Безумный поход за грибами, или как смеялось лето.

Сидел я в гостиной и тихо-мирно готовился к экзаменам. Ни с кем не дрался, нецензурно не выражался и вообще вел себя очень по-светски. Короче, твердо был уверен, что вот сегодня-то судьба точно не даст мне кирпичом по голове. Обычный день, обычное кресло, обрыдлый... простите, обычный учебник по зельям, даже карапузы вокруг ведут себя строго по плану — они уже перевернули столы, подожги шторы, разбили окно и, по моим подсчетам, сейчас должны перейти к разбору камина. Я вмешаюсь на стадии проверки на прочность холста Полной Дамы. Моя задача, как старосты, следить, чтобы безобразия не выкатились за пределы башни, и ежевечернее культурное времяпрепровождение Гриффиндорцев не обогатило ненароком внутренний мир учеников из других колледжей. День как день, все как обычно...

С небес на землю меня бесцеремонно выпнули, конечно же, Гарри и Гермиона. Закатились в гостиную и прямиком ко мне, а я уже по их лицам прочухал — все, спокойная жизнь собрала вещички и умотала на неопределенный срок, сейчас меня опять заставят во что-нибудь впутаться. Идут они ко мне, значит, а я морде, как можно более зеленый оттенок стараюсь придать, ну чтобы они поняли: не в настроении я и вообще заболел. Но то ли актерского таланта у меня не хватило, то ли это они, сухари, не понимают всей тонкости моей души, да только плевать они хотели на меня зеленого с Астрономической башни.

— Рональд, — Гермиона торжественно так говорит, как будто сейчас объявит, что меня в министры магии произвели, — бросай заниматься ерундой, у нас есть срочное дело.

Кошусь на свой учебник по зельеварению — ну никто и не спорит, что кулинария не моя стихия, но зачем же так открыто? Скажу вам честно: Снейпа я побаиваюсь немного, чует мое сердце — подливает он врагам яду втихаря.

— А зелья? — осторожно говорю. — Ты же сама сказала, чтоб я учебник зубрил.

— Экзамен по зельеварению отложили на неделю.

Безобразие! А чего я тогда сижу и пыжусь? Отшвырнул я учебник подальше, аккурат в полуразобранный камин. Эх, молодцы карапузы — слаженно работают.

— Это для того, — продолжает Гермиона, — чтобы мы успели сварить противоядие от одного сильного яда... Это и будет нашим экзаменом. Я уже нашла одно любопытное зелье, оно очень сложное и состоит из ста пятидесяти трех компонентов.

Этот Снэйп, скажу я вам, такой фантазер! Ну просто массовик-затейник! Денно и нощно трудится не покладая рук и ног, чтобы наши серые будни разнообразить, добавить красок, так сказать.

— И что? — спрашиваю.

— Нам для зелья грибов не хватает.

Противоядие из грибов?! Рука сама как-то потянулась поковырять в ухе — авось там сидит кто и поступающую информацию намеренно искажает.

— Э-э-э, Гермиона, а ты сама случаем никаких грибов не принимала? — интересуюсь. — Хотя... в грибах, конечно, есть свои плюсы, но...

— Поговорим лучше о минусах. За грибами в лес идти надо.

Ну вот теперь я точно убедился, что у кого-то из нас неадекватное восприятие окружающего мира. Я на Гарри посмотрел, а он уже в полной боевой готовности — взгляд решительный, руки по швам, того и гляди сейчас отсалютует и пойдет в Запретный лес грибы собирать на благо Родины. Он у нас вообще на благо Родины много трудится.

Гляжу на Гермиону без особой теплоты и взаимопонимания. Ну нет у меня желания на улицу идти! Уже вечер, а температура и не думает опускаться — весь июнь лето хихикает над предсказателями погоды, которые обещали прохладу. Жара с мая стоит невыносимая!

— На небе тучи собираются, — это Гарри утешает, — может дождь пойдет.

Понимаете, Гарри — он, в принципе, хороший человек, помочь всегда искренне хочет, просто у него не всегда удачно получается.

— Гарри, друг, я сейчас тебе доступно поясню свое фу, но только ты не обижайся. Ненавижу я дождь. Всеми фибрами души ненавижу! Грязь ногами размешивать, бе-е-е...

