После войны

Фред стоял перед столом с готовыми ингредиентами для своего только что изобретенного зелья, хотя он совершенно точно знал, что ничего из этого не выйдет. Как может что-то получится, если половину работы всегда выполнял Джордж?

Уизли не мог разрабатывать очередную шалость без брата. Было так тоскливо, что хотелось выть. Понимая, что затея не будет реализованной ни сегодня, ни завтра, ни в любой другой день без Джорджа, Фред вышел из комнаты.

Первой его мыслью было "зря я спустился вниз": за столом сидела Джинни. Она плакала, снова и снова, и это раздражало. Из веселой и доброй девушки она превратилась в печальную и угрюмую старую деву со слишком рано поседевшими волосами. На самом деле, волосы поседели у всех, это была отличительная черта всех участников войны, и многие даже не пытались замаскировать это напоминание об ужасах сражений, которые им пришлось пережить. Джинни была безучастна ко всему, эти события сломали ее. Она кричала во сне от страшных воспоминаний, в которых Колин Криви, Симус, Дин погибали, их пытали Круцио и они молили, молили о пощаде. Единственным человеком, с кем она становилась прежней, был, как ни странно, Невилл, частично потерявший память и ставший калекой. Он с трудом передвигался по дому, почти не говорил, и сил у него хватало лишь на самые простенькие заклятия. Домовые эльфы помогали ему в быту, но от одиночества спасала лишь Джинни. С ним она становилась прежней. Они сплетничали обо всех и обо всем, но они никогда не говорили о войне. Невилл, возможно, потому что не помнил — хотя утверждать это никто не решился бы, а Джинни, кажется, просто не могла говорить об этом. Вероятно, когда-нибудь их помощь друг другу станет чем-то большим, но сейчас они не готовы жить настоящим, не готовы просто быть вместе.

Фред почти не изменился. Обо всем произошедшем он вспоминал со злой иронией, с сарказмом, но легко, словно рассказывал байку или детскую сказку. Единственное, что мешало — это отсутствие брата. Нет, Джордж не умер и был в относительно неплохом состоянии, как психически, так и физически. Правда он лишился левой руки, пары пальцев правой, он хуже слышал и стал полностью седым. Теперь было сложно перепутать братьев. Фред же так и остался рыжим с легкой проседью, у него не было увечий, не считая шрамов и небольшой хромоты. Джордж проходил курс лечения в Мунго, куда где его регулярно посещал брат. Джордж был, в общем-то, одним из тех немногих героев войны, кто старался жить настоящим и не боялся вспоминать об ужасных событиях, говоря о них с усмешкой.

Фред торопливо поел, избегая смотреть на сестру, которая уже начинала громко всхлипывать.

Поднявшись по лестнице, он прошел мимо бывшей комнаты своего младшего брата. Ронни теперь жил с Гермионой, которая сохранила здравый рассудок. Она должна была быть сильной, заботясь о Роне, который без нее впал бы в тоже состояние, что и Джинни, также страшась воспоминаний. Но с Гермионой он был счастлив. Они стали одним целым, их было просто невозможно теперь представить по отдельности. Рон делал вид, что не помнит ничего о войне, что все в порядке, что не умирал Чарли, не спасал его ценой собственной жизни гадкий умник Перси, что он не убивал своих сокурсников, и пытался показать, что не просыпается в холодном поту, что не боится приехать к своей семье, боясь воспоминаний, боясь, что не выдержит зрелища сломленных жизнью людей.

А что же Гарри, Национальный герой? Он тоже был недалек от того, чтобы двинуться, но он не боялся помнить, уже почти ничего не боялся. Он наконец-то был по настоящему счастлив. Война не сильно изменила его, только шрама на лбу больше не было, но зато было полно других. Он стал выглядеть старше, с морщинами и проседью в волосах, с грустным взглядом, но это не отняло у него решимости и дальше изменять мир к лучшему. Поттер не стал аврором, как когда-то хотел, а пошел работать в министерство. Иногда он участвовал в поимке преступников, но теперь он стал более осмотрительным, потому что знал, что есть человек, который без него умрет, который ему дороже всех и который так отчаянно нуждается в нем. Это был его страх — потерять своего любимого. А этим человеком был не кто иной, как Драко Малфой.

