Пять комнат под замком, или как мы шли домой.

Очнулись мы в темноте. То есть сначала я очнулся, а потом всех остальных очнул, в смысле в себя привел. Но перед этим я в темноте лежал и о жизни думал. А о чем еще думать, когда открываешь глаза неизвестно где? Вот-вот, о жизни и думал. Лежу, радуюсь, что живой, даже вякнуть что-нибудь на радостях хочется. И до того меня, знаете, эта эйфория захлестнула, что я даже не сразу озадачился главным вопросом — а чего это я собственно тут лежу? И кто меня сюда положил? А главное, зачем?

Головой я видать сильно приложился, вспомнить ничего не получается, а спинным мозгом думать как-то не принято в цивилизованном обществе. На этой мысли я сразу озаботился: а отношусь ли я к этому обществу? Ну да, вроде отношусь — вполне себе такой воспитанный лось. Волшебник между прочим! А это вам не хухры-мухры…

Так, с этим разобрались — даже на душе полегчало! Идем дальше — рядом кто-то лежит и нагло прикидывается, что в обмороке. Начинаю шарить в темноте. Не самое приятное занятие, кстати, никогда ведь не знаешь, какие сюрпризы там нашарить можно!

— Руки убери, извращенец!

Я аж оторопел от такой несправедливости.

— Я же помочь хотел, — обижено так говорю.

— А волшебной палочкой посветить, балда?

— Вот своей и свети.

Ну да, лось — он и есть лось. Но я, между прочим, головой ударился, а над больными людьми нельзя насмехаться! Ворчу тихонько, но за палочкой лезу.

— У меня нет своей, — сказал Гарри после долгой паузы.

Голос у него какой-то смущенный и злой. Палочку я свою нашарил и зажег Люмос — надо же, в конце-то концов, узнать, во что мы опять вляпались. Лучше б не зажигал, честное слово! Сидит на полу, глазами своими зелеными зыркает; чую, если засмеюсь, он мне по роже съездит, поэтому стараюсь мину серьезную состряпать. Ну, честно, я изо всех сил старался!

— Теперь я знаю, почему за тобой девчонки бегают…

Ну не удержался, простите. Уж больно труселя у него фантастические. В цветочек.

— Да пошел ты.

Нет, я на самом деле знаю, что их ему Джинни подарила, но что он их еще и носить будет… Ну что ж, любовь зла, как грится, я в их отношения не лезу.

— Лучше Гермиону растолкай.

Нет, я не лось. Я просто свинья. Любимая девушка в обмороке, а я на чужие трусы пялюсь.

Тут же задумался о том, что мог бы и ее сначала в темноте нашарить. Ее-то по-любому нащупывать приятнее, чем вселенского героя в трусах. Вот еще одна несправедливость — она-то полностью одетая оказалась. Эх…

— Гермиона, Гермиона… Энерве…

— СТОЙ!!!

Я в тот момент не был на сто процентов уверен, что все еще рыжий. Что ж так вопить-то?!

— Мантию свою дай, а?

Я опять стараюсь не заржать. Но внутренне соглашаюсь, лучше Гермионе его трогательные трусишки в цветочек не видеть. Причем это я из соображений личной безопасности — а ну как ей понравится? Еще меня такие носить заставит, я ж Гарькиной храбростью не обладаю (а носить такие трусы еще какая храбрость нужна!), я ж удавлюсь от стыда…

Мантию свою я ему отдал, хотя без нее, в тонкой рубашке, сразу холодно стало. Ну Гарри-то все равно больше моего мучается — он вообще босиком. Я даже задумался, а не отдать ли ему один башмак, чтоб справедливо все было? А то он как всегда мученик, а я так — ни то, ни се. Даже пострадать, как следует, не получается.

В общем, Гермиону я в чувство привел. Уставились мы на нее, а она на нас. Ну, мы-то, понятно, разъяснений ждем, она же у нас самая умная. А вот она на нас так посмотрела, что мне как-то поплохело сразу и прилечь опять захотелось. Она открыла рот и спокойно так, как я не знаю кто, сказала:

— Черт.

Очень многообещающее начало.

— Заклинание все-таки сработало!

Да и продолжение тоже ничего так оказалось, интересное…

— Ты хочешь сказать, что мы где-то в подземельях Хогвартса? — это Гарри уточнил.