— Можешь, Рон, — Гермиона говорит, — ненавидеть чем хочешь — хоть фибрами, хоть жабрами, хоть швабрами. Но за грибами мы все равно пойдем!

Открыл я уже рот, чтобы повозмущаться, да только как глянул на Гермиону, так и заткнулся. Грибы так грибы. Смирился, в общем.

Я вообще-то вроде как провинившийся перед ней, поэтому промолчал. Правда, в чем виноват, я так и не понял, но покорно делаю вид, что раскаялся. Дело было вчера, когда мы астрономию всем классом зубрили, ясное дело, по картам, которые Гермиона нарисовала. Я сразу, чтоб никто не запутался, на обложке написал большими буквами: «Чертила Грейнджер!», а рядом даже портретик ее накидал для наглядности. И чего она обиделась? Я же от всей души...

Вышли мы на улицу — пекло, аж перед глазами все плывет, кислорода не хватает. И мы посреди двора как три селедки на сковороде. Гермиона меня в спину толкает, чтоб, значит, пошевеливался.

— Не стой, а то замерзнешь.

Ну, иду, от холода язык на плече уже, спина мокрая, пить сразу захотелось, но я героически молчу. Э-э-э... ну минуты две я точно помолчал.

— А если нам Хагридовы пауки встретятся?

— Мы идем в другую сторону, Рон.

— А если на нас оборотни нападут?

— Здесь не водятся оборотни и сейчас не полнолуние.

— А если мы на того трехголового пуделя наткнемся?

— Пушок живет далеко от сюда, в горах.

— А если стадо гиппогрифов...

— Хватит ныть, Рон, поклонишься им вежливо, честь отдашь и вперед!

Кому это я честь должен отдать? Еще чего! Не отдам! Самому нужна. Ишь ты, честь им отдай...

-Я, — говорю, — не сторонник зоофилии. А если...

— Я на тебя сейчас Силенцио наложу.

Не сложился диалог, в общем. Иду молчком, обиженный и непонятый. Она всегда чуть что — Силенцио угрожает. Видимо, у женщин это хроническое.

Зашли мы в лес, да по тропинке вперед потопали, по бокам какие-то коряги растут. Не люблю я такие коряги — я в детстве деревья строго под линейку рисовал. Я, знаете ли, за прямоту, за четкость линий... У меня даже облака исключительно квадратные были. А тут все такое извилистое, кривое, короче, не внушает мне доверия, хоть ты тресни.

Долго мы шли, школа далеко позади осталась, вокруг темень, нервы как струна натянуты. Гермиона под ноги смотрит, грибы свои ищет. «Нам», — говорит, — «всего-то пару штук и надо».

Вдруг впереди какое-то шевеление началось — кто-то к нам приближается. Гарри с Гермионой палочки вскинули, я, понятно, звуковой фон обеспечил, да громко так! Правда, через пять секунд в ультразвук ушел. Шевеление прекратилось. Что ж он остановился-то? Видимо мои вокальные данные так его впечатлили. Ну мы двинулись через кусты, посмотреть на аборигена — а там такое чудо в перьях... Гиппогриф, то есть.

— А, — говорю, — вот кто меня обесчестить хотел. И не стыдно тебе?

Но гиппогрифу сейчас не было стыдно, он вообще на внешние раздражители не реагировал. Стоит, глазищи в пучок собрать все никак не может. Причем, левый глаз у него чуть ли ни как у Грюма куда-то в сторону затылка завернулся, видимо, внутренний мир свой созерцает. А правый дергается, да так, знаете, ритмично: строго раз в секунду, я даже по часам проверил.

— Эк тебя, брат, жизнь-то побила, — говорю.

— Странно, — Гарри задумался, — никогда не видел гиппогрифов в таком состоянии.

— Может черт с ними, с грибами? — спрашиваю. — Не нравится мне тут...

— А как же противоядие? — Гермиона рявкнула. — Не валяйте дурака, все здесь нормально.

— А от чего тогда эту куропатку так плющит? Чует мое сердце, сожрала она уже все грибы в округе и нам ничего не оставила.

