что взрослые мальчики не могут вместе спать и принимать ванну, — напомнил я.

— Это была самозащита на инстинктивном уровне...

— А потом ты зачем-то лег ко мне в постель и подставил свои губы, и не отодвинулся, когда я поцеловал тебя.

Фред рассмеялся, надтреснуто и наигранно — неужели я прижал его к стенке? Мне было не понятно, почему он сначала отрицал, а после сразу делал то, что считал неправильным.

Он согнул ноги в коленях и привстал, облокачиваясь о пол.

— По-моему, это очевидно, Джорджи, — сказал Фред, улыбаясь. — Мы нарушили клятву, оба были подавлены, чем не повод спать вместе? И губы я подставил, потому что хотел загладить свою вину, чтобы ты перестал обижаться, и не решил, будто мне противны твои поцелуи, а ведь ты так и подумал, правда? И когда ты поцеловал меня… с языком, я не отодвинулся лишь для того, чтобы проверить свои догадки, но услышав подтверждение, конечно, был в некотором шоке. И тут тоже нет ничего удивительного: люди, догадываясь о чем-то, что их пугает и выбивает из привычного ритма жизни, часто реагируют подобным образом, когда понимают, что их опасения не напрасны.

Я саркастично хмыкнул и присвистнул.

— Джордж, не нужно быть профессором с сорокалетним стажем и вовсе не обязательно читать уйму книг, чтобы разобраться в некоторых аспектах психологии — нас учит жизнь и мы сами. Вчера я делал и говорил то, что считал верным, а сегодня смог объяснить, почему действовал так, а не иначе. И в этом твоя заслуга, братишка, — он улыбнулся шире. — Если бы ты не спросил, не начал цепляться к словам с желанием подловить меня, я бы долго еще не задумался над этим.

Я смотрел на Фреда и поражался тому, как преобразилось его лицо, он уже не выглядел подавленным и разочарованным.

— Фред, с тобой происходят любопытные метаморфозы: час назад ты с трудом подбирал слова, заикался и запинался чуть ли не на каждой фразе, а теперь говоришь так гладко и складно.

Он открыл рот, но я не дал ему ответить:

— Не перебивай, я послушал тебя, теперь моя очередь. Еще десять минут назад ты был бледен, до смерти напугал меня своим болезненным видом и голосом, сейчас же ты разрумяненный, твои глаза блестят, ты весел и беззаботен. Не знаю, что и думать, может, тебя незаметно подменили?

— Ты вот тоже сейчас шутишь, а недавно был разбит и страдал совестью, — быстро сказал Фред, садясь и вынуждая меня сползти на пол. — Это что, игра такая: найди подвох в поведении и речи Фреда? Смотри, я тебе все разложу по полочкам, по крайней мере, попытаюсь. — Он скрестил ноги по-турецки и наклонился вперед, сложив руки на коленях. — Да, я был обескуражен твоей выходкой, тем, что ты запачкал мои брюки, на которые пропитался через твою одежду итог непонятного секса с самим с собой, в принципе. Сейчас у меня защитная реакция: первый шок прошел, и я вновь способен смеяться, но в следующую секунду я могу рыдать, сморкаясь в рукав твоей футболки, а потом снова хохотать, но уже истерически. И вообще, Джордж, сложно вести себя адекватно, находясь в таком положении, в которое мы вляпались. Клятва нарушена, и я жалею, что мы ее давали, потому что без всех этих обещаний было бы проще, а главное, мы не тряслись бы, как безумные, боясь не сдержать слово. Ты голубой, и я, скорее всего, — тоже. Сегодня утром нас застукал в голом виде, распластанными на кровати и ублажающими друг друга, младший брат, который точно законченный и убежденный гомофоб. А когда нам стукнет по семнадцать, мы будем общаться посредством зеркала, причем разговаривая и улыбаясь самим себе, потому что зеркало не буквально, а лишь как символ зазеркальной вселенной. Братишка, ответь, разве реально сохранять трезвый ум и здравый рассудок, погрязнув в этой чертовой ситуации? Еще хорошо, что мы не бьемся в конвульсиях и не пускаем ртом пену, хотя нам позволительно пускать ее не только ртом.

Когда он замолчал, я опустил глаза в пол и уставился на сплетение разноцветных линий. Я надеялся, что этот разговор принесет хоть малейшее облегчение, прояснит что-то, но в итоге понял — мы запутались еще больше. Я не представлял, что мы будем делать дальше, сможем ли найти правильный выход. Мы всегда любили друг друга, каждую минуту находились рядом, у нас не было секретов, а главное — причин что-то утаивать друг от друга. Моя любовь стала обузой для нас двоих: Фред будет постоянно оглядываться на меня и корчиться от неловкости и нежелания оскорбить мои чувства, когда встретит девушку, которую полюбит, а мне придется лицемерить, уверяя его, что все в порядке, и он не должен из-за меня отказывать себе в естественных потребностях. Конечно, заглядывать далеко вперед глупо, тем более у нас осталось всего два года, и, возможно, это время мы полностью посвятим друг другу.

Мы были всего лишь пятнадцатилетними подростками, детьми, столкнувшимися с проблемами такого масштаба, с которыми не под силу порой справиться и взрослому человеку, имея немалый опыт за плечами, крепкие нервы и способность здраво рассуждать.