В какой-то мере слизеринец вытянул героя из омута вины, страха и безумия. Он дал понять, что жизнь стоит того, чтобы жить. Он пробудил в гриффиндорце сначала комплекс героя, который вытащит его из тоски, а потом и любовь, настолько сильную, что она победила прошлое.

Но сам гордый слизеринец сломался. Шпионская деятельность поначалу просто выматывала его, и он падал от изнеможения после очередной проверки сознания Воландемортом. С трудом скрывая свои мысли и чувства, он находился на грани. Что-то случилось в ту ночь, когда погиб Дин, с которым Гарри еще с утра смеялся, и когда погибла Панси, которая еще недавно приставала к Драко со своей любовью. Они сблизились после этих событий, не сразу став любовниками, как это бывает в условиях войны и горя, а сперва просто подружившись. И это не слишком удивило кого бы то ни было.

С приходом войны исчезает деление на черное и белое, потому что нет времени на глупые стычки, нет времени на ненависть к союзнику, который пусть и неприятен тебе своим характером. Все стали равны: и слизеринцы с грифиндорцами, и чистокровные с грязнокровками.

Драко почти полностью ослеп, голос был безжизненным, и ему теперь всегда было холодно. Его когда-то ухоженные ногти, теперь были обгрызены почти до основания. Впрочем, он был ослепителен своей какой-то трагичной красотой. Малфой слегка хромал и просыпался по ночам от кошмаров — воспоминаний о войне. Он страшно пугался, если Поттера не было рядом, и старался не выходить на улицу. Теперь, его любимым занятием стала игра на пианино.

Фред брезгливо поморщился, вспоминая какой трогательной парой стали два вечных соперника и школьных врага. Не то чтобы он не был рад за них, но Гарри, как и Драко, стал совсем другим. Фред не хотел верить, что унылое существование этих людей является жизнью. Неправда, что в войну трудно выжить, намного сложнее остаться живым после войны. Некоторые пытались жить настоящим, но большинство так и жило прошлым: утратами, болью, привычками.

И как же это отвратительно чувствовать себя влюбленным. О да, Фред был влюблен, но даже это чувство было фарсом. Он любил, желал и хотел... своего брата, самого близкого ему человека. Уизли вовсе не волновался по поводу того, что скажет Джордж, какова будет его реакция... Он прекрасно знал, что братец все поймет и примет. Но как же это неправильно! Джордж всегда питал ту же неприязнь к розовым соплям, что и сам Фред, а уж после войны она только усилилась. Вся эта романтика отнюдь не казалась милой, скорее вызывала тошноту... Это как высыпать лепестки роз на человека, нуждающегося в срочной госпитализации, и удивляться, почему он не восторгается. Это то же самое, что покупать шикарные цветы, не имея одежды.

И вот теперь Фред сам стал нуждаться в этой ерунде, в этой чертовой любви. Он уже давно знал, что любит Джорджа, и вполне мог предполагать, что чувства взаимны. Проблема заключалась в том, что теперь от желания быть вместе с братом всегда, везде, во всех смыслах становилось невыносимым, ему казалось, что он теряет драгоценное время ни на что. А самое ужасное, что теперь его брат-близнец стал другим человеком, они больше не были единым целым, теперь между ними возникло непонимание. И если раньше, это казалось таким простым и естественным всегда быть с Джорджем, то теперь это было непривычно, ненормально, ведь Фреду нравиться не посторонний, а такой родной человек, которого он знает так же как себя самого.

Фред внезапно осознал, что все время ведет свой внутренний монолог с позиции негатива, рассуждает обо всем так, словно и сам живет также пусто и безнадежно. Как человек, попавший в мир мертвых, не верит в живых, вернувшись обратно на землю.

"Может и Джордж такой же как и я? Может и он также угрюм и зол на всех за их счастье, их горе, их чувства?" Парень чувствовал пустоту и одиночество. Это было так неправильно: не радоваться, не смеяться, не быть беззаботным как раньше.