— Мы не уйдем отсюда! — сказала, как отрезала, и зашагала дальше.

Мы с Гарри переглянулись, плечами пожали, и за ней. Меня жажда мучает, иду, вспоминаю какое там заклинание воду вызывает, а Гарька вдруг говорит:

— Темно тут так.

Ну да, темно, но тропинку видно вполне, и грибы если найдем, то сразу заметим. Это я сразу не допер, что к чему, внимания на его слова не обратил, меня-то больше вопрос водоснабжения интересовал.

— Гарри, Рон, смотрите!!!

Подбежали мы к Гермионе, да узрели, что она возле каких-то развалин стоит. Древнее каменное полуразрушенное сооружение, настолько заросшее мхом, что его и не видно с первого взгляда. Да и со второго как-то не очень, если честно...

— Здесь буквы какие-то!

Гермиона начала на стене разглядывать что-то. Я наклонился поближе и тоже заметил, что на раскрошившемся камне и впрямь кто-то отметился.

— Руны? — Гарри спрашивает. — Или латынь?

— Не вижу, — ответила Гермиона. — Надо поискать, может, где надписи лучше сохранились, я попробую перевести.

И пошла вдоль обломков стен вниз по склону. Я стою, на чьи-то автографы пялюсь — занятное такое древнее граффити.

— Стопудово, здесь что-нибудь в духе: «Здесь был Мерлин», а мы голову ломаем.

— Смотри, похоже на вход, да?

Поглядел я на Гарри, он неподалеку у каких-то ступенек стоит, а сверху и правда вход. Ну, условный вход, конечно, крыши-то у развалин нет давно. Подошел я ближе и увидел, что там тоже какая-то надпись. Оборачиваюсь в поисках Гермионы.

— Ну где этот шпрехен зе дойч? — спрашиваю. Это одна из двух фраз, которые я знаю по-немецки. — Гермиона! Мы вход нашли!

Прибежала она и на надпись уставилась.

— Ну? И как это переводится?

— Это латынь, — отвечает. — Но я не понимаю, что тут написано, слишком надпись искрошилась.

— О! Дас ис фантастиш! — выдал я вторую часть своего словарного запаса (ну надо же было хоть когда-нибудь выпендриться).

Гарри на меня как-то странно посмотрел, усмехнулся, но ничего не сказал. Я юмора не понял.

— Смотрите, а тут еще какие-то рисунки!

Поднялись мы по ступенькам и пригляделись... Ну мне-то сразу домой захотелось, я даже глаза зажмурил, чтоб сие искусство не видеть, да поздно — картинки у меня в памяти прочно обосновались. Жуткие великаны с уродливыми мордами (тролли что ли?) держат в руках целые охапки людей и едят... ноги, руки отрывают, к себе в пасти засовывают... Ну в общем вы поняли.

Я назад попятился в ужасе, а Гермиона тем временем говорит:

— Вот смотрите, это слово хорошо видно — «martyrizare».

— И что оно означает? — Гарри спрашивает.

— Мойте руки перед едой? — предложил я.

— Что-то вроде: «мучительно умереть», — перевела Гермиона.

Ну вот! Я так и знал! Брякнуться что ли в обморок?

— О-ой, — говорю. — Какая занятная интерпретация банального «добро пожаловать»! Задорные тут ребята живут, наверное... Может в другой раз их навестим?

— Здесь уже давным-давно никто не живет, — отвечает Гермиона. — Давайте не будем трястись, как три дурака.

Хорошо. Я буду трястись, как один дурак. Гермиона уже уверено вперед направилась, а я Гарри за мантию схватил и говорю:

— Слушай, давай назад повернем. Надписи эти, картинки, а еще гиппогриф контуженный... здесь и вправду что-то не так.

— А Гермиона?

— Свяжем ее и культурно донесем до замка. Она совсем спятила со своими грибами, — это я тихонько говорю, чтоб она не услышала, а то как даст еще по тыкве.

— А противоядие?

— Далось тебе это противоядие! Мне моя жизнь дорога, как память об ушедшей молодости... Я серьезно, Гарри, давай вернемся.

— Найдем грибы и вернемся, — решил он.

