Always in my mind

В перламутровой мантии,

Отправляется в ночь.

Пикник. "недобитый романтик"

Ночь. Мириады звёзд рассыпались по небосводу, играя в свои непонятные людям игры и загадочно перемигиваясь. Почти на полном автомате я нахожу созвездие Скорпиона, прослеживаю пальцем выгнутый для атаки хвост, который так и норовит ужалить. Ты тоже жалишь, молча, не обращая внимания. Впиваешься своими цепкими голубыми глазами, глядя при этом вглубь себя. Ты цепляешь меня…

Я резко отворачиваюсь и закрываю глаза в надежде не видеть далёкий загадочный блеск. Бесполезно. Созвездие давно и прочно отпечаталось у меня на сетчатке, въевшись в неё, как кислота. Я храню эту кислоту в дальнем уголке памяти, как и все остальные воспоминания о тебе. Всего лишь небольшие отрывки, негодные даже на создание полноценной колдографии. Самый важный из них — твоя улыбка, слишком редкая для того, чтобы не ценить её. Слишком редкая, чтобы можно было поверить, будто ты однажды улыбнёшься для меня так. Это всё — слишком.

Налетает холодный ветер, который сообщает о том, что было бы неплохо отправиться в спальню, но я только плотнее запахиваю мантию и продолжаю сидеть. Мне не хочется в пустую холодную постель — всё равно не усну, даже не стоит пытаться. И моё сидение на трибунах стадиона — тоже пустая трата времени, но мне нравится проводить его здесь.

Хорошо, что преподавателям не приходит в голову тут дежурить, не то мой факультет лишился бы энного количества баллов. Странные у нас личности. Никому ни до кого нет дела, одни игры да шалости на уме. В гостиной днём сесть негде — всё занято активно ничего не делающими хаффлпаффцами. А если и есть рядом с кем-нибудь свободное место, то оно непременно будет завалено горой важных вещей или ещё чем-то необходимым. Слова «тишина» наши, видимо, вообще не знают. Недавно я и сам был таким же. Только на парах у профессора Снейпа присутствует относительное понятие тишины, где даже хаффлпаффцы молчат.

Интересно, твои зелья проходят так же? Или собственному факультету профессор делает поблажки? Жаль, что у нас нет совместных пар. Я бы хотел видеть тебя почаще, а не только в коридорах и Большом зале. Мне становится этого мало.

Я встаю со скамьи. Там, где я сидел, дерево нагрелось. Я хотел бы, чтобы на моих коленях оставалось такое же тёплое место. Только после тебя.

Мне часто снится, как мы ласкаем друг друга. Ты весь такой несмелый и робкий, что хочется смеяться. И мы смеёмся вместе, а потом я снимаю с тебя одежду и с интересом изучаю все твои впадинки, родинки, оставляя языком влажную дорожку на горячем от страсти теле.

Мне всё равно, что ты из Слизерина. Это не имеет существенного значения. Несущественного тоже.

Вот я уже в Хогвартсе, пробрался в спальню и, раздевшись, лёг в кровать. Даю себе слово, что не буду вспоминать о тебе, но начинаю перекатывать твоё имя на языке.

— Теодор…

Звучит очень красиво, напоминая бой быков, красные тряпки, пики и кровь. Твоё имя воинственно и колюче, как и ты сам. Весь прямой и гибкий, но только попробуй приблизиться к тебе, как ты ощетиниваешься, словно дикобраз. А фамилия — сплошной отказ. Специально для меня. Или это я слишком воображаю, а тебе до меня и дела нет.

— Теодор… — на выдохе, пробираясь рукой ниже, к плавкам.

Я не буду этого делать. Только не сегодня. Это сумасшествие.

«Когда это началось?» — спрашиваю я сам себя и вспоминаю дни «нормальности». Я же был нормальным, и мне нравилось солнце, нравились девушки, во внимании которых я купался, словно в озере.

А потом вдруг появился ты — из пустоты, как заклинание адского пламени. Появился и ослепил, заставив запомнить и больше никогда не забывать.

Милый Тео... Мне нравится сокращать твоё имя. Это даёт надежду, что я сумею подобраться к тебе поближе и, может быть, задеть твою душу.

Вчера я видел тебя с девушкой. Это было как лезвием по сердцу, а потом ещё и солью по открытой ране. Весьма болезненно, но я даже не уверен, что тебе нравятся парни. Тебе ведь нравятся парни?

Я хочу прошептать тебе это на ушко, когда ты будешь сидеть у меня на коленях, а по твоему телу пробежит волна мурашек. Я пообещаю быть нежным и медленно уложу тебя на кровать. И всё будет. Я верю.

Мои руки живут отдельной жизнью — сжимают, ласкают, прихватывают нежную плоть. На выдохе, кончая, я шепчу твоё имя. Затем оглядываюсь, потому что забыл задёрнуть полог, и боюсь, что кто-нибудь услышит. Но нет, все мирно посапывают, видя уже по десятому сну, — время приближается к полуночи.

Я задёргиваю полог и закрываю глаза, понимая, что сна нет и, видимо, ещё долго не будет. Тогда перед моим внутренним взором снова появляешься ты. И тут я вспоминаю, что уже завтра пройдёт финальное соревнование. Я уверен, что выиграю его, и, быть может, тогда ты обратишь толику своего внимания на мою скромную персону. Это будет в Большом зале. Дамблдор назовёт моё имя, и мне придётся идти по проходу сквозь множество различных взглядов: злых, равнодушных, радостных, предвкушающих, ненавидящих. Но твой взгляд будет всё равно самым важным и греющим душу. А потом, после праздника, я выловлю тебя в коридоре и признаюсь, обещаю. Но это будет лишь завтра.