Вообще-то это и так уже стало понятно. Гермиона пару дней назад огорошила нас с Гарри сообщением, что под школой спрятано множество заброшенных помещений, куда ученикам ходить не дозволялось. Это она старинный план замка где-то в библиотеке откопала. Ну и конечно загорелась идеей все обследовать. Мы с Гарри пискнули что-то против, чисто для порядка, чтоб она особо не зазнавалась, и пошли, значит, обследовать.

Заброшенные помещения обследоваться не желали, проще говоря, попасть мы в них не смогли. Но Гермиона заявила, что некоторые помещения открываются строго по определенным дням, или в определенное время суток, или когда Венера под прямым углом к Юпитеру…

Видать сегодня как раз нужный угол и образовался. Чего там Гермиона разведала про эти помещения, я не знаю, но еще тогда радостно так заявила, что как только у них наступит день открытых дверей, так мы сразу и узнаем это первыми. Ну и узнали.

— Нас что, перенесло куда-то в закрытые помещения? — это опять Гарри.

Что-то тупит он сегодня. Эх, до чего парня трусы в цветочек довести могут… Тьфу ты, дались мне его трусы! Видимо психика у меня слабая, такие потрясения переживать.

— Это же так здорово! Мы можем узнать столько нового и интересного о Хогвартсе!

Нас с Гарри перекосило, наверное, потому что она как-то недобро на нас глянула.

— Гермиона, да ты в своем уме? — начал Гарри возмущаться. — Разве так можно? Выдернула нас из постели…

Ну, положим, из постели-то заклинание только его выдернуло — мы с Гермионой при полном параде. А вот нечего средь бела дня спать! Устал он после тренировки, видите ли! Вот и гуляй теперь в одних трусах!

Это я так за Гермиону обиделся. А то стоит тут герой без палочки и выпендривается.

— Торопиться не будем, — она даже внимания на Гарри не обратила. — Надо все тут тщательно изучить.

Ну ничего себе! Надо убираться отсюда поскорей! Вон бедный Гарри как страдает: после тренировки, устал, из постели только, без палочки… в трусах опять же…

Пытаюсь ей аккуратно объяснить, что нас ее идея не вдохновляет как-то на подвиги. А она разозлилась и как рявкнет:

— Ну и хрен с вами!

— А он и так с нами, — это я Гарьке на ухо шепчу, а он в мою мантию поплотней запахивается, не оценил шутку короче.

Огляделись. Комната себе и комната, маленькая, пустая, без окон, без мебели, с одним единственным выходом, к которому Гарри и я уже аккуратненько бочком продвигаемся.

— Туда, — уверенно говорит Гермиона и на единственный выход показывает.

Ну слава Мерлину, хоть Гермиона знает, куда идти надо, а то я уже волноваться начал по-детски! Вышли мы из комнаты, а там коридор — длинный такой, темный и широкий. Я и Гермиона палочками путь освещаем, да только по сторонам чернота все равно копошится. Как копошится? А вот так! Шевелится там чего-то, скребется. Ну мы идем, значит, никого не трогаем, делаем вид, что не боимся.

Дошли до какого-то помещения, а там чернота эта совсем обнаглела, ползает и по полу, и по стенам, и на потолок залазит. Пригляделся я и чую, организм мой как-то на бок заваливается. Пауки, мелкие, противные, с лапами. Фу, в общем. Я от страха как взвизгнул, а Гермиона на меня поглядела так снисходительно, что у меня все желание поистерить пропало. А Гарри, главное, спокойный такой! Мог бы и повизжать вместе со мной из мужской солидарности. Содрать с него свою мантию что ли, чтоб не стоял в следующий раз истуканом?

— Они не ядовитые, Рон. Это не опасно.

Вот гад! Он чего, утешить меня этим хотел?

— Я сейчас подумаю, как их можно разогнать, — Гермиона задумалась, губку закусила, решает, как меня от неопасных пауков спасти.

Я стою, храбрюсь, гордость свою уязвленную лелею, за Гарри спрятаться пытаюсь, а она все думает. И такое выражение беспомощности у нее на лице проявляется, что я понимаю: не судьба мне дожить до вечера.