— Ну и черт с вами! — разозлился я не на шутку. — Я ухожу, а вы можете искать свои грибы до посинения!

Нос задрал, плечи распрямил, повернулся ко входу задом, к лесу передом, шаг сделал.... и давай кульбиты по лестнице выделывать. Забыл, что на крыльце стоим. Семь ступенек — последняя чуть выше остальных, зато первая щербатая. Ну вот, теперь моя пятая точка живописно окрасится всеми цветами радуги.

Гарри проводил мой фееричный, сдобренный отборным матом полет задумчивым взглядом, сплюнул на землю и сказал:

— Каскадер хренов.

И зашел внутрь. Мне после такого позорного приземления ничего не оставалось, как встать, отряхнуться и за ним последовать.

— Смотрите, а вот и грибы!

Глянул я на это безобразие, да такое разочарование меня взяло: маленькие, сморщенные, недоделанные какие-то. Разве ж это грибы? Даже ребятам показать стыдно...

— Этого не хватит. Я и не думала, что они такие мелкие.

— Ага, они еще и жидкие какие-то, — говорю. Такая фигнюлька, а по ладони разливается, как будто я яйцо в руке раздавил. А противно-то как, фу-у-у!

— Надо их во что-то сложить, есть что-нибудь? — спрашивает Гермиона и похлопывает себя по карманам. — Флакончик, пакет... ну хоть презерватив на худой конец?

— На какой-какой конец? — ужасаюсь. На что это она намекает?

Но никто на мои слова внимания не обратил. Собрала она свою гадость во флакон, да и отправилась дальше, ну, а мы за ней естессно. (И с какой радости Гарри с пустыми флаконами ходит? Ох, не к добру это...).

Иду, о своей личной жизни думаю, изо всех сил стараюсь побороть желание заглянуть с инспекцией к себе в штаны. Как-то мне так, знаете, не по себе прям стало. Это ж надо было такое ляпнуть!

А пить-то как охота...

— Почему вокруг все темнее и темнее? спросил Гарри.

Во очкарик дает, солнце садится, потому и темнее; он бы еще спросил почему небо синее, а листья зеленые. А может он у Гермионы уже пару грибов спер и продегустировал? Хотя, по правде сказать, даже я уже готов ее грибов отведать, они хоть и противные, но зато жидкие. Во рту все пересохло, в горле, словно кол стоит, даже говорить больно.

— Рон, ты что-нибудь видишь?

Оглядываюсь на Гарри. Вижу. А чего тут не видеть? Правда, перед глазами плывет уже все... ну хоть бы глоток воды сделать... а так вижу: чувак какой-то лохматый, в очках, головой видать когда-то нехило приложился, шрамина на лбу... Кто такой?.. Вроде видел где-то...

— Я ничего не вижу, — шепчет и назад пятится.

Я как заторможенный смотрю на него, а он все ближе к обрыву: шаг... еще шаг... Неужели и впрямь не видит? Мне даже интересно стало: сорвется, не сорвется. А может он летать умеет? Кто его знает, придурковатый он какой-то... Гляжу, а он на самом краю, еще назад отступил, а опоры под ногами уже и нету.

Падает он что-то уж больно медленно, как будто мы под водой, или воздух загустел вдруг. Может подойти и для ускорения ему пинка дать? Орет что-то. Да затейливо так, со вкусом. А я все смотрю, как он постепенно исчезает: сначала ноги, потом голова, одни только руки остались, за камни цепляются, карабкаются, посинели даже от напряжения...

Тут меня как будто бревном-то и огрели. Подскочил я к нему, схватил за руку и давай вверх тащить. Ладони вспотели, чувствую, выскальзывает он.

— Гарри, — ору как ненормальный, — а ну вылазь, гад, убью!

— Как? Я не могу!

— Крылья выращивай, сволочь!