Часть 2

Сентябрь 1993

Когда мы приехали в Хогвартс, все вернулось на свои места, и выглядело естественным и привычным. А безумное лето в Египте растаяло, как сахар на языке, оставив сладковатый привкус во рту и еще долго не выветрившийся запах тмина, которым пропиталась вся одежда, и, казалось, даже кожа. Больше мы не возвращались к проблеме моей природы, и я не упрекал Фреда, хотя в особо критические моменты, когда накрывало с головой, хотелось высказать, выкрикнуть, выплакать… но я молчал. Он не стал ломать себя только ради того, чтобы угодить мне: слишком глобальный был бы перелом. И я понимал, что эгоистично и неразумно требовать взаимности, попросту бесполезно. Это так очевидно.

* * *

Мы считали профессора Трелони своим другом, поэтому на третьем курсе отказались посещать уроки Прорицания, чтобы официальные отношения не препятствовали дружбе. Конечно, громко сказано. Профессор Трелони не искала с нами встреч, а мы не решались беспокоить ее своими визитами, да и повода для них не было. Он появился лишь после летних каникул. Люк, ведущий в ее кабинет, был гостеприимно приоткрыт, словно она ждала нас. Комната ничуть не изменилась за три года: здесь по-прежнему отсутствовал свежий воздух, приглушенный свет мерцал в многочисленных стеклянных шарах, обилие разноцветных тряпок пестрило в глазах. Трелони дремала в кресле, уронив голову на грудь, ее очки съехали и едва держались на носу. Мы деликатно кашлянули, оповещая о своем приходе, и профессор, испуганно охнув, села прямо.

– Близнецы Уизли, – сонно пробормотала она, поправляя очки. – Вы нарушили клятву.

– Вы уже знаете, – догадался Фред. – В противном случае вы не пришли бы. Хотите чего-нибудь выпить?

Этот вопрос слегка удивил нас: раньше она такого не предлагала. Мы переглянулись и синхронно пожали плечами.

– Чай, если можно. Трелони изогнула бровь и усмехнулась.

– Чай. Вам требуется кое-что покрепче чая, дорогие мои. Она встала и подошла к одному из шкафов, достала две чашки, закрыла дверцу, но потом, очевидно, передумала и снова открыла, взяла с полки еще одну чашку и вернулась в кресло.

– Присаживайтесь. – Трелони взмахнула рукой, и что-то мягкое ткнулось мне под колени. Обернувшись, я увидел два пуфа. Профессор Трелони разлила по трем чашкам бордовую жидкость из бутылки, появление которой так и осталось для нас загадкой, и две из них по воздуху подплыли к нам.

– Пейте, не бойтесь, это всего лишь херес. На этот раз мы не стали обмениваться взглядами, но я точно знал, что Фред, как и я, изумленно раскрыл глаза. Трелони залпом выпила свой херес, снова наполнила чашку и поставила бутылку на пол, рядом с креслом. Я сделал маленький глоток, инстинктивно поморщился, но напиток оказался изумительным на вкус, совсем не крепким, как я ожидал, и сладким. Хлебнув еще раз, я посмотрел на Фреда, и мой взгляд задержался на его губах, которые он медленно облизывал кончиком языка.

– Значит, вы нарушили обет, – громко сказала профессор Трелони, и я прекратил смотреть на Фреда.

– Профессор, мы оба загадали желание… – начал я, но она оборвала меня, не дав договорить:

– Да-да… Египет, пирамида Хефрена, стена желаний... Клятву отменить нельзя.

– Но Стена, – беспомощно сказал Фред, – разве существует просто забавы ради?

– Нет, Фред. Желания, которые были загаданы у этой стены, действительно, сбываются, только не в вашем случае. Вы ничем не способны остановить этот безжалостный магический механизм. Хотя... – она задумалась, а потом шепотом произнесла: – Если бы у вас появилась возможность вернуться в прошлое, вы могли бы изменить ход событий.

– Мы вернулись бы в тот день, когда давали клятву и помешали бы себе это сделать, – радостно сказал Фред.

– Нет, мы не стали бы проводить тот дурацкий эксперимент, – заспорил я. – Потому что, если бы мы спали ночью, то не пошли бы потом на пустырь, ты не тонул бы в болоте, а мне не пришлось бы спасать тебя, и тогда я не предложил бы дать клятву.

– Мы же упрямые, Джордж, – возразил Фред. – Ну, не получится поставить опыт сегодня, значит, мы повторим попытку завтра.

– Ты прав, – вынужден был согласиться я.

Трелони обвела нас скучающим взглядом и сказала:

– Вам следует вернуться в тот день, когда ваши родители зачали вас и помешать им.

– Это жестоко! – воскликнули мы хором.

Профессор отпила из своей чашки и икнула.

– В самом деле, жестоко получилось. Пардон. – Она наклонилась вперед и поинтересовалась, заговорщицки подмигнув: – Ваши родители знают? Мы отрицательно мотнули головами. – Да, лучше им не знать, – понимающе сказала она, тяжело вздохнула и снова откинулась в кресле.

Фред схватил свою чашку и одним глотком выпил остатки напитка.

– Можно еще? – спросил он.

– Мне тоже. – Я допил херес и протянул чашку за новой порцией.