— Ладно, Гермиона, — говорю, — хватит мозгами скрипеть, а то шум стоит на весь замок.

И-и-и как чесанул через комнату. Бегу, одной рукой голову прикрываю, второй из-за шиворота свалившихся пауков достаю, ору при этом, как псих. Пауки, наверное, от моего крика с потолка-то и попадали, зато те, что на полу были, в разные стороны разбежались. Сзади Гарри и Гермиона бегут, хорошо им — я, можно сказать, всю дорогу для них очистил. Пробежали через зал, остановились, чтобы дыхание перевести. Гермиона с Гарри смотрят на меня, улыбаются: вот, мол, ничего страшного, мы же говорили, а ты боялся…

Тут с верху такой грохот, как будто упало что-то, с потолка даже камушки посыпались. А потом еще раз. И еще. До нас постепенно доходит, что кто-то сверху с нами пообщаться хочет. Стоим, смотрим, как дыра в потолке расширяется, ждем, что нас спасут. Но из отверстия вдруг такая харя свесилась, что как-то сразу стало ясно — спасать она нас не станет. Глазищи красные, зубы в два ряда. И чего эта харя в школе забыла? Может это того… Снейп на учениках эксперименты ставил? А тут еще пауки стали как-то аккуратненько из комнаты в коридор выползать. Никак за нами…

Вчистили мы знатно. Я даже не знал, что бегать так умею! Остановились только когда до следующей комнаты добежали. Я что-то сказать хочу, а из горла только хрипы вырываются — даже испугался, куда это мой голос подевался?

— Незачем было так орать, Рон. Если эта тварь не одна здесь обитает, то теперь к ней все приятели присоединятся.

И точно! Сверху над нами уже такой топот слышится, как будто там стадо бегемотов пасется. Тихонько заглядываем в третий зал… и пятимся назад. Стен там нет. И потолка нет. И пола. Вообще ничего — пустота со всех сторон и только узенький мостик, уходящий в бесконечность.

— Так, спокойно, без паники, — говорит Гермиона. — Мы в замке, это всего лишь иллюзия.

Ага, убедила, так мы прямо и побежали… Ну да, прямо и побежали, потому что бегемоты сверху начали вести себя слишком уж вызывающе — рычать, скакать по потолку и всячески показывать свое недовольство нашим появлением. Сначала мы, правда, осторожно пошли, я глаза как можно сильней прищурил, чтоб бездну под ногами не видеть, сосредоточился на дорожке и на Гарькиных пятках. Надо было мне за Гермионой пристроиться: ее пятки хоть и одетые, но их все равно интересней разглядывать.

— Рон, ты идешь?

Нет, я уже упал и бьюсь в предсмертных судорогах. Молодец, что спросила, мы уже метров десять проползли, а она только теперь вспомнила.

— Иду, не отвлекай.

— Посмотри, что там сзади.

Легко сказать — посмотри! Я даже чуть-чуть голову повернуть боюсь, а она хочет, чтоб я назад обернулся. Надо было вообще первым идти, и пятки мне не нужны никакие. Ну, это я так про себя возмущаюсь, а сам на колени опускаюсь (а вы хотели, чтоб я стоя обернулся?), в пол руками упираюсь и пытаюсь заставить шею работать. После трех минут сражений мне это даже удается. А дальше мне как будто пинка под зад выписали. Подскакиваю, ору, конечно, и вперед на всех парах несусь.

— МО-О-ОСТ! МОСТ РУШИТСЯ!!!

Гарри и Гермиона, хвала небесам, не стали требовать подробностей, а тут же ринулись вперед — и правильно сделали, я когда бояться начинаю, у меня мозг отключается. Бегу я за ними, четырех основателей Хогвартса добрым словом поминаю, а под ногами все трясется, мост трещинами расходится. У меня на затылке с перепугу словно новые глаза выросли, я прям так и вижу, как каменная кладка, которую только что моя нога облагородила, срывается и улетает в пустоту. А рев бегемотов-то не затихает! Крылья у них что ли есть?

Конец моста выпрыгнул неожиданно, я просто вывалился в коридор вслед за Гарри и Гермионой, и тут же назад обернулся.

— И что это значит, Рональд?