Ну дальше, как полагается, нецензурный диалог пошел. Эх, филологов рядом нет, удавились бы от зависти! А тут еще меня вниз, вслед за Гарри потянуло. Он руку мою отпустить пытается. Вот хамло! Брыкается изо всех сил, чтоб мы с ним вдвоем не улетели. Ну уж фиг тебе, герой очкастый, не отцеплюсь, и не надейся! Но тут его вторая рука сорвалась, и он целиком на мне повис. Меня на пузе весело по камушкам протащило, потом был зрелищный кувырок — роскошное сальте в моем исполнении, и мы уже с ним вдвоем единым шлангом над обрывом висим. Да так мне грустно что-то стало; вишу, за краешек цепляюсь, снизу Гарри на моих штанах понуро болтается. Причем штаны начали медленно, но верно с меня сползать.

— Гарри ты мне друг, но на нечто большее я пока морально не готов.

А он по моим штанам вверх сосредоточенно карабкается. Хоть бы ничего стратегически важного не задел, а то мало ли...

— Да греби ты своими костылями резче, — говорю, — еле держусь уже.

Вылез он, только меня за руку хвать, но тут-то мои силы и закончились. Полетел я вниз, руки раскинул, аки орел, ноги уже не контролирую, они где-то вне поля зрения и в автономном режиме; чувствую, как за спиной мантия трепыхается... А вокруг все кружится, мелькает, даже красиво... И чего я тут делаю? Куда лечу?

Но не успел я всецело отдаться философским размышлениям о смысле жизни, как полет уже закончился. Крылья за эти несколько секунд я вырастить не успел, а посему и шмякнулся пыльным мешком в какую-то грязь.

— Ты в порядке?

Голову задрал, а там сверху хмырь какой-то очкастый метрах в трех от меня выглядывает. Это я так мало пролетел? Да я километра четыре падал, не меньше!.. Но логика, дамы и господа, вещь суровая — ребра целы (пузо разодрано), голова на месте (хоть в ней темно и мрачно), значит, упал с небольшой высоты. Все, разочаровался я в жизни окончательно.

— Ага, — говорю, — видишь, веселюсь тут вовсю.

— Ты кто такой? — спрашивает.

А вот это обидно. Я-то уже размечтался, что это он мне сейчас пояснит.

— А ты кто? — говорю.

И смотрим друг на друга, как два идиота на думоотвод. Точнее, он куда-то мимо меня смотрит. И для чего ему эти бинокли на носу, спрашивается, если он все равно в них не видит ничего?

— Слышь, ты, четырехглазый, — говорю, — вытащи меня отсюда. Мне тут тоскливо, сыро и одиноко...

— Вы грибы тут не видели?

Театр абсурда пополнился еще одним персонажем. Девица притопала. Ну ниче так, красивая, выражение лица правда такое, как будто она носитель непреложной истины, а мы тут так, не пришей кобыле хвост или, как говорит Фред, не ввинти кобыле штопор. Знать бы еще, кто такой этот Фред...

В этот момент звук какой-то раздался отдаленный. Прислушались мы и вот как-то так сразу поняли: пора удирать.

Догадка была верна — в поле зрения появились какие-то летающие твари. Летят целенаправленно в нашу сторону, крыльями прозрачными машут, жужжат. А звук такой противный, аж уши хочется в трубочку свернуть и для верности колдолентой заклеить — чтоб не раскрутились. Так бывает, когда спишь, а возле уха падла-комар летает, и ведь не убьешь его, проще морду подставить, чтоб он нажрался и умер в муках от переедания. Но этим «комарикам» морду как-то не очень захотелось подставлять, я как на них глянул, так сразу понял: в муках помирать буду я, если они меня догонят. Пригляделся, а это и не комары вовсе, это мухи, да такие презанятные — с мой кулак. Глазищи как телескопы. Небось, с Трелони в дальнем родстве состоят.

— Забавные птахи! — говорю.

— Какие птахи? Где птахи? — очкастый заволновался.

— Э-э-э... сматываемся? — осторожно предлагаю.

Те двое мое предложение встретили на ура: девчонка очкастого под руку подхватила и ринулась с ним от мух подальше, а я в этом момент почувствовал странное ощущение утраты. Но думать об этом было некогда, я-то внизу стою, выбраться не могу, потому и рванул в другую сторону.

Ну, как рванул... попытался, в общем. Ноги заплетаются, сил нет никаких, перед глазами все темнеет, пить хочется невыносимо. Мельком на небо глянул, там тучки серые ходят, даже молнии посверкивают, но дождя все нет и нет. Лето уже не просто хихикает, оно ржет надо мной во всю глотку.