– Молодые люди, не увлекайтесь слишком, – усмехаясь, предупредила Трелони, но все-таки нагнулась и взяла бутылку. Было хорошо. Херес вымывал из головы скорбные мысли, делая мир живописнее, а проблему, до развязки которой еще оставалось целых два года – далекой и фантастической. Фред был рядом – касался меня плечом и коленом. «Как мы можем разлучиться? – рассуждал я. – Это же смешно, невозможно. Фред всегда со мной, каждую минуту, мы неразделимы, мы же одно целое, мы единей, чем одно целое»…

Профессор Трелони поведала нам в тайне о штуковине, при помощи которой можно путешествовать во времени.

– Где достать Маховик Времени? – спросил Фред, оживившись. Трелони шикнула на него, угрожающе сдвинув брови.

– Его нельзя достать: каждый Маховик Времени числится в отдельном документе в Министерстве Магии, и выдается лишь в очень крайних случаях, и только взрослому и разумному человеку.

– Но у нас как раз крайний случай, – возразил я, – крайнее придумать нельзя.

– И мы уже взрослые, – дополнил Фред.

Профессор Трелони демонстративно зевнула, отводя глаза. – Мальчики, уже поздно, возвращайтесь в свою гостиную. – Она спрятала бутылку в подушках кресла, а чашки отправила в шкаф.

– Зачем вообще тогда придумали Маховик Времени, если им нельзя воспользоваться?! – вспылил Фред, пихая меня, чтобы я поддержал его.

– Игры со временем очень опасны. Остановиться на одном путешествии сложно, захочется изменить что-то еще, а потом снова, и снова… Если любую ошибку можно исправить, то человек больше не будет задумываться над своими поступками, потому что он знает, вернувшись назад, он изменит события, если их последствия покажутся ему неудовлетворительными. А главное, изменив что-то в прошлом, даже самую незначительную деталь, вы рискуете перевернуть свое будущее. Вы вернетесь и обнаружите, что все стало не так, по-другому, вполне вероятно, один из вас не вернется, ведь вдруг по сложившимся обстоятельствам, он погибнет раньше, чем в настоящем.

Последняя фраза Трелони моментально отрезвила меня, я покачнулся, как от удара, и вцепился в плечо Фреда.

Он обхватил меня вокруг талии и, прижав к своему теплому боку, шепнул, коснувшись губами виска:

– Ты стал чересчур впечатлительным, Джорджи.

* * *

Последующие дни мы провели в библиотеке, практически безвылазно. Неожиданно, правда? Мы искали информацию о способах путешествия во времени, и нашли ее. Самыми простыми (вот уж точно!) являлись – Маховик Времени и Временной Портал. Кстати говоря, профессор Трелони сказала неправду о действии Маховика: на самом деле особой опасности он не представляет и не меняет кардинально события. Очевидно, она запоздало поняла, что сболтнула лишнего, когда херес развязал ей язык, и решила исправить свою оплошность громким заявлением по поводу смерти одного из нас. Ну, в принципе, эффект она получила должный. До того момента, пока мы не прочли все, что было в школьной библиотеке, касающееся Маховиков Времени. Раздобыть Маховик было нереально: они хранились под надежной защитой в Отделе Тайн, просочиться в который не представлялось возможным. Впрочем, информация об Отделе Тайн практически отсутствовала, данный отдел Министерства Магии был покрыт тонной пыли засекреченности.

– Временной Портал может создать только колдун, достигший совершеннолетия, – сказал Фред, перестав водить пальцем по строчкам, и взглянул на меня. Он улыбался. Да нет, он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. – Представляешь, Джордж, совершеннолетний колдун!

Это была садистская насмешка Фортуны.

Фред продолжал улыбаться, но панический блеск в глазах и едва заметно подрагивающие уголки губ выдавали его истинные эмоции. Я не стал ничего говорить, впрочем, он и не ждал от меня комментариев. Мы зашли в тупик. Перевернув страницу, я склонился над книгой, отмечая краем глаза, как Фред нервно теребит манжету рубашки, выглядывающую из-под рукава мантии. Я смотрел на текст перед собой, но не понимал смысла. Казалось, будто в голове что-то отключилось, как отключается маггловская стиральная машинка после завершения работы.

– Джордж! – Фред схватил меня за руку и крепко сжал мои пальцы. Я повернулся к нему: теперь его взгляд был похож на взгляд человека, сделавшего грандиозное открытие. – Я пошутил раньше тебя! На двенадцать минут, Джордж!

– Нет, это невозможно. Тут же написано, что…

– Да-да, знаю, я читал, – перебил он. – Я сделаю это.

– Попробуешь сделать.

– Я это сделаю, – категорично заявил он. – И не будь, пожалуйста, Перси.

– Фре-е-ед, – простонал я, обессилено оседая на скамье, – для создания Портала требуется длительная практика, которая исчисляется не минутами, и даже не неделями, а – месяцами.

– Джордж, ты ли это? – Он отклонился назад и внимательно осмотрел меня. – Или какой-то неуверенный в себе болван принял Оборотное Зелье, прикинувшись тобой?

– Возраст, определенные навыки и магическая сила – вот условия, чтобы создать Временной Портал, – сказал я тоном Гермионы Грэйнджер.

– Хм. – Фред изобразил глубокую задумчивость на лице, а потом поднял вверх указательный палец и выдал: – Я бы добавил еще: съехавшую крышу, отчаяние и притупление инстинкта самосохранения. Причем, имея эти три пункта в арсенале…

– …можно не заботиться о первых.

– А мы их имеем. В полной мере, – кивая, сказал Фред.