Самому интересно! Мост висит себе и не думает рушиться, и что самое интересное — пробежали-то мы не так уж и много, но конца моста не видно. Он тянется и тянется на много километров, хотя я точно знаю, что коридор с той стороны совсем рядом. И бегемотов не видно.

— Это была дурацкая шутка, Рон!

Ага, значит то, что мост странно бесконечный ее не удивляет, а то, что он вдруг рушится начал, а потом вроде и не начал — это плод моего больного воображения! Обиделся я, короче, и решил, что не буду с ними обоими разговаривать. Вот буду молчать, и все! И пусть они со мной разговаривают, я не отвечу! Не отвечу, сказал… Да что ж они молчат-то! Хоть бы уже сказали что-нибудь что ли, а то страшно как-то в темноте идти...

— Выход там нигде не предвидится? — не выдерживаю.

— Пока нет. Но мы найдем его, не волнуйся.

— А я и не волнуюсь! Лучше за дорогой следите!

Иду, радуюсь, что замолчать их заставил. Правда впечатление смазывается тем, что и разговор я сам начал, но это уже детали. А впереди новая комната уже виднеется. Заходим — ничего себе комната, не очень большая, квадратная и четыре коридора от каждой стены. Прямо и слева — прямые, а справа высокая лестница наверх виднеется. Ну и пошли мы направо — нам же из подземелий наверх надо.

Гермиона к лестнице подошла, остановилась и нас притормозила, ногу на первую ступень поставила, а та возьми и сложись в покатый, почти вертикальный склон, не подняться. Делать нечего, пошли обратно, вышли опять в комнату с четырьмя коридорами, да так и замерли.

Рев, казалось, раздался со всех сторон, да такой, что кровь будто застыла и по венам бежать перестала. Шарахнулись мы друг к другу, Гермиона и я палочки свои повыше задрали, а Гарри в мою мантию плотней запахнулся — это он зря, может быть, мы его трусами с большим успехом отмахались бы, чем Ступефаями. Ну, это я так подбадривать себя пытаюсь, а у самого колени от страха трясутся. А вокруг все воет и воет…

Я не знаю, у кого первого нервы сдали, но очень надеюсь, что это был не я. Бросились мы в рассыпную. Я бегу, пола под собой не чувствую, ничего вокруг не вижу. Нога вдруг соскользнула, падаю, мысленно с жизнью прощаюсь, но бежать не перестаю — так и перебираю остервенело всеми четырьмя конечностями. Матерился я при этом или нет, точно не помню, но минут через пять вдруг осознал, что никуда не двигаюсь, бегу на одном месте, словно на беговой дорожке. Я даже замер от неожиданности… и скатился по крутому склону вниз. Это я, оказывается, сложившуюся лестницу несколько минут штанами полировал. И ведь каков молодец — почти половину с перепугу преодолел на четвереньках!

Обернулся — тишина, и не нападает никто. Не знаю, то ли этот любитель повизжать в другой коридор побежал, то ли скончался от смеха, когда меня, кидающегося на отвесную стену, увидел. Поднимаюсь на ноги — все тело болит, руки в кровь содрал. Надо остальных найти, причем за Гарри я даже больше волнуюсь, у Гермионы хоть палочка есть, а у Гарьки только… ну, в общем, вы поняли.

Продвигаюсь к комнате, идти себя через силу заставляю, сердце в горле стучит, дышать тяжело, будто воздух закончился, каждую секунду жду, что кто-нибудь выскочит и нападет. А вокруг тишина. Вот ей-богу, если бы хоть какие-то звуки были — все не так страшно, а так будто уши заложило, и все кажется, что рядом кто-то есть, а я и не слышу…

Подошел к комнате, вижу в противоположном коридоре Гермиона стоит и зайти не решается. А Гарри нет нигде.

— Не входи! — кричит. — Гарри с тобой?

— Нет, — отвечаю. — Его найти надо…

— Стой на месте!

Ну стою, психую помаленьку. А она опять ДУМАЕТ. Вот что тут думать можно? Надоело мне, я и шагнул в комнату, и тут опять такой визг поднялся… Тишина не нравится? Ну на тебе по полной программе! Я попятился назад в коридор, а вой возьми и стихни. На Гермиону посмотрел — стоит злая-презлая, нет, огнем не дышит, ну, может, пар слегка из ушей идет, а так без изменений.