Упал я фасадом в очередную грязюку. Лежу, о том, как несправедлива жизнь, размышляю. Обидно мне до жути! А жужжание все приближается — сейчас меня голодные мухи сожрут.... Сердце колотится, как бешеное, мышцы от страха судорогой свело, а сознание меркнет потихоньку. Ну и пусть! Лучше уж ничего не почувствовать...

И тут вдруг меня такое зло взяло! Да что же это я, в конце концов, тапка на них не найду, что ли? Схватил первое, что под руку попалось, приподнялся и с воплем (звуковая атака!) стал каким-то сучком над головой остервенело размахивать. Нервы вот-вот лопнут и сердце

остановится; каждую секунду жду, что мне сейчас эти твари в лучшем случае руку оттяпают, в худшем — голову. И трясет меня с ног до головы, но сучок свой не опускаю.

Глаза приоткрыл слегка, а передо мной один-единственный мух завис. Остальные либо при виде моего сучка боевой задор растеряли, либо просто не очень голодные были. А этот висит, телескопами своими на меня вылупился, я даже отражение в них свое вижу: рожа перекошена, волосы дыбом, глаза из орбит вываливаются, веснушки — и те угрожающе мигают, как аварийка у маггловских машин. Увидь я такого урода где — сам бы скончался от ужаса, а мух ничего, висит, с гастрономическим интересом меня оценивает. Ну, я треснул по нему ближайшим камушком, в знак своей вечной любви и преданности, а ему хоть бы что, висит и не думает проваливать. И какой-то он, знаете, прямо-таки каменный, даже не шевелится...

Я последние силы в кулак собрал, сучок поднял, заорать правда уже не получилось — во рту так пересохло, что одни хрипы вырываются — и давай по муху лупить. Лупил долго и с удовольствием...

— Рон, ты чего?

Поглядел я вверх, а там те девчонка с пацаном. Взгляд на муха перевел и тупо уставился на своего несгибаемого противника. Никакого муха и нет передо мной. Оказывается, это я, стоя на коленях, сучком какой-то сухой пенек колошмачу... Совсем я от обезвоживания обалдел!

— Так, — сипло говорю, — Гарри, Гермиона, уходим от сюда прямо сейчас!

На Гермиону посмотрел: заикнется, не заикнется о грибах своих? Но она молодец, промолчала. Вот и славно! А у меня тем временем мозги снова туманом начинает заволакивать. Чувствую, как из памяти медленно ускользает и Гарри, и Гермиона, и я сам...

Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Да что же это такое! Может Снейп уже и мне яд подливает? Головой затряс, чтоб мысли свои укомплектовать, но в голове все рано все исчезает, как вода сквозь пальцы... Вода!.. До чего же жарко, как же пить хочется...

Я шаг вперед сделал, упал, прополз чуть-чуть вперед... Жажда за горло взяла, да остатки сил выжала по капле… все, не могу больше. Глаза закрыл, да так и остался лежать. Мне даже показалось, что я слышу, как смеется лето — весело, заливисто, как колокольчики... Или это у меня в ушах уже звенит?

Кто-то меня ласково по голове погладил. Стыдно сказать, но я о маме подумал. Наверное, я просто не знаю, о чем должны думать в такие моменты настоящие герои. Надо будет как-нибудь поинтересоваться у Гарьки на будущее.

— Рон... Рон, все хорошо!

Глаза открыл, а рядом Гермиона, за ней Гарри слепо щурится. Ко мне вниз оба спустились. Гарька шатается немного, глаза трет, очки уронил свои.

— Эй, — хриплю ему тихонько, — не раскидывай тут свои запчасти. Ишь ты, лишь бы намусорить...

— Я ничего не вижу.

— Совсем? — уточняю на всякий случай.

— Совсем.

Сидим — злые, по уши в грязи, мантии разодраны... Романтика! Я скулю тихонько, рядом Гарри зубами аккомпанирует, чечетку выбивает. Одна Гермиона без видимых повреждений.

— Гермиона, — говорю, — вернись в замок, позови кого-нибудь на помощь. Мы сами отсюда никогда не выберемся...