– Нас могут посадить… если, конечно, у тебя получится…

– О нет! – Фред театрально подскочил на скамье и, отодвинувшись, подозрительно покосился на меня. – Верни мне моего Джорджа, самозванец! Он же только что был здесь. – Он начал оглядываться и недоуменно-часто моргать.

Я дотянулся до Фреда, ухватился за отворот мантии и подтащил его к себе, а он сделал пару неубедительных попыток сопротивления, и даже открыл рот, наверное, чтобы позвать на помощь, но все же сдался.

– Какой же ты…

– Очаровательный? – Фред смущенно опустил глаза.

– Очень, – в отличие от него, я не шутил.

После нашего разговора в Египте мы больше ни разу не позволяли себе ласк. А я скучал по поцелуям, по прикосновениям – не тем, которыми мы обменивались: рукопожатия, быстрые объятия, похлопывания по плечу. Они были слишком… братскими. И Фред всегда при этом делал такое выражение лица… и физически чувствовалось, что он соблюдал дистанцию, и негласно требовал того же от меня. Фред посмотрел на меня исподлобья, поджал губы, и я замер в ожидании. В груди что-то трепыхнулось, и от его взгляда – прямого и пристального – стало жарко щекам.

– Ну что? – спросил он шепотом.

Его вопрос застал меня врасплох, я растерялся, словно напротив сидел не мой родной брат, а посторонний человек. Посторонний, но горячо и тайно любимый, постыдно любимый. Моя любовь и сексуальное влечение к Фреду порой разрывали контакт между нами, становились помехой, препятствовали легкости и непринужденности, которые всегда присутствовали в общении с ним. Я ненавидел такие моменты: когда мне вдруг казалось, что через секунду что-то произойдет. Очевидно, я надеялся на признание в любви, на предложение повторить. Неловкость вклинивалась между нами, и мне хотелось убежать, но я никогда не делал этого, не успевал, потому что вскоре атмосфера вновь становилась привычно уютной – Фред обязательно говорил что-то уморительное и далекое от темы, которую мы старательно обходили. Но сейчас Фред молчал, и было не похоже, чтобы он собирался отколоть очередную шутку. Он быстро достал что-то из кармана, бросил это за ближайший стеллаж, и библиотека погрузилась во тьму. Все переполошились, я слышал встревоженные возгласы, грохот падающих на пол книг, ругательства, а потом я, наверное, умер. Потому что Фред поцеловал меня. Упершись руками в края скамьи и наклонившись вперед, он целовал меня. Целовал с такой откровенной страстью, что я испугался. Этот поцелуй отличался от тех, что мы дарили друг другу в Каире: тогда хоть и было между нами вожделение, но оно воспринималось, как игра, как первый неумелый опыт, как… «увлекательное приключение». А теперь поцелуй был искренний, настоящий, взаимный. Да, именно – взаимный. Мне показалось, что прошло как минимум полчаса, прежде чем Фред завершил поцелуй мягким, почти целомудренным касанием губ.

– Прости, прости, прости, – зашептал он, уткнувшись лицом в мою грудь и крепко обняв. – Джорджи, прости меня.

Не требовалось много слов, чтобы понять, за что он просил прощения.

Прости – за этот порыв.

Прости – за то, что не могу любить тебя так, как ты меня.

Прости – за то, что мучаю тебя.

Прости – за то, что я твой брат.

В библиотеке снова стало светло.

Фред отодвинулся и развернулся ко мне боком, подвинул к себе книгу и принялся листать ее.

– Что произошло? – спросил я срывающимся голосом и тоже слепо уставился в книгу.

Он пожал плечами.

– Почему-то погасли все лампы и свечи.

Я искоса глянул на Фреда: он облизывал припухшие губы и тарабанил пальцами по столу.

А я чувствовал себя выпотрошенной дичью.

Декабрь 1993

Приехав домой на зимние каникулы, мы попросили отца взять нас с собой на работу и провести экскурсию по Министерству Магии. Предварительно мы продумали безукоризненный, на наш взгляд, план по проникновению в Отдел Тайн. Мы бы в нужный момент отстали от отца и «заблудились». А дальше в дело вступили бы ловкость рук, быстрота ног, острота ума и потрясающая интуиция близнецов Уизли.

– Хм. – Отец глянул на нас, опустил глаза, потом снова поднял их и деликатно сказал: – Мальчики, я там работаю в отделе ограничения по применению волшебства, а не экскурсоводом. И вообще, Министерство Магии – не место для развлечений, там люди решают…

– Угу, – перебил Фред, – ты так говоришь, потому что это мы…

– …несносные проказники Дред и Фордж.

– Фред, Джордж, я сказал так, потому что так оно и есть. Работу превращать в забаву нельзя. Вы поймете это, когда сами начнете зарабатывать деньги.

Последнюю фразу отца, с вашего позволения, я оставлю без комментариев.

* * *

Порой я буквально захлебывался в отчаянии, и даже постоянное присутствие Фреда не облегчало моих страданий. Мне снились совершенно дикие сны, в которых я терял его, они были настолько реалистичны, что я испытывал настоящую боль. Наверное, даже наяву не бывает так уничтожающе больно.

– Фред!

Слышался шорох, Фред скидывал с меня взмокшее липкое одеяло и ложился рядом.

– Фред, – плакал я, крепко прижимая его к себе.