— Это что, комната визжит? — спрашиваю.

Молчит.

— А почему в первый раз не визжала, когда мы сюда зашли?

— Не я замок строила! — огрызается.

— Ну, раз это комната, тогда бояться нечего, верно?

Глаза закрываю и прорываюсь в комнату с разбега. Сжался весь, голову в плечи втянул — визга ожидаю, ан нет, тишина. Стою, глаза открыть боюсь, а тут вдруг меня за плечо кто-то хватает, я аж до потолка подскочил и ну давай палочкой размахивать!

— Эй, эй… это же я…

— Гарри, зараза, разве можно так подкрадываться?!

Но повозмущаться Гермиона не дает.

— Что в том коридоре? — у Гарри спрашивает. — Докуда ты дошел?

— Там впереди комната какая-то, я заходить не стал. А в том коридоре что?

— Там тупик. Нет, ну… наверно не тупик, проход есть, скорее всего, но я не знаю, как его открыть.

Пошли мы, значит, в Гарькин коридор, дошли до очередной комнаты — темнота, не видно ничего, заходим… И вот тут меня и прорывает — стою, ржу, а Гермиона с Гарри переглядываются и на меня сочувственно так смотрят. Ну и пусть! Отсмеялся я, сел на пол и на ботинки свои уставился. Да так, знаете, зареветь вдруг захотелось! Нет, если бы Гермионы не было, я бы заревел, а при ней постеснялся просто.

Маленькая комната, пустая, без окон, без мебели, с одним единственным выходом — та самая, в которой мы уже были. Гарри стену щупает, через которую мы только что прошли, но никакого прохода, конечно, найти уже не может, а впереди только тот самый коридор в комнату с пауками и всеми остальными радостями жизни.

Смотрю на Гермиону: губы дрожат, лицо как полотно белое, но не плачет. Молодец, девочка! Гарри, тот вообще непрошибаемый — знай себе стены щупает, даже в лице не изменился. Может плюнуть на гордость и поплакать немного? Кто сказал, что мужчины не плачут? Если в узком кругу, то можно…

— ГАРРИ!!!

Подскакиваю. Гермиона на голую стену смотрит, а Гарри нет нигде.

— …!

Вырвалось. Я вообще-то при дамах не выражаюсь, но тут обстоятельства, сам понимаете…

— Куда он дел…

Договорить я не успел, из стены вдруг высунулся чей-то нос, потом очки показались. Я даже подумал, а не огреть ли это чем-нибудь тяжелым, пока оно полностью не вылезло? Но передумал в надежде, что это все-таки Гарри.

— Эй, здесь выход есть! — говорит и нас за собой в стену приглашает.

Нырнули мы с Гермионой в проход, да и вынырнули в каком-то коридоре.

— Я здесь уже была! Это тот коридор, в который я побежала из визжащей комнаты!

Ну, думаю, вот и счастье привалило! Не забыть бы руки подставить…

— И как мы теперь выберемся? Везде тупик!

— Пойдем опять к той лестнице, — решила Гермиона.

И что она собирается там делать, интересно? Я даже в самый экстремальный момент, мобилизовав все конечности, и то только до середины добрался. Ну, дошли мы, комната опять визжать стала, но мы-то уже ученые, нам ее визги до лампочки.

— Можно попробовать наколдовать лестницу самим, — неуверенно так сказала. Конечно, попробуй наколдуй такую здоровенную лестницу…

Попробовать она не успела — в стену слева стал кто-то ломиться, и я даже догадываюсь, кто. Бежать мы, правда, никуда не побежали. А куда тут бежать-то можно? Стоим, в пол ногами вросли от ужаса, дышать даже забыли. Харя меня не разочаровала: высунулась и давай нам зубы демонстрировать. Заорали на этот раз все, а то мне все как-то одиноко было. А тварь так активно к нам продвигается, лапами когтистыми дыру в стене расширяет. Тут до Гермионы и дошло, развернулась она, палочку в противоположную стену направила, да и обрушила ее к чертовой матери. А что, тварюге можно, а нам нет?