Наскоро собравшись, он аппарировал в больницу к Джорджу.

Брат был ему жизненно необходим, и именно в это важный момент Джордж решил заснуть. Чертовски несправедливо! Рассудив, что поспать рыжий успеет и попозже, Фред наклонился, чтобы разбудить Джорджа, но тот начал метаться по кровати, шепча: "Нет, Фред, не надо, не умирай".

Ощущения странной нежности и умиротворения охватили Фреда. Захотелось разбудить брата, но не как обычно, пихнув рукой или вылив стакан воды, а нежно обняв, обещая защитить от всего, целуя эти шрамы на руках и впиваясь в губы жестким поцелуем собственника. В этот момент он так хорошо понял Гарри, Рона, Джинни, их отчаянное желание спасти близких от тревог, от ночных кошмаров.

Ласково проведя рукой по щеке брата, Фред позвал его. Джордж открыл глаза, мило щурясь спросонья, и удивленно посмотрел на Фреда, заметив задумчивость брата, что уже было ненормально, и тут же спросил, все ли в порядке.

— Да, все отлично, не считая того, что я похоже становлюсь таким же унылым идиотом как и все вокруг.

— И что же произошло, Фредди? Только не говори, что влюбился, осознал бренность нашей жизни, ее порочность и решил удавиться, дабы не страдать от неразделенных чувств! — Пафосно, но с полнейшей серьезностью на лице произнес Джордж. На самом деле он действительно волновался за брата, но так уж они привыкли, все говорить шутя, особенно серьезные вещи, ведь тогда не так страшно.

Если бы не это романтическое настроение, Фред обязательно бы посмеялся. Но не сейчас.

— Фред, да я, кажись, угадал! И кто эта загадочная леди?

— Никто, придурок. И уж точно не леди.

— О, так это загадочный юноша с печальным взором и белокурыми волосами?

Братец явно намекал на его давнюю влюбленность в Малфоя на шестом-седьмом курсе, еще до войны.

— Не угадал, братишка. А что если для спасения своей никчемной жизни я выбрал Невилла или Блейза?

— Блейз не в твоем вкусе, а Невилл получил долю участия от нашей истеричной и крайне влюбчивой сестренки.

— Ну, хорошо, я влюблен, причем довольно давно в одного человека, с которым мы весьма близки, но не настолько, чтобы быть любовниками и...

— Фредди, ну хватит тянуть, я уже знаю, что это я. Мы любим друг друга и не по-братски, это, увы, не новость. Мне казалось, об этом ты мог догадаться еще раньше. Скажи лучше, что случилось на самом деле?

— Черт, так ты тоже чувствуешь эту всю романтическую чепуху и ни разу не удосужился мне сказать! Я-то думал, что после войны все будет не так уныло, а теперь...

— Теперь даже мы стали чертовыми романтиками и променяли скептицизм на любовь, которой как мы уже давно решили, нет.

— А она оказывается есть.

— Вот дерьмо! Мы влипли!

— Тонко подмечено, — восхитился Джордж, все также ухмыляясь.

— Теперь по закону жанра нам надо поцеловаться, — заметил Фред.

— Если тебе не срочно, то давай это будет после того, как я вернусь домой. А то поцелуи — это так по-детски, — наставительно изрек Джордж.

— Эх, мы даже нормально в любви не можем признаться, — со вздохом притворного огорчения произнес Фред.

И оба стали смеяться как сумасшедшие, как раньше. Никто из них не стал бы признаваться, что на самом деле они тоже бегут от реальности и что они тоже постараются больше не вспоминать войну, только если в качестве досадного недоразумения.

— Так что на счет того, чтобы открыть сексшоп с приколами от близнецов Уизли?

— А как на счет того, чтобы часть испробовать на себе?

— А ты думаешь, я просто так признался в любви? Нет, исключительно ради...

— Секса?

Оба на самом деле подумали, что ради жизни или выживания, но говорить правду, это же так глупо, особенно если можно догадаться о мыслях другого по глазам.