– Фред, – стонал я, мечась по кровати. И он всегда оказывался рядом, гладил мои волосы и шептал успокаивающие слова, в смысл которых я не вслушивался, но его теплое дыхание, родные мягкие губы, касающиеся моего лба, вытягивали меня из топких кошмаров. А ему ни разу не снились такие сны, по крайней мере, мне не приходилось утешать его. Фред не позволял себе быть слабым, потому что если бы мы оба расклеились, кто бы в таком случае убаюкивал меня, иногда посмеиваясь над моими непроизвольными ночными истериками? Каждый вечер я вынужден был ставить на полог над своей кроватью заглушающие чары, чтобы не пугать других мальчишек. Когда они засыпали, Фред перебирался в мою постель, а на рассвете возвращался к себе. Мы не хотели, чтобы однокурсники видели, что мы спим вместе, и действовали предусмотрительно, не вызывая подозрений и лишних вопросов, на которые вряд ли дали бы убедительный ответ. Если мальчик спит с мальчиком – это ненормально. Если они родные братья, да к тому же близнецы – это диагноз неизлечимой болезни.

Апрель 1994

На свое шестнадцатилетние мы напились так, что наутро практически ничего не помнили. Хотя перед тем, как кануть в алкогольное забытье, пообещали друг другу ни за что не пить слишком много, потому что хотелось запомнить этот день рождения.

Фред, в отличие от меня, был полон энтузиазма и непоколебимой уверенности, что сможет создать Временной Портал. Он досконально изучил последовательность его создания. Впрочем, ничего теоретически сложного в этом не было: особый акцент делался именно на магическую силу колдуна и навыки, как я уже говорил. Я восхищался Фредом, его оптимизмом и упорством, немного наивным и отчаянным.

Празднование получилось веселым, правда, удрученная физиономия Перси несколько портила общий беззаботный настрой. Ну, нам с Фредом уж точно. А остальные не обращали на Перси внимания, привыкшие к вечному его занудству и чрезмерной серьезности. Мы получили гору подарков: огромную кучу бесполезного хлама, который принято дарить именинникам. Причем вид у дарящих обычно такой важный, будто они вручают сундук с галеонами, а не пустую безделушку.

На самой вечеринке в нашу честь мы вели себя вполне адекватно и прилично. Напились мы позже, уединившись в нашем излюбленном месте – Комнате по требованию. И в этот вечер она была простой, но уютной комнаткой с одной широкой кроватью, застеленной верблюжьим покрывалом, небольшим прямоугольным столиком, на котором в старинном канделябре плавились три высокие свечи, и окном, с наглухо задернутым шторами. Загадалось все это быстро и без договоренностей. Просто наши желания в этот вечер совпали как никогда. Мы принесли с собой пару бутылок огневиски, фрукты и шоколад – на закуску. Пили прямо из бутылки и кормили друг друга изумительно вкусным бельгийским шоколадом. Сначала мы сидели на полу и разговаривали о разных пустяках, не затрагивая больных тем. А потом перебрались на кровать. Рядом стояло блюдо с фруктами, откуда мы таскали крупные сочные виноградины и апельсиновые дольки, не забывая время от времени делать большие горькие глотки огневиски.

И каждый раз спорили на поцелуй, что выпьем и не поморщимся. И каждый раз специально проигрывали друг другу.

Июль 1994

Вероятно, я вас удивлю, если скажу, что мы брали от жизни все, что она давала и нагло крали то, к чему нельзя было прикасаться. Мы наметили цель: порвать эту красивую голубую планету сначала на британский флаг, а затем – на мелкие ошметки. Мы старались каждый миг проживать с пользой. За год мы скопили небольшую сумму денег. Ну как – небольшую? Во всяком случае, нам хватило на нормальную одежду, чтобы удовлетворить свои фатовские потребности, не отказывать себе в некоторых утехах, а также мы устроили безумную вечеруху в Норе, после которой у мамы чуть не случился сердечный приступ, а отец обзавелся парой десятков ранних седин. Родители, разумеется, были удивлены и недоумевали, откуда у нас деньги. Мы скормили им байку о том, будто выиграли их на ставках, в которых и правда нередко участвовали, причем чаще сами выступали инициаторами. Они нам поверили. А разве у них был выбор? Рона не пришлось просить молчать о наших опытах на младшекурсниках и якобы тайной продаже «полезных» препаратов. Рональд брезговал, и даже произносить наши имена ему было противно.

* * *

Я чувствовал себя обреченным человеком, которого постепенно пожирает рак или другая смертельная болезнь. Мы смирились? Нет. Мы просто старались не думать, отвлечься, не отравлять оставшееся время, а провести его так, чтобы потом нас долго еще помнили и при этом обязательно улыбались, качали головами и говорили: «Вот это были пацаны!»

Март 1995

Мы сидели на берегу Черного озера и смотрели, как закатное солнце катилось за горизонт.

С востока подкрадывались сумерки, омывая небо холодной синевой.

Дневные птицы, утомленные жарой и громким щебетом, притихли и попрятались в свои гнезда, а смена ночных птиц еще не началась.

Вокруг все замерло, с почтением выдерживая минуту молчания по умирающему дню.

Недавно прошел дождь, и трава была пропитана влагой, которая быстро впиталась в тонкую ткань наших брюк.

Мы никогда не были романтиками (даже я не был), но с приближением совершеннолетия, которое приберегло для нас отнюдь не приятный подарок, мы будто прозрели и увидели этот мир. Восход, закат, радуга, дивные цветы и их дурманящий аромат стали казаться нам невероятно прекрасными и волшебными.