А она на меня как-то странно смотрит, а потом и говорит:

— Я не могу. Мне сначала надо грибы найти. Я... я, кажется, флакончик выронила…

— Гермиона, мы же умрем здесь все!

— А как же грибы? — глазки распахнула и с таким невинным удивлением на меня смотрит, что я свою агитацию свернул тут же.

Вот лежу и думаю, а не составить ли мне компанию лету и не поржать немного? Гермиона на грибах чокнулась, Гарри ослеп, я же до замка просто не дойду. Перед глазами от жажды все скачет, все цвета перемешались, ничего не соображаю... Что же делать?

— Гермиона, — Гарри говорит, — я знаю, где грибы, я их видел, когда мы сюда шли, надо немного назад вернуться.

Хреновый из Гарри стратег, если честно. Даже ежу ясно, что это только развод, Гермиона никогда на это не поведется...

— Где? Что же ты молчал?! Пойдемте туда скорее!

Молодчина все-таки Гарри, я всегда знал, что он из любой ситуации выход найдет. Герой, одним словом!

Одна проблема — встать-то я уже не могу. Гарька шаг в мою сторону сделал, запнулся о мои ноги, потом нащупал мою руку и потянул на себя. Я на него облокотился и поднялся на свои ватные палочки, именуемые ногами.

— Ты говори, куда идти надо, — на ухо мне шепчет.

Я, чувствуя себя калекой-поводырем, повис на нем, но дорогу показываю исправно. Рядом Гермиона кузнечика изображает — подскакивает от нетерпения, трещит чего-то без умолку, но для меня ее монолог в один ровный гул слился.

Из развалин мы выбрались, но дальше идти я уже не смог. Плюхнулся на землю грязной тряпкой и не шевелюсь. Хоть бы сознание потерять, что ли... Ан нет, лето горячим ветром мне лицо обдувает, забыться не дает. И откуда в нем столько садизма? Оно же хорошее... доброе...

— Рон! Рон!!! Не отключайся!

А я опять лечу... а вокруг фейерверки... опять Фред и Джордж свою Улетную Убойму Уизли подожгли: красиво, все цветное, искрится, переливается... Надо мной какой-то поросенок проплывает, потом взрывается яркой вспышкой, а шум от взрыва только через несколько секунд долетает. Поросенка разрывает на части, и он разлетается маленькими холодными каплями воды... Петарды мокрого запуска?..

Сознание возвращается ко мне медленно и с неохотой, как будто ему со мной некомфортно. Я еще подумал: «А чего это поросенок моросить все не прекращает?», когда до меня дошло, что я лежу в лесу, а с неба льется холодный дождь.

— Свет! — Гарри орет.

— Вода! — это я подвываю.

— Грибы!!!

Кто о чём, а зайцы о морковках. Приподнялся я на локтях и увидел, что Гарри меня почти до самого края леса дотащил, пока я засохшим ландышем прикидывался. Гермиона, наверное, очухалась, да дорогу указала. Где она кстати? Ах, вот, рядом прыгает, да грибы свои собирает — они от дождя прямо на глазах из-под земли полезли.

Поднялся я на ноги, огляделся. В голове как-то просветлело.

— А почему мы палочками не воспользовались? — Гермиона со своими грибами наигралась и к нам подошла.

Мы с Гарри переглянулись в надежде, что кто-то из нас сможет придумать вменяемый ответ на этот важный вопрос. Действительно, почему? Я же помнил о ней еще в начале пути, даже заклинание вспоминал: Агуаменти!

— Ладно, давайте вернемся уже в замок, — Гарри говорит.

А Гермиона головой покачала:

— Давайте сначала грибы соберем, вон их сколько, я корзинку наколдую... Да не смотрите вы так! Все, все, поняла я. Только зря, что ли, мы столько натерпелись? Хоть прогулка не впустую будет.

Гарри кивнул и давай заядлого грибника изображать. А я стою молчком, хихикаю только тихонечко, капли дождя ртом ловлю. Щекотно мне и смешно. Все никак наглядеться не могу, как плачет лето... И чего оно плачет? Ах да, со смеху, наверное...