Ринулись мы в образовавшийся проход, харя за нами. Впереди какая-то комната… Бежим, орем дурниной, на помощь зовем. Забежали в комнату, пробежали еще немного по инерции, да встали, как вкопанные. Ото всюду на нас смотрят наши же физиономии. Сверху, снизу, справа, слева. Везде зеркала, только странные какие-то — черные, мутные... Харя, правда, долго полюбоваться на нас красивых не дала — вылетела сзади, да и вписалась с разгону в стекло. Позлорадствовать по этому поводу мне не удалось, я рванул вбок и тоже с зеркалом пообщался. Звон стоял оглушительный! Думаю, нас уже по шуму там, на верху должны были найти. Но не успел я над этой привлекательной мыслью понапрягаться, как вдруг понял, что стою по щиколотку в воде. Глянул на зеркало, с которым поздоровался — оно еще не рассыпалось, но из трещин били внушительные струи воды. Оглянулся, а там, где только что была харя, уже такой водопад — закачаешься.

И тут за спиной раздался взрыв — мое зеркало тоже рассыпалось! Я почувствовал в спину толчок и полетел вперед, аккурат в противоположное зеркало. Тут-то до меня и дошло, что это никакие не зеркала — мы словно в аквариуме, да только вода не внутри, а снаружи. Впрочем, это ошибка спешила исправиться: вода, смешавшись со стеклом, с оглушительным ревом стала наливаться внутрь.

Остальных я не видел, меня бросало из стороны в сторону, осколки впивались в кожу. Я инстинктивно закрыл глаза руками, дыханья не хватало, а рот открыть я боялся: воды нахлебаться — это одно, а вот когда она со стеклом смешанная — это совсем другое. Наконец, меня швырнуло об потолок, да так сильно, что чуть дух не вышибло, а перед глазами фонарики веселый хоровод закружили. Я даже засмотрелся.

А вода все прибывала и прибывала… То, что она выльется через проход, в который мы сюда забежали, я уже и не надеялся, в этих подземельях все не слава Мерлину.

И тут я увидел выход — дверь под самым потолком. Ну, я давай руками и ногами работать, глаза открыть боюсь, закрыть, впрочем, тоже. Но до двери все равно доплыл, распахнул ее, да в коридор и вывалился — прямо на мягкий розовый коврик. Как мило! Надо бы не забыть поблагодарить того, кто сюда это постелил. А вода-то и впрямь за пределы комнаты на выливается…

Лежу, воздух ртом хватаю, опять радоваться пытаюсь, что живой. Но что-то как-то не радуется мне. А что поделать? Всю волю в кулак собираю и обратно ныряю в комнату. Гермиону я быстро нашел, а Гарри, чтоб его, нигде не вижу. Уже хотел Гермиону к верху отбуксировать, как тут гляжу — что-то барахтается снизу. Ну, я туда. А там харя к Гарьке подбирается, он ее здоровенным осколком отпугивает, а ей хоть бы хны! Плывет, лыбится.

Домой хочу, в Гриффиндорскую башню, на свою кровать под красным балдахином… Это я так мечтаю, пока по тварюге заклинанием запулить пытаюсь. Гермиона уже не помощник — она отключилась и на мне мертвым грузом повисла, надо ее быстро наверх оттащить, к воздуху, да как Гарри оставить? А харя совсем распоясалась — уже на меня нападать давай, видит, гадина, что я на данный момент главная боевая единица.

Приложил я ее с четвертной попытки. Она ко дну пошла, да рот свой мерзкий не закрыла, так и лыбилась мне все дорогу, как будто всю жизнь мечтала, чтоб я ее Ступефаем огрел. Я Гарьку за шкирник, а он уже тоже не шевелится. Да что там… я воздуха наверху успел немного глотнуть, и то перед глазами все темнеет уже. Тащу их обоих к верху, вокруг вода от нашей крови красная, чую, стекло мне все лицо искромсало. Глянул вниз, а там уже не одна харя, а несколько, и все так нежно смотрят на нашу компанию, облизываются. Чувствую, не успеваю я до верха доплыть…

Вот если одного бросить, то второго я точно дотащу. Ну и кого оставить харям в подарок? С одной стороны лучше Гарри, Гермиона-то девушка все таки, да еще и моя. Зато Гарька герой. Оставь его харям, так мне потом до конца жизни не с Гермионой, а с дементорами в Азкабане целоваться придется. В общем, не вытанцовывается стратегия никак.