Мы отчаянно не хотели расставаться – друг с другом, с этим солнцем, которое прощально провело лучами по глади озера и полностью скрылось, с потрясающе бескрайним небом, которое вечно, в отличие от нас.

За два часа мы не сказали друг другу ни слова. И только наши руки вели диалог, который мы не смели подслушивать.

Мы шли к этому три года, и лишь сейчас осознали, что край так близко. Неожиданно, как последний глоток чая: заглянешь в кружку, а там – пустое дно. Но я еще не напился!

Ночь наступила слишком быстро. Она завернула в темноту окрестности Хогвартса и включила на небе звезды.

Мы ненавидели слова: «последний» и «завтра»…

Апрель 1995

– Профессор Трелони не смогла прийти, но она передала вам записку. – Джинни вынула из кармана бумажный квадрат и вложила его в мою ладонь. – Может, вы объясните, что происходит? Почему вы ночевали у озера, почему голые…

Фред приложил указательный палец к своим губам:

– Ш-ш, сестренка, не трать, пожалуйста, наше время на пустую болтовню. – Он приподнялся на локтях и поторопил меня: – Читай скорее.

– Вслух?!

– Конечно, нет, я применю к тебе легилеменс. – Фред снова посмотрел на Джинни: – Девочки, будьте так сказочно любезны, выйдите из палаты на пару минуток.

Гермиона послушно поднялась со стула, а Джинни негодующе возразила:

– Никуда я не пойду! – Она повернулась к Грэйнджер и велела ей сесть обратно. Вот упрямая!

Гермиона тронула Джинни за рукав мантии и тактично сказала:

– Джинни, у них сегодня день рождения, но вообще-то, они и в любой другой день имеют право на личное пространство. Нам лучше уйти. – Она потянула нашу неугомонную сестрицу за руку, но та воспротивилась.

– Они – мои братья, и я, кстати, тоже имею право знать, что с ними случилось.

Черт!

– Увы, ты немного опоздала, – терпеливо произнес Фред.

– Что значит… Джинни не успела договорить, потому что я схватился свободной рукой за голову и простонал, откидываясь на подушки:

– Мне плохо…

Она взволнованно завертела головой и кинулась к комнате мадам Помфри с криком:

– Мадам Помфри, Джорджу плохо!

Мы с Фредом незаметно подмигнули друг другу.

Выбежав в палату, мадам Помфри быстро выпроводила девочек за дверь, сказала, что на сегодня посещения закончились, и подошла к моей кровати.

– Что вас беспокоит, мистер Уизли? – Она склонилась надо мной и пощупала лоб.

– Благодарю, мадам Помфри, уже ничего, просто голова немного закружилась.

Мадам Помфри выпрямила спину и в замешательстве похлопала ресницами.

– Мисс Уизли сказала, что вам плохо.

Я засмеялся:

– Девчонкам свойственно преувеличивать. Честно, все нормально.

– Сейчас принесу еще снотворного, – сообщила мадам Помфри скорее себе, чем нам.

– Не надо, – запротестовал Фред, но она, ничего не ответив, направилась к процедурному кабинету, где хранились лечебные снадобья.

Мы не планировали долго задерживаться в лазарете. Честно признаться, мы просто сглупили и облажались, заснув на рассвете у озера. А потом нас нашла Гермиона – полностью обнаженных, сонных, вялых и простуженных. На объяснения не было ни желания, ни времени. Времени, на самом деле, у нас уже ни на что не было. Но и отказаться от лечения мы не могли: вряд ли бы у Фреда получилось создать портал с ослабленным здоровьем. Поэтому нам пришлось покорно последовать за Гермионой, которая весь путь до Больничного Крыла ни на секунду не закрывала рта, отчитывая нас за наплевательское отношение не только к себе, но и ко всем остальным.

– Бежим отсюда. – Я решительно откинул одеяло и вскочил с постели. Мы схватили с тумбочки свои волшебные палочки и, как были в больничных сорочках и босиком, метнулись к двери.

* * *

– Нам нужна комната, где мы... Какая нам нужна комната? – Фред растерянно взглянул на меня.

– В которой нас никто не найдет, и из которой мы сами не сможем выбраться. Никогда.

В стене начала проявляться знакомая дверь. Я пожал плечами.

– Вообще-то, я пошутил.

– Ну, что, рискнем зайти? – Фред подмигнул и, взяв меня за руку, потянул на себя.

– Конечно, было бы здорово остаться внутри навсегда, тогда бы мы точно не разлучились.

Пройдясь еще три раза вдоль стены, мы попросили комнату, где будем в безопасности: под видом опасности мы подразумевали заботливую мадам Помфри, беспокойную сестрицу, а также отряд мракоборцев, которые заявятся незамедлительно, если у Фреда получится создать портал. Помещение оказалось совершенно пустым, лишь из стен торчали факелы, по три из каждой, потолка видно не было, над нашими головами чернела бездна.

– Не самая уютная комната, – сказал Фред, оглядывая мрачную обстановку. – Может, попросим хотя бы диван?

Я развернул записку, которую сжимал в ладони, и пробежался глазами по ровным строчкам.

– Что там? – спросил Фред, заглядывая в листок.

«Шар мне сегодня показал замкнутое пространство, в котором заперты два юноши. В них я безошибочно узнала вас. Остерегайтесь закрытых комнат».

Нахмурившись, я перевернул листок, но на этом письмо заканчивалось. Фред взял записку, перечитал ее и насмешливо констатировал:

– Это предсказание профессора Трелони точно не сбудется, вернее уже не сбылось.

– Маховик Времени. Нам нужен Маховик Времени, – пробормотал я и принялся суетливо ходить по комнате: – Маховик Времени, дай нам Маховик Времени.

– Джордж, перестань. Какой Маховик? У нас уже давно есть план…

– Фред! Надеяться на то, что мы… ты сможешь сделать портал даже не наивно, а попросту глупо. Я думал, ты понимаешь это.

Фред с грустью посмотрел на меня и разочарованно протянул:

– Да уж, Джордж, я-то не сомневался в твоей уверенности, а ты, оказывается, только подыгрывал мне. Не верил, да, что я смогу? – Он взглянул на наручные часы: – Осталось двадцать три минуты, братишка, и я не собираюсь отступаться и отказываться от задуманного.

Я горько усмехнулся: – Кажется, что-то подобное ты уже говорил.

– Вообще-то, глупо не надеяться, глупо не воспользоваться единственным шансом, не находишь?

В панике я мерил шагами комнату, беспрестанно повторяя: «Маховик Времени, нам нужен Маховик Времени», а Фред терпеливо ждал, опустившись на пол. Примерно через пять минут, наблюдая мои бесполезные метания, он не выдержал:

– Остановись! Прекрати мельтешить. Комната не даст нам никакой Маховик.

На миг я замер, а потом возобновил хождения.

– Комната может все дать, именно поэтому она так называется: по требованию.

– Джордж, Комната предоставляет только те вещи и предметы, которые находятся в Хогвартсе, неужели ты думаешь, что Маховик Времени есть в школе?

– Фред, мы знаем, как выглядит Маховик Времени. Нам всего лишь необходимо представить его, и он появится.

В один скачок я подлетел к Фреду, присел напротив него на колени, схватил его прохладные руки и сжал в своих таких же точно прохладных ладонях, умоляюще заглянул в глаза и прошептал:

– Фред, пожалуйста, мы должны вместе нарисовать в воображении Маховик. Мы же оба хотим его, мы оба его требуем. Сосредоточься, братишка. Давай. У нас получится, давай.

Я зажмурился, и Фред тоже послушно закрыл глаза. Мы сконцентрировались сначала друг на друге, а потом представили Маховик Времени. Миниатюрные песочные часы, посаженные на ось, которая вертится, возвращая в прошлое, и закреплена золотой тонкой цепочкой. Я крепче стиснул пальцами руки Фреда, свел их вместе и, поднеся к лицу, прижался к ним губами. Мы оба замерли и прекратили дышать. Я видел Маховик Времени, крутящийся под веками, но когда, не сговариваясь и не обмениваясь знаками, мы одновременно открыли глаза, увы, не обнаружили реального Маховика.

Я со свистом втянул воздух и закрыл лицо ладонью.

– Пора кое-что заказать, – в голосе Фреда явственно прозвучали победные нотки. – Нам нужен бумеранг! – и добавил, поднимаясь с ледяного пола: – Стол и два стула.

– Бумеранг…

В середине комнаты возникли два стула с мягкими сидениями и высокими удобными спинками и круглый стол, на котором лежал бумеранг в красную и зеленую полоску. Мы тревожно переглянулись и подошли к столу. Фред взял бумеранг и взвесил его в ладони. Потом сел, снял часы с руки и положил их на стол: так будет удобней следить за временем, без лишней суеты и дерганий. Я тоже опустился на стул напротив. От волнения скручивало внутренности, меня тошнило, взгляд загнанно метался от факела к факелу, отчего спазмы стали совсем невыносимы. Фред заметил, что я страшно бледен, и, протянув руку, сжал мои одеревеневшие пальцы.

– Братишка, у меня получится, не переживай, все будет хорошо, правда. Самого его тоже потряхивало, но он маскировал эмоции, улыбаясь, натужно и немного жутко. Минутная стрелка сдвинулась к цифре «5», и Фред, прикрыв глаза, прошептал:

– Все.

Все.

– С днем рождения меня! – пропел он.

Я бросил на него невменяемый панический взгляд, судорожно сглотнул, но во рту было совершенно сухо, и я закашлял. Глаза слезились то ли оттого, что першило в горле, то ли… Я мотнул головой: не заплачу, ни за что!

Фред направил палочку на бумеранг, впился в него гипнотическим взглядом, нарисовал в воздухе Трискелис* и сказал:

– Portus praeterita**.

Ничего не произошло.

Пальцы Фреда задрожали, палочка заходила ходуном, он стиснул ее крепче и прижал кулак к поверхности стола.

Оставалось одиннадцать минут.

Он повторил попытку.

Нет.

Десять минут.

Нет.

Девять минут.

Попытка и снова – ничего.

Бумеранг лежал неподвижно, палочка казалась обычным деревянным прутом. Бесполезным.

Мы кусали губы, переглядывались, Фред снова пробовал, но тщетно.

Восемь минут.

Семь минут.

Конец?

Мы не могли этого допустить. Когда время отсчитывало последние минуты, мы готовы были выбрать смерть, но не разлуку.

Шесть минут.