Это я так себе размышляю, чтоб мозги чем-нибудь занять, а то паника уж больно навязчиво по черепной коробке стучится и войти просится. А сам, тем временем, вцепился в обоих — руки аж судорогой свело, не отодрать, — и изо всех сил ногами как пропеллером работаю. Красивое зрелище наверное — они у меня, небось, сейчас на все триста шестьдесят градусов со страху прокручиваются.

Доплыл. Не знаю как, но доплыл, дуракам везет, вы хотите сказать? К Гермионе наклонился — дышит, Гарри тоже покашливает, но глаза не открывает. Лежат оба, на Энервейт не реагируют, а я сижу, руки кровавые о Гермионину мантию без зазрения совести вытираю. Нога болит — жуть. Да и тело все ломит, не пошевелиться.

Очнулись они оба как по команде, на ноги вскочили.

— Рон, а ты чего сидишь? Вставай! Мы выплыли!

Да неужели? Оба на меня смотрят, радуются, ну и я давай подниматься, чего уж там. Идем по коридору — они впереди, я за ними ковыляю.

— Выход должен быть уже близко.

Вот обрадовала. Ну-ну… А нога-то как болит! Прислонился я к стене, да и сполз по ней на пол. А те двое уже вперед ускакали, только минуты через три заметили, что меня нет. Вернулись. Я лежу, делаю вид, что так просто прилег на минутку.

— Ты чего? — Гермиона спрашивает.

— Просто лежу, — отвечаю. — Устал.

— Рон, что за детский сад?! Нашел время! А ну вставай немедленно!

Красивая она у меня: глаза горят, щеки красные, губки надула, волосы, как у Горгоны, во все стороны, одно слово — ведьма.

— Я не могу.

— Прекрати придуриваться!

Возмущается. Она когда злится, почему-то младше выглядит, как будто ребенок, у которого конфету отобрали.

— Я ногу подвернул.

— Ну как всегда! Вечно все люди, как люди, а ты…

И вот, знаете, люблю же я ее!

— Не бойся, Рон, мы тебя не бросим, — Гарри говорит.

Ну, спасибо вам, я знал, что вы настоящие друзья. Взяли они меня под руки и потащили — вот и правильно, пусть отрабатывают! Впереди новая комната виднеется, а я уже понимаю, что больше не выдержу. Все! Я свой лимит исчерпал уже. Иду, дрожу всем телом… А Гарри спокойный такой — ну да ему по статусу бояться не положено, герой, как-никак. Гермионе просто некогда, она опять ДУМАЕТ. Ну и вот! Кто-то же из нас должен хоть немного бояться — выходит, что я, раз больше некому.

Вывалились мы в туалете Плаксы Миртл, да такое счастье меня охватило! Я эту мымру расцеловать был готов, если б можно было. Никогда я еще туалету так не радовался, да что там — я тут каждому умывальнику и унитазу в любви уже хотел признаться, да Гарри с Гермионой меня к выходу оттащили.

Вышли мы в коридор, а на встречу Перси.

— ОПЯТЬ?! Опять ты в туалете, Рон!

— Ну и что? — спрашиваю. — А ты что, сие заведение вообще никогда не посещаешь?

— Это же женский!

Плечами пожимаю:

— Приспичило. Не добежал до мужского, извини.

Гляжу, а он уже раздувается как шарик. Поковыляли мы в сторону дома — башни родимой, Гриффиндорской, завалились в гостиную, а там уже толпа собралась, все наше исчезновение обсуждают. Причем все на Гарри в изодранной мантии с благоговением смотрят. Ну, мы-то с Гермионой тоже изодранные и в крови, но на Гарри-то кроме мантии вообще ничего нет. Ни дать, ни взять — ветеран войны.

Ребята со стены флаг сдирают и Гарьку в него запеленать пытаются, Гермиону подружки окружили, ладошки ко рту прижимают, платочками лицо ей вытирают… А я спать пошел. Ну их, вместе с их приключениями. Мне без них как-то проще живется, не создан я для таких переживаний. Гермиона со своим умищем сейчас все по полочкам разложит, Гарри в анамнез запишет новый подвиг, а я пойду выпью шоколада горячего (или чего покрепче, если у ребят осталось), и в кровать, в ту, что под красным балдахином…