– Portus praeterita! – прорычал Фред в очередной раз. Из кончика палочки вырвался луч – пронзительно белый – и прошел сквозь центр Трискелиса. Бумеранг тряхнуло, словно кто-то шатнул стол. Я приоткрыл рот, и из горла вырвался придушенный стон.

– Вау! – выдохнул Фред. – Получилось!

Мы оба заерзали на стульях, обменялись взглядами сумасшедших глаз и взялись за руки.

– Из прошлого прямиком отправимся в Азкабан, – сказал я осипшим голосом.

– Вместе, – ответил Фред, пытаясь отдышаться, и произнес время, требуемое для возвращения: – 19 августа 1987 года, четыре часа и двадцать минут пополудни.

– Готов? – хором спросили мы друг друга и нервно засмеялись.

– Фред, я люблю тебя. – Я перегнулся через стол и поцеловал Фреда в губы, но поцелуй получился очень невинным и неуклюжим, потому что все тело колотило дрожью тревоги, и подбородок тоже трясся.

– Взаимно, – ответил Фред и усмехнулся, наверное, тому, что совсем недавно противился произнести это слово, а сейчас оно казалось самым верным и уместным.

Мы же не прощались, нет?

Подав друг другу знак глазами, мы одновременно взялись за покатые края бумеранга, и нас закрутило в воронке, которая стремительно сужалась, сдавливая тела, не позволяя вздохнуть. Чтобы не стошнило от бешеной скорости, мы закрыли глаза и попытались взяться за руки, но не сумели сделать даже малейшего движения, настолько плотно нас сжало во временном пространстве.

* * *

– Джордж?

– Фред?

Я осторожно и медленно приоткрыл один глаз, затем второй и проморгался. Мы обнаружили себя в сарае, где хранилась всякая нужная и ненужная утварь. Фред накинул какой-то ветошью портал и, подняв с земляного пола палку, задвинул его под древнюю скамейку. Мы прибавили себе десять минут, чтобы успеть спрятать метлы в надежное место, где маленькие близнецы не смогут их найти.

– Просто сожжем, – предложил Фред, направляя на метлы волшебную палочку.

– Родители разорятся на покупке новых. – Я отвел руку Фреда в сторону.

Он весело глянул на меня.

– Эй, я пошутил. Собрав все пять метел, мы выглянули за дверь.

Убедившись, что поблизости никого нет, вышли на улицу и побежали за сарай. Кинули в кусты несчастные метлы, засыпали их сухими листьями и ветками, и, крадучись, прилипая спинами к раскаленному железу стены сарая, обошли его.

– Жаль, мы в Квиддич не можем сыграть... – Я услышал свой собственный голос, но гораздо выше и нежнее, чем сейчас, и вздрогнул.

– Жутко, правда? – шепнул Фред, жестом призывая выглянуть из-за угла и посмотреть на нас девятилетних.

На самом деле, это оказалось совсем не жутко, а, наоборот, невероятно приятно, до пощипывания в глазах, вернуться в детство, посмотреть на себя со стороны.

– Мы такие прикольные, – протянул я, наблюдая, как маленькие мы забегаем в сарай.

А через секунду оттуда донеслись наши возмущенные возгласы.

– Останемся еще, – предложил Фред, улыбаясь, и эта улыбка была такая солнечная, что я не выдержал и, протянув руку, мягко провел по его губам кончиками пальцев.

Девятилетние Фред и Джордж вышли из сарая с чрезвычайно разочарованными выражениями на их по-детски невинных лицах и побрели в сторону дома.

– Я хочу узнать, что мы будем делать дальше, – сказал я. – Проследим за ними... за нами?

– Нас могут увидеть, – предупредил Фред.

Я кивнул, и мы осторожно, оглядываясь по сторонам, вернулись в сарай.

Неужели все кончено?

– Мы свободны, братишка, – эту фразу я мечтал сказать давно, но почему же тогда сейчас, когда мы исправили свою детскую ошибку, так печально и пусто?

– Джорджи, ты чего? – Фред потерся кончиком носа о мой нос и быстро поцеловал меня в губы. – Мы же все это пережили, ничего не изменилось, между нами – ничего, просто теперь мы не боимся потерять друг друга. Джорджи, братишка, мы вместе, посмотри, вместе! – Он обвил руками мою шею и еще раз поцеловал. Теперь уже по-настоящему.

Эпилог

Июнь 1997

«Вот и все, дорогой читатель, моя история подошла к финалу. Если ты вытерпел и дочитал до этих заключительных строк, я мысленно посылаю тебе огромный букет твоих любимых цветов, это если ты девушка, а если парень, то лови последнюю и крутую модель метлы, в знак благодарности.

P.S. – Вы думаете, что я Джордж?»

Happy Fin

* Трискелис – (трискель) в переводе с греческого – треножник. Древний символ, который был известен у крито-микенцев, этрусков, кельтов, японцев, обитателей Центральной Азии. Три изогнутые линии, исходящие из одного центра иногда принимают форму ног, «бегущих» друг за другом. Изначально являлся солнечным символом и отображал движение солнца в его трех основных стадиях (восход, зенит и закат), впоследствии стал символом «бега времени». Кельты считали число 3 священным. Фигура, состоящая из трех спиралей, являлась центральной фигурой древнего кельтского символизма. Три священные стихии: вода, небо и земля. «Спираль жизни»: рождение, смерть и возрождение. ©

** Praeterita (лат.) – прошлое.